Резкий окрик, свист воздуха, и цветок огненной боли, расцветающий на спине. Эльфийка с трудом удерживается от вскрика, знает - подай голос, и Дамзар всю спину располосует кнутом, не оставит живого места. Надсмотрщику - потеха, ей - боль и ночной иссушающий жар, хозяину - вообще без разницы.
Идти тяжело. Цепи из калёного металла, зачарованного, весят почти треть её веса. Словно ошейника со взрывным амулетом мало.
Дамзар сегодня особенно лют. Девушка прекрасно видит, как в его плоти медленно ползёт червь-камнеломка, заражённый грибницей. Гриб давно уже пророс в спинной мозг, лёгкие и сердце надсмотрщика, совсем немного, и его усики дотянутся и до мозга. Жаль, что произойдёт это ещё очень нескоро - паразит не любит торопиться, он даже червя не оставит, пока тот не разнесёт его споры во все уголки тела, не отдаст хозяину все свои соки, все свои силы.
А значит, с каждым днём будет только хуже. Раздражение, которому нет выхода, будет разъедать сознание изнутри, заставлять срываться на окружающих, лезть в драку - в кистях, вокруг сбитых костяшек, уже созрели в крохотных полостях споры гриба. Лопнет кожа - полетят по воздуху, разлетятся с кровью, находя новые источники пропитания.
- Шевелись, тварь!
Дамзар не жалеет сил, пока что ещё его жажду крови может утолить избиение беззащитной эльфийки. Хозяин не вступится, знает, что за ночь все шрамы зарубцуются, а большего подавальщику света и не нужно.
Босые ноги вязнут в горячем песке, оковы не позволяют делать широкие шаги, цепи путаются, тянут назад, и как бы она не хотела, быстрее идти не сможет всё равно.
Ещё три удара, нечеловечески быстрых, стремительных, два под нижние рёбра и последний - точно между лопаток.
- Перебил!
Дамзар глумится, а эльфийка едва-едва успевает поймать и прижать к груди скромную полоску ткани. Большой светоотражатель из полированной бронзы мешается, конечно, но девушка не намерена демонстрировать своё тело безжалостному выродку.
Прикрывая обнажённую грудь широкой чашей инструмента, девушка спешит к песочному отвалу. Главное, не зацепиться цепями за камни, изображающие убогую лесенку, и не повредить зеркало. Остаться без суточной пайки воды посреди пустыни - затея очень сомнительная.
Позади гудит воздух, кнут, набирая обороты, разрезает его, размывается, превращаясь в размытую полупрозрачную тень. Инстинктивно эльфийка втягивает голову в плечи и делает невозможное для её нынешнего состояния - буквально взлетает на отвал по неровным камням, всего за три прыжка оказывается на осыпающейся песчаной вершине, и огромных усилий ей стоит не рассмеяться.
Здесь восьмикрейсовый кнут надсмотрщика её не достанет.
По другую сторону отвала наверх уже спешит хмурый орк.
- Эй, дрянь ушастая, как тебя там? Интара? Господин Хезуз обещал позволить мне спустить с тебя шкуру живьём, если ещё хоть на минуту задержишься.
Зор Рырх, грозный Рырх Кожевник... Кажется, единственный из свободных, кто иногда относится к ней не как к вещи. Временами он даже настолько добр, что тишком подбрасывает лишнюю корку хлеба или несколько заветревшихся волокон вяленого мяса.
Хоть он и работает на хозяина, но тоже прекрасно знает, как в его присутствии стоит обращаться с вещами.
От внимательных каре-зелёных глаз не укрываются ни обрывки нагрудной повязки, ни крепко и бережно прижимаемый к груди светоотражатель, ни свежие рассечения кожи.
Орк огромной лапищей подталкивает эльфийку к спуску в раскопанные руины, а сам взбирается на вершину. Рык, явно адресованный Дамзару, бьёт по чувствительным ушам.
- Эй, говно пучеглазое! Ещё раз по твоей вине хозяин останется без света, и я тебя твоими же кишками накормлю. Ты меня понял?
Из-за отвала слышится что-то бесшабашно-весёлое, зубоскальное, но даже острый эльфийский слух не в состоянии проникнуть через ветер и шелест песка.
Интара почти нащупала вытянутой ногой первую ступеньку деревянной лестницы, как из-за бархана вынырнули две фигуры, замотанные в песчаного цвета тряпки. Только и успела, что на остатках рефлексов приподнять светоотражатель, прикрывая голову. Гулкий удар в чашу с той стороны, бронза поддаётся, лопается - и искорёженный наконечник болта, растеряв скорость, почти что упирается в нос. Но силы удара достаточно, чтобы тяжёлый инструмент толкнулся в тело, сбивая с ног, достаточно, чтобы острая кромка металла, скользнув по переносице, на миг упёрлась в скулу и соскользнула дальше, разворотив столь нежную кожу.
Боль, насколько бы яркой и сильной она ни была, не в состоянии побороть ужас, выдирающий, трясущий все внутренности - ужас падения.
Короткий полёт.
Боль в пояснице.
Удар - спиной о вычищенные от песка каменные плиты.
Удар - головой о камень.
Короткая, обволакивающая боль, от затылка - в глаза.
И... темнота.
Песок и кровь
Грун
одну декаду назад
Огромная туша раскачивалась вперёд-назад, обхватив себя за голову. Чудовищные лапы мелко подрагивали, дыхание было частым и хриплым.
Далеко наверху послышались шаги.
Тяжело вздохнув, гигант неожиданно легко поднялся на ноги и поковылял к пятну света. Тщательно обглоданные кости хрустели под ногами, рассыпаясь в пыль.
Он замер на самой границе света и темноты, отсюда вполне удобно наблюдать за решёткой колодца без лишнего риска схватить пару стрел в глаза.
Слух, обострившийся за долгое время одиночного заточения, уловил два источника сдавленного мычания, и хруст песка под металлическими набойками на подошвах надсмотрщиков.
Чудовищный скрип ни разу за всю службу не смазанных механизмов на некоторое время выбил Груна из себя, заставив болезненно морщиться и скалить крупные клыки. Натужное пыхтение, лязганье звёздчатых выступов подъёмника - и решётка медленно уходит в сторону.
Наверху мелькают тени, и два свёртка беззвучно падают вниз.
Знакомая игра.
Тихо рыкнув, Грун рванулся вперёд - со скоростью, достаточной, чтобы подхватить сброшенную жратву и лишить охранников развлечения по выцеливанию его уязвимых мест. Всего один удар двух чудовищно огромных сердец, и тёмная быстрая тень, загребая песок и костяные крошки, с рычанием дикого зверя уносится обратно в берлогу.
- С тебя два цхена, Тугар, - доносится насмешливый голос старшего надсмотрщика.
- Но... Я даже прицелиться не успел! Вы слишком быстро сбросили мясо!
- Это уже твои проблемы, Тугар. Два. Цхена.
- Держи...
Развлекаются мягкотелые.
Грун бы с удовольствием раздавил головы каждого из них. А уж что бы сотворил со старшим, выпади шанс добраться до него!..
Но - не получится.
Пока - не получится.
Гигант бережно кладёт оба свёртка на ворох тряпья.
Разумные.
Первый - гоблин, старый, но ещё сильный. Грун знает, что внешний вид серокожего обманчив, тролля не обмануть искусственно состаренными кожей и костями. Гоблин тяжело дышит, рот заткнут, судя по запаху, портянкой.
Серокожий не источает запаха страха смерти. Он только бросает обеспокоенные взгляды на второй груз.
Грун распутывает обноски, уже по запаху понимая - самка. Хуманс, совсем молодая. И почти мёртвая.
Широкие, вывернутые наружу ноздри подрагивают, огромные объёмы воздуха прогоняются через рецепторы, фильтруя посторонние запахи, оставляя только те, что касаются непосредственно человечки.
Плохи дела.
Заражение крови. Отбитые почки и печень. Трещины в позвонках у поясницы и костях ног. Открытый перелом левой руки, мясо уже опухло и позеленело, в нём можно почувствовать быстро растущие личинки мух-людоедов. Ни лица, ни тела не рассмотреть - сплошной синяк.
Грун под подозрительным взглядом гоблина отводит рваную ткань юбчонки в сторону. Хотя он и не силён в анатомии хумансов, но - внешне половые органы целы, не повреждённые, несмотря на обильные коросты подсохшей крови на внутренней стороне бёдер. Регулы?
Хоть в чём-то человечке повезло. Местные обитатели считают грязной самку, истекающую природной кровью. Их боги запрещают им размножаться, пока лоно не очиститься от последних капель. Так говорила одна из тех, кого ему сбросили на еду. Тоже хуманс, только не в пример старше, уже на исходе своей короткой жизни.
Твёрдые когти с лёгкостью перерубают верёвки, сковывающие гоблина и человечку.
- Подруга?
Гоблин отрицательно качает головой, узнав скрипучую речь Нижних степей.
- Соседка по клетке. Она хорошая... Добрая. Надо спасти. Помочь можешь?
Грун скалится, но гоблин правильно понимает небогатую мимику тролля.
- У меня с Талантом совсем никак, тралхо-тарренх. А для алхимии нужно оборудование...
- Человечка почти встала на ладью Лодочника, гобло. Это будет тяжело.
- Я ведь знаю, ты из пещерных. Вы умеете исцелять даже безнадёжных.
- Можешь есть меня. Мне уже давно всё равно. Ты давно тут?
Грун только махнул в сторону стены. Там, от самого потолка и почти до пола шли две колонны зачёркнутых линий.
Гоблин только присвистнул.
- Я - Рабус. Девочка - Карри, - серокожий, размяв ноги, осторожно подошёл к севшему троллю. - Если надо органы пересадить, бери мои. Я видел, как её били. Наверняка теперь декад пять-шесть писать будет только кровью. Если выживет...
Уложив девочку поперёк ложа, Грун начал копить слюну, попутно с силой сжимая клыки чуть перекошенной челюсти - так проще отворить кровь, слегка порвав крепление десны к зубу.
- Нужно снять грязное.
Пусть он голоден - но он не ест разумных. Пещерные совсем не понимают своих диких собратьев, радующихся сырому мясу носителя разума.
Плохой из него Примеряющий-Маски, но и скудных умений хватает, чтобы загнать сознание в нужное состояние. Горечь слюны почти обжигает загрубевший язык - самое то.
Выплюнув жидкость на ладони, бережно поливает сине-жёлтое, местами чёрное и зелёное тело, особое внимание уделяя гниющей плоти левой руки. Зелёное мясо начинает шевелиться - личинки паникуют, они не выносят ферментов, содержащихся в слюне троллей. Несколько смачных плевков мутной с прозеленью слюной на перелом - и рыхлые белые тельца массово прорываются наружу, скатываются по коже на заранее подстеленную тряпку. Потом, если человечка не умрёт, из перемолотых личинок, смешанных с кровью Груна, можно будет сделать питательную кашицу.
Тролль знает, что будущие мухи не уйдут вглубь тела. Слюна и кровь быстро впитываются в кожу, разносятся по крови, насыщая органы гурру-на-дха, - тем, что даёт зелёной крови Груна исцеляющие и обеззараживающие свойства. Личинки не переносят плоти, пропитавшейся этим странным веществом.
Грун плюёт на вытянутые лодочкой ладони гоблина. Рабус, судя по всему, имеет представление о том, как исцеляют тролли. Его запах ясно говорит - он готов помогать даже ценой жизни.
Грун примеряет новую Маску, и сознание, очистившись от посторонних мыслей, становится кристально-прозрачным, многогранным, лёгким и сверкающим, как друзы чистого хрусталя.
Толстые кривые когти удивительно легко счищают гниль с мяса, с обломков костей - ровно столько, сколько омертвело и вернуться к жизни уже не способно. Большая ладонь накрывает голову постанывающей в бреду человечки - и Карри, всхлипнув, затихает, засыпает, её дыхание успокаивается, становится ровным, глубоким и медленным. Переданная Маска долго не продержится, но времени должно хватить, чтобы сложить кости обратно и наложить шину.
Секунды тянутся длинными росчерками, гоблин без излишней суеты помогает, довольно толково складывает самые мелкие осколки, поддерживает волокна мышц, пока густая слюна прихватывает их ничуть не хуже гончарного клея.
Тролль умеет исцелять, но даже с природной предрасположенностью - без инструментов некоторые операции просто не выполнить. Но - всегда ведь есть запасной путь...
- Тебе придётся её держать, гобло. Очень крепко и очень бережно.
Шина наложена, но не закреплена в достаточной мере, и тролль ловко снимает кусочек нежной кожи, добираясь до вены. Слишком тонкая работа, чтобы могли справиться даже руки гоблина.
Чувствуя, как мозг начинает греться, едва не закипая, и раскалываться, Грун с трудом натягивает на разум новую Маску.
Его жизненная сила преобразуется в Силу-Ведомую-Мыслью. Очень рискованно и крайне болезненно. Но лучше умереть, спасая жизнь, чем сдохнуть, как последний кусок безродной гнили.
Невидимые и очень чувствительные пальцы вынимают из предплечья человечки вену, рассекают её, закупорив входы и вытеснив воздух в стороны. Из запястья тролля, положенного рядом с девочкой, разрывая плоть, медленно вылезают вены. Тёмные глаза выхватывают подходящую, невидимые руки вытягивают её ещё дальше - вплотную к венам человечки - и рассекают пополам. И так же вытесняется воздух, а концы вен тролля и хуманса складываются вплотную друг к другу - так, чтобы ни капельки газа не осталось между ними.
Ноготь царапает десну - и пара крупных капель зелёной крови обволакивает сосуды, укрывает их надёжной плёнкой.
Маска сворачивается, но не уходит в глубины памяти - через некоторое время она вновь потребуется, чтобы вернуть сосуды в прежнее состояние.
- Толкни меня, когда день закончится, - устало хрипит тролль и тут же погружается в медитационную полудрёму. Только таким образом он может и отдохнуть, и проконтролировать кровоток так, чтобы сосуды человечки не порвались под чудовищным напором, создаваемым его двумя сердцами.
Песок и жизнь и смерть
Интара Мелирин
одну декаду назад
Ровный жар огненного камня согревает, разгоняет стынущую кровь. Там, на почти забытой родине, среди фьордов и льдов, Интара никогда бы не замёрзла в такую теплынь. Но - она не может перебороть организм, давно подстроившийся под условия пустыни. Кожа стала тоньше и почему-то посветлела, тело почти адаптировалось к ежедневной жаре, но так и не привыкло к вымораживающему кости ночному холоду.
На руках пригрелся бесшёрстный пустынный котёнок, животное, если верить легендам, совершенно обожаемое дэвами и свято чтимое местными племенами. Страшненький, лопоухий, но с такой нежной, шелковистой шкуркой, что эльфийка просто впадает в тактильный экстаз при каждом прикосновении к его коже.
Рырх Кожевник вяло жуёт великолепно пропечённое мясо ханхашша - степной крысы, приходящей в пустыню в сезон размножения.
Почти две декады они идут по пустыне, от одного мелкого оазиса к другому. Всё, что в них есть - полумёртвые колодцы, да куцая тень вялых пальм. Ни верблюды, ни ездовые ящеры, ни даже всеядные карраш здесь пропитания не найдут, а потому караваны ходят другими путями.
Интара осторожно потирает шрам, сделавший из неё настоящее страшилище. Горькая улыбка ломает искусанные губы эльфийки: шрамом больше, шрамом меньше - такое уродство всё равно никто не возьмёт в жёны. Тогда, после нападения пустынников, Рырх объяснил ей, что и кнут Дамзара, и наконечники болтов бандитов были смазаны родственным ядом ящерки-гуранди. Прекрасно парализует, не даёт загноиться ране, но отравленная плоть после этого зарастает уродливыми ороговевшими шрамами, свести которые не под силу и самым лучшим алхимикам и лекарям со всех краёв Великой пустыни Кёр-Ранш.
Девушка часто задавала себе вопрос - а могут ли биоманты детей Ночи и Снега помочь ей в её беде? И всегда приходила к выводу, что вряд ли. Слишком стара ткань рубцов, слишком крепко вросли изменения в рисунок ауры.
Эльфийка смотрит через марево, создаваемое огненным камнем, на орка. Может, хотя бы ему она сгодится? Хоть и грубый, и по части воспитания и манер не сильно далеко от гоблинов ушёл, но - хотя бы надёжен и уж совершенно точно может защитить.
Впрочем, повода убедиться в своей благосклонности он не давал. Дистанцировался, держался подчёркнуто отстранённо, даже когда зашивал её раны. Рырх снял с неё взрывной амулет и расковал цепи, позволив просто сопровождать, пока не выйдут к землям ореад Ли-Таха или дагвусских дриад.
Интара давно уже не ребёнок, прекрасно понимает, что и ошейник с управляющим амулетом, и, тем более, зачарованный металл в любом из вольных городов стоят настоящее состояние. Состояние, вполне сопоставимое с услугами слабенькой алларэ'ниимар, видящей суть вещей. Но - это знал предыдущий хозяин. Хозяин Хезуз, вырезавший почти весь отряд копателей, на такую мелочь не обратил внимания, сочтя эльфийку просто свободолюбивой игрушкой спятившего археолога.
И теперь она не собирается показывать свой дар кому бы то ни было кроме тех, кто не враждебен её народу.
Ушко эльфийки дёргается, уловив шелест осыпающегося песка, а орк уже покидает круг света, на ходу взводя кассетный арбалет.
Тишина, гудящий свист воздуха, влажное чмоканье вперемешку с хрустом - и Рырх вываливается из темноты спиной вперёд и падает головой на раскалённый добела огненный камень. Ему уже плевать на жар, на съёжившуюся от страха эльфийку, на опрокинутый в огонь прут с остатками мяса - правым, уцелевшим и уже мутнеющим глазом он смотрит в звёздное небо, а из левого торчит тёмное оперение арбалетного болта.
Интара пытается вскочить, прекрасно при этом понимая, что всё впустую. Но - ей хочется жить. Жить свободной, без тяжести ошейника и оков на ногах, без ударов хлыстом, без окриков и ударов. Или - умереть свободной.
У эльфийки мало Таланта, но сейчас весь он растекается по телу, укрепляет мышцы и связки - полностью подчиняясь подсознательной воле девушки.
Всё, что ей нужно - подхватить всё ещё медленно - поразительно медленно! - падающий ятаган Рырха Кожевника, и вступить в бой. Сбежать шансов нет.
Но и принять бой - нет тоже.
Что-то быстрое и тяжёлое наваливается сзади, сильно ударяет в затылок - и эльфийка без чувств падает на песок, инстинктивно свернувшись в клубок, прикрывая от ударов котёнка.