Аннотация: Четыре дня, гоня тревогу, Кляня болота на пути, Свою чуть видную дорогу Теряли мы, чтоб вновь найти...
II. На перепутье.
Поле 1962 г. Средняя и Верхняя Печора, Илыч, Когель.
Ещё все зубы целы
...Что ни делается, все к лучшему. Я понимал, что увязать свои глобальные построения с региональными исследованиями я могу только работая на Урале (или надо куда-нибудь перебираться, чего я тоже не исключал). Пришло время ехать в поле и мне было предложено войти в отряд В.И. Чалышева, который занимался в это время изучением пермских отложений Верхней и отчасти Средней Печоры Выбирать было не из чего, и я согласился.
В.И. рыбачит с корабликом
Василий Иванович был человек азартный, одаренный и работоспособный - вкалывал до одури, не щадя ни себя, ни других. Один из двух наших коллекторов, поссорившись с ним на этой почве, и назвав меня штрейкбрехером (я его не поддержал) уехал домой в середине сезона. Мне же это было по душе. Более того, впоследствии, когда сам стал начальником отряда, я ловил себя на мысли, что в чём-то подражаю Чалышеву. Только с возрастом я решил, что к людям нельзя подходить с той же меркой, что и к себе.
Он же на корме лодки, со спиннингом, папироска в зубах.
Ну нельзя сказать, чтобы пиетет был абсолютный: мы, помощнички, бывало подтрунивали и над ним, и друг над другом. А поводы были. Например: вопросы питания. Когда мы уезжали из Сыктывкара в магазинах было очень скудно, и главное, не было круп (тушенку нам, правда, давали по спискам). Ну, мы по указанию В.И., закупили макароны ящиками (тогда был только один сорт, длинными трубочками). Подсолнечное масло было. И больше ни-че-го. Варили мы по очереди. Вставая утром раньше всех, дежурный обязательно будил начальника вопросом: "Что на завтрак?". В ответ слышалось, например: "завари макароны с мясом". Днем вопрос повторялся, ответ варьировался, например: "свари макароны и поджарь на сковороде". Вечером тот же вопрос. Ответ (уже с еле сдерживаемым раздражением): "Ну запиндюрь супчик с макаронами и тушенкой". На следующее утро всё повторялось. Питание маленько наладилось только когда добрались до Заповедника: в Якше купили сметаны, картошки, овощных консервов.
Богатым поводом для шуток была лодка с мотором. Мотор, взятый на складе Филиала, был крайне изношен и постоянно ломался. Чалышев его чинил. Прочихавшись, мотор вдруг заводился, и начальник с гордостью, смешанной с самоиронией, говорил: Очередная победа Человека над темными силами Природы". Что же касается лодки, он её купил у местного рыбака и очень гордился: легкая и грузоподъемная. Назвал он ее "Мечта". И, видимо, не к добру. На причале, кажется в Подчерье, её на наших глазах даванул катерок, выломав доску на носу. Новую доску прибили, но уже той красоты не было.
"Разбитая мечта".
Кажется, на том же Подчерье произошел памятный эпизод. Стали мы лагерем в конце дня, и я был послан в магазин. Магазин закрывался в 6 часов, и я мог не успеть. - Ну ладно-де, выше по притоку километрах в 7 есть леспромхоз, и там ещё магазин, и он закрывается в 7 часов, беги тогда туда. В первый магазин я опоздал, а пока добирался до второго, опоздал и туда. Домой идти - больше часа. Местные жители стали советовать: речка петляет, а ты давай по лугам напрямую. Я сдуру согласился, а дело к вечеру, сентябрь, стало быстро смеркаться, и я где-то чуть-чуть сбился, и вышел на Печору всего-то в километре ниже лагеря. Это бы ничего, но между мной и лагерем оказалась курья, - залив, уходящий далеко вглубь берега. Лагерь вижу, костер горит. Подумал-подумал, сделал из сена тугую скатку, разделся, привязал все шмотки сверху и поплыл. 10 сентября, вода вот-вот ледком подернется. Выскочил - и бегом до костра, греться. Надо сказать, что при всей своей крутости Василий Иванович почти не пожурил меня, только буркнул: "Утонуть же мог!
Фото с нашей стоянки напротив с. Усть-Илыч.
В связи с селом Усть-Илыч вспоминается забавный и поначалу таинственный эпизод, Стояли мы лагерем как раз на стрелке между Илычем и Печорой, где на высокой террасе находилось пара домов. Один из них был нежилой, хотя и большой, двухэтажный и крепкий еще. Ну и в воскресенье - дело молодое - поехали мы через речку на танцы. И вот видим, что отношение к нам какое-то странное: чуть ли не шарахаются от нас все как от прокаженных: и девушки, и парни. У деревенских парней, бывает, взыграет ревность, на драку начнут, скажем, напрашиваться, тут уж гляди в оба. Но чувствуем, что это - совсем иное. Довольно скоро мы уехали на свой берег, и может быть так ничего и не поняли, если бы не эстонец (бывший ссыльный), который жил в домике рядом с нашими палатками, - как на хуторе. Он-то и сказал нам, что большой дом пользуется плохой славой (вроде булгаковской "плохой квартиры"). Когда-то в ней жили братья, и якобы они зарубили друг друга топорами. И вот теперь время от времени из села видно, как в доме загорается свечка, и дрожащий свет колышется в окнах: это призраки бродят. Вторую часть ребуса мы и сами разгадали: снова побывав вечером в селе, увидели сами, как огоньки деревни, отражаясь в волнах Илыча, падают легкими, живыми бликами на уцелевшие стекла в окнах "плохого" дома.
Печоро-Илычский заповедник. Известняковые скалы на берегу Илыча.
Ур. Шежимдикост.
Что же касается геологии, то меня никак не прельщала перспектива на много лет заняться стратиграфией нижней перми и палеонтологией мшанок, как это предлагалось (причина читателю уже известна, но повторяю, что в то время только я "знал", что прав). И все же я многому научился в течение этих трех с половиной месяцев (тогда такая продолжительность поля была нормой).
Катище на Верхней Печоре. Бревна подготовлены к молевому сплаву, многократно заклеймённому экологами.
На Якше, в поселке Заповедника. Бытовая сценка.
Впечатления от природы - тут говорить нечего. Путешествию на моторной лодке в верховья Печоры, на ее притоки Илыч и Когель - может позавидовать заядлый турист. Правда, это было единственное поле, по материалам которого я не написал ни одной статьи. Зато у меня было время, чтобы учить испанский и писать стихи.
Там, где поляна боровая,
Где спал кипрей лиловым сном,
Назавтра встанет буровая-
И все поставит кверху дном
И посреди рассветной рани
Впрягутся трактора, ярясь,
В дорог расплавленные длани
И в раскорчеванную грязь
И вышка на поляне рваной
Расставит сталь станинных ног
И по логам, молвою рьяной,
Задышит- загудит станок
И зверь пойдет тропой иною,
И первый раз, за сонмы лет,
Перед упругостью стальною
Стеной отпрянет старый лес
Покатятся за сини горы
Тайги озерные глаза...
Здесь будет нефть.
Здесь будет город.
И не найти пути назад.
Это написано про буровую в районе Вуктыла. Как в воду глядел. Да ведь и глядел - как сейчас вижу отражение той буровой в водах Печоры...
Утро на Когеле
Я, видно, здорово надоел начальству своей несговорчивостью. И в 1963 году, о чудо: получил отряд и впервые самостоятельно выехал в поле на Урал. Но это уже совсем другая история.
Четыре дня, гоня тревогу,
Кляня болота на пути,
Свою чуть видную дорогу
Теряли мы, чтоб вновь найти.
То подбирались ближе к морю,
То уходили вглубь земли
И вдаль, с надеждою немою
Мы вглядывались как могли
Друг друга крыли мы отменно,
Своих не помня неудач,
Но на плечах своих бессменно
Несли задачу из задач.
И шли, хотя порой извилист-
И вкривь, и вкось, и как-нибудь-
Подобьем мозговых извилин
Среди болот лежал наш путь.
Дошли-таки.
Всё - за плечами.
И вдруг - нежданное:
Полет!
Назад, за нашими вещами,
Нас брал залетный вертолет.
И чудом щучьего веленья,
В осеннем золоте витом,
Линялой шкурою оленя
Лежала тундра под винтом
И то ли явью, то ли сказкой-
Шел дождь - серебряная мгла,
Прозрачной, трепетной указкой
На землю радуга легла
И на заоблачном пороге
Мы видели стада, чумы
И... все извилины дороги:
Той самой, что искали мы.
Зима 1962-63 гг.
Это время было для меня проблемным. Дела вроде бы шли неплохо. Я "зацепился" за теорию, и моя статья "Происхождение рифтовых морей" была принята в Известиях АН СССР, дело почти беспрецедентное для безвестного молодого МНС-а из провинции. А еще - я впервые увидел свои стихи напечатанными: областная газета взяла кое-что из цикла, написанного во время первой экспедиции на Канин п-ов.
Однако следующая попытка напечататься в той же газете окончилась плачевно. Мне передали, что литсотрудник (на нормальном языке - цензор) написал на гранках: "В разбор". Это значит - уничтожить уже набранное к печати. Что ж, ладно. Свобода дороже. Как говорят, можешь не писать - не пиши. К тому же, хотя поначалу казалось, что уж в науке-то можно делать все, что хочешь, и писать все, что думаешь, вскоре стало ясно, что и тут далеко не так.
Я сказал всем, что хочу заниматься не стратиграфией, а тектоникой: я-де к этому подготовлен, имею задел, новые идеи, и знаю, что надо делать. Это заявление представляло собою смесь истины, наивности и самонадеянности. Кто бы мне поведал тогда, что не пройдет и десяти лет как я добровольно по уши залезу в стратиграфию и даже в палеонтологию, причем - в интересах тектоники!
Добиться своего оказалось непросто. Помог случай. Известный ухтинский нефтяник, О.А. Солнцев, узнав обо мне, неожиданно поманил меня в Ухту - на тектонику, но когда я почти согласился, и это стало известно в Институте, единственный тогда в Институте тектонист, В.А. Разницын (с ведома Директора) вдруг предложил мне изучать гряду Чернышова под его руководством. Я сразу ответил, что делать это вне связи с Уралом нельзя (я хотел на Урал любой ценой, но и на самом деле считал, что так надо!). Мои аргументы были приняты, и я получил разрешение часть времени посвятить связям гряды и Урала, и соответственным образом запланировать полевые работы.
О Викторе Алексадровиче Разницыне, человеке непростой судьбы, повлиявшем в тот переломный этап и на мой жизненный путь, наверное надо сказать несколько слов. За его плечами были война и годы ухтинских лагерей. Но в целом он производил впечатление мягкого, неконфликтного человека. Мы с ним довольно длительное время просидели в одном кабинете, и в общем-то практически не ссорились, хотя и большого взаимопонимания не было. Он как-то признался, что не обсуждает со мной геологических вопросов потому что боится, как бы я не воспользовался его идеями (руководитель называется). Да ладно: у меня и своих идей хватало. Трудился В.А. самозабвенно. За 60-е годы выпустил две книжки: "Тектоника Южного Тимана" и Тектоника Среднего Тимана", став довольно быстро доктором наук. Свою жизнь разнообразил различными мирными хобби: был автомобилистом, снимал на кинокамеру забавные, сугубо любительские фильмы. Его молодая жена на откровенный вопрос, как они ладят при значительной разнице в возрасте, отвечала просто: "с ним интересно". Тем сильнее я был поражен, когда (с его же слов) узнал, что он убил двух человек и какое-то время провел в камере смертников. Пришел с войны домой: офицер, победитель. Застал жену с любовником - и шлепнул обоих. Ну, правда, протом смертный приговор отменили, и его жизнь постепенно, по прошествии многих тяжелых лагерных лет, устаканилась. Освободившись, при первой возможности перешел в Сыктывкар, в Институт Геологии Коми филиала Академии наук; много и успешно работал. В конце 60-х он уехал в Чернигов, в нефтяной институт, где изучал геологию Донбасса. Дальнейшая его судьба мне, к сожалению, неизвестна.
Я начал готовиться к первому самостоятельному полевому сезону. Подобрал карты, прочел немногочисленные в то время отчеты и публикации, много сидел над дешифровкой аэрофотоснимков, походя чуть не совершив грубую ошибку: прекрасные плоские поверхности выравнивания - нагорные террасы - поначалу принял за признаки горизонтального залегания пород. Ну с этим-то я быстро разобрался. В МГУ Н.П. Костенко нам об этом говорила, просто надо было вспомнить. А вот о куполообразном характере огромной стуктуры, которую я начерно отдешифрировал к востоку от водораздельной части Приполярного Урала (теперь Хобеизский купол), я нигде не смог прочесть: в тот момент практически всеми принималась схема стратиграфии древних толщ, предложенная К.А. Львовым, в которой самой древней была шатмагинская свита со стратотипом на горе Шатмага, в приводораздельной части хребта. И соответственно, считалось, что здесь проходит ось антиклинория. Так что результаты дешифрирования меня сильно озадачили.
"Ленточка синяя" оказалась с некоторым количеством непредусмотренных извилин и узелков. Сложность и труднодоступность района была помножена на мою неопытность (и это притом, что за плечами все же были альплагерь, работа на Большом Кавказе и Горном Алтае). Иначе бы, наверное, кранты
.........
Далее: Глава 3. На грани фола....
Продолжение следует
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar/1wsezubyeshecely.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar/2chalyshewrybachit62g748kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar/3chalyshsospinn62g761kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar/4razbitajamechta62g788kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar/5ustxilych62g813kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar/6skalynarilych62g835kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar/7katishenawpechore62g811kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar/8najakshekopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar/9utronakogele62g828kopija.jpg)