Варвара Семёновна Титова оказалась чужой в собственном доме. Вот как это случилось. Похоронив мужа, она - тогда ещё крепкая женщина - терпеливо растила сына Фёдора и дочь Валю. Фёдор, получив паспорт, не захотел оставаться в захудалой деревне и умотал в город. Изредка приезжал, изредка писал, а потом и вовсе пропал. Дочь благополучно подросла до двадцати годков и привела в дом Николая, человека заезжего, своего жилья не имеющего. Вместе они прожили пять лет, детей не завели. Валентина умерла после тяжёлой продолжительной болезни. Конечно, если б она вовремя спохватилась... но в сельской местности, где забот полон рот, это не принято - бегать каждый месяц проверяться. Да, может, и в городах тоже с этим проблема: авось, пронесёт.
Николай год горевал, а потом привёл в дом другую женщину. Точнее сказать, она сама напросилась. Звали её Римма, без роду и племени. Она быстро освоилась и стала командовать. Варвара Семёновна ей почему-то не понравилась.
- Коля, а кем, собственно говоря, доводится тебе эта бабка? - спрашивала она, нарочито громко, так что Варвара Семёновна всё слышала.
Николай объяснил.
- Ну, если она тебе не родственница, то и мне никто, - рассудила Римма.
- Фактически так, - согласился безвольный Николай.
- И какой с неё толк? - допытывалась новая хозяйка.
Да, действительно толку со старухи было мало. Сил у неё оставалось всё меньше, пенсию назначили минимальную. Ну, летом картошку, морковку в огороде под палящими лучами солнца пропалывала, а осенью, даже в непогоду, выкапывала. Зимой пробовала вязать носки: не получилось. Подслеповатая стала. Да и Римма не разрешала зазря электричество жечь.
- Ваши носки дороже денег выйдут, - останавливала она.
Молодожёны (на самом деле не такие и молодые) родили ребёнка, но Римма к нему не подпускала.
- Чужая она нашему Костику, - наставляла Николая. - Кто её знает, что у неё на уме. Взгляд какой-то. Сглазит ещё.
- Да, взгляд... необычный, - Николай соглашался.
Варвара Семёновна уже и не выглядывала со своей комнаты. И не понимала, что нехорошего они нашли в её взгляде. Проверить было невозможно: большое, висящее на стене зеркало, убрали. О нём напоминал только серый овал.
Костик подрос, и встала проблема, куда его разместить. До этого он обитал то в спальне у родителей, то в срединном зале, где стоял диван, телевизор и двухкамерный холодильник, не вместившийся в кухню.
- Костику нужна своя комната, - завелась Римма.
- Желательно бы, - как всегда согласился Николай.
- Комната свекрови ему идеально подошла бы, - продолжала Римма. - Тьфу! Попутала! Она ж не твоя мама, значит, и мне не свекровь. Ведь она никто. А как её зовут?
Она забыла, потому что по имени-отчеству к старухе давно не обращалась.
- А никак, - на Николая тоже ступор напал.
- Ну, вот видишь, - заключила Римма. - Она никто и звать никак.
Подоспело очередное лето, и супруги переселили Варвару Семёновну на летнюю кухню под предлогом, что в доме надо сделать ремонт. И, действительно, делали. Ни шатко, ни валко. До самой осени. В летней кухне, сложенной в полкирпича стало холодно. Варвара Семёновна простудилась.
Забежал Костик.
- Костя, внучок, - попросила старуха. - Принеси, пожалуйста, воды.
- Какой я тебе внучок, - запротестовал мальчик. - Мама говорит, что ты чужая.
Однако ж, выполняя просьбу, забежал в дом и потянулся к полке за фарфоровой чашкой.
- Костик, зачем тебе чашка? - заприметила востроглазая Римма.
- Чужая бабушка попить попросила.
- Занимайся своими делами, я отнесу сама.
Но не в фарфоре же. Налила воды в жестяный ковшик и отнесла.
- Вот вам. Пейте, сколько желаете, тут надолго хватит. Видите, какие мы добрые, а вы против нас в своих мыслях замышляете.
Варвара Семёновна хотела возразить, что ничего она не замышляет, но Римма сразу ушла.
Старуха утолила жажду, и поставила ковшик на самодельную тумбочку, которую смастерил когда-то покойный муж. Старательный он был, с очень умелыми руками. Дом построил, летнюю кухню, мебель соорудил. Всё сам. Ещё и в колхозе работал. И надорвался. Как только на пенсию вышел, так и слёг.
Что-то холодно стало, затопить бы печурку, тоже сложенную им. Но нет сил идти в сарай за дровами.
Наступила ночь. Варвара Степановна завернулась в одеяло и затихла.
Утром Римма вошла на летнюю кухню и позвала Николая.
- Гляди-ка, вроде наша приживалка не дышит.
Николай прикоснулся ко лбу бывшей тёщи. Лоб был холоднее льда. Он бросил взгляд на тумбочку. Недопитая вода в ковшике замёрзла. Римма тоже посмотрела на ковшик.
- Ты это, убери. А то люди придут, подумают ещё что.
Приглашённый фельдшер зафиксировал смерть и выпил за упокой стопку водки, потом признался, что вечером перебрал и попросил ещё одну. А когда выпил, отмяк и пожурил хозяев:
- Вы, видать, не знаете, что за покойника пьют четное число. Так знайте наперёд.
Он посмотрел на Николая, потом на Римму, будто определяя, кому его совет сгодится в первую очередь. Те поёжились. Милиция трупом не заинтересовалась. Правда, заехал участковый и поинтересовался, кто старушке прикрыл глаза.
- Сама зажмурилась, - с испугом ответил Николай.
Участковый удовлетворился ответом и уехал по другому делу: у кого-то в деревне увели бычка.
- Ну, что ни делает господь бог, всё к лучшему, - заключила Римма. - Освободилась комната для нашего Костика.
На сельском погосте появилась ещё одна свежая могила. Наступившие дни радовали. Заметно потеплело. Началось недолгое бабье лето.
Через два дня после похорон по ухабам деревенской улицы, прямо к дому Титовых подкатил черный лимузин. Из него, с пассажирского места, вылез солидный мужчина в длиннополом пальто.
Он зашел в дом и бесцеремонно спросил у хозяев:
- Вы кто?
Те послушно назвались.
- А где моя бабушка, Варвара Семеновна? - продолжал допрашивать приезжий. - Я Титов, её внук.
- Так это... похоронили, - заикаясь, проговорил Николай.
- Надо ж, не застал живьём, - поникнув, сказал приезжий. - Мой отец о бабушке ничего не рассказывал, но вот на днях, освобождаясь от хлама, я нашел несколько её писем.
Он помолчал.
- Покажите могилу.
Пошли к машине. Римма осталась дома, на неё напал ступор. В выпученных глазах страх. Законный наследник явился! Что теперь будет?
Николай сел в машину, и поехали на кладбище. "Наследник" молча постоял возле еще свежей насыпи, потом с упрёком обратился к безмолвному Николаю:
- Что же вы даже креста не вкопали.
- Так не успели. Она скоропостижно, - пролепетал Николай.
- Ладно, свободен! Я один побуду.
Николай ушел. Титов, склонив голову, постоял у могилы бабушки. Он всё ещё находился под впечатлением её писем. В них, в каждой строчке, в каждом слове была неизбывная тревога, забота и любовь к сыну, к Фёдору. А вот он, Алешка, бабушкиных чувств не испытал, не изведал, отлученный и отчужденный от неё.
Холмик совсем небольшой. Титов сжал челюсти. "Поленились, суки! Неглубоко вырыли". Показалось, что рядом кто-то стонет. Он прислушался и наклонился. Звуки явно доносились из-под земли.
Бросился к машине.
- Серега, лопата есть?
- А как же, Алексей Федорович, - откликнулся водитель. - Шанцевый инструмент всегда с собой.
Достал из багажника штыковую лопату с короткой ручкой.
Титов стал яростно откидывать землю. Не отрываясь от работы, повторял:
- Бабушка, потерпи. Я быстро. Потерпи, бабушка...
Николай издали, испуганно, выглядывал из-за дико растущих кустов рябины и черемухи, уже по-осеннему одетыми в багрец и золото...