Аннотация: И вот ширнуло. Настало время Чe. От жизни прежней не оставлю кирпича на кирпиче.
"В этой жизни я могу быть только вором". Слышали ведь эти слова, видели, наверно, этот фильм?.. А я про себя могу сказать, что в этой жизни могу быть только литератором. И даже если в кошмарном сне приснится, что я, как тот герой, сделался вором, то пусть буду - литературным вором.
Между прочим, я уже литератор во втором поколении. Отец мой тоже имел отношение к литературе. Но он-то широкой публике совершенно не известен, еще и в силу природной застенчивости. Да и меня мало кто знал. А тут вдруг попал в эфир. У нас местные власти объявили об усиленном внимании к культуре вообще и в частности к литературе. Я сам никогда бы не пошел, не искал повода, но со студии прислали приглашение. Не откликнешься - сочтут за гордеца. Но и слышать, как рядом молодые (и не очень) дарования уверенно шпарят: "В своем творчестве я руководствуюсь..." - было почти непристойно. Будто ненароком наблюдаешь, как кто-то рядом обнажается. Вообще-то я полагаю, что Творец у нас всего один. Ну, возможно, список можно расширить, добавив такую глыбу, как Лев Толстой, а из нынешних - продуктивного архитектора Церетели. А тут сам в "творцы" попал.
На меня направили яркий свет, и ведущий, прямо в лоб спросил, какими проблемами я сейчас озабочен. Ответил, что еще не определился. Камера, слава богу, отъехала к другому. Но меня успели показать крупным планом, и уже на следующий день я стал популярным.
Первым ко мне, в моем новом статусе "творческого работника", подкатил Славка Пудовкин, алкаш из второго подъезда, и попросил на бутылку. Не успел я отказаться, как Пудовкин пригвоздил меня к позорному столбу:
- Не будь жмотом. Ты же гонорарии получаешь за свои выступления.
И тут я, конечно, сморозил глупость. Мне следовало повернуться и уйти, а я, вместо того, стал объяснять, что был в числе приглашенных, и мне за это ничего не заплатили.
- Кинули, значит, - сказал он. - Тогда подбрось полтинник в долг. Не бойся, верну. Я тоже творческий работник. В ансамбле балалаешников раньше состоял.
Скрипя сердцем, одолжил ему полтинник, а вечером ко мне позвонили.
- Алло, это я, Вячеслав, - услышал в трубке.
- Какой еще Вячеслав?
- Ну, Славка Пудовкин. Твой сосед. - Голос говорившего был охриплый и нервный. - Ты меня забери, пожалуйста, из центрального вытрезвителя. Сыро тут, неуютно и постоянные обитатели мазу держат. Вызволишь, а? По гроб жизни благодарен буду!
Пришлось ехать, выручать, да еще дополнительные расходы нести.
Потом ко мне обратился Ромка с пятого этажа, ученик восьмого класса. Он протянул листок бумаги и попросил распечатать.
- Что это? - удивился я.
- Письмо написал подруге... Ну, там заодно ошибки исправьте. Смайлики добавьте для привлекательности. Сможете?
- Вообще-то смогу. Только мне ведь придется твое письмо читать. Тебя не смущает этот факт?
- А чего? - беспечно сказал Ромка. - Вы ж у меня Юлю не отобьете.
Решил парню помочь и сел за компьютер. Ввел Ромкин текст, сразу по ходу исправляя грамматические ошибки. Подумал и кое-где добавил смайлики, как того хотел парень. Сам-то при этом не улыбался. Вспомнил ненароком свою подругу, которая год назад ушла от меня. Мы жили вместе несколько лет, и все эти годы она пребывала в состоянии перманентного ожидания. Вот, мол, проснется однажды и обнаружит, что перед ней уже не скромный я, а принц в белом плаще и полцарства в придачу.
В окончательной редакции текст выглядел так:
"Привет, Юлечка! Я сейчас совершенно один. Мне никуда не хочется идти. Мысленно обращаюсь к тебе, Юля. У меня под рукой несколько твоих писем. Я их читаю и хочу ответить на все сразу. Все думаю: почему ты так себя ведешь? Ты хитрая, и на этот вопрос мне не ответишь. Вот пишешь, как тебе было со мной хорошо, эти дни ты запомнила и прокручивала в голове.
Наугад открываю еще одно твое письмо. Здесь ты пишешь про мышку, как пацаны из твоего класса забили ее камнями, и тебе мышку стало очень жалко. Интересно, а меня тебе жалко или нет? Не могу понять: ты любишь меня или играешь со мной?..
Но читаем дальше. Ты пишешь, что тебе понравилось спать со мной, когда мы ездили на турбазу. Но ты обиделась, что я оставил тебя одну на дискотеке. Давай уточним. Я ведь приглашал тебя прогуляться по сосновому бору, но ты сама не захотела, потому что на тебе были тонкие джинсы, и ты боялась замерзнуть. А я смог бы тебя обогреть! И еще ты обиделась, что я пил вино, а тебе не предложил. Но знай наперед: ты будешь пить только шампанское и то на Новый год, потому что ты женский пол и тебе придется рожать для меня сына. А этот портвейн, что мы пили в компании пацанов, такая гадость! Нет, он не для тебя.
Следующее письмо. Пишешь, что у тебя радость: получила по химии четверку, а волновалась, что получишь двойку. Вот как тебе повезло. У меня часто бывает наоборот. Вроде знаю хорошо, а лепят единицу. Но в этом письме ты написала совсем мало, потом и вовсе перестала писать. Что ты со мной делаешь?
Наконец, вчера ты мне позвонила после долгого перерыва. И что же ты попросила? Сжечь все твои письма. Но я не сжег, они передо мной. В письмах ты писала от души, но сейчас хрен знает, что у тебя на уме. Пишу вечером. Потом буду смотреть какой-нибудь фильм на малой громкости. Вдруг ты опять позвонишь или пошлешь мне СМС. Я тебя, конечно, очень люблю, но любишь ли ты меня, вот в чем вопрос?
Интересно, ты улавливаешь, что у меня на душе? Или твой локатор уже настроен на другого парня? Нас разделяет всего пятьсот шагов по улице Карла Маркса. Но я уже не могу находиться так далеко. А ты как? Надеюсь, ты все-таки ответишь. Завтра мне идти в военкомат, получать приписное свидетельство. На той недели уже прошел медосмотр, и выяснилось, что я здоров, как бык. Мне интересно: если родители меня не отмажут, и я пойду служить, ты будешь мне писать? Вообще - будешь ждать? Способна на такое?
Ладно, заканчиваю. Не буду грузить. А то сам себя уже загрузил. У меня голова трещит от напряжения. Скучаю и надеюсь, что скоро увидимся. Помнишь стишок, который я читал тебе вслух, а потом накарябал на лестничной площадке твоего подъезда?.. Может, закрасили, поэтому привожу здесь. Прочти еще раз и вникни глубже:
Иди туда, где дышит все любовью
Люби того, кто любит лишь тебя.
Но помни, запиши своею кровью:
Шути любя. Но не люби шутя".
...Не прошло и недели, ко мне опять с заявкой. Но по порядку. Звонок. Я подошел к бронированной двери и посмотрел в глазок. Смотрел по привычке. Наверно, не стал бы открывать, если б в глазке нарисовался черт с рогами. Но так еще не случалось. И в этот раз увидел не черта, а молодого человека в плаще и фуражке.
- Я ВРИО, - козырнул он. - Старший лейтенант Митин.
- Чего-чего? - не понял я.
- Временно исполняющий обязанности участкового, - пояснил он. - Удостоверение почему не требуете?
Я пожал плечами.
- А ваш сосед потребовал, - усмехнулся ВРИО. - Приоткрыл через цепочку дверь, посмотрел в щелочку и говорит: дайте мне в руки, подробнее изучу... До сих пор изучает.
Он переступил через порог и снял фуражку. Молодой парень, спортивный бобрик.
- Чем обязан? - спросил я.
- Без прописки никто не проживает?
- Разве что домовой.
Он втянул воздух ноздрями широкого носа.
- Верю, что чисто. И вообще ваш дом образцовый. Всего два зарегистрированных наркомана, три алкаша и один литературный работник. Про последнего, то есть про вас, я в положительном смысле.
- Спасибо.
- А вот с вашим соседом заморочки. Что он такой подозрительный?
- Он раньше на оборонном заводе работал. Начальником Первого отдела.
- А, ну тогда понятно. - Он расстегнул планшетку и вытащил из нее тоненькую тетрадку. - У меня к вам просьба.
- Что это? - с удивлением спросил я.
- Стихи, типа речитатива. В субботу ночью буду читать их в клубе "Эксель". В стиле хип-хопа, под музыку. Не могли бы вы оценить мой шедевр? Буду вам благодарен.
- Да знаете... Как вас зовут?
- Сергеем.
- Знаете, Сережа, я со стихами дело не имел...
- Да ладно вам прибедняться. Запятые правильно расставите и то дело. Так оставлю?
- Хорошо, - согласился я. - В таком случае и вы окажите мне любезность. Одну вещицу написал, детективную историю, знаете ли. Ну и... как бы это вам сказать...
- Хотите, чтобы я оценил, как профессионал?
- Совершенно верно. Кстати в героях у меня тоже старший лейтенант.
- Давайте.
Вынес ему распечатку, и он удалился. Не откладывая в долгий ящик, занялся его тетрадкой. Написано было черной пастой, сплошным текстом, не выделены ни строчки, ни строфы. Я сел за компьютер и набрал текст. Вначале, как он пожелал, расставил запятые и прочие знаки. Потом подумал: "Ладно, пройдусь". Все-таки, я ответил ему не точно. На заре туманной юности имел грех. Писал стишки.
Он пришел через день. Левая его бровь была заклеена пластырем, глаз опух. Меня так и подмывало спросить: что это? Но не спросил. Подозревал, что он ответит трафаретно: "Бандитская пуля". На этот раз пригласил в комнату (не в прихожей ведь обсуждать) и посадил за столик.
- Ну как? - спросил он. - Что скажете?
- Экспрессии много, - выдал я.
- Не темните, - сказал он. - Так говорят, когда сказать нечего. Или вообще не хотят говорить.
- Ну, хорошо, - поддался я. - Давайте разберем. Присаживайтесь поближе.
Начали разбирать его стихи. Не буду приводить их полностью. Там, если речитативом, минут на пять чтения. Однако самые характерные приведу. Они у него не были разбиты на строчки, я подумал, что так и надо - речитатив, и тоже не стал разбивать.
Годы шкодят и во вчера уходят. Эй, кукловоды! Сегодня новый расклад у природы. Натренировано тело, поставлено дело. Душа в корсете, позолота в клозете. Кто помогает в моих делах? Яхве, Будда, Аллах?.. - Что это у вас за "кукловоды" появились? - почти сразу спросил он.
- Вы сказали, что будете читать стихи, обращаясь к залу, - пояснил я. - Всех называть "уродами", как было у вас, слишком того... смело. А "кукловодов" они вряд ли на себя примут. Решат, что вы обращаетесь к кому-то другому.
- Я и хотел их взбудоражить. А то они ведь не очень слушают. Кто на пиво налегает, кто попкорн жрет, кто танцует... А это что? Здесь вот. Что за "позолота в клозете"?
- Как-то передачу смотрел по телевизору, - опять оправдался я. - Тоже какой-то клуб показывали. У них там унитаз с позолотой. Или даже, кажется, полностью из золота. Вот и впечатлился. Может, думаю, и у вас в клубе такой же.
- Так это вы впечатлились, а не я, - резонно возразил он. - Дальше у вас опять импровизация. Изменили список тех, кто помогает мне в моих делах.
- Но согласитесь, очень странно у вас было: "Эйве". При чем тут бывший чемпион мира по шахматам? Я подумал, что вы имеете в виду древнего бога Яхве, и подправил. А вообще-то не понял. Вы еще не определились в своих религиозных предпочтениях?
- Определился, - он вытащил из-под нижней рубахи медный крестик и поцеловал его. - Эйве - это не чемпион мира по шахматам. Я имел в виду начальника нашего отдела подполковника Эйве.
Объяснив, он опять стал водить пальцем по строчкам:
Тыкаю в чью-то харю мордой рыбы, тупо мотивируя тем, что не дорос до размера глыбы. Жизнь стала жестче, а я круче. Характер свой определяю, как кипучий. Не люблю в речитативе фальши. Тащусь и балдею, передавая в массы свою идею: прекрасно жить по законам хип-хопа! Только сильно потеет шея. - А это что такое? - спросил он. - Опять вы со своей импровизацией. Откуда "морда рыбы" взялась? У меня в оригинале про "окурок" было.
- Простите, не удержался, - объяснил я. - Обратился к классике. Помните, у Чехова про Ваньку Жукова. Это - оттуда. Но вообще-то не вижу большого греха в этом. Сейчас это наоборот вошло в моду: всякие там переклички, аллюзии...
- Ну, ладно. Вы человек знающий - поверю. Попробую, как прозвучит под музыку... О, а откуда "шея" появилась?!
- Да, исправил: вы там другую рифму использовали. Законы хип-хопа зарифмовали с... Уж очень это вольно. И даже не пристойно. Вокруг будет молодежь, девушки в возрасте Джульетты, юноши в возрасте Ромео, а вы со своими ягодицами.
- Может, и не пристойно, - еще тверже, чем я, сказал он. - Но зато прикольно. Да вы сами-то клуб Эксель хоть раз посещали?
- Нет, не бывал. Даже не знаю, где он находится.
- Тогда понятно. Вы лучше б не возникали на эту тему. Там обдолбанные, обкуренные, пьяные. Мат на мате висит, и ни одна Джульетта не смущается.
- Ну, тогда какой смысл перед ними выступать?
- Хочу себя выразить, - непоколебимо ответил он.
Полез в карман, достал пачку с сигаретами и выщелкнул сигаретину. Следом зачем-то расстегнул кобуру, вытащил пистолет. Оно, конечно, подействовало устрашающе, но курить все-таки я ему не предложил, и он спрятал сигареты.
- Как знаете, - сказал я. - Только вы же сами занижаете свою идею. Это называется рубить сук, на котором сидишь. Да и физиологически не верно. Шея потеет прежде.
- У меня другая физиология, - возразил он.
Тут я еще раз, внимательней, глянул на него. Легкая небритость. Левый глаз подбит. Да уж не прямо ли с этого клуба он ко мне явился? Кто ж его там припечатал? Один из тех, кому не понравилось его выступление?..
Есть вокруг друзья, есть такие, с кем даже на одной версте нельзя. Когда суть прозрачна, цель призрачна. В этом истина. И - никакой мистики. - Так, - сосредотачиваясь, сказал он. - Ага, вы добавили "на одной версте нельзя". Сами до физиологии опустились. Хотя, по правде сказать, я то же самое имел в виду.
- Знаете, - признался я, - добавить-то добавил, но в ваших афоризмах не разобрался. Насчет сути и цели.
- Это сложно объяснить, - разъяснил он. - Тут мне самому бы к доктору Фрейду за консультацией обратиться.
Дневные погоны меняю на ночные притоны. Когда на мобилу звонят, набатом звучат рингтоны. Ищу состав преступления, пренебрегая логикой чуждого мнения. Однако хватит соплей! Брейком закончим прения! Или послушать ствола резолюцию? - А здесь вы почти по Маяковскому начали шпарить, - заметил я. - Грозите кому-то. Или самому себе? Вы, такой молодой и здоровый, задумывались о самоубийстве?
- С похмелюги чего в голову не придет, - пробурчал он.
В полночном танце - ритм воскрешения. А дома скучает семья, мама за кружкой чая... Мое предрассветное мнение: соединить все нельзя, свихнется от недоумения время. - Опять, вижу, вы добавили. "Мама за кружкой чая"... - Митин задумался. - Что ж, неплохо. Мне нравится, - он усмехнулся. - Только б знали вы, о чем написали.
Не стал его расспрашивать про маму: что-то очень личное. Может, поссорился с ней, с его-то кипучим характером. А может, сирота? "Плод, найденный на помойке", - как это часто бывает в последнее время... Хотя нет, на вид ему лет двадцать пять, не больше, рожден в середине восьмидесятых, тогда на будущее глядели с оптимизмом, и от рожденных детей никто не отказывался.
- Что за "свихнувшееся время"? Зачем дописали? - продолжал допытываться он.
- Зачеркните, - сказал я. - Хотя мне показалось, что это дополняет ваш же образ времени: годы - "шалуны", время - "свихнулось".
- Нагружаете вы меня, - он почесал затылок. - Ладно, дома еще посижу, поразмыслю. А сейчас давайте пробежимся по оставшемуся тексту.
Мне кажется, я из другой Вселенной, субъект неземных объектов. Пока что ваш пленник, попавший не в свое место. Эй, вы, на балконе! Вы рады, что сверху? На меня сыплется ваших указаний перхоть. - Тут мне показалось, что вы слегка не туда заехали, - не дожидаясь, что он скажет, заметил я. - Начали космическими категориями изъясняться.
- Точно определили! - коротко засмеялся он. - Не в тую степь подался. Это один знакомый рэпер, студент универа, про "другую Вселенную" образ подкинул. Но иногда и на меня, бывает, находит. Один раз почудилось, будто свои, инопланетные, шепчут: "Эй, братан, пора тебе и на постоянное местожительство возвращаться. Переправа через речку Стикс налажена". Думаете, это я сам себе шептал? Да я и не слышал про такую речку.
Он посмотрел куда-то сквозь меня, и я вздрогнул. "Однако, - мелькнуло в голове. - Похоже, он сам обдолбанный и обкуренный". Но вот его взгляд стал нормальным, он даже подмигнул мне подбитым глазом.
- У меня, все же, смачней было. - Гость продекламировал, сокрушая воздух кулаком:
Эй вы, плетущиеся сзади!
На меня не действуют
Ваши указания, бляди.
Когда он размахивал кулаком, его кисть обнажилась, и я заметил, что запястье руки у него перебинтовано, а бинт бурый от засохшей крови.
- Ну, "блядей" вы удалили ясно почему, - усмехнулся он. - По тем же мотивам, что и мою жопу. Хотя про "перхоть" энергично выразились. Сразу на ум гильотина приходит. Как лучшее средство от перхоти...
По жизни я долго парился, видел людей немало. Жизнь кидала не раз, но так и не обломала. Боец по жизни, лез напролом. Спесивых крыл пиковым тузом. Ходил наугад, путал масти и не заигрывал с имущей властью. - Ага, - определил он. - Тут вы дали себе передышку. Наверно, подустали. Только там, где я крыл "матом", вы покрыли "пиковым тузом".
Ну, да ладно, хотя до сих пор не складно. Наступило время "ЧЕ". От жизни прежней не оставлю кирпича на кирпиче. Виноват или прав?.. Укрощаю свой нрав. Я в форме, я не болен. Прячьтесь в свои берлоги, я и один в поле воин!!! - "Хотя до сих пор не складно" - этого у меня не было. Это что? Ваше впечатление о моих стихах?
- Да нет, - я немного сконфузился. - Вы ж в своей жизни не определились, все у вас пока неясно, нескладно... в этом смысле.
- Тут вы правы, - кивнул он. - Ясности - никакой. Наше подразделение в командировку на Кавказ посылают. Что там ждет? Вернусь ли? Или зарэжут, как барашка. Может, вы в последний раз меня видите.
- Добровольно, что ли, посылают? - спросил я.
- Ага, добровольно-принудительно. Но выбор, конечно, есть. Мы же теперь как: можем подвиг совершить, а можем - подлость. И сами не поймем, что делаем. Мне вообще можно из органов уйти и новую жизнь начать. Клубным танцором, например. У меня получается, успех имею. А тут еще такой сюрприз с вашей помощью подготовил. Ну, да ладно, хотя до сих пор не... о, своими стихами заговорил!.. Буду еще извилины напрягать. Я-то думал, выходи и шпарь. А тут, оказывается, бесконечная работа по содержанию и форме. Извините, конечно, за беспокойство. И спасибоньки. Восклицательных знаков в оконцовке вы не пожалели.
- Теперь ваша очередь приговор произнести, - напомнил я, не решаясь больше "тыкать".
- Ах, да, - гость открыл планшетку, вытащил мою рукопись и положил на стол.
- Ну и как? - спросил я.
- Для лохов, может, лепота, а для нас, профи, очевидная фуэта, - безапелляционно сказал он. - Я заметки на полях оставил.
Едва он вышел, я быстренько перелистал рукопись. Никаких заметок на полях не обнаружил и вышел на балкон. Митин стоял во дворе, задумчиво разминал сигарету. Потом вытащил пистолет, щелкнул им, прикурил. "Господи, у него и пистолет не настоящий, - подумал я. - Вот тебе ствола резолюция". Он усек, что я за ним наблюдаю, и поднял голову.
- Сергей, я не обнаружил никаких заметок!
- Просмотрите внимательней, - отозвался он. - Там есть.
Просмотрел еще раз и точно, нашел на полях тощий вопросительный знак. Как будто у него паста в ручке кончалась, и он выдавил, что мог. Я перечитал эпизод, поскреб щеку. Вообще-то предполагал, что Митин, как профессионал, к чему-нибудь да придерется. Но его тощий вопрос стоял в том месте, который, как я считал, мне очень удался. Разумеется, у меня сразу возник вопрос: "Если лучший эпизод под знак вопроса поставил, то каково в целом его мнение?" Вот и отлились кошке мышкины слезы.
Потом произошло еще несколько событий, так или иначе связанных с моей возросшей популярностью. Однажды во дворе ко мне обратилась женщина, живущая в доме напротив. Я знал, что она заведует детским садиком. "У нас через месяц юбилей, - сказала она. - Нашему садику исполняется тридцать лет. Вы не могли бы написать сценарий для нашего торжества?" Сказал, что такого рода сценарии ни разу не писал. "Все-таки зайдите к нам, - настаивала она. - Ознакомьтесь с материалами. Мы вам посильно заплатим". Я неуверенно пожал плечами. Не знаю, как она поняла. Может, как согласие. Придется, наверно, зайти.
Во-вторых, мне позвонила бывшая подруга (или бывшая жена, не знаю уже, как ее назвать) и спросила, думаю ли я платить алименты. У меня дрогнуло сердце. Мелькнула мысль: неужели от меня родила, хотя раньше об этом не упоминала, и вообще была против ребенка.
- Ты родила? - с удивлением спросил я.
- Да нет, - пояснила она, - это мне самой нужны алименты. Мы же вместе три года жили, вели совместное хозяйство. У меня есть тому свидетели.
Понятно. Тоже видела, как меня показывали по телевизору, и сделала несостоятельный вывод о моей теперешней состоятельности. И еще, наверно, моя бывшая подруга насмотрелась телепередач о громких бракоразводных процессах звездных пар, в которых речь шла о миллионах долларов.
- Надо встретиться и обсудить этот вопрос, - продолжала напирать она.
Мне послать бы ее подальше, но я, вместо того, спросил:
- На чьей территории?
- На твоей, - тотчас решила она. - Ты еще не забыл, что я предпочитаю французское шампанское?
Еще один случай. Однажды, вернувшись домой после длительной прогулки, я застал в квартире молодого человека с альпинистским снаряжением. Положение было угрожающим; он вполне мог меня тяпнуть своим альпенштоком. Но я нашел выход.
- Здравствуйте, господин экспроприатор, - вполне спокойно сказал. - Вы уже убедились, что у меня нечего взять?
- Да уж, - недовольно проворчал он. - Одни только запыленные книги.
- Еще хрусталь есть, - напомнил я.
- Толку с него, - тем же недовольным тоном откликнулся он. - Сейчас это не ходовой товар.
- Ну, тогда не знаю, что вам предложить... Может, чайку?
Он согласился выпить чая. Но я заметил, что пил он торопливо, оставаясь напряженным. Как будто ожидал, что в любой момент в мою квартиру вломится наряд милиции. У него на голове вязаная шапчонка, которую он не снял, под ней - неясно какой лоб. Но ниже - мощные надбровные дуги.
- А чей-то вы решили угостить меня чаем? - все еще настороженно спросил он.
- Да так. Пользуясь случаем, хотел узнать. Вот вы, люди вашей профессии, как-то ведь оправдываете ваши действия? Хотя бы про себя?
После моего вопроса он расслабился и начал прихлебывать чай с удовольствием.
- Вы слишком хорошо думаете о нас и вообще о людях. Неужели полагаете, что мы каждый раз по любому случаю ищем себе оправдание?
- И все-таки: что у вас на уме?
- Ну, хорошо, - подумав, сказал он. - Ведь любая собственность - это уже кража. Так утверждают умные люди. Продолжать или сами дотумкаете?
- Дотумкал, - кивнул я. - И, значит, любая кража - это всего лишь переход собственности от одного вора к другому?
- Верно, - ухмыльнулся он и перешел на "ты". - Хочешь стать моим подельником? А то мне одному несподручно.
- Нет, спасибо за предложение, - ответил я, припомнив свое допущение, что если и буду вором, то только на литературной ниве. - У меня уже есть занятие.
- В курсе, - кивнул он. - Я тебя по телеку видел.
Вот в чем дело! Значит, и его визит является следствием моей возросшей популярности.
- А как ты мой адрес разузнал? - оторопело спросил я.
- Ну, вот еще, - пренебрежительно откликнулся он. - Напарником не хочешь быть, так с чего я тебе должен свою кухню раскрывать?
Вопрос резонный, а с моей стороны так и глупый. Зачем мне нужна его "кухня"?
Потом, в процессе чаепития, вопрос возник у него.
- Почему ты такой спокойный? - с недоумением спросил он. - Перед тобой натуральный ворюга сидит, а ты не удивляешься. Не говоря уже о том, что ничего не предпринимаешь.
- Приучили не удивляться, - пожал я плечами. - Кругом одни воры, взяточники, коррупционеры. Телевизор про это денно и нощно трезвонит.
- Логично, - согласился он. - А если б я, к примеру, к какому-нибудь крупному мошеннику залез, так ты, небось, и мысленно поаплодировал бы мне?
В общем, поговорили по душам. По окончании у нас возникла совместная проблема: как ему выйти. Опять через балкон?
- Ладно, выходи через дверь, - разрешил я. - Так безопасней. Да и соседи, если увидят, ничего не заподозрят. Ты же без вещей, без мешка за спиной.
- Да, прокололся дальше некуда. Ожидал, побогаче у тебя будет.
- У меня отличный унитаз, недавно поставили, - припомнил я. - Импортная модель.
- Шутишь? - покривился непрошенный гость.
- Извини.
- Ты хоть что-нибудь дай мне на память, - совсем обнаглел он.
И я презентовал ему томик Монтеня, "Опыты". Когда-то модная книжка была; уверяли, что сознание человека способна перевернуть. Может, и этому альпинисту перевернет? Вот, представил я себе, является он ко мне через годок, а в глазах - мировое знание или мировая скорбь... Хотя ладно, хватит фантазировать.
Спустя некоторое время меня вызвали в милицию по одному неприятному делу. В двух словах. Однажды, возвращаясь домой в смурый вечер, я заметил лежавшего под тополем мужика. Может, плохо ему? Растолкал, а тот, очнувшись, похлопал себя по карманам, завопил изо всех сил и схватил меня за грудки. Дескать, у него пропал бумажник, а в нем одна тысяча долларов американской валюты. По этому делу я проходил и свидетелем, и подозреваемым одновременно.
В милиции мне пришлось ждать с полчаса. Я сидел в коридоре и хвалил себя за то, что не обратился к ним по поводу "вора-альпиниста", а то опять вышли бы какие-нибудь заморочки. Следователь вызвал меня, минут пять вяло расспрашивал и, между прочим, задал такой вопрос:
- На какие средства вы существуете?
Разумеется, я "существовал" не на ту тысячу долларов, которые якобы похитил у пьяного мужика. Ладно, признаюсь, я лет пять уже жил, сдавая в аренду однокомнатную квартиру моей покойной тетки. Квартира досталась по наследству. Я был последним в своем роде. Это буквально так. Но не стал сообщать следователю об этом факте, а ляпнул, припомнив разговор с заведующей, обещавшей мне "посильно" заплатить:
- Я занимаюсь литературным бизнесом.
- Разве есть такой бизнес? - строго спросил он.
- Ну, коли я им занимаюсь, то, наверно, есть.
Он посмотрел на меня с возросшим подозрением и ошарашил вопросом:
- А скажите, где вы были днем тридцатого августа?
Я растерялся и не мог сказать в ответ ни слова. Откуда помню? Все дни одинаковы. Но после секундного замешательства строптиво спросил:
- Почему это вас так интересует?
- Спрошу напрямик... - он помедлил, собираясь выстрелить вопросом. - Это вы грохнули Нимцовича?
- Какого Нимцовича? - оторопев, спросил я. - Гроссмейстера, что ли?
Единственное, что мне пришло на ум, в связи с этой фамилией. Я помнил, что был такой гроссмейстер.
- Не валяйте дурака, - рассердился он. - Это известный предприниматель, убитый тридцатого августа в подъезде собственного дома. Между прочим, соседний с вашим.
Я пожал плечами. Он отстал, больше про Нимцовича не спрашивал. А я подумал: ну и в тупике же они с заказными и прочими убийствами, если всех подряд (на всякий случай) бомбардируют. И меня взяла досада. Да что ж это я за литератор - ну, может быть, не инженер, но пусть техник "человеческих душ", - если даже не знаю, что в собственном дворе творится?.. Правда, зато в курсе, что в столице нашей Родины какая-то Настя Воротничкова на два размера увеличила бюст, а известный певец Дан Колесник обвенчался в Голландии с конферансье Ником Забалуевым. Видел соседа Пудовкина, который чуть ли не за версту кланяется теперь мне за освобождение из вытрезвителя. Спросил его, знает ли он об убийстве бизнесмена Нимцовича с нашего двора. Вид при этом у меня, наверно, был крайне озабоченный. Славка в свою очередь поинтересовался:
- А на что тебе, Васильич? Ну, поедают друг дружку пауки в банке. К чему нам с тобой напрягаться?
Потом, через несколько дней, меня опять вызвали. Я пошел раздраженным. Никакой вины за собой не чувствовал, Нимцовича знать не знал, а долларов у того пьянчужки, которого разбудил на улице, и быть не могло. Так какого плешивого им надо?
В этот раз меня принимал другой милицейский деятель, чином повыше и сложением помассивнее. Кабинет у него был просторнее. Он вежливо попросил присесть. Сам прошелся, заложив руку за френч. На его погонах красовались две большие звезды. Я сидел в недоумении. В чем еще хотят обвинить меня?
- Дело щекотливое... - сказал он. - Вы ведь знаете нашего сотрудника, старшего лейтенанта Митина?
- Ну, знаю.
- Он сейчас лежит в госпитале города Ростова. Ранен в боевой операции. Состояние тяжелое.
- Я шапочно с ним знаком.
Подполковник остановился и посмотрел на меня в упор.
- Что же вы так сразу от него отказываетесь? А между тем, отправляясь в горячую точку, он в качестве контактного адреса оставил ваш. То есть, у нас есть основания полагать, что вы самый близкий ему человек.
Час от часу не легче!
- У него же мама есть, - вспомнил я.
- С матерью у него сложные отношения, - с неохотой пояснил подполковник. - Он невзлюбил ее последнего мужа, даже подрался незадолго до отъезда.
- Так с ним, поди, подерись, - зачем-то возразил я. - Уж он-то приемы наверняка знает, в милиции ведь служит.
- Ну, его отчим тоже не лыком шит, - с усмешкой возразил подполковник. - Тоже приемы знает.
Я посмотрел на плотного и гордого собой подполковника, подумал: "Да уж не ты ли с Сергеем подрался?" Но выяснять не стал, неуместно.
- Так в чем, собственно, дело? - спросил почти официально.
- Хотели предупредить. В случае чего "груз двести" ведь придет на ваш адрес. Конечно, наше управление примет на себя все хлопоты по похоронам, но... но, дай бог, чтобы этого не случилось.
Когда я вышел из его кабинета, то со вниманием посмотрел на табличку, на которую, заходя, глянул невнимательно. На табличке значилось: "Начальник отдела Б. Эйве". Домой шел с неохотой, с предубеждением, что сейчас вот войду к себе, а там посреди комнаты - цинковый гроб. Бред, конечно, но такое видение меня посетило. И еще я думал о Митине. Совсем одинокий человек, если у него, в критические минуты, никого не нашлось более близкого, чем я, случайный рецензент...
Во дворе увидел бдительного соседа - того самого, который не поверил Сергею и потребовал удостоверение. Он стоял посреди двора, заросшего кустарником, и к чему-то прислушивался. В руках у него была трость с набалдашником.
- Тикает, - сказал он.
- Что тикает? - спросил я.
- Еще не знаю. Но, может, бомба. Неужели вы не слышите?
Я прислушался, ничего не услышал и пожал плечами. Наверно, у него в мозгах тикает. Какой он сухощавый, легкий, и то ноги не держат; всегда с тростью ходит.
Он пошурудил вокруг себя тростью, разрывая опавшую листву, и разыскивая потайную бомбу. Поднял голову:
- Помните, раньше наш двор был усыпан детворой. И мои тут бегали. У меня ведь трое пацанов было.
- А где они сейчас? - спросил я.
- Не помню, - сказал сосед. - В записной книжке их адреса записаны. Один, правда, адреса не имеет: в Афгане погиб.
- Солдат? - спросил я, немного виновато. До сих пор не ведал.
- Офицером был, - поправил он. - Старшим лейтенантом.
- Стихи писал? - Я сразу припомнил Митина.
- Да нет, больше рисовать любил...
Сосед помолчал. А я опять про Митина. Успел ли Сергей перед отъездом выступить в "Экселе" со своими стихами? Вообще-то понятно: самовыразиться человек хотел.
- Знаете что? - сказал сосед, оборвав мои размышления. - Если вы уж заинтересовались, то заходите вечерком, я покажу рисунки сына. С детских лет хранятся.
Пообещал зайти, почему б не посмотреть. Редактировать не надо. Сколько лет рядом живем, а до сих пор - чужие. Постепенно развиваемся, становимся европейцами. "Дом мой - крепость моя", - утверждают англичане. "И тюрьма одновременно", - могу от себя добавить.
К соседу зашел тем же вечером. Я не навязывался, он позвал меня еще раз, когда я выглянул на балкон. Он стоял на своем и задумчиво курил сигарету, вставленную в длинный мундштук. В комнате на стене висела фотография погибшего сына. Симпатичный парень, мужественный взгляд.
- В восемьдесят девятом погиб. Когда всех уже вывели, - с тоской сказал он. - Может, самая последняя жертва той войны. А вы служили?
- Да, служил, - ответил я. - Но у нас было спокойно. Мы Москву от воздушных вторжений охраняли.
- Это не вы ли немца-пацана на Красную площадь пропустили? - почти строго спросил он.
- Нет, это случилось двумя годами позже, - отбоярился я, и мой престиж, кажется, возрос.
Звали его Григорием Александровичем. Когда он назвался, я тотчас вспомнил, что так звали фаворита Екатерины Великой. Меня так и подмывало спросить: "А ваша фамилия не Потемкин?" Но я удержал себя. Что из того, если даже Потемкин? Явно не граф. Он, как и обещал, показал мне сохранившийся альбом сына. Обычные детские рисунки. Домики, облака, какая-то птица летит. Все такое мирное; по этим рисункам никак нельзя было предположить, что автор своим делом выберет воинскую службу. Пока смотрел, Григорий Александрович сходил в другую комнату и принес толстую папку.
- Мои мемуары, - сказал он. - "Записки секретчика". Вы уж почитайте, пожалуйста.
Отказать было неудобно. Взял рукопись; вечером разбирал его каракули до тех пор, пока у меня в глазах не помутнело. Вот, думал я, тоже след в истории человек хочет оставить, хотя и не Потемкин. Напрягает бедную голову. А мог бы какой-нибудь триллер, вместо того, смотреть. Или нет... фильм про Чапаева. У каждого поколения свои бренды. И, соответственно, у каждого есть возможность "сбрендить" по-своему.
Я отложил его бумаги и подумал, что опять ввязался не в свое дело. Никак мне не удается заняться "чисто литературой". И с Сергеем Митиным меня напрягли. Что мне теперь молиться за него, чтобы он остался жив? Или в церковь сходить, свечку поставить? Мне даже показалось, что если я не буду о нем беспокоиться, то он и в самом деле не выживет.
От всех этих мыслей у меня в голове случился напряг, и я вышел прогуляться. Во дворе, под дикорастущей яблонькой, стояла парочка. Парень отделился и подошел ко мне. Это был Ромка.
- Спасибо за исправления, - сказал он. - Юля прочла мое письмо и СМС-ку мне скинула. Мы опять встретились.
- Пожалуйста, - кивнул и попытался пошутить. - Возможно, вы еще не раз поссоритесь. Но ядом не пользуйтесь, не надо.
Ромка недоуменно на меня глянул. Не принял аналогии с шестнадцатым веком. Может, вообще о той истории двух влюбленных, принадлежащим к разным кланам, не знал. И ушел, не прощаясь, к своей Юлии.
Я проводил его взглядом. Он подошел к ней, что-то сказал, она взглянула на меня. Красивая девчонка. Интересно, может, они тоже посещают клуб "Эксель"? Возможно, даже видели, как мой шапочный знакомый выступал со своими откровениями под грохот ударных. В таком разе они, частично, "потребляли" и мою продукцию. Ладно, просвежился. Пойду дочитывать "Записки секретчика".
- Ау, люди! - безмолвно кричу я, одинокий странник, заблудившийся в густонаселенной городской пустыне. - Кто следующий?..