Пришла пора собираться в поле. В Институте к этому времени появилась супружеская пара: В.В. и А.Б. Юдины, закончившие Ленинградский Университет. Алю определили к стратиграфам; впоследствии она стала моей аспиранткой и защитила диссертацию по стратиграфии и конодонтам девона; сейчас она в Англии, я ей недавно писал рекомендацию для устройства на работу. Витю же в 1971 году определили со мной в поле. Деятельный, амбициозный и в меру (а иногда и без меры) самоуверенный - он чем-то напомнил мне меня самого десятилетие тому назад. Характер, как я понимаю, не сахар, но он помог ему сделать научную карьеру: сейчас Виктор Владимирович Юдин - доктор наук, сотрудник Украинского Геологоразведочного Института. Иногда приезжает по старой памяти в поле, поработать на Урале. Был как-то и у меня, в Уфе, правда, к сожалению, давненько уже.
План на сезон состоял из двух частей. В первую половину, оставив базистов (супружескую пару лаборантов из Института) на р. Лемве ниже впадения р. Парнока, забрасываемся в верховья Лемвы, так, чтобы захватить самую южную часть Лемвинской зоны к западу от места нашего снежного сиденья в 1969 году. Спускаемся по Лемве до базы на резиновой лодке, отрабатывая, насколько достанем, боковые маршруты. Затем вертолетом (время и место переброски согласовано) перебрасываемся севернее, на базу А.И. Водолазского, в верховья р. Няньворгавож; отрабатываем эту реку, а заодно и соседнюю (р. Колокольню). Съемщики уже в курсе моих конодонтовых успехов, готовы оказать помощь и даже предлагают хоздоговор (контракт на тематические исследования).
Было только начало июня, когда мы вдвоем с Витей высадились на галечной косе правого берега Лемвы. Разбив немудрящий лагерь, пошли в первый маршрут. Места безлюдные, так что палатку и барахло оставили без охраны (не от кого и некому охранять). Нашли брод через реку, и перейдя, приступили к рутинной работе. Набрали образцов и вечером пошли обратно. Найдя тот же брод, я ни о чем не думая иду в воду, раскатав голенища резиновых сапог на полную длину. Брод тяжелый, того и гляди зальет за голенища, не то что утром. В мыслях нет, что Витя за мной не пойдет. Однако оглянулся на всякий случай, смотрю - а его за спиной нет. Идет он себе бережком, вверх по течению, выискивая, где бы перейти. Решил, наверное, что я ошибся местом. На мои отчаянные жесты - дескать (по анекдоту), не выпендривайся, иди, как я, по камешкам - ноль внимания. Да и я не Христос: по воде аки посуху не могу. Я уже на правом берегу, а он всё ищет альтернативный маршрут, двигаясь всё дальше. А река не мелеет. А что ей мелеть-то: брод единственный на километры, снег в верховьях за тёплый солнечный день сильно подтаял, вода поднялась, и её уровень к вечеру заметно повысился. Я слежу со своего берега: как-никак отвечаю за молодого специалиста, да и просто боюсь, как бы чего не вышло, не пришлось бы вылавливать. Жестами опять показываю: хватит дурить, возвращайся к броду! Толку нет: уперся парень, и всё тут. Кончилось тем, что он вдруг бросился через реку где попало, пребравшись по пояс в воде, почти вплавь, и доставив мне повод для неслабого волнения. Ну что с ним поделаешь!
Обрыв девонских известняков на Верхней Лемве, в районе поворота от широтного течения к меридиональному. Это нижний тектонический уровень, т.н. автохтон, и структуры здесь простые, - пологие складки. Не в пример самой Лемвинской зоне, где всё страшно сложно.
Однако в дальнейшем поработали нормально, изучили структуры автохтона (нижнего структурного уровня), набрали образцов известняков на растворение (на предмет конодонтов) на хребте Тисва-из, где Войновский выделял тисваизский комплекс всего палеозоя. Обработка образцов и определение конодонтов потом показали, что, похоже, он ошибался: комплекс включал только средний девон. Это и была основная задача выкидного маршрута. Пора было сплывать к базовому лагерю.
К этому сезону я уже заимел привычку расспрашивать бывалых людей об особенностях предстоящего маршрута. Тогда-то я и услышал о Зеленом Коридоре - участке, где река, разбиваясь на многочисленные русла, течет прямо через заросли ивы, без привычного галечного берега. Говорили, что это основное проблемное место. Главное - его проскочить, не пропоров лодку - а там уж и чёрт тебе не брат.
Поплыли. Через какое-то время, действительно, река входит в этакую ивовую рощу, причем скорость течения возрастает: только успевай отталкиваться от препятствий. Вода выше обычного, идет прямо через корни деревьев, под упавшие стволы, так что надо следить, куда несет: не попасть бы в ловушку. Но как-то справляемся. В руках у нас по шесту, которым можно и отталкиваться, и при необходимости подгребать. Я на корме, Витя на носу. Вроде сработались. Плывем. Зеленый Коридор кончается, замаячила первая галечная коса, кажется можно вздохнуть спокойно.
И тут за крутым поворотом реки видим препятствие: впереди слева большое подмытое дерево легло на воду, перегородив путь. Ещё можно попытаться его обойти, если начать отгребаться резко вправо, к галечнику другого берега. Кричу напарнику: Греби! К своему негодованию, вижу, что он кладет шест, говоря: "А ничего! Прибьёт к дереву". Какое там ничего! Вода, когда есть препятствие, показывает всю свою страшную силу. Вот уже лодка упёрлась боком в ствол, вот её начинает переворачивать. Брезент, в который лодка завернута, съезжает набок, и торчащий сук упирается в ничем не защищённый резиновый баллон. Хлопок - и лодка, выпуская воздух из пропоротого бока, погружается под ствол, течение нас проносит там же. Первая мысль: Где Напарник? Ага! Голова показалась из воды. Ну ладно. Барахло - ерунда.
К нашему удивлению, с барахлом ничего не случилось. Кроме моих не к доброму часу постиранных трусов и носок, которые сушились поверх брезента (их волна, конечно, смыла), ни одной вещи не потеряли. Спасла брезентовая упаковка, и то, что лодка была пропорота (поэтому её и не перевернуло). А не утонула она потому, что пропорот был только один отсек, а второй и надувное днище остались в порядке.
Нас выносит на мель посреди реки. Осматриваем масштабы ущерба. Дыра с два кулака. Ищем аптечку с резиновым клеем. Спешим: откуда ни возьмись, набегает дождевая туча. На качественную склейку под дождем надеяться не приходится. Уж что получилось, то получилось. Достаём насос и плывём, непрерывно подкачивая лодку. Мокрые до нитки, для бодрости орём во всё горло недавно услышанную песню Высоцкого: "А парус - порвали парус - каюсь, каюсь, каюсь...". Так и приплыли под эту музыку на свою базу.
С базы ходили в довольно дальние маршруты. К этому времени я уже почувствовал преимущество знания конодонтов: даже в лупу удавалось примерно определить, какого возраста отложения, если в них найдены конодонты. "Золотой ключик"! Это я Войновского цитирую. Это он как-то сказал мне задумчиво, обсуждая значение конодонтов для Лемвинской зоны: "Да-а... я вообще-то предчувствовал, что найдётся для этих толщ какой-нибудь золотой ключик...".
Самый дальний маршрут был к разрезу ручья Надота-Мыльк, где Войновским была выделена одноимённая свита. Несколько часов шли по пояс в карликовой березке, по жаре и с комарами, в общем намучились, Витя даже попенял: ну какого-де... тут искать. На что я в тон ответил словами из популярной тогда геологической песенки: "Уж такая у нас работа..." (имея в виду продолжение: "всё болота, болота, болота"). Но дошли всё-таки до нужного разреза, отобрали известняки на растворение, и зимой я закрыл проблему (детали уж не буду тут обсуждать, дело сугубо профессиональное). Важно, что не зря потели.
Вечерняя помывка после маршрута. Дым - не занавеска, а средство от комаров.
Уха с комарами
Наступил контрольный срок - ждем вертолёта. С этого момента днем - из лагеря ни ногой. Ночью, хотя и сумеречно, а всё видно. Но вертолёты не летают. Им наряд подписывают только с солнышком. Витя наладился в ночные часы ходить на перекат, ловить хариуса. Сделал белую муху, чтобы лучше видна была, и одну-две крупные рыбины отлавливал. Я, хоть обычно и азартен в этом деле, но тут ему компанию не составил: что-то мне не по себе было. Вертолёт всё не летит, настроение хреновое. И хоть я в предчувствия не верю, но тут как бы совпало.
Ждали вертолёта 7 дней. Уже звуковые галлюцинации начались. Но вот летит, наконец. Пока делал круг над лагерем, я начал привычно всех тормошить: печку вытряхнуть, палатки собрать, всё, что в лагере может взлететь - прижать или убрать. Вертолет сел. Пилот выходит и спрашивает: Кто Пучков? - Я Пучков. - Собирайтесь, полетите с нами. - Зачем? - Там всё скажут.
Лечу. На душе кошки скребут. Явно кто-то из близких погиб или умер. Смотрю на свои ладони: Мать - Отец - Жена - Сын - Дочь - Брат. Какой палец ни руби...-
В аэропорту Сыктывкара, где мы приземлились, стоит пузатый АН-10, посадка закончилась, готов к взлёту. Дверь, правда, еще не задраили. Выхожу из вертолёта и слышу крик нашего Ученого Секретаря, Н.Н. Кузькоковой: "Посадите его, у него жена трагически погибла!". Так значит. Подбежал к двери. Низковатый трап уже откатили. Подтянулся, вскарабкался. Полетели. В кармане фляжка коньяку - ребята сунули. Так и не притронулся - знал, что не возьмет.
Добирался в Тулу из Домодедова на перекладных; чтобы быстрее - не через Москву, а напрямую. А уж как - не помню (Быково, Щербинка - какой-то странный маршрут). Дома встретил отец (мама была с детьми на даче). Рассказал он, что всё началось с довольно пустякового случая. На нашей даче в Ясной Поляне, во время завтрака Аня потянула за носик чайник с кипятком и ошпарила ручку. Срочно пришлось тащить её в яснополянскую больницу. Больница хорошая, известна ещё и тем, что её Л.Н. Толстой основал. Главврач - известный в области хирург (фамилия, как сейчас помню, Чулков - а вот имя и отчество забыл). Ожог обработали, велели на следующий день придти.
На следующий день Роза пошла с Аней одна. Держала её на руках, переходя дорогу (скорее всего, на правой руке, что было удобнее, но в данной ситуации сужало обзор: грузовик появился как раз справа). А дорога лихая, Симферопольский тракт. Машины разгоняются на спуске до приличной скорости. Видимость с тропинки перед дорогой и без того скверная: деревья насажены. Ну понятно, посмотри налево-направо. Значит, не посмотрела, что можно объяснить только расстроенными чувствами. Человек она была очень эмоциональный. Однажды в Сыктывкаре, задумавшись, она чуть не попала под машину у порога Пединститута, прямо напротив входа в Филиал. Было дело: рассказала, когда отошла от испуга.
Шофёр же (как выяснилось, с остаточными признаками алкоголя в крови, или попросту - с бодуна), по-видимому, решил не тормозить: ну не бросится женщина, да ещё с ребёнком, прямо под машину. Не сообразил он, что она его не видит, а когда понял, было уже поздно.
Множественные переломы ребер. В ту же больницу и попала. Скончалась через несколько часов, не приходя в сознание. Аня отделалась оцарапанной щекой и психической травмой. Видимо мать, падая, оттолкнула её от себя в последний момент, тем и спасла. Произошло это днем 7 августа.
Похоронили. Всё. Не вернёшь. Надо думать, как жить дальше.
Легко сказать.
А тут ещё такой случай. У двоюродного брата Валерия - мотоцикл "Ява". По тем временам, серьёзная машина. И вот он собирается на дачу, а там в это время все родственники собрались, и ребятишки мои там же. Меня он, конечно, захватывает с собой. На полпути - Косогорский металлургический комбинат. Предлагает: давай-ка заскочим на "горячку". Это такое место, где горячую воду с комбината сбрасывают в реку: вода как парное молоко. Соглашаюсь, да и то ладно: как приехал - не мылся, до того ли было. Спустились мы по крутой тропинке к реке, выкупались. Дальше Валерий начинает соображать: конь железный, тяжеленный. Надо бы поосторожнее, может быть даже на руках мотоцикл поднять: на подъеме с тропинки не видно, что там, за бровкой, на дороге делается. А, ладно, говорит: поехали! Я всегда так езжу! Поехали так поехали. А скорость он не очень хорошо рассчитал: в одиночку уже привык этим путём подниматься, а тут дополнительный вес. И мы вслепую на хорошем газу выскочили прямо к колёсам здоровенного грузовика, еле удалось отвернуть по обочине. Пассажир из кабины высунулся, долго орал что-то, рукой у виска крутил.
В общем, острого страха, что могли погибнуть, не было. Что было, то прошло. А вот чувство вины - возникло, и в тяжелой форме. Это что же получается, детей чуть круглыми сиротами не оставил!
В Туле поминки, в Сыктывкаре поминки. Между поминками, по русскому обычаю, за светлую память. Все соболезнуют. Жена моя была человек в Филиале всем хорошо знакомый, как в известном фильме говорится, "комсомолка, красавица", аспирантка-историк, к тому же местный кадр (коми). Двери не закрываются, выпить на помин души - святое дело. Чувствую, спиваюсь: надо отрываться в поле. Дети остаются под присмотром родителей, отряд мой брошен и неизвестно где находится.
Приехав в Инту (и здесь родственники и опять поминки), узнал в авиаотряде, что вертолет всё-таки снова прилетал в наш лагерь, чуть ли не на следующий день, и перебросил ребят в расположение партии А.И. Водолазского. Удалось упросить пилотов поскорее поставить мой рейс в наряд, и вскоре я был в лагере съемщиков.
Снова в поле-71
Погода тем временем приготовила сюрприз: выпал снег, даром что август, и ребята слепили геологическую снежную бабу, с молотком и в броднях. Но снег через день-два растаял, пошли в маршруты.
Август. После снежной бури.
Витя, пока я отсутствовал, даром времени не терял: отработал значительную часть обнажений на Няньворгавоже и Колокольне. С таким темпом скоро бы уже здесь и делать нечего было. Я, конечно, просмотрел пикетажки. Формально - нормально. Однако доверия у меня к этим результатам нет. Не по причине моего недовольства уровнем подготовки студентов ЛГУ (с этим было нормально: другой выпускник той же группы, Гунар Мизенс, тоже стал доктором наук). Витя был хорошо подготовлен и вообще обладал неплохой хваткой, что и показали последующие годы. Но ведь в руках у меня "золотой ключик", и я уже понемногу учусь им пользоваться. Чтение литературы, отбор конодонтов под бинокуляром, сделанные в большом количестве зарисовки - позволяют уже в поле примерно называть возраст.
Итак, начинаем работу снова. Методично, слой за слоем опоисковываем все благоприятные уровни на предмет конодонтов. Какие из них благоприятные - сразу и не скажешь, но уже вырабатывается какое-то чутьё. Предварительный возраст слоёв нередко оказывается не таким, как у предшественников. На Няньворгавоже, например, нашли место, где формально нарушается знаменитый закон Стенона, установленный ещё в 1669 году: вышележащие слои моложе нижележащих. Здесь наоборот: в пологой, плоской синклинали слои девона и силура совершенно последовательно удревняются кверху. Приходится придумывать довольно замысловатую перевернутую складку. Как оказалось, таких чудес в Лемвинской зоне хватает.
Р. Няньворгавож. Мощные алевролитовые толщи ордовика, невдалеке от описанной перевернутой синклинали.
Отбираем и известняки на растворение: для дополнительного подкрепления рисовки разрезов. Их возраст будет нам достоверно известен только зимой.
Приезжали оленеводы, но о таком экзотическом методе, как аренда оленей (в мой первый сезон на Канине) уже, конечно, речи не шло. У них свои задачи: купить, продать, обменять, да и насчет алкоголя опять же интересуются. Водка в поле почему-то быстро заканчивается, сколько ни запаси. Зато на вездеходе съемщиков для меня нашлось место, и я на некоторое время покинул свой отряд, чтобы захватить территорию побольше.
Оленеводы в лагере.
Пояс оленевода. "Звериный стиль". Одна из сотрудниц нашего филиала, этнограф Л.Грибова, как увидела этот слайд, не выпустила его из рук, пока я ей его не отдал, хотя и взял клятву, что не навсегда (а иначе не имел бы удовольствия познакомить с ним и вас). Звериный стиль орнамента был широко распространен на Урале и в Приуралье. Об этом написана монография,- вероятно и не одна.
Олени лучше?
А я выбираю вездеход. На крыше вездехода - обычное мое место - я впоследствии намотал тысячи километров. Хотя однажды, когда приперло, пришлось сесть и за рычаги (некому было перегнать вездеход с ж/д станции на базу - правда, всего-то километров 20-25, что равносильно ~ 100 км на колесном грузовике).
Геолог в редкое свободное время рыбачит на р. Колокольня. Первые признаки осени (рыжая береза).
Набрал несколько ящиков образцов с конодонтами, упаковал, ждем вертолета. Уже сентябрь. Вертолет прилетел. Нас грузят в конце списка, по остаточному принципу, и тут приходит начальник партии и просит, чтоб я свои образцы оставил в лагере - потом-де пришлют. Я - ни в какую: да я лучше сам с ними останусь! Целый сезон на кону! А дело было в том, что у начальника конфликт вышел с одним работягой, а какие кадры в Воркуте бывают - можно и не рассказывать. И начальник хочет его выпихнуть в город, да и и сам работяга уже залез в вертолет - и чувствуется, его оттуда уже никакой силой не выковырять. Попрепирались мы минут пять, пилот видит, что ни так, ни сяк не получается - даёт знак механику, тот сливает полбочки горючего, чтобы облегчить машину. Как воду. Об экологии только-только начали задумываться. А горючее тогда было дешевле минеральной воды.
С тем и улетели.
Зима 1971-72 года.
Каких-то особо выдающихся событий в эту зиму не припомню. Набрав большой материал в поле, я допоздна пропадал на работе, обрабатывая его. Вполне уже освоил кислотную децементацию пород, обогащение концентратов в тяжелых жидкостях. Конодонты в сланцах стал процарапывать самодельными скребками, сделанными из безопасной бритвы, острыми и тонкими; сообразил, что если конодонт лежит в сланце "неудачной" (слабо информативной) стороной, его можно и растворить сильной кислотой, предварительно зарисовав, а потом сделать слепок. Работа кропотливая, точная. Нервы хорошо успокаивает.
Но жена моя покойная нет-нет да и приснится. Приходит и говорит: ошибка вышла. Похоронили другую. И я почему-то этому верю. А потом просыпаюсь. Просыпаюсь и думаю: ах чёрт, как бы крыша не съехала!
В улыбках, взглядах незнакомых встречных
Внезапноуловлю твои черты.
Пускай в простых, пускай, в пустых, недологовечных
В них - хоть на миг -
Вновь оживаешь ты.
И боль, что ищет очи в очи вперить
И застит свет, как крыльями орла -
Слетит на миг. И я готов уж верить,
Что ты жива...
Написал это - и сны прекратились.
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них,-
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!
Из 'Баллады о прокуренном вагоне'.
А. Кочетков (1932)
Оглядываясь назад, я могу сказать, что эта смерть сильно повлияла на мою дальнейшую жизнь,став "точкой бифуркации; разделив её, в некотором смысле, на 'до' и 'после'. Но это была далеко не последняя потеря...
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-1.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-2.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-3.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-4.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-5.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-6.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-7.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-8.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-9.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/catastrophy/catastrophy-10.jpg)