К селу, где жила бабушка Вера, Лия подошла уже на рассвете. Ещё в лесу её удивила непривычная для лета тишина... Ни крика петухов, ни лая собак. Но ведь так не бывает! Сквозь разросшийся на опушке орешник она кралась как мышь, поминутно оглядываясь и прислушиваясь. Если бы не редкое карканье ворон, Лия могла подумать, что оглохла. Осторожно раздвинув густые ветки, она с трудом удержалась от крика...
От села, в котором до войны было четыре сотни дворов, осталось лишь обгорелое пепелище. Ни домов, ни сараев, ни заборов. Лишь кирпичные печи, как каменные жирафы, тянут к небу длинные шеи дымоходов. И только в дальнем конце, у прилепившегося к селу щебёночного грейдера, белеют стены двух приземистых избушек. Раньше в ближней было правление колхоза, в дальней - магазин потребкооперации. А что сейчас? Это еще предстояло выяснить.
По пожарищу Лия двигалась короткими перебежками - от печки к печке, обходя остро пахнущие трупы лошадей и собак, у которых пировало местное вороньё. Под ногами хрустели остывшие угольки и обломки стекол. Туфли и гольфы почернели от пепла. Лия не отводила взгляда от тонких, еле заметных струек дыма, что сочились из труб уцелевших зданий. Кто там сейчас? Наши или фашисты? Она ещё не привыкла к мысли, что свои, а особенно знакомые, могут быть опаснее немцев...
У последней печки Лия задержалась, измеряя глазами расстояние, а затем быстро перебежала к забору. Присев в зарослях лебеды, через щель между досками стала наблюдать, что происходит во дворе. С тех пор, как вошла в село, назад она не оглянулась ни разу, а зря...
- Эй, шал-лава! - раздался за спиной глумливый, с блатной оттяжечкой, голос. - Какого хрена затихарилась? Аусвайс есть?
Лия вскрикнула и обернулась. Её сердце забилось в груди испуганным мышонком. Рядом стояли два парня. На вид лет 20-25. Серые рубашки, черные пиджаки, форменные кепи с блеклыми кокардами, белые повязки с буквами "П" на рукавах. У одного на плече винтовка, у второго кобура с пистолетом на поясе.
- Это не шалава, Семён! - усмехнулся тот, что помоложе. - Это жидовка. Лиечка Аварбах. Я с её братом в школе учился, пока на малолетку ни загремел. Узнаёшь меня, тварь пархатая?
Лия хотела крикнуть в ответ что-нибудь обидное, но не успела собраться с мыслями - второй полицай молча ударил её в висок. Заметив летящий к голове кулак, девушка успела уклониться, и удар задел её по касательной. Но в ушах всё равно зашумело, а перед глазами пошли разноцветные круги.
Она плюнула в центр мелькающих пятен и, похоже, попала.
- Ах ты, сука! - заорал любитель аусвайсов. - Я тебе покажу, харкаться! Кровью плевать будешь! Пока всё нутро не выхаркаешь...
Второй удар пришелся под ребра. Он сбил дыхание и отключил мышцы живота. Цветные круги сменила черно-серая мешанина. Лия рухнула на колени и повалилась на бок. Душа её наполнилась противным тягучим страхом. "Разве могут люди быть такими скотами? - с тоской подумала она. - Наши советские люди? Нет, это сон... Дикий, ужасный, невозможный!"
На какой-то миг Лии показалось, что это не её, а какую-то другую девушку опрокидывают на спину, задирают до живота юбку, стягивают к щиколоткам трусы. И лишь почувствовав, как две сильные руки раздвигают ей колени, а третья начинает шарить по промежности, она поняла, что вокруг самая настоящая реальность. Мерзкая, гнусная, неотвратимая... И она - бессильная жертва, которая ничего не может сделать.
"Не-е-ет!!!"
Казалось, этот внутренний крик вывернул её наизнанку. Страх прорвал какую-то ментальную плотину, разбил тайную дверь... Куда?.. Заставил встать на дыбы... Кого? Лия не знала. Она не контролировала и не ощущала себя. Оглушенная, перепуганная, она лишь чувствовала, как какая-то мощная волна, поднявшаяся из глубин её души, а может и от самой земли, вырывается наружу.
"По-мо-гите!"
Чужая, незнакомая, и в то же время близкая и родная волна... Она не раскидала насильников, не поразила их ослепительной молнией, не придала жертве новых сил, не снабдила навыками рукопашного боя. Лия даже не поняла, кому и в какой форме направляет свой зов.
Одноклассник брата - теперь она вспомнила, что его зовут Ильей - восхищенно причмокнул губами.
- Разлюли мою малину... Целка! - воскликнул он, обращаясь к напарнику. - Подумать только... Чур, я первый на очереди!
- Гм-гм... - раздался сбоку хорошо поставленный баритон. - Не хотелось бы прерывать вашу интеллектуальную беседу, но невинных дев, буде они обнаружатся среди подозрительных лиц, нам предписано доставлять к гауптштурмфюреру незамедлительно.
- Да ладно вам, господин барон! - усмехнулся тот полицай, что постарше. - Всего-то одна еврейка. Трахнули, грохнули, закопали... Делов на полчаса, не больше. Откуда он узнает? А если кто потом и стукнет, гаупт нам еще и спасибо скажет!
- Нет, мои молодые друзья... Во-первых, он всегда узнаёт. Всё и обо всех. Во-вторых, никому не позволяет игнорировать приказы. В-третьих, за их нарушение признаёт только одно наказание - смерть! И наконец, в-четвертых, за каждую такую деву он обещал по пятьсот рейхсмарок, а на них в салоне мадам Фурор мы получим в сто раз больше любви, чем может дать эта замухрышка. И по количеству, и по качеству. Ну как, мы поняли друг друга?
Поправляя платье и отряхиваясь от пыли, Лия думала лишь о том, что не стоит показывать полицаям, как трясутся от страха её руки. Девушка не чувствовала, какие силы пришли в движение от её беззвучного крика, какую мощь он разбудил в недрах Земли. А узнав об этом и поверив, ужаснулась бы или загордилась... Но равнодушной не осталась бы наверняка.
Лия не видела, как в сорока километрах к северу от села на обочине дороги, идущей к Ленинграду, остановился невысокий благообразный старичок в вылинявшей от солнца косоворотке. Пару минут он постоял, словно к чему-то прислушиваясь... А затем покачал головой и решительно повернул назад, к занятому немцами Новгороду.
- Что ж ты, Мироныч? Возвернуться решил? - усмехнулся идущий следом сосед. - А говорил, что с фашистами не уживешься?
- Я и сейчас это скажу, - мотнул головой Мироныч. - Вот только не след НАМ со своей земли бежать! Пусть лучше ОНИ лапти салом мажут... А я помогу! Так будет правильно и справедливо.
***
Знакомый с детства город встретил Василия Мироновича обгорелыми стенами домов, разбитыми окнами и кирпичным крошевом. На перекрестках висели написанные готическими буквами указатели с названиями городов и сел. Жители брели по обочинам и тротуарам, опустив головы. Шли крадучись, пряча глаза. Лица у всех настороженные, испуганные.
На площади между соборами красовалась наскоро сколоченная виселица. Ветер раскачивал тела трех мужчин и женщины. У неё на шее висела дощечка с надписью "Я прятала комиссаров". Опознать труп было невозможно. Он висел уже не первый день, и часть лица склевали птицы...
Старик покачал головой и двинулся на запад. Навстречу беспрерывным грохочущим потоком катились тупорылые военные машины с грузами и солдатами. На бортах яркими красками были выведены многозначные числа и короткие надписи, разноцветные изображения животных и птиц. Гусеничные тягачи тянули пушки больших калибров. Пароконные повозки - полковую артиллерию. Гремя и лязгая гусеницами, проезжали танки с белыми крестами на броне.
На рынке, куда старик зашел купить махорки, женщины обменивались новостями и слухами. Говорили вполголоса, тревожно озираясь по сторонам. Новости были одна другой хуже. В том селе группу девушек "мобилизовали" для солдатского борделя и увезли к линии фронта. В этом - угнали всех мужчин и женщин на строительство дорог. Две сотни еврейских семей сначала свезли телегами на городской стадион, затем ночью загрузили в машины. Сказали, что отправят в лагерь в Латвию, но утром их тела нашли в противотанковом рву у дороги на Шимск.
На старика никто из кумушек внимания не обращал, словно его и не было вовсе. Мироныча это не удивляло. Он умел казаться своим в незнакомой компании, научился этому ещё в молодости. Медленно рассматривая выложенные на прилавках товары, старик переходил от одной группы женщин к другой, и в результате узнал всё, что хотел. Как устроена новая власть, и кто стал бургомистром. Где расположены посты немецкой жандармерии, и как там проверяют документы. Когда выходят в рейд полицейские патрули, и сколько нужно дать "на лапу" если забыл дома аусвайс. А самое главное, в каких лесах крестьяне видели партизан, и где следует искать их лагерь.
Удивительно, как много информации можно выудить из праздной болтовни на рынке, если умеешь слушать и анализировать...
На выезде из города внимание старика привлекла брошенная на обочине повозка. Покосившаяся, с оборванными постромками, без задних колес. Рядом большая воронка с развороченным асфальтом и разлетевшейся в стороны щебенкой. Лошадь с распоротым животом. Кишки розовым студнем разбросаны по дороге. Стаи сытых мух над ними гудят гулко и утробно, как тяжелые бомбардировщики. Две вороны рядом с собачьим трупом. И больше никого вокруг.
- Это не снаряд и не мина, - задумчиво пробормотал Мироныч. - Уж больно неровные края у воронки. Связку гранат кто-то кинул. Причем, недавно. Запах гари ещё не выветрился. Странно, очень странно...
Старик подобрал лежащий на асфальте осколок, стиснул между ладонями и закрыл глаза. Он ощупывал и гладил иззубренный кусок чугуна, убеждая поделиться информацией. Металл не может знать всего, и не всё удается из него извлечь... Лишь мелкие, незначительные крупицы событий. Но если снимать их, не спеша, слой за слоем, информация впитывается в тебя, и клочки эти срастаются в сгустки, обретают форму, раскрывая суть замыслов и деяний того, кто касался металла до тебя.
- Ну, здравствуй! - улыбнувшись, прошептал Мироныч. - Доблестный рыцарь Генрих фон Кронтенберг, гросгебитигер Тевтонского ордена... Хотя в СС у тебя, наверное, другая должность.
Затем улыбка исчезла, словно кто-то стер её с лица.
- Ты знаешь. Ты ждешь. Ты уверен в победе. И ты сейчас сильнее. Намного сильнее. Но если тебя обмануть...
Старик свернул с дороги в развалины и пропал из виду. О том, что он не исчез, а продолжает путь, можно было судить лишь по хрусту стекла на бетонном полу да по оставленным в пепле следам. Потом развалины кончились, хруст и следы исчезли. А тихий шелест раздвигаемой ногами травы растворился в стрёкоте кузнечиков.
***
Место для своего поста на грейдере жандармы выбрали идеально. Направо и налево - окопы до горизонта. На брустверах таблички "ACHTUNG MINEN". И черепа с костями для непонятливых. Проезд только под шлагбаум - после проверки, проход - справа от него по обочине. Слева два тентованных грузовика. Три полицая о чем-то беседуют с сидящими в будке жандармами.
Шутки, смех, веселые песни под губную гармошку... Но стоило Миронычу поравняться с первым грузовиком, как эту идиллию оборвал пистолетный выстрел. Тенты упали на дорогу, словно их крепления обрезали ножами.
В лицо спрятавшегося под "пологом невидимости" старика уставилась счетверенная пулеметная установка. Место оператора у зенитного станка было оборудовано странным агрегатом, похожим на сдвоенный перископ. Управлял всем этим "хозяйством" высокий худощавый эсэсовец с "гитлеровским" чубчиком на голове.
- Ой-ты, Вася-Василёк... Как же ум твой недалёк! - коренастый седой здоровяк в кузове второй машины приставил пистолет к голове связанной ремнями девушки. - Стой! Или на сапоги... Упадут её мозги!
За эти годы Кронтенберг сильно постарел. Его ноздри приобрели синеватый оттенок, а кожа на щеках стала пепельно-серой. Обрамляющие лысину белые волосы и нависшие над глазами брови придавали ему комический вид, но резко очерченное грубое лицо всё ещё дышало первобытной силой, а огромные руки не позволяли усомниться в физической мощи.
- Генрих, дружище! - с хорошо разыгранным удивлением воскликнул Мироныч. - Тебя ли я слышу, вижу, лицезрею? И какие чудные стихи! Четкий ритм, глубокий смысл, гладкие рифмы. Мысленно аплодирую твоему таланту! Или позволишь сделать это по-настоящему?
- Стой, как стоишь! - рявкнул здоровяк. - Клешни вверх и никаких движений... Степан, Марк, Глеб! В колодки его. Живо!
Полицаи подтащили две дубовые доски с полукруглыми прорезями для шеи и рук. Щелкнули стальные замки на торцах.
- Господин гауптштурмфюрер! - воскликнул самый молодой из троицы. - А откуда он взялся-то? Дедок этот... Тут же всё, как на ладони: верст на десять вокруг видать.
- Пасть заткни! - сморщился как от зубной боли здоровяк. - Старика ко мне. Сами в будку! Машину пришлю через час. Conrad, beende sie alle![1]
- Jawohl, Herr Hauptsturmf"hrer![2]
Когда полицаи открыли задний борт и забросили в кузов Мироныча, Генрих отшвырнул девушку к кабине и направил пистолет на него.
- Садись рядом с этой цыпочкой! И не говори потом, что я лишил тебя женского общества. Сейчас Конрад закончит, и поедем.
- Куда?
- О-о-о... Там чудесное место! Сельская пастораль в духе прошлого века. Свежий воздух. Поле, лес, река... И никого посторонних. Там ты...
Его речь прервал грохот пулеметной очереди. За ней последовали взрывы гранат. Конрад загрузил в кузов снятый со станка "перископ" и закрыл задний борт. Когда машина отъезжала от поста, будка, шлагбаум и грузовик с пулеметами в кузове уже пылали вовсю.
- Там ты сможешь всё обдумать и принять решение, - как ни в чем не бывало, продолжил Генрих. - Отдать мне свою Силу и покинуть бренный мир или терпеть душевные муки, видя, как я потрошу эту крошку... А следом и других таких же. Их завтра привезёт Конрад.
Мироныч мельком бросил взгляд на связанную девушку. Ужас в её бездонных карих глазах, казалось, вот-вот перехлестнёт через край бытия. Тело сжалось в комок. Руки и ноги бьёт крупная дрожь. Похоже, пора менять тему разговора...
- А вот интересно: как ты, рыцарь, объяснишь своим гибель жандармов? - спросил он самым, что ни на есть, светским тоном. - Ведь это не полицаи. Граждане Рейха! Будет большой шум. Следствие. Переполох...
- Не будет шума! - довольно усмехнулся Генрих. - От жандармов там только форма. А она уже догорает. Когда погаснет, останутся лишь трупы полицаев и обгоревшие обломки поста. Крошил их Конрад из немецкого пулемета, подрывал немецкими гранатами. Какой вывод сделает моё начальство?
Мироныч недоуменно пожал плечами.
- Придурки тормознули машину с солдатами, - продолжил Генрих. - Те сразу поняли, что пост не настоящий. Кто и зачем - разбираться не стали. Покрошили в капусту, двинули дальше. То есть, поступили по инструкции! Когда поймут, что убиты полицаи, а не партизаны, всё прояснится окончательно. Жадные русские свиньи нажрались самогонки и влезли не в своё корыто... Ну, и огребли по заслугам. Зачем копать дальше?
- Красивая версия! - похвалил его Мироныч. - А за что ты их на самом деле покрошил?
- За безделье и дурость, - пожал плечами Генрих. - Им ещё вчера было велено: всех подозрительных девок ко мне тащить. Надеялся, хоть десяток наловят. Будет из кого выбирать. И что ты думаешь? Приволокли одну... Да и её избить умудрились. Вон, смотри... Никакого товарного вида. Когда ты из-за неё лапки поднял, я чуть в пляс не пустился!
- Растерялся, - тоскливо вздохнул Мироныч. - Не ждал, что под "пологом" увидишь. Кстати, как это тебе удалось?
- Интересно?
- Ещё бы!
- Тогда, баш на баш. Сначала ты мне о растаявшем льде на Чудском озере, затем я - о сегодняшней твоей ошибке.
- С озером всё просто! Повышаем температуру, лёд становится водой.
- Ну, не скажи! Я же проводил расчеты. Чтобы такую площадь согреть, силы твоего Источника не хватит. Даже если ты её сто лет копил, не прерываясь.
- А зачем греть ВЕСЬ лед? - лукаво усмехнулся Мироныч. - Только в трещинах, где они поглубже и пошире. Тогда его сплошной панцирь на куски распадётся. Где каждая льдинка - сама по себе. На это в тысячи раз меньше тепла уходит!
- Сегодняшний случай ещё проще! - расплылся в улыбке Генрих. - Твой "полог" работает в видимой части спектра, а наш прибор - в инфракрасном диапазоне. Секретная разработка Рейха! Экспериментальный образец. Чего мне стоило его у инженеров выпросить, ты даже не представляешь...
Он принялся расписывать детали переговоров, которые привели к сегодняшнему успеху, а Мироныч украдкой поглядывал на девушку, от которой всё это время старался отвлечь внимание Генриха.
Из-под серого "старушечьего" платка выбиваются пушистые пряди тёмно-каштановых волос. Кожа светлая, бархатистая. Глаза карие, огромные, с золотистыми искорками в зрачках. Брови и ресницы густые, четко очерченные. Фигурка изящная, стройная, но приятно округлая. Пальцы на руках тонкие, нежные. Платье покрыто пылью. Туфли и гольфы измазаны в золе. Дрожать перестала. Бормочет что-то. Молится или проклинает?..
- Присматриваешься к малышке? - внезапно прервал свою тираду Генрих. - Понравилась, значит! Впрочем, овуляция украсит любую женщину. Добавит загадочности и шарма. Кстати, об овуляции - камера у нас там одна. Жить будете вместе... Ты доволен, Вася?!
- Более чем... - Возмущенный взгляд соседки обжег его, словно кислотой. - Мне приятно её общество, но объясни, зачем это тебе - селить нас в одну камеру? Про то, что у вас нет других - враньё! Ни в какие ворота не лезет.
- Ну, мы же оба читали Толстого и Достоевского... - развел руками Генрих. - Про хрупких, нуждающихся в защите женщин, про слезинку ребёнка. Ну так... На, получи! Девственница в стадии утренней свежести. Женщина и ребёнок в одном флаконе! Завтра утром, если ты не отдашь мне Силу, не сцедишь её каплю за каплей, эта милая крошка умрёт! Она будет умирать долго и мучительно. Ты же знаешь, я это умею... А к вечеру место в камере займёт другая девушка. Потом ещё одна... И ещё! И так пока не найдём ту единственную, что зацепит тебя по-настоящему. Чьих мук ты не сможешь перенести! Торопиться нам некуда...
Пока эсэсовец вещал, старик ещё раз украдкой взглянул на девушку. Страха и неуверенности в её глазах больше не было. Только ярость. Холодная и бескрайняя - как айсберг, что потопил "Титаник".
"Всё правильно, родная! - мысленно похвалил её Мироныч. - Ты быстро учишься! Если схватка с хищником неизбежна, лучше чувствовать себя охотником, а не дичью... Полезней для здоровья и долголетия!"
***
Камера, куда привел их Генрих, больше походила на торговый зал магазина, из которого вынесли стеллажи и прилавки. У стены стояла двухъярусная кровать, чуть ближе к центру - металлический стол с приваренными к нему скамейками в стиле заводского минимализма. На столе - медный кувшин с алюминиевой кружкой. А возле двери универсальный тюремный атрибут - приземистый бак с двухслойной деревянной крышкой.
- Хорошая комната, - окидывая взглядом витринное окно, одобрил камеру Мироныч. - Чистая, светлая, большая. Стекло, я так понимаю, небьющееся.
- Броневое! - стукнул по нему ребром ладони Генрих. - Очередь из пулемета держит. Прутья на решетке подкалены по периметру. Ни напильник, ни абразив их не возьмет. Стены из бетонных блоков - только трактором пробивать. Или танком. Ну, как... Устраивает жилище?
- В целом, да... Вот только ширмочку бы ещё. Парашу от жилой зоны отгородить, - мотнул головой в ту сторону Мироныч. - А то нехорошо получается. Слезинка ребенка - возле параши... Дисгармонично.
Генрих возмущенно фыркнул, но ширму принёс.
- Какайте на здоровье! - ехидно прокомментировал он свою уступку. - Пайку скоро принесут. Утром увидимся.
Мироныч подошел к двери и замер, слушая, как закрываются с той стороны замки, и чувствуя, как их обволакивает магическая защита.
- Как тебя зовут, девочка! - спросил он, не оборачиваясь.
- Лия. А вас Василием...
- Мироновичем. Садись за стол, Лия. И задавай свои вопросы. А то у тебя от любопытства даже уши оттопырились. Пока я здесь не осмотрюсь, о серьёзных вещах нам говорить нельзя.
Он приложил руки к стене, упершись в неё головой, и закрыл глаза. Странный способ "осматриваться" удивил Лию, но первый вопрос она задала не об этом.
- Вы с Генрихом - боги, колдуны или демоны?
- Носители Силы. Ты ведь читала в сказках и былинах, как измученный в бою богатырь получает поддержку от Матери - Сырой Земли? Как вливается в него неведомая сила, помогая одолеть врага? Ну, так вот - это не сказка. Есть такие особые места, где сила земли может влиться в человека. Как правило, это холм и лесная поляна. Мы их называем Источниками. От них на десятки верст вокруг распространяется что-то вроде биополя. В нём люди и животные живут дольше, а болеют реже. Рожь и ячмень дают отличные урожаи, а ураганы и засухи проходят стороной. Но за Источником нужен уход. Этим занимается Хранитель. Он выпалывает сорняки, подсаживает полезные травы и кустарники. Удобряет почву. Поливает, когда надо. Ухоженное место даёт больше Силы, и распространяется она дальше. Здесь, под Новгородом, самый древний на Руси Источник... Самый мощный. И я его Хранитель.
- А Генрих?
- Он из тех, кто пошёл по другому пути: вырвал Силу Источника и унёс с собой. Думал, из Хранителя станет Хозяином. Но через триста лет Сила иссякла. Ведь Источник был без корней. Теперь, чтобы выжить, Генрих убивает других... И тому же учит Конрада. Ты поняла?
Лия кивнула.
- Есть ещё вопросы?
- Ага... Что такое "овуляция", и зачем она ему здесь?
- Что и для чего нужно Генриху, не всегда знает он сам. Генрих из тех, кого могущество власти увлекает, как занятная игра. В детстве они забавы ради отрывают крылышки у мух. В юности забивают насмерть палками собак и кошек. Повзрослев, принимаются за людей. Генрих всё еще уверен, что избежит смерти, и потому, не колеблясь, сеет её вокруг.
- А овуляция?
- Ключевой этап месячного цикла у женщин. Созревшая яйцеклетка опускается в матку и прикрепляется к её внутренней стенке. Теперь всё готово к оплодотворению.
- Но как...
Лия медленно опускает глаза... И вдруг вся краснеет. Лицо, руки, шея... А уши пылают так ярко, что кажется, будто заалели даже крошечные серебряные серёжки-гвоздики.
- А это можно разглядеть со стороны? - шепчет она срывающимся голосом. - И вы тоже видите?
- Нет. Чтобы увидеть, нужно быть врачом. Хорошим врачом.
- А Генрих - хороший?
- Да, но не врач. Специалист по пыткам. В Средневековье королевские палачи имели медицинское образование. При устройстве на работу требовался университетский диплом. Но сейчас лучше думать не об этом.
- А о чём?
- Генрих копается в твоих девичьих тайнах, не имея на то права! - Мироныч наклонился к самому уху девушки и прошептал еле слышно. - Когда будешь вышибать из него дух, вспомни и об этом тоже.
- Почему шепотом? - так же тихо ответила она.
- Систем прослушивания я не нашёл. Ни электронных приборов, ни магических устройств, ни слуховых ходов, - снова склонился к её уху Мироныч. - Но прокол с "пологом невидимости" лучше не повторять. Ты согласна?
Лия молча кивнула.
- Тогда сразу о главном, - теперь Мироныч шептал так тихо, что Лии пришлось затаить дыхание. - Ты заметила, как медленно разгонял машину Конрад? Как аккуратно он тормозил?
- Ну и что? - удивилась Лия. - Он ведь вёз начальника. Старался угодить... Сделать как лучше.
- Как лучше - это поскорее убраться от горящего поста, - не согласился с ней Мироныч. - Ведь на дороге могли появиться посторонние. Военная колонна, например... А Конрад ползёт сорок километров в час, хотя грейдер позволяет разогнаться до восьмидесяти.
- Когда вы сейчас говорите, выглядит необычно, - задумчиво пробормотала Лия. - А там казалось естественным... Единственная странность, которую я заметила - серое облачко вокруг Генриха, когда машину тряхнуло на кочке. Но оно так быстро исчезло... Это важно?
- Очень! - улыбнулся Мироныч. - Чем дольше живет носитель Силы, тем труднее ему даётся контроль над ней. Дряхлое тело - как покрытый трещинами сосуд, в любой момент может развалиться... Если врезать по нему как следует! Генрих старше меня на тысячу лет. И это дает нам шанс. Отличный шанс. Нужно только использовать его с умом...
Они всё ещё продолжали шептаться, когда из беззвучно открывшегося окошка на двери раздался ехидный голос, который Лия уже слышала утром:
- Оп-тать! Лижутся, кролики. А я-то думал, старый хрен...
Развить свою мысль Илья не успел. Алюминиевая кружка отскочила от его лба и запрыгала по полу. Поток грязных ругательств оборвался с лязгом запираемого окошка. Похоже, вечерней пайки сегодня не будет.
- Хорошая точность! - похвалил Лию Мироныч. - И реакция отменная. Так ты, говоришь, гимнастикой занималась?
- С трех лет, - ответила Лия. - У нас вся семья спортивная. Мама тренер по плаванию, папа по стрельбе из лука. Брат самбо занимался. Год назад в пехотное училище поступил. В Ленинграде. Сейчас, наверное, воюет.
- Ну, стрелять нам пока не из чего, а на самбо ты пробовалась?
- Ходила с братом пару раз. Тренер сказал: ноги сильные, а руки не годятся. Подкачать нужно. Я не стала. На гимнастике лучше.
- Сильные, значит... - Мироныч ненадолго задумался, а затем снова перешел на шепот.
Когда солнце за окном легло на темную стену леса, девушка потянулась и зевнула. Вечерний луч осветил розовый язычок и ровные белые зубки.