В воскресенье Наталья проснулась рано, намереваясь съездить в город. Мать попыталась подняться и проводить, но споткнулась и села на пол. Наталья посадила её на кровать и покачала головой. Совсем дошла мамка, ноги не держат.
Катенька тоже проснулась. Наказала ей смотреть за бабушкой, пообещав привезти «гостинец». Шла по улице и грустно улыбалась, поглядывая на опустелые дома. Вот здесь жила её подруга Верочка, переселилась совсем недавно, естественно, прихватив с собой детей. Большая, неожиданная потеря! Верочка родила трёх погодков, и двое старших уже ходили в школу.
Но что это? Голубые ставни открыты! Неужели вернулась? Наталья взлетела на крыльцо. На веранде — незнакомый мужчина в возрасте. Статный, подтянутый. В нём угадывался военный. Поди, полковник в отставке.
— Купил под дачу, — объяснил он и облапал взглядом её ладную фигурку. — Будем знакомы. Павел Григорьевич Линючий.
— Наталья. Извините, спешу.
Разочарованно вышла и ускорила ход. Всю прошедшую неделю она была в хлопотах, осуществляя намеченный план. Так известно, под лежачий камень вода не течёт. Что сделала? Нанесла визит Посошку, другу бывшего мужа. Впрочем, почему бывшего? Она ведь так и не развелась с Сашкой и носит его фамилию. К чему разводиться? Лишняя морока.
С Посошком Сашка дружил с детства. Надо отдать ему должное: никуда не уехал, прозябал здесь, оказывая мелкие услуги старожилам. Латал изгороди, чистил печные трубы, копал могилы. Застала, как говорится, на месте преступления. Посошок и два его приятеля сидели на летней кухне, допивали бутылку, закусывая жёлтым салом. Она сразу объявила, что ей надобно узнать, где теперь обитает муженёк.
— Алименты хочешь вышибить? — вопросил Посошок и усмехнулся. — Не, мы друзей не сдаём. Верно, мужики?
— Я по другому поводу, — заверила Наталья. — Да и какие с него алименты?
— А! Ну, тогда гони стольник за информацию... Нет, лучше два. А то у нас финансы поют романсы, а природа шепчет.
Сторговались. Узнала, что её Сашка сейчас обитает в общаге от завода «Прогресс», на улице Энтузиастов. Это звучало обнадёживающе. Не на квартире у какой-нибудь шалавы.
— Кем он там сейчас? — уточнила.
— Грузчиком. Если ещё состоит в штате. По крайней мере, когда я навещал, он взял отгул за очередной прогул. — Посошок подхихикнул.
Наталья поморщилась. Докатился муженёк. В последний раз ей доносили, что он подвизается в ночном клубе — нет, не музыкантом, как планировал, а охранником. Уже получив деньги Посошок полюбопытствовал: если не алименты, то что тогда?
— Видать, соскучилась по мужскому телу, — ухмыльнулся второй мужик, едва ей знакомый, из другой деревни. — Так мы это... заменим.
И третий мужик, хмурый, с мордой лица в глубоких морщинах, тоже что-то вякнул. Этот появился у них недавно, когда лишился квартиры в городе (Посошок называл его своим братом). «Да уж, с вас заменители», — Наталья не сказала, только подумала.
До трассы, ведущей в город, три километра. Никто не подвёз. Пока ехали только навстречу: грибники, ягодники. К счастью, когда вышла на шоссе, недолго ждала, в первой же проходящей маршрутке нашлось свободное место. Ещё можно подремать. Ночью спалось плохо. Не оставляли думы, росло беспокойство: выгорит ли авантюра? А если срастётся, выдержит ли? Такую ношу на себя взвалить! Ну, да всё можно стерпеть, получая в награду желаемое, без чего жизни не представляла.
Что имеем на пока? Пятеро из её подопечных успешно закончили четвёртый класс и осенью продолжат учёбу на центральной усадьбе. Беспутную мать Вани Стрельцова ещё зимой лишили родительских прав, и Ванечку забрали в районный детдом. В распоряжении остались... до почти никого! Одной пятерни хватит пересчитать. И никакого прибавления не ожидается. Ну, можно Катюшу, родную дочку, на год раньше подключить.
На последнем звонке дети порадовали цветами со своих усадьб, чтением стихов и пением акапелла. Паршивец Сашка не аккомпанировал, хотя пообещал. Но было приятно, весело. Пили чай с печеньками. Милые, смышлёные ребятки, доморощенные Платоны и быстрые разумом Невтоны. С каждым годом их становилось всё меньше. Её учительский стаж девять лет... Да нет, значительно больше! Сад за домом. Чурбаки из сарая вместо парт.
— Дети, садитесь. Возьмите в руки карандаши. Сегодня мы с вами будем изучать букву ЩИ. Пишется она трудно, но что означает, легко запомнить. А можно даже и попробовать со сметаной. Очень вкусно.
Ей самой-то семь лет, в сентябре в школу, но она уже умеет читать, рисовать буквы и учит ровесников: своих младших братьев, девочек-подружек и рыжего Лёньку, живущего напротив. Тот непокорно перекладывал карандаш в левую руку. В конце концов, она уступила, хотя и боялась, что потом получит выговор от настоящей учительницы за неправильное обучение. Где все теперь? Разъехались в поиске лучшей жизни. Братья подались на нефтяной север за длинными рублями. Экая жалость! Они ж ведь тоже обзавелись детьми, в гости приезжали. Но это давно. Теперь норовят отпуска в Таиландах проводить.
Собственно, и её муженёк смотался из деревни в поисках лучшей доли. Это случилось, когда убрали ставку завклуба. Сашка хвастался, что его приглашают в вокально-инструментальный ансамбль. И её с Катей обещал перетащить в город, но навещать стал реже. Сельчане рассказывали, будто Сашку «подцепила» богатая женщина, намного его старше. Да ну, не верила, не может быть, когда есть я, молодая и пригожая (про неё все так говорили). Увы, была по-деревенски наивна.
А ещё доносили, что Сашка стал часто заглядывать на дно стакана. Ну, этому как не поверишь! Он ещё в деревне пристрастился. Не пропускал ни одного веселья, участвовал во всех празднествах, играя на аккордеоне, гитаре, на горне, сохранившемся в школе с незапамятных времён. Даже бренча на ложках, мог извлекать мелодию...
Талант его и сгубил. А может, и не сгубил. Кто как считает. Что, мол, в деревне человеку с такими способностями прозябать?
Маршрутка, преодолев шестьдесят вёрст, завизжала тормозами на нерегулируемом перекрёстке, и Наталья вернулась в сиюминутную жизнь. Вышла у автовокзала. На площади толкалось много людей. К ним и обратилась.
— Улица Энтузиастов? Завод Прогресс? — недоумевали прохожие.
Никто не знал. Может, переименовали? Подсказала пожилая женщина, подробно объяснила, хотя Наталья обращалась вовсе не к ней.
— Спасибо. Вы прямо как справочное бюро.
— У меня там сын работал инженером, — пояснила старушка. — Потому и знаю.
— А сейчас где ваш сын? — из вежливости поинтересовалась Наталья.
— Дак вот же он, — показала на разряженного клоуна в красных шароварах, синей куртке и белоснежном колпаке.
— Возьмите! — тут же подсуетился тот, сунул красочный листок с рекламой супермаркета, а старушке приказал: — Мама, не будь так упряма. Не агитируй за советску власть. Нам и эта всласть. Девушка, купите жвачку прежде чем сесть в тачку!
Наталья отказалась от жвачки. И в тачку, то есть, в такси, не села, а, экономя ресурсы, добралась на городском автобусе. Поплутала маленько, по пути зашла в подвернувшуюся сберкассу и сняла последнюю мамкину пенсию.
«Прогресс» - аршинные буквы над производственным корпусом. Правда, поверх первого этажа теперь переливалась неоновым разноцветьем иная надпись, извещающая, что здесь находится культурно-развлекательный центр «Атлантида». И уже стояли на мощёной площадке несколько шикарных авто, а у парадного подъезда караулили два бритоголовых молодца.
«Однако же, — удивилась Наталья. — Атлантида! Выплыла из небытия».
Общежитием оказалась двухэтажка на задах, без балконов, бурого цвета, с облезшей штукатуркой. Вошла вовнутрь и у седоусого вахтёра выяснила, где обитает Александр Паншин. Длинный коридор, двери по обе стороны, обшарпанные стены. Повезло, Сашка оказался на месте. Лежал на койке нестриженый и небритый, смуглявый и цыганистый.
— Наташа? — поднялся, удивлённо поморгал опухшими глазами.
— Собирайся, — без лишних слов сказала она. — Поедешь со мной. Нужно, чтобы ты пару дней погостил в деревне.
— Для чего нужно?
— Для дела.
— А в постельку пустишь?
Она сглотнула дважды, спасаясь от рвотного позыва, но потом справилась с физиологией.
— Ладно, там посмотрим. — Ведь откажешь, и всё, что задумала, рухнет.
— Нет, ты определённо скажи! — настаивал он.
— Ну, если только после бани, — пошла ему на уступку.
Согласился. Да и судя по виду, не до того ему, чтобы тратить ошмётки энергии на любовные игры. Собирался недолго. С собой взял небольшой футляр. Наталья спросила, где аккордеон (вместе когда-то покупали взамен холостяцкой гармони).
— Меха порвались, — отчитался он. — Сейчас на дудке играю: кларнет называется. Пригласили в приличный ансамбль «Шире ноги».
Вполне беззаботно, не без хвастовства доложил, но она тоже умеет анализировать. Раз согласился отлучиться, значит, не очень-то и нужен. Скорее всего, на подхвате. Таких дудочников, как он, тут пруд пруди. Опять же в оплёванной общаге обитает, а не в хоромах при богатой любовнице. Впрочем, расспрашивать больше ни о чём не стала. А то ещё взбрыкнет. Чересчур много на карту поставлено.
До рейса оставалось несколько часов, и она повела заверенного районным загсом муженька по магазинам. Купила недорогой, но вполне приличный костюм, светлую рубаху и галстук.
— Разбогатела? — поразился Сашка.
— Кредит взяла, — не соврала, кредит действительно брала, неделей раньше, когда начались хождения по мукам.
Он выклянчил бутылку вина. Пришлось уступить, а то заупрямится и не поедет. Вино опорожнил тут же, у ларька, и расслабленно погладил себя по животу: «Хорошо пошла».
На автовокзал поспели вовремя. Сели в маршрутку, Наталья заплатила за двоих. Расходы множились. Убаюкивая, шелестел асфальт. Стоп! Их развилка на ухабистую грунтовку. И опять пешедралом до родных Палестин. Попутно пролетел массивный джип, но Наталья даже руку не осмелилась поднять. На полпути Сашка выдохся и остановился. Вот горе-то луковое! А ещё в постельку напрашивался. Сунула ему пластиковую бутылку с минералкой. Он утолил жажду и, набрав в пригоршню, протёр лицо.
— А всё-таки, для какого дела ты меня тащишь? — поинтересовался и предупредил, что дрова рубить или картошку окучивать не собирается.
— Завтра узнаешь, — уклончиво ответила она.
Когда проходили мимо дома, где родился и вырос, он пожелал зайти.
— Нечего туда соваться, — придержала Наталья. — Там уже другие живут.
— Как так? — удивился Сашка.
Он ещё не знал. Его сестра недавно перебралась в райцентр, а в дом поселила чету пожилых людей, беженцев из Донбасса. Наталья переселению золовки отнюдь не обрадовалась, так как лишилась ещё одного ученика, её сына Артёмку. Прилежный был мальчик. А уж Сашка, услышав новость, вообще возмутился.
— Как посмела! Без моего ведома? Это ж наше общее наследство! — И откуда прыть взялась, вырвался и быстро взошёл на крыльцо. — Куда я в случае фиаски? Родительский дом! Надёжный причал!
Новые жильцы обескуражено выслушали молодца, объявившего себя хозяином.
— Мы ж и деньги почти все выплатили, — стушевался старик.
Старуха стояла и мяла коричневыми пальцами кухонное полотенце.
— Уже и дочке сообщили, ждём её.
— А у вашей дочери есть дети? — тотчас влезла Наталья.
Дальше старик угрюмо молчал. На вопросы отвечала бабка.
— А як же, трое... внучата наши...
— Какого возраста?
— Малы ще, погодки, старшому девьять.
— В школу ходят?
— Ни. Билого свита не бачут. У нас там бомблять. Ночують в пидвале.
Вот неожиданный подарок! Наталья чуть ли не борцовским захватом вывела муженька из «отчего дома», а он ещё долго возмущался поведением «сеструхи», лишившей его доли законного наследства.
— Молчи уж! — сдерживала рассерженного муженька, увещевала посулами. — Если отовсюду выставят, найдёшь «причал» у меня.
— Ну, если так, — воспрянул он. — Тоже вариант.
Она порылась в сумке и сунула ему коробку с конфетами:
— Вот, дочке дашь. Как бы от себя, отщепенец.
Что он и сделал. Зашёл в детскую и подал коробку: «Доча, это тебе». Катя поблагодарила, как всякая воспитанная девочка, и через минуту вошла в общую комнату уже с открытой коробкой.
— Папа, угощайся.
— Я сладкое не ем. — Он хотел добавить, что на похмелье не ест, но счёл нужным эту подробность оставить при себе.
— А в эти конфеты коньяк входит, — подсказала дочь. — Тут написано мелким почерком.
— Ух, ты! — удивился он и ухватил конфету. — Ты уже читать умеешь?
— Мама научила. Бери больше, папа, тебе надо подлечиться.
Он откушал, но ни вкуса, ни даже запаха коньяка не обнаружил и подумал: «Неужели и на конфетных фабриках воруют?» Затем пообщался с «тёщенькой», по-прежнему сидевшей на кровати и вязавшей варежки.
Наталья же, как прибыли, сразу принялась топить баню и, когда парилка набрала жару, отправила блудного мужа смывать грязь и накопленные грехи.
— Ты это... может, спину мне потрёшь? — воодушевился он.
— Обслуживай себя сам, — отказалась она, выходя из предбанника.
— Фу, как грубо, — крикнул вдогонку.
Позже Наталья тоже помылась. Долго сидела на полке, поддавая пару. Пот мелкими струйками стекал меж освобождённых грудей. А когда, накинув халат на разгорячённое тело, вошла в спальню, Сашка лежал на «супружеском ложе», прикрывшись летним одеялом, чистенький и смиренный.
— А ну, выметайся, — прикрикнула она. — Иди в комнату, на диван.
— А договор? — Он даже обиделся. — Дороже ж денег!
Действительно, надо соблюдать, никуда не денешься. Да и смоется ещё раньше времени. Вся затея рухнет. Она легла с краю.
— Наташа, Наташенька... — залебезил он, запуская руку под ночнушку.
Дверь в смежную комнатку, где лежала мать, оставалась приоткрытой. Она повернула голову, прислушиваясь.
— Отстань, мама ещё не спит!
— Так я щас, мигом затворю.
— Не вздумай! Мать больная, мало ли что...
Он ворочался, изнывая от нетерпения. Потом не выдержал, перелез через, надел штаны и рубаху. Только начало смеркаться; в открытое окно врывались запахи цветов и трав.
— Стой! Ты куда?
— Минуточку, — на ходу ответил. И уже из соседней комнаты сладким голосом залебезил: — Чо, тёщенька, не спится? Ну, сейчас я вам сыграю отходную.
Волшебно зазвучал кларнет. Наталья улыбнулась. Знакомая ей с девичьих лет мелодия «Каравана». Нетрудно представить: неторопливое шествие верблюдов по пустыне. И в самом деле убаюкивает. Чуть не уснула... Какое там! Навалился, задышал горячо. Шептал на ухо, оскорбляя:
— И всё-таки ты у меня самая лучшая.
— Значит, и похуже были?
Вот про него она — лучший он или худший — сказать не могла. Не было у неё других мужчин. Да и этот, пока единственный, быстро отвалился, и больше не тревожил. Она ничего не почувствовала, ну, может, самую малость. Но теперь уже, перебив сон, не могла уснуть, всё более погружаясь в свои проблемы.
Весной слегла мама. И раньше она жаловалась, а тут совсем обезножила. Приходилось разрываться. Её обслуживала, занималась хозяйством, ну и, конечно, продолжала учить ребятишек. Правда, с ними она возилась с охотой, да что там, испытывая удовольствие — постоянное и превеликое — не то, что сейчас при мимолётном сексе. Директор средней школы Губанов, зазывая в кабинет, ласково называл педофилкой. «Я в буквальном смысле, — щурился, алчно поглядывая. — Педофилия, если без извращения, в буквальном смысле, это, всего лишь, любовь к детям».
Коварно, рассчитывая, что она завязнет, плёл паучьи сети. Предлагал переехать на центральное отделение, обещал предоставить комнату в двухэтажном доме «для специалистов» и постоянное место в школе, много часов, повышение категории. Но куда ей; маму бросить? Не хочет никуда. Уже и пообещала маме похоронить рядом с мужем. Папа, бригадир строительной бригады, давно распущенной, много домов в ближних деревнях построил, работал, как ишак, и — надорвался.
А притязания Губанова становились неотвязнее, настойчивее, и Наталья вспылила: не стыдно вам, женатому, приставать? «Так жаль мне тебя, Паншина. Ты не вдова и не мужняя жена». Когда его отвергла, он даже с каким-то скрытным злорадством объявил, что её начальная школа не пройдёт лицензирование. Бюджет, мол, не потянет, в районе лишних денег нет. Бюджет представлялся ей тощей, измученной лошадью, которая не может утащить телегу с оставшимися малолетними седоками. От непреходящего отчаяния хотелось локти грызть. Увы, не достанешь.
С утра на западе появились тёмные тучи. И ветер подул. Неужели нагонит непогоду? Пойдёт дождь, по-летнему обильный, размоет дорогу — несчастный трехверстовый аппендикс, на который не хватило асфальта. Беда, легковушкам не преодолеть.
Наталья маялась, места себе не находила. Ещё раз прошлась по дому с тряпкой и метлой, поправляя и подчищая. Мать тоже проснулась, попросила чаю. Перед трапезой она привычно помолилась. Наталья хоть и не слишком верила, что Бог вмешивается в каждодневную суету людей, но... почему б не застраховаться?
— Мам, ты попроси у Бога хорошую погоду. Хотя бы до вечера чтоб дождя не было.
— Для чего тебе, доченька? Пущай бы дождик огород полил.
— Нет, мама. Пусть завтра польёт. Сегодня я гостей жду.
— Хорошо, сичас попрошу. Подай-ка мне икону, — взяла иконку в одну руку, второй перекрестилась и стала нараспев приговаривать: «Владыко Господи Боже наш, мольбу мою нижайшую послушай, дождь на время удержати изволь...»
Проснулся Сашка и удивился: — Моя тёщенька хипует? Уж ли не рэп в её исполнении я слышу?
— Молится, чтобы бог хорошую погоду дал, — волнуясь, объяснила Наталья.
— А! Ну это надо. А то я не смогу отсюда выбраться.
— Ну, попроси и ты. У тех, кто тебе ближе: у чёрта рогатого, у зелёного змия...
И ведь исполнилось! Тучи разошлись на два рукава и обогнули деревню, отставив над ней чистое небо. Неужели Бог услышал молитвы матери или нечистые силы откликнулись на просьбы мужа? Да нет, ни у кого и ничего он не просил; выдул кружку хлебного кваса, поморщился, не учуяв в нём крепости, и смылся в сад-огород, мимоходом бросив: «Пойду навитаминюсь».
Гости появились в одиннадцатом часу. Целая кавалькада! Машины одна другой краше. Впереди джип Сердюка, главы сельской администрации; за ним сверкающие на солнце лимузины, сплошь иномарки — японки, француженки, немки. И замыкал колонну на новейших Жигулях директор школы Губанов.
Автоколонну заметили и остальные жители деревни. Посошок сказал своим собутыльникам:
— Шикарные тачки!
— А всё одно трактор лучше, — откликнулся второй мужик, в прошлом механизатор широкого профиля. — Эти, дождь пойдёт, застрянут.
— У них наворот есть, от непогоды, — сумрачно заметил пришлый. — Кнопка такая на панели.
— Нажмёшь и зонтик выскочит?
— Не, нажмёшь — и ракета взлетит. Облака разгонит.
— Да иди ты, — не поверил Посошок. — Всё шуткуешь, брат. Только юмор у тебя мрачный... Интересно, к кому они?
Вскоре сторонним наблюдателям стало ясно: к Паншиной! Остановились, выстроившись в ряд. Неспешно вывалились из салонов. Мужчины и женщины, солидные, начальственные. Наталья, волнуясь, вышла встречать. Есть знакомые лица. Кроме своих, Сердюка и Губанова, приехала Нина Семёновна из органов опеки, мужчина из районной администрации. А ещё солидный господин, гордо несущий пузо впереди себя. И щеголеватый молодой человек. Да много их, глаза разбегаются.
Радостно взлаяла Жучка, завиляла хвостом. Чему радуешься, глупая? Куска колбасы ведь не кинут. Наталья поспешила открыть калитку. Поручкалась со всеми, назвалась. Их имена даже не запомнила. Выбежала Катенька; сзади из-за дома вышел Сашка.
— Моя дочь, Катя. Мой муж, Александр Никитич.
Сашка расшаркался, а Нине Семёновне даже наклонился поцеловать руку. Вот только вид у него был далеко не презентабельный. Костюм не надел, в расстёгнутой до пупа рубахе, в сандалиях на босу ногу. Уж не тяпнул ли, стервец, разыскав в пристройках что-нибудь из старых запасов? Он и раньше прятал, забывал, а потом к вящей радости находил.
— Ну-с, — сказала солидная дама в оригинальной шляпе с тесёмками, наверно, доставленной из модного салона в Париже, — приглашайте, показывайте ваше бунгало.
Наталья повела гостей в дом. Только Сердюк, местный глава, не стал входить, остался во дворе. Отдышавшись, промокнул толстую шею платком и сказал с укоризной:
— Ну, учудила ты, Наталья...
Она показала членам комиссии все комнаты, ещё раз мысленно воздав должное отцу-строителю. Гостям интерьер, кажется, понравился (по крайней мере, замечаний не последовало). Заглянули и в дальнюю комнатёнку. Мама сидела на кровати, вязала. Наталья опять забеспокоилась. В заявлении не указала состояния матери и теперь остереглась: разоблачат! Сейчас укажут: вам и так есть за кем ухаживать. Но к её удивлению, мама вдруг поднялась и сделала пару шагов навстречу.
— Здравствуйте, как вас зовут? — поинтересовались члены комиссии.
— Евдокия Ивановна.
— Очень приятно, Евдокия Ивановна. А что это вы вяжете, если не секрет?
— Рукавички, — ответила она, показывая на уже готовую «продукцию» на прикроватной тумбочке. — Вот эти, которые побольше, — из овечьей шерсти, а эти, которые поменьше, — из козьего пуха.
— А почему разные?
— Так девочки же нежнее, чем мальчики.
— Ну, простите, что отвлекли вас от дела, — вежливо расшаркались перед ней, и она, с трудом развернувшись, опять села на кровать.
«Боже! Как же так?! Видно, мама с великого перепугу поднялась», — объяснила себе Наталья этот невероятный факт.
Меж тем дама в шляпе пожелала пообщаться с Катюшей. При этом на её лице возникло умственное напряжение. Наверно, вспоминала имя. Но так и не вспомнила.
— Девочка, ты не против, чтобы у тебя появились... ну, скажем так: неродные братики и сёстры?
— Мы с мамой уже договорились, — рассудительно ответила Катя. — Я нисколечки не против.
— А маме помогать будешь?
— Да. Я уже корову доить научилась.
Вопрошающая дама нахмурилась. Наталья, слушавшая её разговор с дочерью, панически подумала: «Ещё одно лыко в строку! Лишаю ребёнка беззаботного детства. Как бы меня саму материнских прав не лишили!»
Дама в шляпке посмотрела на подоконник, где, презрительно прищурившись, возлежал кот, повернулась к хозяйке и подытожила:
— Что ж, Наталья Михайловна, вашу заявку на домашний детдом мы внимательно рассмотрели. Пожалуй, вопрос решим положительно. У вас к тому всё есть. Подходящая по размеру жилплощадь, приусадебный участок, полная семья с зарегистрированным мужем, своё животноводческое хозяйство, домашние животные в лице собаки и кошки...
— Это Иосиф, он кот! — перебила Катя. — А кошка Муся в погребе, мышей ловит.
— Однако, — продолжила дама, — удовлетворим вашу заявку лишь частично. Вверим всех избранных, кроме Вани Стрельцова.
— А что с ним не так?! — с неподконтрольной досадой вырвалось у Натальи. Мальчик ведь и подтолкнул её к этой идее. Случалось, она уже забирала Ванечку к себе после уроков, когда его мама пропадала неизвестно где. Он уже давно был, как свой.
— Подали заявку на усыновление. Весьма уважаемые люди. — Члены комиссии, видимо, заметили сожаление на её лице. — Но взамен можем предложить двух братьев-близнецов Калугиных, устраивающего вас возраста. Их разрывать мы не намерены.
Пузан на крыльце пообщался с главой «полной семьи». Спросил имеет ли постоянную работу, кто по профессии. Сашка врубился, что к чему, и добросовестно ответил:
— Я музыкант, работник культуры. Заведовал тут клубом. К сожалению, ставку убрали. Может, в вашей компетенции вернуть?
— Тут у вас одни старики и старухи остались.
— Ну и что? Организую хор бабушек. Прогремят на всю Расею, может, и на Евровидение попадут. Вам же почёт и уважуха!
— Ну-ну. Вы к тому же артист комического жанра, — заключил начальник.
Опрос (или допрос?) Натальи продолжался. Почему то да сё, почему выбрала «возрастную рамку» детей с шести до восьми лет?
— Так я же педагог младших классов. У меня диплом с отличием есть.
— Что ж, любовь к профессии убедительный стимул, — согласились с ней. — Но заглянем в будущее. Ваши подопечные окончат начальную школу. Что вы с ними будете делать? Вернёте нам?
— Ещё не подумала, — растерялась Наталья.
— Может быть, вопрос станет об их усыновлении? — подсказала дама.
— Да, да! — тотчас подтвердила Наталья. — Я привыкну к ним. А они ко мне. Как же расставаться после этого...
Гости пожелали осмотреть школу и расселись по своим машинам. Наталья замешкалась. В гараже стоял заржавленный мотоцикл отца, не на нём же... Выручил Губанов, распахнул переднюю дверцу «Калины» и галантно предложил подвезти. Но Наталья непокорно села на заднее сиденье. Впрочем, ехать-то всего ничего, метров триста. Она этот путь тысячи раз проделывала пешком.
Губанов, как лиса на виноград, поглядывал на неё в зеркало заднего вида, разве что не облизывался. Увидев подновлённый фасад школьного барака и свежий плакат «Добро пожаловать», любезно сказал:
— Наталья, если у тебя сохранились чеки на покупку краски и прочего, предъяви. Так и быть, оплатим.
У неё радостно ёкнуло сердце! Директор умеет держать нос по ветру. Значит, ситуация меняется в лучшую сторону, её заявку наверняка одобрили.
Просмотрели классы. Бедно, просто. Но прибрано, ухожено — ни пылинки, ни соринки. Гости делились впечатлениями. Посетовали, что нет компьютерного класса, отдельных кабинетов, мало наглядных пособий, того сего. И опять она забеспокоилась. Неуж-то забракуют? Но, в итоге, снисходительно решили, что положение не безнадёжное, надо будет изыскать финансы. Вот ведь какая беда! У них финансы тоже поют романсы.
В палисаднике благоухали цветы, шёлковая трава, позади пришкольный участок. Наталья посадила понемногу морковки, свёклы, капусты, вырезала сухие ветки ранеток, вишен. Детей надо кормить качественными овощами и фруктами, без пестицидов и прочей дряни. А то магазинные яблоки даже черви не жрут.
Привлечённые необычной процессией подошли сельчане: с пяток старух, хромой старик в кителе с орденскими планками, сельский дурачок Филя с козой, и пожилая чета из Донбасса подтянулась. Загомонили несмело, что доверяют учительнице, молодец она, старается. Больше всех нахваливал великовозрастный Филя, смуглый, черноволосый, похожий на Филиппа Киркорова; Наталья разрешала ему присутствовать на уроках, сидеть на последней парте и поднимать руку в общем для всех порядке. Вот уж ценный кадр — вечный ученик! Только ни в каких отчётных бумагах Филя не числился и количество учащихся не увеличивал.
Даже троица алкашей, с Посошком во главе, подкатила на полусогнутых. Делать им было нечего. Рыть могилы, к их вящему огорчению, в эти солнечные деньки никто не заказывал. Старушки, хотя и верили в будущую загробную жизнь, стойко держались за тутошнюю, не очень благоустроенную.
Наталья ощущала себя как на качелях и, в зависимости от ситуации, то взмывала вверх, то падала вниз. Дама в парижской шляпе почти с ужасом указала на отдельный побеленный домик.
— А это что такое?
— Туалет, типа сортир, — пошутил молодой щегол.
— А то я сама не догадалась, — брезгливо сказала она. — Я спрашиваю, что за безобразие? Президент ведь распорядился с улицы туалеты убрать!
— Маргарита Павловна, давайте всё-таки продлим лицензию, — урезонил её пузан. — А Наталью Михайловну обяжем, чтобы к зиме сделала тёплый туалет внутри школы.
В разговор влез Посошок:
— Мы возьмёмся! Мы сумеем! Вот: мой старший брат Федя. Слесарь высшей квалификации! В городе на заводе «Прогресс» работал, сорок рацпредложений внедрил. Федя, подтверди.
Пузан критическим взглядом осмотрел троицу и обратился к «брату Феде»:
— А сейчас почему не работаете?
— В «Атлантиде»-то? — угрюмо пробурчал тот. — Не доверяют. Импортную сантехнику завезли. Позолочённые унитазы с программным управлением.
— Ну, проблемку с туалетом решайте в частном порядке, — отмахнулся Пузан и задал неожиданный вопрос: — Наталья Михайловна, а какими иностранными языками вы владеете?
— Да как сказать... — Она заметно растерялась. — В педучилище английский изучали.
— Good weather, is not it? — спросил молодой чиновник.
Она смешалась, не поняв, и объяснила, что подзабыла, без практики-то. Пузан с удовольствием посмотрел на неё, зардевшуюся, с ямочками на щеках, и пояснил свой интерес:
— Английский не понадобится. Вероятнее всего, вам придётся отвечать на вопрос о состоянии погоды по-немецки. В вашу деревню приезжает господин Фишер, родом из этих мест. Уехал на ПМЖ в Германию в девяностых. Сейчас возвращается, хочет заняться крупнорогатым фермерством.
— Фишер? Лёнька, что ли? — удивилась она, тотчас припомнив рыжего мальчугана, одного из первых своих «учеников».
— Леонард Конрадович, — с почтением поправил Пузан. — Глава семейства, отец четверо детей. У вас, не знающей немецкого языка, возникнут трудности.
— Я выучу! — тотчас воскликнула она. — Сегодня же начну.
— Нас радует ваш энтузиазм, — похвалил чиновник (знать, не с пустыми карманами Лёнька Фишер явился).
— Вы, Наталья Михайловна, на всякий случай учите китайский, — не без иронии добавил щеголеватый. — Южные соседи тоже не прочь обихаживать наши пустыри.
— Не усложняй, Аркадий, — осадил его Пузан. — Арендаторы из Китая прибыли к нам без детей с конкретной целью выращивать бананы. Господа, скоро мы вас завалим экзотическими фруктами!
Сельские «господа» молча выслушали новость, и только Посошок пробурчал себе под нос: «Мы не обезьяны, нам другой продукт для употребления нужен».
Члены комиссии расселись по машинам. Нина Семёновна, задержавшись, конспиративно сказала:
— Наташа, не беспокойтесь, вашу школу не закроют. Решение уже принято. Так что, пожалуй, вы напрасно подстраховались детским домом. Я не слепая; вижу, вам будет в тягость. У вас мама больная, муж безработный и выпивоха, не так ли? От него как от винокуренного завода несёт. Ну, да у вас ещё есть время подумать и отказаться.
— Я справлюсь.
Чиновница, умудрённая, битая жизнью, посмотрела на сельскую учительницу и покачала головой. И чего эта молодая женщина добивается? Боится остаться без работы? Лишиться мизерной зарплаты?
— Хорошо, — сострадающе, как душевнобольной, сказала она. — Так тому и быть. Свои негативные наблюдения я оставлю при себе. Удачи!
Проводив гостей, Наталья вернулась домой и первым делом подошла к книжной полке. Порылась и среди прочих книг обнаружила школьный учебник немецкого языка. Присела на потёртый диван и стала пролистывать. Задумалась. Вот ведь как повернулось! Из кожи лезла вон, моталась туда-сюда, устала, как лошадь, а оно... и без «домашнего детдома» бы обошлось. Но теперь отказаться невозможно. Никак нельзя слинять после того как познакомилась с детьми, увидела надежду на их лицах... Нет, нет, нет.
К ней подсел блудный муж. Теперь он был при полном параде: в новом костюме, в свежей рубашке, повязанной галстуком. Заигрывая, пощекотал шею. Она отстранилась. Какой же он балбес! Надел доспехи после сражения.
— Роль супруга ты сыграл плохо. Ставлю тройку с минусом!
— Сама виновата, — отпарировал он. — Заранее надо было предупредить. Костюм, что ли, снимать?
— Ладно уж, — снизошла она. — И на том спасибо. Можешь возвращаться в свою «Атлантиду». Костюм оставь себе.
— Прогоняешь? — обиженно пробурчал. — А твоё обещание дать мне надёжный причал?
— Так к чему тебя приспособить? Сам же выдвинул ультиматум: ни дрова рубить, ни картошку окучивать.
— Беру слова обратно. Эй, раззудись, плечо! Эй, размахнись, рука! Нарублю. Окучу. Бабушек в хор зазову. Тёщеньку колыбельными песнями буду ублажать.
— Так и быть, оставайся.
Может, не всё потеряно, подумала про себя. Главное, мужиков загружать надо, продыху не давать. А от прохладной жизни толку с них не будет. Тут же дала ему посильное задание: почистить коровник.
В беспрерывных трудах и хлопотах пролетел месяц. В начале августа получила письмо авиапочтой:
«Здравствуй, дорогая сестричка! Нас переводят ещё дальше в Арктику, добывать газ для трубы. Не могла бы ты пока суть да дело принять наших детей Колю и Ксению, Витю и Настю. Хотя бы на год, а то тут нехватка кислорода и солнца. Нам сейчас очень некогда. Срочно телеграфируй о согласии. Отправим с оказией грузовым бортом. Мат. обеспечение гарантируем.»
Да разве можно отказать братьям! Отослала телеграмму и в день прибытия помчалась на аэродром. С собой взяла давние фотокарточки. Волновалась: опознает ли? На снимках племянники и племянницы были ещё в подгузниках.
Первого сентября в погожий день, вымоленный матерью, провела линейку перед школой, затем проводила учеников в класс, а бабушек и хромого дедушку отправила по домам.
К началу урока подвёз своих детей долговязый господин, тот самый Леонард Фишер. Перебросились парой фраз, и вот уже, как двадцать лет назад: он — Лёня, она — Наташка. Реэмигрант доходчиво и, чуток смутившись, объяснил причину своего возвращения.
— Вообще-то у нас и в Германии хорошо бизнес шёл. Но меня погрозились в тюрьму посадить. Не пустил я своего киндера на уроки сексуального образования. Уж очень там наглядно показывали.
Явился и Филя Киркоров, однако опять с козой, поэтому в помещение Наталья его не пустила.
— Уже не надо так, — обиделся этот большой ребёнок, — я уже девять лет у вас учился. Хочу десятилетку с медалью закончить.
— Ну, отведи козу в сарай и приходи, — смягчилась она.
А вот негодник Сашка, пообещавший присутствовать и обеспечить музыкой, не явился. Не углядела; смылся муженёк отмечать «День знаний» к дружкам.
Ладно, прочь дурные мысли.
Вошла в класс, ещё пахнущий краской. Ребятишки встали. Деревенские, на которых, для счёту, пятерни хватит. Бледнолицые северяне. Загорелые и кудрявые из Донбасса. Рыжие и прилизанные из Германии. Коротко стриженные, в одинаковых костюмчиках, детдомовские. За первой партой, раннеспелая Катенька с аккуратно заплетённой косой. Что ж им сказать?
— Здравствуйте, дети! Доброво ранку! Guten Tag, meine lieben!
Что-то смотрят непонимающе. Наверно, плохо освоила новые для себя языки. Или с произношением беда. Ну, да неважно. Скоро она всех своих питомцев научит общаться на том самом великом и могучем, на котором разговаривали Ломоносов и Пушкин, а пролетарский поэт Маяковский советовал изучать, без унынья и лени, даже неграм преклонных лет. Когда к ним в деревню проведут обещанный интернет, она обязательно узнает, последовал ли этому совету американский пенсионер Барак Обама. Если нет, то и его могла бы обучить. Поди, он понятливее Фили.
В середине октября Наталья получила ещё один «подарок». Павел Григорьевич Линючий, вовсе не полковник, а отставной прапорщик, купивший дом под дачу, привёл в школу внука.
— Примите под свою опеку, — попросил и дал пацану подзатыльника. — Разбаловали мальчонку в платной гимназии. Будьте с ним построже.
— Ну ты, дедусь! — огрызнулся тот. — Не дерись. Не в казарме ведь.
Он цыкнул в дырочку меж передними зубами и прицельно оглядел свою новую жертву — довольно молодую, симпатичную училку.