Аннотация: Любителям hoлливудских боевиков в отечественном переложении. Кто из режиссеров возьмётся экранизировать?
Сначала по тропке, протоптанной среди диких трав, пробежала бродячая собака, грозно глянула на Митрофанова и хотела для острастки гавкнуть, но потом подумала: "Нет, такого громилу на испуг не возьмёшь", - и побежала дальше. Потом спустилась бабка в застиранной кофте и, выбравшись на дорогу, стала растерянно оглядываться вокруг.
Митрофанов полусидел на багажнике "Тойоты" и обозревал выделенный участок. Место для дач отвели в карьере, где раньше добывали глину. Вверху стоял кирпичный завод с закопчённой трубой. Но труба не дымила.
"Не соврали, - самодовольно заключил Митрофанов. - Экологически чистая местность". Потрудиться, конечно, придётся. Но ништяк, не боги горшки обжигают. Сосед справа уже опередил: поставил туалет. Митрофанов припомнил, что его тесть, в прошлом строитель, прораб нехилого треста, утверждал: "Всякую приличную стройку, Юрий, надо начинать с сортира". Значит, сосед тоже профи. А какой внушительный замок он навесил на дверь! Ломиком не своротишь.
Из салона передавали последние известия. Бойкий голос сообщил, что в городе действует педофил-маньяк, и его до сих пор не могут поймать. Голос у диктора был отчасти торжествующим, будто он сам и являлся этим неуловимым маньяком.
Меж тем старушка, ничего не обнаружив, осмелилась приблизиться и спросила у Митрофанова, не видел ли он девочку. "Ещё одна жертва?" - подумал он, припоминая сведения о маньяке, гласные и негласные. - Эх, Настька, Настька, куда ж ты запропастилась, - причитала старушка. - Мил-человек, может, всё-таки видели?
Митрофанов усмехнулся, удивился даже. Сроду его никто не называл "милым человеком". На рожу не вышел. Расплющенный, как у боксёра, нос, широкие скулы. Зубы, правда, красивые, пластмассовые, но он их не показывал: чай, не витрина. Он расстегнул пиджак, ослабил галстук и теперь сам, внимательно, осмотрел местность. Внизу, за его участком, буйно разросся камыш.
- Может, там? - указал рукой.
- А что ей там, в болотине, делать? - возразила старуха.
"Ну, дожили, - подумал он, предполагая самое худшее: - Маньяк добрался до окраины". Но у бабушки наметилась своя версия.
- Ах, господи, это ж она нарочно спряталась, когда машина приехала.
- Какая машина? Моя, что ли?
- Да нет, за ней специальная машина приезжала, реанимобиль, - разъяснила бабка. - Ей же на операцию надо. Людмила Анатольевна сказала, что без операции Насте никак нельзя. Сердечная недостаточность, говорит.
- А вы ей кто будете?
- Так кто... баушка.
- А родители где? - продолжал допрашивать он. - Что они сопли жуют?
- Некогда им. Пьют кажный день. Раньше хоть на работу ходили, кирпичи делали, а теперь пьют. Пособие пропили, щас вещи пропивают. Да и ведь мать-то у неё не родная, - выкладывала старуха. - Одно слово, мачеха. У неё свой ребёнок - такой занозистый парнишка. Учиться не желает, весь день с рогаткой бегает. Я ему говорю: ты зачем, Петька, из рогатки птичек стреляешь? А он говорит, это пока из рогатки. Ружа, говорит, у меня нету, а то б я и крупную дичь отстреливал...
- Стоп, бабуся! Не нагружайте меня ещё и вашим Петькой, - недовольно прервал Митрофанов. - Девчонка-то почему убежала?
- Испугалась. Она девочка смышлёная, разговоры про операцию слышала. А эти, с реанимобиля, ой, сердились! Некогда, говорят, нам ждать. Немного пождали да уехали.
- Ну, сами виноваты. Не подготовили девчонку.
- Ой, виноватые! Да ведь и ребёнок такой своенравный, не приведи господь. - Старуха понизила голос до шёпота. - Экстрасенс она у нас.
- Погоди трещать, бабуся! Насмотрелись всякой херни по телеку. Может, она и дрова взглядом поджигать может?
- Насчёт дров не знаю, не пользуемся. А вот будущее угадывать может. Она ведь и смерть своей мамки предсказала.
- Не верю. - Митрофанов ухмыльнулся. - Когда меня в армию забирали, тоже нашлась одна ворожея. Сказала, что мне моджахеды ноги оторвут, а вместо них спички вставят. Не сбылось.
- Может, мать за тебя сильно молилась, - возразила старуха. - Вот и спасся. А я и сейчас помню, как было. Я с Настей в одной комнатке сплю. Она ночью проснулась, села на кровати и плачет. Я спрашиваю, что с тобой, Настя? А она говорит: мама умерла. Я вышла в другую комнату. А там сын трясёт невестку: вставай, говорит, Маруся, пора похмеляться. Какой там! Не проснулась...
Боковым зрением Митрофанов заметил, что за ним наблюдают. Рука отработанным жестом дёрнулась под пиджак за оружием... Тьфу ты! На него внимательно смотрела светловолосая девочка. Она выглядывала из бетонного кольца. Так, что виднелась только голова и часть тонкой шеи.
- И ничего я не забоялась, - возразил взрослым этот серьёзный, неулыбчивый ребёнок.
- Настька, засранка моя, - запричитала старуха. - Как ты сподобилась сюда забраться?
- С ящика, - ответила девочка.
Снаружи у кольца стоял пустой ящик. Бабка подошла ближе и поманила за собой мужчину.
- Вытащи, сынок, её отсюдова. Сама ведь не вылезет.
Он взял девочку под мышки, вытащил наружу. И почти не ощутил её веса.
- Но, если ты не напугалась, почему спряталась? - спросил, не понимая.
- Не хочу быть здоровой.
- Вот ещё глупость-то! - запричитала бабка. - Почему не хочешь быть здоровой? Все хотят быть здоровыми!
Девчонка помолчала, глянула исподлобья на постороннего дядьку и убеждённо сказала:
- Все здоровые - недобрые.
Митрофанов оторопел от такого заключения.
- А я знаю, знаю, почему она так решила! - разъяснила бабка. - Петька наш вон какой здоровый, десять раз на турнике подтягивается, а злющий, не приведи господь. Нашу кису замордовал. То за хвост её поднимет, то с крыши сбросит. Я с пенсии ей ливера купила, так он отобрал и сам съел. А ейная мачеха! - Она приподняла у внучки рукав платья и показала синяк на предплечье. - Давеча ущипнула. Или дядю Рубика с первого этажа взять. Здоровущий, как бык! А ведь мимо не пройдёт, чтобы не задеть. Тому пинка даст, тому щелбана.
- Папу в бочку со ржавой водой окунул, - угрюмо дополнила девчонка. - Чуть не утопил.
- А отец у тебя больной или злой? - спросил Митрофанов. - То есть я хотел спросить: добрый или... или здоровый?
- Всякий, - подумав, ответила Настя. - Когда болеет с утра, то добрый. Прощения просит за то, что такой.
- Хм, позиция у тебя железная, - оценил Митрофанов с удивлением разглядывая хрупкую, почти прозрачную девчушку с серьёзным недетскими глазами. - А в школе высказывала, учителям своим?
- Так она ж в школу не ходит, - за внучку опять ответила бабка. - Куды ей! Она, чуть что, задыхается и синеет. Дома сидит, только летом выходит во двор. К нам комиссия приходила, так сразу определили: отсталая, говорят, в умственном развитии. Ни читать, ни писать не умеет.
- Бабушка, ты же меня научила, - не утерпела возразить Настя. Она нагнулась, подобрала пластиковую бутылку, посмотрела на этикетку. - Три толстяка. Пиво светлое.
- Не умеешь, не умеешь! - стояла на своём старушка и, повернувшись к Митрофанову, пояснила: - Это она запомнила. Я читаю ей, и она запоминает.
- Хм, вон какой у тебя способ чтения, - удивился он. - Как у китайцев. У них букв нет, иероглифы. И каждый значок что-то означает. Конечно, способ интересный, но... Это ж сколько иероглифов надо запомнить? - Он подобрал пустую стеклянную бутылку. - А ну-к, эту прочти.
Настя насмелилась приблизиться, взяла бутылку и внимательно посмотрела на этикетку:
- Водка палёная.
- Ну вот, и ошиблась, - ухмыльнулся он. - "Желанная".
Девочка строгим взглядом посмотрела на бабушку.
- Ой, прости, внученька, - повинилась та. - Но она и в самом деле палёная. Так все говорят.
Митрофанов нахмурился и посмотрел вверх по косогору, где стоял одинокий двухэтажный дом. На собрании дачников предупредили, чтобы неофиты опасались тутошних обывателей. Вертеп, мол. Безработные, бродяги, нелегалы из ближнего зарубежья, освободившиеся зэки. Может, и маньяк-педофил здесь обосновался.
- Ну, побудьте тут, машину покараульте. Схожу к вам.
Вблизи жилище не выглядело лучше. Слеплено из пережжённого, бракованного кирпича, трещины по фасаду, мусор во дворе. На первом этаже, с краю, висела выцветшая надпись: "Товары повседневного спроса". А на скамейке, под яблоней-дичкой, сидел крепко сбитый парнишка лет десяти-двенадцати. На яблоньке, на самом верху, жалобно мяукала худая, ободранная кошка.
- Привет, Петька! - поздоровался Митрофанов.
- А откуда вы знаете, что я Петька?
- Да уж знаю. Зачем Кису на дерево загнал?
- А вам-то что? - парнишка поднялся и попятился от подошедшего к нему громилы.
Митрофанов хапнул его за плечо, но паренёк оказался шустрый - присел, вывернулся и побежал прочь.
- Стоять!
Паренёк, оглянувшись, увидел в руках у дядьки пистолет и остановился. Но не напугался.
- Заряжённый?
- А то. - Митрофанов выщелкнул и показал пацану обойму, затем спрятал пистолет и вытащил бумажник. - Поди-ка в магазин и купи колбасы. "Кити-Кэт" у вас тут вряд ли водится.
Парень взял бумажку, двинулся с места, но тут же притормозил.
- Не, не пойду. Не отпустит. Скажет, что украл. Я прежде только водку для родителей покупал.
- Ну, хорошо, пойдём вместе.
Зашли в магазин. В нос ударило запахом застарелой селёдки. С потолка свешивались липучки с мухами. За прилавком - крашеная блондинка с томящимся бюстом кормящей матери.
- Эй ты, леди Гага, - сказал Митрофанов. - Водки этому пацану не отпускать. Ни под каким предлогом. Молчать! Взвесь колбаски.
Когда вышли во двор, он передал мальчишке круг колбасы и велел покормить кошку.
- Дяденька, а ей не много? - пацан пустил слюну. - Можно и мне похавать?
- Без хлеба, что ли? - Он поглядел, как Петька разломил круг и откусил, не дождавшись разрешения. - Хороший у тебя аппетит. В какой квартире живешь?
- В третьей.
- А где вашего Кинг-Конга найти?
- Это который тётю Лену трахает? - уточнил Петька, наворачивая колбасу. - В восьмой они, в конце коридора. Вы из милиции? Незаконных мигрантов отлавливаете?
Митрофанов не ответил и вошёл в подъезд. Мрачный, сырой коридор. Распахнутые настежь, пустые почтовые ящики. Исчёрканные стены, под ногами окурки и ошмётки грязи. Цифра три начертана мелом. Пару раз стукнул, никто не ответил. Толкнул дверь, оказалась незапертой, и вошёл. Комната с убогой обстановкой. Громоздкий телеящик, ещё советских времён. На обшарпанном диване безучастно дремала женщина. Открыла правый глаз; левый, подбитый и затёкший, не смогла разлепить.
- Чо надо?
- Ты, колода, слушай меня внимательно, - сказал он. - Если хоть раз ещё прикоснёшься к Насте, я пальцы-то тебе пообломаю.
- А пусть этот козёл моего Петюньку не забижает, - плаксиво отозвалась она и попыталась сесть.
Митрофанов поморщился от запаха перегара.
- Ты про отчима, что ли? - догадался. - А где он?!
- На втором этаже гуляют, - с ревностью ответила она. - Без меня, сволочи.
- Куда тебе-то гулять? Проспись! И помни: я предупредил. Дважды повторяться не люблю.
Не слушая, что лепечет вслед, вышел из квартиры. Пройдя в конец полутёмного коридора, почувствовал что звереет. Из восьмой квартиры услышал стоны и вскрики. Насторожился, вытащил пистолет и, не разбираясь заперта ли дверь, двинул в неё ногой. С треском распахнулась. Голая женщина в приспущенных чулках стояла в наклон перед кроватью. Обе её руки были засунуты в большую меховую рукавицу. Позади стоял грузный мужчина с лопатками, заросшими чёрными волосиками. В руке он держал свёрнутую вдвое детскую скакалку.
- Сечёшь? - разочарованно спросил Митрофанов, надеявшийся нарваться на маньяка-педофила, и спрятал пистолет.
- А ты кто такой? - грозно спросил боров.
- Шварцнегер, - ответил Митрофанов, выхватил у мужика скакалку и саданул наотмашь, куда придётся.
- Ты что делаешь, гад такой? - взревел тот.
- Тебе больно?.. Так вот, и другим тоже больно. Ежели ты, чучело огородное, кого-нибудь из жильцов пальцем тронешь, я в следующий раз с железной цепью приду. Понял, нет?
- Не мешай нам, Арнольдик, - пьяно сказала женщина. - Я заводюсь, когда мне больно.
Митрофанов бросил скакалку и вышел из комнаты. Поднялся на второй этаж по скрипевшей деревянной лестнице со сломанными перилами. Навстречу попался то ли узбек, то ли таджик, тащивший большую пёструю сумку. Он быстренько притулился к стенке и расплылся в угодливой улыбке.
- Драфити!
Митрофанов даже не понял, что его попытались поприветствовать. Из квартиры в конце коридора доносился многоголосый шум, дверь была широко открыта. В тесной прихожей лоскутами свисали отлипшие обои. В расколотом зеркале появилась сумрачная физиономия, в которой Митрофанов в первую секунду себя не признал. В комнате за столом сидела компания, мужики и бабы. В дальнем углу стоймя торчала ржавая труба, подпирающая на потолке лист фанеры.
- Что празднуете, господа? - громогласно спросил он.
- День независимости, - ответил ближний мужчина.
- Независимости от чего? Вы вроде тут все зависимые. Кто из вас Василь?
- Ну я, - ответил сидевший поодаль мужичок, с сальными длинными волосами.
- Что ж ты тут сидишь, пьянствуешь, когда дочь в больницу надо отправлять?
- Не жилица она, так нам в поликлинике сказали. Не сегодня, так завтра моя девочка в райские места отправится, - с пьяной слезливостью ответил нерадивый отец.
- А ну-ка подойди ко мне.
- Чего тебе? - недовольно спросил мужичок, но подчинился и вышел из-за стола.
Митрофанов выбросил вперёд руку и слегка сжал ему горло. Мужичок захрипел и задёргался.
- Да ты уже и сам почти покойник. Слушай внимательно. Ежели Петьку, пасынка своего, пальцем тронешь, я тебя точно додавлю.
- А-а! - кашляя и чихая, проверещал Василь и схватил со стола вилку.
Мужики повскакивали. Митрофанов, не упуская инициативы, треснул одного кулаком по макушке, другого толкнул, и тот полетел прочь, зацепив трубу-подпорку. Рухнула фанера; с чердачной дыры посыпались опилки, штукатурка, и на стол свалился дохлый голубь. Гость засмотрелся на птицу и пропустил удар в челюсть. Шатнулся, но устоял. Сделал шаг назад, приходя в себя и остерегаясь второго удара. Слева в боевой стойке торчал длинный и сухощавый парень в майке-тельняшке. Он слегка опустил ударный кулак, и Митрофанов на его голом предплечье увидел знакомую наколку - летучую мышь.
- Десантура? - удивившись, спросил он. - Ну, привет, боец.
Они, минутой назад готовые убить друг друга, обменялись рукопожатием. Парень предложил присесть и выпить.
- Я за рулём.
- Ну, разик. За наших. За павших.
Митрофанов присел. Ему щедро плеснули в мутный граненый стакан. Он сощурил глаз, оценивая дозу, но ничего не возразил, махом выпил. А закусывать не стал, аборигенам больше достанется. Скудная у них закусь.
- Ну и живёте вы тут, - оглядел комнату, стол с дохлым голубем.
- Так обещали нам жильё, - откликнулся краснолицый мужчина с редкими волосиками на голове. - Мы же тут по двадцать лет отпахали. Но теперь завод прикрыли, и остались на бобах.
- Чего прикрыли-то? Кирпич уже не нужен?
- Технология устарела, - пояснил индеец. - В шапках-ушанках работали и меховых рукавицах. Волосы от жары трещали, и ногти с пальцев слазили.
- Да уж, рукавицы вам хорошие выдавали, - сказал Митрофанов, припомнив голую женщину с руками в рукавице. - Ладно, спасибо за угощение. Если есть желающие подзаработать, подходите на мой участок, там, внизу.
- А заплатишь? Без обману? - на разные голоса откликнулся народ.
- Договоримся. А ты, Василь, заруби себе на носу, что я тебе сказал. И за вилку больше не хватайся, а то я у тебя её вместе с рукой из туловища выдерну.
- А мне можно будет... на твою стройку? - неуверенно спросил Настин отец.
- Приходи трезвым.
Бабка сидела на ящике и причёсывала стоявшую перед ней внучку костяным гребешком. Она посмотрела на вернувшегося мужчину с интересом.
- Всё в порядке, - отчитался он, потрогав челюсть. - Петька накормит Кису. Мачеха Настю больше пальцем не тронет. Отец исправится. Дядя Рубик кланяться при встречах будет.
Посчитал миссию законченной, но что-то ещё тревожило, оставаясь незавершённым.
- Сегодня, оказывается, праздник. День независимости, - наконец, родил. - Пусть и для вас будет праздник. Предлагаю прокатиться. А то, я вижу, вы отсюда давно не выбирались. Потом домой отвезу. Вас как зовут, бабушка?
- Я тоже Настя. Настасья Ивановна.
- Юрий.
Он открыл заднюю дверцу "Тойоты" и глянул на девочку. Вообще-то засомневался, что неуступчивый ребёнок примет приглашение. А вслед за ней и бабка откажется. "Но не всё ж им на пьяные морды смотреть".
- Прокатимся, Настька? - с отчаянной смелостью вопросила старушка и выдала то, о чём он подумал. - Хочь от наших злыдней на час другой избавимся.
- Можно я впереди сяду? - неуверенно девочка.
- Отчего ж нельзя. Садись! - Митрофанов обрадовался её согласию и распахнул переднюю дверцу, а Настасью Ивановну посадил сзади.
Машина, слегка покапризничав, завелась. Не новая, взял её с рук, было не до жиру. Шеф, кандидат в мэры, недавно огорошил: "Вынужден тебя предупредить, Юрок. Разборки, перестрелки канули в прошлое, и мне вряд ли теперь понадобятся твои услуги. А если изберут, то о моей безопасности будут заботиться менты". Митрофанов с каменным лицом выслушал, и шеф, смягчившись, похлопал его по плечу: "Ну, да ты держи хвост револьвером, что-нибудь придумаем. У тебя есть какие-нибудь таланты?"
Вопрос повис в воздухе. Он ничего не знал про свои таланты. Наверно, не имел. Похоже, в ближайшее время останется без работы, как мужики с кирпичного завода. "Какие же у меня таланты?" - раздумывал, глядя на дорогу.
Впереди на тротуаре салатной бабочкой возник гаишник и взмахнул волшебной палочкой. Митрофанов послушно остановился, подал права и на всякий случай вылез из машины. Гаишник переводил взгляд то на пластиковую карточку с цветным фото, то на обладателя.
- Дочь? - он посмотрел на Настю.
Понятно. Все поставлены на уши. Задал шороху маньяк.
- Она с бабушкой.
- А почему на переднем сиденье?
- Ей так захотелось.
Гаишник от такого наглого ответа оторопел.
- Ты уж не пьяный ли? А ну, дыхни!
- Пожалуйста, - Митрофанов добросовестно дыхнул. - Праздник же сегодня. День независимости. Ну, выпил немного. На вождение не повлияет.
Лейтенант сунул права в планшетку.
- Забирай! Только ты их сам завтра в офис моего шефа привезёшь.
- Какого шефа? - насторожился лейтенант.
- Вон туда посмотри, - Митрофанов показал рукой на живописную рекламу у дороги, где его шеф лучезарно улыбался и простирал руку вперёд, надо полагать, к светлому будущему.
Сотрудник посмотрел на рекламу и отдал права.
- Счастливого пути, - процедил с таким видом, как будто пожелал врезаться в телеграфный столб.
Митрофанов сел за руль и мельком глянул на пассажирок. Сидят тихо, как мышки.
- Ну, что приуныли? - приободрил он. - Всё нормально!
Его всё никак не оставляла странная идея, на которой застряла Настя. Хм, все здоровые - недобрые? Поразмыслив, он нашёл опровержение и поглядел на девчонку в зеркальце заднего вида.
- А вот бабушка твоя, она же добрая!
- Так она больная, - тотчас возразила эта упрямица. - Потому и добрая.
- Да, больная я, - подтвердила старуха. - Вся, как есть, больная, изработанная. Мне уже и жить неохота. Лечь бы и не проснуться. Но разве теперича можно? Ведь ты ж одна останешься, Настя. Как я тебя брошу? Вот как стала бы ты здоровенькая, крепенькая, так мне б запросто можно умереть.
- А я ещё поболею, - возразил неуступчивый ребёнок. - Я не хочу, чтобы ты умирала.
- Ну вот, Юрий, видите, что напридумывала! - растерянно всплеснула руками старуха.
- Вы, мамаша, тоже хороши. Сами и внушили девчонке эти мысли. Лучше б молчали.
Навстречу, обгоняя всех, мчалась шустрая бандитская "Восьмёрка". Может, и не бандитская. Но так окрестили. Пренебрегая двойной сплошной, въехала на встречную полосу. Митрофанов крутанул вправо и чуть не зацепил новёхонький "Лексус". Хотел загнуть матом, но вспомнил - пассажирки. Небось, сердца в пятки ушли от его крутых манёвров. А если б узнали, сколько стоит это чудо на колёсах? Наверно, навсегда онемели бы. За такие бабки можно для всех обитателей их трущобы, новое жильё построить. Даже выделить комнату приблудному садисту Рубику.
По набережной гуляли нарядные люди. За бордюром река с раскрашенными бакенами, юркими катерами и медлительными баржами. Двухпалубный теплоход, с которого неслась музыка. Митрофанов заметил, что его юная пассажирка прислушалась, даже высунулась в приоткрытое окно. С другой стороны дороги лепились светло-голубые высотки с тарелками спутниковых антенн и ящиками кондиционеров. На крыше отдельно стоявшего особняка с лепниной мчалась тройка гипсовых лошадей с оскаленными мордами.
- Настя, ты в нашем театре была? - спросил Митрофанов.
Девочка сидела, поджав губы, точно выговорилась на всю оставшуюся жизнь там, на пустыре. Настасья Ивановна опять за внучку ответила, что нигде она не бывала. Ни в театре, ни в цирке, ни в зоопарке.
- Зато я стишок знаю, - вдруг доложила Настя.
- А! Ну, какой? - заинтересовался Митрофанов.
- Приятель дорогой, здорово! Где ты был? Я в зоопарк, мой друг, ходил. Каких зверей, каких там птиц я не видал, какие бабочки, букашки, таракашки... - начала бодро, но на этом закончила, остыв.
- Ах, это ж Петя зимой учил! - раскудахталась Настасья Ивановна. - Да так и не выучил, двоешник. А она, вишь, запомнила.
- Ну, и что там дальше? - не замедлил проявить интерес Митрофанов.
- Слона он не приметил, - с неохотой ответила Настя.
Трудно, наверно, говорить, дыхания не хватает. Басни-то надо рассказывать внятно, громко, с выражением... Может, и он эту когда-то рассказывал. Память, в отличие от Настиной, не очень. Себя помнил лет с пяти. Ванька, парень из старшей группы, информировал: "Тебя, Юрка, на помойке нашли. Завёрнутым в казённое одеяло со штампом роддома".
Начался ничем не облагороженный песчаный берег, заросший плакучими ивами и кустарником. Девятиэтажки пошли скромные, серые и без спутниковых тарелок.
- Ну, у вас в гостях я уже побывал, - Митрофанов потрогал ноющую челюсть, - Теперь давайте заглянем ко мне, отдохнём малость. А вечером салют посмотрим с балкона.
И, не дождавшись, ни да, ни нет, завернул во двор. Это он неплохо придумал: зазвать пассажирок в гости. Поди, с утра маковой соринки во рту не держали. Ну, это-то просто. Наталья накормит. А вот что делать с девчачьим упрямством, как развенчать ложную идею, застрявшую в её светлой голове? Свести бы с нормальными людьми, добрыми и здоровыми одновременно. Но такие по улицам колоннами не ходят. А если и ходят, то не хвастают, какие они.
Во дворе по случаю праздничного дня было многолюдно. За столиком сидели мужики, играли в домино. Но, к сожалению, приспособить их для своей цели Митрофанов не мог: пили вино, пиво и ругались не по-детски. Да и одеты как попало. Один в драных трениках, другой - в бабьей вязаной кофте. Может, тот, спорым шагом вышедший из-под арки, идеально подойдёт? В приличном спортивном костюме с красными лампасами на штанах. Тренер боевых искусств из крайнего подъезда.
- Леонид! Здравия желаю! - охотно поприветствовал его Митрофанов. - Опять по набережной бегал? Передыху себе не даёшь?
- Форму надо поддерживать. - Леонид посмотрел на девочку и слегка удивился. - У, какая тростиночка. Гимнастикой занимаешься, да?
Настя не ответила и отвернулась. Видно, тренер боевых искусств ей не понравился. И Митрофанов закруглил разговор, не стал объяснять, что девчонке не до гимнастики.
Пропищал домофон, пропуская через железные двери. В кабине лифта Настя не выразила никаких эмоций. Молча разглядывала табличку с инструкцией. "Знакомые иероглифы отыскивает", - подумал Митрофанов. В этом доме он жил два года, заселившись сразу после женитьбы. Услужливый тесть разменял свою прежнюю просторную берлогу из четырёх комнат и выкроил две комнаты для молодожёнов. Правда, оформил на себя. Так что в случае развода Юрий оказался бы на улице, хотя тоже прилично вложился по ходу новоселья и обменных операций.
- Принимай гостей, Наталья!
Отдал распоряжение жене и с неожиданным удовольствием посмотрел на неё - так, будто остерегался, что за время его отлучки она перестала быть молодой и симпатичной. Нет, не изменилась, а на гостей глянула с недоумением. Он проводил старуху и девочку в комнату, посадил на диван, а жену увёл на кухню для "секретных" переговоров.
- Сообрази что-нибудь. Надо покормить. Голодные.
- Кто они?
- Да так, живут возле нашей дачи.
- Какой ещё дачи? - Наталья удивилась.
- Ну, ты и забывчивая. - Митрофанов обиделся. - Я ж тебе говорил, что участок взял. Мы эту тему обсуждали.
- Вот как? И о чём мы толковали?
- Что нашему ребёнку будет там хорошо. Экологически чистое место.
- А, припоминаю! Ты уже и теремок там соорудил? Нет ещё?.. А изгородь высотой в три метра, чтобы нашего малыша никто не выкрал?.. Тоже нет?
- Знаешь, что я тебе скажу, Наташа? - Он вспылил. - Мне надоело тебя уговаривать. Если ко дню рождения, не подаришь мне сына или дочь, то...
- Что тогда?
- Я удочерю эту девчонку!
Наталья пожала плечами.
- Она ж не сирота, у неё бабушка есть. Или кем ей приходится эта неопрятная старуха?
- Я удочерю её вместе со старухой! - грозно пообещал он.
- Милый, - улыбнулась жена. - Ты хочешь стать приёмным отцом этой бабушки?
Впрочем, то была её последняя язвительная реплика. Она муженька знала, и выбор для неё выглядел очевидным: или сдаться, или отстаивать свою позицию со всеми вытекающими последствиями, вплоть до развода. Загибая пальцы, она принялась подсчитывать сроки.
- Бе-е, - проблеяла и ладони над лбом выставила, полагая, что изображает козерога. - Так мы опоздали. К твоему дню рождения не успею родить.
- Ладно уж, можно и припоздать, - утихомирился Митрофанов. Он точно не знал, когда родился, но в паспорте стояло: первое января.
Переговорив с женой и настроив её на нужный лад, вернулся в комнату к гостям. Те сидели и молчали. Настя разглядывала стенку, заставленную красивыми стеклянными зверьками. Сбоку от дивана громоздилось пианино. Она и на него поглазела и даже прикоснулась к крышке пальчиками, словно проверяя, есть ли на полированной поверхности пыль.
В комнату вошла хозяйка и вытащила из стенки чайный сервиз.
- Знакомьтесь, Наталья Владимировна, - учтиво сказал Митрофанов, а потом обыденно: - Наташа, пока суть да дело, сыграй нам что-нибудь.
Жена работала преподавателем музыки в частной школе. Тесть ничего не жалел, выучил дочь. Она и музыкальную школу посещала, и в художественной студии тусовалась, и фигурным катанием занималась. А вот со своими учениками возилась без особой охоты. Ей не давало покою неудовлетворённое честолюбие: не стала ни художницей, ни фигуристкой и в консерваторию не прошла по конкурсу.
- И что же вам сыграть? - язвительно спросила, удивляясь неожиданному желанию вовсе немузыкального мужа.
- Мы, когда по набережной ехали, на теплоходе музыка играла, и нам понравилась, - разъяснил он, объединяя себя с девчонкой.
- Ага, понятно. На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу, машу рукой, и сердце замирает, - c улыбкой напела Наташа.
- Не, эту я знаю. А там играли что-то классическое, без слов.
Она пожала плечами и села за пианино. Подумав секунду, отбарабанила "Лунную Сонату".
Настя слушала внимательно.
- Та музыка? - спросил Митрофанов.
- Да, - подтвердила Настя. - Спасибо, Наталья Владимировна.
- Пожалуйста, - хозяйка едва заметно пожала плечами, подумав, что у гостюх, как и у мужа, нет слуха; всё им одинаково, хоть военный марш исполняй.
За столом гости по-прежнему стеснялись. Две оливки, положенные в тарелку с сардельками, Настя попробовала в первую очередь. А какой с них прок, Митрофанову они не нравились: горьковатый, невкусный плод - не то, что, допустим, чернослив. Правда, он слышал от жены, что оливки полезны. Неужели и Настя знает про это? Поднялся, взял со столешницы открытую банку и выловил ложкой ещё пять штук.
- Спасибо. - Девочка остановила его рукой, а сама внимательно посмотрела на банку. Вопросительно глянула на бабушку, штатную чтицу, но та добросовестно трудилась над своей тарелкой, боясь что-либо оставить и этим обидеть гостеприимных хозяев.
- Оливки, - внятно, за бабушку, прочитал он, закладывая в память девчонки ещё один иероглиф.
Явился новый гость - толстый мужчина с красным, одутловатым лицом и длинными седыми волосами. Тесть! Веселый вдовец, знающий тысячу анекдотов и умеющий в лицах их рассказывать.
- Папа, проходи, - позвала хозяйка.
Настя, первая выбравшаяся из-за стола, пообщалась с ним ещё в коридоре. Впрочем, он даже не поинтересовался, кто она и откуда. А сразу попытался развлечь. Пухлой ладошкой разлохматил остатки некогда богатой шевелюры и выставил вперёд нижнюю челюсть:
- Я злой и страшный серый волк! И я в девчатах знаю толк!
- Дедушка, вы не очень-то и злой, - поглядев на него, определила Настя. - А скоро станете совсем добрым.
Митрофанов вышел следом.
- Романыч! Как твоё драгоценное здоровье? - он употребил обычное приветствие тестя.
- Не жалуюсь, - бодро ответил тот. - Инфаркты и инсульты помолодели. Я проскочил опасную зону.
За столом он потребовал рюмочку - "для аппетита".
- Папа, вижу, ты сегодня уже подстёгивал свой аппетит, - с укором заметила Наталья.
Митрофанов оставил их - пусть по-родственному посудачат. Своих гостей усадил в комнате, а сам уединился на балкон. Пора было действовать. Вытащил мобильник и позвонил Ваньке-взводному. Тому самому, который его биографию отлично знал. Закончил Иван военное училище, офицером стал, в горячих точках тоже побывал, да вот в армии не удержался и до генерала не дослужился. Какое там! Майором дембельнулся. Ну, хорошо, работу нашёл - дежурным опером в отделе.
- Вань, привет. Отдыхаешь?
- Ага, отдыхаю! В поте лица, - услышал знакомый, скрипучий голос.
- Вано, помоги! Мне нужны данные о враче. Зовут Людмилой Анатольевной. Фамилии не знаю. То ли терапевт, то ли хирург... Ну, заранее благодарю.
Хлопнула входная дверь. Тесть, не дождавшись рюмочки, с обидой покинул квартиру. С балкона было видно, как он побрёл по тротуару и вскоре зашёл за угол дома. Там функционировала популярная в народе забегаловка - "экспресс-кафе". Однажды тесть заводил туда и угощал пивом.
Близился вечер. Солнце сваливалось к горизонту. Жизнь на большой реке успокаивалась. Реже сновали катера, на водной глади почти не осталось прогулочных лодок. Митрофанов терпеливо ждал ответного звонка и свободной рукой массировал челюсть. Крепко приложился земляк-десантник.
Протяжно завыла скорая помощь, пытаясь пробраться между плотными рядами автомобилей. И, добравшись до перекрёстка, на красный свет повернула за угол дома к "экспресс-кафе", куда зашёл тесть. "Скоро совсем добрым станет", - вспомнилось Митрофанову предсказание Насти.
- Наташа! - окликнул он. - Там скорая подъехала к кафе. Ты не пугайся, но я боюсь, за твоим отцом.
Наталья выбежала на балкон. Вместе понаблюдали. Митрофанов вызвался сходить, узнать.
- У тебя гости. Я сама.
Ушла. Он остался на балконе. Друг перезвонил через десять минут. Медицинских работников с указанным именем нашлось несколько. Вот, к примеру, одна из них: Рудакова, врач из кардиоцентра. Митрофанов сразу решил, что это она, и попросил "координаты". Затем набрал номер домашнего телефона Рудаковой.
- Людмила Анатольевна, добрый день. Я, наверно, оторвал вас от праздничного стола?.. Как какой праздник? День Независимости. Не отмечаете? Ах, нездоровится! Извините. Но я к вам насчёт девочки Насти, которой вы дали направление на операцию. Да, родственник. Опекун, можно сказать. Да-да, я тоже заметил, что у девчонки депрессивное состояние.
- Очень важно, чтобы перед операцией у девочки самой появилось желание быть прооперированной, - услышал он тихий, усталый голос. - И как можно скорей. Тянуть нельзя. Вы понимаете меня?
- Понимаю. Желание появится. Завтра же.
Закончив переговоры, посмотрел через окно в комнату. Бабушка и внучка по-прежнему сидели на диване. Настя - бледная, словно замороженная. Хм, а как же обещание выполнить? Ладно, время ещё есть, он постарается. А пока надо позвонить шефу.
- Добрый вечер, Андрей Вольтович!
- А, это ты, - услышал бодрый голос. - Только не Вольтович, а Витольдович, сколько раз тебя поправлять! Погоди минуту, я щас тост закончу, - затем длительная пауза. - Ну, говори скорей, что у тебя.
- Можно я завтра попозже явлюсь?
- Чего? Ты же не Христос, чтобы являться народу, когда захочешь. Завтра к десяти! Чтобы как штык! Выезжаем к избирателям... А что случилось-то?
- В одно место надо смотаться. Я не спросил, в котором часу у них приём начинается.
- У кого у них?
- В кардиологическом центре. Девчонку надо туда определить, Настю.
- Родственницу?
- Да какая разница. Больная девочка. Сейчас находится у меня. Живёт в отвратительных условиях. Дом барачного типа при кирпичном заводе. Вообще-то вы и сами могли бы узнать. Их вроде обещали в новые квартиры переселить. Но концов не сыщешь, кто там им что обещал...
- Вот выберут, я сыщу концы! - грозно пообещал шеф. - Ладно, припозднись.
Так; ещё с одной проблемкой покончено. Митрофанов соображал, что делать дальше. Затренькал мобильник. Ага, теперь сам шеф побеспокоил.
- Да, Андрей Витольдович.
- Юрок, дорогой! А ведь ты подсказал мне блестящую идею. Слушай на меня. Завтра с утра подъезжай к офису. И мы всем кортежем рванём в кардиоцентр. А если какие проблемы возникнут, я лично разрулю. Мы подымем всех и вся для спасения девочки Насти. К больнице подтянем прессу, телевизионщиков. Я дивлюсь на тебя! Ты открылся мне в новой ипостаси. Помнишь, мы гадали, куда тебя приткнуть? А ты, оказывается, вон какой! Останешься при мне на должности пиар-менеджера. Чего молчишь?
- Думаю.
- Чего думать-то? - заторопил шеф. - Соглашайся немедленно!
Но Митрофанов, в самом деле, призадумался. Кто его знает, что может получиться из этой затеи. Конечно, шеф раскрутит. Но вдруг получится обратный эффект? Вдруг Настя только укрепится в своём мнении? Уж очень он какой-то благополучный, шеф. Лицо бронзовое; голос уверенный и громкий, что иерихонская труба. Как бы по раскладу Насти не попал к здоровым и недобрым. Не сбежит ли опять, не забьётся ли в щель?
- Нет, шеф. Помощи не надо. Есть проблемка.
- Какая ещё проблемка? - спросил шеф, начиная раздражаться.
Не угомонить. Так сильно хочет принять участие в "спасении девочки Насти". Чтобы отвязаться, придётся воспользоваться логикой самой же Насти.
- Вы ведь здоровы, Андрей Вольтович?
- Не жалуюсь!
- В том и проблема, - вздохнул Митрофанов. - Настя не хочет общаться со здоровыми людьми. Её это сильно нервирует.
- Ладно, хрен с тобой, - недовольно бросил шеф. - Езжай, куда хочешь и когда хочешь. Обойдусь!
Он, похоже, сразу забыл о новых, невзначай им открытых способностях охранника.
Сладко запахло табачным дымом. Сосед вышел покурить. Эх, соблазнительно! Сам-то Митрофанов бросил курить с год назад, когда на очередном медосмотре врачи усмотрели "затемнение" в лёгких. Можно было ожидать. Он же, раненый, без сознания, лежал на холодных камнях в горах, пока ребята не подобрали. Курить бросил резко, решительно, не испытывая особенной тяги. И больше не проверялся. Правда, неприятно зацепило, что один знакомый по гаражу, после такого же примерно диагноза, ушёл из жизни через семь месяцев и напоследок, когда ещё находился в сознании, грустно спросил: "Неужели это всё?"
Сосед первым раскланялся. Митрофанов никогда от него дурного слова не слышал, а уж про маты и говорить нечего. Вежливый, предупредительный. И сейчас, опережая, поинтересовался:
- Вы что-то хотели мне сказать, Юрий?
Вот если его привлечь к "спасению Насти"... но опять незадача: худющий, болезненный - будто с креста снятый. Только укрепит упрямую девчонку в её неверных взглядах.
- С праздником вас, Андрей Сергеич! - только и сказал Митрофанов.
Сосед поздравил ответно, пожелал всех благ и, не докурив, ушёл с балкона. Жена позвала. Она тоже не подойдёт для миссии спасения. Скорую недавно к ней вызывали. Да что за проклятье! В натуре, где найти, одновременно, доброго и здорового человека?
Долго ещё стоял, облокотившись на перильце, и смотрел вниз. Высмотрел. По тротуару степенно вышагивал священник. Уже не в первый раз его видит, где-то живёт поблизости. Наверняка не курит, не матерится, на вид вполне здоровый. Розовое лицо сияет, как будто лампадным маслом смазали. Ну, как говорится, на ловца и зверь.
- Батюшка!
Священнослужитель остановился и посмотрел вверх.
- Такое дело, святой отец, - Митрофанов оглянулся в комнату на гостей, затем перегнулся через периллу и сделал руки рупором, чтобы звуки шли в избранном направлении. - У меня тут девочка очень больная...
- Я не святой отец. Желаете причастить?
- Что? - Как ни далёк был Юрий от церковных обрядов, но понимал: "причастить" - значит, подготовить к смерти. - Нет, вы не так меня поняли...
- Ну, тогда приходите в храм. Извините, я спешу.
"Ну и шагай дальше", - разочарованно пробурчал Митрофанов и вернулся к гостям.
Настя осталась в комнате одна. Бабушка гремела на кухне посудой, добровольно взявшись за мытьё. Но девчонка уже не сидела, а насмелилась прогуливаться по залу. Она разглядывала картины, гравюры и офорты, которые Наталье подарили друзья-художники. Застряла возле самой большой. Распятый на кресте человек. Измученное, страдающее лицо, шляпки гвоздей из ладоней. Митрофанов тоже поглядел на картину. Неужели девчонка права, и добрым может быть лишь тот, кто сам перенёс боль и страдания?..
Из кухни донёсся громкий звук, а вслед за тем эмоционально упомянули про господа бога. Он прошёл туда и и увидел, что Настасья Ивановна пребывает в расстройстве из-за того, что разбила чашку.
- Пустяки. Скроем, - утешил старуху, собрал черепки и выбросил в мусорное ведро, а сверху прикрыл пустым пакетом. - Давайте поговорим серьёзно, Настасья Ивановна. Я звонил врачу, Людмиле Анатольевне. Завтра нас примут.
- Так ведь Василь ничего не знает.
- И ваш Василь, и его подруга - оба нетрезвые. Вряд ли до утра очухаются. А с операцией тянуть нельзя. Вам с Настей, наверно, придётся заночевать у нас. С утречка и поедем.
- Мне шибко неудобно, - она сконфузилась. - Мы давно не мылись. У нас горячую воду отключили.
- Не проблема.
Провёл её в ванную и показал там всё. Сам вернулся к Насте. Сидит, сжав руки в кулачки. Хотя бы улыбнулась раз. Не знал, что сказать, и, желая развлечь или отвлечь от дурных мыслей, включил телевизор. На экране возникла чья-то злобная физиономия и потребовала от пристёгнутого к батарее толстяка: "Говори шифр! А то мы щас тебе пальчики начнём ломать".
Поспешил переключить, в надежде найти детскую передачу. На одном канале сообщали вести о свежих несчастьях, на другом - шутили переодетые в баб мужики, на третьем вампиры сосали кровь жертв, на четвёртом стреляли и взрывали... о, попались, наконец, мультики. Но что за мультики! Показывали каких-то страшных уродцев импортного производства, которые, как и взрослые, враждовали меж собой. Посмотрел на девчонку. Прежнее замороженное лицо. И погнал перелистывать дальше. Международные новости. Губернатор Калифорнии легализовал однополые браки в своём штате. Митрофанов страдальчески сморщил нос и стиснул пластмассовые зубы. Местные новости. Обрушение подъезда жилого дома. Розыски маньяка-насильника...
- Не переключайте, - вдруг попросила девочка.
Он подчинился и вместе с ней стал слушать. Показали фото последней жертвы, мальчика Сашу. Строгая женщина в форме предупредила: не оставляйте детей без присмотра. Не допускайте, чтобы дети велись на приглашения, не садились к "чужому дяде" в машину. И в который раз сообщили о скудных, предположительных приметах маньяка.
- А я знаю, кто он, - сказала Настя.
- Знаешь? Откуда! - оторопел Митрофанов.
- Это дядечка, с которым вы разговаривали, когда заехали во двор.
- С чего ты взяла?
- Я видела: мальчик Саша у него в глазах.
Не поверил. "Дядечка" не понравился, вот и фантазирует. Хотя уже убедился, что ребёнок необычный. И Настасья Ивановна уверяла, "она у нас экстрасенс". Странное дело, всегда отзывавшийся о спортсмене, как о нормальном мужике, сейчас, вслед за Настей, почувствовал к нему неприязнь.
Меж тем старуха из ванной позвала внучку, и девочка молча направилась к ней. Он, заторопившись, стал тыкать на кнопки мобильника. С Иваном не сразу соединили.
- Слушай, Ваня. В порядке бреда. Тут у меня сведения появились, что маньяк-педофил - это мой сосед Леонид, фамилию не знаю, тренер борьбы без правил.
- Эх, Юра, - вздохнул Иван. - Да у нас знаешь, сколько таких звонков и предупреждений? Можно подумать, что каждый второй мужчина стал педофилом. Буквально десять минут назад ещё одно сообщение поступило. Некто Паршин сообщил, что какой-то громила похитил его дочь. Представь, посреди бела дня, вместе с бабушкой.
Митрофанов язык проглотил.
- Хорошо, этот тип лохом оказался. Машину его засекли. Сейчас уточняем. У меня в дежурке уже взвод омоновцев наготове сидит.
- А как звали девчонку? - обретая речь, спросил Митрофанов. - Уж ли не Настей?
- Да, Настей, - с удивлением подтвердил Иван. - А ты откуда знаешь?!
- Никто её не похищал, Ваня. Тот громила - это я. А девчонка и её бабушка у меня в гостях по согласию. Ты этому алкашу-заявителю, так и передай.
- Точно по согласию?.. А то смотри, щас ОМОН прямо на твой адрес пошлю.
- Присылай, только не Омон, а пару опытных сыскарей. Пусть всё-таки проследят за соседом. Я почему-то не сомневаюсь в верности моей информации.
- Откуда информация?
- Нашёлся осведомитель. У вас есть шанец упрятать маньяка за решётку.
- Этот урод неуловимый, - вздохнул Иван. - Ожидаем, что сегодня опять активизируется. Праздник же, все расслабленные, беззаботные... Ладно пошлю, если найдется кто свободный.
Щёлкнул замок двери, и в квартиру вошла Наталья. Молчком проникла в спальню и легла на кровать. Митрофанов всё-таки усёк её появление и зашёл следом. Она ничком лежала на постели.
- Что с отцом?
- Гипертонический криз. Сейчас под капельницей. А он всё шутит. Мне, говорит, неправильный диагноз поставили. Решили, что у меня птичья болезнь перепил, а на самом деле, я страдаю от недопития. Когда-нибудь дошутится!
Из ванной выглянула гостья и растерянным голосом окликнула хозяина. Он спросил, в чём дело.
- Да это самое... банного мыла не нашла. Голову Настеньке хотела помыть.
В недоумении покачал головой и опять заглянул в спальню.
- Наташа, ты сама-то как себя чувствуешь? Может, займёшься гостями, а то они там, в ванной с твоими флаконами разобраться не могут.
Наталья нехотя поднялась и пошлёпала в ванную. А ещё через минуту Настасья Ивановна проскользнула в комнату и присела на стул. Он глянул на неё вопросительно.
- Ваша жена взялась Настьку купать, - пояснила она.
- Ну, это ей на пользу, - усмехнулся он. - Пусть приучается.
- Добрая она у вас, приветливая, - заискивающе похвалила старуха.
- Так это... того, - поддал Митрофанов. - Будешь доброй, когда принуждают к доброте.
Словоохотливой гостье не терпелось поговорить.
- Вот врачиха. Людмила Анатольевна, тоже добрая женщина. Такая сердобольная, что просто ужасть. Перед ей Настюшу принимал доктор, сердитый такой, сказал, что нам надо ехать в Германию, в клинику, и иметь при себе двадцать тысяч евров. А где мы их возьмём? Людмила же Анатольевна сказала, что бесплатно операцию сделает. Ей Настя чем-то сильно понравилась. Но вот, наша дурёха заупрямилась. Уж я её уговаривала, уговаривала...
Митрофанов слушал молча, досадуя, что не удаётся пробить крепость убеждений маленького человечка. Ишь, чего придумала.
Наталья вышла из ванной, стала рыться в бельевом шкафу. Извлекла на свет божий набитый полиэтиленовый мешок и вытряхнула содержимое на диван. Что-то выбрала и с собой прихватила. Вскоре появилась с Настей. Девчонка была в лёгком платьице, почти подходящем по размеру. Волосы распушились, щеки чуть тронул румянец.
- Давай ещё что-нибудь тебе подберём, - сказала Наталья. - Мама меня всегда хорошо одевала. А мне жаль выбрасывать.
Настя отнекивалась, однако Наталья настояла. В разглядывании и выборе вещей приняла участие и старуха. Женщины есть женщины. И младые, и старые - все одинаковые. Митрофанов наблюдал со стороны.
- Вот кофточка. Моя любимая, - Наталья показала розовую кофточку с перламутровыми пуговичками и прикладывая к плечам девчонки. - Мама мне её купила в девять лет. Надень, я посмотрю.
Митрофанов остался доволен, что жена сблизилась с маленькой гостьей. Он понял, почему. Ведь и Наталья выросла без матери. Правда, она с мамой общалась значительно дольше: до семнадцати лет.
За Настей ванну приняла её бабушка. Митрофанов слышал, как Наталья даёт старушке указания, чем и как пользоваться. Настасья Ивановна вышла из ванной в нарядном халате с капюшоном и с извинительной улыбкой на устах - ну, прямо божий одуванчик. В ванной загудела стиральная машина. Митрофанов не утерпел, заглянул туда. Наталья - вспотевшая и раскрасневшаяся. Она как бы вдохнула дополнительную энергию после возни с ребёнком.
- Вначале твоя Настя ни в какую не хотела при мне раздеваться, - пожаловалась. - Пришлось надеть пляжные очки. Типа, ничего не вижу. Но всё одно увидела. Откуда у девчонки эти ужасные синяки на плече?
- Мачеха пощипала. От сильной любви к ней, - пояснил он. - Помнишь, после наших первых встреч ты тоже с синяками ходила?
- Да уж, потискал ты меня, - она ударила его по щеке и засмеялась. - Не хмурься. Это я с тобой заигрываю. Мне нравится, когда ты неукротимый.
- А мне нравится, когда ты беспомощная. Но так всё реже бывает.
Беспомощной она оказалась в тот вечер, когда они познакомились. Он отбил её от уличной шпаны. Они налетели группой, человек шесть. Ну да, справился. Правда, морду всё же успели расквасить - кастетом, скорее всего. Он ещё потом удивлялся: надо же прошёл войну, в переделках всяких бывал, и цел остался, а тут - в мирное время в родном городе за вечер "вывеску испортили".
Попытался обнять её, но она отстранилась: "Потерпи до ночи, Козий Рог". У него перехватило дыхание. "Только учти: предохраняться не будем". - Вот не осознал он: то ли произнёс это вслух, то ли затребовало воспалённое воображение...
Из приоткрытой балконной двери потянуло вечерней прохладой. Наталья заправила диван свежим бельём, принесла большое одеяло, подушки. Настасья Ивановна легла к стенке и вскоре, утомлённая дневными хлопотами, задремала. Настя пока не ложилась. Она сидела у ног бабушки, прикрывшись краешком одеяла.
Митрофанов хотел рвануть к жене в спальню - после её намёков и обещаний. Но пока продолжал сидеть в зале, мучаясь и злобясь на себя. Настя нисколько не изменилась, оставалась молчаливой и замороженной. Ну, хотя бы разик улыбнулась, что ли! Сидит, подтянув ноги к коленкам. Распушившиеся волосы ниспадают до плеч.
Тишину нарушили громкие звуки, будто за окном кто-то принялся вспарывать грубую холстину неба. А вслед за тем на небе появились тысячи ярких разноцветных клякс. Он вспомнил, что обещал показать Насте салют и предложил выйти на балкон. Они смотрели на мириады разноцветных огней, освещавших набережную и реку. Каким же образом разбить бастионы её предубеждений и преодолеть нежелание подвергнуть себя операции?..
Из-под арки, соединяющей жилые подъезды с улицей, вышел мужчина в тёмных очках и шляпе. Перешёл дорогу и направился вниз, к набережной. "Кто же это?" - гадал Митрофанов, зная всех жильцов дома, и не мог определить. Широкая шляпа закрывала лицо.
Пиротехники взяли перерыв или, может, израсходовали припасы. Небо очистилось и потемнело. Лишь ярким световым пятном по реке проплыл теплоход - возможно тот самый, который они видели днём, - теперь возвращающийся с прогулки. С палубы по-прежнему неслась музыка. Но вот всё стихло и окончательно стемнело. В наступившей тишине настырно запиликал мобильник.
- Юра! - кричал в трубку Иван. - Урода взяли! Гора с плеч. Большущее спасибо за наводку. Есть базар. Уступи нам стукача!
- Ишь, чего захотел, - ухмыльнулся Митрофанов. - Стукачу всего восемь лет. Пусть подрастёт.
Окончив разговор, повернулся к девочке и сказал:
- Дядя Ваня благодарит тебя за помощь. И всё-таки, ты не права, Настя. Иногда встречаются добрые люди среди здоровых людей.
- Да, дядя Юра, - откликнулась она. - Я уже сегодня встретила такого человека.
- Кто ж это? - спросил он, прикидывая, кого из сегодня повстречавшихся она имеет в виду.
- Так это ж вы и есть, - она посмотрела на него снизу вверх и впервые за это день улыбнулась - как-то не по-детски, то ли насмешливо, то ли снисходительно. Что же, мол, вы о себе ничего такого не знаете.
Митрофанов толстокожим слоном возвышался над ней. Обнадёжило, что маленький экстрасенс без рентгена разобрался, что он "здоровый". Стало быть, его страхи напрасны, жизнь продолжается!
Никогда он о себе не делал никаких заключений. Да и наплевать, какой он есть. Главное, Настя соскочила со своей навязчивой идеи, и теперь допускает, что среди здоровых людей тоже могут попадаться хорошие парни. Вот и отлично! Значит, завтра утром, по холодку, они поедут к Людмиле Анатольевне...