Аннотация: В геотектонике происходят поистине тектонические подвижки
XII.Под знаком НГТ
Всё шло заведенным, уже рутинным путем. Я всё больше втягивался в палеонтологию (точнее, она затягивала меня). Ездил в командировки, перезнакомился со всеми конодонтщиками, число которых быстро росло. В это время начались ежегодные совещания конодонтовой комиссии во ВСЕГЕИ, и я понемногу стал её полноправным членом (один год по случаю даже её председателем). Однако, краем глаза, следил и за тем, что творится в нашей тектонике. А там начались поистине тектонические подвижки. Начались-то они еще чуть раньше в основном за рубежом, но и наше болото заколыхалось, и стали видны люди, способные к восприятию и развитию новых, прогрессивных идей, а по контрасту - и ретрограды, упорно державшиеся старых представлений.
В 1968 г в США был опубликован тематический выпуск Journal Geophys. Res., посвящённый новым принципам тектоники (возникала "Новая глобальная Тектоника", НГТ). У нас он был переведён с запозданием, в 1974 году, под названием "Тектоника литосферных плит", но и до этой публикации люди продвинутые, вроде меня, уже были в курсе того, что происходит с тектонической теорией (см. выше). Одной из этапных научных публикаций в этом контексте была статья А.В. Пейве в "Геотектонике" 1969 г., называвшаяся "Океаническая кора геологического прошлого". В ней проводилась мысль о том, что давно известные в складчатых областях офиолиты - сочетание серпентинитов, базальтов и кремнистых отложений - не что иное как реликты океанической коры.
Что такое теория литосферных плит, подробно объяснять не буду: об этом написаны и учебники, и масса популярных статей. В Интернете полно информации об этом. Скажу только, что главное её отличие от теории дрейфа континентов А. Вегенера, которой я в свое время был очарован, заключалось в представлении о том, что Земля имеет две внешние оболочки, различающиеся не по составу, а по механическим свойствам: литосферу и подстилающую её астеносферу. Первая жёсткая, вторая - на 2-3 порядка более пластичная. Вегенер и его последователи думали, что континенты плавают по более пластическому и тяжелому веществу, выходящему на поверхность в океанах. Плейт-тектоника же утверждала, что вся литосфера, включающая и континенты, и океаны, разбита на плиты (строго говоря, скорлупы), плавающие в астеносфере. Остывая, отдельные участки океанической литосферы становятся тяжелее астеносферы и погружаются в нее, частично расплавляясь и образуя вулканические островные дуги и периокеанические хребты; этот процесс компенсируется наращиванием новой, горячей и легкой океанической литосферы в срединно-океанических хребтах. Эти хребты и сами по себе были величайшим географическим открытием ХХ века, но их настоящее значение было понято только благодаря плейт-тектонике, которая стала трактовать их как место рождения новой океанической коры.
Теория позволила объяснить не только современные процессы, приводящие к образованию новых горных хребтов и океанских впадин, но и дала возможность попытаться понять, как образовались древние складчатые пояса, в том числе и Урал.
Весной 72 г. А.В. Пейве приехал в Институт Геологии и Геохимии Уральского научного Центра для серьёзного разговора. На расширенном заседании Ученого Совета он задал вопрос: как отразились новые веяния в тектонике на мироощущении уральских геологов. Он спросил, в частности, что они думают о недавно (в 1970 г) вышедшей Бюллетене Геологического Общества Америки статье У. Гамильтона под названием "Уралиды и движение Русской и Сибирской платформ". В статье была высказана мысль о том, что Урал представляет собой след древнего, палеозойского океана, разделявшего Восточно-Европейский и Сибирский континенты. Мнения разделились. Одни поддерживали эту идею, другие считали её бредовой. Стало ясно, что и не Урале началась поляризация геологов на фиксистов и мобилистов, хотя многие своего твердого мнения на этот счет не имели. Чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, было решено провести на Урале полевую экскурсию, в которой каждый мог бы наглядно подтвердить свою правоту.
Экскурсия 1992 года.
Инициированная А.В.Пейве экскурсия, в которой мне удалось принять участие, состоялась на Среднем Урале ранним летом 72 года. Из них помнятся поездки в Тагильский синклинорий, и в частности, на Платиноносный пояс - автомобильная на Кумбу, на Кытлым, вертолетная на Желтую Сопку Денежкина Камня, в Североуральский бокситоносный район (СУБР), на дайки в Полевском районе, на Нижнесергинский аллохтон западного склона Урала и на р. Реж восточного. Были, кажется, и другие поездки, но эти запомнились наиболее ярко.
Следы работы старателей. Трава здесь не растет десятилетиями.
На знаменитой Желтой Сопке, куда нас доставил вертолет
Р.Северная Сосьва по дороге на г. Кумбу. Брод, легко преодолеваемый на вахтовке при низкой воде, как на снимке.
Знакомились и с метаморфическими породами, стараясь понять, как они вписываются в концепцию НГТ. На снимке: оз. Иткуль на Среднем Урале. По берегам его - представительные выходы Сысертского метаморфического комплекса.
Одним из вопросов, требовавших решения, была проблема: являются ли серпентинизированные перидотитовые массивы Урала горячими интрузиями магматического вещества или холодными внедрениями (протрузиями) серпентинитов, маркерами и смазкой крупных разломов. Привезли нас на одно такое тело на р. Реж в районе села Сохарево, на восточном склоне Среднего Урала. Иван Денисович Соболев, Бессменный Редактор уральских геологических карт и Выразитель Крайних Фиксистских Взглядов, топнув ногой, провозгласил, что мы стоим на горячей интрузии перидотитов. Александр Владимирович Пейве, Ведущий Тектонист Советского Союза, в свою очередь, топнув ногой и обращаясь к многочисленной аудитории, задал риторический вопрос: Что мы видим здесь? Серпентиниты, то есть продукты достаточно низкотемпературных изменений перидотитов. Они пронизаны плотнейшей сетью трещин, каждая из которых имеет заглаженную до зеркального блеска поверхность, свидетельство скольжения. В эту массу погружены крупные и мелкие блоки габбро, базальтов и кремней, не испытавших влияния высокотемпературной магмы. Так что же это?
Не выдержав тягостного молчания слушателей, я вякнул: "Меланж!".
Хоть я и был в этом театре абсурда начинающим актером и моя роль по краткости превосходила сакраментальное "Кушать подано!", но импровизация попала в точку. Это, действительно, был тектонический меланж, фиксировавший мощный разлом земной коры. Позже я с моими коллегами работал в Режевском районе; мы дали обзорное описание его тектоники, неоднократно возили сюда геологические экскурсии с участием ведущих российских и зарубежных специалистов; представление о роли меланжа в этом районе закрепилось.
"Тот самый" меланж с противоположного борта долины.
В ходе этой же экскурсии я попал в район, который меня давно привлекал: в окрестности курорта Нижние Серги, где еще О.Ф. Нейман-Пермяковой, в 1937 году, был описан шарьяж. Вел экскурсию Г.А. Смирнов, знаток Уфимского амфитеатра и автор многочисленных работ по палеогеографии Урала. Он был из числа колеблющихся, и готов был признать Нижнесергинский шарьяж, но четких доказательств этому не видел. Такие доказательства были представлены позже, при моём участии: своей первой поездки в Нижние Серги я не забыл и посещал этот замечательный район неоднократно. Точку же в этом вопросе поставило бурение пяти глубоких, порядка 1 км, скважин, вскрывшее под ордовикско-силурийскими кремнисто-сланцевыми отложениями шарьяжа известняки среднего девона. Это был явный результат крупноамплитудного надвигания более древних глубоководных отложений на более молодые мелководные. Бурили на бокситы, бокситы не нашли, но побочный, сугубо научный результат был выдающимся.
В течение экскурсии обсуждались и некоторые практические вопросы, в частности, организация намеченных на следующий год экскурсий Офиолитового Симпозиума, проведение которого было заявлено советскими учеными.
Больше всего беспокоила возможность (или невозможность) проведения экскурсии на Урале, где офиолиты представлены лучше всего. Плохие предчувствия в конце концов оправдались: Урал был отменен по причинам секретности.
Академик А.В.Пейве (слева) и сотрудник Геологического Института А.С.Перфильев обсуждают проблему организации экскурсий предстоящего офиолитового совещания. Видно, насколько они озабочены.
Продолжение поля-72. На Верхней Печоре и Унье.
Было известно, что ещё до моего приезда в Филиал, на одном из совещаний геологов республики Коми, проводившихся раз в 4 года, В.А. Варсанофьева, знаток геологии бассейна Верхней Печоры, продемонстрировала коллекцию образцов горных пород, очень похожих на породы Лемвинской зоны. Но породы породами, а какова их последовательность в разрезах? Образуют ли они самостоятельную зону, аналогичную Лемвинской? Эти вопросы стали серьёзно мучить меня, тем более что знакомство с более свежими публикациями О.А. и А.Г. Кондиайнов (ВСЕГЕИ), много лет работавших в этом районе, не давали оснований для таких уж прямых сопоставлений. И я, оставив на время Лемвинскую зону, начал готовиться к экспедиции в бассейн Верхней Печоры.
В состав отряда вошли рабочий шлифовалки Веня, молодой специалист Нина Семёнова и наш старый знакомый - Юра Дёмин, регулярно появлявшийся в Институте к началу сезона в поисках полевой работы. На вид он был сильно помят, лицом чёрен, но меня это не смущало. Я знал по опыту, что в поле он отойдет, и на него можно будет положиться.
Вертолёт заказали в аэропорту Троицко-Печорска, куда попали вместе с грузом на рейсовом АН-2, который в то время летал туда из Сыктывкара каждый день, да ещё и не по одному разу (невпример нынешним временам). Жаль, что эти неприхотливые и надёжные бипланы, садившиеся на очень короткую грунтовую полосу, были списаны, а достойной замены им так и не нашлось.
Вертолет пришлось посадить на одно из немногих пригодных для этого мест в верховьях р. Печоры, среди огромного луга, напротив характерной шатрообразной вершины - горы Койп.
г.Койп.
Мы разгрузились на широкий бревенчатый помост, - вертолетную посадочную площадку, построенную геологами съемочной партии Г.П. Проскурина, которые работали здесь в предыдущем году. В этом году они ушли с работами на север, оставив, кажется, только базиста, который запомнился тем, что заваривал чай в пол-литровой банке "по Койпу": смотрел в сторону горы через эту банку с чаем. Если Койп не виден, значит, чай заварился.
А вот с лугом связаны куда менее приятные воспоминания. Лишь только вертолет улетел, перестав молотить над нами своими винтами, мы были немедленно атакованы тучами оводов, да в таких количествах, с какими я ни до, ни после не встречался. Плотность насекомых была столь велика, что можно было, проведя по воздуху ладонь, собрать в жменю пять-десять кровососов, намерения которых не оставляли никаких сомнений: пока убиваешь одного, два других садятся на незащищенные места и жалят нещадно. Стояла жара, было обеденное время, страшно хотелось есть, но борщ, сваренный благодаря героическим усилиям Нины, не лез в рот: огромное количество этих тварей набивалось в миски. Ничего удивительного: в прошлом году на этом лугу пасся целый табун лошадей геологов. В этом же мы заменили оводам лошадей.
Проклятый луг днем...
И рано утром, когда овода еще спят.
С трудом дождавшись вечерней прохлады, когда оводов поубавилось, мы стали накачивать резиновые лодки, делить груз, чтобы с утра пораньше начать сплав. Как я уже сказал, другого места для высадки, ниже по реке, не было, и нам предстояло километров 30 холостого хода вниз на лодках, прежде чем мы могли начать работу. Ситуация усугубилась тем, что стояла сушь. После дождей мы пролетели бы этот участок в бурной, но быстрой воде, только увертываясь от наиболее крупных камней в русле, а тут нам пришлось где в обход, где волоком прокладывать свой путь в нагромождении крупных русловых камней - кварцитов тельпосской свиты ордовика, проходя мимо устий притоков с "говорящими" названиями (Большая и Малая Порожные). Даром это не прошло: порвали днища лодок, и после того, как этот сплошной порог кончился, пришлось делать днёвку, клеить лодки и сушить подмоченный груз.Благо погода стояла жаркая. Ни дождичка. С какого- то момента это стало вызывать удивление: вспомним мой рассказ о лете 1965 года и стишки по этому поводу! В конечном счете, лето оказалось рекордным по жаре, особенно в центральных районах, где пылали пожары; временами гарь доносило и до нас, и тогда солнце становилось тусклым (блеклым). Только в 2010-м году жара и пожары повторились, причем с ещё большей силой.
Всё перекаты...
Вброд через Печору - даже не по это самое...
Самое неприятное было то, что, несмотря на предосторожности, вода проникла в казалось бы водонепроницаемый мешок с документами, находившийся во вьючном ящике, и дневники А.И. Першиной по Верхней Печоре, которые она мне дала, оказались подмоченными. Нет! Фактически подмоченной оказалась моя репутация как аккуратного пользователя. Потом пришлось долго извиняться. Вообще-то наши стратиграфы вполне охотно давали мне свои пикетажки(дневники) в поле, и такой казус случился впервые. Может быть, оводы виноваты? Вообще-то хорошо, когда кто-то кроме тебя виноват, не так ли?
История с пикетажками мне напомнила один эпизод из филиальской жизни. Приходит как-то к нам в лабораторию комиссия по по чрезвычайным ситуациям, с вопросом: "Что из вашей ком наты в случае пожара надо выносить в первую очередь?". Они думали, что я отвечу: микроскопы,другие приборы, или (по бородатому анекдоту) - мебель. А я им: выносить надо пикетажки, рукописи и образцы пород последней экспедиции, которые еще не обработаны. -??? - Посчитайте,говорю, во что обошлись экспедиции, результаты которых овеществлены в этих материалах! - Подумали. - А ведь и правда! Согласились, и так и записали.
Сплавляясь по Печоре, в одном довольно удалённом от жилья месте (близ устья р. Елмы) вдруг увидели сильно хоженые тропки, с совершенно вытоптанной травой. Кто-то здесь жил. Не сразу пришло на ум, что это бобры. Потом уже, приглядевшись, увидели и плотины, и характерные пеньки с конусообразным погрызом.
Плотина бобров.
Характерный погрыз - на конус.
Услышали характерные шлепки хвостом. Заметили и самого бобра, плывшего куда-то по своим делам. Мы пересекли границу Печоро-Илычского заповедника. Животным было здесь спокойно.
Район и в древности было неплохим местом - даже для человека. Мы задержались ненадолго, чтобы посетить Лог Иорданского и Медвежью пещеру, которая еще незадолго до того считалась местом самой древней палеолитической стоянки, и содержала кости доисторических животных и много чего еще интересного. Но в наши цели изучение пещеры не входило. Проехали.
Лог Иорданского.
Медвежья пещера.
С какого-то момента работа стала доставлять истинное удовольствие, несмотря на довольно сложные условия: плохую обнаженность, необходимость чуть ли не каждодневно менять лагеря, двигаясь вниз по реке. Что касается положительных эмоций, то они были связаны с тем, что я шаг за шагом получал подтверждение своих догадок. Я с удовлетворением встречал, как старых знакомых, разрезы, похожие на лемвинские, и находил сходство между ними не только в облике, но и в возрасте, подтверждаемом конодонтами. В дальнейшем я подобные же чувства испытывал, находя лемвинские фации на Среднем Урале (в Нижних Сергах), на Южном (Уралтау) и в Мугоджарах (в Сакмарской зоне). Начинал складываться облик единой, в прошлом непрерывной зоны глубоководного осадконакопления, обрамлявшей древний континент. Так понемножку - от регионального к глобальному.
Печора становится шире и спокойнее. Юра Дёмин, с шестом в руке, стоит на корме груженой резиновой лодки. Обзор лучше. Да и ноги не затекают. Я этим способом управления лодкой тоже не пренебрегал.
Завершив работу на Верхней Печоре мы приплыли в село Усть-Унью, стоящее, согласно его названию, на слиянии Печоры с его притоком Уньей. Село, расположенное на высоком берегу, было довольно прочно связано с внешним миром: был магазин, курсировали моторные лодки, регулярно летал почтовый вертолетик Ми-1, бравший либо пассажира, либо мешок с почтой, либо и то и другое. Именно сюда мы ждали заказанного нами рейса Ми-4, который должен был перебросить нас в верховья Уньи. Насколько помню, в период ожидания, закупки продуктов и камералки разбили лагерь ниже села, aв селе снимали комнату у одного из жителей, рядом с вертолетной площадкой. Расплатились деньгами и частично натурой: фалом (капроновой веревкой), который был позарез нужен хозяину для насадки бредня.
с.Усть-Унья
Заброска на Унью не была столь экстремальной, как на Верхнюю Печору. Место, выбранное заранее, было удачным: урочище Баская изба - широкая, просторная коса и охотничья избушка на противоположном берегу; ниже глубокий, спокойный плёс - с какой-то чудовищно огромной рыбиной, наверное щукой, которая на наши блёсны не реагировала (наверное, потому и выросла большая). Действительно, баское (красивое) место.
Только что прибыли.
Баская изба
Зайдя от косы в реденький лес, мы увидели зарастающие прошлогодние следы полевого лагеря большого отряда. Был стол с лавками под навесом, а во главе стола даже стояло примитивное, но достаточно удобное кресло начальника, сплетенное из ивовых прутьев. Но Боже мой, какой мусор кругом! Какие-то тряпки, драные ватники, дырявая непарная обувь, бумага, куски толя - всего не перечислить. Нам такое безобразие было непривычно: о нас и в более-то поздние времена говорили (быть может, немного преувеличивая), что мы и окурки после себя на лагере убираем. Однако лагерь здесь стоял (и не один год) не случайно, место действительно было стратегичное, так что, засучив рукава, принялись за уборку, свалили всё в огромную кучу и подожгли. Прилетели мы 14 августа, а 17-го у меня был день рождения, так что отпраздновали чем Бог послал, уже в чистом и очень удобном лагере.
Генеральная уборка
Стол готов к праздничному ужину
Работа, ставшая к этому времени рутинной, не всегда сразу давала свои плоды. Например, изучая сланцы с линзочками известняков вокруг лагеря, я считал их, как и наши предшественники, девонскими, однако дома из них извлёк ордовикские конодонты. Как и в Лемвинской зоне, стратиграфию пришлось переделывать - в результате, в конце концов, она стала похожей на лемвинскую. Эти выводы покрепились и работой на притоке Уньи - речке Кисунье, на которую пришлось несколько раз ходить с устья Уньи, с порожним ходом более 10 км, стараясь захватить как можно выше по течению. Один раз пришли ночью, так что Юра Дёмин, остававшийся на лагере, был сильно обеспокоен и вышел, покрикивая, нам навстречу - что при его внешне суровом нраве было немало.
Особенно интересным оказалось обнажение на Унье в урочище Евтропины Носки, где в конденсированном (маломощном, но непрерывном) разрезе, с большим количеством конодонтов, наблюдались выходы верхнего девона (фран, фамен). Именно здесь мне удалось найти группировки конодонтов, которые затем были описаны мной в соавторстве с С.В. Машковой и У. Клаппером как естественные ассоциации элементов(зубные аппараты). К сожалению, Светлана Владимировна, рано ушедшая из жизни, так и не увидела статьи в опубликованном виде, на английском языке.
Скала Евтропины носки. Девонские кремни с конодонтами.
Август кончается. Сено перевозят вниз по течению, в деревню. Две лодки образуют катамаран, сзади ставят мотор. Моторист дороги не видит: ему подсказывает напарник, стоящий на стоге.
Август. Стога увезли.
Так вот и нас увезут в свой черед...
Был сентябрь, и наш путь домой пролег через посёлок Комсомольский, куда мы приплыли на своих лодках и откуда летал Ан-2. Чтобы добраться до аэропорта, я попросил тракториста подбросить наши вещички на тракторных санях-волокуше. Собираю свою палатку для погрузки на сани. Слышу вдруг истошный крик: Стойте! Не снимайте палатку! Остановился в недоумении. Оказалось: киногруппа делает документальный фильм о Севере. А надо сказать, что в результате очень частой смены лагеря процесс установки и снятия палатки был доведен мной до полного автоматизма и геометрической точности. Это, видимо, и подкупило режиссёра. Пришлось ставить палатку заново, а потом её снимать. Это всё было запечатлено на плёнку, и, возможно, вошло в фильм. Мне потом не раз говорили, что видели меня по телевизору. Но мне так и не удалось этот фильм увидеть: в "ящик" я и тогда уже нечасто смотрел.
Вроде бы всё складывалось очень неплохо. Однако под влиянием новых идей, которые дали пищу для дальнейших размышлений, я размечтался. Проблема батиальных комплексов лемвинского типа начала понемногу складываться в стройную концепцию, и этого уже показалось мало. Захотелось более крупных задач, более широкого круга профессионального общения, более разнообразных поездок - Сыктывкар и север Урала стали чуть тесны. Правда к этим своим мечтаниям я относился с определенной долей иронии, не подозревая, что многое вскоре сбудется.