Аннотация: Красные языки пламени лизали болото, чёрный шлейф застил небо... Стало тихо-тихо, как будто многострадальная Земля, наконец, лишилась своих бестолковых обитателей.
В отдел кадров Угорнефти вошёл высокий худощавый парень, прежде подвизавшийся в газете. Начальник ОК удивился и спросил, кем он хочет работать.
- Небось, фельетоны строчил? Мы тебя примем, а ты нас ославишь на всю страну.
- Почему ж ославлю? Может, наоборот, прославлю. И вообще, не за тем я сюда. Мне на лечение сына деньги нужны.
- А что, в газете плохо платили?
- Я там был на птичьих правах, - неохотно ответил бывший журналист. - Не политолог, не аналитик. По экологии в основном.
- Хм, по экологии, - кадровик озадачился. - Ладно, есть работа для тебя подходящая. Будешь поджигать нефтяные лужи, природу очищать.
- Я с удовольствием, - приободрившись, сказал новичок. - Вы и в трудовой так запишете: поджигатель?
- Нет, в трудовой иначе. Подучишься, покажешь себя - может, станешь профессиональным нефтяником. Это тебе не хухры-мухры, не в газетке статейки тискать.
Журналист с его выводом был явно не согласен, но явившись сюда просителем, обуздал гордость и смиренно сел заполнять бланк. В графе ФИО каллиграфическим почерком вывел: Жданов Даниил Евгеньевич. О семейном положении написал: холост. Чем опять удивил: ведь только что про сына толковал. Новичок пасмурно признался, что с женой разведён - по её инициативе.
- Эй, Даниил Евгеньевич, а как у тебя с этим делом? - кадровик, насторожившись, щёлкнул по горлу. - Не алкаш?
- Не беспокойтесь, - заверил Жданов. - И не агитируйте. Я сам могу вам лекцию прочесть о вреде алкоголя.
- Хе-хе, - посмеялся кадровик. - Мне не надо. Я уже свою цистерну вылакал.
Жданова отправили на отдаленное месторождение. На автостанции подсказали, как доехать. Он сел в вахтовый "Пазик". Дремавший рядом странного вида скуластый, узкоглазый мужичок в малахае, вёз на коленках то ли барабан, то ли бубен. Данил долго гадал, кто он такой, наконец не выдержал и по своей журналистской привычке поинтересовался:
- Вы шаман?
- Нет, - ответил тот. - Я не он.
Данил ответом не удовлетворился, но надоедать с расспросами не стал, а углубился в себя. Что ж его ждёт в неведомом краю, и когда он теперь увидит сына?..
Жильё ему отвели в балке - вагончике из-под оборудования, разделённым на две половинки. В одной из них разместился Вася Лоскутов, мужчина средних лет, тихий, как мышь. Он тоже приехал на Север за "длинным рублём". Данил занял вторую половину и, рассчитывая остаться здесь надолго, взялся наводить порядок.
На складе выдали спецовку, вручили лопату. Поджогов пока не поручали. Начальник установки Сысоев, Пётр Егорыч, мужик хмурый, будто от жизни уставший, велел засыпать песком мазутно-нефтяные пятна по площадке, меж толстенных труб и громадных буллитов. Жданов потел, осваивая новое орудие труда, и набивал трудовые мозоли.
Ближе к обеду Пётр Егорыч, покинув управленческий барак, проходил по территории и увидел сборище работяг, в центре в чистенькой куртке возвышался Жданов.
Сысоев подошёл ближе.
- Катастроф на Земле всё больше, - вещал новенький. - Наводнения, засухи, страшной силы ураганы. И худшее ещё впереди. В природе наступил период самых опасных перемен! Своеобразие момента в чём? Все катаклизмы - наших же рук дело! Это месть планеты за отравление её дымом и газами. Не пройдёт и ста лет, как ледники растают, нашу западносибирскую низменность вместе с вышками и всем другим добром затопит, образуется сплошное болото. Голландия вообще исчезнет с лица земли, от Англии одни хребты останутся.
- А чо с Америкой будет? - спросил один из работяг.
- Американский континент расколется пополам, штат Калифорния попадёт в трещину, а статуя Свободы рухнет в Гудзонов залив.
- Ну, хоть не одним нам страдать.
- Легкомысленное замечание! Грядёт глобальная катастрофа. Все мы вымрем, как когда-то мамонты.
- Но кто-нибудь останется?
- Крысы. Они в любых условиях выживут. Поймите, наконец, планета может вполне обойтись без нас! Как обходилась миллионы лет прежде. Она сбросит нас и залижет нанесённые ей раны. Пройдёт пятьсот лет, и от нашего пребывания на ней следов не останется. Дороги зарастут травой, буровые поржавеют и развалятся, спутники войдут в плотные слои атмосферы и сгорят...
Сысоев нахмурился. Не нравилась ему эта "политинформация". В рабочее-то время! Стоявший с краю Вася Лоскутов, заметив начальника, тотчас отошёл от митингующих и стал рьяно раскидывать песок.
- Ну, хватит! - не выдержал Сысоев. - Пока вы ещё не вымерли как мамонты, извольте выполнять задание!
- Так уже ж обед, Пётр Егорыч, - оправдался крайний.
Сысоев посмотрел на часы. И вправду, первый час. Конечно, работнички устроили "шабаш" раньше обеда, но он больше не сказал ни слова. Не снизошёл до того, чтобы перепираться.
Впоследствии начальник и Жданов часто конфликтовали. Бывало, Данил подсказывал, но Сысоев внимания не обращал, только хмурился и подумывал, не сплавить ли куда праведника. Вдобавок новичок с секретаршей Мариной задружил. "С ним поговорить приятно, не то, что с вами, питекантропами", - объясняла она.
Сысоев стал испытывать ревность, хотя и не признавался себе в том. Когда ему навязали Марину Чижову, он начал припоминать, кто из высоких начальников носит эту фамилию - не припомнил и смирился с неизбежностью. Но позже к Марине подобрел. Она навела порядок в его бумагах. Иногда поглядывал на неё: природа не обидела, наградив смазливым личиком и приятной фигурой. Он стал отпускать ей комплименты, но этим и ограничился. Не молод уже, темперамент угас. Но и других к ней в рабочее время не подпускал. Поэтому не стерпел и выговорил Даниле:
- Эй ты, праведник, у тебя слово с делом расходится. Проповеди читаешь, а сам за первую юбку ухватился.
- Мне можно, - отпарировал Данил. - Я человек свободный. - И, подумав, добавил: - У нас друг к другу чисто интеллектуальный интерес.
Первый раз на месторождение Жданов вышел с бригадиром Мишей. Он осторожно шлёпал за бесстрашным мужиком по бескрайнему болоту. Ноги в резиновых сапогах - а ни в чём другом тут и не походишь - утопали по щиколотку, всё качалось и казалось ненадёжно зыбким.
- Не провалимся?
- Не боись, - обнадёжил Миша. - Никто ещё не провалился. А если и провалишься, то всего на два метра. Глубже - вечная мерзлота.
- Но мне и двух метров хватит: у меня метр восемьдесят пять.
- На цыпочки встанешь.
Данил перестал бояться, прихлопнул надоедливого комара и начал восторгаться:
- Какой простор! А что это оранжевое повсюду?
- Морошка, она рано цвести начинает.
Парень нагнулся, не срывая, понюхал. Цветок ничем не пахнул.
- Боже мой, морошка!
- Да чо ты восторгаешься? - спросил невозмутимый Миша.
- Это ж та самая морошка, которую Пушкин попросил, когда был смертельно ранен. Ничего другого не захотел. А я-то гадал: что за ягода такая?
- Неужто принесли? - поинтересовался бригадир. - Она ж раскисает, едва сорвёшь. Ну, потерпи. И ты через месяц, прямо с куста попробуешь, ежели доживёшь.
- Доживу! - заверил Данил. - Я стреляться на дуэли не собираюсь.
Впереди, на острове из песка, кланялись две качалки. Остальные понуро свесили головы.
- Куст номер семь, один из первых, уже истощенный, - пояснил Миша. - А вон и нефтяная лужа. Щас избавимся.
- А нельзя ли вывезти?
- Хлопотно, невыгодно. Может, потом когда-нибудь и будут по крохам собирать.
- А зачем сейчас уничтожать? - не отлипал Жданов. - Пусть в луже и остаётся, как в хранилище.
- Низзя. При паводке нефть поднимется и потекёт в озёра, в реки. Да уж и так много попало. Естественно, рыба дохнет, водоплавающие птицы - чумазые, как помбуры. Только помбурам летать не надо, а птицы - не могут. Гибнут, конечно.
Всё-таки пришлось бригадиру давать интервью бывшему журналюге. Они подошли к чёрной, маслянистой луже. Михаил отвинтил пробку пластиковой бутылки - сейчас в ней был бензин - и, подойдя к краю нефтяной лужи, полил её.
- А то не загорится, - пояснил он. - Нефтю разогреть надо.
Вспыхнул бензин, разлившийся сверху. Светлое пламя скоро дополнилось чёрным смрадным дымом. Начала гореть сама нефть. Дым стал подниматься вверх и расходиться тёмной тучей. Отошли в сторонку, и бригадир, пребывавший на Севере уже не один десяток лет, стал вспоминать. Когда он приехал сюда, рыбу тут вёдрами черпали, живности всякой - хоть руками лови.
- Возле факелов зайцы и рябчики зимой тусовались, - рассказывал он. - Если мы подходили, то зверьё не боялось, вместе грелись. А сейчас рябчиков только опытные охотники в тайге находят. Ты-то всякое болтал, но самого главного не сказал: человек несёт с собой уничтожение всего живого. И я вот думаю: а если б нас вообще в природе не существовало? Что тогда?
- Сразу не ответишь, - оторопело откликнулся Данил.
- А я сразу скажу! Природа только захорошела бы.
- Ну, Михаил Иваныч, вижу, вы за экологию в самом жёстком варианте!
- Да, осознал. А раньше дурак дураком был. Рябчиков возле факелов палкой бил. От жадности - с избытком.
Жданов уже видел ревущие факела, про которые рассказывал бригадир. От них за сто метров пылало жаром.
- Так их специально зажигают? Для обогрева атмосферы? - поинтересовался он.
- Ага, для сугрева. - На бригадира напал приступ смеха. Справившись с припадком, серьёзно разъяснил: - Попутный газ уничтожаем. Руки до него ещё не дошли.
У Маринки Чижовой были серо-зелёные глаза и мягкий грудной голос. Она ходила в шапочке, но иногда снимала и изящно встряхивала каштановые волосы. Призналась Жданову, что пишет стихи. Как-то, в хорошем настроении, с дрожью в голосе зачитала. "Прочти, что звали меня Мариной". "И зелень глаз моих, и нежный голос". "Ищу себе доверчивых подруг".
Он послушал, проникся и подумал: "А ведь всё про себя да про себя. Небось, эгоцентризмом страдает. Но складно".
- Хорошо пишешь, - вслух заценил.
- Это не моё. Цветаеву не знаешь? - Маринка посмотрела на него разочарованно. - Мне так никогда не написать.
- Я не увлекался стихами, - смутился он. - Помню лишь, что в школе учил. Люблю грозу в начале мая... Какие там стихи! С детства окунулся в прозу жизни.
А собственные стихи она не стала читать; сказала, что они слабые. Однажды столовая не работала, и Жданов пригласил девушку в балок. Разогрел макароны с тушёнкой и поставил на электроплитку чайник. Марина огляделась. На стенах висели обнажённые кинодивы.
- От прежнего жильца остались, - сконфуженно пояснил он.
- Знаю, - кивнула она. - Здесь раньше Геша Лямин жил, теперь в город перебрался. Трепач ещё тот, но вкус, вижу, у него есть. Грань между эротикой и порнографией ощущал.
Данил с облегчением кивнул. А то он хотел прямо сейчас самые близкие к этой грани снимки сорвать. От макарон девушка отказалась, от печенья тоже; не зная уж чем её угостить, он предложил ломоть черного хлеба с пластиком сала сверху. Ей понравилось; откусывая мелкими кусочками и запивая чаем, стала расспрашивать, откуда он прибыл.
- Городок у нас небольшой, - поведал Данил. - Но с причудами. Снег зимой оранжевый, как у вас морошка на болотах.
- О, как дивно!
- Может и дивно, но люди чахнут, и дети с отклонениями рождаются. У меня сын больной. Один влиятельный чиновник посоветовал в противогазах ходить. Ну, взрослым - ладно. А детям? В казаки-разбойники в противогазах играть? Я написал об этом. И ещё о многом. Меня до поры до времени терпели, но зубами поскрипывали. И что интересно, нашему городку, будто в насмешку, дали благозвучное название.
- Какое?
- Светлоград.
- Ну, все мы падки до красного словца, - кивнула Марина. - А наш - назвали Радужным. Ты как к нам залетел? Название привлекло?
Данил замялся.
- Тайна, покрытая мраком? - улыбнулась она.
- В медвытрезвитель попал, - признался он. - Сосед по койке про ваш город рассказал. Когда из газеты уволили, я и подался. У меня тогда черная полоса пошла. Недопустимую метафору в статье допустил. Знаешь, есть такой штамп: "родимые пятна". Ещё Карл Маркс использовал, обличая капитализм. И, видно, сам чёрт дёрнул меня вставить в статью, уже про наши родимые пятна. Владелец химкомбината, спонсор газеты, дал втыка главреду. А тот на меня наехал. Придётся, говорит, тебя уволить, голубчик. Мы, мол, строим рыночную экономику, светлое капбудущее, а ты - палки в колёса.
- Бедненький! - посочувствовала девушка.
- Но, как говорится, что ни делает бог - всё к лучшему, - бодро продолжил Данил. - Мне тут нравится! Хотя и тут родимых пятен - полно. Каждая нефтяная лужа таковой представляется.
- Ты уж лучше не выражайся. А то тебя и отсюда попросят.
- Это, наверно, рок, - вздохнул парень. - Мой отец ведь тоже пострадал от родимых пятен. Ещё при строительстве коммунизма, когда был выпускающим редактором в областной газете.
- О! Так ты потомственный журналист!
- Можно и так сказать. Дед был военным корреспондентом. До Берлина дошёл и цел остался. А вот отец во вполне мирное время попал как кур в ощип. В его дежурство газета вышла со страшной опечаткой. В передовице, вместо "родимых пятен капитализма" по ошибке или умышленно набрали "родимые пятна социализма". Такая буча поднялась! Оценили, как идеологическую диверсию. И первыми заметили не у нас, а в Москве. Оттуда и звонок раздался. Отца уволили, служебную квартиру забрали и начались наши скитания. Мама во время переездов сильно простудилась и умерла. А мы с отцом очутились в Светлограде...
Маринка, слушая его, погладила ладошкой по голове. Он запнулся и посмотрел на неё, как сирота, внезапно познавший материнскую ласку.
- Жалко вас, - пояснила она, блеснув изумрудами глаз. - Продолжай.
- Отец случайными заработками перебивался. А тут и перестройка подоспела. Он запил, обнищал, даже милостыню просил: "Подайте на пропитание жертве тоталитаризма".
- Да, невесёлая история.
- Ещё какая невесёлая! Позже у меня с женой размолвки начались. Отец-то сделался местной достопримечательностью. Да и про деда, что он привык к фронтовым сто граммам, я сам рассказал. Вот она и стала пытать: алкоголизм - это у вас наследственное? Я, говорит, живу в тревожном ожидании, когда и ты запьёшь. Ну, я терпел, сносил. А один раз набрался.
- Когда в вытрезвитель попал?
- Ну да.
- Это было судьбоносное попадание! - заметила Маринка.
- Может, и так. Жена заклевала: "Я была права!" Сын родился - опять попрёки: "Не такой, как все". Ну да, поздно ходить начал, плохо говорит. А тут ещё батя масло в огонь подлил. Ничего страшного, мол, у Данилки тоже было позднее развитие, а сейчас вполне грамотно изъясняется.
- Он прав: ты вполне.
- Лучше б молчал! Моя сразу сделала вывод, что алкоголики мы, недотёпы. Я с ней спорил, что это не наследственное, а благоприобретённое... то есть, конечно, не благо. - Данил встал и нервно прошёлся по балку. - В общем, разговаривать с ней стало невозможно. Она проклинала тот день, когда мы познакомились. У меня, говорит, куда лучшие варианты были.
Он остановился возле одной из кинодив в бикини, изображённой в профиль, во весь рост.
- Меж прочим, это я, - сказала она, улыбнувшись. - Прошлым летом в Ялте. Геша, наглец, куда не следует, влез и на принте распечатал.
Данил удивлённо повернулся к ней.
- Но сына я на произвол не брошу, - заверил после секундного замешательства. - Не думаю, что у него дурная наследственность. Нет, тут явно экология. В Светлограде, много таких детей. Я с доктором беседовал. Он сказал, лечить надо, хорошее питание, солнце, море. Я здесь денег подзаработаю и свожу - в ту же Ялту. Как там?
- Прекрасно! Море, чайки, Ливадийский дворец, домик Чехова. Правда, обветшалый.
- Всё сделаю, чтобы мой сын стал здоровым. Вот только мне квалификацию надо повысить, на разряд сдать. У тебя, Марина, есть книги по нефтянке?
- Да, у папы много. Я стащу.
Она сдержала обещание и привезла несколько книжек. Передавала в приёмной.
- Вот спасибо, - сказал он, принимая стопку и прижимая к животу. - Не знаю, как тебя отблагодарить.
- Ну, это просто. - Она встала. Дверь в кабинет Сысоева была прикрыта. - Одари поцелуем. Ой, господи, да книжки-то положи на стол, мешают же!
Из кабинета некстати выглянул Пётр Егорыч и хмуро сказал: - Сдаётся мне, у вас не только интеллектуальные интересы.
С утра приехали геофизики. Сысоев распорядился, чтобы Лоскутов и Жданов отправились с ними замораживать скважину. Вася Лоскутов вытянулся во фрунт: понял, готов. А Жданов стал расспрашивать, как да что.
- Будешь делать, что скажут!
Выехали на дежурном "Урале". Скважину заглушили, залили тяжёлым раствором, сверху бетонный куб поставили. И табличку намертво с датой прибили.
Лоскутов первым поспешил отрапортовать, что всё исполнили. Данил подтвердил:
- Да, прямо-таки памятник воздвигли рукотворный. Вы, Пётр Егорыч, если понадобится ещё "замораживать", меня посылайте. Я с удовольствием.
- Чему ты радуешься? - с хмурым недоумением спросил Сысоев.
- Ну, как же! Скважина надолго сохранится, - разъяснил Данил. - Нашим детям и внукам в наследство останется. Потом разморозят и нас поблагодарят. Вы бы, Пётр Егорыч, порекомендовали ещё штук пять в заморозку.
От такой речи осторожный Лоскутов замер, а всегда уравновешенный Пётр Егорыч расхохотался.
- А-ха-ха, сам ты ещё дитя! Скважина-то истощённая, конченная. Вот и заморозили, чтобы случайного выброса газа не случилось.
Багаж знаний у Жданова пополнился. Он узнал, что много скважин "конченных". Ни для кого это не являлось секретом. Нашлись очевидцы: "Да, мы снимаем сливки, губим одно месторождение за другим". Данил подхватывал:
- Натуральное варварство! Живём по принципу Людовика Четырнадцатого: "После нас хоть потоп". В сущности, мы уничтожаем своё будущее. Но Людовик - мелкий пакостник. При всём желании уничтожить будущее не мог. А у нас появились такие возможности. Нам всё по плечу!
- Слышь, Данилка, - интересовались работяги. - Вот ты за детей беспокоишься. У тебя их дюжина? Отец-героиня?
- Один, - он мрачнел. - Но ведь у всех дети! Это наше общее достояние. Имею я право так думать?
- Думай, не думай - толку? Не были мы хозяевами и не будем. Без нас всё решают.
- Вы же совладельцы, акционеры. Я-то тут без году неделя, но у вас, у каждого, акции есть.
- Да какие там акции, мелочёвка. Контрольный пакет за бугор уплыл. - Старожилы охотно просвещали. Правда, информацию выдавали приблизительную. Дескать, фактический владелец где-то на пляжах в Майами загорает. У Данилы настроение портилось.
- Я вот всё чаще думаю: а впрок ли нам частная собственность? - с горечью вопрошал он. - Ведь чем сейчас наши хозяева озабочены? Где полегче урвать и барыши за границу сплавить. А что останется грядущим поколениям? Мы, кажется, сделали ужасную глупость с приватизацией!
Вася Лоскутов, слыша крамольные речи, замирал, как тушканчик. А Жданов продолжал наворачивать, всё более распаляясь:
- Я думаю, рано или поздно частная собственность придёт в непримиримое противоречие с экологией. Надо будет заново всё обобществить и ограничить потреблятство. От этого не уйти! Уже к пятидесятому году учёные обещают глобальные перемены. Не будет хватать не только нефти, но и питьевой воды, воздуха. И если б мы сдуру не приватизировали наше всё, то выиграли бы. Мы были впереди планеты всей. И вдруг развернулись на сто восемьдесят. Да о рыночной ли экономике нам думать?
- Ага, - отозвался Геша Лямин, приборист, а по общему мнению - бездельник. - Козе не до секса, когда хозяин с топором идёт.
- Вот именно! И тяжко же нам придётся в очередной раз оглобли разворачивать. Нет, мужики, как хотите, а я окончательно пришёл к мысли, что частная собственность - это экологическая диверсия.
Он вдруг побледнел, на лбу появилась испарина. Прервав речь, поспешил к белому домику. Лямин, провожая его взглядом, сочувственно заметил, что у парня ажно пищеварительный тракт расстроился из-за работы мысли. Другие восхищались. Грамотный, мол, зараза, прогнозами учёных так и сыплет. О будущих поколениях заботится.
- А мы и прежде немало скважин загубили, - припомнил Сумин, пожилой оператор. - Попробуй, план не выполни. Хоть тресни, но дай. План был превыше всего.
- А сейчас превыше всего прибыль!
- Та же фишка: всё равно нам крышка, - легко подытожил Геша Лямин.
Вернулся Жданов. Продолжая дискуссию, работяги напомнили, что они люди маленькие, и от них ничего не зависит. Данил не унимался.
- Как раз всё зависит от вас! Умерьте аппетиты, ведите здоровый образ жизни. Не пейте, не курите, не блудите. Рожайте крепкое, умное поколение, и оно сможет найти выход из ситуации.
- Будем рожать, - согласился Лямин. - Я бы хоть сейчас согласился оплодотворить Маринку.
- Не упрощайте! - вспыхнул оратор. - Поймите, наконец, что планета может вполне обойтись без нас. Как обходилась миллионы лет прежде. Она сбросит нас со своей оболочки и залижет нанесённые ей раны. Пройдёт столетие, два и от нашего присутствия и следов не останется. Дороги зарастут травой, буровые поржавеют и развалятся, спутники войдут в плотные слои атмосферы и сгорят.
- Ага, мы преступники, один ты чистенький, - пробурчал Сумин.
- Все мы хороши, - парень помрачнел. - Страусы. Голову в песок - и всё нормально. Ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу. Так и живём, пока в суп не угодим.
Осторожный Вася Лоскутов, слушая разговоры, приходил в ужас, будто чувствовал себя участником террористического заговора. Дискуссии прерывал бригадир Миша и звал работать. А Жданову советовал попридержать язык.
- Сейчас свобода слова, - возражал Данил.
- Оно так, - вздыхал умудрённый опытом бригадир, - но мало ли.
И все понимали, о чём он. С наступлением частной собственности и возросшей конкуренции на работу стало устроиться сложнее. Каждый остерегался остаться не у дел, без средств к существованию.
На Угоре появились американцы. Они завладели высокодебитными скважинами и стали внедрять своё оборудование. В вахтовом посёлке в спешном порядке строили для иноземцев жильё. В субботу всех свободных бросили на уборку. Даже Лямина отловили. Перекуривая, стали гадать, что к чему.
- Вот не пойму, - сказал Коля Сумин, - для чего в каждую комнату четыре трубы подходит? Ну, одна - с холодной водой, вторая - с горячей, третья, должно, обратка, а четвёртая?
- Для пепси, - предположил Геша.
- А котлован за домом зачем вырыли?
- Бассейн будет, - прогнозировал приборист. - Как же американским парням без бассейна? Они и работать откажутся.
- Так вон же - река, что ж там по утру не окунуться, - бесхитростно высказался Сумин, в прошлом сельский тракторист. Действительно, чуть ниже катила свои воды река. Но Коля тут же прикусил язык, заметив, что сверху проплыло бурое пятно.
На том берегу громоздились брусчатые домики местных жителей. А к вахтовому посёлку, ловко орудуя веслом, подплывал на лодчонке мужичок, чуть больше ноготка. Он поднялся, неся на горбу полмешка вяленой рыбы. Данил пригляделся: вроде прежний попутчик, который не шаман. Рыбу разобрали. Сумин тоже взял, но прежде понюхал, ткнув носом в рыбину.
- Ты это; зря ты. Мой муксун нефтёй не воняет, - заверил абориген. - Чигульдай знает, где ловить.
Данил тоже хотел взять, но с собой не оказалось ни копейки.
- Ты бери, - доверчиво сказал Чигульдай. - Однако, ещё встретимся.
Он приветливо улыбаясь, спустился к берегу и погреб на свою сторону, где такие же, как он, скуластые мужички раскатывали по бревнышкам дома и выносили скарб женщины. "Переселяться будут, - понял Жданов. - Куда подальше, здесь им ловить нечего. Так что вряд ли встретимся." Подумал об этом с сожалением: в должниках оставаться не хотелось.
Белые, но чаще серые ночи мая. Солнце скрывалось ненадолго и тут же выглядывало из-за дальнего леса неярким пятаком. Нефтяники ехали с заданием на дальние кусты. С бетонки свернули на лежнёвку, которая шла по редколесью. Коля Сумин, глядевший в окно, крикнул водителю:
- Тормозни!
Водитель остановился. Метрах в пятидесяти от дороги, обхватив лапами малорослую кривую берёзку, стоял медведь.
- Похоже, мастурбирует, - брякнул Лямин.
- Видать, самка кинула, - подхватил водитель.
- Или сдохла. От плохой экологии, - кто-то явно потакал Жданову.
Данил тоже посмотрел в окно. Впервые он видел медведя на свободе. Раньше доводилось наблюдать через решётку в зоопарке. Тот медведь запомнился крайне зачуханным видом, свалявшейся шерстью. Он лежал у дальней стены клетки и даже не среагировал на брошенную булочку. Да и этот, на свободе, не впечатлял, не нагонял страху. Казался из закрытого автобуса эдакой безобидной, шерстяной игрушкой. Может, оттого что был далеко, а они сидели в железном кузове. Но медведь вдруг оторвался от берёзки, посмотрел в их сторону и недовольно раззявил пасть.
- Погнали! - заспешил водитель, включая скорость. - Не будем отвлекать хозяина тайги. А то ещё рассердится, что подглядываем, и нападёт.
Трясясь по лежнёвке, вяло обсуждали: если медведь вознамерился бы напасть, то догнал бы автобус? А если б догнал? Проломил бы металлические бока и толстые стёкла?
Жданова высадили навести порядок на кусту N19 - одном из самых высокодебитных. Он поднялся на открытую площадку с оборудованием и принялся сбрасывать в болото всякий хлам, а потом наломал веток и стал подметать деревянный настил. Порученную работу Данил всегда исполнял добросовестно. Не ему, неумёхе, возникать и требовать.
Закончив, прошёл к скважинам, которых насчитал двенадцать. Глубинные насосы работали бесшумно. Посмотрел, что показывают манометры - для ознакомления, в порядке подготовки к будущим экзаменам по новой профессии.
На лежнёвке появился "Лэндловер" и подкатил к площадке. Из машины выскочил шустрый парень. Жданов уже знал его, инженер Антон, год назад получивший диплом нефтяного вуза.
Следом, вылез грузный дядя в чистеньком оранжевом комбинезоне и перебросился с Антоном парой фраз по-английски. Они поднялись по лестничке и подошли к шкафу, такого же оранжевого цвета, как костюм на иноземце, в отличии от всех остальных, серых. Открыли и поколдовали внутри. Антон подавал американскому спецу инструменты и приборы.
Тот недовольно выпрямился. Данил маленько по-английски понимал и разобрался, что американец затребовал подходящий инструмент. Антон засуетился, достал из чемоданчика одну отвёртку, другую, но иностранец всё браковал. Антон вытащил надфиль и сказал, что сейчас подпилит, как надо. Грузного спеца чуть в воздух не подбросило.
Ага, не устраивает, понял Данил. Они закрыли шкаф и опять пошли к машине. Ясно, решили ехать за инструментом. Антон что-то сказал, придерживая американца за локоть. Вся его фигура выражала подобострастие.
- Гуд, - согласился американец. - Йя ждать.
Молодой инженер быстренько заскочил в джип и уехал. Американец степенно прошёлся по настилу, заметил парня и повернулся к нему. Резко запахло репеллентом. Раздосадованные комары, кружившие вокруг иноземца, стаей накинулись на Данила. Под настилом сидела лопоухая собачонка, каких по месторождению бегало много, подкармливаясь подачками ремонтных бригад. Она умильно смотрела на людей. Американец перевёл взгляд на собачку и спросил у Данилы с почти детским любопытством:
- Ё дог?
Жданов понял: американец спрашивает, не его ли собачка.
- Ноу, - ответил он и помотал головой.
- Энд хуз ши?
"Интересуется, чья она", - понял Данил и ответил, что собачка бродячая, без хозяина. Американец подошёл ближе. Опять не без любопытства друг на друга посмотрели, и Данил выдал, что помнил со школьной скамьи:
- Хаю ду ю ду!
На широком лице американца появилась добродушная улыбка, и он ответ выдал скороговоркой. Данил попросил говорить слоули (медленнее), так как английским владеет плохо. Американец немного говорил по-русски.
- Айм фёрст амэрикан фактовик ин раша, - сказал он и ткнул себя в грудь: - Билл.
- Даниил, - назвался Жданов.
Мешая английские и русские слова, разговорились. Билл удивлялся тому, что собачки здесь бегают без хозяев, и вообще всё ин Раша без хозяев. Даже эти скважины были раньше без хозяина. Но сейчас есть биг босс, живёт в Далласе, владеет контрольным пакетом акций. А он, Билл, тут запускает новые станции высокой технологии, и его помощник, рашен инжиниер Боб, поехал за специальной скрив-драйвер.
- Вы тоже инженер? - уточнил Данил.
- Айм электрик.
Ага, электрик он. Русский инженер у него на побегушках, а он пока любуется природой. Ему нравится северная природа, отличная от его родной, техасской, и нравится дружелюбная собачка. И русские люди ему нравятся. Всё олрайт, сейчас вы наши друзья, а раньше были враги. Вместе с Гитлером хотели завоевать Америку...
- Погоди, ты что несёшь! Мы с Гитлером хотели завоевать Америку?
- Ес, ес. Вы весь Европа завоевать и поделить, но до Америка не добраться.
- Неправда!
- Итс правда, - стоял на своём Билл. - Секрэт пакт Молотофф-Рибентроп. Вы хотели делить мир. Но мы вас победить.
- А Сталинград? - ошеломлённо спросил Данил. - Кто фельдмаршала Паулюса в плен взял?
- Итс носинг, - возразил Билл. - Я слышать рашен говорилка: любовники ссорятся, чтобы потешаться.
Этот взгляд на историю Данилу обескуражил.
- Сами хороши! Всюду нос суёте. У вас даже на валюте написано, что хотите установить новый мировой порядок.
- О, мы любить порядок. Мы и у вас наведьём, - пообещал Билл. - Мы давать вас хай технолоджи, макдональдс энд дабл дабл ю.
Собачка послушала их, ничего не поняла и уныло потрусила прочь, потеряв надежду получить кусок съестного.
- Ага, заплели всемирную паутину. Зато мы дали американскому народу высокую зарплату, - возразил Данил.
- Уот из? - удивленно спросил Билл.
- Мэни мани. - Данил потёр пальцы друг о дружку. - Наш человек Ленин устроил в семнадцатом году русский бунт, жестокий и беспощадный, а ваши боссы напугались и повысили рабочим плату. А потом к вам переехал наш инженер Зворыкин и научил делать телевизор. Наш пипл погибал в сражениях и войнах, чтобы вы смогли получать мэни мани, покупать телики и смотреть голливудские фильмы. Кстати, монтажу ваших режиссёров тоже научил наш человек - Сергей Эйзенштейн. А вот попкорн, не спорю, вы сами придумали.
Билл в ответ возмущённо залопотал на быстром английском, и Данил перестал его понимать. Оба в пылу спора не заметили, как к кусту подъехал дежурный "Урал". Из будки выглянул бригадир Миша.
- Эй, Данька, - окликнул он. - Всё сделал? Поехали! - Когда Жданов залез в будку, то пожурил: - Ты чего с американцем сцепился? Уже и кулаками начали махать.
Данил сидел мрачный и ни с кем не разговаривал. Было не по нутру, что американский вахтовик нашими инженерами командует. Гордости у наших нету?.. Ну, возможно, американец и хорошо разбирается в своём железе, но как ограничен его общий кругозор!
- Что загрустил, Данька? - спросил Михаил.
- Тёмный этот американец, хоть и хвастает, - пробурчал Жданов. - Надо ж, нас на одну доску с Гитлером поставил. Да ещё обвинил, будто мы развязали Вторую мировую. Я ещё скромно себя вёл. Мой дед бы ему, не раздумывая, по физии врезал!
Воскресенье выдалось тихим и спокойным. Жданов и Лоскутов, выполнив дневное задание, пошли в балок. Лоскутов заперся в своём отсеке и залёг отсыпаться. Данил заскучал и решил прогуляться. Он вышел за пределы площадки, обнесённой колючей проволокой. Впрочем, прорех в ней хватало. Сразу за площадкой начинался хвойно-лиственный бор. Местами, где было погуще, ещё лежал снег.
На мощном кедре заметил серую, исхудавшую белку, под ногами из зелёного мха торчали пустые шишки. Вот бедная, придётся ей до осени дожидаться нового урожая. Мелькнула мысль: а вдруг повстречается давешний медведь? Представил, но ни страха, ни робости не появилось. Ещё непонятно, кто кого напугается. Пожалуй, любой зверь и даже матёрый медведь в ужасе бросится подальше от самого коварного на земле животного - человека.
Лес поредел, началось болото. Данил пригляделся. Тут он уже был, восхищался оранжевым морем морошки. Но сейчас поляна сплошь в чёрно-рыжих пятнах. Понятно, опять был выброс углеводородов. Поодаль выглядывала из болота нитка нефтяной артерии. Их много здесь; одни утопают в трясине, другие на виду, и все стыкуются, вливаются в одну главную аорту, которая тянется на Запад и питает сытые, благополучные страны, оставляя нам бедную испоганенную землю...
Поодаль кивали головами качалки, и одна из них противно визжала несмазанными подшипниками. На крайней скважине работали ремонтники. Газовал трубоподъёмник, бессильно скрежетал механический ключ и, помогая ему, стучали пудовыми кувалдами бурильщики. Они работали по сменам, без выходных.
Наткнувшись на свежую чёрно-бурую лужу, Даниил окончательно испортил себе настроение. Он вспомнил разговор в отделе кадров и вновь ощутил себя Поджигателем. Правда, бензина с собой не прихватил, но не беда. Набрал в охапку хвороста и поджёг.
Когда костёр достаточно разгорелся и набрал жару, спихнул его сапогом в озерко. Нехотя загорелась нефть; однако быстро вошла во вкус и начала полыхать. Красные языки пламени лизали болото, чёрный шлейф застил небо. Перестала визжать качалка, заглох подъёмник, прекратились стуки.
Стало тихо-тихо, как будто многострадальная Земля, наконец, лишилась своих бестолковых обитателей.
В понедельник Сысоев собрал коллектив и взялся вести расследование произошедшей аварии.
- Случился пожар. Накренилась, по-видимому, оттаяв, высоковольтная опора, оказавшаяся внутри очага возгорания. Провода воздушки перехлестнулись. Последовало отключение фидера. АПВ неуспешно, только к утру восстановили. Помбур из ремонтной бригады видел, что пожар начался с нефтяной лужи. Сама она воспламениться не могла. Значит, кто-то её поджёг. С вечера на вахте оставались...
- Нет-нет, это не я, - пролепетал тихушник Вася, на котором остановил взгляд начальник. - Я крепко спал.
- Это я, - поднялся Данил.
- Что и следовало ожидать, - процедил Сысоев и стал выдавать наряды на текущие работы. Про Жданова он словно забыл.
Данил подождал немного и, ни в чём не задействованный, поплелся в балок. Там стал собирать манатки, ожидая приказа об увольнении или, быть может, ареста. Уже в полдень, после томительно ожидания, явился бригадир Миша.
- Ну, ты и натворил дел, парень. Считай, по твоей вине сотню другую тонн недодали.
- Меня посадят? - подавленно спросил Жданов.
- Да нет, Петро Егорыч хоть и шумел сильно, но в управление не докладывал. Во всяком случае, во Флориду сведения об учиненной тобой аварии не дойдут. И знаешь, что я тебе скажу, - заговорщически прибавил бригадир, - Похоже, Петро Егорыч твой тайный сообщник. Он никогда лишнего в трубу не даст! Но, в случае ЧП, у него всегда запасец имеется. Ладно, что болтать; ставь чайник.
Перекусили. Правда, Даниле кусок в горло не лез.
- А премии тебя, конечно, лишат, - попивая чаёк, предрёк Миша. - Чтобы, значит, неповадно было по собственному почину экологией заниматься.
И бывший журналист взбодрился, примирившись с потерей премии. Зато потомкам больше нефти останется.
Вечером, когда местные уехали, в балок неожиданно вошла Марина. Мельком глянула на стены. На них уже не было ни одной кинодивы; лишь одна, вовсе не кинодива, осталась.
- Я сегодня на своей машине, Даня. Зашла попрощаться. Лечу в Москву, сессию сдавать. Тебя полностью премии лишили, я уже приказ напечатала. На голом тарифе будешь сидеть.
Он слушал молча.
- Вот возьми. - Маринка достала пару крупных купюр и положила на тумбочку. - Сыну отправь. Не отказывайся и не благодари! Отдашь, когда заработаешь.
Приблизилась и заворожила колдовскими глазами.
- А знаешь, мне понравился твой призыв: рожать здоровое поколение. Ко мне уже Геша подкатывался. Но у нас с тобой лучше получится. Только вот, знаешь, проблемка. По полной программе отдаться не смогу: надо доучиться. - Маринка взяла его за руки. - Ну, что ты, как красная девица? Давай чмокнемся, что ли. Я надолго отлучаюсь.
Он приобнял её и коснулся губ; но тактичный поцелуй невзначай перерос в жаркие объятия и нечаянное забвение всех программ. Солнце упорно не хотело прятаться за горизонт, нахально заглядывало в окошко, чтобы сличить принтерную распечатку на стене с естеством натуры. Поблекшее ярило заменила любопытная луна. Тихой сапой подкрался новый день...