Кьювентри : другие произведения.

Провокация потенциального пытколюба

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В некоторые игры не вполне безопасно играть, не имея соответствующего опыта. Иначе, сам того не подозревая, ты можешь стать пешкой в чужой игре...

Предупреждение: хотя пытки сложного характера
здесь не фигурируют, но взамен имеет место нечто
примитивное и вместе с тем предельно изуверское,
жестокое, сопряжённое при этом с обманом доверия,
что может вызвать протест у фанатов так называемой
"Темы" - хотя, впрочем, Стас и Настя почти никакого
отношения к ней не имеют, невзирая на внешний
интерес к оной.

Дополнение: рассказчик вынужден предупредить,
что попытка воспользоваться в описанных целях
обычным, не модифицированным оборудованием
с высокой вероятностью приведёт к инвалидности.
  
  Познакомился я с ней на некоем специфическом региональном сайте вопросов и ответов, чем-то напоминающем небезызвестные Ответы.Мэйл.Ру, но, в отличие от них, существующем в отдельном доменном пространстве одной из республик бывшего USSR. Вследствие описанной специфики ресурса, собиравшаяся на нём аудитория была весьма невелика, ну а наиболее активных участников проекта вполне можно было пересчитать по пальцам.
  Желание, впрочем, возникало у кого-либо редко.
  Кем она была?
  Поначалу для меня - просто одной из девчонок, чьи аккаунты мне нравилось подолгу вдумчиво изучать. Так же, как и на Мэйл.Ру, описанный мною виртуальный ресурс позволял не только задавать вопросы и давать ответы, но и переписываться между собой, вести онлайновые дневники, а также публиковать собственные фотографии.
  Чем же она привлекла моё внимание?
  Вопросами.
  Здесь, наверное, следует совершить небольшое отступление в сторону и аккуратнейшим образом расставить все точки над "i". Пусть и уделяя толику внимания на порнографических литературных сайтах рассказам рубрик "По принуждению" и "Экзекуция", до определённого момента я, однако, всегда полагал описываемые в них женские типажи заведомо вымышленными. Проекции озабоченных фантазий воспалённого мужского мозга - что тут ещё скажешь?
  Тем необычней было вдруг при изучении аккаунта сей юной леди вдруг обнаружить изредка задаваемые ею вопросы не вполне невинного содержания.
  О нет, сформулированы они были вполне благопристойно. Собственно, как иначе? Иначе б модератор снёс их.
  И задавались они ею лишь время от времени, густо перемежаясь вопросами вполне обычного рода.
  Под настроение.
  "Следует ли Благородной Даме уметь терпеть боль?"
  "Вы бы согласились иметь отношения с девушкой из строгой семьи, в которой практикуются телесные наказания?"
  "Желание испытать боль ради любимого - нормально ли это?"
  И ещё около десятка подобных вопросов.
  Всё это столь совпадало со стереотипными шаблонами из определённых порнорассказов - про "девушку, которую в детстве чересчур строго воспитывали и которая стала возбуждаться от отцовского ремня" - что я даже заподозрил неладное.
  Виртуал?
  Приблизительно так я поначалу и подумал, мысль сия была вполне уместной в наше циничное время. Однако пристальное изучение фотоальбома позволило мне увидеть светловолосую растрёпанную девчонку, на некоторых фотографиях как будто слегка заплаканного, но при этом парадоксально счастливого вида, причём фотографии эти - весь мой многолетний опыт исследователя разных фотоальбомов говорил об этом - имели отнюдь не целлюлозно-журнальное происхождение.
  Фотографии эти были отчётливо домашними, изображая одну и ту же девушку в разных интерьерах и разной косметике.
  Одна из фотографий вообще поразила меня, будучи всё-таки максимально близкой к журнальным образцам.
  Полуосвещённое помещение.
  Роскошная блондинка с подведёнными помадой губами и ласковым взглядом.
  Чёрное платье и прозрачно-тёмные колготки.
  Эта вот прекрасная девушка хочет, чтобы край её восхитительного платья приподняли, чтобы её великолепные бёдра и непревзойдённые ягодицы исхлестали тонкими прутьями? Эта вот фея из пубертатной фантазии однажды позволит или уже позволяет кому-то наносить кончиком розги удары по интимнейшим её местам?
  Не выдержав, я ей написал.
  Не буду говорить, что именно. Скажу лишь, что несколько коротких строчек несли в себе ноту сдержанного восхищения, восторженного возбуждения и боязливой надежды.
  Ответ её содержал в себе снисходительное понимание - впрочем, лишь намёком, - и при этом прохладную осторожность.
  Откуда ей знать, кто я?
  Вдруг разоткровенничавшись - в припадке отчаяния, видать, - я признался, что внешне и по сути не представляю собой совершенно ничего особенного. Чуть позже добавив, как бы в жалкой попытке компенсации сказанного, что зато готов абсолютно на всё - если у неё есть какие-либо невероятно грязные фантазии, которым бы она никогда не рискнула подвергнуть своего парня или вообще кого бы то ни было, то на мне можно экспериментировать смело.
  Неизвестно, повлияло ли на неё видение столь "многообещающей" перспективы.
  Продолжая общаться в слегка осторожном и как бы даже застенчивом тоне - словно это не она размещала упомянутые выше вопросы - собеседница нерешительно назвала мне пространственно-временные координаты.
  Место и время встречи.
  
~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~
  
  Звали её, как выяснилось, Настей.
  Внешность её оказалась не особо отличающейся от увековеченного в моей памяти. Блондинка со слегка вьющимися золотыми волосами - и парадоксальными грустно-счастливыми глазами, выглядящими точь-в-точь так, как если бы плачущую девчонку кто-то сумел вдруг на миг рассмешить или как если бы она сама заставила себя улыбнуться через силу.
  Признак смущения?
  В первый момент девушка как будто действительно слегка оконфузилась, найдя меня глазами в оговоренном месте на перекрёстке улиц и не обнаружив во мне ни мускулистого атлета, ни хрупкого романтичного юношу.
  Секундой позже, однако, она подошла и тихо поздоровалась. Ей вообще было свойственно говорить тихо.
  Голос её при этом звучал странно; казалось, будто она умирает не то от стыдливого смущения, не то от сдерживаемого смеха. Удерживаемая ею на лице неестественно широкая улыбка только что ошпарившегося кипятком человека - улыбалась она, впрочем, одними губами, но я не обратил на это особого внимания, так как никогда не считал голливудский стандарт улыбки обязательным, - лишь усугубляла двойственное впечатление.
  Интересно, все мазохистки таковы?
  Мягко держа меня за руку, она вела меня в неизвестном мне направлении по неизвестной мне улице.
  - Скажи, - негромко произнесла она после длительного взгляда на меня, как будто наконец на что-то решившись. - Какие фантазии... такого плана у тебя есть?
  Я посмотрел на неё.
  - Ну, вот... - она чуть-чуть замялась, - что бы ты хотел... сделать с девушкой?
  Ладонь её в моей руке на миг слегка дрогнула. Словно паникуя. Если уж даже я не совсем доверяю ей, то насколько должна нервничать она, юная и, возможно, даже ещё не совсем совершеннолетняя девушка - судя по некоторым вопросам, до сих пор жёстко зависящая от одобрения и особенно неодобрения родителей, - ведя в своё логово совершенно незнакомого парня с неизвестно каким содержимым головы и поверяя ему свои запретные тайны?
  Я успокоительно скользнул своими пальцами по её пальчикам. Что бы придумать?
  Не то чтобы у меня в голове не было фантазий. Но какая из них может хотя бы немного впечатлить девушку, фантазирующую на эти темы гораздо дольше меня, в то же время не создав у неё впечатления излишней психопатичности собеседника?
  - Ты не обидишься? - тихо спросил я, пытаясь попасть ей в тон. - Ведь некоторые мои фантазии никогда даже и не думалось всерьёз воплощать. Поэтому они получились слегка... без тормозов.
  Ладонь Насти чуть сжала мою.
  - Не бойся.
  Получив эдакий карт-бланш, я немного воспрял духом.
  - Иногда я фантазирую, - тут я неловко сглотнул слюну, - о том, чтобы заключить девушку в оковы. Но не просто заключить, а чтобы она при этом была совершенно обнажена и чтобы цепи проходили через её соски, через ложбинку между грудями... а также - между её ног. - Я старался говорить медленно, тщательно отделяя каждые несколько слов друг от друга. - Чтобы цепи были чуть ржавыми, шершавыми от ржавчины... и туго натянутыми вокруг её тела. Чтобы малейшее движение тела девушки... или чей-то грубый рывок за отходящие в сторону концы цепочек... причиняли ей боль.
  Настя чуть замедлила шаг. Пытаясь на ходу всмотреться в её черты лица и определить хоть как-то её реакцию, я сам снизил темп едва ли не сильнее её.
  - А дальше?
  - Завязать ей глаза. - Я немного помолчал. - Дразнить её подёргиваниями ржавых цепочек, чтобы она, не видя ничего, в то же время заходилась от боли... и от удовольствия... чувствуя, как цепи впиваются в самые деликатные её места.
  Краем глаза я зорко оглядел окрестности. Хорошо всё-таки, что сейчас ранний вечер и пешеходов на улицах мало.
  - Дёргая и отпуская цепь, натягивая и ослабляя, довести её... почти до самого предела напряжения. Почти к самому кульминационному мигу... Натянув цепь вновь, дразня с бешеной силой её плоть... сорвать с глаз девушки повязку. Позволив ей увидеть, - я облизнул губы, - что она находится и находилась большую часть всего этого времени прямо перед открытым окном, с широко распахнутыми шторами. Продолжая при этом поддразнивать её плоть... не внемля её широко распахнутым глазам и стоящим в них слезам...
  Я замолчал, спохватившись. Всё, теперь она точно посчитает меня психопатом.
  Рука Насти в моей ладони вспотела.
  - Прости, - поспешно сказал я.
  - Скажи, - внезапно произнесла она после некоторого молчания, не отвечая ни словом на попытку принесения извинений. - А ты бы мог... то есть, ты бы хотел... ну... - Она сбилась и вновь на непродолжительное время замолчала. Кажется, даже чуть-чуть покраснев, хотя лёгкий румянец и без того выглядел постоянно присутствующим на её щеках. - Сделать это со мной?
  Я посмотрел на Настю, красивую девушку, пылающую стыдливо-сладкой пунцовой и идущую чуть впереди меня.
  Представил себе её нагой и в цепях...
  - Очень.
  Сжав слегка напоследок мою ладонь, Настя выудила свою руку из моей и развернулась к обшарпанной коричневой двери заброшенного подъезда. Судя по архитектуре, здание, которому принадлежал подъезд, было явно старинным, но его не реставрировали по меньшей мере со времён Петра.
  Пальчик Насти коснулся нескольких кнопок кодового замка.
  Квартира на третьем этаже, куда меня привела моя проводница, также носила все черты старинной архитектуры с вытекающими отсюда последствиями в виде высоких потолков и просторных хорошо освещённых комнат. Судя по тому, как Настя замерла тревожно на миг у порога и как привольно пригласила меня внутрь несколькими мгновениями спустя, квартира эта отчасти принадлежала её родителям, но родители её в настоящий момент благополучно отсутствовали.
  Первая же из комнат, где мы оказались, показалась мне похожей на оранжерею.
  Столько в этой комнате было дневного света - хотя и проходящего через разнообразные виды хранящего приватность полупрозрачного тюля на окнах. Столько в этой комнате стояло на полу, на столах и даже на паре стульев горшков с растениями.
  Причём растения были крупными.
  Настя встала прямо перед горшком с растением, показавшимся мне похожим на крапиву. Косвенно подтвердив мою догадку, она дотронулась пальчиком до одного из его острых листиков и сразу же отдёрнула пальчик.
  Повернулась ко мне, со всё той же полустыдливой-полунаслаждающейся улыбкой и тем же румянцем на щеках.
  Я непроизвольно окинул её взглядом с головы до ног.
  Её светлые волосы. Её чёрное кружевное платье с белым передником и белыми рукавами, цветовой гаммой своей почему-то чуть напоминающее о школе. Её туго обтянутые золотистыми колготками бёдра.
  Её колени, только что занятно-искушающим образом пододвинутые ею одно к другому.
  Её ступни в ажурных босоножках.
  Настя застенчиво улыбалась, ожидая окончания осмотра.
  Застенчиво ли?
  - Знаешь, - тихо произнесла она, - чем я люблю иногда заниматься тут, в этой комнате?
  В её и без того сложной улыбке, содержащей смущение и странное удовольствие сразу, как будто появилось нечто третье, острая ирония или самоирония над самою собой, рассказывающей практически незнакомому человеку подобные вещи.
  Саморазоблачительное наслаждение мазохистки?
  - Я подхожу к кусту крапивы и низко нагибаюсь над ним, практически обступив горшок ногами с разных сторон. - Признавшись в этом, Настя облизнула губы. - Приподняв выше платье, я сажусь на корточки, так, чтобы острые листики крапивы чуть-чуть щекотали мои коленки, щекотали... внутреннюю поверхность бёдер. Иногда, наклонившись ближе, я почти обнимаю её стебли коленями... бёдрами... чуть выпрямляюсь и тут же снова нагибаюсь, ощущая, как жгучие шипы царапают... почти вонзаются... в мою кожу...
  Рот мой невольно приоткрылся.
  - Тебя... на этом... ловили когда-нибудь? - пересохшими губами спросил я.
  Сам не знаю, почему. Может быть, потому что на миг её рассказа мне самому вдруг захотелось оказаться среди ловцов.
  Настя едва заметно с той же улыбкой покачала головой.
  - Нет. Мне, - она ещё более снизила голос, - иногда самой хотелось... чтобы меня... застукали. Пару раз я... специально... оставляла дверь открытой. Обнимая коленями стебель крапивы... говоря себе, что его флюиды сводят меня с ума и я... сделаю всё, чего эти флюиды от меня потребуют.
  Последние слова девушка передо мной почти что прошептала. Я поймал себя на том, что практически не дышу.
  - Один раз я, - призналась Настя, почему-то едва заметно прищурившись, - даже расстегнула спереди платье... и почти легла... обнажённой кожей... на обжигающие пламенные стебли. Кончики листьев вызывали дикую боль в сосках, а касания шипов в нижней части стеблей жгли нестерпимым огнём между ног, - Настя сглотнула слюну. - Я полуприседала и полувыпрямлялась, едва удерживаясь от того, чтобы не сдавить бёдра, зажав между ними до хруста искушающий стебель... осознавая при этом, что если кто-то войдёт - мне конец.
  Настя немного помолчала, зардевшись.
  - Мысль эта просто по-ненормальному завела меня... и я... целиком... сбросила с себя платье. Прижалась к колючим стеблям, обхватила их бёдрами... как шлюха, как сумасшедшая, как ведьма, обхватывающая бёдрами помело... застонала так, что мой стон, по идее, должен был быть слышен на всю квартиру, мысленно уже видя, в каком обличье меня обнаружат... но никто так ничего тогда и не обнаружил.
  Стоящая передо мной девушка перевела дух, явно заведясь от своего собственного рассказа.
  И эту-то девушку я хотел удивить скучной фантазией о цепях?
  Невероятно.
  - Тебя действительно требуется наказывать. - Я не отводил от неё взгляда. - Чтобы воспитать Благородную Даму, необходима физическая боль.
  Это я просто процитировал один из её вопросов на интернет-сайте, придав ему утвердительную форму.
  Но Настя кивнула.
  Чуть переступив с ноги на ногу, так что одно из её восхитительных бёдер, обтянутых золотистыми колготками, слегка потёрлось об другое.
  Глядя на них, я невольно представил себе, как задираю подол её и без того не слишком длинного чёрного платья ещё выше, обнажая эти великолепные бёдра до самого конца и спустив вниз тончайшую материю золотистых колготок, после чего прохожусь по ним занозистым пучком крапивы.
  Следом представилось, как пук в моей руке чуть поворачивается и без всяких скидок на снисхождение и на медицинские резоны входит отвесно в пещерку меж её бёдер.
  Как можно сильнее.
  - Мне необходима боль.
  Взгляд Насти был прям, а почти неугасимая улыбка на лице стала вдруг особо напряжённой, утрированной, словно девушка сознавалась на этот раз в чём-то особенно нелицеприятном.
  Стоит ли мне пытаться скрыть от её бдительных глаз бугор на собственных брюках?
  Нет, определённо нет.
  - Мне необходима власть. Чья-то властная рука, которую нельзя было бы ни о чём умолить. Рука, которую нельзя было бы остановить.
  Она неотрывно смотрела на меня.
  - Рука, которой можно верить.
  Я лишь молчал, купаясь в идущих от девчонки эманациях. Ощущения были опьяняющими.
  - Знаешь, чего мне... иногда... хочется? - Она опустила взгляд и тут же снова подняла его на меня. - Одна из тех грязных фантазий, о которых ты писал в своём письме... то, о чём я часто фантазирую, но никогда никому бы не сказала.
  Глаза Насти блестели как два ёлочных шарика.
  - Чтобы осуществить подобное, необходимо... доверие.
  Молча глядя на Настю, я задался про себя вопросом, что же за фантазию она составила в уме. Что-то невероятно извращённое, вроде совокупления под музыку со всеми тараканами в квартире?
  - Никаких... особых заворотов, - шепнула она. Словно прочтя мои мысли. - Никаких специальных цепей. Или крапивных стеблей. Всё предельно примитивно. Именно поэтому я бы никому никогда о том не сказала.
  Она чуть переступила с ноги на ногу. Пристально глядя на меня, облизнула губы.
  - Допрос. Пытка пленницы, нагой, прикованной наручниками за руки и за ноги, раскоряченной в непристойной позе. Ты... скажи. Тебе когда-нибудь хотелось этого?
  - Да, - с выдохом вылетело из меня.
  Настя полуобернулась в сторону ближайшего растительного горшка, встав ко мне в профиль и поставив мысок туфли на краешек горшка таким образом, что колено её изогнулось.
  Проведя рукой по колену до самого края платья, не остановила ладонь и позволила подолу задраться под её действием.
  - Применение паяльника, - произнесла она, пряча от меня глаза и проводя ладонью по вышеозначенному маршруту ещё раз. - Самое вульгарное, самое пошлое из всех пыточных применений, которое только может придумать мужской мозг.
  Есть ли у неё под колготами бельё?
  - Минуту. - Я с трудом оторвался от зрелища. - Паяльник, это...
  - Именно.
  На её зарумянившемся лице вновь на миг возникла странно-неловкая улыбка - то ли самоирония, то ли стыд, то ли мазохизм - и тут же исчезла.
  - Пленница, скованная по рукам и ногам, - нерешительно произнесла Настя, смущённо переплетая пальцы рук между собой. - Нагая, с заклеенным ртом и с включенным паяльником между ног... совершенно беспомощная. Правда, паяльник чуть подремонтирован, чтобы нагреваться медленней обычного.
  Настя уронила взгляд и тут же вновь подняла его.
  - Ей останется лишь... - она сглотнула слюну, - полагаться на милость палача. С ужасом ощущая свою беспомощность... надеясь, что металл покинет её лоно раньше, чем... в нежных тканях произойдёт ожог или... или обугливание.
  От таких перспектив, хотя касающихся и не меня, мне стало несколько дурновато.
  - А как я определю, что происходит?
  Кажется, в горле у меня пересохло.
  - Никак.
  Девушка со страдальчески-умиротворённым взглядом смотрела прямо мне в глаза.
  - В этом и суть. Как извлечь его... не слишком рано... и не чересчур поздно. Тебе можно доверять?
  Она взмахнула ресницами.
  По голове моей прошли мурашки. Мне стало ясно: я имею дело не просто с мазохисткой, а с самой натуральной сумасшедшей.
  Её заводит боль.
  Её заводит риск.
  Она перепробовала, в рамках этих извратов, вероятно, всё или практически всё. Теперь она ставит на карту никак не меньшее, чем свои внутренние органы, только для того, чтобы завестись от осознания, что вся судьба её в руках у малознакомого чудака.
  И пусть она сколько угодно спрашивает "Тебе можно доверять?" - делая вид, что узрела во мне достойную доверия силу, - в действительности её заводит нечто совершенно иное.
  То, что мне нельзя доверять.
  Я заглядываю прямо в её сверкающие, подобно двум чуть-чуть подтаявшим сосулькам, серовато-голубоватые очи.
  - Как своим глазам.
  Ты ведь желаешь услышать от меня именно это?
  Вновь взмахнув своими очаровательными пушистыми ресницами, одарив меня всё той же полусмущённой и при этом уже содержащей некий провоцирующе-искушающий подтекст улыбкой, Настя не спеша обращается к двери. Следуя за ней из комнаты в комнату, я ловлю себя на том, что не отвожу взгляда от её плавно покачивающихся бёдер, словно загипнотизированный, введённый в транс этим мерным покачиванием и прикованный невидимой цепью к этой девушке и к её манящим ягодицам.
  Замирает Настя лишь у широкой лежачей деревянной доски с несколькими торчащими из неё в разных местах дуговыми металлическими полукружиями.
  Она поворачивается.
  Губы её почему-то слегка подрагивают.
  - Помоги мне, пожалуйста. - Закусив губу и полуобернувшись в сторону, Настя указывает мне на молнию.
  Потянувшись рукой к язычку и чуть потянув за него, я вскоре вижу, как прекрасное чёрно-белое платье намекающе школьных тонов неспешно соскальзывает с обворожительного тела девушки, сегодня впервые увиденной мною.
  Наблюдая, как она, полусогнув колени, делает шаг вперёд и выходит из сброшенного на пол платья, как она, полуприсев на корточки, проскальзывает собственною правой рукой под резинку своих золотистых колготок и словно бы в рассеянной задумчивости проводит ладонью по не прикрытой бельём ягодице - чтобы мгновением позже приспустить резинку колготок ниже талии, - я вдруг осознаю, что в этот момент, пожалуй, вполне способен и даже в силах овладеть нагою девушкой передо мной помимо её воли. Осмелится ли она как-то противостоять мне или кому-либо пожаловаться впоследствии на это, учитывая характер только что высказанных ею мне откровений?
  Тем не менее я как автомат остаюсь недвижно стоять на месте.
  Настя выпрямляется.
  Шаг в сторону низенькой эмалированной тумбочки. Скрежещущий звук выдвигающегося верхнего ящика.
  Настя возвращается неспешно к деревянному ложу; глаза её загадочно блестят. В руках её - четыре пары никелированных новеньких сверкающих наручников.
  Зачем так много?
  Опустив изящную ступню на дальний край четырёхугольного деревянного ложа, обладательница бесподобной фигуры и весьма извращённых фантазий перемещает следом вторую ступню и опускает на явно шершавую прохладную поверхность свои скульптурные ягодицы.
  Лёгкий металлический щелчок - и наручник обхватывает браслетом стройную ножку, другим браслетом обхватывая ржавый полукруг, выступающий из деревянного ложа. Следующий щелчок - и та же участь постигает иную ногу, для чего её обладательнице приходится изо всех сил вытянуть ступню в сторону, растянув свои ножки чуть ли не под прямым углом, чтобы наручники смогли соединить её с другим ржавым полукружием.
  Только теперь я понимаю, почему доска столь широка и почему выпирающие из неё по углам полукружия так далеки друг от друга.
  Со знакомым звонким звуком наручник защёлкивается сперва на дальнем правом ржавом полукружии, затем на её правой руке. Вытянув до предела левую ладонь с последней парой наручников к четвёртой ржавой дуге, Настя смотрит на меня.
  - Помоги...
  Ощущая головокружение, тем не менее делаю шаг вперёд. Чувствуя при этом тепло руки Насти и стараясь не сводить взгляд с её настороженных глаз, последними двумя металлическими щелчками окончательно соединяю её с дугами по углам ложа.
  В свою очередь не сводя с меня взгляда, Настя облизывает губы. Дыхание её явно чуть тяжелеет.
  - Там... - Голос её так тих, что слова еле-еле удаётся уловить. - В верхнем ящике...
  Совершаю несколько шагов к тумбе.
  Полоска клейкой белесой ленты, в просторечии именуемой лейкопластырем. Миниатюрные аптечные ножнички, предназначенные для последующего разрезания оной.
  И паяльник.
  Держа в руках вышеперечисленные предметы домашнего быта, приближаюсь к своей прекрасной пленнице. Та следит за мною затравленным взглядом, видимо, заранее настраивая себя на мысль о пребывании в плену у суперзлодея.
  Пытаюсь с приличествующим образу коварством усмехнуться.
  - С чего начнём?
  Глаза её не просто просят.
  Они умоляют.
  - Пластырь...
  Прямо под её пристальным взглядом - под взглядом скованной по рукам и ногам совершенно нагой девушки - я с предельно неторопливым и расчётливым видом отделяю от длинной белой полосы примерно десятисантиметровый отрезок.
  Щёлк.
  Быстрое движение руки - и липкая полоска белесой ленты заклеивает даме губы. Остаток лейкопластыря отправляется до поры в карман моих брюк, так же как и миниатюрные ножнички.
  Готов поклясться, что Настя при соприкосновении губ с пластырем как будто сама специально вытягивается мне навстречу.
  Смотрю ей в глаза, вслушиваюсь в её вдруг замедлившееся дыхание, перевожу взгляд на её мерно поднимающуюся и опускающуюся грудь. Осознаю вдруг, что девушка эта находится теперь целиком и полностью в моём распоряжении по крайней мере на ближайшие часы, даже если ей не слишком понравится то, что я буду с ней совершать, или если она вдруг внутри себя передумает. Мысль эта вызывает странный сладкий озноб.
  Безнаказанность.
  Чувство это накатывает такой пьянящей волной, что я вытягиваю руку вперёд и как ни в чём не бывало по-хозяйски провожу ладонью по её груди.
  Вспомнив о мазохистских наклонностях девушки, сильно ущипываю её за левый сосок.
  Настя тяжело дышит, слабо шевеля ресницами; краем глаза я улавливаю блеск пота, выступившего на её бёдрах.
  Минуту, а пот ли это? И на бёдрах ли?
  Через секундное усилие над собой, необходимое, чтобы напомнить себе о возможности и праве совершать над сей Благородной Дамой всё, что заблагорассудится, я перевожу ладонь с её груди на её трепещущий живот и веду руку ниже.
  Чувствую влагу и при этом чуть ли не опаляющий жар в глубине меж половых губок. Ого, а девушка сумела разгорячить себя без помощи электротехнических инструментов.
  Чуть-чуть поддразниваю складочки её клитора пальцами. Погружая кончики пальцев вглубь - с любопытством исследователя, едва ли не впервые заполучившего на свой лабораторный стол девушку в столь удобной для трепанационных опытов позе. Погружая - и тут же извлекая. Теребя ими маленькое сладкое уплотнение в складочках плоти. Проводя кончиками пальцев по краям кожаного треугольничка и половых губ.
  Настя смотрит на меня.
  В глазах её - напряжение и будто бы даже лёгкий страх; невозможно понять, настоящая это эмоция или наигранная - во имя пущего возбуждения.
  Взгляд её упирается в паяльник в моей левой руке.
  - Тебе нравится боль, не так ли? - Улыбаюсь. Пытаясь казаться похожим не то на Ганнибала Лектера, не то на визиря Джафара. - Что же, ты её получишь. Больше боли, чем могла когда-либо даже себе вообразить.
  Игра должна происходить до конца, нравится она мне или нет. Если я разочарую Настю, следующей встречи между нами не будет. Впрочем, сейчас я уже заведён настолько, что не могу с чистой совестью сказать, чтобы происходящее мне не нравилось.
  Касаюсь металлическим кончиком паяльника, этого странного Настиного фетиша, её роскошных грудей. Настя вздрагивает от прикосновения хладного металла; соски её, и так явно заострённые, кажется, достигают в этот миг ещё большего напряжения. Неторопливо следую холодным металлом сверху вниз, от ложбинки между грудьми по стыдливо втягивающемуся от металлического касания животику, провожу кончиком технического инструмента по треугольничку клитора.
  - Тук-тук.
  Пару раз ткнувшись в половые губы, будто бы пытаясь получить приглашение на вход, пару раз описав кончиком паяльника смущённо-нерешительную полудугу вокруг них...
  ...резким рывком вдруг вгоняю его вглубь.
  Настя широко распахивает глаза.
  Пластиковая ручка отпущенного мною паяльника некоторое время покачивается взад-вперёд - покачивается вместе с самим электроприбором, погружённым в глубины самого сокровенного. Затем с глухим стуком падает на деревянную поверхность меж её невольно раздвинутых бёдер.
  Сам паяльник, тем не менее, в основном остаётся внутри.
  - Ну-ка, где тут у нас электрическая розетка? - Осматриваюсь. - Ага, совсем рядом на полу. Предусмотрительно.
  Вгоняю штепсель в контакты. Разогнувшись и развернувшись обратно к ложу, вижу, что на рукоятке паяльника загорелась тусклая алая лампочка.
  - Превосходно.
  Ещё немного, и я действительно почувствую себя самым натуральным злодеем.
  - Excellent.
  Не потереть ли мне ладони?
  Настя между тем чуть-чуть перемещает бёдра, пытаясь то ли слегка сдвинуть их, то ли слегка раздвинуть, что слабо удаётся ей ввиду её своеобразного положения морской звезды. Немного сгибает колени, тут же разгибая их вновь.
  Нерешительно смотрит на меня.
  В глазах её видится некая внутренняя борьба. С некоторым удивлением я вижу на её лбу выступившую испарину.
  - Неужели больно? - Изображая притворное сочувствие, я провожу ладонью по её лбу, по её волосам, собирая пот. - Терпи. Благородная Дама должна терпеть боль, не так ли?
  Говоря это, я уже сам не в силах мысленно отделить себя от надетой мною маски обходительного палача.
  Настя несколько мгновений и вправду мирно лежит; лишь грудь её мерно вздымается и опускается, движимая тяжёлым дыханием. Видимо, боль от паяльника пока была не столь уж и сильной или вообще лишь померещилась ей. Однако мгновением позже из уст её, заклеенных пластырем, вырывается протестующий стон.
  Она чуть подёргивается в оковах, согнув и разогнув колени, попытавшись вытолкнуть паяльник из себя.
  Протянув руку вперёд, я поправляю паяльник.
  Может быть, пора его уже вытащить, прекратив игру? Баланс между "не слишком рано" и "не слишком поздно" соблюдён?
  Или уже нарушен в сторону второго?
  Настя меж тем дёргается в оковах на своём ложе всё сильнее и сильнее, напрягая что есть сил мускулы коленей, на лбу её уже видны крупные капли пота.
  Брюки мои, кажется, готовы с треском разорваться на лоскуты от внутреннего давления.
  Что это со мной?
  Тяжело дышащая, стонущая, раскрасневшаяся, извивающаяся от боли девушка на миг встречается со мною взглядом.
  - Мм-м-мм!!...
  Не отводя взгляд от её полных страдания глаз, тяну руку к пластиковой ручке паяльника...
  ...и, вдруг, неожиданно для себя самого, вместо того, чтобы с предельно быстрой скоростью извлечь его, загоняю его глубже.
  В горле Насти звучит совершенно нечеловеческий, больше схожий с животным рыком стон. Конечности её распрямляются до предела, словно стремясь любой ценой отдалить тело от ложа, она фактически делает "трапецию" или "мостик" - или как там называется эта гимнастическая стойка на четвереньках спиной вниз? Спина её при этом выгибается дугой наизнанку, а великолепная грудь оказывается едва ли не под самым моим носом.
  Что я делаю?..
  Рывком углубив в неё паяльник ещё дальше, дёрнув им сильнее, вновь и вновь, фактически насилуя её куском раскалённого металла, я непроизвольно опускаю свободную руку вниз, к очагу невероятного напряжения, угрожающего разорвать изнутри синюю синтетическую ткань моих брюк.
  Словно при просмотре порновидео.
  Только сейчас передо мною в муках корчится, помирая от нечеловеческой боли, не специально нанятая порноактриса, а реальная живая девушка.
  Реальная.
  Живая.
  Осознание это проходит через меня электрической искрой, чуть не заставив выгнуться в судороге вслед за Настей.
  Следом за судорогой безумного наслаждения, однако, приходит отрезвляющий холод понимания.
  Ужас.
  Что же я натворил?
  
~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~
  
  Словно ударенный током, я в панике выдернул паяльник из тела Насти, непроизвольно ожидая увидеть что-то алое, мерзкое и запёкшееся на его металле. Паяльник, однако, просто поблескивал чем-то влажным, словно от погружения в воду.
  Спокойно опустившись всем выгнутым секунду назад телом обратно на деревянное ложе, Настя глубоко вздохнула. На губах её - насколько тем дозволял свободу лейкопластырь - появилось что-то вроде горькой улыбки.
  Что меня, мягко говоря, удивило.
  Она теперь, возможно, инвалид до самого конца жизни - и она ещё улыбается?
  Глядя на меня, она едва заметно двинула левой рукой - и прозвучал лёгкий металлический щелчок.
  Я моргнул.
  Дужка наручника на её руке была теперь разомкнута.
  Звук нового металлического щелчка освободил вторую руку. Присев, Настя принялась освобождать от оков свои изящные ножки. Получается, она в любой миг могла освободиться благодаря секрету в наручниках?
  Терпя при этом дикую боль?
  Я перевёл взгляд на паяльник в своей руке. И, не веря своей мысли, чуть коснулся его пальцем.
  Металл был едва-едва тёплым.
  Проверка?..
  Я перевёл взгляд обратно на Настю, эту гениальную актрису, в настоящий момент как раз освобождающую от пластыря губы. Видимо, взгляд мой выражал в достаточно полной мере всю гамму чувств, начиная с желания уйти в монастырь и заканчивая намерением немедленно выйти на улицу и разбить себе голову об ближайший фонарный столб.
  Что же сказать вслух, я совершеннейше не представлял.
  - Прости. - Больше просто ничего не пришло на ум. - Я пойду?
  - Если хочешь.
  С той же наполовину горькой, наполовину торжествующей улыбкой на лице Настя сделала пару шагов в сторону, наклонившись за своими золотистыми колготами.
  Невольно я на миг вновь залюбовался ею.
  - Прости. Действительно прости, я...
  - Брось. - Грустная улыбка её, словно в гротескной попытке утешить, стала чуть шире. - Было бы удивительным, если бы ты сумел в первый раз удержать себя в руках. И, в конце концов, хуже было бы, если б ты оказался смертельно боящимся причинить девушке хотя бы малейшую боль.
  Услышав от неё эдакое, я не поверил своим ушам. Взглянул ей в глаза.
  - То есть... ты... я... ты меня прощаешь?
  Подойдя на несколько шагов ко мне, уже застегнув на себе до конца молнию своего чёрно-белого платья, Настя чуть наклонила голову и коснулась губами моего подбородка.
  - Знаешь... там, на доске, я представляла себе, будто всё происходит по правде. Ощущения были просто сумасшедшими. Может быть, - сладко выдохнула она, - когда-нибудь я позволю тебе сделать это на самом деле.
  Я промолчал в смятении чувств.
  Ощущая, что в брюках моих вновь начинает пробуждаться уснувшая было сила. Организму моему явно хотелось завоевать в полной мере доверие этой девчонки, но не для того ли, чтобы злоупотребить им? Что будет, если она когда-нибудь в далёком будущем доверится мне, скуёт себя настоящими цепями и даст мне настоящий паяльник?
  Пытаясь отогнать глупые неуместные мысли, но чувствуя при этом возрождающуюся выпуклость на брюках, я проговорил:
  - Мне неудобно перед тобой. Если б я мог хоть чем-то загладить свою вину. Хоть что-то сделать.
  Она пощекотала кончиком носа моё ухо.
  - Вообще-то, - шепнула она, - у меня есть ещё одна фантазия. Мне бы хотелось проделать с парнем... то же, что ты проделал со мной... тем же паяльником. Но только если ты согласен...
  Я посмотрел сперва на бутафорский паяльник, потом на Настю. Мог ли я отказать девчонке, которую чуть не выжег изнутри?
  Не говоря уже о том, что иначе мне никак не завоевать до конца её драгоценное доверие.
  Просто необходимое мне.
  - Давай.
  Настя легко поцеловала меня в щеку.
  - Пошли.
  Она упорхнула в соседнюю комнату. Следуя за ней и невольно удивляясь, сколько же комнат тут оборудовано под прихоти Насти, - хотя пока моим глазам по сути предстала лишь одна, комната-оранжерея могла и не иметь отношения к Насте, - я увидел нечто наподобие довольно толстой, вертикально установленной и прочно укреплённой пластмассовой доски немного гитарообразного вида с небольшим отверстием в нижней части и несколькими механическими зажимами в разных местах внизу и вверху.
  Предназначение доски было очевидным.
  Становись вплотную к ней и помещай конечности в специально заготовленные зажимы. Форма доски такова, что тело твоё приникнет аккурат к ней.
  Точь-в-точь по контурам.
  - Разденься, - Настя облизывала губы, поглядывая на меня. Создавалось ощущение переполняющего девчонку странного бодрого мандража.
  Чувствуя подкатывающий к горлу приятный комок, я снял с себя синюю футболку. Наклонившись, расшнуровал и снял обувь, смущённо вспомнив, что, подобно чукче из анекдота, так и не удосужился снять её после входа в квартиру. Следом освободился от носков. Замявшись, тем не менее я буквально силком заставил себя избавиться от брюк и от нижнего белья.
  То, что прежде было сковано тканью плавок и брюк, получило вольную на глазах у Насти.
  Стоя босиком на прохладном полу, я отвёл взгляд в сторону, отчётливо понимая, что ей теперь открыто не только моё состояние, но и все физические недостатки. Хотя и говоря себе, что на такой стадии знакомства внешность уже вряд ли может что-то испортить, я всё же ощущал стыд.
  Настя тем временем не спеша подошла ко мне.
  Пальчики её коснулись...
  Я чуть не застонал.
  - Подойди к макету, - негромко велела она. Вот, значит, как она зовёт эту доску - "макет". Интересно, чего "макет" и почему?
  Глаза её блестели.
  Я послушно сделал несколько шагов вперёд по немного пыльному полу, собирая грязь нагими ступнями. Прижавшись голой спиной к холодной пластиковой доске, услужливо разместил ноги и руки в явно приготовленных для этого зажимах.
  Щелчок.
  Серия щелчков, начиная сверху и заканчивая самым низом, по воле Насти оковывает меня по рукам и ногам. Выпрямившись, она наделяет меня неожиданно жарким поцелуем прямо в губы.
  То, что при этом совершают со мной где-то внизу её невероятно проворные пальчики, ощущается едва ли не сильней.
  - Я сейчас вернусь. - Она отступает на шаг, улыбнувшись. - Думай обо мне.
  Исчезнув за дверью, Настя оставляет меня наедине с собой и со своим сумасшедшим состоянием. Чуть не застонав от невозможности даже высвободить руку, я стараюсь дышать глубоко и свободно. Возбуждение начинает иссякать, но тут же возникает внутри вопрос, хотела ли этого Настя? Её "думай обо мне" нельзя ли истрактовать как приказ поддерживать пыл?
  Думаю о её нежных гибких пальчиках, о её сладких губках. Интересно, её язычок так же игрив, как и пальчики?
  Тут уже непроизвольно дёргаются мои бёдра, пытаясь сжаться.
  Увы, оковы на ногах размещены чересчур мудро.
  Настя не задерживается надолго и возвращается раньше, чем я успел бы начать волноваться или мне в голову начали бы приходить странные мысли. Тихо смеётся, прикрыв рот ладошкой и глядя на мои ещё активные - или даже более активные? - причиндалы.
  Держа в свободной руке превосходно известный мне предмет технического инструментария.
  Паяльник.
  С загадочной полуулыбкой проведя меж губ кончиком языка, Настя приседает на корточки и что-то ищет в моих брюках. Перебирая содержимое карманов, откладывает в сторону ненужные ей ключи и телефон. Наконец она распрямляется, и на ладони её - полоска лейкопластыря и аптечные ножнички.
  Взмах ножничками.
  Небольшой отрез белесой ленты заклеивает мне рот.
  Надёжно.
  - Знаешь, чего б мне хотелось? - произносит она, на мгновение приникнув ко мне и потёршись кончиком носа о мою шею. - Мне нравится боль. Но не только боль. Мне нравится определённое отношение к боли.
  Она приобнимает меня, заглянув мне в глаза и заведя руку с паяльником мне за спину.
  - Которое редко встречается.
  Кончик холодного металла касается моих ягодиц, заставляя одну из них вздрогнуть. Так вот, значит, зачем в нижней части доски имелось отверстие?
  - Которое так хочется воспитать в ком-то.
  Кончик холодного металла словно танцует вокруг моего заднего прохода, пресловутого анального отверстия, выписывая там круги, но не решаясь заглянуть внутрь.
  - Расслабься, - шепчет Настя.
  А, что я теряю? Это же бутафория...
  Словно пытаясь клюнуть меня пониже спины, паяльник несмело тыркается кончиком в закрытую обычно лазейку. Тыркается ещё раз. Я изо всех сил пытаюсь расслабить сфинктеры, но чувствую, что, в сочетании с проникновением туда куска металла, это может привести к немного неаппетитному итогу.
  Зря я сегодня завтракал.
  И вчера ужинал.
  Зря.
  - Не стесняйся, - вновь шепчет Настя. Голос её то становится выше, то падает; кончик паяльника меж тем выписывает круги уже внутри самого анального отверстия, почти на входе, то погружаясь глубже, то выныривая вновь. - Если немного выйдет...
  Зажмуриваюсь и пытаюсь расслабиться окончательно.
  Вытянутый кусок металла понемногу проникает вглубь, явно вытесняя притом и частично выталкивая наружу - я стыдливо зажмуриваюсь ещё крепче - капли жидковато-коричневой массы. Как бы в награду за каждый выигранный сантиметр - и словно желая помочь в борьбе со стыдом - Настя прижимается ко мне теснее, на радостях сызнова целуя меня.
  Кончики пальцев её свободной руки при этом вновь чуть-чуть проскальзывают по навершию моей боеголовки.
  Насколько вошёл в меня паяльник?
  По ощущениям мнится, что он вот-вот выйдет из моего живота, но ощущения могут обманывать, а я феноменальный паникёр. Однако если он не вошёл в меня целиком, то я очень удивлюсь.
  - Нравится? - сладко выдыхает Настя. Паяльник в её руке совершает волнообразные, ввинчивающиеся движения, то проникая чуть дальше, то отступая на миллиметр, но в целом скорее просто массируя меня изнутри.
  Я утвердительно мычу.
  Не уточняя, что именно нравится - ввинчивающиеся движения Насти, близость её губ и её тела, касания её игривых пальчиков.
  Нравится, и всё.
  Чуть отстранившись, она на несколько мгновений скрывается у меня за спиной, после чего я слышу серию пластмассовых щелчков и лёгкий скрежет.
  - Закрепила паяльник на специальной подставке за рукоятку, - улыбается Настя. - Чтобы ни в коем случае не выпал.
  Отойдя от меня на пару шагов, она рассматривает меня практически хозяйским взглядом.
  В её блестящих глазах и в улыбке её мне видится нечто такое, что мне уже несколько не по нутру.
  Но что я могу поделать?
  Полуприсев на колени у моих брюк, она вытягивает руку вниз и в ладони её оказывается мой мобильный телефон. Выпрямляясь, она одним движением пальца опытного мобилографа включает фотокамеру и наводит на меня крохотный объектив. Лёгким покачиванием телефона она явно добивается наиболее подходящего баланса света и тени.
  Мне знакомы её движения, я сам чересчур часто в своё время использовал телефон в качестве фотокамеры.
  Я бы закусил губу, если б мог.
  Слышится щелчок затвора фотоаппарата, имитируемый динамиками телефона. Чуть-чуть закусив губу - ей-то не мешает пластырь - Настя слегка меняет положение телефона и раздаётся новый щелчок.
  Увековечивающий на фотоматрице изображение совершенно обнажённого и немного ёжащегося от холода парня, скованного по рукам, ногам и подмышкам - хорошо хоть благодаря ракурсу съёмки не видно паяльника - с ленточкой лейкопластыря на рту и со всеми признаками определённого физического возбуждения.
  Весь дрожа от озноба и некоторой опаски, я вдруг обнаруживаю с удивлением, что по крайней мере части моего организма не холодно.
  Той, куда вошёл паяльник.
  - Ммм-мм-мм?..
  Смотрю на Настю.
  - Что-то не так? - Она чуть поворачивает телефон и делает ещё один снимок. - Мне казалось, что тебе нравится твоё нынешнее положение.
  Она улыбается; в глазах её словно стоят две искринки. Температура сзади медленно, но неуклонно растёт.
  Что происходит?
  Паяльник же был бутафорским? С другой стороны, оковы тоже были бутафорскими, но здесь она использовала уже другие оковы, и где гарантия, что она точно так же не подменила паяльник?
  Я вновь мычу.
  - Мне думалось, что тебе нравится боль. - Настя, никуда не спеша, продолжает делать снимок за снимком. - Ты с таким неподдельным удовольствием рассказывал о ней.
  Новое наведение фотообъектива на цель.
  - И слушал...
  Ещё один щелчок.
  - И даже причинял.
  На миг остановившись, то ли ради передышки, то ли ради пристального взгляда на меня, Настя облизывает губы. Лицо её и её румянец выдают в очередной раз уже не однажды виденную мною трудноизъяснимую смесь смущения и радости.
  Мне уже не до смеха.
  Ощущение нагревающегося металлического столбика внутри становится попросту физически дискомфортным.
  Дёргаю ягодицами, пытаясь избавиться от него.
  - Какой глупый, - комментирует со всё той же прилипшей к лицу улыбкой Настя, делая очередной снимок. - Так ты только загонишь его глубже в себя.
  Мычу от боли.
  Конечно же, всё произошло именно так, как предсказала стоящая передо мной девчонка.
  - Ты не сопротивляйся. Расслабься.
  Глаза Насти уже не просто блестят. Они сияют как две звезды.
  - Тебе понравится.
  Пытаюсь отдалить свой зад как можно дальше от пламенного столба внутри меня, выгнуться, оторвать своё тело от прочной пластиковой доски, но проклятые оковы на руках, ступнях и коленях не позволяют мне отклеиться ни на сантиметр от ненавистного ложа, не позволяют даже выгнуться дугой, как в актёрском своём лицедействе около получаса тому назад проделывала это Настя.
  Хриплю.
  - Неужели же так больно? - театрально огорчается Настя, явно кого-то копируя. - Hастоящий джентльмен просто обязан уметь терпеть боль.
  Не слушая эту сумасшедшую и даже не тратя энергии на мысленное выдумывание для неё ругательств, с бешеной скоростью раскачиваю оковы, проверяя их на прочность, пытаясь расшатать их любой ценой.
  Одно за другим.
  Одно за другим...
  ...Плевать, что это невозможно. Осуществить это - мой единственный шанс...
  Снова хриплю...
  На полу передо мной - лужа.
  Естественно, мне уже давно не до контроля сфинктеров, как мочевых, так и каких бы то ни было вообще, но мочевой путь по крайней мере не блокируется паяльником.
  Ладонь Насти проворно ловит меня за подбородок.
  - Что, неужели никак не удаётся заполучить удовольствие? - Она явно наслаждается самим моим видом, непрекращающимися судорогами, двумя каплями пота, стёкшими вниз по коже прямо под её положенной мне на грудь рукой. - Ну а если немного подсластить пилюлю?
  Ладонь её опускается вниз.
  Что, естественно, бесполезно, совершенно бесполезно; даже сами действия её я фиксирую лишь краем сознания. В настоящий момент я целиком поглощён борьбой с прочным браслетом на своём левом бедре.
  Тогда Настя, пользуясь малой длиной своего платья и потому не подбирая подол, становится на колени.
  Некоторое время она задумчиво созерцает мой давно уже обмякший детородный орган словно что-то внеземное.
  При других обстоятельствах меня бы могло завести, что девушка по собственной воле встала коленями в лужу моей мочи. Теперь же я лишь рычу громче от боли из-за того, что при очередном рывке ещё сильнее насадил себя на паяльник.
  Губы Насти обнимают мой член.
  Словно в стремлении подать себя навстречу ей, а на деле просто в очередной попытке отстраниться от паяльника, изо всех сил напрягаю бёдра в оковах.
  Язык Насти принимается за лихорадочную деятельность...
  Странно, но то ли в силу рефлекса, то ли в силу чего-то иного, я ощущаю эрекцию, дёргаясь от боли в оковах, хотя говорить о каком бы то ни было удовольствии тут не приходится.
  Физиология?
  Отстранившись на миг, Настя с ощутимым наслаждением рассматривает висящую перед её носом пульсирующую сосиску, являющуюся продолжением конвульсирующего от боли тела.
  - Достаточно?
  Произнеся сие слово с полуутвердительными интонациями, она протягивает руку мне за спину, и я ощущаю извлечение из себя источника мучительной боли.
  При этом чуть ли не теряя сознание...
  - Пожалуй, - отвечает себе она.
  Невзирая на то, что паяльник извлечён, боль отнюдь не ушла. В момент извлечения паяльника она вообще десятикратно превысила все мыслимые высоты, сейчас же я ощущаю внутри себя на месте былого пребывания паяльника мерно горящее пламя.
  - Или вернуть? - полузадумчиво произносит Настя.
  - Ммм-ммм-мм-мм-мм!!..
  Я и сам не ждал от себя столь энергичной реакции. От одной только мысли, что паяльник возвратится на прежнее место, кажется, на лбу у меня выступило вдвое больше испарины.
  При том, что лоб и так давно уже тёк дождём.
  Как и всё тело.
  - Что ж, - улыбаясь, Настя смотрит в мои полные ужаса глаза, - посмотрим. Я пока ненадолго отлучусь.
  Распрямившись, она окидывает меня откровенно собственническим взглядом. После чего неспешной гарцующей походкой направляется к двери.
  Я провожаю её одеревенелым взором.
  То ли под действием боли, то ли под действием шока, то ли ввиду последнего глазного контакта между нами, но только теперь до меня начинает доходить очевидное: всё происходящее сейчас было спланировано ей, златоволосой девчонкой с печальным и одновременно насмешливым взглядом, с самого начала.
  То была не смесь радости и грусти, стыда и удовольствия, как я прежде полагал. То была смесь снисходительной печали и скрытой насмешки мастера перед дилетантом.
  Она как гениальная актриса - в гениальности этой я мог убедиться ещё при наблюдении её на деревянном ложе - с самого начала распаляла меня двуликими разговорами на тему скрытых фантазий и невинными рассказами о шалостях с крапивными кустиками. Она знала, что мне едва ли удастся удержать себя, сжимая паяльник в руке.
  Она сделала всё, чтобы я сам покорно шагнул в ловушку, радостно сбросив с себя все тряпки и позволив себя заковать, - и я таки шагнул в неё.
  Могла ли она добиться этого и так?
  Просто попросив?
  Наверное, могла, - быстровозбудимого идиота вроде меня было достаточно легко уговорить. Но, может быть, ей хотелось твёрдых гарантий, а может, хотелось иметь моральное преимущество. Чтобы, так сказать, с полным правом мучить и пытать меня раскалённым докрасна паяльником.
  Что ж, теперь я нахожусь в полном её распоряжении.
  Ловушка захлопнулась.
  За дверью раздаётся дробный звук каблучков. Секундой позже на пороге комнаты возникает Настя с блюдцем чего-то беловато-прозрачного в правой руке.
  Теперь она одета несколько по-иному. Видимо, возжелав сменить пропитанные мочой колготки, в итоге она, повинуясь стихийной вспышке чувства вкуса или желания покрасоваться пред пленником, сменила туалет целиком.
  Чёрные босоножки, тёмные колготки, цельное чёрное платье.
  Теперь она больше всего похожа на ту свою фотографию в виртуальном альбоме, которая некогда показалась мне наиболее "гламурной" или "журнальной" из всех.
  Изменился даже взгляд.
  Став не то мирно-домашним, не то спокойно-скучающим.
  - Не тосковал?
  Присев передо мной на корточки, она берёт двумя пальцами один из кубиков льда - так вот что у неё в блюдце? - и, глядя ласково в мои глаза, заводит руку с ним мне за спину.
  Я невольно передёргиваюсь от обжигающе ледяного касания. Кубик льда, оставляя влажную дорожку у меня между ягодиц, причиняет мне боль, как и любое прикосновение к ожогу, но одновременно - будучи ледяным - дарит и приятную прохладу.
  Проведя им меж половинок моего многострадального зада, Настя доводит кубик аккурат до места бывшего пребывания паяльника и чуть-чуть подталкивает.
  Как бы шутя.
  Кубик соскальзывает вниз меж половинками зада. Поймав его на середине пути, Настя вновь, словно играючись, начинает неторопливо поднимать его вверх.
  Вниз и вверх.
  При этом глядя мне в глаза с той же заботливой нежностью. Словно лаская меня кубиком льда.
  Вниз и вверх.
  Снова.
  Помимо своей воли, глядя в лицо стоящей передо мной на корточках притворявшейся мазохисткой садистки - или садомазохистки? - я ощутил, что завожусь.
  Что это, Стокгольмский синдром?
  Или же мой измученный организм попросту столь благодарен ей уже за одно то, что она меня сейчас не пытает, за каждый миг без адской боли, что сворачивается в животе узлом от одной мысли об изменении ситуации и готов на всё ради сохранения диспозиции как она есть?
  Чуть-чуть скосив глаза в сторону моего восстающего органа, Настя слегка-слегка щекотнула его кончиком носа.
  - Тебе ведь понравилось это, правда? - Эти слова она произносит негромко. Почти шепчет.
  При этом я ощущаю её жаркое дыхание на головке члена. Настя облизывает губы.
  - Понравилось?..
  Вопрос её двусмыслен, почти коварен.
  За положительным ответом может последовать что угодно, но, поскольку я всё равно не решусь ответить ей отрицательно, то предпочту даже в мыслях перед собой сделать вид, что она спрашивает о моих впечатлениях от её языка и губ.
  Поэтому я киваю.
  Настя чуть выгибается вперёд. Меж её губами и головкой моего члена остаётся зазор от силы в пару миллиметров. Я пытаюсь изо всех сил сосредоточиться на возбуждении, устраняя зазор.
  Пальцы её сжимают уже новый кубик льда.
  - Знаешь, чего бы мне хотелось? - В момент, когда ротик её приоткрывается буквой "О" и создаётся на миг впечатление, что губки её вот-вот сомкнутся алым поясом вокруг моего поршня, мне начинает казаться, что я готов кончить. - Научить человека - вот, к примеру, тебя - не бояться боли. - Она чуть раздвигает губы и позволяет на миг проскользнуть между ними кончику языка. - Научить тебя любить боль.
  Язык её чуть выдвигается вперёд и почти касается кончика моего чуть ли не лопающегося от натуги члена. Почти касается.
  Почти, но не совсем.
  - Для этого надо соединить приятное с неприятным, - вновь тихим полуголосом, почти что шёпотом произносит она. - Сладчайшее с горьковатым. Раскалённое с освежающим.
  О чём это она?
  Настя протягивает вперёд свободную руку и касается пластмассовой рукоятки паяльника.
  Мой организм безо всякого участия сознания уже на одно это её движение реагирует мгновенным напряжением и стоном.
  Настя чуть придавливает паяльник к кубикам льда.
  Проворачивает, прижимая его к горстке полупрозрачной щебени в блюдце то одной, то другой стороной.
  Раздаётся шипение.
  - Чтобы научиться любить боль, - Настя смотрит прямо мне в глаза, - надо получить удовольствие от боли. Или хотя бы одновременно с болью, соединив соль и сахар в единый неразделимый кристалл.
  Держа в руке охлаждённый льдом паяльник, Настя выпрямляется, по-прежнему не отводя от меня строгого взгляда.
  - Я хочу, чтобы ты получил удовольствие от боли. Прямо сейчас, на моих глазах. Если ты сумеешь, успеешь это сделать явным и очевидным, окончательным образом, - предпоследнее слово она подчёркивает, - то я сразу же извлеку из тебя паяльник. Если же нет - так и оставлю в тебе. Чтобы тебе было легче, я даже освобожу частично твою левую руку. Вопросы есть?
  Мычание, по-видимому, за вопросы не принимается.
  Что может быть страшнее боли от процесса получения ожога? Разве что боль от ожога уже бывшего и варварски кем-то потревоженного.
  Кончик паяльника, пока вроде бы холодного, торкается мне в задний проход, и анус сразу же сводит дикой болью.
  Не обращая особого внимания на мой стон и прошедшую через всё моё тело судорогу, Настя погружает паяльник глубже - о чёрные и голубые небеса, едва ли не глубже, чем она сделала это в прошлый раз! - и закрепляет его прочнее на неведомом мне устройстве. Обойдя вокруг меня, проворачивает до щелчка ключ на оковах вокруг запястья моей левой руки и с уже знакомым мне выражением великосветской скуки отступает на пару шагов, явно готовясь насладиться ожидаемым зрелищем.
  Роль моя мне ясна и при этом унизительна до простого.
  Получить удовольствие.
  У неё на глазах.
  Явным образом.
  Получить его "от боли", если это вообще возможно, я едва ли сумею, даже язычок Насти едва сумел завести меня во время конвульсий, так что единственный мой шанс - успеть довести себя до кульминационной точки раньше, чем боль станет нестерпимой.
  То ли от страха, то ли от остаточной боли, но мне показалось, что на этот раз паяльник накаляется гораздо стремительнее.
  Сильно ли его мог охладить лёд?
  Глядя на меня, Настя неторопливо проводит языком по губам. Этот её жест словно служит для меня спусковым крючком; не отводя взгляда от её губ, я изгибаю руку - по-прежнему скованную чуть ниже плеча и лишь ограниченно свободную - таким образом, чтобы дотянуться до промежности.
  Хорошо, что благодаря Интернету - и приспособленной под правую руку компьютерной мыши - я давно привык делать некоторые вещи левой рукой.
  Успею ли я, однако?
  Зажмуриваюсь, пытаясь забыть о раскаляющейся стали позади, пытаясь сосредоточиться хоть на каких-то возбуждающих фантазиях и образах.
  Страшно.
  Слишком страшно, чтобы завестись.
  "Если сумеешь... сразу же извлеку из тебя паяльник. Если нет - так и оставлю в тебе".
  Стерва.
  Как приятно было мучить её там, на деревянном ложе, думая, что она взаправду корчится от боли. Как сладко было бы подвергнуть её этой процедуре воочию.
  Ловлю себя на стихийной вспышке возбуждения.
  Извлекаю из бездонно-чёрных глубин памяти образ Насти, извивающейся на деревянном ложе от страданий; Насти, делающей от боли почти что стойку на руках и при этом ненароком подсовывающей свои напряжённые соски мне чуть ли не прямо под губы; воспроизвожу в воображении её расширенные глаза - наполненные слезами и ужасом.
  Сучка.
  Стараюсь раздвинуть изо всех сил ягодицы, боль между которыми вновь начинает постепенно приближаться к нестерпимейшему порогу. Спорадическими, резкими движениями сжимаю и разжимаю руку на члене.
  Вспоминаю.
  ...её расширившиеся от боли глаза...
  ...её беспомощное мычание сквозь лейкопластырь...
  ...её растрёпанные золотые волосы, сбившиеся тогда в полный хаос из-за конвульсивных рывков головы из стороны в сторону...
  Резко дёргаюсь всем телом на пластиковом макете, ощущая, как тугие струи липкой жидкости толчками покидают мой организм, ударившись при этом затылком о твёрдую панель позади.
  Больно!..
  Причём не только в затылке, но и в заду.
  Распахиваю глаза, мычу сквозь пластырь уже сам, умоляюще глядя на Настю - как-никак внешне я свою часть соглашения выполнил. Златоволосая девушка в чёрном платье неспешно касается наманикюренным пальчиком одной из кнопок наклоненного ею набок моего же собственного телефона.
  Странно, но я почему-то не слышу щелчка фотокамеры.
  - Отличное видео.
  Видео?..
  Боль мешает мне в достаточной мере осмыслить её слова. Дёргаюсь в оковах, пытаясь напомнить Насте о её обещании.
  - В этот раз положение для съёмки мною было выбрано наиболее подходящее, - с лёгкой небрежностью, как бы отстраняясь заранее от любой похвалы, произносит она. - Вид сбоку, прекрасный обзор лица и почти всего тела, колышущийся позади включенный в сеть паяльник.
  Она делает шаг вперёд.
  - Красота, - улыбается Настя наизусть выученной мною трагично-торжествующей улыбкой. - Хоть размещай на YouTube.
  Возможно, не будь на мне лейкопластыря и не поджаривай в настоящий момент раскалённая сталь мою прямую кишку, я бы и изрёк что-нибудь саркастическое вроде: "Удалят. Правила YouTube воспрещают публиковать там порнографию и снафф-видео". Однако липкая лента склеивает мой рот, а адская боль является отличным противоядием от сарказма.
  Подойдя ко мне почти вплотную, Настя становится прямо передо мною - так, что я могу разглядеть до мельчайших чёрточек любую складку на её лице.
  Вновь мычу.
  - Чего ты стесняешься? - приторно-ласково спрашивает она. Рука её проскальзывает мне за спину, к торчащему из зада паяльнику; я замолкаю, глядя на Настю со страхом и надеждой. - Актёр из тебя вышел просто великолепный. И, если тебя смущает мысль о первой видеосъёмке, то съёмка эта была далеко не первой. Там, в комнате с деревянным штакетом, тоже была размещена видеокамера скрытого типа.
  Настя склоняется ко мне.
  - Кадры просто изумительные, - шепчет она мне прямо в ухо. - Особенно если обрезать конец и начало. Изверг-тиран, мучающий невинную девушку с помощью электроприбора.
  Горло моё рождает то ли взвизг, то ли всхрип - это рука Насти, наконец сжалившейся надо мной, избавляет меня от паяльника.
  Дышу тяжело и сипло.
  Настя выпрямляется. В глазах её сияет тихое торжество.
  - Между прочим, не так уж сильно раскалённого, даже в тебе, - лукаво добавляет она. - Твоё пыточное орудие было чуть по-другому настроено, но, так или иначе, чрезмерно оно накалиться не могло. Температуру в градусах называть не буду, чтобы тебя не шокировать, но, думаю, через пару дней или недель специальных притираний твоя попа заживёт. Хотя, - тут Настя хихикает, - пользоваться туалетом по-большому в эти дни я бы тебе не рекомендовала.
  Наслаждаясь моим изрядно оторопевшим беспомощным видом, девушка в чёрном платье с явной насмешкой смотрит мне в глаза.
  - Так-то, - произносит она коронную фразу Капитана Обвиуса. - У страха глаза велики. Особенно - у страха перед болью.
  Изреча сей трюизм, измучившая меня особа - в мыслях для неё у меня не осталось сколь-либо печатных эпитетов - грациозно разворачивается к двери. Почти у порога оборачивается, тряхнув своими пшеничными волосами.
  - Пойду переправлю полученную видеозапись подруге. Предыдущее шоу, кстати, с самого начала транслировалось на её компьютер через Интернет. Номер твоего телефона мы уже знаем, - Настя облизнулась, - так что, пробив по базе, сможем без труда установить о тебе и всё остальное.
  Стоя у самого порога, касаясь боковой перекладины дверного косяка кончиками пальцев, она иронически косится на меня.
  - Тебе ведь не хотелось бы, чтобы кто-нибудь из твоих знакомых получил сделанные снимки и видеоролики? - Голос Насти вкрадчиво опускается. - Кто-нибудь из знакомых или родственников?
  Молчу.
  Представлять себе эту унизительную картину нет ни желания, ни необходимости. Даже если бы мне и было что сказать, лейкопластырь по-прежнему прочно заклеивает мне рот.
  Звонко рассмеявшись, Настя захлопывает дверь.
  
~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~
  
  - Ну, как? Можешь идти?
  С момента, когда Настя разомкнула последний браслет на моём измученном теле, отпустив при этом очередную колкую реплику, прошло минут пять.
  Будучи весьма измождён и с трудом держась на ногах, я даже не попытался сомкнуть свои пальцы на её хрупкой шее - или осуществить любую иную из десятков кровожадных фантазий, роем переполнявших мой ум при пребывании во мне паяльника. Кроме того, Настя не сочла за труд поведать мне, что в этом случае произойдёт.
  Ей ли, подругой ли, компромат будет пущен в ход.
  По-любому.
  - Я, кажется, задала вопрос.
  Глаза девушки иронично поблескивают. Похоже, ей впервой наслаждаться властью над человекоподобным созданием.
  Мы стоим на улице.
  От обшарпанного подъезда дома старинной архитектуры нас пока отделяет лишь пара десятков шагов. Шаги эти - как и сделанные мною ранее после освобождения внутри квартиры - были преодолены весьма неуверенно, так что вопрос Насти неудивителен.
  - Могу, - наконец неохотно раздвигаю губы я.
  Стою, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь даже толком поднять глаза на Настю.
  Мучительница моя перед выходом вновь сменила гардероб. Верх, внешне выглядящий как серовато-белая складчатая маечка-безрукавка - ну не разбираюсь я в названиях женской одежды, - и низ в виде короткой чёрной юбчонки.
  Колготок на ней теперь нет - или они идеально телесного цвета? - что, в сочетании с исчезающе малой длиной юбочки, позволяет беспрепятственно любоваться изумительно длинными и ладненькими ножками.
  Что и является одной из мешающих поднять взгляд причин.
  - Нравится? - осведомляется Настя.
  Губы её на миг приоткрываются, позволяя проскользнуть меж ними алому кончику языка.
  Она превосходно видит моё состояние.
  - Я, вроде бы, спросила. - Поймав мой взор, она с великодушным видом не спеша повторяет: - Тебе нравятся мои ноги?
  - Да.
  Нет, не быть мне сейчас никак точно Дизраэли или Цицероном. Да и охоты изощрять красноречие ради сей собеседницы тоже нет.
  - Тогда полюбуйся ими.
  Настя улыбается.
  - Не стесняйся же. Изучи их взглядом. Можешь, - она вновь облизнула губы, - немного поиграть с собой.
  Я моргаю, невольно окидывая взором округу.
  Улица, на которой мы находимся, относится к старинным районам города и покрыта булыжчатой кладкой. Людей здесь в целом обитает не так уж и много, но тем не менее район достаточно населён.
  В шагах тридцати от нас - песочница, в которой играют дети. На противоположной стороне улицы - несколько мужиков, несущих куда-то оконное стекло. На углу неподалёку - женщина почтенных лет, возможно - мамаша кого-то из детей в песочнице, о чём-то вполголоса беседующая с дворничихой.
  - Смелей, - шепчет Настя.
  Чуть переступив с ноги на ногу, она демонстрирует свои ножки в ещё более соблазнительном ракурсе.
  Ей явно нравится ощущение власти. Ещё не зная толком, на что её употребить, она как будто бы импровизирует на ходу.
  Я краснею.
  Настя - будто невзначай - опускает ладонь на один из карманов своей ультракороткой юбчонки, до сих пор скрывающий в себе мой мобильный телефон. Мне вспоминаются во всей живости сказанные ею накануне слова: достаточно разослать какой-нибудь из сделанных сегодня фотоснимков по номерам из моей адресной книги - и я пропал.
  Ещё багровый от стыда, я пытаюсь зафиксировать взгляд на ножках Насти - на её действительно изумительных и словно бы выточенных из слоновой кости ножках - протягивая нерешительно руку к собственным брюкам.
  Всего несколько движений через ткань почему-то приводят к дикому, противоестественному возбуждению.
  Что я делаю?
  Беседа чьей-то мамаши с дворничихой вдали затихает.
  - Тебе нравится, не так ли? - Глаза Насти сияют. Я пытаюсь сосредоточиться на её глазах, на её словах, на чём угодно, чтобы обращать как можно меньше внимания на окружающую улицу. - Тогда иди за мной.
  С этими словами Настя неторопливо разворачивается и устремляется прочь от старинной архитектуры подъезда, оставив примерно с полтора десятка шагов между собой и мной.
  Она оборачивается.
  - Не останавливайся.
  Взгляд её касается моей застывшей на брюках руки.
  - Продолжай.
  Следую за ней, весь пунцовый, держа взгляд на её ладненьких ножках старшеклассницы - что за наваждение, в этом своём нынешнем облачении она действительно выглядит школьницей? - руку же держа на брюках и периодически совершая ею недвусмысленные пируэты.
  Пытаюсь не обращать внимание на реакцию прохожих, на почему-то замерших вдали мужиков с оконным стеклом в руках, на чьё-то изумлённое восклицание из открытого окна несколькими этажами выше.
  Время от времени Настя оглядывается, контролируя моё поведение; на губах её играет язвительная усмешка.
  То расслабляя и чуть отстраняя руку, то тяня её к брюкам вновь после очередного взгляда Насти, я вдруг осознаю, как могут выглядеть мои действия со стороны - будто я пристроился в хвост девчонке специально для дрочки на неё и пытаюсь скрыть от неё свои действия? - и покрываюсь краской ещё гуще. Мне становится ясно, что и эта видимость создана Настей не случайно.
  Целенаправленно.
  Оставив позади уже несколько пролётов между домами и дойдя до невысокого каменного барьерчика, огораживающего пышную цветочную клумбу, Настя присаживается на край барьерчика и вытягивает свои прекрасные ноги.
  - Садись, - делает она жест рукой. Усмехается, видя моё вытянувшееся лицо: - Ах да, я и забыла.
  Зато об этом превосходно помнит мой зад.
  - Тебе не жарко? - неожиданно спрашивает Настя, пристально вглядываясь в меня.
  Переминаясь с ноги на ногу, я меж тем продолжаю неловко стоять в нескольких шагах от неё.
  - Ты бы мог... спустить с себя брюки. - С этими словами она неспешно проводит языком по губам. - И даже бельё.
  Вновь непроизвольно окидываю взглядом округу. Вдали - ещё одна песочница с вездесущими детьми, но других людей поблизости как будто нет.
  А за окнами многоэтажек?
  - Не стесняйся, - шепчет Настя.
  "Хорошо хоть, что район не мой и в нём меня никто не знает", - мелькает в голове дурацкая, совершенно суматошная мысль.
  Настя, склонив голову набок, наблюдает за моим частичным освобождением от одежды.
  - Ты знаешь, - внезапно сознаётся она, слегка затаив дыхание, - у меня есть подруга в Интернете, немного помешанная на теме эксгибиционизма. Живёт она тут же, собственно, в этом же городе, но познакомились мы с ней через Сеть, на том же сайте, что и с тобою. Её дико заводят все эти нечаянные и даже нарочные уличные раздевания, частичное и полное обнажение, вся эта непристойщина. Наверное, - тут Настя облизнула губы, - она бы с ума сошла от возбуждения, если б увидела, что я тут проделываю с тобой.
  Я стою перед ней полуголый - фактически голый в главном - даже не пытаясь как-либо перебивать её монолог. И, к ещё большему унижению своему, сам начинаю - или всё ещё продолжаю? - ощущать признаки некоторого возбуждения.
  Хотя при этом меня бьёт дрожь.
  - Поиграй с собой. - Улыбка Насти становится безжалостной. Полусжатую в кулак правую руку она вытягивает вдоль собственных коленей, этим как бы ненавязчиво привлекая к ним ещё больше внимания. - Прямо здесь и сейчас.
  Не отводя от меня взгляда, она извлекает из кармана собственной юбки мой мобильный телефон, после чего уже знакомыми мне движениями принимается ловить фокус.
  Вернее, контраст.
  - Думаю, моей подруге понравятся снимки, - вполголоса произносит она. - Может быть, когда я наиграюсь с тобой, мне препоручить тебя ей? - Настя звонко рассмеялась. - Не завидую тебе в этом случае. Не удивлюсь, если она заставит тебя проделывать это в автобусах, в супермаркетах, у себя на работе - ещё и снимая себя при этом - да где угодно.
  Почему-то меня пробивает новая волна дрожи и рука моя на моих причиндалах вздрагивает почти конвульсивным образом.
  - Мммм.
  Настя приоткрывает губы.
  - Что я вижу. Похоже, нам нравится эта идея?
  Я молчу.
  Бездействую.
  Чего нельзя сказать о моей руке.
  - Что ж, - Настя чуть закусывает верхнюю губу, - если нам так нравится прилюдная демонстрация себя - кто я, чтобы не пойти навстречу столь разгорячённым желаниям?
  Насмешка в её глазах меж тем становится совершенно, абсолютно нестерпимой. Грациозно выпрямляясь, Настя оправляет образовавшуюся на юбке складочку и окидывает меланхолическим взглядом округу.
  - Пошли.
  - К-куда?..
  Я неловко пытаюсь вновь натянуть бельё и брюки.
  - За мной.
  Голос Насти становится чуть приглушенным.
  - Хотя дневные занятия наверняка уже окончились, но, надеюсь, кое с кем повидаться сегодня я ещё успею.
  Она оглядывается; в глазах её просверкивает искринка.
  - МЫ ещё успеем.
  Меня в очередной раз пробивает дрожь.
  Ещё сильнее дрожь пробивает меня, когда спустя ещё несколько минут и ещё несколько пролётов между домами перед нами открывается вид на здание ничуть не старинной и превосходно известной мне, хотя и чуть подзабытой за последние годы архитектуры.
  Типовое здание школы.
  Невольно я сбиваюсь с шага и смотрю на Настю впереди. Но та, как ни в чём не бывало, целеустремлённо шагает вперёд.
  Школьница?
  Получается, на все эти жуткие вещи меня развела, фактически взяв меня в плен, обыкновенная акселератка-старшеклассница?
  Живот мой сворачивается узлом.
  
~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~
  
  - Насть, ты тут? - одна из девчонок в школьном гардеробе, явно готовящаяся сменить школьную форму одежды на уличную, смотрит на мою мучительницу. - Я думала, у тебя грипп.
  - Не. Я осваивала новую игрушку, благо предков не было дома.
  По коже моей проносится лёгкий холодок.
  - Игрушку? - Рядом возникает ещё одна девчонка.
  Если у той, первой девчонки были короткостриженые каштановые волосы, то у этой - длинные чёрные. При этом кожа её смугла и черты лица в целом выдают южную кровь.
  Или цыганскую.
  Оглядываясь через плечо на меня, Настя, похоже, испытывает необходимость представить нас друг другу.
  - Ира. - Движение рукой в сторону обладательницы каштановых волос. Следом - жест в сторону смугляночки: - Азалия.
  Так, во всяком случае, прозвучало для меня второе имя. Расслышал я его нечётко, так что твёрдой уверенности нет.
  Мне-то казалось, что "азалия" - название цветка.
  - А это - моя новая игрушка. - Улыбаясь, Настя извлекает из кармана корпус моего сотового телефона, хотя речь явно не о нём. - Можете звать его Стасом.
  Сглатываю слюну.
  Пытаюсь сглотнуть, вернее. В горле абсолютно сухо. Почему-то у меня возникает странное чувство, будто я чётко знаю наперёд следующую фразу Насти.
  - Он будет делать всё, что я скажу. - Вот она и прозвучала. - Покажи-ка, как ты играешь с собой.
  Пальцы Насти чуть оглаживают корпус мобильного телефона. Небрежно так. С намёком на последствия ослушания.
  Слушаюсь и повинуюсь.
  Стоя посреди наполненного людьми гардероба на нулевом этаже среднестатистического школьного здания. Стоя перед тремя школьницами, причём, что ужасней всего, симпатичными, отчего рука моя начинает двигаться ещё быстрее. Гадая при этом, какую кару Уголовный Кодекс назначает за "развратные действия" перед несовершеннолетними - кто знает, сколько этим акселераткам лет? - и может ли смягчающим обстоятельством в данном случае служить принуждение к этим действиям путём жёсткого шантажа со стороны последних.
  Ира, как будто с лёгким отвращением, фыркает, на лице же Азалии возникает неприятно знакомая мне усмешка.
  - Ну ты даёшь. - Это она Насте. - Значит, ты всё-таки...
  Она недоговаривает.
  - Всё-таки.
  О чём идёт речь, они не уточняют.
  И так ясно, впрочем, что не по годам озабоченные школьницы эти скорее всего давно уже делятся меж собой своими нездоровыми фантазиями.
  - Теперь... - Настя облизывает губы, призадумавшись.
  Выражение её лица явственно сменилось после входа в школу. То ли тут свою роль сыграла придающая уверенности близость подружек, то ли нечто иное, но последние остатки страдальчески-мазохистских черт покинули её личико. Теперь её взгляд выражает лишь властность, спокойное уверенное наслаждение и некоторую стервозность.
  - Теперь... возьми Иру за сиську.
  - Эй, ты чего? - Смеясь, та даже отступает на два шага.
  - Я сказала.
  Настя вновь проводит пальцами по корпусу телефона, кидая на меня намекающий взгляд.
  Чувствуя прилив крови к щекам - и не только - вытягиваю руку вперёд и быстро дотрагиваюсь через школьную униформу до Ириной груди. Ира при этом не пытается отступить ещё дальше, хотя, между прочим, могла бы.
  В глазах её, впрочем, появляется нечто затравленное.
  Явно не впервые.
  Настя тем временем стремительно кидает подозрительно хитрый взгляд на Азалию.
  - Обними её. Полапай. - Азалия говорит не спеша, явно лишь вживаясь в роль повелительницы. - Запусти руку ей в трусики.
  Настя лишь кивает, этим подтверждая приказ. Пальчики её продолжают привычно поскрёбывать поверхность телефона.
  - Эй, девочки, вы чего...
  Ира всё ещё пытается свести происходящее в шутку, но в глазах её уже не просто затравленность.
  Страх.
  Она отступает на шаг и пытается отступить ещё дальше, но за руку её хватает Азалия, а за другую руку - Настя. Бормоча что-то ехидно-успокаивающее, они удерживают слабо вырывающуюся и при этом не пытающуюся позвать на помощь девчонку на месте.
  Делаю шаг вперёд, давя в себе порыв оглянуться - если за происходящим в школьном гардеробе сейчас наблюдает кто-то из взрослых, оглядывание всё равно не поможет, но впридачу наблюдатель ещё и запомнит моё лицо. Хотя вроде бы ещё пару минут назад взрослых в гардеробе не было, но кто знает?
  Нерешительно обнимаю девчонку за пояс.
  - Смелей. - В голосе Насти столько ехидства, что его можно было бы добавлять в чай вместо лимона. - Ей понравится.
  Они одновременно, словно по договорённости, отпускают Иру. Девчонка дрожит в моих объятиях, но уже не пытается сбежать.
  Она явно "третья лишняя" в этой компании.
  Вечно последняя, вечно травимая и самая закомплексованная. Что же её вынуждает покорно терпеть капризы остального дуэта, просто желание пребывать в престижном кругу или, как в моём случае, некий компромат?
  Проскальзываю рукой Ире под юбку, ощущая ладонью её упругое бедро и вскоре добираясь до узенькой ленточки трусиков. Слыша почти сводящее меня с ума тяжёлое горячее дыхание девчонки, поддеваю ленточку кончиками пальцев и чуть-чуть пробираюсь под неё.
  Провожу пальцами по половым губам, по морщинистым кожаным складочкам клитора чуть выше.
  Провожу ещё раз кончиками пальцев по тому же маршруту и чуть щекочу подушечкой большого пальца клитор.
  Играю.
  Чувствуя, как дыхание Иры сбилось и как под пальцами моими выступили первые капельки смазки, пробираюсь средним и указательным пальцами в щёлочку меж половых губ, большим пальцем продолжая притом поигрывать со складками клитора, то теребя их, то на миг проскальзывая меж ними.
  Всё быстрее и быстрее.
  Без остановки.
  Знакомый звук щелчка фотокамеры сбивает меня с ритма.
  - Эй. - Голос Иры негромок, но в нём слышится ужас. - Что ты...
  - Прекрасный снимок для истории. - Это уже голос Насти. - Наша скромная невинная тихоня-отличница, с зажмуренными от наслаждения глазами и невыразимым кайфом на лице, висит на плече у дылды, рука которого в это время бесстыднейшим образом шарит у неё под юбкой.
  Она тихо смеётся.
  - Теперь спусти с неё трусики, - поспешно вставляет Азалия. - До коленок.
  - Не надо. - Ира в моих объятиях напрягается. - Я не...
  - Разве не ты признавалась в своё время, что фантазируешь иногда о том, чтобы тебя изнасиловали, прилюдно, при всех? - Острой иронии в голосе Насти столько, что им можно резать лёд.
  - Но я...
  - Твои фантазии, кстати, записаны у меня на диктофончик, - перебивает Настя. - Жаль лишь, что не в этом телефоне.
  Похоже, что я и насчёт компромата был прав?
  Впрочем, я уже давно не пытаюсь как-либо анализировать происходящее. Что толку пытаться анализировать то, что не можешь изменить? Действуя как покорный автомат - или как похотливый автомат - я спускаю узкую ленточку белья с упругих девичьих ягодиц и толчком отправляю её вниз.
  Новый щелчок камеры увековечивает текущее состояние Иры.
  Провожу пальцами меж её нагих ягодиц, вновь нащупываю уже давно влажную алую щёлочку.
  На миг проскальзываю одним из пальчиков глубже.
  И ещё раз.
  Ира тихо стонет.
  Стон этот звучит неожиданно чётко на фоне окружающей тишины, наводя этим на невольную мысль, что в гардеробе школы никого уже нет. Или напротив - все сгрудились безмолвной толпой вокруг нашего квартета?
  "Слово "промискуитет" подошло бы лучше", - мелькает в уме.
  - Теперь... возьми её. Быстро.
  Судя по голосу, Настя почти хихикает.
  - Нет. - Ира несмело протестует, по телу её пробегает дрожь. - Я не... Не надо.
  Сжимаю девчонку крепче, ощущая весь жар её приникшего ко мне тела и стекающую по кончикам моих пальцев влагу.
  Я ведь действительно хочу её.
  Чёрт.
  - Надо. Но, если ты боишься нежелательных последствий, - судя по тону, Настя улыбается, - то сделай это по-другому. Подставь, например, свою прекрасную попку.
  Где она набралась таких слов и выражений?
  - Нет!..
  Голос Иры выдаёт, что она уже почти на грани истерики.
  - Что ж, нет как нет. - Настя явно продолжает улыбаться. - Зачем же так кричать. Тогда чуть-чуть наклонись - встань на коленки - и приоткрой ротик. Поиграй с моей игрушкой языком. Ведь ты получила сегодня удовольствие, разве не справедливо было бы и доставить его?
  - Я...
  - Ты ведь не хочешь, чтобы кто-нибудь из твоих предков увидел сделанные сегодня снимки? - вбрасывает Настя уже известный мне неотразимый аргумент. - Или хочешь?
  Многих ли она цепляет вот так на крючок шантажа? Интересно, хотя бы Азалия не находится у неё на крючке?
  В глазах Иры меж тем стоит ужас.
  - Пожалуйста...
  - Что ж, тогда, - Настя как будто улыбнулась ещё шире, - поинтересуемся у Стаса. Пусть всё будет зависеть от него. Станислав, желаете ли вы насладиться язычком Ирины?
  Тишина.
  Все чувства мои как будто на миг обостряются. Слышно, как стучит кровь в моих висках, отчётливо ощущается бархатная кожа Иры под моей нагло проникшей к ней под юбку ладонью, без труда улавливается беззвучная мольба в устремлённых на меня глазах.
  Глаза девчонки безмолвно умоляют. Брюки мои меж тем едва ли не лопаются изнутри.
  Капелька Ириной влаги стекает по моим пальцам вниз...
  - Желаю.
  Я ли это сказал?
  - Ты слышала. - Голос Насти сочится насмешкой. - Ну же, решительней, опуститься на коленки - это совсем не больно.
  В глазах Иры как будто что-то потухает.
  Опускаясь на колени, девятиклассница - или десятиклассница? как точно определить по виду возраст? - несмело тянет руку к резинке моих брюк.
  Приспустив их вместе с бельём, девчонка, которая вполне могла бы стать моим другом - ведь нас даже поймали в ловушку сходным образом? - но которую я только что из-за своей похоти сделал себе врагом, несколько мгновений как бы в лёгкой оторопи смотрит на покачивающуюся перед её носом упругую сосиску.
  После чего касается её губками.
  Проводит кончиком языка...
  Не выдержав, я стремительно кончаю ей на губы и язык, забрызгиваю жирными белыми каплями её напряжённое личико. Улавливая краем уха очередной щелчок фотокамеры, понимаю, что Настя заполучила в свою коллекцию новую порцию незаменимого компромата на свою школьную подругу, но мне, собственно, уже всё равно. Меня уже даже не очень волнует, не стал ли свидетелем развернувшейся в школьном гардеробе порнографической сцены кто-либо из взрослых, - меня уже не волнует почти ничего.
  Кроме чисто абстрактного, теоретического, отстранённого вопроса: когда и чем это кончится? Если, конечно, кончится чем-либо вообще?
  Ноги мои пошатываются, в глазах - лёгкая темнота.
  
~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~
  
  Что ж.
  За всё надлежит платить. Я совершил свою ставку, написав письмо девчонке, которая показалась мне лёгкой реализацией моих извращённых фантазий, не сумев позже удержать себя в узде и позволив скрытым желаниям взять над собою верх. Что в итоге? - в итоге я стал реализацией фантазий и желаний чужих.
  Всё честно.
  Я, в конце концов, и так обещал ей, что она сможет использовать меня для реализации даже самых странноватых и извращённых фантазий.
  Кто виноват, если ты обещаешь то, чего не имел в виду?
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"