Больше всего на свете Иван да Марья Помысловы мечтали иметь сына или дочь. Не получалось, как ни старались. Медицинских рекомендаций придерживались, отдыхали на Чёрном море, подкопив деньжат, и в церковь ходили. Всё напрасно. Уныло думали: никого после нас не останется. Зачем живём, если продолжить род не сможем?
Наконец, бог внял их мольбам, и на двенадцатом году совместной жизни у них родился сын. Уж так они были рады! Петеньку холили, лелеяли. Но - всё чаще огорчались.
Иван Сергеич испортил себе зрение от мелкой работы. Он постоянно носил очки, всё с большими и большими диоптриями и боялся, что ослепнет. Однажды задремал в кресле, проснулся - темнота! Ну вот, ослеп...
Нет, оказывается коварный Петя, пока отец спал, заклеил очки чёрной бумагой. Да это что. Сын принёс с улицы котёнка. Ладно, не против, зверюшки делают детей добрее. А Петя подвесил Мурку за хвост, стоял рядом и слушал, как та воет.
- Ну, что за чудо-юдо растёт? - сердился Иван Сергеич, а Мария Васильевна вздыхала.
- Может, исправится? - надеялась она. - Несмышлёный ещё. Надо учить уму-разуму.
Но как не учили, не получалось. Дальше - больше. Во дворе слабых обижает, а сильным угождает. В школу пошёл с неохотой. С трудом дотянул до седьмого класса и на уроки ходить перестал; обманывая родителей, шлялся невесть где. Тогда же, в юном возрасте, начал пить и курить. Связался с дурной компанией; ограбили киоск. После детской колонии вернулся домой блатным, в наколках, днями валялся на диване, слушал песни в исполнении Аркадия Северного, а к вечеру и до утра исчезал.
Но недолго музыка играла. Скоро попался на грабеже и отправился из дома далеко и надолго - в колонию строгого режима.
Так и повелось: возвращался домой и опять попадался. С очередной отсидки, когда было уже за тридцать, явился с подругой дней его суровых. Пьянствовали вместе. С полгода жизнь для стариков стала каторгой. Потом сына посадили в очередной раз, а через полгода Оксана поехала к нему "на свиданку" и пропала.
Ещё через год Помысловы получили известие, что их сын утонул в болоте при попытке побега. Ушлый сосед Виталька, сам побывавший в заключении, знающе усмехнулся. Мол, на самом деле вашего Петю пристрелили, а для отмазки придумали, что утоп. Может, и так. Итог один: сына лишились, и - какой бы он ни был - горевали.
А ещё через полгода объявилась Оксана с грудным ребёнком, Олежкой, и некоторое время жила со стариками. Правда, часто и без объяснений исчезала, оставляя малыша на их попечении. Но они не роптали и даже тихо радовались. Как-никак внук, живая память о сыне. Когда Олежке исполнился годик, непутёвая мать опять пропала. Месяц прошёл - не появляется. Должно быть, навсегда покинула. Ну и скатертью дорога.
- Сами внука вырастим, - решил Иван Сергеич, да и Мария Васильевна не возражала.
Вспоминали, каким хорошим и пригожим был сын до трёх лет... Пока в пять не заклеил очки чёрной бумагой.
- Олежка, а ну подойди ко мне, - звал дед.
Мальчик послушно подходил. Иван Сергеич ощупывал его темечко.
- Вот, ложбинка, - говорил он жене. - Точно, как у нашего Петьки.
- И улыбается, как наш Петенька в детстве, - вторила Мария Васильевна. - Такой ласковый был.
- А вырос - стал уродом, - опечалился Иван Сергеич.
Наступила очередная зима. Вечером, когда за окном стемнело, а стёкла разрисовал мороз, в квартиру, открыв дверь своим ключом, вошла Оксана. Поздоровалась, прищурила накрашенные глаза и спросила, где Олежка.
- Спит.
- Ну, я к вам попрощаться. И хочу забрать его.
Старики онемели. Не сразу Иван Сергеич вновь обрёл дар речи.
- Не отдадим! Он уже год с нами - без тебя, заблудшей. Да он тебя и не признает.
- Ну, признает или нет - ещё неизвестно. Давайте проверим.
И ведь признал пацан мамку! Сначала, правда, смотрел недоуменно, хлопал карими глазёнками, а когда она сказала: "Здравствуй, Олежка", - сам к ней ручки протянул.
Иван Сергеич признал её права на ребёнка и помрачнел.
- И куда же ты с ним?
- В Сочи. Меня друг детства ждёт. Ещё с первого класса в меня влюблённый был. Да и Олежке лучше там будет. Тепло, море, пальмы.
Мария Васильевна доселе молчавшая, вдруг сделала Оксанке умопомрачительное предложение:
- Оксана, а может, ты Олежку всё-таки нам оставишь, а другу детства ещё родишь?
Девица, чего не ожидали старики, быстро согласилась.
- А давайте! Я ещё молодая, здоровая, рожу! Вот только материальную помощь окажите.
- Хорошо, - обрадовался Иван Сергеич, - Все деньги отдадим, сколько накопили. Только ты уж расписку напиши, что от Олежки раз и навсегда отказываешься.
Отдали ей деньги, взяли расписку. Уходя, она злорадно сказала:
- А ребёнок-то чужой!
- Как чужой?
- Не от вашего Петьки. Да и не мой тоже.
- А чей же? - оторопело спросил Иван Сергеич.
И Мария Васильевна застыла в ожидании ответа.
- Я украла его на вокзале у одной зазевавшейся бабы. Знала, что вы меня недолюбливаете и без внука не примите. Вот и прихватила.
- Ну, врёшь! - сообразил Иван Сергеич. - В свидетельстве о рождении и ты, и Пётр указаны.
- Ха! Эту ксиву мне нарисовали. За половину маткапитала. Чужой он вам, совсем чужой.
Иван Сергеич вспылил:
- Вон!!!
Оксана испарилась, а Ивана Сергеича ещё долго трясло.
- Да успокойся ты, Ваня, - встревожилась Мария Васильевна.
Она боялась, что мужа удар хватит.
Оба были в прострации.
Но тут подал голос Олежка. Заплакал навзрыд. Хошь не хошь, а надо нянчить. Позже, когда чуток отошли, Иван Сергеич задался вопросами, которые и жене выложил:
- Слушай, Маша, я что подумал. Может, Оксана набрехала?
- А зачем ей брехать?
- Она же вредная. Ей в радость другим пакость сделать.
Судили-рядили. И так и сяк возможно. Стали заново приглядываться к ребёнку, подмечать его жесты, манеру поведения, черты лица. Ну да, ложбинка на темечке, как у сына, но мало ли у кого ложбинка. А вот ямочка на подбородке - нету ни у кого из близкой родни. И волос потемнел, и глаза тоже. Должно быть, не соврала Оксана. А главное: разве своих детей матери бросают?
Но и тут большой вопрос. Ещё как бросают! Наслышаны. На пороге роддомов, и в чужих подъездах, а то и в мусорных баках. Да и продают тоже. Вот Оксана: тому наглядный пример.
Догадки, сомнения. Даже вспомнили про тест на ДНК (по телику показывали). Может, тестом проверить, чтобы уж окончательно определиться. Дорого, правда. Нет, не будем.
Марии Васильевне пришла на ум неожиданная мысль:
- Слышь, Ваня? А может, даже и к лучшему, что Олежка чужой? Вспомни, что наш Петя вытворял. Видно, сказалась дурная наследственность.
- Это ты про меня, что ли? - побагровел Иван Сергеич. - А, ну да...
Вспомнил со стыдом, какие он по молодости номера выкидывал. Маша тоже помнила. Ещё бы! Даже руки распускал. Ну, так с досады, горячий был. Это потом образумился.
- Да я и про своих тоже, - дипломатично присовокупила Мария. - Отца, правда, не помню, он умер, когда я маленькая была, а дядька Миша ещё тот пьяница был. Да ты его знаешь, вы вместе одно время кувыркались.
Стали перебирать других родственников. Да, наследственность неблагоприятная. Вспомнили, сколько разочарований, горя принёс им погибший сын, в котором собралось всё худшее, что было в их родне.
- Вон оно как, - с замешательством сказал Иван Сергеич. - Выходит, это даже хорошо, что Олежка не Петькин сын.
- А ещё лучше, что Оксанка не его мать, - добавила Мария Васильевна.
- Верно! Та ещё лярва.
Заодно пообсуждали и поведение несостоявшейся невестки.
- Ничего, вырастим пацана, как своего, - заключил Иван Сергеич.
- Да уж.
- Паспорт получать будет, на нашу фамилию запишем, будет Помысловым, - окончательно обозначил Иван Сергеич и заметно приободрился. - Звучная у нас фамилия. И редкая, я не встречал.
- Так у меня своя фамилия была,- напомнила Мария Васильевна. - Я же в девичестве Кузнецова.
- Ну, у тебя братья есть, а у них - дети. Унаследуют. Да и Кузнецовых чуть меньше, чем Ивановых. А тут - как шаром покати. Так бы никому и не досталась. Только ты, Мария, не брякни соседкам, что Олежка нам чужой. Пусть мы ему родными станем.
- Само собой, - согласилась она.
На том и порешили.
Впрочем, уже через день Иван Сергеич опять впал в прострацию. Он отремонтировал расшатанный стул, сел на него и голову повесил.
- Что с тобой? - заметила Мария Васильевна.
- Я вдруг вот что подумал, - объяснил он. - А вдруг у той обкраденной женщины, настоящей матери Олежки, и у его отца наследственность ещё хуже, чем у нас. Вот тогда хлебнём на старости лет!
И опять мудрая Мария Васильевна его подбодрила.
- Ещё многое от воспитания зависит, Ваня. С Петей-то мы прошляпили. Да он ведь и видел, как ты выпиваешь. Вот и пример ему.
- Ну, ты скажешь! - Тут Иван Сергеич, себе в защиту, вспомнил про Афониных, живущих на одной лестничной площадке. - Вон Афонины до сих пор не могут угомониться, квасят на пару, а их сын в рот не берёт, выучился на инженера, на мерседесе ездит. А у Юрьевых, ты знаешь, сын алкаш, наркоман, а сами они в рот не берут.
- Да, согласна. Воспитывать детей - ещё та наука. Посложнее тригонометрии. - Марии Васильевне в школе, при всей её старательности, никак не давалась тригонометрия, вот и привела в пример.
- А я-то, собственно говоря, к воспитанию Пети рук не прикладывал. Всё работал, да работал. Бывало, по две смены вкалывал. Я-то надеялся, что его в школе воспитают. Ну, или как-то само собой всё утрясётся. Ладно, будем стараться.
Им предстоял трудный путь воспитания внука. А если у него наследственность в самом деле дурная? Может ли правильное воспитание превозмочь дурную наследственность? Вопросов возникало всё больше.
Хорошо, что свободное время появилось. Оба вышли на пенсию. И стали воспитывать. Даже хотели на курсы молодых родителей записаться, чтобы, значит, методы воспитания постичь. Но постеснялись глаза молодым мозолить. Купили компьютер (правда, не сразу им овладели) и стали постигать теорию воспитания через онлайн. Мария Васильевна даже молилась, чтоб господь Бог дал им возможность ещё пожить, на ноги чужого ребёнка поставить, выучить, хотелось бы и на свадьбе погулять. Между прочим, запутались. Не знали, кем Олежку считать: внуком или сыном?
Олежке исполнилось пять лет. Знаменательная дата, когда в человеке уже многое сформировалось. Иван Сергеич хорошо помнил, что вытворял сынок Петька в этом возрасте. Возвращаясь домой с ночного дежурства (подрабатывал сторожем на овощной базе), он прихватил с собой бездомного котёнка, обитавшего в подвале. Мария Васильевна помыла его, высушила. Ну-ка, ну-ка! Положили в кроватку Олежке - он ещё спал, а сами вышли из детской комнаты. И стояли у прикрытой двери, прислушиваясь. Нет, не раздался истошный кошачий вой! Они услышали довольное мурлыкание и ласковое: "Киса, киса". Проснувшийся Олежка гладил котёнка по чистой шёрстке.
- У нас получилось! Воспитали! - обрадовался Иван Сергеич. - Маша, у нас есть чего?
- Ага, стоит в шкафчике. Кагор, церковное вино.
- Ну, это ты для себя. А я беленькой тяпну. Надо отметить это дело.
Сели за стол. Налили по стопке, каждый что предпочитает. Олежке дали пряник. Кошке налили молока. Конечно, к великому сожалению, не смогли продолжить свой род, но глядя на Олежку, радовались. Случилось нечто более важное, чем продолжение своего рода - продолжение жизни на земле.