...Встреча была назначена в полдень. Однако Виталий, всегда отличавшийся какой-то особой пунктуальностью, решил вначале прогуляться по городу. Как только смолкли крики муэдзина, он вышел из своей скромной, притулившейся к окраине гостиницы и зашагал по направлению к центру.
Солнце вставало над египетской столицей, дороги оживали, обретая привычный хаос. Здесь, кроме заезжих европейцев или кичливых янки, никто не обращал внимания на отсутствие разделительных полос, а редкие светофоры, скорее, служили декоративным украшением. "Да уж, - подумал он, хмыкнув, - оказавшись на проезжей части, новичок рискует невольно впасть в отчаяние: попробуй, разберись в этом скопище машин, машинально, как сомнамбулы, следующих друг за другом; а то вдруг просыпающихся и начинающих сновать по замысловатым траекториям, совершая невообразимые зигзаги..."
Буквально над самым ухом у него отчаянно завопил клаксон, за ним еще один и еще.
"Доброе утро, Каир!" - сказал Виталий.
Словно вторя его словам, грянула какофония автомобильных сирен: в этом городе водители не разговаривают друг с другом - они вверяют свои чувства и мысли сигналам. И потому уличное движение можно смело отнести к самобытным каирским достопримечательностям. Здесь вообще нет правил, здесь идет игра на выживание, здесь не любят новичков, пасующих перед авто-хаосом. И, оказавшись на проезжей части, дебютант за рулем запросто может впасть в отчаяние. Ободранные автомобили снуют по самым замысловатым траекториям непрерывными рядами, напоминая полчища грызунов. Снуют - это значит, что движутся ровно и параллельно друг другу, ездят зигзагами, обгоняя и храня дистанцию от десяти сантиметров до двух миллиметров.
В центре города на главных перекрестках рядом со светофорами стояли полицейские, одетые в жаркие черные одежды. Однако никто не обращал внимания на неистовые светофорные подмигивания, и только лишь тогда, когда у перехода скапливались автобусы с туристами, страж порядка останавливал движение, проявляя тем самым восточное гостеприимство.
Автобусные остановки упразднили за ненадобностью, ибо автобусы и так останавливаются в любом месте по любому требованию. Разумеется, водители ни в чем не отказывают голосующим, для которых, в свою очередь, не существует никакой разницы между пешей стороной улицы и ее проезжей частью. Ну, а минибусы просто шныряют с открытыми дверьми: люди вскакивали и выскакивали из них, как чертики из табакерки.
Виталий решил сократить пешую прогулку и, легко впрыгнув в один из плетущихся по дороге минибусов, добрался до самого центра Каира, столь похожего на старый европейский город. Серые здания поражали своей величественностью и массивностью, кое-где встречались чугунные львы, витиеватые витрины сверкали завитушками в стиле рококо. В то же время тротуар, судя по всему, находился в состоянии перманентного ремонта, вместо асфальта лежал гравий. Везде царили пыль и торговля.
Времени до встречи оставалось предостаточно, и Виталий решил зайти в Египетский музей, освежить впечатления. И, конечно, начал с залов Тутанхамона, со своего любимого стенда, на котором выставлены сокровища из фараоновой гробницы: чистота сапфиров и изумрудов, блеск золота и тонкость работы не могли не вызывать восхищения, успокаивали, настраивали на серьезный лад, погружали в освежающие воды вечности...
По опыту было известно: эти залы нельзя оставлять на потом, падая с ног от усталости - в затуманенном мозгу, лишая его остроты восприятия, будут мелькать в невообразимом верчении саркофаги, мумии, скальпы, предметы из гробниц и все то невообразимое, что демонстрируется на многочисленных экспозициях. можно увидеть в Египетском историческом музее.
...Вынырнув из прохладной глубины прошлого, Виталий, спустя полчаса, обнаружил себя на знаменитом рынке Хан аль-Халиль, - самом большом торжище на Ближнем Востоке. Вот где осознаешь воочию, что такое торговое безумие, к которому нужно привыкнуть. Сюда ходят не только за покупками: толчея, заунывные арабские завывания; нищие, повозки, ослики, сверкание меди и золота; сыры, пряности, ткани; сковороды, где все жарится, плавится и брызжет маслом, и кожа, кожа, кожа; кажется, весь мир состоит из лавок и магазинов кожаных изделий, и выбрать что-либо из груды курток, сумок, кошельков и ремней невозможно, обилие вещей вызывает отвращение.
Ушел в сторону от кожи, свернул в проулок, а там - ряды с благоухающими маслами; чуть дальше - скопище ювелирных магазинчиков. За ними - тропы, запорошенные мукой с витиеватым запахом пекарен: здесь делают питы и лепекни. Причем, помещения, технология и орудия производства, похоже, сохранились с 9-го века.
Организм рынка огромен, его артерии сплетаются порой в непроходимый лабиринт: неосмотрительно сбившись с магистрального направления, рискуешь непременно заблудиться и, чтобы выбраться обратно, приходится тратить порой уйму времени.
Отдельного описания стоят колоритные личности торговцев, стоящих за прилавками.
Араб - самый лучший и хитрый продавец в мире, "просекает" человека с первого взгляда, шутя, заманит к прилавку, заговорит, снизит цену, уронит и возвысит покупателя в собственных глазах, но обязательно что-нибудь да продаст. А сам торг для него - своеобразное действо: игра и церемония. Потому и начальная цена вдвое выше, чего никак не могут уразуметь закомплексованные туристы. И, пугливо выторговав 5 фунтов, считают, что победили.
Виталий долго гулял по рынку, пока, наконец, не вышел к замкнутым кованой цепью воротам пыльного мрачного здания с шестиконечными звездами.
Все есть на рынке Хан аль-Халиль - даже синагога, хотя и не действующая.
Виталий постучал и услышал, как кто-то идет на зов, кряхтя и чертыхаясь. Наконец, заскрипели ржавые скобы, заплакал ключ в скважине, и ворота, словно нехотя поддаваясь, открылись. На пороге стоял сторож-араб в ночной сорочке.
- Как звать тебя приятель? - спросил Виталий по-английски.
- Махмуд... - отозвался недовольный сторож.
- И что ты тут делаешь?
- Сторожу. Все евреи уехали и увезли ключи в Израиль. Но мне платят, вот я и сторожу. А тебе чего надо?
- Встреча у меня тут назначена.
- А, ну жди... - сторож зевнул.
В это время Виталий внезапно почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Он обернулся и увидел рядом с собой двух мужчин, невесть откуда взявшихся.
- Этот человек сказал, что кого-то ждет, Хасан, - обратился сторож к одному из них.
- Ладно, все в порядке, можешь идти, - сказал тот, кого назвали Хасаном.
Собственно, с Хасаном, представившимся администратором крупного отеля в Шарм аш-Шейхе, Виталий и должен был встретиться. Но кто же его спутник, щуплый и юркий симпатяга?
- Миша, - протянул он руку. - Это Вы со мной договорились о встрече по телефону, Хасан по-русски не говорит, я - его переводчик.
- Почти, - улыбнулся в ответ Миша. - У меня жена русская была. Вернее, даже не жена, а так, год вместе жили, но русскому она меня научила.
- А потом? - заинтересовался Виталий судьбой Миши и его гражданской жены.
- Вернулась в Россию, - Миша философски развел руками.
Хасан молчал и хмурился, будучи все еще под впечатлением от недавней встречи с отцом; время от времени вспоминал о приветливости, старательно улыбался и... снова мрачнел. Затем, бормоча что-то по-арабски, извлек из увесистой папки рекламные буклеты и вырезки из газет и журналов, принялся перекладывать все это в руки Виталию и, наконец, отдал ему и саму папку.
- Здесь все о наших отелях, - коротко перевел Миша монолог Хасана.
- На каком языке? - собрал бумаги в папку Виталий, успел выхватить между делом английский и арабский шрифт и попытался вернуть папку законному владельцу.
Хасан замахал руками, заспорил, но Виталий понял только "ля".*
Арабы хотели его одурачить, и происходящее больше напоминало торг на базаре.
- К сожалению, я не знаю арабского, и хотел бы поговорить, раз есть такая возможность, на русском - он с надеждой посмотрел на переводчика, специально подчеркнув слово "поговорить".
Слово, действительно, оказалось ключевым; во всяком случае, по отношению к Мише, в котором и не столь проницательный человек, как Виталий, с первого взгляда увидел бы типаж "хлебом не корми - дай только поговорить". А Миша к тому же, по всей видимости, любил поговорить по-русски; тем более, согласитесь, умному человеку не так уж часто удается поговорить по душам с умным человеком. Виталий же одним своим видом выражал готовность к беседе, проявляя жажду внимать. А Миша жаждал внимания:
- Здесь рядом есть уютный рыбный ресторанчик.
- Обожаю рыбу, - поддержал идею Виталий, хотя, в действительности, предпочитал мясо.
Впрочем, запеченная в фольге рыбина заставила его изменить на время своим вкусам и наслаждаться жизнью здесь и сейчас: стилизованный под корабль ресторан уходил носом в воды Нила и больше подходил для романтичных свиданий, нежели для деловых встреч. Да и, признаться, официальная атмосфера могла только всё испортить. Виталий вдруг поймал себя на мысли, что и впрямь чувствует себя счастливым человеком: сбывались детские мечты - оказаться в центре запутанной истории с красивыми декорациями, и чтобы после долгих, тяжелых усилий все неожиданно и просто встало на свои места, как в рассказах о Шерлоке Холмсе, которые так нравились ему в детстве. Тогда он хотел быть детективом, но после Суворовского училища пошел не в офицеры и не в "холмсы", а на факультет журналистики.
Повеселел на поддельной палубе и Хасан. Вечно преследовавшая его тень отца отдалялась в сторону египетских пирамид. А здесь он и только он был хозяином ситуации и даже испытывал нечто вроде торжества непослушного мальчишки, улизнувшего тайком от строгого родителя, чтобы поиграть с ровесниками в опасные игры.
Из всей этой троицы, пожалуй, только Миша не собирался особенно расслабляться. Оно и понятно: если собираются трое людей, один из которых говорит по-арабски, кое-как по-английски и никак по-русски, другой - по-русски, неплохо по-английски и никак по арабски, а третий по арабски, неплохо по-английски и также неплохо по-русски, то не стоит объяснять, кто из них задает тон.
Виталий раскрыл блокнот и незаметно включил ручку-диктофон. Начал с безобидного вопроса, предполагавшего очевидный ответ:
- За Турцией или за Египтом, по Вашему мнению, будущее в сфере туристических услуг для среднестатистического россиянина?
Вопрос был подготовлен заранее, произнесен чуть ли не безразлично. Хасан недоверчиво посмотрел на интервьюера, словно ожидая подвоха, потом перевел взгляд на Мишу.
- Я переведу, - кивнул Миша.
Как только Хасан понял, в чем дело, его буквально прорвало: он принялся живо что-то доказывать, часто и сердито повторяя "Турция".
- Эка его заело! - пробормотал Виталий и обратился к Мише. - Что это с ним? Наверное, считает, что Турция опасна для туристов?
- Именно так. - согласился Миша. - Говорит, что в Турции сегодня сильны экстремистские настроение, чреватые терактами.
- Вот тебе и Турция! - огорчился Виталий.
"Похоже, русского интересует не столько Египет, столько Турция", - мелькнуло тотчас в смекалистом мозгу Хасана. О Турции он мог говорить долго. А Виталий слушал, кивал и записывал. Записывал мало, но старательно, и это почему-то лишь подогревало назревшую необходимость сказать все, что Хасан думает о турецких отелях, и что вся Турция, кроме Стамбула, - базар, не сравнимый с египетским, где умеют торговать и торговаться и где всегда найдешь товар по душе и кошельку.
- Кстати, - оторвался Виталий от блокнота и задумчиво потянулся чашечке с чарующим кофейным ароматом. - Люблю египетские отели хотя бы за то, что во время отпуска не надо думать о еде. Обычно, возвращаясь из Египта, набираю пару лишних килограмм.
Для убедительности он похлопал себя по животу, чем окончательно снискал расположение Хасана раньше, чем Миша перевел фразу.
- У нас Вы наберете много лишних килограмм, - заверил Хасан и протянул Виталию визитку с адресом отеля.
- Добро пожаловать, - обрадовался Миша тому, что ему на несколько дней обеспечен интересный собеседник.
...В Шарм аш-Шейх автомобиль Хасана вез уже троих пассажиров, скользя в сумерках, как таинственная лиловая ящерица.
- Жалко, что купаться можно только, кажется, до пяти, - вздохнул Виталий.
Миша перевел, что гость хотел бы освежиться.
- У нас есть хороший бассейн.
- Бассейн - не то, - махнул рукой Виталий. - Не настоящее... Ни шторма, ни глубины...
- Ни акул, - усмехнулся Миша.
Машина взвизгнула и замерла, Хасан выругался по-арабски. Какой-то горе-автомобилист, презирающий правила приличия, по какой-то совершенно непонятной причине обогнал их справа, хотя, совершенно очевидно, что удобнее это было бы сделать слева.
- Да, в этом смысле бассейн, конечно, безопаснее, - согласился Виталий. - Но раньше не было ведь никаких кусающихся акул. Откуда вдруг они появились?
Поняв, что говорят про акул, Хасан потребовал дословного перевода.
- Нет, в море я купаться ночью точно не пойду, - разрядил атмосферу насмешливо-испуганным тоном Виталий. - Кстати, где лучше провести остаток дня?
- Лучше всего в "Тысяче и одной ночи", - порекомендовал Миша. - Все тридцать три удовольствия в одном флаконе. И сувениры, и напитки, и каждый вечер шоу с восточными танцами. Сходите, не пожалеете!
Хасан за что-то стал отчитывать Мишу. Видимо, наказывал, чтобы не болтал лишнего.
- У нас в отеле отличные аниматоры, - перевел Миша. - Они прекрасно развлекают гостей и создают атмосферу настоящего праздника!
...В номере едва слышно ворчал кондиционер, равномерно разбрасывая струи желанной прохлады. Виталию отчего-то не хотелось включать свет, он любовался открывавшейся с десятого этажа панорамой ночного Шарм аш-Шейха. К слову сказать, еще со студенческих лет его завораживали яркие огни южных городов, манил пестрый мир
многочисленных отелей, ресторанов, дискотек.
"Кстати, - Виталий вдруг вспомнил о рекомендации шустрого Миши, - а почему, собственно говоря, не махнуть в "Тысячу и одну ночь"? Бог с ними, с этими аниматорами..." И, недолго думая, он спустился в лобби и заказал такси.
Первая мысль "Зачем я все-таки сюда приехал?", относившаяся не то к "Тысяче и одной ночи", не то ко всему Шарм аш-Шейху быстро исчезла, уступив напору восточных ритмов и сдавшись на милость базарному разноцветью сумочек из плохо выделанной египетской кожи, папирусов, шакирок и прочей галантереи.
Вокруг сцены, где ежедневно проходили театрализованные представления, зрителями не было занято и половины, нет, даже трети мест.
Шоу, о котором рассказывал Миша, вначале Виталия разочаровало. Некоторым из труппы откровенно не хватало пластичности, артистизма, обаяния, и сгладить впечатления не могли ни костюмы, ни мечи и ни другие всевозможные атрибуты. Он уже собрался уходить, но мелодия сменилась другой, не похожей на прежнюю, и на сцене появилась...она, танцовщица...
На вид ей было лет двадцать пять-двадцать семь, длинные волнистые светло-каштановые волосы, чуть раскосые по- египетски глаза и грация Баст - египетской богини радости...
Таким было первое впечатление.
Она улыбалась всем сразу и никому в отдельности - сценическая такая улыбка, не выдававшая ни веселья, ни кокетства и грустинки в глазах.
Вся в чем-то воздушном, голубом, прозрачном, как небо, эта девушка самозабвенно предавалась искусству неистового танца. Именно неистового: как будто не было ничего - ни Шарм аш-Шейха, ни "Тысячи и одной ночи" - только танец.
- Кто эта девушка? - спросил Виталий на английском у двух сидевших по-соседству молодых египтян.
- Наташа, - ответил один из них - парень с прической-ершиком.
- Наташа? - удивился Виталий. - Русская?
- Русская, - ответил тот же египтянин, как и многие его соотечественники из туристического городка знавшие русский. - Здесь танцуют много русских женщин.
- Интересно, Наташа - это имя собственное или нарицательное? - задал сам себе Виталий риторический вопрос.
- Что сказали? - не понял сосед.
- Нет, это я так. Наташа - хорошее имя.
- Хорошее, - согласился собеседник.
"Конечно, хорошее, - потекли мысли Виталия в нужном направлении, - интересно, почему чуть ли не во всем мире торговцы на базаре, продавцы сувениров называют Наташами всех русских женщин? Свет клином, что ли, сошелся на этом имени? Почему не Оля? Света? Мария? Юля? Нет, эта Наташа на других Наташ непохожа, она какая-то особенная. Мне во что бы то ни стало надо с ней поговорить. Вот сейчас кончится это дурацкое шоу, встану и пойду..."
И когда отгремел последний аккорд, отзвучали хлипкие хлопки, и зрители, не торопясь, стали, наконец, уходить, Виталий решился. Сгруппировавшись, как перед прыжком, посидел минут пять в полутьме зала, затем встал, разгладил чуть примятый пиджак и направился к сцене.
- Скажите, - обратился он к человеку, который убирал декорации, - как мне пройти к Наташе?
-К Наташе? - тот не удивился, будто ему тысячу раз на дню задавали один и тот же вопрос, - зайдите за кулисы и спуститесь направо вниз по ступенькам, увидите дверь с облупившейся краской - там она отдыхает.
Отодвинув тяжелую кулису, от которой пахло пылью и детством, Виталий на миг застыл: ему вдруг захотелось нырнуть в прошлое - в сладостный мир театра, загадочный мир сцены, который так волновал его когда-то. Но наваждение было минутным и, буквально сбежав по лестнице, он очутился у той самой двери и, переведя дух, постучал.
- Да-да, - послышался приятный голос.
Виталий нерешительно встал на пороге:
- Вы позволите, я войду?
- Что Вы хотите? - спросила Наташа. - У меня скоро очередной выход, я отдыхаю...
- Знаете, - сказал он нерешительно, - мне сказали, что Вы из России.
Она рассмеялась.
- Чему Вы смеетесь? - удивился он.
- У нас полсостава труппы из России.... - ответила Наташа, одетая в обтягивающий светло-оранжевый, чуть темнее и ярче телесного, костюм. Она вдруг показалась ему похожей на инопланетянку с какой-то далекой экзотической планеты, где много-много фруктов, похожих на апельсины, но даже вкуснее... "Странная, странная ассоциация..., - поймал Виталий себя на мысли. - Причем тут апельсины?" - и нервно поправил очки:
- Только в России такие красивые девушки. Почему Вы молчите, Вам никогда этого не говорили?
- Нет, я слишком много раз это слышала... - Наташа поправила волосы, сбившиеся на лоб.
- Египтянки тоже очень красивые, - обидчиво заметил по-русски усатый египтянин из труппы, вооружившийся саблей для выхода на сцену. - Например, моя жена.
- Я рад за Вашу жену, - сказал Виталий египтянину. Наташа посмотрела на себя в зеркало и, краем глаза глядя на отражение стоявшего у нее за спиной Виталия, сказала:
- Вы хотите со мной познакомиться?
- Простите... Наташа, - он почувствовал волнение оттого, что впервые произнес её имя. - А откуда Вы сюда приехали?
- Есть в России такой маленький город, даже не город... знаете, небольшой провинциальный городок, где время застыло, как кисель в кастрюле, и где ничего не происходит, ровным счетом ничего!
Она помолчала и затем потянулась, словно кошка, готовая к изящному прыжку:
- Зачем я Вам это рассказываю?
- Наверное, потому, что я Вас об этом спрашиваю.
- Вы надолго в Шарм?
- На три дня... Простите, как называется танец, который вы только что танцевали? - немного смущаясь, спросил Виталий.
Наташа глянула на него с некоторой иронией, дескать, "поймет, не поймет":
- "Танец - молитва, тело - древо жизни"...
- Да, непросто быть королевой пустыни и древом жизни одновременно.
Наташа пожала плечами:
- Можете иронизировать, сколь Вам угодно. Но хочу сказать, что душевного равновесия, физического совершенства и жизненного умиротворения я достигла, благодаря увлечению восточными танцами.
- Вы пережили сильный душевный кризис? - спросил Виталий.
- Вы себе не представляете, что это такое, - не отвечая на вопрос впрямую, продолжила она. - Вы себе не представляете, что это такое - после всего пережитого, после отвращения к собственному телу, кричать от радости, от сознания того, что ты причастна к чему-то возвышенному, неземному. Понимаете, в танце освобождались от оков мое тело и моя душа... Как Вам объяснить... как? Я испытала чувство девственницы, к которой впервые прикасается мужчина. Чувство любви, предродовых мук, страданий, боли и рождения новой жизни. Это эротическое, исцеляющее, гуманное наслаждение, танец возбуждает женщину, помогает любить свое тело, заставляет уважать ее других. Для женщин это прежде всего самоутверждение...
- Легитимация свободы духа...
Наташа на мгновенье прикрыла глаза:
- Расслабляются тело, руки, кажется, я вот-вот взлечу и буду парить в ночном небе. Такой полноты чувств не может дать ни один мужчина... Любовь, женственность, страсть - все это можно ощутить внутри себя. Если захотеть. И смочь.
- Похоже на достижение оргазма... Простите...
- Ничего-ничего, но это не сексуальная энергия. Скорее, внутренняя сила, которую я ощущаю в себе. Все начинается с головы.
Она заговорила горячо, словно давно хотела высказаться:
- Понимаете, во время танца я из гадкого утенка превращаюсь в прекрасного лебедя... А танец - мой полет, моя нескончаемая восточная сказка...
- Вы говорите, как... Шахерезада, - подобрал, наконец, Виталий нужное слово, которое вот уже несколько минут вертелось у него на языке.
- В одном фильме героиня говорит своему знакомому: "Вы используете юмор для того, чтобы прикрыть свой комплекс неполноценности?"
Кто-кто, а Виталий, далеко не пожилой человек, но уже с респектабельной лысиной и небольшим животиком, никогда не страдал от комплекса неполноценности, особенно в отношениях с женщинами
- У меня комплекс неполноценности возник только сейчас, когда я захотел с Вами познакомиться. А Вы... Вы действительно похожи на Шахерезаду.
- Вы хотите, чтобы я Вам рассказывала сказки в течение тысяча и одной ночи? - рассмеялась Наташа.
- У меня их только три... - неловко пошутил он.
- Три ночи... - она задумалась....
- Интересно, - сказал он, - а можно уложить сказку из тысячи ночей в одну ночь?
- Мне пора на сцену, - махнула она усатому с мечом и двум стоявшим поодаль танцовщицам-египтянкам, с интересом наблюдавшим за разговором, и, покачивая бедрами, танцующей походкой прошла на сцену мимо Виталия.
- Давайте встретимся сегодня поздно вечером в баре гостиницы, - крикнул он ей вслед. - Буду ждать Вас в час ночи у стойки!
Она в ответ неопределенно махнула рукой...
...А потом как будто сменились декорации, и вот уже час они сидели в лобби гостиницы, похожей, наверное, на восточный сераль, медленно тянули холодное красное вино, закусывая его миниатюрными тарталетками, пили кофе, говорили о чем-то несущественном, не думали о прошлом, настоящем и будущем, время, словно обтекало их, оставляя возможность насладиться запечатленным мгновеньем.
Свисающие лианы, фонтан в холле, портье в феске, склоняющиеся в поклоне швейцары с огромными усами, восточная музыка, сладостным фоном звучащая в холле - все словно служило для того, чтобы материализовать сказки тысяча и одной ночи. Довольные туристы курили кальян, и ароматный дымок фривольно щекотал ноздри.
Внимательно посмотрев на Наташу, которая разглядывала цветные фрески на стене, Виталий заметил:
- Знаешь, ты хорошо сюда вписываешься, у меня такое ощущение, что в своей сумочке ты прячешь маленький стилет...
внимательно на него посмотрела и:
- Ты лучше сделай чудо, Виталь... - попросила Наташа. - Почему не работает фонтан у тебя в холле?
- Крикни "ау", может, он и заработает...
- Ладно, за мной не заржавеет...
И, встав лицом к фонтану, сложив ладони лодочкой, она звонко крикнула:
- Ау!
И тут...произошло чудо; не успело лукавое "ау" раствориться в воздухе, как вдруг, словно по мановению волшебной палочки, засверкали, засияли мириады маленьких огней, забил фонтан и окрасился в разные цвета. Лепетали что-то, склоняясь к воде, лианы, звучала пряная музыка, сливаясь с игрой света и жемчужных брызг.
Наташа, одетая на сей раз в серебристое русалочье платье, не из той, "апельсиновой", сказки, все равно казалась инопланетянкой.
- Ты говорил что-то о ночи, в которую бы вместилась тысяча ночей... - она коснулась руки своего собеседника.
-Знаешь, Наташа, - он взял ее руку в свою и коснулся слегка губами каждого из ее пальчиков, - это невозможно объяснить словами, потому что слова могут все испортить.
- Нет-нет, прошу тебя, продолжай, - она по-прежнему не отнимала руки.
- Не думай сегодня ни о чем, правда. Отключись от всего, на время. Нет проблем, нет работы, нет тяжести бытия - есть только время, данное тебе для легкости и сладости. Вдыхай этот свежий воздух вечера, лови руками паутинку, слетевшую с каштана, смейся бездумно и весело, капризничай, шути, лукавь, злословь, плыви по воле ветра и алкоголя, но не думай ни о чем. Пусть вместо мыслей будет музыка, одна только музыка и сладость опьянения, пусть все, что тебя тревожит и мучит, отступит на задний план - далеко, далеко...
- Далеко, далеко... - эхом отозвалась Наташа. - Только ты и я....
-Ты - умница, очарованье, ты - изящная, стремительная и необыкновенная... Вот, пожалуй, и все, что я хотел тебе сказать.
- Пойдем, - сказала она торопливо, - пойдем...
- Куда?
- К тебе.
- Ты пытаешься меня соблазнить?
- Ты бы хотел, чтобы я тебя соблазнила? - отреагировала Наташа моментально.
Они зашли в номер. Сдерживая дыхание, он усадил ее в глубокое кресло, распахнул окно, затем нашел в мини-баре бутылку вина, наполнил в бокалы и протянул один из них Наташе.
- Виталик... - она хотела что-то сказать, но Виталий жестом остановил ее:
- Подожди, минуточку, прошу тебя, подожди. Я поставлю музыку, послушай, эта мелодия называется "Одинокий сакс". Так и называется, представляешь? Я очень люблю саксофон, такое ощущение, что голос человеческий говорит, заговаривает, читает заклинание, и ты, как завороженный, внимаешь ему, ловишь каждый звук. А он идет и поет, токует, не обращая ни на кого внимания... А хочется внимания, хочется тепла, музыки...
Он присел на поручень кресла, рядом с Наташей, слегка коснулся ее пальчиков, чувствуя, как они вздрагивают, как крылья бабочки, от прикосновения. Она - вся трепет, внутренний и внешний, кажется, тронь ее - она зазвучит, как струна, как этот звук серебряного саксофона - звук, падающий в бездну, в тишину, в вечность...
- Наташа...
- Да, милый, - она поворачивается к нему, и он видит, как в глазах ее полыхает пламя - то ли языки языческого огня, то ли растущее желание, то ли тоска по несбывшемуся идеалу...
- Наташа... - повторяет Виталий.
- Подожди... - она шутя прикрывает ладонью его губы, он вновь целует ее ладонь; губы словно погружаются в воды забвения, в воды желания, в воды обожания...
- Наташа, - шепчет он, - целуя каждый ее тоненький пальчик, - твои пальчики - это сад наслаждений, это флейта Марсия, это лепестки граната...
- Что ты там говоришь? - смеется Наташа, и смех ее падает звонкими каплями, - какие лепестки граната? Ты фантазер, милый.
- Да, Наташа, фантазер, но фантазии мои уходят в тысячу и один сад, фантазии мои порождены звуками музыки... Не мучай меня, целуй меня крепко, Наташа, "Бесаме мучо", "мучо" - мечта, мучение, каприз, миг, мы живы одним лишь только мигом, одним лишь только чувством ведомы... Ты слышишь меня, малышка?
- Да... - и губы ее прикасаются к его губам едва-едва. И вдруг, неожиданно, нарастающая идиллия рушится, как карточный домик. Прервав поцелуй, отпрянув, Наташа огорошила вопросом:
- Виталик, ты женат?
Спросила так, что у него засосало под ложечкой. Обычно к нему обращались "Виталя"; гораздо чаще - "Виталий Владимирович". Нет, отчество для него было всегда чем-то вроде галстука, носить который по мере возможности следовало избегать. Хотя в последнее время обстоятельства все чаще требовали присутствия этой детали одежды, полагающейся непременным атрибутом серьезного и делового человека. Но Наташа... Почему с такой силой захотелось, чтобы она всегда называла его "Виталик"? Всегда? "Да какое там всегда? - вступил вдруг внутренний голос, проносящийся на каких-то космических скоростях. - Ты в Питере, она - в Шарме. Да, кстати, что она делает в Шарме? И как часто она соглашается на встречу в гостинице с незнакомым мужчиной? А желающих, сам представляешь, сколько. Египтяне вообще сходят от русских женщин с ума, а здесь такая красавица... Это ты сошел с ума! Но ведь ты не просто незнакомый мужчина..."
- Ни холост, не женат, - спрятал Виталий взгляд под очками, почувствовав, что вопрос важен для Наташи не просто потому, что ее интересует перспектива их отношений. Нет, здесь было что-то другое.
- Это как? - усмехнулась она, встав с кресла, подошла к окну и насмешливо смотрела на Виталия, притворно и презрительно сузив миндалевидные серо-голубые глаза.
- Какая разница, как? Нам все равно ничего не помешает, - настиг он её одним рывком, и рука его заскользила по шелковым складкам серебристого платья, казавшегося в темноте продолжением самой её кожи, как будто она была, нет, даже не бабочкой, а скорее, русалкой.
- Я всегда влюбляюсь в женатых мужчин, - ответила она серьезно.
- А ты такая влюбчивая? - спросил он в тон.
И тогда Наташа ответила поцелуем. Поцелуй был горяч и долог; пожалуй, чтобы описать его, понадобилось бы слишком много лишних слов, описаний, ненужных эпитетов, потому как в слиянии губ было еще и слияние сердце, слияние судеб... нет, так, в слиянии губ было нечто, что не укладывалось в понятия секса или чувства, или того и другого вместе. Они простояли так минут пять, словно каждый пытался определить для себя, что же именно значил этот долгий, как проливной дождь, поцелуй....
Наконец, они на мгновение оторвались друг от друга.
- У меня дежа вю... - признался Виталий. - Или это просто от близости с тобой.
- Что ты имеешь ввиду?
- Мне кажется, что все это уже когда-то было с нами... - пояснил он. - Но не здесь и не так, но было, потом забылось, выветрилось из сознания для того, чтобы сейчас вновь всплыть откуда-то из глубины, как всплывает на поверхность глубинная рыба, посмотрит на белый свет своим окаянным глазом и снова скрывается в глубину, туда, вниз, подальше от любопытных глаз, чтобы ее не видел и не ощущал никто.
- Значит, мы с тобой рыбы? - в ее голосе не было и намека на жеманство.
- Да-да, - торопливо сказал Виталий, - а твое платье кажется мне волшебной чешуей, которая исчезает только тогда, когда к ней прикасается любовь.
Он помолчал:
- Можно я прикоснусь к твоей чешуе?
- Попробуй... - сказала она тихо.
Он помедлил, потом нашел какую-то застежку, расстегнул... и... в тот момент у него зашлось дыхание: платье, словно серебристая чешуя, внезапно слетело на пол.
- "Только змеи сбрасывают кожи, Чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями не схожи, Мы меняем души, не тела..." - пробормотал он....
- Что-что... - не поняла она.
- Не обращай внимания, это Гумилев, старая добрая поэзия...
И он снова поцеловал ее, а затем, словно неопытный соблазнитель, отправился исследовать, открывать каждый сантиметрик ее кожи, целовал ее шею, плечи, кисти рук, затем, встав перед Наташей на колени, целовал ее плоский животик, спускаясь вниз, пытаясь раствориться в ощущениях.
Наташа не торопила его; судя по всему, она сама испытывала какое-то непонятное наслаждение от переживаемого ею момента...
И, наконец, словно рыбы, они погрузились в постель, как в теплое Красное море.
...Утром Виталий проснулся один. Остался только какой-то едва уловимый, одновременно и свежий, и пряный аромат, тягучий и зыбкий, как взгляд дочерей Египта.
В прихожей осторожно скрипнула дверь. "Наташа" - упало сердце.
- Доброе утро, - просунулась в дверной проем белозубая физиономия Мухаммеда, одного из служащих отеля.
- Сабах аль-хейр, - приветливым тоном автоответчика отозвался Виталий и, оставив на столике чаевые, быстро сбежал к бассейну.
У воды уже грелся, как тюлень, немец из соседнего номера и явно намеревался провести здесь весь день. Виталия всегда удивляла особенность европейцев предпочитать живому морю бассейн. Стоило из-за этого тащиться в Шарм?
Вдоль столиков лавировал, как акула, Хасан. Его тяжелый и пронзительный взгляд наткнулся на уже знакомого ему русского журналиста, который после небольшого тренировочного заплыва нежился в шезлонге.
- Ай вонт спик ю, - сказал Хасан на ужасном английском, подойдя к Виталию.
- Эбаут ит? - удивился Виталий.
Хасан занервничал и начал оглядываться по сторонам. Виталий понял: он ищет Мишу или кого-то еще, кто бы мог ему помочь, но, видимо, дело настолько деликатное, что посредник нежелателен. По-русски же Хасан знал всего каких-нибудь десяток слов, что для администратора отеля в Шарм аш-Шейхе было вообще странно.
Второй раз за утро главный орган сердечнососудистой системы Виталия рухнул в область солнечного сплетения.
- Я слушаю.
- Наташа. Дэнд...
Виталию послышалось "дэд", и на лице его проступил такой ужас, что Хасан замахал руками, давая понять, что имел в виду совсем другое.
- Дэндрайз, - с каркающим акцентом выговорил, наконец, Хасан.
- Дэнджерез? - понял Виталий.
Наташа в опасности, Наташе грозила опасность. Виталий вскочил с шезлонга, готовый ринуться на помощь. Но Хасан снова замахал руками.
- Ноу. Дэнджерез из Наташа.
Теперь Виталий впился в Хасана вопрошающим взглядом. Но тот только усмехнулся и медленно направился обратно в лобби.
Виталий ошарашено смотрел ему вслед. Какое вообще Хасану делу до него и Наташи? Откуда он ее знает? Нет, знает, конечно. Шарм - маленький город, и не знать в нем такую красавицу просто невозможно. Значит, ревнует.... Значит...
Чтобы оборвать эту цепочку "значит" и "может быть", Виталий снова ухнул в бассейн, отчаянно рассекая воду руками, будто собирался переплыть океан. Немец, по-прежнему подставлявший бока утреннему солнцу, изобразил на лице крайнее удивление. В другое время
Виталий непременно отпустил бы, на сей счет какую-нибудь злую шутку, но сейчас ему надо было спешить, и он заторопился в номер.