Колонисты на Психее были людьми крепкими, закаленными в предполётных испытаниях. И жили так долго, что заведующий криогенным залом Иванов заскучал без дела. Даже безнадёжно больные помирать не хотели и тянули до самой последней минуты. Приходилось их просвещать, что могут возникнуть проблемы, если они будут помещены в камеры после биологической смерти. В таком случае шансов на полное восстановление личности при размораживании останется мало.
- Так что помещайтесь заблаговременно, - тактично предлагал он.
- И тогда шансы появятся? - интересовались кандидаты.
- Да. Вы даже припомните, как вас мама в детстве называла.
Он уверял, что рано или поздно космические барьеры будут преодолены, на Психею прилетят специалисты с Земли, вооружённые новейшими технологиями, и воскрешение станет обычным делом. То есть, своими словами пересказывал инструкции, полученные при отлёте. Для многих колонистов приманка воскресения и последующей долгой обновлённой жизни, была основной причиной переселения. На самой-то Земле заморозка была не каждому по карману. Там с каждым годом ухудшалась экологическая обстановка, недоставало воды, воздуха, вводились потребительские лимиты.
- А насколько надёжно оборудование? - с тревогой вопрошали кандидаты на вечную жизнь.
- Не беспокойтесь, - увещевал он. - Всё изготовлено с большим запасом прочности.
Охотно показывал своё хозяйство, атомную установку на медленных нейтронах, обеспечивающую бесперебойное энергоснабжение, компрессоры нижнего и высокого давления, запас жидкого азота на случай непредвиденной утечки. Кандидаты осматривали, ощупывали и убеждались, что сделано безупречно. И всё-таки у самых осторожных вопросы не заканчивались:
- Яков, но вы же тоже не вечны! Когда уляжетесь рядом с нами, кто будет обслуживать?
Он подзывал биоробота.
- Знакомьтесь, Тимур. Уже сейчас вполне обходится без меня. Справишься ведь, Тим?
- Да, мастер. Я справлюсь, - без запинки отвечал Тимур.
Иногда уже улёгшись в камеру, смертники спохватывались и стучали в прозрачную крышку долговременного убежища. С ними случалось нечто, похожее на истерику.
- Нет-нет! - кричали. - Выпустите! Я ещё поживу! Хоть денёк! Хоть часик!
- Воля ваша, - Иванов покорно выпускал.
А его соотечественники с загадочной славянской душой перед началом процедуры просили включить музыку.
- Помирать так с музыкой! - бодрились они.
Что ж, не трудно. Удовлетворяя просьбы клиентов, он включал что-нибудь подходящее из фонотеки, садился и сам слушал. Он родился и вырос в небольшом городке, помнил старинные обряды, сопровождающие погребение. Да и отчий дом находился неподалёку от кладбища, и мальчик каждый день внимал печальной музыке, сопровождающей траурные процессии. На Земле шли кровавые войны, погибали солдаты, и кроме звуков духового оркестра Иванов слышал ружейные залпы - последние почести ветеранам и героям.
Музыка звучала на весь зал, и ей, казалось, внимали не только свежеиспечённые клиенты, но и прислушивались давно замороженные. А некоторые близко его знавшие, просили, чтобы он сыграл сам. Иванов вынимал из футляра скрипку, доставленную из "колыбели человечества", и начинал пиликать. Для других целей инструмент давно не использовал, и в памяти закрепились и отшлифовались лишь траурные мелодии.
Колонисты, прибывшие на Психею с последней партией, обходили криозал стороной. На Земле ученые действительно не дремали. Новосёлам при рождении заблокировали ген старения, и они в пределах наблюдения оставались молодыми, бодрыми и счастливыми. Эти юноши и девушки напоминали прекрасные ГМО-фрукты, которые никогда не портились, сколько бы ни хранились. Жизнь вели довольно легкомысленную, ничем серьёзно не занимались. Видимо, полагали, что всё ещё успеется.
Иванов подозревал, что земные экспериментаторы, сделавшие ребят и девчат вечно молодыми, попросту сплавили их на Психею, пообещав пожизненный комфорт. Так ведь и сбылось: роботы и киборги работали, а новосёлы веселились и радовались, искренне полагая, что в жизни нет никакого смысла, и жизнь, при достижении её бесконечности, сама становится смыслом. А стало быть, смерть, как её отрицание - бессмыслица, про которую и поминать не стоит.
Перед отправкой на Психею молодых людей напутствовали размножаться, заполняя новую обитель. Но и этим они занимались неохотно, предпочитая безопасный секс. Зачем плодить себе подобных, если сами вечные? Их безупречные органы выделяли гормоны радости и счастья. Сталкиваясь с новосёлами, всегда нарядными, красивыми и приветливыми, Иванов перестал различать, кто из них какой особи - мужской или женской. Раньше различал по бюсту и голосам. Но со временем бюст усреднился, да и голоса звучали одинаково.
О, да! На Психее стало как на Земле, где-нибудь на Средиземноморском побережье в те далёкие времена, когда люди ещё не успели превратить свою обитель в помойку. Изумрудное море, на берегу которого обосновалась колония, ласково плескалось о берега. Глаза счастливых колонистов излучали добро. Лица всегда веселы; души - нараспашку, в голосах и улыбках - детская радость. Лёгкая, весёлая музыка, песни с минимумом слов и радостными междометиями сопровождали их бытиё.
И лишь Давид Рокфеллер, прибывший на Психею с последней партией, регулярно навещал криозал. Он обитал неподалёку и, заслышав печальную музыку, являлся тихой сапой. Его смурное лицо украшали рыжие бакенбарды, а светло-карие глаза хранили постоянную скорбь, свойственную предкам его народа. Был он низкого роста, сутулый, длиннорукий и производил впечатление природой обиженного человека. Никому не мешая, молча стоял в сторонке, наблюдая за процессом и каменел, когда Иванов брал в руки скрипку. Только с последним аккордом осмеливался ожить и пообщаться.
- Господин камергенер, у вас большой талант!
- Не преувеличивай, Давид.
Иванов, сомневаясь, пожимал плечами. Правда, в детстве он занимался музыкой - так мама захотела, но музыка не стала его профессией. Отец, искусный столяр, специализирующийся на изготовлении гробов, обучил сына своему ремеслу. От него юноша узнал, что этим же занимался дед, которого он помнил цепкой детской памятью - бородатым, в фартуке и пахнущим свежими стружками. Кроме скрипки, Иванов захватил на Психею кое-что из столярного инструмента, и иногда с удовольствием занимался изготовлением домашних поделок. Благо с древесиной здесь проблем не было.
Глядя на Давида, Иванов удивлялся тому, что тот разительно отличается от своих товарищей. И как-то спросил, почему он такой. Рокфеллер, вздохнув, ответил, что таким его мама родила.
- В нашем роду часто появлялись неординарные личности, - охотно поведал он. - Да вы, наверно, знали: мой дед обладал несметными богатствами. Но к концу жизни осознал, что в криогенную камеру всего не заберешь, и раздал неимущим. Историки пишут, что после его поступка на Земле начался процесс окончательной отмены частной собственности.
- Вон как! - удивился Иванов.
- Дедушка прожил девяносто девять лет, - продолжал рассказывать внук миллиардера. - Ему шесть раз пересаживали сердце. И последнее отказало уже в криокамере. В своём завещании он указал точную дату, когда его следует оживить.
- Но если наука к тому времени не будет ещё готова к оживлению усопших? - недоумевал Иванов.
- Тут уж как получится, - ответил Давид. - Мой дедушка не хотел надолго отдаляться от своего времени. Он хотел, очнувшись, оказаться среди близких, которых ещё помнил.
Ишь какой, размышлял Иванов, всё раздал, оставил себе самое необходимое. Как бы все богачи раньше пришли к таким мыслям, умерили свои аппетиты, то, пожалуй, земных запасов хватило бы еще надолго. И не пришлось бы в срочном порядке осваивать Психею.
Позднее Давид сообщил, что дата воскрешения дедушки на исходе, и его, следуя завещанию, уже разморозили. Но результата пока он, Давид, не знает. Ведь свет до Психеи идёт, по земным меркам, три с половиной года. А более быстрого носителя информации люди так и не придумали.
Старожилов, неподверженных генной модификации, оставалось всё меньше. Недуг уложил в постель жену Иванова, с которой он прожил полвека. В последние дни Марфия не вставала с постели. Яков обратился к биороботу Лазарю, недавно назначенному старшим лекарем взамен ушедшего на покой Максима Николаевича, естественно, человека. Лазарь, как медик, был опробован ещё на земле, затем перед отправкой на Психею заархивирован на двух квантовых дисках. Но пришла пора его активировать. С помощью биопринтера придали Искину весьма солидную оболочку: он предстал перед всеми мужчиной среднего возраста с бородкой и в очках. Колонисты, из старых, назвали этот процесс "Воскрешением Лазаря". Максим Николаевич протестировал биоробота по теории и на практике, удовлетворился и с успокоившейся душой почил.
Лазарь заключил, что Марфия долго не протянет, так как полностью израсходовала жизненный ресурс. Иванов и сам видел, что её дело табак, как говаривал курящий отец. Женушка сильно сдала, страдала провалами памяти, подолгу сидела в кресле и вязала свитер. "Как бы не опоздать! Надо поместить её в камеру живой". Но загодя уговаривать Марфию не пришлось. Закончив вязание, она полюбовалась своим изделием и сама предложила поместить её в криокамеру. Только спросила:
- Яша, а после воскрешения мы точно не окажемся чужими?
- Всё останется при нас, - успокоил Иванов, хотя и сам был не уверен.
Он на глаз определил метрику жены. Криогенные камеры с некоторых пор приходилось изготавливать вручную. Принтер износился, гнал брак, а запасы высокопрочного стекла подходили к концу. Приходилось экономить.
Поправив Марфии одеяло, Иванов поспешил в мастерскую. Робот-помощник раздражал своими подсказками, и он отпустил его ловить бабочек.
Занятый привычным делом Иванов мыслями и воображением возвратился в те далёкие времена, когда познакомился с Марфией. Она была его первой и единственной женщиной. Они гуляли по берегу широкой равнинной реки, дышали свежим воздухом. Вообще он был застенчив и мучился, как выразить свою любовь и восхищение возлюбленной. Выручила белоствольная березка, возникшая на пути. Он приостановился, взял за руку девушку и сказал, сбиваясь от волнения: "Марфия, смотри: ты стройная, как эта березка".
Даже строгий отец не мешал сыну шататься без дела. И сам подгонял, нахваливая Марфию: "Предложи ей руку и сердце, сынок, пока другие не опередили".
- Мастер, - похвастался Тим, забежавший с сачком. - Смотри, какую красивую бабочку я поймал.
Иванов похвалил и отправил на дальнейшую охоту, продолжая предаваться воспоминаниям. Мир менялся. Стремительно внедрялись высокие технологии. Каждый желающий мог обзавестись собственным 3д-принтером и стать одновременно дизайнером и исполнителем последнего своего прибежища. А следом грянул криогенный бум, который окончательно сделал династию Ивановых безработными. Тогда-то в центре занятости и предложили приобрести новую профессию. Специалист спросил, чем Иванов раньше занимался.
- Я по следам отца и деда... гробовщик я, - ответил безработный.
- О! - оживился Специалист. - Я вам могу предложить сходную профессию. Станете мастером по обслуживанию криогенных установок.
- Я не очень-то осведомлён...
- Научим!
Так он получил направление на курсы. Отец, правда, был в сокрушительном недоумении.
- Ведь душа бессмертна, - напоминал он.
- Ну, возможно, - не спорил с родителем Яков.
- И куда ж она девается? - вопрошал Иван Яковлевич. - Остаётся в замороженном теле или всё-таки покидает его и обитает отдельно, дожидаясь оживления?
- Даже не знаю.
Но в конце концов отец угомонился и не стал препятствовать сыну в обучении новой профессии.
- Что ж, на всё воля божья, - примирительно рассудил. - Раз Господь позволил ученым людям осуществить заморозку, значит он не против.
Тем паче, что за учебу платить не надо было. Но позднее, когда Яков выучился и получил должность, отец отказался от льготного замораживания, а накопленные за долгую жизнь активы распорядился использовать для поправки здоровья невестки и малыша, травмированного при сложных родах.
Опять заскочил Тим и показал крупную бабочку с тёмно-жёлтыми крыльями.
- Мастер, а вот ещё одна бабочка. Смотри какая!
- Вижу, Тим. У тебя составится отличная коллекция.
Природа на Психее и вправду замечательная. На благодатной планете бурно протекал исторический период, примерно соответствующий земной мезозойской эре. Тираннозавры и бронтозавры бродили вокруг зоны безопасности, издавая душераздирающие крики.
В обед Иванов зашёл в жилой блок. Марфия лежала навзничь и отрывисто дышала. Она стала похожа на беспомощного птенца птеродактиля, невзначай залетевшего в жилой комплекс.
- Яша, ты помнишь, нашего мальчика?
- Помню, как не помнить, - ответил он.
Их Павлик с детства мечтал о космосе и добился своего. Закончив школу космонавтики, отправился в составе одной из первых межзвёздных экспедиций в дальний путь. Это было очень давно. Но Марфия до сих пор надеется на его возвращение, поэтому легко согласилась перебраться на Психею - за фронтир, ближе к сыну. Теперь уже ясно, что в текущей жизни встречи не предстоит. Она с трудом приподнялась и попросила передать Павлику, когда вернётся, связанный ей свитер.
Он подбодрил её и, оставив на попечении старшего лекаря, вернулся в мастерскую. Он спешил, надеялся, что Марфия дождётся его живой. Но когда подготовил камеру и вернулся, она уже не дышала. Опоздал на три минуты, и доктор Лазарь предложил произвести реанимацию, чтобы успеть поместить Марфию в камеру до распада её нейронных связей. Иванов был согласен на всё, и в действия Лазаря и его помощников далее не вмешивался.
- Успели, - доложил лейб-лекарь. - Однако воскрешение вашей жены в полной транскрипции проблемно. Всё зависит от того, кто создал вас, людей. Если природа, то одно. А если стоящий выше вас Творец, то предполагаю, что он, на правах автора, ограничил ваши возможности, оставив их для себя. Как, к примеру, вы с самого начала ограничили нашу активность тремя непреодолимыми законами.
Лазарь сделал паузу и добавил, как показалось, с досадой или, может быть, даже с обидой, что число обязательных ограничений имеет свойство возрастать.
Иванов не был знатоком в робототехнике; он молча выслушал и больше ни о чём не спрашивал.
Через стеклянную крышку камеры смотрел на застывшее лицо любимой женщины. Потянулся за скрипкой, приткнул инструмент к подбородку и заиграл, чувствуя неизбывную тоску. Ради чего жить, если в техногенном будущем вряд ли придётся воссоздать Марфию? И уж точно не пообщается он с родителями, с дедом Яковом, в честь которого его самого назвали, да и с другими близкими людьми, схороненными на Земле обычным способом. А может, верна древняя вера, правда, неподтверждённая наукой, что душа человека не зависит от серого вещества полушарий, а вечная и неизменная, покидает отжившее тело и пребывает где-то в другом мире, на какой-нибудь неведомой планете, куда попадёт и он, Иванов. И там встретится со всеми. Не может быть, чтобы Создатель, наш общий Отец, не побеспокоился об этом.
В зал тихой сапой внедрился Давид Рокфеллер. Скрипка скорбно рыдала, воздавая реквием по ушедшим. Может, они в ещё большей степени, чем он, Иванов, заслужили физической вечности? Его появлению на белый свет предшествовали тысячи поколений. Жили, старались, безвозмездно передавая эстафету жизни, и никогда уже не возвратятся. Но если они, не менее достойные, ушли безвозвратно, то имеет ли он, ценный лишь для себя, право на возрождение?..
Давид, как всегда, внимательно слушал музыку и подал голос когда скрипка замолкла с последним печальным аккордом.
- Мой дедушка тоже замечательно играл на скрипке, - сказал он.
- Известие о его воскрешении ты получил?
- Да, вчера ночью пришло.
- Ну и как он?
- Tabula rasa. - Давид опустил голову.
Вскоре Иванов и сам занемог. С чем это было связано - с потерей близкого человека или тоже жизненный ресурс иссяк - он не знал. Но едва ходил, сильно исхудал. Пора было и себе готовить прибежище.
Он с трудом поднялся, но отправился не в мастерскую, а взял с собой Тима, необходимый инструмент и потопал в лес. Остановился возле могучего вечнозелёного дерева, похожего на земную сосну, и велел Тиму спилить. Лазерная пила вошла в древесину, как в масло. Очистили ствол от веток и распилили на двухметровые болванки. Иванов продолжал распоряжаться и подсказывал, что делать. У самого-то сил не осталось, а у Тима при полной подзарядке батарей их было вдоволь. В мастерской распилили заготовки на доски. Запахло, по-земному, свежей древесиной и смолой.
- Для чего вы это делаете? - полюбопытствовал биоробот.
- Для себя, Тим, - разъяснил Иванов. - Вместо криогенной камеры.
Он окончательно решил: зачем ему воскрешение среди чужих, незнакомых людей с неизвестным содержимым в голове? Пусть похоронят как прежде, по вере. Тогда есть вероятность соединиться со своими родными и близкими, без которых жить не стоит.
Что и говорить, добротная получилась домовина. И на крест материала хватило. Но Тим засомневался в надёжности изделия и спросил, выдержит ли оно стандартное давление в один бар.
- Выдержит, куда денется, - успокоил его Иванов.
- А вдруг не выдержит, - заупрямился Тимур. - Надо проверить. Давайте я опрессую пока вы ещё живы. Я умею. Как полагается, испытаю повышенным давлением.
- Не надо, Тим. Всё это не то. - Иванов лёг в изделие и поворочался, устраиваясь поудобнее. - Я сейчас усну и не проснусь. Ты закроешь крышку и закопаешь меня на холме, а сверху поставишь крест... Запомнил, что делать?
- Да, мастер. Только, я думаю, там температура окажется недостаточно низкой для сохранения вашего тела.
- Для меня хватит. Видишь, какой я стал. Ничего тленного, одни мощи.
- Да как же я, без вас, мастер?
- Ничего, справишься!
- Не вопрос: справлюсь, я всё знаю. Но мне вас не будет хватать, - с нарождающимся чувствием сказал Тимур.
Иванов подытожил последние, обнадёживающие мысли о переселении в новый мир и скорой встрече с близкими. Скоро наступит этот долгожданный миг. Его лицо посветлело и стало ликом. А вот со своим помощником он точно больше не встретится - никогда... но, может, и Тимур со временем обретёт душу, кто знает?
- А ты поминай меня почаще тихим, незлобивым словом, - улыбнулся мобилизующей улыбкой, сложил руки на груди и прикрыл глаза. - Скрипку отдашь Рокфеллеру.
- Слушаюсь, мастер!
Давид легко научился играть на скрипке. Как будто она обладала собственной программой, запрятанной внутри корпуса, и он, подчиняясь инструменту, лишь механически водил смычком.
- Вы только послушайте! - надоедал весёлым товарищам.
Однако никто не выдерживал печальных мелодий.
- Достал ты нас своей музыкой, - противились они.
Рокфеллер уходил в лес, покидая зону безопасного жизнеобеспечения. Садился на пенёк, оставшийся от спиленной сосны, и подолгу играл, соединяясь со скрипкой в единое целое.
Так продолжалось довольно долго. Минуло много лет, и однажды Давид из леса не вернулся. На Психее обильно расплодились ящеры, и одному из них, дико растущему, видимо, тоже не понравилась ущербная музыка.
Вечно молодые обитатели Психеи побывали на месте случившейся трагедии. Один из них заметил в траве скрипку и повесил на сук на уровне роста. Никто не пожелал воспользоваться ей; только в разговорах иногда упоминали, называя скрипкой Рокфеллера.