О злоключениях магистра и непристойном предложении.
Ровиньяк метался на окровавленном ложе. Сбились тряпицы, плотно сжимавшие его рану. Лекарь пинком разбудил слугу, спавшего у постели, велел держать барона да крикнул, чтоб несли воды с кухни. Ровиньяк то приходил в себя, то впадал в тяжкий дурманный сон. Лекарю, призванному к больному, новоиспеченному магистру Гюи Викару, и вовсе поспать не удавалось. Чего уж только не предпринимал он, пытаясь залечить рану. Барону легче не становилось. Ногаре велел глаз не смыкать, и прислал даже королевского лекаря. Но тот глянул на Ровиньяка без особого интереса, велел прикладывать навозные примочки, а больше молиться да на господа благоговейно надеяться. Ну, ему что! Он королевский лекарь, а вот магистру лично необходимо за всем досматривать. Оттого и не спит он уже несколько ночей, боясь и по нужде отлучиться. Но человеческим усилиям есть предел. Все в руках божьих. Гюи был учеником известного врача, профессора Монпелье, Арнальдо из Виллановы. Но с тех пор, как книги его учителя сожгла католическая церковь, а сам он покинул пределы Франции, быть его преемником стало опасно. Мессир Гюи полностью поддерживал взгляды своего учителя. Рану поливал крепким вином, но в этот раз она все равно воспалилась. Настои из трав не помогали, и больному явно становилось хуже. Может, и вправду последовать совету королевского лекаря? А то, не дай Бог, обвинят в ереси. Тихий стук в дверь отвлек мессира Гюи от его горьких раздумий. Тонкая фигура, закутанная в плащ, легко ступила на середину темных покоев.
- Вы мессир Гюи Викар? - женский голос определил пол визитера.
- Что Вам угодно, мадам? Что Вы тут делаете? - магистр с беспокойством привстал с кресла. - Вам нельзя сюда. И кто Вы?
- Успокойтесь, мессир. Я не желаю больному зла, а вам - лишних неприятностей. Мое имя не скажет вам ни о чем, а вот барон, будь он не в плену болезни, обрадовался бы мне больше, чем кому-либо. Намного больше.
Женщина приблизилась к постели. Она была удивительно хороша. Светло-русые волосы обрамляли ее встревоженное лицо, глаза, удивительно светлые, смотрели на барона с нескрываемой болью.
- Я хочу помочь, мессир. Прошу, выслушайте меня! Я знаю, как непросто вам принимать решения, ибо барон знатен и сам сеньор Ногаре заинтересован в его выздоровлении. Я же лишь любящая его женщина, сгорающая от желания вернуть себе возлюбленного, вырвать его из цепких рук смерти! Его слуга хоть и пострадал от удара подсвечником, но укажет вам на то, что я частая гостья в этих покоях. Могу я помочь ему выздороветь, а Вам приобрести славу прекрасного лекаря?
- Каким же образом, мадам? Вы умеете исцелять болезных и воскрешать мертвых? - с недоверием воскликнул мессир Гюи.
- Я - нет. Но есть человек, разбирающийся в подобных ранах чудесным образом. Поверьте, я не причиню барону зла, я лишь хочу его спасти. Этьен! - позвала она личного слугу барона.
Слуга с перевязанной головой вошел, смущаясь от того, видимо, что прекрасная гостья щедро заплатила ему, дабы он впустил ее к Ровиньяку, и заверил мессира Гюи, что это женщина и впрямь возлюбленная барона, зовут ее Беатрис Дюшон, ей Ровиньяк доверял безоговорочно. Сообщив это, он удалился, поклонившись и потирая больную голову.
- Ну что ж, мадам, где же ваш ангел-исцелитель? - иронично произнес врач, уже в буквальном смысле сгорая от профессионального любопытства. - Поглядим, что за чудеса он может творить!
Дама исчезла на минуту и вернулась со второй фигурой в плаще и капюшоне. Мессир Гюи с любопытством смотрел, как новый посетитель снимает плащ. И лишь упал капюшон, он в ужасе воздел руки!
- Да Вы не в себе, мадам! Это же неверный, грязный антихрист, отродье дьявола! Нас обоих казнят, сожгут и повесят!
- Я прошу Вас, тише, мессир, тише! Поверьте, молчание - наше спасение. Мое, ваше и барона!
Незнакомец обжег Гюи черно-горящим взглядом. Свет факела упал на его смуглое лицо, и Гюи обомлел. Неверным отродьем дьявола была женщина. Покрывало на голове, тонкие ноздри, выразительные черные глаза, обрамленные веером ресниц. Мавританка!
- Боже праведный! Да что ж это за дьявольщина! Нет, мадам, нет! Я не позволю вам приблизиться к ложу умирающего!
- Магистр Гюи, Вы врач и сами признаете, что он умирает, - взмолилась белокурая женщина, - так дайте больному шанс во имя жизни, которой вы служите, во имя учителя вашего и во имя любви, которой служу я!
Гюи отступился, глядя на тонкий стилет, мелькнувший в руке прекрасной куртизанки.
- Нас повесят... - прошептал он.
Арабчанка открыла сумку и вытащила странные инструменты, что-то прошептала на неизвестном языке и принялась за работу. Гюи с ужасом и тайным восхищением следил за точными и уверенными действиями дочери Аллаха. Нагрев тонкий нож на огне свечи, она уверенно рассекла едва начавшую срастаться и уже пахнущую гниением рану. Кровь толчками заструилась под ее руками. Гюи отметил, что с кровью выходили желтоватые сгустки.
Рассечь рану! Немыслимо - ведь она не цирюльник на ярмарке или на поле боя! Но вскоре запахло травами и спиртом. Обильно облив рану из сосуда, принесенного с собой, арабчанка соединила её края и принялась сшивать их. Гюи был в ужасе! Все это никак не соответствовало тому, что он знал, читал и видел! Но сомнения вдруг закрались в его душу. А что он, собственно, только что видел?
***
Со смешанным чувством беспокойства и надежды Алиса входила в покои Симона Делатре. Она была наслышана о Старом Вороне. Прислуга его побаивалась, но уважала за строгость и справедливость. Указы его выполнялись без промедления. Гильдия имела в Каркассоне огромное влияние. "Шерсть - золото Каркассона", - любил говаривать Симон Делатре. И гибко и хватко вел торговые дела, возглавлял суд гильдии, выручал попавших в беду сотоварищей, договаривался об охране товаров, шедших через Пиренеи. Казна гильдии нередко щедро оплачивала то новый мост, построенный взамен прохудившегося, и на церковь жертвовала, если их интересы пересекались с епископскими. Ладил Симон со всеми, кто был ему полезен. Но существовала и другая сторона медали: был он непреклонен, карал за воровство нещадно, измены и подлости не прощал. И всегда платил за зло той же монетой. И еще все знали, как любил он своего сына.
Матильда убрала Алису согласно случаю и положению. Роскошное платье даже ушивать не пришлось, хотя девушке казалось, что она исхудала за время болезни.
Алиса задумалась, стоя перед зеркалом. Зеркало, кстати, было большое, гладкое, явно Венецианской работы. И глядя на себя словно со стороны, Алиса вспомнила замок, красные маки у дороги, белые камни, закатное небо и огромные звезды. Вспомнила Анри, так беспечно и страстно, любившего ее, такого трогательного, преданного и бесстрашного. И отца. Обстоятельства его смерти, ей так и неизвестные толком, пугали ее и делали смерть Ровиньяка оправданной.
Но само убийство пугало Алису еще больше. Убийство, совершенное ее же руками! Она так и не смогла осознать, что все произошедшее - не страшный, мучительный сон. Нервная горячка, случившаяся с ней, отделила ее от прошлого плотной завесой.
Лишь только одно связующее звено было у нее с прошлым - Рауль. Его забота и желание быть полезным, его любовь и чувство беспокойства за Алису делали ее жизнь сносной. И еще оставалась надежда. Тонкая нить , которая привязывала ее к жизни. Раздумывая обо всем этом, он грустно вздохнула и наконец решилась идти к Ворону.
Гостиная зала была чудесно украшена. Гобелены тонкой работы с цветами и диковинными птицами, ковры и мягкие подушки необычной, наверное, восточной работы на скамьях. Пол устлан затейливой керамической плиткою, и укрыт по-городскому коврами, а не тонким тростником или свежим сеном. Резные балки, поддерживающие потолок, были отлично начищены и блестели, как бронзовые. Жарко горел камин. Стол изящно накрыт, белые скатерти говорили о хорошем вкусе и достатке хозяина.
- Рад приветствовать вас, юная графиня, в моем доме, - промолвил Старый Ворон, с достоинством поднимаясь Алисе навстречу. - Огромная честь видеть у себя столь знатную и столь прелестную особу! Но я уверен, не будь обстоятельства столь необычны, вы бы и не заглянули к старому старшине Делатре! Но... Господу нашему виднее! Прошу вас, сударыня.
Он заботливо проводил даму к столу и усадил на почетное место. Рауль сел по другую руку. Надо отдать должное Старому Ворону - он отлично знал куртуазные манеры и умело ими пользовался! Обед был восхитительным. Утка с соусом из вишни особенно удалась, молодая телятина с сельдереем, сливками, острым перцем и орехами таяла во рту, свежий хлеб хрустел коричневой корочкой, а фрукты блестели при свете восковых свечей.
Да, богат был Симон Делатре! И именно сейчас он хотел показать свой достаток и вместе с тем, уважение к гостье. Хотя только ли в этом дело? Вино, старательно подливаемое слугой, было терпким и тягучим, горячило кровь и туманило голову. Ох, хитрец Делатре, хитрец! Алиса взглянула на Рауля. Он был странно тих, и почти не принимал участия в беседе. Либо знал, о чем заговорит его отец, либо опасался чего-то. Алиса рассказала Старому Ворону все. Об отце, о Ровиньяке, о солевом золоте, о конфискации замка. Чем, похоже, его не удивила. Все уже знал старшина Гильдии. И птица не пролетит меж его частокола! Умолчала девушка только об Анри. Вернее, об их любовной связи, ибо уж точно негоже графине де Лассанж рассказывать о любовных утехах с конюшим. Да и Симон Делатре об этом знать не обязан.
- Я понял, сударыня, что вы смелы и отважны, стойки духом и телом, решительны и благородны, - наконец произнес Симон Делатре, - но обстоятельства сейчас таковы, что жизнь ваша и честь семьи вашей в опасности. Убив одного из первых помощников мессира де Ногаре, вы подвергли себя и свою семью тяжелейшему испытанию. Разве не знаете вы, что сестра Ваша вышла замуж за благородного графа де Лонкура? Едва ли ей приятно узнать при столь счастливом замужестве, что сестра ее - убийца и разыскивается по королевскому указу. Матушка ваша у графа, но сам де Лонкур в Париже. И давно в Париже. Похоже, он искал вас, но пути ваши разминулись. Он занят тем, что просит за Вашего брата, старается вернуть юному графу замок Лассанж. Ваш отец не признался ни в сговоре, ни в измене, по закону он невиновен. Главный обвинитель доказательств не имеет. А в Лангедоке не спокойно. Мятежный Лангедок опасен, и король об этом знает. Еще со времен проклятого де Монфора, этого самоуверенного франка, прости, господи, мою душу, Тулуза, Каркасон, Монпелье, Безье всегда были бревном в глазу у короны. И возможно, дабы успокоить старинные роды Лангедока, король вернет замок Лассанж наследному сеньору. Но поверьте, Ваш поступок лишь усугубит гнев короля. Вас не должны найти, сударыня, не должны ни в коем случае. Иначе позорной казни не избежать. Что же станется тогда с Вашей семьей, братом, замком?
Алиса оторопела от новостей. Граф де Лонкур в Париже? Слава господу! Может быть, он сможет устроить и достойные похороны моему отцу. Если Кассиан узнает о Лонкуре, возможно, он сумеет встретиться с ним и рассказать ему об Анри и Тесьере!
- О! Откуда Вам сие известно, сударь? - воскликнула девушка, содрогаясь от нервной дрожи.
- Я посылал гонца в Париж. И пока вы лежали в горячке, он привез мне разные вести.
;
Нервная дрожь усиливалась, но Алиса старалась держать себя в руках.
- Что же это за разные вести?
- Вы приговорены к повешенью. И рано или поздно Вас найдут. Мой дом - слишком слабое укрытие для графини де Лассанж! - жестко отрезал Старый Ворон.
-Отец! - вскричал Рауль. - Как вы можете?!
- Да, слабое укрытие для графини де Лассанж, - повторил Симон Делатре, не обращая внимание на возглас сына, - но совершенно надежное для Алисы Делатре, моей невестки!
Кровь бросилась к лицу Алисы. Но внутренне она даже не удивилась услышанному предложению.
- Вы поженитесь тихо, без шума, - ровным и твердым голосом продолжал Старый Ворон. - Местный епископ обвенчает, вопросов лишних задавать не станет. После этого поедете с обозом в Арагон. Там сестра моя дела ведет. Она вдовица, а сын ее мал пока. Ей помощь требуется. Поживете там до следующей осени, а тем временем забудется все. Глядишь, и остальное уладится. Если не примете моего предложения - не обессудьте, сударыня. Схоронить вас надежно, или из пределов Франции вывезти я не смогу.
Не воитель я против франкского короля!
Сжимая бледными ладонями скатерть, как будто упругий лен мог удержать ее от падения, Алиса встала из-за стола и сказала:
- Прошу прощения, мессир, я покину вас, мне нехорошо.
Рауль, оказавшись рядом в мгновение ока, подхватил ее, обнял, отцепил от белого полотна скатерти ее пальцы и увел в комнату. Он что-то говорил о том, что отец, наверное, не обдумал столь странный шаг, что он, возможно, не знает ничего о том, что она пережила за последние дни, и еще что-то, столь же успокаивающее, сколь и бесполезное.
А вот Алиса знала - все продумал Старый Ворон. И не будь у него серьезных причин, не предложил бы он мне это замужество.
- Я хочу побыть одна, Рауль. Ради всего святого, дайте мне подумать!
Итак, она приговорена к повешенью. Алиса в миг представила себе сырую мерзкую вонь темницы, обжигающий стыд, насмешки тюремщиков, рыдающую матушку, униженного брата и, наконец, путь к виселице с позорной надписью на груди, палача, веревку, жестокие и оскорбительные крики толпы! Ох-х-х! Нет, она этого не вынесет!
Что бы сказал ее отец? А Анри, каково ему будет знать, что меня повесили на потеху Ровиньяку и врагам Лассанжа? Что он станет делать? Стенать? Плакать? Мстить?
А сестра? Та точно будет рыдать месяцами.
Весь этот ужас представился девушке настолько явно, что она вскочила с постели с непреодолимым желанием бежать немедленно, бежать, куда глядят глаза. Но глаза ничего не видели, а мыслями она понимала, что идти некуда и не с кем. Последний бастион - Симон Делатре, и тот понимал, что она в мышеловке. Иначе бы не предложил сей странный брак.
Но зачем, зачем старому Ворону брак ее с Раулем? Допустим - деньги. Но старшина и так богат. Положение? У меня его нет. Связи? Увы, кто захочет иметь дело с убийцей.
Что же тогда? Рановато ей стало плохо. Недаром говорят, что женщины умом медленны. От чего бы не спросить в лоб хитрого Симона Делатре, зачем ему столь странный союз?
Алиса заплакала. Слезы явились сами по себе, текли и текли по лицу. И она думала о том, что обижаться ей не на что. Если догадался Делатре о связи с Анри, то и подобный брак предложить не грех. Я падшая женщина! Приношу лишь горе и печаль друзьям и близким!
Успокоившись, Алиса решила пойти к Старому Ворону. Как ни странно, она чувствовала, что его предложение не лишено смысла в столь ужасающем положении. Какая разница, за кого идти замуж, если это не Анри. Анри потерян навсегда. Любит он ее или нет, уже не важно. Она не сможет подарить ему счастья, а сделать возлюбленного изгоем, отвергнутым, или, хуже того, заточенным в темницу за месть или убийство - что может быть хуже? С горечью признавала Алиса всю тщетность и легкомыслие их отношений. Как вообще она могла настолько увлечься, настолько поверить, что идеальная любовь существует? Романы про рыцарей всего лишь куртуазная выдумка. Одна за другой умирали ее надежды, один за другим отступали стражники любви, уступая место отчаянью и смерти.
"Я должна избежать позорных и порочащих обвинений, чтобы спасти брата, отвести беду от семьи, не дать возможности Анри увидеть мою смерть! И дать благородному де Лонкуру шанс вернуть замок моей семье. Замок, который был и остается плотью и кровью моего рода, гнездом моих достославных и гордых предков, ведущих свой род от графов Тулузских. Дай Бог всем им терпения и средств! Я должна сделать то, что должна - исчезнуть из их жизни навсегда!" - решение принято, теперь плакать можно.
***
Рауль Делатре, проводив Алису, в гневе и смятенье вновь бросился к отцу:
- Отец, как вы могли столь жестоко открыть всю правду госпоже Алисе? И как смогли предложить ей столь неприемлемый для нее мезальянс?!
- Сын мой, сядь! Присядь и послушай своего старого отца, ибо я видел в жизни больше, чем хотел, а хотел гораздо больше, чем мог. Ты ведь любишь дочь графа, не правда ли?
- Но я люблю ее возвышенно, куртуазно, как Прекрасную даму! - воскликнул Рауль.
- Друг мой, ты не рыцарь, и дело происходит не в романе о Розе. Ты умен, красив и вкусил уже плотских радостей предостаточно, чтобы смочь наслаждаться любовью эфемерной, - Симон хитро взглянул из-под седых бровей на молодого человека. - Ты слишком увлечен чувствами и, стало быть, не можешь трезво и отточено мыслить. Так дай за тебя подумает твой разумный, но, увы, не благородный отец. Прекрасная Алиса умна, благородна, отважна и богата. Разве не такой жены ты себе желал? И если она не окончательно глупа, то, поплакав и подумав, примет правильное решение, ибо на кону ее семья, род и честь ее отца. Так что, думаю, она согласится. И неизвестно, мой возлюбленный сын, как повернется дело. Ты красив, умен и щедр душой. Быть может, она полюбит тебя как равного и отдаст тебе свое сердце. А уж приданое я истребую при любом повороте дела. Быть может, чуть попозже. Глядишь, де Лонкур и впрямь, справится с задачей. Весь Лангедок на его стороне. Лангедок - их кровь, их гордость, их опора. А королю не до Лангедока. Ему бы с Тамплем справиться. Так что помолимся Богу и всем заступникам нашим о счастливом возвращении чести роду Лассанжей.
- Но, отец, ее сердце принадлежит другому! - Рауль изрядно смутился, ибо это была не его тайна, да и, возможно, просто смутная догадка.
-Это кому же? - заинтересовался Старый Ворон, хмурясь. - И верно ли ты знаешь это? И взаимно ли сие чувство?
-Не могу сказать, отец, - склонив голову, произнес Делатре-младший.
Симон повел бровями.
- Да и не говори, - презрительно махнул он рукой. - Только просвети старого дурня - отчего сего благородного кавалера нет с ней? И был ли он в Париже, когда вся ваша честная компания штурмовала Консьержери? Глупее и не придумаешь поступка! Как могли четверо весьма разумных мужчин ввязаться в столь странное, безрассудное предприятие, возглавляемое молодой девицей, попавшей в плен чувствительности? Да еще опальной и неугодной королю! Ну ты, ясно дело, потерял ум от любви своей куртуазной. Тесьер, тот вояка и в политике толком не разбирается, графу предан. Клирик ваш за приключениями отправился. Да и в Париж отчего бы не прогуляться за чужой-то счет. А вот конюший зачем от Лонкура сбежал и туда же бросился? Уж не он ли возлюбленный нашей благородной гостьи? Отчего ему у Лонкура в услужении не сиделось в богатом замке в надежде, возможно, на титул. А? Кто отец его, почему он у Лассанжа в услужении? И ведь конюший - явно чей-то сынок из разорившихся родственников. Так ли это, сын мой? Так, спрашиваю?
Старый Ворон поднялся с кресла и грозной тучей навис над сыном. В голосе зазвенел металл.
-Отвечай! - еще громче потребовал Ворон.
- Да, кажется, так, - выдохнул Рауль, ибо отца он побаивался, и долг сыновний почитал.
- Ну и хорошо, - мгновенно оттаял старый хитрец. - Этот выбор нам не страшен. Думаю, поладите вы с твоей прекрасной дамой и будете жить долго и счастливо. А теперь - спать. Думаю, завтра и сладим все. Иди, сынок. Я устрою твое счастье.
- Но, отец!
-Приказываю, - тихо молвил старшина.
Обнял сына и отправился на покой, посмеиваясь себе в усы. Ох, глупа и неразумна молодость! Вспомнил он и самого себя, когда отец привел ему в жены юную и нежную Брианну. Была она, как белая лебедь, тонкая, ладная, скромная. Все очи долу опускала и пальчиками теребила белую косу. Эх! Взяли моду нынче отцов не слушаться да по Парижам бегать! Под предводительством сумасбродной девицы! Вот и приходится за всем следить!