Птаха Станислав Сергеевич
Красная готика

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 7.87*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:

      Таинство власти - одна из самых интригующих загадок в истории человечества.

    Кто приводит в действие тайные пружины, управляющие миром?

    Официальные политики или тайные иерархи, с древних времен объединенные в могущественный Орден, известный как масоны?

    Это предстоит узнать героям мистического романа "Красная готика" - служащим советского НКВД, оказавшимся втянутыми в сложные политические интриги накануне Второй мировой войны.

    Книга переиздана под новым названием:

    Купить можно и нужно здесь




  
  Автор выражает признательность издательству "Амфора" за разрешение разместить фрагмент свежеизданного романа именно на таком респектабельном сайте как "Самиздат".
  
  От издателя:
  
  Таинство власти - одна из самых интригующих загадок в истории человечества. Кто приводит в действие тайные пружины, управляющие миром? Официальные политики или тайные иерархи, с древних времен объединенные в могущественный Орден, известный как франкмасоны? Это предстоит узнать героям мистического романа "Красная готика" - служащим советского НКВД, оказавшимся втянутыми в сложные политические интриги накануне Второй мировой войны.
  
  Книжка продается на Озоне прямо тут-ки
  http://www.ozon.ru/context/detail/id/2633054/
  
  Juna, pardjura, jecreta prodere nail. <Давай клятвы, делайся клятвопреступником, лишь бы только не выдал секрета.>
  
  
  Часть первая
  Середина мая 1939 года. В недавнем прошлом губернский город Н.
  
  
  1.
  Прошкину хотелось перекреститься. С самого утра. Желание это было насколько беспочвенным, настолько и непреодолимым. Ну вот зачем ему, скажите, креститься? Только все утрясаться стало, а Прошкин возьмет - и публично перекрестится. И как на такой жест начальника районного НКВД, пусть даже и бывшего, выпускника курсов атеистической пропаганды при ВПШ отреагирует прогрессивная общественность? Известно как...
  В конце концов, Прошкина ведь в тюрьму не посадили, не разжаловали даже, ни из НКВД, ни из партии не выгнали, а наоборот - новую ответственную работу поручили, несмотря на скверную историю, в которую Прошкин - что правду-то скрывать - по глупости ввязался. Прошкин, может, и не выдающийся стратег или криминалист, но человек разумный. А разумный человек в такой жизненной ситуации креститься не будет. Даже если очень хочется. И креститься Прошкин, перед вступлением в новую ответственную должность, не стал, а вместо этого сплюнул сквозь зубы и правой ногой переступил порог областного Управления, где должен был проистекать инструктаж.
  Может, это здание на него так угнетающе действует? Управление ГБ НКВД занимало бывшую Свято-Сергиевскую Лавру; сводчатые потолки, гулко отдающиеся в коридоре шаги, узкие окна, фильтрующие солнечные лучи оставшимися узорчатыми витражами, лики святых, просвечивающие местами сквозь новую штукатурку, - может, именно они так расшатали крепкую нервную систему Прошкина? Вряд ли - по должности бывал он в этом здании уже четвертый год и, кроме радости от царящей тут в летнее время прохлады, никаких эмоций не испытывал. Не прерывая аналитических штудий, Прошкин привычно толкнул дверь зала заседаний - и обмер от недоумения...
  На основательном дубовом стуле рядом со столом - длинным, покрытым, как и положено казенному столу, зеленым сукном, - имело место необъяснимое явление. Явление было облечено в такую же, как у Прошкина, форму, с таким же, как у Прошкина, ромбиком, то есть являлось майором НКВД. И при этом - подпиливало ухоженные ногти изящной пилочкой с перламутровой ручкой! Расскажи Прошкину кто-нибудь про такое - ни за что бы не поверил.
  С появлением Прошкина феномен не прервал своего черного дела, а только коротко глянул на него и продолжал мирно шуршать пилочкой.
  Опешивший от такого зрелища Прошкин сел на стул, даже не поздоровавшись, и принялся изучать феномен более подробно. От роду феномену было ну от силы годочков двадцать пять... И то вряд ли. Конечно, назвав форму молодого человека такой же, как у него самого, Прошкин (вообще имевший свойство торопиться с выводами, на что ему неоднократно указывали старшие товарищи) погорячился. Форма только казалась такой же. Была она уж очень в пору своему хозяину - то есть явно шилась на заказ, а не выдавалась со склада. Да и мануфактуру для пошива использовали куда как лучше, чем на казенное облачение Прошкина. Портупея же и сапоги - тоже на заказ, из кожи качества самого высокого, как у тех армейских чинов, которые преподавали в Академии. Это Прошкин отметил, разглядывая ногу, небрежно закинутую на ногу. И каблуки высоковаты для форменных. После нескольких минут такой умственной работы Прошкина посетило озарение: должно быть перед ним не кто иной, как артист театра и кино, готовящийся донести до зрителей положительный образ сотрудника НКВД и изучающий работу органов на местах. Прошкин с облегчением вздохнул, налил себе водички из графина, отпил и уже спокойно стал разглядывать своего визави: так нагло пялиться на коллегу, пусть и более молодого, дисциплинированному служаке Прошкину было бы неудобно.
  Что и говорить, 'артист' был парнем смазливым - до подлинной мужской красоты, в понимании Прошкина, он, конечно, не дотягивал, в силу невысокого росту и хрупкого сложения, тщательно замаскированных хорошо подогнанной формой и высокими каблуками, - зато у барышень успехом наверняка пользовался. Да и в театре запросто мог играть принцев или князьев каких половецких: лицо у парня было красивое, холеное, но - как бы точнее выразится - восточное, какие бывают у жителей Туркестана. С выразительными темными миндалевидными глазами, разрезом напоминавшими очи породистых арабских жеребцов, каких показывают на выставках. Тонким, как пишут в старорежимных романах - точеным носом и изящно вырезанным, нервным, можно сказать капризным ртом. А вот ресницы у него, с точки зрения Прошкина, были просто до неприличия длинными - настолько, что отбрасывали густую тень на гладкие, оливкового тона щеки. Наверное, чтобы как-то компенсировать этот явный недостаток, 'артист' время от времени надменно поднимал вверх и хмурил аристократические брови. В общем и целом, вид у феномена был попросту наглый и никак не располагающий к общению.
  Тут психологические изыскания Прошкина прервали - в зал заседаний, пыхтя и переваливаясь, вошел его, Прошкина, многолетний руководитель - Владимир Митрофанович Корнев, начальник областного НКВД - и еще один персонаж. Образ 'артиста' моментально померк в сравнении со спутником Корнева. Человек этот был высок и измождено худ. Мертвенно бледен и присыпан бледной же пудрой. Волосы, брови и ресницы присутствовали на голове, но не имели цвета, как и сами глаза, которые не назовешь иначе как водянистыми. Одет незнакомец был в полувоенный черный френч, такие же черные брюки и черные, по-щегольски остроносые заграничные туфли. Мгновенного взгляда на него хватило Прошкину, чтобы сорваться - маленький ребенок, который живет внутри каждого взрослого человека, даже если он и сотрудник НКВД, пролепетал: 'Матерь Богородица, сохрани и помилуй' - и многократно истово перекрестился. По счастью, проделал он это только внутри Прошкина. Зато ему сразу стало легче, и он даже придал своему лицу подобающее случаю выражение суровой готовности.
  Корнев демократично манул рукой - сидите, мол, товарищи, не будем времени терять напрасно. И скороговоркой начал:
  - Вот, товарищи, знаете сами, международная обстановка такая, что каждая минута на вес золота, так что без преамбул. Все люди взрослые и сознательные. Из вас формируется специальная группа, - тут Корнев запнулся, отер лицо клетчатым платком и незаметно посмотрел в блокнот, запамятовав название группы, - Специальная группа по при... привенти... превентивной идеологической контрпропаганде. Вы являетесь ее руководящим составом. То есть империализм изобретает изощренные способы оболванивания советских граждан. Нам надо этому противопоставить сами знает что... Вот, товарищ Ульхт, прибыл недавно из нацистской Германии, где осуществлял разведывательные мероприятия в этой связи, он лучше меня вас в курс введет.
  Товарищ Ульхт заговорил. У него, оказывается, и рот имелся. Правда, с такими тонкими губами, что вне речевого процесса их и видно-то не было. Говорил он глубоким, хрипловатым голосом с ощутимым иноземным акцентом:
  - Чувствуется, что товарищ Корнев из кавалерии родом. Может быть, нас стоит для начала представить с коллегами?
  Корнев смутился - он не имел ни малейшего отношения к кавалерии, а из революционного подполья царских времен прямиком перешел в систему органов ВЧК - ОГПУ, а затем НКВД, - снова отер покрасневшую физиономию, отхлебнул воды и исправил свою оплошность, ткнув пятерней в сторону 'артиста':
  - Товарищ Баев Александр Дмитриевич. Кандидат в члены ВКП(б) с октября 1938 года. Переведен к нам специально для работы в группе, потому что, несмотря на молодой свой возраст, имеет и опыт боевой, и прекрасные характеристики. И традиции партийные блюдет. Я правильно говорю, товарищ Баев?
  Товарищ Баев величественно кивнул. При этом в мочке уха Баева что-то вспыхнуло, ослепительно резанув по глазам - там была крошечная серьга...
  Вот тебе и на. Прошкин чуть не шлепнулся со стула от такой новости. Нет, речь не о серьге, хотя сама по себе она - факт примечательный. Баев был личностью довольно известной, хотя известность эта сродни отраженному лунному свету. Потому как имел он самое непосредственное отношение к людям действительно легендарным и прославленным, про таких не то что в газетах - в энциклопедиях пишут, и памятники им ставят. Во-первых, он был сыном не кого-нибудь, а комдива Дмитрия Деева - легендарного полководца, покрывшего себя бессмертной славой сперва в Монголии, а потом в Туркестанских сражениях Красной Армии, уроженца города Н., в городе Н. и похороненного после недавней скоропостижной, как писали газеты, кончины. А во-вторых - этот молодой человек исполнял должность то ли порученца, то ли адъютанта совсем уж одиозной личности - комбрига 8-й механизированной бригады Дмитрия Шмидта. Прошкин был человеком дисциплинированным и осторожным. Потому и усидел на своей должности несколько лет. Но должность-то как раз такая, что приходится всякие беспочвенные слухи собирать и анализировать. Думать такую крамолу он сам бы не стал, но в донесениях агентов проскальзывало насколько раз: говорят-де, этот Шмидт - известный своей удалью еще со времен Гражданской, был так смел и задирист, что даже самому товарищу Сталину угрожал, и не просто в пьяной компании, а прямо на партийном съезде. Конечно, это просто сплетня,- как и многие другие... Прошкин вернулся к генеральной линии своих размышлений о Баеве.
  То есть, по всему выходило, учитывая печальную участь этого бывшего начальника Баева, бывшего же героя Гражданской войны, бывшего же товарища Шмидта, опустившегося до служения немецким наймитам, что его порученцу не бы пилочкой для ногтей, а самой настоящей пилой сейчас на лесоповале за Уралом орудовать, и то при исключительно благоприятном стечении обстоятельств. Что и говорить - неисповедимы пути Господни. Хоть Прошкин и сказал последнюю фразу про себя, но тут же на всякий случай прикусил язык. Что-то заносит его сегодня. С такими тенденциями мышления и самому на лесоповал недолго загудеть.
  А Корнев уже гудел, представляя его:
  - Прошкин Николай Павлович. Проверенный наш товарищ. Тоже майор. Коммунист с восьмилетним стажем. Из наших местных кадров, со значительным опытом оперативной работы. Дисциплинированный человек и взвешенный. Так я говорю или нет, Прошкин?
  Корнев строго посмотрел на Прошкина, - тот оценил доверие руководителя и весомо кивнул.
  Теперь Корнев перешел к последнему участнику первого инструктажа группы. Прошкин мог присягнуть: когда он зашел в комнату для заседаний, в ней не было никого, кроме него самого и феномена, оказавшегося товарищем Баевым. Двери, после того как вошел Корнев с бледным иностранцем, не открывались... Но в дальнем углу зала уютно расположился крупный мужчина слегка за сорок, в непримечательной поношенной гражданской одежде, с окладистой профессорской бородкой. Про него Корнев прочел прямо из блокнота:
  - Профессор кафедры, доктор Борменталь, беспартийный, - и с облегчением захлопнул блокнот.
  - Доктор исторических наук. Буду выполнять обязанности эксперта по культам и ритуалам, зовут меня Генрих Францевич, - уточнил доктор Борменталь. Теперь согласно кивнул уже Корнев.
  Просто кино и немцы, хмыкнул про себя Прошкин. Осознал ситуацию и обречено прикрыл глаза. Это что же затевается? Он - в одной группе с отозванным из Германии разведчиком, бывшим порученцем немецкого шпиона, признанного врагом народа, и контриком-профессором. Эх, надо, надо было с утра перекреститься - и все, ехал бы уже к Белому морю... А что - и там люди живут! По крайней мере, была бы какая-то определенность. Участие в группе с таким составом путь к Белому морю просто отодвигало, да и до высшей меры пресечения могло довести. Сквозь грустные мысли до Прошкина долетала резковатая полу-иностранная речь Ульхта. Тот нес полнейшую ахинею, подтверждавшую самые скверные предположения Прошкина:
  - Товарищи! Благодаря титаническим усилиям, приложенным советской военной резидентурой, сейчас в нашем распоряжении находится некоторое количество очень специфических материалов. Дело в том, что с момента своего формирования в целях поддержания боевого духа и достижения максимальной эффективности специализированные подразделения нацистских войск обучают с применением магических практик, использовавшихся еще в Средние века друидами и викингами...
  - Я позволю себе уточнить, - совершенно обыденно перебил инфернального выступавшего Борменталь, - расцвет культуры друидов, в равной степени как и викингов, относится к историческому периоду, значительно предшествовавшему Средневековью. Если я правильно понял, Йозеф Альдович сейчас ведет речь о материалах, представленных Германом Виртом на выставке 'Наследие предков', имевшей место в Мюнхене в 1933 году. Там демонстрировался широкий спектр материалов, так или иначе относящихся к рунической магии и более широко подтверждавших положения книги самого Вирта 'Происхождение человека'. Автор условно подразделяет все человечество на потомков двух рас - Нордической, к коей относит собственно немцев, шире - Ариев, и Гондванической? - породившей так называемые низшие расы...
  Баев, который совершенно по-девичьи подпер рукой щеку и приготовился усердно слушать длинную речь Ульхта, после реплики Борменталя выпрямился на стуле и мило улыбнулся, демонстрируя, что его вопрос носит чисто риторический характер и ответ ему хорошо известен, спросил:
  - Это была некая секретная выставка для представителей высшего партийного и армейского руководства Рейха?
  - Ну что вы, Александр Дмитриевич, - недоуменно покачал головой Борменталь, - что вы! Это была довольно тенденциозная, но вполне открытая выставка, я и сам на ней побывал. О, эта коллекция - ее археологическая часть - не лишена научно интереса. А из собственно, как их принято называть в газетах, 'нацистских бонз' ее посетил только Генрих Гиммлер... Лично Гитлера не было, что весьма разочаровало организаторов...
  - Надо же! Наша резидентура действительно получает девяносто процентов данных прямо из открытых источников информации, - еще искреннее улыбнулся Баев.
  Ульхт брезгливо поморщился:
  - Это не принципиально - мы будем не диссертацию писать, а заниматься практическими аспектами применения этих, с позволения сказать, магических практик. С целью повысить эффективность идеологической работы, боеспособность соединений и, самое главное, разработкой - я подчеркну специально для Генриха Францевича - сугубо практических методик, позволяющих эффективно противостоять воздействиям магического характера и наносить упреждающие удары по массовому сознанию гражданского населения потенциального противника. Благо информации у нас для этого предостаточно....
  Когда Ульхт закончил свою речь, Корнев стандартно завершил инструктаж:
  - Товарищи, будьте добры, зайти в канцелярию, подписать документы о неразглашении - это раз, ознакомиться с рабочими материалами - это два. Там же получите необходимую литературу - это три. На адаптацию, так сказать, и обработку литературы у вас трое суток. Материалы из здания Управления, понятно, выносить нельзя - будете в канцелярии прямо работать. Какие проблемы с бытом у иногородних возникнут - ко мне обращайтесь без обиняков или к начхозу Управления, Дмитрию Агеевичу. А по остальным вопросам - к товарищу Ульхту. О точном времени следующего инструктажа вас информируют дополнительно...
  Ульхт быстро вышел, словно ему не хватало воздуха в просторной комнате, а остальные начали двигать стулья.
  - А вас, Прошкин, я попрошу остаться.
  Прошкин остался. Корнев взял его под локоть и повел по длинному коридору к своему кабинету, по дороге вводя в истинный курс дел:
  - Ты, Николай, человек у нас проверенный. Ну, оступился раз - не без того. С любым бывает - время тем более смутное... За что честь такая нашей области и группа эта - понять не могу. Хоть и не дурак. Вон - аттестацию намедни прошел, - на петличке Корнева действительно красовалась новая шпала, - был бы дурак - сам понимаешь, где был бы. Публику прибывшую ты видел. Ох и не нравится мне вся эта возня! Положиться мне не на кого. Разве что вот на тебя. Потому и ходатайствовал о том, чтобы тебя в эту группу включили. Мотивировал - раз в нашей области группа числится, так хоть одного местного товарища в нее включите. Так что будешь моим и глазом и ухом. Сейчас я тебе исхлопотал по одному давнему делу в Москву командировку - дуй туда, и всех, всех - слышишь - всех, кого можешь, на ноги поставь и узнай всю подноготную про этих кадров да про саму затею... Только тихо так - неофициально... Времени у тебя - три дня, до следующего инструктажа. На машине Управления поедешь. Созвонись отсюда с соучениками по Академии, денег в бухгалтерии возьми и кати. Очень на тебя рассчитываю...
  С этими словами Корнев как раз уперся в дверь своего кабинета и скрылся за ней, хлопнув Прошкина на прощание по плечу, а сам Прошкин - без особого, впрочем, энтузиазма - поплелся в бухгалтерию.
  
  
  2.
  По Москве Прошкин летал как соленый заяц (хотя и не был уверен, что такой заяц может летать). Зато много интересного выяснил. То есть при других условиях всего этого осторожный Прошкин предпочел бы не знать. Да и сейчас помочь такое знание ему лично могло мало. Вот разве Корнев, который Прошкина не в пример умнее, оттого и поставлен над ним начальником, углядит в этой разрозненной информации какую-нибудь путеводную нить...
  Поэтому, вернувшись в Н. Прошкин не раздеваясь помчался на пригородную тренировочную конюшню, где его ждал изнывающий под бременем ответственности Корнев - чтобы общаться на природе и без посторонних ушей.
  - Излагай, - коротко сказал Корнев.
  И Прошкин изложил.
  В прядке возрастания важности.
  
  Профессор Борменталь - невинная жертва
  Профессор Борменталь пал жертвой недоразумения. Любой сотрудник НКВД может в дружеской обстановке про десяток подобных казусов рассказать. Даже позабавнее.
  Борментль мирно окончил Петербургский университет, политической активностью не отличался, все время посвящал научным изысканиям - то в полевых экспедициях, то в библиотечных залах. Читал лекции. Строчил статьи. Пока...
  Пока некий модный в Москве драматург по фамилии Булгаков не написал пьесу самого что ни на есть антисоветского содержания. Прошкин этой гнусной пьесы, разумеется, в глаза не видел, только письма бдительных граждан просматривал. Так вот - был в той пьесе персонаж по фамилии Борменталь. По имени - Иван Арнольдович. Врач. Приспешник кровавого хирурга-антисоветчика. Вот бдительные граждане и обратили внимание компетентных органов на удручающее сходство. Но крепка социалистическая законность, и со временем в казусе разобрались. Профессора, не имевшего отношения ни к литературе, ни к антисоветской деятельности, отпустили. И включили в группу, чтоб меньше по Москве околачивался и знания свои с большей пользой для общества употреблял.
  Корнев от такой истории рассмеялся, вытащил из закромов бутылку водки и плеснул себе и Прошкину в граненые стаканы - с почином!
  
  Ульхт Йозеф Альдович - человек-загадка
  Ульхт товарищем не был. До самого недавнего времени он был господином, добропорядочным гражданином Эстонии, проживающим на территории Германии, и к НКВД отношения не имел. Просто потому, что умер трех годов от роду.
  Зато 'бледный' - как окрестили между собой Ульхта давние коллеги Прошкин и Корнев - носитель фамилии безвинного младенца имел отношение прямое и непосредственное, но только не к НКВД, а к армейской разведке. Потому узнал Прошкин о нем самые крохи, и то с большим трудом. Имя его ненастоящее - в этом главная загвоздка. Говорили, он в Германии ресторацию и варьете держал, стихи писал авангардного содержания и левым сочувствовал...
  Все, кто любезно помогал Прошкинскому самодеятельному расследованию, настоятельно советовали ему нос в прошлое этой темной личности не совать, потому как неровен час - откусят.
  Инициатива создания группы тоже исходила из армейской разведки. Точнее - от кого-то из ее резидентов, в чьем подчинении Ульхт находился в Германии. Сам резидент на Родину приехать и изложить свой гениальный план работы такой группы отказался, сославшись на остроту международной обстановки и связанную с нею занятость. Интернационалист Ульхт желанием воплотить идеи шефа на Родине тоже не горел, поэтому ему, без всякого учета добровольности, помогли добраться от враждебных немецких до родных советских берегов ответственные сотрудники НКВД. Именно при таких обстоятельствах он сменил начальство, и группу создали на базе НКВД, вдали от армейских штабов.
  Словом, хорошего мало, развел руками Прошкин. Да Корнев и сам прекрасно понимал, что мало, потому водки на этот раз налил побольше. А Прошкин перешел к самой длинной и запутанной части своего отчета.
  
  Тяжелое детство товарища Баева
  По большему счету, Александр Баев был не просто хорошим сыном. Он был сыном идеальным. Если бы Советское Правительство учредило медаль для хороших детей - Сашу Баева стоило наградить первым. Потому что свои лучшие годы Баев посвятил отцу. Все это тем более поучительно, что в прямом, биологическом, смысле отцом Саше легендарный комдив не был. Он был Саше, говоря сухим юридическим языком, усыновителем. Но Саша делал для него все то, что не всякий родной сын делает для отца...
  Детство у Саши Баева было незавидное. То есть, с какого момента оно стало таким - Прошкину так и не удалось узнать точно. Народные легенды о том, где и при каких обстоятельствах комдив Деев подобрал будущего пасынка, разнились. Кто говорил, что Деев - большой мастер играть в нарды, мальчика выиграл у одного восточного князька. Кто - что выменял на пулемет. Третьи считали его боевым трофеем, вроде коня или оружия. В любом случае, интересно, что Баев - существо строптивое и неуживчивое - вполне признавал себя частной собственностью товарища Деева. Полной и безраздельной. Подчинением лично Дееву воинская дисциплина 'Сашки-басурмана' и исчерпывалась.
  Боевые товарищи помнили Баева мальчишкой лет десяти-двенадцати. Помнили и не любили. Называли Басурманом и Бесенёнком. Оттого, что по-русски он почти не говорил, хотя и понимал. Называли, конечно, за глаза - в глаза никто бы не решился. Взрослые конармейцы маленького Сашу очень боялись. В рядах темных, не охваченных атеистической пропагандой бойцов гуляла жутковатая история про то, как коварный Баев отдал свою бессмертную басурманскую душу своему же мусульманскому бесу в обмен на очень ценное умение всегда попадать в цель, - настолько пугающе метко мальчик стрелял из любого огнестрельного оружия и метал ножи. Да и близко подходить к Басурману было тоже чревато - мог без раздумий бритвой полоснуть...
  Конечно, подобные дикие выходки Деев безнаказанными не оставлял и Сашу как мог воспитывал, приобщал к культуре и цивилизации. То есть - драл нещадно. Офицерским ремнем, импровизированными розгами, конской упряжью и даже хлыстом. За всякие провинности - за накрашенные сурьмой глаза и выпачканные в хне ногти, за нестриженные волосы, за то, что не по уставу одет, что мало читает книг и газет, что молится Аллаху, за ненадлежащее хранение оружия, за уведенных из соседних аулов коней (Баев был мастер на такие проделки), за 'дикарскую' любовь к ювелирным украшениям, за слабость к шелковым подушкам, мягким коврам и сладостям, но больше всего - за патологическую страсть к роскошной конской сбруе. Баев орал и плакал. Часами. Звонкие его вопли и причитания на неведомом наречии разносились по всей округе. Рядовые красноармейцы при этом в ужасе украдкой крестились и с замиранием сердца ожидали рассвета, опасаясь найти голову комдива аккуратно отрезанной, а наилучших коней - не найти вовсе, как и само юное басурманское отродье.
  А вот бдительные граждане - из тех, что пообразованней, вроде военного медика, - строчили рапорта куда следует про антипедагогические действия комдива в отношении юного гражданина советского Туркестана. И вот в один прекрасный день товарищ Деев Сашу усыновил. Официально. Тут писаки успокоились - ведь одно дело, когда красный командир почем зря лупит свободного советского гражданина, а совсем другое - если отец сына воспитывает.
  Воспитательные методы комдива Деева оказались весьма эффективными. Не прошло и года, как вымуштрованный Баев, облаченный в кавалерийскую форму, умытый и остриженный, бойко болтал по-русски, переводил речи местных жителей и пленных, а также различные документы чуть не со всех тюркских языков и стал поэтому человеком совершенно незаменимым. Еще через год умненького Сашу брали на серьезные переговоры в штаб округа и армии. Стрелковое искусство Баева тоже было вознаграждено. За меткую стрельбу Сашу наградили грамотой штаба округа. А за хороший почерк и аккуратность при работе с секретными документами - новым маузером. Но и официальное наказание в послужном списке Баева имелось - он получил пять суток гауптвахты со странной формулировкой в приказе 'за неоправданно суровое обращение с пленными'. Даже обладавший богатой фантазией и личным боевым опытом и не понаслышке знакомый с традициями Туркестанского фронта Прошкин затруднялся предположить: что такого выдающегося мог совершить юный Баев, чтобы такой строгий приказ издали? Конечно, Прошкину было любопытно узнать, но спросить у самого Баева он не решился, а больше спросить было не у кого.
  При всем этом Баев, официально считавшийся адъютантом комдива Деева, был начисто лишен присущего адьютантско-писарскому племени холуйства и подобострастия. Даже с самыми высокими командирами и комиссарами наглый отрок держался на равных. Единственное, что роднило Сашу с канцеляристами, писарями и барышнями-машинистками - это готовность каждую минуту разрыдаться по любому поводу. И даже без такового. Впрочем, со слезами Баев тоже никогда не промахивался - плакал исключительно своевременно и при большом скоплении сановных зрителей. Потому причитания его, вроде того что 'лошадку нечем кормить' или 'новое седло забрали для нужд штаба', находили живой отклик в суровых сердцах военного руководства. Лошадке выписывали отборный корм, а реквизированное командным повелением роскошное седло возвращали зареванному Саше. Но такие слезы Саша отирал вовсе не пробитым в боях рукавом. Нет. Для этих целей в его карманах всегда имелось два-три крахмально-белых, хрустящих носовых платка.
  Еще - Баев так и не смог исцелиться от сибаритского пристрастия к богато украшенной конской сбруе. Так и ездил с искрящимися редкими каменьями и серебром уздечками, с перламутровыми мундштуками и изящно изукрашенным седлом. За такие далеко не пролетарские ухватки боевые товарищи, все так же за глаза, именовали повзрослевшего Баева Князем и считали, что равнодушный к воинской карьере и званиям Саша готовит себя в дипломаты или деятели Коминтерна.
  Но карьеру делать Баев не спешил, потому что был не только хорошим стрелком, но и - прежде всего - хорошим сыном.
  Надо сказать, что комдив Деев, перед тем как скоропостижно скончаться, долго и тяжело болел. А Баев за ним все это время самоотверженно ухаживал. И этот подвиг сыновний был оценен на самом высоком уровне, таком, что посмотреть, запрокинув голову - шапка слетит...
  Здоровье героического комдива Деева оказалось подточенным многочисленными ранениями и тяжелыми хворями, приобретенными в Средней Азии, где он служил долгие годы. По настоянию врачей он вернулся в Москву: здешний климат должен был укрепить его организм, пострадавший в боях за торжество революции. Он преподавал стратегию в военных институтах, в политические и партийные дискуссии не вступал, зато писал узкопрофессиональные статьи и книги. Злые языки говорят - не только для себя... Словом, боевые товарищи комдива Деева, взлетевшие на большие политические высоты, к нему благоволили и, чем могли, помогали. Именно так его пасынок и оказался то ли в писарях, то ли в порученцах у командира 8-й мехбригады, комбрига Дмитрия Шмидта - давнишнего приятеля Деева. Как принято считать. Образцовый сын Баев вообще-то со Шмидтом мало общался, потому что мотался между штабом бригады, Москвой и санаториями, где дважды в год лечится Деев. Соратники папаши такую сыновнюю самоотверженность только приветствовали и Баеву всячески потакали - то в командировочку подходящую отправят, то с собой возьмут, если в Москву едут или еще куда.
  - Еще бы им не приветствовать, - искренне согласился Корнев, - у самих-то дети оболтусы, вроде моего. Золотая молодежь нового образца - драли мы их, видно, мало. То машину государственную родителя разобьют, то водки нахлещутся и вытворяют черт знает что - а то и кокаин нюхают!.. И радуйся, если хоть по западным дипломатическим представительствам чарльстоны не отплясывают - а то совсем хоть в петлю, чтоб по этапу не идти за шпионаж. Может хоть обучение платное образумит. А тут конечно - мальчик ночей не спит, за отцом ухаживает. Про коней да про лекарства с его боевыми товарищами общается. Каждый ведь именно о таком идеальном ребенке мечтает...
  Ну вот, в тридцать пятом Деев стал совсем плох - в госпиталь его положили. Доктора сразу сказали - минимум на полгода. Баев немедленно настрочил рапорт с просьбой отпустить его в длительный отпуск в связи с семейными обстоятельствами. Ну - в стране больных родителей хватает, если каждый ребенок начнет по полгода за отцом ухаживать - никакого народного хозяйства не будет. Один сплошной лазарет. Так что командир Баева принял решение мудрое и прецедентов опасных не создающее - перевел Сашу на должность в фельдъегерьской службе НКВД при своей бригаде. То есть Баев был не порученцем, а вполне официальным специальным курьером НКВД. Отсюда и форма и кубики-ромбики, он вроде как курьерские обязанности в столице выполнять был направлен. А потом, когда здоровье Деева так и не поправилось, его и вовсе в Москву откомандировали - учиться. Представьте себе - на востоковеда. Есть, оказывается, такая профессия.
  Правда, в Университете Саша редко появлялся, разве что на экзамены-зачеты - зато действительно бывал чуть не каждый день в госпитале и бегал то с медицинскими поручениями, то по папашиным друзьям боевым. Может поэтому соратники - бывшие красноконники и казаки - Деева навещали частенько, медицинский персонал говорит - просто не палата, а штаб какой-то, столько военных туда-сюда ходило. Но, хотя Деева лечили усиленно, здоровье его не улучшалось. А совсем наоборот.
  Официально никто донесений или рапортов не писал, ни в парткомы, ни в органы, ни еще куда. Но слух рос и ширился: травят враги легендарного комдива, хотят извести легенду Гражданской, а власти и ухом не ведут - доблестное НКВД бездействует... а может и попустительствует. Одно дело - слухи среди бабушек на лавочке, а тут - среди таких уважаемых и властью наделенных людей. Главврачей косили - как басмачей в Гражданскую. Деева перевозили из госпиталя в госпиталь, из больницы в больницу, лучшее медики за его здоровье боролись - как комиссары за победу коммунизма. Лучшие лекарства ему привозили. Баева высокие покровители пристраивали несколько раз с какими-то формальными поручениями в дипломатические и военные группы, выезжавшие в Германию, Испанию и Францию. Хотя все знали, что он ездит за заграничными лекарствами для папаши. Ряды соратников и друзей комдива Деева из червонного казачества и красноконников по понятным причинам изрядно поредели - сперва в тридцать шестом, потом еще в тридцать седьмом, - но посетителей у него в палате меньше не стало, просто состав изменился. И слух о том, что комдива травят то ли враги Родины, то ли враги личные, все не стихал. А чему удивляться - еще живые соратники отца вели Баева в высокие кабинеты, а новые покровители - в еще более высокие. И Сашины стройные ноги в мягких сапожках, сшитых по заказу в ателье Главного Управления, переступали все более и более высокие пороги, а безутешные сыновние слезы утирали крахмальными платками все более и более влиятельные руки. Потому что Саша ничего не просил. Просто горем делился. И ему охотно помогали. Просто на удивление охотно. Даже извлекли из застенков трех китайцев из личной охраны врага народа Якира. Этих китайских двух охранников и лекаря совершенно официально прикомандировали Деева лечить и сторожить от происков врагов. Но и сам Баев продолжал каждый день в больницу наведываться, даже к экзаменам прямо там готовился.
  Да, учеба Саши Баева - это вообще отдельный разговор. Занятий он, как уже сказано, не посещал, но учился исключительно на 'отлично'. Профессора и преподаватели рангом пониже в один голос студента Баева хвалят и о способностях его мнения самого высокого. А все оттого, что Баев действительно много занимался. Не только книжки читал, но и, возродив старинную практику, брал частные уроки. Причем факта этого нисколько не стыдился - советовался с преподавателями и знакомыми, к кому ему лучше обратиться. По специальности в основном со старенькими, отставными, еще царскими профессорами занимался.
  Уроки Баев брал по весьма обширной программе, выходящей за рамки расписания его факультета - французский учил под руководством бывшей дворянки и фрейлины императорского двора, уроки верховой езды получал от камергера Его Императорского Величества. Еще прежнего императора - Александра. Занятный старикан, лет под сто, а бодрый и общительный - Прошкин лично с ним разговаривал. Так вот, этот старикан Баева называл не иначе как 'учтивым юношей', ценящим лошадей, и очень хвалил его аристократическую манеру выездки и безупречный французский. Само собой, Баев учил немецкий - с немцем, английский - с англичанином, арабский - с арабом, - все трое в Коминтерне переводчиками работают. Испанский - с известным испанским коммунистом. А еще неугомонный Баев брал уроки актерского мастерства у знаменитого актера МХАТа, уроки рисования - у почтенного графика, члена Академии Художеств, ну и так далее. У Прошкина целый список этих людей имеется. То есть учиться Баев любил. Даже изучал какой-то таинственный старинный язык, под названием, - Прошкин сверился со своими записями, - САНСКРИТ...
  Прошкин человек прямой и возводить напраслину ни на кого не будет. Пусть даже у человека и каблуки на сапогах, и серьга в ухе. Прошкин два часа убил, беседуя с медицинским персоналом в госпитале, где провел последние несколько месяцев и скончался комдив Деев. Баев действительно был примерным сыном и проводил много времени у койки отца. Не только за медперсоналом присматривал, но и пот со лба отеческого вытирал, постель менял, газеты вслух читал, с ложки кормил. Баев никому не доверял отеческого здоровья! В последние дни просто от Деева не отходил. Хотя посетителей у комдива Деева даже на смертном одре хватало, да еще каких именитых. Так что общественность ждала пышных похорон почившего героя на самом знаменитом столичном кладбище.
  Но когда товарищ Деев умер - а случилось это в самом начале нынешнего апреля, - Саша настрочил письмо, суть которого такова: в связи с тяжелым экономическим положением в стране, прошу похоронить моего отца - как сам он, простой кавалерист-конармеец, того хотел бы - без всяких торжеств и почестей, в его родном городе Н. На чье имя адресовался? Семен Михалыча Буденного. Семен Михалыч - человек добросердечный, на следующий день Сашу Баева лично принял, облобызал в мокрые от слез щеки, в общей сложности два часа проговорил с ним, вспоминал легендарное прошлое и даже сам смахнул сентиментальную слезинку. Дал Саше и специальный холодильный вагон, и специальный гроб, и даже маневровый паровоз - тем более что ехать недалеко. И торжества запретил. Некролог был только в 'Красной звезде'. И, конечно же, устную просьбу Саши - направить его, Баева Александра Дмитриевича, на работу в город Н. в связи с тяжелым состоянием здоровья проживающего в Н. дедушки - тоже удовлетворил. Схоронили Деева в Н. тихо и неприметно. Вот такая история.
  
  - Нескладная получается история у тебя Прошкин, - покачал головой Корнев.
  - Это почему?
  - Да сам подумай, - Корнев разлил остаток водки для ясности мышления. - Был бы ты, Прошкин, агентом империализма и затеял убить героического комдива...
  Прошкин изо всех сил протестующе замахал обеими руками.
  - Я просто для образности, - успокоил его начальник и продолжил: - Так вот, решил ты уничтожить героя. Отравить. Подсунул ему пилюлю ядовитую - благо он в больнице. Но не тут-то было - вылечили комдива. Ты опять за свое - теперь в шприц яду набрал и укол сделал. Но и тут промашка - снова вылечили комдива, да еще и охрану к нему приставили! А ты снова за яд.
  Прошкин почесал затылок...
  
  
  
  
Оценка: 7.87*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"