Аннотация: Подвластны закону крутому, Что наша пора недолга, Мы загодя рвемся из дому Как только растают снега...
VIII. На финишной кривой
Весной 1969 г подразумевалось, что я должен сидеть дома и дописывать диссертацию. Семья подросла: Жена, Роза Григорьевна Канева - мнс. Института истории, языка и литературы (через два года она трагически погибнет). Теща Марья Спиридоновна, душа-человек, даром что неграмотная, живет с нами с момента рождения сына. Сыну Алёше 4 года. В 1968 г. родилась дочка Анечка. Зарплата уже много лет стабильна: 120 р, и без диссертации - это потолок. Что такое 120 на Севере? Чтобы получить сегодняшние деньги помножьте примерно на 70. Регулярно перед получкой беру в долг у более зажиточных старших товарищей, после получки - отдаю. Я тут как раз в 1968 году за свои "глобальные" статьи получил Областную премию Комсомола, аж 250. Как раз хватило (помню точно) на кресло-кровать.
Но вот впереди замаячило лето, и меня с прежней силой потянуло в поле. К тому же и вопросы оставались. И вообще: лето - не для писания текстов. Потеря времени.
Подвластны закону крутому,
Что наша пора недолга,
Мы загодя рвемся из дому
Как только растают снега.
И нервы взвело,
И скулы свело.
И слились, едины, слова и дела: скорее бы лето пришло!
И в даль долгожданного поля
Невзгоды с друзьями деля
Уходим - как зэки - на волю,
Лишь только подсохнет земля.
И в жаре работ,
И в хмари забот
За лето натешимся вдоволь, и вот холодная осень идет
Е.П. Калинин планировал продолжать исследования гранитоидов, начатые в 1966 году. Я напросился к нему в отряд, оговорив себе некоторые условия: базовый лагерь в начале сезона забрасывается на Тынаготский гранитный массив, но меня, с двумя помощниками, вертолет вывозит в верховья Хальмерью, на северную периферию Хобеизского купола, поблизости от мест, где М.В.Фишман с сотрудниками незадолго до того выделил наиболее древнюю, николайшорскую свиту. Следующим рейсом вертолет перебрасывает нас на Тынаготу, а затем весь отряд перебазируется в верховья р. Лемвы, поблизости от Лемвинского гранитного массива.
Ждем заброски вертолетом в аэропорту г.Инты. В правом углу снимка - чугунная ступа.
Структура Хобеизского купола, которую я впервые пересек выкидным маршрутом в 1993 г, а затем отдешифрировал в 1966-1967 гг, занимала меня всё больше. Но чтобы как-то разобраться в её особенностях нужны были исследования на достаточно большой площади. С одного лагеря не достать. Поэтому приходилось завьючиваться и уходить на несколько дней в выкидные маршруты. Так сделали Хальмерью почти до Эреп-шора; помогло то, что на полпути были брошенные бараки Хальмерьюской партии, которая снимала карту и попутно разведывала коренное месторождение золота. Кров над головой, палатку с собой не брать - значит, можно взять больше образцов.
Среднее течение р. Хальмерью. Избушка на краю брошенного поселка геологов.
Рабочему в лагере была вручена ступа, и он дробил образцы. Позже, в городе, я потратил большие усилия, выделяя из раздробленных образцов слюду (биотит и мусковит) для анализа возраста калий-аргоновым методом. К моему разочарованию, все датировки оказались омоложенными - карбон-пермскими. Тогда мы только-только начали понимать ограниченность этого метода. В том же году из крупных чешуек слюды, взятых из тынаготских пегматитов, Коля Суханов настриг две фракции - наружную и внутреннюю, и их проанализировал: наружная дала гораздо более молодой возраст, чем внутренняя. Стало ясно, что радиогенный аргон утекает наружу вдоль слоёв кристаллической решетки.
Вид с Хобеизского купола на долину р. Хальмерью
Сходили на Николай-шор, ознакомились с одноименной свитой. Ночевали на Хасаварке - месторождении аметистов, которое тогда разрабатывалось, хотя и довольно кустарно. В камералке геологов, прямо на окошке, поблескивая совершенными гранями, лежали великолепные, густоокрашенные кристаллы. Нам разрешили пошарить в добычных канавах, вскрывших кварцевые жилы. Конечно, хороших аметистов там уже не было, но минералогически интересные образцы нашли (в частности, булавовидные кристаллы слабоокрашенного кварца).
Характерная изоклинальная складчатость на куполе.
В целом, впечатления от структуры купола были весьма интересными и вполне ожидаемыми. С первого взгляда, слагающие его кристаллические сланцы залегают полого, местами почти горизонтально. Отдельные эрозионные останцы образуют живописные постройки размером с избушку (я так "избушками" их и называл). Стоило разобраться подетальнее - оказывалось, что породы в них интенсивно смяты в уплощенные, изоклинальные складки. Судя по литературе, такие структуры как раз и характерны для термальных куполов.
Вертолет прилетел в оговоренное время - погода была великолепной. Летчик, редкую фамилию которого (Лазебник) я запомнил, был мне уже знаком; потом я с ним летал неоднократно. Кажется, в конце 70-х он на какое-то время исчез - говорили, что падал, и чуть не погиб. Долго залечивал травмы. Но потом появился, успешно прошел медкомиссию и снова летал, и был видно, как он этому рад. Вообще-то летчиков, которым было разрешено летать в горы, было немного, и немудрено, что большинство из них мы знали по крайней мере в лицо, и отчасти были даже в курсе связанных с ними событий.
Правобережье р. Тынаготы.
Забросились на базовый лагерь Е.П.Калинина на Тынаготу, доделали работу по Тынаготскому гранитному массиву, а через некоторое время, снова вертолетом, в 2 рейса переместились в верховья р. Лемвы. На Лемве основным объектом отряда был также одноименный гранитный массив. Я поработал на нем; в качестве интересной детали отмечу, что в области его контакта были конгломераты с гранитной галькой, с большой вероятностью указывающие на доордовикский возраст массива. Кстати, касательно генезиса и природы этих пород позже возникла вялотекущая дискуссия, но я и сейчас не вижу каких-либо иных альтернатив трактовке их как обычных ордовикских конгломератов.
Удовлетворив своё любопытство по части гранитов, я отпросился в новый выкидной маршрут - на сей раз на р. Парнока-ю, пересекающую уральские структуры в 20 км севернее лагеря. Тем самым, ещё не защитив кандидатскую, я сделал первый шаг к докторской, но пока об этом никто не знал (в том числе и я).
Причин стремиться в Лемвинскую зону было предостаточно. Во-первых, я уже был знаком с ней заочно, работая над палеотектоническими схемами к Атласу. В трактовке этой зоны были две альтернативы. По К.Г.Войновскому- Кригеру, который полностью покрыл эту зону съемкой масштаба 1:200 000 и защитил по ней докторскую диссертацию, это была область глубоководного осадконакопления. По другой точке зрения, высказывавшейся некоторыми работниками ВСЕГЕИ, и прежде всего О.К. Кондиайном, это была, наоборот, геоантиклинальная, поднятая зона, в которой накопление мелководных пород периодически сменялось размывами. В пользу этого как будто действительно говорили малые мощности осадков и довольно крупные пробелы в стратиграфической летописи, которые при желании можно было трактовать как надводные размывы.
Второй важной причиной была дискуссия о наличии или отсутствии в Лемвинской зоне шарьяжей - надвигов с крупными (десятки км) горизонтальными перемещениями. Первым идею о наличии здесь шарьяжей обосновал К.Г. Войновский-Кригер в своей статье, опубликованной в 1945 году. Эта идея проводилась и в его докторской диссертации 1953 года; он тут пошел наперекор установившемуся мнению, и тем не менее, блестяще защитился.
В связи с этим, я никак не могу согласиться с М.А. Камалетдиновым, который в своих публикациях (уж не из-за самопиара ли?) упорно твердит, что за шарьяжи в сталинское время чуть ли не расстреливали. Геологов коснулись репрессии, но статьи за шарьяжи не было. Другое дело, что официальная наука долгое время относилась к шарьяжам скептически. Это был скорее маятниковый откат от неудачных мобилистских 30-х годов. Один из корифеев нашего времени, член-корр. АН СССР В.В. Белоусов, широко образованный, интеллигентный человек отнюдь не лысенковского типа (он читал нам в Университете курс геотектоники), категорически не принимал шарьяжи. И беда (и его, и наша) была не то, что он заблуждался, а то, что был фанатично упорен в своих заблуждениях. Даже после двухнедельного посещения Альп, "родины" шарьяжей, он отрицал в печати их существование.
Такая идеология не обошла стороной и Полярноуральскую экспедицию. Один из опытнейших геологов экспедиции, В.Н. Гессе, даже составил обзорную геологическую карту Лемвинской зоны, на которой ухитрился замаскировать не только шарьяжи, но и вообще большинство разломов: везде, где отложения разного возраста контактировали с наиболее молодой, кечпельской свитой, было нарисовано её трансгрессивное (с размывом) залегание. Потом-то расканавили эти контакты, доказали их тектоническую природу. Но ведь нужно было иметь соответствующую мотивацию и волю проявить, чтобы разобраться, что истинно, что ложно.
Как мобилист со стажем, я интуитивно чувствовал, что прав Войновский-Кригер. Однако надо было в этом убедиться самому. И в случае чего, предстояла нешуточная борьба.
Вот в такую непростую ситуацию я попал. Коготок завяз - всей птичке пропасть. Я завяз в Лемвинской зоне и её аналогах на 10 лет, а потом вновь и вновь возвращался к этой теме, добавляя новые и новые штрихи.
Правобережье р. Лемвы в начале осени.
...Было бы странно, если бы за трехдневный срок моего первого пребывания в Лемвинской зоне я в чем-то окончательно разобрался. Просто раз я уже побывал там, я был психологически настроен, получил сильнейшую мотивацию и в конечном счете добился, что мой следующий полевой сезон был полностью посвящен этому интереснейшему району.
Вернулись мы в лагерь к сроку, когда был заказан вертолет. Кончался август. Погода испортилась. Пошел дождь, потом снег. Ситуация напомнила 1966 год - с той только разницей, что бежать за продуктами было некуда и некогда. Небо быстро очистилось (восстановилась летная погода), но довольно глубокий снег не таял, поскольку наступили холода. Слава Богу, была жестяная печка, топившаяся сухими ветками полярной ивы, запасы которых регулярно пополнялись. В канистре оставалась солярка на растопку. Можно было ждать.
Самое увлекательное было по утрам. Все уже проснулись, но вставать никто не хочет. Наконец терпение лопается. Встаешь, дрожа; рука тянется к консервной банке с соляркой. Плеснул, зажег - и затаился над печкой, ощущая каждой клеточкой тела прибывающее помаленьку тепло. Жить можно.
А вот с продуктами худо. Сначала-то был нормальный, хоть и скудный трехразовый рацион. Он быстро сократился до двух, потом до одного раза. Начали растягивать - по одной банке мясных консервов на день, это на 6 человек. А как не растягивать: время рейса неизвестно.
Но, как говорил Швейк, "еще никогда не было чтобы никак не было". "Как-нибудь" было и на этот раз. Вертолет прилетел через неделю, взял четырех человек и часть груза, а мы остались вдвоем с Юркой Дёминым, известным всему Институту бичом и алкашом, который не мог жить без поля и всегда приходил по весне наниматься в какой-нибудь из отрядов.
Рацион, надо сказать, не улучшился, поскольку вертолет не обещал быстро прилететь. Он вообще ничего не обещал, хотя мы понимали, что наши товарищи на Большой Земле чувствуют за нас ответственность и пытаются повлиять на ситуацию. Типа: "Ils ne mangent pas six jours". На крайний случай оставался сплав по Лемве (предприятие длительное и рискованное, особенно в свете наступивших холодов). Не помню, сколько дней прошло. Ожидание показалось бесконечным. Все журналы "Огонек", не пошедшие на растопку, прочитаны на три раза. Все разговоры переговорены. Юрка сидел в палатке, как сыч, я же протоптал тропинку в снегу вдоль реки и ходил по ней, как зверь в клетке, поглядывая на запад. И на какой-то день увидел на горизонте что-то вроде мухи. Мух начал жужжать и мало-помалу превратился в стрекозу, а затем в вертолет. После ритуального круга трудяга Ми-4 сел, вздыбив снежную пыль. Быстро, вытряхивая на ходу угли из печки, загрузились и улетели.
Вертолет на Лемве.
Что обидно: снег вскоре стаял, и весь сентябрь была отличная погода.
Зима 1969-70 гг.
За поворотом уже маячит финиш. Диссертация "Структурные связи Приполярного Урала и Русской платформы" написана и оформлена. "Кирпич" весит 500 страниц, к нем приложена большеформатная папка (примерно А3) с картами и палеотектоническими схемами, отпечатанными фотоспособом на матовой бумаге и раскрашенные цветными карандашами. Говорю об этом объеме не для того чтобы похвастаться, а скорее наоборот: нехватило сил и решимости сократить всё в полтора раза, оставив самое существенное, так что работа производила впечатление сыроватой. Позже, готовя её к печати, я и сократил её объем до 14 печатных листов, и от этого она только выиграла.
Что же нового было в ней? Много всего. Не премину при этом отметить, что часть идей получала наполнение и подкрепление благодаря сотрудничеству с коллегами, в частности с Б.А. Голдиным, Е.П. Калининым, В.А. Чермных, Н.И. Тимониным, Я.Э. Юдовичем и другими.
Намечу главное. 1. По доордовикским комплексам (в современном понимании, по тиманидам). Впервые на конкретном материале в Центрально-Уральской зоне были выделены реликты доуральских структур (Маньхамбовский антиклинорий, Саблинский синклинорий, Хобеизский купол, Лаптопайская межгорная впадина). Стратиграфия древних толщ начала строиться не от горы Шатмаги, а от ядра этого купола. Метаморфизм был привязан к куполу (до этого преобладала многократно озвученная идея А.С.Перфильева и Ю.Е. Молдаванцева о связи метаморфизма и регионального метасоматоза с Главным Уральским Глубинным разломом). Приведены аргументы против отнесения доуральских структур района к эвгеосинклинали. Обосновано отнесение лаптопайской свиты к молассовой формации. Обосновано выделение грабеновых формаций, предшествовавших отложению платформенного чехла.
2. По палеозойским комплексам (по уралидам).Выделены 3 фациальные зоны, условно названные известняковой, сланцевой и эффузивной. Показано, что вплоть до позднего палеозоя известняковая зона Урала, являясь шельфом континента, ничем существенным от смежной платформы не отличалась, и лишь в позднем палеозое была смята в результате давления со стороны внутренних зон Урала. Интрига была в том, что все региональные тектонические представления в то время интерпретировались исключительно в рамках геосинклинальной теории. Латеральный ряд структур представлялся таким образом: платформа - геосинклинальная (= складчатая) зона. В последней выделялись (по представлениям Г. Штилле и его многочисленных последователей) миогеосинклиналь и эвгеосинклиналь, и нередко между ними - промежуточная зона, с неустоявшимся названием. Предчувствуя катастрофическое обрушение геосинклинальной теории под напором новых фактов, приводивших к неомобилизму, я дерзнул в данном случае вообще отказаться от термина геосинклиналь. Это был вызов общественному мнению, и я, естественно, не замедлил получить по мозгам.
Вдобавок я еще выступил и против периклинальных прогибов, выделенных впервые Н.П.Херасковым. Эта идея тогда поддерживалась рядом видных ученых. Считалось, что эти прогибы, сменяя по простиранию Предуральский краевой прогиб, развиты на севере и юге Урала, в областях его предполагаемого погружения. Гряда Чернышова, таким образом, - это горстообразный выступ погруженного геосинклинального складчатого основания. Я, основываясь на сейсмических данных и бурении, показал, что это не так. Вообще после моих и Н.И.Тимонина публикаций идея периклинальных прогибов как-то увяла.
Предзащиту я проходил зимой в ГИНе (Геологическом Институте АН СССР, головном в Академии) на тектоническом семинаре. Председательствовал Р.П. Гарецкий (будущий белорусский академик). Всё, казалось бы, шло гладко, но недовольство (или недоумение?) части аудитории подспудно зрело, пока, наконец, Ю.М. Пущаровский (будущий российский академик) не спросил меня, что такое миогеосинклиналь. Я честно ответил, что считаю этот термин устаревшим, и его не следует употреблять. Юрий Михайлович, ни слова не говоря, повернулся и вышел. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Потом мне, правда, говорили, что он, будучи человеком очень четким, действительно спешил на заседание редколлегии журнала "Природа". Но мне-то от этого было не легче.
На меня навалились, я отбивался как мог, и в конце концов, не без твердого содействия Председателя семинара, было вынесено решение о принятии диссертации к защите (на весну).
Время между предзащитой и защитой показалось мне долгим и тревожным. Шли разговоры о том, что-де Гарецкий проявил мягкотелость, принял к защите сырую работу, и не следует ли дать ей ход назад. Досталось на орехи и моему руководителю. Но вот в один из следующих моих приездов в ГИН стоим мы с Андреем Сепановичем в холле, разговариваем. Вдруг появляется А.В. Пейве, академик, Директор Института. Приехал, если не ошибаюсь, из загранкомандировки. Подзывает Перфильева и спрашивает: ну как прошла предзащита Пучкова? А.С. начинает излагать суть дела - что-де Пучков отказался выделять на Урале мио- и эвгеосинклиналь, и это вызвало на семинаре неоднозначную реакцию. Александр Вольдемарович, внезапно оживляясь, говорит: "А что? Правильно! Какие геосинклинали! Был континент и был океан!" - У меня отлегло от сердца.
Защита прошла значительно легче предзащиты (так обычно и бывает). Вдобавок Александр Вольдемарович, который председательствовал на защите - то ли из желания меня подстраховать, то ли оттого, что спешил закончить заседание (он еще собирался в больницу проведать захворавшего А.Л.Яншина) - маленько "похулиганил". Когда дело дошло до выступлений, он спросил: Кто хочет выступить? Наступила обычная минута молчания, во время которой потенциальные участники дискуссии собираются с мыслями. Никто не хочет? - продолжал Академик после ну-о-очень короткой паузы. - Тогда приступаем к голосованию.
Голосование было единогласным. Кончался важный этап моей научной карьеры и с ним - изрядный кусок жизни...
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar8/1zhdemwertoletwaeropinty69g816kopija2.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar8/2izbnahalxmerxju8_g823kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar8/3widskupolanadolinuhalxmerxju69g786kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar8/4izoklskladka69g787kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar8/5prawobertynag69g815kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar8/6prawoberlemwyosenxjukopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/syktyvkar8/7wertolnelemwe69ggg757kopija.jpg)