Аннотация: Часть 1. Начатая в 1999 году, отредактированная раз пятьдесят, откорректированная, трижды "переизданная", моя эпопея
1. Лэди Кришер: убийца
Я попрошу тебя о малом - всего лишь выслушать мою жалкую историю. Мне не к кому больше обратиться... Я никогда бы не стал жаловаться, хотя сейчас мне начинает казаться, вся моя жизнь барахло, которое лежит на помойке так долго, что не привлечёт внимания даже крыс... Но когда каждый оборот приходится слышать, что ты ничтожнее вчерашних объедков, в конце концов и сам начнёшь верить, будто твоё место среди отбросов. Неисчислимое количество раз я спрашивал себя: 'Зачем я здесь? Для чего пришёл в этот мир?' - но не находил ответа... А как только научился анализировать мысли и поступки окружающих, осознал, что совершил самую ужасную ошибку в жизни, появившись на свет. Мне было не понятно, почему все восхищённо улыбались и умилённо сюсюкали моим братьям и сёстрам, брали их на руки и угощали сладостями, а я всегда оставался в стороне. Не мог понять, почему им всегда дарили красивые игрушки и роскошную одежду, угощали вкусной едой и приглашали на театральные представления, мне же запрещалось прикасаться ко всем этим замечательным вещам. Почему, глядя на меня, взрослые брезгливо морщились или делали вид, будто я пустое место. Да и много ли понимают дети? Однако вынужденный развиваться в атмосфере этой отчуждённости, я раньше остальных научился разбираться в сложных законах, по которым живут взрослые. Со мной никто не разговаривал, возможно, поэтому я довольно рано обнаружил в себе способность читать чужие эмоции по оттенкам фэруэр .
Я узнал, что человек, которого мне было приказано называть 'господином' (именно приказано, до конца жизни мне не забыть этих безжалостных ударов тростью), на самом деле являлся моим родным дядюшкой - братом-близнецом моего настоящего отца. Я редко встречался с дядей, только на Большие праздники, и он никогда не интересовался мною, зато всегда заваливал подарками комнату для Тея, Леона, Сцилии и Кипры. Его раздражение ощущалось довольно остро, оно иглами впивалось в сознание, и мне пришлось научиться уворачиваться от его белой трости, окованной на наконечнике тонкими золотыми пластинами.
А после Танцев Огненного Круга случилось нечто, гораздо сильнее обострившее эту неприязнь: прошла эпидемия чумы, и мои двоюродные братья и сёстры оставили этот мир. Почему никого из взрослых не оказалось рядом в тот момент? Да, всем детям вживили имплантанты распознавания дополнительных образов, но даже эта дорогостоящая операция не помогла. Я вместе со всеми лежал, прикованный к постели жестокой головной болью и неутолимой жаждой. Галлюцинации были настолько реальны, я не понимал, где жизнь, а где смерть.
На моих глазах Тей взобрался на подоконник, распахнул окно и шагнул в пустоту. Леон рассмеялся и нырнул в аквариум с золотыми рыбами, лег на дно и уже больше не поднялся. Сцилия разбила большой шар-люстру из хрусталита и осколком разрезала себе горло. Кипра долго возилась со скакалкой у вешалки, а потом обмотала один конец вокруг шеи... Все это напоминало невинные детские игры. Блуждая по комнате, сонно улыбаясь, они расспрашивали своих невидимых друзей, что им сделать, чтобы убить скуку... Я не смог бы остановить их, даже если б захотел, их капризные голоса и жуткий шёпот тех, кто за Гранью, звучали в моей голове с такой силой, что всё, что я мог - крепче зажимать уши руками и плакать... Я сам едва сопротивлялся уговорам взять в руки что-нибудь поострее.
Никто не стал выяснять, каким образом мне удалось справиться с болезнью, всё списали на кровь. Точнее, гены химеры . И когда я, наконец, почувствовал себя свободным от голосов, открыл глаза и сел на постели. Гения , прибиравшая в тот момент в детской, выскочила из комнаты с диким воплем и в коридоре упала в обморок. Потом я ещё не однажды пожалел, что не умер вместе с другими детьми. Болезнь унесла двенадцать жизней и оставила на мне свой тяжёлый отпечаток. Я невероятно побледнел, исхудал, ходил, едва переставляя ноги, и детская стала моей тюрьмой. И если раньше мне хотя бы разрешалось выходить из комнаты вместе с другими детьми, то теперь её стали запирать. И всем было наплевать, что я жутко боялся оставаться в этой комнате. Один. В темноте. Временами ко мне являлись образы братьев и сестёр, моменты их смерти глубоко отпечатались в памяти. И каждый оборот я боролся с этим кошмаром, убеждая себя, что всё уже в прошлом, что я ни в чём не виноват, поэтому меня они не тронут. Гения по-прежнему присматривала, но не за мной, а скорее за комнатой. Она больше не читала историй, не пела колыбельных и не приносила по утрам коктейлей с печеньем. И уже больше никогда не играла со мной в оранжерее в 'охотников джунглей'. Я очень редко видел её, она приходила, когда я спал или когда спускался к обеду в Золотую столовую.
Целыми днями я бродил по комнате, пытаясь придумать себе занятие, а в итоге взбирался на подоконник и сидел, глядя в окно. Зеркалитовые поверхности блоковых конструкций отражали яркие блики мечущихся сюжетов рекламных афиш, огни аэростралей, текущих мимо нескончаемым потоком техноходцев и кибкэбов. Я часто мечтал, что когда вырасту, обязательно куплю белоснежный кибкэб и на его дверце непременно будет красоваться герб нашего рода. Хотя я прекрасно понимал, что моя мечта на самом-то деле совершенно неосуществима. Вовсе не из-за дороговизны машины. Просто мне, как бы сильно я не старался, никогда не стать представителем этого Рода...
Перемены в моё тошнотворно-однообразное существование внёс техноходец сто двенадцатого рейса, на котором прибыла старшая двоюродная сестра Кристиана. Узнав о смерти младших, она добилась экстерна и, сдав все необходимые экзамены, вернулась в Ксенклад. В её честь была устроена шикарная вечеринка, я слышал как громко дребезжит стеклит от звенящей музыки, и видел отблески фейерверков и радужных шутих. Вечер был потрясающим, а на следующее утро зашла гения и сообщила, что господин Шон желает меня видеть. Объявление прозвучало настолько абсурдно, что я понял: дело вовсе не в нём. И мне стало противно от мысли, что придётся стоять, точно манекену на витрине.
Она была очень красивой, с утончёнными манерами, в изысканном костюме. Один раз взглянув на неё, я уже не смел вновь поднять глаз.
- Что с ним? - обратилась она к отцу. - Он похож на восставшего мертвеца...
- Так и есть, - мрачно бросил Глава рода, - он исчадье ада и его место под могильным камнем!
- Отец, разве не он единственный наследник нашего рода? - заметила Кристиана.
- Я раньше закопаю его! - разъярённо прошипел тот. - Пока жив, не позволю этому отродью занять моё место!
- Да, но разве после твоей смерти...
- Ты родишь сына, и наследником станет он!
- Ты уже и мужа мне выбрал? - вздохнув, поинтересовалась она.
- Разумеется.
- Ты изменился, отец...
- Тебе прекрасно известно, кто в этом виноват! - резко ответил он.
- И все же он Ксенклауд.
- Он химера!
- Его отец был твоим единоутробным братом! Старшим, - вежливо напомнила она.
- А мать - магичкой! - рявкнул он, и его трость ударилась о край стола. - И закончим этот нелепый разговор!
- Как скажешь, отец, - она спокойно опустила глаза и продолжила трапезу.
Меня отвели наверх. Снова оказавшись в детской, я забился в самый тёмный угол (не знаю с каких пор, но я полюбил темноту, иногда мне казалось, она защищает от призраков, которые просто не замечают меня, принимая за обычную тень, как от игрушечного пони...) и просидел там довольно долго, обдумывая услышанное. Мне показалось Кристиана, в отличие от остальных взрослых, не настроена против меня и захотелось снова увидеть сестру, но я не знал, как это сделать. Страх был слишком велик, чтобы я смог преодолеть его за один вечер. Я боялся всего, что окружало меня, тем более выйти в коридор.
И снова я сидел, прижавшись к холодному стеклиту. Казалось, моя жизнь никогда не изменится, и даже став взрослым, буду торчать на этом подоконнике. Мимо проносились техноходцы, длинные прозрачно-серебристые змеи, извивающиеся по тоннелям аэростралей. Они ослепляли своими огнями, а потом снова всё замирало, пока не проносился следующий техноходец. Через равные промежутки времени они пролетали друг за другом, перенося пассажиров в своих мягких сиденьях. И я думал, почему у других есть всё и им так много позволено, а я должен целыми оборотами находиться взаперти и довольствоваться видом из окна. Разве это справедливо? И внезапно я возненавидел весь этот яркий и красочный мир за окном, всех его радостных и счастливых обитателей. Ненависть накатила удушающей волной, и мне захотелось, чтобы они все узнали, что такое одиночество в тёмной, страшной комнате, наполненной дыханием смерти. Очень сильно захотелось увидеть их страдания и боль!.. Всем этим личностям было наплевать на ребёнка, сидящего на окне, единственным развлечением которого являлась возможность наблюдать за мимолётными вспышками габаритных огней. Вряд ли хоть кто-нибудь из них догадывался о моём существовании, поэтому и мне было наплевать на них всех. Особенно в тот момент, когда небо ярко запылало, вспыхнув и заискрившись среди вечерних огней. Я с восторгом наблюдал за невероятным событием. Огненные обломки сыпались на трассы, аэростраль раскололась, и осколки стеклита разлетелись сверкающим дождём. Это было непередаваемо-потрясающее зрелище. Кибкэбы, сталкиваясь друг с другом, расцветали такими же удивительными цветами, чьи лепестки опадали серебристой россыпью. И вскоре над семьдесят восьмой аэростралью появились представители спецслужб - синие кибкэбы с красными габаритными огнями. Я, затаив дыхание, наблюдал за происходящим и радовался, что простаер разбился именно здесь, а не где-нибудь ещё. По какому-то необъяснимому стечению обстоятельств он сбился с курса и, проявившись в квадрате семьдесят восьмой аэрострали, столкнулся с техноходцем восемнадцатого рейса. Это было настоящим чудом.
Потом прибыли фурги с эмблемами корпорационных транс-видов. Никогда до этого мне не приходилось видеть такую массу народа. И в тот момент, наблюдая за ними, я понял, что тоже могу изменить своё существование, если захочу. Нужна одна-единственная мимолётная, пусть даже губительная, вспышка. И жизнь изменится так же круто, как существование этой аэрострали. Ведь до последнего момента о ней никто ничего не знал, ну а те, кто знал, не обращали внимания. Однако после этой катастрофы о ней заговорят все в Корпорации!
Я оглядел огромную детскую комнату, забитую всяческими безделушками из цветного древениума и волокнистого пластилита, так называемыми 'игрушками'. По стенам и потолку метались яркие вспышки кинокамер, прожекторов и габаритных огней. Неожиданно в неописуемо-мрачной комнате стало так светло, как никогда не бывало даже днём, все тени разом исчезли, как смываются водой потоки грязи. На миг моё сердце замерло, словно ночное насекомое, застигнутое врасплох ярким лучом света, и забилось так часто, как заведённая игрушка, заяц-барабанщик. Внезапно я почувствовал, как где-то внутри открылась некая потайная дверь. Страх хлынул в эту глубокую пустоту и исчез, оставив после себя лишь необъяснимый голод. И неожиданно стало ясно, что теперь я не успокоюсь до тех пор, пока эта пустота не заполнится.
Вот что подтолкнуло меня тем же вечером к безумному поступку: я решился не просто выбраться из своей темницы, но вновь увидеться с Кристианой. Выйдя на балкон и перебравшись на соседний, я отправился в Западное крыло. Наверное, мне полночи пришлось бы блуждать по коридорам в поисках её комнаты, но я услышал музыку и, следуя за звуками, оказался у нужных дверей. Они открылись, когда датчики среагировали на живое присутствие. Если бы перед дверями стоял серв-швейцар, он бы ни за что не пропустил меня, удачно, что сестра оказалась такой увлечённой архаикой личностью. Комната оказалась совсем не такой, как мне представлялась. Переступив порог, я ожидал оказаться в роскошном саду или шёлково-хрусталитовом раю, но никак не в библиотеке! Книги - старинные и потрёпанные, редкого ручного переплёта, на всевозможных наречиях громоздились повсюду. Они лежали на специальных полочках, стояли на подставках и высились стопками на столиках и спинках кресел. В центре всего этого находилась круглая кровать, на которой лежала Кристиана с декой в руках. Она занималась архивными переводами, оцифровывая рукописные тексты. Рядом на полу стоял разнос с белым заварником и чашкой ароматного кофе. Я замер возле кресла, не решаясь нарушить её сосредоточенности, но она, потянувшись за чашкой, заметила меня. Музыка тут же оборвалась. Я испуганно зажмурился, однако она не рассердилась и не стала звать охранников, а очень мягко сказала:
- Добрый вечер, Ландерлэнд .
Очень странно было услышать это необъяснимое имя. Даже не предполагал, что оно может быть кому-то известно. И уж тем более то, что кто-то будет когда-нибудь произносить его вслух.
- Тебе тоже не спится?
То, что она первой заговорила со мной, подтолкнуло поддержать беседу. Я кивнул.
- Почему?
Она была первой, кто заговорил со мной. Первой, кто поинтересовался моим существованием вообще...
- Кошмары, - я не посмел поднять взгляд, однако каким-то образом она догадалась сама. О моём страхе перед детской комнатой. Но вместо того, чтобы расспрашивать предложила:
- Раз уж ты здесь, возможно, согласишься составить мне компанию и выпьешь чашечку кофе?
- Мне можно... остаться здесь ещё немного?
Она тихо рассмеялась и кивнула:
- Ну, конечно. Присаживайся.
Я сел. Кресло оказалось очень удобным, словно живое существо, погрузившее меня в свои мягкие объятия. Совсем не таким, как мебель в детской. Кристиана тем временем заказала и наполнила вторую чашку.
- Горячий, - предупредила она, подавая мне чашку на фарфоритовом блюдце. Я принял этот жест с немым удивлением. Она не должна была обслуживать меня и, тем не менее, сделала это. Мы пили молча, и она даже отложила свою деку.
- Ландерлэнд, позволь кое о чём спросить тебя... - она замолкла, явно ожидая моей реакции. 'Неужели она не станет меня наказывать, если откажусь?' - подумал я тогда и робко кивнул.
- Тебе известно что-нибудь о том, как умерли мои братья и сёстры? - то, с каким выражением она задала вопрос, дало понять, что он очень сильно мучил её.
Мне никак не удавалось поднять голову, чтобы взглянуть на неё и тогда она, протянув руку, коснулась моего подбородка. Я зажмурился от страха, потому что это было первое в моей жизни прикосновение другой личности, но оно оказалось мягким и осторожным, словно она боялась спугнуть одичавшую домашнюю зверушку, обозлившуюся на то, что её выгнали из дома. Впервые я подумал, что, возможно, зря так обижен на весь мир.
- Пожалуйста, взгляни на меня...
Она всегда так делала, постоянно пыталась поймать мой взгляд. Со временем я привык к этому и стал смелее смотреть ей в глаза. Должно быть, я выглядел действительно жалким, раз она решила облагодетельствовать меня своей опекой.
Отставив чашку, я молча кивнул.
- Но... тогда... это должно означать, что ты... был...
- Да, я был с ними... - я не мог снова взглянуть ей в лицо, чувствуя себя жутким чудовищем. Ведь она, живя вдали от дома, помнила и любила их, а я, каждый час находясь рядом, ненавидел и в тайне желал им всем смерти. И вот теперь она сидит передо мной и разговаривает так ласково.
- Ты... был с ними? - едва слышно переспросила она. - Но ведь это значит, что и ты... тоже...
- Был болен? Да. Я тоже был болен.
- Но как же... Это ведь невозможно!
- Я знаю.
- Как ты смог выжить?! Почему именно ты, а...?! - она вдруг зажала рот ладонью, когда наши взгляды встретились. В них я увидел не ненависть, как ожидал, а раскаяние и вину. Кристиана вдруг бросилась ко мне, обняла и зашептала:
- Прости, прости меня, я совсем не то хотела сказать! Я имела в виду... То есть... Ты ведь тоже мой брат! Как хорошо, что выжил хотя бы ты!
Я ничего не ответил, потому что растерялся, не зная, что можно сказать, а она, быстро утерев слёзы, снова улыбнулась мне. Какой-то особенной очень тёплой улыбкой.
- Ты совсем не такой, каким я тебя представляла, - призналась она. - Я-то всегда считала, что ты... - она, вдруг покраснев, замолчала. - Прости, я всегда думала о тебе только плохое, а ты на самом деле очень славный.
Я взглянул на сестру и она, взяв себя в руки, отстранилась.
- Сколько тебе лет? - вдруг спросила она, и я вынужден был пожать плечами. - Ты не знаешь?! - удивилась она и весело рассмеялась. - Как это ты не знаешь? Разве ты никогда не отмечал свой день рождения?
Я продолжал молчать, и она перестала улыбаться. В её глазах появилось какое-то странное выражение, как будто она снова готова была вот-вот расплакаться или с кем-то подраться.
- Неужели... никто никогда... ни разу не отмечал твой день рождения? - прошептала она с болью в голосе, и когда я покачал головой, снова обняла меня, но уже намного крепче, нежнее и искреннее, чем в первый раз.
- А ты? - тихо спросил я.
- Что? - переспросила она, погружённая в свои глубокие пережиѓвания.
- Ты стала бы?
Тогда она коснулась моего лба губами, и я почувствовал, что она уже давно плачет.
- Именно этим я и собираюсь заняться, Ланди. Именно этим!..
Мне было шесть, ей шестнадцать, и то, что она дала мне, невозможно сравнить ни с чем самым ценным и бесценным в этом мире. Это было больше, чем грамотность, больше, чем прозрение, больше, чем вера в себя... Я не понимаю, как мог существовать без сестры, без её фантастического мира, который составляли не столько книги, сколько убеждения и принципы. Не знаю, что такое смысл жизни, но для меня Кристиана стала путеводной звездой.
- Ланди... что это? - я старался не поворачиваться к ней спиной и не раздеваться в её присутствии. Она была уверена, что причина в стеснительности, поэтому частенько подшучивала надо мной. Но в тот день предложила сходить в бассейн, и увидела шрамы на моей спине.
- Да ерунда! - я хотел спрыгнуть с вышки, но она успела поймать меня за руку и крепко сжала запястье.
- Кто это? - спросила она тем особенным тоном, который заставлял меня вспоминать всякий раз, чья она дочь.
- Твой отец.
- За что?!
- В наставление.
- За что?! - завопила она, и я испугался.
- Кристи... что с тобой? - пробормотал я, сбитый с толку.
- За что?! - простонала она, опускаясь на колени и обнимая меня. - Прости меня, Ланди! Прости!
Она очень часто извинялась, иногда по несколько раз в оборот. Я не всегда понимал за что, и часто её извинения сбивали с толку.
- Если бы я была рядом, никогда бы ему не позволила! Этого бы никогда не случилось!.. Никогда бы...
- Кристи, не надо. Ну, перестань, пожалуйста, - я не знал, как успокоить сестру. - Это давно было, я и забыл уже...
- Подобного вообще не должно было случиться! - сквозь рыдания выдавила она.
- Кристи, хватит. Прошу тебя... - я обнял её.
Постепенно она успокоилась. Утерев лицо обеими ладонями, глубоко вздохнула. - Прости... Никогда не думала, что мой отец... способен на такое...
- Прости его, пожалуйста! Не сердись на него, хорошо? Просто... это из-за дяди Николаса... Он на самом деле очень сильно любил его. Ты ведь ничего не знаешь, да?..
Мы сидели на вышке бассейна, накрывшись большим махровым полотенцем, словно спрятавшись от остального мира в секретном убежище.
- Я знала его очень хорошо, потому что добрее этого человека не было никого ни в этом Доме, ни во всём мире... Он проводил со мною времени даже больше, чем отец, который постоянно был занят важными делами. А дядя Николас всегда находился рядом, сколько помню себя здесь. Дарил подарки и устраивал пикники, он умел всё на свете! Безумно любил молочные коктейли, и пил их без трубочки, хотя другие взрослые всегда ругали нас за это и говорили, что это верх неприличия и маргинальность прямой признак аморальности. А дядя Ник смеялся и отвечал, что страшна не аморальность, а бездушность. И мне кажется, отцу больно видеть тебя потому, что ты напоминаешь ему о нём. Взрослые... иногда не знают, как преодолеть свои слабости. Когда им больно, они становятся жестокими, - она сжала мою ладонь, но я сидел молча. Я не собирался плакать, потому что, каким бы замечательным человеком не был мой отец, я совсем не знал его...
- Ты словно его отражение, - продолжала Кристиана, - но в то же время твоя внешность... У леди Леаны были такие же рыжие волосы и глаза... У тебя её глаза.
- Ты знаешь, что с ним случилось? - с безразличием спросил я, но она почувствовала, как сильно я напряжён.
- Я была маленькой, наивной, избалованной девочкой и не понимала, что происходит, но теперь... Твой отец был сторонником реформ. Он пытался убедить Совет, что Корпорация нуждается в новом порядке, который уровнял бы права всех рас. Он преподавал летопись в Университете Истории, но уволился. Сказал, что устал лгать и лицемерить. Целыми оборотами сидел у камина, глядя в огонь, а иногда играл на флейте... Но однажды исчез. Никто не знал, что с ним случилось. Его искали, но никак не могли найти. Отцу пришлось взять на себя ответственность за управление нашим Домом. Он был очень зол тогда на дядю и заявил, что его имя следует вычеркнуть из списка наследников. А дядя Николас каким-то образом связался с бандой Кибоев. В те времена она считалась одной из самых влиятельных и жестоких. Но он не только не погиб, но сумел завоевать их доверие и место Первого советника при Главате. Именно среди них он встретил свою любовь - твою маму, Ландэр, леди Леану. Чистокровную магиню с редким даром аллуярха . Благодаря тактическим советам и кредитным вливаниям дяди Николаса банда Кибоев сумела значительно расширить территорию влияния и стала реальной угрозой старому порядку. Тогда правительство объявило членов банды вне закона, и на них началась кровавая охота. За их головы было обещано огромное вознаграждение, не удивительно, что каждый стремился поймать и разорвать их. Дядя Николас просил помочь им, но отец заявил, что не намерен покрывать преступников. Он вынужден был отказать, действуя во благо Рода. А после... никогда не забуду ночи, когда в Ксенкладе появилась леди Леана с телом дяди Ника на руках. Отец, помню, зарыдал тогда и сказал, что если бы не она, брат вернулся домой и был бы жив. Она ушла, но оставила рядом с телом тебя, завёрнутого в грязную рубашку. Отец похоронил дядю без почестей, как полагалось, даже не в семейном склепе... А тебя решил воспитывать сам. Но он так и не смирился с фактом твоего существования и, наверное, никогда не примет в семью... Для него ты, прежде всего, сын своей матери...
- Спасибо, Кристи.
- Это самое меньшее, что я могу сделать для тебя. Я пыталась разыскать леди Леану, но...
- Возможно, её уже нет в живых.
- Ты не должен так говорить! - воскликнула она. - Ты должен верить в лучшее!
- Было бы лучше, если б она умерла, - тихо ответил я. - Разве это не очевидно?
Сестра вздрогнула.
- Это так не справедливо!
- Это жизнь, Кристи...
Больше мы с ней никогда не затрагивали эту тему. Да и вообще того, что касалось моих родителей.
Раньше я боялся всего, что окружало меня, теперь же, казалось, ничто не способно напугать. Помню, как сбегая из дома, бродил ночами по улицам, разглядывая коллекции, выставленные на продажу, и думал, неужели у кого-то действительно найдётся столько кредита, чтобы купить всё это?! С наслаждением выкрикивал ругательства тем, кто ругал меня, безжалостно толкаясь локтями на стоянке техноходца. Помню, с каким удовольствием разглядывал обложки комиксов и кривлялся из-за решётки торговцу, как это делали другие мальчишки. Как и они, выбивал из автопоера бесплатные порции апельсиновой шипучки, играл с бродячими щенятами вервольфов. Меня привлекал этот шум, звоном отдающий в ушах, крики и оскорбления, свежий воздух, холодный и насыщенный, разные запахи, сбивающие с ног. Эта громкая жизнь, в которой все куда-то спешили и, торопясь, проходили мимо меня. Я устал сидеть в тишине и одиночестве, наверное, поэтому и был восхищён всем этим. Хотя и несколько разочарован, впервые оказавшись на улице. Потому что мир по-прежнему оставался отгороженным стеною. Точнее сказать, я чувствовал себя, словно в скорлупе. Чужим. 'Где же моё место? Где тот, кому я нужен?' Это всё, о чём я мог думать в те дни. Мне надоело просто наблюдать за миром, я жаждал стать его частью. Хоть на несколько шагов, но приблизиться к толпе и суете, став ещё одним прохожим в шумном потоке. Прокатиться на техноходце, заказать мгновенный ужин, прочесть стереожурнал с последними новостями. Но на всё требовался кредит, которого у меня и не могло быть. И оставалось только наблюдать за тем, как всё это делают другие, для кого эта обыденная скучность приелась и обесценилась.
Забредя в тупик, по характерным запахам и звукам понял, что оказался в мусорном отсеке. Такие места считались исключительной редкостью для Первого Уровня, а на Втором встречались, наверное, на каждом шагу. Третий, говорят, являлся одной сплошной выгребной ямой, а в наличии Четвёртого многие сомневались. И даже если бы он существовал, предполагалось, что там невозможно было выжить из-за недостаточной концентрации кислорода.
Раньше мне не приходилось бывать в подобных местах, поэтому я забрался довольно глубоко в дебри, пытаясь понять, что могло послужить оправданием для корпорационных Глав, закрывающих глаза на подобные факты. Крысы визжали, ссорясь из-за куска сырного хлебца, пахло плесенью и мочой, спиртным и разлагающейся плотью. Громадные контейнеры тускло освещались огоньками едва мерцающих лампочек, которые напоминали праздничные гирлянды. Под ногами хрустели осколки стеклита. Вокруг контейнеров высились груды хлама, среди которого виднелось множество любопытных и отвратительных вещей. Огромная крыса с пятнами лишая на теле важно рыскала среди объедков, суя в гнильё нос и разгребая ненужные ей огрызки. Она лишь на мгновение оторвалась от своего занятия, когда моя тень упала рядом, оскалила жёлтые клыки, и я свернул в узкий переулок, заметив, что её сородичи сползаются со всех сторон огромной кучи. Отпихнул ногой какой-то непонятный предмет и сверху послышался шорох, а потом небольшая лавина двинулась по склону и если бы я не успел отскочить, меня, наверняка, сбило бы с ног и с головой похоронило под этим барахлом. Среди прочих вещей я заметил книгу, руки сами потянулись к ней. Пришлось здорово потрудиться, прежде чем удалось разобрать хоть что-то на грязной, облезшей обложке. Наречие показалось незнакомым, хотя благодаря урокам Кристианы я уже свободно владел эльфнаром (языком знати), магнаром (родным наречием) и одним из 'мёртвых' наречий. Знак в виде пирамиды со всевидящим оком на вершине дал понять, что это очень редкий коллекционный экземпляр. Сестра успела объяснить мне ценность подобных вещей. Листы слиплись, заляпанные кровью, грязью и жирным соусом с зелёной плесенью. Некоторые страницы были вырваны, многие исчёрканы, но по характеру и расположению символических ключей я понял, что держу в руках словарь, явно с набором заклинаний. Наиболее употребляемым символом являлся 'Власть Высших Сил'. Я спрятал находку, сунув под куртку. Осквернённая не только животными, но и разумными личностями, она могла ещё послужить мне. Огромная крыса заверещала, очевидно, откопав что-то удобоваримое, и полчища её серых собратьев бросились к ней. Я же поспешил убраться оттуда, удовлетворённый своим неожиданным обретением, не догадываясь, что именно оно послужит той искрой, из которой расцветёт огненный цветок, как в тот памятный оборот над семьдесят восьмой аэростралью.
Я не ощутил страха, когда двери лифта раскрылись передо мною, и навстречу вышел дядя Шон. Хотя в тот момент показалось, что ужаснее этого человека не выглядят даже демоны Хаоса. Схватив за шиворот, он поволок меня в детскую.
- Где тебя носило, ублюдок?! Кто позволил тебе выходить из этой проклятой комнаты?!
Мне хотелось закричать ему, что я всё знаю про своих родителей, что ни в чём не виноват, что он не имеет никакого права так обращаться со мной, но молчал, отчётливо сознавая, что любое, даже случайно оброненное слово сейчас может навредить мне.
- Я спрашиваю, кто позволил тебе шататься по моему дому, магичье отродье?! - его трость больно ткнулась мне в грудь и если бы не книга, силой удара мне вполне могло проломить грудную клетку. Но я упал на пол и только больно ушибся затылком. Дядя быстро наклонился и, дёрнув за воротник, поставил снова на ноги. Книга выпала, и он изменился в лице. Оно перекосилось и потемнело, в глазах блеснуло безумное выражение, какое бывает у больных людей, способных убить ради развлечения. Он швырнул меня на пол и замахнулся тростью. Избивая, сквозь зубы повторял, что не потерпит подобной гнуси в своём доме. Очевидно, имел в виду шаманство...
Не знаю, сколько пролежал без сознания, но нашла меня Кристиана. Я очнулся у неё на руках. Сквозь слёзы она повторяла, что завтра же увезёт меня из Ксенклада так далеко, где он никогда не найдёт. Через несколько оборотов мы действительно уехали. И хотя Кристиана не являлась совершеннолетней и не могла стать моим официальным опекуном, она уже имела право пользоваться такими же, как и все, Правами. Опираясь на Условие про родственные связи и Дополнение про свидетельство о высшем образовании, она на правах моего личного и единственного Наставника заполучила возможность воспитывать меня.
На сборы ушло немного времени, прощаться мне было не с кем, я никого не знал в этом огромном Доме. Мы зашли в лифт на сто восьмом этаже и вышли на триста сорок пятом, где на площадке уже ожидал простаер, вызванный Кристианой. Сестра решилась вывезти меня на удалённую территорию.
Тяжестью сжатого пространства сдавило виски, вслед за этим последовала вспышка околопространственной пустоты. Туннель изгибался множеством поворотов, на самой границе зрения слепящие глаза образы сплетались в светосеть, которая удерживала реальный поток времени, оставляя по ту сторону барьера пустоту. Впервые в жизни я путешествовал сквозь пространство. Приятного было мало - по прибытии на место назначения меня стошнило и носом пошла кровь.
Кристиана рассказывала, что Локх является родовым поместьем её матери, бывшей первой женой дяди Шона, поэтому не входит во владения рода Ксенклаудов. Локх принадлежит Ладвудам, и даже если бы дяде Шону удалось разыскать меня, он не имел прав ни на какие действия на этой земле. Она говорила торопливо и через чур радостно, наверное, чтобы успокоить меня. Вряд ли она на самом деле чувствовала ту же уверенность, с которой говорила. Чтобы на поиски не отрядили спецкоманду, она оставила сообщение, где просила не беспокоиться о ней. И я подумал, что если нас всё же оставят в покое, это будет означать, что как бы сильно дядя не любил свою дочь, он готов расстаться с ней, лишь бы избавиться от меня.
По прибытии электронный голос сообщил: 'Вы совершили пространственный скачок, место отбытия корпорация Интернет, место прибытия удалённая территория Локханани. Благодарим за то, что воспользовались нашими услугами!' - и когда заданная программа возвращения вступила в действие, компьютерный мозг, подчиняясь ей, повёл машину обратно сквозь пространство.
- Ну, вот Ланди, мы и в Локханани.
Я скорчился под ближайшим кустом. Кристиана тактично промолчала, подав мне платок.
- Посмотри, вон там родовой замок моей матери. Красивый, правда? Скучать тебе не придётся, уверяю тебя.
- Здорово, - без всякого энтузиазма отозвался я.
Первым делом сестра вызвала представителя службы услуг. Оказалось, что даже за пределами корпорации СУ остаётся СУ и оставляет желать лучшего. За секунду до его появления я ощутил, что мы не особо поладим. Он оказался 'Б'-моделью из серии освещающих. Подобные ему обладали расширенной памятью, приличной базой данных и обижались, когда им давали клички спиртных напитков, хотя их внешние параметры сами располагали к этому. Он был похож на пивную банку, которую решил модифицировать какой-нибудь безумный гений, вмонтировав в неё компьютер.
Как только служебный канал закрылся, ПСУг, мигнув экраном, заявил:
- К вашим услугам! Я очень рад быть чем-то полезным вам. Надеюсь, путешествие было приятным и благополучным, не очень утомительным и познавательным! Код Модель-'Б' и я готов...
- Заткнуться? - предложил я.
Мне показалось, что даже для ПСУга он слишком болтлив.
- Вы не желаете, чтобы я поведал вам историю возникновения замка Локх, одного из величайших творений известнейшего энергоконструктора? - удивился он. - Вы ведь прибыли сюда на экскурсию, не желаете ли осмотреть...
- Желаем, - улыбнулась Кристиана и зашагала по тропинке на вершину холма.
- История Локха весьма интересна и насыщена присущими ему своеобразными тонкостями... - затараторил ПСУг и я мысленно окрестил его 'Моди Би' - этот сорт напитка был таким же приторно-сладким и со столь же быстро истекающим сроком годности.
С холма действительно открывался великолепный вид, Кристиана объяснила мне, что неслучайно выбрала это место. Именно отсюда, по её мнению, начиналось почтение к Локху. Либо с этого холма, либо оно не рождалось вообще...
У ворот, украшенных родовым гербом Ладвудов - древо-солнце, нас встретили охранники и к моему удивлению они оказались людьми. Настоящими чистокровными людьми. Помню, как сильно меня это поразило, когда Кристиана объяснила, что на удалтерриях Порядки отличаются от корпорационных. Здешнее общество не приемлет смешение кровей, поэтому расы ниже первоуровневых считаются недостойными существования. Мутантов и химер безжалостно уничтожали. Это сообщение шокировала меня. Сестра поспешила заверить, что никто не посмеет даже пальцем ко мне прикоснуться, но не это напугало меня, а суть философии местного общества: 'Они не такие, как мы, значит, жить не достойны!' И тогда я впервые подумал о том, что мой отец, должно быть, боролся и погиб за правое дело.
Весть о том, что в Локх вернулась хозяйка, распространилась мгновенно и уже на следующий оборот Кристиана с почётом принимала помпезных гостей, прибывших засвидетельствовать ей свою любовь и почтение. После смерти матери Локх официально стал наследством Кристианы, но за ним присматривал доверенный человек, которого наняла госпожа Ладвуд перед тем, как подписать брачный договор с Шоном Ксенклаудом. И теперь этот человек - аккуратный маленький старик со сморщенным лицом в строгом костюме с добродушной улыбкой, будто породистый ручной пёс, всюду следовал за Кристианой, не уставая кивать и кланяясь повторять: 'Как будет угодно молодой госпоже!'. Меня он раздражал. Я никогда не видел, чтобы люди так унижались друг перед другом. Для меня само понятие 'слуга-человек' было немыслимо и неприемлемо. Потому что в корпорации для этих целей существовало множество сервов - специально спроектированных механизмов и автоматов. Роботы, в конце концов, выполняли работу намного качественнее! С моим воспитанием я оказался слишком далёк от Порядков удалтеррий.
Кристиана всё больше времени стала тратить на планирование и устройство благотворительных вечеров, торжественных приёмов и просто встреч со своими новыми друзьями. Она отличалась общительностью и здесь от недостатка внимания не страдала. Чего нельзя было сказать обо мне. Всё чаще я искал уединения на Розовых террасах, не находя смысла в грандиозных балах-маскарадах, которые устраивала новая хозяйка Локха. Каждый вечер, приходя пожелать мне приятных снов, она извинялась, что уделяет мне слишком мало времени. Но я успокаивал сестру заверениями, что вовсе не скучаю, а совсем наоборот, чудесно провожу время. Однако она всё же волновалась, поэтому отдала распоряжение охране наблюдать за мной. Ребята восприняли приказ слишком уж буквально и стали повсюду таскаться следом. Куда бы ни пошёл, я спиной ощущал их пристальные взгляды. Они из кожи вон лезли, исполняя приказ, и по их старанию можно было понять, что они воображают себя конвоирами опасного преступника. Поэтому, когда они окончательно вывели меня из себя, я стал дурачить их, находя забаву в том, чтобы ускользать от их назойливого внимания. Вероятно, они пожаловались на моё ребячество Кристиане, и в один тоскливый вечер ко мне был приставлен личный охранник. Худшего наказания я, очевидно, не заслужил!
- Отвяжись от меня, куча хлама!
- Госпожа велела позаботиться о вас, я обязан соблюдать все нормы, правила и инструкции, чтобы заботиться о вашем здоровье и настроении, в мои прямые обязанности входит...
- Мне наплевать! Заткнись!
- Я с удовольствием удовлетворил бы вашу просьбу, но в мою программу не заложена функция 'молчание', я создан для того, чтобы развлекать и...
- Иди, развлеки кого-нибудь другого, я в твоих услугах не нуждаюсь!
- Но госпожа велела позаботиться о вас, я обязан соблюдать все нормы, правила и инструкции, чтобы заботиться о вашем здоровье и настроении...
- О БОГии! - я зажал уши руками, даже не представляя, как можно избавиться от этой напасти.
- Если вас не удовлетворяют мои услуги, и вы имеете жалобы на мою программу, тогда вам необходимо обратиться в бюро Службы Услуг с указанием конкретных поправок, программу поведения откорректируют, чтобы я полностью удовлетворял вашим запросам...
- Меня полностью удовлетворило бы твоё внезапное исчезновение! - буркнул я, направляясь к воротам, ведущим в парк.
- Этот процесс невозможен в связи с тем, что я являюсь...
- А ты не являйся! - отрезал я.
- Простите, я не в полном объёме дешифровал ваше последнее распоряжение.
- Дурак, - вздохнул я и толкнул дверь. Она оказалась запертой. Это было и не удивительно в двадцать два часа ночи, время пса - Стражи Твиеля. Кстати, это было ещё одной абсурдной прихотью знати. В отличие от второуровневых рас они измеряли ночные часы Стражами Ангелов. Суть оставалась единой, но люди всегда с крайним презрением отзывались о тех, кто, по их мнению, принадлежал к 'жалкому' сословию. 'Те животные, измеряющие ночь звериной стражей', - говорили они о мутантах и 'грязнокровниках' - химерах и гибридах.
- Проклятье! - я снова дёрнул за ручку, злясь на тех, кто запер ворота, и на себя, за то, что не могу избавиться от этого раздражающего изобретения высших технологий. Я продолжал дёргать, надеясь, что каким-то чудом дверь всё же откроется, хотя понимал, насколько глупы подобные ожидания.
- Желаете иметь допуск в данное за-пространство? - поинтересовался Моди Би.
- А ты сам как думаешь? - огрызнулся я.
Выдохшись, прислонился к тяжёлой высокой двери.
- Желаете, чтобы я осветил для вас ключ для данного варианта замыкающего устройства?
- А разве это не будет внезаконно? - с сомнением и долей азарта спросил я.
- Я должен следить за вашим здоровьем и настроением, а по моим анализам выходит, что это препятствие на вашем пути...
- Может быть, прекратишь болтать и возьмёшься за дело? - рассердился я.
- Разумеется, как вам будет угодно, - заявил он.
Отклонив ось камер наблюдения, чтобы отвлечь их внимание, он просканировал затвор, затем срезал крохотным плазменным резцом кусочек каменного изваяния и закинул деталь в свои недра. Процесс не занял и минуты. Пикнул таймер, внутри его металлического тела что-то загудело, пару раз глухо рыкнуло, и боковая панель отъехала в сторону. В специальной камере лежала точная копия столь необходимого мне предмета.
- Здорово! - без притворства похвалил я, извлекая каменный ключ.
- Всегда к вашим услугам. Надеюсь, вы снова воспользуетесь моими способностями, когда сочтёте нужным...
- Ты не можешь знать, что такое надежда, - хмыкнул я, - ты же машина.
- Я высококлассная машина, - не без гордости заявил он.
- Только через чур уж болтливая.
С этого момента наши отношения несколько изменились. После прогулки по ночному парку и беседы у пруда нельзя сказать, что мы стали лучшими друзьями, но всё же более близки друг другу, если такое вообще возможно при определении отношений между личностью и машиной.
- 3десь тихо, правда? - я присел на край бассейна, глядя в чёрную воду.
- Тишина весьма абстрактное понятие, определяемое наличием и степенью шумовых эффектов и отсутствием таковых. Я не могу согласиться с вашим утверждением, потому что мои сенсоры более чувствительны и улавливают значительно более широкий частотный звуковой диапазон...
- И очень красиво... - лепесток рыжей лилии упал, и по чёрной воде плавно растеклись круги.
- Красота не менее архаичное понятие, включающее в себя эстетические и нравственные понятия, суть параметров которых...
- Ты не мог бы помолчать хоть минутку? - вздохнул я.
- Я уже объяснял вам, что функция с подобным определением не заложена в мою программу. Если желаете отказаться от моих услуг, вам нужно всего лишь отключить меня.
- Очень жаль.
- Однако я умею быть лаконичным.
- Верится с трудом, - пробормотал я.
Тогда Моди Би издал в ответ несколько гудков и замолк. Я ждал, что последует продолжение, но на целых сорок секунд над прудом воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом листвы.
- О, - удивился я тогда, - потрясающе, и что же это было?
- Мехнар. Я ответил, что вы напрасно сомневаетесь, и я могу вам это доказать!
- Ого! Кроме мехнара тебе известно какое-нибудь другое наречие?
- Разумеется, в мою базу данных заложены более шестидесяти наречий, включая архаичные, так называемые, 'мёртвые' языки, которые...
- Вот это да! - впервые мне в голову пришла мысль, что из общения с ним можно извлечь какую-то пользу. Осознав это, я осторожно придвинулся к нему поближе и шепнул:
- Моди, а ты не мог бы оказать мне одну неоценимую услугу?
- Конечно, ведь для этого я и создан!
- Научи меня тому, что знаешь...
- Это невозможно, - вежливо отказал он. - Во-первых, это внезаконно. Особый запрет не позволяет машине каким-либо образом влиять на сознание личности. Во-вторых...
- Ладно, можешь не учить. Просто поделись со мной своими знаниями.
- Но моя база данных слишком велика, чтобы быть усвоенной сознанием обыкновенной личности.
- Моди, а если я скажу... попрошу тебя сделать это не как машину, а как друга?
- Понятие 'дружба' не принято распространять на сервов, официальных представителей Службы Услуг и любые другие формы машинерии.
- Да, но что если бы... - я внезапно нашёл выход, он оказался таким простым, что мне даже стало смешно, - Моди, я неудовлетворён твоими услугами и хочу подать запрос в бюро СУ с требованием изменить некоторые параметры программы! Ты сам говорил, что мне можно это сделать, - заявил я. - Это индивидуальный запрос, поэтому запрещаю тебе разглашать информацию о нём.
- Будет исполнено, - немедленно согласился он.
Я потребовал внести в его память и закрепить термин 'дружба' и 'Друг', связав со своей личностью. Между нами больше не возникало недоразумений. Я стал наслаждаться общением с ним.
- Мы же с тобой лучшие друзья, верно? - я всегда начинал с этой фразы, когда хотел попросить о чём-то официально запрещённом.
- Разумеется, - без запинки отвечал Моди и незамедлительно выполнял все мои требования.
Он научил меня многим вещам, и я понимал, что, по сути, он дал мне столь же много, как в своё время Кристиана. Хоть она и отдалилась, но по-прежнему оставалась для меня самой важной личностью, даже несмотря на то, что видеться мы стали совсем редко. И когда накануне празднования своего двадцатилетия она пришла ко мне и невероятно вежливо попросила погулять где-нибудь за пределами Локха, я всё понял и даже сделал вид, что совсем не обиделся. Хотя пока мы жили в корпорации, всегда вместе отмечали этот день...
Ни разу до сих пор мы не забредали в своих вылазках так далеко. Внезапно мне показалось, что я стал бездомным и мне некуда идти, меня никто нигде не ждёт... Лёжа на холме, слушал шелест трав. Сквозь густые стебли виднелись облака, которые ослепляли своей белизной. Они выстраивались в причудливые фигуры, подобно тем, какие можно вылепить из ватилина, если распотрошить подушку. Я лежал долго, пока пылающий шар-солнце не закатился за горизонт. Мне нравилось смотреть на небо возможно потому, что в корпорации я не имел подобной возможности, а это было столь прекрасно, что любые слова замирали в груди.
'С днём рождения, Ланди!'
Не знаю, было ли это неким неведомым предзнаменованием, но в ту ночь звёзды скрылись за облаками, и на небе осталась сиять лишь холодная полная луна. Кажется, разглядывая её в гордом одиночестве чернильной бездны, я впервые допустил мысль, что моя путеводная звезда погасла, исполнив своё предназначение... Едва стоило подойти к границе леса, Моди предложил вернуться в Локх, потому что госпожа Кристиана начнёт волноваться. Я спокойно ответил, что не начнёт, и мы шагнули в чащу. Этот лес выглядел странным - глухой, обомшелый и дремучий, казалось, ни одна ветка не способна пошевелиться в нём, не вскрикнет ни одна птица. Не было слышно ни шелеста трав, ни шороха насекомых. Он показался отражением моих самых потаённых мыслей, поэтому я так отчаянно поспешил углубиться в него, в надежде увидеть хоть какой-то нечаянный проблеск.
На ночлег решили устроиться под старым дубом, между корней которого обнаружилась глубокая просторная нора. Разбудил меня случайный звук - должно быть, хруст ветки, и я обнаружил себя лежащим в полном одиночестве в лесном логове. Моди Би бесследно исчез, я не успел понять, почему он вообще оставил меня. Звук больше не повторился, я хотел подняться, но тут же невидимая петля затянулась на шее и я замер, испугавшись, что она задушит меня. Чья-то воля попыталась подавить моё сознание, овладев разумом. Я сопротивлялся изо всех сил, мучительно пытаясь противостоять ужасным образам, возникающим перед мысленным взором. Пытался вспомнить всё то немногое из прекрасного и чистого, что случалось в моей жизни. Я боролся, сколько мог с волнами безумия, захлёстывающими разум, потом темнота сгустилась, стала холодной и враждебной, и я, не выдержав этого давления, сдался...
- Очнись, кицунэ !
Я открыл глаза, медленно осознавая, что почему-то всё ещё жив.
- Вставай, лисий выродок! Хочу, чтобы ты встретил свою смерть на коленях!
Я с трудом приподнялся, чувствуя слабость в ногах и петли, уже не только на шее, но сковавшие всё тело и затянувшиеся значительно туже. Не проходящие приступы тошноты и головокружения заставили пошатнуться, но я устоял, ухватившись за корень дуба.
- На колени, мразь!
Я поднял взгляд, пытаясь рассмотреть фигуру, нависшую надо мной.
- Мне не нужно доказывать твою вину, она очевидна, так что приготовься к смерти, уродыш, прямо сейчас! - петли начали затягиваться, я услышал сквозь чей-то смех хруст собственных костей и прохрипел:
- За что... ты так зла на оберов?.. - рухнув на землю, усыпанную опавшей листвой, снова потерял сознание.
Приходить в себя после этого было значительно тяжелее. Непонятная слабость сдавливала грудь, а рук и ног я не чувствовал, не мог пошевелить и пальцем. После оказалось, что они сломаны. Однако, даже не открывая глаз, понял, что лежу не на земле, а в тёплой постели под мягким одеялом. Первой мыслью было заблуждение, будто недавно произошедшее всего лишь странный и неприятный сон, но потом послышался знакомый голос, последний, который я слышал, перед тем как провалиться в черноту бессознательного. Говорила девушка. Резко и вспыльчиво, но она оправдывалась перед кем-то. Я сразу понял, что речь идёт обо мне.
- Откуда мне было знать! Я выслеживала его три оборота! И сделала всё правильно, как ты учил! Ловушка должна была сработать, и она сработала! Я не виновата, что этот сопляк оказался в лисьем логове! Я думала, это один из его выродков! Негодяй хитёр и вполне мог послать на расправу своё отродье, если учуял опасность! - она замолкла и продолжила уже несколько спокойнее: - Но даже этот стервец, думаю, сохранил остатки гордости. 'Обер' - это лунатик. Жаргон магов. Мальчишка не может быть ни его выродком, ни шпионом, если он действительно маг...
Хлопнула дверь, и во внезапно наступившей тишине стал различим треск пламени и поскрипывания кресла-качалки.
- Открой глаза, я знаю, что ты слышишь меня.
В этом новом голосе послышались и мягкость шёлка, и звон стали. Я не посмел ослушаться приказа. Мужчина был молод, но похож на старца. Его лицо не покрывали морщины, только шрамы, но волосы, спадающие на плечи, выбелила седина. В карих спокойных глазах светилась некая сила, предостерегающая каждого, что не стоит оценивать эту личность в антрацитовом по первому впечатлению, каким бы верным оно не казалось.
- Как твоё имя?
Я хотел, но не смог ответить. Сковавшее бессилие не позволило выдавить даже звука. Странный мужчина в серых одеждах шепнул:
- Не бойся... Позволь мне узнать.
Он закрыл глаза и в следующее мгновение я почувствовал его прикосновение внутри сознания, как если бы он вошёл в мою память информационным сгустком, заполняя пустую ячейку, как это бывало, когда Моди делился со мной своей информацией. Но эта личность, точнее его сущность во мне, могла свободно перемещаться по моей памяти и брать то, что было нужно ему. Когда он, наконец, оставил меня в покое, вздохнув, тихо произнёс:
- Искра, из которой разгорится неугасимое пламя божественного гнева... Что ж, твой долгий путь едва начался.
Я попытался понять, к чему он это сказал, но глаза сами собой стали слипаться, и я заснул. Страха или сомнений во мне не родилось, почему-то я полностью доверился этому странному отшельнику.
Несколько позже я узнал, что девушка-охотница - её звали Кейлер - являлась приёмной дочерью Молчуна. Она готовила ловушку для лесного вора, но кицунэ сумел удачно выкрутиться, подставив меня. Не удивительно, что она приняла меня за одного из его лисят. В тот момент, перепуганный до полусмерти, взъерошенный и испачканный с ног до головы, я действительно походил на затравленного рыжего зверька.
- Твоё сознание было скопировано до мельчайших подробностей, а потом воплощено.
'Так создаются големы, - понял я, - она сильный шаман...'
- Куда отправился твой двойник, - тем временем продолжала девушка, - я не знаю и, откровенно говоря, мне начхать, теперь его личность продолжит свою жизнь, а ты - свою.
Кейлер кормила меня с ложки, хотя вначале наотрез отказывалась ухаживать за мной. Заявила, что эта вовсе не её вина, что я таким глупым образом угодил в ловушку. Молчун же сказал:
- Это была твоя ловушка, значит и проблему решать тебе.
После этого она не отходила от меня ни на шаг. Мыла меня, меняла постель, стирала бельё, готовила для меня и кормила с ложки. Как сейчас.
- Это была гениальная идея! Ловушка, продуманная до мелочей! Но ты спугнул его. Я видела следы, он приходил.
- Из... ни, - выдохнул я. Постепенно, с трудом, но дар речи возвращался ко мне. - Я н... тел...
- Ничего, он своё ещё получит, - сквозь зубы процедила она и сунула мне в рот ложку с похлёбкой. - Глотай! - скомандоѓвала она, и я послушно проглотил. Несмотря на свой колючий характер, готовила Кейлер чудесно.
- Не хочу, чтобы его смерть навлекла подозрения на нас, мир между нами и зверьём на грани разрыва. Будет скверно, если они разнюхают о ловушке... Но хватит даже царапины на нём, чтобы убить двойника, поэтому я рассчитываю на его мгновенную необъяснимую кончину. Эх, как же хочется прикончить выродка своими руками! Но ты не волнуйся, с тобой всё будет в порядке. Я позабочусь об этом, - тут же заявила она, смягчившись. Очевидно, заметив мой испуг. Но в тот момент её глаза были очень злыми.
Постепенно я начал выздоравливать. Кейлер откровенно удивлялась, что я вообще сумел выжить. Молчун молчал. Он вообще показался мне необычайно загадочной личностью. Не только потому, что его замутнённую фэруэр мне так и не удалось прочесть. Сутками неподвижно просиживая в кресле у очага, он не выходил из дома, и казалось не ел и не пил. По крайней мере, обычной пищей он точно не питался. Кейлер приносила ему дичь, но я никогда не видел, чтобы она готовила для него. Очевидно, он поедал мясо сырым. Кроме того, называла его 'стариком', наверное, видела именно таким - старым калекой. Мне было не понятно, почему он скрывает от неё свой истинный облик. Ему с лёгкостью удалось узнать не только о моём происхождении, но и многие другие факты биографии, возможно, его неординарные способности были причиной. Его нельзя было сравнить ни с вампиром, ни с оборотнем, но всё же он являлся пьющим кровь монстром. Скрываясь в глуши, очевидно, не хотел, чтобы его тревожили. Выглядело так, словно ему были противны все живые существа в мире, однако всё чаще я стал ловить на себе его задумчивый взгляд.
Как только Кейлер поняла, что я способен сам удержать ложку в руках, стала надолго уходить в лес, объяснив, что за ней остался должок. Однажды она исчезла на довольно длительный срок, не появлялась уже четвёртый оборот. Я лежал в постели и каждое мгновение ждал, что вот сейчас откроется дверь и Кейлер мрачно и торжественно сообщит, что прикончила гада, но она всё не возвращалась. Мне очень хотелось есть, но сам бы я не смог дотянуться до стола. Поэтому, набравшись смелости, я обратился к Молчуну.
- Извините... Вы бы не могли подать мне воды? - тихо попросил я. Он, откровенно проигнорировав мою просьбу, остался сидеть в плетёном кресле.
- Извините, пожалуйста, - чуть громче повторил я, - Вы не могли бы...
- Нет, - ответил он, продолжая глядеть на огонь в печи.
- Пожалуйста, я очень хочу пить... - взмолился я.
- Возьми сам, - равнодушно ответил он.
- Но я не могу!
- Просто не хочешь, - усмехнулся он и поднял взгляд. Я хотел возмутиться, но слова застряли в пересохшем горле. В его глазах кроме язвительной насмешки я прочёл непоколебимую уверенность. Он верил в меня больше, чем я сам! Именно эта его искренность вынудила меня решительно отбросить одеяло и сесть на постели. Я почти не чувствовал ног, но злое упрямство заставило попытаться подняться. Конечно, у меня ничего не получилось, я упал на пол, больно ударившись плечом, едва не вывихнул ключицу.
- Ты сильный, вставай, - услышал я его спокойный голос. - Ты же не безногий калека.
Снова эта уверенность, придавшая мне сил. Попытавшись забыть о боли, я дополз до стола. Цепляясь за стул, сумел сесть. Отдышавшись, накинулся на еду. Чёрствый хлеб, орехи с мёдом, сыр, сушёные ягоды и вяленая рыба - запихнул в себя всё, что подвернулось под руку, а, утолив первый голод, спросил:
- Откуда Вам знать?
- Ты же химера. Кроме того, ты слишком много говоришь, научись слушать, - и он сноѓва закрыл глаза.
Я с изумлением опустил плошку с водой, и некоторое время таращился на него. Когда-то я не мог общаться с Моди Би из-за его чрезмерно раздражающей болтливости, теперь, похоже, сам занял его место! Это позабавило меня, и я стал размышлять, пытаясь обосновать его утверждения. Отчего-то я ни на миг не засомневался в правоте отшельника, хотя долго не мог понять и, тем более принять, его суждений. 'Твоя голова забита чушью, - однажды сказал он. - Очисти сознание. Засоренная земля не даст хороших плодов'. Я возразил, что знания вовсе не чушь, но Молчун ничего не ответил. Он не любил спорить, да и вообще разговаривать. Мог просидеть несколько часов, не проронив ни звука, а потом выдавал что-нибудь вроде: 'Упиваясь жалостью к себе, ты выглядишь особенно жалким' или 'Грязные слова засоряют мысли, грязные мысли иссушают источник силы - волю. Хочешь стать сильнее, перестань болтать глупости!'
Беспрестанно размышляя над его словами, я осознал, что во мне всё вперемешку, словно перетасованная крупье колода игральных карт. Возможно, из-за этого я не чувствовал уверенности в себе. Нужны были порядок и система. Даже в знаниях. И когда я занялся поиском подходящей концепции, оказалось, что в моём сознании нет места для ненависти дяди Шона, нет места для обиды на Кристиану, на мать, за то, что бросила меня, на сожаления о том, что никогда не видел отца, ведь подобные эмоции крайне разрушительны и отбирают слишком много сил...
Разумеется, к тому времени, когда вернулась Кейлер, я снова лежал в постели. Она не узнала о том, что произошло. Молчун ей ничего не рассказал, поэтому и я не стал распространяться о случившемся. Но каждый оборот начал упражняться, уверенный в том, что однажды смогу подняться с лежанки. Я не знал, чем бы хотел заняться в будущем, но в мои планы точно не входило пролежать в этой постели всю оставшуюся жизнь. Молчун изредка одаривал меня своими едкими насмешками, но это доказывало, что он наблюдает за мной и ему не безразличны мои старания. И однажды настал оборот, когда я понял, что здоров и прежние силы вернулись ко мне. В тот вечер Кейлер вернулась поздно, но дверь ей открыл я. Она едва не выронила свою ношу, споткнувшись на пороге. Я помог ей сложить дрова и запер за ней.
- С возвращением, Кейлер.
- Я вернулась, - пробормотала она, в растерянности поглядывая то на меня, то на пустую, аккуратно заправленную кровать.
- Ты поймала лиса?
- Нет. Но скоро это случится, - я остро ощутил прозвучавшую в её голосе неуверенность.
- Почему ты до сих пор...
- Не твоё дело! - рассердилась она.
- Я могу тебе помочь.
- Соображаешь, что несёшь? - вспыхнула девушка.
- Вполне, - непроизвольно усмехнулся я, и усмешка получилась кривой и односторонней. Так усмехался Молчун. Кейлер с подозрением уставилась на меня.
- Я человек, недомерок, ты что, не понимаешь? Мне позволено охотиться, но ты... ты же сам мутант!
- Я химера, а значит наполовину...
- Отвали! - неожиданно зло рявкнула она, вновь обернувшись колючкой.
- Но, Кейлер...
- Заткнись, я сказала!
- Но я действительно хочу помочь тебе!
- Тогда оставайся дома и следи за стариком! - жёстко отрезала она, отсекая малейшую возможность вновь затронуть эту тему.