Однажды мне пришла в голову очень странная мысль - написать книгу. И что же? Написал. Дал почитать одному другу литератору. Читал он долго, недели две, а может и три, потом пришел, отдал рукопись и говорит: "Надо издаваться". Но сперва следует показать рецензиату или критику иначе.
Послушался я его, понес. Хотел было его попросить, но запротивился друг мой, говорил: "женщина великая, через нее многие авторы прошли". Поверил я ему и отправился к "великой".
Работала она редактором в неком журнале под названием "Литературный костер". Зашел я к ней в кабинет, смотрю, сидит она - этакая литературная вдова, бумажки перебирает, пишет что-то.
̶ Здравствуйте, ̶ говорю.
̶ Ну, здравствуйте, ̶ отвечает. ̶ Пришли, значит?
̶ Пришел, ̶ повинился я.
̶ Ну, давайте что ли вашу рукопись. Учились где?
̶ А что, важно? ̶ удивился я.
̶ А как же? ̶ произнесла литератор и огорченно вздохнула. ̶ Как вы тогда фабулу своих тирсовых аллей донесете до Фирсовых клевретов?
̶ Ой! ̶ А что, эти ваши "креветки" без образования не поймут моей фабулы?
̶ Ну, голубчик! ̶ Она опять вздохнула, ̶ Ступайте, устала я. Завтра приходите, прочту, и поговорим о кульбитах вашего естества.
И я ушел. Всю ночь без сна просидел, думая, поймут ли клевреты мою фабулу или нет. Усталый, утром явился вновь.
̶ Пришли? ̶ казалось, удивилась она.
̶ Мы же договорились.
̶ Да уж.
̶ Ну и?
̶ Голубчик...
̶ Совсем плохо... ̶ перебил я "уважаемого литератора".
̶ Нет, очень недурно. Только вот версификация ваша, словно амфибрахий, а вам бы дактиль подошел. ̶ Она крякнула от удовольствия, удачно сложившегося оборота и добавила ̶ Ничего, что я так гиперболизировала?
̶ Ничего. Так что ж делать?
̶ Ступайте, сударь, и будьте, как Соломон, непреклонны! ̶ воскликнула она.
̶ Сокращать?
̶ Точно. Проще надо доносить мысли. Ступайте. Сколько времени вам надо? Неделю?
̶ Наверно. Недели хватит.
Целую неделю я старательно исправлял свой амфибрахий, превращая его в дактиль, не понимая, чем одно хуже другого.
Через неделю снова явился и узнал, что толстовский стиль построения сейчас не отвечает тенденциям современного литературного слова. И еще неделю я провел за исправлением своего текста, правда, из повести он успел превратиться в рассказ.
Потом еще неделю я убирал слова, слишком тяжелые для блуждающих молодых душ.
Так прошло два месяца от моего первого визита к литератору, и вскоре на страницах журнала "Литературный костер" я увидел долгожданную рецензию на мою работу. В статье говорилось следующее: "в современное время мы наблюдаем отсутствие трогающей душу фабулы текста у современных авторов, потерю толстовского стиля письма. Речь героев наших с вами современников побледнела и стала похожей на сухой язык партийных заседаний..."
Называлась она "Современные кульбиты творчества".
Вы спросите меня, что же стало с моим другом? Да ничего. Поначалу я хотел его поколотить, но позже отошел и смягчился. Он и теперь мой друг и ценитель моего творчества. Но стой поры я дал себе зарок, никаких больше литераторов, ни редакторов. А рукопись моя, та первая, до сих пор лежит в ящике стола.