Памяти друга - художника Стуканова Леонида Александровича.
11
Утром артистка проснулась раньше астролога, и когда в одиннадцатом часу Окаёмов соизволил открыть глаза, то с разочарованием обнаружил себя лежащим в одиночестве на пустой кровати, а также - разумеется, уже без разочарования - услышал доносящийся из кухни Танечкин голос, негромко напевавший какую-то бодрую мелодию. Льву Ивановичу даже показалось, что он разбирает нечто вроде "вставайте, граф, рассвет уже полощется", но женский голос мурлыкал тихо, на грани слышимости, и эти слова являлись скорее порождением фантазии астролога, чем реально напеваемыми артисткой.
За завтраком и Окаёмов, и Татьяна продолжали чувствовать странную, овладевшую ими вчера, неловкость: будто в их, казалось бы, защищённых от ханжества душах пробудился опоэтизированный христианством трагический разрыв между физическим и духовным. Впрочем, возможно, эта обоюдная стеснительность коренилась отнюдь не в заветных глубинах "коллективного бессознательного", а располагалась гораздо ближе к поверхности: Татьяна боялась, что её чувство к астрологу останется безответным, Лев Иванович - разгорающейся на склоне лет любви к молодой женщине: дескать, седина в бороду?..
Правда, со стороны подобная стеснительность могла выглядеть достаточно смешной: потрёпанный жизнью, немолодой мужик и имевшая множество любовников тридцатипятилетняя артистка - какого, спрашивается, чёрта? Им - будто семиклассникам! - потребовалось друг перед другом ломать комедию? Нелогично? Нелепо? Да! Но кто же не знает, что в любви нет и не может быть никакой логики? И это, наверное, хорошо...
Впрочем, уже к середине завтрака и Лев Иванович, и Татьяна Негода смогли преодолеть поразившую их застенчивость - разговор между ними вновь сделался увлекательным и непринуждённым, однако... до определённой черты! Запретами, как флажками, огородившей область "высоких чувств". А посему, позавтракав, оба захотели уединиться - до вечера, до того, как интуиция наконец-то разрешит Татьяне заговорить о её любви, а Лев Иванович справится со своими комплексами "стареющего мужчины".
Нет, доведись им, ни астролог, ни артистка не сформулировали бы словесно эти полуосознанные полубессознательные чувства и желания - однако потребность в уединении каждый из любовников испытывал безотносительно к её мотивам, и вопрос состоял только в том, кто первый найдёт более-менее благовидный предлог. Первым его нашёл Лев Иванович: поблагодарив Татьяну за завтрак, он, будто бы невзначай, спросил, не знает ли артистка как добраться до Новоиерусалимской улицы.
- Лёвушка, ты что? К историку, значит - да? Прямо сейчас собрался?
- С твоего позволения, Танечка. Обещал, понимаешь, Павлу... а если не сегодня, не завтра, то - вряд ли... в понедельник надо идти в милицию, а в выходные - самое то. Ты, кстати, как? Может - вместе? Ну, этому - Илье Благовестову - нанесём визит?
- А меня, Лёвушка, никто к нашему "засекреченному" мистику не приглашал. И отрывать его от "высоких дум"... конечно, ехидничаю! А если без шуток... разве что - за компанию... если бы ещё увидеться с одним Ильёй... но ведь к нему, минуя Петра и Павла, не попадёшь... нет, Лёвушка! Ты лучше - сам! А мне - правда! - надо немножечко отдохнуть. А то за вчерашнюю Нору мне Подзаборников задал такую головомойку... и главное - поделом! Нет, Лёвушка... к этим деятелям - давай без меня? Ладно?
Главным на данный момент было для Танечки желание в одиночестве поразмыслить о своей любви - так сказать, не имея перед глазами её объекта. И, отвечая Окаёмову, женщина ему соврала только наполовину: вопреки её утверждению, встретиться с Ильёй Благовестовым артистке было бы любопытно - однако вспыхнувшая любовь к астрологу требовала определённой жертвы, коей и явилась пресловутая "женская любознательность": чёрт с ним - с нашим доморощенным мистиком! Материализовавшийся седобородый принц - и никого кроме! Всё остальное - менее, чем ничто!
Получив от Татьяны подробные разъяснения относительно маршрута, Окаёмов проворчал нечто нелестное по поводу отсутствующего у историка телефона (мол, приедешь, "поцелуешь замок" - и назад), быстро переоделся и, попрощавшись с женщиной, шагнул к двери, но в последний миг был задержан странным предостережением артистки.
- Лёвушка, погоди минуточку... знаешь... можешь смеяться, но только... будь с ними поосторожнее! Особенно - с Петром. Да и Павел... тот ещё типчик!
- Танечка, - с оттенком лёгкого изумления переспросил астролог, - ты, вероятно, шутишь? Я же еду не к уголовникам! Вполне интеллигентные люди. Во всяком случае - Павел. Конечно, немного фанатик, но... или, Танечка, ты всерьёз считаешь, что у них нечто вроде тоталитарной секты? Наподобие "Белого братства" или "Детей Иосифа"? Но если даже и так... да нет... вздор, разумеется! Достаточно посмотреть на портрет историка! Кто угодно - но только не опасный религиозный фанатик! Возможно, конечно, что все они слегка с сумасшедшинкой - не спорю. Но только всякого сумасшедшего считать потенциальным маньяком-убийцей - это же примитивный голливудский стандарт.
- Нет, Лёвушка, я говорю не об этом. Хотя... некоторые у нас именно так и считают! Особенно - иеромонах Варнава. А вообще-то - Варавва! Ну - в честь того разбойника, которого помиловали вместо Христа!
- У-у, язвочка! И за что же ты его, Танечка, так невзлюбила? Или - сугубо личное?
- Ну, отчасти и личное: имела как-то глупость ему исповедаться, так он меня под такую епитимью подвёл - любой прокурор позавидует! Чтобы неукоснительно каждый день молилась по какому-то "краткому правилу"! Утром и вечером! А оно, понимаешь, такое "краткое", что только начни - не остановишься! Так и будешь всю жизнь молиться! Не думая ни о чём другом! Чтобы после смерти попасть в рай законченной идиоткой! Но это бы - ладно! Мои проблемы! Так ведь нет - помешался на сатанизме! Не только сектантов - баптистов, иеговистов, пятидесятников - но и православных таковыми готов считать! Тех, которые, по его разумению, мало молятся! И клевета на Алексея - ну, в нашем лакейском "Рабочем молоте" - его рук дело! Уверена!
- Однако, Танечка, - на пламенные обвинения артистки Окаёмов отозвался голосом не просто серьёзным, но где-то даже и напряжённым, - ваш великореченский Игнатий Лойола... можно сказать, массовое "издание" отца Никодима... хотя - нет... вряд ли... отец Никодим не в пример осторожнее... и, полагаю, умнее... а вот то, что в провинции дошло уже до такого... ну, когда мракобесы в рясах добрались до областной газеты... впрочем, Танечка, - Окаёмов спохватился, что, заговорившись, он раздумает ехать к историку, - всё это очень интересно, однако я здесь не вижу связи с опасностью, будто бы исходящей от окружения Ильи Благовестова. Разве что - косвенно. Ну, если историк "под колпаком" у отца Вараввы... у-у, ехидная девчонка! Так припечатать бедного иеромонаха! Сразу, понимаешь, привязывается! Варавва - и всё тут!
- Вообще-то - Лёвушка - это не я придумала. Это - наш Подзаборников. Ну, когда отец Варнава затеял у нас в театре - в обители греха и разврата - что-то вроде политбеседы о сатанизме. Хотя официально значилось - "на Символ веры". Ладно, Лёвушка... давай лучше вернёмся к историку. Вернее - к Петру и Павлу. С самим-то Ильёй Давидовичем я практически не знакома. Видела как-то мельком в мастерской у Алексея - и всё. А этих деятелей - ну, не то что бы близко, но знаю. - Относительно Петра, с которым она была очень даже интимно знакома, Татьяна соврала, не моргнув глазом. - Так вот... Павел, по-моему, неудавшийся экстрасенс, а Пётр - просто блаженненький! Носится с сумасшедшей идеей Бога "ввести" в компьютер! Запрограммировать или смоделировать, или ещё чего-то - я в этом, знаешь ли, ни бум-бум! Ни хрена, в общем, не понимаю!
- Как, Танечка, как?! Смоделировать на компьютере Бога? Да у вас тут в Великореченске "вызревает" новая религия, а ты мне говоришь - "поосторожнее с Петром и Павлом"! Это - с "апостолами"-то?! Хотя, конечно... с настоящими Апостолами ухо надо держать востро! А то малость провинишься, захочешь слегка смошенничать, а он тебя, как Пётр Ананию и Сапфиру, убьёт без суда и следствия. Или ослепит - как Павел волхва Вариисусу. За успешное распространение враждебной идеологии.
- Погоди, Лёвушка! Чтобы Апостол Пётр - тот самый Пётр, которому Христос заповедал прощать до седмижды семидесяти раз! - взял бы и ни с того ни с сего совершил двойное убийство?! Не верю!!!
- Не веришь - кому, Танечка? Мне - или Савлу? Лукаво умалившемуся до "павла"? Ведь "Деяния апостолов" евангелистом Лукой были написаны под его присмотром! И мне, знаешь, хочется думать, что в этих прославленных "мемуарах" Павел таки оклеветал Петра... и самый доверенный ученик Христа не убивал Ананию и Сапфиру... ну, может быть, изгнал из общины...
- Нет, Лёвушка, я - вообще! Почему-то не помню этого. А ведь читала... И все четыре Евангелия, и те же "Деяния апостолов".
- А это, Танечка, особенность нашей психики. За очень редкими исключениями. Видеть не то, что написано, а то, что нам рекомендуют "авторитеты". И - самое любопытное - особенность почти независящая от интеллекта. Иногда просто зла не хватает читать или слушать, как умный человек кровавые злодеяния Петра I оправдывает заботами о благе государства! Заметь себе: не обычаями и нравами людей той эпохи, а сомнительными заботами об абстрактном благе! Да ведь этот долбаный умник, который подобным образом оправдывает Петра I, обязан оправдать и Сталина, и Гитлера! Тоже ведь - заботились о благе своих государств!
- А если, Лёвушка - исходя из нравов и обычаев? Тогда, значит, можно? Оправдать какого угодно пакостника? Хоть людоеда?
- А ты, Танечка, сообрази сама: для хищника (а человек по природе - хищник) додуматься до того, что ни под каким соусом нельзя кушать себе подобного - это же какой (в нравственном смысле невообразимо высокий!) следовало совершить скачок? Потребовавший десятков - если не сотен - тысячелетий! Да в сравнении с ним знаменитая заповедь "не убий" - которую, кстати, мы в большинстве своём до сих пор ещё не усвоили - маленький домик, построенный на вершине огромной горы! И, конечно же, к вождю исконно людоедского племени я отнесусь куда снисходительнее, чем к царю Ироду. К которому - в свой черёд - снисходительнее, чем к Ивану Грозному. К которому - опять-таки! - снисходительнее, чем к Петру I. Ну и, если продолжить, к таким одиозным монстрам нашего века, как Сталин и Гитлер, вообще не может быть никакого снисхождения!
- Лёвушка, да ты никак собираешься разложить по полочкам всю историю? На всех правителей полководцев и прочих деятелей навесить ярлыки? Этот, дескать, "хороший", а тот - "плохой"! А по каким, извини, критериям? Не с позиции же "Всеобщей декларации прав человека"?
- А ты, Танечка, разве ещё не поняла? Что есть универсальная ценность - человеческая жизнь. И по отношению к ней - и только по отношению к ней! - мы всегда можем судить о нравственности того или иного исторического деятеля.
- Ничего себе - "универсальная ценность"?! Да во все времена в глазах всех правителей человеческая жизнь никогда ни черта не стоила!
- Не скажи, Танечка... стоила... для дальновидного вождя людоедов - как "продовольственная безопасность" племени. Позже - в эпохи массовых человеческих жертвоприношений - как незаменимое и очень дорогое средство для поддержания Магического Равновесия в Мире: ну, чтобы не вредили покойники, "правильно" светило солнце, не затмевалась луна, не падали звёзды и вовремя шли дожди. А начиная, наверно, с зарождения патриархально-рабовладельческих отношений и до настоящих дней - как главный объект эксплуатации.
- Ну вот, Лёвушка - ты же сам! Сейчас говоришь о том, что человеческая жизнь если и имеет цену, то - относительную! Как продовольствие, лекарство от непогоды или рабочий скот! И, стало быть, судить по отношению к ней, как по отношению абсолютной к ценности... ей Богу, Лев, не смешно! А уж в друге-то исторические времена...
- У-у, спорщица! Так и норовит передёрнуть! Я же, Танечка, не сказал "абсолютной", я же сказал "универсальной". В идеале - другое дело: в идеале человеческая жизнь должна стать абсолютной ценностью, но случится это, если вообще случится, полагаю, не скоро. Слава Богу и то, что за последние три столетия человечество хоть осознало это. И сформулировало - как идеал.
- Ничего себе - "осознало"! Сплошные войны, сплошной геноцид! Особенно в нашем двадцатом веке! И ты ещё, Лёвушка, воображаешь, что можешь судить злодеев других времён? По отношению, видите ли, к человеческой жизни?
Увлёкшись спонтанно возникшим, чрезвычайно интересным спором, и Татьяна и Лев Иванович забыли о возникшем у каждого их них желании уединиться и из прихожей незаметно для себя переместились на кухню - традиционный дискуссионный клуб российской интеллигенции. И также, не сговариваясь, достали по бутылке холодного пива и устроились за столом - визит астролога к Илье Благовестову сделался весьма проблематичным: во всяком случае - на сегодня.
- Могу, Танечка. - Разлив по стаканам пиво, после незамеченной обоим спорщикам паузы, ответил Окаёмов. - Как, собственно, и ты, и любой другой с незашоренными глазами. И в принципе - это элементарно. Конечно, в каждом конкретном случае есть тьма нюансов, но в принципе... Достаточно разобраться кто - в данное время и в данном месте - как, когда, за что, при каких обстоятельствах имел право (в силу господствующих тогда юридических и моральных норм) лишить жизни другого человека - и всё становится на свои места: замучивший на строительстве Таганрога и Петербурга, не говоря о прочих откровенно садистских его "художествах", сотни тысяч своих подданных, никем, кроме кровавого деспота-извращенца, царь Пётр I не может считаться.
- А его реформы, а флот, а победа над шведами?
- А вот это, Танечка, давай оставим придворным историкам и писателям-лизоблюдам! Которые, в меру подлости и таланта каждого - а талантливые среди них, к сожаленью, были - выполняя очередной "социальный заказ", за двести с лишним лет своей "общеполезной" деятельности до того ухитрились облагообразить дьявола, что хоть в рай его помещай, хоть записывай в защитники прав человека! Ну, при Государственной Думе - главой комитета!
- Лёвушка, можно подумать, царь Пётр I - твой личный враг?! Нет, правда! Если ко всем историческим деятелям так относиться - никакого сердца не хватит!
- Не ко всем, Танечка. Только к тем - кого официальная государственная идеология тщится произвести в святые! Намеренно закрывая глаза на их рога и копыта! Когда, вместо того, чтобы оставить в покое прах самодержца-маньяка - а ведь в сравнении с такими монстрами как Ленин и Сталин он действительно может казаться если не ангелом, то бесом весьма незначительным! - его постоянно пиарят на телевидении. И обязательно - с приставкой "великий"! Для кого - "великий"? Для в очередной раз ограбивших свой от веку нищий народ господ-товарищей? Ну да! Для них он - ещё бы! Вампир был что надо! Можно сказать, образцово-показательный вампир! И пример, и оправдание для всех ныне властвующих! Ну - в качестве образца - как обрести величие, раздувшись от высосанной из народа крови!
- Лёвушка, да ты прямо поэт! Звери алчные, пиявицы ненасытные, вампиры от крови раздувшиеся - чем не Радищев? Нет, правда! Что всякая власть от дьявола - вся история говорит об этом. И, ей Богу, Пётр I - не самый худший. Но ведь без власти... тоже нельзя! Поскольку "вампиризм" в нашей крови, на место одного большого кровососа всегда найдутся тысячи вампирят! Которые - сообща - крови высосут несравненно больше. Нет, Лёвушка, кроме того, что в глазах правителей человеческая жизнь не имела и не имеет никакой цены - ты меня ни в чём не убедил. Но это я знала и так. А вот твоя идея... ну, использовать отношение к человеческой жизни в качестве нравственного критерия оценки деятельности того или иного исторического деятеля... что-то в этом, конечно, есть... хотя на практике...
Слушая возражения Татьяны, Лев Иванович почти физически упивался ведущимся между ними спором, почти так же, как случившейся накануне телесной близостью - вдруг почувствовав каждым нейроном мозга, что отчаянный недостаток интеллектуального общения с женой угнетал его ничуть не меньше, чем, сведённый Машенькиным грехоненавистничеством к элементарной биомеханике, тошнотворный супружеский секс. Но даже и в лучшую пору их брака - во времена физической и духовной гармонии - Машенькины категоричность в суждениях и оценках, нетерпимость к альтернативным мнениям и, особенно, её дидактические замашки иногда раздражали Окаёмова до такой степени, что разговорам с женой он предпочитал болтовню с друзьями. Особенно - если хотелось потрепаться на излюбленные российской технической интеллигенцией историко-философско-общественно-религиозно-политические темы. Конечно, обоюдная любовь и душевная близость делали почти незаметными существовавшие тогда интеллектуальные разногласия между супругами, и всё-таки... В том, что Лев Иванович прозевал, когда свет Христовой любви в Машенькиных глазах сменился отблесками адского всепожирающего огня, не преодоленная ментальная разноголосица сыграла, возможно, решающую роль! Во всяком случае, наслаждаясь неожиданно затеявшейся дискуссией с Татьяной Негодой, астролог почувствовал, что в отношениях между мужчиной и женщиной сходство умов желательно не меньше, чем сходство характеров, темпераментов, эротических и духовных запросов. И, радуясь этой интеллектуальной гармонии, Окаёмов с удовольствие подлил масла в огонь:
- А на практике, Танечка, как я уже сказал - нет, ничего проще. Давай вернёмся к убийству Анании и Сапфиры. Нет. Погоди. У тебя Библия есть?
- Только Новый Завет. Принести, Лёвушка?
Минуты через три вернувшись из комнаты, на освобождённый край кухонного стола Татьяна положила аккуратный коричневы томик - "Новый Завет", изданный Московской Патриархией в 1976 году. У Окаёмова дома был точно такой же, вернее, того же издания, но, в отличие от выглядевшего новеньким танечкиного томика, изрядно истрепавшийся от многократного перечитывания - с неряшливо торчащими там и сям закладками.
Быстро найдя нужное место, Лев Иванович обратился к женщине:
- Вот, Танечка, прочитай вслух.
"Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принёс и положил к ногам Апостолов..." (Деян 5; 1-2)
Прочитав начало пятой главы "Деяний Святых Апостолов", артистка посмотрела на астролога с нескрываемым изумлением:
- Лёвушка, ты что - колдун? Ведь эти самые "Деяния" я читала хоть и один раз, но - внимательно? И почему-то мне никак не пришло в голову, что Апостол Пётр совершил двойное убийство! А сейчас, будто околдовал... нет, Лёвушка! Ведь я же читала?! И чтобы Апостол Пётр был обыкновенным убийцей... Сатана, изыди! Околдовал, Лёвушка - точно!
Астролог взял Книгу у женщины и прочитал медленно, выделяя едва ли не каждый звук:
"Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твоё мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли?"... "Ты солгал не человекам, а Богу"... "...что согласились вы искусить Духа Господня?" (Деян 5; 3-4)
- Чуешь, Танечка, эту кровавую риторику?! Вы солгали не мне, а Богу - да здесь же вся дьявольская сущность всех высокопоставленных демагогов! Впрочем, так же, как и демагогов рвущихся к власти! Вы солгали не мне, а чему-то высшему - Богу, Партии, Церкви, Народу, Родине - и не только любой ничтожный проступок, но и всякое несогласное слово могут быть расценены как преступление, достойное смерти! И наоборот: самые страшные, самые кровавые злодеяния - если только они совершены во имя тех же Бога, Партии, Церкви, Народа, Родины - не то что оправдываются, а прямо-таки облачаются в белые ризы и украшаются нимбом святости! И представляешь, Танечка, на протяжении уже многих тысячелетий эта гнусная демагогия действует безотказно! Ведь что, читая "ты солгал не человекам, а Богу", должен испытывать всякий некритически верующий? Священное негодование! Причём, настолько сильное, а главное, настолько безрассудное, что оно напрочь затемнит ориентированному на авторитеты сознанию суть дела: а именно то, что, солгав, Анания всего лишь попытался защититься от вымогательств Петра!
- Лёвушка, какое вымогательство?! Ведь Анания добровольно! Должен был отдать всё своё имущество!
- Вот именно, Танечка - добровольно должен. Знаем мы эти штучки! Ладно, не буду сравнивать с погоревшими, кажется, в 61-ом году облигациями добровольного государственного займа, напёрсточниками, лохотронщиками и прочими МММ-ами. Но чем, в сущности, являлась возглавляемая Петром община? Всего лишь - религиозно-общественной организацией. Причём: не законной, не зарегистрированной, враждебной официальной идеологии. И что глава не криминальной общественной организации может сделать с членом, грубо нарушившим её устав? В крайнем случае - исключить. Или - если нарушивший, как Анания, является кандидатом - отказать в приёме. Оставив себе вступительный взнос? А вот это - вопрос спорный. Хлеб для судейских. Словом, скажи Пётр Анании: забирай свои жалкие деньги и ступай нечестивец прочь - его бы мог упрекнуть только Христос, заповедавший гневливому апостолу прощать до седмижды семидесяти раз. Прогони Ананию и оставь деньги себе - мог бы дать повод для судебных разбирательств. Ну, а убив...
- Но ведь он его, Лёвушка, не убивал! Вот, слушай. - Танечка потянула Книгу к себе: "Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен". (Деян 5; 4-5)
- Ну, спорщица! Прелесть - Танечка! Согласен! Анания умер от стыда! Первый и единственный человек в истории! Нет, самоубийства от стыда совершали многие - в частности, тот же Иуда Искариот - но чтобы так, непосредственно... от страха - от сильного внезапного испуга - другое дело... случается... ладно, оставим Ананию! От стыда - так от стыда! Но о жене его - о Сапфире - что скажешь?
Окаёмов искоса заглянул в лежащую перед артисткой Книгу: "...вот входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух". (Деян 5; 9-10)
- Но ведь, Лёвушка, - Татьяна заговорила куда менее уверенно, чем о смерти Анании, - Пётр её всё-таки не коснулся... Даже и пальцем...
- А зачем ему было её касаться? Если хочешь - магическое оружие! То, что Пётр желал смерти Сапфире, из приведённых слов, по-моему, совершенно ясно? Ты, Танечка, с этим - как? Согласна?
- Пожалуй, что - да. - Чувствуя, что сдаёт позиции, неохотно согласилась артистка. - Но только...
- Ничего, Танечка, не только! - перебил вошедший в азарт астролог. - Их же, своих учеников, Христос наделил способностью творить чудеса! Говорить на всех языках, изгонять бесов, исцелять страждущих. Ну, вот Пётр и исцелил... разом - от всех страданий...
- Лёвушка, не кощунствуй! Ведь до такого богохульства не додумались даже все бывшие в Советском Союзе идеологи воинствующего атеизма!
- Вот, вот, Танечка, и ты туда же... по этой же схеме... всякая критика священнослужителя - есть богохульство... потому, Танечка, наши воинствующие идеологи и не додумались... ведь для них главным было изгнать Христа... как победившего их основного союзника - Смерть... объявив Его личностью не существовавшей, сфальсифицированной на потребу дня... а против Петра и Павла, переняв всё худшее из почти двухтысячелетней практики называющих себя христианскими церквей, они - конечно, скрывая, чтобы не обнаружить нежелательной генетической связи! - ничего не имели...
- Лёвушка! Но ведь так же - нельзя! И Пётр и Павел за свои убеждения заплатили жизнями! А ты на них бочку катишь!
- В основном, Танечка, на Павла. Потому как - уверен: на пути в Дамаск ему явился и с ним разговаривал НЕ Христос. И этот образованный, умный и очень хитрый фанатик-фарисей обманул как младенцев некоторых непосредственных учеников Спасителя - во всяком случае, Петра и Иоанна.
- Учеников Самого Христа - как младенцев?!
- Конечно, Танечка! Ведь Сам чуждый всякой хитрости и лукавства Учитель им завещал: будьте как дети. Завещал, правда, быть простыми как голуби и мудрыми как змеи... но это уже - кому что досталось... Фому, полагаю, Павел прельстить не смог... да и прочих... но и троих, если считать Матфея, ему более чем хватило!
- Хватило, Лёвушка, для чего?
- А вот, слушай:
"И великий страх объял всю церковь и всех слышавших это". (Деян 5; 11)
- Надеюсь, Танечка, ясно?
- Так что же, Лёвушка?.. Для тебя нет ничего святого?.. Даже - в Святом Писании?
- Почему же, Танечка - есть. Иисус Христос. И Его Великая Заповедь: "Да любите друг друга".
- Но, Лёвушка... ведь этого мало? Ведь вне Церкви ни Сам Христос, ни эта Его Заповедь не могут быть правильно поняты...
- Они на этом настаивают. Ну, иерархи. СИЛОЙ присвоив себе исключительное право быть интерпретаторами Божьей Воли.
- Выходит, Лёвушка, ты считаешь, что наша Церковь не Христова, а Павлова? И её роль в истории, в лучшем случае, очень двусмысленна?
- Нет, Танечка, всё не так просто. Ведь, несмотря на все искажения, все преступления, все злодейства, Церковь донесла до нас образ Христа. Пусть очень затемнённый, искажённый, нечёткий, но - донесла. А что до двусмысленности - все человеческие учреждения двусмысленны. И Церковь - не исключение. А что её иерархи без малого две тысячи лет талдычат, что Церковь учреждение не человеческое, а Божье - врут. Была бы Божьей - не стала бы с самого начала дробиться и раскалываться на непримиримо враждующие группы и группочки. То бишь, конфессии, течения, секты.
- И тем не менее, несмотря на все расколы, Церковь существует уже две тысячи лет... и в будущем... а вообще, Лёвушка, очень интересно! Ну, как ты преподнёс всё это. Надо же! Апостол Пётр - убийца...
- Да не убийца он!
- Что - время и место?
- Нет, Танечка. Здесь эти поправки не проходят. У древних евреев ни за воровство, ни за мошенничество смертной казни не полагалось. А мошенничество - вообще: негласно считалось чуть ли не добродетелью. Вспомни Иакова. Который обманул и брата, и отца, и тестя. Вспомни, с какой симпатией к отъявленному мошеннику Священное Писание говорит об этом. А ведь он, в отличие от Анании, обманывал не затем, чтобы сберечь своё, а затем, чтобы присвоить себе чужое. Нет, Пётр не убийца - Павел его попросту оклеветал! Уверен. Во всяком случае - хочу быть уверенным...
- Бедный, Лёвушка, бедный... - помолчав где-то с минуту, из богословско-исторических далей с милой женской непоследовательностью Татьяна вернулась к действительности. - Довела, понимаешь, баба... Нет, ты прости, конечно, но, Лёвушка, твоя Мария Сергеевна, по-моему... натурально чокнутая!
Артистка чуть было не сказала "редкая сволочь", но в последний момент всё-таки сумела смягчить оценку, чему сразу же про себя обрадовалась и наспех скроенной шуткой завершила свой рискованный пассаж:
- ...до сих пор не оценила по должному такого светоча отечественной религиозно-философской мысли! Крупнейшего, можно сказать, богослова на всём постсоветском пространстве!
- У-у-у, е-е-ехидина! - ласково огрызнулся польщённый астролог. - Перекликается, знаешь ли, с "гигантом мысли" и "отцом русской демократии"! Да и вообще... ты это верно заметила: мужики диогенами в основном от ксантипп становятся... стоит обзавестись такой - и в бочку! чтобы на холодке предаваться "собачьей" философии! Нет, Танечка, правда - умница! Вовремя остановила залюбомудрствовавшегося - уф, еле выговорил! - болвана.
- Ну уж - "болвана"! Не прибедняйся, Лёвушка! Твои рассуждения - очень даже интересно, правда! Но только... ты ведь, кажется, православный?
- Крещён в православие. В детстве. Вернее - в младенчестве. Бабушкой. Тайно. А информирован о сём факте был лет в пятнадцать-шестнадцать - точнее не помню. Однако, положа руку на сердце, православным себя считать не могу. Был момент - восемьдесят восьмой, восемьдесят девятый и первая половина девяностого, до убийства отца Александра Меня - когда мне казалось, что приближаюсь к православию, но... - эти воспоминания причиняли боль, и Окаёмов говорил резкими отрывистыми фразами. - Вспомни, Танечка? Гласность, ускорение, перестройка - пора безумных надежд. На будто бы возможные позитивные сдвиги во всём: в политике, экономике, образовании, науке, культуре. В том числе - и в православной церкви. Как же - недавно опальный отец Александр выступает по телевизору. Ещё более опальный академик Сахаров избирается в Верховный Совет. А чем всё закончилось? Нет, перемены действительно произошли. Однако назвать их позитивными... ладно, Танечка! Сама знаешь!
- Знаю, Лёвушка... - эти воспоминания астролога оказались болезненными и для Татьяны, и женщина поспешила вернуться к основной теме их разговора. - Действительно... ну их - властителей наших... к бесу! Я ведь тебя о другом хотела... ладно - спрошу прямо... ты только не обижайся... а вообще, Лёвушка, в Бога ты веришь?
- Спросила бы, Танечка, что-нибудь полегче... Сказать однозначно: верю - не могу, но и сказать: не верю - тоже... Одним словом: "Верую, Господи, помоги моему неверию"... Или, Танечка, так: иногда на 99 процентов верю, иногда на те же 99 процентов не верю... Но всё равно, в любом случае, остаётся один процент, который не даёт мне ни вознестись к Божественному Свету, ни сорваться во Тьму Атеизма. Так, понимаешь, и болтаюсь... как некий продукт выделения в проруби! Хотя... по-настоящему верующих, также как и настоящих атеистов, думаю, очень мало. Большинство просто прибивается к какому-то одному краю и там колеблется. Где-нибудь - в районе от девяноста до девяноста девяти целых девяти десятых процента. Искренне считая себя или по-настоящему верующими, или чистокровными атеистами. Иногда - при смене официальной идеологии - массово мигрирующих от одного края к другому. Но и таких как я - которые болтаются по всему диапазону - тоже не мало. Особенно - среди интеллигенции. Понимаешь, Танечка... это я говорю уже только о себе самом... жизнь с Богом - если действительно веришь на сто процентов - кажется мне настолько предопределённой, не требующей никаких духовных усилий, что это уже скорее не человеческая, а ангельская жизнь. Без Бога - напротив: жизнь настолько пуста и бессмысленна, настолько чужда всякой духовной работе, что это опять-таки жизнь не человеческая, но уже не ангельская, а чисто животная. Или, вернее, дьявольская: ибо не озарённый духом человеческий интеллект всегда будет направлен на разрушение - независимо от воли его носителя. И в этой связи... любопытная, знаешь, мысль... край проруби - самое опасное место! Та одна сотая или одна тысячная процента, которую труднее всего преодолеть! Чтобы, значит, выбраться на лёд - к Богу! Ведь на этой узкой границе - сильнейшие подводные течения! Чуть зазеваешься, чуть ослабнешь - и прямиком под лёд!
- Лёвушка, а те, кто у края, так сказать, атеистического - им-то что угрожает? Им что терять?
- Нирвану, Танечка! Ведь атеизм - в пределе - буддизм! И, проделав титаническую духовную работу, атеист с незашоренным взглядом имеет шанс. Ну - чтобы стать "как боги". Или - повыше. Ибо нирвана, для буддиста, состояние СВЕРХБОЖЕСТВЕННОЕ. Только, по-моему, с этого края выбраться гораздо труднее, почти безнадёжно - ведь надо успеть при этой жизни.
- На лёд, значит, Лёвушка?.. Или к Богу, или - в Нирвану... а кто это, кстати, там у тебя из проруби хочет выбраться? Или - что?
- Змею-ю-чка - Танечка! Чуть зазеваешься - сразу ужалит! Сравнил, понимаешь, себя кое с чем, малость увлёкся, (ну, образом проруби) упустил из вида объект сравнения и - будьте любезны! Порцию яда - извольте-с!
- А как же иначе, Лёвушка! Сам же сказал, что наши Луны и Меркурии в такой гармонии, что сколько бы мы ни "кусались" - обоим в кайф! Стало быть - не зевай! Ж-ж-алить змеючке, знаешь-ш-шь! Ж-ж-уть до чего приятно!
Интеллектуально расшалившаяся Татьяна подошла уже к той границе, где словесное неизбежно должно было соединиться с телесным, однако остановилась: нет! Не сейчас! Следующий шаг за Львом!
Уловив испущенный артисткой мощный эротический импульс, Окаёмов мимоходом подумал, что даже самые умные женщины, в какие бы отвлечённые сферы ни воспаряли, полностью никогда не отрываются от земли - пресловутая "мудрость пола"? - и понял: от выбора ему не уйти! Вопреки логике, вопреки всем его недостаткам, презрев стоящую у порога старость, Татьяна в него влюбилась. Именно в него и именно влюбилась - а не перенесла, как астрологу подумалось в начале, те чувства, которые предназначались Алексею Гневицкому, но были им не востребованы. Нет уж! Никакого "вытеснения", никакого "замещения", никакого "переноса"! Полюбила - и всё тут! Его! Льва Ивановича Окаёмова! Седеющего пятидесятилетнего астролога! Молодая талантливая актриса! Чёрт побери - не сон ли?! А Маша?..
Мелькнувшая мысль о Маше (то есть, о выборе!) вернула Окаёмова к реальности, и он почувствовал, что Танечка ждёт ответа на посланный ею эротический импульс - своё бессловесное признание в любви. Однако Лев Иванович, и боясь, и желая любви молодой женщины, сейчас, когда проблема выбора придвинулась, образно говоря, на расстояние вытянутой руки, вдруг растерялся: чёрт! Танечка - Машенька, Машенька - Танечка! С Танечкой: зарождающееся сильное чувство, восхитительный секс, духовная близость и интеллектуальная гармония - с Машенькой... двадцать лет жизни, убитый во чреве ребёнок, память о былой, не угасшей до конца любви, шестилетняя религиозно-эротическая война, но главное - ответственность. Оставь он Марию Сергеевну - она, скорее всего, уйдёт в монастырь: что, к несчастью, являлось не самым худшим вариантом - во вполне обозримом удалении маячили призраки тяжёлого психического заболевания и даже (чёрт побери!) самоубийства.
У донельзя воцерковлённой, безумно боящейся адских мук христианки? А почему бы и нет! Да - безумно боящейся; но на каком-то страшно глубоком (до-человеческом, до-животном - клеточном?) уровне трепетно их желающей - этих самых ужасающих мук! Ведь если отмеченную де Садом, Достоевским, Ницше и помещённую Фрейдом на уровне инстинктивно-бессознательного тягу к разрушению и смерти передвинуть гораздо глубже, на уровень одноклеточных организмов - где разделение неразрывно связано с размножением, где самой смерти, в нашем понимании, нет - то в пылу полемики с отцом Никодимом изобретённое Окаёмовым словечко "инфернофилизм" являлось не только остроумным выпадом против наиболее популярной в средние века церковной доктрины, но и прозрением объединяющей всё живое древнейшей генетической памяти - да простят нам биологи сей "психоаналитический" пассаж!
Словом, Лев Иванович не мог полностью исключить самоубийства брошенной им жены...
...и что же? Дабы не случилось это гипотетическое самоубийство - отказаться от любви безумно его притягивающей женщины?
"Нет! Нет! Не-е-ет! - кричал Окаёмову каждый атом его стареющего тела. - Откажешься от Татьяны - сопьёшься к чёрту!"
"Да! Да! Да-а-а! - вопила ущемлённая совесть астролога. - Бросишь Машеньку - на век лишишься покоя!"
Между тем Танечка, нечаянно пославшая столь смутивший астролога эротический импульс, не слишком разочаровалась, не получив на него ответа - где уж "эволюционно продвинутым" мужчинам улавливать существующие ещё до начала Мира Тонкие Эфирные Колебания? - и, как ни в чём ни бывало, продолжила:
- Стало быть, Лёвушка, как всегда: ищите женщину?.. у-у, какие мы всё же бываем стервы! Обыкновенного советского инженера способны довести до таких ересей, что это уже не ереси, а чуть ли не новая религия! А между прочим - Христос? Не из-за Марии ли Магдалины Он подался в пустыню? На рандеву с дьяволом? Или из-за иной какой, неведомой нам прелестницы?
- Девчонка! Меня, понимаешь, взялась обвинять в кощунстве - тогда, как сама...
- Ой, Лёвушка, правда! Совсем не подумала! Прости ради Бога! И Ты, - Танечка возвела очи горе, - Сын Человеческий, прости дуру-бабу! Не держи на неё зла! Накажи как вредную, непослушную девчонку - и прости? Ладно?
- Ишь, Танечка, размечталась! Чтобы Сам, значит, Иисус Христос удостоил вниманием кое-какие твои округлости! Между нами - очень даже прелестные...
- Ехидина, Лев, подловил-таки! Почище, чем я тебя с выбирающимся из проруби продуктом! Признаю: два один в твою пользу. И переходящее почётное звание "Змеючки". Нет, погоди - "Змеючка" для тебя не годится... ты у нас будешь "Архизмием"! Как говорится, носи с честью и не роняй достоинства.
Подобным образом с большим удовольствием попикировавшись ещё десять-пятнадцать минут, оба, и Танечка, и Окаёмов, разом иссякли: артистка вспомнила о своём желании сосредоточиться перед спектаклем, а астролог - о намерении посетить Илью Благовестова. Больше, чем о намерении: ведь весь этот долгий, интересный разговор с Татьяной затеялся, когда Окаёмов уже держался за ручку двери, и, глянув на часы - ни хрена себе, половина третьего! - Лев Иванович распрощался с Танечкой: до вечера, стало быть, Змеючка! До послеспектакля - мой уважаемый Архизмий!
* * *
За ранним завтраком и Никодим Афанасьевич, и Мария Сергеевна старательно отводили глаза от матушки Ольги, опасаясь случайной встречи взглядов - словно сама собой совершившаяся накануне Евхаристия по греховности близко соседствовала с плотской прелюбодейной связью. Или так: нечаянно причастившись Плоти и Крови Христовой, оба они, и священник, и женщина, испытывали неловкость сродни той неловкости, которая могла бы образоваться, вступи они в реальную половую связь. Во всяком случае, ковыряя вилкой в салате из помидоров, отец Никодим, кажется, понял почему существовавший у ранних христиан обычай совместной трапезы продержался очень недолго: от совместного сакрального винопития до языческих сакральных плотских соитий рукой подать. И чтобы уберечься от этого соблазна, символизация - вместо обильного застолья кусочек хлеба и глоток вина - была неизбежной: Евхаристия обособилась от агап: то есть, Благодарение - от братских "вечерей любви".
И сейчас, вкушающему постный завтрак, Никодиму Афанасьевичу, помимо отступления от церковных канонов, в совершившейся прошедшей ночью нечаянной Евхаристии виделось нечто изначально нечистое, словно они с Марией Сергеевной съели тот самый запретный (заветный!) плод. А как же поразительно явственное ощущение присутствия на их поздней трапезе Самого Христа? Его ощущение. А у Марии Сергеевны - уже под его влиянием. При её-то внушаемости - ничего удивительного. Да, но он-то уверен! Уверен - в чём? В том, что по их глубочайшему взаимному покаянию вчерашнюю выпивку и закуску преосуществил Сам Христос? Бисквиты, коньяк, лимончик претворив в Свои Плоть и Кровь? Правда - уверен? Но почему в этом случае так стыдно смотреть в глаза матушке Ольге? Или...
...или всё-таки прошедшей ночью ему явился НЕ Христос? А тот, кому говорят: изыди? Нет! Невозможно! Чтобы Лукавый изловчился принять образ Христа - такого не может быть!
Когда матушка Ольга подала чай, умалчивание о совершённом ночью - правда, непонятно каком? - грехе сделалось настолько невыносимым, что отец Никодим, обиняком обменявшись взглядами с духовной дочерью, заручился молчаливым согласием Марии Сергеевны и рассказал о нечаянной "вечере любви".
- И меня, значит, старый греховодник, решил вовлечь? - полушутливым упрёком отозвалась Матушка Ольга. - Ты же, отец Никодим, вчера был с такого похмелья - ничего удивительного. Явиться мог кто угодно. В первую очередь - Зелёный Змий.
- Нет, матушка Ольга - не скажи. Накануне - да, накануне - Зелёный Змий, а прошедшей ночью... нет, матушка, думай что хочешь, но нашу вчерашнюю трапезу преосуществил Христос. Правда, Мария?
- Да, отец Никодим... наверное...
- Слышишь, матушка? Мария со мной согласна! Всё подтверждает!
- Ещё бы, батюшка! Ты, чай, священник - не Машенька! Как же ей не быть твоим подголоском? Вот если бы я с вами вкушала эту, как её, "вечерю любви"... нет! Погоди! Со своей агапой - совсем запутал! Не вкушала, а разделяла... тьфу, ты! Опять не то! Ну, выпивала бы, словом, с вами... а вообще, батюшка - стыдно! Машеньке, которая совсем не пьёт - столько коньячищу! За ужином-то я дура смолчала - как же! ты же у нас ещё и доктор! - а зря. Напоил, понимаешь, Машеньку, а теперь изворачиваешься! Нет, чтобы попросить прощения за пьянку - выдумал какое-то "духовное прелюбодеяние"! Лимон у него, видите ли, уподобился плоду с Древа Познания! А самый обыкновенный Зелёный Змий - Искусителю Адама и Евы! Тьфу! Да ещё имя Спасителя всуе приплёл зачем-то! Вот погоди, будешь исповедоваться отцу Питириму, он тебе греховоднику задаст по первое число! Недели на две посадит на хлеб и на воду! И правильно! Будешь знать, как спаивать своих прихожанок!
Этот по форме строгий, но в сущности добродушный выговор полностью разрядил атмосферу - мистические соблазны рассеялись, чаепитие завершилось в благостной (нарушаемой лишь позвякиванием ложечек да уютными вопросами-предложениями: мёду? варенья? сахару?) тишине.
На Никодима Афанасьевича благотворно подействовал исполненный мягкой укоризны выговор от жены: мучительное духовное напряжение настоятельно требовало разрядки, и матушка Ольга, сходу отвергнув самообвинения в мистическом "блуде ума и сердца" и легонько побранив мужа за одну только пьянку, идеально поспоспешествовала возвращению душевного спокойствия - в мир домашнего чая с вареньем, в мир стареющей супружеской четы чрезвычайно затруднён доступ запредельным соблазнам и искушениям. Недаром, почти все известные Мистики, Тайновидцы, Подвижники, Учителя, Пророки, за исключением, разве что, Магомета, избегали семейной жизни - дабы заботы мира сего не заслоняли от них запредельных Высот и Бездн.
(Хотя... достигнутое в результате медитативно аскетических упражнений "просветление" души считать истинным Просветлением... идущим от Бога... ведь, отвергая плоть, аскет в сущности ропщет на Творца, упрекая Его в несовершенстве творения. А полагать, что в изнурённой постами, веригами и прочими физическими самоистязаниями (а тем паче - в распалённой неудовлетворёнными половыми страстями!) плоти просияет Дух - не есть ли это прямой вызов Создателю? Как злонамеренная попытка - через отказ от сотрудничества с Ним в этом мире - силой взять Царство Духа?.. или так: насилуя собственную плоть, возвыситься до Его Царства?..)
Разумеется, Отец Никодим не знал, да и не мог знать, что истязающим его в течение четырёх последних дней, мучительным сомнениям он во многом обязан астрологу Окаёмову. Конечно, не ему одному: давнее бегство от своего истинного призвания в который раз сыграло свою негативную роль - вновь со всей остротой поставив перед Никодимом Афанасьевичем проблему выбора, даже в старости лишая заслуженного покоя.
Однако в этот раз судьба ухмыльнулась особенно глумливо: острый душевный кризис спровоцировала гибель совершенно незнакомого отцу Никодиму художника Алексея Гневицкого, причём - сразу на нескольких уровнях. На рационально-бытовом - когда астролог Окаёмов срочно уехал на похороны друга, а Марию Сергеевну в связи с этим отъездом повадился навещать Лукавый, затерроризировавший женщину до того, что она, запаниковав, своим религиозно-эроитческим бредом смогла если не заразить, то основательно выбить из колеи священника - и на гораздо более тонком: на уровне всеобщей физико-мистической связи душ, тел, объектов, явлений. Ибо, когда душа Алексея Гневицкого покинула бренное тело, в созвездии Южной рыбы вздрогнула его звезда-покровительница Фомальгаут, и эта космическая судорога была воспринята - разумеется, совершенно неосознанно! - другом погибшего художника астрологом Львом Ивановичем Окаёмовым. А далее произошло нечто удивительное: благодаря этому невообразимо мгновенному (в сущности - виртуальному!) импульсу, между астрологом и отцом Никодимом образовалось нечто вроде телепатической, а вернее, "симпатической" связи. Нет, ни образы, ни мысли, ни, тем более, слова священнику Окаёмовым не "телепатировались", обмен происходил на гораздо более неуследимом ("ангельско-звёздном"? "бесовско-хтоническом"?) уровне. Когда - совершенно ненамеренно с его стороны! - "наведённые" астрологом колебания в сфере духа совпали по частоте с интеллектуально-психическими колебаниями души самого Никодима Афанасьевича, освободив таким образом загнанные священником в тёмные казематы бессознательного собственные тревоги, сомнения, опасения, фобии, мании и соблазны.
Однако не один Никодим Афанасьевич сделался "жертвой" вдруг обретённых астрологом способностей к "симпатической" связи: но и Мария Сергеевна, и Танечка Негода, и госпожа Караваева, и даже Павел Мальков с историком Ильёй Благовестовым. Словом, отлетевшая душа Алексея Гневицкого произвела немалую смуту: начиная от пробежавшей по телу его ангела-хранителя звезды Фомальгаут нематериальной судороги и кончая... да нет, ничего не кончая! О концах, также как о временах и сроках, нам знать не дано...