Аннотация: Мужчины не возвращались. Женщины это знали, но продолжали ждать. Отчаянно надеясь: а вдруг мой всё-таки возвратится? Мой - единственный...
Мужчины не возвращались. Женщины это знали, но продолжали ждать. Отчаянно надеясь: а вдруг мой всё-таки возвратится? Мой - единственный...
Рассказ публиковался в журнале "Порог" (Украина) ? 11, 2007 г.
Леонид Пузин
ЖДИ МЕНЯ
Мужчины не возвращались. Женщины это знали, но продолжали ждать. Отчаянно надеясь: а вдруг мой всё-таки возвратится? Мой - единственный...
От советского информбюро...
...тяжёлые бои в районе города...
Надежда Васильевна вздрогнула и во всю ширину распахнула приоткрытые створки окна. Голос Левитана зазвучал отчётливее - замелькали названия городов, фронтов, армий, направлений... сведения о сбитых самолётах, уничтоженных танках и убитых солдатах врага... и, разумеется, ничего о старшем лейтенанте Иване Окладникове - лётчике-истребителе, не вернувшемся с задания в мае тысяча девятьсот сорок третьего года. И все десять лет, прошедшие с той поры, Надежда Васильевна вторую половину весны, лето и начало осени держала приоткрытым выходящее в палисадник окно. Хотя была уверена, что это, мучительно ожидаемое ею сообщение может прозвучать только в мае. Но ни в мае сорок четвёртого, ни в мае сорок пятого - вплоть до этого, уже заканчивающегося мая пятьдесят третьего - оно так и не прозвучало.
Весна выдалась холодная, однако сегодня с утра проглянуло солнце, и Надежда Васильевна решила оставить окно широко распахнутым - не апрель, не замёрзнет.
Да, в тысяча девятьсот пятьдесят первом году гражданам первого в мире Социалистического Государства разрешили иметь запрещённые в начале войны радиоприёмники, но самый дешёвый "Рекорд" стоил почти пятьсот рублей, и при зарплате учительницы начальных классов в 450... и всё-таки, отчаянно экономя, Надежда Васильевна в течение года собрала бы, пожалуй, нужную сумму... если бы не знала совершенно точно, что необходимые ей сведения она может получить только из расположенного на городской площади мощного репродуктора! А когда за 75 рублей сдающая ей отдельную горницу товаровед Анна Степановна приобрела дорогущий аппарат и пригласила Надежду Васильевну его послушать, то сразу выяснилось, что полированный ящик - всего лишь увлекательная игрушка для взрослых. А может - не только игрушка. Может - что-то похуже. Вражеская провокация. Конечно, трудно допустить, чтобы в районном универмаге в открытую продавали товары сомнительного происхождения, но ведь диверсанты - они же повсюду! А разоблачают их, к сожалению, далеко не сразу. Ведь даже в кремлёвскую больницу сумели пробраться убийцы в белых халатах! И сколько времени прошло, пока этих мерзавцев вывели на чистую воду! Хотя...
Надежда Васильевна поймала себя на мысли, что почти поверила вражеской пропаганде. Вражеской?.. Из уже как два года разрешённого радиоприёмника? Купленного в советском универмаге... нет! Наша самая передовая в мире наука по секретному правительственному заданию изобрела и построила эти аппараты с целью проверки граждан на верность делу Ленина-Сталина... конечно! И даже ужасные сообщения о внезапной болезни и смерти любимого Вождя - проверка на стойкость духа советских людей в суровую годину испытаний. Да! Только так! Когда война длится двенадцать лет, только известием о мировой катастрофе можно проверить стойкость духа! И, конечно, ничего ужаснее, чем смерть Великого Сталина, в мире не могло случиться... до чего же всё-таки передовая у нас наука! Как подумаешь - сердце сразу переполняется гордостью. И за всю нашу Великую Державу, и за родную Коммунистическую Партию, и за её, верный заветам Ленина, Центральный Комитет, и особенно за Дорогого Любимого Вождя - товарища Сталина. Который, разумеется, не умер пятого марта - что бы ни говорил приобретённый Анной Степановной в районном универмаге радиоприёмник "Рекорд". Сталин бессмертен! И будет всегда! Будет...
...как, увы, и эта бесконечная Священная Война.
Услышав доносящиеся из репродуктора величавые слова героической песни, Надежда Васильевна спохватилась: уже двенадцать часов! А утренняя сводка информбюро зачитывается Левитаном от десяти до половины одиннадцатого. Куда, спрашивается, делись эти полтора часа? Между окончанием сводки информбюро и началом Великой Песни? О чём в это время говорил репродуктор? А он, разумеется, говорил. Не мог не говорить... Неужели она задумалась до такой степени, что пропустила мимо ушей и концерт по заявкам фронтовиков, и "Рабочую радиогазету"? Хотя нет, сегодня воскресенье и вместо радиогазеты передают новости культуры и искусства. Но всё равно... Если она, задумавшись, способна полтора часа прохлопать ушами - то?..
Надежда Васильевна рассеянно посмотрела на растущие в палисаднике и никак не зацветающие из-за холодов кусты сирени и горестно вздохнула: старость, старость... рассредоточивается внимание, слабеет память... вообще-то - нет! Вообще-то, в июне сорок третьего года получив известие о пропаже мужа и постарев сразу лет на пять, Надежда Васильевна больше не старела. Совсем. Шли годы, а из зеркала на неё по-прежнему смотрело хоть и немного грустное, но очень даже привлекательное лицо тридцатитрёхлетней женщины. Всегда - тридцатитрёхлетней. С того самого недоброй памяти июня, когда почта принесла ей мучительное известие. Разумеется, бесконечно так продолжаться не могло, и уже года четыре Надежда Васильевна подходила к зеркалу с некоторым трепетом. Особенно - в мае-июне. Всякий раз вместо лица синеглазой русоволосой женщины ожидая увидеть в нём пожилую седую ведьму. И - самое ужасное! - в глубине души Надежда Васильевна чувствовала: катастрофическое преображение случится с ней именно в тот момент, когда репродуктор голосом Левитана скажет, что старший лейтенант Иван Окладников, в неравном бою сбив пять самолётов врага, благополучно вернулся на свой аэродром.
Борясь с этой, подступающей из глубины, крайне неприятной мыслью, молодая учительница достала стопку тетрадей по арифметике и села к столу проверять ученические задания. Наперёд зная все ошибки в решениях девочек. Ну, конечно! Умница Танечка Морозова, блестяще справившись с математической частью задачи, как всегда, в словах "Царь-пушка" и "Царь-колокол" отбросила ненужные, по её мнению, вторые части. "Сколько бы весили два Царя, если бы они весели вместе?", - да, тяжеловатые у нас цари!
Улыбнувшись про себя, Надежда Васильевна обмакнула перо в красные чернила, волнистыми линиями подчеркнула всех усечённых "Царей" и поставила оппортунистическую четвёрку. Да, арифметически задача решена на пять с плюсом, но ведь она преподаёт все предметы, включая и русский язык, так что...
При семнадцати девочках мальчиков в четвёртом классе училось всего пятеро, и их тетради Надежда Васильевна оставила, так сказать, на сладкое - решения мальчиков непредсказуемы, и проверка этих решений доставляла учительнице немалое удовольствие. Ничего, что они путались в вопросах, часто ошибались в делениях, вычитаниях, сложениях и умножениях, а иногда и просто не понимали сути решаемой задачи - путались, ошибались и не понимали они каждый по-своему. Ведь, в отличие от большинства девочек, все мальчики учились впервые. Им надо было расти, взрослеть, заканчивать артиллерийские, пехотные, танковые и лётные училища и идти сражаться за Родину. А девочкам - ждать. Не взрослея. Не всем девочкам. Те, у которых сохранились отцы - на фронте или в тылу, неважно - стремительно созревали, второпях выходили замуж и, родив будущих защитников Отечества, провожали мужей и, подобно всем женщинам, начинали ждать. С надеждой - весточек от любимых; с трепетом - похоронок.
Однако у большинства девочек отцы или героически пали в боях за Родину, или числились пропавшими без вести - и они оставались девочками. Прилежно учились и не взрослели. По окончании учебного года переходя в следующие классы, а с началом нового возвращаясь в пройденные - всё забывая за время летних каникул и в точности повторяя все сделанные в прошлом году ошибки. И, как ни странно, эта особенность не взрослеющих девочек никого не смущала: ни их самих, ни их нестареющих мам, ни даже учителей. Конечно, Надежде Васильевне было скучновато проверять являющиеся точным повторением прошлогодних ученические тетрадки, но ведь в учительской работе вообще много рутины...
Пете Громову поставив с натяжкой четвёрку, а остальным мальчикам тройки, учительница тяжело вздохнула: эх! Будь её воля, она бы всем мальчикам ставила только пятёрки - увы! Во всех училищах, кроме пехотного, были нешуточные конкурсы, и баловать мальчишек сейчас - получать похоронки после. Да, необстрелянные выпускники офицерских училищ гибли во всех родах войск, но в пехоте - особенно. И потому, скрепя сердце, Надежда Васильевна спрашивала с них без поблажек - старое Суворовское изречение "тяжело в ученье, легко в бою" в эту нескончаемую войну приобрело особенно ёмкий смысл: вероятность погибнуть у лётчика или полкового артиллериста была вдвое ниже, чем у танкиста и впятеро - чем у пехотинца. Да и то - в последние три-четыре года. До этого соотношение было ещё хуже. Не говоря о первых двух годах войны, когда пехотинцы гибли практически стопроцентно. Если не физически, то, попадая в плен - морально. Ибо, как сказал Великий Сталин: всякий, сдавшийся в плен врагу - предатель. И когда враг будет разбит, а победа будет за нами - не уйдёт от справедливого возмездия.
Официально, конечно, все эти цифры являлись строгой государственной тайной, но... в районном городке с пятнадцатитысячным довоенном населением женщины, дружка перед дружкой выплакивая горе, о соотношении потерь по родам войск знали едва ли не лучше недоступной им официальной статистики. И Надежда Васильевна, вздыхая, вместо незаслуженных пятёрок ставила мальчикам заслуженные тройки, а иногда и двойки. Тяжело в учении...
Закрыв последнюю из проверяемых тетрадей, учительница посмотрела на висящие чуть ли не под потолком старенькие "ходики" и вновь неприятно удивилась: нет! Сегодня она явно не в себе! Почти три часа проверять тетрадки, когда обычно у неё это занимает от силы сорок минут!
С опаской подойдя к стоящему на комоде небольшому зеркалу, Надежда Васильевна убедилась, что страшного преображенья пока не случилось: ей по-прежнему тридцать три года, и в тёмно-русых волосах нет ни одной седой пряди. Да что - пряди: ниточки белой нет. Впрочем... до её нелёгкого выбора - с какой стати?.. ведь, чтобы случилось чудо - необходимо её полное внутреннее согласие... а мучительный выбор совершить с лёгким сердцем... нет, к этому она пока ещё не готова... Да, но откуда тогда сегодняшняя рассеянность?.. причём - в такой невозможной степени?.. что-то забывать, что-то терять ей случалось и прежде, но чтобы бесследно пропадало время?.. причём, не минутами - часами?! Или... похищая время, к трудному решению её кто-то подталкивает?.. зачем?.. ведь Надежда Васильевна твёрдо знает: выбрать она должна строго добровольно, в противном случае - никакого чуда.
Посетовав на свою душевную слабость, учительница вновь отложила тяжёлый выбор, как, обзывая себя бессердечной эгоисткой, она это делала вот уже четыре года и занялась приготовлением нехитрого обеда: перлового супа и жареной рыбы с макаронами.
Продовольственные карточки, попутно проведя денежную реформу, отменили в сорок девятом году, в магазинах теперь иногда продавали даже мясо, не говоря уже о колхозном рынке, и, казалось бы, по случаю воскресенья Надежда Васильевна могла себя немного побаловать, но... при зарплате в 450 рублей... из которых 21 рубль 35 копеек - подоходный налог; да 4 рубля 50 копеек - за профсоюз; да 50 рублей - облигации государственного внутреннего займа... Облигации, правда, иногда погашают, а однажды Надежда Васильевна даже выиграла 250 рублей... да 75 - квартирохозяйке... а ведь надо ещё и одеваться... да плюс необходимые мелочи: керосин, мыло, спички, зубной порошок... так что - не до разносолов! Сыта - и слава Богу. Хорошо хоть - дрова от школы. Да десять соток земли - всего-то в пяти километрах от их городка. Так что картошка, лук, свёкла, морковка - свои. До мая, к сожаленью, картошка не держится. Вот и приходится в основном - вермишель, макароны, перловку, пшено. А вообще - грех жаловаться! Родина воюет 12 лет, а её граждане не голодают. И более, как говорит Великий Сталин, материальное благосостояние советских трудящихся неуклонно растёт. И если бы вернулись мужчины...
На керосинке варились суповые кости - недорого, по рубль двадцать за килограмм, и мясо с них срезано не дочиста! - примус Надежда Васильевна пока не зажигала: на примусе быстро, а чтобы из костей получить навар - необходимо не меньше двух часов. Почистив и выпотрошив крупного почти трёхкилограммового леща - одноногому соседу рыбаку Василию потребовалось срочно опохмелиться, и он за эту рыбину запросил всего десятку, как раз на бутылку самогона - Надежда Васильевна почувствовала голод: время сегодня стало вдруг вытворять такие фокусы, что об обеде она спохватилась тогда, когда следовало думать об ужине. Отрезав толстый ломоть чёрного хлеба - нет, когда в свободной продаже хлеб по 95 копеек за большую буханку, ни о каком голоде речи идти не может! - учительница полила его постным маслом, посыпала солью и съела, запивая оставшимся с утра холодным морковным чаем. Теперь - полный порядок: пусть себе суп варится сколько надо. Можно, конечно, было бы быстро приготовить макарон и нажарить рыбы, но без супа по-настоящему сыт не будешь, а леща следовало растянуть, как минимум, на четыре дня - пережаренный не испортится.
В шесть вечера, когда учительница только-только успела съесть свой то ли припозднившийся обед, то ли ранний ужин, заглянула квартирохозяйка. Старше Надежды Васильевны всего десятью годами, она выглядела совершенной старухой - седая, морщинистая, с водянистыми серовато-зеленоватыми глазами. И хотя при зарплате в шестьсот рублей, да плюс премиальные, да плюс деньги за квартиру Анна Степановна могла позволить себе минимальную роскошь - ничего не помогало: ни окраска волос, ни завивка у парикмахера, ни пудра, ни губная помада, ни чёрный карандаш, которым она подводила брови и подкрашивала ресницы. Ибо, разойдясь с мужем ещё до войны, Анна Степановна принадлежала к тем немногим женщинам, которые старели. Причём - угрожающе быстро. Словно бы - не только за себя, но и за нестареющих вдов. И за таких, как Надежда Васильевна - чьи мужья числились в без вести пропавших. Хотя бывали случаи, когда официально не зарегистрированные женщины, потеряв возлюбленных, тоже переставали стареть - видимо, где-то там в "небесной канцелярии" прочная сердечная привязанность приравнивалась к церковному венчанию или штампу в паспорте. Увы, у Анны Степановны к бывшему мужу не сохранилось никаких добрых чувств, и она старела. И в тайне завидовала Надежде Васильевне. Что мешало душевному сближению живущих под общей крышей одиноких женщин - хотя внешне ладили они прекрасно, и Анна Степановна позволяла учительнице без дополнительной оплаты пользоваться подвалом для хранения картошки и по весне вскапывать для себя три грядки на её приусадебном участке.
На этот раз квартирохозяйка зашла, торопясь поделиться животрепещущей новостью - услышанной ею днём, при посещении церкви.
Из пяти бывших в их городке до революции и закрытых в двадцатые годы храмовых зданий с начала войны два - одно в ноябре сорок первого, а другое в апреле сорок второго - вернули Церкви, и Анна Степановна не только на праздники, но и каждое воскресенье регулярно ходила к обедне. Что Надежде Васильевне, как работнику образования, было заказано - к немалому её огорчению. Нет, не то что бы молодая учительница сознательно верила в Бога, но надежда на встречу там... которую Церковь всемерно культивирует... увы, увы, увы...
- Знаешь, Надя, - прямо с порога, утишив голос до шёпота, начала Анна Степановна, - сегодня в церкви... нет, ты не подумай, на этот раз точно.
Слухи о том, что мужчин после десяти лет службы вот-вот начнут "актировать", то разгораясь, то затухая, уже четыре года циркулировали в их городке, и Анна Степановна для вящей убедительности сослалась на авторитетный источник.
- Нам, своим знакомым бабам, Ефросиния Ефимовна по большому секрету. А у Ефросинии Ефимовны, ты знаешь, я тебе говорила, сын служит в райкоме вторым секретарём. Так вот, она сама слышала, как её Михаил говорил своему заму, что это дело решённое. Что двадцать второго июня - ну, на двенадцатую годовщину начала войны - Сталин издаст указ. Чтобы, значит, всех мужиков, которые воюют десять лет и больше, вернуть по домам. Актировать вчистую. И каждому, представляешь, Надя, пенсию аж по тыще рублей! Да ещё - надбавка за ордена. А которые Герои Советского Союза - тем вообще! За одно только звание будут платить по три тыщи! Но и тыща - тоже! Очень даже неплохо! У меня вон со всеми премиальными - восемьсот и то не выходит. Да налог, да профсоюз, да военные облигации. А им пенсию - без налога. И облигации - только тем, кто захочет. А представляешь, Надя - вдруг твой Иван найдётся? Ой, прости старую дуру!
Увидев, что учительница заплакала, спохватилась Анна Степановна.
- Вот увидишь, Надя, найдётся! И не надо никакой пенсионной тыщи! Типун мне на язык - глупой бабе! Надо же - так ляпнуть! Прости меня Господи - какие пенсии! Вернулись бы - вот что главное! И они вернутся - сама увидишь. И твой Иван - обязательно. Ведь он же с первого дня воюет. И как только двадцать второго июня Сталин издаст указ - твоего сразу домой.
Надежда Васильевна знала, что этот страстно ожидаемый всеми женщинами указ ни при чём. Выйдет он или не выйдет - а скорее всего, не выйдет, в пятьдесят первом к десятилетнему юбилею в него верили много сильнее, чем сейчас, и? - возвращение Ивана зависит не от этого мифического указа. Нет - только от неё. От её выбора. Добровольного выбора. Ведь возвратить её Ванечку могло только чудо. И чтобы оно произошло...
Выплакавшись, Надежда Васильевна от всего сердца приняла неловкие извинения Анны Степановны: ну что ты, Аня, я понимаю. Мало ли о чём болтают бабы - ты не нарочно. Не думая сглазить Ванечку... А что он скоро вернётся... знаешь что... поставь за его возвращение свечку. Ну - кому полагается. А то мне в церковь нельзя - уволят.
Обрадованная Анна Степановна поспешила заверить учительницу, что в следующее воскресенье - она обязательно. За возвращение Ивана поставит три свечки: Спасителю, Богородице и Николаю Угоднику. И непривычно для комсомолки тридцатых годов аргументировав отказ от денег за свечки, - что ты, Надя, как можно! брать деньги за богоугодное дело, грех! - пригласила Надежду Васильевну выпить настоящего грузинского чаю. К тому же - из самовара.
В одной из двух уютных комнаток квартирохозяйки важно пыхтел на столе заправленный еловыми шишками самовар, на тумбочке в углу то играл музыку, то пел песни, то рассказывал об успехах социалистического строительства изобретённый для проверки стойкости духа советских людей "Рекорд", Анна Степановна потчевала гостью чаем с вишнёвым вареньем, как вдруг...
...у Надежды Васильевны вдруг мелькнула совершенно дикая мысль. Настолько ни на что не похожая, что учительница, не подумав о возможной опасности, выпалила, не донеся до рта ложечки с густым вареньем.
- Послушай, Аня... а где воюют наши мужчины?! Ведь Родина-то освобождена?! Ведь ещё осенью сорок четвёртого года наша доблестная Красная армия изгнала вероломных захватчиков за священные рубежи нашей Отчизны?! А союзники, - однажды прорвав плотину, мысли Надежды Васильевны неслись безудержным, сметающим всё потоком, - к началу сорок пятого освободили Францию, Бельгию, Данию, Норвегию - ну, в общем, весь запад! А Муссолини ещё в сорок третьем порвал с Гитлером - ну, помнишь, вскоре после Сталинграда? А мы всё воюем и воюем... где - Аня?.. И... с кем?
- Ой, Надька, правда! - воскликнула квартирохозяйка и поперхнулась чаем, - кьхе, кьхе, кьхе! Ведь вся Россия - кьхе, кьхе! - освобождена ещё в сорок четвёртом! Ты это точно - кьхе, кьхе! - сказала. А Европу союзники - кьхе, кьхе, ой, Надя, постучи меня по спине! - к маю сорок пятого отвоевали полностью. А этих японских самураев американцы в сорок девятом так раздолбали, что не осталось камня на камне. Говорят, какой-то секретной огненной бомбой сожгли их как тараканов - одни угольки остались.
После этих слов Анны Степановны обе женщины в страхе посмотрели на поющий приторным мужским голосом "то ли луковичка, то ли репка" "Рекорд" - а что, если всё-таки провокация?! Ведь диверсанты - они же повсюду! Иначе откуда у двух советских женщин такие чуждые нашему социалистическому образу жизни мысли? С кем, видите ли, воюем? С кем надо - с тем и воюем! Ведь злобные империалисты не знают покоя ни днём, ни ночью! Спят и видят, как бы своими паучьими лапами раздавить первое в мире Социалистическое Государство! Оплот всего прогрессивного человечества! Надежду угнетённых и обездоленных трудящихся во всём мире!
Анна Степановна встала, выключила радио и испуганно посмотрела в глаза учительнице: - Знаешь, Надя, а я его, - кивок головы в сторону "Рекорда", - кажется, зря купила... Ведь если бы он только музыку и песни - тогда бы да... а то ведь ещё и говорит Бог весть что...
Надежда Васильевна ответила квартирохозяйке взглядом не менее испуганным: - Ой, Аня, сама не знаю... Ведь они же у нас, - в свою очередь кивок в сторону радиоприёмника, - не из-под полы продаются. Открыто - в универмаге. И потом... - учительница задумалась, - с помощью этого радио нас проверяют - да. Но ведь проверяют-то - по-советски. Рассказывая, каких невиданных успехов могла бы добиться наша любимая Родина в деле социалистического строительства, если бы полностью разбитая нами фашистская Германия девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года подписала акт о безоговорочной капитуляции. И знаешь, Аня, мне в голову только что... - Надежда Васильевна на секунду замялась, пытаясь оформить не совсем понятную мысль, - это радио - не только проверка... нет! Это для поддержания нашего духа! Ну, чтобы показать, какой замечательной станет жизнь всех советских людей, когда мы победим в этой бесконечной войне! Когда вернутся наши мужчины...
После чаепития женщины обменялись вопрошающими взглядами, - ведь наши разговоры, они же так? пустые бабские пересуды? ведь мы же, избави Боже, не лили воду на мельницу врага? - и Надежда Васильевна, попрощавшись, вернулась к себе. Хотя до вечерней, начинающейся в 21 час, сводки информбюро оставалось ещё много времени, засиживаться у Анны Степановны ей не хотелось. И не столько из-за боязни доноса - обе наговорили лишнего! и ещё неизвестно, кому больше поверят в органах! если, конечно, её квартирохозяйка не является секретной сотрудницей, но тут уж ничего не поделаешь: захочет посадить, посадит в любом случае! - сколько затем, чтобы в одиночестве как следует обдумать неожиданно пришедшую в голову ни с чем не сообразную мысль.
Мягкий вечерний свет лился в распахнутое окно, ласковый ветерок доносил запах цветущей через дорогу черёмухи, учительница захотела было спуститься в палисадник и посумеречничать на врытой между кустами сирени скамеечке, но по улице время от времени проходили знакомые, и, не желая отвлекаться на приветствия, Надежда Васильевна осталась в комнате. А чтобы полнее чувствовать благотворное майское дыханье, пододвинула стул и уселась боком, в пол-оборота, положив правую руку на подоконник.
Весенние запахи, замысловатые трели соловьёв и изредка проезжающие по разбитому асфальту грузовики отвлекали внимание - к сделанному за чашкой чая поразительному (и очень небезопасному) открытию учительнице удалось вернуться не сразу. Только прослушав отчётливо доносившиеся из репродуктора на площади, подробно рассказавшие о завершении весеннего сева, пуске нового прокатного стана и выдающихся победах героической Красной армии "Последние известия", Надежда Васильевна смогла сосредоточиться и вернуться к своему потрясающему открытию.
Действительно - куда уходят наши мужчины? С кем и где мы воюем? Ну, с кем - ладно. С самого своего образования Советский Союз со всех сторон был окружён злобными, люто его ненавидящими врагами, и за прошедшие со дня Великой Октябрьской Социалистической Революции тридцать шесть лет почти ничего не изменилось. И то, что после вероломного нападения фашистской Германии, англичане и американцы сделались нашими союзниками - ни о чём не говорит. Сами смертельно боялись Гитлера - вот и напросились в друзья. Но ведь известно: сколько волка не корми... союзнички, называется! Дошли до границ Третьего Рейха - и точка! Дальше ни шагу! На наших костях милуются, понимаешь, с кровавым фюрером. Ну, может, и не милуются, но давить этого гада точно не собираются. И наверняка держат нож за пазухой. Чтобы вонзить нам в спину. И если бы не наша доблестная Красная армия... Так что, с кем мы воюем - не вопрос. Как всегда - с окружающим нас мировым империализмом. В первую очередь - с германским. Но, похоже, не только - с германским. Англия и США наверняка его в тайне подкармливают. Иначе гнилую фашистскую нечисть героическая Красная армия давно бы расчихвостила в пух и прах. Но вот - где? Куда уходят наши мужчины?
Чем больше Надежда Васильевна думала о возможном месте никогда не прекращающихся кровопролитных боёв, тем ей становилось страшнее. Ведь с осени сорок четвёртого, когда наша армия полностью изгнала оккупантов, знакомые названия городов в сводках информбюро звучали всё реже. До января сорок пятого ещё упоминались Краков, Варшава, Лодзь, Плоешти, Пловдив, Будейовицы, а после - всё какие-то сплошь незнакомые названия. И в огромном, совершенно не запоминаемом количестве. Каждый день наша доблестная Красная армия освобождает от фашистского ига чуть ли не по десятку городов, не считая сёл и деревень, а их всё не убывает. Да ведь в этой чёртовой Европе, даже если каждый отдельный хутор считать за город, вряд ли наберётся и половина против того, что мы уже освободили! А мы всё воюем... освобождаем... И наши мальчики, подрастая, заканчивают военные училища и уходят, уходят... А наши девочки, едва родив, становятся вдовами и безнадёжно ждут... ждут, не старея... но... ведь в действительности этого не может быть?! Ведь бесконечная война, по сути, идёт в нигде! Ибо не существует тех городов, освобождая которые, гибнут наши мужчины! Во всяком случае здесь - на этой земле...
На Надежду Васильевну вдруг повеяло запредельным ужасом - ей показалось, что знакомый мир, пошатнувшись до основания, вот-вот обрушится, похоронив под обломками всё, так и не состоявшееся, человечество.
Вскочив со стула, учительница бросилась к зеркалу и отшатнулась, на миг увидев дряхлую седую старуху. Нет! Даже враз постарев на десять лет, она не станет такой развалиной! Ведь то, что отразило зеркало... куда там Анне Степановне! Которая выглядит на семьдесят, хотя по паспорту ей сейчас сорок восемь. Нет! В амальгированном стекле мелькнула, как минимум, девяностолетняя баба-яга! И?.. если её сердце совершит наконец-то тяжёлый выбор... то? Она превратится не в тридцати восьми и даже не в сорокатрёхлетнюю женщину, а в кошмарную столетнюю долгожительницу? Увидев которую, её вернувшийся Ванечка в ужасе бросится прочь? Не может быть! Чтобы награда за ожидание была столь страшной... нет! Десять лет - да. На это она согласна. Но чтобы разом превратиться в столетнюю ведьму... этого не может быть! Не может?.. А почему тогда вот уже четыре года, с того момента, когда в мае сорок девятого внутренний голос ей подсказал, каким образом можно вернуть Ивана, сердце так и не сделало окончательного выбора? Притом, что увидеть своего пропавшего мужа она жаждет больше всего на свете? Ведь не жалких же семи, восьми... десяти лет всё это время боялось сердце?
Надежда Васильевна провела по глазам тыльной стороной ладони - кошмарное наваждение исчезло. Из зеркала на неё смотрело усталое, испуганное, но по-прежнему молодое лицо тридцатитрёхлетней женщины - её лицо. Которое и в тридцать восемь, и в сорок три всё ещё будет чертовски привлекательным и очень желанным!
Справившись с приступом неземного ужаса, Надежда Васильевна вернулась к окну, но на стул садиться не стала, а, опершись локтями на подоконник, выглянула наружу. Через дорогу, под цветущей неподалёку от угла жёлтого двухэтажного здания черёмухой, нестареющая мама что-то выговаривала своей не взрослеющей дочери - Леночке Долгопятовой, которая вот уже в седьмой раз с отличием заканчивала четвёртый класс. А её мама, Авдотья Долгопятова, семь лет назад получив похоронку на мужа Фёдора, всё ещё не верила в его гибель и продолжала ждать...
И тут, при виде нестареющей мамы и её не взрослеющей дочери, у Надежды Васильевны случилось второе за сегодняшний майский вечер озарение: конечно! Если идущая в нигде война, пожирая мужчин, превращает женщин в жалкие нестареющие тени, то только им, признанным и непризнанным вдовам, по силам разорвать этот порочный круг! Каждой женщине стоит лишь пожелать! Но пожелать от всего сердца - полностью забыв о себе! И если пожелают все женщины...
...но, прежде чем пожелают все женщины, должна быть одна... первая... решившаяся... а кто, спрашивается, вот уже четыре года назад понял, что возвращение любимого мужа зависит только от тебя?! И кто постыдно медлил все эти четыре года? Ах, страшно? Боишься превратиться в столетнюю бабу-ягу? Ну, что же - в таком случае жди... Пока не закончится эта бесконечная война. Жди - нестареющей тенью самой себя...