История, поведать которую я вам собрался, случилась со мною. Я долго раздумывал, рассказать ли её вам или оставить в глубинах своей души. Я её то забывал, то она бродила где-то рядом со мною, то вдруг так прорывалась наружу, хоть ты что делай! Года не изгладили моего отношения к ней - не сумели излечить меня от неё. Уж так видно Богом решено проводить с нею в могилу...
Я затрудняюсь сказать - хорошо ли я выгляжу в этой истории. Право, много раз я подвергал её в отношении себя ревизии и всякий раз приходил к неоднозначному выводу. Я и оправдывал себя, и осуждал, бывало и ненавидел, до такой степени омерзительным мне казалось моё участие, но чаще всего, конечно же, криминала не находил. Я такой же человек, как и все. И мне вовсе не безразлична репутация моей особы в моих глазах.
К тому времени, когда приключилась эта история, я слыл человеком большого кругозора. Многие, вращавшиеся со мною, чувствовали, что такие обширные познания почти по любой тематике для одного шофёра подозрительно необъяснимы, но так как иначе себя я не проявлял, то на этом дело обычно и заканчивалось. "И когда только ты читать успеваешь?" - часто удивлялись мои товарищи по работе. А то и такое задавали: "Откуда ты так хорошо об этом осведомлён?" - притом мне верили - я не врал, а подкреплял, если требовалось, всё мною утверждаемое фактами. Короче, из общего средне-статического умственного ряда я выделялся. Этим бы гордиться, по-хорошему, надо, однако, чаще приносились мне огорчения.
Я начну с мало приметного случая, с того, что в жизни моей произошли изменения: рядовые, не Бог весть какие. Ну, если не рассусоливать, то - я поменял место работы. По профессии я шофёр - вы в курсе, по призванию - писатель. Вопроса, что главнее для меня никогда не возникало: мне равно нужными оказались, как то, так и другое. Работая водителем, я запасался панорамными впечатлениями, общался с людьми, а занимаясь писательством, перелагал всё это на бумагу, передавал доступное мне видение мира. Согласитесь, взаимодополняемость поразительная!
А поменять работу мне пришлось вот в какой связи: автобаза забирала львиную долю времени и я не в полной мере мог отдаться своему любимому делу. Пока сюжет повести зрел в голове, она, автобаза, ещё как-то меня устраивала. Но вот когда я собирался писать - увы! И мне пришлось задаться целью - отыскать предприятие с такими параметрами: во-первых, небольшое; во-вторых, загруженность моя шоферская была бы минимальная и, наконец, немаловажный фактор для меня, дисциплина бы "хромала". Последнее мне позволяло...
Впрочем, торопиться не станем.
Мне не составило совершенно никакого труда подобрать предприятие. Растерялся я немного в том плане, какому отдать предпочтение. В конце концов и это мною было преодолено. И вот тут у меня начались странности. Нет-нет, не связанные с моими новыми обязанностями. Здесь у меня, как раз, замечательно пошло.
Меня, как подменили. Всё у меня было готово, чтобы начать писать. Всё обдумано, всё взвешено. Сюжет, разработанный до мелочей, просился на бумагу. Своих героев я видел чуть ли не воочию. Но что-то встало между мною и повестью. Каждый день я приходил домой с намерением приступить к написанию, каждые свои выходные я собирался посвятить этому же и всегда какая-то внутренняя сила не давала. Я мучился долго. Только через полгода я понял - придётся всё забросить к чёрту. Да-да, к чёрту! Именно, к чёрту!
Я в первый же день, придя к подобному решению, организовал в гараже попойку - благо, повода для таких вещей не требовалось. Магическое действие алкоголя моментально аннулировало мои страдания. Облегчение посетило после первого приёма рюмки. Я, вроде, скинул непомерную ношу. Мне сделалось легко, свободно. Я был шофёр и только шофёр! Во мне не было уже чего-то довлеющего, постоянно держащего мой ум, моё сердце в напряжение. Я стал далёк от мысли наблюдать и анализировать, как это делал механически почти всегда, поступки друзей в процессе разговора. И эта внутренняя необязательность меня подхлёстывала и подхлёстывала к стопкам второй, третьей и, как говорится, так далее... Я только помню, кто-то из ребят спросил мою супругу: "Куда его положить?". Что она пожелала ответить - не довелось мне услышать в оригинале!..
- На, алкаш! - одарив блестящей характеристикой, кинула мне в постель бутылку сухого вина жена. - Опохмеляйся. Дай, думаю, возьму. А то сдохнешь ещё. Так-то оно дешевле обойдётся.
Сама по себе ирония грубоватая подействовала на меня слабо: чего уж теперь?
- Принесла бы ещё штопор да стаканчик, - с дерзил я.
Не бритый, опухший, с трясущимися руками, обложенными запёкшейся коркой губами, я, по-видимому, представлял отвратительное зрелище.
- Э-э-э-эх, - получил я возмущение вместе со штопором и не дав стакана, супруга вынудила к без культурному употреблению.
Больше она в спальню не заходила, предоставив тем меня самому себе. Сначала я этому возрадовался. А как же? Кому не приятно, когда над душой не стоят? Когда тебя не ругают, не упрекают, не закатывают пред тобой истерику. Но за тем, по мере поглощения кисло-терпкого пития и убыстряющего в движение застывшего было мышления, я ощутил гораздо более непонятные чувства. Алкоголь, так хорошо давший мне оптимизма, на похмелье действие своё оказал противоположное. Я, как помешанный зациклился на повести. Она мне снова нравилась, моя повесть! И чем сильнее я это осознавал, тем тоскливее становилось на сердце. Я перешёл в какую-то новую плоскость своих переживаний.
"Нет, мне её не осилить", - думал я, ненавидя в связи весь мир, а где-то где-то на подсознательном уровне пульсировало: "Напишешь".
"Надо бы добавить. Как хорошо было вчера", - припоминал я, глядя на до конченную бутылку сухого, а моё желание не могло покинуть спального моего ложа.
Постепенно, я приходил к тем роковым понятиям, что крути не крути, обманывай себя не обманывай, но повесть въелась в мою плоть. И моё послание её к чёрту, всего лишь пробы выйти из зависимости от чего-то неодушевлённо-абстрактного не имеющего ни границ, ни плотности, однако обретшего надо мною власть. Необратимость моего положения страшила. Я хорошо понимал: чем замыслы от осуществления дольше начнут оттягиваться, тем кошмарней я буду чувствовать себя. И следствием, вполне возможно, станет падение интереса, как к общим жизненным ценностям, но так же и моим физическим данным.
Я лежал распластанным на кровати. Такой беспомощный, такой незначительный в Божьем мире мыслей. Он дал беспорядочный набор их и звание нам "Человека разумного" - Homa Sapiens. И уж наша теперь задача выхватывать из этого беспорядка отдельные мысли и выстраивать их в логический ряд. Каждый волен строить в любом направлении - плохом ли, нужным людям. И вот пользуясь этим правом, я истязал себя.
Мне грезилась моя повесть. Её начало - как просто с этим! Закончу так: и долго ещё в подлунном мире образ светлый будет блуждать...
Стоп!!!
Вот то, что мучило меня! Вот то, что я искал последние полгода! Неужели нашёл? Я отказался поверить. Я мысленно обежал всё мною задуманное. И сомнений не осталось. Я торжествовал. Я был в сильном волнении, выразившемся в моём диагональном хождении по спальне.
"Ты смотри-ка?.." - поражался я.
Я чувствовал, замечательней этой концовки сегодня уже придумать невозможно ничего. Это апофеоз, своего рода, мой на день... на день... Я поймал глазами настенный отрывной календарь. Да, что ты поделаешь - сегодня суббота и 13-е число.
Я застыл на полушаге - кто же всё-таки мне помогает: Бог или чёрт? Кому я обязан?
Только через много лет я сумел с большой долей вероятности ответить на этот вопрос. Помогал мне оказывается...
Но я опять тороплю события.
Вы меня должны понять. Ведь мне так хочется побыстрее откреститься от этой истории, отдать себя для своего душевного успокоения во власть ваших осуждений, али, может, и оправданий.
И так. Было теперь, вроде бы, всё!
В эту ночь я спал спокойно. Ещё спокойней для меня завершилось воскресенье. Ну, а понедельник... понедельник не даром слывёт в народе днём тяжёлым.
Я уже проснулся с каким-то локальным предчувствием. Со мною часто так случалось, поэтому я знал - уж если нутро чего-то ожидает, непременно не ошибётся.
За чаем я сидел задумчиво-сосредоточенным, чем немного нагнал страха жене.
- Ты чего такой? Не выспался? - предположила она.
Я мотнул головой, тотчас её успокоив.
"Как всё же тебе мало надо", - с раздражением подумал я о ней. И давно привыкший к единолично-обособленному разрешению всех своих проблем, засобирался на работу.
По дороге, видимо, я вёл себя бесконтрольно, так как нагнавший меня наш шофёр с ПАЗика простодушно посмеялся.
- Ты что это так идёшь?
- Как?
- Да как-то...
Разговора у нас не получилось, но я благодарно отнёсся к его замечанию: ведь на территории предприятия начались обычные "здрасти", "доброе утро" и всякая тусклость в настроении мало ли могла чем истолковываться. Как я уже говорил, работать я здесь стал не так уж давно (хронология в вашем ведении), как следует в коллектив ещё не влился, а потому и находился пока в поле зрения особом, в смысле сплетен.
Промежуток времени в десять минут до начала работы, обычно самый насыщенный по плотности прибытия людей. Идут по одному, вдвоём, втроём, толпой.
Наш путь уклонялся в сторону через пару шагов общего хождения. Часто я с наслаждением отдалялся. Эти несколько минут одиночества позволяли мне уже взбодрённому, если хотите, грубые наметки на день подкорректировать.
На этот раз я не обрёл желания получить одиночество. И я его не получил.
Мы шли с Мишей. На распутье я его не потерял. Я уже постарался справиться с одолевшей меня меня тоской и выглядел (на мой взгляд) ну-у... более-менее сносно. Я был должен вот-вот войти по настроению в ритм трудового дня.
И тут...
Я увидел молодую женщину идущую на встреч нам. Ну, что ж такого? Мало ли их за день встречаешь? Ан нет.
Жизнь моя этого микро отрезка времени поразительно хладнокровно долбала меня и в голову и в сердце. Я тогда не мог и помыслить (хоть и замешкался на секунду), как линия жизни моя и её начнут переплетаться то в тугой узел, то расходиться до параллельных прямых. Переживания, какие пришлось мне вынести в пока ещё будущем, были совершенно не сравнимы с теми, каковы мучили меня пока что в связи с повестью.
Я её видел всего ничего. Собственно, и разглядеть как следует не успел. Скорее она худой была, но приятного женского телосложения. Пожалуй, её голос на первый раз меня более нежели что-либо привлёк - чуть смещён по тембровой окраске в низкую сторону, с мажорным отливом. Её правильно выговоренное "Здравствуйте" сопровождало меня весь день.
Обычно, замечая какого-либо нового человека, я первым делом оценивал его с практической точки зрения - а чем он пригодиться в моей повести, какими его чертами характера я могу воспользоваться. Я был уже далёк от того возраста, когда можно влюбиться без памяти. Для меня женщины теперь были всего лишь то, что вульгарно выражаясь называлось материалом для писанины. Только с этих позиций последнее время я вёл любезности с ними, дабы раскрыть богатства, а чаще примитивность их мышления. И потом уже, в скорости, где-то, когда-то, но вспомнить чью-либо внешность, или какие-то яркие черты индивидуальности и внедрить это в какой-либо образ задуманный мною для повести ли, романа. Здесь же у меня что-то не срабатывало. Она отпечаталась во мне всем тем выше приведённым и только для памяти, но не более для каких дел.
Ну вот, предыстория вам известна. Теперь пришёл черёд посвятить вас в суть происходящего.
Как-то однажды, в один из рядовых дней, я, вернувшись довольно рано, а точнее, в час дня, из междугороднего рейса, запасся двумя бутылками пива "Жигулёвского" и предвкушая расслабляющее его действие, торопился домой. Подгоняла меня ещё и быстро разраставшаяся дождевая тучка, грозившая пролить большое количество воды. Она стремительно приближалась к полуденному светилу с возможным намерением похоронить его в своей утробе. Правда, поражало воображение треть чистого неба, дававшее слабенькую надежду на благополучный исход. Однако, в хорошее мы верим обыно от отчаяния.
- Толя, - услышал я вкрадчиво-ласковый голос начальницы, позволивший сделать мне предположение - планы мои опрокидываются. Я обернулся, но взгляд пустил помимо обратившейся. Мне неприятно было встретиться глазами в такой момент с человеком от которого я так зависим по работе. Я ждал молча, переминаясь с ноги на ногу. Выразительность моего молчания не могла не сопроводить начальницу в потайные закоулки моих дум, но я и тени сомнения не держал в отношении исхода нашей беседы. - Толя.
Она многозначительно выдержала паузу, как бы давая мне возможность опомниться, вспомнить, кто я и кто она и ответить, в самом деле, ей любым вопросом, ну, хоть, этим бы: "Что?". Но я молчал. И тогда, смешивая вкрадчиво-ласковый тонус с приказным фольклором, она заторопилась, с опаской взглянув на небо.
- Ты свози эту мадам, - солидарно подстроила она, вроде бы своё недовольство к моему. - Машина, видите ли, ей понадобилась. Как она надоела. Вечно ей куда-нибудь срочно надо. Вообщем так, сейчас к тебе подойдёт Вера Дмитриевна и ты её свозишь туда, куда она скажет. Понял?
Я мотнул головой.
- А тогда поставишь машину, - "смягчилось" сердце начальницы.
Она опять взглянула на небо, поёжилась, а я с презрением подумала: "Да, проваливай ты. Благодетельница...".
Ожидание всегда неприятно, даже приятного. А тут Верочка.
Я вам сейчас расскажу кое-что известное мне про неё на данный момент. Одевалась она всегда изыскано - редко в месяце дня два заприметишь, когда наряд её повторялся. Внешность свою уважала и даже слишком не углубляясь в наблюдения отметить это легко. А роста была небольшого и чтобы как-то (видимо, это её мучило) завуалировать недостаток, она делала причёску с высоким начёсом и носила в постоянстве обувь на высоких каблуках. Эта её находка - выглядеть женщиной среднего роста - меня наводила на мысль, что она не глупа. Но такое моё мнение в корне не совпадало с большинством работавших рядом.
Мне часто приходилось быть невольным свидетелем её тщеславия: ровно к пяти, к концу рабочего дня, к дверям конторы подъезжал на новеньких "Жигулях" её муж и они с гордостью и достоинством, несомненно работая на публику, усаживаясь на переднее сидение, что-то высокомерно ему приказывала, тогда он послушно трогал автомобиль. Публику это раздражало неимоверно, однако я к этому относился спокойно. Меня более интересовало не её поведение, а то, где и на что можно было приобрести новую машину в то небогатое время таким молодым людям. По всем законам социалистического общежития сделать это возможным самим не представлялось.
Народ наш во многом двуличен по сути воспитания. Поэтому, слыша о ней часто нехорошие отзывы за глаза, в глаза, я замечал, с ней любезничали и ничего такого и в помине не допускали, хотя должность её и не влиятельной была для мщения.
За это короткое время она меня ничем так и не заинтересовала, скорее наоборот, её холодная, надменная красота оттолкнула на столько далеко, что пойди я с ней на чисто товарищеское сближение прошёл бы не один миллион лет.
И всё-таки, я был писатель!..
И всё-таки, была она женщиной!..
Мой левый прищуренный глаз оценивал обстановку на небосводе. Мне вдруг показалось, что тучка, вот буквально агрессивная такая, сменила свой гнев на милость.
"Уж не ради ли меня?" - с сарказмом подумал я и приоткрыл второе око.
- Что это вы там увидели? - насмешка была явной, а для моего настроения, даже и обидной. Я не заметил: лёгкой ли, изящной или тяжёлой походкой приблизилась ко мне Верочка. Она почти прислонилась плечом к моему. Но я отстранился. Оценивающе-специально обвёл её взглядом и повелительно произнёс.
- Поехали.
Я шёл к кабине своего ЗИЛа и спиной чувствовал: мелкое мщение достигло своей цели - эту надменность я обидеть должен.
"Будет знать в следующий раз", - оправдывал я себя, однако зримо представить, чего это она должна знать, я не сумел.
- Так мы едим? - с минуту отсидев в кабине, выкрикнул я, умышленно выставляя раздражение на показ.
- Едим, едим. Я вот пытаюсь узнать куда вы смотрели, - она повернулась, беззаботно состроила улыбку. - В какую точку неба и что там заметили?
"Да ты дура, - чуть было не вскрикнул я в изумлении, - или меня считаешь таковым. Это скорее".
Последнее предположение так стукнуло по моему самолюбию, что воспылать мне пришлось и ненавистью.
"Господи, - подумал я, - и чего ещё ставит из себя".
Какое-то злорадство во мне промелькнуло, когда черёд пришёл вспомнить, как недолюбливал её почти весь коллектив. И успокаиваясь этим, я запустил двигатель. Но бессловесный призыв к её совести не возымел действие. Она всё так же стояла, лучезарно улыбаясь, наивно допытываясь.
- Не, а куда вы смотрели?
- Ну, хватит, - взяв себя в руки, довольно твёрдо потребовал я. - Садись и поехали. А не то я ставлю машину и иду домой.
Я не думал, что эта неисполнимая словесная угроза так на неё подействует. Она моментально покраснела, уничтожающе взглянув на меня, гордо передёрнула плечами, произнесла брезгливое "хм" и нервной походкой направилась - нет, ни к цеху - ко мне. Я приготовился к неприятному разговору.
Пожалуй, у меня появилась возможность заострить ваше внимание вот на чём: Звали эту даму - знаете как, но за глаза уменьшительно-пренебрежительно обзывали Верочкой. Так что понимайте меня правильно.
Эта Верочка сидела рядом со мною. Но не озабочивала она меня. Я был занят своим. У меня не шла повесть. Да, согласен, концовку нашёл и хорошую. Да, сюжет просто глазами печатаю по бумаге. Да, времени в достатке. И всё же, да, нет женщины которая удовлетворила бы моим требованиям. А собирательный характер меня не прельщал. Я грезил цельным образом и искал его упорно. Порой казалось находил. Тогда весь свой интеллект направлял на обследование этой "жертвы". Иногда доходило до написания главы. А потом вдруг выяснялось: на дальнейшее - увы! - она не тянет.
Озабоченный всем этим я вёл машину. Можно написать: по Советской, или Садовой, или Ленина, сошла бы и Пушкина - но не суть в этом. Суть в другом. Я не знал пункт назначения.
- Куда тебя вести, - мой возраст позволял с ней фамильярность.
- А, - махнула она рукой и больше ничего не сказала.
Верочка сидела сжавшись в комочек и привалившись в уголок кабины подальше от меня.
С годами память даёт сбои. Поэтому как мы оказались за городом через столько лет не запомнилось. Но и сейчас вижу тот дождь, тот ливень. Крупные его капли бум, бум, бум тарабанили по кабине, стёкла плакали. Дорога на глазах раскисала, а гром заставлял вздрагивать. Гроза ожидалась с неимоверным напряжением. Было страшновато.
Но во всём есть свои прелести. Присутствовала она и тут. Попросту говоря, дал тот ливень сдвиг моим мыслям - я вдруг понял, если нет пока той, которая требуется, а желание для написания есть, то и надо начинать пока без неё. Трудно сказать, будь другой обстановка сумел бы я прийти к подобному.
2. Верочка была так же подавлена, она не сопротивляется, не выражает возмущения, однако язвочка вскорости появилась.
- Красивая я?
- Красивая, - к чему мне скрывать.
- Хотели бы такую в жёны?
- Нет, - и здесь я был искренен. - Боже упаси.
Верочка как-то неодобрительно подняла на меня глазки.
- Почему?
Я ничего не ответил, не посчитал нужным.
- А я люблю дождь, - без предварительного перехода поставила она меня в известность.
- Отчего так? - мне уже не интересно было с ней разговаривать, вопрос мой не предполагал ответа.
- А, - она как тогда махнула рукой, а потом дополнила. - Мысли в порядок приводятся.