Аннотация: Ещё одна трагедия "маленького человека".
Варвара Семёновна оказалась чужой в собственном доме. Вот как это случилось. Похоронив мужа, она - тогда ещё крепкая женщина - терпеливо растила дочь Валю. Та выросла и с согласия матушки привела в дом Николая, человека заезжего, своего жилья не имеющего. Вместе они прожили пять лет, детей не завели. После чего Валентина умерла после тяжёлой продолжительной болезни, вероятно унаследованной от безвременно ушедшего отца. Конечно, если б она вовремя спохватилась... но в сельской местности, где забот полон рот, это не принято - бегать каждый месяц проверяться. Да, может, и в городах тоже с этим проблема: не бесплатно же, авось пронесёт.
Николай год горевал, а потом привёл в дом другую женщину. Точнее сказать, она сама напросилась. Звали её Римма. Она быстро освоилась и стала командовать. Варвара Семёновна ей не понравилась.
- Коля, а кем, собственно говоря, доводится тебе эта бабка? - спрашивала она, нарочито громко, так что Варвара Семёновна из своей комнатки (её переселили в самую малую) всё слышала.
Николай выложил всю подноготную.
- А я думала, она твоя мать, - рассудила Римма. - Ну, а если она тебе не родственница, то и мне никто.
- Фактически так, - согласился безвольный Коля.
- И какой с неё толк? - вопрошала новая хозяйка.
Да, действительно толку со старухи было мало. Сил у неё оставалось всё меньше, пенсию ей назначили минимальную. Ну, летом картошку, моркошку в огороде под палящими лучами солнца пропалывала, осенью в непогоду выкапывала. Зимой пробовала вязать носки: не получилось. Подслеповатая стала. Да и Римма не разрешала зазря электричество жечь.
- Ваши носки дороже денег выйдут, - останавливала она.
Молодожёны (на самом деле не такие и молодые) родили ребёнка, но Римма к нему не подпускала.
- Чужая она нашему Костику, - наставляла Николая. - Кто её знает, что у неё на уме. Взгляд нехороший. Сглазит ещё.
- Да, взгляд какой-то необычный, - Николай своих слов не находил, соглашался.
Варвара Семёновна уже и не выглядывала со своей комнаты. И не понимала, что нехорошего они нашли в её взгляде. Проверить было невозможно: большое висячее на стене зеркало, убрали. О нём напоминал только серый овал.
Костик подрос, и встала проблема, куда его разместить. До этого он обитал то в спальне у родителей, то в срединном зале, где стоял диван, телевизор и двухкамерный холодильник, не вместившийся в кухню.
- Костику нужна своя комната, - завела обсуждать вопрос Римма.
- Да, желательно бы, - как всегда соглашался Николай.
- Комната свекрови ему идеально подошла бы, - продолжала Римма. - Тьфу! Попутала! Она ж не твоя мама, значит, и мне не свекровь. Ведь она никто. А как её зовут?
Она забыла, потому что по имени-отчеству к старухе давно не обращалась.
- А никак, - на Николая тоже ступор напал.
- Ну вот видишь, - заключила Римма. - Она не знамо кто и зовут её никак.
Подоспело очередное лето, и супруги переселили Варвару Семёновну на летнюю кухню под предлогом, что в доме надо сделать ремонт. И действительно: делали. Ни шатко, ни валко. До самой осени. В летней кухне, сложенной на полкирпича стало холодно. Варвара Семёновна простудилась. Ей стало тяжело подниматься с постели.
Забежал Костик.
- Костя, внучок, - попросила старуха. - Принеси, пожалуйста, воды.
- Какой я тебе внучок, - запротестовал мальчик. - Мама говорит, что ты чужая.
Однако ж, выполняя просьбу, забежал на кухню и потянулся к полке за фарфоровой чашкой.
- Костик, зачем тебе чашка? - заприметила востроглазая Римма.
- Чужая бабушка попить попросила.
- Ладно, занимайся своими делами, я отнесу ей. Но
не в фарфоре же. Ишь, чего захотела. - Римма, ворча, налила воды в жестяный ковшик и отнесла.
- Вот вам. Пейте, сколько желаете, тут надолго хватит. Видите, какие мы добрые, а вы против нас в своих мыслях замышляете.
Варвара Семёновна хотела возразить, что ничего она не замышляет, да и не замышляла никогда, но Римма сразу ушла.
Старуха утолила жажду, и поставила ковшик на самодельную тумбочку, которую смастерил когда-то покойный муж. Старательный он был, с очень умелыми руками. Дом построил, летнюю кухню, мебель кой-какую соорудил. И печурку сложил. Холодно что-то, затопить бы. Но сил идти в сарай за дровами не осталось.
Наступила ночь. Варвара Степановна завернулась в одеяло и затихла.
Утром Римма вошла на летнюю кухню и позвала Николая.
- Гляди-ка, вроде наша приживалка не дышит.
Николай прикоснулся ко лбу бывшей тёщи. Лоб был холоднее льда. Он бросил взгляд на тумбочку. Недопитая вода в ковшике замёрзла. Римма тоже посмотрела на ковшик.
- Ты это, убери. А то люди придут, подумают ещё что.
Приглашённый фельдшер зафиксировал смерть. Милиция трупом не заинтересовалась. Правда, заехал участковый и поинтересовался, кто старушке прикрыл глаза.
- Сама зажмурилась, - с некоторым испугом ответил Николай.
Участковый удовлетворился ответом и уехал по другому делу: у кого-то в деревне увели тёлку.
- Ну, что ни делает господь бог - всё к лучшему, - заключила Римма. - Освободилась комната для нашего Костика.
На сельском погосте появилась ещё одна свежая могила. Наступившие дни радовали. Ласково грело солнышко. Началось недолгое бабье лето. На крест, сколоченный из досок, оструганных ещё мужем покойницы, садились певчие птицы и, радуясь вновь наступившему теплу, заводили сольные концерты.