Я неплохо сдал экзамены и стал думать, куда податься на зимние каникулы. Эти проблемы решились вместе с письмом из дому. Маманя советовала съездить к ее младшему брату, который жил не очень близко, но все-таки не у черта на куличках. Недолго думая, сел на поезд и меньше чем через сутки сошел в большом городе.   - Граждане пассажиры, - громко объявил стылый радиоголос, - на первый путь прибывает пассажирский поезд, следующий по маршруту...   Это я прибываю! Где встречающие, где духовой оркестр?.. Увы, нету. Инкогнито приехал, не давая телеграммы. И ни кем не замеченный и не встреченный, вышел на привокзальную площадь.   Близился вечер. Мои летние туфли подозрительно поскрипывали, уминая выпавший снег. На мне прекрасное зеленое пальто, кроличья шапка, а под ним - серый костюм в продольную полоску. Конечно, не как денди лондонский одет, но вполне прилично. Вот только туфли. А вдруг они развалятся прежде, чем доберусь до дяди?..   Решил зайти в магазин. В самом деле, не заявляться же в таких развалюхах. На покупку отложил двадцать пять рублей, а еще одну четвертную припрятал подальше на обратную дорогу. Эти деньги заработал с одногруппниками на грузовой станции в выходные. Мы выгружали муку, напоследок я шатался под мешками и один раз даже свалился с трапа. Зато и сумму немалую отхватил, равную стипендии. Я все наперед рассчитал. Вот только на текущие расходы оставил так себе: рубль с мелочью. Интересно, как встретит меня дядя?   Как-то он приезжал к нам, но тогда я еще ходил пешком под стол и мало чего запомнил. Во второй раз он приезжал, когда мы с братом отдыхали в пионерлагере. На всякий случай я держал в кармане мамашино письмо. В нем дядин адрес, который, впрочем, заучил наизусть. Да и письмо мог продиктовать слово в слово. "Твой дядька в нашей родне самый знамянитый работает на большом заводе заместителем директора десятого февраля ему сполняется тридцать семь и ежели поедешь к нему не забудь поздравить и пожелать счастья и здоровья". И еще многое она написала, экономя на знаках препинания и всего лишь одним предложением.   Я понял, что мой дядя - человек умный, образованный. Во всей нашей родне, широко расселившейся по разным районам Сибири и Дальнего Востока, он был первым, кто пошел дальше ЦПШ. Мои дядюшки и дедушки, а тем паче прадедушки, пахали землю, плотничали, добывали уголь, и один даже стал машинистом паровоза. Но ни инженеров, ни врачей среди моей родни не водилось. Дядя оказался первым. А первому всегда трудней.   Широким проспектом шагал я от вокзала и смотрел по сторонам. Мне попалось несколько магазинов, но ни одного обувного. А ноги закоченели, пальцы перестал чувствовать. Тогда сел в первый попавшийся автобус и поехал неведомо куда... Стоп! Через передние, незамерзшие стекла увидел рекламу универмага.   Вот и обувной отдел. Маленько забоялся: а вдруг ничего не подберу или цена будет неподходящая. Но нашлись хорошие ботинки из искусственной кожи за двадцать рублей с копейками, что вполне укладывалось в отложенную мной сумму. Ботинки оказались в самую пору - сухие и теплые, с ворсом внутри. Мне очень не хотелось надевать вновь старые, изношенные туфли. Оставить бы их в магазине, как это делают за границей (я читал). Но у нас не принято. И то: захламим все торговые точки. Держа коробку с ботинками в левой руке, а в правой чемодан, вышел из универмага. Где же переобуться?.. Увидел пустовавшую детскую площадку, зашел и втиснулся в игрушечный домик. Хорошо, в нем оказались двери, часто такие домики только с окнами.   Совсем стемнело, когда выбрался на нужную улицу. Шел, вертел головой, отыскивая на многоэтажных домах номерные знаки. И вдруг меня окликнули:   - Эй, молодой человек, у вас чемодан раскрылся.   А чтоб его! Совсем забыл, что в моем чемодане никудышный замок. Две рубашки, одна из них белая, нарядно-парадная, а также носки, трусы и мочалка с мыльницей вывалились, лежали на тротуаре. Стал скоренько их собирать и водворять на место.   Выпрямившись, разглядел, что дом напротив - как раз с тем номером, который указан в письме. А вдруг мой дядя в эту минуту стоит у окна и все видит?.. Ну да, что я! Делать ему больше нечего, как наблюдать за улицей?   Со двора вошел в подъезд и поднялся на четвертый этаж. Вот и дядина квартира. Сердце забилось учащенно. Я представил, как выгляжу. Да, ботинки-то у меня теперь новые, но не вовремя вспомнил, что на рукаве, в общем-то, приличного пальто толстый рубец починки. Сам зашивал, а где порвал, не буду распространяться. Не столь важно... Переждав секунду, надавил на кнопку звонка.   Дверь открыла полная женщина в пестром халате с этими... с бигуди на голове.   - Вы - тетя Таня? - спросил я. Так звали дядину жену, о чем тоже сообщила в письме мама.   Но женщина иронически хмыкнула, и тогда, уже не так уверенно, я спросил:   - Всеволод Емельянович здесь живет?   Она молча впустила меня в коридор и показала на дверь. Понял свою ошибку: квартира была коммунальная, кажется, на две семьи. Постучал, куда указала. Из-за двери откликнулись: "Да!" - и я вошел.   В комнате горел свет, на диване лежал мужчина с обыкновенным русским лицом, каких десятками можно встретить и в нашем райцентре, только было оно с нездоровым серым оттенком и обросшее недельной щетиной. Похоже, мой дядюшка решил отпустить бороду. Прищурив глаз, он смотрел на большой палец левой ноги, вылезший из порвавшегося носка и, по-видимому, целиком сосредоточился на этом занятии. Он даже пошевеливал своим пальцем. Я тоже, забыв поздороваться, уставился на его палец.   - С кем имею честь? - хрипло произнес он.   - Здравствуйте, дядя! - опомнившись, сказал я.   И полез в карман за мамашиным письмом, чтобы доказать свою родственность. Но не успел вытащить, как мой дядюшка сел, глянул внимательней и, поднявшись, с раскинутыми руками пошел навстречу.   - Племяш! Дорогой мой человек!   Обнял и поцеловал, уколов колючей бородой. Он был рад, я это видел, как-то очень искренне и открыто рад, и мне стало весело, радостно. Дядя собственноручно расстегнул пуговицы на моем пальто, причем одну из них при этом оторвал. Затем усадил на диван и забросал вопросами: как мать, как отец, давно ли я из дому, как мне живется самостоятельно, как идет учеба. Особенно настойчиво спрашивал о бабушкином самоваре, который, мол, должен храниться у моих родителей. Я в глаза не видел никакого самовара.   - Жаль, что потеряли, - вздохнул он. - Хороший был самовар, ведерный. Мне за него частенько перепадало: в мою обязанность входило его чистить.   Поговорили. Дядя взглянул на часы и озабоченно нахмурил брови. Натикало около семи.   - Встречу не мешало бы отметить. - Он испытующе глянул на меня. - Или ты не употребляешь?   - Да почему же! - случалось, в студенческих компаниях мы пили вино, и я считал себя искушенным.   - Тогда сходи, пожалуйста, в магазин, а то что-то мне не совсем здоровится.   - Конечно, схожу, - я опять начал одеваться.   - Тут недалеко, через дорогу, - напутствовал он, провожая до дверей. - Будь осторожен, движение у нас большое.   Денег запамятовал дать, а может, у него их не имелось, и мне пришлось вытащить припрятанную на обратный проезд четвертную. В магазине имелось в наличии вино дешевое и подороже, с медалями на радужной этикетке. Взял дорогое - не хотелось, чтобы дядя подумал, что я скряга. В магазин и назад мчался огромными шагами и, как пить дать, установил рекорд по бегу на средние дистанции. Жаль, никто не зафиксировал.   Дядя тоже не сидел без дела. Он вовсю шуровал на кухне. Шипело на сковородке сало. Дядя тонкими ломтиками нарезал хлеб. Я поставил на стол вино, он поглядел на бутылку и подмигнул мне.   - Угощу тебя гренками - фирменное блюдо, пальчики оближешь!   Наконец, первая порция фирменного блюда, гренок, была готова. Я почувствовал страшный голод; дядя пододвинул ко мне тарелку и налил вино в бокалы.   - Давай, племяш. За встречу! За твой приезд!   Он выпил весь бокал, а я не осилил и половины. Марочное вино почему-то сильно отдавало жженой пробкой. На лице у дяди появился румянец, он повеселел и стал рассказывать всякие истории из своего прошлого, а также о моих родителях. Еще про то время, когда они были молодыми, и мой отец ухлестывал за моей мамкой. Никогда не слышал про это! Но дядюшка... он говорил со мной как со своим сверстником. Полюбопытствовал, есть ли у меня девушка. Тут я замялся и ничего не ответил. Мне бы очень хотелось, чтобы одна моя сокурсница стала "моей девушкой", но я стеснялся к ней подходить, только скрытно за ней наблюдал. А однажды, буквально перед самыми каникулами приметил, что она тоже за мной наблюдает! Кажется, у нас взаимный, "скрытый" интерес друг к дружке. Жаль, что мы разъехались.   На кухню то и дело заглядывала женщина с бигуди, недовольно на нас посматривала, а потом заявила:   - Может, вы мне дадите поужинать в спокойной обстановке?   - Миль пардон, мадам, - ответил дядя. - Сейчас переберемся в свои апартаменты.   Захватив с собой вино и гренки, мы перешли в комнату. Теперь я начал расспрашивать дядюшку.   - А где же тетя Таня? - первым делом спросил. - Мать мне писала, что вы поженились.   - Ну, как тебе сказать, - уклончиво ответил он. - Вообще-то мы до сих пор не расписались.   - А правда, что она намного вас моложе?   - Все-то твоя мать знает, - на этот раз дядя ответил с веселой тревогой. - Настолько моложе, что боюсь, племяш, уведут ее у меня молодые гардемарины.   - Так где же она? В отпуск, что ли, уехала?   - Ага, в отпуск, - пробормотал он.   Я почувствовал, что у дядюшки что-то не так. Вспомнил, о чем еще писала мать.   - А еще мать писала, что вы заместителем директора работаете... - тут я вспомнил про его дырявый носок и почему-то во всем засомневался.   - Уже не работаю.   - А что случилось?   Дядя неопределенно махнул рукой и, взглянув на меня, улыбнулся-усмехнулся.   - Да ты-то что расстраиваешься? Ну, пойду опять в замы, только на другой завод. Делов-то! А когда выучишься, и тебя пристрою. Начальником цеха пойдешь?   - Даже не знаю, - замирая, возразил я. - У меня другие планы. В науку хочу податься. В лаборатории работать.   - Будет тебе и лаборатория! - уверенно сказал он.   - Где это?   - А при заводе. Специально откроем.   - При каком заводе? - заинтригованно спросил я.   - Ну, в котором мы к тому времени будем работать.   Удивительное дело! Как он уверен во мне!   - Но, дядя, может, из меня ничего не выйдет.   - Ладно, не скромничай. Я ж вижу, ты умный парень. В какой области хочешь себя проявить?   Выпитое вино потянуло меня на откровенность.   - Вообще, мне Альберта Эйнштейна хотелось бы подправить.   - А чем тебе Эйнштейн не угодил? - удивился он.   - По его теории выше скорости света не прыгнешь. Триста тысяч в секунду и быстрее не моги, - разъяснил я. - Не нравится мне это ограничение.   - Вона как!   Почувствовав себя совсем вольготно, я встал и прошелся по его "апартаментам". Заглянул в смежную комнату, в спальню. Постель разобрана. Ну, это похоже на меня. Тоже лень застилать кровать. Вообще же, дядя неплохо устроился. Телефон, телевизор, вместительный книжный шкаф. Разглядел несколько подписных изданий и книжки из серии "ЖЗЛ". Так, интересно. Какие "замечательные люди" поселились здесь?.. Среди прочих, мне попалось книжка про Николу Теслу, сербского ученого, сотворившего много чудес. Вот кого бы я хотел сделать своим кумиром! Никола не признавал никаких ограничений, верил в чудеса и сам чудо за чудом творил.   - Интересная книжка! - тут же объявил я и стал разглядывать.   - А! Ну, возьми себе. Дарю!   Затем я обратил внимание на шахматную доску.   - Сыграем? - совсем по-свойски предложил. .   - Тащи! - дядя оживился. - Сейчас получишь детский мат.   Не хватало белой ладьи, и вместо нее он поставил бутылочную пробку. Играть с ним было занятно. Он часто ошибался и подставлял "под бой" свои фигуры. Но я решил да тридцатого хода вообще ничего с доски не снимать. И минут через десять на доске образовалась невообразимо-фантастическая путаница белых и черных фигур. Бутылочная пробка застряла в центре. Дядя стал думать подолгу и при этом негромко напевал: "Эх, любо, братцы, любо, братцы, жить. С нашим атаманом не приходится тужить!" А еще: "Не в силах я вахту стоять, сказал кочегар кочегару". От каждой песни он брал по куплету и гнал дальше. Исполнив несколько русско-народных, казацких и военно-морских, громче, внятней затянул совсем из другого репертуара:   - Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер в мае. Клятвами страстными сердце взволнует, лжет и целует, будто любя.   Грешным делом я подумал, что он о своей молодой жене: "Понятно. Красивая, ветреная, изменила дядюшке, вот он и горюет". И, почувствовав себя накоротке с ним, спросил:   - Это вы про Татьяну?   - Да нет, - он нахмурился. - Что уж на других пенять, коли у самого рожа крива. - И, видя мое недоумение, добавил тоном просветителя: - Это, да будет тебе известно, ария из оперетты.   Я уже полгода учился и жил в городе, где был музыкальный театр. Но мои пути-дорожки ограничивались пока учебным корпусом, читальным залом, общагой. Опять же финансовые затруднения. Знамо, я не сын Ротшильда. Ни на балет, ни в оперу, ни на оперетту мне не довелось еще попасть. Да и простительно. Я ж не "лирик", а "физик" - студент физмата.   - Из какой оперетты, дядя?   - Не помню названия. Но мы еще с тобой сходим. За две недели везде побываем! И начнем с завтрашнего дня. Я сниму в сберкассе денег, - он сделал очередной ход. - И мы отправимся в культпоход. Ты не пожалеешь, что приехал ко мне!   Спать дядя уложил меня в спальне на широкой, мягкой кровати, а сам прилег в гостиной на диван. Я, конечно, не допустил бы такого - будь трезвым, но к тому моменту почему-то сильно осоловел.   А подъем он устроил, когда за окном еще было темно.   - Вставай, племяш, утро на дворе.   Легли мы поздно, и я с удовольствием придавил бы еще минут триста. Но дядюшке, видно, стало скучно одному. Он выглядел так, будто и не спал вовсе.   Мы попили чаю и уже в десятом часу вышли из дому. Дядя направился, как и запланировал, в сберкассу. По пути то и дело останавливался и заговаривал со знакомыми. Я удивлялся, как у него их много и какие они разные. Одни были степенные и солидные, как будто шли с коллегии министерства, другие ничем не выделялись, а третьи походили на беспаспортных бродяг. Я подумал, что если всех этих людей собрать вместе, в одну компанию, то они очень удивились бы, таращились друг на друга и вряд ли нашли общий язык.   Денег у дяди на книжке оказалось так себе: сто рублей. Рубль он оставил, чтобы сохранился счет. Перед нами стояла женщина, она сняла сразу тыщу. С ней разговаривали уважительно, а на дядюшку посмотрели косо: ходят, мол, всякие, очередь создают. К тому же, такое отношение, по-моему, определялось его молодой, несформировавшейся бородкой.   Возле гастронома, прямо на улице, продавали мороженую камбалу. Мы встали в очередь и купили пару килограмм. Дядя пошутил с продавщицей - румяной, упитанной барышней.   - Чтой-то она у тебя такая плоская? - это он про камбалу. - Ты на ней сидела, признавайся.   Я не понял, может, продавщица тоже входила в число его знакомых. Во всяком случае, она нисколько не обиделась, только весело возразила, что если б она на камбале сидела, то рыба давно б оттаяла.   - Да, по всему видать, горячая ты девка, - продолжал с ней словесную дуэль дядя.   - Не для тебя, старче, - отбоярилась продавщица.   - Ну, тогда рекомендую племянника, - не моргнув глазом, ответил он.   Девушка глянула на меня с любопытством, однако ж, я ничего не придумал сказать, а очередь сзади начала возмущаться.   Взяли мы также хлеба, растительного масла и местную газету. У подъезда дядя заговорил с каким-то стариком в солдатском бушлате. У того было темное, закопченное лицо, а вместо правой ноги - деревянная култышка. Дядя представил нас друг другу.   - Василий Еремеич, знакомься. Мой племянник - студент университета.   Мы с Еремеичем обменялись рукопожатием. Предварительно он обтер руку о бушлат, но она не стала чище.   - Учиться наде, а як же, - смягчая звуки и заискивающе улыбаясь, сказал он.   - Племяш и без тебя это знает, - дядя заговорил обо мне в третьем лице, - Он ученым станет, доктором физико-математических наук.   - Туда ему и дорога! - радостно подхватил Еремеич. - Всеволодушка, пустые бутильки у тебя найдутся?   - Ну, этого добра у меня навалом, - дядюшка стал подниматься по лестнице.   За ним постукивал деревянным протезом о каменные ступеньки Василий Еремеич. А я, вдохновленный их оптимистическими прогнозами насчет моего будущего, перепрыгнул сразу через четыре ступеньки, мигом достиг площадки и поджидал, когда они поднимутся.   Дядя продолжал беседу со стариком.   - Опять в кочегарке ночевал? С сынами почему не живешь?   - Не хожу к ним. Остерегаюсь. У них жены сильно горластые.   - Ну, в суд бы подал, - посоветовал дядя. - Оттяпал бы часть жилплощади.   - Сроду я по судам не ходил.   - Тогда в военкомат обратись. Может, как ветерану, тебе однокомнатную квартиру выделят.   - Да проживу... знать, недолго осталось.   Зашли в квартиру, дядя из ванной вытащил бутылки, а Еремеич достал из кармана сетку и стал их складывать. В этот момент в дверях появился мужчина - пожалуй, самый солидный из всех, с кем мы сегодня встречались. Он был в шикарном пальто кремового цвета. На носу сидели очки в золотой оправе, а на голове - каракулевая папаха, которые носят только генералы.   - Наконец-то дома, - сказал он дяде и как-то строго и брезгливо покосился на Еремеича. Старика будто ветром сдуло. Новый гость не спеша разделся. Пальто у него принял дядя, а я взял в руки генеральскую шапку. От нее несло одеколоном. При этом гость обратил внимание и на меня. Я еще не успел раздеться, и он мигом зацепил взглядом отремонтированный рукав моего пальто. И, кажется, с первого взгляда разочаровался во мне, низко оценив мои портняжеские способности.   - Мой племяш, - в очередной раз представил меня дядюшка.   Рукопожатия не последовало. Гость лишь кивнул. Чутье подсказало мне, что я лишний. Положил папаху на полку вешалки и сказал, что пойду чистить рыбу.   - Ага, давай. С хвоста начинай, - напоследок дал мне дядя совет.   - А почему не с головы? - осведомился гость, причесываясь у зеркала.   - Так она гниет с головы, а чистится с хвоста, - пояснил дядя. И почему-то его невинное замечание сильно подействовало на гостя.   - Мне надо с тобой серьезно поговорить, - резко бросил он.   А на меня глянул так, что я понял: надо побыстрей сматываться. И отправился на кухню. Чистить рыбу было еще рано - мерзлая, как камень. Налил в большую кастрюлю теплой воды, кинул ее туда, а сам сел за стол и стал читать купленную газету. Но невнимательно. И, помимо воли, стал прислушиваться к разговору в комнате. Больше половины не разобрал, но ясно услышал заданный повышенным тоном вопрос:   - Что за оборванцы фланируют по твоей квартире?   А дядя нас с Еремеичем защитил, сказал, что один из "оборванцев" - ветеран войны, участвовавший в Курском танковом побоище, а второй, то есть я, студент университета, будущее светило отечественной науки. (Мне сделалось даже неловко). Впрочем, на гостя эти рекомендации не произвели впечатления.   - Ну-ну, - сказал он. - Мы выделили тебе квартиру, как молодожену, а ты, по моим сведениям, сюда женщин легкого поведения водишь.   - Вранье, - возразил дядя. - Они сами лезут.   - Что в лоб, что по лбу, - заключил гость.   Похоже, он работал вместе с дядюшкой и занимал должность никак не меньшую. Может, это был сам директор. Я выглянул в окно. Выходило оно во двор, и там появилась светло-бежевая "Волга". Рука водителя высунулась наружу и стряхнула пепел с сигареты.   Голоса из комнаты стали глуше. Кажется, прикрыли дверь. Только слышал я, что тон высокого гостя по-прежнему наступательно-агрессивный. А дядя продолжал обороняться. Я понял уже, что попал к нему не в самый радостный момент жизни. И с работой у него не заладилось, и жена ни в каком не в отпуске...   Вдруг дверь в комнату с треском открылась, и на всю квартиру загремели возбужденные мужские голоса. Кажется, гость грозил моему дяде увольнением.   - А я заявление еще не подавал! - это голос дяди.   - Неважно, уволим по статье, - гость назвал какую-то статью. - А квартиру отберем.   - Да пошел ты!.. - полностью воспроизводить не буду. Дядя послал его туда, куда не ходят поезда.   Хлопнула входная дверь, и стало тихо. Дядя не показывался. Я понудился еще минут пять и тихонечко пошел к нему. Вижу, сидит на диване, голову повесил. Мне стало его жалко и захотелось как-то подбодрить. Но не мог ничего придумать, томился, а потом ляпнул, как понимаю, совсем глупо:   - Дядюшка, может, в кино сходим?.. Я вычитал в газете, у вас тут кинокомедия идет. Артист Леонов в главной роли.   - Знаешь, племяш, - не сразу откликнулся он. - Отправляйся один, денег на билет дам.   - Нет, дядя. Я подумал, это для вас будет интересно. А меня комедии не прельщают.   - Трагедии, что ли, предпочитаешь?   - Да как сказать... Лучше, когда все в одном сосуде.   Он попытался улыбнуться. Кажется, обрадовался, что я остаюсь. Глаза у него блеснули, и я рискнул задать главный, тревожащий меня вопрос:   - А что это он вам грозил? И вправду уволят?   - Где они без меня будут, - оптимистично сказал он. - Я лучший в области "толкач". Да без моих командировок, через неделю завод остановится. Вот, погоди, еще при тебе за мной приедут. С полным портфелем армянского коньяка. Чтобы, значит, мне было чем нужных людей угощать... Рыбу почистил?   - Оттаивает, - не очень понял его разъяснений, но откликнулся с живостью.   - Ну и добро. Сейчас сам займусь ею, а ты... сбегай-ка в гастроном, - и он протянул мне пять рублей. - Только бери что подешевле и посердитей.   Помню, когда мчался в гастроном, сердце слышимо билось и словно бы выстукивало одно и то же: "Что-то будет, что-то будет, что-то будет".   Мы сидели с дядюшкой часов до пяти, выпили бутылку настойки, очень горькой, называется "Померанцевая", которая мне показалась подходящей к случаю. После чего вышли из дома и попали в ресторан. В ресторане я оказался впервые в жизни. Вообще, в тот день много чего случилось впервые. Мы сидели отдельно, а когда заиграли музыканты, дядя поднялся и пошел к столику, за которым скучали девушки. Дядя склонился перед одной из них в поклоне, девушка встала, и они пошли танцевать на пятачок перед эстрадой. И многие следом начали танцевать. Вернувшись, дядюшка удивился тому, что я сижу на месте.   - А ты что теряешься?   - Да еще успеется! - преувеличенно развязно бросил я.   Проклятая робость не оставляла меня. Но чувствовал, что еще немного и - преодолею. Мне очень хотелось пригласить на танец девушку с черной разбойничьей челкой и ярко крашеным ртом. Она все больше нравилась мне. Я поглядывал на нее, и она наградила меня ответным взглядом. Однако, поди, разбери, что крылось в том взгляде. Переглядываясь с ней, я никак не мог забыть о знакомой студентке, с которой мы были повязаны "скрытым интересом". И теперь, когда начинал испытывать влечение к этой девушке с разбойничьей челкой, я ощущал себя не в своей тарелке. Вот если б моя однокурсница каким-нибудь волшебным образом оказалась вместо этой...   Пока раздумывал, подготавливал да настраивал себя, рядом с девушками примостились стройные и подтянутые лейтенанты, и мы с дядюшкой остались на бобах. Вокруг, правда, сидели и другие женщины, но мой дядя вдруг загрустил. Я понял, что он вспомнил о своей Татьяне, и напрямую спросил, как же так получилось, что они рассорились.   - Хорошо, расскажу, - сказал дядя. - Слушай. Однажды, когда меня не было дома, в дверь позвонили. Татьяна открыла. Там стояла одна... ну, моя прежняя знакомая. Татьяна предложила войти и подождать. Сели на кухне, Татьяна предложила гостье чаю. Сидят, пьют. Татьяна поинтересовалась: "А вы кто ему будете?" - "Я его любовница, а вы?" - Татьяна ответила, что она так, "сбоку припеку". Потом встала из-за стола, сказала, что не будет мешать нашей встрече, оделась и ушла. Я прихожу домой, а там эта... ну, подруга. Она мне все и рассказала. "Странная, говорит, у тебя женщина тут была".   Он начал рассказывать шустро, даже весело, но окончил с отвращением на лице.   Мне не понравилось, как дядя выглядит.   - Ну, мало ли, с кем вы встречались в прошлом, - подбодрил его и даже попытался пошутить. - Вы ж не обязывались хранить верность вашей Татьяне, начиная с детского сада. По той простой причине, что ходили в разные садики.   - Э, ничего ты не понял! - вздохнул он. - Я ведь встречался с ней уже при ней.   Не слишком внятно объяснил, но я догадался. Стало быть, мой дядя продолжал встречаться с этой женщиной уже и при Татьяне. У меня опыт в таких делах был малый, а вернее сказать - никакой, но это не мешало мне мыслить по-современному. В конце концов, я и фильм видел "Белое солнце пустыни" - один из моих любимых. Там этот, как его, имел аж двенадцать жен. Возможно, дядя не смотрел или забыл. Надо ему напомнить.   - А вот у Абдуллы было двенадцать жен, - сказал я.   - У какого Абдуллы? - рассеянно спросил он.   - Ну, этого...   Я не успел объяснить. Он вдруг встряхнулся:   - А хочешь, к моей Татьяне съездим?   - Хочу!   Мы поймали такси и поехали. Таксист нас развлекал свежими анекдотами. Вышли у пятиэтажного здания без балконов. Дядюшка задрал голову, посмотрел на освещенные окна. Я, еще до того, как прочел табличку над входом, понял - общежитие. В фойе толпились молодые парни, пытались проникнуть за барьер. Но на их пути стояла вахтерша, солидная тетя с басовитым голосом. Дядюшка шел по прямой, ни на кого не глядя. Так, наверно, проходил он в кабинеты больших и малых начальников. Но здесь его не признали. Кто-то придержал за хлястик пальто, а один веселый парень снял шапку, поклонился и дурашливо выкрикнул:   - Здравствуйте, дедушка! Вы тоже на свидание?   Дядя оттолкнул этого клоуна и пробился к вахтерше.   - Пропустите, я к своей жене!   Однако та, к вящему удовольствию молодежи, глянула на него с подозрением и рыкнула:   - И давно ты, соколик, подженился?   Я молча следовал за дядей. Когда он начал перепираться с вахтершей, вышел вперед, вытащил паспорт, исподтишка глянул на висевшую на стене доску с ключами от комнат и негромко сказал:   - Мне в пятьсот семнадцатую, к сестренке, к Наташе.   Назвал номер побольше, определенно зная, что пятерка означает этаж; а соврал про сестру без затруднений. Мою сестренку действительно звали Наташкой. Только она находилась очень и очень далеко отсюда. При этом нарочно сделал постную, скромную физиономию. Вахтерша даже паспорт не потребовала. Все ж таки не зря я полгода жил в общаге - кой-какой опыт имел.   А когда прошел, то весь расцвел, довольный собой. Так-то! Знай наших! В мыслях вертелось помирить дядюшку с тетей Таней. К нему я испытывал все большую симпатию. И дело даже не в том, что он родственник. Отличный мужик! Я был уверен, что и Татьяна окажется хорошей, доброй женщиной. Во мне бродили винные пары, и все казалось легким, достижимым.   Но вот первое препятствие: а где ее искать, тетю Таню? Походил по этажам, расспрашивая встречавшихся девушек, осмелился постучать и войти в какую-то комнату. Смелости у меня было, хоть отбавляй. Не для себя же старался, а выполнял важную миссию. Однако мои поиски ни к чему не привели. Спрашивали, какая она из себя. Откуда мне известно?.. В конце концов, решил вернуться к проходной и навести справки у дядюшки.   В припрыжку спускаясь по лестнице, услышал шум и крики. В фойе полным ходом шло сражение. Визжали девчата, басом рыкала покинувшая пост вахтерша. В центре, как деревенский петух с соперниками, бился мой дядя. Я с ходу врезался в толпу и стал пробиваться к нему на помощь. Почти одновременно с улицы вбежали ребята с красными повязками на рукавах. С их стороны все расступились, и, когда я пробился к дядюшке, дружинники уже держали его, из всех сил вырывавшегося, за руки. Губы у него были разбиты, шапка с головы сорвана...   - Он не виноват! Они сами задирались! - прокричал я и ухватился за воротник стоявшего между нами молодца.   Тот резво обернулся, и воротник, к несчастью, остался в моих руках. А хуже всего, что этот молодец тоже оказался дружинником. В оперпункте, куда нас доставили, дядюшка сильно возмущался. Не молчать же и мне...   В ту ночь мы ночевали не дома. А на утро в небольшом зальчике строгая женщина в темном костюме зачитала нам приговор. За учиненную драку в женском общежитии ковровой фабрики меня и дядю подвергли заключению на пятнадцать суток с привлечением к принудительным работам. А за отодранный мной воротник присудили штраф в размере пятьдесят рублей. Штраф дядюшка попросил записать на себя. И тут ему пошли навстречу. Но в целом приговор был окончательный и обжалованию не подлежал.   Каждый день нас поднимали в шесть утра и под конвоем вели на работу. Нашей группе досталась планировка пешеходных дорожек - попросту говоря, мы раскидывали гравий. Не знаю, кто придумал такую работу делать зимой, какая в том срочность? А когда я дяде сказал, что это мне совершенно непонятно, он буркнул: "Что ж тут непонятного? Наверно, высокое начальство из Москвы приезжает". Губы у него сильно распухли, он был вял, подавлен и старался не встречаться со мной взглядом. У меня тоже настроение не ахти: плакали мои каникулы. И в театр мы сходили, и в оперетту, как же... И потом очень страшила мысль: ведь о моих подвигах сообщат в университет. А на кого я стал похож?.. Никакой робы нам не дали, и прекрасное мое зеленое пальто, которое я рассчитывал носить еще лет пять, до скончания учебы, стало похоже на грязный мешок. Новые ботинки из искусственной кожи полопались. Давил мороз, и я находил спасение в работе. Не выпуская из рук ломик, упрямо долбил смерзшийся гравий. От меня шел пар.   Конвоирующий нас сержант заметил мои старания и предложил закурить. Но я отказался, тогда еще не курил. Он благодушно похлопал меня по плечу.   - Не научился еще сачковать?   Выпрямились все, обступили, весело заухмылялись.   - Молодой, жизни не знает!   -Начальник, дай мне папироску. Я за него выкурю!   И даже дядя улыбнулся разбитыми губами.   А кормили нас, конечно, не так хорошо, как на курорте. Утром чай, заваренный жженым сахаром, в обед жиденькая похлебка, в которой свободно, как острова в океане, плавали крупинки и капустинки. Бывало, в общежитии, перед стипухой, мне приходилось подтягивать ремешок на брюках. Но тут испытание выпало посерьезней. Добравшись до нар, дядя ложился и сразу закрывал глаза. Наверно, притворялся, что спит. Иначе - ему пришлось бы разговаривать со мной. Но о чем?.. Скорее всего, он чувствовал себя виноватым.   Однажды из окон здания, под которым мы работали, раздались позывные "Маяка" и донесся бодрый голос:   - С добрым утром, уважаемые радиослушатели! Сегодня десятое февраля, четверг.   Я вздохнул. Значит, уже десятое. Скоро начнутся занятия. И еще, и еще... чем же знаменателен этот день? Ну, никак не мог припомнить. И только вечером, когда вернулись в камеру, и дядя как обычно прилег, я вдруг отчетливо припомнил строки из мамашиного письма. И даже возникло такое ощущение, что ее голос прозвучал рядом: "Как раз десятого февраля ему сполняется тридцать семь лет. Смотри не забудь..."   - Дядюшка, вы ведь не спите, откройте глаза, - затормошил его. - У вас сегодня день рождения, а вы совсем забыли. Поздравляю вас!   - Я не забыл, но и не хотел вспоминать, - он привстал и наконец-то, не прячась, посмотрел мне в глаза. - Ну, спасибо, племяш! Ты-то хоть не считаешь меня погибшим элементом?   - Нет... С чего вы взяли?   - Да так. Я уже стал подумывать, что Аркаша прав.   Этот неизвестный, объявившийся без предварительного разъяснения "Аркаша" рассмешил меня. Правда, я догадывался, что дядя о чопорном госте вспомнил.   Полоса неудач кончилась. К нам пришли на свидание. Разбивая ломиком гравий, я заметил, как к нашему конвоиру подошел кто-то хромой и, переговорив с ним, направился к дядюшке. Тут мы оба бросили работу.   - Еремеич, ты? - удивился дядя.   - Ну да, - глаза у старика обрадовано слезились, будто он разыскал близкого родственника.   Втроем отошли в сторону. Василий Еремеич развернул бумажный кулек и стал нас потчевать теплыми пирожками с ливером. Никогда не едал ничего вкуснее!   - Я тута в паспортный стол заходил, насчет прописки, и вас издаля увидел, - разъяснил участник Курского танкового побоища. - Сначала глазам не поверил. Не может быть, думаю, чтоб Всеволодушка в собственной персоне щебень кидал. А потом гляжу - и племянничек тута. Пошел пирожков купил, со стражей договорился. И вот чего... слышь, - старик осторожно так глянул на конвоира и отогнул полу бушлата. Из кармана ватных штанов у него торчала бутылка дешевого вина.- Може, глотнешь?   - Кха! - дядюшка подавился пирожком. - Нет, Еремеич, я в завязке.   - А племяш, може, будет?   - Нет, и племяш не будет, - ответил дядя за меня.   - Ну, как знаете. А поисть вам хоть кажный день буду носить. Отощали, гляжу, на казенных-то харчах.   - Спасибо, Еремеич, - дядюшка благодарно глянул на старика. - А ты, я вижу, посвежел.   - Так моюсь теперь легулярно, - Еремеич хихикнул. - Сторож овощной базы меня приютил. Я вам морковки и капусты могу, сколько хошь, принести. Он одинокий-то, сторож. Живи, говорит, со мной, мне не жалко. И вдвоем нам веселее. Телевизор смотрим, беседуем, вспоминаем. Он тоже фронтовик, но всего месяц на фронте был, в самом конце войны, и ему не успело ногу оторвать.   - Я рад за тебя, - сказал дядя.   Еремеич на прощанье пожал нам руки и, резво переставляя култышку, пошел восвояси. Он еще дважды нас навещал: приносил пирожков с ливером и зельца по сорок копеек за килограмм. Мы в общаге тоже часто покупали. А от капусты с морковкой отказались. Не зайцы.   Похоже, у дяди наметился перелом. На моих глазах он делался веселым, как прежде. Теперь по вечерам возле его нар становилось тесно. Дядюшка рассказывал всякие занятные истории, а однажды затянул свою, по всей видимости, любимую арию о том, что сердце красавицы склонно к измене. И когда закончил, опять мне напомнил: "Не думай, это не про Таню". Позже, когда все утихомирились и вразнобой храпели, он окликнул меня:   - Племяш, не спишь?.. Знаешь, иногда докатишься до точки и дальше жить неохота. Но в этот самый-то момент вдруг поймешь: а ведь хуже быть не может. И дальше, стало быть, лучше будет. У тебя бывает такое?   - Да, да! Это мне знакомо, - подтвердил я и поделился с ним историей из своей недолгой жизни. Еще когда учился в школе, нагрубил учительнице, меня выгнали, я рано приплелся домой и начал перешивать "по моде" единственные брюки. Мне никто не мешал, родители на работе, брат в школе, а сестренка в садике. Я так увлекся, что сломал челнок в швейной машинке, самой ценной вещи тогда у нас. Разобрал ее на атомы, не смог сделать, бросил и пошел на речку. Была ранняя весна, ледоход, и я решил на льдине уплыть от всех в океан, чтобы никто меня не видел и не попрекал. Льдина раскололась, и я оказался в воде. Меня спасли, но я крепко простудился и слег с высокой температурой...   - И чем все закончилось? - спросил дядюшка, уставший от длинного перечисления моих несчастий.   - А все нормально, выздоровел, - ответил, припоминая те давние ощущения. Тогда я очнулся в больничной палате. Помню, было светло, солнце глядело в окно. Рядом сидела мама и радовалась, что я живой и невредимый. Про швейную машинку она слова не сказала.   Мы лежали на нарах, тускло горел дежурный свет, похрапывали сокамерники, единственное окошко было зарешечено железными прутьями, но оптимистическое ожидание будущего вдруг навалилось на меня со страшной силой. Я представил себя в секретной лаборатории, почему-то находящейся на крыше высотного здания. Над нами открытое небо, на котором мерцают звезды и тонкими лучиками вспыхивают лазеры и мазеры, а рядом со мной находится не кто-нибудь, а сам Никола Тесла, почему-то сильно похожий на дядю. И великий сербский изобретатель бьет меня по плечу и говорит: "У нас все получится, юноша, пора вставать и долбить гравий"...   ...Наконец пришел день освобождения. Нам вернули личные вещи, документы, и мы поехали домой. Помню, когда вошли в комнату, дядя повел себя странно.   - Стой! Ни с места! - крикнул он.   Сам осторожно прошел, все внимательно оглядывая.   - Приезжала, - определил он, и глупая, счастливая улыбка появилась на его лице. Но потом он тщательно осмотрел все, и радость его остыла... исчезла совсем.   - Что, дядя? - не вытерпев, спросил я, все еще стоя на пороге комнаты. - Мне можно проходить?   - Проходи, - сказал он, опускаясь на диван. - Приехала, последние свои вещи забрала и умоталась.   - А ключи от квартиры она оставила? - мне очень хотелось подбодрить его.   - Не видно.   - Ну, значит, еще не все потеряно.   - Э, постой, - медленно соображал он. - У нас ведь защелки нет. Если б ключ вернула, пришлось дверь незапертой оставить. Заходи, кому не лень, и тащи все.   - Да наплевать ей на это, если б она окончательно решила разорвать с вами, - убеждал я.   - Ладно уж, - подытожил он, - не будем гадать.   И я прикусил язык. Но долго молчать не мог. Постоянно сидело в голове то, что уже опаздываю на занятия и пора бы мне ехать. Сообщил об этом дяде. Он стал уговаривать остаться еще на недельку.   - Меня уже наверняка уволили, но это хорошо. Получим расчетные и осуществим с тобой культпрограмму, которую намечали.   - Нет, не могу, - твердил я, чувствуя себя и без того не безгрешным. - Даже на день не могу.   - Что ж, давай собираться, - сдался он и, когда я упаковывал свой чемодан, подал мне книжку о Николе Тесле. - Возьми, я же тебе подарил.   Подсчитали, сколько у нас денег. Мало, на билет не хватит. Дядя покачал головой и вышел из комнаты.   Вернулся сердитый и взялся за телевизор.   - Чего стоишь? Помогай!   Я взялся за телевизор с другого бока, и мы понесли его в соседскую комнату. "Не верит, что отдам, - пояснил дядюшка. - Залог потребовала". У соседки на голове были опять накручены бигуди. Она отсчитала сто рублей, покосилась на телевизор и деньги попридержала.   - А он хоть исправный?   - Исправный, исправный, даже иногда в цвете показывает, - нетерпеливо бросил дядя. - Гони монету!   Я вспомнил, что, когда приехал, перепутал ее с тетей Таней, и теперь был рад, что она оказалась не ею. Взялся чистить пальто, а сам все думал, вспоминал, как ездил с дядей в общежитие и как бегал там, разыскивая тетю Таню. Мне очень хотелось, чтобы они помирились. Теперь, узнав его получше, да и получив представление о ней - из отзывов дяди, я уверился, что оба они хорошие люди. Почему бы не поладить?.. Даже захотелось предложить дядюшке какой-нибудь способ примирения, но сразу не сообразил. Сказал только:   - Жаль все-таки, что мне не удалось повидать тетю Таню. Вы хоть привет ей передайте.   - Если появится такая возможность, - он усмехнулся. - Я, грешным делом, на тебя рассчитывал. Думал, нагряну с тобой - не будет же она в твоем присутствии ругаться. Ну, а там дальше слово за слово, и забудем, что в ссоре.   - Вы все-таки езжайте к ней. Не со мной, так с моим приветом, - посоветовал я. - Разница-то не большая. А я, в случае чего, хоть под присягой, готов подтвердить, что действительно передавал привет.   - Вон даже как, - он удивленно на меня посмотрел, но больше ничего не возразил, очевидно, сраженный моей железобетонной логикой.   Как полагается, присели перед дорогой. Чемодан стоял у ног, готовый к путешествию. Я так никуда и не сходил: ни в театр, ни на оперетту - и белая моя парадная рубашка осталась ни разу не надеванной. И не исполнился мой первоначальный план подкормиться на дармовщинку. Наоборот, после пятнадцати суток, потерял еще несколько килограмм и стал стройным, как балерун. Хоть самому теперь исполнять сольную партию в балете. Дядя, видимо, проник в ход моих мыслей.   - Ты извини, что так получилось.   - Да ничего, - я махнул рукой. - Все путем. Вот только боюсь, как бы в университет не сообщили, чем тут занимался. В милиции же данные с меня срисовали.   - Не сообщат, - сказал дядя. - Я похлопочу.   - Да как? Шестеренки-то уже завертелись.   - Будь спок. Заклиним передачу, - он добродушно похлопал меня по плечу. - Ты недооцениваешь мои возможности в механике человеческих отношений.   И мы поехали на вокзал.   Дядя купил мне билет, мы перекусили в буфете, а оставшиеся деньги он сунул в мой карман. Я стал возражать, напомнил, что ему ведь и штраф еще надо платить за оторванный мною воротник. Он поморщился:   - Не напоминай мне об этом.   Людей вокруг толпилась прорва. Все куда-то ехали, перемещались - мужчины и женщины, военные и штатские. Даже появились священнослужители в черных рясах. Я пересчитал: попов стояло шестеро. Никогда не видел столько сразу. Это, наверно, была добрая примета. А еще, рядом с нами, прямо на полу, лежали и сидели цыгане, целый табор. Одна цыганка подошла к нам.   - Давай, маладой, погадаю.   - Я студент, у меня денег нету.   - Ладно, погадаю бесплатно, - она глянула на меня черными гипнотизирующими глазами. - Щастливая судьба тебя ждет. Большим ученым станешь.   - Это мы и без тебя знаем, - снисходительно отозвался дядюшка.   К тому времени я уже много ездил. В последний раз вокзальное настроение испытал осенью, когда мы, абитуриенты, успешно сдали вступительные экзамены и нас отправили на уборку урожая. Мы долго ждали электрички. Среди нас нашелся гитарист, и мы пели. Нашу группу послали в какую-то богом забытую деревню, но нас не покидало ощущение, что мы едем в центр Вселенной...   Наконец, прибыл поезд, и мы вышли на перрон.   - Ну, до свидания, племяш. А может, и вовсе - прощай? Наверно, в недоброй памяти я у тебя останусь.   - Да ну...   - Ведь не захочешь больше приехать к своему дядьке, - усмехнулся он, глядя мне прямо в глаза. - Вдруг опять придется баланду хлебать. Из люминевой-то чашки.   - Что вы, дядя, - возразил я. - Обязательно приеду! Пусть опять баланду... если наверняка даже!..   - Ну, ладно, ладно. Может, и минет нас чаша сия.   Мы крепко обнялись и расцеловались. Поезд тронулся, я заскочил на ходу. Дядюшка шел вслед за вагоном и махал мне рукой. Он все более отставал, и вот уже его почти не видно за другими людьми в туманном воздухе. Держась за поручни и перегибаясь, я вглядывался в даль. Дядя остался один, незадачливый, потерявший работу, поссорившийся с женой, с невыплаченным еще штрафом за оторванный мной воротник...     Хочу заметить, что я сдержал обещание и еще не раз бывал у дядюшки. С тетей Таней он помирился, и в дальнейшем они жили дружно, гостеприимно встречали меня. Она, смеясь, рассказывала, как дядя явился к ней в общежитие и слегка испуганным голосом, объявил: "Я пришел к тебе с приветом!" И она, вместо того чтобы рассердиться, продолжила: "Рассказать, что солнце встало? Что оно горячим светом по листве затрепетало?" - то есть известным стишком, который знает любой школяр.   "Нет, с приветом от племянника", - ответил дядя.   Фета он давно забыл, а выше зама ни в какой сфере деятельности так и не поднялся. Хотя, впрочем, сами понимаете, что одно от другого вовсе не зависит. Когда началась перестройка, я почему-то подумал: "Ну, сейчас мой дядька далеко пойдет, с его-то прирожденными демократическими замашками". Но он нигде не пришелся ко двору. Далеко пошел тот Аркадий, который являлся к дяде с выговором. В последний раз, когда я приезжал, мы сидели за столом, смотрели телевизор, пили чай с плюшками и слушали, как Аркадий Викторович бойко и уверенно выступает на горсовете. А дядя сказал, что он со дня на день должен переехать в Москву на почти министерскую должность. Причем этому обстоятельству дядя был рад: "Во, прут наши люди!" Сам же дядя закончил карьеру в какой-то шараге инженером по технике безопасности. Перед торжественными проводами на пенсию он на ровном месте сломал себе ногу и с тех пор ходил с тросточкой.   Напоследок признаюсь: я тоже не очень преуспел, доктором наук не стал, и Эйнштейна, к сожалению, не подправил. Так что до сих пор скорость света - увы! - осталась предельной, никому не дозволенной переступать через нее величиной.   Однако оптимистическое ожидание будущего - через это я прошел. Оно здорово заводит на всю оставшуюся жизнь. Разумеется, чтобы получить такой заряд, вовсе не обязательно попадать на пятнадцать суток. Но факт, что он, этот заряд, остался при мне до сих пор. Я остался жить в том городе, где учился. И теперь, когда ушел с последней работы по случаю банкротства фирмы, у меня наконец-то появилось достаточно времени, чтобы вплотную заняться Эйнштейном. И займусь! Вот только схожу на товарную станцию, где разгружал мешки с мукой еще студентом. А то - начну разбираться с его постулатами, а чаю не с чем будет попить...