"Я просто лечу по делам", - цепляться за эту мысль было приятно и надежно. Хотя
прислать SMS могла только она.
И всё же глупо чувствовать себя мальчиком перед первым свиданием, особенно после того, что произошло. Но внутренний голос неожиданно заупрямился, защищая Наташу: "А что она такого сделала?" - "Так прямо и ничего, - парировал Виталий. - Исчезнуть, ничего не объясняя, улететь зачем-то в Венецию. В Йемене, например, в двадцать четыре становятся бабушками, а не занимаются подобной ерундой."
- "А в тридцать шесть прабабушками, - глумился двойник. - Вот и искал бы себе тридцатишестилетнюю прабабушку. Так нет, летишь зачем-то к Наташе!"
"Вообще-то Лена тоже в Венеции!" - нанес неожиданный удар Виталий.
- "Ты для чего камеру с собой взял? - не остался в долгу внутренний голос. - Чтобы запечатлеть Наташу на твоей любимой площади Сан-Марко!"
Кстати, отель, где остановился Виталий, находился в метрах десяти от площади Сан-Марко; стоило просто перейти через мостик, как моментально попадал в сказку. При этом на туристическую тропу выходил только холл, а сам отель находился чуточку в глубине, и поэтому в номерах всегда было тихо, шум толпы сюда не долетал.
"Кто только не писал о Венеции, - бормотал Виталий, раскладывая вещи в своем номере. - Пастернак сравнивал Венецию с намокшей баранкой, плывущей по воде... А вот... как же его фамилия? Черт, забыл... Но строчки прелестные: "Венеция, словно большая гондола, скользит невзначай по промокшей воде..."
В сказке не хватало только Наташи. Впрочем, до встречи оставалось совсем немного. "Завтра вечером", - засыпая, думал Виталий.
Наташу он увидел сразу. Она стояла спиной к нему у самого входа в гостиницу. Изящная и, как всегда, в чем-то экстравагантном, - он узнал бы ее из тысячи тысяч.
"Надо было купить цветы", - мелькнуло вдруг запоздалая мысль, но в следующий миг Виталий подкрался сзади и, хотел обхватить Наташу за талию. Передумал, и, как когда-то баловались в детстве, ладонями закрыл проказнице глаза.
- А-а! - вскрикнула она не-Наташиным голосом и позвала на помощь. - Рудольфо!
- Рудольфо? - опешил Виталий, но имя заставило напрячь память.
Быстрый, как колобок, откуда-то из-за угла выскочил человек, и Виталий вспомнил, что видел его на пляже в Шарме:
- Художник? Что это за игры, художник?
- С кем? - поддразнил Рудольфо.
- С Наташей.
- У Рудольфо Кавальди много НатаШЬ, - мягко и игриво окончил фразу.
- Та Наташя очень опасна, - продолжал интриговать итальянец.
- Может, расскажешь?
- Пойдем, - соблаговолил "засранец".
- Знаешь, что, - сказал Виталий поспокойнее, - пойдем на Сан-Марко, там мне нравится сидеть в кафешке, которая находится недалеко от Арки прокураций.
- Я не против, пойдем, - сказал Рудольфо.
Они выбрали столик неподалеку от небольшой эстрадки, на ней расположилось несколько музыкантов: скрипочка, гитара, пианино, ударные, контрабас. Худой, как спагетти, официант принес меню, и удалился на расстояние почтения.
- Терпеть не могу макароны, - заявил Виталий.
- Итальянская кухня - это не только макароны, - обиделся Рудольфо. - Это еще и атмосфера.
- Да уж, в Венеции, пожалуй, спокойнее, чем в Египте. - многозначительно заметил Виталий.
- А то ты не знаешь, что произошло на плошади Тахрир... - Рудольфо поморщился.
- На площади Тахрир родился новый мир! - срифмовал в шутку Виталий.
Рудольфо шутку не поддержал:
- Я знаю, что ко всему этому приложила руку некая организация по имени "Люди спасения".
- Странно... А я думал, "Мусульманские братья"... - не выдавая интереса, бросил Виталий.
- Да "Мусульманские братья" - всего лишь ширма. Ты же понимаешь, что они на самом деле марионетки, которыми управляет опытный кукловод! - непонятно почему взорвался вдруг Рудольфо. - Ты посмотри, как умело и продуманно все было организовано, как великолепно управлялась эта волна народного гнева! Всё, всё разыграли, как по нотам: сначала ярость масс, переходящая в мародерство. Потом некое успокоение, порядок, тишина. Затем снова - взрыв, насилие. Причем, на кого оно направлено? Правильно - на инородцев. Я говорю об американской журналистке, изнасилованной прилюдно...
- "Странно это, странно это, странно это, быть беде", - вдруг вспомнил Виталий слова незамысловатой песенки из старого кино. - Если бы только Египет. Йемен, Алжир, Тунис, Ливия... Как с цепи сорвались.
- Мы, дорогой мой, ныряем в иную реальность, - подытожил Рудольфо, - и никто не знает, что на самом деле она из себя будет представлять...
- Давай сменим тему, Рудольфо, и поговорим о женщинах, - предложил Виталий.
- О ком это? - Рудольфо сделал вид, что не понял.
- Хотя бы о той Наташе, что сидит рядом с тобой. Что она знает о свой тезке?
Подошел официант.
- Что будете заказывать?
- Чашку горячего шоколада, - попросил Виталий.
- Она - мой друг. Не такая, как та Наташя. - Рудольфо переключился на официанта. - Макароны по-итальнски, пожалуйста.
Официант принял заказ и, небрежно кивнув, удалился важной походкой. В этот момент заиграла музыка, что-то очень нежное и щемящее.
- И чем же та так опасна? - повторил Виталий более настойчиво.
- Мне кажется, что она ведет двойную игру, - подала голос Наташа-2
Виталий посмотрел на нее с таким негодованием, с каким смотрел Дауд на Наташу-1, когда она вмешалась в серьезный мужской разговор в Яффо.
Девушка замолчала, и в тот момент, когда официант принес заказ, сосредоточила внимание на макаронах.
- Она права, - вступился за подругу Рудольфо.
- У тебя есть веские доказательства? - Виталий внимательно посмотрел на собеседника. - Давай, выкладывай!
- Тебе не кажется странным, что Наташу на курорте знают все, во всяком случае, все влиятельные люди, даже те, кто бывает в Шарме только по делам? - вкрадчиво начал итальянец.
- Что в этом странного? - пожал плечами Виталий. - Она лучшая танцовщица "Тысячи и одной ночи", а может, и во всем Шарме. Вот всем и хочется с ней познакомиться.
- Ну, уж нет, - поднял вверх указательный палец Рудольфо. - Я видел очень много танцовщиц. Не так уж хорошо она и танцует. Да, грациозна, как кошка. Но есть танцовщицы гораздо лучше ее. Гораздо.
Ехидно улыбаясь, Наташа-2 кивнула, молча подтверждая слова своего кавалера.
- Можно ближе к делу? - рассердился Виталий. - У тебя, Рудольфо, какое-то странное вступление, да еще и в сопровождении бэк-вокала.
- Рудольфо Кавальди любит все делать... вот так, - он собрал изящные пальцы в бутон и медленно раскрыл ладонью вверх. - Правда, Наташя?
- Доказательства! - потребовал Виталий.
- Будут тебе и доказательства, - все тем же расслабленным пляжным тоном гедониста продолжал Рудольфо. - Куда спешить? Это итальянцы все время спешат, русские должны быть спокойнее... Лучше сладкая правда, чем горькая ложь. Так, кажется у вас говорят?
- У нас еще говорят, - нахмурился Виталий, - лучше пенис в руках, чем в синица в небе....
- Грубо, грубо, - поморщился Рубольфо.
- Извини, в консерватории не обучен....
- Ладно, только учти, - итальянец скривился, - тебе многое может не понравиться....
- Выкладывай, наконец!
- Хорошё. - смилостивился Рудольфо, - я дам тебе вот это, но это... - он предостерегающе поднял вверх указательный палец, - но это ты посмотришь, когда вернешься в номер. А то сейчас ты будешь спрашивать и кричать на меня или даже полезешь драться, а Рудольфо Кавальди не любит, когда ему портят настроение.
Рудольфо извлек откуда-то из-под стола конверт.
- Что здесь? - хотел открыть его Виталий, но конверт был заклеен.
- Э, нет, я тебя предупреждал. Ты все поймешь сам...
- Здесь какой-то компромат, - догадался Виталий. - Но почему ты мне его даешь?
- Скажем так, - прищурился Рудольфо, - Рудольфо Кавальди вернулся домой! Рудольфо Кавальди, как у вас говорят, послал их всех в задницу. Теперь у меня будет свой собственный бизнес в Италии, и это есть моя маленькая месть на прощание.
- Кому? - удивился Виталий.
- Им всем, и Рушди, и Хасану... Мы, кстати, читали твою статью... Ты - молодец, но не во всем разобрался.
Это вообще походило на ложь.
- И на каком же, позвольте, языке вы ее читали?
- На русском. Миша любит читать на русском и часто просит газеты и журналы у русских туристов.
Виталий засмеялся:
- Дурные вести доходят быстро, не правда ли?-
- Хасан тоже долго смеялся, когда Миша перевел ему твоих "Признаков пустыни"... Или как там?
- "Мертвецов пустыни". И что его развеселило?
- Как что? Все думали, ты напишешь об акулах... Надо было написать и о них.
- Ты будешь учить меня, что и о чем писать?
- Я не учу, - миролюбиво уточнил итальянец. - Но они всю эту историю с акулами для того и устроили, чтобы не узнали, что через Шарм поставляют в Израиль девочек... Журналисты стали уже интересоваться девочками. И вдруг - акулы! И все стали писать об акулах!
- Кто устроил историю с акулами? - Виталий испытывающе посмотрел на Рудольфо.
- Кто-кто? Хасан и устроил... - итальянец лихо накрутил на вилку последнюю длинную макаронину и отправил ее в рот.
- То есть, в конверте компромат на Хасана.
- И на Хасана тоже, - мягко пропел итальянец и встал из-за стола. - Мы с НаташЕй пойдем, а то меня ждут важные дела.
- Будешь делать тату в Венеции?
- Не волнуйся, мы найдем, что делать в Венеции! - ответил Рудольфо, взял под руку Наташу и удалился.
Виталий посидел еще минут двадцать, послушал музыку, а затем, расплатившись, зашагал в гостиницу.
Когда-то, в давние времена, здесь располагалось известное в городе дворянское палаццо. Судя по всему, в здании сделали недавно серьезный ремонт, отреставрировали интерьеры, изящно декорировали их в стиле восемнадцатого века. Словом, всё возвращало к забытому, старомодному уюту: расписные, узорные потолки, лепнина, чванливые канделябры из муранского стекла, угрюмые картины в позолоченных рамах, изображающие праздную жизнь венецианцев, вальяжная старинная мебель.
С маленького балкончика была видна площадь Сан-Марко, Арка прокураций, Дворец Дожей и пронзающая подобием стилета колонна с летающим львом.
Ночью реальность преображалась, дробилось пламя свечи в старом венецианском зеркале, повешенном неподалеку от рассохшегося комода, стихал говор толпы, испарялись крики продавцов, таяли восхищенные возгласы туристов; лакированные, как башмаки, гондолы лепились, как ласточкины гнезда, к приземистым причалам и уставшие за день гондольеры, хрипло посапывали на своих тугих венецианских кроватях.
В эту ночь, когда на площади играл какой-то сумасшедший скрипач, Виталия словно подбросило с кровати, ему захотелось вдруг посвятить своей Наташе стихотворные строки, в которых были бы и эта ночь в Венеции, и страсть, и жажда обладания. Не мудрствуя лукаво, он написал на листе бумаги, украшенным гостиничном гербом, -
"Венецианская ночь":
...И
это сбудется,
это
непременно сбудется:
шампанское на столе,
витые свечи,
клубника,
немного музыки,
тихой,
как заводь счастья;
немного счастья,
пьянящего,
как шампанское.
И губы твои -
сочные от клубники,
и очи твои -
хмельные
от страсти,
и руки твои
воркуют, как птицы;
как птицы - ластятся,
как птицы - к стволу приникают
и щелкают ядра,
и ядрами лихо играют.
Виват, наслажденье!
Виват, разгулявшийся ветер!
Летает одежда по комнате,
как листья по небу летают.
Но двое - любят друг друга,
и этого не замечают;
тела их входят друг в друга,
тела находят друг друга,
и страсть тела изгибает,
и страсть расточает стоны,
и страсть, как бродяга-ветер,
все на пути сметает.
- Ты слышишь? Бушует море!
- Нет, это бушует влага
в теле моем, как песня...
- А этот желанный жезл,
в руках твоих пробудившись,
подарит тебе сладость мига,
войдет в тебя,
и с размаху
замкнет твое страстное лоно
- О, ты, повелитель лона,
любовь моя и отвага!
Я сяду к тебе на колени,
прижмусь медвяными сосками...
Мы страстью своею упьемся,
Забудем, что было с нами.
- Где же ты, Наташа, где, черт побери?! - закончив стих, он стукнул кулаком по столу, да так, что оттуда свалился бронзовый бюстик композитора Россини и больно стукнул по ноге.
Виталий потер ушибленную ногу, встал, походил по комнате, затем включил мягкий свет, сделавший очертания мебели акварельными, размытыми. Конверт, как тикающая бомба, лежал под торшером. "Вскрывать, не вскрывать? - противно зашевелилось в мозгу, - а если это элементарная "подстава"? Почему Рудольфо не захотел, чтобы я вскрыл конверт при нем? Может быть, подсыпали туда какого-нибудь антракса, а там - поминай, как звали... Что называется, с приветом от "Людей спасения". Чушь!"
После некоторого раздумья Виталий все же решился: аккуратно развернул оберточную бумагу, в которую тщательно был упакован конверт, осторожно срезал ножницами "макушку" и вытащил непрозрачный плотный пакет, вскрыл и его, обнаружив стопку фотографий. Медленно, с каким-то мазохистским наслаждением, стал их просматривать, перебирая, как колоду карт. На верхних были запечатлены джипы с затемненными стеклами; из одного из них выходил Хасан. На других какие-то другие мужчины сфотографированы со спины, и кадр попало почему-то множество перепуганных девушек.
Видимо, уже тогда Рудольфо затаил на Хасана обиду, если сделал, сохранил, а теперь передал постороннему эти снимки. Интересно, что же послужило причиной?
А вот, кажется, и ответ... Уже совсем другая обстановка... Беседка в восточном стиле, по полу разбросаны подушки, и на них, как шах и шахиня, восседают двое - Хасан и девушка с закрывающими лицо прядями, она курит кальян.
...Виталий уже знал, кого увидит на следующей фотографии.
Они снова сидели рядом, Наташа смеялась, откинув непослушные волосы.
"Им всем, и Хасану, и Рушди", - вспомнились слова Рудольфо.
Неужели и Рушди?
"Особых доказательств" не потребовалось, так как чертов папарацци ухитрился и здесь преуспеть:вот, пожалуйста, Рушди и Наташа на квадрацикле. Она заключила его в кольцо своих рук; на парочке - "шакирки", но Наташу выдают глаза и эти очки на смуглой лоснящейся коже...
Дальше - больше: закат в пустыне, и оба уже без "шакирок", на джинсах Рушди расстегнута молния.
"Они все заодно", - мелькнула мысль у Виталия, когда на снимках показался... Дауд... Знакомые все лица, и, вон, на заднем плане тот, с усами и мечом. Не смущаясь его присутствия, Дауд откровенно обнимает Наташу, его рука сползает ей на грудь.
К счастью, последняя фотография...
Виталий швырнул конверт на пол, с минуту посидел молча на кровати и автоматически набрал знакомый номер.
- Лена, узнаешь? Виталик. Ты уже в Венеции? Встретимся? Я очень хочу тебя сегодня видеть.
- С чего бы это вдруг? - закокетничала Лена. - Вообще-то я пообещала уже одному итальянцу. И еще одному. Ну, да ладно, старый друг лучше новых двух. Они здесь все какие-то маленькие. Тоже мне итальянцы! Как наши цыгане...
Виталий облегченно вздохнул. Он не мог находиться в этот вечер в гостиничных сумерках, просто не мог. Хотелось, чтобы рядом появилась живая душа, и чтобы эта живая душа была ему понятна и близка. Как Лена. Стервочка, конечно, но с ней всё понятно, с самого начала, она не напускает на себя таинственности и не жалит, когда к ней приближаешься.
В джинсах и в розовом легком плаще, Лена выглядела женственнее и романтичнее, чем в Киеве, с разбега оставила след карамельной помады на щеке у Виталия:
- Привет, искатель приключений!
- Ага, романтик, блин! Привет, солнышко!
- Чем займемся, куда пойдем?
- Хочешь на гондоле покататься?
- Приглашаешь?
- Я, конечно, не олигарх, о котором пишут специальную книгу, но пригласить красивую женщину хоть раз покататься на гондоле, наверное, смогу.
- А вот грубить не надо! - съязвила Лена.
- Художника обидеть может каждый! - Виталий не остался в долгу. - Короче, мы идем?
- Конечно, идем...
Они пересекли площадь Сан-Марко, где толпилась разношерстная толпа, миновали Дворец Дожей и вскоре оказались на знаменитом Мосту вздохов: он был украшен снаружи светлым мрамором, резными украшениями; большие квадратные окна с ажурным решетчатым узором придавали мосту особое очарование.
- Кстати, когда-то Мост вздохов, - сказал Виталий, - соединял Дворец Дожей, где располагался суд, и здание тюрьмы.
- Ничего себе предыстория, - вздохнула Лена.
- То-то и оно, - согласился Виталий. - Понимаешь, венецианские тюрьмы представляли собой сырые, заплесневелые полуподвальные помещения, куда не проникал свет. Из таких "санаториев" мало кто вообще выходил живым. И вот, после вынесения приговора, осужденных вели отбывать тюремный срок, они обязательно проходили по этому мосту, смотрели последний раз на голубое небо, яркое солнце и зеркальную гладь воды и не могли сдержать тяжелого вздоха. Это был действительно прощальный вздох.
- Да, печально, - Лена коснулась руки своего кавалера.
- Этот мост помнит легендарного Джакомо Казанову, - Виталий оперся на кованые перила. - Самый известный покоритель женщин тоже был отправлен в венецианскую тюрьму, но ему непостижимым образом удалось бежать.
Еще некоторое время Лена и Виталий постояли на мосту, затем спустились на набережную. Им навстречу буквально кинулись верткие торговцы цветов, наперебой предлагая букеты гвоздик, роз, бугенвиллий или гладиолусов.
- Возьмите на счастье, сеньоры! - пропела девушка в узорном фартучке, протягивая охапку мокрой сирени.
Виталий протянул ловкой торговке купюру и вручил своей попутчице цветы.
- Спасибо, Виталий. - похоже, Лена засмущалась. - Куда мне столько?
- Ладно тебе, пошли гондолу выбирать. - Виталий взял ее под руку, и они направились к причалу.
- Посмотри, Виталь, они похожи на черных лебедей, правда? - Лена показала на приткнувшиеся к берегу суденышки, украшенные позолоченной резьбой; их изогнутые носы напоминали скрипичные грифы, а лихие гондольеры, стоящие на корме, казались персонажами средневекового карнавала.
- Знаешь, а давай сядем на эту, она мне нравится из-за своего имени, - Лена подошла к гондоле, на которой красовалось имя "Джульетта". - А что, вообразим себя Ромео и Джульеттой...
По правде сказать, Виталий меньше всего хотел сейчас воображать себя Ромео, да и Лена, как Джульетта, не очень входила в его планы. Но огорчать женщин он не умел, да и зачем портить Лене настроение? Только потому, что оно у него у самого испорчено?
- Ладно, - сказал Виталий, - Ромео, так Ромео.
Рассыпаясь в любезностях, гривуазный гондольер помог парочке сойти на палубу, усадил их, приосанился и, падая всем телом на единственное весло, повел гондолу по мрачной венецианской воде, послушно и ловко лавируя между другими гондолами. При этом он то и дело посматривал на врезанный в нос железный наконечник в виде гребня или алебарды.
- Этот наконечник называется ферро, - пояснил Виталий, обращаясь к Лене, - видишь на нем шесть зубцов? Они символизируют собой шесть районов Венеции. Но, кроме символического, здесь заложен и чисто практический смысл - ферро показывает гондольеру, удастся ли ему провести свою "ласточку" под тем или иным невысоким мостком. Смотри-смотри, мы как раз под таким сейчас и проходим.
Не успел Виталий это сказал, как гондольер буквально наклонил лодочку, чтобы не задеть мост, да и сам успел пригнуться, иначе бы стукнулся головой о притолоку.
- Мостики изнутри поцарапанные. Это очень хорошо видно, когда под ними проплываешь... - сказала довольная Лена.
Напевая нехитрую неаполитанскую мелодию гондольер лихо вывернул на главную "магистраль" - Большой канал и, словно веер, открылась вдруг сказочная панорама: сверху - синее небо, снизу - воды канала, а между ними - ажурные дворцы и палаццо, будто повисшее в воздухе. "Мечта, сотканная из воздуха, воды, земли и неба", - сказал о Венеции Гёте. И, казалось, музыка божественная плыла по воздуху, и ангелочки летели по небу, и улыбки, подобно улыбке Чеширского кота, порхали, словно бабочки. Так сладостно было, так хорошо, будто ночь не кончалась, будто не кончался весь этот венецианский мир, заключенный в прозрачную гладь канала. Огни домов прыгали в канал, а с мостов "Джульетту" осыпали цветами...
И от этой красоты, от ночного очарования Виталию почему-то стало не по себя, какая-то тревожная пустота образовалась в груди и, чтобы избавиться от неприятного ощущения, он брякнул первое, что пришло на ум:
- Лен, так что за итальянцы тебя домогались?
- Один такой красавчик, я тебе его сейчас покажу, - Лена полезла куда-то в мобильник. - Ага, вот он!
Виталий посмотрел на экран мобильного и поморщился: на него смотрела, ухмыляясь, физиономия Рудольфо.
- Где ты это надыбала?
- А что? Вы с ним знакомы? - заволновалась Лена. - Надо же, а, представляешь, пылким кабальеро прикинулся. Говорит, бизнес у него здесь свой, какая-то модная фото студия.
- Фото студия, - хмыкнул Виталий. - Снимает. Баб.
- Что?
- Баб снимает голых, говорю.
- В каком смысле снимает?
- Угадай!
- Странно. А на вид приятный молодой человек, русским языком хорошо владеет. Между прочим, по-русски мне и написал, не как другие - по-английски или по-французски...
- На сайте знакомств, что ли?
- Типа того, - уклончиво ответила Лена.
- Ну ты, подруга, даешь. Тебе-то там, прости, какого надо? В реальности мало тебе принцев.
Лена разочарованно вздохнула.
- Но ты не особенно расстраивайся, что коротаешь вечер со мной. Этот твой Рудольфо нашел себе другую Наташу...
- Кого? - удивилась Лена.
- Так, никого...
- А-а...
- Скажи, второй итальянец - тоже из Интернета?
- Зачем? Наш, украинский хлопец!
- Как это так итальянец, и вдруг хлопец? - удивился Виталий
- Учитель итальянского, из Харькова, приезжал Киев посмотреть, и вообще путешествовать любит. Мы с ним на улице познакомились. Сейчас у него закончился контракт, домой к себе вернулся, в Венецию. Я ему и позвонила, как только приехала, а тут ты!
- Правильно, лучше всего русские мужики, - одобрил Виталий.
- А ты знаешь, что пингвины-самцы, когда самка высиживает яйцо, забирают его у нее, и сами высиживают три месяца, а потом, когда высидят, заботятся еще и о потомстве, - как всегда, невпопад вставила Лена.
- Вот заладила! - начал сердиться Виталий. - Дались тебе эти морские коньки и пингвины. Статью о животных, что ли, пишешь?
- Не-а. Об отцах-одиночках... Есть, представь себе, и такие...
- При чем здесь отцы-одиночки? - пожал плечами Виталий.
...Гондола, словно утка, ткнулась тупым носом в берег.
Виталий спрыгнул первым, а затем подал Елене руку; ее грациозность, с которой она шагнула ему навстречу, воздух, выпитое вино, обида на то, что Наташа не появилась в Венеции - все это сложилось неожиданно в некую мозаику, суть которой можно было бы определить одним словом: "вожделение".
Хотя в русском языке это слово почему-то характеризуется негативной коннотацией; в принципе, оно и понятно: в пуританской морали большевиков жажда обладания женщиной полагалась как нечто неприятное, несвойственное человеку нового общества - человек нового общества, по замыслу "коммуняк", должен был, наверное, размножаться вегетативным способом.
Однако коммунисты сгинули на свалке истории, зато появилось новое племя революционеров - феминистки.
Как писал один, весьма едкий социолог: "Ненавидя в мужчинах все мужское, брутальное, феминистки тем не менее, кажется, подсознательно им завидуют. Чем же иначе объяснить появление в продаже пи-мэйта. Стоит недорого, долларов десять. Представляет из себя то, чего так не хватает угнетаемой, чтобы походить на угнетателя - хитрое приспособление из пластмассы, гибрид лотка и трубки, позволяющее женщине писать стоя. Вводится через ширинку, позиционируется по инструкции - и вперед и с песней! Помочилась стоя, стряхнула, убрала пи-мэйт обратно в ридикюль."
Виталий неожиданно для себя рассмеялся.
- Ты чего, Виталь? - спросила его Лена.
- Да так, задумался о равенстве полов и чем это чревато.
- Ну и чем это чревато? - прищурилась его спутница.
- Не знаю, - пожал плечами Виталий, - вон, в Брюсселе феминистки неподалеку от знаменитого писающего мальчика поставили статую писающей девочки. Дескать, что ж такая привелигия сволочам-мужчинам?
Он взял Лену под руку:
- Ну их, феминисток и борцов за права хоккеистов! Я предлагаю идти ко мне.
- Пойдем, - вздохнула Лена.
Когда они зашли в лобби, администратор, листавший какой-то дамский роман, даже не обратил на них никакого внимания. Лена и Виталий поднялись на третий этаж, Виталий открыл дверь, пропустил Лену вперед, снял с нее плащ и повесил на вешалку, затем снял с себя куртку и просто бросил ее на стул, затем зажег свечи.
- Лена.... - он подошел к ней так близко, что силуэты на стене слились в один сплошной силуэт.
- Что, Виталий? - Лена внимательно посмотрела на него.
Виталий, не отвечая, обнял ее, прижал к себе, чувствуя, как забилось сердце, как восхитительно рождалось вожделение.
Лена не сопротивлялась, но и, судя по всему, не очень разделяла настроение своего давнего друга.