Громобоев шел по улице Мориса Тореза, французского революционера, который, кажется, плохо кончил. Его то ли расстреляли, то ли повесили, но уж точно, что он уходил из жизни не в спортивном костюме, якобы сшитом фирмой "Адидас", и не в стоптанных кедах. И вряд ли француз бывал в таком положении, когда до чекушки не хватает несколько рублей. Громобоев поправил рюкзачок за спиной, звякнув пустыми бутылками, и глянул через дорогу. На той стороне был сквер, примыкавший к автовокзалу, и уж там наверняка есть ожидающие и опорожняющие. Подстегнутый этой мыслью, резко свернул с тротуара и едва не попал под серебром сверкнувший автомобиль. Водитель распахнул дверцу машины и открыл уже рот, чтобы выругаться, но вместо того крикнул:   - Кирилл, вы ли это?   Громобоев вгляделся в мужчину и с трудом его припомнил. Кажется, Игорь - с которым он беседовал в последний вечер нормальной жизни.   - Игорь?   - Он самый. Вы куда - на дачу?   - На её, родимую.   - Помните, как мы решили с вами зазвонить?   Игорь, респектабельный, в дорогом костюме, пахнувший одеколоном, свежестью и здоровьем, засмеялся.   - Как не помнить, - пробормотал Громобоев, беззастенчиво совравший насчет дачи, и поскреб небритую скулу. Впрочем, его небритость можно было оценить, как модную небрежность.   - А я ведь выполнил наш договор! - интригующе продолжил господин из иномарки и, не дождавшись ответной реплики, сам продолжил. - Что ж вы не спросите, что после того случилось?   - И что же после того случилось? - неактивно спросил Громобоев.   - То был счастливый день в моей жизни! С него все так и поперло. А вы? Осмелились зазвонить?   - Само собой. Договор дороже денег.   - Ну, вот вам моя визитка. Звякните, если что, пообщаемся. А сейчас мне некогда, спешу. Да и вы, я вижу, мчитесь, как угорелый.   Громобоев сел на скамейку в сквере, рассматривая визитку и припоминая давние события. В тот вечер отмечали день рождения его жены Верочки. Именинница неумеренно веселилась. Сам он тоже постарался быть на высоте положения. Безвылазно сидел за столом и играл явно не свою роль: радушного хозяина-тамады. Произносил тосты, подливал гостям, а точнее гостьям, вина. Женский пол преобладал. Приходилось и самому пить, что было чревато последствиями. Тайно вздыхал, предчувствуя, что будет болеть, и деланно бодрым голосом призывал других "не оставлять зла" в рюмках.   Наконец, к одиннадцати вечера веселье пошло на убыль. Наевшиеся до отвала гости, вяло потанцевали, вспомнили, что завтра на работу, и заторопились по домам. Осталась одна только парочка: давняя сотрудница Верочки с новым мужем. Эти жили рядом, и именинница уговорила их посидеть еще "чуток".   Верочка вскоре увела последнюю гостью в спальню: что-то показать из своих украшений. Мужчины остались за столом. Громобоев в первый раз видел гостя и, оставшись с ним наедине, не придумал ничего лучшего, чем предложить:   - Еще по рюмахе? - и потянулся к бутылке с армянским коньяком.   Гость до этого эпизода каждый раз добросовестно опорожнял свою рюмку. Это был человек уверенный в себе и совсем не капризный. Изредка он улыбался, вроде как предупреждая: мне хорошо, я доволен, не обращайте на меня внимания. Правда, улыбка у него была какая-то куцая. Точнее сказать, не улыбка, а усмешка. Ну да, какая разница... Громобоев даже забыл, как его зовут, хотя гость назвался при знакомстве. Сейчас, повторно приглядевшись к нему, подумал: "А будь я в гостях, я вел бы себя точно также. Это я сегодня по необходимости распетушился".   На предложение выпить гость опять как-то странно улыбнулся-усмехнулся и внимательно посмотрел на хозяина, сканируя его мысли.   - Пожалуйста!.. Только, знаете, мне почему-то кажется, что вам не очень хочется.   Громобоев удивился его проницательности.   - Да, вы правы... Простите, как вас величать?   - Игорем.   - А меня Кириллом.   - Я помню, - кивнул гость.   - Вы проницательны, Игорь. Увы, в последнее время приходится себя ограничивать. И мне кажется, что и вы... что и у вас...   - Абсолютно верно!   - У вас что? - участливо спросил Громобоев.   - Наследственная склонность к гипертонии.   - Смотрите-ка, - удивился хозяин. - И у меня, если переберу, давление зашкаливает.   - Значит, не будем насиловать друг друга?   Они облегченно засмеялись, помолчали, прислушиваясь, о чем там, в соседней комнате, лепечут их любимые женщины. И поняли, что разговор у них - надолго.   - Сейчас, если наших девчат не остановить, до утра будут трепаться, - заметил Громобоев.   - Похоже на то, - согласился гость.   Делать нечего, пришлось сидеть и ждать, когда жены наговорятся вволю. Мужчины и сами пробовали завязать разговор, перейдя на "ты". Пробежались насчет погоды и спорта, немного посудачили о политике и политиканах... Иногда прислушивались, что там - в спальне. Жена Игоря восторгалась бирюзовым камешком в одном из перстней хозяйки.   - Счастливые существа, - опять улыбнулся-усмехнулся гость. - Как мало им нужно!   - А тут гвоздем в черепе всякие проблемы.   - По работе?   - Да. На работу, как на каторгу, ходишь, - кивнул Громобоев и, начав, уже не мог остановиться. - Начальник у нас - напыщенное ничтожество. Мало того, что сам в деле не разбирается, так и других дебилизует.   - И вас в том числе?   - В первую очередь.   - Знакомо. А мой так еще и взятки берет.   - А с чего вы взяли, что ваш берет? - живо заинтересовался гость. - Откуда такая информация? Сорока на хвосте принесла?   - Простейший анализ показывает. Живет не по средствам. Двухэтажный особняк имеет. Съемную квартиру для девиц, - Громобоев понизил голос, чтобы не слышала супруга. - Я сам один раз на ту хату попал. Но тут жена позвонила, напомнила, что я шкаф обещал переставить, и я раскланялся.   - А шеф?   - А шеф с двумя девицами остался.   - Ну, гигант. А у моего уже не маячит, - сказал Игорь. - Он, знаешь, действует по принципу: "сам не ам и другим не дам".   - Я, знаешь, не раз задавался вопросом, - подытожил Громобоев. - Ну, почему нами руководят такие отстойные люди? Вообще, откуда они берутся?   - Сами выращиваем!   - Поэтому у нас и идет все через пень колоду.   И они, сойдясь на этой мысли, как-то невзначай, без взаимного понукания, опорожнили рюмки.   - А вы дротиком не пробовали? - спросил гость, закусив копченой рыбкой.   - Это как? - отозвался Громобоев.   - Ну, есть такой способ разрядки. Нарисовать врага и метать в него дротик.   - А, слышал. Забава для детей и японцев.   - Да, вы правы. Это мнимое утешение. У нас другой менталитет. Нам бы не дротиком, а настоящим копьем, да не в изображение, а в саму личину!   Они дружно посмялись. В спальне, где ворковали женщины, вдруг отвратительно зазвенел будильник. Громобоев заглянул туда.   - Да не знаю, чего он звонит, - с недоумением сказала жена. - Я и коснулась-то его так... слегка, совершенно случайно.   - Это напоминание нам, что пора уходить, - с милой улыбкой предположила гостья.   - Нет, что ты, Соня! Сиди!   - Наверно, рычажок соскочил, - успокоил он дам и возвратился в гостиную.   А гость, слышавший разговор, выдвинул свою версию:   - Это напоминание всем нам, что завтра идти на гнусную работу.   И мужчины вернулись к начатому разговор.   - Главное-то, чувствуешь себя погано, - пожаловался Громобоев. - Этаким будильником. Тикаешь, тикаешь, ходишь вокруг да около, семенишь ножками-стрелками. А звонить-то, оказывается, не способен. Звонка-то, оказывается, нам с тобой не приделали.   - Хе-хе, - коротко посмеялся гость. - Ты точно подметил. Будильники мы, но без звонков. Будируем, будируем, а не звоним.   Опять выпили, забыв уже о том, что завтра будут болеть, и, значит, день покажется еще более безотрадным. Так еще посидели, поболтали. И Громобоев сказал, решительно разрезав воздух кулаком:   - А коли все так безрадостно и отвратно, один-то раз можно решиться.   - На что решиться?   - А взять да зазвонить! Заверещать так, что кой-кому хило не покажется.   И опять пришли к полному согласию. А действительно, если разобраться: что их сдерживает? Почему смирились с рутиной и несправедливостью существующего порядка вещей?.. Просто надо решиться, переступить через что-то в себе. Громобоев почувствовал готовность сделать это. А следом Игорь, его новый друг, с которым так легко было обсуждать тему, даже припомнил старинное выражение, чуть ли не революционное: "штурмовать небо".   - Я для себя решил: буду штурмовать! У меня и план прямо сейчас наметился, - ожил он. - Собственно, не раз фантазировал на эту тему, а тут наклюнулось нечто конкретное. Я рад, что познакомился с тобой.   У Громобоева никакого плана не возникло, но решимости зазвонить - хоть отбавляй.   - Значит, зазвоним?   - Еще как!   Они договорились не откладывать в долгий ящик и зазвонить прямо с завтрашнего дня. И вся изюминка была в том, что поодиночке они сроду бы не решились. По крайней мере, Громобоев это осознавал ясно. А так - раз договорились, надо слово держать. Потом неудобно друг перед другом будет. Человек может про себя думать, что он рохля и мямля. Но недопустимо, чтобы об этом самомнении узнал другой.   Кирилл запомнил разговор. Возникшая идея "зазвонить" не давала покою. БОЛЬШЕ. КАК ПРЕДСТАВЛЯЛОСЬ, как накапливал энергию и смелость. Как некоторые коллеги поддержали (в раговоре). И вот он почуствовал: дальше терпеть не сможет. И зазвонил. Правда, до самого последнего момента откладывал это действо, и витала в голове извинительная мысль: "Это мы всё по пьянке". Но когда начальник отдела на планерке начал распекать всех подряд за нерадивость, Громобоев посмотрел на его широкую лысину, на мясные уши и подумал: "Ну, и сволочь же ты, Куракин". Он и раньше так думал, но теперь то, что думал, высказал вслух:   - Ну и сволочь же ты, Куракин!   - Как ты сказал? - вскинулся начальник.   - Сволочь, говорю, ты, - подтвердил Кирилл, багровея и понимая, что зазвонил, а назад ходу нет. Поэтому пришлось доступно объяснить: - Бугор на ровном месте, пуп земли, чайник с носиком, вот ты кто, Куракин. А мы все - так, подсобный материал, годный для удобрения. Ты не задумываясь сожрешь любого из нас, если тебе приспичит. И все тебя боятся, тешутся мыслью, что "именно меня" ваша степенство не тронешь. А я вот - не боюсь! Громы и молнии начнешь метать? Давай! Чесал я это дело!   Куракин сначала слушал с улыбкой - с какой-то кривой, нехорошей, но все-таки с улыбкой. А потом очнулся, будто сказал себе: "Так это ж он на меня всерьез бочку катит!" - и улыбка слетела с лица. Он смотрел изумленно и пытался понять, что произошло со всегда тихим и послушным подчиненным. Вариантов два: или сошел с ума, или заручился поддержкой вышестоящего начальства.   - Да ты что? - побледнел он, высказывая лучший для себя вариант. - Белены объелся?   Громобоев, припоминая те давние события, даже сейчас испытал чувство обреченности и холод под ложечкой. Самое обидное, что сотрудники, друзья-товарищи по общим несчастьям и притеснениям, его не поддержали. То есть даже наоборот! Они все как один поддержали Куракина, заклеймив отважного коллегу как интригана и сутягу. С ним перестали общаться и просить взаймы на пиво. Оставаться в коллективе стало невозможно. Атмосфера накалялась. И Кирилл вскоре уволился. По собственному желанию. Еще неделя-две, и выперли бы насильно.   С того и начались "хождения по мукам". Равноценную работу - ни по зарплате, ни по выучке - найти он не смог. Сначала, правда, по инерции хорохорился, был уверен в себе, в своем профессионализме, метил на место никак не худшее и рьяно искал вакансии. Даже в одном месте нашел, но на следующий день отказали. По виду работодателя понял, что тот уже выяснил, с кем имеет дело. Кирилл и тому начальнику нагрубил. Выходя, слышал, как тот сказал: "Ведь точно, сутяга".   И Громобоев устал, ослабил поиски. Жена приходила с работы, а он уже сидел дома, расслабленный, за бутылкой вина или пива. Водку в одиночестве еще тогда не привык пить. И чихал теперь на давление. Так продолжалось пару месяцев, потом жена заявила, что он ничтожный, никчемный человек и "правы были они, а не ты". А еще через полгода заговорила о разводе. И он совершил жест отчаяния и благородства: попросту ушел из квартиры. Некоторое время перебивался случайными заработками и снимал жилплощадь, но опускался все ниже и ниже. И что обидней всего, их повзрослевшая дочь полностью стала на стороне "мамы". Она была акселератка - рослая, высокая. И когда однажды, явившись домой в подпитии, попытался её шлепнуть по мягкому месту, как бывало раньше, она так двинула его, что он загремел по комнате, приземлившись в противоположном углу. Оставшись у разбитого корыта и при раздавленном сознании, иногда думал: "А может, правы все они, а не я. Действительно сутяга, Куракина понапрасну оскорбил". И главное, если б не высунулся, то, глядишь, тихим сапом лет за десять-пятнадцать сам возвысился бы до статуса Куракина...   Метрах в двадцати от него, наискосок, присели три молоденьких парнишки и начали распивать пиво из стеклянных бутылок. Он видел, как у них заходили небольшие юношеские кадыки и вместе с их кадыками вхолостую, больно проделав несколько циклов, заходил его кадычище. Облизал пересохшие губы... Слава богу, пацаны быстро осилили бутылки и, побросав за скамейку на траву, удалились. Громобоев тотчас ринулся к скамейке. Но его опередил кто-то такой же страждущий. Кирилл озлобленно крикнул:   - Мои бутылки! Я первый!   - Нет, мои!   - Да с какого руля?!   - Я за этими молодыми людьми от ларька шел!   Они посмотрели друг на друга; Громобоев отметил, что у конкурента круглые очки с толстыми стеклами и вязаная шапочка с надписью "Sport". И оба, определив друг в дружке бывших интеллигентных человеков, утихомирились. Сложили нынешнюю и всю прежнюю добычу и вместе отправились в ближайшую вино-водочную лавку. Вышло на поллитру, да еще на закуску осталось: по пирожку с капустой.   Разумеется, в сквере - прилюдно - распивать водку было опасно. Но совсем рядом, за пятиэтажкой, оказался заросший кустами двор, и там, сев за ободранный столик, они незамедлительно выпили из припасенных пластиковых стаканов. Облегченно вздохнули. Лица их разгладились, руки перестали дрожать. Собутыльник, назвавшийся Леонидом Даниловичем, был в годах, и, кажется, маленько глуховат. Он часто переспрашивал. Кирилл обнял ладонями заросшие щетиной щеки, посмотрел вверх и увидел, что на балконе пятого этажа женщина развешивает пеленки.   - Как прекрасен этот мир, посмотри, - пропитым голосом пропел он.   - Что вы сказали?   - Я говорю: хорошо-то как!   - Целиком и полностью с вами согласен, - немедленно согласился Леонид Данилович.   Кроме того, что был глуховат, он еще и маленько картавил. Громобоев обратил внимание на это.   - А вы, случаем, не из иерусалимских казаков?   На лице Леонида Даниловича промелькнуло недоумение; но следом - понимание. Он заулыбался.   - Понял вашу шутку. Да, каким-то боком отношение имею. У меня родственники в Хайфе живут.   Теперь удивился Кирилл.   - Вот так номер! А я считал, что вашего брата среди нашего брата быть не может.   - О темпора, о морес! - шутливо отозвался собутыльник и перевел разговор на другую тему. - А вот скажите, вы в НЛО верите?   - В НЛО? - опять удивился Громобоев.   - Ну да. В неземные летающие объекты. Вижу, вы как-то скептически откликнулись. А я - верю! И знаете, ведь в любой момент может оказаться так, что приземлится перед нами межпланетный корабль, из люка выйдут марсиане и вежливо предложат слетать к ним на экскурсию.   Он полез в карман и, подтвердив статус бывшего интеллигента, вытащил носовой шелковый платочек, правда, не очень чистый. Аккуратно высморкался и извинился, наверно, посчитав, что издал при этом неприлично громкий звук. Громобоев, не уступая ему в статусе, тоже вытащил из кармана носовой платок, но сморкаться не стал, а вытер вспотевшую шею...   - У вас выпало, - заметил новый знакомый.   - А, визитка, - Кирилл поднял визитку, на которой было крупно выведено:   Початкин Игорь Сергеевич   Показал новому товарищу, а тот даже снял очки, протер их и прочитал повторно.   - Поразительно! - сказал он. - Земля поистине тесна, а Вселенная, вопреки мнению ученых, не разбегается, а, по всей видимости, сжимается. Был у меня в отделе такой сотрудник. Да, точно, припоминаю: Початкин, Игорь Сергеевич.   Громобоев, уже слегка захмелевший, удивился.   - В вашем отделе? - спросил он. - И что же потом случилось?   - Потом, в один прекрасный день, Игорь Сергеевич занял мое место.   - Когда это было? - продолжал расспрашивать Кирилл. - Не припомните? В каком месяце?   - Где-то в сентябре, - поднапрягшись, ответил Леонид Данилович.   - Могу сказать точнее. Это случилось тринадцатого сентября.   - Откуда вы знаете?   - Еще бы не знать! На день раньше был день рождения моей жены... А скажите, вы взятки брали?   - Почему вы так решили?   - Нет, ответьте: брали? - настаивал Громобоев.   - Один раз взял. Как раз в тот день, - признался Леонид Данилович и сконфузился, точно с ним беседовал следователь прокуратуры или, того пуще, священник на исповеди.   - И что же случилось дальше?   - Меня тут же разоблачили.   - Взятка была организована, - уверенно сказал Кирилл. - Вас сразу повязали?   - Нет, с помощью Игоря Сергеича удалось замять. Он вернул деньги взяткодателю и уговорил не возникать. Только, вот, с работы мне пришлось уйти. Хорошо, уголовному преследованию не подвергся.   - Ай да, Игорек! Вот зазвонил, так зазвонил. Штурманул, что называется, небо.   - Что вы изволили сказать?   - Да нет, ничего. Просто я удивляюсь некоторым. Вот, люди! Даже звонить могут с пользой для себя.   - Вы о каких звонках?   - Небось, просчитал все варианты и заручился поддержкой сверху... Я о Початкине.   - Вы угадали. Наш генеральный ему благоволил.   - Ну, еще бы! Без мыла в жопу влезет. Извини, Данилыч. Это ж я и явился причиной твоих несчастий. Извини, дорогой, - Кирилл совсем охмелел и стукнул себя в грудь. - Виноват, это я волну погнал!   - Что, извините, погнали?   - Ну, зазвонить сагитировал... Хотя, черт его знает. Оба мы тогда были хороши.   - Я не совсем понял, почему вы себя виноватым считаете, - прошамкал Леонид Данилович. - Позволю вам возразить. Это вовсе не вы, это карма у меня такая. Да и у вас на мою похожая. Видимо, нам с вами судьбой прописано бутылки собирать...   - Ага, Данилыч, - согласился Кирилл. - Мы еще с тобой в утробе матери сидели, а в наших матрицах уже было предписание: собирать вам стеклотару!   Он уже давно, и без кармических выкладок Леонида Даниловича, понял: люди рождаются двух сортов. Одни становятся победителями, даже если попрут против бетонной стены, а другие остаются в пораженцах, даже если попытаются свалить колосс на глиняных ногах. Тут только судьбой и можно объяснить.   - А хотите позвонить бывшему сослуживцу? - спросил Громобоев. - Здесь и телефон указан.   - Зачем мне ему звонить? - резонно заметил Леонид Данилович. - Он, поди, меня и не помнит.   - Ага, перешагнул и дальше пошел, - кивнул Кирилл. Его новый знакомый был такой же неудачник, рохля и размазня, как он сам.   Но Громобоеву не хотелось предавать братство тех, к кому себя причислил.   - Ну и я не буду, - разорвал визитку и бросил ее под скамейку. - Кстати, если уж нам кармой предписано... может быть... еще потрудимся?   Они дружно поднялись и пошли со двора в сквер, к автовокзалу, где курсировало много людей, и вероятность заполучить пустые бутылки была выше.   Над ними распростерлось голубое небо, а выше, в космической пустоте, летали спутники глобального наблюдения, и вполне возможно, что люди из Хайфы могли следить за успешной деятельностью родственника Леонида. А к вечеру на самую большую клумбу приземлилась межпланетная летающая тарелка, и любезные марсиане, взяв приятелей под руки, посадили в свой корабль и увезли туда, где не было наглых начальников, никто не брал и не предлагал взяток, все были равны перед законом, да и законов не было, и все образовывалось как-то так, само собой...   Но это, конечно, фантастический домысел автора по поводу так и не сбывшейся мечты Леонида Даниловича. На самом деле друзей посадили в фургон с решетками на оконцах и повезли в ближайший вытрезвитель. А там и на них, и на тех не-марсиан, которые их сопровождали, напустился дежурный офицер.   - На кой хрен они мне нужны! - кричал он, употребляя не-марсианский язык. - Тут вам не бесплатная ночлежка! А ну - проваливайте! У нас приличный контингент отдыхает.   Леонид Данилович и Громобоев послушно покинули помещение вытрезвителя. Быстро надвигалась ночь. Над многоэтажными домами выплыла полноликая луна. И пошли они прочь холодным лунным светом освещаемые.