Устинов Юрий Михайлович : другие произведения.

Незаметки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.17*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О некоторых особенностях феноменологического аспекта обфускативной самокомпенсируемости нелинейной сигнатуризации нарративных маркеров, эксплицитных (при беневоленциально-арбопедагогическом подходе) в ассертивном тезаурусе теоретической и прикладной антропологии, применительно к системному анализу синергетической комбинаторики и интуитивностной блиц-диагностике мифосемантического поля полисинергетивности эмержентных факторов фрактальной морфоархитектоники метакогнитивных процессов комплексной экстрикативной психосоциомоторики человека в диверсификативно самодостаточных и топологически связных социокультуроприроднотерапевтических средах.
    Напросте сказываючи -- "Заметки до востребования";
    + "Письма Навигатору";
    + "НеЗаметки";.
    Отрывки из тюремныех мемуаров Юрия Устинова; под редакцией З. Кудиновой; с ошибками И. Слесаревой.


      Предисловие от редактора

      Дорогие друзья. Вашему вниманию предлагаются "Заметки до востребования" - тексты, написанные Юрием Устиновым в тюрьме. Тексты не вычитаны автором, а оригиналы, к великому нашему сожалению, находятся в руках человека, который неприкрыто высказывает свое негативное отношение к Юрию Михайловичу и ведет кампанию против Тропы. Соответственно, за редакцию этим человеком текстов ни Юра, ни я не можем нести никакой ответственности. К сожалению, имеют место смысловые ошибки. Мы с Юрой стараемся по возможности выборочно править тексты в телефонных разговорах с ним.

      На данный момент, начиная с марта 2015 года, Юра находится в тюрьме по ложным обвинениям в его адрес, обвинениям тяжелым - педофилия. Мы, друзья Юрия Устинова, знакомые с ним много лет, как и всегда: безоговорочно верим Юре. Человек, посвятивший всю свою жизнь воспитанию детей, выпестовавший столько прекрасных ребят, спасший от детдомовского беспредела многих и многих. Человек, создавший уникальную социоприродную среду - Тропа, открывший первый социальный лицей для детей-спасателей; воспитывавший спасателей из тех же детей, которых спасал - от уличного криминала, от жестокости работников интернатов и детдомов. Человек, написавший десятки песен, уже вошедших в хрестоматии авторской песни. Человек, всегда готовый отдать жизнь за ребенка. Много лет, начиная с конца семидесятых годов, Юру преследуют власти: за инакомыслие, за нежелание принимать как должное ситуацию с сиротами в нашей стране, за борьбу с беспризорностью. В одной из своих песен Юра написал "бились душами босыми с бронированной пустыней...". Это - про него, это про его жизнь.

      Юрий Михайлович Устинов выйдет на свободу 1 октября 2019 года. Благодаря изменениям в ст. 72 (по пересчету сроков в СИЗО), это почти на два года раньше изначального срока. И это уже победа. Но даже один оставшийся год Юре дастся нечеловеческими усилиями. На 73м году жизни Юрий Устинов имеет такой "букет" заболеваний, который и здоровому организму не выдюжить. Кто-то молится за Юру, не имея возможности помочь иначе, кто-то помогает и делом, и деньгами, и словом. Всем вам низкий поклон от нас, команды друзей Юрия Устинова.
      Я очень надеюсь, что рукописи вернутся к их создателю, и что в ближайшем будущем мы издадим книгу произведений Юрия Михайловича.
      Пока что идет работа над полной версией "Рондо для Коряжки" и другими произведениями Юрия Устинова.
      Мы рады, что вы - с нами. Спасибо.

     Злата
  
  
  
  
.-=.-=.-=-.=-.=-.
  
  
  
  
  Скверна, которой меня обмазали, имеет свойство сама заползать в ваши души. Если читаете всякую пакость, - просто сопоставляйте "факты" и времена, места и "события". Единой ткани не получится, всё распадётся на грязные брызги и плевки, а под ними - чистая Тропа со всеми её обитателями. Там же и вся моя жизнь.
   Мир испытывает меня. Я испытываю мир. :)
   В любом случае - до встречи.
  
  (Юрий Устинов; Прямая речь от 19.03.2017.)
  
  
   []
  
  
  
.-=.-=.-=-.=-.=-.
  
  

1 Заметки до востребования. Юрий Устинов


  
     Опубликовано 5 января 2016 года. Отрывок первый

      В середине восьмидесятых Советский Детский фонд позвал меня помочь в создании первого в СССР городка приемных семей Рязанской области возле Сасово. На месте будущего городка было поле, архитектурный проект еще только создавался, а всей затеей руководил Федор Иванович Брагин, 50-летний немецкий мальчик-сирота, усыновленный во время войны солдатом Иваном Брагиным.


        Наш автобус остановился у края поля, все высыпали наружу после утомительной дороги, и я оказался рядом с Маргаритой Тереховой, известной актрисой, снявшейся тогда в фильме Андрея Тарковского "Зеркало". Улыбаясь, мы поздоровались, завязалась беседа, так мы с ней познакомились.

        Брагин сразу пригласил меня стать в его городке директором педагогики. Я согласился, поскольку подрабатывал тогда на радиостанции "Юность", то в церковной мастерской. Я стал рассказывать Маргарите про педагогику сотрудничества, она отшучивалась какими-то любовным историями про актеров.Через месяц-другой я наконец выполнил данное ей обещание и пошел в гости в ее московскую квартиру. Неустроенность ее быта меня глубоко поразила, мне было очень жалко, что такая замечательная актриса живет в таком неуюте. Мне для близости с человеком нужен уют - рукотворный или созданный природой. Чай из засаленного стакана - тоже не слава богу, и я вскоре откланялся, слушая заверения в ее уважении к моим педагогическим талантам. Маргарита тогда выступала одним из спонсоров фондовского проекта.

        А тем временем в Демушкино, главное место будущего городка, съезжались будущие сотрудники, привлеченные восторженными рассказами пусковой группы. Я не знал тогда, что в распоряжение Брагина, по роковому стечению обстоятельств, приехали и Лишины - дети тех самых Лишиных, которые в 1972 году начинали травлю Устинова. Оказывается, узнав, что их начальником будет Устинов, они тут же выдали себя и предъявили Брагину ультиматум - или они, или я . Я в это время набирал детей в приемные семьи, искал совместимых по всей стране. Помню, в Нижнем Тагиле, в двух больших детдомах, стоящих рядом, меня поразила массовое "раскачивание" детей. Кто работал с депривированными - знают, что это такое. Они раскачивались не по двое-пятеро, как везде, а все - без исключения.


        Все Лишины всей мощью обрушились на Брагина. Вернувшись, я не нашел в нем доброго и интересного собеседника. Он был сух и насторожен, однако с работы меня не уволил. Тем временем страна ловила маньяка Чикатилло. С подачи Лишиных "органы" стали присматривать и за мной, в том числе и в моих командировках. Не знаю, что было бы со мной - нескольких человек расстреляли по подозрению, но вскоре поймали настоящего маньяка и слежка за мной прекратилась.

        С Маргаритой в то время мы виделись редко. В основном беседовали по телефону. Маргарита снова звала меня в гости и развлекала рассказами про "голубых", которые мерещились ей везде, даже на съемках фильма про трех мушкетеров. Я пропускал мимо ушей всю эту чушь, но ехать в гости не хотел.

        Проект Брагина зачах, Федор Иванович сам угрюмо копал канавы на месте будущего первого дома. Дом все-таки построили, помог директор совхоза Саджая. Я набрал одну приемную семью и они поселились в этом единственном доме. Брагин уехал на родину своих предков, сказав, что музей Макаренко находится не в России, а в Германии, а меня с совдетфонд пригласил строить под Туапсе здание уже по моему проекту.

         В середине лета 91-го приезжали на тропу и поднялись на лагеря два странных человека, мужчина и женщина. Женщину звали Верой, в руках у нее был очень длинный микрофон и была она корреспонденткой радио "Маяк". Мужчина носил на себе большой кофр с фото-причиндалами, ступал мягко, звали его Александр, а фамилия у него была двойная - Тягны-Рядно. Разумеется, был фотограф.


        Вера в первый же день спросила у пришедшей с прокладки тропы бригады: "И кому нужен этот ваш мартышкин труд?". Ребята слегка опешили, но Вера устойчиво целилась микрофоном в каждого по очереди, и бригада заговорила. Каждый отряд вызывал у Веры едкую усмешку.

        Александр бродил, ползал по лагерю, прицеливаясь объективом. Я заметил, что он ищет кадры, на которых передний план состоит из грязного, еще не помытого котелка, закопченной миски, бывалых заслуженных носков, висящих на веревке после стирки.

        Вера много расспрашивала, все ее вопросы были под стать первому. Потом, много позже я узнал, что эту пару прислала на тропу Маргарита Терехова и что Александр Тягны-Рядно отказался отдавать в печать отснятые материалы. Это был поступок, который я ценю по сей день.

     Тем же летом 91 Маргарита приехала на Тропу и привезла своего сына Сашу. Лица его я не запомнил, было ему лет 10-12. Пять или шесть лагерей стояло тогда на Тропе, связанных телефонной связью. Маргариту с Сашей я определил на один из средних лагерей, там было уже обжито, все черновые работы проведены. Сам я жил на верхнем лагере, и вскоре Маргарита спросилась ко мне наверх, говорила, что ей интересно там, где нахожусь я. Возражений у меня не было и, вскоре, оставив сына на среднем лагере, Терехова поднялась к нам на хребет. Сашу я больше никогда не видел.

        Рите поставили отдельную палатку и старались во всем ей помогать. Через день-два она сказала, что каждый день после ужина она будет репетировать спектакль с детьми у костра. Это было что-то из классики, не помню что. Я удивился, но она была непреклонна в том, что культура должна проникать во все поры общества и подниматься ради него на любую высоту.

        Усталые после рабочего дня, ребята засыпали на вечерних репетициях и разучивании ролей. Маргарита сердилась, но пойти посмотреть, чем занимаются эти дети днем - отказывалась. Я побаивался, что она захочет поднять на верхний Сашу - там нечем было занять новичка, но она ни разу не вспомнила о нём.

        Каждый день, когда детская бригада уходила на работу, я выдерживал атаки одинокой женщины, к тому же актрисы. Это очень непростая оборона, ведь главное - не обидеть. Моя тогдашняя подруга ждала меня на базу, как рыбачка у моря, а я "держал оборону".


        Почему-то на меня всегда плохо действовали пластиковые искусственные части тела, я чувствовал себя как в детстве при первом посещении Кунсткамеры в Ленинграде.

        Потом грянул мощный ливень, внизу смыло села и поселки, погибло сотни людей. У нас на Тропе на "Верхнем" промок репчатый лук, на Базовом унесло корыто с носками. Других потерь не было. Маргарита с Сашей успели до ливня спуститься в город и уехать. Терехову перед отъездом поймала одна из туапсинских газет и раскрутила на интервью. Маргарита рассказала, какой Устинов хороший и почему в России не умрет офицерство, если все будут работать с детьми, как Устинов. Это было ее последнее положительное выступление о Топе.

        После аварии на шоссе, где погибли шестеро наших ребят, газеты запестрели заголовками типа "Монстр на Тропе", "Обучаю в позе "кучера", "Обаятелен и опасен". Атаку открыл Николай Фохт в еженедельнике "Собеседник". Статью ему заказала Терехова. Сама она чуть ли не каждый день стала выступать по телевидению, радио с отчаянными страданиями как "педофилу-шизофренику" всю жизнь разрешают работать с детьми.


      Вскоре после больницы я добрался к Ролану Быкову, нашему другу и мудрому советчику.

      - Ты хочешь работать или всю жизнь сражаться с этими бл...? - спросил с напором Ролан Антонович.

      - Работать.

      - Так вот иди и работай!

      Позже он рассказал мне, как происходил его разговор с Тереховой:

      - Объясни, милочка, что это ты делаешь? - спросил у нее Ролан.

      - Я там у них была и все видела, - горячо ответила Маргарита.

      - И что же ты видела, милочка?

      - Я была у них на верхнем лагере, где Устинов, и видела все!

      - Ну скажи же, что ты видела?

      - Ролан Антонович... я все видела!

      - Что ты видела, говори!

      - У них там... ноги грязные

      - А ты, милочка, взяла бы и помыла, - мягко сказал Быков. И вдруг взорвался.

      - Сниматься, с-а, не будешь!!! - грохнул кулаком по столу Ролан.


      Терехова больше не снималась в большом кино. Ушла торпеда - сказал Ролан Быков. Так Устинов стал личным врагом актрисы, а позже с ее подачи - средоточием мирового зла, тайным развратником, мистически действующим на своих жертв и на всех честных людей планеты.

      После аварии мы, оставшиеся с этим, лежали по больницам, а гнездо для сбора средств для помощи нам организовал московский бард и художник Антон Яржомбек с женой Тамарой Лаврентьевой. Это были подставные люди, давшие возможность Лишиным обрабатывать почти всех наших друзей. В той же куче стервятников обосновалась и Терехова. Сын Сашка уже стал обиженным мною ребенком, а я, оказалось, обладал дьявольской силой в обработке людей, в том числе и с помощью "специально написанных" для этого песен.

      Именно эту версию взял из Москвы Скоробогатченко для своей спецопераций против Тропы, именно она сейчас завершается приговором суда. Многие спрашивают про Усатиковых, я считаю, что они - всего лишь пешки в этой игре, а Усатиковым-отцом движет вовсе не благородная ненависть, а всего лишь страх ответственности за суицидальную попытку сына. Виновным во всем должен был стать не он, а кто-то другой, вот я и отдуваюсь.

      Отсутствие оправдательных приговоров в России называется неотвратимостью наказания. Ты будешь неотвратимо наказан, независимо от того, совершал ты преступление или нет.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 1 июня 2016 года. Отрывок второй

        ...Вы смотрите на Ребёнка с сожалением, он ещё недочеловек, инвалидный взрослый, достойный только своей микрорезервации в виде детской площадки. Люди - это взрослые, дети - ещё не люди, вы сочувствуете этим "болванкам", "заготовкам", "полуфабрикатам". Животная любовь соседствует с перманентным раздражением - Ребёнок всё время старается идти поперёк вас, а должен идти вдоль и только согласно вашим представлениям о нём.Он мужественно терпит ваши бесконечные окрики и одёргивания, вам кажется, что "с него - как с гуся вода", и вы становитесь всё жёстче, нимало не пытаясь понять, что Ребёнок - просто другое существо.

        Он вас любит и хочет стать вами, почему же вы не хотите стать им - чтобы быть с ним? Вы растеряли и уничтожили Ребёнка в себе?

        Остановили бы собой это наследуемое детоубийство, мне стыдно за вас перед детьми.

        Инвалидизация Детства, неприятие его самоценности, взрослый шовинизм ведут к невосполнимым потерям, которые по вам же и ударяют. То, что по вам не ударяет, вам вовсе не интересно, правда?

        Вот, пусть вам будет интересно, я уж постараюсь. Считайте, что дети послали к вам своего лазутчика, одинаково хорошо говорящего на обоих языках - детском и взрослом.


        Почти во всём вами движет страх. Двигатель Ребёнка - любознательность, любопытство. То есть Любовь. Вами и в любви движет страх, Ребёнок и в страхе спасается любовью. Поучитесь у Ребёнка, и жить вам станет лучше, жить вам станет веселее.

        Одно из самых чудесных свойств Ребёнка - незнание. Это и есть его главная свобода - свобода от известного. Чем Рёбёнок младше, тем больше он не знает, это и есть его свобода. Здесь ключ к изменению мира к лучшему, вы ведь хотите иногда изменить мир к лучшему? Вы ведь хотите иногда, чтобы следующее поколение было чуть лучше, чем предыдущее? Земной Ребёнок формирует себя как человека, живущего по земным законам, он уже не может быть кремниевой жизнью на планете Крендибоб или Солярис (поклон Станиславу Лему, в том числе за "Сумму технологий", за "Сказки роботов" и "Звёздные дневники Ийона Тихого").


        Ребёнок приносит себя в жертву тому месту, тому устройству жизни, а в нашем случае и тому обществу, где оказалась в командировке в тело его душа. Человек, побыв некоторое время "царём природы", успел продиктовать ей свои законы и указы, потом выскочил из царских палат, но ничего не понял, им привычно двигал страх. Испоганив свою прекрасную планету, сделав из неё служанку, этот мародёр и развратник продолжает делать детей, себе подобных, иногда заботясь об их сытости, но почти никогда о том, как им не растерять совершенство, которым они обладают с рождения и которое окружающие воспринимают как ущербность - "ты прям как ребёнок".

        Оскорбление непониманием - первая обида, которая наносится Ребёнку. Общество почти никогда не видит в нём надежду, попытку, перспективу. Максимум заботы - создать такую "методику", которая мигом подгоняет Ребёнка под понятия взрослых, делает его взрослым - скучным и запуганным существом, одиноким в созданной им человеческой пустыне.


        Взрослые, вы создали человеческую пустыню и начинили её оружием и страхом, вы оставили Ребёнку одну привилегию - стать похожим на вас. Он это должен, он всё время вам что-то должен. Он выполняет этот свой долг, взамен вы кормите, обуваете и одеваете его, и иногда покупаете ему соски-пустышки, подсовывая игрушки. Вы искренне уверены, что Ребёнок примитивен, но на самом деле он гораздо сложнее вас. В практиках обучения вы сделали из него диктофон, - он должен качественно записать в память и точно воспроизвести... Что? Как правило, то, что вряд ли ему пригодится. "Послушный" в вашем понимании равно"хороший". Ой ли? Рабовладельцы вы. Диктаторы. Вечно противостоите вы Ребёнку в его попытках быть самим собой, сохранить себя среди других. Других, понимаете?


      В практиках воспитания вы сделали из него раба, выполняя требование "иначе будешь бит".

      Приходит время, когда Ребёнок накопил достаточно представлений о мире, в который он готов жить. Он готов стать одним из вас. Он готов убить в себе Вечного Ребёнка (поклон Алану Милну), убить Бога, чтобы стать членом общества. Но и тут вы находите "трудности переходного возраста" и ваш кнут опять растёт быстрее, чем ваш пряник. И очень часто у вас для ребёнка ничего, кроме кнута и пряника, нет. Так кто же примитивен?

      Ах, вы отдали ему свою родительскую или общественную любовь? Почему же вы не предупредили, что любите в долг и этот долг нужно будет вернуть? Ребёнок хоть узнал бы, что любовь бывает в долг. Сам бы он никогда не догадался - он любит вас беззаветно и так же будет любить своих детей, ваших внуков, если не очень помешаете. Или вы уже хорошо научили его любить взаймы? Тогда Любовь - это категория хитрости, больше ничего. На ваше правое полушарие села муха. Она всегда знает, куда садиться - она садистка в этом смысле. Вы боитесь лоботомии? Почему же вы делаете её вашим детям, да ещё называете это "воспитанием"? Неужто, чтобы создать мир взрослого, нужно всего лишь разрушить мир Ребёнка? Нет, я не буду писать взрослого с большой буквы и не буду выстраивать текст "как положено". Это Ребёнок, выживший во мне, говорит с вами.


      Папа и Мама, произвести на свет Ребёнка - ваша цель. Так когда же, когда он перестаёт быть вашей целью, а вы перестаёте быть его средством? В какой момент вы изменяете ему? А плата государства за рождение детей аморальна, это и есть настоящий разврат. Это вид проституции, вполне узаконенный, он - гордость государства, а надо бы стыдиться платить за Любовь.

      Потом вы будете стараться сдать Ребёнка в камеру хранения, которой чаще всего оказывается детсад, ясли... Тамошние педагоги думают, что чем младше Ребёнок, тем ближе он к животному, и строят свою работу по законам животноводства. Но ещё хуже бывает вмешательство в такой "воспитательный процесс" неких специалистов, которые знают "как надо". Взрослую пустоту они вселяют в Ребёнка с любого возраста, предполагая, что Ребёнок - всего лишь недоразвитый взрослый.


      ... Бог играет во вселенную и в нашу с вами жизнь, но Игра эта пишется с самой большой буквы.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 8 июня 2016 года. Отрывок третий

        Почему же так гонят Тропу? Что страшно "им" в самоопределении, самоорганизации, самостоянии?

        Тропа - иная версия содержания, значения и развития человечества, социума, поэтому она встречает столь ожесточённое сопротивление.

        В тропяной версии люди теряют власть над людьми, назначенные и самосозданные авторитеты гибнут; манипуляция человеком невозможна, ибо сразу видна, легко распознаётся и проверяется; неприкосновенность личной собственности не обсуждается, а общее достояние принадлежит каждому не в силу овладения этим достоянием, а в силу ответственности человека.

      Нет "большинства", нет голосования, нет тупого подчинения, нет разряда "так положено" и т.д.

     Принимая тропяную версию, вы теряете административную власть - весь разряд чиновников исчезает. Вы теряете порядок, в котором "все как один", а каждый один должен быть "как все", теряете возможность делать из людей стадо и руководить им.

        На Тропе не работает никакая пропаганда - над ней будут смеяться. На Тропе нет "лохов" - никому не придёт в голову обманывать другого, ибо это неприлично и непродуктивно.

      На Тропе можно делать работу или не делать её, но невозможно делать вид, что ты делаешь работу.

        Уходит в небытие вся философия противостояния, ей на смену - взаимодействие и взаимопонимание. У Тропы нет ни внешних, ни внутренних врагов, их поиски обречены на провал. Дружный смех - значит, этому человечеству не понадобится ни НКВД, ни ЦРУ, да и вообще, львиная доля спецслужб будет искать себе другое занятие, более гуманистическое и продуктивное.

        Преступность из разряда пороков переходит в разряд заболеваний - и тюрьмы, со всем аппаратом репрессий, становятся не нужны, им на смену приходит психотерапия. Не так уж трудно, например, сделать за пару недель из клептомана - коллекционера, это одно и тоже, и вернуть его в социум собирать свои коллекции и жить в дружбе с социальным психологом.

        Человечество нужно лечить, никакое закручивание гаек к излечению не приводит, а безмозглое действие рождает только безмозглое противодействие. Выйти из заколдованных кругов помогут дети, каждый из них - надежда Человечества.

        А ХХ век показал, что меняться нужно в принципе: в ХХ веке человечество заглянуло в себя - и ужаснулось. Или - продолжать самоуничтожаться?

        Интенсивность изменений напоминает мне машинно-тракторные станции (МТС) середины 50-х годов: вроде всё есть, но ничего нет, потому, что ничто не работает...

        На Тропе ни к чему соглядатайство, нeзачем подслушивать и подсматривать, жизнь "под ковром" прекращается, не нужны ни сексоты, ни стукачи, ни доносчики. Всё открыто.

     ... Так кому же страшна Тропа?

        Думаю, что я внятно наметил множественные ответы на этот вопрос.

        Прошу заметить, что Тропа - не макет или "действующая модель", а реальное маленькое человечество, прожившее 40 лет в лесах и горах и умершее насильственной, а не естественной смертью...


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 22 июня 2016 года. Отрывок четвертый

        При развязывании узлов с некоторыми случается мелкая истерика, фон для неё должен состояться мгновенно и являть собой ожидательное спокойствие. Ни осуждения, ни поощрения - как при нечаянном пуке. На время истерики останавливается время и мелкий срыв в общий зачёт не идёт. А уж если у человека хватает самоиронии для того, чтобы в эти секунды пародировать себя и смеяться над собой, то это не истерика вовсе, а нормальный выхлоп при форсаже. Гримасы и междометия становятся игрой, а переход в игру в таких случаях - нормальная победа над собой.

        Так формируется характер. Поскольку оценочные отношения мы никуда не денем, старайтесь помогать развязывальщику своей реакцией, точной и естественной. Тот, кто умеет сосредоточенно развязывать узлы, вряд ли убьет человека в аффекте через 20 лет или перепутает ручки управления в самолёте.

       Но есть люди, которые будут развязывать узел четырьмя пальцами, отведя мизинец в сторону. С ними будьте особенно осторожны. Мизинец - это сердце. Да, это у них защитная реакция, но она бывает катастрофически тотальна.

        Жизнь состоит из развязывания чужих узлов и случайных захлестов на верёвке жизни и завязывания своих. И, если ты не один живёшь в этом мире, любой другой человек должен легко развязывать твои узлы для себя.


        

         []

        

        Вечный кусочек репшнура, завязанный вместо пояска на шортах, - признак Тропы. Вязание узлов, кроме простой и сложной проникающей символики - прекрасная психотерапия, как, впрочем, и всё остальное.

        Верёвка никогда не должна мочалиться на своих концах. Она или заплавлена или особым образом замаркирована. Стиляга - прекрасное русское слово, обозначающее приверженность стилю. Прочтёшь стиль - прочтёшь всё. Узел, например, не должен быть кривым, со сбитым рисунком - он будет плохо держать. Нормальный узел всегда красив и полностью выполняет свою функцию. "Красота есть высшая целесообразность" (М. Анчаров).


        В свой настоящий стиль невозможно войти волевым усилием, он - данность, но его можно формировать внутри данности и переформировывать.

        Стиль есть и у государства, и бывает он непригляден.


        Переформирование стиля (изменение форм и соотношений внутри данности) - не последняя задача для педагогики. Стоит обратить внимание на общинную культуру предков, когда фамилии Ивановых, Петровых, Сидоровых внятно поясняли не только ЧЕЙ ты, но и КАКОЙ ты.

        Никакой, но с внешним управлением - их много нынче.


         DBK 1412; Тренировки первой в России детской Школы Спасателей совместно с беспризорными детьми и малолетними преступниками

        
        Но - начнём с узлов. Или с приготовления пищи. Или с укладки крышака. Или с владения языком. Или с подбора себе одежды. С окапывания палатки. С чего угодно, на самом деле. Со взаимоотношений с игрушками - вот что важно.

        Но не с походки. Такое начало пахнет печалью. Принуждение ничего не формирует.

        Потёмкинские деревни личности - тоже не выход, они временны, на один проезд мимо них царицы-совести. Но личность хочет быть постоянным процессом, а не витриной на предъявителя. Каждая личность - она именная.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 30 июня 2016 года. Отрывок пятый

        Дня через четыре, когда густонаселённый Базовый лагерь уже был слегка обжит, начинался отбор состава на Верхний, передовой лагерь. Отбор делала сама группа посредством тех простых и всем понятных методик, которые оставил нам в социологии Морено. Составлялся "кубический" вертикально-горизонтальный список всех участников.


       Все собирались вечером в костровом круге, и каждый по очереди отвечал на вопрос:"Назови трёх (иногда больше-меньше) своих товарищей, с которыми ты пошёл бы ставить Верхний лагерь". Взрослые, руководители в этот список не включались, их оценивали и продвигали дети с помощью других "подарков Морено" - социограмм, но об этом позже.

        Простой подсчёт показывал состав следующего лагеря. Влияние взрослого "руководства" на результат практически сводилось к нулю.

         Был и другой метод подсчёта, дававший результат с учётом степени референтности отобранного (самоотобранного) состава. Сколько раз ты был назван другими - столько баллов в этом случае начинал стоить твой голос для кого-то. Метод подсчёта выбирала сама группа, но чаще всего обходились первым вариантом, оставляя второй любопытным взрослым, которые хотели как можно больше знать о группе того, чего она сама о себе не знает.

          Взрослое руководство вообще сводилось к советничеству и обеспечению безопасности там и тогда, где и когда группе не хватало опыта для обеспечения безопасности в силу особенностей возраста.

        Абсолютное руководство всеми и каждым наступало только при экстремальной, опасной ситуации. В этом случае приказы и их выполнение обсуждались только после того, как экстремальная ситуация миновала, и всё вернулось в обычное русло самостояния, самоопределения, самоуправления.

        Любые попытки вновь прибывших ретивых взрослых ощутить себя начальниками детей считались недопустимыми, неприемлемыми и сразу пресекались.


        Социограммы ориентировали и помогали понять ситуации и смыслы не только при отборе состава, но и во многих других случаях.

        Выборы ответственных фигур детского самоуправления происходили тоже не совсем обычным путём. Постепенно, но быстро отдавая детям все бразды самоуправления, мы старались, чтобы они поняли, что быть, например, командиром группы - не почётная должность, а высокая ответственность, скорость и верность принятия решений, выдержка и корректность, и т.д.. Когда группа начинала это понимать, можно было собраться в круг и спросить: "Кто возьмётся быть командиром группы?" Желающих всегда было немного, все напряжённо думали, примеряя себя на множество ситуаций, которые придётся решать самостоятельно и отвечать потом за принятые решения и поданные команды перед всеми.

        Тот, кто, волнуясь, называл себя на должность командира (или другую), должен был ответить на все вопросы, которые задаст ему группа, выслушать критику и напутствия, а если хоть один человек был против - командира не утверждали.

        Когда группа научалась жить в параметрах самоуправления, командир переставал быть выборным (самовыборным) и становился сменным, командовали все по очереди. Тому, кто не очень умел командовать, помогала быть командиром вся группа. Она всегда делала это очень охотно, корректно и тактично, я не помню исключений.


        Надо сказать, что "все", как правило, очень хорошо относились к "каждому" и никогда не строили из себя "подавляющее большинство".

        Тропяное правило "Один - не меньше, чем все, все - не больше, чем один" действовало безотказно и выполнялось всеми и каждым с искренним удовольствием, на радость витавшему над ними альтруистическому духу Владимира Ивановича Эфроимсона. Природосообразность доброты была явной и не требовала специальных морально-волевых и нравственных усилий. Мы явно все получали удовольствие от естественности нашей жизни. Становиться и быть самим собой в такой атмосфере было нетрудно.


        Верхние лагеря, а потом и Базовый, требовали от каждого чуть большую толику самоотречения - на них было трудно. Но это самоотречение никогда и никем не декларировалось, оно тоже было естественным и тоже приносило радость.

        Чрезвычайным Происшествием считалось проявление агрессии в любом её виде. Такие случаи группа терпеливо и спокойно разбирала вечером у костра, днём никаких разборов не проводилось.


       Система наказаний существовала в виде предписанных ограничений на работу и / или самообслуживание. Отношение к наказываемому всегда оставалось корректным и добрым, дежурные втихаря вылавливали ему лучшие куски в супе. Напоминать ему о проступке и/или о том, что он наказан, считалось недопустимым.

        Я сознательно употребляю слово "считалось", так как допустимым было всё, кроме нанесения вреда другому существу. Другой уклад жизни лишал бы всех нас свободы.

        Найти грань между допустимым и неприемлемым удавалось за счёт рефлексии и ауторефлексии группы, непрерывно отбирающей, отторгающей, сохраняющей, оценивающей своим состоянием и поведением новые, непрерывно возникающие признаки и свойства.


      Наказанием в группе было отлучением от труда. На час, на день, на несколько дней. От общего труда, от каких-то его видов, или от самообслуживания тоже.

        К "разгруженному" (так назывался наказанный) относились с большим сочувствием, никогда ничем не усугубляя его положения и состояния. Незаметно ему доставались лучшие куски, лучшая накидка от дождя, лучшая кепка от солнца. Ему бежали рассказать свежие смешные истории, ему приносили горсточку первых ягод ежевики.


         Других наказаний на Тропе не было.

        Я не ставлю в этих записках задачу отбиваться от всякого бреда типа "лагерей для посвящённых" и прочей ахинеи, просто рассказываю как было. Если вы скажете, что компас позволяет кораблю ориентироваться и ложиться на курс - вы будете правы. Но утверждать, что компас ведёт корабль, вы не станете, это не так. Любой взрослый, назначенный или призванный детской группой быть её блоком навигации, не руководит этой группой в решениях и выборе пути, он только обозначает ей возможные последствия каждого выбора. Тем более, он не является начальником группы, начальником детей.

        Вечная для России милитаризация сознания рождает в нём исключительно модели подчинения силе или авторитету, а если внешних признаков слепого подчинения не обнаруживает, то ищет их в категориях хитрости. Их нет, взрослый и детский мир вместе движутся по вместе выбранной дороге, сотрудничая и симпатизируя друг другу. Взрослый компетентен в сфере своего знания, а ребёнок - в сфере своих чувств. Здесь можно и задуматься: если чувства суть Высшее знание, то из чего состоит жизнь человека - из приобретений или потерь?

        Обратиться к взрослому можно всегда, он обязательно выслушает и ответит, выскажет свои суждения. Если же он чего-то не знает, например - есть ли в кремниевой жизни начальники и подчинённые, или где можно увидеть фашизм на растительном уровне, он честно скажет: "не знаю".

        Он всегда честен с тобой, у тебя с ним не может торговых отношений на тему "ты - мне, я - тебе".


        Отсутствие подавляющего Большого Социума вкупе с природной компонентой делала нашу бытность первозданной, где многое, вплоть до культурологии, могло родиться и рождалось заново. Закон онтогенеза сверкал гранями своих спиралей имени Менделя и Дубинина внутри нашей жизни, рождая смутные догадки о долгом путешествии некоего народа по пустыни, но главные открытия были ещё впереди. Среди них - осознание полной беззащитности любого человечества. В том числе и тропяного, где социальные лифты приводились в движение заботой человека о природе, о сохранении её в каждом и во всех без изъятий и без искажений. Если каждый человек - единственный, то никакого большинства не бывает и быть не может, а есть желание быть вместе, оставаясь единственными. Ключ к этому сообществу всё тот же - ансамблевое бытие, где у каждого своя роль, согласно его природе, а вместе - ансамблевая импровизация посреди спонтанности бытия и сознания во имя природы, то есть [сил], которые из почвы и солнечных лучей дарят нам прекрасный цветок бытия.


        Когда нет бумаги и карандаша для социограммы, можно сделать ещё проще.

        Выбираете с помощью случайности любого из группы, просите его найти себе товарища, которому он доверяет в работе. Как только такая двойка состоялась, начинается важный этап выбора этой двойкой третьего. Двое могут вести любые переговоры с возможным третьим, но с момента, когда его назвали, рабочая тройка существует. Следующим поиском она превращается в четвёрку, это уже две двойки, где каждый ищет третьего. Найти Третьего - важнейшее ключевое действие (Я. Голосовкер "закон не исключённого третьего", "Логика античного мифа").


         BSI2 071; Тренировка в первой в России детской Школе Спасателей.

        

        Самодостаточность группы начинается с количества 12 человек, это 4 тройки или давно известная всем "дюжина", которая всё сдюжит.

        В группе больше 12 человек всем "дополнительным" уже легко потеряться, не состояться, не иметь значения.

        Итак, "строить - строИть" и "дюжина". Самоотбор в группе без бумажки. Группа больше 15 становится рыхлой, распадается, расползается, разбивается на фракции.

        При нахождении третьего, каждый в тройке становится Третьим, и занимается разрешением противоречий между двумя другими, качественный контакт между ними становится для него ценным. Такая тройка сознательно берёт на себя и хорошо выполняет сложные работы, решает трудные задачи. Она "встроена", она представляет из себя "строение".

       Не надо [неразборчиво] детей, изображая из себя начальников и царей. Когда будет надо - дети сами позовут вас, а если никогда не зовут - подите от них вон. Вы не начальники детей, вы - самозванцы, надоедливые и навязчивые.


      (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 2 июля 2016 года. Отрывок шестой

        Медуза ловко и крепко схватила меня за ухо. Я дёрнулся, ухо затрещало и я затих в ожидании. В недрах чинно гуляющего парами коридора неслись за мной Серёжка Мельников и Сеня Пашковский.

        - Атас!! - закричал я им.

        Медуза в ответ стала поднимать меня за ухо в воздух. Я был лёгким первоклассником, хоть и длинным, а она - крупной директрисой.

        Быть просто поднятым за ухо - не страшно. Но если тебе его во время подъёма ещё и выкручивают - это больно.

      - Я не з-знаю, кто такой атас-с-с, - оглушительно зашипела Медуза, поднимая меня всё выше. - Я з-знаю, кто такой Атос-с-с!!


        

         []

        

        От голоса Медузы мы все ёжились. Он проникал внутрь через затылок и так больно окутывал позвоночник, что ноги подгибались, а подбородок и плечи складывались внутрь.

        Как-то я на несколько секунд опоздал на урок, дверь уже закрыли, и я был оставлен в коридоре для индивидуального продолжения перемены. Подошёл к окну. Все подоконники были заставлены горшками с геранью. Я попробовал листок и мне понравилось. Минут за 20 я съел всю кондиционную герань на всех окнах. И вдруг подумал: а если к Медузе поведут?! Эта мысль была тяжёлым ударом. Я никогда в жизни больше не ел герани.


        Страшна была не Медуза, а её голос.

        Слова известного произведения, гласящие "слушай, дурень, перестань есть хозяйскую герань" навсегда звучат для меня голосом Медузы.

        Она выходила охотиться на нас каждую перемену и оказывалась в самых неожиданных местах. Несёшься торпедой, втыкаешься в Марию Павловну, убегаешь от неё, а она всё колышется и колышется от твоего прикосновения, потому и названа была Медузой.

        И всё кричит, кричит, кричит
  
        - А Ленин на переменах никогда не бегал!! - кричит она нам. И лицо её серьёзно, очень серьёзно. Советская власть не щадит врагов и хулиганов.
  
 []


      (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 8 июля 2016 года. Отрывок седьмой


        Рысь,

        Они навязывают своё мнение потому, что не могут представить, что человек может иметь своё мнение и никому его не навязывать. "Все, как один, делай как я", - это ещё полбеды. "Все, как один, делай как я сказал!" - вот беда. Лица на них нет, это, как правило, - то самое звериное мурло, которое любит править, властвовать, размазывая людей тонким слоем по месту их пребывания. Болезнь по имени властность тяжела, продолжительна и плохо лечится гомеопатией.Различая в окружающем мире только то, что содержат в себе самих, такие люди не приемлют лекарств, ибо никаких из них в себе не содержат. Всё их имя - кто кого сборет. Вся их игра - беги - кусай. Тот, кто не подчиняется им, должен быть сломан, а если это не помогает - убит.

        Иногда по своему образу и подобию они хотят сделать страну, в которой живут, а то и весь мир.

        Исторический период сосуществования с ними слишком долог и трагичен. Он нерентабелен для вселенской жизни, его надо пересмотреть. Всё просто, когда на Земле нет Новых, они ещё не пришли. Просто и когда нет старых - они уже ушли. Трудно когда есть и те, и другие.

        Рысь, это не конфликт цивилизаций, это "переходный возраст" человечества, его возрастная особенность, движение от зверя к человеку не происходит у всех одновременно и равномерно.

        Берегите Новых, - сказал я вам на самой первой нашей встрече. На них нет спроса в современном мире, ощерившемся пушками и ракетами. Новые гибнут не оказывая сопротивления, их мир не знает властвования и насилия. Ты имеешь в виду именно это, когда говоришь о конфликте цивилизаций? Но здесь нет конфликта, обыкновенное убийство. Это старые в состоянии конфликта, их мотив - преобладание. Новые не знают конфликтов, они просто живут. Односторонний конфликт конфликтом не называется и не является.


         DBK 1412; BZTK PERPR95 Рысь.

        

        Мы рождаемся снова и снова, и всё реже надеваем синие береты. Они крушат нас, но мы рождаемся снова. Властители относятся к нам враждебно: мы не хотим ни на кого нападать и плохо понимаем суть власти. Наше общество горизонтально, наше большинство не бывает подавляющим.

        В России рождается очень много Новых, поэтому старые в панике. Они очень боятся потерять власть, как англичане в Индии.


        Надо потерпеть, ребята. Лямки поддёрнем короче, дыхание мирное, каждый - своим темпом, все вместе - темпом самого медленного. На привале стащим у него часть груза. Незаметно, чтобы не обидеть.

        Ход нормальный, Тропа. Путь от зверя к человеку - это подъём.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 22 июля 2016 года. Отрывок восьмой

        Запреты на Тропе - на одиночное хождение и самостоятельное пользование лекарствами. Специальный блок для оказания первой помощи - не в счёт, им пользуются все, кто имеет допуск. Имеет допуск тот, кто обучен и сдал зачёт. Зачёт сдали все.

        Относительный запрет есть на употребление внутрь незнакомых ягод, плодов, трав. Грибы тщательно перебираются и ни один из них не может быть использован в пищу без санкции руководителя. Сомнительные, "похожие на" - выбрасываются.


       Использовать взрослого как справочник по каждому поводу - неприлично. Поэтому чаще всего ты получишь ответ: "Думай". Иногда, если объявлен "день без вопросов" или "день трёх вопросов", у взрослых вообще ничего невозможно спросить до семи вечера, а то и до отбоя. Да и вообще, взросляк иногда кажется непредсказуемыми зверями: просыпаешься утром, а они все куда-то смылись на три дня, как написано в записке. Ничего от них на это время не остаётся кроме телефона, но не будешь же по каждому поводу крутить ручку вызова. И в записке от этих зверей сказано: "в случае крайней необходимости". Дежурный командир знает, что в таких случаях самая важная забота - безопасность каждого в каждый миг и уже потом - обеспечение жизнедеятельности, вода, дрова, продукты, посуда, аптечка. Рабочую бригаду на участок с инструментом. Сообщиться по верёвочному сопряжению - что есть - с Базовым и плюс заказать манку, она кончается. Докопать вторую слонопотамку (мусорную яму) и много ещё всякого. А взросляк сидит где-то, пьёт компот и строит из себя бригаду быстрого реагирования. Не на что им будет реагировать. У нас всё будет в порядке и без них. Экспериментаторы фиговы. Можете вообще уйти. Хотя нет, вообще - не надо.


        Так определяется место каждого взрослого в команде, в группе. Появляется осознанное чувство его необходимости и/или желанности. Как правило, это те сегменты, где нужен опыт. Жизненный, профессиональный, сегментарный. Мёртвая скука вообщеобразовательной школы во многом состоит из того, что взрослый в ней обязателен и имеет назначенную власть. Это вызывает естественный протест, на фоне которого никакие знания не лезут, от процесса обучения тихо или громко тошнит, а отмена урока вызывает радость. Даже если он отменён по поводу смерти учительницы, я это видел.

        Быть знающим и иметь знания - разные вещи. Тот, кто хочет быть, не обязательно будет иметь и наоборот. Быть или иметь, - вот вопрос.

        В обычной своей комфортной обстановке быть не обязательно, можно иметь и казаться.

     В горах невозможно не быть.
  
  Жили были мы
  

     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 28 июля 2016 года. Отрывок девятый

        Первый секретарь Туапсинского ГК КПСС товарищ Гробовец в середине 70х объявил нас политическими врагами номер один. Потому, что каждый ребёнок Тропы закрывал собой ствол здорового дерева, незаконно приготовленного к незаконной рубке.

        Гробовец не додумался объявить нас тоталитарной сектой, это сделал в только что наступивших 90х московский бард и церковный активист Антон Яржомбек, выступив на большой конференции РПЦ с докладом "Тропа У-ва - тоталитарная секта".

      Гробовцов и яржомбеков на нашем пути было немало. Нынче они у власти, плутократия под охраной ГКЧП - их стихия, скоробогатченки всех калибров и мастей - их охрана.


        Огромные, величественные грушевые леса в верховьях Небуга уже не вернуть. Распаханы трелёвочными тракторами лона древних посёлков с их очаговыми камнями и близкими родниками. Мутная жижа стекает в реку Небуг и красит когда-то хрустальный Л-образный водопад в коричневый илистый цвет. Этот водопад мелькает в фильме Вячеслава Орехова "Тропа", над водопадом в стороне стоял лагерь, где жили с нами все приехавшие киношники. Там, в основном, и снят фильм. Там же у костра я ворчал на звукооператора за то, что он, привыкший работать в производственных помещениях, цехах и на полевых станах, всё время резко снижал чувствительность микрофона, который начинал чуять только громкие выкрики, а всю палитру звуков горного леса и гомон группы пускал по боку.

        Мы оборудовали напротив нашего лагеря и чуть выше его удобную площадку для съёмки длиннофокусными объективами, но оператор фильма всё равно бегал с широкоугольной камерой, не замечать это было трудно - он привык снимать киножурнал "Новости дня".

        Орехова вдруг прихватило высокое давление, он стал терять сознание, и мы вызвали спасателей, наших знакомых выросших ребят, которые быстро доставили Славу в больницу в Туапсе. Через два дня мы сидели у костра после обеда. В ручье что-то копошилось и гремело камнями.

        - Выдра, - сказал Тишка.

        Из ручья вылез мокрый Слава Орехов, режиссёр-документалист и сказал, чуть заикаясь:

        - Не-е, ребята. Я уже без вас не могу.

        Он сбежал из больницы, съёмки продолжились.

        До города было двадцать семь километров, дорог в верховьях Небуга не было.

        - Б... б... без вас как-то не так, - сказал Орехов, сохнущий у костра, и эта фраза запомнилась, осела вместе с её трудным "б" в лексиконе Тропы, передаваясь из поколения в поколение. Время поколения на Тропе - 3-4 года.


        В 90-м приезжали телевизионщики из передачи "До 16-ти и старше", снимали дома, потом приехали ещё раз - уже в экспедицию, но до верхних лагерей не добрались, ограничились съёмками на Базовом.

        Передача оказалась довольно точной по интонации. Мне рассказывали, как на следующее утро на ТВ прозвучал "звонок сверху" и авторам передачи сильно попало, а саму передачу велено было стереть и никогда больше не показывать. Так и сделали, но неизвестный молодой лаборант в студии снял себе VHS-копию понравившейся передачи. Благодаря ему можно смотреть - что показало про нас в 90-м году ЦТ.

        В передаче были использованы и кадры Ореховского фильма "Тропа" (ЦСДФ, 1988).

        Грызловы, гробовцы и яржомбеки на время притихли и взяли реванш только в 91-м, когда мы разбились на отвилке майкопского шоссе.

        Родители погибших ребят писали во все инстанции, что в память о погибших членах пусковой группы и самых юных специалистов по восстановлению личности сверстников надо обязательно продолжить.

        Но - 91й год. Ушёл в небытие СССР, а с ним и Советский Детский фонд им. В. И. Ленина, который финансировал строительство ЦВИРЛ. Южный Базовый растащили для домашнего хозяйства многочисленные умельцы из окрестных сёл; наш КАМАЗ, выдержавший падение с 10 метров в камни и оставшийся на ходу, угодил в семейный подряд к Ире П(...), а мне, лежачему, сообщили, что Тропа опять собралась, и все спрашивают - какого июня заброска. Это было немыслимо, но реально происходило. Нужно было принимать решение, но оказалось, что его за меня уже приняли. Я мог только или подчиниться, или бросить всё и всех и уйти.

        - Поеду на Грушинский, - сказал я Тропе. - Кто хочет, - присоединяйтесь.

        Присоединилось человек тридцать. Пришлось мне прервать на 17й день голодовку, которую объявил с требованиями опровержений и извинений перед нами в СМИ.

        На Грушинском поставились посредине, на поляне и никак не огораживались. Все могли спокойно гулять через нас, утаскивать любого в кусты или к себе и расспрашивать, как мы живём.

        Через три дня возле наших палаток и выше их громоздилась гора консервов - все знали, что мы опять едем делать тропу, дядя Саша Дулов вытащил меня на какой-то помост, перед которым было много людей, и я впервые после долгого молчания спел песенку. Она была про Золотого Мотылька.

        Консервы на Тропе быстро съели, но Ролан Быков переслал нам много больших банок с соевым концентратом - подарок швейцарского правительства больницам и тюрьмам, и мы готовили из этой муки обеды, пекли хлеб, а сами банки были густо использованы при строительстве под осевой линией хребта бревенчатого "Приюта Шести". В автокатастрофе погибли шестеро ребят - будущих специалистов ЦВИРЛа.
  
  Приют шести
  
  Для видео местами желательны качественные наушники - ибо фонотека в овраге зимовала. (Прим. РТД)
  

     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 24 августа 2016 года. Отрывок 10

        Магистральные тропы зарастают редко. Они проходимы даже в обезлюдевших в 90-е годы горах, когда все сели за рули, и мигом поумнели, а умный в гору не пойдёт. "Ведь Эльбрус и с самолёта видно здорово". Преодоление рельефа, как и преодоление себя, уходит в прошлое, становится историей, но ненадолго. Горы, со всем врубившемся в них скоростроем, остаются не пройденными и манят людей "взобраться".

        Отвилки и протропки, ведущие к магистралкам, зарастают, они уже плохо угадываются в перепаханном трелёвочными тракторами биоценозе, но и у них есть свои поклонники, как у узкоколеек. У-у...

     Нельзя сделать участок тропы, даже длинный, если она никуда не выводит. Нельзя поманить путника чистым спуском на боковой хребет, если он не выведет вниз, к воде, к "гидре", - тропе, бегущей по террасам речных путей. Сопряжения новой тропы с теми, из которых она выходит и в которые впадает, выполняются в последнюю очередь. Это несколько десятков метров, которые в конце работ делает вся группа, а не только рабочая бригада. Но, пока тропа не готова - её не видно.


        Один мой приятель приехал на Тропу со своей группой, и они проложили несколько замечательных длинных проходов, которые ни с чем не сопрягались. Я чесал репу. Причиной было желание их жить и работать автономно, как делать тропу - они поняли за пять минут и стоило немалых трудов тропяным бригадам приводить эти проходы в первозданное состояние.

        Были наши последователи, которые в одной из областей России тоже устроили экспедицию, но делание тропы заменили не расчистку и оборудование родников. Вычищенные и обихоженные родники начинали гнить, погибали и поверх появилось ещё одно экологическое движение, которое восстанавливало родники после их благоустроителей.

        Механическое, калькированное использование чужого опыта никуда не ведёт, опыт всегда должен быть своим. А то ведь можно предположить, посмотрев на работу хирургов, что человека достаточно разрезать и зашить чтобы он поправился. Но и рождённых летать не надо заставлять ползать в процессе обучения.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 13 сентября 2016 года. Отрывок 11

      Ещё один вход в Со-Стояние на Тропе назывался "Упражнение Первое. Растяните уголки рта на ширину плеч".

        Король Ромуальд Шишнадцатый, Заготовитель (Ромка из новосибирского детдома) очень это упражнение любил и проделывал его индивидуально несколько раз на протяжении дня.

        Свой высокий титул он получил когда в россыпях собранных им немыслимых вещей мы вдруг обнаружили гранату-лимонку, которая осталась с войны в какой-то скальной щели. Я сразу дал "Стоп!" и "Замри!" и , взяв лимонку в ладонь, пошёл куда глаза глядят.Глаза глядели на пологую седловину хребта, где в глубоком поноре лимонка нашла своё успокоение, а её бывший хозяин, как только я вернулся и вернул всем движение, обрёл свой королевский титул.

        Ромка заготавливал всё, везде и всегда. Во время дождей он собирал куда-то воду, в россыпях камней отбирал то, что называл "образцами", а на море, когда закончили маршрут, набивал в рюкзак мокрую водоросль цистозиру, - "потому, что она пахнет йодом". Его безвременно оставленные "курки" с немыслимыми коллекциями "всего" отмечали наш путь. Ромке неважно было иметь, ему было важно собирать. Классификация находок была у него странной: "улыбное", "спокойное", "красивое" и тому подобное. Собранное он никому не отдавал, но и не хранил для себя.
    []
  
        Как раз при нём на Тропе впервые появились наши однопроводные полевые телефоны и он полностью отдался новому увлечению, коллекционируя только "связнóе". К "связному" у него относилась и свечка со спичками - "чтобы зачистить лак с провода", и пачка сухарей - "кто пойдёт скручивать обрыв", и пузырёк йода, и всё прочее, что могло пригодиться связи и связистам в их многотрудных заботах.

        Одним из первых профессиональных тропяных связистов стал Гек - ординарный пацан из Широкой Балки, поднявшийся ныне до спасателя высшей категории международного класса и ставший участником сложнейших поисково-спасательных операций.

        Гек был лёгким, отлично лазил по деревьям, поднимал без всяких зацепок по стволам любой сложности "нитку связи" - тонкий медный лакированный провод, на десятки километров связывавший в единое целое наши лагеря. Когда связь вдруг пропадала, Гек грузил в рюкзак контрольный контур с нехитрым инструментом, выбирал сам пару помощников из добровольцев и уходил вдоль линии, преодолевая в поисках обрыва все сложности непроторённого горного пути.

        Мы с Геком оба были Собаками и хорошо понимали друг друга без слов. Мы были настоящими Собаками, а не мелкими пёсиками бытия, у которых декоративно всё - от внешности до образа мыслей и содержания жизни. Роднёй нашей в собачьем мире были ездовые собаки, пастухи, крупные вольные псы Побережья. К кошкам и кошкообразным относились иронически.

        У Собак есть свой рай, я рассказал о нём Геку много позже, когда у него случилась большая беда, да и я сам находился почти в такой же. Это была песенка "Мы поберегу пошли...". Песенка - мелочь на любом фоне, но я сказал ему в ней то, что хотел тогда сказать.
  
  Ю. Устинов: "Мы по берегу..."
  
       Декоративный мир комнатных собачек раньше называли "мещанством". Проспект Мира в Москве был всего лишь Первой Мещанской улицей. Я ещё помню характерные старые деревянные дома того района, каждый из которых старался быть значительнее других чисто декоративным способом.

       Дух мещанства великолепно передан в советском фильме "Женитьба Бальзаминова", где органична была музыка Бориса Чайковского и гениально играл Георгий Вицин, навечно сосланный истеблишментом в шутовские роли.


      Большие Собаки смотрели на маленькие миры, чуть повернув голову и подняв одно ухо. Эти миры были непостижимы, но священного трепета не вызывали. Кунсткамера городского бытия могла ещё и не то показать, но такого тихого и безысходного удивления от социальной недоразвитости я больше не знал.


      Ромуальд Шишнадцатый, Заготовитель был неимоверно маленького роста, но содержание человека определяется по внешним параметрам только на боксёрском ринге. Для человека важнее нравственное противостояние в командных видах спорта, чем любое единоборство. Длинному складному Геку и колобку Ромке никогда не пришло бы в голову соревноваться на тему "кто кого сборет". Когда есть общее дело, нет времени и мыслей на противостояние внутри своего сообщества. Вокруг лагерей громоздился Грачёв Венец, при давнем землетрясении Главный хребет распался здесь на пять отдельно стоящих вершин, и проходимой осевой линии хребта просто не существовало. Мы провели её сложными пространственными зигзагами и сделали по ним тропу, соединившую две разорванные части хребта. Девять километров "по лучу" обернулись пятнадцатью на местности, это было лучше, чем погибшие в поисках выхода путники и заблудившиеся группы.


        Растянуть уголки рта на ширину плеч, находясь среди непроходимого месива склонов, расщелин, разломов было вполне важно.

        И посмотреть друг на друга.

        Тропяной лагерь, где бы он не стоял, всегда хорошо закреплён и защищён.

        Улыбайтесь, господа!


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 14 сентября 2016 года. Отрывок 12

        Существенные существительные существ.

        Тропа, которая с маленькой буквы, тоже - существо. Сеть троп - их сообщество.

        Мы начинали с тобой с магистральных хребтовых троп, посмотрим на остальные.

        Отходящая вбок от магистралки тропа - отвилок, а идучи по ней обратно, она будет слиянием. Если отвилок выводит на другую магистральную тропу, то он уже связка. Развязка - перекрестие двух троп. Если их больше и место стыка обозначено каким-то смыслом, то они - узел. Смыслом может быть древний поселок, приметный ключ, оборонительные укрепления, место торговли (обмена) и др.

      Особые отвилки ведут к священным местам, будь то молитвенная скала или святой источник. Ответственная тропа, давняя "старуха" или "черкеска" не будет мотать тебя своим пилообразным профилем, бесконечным изменением угла подъема/спуска. Изматывающие тропы мы называли "поскакушками". Ответственная же тропа может серпантинить, вилять вправо-влево сколько угодно, но никогда ее профиль не будет гулять вверх-вниз. Такая тропа чаще всего случайна и вела, максимум, к необъятной туше убитого животного, мясо которого уже давно закончилось. Или к локальному месторождению нужной глины, но посуду давно слепили, прожили с ней жизнь и разбили на собственных похоронах, поселок давно умер и его "поскакушки" вряд ли нам пригодятся. Фруктарники давно одичали и стали просто грушевыми лесами. Эвкалиптообразные, стройные грушевые стволы тянутся к солнцу, пьют подземные ключи, являя собой лакомый кусок для торговцев ценной древесиной. Впрочем, их осталось мало, их свели к концу 90х годов, заодно разрушив и сеть грунтовых вод - капилляры и артерии Земли.


      "Гидра" - тропа, ведущая вдоль водной артерии, - чаще всего является террасной тропой. Она использует речные террасы, чтобы уйти вдоль реки как можно выше или ниже. Гидра богата бродами, которые не пройдешь в паводок, после ливня. На террасных тропах, составляющих гидру между бродами, много съедобных подарков и других чудес. Останавливая группу на террасе для привала, найди звериный водопой, он заметен, и никогда не становись выше него - звери будут уважать тебя и никто из них не станет гадить в переносном и прямом смысле, отрекаясь от контакта с тобой и группой и гордо помечая свою непреступную суверенную территорию. Консервные банки перед выбросом в выкопанную мусорку обжигай в костре подольше. Не только потому, что огонь сожжет все предпосылки для возникновения трупного яда, но и для того, чтобы братья наши, копаясь в мусорке, не поранились жестью. Мусорные ямы - место контакта с ними, место, где они опознают возможности симбиоза, когда уже убедились, что мы не опасны и даже учтивы: не ведем себя как тупые животные, воображающие, что только они существуют на свете.


      Звериные тропы иногда настолько внятны и логичны, что напоминают человеческие. Выдают их сущность близлежащие, близ растущие и поваленные через тропу стволы и стволики - человек такой ствол переступит, перелезет, но не будет настойчиво проделывать лаз под ним.


      В альпике, где деревья отступили вниз карабкающимся криволесьем, много пастбищных троп. Их нагуляли те, кто передвигался по одной высоте, пощипывая альпийскую траву и жмурясь на альпийское солнце. По такой тропе, отчетливой и внятной, можно упилить куда угодно, обойти несколько раз отдельно стоящую вершину и вернуться на то же место. Если в альпике туман, что нередко, следи за тем, на какой экспозиции находишься. Она легко определяется по растительности и, если экспозиция сместилась, а солнца не видно - доставай компас. Никаких джипиэсок и прочей беспомощной дряни мы не застали, у нас были звезды, солнце и компас. Цветы подсказывали погоду и время суток, капля росы, как штормглас, объявляла каким будет день, а отсвет закатных облаков - какой будет ночь, куда оттягивать усиления ветровых креплений палаток.


      Нигде так точно и емко не показан туман, как у Норштейна и Козлова в мультфильме "Ежик в тумане". Это - гениальный, провидческий, абсолютный, чрезвычайный фильм, где во всём есть всё, где на краю материального дотягиваешься до иного и любознательно трогаешь это иное, надёжно стоя ногами в Норштейновском тумане. Наедине с собой и со всем миром, ответственный за тех, кто идет за тобой, ты переживаешь неповторимое посвящение - становишься идущим в тумане, а то и ведущим в нём. Безграничная ответственность влечет за собой огромную свободу и - самое время подружиться со своим подсознанием, а там и Бог в помощь.
      Ответственная тропа всегда куда-нибудь ведет. Поскакушки - вряд ли. Берегись поскакушек, которые все время меняют угол подъема и обманывают видимостью короткого пути. Плавный, мудрый серпантин "черкесок" и караванных аробных путей, это жизнь, а не отвилок к быстрой выгоде, на который нас занесло. Отдохнем немного, изменим путь, Россия.
  
   []
  

      "Хребтовые тропы в тумане.

      Девятая ночь без огня.

      И сломанный компас в кармане

      Еще бесполезней меня...".

      Ёжик Васильевич Суворов разглядел и расслышал философию Тропы.

      Спасибо, Ежик Васильевич Втумане.

      Помню удивленное твое детское лицо, когда ты впервые знакомился родственником - колючим каштановым ёжиком, предохраняющим плоды от диких свиней.

      Такой "эдьюкейшн" хорошо запоминается.

      Пришел - учуял - разглядел.


      Замечательна японская философия Тропы, посмотри. Сам подход замечателен. Во главе его- забота о внутреннем мире Человека Идущего. О взаимодействии миров, Об их сотрудничестве. Там ничего нет об их противостоянии.


        Те, кто пойдет в тумане за тобой - ничего тебе не объявят. Не пропусти момент, когда кто-то пристроится за тобой. Учись водить, пока ты один.


      (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 23 мая 2017 года. Отрывок 13
  
  
"Я был батальонный разведчик,
  А он - писаришка штабной..."
   (Охрименко)

        Мечта любой плутократии - зайти в каждый дом и дать каждому по голове, а лучше - всем одновременно. С этой задачей успешно справляется телевизор. Но и в нём заметно, что самый большой страх вызывает [...] не массовый протест, а нравственное противостояние. То есть, декабристы и, что важно, их жены. Для детей декабристов радушно распахнуты ворота детских домов и интернатов, где бытие по законам криминального сообщества сделает из них социально и политически безвредный человеческий фарш, который плутократы при каждом выгодном случае именуют народом.

       Он и вправду - народ, но успешно ли для страны когда народ - фарш?


        С ужасом смотрел десятилетиями, как гибнет в "таёжном тупике" семейство Лыковых, обреченное вкушать плоды ворвавшейся к ним "цивилизации".

        С ужасом слушаю сообщения о том, что всё новые малонаселенные пустоты страны покрывает телевизионный сигнал.

        Разумное, доброе и вечное не надо сеять. Нужно просто дать ему вырасти.


        Неволя - образованию не помеха. Я тут выучил два новых для меня ругательства на три буквы: "ТНТ" и "СТС". А также присутствовал при рождении новой профессии под названием пропагандон.

        Невежество выгодно власти.

        Но я узнаю все больше, даже из рекламы. Оказывается, тот, кто не стреляет из танка, - вообще не мужик. Мужик у нас вообще один, он с голым торсом летит со стерхами мыть сапоги в Индийском океане, где успеет выловить еще одну амфору с орнаментом народа Дэн.

        Хата хавает всю эту телевизионную баланду так, что за ушами трещит, но друг на друга смотреть перестали, все пялятся в телевизор, где в одной новостной программе идет парад новейших танков и - тут же - сбор народных средств на операцию бедной девочке. На фоне таких сочетанных новостей даже придворные пресс-конференции и объятья с дистантным народом выглядят благотворительно.

     '

      Один молодой хряк, которому запретили есть заграничные кренделя, в знак протеста расчесал себе брюхо в кровь, чтобы его семья разорилась на лекарства для его лечения. Это были контрсанкции.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 23 мая 2017 года. Отрывок 14

      Самоуправление группы возникает фрагментами на тех местах, где необходимо и возможно принимать мгновенные коллективные решения. Постепенно, но без опозданий, такие точки самоуправления плодятся, выстраиваются в меридианы, заполняют собой поля деятельности, превращая их в сферы ответственности. Ответственность без свободы принятия решений таковой не является. В каких-то точках можно притормаживать, оставляя на время игру в скрытое руководство, после чего пародия на марионеточную самостоятельность будет лучшим смеховым лекарством от боязни ошибки. Страх ошибки часто хуже, чем сама возможная ошибка. Переселение внешнего контролера внутрь человека, где этот контролер обретает черты совести - занятие увлекательное, праздничное. Детская мечта об оживлении игрушек сбывается сполна, и смешной ослик, которому ты вчера переставлял его резиновые ноги, сегодня идет сам, идет рядом с тобой, вы делаете общее дело, а поддержка интонацией и взглядом ему обеспечена - он чудесно ожил, стал личностью, равным тебе другом и всё это происходит естественно, по его инициативе и его стараниями. Он ничем тебе не обязан и никогда ничего тебе не будет должен за обретенную свободу и ответственность. То, что он сделал это вместе с тобой, ничуть не умаляет его победы. Радуйся вместе с ним за него и за себя. То, что вас соединяет в радости, есть основа коллективного принятия/утверждения решений, основа не одинокого не вынужденного выбора в координатах совместно принятых ценностей.

      Любой Третий соединит вас и объяснит вас друг другу. Ты, как Третий, соединишь Ослика с Четвертым и объяснишь, обозначишь их друг другу. Вчетвером вас уже двенадцать, а это - дюжина, которая сдюжит. Осталось собраться до физической дюжины, которая сдюжит всё.

      Когда (все) связи внутри группы активированы и оптимизированы, вступает в права бессловесная самоорганизация, а когда какой-нибудь Большой Третий снимет противоречия между "человек" и "природа", объяснив их друг другу, группа приобретет черты социоприродного организма, способного самостоятельно разрешать противоречия между собой и чем (кем) угодно.

        Одинокому Эго, закатившемуся на этот ковер, будет неуютно, оно будет озадачено отсутствием противостояния, защищаясь по инерции от мнимых угроз и опасностей. Вскоре ему, удивленному, придется принимать свои внутренние решения относительно бытия и одиночества; почти всегда это решения - в пользу СП-организма, в пользу общности, которая дает опору и поддержку в обретении себя - настоящего, а не запуганного с детства колючим миром. Быть собой среди других, ставших собой, легче, чем строить и оборонять свою индивидуальную крепость.

      Подросток, который по своим возрастным особенностям начинает искать сообщество, должен попадать в самоорганизованное на гуманистических ценностях сообщество сверстников, на множество таких сообществ, из которых его проводит только инициация и изменение параметров бытия в пользу половозрелого существования. При этом, надо понимать, что взлетая сердцем и головой к взрослой жизни, он оттолкнется ногами от сообщества, в котором вырос и повзрослел, отшвырнет его в сторону как короткие штанишки, из которых вырос. Сообществу будет больно, горько и оно задумается - как сделать выход во взрослую жизнь безболезненным для тех, от кого ты отталкиваешься ногами. Кто-то вспомнит, что "люди забыли обряды" и будет прав в выборе поискового пути. Обряды, обычаи, уклад, - здесь нужно искать не травматичность возрастных переходов.


        В любом случае, сообщество и каждый его член посылает множество сигналов о состояниях, событиях и проблемах. Чувствовать и читать сигналы - это номинально, естественно, необходимо. Взаимочтение сигналов - часть содержательной интересной жизни, условие развития и сохранения сообщества и каждого в нём.

        Подавать ложные сигналы никто не может, они мгновенно распознаются как фальшь и становятся знаками другого порядка - знаками попытки скрыть истину, манипулировать. На фоне всегда искренней Природы такие попытки смотрятся особенно нелепо и смешно. Являясь частью природы, сообщество обречены на искренность и верность.

      Природа не может притворяться. Если вода в реке потемнела - значит в верховьях непогода.


      Или боковой приток разворотил трелевочный трактор. Антропогенные факторы не заставляют природу врать. Они просто ранят, уничтожают её. В том числе и человеческую природу. Можно было бы сказать, что путь трелевочного трактора политически целесообразен, но нет никакой другой целесообразности, кроме Природы. Борьба обособленного существа за ресурс с помощью революционных преобразований кончается там, где эта обособленность оказывается мнимой, где осознается единство Бога - Он жизнью Своей борется с энтропией, пустотой, хаосом, - именно это и есть высшая целесообразность, на мой взгляд.

      Если бы каждый наш палец на руке или ноге имел своё самомнение и сам бы определял целесообразность для себя и других, противостоял бы любому другому, кроме себя, то мы бы вскоре сказали ему: "Уймись, глупенький. Не можешь понять организм, в котором пребываешь, - так хоть помолись ему. Или - на него. Как царь природы - ты смешон, а твой атеизм - нелеп".
  
  Адажио для...
  
      Сообщество - орган Природы иного порядка, нежели одно обособленное существо. Рука - не сумма пальцев. Группа - не сумма людей, ее возможности неизмеримо больше. Ее обособленность так же мнима, как у одинокого существа. Ее рефлексии потрясают и вызывают восторг.


      Самая большая группа людей называется человечеством.

      Тропа, конечно, никогда не была политизированной. Были законы природы, из них вытекали законы людские. Но в августе 91го, когда мы упали, Тропа спешила к Белому дому, на его защиту, в Москву, да что говорить - эта защита уже происходила внутри нас, и для каждого было главным - как можно меньше жертв. Каждый был готов погибнуть, выручая другого.

      Мне виделось, что без крови не обойдется. Где прольется она - было неведомо. Все ребята были сосредоточены, контактны, группа была в сборе как никогда раньше или потом. Меня тревожила вечная параллельность погоды в Москве и на Лагонаках, с которых мы никак, самым таинственным образом никак не могли выехать, хотя сменили колеса. "Слоник" будто отказывался брать самые простые подъемы и преодолевать вполне доступные ему препятствия, если они лежали на пути от плато Лагонаки, на выездах из него. В довершение из-за странного лекарства, принесенного мне еще внизу бродячими лекарями из Новомихайловки, я стал терять сознание, сидя справа в кабине. В одно из таких отключений все и произошло.

      На цветных фотопленках, которые проявили много позже, я снова увидел черные вихри, крутящиеся вокруг нас, вокруг машины, возле последней ночевки в пастушьем балагане. Я думал, был уверен, что черные вихри мне привиделись, но они хорошо были видны на фотокадрах, иногда закрывая полнеба.


      Может, не три человека погибли в Москве у Белого дома, а больше? Это были мы? Я не знаю. Оказалось, что никто никаких лекарей с бутылкой горького лекарства ко мне не отправлял. Знаю только, что сейчас у власти - ГКЧП.


      Сорок безаварийных лет экспедиции "Тропа" и гибель шестерых вне экспедиции, переезда.

      Тропа всегда была защищена серебряно-золотистым куполом. Он был чуть лучше виден на закате солнца и особенно на восходе. Сквозь него проступали звезды, под ним за сорок лет было три аппендицита с хорошим исходом, четыре ожога (все - киселём), двенадцать поносов и мелкие ссадины и ушибы. О защитном куполе - отдельный разговор, о диалоге с ним - тем более. Я даже не знаю, можно ли об этом вообще.

      Голова в порядке, недавно прошел психиатрическую экспертизу, вменяем, метафизическая интоксикация - в норме.

      Тропа защищена и сейчас, но на ней мало людей, она ждет в других формах.
  
  Адажио для...
  
     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 2 июня 2017 года. Отрывок 15

        Детовод (педагог) - не учитель. Когда-то он был рабом, заставлявшим ученика делать уроки и выполнять режим дня и вообще всяческий режим.

        Педагогика, если танцевать от слова, это - ремесло, она является искусством только в той части, где мастер действует искусно в поле своего ремесла и всячески украшает его.

        Учитель научит искать и находить доказательство теоремы, педагог заставит выучить известное и правильно воспроизвести. Мне кажется, что в этой терминологии должна быть ясность - кто кем называется, какой он и для чего существует. Кто такой "воспитатель", например? Повторенье - мать ученья? Учитель существует чтобы открывать что-то вместе с учеником, учить его внутренним путям открытий, а не для того, чтобы заучивать и механически повторять открытое другими. Была какая-то школа, где ученики сами трудились за Пифагора, доказывая его теорему. Господи, сохрани тех, кто устроил эту школу, кто обрек учеников на самостоятельные мыслительные процессы, сделав из них опасных для государства диссидентов. Никто, кроме учителя, инакомыслием заразить не может, но учителем может быть каждый. Каждый, кто способен, разумеется. "Делай как Пифагор", или "делай как я" - для этого нужно не мыслить, а запоминать и подчиняться. Вам это что-нибудь напоминает?

        Для девчонок важно движение от сомнения к несомненности. Потом расскажу, если успею. Это важно - разнонаправленные векторы в гендерном вопросе, их союзы и конфликты, разность восприятия мира, где обе составляющие важны для ребенка, их ребенка, их будущего ребенка.

        Догорает костер кругового разбора, спеты песни, сказаны все нужные слова, пора спать.

      - Лагерь на ночь, - говоришь тихонько. Зажигают "летучую мышь", керосиновый фонарь с перекрестием прутков - зажимов на тонком стекле, ставят его на треногу возле штабной палатки, он будет гореть до утра. Керосина в нём хватит ровно на самую длинную ночь.

        Проверяются растяжки, укрытия для продуктов, грузовая и продуктовая палатка, меняют аптечную воду на свежую - мало ли что ночью, закрепляются полиэтиленовые накидки на палатках, если того требует погода. Кто-то сладко зевает, говорим тихо, как всегда, точнее - просто спокойно. Все знают свои места, в ботинках широко распускаются шнурки, достаются стельки, несколько человек ходят по дну ручья, по вороху мелких камешков - моют ноги. Вульгарное дилетантство? А почему же тогда всё получалось и был результат? Признанный, не придуманный мной. Перечитал (с трудом :) последний абзац. Слова "Все знают свои места" звучат двусмысленно. "Место!" -  кричит человек собаке и она покорно удаляется на свою подстилку в прихожей. Не об этом же речь. Но, понимаю, что каждый читает текст так, как ему доступно, вкладывает свои коннотации и интонации. И ассоциации. Я пишу своё от себя, но ты читаешь моё от себя. В результате ты читаешь себя в моем тексте. Читаешь ли ты в нем меня - вот вопрос. Надо бы сосредоточенно глянуть - как настоящие писатели доносят читающему именно свой текст. Но писателем быть давно не хочу, это не моё. Мне всегда интересен объект описания, но не процесс и не рассуждения на тему "что автор хотел сказать этим словом". Не понял - растопи печку этими моими бумажками и читай другое или смотри телевизор. Зрителей и слушателей много, читателей мало. В конце концов, это - записки, заметки, а не текст книги какой-то. Есть, видимо, более внятные, есть менее. В менее внятных больше информации и она точнее. Чем ближе подбираешься к сути, тем труднее искать слова.

      Ладно, едем дальше.


      (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 2 июня 2017 года. Отрывок 16

        В 80х годах по улицам Ульяновска с грохотом проносилась четырехколесная повозка, на которой сидела куча местных третьеклассников. Это было экологическое движение "снизу", называвшее себя "летучие обезьяны". Никто их не организовывал грохотать по улице "за зеленые деревья" или "за чистую воду". Продолжалось это удивительное явление недели три, после чего демонстрантов приручила симпатичная тетя из местных экологов. Так началось чем-то похожее на Тропу симбирское движение "Родники".

      В нас есть всё, а в детях - еще больше. Дайте им возможность - они сами себя позитивно организуют и вас пригласят в помощь себе, своему сообществу. Вы станете работать "взрослым" при детском сообществе и, возможно, найдете себя. И Королю Матиушу, и Повелителю мух следовало нанять взрослого с его опытом и возможностями, всё продолжалось бы по-другому. И, возможно, никогда бы не закончилось. Одно из самых ценных качеств Детства - отсутствие отягощающего опыта. Организуем свою взрослую стоянку над пропастью во ржи или во лжи, возникая только в миг опасности и давая детям развивать человечество, а не только сохранять его среди страхов смерти или увечья.


        Взрослые не могут хорошо организовать детей, они их (детей) не понимают. Можно сколько угодно сажать вожатых и начальников лагерей, дети не станут гибнуть меньше - они лишены возможности ответственного самостояния, подкрепленного взрослой предусмотрительностью. Ответственное поведение базируется на свободе принятия решений, а не на свободе инструкций и запретов. Мнение правителей о том, что нужно регламентировать всё и будет всем счастье - глубоко ошибочно, преступно ошибочно. Люди достойны большего, чем такой рудимент рабовладельческого (оно же - рабское) сознания.

        Лозунг "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи" враз лишил людей ума, чести и совести. Верните их людям, пусть живут в каждом, а не в ЦК КПСС.

        Поверхностно-потребительское отношение государства к народу никакую страну не украсит. Даже если она отменно оснащена танками и ракетами.

      Фальшивый альфа-самец на экране телевизора уже не смешон. Он отвратителен. Чем дольше он будет ехать с голым торсом купать красного коня, тем труднее будет выбраться из ямы. Дать бы каждому Шарикову по мягкому месту, чтобы они все раз и навсегда отстали. Страна поднимется сама - из детей.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 2 июня 2017 года. Отрывок 17

      Доктор Лиза.

      Елизавета Глинка. Она пыталась мне помочь.


        В первый-второй год из обыденной жизни ходишь на Тропу. На третий год с Тропы ходишь в обыденную жизнь. В среднем - это так. Обыденная жизнь становится частью Тропы и ты применяешь в ней то, что применяешь на Тропе.

      Если группу, закончившую к сентябрю Тропу, поместить вместе и минимально обеспечить, тропяная жизнь продолжится в ней. Так возник Лицей, состоящий из трех уровней участия в нём, Лицей "Школа спасателей".

        Возможности непрерывной группы очень высоки, в прямом открытом контакте с детской средой города она становится и центром притяжения о объектом подражания для множества дезориентированных детей, находящихся в поисках своего сообщества, но брошенных взрослыми на произвол охлократии и господствующих в ней животных инстинктов.

        Потрясающе интересно смотреть, как в интернатах, спецшколах, в других детских заведениях, получающих визуальную информацию о группе, резонансно возникают сначала подражательные процессы, копирующие символику группы, её эстетику и стилистику, а после наступают и более глубокие перемены, когда резонансно самосозданная группа (микрогруппа) на поверку в реальном контакте оказывается дружественной, основанной на множестве тех же моральных и нравственных опор, что и основная, исходная тропяная группа.

        Так работал "Орлёнок" до 1967 года, размножая по огромной стране коммунарские клубы, отряды и форпосты. Так устроена и индукция жизни, посылающая везде все новые носители, образующие круги общения, мышления и действия.

        Массовыми резонансными явлениями в социальной среде очень были обеспокоены власти в СССР, сменившие персонал "Орлёнка" за одну ночь. Тоталитарная власть всегда очень боится не управляемых ею, не подконтрольных ей процессов, даже если они суперприродны, естественны и неизбежны. Тут сам додумаешь - почему.

        Родовая травма под названием "бороться с" преследует власть, заставляет её бороться с любым явлением и опасаться сотрудничества с ним. Впрочем, вариант сотрудничества с социоприродными процессами даже не рассматриваются, очередная кампания по "борьбе с" давит и выжигает всё, что не понятно или не полностью предсказуемо.


        "Стояли звери около двери. В них стреляли, они умирали".

        "Бабушка осенью зарезала гусей, чтобы они зимой не простудились".

        Я не знаю, что думали сибирские реки о повороте их вод в азиатские пустыни. Я не знаю, что думает Гольфстрим о себе и о других течениях. Я могу предполагать, что множество людей и человеческих кругов могут не осознавать себя участниками какого-то единого процесса, их незнание и непонимание не обязательно только результат постоянного насилия власти и/или отсутствия информационных полей, информационной среды, годной для самоопознания каких-то движений. Я знаю только, что косность, тупость экстенсивных силовых подходов к решению проблем должны уступить место вдумчивому и деятельному сотрудничеству с природой. И с человеческой природой.


        Если за 16-20 лет до большой войны природа начинает производить на свет больше мальчиков, - значит она что-то знает. Бороться с природой, в том числе, с социальной, - глупость. Нужно сотрудничество с ней. "Человек - царь природы" - сущий суицид человечества - по глупости.


        Определив культуру как главный фактор наследования человеческого, как основную связку, формирующую человечество, некоторые власти сознательно пошли на замену настоящего, подлинного на попсу и погремушки, на облегчение и раскрашивание, на перепевы и пересъемки культурного наследия "в лёгком стиле". Общность людей страшит их, им везде чудятся цветные революции и оппозиции, страхи потерять власть выделывают с этими людьми всякие метаморфозы, за которыми человека уже не разглядеть по простой причине: его нет.

        Такая власть не понимает природы самой Природы и речь о сообразности ей просто не встаёт. В их понимании природные процессы пугающе спонтанны, а значит - неподконтрольны, а значит - враждебны власти. А уж если власть называет себя Родиной - совсем каюк. Культуру такой "родины" будут творить внуки ее гимнописцев, выстраивая всех по кальке своих привязанностей, убеждений и представлений.

        Вы можете изменить жизнь пчел, и они прославят вашу власть своим новым танцем. Но у вас не будет мёда.

        Вы можете изъять всех трутней и расстрелять, или посадить в отдельную зону, но у вас не будет мёда.

        Вы можете истребить все белые кровяные тельца, поскольку даже великий Чапаев воевал с белыми, но у вас не будет... У вас уже просто ничего не будет.

        Кто положит таким глупостям конец, тот обустроит Россию и усовершенствует мир. Полагать, что всё можно решить подкупом и/или насилием - ошибка. А вопрос "быть или казаться" решают для себя не только отдельные люди, но и целые страны.

        Тащить и не пущать что бы кабы чего не вышло - порочная, несообразная модель государственного устройства, никак себя не оправдавшая ни в эпизодах, ни в разных эпохах, никак вообще. При ней на смену одному бардаку просто воцаряется другой бардак. Терпеливо и спокойно нужно образовывать человека, нацию, государство.

     '

        "Кто был ничем, тот станет всем", - только это пока сбылось. Ну и как живется под властью подавляющего ничтожества? Какая очередная завиральная идея правит умами? Национальный надгосударственный союз? Новая империя? Уничтожение "пидорасов"?

        Когда у тебя есть ум - тебе не нужна власть. Когда у тебя есть власть - тебе не нужен ум. Никак они не встретятся. Муравьям предпишут возводить муравейники в форме памятников князю Владимиру, лошади будут ржать о свободе быть запряженным, а птицы выткут в небе своими телами священные имена.

      При бестолковой власти совершенно некогда жить, не говоря уж о воспитании детей. Унификация граждан начинается с роддома, иногда - с яслей, повторяющих самые мрачные каверны "домов малютки", где на твой крик никто не подойдет, а если и подойдет, то чтобы сделать тебе больно и опять уйти. Детские садики уже иногда обращаются к личности ребенка, к его интеллекту, но к личности усредненной и к интеллекту типовому, как блочная пятиэтажка. Разное в людях не интересует власть и не поддерживается ею. Интересует одинаковое, чтобы одним махом воздействовать на всех - так дешевле и надёжней. "Простой советский человек", которого никогда не было в природе, опять воцаряется на всех фронтах жизни, и сама она - фронты, побоища и страдания, а не область деятельности.

        Состояние войны всех со всеми уничтожает человека, нацию, страну. А те, кто не воюет - мародеры или сумасшедшие. Или плохо воспитались, давай, перевоспитывай по схеме "не хочешь - заставим".


        Грустно.

        Люди идут к культуре, но им навстречу выскакивает татуированная вульгарная попса и пляшет, и поет, убеждая, что именно она - культура и искусство, что она - музыка, а не "музычка" и "музон", попса-пустышка закрепляет собой пути, ведущие к культуре, вот и готово озлобленное стадо, начиненное кулистиковскими страшилками, а что еще надо власти, которая с помощью этого стада сохраняет себя?


        Нынешнее поколение выстрелит, как выстрелило в 37-м поколение беспризорников 20х. Из людей делают ничто, чтобы потом сделать его "всем".


        Молот и серп.

        Голод и смерть.

        Сеяли-пахали,

        Да не взошло стихами.
      (1972)

     '

        Кстати, про пчёл и мёд.

        Если "правильно" воспитывать пчелят, то выросшие из них пчелы не только не дадут мед, но и не будут знать, что он бывает. Цветов (природные ресурсы) полно, вроде и пчелы есть (электорат), но меда нет никак. Яд тоже есть, торгуем, продаем его в другие ульи, которым тоже нужно вооружение. Но яд - не мед, даже если яд засахарился. В этом основная проблема импортозамещения.

        Неправильные пчёлы - компетенция Винни Пуха, но у него есть беда: он импортный. Да и Росинант наш назывался Коньком-Горбунком. Никто не заподозрил в нем и его всаднике однополую пару, а Санчо Панса и вовсе не имеет аналогов в русском фольклоре. Так что, со скрепами всё в порядке, а что они скрепляют - уже не важно. Главное, что это оно - свое, отечественное, надежно защищенное в своей залежалости, преодолеть и развеять которую не помогло даже прорубленное окно в Европу.


        Каждая сопливая шпана говорит, что у нее свой особый путь потому, что отрицает путь общечеловеческий. У нее с детства набрякшие ринитом ноздри и тоскливый взгляд - в подворотне дует, особенно в северных городах.


        Привет гоголевскому Носу. Из окна в Европу сильно поддувало и его заменили простым отечественным сквозняком. Гайморит, фронтит, синусит. Слегка растерянный дряхлеющий Проханов на экране, идеолог сколенподнимания. Поет, как заводной соловей. Токует. М.... .....й, прости Господи. Вот уж извращенец по полной. Смотреть противно, не то, что дотронуться. Их там целый серпентарий, бородавчатых мудрецов.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 5 июня 2017 года. Отрывок 18

      ИЧЕ и СТС.


        АльпинистИЧЕская веревка, предложенная вам для страховки жизни, вызовет оторопь и вопрос:

        - А что, альпиниСТСкой у вас нет?


        - Юр, он нас оскорбил. Сказал, что у нас туристИЧЕская палатка, - почти на турслёте Вовка Полканов, когда чиновник из городского образования решил детей похвалить за красиво стоящую "туристИЧЕскую" палатку.

      Всё туристИЧЕское - ненадёжно, праздно, бутафорно. Всё туриСТСкое обозначает надёжность, функциональность, эргономичность, столь важную при обеспечении безопасности, удобства и целесообразности.

        ТуристИЧЕская группа пойдет на пикник, на вершину пойдет туриСТСкая. Лозунг "Туризм - лучший отдых" мы воспринимаем юмористически. ТуриСТСкое было для нас образом жизни, в котором столпом стоит любимый вид спорта, а не стиль отдыха. В конце прошлого века всё туриСТСкое тихо и безнадёжно исчезло, спортивный активный туризм сошел на нет и произошло замещение понятий, - стало лень выговаривать учетверённую согласную СТСК, вместо неё разИЧЕствовалось оскорбительное для спортивного туризма словечко.

        А уж в мире, где человек озабочен количеством лайков под селфи, совсем трудно говорить о необходимости быть, а не казаться. МазохистИЧЕская потребноть сделать всех лохами, а самому остаться "в белом", стала нормой жизни, человеческой сущностью, лейтмотивом генетической модификации, на фоне которого брезгливое негодование по поводу туристИЧЕского уклада жизни выглядит старческой придурью.

        Защищать туриСТСкое в отражениях Тропы я буду так же, как защищают честь и достоинство. Это - вопрос сущности Тропы, лингвистика и стилистика в этом конфликте вторичны.

        Наша толерантность по отношению к туристИЧЕскому была безмерна, но защита туриСТСкого всегда оставалась надёжной, лаконичной, корректной. Тропа 70х называлась "СТО" - спортивно-туристский отряд. Палатку-полудатку втроём ставили за 23 секунды, кипячение литра воды - 56 секунд. Московскому областному руководству надоели наши победы в полосах препятствий, прикладных видах туризма, спортивном ориентировании и оно перевело нас из участников всяких соревнований в их организаторов.

        А после того, как наши третьеклассники взяли кубок на зимнем слете старшеклассников столицы, мы становились кем угодно - комвзводом, судейской бригадой, штабом слёта, но - не участниками.

        Ничего нового в технике спортивного туризма я не придумал, только усовершенствовал немного. Знания пришли от туристов 30х годов - Игоря Радушинского, Василия Голова, Александра Лебедева, Гранта Генженцева, Юлия Вольфа и других.

        Слово "туристический" они, скорее всего, сочли бы за нелепую опечатку, полиграфический брак. В их судьбах, в их непрерывном ответственном поведении просто не могло быть никаких ИЧЕ.

      Спите спокойно, мои дорогие, не различающие понятия "учитель" и "друг", но спать вам не долго. Скоро вы опять понадобитесь, - поднимать страну, выводить ее из "ИЧЕ" в "СТС". Из постыдного ИЧЕ в приемлемое СТС. Из неистового поиска рекреации - в строительство реальной жизни. И страну, и личность.


        Высокий конус палаточных крыш в 30х годах был вынужденным: тканей, по которым вода могла бы стекать еще не было. Такие палатки называли "датками" - датскими домиками, известными своей высококонусной архитектурой. Как только к 40-м годам удалось облегчить парусину - появились "полудатки", памятные ПД-1 и ПД-2, их парусность была намного ниже и палаточные лагеря перестало сносить ветром. А когда мой отец в группе Абалаковых отправился на траверс всех "пятитысячников", появились и "памирки" - приземистые палатки из лёгкой парусины, обдуваемые ветром, не сносимые. В Ленинграде их делали из серебристой ткани и звали "серебрянками". Дотошный турист из МГУ по фамилии Яров еще только изобретал свой "яровский" рюкзак, где уже не было фитилей, как в "абалаковском" или "петровском", а использовались репшнуры - "шестерки". Это был громадный самозатягивающийся рюкзак, не требовавший долгой тщательной укладки. При массовости тогдашнего спортивного туризма это было весьма важным обстоятельством.


         Нелепо думать, что в настоящих горах можно изобразить какие-то игрушечные лагеря и водить хороводы с детьми, исполняя полевую горную жизнь.

        Нет, в горах всё настоящее, и 10-12-летние мужики - настоящие и подготовка их - настоящая. И ответственность их - самая настоящая. И результат ее - настоящая свобода, равная самостоянию.

      СТСкое - настоящее. ИЧЕское - игра в настоящее, бутафория, муляж, пикник.


        На туристИЧЕской карте маршрут похода, например, не прокладывают, а "ложат". И это для них не волнующее событие, а "волнительное". Собираются в домике на 2й Мещанской и - "ложат", нежно перебирая слоников на комоде.


        Ничего туристИЧЕского в нашей жизни не было, нет его в ней и сейчас. Надежен каждый узел, каждая сшивка, сцепка. Надежна страховка. И сам ты надежен для себя, как для других, - во всех своих соединениях.

        Ненадежность, ИЧЕство в любых проявлениях жизни, включая слова, - невозможны, неприемлемы.

        Требуй надежности от других, если ты сам производишь эту надежность, а не только потребляешь. Нить жизни непрерывна, нельзя немножко побыть ненадёжным, а потом опять вернуться к надежности. Можно родиться, можно умереть, но временно отсутствовать в этом мире нельзя. Сон или обморок - не в счет, это другое. Проснись, и надежно держи страховку, или надёжно иди, другой будет тебя надежно страховать. Да и само слово "надёжно" станет неуместным: разве может быть ненадежный шаг или ненадежная страховка? Они тогда не шаг и не страховка вовсе. И жизнь тогда - вовсе не жизнь.
  
  Тяжело в ученьи
  

     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 5 июня 2017 года. Отрывок 19

        Как-то я написал Мише Кордонскому заметку о бремени абсолютного слуха. Теперь пора писать о тяжком грузе абсолютного нюха.

        Я родился в год Собаки и с нюхом у меня всё в порядке. Давно обнюхав многое и многих в этом мире скажу, что пора начинать обнюхивать другой мир. Не от страха куда-нибудь вляпаться, а из чистого собачьего интереса. Идея возбужденья фантазий, отвечающих на вопросы собственной сути их автора.

        Люди не жалуют собак. Они написали очень мало собачьих вальсов и сами их успешно исполняют, что облегчает Собакам жизнь. Может, потому мало и написали, но думать о людях на три запаха вперед - тоже странное занятие.

        Мы чувствуем запах конкретного человека не только носом. Глазами, ушами, даже тем, что у людей называется ретикулярной формацией, "третьим глазом", хоть я и не знаю, есть ли он у нас. От запаха конкретного человека трудно избавиться - он остается в эталонах для резонансного сравнения во всей своей полноте и со всеми своими нюансами.

        Ролан просил пятилетнего Кузю:

        - А ты представь, что я - собака. Что бы ты мне сказал?

        - Собака-собака... - позвал Кузя. - Давай с тобой дружить... Осенью мы полетим в дальние страны. Все посмотрят на небо, и скажут:

         Вот, собаки летят. Значит осень наступила...

        Все беззвучно заплакали, кто был при этом и в фильме "Автомобиль, скрипка и собака Клякса" появился исполнитель главной роли. В воздухе пахло слезами и счастьем, будто прошла веселая июньская гроза


        Беда многих людей - слишком серьезное к себе отношение.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 20 июня 2017 года. Отрывок 20

        Если про что-то скажешь: "Это моё", оно и будет твоё и никто на него не позарится! Это может быть что угодно, - то, что ты привез с собой, что приобрел позже, нашел в лесу, принял в подарок и т. д. Если ты объявил своим найденный гриб или пойманную форель, дежурные приготовят их тебе отдельно и постараются чтобы тебе понравилось. Можешь готовить и сам для себя, но - укладывайся в распорядок дня.

      Отдать что-то в общее пользование или употребление - это твоё решение и больше ничьё. Кто-то накинул тебе на плечи в прохладный вечер свою одёжку, ты дал свои ботинки Вовку сходить за водой, взял из общего одежного фонда футболку, которая тебе понравилась. Постепенно всё перемешивается, растут и тут же тают одёжный и обувной фонд, все выстирано и прокалено на солнце, грибка стопы ни у кого нет - от него спасают броды и пихтовое масло, и для тебя, как собственника, изменяется смысл собственности: в общих больших фондах выбор больше и интереснее, чем в своем маленьком "личнаре". Ты легко меняешь свой куточек на огромный общий "личнарь" и надеваешь то, что тебе сегодня ближе по настроению, по состоянию, по погоде. Увидев у двух своих новых друзей, например, зеленые футболки, ты найдешь себе такую же в фонде и все станут отличать вас как рабочую тройку.


        О собственности на людей (родичей), приезжающих на Тропу к своим чадам, можно сказать то же самое. Мама Света, Мама Таня, Мама Ира, - к волшебному слову "Мама" прибавляется имя собственное и такое сочетание слов - почти лесное имя и приглашение к обращению тех, кто произнесёт впервые в жизни слово "Мама", обращаясь к человеку. То же - Папа Коля, Папа Витя, Папа Сережа.

        Для приезжающих родичей есть короткая беседа, где мы просим их отзываться на такие двойные имена не только своим детям, но - всем тропяным. Домашние тропяные всегда очень гордились тем, что детдомовские называют их маму Мамой, и что она пестует и обихаживает сирот также, как своих детей. Через такой нехитрый обычай домашние и детдомовские становились (чувствовали себя) братьями и сестрами, а Мамы роднились между собой через детей. Папы тоже, но их было мало.

        Обобществление родственников, происходившее спонтанно и по общему желанию, кроме Тропы, я видел еще только в Играх.


        На тропяных детдомовцев, прошедших экспедицию, стали выстраиваться очереди на усыновление. Молва о "прекрасном умнице - мальчишке" или о "замечательной девчонке" распространялась в родительской среде и свои семьи обрели многие, называть их не принято, не будем!


        Я глубоко уверился, что должен существовать взаимовыбор детей и родителей в совместной активной созидательной деятельности. Никакие "выборы на витрине" или по рекомендации заумных психологов не сравнятся с таким насыщенным полем взаимного опознания, симпатии и возникновения устойчивых отношений, которые можно и нужно продолжить в семье.


        Чувство меры, соблюдение баланса интересов и не травматичный выход из трудных ситуаций - всё что нужно для создания такой программы усыновления. Не так уж много.


        Впрочем, Тропа вся стоит не много в материальном выражении. В Совдетфонде мне сказали, что это самая дешевая в мире программа с такой эффективностью. Про эффективность было приятно, про дешевизну - не очень, шел 1987 год, я стал гендиректором своего же проекта лесного стационара на методиках Тропы. Методик никаких не было, была жизнь и были люди, умеющие и готовые ее строить вместе с детьми, заодно вытаскивая их из ям и кювет в которые они закатились. Были дети - социальные инженеры, цвет нового проекта - шестеро домашних ребят, пришедших в группу помогать своим сверстникам распрямляться, и среди них - мой наследник на посту навигатора Гонец (лесное имя) Федя Кузьминский, четвероклассник из Одессы, учившийся в 8м классе.

        Гонец, Волчик, Жень-Шень, Таик (Альтаир) погибли 28 августа 1991 в аварии, Лучик скончался у себя во Владивостоке от неудачной операции после перенесенного энцефалита.

        Тропа пошла дальше, несмотря на неимоверный груз потерь, преодолевать который ей пришлось до конца дней. Загонщики праздновали свою победу на нашей крови, на крови наших ребят, пошла массированная атака СМИ на Тропу, окончившаяся ничем, точнее - извинениями прокуратуры после проверки "фактов". Ушел из жизни Ролан Быков. Задохнулся без финансирования Самарский Лицей. На Тропу поползли всякие оборотни - разведчики, которым на каждом пеньке и под каждым кустом чудился секс и виделась порнуха. В пришедшей "новой" власти не оказалось поддерживающих нас людей. Краснодарский депутат, он же начальник угрозыска, объявил войну извращенцу Устинову, для чего создал пугало этого извращенца и заявил, что это и есть я, а Тропа - прикрытие для извращений. На чучело Устинова повелись прокуроры, следователи и судьи, и - вот.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 21 июня 2017 года. Отрывок 21

      Покинул нас всех Дима Дихтер, самый близкий мой друг. Взрослый мир порядком опустел, а не отропленные дети продолжали лезть из всех дыр и предложить я им мог только уже обескровленную и беззащитную Тропу. И вот.


     
 []

       Даже через такую Тропу Суворов, единственный ученый, побывавший у нее, разглядел ее смыслы.

     
 []

       Умерла Вероника, во все годы ютившая и обстирывавщая Тропу.
     
 []

        Умер Летный, выросший из аутичного детдомовского цыганенка в руководителя Тропы.


      
 []

        Чучело Устинова рекламируют в интернете, кто-то, улучив момент, сводит счеты, но люди в большинстве благоразумно притихли: у этой грязи есть свойство пачкать всё, что расположено к ней близко, будь то в географическом пространстве или на странице верстки в газете или сети.


        Не может система несколько десятилетий существовать на извращенских идеях. Месяц, от силы - два. Но не сорок лет. Это бред.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 22 июня 2017 года. Отрывок 22

      "Раскатить" группу на сложном рельефе - это так её повести, что она сможет держать высокую скорость хода. Темп, ритм, дыхание, рельеф, микрорельеф, груз, погода - всё это компоненты скорого хода и все они важны. В основе же раската - еще один, назовём его "какой же русский не любит...".

        Быстрый ход - трудная, но весёлая и захватывающая работа. Тут важно идти в своей личной максимальной нагрузке и не дергать строй - идти с одной и той же скоростью. Держать дистанцию (интервал), хорошо слышать и передавать не сбив дыхания команды и упреждения, идущие по строю.

        Есть ситуации, когда группе по каким-то причинам надо поспешить. И она должна быть готова к этому, иметь запас выносливости и воли. Бредущих "бурлаков", падающих в изнеможении под тяжелыми рюкзаками у нас никогда не было. Строй держали всегда, он - условие безопасного движения для каждого.

      Ведущему быстрый ход необходимо хорошо слышать дыхание группы, дыхание каждого в группе. Именно по дыханию ведущий определяет максимальную скорость и необходимость привала. На подходе к точке привала сбавляем скорость и снимаем рюкзаки уже со спокойным дыханием.

        Каждые двое, снявшие рюкзаки, помогают каждому следующему снять рюкзак и поставить в ряд - так удобнее. По окончании привала, каждые двое помогают надеть рюкзак и подняться каждому следующему в строю. Тяжеловесов (руководителей, старших ребят, несущих особенно большие рюкзаки) поднимаем втроём.

        Ты сможешь нести рюкзак, если сможешь присесть с ним на корточки и плавно подняться без посторонней помощи три раза.

        Никогда не поднимай груз рывками и не поднимайся с грузом рывками. Почему - поймёшь после сорока лет и скажешь себе спасибо.

        Пасовка тяжелых препятствий с тропы тоже делается без рывков, с прямой спиной, враскачку - тут важен общий ритм, слаженность. Чаще всего это непотребно большие коряги, которые приходится кантовать, пока они не выйдут из абриса ложи тропы.


        Препятствие в виде чучела руководителя вызвало бы оторопь и было бы спокойно обойдено. Помычали бы носом, покхекали.

        Путешествие не по реальной местности, а внутри депутатского бреда вряд ли могло быть рассмотрено Тропой как версия нитки Тропы. Есть во всём этом что-то неприличное не по виду, а по своей подставной сути. (Вот и ещё одно "искомое слово": "оторопь", наверное). Оно - гадкое.


        Ты прав, дорогой Ежик, - взяв вершину, надо продолжать путь траверсом - брать следующие вершины, "не теряя высоты".


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 26 июня 2017 года. Отрывок 23

      Вся жизнь человека - одиночество. Оно складывается из невыразимости себя и непонимания другими. Невыразимость других множится на непонимание себя. Всё это и есть одиночество. Одиночная камера души имеет глазок и кормушку - как все в мире камеры. Решетки ее надёжны и не знают упругости.

        "Жил-был кондитер грустный

         На маленьком островке.

         И торт большой и вкусный

         Весь день жевал в тоске.

         Одно его печалит, -

         Никто здесь не причалит...".


        Один из видов одиночества - это когда не с кем поделиться чем-то вкусным, которое у тебя или в тебе есть. Людей много, но человека среди них нет.

        Мне нравилось отыскивать таких одиночек и восхищаться их действительно вкусными тортами. Грин говорил, что одна душа хочет иметь пятак - дай ей этот пятак, а другая жаждет зерно пламенного растения - чуда, дай ей это чудо, новая душа будет и у тебя, и у него.

        Попавшего в одиночество не тяни оттуда полиспастом (на аркане). Обустрой его там, на месте, побудь с ним там, в его одиночестве. Захочет - выйдет оттуда вслед за тобой, с тобой, к тебе.


        Человек гибнет в человеке с уходом из детства. Уход начинается вскоре после рождения, когда хватательные движения выделяются из рефлекторных как способ получения выгоды. И так далее. Последний всплеск, агония человека в человеке обозначается как "переходный возраст".

        По сути, детство есть человеческая жизнь (поклон еще раз Хёнзинге, "Хомо Люденс"). Сохранив детство, мы сохраним человеческое в человеке. Не надо "или" - надо "и". Опыт должен быть помощником, а не диктатором. Скудные взрослые останки мирочувствования бередит взрослая музыка, заставляя подвывать о Несбывшемся.

        Жизнь ребенка состоит из потерь, на месте которых остаются заплатки страхов ошибок.


        Пометка для дураков. Не запрещайте детям хватательных движений, вы рискуете вырастить аутсайдера или изгоя.

      Не вступайте с ребенком в торговые отношения ни в каком виде. Даже через безобидное словечко "зато".

      Социум приручает вашу дурость, а не ваш ум. Используйте ум для изменения социума. Мудрец спит в каждом дураке, но не надо вечным сном.

      Не насилуйте демографию. Если людей меньше - время позаботиться не об их количестве, а о качестве каждого человека. Боитесь потерять власть, цари природы? Потеряете всё. Хватит количество, пора - качество. Стать умнее - чтобы выжить.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 27 июня 2017 года. Отрывок 24

        Невостребованные способности и возможности делают человека одиноким и у такого одиночества очень горький привкус.

        Но - не лги, что тебе интересно его творчество, что его торт для тебя - самый вкусный, если это не так. Ты рискуешь сделать его вдвойне одиноким, или убить человека.


        Раскрыть человеческие таланты всегда легко в игре, она раскрепощает творческие начала во всех диапазонах. Это не значит, что, едва познакомившись, надо спешить сесть за стол чтобы "забить козла". Я имею в виду другую Игру,игровое (не игривое) поведение, которое легко дается людям и на которое никак не способно мурло - оно будет давить, придавливать, отжимать и тискать, - оно не умеет играть в принципе.


        Теперь поймём, что каждый ребенок приходит в мир со своим тортом, своим единственным и неповторимым внутренним миром и очень хочет поделиться с ними. Тут и начинается одиночество каждого человека - самое жгучее и горькое. На него самого мы обратили внимание, а на его мир, который принесён нам - нет.

        Мы охотно восхищаемся самим ребенком, но редко обозначаем свой интерес к его внутреннему миру, к образам и чувствам, к его творчеству, то есть - к его деятельности в качестве творца.

        Стоит догадываться, что в художественном творчестве ребенок будет говорить с нами языком символов, надо научиться их читать, ощущать через них его мир. Вряд ли он поймет вас, если вы станете говорить ему, что море он нарисовал лучше Айвазовского, а его лепная ваза из пластилина достойна Эрмитажа. Он говорит вам не о стоимости своих творений, а об их смысле, об открытии мира, а не о качественном его запечатлении для потомков. Мир еще не разъят, в нем нет границ между фактами и артефактами, попробуйте окунуться в не разъятый мир ребенка и вы будете поражены впечатлениями, вернувшими вас в детство, уже полузабытое, полустертое протестующим против него подростковым периодом. Свежесть, первозданность, изначальность детского мира покорят вас, если вы нуждаетесь в покорении, или научат многому потерянному и растраченному, если вы умеете учиться.

        Не идите к ребенку с мерками взрослого искусства, тем более с прейскурантом (прайс-листом) на "изделия", Ребенок ещё не знает торговых отношений с миром и любое искусство существует для него в своём первозданном значении.


        Через все аспекты своего самовыражения ребенок расскажет вам сполна о своем физиологическом, психологическом, психическом состоянии, нужно только хотеть это читать. Некоторых смущает проблема 'многоканальности' такой информации и они сосредотачиваются, пытаясь одновременно воспринимать всё, но терпят крах в этой попытке.

        Секрет заключается в том, что для того, чтобы воспринимать всё, надо не сосредоточиться, а рассредоточиться, не напрягаться, а расслабиться, равноудалиться от всех информационных входов, и - дело пойдёт. Тот, кто сосредоточен - воспринимает что-то одно, тот, кто медитирует - воспринимает всё. Уже через несколько секунд вы почувствуете и поймете, что вы включены в ребенка, чувствуете его через призму своей личности и не боитесь что-то пропустить или потерять, - ребенок устремлён в вас единым потоком всех своих проявлений и вы, странно сказать, именно сейчас понимаете его.

        Что же произошло? Вы заменили восприятие разъятого мира на восприятие целого, чем приблизились к ребенку, еще не отягощенному такой червоточиной. Вы вернули целостность мира и себе и ребенку, и вот вам награда - понимание и взаимопонимание. Осталось только вместе с чадом прыгать весело и быстро от общего к частному и обратно, но такое параллельное восприятие общего и частного - тоже преференция не разъятого мира, ибо в разъятом нет общего.


        Знакомая картина: ребенок заинтересовался чем-то, но мать спешит, отрывает его от объекта интереса несет/ведет/тянет за руку дальше. Так формируются самые устойчивые неврозы, но - главное - начинается разъятие мира, деление его на то, что тебе дали познать и на то, что не дали. Ты, твой интерес, твое знание находится в руках другого человека, который спешит и/или раздражен, ему не нужно твое очередное ничтожное приключение и ты привыкаешь к тому, что для познания мира тебе определяют время и место другие, но не ты сам. Вот тебе твои кубики с картинками, вот твоя школа, вот твой вуз. И не тяни руки и глаза куда ни попадя, на это нет времени. Правда, на картинках нет того червячка на паутинке, в школе нет предмета о полетах на осенних паутинках, а в вузе вообще гельминты не летают.

        Тебя опять ограбили, малыш.

        "И стало пусто-пусто

         На маленьком островке..."

        Виноваты ли взрослые? Конечно Да.

        Они не только отобрали у тебя ещё одно из твоих Рождений, твоих Рождеств. Они ничего не знают и о Младенце Христе, о Мальчике Христе потому, что они всегда спешили, потому, что им не было это интересно.


        Детство Богов не изведано и огромно. Кроме того, оно похоже на детство людей. Не о каждом рождении возвестят астрологи - волхвы, но каждого поведет его звезда, другое дело - куда. Это уже зависит и от нас с вами.
        Приглядитесь к своему ребенку. Правда ведь, в нем есть что-то от Бога? Теперь приглядитесь к чужому. Теперь - ко вселенной. Бесконечно огромное энергетическое Существо продуцирует по своему образу и подобию... детей. Это потом они становятся взрослыми и, потеряв себя, вызывают грусть, а сначала-то они солидарны с Богом в порыве творения, сотворения, творчества.

        Разглядите детей как величайшее чудо вселенной и будьте их достойны. В "старости детства" - в 13-14 лет, будьте им опорой, если не потеряете доверия до этого периода. Быть опорой - не значит вступать в торговые отношения "ты - мне, я - тебе". Торговцев изгоняли из храма, а наш храм - вселенная. Не надо насильничать, они уйдут сами, когда на смену меркантильному миру явится настоящий, где высшие ценности не продаются и не покупаются, а просто - живут с нами.

        Весь "макияж" меркантильного мира будет смыт и явится настоящее лицо человечества. Мы все беременны настоящим человечеством, но бремя это не из лёгких, оно требует работы души и заботы о том, кто находится внутри тебя.

        Внутренний диалог, как внутренняя мелодия, естественен для каждого человека и не будет превращать эту живительную беседу в кухонную склоку.

        "Когда он видит мачты

         Далеких кораблей,

         Он горько-горько плачет

         В кондитерской своей...".

        Говорите со своим внутренним ребенком и не бойтесь отвечать на его неудобные вопросы. Вы сами себе прояснитесь, сверив себя с собой.

      Есть ли какие-то алгоритмы разрешения педагогических ситуаций? Нет. Это всегда импровизация сознания, которое и само по себе спонтанно. Есть ли "типовые" ситуации? Нет. Они всегда неповторимы. Типология и заранее созданные алгоритмы повлекут за собой в педагогике только обман, самообман и насилие.
      Многофакторность педагогических ситуаций делает профессию педагога мужской. Во всяком случае, побуждает к действию мужское начало, когда многофакторность стимулирует быстромыслие, а не вызывает паническую реакцию сохранения потомства, такая реакция, как правило, довольно примитивна и не продуктивна в педагогике. Для женщин ничего обидного в этом нет, - это всё равно, что сокрушаться о том, что лошадь не имеет колёс, а повозка не умеет ржать и выбирать дорогу. Педагог - мужская профессия, как и летчик, капитан корабля или дирижер оркестра. С Учительством, в отличие от педагогики, сложнее - каждое учительство индивидуально и является уникальным соединением компонентов, - любых. Если учитель имеет одновременно двух и более учеников - ему придется попутно быть и педагогом.

        Очень желаю всем учителям взаимно найтись со своими учениками, а так же - тем и другим - никогда не пытаться взаимодействовать по назначению. Крах школы начинается, когда случайно собранному классу вручают случайно назначенного преподавателя. В этом смысле лучше уж кружок, который можно самому выбрать, а еще лучше - клуб, где важны уже не только отношения между руководителем и кружковцем, но и между членами клуба. Почему образовательным учреждением должна быть по всем швам устаревшая школа? Когда-то она стала революцией в образовании, поставив его на поток, но - сейчас-то... Изменилось общество, науки, технологии, задачи, а школа во многом осталась прежней - даже не "квадратно-гнездовой", а просто - квадратной. Во всех политических ветрах ее флюгер выбирает самый плотный, но о его соотношении с широтой и глубиной образования флюгер не думает, совершая очередные движения только при смене политических ветров.

        Образование - шире и глубже, чем выполнение политического заказа на следующее поколение. Бесполая, напичканная идеологемами школа должна уйти. Пора садиться в круг и все проблемы решать горизонтально - не сверху и не снизу.


      Бесценное время для образования - перед сном, когда "подернулись пеплом головёшки костра". Можно говорить о сокровенном, не важно - назовешь ты его знанием или чувством.
        Ты хотел знать - что это у меня за мир такой, в котором я живу, из которого выскакивают иногда всякие песенки. Вот, я рисую тебе, как умею, этот мир и он не обязательно покажется тебе реальным, но - я не настаиваю, - для меня - он таков. Я продолжаю познавать его, это бесконечный процесс и никакого конечного мира, готового стать истиной, я в себе не знаю. Там перебегают огоньки гаснущего костра, жар его слабит тело, но крепит душу, там тысячи сомнений беспокоятся под пеплом, как головёшки того, что уже случилось и того, что еще не произошло.

      Таинственный мир, с детства бередящий душу своей неразгаданностью, подсвечен сегодня серыми лучами неяркого, замершего за пеленой туч зимнего солнца. Я смотрю на него через свою катаракту т думаю, - что же будет делать государство с поколением, которое оно полтора десятилетия готовило к войне? Снаряжало, наряжало, вырабатывало радостное презрение к чужой боли на пепелище чужого дома. Если война не состоится - весь этот чудовищный объем и предельная плотность оскаленных зубов достанется российской педагогике, которая плохо отличает штатные усилия от экстремальных и не очень-то знает как и куда канализировать немотивированную жестокость и беспричинную злобу.


       Экстремальная педагогика, которую мы стартовали в 80х как необходимость, "не пошла", ее замяли, зажевали и замолчали, а надо ли было? Страна безголовых взрослых и трудных детей. Это при том, что агрессия и жестокость не характерны для россиянина, их надо искусственно вырабатывать. В этом преуспели. Конечно, солнце много чего диктует, но зачем тогда Хомо называть Сапиенсом, если он идет на поводу у солнечных вспышек, не пытаясь противостоять этой непогоде? Так можно договориться до того, что солнечная активность формирует телевизионную картинку, но неча пенять - картинку формируют люди, после чего она сама формирует людей. Чуешь, где "входное звено"? Правильно: те, кто формирует картинку. Им бы заняться полезным делом, что-то выращивать на полях или массово шить трусы арестантам-бедолагам, у которых ничего нет. Но, тем, кто сеет смуту, хорошо платят, и вряд ли их энергия будет использована в мирных целях. Вряд ли: все эти директора - эксперты всевозможных институтов по изучению подкладки общественных устремлений и геополитической похоти, похоти власти. Все эти новообразования потешны, как подкладные королевские шуты, но ничего весёлого в этой общественно-онкологической ситуации нет, обыкновенная проституция мозгов.
  
   []
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 14 июля 2017 года. Отрывок 25

        Мне было года четыре, на веранде нашей хаты в Джубге мне дали огромный спелый помидор. Я начал его есть, плотно прижимая к груди, но у меня появился конкурент - маленький бычок, который подошел и откусил. Я очень удивился, и сказал:

        - Вы знаете... Мне кажется, что вы не правы. Я думаю, что так поступать не следует.

        Он внимательно слушал меня, но опять откусил.

        - Нет! - твердо сказал я. - Так поступать не надо. Это нехорошо.

       Бычок ткнулся в помидор, в мою грудь, и я завалился на спину. Бычок удобно расположился надо мной и стал доедать помидор у меня на груди.

        - Ой, не надо! - кричал я. - Не надо так! Пожалуйста!

        На крик выбежали люди, картина с развороченной красной грудью и бычком сверху испугала их и бычка отогнали.

        - Ой, не надо, не надо так, - продолжал я шептать, но вскоре успокоился.

        С тех пор жизнь меня ничему не научила.
     '

        Свет в конце тоннеля оказался "лампочкой Ильича", но, пока до нее докопались, электричество уже кончилось. Перекур прошел в свете коммунистического мировоззрения.

     '

        Подайте на поддержку смеховой культуры народа в период потрясений. Вам зачтется, - ржать будете до коликов каждую следующую революцию.

     '

        Поклон Ролану Быкову за образ Скомороха в фильме Тарковского Андрея "Андрей Рублев".

     Поклон Тарковскому Арсению за стихи поздних лет и за Андрея.
      (Песня-посвящение Ролану Быкову)
     '
     Встретил прообраз Венички из "Москва-Петушки" Ерофеева. Его зовут Игорем Омельченко. Всё так, Венедикт. Абсолютно так же, до мельчайших нюансов. Ничего не изменилось, кроме того, что добавилось понятие "полторашки".

        Рашка-полторашка... Энциклопедия.


        Все медные всадники когда-то позеленеют, патина скроет черты их лиц. Стертые профили на монетах утешатся своей блестящей одинаковостью, очеловечивание металла - процесс более предсказуемый, чем металлизация человека.


        Пятачок-то у Винни-Пуха был Неразменный.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 20 июля 20 17 года. Отрывок 26

        Великолепная Ирина Демакова предложила мне написать учебник экстремальной педагогики для РОУ. Я тут же принялся чесать репу в теменной области, поскольку никогда не читал от корки до корки ни одного учебника педагогики, но через несколько секунд понял, что задача очень проста. Нужно взять за основу любой учебник педагогики и переписать его полностью, изменив содержание.

      Экстремальная педагогика - это взаимодействие с ребенком, находящимся в экстремальной ситуации. Это - беспризорные, сироты, малолетние преступники, дети с ограниченными возможностями, дети из-под гиперопеки и всякого рода педагогической недостаточности, это минимум половина детского населения страны, включая ранних наркоманов и перинатальных алкоголиков. Это прыгуны с балконов и крыш, которые еще не прыгнули, это дети, потерявшие родных и близких, дети, попавшие в поле интересов криминальных структур, и так далее, и тому подобное. Есть ли у такой педагогики право быть отдельным явлением, еще одной профессией работы с людьми?

        Считаю, что есть. У экстремальной педагогики (ЭП) другие, смещенные приоритеты (физическое и психологическое выживание ребенка), другой инструментарий, другая степень самоотдачи педагога, когда ты ничего не сделаешь, если этот труд не является твоей личной жизнью, а каждая песня - последней.

        Связь с обычной, штатной, ламинарной педагогикой у ЭП должна быть полной, они много чего начерпают друг у друга, но занятия эти - отдельные, сочетать их в одном профессионале будет многовато, если он не вундеркинд-многостаночник, да еще тотально одаренный, но у таких ботанических выродков личной жизни нет вообще: сколько его тёща ни корми, он на своих подопечных смотрит и только о них думает, урод.

        Именно таким уродам и дана ЭП как призвание. Я забыл фамилию депутата Госдумы, который несколько лет назад призывал уничтожать всех уродов при рождении. Сейчас он вроде бы большой человек в военно-промышленном комплексе, где ему и место с комплексами своими собственными.

        Экстремальная педагогика представила миру такое чудо как Александр Васильевич Суворов - единственный ученый, который, несмотря на свою слепоглухоту, побывал на Тропе и описал Тропу, изучив её.

        Динара Асанова представила нам фильм "Пацаны", который весь про ЭП, о том же и "Республика ШКИД", где через эпатаж и карикатурность проступают черты замечательного педагога Виктора Николаевича Сороки-Росинского (Викниксора), есть еще много произведений в разных сферах искусства, говорящих нам об ЭП.

        В брефотрофиях Екатерины Великой уже был известен способ поднимать самоорганизующуюся группу на более высокий уровень путем ступенчатой селекции состава, а это - Тропа. Следует только разделить детей на тех, у кого момент (период) инициации уже упущен и тех, у кого он еще впереди. Но такое разделение прервет и социальное наследование негатива, что тут плохого? Да и вряд ли половозрелые дети (шмешно:) должны пребывать вместе с "лысыми" и тонкоголосыми, это вовсе разные контингенты. То же о гендерном разделении. В итоге получается четыре разных поля разной деятельности - не так уж много.

        Возможно, надо еще отделить детей до 8 лет, но я не уверен в этом, многое зависит от "мощности" педагога и реального состава группы.


        Основная проблема, которую предстоит решать в таких группах, будет культурологической. При таком раскладе, когда когнитивный диссонанс постоянно живет в группе как естественная реакция одних на других, понадобится массивное терпение, невозмутимость и врожденная доброжелательность, которые вряд ли различимы в статических терминах вроде "толерантности". Говоря проще - надо любить этих детей, иначе ничего не получится, но обязывать или призывать кого-то любить - глупо, как принудительное счастье.

        В ЭП вообще ничто принудительное не пройдет. Можно оттолкнуть ребенка от края, но задача ЭП в том, чтобы он не хотел подходить к краю и оказываться на нём. И чтобы своим опытом отхода от края он помогал окружающим его сверстникам - для закрепления своего же результата.


        У толерантности есть свои границы, за которыми ты можешь стать соучастником плохого действа одних в отношении других, поэтому очучай эти границы, чтобы не смыть все содержимое своего терпения в унитаз.


        ЭП нужна и психиатрическим детям, и патопсихологическим, и всякого рода несовершеннолетним акцентуированным личностям, коих много.


        Если планка стоит нормально, то неполная и/или неблагополучная семья - тоже ситуация экстремальная, и еще о многом можно говорить и думать как об экстремальном.


        ЭП нужна и мурлу, чтобы как-то удерживать его в рамках человеческого поведения. Мурло необходимо природе хотя бы для того, чтобы хоть что-то человекообразное выживало, когда к власти приходят силовики. Мурло вызывает у них классовый восторг, оно неприхотливо, не требует больших затрат для его содержания, всегда податливо и послушно тому, у кого есть сила и телевизор.

      Среди мурла тут и там время от времени возникают дети, которых касается, помечая, Бог. Мурло считает их дефективными уродами, но они и есть настоящие люди, гадкие утята, которые обретут крылья для прощания с птичьим двором. Домашняя птица не стремится в полет вслед за ними, она предусмотрительна и знает, что в полете к свету можно разбиться о решетку маяка, на фиг нужен такой полет.

        Один гадкий утенок оправдывает весь птичий двор, его кормление и прочие педагогические заботы. Но бойтесь обозначить его своим вниманием - от него останутся пух и перья. Чтобы помогать ему, вам придется ровно относиться ко всем на птичьем дворе.

        - А любимчики у вас есть? - спрашивает меня под камеру тележурналистка Светлана Чиркова.

        - Конечно есть, - говорю. - Сердцу не прикажешь.

        И добавляю для понятливых:

        - Нелюбимых нет.


        Замечательная, добрая Светлана сделала про нас сюжет в своей телепередаче "До шестнадцати и старше" в 1990 году. Она успела побывать на настоящей, а не полупридушенной Тропе и мне кажется, заметила у нас самый главный знак - Знак Спокойного Солнца.

        Светлане удалось донести этот свет и тепло до экрана, для этого нужны были и талант, и мужество, Чиркова была наделена и тем, и этим, при всей своей мягкости - она окутывала нас уютом, сама была спокойным солнышком и отпускать ее из дома и из леса совсем не хотелось.


        Человек может разглядеть в окружающем мире только то, что содержит в себе самом.


        Солнце светит нам, не потребляя статью какую-нибудь бюджета, или наши платные смски по 75 руб. Оно ничем не торгует, оно потребляет только себя и ничего не хочет взамен.

        Так же и Тропа. Светлана Чиркова разглядела это и постаралась рассказать. Спасибо Вам, Светлана!


        Экстремальная педагогика должна быть очень спокойной и заведомо, внятно ничего не требовать взамен. Никаких условий, никакой торговли. Вот тебе опора в твоем прыжке через пропасть. Вот опора твоему желанию на что-нибудь опереться. Вот мостик над пропастью, по которому тебя поведет твой оптимизм, а вот и он сам, - знакомься, дай ему руку.


        В символах ЭП содержится в одном часовом уроке скалолазания.

        Ненадежные, которые "себе на уме" (их символ - кошка) в ЭП работать не должны, это - собачья работа.

        - Юра, вы можете моему Игорю наполнить мозги чем-нибудь интеллигентным?

        - Нет, наполнить не могу. Я могу их только разбудить.

        Игорю 9 лет, мама понимает интеллигентность как сумму хороших манер на фоне культурных мыслей. Себя считает интеллигенткой, но с сыном "справиться" не может, "у него ужасные эти гены, я сама виновата".

        Нельзя ничего грузить в мозг, всё будет отринуто. На то он и мозг, а не горшок, чтобы самому выбирать - чем ему наполниться.


        "Я понимаю вас! Как тропинку в горах. Как Луну. Хорошую погоду". (Е. Шварц, "Тень").

       Это опять про искомое слово. Будто попадаешь точно в упругий склон волны, которая несет тебя не сбрасывая и не перекидывая через себя, ты всё время в одной и той же ее точке, но - вместе с ней - в новом месте в каждый миг. Это - время и жизнь в нём. Точность приносит много забот, но не приносит материального достатка, спокойствия и благополучия, хоть я и не знаю - что такое благополучие, даже само слово не понимаю, смысл его теряется в предположениях, когда летишь мимо на склоне упругой волны, в одной и той же ее точке.

        Зато (за то) ты можешь понимать каждого и каждое "как тропинку в горах, как Луну, как хорошую погоду".

        "Зато" - побуждение к выбору, который можно сделать. В случае одного из вариантов выбора, интеллигентность сама придет к тебе и ты станешь её частью, а не она - твоей. Врожденная и разбуженная "вежливость королей" - что для неё препятствие? Неточность, подмена, бутафория, муляж, манекен. Попробуйте сделать манекен интеллигентного человека - ничего не получится. Интеллигентность - свойство личности, не наоборот, как я могу объяснить это маме Игоря, которая искренне считает, что быть интеллигентным, значит класть вилку с правильной стороны и выучить в каких случаях даму надо пропускать вперёд.

        А, разбуди Игорьку мозги, - он прочтет свою маму и по простоте душевной выскажет ей всё прочитанное, вот ужас-то.

      Наверное так работал хирург Алик Ануфриев, друг нашей семьи, впервые начавший шить людям желудки из их кишок.

        Проще парного рэпа...

        Берешь страх и шьёшь из него совесть. Берёшь эгоцентризм и лепишь из него достоинство. Берешь трусость и очищаешь ее до осмотрительности. Чего тут сложного, если ты - в нужной точке волны? Ты хотел в нее попасть, - и попал. Теперь - просто делай. Все лекала и все эталоны - с тобой в этой точке. И вся наука - как в эту точку попасть, но наука тут бессильна, нужна практика, причем опыт промахов не менее важен, чем опыт попаданий. Не этому ли надо учить в педвузах? От страха богат не будешь. Как же они боятся детей, эти несчастные практиканты. Их водили ко мне толпами из МОПИ в 346-ю. Любая необходимость самостоятельных шагов вызывала у них страх, ледяной ужас, они тут же лезли в свои конспекты за подсказками и, естественно, не находили. Мобилизовываться и оптимизироваться не умели и о том, что это такое, понятия не имели. Дрожали, плакали, уходили из профессии, но - полагаться на себя? Как можно! Ужас! Кошмар! В первые же 5 лет работы их ждало выгорание и озверение, невосполнимая накопленная усталость от страха непредсказуемости детей. Я жалел этих несчастных и делал пакости советской педагогике, ставя им "зачет" в графе "практика". Особенно склочных я посылал в торговлю, но зачет им все равно ставил, мне было 20 лет, а они дрожали передо мной почти как перед детьми. Они не спрашивали у меня какой вуз я кончал, им было достаточно того, что я с улыбкой входил в любой класс и с улыбкой выходил оттуда. Они смотрели на это как на деятельность инопланетянина или циркового трюкача, некоторые спрашивали - как мне удается такое самообладание, будто это была не комната с детьми, а клетка с тиграми или мартеновская печь на пике нагрузки.

        Какая уж им экстремальная педагогика. Лишь бы кости унести подальше от детей.

        И уносили, знаю. Шли в ту же торговлю, в библиотеки, становились контролерами в метро, уборщицами и... аспирантами.


        Смотреть нынче на учеников этих тогдашних студентов - грустно.

        Женщины! Не рожайте педагогов. Носите их долго-долго, всю свою жизнь, а живите вместе счастливо и умирайте в один день.


         Самые искренние, до праздничности благодарные дети - сельские и те, которые "из глубинки", но эти студенты боялись, что их распределят после вуза "в какую-нибудь дыру".

        В алтайском городе Заринске я чуть не заплакал от восторженно-ласкового приема в детском доме, - с первой секунды, с мороза, незнакомый.

        - Почему вы сразу так хорошо ко мне относитесь? - спросил я. - Ведь несколько минут, как вошел...

        - Тебя собака узнала, - сказала девочка Оля 9ти лет, и все закивали.

        - Спой "Синего Краба", - попросила Оля.


        Олю я хотел удочерить, но в то время у меня не было документированной жены и затея сорвалась. Через несколько лет прервалась и наша с Олей переписка. Мы потерялись, но я помню её как Чудо даже на фоне расчудесных алтайских детей. Ладная, чистая, скромная, глубоко и быстро понимающая всех и каждого девочка девяти лет осталась жить под сердцем и никто ее не заменит. Больше я никогда не был в Заринске, была только наша переписка. На последней странице каждого письма мы посылали друг другу обведенную шариковой ручкой кисть руки. Так можно было коснуться друг друга, пожать руку, примериться к абрису дружеских пальцев, живущих от тебя за тысячи километров.

        Кто в груди вкривь да вскочь?

        Там мои сын и дочь

        Чтобы к последним строкам

        Запад дружил с Востоком.


        А собаки, которые сторожат детдома и охраняют их обитателей, всегда принимали меня как своего. Обнюхают, и - ну хвостом вилять. Бегут рядом, радуются, провожают до дверей.

      Они понимают меня "как тропинку в горах, как Луну, как хорошую погоду".

        Я тоже понимаю их и тоже радуюсь - меня опознали, распознали и мигом познали, мне знакомы эти скорости чутия, я сам - Собака.

        Уж не знаю почему - собаки отлично ориентируются в предсигналах движений, в предсигналах намерений и в самой сути того, кто идет и радуется вместе с ними.

        Чтение предсигналов очень важно в ЭП, оно поможет вам действовать с опережением, предотвратить что-то плохое и не упустить в своей поддержке что-то хорошее. Но тот, кто не доверяет вам, постарается скрыть все предсигнала, сигналы и послесигналы, - так подожмет хвост, что ничего не прочтёшь.

        Чтение предсигналов - не отдельное занятие, оно растворено в ткани жизни и вполне является ею. Предсигнал - представление о намерении, само возникновение намерения как исполнения потребности, - эйдос. Сигнал - уже логос, обозначенное, осознанное и сформулированное намерение. От него идут два разнонаправленных вектора - на косное и хаос. Соприкосновение с тем или другим логоса формирует послесигнал. Все эти умозрительные закорючки я готов выкинуть, как только мне будет предложена, или внутри меня выработается более стройная система. С любыми своими промежуточными дилетантскими представлениями я легко расстанусь во имя лучшего понимания, чего и всем желаю. Продолжу, хотя знаю, что всё - ересь, знахарство, что-то вроде самим собой придуманного персонального язычества. Но уж так прожилось, - всё самому пришлось, внутри себя.

        Ницше просмотрел, Шопенгауэра не читал. Глазел на мошек-букашек, на рыбьих мальков и траву и так познавал мир, давая всему свои собственные имена. "Схряпать", например, у меня значит употребить в пищу.

        Впервые поверил в свою эту "эвристику", когда мне было лет восемь. Я хотел задуматься над вопросом "почему собаки виляют хвостом?", но задуматься не успел. Перед внутренним взором вмиг возникли три собаки, две из которых знакомились, обнюхивая друг друга, а третья стояла поджав хвост. Она скрывала свой личный запах, а те, которые знакомились, представляли его друг другу взмахами своих хвостов.


        В общем, все мои догадки - чистый самосад, но оно работает на практике. То, что не работает - выбрасываю без сожаления, но работающего, адекватного остается много. С терминами - беда. Я не знаю как называются 98% результатов моих догадок. Бог, или Единое Поле, теорию которого потерялись искать? Почему во сне мы перепрыгиваем на другие бегущие волны, которые становятся для нас стоячими и уверенно обозначают реальность? Мы вообще есть? Что такое "вообще"? Откуда чудо роскошного цветка на безжизненной скале? Он тоже - гадкий утенок? И так далее. Хорошо, что я не "шаговый искатель", ответы приходят "из ниоткуда", каждый день я получаю несколько ответов, в том числе и на вопросы, которые еще не задавал и не формулировал. Почему поток ответов лавинно увеличивается ...кгхм... к старости? Зачем я был?


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 1 августа 2017 года. Отрывок 27

        Бог не оставил нам письмена. Он был занят, он делал, а не писал. Писать каждый может, а ты попробуй сделай. Потом и описывай, если получилось. Или напиши, почему не получилось, чтобы другие не повторили твоих ошибок.

        Богу некогда достать чернил, он творит каждый наш миг и сейчас. Некогда потому, что работы у него - на вечность. И, если бы не Троица, не знаю, что было бы.

        Бог - не начальник. Начальник - не Бог. Троица - не "тройка" НКВД, хоть и та сидит в каждом. "Строительство" разное бывает. Разберись, что ты хочешь строить.

        У ребенка нет вопроса зачем он строит замок на песке из сырого песка в полосе прибоя. Он упорно строит и будет это делать всю жизнь, сколько бы волна ни смывала его творения. Никакая вселенская госдума не может отменить энтропию, тут нужно детское упрямство и уверенность Всевышнего.


        Мне печально, что ни разу в жизни не пришлось участвовать в какой-либо дискуссии о Тропе, ее устройстве и причинах эффективности действия реабилитационной системы. Таких дискуссий не было. Даже то, что мы сгенерировали группу детей - консультантов для взрослых педагогов вызвало интерес только в узком кругу понимающих, что делает Тропа и как она работает. Все остальное - слухи и сплетни, чаще - грязные. В Туапсе в начале 90х высокое начальство всерьез проверяло версию о том, что я заставляю детей собирать дрова и продаю эти дрова, местному населению. К концу 90х уже было принято приписывать мне какие-то мистические особенности, включая дистанционный гипноз и причинение вреда на расстоянии. Облако, точнее - грозовые фронты этой информационной интоксикации сопровождали нас десятилетиями. То какая-то "переделка душ", то в отдельных доступных точках интернета я уже вождь всемирного сообщества педофилов, то изготовил и пользую специальный белый порошок, который избирательно стирает память на сексуальные события. Публично отбиваться от всей этой дряни я не считал возможным, - морщился, улыбался и продолжал делать дело дальше.

      Что же давало почву для таких слухов?

        Отсутствие барьеров между детьми и взрослыми - в первую очередь. Уважительное, внимательное, теплое отношение к детям, явная к ним любовь, которой сорные мозги тут же пытаются придать сексуальный оттенок. Я уже рассказывал, как меня в 1966 в 346й разбирали на партсобрании за то, что когда в комнату входят дети, я встаю и - о ужас! - подаю им руку. До сексуальных подозрений они тогда еще не додумались, но начало было положено. "Они слушают Шопена при свечах!" - с ужасом говорили о нас в райкоме комсомола и вскоре вынесли мне выговор на бюро РК ВЛКСМ за неуплату в каком-то месяце членских взносов. Взносы были 2 копейки в месяц и в ком. билете должен был стоять штамп "уплачено". Штамп у меня не стоял, может я и не заплатил, хотя был всегда аккуратен с такими делами. ДОСААФ, ОСВОД и прочее, везде копейки надо было отдать и иметь на то подтверждение.

        Турпоходы в зону подозрения не входили - в гуще детей заниматься сексом невозможно. Только позже, после скандала в Институте общих проблем воспитания Академии педагогических наук СССР, его сотрудники <...> взяли на вооружение некий "туристический секс". До этого тщательно проверяли все походные отчеты по граммам, включая расход чая на человека при заварке и остаточную стоимость картофельных очистков. С растратами и хищениями у них не получилось и они переключились на секс. К тому же, съедение картошки и выпитие чая можно доказать, а как доказать отсутствие секса? Вот уж не глупы были инквизиторы, имевшие шестое правило: если обвинить не в чем - обвини в этом, - не отмоется.

        Мне доверяли. Меня можно было отвести за ствол дерева и показать мне прыщик на мошонке или загнивающую как капитализм давно не мытую письку и я - или мазал что-то зеленкой, или давал мыло и пинка в придачу - мыть укромное место, делать это правильно, без ха-ха и развлечений и ежедневно. "Найду немытую письку - заберу себе в коллекцию, говорил я грозно. - У меня их под палаткой целый склад!" Четырехлетний сын знакомого литератора, впервые выведенный им в мужскую баню, восхищенно воскликнул: Папа! Почему у тебя пися с усиками! Литератор подавил смущение и пообещал: Вырастешь - узнаешь!

        В общем, тема присутствовала, вызывала улыбку, но никогда - нездоровый ажиотаж или пристальное внимание.

        Когда подшивали шорты для энурезников, к писькам вообще относились по-деловому, размечая куда капнет и куда не капнет, причем обсуждения такие проходили буднично, без улыбки, по-деловому.

        От совокупляющихся животных, которые сраму не имут, было принято отворачиваться, ровно так же не вызывал реакции тропяного общества мелкий пук, ик и даже как, а вот отрыжка с призвуком считалась неприличной ("внутренняя культура попёрла") и с ней как с привычкой перманентно боролись ("воспитание наружу лезет").

        Непристойных рисунков у тропяных я не видел никогда и не знаю, были ли они. Всякие морфологические совпадения и намёки в растительном мире давали понять, что природа тоже имеет чувство юмора, но не более того.

        Мальчикам про девочек рассказывали отдельно, в суровой но корректной мужской компании, где всё называлось своими именами, вплоть до латыни и медицинских терминов, в результате таких мужских разговоров пацаны становились внимательнее к девчоночьим проблемам, к их особенностям и надобностям, никогда никого не вышучивали, но начинали сопоставлять любую девчонку с мамой. "Серенький, может поработаем, или ты опять дружить хочешь?" - с легким ехидством спрашивала Маринка у Сереги. Наступала минута молчания и Серый брался за инструмент, общее ржание приходило уже в процессе работы. Увидев возбужденного жеребца на плато, Леха сказал, извиняясь: "Он копытами вправить ничего не может, только вдарить". Все понимающе засопели, мысленно примерив копыта в аналогичной ситуации и сочувствуя жеребцу.


        Конечно, это все конспект возможных будущих записок, их эмбрион. Успею ли - не знаю, идём дальше пока глаза смотрят.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 4 августа 2017 года. Отрывок 28

        Детские рисунки делает гениальными отсутствие художественного опыта. Отсутствие опыта для ребенка оборачивается огромными количествами возможностей, а сам опыт - коллекцией невозможностей. Такой опыт производит на свет существо ограниченное, вполне удобное для тех, кто узурпировал власть устанавливать порядки и прописывать регламенты, мировоззрения и место в жизни. По сути, его превращают в беспомощного старичка, оставляя только те знания, которые полезны для его использования как исполнителя. В школьном образовании, помню, быстро заглохла ветвь, в которой дети сами выводили теоремы, а не только доказывали их. Страх каждой и пятой власти, что ребенок изменит мир, больше подсознательна, чем осознана, но она присутствует во всем, начиная с первых материнских азов воспитания и кончая самой узкой специализацией высокого профессионала с ученым званием.

       Однако ограничивать ребенка в познании может только сама природа. Все остальные ограничения искусственны. Они имеют смысл только для получения удобного социуму существа, но человечеству вряд ли полезны.

        Образование в человеческом понимании - самый большой и надежный тормоз развития человечества.


        Мы учим ребенка не жизни, а нашим представлениям о ней, опираясь на которые, он должен строить свою жизнь. Мы вбиваем ему, что дважды два - всегда четыре, забыв сказать, что речь идет исключительно об арифметике. В жизни всё намного интереснее, чем в представлениях о ней. "Ты мыслишь как ребенок" - высочайший комплимент любому мыслителю.


        Я предложил бы критически присмотреться к таким понятиям и смыслам, как "образование" и "воспитание", определив заслуженное высокое место в этих рядах тому, что называется "развитие".

        Совершенно согласен с идеей Александра Васильевича Суворова об изначальной гениальности, одаренности каждого человека. Я согласен с ним не умозрительно, а совершенно практически, поняв, что жизнь образуемого и воспитуемого ребенка состоит из невосполнимых потерь. В том числе из потери того, что люди зовут гениальностью, одаренностью, креативностью, творчеством.

        Социум очень боится творцов, ему нужны исполнители.

        Самосоздавшаяся детская группа кардинально отличается от социума, в котором имеет место, уже тем, что продолжает активный ежемоментный поиск себя путем множественных рефлексий и постоянным изменением к лучшему.


        К лучшему - если находится в естественной природной среде, ситуации. Все искусственные построения, среди которых мы живем, искажают нас, лишают реальности нашей собственной природы. Так многоэтажная архитектура молча плющит человека, превращая в букашку и так горы возвеличивают человека, способного покорить и познать любую высоту и массу горы.


        Выдающиеся жители Земли, поднявшие дух человеческий на новые высоты и зажигавшие свет на темных путях науки и в лабиринтах культуры, были, скорее всего, самообразованными и самовоспитанными.

        Иметь право быть собой, а не копировать других - важная часть реализации прав человека, в том числе ребенка. Казалось бы, что разговор об антисоциальных компонентах человека - отдельный, но это не так. Как правило, антисоциальное поведение - всего лишь вид протестного поведения и поменяв этому поведению знак, мы будем вполне довольны таким нашим новым товарищем и другом, а он продолжит развиваться при нашей поддержке, без давящего душу одиночества. Антисоциальное - нецелесообразно в природе, которая лечит любую нецелесообразность. Здоровый, сообразный природе социум, развиваясь, сам борется со своими болезнями и недомоганиями, без хирургии и аллопатии.

        Помогла ли Гитлеру восходить во власти европейская фобия окоммунистичивания Испании? "Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать...".

        Германские крестьяне, вполне, пившие пиво, могли напрячься и коммуницировать за пивной кружкой на вполне разные темы. На всякий случай, прямо в кузове грузовика, положили Федерико Гарсиа Лорку, - он был не за тех или этих, значит был против всех. Кто не с вами - тот против вас? Как тогда быть, если ни истина, ни мудрость не подлежат завоеванию? Они не покоряемы в принципе и не убиваемы в отличие от их носителей. А носителям них нафиг не нужно господство. Они вообще не знают, что они несут, их путь изнутри - лишь движение к истине, но не она сама.

        Завоевывать ребенка, бегущего к истине или блуждающего в ее поисках - нехорошо, непорядочно. Накормите его, помажьте его ссадины живительным нектаром, но не надо стреноживать его. Даже в целях безопасности. Поиск истины безопасным не бывает.


        И отпустите его дальше, дав ему в дорогу, в его единственную среди других дорогу свою душу, такую невесомую и такую необъятную.


        Или нарисуйте ему барашка, если он просит. Мало ли что может понадобиться в дороге.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 4 августа 2017 года. Отрывок 29

      О диалогах с подсознанием. Когда ответ на вопрос не приходит моментально, я использую прием, который для себя называю "<...> с воздуха". Поднимаюсь над подсознанием на "ПО-2" своего сознания и тут же начинаю отыскивать в рисунках местности нужные для разгадки черты. Чем выше поднимаешься, тем больше скрываются детали, даже лёгкая облачность становится "оптически" непроницаемой, поэтому такой способ масштабирования самого диалога больше годится для решения общих проблем. Если же проблема помещается в рисунок исходного, "предполётного" фрактала, она будет решена.Если с набором высоты она множится в своих "клонах" и фрагментах, необходимо снизиться и разглядеть ее в самом малом, но полном ее варианте. Является ли он необходимым и достаточным для решения, вам подскажет то самое "чувство меры", которое знанием не является, это опять как абсолютный слух, как заскок на волну, как выбор нажатия кнопки спуска на пленочном фотоаппарате. Ищите этот момент, учитесь чувствовать его и найдете всё.

      Остерегайтесь "работать" с подсознанием как шаговый искатель, общайтесь с ним как с живым существом и оно откликнется.

      "Будешь знать много, но не будешь знать, откуда знаешь".

      Некоторые полагают, что такой диалог суть подключение сознания ко вселенскому банку данных, но мне сдается, что в этом вопросе лирики победят физиков.

      Главное, чтобы они не заметили этой своей победы, не подумали, что кто-то затеял соревнование между ними. Соревнования годятся разве что для животных, а победы в них развращают куда больше, чем поражения. Будем людьми, улыбнемся друг другу и примем любые соревнования, если они - Игра, но отвергнем противостояние, ревность и зависть.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 7 августа 2017 года. Отрывок 30

        Кубанский суд родней и ближе

        Из глубины навозной жижи

        Куда он всех нас опустил

        И приговором окрестил


     И жизнь мою переиначив,

     Меня преступником назначив,

     Наш краснодарский прокурор

     Получит звезды за террор


        А судьи кто? Марионетки,

        Не выпускают нас из клетки,

        Где заправляют опера,

        На лом подняв наши тела


     Зачем же нас пытают пьявки?

     Чтоб все мы написали явки

     С повинной. На себя солги,

     Россия, матерь, помоги!


        Хотя бы день, хотя б на час

        Спаси от произвола нас.

        Мы станем пылью, обессилев

        Затопчут нас враги России


     Ты отдала им целый край.

     Теперь давай-ка выбирай

     Ведь мужики тебе не врут

     Из глубины кубанских руд.*


        * Стишок - коллективное творчество зеков, а я был лишь модератором, вспомнив, как на моих уроках пения в школе класс к концу урока сочинял песенку - свою собственную. Зеки - это дети, только выросшие, ороговевшие, замёрзшие, иногда - безвозвратно.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 7 августа 2017 года. Отрывок 31

        Во, надо же, как женщины против Трампа восстали по всему миру. Миллионы. ТВ показывает кадры демонстраций нехотя, украдкой, но всё в мире теперь проницаемо и доходчиво, дойдет и это. Думаю, что протест против Трампа идет как протест против психотипа, который во многом и влечет за собой и содержание человека, и его стиль. Кроме того, президент - это символ страны, ее народа, и они не хотят такой символ. Важно, что протестуют женщины, носители Несомненности. Сначала мужчины надели брюки, сначала мужчины закурили, сначала мужчины заиграли в хоккей, и только потом, спустя поколения - женщины. Да, им трудно управлять кораблем, работать и жить в многофакторных ситуациях, но опасность они чуют мгновенно: для сохранения очага, страны, народа нужен не Трамп, а кто-то другой, который от него порядочно отличается. Вся сладость и устойчивость матриархата в этих рядах протестующих. Странно было бы думать, что Америка сама для себя у себя купила себе бархатную революцию. Женский "майдан" не оставляет аргументов тем, кто везде видит агентов госдепа с толстыми кошельками. Подозревать собственный народ в том, что его купили иностранцы - подло и нелепо. Это оскорбление народа, но в УК такой статьи нет.

        200 женщин арестовано, телеведущий радуется, что они могут получить до 10 лет тюрьмы. Плутократия защищается, но ей нанесен серьезный удар, все понимают, что эти демонстрации не только против самого Трампа, но и против его приверженцев.

        Телевизионные пропагандоны попали в капкан, который сами же и развесили. Может ли народ компенсировать родовые травмы своей избирательной системы? Как он это сделает? Всё очень интересно и результат народной активности от нас уже никто не скроет, Америка - не банановая республика, где правители меняются каждую пятницу.

        "И каждую пятницу,

         Лишь солнце закатится,

         Кого-то жуют под бананом".


        Первая строчка в этой старой песенке была:

        "Девушки с острова Пасхи"

        Потом - провал в памяти моей, и дальше:

        "Украли любовника

         В форме чиновника

         И съели в саду под бананом".

        Это был какой-то студенческий фольклор, 50е годы, но все туристы пели это у всех костров в начале послесталинской оттепели.


        "Зачем Герасим утопил Му-Му?

         Зачем, зачем? Зачем, зачем?

         Зачем Герасим утопил Му-Му?

         Зачем, зачем? Зачем, зачем?

         Зачем Герасим утопил Му-Му?

         Зачем - и толком сам я не пойму", - писал в другом произведении другой автор, Серёга Сомов, пацан из "Каравеллы".

        Мне очень интересно, что сейчас поёт в своих протестах Америка. Джоан Баэз? Пита Сигера? Есть ли вообще песни против плакатной однозначности мира? Есть ли культура противления упрощенцам и плутократам?

      "- Все цветы куда ушли?

         Не исчезли ли они?

         Все цветы куда ушли

         Очень давно?

      Все цветы куда ушли?

     - Девушки их сорвали.

      Когда поймете вы?

      Когда поймете вы...".

     (Пит Сигер, "Куда ушли цветы").


        Господин Трамп! У нас на Тропе всё начинали мужики, - мальчики 10-12 лет. Это они ставили и обустраивали палаточные лагеря, в которые приходили девочки. Такова природа.

        Протестное поле для женщин никто не обустраивал. Они пришли сами, пришли первыми и это не месть за неизбрание Хиллари Клинтон, а персональный протест против Вас, против того, что именно Вы, Дональд Трамп проскочили в президенты большой страны.

        Мужчины рождены для ошибок, с помощью которых они исследуют мир. Женщины не ошибаются, они через свою настойчивую логику сохраняют очаг, народ, человечество. Я могу не верить себе, глядя на Вас, но я верю им.

        Уходите, Дональд Трамп.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 7 августа 2017 года. Отрывок 32

        "Педагогический труд" - это не труд вовсе.

        Это состояние духовного подъема, интеллектуальной мобилизации, оно сродни празднику и воскресенью, а не принудительному самоистязанию в будни. С ребенком, с детьми ты ничего в себе не повторяешь, но всегда идешь впервые по необитаемому острову, плывешь по неведомой реке. Самоповторы или повторы чужого опыта нелепы, ибо ничто и никто не повторяется, а за опытом всегда нужно бегать назад, теряя время, скорость, ритм познания закономерностей, которые транслирует нам природа.

       В каждом веществе, в каждом объекте или субъекте вселенной общие закономерности выстраивают свой, неповторимый в других строй и порядок, организуют законы.

        Идем, например, с дитем по улице, а вокруг всякие вывески, таблички, указатели. Моя задача - разъяснить, что скрывается под вывесками и таблицами, каким указателям нужно верить, где расположены опасные и безопасные зоны этой улицы познания. Одному ты расскажешь больше про музеи и библиотеки, другому - про автостоянки и их обитателей, третьему про шопинг в поисках самых модных галош.

        Чутко ловим переключение интересов нашего спутника, мы-то знаем эту улицу каждый по-своему, сколько людей - столько улиц в этой одной, сколько людей - столько вселенных.

        Шагая с ребенком по своей улице, найди в ней его улицу, и ты узнаешь много нового и о нем, и о себе. Выгодно? Конечно. Разве можно привлечь внимание к тому, что не выгодно? Это будет путешествие в поисках выгоды, но бывают и другие, когда ищут красоту или поле для самопожертвования, или точки приложения способностей, или что-то ещё, считая выгодным не выгоду, а именно это, ничем не выгодное при общем понимании выгоды.

        Путешествие с учителем-марксистом будет вполне занятным, если смотреть на него со стороны, так же и с другими узкими специалистами. Улица наполнится всякими прибавочными и отбавочными стоимостями, товаром товарищей всех мастей и двутавровой балкой, чтобы ставить тавро классовой принадлежности.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 8 августа 2017 года. Отрывок 33

        Умный дурак может скрыть свою глупость. Глупый умник выставит свою дурь напоказ, но оба они могут быть или слыть как дилетантами, так и узкими специалистами.

        Чем уже специалист, тем больше у него остается места для дури. Чем шире дилетант, тем менее он способен к обобщениям и поиску системности в явлениях.


      Не следует в прогулках по улице Познания бежать впереди ребенка, надо бы идти рядом с ним. Исключение составляет работа сапёра, которую иногда приходится выполнять взрослому на этом пути. Но хорош тот, кто научит ребенка и этой работе.

        На ребенке нет дисплея, который бегущей строкой и видеорядом рассказывает, что происходит у него внутри при этих прогулках. Однако, если вы хорошо чувствуете своего спутника, то не составит труда по его реакциям верно планировать процесс познания в интересах ребенка. Такие обороты, как "попробуй понять", "сосредоточься", "слушай внимательно" и подобные следует начисто удалить из лексикона. Особенно те, которые содержат отрицания: "не отвлекайся", "не тупи (не глупи, не тормози)" и подобные. Познание -праздник для ребенка, не надо его портить недоверием и оскорблениями. "Кто не понял - тот переспросит" лучше, чем прямой вопрос "ты понял?" "Да" - скажет ребенок, чтобы не огорчать вас и не портить вам праздник.

        Утверждая что-то, старайтесь всегда обозначать источник вашего утверждения. "Наука говорит, что...", "ученые полагают", "Скрябин утверждает...". Ребенок может возразить любому постулату, любой аксиоме или догме, если у него есть что возразить и/или если он захочет это сделать. Сомневаться - его право, в особенности, если это мальчишка.

        Настоящая прогулка, живое познание не может быть заменено никаким другим, если то держит ребенка в статичном положении перед экраном телевизора/монитора, на уроке в школе, на лекции в планетарии. Исключение составляет книга, если он тянется к ней. Но и читать книгу он может тогда и в тех порциях, когда места и времена определит сам, без какого-либо запрета или принуждения. Разумеется, есть места и времена, когда читать не следует, но о них надо договариваться как об общих правилах, а не как об исключениях из свободы. За обеденным столом или в туалете вряд ли стоит читать и писать, хотя туалет часто - единственное место, где ребенок может уединиться. О его возможности уединения в нужный ему момент стоит специально позаботиться. Для меня это были баррикады из картонных коробок под столом или под кроватью.

        Отсутствие чердака или подпола в городских квартирах лишает ребенка территорий, где он может поселить всякую нечисть, или оборудовать калитку в небо, к ангелам и прочим его обитателям. Дом без чердака и подпола не является валидным домом, в нем ангелы и черти живут в одном горизонте, в одной коммуналке. Воспитывать или заниматься самовоспитанием в таких условиях трудно. Есть и другие препятствия, их достаточно много, если успею - они будут тоже рассмотрены в этих записках.
       Впрочем, я могу путать Маркса с Лениным, а это не совсем одно и то же. С Марксом по улице Познания гулять можно, он теоретик и никаких революций не сделал.

        Другое дело - гулять с Лениным. Мелкие лавочники - в шоке, крупные - на задних дворах на всякий случай.

        Любой учитель изменяет улицу Познания, вмешивается, толкует и ведет по-своему, это искажает и маршрут, и то, по чему он проходит.

       Чем активнее педагог, тем меньше ребенок почерпнет своего, лично ему надобного. Если же педагог пассивен, то путешествие будет странным, с неопознанной целью, но и сам процесс выгуливания ребенком педагога станет рядовой прогулкой, полной неотличимых друг от друга общих мест.

        Ориентиром может быть осознание того, что прогулка педагога с ребенком и ребенка с педагогом - две очень разные прогулки. Выиграют, однако, дети-почемучки и умеющие говорить на простом и внятном языке взрослые - отвечалки.

        Перед детьми надо отвечать за тот мир, в который мы привели их жить.

        "Педагогический труд", изнурительный и печальный, начинается тогда, когда ты оказываешься в мире без твоего маленького спутника. Тебе некому показывать красоту, и ты перестаешь ее видеть сам, а вскоре вообще перестаешь видеть, слышать, осязать, обонять. Тут и начинается труд - сохранить себя в себе на случай будущих встреч, когда ты сгодишься кому-то в проводники, поводыри или экскурсоводы.

        Терпеть пустоту не легче, чем терпеть сильную боль. Пустота - это когда нет детей. Нет будущего и нет какой-то надежды, что оно будет.

        Это тяжкий труд, скажу я вам.

        Гулять, тпру-а, - любимое детское занятие. Когда нет детей, выгуливай своего внутреннего ребенка, он не даст тебе заржаветь. Если же внутренний ребенок будет слишком настойчиво проситься наружу - обратись к психиатру. Он всегда добрый и порядочный. Он вам обоим поможет, как умеет.

        Чтобы убить внутреннего ребенка, надо или осознать себя только взрослым, или пройти курс медикаментозного лечения, что одно и то же. Мир схлопнется в плоскую двухмерную картинку и станет вынужденным. Пастернак умер в 14 лет, успев поведать о своем истинном возрасте Андрею Вознесенскому.

        Некоторые так лихо притворяются взрослыми, что эта маска прирастает, прорастает внутрь и становится сущностью. Память о внутреннем ребенке самого этого ребенка не заменяет. Детские надежды сменяются взрослыми глупостями и условностями, которые порабощают и диктуют, это удобно тиранам и всяким "лже", взрослый человек всегда готов стать рядом, ребенок - никогда.

        Тоталитарное образование в том и состоит, чтобы как можно быстрее и надежнее сделать из ребенка взрослого. Навстречу такому образованию стремится и сам ребенок - бесправное и многажды зависимое существо, путающееся в колючих слоях запретов, а взрослым все можно, они - хозяева мира, его суть и правда, а детство - всего лишь болванка, заготовка "человека могущего" и лучше это детство проскочить поскорее.
      Взрослые помогают и восхищаются:

        - Как ты вырос, малыш! Как серьезно ("по-взрослому") стал рассуждать! Ты уже почти взрослый, какая прелесть!

      Или:

        - Наш третьеклассник уже решает задачи из учебника восьмого класса!

      Или:

      - Вот, ты теперь большой и сильный, никто тебя не обидит! Сам обидишь кого хочешь!

        Уродов взрослого мира полно в телевизоре. Князья Мышкины отдыхают.

      На улице Познания важно - ребенок ведет вас или вы - его. Вся эта познань принадлежит вам обоим, но пути вы начертите разные: вам покажется, что ребенок познает мир беспорядочно, в простой сумме рефлекторных движений.

        Это не так. Логика его познавательных движений идет от целостности мира, который вы уже расчленили и расчертили. Ребенок - против разъятости мира, против логически сложной мертвечины. Ребенок не хочет изучать человека на прозекторском столе, он хочет изучать его в жизни. Или, как теперь умно говорят взрослые - "в процессе жизнедеятельности и в связи с окружающей средой".


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 14 августа 2017 года. Отрывок 34

        Великий мыслитель всех детей всех народов товарищ Винни-Пух как-то гениально заметил, что всякая "экспедиция хороша тем, что заранее ничего не известно".

        Этим и следует измерять прогулки по улице Познания.


        Вот, опять я сполз в давание советов, рекомендаций и рецептов, а надо бы мне больше доверять тебе и писать об общих закономерностях, советы ты сам себе дашь. А тебе надо бы меньше доверять мне, когда я проваливаюсь до дачи рецептов.

        Не потому, что они не верны, а потому, что они ограничивают твою собственную работу с закономерностями.

      Если я скажу тебе, что Север в лесу ты можешь угадать по мху на стволах деревьев, то я дам верный рецепт, но из этого правила много местных исключений. Он неверен, если это одиноко стоящее дерево, если болото от него не слева, а справа, если оно среди других стоит на окраине леса, если это восточная или западная окраина, если оно на горном склоне такой-то экспозиции и так далее.

        Единый рецепт ни в каком случае не годится, как если бы ты пользовался рецептом умного и ответственного врача, который он дал другому пациенту.

        Давай, сам ворочай мозгами и всем прочим, в конкретных ситуациях, которые бывают всегда настолько разнообразны, что даже системные поправки к рецепту заняли бы много томов описаний.

        Есть дела, которые нужно делать по умолчанию просто из-за того, что ты - человек. Таковы и поправки даже к самому выведенным правилам. Ничто никогда не повторяется, всегда есть иные факторы, которые присутствуют в, казалось бы, уже знакомой ситуации.


        И уж совсем никогда не повторяется Ребенок, для которого сущая мука писать в прописях повторяющиеся закорючки или работать на конвейере. Рутина - не его стихия. Никто и ничто не повторится. Даже близнецы - совсем разные люди.

        Циркулярные, циклические процессы тоже ничего не повторяют, в каждом миге жизни обязательно есть новизна и новизны, а не чтения с листа требует этот каждый миг. Цикличность - не замкнутый круг, а спираль, где каждый виток ложится на новые условия.

        Каждый миг жизни ребенка бесценен. Ничего нельзя вернуть, переписать набело или зачернить. Живи и радуйся вместе ним. Радуйся тому, что можешь оглядеть мир и его глазами, услышать его ушами - еще не разъятый "образованием" мир, полный тайн, а не неизвестностей, томительных и враждебных, надоедливых своей ненасытной чередой, терзающей беспомощный мозг и уставшую душу.


        Помню, как трудно было пробираться через заросли наукообразного "канцелярита" в школьных учебниках. То, что там написано, можно было сказать проще, лучше, человечнее, интереснее. Исключение составлял, как мне тогда казалось, "Курс физики" Соколова, который был у нас дома и который я выучил от корки до корки со всеми картинками и пятнышками на полях годам к шести. Физика началась только в шестом классе, и я щелкал её шутя, отклоняясь в сторону Соколова только в формулировках, а по сути получал по физике только пятерки и стал чуть ли не любимым учеником нашего физика Михаила Николаевича, очень похожего очками на поэта Заболоцкого.


        Познавая мир, я иногда играл в слепого, завязав себе глаза, в глухого, заткнув уши ватой, в безногого и безрукого, в новорожденного, впервые увидевшего мир, в старика, этот мир покидающего.

        Я был паровозом и вагоном, шофёром и машиной, я сделал микроскоп из какой-то трубочки или втулки и стал искать микробов на старой газете. Потом перепробовал множество профессий и остановился на самой прекрасной: машинист паровоза. Вместе с вагоновожатым водил трамваи, в метро норовил сесть в первый вагон и прильнуть к стеклу на двери, ведущей в кабину машиниста. Она всегда была закрашена какой-то краской, но если в краске была хоть маленькая дырочка, начинался праздник, феерическое путешествие по тоннелям и станциям, которые я видел "как машинист". Тоннели оказались не прямыми, они виляли вправо-влево, опускались вниз и взлетали вверх.

        Апогеем таких праздников был выезд из-под земли на улицу. В метро было несколько таких мест. Самое любимое - на станции "Измайловский парк", которая располагалась на поверхности. Перед ней рельсы размножались, часть их уходила в депо, где ночевали свою короткую ночь усталые вагоны.

        В редких походах в театр и в цирк меня больше всего интересовало не представление, а работа машиниста сцены, арены, я пытался представить его пульт, точность движений во времени и пространстве.

        Мне было лет десять, когда меня повели на оперу "Евгений Онегин", которую давал театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Театры тогда "прогорали", публики было мало, заняты были только самые первые ряды в партере. В зале было холодно, но очень пыльно. Помню, как Ленский, выйдя на сцену, споткнулся и упал. Поднялся столб пыли, публика в смятении зашепталась. Потом поднялся Ленский, сказал "Черт!", отряхнулся и запел. Шел 1956 год, близилась оттепель, которая соберет тысячи и тысячи на площадях и в залах даже не на оперу, - на чтение стихов. Стихи я читать не любил. Они все были про то, что красный галстук - частица красного знамени, ни одно стихотворение не говорило со мной по-человечески, на равных, они или сюсюкали, или диктовали. Все стихи были чужими, обязательными в "монтажах" на пионерских сборах, а Пушкин и Лермонтов не воспринимались как авторы стихотворений. Они - наоборот - писали что-то понятное, близкое, человеческое.

        "Как повяжешь галстук, - береги его.

          Он ведь с красным знаменем цвета одного".

        Кажется, это был Степан Щипачев. К старшим классам почти все девчонки дружно присели на поэзию Эдуарда Асадова. Мы, парни, пожимали плечами. Зато моя подруга Оля пожимала плечами на Асадова вместе с нами.

        - Любишь стихи? - спросил я.

        - Люблю, - сказала она. - Но другие.

       И вдруг стала читать. Помню несколько слов:

        ..."У ветра шум,

             У капли - дробность.

            А у людей - пытливый ум

            И жить великая способность".

        - Это не Асадов? - спросил я, поджав хвост.

        - Нет. Это дядя Лёня написал.

        - Какой дядя Лёня?

        - Мартынов. Друг моего отца.

        Через пару дней я ответил ей на переменке:

        "Капли отражают океаны.

          А вглядишься - белый-белый дым.

          Капли льются музыкой органной

          По ладоням солнечным твоим".

        Она понимающе кивнула, звенел звонок, а я еще не отдышался от сумасшедшего десятиминутного футбола, в который мы играли с пацанами между уроками в глухом аппендиксе рекреации на первом этаже. Мячом был налысо стертый старый теннисный резиновый мячик.

        Жизнь была интереснее театра и даже цирка, где мне было до слез жалко воздушных гимнасток и куклоподобных детей, которых перекидывали ногами друг другу потные взрослые в "икерийских играх". Дети оживали только в конце номера - те же взрослые выкидывали их ногами на арену раскланяться. Клоунов я не любил - они хотели, чтобы я смеялся над ними, а я хотел смеяться над собой. Клоуны старались еще больше и приходилось опять пожимать плечами, чтобы скрыть отторжение.

        Исключение составляли дядя Юра Никулин и Леонид Енгибаров, их выступления были самой жизнью, а не переводной картинкой на ней.

        Переводные картинки продавались листами по 2 и 3 коп. во всех канцелярских магазинах, но быстро надоедали, как и раскраски всякого рода, которые тоже появлялись, но - в книжных магазинах.


        Актеры кино меньше врали собой, от лжи их спасали крупные планы, подобные которым даже в бинокль не увидишь в театре.

        Анна Гавриловна повела свой третий класс на "Золушку". Антракт наступил на самом интересном месте и весь третий "Б" вдруг куда-то исчез. Через несколько минут рыдающие третьеклассники нетвердыми горестными шагами вернулись и припали к любимой учительнице.

        - Что с вами? - спросила голосом Матери-Родины учительница.

        - Ан Гаврилн...

        - Ну скажите же, что случилось?!

        - Ан Гаврилн, - сказала сквозь слезы Марта Чегодаева. - А Золушка-то... курит!

        И все они опять зарыдали.

        Когда через пару месяцев Анна Гавриловна снова предложила классу пойти в театр на какую-то пьесу, дети пришли в ужас и наперебой кричали:

        - Не-е-ет! Мы не пойдем! Никогда!

        Для тридцати пяти третьеклассников вся театральная культура оказалась убитой одной Золушкиной папироской.


        С детьми и при детях можно фантазировать, можно сочинять и рассказывать самые невероятные истории, но - нельзя врать. Нигде, никогда, ни в какой степени. Как белка лущит зерно, так ребенок сам добирается до истины, или видит ее внезапно.


        "Перед детьми играть не люблю", - сказала одна полузнакомая актриса, гордая тем, что среди ее учителей был Б.Е. Захава. - Они безобразно себя ведут и срывают спектакль".

      Что мы знаем о консолидированном протестном поведении группы? Почти ничего. Зачастую она для нас просто стихия, непредсказуемая, опасная, чужая. Она не любит быть "собакой Павлова", но охотно откроет вам душу, если ваша открыто идет навстречу.


        Я очень редко видел класс-группу во 2х классах, а в 3х - много. "Он ушел из дома, попал в плохую компанию...". А где хорошая компания? Плохие возникают сами, как плесень. Хорошие тоже возникают, но в проблемном сумрачном мире им надо помочь. Похоже, что кино и ТВ не понимают значения для ребенка, подростка его детского сообщества. "Тимур и его команда"? "Повелитель мух"? "Семеро из одного стручка"? Маловато будет.

        Не могу припомнить свежих честных и глубоких фильмов о детских сообществах. Жаль.

        Гораздо больше фильмов про детское одиночество. Это хорошие фильмы, но где же, наконец, хорошая компания, в которую можно попасть и которую можно создать, посмотрев фильм? "Кто я", "какой я", "зачем я" - вопросы, которые должны быть решены в детстве, и это решение - опора для всей последующей жизни, клятва самому себе и своему сообществу, которое и есть его первая в жизни страна обитания.


        Группа не является суммой одиночеств. Надо же чем-то отличаться от амёбы, которая в порыве создания коллектива делится на два, потом на четыре, потом на восемь одиночеств.

       Одинокие одиноких в одиночество крадут.


        Нынче день и завтра день.

        Завтра ночи быть не может.

        Если это не поможет, -

        Кофту белую надень.

     Укрывается земля

     Разноцветными листами.

     Мы давно большими стали,

     Только головы болят...

     (...)

        Эту песенку в самолете Владивосток-Москва смела другая, про Андерсена. Крыши старого Владика - это крыши построенных датчанами домов, остроконечные, сказочные, как верх палатки - "датки". На них любое одиночество превращается в уединение и звучит на тысячу голосов.


        При делении и умножении одиночества получается один и тот же результат. Но, повести бы речь об одиноких группах, ушедших далеко и высоко в своём развитии, жаждущих найти "братьев по разуму" не по наличию разума, а по его устройству.

        Разум группы потрясает своей сложностью и простотой. Такое сочетание свойств бывает только у настоящего. "Перемешайсь!" - командовал Крапивин, и две группы легко и с удовольствием превращались в одну. То-то же был праздник...

        Прощай, Союз Отрядов. Свободны твои костры, но Тропа заготовила дров для них на столетия вперёд. Здравствуй, Союз Отрядов. Подрастай, не давай Золушке курить, пой песни и ходи под парусами в море. Все еще впереди, и Пиренеи, и Итуруп, и Съерра-Маэстра. Пока зарастут раны на Кавказе, можно поработать там, тропы нужны везде, где человек не потерял коренных связей с природой. А уж улица Познания - она всегда пешеходная.


        "Ах, как долго-долго едем.

         Как трудна в горах дорога.

         Лишь видны вдали хребты

         Туманной Съерры.

     Ах, как тихо-тихо в мире,

     Лишь порою из-под мула,

     Прошумев, сорвется в бездну

     Камень серый...

     (Новелла Матвеева)


        Не зацепившись ни за Мартынова, ни за Асадова, я вдруг осел всей своей массой на Олега Чухонцева. На его стихи, конечно. Первое стихотворение нечаянно встретил в каком-то журнале, прочитал первую строфу, тут же открыл крышку пианино, отвернул подставку для нот, водрузил туда журнал и запел:

        "Утром, босой и сонный,

         Выберусь из постели.

         Дверь распахнув, услышу,

         Как на дворе светает.

     Это весенний гомон -

     На лето прилетели.

     Это осенний гогот, -

     На зиму улетают...".

        Потом - Спартак Куликов, стихи которого становились родными и знакомыми, легко составляли часть естественного, дикорастущего внутреннего пейзажа.


        "Мы оставили русалок.

         В лодке ездим по деревням,

         Продаем за рубль с полтиной

         След от босых ног в траве...".


        "Полевая мышь

         Живет в норе

         Под черепом.

         Нюхает ночь,

         Трогает лапкой утро.

     Солнце - рыжий петух -

     Горланит с утра,

     Что каждый день -

      День воскресенья

      Зарытых рук,

      Забытых голосов,

      Прожитых имен...".


        Дальше было рукой подать до Поженяна, ибо домашний репродуктор на стене вдруг запел:

        "Я - другое дерево.

         Другое дерево...".

        Это светлым грозовым летним дождём ворвался в нашу жизнь Микаэл Таривердиев. На подпольном просмотре фильмов Михаила Калика в каком-то московском подвале, мы держались за руки и не могли отпустить рук, наши рукопожатия были длинной в каждый фильм Калика и немного дольше. Музыка Таривердиева не была частью фильма, фильм вообще не делился на части, он был единым, неразъемным целым, тем важным и необходимым, что получается раз и навсегда.

        Фильмы Калика, запрещенные к показу в СССР, - прекрасны. Я не знаю, смотрят ли сейчас люди эти черно-белые чудеса, или они забыты. С 1966 я почти не жил во взрослом мире и потерял знания о нем. Ты видел фильмы Калика?

        Нет, сплав Таривердиева с Поженяном был не грозой, а благодатным дождем в трескучей словесной пустыне, где мы выросли.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 22 августа 2017 года. Отрывок 35

      Силовая власть, расползаясь фракталом на почве низменных инстинктов, проявляет себя не только на государственном уровне, но и в отдельных отраслях (в педагогике - это возвращение "педагогики требования"), в медицине (жесткая реакция на обострившееся заболевание вместо профилактики и ранней диагностики), так и в микрогруппах - от культа силы в песочнице до культа силы в семье. Проходит полтора десятилетия, и уже везде, в большом и малом господствует "не хочешь - заставим", а надо бы, чтобы захотели, а если уж не хотят - значит это надуманное, самой природе противное, или преждевременное, не разъясненное. Пионерским строем маршировать в церковь - это был бы апофеоз, но вектор направлен именно к нему. Природа, в том числе социальная, будет сопротивляться каждой своей живой клеткой, а уже сообществами здоровых клеток, вроде нейронов, - обязательно. Пока что нас ждет участь Аральского моря: его никто директивно высохнуть не заставлял, но ему пришлось это сделать для волевых бездушных дураков.

        "Петька: Василий Иваныч! Слыхали - Гольфстрим замерз!

        Чапаев: Сколько раз говорил, - евреев в караул не ставить!" (Из анекдота начала 70х)
      Диктатура пролетариата никуда не девалась и продолжает делать свое дело, мимикрируя то под госорганы, то под кургинянско-делягинские институты и народные движения пролетарских интеллектуалов. Шварц Бертольд, папаша Гильотен и психиатр Снежневский отдыхают в сторонке, отвергнутые классовой ненавистью. "Заставлялам" интеллектуалы нужны только как прислуга, - они сами с усами. Все больше Тропа занималась выживанием в виде эдакого заповедника шестидесятнических идей, но и этот микроскопический заповедник был загажен и разграблен "заставлялами" в начале 2000-х годов. Живя всю жизнь на виду, как в аквариуме, я не мог претендовать на то, что мне, как всем нормальным людям, подкинут наркотики или патроны какого-нибудь калибра, - никто бы не поверил. Тут и подоспела волна "народной ненависти" к извращенцам, в нее меня и кинули, поймав точку скольжения. В то же время "заставлял" ("те, которые велят") очень бесит, что свои идеи поставить "на волну" они не могут. Явление, на 180R противоположное "эффекту домино" запустить не могут. Коммунарская волна 60х привела их в ужас своей непонятностью, о вреде государству там речи не было. Они боялись самого явления - как это горстка неподконтрольных людей может породить такие тектонические изменения социума? Они боялись этого и в <...>. У силовой власти вполне достаточно силы, чтобы не иметь ума. <...> масштабе СССР и в масштабе пионерского звена или комсомольской ячейки сельской школы. И боялись они не столько самой волны, сколько своей неспособности запустить что-либо подобное.

     Волновые и фрактальные бегущие процессы в социальной среде мало изучены и теперь, поэтому проще подавлять их источники, нежели пытаться сотрудничать с ними.

        Такой подход - тоже в русле силовой власти: сила есть - ума не надо, хитрость выручит.

     А она их не выручит, хотя бы потому, что бесхитростные дети, - достойная смена человечеству, обхитрившему себя самого.

        "Нужно что-то среднее,

        Да где ж его взять?"

        (Б. Окуджава)

        Когда люди создадут Музей обломков самовластья, на этих обломках можно будет прочесть много известных нынче имен, там эти имена и останутся.

      (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 24 августа 2017 года. Отрывок 36

       Я узнал про ослика Буридана, когда мне было 10 лет. И 60 лет мне понадобилось, чтобы понять, что он был ослицей. Помогла теория пола, личные наблюдения и мои светловолосые помощницы последних месяцев жизни.

        Сегодня закончилась нитка Тропы. Впереди - хребтовая развязка, сложная, не картографированная, хребет изломлен революциями, войнами, путчами, начальственными глупостями, репрессиями, лженауками, пропагандами...

        Пойду в одиночку, хотя одиночное хождение закончил в 1967 году. Из 14500 тропяных нашел и закрепил в памяти дюжину тех, кто мог бы идти со мной, но пусть они лучше поставят опорный лагерь на отроге неведомого хребта и слушают трехчасовую связь. Попытку связи.

        Собственно, уже пошел. Стоянка без меня будет жить размеренно и безопасно, все обучены и хорошо знают своё дело при любой погоде.

        Все свободны, всегда все свободны, нет только одной свободы - идти со мной, и это - моя свобода.

        Не прошляпят связь, всегда откликнутся, получив и передав на прощание СК - 5-5, 9-9.

        По пути на подъемных протропках будут засады, я хорошо стреляю из фоторужья, но никогда не палил пулями или дробью.

        Под крылами чёрных сов

        У конца дорог

        Плачет песенку без слов

        Маленький зверек

      (1979)

        В распадках сочные лопухи подбела, ниже под ним - вода. Отходы боковых отрогов слева тенисты, но с низкой редкой травой, там полно грибов. Белки носятся по жестким упругим ветвям, а ниже не видно ничего - склон затянут сплошной зеленой сеткой подлеска. Там на взлёте пупыря, растет гриб-баран, которым можно накормить всю группу. С дальнего взгляда он похож на кочку серовато-коричневого цвета.

        Пересекая множество отрожных хребтиков, бежал траверсом по склону Вовка Панюшкин в разведке по Грачеву Венцу. Я шел параллельно по верху и шастал челноками вниз-вверх по приглянувшимся отрожкам в поисках перешейка. Перешеек нашелся глубоко внизу, на высоте меньше километра, по нему скакал древний, редко хоженый протропок. Я лёг на спину в нижней точке перешейка и победно рыкнул. Панюшкин поднялся откуда-то снизу, с севера и сел рядом. Подошла разведочная бригада, мы открыли баночку какой-то югославской колбасы под названьем "Ланчен мит" и торжественно отъели по куску. Невообразимая кутерьма тропяной нитки в грачевских разломах, нырнув вниз на сотни метров, продолжалась теперь крутым, но внятным подъёмом на Главный хребет.

      Непроходимка на Грачеве Венце закончилась, пришла Тропа. Группы, идущие по хребту, перестали блуждать, отыскивая дорогу на десятикилометровом участке разломанного на пять отдельных массивов хребта. Телефонная линия тем летом протянулась на 17 километров от устья Агопса до передового верхнего лагеря у перемычки. При обрыве линии телефоны работали как детекторные приемники и в них звучала Алла Пугачева. Середина восьмидесятых, геронтологическая смена лидеров страны, предчувствие свободы.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 29-30 августа 2017 года. Отрывок 37

        Цветок, растущий в горшке на подоконнике, не имеющий диплома об окончании психологического факультета и не учившийся в академии человековедения безошибочно определяет людей в своей комнате и по-разному реагирует на них.

        Безошибочно - потому, что не кончал академии и не имеет диплома. Способы познания даны ему природой, он свободен от страха ошибки, он не знает, что он самый глупый и несносный из всех цветков, который вечно путается под ногами и делает всё не так.

        Человек вряд ли примитивнее цветка, но его знания, которые были даны природой от рождения, атрофированы "образованием" и "воспитанием", вместо личного уникального знания у него есть набор догм, запретов и регламентов. Он занимается примерно тем же, чем занимался Кай в гостях у Снежной Королевы, а впереди его ждет еще бо́льшая несвобода от известного. Чтобы "Быть" достаточно знания природного, чтобы "Иметь" - нужно обладать "научным" знанием, нивелированным и унифицированным, осознанным как единственно верное. Куда в таком колючем ледяном лабиринте прятаться живому ребенку-творцу - неизвестно. Уходить в себя? Но там уже поселилась куча оценщиков всего по пятибалльной системе. Есть нынче и венец бесчувственного образования, называется БАБЭ ЕГЭ. Нос в потолок врос, а коса на улице, да такая, что не объехать.


        Есть множество атрофий в ребенке, которые требуют реанимации, а то и компенсации, пересадки, протезирования. Ты видел протез совести или не отторгаемую пересаженную честь?

      Образование и воспитание железной кувалдой идут по нему, отбивая и калеча то, что принято считать в нем дуростью от природы, формируя пустой сосуд или полый бурдюк, в который всякая взрослота насует своих "знаний".


        Тропа давала развиваться природным знаниям ребенка, человека, не отвергая наук и дисциплин, но - в союзе с природой, а не с АПН, которой никогда до нас не было дела. Они рассматривали нас как чей-то пикничок на обочине их столбовой дороги к знаниям. Для сильных и умных мира сего мы были гадким утенком на их птичьем дворе, так полетим же дальше, крылья наши окрепли в поисках своей стаи.


        Цветок с подоконника не улетает в поисках своей стаи, он мудр и больше связан с Солнцем, чем с верховным советом, риксдагом или парламентом. Победить цветок невозможно, только уничтожить. Даже лавируя и меняя форму стебля в нагромождении социальных и политических препятствий он остается самим собой. Так же и Тропа. Она уничтожена теми, кто не смог её подчинить.

      Покорённой природы не бывает, это сплетня. Бывает только убитая природа.


        Добавить к природным дарам существа возможность их совершенствования, образования новых внутренних богатств - нормальная задача. Всё-таки академики от педагогики назвали нас "педагогикой развития в единой социо-культуро-природной среде". Слово развитие здесь очень точно. Не воспитание кем-то, не образование кого-то, а развитие.

        Никакой красочный учебник про жизнь муравьев не заменит одной двадцатиминутной прогулки в лес и к муравейнику, а собака знает про человека больше, чем он сам.

      "В единой социокультуро-природной среде". Она едина лишь тогда, когда не возведены всякие искусственные ситуации, когда она природосообразна, естественна. Планета сильно перегружена, но она еще пригодна для естественного развития человечества. Стрекоз пока еще больше, чем вертолетов. Если занести культуру и природу в Красную книгу, можно что-то успеть. Человечество проваливает все экзамены, начиная с XX века. Я пишу эти строчки под оглушительную попсу из динамика.

      Надо что-то делать, наконец. Поверхностно-потребительское отношение к Планете постыдно. Ты рубишь дерево своего сына, загрязняешь реку своего внука, замусорил море своего правнука, - так надо говорить, своё - оно ближе к телу. Абстрактные призывы по поводу хорошего отношения к Планете мало кто услышит. Только угроза жаренного петуха с острым клювом или обещание выгоды может подвинуть вперед какое-то дело. Кнут и пряник. Серп и молот. Смерть и голод.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 31 августа 2017 года. Отрывок 38

        Зимой, на холодной ночёвке в лесу, привал следует начинать еще на ходу, минут за десять до предполагаемой стоянки. Сбрасываешь ход, пошли с грузом, но - гуляючи, приводим в порядок дыхание, отдыхаем на ходу. Так и приходим к месту ночёвки.

        Выставили в ряд рюкзаки, воткнули в приметном месте стоймя лыжи и палки, при снегопаде пометили всё красными фалами, которые у каждого есть в кармане зимой, а летом лежат там же или подвязаны на пуговицу при движении по снежникам. Зимой во время остановки на ночлег уже темно, поэтому первым делом зажигаем осветительный костер - в последние десять минут движения по лесу все запаслись пучками "разжиги" - тонкими сухими ветками, которые легко воспламеняются.

      Осмотрелись, разметили поляну ночевки, это еще секунд тридцать. После команды "группа - по работам" все расходятся по рабочим местам. Одни копают снег до земли там, где будет рабочий костер, другие утаптывают снег, где встанут палатки, третьи ворошат и готовят поваленные стволы, которые станут удобными "сиделками" вокруг костра.

        Вся группа, разумеется, уже в валенках, ботинки отдыхают.

        К моменту истощения осветительного костра, уже загорается основной, рабочий. Его стараемся разжигать по центру будущего лагеря, между двумя удобно стоящими стволами деревьев. На деревья со всеми предосторожностями натягиваем тросик, но крючки на него еще не вешаем - улетят в снег, не найдешь. Пару больших канов, плотно набитых снегом, цепляем за крючки и вешаем над костром - это будет вода. Дежурные будут добавлять чистый снег до тех пор, пока в канах не образуется нужное количество воды.

        Потом воду надо подсолить, на то есть умельцы с наметанным глазом - не ошибутся. Талая вода - дистиллированная, невкусная, даже чай с сахаром будет пресным, непривычным. Готовим к использованию нужные продукты. На снег положены подстилы, иначе все уйдет в снег и найти это хозяйство можно будет только по весне, когда снег сойдет. На стволах, ветвях, сучках - крючки, подвязки и прочие приспособления. Вся посуда имеет специально насверленные отверстия, её можно нанизать на штырь, репшнур, удобно расположенную ветку.

      Пока готовится пища - ничего не сушим, всё промокшее собрано в отдельный блок и лежит на подстиле из материи или пленки, ожидая своей очереди у костра.


      Утоптанный под палатки снег равняем, рихтуем, в это время нам приносят "лапы" - нижние ветви взрослых высоких хвойных деревьев. Начинается плетение хвойного подстила под палатку. Каждая следующая "лапа" своим комелем будет упираться в снег, прошив собой предыдущую. Система их укладки напоминает черепичную крышу или рыбью чешую.

      Земля под снегом застыла, никакие колышки в нее не вобьёшь. Под углом 30-40 градусов вгоняем в снег возле палатки лыжные палки темляками вниз. Над снегом остаются штычки и опорные кружочки, на которые и навязываем концы палаточных растяжек. Палатки при постановке тщательно застегнуты, снег не попадает внутрь.

        На пол палатки стелим слой теплоизоляции. Это коврики из пенополиуретана, а раньше - из плоских прямоугольных брусков пенопласта, вшитого между двумя полотнищами материи. Потом - спальные мешки, каждый на 3-4 человека - пальцам и то теплее в варежке, чем в перчатке, потом - мешки и мешочки с одеждой, прочие причиндалы. Фонарик, который есть для каждой палатки, крепится к стойке у входа. В штабной палатке уже развёрнуты аптечка и ремнабор.

      По ходу работ сама группа выбирает - где сколько человек работает. Группа заранее обучена и готова к условиям зимней ночевки в лесу. Самостоятельные перемещения из избыточных рабочих микрогрупп в недостаточные приводят к тому, что ужин и палаточная стоянка готовы одновременно. Дальше - мытьё рук, чаще всего снегом, растирание их полотенцем и - ужин.

      Костер в это время заложен дежурными уже по типу "нодья", тепло от него идет не вверх, а в стороны, жуем, глотаем, запиваем, греемся, хотя - вряд ли кто-то замерз.

        Мусор собираем в пакеты и уносим утром с собой, он найдет себе нужное место.


        Если есть ветер и мороз, - набросим на палатки побольше снега, закопаем их в снег, утопим в нём, оставив только лаз. В снегу очень тепло, даже жарко - до самого утра.

        В платках затеплятся свечи в деревянных подсвечниках. Я обойду всех, проверю растяжки на палатках, застилку в них и еще раз напомню, что за живым открытым огнем надо смотреть непрерывно. Как правило, кто зажег свечу - тот и смотрит за ней, ему достанется на память огарок свечи с этой стоянки. Огарок можно отвезти домой, а можно разводить им костры будущих стоянок.

        Хорошо зажигает костер полоска оргстекла, "плексигласа", но ее не стоит сильно обнюхивать или жечь так, чтобы с нее срывались горящие, чадящие, шипящие капли расплавленного пластика.


        У костра, греющего ровным жаром бревен, задержатся сушильщики. Это очень ответственные люди, которые понимают, что обувь и шерсть сохнут долго, требуют постоянного внимания и мастерства, удаления от огня, терпения и уравновешенности.


        Любимые песни Тропы у зимнего костра - "Снегурочка" Бокова, многие "зимние" песни Сергея Никитина, "Желтый цыпленок", "Утро стелет стужу на снегу" Белостоцкой, "Пиратская" Городницкого, "Бразилия" Берковского, "Слаломисты" Визбора, "Баксанская" Ники Персиянинова и его товарищей.


        Старались брать в зимние походы хотя бы одну вместительную палатку, где сидя помещалась вся группа. В ней можно было растопить печку, сделанную своими руками из металлической коробки для кинопленки. Между двумя ее половинками вставлялась обечайка, вверх через асбестовый или проволочный переходник в крыше уходила труба. Дверца, колошники, поддувало, всё как у большой, взрослой печки, но все складно́е, компактное.

        Можно было постараться из большой консервной банки, такая есть в видеоролике "Самая маленькая печка".


        Особенно внимательно нужно перед ночлегом осмотреть деревья на территории лагеря и рядом с ним. Зимой деревья падают чаще, чем летом.


        У каждого есть мягкие и толстые шерстяные носки, которые надеваются только на ночевке, в обувь в таких носках не влезешь.

        Есть и шапочки ночного назначения.

        Как правило, зимой ночью тепло, жарко. За 50 лет не помню ни одного случая простуды, подхваченной на зимней "холодной ночевке" в лесу.

      Под костер снег надо разгребать, под палатки - утаптывать.

        Босиком по снегу пусть бегают - никто не простудится. В сугробах пусть валяются - никто не чихнёт, не кашлянет.


        Самое ироническое развлечение в зимнем лесу - отправиться за дровами или за "лапами" и, хватаясь руками за стволы и ветки, вывалить себе за шиворот порядочный кусок снежной на́веси. Такой контрастный снежный душ хорошо освежает, но добавляет работы сушильщикам.


        Никогда не жги в костре никакой пластик, даже маленький. Особенно - в зимнем костре, когда обоняние особенно активно и разборчиво. В городе мы живем в спутанном, сочетанном спаме запахов. В зимнем лесу все запахи разделены и значительны, пусть лес пахнет лесом, а не жженым полихлорвинилом. Запахи - очень значительная часть природы, безотчетно запоминающаяся, формирующая опорные представления о среде обитания.

        Особенно важны они в не разъятом еще детском мире. Плохой, чужеродный запах тут же включает "эффект чистого листа", и всё вокруг становится вонючим, грязным.


        Чистый воздух угадаешь по лишайникам на стволах деревьев. "Ведьмины волосы" растут только там, где чистота воздуха давняя и непрерывная.


        Отношение к лесу - важная составляющая культуры человека, индикатор его личностных свойств, но и культуры группы, преодолевающей лыжный маршрут.


        Зимний лес - добрый, теплый и мягкий, если хорошо к нему относиться.

        Зимний лес - честный, он никогда тебя не обманет. Своим снеговым "ёршиком", хвойными лапами он очистит душу, просветлит глаза, научит ценить человеческое тепло, хранить его и умножать.


        Утром, сняв лагерь и собравшись, можно сделать прощальный круг, увидеть и обсудить множество следов, оставленных за ночь близ ночевки обитателями леса. Навесные снежные скульптуры будут сопровождать вас - они живут до первой оттепели. На несколько лет задержится, зарастая, пятнышко кострища в будущей траве. Птицы полакомятся крошками, которые мы им накрошили и будут до весны обсуждать эту странную многоногую гусеницу, состоящую из многих существ, упрямо идущих друг за другом по глубоким снегам, по балкам и оврагам, ельникам и зарослям подлеска.


        Жар костра пополам с морозным воздухом останется в памяти, будет вспоминаться наплывами в душных клетках квартир.


        Разумеется, "круг почета", прощальный круг вокруг стоянки надо делать без рюкзаков. Они, готовые, стоят в ряд на утоптанном снегу.

        Между ними достаточное расстояние, чтобы подойти к рюкзаку не снимая лыж, "встать под рюкзак" (надеть его на себя), часто с посторонней помощью и на тихом стартовом ходу вытянуться в строй, идущий гуськом. Замыкающий еще раз окинет зорким глазом стоянку - не забыто ли чего - и передаст по строю первому одно слово: "Вышли!"

        После этого можно набирать ход, по утренней прогулке уже понятно в каком состоянии группа. Лыжи очищены от снега с вечера, но бывает, что за ночь на их скользящей поверхности образуется "по́длип", они не скользят. Тот, у кого это случилось, старается держаться ближе к началу строя, где фирновая корка (наст) на снегу еще не измельчен грузовыми старателями, он отполирует подлип, снимет его.

        Лыжной мазью пользовались очень редко, она была в диковинку. Натирали лыжи свечкой и куском пенопласта вплавляли стеарин-парафин в скользящую поверхность.

        Если группа перед выходом с ночлега слышала команду "Валенки под клапан!", это означало, что посреди короткого зимнего дня будет полноценный обед, а не перекус, экономящий светлое время для движения.


        Через полминуты после выхода даю расчет по строю, ко мне возвращается от замыкающего количество идущих в группе. Расчет - это святое, он проводится даже при полной очевидности того, что группа никого не забыла и не потеряла.

        На троплении лыжни - ведении группы - менялись, как правило, через десять минут - по свистку замыкающего, который не только отсекает время, но и смотрит за тем, чтобы место на нитке движения было удобным для смены.


        Есть еще множество "мелочей", но, если их все описывать, получится громоздкий текст с уклоном в поучения. Я не знаю - что понятно по умолчанию, а что нет, но вопросы задавать некому.


      "Минуткой" называется короткий отдых под рюкзаками. Летом в горах - руки идут в упор на колени, рюкзак лежит на спине, как на столе или подставке, дыхание восстанавливается быстро, нормализуется ток крови, отдыхает позвоночник от компрессивной нагрузки.

        - Вдох. Выдох. Выпрямились. Пошли.

        В зимних походах вместо колен используются лыжные палки. Их острые концы надежно фиксируются в снегу и на палки переходит опора верхней части туловища.


        Все прошли подготовку по водно-солевому режиму, никто не рвется лакать воду или лизать снег. Отопьёмся чаем чуть позже.


        Ничего не делается рывком, резким движением, если для этого нет достаточных оснований.

      Никто в зимнем не станет под рюкзаком подниматься в гору "ёлочкой", только попеременным ступенчатым шагом. Ёлочка может повредить тазобедренный сустав, заднюю поверхность бедра. Из неё некуда "выскочить" при потере равновесия, только клюнуть носом в снег или в лыжи, что жёстче.

        Сознание ведущего работает интенсивно, оно мобилизовано на безаварийность, хотя внешне остаёшься спокойным. Мне помогала воспитанная в детстве реакция вратаря мальчишеской команды. Однако экстремально приходилось реагировать крайне редко, раз в несколько лет. Профилактика аварий - хорошее, полезное дело, она оставляет нам работу только с редчайшими, немыслимыми и непредвиденными ситуациями и многофакторными комплексами ситуаций. Как и в футболе, - сначала делаешь то, что нужно, а потом уже думаешь - что сделал.

        При подготовке сложных походов и экспедиций психика старается скрадывать неблагоприятные прогнозы, надо хорошо с ней договориться, чтобы она не мешала своим оптимизмом и не провоцировала, вытесняя трагические стечения обстоятельств, к поверхностной, умозрительной подготовке группы и отдельных участников.

        Позитивный настрой, доброе, деятельное отношение к себе и окружающим, приоритет спасения "чужой" жизни, - из таких кирпичиков складывается основание безаварийности в непростых условиях жизни в дикой природе.


        Действовать быстро и правильно ещё до осознания необходимости принять правильное решение - важное качество для руководителя детской туристской группы. Любой тугодум-лежебока может развить его в себе, если очень захочет.

        Не знаю, есть ли математическая модель предвидения, но само оно, безусловно, существует. Так же, как и многие другие ценности от природы, оно забыто, атрофировано, лежит под спудом отношения к себе, как к почти никчёмной твари перед лицом великой мудрости человечества.

      Покопавшись в собственном детстве и собственном "я", можно найти ещё множество богатств, о которых забыл подозревать. Иногда они проявляются, поднявшись со дна личности в самые вершинные минуты жизни, но чаще привычно ноют невостребованным грузом, который уже неизвестно о чём.


        Зимняя ночёвка учит преодолевать холод неизвестности, открывать безмерные запасы тепла людского в себе и окружающих, чувствовать себя человеком ответственным, без которого не обойтись ни в малом масштабе, ни в большом.


        "Ночь. Тишина.

         Золотое дыханье костра.

         Снег медленно тает

         На лапах уснувшего кедра.

     Ты шёл. Ты устал.

     Но тебе не уснуть до утра,

     Влюбившись, как в сказку,

     В ночные таёжные недра...".

        Я не помню автора этих невеликих стихов и журнала, в котором они были напечатаны в 60-х. Но стихи очень точные. Возможно, это Павел Мелёхин. Спасибо автору, эти строки были с нами много лет, не стали песней, но и не исчезли как мотыльки-однодневки в их вечном полете к рассвету. Вечном. Однодневном. Ничего нет более вечного, чем каждый миг. Он уже навсегда, он не может не быть, раз уже состоялся.

        В моментах вечности никто не умирал, можно пойти в гости к Диогену, скрестить Герострата с писающим мальчиком и поискать в спасителях Рима гадкого гусенка.


        Все ушедшие люди и мгновения живут в нас, говорят с нами, советуют, предостерегают, радуются и печалятся.

        Давайте объединяться не только в пространстве, но и во времени. Бесконечность ушедших мгновений - чудесный подарок, который мы получили за то, что родились на Земле.


        Пусть все куры будут счастливы. Мне с глубокого детства жаль их: чтобы шагать, им приходится дёргать головой. Я бы так не хотел. Я пробовал. Это утомительно.
  
  Самая маленькая печка
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 1 сентября 2017 года. Отрывок 39

       В детстве я любил нарисовать пульт управления и чем-то управлять. Управление бывало разное - и локомотивы, и подводная лодка "Наутилус", и космические корабли. Кроме всех положенных в таких случаях рычагов и кнопок, я часто рисовал клавишу под названием "самоход". Нажимаешь на нее тремя пальцами, и твое транспортное средство само, по своему разумению и воле выбирает путь, скорость, режимы торможений, маршруты и цели, пространства и времена.

      Иногда я делал такие пульты из обувных и прочих коробок, каких-то перевернутых вверх дном ящичков или просто фанерок, в которых можно было проделать дырки. Такие конструкции вскоре обросли у меня настоящими тумблерами, маленькими рубильниками от электроконструктора, мигающими лампочками, а то и стрелочными измерителями и индикаторами.

      Первое и главное, что я чувствовал, находясь у пульта управления, - ответственность. Если, например, я вел локомотив, тянущий пассажирский поезд, а за окнами ночь, я должен тогда мягко и расчетливо тормозить или начинать движение с промежуточной станции, чтобы ни один пассажир не встрепенулся. В первую очередь это касалось спящих женщин, стариков и детей. В это же время я изображал все звуки своего почти настоящего поезда, бегущего по стыкам рельсовых путей, отжимающего тормозные колодки или, что важно было, заправку паровоза в пути. Когда же мне нужно было отбежать по мелким делам или заскочить на кухню поесть, я нажимал клавишу "самоход" и очень переживал за автоматику, на милость которой оставил свой транспорт и людей в нём.

        Сейчас, когда я пишу эти тетрадки и начинаю транслировать из памяти реальные события или моделировать их, реконструировать диалоги и освещать пейзажи, мне кажется, что клавиша "самоход" вдавлена глубоко в панель и в положение "выкл" вернуться не может. Транслируя текст, диалоги в нем и рассказ о событиях, я попадаю неудержимо в положение ведомого: люди из текста делают что хотят, всё происходит так же спонтанно, как в жизни, и никак невозможно текст себе подчинить, можно только записывать происходящее - все делают что хотят и бессовестно плюют на любые мои авторские замыслы. Любое мое вмешательство в жизнь, текущую и происходящую внутри текста, чревато фальшью, нарочитостью, надуманностью.

      Что делать с этим неподчинением героев и описываемых событий - я не знаю. Любая попытка коррекции просто прекращает, прерывает эту трансляцию текста через меня на бумагу. Из-за этого он, видимо, получается скучным и бедным на события, которые стоит описывать.

      Утешает то, что все эти явления самовольной жизни героев - загадка для меня. Возможно, я не знаю чего-то, что знают писатели и журналисты, особенно писатели. Осознание незнания поддерживает меня в этой странной борьбе с моими героями.


        Текст "Заметок", по моему ощущению, формируется где-то вне меня и тут же через меня проходит, оставляя след на бумаге. Язык текста "вне меня" похож на язык снов - все понятно, но слов не разобрать. То мгновение, которое текст проходит сквозь меня, совершает "перевод" с языка снов на тот, который я использую, когда пишу эти строки. Иногда слова "застревают" на переводе, и тогда я могу иметь то-то вроде "Нуныпык дастыр феджамени", или подобное. Разглядыванию разумом такой фрагмент уже не подлежит, он отправляется на помойку подсознания как печатный или рукописный текст, увиденный во сне - это псевдотекст (или предтекст), он рассыпается при попытке его рассмотреть и превращается в ничто, в непереводимую пачкотню, в распадающиеся и гаснущие фрагменты букв. Что происходит в это время с контекстом и подтекстом, мне не понятно. Есть ли эти составляющие в языке снов - мне неведомо.

        Когда я чего-то не понимаю, это "что-то" захватывает меня целиком и мучает, пока не пойму. Вот, я пока не понял.

        Есть ощущение разного характера сигналов. Это как оптическое через глаз переходит в электромагнитное и биохимическое. Из "залётов" в мир иной помню, что там тоже все говорится на языке снов, является простым, понятным и всеобъемлющим. Рассуждения на тему подключения к Единому Разуму Вселенной меня не устраивают: мы никогда от него не отключались, а если отключимся, то здесь уже не живём.

       Дяденька из радиорекламы его минеральных вод увлеченно рассказывал, как большой симфонический оркестр благостно кристаллизует ящики с минводами, для которых он приглашен играть. Это понятно, вода всё помнит, горные ручьи поют голосами давно ушедших людей. Но сам принцип воздействия, взаимодействия разных, по-разному несущих сигнал полей - он каков? Я теряюсь. Индукция? Уже проходили. Резонанс? Чего с чем и в чём? Не знаю. Ловлю переход от сна к яви как ключ к отгадке и не могу поймать. А уж моментов засыпания и вовсе не помню, так они хитро устроены. Вроде не спишь, а уже спишь.

      В "Рондо для Коряжки" об этом.


        Я формирую текст на бумаге в том смысле, что действую как синхронный переводчик и стенографист.

        Когда прямым взглядом смотришь на пейзаж, или на предметы, или на любых существ, в голове не возникают назывные слова. Вместо них - комплекс ощущений, всегда неповторимый и единственный. Именно он потом возникает при слове "трава" или "небо".

        Когда мысленным взглядом окидываешь мир, возникают не слова, а именно эти комплексы ощущений, довольно сложные, использующие все ресурсы органов чувств.

        Когда вспоминаешь жизнь, происходит тоже самое и обязанность переводчика перевести всё это в слова, в текст.


        Тот, кто придумал акупунктуру, не знал анатомии, он вообще не был отягощен знанием, которое запретило бы вмиг такие дурости, как иглоукалывание.

        Или он был богат каким-то другим знанием?


        Парад комплексов ощущений устраивает нам музыка.

        Постепенно вникая в бессловесный огромный мир, мы начинаем различать его закономерности, общие черты его компонентов, причинно-следственные связи внутри него.

        Годам к восьми наш внутренний эмбрион отражения вселенной готов, мы начинаем совершенствовать его, и он отвечает нам взаимностью.

        Если ты с детьми, то работать нужно именно над образом вселенной, делать это вместе с Ребенком, если он тебе позволит или позовет тебя в помощь, только так ты можешь "работать с детьми" - через их внутреннее отражение вселенных, которые уже в 10 лет будут проецироваться наружу.

        Эти "архетипы вселенных" подвижны, ибо состоят не из стальных конструкций, а из тех же неназванных комплексов ощущений. Неназванных, текучих, мимолетных, безусловно и абсолютно принадлежащих хозяину своего внутреннего мира и больше никому. Какую власть над этими внутренними вселенными играет чужое слово? По сути - никакой. Словесный вариант воспитания, все эти внушения и нотации - пустой звук, педагогическая импотенция. Нотации? Смешно. Поучения? Глупо.


        Развивая дальше эту ветку рассуждений, поймем, что Тропа - это содружество внутренних вселенных, а группа - жилище для такого содружества.

       Тело лишь дополняет возможности общения между собой внутренних вселенных, обладая всем набором преимуществ транспортного средства. Не бойся ходить со мной в понятийные дебри, я всегда знаю где выход, спортивное ориентирование поможет. Боишься - сиди дома у печки, там всё понятно. Асисяись? Я асисяю. Мне кажется, что Бог создал людей из каких-то ранее заготовленных животных. Может быть, это была отдельная порода обезьян, из которых в люди одни произошли давно, другие недавно, а третьи - не совсем.

        Является ли внутренняя вселенная только зеркалом, управляемым и подчиненным устройством? Нет, она и самостоятельный организм, развивающийся по своим, неизвестным мне законам, которые смотрятся как спонтанность, но, видимо, имеют свои закономерности за пределами моих знаний и представлений. Внутренняя вселенная несет в себе множество сюрпризов, от ежедневных до ежесекундных, по сути - она и есть то, что мы называем личностью, но сейчас мы с тобой её рассматриваем не как венец, а как корешок, как причину себя самой.

        Когда начинаешь в ней что-нибудь называть словами, это "что-нибудь" непременно ускользает от слова, и они существуют отдельно, условно связываясь с помощью сознания. Ты назвал что-то словом, а оно уже изменилось и нужно искать новое слово, но всегда ли нужны слова? Есть искусство, оно передает нам виды внутренней вселенной без слов, даже если пользуется ими для трансляции образов. Давай всплывём, подышим, а то запутаемся в водорослях и останемся в великом и ярком бессловесном мире, пока не придут за нами Садко в обнимку с Кусто.


        Внутренняя вселенная не меньше "внешней", но бывает мало заполнена - еда на столе и любимая игрушка в компе. Чуть позже туда добавляется музончик и тёлка. Это всё, если не считать "синьки" и прочей дури. В подростковом возрасте туда еще влезет иномарка и пара мешков с бабками, после чего начинаются потери и никаких приобретений.

       По сути, богатство такой вселенной определяется мечтой. Можно было бы сказать, что каждый содержит в себе только то, о чем мечтает, а в окружающем мире распознает только то, что уже содержит в себе.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 2 сентября 2017 года. Отрывок 40

      Мы можем взять какую-то другую систему образов и разобрать в ней тот же вопрос внутреннего устройства человека и группы, разница будет только в словах и образах, суть останется такой же.

      Возможно, что всё это досконально разобрано в конце позапрошлого века, и я пишу банальности, надоедливо освещая снова и снова общие места. Тогда меня извинит моё среднее образование и малая начитанность. При этом любой "изобретатель велосипеда" изобрел его сам - на основе своего жизненного опыта, собственных наблюдений и некоторой природной сообразительности. Ничего дурного в очередном изобретении велосипеда нет, как и в самостоятельном поиске доказательства теорем, которые давно доказаны. Я же пытаюсь показать, как работает сознание отдельно взятого дурака и неуча в поисках решений, синтеза гипотез и считаю, что маленький, но пытливый умишко интереснее большого инертного ума.

      Я с удовольствием научил бы думать муравья или дрозда, но можно и человека. Останавливает сознание того, что думающее существо априори находится под дамокловым мечом тех, кто хочет думать за всех и учит всех только выполнению их указаний.


      Опасаясь тех, которые велят, я не раскрываю здесь некоторые ключи к познаниям и действиям, лишь показываю, где висят замки, которые надежно заперты самой природой в качестве защиты от дураков, бездушных и самозабвенных.


      Умом Россию не поднять, числом винтовок не измерить, я уверен в этом. Ровно так же - насильно не откроется дольмен, его нельзя ни купить, ни сделать лохом. Да и вообще, всё настоящее, содержащее истину не может подчиняться силе, хитрости или деньгам - оно мигом перестанет быть собой - настоящим.


      Вообще же, всё, что тут написано - отчёт о работе личной лаборатории дурака, у которого почему-то что-то получалось.

      Тропа же примыкала каким-то боком к этой лаборатории, но не была ею. Она существовала по законам пребывания человека в горах, по законам отношения к детям, выработанным ею самой в союзе с дурацкой лабораторией, в которую я не приглашал других людей, но полем её деятельности был сам, со времени рождения, а по какую дату - будет написано на табличке или камешке.


      Пожалуй, надо записывать тутошние сны. Они все о Тропе и тропяных. Есть в них что-то, не досказанное мне явью, оно требует расшифровки. Вдруг это будет кому-то интересно.


      Говорят, Капицу как-то позвали в Штаты разобраться, почему не работает сделанный ими маленький, величиной с железнодорожную цистерну, ядерный реактор. Капица посмотрел схемы и запросил кувалду. Его единственный удар по 'цистерне' оказался впору: реактор заработал.

      - Потрясающе! Гениально! - говорили американцы. - Что вы хотите за работу?

      - Тысячу долларов за один удар кувалдой? - спросил кто-то.

      - Нет, - объяснил Капица. - За удар я беру один доллар. Остальное - за то, что я знал куда ударить.

      Может, это и байка, но красивая. Старики помнят, как мы заставляли работать советские телевизоры, рассчитывая точные удары по их корпусам. Удар в область силового трансформатора давал один эффект, удар туда, где находился таинственный высокочастотный блок - другой. Силовики правы в том смысле, что Россия всегда знает, по какому месту надо вдарить, чтобы всё заработало. Грусть берёт только, когда вместо кувалды, или рядом с нею, нет никакого другого инструмента. Особенно в работе с людьми.


      В телевизоре сегодня вскользь сказали о каком-то митинге оппозиции, который собрал Навальный. Вроде бы митинг разогнали и сотни людей арестовали.

      С точки зрения Проханова и других хинштейнов, это - проявление силы. Но мне кажется, что это проявление слабости и глупости. Это объявление войны лейкоцитам от имени эритроцитов. Очередная общественно-политическая зима сменится оттепелью, тогда и понадобится Тропа. На ней мы разбивали кувалдой и кайлом только верхушки подскалков, оказавшихся в самом ложе Тропы.

      Поиск выгоды и обеспечение безопасности - разные вещи, хорошо бы их отличать друг от друга. И хорошо бы понимать, что именно "чужая" выгода может обеспечить твою безопасность. На каждую цистерну по Капице не бывает.

      Слишком много вынужденных судеб и слишком мало своих. До весны в России ещё много метелей и морозов, а пока - сделаем оттепель. Это будет третья на моём веку, две предыдущие разразились при Хрущёве и Горбачёве.

      Конец марта, я вижу, как неистово борется зима с весною, напуская совсем не игрушечную непогоду.

      Укройте детей в непогоду, защитите от бессовестной пурги и экстремальных морозов - и будет вам весна.


      Спасибо тем, кто снится мне. Приходите ещё, мы не закончили какие-то сборы, то ли в разведку, то ли в заброску верхнего лагеря. Дунайка, тебе особое спасибо за заботу и предостережение, но я не могу озлобиться в принципе. У меня с рождения нет ни этих электроволн, ни этой биохимии. Пару раз хотел, но рассмеялся. Нету зла. Есть уйма терпения и вера, что каждому даётся только то, что он может и должен преодолеть. Я - могу. Я - это душа. Тело - моя принадлежность, но не я сам.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 3 сентября 2017 года. Отрывок 41

      Почему на Тропе оппозиция была условной?

      Жесткая оппозиция возникает там, где власть узурпирована группой людей или одним человеком, а остальные на решения персон влиять не могут. Это вызывает раздор и протестное поведение.

      Власть и оппозиция спорят друг с другом, но в спорах никакие истины не рождаются. Они могут рождаться в диалоге, но диалог - это не отстаивание своего мнения любой ценой, а совместный поиск истины. В этом случае оппозиция становится условной.

      Тропа не спорила ни с кем, включая самоё себя, - она была в диалоге.

      Поэтому оппозиция на ней условна, а протестное поведение - большая редкость, заслуживающая всеобщего доброго внимания.


     *) Если кто-то один вдруг проспал принятие общего решения, соберутся все, объяснят ему аргументы, объяснят всё, что касается принятия решения. Если не убедили - решение заморожено, пока не убеждены все.

      Вариант - особое мнение, которое человек высказывает по поводу решения, но не препятствует его выполнению. Особое мнение можно иметь по любому поводу, но важно заявить, что ты его имеешь, важно, чтобы каждый знал суть твоего мнения, твои аргументы и доводы.

      Один может оказаться прав, а все могут ошибиться. Один - не меньше, чем все; все - не больше, чем один.


      При попытке записать на бумагу правила ("законы") Тропы у всех получаются разные варианты. Объясняется это тем, что "законы" выводятся каждым новым поколением Тропы и касаются в первую очередь тех вопросов и проблем, которые были важны и характерны именно для присутствующего поколения.

      Одно только правило было популярным во всех поколениях, вызывало улыбку и сдержанный оптимизм: # 16 (на "тропяном языке" - шишнадцать). "Если нельзя, но очень хочется, то можно".

      Это - хитрое правило, в котором зашито: "Если можно, то не очень хочется". Таких смысловых "матрешек"за сорок лет было много, но "правило номер шишнадцать" передавалось из поколения в поколение очень бережно и настойчиво.

      В правила Тропы под первыми номерами входили безусловные запреты, например, "одиночное хождение в горах запрещено", или "под тросиком (костровым) не ходим", или "в ЗПО (зонах повышенной опасности) выключи речь, включи дополнительное внимание".

      Поколенческие наборы тропяных правил разнились из-за состава группы, её возрастного ценза, уровня самоуправления группы и отдельных участников, степени ответственности и чувства юмора.

      Несмотря на то, что никто так и не смог свести правила Тропы в один кодекс, все всегда были уверены, что такой кодекс существует. Я, впрочем, тоже был уверен, пока все мои попытки собрать воедино все правила Тропы не закончились полным фиаско.

      Агрессия как версия отношения к окружающим не запрещалась законами, она была из разряда заболеваний, а не поведенческих особенностей. Её успешно лечили добрым отношением к агрессору (приболевшему), "несмотря ни на что". Если кто-то в общем круге рассказывал о вспышке агрессии, то это звучало не как осуждение, а как сочувствие. По отношению к озверевшим в обществе детям, Тропа явно проявляла материнскую модель поведения, не отторгая провинившихся и, что важно, давала возможность искать другого себя в себе, освобождаясь от рикошетных проявлений последствий пребывания в жесткой, не моральной, негуманной среде. Людей, у которых агрессия является врожденным компонентом (например, при особой работе эндокринной системы), очень мало. Но зубастым скандалистом с большой щитовидной железой, бронзовеющим на ветру от панической работы надпочечников, можно заварить тот же чабрец, зверобой, душицу, мелиссу, водяную мяту и подвижные бегающие их глаза потеплеют, речь и движения станут плавными, не зря же в Европе эти травы входят в состав многих антистрессовых бальзамов. Кипрей (Иван-чай) за два-три месяца смягчит пучеглазость взрывных скандалистов, они перестанут таращить глаза в поисках объекта отрицания. Веточка пихты или ели в компоте хорошо поддержит обретаемое спокойствие, надо только 3-5 минут её поварить. Да и само нахождение в лесу, полном живности, общение с деревьями, бережные работы на сквозной чистке тропы от пересекающих ее веток, - всё это настраивает на спокойное дружелюбие, то самое фоновое состояние, которое знаменуется на лице постоянно носимой на лице "улыбкой Гагарина" или "улыбкой дельфина".

      Тропяная улыбка уже вскоре после появления очищала и распрямляла лица, смывала защитные маски за ненадобностью, расправляла сердитки и горевалки над переносицей. Оживали глаза. Теплели руки, подвижнее становились пальцы, но прищелкивание ими (томление от избытка негатива) было редкостью. Однако стоило для "щелкунчиков" усилить контакты с водой, как проходили и эти навязчивые движения.

      Вода в горах - только живая, она всё помнит, многое знает и общается с нами. Недаром у адыгов ("псех") и шапсугов ("псух") вода и душа обозначаются одним словом.

      В Новосибирске меня водили лечиться - сидеть в большом кресле, по которому в больших трубках циркулирует вода. Сеанс длился двадцать минут. На Тропе такого лечения - хоть отбавляй, и оно круглосуточно. Особенно хорошо быть в падающей на тебя струе водопада, что подтвердил и А.В. Суворов - он сказал нам, что после такого водопадного сеанса к нему на час частично возвращается зрение и что проходят боли в позвоночнике.

      Купаться большой кучей перед обедом - одно из любимых занятий. В "купалке", там, где поглубже горная речка и где всегда рядом, не только можно, но и нужно орать, улюлюкать, визжать и издавать с любой громкостью прочие звуки.

      Купались голышом, это привычно. Один из запретов на Тропе - фото и видеосъемка в купалках. Будучи в такой информационной безопасности, юные "нудисты" чувствовали себя в ней привольно.

      Тот, кто не купался, в купалку не шел: смотреть на это отвязное веселье не принято.

      Все умели правильно заходить в прохладную воду, чтобы не было подарков, связанных с работой сердца. Худые выскакивали раньше и грелись на раскаленных солнцем камнях.

      Еще один абсолютный запрет выполнялся в купалках - на хождение по водопаду. Оно неприемлемо ни при каких обстоятельствах, это прямая угроза здоровью и жизни. Ни с грузом, ни без него, ни босиком, ни в ботинках на триконях по водопадам ходить нельзя.

      Забираться на выступающие из воды камни тоже негоже, это опасно для рук, грудной клетки и всех частей черепа, такой камень может оказаться скользким неожиданно, когда тонкая подсохшая корочка на его поверхности будет прорвана.

      Не принято купаться там, где над водой расположены скалы, особенно аргиллитовые.

      Из воды тебя никто гнать не будет до самого окончания общего времени купания, только намекнут, что твои алые губы приобретают синий оттенок.

      Перед купанием необходимо несколько минут отдохнуть рядом с водой, намочить в ней кисти рук, потом - стопы, чтобы организм понял - с какой водой он имеет дело. Потом, не спеша идем в воду, но нырять с воздуха в глубокое место ты будешь тогда, когда раз-другой весь погрузишься в воду, оставляя голову на поверхности.

      При купании у нас был принят "парный контроль". Каждый находит себе любую пару и они вдвоём должны с этого момента видеть друг друга непрерывно. Тем, кто был в паре, нырять с головой одновременно запрещалось.

      Контроль за этим пиршеством осуществлялся помощниками руководителя, умеющими плавать и оказывать помощь на воде. У мальчишек это был мужчина, у девочек - женщина.

      Ниже купалки по ручью (речке) располагалась только "стиральная машина" - зажатые между надежными камнями и/или привязанные к прибрежным стволам шмотки полоскались в бегущих струях, отдавая им все свои загрязнения безо всякого стирального порошка. Машина работала по ночам, а утром оставалось только отжать и высушить чистые вещи.

      Настоящая стиралка работала у нас дома в Туапсе, где за сутки Вероника Михайловна могла выстирать горы одежды на всю группу, продуктовые мешочки и прочие матерчатые причиндалы.

      Пользоваться мылом в купалке было не принято, но это всегда можно было сделать в ее нижней по течению части. Вблизи каждого лагеря за пологом была "баня" - пятилитровая бутылка с отрезанным днищем, перевернутая горлышком вниз и хорошо закрепленная на деревьях. Сверху в неё заливали теплую воду и можно было неплохо помыться.


      В альпийской зоне и скально-ледовом поясе вода другая, почти дистиллированная. Чтобы сделать на ней чай её надо хорошо посолить. Да и кипела она на высоте при пониженной температуре: перловку или горох не сваришь.

      Но сколько же в этой воде было первозданной свежести и здоровья - не описать. Холодная, +4º - +5º, только что вырвавшаяся из-под земли, она являла собой образец, апофеоз новорожденного восторга, удивления и соединения земли с небом.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 4 сентября 2017 года. Отрывок 42

      Равноудаленность "Солнечной Стороны" от любых политических партий и религиозных конфессий соблюдалась Тропой неукоснительно и без большого труда. Общую информацию о партии или конфессии ты получить мог, но свое отношение к ним вырабатывай сам. Тропяная привычка к самоопределению и самостоянию делала этот процесс довольно легким. Сам понимаешь, что ни в какой партии или конфессии такой оборот дела не поддерживался, дети должны были принадлежать им, но мы держались спокойно и стойко. Даже когда на развертке в Питере одна из конфессий предложила нам полное материальное обеспечение в обмен на верность ей, мы отказались. Получив это предложение, я сразу и честно рассказал о нём ребятам.

      В ту морозную зиму мы ходили в рваных ботинках и перебивались с хлеба на воду, поэтому все меня внимательно слушали. Решили разделиться на несколько маленьких групп и в одночасье посетить все храмы этой конфессии, а потом уже принимать окончательное решение. Большинство ребят тогда находились в поисках своего пути к Богу и еще не определились. Вдруг?

      Разъехались по храмам, к вечеру собрались.

      - Ну, как? - спросил я.

      Все помолчали, потом Артём сказал:

      - В том храме, где я был, очень тепло. Горячие батареи и трубы прямо в храме. И лавочка. Я сидел в тепле, почти заснул.

      - И? - спросил я.

      Ответом была тишина, сопение, опущенные глаза.

      - Вырабатывайте и формулируйте решение, принимайте его, - сказал я. - Правом "вето" я пользоваться не буду.


      Сформулировали со словами "группа не считает возможным". Неделей раньше нам прислали завхоза нашей будущей программы, на которую будут отпускаться государственные средства. Звали его Александр Сергеевич Бучкин, и он сразу предложил мне 50:50. Половину средств забирает он, половину отдает мне, и я делаю с ней, что хочу. Я возмутился, сообщил Бучкину, что детских денег кроме детей никто не тронет и послал его по самому крутому маршруту, куда он отправился, усмехнувшись. Еще через три дня он вернулся с несколькими дюжими мужиками мрачного вида, мы все были в это время в городе, изучали обиталища беспризорных. Бучкин с подручными взломал наше помещение на 6-м этаже и выбросил через лоджию в морозный двор все наши вещи. Питерская "развертка" на базе странного заведения под названием "Институт подростка" заканчивалась.


      Видимо, какие-то проблемы мы решали с Тропой походя, не понимая, что это - проблемы. Решали часто "по умолчанию", не говоря слов, особенно, если проблема была еще в своей "завязке", в самом её начале. Я не знаю этих проблем, моё внимание прошло мимо них. Их может замечать сторонний наблюдатель, который в состоянии отличить проблему от ее отсутствия, я этого не могу. Мне для этого пришлось бы расчленять мир, живую ткань жизни, умертвляя до уровня "знания" саму проблему и травмируя мир, в котором она произрастает. Это непосильная для меня задача, я не способен расчленять мир или сознательно травмировать его.

      Потому мне и нужны вопросы, чтобы я как в начале 70-х на круглом столе "Советской России", стесняясь, обнаруживал, что есть проблемы и задачи, сквозь которые мы проходим насквозь, как через призрачный мираж - ничуть их не замечая.

      Как-то одна заезжая психологица спросила у меня что-то вроде "границы субъект-субъектных отношений, определенных культурным гомеостазом Тропы", или что-то в этом роде. Я тут же стал ей отвечать, но запутался в терминах и вскоре завял, слегка пыхтя и розовея от беспомощности. Пытаясь помочь мне переводом своего вопроса на русский язык, она слегка запуталась сама, и мы сели пить чай с подзаваренными в него пихтовыми лапками. Чай был хорош, мы очень скоро забыли о нашем сложном вопросе-ответе, но, когда полоскали кружки в ручье, она вдруг спросила:

      - А бывает, что двое поругавшихся мирятся без видимых на то причин?

      - Так обычно и бывает, - подтвердил я. - Не очень прилично быть обиженным, надутым или ссориться с кем-то на фоне вполне дружелюбной атмосферы.

      - А песни могут помирить? - спросила она.

      - Песни - вряд ли, - ответил я. - Но песня - может, если попадет "в десятку" их раздора.

     Она понимающе улыбнулась, мне тоже было приятно получить эти редкие золотинки и бриллианты понимания.

      - Вы считаете, что нет педагогики как таковой, которая вообще? Которая собирает, обрабатывает и хранит данные об успехах и провалах? - спросила она.

      - Мне думается, что педагогика - это не столько наука, сколько состояние, в котором можно находиться или не находиться, - сказал я. - Разве бывает состояние вообще? Я не знаю такого.

      - Вы отвергаете науку вообще? - насторожилась она.

      - Как процесс - нет, не отвергаю. Но науке следует признаваться и предупреждать, что все ее "конечные знания", по сути, промежуточны, временны. Если, конечно, это живая наука, а не мертвечина догм и "окончательных истин".

      - Почему дети у Вас не маются дурью, ведь вы им это вполне позволяете? - спросила она.

      - Потому и не маются, - улыбнулся я, и она тоже улыбнулась.

      Потом я увидел её с Федором возле пенька, на котором она расставила маленькие фигурки зверей, людей и еще чего-то. Они с Федькой тихо и увлеченно что-то обсуждали, изредка трогая или переставляя фигурки. Мне почему-то их диалог понравился, хотя я не слышал слов.

      Не могу вспомнить, как ее звали. Скорее всего - Лена. Умница. Был 90-й год, на Тропе собралась уйма народа, и такая работа психолога мне представлялась органичной и симпатичной - в ней не было ничего искусственного, нарочного.

      Взрослых создателей искусственных ситуаций я старался выдворять с Тропы, нутром чуя запах авторитаризма и душок превосходства над детьми. Вопрос был даже не в том, кто кому служит, а в том, что никто никому не служит. Дать работать на Тропе психологам, приезжим педагогам или съемочным группам ЦСДФ или ТВ было работой для ребят, они старались выполнять ее честно - ни на что не обращать внимания, но во всём помогать. Сочетание задач непростое, но для Тропы вполне выполнимое. Ведь если приезжал врач или краевед, а то и археолог - все продолжали заниматься тропяными делами, но вписывали в эти дела без ущерба заезжих спецов, которые тоже приехали работать, а не жмуриться на летнем солнце.

      При этом Тропа никогда не оборачивалась на свист, нигде и ни на какой. Это было очень важным её качеством.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 5 сентября 2017 года. Отрывок 43

       В основе бед школы как таковой лежит обязательность среднего образования. В основе успехов Тропы - добровольность участия в общем деле. Тропа никого не "вовлекает", она дает возможность в ответ на желание. Школа же должна "охватить" каждого, поэтому так много проблем в школьном воспитании, если оно еще где-то осталось.

       Когда отпетые двоечники и хулиганы, доносчики, ябеды, криводушные помощники имеют явное преимущество в успешности над моральными, добросовестными, честными в своей вдумчивости людьми, ни о каком "школьном воспитании" речь вести не стоит. Мурло царствует, владеет, имеет, заказывает музыку, которая оглушает всех пошлостью, в почете всякие "как бы", в почете холопы и прихлебалы, кусочники и блюдолизы, наперсточники и брутальные "сила есть - ума не надо" - кого, как и чем воспитывать?

      Образование как дело, как работу, в том числе совместную, никто не воспринимает. Цель каждого - не образоваться, а получить приличную оценку, стать "как бы" образованным. Получить, или купить, или украсть.

      В краденной судьбе долго не проживёшь, она всё время будет требовать новых краж, подлогов, грабежей. Чистеньким можно остаться, если имеешь "друзей" среди ментов, среди другой силовой шушеры, всяких прокуроров и гражданинов начальников, или если имеешь "бабки" чтобы эту шушеру ублажать в обмен на укрывательство и лояльность.

      Кому нужно такое государство? Людям? Нет, оно нужно мурлу.

      Настоящая школа не должна быть детищем и проводником "как бы".

      Настоящая школа должна противопоставлять себя гнилому социуму и скользкой "успешности".

      Нынешняя школа, как мне кажется, - плоть от плоти нынешнего государственного и общественного устройства. Если точнее - то неустройства. Она исходит из того, что качество ученика можно купить, добыть принуждением и обманом. При чём же тут образование? Ни при чём. "Подвальная" педагогика клубов, отрядов и объединений делала лучше и больше, чем официальная школа. Общество почти не предложило выпускникам подвалов мест в социальных лифтах - государству думающие честные люди не только не нужны: оно настроено к ним враждебно.

       Когда Э.Д. Днепров стал вдруг министром образования РФ, он объявил, что "подвальная" педагогика станет ведущей, а кто хочет работать по-старому - тот пусть уходит в подвалы.

      Днепров был революционером, видимо, и вполне за это поплатился.

      Кому это мы всё время платим собой, своими жизнями и судьбами? Мурлу. Сейчас - это его страна, его государство. Но что делать - это же моя Родина.

      Если разделить школы на "для хороших людей" и "для успешных", мурло насторожится и скажет, что такое разделение влечет за собой социальную рознь. Мурло очень хочет прилично выглядеть и быть как человек. Имея у себя государственные рычаги подавления и насилия, оно уничтожит школы для хороших. Для людей. Придется опять в подвалах делать всякие форпосты, но вскоре в стране окончательно прорвет канализацию, а говорить о нравственной чистоте, плавая в таком бульоне, будет весьма затруднительно. Выхода я пока не знаю. Тропа, например, просто ушла в лес, в горы.

      Обязательное среднее образование не должно быть обязанностью ребенка, если он свободно не выбрал его как свою обязанность.


       "Хорошее воспитание не в том, что ты не прольёшь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой".

      А.П. Чехов.


        "Мы можем сделать неравенство незаметным. В этом отношении многое сделают воспитание и культура".

      А.П. Чехов

       "...Гениальность есть предельная и порывистая, воодушевленная собственной бесконечностью правильность".

      Б.Л. Пастернак


      Я - собака, понимаю собак, но тут их нет, и ко мне приходят кошки. Веду себя с ними политкорректно, тем более, что они прямым путем идут ко мне, когда их кто-нибудь обидел, обманул или не выказал своего расположения к пушистой их сущности, прошел мимо их величия, правильности, абсолютной честности и воплощения лучших намерений.

      Я понимаю котят лучше, чем кошек и котов. Мне понятнее и ближе крысята, чем крысы, и эту мою специализацию души можно протянуть на многих тварей, которые во взрослом возрасте не кажутся привлекательными.

      Каждый ребенок - надежда на то, что он не станет "таким как все". Бесполезность таких надежд очевидна, но именно она ведет меня ко всяким детенышам, особенно - к отвергнутым сородичами, непонятым, последним на своей социальной лестнице, увечным и неправильным, как белая ворона или пятиногая собака.

      Что они чуют во мне? Вокруг - десятки людей. Незлобивость? Защиту? Поддержку? Политкорректность? Не знаю. Даже если не протяну руку и не почешу за ухом, уходят спокойно-довольные, уверенные, распрямленные. За кусочком сала или селедочной шкуркой они идут к другому человеку. За чем они идут ко мне? За чем?

      Этого "чего-то" у меня, видимо, много - хватало на длинную в сотню человек интернатскую вереницу идущих после школьных занятий в жилой корпус. Ткнутся в грудь и через несколько секунд, свободно выдохнув, испытав облегчение, отходят, порозовевшие, с открывшимися глазами, без вечных следов защитной маски на лице.

      Знал бы что это, ощутил бы что это, - раздавал бы кусками, грузил бы лопатою во все их закрома - сделайте милость, - берите на здоровье. Но я не знаю что это, не могу его ощутить. Это не Любовь. Любовь делает больно, а это - не делает.

      По детдомам в 80-х гуляла детская народная байка, что я всех лечу, взяв их голову в руки. А я помню только один такой случай, когда взял в руки ангинищу сибирского Хромика вместе с его головой. Он тогда закрыл глаза, вскоре порозовел и очень сильно вспотел. Высокая температура упала, краснота глаз и слабость куда-то делись, через 12-15 минут он был здоров, оставалось только выспаться.

       Никаким "возложением рук" я не занимался, это было бы смешно. За ухом не чесал, шкурку не скармливал. Что это было?



     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 6 сентября 2017 года. Отрывок 44

       Мне кажется, что вся история России - череда самых разных попыток вырваться из-под силовой власти, которой можно только подчиняться или не подчиняться, а влиять на неё, сотрудничать с ней - невозможно. Власть тьмы и тьма власти ни в каких сочетаниях не дают ответственности, производимой свободой. Такая ответственность была бы двигателем самовоспитания, самообразования, самоопределения, - всех составляющих самостояния, которое невозможно без морали и нравственности. Странная, многовековая гиперопёка гражданина государством, видной частью которой является манипуляция общественным сознанием. Оно мечется в поисках лучшего из худших начальников, не подозревая, что нужно сделать для улучшения, очеловечевания жизни.

      По сути, страна уже несколько веков подряд занимается гражданской войной с самой собой, а на войне детям места нет, только как будущим создателям этой войны - с обеих сторон фронта.

      Этот странный и трагичный "Армагеддон" наследуется каждым приходящим поколением, а они сменяются не ступенчато, а плавно, обильно добавляя к генетическому наследованию социальное. Выход - воспитание иного поколения и, возможно, как бы ни было грустно, - селекция, отбор, укрепление и поощрение тех, кто "для добра буду проводник, а для зла - изолятор", как сказал Таик, Альтаир, 12-летний одессит Серафим Орфеев, о безвременном уходе которого всегда будет скорбить Тропа.

       Селекция не должна быть принуждением или хитростью. Вполне достаточно разной организации территории притяжения, с разными ценностями и приоритетами. Так разнесены лагеря на Тропе, это простая работа, не требующая спецнавыков и сверхзнаний. Обозначьте четко разницу и дайте свободу выбора - группа сама разделит себя на тех и этих, те и эти останутся в почете друг у друга и у самих себя при всей разнице функций тех и этих, их уклада жизни, их культуры и т.д.

        Рискну заметить, что чем дальше такие организационные заботы от наукообразного, кабинетного "знания", чем ближе они к естественному течению событий, тем успешнее происходит самоотбор в группе, тем ничтожнее моменты, могущие обернуться сегрегацией, конфронтацией, революцией.

       Разное "общественное устройство" лагерей Тропы, находящихся там групп - явление обычное, прошедшее "стадию эксперимента" уже в конце 60-х годов XX века. Если бы я не прожил жизнь на Тропе, то вполне согласился бы, что такой наивный дилетантский подход неприемлем, но лагеря и группы разнятся не только в пространстве, но и во времени. Одна и та же группа по мере самосовершенствования может проходить разные модели своего устройства, совершенствуясь, пробуя, играя. Довольно легко переходить из одной группы в другую, пробуя себя в разных ипостасях и разных моделях поведения. Игра как естественный способ для ребенка познавать мир и себя в нём, снимает напряжение в такой социальной деятельности, а уж серьезная неигра порождала бы страх ошибки вместо праздника социального творчества.

       Игра не объявляется, не является чем-то отдельным, искусственным, ограниченным в жестких рамках. Она - естественная часть тропяной жизни и воспринимается как реальная жизнь.

       Понятие "детская игра" скорее всего изобрели взрослые, чтобы подчеркнуть свою важность и серьезность. Поэтому они и делают много глупостей, которых можно избежать играючи.

      Сталь Шмаков, Анатолий Мудрик, ау, мы прорастали впотьмах при первосвете ваших карманных фонариков, обозначавших путь и освещающих грабли на этом пути.

        Как было бы славно, если бы страны и режимы не воевали, а играли в войнушку, правда? Может быть, именно в этой фразе я ближе всего к тому, что пытаюсь сказать в этих "Заметках".

       Пронзительной точности Бармалей в виде Ролана Быкова в его "Айболите-66" всегда сопровождает Тропу, дразнится и делает самые неожиданные по своей абсурдности заявления. Мы смеёмся и идем своим путём.

       "- Я - гениальный", - поёт Бармалей, что правда.

       " -  Ах, что за страшный,

      Ужасный я!".

       Дело не в том, что гениальность, страх и ужас - игрушечные. Дело в том, что я могу их играть, как и всё другое, примерить их на себя, отречься смехом и продолжить свой путь.

       "Пустите меня в окно, добрые люди,

        А не то я выломаю дверь".

       Как ты можешь обманывать маленьких?! - возмущается Айболит, защищая от Бармалея обезьянку Чичи.

       Я не могу ждать, пока она вырастет! - парирует Бармалей.

       Тропа неистощима на игры, но абсолютно серьезна, если и когда это надо. ПСР (поисково-спасательные работы), когда детям приходилось искать и вызволять из трудных ситуаций взрослых - не редкость на Тропе. Она могла бы гордиться этим, если бы не тропяное правило-наставление: "неизвестно что труднее - сделать доброе дело или никогда не вспомнить о нём" (древнеиндийское).

       Снова повторю - я не готов писать о Тропе, мне нужно было еще 2-3 года, чтобы сформировать внутри себя хотя бы очертания такого текста. Но судьба распорядилась иначе, и я кормлю вас сырыми полуфабрикатами вместо разумно приготовленного обеда.

       Даже перечитать написанное мне не под силу - за эти два года глаза стали плохо видеть. А так бы хотелось перечитать, что-то переписать, что-то очень поправить.

       "Удивительно, люди мыслят не по требованию духа, а по требованию выгод того положения, в котором они находятся".

     Л.Н. Толстой

        "Нас соединяет то, что Одно во всех нас".

     Л.Н. Толстой

        "...Отказавшись от личного Бога, трудно поверить в Бога безличного. (...) Чтобы верить в Бога безличного, нужно себя сделать достойным вместилищем Его...".

     Л.Н. Толстой

       "Любовь - соединение душ, разделенных телами друг от друга. Любовь - одно из проявлений Бога, как разумение - тоже одно из Его проявлений. Вероятно, есть и другие проявления Бога. Посредством любви разумения мы познаем Бога, но во всей полноте существо Бога нам не открыто. Оно непостижимо, и, как у вас выходит, в любви мы стремимся познать божественную сущность".

     Л.Н. Толстой

       "Единственная истинная добродетель - это ненависть к себе, потому что всякий человек достоин ненависти своей похотливостью. Ненавидя же себя, человек ищет существо, достойное любви. Но так как мы не можем любить ничего вне нас, то мы вынуждены любить существо, которое было бы в нас, но не было бы нами, и таким существом может быть только одно - всемирное существо. Царство божие в нас (Лк. XVII, 21); всемирное благо в нас, но оно не мы".

     Паскаль


     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 7 сентября 2017 года. Отрывок 45

        Пора бы рассказать о сущности работающего на Тропе "эффекта домино наоборот", когда цепочка взаимоотношений не валит каждого следующего, а поднимает его, ставит на ноги.

        Если коротко, то все дело в том, что внутренние приоритеты под влиянием горной тропяной жизни меняются с "нормальное положение - лёжа" на "нормальное положение - стоя". За неделю-две группа, готовая к такому прыжку, пружинящая в поисках своего "нормального положения" при совсем незначительном событии, зовущем вверх, начинает подниматься, приобретая новое положение для каждого и для всей группы. Все "распрямляются". Подробнее - потом, если успею. Но это же так легко, правда? И понять легко, а сделать - еще легче. На Тропе. В горах, в море, в тайге и тундре, на Марсе и в десятом измерении. Но не в обыденной жизни семьи и школы. Там нет натянутой струны, ведущей к цели, а часто нет и самой цели, она не осознана, не сформулирована или отсутствует. Я не о той цели, которая декларируется или навязывается взрослыми, потому что они больше знают и вообще серьезные люди, в отличие от некоторых. Я про внутреннюю, нутряную, желанную, осознанную цель ребенка, которую он может определить только сам. Каждому своё, конформизм обезьяноподобных не пройдет.

        Если цель начинает довлеть, насильничать, её можно усовершенствовать или вообще сменить, или перемасштабировать. Главное - не смотреть на цель сквозь оптический прицел, остальное вполне поправимо. Чтобы найти цель, часто нужно много их примерить на себе, пока не найдется та, которая впору. Где примерять? На Тропе, конечно.

        И - никаких разговоров о важности определения цели, об ужасах её отсутствия, о неопределенности задач, решая которые к цели движешься. Только навык быстрого и точного решения проблем, который в горах приобретается легко, особенно на занятиях по скалолазанию или в изнурительных "разведках нитки Тропы". Тот, кто ходит в разведку, никогда не решится на суицид. Он знает цену жизни и свою цену в необходимой помощи товарищам. Иногда, чтобы вырастить внутреннюю опору, нужны месяцы и годы, но когда она выросла и окрепла - ничто уже не отвратит от жизни.

        Потерявших смысл и внутреннюю опору суицидников мы брали охотно, несмотря на то, что они были индифферентны по отношению к группе и Тропе. К ним уместно было обращать вопрос - не против ли они вместе с нами сделать тропу, поскольку она нужна для и т.д. Если у остальных было решающим желание работать с нами, то у суицидников нам хватало их согласия. С желаниями у них вообще не густо, мягко говоря. Я скажу так: не надо суицидников брать пальцами, им холодно от этого. Только открытую дружественную теплую ладонь они услышат при общении. У них нет сил удивляться, но откроем им сердце - пусть наша уверенность в себе будет временно их протезом уверенности в себе.


        Регрессивные процессы, которые были в бытности каждого вне Тропы, сменяются довольно мощными прогрессивными, меняются полюса и знаки, идет перестройка личности, адаптация ее в новой для неё дружественной среде группы и одновременно среда дикой природы, настоящих трудностей и нагрузок, в том числе нравственных, моральных, волевых. Прогрессирует не только каждый, но и сама группа - движение к общей цели - прокладке тропы - побуждает каждого и группу искать в себе новые средства, поскольку прокладка тропы входит в круг личных интересов каждого и является приоритетом группы.

        Меридианы, по которым я выстраиваю "Заметки", вряд ли имеют отношение к стройной логике и системности изложения, но у меня и у Тропы они таковы, при желании читатель может сделать внутри себя перевод на понятный ему язык и внести свою лепту в стиль изложения, или отложить в сторону эту мою писанину.

        Тургеневский Герасим вряд ли был кинологом, но всё равно, как и поп, у которого тоже была собака, к собачьим делам причастен, так и я, ничего не понимающий в Тропе по случаю среднего образования, говорю о ней без умолку, в надежде, что хотя бы несколько слов прояснят её.

        Тропа уводит от энтропии в другую сторону, созиданию сопутствует минимальное разрушение, которое не причиняет вреда дикой природе, лишь отдает приоритет уверенного движения путнику, человеку идущему, организуя только саму нитку тропы и бережно оставляя нетронутыми природные объекты. Например, выбивая полку в грунтовом склоне, группа обязательно сделает дренажи для сохранения склона от эрозии, на нашей тропе не может быть луж, скольжения по грунту, ветки при сквозной чистке хода тропы выпиливаются только в расчете на всадника с волокушей, на которой лежит человек. Маленькие деревца будут пересажены с ложа тропы, если их невозможно обойти. Гнездовья птиц и убежища зверей будут обойдены, как и родники - истоки рек. Антропогенные разрушения будут нивелированы, а где можно - компенсированы или удалены из природы. Реставрируются побитые тракторами родники, верховые ручьи - истоки рек, их берега укрепляются нами, для остановки эрозии склонов мы переносим в места повреждений грунт, дерн, подсыпаем гравий, укрепляем ложе ручья. Мусор, который теперь присутствует даже в отдаленных диких местах, упокоится с нашей помощью под землей, а водопойные тропы зверей и сами водопои останутся нетронутыми.

        Такое отношение группы к внешнему миру обращается во внутренний мир каждого участника экспедиции, и не только результат важен в этом случае, но и сама динамика процесса, его логичность, организованность.

        Понятно, что в городе или на пикнике такую работу найти сложно, но любые труды по экологической реставрации местности оставляют или прокладывают благодатный путь во внутреннем мире реставратора.

        Людям давно известно, что самый лучший способ помочь себе - начать помогать другим. Личность ребенка очень часто имеет те же разрушения и проблемы, что и первозданная дикая природа. Приводя её в порядок и прокладывая пути, ребенок невольно совершает то же самое внутри себя. Выгода, которую принято ожидать в обмен на затраченные силы, здесь является в образах новых, ранее не испытанных состояний и настроений, как правило - мажорных.

        Огромное количество и отменное качество природных формул жизни, алгоритмы симбиозов, согласованные действия компонентов систем - все это оздоровляет, воспитывает, дает пищу для дальнейших размышлений, предлагает свой жизненный опыт и ничего не просит взамен - Природа не торгует, она дарит, лечит, наставляет.


        Границы между Тропой и природой, Тропой и социумом, человечеством размыты, условны, подвижны. Являясь и природным, и социальным объектом, Тропа существует одновременно во многих ипостасях, что не дает мне возможности уверенно провести какие-то границы.

      Это дает мне возможность считать Тропу условным, а не фактическим изолятом - связи её со внешней средой множественны, как и взаимодействие, и в итоге - взаимозависимости.

        Списанные со старых кораблей судовые телефоны с огромными трубками и вполне школьными по величине звонками, были подарком судьбы, они даже не требовали электропитания, а работали если покрутишь ручку вызова - телефоны связали лагеря Тропы в систему, обеспечили их согласованную работу, а изобретенный нами однопроводной вариант линии решил проблему связи между аппаратами, находящимися на разных лагерях, иногда за десятки километров друг от друга. Подключив в порядке эксперимента телефонную линию к усилителю батарейного приёмника, мы получили устойчиво и мощно работающую громкую связь. Все разговоры, кроме личных, стали доступны для общего прослушивания и жизнь на Тропе по-новому зазвучала не только на местности, но и в электросвязи, в динамиках, наушниках. Это был 1982 год и это было очередное рождение Тропы как единой системы. Времена гонцов с записками канули в прошлое, оставив лёгкую ностальгию - всё-таки быть связным и доставлять важные письма - тоже увлекательно.

        Один провод, потолще, отводим в заземление, второй, потоньше, умело тянем между лагерями, поднимая его высоко на ветви деревьев - вот и есть связь.

        В 1982 во время обрывов тонкого воздушного провода система начинала работать как детекторный приемник - в нём пела Алла Пугачева. Если слышишь её - значит на линии обрыв, и ты больше никого не услышишь, пока его не устранишь.

        Пара связистов уходит по линии, унося с собой контрольный телефон: они будут искать обрыв, пока не найдут и не устранят. Линия идет не по нитке тропы, её бы давно порвали, а в обход, по обрывам, густому лесу, крутым склонам.

        Связные - святые люди. Они всегда улыбаются. Их везде любят. Они очень надёжны, ходят вдвоем (одиночное хождение запрещено) и на вечерних разборах возле костра любят сидеть рядом. Когда они возвращаются с линии, лица их свежи какой-то небесной свежестью, у них добрые нездешние глаза и уверенная походка, несмотря на усталость. Их отпаивают чаем, а они держатся вместе и улыбаются, будто узнали какую-то важную добрую тайну.

        - Тайну? - удивляются они. - Нет, все хорошо, всё штатно. Без травм, это олень сбил линию, задев ее рогами.

        Мы подняли ее выше всех рогов. Сделали надежную скрутку. А у вас как, все хорошо?

        - Штатно, - говорит Янка. - Компот был классный.


        С появлением современных средств связи Тропа может жить у вас на столе или в кармане. Есть два места, где не стояла бы камера - купалка и "поле чудес" (туалет). Эдакое реалити-шоу, но с нормальным русским языком и нормальной артикуляцией. Возможно, детям РФ не хватает чего-то именно такого. Детского телевидения нет в стране, попса компьютерных мультиков и импортные детские проблемы в школе - не в счет. Россия, несмотря на обилие экологических бедствий, - страна с огромными неосвоенными территориями удивительной красоты и силы. Жаль, что нет второй жизни, мы с Тропой провели бы её под камерами, под взглядами многих глаз - нам нечего скрывать и нечего стесняться.

        Лица в отблесках костров особенно прекрасны. Не наглядеться. Особенно - в кругу вечерних мыслей, итогов дня и всей прошедшей до него жизни.

        - Я сегодня... увидел трутовик, - говорит Севка, молчун-аутист, и смеется беззвучно, но очень заразительно.

        - Он смешной? - спрашивает Катюха. Все уже смеются вместе с Севкой.

        - Не, - говорит Севка. - Он неприличный.


        Тропа - открытая неизолированная система, активно взаимодействующая с внешней средой. Педагогика Тропы является производным от сущности и устройства самой системы и внутри неё не декларируется как задача или цель сообщества, равно как экологическая культура, творческое и физическое развитие, интеллектуальная деятельность. Задача Тропы - сама тропа, реально прокладываемая в горах и служащая всем путникам - туристам, охотникам, спасателям и т.д.  Система, ставящая перед собой только специфические педагогические задачи, вряд ли сможет их решить, поскольку будет оторвана от реальной, интересной для людей (детей) жизни.

        Тропа не является исполнением какого-то заранее разработанного умозрительного бумажного проекта, она складывалась как система естественным образом и в естественных условиях. Эти "Записки" - первая наша попытка осмыслить себя как явление.

        Сороконожка пытается рассказать как она ходит. Возможно ли это? Посмотрим.


        Являясь частью природы, Тропа не растворяется в ней. Социальное, общественное, существуя на природном фундаменте и в союзе с природой, остается человеческим явлением. Так же и группа, живущая среди стай, не становится стаей или охлосом, осознавая ответственность человека, группы людей перед природой, перед прошлым, настоящим и будущим. Тропа сохраняет все свои системные свойства, они же её природные свойства, среди которых важна экологическая модель поведения группы и человека.

        На основе взаимодействия с природой Тропа имеет качества, которые не присущи ни человеку, ни природе в отдельности и которые делают потенциал системы сравнительно высоким, в т.ч. в области образования и воспитания. Высокий потенциал и широкие возможности Тропы - это результат именно постоянного взаимодействия группы с природой.

        Власть разума, не зависящая от разума власти благотворна для всех, кто находится в ее поле. Возникает некая новая генерация, названия которой я не знаю, не умею выразить очеловеченную природу и оприроженного человека в одном целом явлении.

       "Человек впервые реально понял, что он житель планеты и может - должен - мыслить и действовать в новом аспекте, не только в аспекте отдельной личности, семьи или роде, государств или их союзов, но и в планетном аспекте".

      В.И. Вернадский "Размышления натуралиста. Научная мысль как планетное явление". М., кн. 2-я, с. 21.


        Самоуправление является свойством Тропы, присущим ей как системе, самосоздавшейся в достаточно суровых природных условиях. Такие условия, выдвигающие человеку и группе повышенные требования организации жизни, лежат в основе коллективизма, доброго отношения друг к другу, оптимизации всех видов совместной деятельности. Невозможно жить в сложных природных условиях и без понимания природы, внимания к ней. Невозможно противостоять неблагоприятным для людей явлениям природы без альтруизма и толерантности, сдержанного и разумного поведения.

        Труднее на Тропе приходится детям гиперопёки, и/или тем, кому весь мир всё должен, а они ему - ничего.


        Обмен всякого рода сигнальной информацией является тем способом организации действий и взаимодействий, который органично присущ Тропе и часто воспринимается как ее обычай, передаваемый из поколения (3,5-4 года) в поколение, как традиция.

        Именно обмен сигналами, а не страх силового давления правит Тропой, не торговые отношения, где перемещается "выгода", не суеверные страхи, где наказание неизвестно, но неизбежно. Только сигналы, подаваемые разумом и чувствами и воспринимаемые разумом и чувствами. Оказание давления человеком на человека или группу - исключено, его в свойствах и атрибутах Тропы не существует, никогда не было и не может быть.

        - Я не знаю что делать, - сокрушается на вечернем разборе десятилетний Ваня. - Вы мне прикажите - я всё сделаю, а сам я не могу.

        - Ты же человек, Ваня, - говорят ему из Круга. - Выполнять приказы может и дрессированная собачка. Тебя никто не торопит, просто обидно, что ты на Тропе ищешь начальников. Их тут нет. Попробуй думать сам. Мы можем что-то советовать тебе, но указывать, приказывать - никогда.

        - Что же мне теперь делать? - отчаялся Ваня.

       - Думать.

        - Это как??!

        - Спокойно, глядя вокруг и понимая что происходит, где и кому нужна помощь.

        - А если потом спросят?..

        - Кроме тебя самого, никто не спросит. А если захочешь сам говорить о себе или о других - говори здесь, на круге. Руководитель у тебя есть только при выполнении авральных работ. Все остальное время у тебя, если хочешь, много советчиков, но начальник себя - ты сам.

        Недели три спустя Иван получил на круге деревянную медаль Тропы "з победу над собой", надел её на шею и после разбора обошел всех, каждого поблагодарил лично и глядя в глаза. Медаль бережно хранил и повез в конце лета домой как свое высшее достижение, - то ли текущего лета, то ли всей жизни, десять лет в десять лет - это очень много.


        Тезаурус Тропы значителен, одна из его главных ценностей - постоянное совершенствование, пополнение содержания, другая - доступность, отсутствие сложных для понимания составляющих или их формулировок. По сути он прост, как бывает проста хорошая детская литература. Он легко привлекает к себе предметные и логические опоры из повседневной жизни, из природы. Миф о "Законах Тропы" родился именно ввиду тезауруса Тропы - он и содержит в себе всё "законодательство", не выделяя его и не формулируя как отдельное явление. Тропа сама внутри себя охотилась за этим мифическим сводом законов, но не нашла его нигде, кроме как в 'устном народном творчестве'. Законы Тропы - это законы природы, которые существуют, в частности, по умолчанию, как и многие подобные вещи - для детей. Духовные двойники материальных объектов и субъектов действуют и взаимодействуют иначе, чем их материальные "матрицы", духовное внутри человека так же, как законы Тропы внутри её тезауруса. Похоже, я заехал в дебри, где всё по отдельности верно для Тропы, а вместе - абракадабра.

        Вернёмся в лес. Когда пишу про лес, получается, мне кажется, что-то вразумительное, а когда слезаю на обобщения, сразу начинаю беспомощно плавать среди терминов и понятий. Сказывается отсутствие образования. Но если бы оно было, я бы знал, что Тропа невозможна и слишком сложна, неосуществима.

        Впрочем, ты можешь пропускать те заметки, где я пытаюсь приблизиться к "научному пониманию", всё равно Тропа в нем не расположена. Или оно в ней.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 8 сентября 2017 года. Отрывок 46

       Рассматривать общественное благо как личное способны, говорят, шесть процентов людей. Остальные девяносто четыре - большинство. Что будет с обществом, в котором господствует и правит большинство?


       У Тропы на такие случаи существовал "Малый Круг" - самые доверенные, авторитетные, проверенные в принятии решений. Они решали то, что вдруг никак не мог решить Большой Круг - законодатель. Малый Круг был, грубо говоря, исполнительной властью, которому распоряжалось принимать конкретные решения. Права "вето" на решения Малого Круга у меня не было. Изменить его решение мог только Большой Круг, предложив Малому рассмотреть вопрос еще раз (до трех), или один человек, заявивший, что только он знает верное решение и готов защищать его на Малом Круге.

      Бывало, что работа на тропе останавливалась на много часов или несколько дней, и группа решала вопросы, которые были не менее важными, чем сама тропа.

       Большой Круг - это общий сбор. Малый Круг - это те, кто лучше ориентируется в решаемой проблеме, как правило 4- 5 человек. Малый Круг мог быть избран Большим Кругом путем быстрой "устной социограммы", где основной меркой будут компетентность, референтность, авторитетность. Если в группе сложились фракции, где есть свое видение проблемы и путей её решения, каждая такая фракция делегирует в Малый Круг своего представителя, которого выбирает сама.

       Простым голосованием ничего не решается никогда. Понятий большинства и меньшинства не существует. Один не меньше, чем все; все - не больше, чем один. Один может быть прав, все могут ошибаться. Ответственность за решение измеряется свободой его принятия.


        На любой круг можно для обсуждения выносить всё, что хочется, ограничений нет. Если же проблема касается личных отношений, то доступ к ней регулируют сам авторы-носители проблемы. В таких случаях результатом бывает только мнение, никаких указаний или решений быть не может.


       И Большой, и Малый Круги вправе отказаться от обсуждения той или иной проблемы личных взаимоотношений, если сочтет вмешательство в нее некорректным, неэтичным, неприемлемым, но он же и даст свои общие рекомендации, поделится мнениями.

       Вторжение в личные взаимоотношения считается неприемлемым, если об этом не просили все стороны и если эта проблема не несёт прямой угрозы жизни или здоровью.

       Некоторые такие проблемы легко и быстро разрешались символическими, "ритуальными" способами и мерами, вроде "Дружильной рубахи" - огромной сорочки, которую моно было надеть на двух-трех человек сразу, и где многие вопросы решались вынужденной согласованностью действий. Или - двум поссорившимся предлагали в течение трех часов говорить друг другу только гадости, но проходило десять-двенадцать минут и "враги" уже дружно хохотали над собой, а с ними и вся группа.


        Если кого-то наказывали, то наказания можно было избежать, если найти пять заступников, которые возьмут тебя "на поруки", но если ты повторишь свой проступок, то наказание, которое тебе назначено ("разгрузка") понесут все шестеро. Основным наказанием на Тропе, повторю, является освобождение от работы и самообслуживания. Слова "на поруки" не употреблялись, чаще говорили: "Пусть скажут за тебя слово", "Я скажу за него слово". Слово "слово" вообще было весомо, словами не кидались, их выверяли, каждый старался быть понятным и точным.

       К демагогам относились иронически, под любым вежливым поводом старались их не слушать. Озабоченных только личной выгодой и не знавших никакой другой - жалели, они негласно считались людьми ущербными и вызывали сочувствие. Их личные желания старались исполнять, чтобы они уже захотели чего-нибудь другого, но никто их не стыдил, не призывал обратить внимание на общественное благо - они, как и все, имели право и возможность быть собой. Но и право искать себя - не вынужденного, настоящего они тоже имели и Тропа побуждала их пользоваться этим правом.


       Если кто-то доносил на другого, обоих ждало одинаковое наказание, одного - за проступок, другого - за донос.

       Ошибки, не повлекшие за собой нанесение прямого вреда, не наказывались. Отличить ошибку от умысла не составляет большого труда, но бывали случаи, что кто-нибудь один, иногда - сам виновник события, утверждал нечто противоположное общему мнению. В этом случае процедура затягивалась, обладатели разных мнений удалялись в "говорильню" (две бревенчатые сиделки вблизи лагеря, расположенные друг против друга) до выработки единого мнения.


       Для совершения разных нерабочих дел на Тропе были определены территории, иногда очень маленькие, но значительные. В "петушильню" уходили спорщики до появления диалога на месте спора. Для обидчивых существовали "обиженки", куда можно уйти в поисках участия, побыть одному и вернуться - к обиженному подходили очень редко. Для приверженцев ненормативной лексики, весьма распространенной в среде беспризорных, в интернатах и детских домах, в некотором отдалении размещалась "материльня". Там можно было отвести душу, но только по строгому расписанию, например, с 7-40 утра до 7-49 и с 14-08 (время обеда) до 14-19, а также вечером с 20-07 до 21-12. "Хочульники", которые справно обрастают в 8-9 лет можно было закопать рядом со "слонопотамкой", а для избавления от грусти на речке или ручье был маленький причал, с которого в полночь можно отправить вниз по течению самодельный кораблик с грустью, растворявшийся в ночи. Если у тебя внутри есть то, от чего ты хочешь избавиться, - иди к тому же причалу, поставь на палубу кораблика огарок свечи, зажги его и напиши на бумажке, или нарисуй то, что тебя тяготит. Бумажку положи рядом со свечой и ровно в полночь пусти кораблик по течению, попрощайся с ним, скажи ему "прощай навсегда". Как только ты перестанешь видеть огонек свечи - дело сделано, - ты избавился от чего хотел.

        Иногда условные территории и обряды возникали временно, работали один раз, иногда они были персональными - в зависимости от необходимости. Параллельно с этим существовали суверенные оборудованные территории для православных, католиков, буддистов и так далее. Из священнослужителей Тропу посещали православные и католические священники, баптистский пастор, кришнаиты, тибетский монах российского происхождения и другие. Вход к нам был закрыт только для тоталитарных сект, разного рода магов и ведьм, особенно расплодившихся в социуме в начале 90-х годов. Также стоял заслон для всякого рода экстремистов и их адептов. В зависимости от их поведения и настойчивости, мы вежливо или невежливо показывали им на дверь, которая тоже существовала условно, но работала вполне реально, даже хлопала, если стукнуть отдельно взятым поленом по поленнице.


       Мир Тропы подвижен и изменчив, в нём постоянно возникает то, что потребовалось, и отмирает то, что перестало востребоваться. Группа сама отбирает и создает то, что уже отработало. Не изменяются только основные атрибуты, которые представляют главные для Тропы ценности.

      Среди них - стиль взаимоотношений, в котором царит учтивость, предупредительность и вежливость, безусловный приоритет оказания помощи, взаимопомощи без просьбы или до неё, внимание друг к другу, но и способность оставлять без внимания мелкие промахи и оплошность товарища. Это было основой того человеческого климата, который у нас существовал и сам по себе решал множество проблем, предупреждал их возникновение.

       Абсолютным приоритетом была безопасность во всех её проявлениях, безаварийность. О безопасности трудно говорить в оголтело ревущей толпе школьников, которым нет дела друг до друга. Там обеспечение безопасности выглядит "подвигом Геракла", требует огромного мужества, больших физических и нравственных усилий. Другое дело - в самоорганизованной группе, где и стиль отношений, и безопасность активируют друг друга, являясь к тому же базовыми ценностями, присущими группе.

       Никто не понимает свои права как бесправие других, ибо сначала - уважение к правам другого, а уже потом - свои собственные права. Всё это не декларировалось, а органично вытекало из самого уклада жизни группы в горах. На равнине, в городе этот ценный багаж только тратился в течение учебного года, пополнить его было негде и нечем. Поэтому, к июню Тропа снова собиралась в экспедицию, чтобы в спелом августе отчетливо грустить об окончании лета. Открытие того, что "я живу для тебя" становилось важнее, чем желание "ты живешь для меня". Даже в детском мире переменчивых дружб тропяная дружба ценилась очень высоко, она была настоящей - в горах не бывает иначе, не бывает "если друг оказался вдруг". Никаких "вдруг" в человеческих отношениях, они устойчивы и надежны. Сами по себе, без каких-то "подпорок". Никто никому не произносил никаких клятв о дружбе, всё было ясно без лишних слов и подвергалось эрозии только к январю-апрелю следующего учебного года.


       Социокультуроприроднотерапевтическая среда. Прелесть какая...


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 8 сентября 2017 года. Отрывок 47

        У меня нет предвзятого отношения к науке, но я - практик. Сороконожка - тоже практик, и чтобы толково рассказать как она ходит, нужны не сороконожки, а сороконожковеды. Это другая, нежели ходьба, профессия и другая жизнь, которая сороконожке не дана, её дело - ходить. При этом, мне кажется, что если обучением ходьбе юных сороконожек займутся сороконожковеды, которые об этом все знают, - никто ходить не научится. Ноты - не музыка, а её отображение. Знать все ноты и не сыграть ничего - разве это жизнь? Играть только по нотам - разве это жизнь? А уж когда эти ноты для тебя выбирает кто-то другой - то совсем не жизнь.

        Тропа органична для меня, когда я пишу о себе, я пишу и о Тропе, мы похожи, это естественно.


        Одну патефонную пластинку я очень боялся, называл её "Били-били". Пел её какой-то, как мне казалось, свирепый и громкий мужской военный хор.

       "На Хасане насосали им бока,

         Били-били, говорили "Ну, пока!"".


        Мне было страшно, что так много свирепых мужиков на каком-то далеком озере насосали кому-то бока. Представлять как эта крикливая толпа дружно сосет кому-то бока было не только трудно, но и очень противно. Через год я понял, что они поют о том, что наломали бока, но образ сосания боков остался и продолжал меня пугать лет до пяти, когда пластинка разбилась.

       - Всё, Юрик, - сказала бабушка Татьяна Андреевна. - Нет больше "Били-били".

        Помню, что я глубоко и порывисто вздохнул, мир вдруг раскрылся, засиял яркими красками, а над столом в солнечном луче задумчиво плыла маленькая серебристая пылинка.


        Сейчас я такое исполнение назвал бы хоровым милитаристским угаром. Кажется, они там ещё топали и хлопали, всё вместе это было страшно. Понятие войны как взаимного убийства жило во мне, а убийства с песней я вообще не понимал. Тем более насосать друг другу бока...

        Интонации Клавдии Шульженко, Леонида Утесова, Марка Бернеса владели мной.

        Цыганские романсы и вообще, всё, что пелось с надрывом, не воспринимал, это было чужое и не вполне настоящее. Настоящим было аргентинское танго, не менее демонстративное и театральное, чем романс, но и демонстративность и театральность в аргентинском танго были искренними и не претендовали на оплату суровой мужской слезой.

        Когда мне было шесть лет и в доме появилось пианино, я освоил середину клавиатуры за несколько минут и легко играл и все наши пластинки, и музыку, услышанную по радио. В черной тарелке репродуктора возник еще один голос, которого не было у нас на пластинках, - Владимир Трошин. Его негромкое пение добавилось в мою внутреннюю копилку интонации и заняло там своё заслуженное место. Оркестр Кнушевицкого я уже вполне отличал от оркестра Карамышева или Минха. Очень любил скрипку живьем, в доме была "Амати" и дедушка играл на ней, но совершенно не мог слышать скрипку по радио. Это была не музыка, а какая-то нелепая, визгливая репродукция музыки, к тому же, как мне казалось, на желтой бумаге. Такое же чувство я испытал, впервые услышав скольжение пенопласта по стеклу.


        Ничего более акустически ужасного, чем "Били-били" я в жизни больше не встречал, даже попса или техно не могут повергнуть меня в тот кошмар, который исходил от "Били-били".

        Из военных хоров, обильно представленных на грампластинках и радио, я выделял для себя Хор Тихоокеанского Флота. Пели они негромко, никогда не кричали и не форсировали звук, их песня легко становилась подкожной, а потом, измеренная душой, проникала в сердце.

        Прямо сейчас слышу как они поют "Амурские волны". Подожди немного, я дослушаю его до конца, когда патефонная мембрана с патефонной иголкой сойдет полностью на внутреннюю, самую маленькую бороздку пластинки, где состоится пощелкивание и такой славный тихий шум, который бывает только в патефоне. Щёлк, -пш-ш, щёлк, -пш-ш, щёлк...


        Больше я никогда в жизни не заглядывал в огромную, зловонную, орущую натужным мужским хором пасть Били-били. К восьми годам она перестала сниться, даже изредка, и потом и вовсе пропала как ощущение, оставшись в памяти как факт, память о травме, перенесенной в раннем детстве, но уже заросшей и компенсированной.

        Дебюсси пополам с Равелем, как искусные косметологи, свели на нет шрамы, оставшиеся на месте повреждения, Григ пустил бальзам от бывших ран в глубины воспринимающего подсознания, аннигилировал фантомную боль, - ничего сейчас на этом месте не осталось, только лёгкое опасение, что кто-то из гостей нечаянно поставит на патефон Били-били и я опять упаду бездыханный под стол и мне будут совать под нос ватку с нашатырным спиртом.

        Гостей я всегда очень любил, но и боялся, чтобы они случайно не поставили Били-били. Гостям почти всё равно под какую пластинку танцевать, но мне-то есть разница. Почему Доктор Лиза разбилась вместе с Били-били - я не знаю, и думаю не столько о её трагическом уходе, сколько о том, как осиротели без нее люди, которые нуждаются в помощи.

      Люди, ведущие нас к общественному благу как к своему личному, очень редки. Общественное благо для них и есть - личное. Я готов каждый день всю жизнь слушать Били-били, если это оживит Елизавету Глинку, без которой наша жизнь немыслима даже больше, чем её смерть, но мне в ответ только: щёлк -пш-ш, щёлк -пш-ш.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 9 сентября 2017 года. Отрывок 48

       Чтобы случилась песенка, нужен был Синий Вечер. Не обязательно он сам. Это могла быть память о нём, или состояние Синего Вечера, когда неведомые силы начинают рассказывать разуму сказки про дальние страны и незнакомых людей, а душу томит от невыносимого тихого восторга и смутных предчувствий.

       Не помню, с какого возраста, но лет до четырнадцати Синими были все Вечера без исключения. Песенки сыпались из меня как спелые сливы в августе, я редко их записывал, но записанные всё равно терял. Как песенки они не воспринимались, я вообще не думал, что это какое-то "творчество". Строчки являлись неведомо откуда, они пелись внутри, они уже были с какой-нибудь мелодией и в каком-то ритме. О том, что ими можно с кем-то поделиться - я тоже не думал. Не делимся же мы каждой пролетевшей в сознании мыслью, образом, цветом и запахом - как этим можно делиться, и зачем, кому это надо? Это всё равно, что рассказывать как я чихнул и повторять чих снова и снова? Кому есть дело до моих лагун, островов и отмелей, кораблей, паровозов и выдуманных мною людей, фантастически добрых и красивых?


       А я не выдумывал их вовсе. Они приходили сами, паровозы и парусные корабли, возникали из небытия, и сознание, играя с ними в настоящую жизнь, выделывало невообразимые фортеля и курбеты, открывая мне самому внутреннюю страну, сторону обыденно текущей жизни.


       Тетенька в троллейбусе сказала: "Мальчик, а ты знаешь, что у тебя глаза такие синие, как два моря?". Я в семь лет уже знал, что глаза у меня синие и что цвет их меняется от серого и обратно. Ничего особенного в этом не было, никаких моих стараний и заслуг - тоже, поэтому я не знал что тетеньке ответить и молчал, краснея от нелепости положения. "А у кого из родителей такие ресницы? У мамы? У папы?". "Извините, нам скоро выходить", сказал я, чем вызвал дружный смех пассажиров троллейбуса. "Как отшил!" - восхитился дед с клюкой. Я не отшил, мне стало еще стыднее, но мы, наконец, вышли. Это были Покровские ворота. Никаких ворот я там не видел, но точно знал: чтобы их увидеть, надо сесть на очень старый трамвай, который ходит по бульвару очень редко, и ворота откроются взору на повороте во всей своей красе.

       Это была зима, красные трамваи скользили среди белых снегов, объезжая каток на месте Чистых Прудов. Примотав к валенкам 'снегурки' я носился по ледяной глади пруда, а вокруг шумел родной и незнакомый город, загадочный, полный приключений и тайн. Одну из них только что помогла разгадать незнакомая тётка: Вечера становились Синими потому, что синими к вечеру становились мои серые глаза.

       Бумазейный лыжный костюмчик, который мне подарили на День Рождения, не грел, приходилось выскакивать со льда наверх и, перейдя на коньках трамвайную линию, отогреваться в "Пункте проката" коньков. Там за деньги прокатывали настоящие коньки, - "гаги", которые у меня появились только в десять лет.

       В четырнадцать лет я потерял Синеву по случаю безответной влюбленности в Таньку Климову, но мне вскоре вернул Синеву Александр Грин, казалось, что наши с ним миры слиты в один, что так было всегда и всегда так будет. "Свитки парусов, их сон, крылатое утро...".

       Как далекий сон,

        Неразгаданный,

       Песнопения парусов,

        Гомон гавани...

        Строчки возникали уже на готовой мелодии, так было всегда. Чужие стихи вдруг пелись, потому что в них уже была зашита мелодия. Ей помогала проявиться Синева вечеров. При этой Синеве все настоящее становилось золотым и тихо сверкало, как может сверкать чистое золото в чистой Синеве.

        Все ненастоящее в это время куда-то исчезало и возвращалось обратно только с серостью глаз, с безразлично-взрослым взглядом на вещи.

        Васильковый снег,

        Чёрная молва.

        Желтый город, синий лес, зеленая вода,

        Серые слова.

        Это Василек - Братик сидит на берегу и пишет свое первое стихотворение. Ему десять лет.

        "Вечером на водорослях

         Мягко и тепло

         И вода похожа

         На черное стекло...

         - А дальше? - спрашиваю я.

        - Дальше нету, - говорит он. Все слова какие-то серые...

        "Собираю краски

         Чтоб отдать тебе...".


        Любое, даже самое микроскопическое путешествие, вызывало во мне восторженный трепет. Это могла быть одна остановка на трамвае или поход в булочную за хлебом. Всю жизнь меня тянуло вон из дома, даже сейчас, когда дома уже нет, из него все равно тянет.

        "Самдом" - так называлась наша программа для детей-сирот, в которой дом можно было построить внутри себя, самому стать домом для себя, а то и для других. Обретение дома так же важно, как "нарисуй мне барашка". И так же просто, как нарисовать ящик с барашком. Детские фантазии пластичны и с реальностью до полного тождества, поэтому с детьми легко и благодатно что-нибудь строить, например - свой дом или себя самого. Построить другого сложнее, они с оригиналом двоятся и сами себе не соответствуют.


        "Разве можно забыть великодушие, с каким тебя представляют твоей собственной совести?".

      А.И. Райкин, Воспоминания.


        "Худо детям, когда у взрослых исчезает свежесть чувств".

      М. Панич


        Нравственная атмосфера.

        - А ты кем хочешь стать?

        - Мясорубом...


        То, о чем я пишу, наверное, уже давно описано, изведано, изъезжено вдоль и поперёк, но на то и тропа, чтобы выполнить свою личную трассировку, идти своим путем и не путаться под ногами у сведущих людей на столбовых дорогах познания. Изобрести свой велосипед заманчиво, хотя по тропе не ездят на велосипеде, по ней идут пешком, надеясь только на себя. Километровые столбы и указатели путей здесь бывают крайне редко. Можно вдохновенно "запилить" на боковой хребет, "забуриться" в заросли, наткнуться на вертикальные стены или потеряться на горизонтальных, гуляя по плато.

        На шоссе, поранив палец, ты будешь ехать до аптеки, а здесь - возьмешь подорожник или ласковый мох, в котором живут антибиотики.

       Нет, я не зову бросить машину на автобане и загулять по тропе. Я всего лишь говорю, что она есть, или может быть проложена.

       Мириады живых существ будут окружать вас и вы станете одним из этих существ, оставаясь собой и обретая себя - настоящего.


        Кажется, я повторяюсь, но это естественно для рондо, когда пишешь его вслепую.


       Тропа имеет все признаки и атрибуты самодеятельного подросткового сообщества. По сути она таковым и является, но мы привыкли, что начиная искать себя в обществе сверстников, подросток ставит между семьей и сообществом знак 'или'. Тропа же ставит знак "и", она никого и ничего не отрицает, кроме экстремизма в любых его проявлениях. Городские группировки подростков часто несут сектантские черты, приправленные отрицаниями, отторжениями и замещениями. В Тропе же нет ничего сектантского, она не противопоставляет себя обществу, семье, школе, но дополняет их.

       В школе, например, не преподается наука о том, как становиться взрослым, да и вряд ли

     Э-э... Нет, не пошло, оборвался текст. Подожду каких-нибудь внятных кусков. Помешало вмешательство сознания, попытки строить строки, фразы, искать более точные слова. Пока строил строку, оторвалось и улетело в псевдотекст её продолжение. Слов там уже не разобрать.


       Никак не найду ту точку, то звено в цепочке, где внутри меня формируется сам текст. Было бы толково с этим звеном поработать, оптимизировать его. Пока понятно, что динамическая гряда мыслеобразов проходит в этой точке через их словесное опознание и обозначение. Мыслеобразы, мыслечувства в этой точке почти мгновенно отыскивают свои словесные обозначения, своих названных двойников, происходит перевод в слова, изначально мыслить словами не получается, тогда всё тормозит обратный перевод слов в образы и чувства, живущие в ощущениях.

       Самое большое время занимает сличение найденного слова с его причиной. Точных слов, видимо, не бывает, и всякий раз нужно идти на компромисс, а то и мгновенно выдумывать новые, более точные слова для посредника - текста. Посредника в трансляции другому человеку через слова тех образов и чувств, которыми ты делишься.

        С музыкой проще - она при такой передаче конкретнее, точнее, богаче, но музыка почти не несет в себе оценочных категорий, которые почти всегда есть в словах. Передать нужно ведь не только мыслеобразы, но и своё отношение к ним, иначе собеседник вас не поймет. На то и два полушария, чтобы иметь возможность всё со всем сличать.

       Благо, когда текст и музыка подаются внимающему вместе, это называется песня, опера, или даже речитатив, но в этом варианте множество условностей и непривычек: вряд ли Никита Хрущев стал бы понятнее делегатам XX съезда КПСС, если бы спел свою речь как ораторию.

      Музыка речи, называемая интонацией, при передаче воспринимается сразу, моментально, при этом не имеет значения - прямая это интонация или через контрапункты. Слова же чуть задерживают восприятие, они требуют обработки тезаурусом внимающего. От этого возникает заодно удивительный эффект рельефности, стереофонии, объемности эмоциональной речи, а на фоне честной интонации - её верности, правдивости. Интонацию невозможно солгать, это будет распознано моментально имеющим природный слух слушателем. Правильные слова на фоне фальшивых чувств отвергаются внимающим: "вижу, что врёт, хотя говорит все правильно".

       Но достаточно опознать как правильные два-три звена в цепи лжи, сверяя их с эталонами внутри себя, как вся ложь превращается в правду, а правда - в ложь. Этим приёмом пользовалось "Белое братство" Кривоногова и его жены "Дэви Марии", этим пользуются всякие секты и пропаганда. А уж сверка с главным эталоном, Эталоном Матери, может перевернуть весь мир.

        Этим же воспользовались умельцы в последнем, смертельном нападении на Тропу. Закон не исключенного Третьего работает и внутри человека. Во время диалога с самим собой он молчаливо, но веско участвует в таком диалоге, а если Третьего исключить, удалить - откроется путь в безумие, охватит сон разума, разверзнутся все хляби и каверны, земные и небесные.

       Совесть, например, это - процесс, это работа того самого Третьего внутри тебя. "Где двое собрались, там и я с вами" - говорит он.

       "Глокая куздра здеко борданула бокра и курдячит бокрёнка".

       Это - из того самого звена цепочки появления текста, который я ищу, чтобы помочь ему.

        Или у Стругацких: "Выстребаны обстрехнутся и дутой чернушенкой тухнут по габарям. С нами габузиться для вашего оглода не сростно".

       Или поэзия Хлебникова.

       Большую трудность для меня представляет и то, что потоковый текст - устный, а сюда, в тетрадку его надо преобразовать в письменный. Устный и письменный очень отличаются друг от друга.

        Итак, мой внутренний синхронный переводчик занят двойным переводом, что, видимо, не так уж и просто. Я его вполне уважаю, но хочется и помочь этому невзрачному полиглоту, без него бы я менялся в лице, сучил бы ножками и вздевал руки к небу, но не написал бы ни строчки.

       Сейчас он переводит про самого себя. Интересно, нравится ли ему это?


       Молчит.

        Вкалывает, как Фонарщик Экзюпери.

       Уважаю.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 11 сентября 2017 года. Отрывок 49

       Да, множество дружественных друг другу, солидарных процессов, которым нужна только мелкая режиссура, небольшие побуждения. Эти процессы оптимизируют друг друга, являя собой общий процесс восстановления (становления) личности, такой "подход" и делает эффективной Тропу. В группе сильны индуктивные взаимовлияния, и она проецирует, индуцирует внутри себя недостающие компоненты личности, корректирует отклоняющиеся.

      Важно, что новые целевые установки, возникающие в личности, базируются не на страхе наказания, а на желании позитива, одобрения группы сверстников, а значительная часть изменений происходит просто из-за их целесообразности, из приспособления к жизни в условиях горного леса.

       Мне всегда казалось на Тропе, что собственная роль воспитателя здесь очень мала, а его вмешательство почти ничтожно: всё происходит само по себе, и не потому, что "иначе - хуже", а потому, что "так - лучше". Человек на Тропе перестает бояться быть неправильным, выходит из этого парадоксального состояния и начинает сам с удовольствием "вести себя", причем, "стремление к позитиву" приносит гораздо лучшие плоды, чем "бегство от негатива".

      Видимо, это и есть обретаемое самостояние. В этот момент совсем капельку помогаем человеку в формировании уважения к себе самому. Это может быть небольшой проходной эпизод, реплика, вовремя отпущенная, одобряющий взгляд, ладонь на плечо.

       С ладонью на плечо (древний, как рукопожатие, знак признания друга) нельзя торопиться, но нельзя и опоздать. Разум, методика, расчет ничего в этом смысле не подскажут - профессия не гарантия от глупости, слушай сердце, слушай оба сердца и не ошибёшься. Будь собой - и не ошибешься. Дай другому быть собой, а не исполнять Твоё представление о нём - и не ошибёшься. Признать, что все люди разные -это же так просто. Признать, что принуждение к исполнению чужой воли неприемлемо - это же так просто. Пособничество становлению личности, группы - это же так просто. В этом нет никакой заумной науки, нет минных полей терминологии, всё пройдено и изучено миллиардами людей, живших и живущих на Земле.

       Женщина, не знающая премудростей гинекологии, родит ребенка точно так же, как дипломированная гинекологиня, отец, не сведущий в психологии, воспитает ребенка не меньше, чем весь из себя детский психолог. Есть природные процессы, познание которых не меняет их сущности. Есть множество профессий, которые были уделом узких специалистов, но стали достоянием каждого. Под словом же "воспитание" кого-то кем-то я понимаю дрессировку, для которой хватит элементарной зоопсихологии. Никто никого ни разу в этом мире не воспитал, лишь побудил к самовоспитанию. Тропа тоже - побуждает. Человек, обретя самостояние и самоопределение, самым естественным образом займется самовоспитанием, будет добывать победы себя над собой, будет искать союзников в борьбе с самим собой и вдруг найдет тебя, бредущего в поисках союзника в твоей борьбе с самим собой. Вот вам и дружба, которая зовется у нас "тропяной", она очень требовательна и очень сердечна.

       На круговой разбор дня идешь вечером к костру как в желанную баньку, где группа тебя "попарит", а ты можешь вдруг окатить ее "душем Шарко". Найти интерес в работе над собой, увлечься ею, это ли не радость? Найти союзников и помощников в этом труде над собой - это ли не счастье?

       Почему же твоя совесть должна сызмальства находиться в другом человеке, который беспрестанно от тебя что-то требует? Возьми свою совесть себе, там места хватит. Там еще поместится и честь, и многие другие атрибуты личности - у каждого свой список.


       Если в общем круге кто-то выставляет вперед и вверх большой палец, это значит: "Говорите обо мне только плохое, - я хочу стать лучше". "Хорошего обо мне - ни слова!". Выслушивая про себя всё, такой человек никогда не возражает, только благодарит, поэтому растет ответственность за слова у говорящего их. Самая теплая благодарность будет высказана тому, кто заметил и выделил для работы самые неприглядные черты, которые у тебя есть. Он не "обличает" тебя и не хочет никакого наказания для тебя - он любит тебя и старается помочь тебе. Дай ему свои полкружки чая, он охрип, пока выговаривал про тебя всякие гадости. Ему это было трудно, ты видел. Вот, правильно. Так и стойте в обнимку сколько вам надо.

       Бывало, круговой уже закончился, а он все сидит со своим большим пальцем, не услышав ни от кого ничего плохого. Грустный такой.


       Но, кроме как на разборе, никто никогда не выскажет тебе ничего критического, будет только подбадривать и благодарить. Для критики есть время и место - вне работы, вне текущей жизнедеятельности, вне твоих попыток жизнетворчества: разбор, люди вокруг костра и лишь чрезвычайное событие может приостановить жизнь и собрать вокруг себя общий круг. Этот круг в любой момент может собрать каждый, если считает событие чрезвычайным, достойным немедленного обсуждения.

       Есть "обидочный пенёк", на котором можно обижаться и дуться в одиночку, но он всегда пустует, ему доверяют себя меньше, чем группе.

       Никто никого ни в чем не подозревает, "презумпция невиновности" действует у нас абсолютно. Чтобы слыть плохим человеком, надо очень хорошо доказать, что ты плохой. Но и здесь ты рискуешь: три человека или пять человек могут взять твою вину на себя и будут наказаны вместо тебя, а ты останешься "весь в белом". Сначала ты подумаешь "вот дураки, с ума сошли что ли?". Но уже минут через сорок поймешь, что нет хуже наказания, чем несостоявшееся или незаслуженное.

       Правда, взять на себя вину за анонимное зло группа не дает, у тропяного альтруизма есть свои разумные границы, которые группа сообща защищает.


       Интонация тропяных диалогов, как и сама интонация Тропы, рождается из взаимной сердечности, обходительности, предупредительности, желания не нанести другому душевную травму, бережного отношения к взаимной человечности, которую мы знаем по деятельности "Детского Ордена Милосердия"и крестным отцом которой является А.В. Суворов. Можно сказать, что впервые приезжающие на Тропу ребята разукрашены шрамами от перенесенных травм, а то и не зарастающими ранами, порог чувствительности у них резко завышен - они рикошетно травмируют других, привычно обороняясь, не снимая масок агрессии, злобы или смирения и растерянности. Группа относится к ним с пониманием, лечит, помогает вернуться в человеческий облик. Каждый понимающий в группе подставится чтобы прервать цепочку зла, он примет зло на себя, но не передаст его следующему. "Как в электричестве, - сказал Таик. - Для добра я как проводник, а для зла - изолятор".


       Если тебе прямо здесь и сейчас надо побыть одному и кто-то этого не понял, - подними вверх указательный палец, и ты будешь один. Уединение - гигиена души, Тропа уважает уединение и гигиену.

      Суворов совершенно справедливо заметил, что в призыве "Уважай чужое одиночество" я имел в виду уединение. Но и одиночество достойно своего грустного уважения. Фазиль Искандер сказал очень давно: "Одиночество - это не красивый необитаемый остров, а пыльный темный угол, зря и некстати снятый человеком у жизни" (цитирую по памяти).


       Всё, о чем я рассказываю здесь как о серьезных вещах, не совершается с каменными лицами академической важности, а несет в себе дух Игры. Играя в человека и в группу, мы становимся человеком и группой. В ролике "Союз несушимый" Игру видно во всём ее первозданном буйстве, в темпе и ритме, подсказанными горным ручьём, играются и образы, и социальные роли, и положения, вполне заметен там и наш Гамлет. Как-то мы проводили экспресс-опрос в одной школе на тему профориентации. Все называли самые разные профессии, десятилетний Женька на вопрос "кем ты будешь, когда вырастешь?" вдруг сказал:

       - Гамлетом.

        - Кем? - не понял я.

       - Гамлетом. Ну... Гамлета хочу сыграть.

        В июне следующего лета наш Гамлет уже осваивал Тропу и копая "слонопотамку" приговаривал "О, бедный Йорик!".

        В "Несушимых" Гамлет носится по ручью весь в перьях папоротника и разыгрывает кучу маленьких сцен, в которых бушуют большие страсти.
  
  Союз несушимый
  

        Игра - это часто примерка на себя того, чего ты не имеешь, но мог бы. Это возможность быть другим в поисках себя. Это упоение музыкой небесной, которая чисто и полно звучит в тебе и твоих друзьях и творит тебя и мир вместе с тобой и с миром.

        Ничего серьезного невозможно сделать всерьёз. Серьезность неустойчива и капризна, её настоящее имя - неуверенность.

       Особенно серьезны те, кто выполняет чужие инструкции и защищает не собою писанные законы. Серьезность - это депривация, отчуждение. Защита несостоятельности. Кроме того, это ужасно скучно. На похоронах - понятно, а в повседневной жизни - зачем? Самые глупые глупости всегда делаются с самым серьезным лицом. Тропа - хохочет, с причинами и без. Смех без причины - звук здорового мужчины.

       Но я никогда не слышал, чтобы Тропа гоготала утробным смехом. Ее смех лёгок, светел и переливчат. На него слетаются птицы и стрекозы.

       Заразительнее всех смеялся Славик Баранов, наш граф Козлэ-дэ-Баранэ, ставший впоследствии киноактером, гением озвучки и дубляжа. Славика уже нет в живых, но я слышу его смех и улыбаюсь ему. Мне нравилось работать с ним в паре на тропяном "манеже", который - вся Тропа.

       - Дяденька, у вас есть плюгавчики?

       - Нету. Только выдропудра в рулонах.

       - Нет, дяденька. Плюгавчики ничто не заменит. Они нужны на декоративных вырубках!

       - Для маскировки?

       - Нет, для приманивания мокропупелей!

         - Попробуйте жужарики, семь динаров кило.

        - Беру три кило! Засыпайте! (Подставляет крохотный часовой карманчик на шортах).

       В таких моментальных импровизациях мы жили. Видеокамер тогда не было, все экспромты были только здесь и сейчас, но слова и выражения из них иногда жили долго и доставались по наследству новым поколениям Тропы.

       Группа со всем её укладом жизни точно наследовалась приходящими поколениями, отбирая себе для грядущего самое нужное, самое лучшее, что можно взять в прошлом. Классику.

        На веревке, однако, на страховке, на аварийных работах шутить было не принято, но даже на авралах работали с улыбкой.

       Под впечатлением этих несерьёзностей, побывав на Тропе, Володя Ланцберг написал "Весенщину" и предложил мне придумать мелодию. Мелодия родилась сразу.

        "Расцвелипы проросливы вселесучья.

         Залистважничали высунулиству.

         Медвежадины, волчайники лисучьи

         Просыпадали в балденьхмельнаяву.

     Стрекозавры, черепащерицы,

     По дубовникам своим

     Босикомыелетащатся

     Всё порхаханьки бы им...

     (...)

        Тропа - это цирк, театр, балаган, фейерверк.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 12 сентября 2017 года. Отрывок 50

       Никто не будет вышучивать останки военного самолета времен Великой Отечественной, найденные в осыпях или в чаще горного леса. Все постоят, помолчат, снимут кепки и пилотки. Потом молча разбредутся собрать цветов, положат их вокруг железных останков. Говорить ничего не надо, слова не нужны, все всё понимают. Все, без исключения.

       Вечером кто-то попросит песню про самолёт. Любую, но чтобы про самолет. Будут внимательно слушать, на время погаснут улыбки, вместо них проступят усталые и суровые мужские лица мальчишек. Песня закончится, но все продолжат молчаливо смотреть в тлеющие угли костра. В это время нет возраста, все мы - мужчины. Любые следы войны гасят улыбки, война всегда прерывает любое веселье и счастье, она для нас - не только обелиски, но наше движение по хребтам с металлоискателем впереди группы, многоразовая команда "Стоп!" при обнаружении металла в ложе старой тропы, россыпи гильз на Санчаро.

        Девчоночьи руки поправят дёрновые подушки на могилах, аккуратно уберут прошлогоднюю сухую траву, сделают уютным место вечного сна наших старших братьев, иногда - почти ровесников.

       "Опять над головой

         Костер качает дым,

         Бредет сквозь лес в обнимку с песней

         Тишина.

        А мы идём искать

         Ровесников следы.

         Тех самых, что на четверть века

         Старше нас...".

       Это Арик Крупп, искавший с друзьями не захороненных воинов в лесах родной Белоруссии. Сам Арик с 1967 года лежит под толстым слоем сошедшего камнепада и снега в горах Приполярного Урала.

        "Есть десяток звезд над головой.

         И топор, чтоб нарубить дрова.

         Так сложи рюкзак, ведь это ж не впервой

         Слышать нам разумные слова

     О том, что в душных комнатах теплей.

     О том, что лес вблизи не голубой.

     Но нам дороже ртутных фонарей

     Вот эти десять звезд над головой...".

      В декабре 2016 года ушла к Арику его жена, Надя Крупп. Надеждой Николаевной написан сценарий документального фильма "Тропа", книга "Тропа ведет вверх".

       "Что нам знакомые дома,

         Когда из них друзья ушли,

         Когда ты на краю земли,

         Не может песня жить сама.

     Ты песню унесла мою,

     Её ты носишь в рюкзаке.

     Хочешь, я новую спою,

     Пущу её вниз по реке...".

        С Ариком мы никогда не виделись, но я все время об этом забываю, я вижу, слышу и помню его.


       ... В Минске на вокзале стоят у одной платформы две электрички. До отправления их в разные стороны еще несколько минут. Арик курит в тамбуре у открытой двери. Из соседней электрички, тоже из тамбура его окликают люди в штормовках:

       - Эй! Привет! Куда едешь?

       Арик называет направление. И спрашивает:

       - А вы?

        - Мы в другую сторону (называет станцию). Там сегодня Крупп будет петь!

        Арика не знают в лицо.

       - Точно будет? - спрашивает Арик.

      - Точно! - говорят ему. - Пол-электрички туда едет его слушать!

       Арик гасит сигарету, заходит в вагон за гитарой и отправляется в соседнюю электричку, половина которой едет его слушать в другую сторону.

        Объявлять заранее место выступления было нельзя, власти очень боялись авторскую песню, ненавидели её. Кто-то пустил слух о том, где, в каком лесу будет петь Крупп в субботу вечером, и молодой Минск ринулся туда. Туда же отправился и Арик, отложив намеченный поход (в другую сторону). Расчехлять гитару пришлось уже в вагоне, кто-то узнал его.

       "Улица твоя неярким солнышком полита.

        В комнате тесно́ от книг, картин и от корней.

         Кто-то из приятелей, поклонник неолита,

       Набросал на стенке неолитовых парней...".


       Земля теперь стоит на трех хитах. Как-то незаметно ее переставили, никто опомниться не успел.

        Семь слонов ушли гулять по комоду, трех китов пригласили на амбру, и - вот.

       Хитовый ус жи́док. Хитовое мясо трапециеобразно. Попсик дергает тазом в экстазе и закончится это обобществлением тела при полном одиночестве души. Опопсение мопсов и пупсов проходит повсеместно, до самых до окраин. Косметологи-эстетисты сбились с ног.


        а ну их в пень с попсой.

        В голове продолжает петь Крупп.

        "Листья в реке -

         Желтые паруса.

         Березина

         Заплутала в лесах.

     В поле озимые

     Зябнут ростки.

     Заморозки.

     Заморозки...".


       На стенке орёт ФМ-попса, а внутри играет и поёт Арик Крупп. У меня ещё со школьных времен привычка устойчиво вести свою тему, даже когда вокруг сплошная кикса[1]. С кем только не приходилось играть. Где мы только не играли. Кикса ничего не решит. Все определяет устойчивая тема.

       Мы, говорит, поём как ангелы над облаками. Но орут, как черти в подземелье.

       Фиксированный культурологический шок стал для меня фоном за последние 26 месяцев. Фиксированный шок - штука плохая, по работе знаю. Последствия его залипают, выковыривать его трудоёмко, эту дрянь никогда не удается удалить сразу, одномоментно, как большинство последствий генеральных травм.

        "Усни. Твой сон - игра на скрипке, - поёт свою песню на стихи Глеба Горбовского наша вечная любимица Ирина Гольцова.  - А, коль смычка не удержать,  Играй на собственной улыбке, Учись ритмически дышать...".


       Ира, спасибо.

     "Не виляй хвостом, мой Пёс.

      Не коси на дверь глазами.

      Вечер - наш единственный гость

      И ему не будет скучно с нами.

      Вечер наш единственный гость...".


       - Я знаю из чего состоит мыльница! - сообщает Бем. - Сказать?

       - Скажи.

        - Из яльницы и тыльницы! - выдавливает Бем сквозь смех.

        - У меня ширкало промокло, - сообщает Тишка.

       - Что промокло??

        - Ширкало. Ну... это. Обо что спички ширкают. Чтоб горели.


        Ира Гольцова:

     "Что он без музыки и веры

      И без мечты, как без руля,

      Прозрачный шарик атмосферы,

      В котором плавает Земля...".

       Чтобы получить заряд социального оптимизма, достаточно рассмотреть устроенные природой "государства" социальных существ, начиная с муравейников и пчелиных семей. Такая "зоосоциология" позволит минимизировать антропогенные ошибки и их последствия - человеческая хитрость, не заменяя ума, заботится о быстрой выгоде так, как её понимает человек. А он понимает не всё.

        Полезно рассмотреть и организованное строение неживой материи, в нём тоже есть множество подсказок. Человеческая воля при ее разрушительных возможностях должна быть образована и хорошо воспитана. Тем более это касается воли всяких вертикакалей власти.

        В общем, что-то надо с этим решать, ребята, а то забуримся и не выберемся. Сегодня ещё не поздно, несмотря на сокрушительные потери. Завтра - не знаю. Завтра уже может произойти всё, гольфстрим античности в человеческой культуре безвозвратно погибнет. Планета каинов, геростратов и савонарол, - зачем? Поверхностно-потребительское отношение к обществу и самому себе надо лечить. В детстве эта беда еще не так запущена и вполне поддается лечению. Более поздние репозиции сознания и морали болезненны и травматичны. В 13-14 лет переделывать что-то уже поздно.

        Конечно, и дети бывают порядком приплюснутые, но вывести их в состояние стойкой ремиссии всё-таки можно, я знаю что говорю.

        В период индустриализации страны государство открыло для детей множество камер хранения - садов, яслей, детских комбинатов. Родителей освободили для производительного труда для ... кого? Скажем, для страны. Огосударствленнные дети попали в перманентное сиротство, а сироты не только несчастны, они еще и ужасны. Каким сиротством заплачено за Магнитку и Днепрогэс, кто знает? В обкомовских столовых об этом не говорили. Светлое будущее уподобилось линии горизонта, которая, при приближении к ней, убегает все дальше и дальше.

        Жить ради светлого настоящего в голову приходило немногим. Некоторые до сих пор живут во имя светлого прошлого. Так ли уж много в нем света?

       Будущее становится прошлым каждую секунду. Куда мы потратили эту секунду? На что разменяли? Уж не полнится ли она насилием и принуждением?

       Насилие и принуждение не формируют человека, они его деформируют. Такой человек ничего не построит, он будет только ломать. В социальном смысле, конечно. Магнитка работает, Днепрогэс выдает ток. Но уклад семьи слаб, корни её разрушены, преемственность потеряна.

      Пещерным людям, находящимся на всех ключевых постах, впору рассматривать как светлое будущее рабовладельческий строй, в нём плутократия уже не является доминантой.

        Пещерные люди хотят насильно сделать страну счастливой.

       Насильно счастливая и насильно свободная страна будет странно смотреться среди своих вчерашних "союзных республик". Им останется только насильно полюбить Россию. Бедная Камбоджа поправляется с трудом до сих пор. Что в Северной Корее - не знаю. Мне кажется, она скоро лопнет, там всё перенапряжено.

       Светлое сегодня затемнено мрачным вчера и тревожным завтра.



     [1] "Кикса" - ошибка, небрежность в игре музыканта


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 13 сентября 2017 года. Отрывок 51

        - В этой были-небыли были мы и не были, - бормочет Дунай, колдуя над углями костра.

       - Рисуешь? - спрашиваю я.

       - Словами...

        - Это первая строчка?

       - Не знаю, - вздыхает Дунай. - Даже не знаю, откуда.

        - Прочитал где-то?

       - Нет.

       Костер зачищен, в нём больше нет золы, только угли. Золу уносят в слонопотамку и пересыпают ею всякий мусор и объедки.

        - Чистюля! - говорю я благодарно.

        - Мама велела, - улыбается Дунай.

        - А мама любит стихи? - не слезаю я с Дуна́евской строчки.

        - Да. Ахматову, Цветаеву, Пастернака... И этого... Как там... Мендель...

       - Мандельштама?

        - Во! Да.

        Дунай выкладывает в чистом кострище сухие прутья, потом сооружает накат из ровных дровеняк. Всё это загорится к вечернему костру, всегда ровному, спокойному, бездымному.

       - У вас дома книг, наверное, много, - говорю я.

       - Да нет. Нормально.

       - У тебя своя полка?

        - Две.

       - Славно. Ты аудиокниги слушаешь?

       - Ну... редко. Некоторые интересно. А другие лучше в обычной книге.

       - А самая любимая книга у тебя есть?

       - Они меняются. Есть одна, а потом уже другая.

       - А сейчас какая?

        - Про Винни-Пуха. А перед ней был Джек Лондон.

        - А сам тоже пишешь?

        Дунай старательно подравнивает накат и говорит:

        - Бывает.

        - И у меня бывает, - вздыхаю я.

        Теперь мы с Дунаем - писатели. Такие же как Джек Лондон или Алан Милн.

        - Чаю завесить? - спрашивает Дунай.

        - Давай маленький завесим, - соглашаюсь я. Нас сейчас на лагере три человека. Большой некому пить. Дунай пошел зачерпнуть воды, я сообразил, что у меня есть два пакетика чая, но в лесу пакетики пить невкусно. Сунул руку под палаточный настил и достал заварку из разведфонда.

        - Юр! - позвал Дунай, завешивая котелок.

        - Я.

        - А у диких кабанов клыки загнутые?

        - В субботу целое стадо сквозь нас прошло, ты не заметил какие там клыки?

        - Неа. Я на спины им смотрел.

        - Ты имеешь в виду - как у вепря на картинке?

       - Да.

        - Нет, так не загнуты.

        Дунай смеётся.

        - Что? - говорю я и начинаю улыбаться.

        - Я их испугался. Сначала показалось, что из леса на нас какой-то трактор прет, или бульдозер, они так топали... А потом этот страх перешел на них.

        - Мы же пошумели, постучали по канам, они и ушли.

        - На людей не нападают?

        - Раненый может напасть.

        - А целый?

        - Вряд ли. Очень редко. Они понимают, что здесь тоже стая и что она будет защищаться.

        - Будет, - уверенно говорит Дунай.

        - Чинилка спит? - спрашиваю я.

        - Нет. Он пасёт божью коровку.

       Чинилка всё чинит и сильно заикается. Он детдомовский, застенчивый, молчаливый. Любую поломку чего угодно он изучает и либо говорит:

        - Я п...починю.

        Либо, вздохнув, отходит в сторону. Нет случая, чтобы он обещал и не починил. Не может - не обещает. Ранние подъемы в дежурство даются ему плохо, он очень долго приходит в себя и только к полудню обретает свою обычную подвижность.

        - Спроси, - прошу я Дуная, - будет ли он чаёк.

        Возвращаются вместе, я спрашиваю:

        - Ты чинил божью коровку?

        Чинилка несколько секунд соображает, потом отрицательно мотает головой.

        - А ты людей можешь чинить? - не отвязываюсь я. Чинилка опять думает и уверенно кивает головой - "да". Мне становится совсем интересно, Дунай разливает чай. Чай душистый, такой бывает только на родниковой или верхней воде ручья, недавно вышедшей из-под земли. Мы сидим втроём в уголке кострового круга и размешиваем сахар большими столовыми ложками.

        - Мне очень интересно было бы узнать, как ты чинишь людей, - говорю я Чинилке.

        - Н...нез...наю, - говорит он. Эт-то как-то с...само.

        Чинилка редко моргает, у него малоподвижное лицо и сдержанные, лаконичные движения.

        - Женя, - спрашиваю я у него. - Ты людей чинишь или лечишь? Чинилка растерялся, он пьет чай и думает. Мы с Дунаем играем в "хоккей" двумя прутиками - гоняем камешек.

        - Третий, ответь пятому, - просит динамик громкой связи. Встаю, делаю три шага к телефону.

        - Третий слушает.

        - Нам Базовый не отвечает. Он был у вас на связи?

        - Пятьдесят минут назад, - говорю я, глянув на часы, - у них было всё штатно.

        - Зовём уже минут пятнадцать.

        - Крутить пробовали?

        Если раскрутить ручку звонка - все телефоны на Тропе зазвенят.

        - Покрутите.

        Урчит ручная динамка, посылает на линию свои триста вольт, рычит в динамике громкой связи.    Базовый не отвечает.

      - Теперь я покручу, - говорю я.

        Сначала плавно, и тут же - со всей силы раскручиваю ручку звонка. Она идет легко, слишком легко. Это обрыв. При замыкании ручка идет туго.

        - Обрыв, - говорю я.

        - У вас связисты есть? - спрашивает верхний.

        - Нет, - говорю. - Все в комбайне на тропе, нас на лагере трое, я и дежурные.

        Секунды четыре молчим, соображаем. Комбайн - это вооруженная множеством инструментов гусеница из людей. Она идет медленно по трассировке, за ней остаётся готовая тропа. Идти в комбайне хотят все. До комбайна от нас минут двенадцать хода. До лагеря, с которым я говорю - час десять, до Базового - столько же.

        - Мы отправим связистов, - говорю я. - Снимем с комбайна.

        - Хорошо, - отвечают мне. - Мы - на громкой.

        - У вас что-нибудь срочное к Базовому?

        - У нас гречка кончилась, на вечер уже нету.

        - А рис?

        - Рис есть, но он был утром и в обед.

        - А с чем хотите гречку? - спрашиваю я.

       - С килькой.

        Килька в томате - наша выручалочка. Самые дешевые, но, всё-таки, - консервы.

        - Остаюсь на громкой, - говорю я.

        - СК.

        - СК.

        Я возвращаюсь к дежурным, они всё слышали, ждут что я скажу.

        - Надо снять с комбайна пару человек на восстановление связи. Возьмите "фанерку", перекус из разведфонда и малую аптечку. Двоих сильно желающих отправите на обрыв, сами вернетесь сюда. Контрольное время закончится через сорок минут.

        Чинилка, будто кнопкой запущенный, ринулся к блоку связи, Дунай, чуть танцуя, - в грузовую палатку за рюкзачком. Вернулись почти одновременно. У Чинилки в руках - "фанерка", самодельный лёгкий раскладной телефон для поиска повреждений на линии.

        - Я, в-вот, если л...люблю, то могу, - говорит Чинилка.

        - Что? - не понял я.

       - Н-ну вот... Людей это...

        - Ремонтировать? - догадываюсь я.

      - Мгм.

        - А ты многих любишь? - раскатываю я тему.

        - Н-никого, - говорит Чинилка, смотрит прямо в глаза и не моргает. Лицо его ничего не выражает. Он стоит почти на цыпочках, готовый взлететь, но вдруг оседает на пятки, сгибает колено, возле которого болтается "фанерка" и добавляет:

        - Н-ну, к-кроме н-наших.

        Дунай с облегчением вздыхает. Через месяц, сидя у костра на вечернем разборе, когда Дунай будет в городе в продуктовой ходке, а разбор - с вводным заданием продолжить фразу: "я хотел бы иметь...".

        - Т-такого брата, как Д-дунай. - скажет Чинилка.

        - А у тебя уже есть братья или сестры, - спросят у него из круга.

        - Н-нет. В т-том м-месяце мы п-пошли и я разб-бил к-колено. И он м-меня нёс.

       - Ты плакал? - спросила девочка из круга.

        - Н-нет. Он же м-меня нёс.

        К концу лета Чинилка научился улыбаться, но ни с кем близко не подружился, ни к кому не привязался. Отношение к Дунаю у него было почтительным, музейным, и никак не выражалось в повседневной жизни. На следующее лето весь Чинилкин детдом скопом отправили в летний лагерь, и мы больше никогда не видели Чинилку. Его маленькая мастерская, устроенная в гигантских корнях старого дерева, долго хранила свой прежний вид, а мы, вспоминая Чинилку, вздыхали - как о потере. Что-то очень важное и большое не успело раскрыться в нём. Прощаясь, он сказал мне: "Н-ну... Я уже м-мало стал з-заикаться". И улыбнулся, и часто-часто заморгал глазами.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 14 сентября 2017 года. Отрывок 52

       Проводницы вагонов в поездах дальнего следования, увидев на посадке огромную кучу детей и рюкзаков, кричали в ужасе всякие слова, а то и просто кричали без слов, прекрасно понимая, что на пару суток или больше им в вагоне обеспечен сумасшедший дом с кучей приключений, угрожающих жизни, здоровью пассажиров и состоянию подвижного состава. Они продолжали кричать и причитать пока мы - как положено - в начале - грузили в вагон рюкзаки, коробки и контейнеры. Но когда ребята уже без груза начинали входить в вагон, чинно и тепло здороваясь и помогая друг другу, проводницкий крик немного стихал, на смену ужасу в глазах проводниц появлялось удивление, но губы оставались поджатыми.

       Через час-другой, уже обойдя пассажиров, проверив билеты и раздав постельное бельё, они начинали удивленно высовываться из своих узеньких служебных купе и спрашивать:

        - Они что у вас там, умерли что ли?

        Нет, не умерли, просто мы едем. Тропа едет в поезде, тихо и спокойно обустраивается, на распаковку специальной бригаде подается груз, который мы будем использовать в пути, - посуда, умывальные принадлежности, рисовальный блок, шахматы и шашки и ещё множество нужных мелочей, приготовленных в дорогу.


       Потом, по дороге из туалета, они зазывают к себе кого-нибудь из не самых рослых тропяных и пытают, прерывая процесс на чай с конфетой.

        В течение следующего часа обстановка в вагоне кардинально меняется.

        - Они у вас все детдомовские? Я бы вот этого (показывает) взяла, он тихий, вежливый, а у меня двое ребят - сорванцы.

        - Они все тихие и вежливые, - говорю я. - Но, бывает и по-другому, увидите на большой стоянке.

        Ребята помогают проводникам, уже зная по прошлым поездкам вагонное хозяйство, ловко разносят чай (старшие), уютничают на своих полках, ходят друг к другу в гости.

       Проводницы попадают в состояние шока. Их отношение к нам меняется на глазах, они начинают рассказывать проводникам других вагонов и начальнику поезда, что у них в вагоне едут чудо-дети, не орут, не безобразничают, всё правильно делают сами, а руководитель ихний ни разу на них не крикнул.

        Мы улыбаемся, всё это не впервой, нам нравится, что мы чудо-дети. Ничего показного или специального, однако, не происходит - мы живем своей жизнью.

       - Он вас бьёт? - в ужасе догадывалась проводница, захватив к себе очередного "языка". В ответ - "счастливый детский смех".

        - Почему же вы все такие тихие? Забитые что ли? Или вы больные? Или вам нормально жить запретили??

        - Мы нормально живем, - улыбается Славик, - и все здоровые. Мы едем в экспедицию в горы.

        Через сутки начинается паломничество - мамы-проводницы заочно сватают своих чад на Тропу.

        Расставание в конечном пункте всегда полно проводницких слёз и ребячьей благодарности за чудесную поездку. Видя, как дети подметают за собой, протирают, поправляют, собирают мусор, они ещё раз впадают в шоковое состояние и просят нас не выходить, ехать с ними еще и ещё, хоть на край света.


        Тропа знает, что её самоорганизация производит на сторонних людей впечатление, но никогда не кичится, не гордится, ибо для нее естественно - вести себя прилично, а восхищаться естественным - странно.

        Тропа спокойно относилась к славе, а слава спокойно относилась к Тропе и не сильно ее тревожила.

        Появлявшиеся время от времени грязные публикации о Тропе в газетах ребят особо не тревожили, разве что приходилось лишний раз отвечать на странные вопросы, которые задавали родители и педагоги.

        В большей степени грязь повлияла на смеховую культуру Тропы, включая юмористическую мифологию. Все понимали, что жить десятилетиями открытой жизнью, имея внутри что-то нехорошее, - невозможно. Тропяная информация диффузна, она не может быть удержана внутри без проникновения наружу. Тем более она не может не стать достоянием общества на протяжении долгих лет.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 15 сентября 2017 года. Отрывок 53

      Фраза, кем-то брошенная невзначай, стала "крылатыми словами": "В лесу грязи нет. Она в газетку завернута".

       У Надежды Крупп, побывавшей на Тропе, спросили:

       - Вы видели детей, изуродованных Устиновым?

        - Нет, не видела, - ответила Надежда Николаевна. - Я видела детей, изуродованных_ситуацией_вокруг_Устинова.


       Разумеется, я не пишу о тех открытиях и находках Тропы, которые могут быть использованы против людей, против детей. Такие вещи не являются "секретом Тропы", - они - секреты личности, а она не давала нам право на их разглашение.

       Наивно думать, что такие разные взрослые люди вырастают из одинаковых детей. Сохранение в неприкосновенности детских секретов и тайн - необходимое условие того, чтобы будущее состоялось.

        Работающий с детьми должен владеть навыками "защиты от дурака". Дурак для детей, особенно пламенный и убеждённый, - гораздо большая опасность, чем умный недоброжелатель.


        Дети имеют право на территорию и содержание личной жизни так же, как взрослые, а если для убедительности надо пугать последствиями её отсутствия, то поймём, что не имеющий своей территории посягнет на чужую - на вашу, а тот, в ком не видят человека - не увидит людей вокруг, не будет сопереживать им. Вам. Наивные идеалистические штучки? Нет, одна из основ взаимоотношений между людьми. "Кто сильный, тот и прав"- лозунг, недостойный ни человека, ни человечества. Место такому устройству жизни - на свалке человеческой истории. Взрослый прав, потому что сильнее? Уважение к человеку - не только уважение к взрослому человеку, это - уважение к человеку. А уж уважать человека за то, что он взрослый - вовсе нелепо.

        Быть человеком и пользоваться насилием для достижения своих целей - вещи несовместимые. Дети имеют право на территорию и содержание личной жизни.

       Моя доморощенная "философия", не имеющая под собой образованности, начитанности и научности - от земли, от корня. Она - без претензий, но вполне может быть использована для сравнительного анализа того, что дано собственной жизнью и того, что привнесено образованием. Дурак в чистом виде должен быть интересен умному человеку как маленькая экскурсия в вегетативное познание мира. Его (мои) собственные наблюдения и выводы могут содержать, например, такой редкоземельный элемент, как непредвзятость. Поэтому я - к вашим услугам. А мне - так же интересно, как сарайному изобретателю своего велосипеда на велосипедном заводе, где всё поставлено на конвейер, думать не надо, только выполнять, но велики ваши хороши.

       Так же было и с роялем, на котором я заиграл сразу, увидев его первый раз в жизни, не зная нот и даже не сев на стул. Это была мелодия из оперетты Кальмана "Сильва" "Помнишь ли ты?".

       Помнишь ли ты, как не зная еще никаких законов природы, ты жил по ним, открывая для себя давно открытое другими и самостоятельно соединял в системы то, что уж давно системно существует в учебниках?

        Кто пишет эти строки? - дурак или ребенок?

        Обязательно ли это - одно и то же, или дело в чем-то другом?

        Как дурак, я про секреты личности уже сказал. Скажу и как ребенок: не лезьте к нам в душу, в карманы и в голову. Тем более - с чужого мнения. Разберитесь со своей душой, своим карманом и своей головой. Надо будет - мы придём к вам сами.

       "Так положено" и "так принято" - плохие руководства к действию. Особенно, если они касаются строительства лучшего будущего. Возраст склоняет меня к консерватизму, но в нём, как и во всём прочем, нужно чувство меры. Собака Панасенко, которая каждый день приходит на берег встречать погибшего в море хозяина, консервативна. Но она приходит не потому, что "так положено". У нее другие мотивы и пусть именно они владеют нами, а не тупое повторение просроченных истин. Старый конь борозды не портит, но почва под ним со временем меняется. То, что было хорошо когда-то, не обязательно применимо сегодня. Даже циклы, повторы происходят в общем времени, они идут не по кругу, а по спирали.

        "Что он, - без музыки и веры,

         И без Любви, как без руля, -

         Прозрачный шарик атмосферы,

         В котором плавает Земля...".

     (из песни Ирины Гольцовой на стихи Глеба Горбовского)

       И уж совсем не хороши люди, которые делают профессию из своей потребности заставлять других исполнять традиции, каноны и прописные истины.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 16 сентября 2017 года. Отрывок 54

       Дети могут манипулировать не любыми взрослыми, а только глуповатыми и безвольными представителями взрослого мира. Никакой детской сверххитрости не бывает, хитрость прочитывается мгновенно, как приглашение немного "пофехтовать". Фехтовать нужно красиво и безо всяких поддавков. Это даёт возможность понять и оценить мотивы той хитрости, которую вам предложили. Обратите всё в игру, и многое поймете, в том числе и то, что прячется за хитростью и что ребенок от вас скрывает. Перед вами - вымогатель и нужно хорошо понимать его цель, чтобы не выбросить золото на помойку. Если он просит (хочет) иметь красивую картинку - это одно. Если краски и кисти - это другое. Но, если ребенок научился хитрить и манипулировать от вас, - не ждите пощады, - он возвращает вам то, что вы дали сами. Думать, что взрослому можно то, что нельзя ребенку - это только про спички и электричество.

      Детская психосоматика беспредельна в своих богатствах, взрослым такие фантомные состояния и не снились, только в детстве, может быть. Но это не дает нам никакого права не верить ребенку, ибо то, что он переживает - для него происходит на самом деле, безо всяких кавычек. В такое переживание захвачен весь его организм, со всеми функциями и системами. Когда ребенок манипулирует вами, не обращайтесь к его уму. Говорите с его сердцем.

        Обманывая себя вместе с ребенком, вы хоть дадите ему больше, чем он просит, но пригласите его стыдиться вместе с вами. Идите у него на поводу вместе с ним, не бросайте его в такой беде, как попытка обмануть другого человека, обманывайте вас вместе с ним и вместе стыдитесь и раскаивайтесь. На таком отрезке совместного пути возможны непредвиденные обстоятельства, не паникуйте, пилотируйте ситуацию. Этот путь труден, но я не знаю других путей, которые ведут к решению проблемы. Самый крайний запасной вариант - предложить ему выбор между вами и исполнением его желания, но обязательно позаботиться о том, чтобы он не совершил этот выбор сгоряча, дать время на принятие решения. Детское решение (обещание, обязательство) всегда очень весомо, но живет недолго. Если так или иначе оно принято, вы получаете на какое-то время бо́льшую свободу в пилотировании ситуации с манипуляцией вами. Уметь при этом забывать и прощать - обязательно, но - имея на забывание и прощение достаточные основания.

       Это не чертеж для калькирования и не путевой лист с маршрутом. То, о чем я говорю, - вариант цепочки событий, не более. Это версия. Любой человек, который живет в состоянии жизнетворчества, не будет подтягивать параметры и содержание ситуации до какой-либо версии, а найдет другие, единственно верные алгоритмы, которые невозможно прописать заранее. Так день может изменить своё содержание, если утром в манной каше была муха. Или - если её не было. Каждую муху в методических рекомендациях не сочтешь.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 17 сентября 2017 года. Отрывок 55

        Искусственность и беспомощность "научного знания" я изучил за десять с половиной лет болезни моей мамы. Даже Сталин ее не вылечил. Не смог? Не захотел? А уж он-то всё знает и всё умеет. Или может. И никогда не ошибается. Если дядя Саша из шестого подъезда - враг народа - значит он враг народа. Разочаровываться в людях, в науках и в вождях - это ужасно. Когда Галка Щипунова в четвертом классе сказала, что Сталин теперь - враг народа, я на пару дней впал в транс от ужаса ею произнесенного и не мог говорить. Потом как-то жизнь закрутила, но уродливый шрам на этом месте - до сих пор.

        "Жила бы страна родная, и нету других забот...". Они, странное дело, - есть и неплохо себя чувствуют. Но во всём, как я понял в 10 лет, нужно искать свой путь, свои решения, своё понимание проблем.

       А уж педагогика - и не наука даже. Она - состояние, она - неотъемлемая часть культуры. Она - не ремесло и не сумма навыков, как картина - не сумма красок. Неповторимость каждого её мгновения делает пустым занятием писание и употребление методичек, инструкций по, учебников и всякого рода "дидактических материалов". Они нелепы, как стрелка-указатель на тему, что в этом месте в прошлом году была поймана рыба. Методички заставляют делать муляжи людей и событий и оперировать ими. Может, это и засуха в педагогике, а может и вообще такой климат. В научно-педагогических институтах - он точно нездоровый. Педагогика там такова, что в ней нечего делать ребенку. Живому ребенку нет места в педагогике. А замечательные, умнейшие, добрейшие учителя, которые изредка попадаются на пустынной ниве просвещения, делают своё дело не поверх научных знаний, а помимо них, вопреки им.


       Та же беда - с родителями, которые вынужденно попадают в педагогический оборот, выполнив законы природы. Со всей этой принудительной педагогикой цвета детской неожиданности надо что-то делать. Например, образовывать не 'специалиста', а человека, в котором всё прекрасно, особенно в театральном кружке. Ему нравится ставить школьные спектакли, где литература превращается в настоящую жизнь, игру, проникновение в образы Печорина и Му-Му и, как положено настоящей жизни, выстраивает отношения в классе и школе.

       Образованный человек, находящийся в лоне культуры, может преподавать детям что угодно, дело остается за малым - за специальными знаниями по своему предмету, но это - мелочь.

       Хуже, когда литературу заменяет литературоведение, музыку - музыковедение, а природу - природоведение. Введение в школу закоснелых познавательных путей "доказательной" науки - штука скучная, отворачивающая ребенка от познания мира, если его надо познавать таким издевательским способом - насильно и близко к тексту.


       Родители, воспитатели, учителя - бегите бегом от педагогики как знания в сторону своего естественного содержания, которое вы совершенствуете с удовольствием, без направления на курсы повышения. В педагогике нет детей, не ищите их там, это не та капуста. Там рядами стоят кочаны очень скучных дядь и тёть, которые "знают, как надо", которые предложат вам знание ребенка в обмен на чувство ребенка, внутреннее понимание его.

        А ребенку нужно не ваше педагогическое образование, а совсем другое, и вы пока догадываетесь - что.


       Есть еще забавные люди психологи. "Психо" - это душа. Никто не знает, что такое душа, но они её ведают уже две тысячи лет. Подо всем этим проступают, улыбаясь, братья Стругацкие со своими НИИЧАВО, НИИКАВО и множеством подобного в "Сказке о Тройке", "Улитке на склоне", и не только. Конечно, я говорю о психологах, которые уже ничего не узнают и не ищут, они выглядят очень важно, всё про детей знают, наевшись объедками со стола трех великих две тысячи лет назад. Сомнение в знании - двигатель познания, но у них уже нет никаких сомнений.

       Настоящие психологи наверняка где-нибудь есть, они умеют искать, сомневаться и снова искать - о чем же идет речь, когда мы говорим о душе?

       Нет, я не выставляю напоказ язвы своей необразованности, не горжусь ими и не призываю закрыть всю науку или ее часть. Пусть спецы её смакуют и украшают терминологией, но - дайте остальным нормальным людям жить нормально вне законов науки, по законам природы.

       Конфуция на вас нет.


       Субнаучность средней школы воспитывает невежество.

      "Золотой компас" - хороший фильм о том, о чём я здесь пишу. Освобождение от жёсткого гнета чехлов, которые всемирный Прокруст одевает на детей для того, чтобы сделать из них учеников, получающих знания, хочет покинуть каждый ребенок. Ведь те же знания, с лихвой, можно получить совсем не насильственным путем, минуя скуку и болезненность вынужденных положений.

        Пора перестать превращать людей в воспроизводителей заученного, к вашим услугам - интерес ребенка к миру, в котором он живет, познает его по своим личным законам и потребностям познания, бескомпромиссно выбирая то, что ему нужно здесь и сейчас - не где-то и не когда-то.

      Они не могут знать про запас или прозябать с отложенным интересом. Сломанные игрушки и неоткрытые книги тому свидетели.

       Самое дикое, что можно придумать для познающего ребенка - расписание уроков.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 18 сентября 2017 года. Отрывок 56

       Я бегаю по горам - как летаю.

       У меня лёгкий и быстрый шаг. Могу двадцать пять шагов не дышать. Потом - надо.

     На груди у меня жидкостный компас. Он висит там, куда при случае бьют себя в грудь. Я хорошо вожу в тумане и предугадываю внезапные препятствия. Еще шесть таких же, как я, элитных инструкторов-трассировщиков живут в разных городах и весях СССР. Мы собираемся раз в году на десять дней и самым приятным образом повышаем свою квалификацию, особенно по вечерам. Никакая другая команда не выиграет у нас ни полосу препятствий, ни маршрутное ориентирование, ни спортивное. По отдельности мы можем кому-то что-то проиграть, командой - не можем.

        Четверо из нас работают с детьми. Леса и горы для нас - открытая книга и дети балдеют от этого. От того, что она открыта и можно заглядывать в неё сколько хочешь - и ещё разок.

      Я лучше всех бегаю ориентирование, ставлю палатку в одиночку и разжигаю костёр. Толя Гуров - большой, добрый - отличный организатор. Он умрет от рака, когда ему чуть перевалит за 30. Остальные тоже уйдут. Когда мне будет 60, я из этой команды останусь один. Дети - это всё чепуха, надо писать книжку про трассировку, рельеф, микрорельеф, про логику троп и про их сказочную, ведущую к успеху нелогичность.

      Личность - это хорошо, но что ей тут делать без жидкостного компаса на груди?

       Три года я занимался одиночным хождением и понял, почем стоит жизнь. Ничего она не стоит, если в ней нет людей, если ты один.

        Мне ничуть не жалко расставаться с миром, - впечатлений, полученных за жизнь, хватило бы на десять жизней. Это мир останется без меня, а не я без него. Тоненькая, как проволочка тропяной связи, незаметная, как обстоятельство пятого ряда, - интонация - уйдет вместе со мной. Я не могу её оставить - некому. Этой интонации было свое время и теперь у неё времени нет. Я не научился писать словами, но по-прежнему могу играть всякую музыку из головы долго, беспрерывно, пока очень-очень сильно не устану или не захочу в туалет.

        Я хотел посмотреть, насколько годятся для прокладки тропы детьми Сьерра-Маэстра и китайские горы, но не успел. Алтай, например, в нас не нуждается, значит, и мы в нём.

       Меня беспокоят скопища шакалящих людей, называемые городами. Мне леденят душу брошенные людьми деревни и сёла моей страны, но я не буду навзрыд. Рыдать может каждый, а я - могу делать. Вокзал на тупиковой ветке, на который прибыла моя Родина, не подлежит перестройке, а поезда, прибывающие сюда, не нуждаются больше в ускорении. От этой конечной станции - путь только по тропам, а я и есть трассировщик, который знает, где и как нужно и можно идти.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 19 сентября 2017 года. Отрывок 57

        Представления взрослых о воспитании детей наивны. Взрослые копируют своих правителей, полагая, что для решения проблемы достаточно обсудить её на съезде, форуме, коллоквиуме или симпозиуме. Сама постановка проблемы - для них большой интеллектуальный подвиг, и они полагают, что обсудив проблему, сделав по ней доклад и приняв решения, они решат саму проблему.

        Поэтому взрослые думают, что воспитание заключается в беседах, нравоучениях, выволочках и наказаниях, но это не так. Наказания вообще не про воспитание, они - про дрессировку. Морализаторство и резонерство - плохие друзья для воспитателя.

       Встаньте в угол рядом с ребенком, если он сам туда пошёл. Кроме прочей пользы от этого, вам вдвоём через несколько минут станет весело. Самонаказание - единственное настоящее наказание - штука тяжелая и очень весёлая. Главное - принять его сполна. Вместе. Вдвоём.


        Самая большая проблема воспитания - это когда нет никаких проблем.


        "Гора родила мышь" - это о происхождении жизни на планете. Гора, всё-таки, не живая, а мышка вполне моргает.


        Что-то я опять разгавкался.

        Делайте со своими детьми, что хотите. Они в долгу не останутся.

        А если останутся - это будет вашей самой большой проблемой. Им-то уже станет всё равно.


        Воспитание не помещается между кнутом и морковкой, если в нём есть побуждение к самовоспитанию. Педагогика требования - сдохни. Животноводство в педагогике - уйди. Дайте жить, наконец.

        Ну да, между кнутом и пряником - Разница. Пряник, все-таки не такой фаллический, как морковка. Душа наробраза отхлынет от секса и заживет бархатно и бесполо, как женщины в тяжелой атлетике и мужчины в бадминтоне. Бесполое образование в двуполой школе. Мальвочки и девчики. А с ними - классное руководительницо.


        Нет, я не ратую за преждевременное самоопределение, но должно быть множество внятного, чтобы в нём определяться. Пусть полов будет хоть триста, но меж ними должны быть границы и разницы. И ни один из них не должен быть ни кнутом, ни морковкой. То есть, - пряником. А то - дивись, Горацио, какая куча, антропогенная, из лучших намерений. Называется - "школа".


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 20 сентября 2017 года. Отрывок 58

       Каштановую рощу над Туапсе знали все местные жители. Во время войны, когда подступы к городу были перекрыты, а все городские запасы продовольствия съедены, роща выкормила город каштанами, не допустив голода и вложив свой вклад в победу над фашизмом.

       Выше рощи, на нестройном, уходящем вверх хребте расположились огромные камни-останцы, подобные "Красноярским столбам", собранным в кучу.

       На одном из таких останцов, на его обширной монолитной скальной стене образовался скалодром со множественными элементами рельефа и потому многим количеством скальных маршрутов - от самых лёгких до трудных, которые преодолевались редко, а имена их покорителей на несколько лет становились именами самих маршрутов.

        В 70-х годах своих подопечных выводил на скалодром почти каждую неделю Владимир Павлович Черновол, руководитель туапсинского коммунарского клуба "Пилигрим", большой знаток природы, отличный фотограф, любитель быстрой езды на мотоцикле по горным дорогам.

      Черновол руководил своим клубом в редком и неизведанном тогда конфликтном стиле. Жизнь его состояла из побед и поступков, каждый из которых сам спрашивал окружающих: "А тебе слабо?". Ходить на скалодром с таким замечательным инструктором было полезно, увлекательно, но иногда физически трудно. На врезавшуюся в абрис города лесистую гору Варваринку, где стоит ныне телевышка, Володя выводил на утреннюю зарядку десятки, а то и сотни городских детей вместе с их родителями, товарищами по работе и учебе, соседями и дальними родственниками. Зарядка была вполне альпинистская, ее основные упражнения вскоре повторялись в тропяном утреннем круге и весьма нас обогатили. Зарядка в круге соединялась по форме с вчерашним вечерним кругом у костра, но свет был уже не внутри круга, он шел отовсюду и будил самые прекрасные ожидания относительно будущего дня. Начинали с вращения стоп - сначала в одну сторону, потом в другую, стопа на весу, полная амплитуда уже к первому десятку вращений. Колени пробуждались вторыми после голеностопа, потом - тазик, потом вполне уже дышащая грудь, а цифры от 0 до 9, написанные в воздухе головой, а потом от 9 до 0 открывали кровоток в голову, снимали ночную залежалость шейных позвонков, оставалось включить руки, кисти рук, и выполнить упражнения, одновременные для всего тела. Заканчивали "восходом и закатом" - медленным ступенчатым приседанием без применения рук или других опор и таким же постепенным вставанием, которое заканчивалось общим выпрыгиванием вверх, довольным гомоном и умыванием. Стройная, ладная в движениях и формах ребятня сама себе нравилась, смотреть друг на друга, а то и на себя, было приятно, чувство команды, группы поддерживалось положительными эстетическими впечатлениями. Обыкновенность походки всё больше напоминала танец, а любая работа становилась еще и увлекательным балетным спектаклем, музыкальной пантомимой, музыку эту было видно в совокупности движений, она заметна в небольшом видеоролике, где группа дальней разведки быстро ставит лагерь для аварийного ночлега.
  
  Развёртка лагеря 10 7 '97
  

        Никто не руководит этой постановкой, все всё умеют и понимают, умеют держать темп и входить в ритм, а больше всего мне нравилось когда они так же слаженно работали с беспризорными. "Группа, обладающая социотерапевтическими навыками". Больше всего энергии у них уходило на то, чтобы обезболить беспризорного. Каждый подставлял ему свою душу как протез, но новичок привычно царапался и кусался, отвергая души помощи: слишком много раз его попытки опереться в жизни на что-то или кого-то вели к падениям на землю, к травмам, и он перестал верить, что кто-то может относиться к нему как к брату или другу. Состояние общей души группы в это время равнялось кровотечению и, только увидев, что к нему относятся по-настоящему, что кровь от его когтей - настоящая, он оттаивал лицом, глаза становились усталыми и слегка растерянными, ему уже хотелось опереться на протянутые руки и души, этот следующий шаг был за ним, группа сделала всё, что могла, почувствовав и приняв как данность и невыразимую глубину его отчаяния, и ледяной холод недоверия, и всё рикошетное зло, накопленное за годы бедствий в безлюдных толпах, чердаках, подвалах, теплотрассах...

       Потом было важно делать руками человечков. Из чего угодно, из проволочек, бумажек, тряпок. Если он начал сам делать человечков - значит поправляется. Самарский беспризорный Динь 12-ти лет к вечеру пришел в приют, отогрелся, весь следующий день балдел от группы, включился в работу социального патруля, выходившего на поиск и открытый "уличный" контакт с беспризорными, а к вечеру того же дня оказался вместе со мной в кадре телевизионной передачи о беспризорных и спокойно рассказывал про них, называя их ласково "они", а нас - "мы".

       Человечков очень важно делать пальцами, проявляя тонкую созидательную моторику, которая потом перекочевывала в рисунки, отношение к людям и природе и формировала творческое, творящее начало взамен разрушительной силы кулака или запястья. Мир на кончиках пальцев чувствует себя естественно и свободно, тебя уже никто не боится, потому что ты перестал бояться, и можно просто строить каждое мгновение жизни и саму жизнь, спокойно опустив до земли планку болевого порога. В твоих нейронных дебрях, как в астрономическом космосе, формируется твой стиль, - самое важное твое приобретение после вереницы потерь. Музыка уверенности и спокойствия, не основанных на физической силе, долечит тебя до твоего естественного состояния, трогай клавиши мироздания и слушай, как они отзываются в душе - как в торжественном чреве старого рояля, скрипки или парусного корабля. Твой праздник пришёл, и ты его сделал сам. Весь остальной мир, включая принявшую тебя группу, - это вроде магазина "Сделай сам". Это средства для создания восстановления себя, примерки самооценок взамен оценочным отношениям. Тропа втихаря за поленницей спилит и разрисует для тебя всегда единственную и самую главную деревянную медаль "За победу над собой", ты сможешь повесить её дома на стенку, если у тебя есть дом. А если нету - мы поможем его обрести или построить, в зависимости от твоего возраста и зрелости как строителя, которая от возраста никак не зависит.

       Тихое торжество объединенной души запомнится тебе искрами костра, звездами и пением сверчков. Ты можешь в этот вечер заказать любимую песню, и мы ее тебе обязательно споём. Втроём, улыбаясь, посидишь у костра с завтрашними дежурными, они раньше всех уйдут спать, все остальные заснут когда захотят. И ты будешь спать крепко и спокойно защищенный группой и светящейся в ночи Тропой - они не бросят тебя и ничего не спросят за свою верность. Торговые отношения с миром закончились, начинаются настоящие.

       Спи, пацан, ты больше не знаешь неприкаянности. А если загрустишь вдруг когда-то, - лягут тебе на плечи многие ладошки. Поднимешь глаза и узнаешь разом два чувства, которые отличают человека - чувство благодарности и чувство вины.

       Я видел твои разные лица много сотен раз, и всегда твоя грусть растворялась в твоей улыбке. Ты становился одним из нас. Поэтому ты никому ничего не должен. Ничто настоящее не дается и не берется взаймы. Поэтому оно - настоящее.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 21 сентября 2017 года. Отрывок 59

       Право есть у сильного, силы нет у правого.

       Чтобы жить по такой формуле, не обязательно было тащиться со всем скарбом в двадцать первый век. Отрыжка империализма, будем надеяться, - последняя, происходит во всех его клеточках и членах, включая бывшие, мучает его фантомными болями и заставляет дичать на века прямо на глазах, за короткий промежуток времени. Такая среда не принесет даже дождичка в четверг, его склюют ястребы и акулы пера. Обустроенное, защищенное силой, мракобесие не боится никого и непомерно наглеет, совершая экспансии во всё новые области жизни.

       Бились душами босыми

       С бронированной пустыней...


       - Юрк, почему - чем лучше лицо, тем хуже одежда? - спрашивает Алька. Мы идём по Питеру, кругом - начало 90-х, и надежд больше, чем разочарований.

       - Эти люди уйдут, - объясняю я. - Мы сейчас в очень сложном переходном периоде.

      - Которые - уйдут? - с тревогой спрашивает Алька.

       Десятилетнего мыслителя Альку мне послал Господь Бог, и с тех пор я навсегда верю в них обоих. Разница только в том, что Богу я должен себя, а Альке - всю вселенную без изъятий, а с тех пор, как я его обидел, - стал должен две, и теперь я - вечный должник. Не пожизненный, а - вечный.


       - Застегни верхнюю пуговицу, - говорит Алька. - Вон ветер какой.

       - Ты как бабушка внуку, - говорю я.

       - Хоть дедушка, - говорит Алька. - Все равно застегни.

       Я недавно из больницы, хромой и очень прямой, на позвоночнике - корсет. Алька заботится обо мне, как можно заботиться об инвалиде, и делает это очень тактично и тепло, будто я ему то ли близкий, то ли родной.

       - Тебя кто ко мне приставил? - спрашиваю я.

       - Потомки, - говорит Алька. - И я перед ними не собираюсь краснеть.

       Он говорит так серьезно, что мы немного молчим.

       Алька вдруг смеётся. Он очень заразительно смеётся и сам себя перебивает собственным смехом.

       - Что? - спрашиваю я.

       - Бучкин! - хохочет он. - Александр Сергеевич, но - Бучкин!

       Бучкин через несколько дней выкинет весь наш нехитрый, привезенный в питерскую развертку скарб в окно, и обломки его, прикрытые местами порванными книгами, будут лежать несколько дней на дне двора.

       Бучкин - завхоз организации, пригласившей нас в Питер. Нас - это Тропу. Понадобился наш опыт работы с беспризорными, которых там было невероятно много. Бучкин предложил мне шестьдесят процентов от денег, которые город отпустит на нашу программу. Я возмутился и заявил, что ни копейки детских денег никому не отдам. Бучкин подумал немного и предложил другое соотношение. 50 на 50. Половина на детей, половину - нам с ним пополам. Я высказал ему весь запас слов на такие случаи, он слушал, раскрасневшись, и ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Через несколько дней мы остались без вещей и, как стало понятно, без денег на программу "Школа социальных спасателей".

       - Я уже не могу их бросить, - говорит Алька. - Они же беспризорные. Нас же не выкинули с шестого этажа, только вещи.

       Алька смотрит на меня внимательно, очень прямо, он все понимает, но видит, что блеск нашего оптимизма потускнел. Он смотрит на меня и, уловив моё состояние, произносит вопрос, который меж нами был самым частым, но звучал всегда по-разному:

       - Ты как? - спрашивает он.

       Я опускаю глаза. Бешеная круговерть криминалитетов разного толка уже мнет нас, но не может прогнуть под себя. Они найдут только один выход, и я знаю - какой.

       Группа не набрана, прибавилось только семь человек, приехало нас трое, итого - десять, из них - девять ребят 10-12-летнего возраста. Я думаю о том, как их спасать от бучкиных. Тропа всегда инерционна, ей трудно вмиг закончить начатое дело. Она уже нашла друзей, вросла в городскую бытность, полюбила Град Петра. Скоро пойдем все к Давиду Голощёкину в его джазовую филармонию, нам всем очень нравится его затея и Ленинградский Диксиленд, в частности.

       Беспризорный Питер начинает нас чуять.

       - Юр, сегодня Бомжонка не было, - говорит Алька. - Все на месте, а его нет. И никто не знает, где он.

       Бомжонок - это Сережка, он из беспризорных, которые околачиваются вокруг приюта "Синяя Ворона" и в последнее время стали таинственно исчезать, нигде больше не объявляясь.

       - На "Пионерской" надо спросить, - говорю я. У нас в местах кучного обитания беспризорных есть друзья, которые в нас уверены, они того же возраста, что и тропяные, и с ними мы крутим программу открытого уличного общения.

       - На "Пионерской" нету, - говорит Алька. - На Московском нету. Через Виталика запросили остальные вокзалы.

       - Может, он на Невском стоит? - предполагаю я. На Невском по вечерам стоит большая куча беспризорных, готовых подработать любым способом, включая самые криминальные.

       - Оттуда они больше всего и пропадают, - говорит Алька. Работа кружит нас, поглощает целиком, но я ни разу не был голодным за весь питерский период. Алька готовил и кормил и меня, и ребят.


       Затея наша в Питере состояла в том, чтобы Тропа, оставаясь собой, имела все признаки подростковой группировки, способной к действиям на манер фрактала, окрепла и стала бы референтной для беспризорного сообщества. Попутно можно было транслировать в него гуманистические модели поведения группы и всех видов взаимоотношений. Программа была проработана кропотливо, её цель была - выращивать из беспризорных спасателей беспризорных-сверстников. Я могу подробнее, но будет ли интересно? Альке это всё было очень интересно, он жил нашими идеями, обогащал, развивал, очеловечивал их с помощью своей личной, настоящей интеллигентности, достойной пера великих писателей, а не моей кургузой, пляшущей авторучки.

      Не подставная, не "подсадная" Тропа добровольно ставила себя в условия социального равенства с беспризорными и честно разделяла с ними их беды и печали. Десятка три беспризорных уже откликнулись Тропе и открыли ей свои сердца, покрытые цыпками и почесухой.


        Самая простая пища в Алькиных руках превращалась в лакомство, от неё прошибал пот, и это было приятно. Сытость, - редкая птица на Тропе, пела нам свои песни, и все ребята стремились готовить еду "как Алька".

       Два-три часа в день у него обязательно уходило на подробные разговоры о программе ШСС, о множестве возможных ситуаций и текущих проблем. Мы изучали беспризорных, они изучали нас. Тропе было под силу инициировать в беспризорной среде движение от охлоса - к самоорганизации, к человеку.

       Третьим коренным тропяным, кроме нас с Алькой, был Дима. Про него сказали еще до отъезда в Питер, что у него "невербальный интеллект", но я ничего причудливого в нём не видел, разве что безусловную тягу к непознанному, неизвестному. Димка был у нас "директором по метафизике беспризорности". На книжной полке среди томов Кастанеды виднелись работы Юнга, Хёйзинги и Проппа.

        - Это у вас детские книги?? - ахнула какая-то наробразовская комиссия из трёх тёток.

        - Да, это наши книги, - спокойно ответил Дим.

        - И вы их все читаете? - ужаснулись тетки.

        - Уже прочли, - спокойно ответил Дим.

       Ему 11 лет, и он любит задавать интересные вопросы.

         - Сколько будет восемь? - спрашивает он у озадаченных слушателей и сам объясняет:

       - Восемь будет равно. А где ночует Кто?


       На следующий день в поисках пропавшего Бомжонка я зашел в приют. Возле воспитателя Андрея тут же собралась кучка ребят, человек семь. Все они были, как всегда, плохо одеты, казалось, что им все время холодно и они хотят есть. К тому же, я всех их отправил бы в баню, чтобы картинки и надписи на их футболках стали различимы.

       - Они все хотят к вам в гости, - сказал Андрей. Семеро смотрели на меня с ожиданием.

       - Давай сначала кто-нибудь один, - сказал я, прикинув в обиталище Тропы посадочные места.

       - А с ночевкой? - спросил малыш с прокуренной верхней губой.

       - А что тебе ночью смотреть? - удивился я.

       - Телевизор, - сказал малыш.

       - Ну, скажем. А зовут тебя как?

       - Вовка.

       - Поедешь со мной, Вовка?

       - Да, - сказал Вовка и перешел ко мне на другую сторону от стола, встал рядом и, прищурившись, оглядел "неудачников".

       - Может быть, в другой раз, ребята, - сказал я.

       - В другой раз мы вас возьмем, - сказал ребятам Вовка, подбоченился и порозовел.

       - А что, места мало там? - спросил кто-то из невыбранных. - Вовца затаскали уже по гостям, все его одомашнивают.

       - Это не одомашка у нас, - сказал я. Он будет ваш разведчик и наш гость.

       - Поди высморкайся, разведчик, - сказал Андрей.

        Вовка пошел высморкаться, а Андрей рассказал, что Вовец и Бомжонок вчера ездили в гости к дяденьке и вернулись только утром. Дяденька был очень добрый, на своей машине и любил детей. Он снял пацанов на Невском, сказав им, что у него есть хорошая работа.

       - Дяденька тебя вчера не обижал? - спросил я у Вовки уже в метро.

       - Это моё дело, - надулся Вовка. Потом вдруг улыбнулся кокетливо и сказал:

        - А ты моложе того.

        - Кого? - не понял я.

        - Этого. Вчерашнего.

        Дальше говорили о мультиках, но мое отражение в вагонном стекле было растерянным. Вся эта затея начинала мне не нравиться, но выходить из неё было поздно.

        - У тебя зубная щетка есть? - спросил я Вовку.

       - Не-а.

       - А мыло?

       - Не-а.

       - А полотенце?

       - Не-а.

       - А что же у тебя в пакете?

       В пакете был пластиковый красный с желтым паровоз, пара вагонов и одна рельса толщиной с шариковую авторучку, все имело помоечный вид.

       - Подарили? - спросил я.

       - Не-а.

     <...>

       Править страной должны мудрецы. Но и они мало что смогут сделать, оказавшись у руля экстенсивного государства.


       Социальная модернизация, ау, ты есть? Оуэн, Дьюи, Кампанелла, - что у вас там по этому поводу? Я не помню.


        Мы много жили по Ленину, по Сталину, по-брежнему и по-всякому, но по-человечески жили редко. Некоторые до сих пор живут по Карнеги, а детей воспитывают по Споку. Можем ли мы когда-нибудь пожить сами по себе, или все хотят только нахапать? Не верю. Я видел как совсем другие ресурсы организма работают на Тропе. Коллективного, в том числе.

       Разбудишь шакала - получишь шакала.

      Разбудишь льва - получишь льва. Кто умеет будить человеков? Два шага вперёд. В школу - шагом марш! В ясли, в садики, в роддома. Идите. Идите. Будите.

     -

       Скоморохи творили из подручных средств то, что нынче называется "буриме". Можно и жить так, если вовремя набирать дыхание. Таково и жизнетворчество во всех его вариантах и версиях. Набрав дыхание.


       В потоковом ощущении Тропы стали хуже различаться звуки речи. Громкость - та же, достаточная, но они менее внятны, их трудно положить на обыденный язык. Песни без слов.


       А вот когда зовут меня - все различаю. "Заюркали меня совсем", - говорил я в таких случаях.

       Но начинают говорить, предупреждать о чём-то, и ни одного слова не разберёшь. Пожимаю плечами.

     -

       Потоковый текст не идет, и я гавкаю короткими очередями.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 22 сентября 2017 года. Отрывок 60

        Всё настоящее - нечаянно.

        Потому и настоящее. Сто́ящее. Нас таящее.

     -

        Иногда складывается так, что путь детей в будущее проходит по нашим головам. Вздохнём и упремся, не отпрянув, улыбаться не обязательно, но если кто хочет - можно вместе со мной. В болоте, в которое мы их привели, нормально стать кочками.


       "В большой беде ищи маленькие радости, по ним, как по кочкам, переберёшься на другой берег беды". Так сказал мне дед, и я запомнил, мне уже было лет шесть. Дед хорошо знал колымские лагеря и понимал толк в большой беде.

        Гусеницу придумали трактору, чтобы он шел сам по себе. Он по себе и идёт. И я пошел по себе, сам себя используя как опору и двигаясь вместе с нею. Я научился ходить, наступая на самого себя, и мне уже не нужны были ни кочки, ни спасательные круги, ни понтоны. Я прошел жизнь сам по себе.

        Когда мне стукнуло 20, я пошел с завязанными глазами, про это есть скульптура. Рука была занята разбрасыванием семечек на тему разумного, доброго и вечного. Идти по себе с завязанными глазами - не сахар, у меня тогда даже сказочка на эту тему случилась. Совсем короткая.

        Жили-были три семечки. Одна была разумная. Другая - добрая. Третья - вечная.

        Совсем недавно я понял, что сказочка непонятна широкому кругу читателей, и добавил три раза одно и тоже поясняющее слово. Получилось длиннее, но понятнее, может быть.

        Одна была только разумная. Другая - только добрая. Третья - только вечная.

        Если опять будет непонятно, добавлю так:

        Разумная не была ни доброй, ни вечной. Добрая не была ни разумной, ни вечной. Вечная не была ни разумной, ни доброй.

      Всё это вместе и есть самохождение по себе. Прогуляйтесь в свободное время, вас ждет много открытий и закрытий. Прогулка самого по себе, где всё смежно, невольно закрывает что-то при открытии чего-то. На внутренние двери не поставишь замки, вот и болтаются створки туда-сюда. Этот прогулочный дворик давно облюбовали экзистенциалисты, тут они отдыхают от всеобщей погоды и переглядываются друг с другом. Возвращаются в общую камеру - с трудом, всякие экстраверты их раздражают. Такая совокупность разных вселенных в ограниченном пространстве, как человечество, порождает тесноту и одиночество одновременно. Мудро поступили радиостанции, разведя всех по разным частотам в одном и том же эфире, где главной проблемой стала избирательность приёмника и чистота передатчика. Я кручу ручку старенького батарейного приёмника "Искра" в поисках своей музыки, и нахожу её. Можно отдохнуть от усталости, которая всегда бывает, когда ходишь сам по себе. Или когда другие ходят по тебе. Даже если это всего лишь тексты.


        Здесь его (меня) пока и оставим, пусть дальше наворачивает свои образы, как "бормотунчик".


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 23 сентября 2017 года. Отрывок 61

       "Чеснок - классный мужик", говорил Дима Дихтер. Он был прав, Сергей Чесноков, сочинивший аббревиатуру "КСП" и написавший "Физику Логоса", - классный мужик. Классным мужикам пора браться за дело, а то покладистые и послушные лизуны превратят всё в такую Помпею, что неровен час.


       Если ребенок умеет превращать конфликты в диалоги и сотрудничать с другой стороной в поисках истины - это Тропа. Этому, пожалуй, мы учим сознательно, не только рефлекторно. Превращение спора в диалог - то минимальное чудо, которое может сделать тропяной ребенок для человечества. Совместный заинтересованный поиск истины, решения проблемы, способа преодоления препятствия очень редко обращается обратно в спор, демонстрацию силы и агрессивности.

        Из всего написанного мной о Тропе выделим этот момент и важность переселения совести внутрь из ее внешнего периферийного пребывания:

      1. Перевод конфликтов из физиологического и психологического в интеллектуальное русло.

      2. Переселение совести (контролера), её присвоение и освоение.

        Во время этих трансформаций, по воле ребенка вы можете быть его дублёром на рычагах и кнопках самоопределения, самоуправления, самостояния. Ничего страшного в таком дублёрстве нет, если сам ребенок определяет параметры вашего участия в нём.

        Бывает, что в такие "переходы" штормит и сильно качает, но доверяйте своем номеру первому, корректируя его только в самых крайних случаях. Он учится "Вести Себя" - это почти самое главное в жизни, ибо до этого все "вели его".

        После шторма сушите штаны и пейте совместный чай, впереди уже много чего будет, но - вместе. Обсудите - есть ли теория жизни, или она (жизнь) всегда только практика. Помните, что пацаны стремятся к сомнениям, а девочки - к несомненности. К мальчикам и девочкам не приставайте с призывами типа "ты же мальчик!" или "ты же девочка!". Вы имеете дело с душой, у неё нет пола, а с телами своими разберутся сами их владельцы и владелицы.


       Наибольшее терпение надо проявлять, когда дитё обременено собственной совестью и вынашивает её, чтобы родить себе внутрь. Ребёнок, беременный собственной совестью, может занемочь, прихворнуть, просить солёненького или даже пойти пятнами от дисбаланса микроэлементов.

       Не нужны и внутриутробные травмы этого почти запретного ныне плода по имени Совесть.

      И - никаких "кесаревых сечений", никаких искусственных стимуляторов: совесть, добытая искусственно, - мертва. Ждите, терпите, помогайте.


       Совсем иное дело - "протез" совести. Он возможен, если ему есть на чём крепиться. Но протез - он и есть протез. Инвалидам совести он нужен, необходим. Всем остальным следует выращивать и образовывать совесть естественным путём. Вспомним при этом, что некий исследователь вывел породу кактусов без колючек лишь своими разговорами с колючими кактусами на тему чрезмерной защиты.

       По сути, вся культурная ткань Тропы - концерт для кактусов.


     :)


       Человек чует (слышит) другого человека не глуше, чем его слышит растение, но растение не умеет себе не верить и себя не слышать.

       Лена Камбурова поёт колыбельную после телепередачи "Спокойной ночи, малыши", и все колючки, засыпая, становятся нежными бутонами дивных цветов и будут ими, если завтрашний мир снова не отвердит их.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 24 сентября 2017 года. Отрывок 62

       Социальная попса по советским калькам смешна в XXI веке, но она же и удручает. Основа её - лицемерие, показное благополучие, но телевизионный экран при этом полон пустыми глазами, хотя звук с брехливыми обертонами - часть показного. Попробуйте выключить звук и поймете что происходит на самом деле. Пропагандоны не стесняются своей работы - им хорошо платят. Вперед, в прошлое, давно изжившее себя и с презрением отторгнутое обществом, а иногда и государством? Маленький серый человечек с профессиональной памятью и рассудительной словесностью открывает памятник своему тёзке, но вряд ли он выше пьедестала этого памятника. Нравственная реабилитация страны после очередного серенького великанчика будет болезненной и долгой, придет и уйдет несколько поколений. Если их снова завоюет социальная попса - пиши "пропало". Гламурно-административное бодрячество на фоне скудеющей страны отвратительно, это верхние пики шубной шизофрении государственного масштаба. Забираясь в самые мелкие поры общества, она лишает людей адекватного критического отношения к себе и к миру, готовит их к новым порциям пропагандистской лжи, для которой не существует уже никаких преград на пути к сердцам и мозгам населения.

       Поросячий визг и нравоучительные всхрюкивания пропагандонов настолько отравляют поле смыслов, что уже настоящее, неподдельное выскакивает в свет в тех же аляповатых, безвкусных коробочках, почти неотличимое от серийных сосок-пустышек в форме материнской груди Великой Родины. Культура и образование, ставшие сферой обслуживания, перестают быть кровеносной и кроветворящей системой общества, превращаясь в его парфюмерию и косметику. Еще не поздно остановиться, одуматься и дать системам общественного организма работать как им должно. Надо остановить сбычу мечты силовиков о подконтрольности им и управляемости ими каждой клеткой человеческого, гражданского и общественного организма. Такое развитие событий смертельно для страны.

       Конечно, путь к самым низменным инстинктам народонаселения лежит через попсу, попсу любую, включая политическую. Возбудить низменное в человеке и манипулировать им - путь простой и известный. Но что будет делать в таком бульоне дряхлеющий альфа-самец? Вряд ли - царствовать вечно. Маскулинно-брутальные парады наскучат людям, они захотят чего-нибудь свеженького, не сильно пахнущего кирзой и казармой, и что же им будет предложено?


       Может быть, моё искомое слово - стереотип? Не помню, не могу примерить, не ставится в строку. Туда же опять - обертон, алгоритм, всякая хиромантия и пальцевые узоры и прочее, прочее. Нет, не помню, жаль.

       В Питере или Самаре, помню, бывалча, едешь по городу на трамвае и за полторы улицы прочитываешь весь город - его характер, состояние, морфологию, стиль, душу... А заглянешь на городской базар - там прочтешь область и угадаешь приехавших издалека, у них другой стиль, другие цветосочетания, другой цимес, а цимес - суть фон, который всегда с тобой, если это твой цимес. Ах, какой густой, многозвучный и многоцветный цимес на базаре в Одессе! Восторг. И какая чистота и первозданность была на микрорыночке в Мезмае, где одна бабушка продавала трехлитровую банку молока и больше никого не было...


       Черная кровь подземелья сочится наружу там, где случилась беда. Этой кровью питается двудомная крапива, она всегда растет в тех местах на старых лесных проселках, где переворачивалась телега, или кто-то умер. На длинной, узкой и извилистой лесной дороге, ведущей к Волговерховью, я понял все эти места и, поскольку там странная сдвижка во времени и пространстве, побывал на нескольких событиях последних веков на этой дороге (ребята, это не психиатрия). Группу к Волговерховью пришлось вести непомерно долго. Путь сопротивлялся, юлил и вилял, отбрасывая назад. Все это напоминало сизифов труд, шесть километров лесной дороги мы шли восемь часов и даже заночевали у небольшого идеально круглого озера. Стрелки компасов вертелись и все время показывали разное, разведка, которую я затеял, закрутилась и могла не вернуться к лагерю ночлега, если бы не Гадёныш. В какой-то момент, когда мы с пятеркой разведчиков уже переставали смотреть друг другу в глаза и напрочь зачехлили наши жидкостные компаса, Гаденыш вдруг остановился и сказал:

        - Лагерь - там.
      И показал в немыслимую, неправильную сторону. Я увидел его глаза и понял, что нужно идти именно туда, в противоположную от логики, Солнца и внутреннего компаса сторону. Через десять минут мы были в лагере, дежурные заканчивали приготовление завтрака. Больше я ни разу в жизни не заблудился, хотя очень хотел и многажды пробовал. Не получалось. Не получается и сейчас: я четко вижу путь.

       У Гаденыша, прямого потомка персидского султана, было и второе лесное имя: Коряжка. Когда я потом рисковал с чужой помощью заблудиться в самом себе, я написал "Рондо для Коряжки", и Гаденыш снова вывел меня к тропяной стоянке. Гаденыш был Гаденышем потому, что называл свою мамку не иначе, как "гадина". Загадочный мой Восток...

       В небольшой часовенке, стоящей на сваях, сочился из болотца тонкий стебелек родниковой воды. Это было начало Волги. Куры перешагивали Волгу беззастенчиво и фамильярно, как могут только куры.

       Бабушка Гаденыша провела свою молодость в гареме султана, почти не говорила по-русски и называла магазин "Дары Природы" - "дарах". Внука она звала "Ондри", Андрюшка-Коряжка-Гаденыш всегда откликался с улыбкой, их диалоги были похожи на дружескую задиристую возню, в их деревянном домишке вечно не было дров зимой, вода на столе за ночь замерзала, невдалеке над домом ворчала МКАД, а электрички, проходившие мимо дома, уже жужжали тормозами, чтобы остановиться на платформе "Перловская". В 1979 мать Гаденыша попыталась склонить его к оговору Тропы и меня, в ответ Андрюшка ушел из дома и стал учиться в далеком интернате в селе с красноречивым названием Спас-Угол. По воскресеньям он проделывал путь через всю область, чтобы пробиться ко мне на свидание в спецотделении психушки, куда меня заперли на время московской Олимпиады. К тому времени Коряжка очень интересно фотографировал и готовился поступать во ВГИК. Час в неделю, ради этого часа он бросил дом, обычную дневную школу, привычный с детства мир. Там, в подвалах психушки я и написал ему "Рондо", и было оно, разумеется "для Коряжки". Потом судьба раскидала нас, но навсегда осталось ощущение крепкой, надежной мужской дружбы, почти родства, да что там, конечно же, родства, в котором я вытащил его из-под спуда невзрачного пригородного поселка, а он меня - из-под ядовитых сульфазинов, галоперидолов и модитенов. По воскресеньям наши руки встречались, и рукопожатие длилось час - всё время свидания.

       Легкий, тонкий, подвижный как котенок, Андрюшка шутя брал сложные маршруты на скалодроме, а когда носил воду от родника к костру - всегда пританцовывал. Из моих песенок больше всего любил "На меня ползет козявка". Из других - "Осень" Розенбаума, на слова Светланы Соложенкиной. Или Соложенцевой. Простите, Светлана, я забыл фамилию автора этого чудного стихотворения:

       "Ляжет ветер, - усталый лось.

        Дождик брызнет.

       Ничего, ничего не сбылось,

       Кроме жизни".

       В середине 70-х эту песню прекрасно пели Наташа Левант и Володя Волков-Китаин, дуэт из Питера.

        Гаденыш всем своим существом падал в эту песню, пел, становясь этой песней. Таким я и помню его, моего замечательного друга.

       "Я трону бабочку

       Оцепенелую...".

       Осень, Малыш. Я вижу, как ты танцуешь в начале скального маршрута, проходя его глазами, ловя его ритм, и вдруг взлетаешь по нему так быстро, что Вова Прудиус не успевает выбирать страховку, она провисает, но тебе все равно, ты бежишь вверх по отвесной скале, ты теперь умеешь жизнь. Ничего, что ничего не сбылось.

       В середине 70-х перловская школа вдруг захотела пройти плановую турподготовку. Я приехал проводить занятие перед однодневным походом, всё рассказал, спросил - есть ли вопросы. Худенькая точеная девочка подняла руку и спросила:

       - А можно вместо алюминиевой миски взять фарфор? У нас дома только фарфор.

        - Можно, если не порежешься осколками, - сказал я, представил ее дворец, набитый фарфоровыми сервизами, и спросил:

      - Как тебя зовут?

      - Андрей, - ответила девочка и улыбнулась. Так мы познакомились с Коряжкой. Он был в валенках и тоненьком свитере. Никакого фарфора в их доме не было, две фаянсовые общепитовские тарелки с отбитыми краями.

      - А где фарфор? - спросил я, когда мы через месяц сидели у них в домике и пили чай из случайных разнокалиберных кружек.

      - Ну... Мне так представилось, - сказал Коряжка. - Ничего личного, Юр.

      Буква "р" была в его речи мягкой, он "пдоводил" меня до электрички, потом я его до дома, потом то же самое раз пять. Потом "пдишлось" сделать усилие, чтобы расстаться, зато какими чудесными и улыбчивыми были встречи.

      - Я хотел бы служить искусству, - говорил четвероклассник Андрюшка. - Но я еще не знаю как.

      - Рисуй, танцуй, играй, - посоветовал я.

      В нем не было никаких комплексов, никакой натянутости, он был естественным и искренним в любой обстановке - в музее, на скальной гряде в пургу, на валдайской разведке. Море удивило его, и он раз пятнадцать погружался с головой, восторженно радуясь разнице подводного и надводного мира.

      - Юр, я ему в морду дам, - сообщал он мне спокойно, когда мать загуливала с очередным кавалером. - Он сказал Гадине - убери своего щенка, тогда к тебе приду. Щенок твой уже большой чтобы на любовь смотреть. Вот, большой, и в морду ему дам.

      Несколько походов Тропы по Подмосковью заканчивались возле маленького домишки - развалюшки в Перловке. Тропа приносила из леса дрова для печки и складывала их в поленницу. Бабушка взмахивала руками, удивлялась и восхищалась, но ее слов было не разобрать. Мамке было все равно, а Андрюха пахал как карла, перемещая отборные поленья, и бегал ставить чайник на всю группу.

      Нет, я вспомнил, не султана, а шаха он был внук. Так уверенно говорила бабушка. Бабушка знает.

      Чайник закипал быстро, дров для печки теперь было вдоволь.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 25 сентября 2017 года. Отрывок 63

       На входе в метро одни придерживают створку двери, чтобы она не ударила по следующему, другие не делают этого. Тропа учит придерживать дверь, даже если ты получил ею по лбу.

       Формула Таика "я для добра как проводник, а для зла как изолятор" глубоко утверждена в обиходе тропяной жизни и не требует, как правило, нанесения её на плакаты и лозунги. Эта особенность тропяных не расценивается как самопожертвование, она не торчит вверх или вбок от связки обычаев Тропы, интонации Тропы, самоощущения тропяных людей. Никакого пафоса, впрочем, и во всём другом - никакого. Быть человеком - нормально, "нормальное положение шлагбаума". Спокойное солнце, которое всегда есть за облаками даже в самую дурную нелётную погоду, - оно оставляет место для радости, но согревает те поляны, где могла сочиниться грусть.

        Нет, не бездумно радостные шальные пионэры с фанфарами, а маленький лесной народец, живущий в трудах и заботах, самозабвенно делающий своё дело.

       Самозабвенно? Забывая себя? Нет, конечно. Активное познание мира через его совершенствование приносит "личную" радость, удовольствие, удовлетворение. Добрые усталые глаза мужичков по вечерам - тому примета. Осознанная мечта многих - выложиться за день полностью, ничего не оставив про запас. Сначала это мечта, но вскоре - потребность. Кто попробовал хоть раз, тот не откажет себе в этом удовольствии в будущем. Самые бесшабашные научатся рассчитывать свои силы, самые расчетливые и экономные добавят сладкую сумасшедшинку в свою жизнь.

       Тропа не поклоняется доброте, труду, мастерству. Она их производит, не попадаясь на культ и не сотворяя кумира.

       "В лесу грязи нет", говорит Тропа. Это - грунт, почва, бочажок, подернутый ряской, осыпавшаяся пыльца, что угодно - но не грязь.

       Так же и дети. В них нет грязи, только грунт, пыльца, бочажок...

       "Когда б вы знали, из какого сора..."...

       У сора антропогенная история, его нет в природе.

       А почва... Что - почва? Шри Ауробиндо шутя свалил Дедушку Фрейда своим сожалением о том, что "трудно оценить достоинства цветка, копаясь в почве, из которой он произрастает".

       При таком подходе утверждение, что "дети - цветы жизни", уже не кажется кичем, лубком. Но как взрослые воспринимают цветы? "Сорвать", "купить", "подарить", "получить".

       Тропа не рвет цветы. Она будет удивленно и восторженно ползать вокруг цветка на четвереньках, восхищенно показывая другим, нюхать, любоваться, фотографировать, но никогда - сорвать.

       Получите же удовольствие от детей, не отрывая им головы и не загоняя обрывки в вазу.


       Если некоторые придут покакать ко мне на могилу, я приветствую это, ибо не рвите цветов для меня. Я найду ответные слова для ваших иррациональных мест, склонившихся надо мною, и это будет дивный сэйшн.


      (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 26 сентября 2017 года. Отрывок 64

       Самара - это большая пыльная вобла, положенная вдоль Волги. Кто это сказал - не помню, кажется, какой-то поэт. Когда-то она, наверное, была такой, но время прошло, война выкинула на самарские пустыри множество заводов и фабрик, глубоко в землю врылся сталинский бункер, а в небо взлетела невероятной мощности трансляционная вышка под названием "Говорит Москва", вокруг которой от мощного радиосигнала выгорели все деревья и трава.

       Травмировав город, война осталась в нем навсегда, вспахав и перечеркнув логику "пыльной воблы" - хоть какого-то существа, и Самара стала беспорядочным сборищем производственных объектов, вокруг которых, как попадя селились люди, призванные их обслуживать. Если вы живете в Овраге Подпольщиков, то Поселок Мехзавода кажется вам мистикой, туманностью, расположенной за пределами солнечной системы. Зато на Мехзаводе вряд ли знают, какой трамвай ходит в Овраг, ходит ли он туда вообще и возвращается ли обратно. "Вам нужно сесть на "семерку", которая ходит как в четверг, а после Поляны Фрунзе поедете на десятке, и тройка, которая по выходным ходит в обратную сторону, привезет вас в нужное место".

       Первое время, начиная приют-лицей, мы жили в корпусе какого-то пансионата, и недалеко ходил трамвай. В один прекрасный день трамвайная остановка вдруг была заасфальтирована, на ней появился монументальный красочный теремок, и сердце мое возрадовалось, но рано. От края асфальтированной площадки до подножки трамвая был метр густой, глубокой, непролазной чавкающей грязи. Местные жители не обращали на такую странность никакого внимания, они давно жили среди странных улучшений и неудержимого беспорядочного прогресса. Рядом с блочными домами, в которых горячая вода была всегда, а холодная - очень редко, стояли деревянные домики старой Самары, где воды не было вообще, зато печку можно было топить хоть круглый год резными наличниками погибших рядом домов. Деревянная Самара - это чудесная сказка, очень красивая, но не сохраненная людьми. Дома старой Самары, казалось, соревновались между собой причудливостью и непохожестью деревянных кружев, каждый дом был выдающимся произведением искусства, но многие из них в 90-х уже упали, смотреть на них было больно.

       Кинорежиссер Слава Орехов, приехавший к нам в Лицей, отснял на нашу любительскую дешевую видеокамеру свою прогулку по городу, надеюсь, что эта запись сохранилась.
  
  Самара глазами кинорежиссёра Вячеслава Орехова 1
  
  Самара глазами кинорежиссёра Вячеслава Орехова 2
  
      Самара - город очень красивых людей, множества красивых и интересных лиц, выдающих генетическую состоятельность их владельцев, здесь много вдумчивых и глубоко чувствующих людей, без перевода и без усилия понимающих язык разных искусств. Самара - это не только Грушинский фестиваль. Это очереди в кассу на симфонические концерты, вереница неудачников, которым не досталось билета на единственный в году концерт Елены Камбуровой, это радиопередача Игоря Вощинина "Вот вам джаз" с очень породистой музыкой. Я уже не говорю о самарских художниках, поэтах, писателях.

        Город очаровал меня контрастом неустроенности и богатством человеческого содержания. Мы играли в футбол на огромной городской площади, где стоял невероятных размеров цельнометаллический Киров и проходило несколько разных митингов разных партий. Футбол затеяли беспризорные, увидев у нас мяч, но команды вскоре перемешались, и беспризорные попросили своих не материться громко и густо, они берегли наши уши. Тропяные оранжевые анараки пошли в ход, одна команда была в них, другая - в чем попадя, и чумазики из теплотрассы смотрелись в нашей форме вполне пикантно. Я судил игру, свистел в свисток, который всегда носил с собой в связке с маленьким консервным ножом-"уточкой", самым лучшим и удобным консервным ножом на свете. Митинги шумели и орали в мегафоны. Мы тоже орали когда хотели, все равно и без нас было шумно. Один чумазик подскочил ко мне с круглыми глазами три раза, но всё молча, только на четвертом подскоке спросил про ребят:

       - А как они... это... ну... без матюгов?

       И умчался, не дожидаясь ответа.

       Спецшкола в Октябрьском хором выпрашивала у директора свечку, чтобы "как спасатели" - они прибалдели от вечернего тропяного круга со свечой. Некоторые из них так привязались к нам, что директор спецшколы отпустил их с нами на Тропу, и никто из них не нарушил обещания - все вернулись обратно. В интернатах и детдомах стали собираться ребячьи круги, где все были равными, и в таком круге никто не мог обидеть другого. Шла трансляция гуманистической модели поведения группы в места обитания проблемных детей. В приют-лицей стали приходить сами, заработала наша программа "Никогда не беги в никуда". Телевизионщики Самары несколько раз в сутки крутили в бегущей строке наш номер телефона экстренной помощи, поисково-спасательный отряд в полном составе приезжал к нам в лицей раз в неделю и проводил в занятиях с ребятами два-три часа. Они нас полюбили, и если занятия на мчсовском полигоне припахивали казармой и армейской мудростью, то встречи с ПСО были вполне домашними и очень теплыми. Близился конец, финансировать программу было нечем и некому.

       Ролан Быков позвонил, узнав об угрозе прекращения нашего проекта:

        - Юра, мы с Леной приедем и дадим несколько вечеров в вашу пользу. Это будет скоро, постарайтесь продержаться.

       Внезапная смерть не дала сбыться его планам. Ролан Антонович ушел на четвертом инсульте.


       Я практически был уже самарским областным детским омбудсменом, коих тогда было мало, меня начинали бояться нехорошие директора городских и областных детдомов и интернатов, но мне казалось, что нужна терпеливая эволюция, революция приведет только к смене драконов (по Шварцу).


      (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 28 сентября 2017 года. Отрывок 65

       Когда Гаденыш в чем-нибудь сомневался, он морщил нос. Морщилась при этом только левая ноздря и левая половина верхней губы. Это не было гримасой, это было в прямом смысле выражение лица. К тому же это было очень смешно. Многие пытались повторить, но у других получалась гримаска, а у Коряжки - выражение лица. У девочки, спросившей в Перловке про фарфор, были отпугивающие маслянистые глаза и почти никакой мимики. У Андрюшки глаза были чистые, резко видимые, взгляд его иногда был шершавым, но речь и поведение - никогда. Я помню, как подумал тогда: "Если шахи делают таких внуков, то - фиг с ним - пусть у них будет гарем". Честный в любом своем лукавстве, не защищенный от мира ни лицемерием, ни мимикрией, ни социальным аутизмом, этот человек меня многому научил, ничему не уча. Бабушка его была вполне европейской внешности, ничего персидского я в ней не находил, кроме своеобразия ее русской речи.

      - В "дарах" очень дорого, - восхищенно говорила она, когда я приносил клюкву в сахаре, и цокала языком.

       Сейчас одна моя давняя подруга живет в Перловке. Я никогда не был у нее, и мне кажется, что живет она в Андрюшкином домике. Потому что в ее песне есть:

       "... По миру бродят псы

        Потерянных хозяев"...


       Пес - это я. Коряжка - потерянный хозяин. Потерянных много, но псы не умеют их зачеркивать, таково устройство псов. Оно абсолютно не предусматривает самой возможности изменений отношения к человеку. При любых обстоятельствах. Они заключались в том, что Коряжка почти примирил меня с потерей сына. Оставалось только взять его мамку в жены, наваять еще пару Коряжек, но грянул 1979-й, московская Олимпиада надвигалась, и моё "литерное" дело уже стартовало. У меня впереди были спецподвалы Столбовой, у Андрюхи - Спас-Угол. Приехав первый раз на свидание со мной, Гаденыш назвался моим сыном.

      - У него сын другого возраста, - сказал пропускала, готовясь не пустить Андрюшку ко мне.

      - Я побочный, - быстро сообразил Андрюшка. - Пустите меня к папе.

      Через несколько минут допрашивали меня:

      - У вас есть еще сын, кроме того, который записан в паспорте?

      - У меня их много, - почти автоматически ответил я.


      Встретились мы так, как и полагается самой близкой родне.


      Валя Алексеева, глуховатая особистка с большого космического предприятия, прицелившаяся в меня пару лет назад, приезжала и шипела мне:

       - Слуш-шай, у меня оч-чень большие связ-зи. Как только мы с тобой распиш-шемся, на следующий день ты будешь жить у меня дома, а Андрюш-шку мы усыновим вмес-сте с тобой. Только скажи "да", и будешь с Андрюш-шкой и со мной!


       Я рассказал про это настойчивое предложение Валентины Гаденышу при первой же встрече.

       - Ты что, с ума сошел? - спросил он и сморщил нос. - Она хуже моей матери. Лучше уж я сюда к тебе поезжу. Что они с тобой делают?

       - Накалывали всякой дрянью, но я у себя под контролем. Теперь переложили к двери в седьмое отделение, там электрошоковая установка, на неё очередь.

       - Хотят, чтобы забыл себя?

        - Наверное.

        - А ты напиши себе письмо. Напиши себе, потерявшему себя.

       - Себе - не могу.

       - Ну, мне напиши, - сказал Коряжка.


       Так появилось "Рондо для Коряжки", три толстые тетрадки в клетку, исписанные мелким почерком. Вынести из психушки удалось только одну, первую.

       Вот тебе, Коряжка, еще одно Рондо. Из седьмого отделения люди возвращались с пустыми, потерянными глазами, внятная вертикальная морщина страдальчески обогащала их лоб, они почти или очень долго не разговаривали ни с кем. На свидание с родными их не пускали. Один из них, Юра Кунин, сказал, не моргая и не отрываясь глядя мне в глаза:

       - Никогда не надо туда.


        Меня держали у входа в седьмое два с половиной месяца, но в электрошоковую так и не повезли. Заменили какой-то химической дрянью, не помню как называется. После нее долго дрожат зрачки, "тикают" в горизонтальном напряжении, подавлена не только свобода выбора (любого), но и сам факт такой возможности. Полгода после освобождения выводил эту дрянь зеленым плиточным чаем. Только он её и выводит. Он много чего выводит, включая стронций-90, аминазины, сульфазины и прочее. Зовется "Зеленый плиточный кирпичный", или "калмыцкий". Делала его только одна чайная фабрика СССР, в городе Зугдиди, это Грузия.

        Думаю, что реставраторы СССР должны заодно позаботиться и о восстановлении советского чайного производства, и о радиоприемниках с нормальным диапазоном коротких волн. "В эфире - Свобода", скажет нам динамик голосом Мелани Бачиной. Это будет живой голос, а не его цифровая интернет-копия. У Свободы обязательно должен быть хоть один живой голос, мерцающий от ионосферного фидинга, бегущий среди накалов и анодов теплых радиоламп. Он станет опорой, собеседником, не грозящим раствориться в трескучей попсе тассовок.


       Коротковолновый эфир полон призвуков и подзвуков. Мы с Гаденышем любили крутить приемники на коротких волнах. У меня тогда был один из редкостных "ВЭФов", огромный из красного дерева, от 16 метров в растянутых диапазонах. Его венчали внутри громоздкий динамик с подмагничиванием, который весил в два раза больше, чем весь остальной приемник. Катушка подмагничивания прекрасно раскачивала в диффузоре весь частотный диапазон, особенно низкие, до инфразвука. Все звуки были рельефны, выпуклы и вогнуты, несли на себе черты всех благородных древесин и металлов и дополнялись бархатом и парчой средних частот.

       Приемник был чувствителен и избирателен, на нем было заметно, что "глушилки" чуть отстроены от частот искомых станций. Именно на этом агрегате я впервые услышал: "Говорит радиостанция "Освобождение!"

       Кто-то давно оторвал его название с матерчатого декора, закрывавшего динамик. Это произошло еще до того, как приемник стал моей собственностью.

       Низкие его частоты, повторю, были особенно хороши: контрабас попадал звучать туда, где ему и положено - в позвоночный столб.

       Ночью зеленая подсветка его глазка, показывавшего точность настройки, перемигивалась с любой темнотой, делая ее доброй, отдохновенной. Гаденыш первый раз услышал "5/4" Дэйва Брубека и Пола Дэзмонда, ржал удивленно, сморщил нос и танцевал, танцевал. Его танец был всегда почти незаметен, но танцевал он всем телом, от макушки до хвоста, каждой клеткой. Он вообще - жил танцуя, а уж музыку слушал - дай Бог каждому такое счастье. Всем своим существом, всей своей Вселенной, легко, звонко, упруго, заразительно. Босановы кружили ему голову, и он блаженно, со счастливым визгом падал в их протяженную пятую долю. Часами мог слушать мои побрякушки на клавишах, но сам брался только за гитару, становясь при этом серьезным и обреченным на мучения, но брался сам, никто его не просил и не заставлял. Когда он сильно был разочарован собой, возвращались к нему на время маслянистые глаза перловской фарфоровой девочки, это были его вынужденные глаза, надо было немножко передохнуть, и опять глаза становились настоящими -

       "И кузнечики на майке

        Скачут, будто по лужайке,

        И шмели ко мне летят,

        Будто мёд найти хотят...".


       Это Морис Карем, перевод Валентина Берестова, с которым мы договорились уже о встрече, но встретиться так и не смогли.

       Великие "поэты второго ряда" не писали ничего эпохального, не использовали монументальных образов и понятий, они просто жили в стихах; возьмите сборник Арсения Тарковского или стихи Виталия Калашникова - все просто, но это простота кода жизни.

        Искомое слово близко и к коду, и к стереотипу. Гаденыш жил в этом слове целиком, без излишков или изъятий. Ничего не торчало наружу, и не было никаких пустот.


       Пишу, вью свои мемуаровые ленточки, вместо того, чтоб работать: писанина не моя стихия, это чужое для меня занятие, лучше бы поработать, читай - пожить, а не выдавливать строчки как тюбик из памяти. Но я точно знаю, что ты это прочтешь и точно знаю, что между нами сейчас - только это.

       Да, именно ты, я к тебе обращаюсь. Ты - мультиличность, отягощенная тотальной одаренностью, и ты не знаешь как себя применить, а я рассказываю тебе как это можно сделать. Давай, вперед, дальше.

       Такой серебряный рассвет

        Приходит в первую весну,

        Что все движения планет

       Воспринимаются на слух.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 30 сентября 2017 года. Отрывок 66

       "Мой Гадкий Утенок - совсем дурачок.

         Он делает всё, что прикажет сверчок,

         К полётам во сне неспособный...".

         (Песенка 80-х, не спетая ни разу)


       Телевизор тут каждый день, и даже сами переключаем канал. С утра шёл "Вождь краснокожих", то есть, - "Деловые люди" по О'Генри. Сейчас - фильм "Старик Хоттабыч". 08.36. Нас шестеро, ходячих четверо. "Старик здорово объелся мороженным", - говорит Волька. Спасибо, Лазарь Лагин. Ностальгии по пионерскому детству нет, галстук был мне как корове седло, я вечно прожигал его утюгом, а запасной стоил семнадцать копеек, это большие деньги, батон хлеба - тринадцать.

       Настоящей жизни искусственные чудеса не нужны. Она сама - чудо. Естественное. Почему-то в тюрбольничках пахнет сказками Гофмана. Глаза тут у всех такие, вот почему. Глаза - это много. Поддерживает ли 5-й канал своим Стариком Хоттабычем Дмитриева - не знаю. Меня поддерживает. Впрочем, я в поддержке особо не нуждаюсь, сам с усам, гордый такой, аж похрюкивается.

        Тропа ведет меня, не отпуская, не отлучая и не отлучаясь. Оболочка тут, но сам я - там. Сегодня там тоже осень, сентябрьские дымки́, серые стены переполненных трехсменных школ, увядшие астры на помойках, как предсигналы новогодних ёлок. Тропяные еще в себе - тропяные, их выбьют из ложа тропы только через полтора-два месяца, а некоторых не выбьют вовсе, они вернутся летом, будто никуда не уходили. Такие ребята в любой миг жизни способны очнуться на Тропе, как и я, они - основа тропяной группы, её память, ее ежесекундная реинкарнация. Они всегда могут "запустить", оживить простую сумму новичков, придать ей свойства и черты нового организма. Они транслируют Тропу в свою среду обитания, но у них хватает ума делать это без фанатизма и пафоса, поскольку ни того, ни другого на Тропе нет. Впрочем, сами они не обязательно понимают себя как носителей или хранителей, они просто имеют волю жить так, как хотят. Некоторым, особенно детдомовским, удается быть собой только внутри себя, но они организуют себе всяческую моральную и нравственную защиту. Равнодушно-агрессивная, жесткая среда, как кислота, растворяет их в заплыве по времени, но главное в себе им чаще всего удаётся сберечь. Хорошо, если на учебный год их двое или трое из одного инкубатора, трое - это совсем хорошо, это тропяная командировка в среду обитания, труднее, когда один. Но и то можно примчаться в его город, попеть каэспешникам песенки и спеть "Приходите в детский дом", - глядишь - кто-то и придет, и один уже будет не один.

       Есть "пульсары", которые довольно легко переключаются на инобытие и так же легко возвращаются обратно. Есть репейники, которых не отдерёшь от того, к чему они прилепились, есть всякие варианты, включая самые гибридные, но аналитика тут не нужна, она окажется аналитикой у моря погоды. Классификация вообще вряд ли годится для человеков, она унижает в первую очередь тех, кто классифицирует, ибо выказывает их беспомощность перед неповторимым многообразием миров.

        Даже опыт немногих покинувших Тропу в первые же дни, попавших "не туда", бывает полезен как опыт несбывшегося, не преодолённого, отринутого неведомого, это неплохой двигатель для того, чтобы стать решительнее в своей жизни - в момент выбора, а жизнь из них и состоит.


        Эго эгом, но у эг могут быть разные интересы и разные представления о выгоде. Если эго, произрастая из тела, прорастает в душу и начинает взаимодействовать с ней, производя на свет Личность, то эгоизм (и даже эгоцентризм), переплавленный душой, являет чудеса, от которых можно зажмуриться и улыбнуться. Дать душе и телу взаимно освоить друг друга с добрыми намерениями - нормальная решаемая задача. А уж эго, проросшее в коллективную душу группы, вскоре захочет сменить своё название, получить "лесное имя", одиночество закончится, зажжется свет и вокруг окажется много людей.

       - Я не знаю, как это всё сказать, - говорит Андрюха Фонд на круге, по лицу его катят слёзы, - вы все у меня вот тут! - прижимает сжатый кулак к груди. - Понимаете, у меня никого никогда нигде не было. И вот...

       Андрюха Фонд есть в сюжете Светланы Чирковой о Тропе, передача ТВ "До шестнадцати и старше". Аминазин мы из него выводили долго, а после телепередачи нашелся хирург, который взялся восстановить ему руку. Руку Андрюхе сломали об колено дяденьки-воспитатели из его интерната. Выпили крепко и развлеклись- покалечили пацана. Какое уж там эго, ребята, вы просто выживите, пожалуйста, а с эгами потом разберемся, если охота.


        Чтобы Тропа проснулась, очнулась после зимней спячки, нужны трое не отключённых тропяных, у них работы на 50 минут, максимум - на 4 часа. Всё пробуждается, всё оживает и становится на свои места. Ключевые слова - "на свои". Изъезженные, распаханные, изуродованные искусственными ситуациями люди (напомню, что дети - это люди) возвращаются в себя и в единственном и в множественном смысле. Множественный смысл очень важен, - только вернувшись в "мы", только с помощью "мы" можно дотянуться до потерянного "я", по-другому очень трудно.

       В телевизоре почти все дикторы страшно орут, хотя у них есть чувствительные микрофоны. Наступившая повсеместная агрессивность истерична. Похоже, это истерика по поводу того, что "получилось как всегда". Возвращение в СССР может обернуться новым воплощением геронтологических глупостей - новым ускорением и перестройкой. То, что давно могло бы повторяться как фарс, снова может обернуться трагедией - История Авторитаровна - неважная училка, а настоящей Истории, несущей опыт возрождения, опять укажут место в закрытых ведомственных архивах.

       Сколько попыток даст России Время мы не знаем. Чтобы вырваться из замкнутого кольца в спираль, нужно опереться на идею прощания с замкнутым кольцом, а не на страхи инверсий жизни. В колесе, где крутится белка, обязательно есть хотя бы дырка, через которую её туда засунули, (ладно, ладно, сама залезла:). Это и будет другая версия, тут пригодится опыт Тропы по восстановлению группы и человека - с помощью группы (страны). Это не два в одном процесса, это один процесс. Когда он пойдет, глядишь найдется и хирург, который что-нибудь вправит. Экономику, например. Или образование. Или вернет саму идею врачевания человеком человека, более естественную для него, чем состояние взаимной агрессии и такого же разрушения. Любить власть странно, для Любви есть человеческие просторы, прекрасные и несчастные их лики.

     Власику грозила миастения, но она не наступила. Он ушел от нее по Тропе, где работают все группы мышц, где пробуждаются и действуют все ресурсы организма.


       При реставрации, перезапуске, реанимации Тропы можно обойтись без Трёх Тропяных и вообще без тропяных. Много раз я наблюдал, как группа зеленых новичков, которая еще сумма, а не собственное произведение, придя на пустующий тропяной лагерь в горах уже с первых часов жизни на этом пустом лагере проявляла фрагменты тропяного поведения. Фрагменты множились, сливались и превращались в... Тропу. Никакой мистики в этом нет. Есть целесообразное поведение человека и группы в предложенных обстоятельствах. Это проверено, ребята. Возможно, я слегка недооцениваю роль блока навигации группы (меня), который сначала валяется под ногами, но разобравшись что такое там валяется, группа поднимает его и начинает пользоваться им. Переоценивать навигатора тоже не следует, без корабля и команды он - обыкновенная неопознанная рухлядь.


        Называя Тропу "социально-педагогическим товариществом", мы лукавим. В этом сочетании правда только про социальное. Педагогикой Тропа вовсе не занимается, а товарищество людей обычно собирается вокруг товара - из расчета, а не по любви. Если угодно, клей любит все детали и этим соединяет их (брррр). На смену соперничеству приходит сотрудничество - оно оказывается более увлекательным и праздничным, чем победа в раздоре. Но то, что это любовь - Тропа тоже не знает и никак не называет нормальные отношения между людьми и их взаимоотношения с природой.

       Став неназванной нормой, любовь формирует всё в группе, в окружающих ее объектах и субъектах, в андеграунде, - везде, после чего пришедшая 'на пустое место' сумма людей удивленно разглядывает себя глазами каждого, не понимая откуда что взялось. Именно это свойство Тропы - её неубиваемость больше всего раздражало наших загонщиков и "доброжелателей". Запрещая миру жить по его естественным законам, они старались выстроить его по своим понятиям, но промахнулись, когда начали в 1971.


       - Юр, а что такое совесть? - спрашивали многие. Я мямлил в ответ чаще всего на тему, что "это внутренний сторож хорошего человека".

       - Внутренний? - удивлялся Чушка. - А откуда он там берётся?

        - Он даётся каждому при рождении - в комплектации, но иногда спит, как настоящий сторож.

        - А-лала́-лала́, - поёт Чушка. - Бджь!

       - Что это? - спрашиваю я.

        - Это я его бужу, - объясняет Чушка.

        - А он - что?

        - Ща, - говорит Чушка и уходит к ручью. "А-лала́-лала́!" - несётся оттуда.

        - Бдщщь! - подкрепляю я.

        - Ага! - радуется Чушка.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 30 сентября 2017 года. Отрывок 67

        Песни Тропы. Что и кого мы чаще пели.
     Булат Окуджава

     "Наверное, самую лучшую" ("Главная песенка")

     "Музыкант"

        "Море чёрное"

     "Не бродяги, не пропойцы" ("за столом семи морей")

        "Антон Палыч Чехов однажды заметил"

     "Один солдат на свете жил" (про бумажного солдата)

     "Отшумели песни нашего полка"

     "Из окон корочкой несет поджаристой"

     "Дежурный по апрелю"

        И ещё были песенки, я, может, потом когда-нибудь добавлю если сюда, я потом расскажу, потому что Окуджаву мы пели раза в три, наверное, больше, чем я перечислил, но пока вот это есть.
     Михаил Анчаров

     "Кап-кап"

     "Всё забуду, всех покину" (Одна из первых песен М. Анчарова, написана в тридцатых годах)

     "Парашюты рванулись и приняли вес" ("Баллада о парашютах")

     "Губы девочка мажет в первом ряду"

     "Ах, Маша, Цыган Маша"


     Юрий Визбор

     "Не устало небо плакать над несчастьями людей"

     "Я смутно помню огни вокзала"

     "У романтиков одна дорога"

     "Мадагаскар"

     "Хала-бала"

     "Домбайский вальс"

     "Я когда-то состарюсь" (из к/ф "Морские ворота")

     "Волейбол на Сретенке"

     "Вот это для мужчин - рюкзак и ледоруб"

     "Шхельда" ("Кончилось лето жаркое")

     "А была она солнышка краше"

     "Вересковый куст"

     "Синий перекрёсток"

     И ещё одну, из тех, что я вспомнил из Юриосича:

     "Серёга Санин"


     Вадим Егоров

     "Да поможет нам Бог" ("Нам, не верящим в Бога")

     "Велена" ("Ночь на латвийской реке")

     "Дожди" ("Я вас люблю, мои дожди")

     Это то, что я вспомнил.


     Сергей Никитин

     "За околицей"

     "Небо на свете одно"

     "Маленький трубач"

     "Осень"

     "У зим бывают имена"

     "На лугу стоят овечки"

     "Мы люди севера"

     "Королевский бутерброд"

     "Большой секрет для маленькой компании"

     "Да здравствует наш Карабас дорогой"


     Александр Дольский

     "Мир сверху"

     "Дельфины"

     "Прощание Лиса с Маленьким принцем"

     "Аргентина"


     Александр Дулов

     Дядя Саша Дулов, наш друг, окунавшийся к нам в Тропу, ну, правда, в городских и грушинских вариантах.

     "Болото"

     "Клюква"

     "Он сделал страшное лицо" ("хулалу-шимбай!")

     "Кузнечик" (стихи Сосноры)

     "На античной вазе" (стихи Александра Кушнера)

     "Заварен круто дымный чай"

     И ещё из того, что я навскидку вспомнил:

     "Эй, художник, выше знамя"

     Вспомню - допишу, сообщу.


     Александр Городницкий

     "Песня полярных летчиков"

     "Магадан"

     "Предательство"

     "Паруса Крузенштерна"

     "Пиратская" ("Забудь, пират, о стороне родной")

     "Деревянные города"

     "Перекаты"

     "Атланты"

     "Снег" ("Тихо по тундре шуршит снегопад")


     Наум Лисица

     "Вальс в ритме дождя"


     Леонид Однопозов

     "В ночной степи ни тропок, ни дорог"


     Александр Решетько

     "Снежная премьера"

     "Дочь лесника"

     "Про корову"


     Петр Сулоев

     "Свечи"


     Аркадий Мадатов

     "Дорога" (Про человечков, тянущих дорогу в ночном лесу)


     Александр Медведенко

     Три его песни у нас очень-очень:

     "Дом на берегу реки"

     "Удивительный сон"

     "Дон Кихот" на стихи Михаила Перлова

     Следующий автор у нас

     Юлий Ким

     Он так погуще представлен

     "Рыба-кит"

     "Я знать ничё не знаю"

     "Про Муромца Илью"

     "Прощай, Дженни" (из к/ф "Остров Сокровищ")

     "Эх, душа моя, косолапая"

     "Голубчик Петруша"

     "По грибы"

     "Красотки, это мы, кавалергарды"

     "А я маленькая детка" (это кинофильм "Точка, точка, запятая")

     "Далеко мой край зеленый" ("Правь, Британия, морями")

     Песня учителя-немца (из Недоросля)

     "Фантастика-романтика" ("наверно, в этом виновата")


     Александр Розенбаум "Осень" на стихи Светланы Соложенкиной.
        Они сами когда пели, я в его исполнении никогда это не слышал, пели Наташа Левант и Володя Волков-Китаин, питерский дуэт замечательный, в Киеве они пели в 76-м, и она так у нас пошла очень эта песня. Они сами не помнили фамилию этой Светланы замечательной. И ещё одна песня:

        "На груди у земли"...

     Валерий Боков:

     "Снегурочка"

     "Видишь, как горят костры в лесах"


     Юрий Кукин:

     "Ну, поедем со мной, ну поехали", так начинается песня

     "Мой маленький гном"


     Следующий автор с одной песней, хотя мы пели три или четыре:

     Артур Пилипенко:

     "Дом в лесу" так условно я назвал


     Следующий автор, который у нас густо представлен по географическим причинам, это

     Владимир Ланцберг:

     "Костёр у подножья зелёной горы"

     "Псеушхо"

     "Что день, что вечер"

     "Трава забвения"

     "А эти домишки" (Елене Чебан)

     "Маленький фонарщик"

     "Кораблик"

     "Пора в дорогу, старина"

     "Невезуха поражает. Не пацан, а влип"

     "Невидимкой странной дым"

     "Песенка с той стороны"

     "Колыбельная Ирине"

     И ещё одна "вспомнитая":

     "Чувствую, ребята, что табак мои дела"


     Владимир Каденко:

     "Апрель"

     "Дело тут не в любви"


     Следующий автор вообще с "другой стороны"

     Пит Сигер:

     "Куда ушли цветы" (русский перевод) Перевод замечателен тем, что его делал шотландец, который не знал русского языка, он переводил по словарю, и все получилось замечательно.


     Неизвестный автор:

     "Трое тринадцать суток в пути" (из песен МГРИ - Московский геолого-разведочный институт)


     Олег Анофриев - довольно известный актер и певец, но у него и свои песни были замечательные, одну из них мы пели довольно часто:

     "Водолаз" она называется.


     Виктор Луферов:

     "А мне б хоть раз в году взглянуть"

     "Море, подари мне ракушку"

     "Перед тем, как к вам придти"

     "Посвящение Александру Грину"

     "Красный, синий, голубой"


     Ирина Гольцова:

     "Не виляй хвостом, мой пес"

     "Человек приехал к морю"

     "Собрались дома большой стаей"

     "Усни, твой сон - игра на скрипке"


     Ген Шангин-Березовский:

     "Край сосновый, ау!"

     "Звенигород"

     "Несмеяна"


     Виктор Мильто:

     "Сын неба"

     "Ассоль"


     Александр Стрижевский:

     "Росинант, ужели ты кобыла?"

     "Литва"

     "Парашютисты"

     "Совсем не обязательно, что это музыкант" (стихи Рудольфа Баринского)

     "Посвящение Солнечной стороне (Тропе)"

     "Мы доверяем слову, а надо бы судьбе"


     Владимир Петров:

     "Одноухая Жирафа" (стихи Сергея Юрьева)

     "Из комнат, из кухни во двор ночной" (стихи Роберта Стивенсона)

     Песня на стихи Киплинга


     Вера Евушкина:

     "На яблоне сердце" (стихи Семена Кирсанова)

     "Мы оставили русалок" (стихи Спартака Куликова)

     "Меркнут знаки зодиака" (стихи Николая Заболоцкого)


     Николай Жевалев:

     "Колыбельная"


     Николай Якимов:

     "Поэты" (стихи В.Набокова)

     "Я нормально живу"

     "Шиповник" (стихи Б. Пастернака)

     Все песни на стихи Арсения Тарковского, я не стал их перечислять, тем более, что названий у меня нет, только строчки помнятся.


     Александр Деревягин:

     "Мальчик купает солнце"

     "Тополек ютится" (стихи Федерика Гарсиа Лорки)

     "Статуэтка" (стихи Игоря Салчака)


     Наталья Деревягина:

     "Февраль" (она есть в ролике"Мама, почему это я")


     Александр Краснопольский:

     "Перевал"

     "Эту песню счастливую слышал" (стихи Ю.Кузнецова)

     "Свеча горела на столе" (стихи Б. Пастернака)

     "Волга"


     Ада Якушева:

     "В речке каменной"

     "Шел человек, а куда неизвестно"

     "Вечер бродит"

     "Города"


     Виктор Баранов:

     "Электрическая бритва"

     "Вентиляция отключена"


     Арик Крупп:

     "Десять звёзд"

     "Поговорили, махнули рукой"

     "Ровесников следы"

     "Заморозки"

     "Улица твоя"

     "Что нам знакомые дома"

     "Ресницы соломенной крыши"

     "А все-таки, все-таки хочется жить"

     "Ветер бьет спиной о скалы"

     "Контрпесня" (в исполнении Юрия Устинова)


     Виктор Дёмин:

     "До рассвета мы сидели рядом"


     Новелла Матвеева:

     "Окраина"

     "Ах, как долго, долго едем"

     "Видишь, зеленым бархатом отливая"

     "Море" (на питерскую мелодию)

     "Дельфиния"

     "Какой большой ветер"


     Вера Матвеева:

     "Пуговица"

     "Пер Гюнт"

     "Напечалились, довольно"


     Виктор Берковский:

     "Про собачку Тяпу"

     "Бразилия"

     "Гренада"

     "Куда ты уехала, Сьюзен"

     "Томми, шагом, шагом"

     "Под музыку Вивальди"


     Александр Барьюдин:

     "Молитва кордовой модели" (стихи Александра Ферулева)

     "Река" (стихи Новеллы Матвеевой)

     "Песенка шарманщика" (стихи Беллы Ахмадулиной)


     Герман Пикулин:

     "Тир"


     Владимир Туриянский:

     "На перегонах поезда"


     Александр Аронов:

     "Если у вас нету тёти"


     Сергей Стёркин:

     "Ковшик"

     "Этот город называется Москва"


     Виталий Фролов:

     "Пропала земля за кормой"


     Злата Кудинова:

     "Лиссабон"

     "Старик"

     "Я нарисую тебе дом..."

     "На свете место есть..."

     "Луч золотой"

     "Горсть стеклышек цветных созвездий..."

     "Мы - звери..."

     "Матиуш"


     Владимир Волков-Китаин:

     "Наташка-букашка"


     Евгений Клячкин:

     "Псков"

     "В небе облака из серой ваты"

     "Разговор с отцом"


     Анри Волхонский:

     "Город золотой"


     Александр Иванов:

     "Восьмой причал"

     "Хандра"

     "Песня летающего ящера"

     "Раковина"

     "Мартовский кот"

     "Просто потанцуем на дороге"


     Александр Громов:

     Все песни. Мы знали четыре песни, максимум пять.


     Игорь Сидоров, Роза Ченборисова:

     "Люди идут по свету"


     Наталья Горбатова, Татьяна Ходакова:

     "И снова сентябрь..."


     Сергей Швец:

     Мы слушали его. Песни Сергея невозможны для иного исполнения, кроме авторского.


     Александр Алабин:

     Та же история, хотя они очень разные со Швецом.


     Дмитрий Дихтер:

     Исполнитель, но и соавтор множества замечательных песен. Ну, соавтор как исполнитель. Это безусловно были его песни, а не только авторов, которые их написали.


     Ещё один исполнитель Анатолий Глыбин:

     Та же история, хотя они с Дихтером вовсе не похожи друг на друга.


     Ну, и ваш покорный слуга, который

     Юрий Устинов:

     "Песенка на три четверти для Наташи Зернаковой"

     "Конь золотая грива"

     "Спи, наш кораблик покачивается" ("Дрынн")

     "Смотри, как листья вертит"

     "Там, далеко"

     "Под холмами" (Володе Панюшкину)

     "Барабанщики" (стихи В.Крапивина)


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 1 октября 2017 года. Отрывок 68

        Костер на новом лагере я люблю разжигать сам. Место для костра надо найти очень точно, а у ребят не всегда хватает для этого опыта.

        Спичка, лёгкий дымок от разжиги, язык пламени вверх.

        Костер не будет виден издалека, он виден только сверху и тот, кто заблудился на хребте, легко выйдет к нам.

        Другое дело - сигнальные костры. Их зажигаем на высоких приметных точках, чтобы заблудившиеся вышли на них и на нас. Сигнальные костры - обязательные спутники ночных поисковых работ, которые иногда случаются. То Дима Дихтер со своими "островитянами" не уложился в светлое время, то некие краснодарские подростки захотели на Тропу и отправились на неё сами, не предупредив нас, то пришлые туристы потеряли своего инструктора, который вёл их группу с турбазы по плановому маршруту.

      К таким работам мы всегда готовы, слушаем и видим лес, на сборы поисково-спасательной бригады в любое время суток нужно 3-4 минуты. Поисковую ведут тропяные "старики" или я. У нас с собой свет, набор альпснаряжения, аварийная аптечка, перекус, немного воды. Общее руководство поисковыми работами - на мне.

        Когда на приметной господствующей высоте нужен световой маяк, туда несут керосиновый фонарь "Летучая мышь", который обычно работает на лагере. В отличие от осветительного костра, работающего 30-40 минут, "мышь" будет светить 7-8 часов - до рассвета и дальше.

        Выманивать заблудистов из чащи почти всегда надо вверх, внизу рельеф сечётся, чем ниже - тем больше. Первые лет десять я таскал с собой стартовый пистолет и "жевело", чтобы подавать заблудистам звуковые сигналы, но постепенно мы поняли, что важнее хорошо слушать, чем громко грохотать. Звуковые сигналы как положено происходят шесть раз в минуту, они короткие - 2-3 секунды, всё остальное время - слушаем.

        Световые маяки встанут только там, куда есть снизу безопасный путь, они не позовут ломиться через скалы, разломы и обрывы.

        Если заблудисты не потерялись между собой, у них больше шансов на безопасность и меньше импульсивных решений. Вменяемый человек не будет шастать в темноте по горной местности, полной неожиданных опасностей, а организует ночлег, чтобы продолжить поиск пути в светлое время. Если мы кого-то обнаруживаем, то призываем оставаться на месте, никуда не уходить и подавать сигналы.

        Запрашиваем, - все ли здоровы. Получив ответ с подробностями, принимаем решение о том, что делать сначала - выводить или оказывать помощь. С момента обнаружения заблудистов, ответственность за их жизнь и здоровье целиком и полностью лежит на спасательной бригаде и ее руководстве. Самодеятельные приключения закончились, теперь поисковая работа становится спасательной и требует непрерывной и точной оценки всех факторов в их совокупности. Быстрые действия, подкрепленные полным знанием о ситуации - нормальная работа.


        Труднее всего доставать ночью тех, кто "забурился в низоту" - ушел во множество разбегающихся хребтов и хребтиков, в непредсказуемые русла истоков рек, где в кромешной темноте журчит вода, но добраться до неё не проще, чем на безводном хребте.


        Поисковикам, особенно ночью, важно иметь всю местность в голове. В свободные минуты светлого времени Тропа любит "читать картинку" - учить карту местности, чтобы не заглядывать в нее каждую минуту, а носить ее в голове.


        Ход спасательной бригады не является атакой, безоглядным рывком, он происходит по всем правилам горного пешеходства и со всеми необходимыми предосторожностями. Спасать самих спасателей было бы странновато и стыдновато, если им очень уж трудновато, высылается вторая волна группы поддержки, а если надо-надо, то на лагере остается 2-4 человека, а все остальные уйдут работать на местность. Лагерь в этом случае перестаёт быть опорным для поисково-спасательных работ, их опора теперь мобильна, она передвигается с поисковиками-спасателями и находится среди них. Чаще всего это я и самые толковые и моторные рядом со мной. (Напомню, что в бытность Тропы сотовые телефоны появились только в последние годы, а рации, годные для переноски, всякие "уоки-токи" работали в диапазонах таких волн, для которых горы - непроходимая среда).


        Движемся, вслушиваемся, всматриваемся и каждые десять секунд коротко и громко кричим хором:

        - О-оп!

        Мы можем кричать на любую букву, кроме "а", но "о" раскатывается лучше. На букву "а" могут кричать только сами терпящие бедствие.

       - А-ап!

        - Оп! Оп! Оп! - ответят им поисковики, давая знать, что слышат их и идут на помощь.


        Размеры поискового "полигона" - от нескольких километров до нескольких десятков километров, что в горах - много. Работаем спокойно, без ажитации, без героизма, без пафоса. То и дело от бригады отваливают связные, они циркулируют между бригадой, осветительными кострами и лагерем, соединяя всех в единое информационное поле.

        У вех включен верный шаг. Чтобы не спотыкаться, не цепляться и не карабкаться, нужно всего лишь включить верный шаг, это умеют все. Везде, где надо, тебя подстрахуют, подадут руку, а ты подашь руку идущему вслед за тобой. Всё - молча, надо слушать и слышать лес. Его всегда надо слышать, это полезно для жизни и здоровья, в том числе для своего. Двигаемся размеренно, спокойно, темп держим такой, при котором не надо останавливаться на привал. Нет никаких спортивных моментов, ни у кого нет желания как-то выделиться: работает группа, бригада. Потом никто не скажет "я нашел", любой скажет "мы нашли". Если о состоянии заблудистов ничего не известно, группа по умолчанию работает так, как если бы заблудисты находились в крайне бедственном состоянии. Полиспасты, шины для иммобилизации при возможных переломах, обезбол - корвалол - всё несём с собой. Возвращается очередная пара связных, отработавшая по реперным точкам, встает в строй, следующая пара выходит на свой маршрут. Все собраны, сосредоточены, чутки, контактны, но никто не находится в напряжении, напряжение помешало бы толково работать.


        С тропяными очень легко работать всегда и везде. Называть их в это время "детьми" - странно и незачем, это - люди, мужики, соратники, работающие с тобой в одной связке, в круговой поруке энергии добра, в готовности помочь терпящим бедствие. Не зря и не случайно многие тропяные выросли в профессиональных спасателей, но они были ими и когда еще не выросли. Спасательская жилка, которая есть в каждом человеке, крепнет на Тропе и остается часто рабочей на всю жизнь.

        Всё беззащитное живое должно быть спасено и защищено, на то и человек. В том числе - временно беззащитное. Ни личные неприязни, ни разница политических убеждений, ни цвет кожи или выражение глаз - ничто не имеет значения, если это поисковые и спасательные работы. Никто не будет спасён раньше или лучше из-за приязни к нему, из-за его общественного или служебного положения. Приоритет при спасении имеют только дети. Специальность в Школе спасателей, которую по ранней профессиональной ориентации должны были получить наши ребята, называлась "спасение детей во всех ситуациях и средах".


        - Юр, ветер пошел, - тихонько говорит мне Тишка, идущий вторым.

        - Осветительные снизить, - командую я. Это значит, что наблюдатели у осветительных костров снизят их пламя, сделают ниже саму закладку сучьев и будут особенно внимательны при порывах ветра. Никакой воды рядом с ними нет, их способ пожаротушения восходит к пионерским забавам 30-х годов и еще дальше - ко всемирно известному писающему мальчику, заслужившему себе и всем последователям памятник с фонтанчиком, обреченному веками справлять свою нужду беспрерывно, прилюдно и невзирая на.


        По сути, нас стесняет только дефицит батареек для фонарей. Тропа никогда не могла себе позволить много батареек. Батарейка стоит 17 копеек, а булка хлеба - 20. Батарейки дохнут быстро, а из булки можно и сухариков насушить на августовский поход.

        - Накидки у кого? - спрашиваю я.

        - У меня, восемь штук, - говорит Луй.

        - Хорошо. Давайте три отправим осветителям, ночной бриз - это к дождю.

        - Готов, - говорит Луй. У него хриплый голос, почти как у Луи Армстронга, которого он с удовольствием иногда копирует, обязательно прибавляя в конце "О-йе-е" и раскланиваясь.

        - П-поу-у! - кричим мы хором и прислушиваемся. Тишина. Сверчки тоже замолчали - дождь будет. Зато перед дождем всё слышно издалека, хорошая слышимость - тоже к дождю. Иду, соображаю. Нам надо взять по периметру весь район поисков. Внутри периметра отработают другие ребята.


        - Юр, слышишь? - спрашивает Тишка через полчаса. - Там справа "акают".

       - Чшш! - командую я, и наступает полная тишина, никто не издаёт ни звука.

        - Ап! Ап! Ап! - несётся издалека, еле слышно.

        - Оп! Оп! Оп! Оп! Оп! Оп! - шесть раз отвечаем мы.

        - Ап! Ап! Ап! Оп! Оп! Оп! - несется издалека в ответ. У них все в порядке, травмированных нет.

        - Снимите осветительные, прошу я связных. - Всем подняться на осевую и двигаться в сторону тригознака до встречи со мной.

        - Всем на осевую и до тригознака, искать тебя, - говорит Тишка, он сейчас уйдет связным.

        - Весь свет на осевую, - говорю я. - Потеряшки - на контрсклоне, над каньонами. Мы вовремя их поймали. Они спускались в обрыв в темноте.

        - Или они нас, - улыбается в темноте Тишка.

        - Сто - ять - на - мес - те! - скандируем мы.

       - Пов-то-ри! - несется издалека.

       - Сто - ять - на мес - те!!!

        - Оп! Оп! Оп! - поняли. В каньоны не полезут.


        Сигнальные костры отработали, все отработали, мы перегруппировываемся, превращаемся из поисковой группы в спасательную, стягиваемся к месту нахождения потерявшихся.

        - На лагере пусть большую нодью заложат, - говорю я уже отходящему Тишке.

        - Понял, - говорит Тишка. С ним - Тополь, Тополёк, это очень надёжная связка.


      - Снимите низовых и идите вместе с ними на лагерь, там надо подготовиться, - добавляю я.

        - Понял, - говорит Тишка. - Удачи.

        - И вам, - говорю я. - На подскалке внимательно, он по дождю скользкий.

        - Ага, - говорит Тополь.

        Внизу на хребтике мелькает свет. Это поднимаются к нам ребята с "аварийным" фонарём. Аварийный фонарь - большой, шестибатареечный, с шестивольтовой лампочкой. Когда в нем свежие батарейки, мы зовем его "Прожектор". На краю черного неба сполохи молний. Грома не слышно, гроза ещё далеко, она низовая. Над нами звезды, неправильный ветер чуть покачивает их, и они мерцают. Когда перестанут мерцать - ударит гроза.

        - Каньоны обойдем поверху слева, - говорю я. - Так меньше потеря высоты. Но ребята будут думать, что мы идём мимо них. Важно - звуковые сигналы и подтверждения. Проверим шнурки, гребешок дальше острый.


        Моё руководство закончится, когда все найдут всех и соберутся у костра. Соберутся и обязательно рассчитаются, если даже уверены, что все в сборе. Расчет - занятие ответственное и весёлое.

        - Всем спасибо, - скажу я дежурные слова и отойду в сторонку, моя работа закончена, и группа живет дальше сама. Все будут кружиться вокруг найдёнышей и всячески заботиться о них, потом вспомнят, что есть и другие заботы, и всё пойдет своим чередом. Сдохшие батарейки надо поменять во всех фонарях. Мало ли что ещё.

        Хорошо, что среди заблудистов оказался тропяной, знающий наши звуковые сигналы, это сэкономило нам силы и время.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 1 октября 2017 года. Отрывок 69

        Мультиличность годится для работы в коллективном существе, если она вменяема и порядочна. Если в ней что-то не так - её не пригласят, или, разглядев, отвергнут, как всё червивое.

        Мультиличность - явление не такое уж частое, её отличительная черта - способность вместить в себя многих, не посягая на их достоинство и суверенитет, не интегрируя их в себя.

        Экстремальные мультиличности, если обозначать полюса, вмещают в себя многих из безразличия или из жадности. Набившись в тех или других, куча людей не ощутит себя группой, тем более - существом, она будет арифметической суммой личностей, а не их произведением, сотворчеством.

        Если ты один занимаешь весь свой внутренний мир, то в нем нет места больше никому, не приносящему лично тебе искомую тобой пользу. Если же в твоем внутреннем просторно, как в Канаде или на Колыме - смело впускай туда людей и радуйся разности их разностей.

        Когда многие соберутся в тебе, тебе не захочется аутоимунных междоусобиц между ними, и ты позаботишься об из организации, нравственности и культуре, проявишь свои конфликтные способности.

      Выход всегда должен быть свободен, а вход никогда не бывает по шаблону, тебе всегда придется регулировать его вручную, но - среди моральных ценностных координат, сообразуясь со временем, пространством, социально-политической погодой и собственным набором приоритетов.

        Модель "вас много, а я один" не подходит, работать будет только "вас много, но я - для каждого (у каждого)". Являясь мультисуществом, они лучше овладеют тобой, чем если бы тебе пришлось делить себя между ними, они подсознательно чуют, что тебя лучше умножать. В простой арифметике и геометрии появляются новые обстоятельства, которые немыслимы на плоскостях исходных наук, но естественны для мультиличностного, коллективного организма.

        Когда сбор и крепление людей в нём произойдет, ты мог бы спокойно выползти из-под стройной груды душ и тел, но не делай этого, без твоего опыта они могут разбиться, затеяв движение. Они сами приведут тебя из ранга свиноматки в ранг навигатора, особенно если ты - мужик, а они - мальчишки.


        Мультиорганизм не чурается законов онтогенеза, но исполняются они в нем не так, как в одно каждом, это требует дополнительного изучения и может принести открытия в области общественной жизни.

        Генетикам тут тоже есть к чему приглядеться, а биологи чуть напрягутся и поймут - как это бабочки зовут гусеницу полетать ними и почему они не разрозненные одинокие бабочки, а справный совместный организм, размахивающий множеством крыльев.

     Философы займутся вопросом, "на кой природе надо было разделять всех на индивидуальности, чтобы потом из них лепить коллективный организм", социологи вступят с ними в высоконаучный спор, но разрешит всё культура в образе культурологии, которая в свете новейших открытий передовых физиков окажется важнее многих важностей в понимании мироздания.


        Можно ли продолжить Тропу? Да.

        Если она представляет какое-то явление в педагогике, то это явление джазовое, ансамблевое, когда музыка не исполняется по заранее написанным нотам, а творится здесь и сейчас, она не существовала ранее и не повторится в последующем. Джазовая импровизация имеет свои законы, опоры. Есть гармония, чередование гармоний, присущее этой названной конкретной гармонии, её особенности и свойства, но внутри этой гармонии есть тема. Познав гармонию, можно продолжить тему, она будет несколько другая, своя, но в той же гармонии, в том же чередовании гармоний, с теми же гармоническими особенностями.

        Музыкальное содержание Тропы, ее гармония достаточно полно отражены в её акустике, в музыкальных ей созвучиях. Распознав и приняв их, вы поведете Тропу дальше. Сотворение музыки без предварительно начерченных и проверенных кем-то нот будет раздражать власть над вами имущих, но дети будут довольны, их гармоничность бесспорна. Скука обучения еще не выжгла их изнутри, радуйтесь вместе с ними. Задача навигатора - следить за верностью гармоний, а темы внутри них непредсказуемы, как свободные дети, как свободная жизнь.


        Итак, тема, сообразная гармонии Тропы, и исполняемая внутри этой гармонии, продолжит Тропу. Проверено. Мин нет.


        "Хотели как лучше, а получилось как всегда" (В.Черномырдин). Одни хотят, чтобы стало лучше, другие хотят, чтобы было как всегда. Это разные люди. Тропа, которую делают одни, всегда будет встречать сопротивление других.


        Невозможно "играть в Тропу", будет беда. При этом Тропу можно только Играть. Для серьезного дела нужен только разум человека, Игра же забирает его целиком, вся забота только в том, чтобы соблюдать её правила: Её Гармонию.

        Если правила гармоничны - Природа будет вашим союзником. При этом я говорю не об "окружающей среде", а о природе во всех её проявлениях, во всех ее контекстах.

        Не разъятый человек может неизмеримо больше в этом мире. Играйте, ребята, и ничего не бойтесь. Игра - это и есть настоящая жизнь. Мультиличность играет в рождение Живой Группы, и та рождается. Ребенок, играющий в собственную доброту, воспитывает в себе доброту. Игра, как приключение эйдосов, улучшает мир, он становится не "как всегда".


        Когда человечество захочет поиграть в собственное единство, надо дать ему такую возможность.


        Играючи. Мёртвое не Играет, оно или есть, или нет. Мертвое не может играть в живое.

     Игра - один из существенных признаков Жизни и как только налипший на вашу мультиличность комплект оболтусов начнет совместно и согласованно Играть, - можете отдохнуть, съездить на рыбалку или починить тёще кофейник. Только недолго, а то они поразбивают себе носы и коленки, за новорожденным организмом нужен глаз да глаз.

        Мертвецы - самые серьезные люди. Не давайте им власть над детьми. Мертвецы кичатся тем, что в них нет никакой глупости, одна только целесообразность, но в них нет никакого ума, если он вообще у кого-нибудь бывает.

        - Дунайка, - говорю я, - ты очень похож на композитора Стравинского.

        - Лицом? - спрашивает Дунай.

        - Нет. Игрой.


     (28.08.2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 2 октября 2017 года. Отрывок 70

      Котофилия в соцсетях бесчеловечна. Она маркирует потребность каждого гулять самому по себе, но не оставляет места быть в этом лошадью или собакой.

       В человеке, потеющем за компьютером, есть что-то кошачье. Коты греют его чувство самостоятельности, независимости и незаметности при ловле мышей и мартовских попутчиков, а, чтобы узаконить озорство, чаще рисуются не котами, а котятами.


        В детстве я хорошо бегал и хотел быть марафонцем. Не спортсменом, а тем, настоящим, который принес Весть. Скорости у меня переключались на левой руке, нажатием разных пальцев на ладонь. Бежать больше всего нравилось не по дорогам и дорожкам, а по тропинкам. Когда встречные стебли щелкают по ногам. Ноги при рождении мне приделали длинные и легкие, с хорошей шарнирной системой и послушной стопой для преодоления микрорельефа.

        "Рыбаки", рыбный берег с баркасами, сетями, барбами и дизелями, располагались метрах в восьмидесяти от нашей калитки в Джубге. К ним вела тропинка, рядом с которой посредине маршрута паслась коза, привязанная ко вбитому в землю колышку. Коза не любила меня ровно так же, как два гуся из домашней гусиной стаи, которые вытягивали шеи, приземляли их и норовили ущипнуть меня за самые мягкие места, что часто получалось.

        Коза хотела бодаться. Её колышек был в стороне от тропинки, но веревки ей хватало чтобы занять боевые позиции непосредственно на проходе. Тикая от гусей в сторону "рыбаков", я преодолевал козу и, если выходил целым из этой комбинированной атаки, то чувствовал себя хорошим пилотом и вообще победителем. Коза снилась по ночам, меняя лица всяких несимпатичных знакомых, гуси не снились никогда и не снятся до сих пор.

       Я никогда не знал, на каком расстоянии сзади меня шипят гуси. Я мог убегать от опасности, встречать её с разных сторон, кроме тыла: я никогда не оглядывался на щипание, а потом - всю жизнь - на свист. Не оборачиваться на свист было довольно странной особенностью, но я не жалею об этом своём врожденном качестве, - врожденным и пожизненным.

       Пару десятков метров тропинка пробегала под аргиллитовым флишем Бухтынской горы, где сверху сыпались слоистые скалы. Иногда осыпь происходила порядочная и вполне опасная для здоровья, особенно для целости ног. Годам к четырем я уже научился жить с целыми коленками и всегда косился на скалку, внимательно слушал её на ходу, ибо осыпание её пластов и пластинок всегда сопровождалось характерным звуком, достигающим и ушей, и подошв.

       Слушать подошвами землю естественно и занятно, земля очень акустична. Даже тихие и лёгкие шаги по ней рассказывают через подошву о грунте, его строении и особенностях, о надежности шага и ещё о многом другом, что не услышишь ушами и не увидишь глазами. Например, о том, где встречаются рукава подземных вод. В таком месте хорошо сделать со-дружество, но жить на нём нельзя. Место жизни должно быть местом встречи с привычным, а здесь ты будешь каждый миг встречаться с иным. Кроме того, при сильном паводке вода и сель пойдут именно по этому месту, не надо здесь строить дом и укореняться, ставить палатку, разводить костёр, готовить еду.

        Чутьё твоих подошв убережет тебя и от тектонических событий, оползней, землетрясений. Для этого не надо обучать и воспитывать подошвы, надо просто дать им жить и слышать их сигналы. Человек слышит телом так же хорошо, как звери, птицы и гады, но в детстве ему внушают, что он ничего не знает и не понимает в этом мире, и он доверчиво начинает не верить себе. Потом неверие себе становится привычкой, которая ведет к не распознанию мира и его явлений.

       Удирая от гусей, надо проскочить мимо козы: это школа пилотажа в многофакторной ситуации; но как прекрасна награда - идти спокойно между барбами и баркасами, вдыхая рыбно-дизельный воздух "рыбаков" и слушать всем существом море, всегда разное в полосе прибоя. Солнечные круги подводного мира я разглядел еще с берега и долго шел к ним, и, наконец, пришёл.

       На сети, которые сушатся на берегу, наступать нельзя. Никто не видит, но наступать на них нехорошо, от этого образуется дырка, которую не сразу найдёшь, - время капронов и нейлонов еще не наступило. Потом оно наступило, но привычка не наступать на сети - осталась.

       В моем детстве вокруг меня было множество людей, которые не делали плохого не потому, что их застукают и накажут, а потому, что делать плохое - плохо. Потом эти люди куда-то поисчезали и стало много таких, которые заботятся не от том, чтобы не делать плохого, а о том, чтобы их не застукали. По времени эта замена людей совпала с химизацией и пластмасстизацией жизни к 60-м годам, когда появилось много заменителей всего, эрзацев, "как бы" и "будто настоящее". Чем искуснее был пластмассовый обман, чем больше он походил на настоящее - тем меньше совести оставалось в мире.


        Потом от химизации полей погибло море. Его кишащее разнообразие жизни исчезло, оставив редкие её признаки, вяло выживающие в уголках глубин и диких еще бухт, которые вскоре приказали жить без них.

       В пластмассовом раю, где всё "как настоящее", не обязательно быть настоящим. Поддельное входило в обиход, воспитывая человека "под орех", "под кожу", под смыслы, под что угодно и, раз появилась такая возможность - не быть, а казаться, - следовало ее использовать для своей выгоды, что и произошло.

        Я ни к чему не призываю, только рассказываю как это было для меня. Когда подделка массово коснулась человеческих отношений, мы ушли в лес. Мне казалось, что все население становится пластиком, из которого можно лепить что угодно, и только редкие островки Настоящего радуют сердечное зрение, которое пластиковым не бывает.


        Козу я перестал бояться, когда понял, что она курит. Кто-то из рыбаков кинул в траву окурок от папиросы, и я видел, как коза жевала его вместе с травой и с умным видом. Она стала смешной и потому - не страшной.

        Гуси вытягивают шеи и шипят потому, что они прикидываются змеями и думают, что так страшнее. Они привыкли к такой защите, это их норма.

        Коза никого не защищала, она просто дура и всё.

        Человек, узурпировавший возможности защиты, сделал пуповину, соединяющую его с Природой, совсем уж потёмкинской. Экологи как могут ухаживают за ней, но не надо было выбивать из ребенка Природу, заменяя её своими представлениями о мире, специально для него заготовленными педагогической наукой и практикой. Испортив почву, не пожнешь даже того, что посеешь. Человека Настоящего производит Природа, а не педагогические обстоятельства. И вся-то забота в том, как ему выжить. Не всякому жизнь дарит гусей, козу, скалу и длинные ноги. Настоящей жизни учит только настоящая жизнь. Её качество не зависит от возраста и опыта: возраста на самом деле не существует, а к опыту нужно всегда бегать назад.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 3 октября 2017 года. Отрывок 71

        Знакомство - это когда люди подают друг другу знаки, что они отличают друг друга от прочих.

        Я не знаком со святыми, но знаком с мракобесами, и мы всю жизнь подавали друг другу знаки, что отличаем друг друга от прочих.

        Честно скажу, что я знаком не только с мракобесами, я различаю в общей массе множество достойных и приличных людей.

        Быть знакомым и знать - разница, и знаю я не многих.


        Мракобесие - слово очень точное, все умеют смотреть как бесится мрак, а некоторые умеют беситься во мраке, не получая серьезных травм.

        Мракобесы - плохая опора для государства, даже если они являют собой значительную часть общества.

        Мракобесие бывает прямое и рикошетное, доминирующее и эпизодическое, всякое. Оно не бывает только вынужденным.


        По своему содержанию и устройству - это вид паники неморального человека, паники, ставшей чертой характера или фоновым содержанием личности.

        Фашизм, как вид мракобесия, например, был националистической паникой маленького нервозного человечка, попавшего в волну и начавшего в целях панического самосохранения вести себя как раковая клетка.


        В основе мракобесия лежит страх, некомпетентность и неуверенность в себе. Мракобесие - штука компенсаторная, на ранних стадиях оно легко лечится воздействием на любой её компонент.

        Труднее, если в основу забирается коварная "проблема выбора", буриданов паникёр в этом случае должен научиться или моментально "кидать монетку", или учиться находить парадоксальные выходы (точка бифуркации), для которых нужна уверенность в себе, но она - в дефиците.

        Логика - плохое лекарство от мракобесия, даже если принимать её регулярно.


        У мракобесов есть слабое место: отсутствие чувства юмора, отсутствие юмора как чувства. Самоирония - высшая ступень юмора и отличное лекарство - не продается в аптеке, ее можно изготовить только самому.

        Мракобесие легко лечится заменой (инициацией) внутренних опор, когда оно еще (I) состояние. Труднее, когда оно становится образом жизни (II) и его опоры панически защищены. И вовсе уж трудно, когда оно - цель жизни (III), из этой колеи крайне трудно выбраться, не говоря уж о взлететь.


        Внутри мракобесия тоскливо и неуютно, благодаря чему оно в поисках выхода переходит легато из явления в процесс, где бег сознания среди ужасов и соблазнов сближает те и другие, превращая в однородную массу. Порча души как инфекция, как хроническое заболевание, как сущность человека - те же три этапа развития. Внезапная реанимация совести (здравого смысла) вызывает такие потрясения в человеке-мракобесе, что упаси меня это видеть еще раз. Внутреннее нравственное противостояние себе заканчивается простым уничтожением соперника, ибо летальное вооружение имеет только мрак. Свет безоружен.


        Те же стадии может проходить какая-то группа, какое-то государство и даже какое-то общество. Приближение мракобесия легко разглядеть в падении смеховой культуры, поиске внешнего и внутреннего врага, в снижении гуманитарного образования. Особое место в диагностике мракобесия занимает неразборчивость, невнятность эстетики, безвкусие и отсутствие стиля.

        У мракобесия нет стиля, если не считать им приключения животного страха в дебрях обыденной спонтанности. Страх заставляет их полюбить и освоить атрибуты насилия и кровопролития, они не могут остановиться, поскольку каждый враг, которого они уничтожили, оказывается "чем-то не тем", не совсем врагом или совсем не врагом. Прикрываясь символами веры, они полагают, что откупаются, одевают шапки-невидимки, скрывающие их сущность. Вина это или беда?

     И то, и другое, одно влечет за собой другое независимо от места слагаемых. Пока поиск врага является системным признаком государства или/и общества, мракобесам раздольно и спрос на них высок. Являясь насильником, каждый мракобес истошно боится быть изнасилованным, поскольку другие отношения с людьми он давно обесценил и забыл. Только "над" или "под" и никогда - рядом.

        При строительстве группы (общества, государства) опираться на мракобесов нельзя, даже если с ними по пути. Расплата за такое сотрудничество будет такой, что не захочется иметь сам искомый продукт. А уж создание структур, в недрах которых плодятся мракобесы - вовсе безумие, равное не просто суициду, а суициду грязному, подлому, всё равно, что убить себя из-за угла с особой жестокостью.


        Тропа приветствует юных мракобесов в своих рядах. Если такой не запросится домой в первые десять дней, - всё будет хорошо. Обретение себя - настоящего среди настоящих людей ощущается личностью как праздник, приносит удовольствие и удовлетворение. О "чувстве глубокого удовлетворения" мечтал Леонид Ильич Брежнев, который совсем нечаянно принес нам мракобесничество застоя, и которое, впрочем, не коснулось его самого в полете его души, звенящем медалями и орденами. Нежнейшей души был человек, большой автолюбитель.


        Сейчас в мракобесии новое течение - пофигизм. Оно очень массовое, из него легко получился бы новый комсомол, а вот пионерам не повезло - их души ещё не вымерли.

        В массе пофигисты похожи на наглую тупую саранчу, хотя и довольно крупную, но по одиночке они очень опасны, особенно в медицине и в госбезопасности. Серьезный ареал есть у них и в педагогике, но они в ней числятся в нее не попадая - дети легко фильтруют тех, кто их предал. Далека пофигистски саранча и от медицины, хотя обучалась ей и находится в ней, носит белые и прочие халаты.

        Мракобесы очень любят военную форму и всякую военизированную одежду. Им кажется, что она вмиг превращает обычных граждан в миссионеров, облеченных свыше всеми правами военного времени. Такое самоощущение приводит к наглому беспределу, даже если они вполне вежливые люди. Чудовищные поступки на фоне вежливости выглядят совсем уж по-иезуитски.

      Бутерброд из мракобесия и охотничьего инстинкта рождает империи и императоров, завоевателей и покорителей пространств и душ, а страх этого бутерброда рождает границы - их нет в природе.

        Мракобес-охотник рассматривает мир и его обитателей как добычу (думаю, что это один из основных двигателей ГУЛАГа). Как живет эта добыча - не важно, важно как ее можно использовать, - для прямого употребления в пищу, для индустриализации страны или для электоральных декораций в спектакле "Демократия".


        Культур-мультур мракобесия не поднимается выше пояса и, даже в отрыв от носителя, имеет внятный носочно-анальный запах, претендующий быть юмором. Человек, неуверенный в себе, всегда имеет аргументы ниже пояса. И находит.

        Есть исключения, но в них пусть разбирается дедушка Фрейд и профессор Снежневский.

        Неуверенность в себе, как правило, бывает признаком конфликта с эталоном Матери внутри человека, недостатком сенсорного контакта с матерью в раннем возрасте, депривацией всех уровней и значений, характерной для всех этапов жизни ребенка - в наше время или, возможно, во все времена.

        Мракобесие начинается с отчуждения ребенка от матери и/или матери от ребенка.

        Мракобесие - паническая имитация веры, опоры, имеющая разрушительные последствия как для окружающих, так и для самого мракобеса. Оно иррационально, деструктивно, аморально. Чтобы получить мракобесие, надо устроить мрак и возбудить бешенство, отняв веру.


        Я писал про мурло. Это разные явления, одно медицинское, другое социальное, соединяются они только в воинствующем мурле, которое бесится в своем мраке. Шариков был мурлом, а Швондер - мракобесом. Поведение обоих вряд ли можно впихнуть в понятие стиля, это скорее повадки, чем стиль, но всё в мире многозначно и гибридно, а черный цвет в черно-белой палитре - всего лишь отсутствие цвета.

        Терапия (социокультуро-природная) на Тропе не является мероприятием и не смотрится как специальный процесс, она растворена во всём, лечит сама Тропа - укладом и стилем жизни, самим её содержанием. Тропа не декларирует никакой терапии и целеустремленно ею не занимается. Всё вместе это даёт довольно стойкие результаты, чем если бы Тропа представляла себя как терапевтическое заведение.

        Лечение мракобесия для Тропы - такое же естественное занятие, как лечение фобий или энуреза. Всё проходит "само", никаких хитрых схем лечения нет. Есть только понятие ресурса, который в нужное время и в нужном месте получает акцент. Если мизантроп, например, начал рисовать и делать из шишек человечков - он сигналит о начале своего переустройства, которое мы называем выздоровлением.

        Собственные нейронные сигналы человека не воспринимаются им так, как это может для нас выглядеть снаружи. Адекватная реакция на собственные себе сигналы - это и есть решаемая задача, решаемая в теле человека, группы или страны. Тут и музыка пригодится, и ветер, и ручей. Огромным количеством средств располагает Тропа, где самая лучшая анестезия - возможность быть другим, оставаясь собой. Тропа лечит нечаянно, заодно.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 4 октября 2017 года. Отрывок 72

        Р - рабочий, гость. Тут все ясно по модели корабля, где есть экипаж и есть пассажиры. Пассажирам, однако, нужно понимать, что они попутные гости на корабле, он занят не их обслуживанием (только), он идет своим курсом, имеет свои цели за пределами комфорта гостей.

        Гостевой жилой блок обычно существует на Базовом лагере. Гости совершают экскурсии на рабочие лагеря и по тропе, на всякие красивые кругозоры, скалы и водопады. Тропа в это время продолжает работать и не занимается только гостями.

        Без решения (разрешения) Круга, гость не может остаться на рабочем лагере, не может пойти с рабочей бригадой, если она его возьмет. В дежурство на лагере, как правило, гостей не ставят.


        Гость уважаем, он всегда желанный, ему всё будет по высшему классу. Всё, кроме работы. Р - рабочий - это надо заслужить. Причем выслуживаясь - ничего не заслужишь, только - работая.Работа будет по тебе, хоть ты без рук - без ног, она всё равно тебе будет. А то, что найдешь делать сам - будет особенно ценно. С помощью таких находок ты превратишься из исполнителя в автора жизни. Тропяным старикам ничего не надо подсказывать, они сами "догадываются", где и какая работа нужна, как её выполнить. Выполненное ими не нуждается в проверке - они всё проверят сами. Такое состояние активного взаимодействия с миром, состояние жизнетворчества сохраняется у ребят, вернувшихся в обыденную жизнь 1,5 -2 месяца, иногда намного дольше.

        "Все нормально, но хочется чего-нибудь настоящего", - сообщил Кесарь Кешка в своём письме глубокой осенью.

        И пожаловался, что ему теперь "чего-то не хватает" в компьютерных играх, в которых до Тропы он жил по уши.

        "Многие люди поступают плохо. Раньше мне казалось, что так и надо", - это написала Лида, а Настя добавила к посттропяной картинке сообщение, что они "скучковались" с подругами, "как на Тропе", и у них теперь прячутся интернята, обижаемые старшими.

        В обязанности гостя входит соблюдение правил безопасности в горах. Эти правила в доступной форме сообщаются ему в первой же беседе при встрече. Рассказываем и про наш уклад жизни, про то, что принято и не принято на Тропе. Например, полученную травму, даже маленькую, скрывать нельзя.

        Гости ненаказуемы, это, казалось бы, привносит некоторую двусмысленность в их положение, но - нет, явление остается цельным и органичным, в нем нет внутренних противоречий и эмбрионов конфликтов. Во взаимоотношениях с гостями важны стиль, интонация. Они должны чувствовать себя свободно, но и понимать, что идет рабочая жизнь со всеми её необходимостями и занятостями.


        Вдруг кто-то из гостей, сходив несколько раз с бригадой поработать, просит оставить его на рабочем лагере. Бригада, с которой он выходил на работы, говорит о нем хорошо, фактически просит Круг о переводе его из гостевого статуса в рабочий.

       - Сан Саныч - классный мужик. Он научил нас так перехватывать ствол, когда пилишь, что никак пальцы не повредишь!

        - Сан Саныч увидел, что я устал работать топорной тяпкой, он подошел и сказал, что хочет попробовать работать по грунту. Я дал ему тяпку, и он работал, пока я не отдохнул. Потом он вернул мне тяпку и спросил, дам ли я ему еще поработать по грунту. Я сказал что да. Потом вернулся Костик, он был вторым со мной на тяпке, и мы договорились работать втроем - в подмену.

        - Сан Саныч, - спрашивает Джин, - вам понравилось бить полку?

        - Да, - говорит Сан Саныч, но сопящая тишина Круга не отпускает его, и он поясняет:

       - У каждой ситуации есть своя внутренняя логика. Я просто следовал этой логике.

        Круг с облегчением вздыхает. Саныч спокойно объясняет то, что хочет знать Тропа: ты искренний? Искренность, невыдуманность поведения, естественность человека в жизни - главное, что может перевести его из гостей в рабочие. При этом никакие подозрения неприемлемы. Ты - лучше всех, пока не доказал обратное. В тебе всё - стопроцентное, но очень хочется узнать - что. Этим барьером сообщество защищается от случайных попутчиков и даже от внедренных "потупчиков", имеющих двойное (и более) дно. И, конечно же, Тропа распознает людей по их повадкам, слова нужны только для подтверждения уже увиденного и облечение его в какую-то форму, ведь словами об этом можно говорить с другими. Каждому отдельному человеку слова не нужны, он не станет сам с собой говорить словами. Это долго. Скучно и ни к чему, достаточно мыслеобразов сплавленных с ощущениями - чувствами.

        Ехидный Чушка тут же начинает ленивым голосом расписывать преимущества гостевой жизни, не задевая при этом достоинства и содержания гостей. Сан Саныч слушает и вдруг говорит:

        - Ребята, если я - проблема для Тропы, то я выбираю Тропу.

        Дружный хохот и аплодисменты. Вопрос решен. Сан Саныч - умница. Теперь он - рабочий Тропы. Никаких объявлений и посвящений, всё всем и так ясно.

        Теперь я должен рассказать ему - как можно доверять ребятам, не залезая на их территорию самоуправления и самоорганизации. Почти любой взрослый во многих случаях скажет детям: "Что вы зависли? Надо вот так и вот так, делайте как я сказал и будет хорошо".

        Наша задача в другом. Мы хотим чтобы в каждом работала своя думалка, своя совесть и свои способности. Чтобы они были ценностью, а не достижением цели всеоправданными средствами. Разум должен научиться ходить и работать, а не загорать в гостевом режиме. Для этого он должен быть реально востребован, результаты его деятельности должны быть налицо.

        Сан Саныч теперь будет учиться по-настоящему не знать, не уметь, не соображать, учиться по-настоящему быть глупее детей и возникать только в момент опасности рядом с ними. Это трудно, но дело не в том, чтобы научиться притворяться дураком, а в том, что свою версию решения проблемы подавать как версию, как возможность, а не как готовый абсолют. Если твоя версия лучше - ею воспользуются, и это будет их решение, а не твой приказ. Свобода выбора - по сути, единственная настоящая свобода. Нет выбора - нет свободы. Но и свобода - не цель, она средство самореализации в улучшении мира. Всякого "по умолчанию" на Тропе существует больше, чем в обыденной жизни, это вырабатывалось и накапливалось годами и десятилетиями, переходя из одного тропяного поколения в другое. Например, укладу "незнакомый человек - хороший человек" группу научил пожилой пастух на перевале Гомыш, накормивший нас сыром и молоком.

        "Не знаешь человека - думай о нем хорошо", - так он встречал путников в своём коше, так и рассказал ребятам, удивленным его радушным и хлебосольным приёмом. Это был 1970 год.

        Можно сказать, что Тропа принуждает человека к ситуации выбора, но она никогда не диктует - какой выбор нужно сделать. Тут и самый ленивый разум слезет с печки и начнет двигаться. Костыли ему? - Пожалуйста. Очки нужны? - Извольте. Лобелин по вене? - Без проблем. Всё остальное - сам, выбираясь из такой удобной для взрослых летаргии разума и воли.

        Тропа бывает беспощадна в ожидании собственных проявлений человека, она (мягко) вынуждает его жить. Магнитуда для каждого бывает разной, иногда - запредельной. Тебя катали в коляске или напрочь забили под плинтус и убеждали, что сам ты ничего путного не можешь. И вдруг - сам...

        - Сям! - говорил мой четырехлетний сын, вставляя обе ноги в одну штанину. Он падал, мы опаздывали в ясли, но я снова закусывал губу и соглашался с ним: "Сям!".

        Сан Санычу придется закусывать губу. Но и угадывать тех, кто привычно ждёт, когда его ноги правильно вставят свыше - ему тоже придется. И напрягать чувство меры, определяя меру вмешательства - тоже. Положение взрослого на Тропе - особое, сложное, трудное, не для всех выносимое. Куда проще сказать как надо и добиться выполнения. Но грош цена всему вставленному свыше, если оно не пережито, не стало своим собственным решением, плодом проявления своей, а не чужой воли.

        Профессионалы знают разницу между волей и свободой. Я - только чувствую её и не умею назвать словами. Мне думается, что свободу невозможно дать или взять, в ней можно только жить. Освободить от рабства - не значит даровать свободу. Поработить - не значит свободу отобрать. Когда я начинаю залепутываться во всяких философских или психологических понятиях, я просто бросаю поводья. Природа вывезет, если ехать по чести и по совести - даже к неведомой цели, даже если она сформулирована знатоками смыслов жизни, но остается для каждого своей, неведомой. Смутные догадки начитанных интеллектуалов на этот счет равны смутным догадкам не сильно образованных буров или детей всего мира, не обученных еще тому, как надо думать. Философия японских троп тоже ведет к этим смутным догадкам, но Тропа, озвучивая их в своих артефактах, никогда не рискнет ставить человека перед выбором цели, она предложит ему только выбор пути. Служение человечеству, маленькому или большому, тоже не цель, а путь. Независимо от того, на каком уровне родился замысел вселенной, можно поучаствовать в нём, но можно пытаться разрушать и дискредитировать его. Любой из этих двух процессов может уже быть немножко целью, понимать выбор между ними накладно, но кто хочет - пусть поймёт. Посмотрит, как самоорганизуются эритроциты и как безобразничают лейкоциты и задастся вопросом - а есть ли вообще между ними противостояние? Не являются ли те и эти равно необходимыми компонентами жизни? То, что дальше, уже не физика, а мораль.


        Что такое мораль - тоже знают профессионалы и мудрецы. Я же всего лишь пользуюсь известными словами, чтобы они "зайцем" довезли до вас, то, что я прожил внутри и что для меня самого словами не обозначается. Это попытка говорить с вами, но я бессловесен внутри себя и потому пользуюсь вашими словами как транспортным средством. Извините, если что не так. Гораздо проще всё говоримое сыграть на клавишах, но как вы будете переводить это на свой язык? Уж лучше я немножко помогу, пусть - неуклюже. У меня опять спёрли продукты и в связи с этим образовалось свободное время, которое я с удовольствием вам посвящаю :)

        Когда я был зрячим и хорошо двигался, из меня случался неплохой Крысолов. В 60-х годах ограбить слепого старика было невозможно. В 70-х это стало обычным явлением. Теперь это - доблесть, вызывающая зависть окружающих. Вот так изменился мир, но я делал всё, что мог из того, что давали делать и немножко больше, о чём и пишу эти Заметки. Терапия групп, сообществ, объединений - мой конек. "Мне не встать уже", - вылавливает вслед за коньком память.

        Интересно, напишет ли кто-нибудь записки лежачего полицейского? Я - пас. Некомпетентен.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 5 октября 2017 года. Отрывок 73

        Есть психиатры, которые жалеют детдомовских детей, присланных к ним по разнарядке на химическое воспитание. Я заметил, что они, как правило, закончили не психиатрический, а другие факультеты - терапия, неврология, педиатрия.

       Они понимают, что у присланных к ним детей проблемы не с психиатрией, а с воспитателями и администраторами детского ГУЛАГа.

       Заколоть детей до желтизны в глазах и волосах, сделать из них их собственные тени - не ахти какая задача, и большинство специалистов справляется с ней успешно. Детдомовским некому не только жаловаться, но даже просто рассказать о том, что с ними делают. Уничтожение детей с протестным поведением происходит в тишине, они не напишут письмо в какую-нибудь редакцию и не позвонят на радиостанцию в прямой эфир.

      Детей, адекватно, по-детски противостоящих произволу, много, больше, чем принято думать, просто у них разный порог протеста, разная степень накопления негатива и разная скорость возвращения его обществу, не говоря уж о разном качестве такого возвращения.


       "Ты равен тому, кого понимаешь", - эта Гётевская формула выполняется психиатрами весьма своеобразно. Институтские знания, преломленные сквозь призму множества собственных тараканов и помноженные на жажду абсолютной власти над людьми, творят чудеса. Чудеса эти заключаются в полной зависимости больного (или здорового) от каверз мыслительной деятельности доктора и в абсолютном, рафинированном бесправии. Если ты редко стучишься в кабинет врача - ты избегаешь его, такого замечательного, лучше всех, отца родного. Если ты часто стучишься - ты навязчив. Что такое "часто" и что такое "редко", определяет сам врач, он же трактует как ему удобно детали твоего поведения, о которых ему докладывает средний и младший персонал. Безграничный произвол врачей и безграничное бесправие больных - вот что такое психиатрия, где клевета на тебя среднего и младшего персонала смотрится мелким атрибутом, невинной забавой.


        Попадая в поле такого произвола, детдомовский ребенок, который в принципе к произволу давно привык, испытывает новое для себя чувство безысходности, он ищет опоры и не находит их. Тут же в него льётся всякая химическая дрянь, и родной детский дом кажется уже сказочной страной, а звери-воспитатели - добрыми волшебниками. И если уж вкрадчивый врач говорит ему, что "я твой друг, деточка, и хочу тебе помочь", то, наверное, есть что-то еще более ужасное, запредельно вероломное и отнимающее у человека самого себя.


       Этот ужас я видел у одиннадцатилетнего Андрона, посетить которого в психушке удалось только через шесть недель после его "госпитализации". Андрон вышел ко мне ровный и чинный, как оловянный солдатик, сел на табуретку и вряд ли понимал что происходит - лицо его было плакатно ровным, отсутствующим.

        - Дронька, - позвал я тихо. - Как ты тут?

        Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что я обращаюсь к нему. Желтый отсвет на лице, набрякшие мешки под глазами.

        - Та-а, - говорит Андрон, и я по голосу понимаю, что говорит он редко, голосовые связки "запеклись".

        - Как ты живешь? - спрашиваю я. Андрон отворачивается и смотрит на дверь, через которую его привели на свидание. Плечи его напряжены, вздёрнуты вверх.

        - Они ушли, Дронь, - говорю я. - У нас с тобой есть сорок минут. Мы сейчас в горах. Тянем дальше прошлогоднюю тропу. Помнишь водопад в форме буквы "Л"?

       Андрон поворачивается ко мне, у него чужие глаза. Он смотрит на меня, напрягая нижние веки и старается что-то понять. У него уже не детдомовские глаза. Они дурдомовские. Я беру его за руку, он покорно не отдергивает её, не реагирует, рука его беспомощно висит в моей, и я подкладываю другую свою руку, чтобы ему было удобнее.

        - Дроник, ты помнишь меня?

        - Та, - говорит он.

        - Ты сказал "да"?

        - Та, - говорит он.

        - Я прилетел к тебе через Сочи, оттуда к вам самолеты летают. Мы с тобой посидим немного, и мне пора обратно.

        Андрон слушает меня так, будто ему не понятен язык, на котором я говорю.

        - А что там у вас в детдоме? - спрашиваю я. - Почему они вместо Тропы отправили тебя сюда?

        - Та, - говорит Андрон и слегка пытается махнуть свободной рукой.

        - Тишка тебе привет передает. Ты помнишь Тишку?

        - Тишка, - говорит Андрон, и губы его начинают подергиваться.

        - Дыши, Андроник, - говорю я. - Выдыхай спокойно. Ты всё вспомнишь.

        - Она про мать мою задела, - с трудом говорит Андрон хриплым шепотом. - Вы, говорит, ублюдки.

        Он молчит, порывисто вздыхает и повторяет:

        - Ублюдки. Ублюдки.

        - Кто? - спрашиваю я. - Кто тебе это сказал?

        - Манюня.

       Андрон будто болезненно просыпается, на лице его боль, она мнёт его лицо и не дает говорить, он хочет говорить, но не может. Манюня - это завуч в его детдоме, сухая неказистая женщина средних лет с мужской походкой. Я глажу пальцы Андрона, глаза его блестят.

      - Юрка, - говорит он.

      - Это я, - говорю я.

       - Юрка. Юрка. Она говорит, твоя мать - сука, наплодила вас ублюдков, а сама села. И ты, говорит, наплодишь своих ублюдков скоро и ...

        - Что, Дроник?

        - Ну... я в нее плюнул. А она мне каблуком...

        - Ударила?

       Андрон молча показывает на мужское место. Я читаю на его лице, что он переживал во время этого удара.

        - Она еще ударила и еще. Больно. Я ответил. Они вызвали мусоров, но приехали эти.

        - Психиатричка?

        - Да. Психи.

        - Когда тебя выписывают?

        - Никогда, - говорит Андрон и отводит глаза. Если он опять оглянется на дверь, у него будет срыв, - это видно. Его подергивает, он продолжает переживать драку с завучем в детдомовском коридоре, и я вижу всю эту драку по его пантомимике.

        - Как зовут твоего врача? - спрашиваю я.

        - Анна Анатольевна.

        - Она здесь?

        - Ушла, - говорит Андрон.


        Анна Анатольевна еще не ушла. Я представился, спросил о состоянии Андрона.

        - Андрея? - переспросила она.

        - По документам он Андрон.

        - А мы зовём его Андреем. Знаете... ремиссия, конечно, но в нем всё так лабильно... Ртутный мальчик.

        - Знаю, - говорю я, и выкладываю перед ней на стол свою бумажку с редакционным заданием. Она читает её, спохватывается - приглашает меня сесть.

        Я сажусь.

        Она вдруг спрашивает:

        - Вы хотите забрать его?

        - Да, - говорю я. - За этим прилетел.

        - А это достаточные полномочия? - показывает она на мою бумажку, которая явно произвела на нее впечатление. Не каждый день в районный городок прилетают мужики с редакционным заданием всесоюзной газеты.

        - Достаточные, - говорю я. - Детдом мы уведомим.

        - А где Андрюша будет? - спрашивает она.

        - В летнем лагере до конца лета, - говорю я. - Он - Андрон.

        - Да, - соглашается Анна Анатольевна. - Андрон. Но мне же надо на него документы приготовить.

        - Готовьте, - говорю я. - И позвольте мне по вашему телефону вызвать такси.

        - Да, пожалуйста, - разрешает Анна Анатольевна. - А как же вещи его? Сестра-хозяйка уже ушла.

        - Вещи передайте в детдом с ребятами, их здесь оттуда четверо.


        Часа через полтора мы едем с Андроном в такси в аэропорт областного центра. Он уткнулся в меня, погорячел и заснул. Пусть поспит, ночь впереди суетная, дорожная, со сдачей билетов на улетевший самолет и покупкой новых - взрослого и детского. Аэропорт считает, что дети являются детьми до двенадцати лет, а железная дорога - до десяти.

        Я никому его не отдам, Андрона. Пробегаю глазами выписку, в такси темно, когда фонари проносятся за окном, выхватываю строки "интенсивное лечение", что-то о "фрустрации", о проблемах контактов с медперсоналом. Чем лечили - не вижу, только "проведен курс лечения". С этим разберемся, желтизна - это аминазины, реже - другие препараты. Они звонили в детдом, хотели выписать, но никто за ним не приезжал. Аминазины - зелёный чай, "зеленый плиточный кирпичный", который на Тропе есть всегда.


        В аэропорту остановились у входа под фонарём. Я расплатился с таксистом, Андрон спит. Моя левая сторона неподвижно занята Андроном, шевелю только правой рукой.

        На виске у него ровно бьется синяя жилка. Я тихо целую синюю жилку, осторожно, чтобы не разбудить.

       - Сейчас, еще минуту и мы пойдем, - прошу я таксиста. Он кивает.

        - Умотался ваш сынок, - говорит он понимающе. - У меня такой же почти. Как наиграется за день, падает - не разбудишь.

        - Да, - говорю я. - Наигрался.

        На виске Андрона всё так же бьется синяя жилка, и мне совершенно всё равно, что говорят про меня всякие лишины, фохты и яржомбеки. Пусть идут в ж. Я буду целовать эту синюю жилку столько, сколько просуществует вселенная. Или дольше.


        Они отобрали у меня сына в 1974. Теперь у меня много сыновей и дочек, почти миллион.

        - Дронька, нам пора в небо, - говорю я Андрону прямо в ухо, но очень тихо.

        - А? - тревожно вздергивается Андрон и тут же облегченно выдыхает:

       - А!..

        - Та-а, подпеваю я ему. Мы благодарим таксиста и выходим.

        - Юр, - говорит Андрон, - Меня природа зовет.

        - Это слева, - говорю я. - Это хорошо. Потом пойдем в буфет что-нибудь пить, и побольше. Тебе надо пить побольше. И природа пусть зовет почаще.

        У нас есть еще целый август, чтобы найти ему другой детдом. У Эрны Арвидовны под Москвой было бы хорошо, но там только дошколята. В Мещору?


       Полетели через Москву, на Сочинский рейс билетов не было. Когда самолет поднялся, Андрон глядя в окно, сказал:

         - Как звезды. Только они внизу.

        Внизу была россыпь огней областного центра. Андрон еще плохо говорит, он сипит, подергивает головой и прикашливает. На Тропе добавим немного солодки и чабреца, голос вернется. Почки, почки, зачем такие почечные мешки под глазами? Посадили почки.

        Всё это надо переписать, разговор с психиатрицей был длиннее и содержательней, а в прощании с таксистом было больше смысла, чем я смог описать. Я постараюсь успеть, а пока - так. Таксист ведь сказал Андрону:

        - Твой папа тебя любит. Не огорчай его, не озоруй.

        Андрон зачем-то тщательно осмотрелся по сторонам и уставился на меня, а я вдруг отвёл глаза, не выдержал его взгляда. Потом вернулся на ось встречных глаз.

        Детдом нужно найти в таком городе, где есть каэспэшники, они будут ходить к Андрону, и персоналу придется им Андрона предъявлять. А чтобы его предъявлять, надо чтобы он был в порядке. На концертах я пою каэспэшникам: "Приходите в детский дом", и они приходят. Самые добрые из них стесняются на тему "а что я могу дать детям". Не понимают, что своим приходом ты просто защищаешь ребенка от побоев и произвола. Его в наказание не привяжут к батарее парового отопления, - вдруг ты придешь? Что же, тебе его с ожогами на теле предъявлять?


        Надо всё это про Дроника переписать внятно. Надо успеть. Сегодня 15 августа 2017. Отойдите, мрази, дайте работать. Я работаю на Тропе.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 7 октября 2017 года. Отрывок 74

        Сознание спонтанно.

        Чтобы сделать его управляемым, надо разрушить его связь с подсознанием, что уже с успехом делает психиатрия. Сознание, оставшееся без "связи с базой", тут же надевает мундир держиморды, поверх него - футляр и садится писать законы и правила. Такие законы и правила не только невозможны для нормального человека, они не нужны, они нелепы и примитивны, в них нет даже попытки диалога с тем, для кого они написаны, хотя даже дрессура или выработка рефлексов - всегда в какой-то степени диалог.

        Подсознание, потеряв сознание, сползает в максимальную депрессию и выращивает любого рода маньяков, ибо его монада теряет свою рациональную половину.

        Иногда разрушение диалога происходит "по диагонали", и мы видим человека в футляре и отвязного маньяка в одном лице. Как правило, он рвется к власти, шагая строевым шагом по головам всех возрастов и достоинств. Часто такими становятся "дети гиперопёки", берегитесь её, она притворяется заботой и любовью, а на деле оборачивается сжигающим всё и всех напалмом, и языки его пламени уходят в будущие поколения.

       То же самое с гиперопекой от силовиков, она уродует нацию, страну, общество, государство, Родина-Мать и Отечество становятся симметричными лицами на плакатах, той самой пустотой, которая не причина, а результат. С такой пустотой не справится даже Любовь. Достаточно выхолостить, подогнать под стандарт любые человеческие асимметрии, "естественные неправильности", чтобы убить целую страну или целый народ. Симметрия - это смерть. Это энтропия в чистом и абсолютном ее виде. Спасти от такого "абсолюта" могут только спонтанные парадоксальные рывки, прививки от смерти мы получаем в детстве от таких замечательных людей, как товарищи Винни-Пух, Алиса, Ежик с Медвежонком и многие другие наши реаниматоры.

        "Во всем должен быть порядок"- это вопль беспомощного примитивного существа, у которого сознание занимает всю его убогую вселенную, не оставляя места жизни.

        И опять - Илья Пригожин об устойчивости неустойчивых систем. Это гениально, ребята, и потому очень просто. Читайте.

        То, что симметрично, мерно единице, живым не является. Да, все это можно сказать по-другому, но у меня очень среднее образование, и я не знаю ваших слов из пирамиды доказательных наук. Про всякую конгруэнтность или научное амикошонство. Ну это все наф.


        Лучше уж общаться на языке сна, он наш настоящий "эсперанто", неплохо понятен сознанию, которое принудительно держит нас в той яви, которой мы назначены, чтобы не сойти с ума от мгновенного понимания всего.


        Мы хорошо защищены от мгновенного понимания всего, это понимание находится в другом горизонте восприятия и осмысления. Чтобы понять этот мир, нужно вывалиться в другой, тот, который выше этого организованного мира. Настоящее понимание всегда неожиданно и парадоксально, как спасение гусями Рима. Гуси не осознавали Рим, но спасли его. Это дает возможность заподозрить их в геополитическом охвате гусиными мозгами всех компонентов происходящего, но гуси ничего не охватывали, они просто жили. Никакой темноты и тишины нет, есть лишь невидимое и неслышимое. Шестое чувство многое приносит владельцу, но чтобы понять мир, понадобится восьмое или двенадцатое. Плоскость бумажных листов или экранов мониторов, как ни рисуй перспективу, дает нам уплощенное восприятие мира и его отображений, и только сам мир многомерен, даже в оптике человеческого глаза, а что уж говорить об иных горизонтах восприятия: увидев и одновременно услышав электромагнитные, лептонные и другие всякие поля смыслов, мы получим такую картину вселенной, для осмысления которой понадобится новое человечество, свободное от квадратуры школы и бесконечных примерок нового к известному. Пора перестать заниматься этой беспомощной ерундой, основанной на постоянном страхе ошибки, - с такой позиции и такой скоростью ничего не познаешь. Мы заскорузли в своих страхах ошибок, и только Ребенок подсказывает нам - как нужно познавать мир и себя в нём. Мы снисходительны к Ребенку: он неопытен и может ошибиться. Ребенок снисходителен к нам, он прощает нам взрослую настороженность окаменевших моллюсков, которые спаслись от вечного страха вечным небытием. Скорость познания мира Ребенком оглушительна для взрослого, "ты опять носишься как сумасшедший", - говорит он Ребенку. Тот мигом распознает эту ловушку благополучия и несется дальше.

        Доброго пути тебе, прости, что я стал плохо двигаться. Мое место - над пропастью во ржи.

        Взрослые - ржавый хлам на обочине Детства? Они уже прожили настоящую жизнь и заняты всего лишь самосохранением? Существование их вынужденно и тягомотно?

        Всё было бы так, если бы не Культура, которая не имеет возраста, не бывает малой или старой, она просто есть. Вот тут и ржавчина ни при чем и сногсшибательная бесшабашность - тоже. Культура не может быть безлюдной, вот и весь сказ - она рождается внутри тебя и дает тебе развиваться внутри неё. Некультурные гуси в культурном Риме. Гусиные крики Папы Римского.

        Культура производит себя через воспроизведение нас, как в попеременной страховке на скальной стене, как в эстафете, как вдох и выдох. И вот уже Папа Римский над пропастью во ржи рекомендует всему миру советские мультфильмы. Потому, что культура тогда, скрываясь от буфетно-монументальной трескотни, пряталась в детские книжки, мультфильмы, игрушки. Погремушки для самых маленьких не обязательно должны быть заряжены на исполнение Гимна Советского Союза, они могут позволить себе играть нечто общечеловеческое. Октябрятские звездочки с лубочной мордочкой здорового детства Володи Ульянова вешались деткам на левую грудь уже во вполне сознательном возрасте, когда они вполне отличали в конфетке обертку от начинки. Позёвывая на пионерских сборах от стихотворных монтажей, в мир выходили люди, обученные не столько красногалстучному лицемерию, сколько умеющие ему нравственно противостоять. Пламенных пионеров в классе были единицы, и их считали за городских дурачков, натурально верных какой-то неведомой КПСС, которая вбирала в себя без передышки ум, честь и совесть нашей эпохи, ничего не оставляя обыкновенному человеку, советскому и простому.

        Прием в пионеры падал ровно на тот возраст, когда человек впервые масштабирует себя в мире и мир в себе - на десятилетних. Не какой-либо мир, не любой, не другой, а именно тот, в котором он оказался жить. Не знаю, есть ли пионерская организация на планетах с кремниевой жизнью, я говорю о Земле, о родной стране и ее детях, которые, повесившись на красном галстуке, обучались внутренней свободе в обход лицемерия. Помню, Майя Исааковна кричала:

        - Зыков! Почему опять без галстука?!

        - Дышать трудно, Майсакна, - глухим шепотом оправдывался Серега. - Астма, Майсакна.

        Серега таращил глаза и массировал то место, где у него в будущем вырастет кадык. У всех нас, мальчишек, в шестом классе были школьно-форменные гимнастёрки с ремнем, а у Серёги почему-то китель. Так мы и запечатлелись с ним на школьной фотографии, я - за клавишами, в гимнастерке, а он - в кителе, верхом на стуле спинкой вперед и с расческой в зубах. В расческу была вставлена папиросная бумажка, мы вдвоем играли джаз. Часто к нам присоединялся Коля из девятого класса, тоже с расческой. Коля пел: "дудум-бам-бам, дыдым-бум-бум" и был контрабасом и ударными одновременно. Когда слышу великого вокалиста и звукоподражателя Бобби Макферрина, то всегда вспоминаю Колю из девятого бэ. У нас с Серегой голоса еще не сломались и мы не могли быть контрабасами, не доросли. Чтобы расческа лучше звучала, Серега расстегивал две верхние пуговицы кителя. А я топал по клавишам не снимая галстука, он не мешал мне ничуть и ничем.

        Это Серега так застеснялся в четвертом классе на приеме в пионеры, что, давая торжественное обещание, вместо слов "перед лицом своих товарищей" вдруг завопил, как ошпаренный:

        - Я!!! Подлецом!!! Своих товарищей!

        И замолчал надолго, сраженный безвыходностью своего положения и непоправимостью упавшего на него горя. Тогда еще года не прошло, как нас слили с девчонками и все мы в едином порыве влюбились в Юлю Попову, про которую позже комсомольский певец Ося Кобзон споёт "ничего в ней нет".

        У Сереги рушился мир, только что построенный, в котором он вполне мог вечером отправиться гулять с Юлей после проведённой без нее предыдущей вечности.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 8 октября 2017 года. Отрывок 75

       Тропа не занимается не только никаким "лечением", но и никакой "педагогикой". Она вообще ничем не занимается, кроме тропы, и это правда, а не кокетство какое-нибудь. Кроме свеже сделанной или восстановленной нитки тропы - все остальное - попутно.

        Поэтому, как говорит А.В. Суворов, "философствует сама тропа". Философствует, но не занимается философией и даже не различает ее в потоке бытия, как, впрочем, и все остальное. Такая неразъятость мне по душе, она продуктивна для цельности личности и мира. Все ее искусно и искусственно различаемые и разделяемые ветви, будь то психология или ботаника, в настоящей жизни никем не разделены и являют собой целое, под названием жизнь.

       Узким спецам на Тропе как-то не по себе. Они не понимают - что происходит за узкими пределами их компетенции, не понимают взаимодействий того и этого, взаиморастворений всего во всём. Логика любого искусственно выделенного процесса для них выглядит деформированной неведомыми соседними с исследуемым процессами, и они не понимают почему и как происходят всякие изменения в человеке или группе в рамках одной логической схемы. Жизнь в не разъятом мире производит цельного человека, а спецы не понимают, откуда он берется.

       Кроме того, глупость - процесс творческий и увлекательный. Он затягивает. Глупость невозможно отменить, но она - хорошая почва для ростков смеховой культуры.


       Детям нельзя долго смотреть на обезьян, они могут узнать невыносимо много о себе и о людях. Это вредно для нежного организма и недоразвитого сознания :)

        (Надо для таких шуточек завести рубрику "взрослые мысли", а то спецы будут читать это всерьез.)

     -

       Сеятель разумного, доброго и вечного двигается с завязанными глазами по необозримым полям заблуждений.

       Одно из них заключается в том, что чем младше ребенок, тем больше он своей бессловесностью похож на животное, тем больше к нему надо прилагать усилий на уровне животноводства и дрессуры.

       Есть много миров во вселенной, которые населены существами со вселённой в них душой. Они живут в очень разных условиях, им нужно время, чтобы обрести себя именно в этом теле и именно в этих условиях. На Земле это принимает форму человеческого тела и даже иногда выступает поверх него светящимся ореолом, но есть вселенные, где огонь не жжет, а кормит, где лучевая энергия видима, а свет - нет, где ты неподвижен миллиардами лет и потому жив.

      Чтобы освоиться в новом доме, поселке, городе, нужно время и нужны усилия. Эти усилия состоят из тех, которые позволяют быть в мире благодаря ему, и тех, которые - вопреки. Человек пришел улучшить мир, для этого ему нужно выжить, подчиняясь местному "законодательству" - физическому, химическому, космогоническому. Между выживанием и активным переустройством мира проходит вся жизнь человека.

       Разумеется, я упрощаю и вульгаризирую таким эскизом мироздания картину мира, но это - промежуточный эскиз - чтобы понять, упростив. Потом усложним обратно.


       Тело является для вселённой души тоже частью мира, в который она прилетела в командировку. Закончив с откровенно рефлекторными движениями, позволяющими ощутить себя и своё ближайшее окружение, ребенок переходит к наблюдению мира и его испытанию собственным воздействием (наконец-то я пятнами вспоминаю давно утерянную "Наивную педагогику"). Этот Паганель-алхимик тянет к себе всё, что хочет познать, его любознательность коня на скаку остановит и до последнего будет смотреть на перебегающие огоньки в горящей избе.

       Бесстрашие познающего мир ребенка - оглушительно. То, чему он сам себя подвергает, не снилось никаким дидактическим людям.

       Скоро он научится говорить - только потому, что мы его не понимаем, а пока - идет, бежит нетвердым шагом неосвоенного тела в поисках чувств, всех их пяти - как минимум. Отсутствие вбитых логических схем, последовательностей и запретов делает каждого ребенка чрезвычайным, драматическим познавателем жизни. Знание для него - не коллекционная бабочка на булавке, а бабочкино крыло - цвет - цветок - небо - солнце - ритм крыльев...

       Он верит вам, чтобы выживать, и не верит вам, чтобы обустраивать мир. Годам к четырнадцати он почует себя самостоятельным для переустройства и начнет свои первые опыты, это будет исполнение собственного назначения с поправкой на приобретенные знания (чувства) и на косность родительской опёки - из любви к вам.

       Разочарование первыми опытами переустройства (обустройства) мира может вызвать у ребенка шок, этот шок может зафиксироваться как лоно всех последующих мотиваций. В этом случае рождение гражданина не происходит, или оно уже вовсе кривое.

        Что делать с таким ушибленным своими малыми возможностями ребенком?

        Ну, во-первых, - обеспечиваем же мы возможность достойной жизни тем, кто воевал в "горячих точках", кто потерпел "при исполнении". Травмированный собой и миром подросток должен иметь достойную жизнь, даже если он никогда уже не попытается обустраивать мир. Шок вполне лечится тем, что Тропа называет "Спокойным Солнцем" и, кто знает, какие силы еще соберутся в нашем пациенте - мы и они живы потому, что ничего не знаем.

       Методика Иванова выводила подростка в сообщество, где он защищен, где он может не в одиночестве своём обустраивать мир. Огромный детский СССР почувствовал прелесть коллективного жизнетворчества, и по всей стране пошла "волна" коммунарства, так напугавшая чиновников и чекистов.


       Важнейшее для человека-подростка время - поиск единомышленников, единочувственников, соратников. В ход идет всё, что является приметным и распознаваемым стилем, очень высоко ценятся маркеры, которые могут быть названием-стилем групп, сообществ, все будут искать не человека, как Диоген, а сообщество, свою стаю. Подросток готов на компромиссы с самим собой в поисках стаи и при вхождении в неё. Стиль стаи расскажет ему всё про эту стаю, но если другая, близкая по духу, не предвидится, он пойдет в эту, отмечаясь обрядами и самоотверженно сжигая мосты.


       Одной из таких стай является Тропа, она живет по законам естественной самоорганизации подросткового сообщества. Авторитеты в таких стаях вовсе не люди, а лишь символы той или иной жизни, выбирая между ними - выбираешь саму жизнь. Всю жизнь продолжается этот выбор, и существует он в каждом мгновении текущей жизни. Невозможно выбрать себя раз и навсегда, приходится подтверждаться мыслями, словами и делами, - всю жизнь.


       Итак, мы вскользь коснулись периода жизни человека от грудного до подросткового возраста, выделив в ней своим вниманием линию от адаптации-социализации к попыткам обустройства мира. Такой ракурс представляется важным для понимания как первых опытов ребенка, вступившего в диалог с миром, так и для понимания проблемы использования этого опыта для обустройства мира и обустройства себя в мире и мира в себе. Во, как я загнул, почти по-научному, аж самому смешно.

       - Юр, почему рожденные в неволе все такие отмороженные? - спрашивает Алька.

       - Потому, - говорю я. - Не все, на Серенького посмотри. А у тех, кто не вынес рождения в неволе - атрофия как протест. Они мстят, не зная того, всем без разбора. Человек, отягощенный каким-нибудь ущербом, должен быть интеллигентом - понимать себя. Не все дотянулись. Имеют право.

       Алька кивает. Он всегда все понимает, если не целиком, то очень большими кусками, целыми созвездиями взаимосвязанных смыслов. С ним очень легко говорить, если говорить внятно и точно. Радость говорить с Алькой расположена у меня по центру грудной клетки, но легко достает за пределы макушки и пяток. Дружище, у нас нет разницы в возрасте. Только в опыте. Позволь поклониться тебе, родителям твоим, всему роду твоему за то, что я могу говорить с тобой. Говорить с тобой - это счастье.

       Девяностые, мы идем по Питеру, грязному, замусоренному, полному беспризорных и бомжей.

        - Если атрофия, - можно протез поставить, или новое вырастить, - рассуждает Алька. Я молча обнимаю его за плечи и шагов десять мы идем как четырехногое существо. Алька спокойно улыбается, но лучики мыслей опять одолевают его, проступают в походке, пробегают по лицу.

        На углу кривляется желтый клоун с приставным носом. Перед ним на асфальте клетчатая кепка, в ней пара медяшек. Алька молча смотрит на меня, и я разжимаю в ладони несколько монет.

        - Давай вот эту положим, - говорит Алька. - У него там одни медяшки.

        Мы готовимся переустраивать мир. Алька тренирует поисковую чуйку - учится чуять людей там, где видимость закрыта. В подвалах, например. Учимся читать и неведомую постороннему глазу "беспризорную книгу" города. Бездомные оставляют множество следов и знаков, которые многое рассказывают про них. Это можно читать как текст, если видеть.

        Беспризорные Альку уважают. Он мог бы повести их за собой, но вести пока некуда, нас выкинули из единственного нашего помещения, выкинули в буквальном смысле, с вещами. Нашу задумку о том, как из беспризорных готовить социальных спасателей, помогающим беспризорным, на осуществление которой мы приехали, похоронит коррупция, помноженная на мутные слухи, которые сопровождают меня с 1971 года. Но другого меня, не отягощенного молвой - нет, приходится пользоваться этим.


        Алька забегает в очередной блошиный ряд, их полно в Питере на улицах, и возвращается с вытянутым лицом:

       - Юр, там бабушка часы большие продает, старенькая такая, в шляпке. Они в детской коляске у нее лежат.

        Алька опускает глаза, делает видимое усилие над собой и добавляет тихо:

       - Они без стрелок...


       Алька говорит про часы без стрелок, я тут же вспоминаю Бергмана и на секунду погружаюсь в вечный ужас "Земляничной поляны".

       - Рынок похож на картины Босха, - говорит Алька.

       - Может, у него там есть стрелки без часов, - пытаюсь я наложить пластырь на Алькину рану.

       - У него не надо брать, - говорит Алька. - Только видеть.

       Мы очень долго, минуты две идем молча. Возле обшарпанной девятиэтажки Алька останавливается и делает стойку, как охотничья собака.

       - Мне кажется, здесь двое, - кивает он на маленькое квадратное окошко в подвал.

       У нас с собой несколько пакетиков, в них всякие мелкие мелочи вроде йода, бинта, конфет и аспирина. На пакетиках - наш логотип, по которому нас можно будет узнать.

       - Два? - спрашиваю я Альку.

       - Два, - кивает он.

       Два пакетика летят в темноту подвала, в тёплую темноту, чуть согретую чьим-то дыханием, по этому теплу Алька и засек обиталище. Тревожить мы никого не будем. Через пару месяцев они придут к нам сами, они будут доверять нам и понимать, что мы никак не посягаем на их свободу, но предлагаем знать, что для них есть и другая версия жизни. Носителями другой версии являются Алька, Дим и еще несколько ребят, приехавших на развёртку Тропы в Питере.

       - Ты замерз, - говорит мне Алька. - Давай возвращаться, на сегодня хватит.

       Он идет слева, страхует меня от падения на левую сторону, я еще в хрустящем состоянии после аварии. Вправо более-менее падать можно. Но лучше вообще никогда не падать. Можно ли так прожить? Не знаю. Надо попробовать. Не должен же Алька вечно подпирать меня слева, у него своя жизнь будет. А пока это - наша жизнь.

       - Здравствуй, Алька, - говорю я.

       - Здравствуй, Юрка.
  
  Остановись, мгновенье
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 9 октября 2017 года. Отрывок 76

       Были дни, когда Тропа говорила с утра до вечера с грузинским акцентом. Или с армянским, финским, прибалтийским. Это была игра, уговор. Популярны были дни с одесским акцентом и с кандибобским. Кандибобом называлась вымышленная незнакомая страна, иногда целая планета. Я всего лишь сообщаю об этом, поскольку передать в письменном тексте акценты и фонетические особенности не умею.

       Любой мог объявить с утра, что он сегодня с Кандибоба, Марса или заснеженных прерий Полинезии.

       - Нашего бога зовут Бог Надо, - вещал Полкан с неземным акцентом. - А нашего дьявола зовут Хочу, - добавлял Полкан и величественно удалялся на Поле Чудес.

       Возможность быть не только другим, но и не отсюда - мощная Игра, приносящая уйму компенсаторных находок и часто доставляющая эстетическое наслаждение. В ней - отражения самого главного, важного, значимого. Она приносит множество открытий, которые привычно не видны "отсюда".

       - Сегодня те, кто захочет, могут быть инопланетянами на время поездки в трамвае (6 остановок). Но только в трамвае и только на время поездки. Ступив на землю, ты снова становишься земным жителем.

       Игра происходит в городе, мы учимся диагностировать социум. После игры делимся впечатлениями.

       - Я понял, что трамвай дышит, - говорит Конь. У него выдох тяжелый. А вдыхает легко.

        - Все люди такие едут... как будто они в масках, - говорит Наташка. - У них как бы маски говорят: "Не подходи ко мне!".

        Серенький наблюдал прохожих:

        - Как мухи на повидле. Они везде налипшие, где что-то есть.

       Костик сказал, что город танцует.

        - Это как? - удивился я.

       - Каждая улица в своем ритме. И этот... перекресток.

       - Я был трамваем, - говорит Дель. - Мне рельсы под ноги ложились, и я их чувствовал ногами.

       - Очень много красных шапочек, - говорит Артемон. Как на мухоморе.

        - На всех часах, которые проезжали, разное время. Какое же у них время - я не понял.

       - Я боялся, что собака попадет под трамвай, и телепал ей, чтобы она не перебегала.

       - На моей планете трамваев нет. Я рад, что побывал на Земле и прокатился на трамвае. Рельсы сами тебя ведут, но с них не свернешь куда хочешь.

        - Очень красивые верха у домов. Я их раньше не видел.

      - На Земле люди устали от слякоти. Они могут посушиться от нее только в трамвае.

       - На Земле очень культурные нищие. Они обходят детей, ничего у них не просят и не говорят плохих слов.

       - Люди ругают свою власть, но кого ругать в ней из людей - не знают.

       - Самый приятный запах в трамвае у них, это когда кто-то везет горячий хлеб.

       - В городах у них много всякого мусора. Мы, пожалуй, прилетим к ним и как следует приберёмся.

        - На крыше старого дома из кирпичей есть маленькие ворота, там, наверное, висел колокол и было очень красиво.

       - Я увидел, что у них бабушки очень красивые.

       Парис нарисовал пивнушку с надписью "Пиво", ряд уходящих в перспективу таких же пивнушек, трамвай с рельсами и много стрелок, поясняющих по какому маршруту кислая вонь этих пивнушек попадает внутрь трамвая и преследует его. Трамвай на рисунке был красным, всё остальное - чёрное. На рисовальном столе всегда есть все цвета. Красный цвет у Париса - хроматический, чистый. Тревожное сочетание. Он внутри какого-то конфликта, который я проглядел. Привет Люшеру. И поклон за множество мыслей, которые он пробудил.

       (Нынче цветовые наборы к тесту Люшера некорректны, а его компьютерный вариант вообще зависит от цветовой настройки монитора и его типа - в ЖК-мониторах напрочь нет черного цвета, да и остальные цвета "гуляют", и это уже не игра в акценты, а настоящие искажения. К тому же, на цифровом изображении, как и на цифровом звуке, слишком много цифровой пыли. Люблю расчищать изображение и звук от пыли. Помогает навык реставрации икон, полученный в начале 80-х).


        Акцентуированные личности, напрочь поглощенные своими акцентами, вьются возле Тропы, но сущность их легковесная, случайная, они не мешают движению. Среди них и кровососущие москиты, и моськи, облаивающие слонов, и неистовые ковыряльщики изюма из чужих булок, но большинство - просто греется, облизывается и едет на нас, как рыбки-прилипалы. Все они - взрослые, которым не хватает мужества сделать что-нибудь своё. Они временно прикидываются детьми и лезут поверх настоящих детей к тропяному солнышку, требуют своего равноправия с детьми и возмущаются тем, что я их как детей не воспринимаю. Некоторые - скользкие, как сливы в сиропе и такие же липкие. Я сторонюсь их, но они все равно пролезают внутрь и победно шагают в общем тропяном строю, изображая детские лица и детский шаг. Кто-то обделил их содержанием и качеством жизни, но скорее всего, это сделали они сами. Эти молодящиеся прижизненные мертвецы-паразиты бывают ядовиты и мстительны, злопамятны и всяко извращены. Я пропалываю их все время, но они снова появляются, мимикрируют, наживаются на тропяной толерантности и - сосут, сосут, сосут.

        Для москитов не жалко крови, у нас ее много, но дело в другом - оно чешется и болит.

        - Значит, с ними ты хороший, а я никакого внимания не достойна?! - кухонно скандалит со мной давняя знакомая, казавшаяся мне умницей. - Ты меня зачем приглашал сюда?! Тарелки мыть?!

       Я думал, что ей будет интересно, она так страстно рассуждала о внутреннем мире ребенка, что я проникся к ней глубокой симпатией.

       Собаке трудно менять отношение к человеку, даже если он стал кидать в неё камнями. Я Собака, и мне это тоже трудно, я не умею менять.

       - Да, - говорю я. - тарелки мыть. У тебя это пока получается лучше всего.

       - Они у тебя, значит, ангелы, а я ваша прислуга?!!

       - Прислуга здесь я, - говорю я. - Но - не твоя. На какое число тебе взять обратный билет?

       На вокзале она спрашивает:

       - Неужели то, что о тебе говорят некоторые, правда?

       - Конечно, - говорю я. - Я действительно люблю детей.

        Она кусает губу, вздергивает лицо вверх и идет в вагон. Я машу рукой. Пошла торпеда по имени "Бумеранг", не первая, не последняя.

       Её муж остается на Тропе еще несколько дней, но потом, затосковав, уезжает. Мы сердечно прощаемся, - последний раз в жизни.


       Дети всегда сами моют тарелки, миски, ложки. За себя и за взрослых. Это была фигура речи, чтобы поставить меня перед выбором - кому служить в этой жизни. Я Собака, выбора не меняю. Взрослый мир с каждым годом нравился мне всё меньше. Я стал всего лишь тем, который поёт песенки. Потом и это рассосалось, и мы со взрослым миром окончательно расстались ко взаимному удовольствию.

       Я жил среди обезьян в 1974 году и жил среди взрослых людей позже. Они очень похожи. Дети человечнее, с ними интересней и светлей. Им со мной тоже, как я догадываюсь, неплохо.


       Через пару лет после вокзального прощания в Туапсе мне позвонила наша общая знакомая.

       - Ты знаешь что она про тебя говорит?!

       - Конечно знаю. Она все видела.

       - Нет! Она говорит, что сама не видела, но что ей говорили люди, которым она верит! И с такими подробностями, которые невозможно придумать!


       Потом вдруг появился интернет, и за подробностями ходить нужда отпала - они сами выпадали людям на экраны во всех видах.

       Я никому ничего не запрещал смотреть: фильтр должен стоять не снаружи, а внутри человека. Там не должны храниться его какашки, которые обнародовать совсем не обязательно, их призвание - унитаз.

        Потом сменилась общая обстановка, и очень многое, что было смешным и мелким, стало великим и страшным. Мурло встало у штурвала, мракобесы проложили курс. Корабль пошел на скалы, обрастая пушками и прослушками. Детям нет места на этом корабле. У него нет будущего.


       Проводить время с грузинским акцентом нынче не модно. Модно разговаривать со всеми, держа палец на ядерной кнопке. Вечная попытка строительства среди вечных обломков самовластья. Будем упорными, как дети, изменяющие мир к лучшему. И вообще, - будем.
  
   Кому кого спасать
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 9 октября 2017 года. Отрывок 77

       Лозунг "твори - выдумывай - пробуй", родившийся в период оттепели, вдохновлял советскую молодежь своим порывистым ветром свободы. "Творить" при этом можно было, имея в себе внутреннего цензора и "от сих до сих". "Выдумывать" следовало с оглядкой на него же, будто в каждом человеке был филиал идеологического отдела ЦК КПСС. А уж "пробовать" было и вовсе трудно, особенно когда проба оказывалась творческим актом. Каждая строчка исполняемой песни должна быть заранее "залитованной", прошедшей цензуру, никаких буриме, никакого "жизнетворчества", всё - по заранее написанным нотам и по разрешению сторожевых гусей от идеологии, мы были не рабы, рабы немы, кем мы тогда были не разберётся даже мама, которая мыла раму.

       Внутри всего этого под столом и выше бегали дети, жизнь которых всегда состояла из "твори - выдумывай - пробуй", - из жизнетворчества, которое является главным базовым содержанием Детства.


       Будучи "самым привилегированным классом в советском обществе", дети были самой гонимой категорией населения - они попадали под моральный, нравственный, интеллектуальный геноцид по признакам врожденной и еще не подавленной потребности творческой свободы. На выставках детских рисунков царили серпы и молоты, красные знамена и силуэты Кремля, их поддерживали картинки "мама, солнце и я", безвредные для идеологов, а все "неправильные каракули" выбрасывались в корзину. Детей советский строй прессовал больше, чем нестандартных взрослых, да и детей было больше, чем физиологических, идеологических изменников Родине. Подготовка населения к сохранению существующей власти начинались в начальной школе, с 70-х годов - в детском саду, а после оттепели 80-х она поднялась до ясельного возраста. Не во время, а после, это важно.

      Послабление от идеологического ярма началось во время перестройки, но только к концу её и сразу в начале 90-х появились организационные действия - разнообразие разных школ, учебников, методик и подходов, Тропа ничего этого не замечала и просто оставалась собой, - она может быть собой или не быть вовсе при любом режиме, она не флюгер, чтобы вертеться среди идеологических ветров или беспомощно увядать во время их затишья. Мы заметим только изменения параметров бед и генеральных травм, с которыми приезжали новички. Доминанта ушла в сторону домашнего, детдомовского и интернатского насилия и в сторону беспризорности. Страна Беспризория распласталась по всем необъятным просторам и снова, как в 20-х годах прошлого века погнала страну в Охлос и криминальную самоорганизацию. В радиоэфире обосновалась ресторанная и тюремная песня, хранители скреп очистили для неё места от заумного творчества всяких культурных меньшевиков и большинство надолго заказало музыку по своим понятиям. Выпущенная на свободу романтика уголовных приключений и невосприятия чужой боли стала квазикультурным бульоном, в котором всплывало наверх только то, что всегда всплывает. Всякая внешкольная познавательная деятельность приказала долго жить без неё ввиду невозможности финансирования и тотального передела собственности. На Тропу потянулись ребята с девственным отсутствием навыков, умений и знаний реальной жизни, почти все они проходили ломку, приобщаясь к самообслуживанию, самообеспечению и всему прочему "само". Долгое время государство никак не относилось к детям. Родина-Мать приболела, а Отечество занималось локальными войнами. Творить было негде и не из чего, пробовать было нечего, только выдумывать, ну, хоть это. Тропа оставалась одним из немногих заповедников, где жила возможность творить и пробовать. Передел обломков империи продолжался долго и драматично, и силовая элита пресекла его забрав себе всё. Россия искала свой образ и подобие, но они были вскоре её приказаны, в том числе образы и подобия детей. Все нравственные платформы схватили, как чуму, компромат, это разрушило страну больше, чем политические и экономические трудности, и главной проблемой стала педагогическая, для всех возрастов и для всех социальных групп, во всех областях жизни.

       Тётенька по радио запела: "Важней всего - погода в доме". Все повернули носы вглубь своей семьи, но тётенька продолжала: "Есть я и ты, а всё, что "кроме", легко уладить с помощью зонта". Ребенка в "я" и "ты" не было, и стало понятно, что его можно уладить с помощью зонта, что массово происходило и донаследовалось до нынешних дней. Ребенок стал называться "мелкий", а то и хлеще, и познал участь неприятного последствия от полученного взрослыми удовольствия. Педагогическая несостоятельность государства стала погодой в стране, саранча воспитала саранчу, которые "как птицы, только пониже". Интернет опустошил дворы, заменив их многоликость на свою многоникость и уводя детей во внутреннюю сетевую эмиграцию, где начинается утечка мозгов, их протечка, усушка, утруска и увес. Неспокойное Солнце добавило психозов и неврозов. На этой психоневрологической почве на детях оттоптались телеканалы-пугалки, страшилки, взболтавшие утекающие мозги у тех, кто еще заглядывает в телевизор, хотя там давно детям делать нечего.
      Апокалипсисом Детства запахло раньше, чем всеобщим концом света, и так далее, и тому подобное. "Суслики" (идеологическим отделом ЦК КПСС руководил Суслов) запретили мультики с худощавыми богатырями и непонятными дружескими парами, чеченская война ударила смертельно по первому доступному детям мюзиклу "Норд-Ост", принеся смерть и зрителям, и исполнителям, и самому спектаклю.

      Создав в 90-х Проблемную лабораторию "Экология Детства", мы искали выход из всего описанного пейзажа и находили его в собственной Тропе и других нечастых и самодеятельных островках Спокойного Солнца. Для начала распутали - как обращает в свою секту "Белое Братство" товарища Кривоногова и его жены Марии Цвигун ("Девы Мария Христос"). Докопавшись до переворота Эталона Матери, такой переворот только одного внутреннего эталона выбивает все остальные. "Лептонного чемоданчика", как у Кривоногова, у нас не было, и мы обходились глазами, голосами и руками. Творили, выдумывали, пробовали, имея рядом неоценимых советников, консультантов и помощников - наших старших ребят, уже выросших из Тропы, полных юмора, иронии и самоиронии - благоприобретенных лекарств от сектантства и социальной одержимости. Вскоре по всей стране стали возникать всякие "Экологии Детства", и мы улыбались этому волновому процессу, он тщательно повторял своими очертаниями и "коммунарский взрыв", и независимое от нас размножение "школы спасателей", к которому приложил руку тогдашний Сергей Шойгу.

       Хотелось помочь множеству детств, но наши возможности были ограничены нашим природным (социоприродным) масштабом: экспедиция Тропа становилась громоздкой, когда число участников переваливало за две сотни, а наш стационарный городской вариант вмещал еще меньше - 60 человек.

        Пришлось поднапрячь мозги и пойти на штурм. Батяня рассказал, что в астрофизике известны группы объектов, которые копируют "материнскую группу объектов", повторяют ее организацию и приобретают ее свойства. Мы рассмотрели это явление с точки зрения резонанса и не отвергли этот путь, предположив, что средой для связи материнской группы объектов с организующими себя по её образцу другими группами нужна информационная среда, в которой весь этот резонанс происходит.

        Радиостанции, телевизионные каналы и издания, которые с нами дружили, внимательно выслушали нас, удивились, согласились, и мы вместе взялись за дело. Местный автор песен, наш друг Игорь Гольдин, был большим человеком на местном телевидении для детей, и мы сделали первые опыты по запуску этого волнового процесса. Потом подключилось радио и печатные издания. На телеканалах потекла бегущая строка с нашим "горячим телефоном", на него пошли первые звонки. Самый первый звонок был забавным, дама сетовала, что мы дали рекламу, но не сказали, сколько стоит воспитание в час или в месяц. Телефонная диагностика отклоняющегося поведения, происходившая довольно густо, вскоре дополнилась и визуальными консультациями для родителей и детей, но мы ждали другого.

      Про "другое" не было ничего слышно месяца четыре, потом стали приходить сообщения о попытках самоорганизации детских сообществ и подростковых группировок, а удачу мы почувствовали, когда на окраине города торгующая в ларьке хлебом Наталья Краснова рассказала нам, как беспризорные сидят в круге со свечкой и без мата разбираются друг с другом. Без мата и без тумаков, что её особенно поразило.

       Красновские беспризорные сгруппировались вокруг хлебного киоска. Они просили у неё хлеба, время было холодное, и Краснова стала приносить на работу термос с горячим чаем, картонные стаканчики и выдавала каждому беспризорному горячее питьё и заготовленный для него бутерброд с чем-нибудь. Таким образом, лучше всего откликнулась нам уже организовавшая себя группа - они стали приходить в квартиру Красновой "на телевизор", или "помыться", или "я так". В телевизоре они нас и увидели, внимательно смотрели, перестав откусывать и жевать, а в конце сюжета попросили румяную Наташу Краснову перемотать назад и включить снова, но это был эфир, а не видеомагнитофон. Особенно возбудился девятилетний Стас, он вставал, садился, снова вставал и снова садился и все время спрашивал:

        - Чойта? Чойта? А? Чойта?

       Стаська сидел со свечой в руках уже на следующей Тропе, ему впервые в жизни говорили хорошие слова, у него было расправленное, удивительно красивое лицо в бликах свечи, я не знаю, остались ли эти кадры, но они были.

       Вся эта компания прихлынула к нам уже весной, когда стал сходить снег и мы начали тренировочный цикл перед экспедицией прямо у себя во дворе, а потом - в заброшенном пионерлагере на высоком берегу Волги. Ребят видно в снятом там ролике "Тяжело в ученье" и в другом - "Была бы прочна палатка".


      Не все отправились с нами летом, слишком кардинальный выбор им приходилось делать между их жизнью и нашей, но те, кто поехал, остались с нами надолго и стали Тропой. Вернувшись к осени на свою холодную Ташкентскую улицу, они не вступили в противостояние с другими беспризорными, а повели себя по-тропяному, терпеливо растапливая холод сердец и судеб, обучая собратьев человеческому отношению друг к другу. Это был конец девяностых, Тропа уже терпела отсутствие финансирования, на созданный нами лицей "Школа спасателей" денег у местного образования не было, как впрочем, и на всё остальное в огромной густонаселенной области. Мы не прощались с красновцами, еще год-два нам удавалось вытаскивать их в горы - в 2000 году головное звено Тропы уехало в Туапсе - там можно было прокормить несколько человек, чем мы и занялись. Краснодарский край встретил нас холодно и враждебно, а уже с 2001 года нами занялись краснодарская организация "Общественная безопасность", позже уничтожившая Тропу.
      Полноценная трансляция тропяной самоорганизации в беспризорный мир была прервана и сведена к нулю; оказавшись в изоляции, мы продолжали удерживать отношения друг с другом, но были лишены главного для нас - делиться собой с другими. Такая работа "двигателя" без нагрузки, вразнос, тоже повлияла на нашу способность к сопротивлению административно-силовому абсурду. Отдохновением было проведение городских турслётов, соревнований по ориентированию, скалолазанию и туристской технике, но они были разовыми, после чего работающий вхолостую генератор Тропы опять больше всего хотел нагрузки, работы, но продолжал работать вхолостую. Для выведения Детства страны из комы вновь вернули старый инструмент - пионерский галстук, серп и молот. Тропа же обладала другими средствами, которые казались мне более эффективными, хотя и не менее универсальными. Мы творили, выдумывали и пробовали сорок лет: работает.

       И будет работать. Проверено.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 10 октября 2017 года. Отрывок 78

       До 1991 страной владела какая-никакая, хоть завиральная, но - идея. В коммунистическую идеологию умещалось отношение к детям общества и государства, отраженное в лозунге "Всё лучшее - детям!". Доверчивые граждане, которых вели по жизни лозунги, исполняли свою общественную любовь к детям самым натуральным и искренним образом, о чём сложены песни, поэмы и кинофильмы, например, "Добро пожаловать, или "Посторонним вход воспрещён"". Отношение к Детству было важным маркером тогдашней политики и идеологии "вот-вот коммунизма". Партия устами своих вождей сказала, что дети у нас "привилегированный класс", и обществу в силу своих умственных и экономических возможностей приходилось это выполнять. На фоне природной родительской любви к собственным детям идеологическая надстройка про необходимость счастливого детства смотрелась не так уж плохо, детей любили не по приказу партии, а искренне и безоглядно. Даже самые "истинные ленинцы" находили для них хорошие слова и пытались защитить от растленного влияния Запада. Глупость пионерской организации, происходившая из ее единообразной всесоюзности, давала продохнуть: выполнив несколько обязательных ритуалов, пионеры могли заниматься многим, даже ходить под парусом, как свердловская "Каравелла". Взаимоотношение общества с детьми на Западе было устроено несколько по-другому. Оно уверенно опиралось на родительскую любовь, а содержание детской жизни искало таким, какое принесло бы процветание обществу. Я не знаю, что такое процветание, но оно рассматривалось ими как выгода. Дети на Западе были и менее огосударствленными, и более одинокими, что имело разные свои стороны, включая независимое индивидуальное развитие и чахлость коллективизма с отсутствием коммуникаций со сверстниками. В странах "народной демократии", однако, всё то и это смешалось в кучу, какие-нибудь австро-венгерские дедушки-скауты не теряли своего значения, растворяясь в хриплых звуках горнов и барабанного боя под правую ногу, невнятности личных целей и задач и еще большей невнятности цели общественной. Какому государству и для чего нужны дети? Я не нашел исследований на эту тему, видимо - просто не успел. Тип государства, особенности парадигмы власти должны влиять на ось "государство - дети", "государство - ребенок" и на общественное отношение к Детству.

      Эй, кому нужно светлое будущее? Подходи...

      На пионеров Северной Кореи смотреть очень грустно. Это наше несостоявшееся будущее, оно озадачивает своим холодом безликости и обреченной преданностью вождю. Можно радоваться, что для нас такое не состоялось, но дети Северной Кореи виноваты в происходящем с ними не больше, чем все другие дети на Земле. "Эффект следования", знакомый всем зоологам и доведенный до исступления, не дает шансов на развитие личности, что очень важно для тоталитарных режимов. Качество человека в них определяется качеством следования вождю. Все, кто не умеет ходить в ногу в едином строю, объявляются уродами, социальными инвалидами, злостными нарушителями, посягающими на устои и скрепы. Труднее всего приходится тем, которые умеют "все, как один", но не хотят. Их стирают в пыль, правильно понимая, что они будут торчками-диссидентами в любом возрасте и при любых обстоятельствах. В целях самосохранения такое государство, такая власть убивает своих национальных гениев, напрочь лишая всех остальных нравственной, интеллектуальной и духовной ориентации. Там, где все предопределено заранее, никакое творчество невозможно.

      Тропа больше суммы своих частей.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 11 октября 2017 года. Отрывок 79

        Подвиг Бога, обособлявшего себя от себя для создания нашего мира и нас самих, можно пытаться повторять в своем личном масштабе, даже самом маленьком.

        Говоря с человеком, мы должны оперировать понятием выгоды, которую он будет иметь от тех или иных своих действий, от содержания жизни вообще, но не мешает сначала поинтересоваться - что он понимает под выгодой для себя? Какая выгода человеку с того, что он накормил бездомного щенка, выходил птенца со сломанным крылом, полил цветок на окне?

        А вот какая.

        Он сотворил, обособил внутри себя щенка, птенца, цветок, уделил им место внутри себя и создал их внутри себя.

      Как создатель и оберегатель жизни, он является её участником, соавтором. Это приносит ему удовольствие, удовлетворение, немыслимое в торговых отношениях с миром.

        Дальше мы можем поговорить о том, что созидает разрушение и что разрушает созидание, но я не о том. Внутренний мир человека не имеет измерений, он может оказаться песочницей, планетой или суммой вселенных. О таком просторе для творческого созидания можно только мечтать, но мы не только мечтаем о нём, но имеем каждый по бесконечности в своём распоряжении. Нас ограничивают только наши физические возможности, они позволяют нам иметь несколько щенков, и то по очереди, несколько птенцов, несколько цветков. Выручает то, что дело не в количестве сотворенного, вылеченного, накормленного, а в том, что вы деятельно любите мир, в котором живёте, и стараетесь его улучшить. Обособляя себя от себя в образе щенка, цветка, другого человека, вы проявляете и испытываете самое главное, что есть во вселенной, - Любовь.


        Создавая (обособляя) внутри себя других существ или другие миры, ты получаешь от этого такое удовольствие, такую полноту жизни, что невольно задаешь себе вопрос: а не для этого ли я пришел в этот мир? Этот вопрос задает тебе собственное эго, ему хочется быть значительным, иметь подтверждение своей значимости, но ты можешь честно ответить ему: Не знаю.

        У тебя будет аргумент для возражения:

       - Бог создал всё из Себя, а я пользуюсь уже готовыми объектами своей Любви, а не создаю их из себя, только отражаю.

        Создаёшь. Эйдос, логос - вопрос времени, но мы не знаем, что такое время.


        Если потерялся и не знаешь куда идти в поисках себя - держись линейных ориентиров, они не дадут кружиться на месте.

        Любовь к тому, что (кто) не может быть твоей собственностью по своей природе, - самая настоящая Любовь. Никакого подчинения, обладания она не предполагает и содержать не может.


       Любовь владеет нами - не наоборот. Любовь ведет нас, и мы вместе с Ней созидаем этот мир и себя в нём.


        И его в себе, но я с этого начал, зачем возвращаться. Подвиг? Нет. Это Любовь.


        Глубокомысленную чушь пороть не трудно. Пойдём, посмотрим, что к чему, на самом деле. Сегодня поздно выходить, стемнеет скоро, и никакой не подвезёт уж нас автобус.


        В 4.25 утра сны еще не упакованы в прошедшую ночь, но мы уже в автобусе, и он трогается, бежит по городу, подбирая на перекрестках редких ранних пассажиров. Все они знакомы водителю, они не идут утром на автовокзал, а встречают автобус на пути его следования. Эти люди живут в городе, но работают в селе - на полях, в животноводстве, на лесопилках. Рабочий день у них начинается рано, и по их лицам заметно, что он не приносит им какого-то большого счастья.

      Последняя городская остановка называется "Каменный карьер". Никакого карьера тут давно нет, камень добывают дальше, взрывая и растаскивая большую и красивую скалу Невеб. Она была областным полигоном для скалолазания, но ДРСУ нужен был щебень. Теперь скалодром вон там, наверху, справа, на краю каштановой рощи, которую еще не успели вырубить, её черёд придет к восьмидесятым. Там же наверху, на соседнем хребте - поселок Холодный Родник, там же и сам родник - справная немаленькая речка, текущая из-под земли. Когда-то её воды хватало на весь город, но портовое поселение обросло всякими курортно-отдыхательными заведениями, всем понадобилась вода, и в трубу поймали реку Пшенахо, забыв при этом сохранить ее от береговой хозяйственной деятельности, за что заплатили сотнями жизней в августе 91, когда смерчи перепрыгнули хребет и вылили в реку мегатонны воды. По облысевшей, развороченной тракторами реке вода, не встречая естественных препятствий, ринулась вниз, смывая всё и всех на своём пути.

      Дремлешь? Это хорошо. Дорога крутится, и автобус по ней будет крутиться, подставляя солнцу разные свои бока. Укачивает маленько? На, возьми под язык пол таблетки валидола, я таскаю его с собой именно на такие случаи, меня не укачивает, колыбелью для маленького Юрки был баркас с уложенными в нём сетями, он то стоял на барбах на берегу, то плыл по морю и покачивался, я не знаю, что такое "укачало". Наверное, так паникует печень, которой транслирует всякий абсурд вестибулярный аппарат. Уж какое дело печенке до нашего положения в пространстве я не знаю, может, она и ни при чём, её диссонанс мне неведом.

      Проедем еще несколько селений с остановками в них, уйдем с трассы в долину Пшенахо и закончим свой автобусный отрезок пути в чешском поселении, окруженном яблоневыми садами. Можно забежать к Одегналу, старому знакомцу, но поторопимся мимо его дома, только поздороваемся - он уже трудится на своих грядках. Одегналов местные зовут Адыгналами, так местным понятнее и ближе, они знают, что такое "адыг" и по одному этому звукосочетанию оказывают уважение к мирному, трудолюбивому и мудрому народу, культура которого теряется в тысячелетней древней Индии.

      Ленточка гудронированного шоссе здесь заканчивается, дальше будем наматывать пешком по старой лесовозной дороге. Во время давней войны с горцами она была военной дорогой и доходила аж до Третьей Роты, затерявшейся глубоко в горах. Мы с тобой увидим конюшни Третьей Роты, они сохранились до сих пор, а если нырнуть с дороги в лес, то увидишь остатки каменных укреплений, сквозь которые проросли деревья и кусты; это лабиринты затейливых стен, стеночек и пристенков, выложенных когда-то речными камнями по всем правилам военно-инженерного искусства, выложенными, впрочем, не речными камнями, а русскими солдатами из речных камней. Ну, ты понял.

        Но сначала пройдём первые сады и перейдём Пшенахо по мостику - стреле крана, на которую положили доски. Я хромаю, еще в мае оторвал ахиллово от пятки, и Лёшка сделал мне ажурный дюралевый сапожок поверх ботинка. На мостике я ещё раз дерну оторванное ахиллово, закачаюсь, но не упаду - у меня в руках камера, с ней падать нельзя, да и я с тобой один, как тебя оставишь.

      Столько чистого воздуха тебе, рожденному и выросшему в небольшом городке, пристроенном к гигантскому НПЗ, и не снилось. Дыши, купай в чистом воздухе свой большой, непослушный нейродермит, тут для него и травки найдутся, и лес, и вода. Сядешь отдохнуть среди всего этого и подышать, а я буду кувыркаться по камням в своём сапожке и пытаться поймать тебя в кадр. Умываться будем только из правых притоков, в левых многовато свинца, вода вымывает его из массива Мжецу и добавляет в бегущие струи Пшенахо.

        Над нами на хребте скалы "Два Брата", ты смотришь на них и на нас, и улыбаешься, одна скала большая, другая поменьше, они намекают на нашу с тобой вечность, там наверху между ними крутой Мельничный Ручей, ходить по нему не надо, он состоит из одних водопадов, там взрослый Вовчик упал, приехав посетить места своего тропяного детства.

        Да, это мелисса, нюхай сколько хочешь, и можно её пожевать, а вот это - грецкий орех, если заболит голова - положи его под кепочку, и голова пройдёт. Когда нет грецкого ореха, для той же цели можно воспользоваться обыкновенным капустным листом, отдохнём еще пару минут в тени и начнём подъем к лагерям, по дороге мы отмахали двенадцать километров, до лагерей Тропы еще столько же, но без дороги, в подъём.

        Я снимаю, у нас теперь аж четыре заряженных аккумулятора для камеры, она аналоговая "восьмерка", что? Нет, здесь не водятся мухи "цеце", это овод, слепень, он будет придираться ко мне, а тебя облетит и не заметит, я больше пахну лошадью, чем ты, дыши, мой хороший, дыши лёгкими, кожей, дыши всем, что может дышать: когда поезд долго идет мимо твоего НПЗ, все пассажиры закрывают окна и затыкают носы, а ты одиннадцать лет прожил в этом, дыши, нюхай мелиссу, мне радостно, что ты чуешь, слышишь ее запах, все химические подарки с кожи уйдут, очистится кровь и лимфа, прояснится взгляд, и тебя перестанет укачивать в автобусе.

        Я снимаю камерой вслепую, боль застит глаза, но в кадр на привале ты всё-таки попал, я растяну этот кадр на несколько секунд, в видеоредакторе, и все увидят тебя в зарослях цветов и зелени деревьев, а не в нейродермите.


        На лагерь придём к обеду, пройдемся по куску свеже сделанной подъемной тропы, она идет прямо через лагерь. Нам дадут по кружке чая или компота, дадут по круглой вкусной несладкой печеньке, на каждой рельефно написано: "Мария". Пошли.

        Сначала на подъеме тебя одолеет кислотный пот, но - пусть он выходит, потерпи, наверху ты смоешь его в купалке с чистой хрустальной водой, остатки твоего НПЗ заберут камни, водоросли и солнце сквозь толщу воды, оно будет играть с тобой сквозь толщу воды, ты станешь космическим инженером и заодно прекрасным массажистом, и тому, и другому важно чувствовать меридианы и никогда не терять их. Ты всегда хорошо чувствуешь меридианы и никогда их не теряешь, вот тебе еще меридианы. Когда инженер-массажист женится, у него родится прекрасный ребёнок, я никогда не увижу его, только на фото, но всегда буду знать, что у него папины глаза и чистая кожа. Всё это будет потом, не бойся никакой мухи.

        На верхушках больших камней постой немного, так и быть, очень хочется хоть над чем-то возвышаться в этом мире, но давай отвыкнем наступать на большие камни и на лежачие стволы деревьев, а то можно срубиться.


        (К тропяному словарику. "Срубиться" - упасть с твердой поверхности в результате подскальзывания. Такое падение происходит резко, хлопком и может привести к серьезным травмам).


        Уж лучше глянь на мир сверху, три долины видны с Дикил-Даша, а он рядом с лагерем, на который мы идём. По огромным валунам и останцам[1] проберемся к самому краю обрыва, на кругозор, ты будешь тихонько повторять свои всегдашние "ай, уй, ой", ты всегда говоришь их только самому себе, а одолевая препятствия, ты говоришь "н-ну".

        Что ж тебе так нравится перелезать через камни? Один камень в поле будет, ты пойдешь к нему и перелезешь, но пожалуй, ты прав. Чувствовать себя победителем очень важно, когда ты победил и препятствие, и себя. Стоишь, как маячок и празднуешь победу.


       - Юрка с Янкой пришли! - радостно возвестит лагерю Стрелец, завидев нас на серпантине тропы.

        Все выбегут навстречу, вниз и пройдут с нами вверх несколько десятков метров тропы, возвращаясь в лагерь. Ребята любят тебя, Янка. Видишь, как соскучились. Остальное приложится. А то, что нам не нужно, выведем зелёным чаем.
  
  Маячок
  


     [1] Останец - камень, скала, оставшаяся на склоне в результате горообразовательного процесса


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 12 октября 2017 года. Отрывок 80

        Котенок, щенок, птенец проявляют в ребенке отцовские чувства. Подготовку к таким проявлениям производят игрушки - маленькие, зависимые, одушевляемые. Ваш сын занимается котенком, и вы теперь дедушка этого котенка. Игрушки тоже живые, но котенок двигается сам - это все отличие, которое видит ребенок, он не ведает барьера между живым и неживым, это прекрасно, но не всегда удобно для котенка и дедушки. Но - попробуйте обращаться с ребенком ровно так же, как он обращается с котенком, используя те же слова и жесты, делая те же ошибки, и ребенок с благодарностью поймет вас и посмеется над собой. Если будет туго, включите в состав игрушку, с которой дедушка сможет обсуждать взаимоотношения котенка и сына. Возникнет треугольник, в котором ребенок сможет видеть себя со стороны.


        Поверья Тропы. О костре. Из него нельзя выносить огонь. Например, поджигать личную палочку и махать ею в воздухе. Тот, кто это делает, по неведомым причинам вскоре вылетает из группы.

       Вынести огонь (жар) для разжигания другого костра - нормально.

       О хлебе. Его можно только передавать из рук в руки, а кидать нельзя.

       Хлеб всегда должен быть верхней коркой к небу. Иное его положение - презрение к тем, кто его растил и пёк, доставлял на лагерь и ко всем людям на лагере.

        О деревьях. Они живые, как люди. Они так же чувствуют боль, но не могут ни закричать, ни убежать.

       Если обнять дерево, подружиться с ним и попросить силы и/или спокойствия, оно даст силу и/или спокойствие.

       О находках. Если ты нашел что-то сделанное природой, оно принадлежит тебе. Если это что-то сделано людьми - оно принадлежит группе.


       Группа не должна быть напряженно плотной, как сжатый кулак или шпроты в банке, в ней должен быть воздух.

       Воздух придает спокойствие и возможность освоить свою психофизиологическую территорию не посягая на соседние и не прижимаясь от уважения к ним.

       Воздух должен быть и при планировке лагеря (места обитания), и при разводе по палаткам. Он дает возможность группе иметь любую плотность в разных ситуациях, иметь ее качественно и добровольно, а не ютиться на маленьком физическом или психологическом пятачке в ожидании приказов сверху.

       Важно понимать, что личная территория любого человека нелинейно изменчива, подвижна, никогда не имеет постоянных заданных или договорных параметров. Человек дышит не только лёгкими, но и своей территорией, то сжимаясь в геометрическую точку, то занимая значительные пространства.

       Суверенность территории и возможность ей быть - необходимые компоненты свободы. Можно ходить в гости на "чужую" территорию, можно делегировать свою - другу, но нельзя чужой территорией владеть. В первую очередь самоограничение касается взрослых, - у них больше опыта по саморегулированию.


       Если у вас двое или больше детей - посмотрите, как они делят территорию и как умножают. Агрессия, экспансия не так страшны, как постоянная готовность к потерям, их привычность.


       Изменяет территориальную картинку и смена обязанностей и степень добровольности чего угодно. Безусловной личной территорией для каждого является его тело. Следующий круг - "круг дистанций". Дистанции, которые выбирает человек до другого и другого прочего - редко бывают случайными и не должны быть вынужденными: взрослый должен отдавать ребенку приоритеты в выборе дистанций, а не двигать его как пешку на шахматном столе.

       Следующий круг - поле суверенных контактов с объектами и субъектами. Умывальня, например, должна быть оборудована так, чтобы исключить конкуренцию за лучшие места и чтобы каждый мог взмахнуть зубной щеткой не испачкав товарища. В этом же круге - пища, родник и костёр, временная каждый раз территория на Поле Чудес и т.п.

       Дальше - общие и совместные территории, суверенитет человека, выполняющего работу.

      Дальше - разнообразие временных территорий, находящихся в удалении от места ночлега.

      Не хочу очерчивать чёткие границы между кругами, - этих границ нет.


       Любые игры в значимые территории обогащают человека, позволяют людям понимать себя и других. Все гуляющие по кровеносным сосудам шарики агрессии, захвата и даже подковёрных спецопераций успешно нейтрализует спорт. Самым быстрым из спортивных мероприятий, позволяющим понять, кто какой, является рукопожатие. Информационный обмен в момент рукопожатия - мгновенный и огромный. Взрослые избегают рукопожатий с детьми из страха обнаружить свою несостоятельность. Правила приличия - новодельный фиговый листок на этом страхе. Чего ты сто́ишь на самом деле - вот, что важно.

       Ребенок не будет искать в тебе что-нибудь про запас. Он окинет тебя взглядом в поисках того, что ему нужно здесь и сейчас.


        Об этом, как и о любом другом, можно говорить бесконечно, строя модели и макеты, приводя примеры и взывая к пониманию; такой разговор невозможно закончить, как ремонт квартиры, его можно только прекратить.


        Про воздух (никак не остановлюсь). Асфиксию группы на эту тему вы легко заметите по цвету общего лица, по зажатости речи и по характерным движениям, выдающим недостаток кислорода. То есть буквально так. Асфиксия.


       На природе, вдали от идеологического отдела ЦК КПСС легко становиться патриотом человечества, не посягая ни на какой прочий искренний патриотизм.

       Логика административно-территориального дробления патриотизма представляется искусственной и противоестественной. В таком подходе чудится попытка клеймить рабов и нумеровать на запястьях заключенных и похоть владеть этими и теми. "Родина - это я, - говорят такие управители. - Кто любит меня - тот любит Родину".

       Европа дала миру школу как учреждение, в которое ходят. Песталоцци и Коменский счастливо принудили человечество обратить внимание на детей. Но Монтессори и Вальдорф - тоже европейские маркировки, что же делать теперь в истории человечества обитателям иных континентов? Выход один - записаться в человечество и не устраивать войну патриотизмов. Уродливый патриотизм расцветает в цветочках национализма и фашизма. Ветви разные, но ствол один - неприятие иного (любого) на фоне утверждения (любого) своего. Древний животный инстинкт охраны своего обиталища, своего ареала должен изжить себя, он не дает человечеству двигаться в будущее. Перейдя от конкуренции к кооперации, оно выиграет гораздо больше и освободится от междоусобных затрат. Полезно думать о стране, но и о планете. Я не знаю никаких рациональных запретов того, чтобы думать о планете. Владимиру Ивановичу Вернадскому - поклон.


       Планета превыше всего. Слава Планете. Да здравствует наша Родина - планета Земля. Мой адрес - не дом и не улица, мой адрес - планета Земля. Помню, как все газеты несли по кочкам космополитов, стиляг и прочее отребье. Сладко звучит Объединенные Нации, но чем они занимаются - я так и не понял. Наверное, ООН приобретена человечеством "на вырост". К тому же, чиновники нужны, чтобы обслуживать машину, но очень быстро они становятся её хозяевами. Это явно происходит с ЮНИСЕФом, да и ЮНЕСКО грешит тем, что подкладывает себя под самостийное создание местных карманных структур.

      Идеалисты создают институты, но владеют институтами чиновники. Они везде ходят в галошах и представляют из себя власть, которая вполне распространяется над идеалистами. Время идей и новаций проходит, на смену им является тупой регламент "по мотивам хорошей идеи". Любая новация, в том числе изменение курса, вызывает у чиновников тошноту, страх и отторжение.
  
  Януш, мы пришли
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 13 октября 2017 года. Отрывок 81

       Спим в палатках на подстиле. Подстил - ветки, срезанные чистильщиками в створе тропы. Если лагерь стоит больше недели - поднимаем палатки на настилы, положив для этого на опорные бревна ровные продольные слеги. Живое для настилов не берём, гнилое - тоже. Идет сухое.

       По дну палатки лежат "пенки" - пенополиуретановые коврики, давно ставшие привычным атрибутом туризма и альпинизма. Раньше ковриков не было, и мы напиливали (нарезали раскаленной проволокой) много пенопластовых плашек и вшивали их между двумя прямоугольниками плотной материи. Получался коврик.

       Поверх пенок лежит расшитый (раскрытый) спальник - спальный мешок. На нём - индивидуальные спальники, в них - стираемые вкладыши - мешки из простыней. Спальники тоже стираем, но в четыре раза реже - раз в месяц. Если стирать их чаще, они быстро станут просто кучей тряпья.

        Под головами - мешочки с одеждой. Обычно это матерчатые мешки от спальников.

     Каждый день палатка выметается и просушивается. Сушим палатку, "поставив" ее в воздухе между ветвями деревьев.

      Палатки любим простые, без наворотов. Они периодически тщательно просматриваются, ремонтируются, укрепляются.

      Спим, разумеется, головой к выходу. Так и безопаснее, и удобнее.

        Спальники и вкладыши проводят солнечную часть дня на сушильной веревке - это забота дежурных, они не только готовят пищу, но и делают работы по лагерю.

        С появлением в 70-х годах полиэтиленовой пленки, на каждой палатке появилась накидка, которая без дождя живет на дальней гребневой растяжке, а на дождь накидывается на палатку и закрепляется отдельными креплениями, чаще - завязками - пружинящими, не жесткими. Полиэтилен бывает разной вязкости и разной толщины, в походах лучше потоньше, в экспедициях - достаточной толщины. Небольшие дырки от упавших на палатку сучков лечатся наложением с двух сторон пластыря-скотча. Дырки должны быть достаточными для слипания двух слоев скотча между собой, иногда их приходится специально увеличивать: скотч клеится со скотчем, но не с полиэтиленом.

        Обитатели каждой палатки знают ее имя (номер), умеют экстренно выполнить команду "Палатка, вон!" и хорошо понимают, что при попадании на ткань огня палатка сгорает за девять секунд.

        Свечи разрешены в палатках на специальных подсвечниках и всегда засыпают раньше людей.

        Ботинки спят подошвами вверх под головами - под палаткой у входа в ряд. Носки - на улице. Спит народ в трусах, если лето, и в спортивных костюмах, если зима или межсезонье, на голове - шапочка. Каждый спит в чём хочет, хоть в костюме химзащиты, главное чтобы тебе и окружающим было комфортно.

        Сон тропяных свят. Его можно прервать только в крайних экстренных случаях. После отбоя и до подъема никто не будет греметь, громко разговаривать. Тропа любит колыбельные со словами и без слов. Успокаивать и призывать ко сну никого не надо, все уработались и находятся в объятиях Морфея без задних ног.

        Все палатки слышат друг друга и слышат меня.

       К моменту отбоя не должно быть не понятых и не прощенных, и ночь пройдет хорошо, она будет доброй, как принято желать на Тропе. Пожелание "Спокойной ночи" как-то не прижилось, но добавились и сформировали пожелание доброй ночи "Доброе утро", "Добрый день" и "Добрый вечер". Отсюда и "Доброй ночи".

       Очень важно, чтобы среди утренних дежурных был тот, кто умеет будить людей. От него многое зависит в наступающем дне.

        Отбой частенько бывал с флейтами, клавишами, гитарными аккордами. Подъем - с флейтой. Флейта обозначает канву состояния, но не грузит его принудительным содержанием - подсознание утром свободно, оно может заняться переносом опыта снов в реальность, которая возвращается с пробуждением. Пробуждение - это новое появление на свет с новым опытом, новыми внутренними расстановками и затейливыми рецептами снов, приносящих опыт иных реальностей. Пахучий древесный подстил под палатками в это время как нельзя кстати.

        Нельзя утром искусственно бодрить человека, он ещё завершает труднейшие работы в снах и явится к нам сам, когда будет готов продолжить в этой реальности.

        Того, кто остается, залипает в другой реальности, люди зовут сумасшедшим. А он всего лишь человек, который никак не может проснуться. "Сон разума" - точные слова.

       Проснулись, - и командировка в этот мир продолжается. Если не торопить миг пробуждения, - очень хорошо станешь понимать себя в других и других в себе. Это важно для группы.

        Сновидения как версии жизнетворчества стоит рассмотреть и принять к изучению, там будет много открытий, ведущих упорно к новому пониманию жизни вселенной и человека в ней.

       Итак, начнем с мягкого душистого подстила, полынной подушки и букового аромата опорных брёвен.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 14 октября 2017 года. Отрывок 82

        В развилке дерева на тропяном лагере - будильник. Обыкновенный, копеечный, с микросхемой из Юго-Восточной Азии. Обед всегда в 14-00. Сегодня - суп, в основе которого морковка - картошка - лук и две банки тушенки. На второе - гречка с рыбой. На третье - компот из даров лесных фруктарников со зверобоем и мятой. Суп дополняем множеством приправ, которые приготовлены тетушками и проданы ими на базаре. Греча готовится не спеша, хорошо разваривается, не превращаясь в "размазню" и пойдет вместе с сайрой и зеленью, туда же по половинке солидного помидора, а с компотом - по четыре печеньки под названием "Мария". Порции нормальные, рослые, и "моторные" подойдут за добавкой, которой всегда не меньше 1/5 кана, а то, что останется, называется "доедаловка". Она будет выставлена в мисках на дежурный столик возле кострового круга и накрыта крышками от всяких случайностей, вроде летучего вредителя по имени Снебакакиль.

       После отпития полкружки компота, всех прихватывает неудержимая сиеста. Она складывает людей на пенополиуретановые коврики в тени, где все дообеденные мысли без остатка растворяются в тихом сытом гомоне группы. Кто-то вдруг вскинется, как сторожевой гусь, и пойдет помочь дежурным, моющим посуду в приточном ручье. Кто-то вздремнет десяток минут, а Скинни опять сядет сбоку и будет точить свою палочку, он обрабатывает ее специально собранными камешками до состояния Страдивари, что это будет за палочка никто не знает, он тоже не знает, но она будет.

       Две залетные мухи атакуют сиестующих, для оказания должного отпора безмозглым насекомым активизируются Хохотун и Стрелец. Они быстрорукие, хорошо ловят мух, но поймать не успевают - мухи уже улетели. Все чисто, все чистые, привлекать мух нечем. Значит, Хохотун и Стрелец сейчас притащат мне с поленницы бывалый наш синтезатор и будут держать вдвоем клавиши передо мной, пока я что-нибудь не сыграю. "Послеполуденный отдых фавна" я бы сыграл, но пластиковый звук синтезатора несовместим с полетами Клода Дебюсси, если только "Кукольный кекуок", но он не годится для послеобеда. Нет, синтезатор не тащат. Стрелец вставил в поясное ушко Хохотунских шортов пучок сухой травы и хихикает. Если засмеется, все зашевелятся, Стрелец очень заразительно смеется. Тишина, слышно как торкает будильник в развилке. Это мы стоим далеко от реки, которая называется Бешенка, приток Таштая. Когда лагерь у реки - она окутывает его своим постоянно меняющимся шумом, смывая за ночь со спящих любую усталость. Особенно, если направления совпадают - мы спим головой к северу, а речка течет на юг. На южных склонах это бывает часто. Надя Крупп на Верхнем Агопсе залезла купаться в приток и восхищенно кричала:

       - Юра! Он смывает всё-всё плохое! Я сейчас взлечу от этой воды! Я такого никогда придумать не могла! Это волшебство какое-то!

       - Вылезай, - говорю. - А то растворишься, и буду я тут как Ленин без Крупской.
      Надежда говорила дальше одними междометиями, и я понял, что ей хорошо. "Гидра", водная разведка, за день до того осмотрела этот ручей до истоков, он был чист и безопасен, в нем не было ни упокоившихся животных, ни свинцовых примесей, темнивших донные камни, ни водорослей, в которых прячутся маленькие невидимые черти. Со вчерашнего дня ручей был "открыт", это значит, что его воду можно использовать в самых вкусных целях. Недалеко от устья - купалка одноместная, выше - водозабор, еще выше - "аптечная вода" - самая чистая вода для разведения всяких препаратов, а еще выше - стоп, проход и проезд запрещен, там подойти к ручью нельзя. Нельзя - и всё тут. Никто и не пойдет, достаточно один раз на круге тихо сказать. Водопойных зверинок на этом ручье практически нет, сказала "гидра". Она очень ответственная разведка, определяющая пригодность воды, ливневый режим ее стока, чтобы не оказаться лагерю посреди паводковых потоков. Если "гидра" ошибется, может заболеть живот или можно ловить палатки в нижнем течении основного русла. Возле рек в горах, особенно на ночлеге, будьте внимательны и осторожны.

       Территории для безудержного писания и какания располагаются за любым небольшим наветренным водоразделом. Для промежуточных лагерей, стоящих две-три недели, выгребных ям не копаем, сам лес со своим биоценозом - прекрасный профессиональный ассенизатор. Ветры из Какандии и Писяндии в сторону лагеря не дуют, склона, по которому ваше произведение может скатиться в костровой круг, здесь нет, все выверено по безопасности, по санитарной логике.

       Неопытный Хилик на коротком привале на Ходжихо сходил вверх по склону и, не успев вернуть штаны в исходное положение, преследовал свою собственную какашку, убежавшую вниз по склону, до самого места привала, куда они прибыли одновременно, несмотря на все его отчаянные усилия. Группа метнулась ему на помощь, решив, что за Хиликом гонится змея, но всё обстояло иначе.

       Тяжелее всего туалетная проблема решалась в Северной Карелии, где мы шли пешим маршрутом вдоль Кеми, отбиваясь от несметных полчищ юшкозерских комарищ, жалящих сразу, долго и хором. Леха Шутиков изобрел тогда подобие полиэтиленовой юбки-пугала, в котором нужда справлялась в состоянии танца вприсядку. Выглядело это уморительно, а для редкого случайного путника и вовсе страшно - в кустах, ритмично подпрыгивая, металось человекоподобное существо, явно пытавшееся что-то сказать, но только ойкало и айкало, цепляя по веткам фалды полиэтиленовой юбки. Других вариантов, впрочем, не было - не все участки кожи хорошо переносят диметилфтолат. В том походе я вдруг завел группу в сплавину (заросшее озеро, где под тонким слоем грунта есть глубины воды), и только слаженность и находчивость всех и каждого спасли нас от коллективного погружения. "Хвост" группы еще не вышел на сплавину и оставался в лесу. Выходя в этом месте из леса на чистую зеленую лужайку, которая и оказалась сплавиной, я заметил несколько разбросанных между стволов бревен. Погрузившись уже по колено, но еще не прорвав дерн, я скомандовал "стоп" и попросил по цепочке протащить к нам бревна из леса. Не снимая рюкзаков, группа быстро выполнила команду, бревна легли поверх дёрна сплавины, и я скомандовал обратный ход. Данька, который шел замыкающим, превратился в ведущего и, прекрасно понимая происходящее, несмотря на свои 11 лет, технично вывел нас на сухое место, где мы и привалились в зарослях черники.

       Ходить замыкающим так же ответственно, как вести группу. Данила был надежен, немногословен и улыбчив, что важно при переглядывании ведущего и замыкающего. А если уж группа хорошо и технично ходит, то и вовсе она движется как единое существо, а не вереница отдельных особей, самозабвенно плюющих друг на друга в повседневной жизни.

       Если ты, суверенное существо, хочешь кого-то подавлять - начинай с себя. Продолжать уже не захочется. Туристский строй - не выполнение чьего-то приказа, а осознанное естественное состояние движущейся группы. Это не "все, как один" и даже не "один как все". Строй - часть командной работы. На судне, например, есть судовые роли. На футбольном поле никто не буде ловить мяч руками, если он не стоит на воротах. Строй - это уговор поступать так, как будет удобно, безопасно и эффективно. Туристский строй - это не вариант армейского или пионерского строя, это отдельное явление, вполне самостоятельное. Для лучшего понимания можете представить движение в горах шеренгой. Особенно в местах, где справа - стенка, слева - пропасть.

       Любая горная тропа допускает или предусматривает одиночное и попеременное движение по ней. Уверенность, что "здесь прошел тот, кто ведёт", сводит на нет аварийные ситуации. Если ты испытываешь уважение к ведущему и доверяешь выбираемому пути, то протестные отклонения не посетят твоей ходьбы. Мотаясь на ходу как сосиска на проволоке, ты протестуешь не против пути, которым идешь, а против ведущего, тщательно выбирающего путь в нужном направлении, занятого экспрессной микротрассировкой, оценивающего грунты, все естественные и искусственные препятствия, опоры, сбои шага, сцепки пути с подошвой и так далее. Кроме того, он регулирует темп и ритм, точно выбирает углы подъема и спуска, распознает путь во всех его невнятностях, слышит как дышит каждый, может попросить перераспределить груз и еще всякое многое другое, чем занят ведущий. Если же он просто самозванец, ставший вести группу, - прогони его оттуда и не иди за ним, если не веришь, что он достойно выполнит свою работу. "Я приведу вас всех к светлому будущему!" - говорят некоторые ведущие, но приводят в болото, где не зарастает народная тропа к памятнику Ивану Сусанину, а уличные репродукторы веками кричат бодрые песенки, и лишь из полей доносится то, что должно доноситься оттуда во все времена, но вряд ли подлежит дополнительному обнародованию.

       А ведь очень важно не только куда привести, но и откуда вывести. Да и сам путь важен, он формирует человека и сообщество - хоть по пустыне води, хоть по смачным лесам Амазонки.

       Путь формирует человека, я убедился в этом много раз. Туристский путь, конечно, не туристический. Причем спортивный формирует иногда больше, чем вынужденный. Это потому, что Игра всегда расположена поверх реальной жизни. Поверх, а не "пониз". Если сказка - приключения архетипов, то спортивный туризм - это их путешествия. Путешествия и приключения - что может быть дороже? Только оседлый покой в материнской утробе, а дальше уж всё пошло-поехало. Где еще можно самому построить дом и немного передохнуть на пути из роддома на кладбище?

       На Тропе.

       Приезжай, ставь палатку, живи.

      Самостоятельный коллективный монтаж социума там, где его не было, - это и есть мы.


       "Социум" нынче почти такое же ругательное слово, как "менталитет". Но социумы бывают разные, как и менталитеты. Строй что хочешь, вписывайся или не вписывайся в общие движения и законы, здесь - твоё святое право быть собой и примерять себя к человечеству.


       Да, будильник в развилке дерева, на нитке тропы - бригада сквозной чистки, грузовая ходка ушла в сельский магазин, это 14 км, и еще четверка - в разведке, ищут сходну́ю тропу на хребтовом узле на траверсе Аутля. У костра спокойно и ладно работают двое дежурных. Ужин - в 18-00, уже август. В июне, при длинном дне, ужин в 19-00.


        Одним из символов текущей эпохи является слушание музыки через наушники. Скоро через них будут есть борщ и чесать спину. Ведут же они диалоги через всякие маленькие фитюльки, которые носят в кармане. То, что этот собеседник снижен до уровня изображения и кастрированного звука, то, что он ничем не пахнет, - это не смущает общающихся. Опять - соска-пустышка, видимость, "как бы", "якобы".


       "Солнце, воздух и вода -

      Наши лучшие друзья!".

      Такой была первая в моей жизни плакатная попса. Особенно поражала рифма "вода - друзья", она разбивала вдрызг всю поучительность этих строк и сводила их в лучшем случае к неудачной шутке, "кичу от Хармса". Таковы теперь щекастые карапузы на упаковках детского питания и в рекламных роликах. На обертках лица их симметричны, отчего они перестают быть людьми и даже изображениями людей, они ужасны в своих мертвых пищеварительных улыбках, они и есть настоящие ужастики вашего мира.

      Ничего себе был бы ужас оказаться на планете симметричных карапузов, тщательно познающих, вырастая, какая пища им нужна. Они ведь даже друг друга не смогут съесть - каждый окажется в положении буриданова осла. Сбудется мечта всех тоталитарных режимов - перед ними будет простая сумма одинаковых 'людей', напрочь лишенных за ненадобностью свободы выбора. Выбирай - не выбирай, голосуй - не голосуй, результат всегда будет один и тот же. Между любым и каждым нет никакой разницы, власть всегда остается прежней, оппозиционные "пятые колонны" просто не рождаются, не происходят на свет, и этот ад для живорожденных будет вечным.


       "Фабрика пролетарских кроватей имени товарища Прокруста".


        Первые шаги уже сделаны - вы перестали "почувствовать разницу" и залили мир всякими "как бы". Когда внятность разных миров в мире станет "как бы", вы даже не сообразите праздновать победу над нами и будете считать, что так всегда было и так всегда будет, и вы вполне окажетесь правы.


        Попса всегда симметрична, в ней все как один и один как все. Вы и так живете на кладбище на своих "взрослых площадках", разве нужно еще мертвее? Зачем?


        Философия противостояния на планете противостоит философии сотрудничества, взаимодействия. Достаточно взять людей в заложники - и ты их начальник. Достаточно узурпировать власть - и ты - правитель.


        Правитель - твой начальник. Ты - дурак. Ты рвешься взаимодействовать с ним, а он противостоит тебе и называет пятой колонной.


        Начальником детей, наверное, быть труднее всего - они еще не усвоили стереотипы подчинения и, несмотря на раннее знакомство с тумаками и розгами, продолжают стараться быть собой даже тогда, когда примеряют на себя образы окружающих. Дети свободны по своей природе. Чтобы сделать из ребенка взрослого человека - достаточно отнять у него свободу. Потыкать носом в карту окрестных огородов или полушарий, показать границы. Естественное состояние Детства - незнание границ. Конечно, я говорю не только о политико-административной карте, но и о ней тоже. "Мое - чужое" расположено для них не на карте и даже не на местности, а внутри, там, где гуляют голодные мотивации и запреты, где пасутся табуны еще диких табу. Все эти хищники отдыхают и набираются сил, пока ребенок мал. Но с 4-х-летнего возраста ему уже нужна помощь и подсказка в распознании "свое - чужое", тут он долго будет справляться и набивать шишки без нашей помощи. Опираясь на монаду, которая подскажет, что в каждом своем есть что-то чужое, а в каждом чужом есть что-то своё, откройте ему минные поля этого распознания, и он никогда не сядет за решетку, посчитав чужое своим. Важным моментом распознания будет переход чужого в свое и своего в чужое. Этот переход имеет свои человеческие правила и многое подскажет и юному собственнику-хватателю, и неприкаянному гипертрофированному дарителю всего всем.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 15 октября 2017 года. Отрывок 83

       Кого-то похищают инопланетяне, а меня в 1966 похитили дети. У них были пособники - мои школьные учителя, которые много лет смотрели, как вокруг меня кучковалась компания сверстников и младших, собиравшаяся по неведомым для меня принципам и признакам. Только позже, через много лет, перебирая в памяти эти времена, я понял, что почти всем им не хватало от их привычного окружения справедливости, как они ее понимали, защиты и тепла. Некоторым были интересны какие-то мои увлечения и занятия, вроде музыки, электроники, ходьбы как таковой, футбола, литературы, включая гриноведение, которым я занимался очень увлеченно в старших классах школы, горного, пешеходного и лыжного туризма и т.п.

       Некто Колпачонок, семиклассник ростом с первоклассника, регулярно встречал меня по дороге в школу, здоровался и спрашивал:

       - Поговорим?

       - Поговорим, - кивал я.

       - Вот, хочу спросить, - уведомлял меня Колпачонок.

      - Спрашивай, - разрешал я.

        Вопросы Колпачонка были обо всем на свете. Отвечая ему, я чувствовал себя как на экзамене. Речь шла о подводной археологии, истории племён, типах парусных судов, грузовиках фирмы "Студебеккер", музыке Центральной Африки, устройстве Солнечной системы и еще Бог знает о чем. Я был старше него года на три, чувствовал себя то ли дядей, то ли старшим братом, которого у него не было, и отвечал, выбирая до дна свои знания на различные темы. Особенно его интересовало распространение радиосигнала на разных частотах, и я тут же, на снегу рисовал ему, как короткие волны обегают Землю, отталкиваясь от слоев ионосферы. Иногда этого утреннего ликбеза ему не хватало, он ждал меня после школы, и мы бродили вдоль Яузы, и наше "поговорим" было бесконечно. Как-то мы добрели до Лефортовского парка, взяли на прокат лодку и до вечера то гребли, то дрейфовали по прудам, то путешествуя по Венере с братьями Стругацкими, то путаясь в переселении душ у Карло Гоцци в его великолепной сказке "Король-олень".

       Колпачонок был прекрасным собеседником и замечательным слушателем, что большая редкость. Когда он слушал, всё рассказывали его глаза, очень выразительные и обладающие, когда надо, прямым пытливым взглядом, когда не отговоришься тем, что "жизнь - сложная штука", и надо отвечать так же, как спрошено, - честно и прямо.

       В раздевалке я забирал его мокрые варежки и ботинки, вставлял на первых уроках в батареи отопления и сушил, передвигаясь вместе с ними по кабинетной системе.

       - Это твой братик? - спрашивали одноклассники.

       - Да, немножко, - говорил я.

        Братик мой располагался за мраморной доской в колумбарии первого московского крематория, там с начала февраля 1957 года находилась моя мама, а не родившийся Братик находился в ней. Приходя туда, я здоровался с мамой, потом стучал в мраморную доску тройным стуком - звал Братика. Если постучать и сразу приложить ухо к доске, то услышишь ответный двойной стук. Это отзывается Братик через моё сердце. В 1957 я не знал, что он отзывается через мое сердце и думал, что он стучит мне из-за мраморной доски:

      - Тук-тук-тук. Тук-тук. Такая игра.

      Умирает летний день за окном.

      Это Братик мой пришел со двора.

      Это песенка моя ни о ком.

     Я картошки на двоих наварю.

     Я тропинку проложу по росе.

     И вернемся мы домой к сентябрю,

     Или, может, не вернемся совсем.

       Тук-тук-тук. Тук-тук. Такая игра.

       Закружился за окном первый снег.

       Это Братик мой пришел со двора.

       Это лето постучалось ко мне.

       - А есть у тебя на Земле самое любимое место? - спросил Колпачонок.

        - Конечно, - сказал я. Это бухта Инал, Шерпелева бухта, я там вырос. Там пусто, никто не живет. На побережье Черного моря уже почти не осталось диких пустых бухт, все заселено. А там до ближайшей населенки, села Бжид, аж семь километров лесом. Я жил в Шерпелевой подолгу начиная с грудного возраста, когда баркас джубгских рыбаков был мне люлькой, а их сети - пеленками. На траверсе Джубги в 40-х - 50-х годах рыбу не ловили, за ней ходили в Инал. Кефаль, ставрида, тут она ходила большими стаями, и ее ловили много, кормилось всё село.

        - А сейчас там что? - спросил Колпачонок.

     - Ничего. Там были развалины рыбацкого дома на взгорке, но от них остался только остов, фундамент. Море, лес и горы, больше ничего.

        - Ты возьмешь меня туда? - вдруг спросил Колпачонок.

        - Возьму.

       Сейчас в Голубой Бухте, как называют теперь Инал, все застроено. На месте старого рыбацкого дома в Шерпелевой бухте, восточной части Инала, стоит губернаторская дача. Туапсинский эколог Женя Витишко, прошедший школу у Черновола в "Пилигриме" и написавший на заборе губернаторской дачи "САНЯ - ВОР", получил за это творчество реальный срок и отбывал его в той же колонии, в которой я пишу сейчас эти строки.

       Я никогда не был в окурортченом Инале, и мне помнится по-прежнему пустая дикая бухта с особенно чистым небом и морем, особенно зеленым лесом, отделенная к востоку вертикальной скалой, которая продолжается подводными скалами, ведущими к таинственному Иналосу - древнему затопленному водой городу, где царствуют рыбы, можно сказать, что это был маленький Барьерный Риф моего детства, тут я близко знакомился с дельфинами, и они потом отыскивали меня на Джубгском меляке, здоровались и играли "в ловитки".

       В Бухте мы прожили с Колпачонком недели две, потом по берегу ушли в Джубгу и уже оттуда - повыше в горы.

       К третьему уроку его варежки высыхали, а в конце четвертого высыхали ботинки. Каждый раз он заметно стеснялся забирать у меня эти высушенные вещи, я тоже стеснялся их отдавать из-за его стеснения, но обормоты из его класса никогда не давали ему самому что-нибудь посушить - не оставалось места. Они и свое-то все сметали на пол и топтали, они были подавляющим всё большинством, а Колпачонок только в 9 классе почти догнал меня по росту и набрал массу, необходимую для борьбы за жизнь у окошка школьного буфета на короткой переменке. Изгоем Колпачонок не был, просто он имел очень маленький вес, и стихия средней школы то топила его в своих мейнстримах, то выбрасывала на морены своих спонтанных лавин. Я тоже был в порядке, заведовал школьным радиоузлом, колотил по клавишам на вечерах, назывался Устиныч и всерьез, самозабвенно, гулял со своей будущей женой, одноклассницей. При росте 188 с массой у меня было всё в порядке, и я вполне находил время и возможность помогать Колпачонку идти против течения и против ветра. Все-таки он был немножко Братик. Все-таки в детстве я выбирал себе игрушки с особенностями, выводящими их из верхнего ряда стандартных образцов. Это инвалидные игрушки, я всегда сопереживал им и хотел, чтобы их незащищенное одиночество закончилось. Ни в коем случае я не считаю, что Колпачонок был моей игрушкой; сказав так, я погрешил бы против истины и унизил бы в вашем сознании нас обоих. Но и я не был его игрушкой. Мы были друзьями. Братиками.

       Не реформируемые системы, такие, как почта, тюрьма, ж/д или "группа поддержки меня", создаются всегда ретроградным женским сознанием. Делает оно это из лучших побуждений, но среда обитания таких систем меняется, а сами системы остаются прежними. Они - основа несомненности, главной материнской черты, породившей само понятие и ощущение "положено". Так положено, и всё тут. Выживать в меняющейся среде такие организмы не могут, они могут только тупо сохранять себя, продолжая воспроизводить ту среду, в которой гибнут.

       Слово "женское", "материнское" не несет коннотацию "плохое". Оно - консервативное, упорно сохраняемое, несомненное, оно нужное, но когда оно преобладает в любом организме, включая социальный, диктует свои условия, сводит на нет все попытки изменения, включая изменения к лучшему, - чего ж тут хорошего? Консерватизм тоже хорош в меру, это классика жизни, проверенная временем. Баланс сохранения и изменения, самым близким примером которого должна быть семья, безусловно, нарушен. Его регулируют на самом деле не правители людей, а Солнце, и я рискну сказать, что он принудительно, противоприродно нарушен. Это внятный момент общечеловеческого, общественного суицида, после взгляда на себя в зеркало, которым оказался для человечества XX век. Человечество попросту не состоялось на планете Земля, эта затея породила толпы злобных и хитрых человекообразных обезьян, хорошо знающих повадки человека, среду и особенности его выживания и имеющего с ними внешнее сходство. Притворившись людьми, они перехватили власть над людьми и стали уничтожать их - в первую очередь с помощью паралича систем жизнеобеспечения. Культуру и образование, а теперь и медицину сослали в сферу обслуживания, сведя их к починке авто, покраске волос или массажу самолюбия. Принцип "так положено" ("не хочешь - заставим") возведен в ранг государственной политики, а лозунг, призывающий убивать белые кровяные тельца потому, что кровь красная, стал государственной философией. Ты будешь поощрен, если убьешь то, что позволило себе несанкционированно шевелиться, а то и просто быть. Происходит создание искусственной ситуации в масштабах страны, планеты, кланов и блоков, это и есть суицид человечества. Куда же деваться тем, кто не только хотел бы жить, но и мог бы это делать? Посмотрим, еще есть немножко времени.

       Детский суицид, немыслимый во вселенной, приговаривает земное общество к позору. Создав не реформируемый социум, человечество приговорило к смерти всё свое потомство. Социум должен меняться ежедневно, ежесекундно, иначе он - "имени товарища Прокруста". Он так же должен нормально сопротивляться изменениям, отбирая из лучших самые необходимые, но если он занят только самосохранением, - беда.

       Развивая идею ручного управления человечеством из единого центра, рассмотрим возможное предложение партии и правительства передовым патриотам-мужикам освоить капитал Нобеля в его первоначальном завещании. Мотивы - пополнение казны обескровленного внешними врагами государства в противостоянии воротилам западного бизнеса.

       Управление каждым человеком из единого центра - сталинская мечта сбывается. Залогом тому - одинаковые карапузы с симметричными лицами на обертках детского питания - будущие казенные стражи вновь обретенной ничтожеством пустоты. Антихрист заведует энтропией, но у него теперь все силовые ресурсы. У Бога остается один, но самый важный и недоступный дьяволу ресурс: Любовь.

       Армагеддон происходит внутри каждого человека. И каждый решает сам - на какой стороне он сражается. В любом случае это - сражение за себя с самим собой. Обертка в виде "как бы" здесь уже не пролезет, всё по-честному.

      На август Колпачонок уехал к дедушке и бабушке в Астраханскую область. Встретились мы в школе в начале сентября, он пригласил меня после уроков обязательно зайти к нему домой. Жил он в корпусах, через переулок напротив школы, где жил и наш во всех отношениях классный Анатолий Иванович Бычков и его друзья - львиная часть Утесовского джаз-оркестра, которых мы знали в лицо, благодаря оптимистической кинокомедии "Весёлые ребята" и нашим школьным вечерам живого джаза.

      Дома у Колпачонка были и мама, и папа, они встретили меня хорошо, но с загадочными улыбками и странной присказкой "Юра, вам тут Вовка сюрприз приготовил".

       Колпачонок велел мне пройти в большую комнату. Там было чисто прибрано, посередине комнаты стоял старинный стул с высокой резной спинкой.

         - Садись! - торжественно сказал Колпачонок.

      Я сел. Он покопался в ящике буфета и протянул мне большую столовую ложку, наверное, серебряную. Я взял ложку и сидел на стуле, не выказывая никакого любопытства. Колпачонок исчез и вскоре появился в проеме двери, кособочась от тяжелого эмалированного ведра, которое он тащил. Содержимое ведра было покрыто белой марлей. Он поставил ведро передо мной и сказал, снимая марлю:

      - Давай! Сколько сможешь!

      Ведро оказалось доверху наполненным черной икрой.

      - Это от дедушки с бабушкой! Они живут в Икряном. Так и называется "Икряное".


      С того часа я отношусь к черной икре спокойно. Литровую банку мне дали с собой, чтобы я наделал бутербродов для своей семьи.

      Колпачонок был доволен моим состоянием от съеденного, но никогда потом про этот свой сюрприз не вспоминал. Значит - кормил от души. Впрочем, он всё делал от души, ни с кем не вступая в торговые отношения и ничего не рассчитывая заранее, хотя в шахматы играл хорошо.

      У меня были две его фотографии, но на одной из них он в момент спуска затвора моргнул и остался бегущим по лестнице Елоховского собора с закрытыми глазами среди стартующей в небо стаи голубей. На другой, более ранней, глаза его были открыты, он сидел в зимнем пальто и шапке на парковой скамейке в Лефортово, мимолетная улыбка его была с хитринкой.

      Над Лефортовским парком высились большие монументальные корпуса какого-то завода, возведенные еще до войны. На крыше одного из них был различим маленький домик, неказистый, но прочный, будто ему на крыше и место.

      Позже я узнал, что это была туполевская "шарашка", где во время войны работали привезенные из сталинских лагерей авиаконструкторы.

      - А зачем там домик на крыше? - спрашивал Колпачонок.

       - Не знаю, - честно ответил я. - Странно как-то. И выхода из него никакого не видно.


      Братиков на Тропе было несколько, они были разными, но каждый был настоящим. Лесное имя последнего из них трансформировалось в новые имена по мере того, как он подрастал. Братик стал Братишкой, потом - Тишкой, а вслед за этим - Тихоном. На всех сложных маршрутах и в разведках я просил его встать замыкающим, мы разговаривали глазами о том, как себя чувствует группа, идущая между нами, о прохождении сложных и опасных участков пути, о погоде и неожиданностях, которые всегда таятся в любом, даже в самом маленьком путешествии. Тишка был абсолютно надежен, спокоен, невозмутим и корректен. Он всегда был самим собой, он падал с нами в пропасть в 91-м, потерял палец на руке, будучи к тому времени хорошим исполнителем песен. В сущности, он и пришел к нам на одном из фестивалей, зацепившись за группу за Летчика, который, в свою очередь, был поражен Тишкиной интеллигентностью и обходительностью. Поразить чем-нибудь аутичного детдомовского пацана надо было умудриться, но Тишка просто светился и на сцене, и в жизни, и Летчик заворожено смотрел на него, а потом спросил у меня:

      - А он захочет с нами?

      - Не знаю, - сказал я. - Ты у него самого спроси.

      Оказывается, Тишка хотел с нами, но стеснялся спросить.

      - И сколько времени вы собираетесь дружить? - ехидно спросил я.

      Летчик растерялся и пожал плечами, а Тишка улыбнулся и сказал:

      - Ну, если дружить - то всегда.

      Он был очень уютным человеком, с ним было хорошо в любом месте, в любой ситуации. Лагерь "Уютный" в верховьях Небуга мы назвали в его честь. В его всегдашней доброжелательности, учтивости, открытости и доброте жила сама Тропа, на которой он был совершенно естественным и органичным. В Ореховском фильме "Тропа" Тишка снят в проеме дольмена, занятый раздумьями о вечности, но говорящий почему-то голосом Летного:

      - Я как бы почувствовал себя изнутри.


      Значимость этого человека для Тропы трудно переоценить, он был Тропою, и Тропа была им. Его уральское солнце светило нам на Кавказе и в других краях, разгоняя морось, туман и непогоду, Тишка был "человеком спокойного солнца".

      Наверно, ответа нету,

      Хоть палец к виску приставь.

     - Куда ты уходишь, лето?

     - В себя ухожу, - в сентябрь.


      Я тоже был человеком спокойного солнца и остаюсь им. Поэтому мы с Тишкой всегда понимали друг друга с полувзгляда. Помню, зависли однажды вшестером высоко на крутом склоне, внизу после ливней бушевала река, сметая все на своем пути. Переглянулись с Тишкой, который шел замыкающим. Беда заключалась в том, что характер грунта изменился за несколько метров, буквально под нашими ногами - нам грозило соскальзывание, возвращаться было поздно, а ход вперед не предвещал ничего хорошего. Тишка, когда мы встретились глазами, чуть кивнул вверх.

       - Вперед - вправо - вверх по склону, - скомандовал я. Преодолев крутой участок, мы все вышли на пологую часть склона, смогли передохнуть и продолжили путь. Тишкины глаза спокойно лучились теплом и участием, он оценил этот "ход конем" и на секунду блаженно зажмурился. Я положил руку на сердце и тоже молча поклонился ему. Тишка чуть застеснялся и мотнул головой. Под ногами снова был плотный грунт, нормальная сцепка, и через пару часов мы уже топали в селе к магазину, чтобы закупить и принести продукты в отрезанные паводком лагеря.


      Мы вернулись полные продуктов. На Базовом уже ждали быстрые грузовые "челноки" - чтобы доставить продукты по лагерям. К вечеру накормили всех. Через три дня вода в реке спала, грузовые ходили в село опять бродами, пришла жара, запустившая прошедшие дожди в наливные, томные и крупные ягоды ежевики, которой внизу было много. На верхних лагерях она росла низкими одинокими кустиками по склонам, но и верхнюю, и нижнюю можно было растолочь в сгущенке - получалась прослойка для днярожденного торта или самостоятельное кушанье очень привлекательного вида, цвета и вкуса.

      В лесах Кавказа есть все ягоды, кроме морошки и клоповки, но растущая по низам ежевика - особенно плодородна и повсеместна.

      Забираясь на привалах в ежевичники или черничники, кормили собранными ягодами друг друга, так было приятнее, чем набрать и съесть самому. Руки мыли в каждом ручье и при каждой возможности, с грязными руками никого из горсти не накормишь, да и для пользования аптечкой, которая всегда бывает "вдруг", руки должны быть чисты.

      Морошка могла бы расти на подходах к скально-ледовому поясу, где местность равна тундре, но ее там не было. Клоповка вообще росла только на Сахалине, больше нигде в мире, и ягоды ее лопались, едва к ним прикоснешься, пытаясь сорвать.

     Грибы и грибконтроль - отдельная особая песня. Ни один гриб не мог пойти в пищу, если не прошел контроля опытного взрослого человека. Исключение составляла "рыжая сыроежка" - млечник, которым бывалые тропяные ребята могли закусить в разведке или рабочей бригаде и угостить других, менее опытных в распознавании грибов.

      Распознавать съедобные и лекарственные растения учились все, всегда и везде. Токсичные растения, требовавшие специального приготовления или тщательной дозировки к общему употреблению не рассматривались. Учились распознавать "зверобой продырявленный (перфорированный)" среди прочих видов зверобоя, различать перечную, болотную и луговую мяту, безошибочно угадывать мелиссу среди похожих растений, правильно сушить душицу и кипрей, варить мимолетное варенье из "фейзалис алкикенги", компот из молодых побегов кавказской древовидной черники, смаковать черемшу и огуречную траву и далее, и подобное. Сорванное или срезанное растение сразу переворачивали вниз головой - комелем вверх, в этом положении ему не было больно и все важные вещества не улетали к солнцу. Позарившись на растение, вступали с ним в особые отношения, сорвать его можно только полюбив его и попросив прощения, ничего не рвали варварски с корнями и всегда оставляли кустик травы живым, способным на рост и размножение. Если растение противилось - его не брали, легонько кланялись ему и шли дальше, но большинство растений отдавали себя нам безвозмездно и с удивлением, что мы обратили на них внимание. Аптечная ромашка всегда вела себя кокетливо и тут же насыщала воздух своими азуленами и ромазуланами, зверобой делал вид, что везде остается самим собой - и на грунте, и в компоте, и в желудке, что было правдой. Цветки его вялились в бутылке грубого подсолнечного масла, стоявшей на солнечном пеньке, и получалось зверобойное масло, расправлявшее межпозвоночные диски, придавленные грузными рюкзаками. Зверобой пополам с золототысячником быстро избавлял от энуреза, но для них нужно было найти воду помягче, текущую по чистым камням и не оставляющую на них никакого налёта. Чай из каштанового цвета хорошо утолял жажду, бодрил и насыщал, но пить его следовало не чаще одного раза в неделю: каштановые цветки выводили из организма калий.

      Были запретные растения, всякие мандрагоры, они же скополии, адамов огонь и прочие несъедобные существа.


      Подсушивали желуди, толкли их с высушенным корнем цикория и варили "кофе". Белые грибы во влажных субтропиках сушатся с трудом, сушку делали редко, в августах, когда влажность воздуха заметно падает, но и тогда доводить белые грибы до ферментации удавалось редко.

      Любили шашлыки из грибов, особенно подходили для этого съедобный трутовик печеночник, он же "мясной гриб" и "польский белый", выраставший в субальпике и альпике до огромных размеров.

      Ловили форель. Шлепали в сапогах или босиком по взмученной воде против течения, на пальце - леска, на другом ее конце - крючок, на который плотно надеты нарезанные кружочки изоляции наших разноцветных телефонных проводов. Форель принимала их за червяков и цеплялась за крючки не только ртом, но и всеми частями тела. Это не та форель, которую продают нынче в магазинах, а настоящая, вкусная, царская, ее взрослая особь всего 20-25 см в длину. Запекали форель в костре, в углях, обернув глиной и положив к ней пару вкусных листов съедобных растений. Картошку в костре не пекли, это занятие было естественным, когда картошки и пионеров было много, а у нас и того, и другого было мало.


      Фруктарников на низких, до 600 м высотах было много. Одичавшие яблони, груши, фундук и терн росли на местах бывших поселений и одаривали нас компотами, вареньями и великолепной жвачной сушкой. Особенно любили кизил, который начинал созревать в августе. Раз-другой в последний месяц лета делали из него варенье к чаю.

      В альпике рос вожделенный чабрец, ароматный, открывающий дыхание. Его собирали, сушили, пили чай из чабреца, увозили в мешочках с собой. "Чабрец по-белому" заваривали со сгущенкой и смаковали долго, до самого дна. В степях тоже растет чабрец, его зовут тимьян. Степной имеет резковатый запах и вкус и отдает парфюмерией. Горный - чист и неназойлив, его вкус сопровождает всё бытие в альпике и соотносится с ним без изъятий.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 18 октября 2017 года. Отрывок 84

      То, что нынче называют биолокацией - существенная часть жизни Тропы. Навык чуять другого человека, биологические и прочие объекты, без помощи обычного набора чувств не декларируется специально, но входит в наш обиход и, будучи пробужденным, становится в ряд с обонянием, осязанием и прочим по списку.

      Главная ступень - научиться отделять желаемое от действительного, фантазии - от реальности, чистый сигнал от конформистского. Воспитание "чуйки", как и всё остальное, не является выделенным, отдельным процессом или событием, всё растворено во всём.

      Важны в этом деле в виде почти отдельных занятий поисковые игры, когда кроме компаса и карты становится необходимой и чуйка. С ней, например, связана низкая травматичность на Тропе, отсутствие конфликтности как фона и хорошие жизненные ресурсы каждого лагеря, особенно - вода.

      В человеке, особенно в ребенке, есть громадные неиспользуемые и неосознанные ресурсы. Ресурсы всего, что можно себе представить. Мне всегда было трудно понять, почему практическая педагогика ими не пользуется, оставляет их без внимания и развития. Боюсь, что вдруг вспыхнувшие как явление "погружения" в предмет или в тему приказали долго жить, оставив познание человека на уровне скелета Васи в биологическом кабинете.

      В 60-х годах четвероклассники 420-й московской школы проникли в кабинет биологии и оставили следы зубов на красивых деревянных яблоках-муляжах. Был шум и треск по этому поводу, но никто не разбирал это событие как протест против муляжей, являющих собой изучаемый бескрайний мир. Грустно, что и для себя самого в процессе обучения человек превращается в муляж, в наглядное пособие и следы зубов на нем оставляют не милые четвероклассники, а сама жизнь.

       "Упростить, чтобы понять" распространяется и на себя самого и не каждый, поняв, усложнит себя обратно. Так мы становимся потерявшимися в мире.

      Тропа не атакует устои дидактических заведений, но делает своё в реальном сложном мире - снимает ограничения на самостоятельную добычу знаний, подключает к любознательности здоровый охотничий инстинкт и азарт.

      Этому охотничьему любознанию, понятно, нужно иметь чутье на добычу, на обстоятельства добычи, отсюда реальная необходимость биолокации, которую мы имеем, всячески шутя и балагуря по ее поводу.


      Вы дремлете, глаза ваши закрыты, но чем-то вы "видите", что в комнату вошли двое, что они дружественны, что они передвигаются и их передвижение вам ничем не угрожает. Открыв глаза, вы видите действительно двоих, они тихонько пришли взять что-то им необходимое и не разбудить вас.

      Чем вы их видели, когда еще не открыли глаза? Почему сосредоточившись вы мигом потеряли это зрение? Чем кормится то, что позволяет видеть не видя?


      Паническое бегство в доказательные построения- это нормально. Но пусть живет и развивается и другое, еще не познанное и не доказанное. Даже если его на самом деле нет.

      А вдруг есть?


      Чувство # 6, # 7, # 8... Эдакая не заполненная "таблица Менделеева", где новые элементы всего лишь не открыты, но существуют.

        В этом еще одна надежда для человека и человечества.

        Природа творит свой Дзен безошибочно и непрерывно. Точность её попаданий абсолютна. Взять её в союзники для своих придуманных целей - невозможно.

        Пойдем в союзники к Природе, найдем себя в ней и ее в себе.

        Ничего мистического, только неоткрытое, непознанное, неназванное.

        Неназванного много, на жизнь человечества хватит. И еще останется на после жизни.

       "И звезда с звездою говорит". И вопрос лишь в том, что кто-то слышит, а кто-то нет. Помехи бывают сильнее сигнала. Чувствительность, - да, избирательность - да, но радиолюбители знают, что важнее всего уровень и качество внешних и внутренних помех.

        Вот и Музыка Небесная продолжает свой путь, но её всё труднее различать в отвязных плясках попсы.

      Увеличить уровень сигнала, идущего из Созвездия Гончих Псов мы не можем, но можем снизить уровень собственных помех.

        Незнание законов природы не освобождает от их выполнения, а "отсутствие мелкой разменной монеты не служит оправданием безбилетного проезда".


      Главная задача биолокации на Тропе - чувствовать другого человека, группу. Это важно для качества тропы, которую делает Тропа.


      Находить простые решения в сложном мире - достойная для человека задача, если отличать простоту от примитива. Примитив - заменитель простоты, её муляж. Сложность простых решений сообразна сложности мира, как акупунктура или Капица с кувалдой возле атомного реактора. Простые решения всегда расположены ближе к стволу смыслов, они исчисляются по центру бытия, нравственности и морали.


       "Твои песенки - из какого-то другого мира, - говорили мне. - Ты живешь в каком-то своём особом мире". "Твой параллельный мир не соприкасается с действительностью".

        Ни фига себе "не соприкасается". Еще как соприкасается. Он - её часть и я это чувствую всеми боками и всеми фибрами, а про песенки не знаю, это сны.

      Вот он, мой мир, вывернутый перед вами, на то было время, промолчу про место. Его я и пел, песенок случалось несколько в день, но оставались только те, в которых я говорил о чем-то очень для меня важном. Сколько людей - столько миров, не думаю, что мой - самый ущербный и червивый. Каким бы он ни был, искренность его основа, его атмосфера.

        Стремление быть понятным занимало бы слишком много времени, лучше использовать его в мирных целях, с пользой для народного хозяйства.

        Не продать, не предать, не стать причиной чужих неприятностей, выполнить долги - не так уж много нужно, чтобы прожить жизнь. Не навредить - главнее, а уж с пользой - как получится, все её измерения тщетны, все потуги измерить - смешны. Польза, как и всё настоящее, происходит только случайно, просто потому, что живешь так, а не иначе, осознаёшь себя и мир так, а не иначе, поступаешь здесь и сейчас по совести, а не иначе. Солнечные вершины удовлетворения собой всегда оказываются субальпикой, которая застит глаза и душу, закрывая вид на настоящие вершины. По пути к ним ты начинаешь понимать, что настоящий твой путь - не туда, где тебе высоко, а туда, где другим плохо. Ты выбираешь путь лекаря, отказавшись от роли судьи, эти двое не совместимы в человеке. Твой мир вдруг получает новые измерения и начинает снаружи смотреться как странный. По буеракам бытия, по темным его ущельям, по осыпям и болотам, высотой становится любое место, где ты можешь помочь другому. У тебя уже не будет модного галстука, ты не сделаешь удачных покупок и криво женишься, отбиваясь от семейного кабестана. Твоими родителями станут чужие старики, твоими детьми - чужие дети. В итоге твоим останется только твой странный мир, который ты не создал, а выбрал. В нём нет своего очага, ты не строил своего дома, а учил это делать других, твои "дай" и "на" поменялись местами и твое удовольствие в том, чтобы отдать.


      У меня есть свои слабости, - я очень люблю, например, поесть. Вкусно, много и несколько раз. Какой-нибудь аудитор человеческих чувств разберется в этом, если захочет, мне теория не интересна, особенно в вопросах употребления пищи. Год моего рождения выдался голодным и отобрал у меня, как у Собаки, центр насыщения. Лопну, но доем. Еще грудным ребенком, там, где остальные мои ровесники тянули руку, чтобы взять, я открывал рот. Домашние звали меня за это галчонком.


      С открытым ртом легко стать лохом, что счастливым образом и произошло. Я доверчив, меня легко обмануть, хотя я всегда понимаю, что меня обманывают, но не могу остановиться. Отдавая наперсточникам много чего, я получаю взамен что-то более важное, чем выгода. Если бы появилось лекарство для лохов, я не стал бы его принимать Лохом быть сладко: ты не только никого не обманул, а наоборот. Это полностью удовлетворяет потребность организма в мазохизме, и он не проявляется в каких-то других областях бытия. Когда явились времена, в которых сделать лохами всех других - доблесть, я чувствую себя вполне удовлетворенным и более того. Очень более, до боли, которая из микросоциального приключения превращается в физиологическое. Наевшись чужих обманов и подстав, начинаешь понимать, что внимание к метаболизму в общем-то оправдано и должно иметь место, несмотря на тотальную проблему утилизации, стоящую перед человечеством.

      Виновником такого отношения к жизни являюсь я сам. Когда мне было одиннадцать и меня кто-то сильно в очередной раз надурил, я забрался на самый конец причала, за створный огонь и сказал себе две фразы: 1. Пусть они хоть как. 2. А я - всё равно. Эти фразы, возникшие из слез и соплей, оказались клятвой, которую я выполняю всю жизнь. Мужик сказал - мужик сделал.

      Мир мой не заперт, но не каждому позволишь лезть своей лапой в твой внутренний нагрудный карман чтобы ощупать его содержимое. Кроме того, я давно понял, что лучшая защита от людей не нападение, а отсутствие защиты, и если на тебя продолжают лезть, то это уже не люди. Я - сам себе инструмент для познания внешнего и внутреннего мира.

        Мне очень близок великолепный номер Славы Полунина про человечка, который всё познает сам на себе и с воем записывает в тетрадку. А вот и тетрадка.


      Детей, впрочем, никогда обманывать и делать лохами я не давал и шел в этом до конца, до самых тяжелых и затяжных конфликтов, некоторые из которых тянутся до сих пор.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 19 октября 2017 года. Отрывок 85

       Тропа - не искусственное создание, а естественная часть социума. Очень многие в своей жизни расчищали от веток проход, вырубали или поправляли в грунте ступеньки, стремились беспрепятственно пройти по сложной местности из точки в точку. Тропа собрала всё это вместе, став на рубеже 80-х не просто спортивной тургруппой, а специализированным составом по прокладке, расчистке и реставрации троп. До 1982 года Тропа проходила спортивные маршруты, с удовольствием отвлекаясь на расчистку и благоустройство троп. С 80-х акценты поменялись - мы стали экспедиционной группой, занятой прокладкой троп, которая с удовольствием отвлекалась в конце лета на прохождение спортивного маршрута в высокогорье. Спортивно-туристская подготовка 1966-1979 была полностью взята на вооружение экспедиционной группой, которая в своем спортивном варианте была хорошо обученной, подготовленной, техничной, оснащенной. Как стартовала в начале 80-х "чистая" Тропа я уже рассказывал, надеюсь, что эта часть рукописи не среди пропавших. В итоге из всех этих листков можно скомпилировать небольшой ёмкий рассказ о Тропе, я это сделаю - если успею. Мне кажется, что из всех этих россыпей, даже из дошедшей половины, можно наковырять что-нибудь внятное. Было бы хорошо.


       Помирюсь, пожалуй, с теоретиками и принесу им публичное извинение в огульном охаивании. Мной, конечно же, движет зависть к их разборчивости и увлекательности, их очень интересно читать, особенно таким дуракам-практикам, как я.

       Многие из них честно занимаются, как могут, попытками понять мир, человека, вселенную. Почти все они разымают мир, выделяя в нём искусственно всякие отдельности и даже локальные взаимозависимости. "В пианиста просят не стрелять, он делает всё, что может". Незнайки-практики соединят всё обратно, да и сам мир сопротивляется разъятию, даже если в результате получается много красивых и многозначительных терминов и формулировок, под которые заманчиво подгонять знание и собственную самооценку - "смотрите, как я высоконаучно и новаторски сломал игрушку, чтобы понять её содержимое!". Так рождаются новые направления "познания", целые дисциплины и науки, напрочь свободные от жизни.

       Не может быть и не должно быть педагогики разъятия ребенка или медицины разъятия человека. Такие "науки" существуют только в сознании их представляющих, но когда это "научное знание" начинает реализовываться на практике, приходит беда.

       Кажется, я опять лаю на учёных мужей и несравненную Софью Ковалевскую, работавшую в самой безвредной для разъятия науке - математике. Оперировать и жонглировать отвлеченными представлениями о представлениях можно сколько угодно (поклон кабинетным ученым), беда наступает только тогда, когда наука внедряется в практику и напрочь умертвляет её. На эту тему для читающего мои строки есть длинный перечень событий в истории человечества, когда "знание" оборачивалось самоубийством, надругательством, ханжескими попытками применять его для обеспечения "прогресса".

       Знания разъятого мира - временны, почти мимолетны, даже если они называются "фундаментальными".

        Повзрослев, человечество перестает ломать игрушки и нанизывать бабочек на булавки. У человека есть всё для познания мира без разъятия мира. И себя, себя в том числе. И детей своих.


       Неразъятие мира входит в экологическое поведение Тропы и во многом им является. "Не разъять", "не умертвить" для Тропы не обряд вежливости, а жажда, потребность, которая проявляется везде, во всём и всегда. Распространяется эта жажда за пределы живого мира и захватывает то, что мы называем неживым - предметы, явления, объекты.

       Можно сказать, что бережное отношение к человеку, к песне и к хризолиту - одно и то же явление. Тропяной человек не разрушит другого человека, не спугнёт поющуюся песню, не будет молотить красивым камнем по обычному в поисках занятных вкраплений. Это же касается и книг, и хлеба, и чужого мнения. Никто не среагирует на команду "Выполнить!", если она будет содержать разрушение. Еще в 70-х дяденьки в серых пиджаках выпытывали у меня - что будет, когда тропяной ребенок возьмет в руки автомат, чтобы защищать Родину? Мой ответ вызвал у них сомнение, но к вопросу они больше не возвращались.

       Фараонам не нужны скопища думающих людей, называемые войсками. И сама армия плющит волю человека, заставляя выполнять чужую. Армия ничем не отличается от участников гладиаторских боёв, настоящие хозяева войны сидят в своих ложах и наблюдают за сражениями, в которых гибнут такие же, как они, люди.

       Но есть своё, "моё", которое не должно подвергаться агрессии и уничтожению. Если мне на лоб сел комар - я его прихлопну, если "моё" пытается захватить "чужой", я буду защищать "моё" всеми возможными средствами.

       Осталось понять, что в этом мире - моё. Без кавычек.

       Моя Планета.

        Или всё-таки моя вселенная? Или - наша?

       Наша моя вселенная.


       Если они поднимут лапы на портрет Лизы Глинки, лежащий у меня на тумбочке (не положено, но я положил), я буду грызть их лапы последними двумя зубами. Это - моё.

       Музыка Глинки была и остается для меня настоящим Гимном России.


       С детской жестокостью легко справиться, если она "вообще", и очень трудно, если она специализирована, маниакально зациклена на каком-нибудь повторяющемся действии в отношении одних и тех же представителей жизни. Для устранения жестокости "вообще" достаточно порой сочувствия предмету своего обожания (любви), если ему причиняется боль. Чувство чужой боли благотворно, оно не только гасит жестокость, но и увеличивает количество человека в человеке, то есть - его качество и → качество его жизни. И жизни окружающих.

      Когда жестокость "специализирована", от нее часто можно вылечить только принуждением к жестокости.

      Чук бездумно пошаркал пилой-ножовкой по стволу молодой пихты. Тропа увидела, обомлела, дала "стоп-работу" и тут же собрала Круг - не отходя от места события. После короткого и внятного обсуждения Круг сказал Чуку:

      - На топор! Руби её!

      Чук растерянно огляделся, поднял топор.

      - Руби! - кричит Тропа. Лица искажены. Глаза горят. - Руби! Давай!! Руби!!

      Чук стал пританцовывать с поднятым топором, но опустить его на пихту не мог. Руки тропяных ребят лежали на её стволе, закрыв его целиком.

      - Руби!!!

      После странных танцев с занесённым над головой топором Чук швырнул его на землю и убежал. Пережитого ему хватило чтобы недели три не портить стволы от страха, а потом он нашел удовольствие в собственном контроле над бездумными движениями и, было, попросил из аптечки бинт, чтобы забинтовывать поврежденный трелёвочным тросом бук. Я показал ему как наложить на рану дерева грунтовый пластырь и как забинтовать. Завязав узел, он порывисто вздохнул. Так вздыхают после длительной задержки дыхания от волнения.

      Никто из тропяных не вспомнил Чуку его агрессию против молодой пихты. Будто и не было этого события вовсе.


      В подмосковных лесах, особенно весной, мы несли с собой побольше бинтов в аптечке - лечить поврежденные дуристами деревья.


      Могла ли маленькая Тропа избавить большой социум от его болезней? Да, могла, если бы о ней знали. Тропяная жизнь - заразная штука, она доставляет удовольствие и утоляет многие подростковые печали, а желание других подражать тропяному кругу давало (бы) им возможность сначала нормально обезьянничать, перенимая общие символы, а потом и вовсе сорганизоваться в сообщество, совершив это резонансное действо на своей почве и со своими особенностями.

      Нас, однако, упорно выкидывали на помойку, где мы тут же становились Братством Лесных Мусорщиков. В БЛМ можно было вступить получив поддержку трех деревьев, пяти цветов и семи трав. За поддержкой к растениям каждый ходил самостоятельно и бывали случаи, когда растения не поддерживали кандидата. Он шел к ним снова и снова, пока не приходил радостный на Круг, объявлявший его Мусорным Братом Леса, или еще как-то, уже не помню.


      Помню, мы чуть не опоздали в походе на областной турслет, поскольку по пути попадалось много мусора. Группа в таких случаях останавливалась на "мусорный" привал (сама) и не двигалась дальше, пока не убирала всё полностью. Находить мусор и изымать его из Природы было приятно и увлекательно, радость по поводу находок перекрывала неприязнь к их авторам.

      - Не ведают что творят, - приговаривал Славик Баранов голосом бывалого церковного батюшки.

      Экологическая реставрация природных объектов - одно из любимейших занятий Тропы во все её времена.

      Завтра - проводка тропы через полосу молодого пихтового леса, ее никак не миновать.

      Тропа сидит у костра, выбирает тех, кто пойдет пильщиками. Шесть человек отказались сразу. С остальными говорит Круг. С каждым, бережно, корректно. Пильщиков нужно двое. Пойдут те, кому морально трудно или невозможно поднять руку на пихту. Чук давно вырос, но Тропа помнит его историю. Сейчас - речь совсем о другом. По ходу тропяного русла можно снести шесть деревцев, а можно семь. Просекачить можно по зеленым лапам чуть короче или чуть длиннее. По этой тропе спасатели будут снимать человека с этого участка хребта, если что-то случится. Другой тропы нет, только в обход и далеко, очень далеко. Выбор между человеком и пихтой уже произошёл - в хвойном частолесье погибнет несколько деревьев, чтобы выжил человек. Это совсем маленькие деревца, они едва достают ребятам до колена. Тот, кто больше боится навредить лесу - навредит ему меньше, идти надо ему.

      Серенький сидит - носки вместе пятки врозь, подпирает голову рукой и смотрит в одну точку около костра.

      Тропа решает очень стрессовую задачу. Желающих идти нет. Но все, кто сидит в Круге - "если Круг скажет - я пойду". Костер прогорел, его забыли подкормить. Я смотрю на всё это метров с двадцати пяти. В Круге я сейчас не нужен, но должен быть под рукой у группы. На всякий случай.

      Костер прогорел - это редчайшее событие. Я иду к нему, закладываю несколько дровеняк. Тропа смотрит сквозь меня рассеянно, отсутствующим взглядом. Хорошо, что я их не потревожил. Внутри каждого сейчас происходит очень важная работа.

      Двоих пильщиков поутру провожали пряча глаза, но молча положив им на плечи ладони. Пильщики кивнули и ушли. Лагерь занялся своими делами в полном молчании.

      Пильщики вернулись через пару часов с загадочными физиономиями. Никто у них ничего не спрашивал, но Бычик, попив чаю, рассказал всё.

      - Мы их это... Мы их пересадили.

      - Там грибов белых так много стало! - добавил Хромка.

      - Пересаженные пихтарики приживаются нелегко, - говорю я. - Если печаль догонит вас, перенесите её стойко и светло.

      Бычик и Хромка кивнули, лагерь загомонил, вернулся к обычному своему звуку, где различим каждый. Все радовались пильщикам так, будто очень родные люди вернулись после очень долгого отсутствия. И собака Нянька, у которой никогда не было часов, радовалась так же. Тут закапал дождь, группа расхохоталась, быстро разбилась на штормовые четверки, натягивая на палатки и на груз полиэтилен, закладывая костер и спасая продуктовую навязку-подвеску. Каждый опять слышал каждого, пильщики растворились в круговороте дел.

        В текущем времени Тропы нет злосчастных каверн истерического безделья или тупого ожидания, всё происходит одно из другого и/или вслед за другим. Это требует от Навигатора навыков машиниста сцены, а то и режиссёра, работающего без репетиций, в реальном времени и с чистого листа. Опыт мало помогает: пока к нему сходишь в прошедшее время, пока опознаешь нужное, пока примеришься и прикинешь поправки - уйдут драгоценные мгновения и ситуацию уже не догнать. Обычно в таких случаях подгоняют всё под свою скорость монтажа жизни, вываливаясь из нее вместе со всей приторможенной ситуацией и ее участниками. Из-за этого происходящее справедливо становится искусственным, вынужденным, следовательно, бесплодным. Стрельба в то место, откуда уже улетела птица - странное занятие для охотника, как и щелканье уже ушедшего кадра для фотографа. Нелеп и прыжок вратаря туда, где мяч уже пролетел. Естественная ситуация решает всё, искусственная - ничего.

      Важно и то, что рваность, разорванность жизни и личности - взаимозависимые процессы, не формирующие ничего и никого цельного. Жизнь будет существовать в виде кучи микросюжетов на тему жизни, не связанных между собой, а личность - из аляпистой эклектики мотивов, поступков и умолчаний, в которых никакая кибернетика уже не разберется. Я уже писал - как уродует человека город, школа, ожидание лифта и автобуса. Психодинамику, даже не зная в подробностях, надо ставить на хорошее место и на многое-многое смотреть через неё. Динамика тела и динамика души находятся (наверняка) в очень интересных отношениях, исследования на эту тему в детях мне не известны.

      Живая жизнь не знает клише и шаблонов (сказал я, употребив клише "живая жизнь", как будто есть мертвая) (или - есть?)

      Утром следующего дня на подъеме приходит ко мне Бычик и сообщает:

      - Юр, дождя не было.

      - Не было, - подтверждаю я и слушаю что будет дальше.

      - Мы с Хромиком сходим?

      - В какие края?

      - Пихты надо полить.

      С Бычиком и Хромиком отправился весь лагерь, кроме дежурных. У них работа - не оторваться.

      - Много не лейте, захлебнуться могут, - посоветовал я.

      - Не, - сказал Хромик. - Мы там все их маленькие корешки сохранили, мы только первую целиком выкопали, а все остальные пять - вместе с землей.

      - Там ямки от нас квадратные остались, - говорит Бычик. - Что с ними делать?

      - Завалите грунтом с тропы, там рядом отсеченная полуполка, грунт в отвале.

      - Во, правда же! - радуется Бычик.

      Процессия с двумя котелками, полными воды, отправляется в пихтарник, до него хода минут семь-восемь. Впереди идет собака Нянька. Она всегда всех пересчитывает, чтобы никто не потерялся. Остановится в шаге от тропы, пропустит группу, всех пересчитает, и опять бежит впереди. Я тоже автоматически отсчитываю уходящих.

      Ничего не бывает дурнее, чем "план воспитательной работы". Это такой же апофеоз идиотизма, как "палочная система" правоохранителей или унификация больных в здравоохранении.

      Планирование живого, спонтанного, непредсказуемого обеспечивает покой и достаток чиновникам, но разрушительно сказывается на том, кому они должны вроде бы служить, - на человеке. "Какбычегоневышло" может царить и над всеми творческими, требующими индивидуального подхода профессиями, включая те, где зритель голосует покупкой билета на спектакль, выставку, концерт. Соответствие содержания планов генеральной линии партии обязательно, что обеспечивает через какое-то время очередную перестройку и ускорение, но множество людей успеет умереть и оскотиниться, пока эти благостные времена опять посетят общество и изменят государство. В том, что люди умрут или оскотинятся, есть вред для каждого, в том числе и для тех, кто останется в стороне и даже для тех, кто запрещает всё подряд ради того, чтобы удержаться над обществом и над государством. У запретительской лихорадки вполне звериное мурло, чем и как его ни украшай - оно проступает неминуемо, даже под несколькими слоями политического макияжа. Первобытные дворовые инстинкты никуда не спрячешь, когда они правят и диктуют жизнь. Волк, переодетый бабушкой, остается волком, только ребенок спросит про когти и зубы или возгласит своё мнение о новом платье короля. В планы волка и короля такие разоблачения не входят, и они используют все доступные им средства для надлежащего воспитания красных шапочек и мальчиков в толпе. Пока воспитавшиеся в положенном духе получают свои пряники в виде поездок в какой-нибудь маленький образцовый рай, матери рождают новых нонконформистов со свежим глазом и не замыленными ушами, которые, едва научившись говорить, готовы, как Сережа из одноименной повести Веры Пановой, спросить: Дядя Петя, ты дурак?

      Проигрыш системы регламентов и запретов очевиден. Какой бы репрессивной и карательной она ни была. Другое дело - сколько еще людей умрет и оскотинится пока она существует, неплохо себя чувствует, процветая в планах воспитательной работы.

      Народ очень мешает чиновникам в принципе, но им приходится его терпеть как источник их существования. Дети в артеках напоминают хорошо ухоженную парадную клумбу у входа в высокое присутственное место.

      Мне нечего делать на клумбах и среди ровно подстриженных деревьев и кустов. Я жил в лесу, в нём и останусь. Лес приметен и тем, что не в каждый его уголок доберутся придворные дендрологи приводить в порядок цветы жизни.

      Декоративное детоводство - для телевизора и глянцевых журналов. В жизни оно занимает очень мало места и бывает обычно там, где не бываем мы. Мирок садовых цветов и мир полевых - не сравнимы.

      Чиновникам осталось вывести породу послушных детей, как выводят удобных декоративных комнатных собачек, но Природа не даст им этого сделать. И никакие догхантеры им не помогут, да и прочие титушки не спасут.

      С Победой вас, друзья Природы!


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 20 октября 2017 года. Отрывок 86

      Некто сказал в телевизоре, что важны критерии. Я с ним совершенно согласен. Другое дело - выбирает их человек сам или они ему будут предложены в обязательном комплекте, как коридор из колючей проволоки.

       Можно владеть телами людей, можно даже владеть их умами. Но владеть душами никто не может, а критерии "от ума" не будут работать. Только те всё измерят, которые от души.

     Но охота на души бесполезна. Девять грамм свинца для души - ничто.


       Если "волна" пошла (например, "АУЕ") - надо запрыгивать на нее вместе с ребенком, иначе он останется один на один с неизвестным ни ему, ни вам сообществом. Причем насильно вместе с ним никуда не влезешь, нужна вся прожитая до этого совместная жизнь и выросшее в ней взаимное доверие. Рассмотрим версию, в которой такое доверие есть и в которой ребенок берет вас с собой.

       Задавайте вопросы об устройстве исследуемого сообщества, о его философии, стилистике, эстетике - о чем угодно, что поможет вам понять диспозицию, но не спорьте и не идите в атаку. Пока ребенок не исследует своё право на то, чтобы быть в сообществе, и само сообщество - исследуйте вместе с ним и/или рядом с ним. Откладывайте в копилку открываемые противоречия с этикой, моралью или укладом жизни вашей семьи, но не торопитесь эту копилку разбивать. При хорошем стечении обстоятельств, ее кокнет сам ребенок - у него есть такая же. До появления "ловушек" - точек невозврата в социум вообще будьте любознательным экскурсантом, которого взяли по милости и по старой дружбе (что важно), как берут младшего в командировку - посмотреть другую страну, сориентироваться, выработать к ней адекватное устойчивое отношение, получить новые впечатления и навыки обращения с ними.

       Начиная с первой же "ловушки", вы пойдете со своим подростком по минному полю. Здесь опять несколько версий, вариантов движения, рассмотрим какой-нибудь из них.

       Завидев ловушку, будьте на всякий случай уверены, что ребенок обязательно в нее пойдет. Выбор в этом случае невелик: шагнуть в неё порознь или вместе. Заметьте, что время спрессовалось, важны миллисекунды.

       Хорошо, если есть веская причина вместе свернуть в сторону или вместе остановиться, но выдумывать такую причину нельзя, это развод.

       Вы собираетесь собеседовать с умом подростка, но в капканы рвется его сердце. Он ищет для себя внятную, реально существующую большую группировку, которая защитит его и даст опору в жизни и судьбе. Бутафорские, фриковые организации он распознает сразу, у детей отличное чутьё на настоящее.

       Дальше всё зависит от того, есть ли у подростка выбор, есть ли иное сто́ящее настоящее, кроме сообщества, в которое он летит сломя голову. Спокойно, выбрав место и время среди миллисекунд, разбивайте копилку и спокойно, основательно сравнивайте текущую ситуацию с альтернативной. Для ребенка это должна быть попутная информация для путника, уже выбравшего путь.

       Образуется смысловой узел, который вы можете разрубить или развязать. Дальше всё зависит от того, как вы умеете развязывать узлы, особенно в полном цейтноте. От того, какой вы не "в ситуации", а вообще. Насколько искренним и правдивым вы были на протяжении всей предыдущей совместной жизни.

       Ребенок не один, вы рядом, вы тоже еще не приняли решение, но вот-вот это сделаете.

       Право ребенка на ошибку бесспорно. У вас этого права нет. Ситуацию ведет он, вы зависимы от него и вторичны.

       В безвыходном положении выходом является чувство юмора, смерть или любовь. Смерть - логична, смех и любовь парадоксальны. Выход через парадокс почти всегда мгновенно рождает новую расстановку смыслов в текущей ситуации в пользу любящих и любимых.

       Дальше - опять развилка дорог, "налево пойдешь", "направо пойдешь" - и так всю жизнь, которая и есть всегдашняя развилка, где каждый текущий миг нужно делать выбор, иначе это и не жизнь вовсе, а отделение для хроников в психушке, где у всех кататония.


       При отсутствии альтернативных конкурирующих сообществ и систем, ребенку некуда идти больше, только в единственное реальное сообщество. Он жаждет инициации и готовится к ней, отметая всё, что стало ему помехой.


       Нормально, если какой-нибудь штаб желанного для ребенка сообщества расположится у вас дома, если он приемлем для вашего дома. Хорошо, если вы с ребенком продолжите исследование сообщества, в которое он попал. Но - никогда ни в чём не лгите ни ребенку, ни сообществу. Дайте ребенку самому делать выбор и принимать решения. Принимая решения для двоих, а не только для себя, он будет немного осторожнее.

       И - никаких шпионских штучек. Всё открыто и включено. Найдите время понять сообщество исторически, социально-политически, и т.п. Ребенку-Икару некогда заниматься теорией. Он летит к Солнцу.

       Наверное, всё это можно изложить стройнее. Внятнее, схематичнее. Я специально ухожу от такого изложения, чтобы не изобразить схему, готовую к употреблению. Такой схемы не только нет, но и не должно быть. Готовые для выполнения стереотипы и алгоритмы хороши в производстве макаронных изделий, но не должны использоваться там, где все зависит от вашего персонального ежесекундного выбора, от вашего содержания, ваших возможностей и особенностей. К тому же, даже Гаргантюа и Пантагрюэль любую схему прочтут по-разному, но результат у них будет одинаков.


       Для сопровождения ребенка через дебри микросоцальных зарослей нужны два сердца - материнское и отцовское. В тропяном наборе символов это - родник и костёр. В теории пола - сохранение, сбережение (материнское) и движение, поиск (отцовское). Если вы - мапа, будьте хорошим канатоходцем меж тем и этим, соединяя сердца всех троих.


        Если вам не нравится сообщество, в которое может попасть ваш подросток, создайте альтернативное, внятное и содержательное. Ждать, пока этим озаботится государство - очень долго. Ребенок уже вырастет, если останется жив.


       Рефлекторные движения младенца выходят после десяти лет на уровень "я - общество", когда ощупывающий социум ребенок рефлексирует и выбирает.

       Было бы из чего выбирать - вот проблема сегодняшнего дня, которую муляжами и макетами не решить. Настоящий я, настоящий он, настоящие мы. Чиновники обманут, работайте над этим сами.

       "Сделай сам" - хороший был раздел в журнале "Юный Техник".


        Как видно из текста, всё свелось опять в возможности создания детского гражданского общества, гражданского общества вообще. Когда природа его подавлена, декоративные клумбы созданных сверху организаций только украшают пустоту, в которую понятно втягивается единственное весомое самосозданное сообщество - криминальное. Оно реально существует, оно не бутафория и не муляж, оно настоящее. А дети очень любят всё настоящее, неподдельное, реальное и никакие компьютерные игрушки эту любовь не убьют.

       Если подросток будет доверять вам после совместного путешествия по минному полю, можно считать, что этот тур вы выиграли: он знает, что может положиться на вас.

       Остается решить проблему на тему "как это смотрится". Путешествовать в сообщество за ручку с родителем не принято. Найдите такую форму соучастия в событиях, которая не унизит ребенка в глазах сверстников, но и не унизит вас в глазах ребенка. Как можно идти с вами в сообщество, если сам такой поход должен избавить ребенка от вас? Это трудный поиск путей, но эти пути есть - особые в каждом конкретном случае. Когда поиск пути не даёт результатов, - надо творить путь, торить его. Это будет ваша Тропа, как была моя. Творить, а не искать среди других путей.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 21 октября 2017 года. Отрывок 87

       "Лагерь на дождь!" - команда к быстрым и слаженным действиям, когда дождь уже неминуем, а палатки, продукты, аптека и что-то ещё не накрыты пленкой или не защищены от воды другим способом. Это минуты, секунды, когда активизируется язык знаков и спрессовано время принятия решений. Если идет шквал, то команда будет звучать так: "Лагерь на дождь и ветер!".

       Быстро проверены все растяжки - не провисли ли, развернуты и ловко надеваются на палатки и другие сухие места предметы дождевой защиты. Минута, иногда меньше, и лагерь уже не промокнет на дожде. Поленницу не накрываем, костер всегда работает нормально, а нормальные дрова всегда в нем загорятся, даже если они намокли. Нормальные дрова не промокают, они только намокнут сверху. "Лагерь на дождь" - это заложить костер - сделать на нём накат из поленьев, который сохранит жар и вскоре будет гореть сам, готовый согреть и обсушить, вскипятить, сварить. Стальной тросик с крючками для канов подвешивается только на время готовки, как только еда готова - тросик снимается. Когда он висит, под тросиком не ходят и не пролезают, это запрет, один из немногих на Тропе. Врезавшись в тросик или зацепившись за него, можно улететь в костер, но лучше готовить на нем какое-то другое мясо.


       Странно даже говорить, но надо: никто никогда не плюнет, даже косточку, не только в костер, но и внутри кострового круга, который ограничен расположенными вокруг костра бревнами-сиделками. Костер окружен заботой и пользуется уважением, это - "огонь племени", хотя его никто так не называет. Он - костер. Костровых у нас как таковых никогда не было, им был каждый, но были "огневые" - они так умно и ловко работали с костром, что он всегда отвечал ровным и рабочим пламенем, не дымил и не искрил. Огневые подружились с огнем костра, умели его кормить, знали все его особенности, знали все типы костров и их назначение, но каждый в группе мог разжечь костер с одной спички в любую погоду и каждый отличал сушильный костер от варочного или долгоиграющей "нодьи", излучающей тепло не вверх, а вдоль поверхности грунта, в горизонтальной плоскости.

       Нодью из толстых бревен делали в дальних зимних походах, он грела всю ночь, и никакие морозы с ней не были страшны. Кроме того, зимой мы укутывали палатки снегом, и в них становилось жарко. Палатки для зимы выбирали с "рукавным" входом, а не со створками на клевантах или молнии, рукавный вход затягивался в тубус и не выпускал тепло из палатки. Место для палатки утаптывали, место для костра - выкапывали.


       Тропить лыжню в зимней тайге сложно, все твое чутье трассировщика и весь опыт выражаются в каждом твоем шаге. Вот темное пятно молодого ельника, оно легко проходимо, а вот поперечное висячее бревно, ствол упавшего дерева, оставшийся висеть над землей - пройти его трудно. Для лыж идущего под грузом есть удобные и неудобные препятствия, и если ты тропишь лыжню для группы спустя бахилы, то маршрут вы не пройдете, "холодные ночевки" окажутся в самых неудобных местах, а в темноте можно будет "промазать" мимо безлюдной деревни, затерявшейся в лесу, но обещавшей теплый ночлег в заброшенном доме.


       Огоньки селений, когда выходишь зимой из леса, видно издалека, расстояние до них обманчиво и тревожно. На морозе они расплывчаты и окружены коронами-ореолами, которые и вовсе скрадывают расстояние до них. Очень далеко в сухом воздухе слышны звуки, они ничего не добавляют к знанию сколько еще идти. На равнине всегда холоднее, чем в лесу, бывает очень зябко от небольшого ветра и хочется вернуться в древесно-снежную теплую тишину леса, потрескивающего от мороза.


       Где-то к середине 70-х ко мне на Басманку приехал Петя Кошелев. Я недавно приобрел дешевый 4-х-дорожечный магнитофон "Иней", включил его, поставил Пете микрофон, и мы записали целую катушку его песен. За Кошелевской гитарой я услышал большой симфонический оркестр со всеми его возможностями. Петя старался, чтобы оркестр весь поместился в его гитаре и, надо сказать, это получалось. Очарованный стихами замечательных поэтов, Петя создал для них такую музыку, которая не помещалась в бытовом магнитофоне "Иней", она невольно додумывалась и дослышивалась, угадывалась в каждом такте, в каждой ноте. Камерное пространство было для Кошелева мало, - как додумывался оркестр, так чудились и своды большого зала, акустически отзывчивого и богатого на помогающие резонансы.

       Посреди зала проходила колея заброшенной железной дороги, по ней шли старый и малый. Они волокли за хвост длинного бумажного змея. Иногда они останавливались, чтобы посадить возле колеи очередной молодой дубок. Они идут и сейчас, лес уже вырос, но путь через него остался. Он привел Петю из низинных холмов в горную местность, где он сам строил свои солнечные вершины. Каждый исполнитель преодолеет их своим путем, я считаю, что лучшим исполнителем песен Кошелева был Дима Дихтер. Уже давно в Музыке Небесной звучит для меня аранжировка его песен, вроде и гитара теперь не нужна, но - не будет Пети с гитарой внутри этого праздника - не будет и симфонического вселенского оркестра.

       Кифара, челеста и свирель в основе Петиного оркестра, и так свежо и уместно они звучат во вселенной, что становятся основой бытия, это будущая классика, которую проверит и забытьё, и время. Проверит, и проступят они важными письменами на том, что люди назовут "прошлое". Ибо это не прошлое или будущее, это то, что - всегда.


      Ранние Петины песни, записанные на Басманке, я оцифровал. Возможно, вы найдете эту запись и тоже услышите будущий вселенский оркестр в его гитарно-эмбриональном существовании. Гостиная в квартире графа Орлова, которая была моей комнатой в коммуналке, несла потолки из резного дуба на высоте 3.95 и имела площадь 32,8 квадратных метра. Рядом проходила линия железной дороги, напротив окон моего 2-го этажа стояла церковь, построенная по рисунку Петра Первого. Во дворе дома стояли два магазинчика с названиями "Хлеб" и "Мясо". В "Мясе" продавали и колбасу, и молоко. В "Хлебе" - только хлеб. Три вокзала были рядом, платформа "Каланчевская", выводившая на другие линии железных дорог, - тоже. В магазине возле "железки" продавали дешевую ливерную колбасу, но Советский Союз еще был цел, цвел по праздникам свежими красными лозунгами и бумажными цветами, а в укачивающих электричках на Новый Иерусалим работало отопление. Регулярно выходил журнал "Крокодил", и мы все знали, что в наших неурядицах виноваты воротилы западного бизнеса и самый главный хищник во вселенной, которого почему-то звали "Дядя Сэм". Акселераты из пионерских дружин дружно потели на строевых парадах и смотрах, а Тропа уходила в лес за Новый Иерусалим, варила чай, тренировалась и соревновалась.


       Всякого рода принуждение кажется силовикам короткой дорогой к успеху, но никакое принуждение не формирует ни общество, ни человека, а только деформирует их.

       Тропа основана не на принуждении, а на побуждении к принятию решений и их выполнению. Право на ошибку имеет каждый, именно это право притягивает к себе ответственность, а следовательно, и свободу. Безответственное послушание, подчинение "по рангу" на Тропе невозможно, никакой закулисной кухни или скрытого руководства нет, они будут опознаны и осмеяны группой, а смех - это реакция отречения от неадекватной ситуации. Все открыто, прозрачно, доступно, все происходит на твоих глазах, и во всем ты можешь принимать участие, ибо ты один - не больше и не меньше, чем все. Количество ничего не решает, сказали бы нам Галилео и Джордано Бруно. Подавляющее большинство - такое же принуждение, как тирания одного человека. Принуждение сродни терроризму, грабежу, разбою и безусловно является преступлением против человека.

       Авторитарные правители обожают всякого рода военизированные структуры, находящиеся у них в подчинении. В таких структурах приказы не обсуждаются, они выполняются, попутно производя на свет желающих покомандовать, повыворачивать мир на свой лад хотя бы и в своём подотчетном сегменте власти. При этом, безусловно, есть такие ситуации, которые требуют единоначалия, но оно должно быть временным и заранее делегированным исполнителю. Начальник любого уровня должен быть исполнителем воли тех, кто его назначил, а не рабовладельцем, запрыгнувшим во власть. Единоначалие необходимо для решения чрезвычайных ситуаций. При этом веками жить в ЧС как-то странно, наверное, что-то не так с курсом. Корректировка любого курса должна происходить ежемоментно и повсеместно, иначе он - любой - уведет в пропасть. Но зачем рефлексировать тому, кто принуждает? "Фиг ли думать, - трясти надо".

       Оценивая и ощущая свободу как разнузданную вседозволенность и произвол, силовики переиначивают само понятие свободы на свой манер, снижают его до уровня животных состояний в самом плохом смысле слова. Свобода для них расположена в низах человеческих мотиваций и поступков, в то время, как она находится на верхах. Силовое понимание свободы выдает сущность самих силовиков - низкую, гнусную и мерзкую. Вертикаль власти - их удел, там принуждение и никакого сотрудничества или взаимопонимания.

       "Не хочешь быть счастливым? Заставим!".


        Быть счастливым, быть несчастным, быть трупом, кем угодно - заставим. У нас сила. Вот ведь какая глупость лежит в основе власти. Собираются на совещания, говорят заклинания вроде "углубить", "повысить" или "утопить в сортире", и полагают, что таким образом изменяют мир к лучшему. Поворот сибирских рек в азиатские пустыни, идея которого культивировалась в 50-х - 60-х выглядит на этом фоне вполне безобидной затеей. Черные пыльные бури гуляют на месте "освоенной целины". Зловещее насилие над природой, в том числе над человеческой, стало нормой государственного мышления, "дорожной картой" государственной деятельности. Природа не мстит, она нормально защищается от идиотического, агрессивного, бездушного к ней отношения. Сила в сочетании с глупостью - самая разрушительная во вселенной.


       Масштабируем теперь сказанное на группу, получится Тропа. Потому что ничего умозрительного я не взялся бы утверждать, только прожитое, проверенное жизнью. Ни одной моей группе не дали развиться до высоких уровней за 45 лет травли. Но по тем высотам, которые эпизодами брались Тропой, я могу судить об уровнях развитой группы - социокультуроприродного организма. Его мотивации никак не лежат в области принуждения, подчинения, власти. Все эти зоопсихологические заботы не просматриваются даже в растворе, которым был залит самый нижний фундамент Тропы: никакая вертикаль власти никого не поднимет в небо, но всех швырнет мордой в грязь. Человек на то и человек, чтобы видеть другого горизонтально, рядом с собой или напротив, но не выше или ниже. Власть - удел животных. Опасаясь хаотического насилия, они заменяют его организованным. А ведь Хаос - это всего лишь Космос без Хроноса.

       У человеческого сообщества, если оно будет сообществом, есть все ресурсы, чтобы уйти от звериного существования. Это не предположение, это знание. Это происходило много раз и на многих ступенях развития группы - "первичного" человеческого сообщества. Ценностная ориентация, принятая группой, ложится в основу её развития, природные векторы которого сами несут ее вверх, не успевая поименовать себя. Этот праздник непознанного бежит впереди развития группы, и она всегда вступает в него, отыскивая слова для новых названий своих состояний и процесса своего бытия. В основе такого движения - нравственное противостояние каждого человека самому себе.


       Тропа - не столбовая дорога, по ней нужно идти пешком. Она не предназначена для колёс, гусениц или асфальтовых катков. Тропа - это масштаб человека, путника, который не ждет подарков от автостопа, а преодолевает свой путь сам, или в составе своего сообщества.

      "Тропа ведет вверх" назвала свою книгу Надя Крупп, я согласен с ней. Пешеходные тропы уходят в прошлое, уступая место автобанами, но человек свою жизнь проходит пешком, на чем бы он ни ехал, на чем бы ни плыл, ни летел.
       Заметки получаются, как я вижу, поспешными, лоскутными, мозаичными. Это эскизы, наброски ненаписанных текстов, на которые, думаю, у меня не осталось времени. Не думаю, что мне нужно приносить извинения за пунктирность текстовых линий, если только "от имени Аэрофлота" :)

       Спокойное Солнце всегда было и всегда будет во вселенной, оно не зависит от мимолетности миров и устойчивости систем. Даже если не станет самой вселенной, оно вновь отогреет Любовью пустоту, и пустота, возмутившись, явит из себя новый мир, всегда подающий надежду на совершенство, устойчивость и уют, всегда изменяющийся к лучшему.


       Оказывается, эта рукопись, предыдущие ее части раскиданы по случайным людям и некому собрать в кучу эти куски. Несколько тетрадок, исписанных моим кривым мелким почерком, рискуют пропасть, а ведь эти тексты - единственное, что от меня останется. Такое не годится, это действительно горько и неприемлемо. Говорим "на всё воля Божья" и считаем, что Сатана как бы уже ни при чем. А ведь у этого гада лежат мои тетрадки и уйдут в помойку. Песенки не в счет, нужны тексты, они пригодятся тому, кто продолжит, или тому, кто хочет и может знать как есть. Хрень какая одолела, всё отжали, ни щелочки продыха. Нет, я не сдамся, но очень надо после себя что-то оставить внятное. Песенки понятны мне, но невнятны для постороннего уха. Слышно, что в них и за ними что-то есть, но что? Какие три кита? Какие семь слонов? Какие светила на небосклоне Тропы? Я написал уже много, это очень мало, и конец близок, буду писать, пока не сдохну, но если все это в помойку, то зачем пишу? Смутно на душе. Кто-нибудь, спасите эти строчки, они будут нужны.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 22 октября 2017 года. Отрывок 88

       Кажется, пора признаться.

       Неудобно как-то говорить о единствах сущего, да и языка для этого нет, но признаваться придется. Можете считать, что этот текст для психиатров и буддистов.


       То, что мы называем живым, то, что мы называем неживым, то, что мы называем "пространством между", и то, что мы никак не называем, находится в неосознаваемой нами связи и непонятном нам взаимодействии. Это взаимодействие делает живым самоё себя, оно является существом, которое мы пока не различаем, успокоившись на наших представлениях что такое существа. Всё это слышит другое, это вполне взаимно, как если бы пальцы одной руки старались познать друг друга. Симбиозы, триумвираты, биоценозы и всё прочее многажды совместное является формами жизни, не познаваемой отдельными существами или суммой отдельных существ.

       Прочитав тексты взаимодействий всего со всем, мы получим повесть о Тропе, ее существовании как формы жизни.

      Писать об этом трудно. Я могу перечислять сколько угодно того, что связано друг с другом, но не знаю ни одного слова и не умею ни одного знака о самой этой связи. Опять выручила бы музыка, но как вы ее переведете?

       Давайте разбредемся по буддистам и психиатрам, а если кто сядет и задумается о Тропе как существе, состоящем из всякого всего, - оставьте его наедине с фантазиями, он преждевременный, как сама Тропа.


       Она не является существом, состоящим только из Людей, это невозможно. Фотографии школьного класса в типовых виньетках не являются классом, даже если они живые и в едином строю. Чтобы быть существом, надо жить, взаимодействовать с миром. Он творит Эйдосы Существ, взаимодействует с ними, и они становятся Логосами и помогают миру творить себя и совершенствовать себя.

       Таким организмом, Существом, может быть село, город, государство или человечество. По сути, оно таковым и является, но воля человека инвалидизирует, искажает его; даже сам человеческий шовинизм, даже само непонимание его единства болезненны, а то и гибельны для него.

      Разум не человеческого в Существе иной, он не определяется как "не человеческий" или "неправильный человеческий" или "отдельный от человеческого", он вообще с трудом определяется человеком.


        Дальше - непроходимые дебри бессловесности, несравнимости и беззначия. Что-то внятное по этому поводу я видел в древних орнаментах, в теории поверхностей математика Фоменко, в графических знаках ушедших с планеты народов. То, что не может резонировать в наших сознательных представлениях, вполне находит себе для взаимодействия невидимую и неведомую нам среду и - живёт.

       Чтобы уничтожить Тропу, нужно взорвать горы, измельчить скалы, высушить реки, выжечь лес, подлесок и траву, погасить звездное небо, выключить солнце, перестрелять зверей и птиц, заморозить насекомых, но память Существа всё равно остается хотя бы в одном выжившем его компоненте, и жизнь его не кончается. Уничтожив человеческую составляющую Тропы, доброжелатели лишь сместили её в иной способ бытия, молодые увидят подтверждение этому. Других ключей на эту тему не дам, они еще нагадят, эти замечательные люди, и Тропе будет еще немного труднее выживать с комплексом ампутанта, но боль - не смерть, она признак жизни.

       "Ощути моментальную свежесть", - как говорится в рекламе.


       Ворчалка # 17

       Попытка снова вступить всей страной в реку советизма бесплодна. Истерический поиск идентичности тратит наши силы впустую, коммунизм можно построить в отдельно взятом человеке, но очень трудно, когда людей больше одного. Если лошадь раскрасить в полоску, становится ли она зеброй? - Нет, ибо всё имеет свою естественную форму, символику и атрибутику, вряд ли у потемкинского советизма есть будущее.

       Формы, атрибутики и символики меняются не от проявления начальственной воли или тотальной пропаганды, максимум таких изменений - маскарад. Ряженые не бывают настоящими, они всегда временные, как наваждение, они - фарс, или его часть, но не действительность, а добровольно-принудительное изображение действительности не делает её жизнью. Общественное устройство как процесс предполагает диалог с распорядителями, а не подчинение им, на то оно и общественное.

       "Генератор ложных мишеней" существует как государственное мероприятие скорее всего в связи с неправильным выбором референтов от футурологии, полагающих, что государственная воля, облечённая силой, может решить все проблемы и принудить природу к нужному им результату. Призрак "академика" Лысенко, благодаря им, снова обрел плоть и получил высокую поддержку в виде безумной пропаганды и псевдонаучных заградотрядов. Лысенко, Ягода и Ежов должны формировать общество, а Вернадский, Чижевский и Эфроимсон пусть пока посидят. Наша жизнь и так состоит в основном из того, что от нас утаили. Поисковый инстинкт обеспечивает нам обнаружение пустот, каверн и белых пятен там, где люди уже поработали над пониманием явлений. Плановая футурология бесплодна, даже если в её планах повторение хорошо известного пройденного. Ничто не может повториться ни в едином миге, ни в бесконечности времени. Социально-политическая машина, возжелавшая стать машиной времени, остается драндулетом отечественного автопрома, который по неосторожности и по глупости опять наделает много бед.

        Социально-политическая лысенковщина, в которую всё время скатывается страна, перефразирует нам известный анекдот про обезьяну, сержанта-силовика и банан на пальме: фигли трясти? Думать надо.

       Надо думать, что любое насилие, идущее от человека, - это насилие над природой. Сознающая сила предполагает наличие ума, а не подростковых комплексов и фобий. Политическая воля должна оставаться в рамках природных явлений, способствовать им в их качестве. Политическая похоть вряд ли ведет к совершенству мира. Измерение событий слезинкой ребенка должно пополниться внятной альтернативой: улыбкой ребенка.

       Среди примеров, говорящих о бесплодности принуждения, даже подкрепленного экономически, - сборная страны по футболу, состояние многих сегментов медицины, отсутствие значимой, высокой культуры в прославлении заставлял-насильников, отсутствие принудительного счастья и вынужденного патриотизма, список можно продолжить, поговорить о параметрах работы социальных лифтов и закончить знаменитой табличкой на одесском лифте:

       "Лифт вниз не подымает".

       "Назад в СССР" - то же самое. Лучше - вперед, в Россию, которую умом не поднять, числом винтовок не измерить.

       Впрочем, я опять повторяюсь.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 22 октября 2017 года. Отрывок 89

       Лакомство по имени ШАКАЛАТ я впервые увидел в описи продуктов, когда мы с интернатскими пошли на городской турслёт. Шакалат записал в бумажку Вовка Кротов, Кротик, пометив, что он "соевый и растаяный". Плиток, однако, было две, и они состояли из небольших квадратиков, величиной с два Кротиковых ногтя на мизинце. Если бы он регулярно подстригал ногти, то понадобилось бы три, но двух нам хватало, я специально привозил из дома кусачки, чтобы стричь ногти на всех его четырёх многочисленных конечностях.

       - Юр, а меня? - спрашивал с надеждой Комарик, когда я кончал обработку Кротика.

        За Комариком следовала Лида, потом Света, за ней Серёга Кечаев, и процедура растягивалась надолго. Каждому было важно, чтобы хоть кто-нибудь хоть когда-нибудь занимался им одним. Такое удовольствие интернатским выпадало редко, штучная работа с ними не предусматривалась, если только с нарушителями чего-нибудь, а всё остальное делалось скопом. Им нравилось как я обращаюсь с их пальцами - спокойно, точно, осторожно, никогда не причиняя боли, не раздражаясь и чуть поворачивая подсобной рукой их пальцы в створ кусачек. Реагировали на уже подстриженные ногти почти все одинаково - это была не понятная мне радость. Комарик - тюх-тюх-тюх - припрыгивал на обеих ногах, тыкая себе горсточками-щепотками в нос и улыбаясь, то ли нюхал свои щепотки, то ли целовал их за выносливость. Кротик тут же уходил ощупывать мир своими новыми пальцами-без-когтей, мягко пальпировал всё подряд и чему-то радостно удивлялся. Лида отходила, широко расставив пальцы, будто я сделал ей маникюр - покрыл ногти чем-то ярким и липким. Света шла сразу что-нибудь царапать и тихо хохотала, ничего не зацепляя пальцами без ногтей, все обстриженные смотрели на меня благодарными лучащимися глазами, я говорил, что кое-кому не мешало бы еще подровнять чёлки, прикрывшие переносицу, и все мои интернята наполнялись соревновательным энтузиазмом на тему кто будет первым и у кого чёлка подождёт, но я был, как всегда, невозмутим - ни в какой очереди у меня не было союзников за место. Тут же рассказываю всем - кого нужно пропускать вперёд, почему люди это делают и кто есть тот, который не пропускает вперед кого надо. Тут же все становятся последними, и меня это тревожит, видимо, я перегнул, пережал. От этого остается горечь, стыдное стеснение дыхания, на них и так все давят, орут, пинают, а тут и я хорош как все. Я говорю, что у меня в руках еще нет ни ножниц, ни стригальной машинки, ни расчёски и обещаю всё это принести завтра.


       В походе на турслет с шакалатом нас было восемнадцать, а квадратиков оказалось больше. Похолодало, и квадратики соевого шакалата окрепли, сплотились и перестали отламываться по бороздке. Всех это почему-то восхитило и обрадовало, и я сначала не понял - почему.

       - Народ, доли будут немножко неравные, - сказал я грустно.

       - Во, класс! - обрадовался Комарик.

       - Поэтому разделим по жребию с отворотом.

       - Да! - сказала Фарида и два раза хлопнула в ладоши.

       - Ты всегда дели неровно, - попросил тихий Сережка Баландин, который всегда молчал. Я уставился на него, и он застеснялся.

         - Никому обидно не будет? - спросил я с осторожным оптимизмом.

      - Нет! - хором ответила куча.

       - Кто пойдет в отворот? - спросил я у кучи.

        - Бала́ндин, - предположила Фарида, и возражающих не нашлось. Серёжка отвернулся к шакалату спиной, и я стал тыкать пальцем в неравные доли, спрашивая:

       - Кому?

       - Тебе, - сказал Сережка.

        - Ну ты даёшь, - удивился я.

       - Даю, - улыбнулся Сережка. - Всем.

       - Не всем, а каждому, - поправила Светка голосом учительницы физкультуры, заменявшей на уроке природоведения учительницу русского языка.

       Каждому, - понял я. Каждый хочет быть каждым, а не всеми. Всех в интернате четыреста семьдесят шесть человек по списку, а каждый - он каждый один.

       - Юр, а ты почему не ешь? - спросила Надюшка Костюшкина, когда всё раздали.

       - Я? - спросил я. Надюшка кивнула не отводя глаз.

       - Надо как все? - спросил я.

        - Нет, - смутилась Надюшка. - Ты как хочешь.

        - Я хочу разыграть свою долю - мне или всем, - сказал я.

        - Нет, нет, так не честно, - загудела куча. - Это - твоё.

        - Подчиняюсь большинству, - сказал я. Куча промолчала.

       - Давайте отвернемся, - предложил Кротик. Мы на него смотрим, и ему трудно съесть.

     Они отвернулись. Я съел. Это было моё.


        К вечеру проходили село, сельмаг был открыт, мы зашли спросить сухофрукты для компота. Все чинно поздоровались с продавщицей и разбрелись рассматривать витрины. Витрины тогда были похожи на музейные - столы или горизонтально закрепленные на ножках застекленные шкафчики.

        - Юр, - зовет Кротик. - Я понял.

        - Ты про что? - спрашиваю я.

        - Вот, смотри. Я понял ошибку, ты смеялся.

       Я подошел и заглянул в витрину рядом с Кротиком. Там лежала плитка сливочного шоколада, на ней - стандартный фигурный ценник с надписью продавца: ШОКАЛАД.

       - Я понял, там "О" и "Д".

       - Ну около того, - промямлил я. - Исправь, может, шакалы его не съедят.


       Я с собаками дружу

       И в гляделочку гляжу

       Но в одинаковом пальто

       Не найдет меня никто.

     Расцветай, наш дивный сад

     Под названьем интернат.

     Жизнь светла и хороша.

     Жаль, что выжжена душа.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 23 октября 2017 года. Отрывок 90

      Я не знаю, какие части рукописей пропали. Я не помню, что я уже написал, а о чем только подумал. Возможны повторы, но они не будут копией уже написанного текста, память осматривает прошедшее с разных сторон и ракурсов, добавляет и уточняет, разъясняет и обобщает. Когда-то на рубеже 80-х я так же писал "Рондо для Коряжки" - рондо и есть повтор с развитием: ABACADA.

      Еще есть время задать мне вопросы и есть время ответить на них, поскольку я пишу вслепую (во всех смыслах) и не отличу чего-то важного для Вас от общих мест. Я ушел из взрослого мира в начале 80-х и больше не возвращался.
      Он мне не известен, а составлять представление о нём с помощью случайных обобщений - не хочется.

     -

      "Взять груз" - это значит нагрузиться по своей индивидуальной сегодняшней норме, которую вряд ли кто-то знает, кроме тебя самого.

      На то, чтобы научиться её определять, нужно недели три. Пока не научишься её определять - ходи недогруженным, за тебя понесут груз другие. Это нормально. Хуже - если схватишь перегруз и тормознешь всю группу.


      Каждый стремится взять столько, сколько может нести долго, не становясь проблемой для группы. Недогруз можно почувствовать, и тогда на коротких привалах ты можешь догрузиться. Перегруз тоже всегда ощутим, если он есть - скажи об этом группе, она примет на себя часть твоего груза.

      Например, - загружаемся, все пакуют рюкзаки. Все догрузились, но на грузовой продуктовой площадке остался мешок с пятью килограммами репчатого лука. Диспетчер по грузу, который есть на каждой погрузке, объявит об этом, и лук разберут по 2-3 луковицы все. Такой догруз не очень обременяет, и лук - с нами. И мы - с луком. С луком всё вкусно.

      Иногда что-нибудь нужно перепаковать, сделать из двух, например, грузовых мест - три, чтобы облегчить делёжку груза. Бывалые тропяные, которым уже по 12-13 лет, заранее присмотрят себе грузы, которые лежат на грузовой площадке и могут даже договориться - кто что возьмёт. Они же позаботятся о новичках; особо ретивых, взваливающих на себя слишком много, - остудят, переведут идейный подход к тасканию груза в конструктивное практическое русло. Со мной советуются редко, знание о грузе находится в глубине самой группы с 1968 года, передаваясь из поколения в поколение. Взять на себя слишком много - ошибка, которую лучше исправить в самом её начале, что и происходит.

      Все учатся группироваться для работы с грузом и его доставке. Нет согбенных спин и ненадежных опор в собственном теле.

      Перегружаться - не только опрометчиво, но и неприлично. При этом не догрузиться может каждый, это нормально. Если же после полной загрузки остается не взятый груз - его возьмет взросляк или нужна вторая ходка на сколько-то человек. С несколькими ходками ("грузовыми челноками") идет, например, заброска Базового лагеря, для которого все нужное за один раз не перенесёшь. Так же происходит и "свал" - экспедиция закончена, тропа сделана, лагеря уходят, "сваливают", выносят груз.


      На месте, которое мы покидаем, обязательно работает специальный "последний глаз". Он внимательно и непредвзято осматривает покидаемую территорию и, бывает, находит много интересного. Например, забытые в ручье ложки на всю группу.

      Ложки у нас стальные, в ручке у каждой круглое отверстие, позволяющее все ложки держать на одном штыре (палаточном), что удобно.

      Груз бывает "охранный" - требующий бережного и деликатного отношения, например - аптека. Диспетчер по грузу уделит его размещению особое внимание. "Охранку" редко носят новички, "вес" и "охранка" - это репутационные принадлежности бывалых.

      "Вес" - то, что имеет большой вес и малый объём. "Объём" - то, что имеет большой объём и малый вес.

      "Объём" группа постарается отдать младшим, друзьям с проблемами физического развития, девочкам и тётенькам. Ладно уложенные и ровно застегнутые стариковские рюкзаки, стоящие в ряд, производят впечатление.

      На коротких привалах ли, на ночевках перед выходом на маршрут, для посадки в автобус или поезд рюкзаки стоят в ряд - так удобнее.

      Излишне говорить, что на рюкзаках Тропа не сидит. Сесть на рюкзак - моветон. Исключение составляет специальная зимняя укладка, когда часть рюкзака уложена как сидение. Зимой, как правило, некуда сесть в лесу, и тем более в поле или тундре. Только на рюкзак. На рюкзаках также могут сидеть "мамки"-девочки и самые младшие тропяные ребята. Это не одолжение какое-то и не "бонус", а результат нормального хорошего отношения. На рюкзак может присесть и приболевший, если он идет вместе с группой. Он будет полностью разгружен товарищами, и это не наказание, а естественная реакция на реальные события. Здоровый тропяной мужик лет с 8-9 на рюкзаке сидеть не будет. Не потому, что запрещено, запрета никакого нет, просто - не принято.

      "Вес" в рюкзаке располагается ближе к пояснице, чуть выше неё, по центру. У рюкзака есть не только центр тяжести, но и желаемая ось тяжести, соответствующая каждому несущему груз опорно-двигательному аппарату. И центр, и ось располагаются для каждого по-разному, ребята знают это и достигают в этом мастерства. Никого рюкзак "мотать" не будет, никто не идет сгорбившись и поддёргивая рюкзак повыше, или держась за лямки, всё выверено, всё красиво, целесообразно.


      Редчайшая травма на Тропе - растяжение, подвывих голеностопного сустава. За сорок лет их было две или три. Каждая утренняя зарядка начинается с голеностопа, когда стоишь на одной ноге и вращаешь в воздухе другую. Голеностоп "просыпается", вспоминает свою высокую ответственность, держит себя в форме и на него можно положиться.

      Ногти на ногах стрижем коротко, чтобы под ними почти не оставалось воздуха под кончиками, чтобы концы ногтей не "гуляли". Долгое время Тропа для ног пользовалась кремом "Эффект", но последние лет 20 перешла на пихтовое масло - оно, помимо всяких благотворных эффектов, не оставляет никаких шансов грибку стопы и ногтевому грибку. После перехода на пихтовое, обувь и носки напрочь перестали вонять, обувь стало возможно хранить ночью под головой - под полом палатки. Пахнущих пихтовым маслом Тропа называла "благоухахалями".

      Чем дальше от цивилизации - тем больше возможность на привалах и на лагерях ходить босиком - это и здо́рово, и здоро́во. Обувь любим ту, которая "дышит", стараемся обходиться без пластика. Пластиковые подошвы вообще неприемлемы под грузом и в горах, только резина. Правильно обуты ноги - целее голова.

      Под грузом идем в шерстяных носках, на нескользких подошвах. Носки выворачиваем наизнанку - гладкая сторона прилегает к стопе, шершавая изнанка хорошо контактирует с внутренней поверхностью ботинок. Ботинок - потому, что вряд ли нужно таскать груз в горах в кедах или тапочках - на мягкой подошве. Массаж "ладошек ног" полезен, но не в таком зверском варианте, когда, наступив на резкое препятствие на микрорельефе (например, острая грань камня) сваливаешься от боли, вместе с грузом. Оно надо? Подошва стопы уязвима для таких защемлений, их результат - хромота на 3 - 4 дня.

      Когда идешь без груза - мягкость или жесткость подошв обуви некритична.


     Броды на горных реках берем в ботинках на босу ногу. Перейдя брод и сняв рюкзак, вытряхиваем воду из ботинок и возвращаем туда сухие стельки и ноги в сухих носках. О переправах скажу отдельно, подробно, если успею.

      Груз во время брода поможет прочнее держаться на дне, особенно если вода выше колена. Я на высоких водах, идучи на другой берег крепить веревку, накладывал в рюкзак ещё пару больших увесистых камней, чтобы течение не отрывало от дна. Так и в жизни: если сносит течением, - добавь груза. Облегчение не всегда приносит облегчение.


      Переправы груза по навесной веревке на Тропе стандартны, о них можно легко прочитать в специальной литературе по альпинизму и горному туризму.


      Теперь мы переправились через реку, идем дальше и замечаем, что ноги у нас всё-таки влажнее, чем были до брода. Через четверть часа они высохнут, а пока нам важно не натереть водяных мозолей. В этом деле очень важны носки - в них не должно быть травмирующих швов и прочих похожих подарков галантерейной промышленности. Минут через 15-20 после брода стоит сделать привал с полным разуванием и осмотреть места возможных потертостей. Если они наметились - лучше задубить кожу любыми аптечными и подручными средствами, но стоит знать, что потертости на ногах возникают не столько из-за попадания воды снаружи, сколько из-за нарушений водно-солевого режима. Не пейте воду на коротких привалах - вот главное лекарство.

      На Тропе вообще мало кто пьет воду. Чай, компот, кисель, какао - да. Вода - нет. Поэтому потертости у нас - редкость, как и "вспотеть". Тропа потеет весьма умеренно, а уж сырые розовые туристы, пыхтящие вперед и вверх, - вообще не про нас. Мы жилистые, костлявые и умеренные во всём, что может повлечь за собой водянистую кудрявость тела, рыжую его розовость.


      На привале группа останавливается не снимая рюкзаков. Двум идущим впереди помогут снять рюкзаки те, кто идут в строю третьим и четвертым, снять рюкзак (и поставить его в ряд) - это забота для трех человек, а не для одного. И так далее.

      То же и при выходе с привала. Человек "вставится" в стоящий на земле рюкзак, но поднимут человека с рюкзаком двое его товарищей, самому корячиться не придется. То же - при преодолении препятствий со ступенью вверх, там поможет идущий впереди.


      Никто не работает с грузом рывками. Ни одного рывка по нескольку лет. Потом какой-нибудь новичок забудется и дернет. Не усмотрели. Не успели.


      Если можешь самостоятельно присесть и встать с рюкзаком три раза - неси его хоть на край света, это нормальный для тебя груз. Вода из водянистых блондинов выходит напрочь недели за две, потом проблем с потоотделением и одышкой нет, но внимательно смотрите на круги под глазами - они всё расскажут о работе связки "сердце - почки" и это даст возможность избежать неприятностей. Но смотрите и на типаж вообще - странно было бы думать, что все китайцы больны желтухой, а у всех сомалийцев проблема с надпочечниками.

      Пушкин, однако, был рыжий. Даже Кипренский об этом маленько проговорился. Пушкин регулярно бывает на Тропе, но, как настоящий дух, не оставляет материальных следов. Существительные существ, суффиксы ветров и апострофы камней существуют так, будто не залетал к нам никакой Пушкин, но мы-то знаем, что все они - его работа. Не прячься, Пушкин, выходи! Автора! Автора! Мы - тропяные вьючные животные, жаждем легкого твоего дыхания, когда идем под грузом.

      Морально-волевая и эмоциональная выносливость так же важны при переноске груза, как физические кондиции. В нашем грузе никогда нет ничего лишнего, только нужное. Лев Николаевич Толстой ходил по аллеям босой не по странному стечению обстоятельств, а вопреки Софье Андреевне, которая хранила дворянскую честь. В детстве все мечтают о Тропе и детство иногда продолжается всю жизнь. Тропы бывают разные, особенно несостоявшиеся. Не все из них - пионерские лагеря имени товарища Сизифа. И межотрядные соревнования по привесу идут не везде. О чем это я? Забыл уже.


      А, вот о чем. Чтобы отнести свой крест на Голгофу, нужно иметь навыки обращения с грузом и физическую подготовку, которая начинается с вращения голеностопа с полной нагрузкой и на всю амплитуду.

      Движение в подъем с грузом - важнейшая часть человеческой натуры, сущности, предназначения. Человек, надежно спрятанный от возможности чрезвычайных ситуаций в его жизни, не перестаёт быть человеком. Груз бытия не только необходимое условие жизни, он - сама человеческая жизнь.


      Почти ничего не знаю о детстве богов. Это непозволительно, подскажите кто-нибудь, где читать. Подскажите кто-нибудь, пожалуйста. Для меня это важно. Боги хорошо относились к детям и особо их отметили. Мне очень важно понять, как они относились в детстве к себе. Кроме того, я спросил бы: имеют ли океаны в себе отдельные капли, или их имеет только дождь? И ещё: легко ли в раю? Если там всё легко и всего много, - мне туда не надо. От вечного досуга я сойду с ума, я хочу работать. Нести груз.
  
  -
  Четвёртая ходка
  
      "Хочюльник" - невидимый вырост на теле в форме любительской колбасы с толстыми губами на конце.

      Хочюльники легко отпадают от тела, когда в них отпадает необходимость. Отпавший хачюльник подлежит обязательному захоронению в специально отведенном месте, обычно - за поленницей.

      Хочюльники днем и ночью могут носить гости Тропы, а с 8 утра до 21 часа - тропяные возрастом до 6 лет.

     См. "Словарик Тропы".


     (2015- 2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 24 октября 2017 года. Отрывок 91

       - Миха - хороший мужик, - сказал Килька на разборе про десятилетнего Миху. И добавил: Только он не говорит, а квакает.

        Миха долго смотрел в костер, потом сказал:

        - Да, я квакаю. Но важно ведь не то, что я квакаю, а что́ я квакаю.

        Килька с этим согласился, и разбор двинулся дальше.

        - Сегодня мы набрали почти полный кан ежевики, - сказал Валерик. - Но пока мы его донесли до долины, в нем осталась половина.

        Все затихли и уставились на меня.

        - Кан несли в рюкзаке? - спросил я.

        - Да, - сказал Валерик.

        - По дороге рюкзак открывали?

        - Да. После подъема, на перевале мы решили съесть по пять ягод. У Костика были чистые руки, он открывал. Там было уже поменьше. Но нормально.

      - Мало стало после спуска? - догадался я.

        - Да. Уже здесь открыли, а там меньше стало.

        - Она утрамбовалась на спуске, - объяснил я. - Между ягодами был воздух, и они придвинулись друг к другу поближе. На спуске, когда приземляешь шаг, каждая ягода весит чуть больше и стремится вниз.

        - Мы завтра полный наберем, - сообщил Валерик. - Мы теперь знаем, где много.

        Это был намек на ненормативный расход сгущенки. Ежевика со сгущенкой - национальное тропяное блюдо в августе.

        - Договаривайтесь с завпродом, - сказал я.

        - Юр, - сказал завпрод, - там уже все распределено по дням, лишних только две тушенки и "Завтрак туриста".

        Жилистый и костлявый завпрод Буш всегда хорошо смотрится в полной снеди продуктовой палатке.

        - Может, в манку по одной класть? - спрашивает Костик. - Народ, поедим пару дней манку пожиже?

        - Поедим! - вдохновенно отвечает народ.

       - Как соберете ягоды, подходите, - говорит Буш. - Одну банку снимем с манки, а вторая у меня есть в запасе, от разведки осталась.

        Миха встает и уходит на полянку союза писателей. Группа спокойно ждёт его, разбор взял паузу. Килька поправляет дрова в костре, в иссиня-черное небо взлетает сноп искр. И ровное пламя сменит перебегающие языки. Тропа всегда и везде будет ждать одного человека, уклад: семеро одного ждут.

        - Миша - хороший товарищ, - говорит Маринка. Ей тоже десять, но она выглядит на все тринадцать, и малыши тянутся к ней как к маме или старшей сестре. Она так себя с ними и ведет - опекает, что-то штопает, успокаивает разволновавшихся.

        - Он не квакает, - продолжает Маринка. - Так артисты в фильмах говорят. Мне приятно его слушать.

        - Мне тоже, - кивает Килька.

        - И мне, и мне, - несётся по кругу. Миха смотрит в костер, отражая в глазах его ровное, надежное свечение.

        - Вот, я видела кино про Каннский фестиваль, - говорит Маринка. - Там все говорят как хотят.

        - У нас тоже есть каны, - говорит Полкан.

        - Значит в субботу вечером устроим канский фестиваль, - говорю я. - Сегодня четверг.

        - А чем снимать кино? - спрашивает Полкан.

        - А не надо снимать, - говорю я. - Главное его показать. Вот и экран уже готов (показываю на прямоугольник из двух стволов и толстой поперечной ветви). - Двадцать-тридцать секунд, и фильм готов. Живьем.

        - А про что? - интересуется маленький Динь.

       - Про что захочешь, - говорю я. - Каждый может снять фильм и любого пригласить участвовать в нём.

        - Там такая ковровая дорожка была, - продолжает Маринка. - Костюмы у всех такие...

        Я думаю, как самодельную модель Каннского фестиваля сделать информативной, в игре рассказать, что там происходит, ищу аналоги действий и смыслов.

        - Нам нужны будут двое ведущих, - сообщаю я Тропе. - Мальчик и девочка. Без них всё развалится.

        - Вот, Миха пусть будет, - предлагает Буш.

        - Да, Миха будет, - поддерживает Круг. Динь уже доволен и аплодирует Михе. Миха раскланивается сидя, по кругу гуляет ветерок одобрения.

        - А девочка? - спрашиваю я, глядя на Миху.

        - Ну, Маринка же видела про это кино, может, пусть она и будет? - спрашивает Миха.

        - Маринка и Миха! - одобрительно шелестит по Кругу.

        Это 1974 год, урочище Пасека под Пеусом, Тропа вновь обретает себя после разгрома Союза Отрядов в 1972 году. У нас еще нет видеокамеры, она появится в конце 1994, есть гремучая как швейная машинка 8-миллиметровая кинокамера "Экран" и старенький "Кварц".

        - Успеете до субботы? - спрашиваю я. Начнем в девятнадцать сорок две, после ужина.

        Килька с Валериком уже обсуждают жестами что-то ковбойско-пиратское. "Великолепную семерку" видели все.

        - А сами они будут? - спрашивает Динь.

        - Кто - что? - не понимаю я.

        - Миха и Маринка.

        - Конечно. Сами объявят и сами покажут.

        - А можно и режиссер и участвовать? - спрашивает Костик.

        - Конечно, - киваю я. - У нас будет шестнадцать фильмов. Чтобы их посмотреть понадобится минимум шестнадцать минут. А еще ведь выход по ковровой дорожке, и прочее...


        - Килька - хороший парень, - продолжает Миха круговой разбор. - Я пойду с ним в разведку.

        Килька сидит застывший, как изваяние, бронзовый в свете костра.

        - Килька ничего мне плохого не сделал, - говорит Валерик.

        - А хорошего? - спрашивает Ленка.

        - Киль, пожалуйста, не зови меня "мелким", - спокойно просит Динь. - Здесь маленьких нет.

        Килька кивает. Здесь действительно нет маленьких. И больших.

        - Извини, - говорит Килька Диню. - Это была школьная привычка.

        Круг одобрительно выдыхает.


        В 70-х мы еще те, шестидесятнические. Государственные похороны целомудрия и порядочности еще не произошли. Охрана этих двух ценностей присуща Тропе во все времена, но тогда, на поляне они были нормой, а не заповедным исключением. Впрочем, в Тропе они так и остались нормой, она сохраняла их все свои сорок лет, обороняясь от дураков и остолопов.


        - Я сразу догадался, что это не люди, - продолжил Килька рассказ про ежевику. - Люди так ровно отъесть не могут.


      Завтра - учебный день. Инструктор Володя с турбазы "Туапсе" приведет к нам на поляну человек тридцать взрослых людей, и ребята будут учить их ставить палатку, разжигать костер, укладывать рюкзак.

        Пожилая супружеская пара, приехавшая по путевкам из города Бодайбо на Кавказ, будет умиляться на то, как "дети все делают сами". На годы они станут нашими далекими друзьями.

      Инструктор Вова называет всех своих плановых туристов "бабки, тряпки и корзины". А к самой осени на Пасеке появятся растерянные обезьяны, вдруг переселенные в лес из Сухумского обезьяньего питомника. Их зовут павианы-гамадрилы, в стаде 60-70 человек. К осени я уже провожу тропяных и вернусь в лес к обезьянам, чтобы лучше понимать людей.


        На завтрак в пятницу манка полна сгущенки, никакой недостачи нет. Я вопросительно смотрю на завпрода.

        - Дятел подарил, - говорит он. - У него была.

        Мелкий скандалист и придира Дятел Дима проникся духом каннского фестиваля и пожертвовал с барского плеча. Ему мама посылки шлёт. Нормально.

        Тропу осталось работать метров шестьсот, август, мягкое золото Солнца, фруктарники, ежевика. Можно позволить себе на вечер отлучиться в Канны, в Маринкины Канны, которые нельзя ранить дотошным знанием фестиваля, а только слегка дополнить, выстроить.

        Знаю одно - будет очень смешно. Это не едкое хихиканье, а большой восторженный смех в игре взаимных открытий.

        Ковровую дорожку сделаем из запасного полога, он лежит в грузовой палатке.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 24 октября 2017 года. Отрывок 92

        Я никогда ничего не "подбирал" на клавишах. Музыка была внутри, кисти рук устраивались на кончике души, притянувшейся к инструменту, всё игралось сразу, пальцы выполняли на клавишах чувства и ощущения и это было легко - думать не требовалось, только чувствовать и ощущать. Это и было для меня "думать". Чувства согласовались не со словами, как у нормальных людей, а с нотами, аккордами, вязью мелодий.

        Через 10 лет наш басист Витя Маркевич назовет меня "кладбищем тем".

        Я был мал, не сильно начитан, знал мало слов, но у меня были клавиши. Извлекая звуки из старинного трофейного пианино "Кнабе Таль" я таким образом "думал", решал проблемы, находил выход или нежился под услышанными солнечными мелодиями. Всё лунное и холодное мне давалось плохо, я не понимал его потусторонние кошачьи глаза и обращался к нему редко, только в минуты синей печали.

      Нот я не знал. Мне были известны названия клавиш, но не боле. Какой-нибудь "доминант септаккорд" я не мог не только выговорить, но даже и представить.

        На клавиши не смотрел, мне было одинаково - вижу я их или нет. Мне завязывали глаза, но я играл то же и так же - руки сами знали куда идти и что делать и всегда по клавишам попадали точно. Мне казалось, что клавиши расположены внутри меня, я же не думаю о том, как стучит сердце - оно стучит само.

        Потрясением была игра Билла Эванса на магнитофонной ленте у дяди Паши. Даже не потрясением: я мгновенно нашел себя и притих. Потом мне всегда казалось, что клавиши у него расположены как и у меня - внутри. Это был мой музыкальный язык, я понимал где и как он страдает и всегда старался поддержать его сочувствием, пониманием, братской (жутко сказать) поддержкой. Мы разговаривали заочно, я понимал, что он не слышит меня, что мои клавиши примитивны, но тут же я был уверен, что он меня слышит.

        Эванс не был для меня кумиром, у меня вообще неважно с кумирами, скорее он был близок мне как музыкальный родственник, говорящий со мной на одном языке.


        В школе меня тогда года два звали Шапе́ном, а когда я вылупился в 10-м классе играть с лабухами, они назвали меня "Эванс" и от этого было тепло и грустно, будто я опять думало своём не родившемся Братике.


        Бывало, я хулиганил на клавишах, легко сплетая неприкасаемые советские мелодии с частушками, аргентинским танго или оперными страданиями воображаемого оркестра.

     Со своим "Кнабе Таль" я расстался в 1987 при переезде в Туапсе: пианино было не покупное, а из "Музпроката" в Лиховом переулке и подлежало сдаче обратно. Выкупить его не разрешили, пришлось расстаться, но подаренный мне мир на кончиках пальцев, где с мирозданием соприкасается душа, остался навсегда - я и нынче перебираю в воздухе пальцами, ища клавиши, которые звучат изнутри наружу.


        В 1966, понимая, что рояль по горным тропам катать трудно, я взял в руки гитару и даже сам изобрёл себе старорусский строй, но играть на ней так и не научился. Гитара была не моим инструментом, я не мог ею разговаривать с людьми, поэтому к аккордам пришлось приделывать слова и эти "бутерброды" нечаянно оказались песенками.


        Возможно, лет на сорок раньше, я стал бы неплохим тапёром, сопровождающим фортепьянными рыданиями немые фильмы, но когда я родился - таперы уже вымирали от проблем с фронтом работ, а кино стало звуковым и поднимало производственно-нравственные проблемы, на фоне которых счастливым исключением выглядели "Весёлые ребята" с Утесовским джаз-оркестром и "Серенада Солнечной долины" с оркестром Глена Миллера.


        Клавиши били молоточками по струнам, а к струнам были привязаны путеводные нити, уходящие далеко за всякие пределы: кончики пальцев соприкасались со вселенной, со всем мирозданием, где каждая тема была внутри гармонии, сердце равнялось по путеводным нитям и билось ровно, далеко согревая вверенный мне участок вселенной.


        Самым трудным было сфальшивить, шутя или хулиганствуя. Нарочно сфальшивить не получалось, а делать это специально - я не знал как.


        Человек жив, пока звучит его внутренняя мелодия, но если она высохла и погасла - не ищи человека, даже если он еще двигается и дышит.


        Первой мелодией, проникнувшей глубоко внутрь и ставшей основой взаимоотношений с миром, стала для меня "Колыбельная Птичьей Страны" ("...острова птиц") Джорджа Ширинга, слепого пианиста, которого я услышал в десять лет. Десять лет - это очень много, я не понимал, как мне удалось их прожить без этой мелодии. По вкусу она напоминала вкуснючий суп из луковицы, морковки и двух картофелин, который волшебно готовила мама-бабушка Татьяна Андреевна. Это был всемирный суп, в него помещалось всё: оно подразумевалось, следовательно, существовало. Прошлое становилось незыблемым, настоящее скользило как патефонная игла по пластинке, а будущего вполне хватало на самую интересную жизнь. До того мгновения, когда игла соскочит на последнюю, бесконечную, замкнутую бороздку, была куча времени, начиненного приключениями, открытиями и моей нужностью в мире.


        Потом пластинка несколько раз разбивалась, не переставая играть, крутиться и нести на себе иглу настоящего. Она крутится всегда в одну и ту же сторону и не может крутиться обратно. Не умеет. Не хочет.


        Обратного звука я по уши наслушался в монтажной на ГДРЗ. Он интересен первые два раза, потом - утомителен и нелеп. Поэтому ничего нельзя повернуть вспять, - оно будет утомительным и нелепым.


        Володя Петров вдруг заиграл "Колыбельную" на фестивале в Ульяновске в 80-х. Редко в жизни я чувствовал такую благодарность, как тогда.

        Владимир Петров и Александр Деревягин - мои Биллы Эвансы авторской песни. Они - родники, в них живут истоки Тропы, её нечаянность, искренность и открытость.

        Светла их боль, и это так знакомо.

        Созвучно.

        На кончиках пальцев.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 25 октября 2017 года. Отрывок 93

       Тропа не потеет, у неё всё в порядке с водно-солевым режимом. Поэтому она пахнет земляникой, лесными орехами и молоком.

       Откуда берется запах молока, я не знаю. Живое молоко для нас редкость, есть только сухое и сгущёное. Парно́е бывает в альпике у пастухов, там же - сыр, арьян и творог. Пастухи нас любят, помнят и кормят. Мы отдаем им половину наших батареек для фонарей, но когда не отдаём - они нас любят и кормят так же. И мы их любили бы так же без всяких их угощений. В каждом из нас они быстро и легко распознают человека гор. Горный человек видит такого же издалека и узнает его по движениям, говору, манере общения, правильной увязке груза, свежести лица, по множеству других признаков. Горным человеком невозможно притворяться, им можно только быть. А уж если совсем далеко от вас идет человек - узнаете его по походке. Даже разные всадники в разных сёдлах покачиваются по-разному.

       Встреча в горах родственных друг другу по стилю жизни поколений происходит не так уж часто, поэтому она - праздник.

       Группы бывалых туристов мы часто встречали в 60-х, в 70-х на горных тропах преобладали любопытствующие люди среднего возраста, привлечённые лёгким доступом к природным красотам. В 80-х дети (наши) спасали заблудившиеся в горах мелкие группы туристов, массовый туризм сходил на нет. В 90-х пришло дикое судорожное освоение бизнесменами от туризма природных объектов. В 2000-х встретить людей, идущих по горам, стало практически невозможно. Они еще как-то кишат на освоенных природных объектах, но не более того. Культурно оставлены только очень старые кострища, на месте новых - безобразные помойки и порубки, которые ни одно земное существо себе не позволит, кроме человека.

       Магистральные тропы зарастают, их ложе равняется с землей. Зачем идти, если можно доехать, или даже долететь? Поверхностно-потребительское отношение к природе проявилось в непотребных "стройках века", изуродовавших горное Причерноморье на тысячелетия.

       - Ну что, - говорит мне пастух Витя. - Опять лишил детей счастливого детства?

       - Мы сами! - защищает меня Серёжка.

        - Сами, - ворчит Витя. - Вы сами обросли волосами! - Смеется. Огромные пастушьи овчарки ласкаются к нам. Дружественно тянутся в нашу сторону лошадиные морды. Все дружно признают в нас своих. Бывалая собака-пастух пристально вынюхивает Килькину голову, потом подходит ко мне и зовет за собой. Показывает носом, тихонько скулит.

        - Что там у тебя? - спрашиваю Кильку.

        - Не знаю. Там шишка была. А теперь просто больно.

       - Почему не говорил?

        - Ну Юр, ну оно же чуть-чуть.

       Я благодарю собаку и лезу разбираться в Килькину голову.

        - Мужики, на молоко подходи с кружками! -командует ребятам Витя.

        - А мы? - тихо спрашивает Маринка. Мужики с кружками пятятся, освобождая проход лучшей половине человечества.

       - Ягод много в этом году, - говорит Витя. - Наберите, потолчём завтра с молоком.

        На Лагонаках есть все лесные ягоды, кроме морошки и клоповки. Витя говорит "Лугонаки", ему так удобнее, он из степных предгорий, там его станица.

        - Тебя погода не ломает? - спрашивает он.

        - Никогда, - говорю. - Чуять чую, но не ломает.

        - Меня ломать стала, - вздыхает Витя. - Только если крепкого выпью (щелкает пальцем по горлу) - отпускает. Тебе сколько лет?

        - Двадцать восемь, - говорю.

       - Ну вот... А мне уже за сорок. А этому маленькому сколько?

        - Скоро семь будет.

        - Надо ж. Ладно как по камням ходит. Давай по стаканчику?

       - Нет, - говорю. - Не принимаю.

       - На работе? - спрашивает Витя.

       - Вообще не принимаю, уже восемь лет как.

       - Не хочешь, или нельзя?

       - Не хочу.

       - Пойдём, чесноку-луку дам вам на шулюм, - говорит Витя.

       - Это очень хорошо, - отзываюсь я. - Мы уже неделю без них идём.

        - Перец надо? - спрашивает Витя.

       - Горошек?

       - Да.

      - Надо. У нас только молотый.

        - А лаврика?

        - Лаврушка есть, спасибо.

        - Пилы у вас наведены в этом году? В прошлом ножовки у вас тупые были и разведены криво. Я пацанов двоих учил тогда.

        - Они и навели. Вон они оба, возле костра.

        - Выросли, - говорит Витя. - Не узнать.

        - Год прошёл.

       - Чай сегодня наберите, - говорит Витя. - Завтра дождь будет.

        Чай - это чабрец. Или чебрец. В степи он зовется тимьян и запах там у него другой - резкий, терпкий. Чабрец вкуснее всех чаёв вместе взятых. Душистый, ароматный.

       Подходит Одноглазая лошадь, мы давно знакомы, она знает, что я люблю всех одноглазых, одноногих, одноруких, одноухих. Мы здороваемся, она шумно дышит мне в руки и ласкает их губами. Я даю одноглазой конфету "Дюшес", и она благодарно хрустит ею раза два.

       Витя смотрит на нас очень серьезно, и вдруг говорит:

        - Я понял, почему тебя дети любят.

        - Почему? - кокетливо придуриваюсь я.

       - Ты пахнешь нормально, - говорит Витя. Он очень серьезен, смотрит прямо в глаза и говорит с упором, будто сообщает важную тайну. Я отмахиваюсь. В этом мире все любят друг друга, а кто не любит - тот приболел. И пахнет от него этой самой болезнью во всех её проявлениях. У Тропы всё нормально с водно-солевым режимом.

       По склонам плывёт волшебный дух чабреца, особенно ароматный перед дождем. Собаки ищут укрытие, не ложатся на землю под открытым небом. Звуки бегущих по камням пенистых ручьёв хорошо слышны издалека. Тепло. Сухие травы. За перевалом клубится гряда облаков.

       "Будет ласковый дождь...", сказал Брэдбери, но дождь бывает всякий. Палатки оставляем пустыми, ночевать будем в балагане, на коше. Пастухи уже раскладывают на нем матрацы, телогрейки, шкуры. Это для нас.

       - Оштен шапку надел, - говорит Витя. - Сильная непогода будет.

       Подстилка пахнет деревенским домом, деревенским хлебом. Кто как живет - так он и пахнет.

        Балаганы сделаны из дранки. Ветер разговаривает с этими самодельными дощечками и настойчиво приглашает их с собой. Дранка держится, прошитая сталистой проволокой и прибитая к четырем столбам серьёзными гвоздями. Крыша тоже из дранки, она уложена как черепица - для стекания воды. В балагане есть железная печка, она не обогревает помещение, но на ней можно готовить. Её используют в непогоду, когда нос на двор не высунешь. Похоже, сегодня так и будет.

        - Шулюм поставь разогреть, пусть поедят, им теплее будет, - говорит пастух Миша.

        Шулюм - похлебка из баранины с добавлением овощей и всяческих приправ. Баранина - местная, свежая.

       Отара овец, блея и кашляя, устраивается на склоне вблизи балагана. Пастух Фёдор привязывает лошадей. Собаки в базе чешутся и немножко скулят. Баз - это низкая пристройка к балагану, тоже из дранки, для четвероногих. Над ним есть крыша.

        Собак - пять, пастухов четверо, лошади три. Овец не счесть. Много.

       Нас - восемнадцать. Шестнадцать ребят и мы с Леной, вторым руководителем, опытной московской туристкой с офицерским планшетом на боку.

       Еще не вечер, но быстро и сильно темнеет.

       - На речке ничего не оставили? - спрашивает Витя.

       - Нет, - говорит Полкан. Он отработал "последним глазом"- ничего не забыто, никто не забыт.

       - Юр, а почему собаки не лают, - спрашивает Полкан. - Я не слышал, чтобы они лаяли.

       - Это рабочие собаки, - объясняю я. Они будут лаять только если придет чужой. Волк, например, захочет подкрасться к отаре в пищевых целях.

       - Они, значит, слушают, как мы?

       - Да. И ухом, и носом. К тому же, это не комнатные собачки, которым надо все время привлекать к себе внимание.

      В базу́ уже несколько минут тишина.

        - Собаки отару оббегают, - говорит Сёма. - Я видел, они как будто считают овец.

        - Работают, - говорит Полкан. - Они и нас посчитали, когда мы подходили. Им главное чтобы никто не отбился.

       Помолчали, и девятилетний Сёма сказал:

        - Я никогда не отобьюсь.

       Полное лесное имя Сёмы - Семен Михалыч. Так звали полководца Будённого - Сёма брал все препятствия кавалерийским наскоком и внизу его звали Алёша. Лесное имя он получил после мужественного сражения с осами, когда он нечаянно разворотил осиное гнездо вблизи Базового лагеря.

        - Смотрите, - позвал Чушка, - воюет, как на коне скачет! Беги к нам, Буденный!

        - Семен Михалыч, - подсказал Василёк.

        - Во, точно, - сказал Чушка. - Конармеец.

        Больше десяти осиных укусов - опасно, Семена Михалыча отбили у ос и положили на места укусов салфетки с травяным настоем.

        - Чушь! - сказал Чушка. - Эти осы никакой пользы не приносят, только ползают по сливам.

        - По каким сливам? - спросил Василёк.

        - По спелым. Ты сливу - в рот, а там оса. Я три дня вот с такой губой ходил.

        Чушка показал размеры губы. Размеры были чудовищны, часть их терялась за горизонтом. Сёма посмотрел на него сочувственно и придвинулся поближе.

        - От них еще насморк, - сказал Сёма.

        - Не, - возразил Василёк. Это ты ревел.

        - Я?! - удивился Сема и снова все немного помолчали. Какая-то птица раскричалась в кроне, как торговка на базаре.

        - От гнезда отвлекает, - сказал Василек.

        - Чушь! - сказал Чушка. - Мы же никуда не идём. Чего ей отвлекать-то?

       - Сёмка за всех уже прошёлся, - сказал Василёк. - С запасом. Чушь, ты крылья поднял?

       Крыши палаток немного выступают за их пределы и похожи на крылья. Они так и зовутся. Чушка с Васильком - дежурят, их задача - всех накормить, отработать посуду, вынести на сушку спальники, приподнять крылья палаток и углы пола для просушки.

        - Да, - говорит Чушка, поглаживая коленку, - Я поднял крылья и улетел в небо.

       - Как же я один теперь обед сготовлю? - сокрушается Василёк.

        - Не-е, - говорит Чушка. - Я уже вот вернусь и пойду за водой!

       Чушка хлопает себя по коленке и идет за водой. Я копаюсь в "ташке", это полевой телефон. Лепесток у батарейки КБС обломался, и я пытаюсь восстановить контакт с помощью кусочка фольги. Чушка гремит каном на водозаборе в ручье. Я всё везде слышу. Будет надо - стартую моментально. Это привычное состояние взросляка на Тропе, оно не требует никакого дополнительного усилия. Обыкновенная постоянная готовность к бегу пополам с включенностью в происходящее. Чушка наберет воды и переступит в начале обратного пути косой скользкий ствол на склоне. Он его обязательно переступит, а не наступит на него. Тропа умеет переступать поперечные препятствия. Падение человека вообще редкость для Тропы. Я сам падаю не чаще одного раза в пять лет. А уж срубиться с какого ствола - вообще моветон. Как потом людям в глаза смотреть.

      Часто у нас падает Чебураня, он человек мягкий и бархатный, приземляется всегда хорошо. Внизу его зовут Мишкой. К августу все начинают падать редко, Тропа сменит ему имя. Оно всегда должно нравиться имяносителю, то, что не нравится - можно мигом отменить и все быстро узнают об этом и никто не вспомнит.

        Когда человек пробует стать иным, новым, он спрашивает у группы своё новое имя. У него - нового - другой взгляд, другое поведение, даже походка меняется. Примерил себя иного, - понравилось - оставайся в нём, а группа выберет из множества словотворческих приключений твоё Новое Имя.
      ... Ночью нескольких овец побило градом, он был крупный и резкий. У одной собаки утром был красным один глаз, и она старалась стряхнуть его лапой. Всем им пригодился стрептоцид - порошок из нашей аптечки, а некоторым и другие лекарства. Все занялись лечением четвероногих друзей и упустили гречку - она подгорела, но не очень - съели.

       Скоблить дно кана от подгара захотели сразу четверо - это почетная и престижная работа на Тропе. Начал отчищать Ошик, но вода в ручье была ледяной и вскоре его сменил Гелька. Чумазый Ошик припал греться к железной печке и на всякий случай получил втирку пихтового масла в ладони ног, кружку горячего чая и мой свитер из собачьей шерсти из города Новосибирска. Получив на опихтованные ноги пару сухих шерстяных (верблюд) носков, он разрумянился и вскоре попросил чего-нибудь холодненького. Гелька оттирал днище возле балагана, вдали от ручья, нагрев воду в кане на железной печке.

        - В магазин поеду, - говорит пастух Витя. - Вам надо чего?

        - Нам бы сахару кило четыре, - говорит Лена. - Шакал съел.

        Перед подъёмом на плато ночевали в роскошном лесу, ночь теплая, народ попросился переночевать без палаток, и я разрешил (это мой сегмент ответственности в походе). Кот (Серёга) растянулся вдали от костра, подложив под голову мешочек с сахаром, килограмма четыре. Утром сахара под Котовой головой не оказалось, зато в мешке была дырка.

        - Юр, это шакал? - растерянно спросил по-турецки сидящий удрученный Кот.

        - Шакал, - подтвердил я. - Лучше корми кого-нибудь другого, шакал добра не помнит.

        - Угу, - мрачно согласился Кот.

        - Финита дольче вита, - сказал Чушка.

        - Обучим Котов ловле шакалов, - предложил Стрелец. - А то - всё мыши, мыши...

        Все согласились, но я сказал:

        - Дети, урок окончен.

        На Кота было больно смотреть, он переживал за общий сахар. Говорить на эту тему дальше было лишним.

       - Дети, - заворчал Чушка голосом Бабы Яги. - Как тяпкой тяпать, - так мужики, а как вкусненькое - сразу "дети, дети"...

       - На, - протянул ему Василек свою карманную конфету "Барбарис". Карманная конфета есть у каждого, чтобы её можно было съесть когда хочешь.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 26 октября 2017 года. Отрывок 94

       Чебураню били смертным боем в его родной школе, иногда по несколько дней подряд. Не за подлянку какую-нибудь, ничего заподлянского в нем не было, а за безответность и непохожесть. Побои он воспринимал внешне спокойно, как дополнительный школьный урок, который надо отбыть. Может быть, сильно ударили по голове - он будто знал свои глаза и руки, но не чувствовал ступни, они жили отдельно и были похожи на задние ноги мягкой игрушки. Голова его вместе с руками часто устремлялась вперед, а ноги, которые ниже колен - тормозили, он летел носом, но всегда, слава Богу, падал мягко, ни разу особо не поранился и не ушибся. Молчаливый, не толстый, но и не худой, со спокойными глазами и прохладной кожей, он никак не мог вылезти из обреченного состояния изгоя, мальчика для битья из школьного двора. Это состояние залипло в нём и бывало трудно сказать, знает ли он что такое страх и бесстрашие, где он выполняет работу из опасения порицания, а где по движению души. Прохладная кожа не мешала ему быть улыбчивым и добрым, тёплым человеком, но грусть всегда держала его в своих хитиновых лапах и не отпускала ни на миг, даже во время веселья. Ещё совсем маленьким он перенёс тяжелое заболевание почек и время от времени страдал ночным энурезом.

       Он никогда ничего не просил и не выказывал никаких больших желаний, - просто жил среди нас, коротко выступал на разборах и никогда не жаловался на трудности.

       Чебураня приоткрылся немного, когда слушал песню. К нам в лес под Москвой приехал замечательный исполнитель авторских песен Толя Глыбин из Воронежа. Мы сидели вокруг костра в заснеженном лесу, Толя пел песни, и, когда он запел:

       "Дело тут не в любви,

        Просто надо уехать.

         Просто надо забыть хоть на год ,

       Что к чему...".


       Это была песня Володи Каденко, Чебураня широко открыл глаза, приоткрыл рот и перестал моргать. Заморгал он к концу второго куплета, - из его глаз текли беззвучные слёзы. Лисенок, сидевший рядом с ним на бревне, молча просигналил мне вопрос "Что делать?". Он показывал на Чебураню, встревоженный, готовый придти на помощь.
      "Ничего не делать", - попросил я жестом.

       Если кто-то ещё заметил Чебуранины слёзы, тот об этом не сказал. В перерыве песенного вечера Лисенок подошел ко мне, спросил "Чёй-та?" и потерся носом о мою штормовку. "Не знаю", - честно сказал я и попросил: "Лис, посиди с ним рядом опять". "Конечно", - кивнул Лисёнок.

        "Пристроились в кильватер мы

         К ходкому купцу", - пел Толя пиратскую разудалую песню.

       Чебураня слушал, казалось, безучастно, глядя в костёр. "Резонанс" - стукнуло мне. "Он не резонирует с окружающим миром, хотя вовсе не аутист. В чем дело, - в сигнале внешнего мира, или в среде, которой Чебураня является сам?". Полная адекватность Мишки в комплекте с полной безучастностью выглядела странно, неуютно, необъяснимо. Это даже не безучастность, - Чебураня всегда моментально мог подать руку покачнувшемуся, придти на помощь в сложный момент, ловко уклониться от пружинившей ветки.

       Я кивнул Лисёнку и показал, что нам с ним надо поменяться местами. Сделать это нужно быстро, в коротком перерыве между песнями; Тропа не разрушает песню движением. "Во время исполнения музыкального произведения нельзя передвигаться по залу", - говорила учительница пения.

       Мы успели. Я сел справа от Чебурани и потихоньку выставил левую руку ладонью вверх. Через минуту Чебураня заметил её и стал рассеянно поглядывать на мою открытую ладонь. Ещё через пару минут он коротко вздохнул, рывком вставил свою кисть мне в ладонь и плотно сжал четыре моих пальца. Я положил свободный большой палец поверх его руки - ответил на рукопожатие, которое сам выпросил. Это была моя левая рука и Чебуранина правая.

       Разжал пальцы он только тогда, когда пришла моя очередь браться за гитару. Несколько недель Чебураня владел моей левой рукой, отвергая правую, плотно и цепко захватывая левую - своей правой. Это был его законный кусок меня, причём он не рассматривал меня или мою руку как добычу. В лице его ничто не менялось. Ему важна была не моя рука, а контакт с ней. Когда я шутя засунул между нашими ладонями карманную конфету, Чебураня хихикнул, развернул ее и вставил мне в рот, а бумажку положил к себе в карман. Он так сказал, что ему от меня ничего не надо. Кроме меня. Когда гитара снова пришла ко мне по кругу, я поставил на свою левую Чебуранину левую, и мы вместе полетели по грифу, а он пустой правой ладонью рефлекторно хватал воздух - не отлучался от меня. Ему было важно не отлучаться. Не терять. Несколько раз он хотел упасть с моей левой, но я удерживал его, оставляя свободным. Хочешь - падай, но мне с тобой нормально.

        С этого началась наша бессловесная дружба с Чебураней, в которой мы, безусловно, глубоко и мгновенно понимали друг друга.

       Олимпиада 1980-го разъединила нас - меня вычистили из Москвы в 1979-м, а вернулся я в 1982-м. Я не нашёл Мишку. Их старый деревянный дом в овраге снесли, остались только большие подгнившие деревяшки в траве. Я ходил по траве, старательно переступая скользкие деревяшки и косясь на новые девятиэтажки над оврагом. Знакомый пёс, похудалый и облезлый, выскочил откуда-то из деревянных развалин, ткнулся в меня носом и завилял хвостом.

       - Привет, - сказал я. - Ты не знаешь - где наш Чебураня? Спокойный такой, с ямочкой на щеке. Помнишь?

       Пёс молчал.

       - Ищи Чебураню, пожалуйста, - попросил я.

       Пёс стал вынюхивать траву, но тут же сел и, глядя на меня, с присвистом зевнул.
  
  Зима
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 27 октября 2017 года. Отрывок 95

      Тропа, работа над ошибками. Ошибки делают все, потому, что все что-нибудь делают.

      Вечером в круге у костра ты можешь поделиться собственной работой над своими ошибками, но можешь и привлечь группу, выслушать мнение взросляка, если причина какой-то твоей ошибки тебе не понятна.

      Это не соревнование в самобичевании, это работа.

      Особое внимание уделяем ошибкам, которые повторились. Тому, с кем это произошло, сочувствует вся группа, стремится помочь, некоторые говорят, что на таких разборах хруст мозгов перекрывает треск костра. Удачный разбор собственных ошибок кем-то из ребят группа отмечает гулом одобрения, а то и аплодисментами. Никто не станет разбирать чужую ошибку, если тот, кто ошибся, об этом не попросит. Просят часто - группа разбирается мягче, чем человек сам с собой. За ошибки Тропа не наказывает. Исключение составляют те, кто на Тропе не первый год, и если они сами попросили группу наказывать их за ошибки, или пользуются возможностью самонаказания, которое новичкам-первогодкам не разрешено укладом и обычаями Тропы. Они, правда, иногда делают это втихаря, без объявлений, но группа догадывается и протестует - скрыть на Тропе что-нибудь от группы невозможно - всё открыто, всё на виду, на слуху.

      Ошибка - не вина, а беда, самой частой причиной которой бывает неопытность. Работа над ошибками - важная часть приобретения опыта и его осмысления.

      В то же время группа всегда распознает те редкие случаи, когда у ошибки есть умысел. Если группа сумеет доказать умысел, то такая ошибка будет разбираться как проступок. Если же хоть у одного будет малейшее сомнение в существовании умысла, эта ошибка останется ошибкой.

      Повторяю: детей нельзя наказывать за ошибки. Сама ошибка и есть наказание, другого - не надо.

      Ребенок, живущий правильно только из страха наказания, обязательно сядет в тюрьму, когда этот страх ослабнет.

      Тропа всегда милосердна к оступившимся, она даёт им шанс не повторять плохого. Но, если оно повторяется, - Тропа защищается отторжением злоумышленника. У него есть вся свобода, кроме свободы находиться на Тропе, в составе группы, в экспедиции.

      Чтобы "заслужить" увольнение, надо совершить очень плохие поступки. Тропа относит к ним, в частности, крысятничество, умышленное нанесение вреда живому существу, стукачество, предательство. За агрессию против беззащитного, малого, не могущего обороняться, будут самые строгие меры, если она перешла в физическую плоскость; если же агрессия была моральной, психологической - иногда возможны варианты, в зависимости от последствий и степени посягательства на честь и достоинство. ЧП (чрезвычайное происшествие) сразу останавливает все работы и все занятия на Тропе, пока ситуация не разрешится, пока она продолжает быть текущей. В время ЧП работает, скажем, только столовая и аптека. Все остальное - стоп. ЧП - большая редкость для Тропы, но - бывало. Один такой случай зафиксировала съёмочная группа фильма "Тропа" (ЦСДФ, реж. В.Орехов, автор сценария Н.Крупп). ЧП в сценарий не входило, как и все в нашей тогдашней жизни - мы просто научились не замечать камеру, чтобы киношникам было удобнее работать.
  
  ФИЛЬМ "ТРОПА". (1988) Юрий Устинов
  
   Звук приподнят, в исходной копии он глуше. Фильм был задуман создателями как полнометражный, полуторачасовой, для него был отснят материал. Однако к 1988 году условия на студии изменились, и режиссеру пришлось смонтировать 50-минутную версию, а после и получасовую.
      Озвучка мелодиями получилась случайно. Я ждал на студии небольшой досъемки моей "говорящей головы", оператор задерживался, и Орехов пригласил меня в большой зал, где никого не было, но стояли все инструменты большого симфонического оркестра. Орехов предложил мне поиграть - на чем захочу. Я выбрал челесту, клавесин и еще что-то, поиграл немножко, а звукорежиссер записал втихаря мои пробы незнакомых инструментов. Так в фильме появилась музыка - случайные наигрыши знакомых мелодий. Клавишами я побаловался всласть, но исправить ошибки и вообще послушать что я натворил мне не дали, - звук пошел в производство.

      Исправимость ошибок - ложь. Они все неисправимы и некоторые - критичны. Постараться их не повторять - вот в чем задача. Работа над ошибками это и умение носить их в себе, уже совершённые. Груз ошибок нелегок, но необходим человеку - не надо забывать их. Если только - совершённые в детстве и не наделавшие много бед. Но мы не знаем истинную цену своим ошибкам, ни детским, ни взрослым.

     (2017)

     (с) Юрий Устинов

     

      

     Опубликовано 28 октября 2017 года. Отрывок 96. Тропяной словарик

     https://za-togo-parnya.livejournal.com/433764.html

     Высылается отдельным файлом.

     Опубликовано 29 октября 2017 года. Отрывок 97

      Отработав своё, ушел в историю фильм "Тимур и его команда". Промелькнули версии создания сообщества под названием "Семь Самураев", "Армия Трясогузки сражается", "Великолепная семерка". Не добрался до СССР "Повелитель мух", а отечественный двухсерийный "Питер Пен" оказался несколько громоздким по времени и желанию в одну телегу впрячь театральный мюзикл и киношный вестерн. Умер Хрюша. Замечательная актриса, игравшая его, ползая на коленях, поранила коленку и погибла от быстрой инфекции в 20-й московской больнице.

      Настороженное отношение общества и государства к детским и подростковым группировкам начисто смыло их с экрана, ибо чего нет в телевизоре, того нет и в жизни. Проблема таким образом была решена и такое решение тотально подкрепили административно-чиновничьи страхи по поводу любой самоорганизации вообще. Территории подростковой социальной деятельности были снесены как злостные лавки торговцев, а подъезды закрылись на кодовые замки.

      Не каждый подросток возьмет в рюкзак палатку и пойдет в лес. Слегка обжитые Тропой таёжные просторы и горные высоты изрядно пустовали, подростку нужно сообщество здесь и сейчас, трёхзвенные варианты подготовки к самосозданию неприемлемы, а выход в лес для кого-то - синоним бегства изгоев, вытесненных агрессивным социумом за пределы обиталища и вынужденных создавать свои убежища в дебрях дикой природы. Ценность такого сообщества для подростка невелика, но не для каждого, а для каждого десятого, по моей прикидке. В итоге это довольно много, подсознательный страх потери жилища не должен иметь такой высокий удельный вес в группе, она сгодится только для небольших прогулок в лесу - пикников.

      Профилактикой снижения самооценки сообщества стала саморожденная идеология Тропы, близость уклада к жизни путешественников, открывателей и освоителей новых земель, зверей и ландшафтов - исследовательский, разведческий инстинкт, что сделало группу статистически более пацанячей - девчонкам нужна оседлость, усидчивость, несомненность. Наши девчонки, обустраивающие нас в трудных походах, были прекрасны, как жены декабристов. Они уютничали в самых колючих бытовых условиях, заботились о нас героически обыденно и спокойно, а мы отвечали им любовью и заботой - среди азов нашей жизни была наука о девчонках, о том, как сделать их жизнь безопасной, здоровой и поменьше нагружать их физически. Культ Матери любого возраста на Тропе оказался сильнее беспорядочного поиска эротических впечатлений: мы жили настоящей жизнью, а не жались к батареям отопления в полумрачном подъезде. В нашем официальном списочном составе не значились все члены группы. Хрюша, например, всегда был с нами, он живее всех живых, как Ленин. Питон Каа, Ослик Иа, семейство снусмумриков и мумми-троллей - все путешествовали вместе с нами, то по умолчанию, то оживая в тропяной группе.

      Мясистые и нашистые пионеры нового тысячелетия шагали в другом от нас пространственно-временном континууме, мы их не знали и делить с ними нам было нечего, они - не группа детей, а группа для детей, созданная взрослыми социотехнологами, которые после окончания мероприятия сразу превращается в рассыпчатую сумму одиночеств.

      Одиночество детёнка, подростка, завладело экранами кино и телевидения, и возможности самоидентификации группы в социальном поле пошли к нулю. Для сравнения себя с другими, человечество моделировало, генерировало в фантастике множество разных миров, но это были взрослые миры, а детское сообщество не моделировал никто, его не было, законом онтогенеза интересовались немногие, а коллективные телевизионные игры Сергея Супонева в нашем сознании не выходили за пределы спорта.

      Наш маленький Эмерком рисковал остаться в полном одиночестве, но выход подсказала тогдашняя популярность Тропы в детском народе - в группу не помещались все желающие и пришлось делать еще одну, а иногда и две. В экспедициях было проще - мы фрактально размножались на большое количество лагерей, становились группой групп и жили в этом качестве лето, а в городе было сложнее, он оказался трудной средой для Тропы, но жить от лета до лета в анабиозе или куколке было немыслимо, всем хотелось жить непрерывно и содержательно.

      В городе вообще жить нельзя, у тебя нет даже своего дома, ты совладелец какой-нибудь пятиэтажки, в которую набились куча чужих людей - потеряв дом как обиталище, мы начали терять и Родину. "Брезентовые наши города", как называл их Арик Крупп, берегли Тропе Родину и расширяли её границы как поля защиты. Общинный масштаб оказался для Тропы вполне естественным, в первобытных общинах, в Матриархатных "о́городах" было примерно столько детей, сколько нас в группе. На фоне реальных детей в реальных общинах мы смотрелись бы грозно, - Тропа была автономна и обходилась без взрослых, они были нужны не больше, чем книжки из библиотеки. Периоды автономии удлинялись, вмешательство взрослых имело свой маленький, понятный всем ареал, это отличало нас от авторитаризма общины и выставляло повышенные требования к чувству юмора, не говоря уже о быстромыслии. В любом случае История давала нам больше ориентировавших примеров, чем кино и телевидение вместе взятые. Я здесь не говорю про книги. Одиночество короля Матиуша Первого на острове дорого обошлось Тропе, она была в задумчивости дня четыре, это очень долго. На вечерних круговых разборах мы сами себе утраивали просмотр ежедневного сериала о становлении группы как организма - обсуждали, закрепляли, отвергали и обязательно предполагали, моделировали, занимались своей местечковой футурологией. Одиночество группы скрадывали группы-близнецы, созданные нами внутри нас. Они были разными, и эти разницы подсказывали нам нужные векторы наших движений. Группе полезно не только видеть своего близнеца, но и просто смотреться в зеркало. Каждый, скажем так, носит с собой маленькое карманное зеркальце, в которое помещается он сам, но в любой момент из маленьких зеркал составляется большое и в него смотрится группа. Все зеркала Тропы состоят из природных компонентов, ничего искусственного в них нет, в том числе искажающей воли - ни своей, ни чужой. Природосообразность не терпит вмешательства человека-начальника, инженера, дуче или гуру. Вместе ли, по отдельности ли, Тропа остается наедине с явлением, которое её отображает, отражает и рассматривает себя в нём. Поскольку творчество суть природное явление, она рассматривает свои отражения не только в окружающей природе, но и в культуре, искусстве, науке. Тут и хотелись бы мерные Тропе артефакты вроде транспонированной в современность истории про Тимура и его команду, но таких родственных отражений в простым общим с Тропой знаменателем мы не встречали, их заменили нам Биология, Математика, Химия, Физика и многие другие прекрасные, восхитительные, родные. С восторгом мы смотрели в 90-х на экран монитора, где разворачивался фрактал в его графическом отображении. Мы и до этого восхищались снежинками, орнаментами и музыкальными импровизациями на заданную тему, а тут - прекрасный многоцветный цветок бытия распускался на экране, подтверждая общий закон жизни.

      Тропа была и в капельке росы, и в море, и в жизни солнечных систем, и в приключениях мухи-дрозофилы, она была во всём настоящем, и всё настоящее было в ней. Сейчас Тропа тоже отражается во всех зеркалах, но ее нет перед зеркалами, тот, кто захочет, обретет ее по этим отражениям. Она есть в таблице Менделеева, и во Втором концерте Рахманинова, в линиях Эль-Греко, и в пиршестве форм на радужной оболочке глаза. Это не шизуха какая-то, я говорю об этом уверенно и спокойно как о факте, подтверждения которого выпадают всю жизнь отовсюду, где проходит линия всяческого мейнстрима - в первую очередь потока духовной энергии. Края и крайности потоков, авангард, инверсии главного - Тропу не отражают. Её доминанта - материнство. Отцовство находится внутри него, не наоборот. Материнство не может быть авангардным, крайним, экстремальным: женщина-клоун испугает детей, но не развеселит и ничему не научит. Материнству нужны навыки, а не модели, - оно находится в самом корне бытия. Мужское поведение ребенка формируется в надежном женском укрытии, обережении, вскормлении: сомнение рождается внутри несомненности, не наоборот. Эталон Матери в человеке - самый главный, самый первый, самый защищенный и самый необходимый для развития. Разрушив общину, её философию, её масштаб, мы получаем никаких и ничьих детей, это выгодно власти, но для человека (ребенка) оборачивается потерей себя.

      Эталонный набор Тропы не был декоративным, подчиненным чьей-то воле, я оберегал его в первозданном состоянии увлекательного, живого, сообразного природе процесса. Подросток в поисках своего сообщества пытается распознать главные эталоны того или другого объединения, определить приемлемость для себя конкретного характера группы. Абрис эталонов должен быть понятен при взгляде снаружи, он не может быть тайным или неопределённым - не выживет, но и выпячивать его или украшать ярлыками тоже не стоит - жизнь не магазин, в ней самое главное не покупается и не продаётся.

      Эталонный абрис "Тимура и его команды" был внятен, понятен и близок тогдашним нам еще и потому, что не существовал в виде нормативных документов и только сам впоследствии породил их (тимуровское движение, например). Детское (подростковое) сообщество формируется всегда вопреки социуму, пытаясь изменить его. Вожак в этом случае - не начальник, он сам абрис эталонов, он сам эталон, новорожденный архетип. Сообщество формируется вокруг него, а не по его приказу или его воле.

      Я не вижу нынче ни в кино, ни в телевизоре внятных предложений по формированию сообществ. Почуяв, что все дети - диссиденты по сути своей, общество испугалось детских группировок и, укрываясь крайними примерами, зачислило их в раздел непонятной, стихийной, непредсказуемой деятельности. Педофобия овладела умами взрослых распорядителей, но разве для нее нужен ум?

      Я свидетельствую, что самосозданное и самостоятельное детское сообщество в союзе со взрослым блоком навигации, способно жить и поступать согласно самым высоким нравственным и моральным законам.

      Я свидетельствую, что такая группа сама является существом более высокого порядка, чем каждый отдельный ее член, но он равен ей, но не одинаков с ней. Поднимаясь вверх по ступеням самоорганизации и самостояния, такая группа на четвертом году своего существования начинает отходить от известных обществу моделей объединений, ищет себя и вдоль и поперёк социальных смыслов и может решать в обществе задачи самого высокого порядка. Уходя всё дальше от "эффекта следования", она сбрасывает с себя за ненадобностью вождизм, приоритеты "лидеров", модели подчиненного поведения и заменяет вертикаль власти на горизонталь сотрудничества, основанного на взаимопонимании, на гуманистических принципах бытия, на раскрытии для общего блага способностей каждого и укреплении его возможностей. Эти этапы и проходит Тропа в разных своих масштабах.

      Бездумное противостояние детским сообществам и попытки вертикально подчинить их порождают протестную составляющую в самоорганизации, появлению группировок вместо групп. Это еще больше пугает взрослых, и эскалация непонимания и противостояния продолжается. Карательные социальные технологии и тупые запреты вздымаются там, где должны были появиться реперные точки взаимопонимания, взаимоуважения и сотрудничества. Левиафан по имени "Тащить-и-Не пущать" поедает последние остатки здравого смысла, выживающего вопреки государственным и общественным глупостям, равнодушию и страху. Нет сообщества - нет проблемы. Так взрослые лишили Детство навигации, растащив её по своим политическим и идеологическим квартирам.

      Куда уходит Детство? В подъезды, в подвалы, за сараи? Ищет остойчивый и надежный для опоры мир? Да. Они уходят в пещеры криминального бытия, в его подземный мир, где всё целесообразно и просто. Какой же цели это сообразно? Произрастая в резервациях детских площадок и оказываясь изгоями к двенадцати годам, люди уходят из этой жизни - кто как умеет. Взрослые мечутся, не понимая причин, ведь всё так хорошо, особенно в "Артеке". Взрослые придумывают всё новые запреты, еще больше сужая жизненное пространство Детства. Это обыкновенное проявление ГУЛАГа, от которого никак не отвлечётся общественное сознание, беспомощное, выветренное, выросшее не в благоустройстве жизни, а в борьбе за неё, а то и с ней.

      Шахматный турнир в Нью-Васюках - это хорошо, но он решает не все проблемы, даже олимпийские, даже если построить самую мощную радиостанцию. Не пуская детей в жизнь, общество проявляет свою дикость и первобытность, достойную криминального пещерного коммунизма или такого же капитализма. Создание "шарашек" для юных туполевых и королевых вряд ли двинет вперед прогресс и останется розанчиком на смурной и унылой заставляловке, где альфа-самец уже два раза объясняет школьникам как стать властелином мира. Дети слушают из приличия, слегка отводят глаза, Детство не знает наполеонов, гитлеров, александров македонских, в нем живут Ганди, Швейцер и Франциск Ассизский, Христос и Будда, Лев Толстой и Януш Корчак - истина и рожденная ею доброта не нуждается в покорении. Стремление к завоеванию, покорению, порабощению не является качеством Детства, равно как и стремление к дальним мирам за длинным рублём. Принудить ребенка легко, подчинить - сложно, если понимать, что это разные вещи. Детство, подчиненное социуму, не сможет совершенствовать его. Повелитель мух не хочет повелевать вселенной и лучше формулирует задачи, чем цели. Ему приятнее по-человечески решать задачи, чем быть рабом цели. Природа ребенка - это природа, а не склад установок, полученных от взрослых. Дать состояться каждой новой вселенной - хорошая задача. Вдруг она окажется лучше, чем наше сегодняшнее обиталище. Вот ведь будет выгодно взрослым, если станет сытнее, комфортнее, здравоохранительнее, а то и свободнее. Знаки иных вселенных, иного устройства мира есть в каждом ребенке, но я не стану говорить, как распознать и прочитать их - я всерьез опасаюсь детского "тридцать седьмого года", геноцида людей и идей, которые ставили под сомнение правящую "элиту" и её отдельных чиновников. Вся надежда будет на дурость социума, который одинаково глупо помогает детям и воюет с ними. Спорадическая стрельба по Детству тревожит его, но не устрашает.

      - Юр, а что там за детское правительство сделали в Москве? - спрашивает Алька. Мы сидим в Питере и смотрим Старое НТВ.

      - Не знаю, - говорю я. - Может, это настоящее, а может, игрушка для взрослых.

      На экране - "Куклы" Шендеровича. Горбачев пританцовывает и приговаривает:

      - Даду́ - даду́ - даду́.

      - А от беспризорных там у них кто-то будет? - спрашивает Алька.

      - Конечно, - говорю я. - Ровно столько, сколько бомжей в Госдуме. Алька вздыхает и говорит:

      - Когда "Куклы" кончатся, я всем даду́ пшенную кашу. Она хорошо разварилась, и в ней полкружки подсолнечного масла. Оно настоящее, мы с Юркой у бабушки купили.

      Представительство беспризорных в детском правительстве надо еще продумать, и мы с Алькой обязательно этим займёмся. Их надо хорошо обмыть, переодеть во что-нибудь приличное и разучить с ними несколько связных слов без мата. Можно еще подкормить и подлечить, вдруг их там не пустят в столовые и поликлиники, которые обслуживают правительство. Всё-таки они живут не на вершине пищевой цепочки, значит они не приматы вовсе.

      Глистов, кстати, тоже надо вывести, а то их обитатели будут шумно чесаться на заседаниях и скрипеть зубами по ночам.


      Двадцатый век подходил к концу. Тропе было интересно, почему два тысячелетия не принесли человечеству доминанту доброты, ума и совести. Помесь социологии с генетикой интересовала нас тогда больше всего - для освоения миллионной беспризорности в стране экстенсивные, традиционные способы не годились, следовало искать другие. Именно в Питере мы доработали с Алькой и Димом способ резонансного самосоздания сообществ, но применить его там не успели. Только позже, уже на Волге, нам удалось что-то сделать, - к нам присоединился выросший тропяной Батяня, который на Тропе звался Оте́с из-за своего деятельного доброго отношения к младшим. Ради нашей поволжской программы он оставил престижный московский вуз, где изучал самую передовую физику и слыл очень одаренным студентом. Вместе с ним и была создана проблемная лаборатория "Экология Детства", мы ввели это понятие и размножились по стране в самых разных, порой неожиданных формах, включая административно-бюрократические. От этого было неуютно и смешно, но наша "Школа (социальных) спасателей" тоже вдруг размножилась с благословения Шойгу и появилась по стране как грибы после дождя в отсутствие "Зарницы". ШС несла ребятам психологию спасателя вместо милитаристской игры в войнушку и представлялась нам более существенной для будущего страны.

     (205-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 30 октября 2017 года. Отрывок 98

      Рисуя упрощенную схему внутреннего мира ребенка, добавим туда, вслед за эталонами опоры, существенные уплотнения смыслов, на которые опирается личность, вздымая рычаги выполнения эталонов, стремления к ним. Опоры смотрятся как данность, не подверженная социальным умственным ветрам, как генетическая версия, заключенная в каждом единственном и неповторимом коде личности.

      В обиходе мы называем эти опоры свойствами и качествами характера, каждая из них - будто ось, на которую нанизываются поступки, целеполагание, мотивации, будто климат, формирующий иерархию эталонов, определяющий модели поведения и ценностные координаты.

      Эталон - ориентир, опора - почва, благодаря или вопреки которой личность движется к выполнению себя. Я не пользуюсь этой схемой, но употребляю её здесь от беспомощности - для полного и точного отражения внутренних событий обыденного языка мало, тем более в его письменном варианте. Обыденный язык сносно выражает анализ, может перечислить хаос, но синтез требует как минимум сочетанных средств выражения, а лучше - синтетических, где самые простейшие - песня, опера, кино, танец, всё то, что в сочетании даёт не сумму, а произведение, более высокое качество передачи смыслов. Вот видите, языка мне уже не хватает, такой текст надо петь, танцевать, рисовать и так далее - одновременно. С учетом этого экивока вернемся к опорам.


      Опоры выявляют себя ещё в утробе матери, а с момента рождения становятся визуально доступными и приносят нам обманчивое впечатление, что мы можем легко переделать их по нашим эталонам - какие у такой малявки могут быть основы или особенности характера? В ход идут все наши ошибки и слабости, глупости и подлости, начиная с "пустышки" и попыток засунуть ребенка в свои представления о нём.

      Мне хочется уберечь вас от попыток переиначить опоры, их можно только разрушить, нанеся личности тяжелейшую травму, которая разрушит личность, оставит ей только крайнее послушание или крайний протест.


      Тропа идёт иным путём, ничего не разрушая в человеке, но предлагая и помогая ему вырастить в себе недостающие опоры. Следует заметить, что внутренние опоры крайне редко конфликтуют между собой - они похожи на деревья, когда каждое тянется к солнышку своим путём и не ранит своими корнями корни других деревьев. Учебники педагогики рассказывают, как можно смонтировать такие деревья, но они вас обманывают: внутренние опоры можно только вырастить, или выкорчевать, или исказить хитроумной химией. Эти приключения начинаются для ребенка весьма рано, особенно для тех, кто находится как единица хранения в казенных заведениях и должен быть особенно удобен во множественном и надоедливом качестве своём. Непреднамеренное прокрустово ложе социума, равнодушное и случайное, бездумно уродует ребенка, в итоге уродуя себя, но не понимает этого. Лишь когда ребенок начинает говорить, в нём иногда подозревают будущего человека, но не человека настоящего. Всяческие табу, скрепы, ритуалы вынужденной верности сопровождают его всю жизнь, не только лишая его собственной личности, но и лишая нас этого неповторимого ребенка.


      Чтобы посеять и вырастить что-то, нужно зерно. Оно живое, никакие инженерные ухищрения его не создадут, благословенна душа, умеющая дать ребенку зерно его будущей опоры. Зерно прорастает, и росток крепнет, когда для этого есть благоприятные условия, эти условия и дает Тропа - реальная жизнь, а не кабинетные выволочки с целью коррекции поведения. Важно и то, что только сам ребенок может вырастить зерно опоры, беспорядочное внешнее вмешательство может только тормозить рост, но никто ничем не может стимулировать его, разве только созданием условий для самовоспитания и обеспечить зеркала для самокоррекции, причиной которой не может быть страх, от страха ничего не вырастает, здесь путь другой - почва, подземные воды - ствол - крона - солнышко. Принуждать ребенка под угрозой наказания быть таким, сяким или этаким - самая распространенная ошибка и самый надёжный тормоз для развития человека и человечества.

      Умные люди найдут тысячу нелепостей в моих рассуждениях, и я буду благодарен им за диалог, такой диалог я почитаю за честь и за счастье, но он - большая редкость, которую миражи общения не приносят. Я ною на эту тему всю жизнь, но серьезные люди не хотят беседовать с дураком и правильно делают - он может быть опасен для их убеждений и мировоззрений, научных подходов и отраслевых школ, для всего разъятого мира, где привычно из поколения в поколение мёрзнут и сохнут дети. Праздники общения с наукой нам устраивали немногие, среди которых замечательный Александр Суворов и его мудрый и чуткий куратор, отправлявший Ёжика к нам в командировки и понимающий глубже некуда мою сбивчивую детскую речь. Он прощает мне пустоты и непроходимые трехсосенные дебри тезауруса, простолюдинский моветон, солдатский юмор и безапелляционные заявления на всякие темы. Он видит главное и всегда самым золотым образом отличает жизнь от мертвечины. Не было бы его - не было бы у нас Ёжика Зоркое Сердце - первого Учёного на Тропе.

      Тут впору было бы спросить у самого Александра Васильевича Суворова об истории, становлении и содержании его внутренних опор, такое знание многое прояснило бы нам в этом разговоре, точно наградив терминами и эпитетами то, что мой внутренний Герасим пытается сообщить вашему внутреннему Му-Му, но условия содержания здесь не только не предусматривают, но и прямо запрещают какие-либо диалоги с внешним миром. Воспитание социальной слепоглухоты пенитенциарными учреждениями - отдельная тема, но она очень даже присутствует, обозначая свободу воли и ее экстремальную ответственность.

      Внутренние опоры общаются не только в пределах одной личности, они довольно быстро осваивают общение друг с другом, их резонанс порождает взаимное расположение и дружбу. Здесь прямой мостик к пониманию роли группы в становлении внутренних опор: достаточно к двоим прибавить третьего (назовем его Куратор), как опоры разных людей начинают согласовываться друг с другом в атмосфере всеобщего удовольствия, достижения которого я желаю всему социуму, включая детей. Не важно, как мы назовём Третьего - Куратором, Модератором или Продвинутым Конфликтологом, суть одна - им становится каждый в группе.

      Низкий поклон Вам, Куратор, без Вашего благосклонного внимания я не отважился бы написать ни слова этих "Заметок".


      Социальное наследование внутренних опор тормозило бы развитие человека, искажало бы его. Поэтому мне кажется важным мое подозрение, что опоры задает генетика, не социальная, а чистая генетика, социум может сотрудничать с ними, разрушать их вместе с личностью или не обращать на них внимания, что хуже разрушения. Не транслируйте ребенку свою волю, обойдитесь знаниями и любовью. Возможно, он тогда тоже заподозрит в вас человека, а это не только приятно, но и полезно. Будите мысль ребенка, но не навязывайте ему свои суждения. При этом он должен знать ваши суждения во всех нужных ему подробностях, но без элемента "делай как я". Отсутствие внутри ребенка искусственных ситуаций, созданных взрослыми, сделает вас ведомым - дать ребенку Вести Себя и составить ему компанию - единственный настоящий путь воспитания и образования.

      Там, где ребенок назначит вас вести - ведите смело, без оглядок на его самолюбие, во всём остальном - дружески сопровождайте его, оберегайте, помогайте, но - без фанатизма и без глупостей, вроде гипреопёки или её противоположности, включите чувство меры и не выключайте никогда - без него нет выбора, нет личности, нет жизни. Эйдосы эталонов существуют в ребенке давно, вы можете помогать им становиться Логосами, но не ковыряйте их мотыгой или микроскопом, они достойны жизни больше, чем бабочка на булавке.

      Остерегайтесь ждать или требовать от ребенка выполнения тех свершений, которых вожделели, но не смогли сделать сами. У него всё будет своё, уважайте его своё и не грузите его собственным несбывшимся. Из любви к вам он возьмет этот груз, но из-за разницы между вами не выполнит судьбы, которую вы желали себе. Ребенок - это не вы 2.0, а неповторимая новость, не умеете помочь - наслаждайтесь ею эстетически, это тоже помощь. Энтропические ливни предусматривают раскрытие взрослыми зонтика, изготовьте этот зонтик и отдайте ребенку, пусть учится открывать его вовремя и держать самостоятельно, стоятельно и я-тельно.

      Ребенок разбудит в вас вашу мудрость, это принесет вам чувство глубокого удовлетворения, и вы сможете использовать её в отношениях с ребенком.

      Во, как я размечтался, а надо бы понимать реальность и вести себя как дон Румата в Арканаре - терпеть и делать своё. От скромности не помру, у меня тут другие диагнозы.


      Впрочем, никакого героизма в этом нет, это работа, которую ты сам выбрал. Суворов стал зорким и чутким разведчиком на слепоглухой планете и добился ценнейших знаний, которые никто кроме него никогда бы не добыл. Ландшафт личности, который он многомерно изучил и отобразил, подсказывает нам, что у личности нет преград в осуществлении жизни и - более того, - что она сама себе тоже не преграда. Я считаю это великим для детей открытием, которое никто другой совершить бы не смог. Сам по себе идет Суворов, и путь его светел, темнота живет не в его глазах, а в наших душах. Глухота не в его ушах, ею страдают наши сердца. Спасибо тебе, Ёжик, не удивляйся, что я сподобился говорить о тебе красиво, здравствуй долго, нам некогда, пойдём дальше сами по себе, неся опору с собой, рассуждая о внутренних опорах Личности, рыцарем которой ты, несомненно, являешься.


      Вот узел на страховочной веревке, накинь его на карабин у себя на груди, все остальное ты сделаешь сам. Подросший, всегда надежный Пчёл правит твою опору, он опытный и мудрый в каждом своём движении в свои четырнадцать лет, а замыкают опору все по очереди. Явление Ёжика народу хорошо выстроило у ребят обновленную тобой систему ценностных координат, нам хорошо с тобой и по пути с тобой. Наш Куратор не шагает с нами, он сидит где-то у себя в кабинете и думает, думает до самоотречения, определяя и благословляя весь наш путь.

      - Вы - "ветерки"? - спросила меня одна почитательница творчества Вячеслава Крапивина, приехавшая к нам на Тропу.

      Я застеснялся, стушевался и пожал плечами. И да, и нет. Как ответить?

      - Как вам захочется, - сказал я.

      - Мне? - удивилась она.


     (16.09.17)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано октября 2017 года. Отрывок 99

      Материальная, интеллектуальная, духовная - три стороны Тропы, расположенные на одной и той же единственной поверхности. Я повторюсь для догадливых и братьев-склеротиков: никакого "проекта Тропы", чтобы "воплощать его в жизнь", не было. Это была сама жизнь, которую не надо было никуда "воплощать".

      Теперь я думаю: если бы я припёрся в какие-нибудь кабинеты с таким проектом, его и хоронить бы не стали, он просто перестал бы существовать, как "сверхценная идея", как набор невозможного, да еще и без внятных объяснений - как и почему всё это должно происходить. Мне тогда было 20 лет, впечатления умного человека я не производил и мало был похож на волевого руководителя, подчиняющего себе законы Природы и судьбы людей.

      Простившись с детством в 14 лет, я осознанно просил его не уходить, унылость взрослой жизни казалась мне необязательной и слишком прохладной. Мне мечталось о горных тропах, вершинах, ледниках и скалах.

      Глядя на стариков, я понимал, что их мудрость - это мудрость отчаяния и таких оглушительных потерь, которые мне еще и не снились. Я верил старикам, что молодая саранча сожрет и разрушит всё, что с таким трудом построили старые муравьи, но я сам был той саранчой в 20 лет и удивлялся, что слишком мало знаю о своих разрушительных способностях.

      Тропа вообще не была проектом. Ни разу, ни секунды, ни миллиметра. Надо было всего лишь достать где-то три старые палатки и несколько списанных за ветхостью рюкзаков, всё это заштопать, починить и увести в лес пять десятков "трудных". Я видел, что они вовсе не трудные, у каждого - своя беда, свое одиночество среди непонимания окружающих. Я видел, что не нужны какие-то "меры воспитательного характера", а нужно по естественному движению души придти на помощь, успокоить и отогреть, вместе искать пути выхода из трудностей.

      Воспитывать нужно было тех, кто детей в эти трудности загнал - в войну они отсиделись в тыловых складах и каптерках и теперь громче всех кричали о трудностях войны и прелести победы. Это была какая-то особая порода людей, заведомо и органично равнодушных к чужой боли, но дотошно пристрастных ко всему, что могло угрожать их благополучию. Вся страна, помню, дружно отреагировала на хозяйственника Огурцова в фильме Рязанова "Карнавальная ночь". Это была прекрасная работа Игоря Ильинского. Люди отторгались от огурцовых смехом, эти посмешища выводили на сцену и Аркадий Райкин, и Карцев с Ильченко, и Хазанов, но в жизни они плодились и плодились и заняли все места в идущих вверх социальных лифтах. От Швондера до полунинского "Низ-зя!" они всё время пытались взять власть и поставить на колени страну.

      Вот и дошло до того, что Россию приходится поднимать с колен. Огурцовы пытаются сделать это сами, но получается у них плохо. Приподнимут с колен, а оно - лицом в грязь. Они всё пытаются делать по своим понятиям, поскольку других у них нет.

      Потому я и не пошел в середине 60-х служить, а отправился работать. "Собачки служат. Я - работаю", - звучали во мне напутственные слова Михаила Анчарова.

      Поэтому я не полез никуда ни с какими прожектами. Послевоенные огурцовы в 60-х уже вошли в силу и начали править страной. Они сами производили внутри себя собственных холуёв и устраивали мир по своему представлению о нём. Особенно дико это смотрелось даже не в многострадальной России, а в "странах народной демократии", где идеологическая мишура не выдерживала никакой конкуренции с вековыми традициями. Туда, где страны пытались придти в себя, огурцовы вводили танки. Они никогда не умели людей убеждать в чем-то и всегда пользовались своей палочкой-выручалочкой под названием "не хочешь - заставим".


      Я тоже не хотел, и меня тоже заставляли. Одно время я легко оборонялся шутейным производством идеологической мишуры, а потом и вовсе ушел в лес, где швондерам и огурцовым нет никакого интереса кроме грибов, ягод и деловой древесины.

      Каждое движение Тропы, каждая трансформация были естественными, их никто не придумывал, они возникали среди существующих обстоятельств и условий, с конкретными живыми людьми.


      Мне зябко слушать о том, как соревнуются чьи-то планы по улучшению страны. В них опять подмена природных явлений административно-волевыми. Это не пойдет. После таких планов и улучшений образуются социальные, политические и всякие другие пустыри, на рекультивацию которых понадобятся века или больше того. Тыловое мурло расплодилось безмерно и обещает нам новые чудеса из папье-маше и хлорвинила. Но пока мы будем ждать и хлопать ушами, каждое отдельное мурло неплохо проживает свою жизнь, оставив нас лохами для своих детей и внуков.

      Битком набитая огурцовыми власть - это даже не система, с которой можно бороться. Это бронированная человеческая пустыня, в которой бороться не с кем и не с чем, а станешь махать копьем - превратишься в смешного Дона Кихота, которому место минимум в дурдоме.


      Мурло редко ходит в лес, это и обеспечило Тропе долгую сорокалетнюю жизнь. Теперь настала их злорадостная пора, и они снова рвутся владеть и управлять всем, что вырвалось из-под их контроля или выросло без него как хотело.

      Смена элиты не изменяет систему, смена системы не изменяет элиту. Диктатура Огурцова и его подбрюшных огуречиков надежно защищена тем, что мы имеем дело даже не с ней, а с её изображениями. Так же успешно мы палили из рогаток по киноэкрану в джубгском клубе, спасая Чапаева. Экран был из специально купленной киномехаником в сельмаге простыни, мы своей стрельбой проделывали в нём дырки, и киномеханик шумно ругался, перекрывая звуки гражданской войны.

      Гражданская война мурла с нами (не наоборот!) требует каких-то простых решений. Возможно - парадоксальных, эвристических, но оно того достойно. Ничего сложного в происходящем нет. Окончание этой "единственной гражданской" и поднимет Россию с колен.

      Мы с мурлом никак не воюем, а только пытаемся обороняться. По сути это даже не война, а агрессия, механизм которой не прост, - он примитивен. Нужна смена не элиты и/или системы, а смена самой парадигмы власти. Всё остальное - блуждание по кругу, где хвост виляет собакой, а жирный кот, сожравший сметану, всегда в недосягаемости, у него иммунитет.

      Поэтому и Тропа.


      Реставрация икон требует двух компонентов, один - агрессивный, нашатырь, другой - успокаивающий, останавливающий агрессию нашатыря, - растительное масло. В их точном чередовании - путь реставратора.

      При реставрации личности нужно примерно то же самое. Мужской, отцовский нашатырь и женское, материнское подсолнечное масло. Собственно, это вся "методика", остальное - конкретные обстоятельства, которые ни в какую методику не загонишь. Всё, что ты реставрируешь - всегда штучно, эксклюзивно и в общем, и во всех своих частях. Твои нашатырь и масло тоже имеют самые разные воплощения, но они всегда проще, чем объект - субъект реставрации. Они всегда должны быть настоящими, эти два компонента, в чём бы они ни выражались. Их имитация повлечет за собой имитацию реставрации, разрушение оригинала.


      Ты не можешь реставрировать то, чего нет и не было. Придется браться за кисть и дорисовывать недостающее. Не можешь сам - позови Художника. Дорисовывать, дописывать личность легко тогда, когда для этого есть пространство, а это бывает не всегда. Всякие гомеостазы и тезаурусы сужают рамки возможностей реставратора, вызывая у него сожаление и грусть, но не протест и - никогда - не аффект. В этом случае в союз к Художнику пригласи Садовника, который во внутреннем саду человека выведет и вырастит новые, компактные сорта совести, доброты и ответственности.


      Размывая нашатырем "окошко", можно порой увидеть более древнее, а может быть и изначальное содержание человека. Есть люди, которые в детстве или позже наносят на себя один или несколько слоев позднего письма, это (нормальная) защита; натерпевшись, они имеют на это право, которое реставратор забирать не может, не должен. Да, эти люди проживают чужую жизнь, защитив свою небытием, но это их право, им не так больно (сначала), они "спрятались за ником" позднего слоя, даже если ранний был золотым.


      Фотограф подскажет тебе, что передержанную в проявителе карточку не спасёт никакое отбеливание - гиперопёка и искусственное овзросление делает человека невнятным, там порой и реставрировать нечего.

      Хирург подскажет тебе, что новые органы можно кроить, шить из частей старых - желудок из пищевода, например, а невролог разъяснит, что воздействие на какую-либо точку организма - это воздействие на весь организм. Впрочем, в этом вопросе лучше послушать Рефлексолога, но его нет в штате поликлиники, эзотерика несчастного.

      Неплохо чувствовать и меру реставрации - точку во времени, когда нужно остановиться. "Не навреди" для реставратора до́лжно быть по умолчанию.


      Папа Карло взялся реставрировать полено, и получился Буратино. Это говорит нам о том, что в реставрации большое значение имеет воля самого реставрируемого. Тайной или принудительной реставрации быть в нашем деле не может, да и качество её впрямую зависит от заинтересованного участия всех сторон. Для того, чтобы делать что-то тайно и насильно, существуют специальные большие организации, имеющие богатую историю, а наше дело - кустарное, для него и нужно-то всего немного нашатыря и чуть побольше подсолнечного масла.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

      

     Опубликовано 1 ноября 2017 года. Отрывок 100

      Боязнь свободы как ответственности, сопровождая человека по жизни, опускает тварь дрожащую до уровня подчиненного животного или его подчинителя, что одно и то же. Максимум, на что способен такой человек - рабство и рабовладельчество, что одно и то же. Тот, кто лишь выполняет приказы, не может и не хочет быть ответственным за принятие решений - он не участвует в этом. Самые страшные люди наверняка были в детстве послушными детьми. Самые несчастные - тоже, что одно и то же. Разница расположена в другом месте - между "боятся" и "уважают". Сторонникам физических наказаний и материальных поощрений нечего делать в воспитании, их формула - дрессировка. Проверьте их на смех, на самоиронию и всё увидите: дрессировщики детей - обыкновенные дураки и тупицы, а воспитание глупостью нужно только для производства пушечного мяса.

      Просто гоните их вон, никакое образование им не поможет. Когда они были детьми, им очень хотелось стать взрослыми и продолжить гражданскую войну с детьми, подчинить их, взять в рабство. Они искажены и понимают свободу как разнузданность, своевольный беспредел и всяческую распущенность. Они - рабы своей глупости и хотят, чтобы мы подчиненно жили в ней.

      Защитить от них детей можно только дав детям свободу как ответственность. Глядишь, торпеда глупости мимо пройдёт.


      Мера "свои - чужие" существует в нашем собственном варианте, она устоялась давно, в том числе её подвижность и заключённые в ней допустимости и безусловности.

      Свои - это те, кто нуждается в помощи и те, кто может вместе с нами её оказывать. Таким образом, чужих на планете остается не так уж много. Потенциально своим является любой, потенциально чужим - никто. Точнее было бы деление на "свой" и "никакой", но Тропа понимает, что никто не бывает "никаким".

      "Свои" имеют некоторую градацию: человек в беде не всегда равен тому, кто его оттуда вытаскивает, а старики и дети - заведомо свои уже потому, что они старики и дети. То же относится и к инвалидам, но они - люди, находящиеся в беде.

      Среди находящихся в беде можно различить тех, кто хочет из нее выскочить и тех, для кого беда является привычной и/или желанной средой обитания внутри себя.

      Внутри человека Тропа ничего не делит на своё и чужое. Если есть своё, чужое значения не имеет или является бедой, из которой человека можно вытащить. Можно сказать, что тропяной эталон Своего подвижен в большой степени и всё живое разделяется на более своё и менее своё, а чужого нет вовсе. Если человека необходимо за его поведение немедленно скрутить, связать и всячески обезвредить, Тропа сделает это не занося его в категорию "чужие". Тропяной, будучи жителем Земли, чувствует себя ответственным и за Моцарта, и за Сальери в равной степени, потому что каждому из них нужна помощь. Чтобы лучше понять эти координаты Тропы, нужно, кроме "свой - чужой", или вместо "чужой" ввести понятие "неприемлемый". Неприемлемый для Тропы, конечно, - она никогда не берет на себя право выступать в своих суждениях от имени человечества или раздельно определённых его групп.

      Заменив "чужое" на "неприемлемое", мы переводим понятия в практическую плоскость, что понятнее и эргономичнее для Тропы. Она искренне полагает, что теоретически своих и теоретически чужих быть не может. Я согласен с этим, приветствую то, что все неизвестные являются потенциально своими. Тропа часто была добрее меня в своих суждениях и поступках, но крайне редко употребляла "вето" для отмены моих решений, даже если они представлялись ей ошибочными.

      "Не хочу" на Тропе полноправное дело, присутствие "не хочу" и его исполнение дисциплинирует сферу желаний, превращая её в сферу ответственности. "Нехочульник" прекраснее, чем "хочульник", он, безусловно, имеет больший вес в тропяном обществе: управление желаниями - важная часть жизни. Все сказанное транспонируется на отношения между людьми и при наблюдении извне может показаться стихией, так оно и есть, но это - управляемая стихия Тропы, которая сама - стихия. Тот, кто пытается залезть в кабину управления самоуправляемой стихией, удаляется мною оттуда моментально и безжалостно - безопасность суть самое главное содержание навигации наряду с движением. Но и без меня пиратский захват Тропы невозможен, чуть позже, чем я, она всё равно распознает подмену и вернется в свое естественное состояние. Штука в том, что это "чуть позже" является мощным деструктивным моментом для Тропы и после таких визитов троповладельцев ей приходилось долго зализывать раны. Первыми троянскими революционерами на Тропе стали супруги Лишины, психологи, сотрудники Института общих проблем воспитания АПН СССР. Думая, что я имею на Тропе какую-то единоличную власть, они выкинули меня и уселись на моё место. Это был не капитанский мостик, а каюта навигатора, но они этого не поняли и продолжали пытаться овладеть Тропой. Тропа, однако, не захотела становиться филиалом их военизированного сурового отряда "Дозор" и при всех его прелестях попыталась оставаться собой.

      Впрочем, на реальной лесной Тропе Лишины с нами никогда не были. Группу не понимали, мое место в группе и взаимоотношения с ней не понимали, искренне полагая, что севши на муравейник станешь царем муравьёв. Это взрослый вариант повелителя мух, он не прошел: повелевать природой неприлично. Я вернулся из дурдома, Тропа продолжила путь, а Лишины удалились, подарив обществу потрясающую воображение модель "сексуального комбайна" - каждый различает в окружающем мире лишь то, что содержит в себе самом. Попав под бульдозер общих проблем воспитания в декабре 1971, Тропа вернула себе ровное дыхание и спокойное солнце уже к 1974 году, а коммунары-психологи оказались в сознании Тропы чужими безо всяких кавычек. С тех пор завалить Тропу стало заметно труднее - она стала сама себе обеспечивать собственную безопасность. Никакого "тропяного кгб" у нас не было, но смертельная атака вырастила в Тропе сторожок на такие доброжелательства. Приняв меня за кукловода, психологи заняли мое место, но никаких нитей управления детьми не обнаружили. Это заставило их генерировать слухи о моём дистантном воздействии на детей, что нашло яркое отражение в нашей смеховой культуре. Легенда о подземном чёрте Устинове, однако, успешно дожила до нынешних дней и легла в основу текущих сейчас событий, пополнившись для верности каким-то белым порошком, который я подсыпаю детям в кашу, чтобы они ничего не помнили.


      Лишины и подобные им, несомненно, являются для Тропы чужими безо всяких гипнозов и белых порошков. Чужих мало, они есть и всегда будут, но будем и мы. Снижение уровня насилия в обществе - хорошая задача, Тропа понимает и чувствует её, и вряд ли эту задачу могут решить силовики - насилие их суть, образ жизни и образ мышления, единственный образ действия. Те, кто утверждает добрые отношения между людьми, - безусловно, свои. Лысенки, берии и прочие "не хочешь - заставим" - безусловно, чужие. Кому мы сейчас чужие - понимайте сами.


      Чужие для Тропы статистически ничтожны. Основная масса - неопознанные свои.


      Я не упомянул, наряду со своими и чужими, ещё одну категорию: "бедные зверушки". Внешне они похожи на людей, но человеческого в них мало. Перебиваясь всякими животными забавами, они не имеют замысла творить зло, оно происходит само из их примитивизма плюс человекоподобия. Я называю их мурлом, Тропа - бедными зверушками. Помогая им и их детенышам, Тропа являет чудеса ветеринарного и животноводческого мышления, оставаясь корректной и не обозначая линию раздела между нами и ими. Разности весовых категорий они не замечают, мы для них чаще всего лохи, с которых можно чем-нибудь поживиться.

      Политкорректная Тропа отдает им всё, что может, из того, что они хотят, и они отваливают, чаще всего навсегда. Тропа пожимает плечами и идет дальше. Особенно она ценит тех, кто в мире животных остаётся человеком. Таких немало, они становятся Тропой, принося ей ценнейший опыт выживания, но Тропа берет в себя людей, делая это не по уму, а по сердцу. Я как навигатор понимаю эти штучки с ценностью опыта или социальным наследованием в группе, Тропа редко заморачивается рассуждениями в этих категориях. Зоркое Сердце хорошо дружит со Спокойным Солнцем, счастливого им пути.


     Ворчалка # 18.

      Теплокровным живется трудно. Пределы их гомеостаза невелики: повышение температуры в обществе отправляет детей массово играть в войну, провоцирует революции и кавалерийские наскоки во всех областях жизни; понижение общественной температуры приносит застой, анемию и гипоксию общественного сознания и отправляет детей в сомнительное диссидентство раздельно выживающих моллюсков, Детство мечется, выбирая между Снежной Королевой и Огнедышащим Драконом, не пора ли предложить и обеспечить ребенку возможность спокойного материнского солнца при поддержке отцов и отцовского познания мира при поддержке матерей? Снежная Королева и Огнедышащий Змей станут объектами познания, а не только субъектами выбора, который, в свою очередь, будет свободнее и качественнее, значит - точнее. Детство достойно этого, а общество достойно Детства, если обеспечит ему это.


      Старость, где каждый человек обладает уникальным опытом и уникальным набором опытов, не востребована. Мне очень понравились детский дом и дом престарелых, расположенные на одной территории. Серьезным взрослым людям старые и малые не нужны, поскольку не производят материальных ценностей - на них приходится расходовать бесценный и священный ВВП, который и есть смысл жизни. Отстойники, где одни живут в ожидании жизни, а другие в ожидании смерти, полны неоценимых богатств, о которых людям некогда подозревать. Я не обольщаюсь, что заманю серьезных взрослых этими богатствами как выгодой от их внимания к детям и старикам, да и стоит такое внимание ради выгоды не много. Осознание того, что детские и стариковские дома - позор для общества в принципе, принесет серьезным взрослым производителям ценностей дополнительные затраты, а эмоционально включение в детство или старость будет грозить их психологической устойчивости, в первую очередь это коснется тех, кто работает у конвейера или что-нибудь от кого-нибудь защищает. Государству и вовсе сгодятся только двое - Павлик Морозов из детского дома и Старик Хоттабыч - из дедского.


      Клиповое милитаристское мышление, воспитанное в последние два десятилетия, и вовсе не обнаруживает в мире ни детей, ни стариков, государственная мечта об отсутствии расходных пионеров и пенсионеров начинает сбываться. Отдавая публичное внимание только одаренным детям и ветеранам войны, мы демонстративно бросаем на произвол судьбы всех остальных детей и стариков. Это экономически выгодно и юридически безопасно. Имеющие сердце выглядят на таком фоне аномально, причудливо, неуместно. Они опасны уже тем, что за материальной помощью обращаются не к государству, а к людям, а те, кто отваживается просить для стариков и детей у государства, будут подвергнуты обструкции, как Лиза Глинка - от блоггеров.

      Попытки теплокровного плавания в ледовитом океане абсурда заканчиваются трагически, и речь уже идет не о гомеостазе Детства, а о простом выживании и сохранении разума. Разум сохранять позволяют, он пригодится детям в их будущей производственной деятельности. Хотя нет, дело может быть в другом: наличие разума у ребенка не предполагается, благодаря чему разум выживает, сопротивляясь беспорядочным внешним воздействиям и пытаясь сохранить контроль души над собой.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 3 ноября 2017 года. Отрывок 101

      Администрахи не украшают воспитателя в глазах ребенка. Его робкая модель администрирования первозданно двухзвенна и состоит из локального противостояния событиям и людям в их отдельности. Так продолжается лет до десяти, когда он начинает осознавать свой масштаб и сверяет с ним масштабы предложенных ему запретов и ограничений. Процесс осознания требует от него лучше различать настоящие и ложные запреты, в том числе рожденные условностями, в том числе - административные. Отличив их, он не готов воспринимать их носителя как своего наставника. Поверхностный взрослый взгляд разглядит в этом явление непослушания, присущее "переломному" возрасту. С этим согласится любая администрация чего угодно, и все они вместе двинутся против ребенка, против его развития, не разбираясь - хочет он созидать или разрушать. Он и сам для себя это не формулирует, соблюдая природу выбора и потому не имеет опыта возражений. Он видит, что общество не принимает его 'как есть' и его поисковое поведение направляется в сторону поиска себе подобных, отягощенных свободой выбора и независимостью желаний. Найдя группу или группировку, он увеличивает себя не только арифметически, но и качественно - оказывается не с ним одним конфликтует взрослый мир.

      Я прошу понимать, что написанное - только ракурс, один из ракурсов понимания и разглядывания проблемы, но то, что проблема существует, уже не отрицает никто. Я не утверждаю, что вседозволенность убережет вашего одиннадцати - двенадцатилетнего ребенка от поиска собратьев по разуму - своей группировки. Но знание этого аспекта, этого ракурса представляется важным.


      Тропа являет собой для подростка полигон с минимальным количеством запретов, каждый из которых легко объясним и целесообразен. У нас нет никакого "так положено", пришел - полагай сам.

      Я не помню случаев ухода с Тропы в группировку. После неё - бывало, вместо неё - бывало, с неё - нет, не было, за исключением Шведа.

      Были три или четыре случая поглощения Тропой небольших группировок, они происходили на сходстве базовых ценностей или хотя бы на отсутствии критических противоречий между ними. Тропа жила среди сообществ, становясь ими, одним из них, но и они становились Тропой, перемешиваясь с ней в процессе взаимного поиска и отбора.


      Управлять сообществом невозможно, административного участия в нём оно не принимает и отторгает такое участие.

      Отсутствие администрирования в отношении ребенка и/или группы детей открывает хорошие горизонты взаимодействия, взаимопонимания и взаимочувствования в том случае, если взрослый на всё это способен.

      Войну взрослых и детей пора прекращать. Надо садиться за стол переговоров или, то лучше - заняться общим делом - нужным, естественным и понятным.

      Конечно, каждый коростель свою Тропу хвалит, а на Тропе же есть своё администрирование и своя администрация. Но в том то и дело, что своя, внутреннее самоуправление - не родня администрированию извне. Родителям на заметку: "Тот, кто видит за спиной Большой Сквау маленького ребенка, имеет орлиный глаз" (древнеиндейское). Маленькие спутники Пастушьей (Полярной) Звезды должны быть различимы нами и уважаемы как личность и как процесс, поскольку личность - это процесс. Отдохните, администраторы.


      Дети уходят в криминал не для того, чтобы грабить, убивать и "кидать". У них сначала совсем другие мотивы: свобода самоутверждения, влекущая за собой избранные удовольствия.

      Десятилетний Пузырь из 346-й спарился с одногодком по кличке Щука для хищения с помощью удочки коньяка с продуктового склада. Может, ликера или водки, я уже не помню. Содержимое бутылок они тут же выливали на землю, бутылки сдавали в пункт приема стеклотары, а на вырученные деньги шли в кино и посещали там буфет с пирожными и лимонадом. Родителей Пузыря вызвали в милицию, куда они явились не просыхая, и уже через пару часов папа с мамой нещадно лупили обезумевшего от боли Пузыря за то, что он выливал в землю драгоценное содержание бутылок, идиот. Дело было весной 1966, а уже 31 декабря того же года в 23-15 я вытаскивал голого, замерзшего и в стельку пьяного Пузыря из конического высокого мусорного бака, куда его забили головой вниз недовольные чем-то взрослые собутыльники.

      С вынутым из помойки посиневшим Пузырем на руках я стоял посредине небольшого токмаковского дворика, в окнах домов светились новогодние ёлки и гирлянды, играла музыка, до Нового года оставалось совсем немного.

      Судорожно соображал, куда его отнести. К нему домой? Это все равно что бросить. В школу? Она закрыта, ключей у меня нет. В милицию? Я уже хорошо познакомился с ними и добра от них не ждал, они сделают ещё хуже, чем есть. К себе домой? Но я только что - несколько дней назад - дал слово больше никого не притаскивать домой. Особенно неприемлемой мне казалась каморка в подвале, где жили родители Пузыря, как зачарованный пошел именно в этом направлении, но по дороге свернул к Димке, который был мне не другом, а знакомым, может быть, - приятелем, мы вместе бегали скальные тренировки в Царицыно. Я позвонил Димке в его квартиру на первом этаже и, пока дверь открывалась, подумал, что несу своего Пузыря в чужой дом, где сидят многочисленные и невинные гости за праздничным столом, но гостей не оказалось, дома был только Димка и его финская лайка. Эта финская лайка, имя которой я теперь силюсь припомнить, мигом оценила обстановку и стала, скуля, вылизывать Пузыря, которого мы положили на толстую иностранную циновку в Димкиной комнате. Димка притащил свой и два родительских пуховых спальника, и мы укутали в них облизанного Пузыря.

      Минут через двадцать Пузырь перестал отчетливо сипеть, а вскоре слегка порозовел и обрел более спокойное дыхание. Его ссадины, стесы и ушибы мы помазали йодом, и финская лайка уже не тянулась их лизать. Димка принес горячий чай, но Пузырь никак не возвращался в сознание, и я попросил Димку:

      - Вызови "скорую", пожалуйста.

      Димка пошел вызывать "скорую", а Пузырь вдруг очнулся и довольно внятно на меня посмотрел.

      - Вовка, - позвал я.

      - М-м, - сказал Пузырь.

      - Сейчас "скорая" приедет, - сказал я. - Они тебе помогут.

      - Не-е! - оживился Пузырь. - Они в ментовку сдадут, не надо!

      Язык его заплетался, но он явно был жив. И прав.

      - Не глупи, Вов, попей чаю, - попросил я.

      - Одни короткие гудки, - сказал вошедший Димка. - Всех что ли на Новый год прихватило?

      - Не надо, - попросил Пузырь и отхлебнул чаю. Чай был горячий, Пузырь поморщился и сказал:

      - Я всё так выпью, не надо "скорую".

      Потом его стало рвать. Потом он спокойно заснул, и мы с Димкой с небольшим опозданием встретили Новый год. Финская лайка сидела возле спящего Пузыря и внимательно слушала его дыхание. Димка принес ему какие-то свои одежки и сложил в стопку у него в изголовье.


      Утром я отвел Пузыря к нему домой. На улице не было ни души, да и хода от Димки до Пузыревского подвала - минуты четыре. В подвале, когда открыли незапертую дверь, стояла мертвая тишина, и мне стало не по себе, пока я не различил приглушенный храп.

      - Ну, всё, - сказал Пузырь. - Я пойду.

      - Пойди, - сказал я и тихо вышел вон.
      Их деревянного дома, стоявшего во дворе наискосок от Сада Баумана уже давно нет, Пузыря тоже нет, он погиб в пьяной драке несколько лет спустя. Димкина рыжая финская лайка пережила его на несколько лет. Никто не звал его Вовкой, Володей или Владимиром. Он был Пузырь, иногда - Бурыгой - созвучно фамилии. Он выливал коньяк в землю, чтобы сходить в кино. Я не смог помочь ему. Таких случаев беспомощности накопилось много. Они давят своим грузом на корни души и запирают дыхание. Это навсегда, ничего исправить я уже не могу. Поиски ошибки ничего не давали, обращаясь к каждому моменту принятия решений, я натыкался на то, что делал всё правильно по своему тогдашнему разумению, без критических ошибок. Дело было в чём-то другом.

      Пузырь был в нашем первом походе в марте 1966-го, с которого началась Тропа, но больше с нами никуда не пошел. Тогда ночью, на притоке Пахры под Подольском, я вытрусил из него початую бутылку водки и утопил её в этом притоке. Пузырь заплакал и швырнул мне под ноги колоду карт, которую ему дал Соловей. Потом катался с Грибом на молодых пружинящих стволах деревьев, и я в страхе снимал их оттуда. К шести утра, когда все начали засыпать кто где, Полкан слегка образумил Пузыря каким-то коротким резким разговором. Пузырь затих и дотерпел поход до конца. Полкан после похода ушел из своей приблатненной разгуляевской компании, Пузырь никуда не ушел из своей, хотя она была хилее и состояла иногда из двух человек. Двор, где находился в подвале склад с коньяком было хорошо видно из моего окна на Ново-Рязанской, если смотреть напротив через Спартаковскую. Там был проходной двор по пути из дома в школу, по самому короткому пути. Я бегал по нему, когда случалось что-нибудь страшное, - на пути был забор, отделявший казенный производственный двор от обычного, придомного. Этот путь снится мне до сих пор, и я вскидываюсь в отчаянии: опять не успел.

      Еще вспоминаются две ноги Пузыря, торчащие почти по колено из мусорного бака. На ногах были ботинки, они смотрели в разные стороны и остались у меня в руках, когда я хотел сразу вытащить Вовку из бака.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 4 ноября 2017 года. Отрывок 102

      Память выдает мне ренту. Рента протискивается на бумагу через узкое раздаточное окошко сознания.

      Окошко не только узкое, но и длинное - воспоминания проходят его как "шкуродер" в спелеологии. Лакомо было бы самому залезть в память и вести оттуда репортаж, но трансляция из недр бабушкиной швейной машинки не дает представления о том, что эта машинка шьет.


      Когда молодая саранча набилась в медицинские и педагогические вузы за получением дипломов, я подумал, что жизнь их отфильтрует, и в профессии останутся настоящие врачи и настоящие учителя.

      Этого не произошло. "Как бы" пронзило все площади и закоулки жизни, и саранча удержалась и закрепилась в своих профессиях, предложив нам как бы обучение, как бы воспитание и как бы здоровье. Набитые "какбами" все сферы жизни снизили и обесценили саму жизнь и сделали ее как бы жизнью. Настоящее ушло, перестав быть востребованным, и горький привкус чужой победы изрядно отравил жизнь настоящим людям. Ценностные координаты деформировались и сместились: то, что раньше было немыслимым, стало нормой.

      Или как бы нормой.


      Саранчу произвел застой 70-х, она не виновата, эта ее невиновность докатилась и до Тропы в виде не опыленных никакой организацией и с отсохшими органами самоорганизации ребят, ценностью которых было поменьше трудиться - побольше иметь. Озарение опытом государства, которое могло ничего не делать, но всё и всех иметь, докатилось до каждого индивидуума и поднялось к высотам Детства как эрозия и коррозия.

      Рожденные в 60-х тропяные продолжали высоко держать планку, но они уходили во взрослую жизнь, их становилось всё меньше, их удельный вес уменьшался, и основы Тропы, передаваемые социальным наследованием из поколения в поколение, стали поскрипывать и похрустывать. На лагерях, где оказывались самые старые тропяные и самые молодые новенькие, стариками начинали пользоваться в целях личной выгоды, полагая их как людей странных, безотчетно щедрых, всегда готовых за тебя сделать свою работу.

      Мы всяко пробовали выбраться из-под обломков совести, чести, трудолюбия и прочей атрибутики этого достойного ряда, но тотальный механизм разрушения людей продолжал работать, и впору стало просто заниматься поисково-спасательными работами, вытаскивая людей из-под спуда всей этой внезапной рухляди и вновь бросая на произвол судьбы. Показательные мероприятия вроде Московской Олимпиады 1980 года только усугубляли состояние общества - их сопровождали зачистки и множество убийственных косметических операций, в результате которых мы должны были хорошо выглядеть, а что под слоем макияжа - не важно.

      Все доброе и настоящее оказалось под подозрением у общественного сознания, появились первые сполохи очернительства и пофигизма - так общество пыталось бороться с раскрашенной под правду ложью. Ленинский путь движения к коммунизму оказался непроходим, и оставалось только подразумевать эту широкую дорогу и всеми способами изображать движение по ней.

      Тропу удерживало в живом состоянии только то, что она уходила в лес и в горы, чем сохраняла себя, но возвращаться в социум было всё грустнее - все понимали и чувствовали, что он обречён и мы вместе с ним. В Тропу потянулись для кратковременного отдыха от безнадёги всякие печальные силовики и грустные бойцы идеологического фронта, Тропа продолжала реанимировать всех подряд, но сама уже стала накапливать усталость от поточной переработки негатива в позитив.


      Выход нашелся, как всегда, неожиданно.

      У Тропы никогда не было пустого времени ожидания, в которое вынужденно попадает любая группа и любой человек - социум не подстраивает в непрерывный ряд свои события для каждой группы или для каждого человека. Подстраиваясь к ряду не регулируемых собой событий, человек и группа обнаруживают между этими событиями пустоты, призывающие убить время. Но с начала 70-х у нас уже было пилигримское понятие о том, что убить время и убить птицу, зверя, человека - одно и то же. Тропа стала заполнять эти пустоты играми, применимыми в ограниченном пространстве, и всякими интеллектуальными и творческими действами, для которых мало места в обрывках обыденной жизни.

      Одна из таких игр состояла в угадывании образа, который изображается "водящим". По условиям игры он мог какими угодно жестами и пантомимически изображать образ, который он принимал и демонстрировал, но словами пользоваться запрещалось.

      Изображая очередной образ, миниатюрный Мушка поставил всех в тупик - из положения образа в пространстве ничего не следовало, попытки изобразить его в динамике почему-то заканчивались у Мушки статическим положением, группа сопела и вздыхала, но отгадать не могла. Тогда Мушка попробовал изображать своего героя, транслируя его внутреннее состояние, и дело пошло.

      - Это скульптура, - догадался Тиль. Мушка одобрительно напрягся и стал рассказывать лицом, глазами, оставаясь в неподвижной позе.

      - Может, он молот мечет, - предположил Братик, но Мушка погрустнел и вздохнул.

      - Спортсмен? - спросил Тиль. Мушка в отчаянии чуть уронил голову вниз, но тут же вернул ее в прежнее гордое положение.

      - Ему кого-то не хватает, - догадалась Светка. - Там с ним кто-то есть невидимый.

      Мушка застыл в радостном ожидании, но Братик опять поверг его в уныние:

      - Это птицелов, - сказал он. - Птицу ловит, у него рука в небо протянута.

      Мушка вдруг стал поворачиваться, мелко перебирая ногами и не меняя позы.

      - Во! Это Мосфильм! - догадался Леший. - Там в начале кин статуи так поворачиваются.

      Мушка продолжал радостно поворачиваться перед догадливыми слушателями, а Сержик сказал:

      - Там дядька и тётька так стоя́т. Так дядька там стоит.

      - Точно, - обрадовалась Светка. - Они серп и молот вместе держат!

      Мушка ликовал. Мне осталось назвать всем скульптора Мухину, сказать несколько слов о ней и сообщить название скульптуры, место ее расположения и некоторые интересные технические и исторические детали. Сказав эту краткую речь, я закончил ее словами:

      - Народ, обратите внимание на то, что по движениям и положению в пространстве никто не угадал. Дело двинулось только тогда, когда Мушка стал передавать нам состояние своего героя, внутреннее состояние.

      - А давайте играть в состояния? - предложила Светка, и все согласились. Тут же совместно выработали правила. Водящий должен был изображать скульптуру, которая изображает какое-то состояние человека. Икать, чихать и кашлять скульптуре разрешалось, пользоваться языком пантомимы - нет. Отдельной строкой правил разрешили скульптуре еще и чесаться, что повлекло за собой сполох коллективного смеха и прояснение глаз.

      Так, Тропа получила (осознала) свой язык, который среди прочих наречий группы был не буквенным рядом, а иероглифом, несущим более концентрированную и более свободную информацию, чем буквенный ряд. Довольно быстро, за несколько месяцев, Тропа с удовольствием перешла на иероглифическую систему обмена информацией, а множество взаимосигналов внутри группы, причинявших ей свойства единого организма, обнаружили свою иероглифическую сущность, которую имели с рождения.

      То, что произошло дальше, я сначала воспринял как чудо, но это была неучтенная внеплановая радость.

      Дело в том, что иероглиф, в отличие от буквенного ряда, не может врать. Он дает гораздо большую возможность моментальной сверки его с внутренними эталонами, структура которых тоже иероглифична. Перевод подсознательного в бытие упростился, как и обратный процесс. Настоящее стало внятно отличимо и распознаваемо, ложное заняло своё место и стало беспомощным в своих лицедейских потугах, заняв место в ряду настоящего лишь как настоящий обман. Тропа стала прозрачной для окружающего ее мира, ее ценности можно было разглядывать напрямую, без словесных переводов и искажений. Настоящие потянулись к Тропе, ложные старались миновать её.

      Постепенно пришло осознание себя как заповедника Настоящего и вера в то, что такой заповедник нужен. Фоном этих событий было извечное радушие Тропы и врожденная скромность, в сочетании они хорошо уберегали группу в ряду всех прочих событий жизни, а не над жизнью и не над событиями и людьми. Саранча опознала нас как сборище лохов, не способных взять от жизни всё, как полагается человеку и ради чего стоит собираться в группу. Повернувшись спиной к поверхностному потреблению, мы обозначили невидимую границу между "какбами" и нами, которая сохраняется до сих пор. Обретя внятность и прозрачность, Тропа перестала выживать и снова стала жить, подбирая по пути тех, кто хочет настоящего. Иммунитет на подставное и подложное, присущий любому нормальному ребенку, стал принадлежностью группы и произошел в каждой ее клетке, в каждом пульсе коллективного существа. Иероглифы взаимных знаков и тропейской атрибутики перестали быть прикладными образами и стали основным "государственным" языком Тропы. Зная об этом, можно по-новому увидеть и услышать и мои тексты, и тропяные видеоролики.

      Из глубокой глубины

      Снов, дождей и расставаний

      Песни тянутся словами,

      А слова нам не нужны.

      Это из песенки "Колыбельная Лучу". Песенки мои - тоже иероглифы, их детские каракули.

      Нарисовать здесь иероглиф про иероглифы у меня вряд ли получилось, но - не беда. Обозначим преодоление застоя по кочкам смыслов и двинемся дальше, мы всегда в пути.

      Не убивайте время, играйте с детьми.

      Игру невозможно подделать.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 5 ноября 2017 года. Отрывок 103

      С ребятами легко говорить на любые темы. Чаще всего разговоры они заводят сами - им интересно сверять свои догадки и открытия с опытом взрослых. Сидим у костра.

      - Юр, существа существуют. А вещества веществуют? - спрашивает Жур. Ему уже двенадцать, он провокатор и любит всё сверлить. Когда нужно что-нибудь просверлить, это отдается ему.

      - Есть суть, - говорю я. - Она существует. И есть вещь, она веществует.

      - Суть чего? - спрашивает Жур.

      - Давай скажу точнее, - поправляюсь я. - Есть сущее...

      - А есть вещее? - спрашивает Жур.

      - Я, - говорю, - существо. И я состою из вещества.

      - Это существенная вещь, - подначивает Чушка.

      - Как ныне сбирается вещий Олег, - говорит Жур, и все немножко думают, и я тоже. Жур хочет быть журналистом, поэтому он Жур.

      - Ве́сти. Вещать. Вещи. Давайте разберемся, - говорю я спокойно, но еще никак не представляю этого разбирательства. О чём оно? Вряд ли о лингвистических приключениях.

      - Вот, всегда собираемся чтобы разобраться, - ворчит Чушка.

      - И разбираемся, чтобы собраться, - кивает Алька.

      - Не знаю, - говорю я. - Ищите. Что сумею - подскажу.

      - Разве вещество может быть существом? - спрашивает Серенький.

      - Может, - уверенно говорит Жур. - Солярис, например.

      Он читал Станислава Лема, особенно ему понравились сказки роботов, над приключениями Клапауциуса и Трурля он хохотал до коликов, и снова хохотал, вспоминая.

      - Жур, как думаешь, - спрашиваю я. - Робот - это существо?

      - Конечно, - улыбается Жур.

      - А выключенный робот? - не унимаюсь я.

      - Выключенное существо, - уверенно говорит Жур.

      Алька ставит в жаркие угли котелок. Это будет чай. Нас здесь восемь человек, я девятый, мы второй день на верхнем, свеже поставленном лагере. Работы с рассвета до темноты, такое рабочее напряжение сохраняется еще несколько дней, но Алька спрашивает спокойно и равнодушно, невзначай:

      - Отбой свободный?

      Свободный отбой - это когда каждый уползает спать, когда захочет. В таких случаях на следующее утро бывает свободный подъем - тихая мечта всех уработавшихся тропяных.

      - Подъем завтра надо общий, - говорю я. - Прогноз на неделю плохой, надо успеть оборудоваться. А отбой - как решите.

      - Свободный! - почти хором проговаривает Тропа. Все хотят говорить разговор до засыпания и готовы при этом в семь утра быть на ногах.

      - Юр, а время - это вещество? - спрашивает Жур.

      - Время - это то, что оно само о себе думает, - говорю я с напускной серьезностью.

      - А что оно думает? - спрашивает Жур.

      - Спроси у него сам, - предлагаю я. - Вы же давно знакомы.

      Куда как заманчиво и просто свести всё к научно-популярной версии, но она тропяных не устроит, они готовы копать до самой сути, до истины. Все превратятся в Журов и будут сверлить. Стихия вечерних разговоров всегда неожиданна в своих поворотах и прочих проявлениях, но задавать ей стройность и вгонять в параметры - не принято. Поэтому мы пока не знаем, о чём говорим, по поводу чего и как можно сверять мнения, да и нужно ли. В любом случае возвращать всех к истоку разговора неприлично, не принято.

      - Чушь, - говорит Чушка. - Время - это существо, и мы внутри него живём.

      - Существо можно пощупать, - говорит Жур. - А время - как?

      - Часы у тебя зачем? - спрашивает Чушка.

      - Для красоты, - отвечает Жур.

      - Красота - штука временная, - говорит Чушка и застывает, пытаясь понять, что он сказал.

      - Народ, мы сейчас о чём? - спрашивает Алька.

      Народ безмолвствует. Я - тоже народ.

      - Да мы просто так, чаю попить, - сообщает Стан.

      - Чай - это хорошее вещество, - заявляет Алька. Понятно, что все при этом думают про существо. Я тут же молча предполагаю, что речь идет о том, где пролегает граница между живым и неживым, но разговор может повернуться как угодно. Такие разговоры напоминают мне детские рисунки - каракули, смысл которых не ясен без подсказки рисовальщика. Но нечто владеет всеми, пока невыразимое и потому принимающее, примеряющее множество знакомых обличий, образов и слов.

      - Все существа состоят из вещества, - сообщает Чушка.

      - Ну да, - кивает Алька. - Берешь вещество и делаешь существо, да?

      - Да, - соглашается Чушка. - Но для этого время надо.

      - Чтобы оживить? - спрашивает Жур. Чушка пожимает плечами и задумывается.

      - Народ, я пошел спать, - говорит Влас. - Глаза слипаются.

      - Доброй ночи, - говорит Тропа.

      - Доброй ночи, - говорит Влас и уходит в палатку.

      - Станик, достань, пожалуйста, заварку, - просит Алька. Стан кивает, идет к продуктовой навеске.

      - Тебе подсветить? - спрашивает Серенький.

      - Нет, спасибо. Тут всё видно.

      - Стан, захвати в коробке восемь печенек, - прошу я.

      - Девять, - говорит Алька.

      - Девять, - поправляюсь я. После аварии 91 года я перестал себя считать. Алька всё это про меня знает, в Питере он не пускал меня одного переходить улицу. Он говорит, что у меня какие-то проблемы с инстинктом самосохранения, но я думаю, что просто стал рассеян.

      - Все равно, костер - это существо, - говорит Серенький, глядя в костер. - Я же его чую, что он живой.

      Серенький - огневой, он взаимно дружен со всеми кострами, знает как их кормить, укладывать, как сделать огонь или жар максимально полезным и приятным для обеих сторон - для костра и человека. Он с костром на "ты", но без всякой фамильярности и без панибратства. Костер тоже с ним на "ты".

      - Может, всё зависит от того, кто смотрит, - предполагает Жур. - Для одних - вещество, для других - существо?

      - А если вместе смотрим, тогда как? - спрашивает Алька.

      Чай напаривается в котелке, ему нужно минут семь. Соня-полчок, крысобелка, раскричалась в кроне дерева, возмущается, - все, кому положено, уже спят в лесу, а эти (мы) - всё никак. Сейчас начнет швыряться в нас огрызками всяких веточек и прочим мусором, чтобы мы ушли. Сонькин крик эхом отдается в лесу, но нас не беспокоит, мы привыкли. У соньки крысиная морда и красивый беличий хвост, мы встречались.

      - Олег, ты вещий? - спрашивает Жур у Олега.

      - Не знаю, - серьезно отвечает Олег. Потом все дружно смотрят на круглого флегматичного Лёшика, у которого мама - патологоанатом. Может, он что-нибудь скажет как эксперт? Но Лешик молчит. Множество образов проносится сейчас в головах, слепляются ощущения, разделяются, толкают друг друга. Вот тень пробегает по лицу Жура, его слегка передергивает. Это он пережил какой-то явившийся к нему образ и ощущения, которые этот образ вызвал. Лицо его светлеет. Все понимают, что в каждом происходит внутренняя работа, переживания, воспоминания. Никто не вмешается во внутреннюю работу человека, не прервет его внутреннюю мелодию, не полезет в его память, это не принято. Это немыслимо.

      В детстве я мечтал придумать такую кинокамеру, которая снимает всё внутри человека, но потом как-то не случилось. От происходящего внутри легко получается только звуковая дорожка, а у писателей... кхгм... текстовая трансляция.

      Чушку внутри что-то напугало, насторожило.

      - Юр, - зовет он тихо.

      - Что, Лерка? - отзываюсь я.

      - Юр, - не решается он продолжить. Многоточие висит в воздухе, его раскачивают дымки́ костра. Серенький прав, костер говорит с нами на своём языке, я тоже это чую с детства, но с переводом на человеческий язык бывают проблемы.

      - Вот, - говорит Чушка. Вместе со всеми он смотрит на пляшущие дымки, будто они говорят о разгадке, но слов не разобрать.

      - Вот Ленин... Мы с бабушкой ходили... Он существо?

      Я плыву, чувствую себя канатоходцем на ветру. Надо пройти так, чтобы не упасть ни вправо, ни влево, ни вперед, ни назад и при этом никак не помешать идущим рядом с тобой. У меня максимум полсекунды на ответ. Ответ не должен быть приговором. Моё слово весит много и стоит дорого, так было всегда, с тех пор, как я научился говорить. Мне можно верить. Это проверено множество раз и проверяется каждый день.

      - Бабушка сказала, что он вечно живой, - добавляет мне еще полсекунды Чушка. - Значит, он - существо?

      - Бывает, "да", бывает, "нет", а бывает "предположим", - выкручиваюсь я. Выкручиваться скверно, потом будешь долго обмывать душу, да и сам процесс неприятен.

      - Если хочешь, - говорю я Чушке, - давай предположим.

      - Давай, - соглашается Чушка. - А что предположим?

      - Предположим, что бабушка что-то знает про Ленина, чего не знаем мы.

      - Ну да, - соглашается Чушка. - Я говорю, бабуль, а что будет если его вынести на солнечный свет? А она как ущипнёт...

      - Он заспиртованный лежит, - сообщает Серенький. - Ему всё равно.

      - Не, он сам водку не пил, - авторитетно заявляет Стан. - Это его уже потом пропитали.

      Все тут же пережили в своём воображении эту процедуру, и разговор продолжился. От меня ждут конечной информации, безо всяких мнений-суждений, только так и не иначе. Я у них - референт, со всеми вытекающими, я их посол в большом взрослом мире, а посол должен быть дипломатичным, уверенно пограничным и заодно этичным. Фух...

      - Ничего он не заспиртован, - поясняет круглый Лёшик. - Он бальзамирован. Это бальзам.

      Народ на всякий случай переживает внутри себя процедуру бальзамирования. У нас в аптечке есть "бальзам Караваева", это маленький пузырек, его хватит на два пальца, не больше. Бальзамирование, в отличие от проспиртовывания никто никогда не видел, и я замечаю по сигналам, что все его представляют по-разному. Печеньки в это время никто не откусывает, чай не прихлебывает. Пальцы рук у всех чуть вытянуты и слегка напряжены - все готовы отпрянуть от своих внутренних картинок. Я продолжаю удерживать равновесие и спрашиваю у Чушки:

      - А после мавзолея вы с бабушкой как-то изменились?

      - Да, - говорит Чушка. - Бабушка помолодела, а я заболел воспалением лёгких.

      - Юрк, - выручает меня Алька, - смотри, вот можно осуществить что-то. А можно ли овеществить?

      У Станислава Лема в сказках про роботов Трурля и Клапауциуса есть герой величиной с булавочную головку, робот-подсказчик, которого зовут Вух. Кладешь его в ухо, и он всё тебе подсказывает, не ошибёшься, и думать не надо, вспоминать, сопоставлять, предполагать. Правильный ответ всегда с тобой. Я не хочу быть Вухом у Тропы. У меня не те габариты, да и бытность рыбки-лоцмана никогда меня не привлекала. Тончайшую, подвижную ткань детского разговора можно враз прибить к основам взрослыми гвоздями, но кто я такой, чтобы ее прибивать? Опыт? Если бы опыт был важен, он передавался бы по наследству, но никакой ребенок не знает при рождении, что огонь жжёт, пока не обожжется. Невзрачность опыта - путь к совершенству. Опытом можно пользоваться, когда живешь в постоянном страхе ошибки, страхе последствий ошибки и страхе этого страха. Обустроить познание мира для ребенка так, чтобы это познание не стало летальным - вот задача. Транслировать свой опыт можно только послушному ребенку, он всё выполнит, но проживет ли он жизнь во имя изменения мира к лучшему? Исполнит ли своё предназначение, или только выполнит наши ему назначения? Что могут послушные дети?

      - Можно, - говорю я Альке и прихлопываю комара на тыльной стороне ладони. - Видишь?

      - Убийца, - говорит Алька. - Изверг.

      - Неча кровь сосать, - говорю я. - Не приглашали. Убийственные для комаров хлопки пробегают по тропяному кругу.

      - А как же равенство и братство? - спрашивает Алька.

      - Я же не летал к нему его кровь сосать, - говорю я. - Он сам приперся. Это равенство?

      - А почему они друг друга не сосут? - интересуется Чушка.

      - Мы для них не люди, а ходячие бурдюки с теплой питательной жидкостью, - говорю я.

      - С питательным веществом, - уточняет Алька.

      - Комар и кровь, человек и нефть, - выстраиваю я.

      - А нефть живая? - спрашивает Чушка.

      - А кровь? - спрашиваю я и чувствую, что пошел слишком далеко и категорично. Смягчаю:

      - Если для этого (стучу себя пальцем по лбу три раза) всё важное заключено в коре головного мозга, почему важное для планеты не может быть в её коре?

      - У Ленина мозги порезали на такие тонкие пластинки, - говорит круглый Лёшик. - И каждую пластинку положили между двумя стекляшками.

      - Это они по веществу хотят понять существо, - говорит Алька. - А надо по существу.

      Сонька опять возмущается, на этот раз - Алькиными догадками. К ней присоединяется из глубокой темноты заунывная ночная птица.

      - Ну, воду же мы пьём, - говорит Жур. - Даже росу с цветов слизываем.

      - Пьем, - подтверждает Чушка. - Но она ведь сверху, не надо дырки делать.

      - Цветок нас не приглашал с него росу слизывать, - уверенно говорит Стан и поджимает губы.

      - Парни, - спрашиваю я, - кто хочет со мной кружечки всполоснуть? Всполоснуть кружечки со мной захотели все. Вернувшись к костру, мы поговорили еще часа полтора и, слава Богу, к окончательным выводам не пришли. Только Жур сказал в конце:

      - Вещества тоже существуют. Я понял.

      Суфлёры или начальники - не модераторы, у них другое. Налейте в миску кружку воды, поставьте её себе на голову, разведите руки в стороны и сделайте круг вокруг костра, ничего не пролив. Если получится - смело вступайте в детскую болтовню, толк из вас выйдет. Туда ему и дорога.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 6 ноября 2017 года. Отрывок 104

      Когда Лекса чистит лампу "Летучая мышь" и аккуратно протирает стекло, он ни разу не хрюкает. Лицо у него во время чистки этой керосиновой лампы благостное, он очень аккуратен со стеклом, но без напряжения. Мы лечим его хрюкательный тик, каждый день он двадцать минут хрюкает перед зеркалом насильно, чтобы утомить ответственные за хрюканье нейронные группы.

      На двадцать минут поросячьих звуков никто внимания не обращает, все понимают - чем занимается Лекса перед зеркалом, и зовется он в это время не Лекса, а Лёка, такое у него двойное имя. Лёка - это тот, кто обязан хрюкать, а Лекса ничего не обязан.

      Я подхожу к нему, заглядываю в зеркало и хрюкаю. У нас возникает диалог на хрюкальном языке, полный нюансов и оттенков, Тропа прислушивается и начинает подхрюкивать нам, молодцы, это то, что надо. Вечером сделаем хрюкальный хор и сочиним ораторию или хрюндельный гавот, и Лекса будет солировать. "Кто не хрюкает - тот хрюшка", - скажу я в конце вечера, и наступит тишина. Тропяная тишина всегда содержательна, полна смыслов, состояний и настроений. Слушать тишину как звук научил нас композитор Гия Канчели, за что мы ему несметно благодарны. Молчание - не обязательно золото. Оно может быть всей таблицей Менделеева.


      На следующий день, когда Лёка всхрюкивал не перед зеркалом, все присутствующие от души ему аплодировали. Он чинно раскланивался, и жизнь продолжалась. Впереди был вечер, когда засветло можно протереть тонкое стекло "Летучей мыши" и аккуратно, без хлопка́, вернуть его на рабочее место, где он подарит нам счастье в труде и личной жизни, а ночным насекомым - что-то совсем другое.

      Одна психологиня, заехавшая на Тропу, потом спрашивает:

      - А какими методиками вы пользуетесь в воспитании?

      Я густо соображаю, у меня ступор, но догадываюсь и отвечаю:

      - Игротехникой.

      - Ой, как замечательно, - радуется она. - А в каких это есть книгах?

      Я опять густо соображаю, но ничего вспомнить не могу.

      - Это не в книгах, - вздыхаю я. - Это прямо здесь.

      Пока она соображает что именно прямо здесь, я вспоминаю и говорю:

      - Сталь Шмаков писал об игре. Анатолий Мудрик. Йохан Хёйзинга. Диалоги Платона - тоже игра. Всё - игра.

      - Вся жизнь - игра, - благосклонно вздыхает психологиня, и я с ней радостно соглашаюсь.

      - А кто это - Хёйзинга? - спрашивает Боцман, мы все сидим у костра.

      - Автор книги "Хомо Люденс", - говорю я.

      - А кто это - "хомо"? - спрашивает Боцман.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

      

     Опубликовано 7 ноября 2017 года. Отрывок 105

      Дураки бывают очень похожи на обычных людей. Они носят такую же одежду, едят ту же пищу и ездят в том же транспорте, что и обычные люди. Вся разница в том, что дурак, в отличие от обычного человека, не знает, что он дурак.

      Дураки планируют дороги, чтобы проехать по ним один раз. На большее у них не хватает фантазии. Одноразовых времянок много, все временно в этом мире, который и сам странно затеян, с точки зрения дураков. Они очень внятны и всегда знают как надо.


      Забыл, у кого из замечательных польских юмористов был выразительный герой "Пёсик Фафик". У Януша Осенки? "Будь Карузо баранки"- чьё? Польские сатирики и юмористы - очарование и восторг.


      Саркастическая, хлесткая "Сказка о Тройке" Стругацких - тоже антидурацкое произведение. Где дураки, там бюрократия с ее большой круглой печатью и снисходительной мудростью бывалых идиотов. Всю корневую систему этих явлений нам осветил Михаил Евграфович в своих, увы, вечных произведениях. Там же - нехитрый набор архетипов этого ряда на фоне неизбывной российской тоски неизвестного назначения. Эти архетипы почти сто лет назад навели такой непроходимый порядок в народном образовании, что из него святых до сих пор выносят колоннами и шеренгами. Хороший повод вообще закончить с убийственной квадратурой школьной системы и осуществить другие подходы к образованию, основанные на детской потребности познания мира, а не навязанной взрослыми усредненной обязаловке. Дураки легко становятся начальниками детей: они физически сильнее и вполне помещаются в двухмерном мире, где есть только начальники и подчиненные. Наркомпросовские плоские дураки - отцы и матери криминальной российской цивилизации, а фамилия "кремлевского мечтателя" не Ленин, а Шариков, и образование тут вообще ни при чём.


      Свободный в любой точке времени и пространства взаимовыбор Учителя и Ученика - необходимое условие настоящего образования. Хватит насиловать скукой детскую часть социума.

      Учитель - не цель, а средство, получающее истинное удовольствие от того, что он - средство, а не цель. Средство познания мира, в котором оказалась душа в своей командировке. Да, индукция, но скажем - "командировка".

      Экскурсовод по миру непознанного, которое не существует, пока не открыто лично и самостоятельно. И надо понимать, что дети - открыватели не только вашего корявого натужно-искусственного мира, но и мира вообще, находящегося за пределами вашей социальной тюрьмы, в которой всё так понятно, ладно и складно, лишь успевай подставить другую щёку и вовремя высунуть язык, чтобы лизнуть начальника или написанный им закон. Не всем детям жить в вашей тюрьме, это факт. Кто-то будет выживать в мире, где нет трехразовой баланды и пайки попсы. Для них я и пишу всё это, фиг с ним, что половина потерялась.

      Побег из социума всегда оборачивается встречами с неизвестностью во всех ее проявлениях.

      У твоего Ученика нет совести?

      А ты представь у него эту совесть на месте пустоты, возмути пустоту совести, утверди её своей верой в его совесть, сделай то же самое с честью, с его добротой, отношением к окружающим, развивай и тренируй его ум - не как склад ненужных вещей, а как процесс повышения качества жизни, вытерпи все его срывы и пошлые нелепости, все издержки роста этих его новых или недоразвитых органов, и будет у тебя Ученик.


      Дорисуй его недостающие части (черты) согласно его неповторимости и единственности, согласно его уникальности, - ты же умеешь вставлять в ряд слов недостающие слова или в рисунок недостающие линии, займись этим недостающим, не будь судьей, инженером, заставлялой, а будь терпеливым садовником. Сменить знак какой-то его особенности тебе поможет модель детских раскрасок, это будут "перекраски", ибо упёртость и настойчивость - разного цвета одно и то же, как скромность и навязчивость, собирательство и щедрость. Никакие методики не помогут тебе выращивать, воспитывать, образовывать, это всегда новый путь и новое событие, но в своей спонтанности будь достоин своей работы, этого своего, конечно же, труда, но не подневольного, а очень увлекательного, интересного, радостного.

      Нельзя никому пересадить совесть или честь - как и все другое, чужое не приживется, можно только вырастить своё. Не своё у него, а его у него.


      Горы богаты на события рельефа, которые разворачивают нам множество экспозиций, когда с каждой новой точки обзора эти экспозиции множатся, входят во взаимодействия и награждают все новыми событиями и ощущениями.

      В этом смысле горы сродни подсознанию, его строению, а равнина - сознанию.

      Тропяная жизнь со всеми ее множественными точками обзора, смыслами и экспозициями не устает удивлять своим богатством на события и смыслы, вхождение в которые опять несет новые богатства.

      У себя в квартире или на равнине вы идете умываться привычным путем, а в горах подход к ручью может быть всегда новым, да и сам ручей никогда не повторяется и не цитирует водопроводную струю.

      Рельеф гор, оживленный передвигающимися по нему людьми, сам становится феерически меняющимся, неожиданным, на него можно смотреть так же, как на огонь костра или бег морских волн. Рельеф играет важную роль в самом содержании жизни, а не только в организации жизни, и качество жизни в нем взлетает высоко в своем восторге и в своей радости. Сегодня, например, мы ночуем на небольшой, метров пятьдесят, "уздечке" между огромными карстовыми воронками[1]. Травянистый гребень над ними закрывает нас от прямого ветра, скоро стемнеет, и темнота скрадет всю роскошь рельефа гор, оставив нам костер, горящий почти в воздухе, и обязав чуть выше поднимать колени при ходьбе, чтобы не споткнуться о камень. Звезды ночью приблизятся к палаткам так, что подпрыгни - и звезда у тебя в руке. Где-то внизу, глубоко под нами мерцает гроза, если ветер поменяется с фена[2] на бриз[3], она может придти к нам, но мы готовы к таким гостям, особенно после грозовой отсидки в верхней котловине Агепсты, когда молодые молнии лупили по палаточным колышкам.

      Спокойно разглядываю свечение звезд. Если дело к непогоде, то вокруг каждой будет небольшой ореол, гало, сама она станет чуть туманиться, а звуки услышим далеко, даже дальние ручьи прошумят рядом с нами.

      Если звезды колки и чисты - будет погода, а непогода останется внизу. Щупаю тылом ладони траву, она обычной для этого времени влажности, спокойствие травы и цветов, их естественная прохлада говорят о погоде.

      У Гаврика, вот редкость для нас, стерт палец на ноге. Наверное, попил где-то водички или не вывернул наизнанку носок внутри ботинка. Воду мы в ходовые дни не пьем, только чай, чабрец, компот, кисель, кофе, какао,- только не воду. Она приносит потертыши и водяные мозоли. Носки надеваем наизнанку, гладкой парадной стороной к ноге и выработкой к ботинку - наизнанку. На потертыши нанесём пару капель пихтового масла, а если есть подозрение на визит грибка, то на всю ладошку ноги и на пальцы. Пихта бьет грибок и к утру оживляет кожу, устраняя заодно даже саму память о специфическом грибковом запахе носков. Я мажу, Гаврик хихикает, ему щекотно. Большой толстый мотылек плюхается в костер, выбив пару парящих искр, и тишина приходит на лагерь, где-то в стороне шуршат мелкие лавинные фены - маленькие воздушные лавины, они не делают погоды, лишь уравновешивают давление между разными уровнями склонов. Тануха просит что-нибудь от головной боли, у нее всю 12-летнюю детдомовскую жизнь болит голова, это будет цитрамон. В глазах у Танухи отсвет вдруг разгоревшейся поздней дровеняки в гаснущем костре. Запазухой у Танухи - плюшевый медвежонок, - у каждого тропяного есть свой "личный зверь". Зверь исправно рассказывает наблюдательным людям - как живется его хозяину (маме, папе), в каком он настроении и в чем сейчас его внутренняя нужда. Иногда личные звери громоздятся где-нибудь у костра и тоже являют собой группу, которая вполне индикатор по многим параметрам. Она расскажет то, что не увидит самый вооруженный глаз. А уж как интересно смотреть на перемещения этих игрушек, на их самые разные положения - трудно сказать, это очень, очень интересно, познавательно и полезно. Одушевление игрушек - нормальное человеческое занятие, доступное нам в Детстве. С годами, с потерями собственных душ, мы начинаем понимать, что игрушки - всего лишь тряпки с пуговицами вместо глаз, что внутри них опилки или поролон, что их уши ничего не слышат и так далее. Оболгав игрушки внутри себя, лишив их не самой жизни, а права на неё мы взрослеем и занимаемся серьезными делами и, только если умираем, зовем к себе души игрушек, и сами чувствуем себя игрушками в руках безразличной взрослой судьбы.

      Тануха улыбается, один глазик у неё уже засыпает, иди, Тануха, я еще посижу часок, послушаю ручьи и ветры, потом тоже прилягу в своей маленькой грузовушке. Половину моей "гималайки" занимает "спецгруз" - всё, что требует охраны и не находится в постоянном общем доступе, включая снаряжение и аптеку. На другой половинке живу я. Подсветка будет гореть у входа в мою палатку - вдруг кому-то ночью понадобится помощь, не плутать же ему в темноте. Погашу огонек к пяти утра и, подняв дежурных, посплю до завтрака.

      Прохладно, звезды чисты, звуки в порядке. Можно чутко подремать.

      Лёпке по ночам снится пьяный отчим. Он гоняется за ним, Лёпка стонет, мычит и мечется во сне, но пьяный отчим гонится за ним, мать опять явится и убьет пьяного отчима и сядет в тюрьму, а Лёпка будет расти без нее, отказываться от всяких роскошных усыновителей и ждать, ждать. Я долго не знал, как избавить его от этого, уже мертвого чудовища, пока мы не стали сочинять с ним сказки про Кирсу, небольшого зверька, которого пьяный отчим почему-то боялся. Через пару недель Кирса поселился в Лёпкиных снах, а отчим исчез куда-то за травянистый гребень и перестал гоняться за пацаном. Личного зверя Лёпка отверг и носил за пазухой то ли чей-то пушистый хвост, то ли просто кусок меха. Поглаживая его, он шептал "Кирса-а!" и улыбался. Уголки его губ к августу вернулись вверх, где им и положено быть. Вертикальная морщина у правой брови, над переносицей, постепенно сглаживалась, осанка становилась лучше, шаги - вернее. Дунай вздохнул и сказал что-то на сонном языке в своей палатке. Вся палатка зашевелилась, но вскоре затихла. Все ниже спускались звезды.



     [1] карст, карстовая воронка, каровое поле

     [2] фен - ветер вниз к равнине, к морю

     [3] бриз - ветер вверх, с равнины, с моря


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 8 ноября 2017 года. Отрывок 106

      Сенсорная депривация сведет на нет все усилия по оживлению и одушевлению пустоты, поэтому не допускай её разрушительного влияния. Звуки, прикосновения, рождения в их сочетаниях новых смыслов бытия - необходимое условие образования человека. Никто не может знать своих очертаний, если ты снаружи не подтвердишь их. Здесь, кстати, один из ключей к оценочным отношениям - выбранная или организованная среда, которую ты воспринимаешь как дружественную, референтную, сообщит тебе какую ты имеешь форму, как ты устроен, чем похож на других и чем отличаешься от них. Сенсорное самопознание в этом смысле почти ничего не даёт, оно лишь рождает твои предположения, нужно другое существо твоего ряда для опознания и распознания именно тебя. Рукопожатия, обучение через предметы, поиск резонансов, компенсирующих депривацию, совместные оценки, "смотреть в одну сторону", - всё это вполне значительно и самоценно, но может быть и ступенью к симпатии и находке созвучного человека.

      Если же ты чувствуешь себя живущим на ринге в ожидании соперника, то твои сенсорные ожидания будут иными, ты пришел побеждать, судить, карать, продвигая себя по лестнице чужих предпочтений, но ты сам выбрал этих тебя предпочитающих и будешь горько разочарован ими. Оценочные предпочтения в противостоянии лежат в другом горизонте, нежели во взаимодействии, а ключ к этой разности лишь в том, пришел ты ломать или строить. Себе подобных по целям и решаемым на пути к цели задачам их ищешь. Так зарождается группа. Ее явление сообразно совместному пути, его динамике, а не совместному корыту или совместному болоту. Возле корыта и в болоте принято выяснять кто самее, в текущем же пути - куда грести, как строить путь, поддерживая друг друга и сотрудничая в созидании. Дюжины дружных уже хватит, чтобы сдюжить то или это. А для войны, видишь, нужна уже сотня или тьма. Противостояние обходится дороже - хоть в сенсорном диалоге, хоть в прибалтийском равнопении хоров, хоть в уличной драке. Не организация рождает группу, а мотивация и коммуникация на тему, где интересы могут совпасть и где вряд ли сделаешь что-то в одиночку.

      Говоря грубо, - построить тюрьму, посадить туда побольше людей и вырастить триста метров колючей проволоки - это философски иная задача, нежели построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Далее - аутозаботы на тему "зачем я?". Они плодотворны, если уже есть ответы на вопросы "кто я" и "какой я". Разумеется, для этого бывает опорное утверждение "я есмь", но бывает не всегда, хотя от него простой путь к группе: "мы есмь".

      На самоощупывание и сенсорное самоопределение группы смотреть очень интересно и забавно. На смену рефлекторным движениям младенческого возраста приходят почти осознанные действия по самоопределению, а позже - поиск способов самоопределения, новых, не зашитых в каноны обычаев и обрядов и образов, пришедших из древнего опыта как смелое руководство к действию. Кажущаяся спонтанность группы отбивает охоту к социальным прогнозам, это понятно, т.к. сознание справляется с ними плохо, оно тонет в аналитическом подходе к многофакторности, а подсознание смеётся над ним, да еще прихрюкивает, намекая на унизительную немощь этого внутреннего полицейского с шаговым искателем в голове.

      Ученый, познающий симфонические картины в музыкальном зале с помощью нового совершенного частотного спектрометра, ничего не услышит в музыке, но сделает новый шаг к наукообразной мертвечине, якобы ведущей к познанию мира. Наука - для всех, а музыка для каждого, в том и секрет. Общее знание, со-знание заставляет нас нивелироваться и усредняться, толкая всё дальше в сторону единицы и нуля, натягивая шоры на фрактальность мира, которая уверенно утверждает чувство как высшее знание. Чувство каждого, а не "чувство всех".


      Кунсткамерная наука, прости-прощай, звезды уже совсем низко, восточный край неба начал растворение в темноте в будущем дне, а предутренние ветерки ждут команды, в положении низкого старта, а вот уже и высокого, вот Дунайка опять вздохнул, но никто не зашевелился, все заслушались сказками подземных вод, направляющих и исправляющих кровь перед рассветом.


      Кто такой "интеллект"? Я не знаю, я - дилетант и с удовольствием подарил бы эти тексты Виталию Дымарскому для растопки буржуйки в дачном сарае.

      Психологи в ПГБ в начале 80-х у меня в графе "интеллект" написали "выше полученного образования". Я ржалъ.

      Сам смысл понятия "интеллект" ускользает сразу, как только я хочу его зафиксировать, тыкнув в него пальцем. Возможно, это один из модусов атрибута мышления, но такая формулировка ничего не значит и может означать всё, что угодно.

      Познание себя может быть проблемой не только для человека, но и для вселенной. В свете таких подозрений сенсорная депривация, как и любая другая, становится препятствием номер один или - почему бы с нее не начать, если именно она подвернулась под руку под травянистым гребнем возле двух больших карстовых воронок и у погасшего костра на перемычке между ними. Каждый мне приносит сонмы загадок и разгадок, абсолют изначальной пустоты скрадывается бесконечностью прошедшего времени, а познание мира и себя в нём сберегите от всяких деприваций, а то некому будет упасть лицом в траву и слушать кузнечиков.


      Избавляясь от депривации, надо понимать, что она расставляет свои ловушки: оглохнуть можно от попсы, ослепнуть можно от экрана телевизора, в том же ряду стоят соски-пустышки, жвачки, наркотики, алкоголь, пропаганда, резиновая баба и прочие прелести этого ряда ловушек для чувств. Нравственная реабилитация страны или человечества вряд ли обойдется одними бюрократическими процедурами, решениями совещаний, заседаний и съездов. Она может происходить в каждом, но не может во всех. Катарсис - дело сугубо личное, а исповедь Богу - это исповедь себе. Не станешь же ты исповедоваться Господу за соседа из 28-й квартиры, ты можешь только помолиться, попросить за него.


      Да и для Бога вряд ли есть "все", ибо для него есть "каждый".

      О, Господи, Господи, когда же закончится эта затянувшаяся эра аналитического познания, и до каких молекул и атомов психологи и психиатры будут разымать предмет своих исследований, если он и предметом-то не является.


      Каким же тягостным может быть сенсорное голодание раба, над которым уже занесли хлыст, но вдруг даровали право на свободу? Его месть, весь его накопившийся протест сольется с движениями по поводу границ упавшей на него свободы, а если его назначат начальником или купят ему депутатское место, то, слившись в едином порыве с собратьями по несчастью, он устроит всем такую жизнь, что ни в сказке сказать, ни пером... Очередная единая партия запрыгнет на пьедестал власти, но она опять не будет ни партией, ни группой, а только кланом, объединенным круговой порукой. А мы, гонимые, нарисуем от руки на красном кумаче: "Да здравствует пещерный коммунизм - светлое будущее всего человечества" и пойдем на запрещенную демонстрацию, защищая честь своих потомков.

      Пора выйти из этого круга. Не бузить, не возмущаться циркадным процессам в одной стране, а просто - выйти.

      Рей Бредбери "451º по Фаренгейту".

      Одним из ужасов для авторитарных коммунистических правителей был массовый туризм, развившийся в СССР в 30-е годы и живший до начала 90-х. Люди в лесу - неподконтрольны государственным структурам, "туристы в штатском" на лесных фестивалях и слетах могли только фиксировать события, а не диктовать их. Да и подконтрольной сотовой связи тогда не было, Татьяна Денисова еще только привезла из Штатов первые сотовые телефоны и показывала их как диковинку, её "Вымпелком" еще не родился и был только замыслом, а люди пребывали в живом, непосредственном общении друг с другом.

      Не сетуй на чужие голоса.

      Смотри, как телевиденье устало.

      Пора бродячей музыки настала.

      Пойдем будить окрестные леса.

     И песни, что родились в городах,

     Пускай звучат под шелест лап еловых.

     Костры горят во имя песен новых

     На старых микрофонных проводах.

      И ночь горит на этом же огне.

      И ты, как прежде, доверяешь мне.


      На том московском слете КСП в первой половине 80-х, где я набросал эту песенку, кто-то выложил на склоне оврага пустыми стеклянными бутылками римские цифры - номер очередного съезда КПСС. Цифры были большие, скандал тоже, про микрофонных шептунов кричала пресса, а слеты КСП были запрещены раз и навсегда. Это "всегда" длилось недолго, года три, авторская песня, уже побитая штормами, бывалая и закаленная, снова приподняла голову и существовала до самой смены общественной парадигмы в 90-х, когда растеклась по разрозненным коммерческим проектам. Охрименко я слушал в зале, сидя рядом с Владимиром Ивановичем Лукиным, одним из основателей "Яблока", где над образовательными проектами трудился блестящий Эдуард Днепров, ставший в начале 90-х министром образования РФ. Он сделал то, что успел, будучи талантливейшим стратегом образования, но министерский гадюшник в буквальном смысле вымораживал его, отключив отопление в морозную зиму только в кабинете министра. Эдик сидел в шинели и шарфе, сам кипятил себе чай и грелся в центре Москвы на Бульварном кольце, стекла в его кабинете не запотевали, зато все остальные окна в Минпросе были запотевшими, за ними веселился и гонял чаи министерский планктон, объединившийся в злобном противостоянии новому министру-начальнику. Помню, как Днепров доставал из коробочки кубики сахара: замерзшие пальцы плохо слушались его. Под глазами наметились черные круги, он прикашливал, но держался ровно и был совершенно спокоен.

      Эдуард Днепров, офицер военно-морского флота, командир эсминца, блестящий теоретик образования.

      Кровеносцы обычно бывают большими, а кровопийцы - маленькими. Один на один они не могут и не хотят. Их сила - в подавляющем большинстве.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 9 ноября 2017 года. Отрывок 107

      Мистической Тропы не существует, разве только метафизическая ее сторона достойна внимания. Она невелика и восходит к устному народному творчеству в форме сказок, побасенок и игровых сюжетов, где вымысел выступает органической частью Игры, принимая форму образов и традиций. "Синдром Андерсена", присущий Тропе и состоящий в одушевлении и очеловечивании окружающего мира, параллелен таким же процессам в повседневной детской жизни. Он всегда вторичен, сам никому ничего не диктует, является не причиной, а результатом событий или усилий.

      Мы - души игрушек,

      Заброшенных вами когда-то.

      Мы очень вас любим.

      Когда наступает зима,

      Мы греем подушки ночами,

      Мы ваши кроватки качаем,

      В чужие не ходим дома.

     И знаем, сквозь времени лёд,
     Что все вы - по-прежнему - дети.

     Давайте же плакать о лете
     Метельную ночь напролет.

      Мы - души игрушек...


      Не знаю, пропадут ли без следа первые части этой рукописи и доберется ли она вообще до тебя. Но чудится мне, что мозаика парадоксальных текстов уже должна складывать из себя наметки общих очертаний моей жизни, судьбы, работы. Я верю, что прожитое проступит через все толстые слои грязи и лжи, смоет грязь, сожжет ложь, и вместе услышим полуденный бриз высокогорья и гомон группы, всегда чистый, как речь горного ручья. Я здесь, я бегу из родника в море, а не из роддома на кладбище. Я вода. Псе. Псех.


      Воспитание никак не заключается в том, чтобы посадить ученика в собственную парадигму и навязать ему свою систему ценностей. Оно начинается с глубинного признания права ребенка быть и становиться собой и продолжается помощью ему в осуществлении этого права. Никогда и ни в чем нельзя лишать его права выбора, стараться успевать изложить ему свой взгляд на последствия того или иного выбора и ни в коем случае не ограничивать варианты выбора.

      Исключения иногда могут составлять те быстротечные случаи, когда от ошибки выбора зависит его жизнь. Но дав по рукам, тянувшимся к высоковольтным шинам, следует обязательно извиниться и постараться объяснить себя в такой ситуации.

      Право на ошибку, бесспорно, принадлежит ребенку. И только в том случае, когда ошибка грозит ему смертью или увечьем, следует применять насилие - останавливать его.

      Помощь ребенку в познании мира - это непрерывный диалог с ним, когда ты являешься отвечающей и ответственной за ответы стороной без всяких "некогда" или "отстань со своими глупостями". Почемучка - не наказание, а праздник. Через пару недель вы научите его дослушивать ваши ответы на его вопросы, и роскоши вашего общения не станет предела. Для необразованного двуполушарного ребенка мир еще живой, все в нем многозначно и многомерно, как и есть на самом деле. Это потом, в средней школе его устроят средние знания о среднем мире, а пока - он восторженно празднует свое явление в нашем мире, захлебываясь от его полноты и собственной любознательности. Фрактал познания разворачивается в нём стремительно и все время уходит дальше и шагает шире за собственные горизонты.

      Говорят, что много интересного и прекрасного таится не в самих науках, а в междисциплинарных пространствах и связях. Ребенок и живет в таком не разъятом мире, отсюда его гениальность, которую он сам не осознает, но дарит нам нечаянно и сполна.

      Нечаянное - всегда самое настоящее, неподдельное, искреннее. Подлинное. Особенно в творчестве, а что настоящая жизнь, как не творчество? Настоящая, искренняя, неподдельная. Подлинная. Не та, которая "как бы".


      Взрослые какбылюди какбыживут какбыжизнь, прибитые и размазанные кучей условностей и какположенностей, а ребенок живет свою жизнь и еще не догадывается, что погрязнет в такположенности и такпринятости, как его старшие близкие люди. У ребенка пока еще есть две возможности - приспособиться к социуму или изменить его, а у взрослых - уже ни одной.

      Конечно, среди взрослых есть приличные люди, а среди детей конченные уроды, но это скорее исключение из правил, чем тотальный закон жизни.


      Но, повторим, что и ребенку, и детскому сообществу нужны взрослые, в первую очередь для навигации; эти взрослые выбираются и приглашаются ребенком или сообществом, ибо они обладают лоцманским опытом, которого у детей по определению нет, уже умеют пользоваться всякими навигационными приборами и годятся на роль лоцманов-советников, не захватывающих в свои руки штурвал или капитанскую рубку.

      Лоцман, спокойный и образованный советник, почти всегда бывает нужен детскому сообществу, особенно - если оно хочет выполнять сложные задачи и предполагает идти курсом, полным неожиданностей и ожидаемых сложных маневров.


      Итак, мы с тобой уже можем провести пунктир между первыми резонирующими мотивами, зачинающими группу, и поиском лоцмана, созвучного группе, уже развившейся и планирующей свой путь.

      Группа, созданная волей стороннего взрослого человека, одержимого организационными порывами и не понимающего суть самосоздания группы, будет разваливаться не начавшись. Если она и произойдет, то формально, вынужденно (насильственно) и не будет живым существом, а лишь механической суммой людей, которых ничто не объединяет.

      Исключения составляют объединения типа "кружок", где все векторы стереотипов отношений направлены на руководителя. Таким может быть и урок в школе, и поход в лес, но тут речь не о группе в нашем понимании, а о собрании разных людей вокруг человека-события, который может обратить внимание на важность всех совокупностей отношений, а может и не обратить.

      Если обратит, - "кружок" перерастет в "клуб", который в своем чреве вырастит группу, а она, в свою очередь, превратит бывшего руководителя в лоцмана, в средство своего развития, - не каждый взрослый выдержит такую трансформацию. Хороший учитель превратит "класс" в "кружок", хороший кружковод - "кружок" в "клуб", хороший руководитель "клуба" вырастит группу и станет ее помощником.

      Это был бы нормальный путь, но слишком велико количество внешних факторов, из-за которого дети дрейфуют, минуя стадии и смыслы.

      Родителям бывает важно, чтобы их ребенок был лучшим и первым, они не понимают, что жизнь это не спорт, и важнее всего быть самим собой.


      Японцы еще в 60-х сообразили, что кооперация лучше конкуренции, и мы десятилетиями пользовались прекрасными плодами этой догадки. Горизонтальные объединения всегда устойчивее вертикальных, вот и весь сказ. Вертикакали всех властей то ли не знают об этом, то ли думают, что "пронесёт". И проносит, однако... Потом население приберется на субботнике, а вертикакалей опять проносит, и несёт, несёт.

      Сотрудничество пришло на смену противостоянию и оказалось гораздо плодовитее даже экономически, не говоря уже о том, что отпала необходимость ежедневно мутузить друг друга, и пришлось для выхода отрицательной энергии делать муляжи начальников для битья.

      - Здравствуйте! - радостно говорит в микрофон директор объединенных хоров в Прибалтике опоздавшему к началу репетиции. - Как хорошо, что вы все-таки пришли, мы теперь споём еще лучше!

      Опоздавший краснеет, занимает свое место в хоре и заметно старается, но не от страха, - от стыда. От страха стараться может любое животное, от стыда - только человек.


      Нелинейность мира делает смешными наши попытки обмерять его объективными линейками. Мир всегда субъективен, сколько субъектов - столько миров. Нелинейность мира делает опасными наши попытки принудительного выстраивания мира по заранее выбранным параметрам и калькам.

      Никто не прочтет эти тексты так, как я их написал. Иные коннотации, ассоциации, иные смысловые опоры ждут каждого, но так было и будет с любым текстом, с любым существом, с любым миром. Сколько читателей - столько Чеховых. Сколько слушателей - столько Моцартов. Стремление каждого субъекта быть не только первым, но единственным в своем мире и во вселенной и держать всех остальных в подчинении - это норма самосохранения, изменить которую предстоит именно человеку. Самоосознание человечества как организма - надежное средство от всякого рода мизантропии: путь к успеху сообщества лежит через альтруизм, он биологически необходим сообществу и в высшей степени целесообразен. Какой же цели он сообразен?

      Детское ощущение на тему "я есть ещё где-то, не только здесь" подтверждается множеством со-чувственников и легко поверяется клинической смертью или подобными ей мероприятиями: там я нашел себя ровно таким и тем, который и какой угадывались в детстве при разглядывании далекой незнакомой звезды.

      После возвращения "оттуда" связь с тем, кто "там", является мной, остается и дает возможность всё видеть и понимать в новом ракурсе. В 1993 я отказался от попыток что-то описать и объяснить на эту тему - нет никаких знаков для описания, нет никаких сравнений, когда можно было бы сказать: "это как... что-то знакомое в этой жизни". Невыразимость другого мира и другого "я" не гнетет, лишь вызывает лёгкую грусть и вполне соответствует словам Феофана Грека в фильме Тарковского "Андрей Рублёв": "Там всё не так, как вам здесь представляется".

      Ребенок в большой степени является гостем в этом мире, он вполне еще находится "там", и обучить его хотя бы основам выживания в нашем мире - задача достойная. Гости из "того" мира, неопытные в еще необжитом "этом", - вот дети. А в гостях этот человек или в командировке - он решит сам, когда осмотрится как следует. Никакая память о прошлой жизни ему не нужна, она будет отягощать его консерватизмом уже пройденных путей и не вынужденными повторами, топтанием на месте.

      Кончайте, ребята, всякие регрессивные игрушки и приключения, живите всегда с чистого листа здесь и сейчас, остальное противоестественно. Каждый из нас, родившись, обладает новой жизнью, а не бывшей в употреблении. Не шалите.


      Если в этом мире запущен "проектор", и мы смотрим интерактивное кино под названием "моя жизнь", то в "том" мире мы сравнимы с видеокассетой или диском, лежащем в хранилище. Тем не менее все "фильмы" сняты именно "там" - чтобы демонстрироваться "здесь". В то же время между "там" и "здесь" нет никакой разделительной черты, нет времени и пространства, откуда следует что "там" - это и есть "здесь". И это не два мира, - вся вселенная набита этими и теми мирами, в некоторые мы попадаем во сне, ничуть не осознавая, что перешли какую-то границу или прибыли откуда-то куда-то, или где-то убыли. "Матричная теория жизни" Пушкина и Никифорова - скорее всего, переходная площадка к более адекватному (мостик) восприятию и пониманию жизни, где теория панспермия нелепа и смешна, как в радиоприемнике А.С. Попова, а серьезные рассуждения о видимой и измеряемой части вселенной так же забавны, как номер гениального клоуна Полунина про человечка, живущего жизнь с авторучкой (линейкой) и амбарной книгой в руках, тут же дотошно записывающего каждый свой шаг, каждое движение, он уморителен этот человечек. Найдя кувалду, он лупит себя по ноге и, превозмогая боль, тянется к амбарной книге, чтобы записать своё новое ощущение от нового знакомства. Это тот высокий, великий юмор, когда ты смеешься и плачешь одновременно, и плачешь не от смеха.

      Великие Марсель Марсо, Леонид Енгибаров, Слава Полунин прекрасно показывают нам Вечного Ребенка, человека, который одной ногой или одним полушарием мозга находится "там", попадая из-за такой раскоряки в нелепые ситуации "здесь".


      Человек, который весь "здесь", называется взрослым. Он настоящий сапиенс, он научит меня жить, но лучше уж я останусь в раскоряку, широко расставив ноги, широко развесив уши, разведя глаза в разные стороны.

      И широко улыбаясь. Быть Ребенком - весело.


      В Джубге моего детства мы приходили в клуб смотреть кино с полными карманами камешков и пулек, а за резинками наших трусов торчали рогатки. Паля из них по экрану, сделанному киношником из очередной целой простыни, мы воевали в Гражданскую, в Отечественную и вообще были активными и созидательными членами общества - всегда были за наших и никогда - за ихних. Простыня, как и "планета проекции", подвергалась с нашей стороны насилию и разрушению, но что такое простыня в сравнении с жизнью Василия Ивановича Чапаева, который, несмотря на наше участие в фильме, опять тонул в реке Урал, и мы, шмыгая носами и вытирая слезы брели по шоссе, уже почти понимая, что сколько ни ходи на этот фильм, конец будет один и тот же, даже если дать дополнительный сеанс и вооружить рогатками весь зал.


      Это маленькая реприза для упертых фаталистов (они же - пробабилисты и безутешные онанисты на поздних сеансах).


      Сейчас уже можно было бы снять интерактивного "Чапаева" и повернуть вовремя реку Урал орошать азиатские пустыни.


      Для понимания и обозначения того, что "там", нужны другие атрибуты и другие знаки, которых "здесь" нет. Они мелькают иногда где-то на грани сна, они доступны тому, что мы называем подсознанием, но сознание ими не оперирует, оно - КПП между двумя мирами и обслуживает "здесь".


      Дети справно существуют в нашей жизни до нее и после нее, а когда приходят во время нее - мы часто не знаем, что с ними делать. Но мы были ими и будем ими, малых и старых объединяет то, что мы называем "не от мира сего", так оно и есть. Не от мира сего еще городские и деревенские дурачки, рассеянные с улиц Бассейных и, конечно же, поэты. Что транслируют в "матрицу" молчаливые кататоники или взбалмошные шизофреники - одному Богу известно, но Бог не выдаст. "Свинья не съест" - вопрос сложный, многогранный, ответы на него призрачны и множественны, ибо Господь зачем-то сотворил и свинью, о которой мы часто судим по ее внешним налипшим признакам, не утруждая себя наблюдением и познанием свинского подсознания.


      В начале 50-х в Джубге свинья вошла в хату и съела грудного ребенка. Село было парализовано шоком, страданием, запредельность которого изменила всех.

      Это не только к вопросу о всеядности, но и к технологии содержания свиней. Книга "Стресс у свиней", которую я радостно приобрел в каком-то книжном магазинчике, стояла у меня на полке с педагогической литературой.


      Биохимически свинья очень близка человеку. Помню, в начале чеченской войны в причерноморских горных лесах резко поредели стада диких кабанов. Страшная догадка тогда резанула меня и обернулась ужесточением "мусоров" по всей стране: побывав в командировке на той войне, многие из них вернулись обратно людоедами, отморозками, готовыми к любым бесчеловечным незаконностям.

      Кабаны, кстати, тоже вернулись, но вели себя по-человечески, случаи каннибализма среди них мне неизвестны.


      Давай продолжим. От общего к частному или наоборот - не умею, во всем есть всё.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 10 ноября 2017 года. Отрывок 108

      Привет, архивный копальщик. Когда-то я искал в старых газетах неизвестные рассказы Александра Грина, поэтому я понимаю тебя. Мое имя тебе ничего не скажет, но я жил, работал и пытался познавать свои взаимоотношения со вселенной и другими существами. Предлагать детям иную модель поведения взамен девиантной мне удавалось легко, и теперь я пытаюсь объяснить как это происходило. Сознание спонтанно, поэтому отклоняющееся поведение было и будет всегда, и всегда надо будет что-то с этим делать. Я исхожу из того, что девиации, наносящие вред другим существам противоестественны и нецелесообразны, ни социально, ни биологически не имеют под собой целевой основы и являются флуктуациями, чаще всего - протестными, компенсирующими, рикошетными. Любое добропорядочное существо захочет от них избавиться, когда осознает себя, и надо ему помочь в этом.

      Говорю я, в основном, о терапевтическом значении группы, оснащенной всем необходимым для выработки поведения (ведения себя) каждым ее членом. Такая группа жила сорок лет с небольшими перерывами на ее убийство внешними силами и реанимацию, но в итоге была непрерывной, поскольку имела свое внутренне наследование отобранных ею и нужных ей признаков и свойств.

      Группа начинала с самосоздания в марте 1966 года, как энергоинформационная структура она существует и сейчас, но как поименный состав она уничтожена. Ключ от энергоинформационной структуры (ЭИС) я описываю в этих текстах, это не рубильник или кнопка, а сам человек, его внутреннее расположение, деятельное отношение к себе и окружающим, близким и дальним.

      Ключ содержит "защиту от дурака" сам по себе: его невозможно изготовить искусственно, чтобы использовать во вред.

      Энергии Тропы огромны и массивны, но временно могут выражаться в гаснущем беззащитно язычке пламени, выжившем в растоптанном и залитом помоями костре.

      Этот остаточный язычок нашего Солнца может быть невидим, но он есть и, если тебе будет надо - ты зажжешь много костров от этого, именно от этого пламени. Но если ты захочешь с помощью нашего огня устроить пожар - ничего не получится, ни одна личность, ни одна травинка не сгорит от него, а ты окажешься дураком, каковым и был со своими замыслами.

      Желающих повластвовать над другими просим не беспокоиться.

      Наш огонь согреет, накормит, утешит. Осталось много его отсветов и проекций, можно было бы что-то понять и восстановить по ним, но это долгое занятие, а времени всегда не хватает.


      А то, что "некому берёзу заломати", это хорошо. Глядишь, она и выживет. Первобытное мурло, всегда ждущее момент для насилия, будет страдать в нашем круге от неудовлетворенности - группа всегда защитит любого своего члена, и основой такой защиты будет отнюдь не круговая порука, а то, чему мурло названия не знает и чего представить себе не может, поэтому обзывает как угодно, выставляя напоказ свою беспомощную глупость. У него на всё готов небольшой набор клише, которыми он помечает весь мир, включая себя - великого, закрывающего полнеба, а то и больше.


      Мурло будет анатомически сходным с нами, но оно всё равно - мурло. Ты всегда угадаешь его по глазам, по смеху, по тем мелочам, которые вмиг открывают нам знание о другом существе, а мурло - это не разновидность человека, это - другое существо.


      Мурло нередко бывает и ребенком, дай ему все шансы стать другим, но не возноси его искусственно до человеческого ряда, побыв в нём, он вернется в свой ряд и отомстит тебе не за что-нибудь, а просто так. Потому что это мурло.

      Границу между человеком и мурлом каждый ищет и проводит сам и только для себя. Мурло тоже проводит свои границы, и ты можешь быть для него какая-нибудь тварь яйцеголовая или еще хлестче. Если ты возьмешь мурло к себе работать, оно запряжет в твой экипаж тройку троянских коней, а какой же русский не любит быстрой езды...

      Мурло может стать хорошим следователем, только очень нервным, хорошим прокурором или судей. Оно может долго быть твоим участковым или депутатом, но не ищи в нём друга, даже если ты неизлечимо болен всепрощением. Быть палачом мурло, как правило, стесняется, ему больше подходит роль пособника палача.

      Мурло очень боится парадоксов и всяческой эвристики. Все должно "соответствовать" и быть "как положено".

      Как положено мурлом.


      Человекообразное мурло любит человеческие права, но не понимает человеческие обязанности. Просто не знает, что такие обязанности есть. Мурло - существо рабовладельческое. Оно может быть и рабом, но всегда метит в рабовладельцы.

      Мурло не обладает каким-то дефектным или недоразвитым человеческим сознанием, оно не обладает человеческим сознанием в принципе.


      Самоведением, самовидением, аутологией, назови как хочешь, всё равно заниматься придется, если работаешь с другими и/или стараешься их понимать. Догадка о том, что, кроме "собственного "я"", есть еще несобственные "я" сначала десятилетиями ведет по ложному пути, где "другое "я"" представляется своим "я", но существующим в другом теле. Моё "я" в другом рушится в самые непотребные и критические моменты жизни и взамен ему приходит понимание, что "другое "я"" - это "я" другого, а не моё "я" в другом.

      Открыв и уже порядком истоптав вселенную, ты должен открывать ее снова, потому что она оказалась не вселенной другого, а другой вселенной.

      В этой другой вселенной другого ты с удивлением обнаруживаешь и себя, начиная познавать себя через другого. Насколько ты любишь этого другого, через которого познаешь себя, настолько он тебя и воспитывает. Изобразить что-то ненастоящее или сделать что-то искусственное в таком раскладе невозможно. Все будет натуральным или не будет вовсе.

      Обманут другими может быть только патологически одинокий человек, а уж в группе и подавно никого обмануть невозможно, если это группа, а не случайный арифметический сброд. Вот неужели же что-то не понятно в этом объяснении, и надо разводить его ещё жиже? Полноте. На это нет ни времени, ни желания, даже из уважения к вашим тормозам.

      Если вам дали стакан спелой вишни, кушайте, и сами сообразите, что косточки можно выплевывать "по умолчанию". А сложив вместе наши "я", мы сможем понять, что из косточки вырастет новая вишня, из мякоти - нет, а стакан тут вообще ни при чём.


      Коллекция "косточек смыслов" не вызывает у вас интереса и представляется вам и вашему организму бесполезной. Смыслами сыт не будешь. Поэтому в жизни важно честно представлять себе задачи, которые решаете или собираетесь решать. По Сеньке и шапка, иначе опять не понять - можно ли в группе кем-то манипулировать в принципе. Нет, нельзя и невозможно. Манипулировать можно охлосом, стадом. Стаей - уже труднее. Группой - невозможно. Другое дело, что не каждое собрание существ является группой. Морские котики в камчатском порту, если смотреть на них издали, чуть ли не пишут письмо турецкому султану. А глянешь ближе - ничего у них подобного не происходит, и каждый в куче сам по себе.

      "Больше двух не собираться" - нормальная защита любой власти, ибо больше трех - это уже путь к дюжине, которая сдюжит, сможет. Пока существует смысловое энергетическое поле группы - никто не может манипулировать ею или отдельными ее членами, в том числе искусственно, насильственно отделенными. Думать о манипуляциях может только тот, у кого понимание не поднимается выше круговой поруки.

      Взглядом и осознанием другого человека ты совсем не такой, каким видишь себя в зеркале или осознаешь изнутри. Но для того, чтобы видеть себя через другого, надо хорошо видеть этого другого. Лучше - с помощью третьего, пятого, одиннадцатого, что и происходит в группе.

      Обратиться к другому в группе - событие. Каждый имеет право, чтобы никто к нему не обратился. И право в любой момент быть услышанным и понятым существует вместе с правом побыть одному. Такие правосочетания в группе никогда не являются проблемой, они трудны в охлосе - толпе одиноких людей. Климат группы, её обычаи, включая условные табу и условные обязательства, отсутствие жестких фиксированных отношений между людьми, питают взаимную свободу и поддерживают ее, а значит и взаимную ответственность.


      Познанию, пониманию группы и общению с ней очень мешает "левополушарное", разымающее, аналитическое сознание и образование. Разъяв группу на отдельных ее членов, а их - на органы, молекулы и атомы, невозможно обрести знание о группе, они заключены именно во взаимодействии всех ее частей со всеми ее частями, если у группы вообще есть "части".

      Группа - постоянно рождающееся дитя этих взаимодействий, являющих ее суть, - сама синтез, познавать её анализом странно и смешно. Группа - фрактал, она не бывает большой или маленькой, она или есть, или нет. Оптимальное количество людей в той или иной группе обусловлено физическими и ресурсными обеспечениями ее жизни и жизни существ, её составляющих, но это - вынужденные параметры внутри уже предложенного нам мира, а не философское условие, которое следует выполнять.

      Для землян, думаю, минимум в группе - три, оптимум - двенадцать, максимум - пятнадцать, критический максимум - восемнадцать. Если успею, расскажу про "архетипы", которые формируют и поддерживают свою группу изнутри, для этого понадобится целая тетрадка и пара месяцев времени, но мне это всегда было ужасно интересно - понять - какими людьми формируется группа, кто ответственен за ее особенности и свойства и так далее. Это - "органы" группы, по их "морфологии" или "онтогенезу" мы ощущаем ту или иную группу так или иначе. Они же - маркеры и индикаторы, они же в определенных условиях - "акупунктурные точки" и каналы, через которые можно вступать в диалог с группой, в том числе находясь внутри неё. Для этого бывает полезно включить и свои личные энергетические каналы, через которые идет индукция жизни, ее "трансляция". Графическая, пардон, топография с этими точками и каналами несостоятельна, они лежат за пределами зрительного восприятия и скорее похожи на то, что их следует не видеть и/или знать, а "переживать" и чувствовать, как с закрытыми глазами чуешь, что кто-то тихо вошел в комнату и ждет, - когда ты откроешь глаза.

      На древних фигурках людей, пришедших к нам из разных цивилизаций, таких точек и каналов очень много. Есть они на фигурках животных и птиц, а иногда - на самых неожиданных артефактах и в самых неожиданных местах. В современной архитектуре, начиная примерно со времени Корбюзье и соцстроя, они отсутствуют или их демонстративно мало, расположение и поведение их стало протестным.

      Вряд ли животные и птицы изучают топографию активных точек своих собратьев, они просто живут, и природа, творящая их ежемоментно, подсказывает им оптимальное или необходимое поведение. Птичий клин, одно из явлений группы, повторен группой летящих самолетов, потому что он оптимален, естественен. Ту же геометрию можно проследить в древних построениях войск, хотя сама война - ситуация искусственная, недостойная человека как человека. Повергнуть другого, чтобы заняться мародерством, - занятие сомнительное. Всем идиотам, мечтающим о покорении мира, нужно дать такую возможность в ощущение, но позаботиться о том, чтобы в реальности ничего этого не происходило. Современные технологии это позволяют, главное потом не забыть выключить телевизор. Перед сном они напишут инструкции Господу Богу на следующий день и спокойно заснут под Его колыбельные.

      Можно соорудить для них отдельную страну их отдельного счастья, какую-нибудь Прохандию, пусть там соревнуются - кто из них самый лучший дуче или отец всех народов. Въезд и выезд должен быть свободным, но законы, конституция и УК - соответствующими их представлениям о мире и человеке в нем. Вряд ли у этого серпентария будут большие успехи в туристическом бизнесе, ну да ладно.

      Шмешно, я развиваю в голове эту идею быстро, не успевая записывать, потому что шмешно, когда Ягода или Геббельс - не фамилии, а должности. И все - немножко Вышинские, а по выходным на досуге надевают белые халаты и ласково называют друг друга "Менгеле".


      Для того, чтобы группа повелась на какую-то завиральную идею, надо лишить группу органов чувств и поместить в искусственную ситуацию. Таковыми иногда оказывались городские группы, живущие в отрыве от природы.

      Группа, живущая на природе, всегда ей сообразна и впитывает множество иммунных прививок от всяких нелепостей, глупостей и умозрительных построений.

      Искусственная же среда и искусственный социум наследуют друг друга, никуда не ведут и ничего из себя не представляют. Идеал искусственной группы - множественные сиамские близнецы в анабиозе. В городах родились и всякие "измы", включая фашизм.


      Карем Раш "Лето на Перешейке".

      Жан-Анри Фабр "Жизнь насекомых".

      Януш Корчак "Лето в Михалувке".

      Фарли Моуэт "Не кричи: "Волки!""


      Тропа как сообщество включалась в лес, в биоценоз, в систему отношений с обитателями лесного пространства. Конечно, с оводами-слепнями не дружили, комаров хлопали, но это была нормальная самозащита. А вот если какая-то живая ветка мешала палатке - переносили палатку, а ветка оставалась жить.

      Позволяли себе то, что лесные жители позволяют в отношениях с другими, но человеческих хитростей и подлостей не совершали. Исключением были рыболовные крючки, но рыбу ловили не часто и не в промышленных масштабах. "Относись к другому так же, как хочешь, чтобы относились к тебе" - это было и внутри группы, и в ее "внешней политике". Выйдя трассировкой, которая метила прокладку тропы, на птичье гнездо, давали "стоп работа" и долго кроили обход, который не тронет гнездовье, но и не будет нелепым аппендиксом в нитке тропы. Птицы вылупятся и улетят, а человеку ходить должно быть удобно.


      Место стоянки всегда нужно вернуть лесу в первозданном виде, лишь небольшое кострище будет выдавать бывших здесь людей - гарь зарастает медленно, но иногда оставляли оборудованные стоянки с поленницами дров и кухонными приспособлениями, если знали, что здесь ходят туристы.

      Всякие сушильные и подвязочные веревочки с деревьев надо снять - за них могут зацепиться рогами олени. По той же причине следует смотать отработавшую свое телефонную линию, хотя она поднята специальными рогатинами высоко и пока не провиснет, никаким рогатым не грозит.

      В хорошем, заметном непромокаемом месте оставляем нормально упакованные соль и спички.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 11 ноября 2017 года. Отрывок 109

      - Юрк, ты мне как родной, - шепчет мне в ухо Тополёк, сидя на мне верхом, как на бревне.

      - Нормально, - говорю я голосом Кота Леопольда. - А ты мне - не "как".

      - Совсем никак? - печалится Тополь.

      - Не "как", а родной, - нравоучительно говорю я. - Подвинься на пять сантиметров, а то грудную клетку мне проломишь своим костлявым задом.

      Тополь подвигается, и мне вовсе легче дышать. Он детдомовский, у него никого нет, кроме меня. У меня тоже нет больше никакого Тополя, кроме него. Так и живем вдвоём в целом мире.

      - У меня фамилия такая... про тебя, - не унимается Тополь. Фамилия у него ласковая - Юрочкин. Тополей в мире много, но Юрочкин среди них - один.

      - Ты куда вчера вечером шлялся, оболтус? - грозно спрашиваю я. - Тебя не было минут двадцать.

      Тополь сглатывает, вытягивает шею и спрашивает:

      - Сказать?

      - Не-а, - отвечаю я. - Ты подумай, я пойму.

      Ушастик чистит морковку возле кухни и причмокивает. Весь народ, кроме нас, идет комбайном по вчерашней трассировке, вернутся к обеду.

      - Я на родник пошел, - говорит Тополёк и замолкает. Ушастик нас не слышит, все на свете морковные мечты оживают в его подвижных губах.

      - Потом три шага в сторону сделал, - говорит Тополёк и снова замолкает. Я жду.

      - А там корни у дерева такие... во мху, видел?

      Я киваю.

      - А в корнях отверстие такое... Оно паутинкой закрыто, будто стёклышком. А на паутинке бусинка белая такая.

      Тополь опять наклоняется к моему уху и шепчет:

      - И я подумал, я прям уверен... Что там мамка...

      Он вздохнул и откуда-то из глубокой глубины добавил:

      - Моя...

      Меня тряхнуло, и я сел, успев приземлить Тополя рядом, точно и мягко. Ушастик перестал жевать воздушную морковку и уставился на нас, а я понял, что мне предстоит стать третьим в этой тополиной истории.

      - Будешь к ней ходить? - спрашиваю я тихо.

      - Ну... если можно.

      - Конечно можно. Я сегодня назначу тебя Смотрителем Родника.

      - Во как, - радуется Тополь. - Я заодно буду и туда заходить.

      Я обнимаю его за плечи:

      - Заодно - на родник будешь заходить, - говорю я.

      Тополь понимает и утыкается носом в мою штормовку.


      Вечером говорю на круге:

      - Я назначаю Тополёнка Смотрителем родника. Кто против - скажи.

      - Это как? - спрашивает Чушка.

      - Чаще всего молча, - говорю я. - Там должно быть чисто, и вообще...

      - А это сменная должность? - спрашивает Чушка.

      - Нет, - говорю я. - Постоянная. Это "о́ло".[1]

      - А когда ходить? - спрашивает Чушка.

      - Когда будет свободных двадцать минут, - говорю я. - Может, и меня когда-нибудь возьмет.

      Тополь вскидывает на меня глаза. Ему радостно, мне - тепло. Так и живём вдвоём во всём мире.

      Нет, теперь уже втроём. Паутинка, белая бусинка, мамка. Все - родные. Одна сплошная родня.


     [1] "о́ло", или, по-тропяному, "о́лло", - что-то личное, ни для кого, кроме обладателя, неприкосновенное, не требующее объяснений, не терпящее вопросов.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 12 ноября 2017 года. Отрывок 110

      С годами масштаб целеполагания меняется.

      Поднимаясь все выше над картой жизни, чтобы уместить на ней свой маршрут, мы еле замечаем, как скрадываются подробности, как мы становимся гражданами не только своей колыбели и своего дома, но впускаем к себе страну, планету, вселенную.

      Это происходит не только по физическим и географическим параметрам, но и по всем другим. Завидев себя в детстве великаном, к старости мы видим на его месте лишь точку муравья, но в таком широком контексте, который великану и не снился.


      Будить что-то в человеке раньше времени - всё равно, что вручную разворачивать бутон цветка, предполагая, что он расцветает. "Великан" делает все здесь и сейчас, "муравей" - везде и всегда. Так по-разному они полагают свои цели и, как результат, средства их достижения.


      Можно ли не разрывая бутон, дать ребенку увидеть и почувствовать существование других масштабов? Да, можно. Длительное движение с рюкзаком, под грузом, формирует чувство реально пройденного пути и дает возможность быть великаном и муравьём одновременно и оценивать своё целеполагание из любой точки диапазона между великаном и муравьём.

      Лет пятнадцать я не мог понять волшебство длинных переходов, походов, затяжных переносок груза, преодоление пространств с рюкзаком на плечах. Причем эффект расширения масштаба происходит только при ровном, размеренном, осознанном движении - при импульсивном освоении пространства, полном неожиданностей, ничего такого не происходит.


      Понятно, что это психодинамический эффект, но в чём его суть? Столетие люди пользовались салицилкой (аспирином), не зная и не понимая механизма его действия, может, так и надо?

      Можно и так, но всегда хотелось глубже и подробнее понимать все явления жизни, особенно те ранние, которые обычно бывают поздними.


      Если скрестить педиатрию с геронтологией, лекарства для среднего возраста не получится, его не будет ни для какого возраста, а если что-то накапает, то это не лекарство. Если же предположить, что в каждом взрослом есть внутренний ребенок, а в каждом ребенке внутренний взрослый, разгадывать проблему становится привлекательнее и легче - дети и взрослые существуют в разных измерениях, в том числе внутри себя. Но внутренний ребенок - это, может быть, только память о себе - ребенке, а что такое внутренний взрослый? Откуда он?


      Много раз я видел как повзросление (не путаем с овзрослением) иногда наступает лавинообразно, скачком и время его жизни неизвестно: оно может существовать несколько секунд, а может придти раз и навсегда. Опыт таких микроповзрослений становится важным для ребенка опытом, особенно тогда, когда не приносит стресс, когда общественно значим поступок, вызвавший повзросление, и действия ребенка имеют продолжительную и существенную общественную пользу.

      - Когда мы скатывались шестнадцать километров вниз с пустыми рюкзаками, я ничего не почувствовал, - говорит Джон. - А когда тот же путь или обратно с продуктами, я многое понял.

      - Что понял? - спрашивает Настя.

      - Не знаю, - говорит Джон. - Я всё понял вообще. Я вообще всё понял.

      Лицо его серьезно в бликах костра, глаза светятся нутряным светом.


      Готовясь к трудным походам в 60-х, мы тренировались ходить по шпалам Большой Окружной железной дороги, проходя несколько десятков километров за ночь. Шпалы были бетонные и не годились по интервалу ни под взрослый, ни под детский шаг. Пойдешь по каждой шпале - семенишь, пойдешь через одну - почти прыжок, рюкзак к земле прибивает. Там мы тренировали "перуанский шаг", когда стопа гуляет как хочет на каждом шаге вверх носком - вниз, но никогда - вбок. Из-за этих тренировок потом никто нигде ни разу не спотыкался, даже в темноте, но я о другом.

      Монотонная нагрузка, требующая физической и физиологической концентрации, оставляла свободным то, что мы называем "сознанием - подсознанием". Освободившись от необходимого и самопринудительного участия в ходьбе, эта область нашего "я" становилась фантастически раскованной и тут же начинала заниматься своим главным делом - творчеством.

      Осознание себя, себя в мире и мира в себе - процесс творческий, для меня это безусловно. В нём бывает всякая доля эвристики, психопластики и ответов на вопросы, которые ты еще не задавал, даже не формулировал в виде идеи - запроса. Уйдя в автономный полет над справно работающим, преодолевающим препятствия и мышечно радостным телом, это внутреннее "оно" оставляет телу только маленького сторожа быстрого реагирования, похожего на "тревожную кнопку". Даже ведущему группу, идущему первым, нужны только глаза и ноги, - справа рельса, слева рельса, а под свободно болтающуюся стопу уходит череда шпал, которые за тобой преодолевают все так же, как и ты.

      Результатом таких походов были взрывы поэтического и художественного творчества, которые держались в апогее не менее 5-6 дней, а иные масштабы карты жизни слышны были в разговорах, в строках стихов и какой-то особой глубине фона, создаваемого самой группой, из остойчивости и серьёзности, из меняющихся к обобщениям ёмким образам текущих картинок жизни.

      В отличие от тренировочной ходьбы по шпалам, движение по естественным препятствиям требует большего включения сознания, но эффект изменения масштаба остается и дополняется богатством телесного ума, когда мозги, как говорил Данила, старший брат Данилок, по всему телу разбросаны.


      Во втором или третьем "ночном ходе" по шпалам меня вдруг пронзил страх: а что, если это - транс, трансовое состояние? Транс всегда воспринимался как что-то чужое, опасное, неприемлемое. Вдруг сейчас пойдет тот самый редкий поезд, который не ходит ночью по Большой Окружной, а если и ходит, то один раз, и он уже прошел? В ужасе я стал подавать группе контрольные сигналы, и она, к моему облегчению, реагировала на них моментально, с наносекундными паузами. Нет, это не транс. Всё включено, всё работает в человеке, но работает немножко по-другому.

      Психологи и нейрологи враз расщёлкают эти неизвестные мне семечки, моя забота лишь сказать о них.


      О безысходности: комплексы навязчивых движений, в том числе "личные ритуалы" - от невозможности преодолеть препятствие известными способами.


      По мнению взрослых, ребенок, будучи существом незрелым, пребывает в суматошном бульоне своего детства и занимается там всякими глупостями, не принося пользы ни родной семье, ни народному хозяйству.

      Взрослые думают, что если лишить ребенка его суматошного бульона, полного броуновского движения образов и смыслов, ребенок образумится и появится надежда получить от него хоть какую-то пользу.

      Вопрос о питательности бульона не стоит, рассматривается только его нелепость и вредность. Стоит заменить высшую метафизику детского жизнетворчества на закон Ньютона и таблицу умножения, и нерадивое дитя займет свое место на конвейере производства ценностей взрослого мира.

      Если мечтой взрослых в XX веке было чтобы ребенок родился усатым и на следующий день встал к станку, то в XXI задача упростилась - усы надо побрить и встать в строй. Демократия, ничуть не изменив человеческую природу, построила всех в единую очередь к урнам для голосования, никак не полагая, что позитивными изменениями в человеке и обществе занимается меньшинство.

      Выбрав какую-нибудь альфу в вожаки, мы услышим, как она, в беседе с одаренными детьми, например, скажет:

      - Кто решит эту (какую-то там) проблему, тот будет владеть всем миром.

      Наступает пауза, - оратору нужно время, чтобы проглотить такое огромное всепраздничное ощущение, не подавиться от нахлынувшего счастья и продолжить речь. С ним всё ясно.


      Владеть всем миром хочет каждый взрослый, вопрос только - зачем. Ответы будут разными, сколько людей - столько потенциально подчиненных им миров, но начинают они все одинаково - с подчинения Детства. Отдавая долг их прозорливости, замечу всё же, что задача подчинения Детства - очень трудная, тотально невыполнимая. Первозданная природа настоящего человека сопротивляется в нём, фильтрует и бунтует, выбрасывает с балконов, загоняет в темные углы всяческих сетей.

      Дети принесли нам другой мир, а мы подгоняем их под свой, будто скорбные зеркала XX века ничему нас не научили.

      "Ты сварил нам супчик, детка? Вот какой молодец. Но почему там пластиковые клёцки и акварельные краски?".

      Но кто сказал "На кухне ничего не трожь"? Кто запретил подходить к плите? Кому нельзя брать в руки нож, потому что порежется? А, например, про визуальное искусство вы что-нибудь слышали? Этим супом можно накормить всех кукол и плюшевых домашних животных, это Суп Супов, это Всемирный Суп, а вам подавай клёцки из муки и чтобы морковка сбоку плавала?

      Мордочки пообедавшим как-нибудь отмоете, можно содой и зубной щеткой. Вы ходите в картинную галерею смотреть натюрморты из прошлых веков, а тут вам сделали всё на дому и не хуже, при чем здесь акварель? Встаньте в угол, если вы обидели этот Суп. Только в этом углу и осталось жить ваше детство.


      Ребенок и взрослый проживают в двух своих разных, мало сообщающихся мирах, ребенок понимает вас, а вы его - нет, потому что вам некогда. Но время так же условно, как этот суп или "Черный квадрат" Малевича. Ребенок это знает, а вы забыли и стали исчислять своё время с "мелким" в часах и минутах. Время из пластилина не хотите? Ребенок поможет вам его сделать. Он запросто наложит акварель на ваши производственные и административные страхи, смажет своим щебетом внутренние трения, утешит и обогреет любого, оденет и накормит, защитит и отстоит, с ним ничего не страшно, если понять его и принять.

      Опять я про торговые отношения с ребенком, но как с вами, взрослыми, еще говорить? Вы помните, что игрушки такие же живые, как люди? Забыли?

      Забывая собственное детство, мы выбрасываем вместе с ним и своего ребенка, неужели так уж сложно самого себя помнить? Куда вытек из вас тот суматошно-праздничный бульон, оставив вам вместо жизни испуганное существование, от которого убежище только наглость?


      Нет никаких препятствий у вас для понимания ребенка, хоть бы - через свое детство. Да, у вас не только разные миры, но и разные скорости мировосприятия, но разница между вами - не повод к бойкоту, в который вы загоняете детей.

      "Говорят дети", "Юмор в коротких штанишках", "Устами младенца" - это про кого? Это про что?

      Под предлогом обеспечения безопасности ребенка, вы загоняете его в такие дебри запретов, что ему впору открывать свой НИИ на эту тему. Поступая как тюремщики всех времен и народов, вы запрещаете ребенку жить - в целях его безопасности.

      Если ребенок принял ваши абсурды, вы радуетесь, что он образумился, повзрослел, вас умиляет его вынужденное ответственное поведение.

      Вы - рабовладельцы, господа взрослые. Вы сами заставляете ребенка наследовать тот социум, от которого страдаете в своей взрослой жизни.


      В реализации строительства своего суверенного мира рядом с вашим, дети способны на такие чудеса, о которых вы не грезили. Я это заявляю ответственно - я вижу это всю жизнь.

      Во, как я пространно ругнулся, удержавшись в рамках нормативной лексики. Тут это - почти подвиг.

      Дети меня простят, они вряд ли поймут - о чём это я, им это не интересно. А вам?


      Упуская каждое новое поколение, приводя его к общему взрослому знаменателю, мы всего лишь пассивно обслуживаем скрепы взрослого шовинизма, но последствия этого безразличия очень печальны: человечество топчется на месте, не понимая, где выход из капкана.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 13 ноября 2017 года. Отрывок 111

      Лет в пять, впервые задумавшись о форме яйца и тщательно, секунды три, поразмыслив, я решил, что это изобретение курицы. Она решила, небось, что голове её цыпленка должно быть свободно, а то он глупый будет, и выработала такую форму. Через год я вдруг понял, что форму яйца каждая курица не вырабатывает - она вырастает из цыпленка, которому его мама, в свою очередь, передала эту форму как знание.

      Услышав, что существует спор о том, что было раньше - яйцо или курица, я озадачился этой проблемой, мне стукнуло уже лет шесть, и стыдно было бы ее не решить. Как обычно, сознание примеряло проблему ко множеству конфигураций ее возможного решения, они неслись быстрой чередой, но ни один набор воображаемых обстоятельств не подходил для решения - так подсказывал мой внутренний наблюдатель. Шли минуты, часы, годы, а проблема все не решалась. Новые знания и образы только обогащали саму проблему, но не вели к ее решению. Например, прочтение великой книги Джонатана Свифта про Гулливера, где рассказывалось о войне "остроконечников" и "тупоконечников" (с какой стороны разбивать яйцо) добавило еще один аспект - потребление яйца человеком, но проблему не решило.

      Пришлось думать о времени, о формах пространства, убедиться, что яйцеобразные планеты еще не открыты, а яйца, что было ужасно и открывало мне бездну собственного незнания, есть не только у кур, но у муравьев и даже каких-то фаберже.

      Пришлось с опасливой надеждой ощупать форму и собственных яиц, расширив сознание до понимания того, что нести яйца можно в самом разном смысле.


      Я научился рисовать яйцо, сообразив наводить циркулем на бумагу две разные по величине окружности и соединяя их от руки в нечто яйцеобразное, но проблема все равно не решалась, и я, в порядке самосохранения, стал получать удовольствие не только от решения проблем, но и от самого процесса поиска решения.

      Лет в четырнадцать, шляясь по югу Немецкой Слободы, я заинтересовался понравившимся мне домиком между Спартаковской и улицей Радио и стал расспрашивать - чей это домик. Мне объяснили, что там живет и работает опальный и запрещенный генетик Дубинин, который, о счастье! - изучает ту проблему про курицу и яйцо, которую решаю я. Ход оттуда до моего дома на Новорязанской занимал минут семь, в четырнадцать в Москве меня уже никто не мог обогнать, в ходьбе я достиг совершенства, и я стал ходить к загадочному дому Дубинина каждый день, впервые услышав про генетику практически в подворотне.

      Проблема "яйцо - курица - яйцо" к тому времени уже выросла в моем сознании до мучительных размеров, выйдя за свои птичьи пределы, ничто человеческое ей уже было не чуждо.

      Чередовались не только яйца и куры, то же самое - неведомое - происходило с войной и мирной жизнью, с галактиками и планетными системами, даже со всей вселенной вместе взятой. В какой-то миг я промежуточно понял, что яйцо и курица являются разными только в нашем сознании, а на самом деле это одно и то же. Театр и Шекспир - одно и то же, жизнь и смерть, родители и дети. Загвоздка состояла в том, чтобы понять что такое музыка, картина, скульптура, творение как таковое. Каковое оно таковое? Я решил, что это "яйцо для всех", когда каждый другой сделает из него такого цыпленка, которого предполагает, но по тем правилам, которые предложены творцом.


      Так я жил и рос в этой каше поисков смыслов отдельно взятым маленьким умишком и поклонялся людям, изредка зажигавшим свет в этих лабиринтах. Для этого они писали книги, и чтобы зажечь свет, нужно было только найти ту нужную книгу и прочесть её. Нужных книг дома было мало, я их давно прочел и устремился в Пушкинскую библиотеку, до которой от нашего подъезда секунд двадцать пути - она в бауманском скверике, возле трамвайного круга, выходящего к Елоховскому собору.

      Ненасытно чавкая мозгами в читальном зале, я стал сознательно забираться в историю, надеясь найти что-нибудь первоначальное в причинах жизни, но обнаружил там вдруг одного Платона, это был какой-то не наш Платон, наш учился в моём классе и книги не писал. Опираясь на свои фундаментальные знания о Платонах, я вскользь пробежал строки и понял, что это какой-то очень древний Платон, который ходит с каким-то Федром и разговаривает с ним. С Платоном все было изначально ясно, а вот Федр меня заинтересовал - он, как и я, открывал для себя мир. Из сочувствия к незнайке Федру и желания понять его опыт я прочитал насквозь все Диалоги Платона, почти ничего не поняв, но они стали вскоре возвращаться ко мне запомненными строчками, и я понял, что это - Книга и что Платон - тот, кто зажигает свет. Пришлось все перечитать еще пару раз, взрослея и набивая новыми словами и смыслами свой тощенький детский тезаурус.


      Множество книг рассказывали о величии и судьбоносности для человечества Великой Октябрьской Социалистической революции, но я не просматривал в этих произведениях бесспорных причинно-следственных связей, не видел кур и яиц и относился к таким книгам с осторожностью, оставляя их для прочтения себе - взрослому, который в состоянии будет понять их логику и правдивость. Мне, подростку, они казались сомнительными, хотя идея какого-нибудь светлого будущего всего человечества увлекала меня уже целиком, со всеми четырьмя лапами, внутренностями и котелком, вопросы задавало только сердце. Трамваи ходили по кольцу вокруг сквера, и он напоминал яйцо, из которого происходит весь маршрут и сам трамвай, а Елоховская церковь, единственный в Москве тех лет действующий собор, оставался загадкой: трамвай подъезжал к нему на конечную остановку той своей стороной, на которой не было дверей. Залезай в трамвай, садись у окна в левом ряду и смотри на церковь, пока он не поедет, но дверей, чтобы выйти к церкви, нет, они в трамвае только справа.


      В палисаднике перед библиотекой стоит Пушкин. В церкви, как мне казалось, стоит в самом центре таинственное яйцо на манер Фаберже, которое изображает и помогает понять причину всего. Оставалось только попытаться представить курицу Фаберже, но у меня это никак не получалось и мучило еще больше и гнало в библиотеку и по улицам города в поисках неведомых мне связей между явлениями, но воспоминания о морском, приморском детстве давали больше опор, чем улицы старой, деревянной еще Москвы. Оттуда пришла подсказка, что яйца надо высиживать в нужном месте и при нужной температуре. Чем больше я узнавал, тем обширнее оказывались проявления жизни. Их мельтешня в сознании заставляла подумывать о поиске общих законов жизни или - страшно подумать - о каком-то единственном ее законе, от присутствия которого она есть или нет.

      Я был уверен, что все люди, каждый человек, занимается подобными изысканиями и даже пытался говорить со взрослыми и сверстниками об этих поисках, но они, чаще всего, смотрели на меня странновато, не очень понимая о чем я сбивчиво пытаюсь спросить. Догадка о единственности каждого человека и особости его пути больно сразила меня, обозначив одиночество каждого и непонимания каждого каждым, но я справился с этим шоком дня за четыре и поставил его в ряд решаемых мною проблем.

      Четырнадцатилетним я вступил в комсомол, это было 12 апреля 1961 года, всех заперли в школе, потому что полетел Гагарин, а я шел по пустынным московским улицам на бюро ВЛКСМ завода "САМ", что означало "счетно-аналитических машин". Они были нашими шефами, а я был участником всяческой самодеятельности, с которой мы выступали у наших шефов, и заводчанам нравились мои потуги на клавишах и способность сыграть любую мелодию, даже ту, которой еще нет в природе.

      Гагарин еще летел в космосе, а я уже входил через заводскую проходную в своё светлое будущее, где безбрежный космос плескался снаружи и внутри каждого человека. Ответив правильно на вопрос о "демократическом централизме", я перестал волноваться и вступил в благословенные ряды ВЛКСМ, уже выкопав недавно первые канавы на "золотом пляжу" в Новомихайловке, где будет "второй Артек" - всероссийский пионерский лагерь "Орленок". Алое пламя галстука на груди сменил скромный комсомольский значок, грудь остыла, и голова стала лучше работать - она была уже почти взрослой головой, но на лице еще не было взрослой отрешенности и скуки, я не видел их и не понимал откуда они берутся у взрослых, имеющих такие огромные возможности познания мира по сравнению с нами. Яйцо превращалось в курицу прямо у меня на глазах, в зеркале, но так и не превратилось окончательно. Почему - в этом мы с вами еще разберёмся.


      Да, кстати. Теоретический вопрос про яйцо и курицу я забросил и решать не стал. Ганс Христиан Андерсен перевел его в практическую плоскость, которая мне ближе всякой теории. Он сказал: "Не беда родиться в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца". Я не полез в утиные гнезда искать лебединые яйца, но с удовольствием отличаю гадких утят и осторожно бужу их самосознание. Действо это не простое, всегда разное как сами люди, требующее постоянной новизны и точности, которых до их совершения нет в опыте, а от промахов и неточностей не спасает никакое знание, никакая теория. Только чувство меры, но не сама мера, которую всегда нужно выкидывать - она одноразовая в отличие от чувства. В этом смысловом узле, на мой взгляд, и должно лежать "педагогическое образование", готовящее детского человека для детей, а не для взрослых, озабоченных детьми.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 14 ноября 2017 года. Отрывок 112

      Как в "драматической медицине" врач сам прививает себе болезни, чтобы найти лечение, ребенок в своём драматическом познании мира прививает себе всё по очереди и становится тем, кого/что хочет познать. Играя со щенком, он будет и щенком, и дрессировщиком, и рабовладельцем, и рабом, и естествоиспытателем, он мгновенно меняет роли, и вы можете разглядеть в нём, играющем, отношение к нему родителей, и стилистику его как будущего отца, и...

      Я не берусь описывать всё, на каждую секунду понадобится толстая тетрадь: это надо видеть. Аналитические перечисления вроде того, которое я сделал, уходят своей чередой в перспективу, теряются в ней, превращаются в ничто, а видеть можно - всё.

      Давайте потренируемся, вот видео играющего ребенка, я приглашаю туда всех, кто хочет смотреть и видеть.
  
  Вдруг случайные кадры, снятые в окно для проверки работы камеры в разных режимах, окажутся для кого-то маленьким учебным фильмом, вот будет славно.
  
     https://za-togo-parnya.livejournal.com/438136.html
  
      Скажем так: минимальное количество запретов для ребенка важнее, чем максимальное количество возможностей. Запрещать нужно только там, где ребячий опыт жизни явно недостаточен для самосохранения. Различив запретные зоны и запретные действия, вы поможете ребенку не попасть в лабиринт колючих запретов. Объясняя каждый запрет, вы можете вывести ребенка в состояние союзника в запрете, он вместе с вами различит горечь в запретном плоде и будет сам бороться с собой, а не только полагаться на ваш внешний контроль.

      Важно дать ребенку право нарушить запрет, если он попал в безвыходную ситуацию. Примерно с 4-х лет он должен иметь право в такие ситуации попадать, но в них обязательно надо играть, моделировать, будить мгновенное самоопределение. Такие игры - совместные путешествия по девственной природе ребенка (если угодно - по дикой), но и по вашим разметкам предусмотрительности и опасности. Ведите игру первым номером попеременно с ребенком, это научит его ответственности в самостоятельных действиях.

      Мысли и чувства запрещать нельзя, запрет на такой запрет вам стоит наложить на себя, но Игра, где вы будете не начальником, а соратником, способна почти на всё в области коррекции и компенсации, она принесет ответственное жизнетворчество, которое и обеспечит бо́льшую безопасность и в вашем присутствии, и без вас.

      Интеллектуальный и нравственный Армагеддон, который постоянно творится в каждом из нас, достоин различения своих и чужих внутри его боёв и сражений. Игра в этих противостояниях смыкается с так называемой действительностью, как карта с местностью, ребенок лишь играет в отсутствие границы между игрой и действительностью, но такая игра дает ему возможность меньше ошибаться. Пусковой кнопкой ответственности является совместность в игре, ваше равноправное присутствие в ней. Когда ребенок у штурвала Игры, он фактически отвечает не только за себя, но и за вас, за всех, кто в его ковчеге в этой игре и первые ростки его родительских чувств вы различите, в том числе драгоценное рикошетное взаимное с вами родительское чувство. Свобода ребенка владеть вами рождает его ответственность за вас.


      Принуждение к осмотрительности в некоторые моменты жизни необходимо, его не миновать. Моделируйте в ребенке себя так же самозабвенно, как его в себе, делитесь с ним набором своих эталонов, но в этом занятии не используйте принуждение, не объявляйте ребенку войну по праву сильного.


      Давать сдачи и останавливать агрессора - разные занятия очень разных людей. Пусть ребенок выбирает сам - защитник он или нападающий, и то, и другое нужно, но доминанта того или другого, думаю, заложена уже при рождении, так и стоит ее рассматривать. Думая о защите и нападении, вспоминайте монаду - один из мудрейших иероглифов об устройстве мира, о настоящей живой симметрии, мерности самопонимания и настоящем животворном балансе меж тем и этим. В ней вы разглядите и себя с ребенком, и сопряжение игры с действительностью, и причины семейных раздоров. А уж про сопряжение смыслов, которое и есть наше слабое место, ничто лучше монады нам не расскажет. Почувствуйте разницу как основу жизни и получите удовольствие от подкрепления вашего суверенитета. Ваше образование может подсунуть вам свинью аналитического разбирательства монады, но она вся - в синтезе. А если сильно повезёт, вы различите в ней взаимодействие возможностей и запретов, особенно в ее классическом, а не разукрашенном варианте.

      Разглядев, что единство противоположностей может происходить без борьбы между ними, вы дадите ребенку больше, чем можно представить.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 16 ноября 2017 года. Отрывок 113

      Ребята, которых называют особыми, бывали у нас постоянно. То дцпята, то плохо видящие, то всякие посттравматические выздоровленцы и обладатели редких наследственных синдромов. Инвалидизировав само Детство, взрослые создали в нём ещё и страту особенных из особенных, хоть особенными являются все дети, но ничего особенного в этом нет.

      Тропяные "с особенностями развития" никак не выделялись Тропой, и мне даже трудно их сосчитать - для этого нужно самым постыдным образом раздавать ребятам ярлыки и строить с ними отношения не по-человечески, а по их медицинским документам.


      Я не могу сказать, что Тропа была терпима к особенностям особых - она этих особенностей просто не замечала. В поле естественной помощи любому другому полностью растворялось специальное отношение, оно было просто человеческим. Не по наущению, а по своей сути Тропа чувствовала те грани, которые естественны в отношениях, и те, которые искусственны, предвзяты. Явления особости не существовало, в то же время дух сотрудничества, предупредительности и участия был для всех естественным бульоном, в котором происходила жизнь. Любая "нестандартность" человека вызывала у Тропы благожелательный интерес, корректно исследовалась ею и входила внутрь её существа.


      Будучи организмом, Тропа не воспринимала себя как сумму тех и этих, если ты порезал палец - ты порезал наш палец, а не просто свой. Из компенсации и побуждения к здоровью, из суровой нежности складывалось тропяное бытие "особых". Они и не были "особыми" - организм воспринимает себя как норму и нормально стремится быть целесообразным. Мерой целесообразности, её маркером в природе является красота. Отыскав её во всех, во всём и в каждом, Тропа начинала качественно решать проблемы "особых", потому что это были уже её собственные проблемы, присутствие славных нестандартных ребят было особенностью самой Тропы, а не только её особенной заботой.


      Представьте, что у вас неважно работает, скажем, левая рука. Вы же не станете её отторгать за это или устраивать для нее показательно-особый режим жизни. Вы будете помогать ей правой рукой, а то и подоткнете что-нибудь носом или ухом.
      Тропа была потрясена слепоглухотой Александра Васильевича Суворова, но самым естественным образом становилась его глазами и ушами. Кроме того, Тропа прочитала когда-то и книгу Гонсалеса Гальего "Белым по черному" и прониклась пониманием того, что человек может жить в любом теле, если он человек. Ему труднее в одиночестве, но легче в составе коллективного организма, которым - по сути - должно быть всё человеческое сообщество.


      Важнейший момент, происхождению которого стоит всячески помогать, - осознание того, что в любом состоянии и положении ты сам можешь оказывать помощь другим, перейти из разряда объектов помощи в ее субъекта, для которого естественно и желанно помогать другим независимо от того, насколько ты нуждаешься в помощи сам. Переход в активное состояние жизнетворчества - самый лучший антистрессовый препарат, приняв который, ты понимаешь, что даже твои депрессии могут не просто валяться в тебе, но и работать на благо. Тебе помогут, но и ты помоги, и это не торговля, а нормальный фон человеческого общежития. Выстроив такую "иерархию взаимопомощи", мы забудем, что у кого-то что-то не так, ибо "душа, уж это точно, ежели обожжена, справедливей, милосерднее и праведней она". При этом "душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь".


      Если враз не удается изменить тело, то надо помириться с ним, договориться и принять взаимные разумные обязательства. В конце концов, всякое тело и всякая душа живут в таком договоре, а граница особости произвольна и подвижна - души легко компенсируют тела, не наоборот.


      "Любовь - не вздохи на скамейке и не свиданья при луне". Полюбить себя нежно, трепетно, но сурово и требовательно - обязанность "особиста", если он человек. Человеку стыдно быть только потребителем заботы, он, безусловно, должен её производить безмерно, не зная меры. Эти позывы к счастью посеяны в каждом, надо только дать им вырасти. Сытость, развлечение и безделье - удел животных, а ты можешь быть человеком в любом теле, если ты человек. Поврежденные животные несчастны, человек с проблемами развития - прекрасен, если он решает свои проблемы и чувствует, где можно и нужно помочь другим. Опыт жизни каждого человека - уникален, другого такого опыта нет. У тебя есть много времени для того, чтобы применить его для других людей, вопрос только в уровне твоих желаний и твоей личной позиции в человечестве и в Природе. Хочешь страдать - страдай, хочешь быть счастливым от своего содержания, от преодоления - будь. Можно и поскулить иногда, это нормально, но построить себя внутри так, чтобы хотелось в себя возвращаться - достойная мужская задача. Сосредотачиваясь на своих особенностях, ты вынуждаешь окружающих жалеть тебя, а это и вовсе непристойно. Пожалей других, в этом реальный выход, иного я не знаю. В конце концов, Любовь - самый лучший выход из любых передряг, но принуждения к Любви не бывает, это всегда твоё личное дело. Милосердие должно проявлять себя не только центробежно, но и центростремительно, а центр - ты сам.

      Являются ли твои проблемы результатом стечения обстоятельств или экспериментами Природы - неси их с достоинством, душе не обязательно инвалидизироваться вслед за телом или подобно ему, тело - лишь одежда для души, которая не должна формировать душу. Разобравшись во всём этом, ты поймёшь, что тело являет собой животное начало, а душа - человеческое. Как вы там внутри все договоритесь - не моё дело. Никакие особенности тела не могут запретить душе ее полной, полнокровной жизни или ограничить тебя в чувствах. Что для тебя важнее - любить или быть любимым? Реши эту задачу, и всё встанет на свои места. Тело - потребитель Любви, а производит ее - душа. Подчинить тело душе можно с помощью самоиронии. Подчинить душу телу можно только убивая душу. Воспринимая свои особенности как дар, а не как помеху, достигнешь большего: они будут служить тебе и другим, а не противостоять.


      Такова платформа Тропы, она созвучна моим убеждениям и моему опыту, но каждый выбирает по себе. В состоянии преодоления человек находится с момента зачатия или еще раньше. Чем больше ты преодолеваешь, тем больше ты человек. Мы тебя любим. Растворяйся в нас, пользуйся нашими руками - ногами - головами, но и сам не плошай, в тебе тоже много нужного нам, незаменимого, единственного во вселенной. Изучай себя, ищи в себе опоры для нас всех - вместе с тобой, так и двинемся дальше, в таинственную экспедицию под названием жизнь. Вот тебе первая опора - ты сам. Можно ли нам уже на тебя опереться?

      Мужики не ждут чудес. Они делают их своими руками. Сначала - для окружающих.


      Никто не может и не должен выбирать твой путь. Он может быть только твоим произведением, результатом твоих намерений и мотивов в союзе с точным о себе представлением. Я тоже не могу выбрать твой путь, я только сообщаю о том, что он существует.


      Когда благодатный гибрид Эйнштейна с Эдисоном изобретет машину времени, мы отправимся на Тропу, а там и вовсе не нужны слова и объяснения, там нет тех и этих, там все называют себя "мы".

      Имя твоё означает "Камень". "Человек твёрже камня и нежней цветка", - говорят на Востоке.

      Во, как меня понесло, аж на полторы страницы. А ведь достаточно лишь пожать руку и глянуть в глаза. Я не знаю где Восток, - он везде, как и Запад. И про себя знаешь только ты и никто другой.

      Существовал ли закон Ньютона до того, как Ньютон открыл его? Наверное, да.

      Многие множества живут в нас, стань самому себе Ньютоном, и этому празднику не будет конца. Познание открывает пути там, где их не было и не могло быть - они просто еще не открыты. Пойдем?


      Пойдем к тем особым, которые не могут придти к нам сами.


      "Если ёлку надо срубить, чтобы она пришла к нам в дом, бросим дом и пойдем к живой ёлке". Это "пилигримское" правило Тропа взяла себе на вооружение в самом начале семидесятых. Мобильность по отношению к тем, кто не может двигаться, - естественное наше свойство. Цветок не ходит к пчеле, чтобы дать мёд.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 17 ноября 2017 года. Отрывок 114

      У миниатюрного аккуратного Звёздочки неожиданно густой и хриплый бас. Басят обычно дети, на которых с рождения никто не обращал внимания - ни пеленки поменять, ни покушать. Они сорвали голоса.


      Звёздочка зовет меня Ю-ра, разнося два слога имени на два своих вдоха, "Ю" он поднимает вверх, а "ра" опускает вниз до самой земли. Пятки у него белёсые, они покрыты давно отмершей засохшей кожей.

      - Дрюш-ка, - говорю я Звёздочке. - Хочешь походить босиком?

      - Ну-у, - нерешительно тянет Звездочка. - А вдруг простудно будет?

      - Это у вас в Сибири мерзлота всякая, - говорю я. - Тут солнышко уже глубоко всё прогрело.

      - Я бы лучше на речке походил, - вздыхает Звездочка.

      - Давай, - соглашаюсь я. - А до реки босиком дойдёшь или обутый?


      Когда Андрюшка приехал, он сразу сказал:

      - Я - чёрная дыра, меня воспитка в детдоме так зовёт.

      - Не вижу никакой черной дыры, - сказал почти взрослый Герасим. - Вижу звёздочку, она светится.

      - Звёздочка, тебе сколько лет? - спросила девочка Жанна.

      - Десять, - сказал Звёздочка.

      - Ну и всё, - сказал Гек. - А то всё на небо смотрим. Надо свою звездочку иметь.

      - Ты не против? - спросила Жанна у Звездочки. Он отрицательно помотал головой и спросил:

      - Это на лето? Или навсегда?


      Звёздочка остался на чёрно-белых фото, шли 80-е годы, на цветную плёнку у нас денег не было.

      На всех фото он улыбается, он стал улыбаться к вечеру второго дня, но я никогда не слышал, чтобы он смеялся в голос. И правда, такому малышу смеяться басом как-то неуместно.

      Он хихикал, когда ходил босиком по мелким камешкам на берегу речки. Хихикал басом, но тихо.

      - Вэлкам, Звездочка, - сказал на вечернем разборе почти взрослый Герасим.

      - Чо? - спросил Звездочка. Все заулыбались, и он тоже улыбнулся, в первый раз, по-настоящему.

      Ещё фото есть, где они с Чазиком гитарами развлекаются, будто недобитлсы какие-то.

      Песни Звездочка слушал прикрывая лицо руками, чтобы никто не видел в это время его лица.

      - Ю-ра, - спросил он меня в начале августа, - а у тебя свои дети есть?

      - Куча, - сказал я. - Слышишь, как они в купалке орут? И ты к ним иди, если хочешь.

      - Хочу, - говорит Звездочка, слегка подумав.

      - Полотенце возьми, - командую я. - Ветер к вечеру.

      - Ага, - говорит Звездочка, берет полотенце и исчезает. Через минуту в звоне купальных голосов слышен и его хриплый бас. Братья приняли его, а сёстры еще нет, они тихо плещутся в своей другой купалке выше по течению и не орут как зоопарк на площадке молодняка. Братьям и сестрам не обязательно нужно всё время видеть друг друга.

      День жаркий, но вечерний фен с высоких гор будет прохладным, мокрые головы нам ни к чему.

      У Звездочки над левой бровью большой белый шрам - ещё живая, но уже пьяная мамка стукнула его об какую-то мебель. Его любимая песня - "Шрам на роже", кажется, это Борис Полоскин. Звездочка кричит ее вместе со всеми и не закрывает лицо руками.

      "Никто не знает, отчего эти пять морщин на лбу.

      За что уродует нас жизнь, я толком не пойму.

      И, всё ж, порой, судьбу кляня,

      Я не стыжусь своих морщин.

     Шрамы на лице,

     Шрамы на лице -

     Украшение для мужчин.

     Шрам на роже,

     Шрам на роже

     Для мужчин всего дороже!".


     (02.08.2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 17 ноября 2017 года. Отрывок 115

      В телевизоре - реклама какого-то средства. В кадре спящий ребенок и двое родителей. Мать восхищенно спрашивает у отца:

      - Как ты сумел его выключить?

      Дальше идет реклама средства. Выключить детей - вполне взрослая забота, но забота детских людей - включить ребенка во всех смыслах этого слова. Детскими людьми могут быть родители, а могут и не быть.

      Включить в жизнь, в обитание в семье и на Планете, в познание мира и себя. Включить во все смысловые цепи Жизни, вести за руку по улице Познания, потом идти по ней рука об руку, а потом - рядом, безмерно обогащая друг друга. Именно для такого пути природа производит детских людей, надо хорошо понимать и принимать это явление природы, как и рыцарей Детства - Януша Корчака, Ролана Быкова, Владислава Крапивина, Елизавету Глинку (по совместительству).


      Лебединое яйцо может лежать в любом утином гнезде. Остальное нам разъяснят Мендель, Тимофеев-Ресовский с друзьями, тот же Дубинин, к которому я, щенок, так и не смог пробраться.

      На пять звездочек я не тяну, пусть будет три. Пусть их зовут Мама, Папа и Я. В разбавленном, разведенном пожиже мире должны быть опоры, он разбавлен многоликим раствором пустоты, миражами развлечений и аттракционами придуманных кем-то чувств.

      Это может быть повесть об утонувшей в социуме семье или о том, как двое воспитывают третьего, каждые двое - каждого третьего. Но если я запущу этот процесс написания, записи происходящего, то всё происходящее станет жить по своим законам и капризам, не обращая внимания на мои авторские замыслы и всякие соображения.

      Я боюсь писать длинно, текст через несколько строк становится мне неподвластным, неуправляемым. Сначала это смешит, потом раздражает, а потом... что я могу с ними сделать, они уже все живые, куда живее меня. Я отпускаю их и перестаю записывать, они существуют сами по себе, будто я их бросил, они не придуманные и не "как настоящие", они настоящие. А уж в Заметках - и вовсе реальные люди, которых нужно описывать точно и вспоминать их слова точно. Не так уж широк коридор моей авторской свободы: или оставлять героев живыми и "вести репортажи", или, омертвляя их, выполнять "авторский замысел", где всё должно тупо подтверждать безмерную правоту автора в каждом суждении и обобщающем поползновении.

      Мне проще и приятнее оставлять всех в живых, становясь невидимкой в происходящей в тексте реальности и не думая о пользе авторского порабощения собственных героев для самоутверждения. Говоря тропяным языком, я не буду накладывать вето на реальную и естественную жизнь оказавшихся в тексте людей.


      В научной истории курицы и яйца есть всё, кроме Любви. Зачем она? Во имя чего она? Важно ли, что между яйцом и курицей есть еще и цыпленок? Что содержит в себе любовь в триаде "яйцо - цыпленок - курица"? Зачем любить цыпленка, если он и так станет курицей? Чья и какая любовь к яйцу, и есть ли она?

      Оказавшись на пороге взрослой жизни перед этой уходящей в небо и под землю стеной вопросов, я замер в оцепенении, но вскоре понял, что эта стена закрыла мне путь во всю последующую жизнь, и занялся одиночным скалолазанием, преодолевая без страховки отрицательные склоны и отыскивая вслепую редкие зацепки, скрытые предрассудками и предубеждениями.


      Неоправданных, нецелесообразных, нелепых чувств в природе нет, они все зачем-то существуют. Кто кого зачем и почему любит? Всё ли можно разглядеть на дрозофилах или не всё? Что содержит любовь без секса и секс без любви? В чем разница любви и любви? Где границы родительской любви? Если бывает плотская любовь, то есть ли плотская совесть и плотская честь? В общем, стенка, представшая передо мной была про любовь, и я отправился познавательно карабкаться по ней, попутно изучая всё, что проходил и/или видел. Путевое описание этого приключения вы найдете в этих Заметках, ибо ненависти в них нет, а равнодушие - защитная реакция на безвозвратную любовь, когда она является предметом торга, товаром, его эквивалентом или иным заменителем, который "как бы" любовь.

      Слегка научившись отличать её от щедрости, сострадания и прочих эквивалентов, я нашел её бесконечной, как пространство и время и вездесущей, как единое поле. Являясь одного поля ягодами, мы попробуем с вами разобраться при чем тут цветочки и всё остальное, что́ радует или печалит глаз, ворошит память и душу, будит предчувствия и благоразумно носит на себе шапку-невидимку несказанного, необъяснимого, непознаваемого. Надежда верой обернется, любовью - страх. Пойми, я знаю маршруты по этой стене и знаю, где крепить страховку. Проверено.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 18 ноября 2017 года. Отрывок 116

      Кабинетное занятие группы, как всегда - по средам в 17-05 - шло уже минуты три, когда запутываясь в слезах и соплях, вошел Динька. Всхлипывая, подошел ко мне и сказал:

      - Вот.

      - Кто? - спросил я.

      - Пацаны какие-то, - сказал Динька. Губы его дрожали, под расквашенным носом явно пухла губа.

      - Рони, дай аптечку, - попросил я. Рони метнулся в подсобку, а я сказал группе неожиданно для себя:

      - Сегодня мы изучаем оказание первой медицинской помощи при травмах лица.

      - И по спине, - сказал Динька. Рони поставил мне на стол аптечку и раскрыл её. Все на своих стульях подползли поближе к нам и образовали полукруг. Швед своей длинной рукой дотянулся до Диньки и взял его за руку, Динька выдохнул.

      - Первое, что надо сделать, - дезинфицировать собственные руки и успокоить пострадавшего. Где это произошло?

      - Там, на проспекте, - сказал Динька и порывисто вздохнул.

      - Они ещё там?

      - Нет, они убежали. Их тётенька прогнала.

      - Их там уже нет, - говорю я группе. Она выдыхает, а я спрашиваю у Диньки:

      - Сидеть можешь?

      - Да, - говорит он, Дон тут же подставляет под него свой стул, и Динька садится.

      - Теперь спрашиваем, куда нанесены удары.

      Динь смотрит на меня с ожиданием.

      - Спрашиваем у пострадавшего, - объясняю я ему. Он спохватывается:

      - А... Они говорят, - дай закурить. Я, говорю, не курю. Они говорят - сейчас курнешь, и тот мне сразу вот сюда, - показывает Динька на расквашенный нос.

      - Сейчас где болит? - спрашиваю я и осторожно ощупываю нос. Ничего не похрустывает, удар пришелся по хрящу. Динька морщится.

      - Больно? - спрашиваю я.

      - Чуть-чуть, - говорит Динька.

      - А здесь? - осторожно трогаю пальцами верхнюю губу.

      - Здесь - да, - говорит Динька. Я отворачиваю губу и вижу, что она рассечена изнутри, зубами. Рассечение небольшое, обрабатывать не надо, кровь уже остановилась, слюна отработает своё.

      - Они мне руки сзади прижали, а этот вставил мне сигарету, и они стали поджигать, - рассказывает Динька. - Зажигалкой обожгли.

      Ожог небольшой есть. Я протираю все перекисью и кладу поверх Караваевский бальзам "Витаон". Попутно закрываю ладонью прямой свет, идущий Диньке в глаза, и резко отвожу ладонь. Реакция зрачков нормальная.

      - Не тошнит? - спрашиваю я.

      - Нет, - говорит Динька.

      - Где еще больно?

      - Коленка.

      Закатываем штанину, коленка содрана, но не сильно, перекись-йод.

      - А еще где больно? - спрашиваю я. Мы говорим спокойно, мы работаем. Динька дышит ровнее, перестаёт всхлипывать.

      - На спине.

      - Всем покажешь или только мне?

      - Всем, - говорит Динька.

      Всем скопом рассматриваем его спину, но повреждений не видно. На всякий случай пробегаю пальцами по позвоночнику.

      - Уй, - вздрагивает Динька. Я легонько обнимаю его и чуть прижимаю к себе.

      - Больно? - спрашиваю я.

      - Нет, - говорит Динька.

      Рёбра целы. Я отпускаю его из объятий, но он остается уткнутым в меня и не хочет выпрямляться. Два с лишним десятка рук тянутся к нему, но достают не все, Динька худой, на нем мало места.

      - Ладошкины, - ворчу я. - Оставьте ему дышать. Вопросы есть?

      Все почему-то молчат и отводят глаза.

      - Нет вопросов? - переспрашиваю я.

      Опять все молчат. Потом Дон говорит:

      - Есть.

      - Спрашивай, - говорю я.

      - Юр... зачем ты сделал представление как в цирке. У него же беда была. Ему больно было.

      Тут мне все посмотрели в глаза, а я онемел.

      - Можно было просто все сделать, - сказала Лариска. - А то мы... как зрители...

      Я уставился Диньке в макушку и, наверное, покраснел. Или побелел. Пол подо мной стал мягким, стул закачался. Я заглянул Диньке в лицо, - лицо спокойное, дышит ровно, успокоился.

      - Диньку к врачу надо, - сказал я. Динька тут же оживился, отпал от меня:

      - Не надо к врачу. Дома бабуля, она же медсестра ещё с войны.

      И правда, его бабушка, вспоминаю, всю жизнь проработала операционной медсестрой.

      - Она дома сейчас?

      - Да. Она всегда дома.

      - Ты в порядке?

      - Да, - уверенно говорит Динька.

      - Мы проводим, - кивает Дон на Мику. Они поднимаются, вместе с ними встают Швед и Котёнок.

      - И мы, - говорит Швед. Всё идет как надо, своим чередом, но в воздухе повисло напряжение, и оно про меня.

      - Народ, Юрка не виноват, - говорит Динька.

      - Мы не говорим, что он виноват, - подаёт голос Гаденыш. - Мы считаем, что он неправ. Это разные вещи.

      Я встаю в рост и говорю Диньке.

      - Денис, прости меня, пожалуйста, когда сможешь. Я был неправ. Я ошибся. Это моя дурь. Ребята правы. Так делать было нельзя.

      - Юр, Юр, нет-нет, - говорит Динька. Народ безмолвствует.

      - Народ, простите меня за то, что я заставил вас участвовать в этом. Я поступил безобразно, - говорю я. Все опять прячут глаза, им неудобно за меня друг перед другом, а Мика говорит:

      - Мы вернемся через двадцать минут.

      - И я, - говорит Рони и встаёт. Вслед за ним встают все, Динь хватает меня за рукав пиджака и тихонько треплет. Потом пожимает мне предплечье и все уходят. Уходят тихо, молча, в середине людского кольца - Динька, впереди Дон, по бокам мощный Котёнок и Швед, сзади - Мика. Девчонки идут рядом за спиной у Диньки. Все спокойны, будто отправились гулять, но молча. Я остаюсь один в комнате.


      Через двадцать минут вернулся шёпот шагов и в дверь просунулись две головы сестричек - Данилок. Они родились сразу друг за другом лет десять назад, но у них разные лица. Убедившись, что я в порядке, они синхронно мне кивнули и пропустили в комнату всех остальных.

      - Юр, мы всё обговорили, - сказал Гаденыш, - но нам надо немного договорить. К тебе вопрос есть.

      - Конечно, - говорю я. - Договаривайте, спрашивайте.

      Все расселись как сидели, Мика сказал:

      - Юр, это было ЧП или обычное занятие?

      - Да, Юр, - говорит Швед. - Динь утверждает, что было чепе, а во время чепе руководитель ненаказуем.

      - Это было ЧП, - говорю я, - которое я превратил в обычное занятие. Я должен был прервать всё, оказать помощь, а потом продолжить.

      Все сидят, думают, Мика с Доном переглядываются.

      - Юр, - говорит Мика. - Мы отменяем поход в субботу на воскресенье. В субботу потренируем палатку здесь в лесопосадке, а в воскресенье будем гулять с Динем по всем Мытищам. Мы пойдем по всем дворам, чтобы все видели его защиту.


      Меня лишили руководства на выходные, это я должен был вести тренировочный поход перед областным турслетом. Лишили элегантно, отменив сам поход.

      - А когда встретим кто его бил, мы с ними это... - говорит Швед. - Побеседуем. Бить не будем. И ещё... это вот. Долгуня скажет.

      Долгуша, назначенный недавно группой на пост самого доброго человека земного шара, говорит:

      - Юр, мы лишили тебя права самонаказания на месяц.

      - Что вы можете знать про самонаказание? - вскидываюсь я. - Откуда?

      - Мы знаем, - говорит Долгуша. - На месяц.

      Это был удар, которого я не ожидал. Ослушаться группу нельзя, они действительно знают всё. Откуда? Самонаказание - очень личная штука, никто про него знать не может. Морда моя плывет, не мигая, где-то в глубине болота глупости, и я сам ее туда опустил. Гадёныш сидит и улыбается, я вопросительно киваю ему.

      - Целый месяц будешь кушать каждый день, - улыбается Гадёныш. - Думаешь, мы не знали?


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 19 ноября. Отрывок 117

      Если любви приделать мозги, она будет долго оглядываться по сторонам, подозревая, что ей учинили лоботомию. Самосохранение любви отторжением ума естественно и вовсе не стыдно, как может показаться серьезным людям. Глупа ли безумная любовь - всегда показывает время, особенно если часов не наблюдать.

      Любовь к детям существует в стольких вариантах, сколько есть её носителей. Даже носят её по-разному: одни - в глазах, другие - в сердце, третьи - в кармане.

      Если любви дать возможность наблюдать ум, то она будет пользоваться им, внося параметры пользования от себя, а не от него; им можно дать наблюдать друг друга, но нельзя их друг другу подчинять.


      Когда государство любит детей, оно может дать им лишь то, что имеет на ощупь. Оно действительно может дать им очень много и ещё три рубля поверх, но ребёнка оно не любит потому, что оно не человек. Человек может любить ребенка, а государство - только детей (Николай Васильевич, спасибо). Ровно так же не может любить ребенка "общество", "школа", "семья", "полиция" и т.д., потому что все они - не человек. Мухи думают, что они обслуживают котлету, но может быть и другое мнение. Макияж мух от другого мнения не спасёт - важно что они делают, а не как они выглядят у котлеты на тарелке или с детьми в телевизионном экране.

      Начальник детей, размечающий их подчинение и овладение пользой, которую они принесут в будущем, детей не любит, он пользуется ими, как муха котлетой. Можно любить ребенка, но невозможно любить ребенка "за то, что", "потому, что" или "для того, чтобы". Называть такие подставы умной государственной любовью глупо. Это "любовь" потребителя, а не человека.


      Государственная любовь к детям притворна. Можно дать возможность гражданам своего государства реализовывать их любовь к детям, но любить детей всеми фибрами своей партийной "элиты" - это миф, далеко не безобидный, ибо ума в нём больше, чем совести. Изображать любовь легче, чем испытывать её, но брехню видно сразу, особенно её чувствуют дети, которые без ошибок отличают доброту от щедрости, даже если сами путают эти слова. Нерастраченный детский тимус даёт им настройку безо всяких слов - различать мух и котлеты можно молча, что и происходит с большинством детей, про которых мы думаем, что они ничего не понимают.


      Ваши ужимки, гримаски и конфетки, изображающие любовь к детям, отторгнут их от вас, но только от вас, а не от мира, который вы представляете. Ваше желание прокатиться на шее талантливого ребенка в будущее неприлично, да и различаете ли вы таланты? Вы уже купили красок для маленького Нико Пиросманишвили или он опять рисует пёс знает чем и складывает свои дощечки в тот же сарайчик? Вас интересуют только конструкторы ракет и торпедных двигателей? А видели ли вы когда-нибудь неталантливого ребенка? Мальчишка не играющий в войну вам нужен? Или он "дети-404"?


      Атас, ребята. Умные люди нас предали. Давайте поищем добрых. Они такие неодарённые (государством), такие равнодушные (к овладению вами), такие беспомощные (при стрельбе из люка)...


      Государственная любовь к детям должна иметь свои нравственные сегменты приложения. Выделение одних - по признакам их полезности и невнимание к другим, включая сирот, инвалидов и неопознанных - это сегрегация. Любое государство можно измерить по его отношению к детям, старикам и инвалидам. А тут, - еще не начал мерить, а уже стыдно становится. Прямо какое-то горе. От ума ли?


      Все дети являются безусловной собственностью своих родителей, опекунов, воспитателей. Мало того, что взрослые владеют всем миром, они еще безраздельно владеют нами.

      Устроив мир по уму, а не по любви, они лишают нас детства.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 20 ноября 2017 года. Отрывок 118

      В 97 году нас позвали в какие-то залы и вестибюли на вручение премии "Благородство". Мы поехали скопом и, поднявшись в огромный холл на втором этаже, оказались в картинной галерее, там проходила выставка работ местного художника. Его тоже позвали, чтобы вручить премию, она тоже как-то называлась. Художник сидел в кресле на колёсиках в уголке зала, и у него не было рук. Тропа разбрелась по залу, мы уже немножко умели смотреть картины, и каждый выбирал точку, с которой он хочет видеть художественное произведение и попытаться войти в него. Чтобы войти в картину, нужно верно выбрать точку, с которой ты на неё смотришь, встать свободно, сложить губы трубочкой и с некоторым усилием выдувать через эту трубочку воздух. По мере выдыхания картина оживает, оставаясь на месте, ты входишь внутрь нее и делаешь там что хочешь. Если ты перед портретом какого-нибудь графа, ты оживишь его, вдохнешь жизнь в этот портрет, выдувая воздух. Если это пейзаж какой - рамки картины растворятся, и она станет явью. Если это строение - оно станет объёмным и впустит в себя.

      Путешествие по висящим в вестибюле картинам Тропа закончила довольно быстро, все подтянулись к художнику, спрятали руки за спины и поздоровались.

      - Спасибо вам за картины, - сказал Конь. - Я таких никогда не видел.

      - Это прям как сказки, - сказал Боцман. - Я слышал как там ветер дует.

      Художник с улыбкой кивал ребятам, сидя в своём кресле. Он оценил руки ребят, спрятанные за спину.

      - Спасибо, - сказал Стрелец. Они встретились с художником глазами, и художник кивнул ему, но Стрельцу опять захотелось встретиться глазами, и он опять сказал:

      - Спасибо!

      Художник снова кивнул ему, задержав взгляд на его лице, Стрелец смутился, потупился и сказал:

      - Мне бы так рисовать.

      - Просто рисуй, когда очень хочется, - сказал художник.

      - Я рисую, - сказал Стрелец, - но никогда не знаю что получится.

      - Во, точно! - подхватил Боцман. - То, что хочется, почему-то никогда не получается.

      - Когда я беру в зубы карандаш или кисть, то забываю, что должно что-то получиться, - рассказывает художник. - Когда творишь мир, которого еще не было, ты ни о чем не думаешь, а только чувствуешь. Образы возникают сами, из чувств.

      Тропа чуть зависла, соображая, и он объяснил попроще:

      - Например, висят рядом две картины. На одной нарисован лимон. На другой чувство кислоты, которое он вызывает. Как думаете, это будут разные картины?

      - Да, - уверенно отвечает Тропа.

      - Эту кислость можно рисовать, - подтверждает Бычик.

      - Верно, - говорит художник. - Можно изобразить образ, а можно нарисовать чувство.

      У Боцмана светятся глаза, он что-то соображает и говорит:

      - Извините, я отойду, я хочу теперь еще раз посмотреть.

      - И я, - говорит Стрелец, и вся Тропа с лёгким шорохом рассыпается по залу и смотрит на полотна новыми, только что полученными глазами.

      Мы с художником остаёмся вдвоём, я здороваюсь кивком, и мы немножко говорим что-то о его любимых Дега, "как ни странно Веласкесе" и о Кандинском, о котором мне говорить не пристало, я его слишком плохо знаю.

      Тропа снова собирается возле художника, Ивушка говорит восхищенно:

      - Это же можно прямо настроение рисовать!

      - Да, - подтверждает художник. - Настроения, состояния, чувства.

      Звенит звонок - колокольчик, открываются двери зала, и два крепких молодых человека перемещают туда художника вместе с его креслом. Мы в своих красно-оранжевых анораках образуем в зале подобие клумбы. В таком ярком анораке нигде не потеряешься, а при переходе улицы водители притормозят перед нами самым естественным образом.

      Художник сидит недалеко от нас и продолжает отвечать Ивушке:

      - Я уверен, - говорит он, - что все безногие танцоры всё равно танцуют, а глухие композиторы всё равно сочиняют музыку. Дело в чувстве.

      - Я понял! - продолжает восхищаться Ива, но на сцену выходят ведущие, и церемония вручения премий начинается. Премия - это пластина из желтого металла, прикрепленная к деревянной лакированной доске. На пластине всё написано - кому, за что, когда.


      На обратном пути в приют-лицей Боцман тихо и вполне юмористически вздыхает:

      - Ю-урк, а премия - это ведь когда какую-то копеечку дают?

      - Ты что больше хочешь, - спрашиваю я, - видеть лимон или чувствовать его вкус?

      - Опа! - говорит Боцман, мы замолкаем, все смотрят в окна трамвая на тему образов и чувств.


      Утром ко мне в дверь просовывается Ивушкина голова и говорит:

      - Юр, мы порисуем? До школы еще целый час.

      - Порисуйте, - говорю. - А я поснимаю.

      - Ага, - соглашается Ива, его голова исчезает, по коридору шуршат шаги - несколько человек идут порисовать.

      Мне интересно, я беру видеокамеру и отправляюсь за ними. По дороге соображаю, что еще темно, освещение электрическое, камера не возьмет белый цвет, всё будет желтым. Пошёл все-таки, поснимал.


      О художнике не говорили, но всё это было про него. Только Стрелец потом спросил:

      - Юр, а как он карандаш в рот вставляет? Это же рукой надо.

     (05.08.2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 21 ноября 2017 года. Отрывок 119

      I. Жизнеобразующая энергия вселенной недоступна для опознания человеческими органами чувств, она существует за пределами их возможностей. Она защищена от антропогенных глупостей, а мы защищены ею от возможности вмешиваться и навязывать свою волю. Познавать ее по косвенным признакам удивительно и доставляет удовольствие, не сравнимое ни с каким другим. Человеческая мудрость, составляя верхний этаж человеческой глупости, еще очень далеко отстоит от мудрости вселенской Любви, между ними - бездна, наполненная смутными догадками и разного рода теологическими и теософскими рассуждениями и свидетельствами.

      Тем не менее, именно человек является самым универсальным и самым сверхчувствительным прибором, созданным Природой для осознания себя самой, для рефлексии, если снизить рамку смыслов. Астрофизика и физика высоких энергий дарят нам кучу подозрений и надежд, но опять не говорят ничего внятного, а нам так хочется.


      Если сигналы, принимаемые зрением, слухом, обонянием, осязанием и вкусовыми рецепторами, полагать за "сильные", то все остальные, включая неизвестные и неоткрытые, окажутся в такой классификации "слабыми". Слабые Сигналы вроде магнитных бурь, моды или рентгеновских излучений могут иметь самые большие последствия, но в восприятии человеком они остаются Слабыми Сигналами. Иногда Слабые Сигналы могут оседлать Сильные и въехать к нам на них, как на личном транспорте, на этих жилистых конях, в наше восприятие мира и себя: музыка, поэзия, искусство как таковое.


      Изо всех видов человеческой деятельности самым богатым на Слабые сигналы и скрытые смыслы оказывается Игра. Иногда Слабый Сигнал в Игре почтительно называют "сверхидеей", "лейтмотивом", "красной нитью" и т.п., вполне догадываясь, что Слабый Сигнал человек может и не воспринять, ограничиваясь сильным сюжетом, яркими образами и специально прописанной для умников строкой под названием "мораль сей басни".


      Пока уважаемые люди рассуждают о Физике Бога, мы с вами реально живем в ней, или живем в Физике, или живем в Боге. Это семантическая, а не сущностная или нравственная проблема, хотя в ней и заключен вопрос: должен ли младенец в утробе матери заниматься ее спектральным анализом?


      Нет, не должен. Но может, если этот вопрос его искренне заинтересует или вовсе превратится в смысл жизни, именуемый "познание". Другое дело, что никакой анализ, даже самый спектральный, не даст представления о самой жизни: разменяв Слабые Сигналы на Сильные, конвертировав одни в другие, мы ничего не узнаем, а лишь продолжим своё шаговое искательство по причудам Природы, не полагая, что главное - не в анализе строения материального содержимого, а в духе, который невидимо, неслышимо, не обоняемо и почти не осязаемо строит все сущее в нашем мире, включая самое сложное: то, что мы называем жизнью.


      Является ли дух физическим явлением? Думаю, что да, но за пределами человеческого (на сегодняшний день) познания. Конвертировать Слабые (для нас) Сигналы ежемоментного творения жизни в доступные нам Сильные Сигналы, годные для прямого распознания и изучения (пока) не представляется возможным. Пирамиды, гигантские резонаторы в перуанских горах дольмены, назначенные для этого, - дела глубокой древности,"отсталости", они подернуты пеплом старины, патиной непонимания и больше похожи на бесполезные развалины, чем на подсказки.


      "Кто решит эту (какую-то там) проблему, тот овладеет всем миром", говорит Президент Одной Очень Большой страны на встрече с молодёжью. Это можно было бы отнести и к нашему разговору, который здесь течёт, но завоевателям и поработителям дана в утеху только матчасть, самое главное - дух - им неподвластно. Когда пройдут глупые времена великих полководцев, люди наверняка обернут свой взор внутрь себя, где как в капле отражен безбрежный океан вселенной с его сигналами, формирующими дух и направляющими его к совершенству.


      II. Тому, кем владеет дух (не наоборот), напрочь не нужна гонка обогащения, завоевательский зуд и похоть власти. Эти люди живут другим, которое им дороже любых богатств и никак не сравнится с ними по удовольствию. Материальный человек всегда несчастен, духовный всегда счастлив, даже в черные минуты своей жизни. Если полагать счастье целью жизни, то оно достигается технологически просто - переоценкой внутренних ценностей, координацией их системы к счастью. Если ты счастлив тем, что ты есть такой, каким хочешь быть, то такое счастье длится долго и ничто не помешает ему длиться, минимум, всю жизнь. Можно заподозрить, что счастье организуется гармонической суммой Слабых Сигналов и обратной связью, но не буду в поисках преждевременных плодов удаляться от ствола и растекаться по ветвям.


      Для духовной жизни нет никаких препятствий, кроме как самому себе искусственно устроенных, значит для счастья нет никаких препятствий, "если хочешь быть счастливым". В войне тела с духом достаточно сделать выбор и занять внятную позицию на той или другой стороне и не перебегать из команды в команду. Тут всё и устроится, но соискателям благости животной не будем обещать счастья: плоть ненасытна, ее дело - "иметь", а забота духа - "быть".

      Быть или иметь - это, собственно, весь "квесчен".


      III. Где-то в "Заметках" я уже разделил взаимодействие с детьми на педагогику, учительство, воспитательство, преподавательство и т.д. Вернемся на пару минут к этому условному терминологическому разделению, чтобы лучше понять роль учителя.


      Педагог-детоводитель вводит в окрестный мир думающего и двигающегося, познающего и деятельного ребенка, способствует его адаптации и социализации. Преподаватель знакомит ребенка с системой доступных людям научных знаний, развивает черты и навыки, необходимые для успешности в социуме. Воспитатель научает его держаться в рамках дозволенного и не фонтанировать беспредельно собственной свободой. Наставник научит ремеслу, гувернант - культуре общения, и так далее.

      Но только учитель помогает ребенку разглядеть его собственную, неповторимую духовную основу, его предназначение как человека уникального, укрепиться в собственном пути познания себя и ощутить в себе Музыку Небесную, те Слабые Сигналы, которые захочется слышать всегда и везде, становясь союзником Бога в самосоздании, ребенок получает главное, всё остальное - наживное.

      Кажется, я в первый раз упомянул Бога в этом тексте, можно и вообще не упоминать. Называй жизнетворение и жизнетворчество, как хочешь - ему не убудет. Ничего, что при словах "духовный наставник" нам видятся люди в рясах или иной спецодежде, среди них есть и учителя, не суть, пусть религия и физика сплетаются в одно целое, не отрицая друг друга, не заводя себе конкурентов и не доминируя как великий полководец. Человек, сообразный себе, всё выберет сам.


      IV. Коллективным учителем тропяных является тропяная группа, в которую входит и сам обучаемый, он становится учителем самому себе, что вызывает понятное желание копать себя глубже в поисках настоящего. Когда сам вместе с друзьями построишь себя, вряд ли кто-нибудь сможет тебя разрушить извне. Слабые Сигналы слышны на Тропе очень хорошо - города далеко, а сами мы создаем минимум помех. По Музыке Небесной строй себя и свою жизнь, и будет тебе счастье. Всё включено.

      Исполнять Слабые Сигналы - значит творить их. Это не два разных процесса, но один. В таком соавторстве и рождается человек.

      Рождает Ся.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 22 ноября 2017 года. Отрывок 120

      Тропа умеет молчать о чём-нибудь.

      - Юр, о чём ты молчишь? - спрашивает Снежок.

      - О продуктовой доставке, - говорю я. - Уже час, как ей пора бы вернуться.

      - Я тоже, - говорит Снежок.

      - Грустишь о вкуснятине? - догадываюсь я.

      - Нет, - говорит Снежок. - Тёпка как-то тяжело пошел. У него на лице тени были.

      - Под глазами?

      - Да.

      - Были.

      - Сколько у них еще до КВ? - спрашивает Снежок. КВ - это контрольное время, после истечения которого навстречу грузовому челноку выйдет аварийная бригада.

      - Сорок минут, - говорю я. Снежок вздыхает, и мы еще полчаса молчим о "грузовых". Они являются умотанные за десять минут до КВ. Тропа, завидев их издали, выбегает, как всегда, навстречу, подхватывает рюкзаки, заглядывает в лица, радуется. Тропа всегда выбегает навстречу грузовикам, когда видит их или слышит, - последние шаги с грузом бывают самыми тяжелыми.

      Снежок тащит Тёпкин рюкзак, что-то рассказывает Тёпе и улыбается. Тёпка, усталый, кладет ему руку на плечо и тоже немножко улыбается. О чем он сейчас молчит - понятно. Все садятся в костровой круг и пьют компот. С Боцманом трое тропяных делают три круга вокруг кухни, не давая ему сесть. Он перегрузился и на последних метрах к лагерю сбил дыхание. В таких случаях сразу садиться нельзя, надо немного походить.

      - Мы боялись, что вы сорветесь в аварийку, - объясняет Боцман.

      - А вот не надо так больше, - просит Бем. - Не рвите когти, мы же помогли бы.

      - Йес, - говорит Боцман. - Больше так не буду.

      Сегодняшний рюкзак Боцмана - привязанный к станине большой фанерный ящик. В нём - наш телескоп "Мицар", с которым нельзя падать ни разу, что Боцмана и умотало.

      - Кто поваляшка? - спрашивает Стан, раскладывая возле сиделок коврики из полипеноуретана.

      - Я, - говорит Стрелец.

      - Я тоже, - говорит Боцман.

      - И мы, - говорит Янка, благодарно притулившись к встретившему его Власу.

      - Вот вам, - говорит Стан, и все блаженно откидываются на ковриках. Теперь они - поваляшки, а поваляшку нельзя поднимать, он может встать только сам, когда и если захочет.

      Валяются, дышат, слушают птиц. Молчат.


      У Тёпы белесые брови и глаза цвета морской волны - не синие, не зеленые, а посерединке. Глаза он закрыл, поваляшки заняты отдыхательным аутотренингом. Тёпой он стал на четвертый вечер экспедиции, когда каждый в круге рассказывал о себе.

      - Я бестолковый, - сообщил он кругу. - Меня дома недотёпой зовут.

      - А у нас ты будешь Дотёпой, - спокойно сказал Боцман.

      - Или просто Тёпой, - подхватил Снежок, и все согласились.

      - Вырастешь, - станешь Перетепой, - предложил Зайс, и Тёпа улыбнулся.


      Рукопожатие у него хорошее - тёплое, крепкое, быстрое. Каков человек в рукопожатии, таков и в жизни. Проверено.


      Дохнул ветерок, и Боцман сказал:

      - Лысый, убери гриву, а то чихну.

      Лысый потому и Лысый, что он очень волосатый. Он Волосатый, потому и Влас, один из лучших наших связистов, длинный и складный, убежавший по Тропе от своей миастении.

      Лысый убрал гриву. Если Боцман чихнет, все проснутся и вскочат на ноги. Мы опять молчим, и стрёкот цикад опускается до самой земли. Дежурные вернулись из ручья и навешивают кружки на подвеску. Работают тихо, чтобы не спугнуть тишину и её обитателей.


     Ворчалка # 22.

      Увидев человека в его проходной промежуточной роли, мы часто составляем своё мнение о нем, заковывая его в это мнение. Это искажает человеческие судьбы, лишая людей возможности быть другими, нежели такими, какими мы их представляем.

      Это хорошо видно по судьбам выдающихся киноактеров, которым зрители и режиссеры отвели место только в буффонаде и фарсе, только в водевиле и оперетке. Вицин никогда не был трусом, как Никулин совсем не балбес. Своим мастерством они создали образы, в которые мы их вогнали навечно, лишив возможности играть Гоголя и Шекспира, нам оказалось достаточно созданных ими архетипов.

      Ровно такую же подлость мы совершаем в отношении детей, лишая их возможности быть другими, отличаться от наших представлений о них. Ростки иного мы не замечаем, возможность иного в привычном нас раздражает и вскоре превращает в целеустремленных самодеятельных прокрустов. Чуя нутром, что никакого перевоспитания извне не бывает, мы полагаем, что Трус останется трусом, Балбес будет только балбесом, а наш оболтус должен лишь научиться скрывать свою сущность от окружающих и слыть мудрецом для получения дивидендов - казаться кем-то, чтобы побольше урвать у жизни.


      Глубинную человеческую возможность быть другим мы зачисляем в свои педагогические и родительские страхи, не глядя на два хода вперед, когда она обернется для детей таким спудом, что вселенские заботы трех китов или семи слонов покажутся лёгкой тренировочной прогулкой.

      Чтобы найти себя, надо побыть другим, побыть многими другими, примерить на себя множество особенностей и свойств, даже стилей. Менять стиль - невообразимо, невозможно, но ребенок может это, как и многое другое, уже недоступное серьёзному взросляку. Наши представления о детях ущербны и скучны, мы и сами давно живём в своём вынужденном образе, потеряв ориентиры в этой безумной лотерее выбора себя.


      Особенно опасны для детей те родители и педагоги, которые умозрительно конструируют образ ребенка, а потом неистово и целеустремлённо загоняют его в этот образ. Революционный путь, как и любой подход, формирующий искусственные ситуации, тут вовсе неприемлем, в нём только насилие и разочарование. Распоряжаясь детьми как своей собственностью, мы уродуем их, реализуя свою похоть удачнее прожить жизнь: "я хотела быть балериной, но не стала, а ты станешь, я тебя заставлю быть успешной".


      Надо бы получать удовольствие от распознавания в себе глупости. Смелость города берет, а глупость запросто покоряет целые страны. "Я - недотёпа", - говорит Тёпа, и наша задача в том, чтобы помочь ему почувствовать себя другим, избавиться от жесткой и жестокой маски, которую ему прибили на лицо по результатам его детских ошибок. Тёпа, будучи доверчивым, распознал в себе глупость и не пошел дальше - окружающим было достаточно его согласия с ними. Следует ли каждому жить в таком согласии с близкими - вопрос. Ладно - объявили бы умным, - можно было бы решиться на протест, но в тебе нашли только недотепу, простофилю, ущербное существо, неспособное к совершенствованию. Злое волшебство этих приговоров награждает нас такими следующими поколениями, которые мы заслужили.


      Фильм "Когда деревья были большими" мы любили за участие в нём Юрия Владимировича Никулина "не Балбеса". Глубину, мудрость и порядочность этого человека мы разглядели в фильме "Чучело" Ролана Быкова, и в "Андрее Рублеве" Тарковского, и в фильмах о войне. Мне посчастливилось быть одношкольником этого замечательного скромного человека и рассказывать о нём детям. В день похорон Юрия Владимировича мы оказались в Большой Азишской пещере под Лагонаками и посидели тихонько в одном из её гулких сталактито-сталагмитовых залов. Вот это тишина была, доложу я вам. Этот кадр есть в ролике "Приют шести".


      Молчание Тропы подобно "молчанию зерна" у Набокова. Оно бывает и на разрыв аорты, и когда слёзы беззвучно катят по лицу, но в нём всегда есть продолжение в рост, во имя всего того, что из молчания вырастает.

      Молчание - первая ступенька к тому, чтобы быть другим.


      В 1966 я, щенок, сцепился в клинче с бывалой училкой начальных классов, она выставляла с урока своих первоклассников, вешая на них специально заготовленные ею таблички "хулиган", "бандит", "дурак". Они стояли молча в пустынном коридоре рядом с дверью того класса, из которого ушли на войну в сорок первом Юрий Никулин и его одноклассники. Я срывал с них таблички, вел на первый этаж и поил чаем. На следующий день она опять вешала таблички и опять выгоняла из класса, они опять стояли молча в просторном холодном коридоре. Мы опять пили чай с первоклассниками, и я вешал на них уже заготовленный мной таблички "Умник", "Герой", "Добрый". Война эта не закончилась до сих пор.

      Дураки, балбесы и недотепы рождены нами в тишине ярлыков, обжаловать эти приговоры некому, да и никто не услышит такую адвокатуру. Заботы взрослых по преобразованию детей из полевых цветов в садовые и попытки сделать управляемыми и удобными эти декоративные создания - нелепы и убийственно глупы. "Кто обзывается - тот сам так называется", - гласит детская народная мудрость.


      На вечернем круге Тёпка сидит с поднятым вверх большим пальцем, что означает "говорите мне про меня только плохое, хорошее мне не интересно".

      - Тёпа, ты уверен, что мы тебе что-нибудь такое скажем? - спрашивает Жанна. Тепа утвердительно кивает головой.

      - Ладно, - говорит Бук. - Я думаю, что твой недостаток это неуверенность в себе.

     Тепка опускает голову. Ему хорошо. Так непривычно хорошо, что аж плохо.

      - Народ, кто еще скажет что-нибудь Тёпе?

      Тропа молчит. Костер чуть потрескивает, что редкость для тропяных костров, но у них свой язык, который мы не слышим, потому что принимаем его за молчание.

      А уж всякие законодатели-исполнители, отягощенные запретительским зудом и вовсе вешают табличку "Страна дураков" на Страну Детства. Все больше запрещая детям жить, они лишают нас жизни в стране за неё же. "Бабушка осенью зарезала гусей, чтобы они зимой не простудились".


      Мы ведём наш репортаж из Страны Детства. Мы аккредитованы здесь детьми и самыми чуткими в мире детдомовскими собаками. Страна Детства сражается с дураками за право жить и быть собой. Союзников у нас нет или мы их не знаем, а взрослые, идущие с нами на риск жить, плохо подготовлены профессионально. Вместе с ними мы несём большие потери, за которые нас наказывают ещё бо́льшими.

      Непризнание, уничтожение Детства повсеместно, тотально. Изготовившись не жить, мы попадаем в реальную жизнь и превращаем ее в привычную пустыню, слегка сдобренную пластиковыми оазисами. Все наши попытки жить реальной жизнью жестко пресекаются и выводятся за рамки закона. Границы всемирной детской площадки лишают нас возможности быть людьми здесь и сейчас, а на часах, которые показывают детское время, нет стрелок.

      "Тащщить и не пущщать" - это давно. Всегда. Тащщить мимо жизни и не пущщать в неё вы мастера, у вас сила. Подлость плюс сила, помноженные на глупость. Не подвергается никакой опасности тот, кто не живёт. Так вы охраняете Детство, не предполагая, что все вы вырастаете из нас. Черную картинку небытия вы рисуете сами. Ваши проблемы состоят из того, что вы нам запретили. Выживать, чтобы стать вами - непривлекательно.

      Мы прерываем нашу трансляцию из Страны Детства, снова начался обстрел распорядительными бумажками и запретами, и мы ищем укрытие - наша Страна простреливается насквозь.

      Я остаюсь в детской стране и никуда не уйду из неё. Никогда.


      Вероника умерла. Я уже никогда не найду того брутального в штатском, который с размаху толкнул её корпусом на бульварную скамейку. Лётного убили, не оставив следов. Тропу убили. Мне всё равно где я живу теперь, что ем и под чем сплю. Осталась одна забота - передать наследство в хорошие руки. Наследство - это Тропа, а не остаточные полквартиры на пешеходной улице в Туапсе.

      Хорошо зная Тропу, я не сомневаюсь в ее ценности для всякого рода реабилитаций и реанимаций и уверен, что она будет востребована, отсюда моя графомания - эти Заметки. Тропа - Феникс, ее смерть не фатальна, да и не смерть это, пусть не надеются.

      Я спокоен, адекватен и сообразен ситуации, в которой нахожусь. Я полностью остаюсь самим собой и буду собой до конца.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 23 ноября 2017 года. Отрывок 121

      Телониус Монк для меня - версия инакочувствия, расширяющая и углубляющая представление о мире. Она настолько инака, что мало куда вмещается и мало чего другого вмещает. Она живет в переходном миге между сном и явью, на сопряжении того и другого, но не в том или другом.

      Человеку крайне трудно задержаться в этом миге, рассмотреть в нём мир и себя, но есть Монк, и он даёт нам такую возможность.

      Что же существует между явью и сном, какой путь мы проделываем в этом не измеряемом времени и пространстве? "Вокруг полночи" рассказывает нам об этом довольно подробно. Задержавшись с Монком в точке сопряжения миров, мы имеем шанс рассмотреть и свои неуловимые сопряжения с миром, с той явью, которая дана нам в повседневное ощущение. Изнанка смысла всегда затейлива и интересна.

      Сопряжение миров являет нам и любая детская площадка, где сознание работает среди явных объектов, а подсознание - синхронно в глубине сказки.

       Точку сопряжения мужского и женского начала в семье можно тоже подробнее разглядеть через музыку Монка. Остановив время и предоставляя нам ракурсы для подробного разглядывания, уважаемый Телониус дает нам возможность без паники и спешки заглянуть в устройство множества калейдоскопов подсознания и почувствовать их неведомые доселе ароматы, остановить мгновение и подробно насладиться ими в познании их.

      - Вы просили остановить мгновение? - спрашивает нас Монк. - Вот оно, смотрите. Это "рапид", все можно рассмотреть не спеша. Это микроскоп.

      Спасибо, Телониус Монк, за это чудо, за науку высшей свободе, - только она может останавливать время, которое всегда бывает только настоящим.

      Музыка Тропы - "Созвучия Тропы".

      Перечисление созвучной Тропе музыки будет слишком объемным и потому не имеет большого смысла. В "Заметках" упоминаются, к слову, некоторые авторы и произведения. Этого достаточно, но если кому-то нужен список, я могу над ним поработать. Про Телониуса Монка уже написал. Редко, но метко он был нужен Тропе, будто странный старинный караванный путь.

      Любимые фильмы Тропы (навскидку, без рейтинга, что вспомнилось). Это тоже "созвучия Тропы":

     "Золушка", СССР, 40-е годы, с Яниной Жеймо

     "Случайные попутчики", СССР, Ленфильм, 70-е годы

     "Лиса и Журавель", м/ф, СССР, Юрий Норштейн

     "Ежик в тумане", м/ф, СССР, Юрий Норштейн

     "Сказка Сказок", м/ф, СССР, Юрий Норштейн

     "Дети капитана Гранта", старый советский черно-белый

     "Республика Шкид", с Сергеем Юрским, СССР

     "Айболит-66", режиссер и Бармалей - Ролан Быков, СССР

     "Доживем до понедельника", с Тихоновым, СССР

     "Вертикаль", с В.Высоцким, 1966, СССР

     "Белый взрыв", СССР, черно-белый

     "Пацаны", реж. Динара Асанова, СССР

     "Лорд Фаунтлерой", забугорный с Риком Шродером, не РФ

     "Алые паруса", с Анастасией Вертинской, СССР

     "Бегущая по волнам", с Роланом Быковым и Александром Галичем, ч/б, СССР

     "Чиполлино", СССР, 70-е годы,

     "Белоснежка и семь гномов", м/ф, У.Дисней

     "Адажио", м/ф, Гарри Бардин, СССР

     "Человек идет за солнцем", ч/б, СССР, 60-е годы,

     "Капитан Соври-голова", 1979, СССР, ч/б

     "Белое солнце пустыни", СССР

     "Проданный смех", СССР

     Все фильмы реж. Нечаева, "Беларусьфильм"

     "Чучело", реж. Р.Быков, СССР

     "Когда деревья были большими", с Юрием Никулиным, СССР

     "Крылья, ноги, хвосты", м/ф, СССР

     "Варежка", м/ф, СССР

     "Малыш и Карлсон", м/ф, СССР

     "38 попугаев", м/ф, СССР

     "Винни-Пух", м/ф, СССР

     "Гадкий Утенок",Гарри Бардин (песни Юлия Кима)  м/ф, СССР

     "Путешествие Нильса с дикими гусями", м/ф, СССР

     "Андрей Рублев", А.Тарковский, СССР

     "Солярис", А.Тарковский, СССР

     "Король-олень", СССР

     "Обыкновенное чудо", М.Захаров, СССР

     "Тот самый Мюнхгаузен", М.Захаров, СССР

     "Хроника пикирующего бомбардировщика", СССР

     "Рукопись, найденная в Сарагосе", забугорный

     "Серенада Солнечной долины", 1946, США

     "Веселые ребята", СССР, с Л. Утесовым

     "Последний дюйм", по Д. Олдриджу, СССР

     "Точка, точка, запятая", СССР

     "Семь шагов за горизонт", док. фильм, СССР

     "История одного полицейского", забугорный

     "Искусственный разум", США

     "Мы из джаза", СССР, с оркестром А. Крола

     "Каток и скрипка", А. Тарковский, СССР

     "Бременские музыканты", м/ф, СССР

     "Приключения капитана Врунгеля", м/ф, СССР

     "Мио, мой Мио", СССР - Швеция

     "Бесконечная история", США, I-й фильм

     "Повелитель мух", Великобритания, черно-белый

     "Великолепная семерка", с Юлом Бриннером, США

     "Серая Шейка", м/ф, СССР

     "IТ", США, про инопланетянина и его земного друга (И-Ти)

     "Динго", с музыкой Майлза Дэвиса, США

     "Август Раш", США

     "Иваново детство", реж. А.Тарковский, СССР

     "Шербургские зонтики", Франция

     "Усатый нянь", с музыкой Алексея Рыбникова, СССР

     "Зимний вечер в Гаграх", СССР

     "Двенадцатая ночь", СССР

     "Гусарская баллада", СССР

     "Внимание, черепаха!", фильм Ролана Быкова, СССР

     "Телеграмма", СССР

     "Автомобиль, скрипка и собака Клякса", фильм Ролана Быкова, СССР

     "Академия пана Кляксы", Польша

     "Белый клык", США - Италия, старый, но цветной

     "Прикосновение" - док фильм Ольги Самолевской, СССР



     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 24 ноября 2017 года. Отрывок 122

      Помню, почти в детстве, как югославы справно играли индейцев в кинофильмах. Мне тогда казалось, что им немного недостает якутскости и чукотскости, но их индейские повадки были безупречны и убедительны. Чингачгуками, Вильтхуотлями и Виннету всех оттенков были полны московские дворы - на время вернулась "индейская волна", такая популярная среди мальчишек конца XIX - начала XX века.

      Безусловно, Тропа унаследовала и это поветрие, и моменты поведения героев Жюля Верна, Даниэля Дефо и Роберта Льюиса Стивенсона. Индейские ночные костры, немногословные при полном взаимопонимании, и находчивость первооткрывателей были нам милее, чем готические ужасы старой Европы от Амброза Бирса до Эдгара По. Конан Дойл научил как полагаться на себя, если ты в затерянном мире, а Джек Лондон обозначил каждому его внутреннюю основу, опору, на которую могут положиться другие. Потом в эту чинную библиотечную команду вломился ненормативный Винни-Пух с Пятачком и всей честной компанией, и нас надолго посетили стада мумми-троллей, снусмумриков и прочих обитателей планеты детства, напрочь лишенных наробразовской мудрости, а то и вообще не годных к воинской службе. Мир расширился, впустил в себя парадоксальных обитателей, которые вдруг оказались нашими близкими родственниками, как чукчи - американским индейцам. Материк хохочущих сказок придрейфовал к нам и никогда никуда не ушел, растворив свою стилистику в теле и душе Тропы. Смех наших обновленных глаз не снижал реакций мгновенной взаимопомощи, надёжности и безопасности - он дополнял их.

      Культурное развращение тропяных детей благополучно завершили тридцать восемь попугаев и ёжик в тумане, а редкие последыши Тропы дотянули даже до "Чучи" Гарри Бардина.

      До Киплинга, однако, мы так и не доросли. Колонизация плохо умещалась в нашем сознании, и только в разведках мы могли себе позволить эквадорское дыхание или мексиканский шаг - чтобы не спугнуть зверей и увидеть их.

      "Правь, Британия, морями!

      Правь, чем хочешь, и владей.

      Не проснется твой

      Безымянный герой,

      Хоть пали из всех батарей...".

     (Ю.Ким)


      "...Осторожней, друг,

      Тяжелы и метки стрелы

      У племени страны Мадагаскар...".

     (Ю.Визбор)


      "...Откуда у хлопца

      Испанская грусть...".

     (М.Светлов)


      Книги, которые читала Тропа, возможно, еще лежат в моей туапсинской квартире. Зачитанные, бывалые, подклеенные. Я подарил бы их все скопом тому человеку, который затеет что-то подобное Тропе. Я знаю, что он будет, но не знаю, когда объявится. Книг осталось немного, моя большая библиотека пропала, защитить её я не мог.

      Сделайте компьютерные игры обязательными для детей, введите их в школьную программу, а книги - запретите, и всё встанет на свои места. Всё будет хорошо как в концах фильмов с югославскими индейцами - что победило, то и добро. Не ошибёшься. Хоть Сербия, хоть Македония, хоть Черногория или Краснодария.


      Просыпается утром группа, а ни одного взрослого нет - все куда-то делись. Мы и правда делись, ушли ночью и поставили в километре свой лагерёк. Мы предупреждали вас, ребята, что в какой-то момент вы сможете от нас отдохнуть. Вы обучены, самостоятельны, вы не нуждаетесь в нашем присутствии. Надо что-то спросить - протяните к нам линию, поставьте телефон и спрашивайте на здоровье до посинения.

      "Взросляк слинял" - нормальная ступень в жизни группы. Наше отсутствие вызывает короткое общее замешательство, некоторую неуверенность, удивление, но группа быстро адаптируется и принимает условия игры. В конце концов, жизнь в горах состоит из неожиданностей, их осмыслений, преодолений и адаптаций к новым условиям. Никто не покинул вас, не выполнив своих обязательств перед вами или во время их выполнения. Это "абзац, красная строка", это наше доверие к вам и наша надежда на вас. Пришел момент, когда мы поняли, что вы уже можете без нас. Слабо?

      Всё это проговаривается потом, а для начала мы просто исчезаем. У каждого взрослого в груди холодок тревоги, но - "ты уже большой, папа с мамой могут сходить в театр без тебя".


      Мы не подглядываем и не подслушиваем что происходит в покинутой нами группе, но по рассказам можно восстановить картину поведения брошенных нами детей. Они и при нас жили самостоятельно, но теперь им не на кого даже оглянуться.

      В авторитарной группе в таких случаях место руководящего взрослого займет "лидер", который "знает как надо", "все за нас решит" и останется только выполнять его приказы. Покинутая взрослыми Тропа наследует самоё себя, она не станет падать к авторитарной модели или разваливаться в охлос ("Повелитель мух"). Культура интеллектуального (и/или духовного) совместного принятия решений, стилистика жизни, высота и чистота взаимоотношений уже являются ценностям группы, и она не собирается с ними расставаться.


      Дети, развращенные постоянным присутствием взрослых, пустились бы в междоусобную войну за ресурсы, но каждый тропяной уже имеет навыки самостоятельного ответственного поведения среди себе подобных и события развиваются примерно так (версия).


      - Народ, - говорит Лось, - у нас пока всё идет как надо.

      - Почему "пока"? - спрашивает Снежок.

      - Может, они на что-то обиделись? - предполагает Жанна. Все молчат, соображают.

      - Народ, давайте в Круг, - зовет Лось. - Кто знает, на что они могли обидеться?

      Тропа уже позавтракала, сидит в Круге у костра. Возвращаются с ручья дежурные с помытой посудой, тоже усаживаются в Круг. Круг у нас квадратный, но это не беда, главное - чтобы никто ни у кого не оказался за спиной.

      Минута молчания.

      - Вчера стиральная бригада неважно отработала, - говорит Жанна. - И корыто оставили с мыльной водой.

      - Доедаловку в миске оставили на столе, а три камушка сверху не положили, - говорит Мак. - Никто и не знал, что это доедаловка. Она и протухла.

      Следует еще несколько предположений, порой самых фантастических.

      - Может, тут бермудский треугольник - предполагает Соловей. - Их на Земле много.

      Вчера вечером был "разбор со свечой". Каждый передавал свечу тому, кому хотел в этот день сказать хорошие слова и, передав свечу, говорил их. Я в таких случаях всегда жалел, что у меня фотопленка чувствительностью только 32 и 65 единиц. Чтобы снимать лицо сидящего со свечой, мечталось о заветной пленке А-1000, которая бывала только у военных, в продаже её не было. Лица сидящих со свечой были прекрасны.

      - Лосик, а ты когда вчера передал свечу Наде Крупп, - ничего не заметил?

      - Правда, - вспомнил Лось. - Она как-то погрустнела (Надежда Николаевна Крупп, сценарист и кинорежиссер, см. ее книгу "Тропа ведет вверх") - А что же я сказал?

      - Нет, - решительно заявил Штиль. - Они ушли не от обиды. Они бы сказали.

      - А почему же? - спросил Лось.

      - Просто дали нам шанс, - сказал Штиль.

      - Когда ничего не знаешь о человеке, надо предполагать, что ему нужна помощь, - сказал Разумный Шмель.

      - Опа! - сказал Лось, и все свесились к центру Круга.

      - Аварийная готова, - сказал Санчо.

      - Давайте выпустим две поисковые аварийки, - предложил Разумный Шмель. - Надо посмотреть на прошлой стоянке под Медовыми Скалами и на будущей, где разместили лагерь. Взросляк тоже люди и тоже в горах.

      - Правильно, - подтвердил Круг.

      - Мы выходим? - спросил Санчо.

      - Вас четверо в АБ (аварийная бригада), - говорит Штиль. - Надо добавить еще двоих и разделиться на две тройки. Я могу пойти. Круг не возражает?

      - Нормально! - кивает головами Круг.

      - И я пойду? - спрашивает или предлагает Снежок.

      - Нормально, - кивает головами Круг.

      - Возьмите контрольное время, - говорит Разумный Шмель, и Санчо кивает ему, и вдруг спрашивает: У кого? Юрки же нет.

      - У меня, - говорит Разумный Шмель. - Часы есть?

      - Есть.

      - А у второй тройки?

      - Есть.

      - А рабочая бригада сегодня пойдет? - спрашивает Жанна.

      - А ты как думаешь? - интересуется у неё Лось.

      - Я думаю, сегодня не надо.

      Тропа соглашается. Сегодня не надо высылать рабочую бригаду на нитку тропы. Мало ли что, люди могут понадобиться и здесь. В Круге человек пятнадцать, шестеро уйдут в поиск, двое дежурных отработают лагерь, посушат палатки и спальники, приготовят обед.

      У Санчо проблема с разделением шестерых на две тройки. Он предложил:

      - Вы разделитесь сами как хотите, а я пойду в любой тройке.

      - И я в любой, - говорит Снежок.

      - И я...

      - Мальчики, возьмите перекус, - говорит Жанна. - Каждый возьмите пакет в разведфонде.

      - Я знаю, почему ей грустно стало, - говорит Лось. - Но я не могу это сказать.

      Тропа кивает. Никто не будет допытываться.

      - Мы пошли работать лагерь, - говорят дежурные. В Круге остается шесть человек, сидят, переглядываются.

      - Я здесь буду, - говорит Разумный Шмель. - У меня их контрольное время. Ножовки поточу.

      - Базовый опять сегодня тянет к нам линию, - говорит Лось. - Вчера они не дошли до Медовых, Заяц с катушкой ляпнулся.

      - Встал? - интересуется Жанна.

      - Встал. Коленку покоцал.

      Работу, на которой ты получил травму, продолжать нельзя, а заменить его было некем. Вот они и зависли.

      "Вести катушку" - трудная работа. У тебя за спиной на основе станкового рюкзака - "станка" - поперечина, на ней закреплена массивная катушка с проводом ПЭЛ или ПЭВ. Ты идешь там, где должна пройти телефонная линия, и катушка сама разматывается на твоей спине. Искать удобный путь ты не можешь, надо идти именно там, где должна пройти линия связи. На такую работу становятся длинные и жилистые, вроде Зайца. Два - три десятка метров такой протяжки могут измотать любого, кроме физических кондиций надо иметь еще и характер. Характер у Зайца есть. Когда ему совсем трудно, он начинает смеяться и маленько гримасничать. Два проводчика, идущие за ним, замечают это и хитрят, - ссылаются на свою усталость и просят привалиться на несколько минут. Заяц с трудом соглашается, но тоже вынужден отдохнуть немного. Про свою усталость он никогда ничего не говорит.

      - Ты нас умотал, - жалуются проводчики. - Прёшь как танк.

      Проводчики работают двумя длинными шестами. На одном - рогатка, развилка, на другом - крючок. Линия пройдет на высоте нескольких метров по стволам и ветвям деревьев, до нее никто не допрыгнет, и олени не запутают в ней рога. Линия висит свободно, крепить к деревьям её нельзя - ветер порвет провод, качая стволы. Провести такую линию - порядочное мастерство, но для связистов нет ничего невозможного.

      Во время проводки катушечник, идущий первым, не должен ни разу дернуть провод - обрыв, скрутка лишает связь надёжности. Катушечнику приходится, избегая рывков, плавно преодолевать все препятствия, ровно разматывая катушку. Во время такого действия, перелезая через острый подскалок, Заяц и пометил свою коленку. Продолжать работу после полученной на ней травмы он не имел права по тропяному укладу. Пока аккуратно зачистили провод, завели заземление, подключили переносной телефон и запросили замену, пока она пришла - прошло порядочно времени, и к проводке связи между лагерями добавились сутки.

      Аккуратно зачистили, потому что на месте зачистки медный проводок становится слабее и может порваться. Опытные связисты место зачистки превращают в петлю, нагрузка на провод идет мимо петли и ничего не рвется.

      Заземление на сухом безводном хребте, где ведут линию, приходится увлажнять известным пионерским способом, иначе связи не будет. Это нормальное рабочее действие, которое не приносит никаких дополнительных или специальных эмоций. Можно, однако, подбадривать друг друга, - чем больше накапаешь - тем лучше слышно.


      У связистов есть с собой и аптечка, и перекус, и фляжка с водой, но никто не будет расходовать всё это без большой необходимости. Линия идет всегда в стороне от тропы, по полному бездорожью.

      Дотянув линию до лагеря, связисты будут продолжать равномерно работать, пока не снизят провод в нужном месте и не подключат телефон. Только после этого они сядут в Круг, примут в руки чай, отопьются и отдохнут.

      Когда линейные связисты ведут связь по лагерю, все затихают - из уважения к ребятам, к их работе. Любое их желание было бы мгновенно исполнено, но высший пилотаж - доделать свою работу не выказывая никаких желаний.

      И только потом, но без ажитаций, без пафоса, без "понтов". Каждый хочет обнять притянувшего линию связиста, но лучше приготовить ему кружку чая.

      Телефонная линия Тропы под массивом Грачев Венец превышала двадцать два километра. Это не детский телефончик между кухней и сортиром, это всамделишная линия связи, которая обеспечивает нам координацию и безопасность.


      - Поисковые дойдут до связистов, - говорит Лось. - Скажем на Базовый, что взросляк испарился. Может, они там? На Базовом?

      - Шмель, ты сказал чтобы они шли без потери линейных ориентиров? - спрашивает Жанна. Она серьёзна и встревожена.

      - Нет, не сказал. Они и так сообразят.

      - А фонари они взяли?

      - Фонари? - удивляется Разумный Шмель. - Еще ведь утро.

      Все занялись делами, в Круге остался только младшенький Чивока. Он сидит и о чём-то думает, что-то нашёптывает, будто готовится к выступлению на школьном утреннике. Лицо его серьёзно, но спокойно, только пальцы гоняют прутик возле носков ботинок - то вправо, то влево.


      Поисковая тройка нашла нас через три часа на передовой стоянке - месте следующего лагеря.

      - У вас всё штатно? - спросил Снежок.

      - Да, - говорю. - А у вас?

      - Нормально.

      - Чай в кане, - говорю. - Отдыхайте, пейте.

      Снежок всегда спокоен, его любят собаки. С ним хорошо молчать - мир открывается по-новому, видишь вокруг себя то, чего раньше не замечал.

      - Спасибо, у нас ещё обратная ходка, - говорит Снежок. - на лагере попьем.

      - Конечно, - говорю я. - Завтра начинайте заброску сюда, тот лагерь уже отработал.

      - Вам что-нибудь надо? - спрашивает Снежок.

      - Приходите, мы соскучились, - говорит Поляна.

      - Мы тоже, - улыбается Снежок. - До завтра.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 25 ноября 2017 года. Отрывок 123

      Персонифицировать зло надо идти к зеркалу. В тропяной забаве "найди себе врага" зеркальца выдавались всем желающим, а если кого-то перед таким зеркальцем вдруг внезапно одолевал гомерический хохот, то его подхватывала вся группа, кроме чистых новичков, которые оглядываются, растерянно подхихикивая и не понимая что происходит, что за озарение смехом.

      Некоторые лепили на зеркальце таблички вроде "портрет моего врага", но Тропа считала, что таблички вешать не надо, это явная подсказка, а подсказка - это неуважение к умственным способностям подсказуемого.

      Взрослых такая игра не увлечёт, они похмыкают реально или умственно, и в лучшем случае пожмут своими широкими плечами, на которых лежит столько ответственности, что глупостями заниматься некогда.

      Поскольку все детские занятия состоят из глупостей и нелепостей, детство - самое время для полноценного диалога с самим собой, имеющего практические последствия.

      Из диалога с самим собой, или хотя бы души с телом, состоит вся жизнь, а она ведь еще является неотъемлемой частью жизни окружающих людей. Ощутив, что диалог с самим собой не всегда вынужден и зануден, тропяные предаются ему с искренней теплотой к собеседнику, а если надо "сообразить на троих", всерьез ищут уединения, возможности которого у нас безгранично богаты.

      Третьего в внутреннем диалоге чувствуют все, но Тропа определяет его по-разному. Это может быть совесть, Господь Бог или ты сам.


      Смотреть себе в глаза нужно умеючи. Правый глаз должен смотреть в левый, а левый - в правый, образуя два параллельных луча оптической и прочей связи. При желании это получается легко, достаточно в первый раз на миг "замкнуть контур", как этот круговорот образов, ощущений и смыслов представится открытием, совершенно новой увлекательной и содержательной игрушкой, а то и Игрой. Пробегая бессловесно и бессмысленно по замкнутым контурам отражений, Подсознание получит в награду вопрос о множественности и параллельности миров и связку ключей, которыми можно громыхать всю жизнь, разыскивая в них скрипичные, басовые и все прочие.


      Подсознание получит больше пользы от взаимного саморазглядывания, чем сознание, результаты диалогов трудно будет формулировать или протезировать, но не будь куркулём: сознание принадлежит только тебе, а Подсознание - всем.

      Разглядывая врага в зеркале, ты можешь вести с ним переговоры, вступать в договоры, быть сговорчивым или неприступным, рассматривать или не рассматривать взаимные компромиссы и заниматься любой дипломатией или планированием себя - цельного и переходя из спорщика в переговорщики, что полезно обоим.

      Без чувства юмора игра "наедине с собой" может оказаться шизофренией или МДП, поэтому Игра должна быть в самой основе игры.

      В отсутствие зеркальца оно легко заменяется своим или чужим представлением о себе, памятью или изображением двух своих глаз шариковой авторучкой в блокноте. Расстояние между глазами в этом случае должно быть реальным, а плоскость, на которой расположен рисунок, - единой, без перегибов.


      Обнаружив через несколько туров такой игры, что за вами кто-то молчаливо и пристально наблюдает, вы, приглядевшись, узнаете себя, и вместе рассмеётесь, - чужих нету, все свои.


      Я намеренно не углубляюсь в нейронные и ноосферные космосы в поисках объяснения игры - чтобы не отягощать текст.


      Игра "найди себе врага" с зеркалом, однако, противопоказана девчонкам. Для них общение с зеркалом называется "кто на свете всех милее" и никак не посягает на ту несомненность, которая лежит в основе девчачьего или женского самоощущения. У девчонки не может быть и не должно быть никаких врагов в принципе, потому что она не пацан, а девчонка. Разве только соперницы, но не такие уж они враги, часто - подруги.

      Мужественный, умный, решительный, - нахваливаем мы мужчин, юношей и мальчишек.

      Красивая, грациозная, скромная, - нахваливаем мы девчонок, девушек, женщин.


      Так будет еще долго, мужской шовинизм никуда не девался, его усмирили, декорировали, но не уничтожили, и Природа здесь и сейчас - на его стороне, она решительно ищет множественные продолжения себя, а это вполне мужское занятие. Кстати, именно поэтому счастливые семьи счастливы одинаково, если счастье рассматривать как благополучие собственного гнезда. Дом строит мужик, но владеет им женщина. Домом, то есть.


      Игр на Тропе великое множество, я рассказал чуть подробнее про одну из них. Редко Игра является отдельным "мероприятием", почти все они вплетены в ткань жизни, растворены в ней и являются ею. Игра и жизнь - вообще цельное явление, разделяют его искусственно. Но о зеркальцах стоит позаботиться заранее.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 26 ноября 2017 года. Отрывок 124

     Ворчалка # 152

      Мы отдали страну мурлу. Одна из его особенностей - не отличать подлинное от подделки. Одновременно с этим хорошим (прибыльным) стало считаться то, что хорошо и массово потребляется. В музыке, например, это попса, а в политике - мракобесие политической попсы. Комплекс обижаемого сверстниками подростка завершил строительство, выдав проекцию на всю страну. Мне кажется, что делягиных и прохановых изрядно били в школе. Трагедия заключается в том, что они вдруг поимели возможность компенсировать свои комплексы в размерах большой страны. Симбиоз силовиков и всякого рода притырков и непризнанных придурков цветет и пахнет непотребно, но они своего запаха не замечают. Это трупный смрад с добавлением кислятины страха в нестиранных штанах. Россия болеет, и болезнь её до неприличия неказиста. Если добавить ко всему еще и палец на ядерной кнопке, будет совсем аяяй, как говорил Клоун.

      Баланс компонентов крови страны нарушен, лейкоциты искусственно уничтожаются, кислотность растет непотребно с каждым запретом на что-нибудь и с каждым маски-шоу. Иммунитет снижен. Воспаление хитроглупости захватывает всё новые просторы, но сопротивляться ему постыдно - ты попадаешь в пятую колонну, в иностранные агенты, в противников патриотизма. Так мурло защищается от нормальной гигиены ума и сердца - оно заменяет собой Родину.

      Власть транслирует сверху вниз по вертикали собственное невежество и делает это доходчиво, переводя в сферу обслуживания все виды гуманитарного творчества.

     Человекообразные животные, на которых зиждется вертикаль и ее вертикакаль, догадываются, что человеком быть хорошо и пытаются им притвориться.

       Человек по сути своей беззащитен, он существует вопреки дамокловым мечам силы, а не благодаря им. Тут впору появиться какому-нибудь мегапсихиатру, который профессионально рассмотрит не человека, а человечество, но пока на этой ниве бродят только политологи, социологи и разного пошиба миссионеры.

      Кибернетика касается не только управления кем-то и чем-то, но и управления собой. Помесь всеобщего психиатра со всемирным кибернетиком, будучи подкована и в генетике, могла бы изменить что-то, но - в мирное время, а я смею утверждать, что нынче идет война, нравственная гражданская война, где одни вооружены до зубов пушками, прослушками и пропагандой, а другие не вооружены ничем со времен Адама и Евы.

      Я согласен снизить пафос до нравственного противостояния, но все равно убежден, что с нами воюют, и потери с нашей стороны не морально-нравственные, а самые что ни есть настоящие.


      Одна из самых пронзительных и невозможных потерь - дети. Прославив отважного Гавроша на баррикадах Парижской коммуны, те же люди волокут его в автозак, запугивают, прессуют, портят судьбу. Вырываясь из безжизненного пространства отведенных им инкубаторов, они прыгают с балконов, ложатся на рельсы, берут в руки дубину. Должны ли мы ради благополучия детей прекратить сопротивление и с открытыми душами шагнуть во всякие песочницы, организуя в них идиллические общества без насилия и гнёта? Нет. Именно ради детей мы должны продолжать свое дело, место наше - в Авгиевых конюшнях социума, а не в песочницах гражданского общества. Предательство дети нам не простят; предавая себя, мы предадим их.


      Что же надо? Размахивать флагами? Гранатами? Ставить ножки экипированному до зубов мурлу? Нет.

      Надо делать свое дело, то, которому ты назначен, которое - твоё. Это оттянет победу надолго, может быть, на несколько поколений, но она не будет пирровой. Не надо сжимать зубы, закусывать губы и становиться в стойку "ноги шире плеч". Истребив нас, мурло найдет новых нас среди себя и тоже истребит их, так будет продолжаться до тех пор, пока на Земле или в стране не останется один человек, которому будет о чем подумать.

      Безошибочно и метко стреляя по культуре, искусству, социальному творчеству, мурло лишает себя народа и государства, большой и малой Родины, наследства и потомства. Не оставляя в живых то, что "вопреки", мурло уничтожит саму жизнь, которая обязательно состоит из того, этого и чего-то ещё. Самоубийственная глупость, оснащенная силой, противостоит нам. Тут и на бой Руслана с Головой посмотришь другими глазами. Новыми.


      Оставляя глаза старыми, мы невольно схватимся за оружие и тут же превратимся в мурло, пополнив его ряды.

       Новые глаза нужны для поиска выхода из поединка шахматиста с боксёром, где каждый самозабвенно занят своим делом. Занимайтесь своим делом, смотрите детям в глаза и всё увидите.


      "Стояли звери

      Около двери.

      В них стреляли.

      Они умирали".

     (стихотворение маленького мальчика из повести Стругацких "Жук в муравейнике").


      Если ты лишен возможности делать свое дело, сопротивляйся тем, что ты есть. Если тебя нет, сопротивляйся тем, что ты был.

      Обвешавшись железяками и всяко грохоча ими, мчится страна вперёд, а навстречу Иван Сусанин со своей пятой колонной. "Только вперед!" - кричит вожак, не обращая внимания на то, что он прав, потому что вожак, а не вожак, потому что прав. Кто не с нами - тот против нас, как Иван Сусанин со своей "пятой колонной". Ролевики, ни дать, ни взять, но трýсы настоящие. Кто так развлекается тобой, Россия? На потребу кому вся эта отвязная попса? Куда ты мчишь, птица-тройка? Нету там дороги! Нету её там! Нету, твою мать!

      Отдайте детей и детские учреждения "мокрецам", пусть вместе "думают туман", совершают открытия и свободно развиваются. Неужели вам ничего не видно дальше собственного конца? Неужели дети и внуки вам не указ? Нахапать и отстреляться - это всё?


      ...Встретившись, поговорили вожак и Сусанин о том, где будущее, где прошлое, где светлое и где тёмное. Ни о чём не договорились, плюнули друг в друга и пошли каждый своей дорогой. И мы с ними.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 27 ноября 2017 года. Отрывок 125

      Книга про Лётного складывается где-то правее сердца, но ей рано на бумагу. Я там существую то в себе, то в нём, то в ком-то третьем, наблюдающим за нами со стороны. К тому же, по свежаку, я сбиваюсь на борьбу с вымыслами про нас, а они не стоят того, чтобы обозначать их в повествовании ни прямо, ни косвенно. Беременность книгой про Лётного протекала бы и вовсе трудно, если бы он не сказал мне в свои двенадцать лет: "Говори обо мне всё как есть, это будет нормально". В детдоме у него было прозвище - Индус. В уме я пока так называю и книгу про него.

      "Они его бьют, а он их жалеет за это", - говорила детдомовская библиотекарша Танечка.

      Она Золотая, это она ткнула меня носом в аутичного цыганенка, не умевшего или не смевшего соединить двух слов, но при этом отличника в школе.

      Лёшка ничего не поправит в книге про себя, поэтому я должен написать ее так, чтобы она не нуждалась в поправках.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 30 ноября 2017 года. Отрывок 126

      Возможно, кому-то из тех, кто читает мои "Заметки" и знает про круговые разборы дня, захочется побывать в таком круге, услышать как и что в нём говорят, как слушают друг друга и прочее.

      Оказывается, такая возможность есть. Мне прислали список доступных тропяных роликов из архива и среди них я увидел два коротких, сделанных при свече на ночевке в заброшенном доме в поселке Мезмай после свала с плато Лагонаки.

      Не помню какой это год, но большого значения это не имеет - всегда разные разборы идут примерно в одном и том же стиле - слышать друг друга, никогда не говорить "в стык", уважать чужое мнение.

      Не знаю, разные это отрывки или повтор, но попрошу поставить их оба, тем более, что продолжительность их невелика.

      Аналоговая видеокамера v8, которой сделана съемка, не приспособлена для съемки в темноте, а в доме было темно, только звездный свет струился в окна. Помню, что свеча иногда высвечивает контуры ребячьих лиц. Вокруг дома - заброшенный сад, он стоит на склоне горы, внизу бежит река Курджипс, проходит узкоколейка и автомобильная лесовозная грунтовка. Отсюда мы выезжаем в райцентр Апшеронск на "матрице" - помеси узкоколеечного вагона и тепловоза. Раньше тут ходили пассажирские поезда, в них было много вагонов, а узкоколейка, которая теперь в Мезмае и кончается, доходила до "Нулевого пикета", который под самыми нижними Лагонаками. Другая ветка уходила в поселок Отдаленный, где зеки в 20-30-х годах нарезали шпалы для всей узкоколейки, поэтому у поселка было и другое название - Шпалорез.

      Мезмай отгорожен от Большой земли узким и тесным Гуамским ущельем с почти километровыми стенами. Его протяженность - 9,5 км. Автомобильная грунтовка к Мезмаю появилась сравнительно недавно, раньше к нему и выше можно было добраться только по узкой железной дороге, которая была вырублена в стене Гуамского ущелья заключенными в 20-30-х годах прошлого века - в отвесной скальной стене.

      Склоны ущелья покрывает самшит и множество других растений. Сейчас, кажется, из него (ущелья) сделали доходный туристический объект, проводят соревнования по скалолазанию и экстремальному сплаву по горной реке.


      После порядочной потери высоты (с 2050 м до 600) группа немножко спит, но всё равно разбирается. Я тогда был доволен группой, уровнем безопасности и взаимодействия, но Тропа не была довольна собой и разбиралась.

      Мне еще прислали распечатку тех, кто читает "Заметки". По крайней мере, двое из вас могут помнить этот разбор - Ясень и Кандей. Приятного просмотра.
  
  RAZB MZM 01, RAZB MZM 03
  
  А вот, кстати, и Гуамское ущелье и УЖД в нём.
  UZD
  
      К сожалению, я не могу вместе с вами посмотреть эти ролики, вспомнить и прокомментировать подробности, но я постараюсь ответить на вопросы, если они будут.


      А вот разбор СССР (Самой Страшной Сумасшедшей Разведки), которая после нескольких дней отчаянного путешествия по каньонам, вспухшим рекам и "ножевым" хребтам благополучно закончилась дома, в тропяной нашей квартире # 17 в Туапсе. Все еще не отошли от нагрузок и перегрузок, засыпают, но очень хотят тем же вечером пережить всё еще раз - сидя в тепле и сухости, после неплохого ужина с горячим чаем. Говорят, преодолевая сон и усталость, но переносить разбор на следующий день или отменять его - не захотели.


      Видеокамера отказалась тащить пленку после первого же ливня, это был продолжительный струйный дождь с сильным ветром, съёмок во время разведки нет. Только в самом ее начале, вечером первого дня, когда ставили аварийный лагерь. Есть несколько коротких сюжетов на второй ночевке, но кадры "залипают", и я не знаю, есть ли они в этом наборе роликов.

      Это была вовсе не детская непогода, но разведка свою задачу выполнила.

      Ролики могут быть интересны специалистам по групповедению, возрастной психологии, либо тем, кто глубоко интересуется Тропой.
  
  POSTSSK 90, POSTSSK 91
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 1 декабря 2017 года. Отрывок 127

      Оказывается, делать "подводку" к видеороликам - очень трудная задача. Текстом я не владею, но он владеет мной, как только я впускаю в него настоящую текущую жизнь. Все делают что хотят, всё происходит как хочет, а я верчусь за всем этим беспардонным и самоуправным беспределом и оказываюсь вдали от содержания ролика и его смысла, когда он есть.

      Ограничиваться технологическими комментариями можно, но как-то неудобно, да и жизнь всё равно лезет в них упорно и нагло, сметая все мои авторские замыслы и попытки что-либо объяснять.

      Что со всем этим делать, я не знаю. Посмотрим.


      Привести в порядок встреченный в лесу дольмен - нормальная тропяная работа.

      Из него будут удалены посторонние предметы - консервные банки, пластиковый и прочий мусор, оставленный случайными туристами. Грунт, который намыло водой внутри и возле дольмена, будет собран и вынесен подальше в лес, мхи останутся на плитах, и первыми заберутся на крышу детдомовские - им надо больше энергии, а дольмен нас лечит и заряжает.

      Работать все будут бережно, небыстро, аккуратно. Все спокойны, настроены торжественно и мажорно, хотя никто такой "установки" не давал.


      Серёньку, рожденного в неволе, дольмен чудесным образом изменил. Серый стал наверстывать потерянное и выращивать ранее атрофированное в нём душевное богатство. Серёнька в кадре, вы его угадаете, Светка, ты его помнишь. После Тропы на него в детдоме выстроилась очередь усыновителей, он достался зрелой супружеской паре - их сын погиб в Чечне. Мы все очень радовались за Сережку, но и грустили немножко - уж очень его нам стало не хватать.
  
  DOLMEN
  

      Я понял, что тексты, написанные к роликам, называются кролики. Я обещаю стараться их производить, но большого системного крольчатника обещать не могу, все всё видят по-разному и читают только доступные им знаки. Делать кроликов "вообще" - задача со многими неизвестными будущими зрителями. То, что видится очевидным одному, не доступно другому, или трактуется им вовсе иначе.


      Штука в том, что эти ролики (эти тексты, эти песенки и проч.) содержат в себе множество так называемых "слабых сигналов", и я сначала должен написать Гимн Слабым Сигналам, а потом уже заняться крольчатником.

      Я уже подступаюсь к теме Слабых Сигналов - самой главной для прояснения "почему Тропа была эффективной и успешной". Я уже перетаптываюсь у дверей этого текста, но проблема в том, что для него нет терминологии, её опять придется заимствовать из самых разных областей знаний - физики, математики, химии, генетики, кибернетики, аналогии, аллюзии, ассоциации - всё пойдет в ход, но я выхожу в путь только тогда, когда уверен в его прохождении, а тут - вялая дискретная топография, уводящая к темной материи, монадам и геометрическим точкам. У слепого старика, который не может найти в каптерке свои вещи, но и не берет чужие, есть, как вы догадались, заботы и кроме помещения вселенной на внутреннюю поверхность полого шара, чтобы понимание Слабых Сигналов и значение их заставило поставить в кавычки слово "слабых".


      Впрочем, это потом, я еще не готов - сигналы эти, их распознание и чтение лежат за пределами возможностей человеческих органов чувств и потому помечаются как "слабые".

      Постоянное взаимочтение сигналов - главное условие существования группы как организма.

      Я открыл силу Слабых Сигналов, когда мне было 6 лет. Произошло это в развалинах старого маяка на горе Бухтынской над нашим домом. Я уже писал об этом, напишу еще. Хочется скорее, но пока что не хватает слов, большинство из всего этого никак не называется. Дайте время. Эй, кто там заведует временем, дайте время.
  
  Ю Устинов Снег Авт исп
  
     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 2 декабря 2017 года. Отрывок 128

     Ворчалка # 20

      Художник творит уже тогда, когда смешивает краски. Ресурсы обеспечения жизнетворчества изготавливаем сами из подручных и подножных средств. Чаще всего синтезом, крайне редко - вычитанием чего-то из чего-то, разъятием. Не зря ребенка больше интересует в его алхимии сумма растворов, нежели их разность, фильтрация, сепарация. Жизнетворчество всеядно, его ресурсы - везде и во всём - и в "редеет облаков...", и в "когда б вы знали, из какого сора...". В связи с этим сосредоточенно-специальное производство детских игрушек представляется избыточным - детской игрушкой является всё, включая родителя и себя самого.
      Игра эта бывает высочайшего качества и несет в себе множество аллегорий, аллюзий, ассоциаций, проекций и трансформаций. Шутя ребенок занимается аналитикой и кентавристикой одновременно, замешав туда же краски лингвистических диалектов и всякого рода обертонов. Все это самообучение и самообразование происходит у него без согласования с академией педагогических наук, что, безусловно, является проблемой академии, но не ребенка. Раздатчики регламентов, при всяческих их добрых намерениях, просто никогда не успевают за ребенком и никогда не смогут успеть. У них один выход - стреножить дитя, взболтать его и лишить свободы лет на десять или больше, назвав эту первую в его жизни тюрьму школой. Взрослоте выгода, как Сталину - одни сидят и дрожат, другие дрожат, потому что сядут, и всё спокойно, и - тишина, будто так и надо. Власть взрослых над детьми должна быть максимум сродни власти врача над пациентом - она не может быть силовой, хватит растить рабов и всяких подчиненных, хватит запускать Детство вторым сортом у взрослого социума. Разве трудно понять, что это стыдно?

      Поведение государства в отношении своих детей должно быть синтезом мужского и женского начала, а не гипертрофированной реакцией самки, которая ложится сверху на все события и останавливает всякое движение - просто от страха. Вряд ли стоит ожидать "креатива" от детей, прозябавших в этом бульоне лучшие годы своей жизни. В нём безопаснее, но и бесполезнее, ибо безопаснее всего небытие, о чем нас известил давным-давно Уильям Шекспир. Страна или человечество, моделируя из себя неполную семью, не должны рассчитывать на качество выращенного ими человека.

      Поскольку, несмотря на усилия взрослых, дети продолжают рождаться, пора заняться синтезом, именно он лежит в основе жизнетворчества как образа жизни, и ребенок к нему готов по своей природе. Средней советской школоты никогда не было, каждый ребенок - уникальное явление природы, поэтому он имеет право выходить за рамки ваших представлений о нём. Опыт взрослых отягощает его, связывает по рукам и ногам, уничтожая саму попытку нового человека и нового человечества.


      Спасибо, Януш Корчак, за то, что "ребенок имеет право". Это очень трудно вдолбить взрослым, понадобится несколько поколений, чтобы они научились достойно обращаться с ребенком.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 3 декабря 2017 года. Отрывок 129

     Ворчалка # 21

      Оседлать охлос несложно, но вперед и вверх на нём не уедешь, он вечно толчется назад и вниз. Поездка окажется короткой, за ней - панический "период нэпа", а потом и вовсе репрессии против всех подряд, когда в помощь явится гибрид мании величия с манией преследования, что вполне отразит и величие глупости, и преследование долго вытекающих её последствий.

      Оказавшись у разбитого корыта в окружении могил соплеменников, такой руководитель (группы) сочтет себя набравшим опыта социальных преобразований и пойдет на следующую попытку, поставив репрессии на первое место - они не требуют умственных усилий и не дружат с нравственными.

      Разрушение самосозданной группы начинается с насилия над ней. Такое насилие чаще всего возникает из желания подогнать существо группы под свои представления о ней. Как родители иногда считают ребенка своей собственностью и хотят безраздельно им распоряжаться, так и руководитель группы, если он полагает себя ее создателем, становится диктатором ее формы, содержания под угрозой уничтожения.

      Тут я на время введу такие понятия, как возраст детской группы, самой группы как существа. У неё тоже есть свое детство, подростковый и все прочие периоды жизни.

      Тут я остановлюсь и закрою свой рот, поняв внезапно, что по простоте могу дать рецепты по разрушению сообществ. Дума жадно прочтет их полным составом и воплотит в жизнь под руководством прославленного мной депутата Скоробогатченко, а я опять уйду, нервно не докурив последней папиросы. Это будет мой одиночный пикет по предварительному уведомлению, коим можно считать эти строки, далекие от лукавства и сарказма по поводу оседлания охлоса. Смело седлайте коней, господа товарищи, и все сообщества лягут вам под ноги, не тяготясь больше головой. Это будет славная коррида - размахиваешь красной тряпкой и убиваешь, убиваешь во имя светлого будущего.

      Встретятся вам и ваши собственные дети, но особо потрудитесь над прорастающей из-под асфальта безымянной травой, - тот, кто дружен, вам не нужен, валите всех провальных, обвальных и навальных, они и есть те неваляшки, с которыми боролся Бабай- ага, Бабайка, Баба Яга. Он лечит от инсульта, пытаясь растоптать на полу изъятых у коробейника "ванек-встанек", я не буду учить вас повторять его подвиг, вы совершаете его беспрестанно, почитая детские сообщества за охлос. Пусть так и будет. Ваша беспомощность, проистекающая от вашей глупости, гарантирует нам долгое существование даже под вашими кирзовыми сапогами. Я приветствую вашу истерику - вашу путеводную звезду.

      Всё поняли?

      То-то же. Прочитайте эту ворчалку еще раз, она лишь фиксирует ваш цухцванг, из которого вам не выйти.

      Смотрите на них, ребята. Сдержите рвотный рефлекс и займитесь своими делами - дел у нас много, и никто их за нас не сделает. На кончиках пальцев мы скручиваем из тонких проволочек Будущее, и ничего с этим не поделать. Можно уничтожить какую-то группу, можно уничтожить все группы, но явление природы, обстоятельства (социальной) природы, порождающие сообщества, победить нельзя.

      Мы вернёмся. Уже шевелится асфальт под вашими сапогами. У нас будет иной облик и другие имена, но мы неизбежны.

      Мы - дети.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 4 декабря 2017 года. Отрывок 130

      Нынешние жилища горизонтальны.

      Проживая в одном горизонте и с ангелами, и с чертями, ребенок нуждается в персонификации зла.

      Оно не может и не должно быть абстрактным.


      Ребенок ищет - где, в ком он может персонифицировать зло. Без этого действия, без позиции "от противного" его картина мира неполноценна, и он чувствует это.

      Чтобы надежно отречься от бяки, надо примерить её на себя и почувствовать реальное отвращение. Маска, сорванная с себя, получает свое внятное место в атрибутах миропорядка и становится победимой - потому что зло опознано, распознано, потому что появился опыт распознавания зла.

      Ощупывая границы своего возможного поведения, ребенок различит их целесообразность или искусственность, порядок перехода через границы и возможность ее нарушения, последствия самых разных операция с границей как таковой.


      В обычном многовековом семейном доме нечисть жила под полом, ангелы - на чердаке. Человек родился в уже размеченном мире, где у добра и зла были свои территории. Ночь была условным подполом, маленькой смертью, путешествием в темный мир. Источник света продолжал ночные тени и страхи, корни которых там, где у человека еще не было дома вообще - всё, что расположено за спиной, могло обернуться смертельной опасностью. Страх неожиданного неизвестного, живущий в каждой клетке, ослабевает, если внятно заселяются территории тьмы и света, добра и зла.

      Освоив в раннем детстве вертикаль добра и зла, ребенок принимается за множественные смыслы горизонтальных отношений, когда сверочный вертикальный эталон "зло-добро" молчит. В этой постоянной сверке вертикальной оси с горизонтами жизни пройдет вся жизнь.


      Не найдя моделей и обителей зла в рафинированном мире "добропорядочного" воспитания, ребенок устремится к игрушкам и играм, и ваш дом какое-то время будет населен не очень симпатичными существами. Вас насторожит заинтересованность ребенка в их присутствии и его контакты с ними. Временами будет казаться, что он их копирует, так и есть, но копирует, чтобы отречься, если окружающим его миром правит добро.

      - У меня добра нет?! - возмутился "Бармалей" Ролан Антонович Быков в "Айболите-66" на замечание "Айболита" Ефремова Олега.

      - Вот! - кричал Бармалей, выкидывая напоказ перед доктором кучу всякого хлама.

      - А еще в чулане сколько!


      Навыки ребенка жить в том мире, в который мы его привели, - бесценны. Вы ничего не сможете вбить ему в голову - он будет успешно защищаться от добра с кулаками.

      Будьте внимательны и осторожны, особенно в запретах. Если взрослые что-нибудь запрещают, значит оно ценное, приятное и полезное - они хотят оставить это себе.

      Мудрость и дальновидность пригодятся вам по умолчанию - беспрерывно.


      Чтобы взлететь в небо, отталкиваются от земли. Глубину познают собой, опустившись на дно.

      Верьте своему ребенку и верьте в него, не предавайте его своими подозрениями и страхами.


      Не ищите простых решений, в особенности, основанных на силе, превосходстве и ваших больших возможностях.

      Будущее всегда различимо, - в него играет ребенок.


      Самая загадочная точка на оси добра и зла - нулевая, где нет ни добра, ни зла. Именно к ней часто стремится дезориентированный ребенок, отрабатывая самосохранение. А уж делать вид, что подземелья вовсе нет, - преступление перед человеком. Смело населяйте архетипами все миры и не бойтесь их образов, позволяющих по форме понимать содержание. Но чаще - чем выше добро, тем низменнее зло, но тут пора нам запутаться в системе образов и понятий, оставим её ребенку - он разберётся.


     (2015-2017)
<
     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 5 декабря 2017 года. Отрывок 131

      Игральные карты на Тропе были закрыты (запрещены) с самого начала, с первого мартовского похода 1966 года, когда мы топили их вместе с водкой в притоке Пахры. Через несколько лет они исчезли из запретов Тропы, но уже никогда не появлялись в обиходе. Мы отрицали их не столько как игру, сколько как атрибут того мира, в котором благосостояние не определяется трудом или/и качеством жизни. Всю свою "везуху" Тропа делала своими руками, опираясь на собственные ресурсы и возможности, а не на слепой случай. Любили игры, в которых элемент случайности отсутствует или сведен к минимуму, но смекалку, сноровку и сообразительность можно проявить сполна.

      В поездах дальнего следования, чтобы погасить гиподинамию, играли "в футбол" - по небольшому вагонному столику гоняли "пушок" - кусочек ваты. Передвигали его лёгкими хлопками ладонью по столу, возникающий при этом маленький порыв ветра или поток воздуха двигал "пушок" по столу, на котором обозначались ворота. Хороши были игры, когда на что-нибудь или куда-нибудь нужно было дуть - вентиляция легких напоминала дремлющим мышцам о нагрузке, и гиподинамия, тоска по движениям отступали на время.

      Везде, где было возможно, мы любили подвижные игры, особенно с мячом, но можно и без него - в ход пойдет всё, что может лететь по воздуху и не наносит травм при столкновении.

      Самой популярной игрой были "хлопушки". Двое становились друг перед другом лицами внутрь и ставили вместе пятки и носки. Нужно было вывести из равновесия противника, используя для этого только его и свои открытые ладони. Сошедший с места считался пропустившим гол, играли до пяти голов. Эта игра вырабатывала хорошую устойчивость в самых разных ситуациях, включая переправы по бревну и передвижение по осыпям, скалам, снежникам, ледникам.


      Многочисленные игры, которые назывались настольными и в которых надо было кидать камешек, чтобы сделать ход, не прижились. В них, в этом камешке с точками, был элемент случайности, который снижал значение участника игры.


      Игры очень редко объявлялись, они затевались самой группой там и тогда, где и когда это было уместно. Кроме того, Игрой была пронизана вся жизнь в самых разных проявлениях их обеих. Разными явлениями были игра и "балдёж". Балдеж - дело личное, иногда - коллективное, не запрещался, но и не приветствовался, не поощрялся. Запрет был на помесь балдежа с работой или работы с балдежом, поэтому устоялось "работаешь - не балдей, балдеешь - не работай". Балдеж, однако, был хорошей питательной средой для творчества, его удобрением, поэтому в черные списки не попадал. Он был естественным проявлением дикой природы, но, в отличие от неё, мало изучен Тропой.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 6 декабря 2017 года. Отрывок 132

      Что сто́ят сорок пять тысяч шагов, если один из этих шагов неверен, не точен, небезопасен?

      Непрерывная надежность - важная черта Тропы. В понятной всем текущей жизни в горах ты или есть, или нет, ты не можешь быть "немножко", "иногда", "потому что" и т.п. Это не принудиловка, не пустое требование, это важнейший компонент жизни в сложных условиях, который вскоре становится чертой характера человека и группы.

      Находясь среди тропяных людей, вы можете быть уверены, что все относятся к вам, друг к другу и к себе внимательно, что вам вовремя протянут руку, что ваша царапина получит свой йод, что никто никогда не отвлечется от работы на страховке в любом деле, которое требует непрерывного повышенного внимания, а если вы - новичок, то вам всё подскажут и помогут, причем сделают это не назойливо и без демонстрации собственного превосходства, почти походя, почти мимоходом.

      Получить от группы на разборе состава характеристику "надежен в экстремальных ситуациях, в работе и в повседневной жизни" - очень престижно.

      - Дунай всё время как будто балдеет, - говорит Янка. - Но он всегда очень надежен. Мы шли на обработку скальной гряды, и он как-то веселился, а там проход такой... сложный. Я запнулся, а он в это время ржал, и я тоже. Он так сразу под меня и рыпнулся. И я вообще не упал. Он перестал ржать, а потом мы опять начали оба. Я тоже стал учиться быть веселым снаружи, а внутри серьезным. Ещё он всегда так весело делится чем-то, своим куском, как будто это игра.

      Дунай сидит серьезный, задумался, ковыряет веточкой в костровом круге. Все думают, примеряют весёлую серьезность на себя.

      - На скалах я поставил бы себе на страховку Дуная, Добродела, Лётного и Власа, - продолжает Янка.

      Сегодня все отвечают на этот вопрос, и Янка правильно уверен, что именно эти ребята встанут страховать его, когда понадобится страховка.

      - Я первые дни думал, что Дунай - балабол, - говорит Заяц. - А потом прислушался, а он дело говорит, только весело.

      - Нет, - говорит Боцман. - Дунай вообще мало говорит. Я хочу чтобы он говорил больше.

      - Дунай, а как это ты делаешь весело без балдежа? - спрашивает Добродел.

      - Скорее всего, я стесняюсь, - говорит Дунай, и все включают дополнительное внимание.

      - Это как? - удивляется Боцман.

      - Когда я серьёзный, это смешно и бывает глупо, - объясняет Дунай. - Как-то стыдно быть таким серьезным (показывает лицом), а включенность есть все время, если я не сплю.

      - Во сне можешь зевнуть страховку? - улыбается Боцман.

      - Во сне - могу, - серьезно говорит Дунай. - Во сне я вообще не помню, что могу собой управлять.

      - Хочешь, я приду к тебе в сон и напомню, что ты можешь? - спрашивает Зай.

      - Заходи, - говорит Дунай. - Чайку попьём. Я всегда тебе рад.

      Потом Тропа обсуждает включение одного человека в другого и приходит к выводу, что отношение к человеку определяет включенность в него, но и включенность формирует отношение. Круг пошел по кругу, выясняют - что первично.

      - Народ, - просит Дунай. - Мне, конечно, приятно слышать всякое приятное, но скажите мне, где я не заметил что-то, пропустил, прозевал. Знать это для меня важнее, чем вы меня хвалить будете.

      - Дунай, ты оболтус не включенный, - хохочет группа.

      - Во, другое дело, - оживляется Дунай. - Но мне примеры нужны со мной, а то не понятно.

      - Нет таких примеров, - говорит Боцман, и все становятся серьезными.

      - Ну, хоть один, - грустно просит Дунай. - Мне это надо.

      - Фиг тебе, - говорит Зай.

      - Да? - переспрашивает Дунай. - Это грустно. Уважать себя не за что.

      - Это как? - спрашивает Боцман.

      - Ну... Когда что-то преодолеваешь или исправляешь в себе, то начинаешь больше себя уважать.

      Ивушка, который молча слушал разбор, подошел к Дунаю и попросил:

      - Дунайка, включи меня. Пожалуйста.

      Дунай смекнул, положил ладонь Иве на голову и выразительно щелкнул языком. Ива секунду стоял как стоял, потом глаза его округлились, и в них вспыхнуло счастье как высшее радостное удивление.

      - Спаси - бо! - сказал Ива и стал ловить Дунайкину руку, явно намереваясь ее поцеловать.

      - Ты чо! - увернулся Дунай.

      - Спасибо! - протяжно сказал Ивушка и стал ощупывать голову в поисках кнопки. Восхищение не уходило из его глаз.


      Взаимная надежность нарабатывается постепенно, в реальной жизни. Она не может быть результатом какого-то решения или постановления.

      Может ли ребенок быть надежен, не игра ли это в надежность? Нет, это не игра. Великое большинство ребенков могут быть надежными, непрерывно надежными, но не по приказу, распоряжению или собственному моментальному желанию, а когда опыт непрерывной надежности сформирует её как черту характера, надежно неотъемлемую. Опыт надежности приходит вслед за ее внутренним приятием как ценности. Личность сама в своей глубине опознает компоненты надежности, соберет их вместе в одно явление и запустит как орган (организм), с которым можно вести внутренний диалог.

      А уж танцы Дуная - чистый Дзен, чтобы точнее попасть в цель. Его веселость - не развлечение, а избранный им инструмент в осуществлении себя.

      - Я понял, Юр, - восхищается Ива. - Это у каждого есть, но не все могут шевелить ушами, да? А мышцы эти у всех есть!


      Быть человеком здесь и сейчас - не трудно. Это всего лишь миг, который длится всю жизнь. Всё и всегда - здесь и сейчас.


      Надежность бывает только непрерывной и пожизненной. Всё остальное надежностью не является. Такая высокая планка опознания человека и его дел Тропе вполне по плечу. Жизнь и работа в горах не равна моциону по равнине.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 7 декабря 2017 года. Отрывок 133

      Экранизация литературного произведения равна лишению свободы читателя, превращенного в зрителя, видящего события и героев только так и не иначе. Счастливое исключение из этого правила - фильмы, являющие собой отдельное произведение кинематографического искусства. Такие фильмы прикрываются стыдливым "по мотивам произведения", а по сути предлагают своему зрителю только версию героев и событий, оставляя свободу для любой другой читательской или зрительской версии. "Фантазия на тему", "импровизация на тему" не только не убивают произведение однозначным кинематографическим вариантом, но и продуцирует свободу толкований и образных воплощений, столь ценную для зрителя/читателя.

      Нечаевские картины, созданные на студии "Беларусьфильм", являются таким счастливым исключением. Используя в титрах и образах смыслы литературных оригиналов, автор фильма пускает их путешествовать по иным, нежели в оригинале, смысловым ландшафтам и превосходно добивается - не добивая актеров и зрителей - непосредственности и свободы и юных актеров, и зрителей. Сослагательное наклонение Нечаевских фильмов восхищает, особенно если всякого рода экранизации уже выработали заведомое их отторжение, самосохранение оригиналов.

      Ровно так же, как благословенный Нечаев, вы можете вместе с ребенком создавать его необязательный, игровой эйдос, а ребенок без страха и упрека будет примерять на себя все эти свободные и внятные модели поведения, миропонимания, целеполагания и так далее.


      "Делать жизнь с кого-то" - занятие не продуктивное, бессмысленное, неосуществимое. А вот делать жизнь "по мотивам" Павлика Морозова, Александра Маресьева или Франциска Ассизского вполне можно, особенно убедившись в том, что Игра вовсе избавила от страха ошибки и влекомых ею несладких парадоксов.


      Навязывая ребенку образы и модели поведения для подражания, вы лишаете его свободы, ставите в строй, который "делай как я" в то время, как человечество уже достойно команды "разойдись!" и даже команды "вольно!".


      Ваш ребенок не станет экранизацией ваших представлений о нём и повторением ваших кумиров или даже вас самих, он не для этого пришел в мир.

      Новизна каждого человека непререкаема, как и его особость - единственная во вселенной. Эффект следования не порождает благих намерений в его исполнителе, он лишь использует природный инстинкт подражания, человеческое существо в виде личности сопротивляется ему, а ваши благие намерения относительно вашего ребенка могут в лучшем случае путешествовать в ад в обнимку со своим чадом, попирая ногами те же умозрительные блага, которыми вы вымостили эту дорогу.


      Учитесь у Нечаева, у всех тех, кто "по мотивам", у Норштейна, Александра Роу, Марка Захарова, Андрея Тарковского, Ролана Быкова.

      То, что кажется нам физической пустотой, вовсе пустотой не является, оно полно энергии, пронизывающей всю вселенную - энергии бытия, нормально отторгающей чужую волю и всякие посягательства. Такая пустота существует только "оптически", не стоит обманываться, - её нет.


      В свои четырнадцать лет взрослеющий оболтус Юрка Устинов валялся августовским вечером носом вверх в полосе прибоя. Помню, что смотрел на проступившие звёзды, скованный неведомой грустью. Грусть переполнила меня, и я в голос вздохнул.

      - Чего? - спросил восьмилетний Сережка, возившийся рядом в сыром песке, он что-то строил.

      - Понимаешь, Серый, - сказал я, - вот смотришь на звезду, а она уже погасла давно, только свет доходит.

      - А ты смотри в пустое место, - посоветовал Серый. - Там зажглась, только свет еще не дошёл.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 8 декабря 2017 года. Отрывок 134

      Мне кажется, что про Жигарёнка я уже писал - как мы поставили его перед фактом на Басманке, в моей безразмерной комнате. Фактом был магнитофон "Иней", с микрофоном "МД-200", напротив сидел я с гитарой и настойчиво перебирал вступление к собственной песенке "Как исчезли паруса", а Сережка боялся записи, отлынивал, мы ржали, а он объяснял, что не может попасть в тон, в тональность.

      Если бы он отказался, я бы остановил вращение катушки с пленкой, убрал бы микрофон, и мы спокойно пили бы чай и трепались на разные темы, но Серёнька не отказывался - он стеснялся. Вокруг всего этого поощрительно пританцовывал Коряжка, а все другие части моей комнаты были полны благожелательного ожидания. Незадолго до этого ровно так же стеснялась запеть долго молчавшая Ирина Левинзон, и только Миша Кордонский, забравшись с ней под мой старый Тренёвский рояль, растопил её опасливое отказное стеснение, и она запела. Кажется, это был 1976 год.

      Взяв с Серенькой первую ноту на фоне вступления, я вынудил его петь; через полкуплета песенка увлекла его, и я с удовольствием подвывал вокалисту, изображая инструментальную группу.

      Эта первая запись от музыканта Сергея Жигарева сохранилась в аккаунте у Марины на Ютубе, и я попрошу ее поставить прямо здесь:
  (szh 1)
      Серенька, благодарю тебя за то, что ты тогда всё-таки запел. Впереди были твои блистательные выступления на Чимганской фестивальной поляне и множество друзей, которых у тебя раньше не было.

      Подыгрывать тебе на гитаре и петь вместе с тобой было счастьем, которое никогда не повторится, но никуда не потеряется - оно всегда со мной. Музыкальное взаимопонимание и сотрудничество дорогого стоит, мы были в нём равными партнёрами. Честно скажу, что я от тебя балдел, - ты чудо, которого не могло быть и не могло не быть в равной степени, и я рад, что это был именно ты.

      Спасибо тебе, живи долго и расти своих ребятишек внутри вечной гармонии, присущей тебе, и много раз подтвержденной тобой, а уж темы внутри нас могут быть самые разные.

      Тут, если у Марины есть, можно поставить ссылку на другие песни в исполнении Серёжи Жигарёва. Трепетного, тонко чувствующего жизнь, абсолютно беззлобного мальчишки, удивленно покоряющего своим негромким пением концертные залы и поляны песенных слетов в 70-х годах.
  
  Юрий Устинов, стихи Владислава Крапивина, "Песни о ветре" (1).
  Юрий Устинов, стихи Владислава Крапивина, "Песни о ветре" (2).
  Юрий Устинов, стихи Владислава Крапивина, "Песни о ветре" (3).
  
      Бог с тобой, Серёжа, и вряд ли куда-нибудь отлучится.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 9 декабря 2017 года. Отрывок 135

      Чья-нибудь душа, которую ты знал чистой и чудесной, полной самых светлых намерений, погодя является к тебе после какого-нибудь отсутствия, и ты с грустью обнаруживаешь, что в ней откуда-то проросли не чудесные и не светлые порывы, а совсем другие растения.

      Возвратившаяся душа ждет от тебя привычной поддержки и пособничества, но ты уже в конфликте с тем, кого защищаешь и поддерживаешь сейчас, в конфликте с самим собой, если возьмешься помогать этой мрачно обновленной душе.

      Не все души так изменчивы, большинство их хранит себя и тебя, но души-оборотни есть, и та часть их, которая была с тобой, с Тропой, засохла, отморозилась и помертвела.

      Ты корректно ведешь беседу, расспрашиваешь о житье, уточняешь подробности, а под сердцем уже холодок, знак беды. Почти отчаявшись, ты берёшься разбудить, реанимировать омертвевшие связки образов и смыслов, которые вели раньше эту душу и были ею ведомы, но они мертвы, они - картинки эпизодов, не вызывающие никаких ассоциаций и чувств у их обладателя, многие из них он уже выкинул за ненадобностью - забыл.

      - Ты сволочь, Юрка, - говорит мне повзрослевший Швед. Его не было три с половиной года.

      - Я слушаю тебя внимательно, - говорю я, глядя Шведу в глаза.

      - Ты ведь знал что со мной будет, если я уйду из группы, - говорит Швед и тоже смотрит мне в глаза.

      - Знал, - говорю я.

      - Почему же ты меня отпустил? - спрашивает Швед. - Ты видишь это, Юрка? - показывает он наколки на пальцах.

      - Вижу, - говорю я. - И никого никогда не держу. Это был твой выбор, а не мой.

      - Я был тупым восьмиклассником, а ты уже взрослым думающим дяденькой, - говорит Швед.

      - Все свободны, - отвечаю я. - Так было, так есть и так будет.

      - Почему ты не убедил меня? - напирает Швед.

      - Картинку я тебе нарисовал, - говорю я. - Даже подробности угадал с "малолеткой" и сроком.

      - Ты должен был заставить меня остаться в группе! - почти кричит Швед. - Ты же был моим другом, как ты мог меня отпустить?!

      - Потому и отпустил, - говорю я. - Ты тоже был моим другом, но почему-то ушел.

      - Я же был дурак, пацан, малявка! - напирает Швед. - А ты большой умный дядя!

      - Ты прав, Игорёк, - говорю я. - Но если бы мы сейчас вернулись в тот семьдесят пятый год, я поступил бы ровно так же.

      Швед смотрит в стол, и мы немного молчим.

      - Чем я могу помочь тебе? - спрашиваю я.

      - Возьми меня в лес, - просит Швед не отрывая глаз от стола.

      - В субботу, в шестнадцать тридцать - здесь. Это двухдневка с новичками.

      - А старики будут? - спрашивает Швед.

      - Полгруппы, восемь человек.

      - А Костявр?

      - Идёт.

      - А Симпли?

      - Тоже, - говорю я. - И Мика, и Дон, и Индеец. Мишка, Андрюшка, Маринка, Серёжка.

      - Они мне тогда говорили, что Горгона - обыкновенная бл-дь, но я не поверил. У нее язык хорошо подвешен. А мы дома бедно жили с мамкой и бабушкой. Я хотел, чтобы мы хорошо жили.

      - Швед, мы сделали всё, чтобы ты не ушел, - говорю я. - Большего сделать мы не могли.

      - Бабушка умерла в прошлом году, - тихо сказал Швед. - Менты меня на похороны не отпустили. Не положено.

      - Хочешь - поживи у меня на Басманке, - говорю я.

      - Хочу, Юрка, - говорит Швед. - Но я с мамой еще побуду. А потом в лес пойдем. Да?

      - Да, Игорёк. У тебя есть время всё начать сначала.

      Он поднимает глаза и отрицательно мотает головой.

      - Сначала ничего не бывает.

      В субботу Швед не пришел. Вернувшись из похода, мы узнали, что в пятницу вечером он крепко выпил, стал буянить в каком-то дворике и разбил морды двум мусорам, которые приехали его забирать.

      Больше мы никогда не виделись со Шведом. Остались его фотографии, последние - на скалодроме под Туапсе в 1975 году. Эти фотопленки смыло паводком в 2005-м, когда ребята спрятали фототеку Тропы в подвал от банды депутата С. С тысяч фотоплёнок, отснятых начиная с 1956 года смыло эмульсию. Осталось несколько отпечатков, совсем чуть-чуть.

      На фото Швед в белой вязаной шапочке разбирается со своей грудной обвязкой, сосредоточенно и спокойно.

      Когда он только появился в группе, приезжали ленинградские альпинисты и каэспешники. Они пошли с нами в лес на тренировку палатки, а вечером спросили у меня:

      - Откуда у вас этот шведский мальчик?

      - Шведский? - удивился я. - Кто?

      Ленинградцы показали на Игорька, и я с удивлением заметил, что он действительно мог бы оказаться в иллюстрациях к Астрид Линдгрен или в других замечательных книгах скандинавских писателей о детях и про детей.

      Группа сидела тут же, и кто-то с улыбкой спросил у Игоря, разглядывая его светлые волосы и точеный скандинавский профиль:

      - Швед, как у вас там погода в Норвегии?

      - Это будет моё лесное имя? - с надеждой спросил Игорёк.

      - А ты хочешь? - спросил Мика.

      - Да.

      - Швед, передай мне, пожалуйста, бутерброд со шпротой, - попросил Дон. - Там два остались, твой и мой. С твоего шведского стола.

      Расставаясь с нами в семьдесят пятом, Швед попросил, чтобы мы не искали его, не заходили к нему домой, а на его место в основной группе взяли кого-то другого. Просьба была принята, отменить ее Швед не успел, и Тропа, всегда верная последнему слову, выполняла эту просьбу беспрекословно.

      Если бы мы были хоть в какой-то степени "мадридским двором", умели и хотели бы плести интриги, имели бы закрытую психолого-педагогическую кухню, все могло бы сложиться лучше. Но никакого спасительного двойного дна у нас не было.

      Швед казался мне подросшим Малышом, который "и Карлсон". Его желание в четырнадцать лет быть мужиком и обеспечить материально свою семью было естественным. На работу подростков брали только с 16-ти лет, да и то на грошовую зарплату и под вечным дурацким присмотром К.Д.Н. У меня нет для вас другой Тропы. Двойное дно и конструктивная фига в кармане - не про нас. Тропа родилась на свет уже с отсутствием хитрости. Взять ее было неоткуда. Так и прожили.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 10 декабря 2017 года. Отрывок 136

     "Если вы мне не верите, я не унижусь до объяснений".

     Даниил Гранин "Зубр"

      Продолжим наши преждевременные и скоропостижные Заметки о Тропе.

      Я не знаю, что из рукописей пропало, а что дошло. Это может быть причиной "белых пятен", которые придется додумать и допредставить в меру своей. Возможны и повторы, но они могут высветить одно и то же событие с разных сторон, рассказать о нём в разных ракурсах, их можно потерпеть, как терпят рондо.

      Конечно, имей я в руках вопросы, я справлялся бы лучше, но вопросов нет, и я рассказываю о том, что идет из памяти в виде потокового текста.

      Я уверен, что стране нужна будет нравственная реабилитация, что она качественнее происходит в группе, а не экзистенциальном одиночестве и что навыки реабилитации могут транслироваться из группы в общество и вызывать в нём резонансные процессы и явления. "Эффект домино наоборот" - реальность. Им невозможно воспользоваться в неморальных, негуманных целях, ибо никакого "наоборот" уже не будет.

      Произвольная, рожденная некомпетентностью и болезненными комплексами манипуляция целыми странами и народами уйдет в прошлое, непреходящие ценности человечества будут отмыты от грязи и пороховой пыли, тогда и понадобится Тропа. Детство как путь, как надежда и как способ самосовершенствования, займет то место в жизни человечества, которое должно занимать, а диалог взрослого мира с детским станет уважительным и равным. Пристальный контроль общества за всеми, абсолютно всеми видами насилия, даже самого неизбежного, станет сутью любой силы и любого её применения. Потом этот контроль переселится в каждого жителя Земли и станет его неотъемлемой частью.

      Если уж люди соль Земли, то их соль - дети. Сотрудничая с природой, придется сотрудничать и с детьми. Много знать и ничего не мочь взрослым станет стыдно. Знай сколько хочешь, но хоть что-нибудь моги, иначе твоя жизнь - всего лишь экскурсия.


      Можно научить обезьяну играть в карты, но это не сделает её человеком.

      Можно крутить на голове глобус, но это не произведет на свет ответственного жителя планеты.

      И себя, и планету надо познавать пешком. Поэтому вернемся на Тропу, я надеюсь еще что-нибудь успеть рассказать вам. Не о том, "как надо", а о том, как у нас было.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 12 декабря 2017 года. Отрывок 137

      Чесоточного клеща обычной стиркой не убьёшь. Его эшафот - кипящая в чане вода с добавлением нужных веществ и параллельное нанесение на тело мази, которая отправляет насекомое в небытие. Мазь наносится в безлюдной обстановке на пританцовывающие на палаточном настиле детские тела, вполне беззащитные перед педофобами и блюстителями скреп, поскольку на этих телах кроме мази ничего нет.

      Чесотку нам привозили из детдомов, но чаще - из интернатов, где по укладу отношения к ребенку было только отношение к детям, отчего они массово чесались и ходили кучками на исповедь к медсестре.

      Мы распознавали их на заброске, в первый же день, и группировали в отдельную палатку, рассказывали как вести себя до экзекуции, проваривания и прокаливания одежды. Чесотка, которую они привозили на себе, не была ни проклятием, ни безобразием, она была особенностью, от которой лучше избавиться и не поделиться ею с другими. Лечить чесотку было весело, не скучнее, чем избавляться от педикулёза или грибка стопы. Своими привычными движениями тропяной взросляк включался во все эти танцевальные действия и расставание с паразитами проходило весело и непринужденно, без капли грусти или стеснения.

      Помазанники тут же получали чистую тропяную одежду, тотально на нее переходили ввиду удобства и безопасности, а их одежда после кипячения и сушки подвергалась еще и тщательному прокаливанию.

      Мазь называлась бензилбензоат, и не каждый мог выучить это почти немецкое по протяженности слово. Его заменяли фамильярным "бензилка", а то и вовсе "бенза", что могло оскорбить лучшие душевные порывы отечественных фармацевтов, поэтому названия произносили тихо и невзначай.


      Длинные волосы были несомненным признаком отсутствия вшей, а то и гнид. Волосы Тропы развевались по ветру и ничуть не стесняли их владельцев - мода на короткую предвоенную стрижку появилась много позднее, обозначив будущее как казарму.

      Время от времени зоркие глаза поисковиков добросовестно искали в волосах бесплатных попутчиков - каждая мелкая гнида норовит проскочить в будущее на чужих плечах и устроить там свой апофеоз. Кульки из полиэтилена, плотно забирающие в себя волосы на наших головах, становились головными уборами группы на несколько часов, а потом снова развевались волосы, но уже не у всех. Проверка на вшивость безошибочно выделяла тех, которые сейчас были бы в моде и в фаворе, - обстриженных до преждевременной лысины детей.

      Поляна (Татьяна Поляновская) политкорректно называет гнид "личинками", с которыми нам не по пути. Она - самый выдающийся мастер в нашем мире из тех, кто борется с "пассажирами". Поляну все любят. Большая, представительная, но в нехитрой тропяной взросляцкой одежде, она успевает всё, но ничего не форсирует, никогда не обостряет противоречия, делает то, что надо в текущий момент и является воплощением женского, материнского начала Тропы. Уже несколько лет в нашем народе присказка: Без Поляны нет Тропы. Никакого преувеличения тут нет, это чистая правда. Без фанатизма и ажитации, она помнит каждый тропяной носочек, каждую шмоточку и всегда знает, какие продукты нужны лагерю, а какими он может поделиться. Женственность, интеллигентность и живой практический ум дарят нам в своём сплаве всеобщую любимицу, которую можно любить, нелепо - ненавидеть и невозможно быть к ней равнодушным в ответ на её радушие и всегдашнее доброжелательное терпение.

      На лагерях, где живет Поляна, всегда нормальные волосы, глаза и уши, ничего не гниёт в ботинках и очень редко встретишь лысого ребенка.

      Когда мы все вместе упали в грузовике в пропасть, Поляна осталась жива, откликнулась на просьбы родителей погибших ребят продолжать дело, за которое они отдали жизнь, и приехала к нам снова, на разбившуюся Тропу, после грязных газетных обвинений, под которые мы лежали по больницам, а потом учились ходить заново, продолжали собираться десятки, сотни ребят из разных уголков страны и уже Тропа повела нас, а не мы её. Работу погибших ребят брали на себя тропяные бригады и отдельные участники экспедиции. Мы и сейчас продолжаем защищать их честь и достоинство, ибо эти ребята не были "среди нас", они были нами.

      Запас бензилбензоата всегда был в аптечке, мазь плохо переносила жару, выветриваясь из тюбиков, и запас приходилось обновлять - новенькие носители пассажиров могли приехать когда угодно и в любом количестве. Все химпрепараты хранились в специальном блоке аптечки, доступ к которому имел только взросляк. Такую обязанность на Круге возложили на нас дети - не пускать их к спецблоку аптеки. Все полномочия, которыми обладают взрослые на Тропе, делегированы им детьми, никакого самозахвата, никакого "так положено", ибо на Тропе может быть положено только самой Тропой.

      Понятно, что такой уклад требует от взросляка больше усилий и больше времени на начальном этапе, но та ткань отношений, которая возникает в нашем тропяном мире вполне этого стоит. Взаимное непонимание в такой ткани никогда не оборачивается враждебностью, а распоряжения естественны и необходимы - у Тропы нет аллергии на руководство ею в конкретных ситуациях, если она сама делегировала это руководство.


      Ногтевой грибок у детей встречается крайне редко, а вот грибок стопы хорошо угадывается в походке, во внешнем виде и запахе обуви и носков. Грибок - автор самых тяжелых и кровавых потертостей, мацерация кожи делает её механически нестойкой, поэтому грибку мы даём бой с момента его обнаружения. Последние лет двадцать пять это пихтовое масло. Часто одной ночи с пихтариком достаточно, чтобы грибок ушёл, но только профилактика предупредит его возвращение. Грибок нам дарят интернатские бани и души плюс маргинальное содержание обуви и носков. Если грибок глубоко внедрен в обувь, а другой обуви нет, сушильщики прокалят её всеми известными им способами и обильно пропитают пихтовым маслом, прежде чем вернуть владельцу. Обувь, как и зубная щетка, расческа или вставные зубы, если они есть, относится к личному снаряжению, в чужие ботинки можно залезть только при самой великой необходимости, что случается редко. Зато в своей пропихтованной обуви, в пропихтованных носках на пропихтованных стельках резко меняется в лучшую сторону цвет и выражение лица, что опять доказывает, что небо начинается с земли.


      Жаль, что не могу перечитать написанное. Текст про Поляну должен быть без изъянов, гладким и несомненным, как она сама. Я очень любил утром пить кофе с Поляной. Мы кипятили с ней воду на донышке бывалого солдатского котелка и разливали её по двум, иногда больше, кружкам, где Поляна заготавливала растворимый кофе, перетертый с сахаром. Для того, чтобы попить кофе с Поляной, стоит завалиться на двадцать минут на Тропу из любой точки земного шара в любые времена.

      Любой окружающий нас ребенок мог попросить кофе, но они делали это редко, поскольку балдели и затепливались изнутри не от кофе, а от нас с Поляной, пьющих этот многострадальный напиток и спокойно поглядывавших вокруг.


      Окружающий нас ребенок, именно так. Любой.

      Когда у взрослого нет обратной стороны, которую надо бережно скрывать, любой ребенок окружит вас.

      В окружении Ребенка происходят всякие чудеса вроде доброй и внятной повседневной жизни, которая у каждого - своя, а у всех - одна и та же.


      "Юру ничего изменить не может, он какой есть - такой и есть", - сказала про меня Поляна.

      Ты тоже всегда в порядке, Таня.

      Мы с тобой - ровесники.

      Огненные Собаки Шестидесятых.

      С нами - надежно. И тепло.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 13 декабря 2017 года. Отрывок 138

      - Я сегодня выложился не полностью, - говорит Боцман на вечернем разборе дня. - У меня остались силы, и они мне мешают.


      Фронт работ никогда не покрывается полностью, людей всегда не хватает. "Я выложился полностью" и "день прошел хорошо" - это одно и то же разными словами. Недостаток людей рождает в группе "втягивающий эффект", группа радуется каждому новопришедшему в неё - ей радостно поделиться радостью работы. Восьмерка первопоселенцев на передовом, только что выброшенном лагере с удовольствием вырастает в дюжину, а то и в полный состав лагеря - пятнадцать человек. Тропе радостно видеть, что её много, это значит, что жизнь хороша, комфортна, уютна и производительна. Не бывает так, что одни закончили свою работу, а другие еще вкалывают. Тропа заканчивает все работы вместе, одновременно. Помочь другому, если ты закончил делать своё дело, приятно и престижно, но никто не скажет о хорошем: "это сделал я", только "мы", и "я" лишь тогда, когда что-то сделано неважно или плохо. У плохого есть автор, у хорошего - все. Так же работают и спасатели: никто не скажет "я спас".


      Сидим на передовом, только что заброшенном и поставленном безымянном лагере.

      - Мы не избранные группой, - говорит Кип. - Мы ею назначены. Группа только выбрала кого назначить, а так мы - обыкновенные люди.

      - Маленькое человечество, - улыбается Дель.

      - И если кому-то нужна помощь, мы ее окажем, - говорит Дель. - Если кто заблудился. Или терпит бедствие.

      - Маленькое человечество спасателей, - подытоживает Дунай.

      - Точно! - радуется Дель. - Это же название лагеря! МЧС!

      - Дунай, тебе идет эта лента, которой ты подвязываешь волосы, - сообщает Гелька.

      - Давай я тебе такую же завяжу, - предлагает Гельке Дунай.

      - А давайте все тут будем ходить с такими подвязками? - предлагает Гелька.

      В расположение лагеря вламывается сквозь заросли костлявый жилистый Заяц, на плечах у него катушка с проводом. Через несколько минут мы свяжемся с остальными лагерями. Зайцу, продолжающему разматывать катушку, первому повязывают МЧСовскую ленту.

      - Ща, погодите, - говорит Заяц. - Губы отсохли.
      За ним по кустам пробирается с крючком и развилкой серьезный несчетливый Мыш.

      - Вам помочь? - спрашивает Гелька.

      - Да ну, - говорит Заяц. - Тут работа на двоих на две минуты. А потом - кружечку бы с чаем.

      - Вот чай, уже налит, - говорит Дель. - Сейчас печенек вам достану.

      - Не надо печенек, - просит Заяц. - У вас ТЭБЭшка есть (Т.Б. - туалетная бумага)?

      - Есть, - говорит Гелька, и только сейчас все замечают, что Заяц приплясывает, не отрываясь от работы.

      - Бедный Заяц, - вздыхает Дель.

      - Угу, - соглашается Заяц, обводя проводом ствол.

      - Дима, стоп, - говорю я. - Приземли катушку.

      Заяц приземляет катушку к стволу. Я выдаю ему метр туалетной бумаги и сообщаю:

      - В таком состоянии ходить под грузом нельзя.

      - Ага! - радостно соглашается Заяц. - Где Поле Чудес? Уже есть?

      - Да, тебе туда, - показываю я, и Заяц исчезает. Мыш поправляет станок с катушкой, чтобы не упал.

      - Юр, а на этом лагере что-нибудь будет? - спрашивает Мыш.

      - Кроме обычных работ?

      - Да.

      - Будет переправа со всеми ее ужасами и кошмарами.

      - Навесная? - ликующе спрашивает Мыш.

      - Навесная. На всех следующих лагерях надо уметь ходить по верёвке.


      На следующий день пришла Рысь с ребятами, навесили через речку основную веревку, свободные взяли камеру, я тоже побаловался, снимали допоздна, пока не сели аккумуляторы. И ползали по веревке до ночи. Это не фильм, а стыковой монтаж отснятого. Как есть. Черновик. Я не успел.


      Камеру может взять каждый, кто сдал зачет на правильное пользование ею. Я с удовольствием посмотрел бы всё это вместе с вами, но до такой поры мне еще три с половиной года. Поэтому я и сейчас там, и Тропа живёт.

      Обучение переправе - такая же важная работа, как еду готовить или тропу прокладывать. Мы живые, живые.
  
  Отснятое - здесь,
  'Переправа'.
  
     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 14 декабря 2017 года. Отрывок 139

      Тропяной телефон существовать не может. В этом нас убеждали последние лет тридцать все, кто понимал в телефонах. Они убеждали нас в том, что однопроводной связи быть не может, нужны два провода. Мы продолжали перезваниваться по одному и пожимали плечами. Вторым проводом была планета Земля, ее ручьи и реки, но нас всё равно убеждали, что всего этого быть не может.

      - Ты считаешь, что разработчики этих аппаратов были глупее вас? - спрашивает изобретатель Марк и показывает на наши бывалые "ташки" - телефонные аппараты времен Великой Отечественной. "Ташки" сделаны под два провода.

      - Но ты же слышишь, - говорю я. - Всё работает.

      - Оно не может работать на одном проводе! - настаивает изобретатель Марк.

      - В первые два года у нас были судовые телефоны, огромные, с кораблей, - рассказываю я. - Они работали на одном проводе и без всяких батареек. Крутанешь разок ручку вызова, и разности потенциалов хватает на длинный разговор.

      Марк хмыкает и удаляется. Мы с ним ровесники, но у него два высших технических образования. Мне слегка неудобно перед ним за то, что тропяные телефоны работают.

      Ровно так же мне слегка неудобно перед педагогическими академиями и учеными за то, что Тропа существует и работает. Её так же не может быть, как тропяной телефонной связи по одному проводу и без батареек.

      Я не ставлю себе задачу научно или наукообразно объяснять жизнь и деятельность Тропы. Я лишь рассказываю, как это есть.

      Вариант обмана десятилетиями целой группы исключен. Силовой вариант исключен. Вариант подкупа для получения результата исключён. Что же остается для объяснения?

      Можно, конечно, заподозрить паутинки тропяной связи в сотрудничестве с Космосом. Можно заподозрить Тропу в сотрудничестве с чем-то сверхъестественным, но Тропа по своей природе ничего неестественного содержать не может и с таковым не сотрудничает. Она не может быть исполняемым бредом одного человека или даже группы одержимых людей. У Тропы нет никакой сверххитрости, и даже хитрости у нее нет.

      В чём же дело? Огромная, "громоздкая" система со сложной (само) организацией, с множеством внешних связей, с большим объемом оснащения - для того чтобы обидеть ночью в кустах несчастного безобидного ребенка?

      А телефонная связь, которой не может быть, но которая есть - для того, чтобы договариваться о совершении преступлений?

      Это - парадигма Скоробогатченко, которую он унаследовал от уязвлённых Тропой лишиных и яржомбеков. Уязвленных Тропой немного, но они сильно пахнут. Производство их говнометов часто и подолгу спонсирует государство, и в эти периоды они - впереди и на лихом коне. Сорок лет мы продержались, но на этот раз - нет. В таком количестве дерьма не продохнёшь.

      Провода для полевых телефонов изготовляются двужильными. Чтобы перейти на одножильные, нужно подумать и перестроить производство. Подумать можно и в фармацевтике, и в сельском хозяйстве, и в государственном устройстве, но пока сила есть - ума не надо.

      Изобретатель Марк возвращается и просит:

      - Юра, расскажи мне как это работает. Я никому не скажу.

      - И я никому не скажу, - говорю я. - Потому что не знаю, как оно работает. Оно - работает. Это всё.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 16 декабря 2017 года. Отрывок 140

      Спасибо за распечатку нескольких "отрывков #". Текст ужасный. Дело даже не в ошибках и помарках при распутывании моего почерка, а в полном моём пренебрежении читающими текст. То я пытаюсь агитировать уважаемых взрослых стать детьми, то паранойяльно перескакиваю от ростка яблони к последствиям железодефицита - мигом, без всяких промежуточных опор, без приключений физического тела этого ростка, который становится деревом, дает плоды, содержащие железо и так далее.

      Помножив свою торопливость на свою неопытность, я ставлю читателя в положение, когда он - для понимания текста - должен вместе со мной свободно скакать по полям смыслов, не заботясь о внятной их последовательности, логике и пренебрегая тем, что текст предусматривает диалог с читающим, взаимопонимание и стройность конструкции, а не её эскиз, сделанный ребенком. Надо уж либо писать, как для детей: внятно и просто, последовательно меняя картинки и добавляя детали в кашу из топора; или как для взрослых, для которых аллюзии равны иллюзиям, а то, над чем можно задуматься - безнадежный спам.

      Отсутствие востребователя, отсутствие вопросов, отсутствие условий для работы над текстом и отсутствие обратной связи - всё это никак меня не извиняет и не оправдывает. Спрятавшись, ахахах, за потоковую самографию, я выпрашиваю индульгенцию за акупунктурность и мозаичность текста, в то время, как явление Тропы нужно рисовать внятно и понятно, в духе соцреализма, когда любому, рассматривающему картину в любой её точке совершенно понятно, "что это значит"и "что автор имел в виду".

      То есть, надо писать либо сказку, притчу, где все приключения - жизнь архетипов, либо нудное исследование на фоне непрерывных утверждений выгоды, которую приносит описываемое явление.

      То есть, когда пишешь текст, надо стоять у себя за спиной и читать его глазами читателя, не отягощенного безгранично расплывчатым тезаурусом, желающим извлекать пользу из каждого мгновения жизни. Такому читателю нужен рецепт, с которым он пойдет в аптеку, а не приключение фармацевтической мысли.

      Аналитическая сущность текста вряд ли может быть компенсирована производством фарша из смыслов, образов и понятий. Чтобы синтезировать в тексте, надо быть значительным мастером словописания, а я им не являюсь.


      Тем, кто пытался прочитать написанное мной, я приношу искренние до покраснения извинения и обязуюсь или писать понятно, или оставлять свои "эпифании" при себе.

      Самому себе задавать вопросы и самому себе на них отвечать можно без всяких текстов, в форме устного народного творчества, творимого про себя как Песня Мендельсона, но потребность писать вам уже превратилась в заболевание и, как настоящая почесуха, не отпускает меня, пока я могу двигаться. Чесаться, однако, надо украдкой и не до востребования, а уж дальше - как само будет.

      "Картавая шёпоть" смыслов есть у каждого старикашки, владеющего письменной речью. Но чтобы выложить из этих старикашек внятное мозаичное панно, нужно время, которого у новобытующего поколения нет, ему надо крутиться, продавая куртку Папы Карло, чтобы попасть в цирк. Буратино нынче не оболтус, а менеджер по продаже подержанной одежды.

      Буратино вырастет, овзрослеет, потом состарится и все станут звать его Папа Карло. У него даже будет фамилия, Карло Гоцци, например. Борясь с одиночеством, он выстругает какого-нибудь Пиноккио, и всё повторится сначала.


      Круговорот буратин в природе. Кажется, я опять за своё и опять безо всяких промежуточных площадок. О, мамма миа...


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 17 декабря 2017 года. Отрывок 141

      Отвлекся от интернатского текста и никак не могу в него обратно влететь. Замполит нашел у меня в тумбочке конфетку-карамель, сам я её там сто лет не видел. Это - опять рапорт, вызов на дисциплинарную комиссию, выговор. Ненависть так и прёт из него, он преследует меня персонально и жестко, изображая из меня молодого лентяя, сачка и нарушителя правил внутреннего распорядка. Нарушение в этот раз называется "хранение в тумбочке продуктов питания". Вразумить этого персонажа тут никто не может, я тоже. Фельдшер, давший мне ежедневный постельный режим, - в отпуске, а без него вроде и нет постельного режима. Абсурд здесь не аномалия на здравом смысле, он его полностью заменяет. То-то радости всем грызловым и усатиковым. Не радуйтесь, ребята. Никто меня не прогнёт.


      Так. Не будем отвлекаться на всякую глупость. Война есть война, не я ее веду. Попробуем разобраться в том, что такое "педагогика развития в единой социокультуро-природной среде", как назвали нас устами А.Н. Тубельского академические киты педагогики. Для этого начнем с самой этой комбинированной среды с длинным названием.

      Сначала заметим, что каждый человек безо всякой Тропы живет в социальных, культурных и природных средах с момента рождения или раньше. Другое дело - являются ли они едиными средами или единой средой.

      В трамвае, самолете или на пароме ты - пассажир, в кабинете врача - пациент, в школе - учащийся, в милиции - нарушитель, а в космосе - космонавт. Список можно продолжить, но и без того ясно, что многообразие жизни диктует тебе твои роли, ты принимаешь их вынужденно, даже если добровольно. Все роли - разные, все режиссеры - разные, зрители - разные, оценочные жюри - разные, и в этом легко не только потеряться (потерять себя), но и заболеть безликостью, а то и получить в награду расщепленное сознание.

      Размениваясь в череде ярлыков и моделей поведения до стертой полушки, ты перестаёшь существовать - чтобы сыграть великое множество ролей, надо быть Аркадием Райкиным или Матой Хари. Если при этом ты еще вживаешься в каждую роль, отдаешь ей свою личность - не ищи потом разницу между людьми, они все будут на одно лицо и без особых примет, как актеры в телесериалах.

      Такие затасканные слова, как "быть самим собой", у нас на Тропе обозначают смену полярности, когда каждый - Человек Уникальный, а уже потом, не сдавая себя, живущий в самых разных жизненных ситуациях.

      На первый взгляд такая смена полюсов может показаться формальной, незначительной, а то и бессмысленной, но это не так.

      Центропуписты (эгоцентристы) живут в постоянном страхе потери центровки мира на себя. Это происходит от того, что они отвечают перед собой только за собственное благополучие. Как только заботы выходят за пределы личного комфорта и достатка, человек начинает становиться ответственным Центром Вселенной - она поворачивается к нему как к союзнику. Мелкий до этого "пупок Земли" становится общественно и экологически ответственным и, оставаясь собой таким, остается собой в принципе или обретает себ. Сфера его забот увеличивается, как вселенная после Большого взрыва, и благо он начинает понимать не только как личный комфорт, но и как трудовые, донорские заботы по отношению к группе, обществу, природе.

      Мы идем от человека, а не к человеку, идём вместе с ним, находясь в нём, поддерживая его. Мы его любим, и поэтому мы его разглядели. Если короля играет свита, то у нас человека играет группа, и это не роль её, а сущность, ибо она тоже хочет быть самой собой. Декларировать такие свойства группы невозможно, они сами появляются в непрерывно существующих группах после шестого-седьмого года их существования, как и многие другие терапевтические (в т.ч. социотерапевические) свойства группы.

      Полицентричность может и не возникнуть, многое зависит от навигации и навигатора, а это, как правило, взрослый человек, которого группа взяла себе в экипаж.

      Осталось объяснить, как моноцентричность каждого "уживается" с полицентричностью всех, но это - простая задача.

      Она уже заключается тем, что заключается в словах "мы его любим". Любовь выводит человека из моноцентричности - сначала в резонансную соцентровку двух миров, а потом и в множественную соцентровку, которой группа и является.

      Любители путать любовь с сексом восторженно сожмут все свои сфинктеры и кинутся добивать нас, но их порыв нелеп и смешон в полях духовной любви, они опять промахнулись.

      Надо заметить, однако, что путаники любви с сексом есть и среди детей, процентов шесть из них станут подавать вам знаки сексуального расположения, но детей никогда нельзя бить по этому месту. Пилотируйте внимательно, чутко владейте тормозами и возможностью маневрировать в маленьком пространстве, не отвергайте их, это удар, но терпеливо выводите их чувства в духовную сферу из телесной. Да, это высший пилотаж в небе Любви, но его необходимость бесспорна. Отвергнув детские домогательства, вы рискуете быть наказанным за невыполнение их сексуальных фантазий и запросто потеряете работу, а то и сядете в тюрьму. Идти же у них на поводу невозможно по психофизиологическим и этическим причинам, любовь к детям - это "любовь минус секс".

      Наказания к таким андрофилам неприменимы, в крайнем случае постарайтесь избавить от них группу, иначе совсем беда. Крайний случай, впрочем, заранее угадать невозможно, тут расположена конкретная "зона риска", - своего рода минное поле с весьма платоническими возможностями его разминирования. Держите равновесие, особенно мужики.


      Единую среду мы слегка обозначили и даже потрогали ее причины, теперь над слепить вместе (обратно) социо, культуро и природное, да еще и приделать поверх них среду, единство которой мы уже обозначили сменой смысловых полюсов.

      Именно эта смена и порождает на Тропе "эффект домино наоборот", когда вставший с социокультуро-природных колен легко поднимает по цепочке всю группу.

      Из названной триады вынужденным компонентом выглядит только социум, но это ошибочное впечатление, вызванное тем, что нас слишком часто в жизни сгоняли в какую-нибудь кучу. Социальные животные социального сраму не имут, социум для них естественный "симбиоз", условие безопасного проживания на планете и условие качественного продолжения рода.

      Социальное для человека природосообразно, что и соединяет природу и социум.

      Неотъемлемое свойство природсообразного социума - его культура. Являясь единственным средством совершенствования человека и человечества, а не только воспроизводства населения, культура, её жажда и необходимость, заложена в самом природном фундаменте человека. О какой культуре я говорю? О любой, начиная с удобного расположения вилки на столе до авангардных поисков нового в искусстве. Культура непосредственно общается с моралью, нравственностью и совестью, она - память человеческого назначения, даже если истоки и цели его туманны. Она - единая платформа разных поколений, разных народов, разных людей. Если культура - дитя человеческое, а человек - дитя природы, то культура - внучка природы, чем не семья? Что мы там еще не соединили? Педагогику? Я не знаю, что это такое. Часть культуры, наверное. Вряд ли наоборот.


      Геростратиков, что бы они там ни разрушали, мы рассматривать не будем, они - исключение, а не правило. Имя их - отсутствие культуры, не более. Под любой надписью "Здесь был я" можно поставить подпись: Герострат. А если он напишет "меня здесь не было", то станет обыкновенным террористом, что не лучше. Мурло оно и есть мурло. Социум - отдельно, его какашки - отдельно. Как на Тропе. И никакой по этому поводу единой среды.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 18 декабря 2017 года. Отрывок 142

      Сидя у компьютера вряд ли кто-то запоёт русскую народную песню "Лучинушка", а песни "Мониторушка" еще никто не сочинил, всему свой черёд. Начиная с лампочек Ильича, песенок про осветителей и просветителей было немного, не говоря уже о люстре Чижевского и телевизоре Сикорского.


      Песни у костра (переходов от "Лучинушки" достаточно? :) ), песни у костра поются такие, у которых есть глубина и протяженность или протяжность.

      Кричалки и вопилки у костра поются редко, они просятся на свет в электричках, в морозном ожидании автобуса, в бортовых грузовиках-попутках.

      Песню у костра можно загадать, угадать, спросить, вымолить молчанием, спровоцировать, ее невозможно только заказать. Гитара ходит по кругу, но подолгу задерживается у тех, кто ею владеет.

      Круговой вечерний разбор со свечой происходит в своем традиционном формате, который не меняется уже лет сорок.

      - Кинем пальцы, раз-два-три!

      Каждый "кидает", показывает столько пальцев на руках, сколько хочет. Быстро считаем сумму, просим кого-нибудь отвернуться, чтобы не видеть Круг.

      - Этот?

      - Нет!

      - Этот? - показываем на другого.

      - Нет!

      - Этот?

      - Да!

      С этого человека начинается расчет по количеству кинутых пальцев. Считать можно по часовой стрелке, но мы, по привычке, считаем "по солнышку".

      Так находим первого, который получает зажженную свечу. Он скажет хорошие слова про кого захочет и передаст ему горящую свечу. Вернувшись на своё место, он спросит любую песню для того, кому передал свечу. Если спрошенную им песню никто не знает, он должен спеть её сам, но чаще всего это доставалось мне и гостям-кспшникам, когда они были. Группа подпевает, если хочет, но песни с подпевками, как и хоровые, - у нас редкость.


      Песня заканчивается, и тот, кто держит свечу, говорит о следующем хорошем человеке, но повторять людей нельзя, как и песни (см. пр. # 16: "Если нельзя, но очень хочется, то можно").

      Группа смотрит на лиц держащего свечу и видит, что оно прекрасно. За две-три песенные минуты по лицу, освещенному языком пламени свечи, пробегает огромное количество отсветов и бликов, но снимать на пленку это невозможно, разрушится тонкая ткань доверия, любви, неповторимости происходящего и повредится ещё что-то, никому не ведомое, но самое важное в этом вечере и в жизни.

      Свечу среди прочих может получить и тот первый, для которого выкинули пальцы и тогда у него есть полное право передать её кому-нибудь еще с хорошими, добрыми словами, которых так не хватает каждому человеку на Земле.

      Разбор со свечой - зрелище феерическое, память от него остается под сердцем и живет долго. Это праздник, не календарный, настоящий.


      Последний слушает спрошенную ему песню, но передавать свечу ему некому. Он аккуратно погасит ее, послюнив пальцы (свечи не задуваем, не принято) и заберет её на память. Он будет зажигать ее, когда заскучает по Тропе, память споет ему любимые песенки и песни.

      - Юр, у меня есть огарок свечи с прошлого лета, - говорит Волчик, снова приехав на Тропу в июне.

      - Значит, учебный год прошел хорошо, скучать не пришлось, - говорю я.

      - Нет, не так, - говорит Волчик. - Я зажгу, вздохну и снова тушу, я на чуть-чуть зажигал.

      В прошлом году я свалился на лагере Чистом с температурой 41-42ºC. Волчик трое суток держал костер и отпаивал меня чаем и травами. Котелка на Чистом не было, и он кипятил воду в литровой кружке. Через три дня был Круг со свечой, я сказал ему слова и спел песенку, его любимую - "Дельфины" Александра Дольского. Волчик был молчаливый и... как бы сказать... очень уместный - везде и всегда. При нем не существовало никакой пустоты, она полнилась его тёплым молчанием. Он погиб 21 августа 1991 года, когда мы упали в грузовике в реку Белую с моста. Его звали Володя Легкарь, одессит, 13 лет.

      Где-то есть моя последняя песенка ему, она в прозе и называется "Дом". Волчик по-настоящему был моим первым помощником в создании группы ребят-реабилитаторов для ЦВиРЛа, "детского персонала".

      Есть фото, где он варит мне в кружке чабрец на лагере Чистом. Сохранилось ли это фото - не знаю. Еще его снимал приезжавший на Тропу фотохудожник Александр Тягны-Рядно, но я не видел этих его фотографий.


      Держишь свечу в круге, звучит песня, воск течет по пальцам, но ты ничего не чувствуешь, он не обжигает. Чуть колышется огонек свечи, отсветы бегут по лицу. Высоко над кронами деревьев зоркие глаза звёзд. Костер горит ровно и бесшумно, не искрит. Тепло.

      - Юурк...

      - Скажи.

      - Юр, а Земля - маленькая?


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 21 декабря. Отрывок 143

      Легче всего предсказать непредсказуемость, сложить лапки иксом и притулиться в уголок в позе горестного наблюдателя: "А что я могу сделать, это - стихия". Стихия - это что-то беспорядочное, непостижимое, бесчеловечное, но такова ли человеческая стихия? Являя собой синтез земного и небесного она будет заведомо сложнее земной организованности социальных существ, где мы всё можем понять и объяснить в виде природного явления. Мы начинаем называть природу стихией лишь тогда, когда она выходит за пределы наших познаний, намерений и предсказаний, но она не перестаёт быть природой даже под извиняющим наше непонимание именем "стихия".

     Кто же или что же по нашей тропяной схеме станет "не исключенным третьим" между телесным и духовным, между природой и стихией, между волей и спонтанностью?


      Таким "не исключенным Третьим" является содружество существ, но вряд ли им может быть одно существо. Содружество разных существ человеческого, животного, растительного и любого другого мира содержит в себе общий знаменатель жизни и вполне её знаменует, если это именно содружество, а не механический конгломерат. Оставим пока в стороне то, что человек не считает живым и скажем о содружестве живых существ.

      Рассматривая содружество человека с коровой, мы обратим внимание на взаимную пользу и выгоду, дружбу с собакой тоже легко объясним с точки зрения симбиоза, но например, при понимании взаимной выгоды нам трудновато будет засунуть в неё кошку, цветок на окне (несъедобный), кормушку для птиц, цветы на клумбе и полевые цветы, феномен зоозащиты и многое другое, позволяющее задуматься о многообразии уже существующей нашей связи с существительными существ. Странно было бы сказать, что кошки привлекательны для человека отсутствием мышей, сетевая котофилия тому доказательство - в интернете нет мышей, а кошек - полно. Они возвращаются с кухни, морда у них в сметане, но мы многое прощаем им - кошка стала символом и хранителем смысла жизни под названием "независимое существование, что хочу - то и ворочу, сам черт мне не брат, ваши фиолетовые проблемы-заботы мне по барабану", и так далее.

      Цветок на окне не тыбзит сметану с кухни, радует глаз и душу, а просит взамен всего-то попить немножко водички. Приручённые существа наперебой рассказывают о человеке человеку, но он благостно глух, пьет молоко, кушает мед, огурцы и помидоры, занюхивает всё ароматом цветка и знать про себя ничего не хочет.

      Священные животные в разных странах рассказывают нам о личности страны, как русский чертополох в символе Шотландии. Я уверен, что собирательная личность страны существует, и мы давно, очень давно чувствуем ее, но не торопимся признать. Рубка сахарного тростника на Кубе или сведение на нет лесов Амазонки подсказывают нам, что растения плохо двигаются и затрудняются обидеться на человека и убежать от него. Богатства Планеты развращают человека животного, земного, но человек небесный, духовный, ответственный продолжает развиваться в нём, не прекращая поисков содружества с природой поверх жажды насыщения и комфортного переваривания пищи. Ноги человека - на земле, но всё остальное уже в небе, ибо оно, небо, начинается с земли.

      Чтобы рассмотреть небо, нужна твёрдая земная опора, и сложно обязать человека не тыбзить с небесной кухни духовную сметану, а обходиться несколькими каплями воды в день, а если ты кактус, то и меньше. Комнатные собачки заменяют детей, а многие другие существа или даже их изображения спасают человека от одиночества и беспробудной бесполезности жизни.

      "Мы к вам травою прорастём", говорят нам покинувшие этот мир и выполняют обещание, а мы удивляемся - почему по этому лугу так мягко идти. Трава, как и культура, не выбирает, кому служить, и служит всем, кто нуждается в ее услугах. Вот травинка "Александр Невский", эта ягода - "Екатерина Великая", а деревце - Федерико Гарсиа Лорка и Виктор Хара, у него двухцветные красно-белые цветки.

      Комары, москиты, оводы и мухи цеце не умаляют наших отношений с бабочками и стрекозами, а уж гладиаторские бега тараканов вовсе компенсируют человеку его инертную дереализацию, лечат страдание самца, не достигшего первенства "в реале", предвосхищая петушиные бои и корриду.

      Стремясь уйти от тупого поедания прирученных существ в духовное общение с ними, человек проходит этот путь совершенствуя себя, но кушать что-то надо, одной таблицей Менделеева сыт не будешь, а жрать кого-нибудь - это уже какие-то отношения с ним, а то и взаимоотношения. Мы обречены на них в диапазоне от убийства кролика до молитвы за его жизнь. Организаторы и массовики отдыхают, природа всё сделает без них.


      То, о чём я пытаюсь рассказать, хорошо понимают (чувствуют) дети и те взрослые, кто сохранил в себе внутреннего ребенка, прибавил свою взрослость к своему детству, а не замесил одно другим. Обретаясь во всех частях древа жизни как существа, дети понимают (чувствуют) свою, мягко говоря, причастность природе, их эйдосы универсальны и метафоричны, логос еще не разделил их на объекты познания, оставляя их до поры субъектами жизни как естественного состояния энергии - материи - древа жизни как существа.

      Мы сделали робкие шаги к единению, но я не буду далее тревожить критические умы и не задену их человеческого достоинства рассуждениями о жизни неживого в природе. Заботы человечества о собственном выживании достойны уважения не меньше, чем родительская любовь - часть заботы о выживании, дарованная той же природой.


      "Дары Природы" - так назывался магазин в Перловке, куда мы ходили с Гадёнышем. В нём продавали мясо, маринованный папоротник "орляк" и перепелиные яйца, но там могло бы находиться всё, включая морду и сметану в отдельных лоточках. Молока там не было, оно имелось в других магазинах с вывеской "Молоко". Сами мы с Гадёнышем тоже могли встать в витрину, выходящую на улицу, и вполне бы соответствовали, но лучше уж мы покатим в лес за грибами или в Царицыно на развалины - тренировать три точки опоры.


      Опять в ржавом динамике хрипит попса, - песня протеста против себя самой, культурный суицид. "Человечество суть орган природы, созданный ею для управления стихийными силами", сказал Игорь Забелин. Это были советские времена, шестидесятые годы и полная убежденность в том, что всем может управлять только какой-нибудь орган. Горизонтальное сотрудничество органов не рассматривалось, как и вообще какое-либо горизонтальное сотрудничество, а тем более содружество. В первом году шестидесятых Гагарин облетел Землю и сказал, что она маленькая.

      И улыбнулся.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 21 декабря 2017 года. Отрывок 144

      Мы безошибочно отличим дубовый лист от кленового, кактус от арбуза, а жирафа от осла. Множество эталонов хранится внутри нас, они подозрительно многочисленны и многообразны.

      Глянув на форму, мы довольно уверенно угадываем содержание, на этом основана вся таксидермия, изготовление муляжей и умная реклама. Этим же воспользовался и фашизм, предложив единообразие подчинённых идеологии существ, которые "все как один".

      Несмотря на такую родословную, антропометрия, как и антропология, еще живы, а вопрос выбора - отбора - селекции хоть и не стоит прямо, но незримо присутствует в самых разных областях жизни. Очистить проблему выбора от послевкусия Бухенвальда и Треблинки уже никогда не удастся. Человеку и человечеству полезно и необходимо иметь зеркала, в которые они могут смотреться, но "мы выбираем, нас выбирают" и от этого абсолютно некуда деться.

      Решающим является контекст выбора - отбора - селекции. Естественный выбор - отбор не вызывает у нас отторжения, разве что лёгкую грусть по поводу собственного личного несовершенства. Естественный отбор кончается там, где в него вмешивается человеческая воля, которая в сочетании с силой физической начинает переустраивать мир на свой лад. "Я - природа! Я естественный!" - кричу я и берусь руководить естественным отбором в природе, превращая его в искусственный.

      Контекст отбора сформирует, а то и сформулирует его параметры, а контекст, которым взаимно владеет группа, а не один человек, будет человечнее и точнее, чем распоряжения любого одного распорядителя, уж группа-то лучше любого индивидуума понимает, что каждый человек - лучше всех и что придется выбирать лучших из лучших.

      Червяка, который сам себя усилием воли разделяет на две половинки, представить трудно, группу - легко, она понимает цели и задачи, которых не знает червяк. Она интеллектуально пластична в своей самоорганизации, включая разделение, потерю целостности, которые подразумевает отбор. Размножаясь делением на разные лагеря, Тропа множит себя, восполняя ущерб разделенности своим присутствием не в одном, а в нескольких местах сразу, одновременно, согласованно, дружественно, не теряя чувства собственного единого организма, что вряд ли возможно в камерных группах коммунарских подвалов или в командах, исповедующих разделение на "свой" и "чужой". Мы слишком близки к цивилизации, чтобы потерять связь с ней, и слишком далеки, чтобы не сплотиться в её доступную нам копию. Все границы условны, все расстояния - умозрительны.

      В отличие от человека, который совершает отбор, группа совершает самоотбор, и он требует от нее ответственности, достойной коллективного существа. Тропяные пацаны не возьмут наверх ставить передовой лагерь тех, кто хорошо развлекает, заразительно балдеет или владеет недоступными широким народным массам прибамбасами. Наверх пойдут работящие, сообразительные, "моторные", умеющие строить добрые отношения, выносливые физически и - главное - морально, обладающие ресурсом доброты, терпением и уже приобретенной способностью жить в темпо-ритме рабочей группы.

      В такие времена мы, видимо, напоминаем внешне леммингов-пеструшек, перенаселивших свой ареал, когда одни бегут в воду, а другие крутят головами, пытаясь понять что происходит и никуда не бегут.


      Я уже написал про технологию, с помощью которой группа сама себя из себя отбирает, это разновидность социометрии, адаптированная к тропяным условиям, но остающаяся корректной по отношению к группе и ее участникам в отдельности. Надеюсь, что это описание дошло до вас, и не стану здесь его повторять.

      С девчонками, в отличие от пацанов, всё немного иначе: наверх пойдут самые красивые из самых добрых, но тут нас утешает Михаил Анчаров своим "красота - это высшая целесообразность".

      Я редко бываю не согласен с выбором группы и мальчишек, и девчонок, но сделать ничего не могу, кроме как отдавать свой единственный голос за симпатичных мне людей. Если бы я попросил дать мне самому отобрать команду наверх, группа дала бы мне такую возможность, но такая просьба неприлична, а отбор кого-то куда-то одним человеком - немыслим, особенно если он - взросляк. Взросляк принадлежит Тропе, не наоборот, это она взяла его для обеспечения собственной безопасности и чтобы пользоваться его опытом при надобности, особенно в сложных моментах, когда этот опыт нужен. Взросляк востребован Тропой, ему делегированы некоторые права и обязанности, но при этом взрослый - не начальник Тропы, хоть и числится для внешнего мира ее "руководителем". Компас и секстан не руководят кораблем, а штормглас ничего ему не запрещает. Лоцман не ведет корабль, а проводит его по заданному участку. Упреждать и подсказывать - не значит руководить, а уж руководить отбором и вовсе невозможно, когда его совершает сама группа. Осознание собственной начальственной немощи никак меня не отягощает, я - средство группы, а не ее цель, мне предложили быть, и я стал, значит сам выбрал быть средством. По-хорошему детским средством является каждый любой взрослый, но не каждый взрослый этого хочет. Я - хочу. "Нет, не потому что я лучше других деревьев...".


      Отыграюсь, отбирая ребят в группу социальных спасателей, но и там меня будет ждать "детский фильтр": в течение двух месяцев группа или утвердит новичка в основном составе, или попросит его выбрать другую судьбу. И я ничего не смогу сделать, если даже считаю решение группы ошибочным. Она и сама мучается, когда кому-то в чём-то отказывает. Мультиличности, например, встречаются не часто, хочется их сохранить, но...

      Я всегда скажу своё слово при отборе, группа услышит, и в ней произойдет дополнительная внутренняя работа, перепроверка, поиск ошибки, но против её решения я не должен идти никогда. У меня и права такого нет, по укладу Тропы.

      Только потом, гораздо позже, я пойму отношение группы к тому или иному человеку и удивлюсь её прозорливости.

      Но группу могу набрать хоть сейчас и за три с половиной месяца (или дня) вывести её в самостояние. Проверено. Работает. Когда весь этот бред закончится, можно будет рассказать.

      Одушевление суммы людей в коллективный организм - занятие увлекательное, дух захватывает, оторваться от него невозможно все несколько дней одушевления, но и нельзя отрываться, это может откатить всё до нуля и ниже, паузы, даже короткие, недопустимы. Это не значит, что ты всё время находишься с группой, так не бывает, но пилотирование одушевления идет беспрерывно, возможно об этом надо написать отдельный "отрывок #" или более того, но я ведь об этом пишу все эти "Заметки".

      "Набор группы" в нашем контексте никак не похож на выбор товара на витрине. Не я выбираю, а меня выбирают или отвергают, мигом почуяв своё в том, что за мной стоит, или не почуяв и подав сигнал отказа. В таком наборе я представляю Тропу, я - Тропа, которую можно почувствовать и захотеть распознать. Или не захотеть.

      - Когда ты пришел к нам в класс, - рассказывал Парис, - я сразу почуял, что там что-то интересное мне.

      - Парис, но я же пришёл с социологическим опросом, с микрофоном и диктофоном, а о Тропе ни слова не говорил.

      - Все равно я почуял, - говорит Парис. - Вот это всё уже тогда почуял, - обводит он руками нашу стоянку в альпике.

      Природа дала детям особое детское зрение, когда они видят сразу то, что есть.

      - И палатки так же стояли, как здесь? - не унимаюсь я.

      Парис задумывается, отрицательно мотает головой и говорит:

      - Там ничего не было видно. Но состояние было такое же, как здесь.

      - С первых слов? - спрашиваю я.

      - Ну, нет, - говорит Парис. - Сразу, без слов.

      Он считал (от слова "читать") с меня Тропу, они всё считывают моментально. Взаимочтение сигналов происходит сразу, и я тут же сигналю о том, что у меня нет приоритета выбора, он только у тебя. Я плыву с диктофоном по классу и записываю ответы на вопрос "кем ты хочешь стать, когда вырастешь, и почему?", ни о какой группе или Тропе нет ни полбуковки. Закончив, я поблагодарю всех, но, обходя класс, я оставил двоим, троим или никому маленькие приметные бумажки.

      - Кому интересно что это за бумажки и зачем они - забегайте ко мне на перемене на пару минут, я буду (говорю, где я буду).

      За пару минут я успею сказать:

      - Я искал самых любопытных. И нашел. Задавайте вопросы.

      Дальше - великое множество вариантов более подробного взаимного чтения. Читать человека Тропа умеет, я тоже. А себя я даю читать всем и всегда, а кто думает по-другому, путь умоется чистой прохладной водой.

      Бывает, на пару минут и на пару бумажек заваливается весь класс, много чего бывает, но это надо писать отдельно, если кому-то интересно.


      Отличаю ли я то, что кажется, от того, что в действительности? Да. То, о чём я пишу, проверено много раз, и не только мной. Пишу то, в чем уверен, что прожито, что знаю.

      - Какие вам тесты нужны? - спросила как-то психолог Светлана Громыко. Я перечислил нужные поисковые тесты.

      - Это же целый чемодан, - вздохнула Светлана. - Выбросьте его, он вам не нужен.

      - А есть ли какие-то приборы для определения того и этого? - спросил я.

      - Зачем вам приборы? Сами вы прибор, - улыбнулась Светлана. - И еще вопрос, есть ли на вас выключатель.

      Я тут пытался объяснить, что все существа - такие приборы.
  
  'DR STS'
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 22 декабря 2017 года. Отрывок 145

      Идем по зелёному ковру высокогорного плато, группа движется компактно, упруго, умно пружинит на сменах темпо-ритма, их почти нет, вести легко, такую группу вести легко, полная пастораль, а в голове Сергей Никитин поёт "на лугу стоят овечки, шерсть закручена в колечки". Утро солнечное, без единого облачка, оно обещает хороший день, но врёт, через пару часов по нам понесёт облака. "Раскатываться" (увеличивать скорость хода) не надо, мы и так давно катимся прилично, километров шесть с половиной в час, но в горах ничего километрами не измеряют, только часами. Впереди еще несколько дней послеэкспедиционного высокогорного похода, дни, полные открытий, и ночи, когда звезды висят так низко, что подпрыгни и достанешь, как яблоки в саду. Все здоровы, только у жилистого и костлявого Зайца шов на носке потёр мизинец, а Влас идет в полгруза, он такой длинный и тонкий, что ему придется дня три поберечь некий межпозвоночный диск от излишних нагрузок. Через сорок пять минут сбрасываем ход, и все понимают, что сейчас будет привал. Вот он и привал. Десять минут привала, ровно десять. Дольше отдыхать нельзя, организм демобилизуется.

      - Ю-ур, а голландцы это нидерландцы? - спрашивает Боцман, мы чуть бродим рядом с рюкзаками, отдыхаем от груза, дышим.

      - В стране Нидерланды живут голландцы, - говорю я.

      - Голландия это Нидерландия? - удивляется Боцман.

      - Вон, видишь, большой камень, - показываю я. - По форме он похож на голландский сыр, который делают в Нидерландах.

      Большой черный птиц садится на голландский сыр и смотрит на нас. Это какой-то орёл, я не очень знаю птиц.

      - Это в их сыре дырки? - спрашивает Дунай.

      - Да, они там бывают, - серьезно отвечаю я.

      - Это он их делает, - показывает с обвинительным уклоном Дунай на черного пернатого.

      - А я думал, что мыши, - говорит Мыш.

      - Перекус будет только на следующем привале, - сообщаю я. - У нас впереди тягун.

      - Голландия, Нидерландия, - напевает Боцман.

      - Грустия, Оробения, - присоединяюсь я к нему словами Александра Дольского. - Великоустания. Недергандия, Голодандия. Великоблистания. Винигреция, Нерыдания, Досвишвеция, Досвидания.

      - А птица - не та, что от глаз до хвоста в перьях, - подпевает Дунай. - А та, что века в ветра-облака верит, - не снимает он прицел указательного пальца с черной птицы.

      - Минутка, - говорю я. До одевания рюкзаков осталась минута.

      - Мишутка, Мишутка, у нас еще минутка, - поёт Боцман Мике. Мика взмахивает руками, и черная птица взлетает. Мика хотел сплясать под песню Боцмана.

      - Под рюкзак, - говорю я. Все привычными движениями надевают друг другу рюкзаки.

      - На ходу, - говорю я, что значит "пошли", "я повёл", "Двинемся".

      Мы снова на зеленом ковре. Черная птица летит над нами, потом их становится несколько, они чертят свои траектории, а я замечаю впереди большой табун лошадей. Лошади всегда удивляются нам, и радуются чему-то, и с грустью расстаются с нами, такими же вьючными животными, идущими своей дорогой и счастливо встреченными на перекрестке лугов.
  
  'LAGO55Y 0231'
  'LAGO BALGS 11'
  'LAGO BALGS 3a1'
  'NALAGO 41'
  'NALAGO 51'
  'NALAGO 6'
  'NALAGO 7'
  'NALAGO 8'
  'NALAGO 11'
  'LAGO 79 1402'
  'LAGO 97 03'
  'LAGOESE 02 12'
  'Лагонаки 90'
  'LAGONAKI 91'
  'LAGONAKI 92'
  'LAGONAKI 93'
  'LAGONAKI 95'
  'LAGONAKI 96'
  'LAGONAKI 97'
  'LAGONAKI 98'
  'lago 22 01'
  'lago 22 02'
  'lago 22 03'
  'lago 22 04'
  'lago 22 05'
  'lago 22 06'
  'nalago 14 29'
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 23 декабря 2017 года. Отрывок 146

      Тропа, являясь частью социума, не стремится наследовать от него всякую дурь. Фильтры возникли у нее еще в конце 60-х, когда сам стиль полевой туристской жизни был спасением от причуд липкого и клейкого смрада вульгарной идеологии, когда можно было уйти от "дракона" в лес и в горы, не построив при этом то же самое.

      Чуть умерив дыхание кумачового левиафана, люди внятно захотели чего-нибудь настоящего и отправились искать его в себе и в окружающем мире. На фоне всегда настоящей Природы, в союзе с нею и в борьбе с ней за себя - настоящего, ты станешь хорошо отличать любую бутафорию и лишишь её права сопровождать тебя в жизни. Самое красивое подобие компаса не заменит тебе живой магнитной стрелки, даже самой ржавой, а "кусок холста с нарисованным на нём очагом", закрывавший Буратино и его компании ход в волшебную страну, ты отвергнешь ради настоящего костра, который действительно согреет и накормит тебя.

      Новорожденная Тропа защищалась от всяческой фальши во всех ее проявлениях в первую очередь тем, что умела распознавать эту фальшь. Оттепель позволила оттаять замерзшим душам, и они занялись исполнением своих прямых обязанностей, проводя человека сквозь жизнь по совести, слыша и видя всё многообразие мира, который явился нам на месте необозримого красного льда.


      Доброта и юмор, ожившие в одном флаконе, стали основой фильтров, иногда к ним присоединялся разум, но ему не было уютно в такой компании - никогда нельзя делать серьёзное дело слишком серьёзно.

      Бровенонсенс-в-потёмках уже надвигался на нас, но мы успели организоваться на зимовку, да и очередная полярная ночь оказалась не такой уж длинной.

      Это был естественный отбор поведенческого стиля группы, его содержания, табуирования и поощрения самых разных проявлений и, главное, поиск целесообразности самой группы как группы, оборудование её двигателями и тормозами, качественной навигацией и самодиагностикой.

      В те времена мне приходилось более активно участвовать в пилотировании группы - она ещё не очень хорошо владела всеми своими закрылками, стабилизаторами и индикаторами. Позже мне доставалась в большей степени забота навигатора, штурмана, лоцмана, пилотаж оставался за мною только в экстремальных ситуациях, будь то непогода в горах или информационная пурга в городе.


      К 1971 году, вдохновенно взвалив на себя Союз Отрядов, Тропа вступила в активный рабочий контакт с адептами "коммунарского взрыва 60-х" и стала рабочей лошадкой Союза. Общение с другими группами обогащало нас, и накопление этого богатства делало общение с другими еще более содержательным и качественным. Нравственная основа "шестидесятничества" не содержала причин носить татуировки на теле или броские картинки на одежде, всё настоящее измерялось человеком, который захотел быть самим собой и не научился еще прятаться за картинками и никами в интернете.


      Основной чертой Тропы и каждого тропяного была, пожалуй, искренность. Тропа любила солнышко, при котором всё можно хорошо разглядеть, не пряча и себя. Ночь и луну она воспринимала как временное романтическое приключение, а черный цвет в обиходе Тропы был неприемлем как отсутствие цвета.


      В основе характера Тропы было и самообладание, психологическая выносливость. Оборотной стороной самообладания оказалась некоторая инертность, отсутствие мгновенных реакций.

      Мы компенсировали эту дисфункцию тренировками, в которых были факторы внезапности: они требовали качественного быстроумия и быстродействия. Очень помогло в этот период скалолазание и спортивное ориентирование, где самообладание сочеталось с активностью поведения самым естественным образом. И самым естественным образом, кстати, мы никогда не обсуждали эту теоретическую тягомотину: мы просто жили, не унаследовав от социума дурь теоретических обсуждений, со всей их умозрительностью и причудливо невнятной семантикой. Сороконожка идет без представления о том, как она ходит, этого достаточно для жизни сороконожки.

      Теоретики работали в состоянии покоя, а нам было интересно состояние движения. В том числе, долгие подъемы с порядочным грузом, когда философия и жизненная практика сливаются, превращаясь друг в друга и не оставляют места для малодушия, паразитирования или вражды между людьми, идущими вверх.


      Тропа не упала с неба и не была искусственным сооружением, она выросла из земли. К солнышку.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 24 декабря 2017 года. Отрывок 147

      Хитрость не заменит ума.

      Ум не заменит мудрости.


      Не формула, но мысля. Обдумаем, Луч?

      Человечество еще не рефлексирует консолидировано, оно разрознено, разобщено. Момент самоосознания как организма у него еще впереди. Сейчас дело - за отдельным человеком. От-дельным. От-дела. Ближе к делу - потом, позже, потом и кровью, к сожалению. Впрочем, пота не жалко, не нужна только кровь из этой диады.


      Сила в союзе с хитростью пока что правят миром. 2016 год, декабрь, Всемирный день прав человека. С праздником, дорогие товарищи.

      Товарищи - это имеющие одинаковые права на товар. Товарищей объединяет товар, но он же их и разъединяет. Товарищество - временное и вынужденное сообщество, через него мы проходим на пути к объединению. Две связанные цепью гири, которые вы чувствуете на ногах в этом пути - это и есть сила и хитрость.

      Обхитрить человека - невеликий труд. Человек доверчив, благороден, задний ум у него работает по прямому назначению - исправляет ошибки. Почти всегда - это ошибки выбора, для которого не хватило нужных компонентов или что-то проспали нейроны, копошась беспорядочно после бессонной ночи.

      Еще одна причина ошибок - паническое мышление, которое сбивает координаты и качество текущих оценок, бросает человека в стихию собственной биологической субстанции и конституции. Паника - плохой советчик и плохой попутчик, но некоторые живут в ней всю жизнь, и это для них привычно.


      Мудрость не осознаёт себя, она естественна для бытия во вселенной, и если Бог имеет отдельные органы, то можно быть частью его в разном для себя качестве. Чувство юмора убережет нас от прямых аналогий и сравнений, но по сути от них никуда не денешься, раз ты "по образу и подобию". На образе у некоторых все и заканчивается, путь к подобию далек и многообразен, обретение мудрости противоречит отключенному уму, хитрость не заменяет его, но позволяет иметь в земном пути сиюминутные выгоды для тела.


      Осознающий себя мудрым, скорее всего является дураком, и беда лютая, когда он дорвался править людьми. Осознающий себя дураком править не рвется, он знает, что находится на пути к уму и мудрости, а значит - на пути к Богу.


      Бог - не начальник.


      Только что получил замечание. Звучит так: "К вам тянутся люди". С людьми они ничего поделать не могут, значит будут дальше плющить того, к кому они тянутся. Червяки обычно едят покойников. Если вас заживо едят червяки, значит они "исполняют наказание".


      У человека есть право быть человеком. Думаю, что это так, хотя подобной фразы ни в Конвенции, ни в Декларации не встречал :)


      Те, кого я называю "мурлом", вообще не люди, при всём своём человекообразии, при всём своём образе без подобия. Бесподобное мурло имеет ли право быть мурлом? Думаю, что да. Имеет ли оно право быть человеком? Да. Загвоздка не в его правах, а в его возможностях. Имеет ли человек право быть мурлом? Нет, но он сам не должен давать себе такого права.


      Возникает вопрос о границе между мурлом и человеком. Её нет, я рассматривал крайние проявления Человендии и Мурляндии, соединенные в один народ в любой стране. Думаю, что некто не должен проводить границу между теми и этими, иначе, как для своих представлений. Нигде не должно быть никого, кто определяет тех и этих иначе чем в своем сознании. Есть свои планки зачета и системы ценностей у каждого свои, так для себя и определяй. Важно, что - для себя. Спросят твое мнение - можешь сказать. Но это будет всего лишь твое и всего лишь мнение.


      Граница между мурлом и человеком проходит внутри каждого человека и не должна быть начерчена для человечества, иначе оно всё станет мурлом, фашистским мурлом с нечеловеческими глазами потусторонней твари. Человека узнаешь по делам его, мурло узнаешь по повадкам его. Я так и не нашел искомое слово, но в него входят и повадки, как особенности фрактала, справедливые для всего фрактала.

      Фрагмент фрактала плюс эмпатия - врожденная способность человека по части единого целого иметь представление о целом, а оно потому и целое, что единое, куда ж тут денешься, смотри как существо ест, улыбается или завязывает шнурок на ботинке и сразу как сполохом познаешь его, спрогнозируешь и определишь отношения свое с ним и его с тобой и другими.

      Рисунки, походка, перчатки, ботинки, голос, почерк - все несет на себе (искомое слово) личности и чтобы ее понять нужны доли секунды. Все следующие доли секунды будут рассматриванием витрины, которую вместо себя предлагает вам новый знакомый. На этой витрине - его собственные представления о себе и готовые построения о себе для других - бери и пользуйся.

      Не доверяющий себе доверится витрине, но тот, кто сложит представление в первые доли секунды, лишь добавит "факты" витрины к уже полученному знанию. О подтверждениях такого знания в виде (искомое слово) я уже сказал.


      Познание происходит с помощью союза, скажем, двух полушарий - анализирующего и синтезирующего. Синтез анализа и синтеза дает плоды, все остальное "с уклоном" - +лукавство ортодоксии или эзотерики. Получить образование, чтобы видеть мир разобранным на атомы или доведенную до абсолюта абстрактность символов, - тоже чьи-то пути, но вряд ли они ведут к истине.


      В паутине слов трудно разобрать, что есть человек, истина и все остальное, но я не знаю пока других обозначений мира, кроме текста. Да, музыка, да, творчество, да, культура, но в итоге - текст, который как карты Таро с бездумно переносимыми на них тайными знаками прошлых цивилизаций, все равно становятся текстом, невнятным, как этот.


      Как энергоинформационная структура, Тропа никогда не была мерна единице, поэтому ее невозможно уничтожить, как и жизнь вообще. По фрагменту увидишь целое и воссоздашь его, если захочешь. У каждого в этом мире свои заботы и только в том мире у всех заботы одинаковы. Смотри в любые глаза и увидишь вселенную, но ты увидишь ее быстрее, если это глаза Ребенка.


      "Будешь знать, но не будешь знать, откуда знаешь", - говорил мне Тот, Кто вступил со мной в диалог в мире света, любви и знания, соединенных во Едино в 91-м году после аварии, когда сознание было отключено, повседневное отсутствовало, когда я сразу захотел остаться там, куда я попал, но был отвергнут мягко и с юмором, как преждевременный гость. Больше ничего. Я делюсь этим, ни на что не претендую, это моё знание и мои истины, больше ничего.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 27 декабря 2017 года. отрывок 148

      "Нам всем служила мерой

      Зеленая Гора", - пел Саша Стрижевский посвящение Тропе.

      Тропой действительно можно измерять социально-политический климат. Она никогда не "колеблется вместе с линией партии", а уж степень <...> всегда была в прямой зависимости от толерантности властей к иным путям, нежели БАМы и автобаны или покорение Венеры вместо ее изучения.


      Здесь нет долго ношеных или долго выстраданных мыслей, потоковые тексты быстролётны, сиюминутны, я думаю на бумаге и бегу дальше, оставляя тебе словесную шелуху от сладкого мучения по имени познание, рассуждение, этому нет конца при жизни, если не превратиться в овощ. Видимо, этому нет конца и после смерти, но матрицы и пуансоны мира обретут другое качество, из приемника мы перенесемся в передатчик, где мотивации Замысла предстанут перед нами без защитных одежд земного мира. Если Бог - субъект, то у него есть своя субъективная реальность, а объективная реальность бывает разве только у объектов. "Бог - в тебе", - говорила нам школьная нянечка тетя Паша, а мы смотрели на нее, тёмную и отсталую, с высоты своего пионерского строя, не понимая, что возражая ей на то, что Бога нет, уничтожали себя.

      Тетя Паша была нянечкой в школе и до войны, когда в нашу 346-ю ходил учиться Юрий Владимирович Никулин. Тетипашиино выражение лица, лукаво-простецкое, но выдающее огромную внутреннюю силу, я видел у него и в цирке, и в кино. Бывало оно и у тогдашних московских футбольных болельщиков, идущих на матч переживать за любимую команду, то же неистребимое высокое упрямство в маске простого лица чудилось мне в голосе Виктора Синявского, футбольного радиокомментатора дотелевизионных времен. Черный бумажный круг репродуктора, из которого говорил в нашем доме Синявский, казалось, обретал выражение лица, - то самое, тетипашино, когда она говорила: "Бог - в тебе".

      Очередь, стоявшая на Пасху в Елоховский собор, вытягивалась мимо нашего подъезда далеко по Ново-Рязанской улице, гремели и звенели трамваи, люди заходили к нам попросить воды и по всякой другой нужде. Это были люди с другими лицами. Позже я видел такие светлые лица на концертах Окуджавы и Камбуровой, в квартире Володи Войновича, в Третьяковке. Я чувствовал себя Гадким Утенком среди этих лиц, чуть отрешенных от повседневной жизни, но несущих на себе внутреннее тепло, милосердие и благородство. Потом, в 60-х, в Москву хлынули потоки деревенских жителей, покидавших родные места. Их лица тоже были прекрасны, но не очень близки мне. Их язык выдавал не то чтобы чужаков, но гостей-иноземцев с их маленькими причудами произношения слов и не очень великим словарным запасом. Ассирийцы владели всеми обувными киосками-лотками, у них можно было купить стельки и набойки, подковки и шнурки, а за 10 копеек и почистить обувь. Татары занимались всякими трубами и кранами в наших домах, азербайджанцы торговали на рынках, евреи были старьёвщиками, и крик "старьё-берё" редко утихал в московских закоулках.

      Хлынувшие в столицу сельские жители не очень обособлялись, не составляли своих сообществ, но инстинктивно двинулись на контакты с Мещанской слободой, которая и сама начала метастазировать в их сторону в поисках культурного единения. Город стал заполняться пятиэтажными бараками-хрущебами, где все окончательно смешались в едином танце вокруг чешского хрусталя, венгерских консервов, болгарского табака и югославской кухонной утвари. Оклад в 80 рублей считался очень приличным и вызывал уважение соседей, а у некоторых было и по 100 рублей в месяц, и куда они их девали - не понятно. Я получал тогда 48 рублей 50 копеек в месяц, и мне хватало на всё. Самое главное и настоящее не выражалось в сумме денег, его нельзя было купить или продать, как и теперь. Если доброе имя, талант и любовь вам пытаются продать, - будьте уверены, что это подделка. Война в 45-м закончилась для всех, кроме общественного сознания, в котором, как в военное время, важно было хорошо уметь подчиняться, не лезть с инициативами и выполнять всё, что положено, не спрашивая кем положено, когда и зачем. Разумеется, чтобы выиграть войну, нужно было лишить гражданское население какой-то части прав, но забыть их вернуть обратно через образование и воспитание - выгодная забывчивость для власти. Так мы и остались - для государства, а не оно для нас, так и помыкают нами те, кто имеет военные полномочия и оружие, а мы растим детей в послушании им, складывая их в "трудящий народ", бездумно убивая в богатейшей умами и душами стране и науку, и культуру, и новые технологии, и более человечное государственное устройство со свободными СМИ и отсутствием вороватых тыловых крыс, наплодивших потомство в отличие от тех, кто поднимался в атаку, - она была последней в жизни.

      Сталинистское благоговение перед начальниками, фетишизм и прочие извращения привели к тому, что черта между народом и начальниками превратилась в пропасть и стала бездонной. "Всесоюзный сбор макулатуры даст победителю право подписания рапорта пионерии очередному съезду КПСС" - тут нечего комментировать. "По линии проведения романтики в городских пионерских лагерях летом 1966 года мы рекомендуем также мероприятие "костер пионерский" в виде трех галстуков с вентилятором и лампой для подсветки", - говорила методистка Софочка из ДПШ, который находился в здании Биржи на Переведеновке.
      На время включения подсветки нельзя было выключать свет в актовом зале, где "горел" костер. "Вы же понимаете, говорила Софочка, - у нас теперь слитное обучение, девочки и мальчики вместе...". Ей было невдомек, что девочкам вообще по их природе не свойственно объединяться в какие-нибудь девчачьи стаи и - тем более - зажигать общий костер. Каждая девочка - это будущий отдельный очаг, и только муж её позовет гостей или сделает семейное пламя всеобщим. Теорией пола в пионерской организации никто не заморачивался, продолжая эту традицию в комсомоле и в партии. Стирались границы между городом и селом, между мальчиком и девочкой, давая на выходе эклектику невыносимо больших деревень, населенных однообразно одетым бесполым людом. Эта бесполая двуполость вползла даже в скаутское движение, появились девчачьи скаутские отряды, что было не лучше, чем гинекология для мальчиков.

      Феминистки принимают желание мальчиков отличаться от девочек за мужской шовинизм, но это не так. Естественное желание быть собой, идентифицировать и отождествлять, самоопределяться и искать других.

      Любым "другим" на Тропе было вольготно, она принимала всех, отторгая только некоторые патологии, неприемлемые в группе, защищаясь от них.

      Гомеостаз Тропы позволял ей ассимилировать, рассасывать и перерождать самые разные разности от всяких девиаций до физических инвалидностей ребят и взрослых. Она была в основном мальчишеским сообществом, которым постепенно стала после 1969 года, а до того численно преобладали девочки. Сильная и оснащенная девчачья тургруппа Валеры Ю. прибилась к Тропе в 1967 и, отправив на заслуженный отдых своего руководителя, осталась с нами. Я хотел "исправить положение", но Валерка запротестовал, пожелал всем успехов в спорте и личного счастья и ушел, на несколько лет оставаясь в нашем взрослом дружеском круге.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 28 декабря 2017 года. Отрывок 149

      Все чаще мне сдавали "на хранение" свои группы руководители, которым по каким-то причинам требовалось отсутствовать. Они знали, что я верну им их группу в неизмененном развивающемся состоянии без всяких подмен и перецентровок. Я гордился таким доверием, оно казалось мне показателем качества моей работы. Но временной предел такого заместительства не должен был превышать 3-4х месяцев, позже начинались необратимые перестроечные явления, а я с отсутствующим руководителем оказывался на стенде для сравнения и выбора, чего допустить было нельзя.


      Пишу на ощупь, в разные дни, прочитать, чтобы продолжить мысль, - не могу, вижу только строчки, букв не вижу. Похоже, там было про сохранение групп других руководителей. Есть, скажем, "рамочное" руководство, которое позволяет группе идти на своём событийном потенциале; оно больше похоже на координацию того, что уже есть без привлечения чего-то нового, своего, сгенерированного руководителем с группой. Я - эрзац-руководитель, моя задача при работе с группой так выборочно дистанцироваться от нее, чтобы ничего не привнести "своего", но сохранить "чужое". Если я вступлю в контакт с группой как истинный руководитель, то она станет моей. Если еще точнее - я стану её блоком навигации или другим органом, в качестве которого группа привлечет меня к своей жизнедеятельности.

      В группах детей такая "пересадка головы" неприемлема, она годится в группах для детей, организованных взрослыми. Сравните, например, два понятия: движение детей и движение для детей и всё станет понятно. Пресловутый "коллектив" может быть суммой людей, а может быть их произведением, если они производят свою группу сами.

      Если ты - врач, и к тебе привели будущую маму "на сохранение", не стремись стать отцом ее ребенка. Так и с группой, переданной тебе на хранение. Есть грань, которую в этом случае нельзя переступать, группа станет твоей. Эту грань невозможно знать заранее, ее нужно чувствовать, ты ведь помнишь, что высшее знание - это чувство.

      "Рамочный" руководитель не отчужден от группы, но ни с кем не имеет и не ищет личных контактов. Он ровно доброжелателен и корректен и равноудален от всех точек руководства, где приоритет принадлежит истинному руководителю. Разумеется, если нужно он пользуется правом авторитарного руководства при ЧС, когда есть опасность для жизни и здоровья, но во всём остальном он - советник и координатор, временный протез того органа группы, которым был и будет истинный руководитель.

      Словом "руководитель" я пользуюсь условно, за неимением термина, обозначающего старшего по возрасту, содержательного по опыту члена группы, которому она доверила быть "близким взрослым", руководящим по потребности снизу, а не по директиве сверху.

      Демократические принципы и аспекты организации (самоорганизации) детской группы - материя тонкая, она формируется нравственной ответственностью, совестью и Любовью, оставляя далеко внизу и в стороне любые своды функциональных обязанностей. Никакой дарвинизм в этом деле неуместен, как и его апологеты вроде Дейла Карнеги. А уж образ Фабра проступает совсем явственно и рельефно, подсказывая не только путь, но и каждый шаг по нему.


      Никто не говорит "знание меры" - все говорят "чувство меры". Чувство веры, чувство надежды и/или Любви.

      Таким образом, ты знаешь всё, что чувствуешь и любишь. А разбираться в биохимии надежды и разбирать её по кваркам и мезонам - другое занятие, не имеющее отношения к познанию.

      Ключ к успеху затеянного лежит в тебе самом, чаще всего он не востребован из-за воспитанного с рождения недоверия к себе. Умные - это родители, учителя, дяденьки милиционеры, а ты - дурак, слушайся и всё. На этом познание мира кончается, и ты готов к употреблению другими, которые познаваемый мир и составляют.

      Абсолютный слух - непременный атрибут Любви. В ней ты не захочешь и не сможешь сфальшивить, решить задачу неправильно. А если захочешь, то все равно не сможешь - абсолютный слух это ты сам, а не твоё благоприобретенное богатство. Он один во вселенной и ты - или в нём, или нет тебя. Он и есть лямка солнечного света, света Спокойного Солнца.


      Что я написал - уже не вижу и не помню, возможны повторы и провалы. Повторы будут видны, их легко унять, но о провалах могу догадаться только я сам, если смогу редактировать весь текст. Скорее всего, в мозаике не хватит конкретных персоналий с их конкретными работами по собственной конкретной судьбе. Это нормально, ибо не надо выводить никаких общих лекал и закономерностей, шаблон успешного опыта никогда не может быть повторен, это всегда штучная работа на грани достижимых нагрузок и никакой схемы повторяемой хитрости (то есть, методики) тут быть не может. Полное и абсолютное участие в каждом, всегда эксклюзивное, не имеющее аналогов, как и тот, в котором ты участвуешь.

      Когда я говорю о "рамочной" работе с группой, то имею в виду простой и короткий набор из того, что нельзя делать ни в коем случае и того, что нужно делать обязательно. Мне кажется, что такой набор явен и ясен - нет смысла освещать общие места вроде "не курить", "не сорить", и "сделал дело - гуляй смело".


      К тому же, очевидно, что мимо индукции энергии или того, что мы так называем, есть индукция смыслов, лежащая в основе всех сравнений, определений, аллюзий, ассоциаций и проекций. Частные комментарии к общему коду жизни не изменяют его.


      Простой невооруженный взгляд выявляет чучело патриотизма, набитое ненавистью к другим народам, чучело правосудия, набитое всяким беспределом, чучело здравоохранения, чуть сдобренное местами атрибутами высоких технологий.

      Чучело покорности и лояльности многие из нас демонстрировали застойной власти советского периода, получая взамен чучело благополучия.

      Даже чучело музыки - попса - сопровождает теперь наше прозябание в этом странном музее "как бы".

      - Я хочу поблагодарить вас за фильм "Чучело", - сказал я Ролану Быкову. Он пристально посмотрел в свой письменный стол, за которым редко сидел, но часто стоял, и сказал:

      - Ты уже поблагодарил. Ты сделал античучельник.

      - Что? - не понял я.

      - Кончай собачий вальс, - сказал Ролан и уставился на меня, не мигая. Я опять подумал, что как хорошо было бы поиграть на белом рояле, стоявшем у него в кабинете, но он тут же сел и пригласил:

      - Садись. Что у тебя?

      - У нас есть батарея тестов для раннего распознавания генеральной травмы, не утвержденная официальной психологией...

      - А по-русски?! - грозно спросил Ролан. Глаза его смеялись. За напускной суровостью в нем жила огромная вселенская нежность.


      Обилие профессиональных таксидермистов во всех областях жизни противоположно Тропе. Она, бывало, отчитывалась бумажками, когда получала какие-то редкие небольшие деньги, но чучелом проделанной работы - никогда.

      Имитировать активную деятельность и получить хорошую оценку - то, что нужно в школе. Изобразить деятельность и получить хорошую зарплату, - ох, как это печально, особенно в медицине и в других областях, непосредственно работающих с человеком.

      Я всю жизнь побаивался чучел, муляжей и манекенов, но теперь я их не боюсь. Я знаю, что они никогда не оживут. Слабо́ человеку, их создающему, вдохнуть в них жизнь, и слава Богу. Форма, одетая на пустоту, не меняет сути пустоты, даже если у нее есть суть.

      Античучельник...

      Спасибо, Ролан Антонович.

      Некоторые успешно делают чучело из себя, но радость бытия не посещает их - чучело не испытывает радостей.

      Оно ничего не испытывает, кроме "как бы".


      Некоторые натягивают маски, надевают шлемы и латы. Они кажутся грозными, но их имя - неуверенность в себе, мимикрия, приспособленчество, заведомая агрессия "на всякий случай". Такие превращаются в собственное чучело довольно быстро, к 15-16 годам.

      Противостоять миру, где даже морды автомашин, сходящих с заводского конвейера, заведомо агрессивны - крайне трудно. Проще сменить модель поведения, теряя себя.


      Не знаю, есть ли в роддомах нынче конкурсы на самое агрессивное лицо новорожденного младенца. Если да, то образование подарит ему тупость и никчемность разъятого мира, всё остальное у него уже есть. Такова цена самозащиты власти. Ее главный защитник - немотивированная жестокость. Ребенок, слезинкой которого измеряли в России социальные потрясения, просто не успеет заплакать - его убьют раньше.

      Болевой порог. Болевое запорожье. Казаки пишут письмо Барацкому Обаме. Все это было и всегда есть, потому мы с Тропой ушли в горы, чтобы верхнее принять в душу, а нижнее оставить внизу. Носить свое лицо, быть собой - много ли это? Когда как - в разные исторические периоды. Маски патриотов нынче особенно дороги, но приносят большую прибыль.

      Полный антипод Ролана Быкова, коллега по профессиям, сын гимнописца, шагая по Москве вдруг наступит на собственные яйца, которые веками непринужденно волочились по мостовой, и удивлению его не будет предела.

      Впрочем, скрытые под масками лица глумливы, лучше их не видеть и не думать о них.

      Повторюсь: чтобы внятно написать эти тексты, мне не хватило 3-4 года. Пришлось готовить пирог из не перемолотой муки и подать его гостям недопеченным. Местами чрево духовки пригорело от спешки и под куполом ее черепа собрался смог.

      Что смог - то смог.


      Психиатрам лучше все это не читать, потому что им или придется двигать куда-то границы нормы, либо обнаруживать что границы болезни ее не отмечают. В любом случае им придется искать границы, а это может быть чревато обострением их профессиональных заболеваний или деформацией личности.

      Марина Заречная, когда-то давняя моя подруга, описала в известной книжке подробности борьбы и взаимодействия разума с безумием. Возможен даже их продуктивный союз, тут психиатры и станут в тупик, ибо такой союз - норма, но ни в каких учебниках психиатрии это не означено. Великий подвиг Марины Заречной в том, что она поставила безумие на службу разуму, пробиваясь вместе с ним сквозь дебри шубной шизофрении. Что из этого получилось - читайте книгу, она того стоит. Узнавая в звездолетчике Гарри знакомые черты, мне всегда хотелось взять в ладони ее руку и долго молчать вместе, но жизнь распорядилась по-другому, она разлучила нас, набросив на меня очередное покрывало черной молвы. Но Марина обладает удивительной способностью возвращаться из самых черных "залетов", вернется и из этого, я возьму в ладони ее руку и будем молчать.


      Целью Бога быть приятно. Живи и наслаждайся.

      Хочешь ли ты быть Его средством? Средством самопознания, познания всего потому, что Он - это всё?

      Пассажир ты в ковчеге или матрос?


      Предположим, что тебе нравится быть средством. Предположим, что у тебя есть ребенок. Предположим, что ты его любишь. Если так и есть, то ты - учитель. Когда одна частичка Бога объясняет другой частичке Бога как устроен мир - это и есть учительство. Объясняющий и есть средство, а внимающий в этой триаде - цель.

      Такова ауторефлексия Единого Сущего, почему нет.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 28 декабря 2017 года. Отрывок 150

      Локальные войны ожесточили народ. Интонация Афганистана - Чечни - Грузии - Украины заполнила эфиры, и еще много времени и сил понадобится, чтобы отмыться от крови - чужой и своей. Командированные из глубинки на войну прошли курс озверения и вернулись в глубинку. Страна изменилась, болевой порог сместился и не хочет возвращаться. Опять вся надежда на детей, но растут они теперь в милитаризированных семьях под милитаристскую трескотню телевизоров. Жесткая попса смещает секс в сторону насилия, сливая в один ком охотничьи и свадебные инстинкты.

      Выход - в создании культурного поля детства, полного нравственных эталонов и моральных опор. Это - детское ТВ, радио, детская литература, игры.

      Игры, к сожалению, поставлены на службу "ястребов", и кто не стрелял из стрелялок по людям - белая ворона.

      Культура белых воронят - особая, отдельная. Стрелкам она кажется слезливой, аутсайдерской, но это не так. Шестеро-семеро детей из сотни не играют в воюющих взрослых, они пришли в мир, чтобы врачевать, спасать, искать и находить смыслы, строить свою интонацию, по которой ты их и узнаешь. Прикинь, сколько их в стране, если в каждой сотне их 6-7.

      Мы называли их "новые", но только в беседах взросляка между собой, ребятам "новый-старый" известно не было, иначе им было бы трудно выбирать и строить себя - готовый ярлык уже есть.

      Я отыскивал "новых" в жесткой среде интернатов, детдомов, везде, где выживать им было трудно, и старался открыть им путь на Тропу.

      Кстати, о птичках. Не воронята они.

      Гадкие утята.

      Каждый из них проходит этот путь с рождения.

      "Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца" (Ганс Христиан Андерсен. Или Ханс Кристиан он же.)


      Появиться - не беда, но сколько же бед и суровых испытаний ждет каждого из этих ребят... Многие из них живут со своим невербальным интеллектом с ярлыком аутистов и умственно отсталых, бойкие психиатры диагностируют у них задержки психического развития, а если ты не акселерат, то и физического.

      Гадкие Утята очень любят огонек надежды. Он не говорит им ничего конкретного, они просто живут этим огоньком и мысли их - редко о себе. У некоторых из них вообще нет мыслей, только чувства. Ими они мыслят, ими живут. Обыденный язык им не нужен, причудлива их речь, а выразительно странный почерк выдает прилежную приподнятость письма - увлекательной эпифании, дневника души и ее очаровательных игр. Нерешительность линий в их рисунках, дрожь графического пространства выдают поливариантность рисунка, образа, события, готовность к новизне, парадоксу, открытию. Строгие геометрические фигуры даются им с трудом, особенно - от руки, ибо нелинейность - их стихия, этих странных рисовальщиков. Они редко отличают большое от малого, могут увлечься глазом и пренебречь ухом, видимой нами общей картины для них не существует, они всегда увлечены частностью, её творением, их интересует обособленное, индивидуальное, сотворяемое здесь и сейчас, и в этом смысле они ближе к источнику жизни, чем самые головастые обобщители, сократители дробей и рисовщики того, что или очень абстрактно, общо, или вовсе условно, как геометрия или алгебра, как "образ Онегина" и всякие зеркала революций.

      Опишите словами Джоконду, и она исчезнет. Пустое зеркало оживет портретом старца, несущим на себе тяжкие следы противления злу ненасилием. То, что ускользнет от нас, владеет Гадкими Утятами и ведет их к неведомой пока цели, но - слушайте их, смотрите на них и вы будете спокойны за их путь и за себя. Возможно, из-за моего родства с этими Утятами ускользают и смыслы моего текста, но нет ни слов, ни понятий для написания пейзажа "как настоящий". Если только постараться говорить на языке снов. Его хорошо понимают Гадкие Утята, но при этом они могут не помнить - какое сегодня число какого месяца. Диагноз готов, и они навсегда попадают в отвал для бракованных игрушек. Психиатры - самые ядовитые создания на Земле. Лоботомировать всё, что не вписывается в их убогую норму, - их цель. Если я кого-то ненавижу в этом мире, то - их. Позорно и противоестественно быть душеведом не зная, что такое душа.

      Москва погибла, когда всех городских дурачков посадили в дурдома, когда "социальные отклонения" стали синонимом инакомыслия и инакочувствия. Москва враз сошла с ума и потеряла иммунитет к безумию в самом широком его смысле. Многообразие превратилось в эклектику, а доброта - в слабость. Москва перестала верить своим собственным слезам, а не слезам вообще. Некоторое время она еще изумленно оглядывалась на слезы детей, стариков и инвалидов, но потом перестала, убийственная архитектура новых проспектов, нависая над горожанином всей своей бесчеловечной громадой, уничтожила его во всех возрастах и во всех социальных ролях. Доубивать Старую Москву уже пришли люди, для которых она ничего не значила. Это был пришлые люди, которых устраивало квадратно-гнездовое безликое житье в многоэтажных бараках с лифтами и стойким кошачьим ароматом подъездов. Типовая застройка убила строительные и архитектурные школы и традиции, и дома и люди перестали отличаться друг от друга. В 70-х годах, после Новочеркасска начальники оставили нам и себе только два способа решения проблем - деньгами или насилием. Типовые учителя и типовые ученики все больше заполоняли типовые школы, но никто этой проблемы не видел, поскольку ни деньгами, ни силой она уже не решалась. Город неистово стремился к социально-психиатрической норме, как мотылек к пламени свечи, и, наконец, достиг её.

      "Лицедеи" в клоунском антураже сидели высоко на владивостокских деревьях и потешно комментировали происходящее внизу. Город жил своей жизнью. На площади Сережа Рыбалка играл на шарманке, а на стендах висели афиши "Альтернатива Ноль", - так назывался организованный им большой фестиваль. В воздухе пахло старым городским романсом вперемешку с Шелкопером, а в зале уже навостряли свои трубы три музыканта, носившие имя "Три О". Город сдержанно хихикал и безудержно хохотал, ортодоксы в серых пальто удивленно оглядывались, не понимая, что происходит. Светлая тень Хармса расположилась где-то в пасмурном небе и отсвечивала в глазах уличных прохожих. Глаза их встречались, роднились вмиг и путешествовали дальше, отдельно от равнодушного лица, искря усами троллейбусов и гремя фуникулером. Вечером мы все набились в один концерт, такие разные и такие похожие своей непохожестью. Лейкин держал в приподнятом состоянии весь зал, особенно его филейные части. Полунина не было, он не прилетел, но это никак не снижало уровень пиршества "Лицедеев", их отчаянных интеллектуальных и духовных провокаций, глубина была вполне "лицедейской", меняя всех и каждого на ходу, интенсивно в его внутреннем расположении. "Три О" завершали вечер, ставя бегущее многоточие в наших внутренних изменениях и пробуждениях, превращая восторг новизны в бегущую вперед во времени красочную развертку. Так разворачивается графический многоцветный фрактал на экране монитора, но тут вместо монитора была душа. "Альтернатива Ноль" поселилась в каждом, освобождая от оков обыденности.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 29 декабря 2017 года. Отрывок 151

      Любезнейший Иван Павлович, похоже, сам не до конца верит в то, что кроме биохимии и морфологии есть факторы здоровья, которые не описаны наукой. Между его знаниями и рекомендациями обнаруживается зазор, каньон, изредка заполняемый догадками, но явно обозначающий несхождение берегов ортодоксии и того, что принято считать эзотерикой.
     Мне знакомо состояние, когда нужно сделать совсем небольшое усилие, чтобы пробить тонкий слой льда у себя над головой и оказаться в области слившихся воедино Знания, Света, Любви. Совсем небольшое усилие, но не от чего оттолкнуться: среда, в которой ты барахтаешься под коркой льда безопорна и текуча, опереться в ней не на что и оттолкнуться не от чего. Реально я всё это пережил провалившись под лёд на Валдае в 1967 году.
      Над головой, за тонкой стекляшкой льда - солнечный мир, полный воздуха и всяческой жизни, а ты лупишь снизу своими мягкими кулаками и не можешь проломиться к свету.


      Кто-то придет строить мосты и другие переправы в каньон - он захочет быть на двух берегах сразу. Думаю, что это будет Россия, расположенная ровно между Западом и Востоком, богатая и несчастная.

      Два мира познания, два способа открытий даже не травмируют друг друга, поскольку друг друга не видят. Неумывакин чувствует оба, но привык писать по-западному - научно.

      Первый мосточек может возникнуть там, где оба берега поймут, что пользуются символами для обозначения знаний. Можно отрицать иное знание, но нелепо отрицать другие символы. В этой точке есть надежда на сближение - поиском общих символов при разности знаний.

      Вряд ли можно научиться лечить живых, ограничившись изучением трупов. Вряд ли можно понять лечение не зная строение человеческого организма. Разъятие и синтез, союз двух полушарий, двух подходов к познанию - он еще впереди.


      Спасибо, Иван Павлович Неумывакин.


      Занимаясь группой, я редко думал о группе и совсем редко - о человечестве. Потертость на чьей-нибудь ноге или пузырек воздуха в жидкостном компасе занимали меня больше, не говоря уж о комплекте продуктов на Базовом или верхнем лагере.

      Думаю, что это нормально. Делай то, что надо.

      Иногда набегали сомнения в трассировке делаемой тропы, они были тягостными и кроме озабоченности вызывали приступы липкого страха: а вдруг есть более оптимальный ход? Вдруг несколько сот метров группа отработала из-за моей ошибки? Шел в карту ("читал картинку"), потом "вычесывал" все ходы на местности. И был случай в середине 80-х, когда, к своему ужасу, нашел такую ошибку при сходе осевой с хребта. Сделали там уже метров двадцать, но несколько дней потом в разные моменты у меня спрашивали: "Юр, что с тобой?". "А что?" - удивлялся я. Стыд, перелопачивание в памяти всех мелочей в поисках самого момента ошибки занимали меня, и ребята улавливали эту озабоченность.

      Разумеется, я покаялся и извинился на вечернем круге, был прощен и десять раз утешен, но стыд не проходил долго, он не прошел и сейчас, он помогает оптимизировать быстроту выбора в микроситуациях, пока они не превратились в макро. Ничего в этой жизни невозможно вернуть, время движется только вперед, и любая работа над ошибками ничего не исправит в прошлом, но поможет лучше организовать будущее.

      Впрочем, такое утверждение справедливо только в том случае, если страх ошибки не является страхом внешнего наказания за ошибку. Большинство людей сформировано именно страхом наказания, а не страхом ошибки, наказания, повторю, - внешнего, самонаказание не в счет, его не боятся. Самонаказание встряхивает человека от пяток до эпифиза, но его не боятся из-за не публичности. Можно в виде самонаказания лишить себя чего-нибудь, но, если ты объявишь кому-нибудь об этом, то мигом станешь лицемером, показушным самозванцем от сомнительного героизма. Да и потом - всю жизнь - молчи о своих самонаказаниях и о самом факте такого мазохизма.

      А.В. Суворов прав, когда говорит про акмеизм Тропы. Суд над самим собой, самый страшный и беспощадный - одна из жизненных вершин, взятие которых необходимо. Праздность в этом деле неуместна, как и выплата самому себе компенсации за нанесенный ущерб.

      В отношении к себе лежит мера ответственности перед другими. Боязнь ошибки - нормально. Боязнь наказания - позорно.

      Наказывать себя можно лишением пищи и каких-то удовольствий, но можно и телесно, только надо отойти в сторонку, раздеться до пояса, а в руках иметь, например, ремень с хорошей пряжкой. Главное - чтобы про твое самонаказание никто не узнал.

      Самонаказываться разгрузкой у тебя не получится - ты все время нужен, заменить некем.

      Можно отложить самонаказание на какое-то время, но выполнить его надо обязательно. Если ты решил наказать себя - никто это решение отменить не может, в том числе - ты сам.


      Наказывая себя, ты научишься прощать других. Если они, конечно, не полные и абсолютные хрюшки.

      Вспомнил Хрюшу из "Спокойной ночи, малыши", который был там вместе с Филей и Степашей. Я никогда не видел актрису, которая его играла. Актеры-кукольники ползали на коленках по полу студии, чтобы не попасть в камеру. Актриса, игравшая Хрюшу, протерла дырку на колене и повредила колено. Пошло заражение. В больнице её не спасли. Я всегда буду виноват перед ней и всегда буду носить эту боль.

      Хрюша вечен. Его черты и повадки в отражениях я вижу у многих из тех, кого он вырастил. Простите меня, Хрюша, это я не уберег вас.


      Нет, я не помню, как звали актрису, узнайте, пожалуйста, и вставьте в эту рамку:
  
  
 []
  
  (Наталья Владимировна Державина)
  
   (1 октября 1942 -- 10 марта 2002)
  
  (59лет)
  
      Потом (или не потом?) были взрослые телевизионные герои Хрюн и Степан. Помню, Хрюн на станции Бологое потешно и точно рассказывал о сущности путешествия из Петербурга в Москву. Аллюзиям не было конца.

      В "Куклах" Шендеровича некто М.С. Горбачев танцевал под свою песенку со словами "даду - даду - даду" с ударением на "у".

      Думаю, Раиса Максимовна очень смеялась. У нее был замечательный смех, чистый, лучистый и очень добрая улыбка.

      Надя Крупп.

      Прощай, Надя.

      Прощай, Круппская.


      Лагерь "Уютный" всегда примет тебя на мостовой площади твоего имени. Ты первая начала собирать камни, чтобы не топтаться вокруг костра в дождевой грязи.

      Так часть Тропы стала мостовой.


      "В ресницах соломенной крыши" да упокоит тебя Господь.

      "Что нам знакомые дома,

      Когда из них друзья ушли...".


      Я приду к вам с Ариком и мы, наконец, познакомимся. "Ведь нам нельзя привычкой обрастать".

      Тонкий, чуткий кинорежиссер, сценарист Наденька Мнацаканова, прощай, Человек.


      Мысленно смотрю на твою фотографию где ты подпираешь рукой подбородок, и понимаю, что ты - совсем живая-живая. Так будет всегда.

      Я всё про Надю видел во сне несколько ночей назад. Покойников было два, один - уже очень бывалый, другой, другая - только что.

      Только что. Это всегда будет только что.

     -

      Алена Арманд.

      Надя Крупп.

      Доктор Лиза.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 30 декабря 2017 года. Отрывок 152

      Быть Буриданом своего осла - вот педагогика. Это всё равно, что быть Роденом своего Мыслителя или Франкенштейном своего Голема (шутка).

      Тропа не противопоставляла себя большому социуму, она всегда была его частью, слегка отграниченной пересеченной местностью. Конечно, никаких сотовых телефонов в тропяные времена не было, но каждый мог позвонить домой, спустившись в город.

      - Юр, я пришел. (он пришел с почты)

      - Дозвонился?

      - Да. Мамка сказала, чтобы я стал мужиком.

      - Вот те на. А кто же ты?

      - Мужик (улыбается).
  
   []
  

      Мужики имеют состояние, но у них нет забот о настроении. Настроение - женское дело. Девчачье. Мужик - он или есть, или нет. Он умеет терпеть, ждать, догонять. Он много чего умеет для обустройства своей семьи и может устроить ей стол и кров в любом месте вселенной.

      Мужская честь не знает возраста. Мужской шовинизм - дитя плохого воспитания и низкой человеческой культуры. Феминизм, однако, - терапевтическое представление о борьбе со своими комплексами, мужчина и женщина - существа разные, оба нужны - друг другу и детям, а их разнонаправленные доминанты легко складываются при желании в одну, которая и ведет семью, и сохраняет её. Симбиоз мужчины и женщины становится тройственным, золотым с появлением ребенка. Или не становится. Мама украла папу, или кто-то сам себя украл у ребенка - не так важно. Пока устройство общества такое, какое есть - семьи будут рушиться, распадаться, мужики будут ходить налево, жены - направо, а дети - в школу и на фигурное катание. Семья в том виде, в котором она остается со времен царя Гороха, отработала своё, отработала честно, но - устарела, и другие формы общественного устройства явно нужны. Они уже на подходе, - стоит внимательно приглядеться к болтовне на переменках и в соцсетях, вглядеться в игры сегодняшних подростков, и не обязательно быть великим футурологом, чтобы разглядеть в обществе новые черты и новые возможности.

      Школа устарела. Семья устарела. Шаги по их преобразованию подскажут природа и дети.

      Хотелось бы пофантазировать на эту тему, но Тропа требует преждевременного описания, и не как некий фундамент для последующей взрослой жизни, а как самоценность, как заповедник "шестидесятничества", впитавший что-то от последующего человеческого опыта и знания после шестидесятых.


      "Пацаны" - называется фильм Динары Асановой. Очень хороший фильм, смотрите. Там - другая, но - тоже Тропа.

      Искусство одаривает нас образами, в которых проступают черты будущего, читать их увлекательно, они и тревожат, и радостно удивляют.

      Мода на линии, цвет, запах - тоже бежит впереди событий, подсказывая их абрис, аромат и стиль, а "стиль - это всё".

      Не успел изучить кибуц - еврейское сообщество циркадного устройства, там могут быть отгадки к этой теме, про семью и школу. Некоторые уже нащупал Михаил Щетинин в прошлом веке, например, - свободный выбор урока, чередование разных занятий, где каждое следующее - "переменка" от предыдущего и, конечно, - пение во всех его ипостасях. "Спой-ка мне квадратный трехчлен, дружок". Приходится погружаться в математику и музыку одновременно, а тут и Пифагор со своими рядами чисел, и соотношения нот и все другое, что ведет к золотым сечениям познания.

      Акме, да, прав Суворов. Восхождение на вершину жизни, на осевую линию ее хребта и траверс всех жизненных вершин без потери высоты.

      Вряд ли там проложен какой-то автобан или волочится улучшенная грунтовка, по которой ходили автобусы от Дмитрова до Рогачева.

      Акме, траверс жизненных вершин, навыки дает Тропа. В жизни мы все - путники, пешеходы. Нет такого двигателя, на который можно возложить свой собственный путь, этот двигатель - ты сам.

      Начинаю лучше понимать волшебное действие длинных ходок под грузом в горах. Создаваемый ими навык преодоления пути изменяет масштабы преодолений - те, которые вначале казались запредельными, оказываются рядовыми, а то и мелкими, незначительными. При том, что путь - это преодоление себя, особенно для мужчин. Опять вспоминаю философию японской тропы на Итурупе и понимаю, что она - часть общей философии пути, которая где-то, наверное, существует. Жизнь прожита, самое время теперь про неё что-нибудь почитать.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 31 декабря 2017 года. Отрывок 153

      Атрибутикой революционных праздников были "залпы Авроры", "штурм Зимнего" и бревно, которое нес Ленин со своими соратниками на первом коммунистическом субботнике. Я пропустил, когда это все перестало быть сакральным и сокровенным, потеряло свое значение и шарм. Скорее всего, эти образы потускнели во второй половине 80-х или в 90-х.

      Уязвленная распадом империя осталась без своих символов, знаменовавших и т.д. Теперь вся историческая психологическая опора приходится на вторую мировую войну, - Великую Отечественную. Фантомные боли на местах крепления отчаливших сателлитов вынуждают государство искать себе обезболивающие средства, но общество уже закончило ту войну и вышло из нее, молча проглотив горькую пилюлю разницы развития победителей и побежденных. Вполне в жилу и ощущение, что мир только и состоит из воюющих сторон, из победителей и побежденных.

      Уклад Тропы я смело назову антимилитаристским. Это не пацифизм, такой уклад прямо произрастает из философии взаимодействия, в которой нет места противостоянию.

      В 50-х мы ходили "стенка на стенку" - Разгуляй против Чешихи, Благуша против Разгуляя. Моя школа в 9-11 классах располагалась на Чешихе, а жил я рядом с Разгуляем, это было начало 60-х годов и толпы, вооруженные штакетинами, уже поредели, ареалы жизненных стилей перемешались и проникли друг в друга, но были сметены массовым приходом в столицу деревенских жителей.

      "Расклад по палаткам" на Тропе есть такое же перемешивание, максимальный уход от противостояний, а потом и поиск микрогрупп с позитивными формирующими ресурсами.

      Я не помню обид или скандалов на тему расклада, их не было. Кто-то был больше доволен, кто-то меньше, но в итоге поддерживались позитивные связи и микшировалось противостояние, показателем было падение уровня конфликтности, что было очевидно (видно очами) и вполне просчитывалось с помощью вспомогательной социометрии.

      Одним из важнейших индикаторов были "личные звери" - их жизнь, положение, местонахождение, позы, контакты с другими, доступность, всё кишело знаками, которые не так уж трудно читать.

      Бывало, сидит группа на круговом разборе у костра, а тут же недалеко - круг игрушек, такой же спокойный и теплый. А уж как значимо, когда люди закончили разбор и разошлись, а игрушки остались сидеть в своем круге, лишь кто-то бережно укрыл их от возможного ночного дождя. Помимо прочего, это значит, что группе нравится решать проблемы, что она полагает их не досадными недоразумениями, а нормальной тканью жизни, работой души и мозга.

      Душа и мозг выходили победителями в противостоянии, превращая его во взаимодействие, минимум - в сотрудничество.

      Если кто-то трудно говорил, заикался, долго подыскивал слова - группа ждала и никак, никогда не проявляла нетерпения, не унижала самого косноязыкого своего. Так же и младших, неопытных в организованной речи, но более искренних, чем те, кто организует свою речь. Косноязычие, волчье нёбо, лепет дошколят дарили группе такие откровения смыслов, что группа тут же брала их на вооружение, как необходимые. Они закреплялись и передавались дальше через социальное наследование.

      Одна моя знакомая приехала на Тропу с грудным ребенком на руках, с ним же и садилась в круг для разбора дня. Ему давали слово, как любому другому в круге, и внимательно слушали - какую истину он изречет в этот вечер. Все понимали, что это не шутка, все лица были спокойны, ожидательно серьезны.

      Молодой совенок прилетал к нам на разбор в одном из лагерей, садился на бревно в дальнем от света месте, и мы тоже давали ему слово, весело - но без насмешки. Он есть на тропяном видеоролике "После ужина звезда".


      Можно было дать слово звездам и Луне и помолчать минуту-другую, представляя - что они могли бы сказать нам. Главное - по очереди, главное - дослушать, главное - не говорить "встык". Внимательная доброжелательность, уверенность в том, что "все поймут меня, и я пойму каждого" - нормальная основа бесконфликтной среды.


      Через недельку-другую все начинали хорошо и внятно говорить, точнее подыскивали слова, лучше артикулировать, и все это происходило из уважения к слушающему тебя собеседнику, а не по призыву извне. Призыв извне - пустой звук. Помоги создать внутренние условия говорящему и слышащему, чтобы говорить и слышать, а не дергаться как на дурном уроке в прямоугольной школе.


      Важным представляется и такое забытое понятие, как тактичность. Она имела бытность на Тропе в человеческих контактах и в общении с живыми объектами. Экология достоинства - важная штука и воплощается она в тактичности, а разрушается бестактностью. Думаю, что про такие понятия, как тактичность, учтивость, благородство еще можно найти информацию в толковых словарях прошлых веков. Это может быть Даль или Ожегов, или кто-то еще, но можно при желании сбегать к Сервантесу и Грину.


      Чтение предписанных законов и их исполнение держит человека в рабстве кодексов, нужно, чтобы границы поступков проходили не на бумаге, а внутри человека и ощущались им как собственная сущность, а не предписание извне. Возможно, создание условий для твоего внутреннего самоустройства и было главной задачей Тропы.

      Ты не имеешь права на что-то потому, что ты сам не даешь себе этого права, а не потому, что дядя по фамилии Кодекс надает тебе по заднице или засунет в каменный мешок. А не даешь ты себе права потому, что НЕ ХОЧЕШЬ иметь такого права. Вот и вся формула.


      Как этого "добиться"? Дай ребенку возможность быть не исполнителем пути, а его создателем. Дай ему делать Тропу, а не влачиться по ней на очередной экскурсионный объект.


      Из всего этого и складывается, проистекает немилитаристский дух Тропы. Не случайно самая существенная награда - деревянная медаль "За победу над собой". Если победил себя - разве надо побеждать кого-то еще? Ты победил, побеждаешь и будешь побеждать главного и зачастую единственного своего врага - самого себя. Это кардинально меняет точку обзора личности и судьбы и формирует подходы к себе, самооценку и подсказывает твое место в ансамбле человеческих отношений. Ты становишься осознающим себя субъектом процесса и перестаешь быть объектом воздействия.

      Разные ребята были на разных точках этого пути в разное время, но путь этот шли все. Весь этот путь состоит из выбора себя, - на всех отрезках и развилках. Влияние оценочных отношений на выбор становится все меньше на таком пути, а самооценка в широком контексте этого слова всё больше регулирует выбор себя среди всяких версий и инверсий собственного 'я'.


      Подрастая, к службе в армии относились как к долгу, который надо вернуть государству. Служить тропяным было легко, они прошли недурную школу человеческого общежития, каждый был хорошо подготовлен тактически и физически как "человек на местности". У многих сохранились рефлексы и навыки действий в условиях форс-мажора, чрезвычайных ситуаций. Призванием, однако, военная жизнь не становилась, чаще это была геология, поисковые и спасательные работы, биология, медицина.


      Поскольку каждый на Тропе сделал себя сам, никто не бежал толпой дарить цветочки и поздравительные открытки руководителям. Для многих Тропа подоспела в самые трудные и мрачные периоды их жизни, - она была как медсанбат, а взрослые - как средство.


      "Ну, что тебе сказать про Сахалин?". Японские вагоны виляют вверх-вниз по японской дороге. Вверх-вниз по сопкам, а не как нам привычно - вправо-влево. Вороны на аэропортовских деревьях говорят по-человечески, но ни одного слова не разобрать. Дымка покрывает типовые двухэтажные дома Южно-Сахалинска, но я видел такие же и в Шелехове, и в других местах. Китайский мальчик Валера говорит на чистом русском и расспрашивает про Москву. Серая дымка в типовых кухнях типовых квартирок, только на полках и стеллажах огненно-красные банки с ягодой клоповкой, растущей только на Сахалине, и больше нигде в мире. Дымка над аэропортом сгустилась, и никто никуда не летел три дня, все ходили по залу аэровокзала и пытались согреться - ветер продувал здание насквозь. Внимательные люди, склоняющие к тебе головы, когда слушают тебя. Ничего гулкого, звонкого, мягкие звуки, скрадывающие зазубрины жизни. Ничего нахального. Дымка скрадывает резкие яркие цвета. Гитара звучит глуховато, хорошо слышно только гармонию. Когда наступает текст, люди опять чуть склоняют головы навстречу и внимательно слушают. Птицы прекрасно ориентируются в дымке то появляясь из нее, то исчезая в ней. Картонно-фанерные конуры на склоне сопки напротив интерната. Маленький Саня Александров живет там с собаками, таскает отбросы с интернатской кухни - кормит собак и кормится сам. Сашкины и собачьи домики тоже в дымке.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 1 января 2018 года. Отрывок 154

      Мне всё равно, как оценивает социум полезность для себя того или иного ребенка. Один для него - ум, способный утечь за бугор, и его надо приручить, чтобы он обслуживал свой, а не чужой социум. Другой для него - балласт, достойный животного содержания в каком-нибудь пожизненном интернате для хроников.

      Да, мне было бы интересно работать с "одарёнными детьми", но сама постановка вопроса о том, с кем лучше работается, относительно детей смотрится подленько. При этом я говорю только про свой створ работы и не посягаю на притяжение узких специалистов к узкоспециально одаренным детям.

      Детей, да и людей, не бывает первых и последних, но каждый из них может оказаться крайним, очутиться на краю. Это и есть мои дети - крайние. Любые, - но в сообществе с разными, с иными, с центровыми, благополучными.

      Я могу быть тысячу раз неправ в такой неразборчивости, но - не отступлюсь. Я буду самым естественным образом дружить и с детьми мейнстрима, но с пользой для крайних детей. Кто-то говорил про экстремальную педагогику, она и есть действа с крайними детьми, а они - любые дети в крайней ситуации, хоть затяжной, хоть срочной.

      "Обыкновенное чудо" рассказало нам про волшебника, который опоздал, отвлекаясь на череду крайних, которые его и задержали. Как врачу должно быть неважно, кто его пациент, так и учителю должно быть всё равно - кто его ученик, если этот ученик - на краю. Так работают спасатели, так работает Тропа.

      Когда ты долгими усилиями приподнимаешь человека, всегда лежачего, на четвереньки, тебя легко обвинят в том, что он плохо бежит стометровку: никто не видел его в начале твоей работы. Поэтому, по большому счету, самый главный судья твоей работе - ты сам. Если ты сделал всё, что мог, - принимай хулу спокойно. Сам твой всяческий инвалид тоже может не понимать, что ты его приподнял, и выставит тебе счёт - не обижайся на него, а если тебе пришлось применять провокативные или хирургические методы помощи - просто умойся прохладной водой. Суди себя сам, никто не сделает это лучше.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 2 января 2018 года. Отрывок 155

      Начинать нравственную реабилитацию России надо с детей, но - осторожно, чтобы не противопоставить поколение отцов и детей. Второй этап - воспитание будущих родителей с их младых ногтей, потом они воспитывают своих детей уже в принятой ими философии, но и внуки не должны воевать с дедами. Возможны варианты, они обогатят простую схему из трех поколений и дадут необходимую поливариантность, поле выбора.

      На Тропе никакие идеи не отвергались, их просто развивали до абсурда и смотрели, что получится. Чаще всего было смешно, но иногда глубоко задумывались, стремясь осмыслить предложенное, и находили в нем нужное и даже необходимое, упущенное и незамеченное ранее.

      Идеи не делились на большие и маленькие, они были идеями и могли касаться как кухонных приспособлений, так и космических или общечеловеческих тем. Тот, у кого была идея, которую он связно изложил, мог стать героем вечера или персонажем тропейного фольклора.


      Тропа никогда не смеялась НАД кем-то. Только вместе с ним, с автором весёлой идеи, которая получила при коллективном обсуждении такое роскошное продолжение.

      Смех на Тропе возникал загадочно, иногда без всякой причины, как и знаменитые "круги", где было достаточно собраться втроем нечаянно, положить друг другу руки на плечи и почувствовать особое удовольствие от этой общности, - вмиг такой круг притягивал и принимал в себя четвертого, пятого и так далее. Смотрели в глаза, улыбались, иногда смеялись "без причины". Особенно интересно было смотреть на действия-взаимодействия нескольких возникших кругов, многое осталось для меня непонятным, но безусловно существующим. Какая прана циркулировала по этим кругам? Откуда вдруг бралось состояние общности, защищенности и доверия? Не знаю. Таких загадок Тропа оставила много, разгадывай, если хочешь.


      Если на каком-то месте круг затевали часто, то вскоре на нём вырастала особенно сочная зеленая трава и особенно яркие цветы. Когда я в первый раз увидел это, то почему-то подумал о том, как сводят бородавки, обвязывая их у основания шелковой нитью. Ночью это место казалось светлее, такой же сребристый свет помечал уже сделанные нами тропы. Он был задиристо-весёлым, бесшабашным, этот серебристый цвет. И он был виден с закрытыми глазами, постепенно - за несколько секунд - исчезая из зрительного поля. При легком нажатии на один глаз (так проверяют изображение на подлинность) он не двоился. Никакого ощущения мистики не было. Свет казался обыденным, повседневным, никто из тропяных ему не удивлялся. В серебристом оттенке меркли остальные цвета, и путь, и круг казались сюжетом черно-белого кино, точнее - серебристо-серого. Такого же цвета огромная небесная полупрозрачная сфера накрыла нас в Алтубинале, и у всех вмиг появилась уверенность, что тропа получится. Так и случилось.

      Как и в жизни, на Тропе всегда есть впереди неизвестные, сложные для прохождения узлы. Сложны они и для проведения по ним тропы. Тревога стучит в груди вместе с сердцем в разведках. Восемнадцать раз можно "причесывать" один и тот же узел и только в девятнадцатой разведке найти проход. Вот праздник-то! Вернемся на лагерь усталые и счастливые и попа́даем спать после большой кружки горячего чая.

      Во сне у многих ноги продолжают идти, а руки хватаются за помощью попутных стеблей, помогающих сохранять равновесие на крутых заросших склонах.

      Теперь дело за маркировщиками. Карточками от ЭВМ, перфокартами, они нарисуют тропу прямо на местности, по их меткам пройдет первая сквозная чистка. Потом - пасовка, пасование с тропы крупных препятствий, потом - работа по грунту, комбайн пильщиков и секачей с ножовками и секаторами. Предпоследними пойдут тяжелые пильщики с двуручкой и пропилят широкие ходы в поперечно лежащих стволах, а последними - нулевщики, сводящие к нулю любые препятствия, даже самые мелкие. Они поправят и все дренажи, которые не дадут скапливаться на тропе дождевой и талой воде. Потом - ходим по ней, обсуждаем все ее участки, иногда - что-то поправляем.


      Смех смехом, но обычное состояние лица в покое - улыбка. Она похожа на улыбку дельфина, улыбку Гагарина. Тропа живет в состоянии улыбки. Это не мешает каждому вовремя быть серьезным или погрустить. Улыбка снова вернется к нему, она - обычное состояние. Не та, которая "рот до ушей", а та, которая располагает к человеку и открывает пути к нему. Благожелательность в ее происхождении, открытость, искренность и душевное тепло. "Улыбайтесь, господа"?


      Чтобы погрустить в уединении, есть сотни уголков. Одно важно: если ты уходишь из поля видимости - предупреди об этом. Покажи направление, по которому ты отходишь, возьми контрольное время. А если ты грустишь не отходя - никто не будет приставать к тебе, все понимают, что бывает время, когда нужно побыть одному. Твоё уединение никто не нарушит, все будут охранять его от случайных вторжений.

      Достаточно сесть в костровом круге спиной к костру, чтобы определить свой статус. Можно побыть наедине с костром лицом к нему - твое желание группа исполнит, но - скажи о нём. Все понимают, что быть с собой наедине - очень важная работа. Закончив её, ты можешь подойти к любому, и он будет рад тебе, рад твоему возвращению.

      Только правила безопасности могут иногда ограничивать тебя в твоем поведении, больше ничто и никто. Ты - хозяин своего поведения, как и любой другой на Тропе. У тебя нет начальников, если это не чрезвычайная ситуация, единственный начальник тебе - ты сам.

      Так начинают работать глубинные механизмы саморегуляции, самоопределения, самостояния.

      "Над пропастью во ржи" - место руководителя, да и называться он должен как-то по-другому. Независимость - мать ответственности.

      Да, часто сначала надо потерпеть, но потом всё встанет на свои места, и у тебя будут друзья, а не подчинённые. С настоящей тропяной улыбкой, которую невозможно подделать - она не только на лице, она в каждой клетке организма, в каждом его движении, в его запахе и звуке. Сними с такого ботинки, поставь, и они будут улыбаться от имени своего хозяина.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 3 января 2018 года. Отрывок 156

      Если кто-то захочет сделать киношку про Тропу, он должен понимать, что сыграть Тропу, изобразить Тропу невозможно, можно только быть ею. Или не быть. Но быть ею - легко. Сделай Тропу и снимай ее сколько хочешь.

      Я снимал мало. Поснимал "урок фотографии" с Рысью, "самую маленькую печку" и еще какие-то кадры. Мне больше нравилось смотреть, как они сами снимают. Хороших операторов и фотографов Тропа тоже выпустила.

      В детстве я вырезал прямоугольные окошки в картонной коробке и ползал с нею, "снимая" всё, что попадет. Простой человек смотрит, чтобы видеть здесь и сейчас. Оператор - чтобы видеть там и потом.

      Спрос на свободную камеру на Тропе был хорошим, и надо было только сдать "техминимум", который назывался "зачёт". Сдал? Бери - снимай. Положи на место. Отснято около полутора сотен кассет аналоговой камерой "v-8". Думается мне, что большинство из них беспощадно пропало - загонщики охотились на порнуху, которую кто-то из них придумал, и постепенно или сразу стянули множество отснятых кассет. Какие-то недоумки в приступе паники уничтожили фотоархивы Тропы и все мои снимки начиная с 1956 года, когда мне подарили фотоаппарат "Смена-2" - настоящая "Лейка" с цейссовскими стеклами в объективе. Первая пленка была удачной, на ней оказались портреты моих родных. Вторую я взялся промывать под душем, эмульсия на ней была набухшей и жесткие капли душа сделали свое дело. Отснятые в школе кадры были безнадежно испорчены, осталась только пара-тройка дворовых пейзажей, снятых из окна нашей квартиры. Потом - попытки специальной съемки, эксперименты, светопись. Серебра в СССР было много, и эмульсии пленок и бумаг ломились от него, давая качественное, живое изображение. Особенно мне полюбилась фотобумага "Бромпортрет" - полукартон и картон теплого свечения. Захотелось лучшей проработки деталей в тенях на негативах - обзавелся весами, химикатами и рецептурным справочником.

      Спортивное ориентирование бегали тогда по черно-белым фотокартам. Все карты первых в Москве детских соревнований были отпечатаны в моей ванной, часть их иногда досушивали утром в электричке, бегущей к месту соревнований.


      Иногда карты печатали у Вовы Панюшкина. Там же изготавливали красно-белые кубы и призмы, натягивая материю на каркас из реек. Вовка с детства хорошо умел шить и одаривал нас то анараками, а то и палатками собственного изготовления - вполне эргономичными и выносливыми, имеющими пристойный внешний вид.


      С Вовкой мы устроили вполне качественную карусель по подготовке зеленых новичков к туристской жизни. В одном из больших районов Москвы, где было больше 80-ти школ, мы повели в походы выходного дня все 4-е классы по очереди. Карусель для класса продолжалась две недели и состояла из двух теоретических кабинетных занятий, однодневного и двухдневного похода. Зима, лес, лыжи, палатки, костер.

      Каждый следующий класс приходил в своём первом, однодневном походе туда, где предыдущий ночевал в двухдневном. Правильно подогнанные крепления, бахилы, верная укладка рюкзака, - мы водили безаварийно - и вот уже класс торжественно получает значки "Юный турист", а кому очень понравилась палаточно-костровая жизнь, может придти заниматься в основную группу, которая готовится к горному походу.

      После того, как мы пропахали так два учебных года, обнаружилось, что в группу, которая тогда называлась СТО (спортивно-туристский отряд) пришло много дельных и содержательных ребят. Это был серьезный скачок качества для непрерывно живущей с 1 марта 1966 года тропяной группы, и этот скачок на десятилетия вперед определил уровень группы. Это были ребята, у которых спортивный туризм оказался в крови. Много раз с ними мы побеждали в соревнованиях и слетах, а культура горно-туристской техники в группе - их заслуга. Группа была очень сильна технически и тактически, могла выполнять сложные задачи. В частности, именно она приняла на себя координацию в СССР разрозненных отрядов "коммунарского взрыва", пресеченного испуганными идеологами власти.

      - Легко как всё делают, - тихо сказал Крапивин в зимнем лесу. - Как ветерки.

      С тех пор, читая в его книгах про "ветерков", я всегда видел в них конкретных своих ребят. А на слете Союза Отрядов на новый 1971 год мы давали нашим отрядам шутливую команду "Перемешайсь!" - и могли дальше идти и беседовать, а СТО и Каравелла с удовольствием перемешивались, менялись деталями одежды, головными уборами, и отличить где чьи было уже невозможно, да и не нужно. Может быть, это был самый счастливый период в жизни Тропы за всю ее историю, - найти соратников по разуму, понимать и любить друг друга. Тем более, что наших "перемешайсь" уже было невозможно друг от друга отличить.

      Из этого счастья и неминуемой тоски расставания появилась песенка "Синий Краб", такая простая по своему сюжету, но такая загадочная по своей популярности: внутри нее запечатлелся счастливо-трагический слепок с тогдашнего счастья. Счастья 1971 года. Магическая сила восторга и грусти, замешанных на светлых водах океанов путешествий и открытий понесла "Синего краба" по лагерям и клубам, его занесло даже в самую низкую попсу, а именем Синего Краба в "Орленке" назвали магазин сувениров на главной площади лагеря.

      Мы шли с "перемешайсами" вдоль набережной под мягким снегом оттепели, Слава уворачивался от снежков, которые пуляли в него "перемешайсы", мажорно гомонившие на все лады, а я думал - "ах, как же хорошо" не может кончиться, оно будет всегда, раз наступило. Вместе с нами шагал по Москве туапсинский клуб "Пилигрим", юные театралы из Пскова, тульские коммунары и еще куча людей неизвестной географической принадлежности, среди которых были, конечно, и профессионально любопытные товарищи. Слет Союза Отрядов и сам Союз были подпольными, их никто не разрешал, оставалось "только взглянуть на него одним глазком" и отпустить, но нас уже не отпустили, мы бросились спасать Каравеллу, но на пару лет почти погибли сами. Вот, собственно, и всё про Синего Краба. Сам образ подсказал автору наш Васька, прилетевший прощаться на вокзал с Каравеллой и Крапивиным в новой ослепительно синей куртке. Они со Славой посмотрели друг другу в глаза, время остановилось, но поезд на Свердловск уже тронулся. Слава и Василёк продолжали стоять на перроне не обращая внимания ни на что и не отрывая глаз. "Надо что-то делать", - подумал я, прыгнул к Васильку, оторвал у него от куртки фабричный лоскуток запасной ткани, ослепительно синий, и сунул его в руки Крапивину. Тот проснулся, ожил, помахал нам всем и вскочил на подножку уходящего поезда.

      Следующая встреча со Славой состоялась в маленькой пришкольной комнатке Семёна Аромштама - директора московской школы. "Вот", - сказал Крапивин и положил передо мной открытую на закладке свою записную книжку. "Синий Краб, Синий Краб, Среди черных скал в тени...", - прочитал я. В руках была гитара, мелодия песни сложилась моментально.

      Закладкой был лоскуток Васькиной куртки, ослепительно синий.


      - Сказки у тебя какие-то... летящие, - сказал я Крапивину, когда в Свердловске он читал мне "Ковер-самолет". Тем приятнее было позже обнаружить вышедший новый сборник Славиных чудес под названием "Летящие сказки".


      Те, кто мазал дегтем Тропу, могли напасть на любой контачивший с ней отряд. Мы прекратили контакты, навек поссорились, и я нигде и никогда не бравировал знакомством с этим выдающимся человеком и его ребятами.

      "Это было сначала сном

      Про забытую всеми тропу..."

      "Это было потом тоской

      О дороге, которой нет"...


      "У горниста Алёшки Снежкова отобрали трубу золотую".

      "Улетали лётчики искать врага..."

      "Когда мы спрячем за пазухи ветрами избитые флаги..."

      "Ночь бросает звезды на пески..."

      "Да здравствует Остров Сокровищ!"

      "В южных морях и у севера дальнего..."

      "Вы слышите пружинный перезвон там..."

      "Ночью опять провода засвистят..."

      "Над городом ливневых туч разворот..."


      Всего было 14 или 15 песен на стихи Крапивина. Кто-то позже перепел их под своим именем, я благодарен ему, ибо под моим именем появляться в эфире опасно. Пусть песенки, а они почти все написаны в 1971, живут и откликаются на востребование.


      Были и другие замечательные знакомства у Тропы из серии "встреча группы с группой". Школа-интернат для слабовидящих детей из Питера, например. Вместе с руководителями они буквально пришли к нам в лесу, работали вместе с нами тропу, жили рядом, тепло попрощались и уехали. Они есть на тропяном ролике "Дождь". Хорошо дружили с группой из Петрозаводска, которая тоже приезжала к нам работать тропу. Северяне работали самозабвенно, обучая нас достоинством нордического характера в его динамических проявлениях. Были еще московские группы, ребята из Казани, новосибирцы, многие другие, не говоря уж о дружественных группах из Одессы - те уж вовсе были с Тропой одной командой.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 4 января 2018 года. Отрывок 157

      А.В. Суворов пишет о высокой степени обобществления, всего вплоть до одежды и обуви. Замечу, что если ты что-то объявляешь своим, личным - никто это не тронет и не обобществит. Так что степень владения своим ты определяешь сам, но при этом не обязательно можешь объявить своим то, что было общим. Можно попросить группу подарить тебе эту вещь, и группа, как правило, не откажет, и тогда - владей на здоровье. Еще может быть "оло" - оно и только свое, и неприкосновенное. Там могут быть письма из дома, памятные вещи, вздорные пустяки, дорогие только тебе, там может быть всё, что угодно. За покушение на оло (помню только одно) с Тропы удаляли безжалостно и безвозвратно.

      У каждого, однако, формировалось сознание того, что лучше иметь много нашего, чем сколько-то своего. Никаких приказов, никакого давления-насилия, всё будет так, как сложится.

      Помню у ребят естественный интерес к затейным чужим вещам, но не помню зависти - для нее не было почвы, как и для ревности, зависть и ревность - родные сёстры, третья из них - старшая, и зовут её потребность присвоения. Над этой сестрой брали верх хорошие, добрые взаимоотношения в группе, подразумевающие причинение пользы другому человеку.

      Набрав, например, горсть ягод, её не проглатываешь, а отправляешь в рот товарищу по группе, он - кому-то еще, кто-то, собрав ягоды, скормит их тебе, и каждый будет стараться, чтобы его горсть для другого человека была вкуснее. Так же и с вещами, с "лучшим куском" - всё это легко следует из старой притчи про трех охотников и одно одеяло.


      Важно, чтобы рука твоя была чистой, горсть ли ягод в ней или еще что-то, если рука твоя грязна, ты рискуешь напороться на обличающий смех Тропы, а он не так уж мягок, хотя и кроме смеха в этом смехе есть только капелька стыда за тебя.

      Чистые руки важны и для всех, имеющих доступ к аптечке первой помощи, а таких больше половины, а в августе - все.

      Чистые руки - общепризнанная ценность на Тропе, и группа защищает эту ценность своими реакциями.

      Еще одна ценность - спокойная, внятная, чистая речь.


      Есть приоритет медицинской помощи над всеми другими работами и заботами. Медпомощь - всегда вне очереди, всегда - первая, ради неё нужно отложить всё остальное. Если что-то болит - скажи сразу, не таи. Не утаивай травму, даже незначительную. Получи помощь, будь "под глазом".

      Схема "не хочешь - заставим" на Тропе не работает. Мы помогаем захотеть. Это важнее, чем исполнить в страхе наказания, хотя и дольше. Отвечать за всё нужно в первую очередь перед собой, но и быть себе строгим и беспощадным судьёй. Группа желает тебе искренней ответственности как черты твоего характера, а остальное - от лукавого.


      Невозможно насильно быть хорошим. Можно только захотеть им быть, и - стать. Мы поможем. А уж что такое хорошо - следует не из указаний свыше, а из реальной нашей жизни, включая мелочи, особенно - мелочи. Ибо ничего мелкого, незначительного в горной жизни нет. Горы заведомо задают планку, которую ты можешь взять, если захочешь. Если нет, - никто тебе не судья, но по пути ли тебе с нами? И уже потом вопрос: а по пути ли нам с тобой? Посмотри на поезда дальнего следования и пойми, что не надо садиться в поезд "Москва - Ростов", если тебе надо в Омск или Владивосток. Это - вопрос выбора пути и средств доставки по нему. Наверное, есть другие группы, которые "едут в другую сторону" и по-другому устроены. Мы - делаем тропу. Мы - живем так. Наша система ценностей сложилась из нашей работы и жизни, она - не аппликация, а суть. Не туда попал? Не проблема, мы поможем тебе сойти на промежуточной станции и, как минимум, вернуться в точку отправления. Ты не хуже и не лучше, просто у нас разные пути, ищи свой, если Тропа тебе не годится.


      Я знаю нескольких, которые обрели Тропу через то, что отреклись от неё. Их возвращения были трудными, но осознанными. Вернувшись, они многому научили группу. Тропа ведь не очень хорошо знает, что такое жизнь без Тропы, такое незнание естественно для любой системы.

      В основном, уезжантов было 4%. Иногда, как в последних тропах, когда детдомовским давали выбор между психушкой и Тропой, - больше, до 10%. Разглядывая и измеряя другие группы и системы, я понял, что это нормальная статистика.


      Система. Системный. Основа системы - оказание помощи сверстникам, социальная (социокультуро-природная) терапия внутри самой группы. Те, кто качественно оказывает помощь сверстникам, - системные ребята. Они составляют основу самой системы самопомощи, самоорганизации сообщества.


      Тропа - полифункциональная, многослойная и универсальная реабилитационная система. Не являясь искусственным построением, а будучи частью реальной жизни, она в самой этой жизни работает с реальным человеком, в данном случае - с ребенком. Движущей силой системы является прокладка троп в горах там, где они нужны, но отсутствуют. Обстоятельством действия этой силы является взаимопомощь и взаимовосстановление, поскольку восстанавливая другого (другое), ты восстанавливаешь себя. Это не является видом торговых отношений, а делается искренне и бескорыстно, только в этом случае система работает. Впрочем, среднее образование мешает мне рассуждать об этом стройно и подробно, для таких рассуждений нужны ученые с цепким умом и большими знаниями для точных обобщений, однако, я могу утверждать, что Тропа не является категорией хитрости или корысти. Что естественно на Тропе - естественно в жизни.

      В жизни ответственно и позитивно настроенного человеческого сообщества, конечно. У насекомых, или "щипачей", или "форточников" - своя жизнь, и Тропа им не нужна.


      Наскоро можно подумать, что мы заменяем поле оценочных отношений, в которых вырос человек, на тропяное, и он мимикрирует "под Тропу". На самом деле происходит другое. В поле оценочных отношений вводится главная компонента - самооценка. Раньше у человека не было опыта оценивать самого себя, и <...> были безусловны оценки других, да еще - выборочно комплиментарные. Мы даем практику самооценки через круги - сборы - разборы, через всю ткань отношений она стимулируется, ибо является ценностью. Важный момент: если предстоят обе оценки, своя и общественная, сначала идет своя.

      От таких "незначительных" вещей зависит точность работы и результат, по ним мастера узнают друг друга. Эти самые "чуть-чуть", эти мелочи, чутье на них и верное их решение - вот главное в работе. Главное во всех областях человеческой деятельности. Я бы назвал это точностью. Именно абсолютный слух на точность - главное в учительстве и детоводстве.

      Возьми теннисный мячик, нарисуй кружочек на стене под потолком и начинай попадать в него всегда. Не 9 из 10, не 999 из тысячи, а - всегда. Точность не обязательно иметь от рождения, ее можно хотеть - и ты уже на пути к профессии, поскольку хочешь точно оценивать свою точность. Воспитание точности хорошо проходит в играх и спорте в возрасте 8-11 лет. В 12 уже поздновато.

      Как только до момента броска тебе будет ясно - попадешь ты или нет, - всё в порядке. Станешь угадывать исход футбольных матчей, когда они еще не начались, идет только построение команд. Задумаешься над скоростью точности и ее насыщенностью. Над непрерывностью прочности. В общем, тут хватит о чём перелистывать мозг, но не очередное ли общее место я пытаюсь сдуру освещать?


      Так или иначе, вскидывать себя на бегущий во времени гребень точности тебе позволит волна, угадывай всегда - в какой момент нужно оказаться на ее склоне, поспешив или опоздав, ты останешься на месте и не прокатишься до берега, где Витька строит замысловатую крепость из влажного песка.


      "Попасть в точку" - хорошая цель, а уж в искусстве ты просто не можешь не попасть, для этого надо сфальшивить, а это - единственное, чего ты по-настоящему не умеешь.


      Возможно, в баскетболе у тебя лучше получаются сложные броски, в которых надо учитывать столько факторов, что сознание с ними не справляется, не участвует на первых ролях в подготовке и осуществлении броска. Это значит, что разметка подсознания у тебя хорошая, цепкая, качественная, и остается остерегаться только небрежности в самый последний момент, когда мяч уже стартует из руки.

      То же - ловить мяч.

      Сложи чувство точного заброса на бегущую волну с многообразием факторов точного мяча. То, что получится при сложении, - основа твоей профессии.

      Точность невозможно рассчитать, ее можно только хотеть.


      Одной только точности следует остерегаться: точности убивающего охотника. Если ты не помираешь с голоду здесь и сейчас - оставь в покое всех и везде.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 5 января 2018 года. Отрывок 158

      Из выдающихся людей друзьями Тропы были Ролан Быков, Елена Камбурова, Алёна Арманд, Надежда Крупп, Александр Дулов, Раиса Горбачева, Александр Суворов, Ольга Мариничева.


      Города, давшие большое количество участников, - Москва, Санкт-Петербург, Одесса, Киев, Новосибирск, Владивосток, Казань, Рязань, Самара, Новгород, Калуга, Владимир.


      Любимое блюдо на Тропе - спелая ежевика, залитая сгущенным молоком. Любимое питьё - чабрец "по-белому" - со сгущенкой.

      Частая ошибка - бездействие. Редкая ошибка - действие.

      Любимая песня - "Дельфины" А. Дольского и "Прощание Лиса с Маленьким Принцем" - его же.

      Символ - Спокойное Солнце.


      На Тропу не брали психиатрических больных вне ремиссии при поведении, представлявшем опасность для себя и окружающих. Других ограничений не было. Снимать ограничения начали с энурезников в 1978 году, для них специально придумали вариант рабочей формы Тропы с короткими шортами. Но остальные, понимая, что укороченные шорты для быстрого справления малой нужды выдают энурезников, стали просить себе такие же короткие, и, по примеру Датского Короля, все в них переоделись, а то и обрезали свои шорты кустарным способом в частном порядке. Кроме того, дома и дворцы пионеров дарили нам старую пионерскую форму 60-х годов, очищая склады, а она была заведомо коротка - тогда такую носили.

      Так тропяные стали поголовно энурезниками, но и налетели на злые языки, углядевшие в короткой форме нечто эротическое.

      Короткие шорты, как у энурезников, Тропа упрямо носила до последних экспедиций в 2007 году, как и трусы со сменной серединой, которую можно было быстро отстегнуть, постирать и высушить.

      Бутылка для мытья укромных мест всегда стояла рядом с умывальней на ручьях и реках и называлась у тропяного народа "писькомойка". Редкие описавшиеся никогда не подвергались обструкции, их тайну хранили соседи по палатке, помогавшие прибраться и переодеться. Днище палатки поднимали на двух сучках повыше от земли, и только эта конструкция иногда выдерживала ночное происшествие.

      Все, кто писался, получали вечером отвар из зверобоя и золототысячника, который помогает при энурезе. Травы перемешиваются 1:1, столовой ложки этой смеси хватает на стакан воды, бросаем траву в воду перед ее закипанием, варим 3 минуты от начала кипения, настаиваем 30 минут, за которые отвар успевает остыть. Через марлю или ситечко разливаем по полстакана (полкружки), пьем и ложимся спать.

      Сдабриваем тему описательства всякими добрыми шутками, чтобы снизить тревожность по этому поводу у виновников торжества. Кто остался тревожным - тот и описается. И так далее. Мочи мочало - начинай сначала, пока не станет стабильно сухо. Тогда (обычно через 30-40 дней) можно соскочить с травяной смеси и вообще забыть о "мокрых пеленках".

      Если уж кто-то оскандалился при честном народе, всегда можно было сказать "сердцу не прикажешь", что переводило мелкие грехи энурезников, энкопрезников и метеоритщиков в область неизбежного.

      "Сердцу не прикажешь" можно было сказать и при неожиданном движении пищи в противоположную сторону там, где она должна идти только "туда".

      "Сердцу не прикажешь" - нейтрализатор многих нелепостей и случайностей без их обсуждения и без чтения морали на тему "молчание - золото".

      Молчанием реагировали на неуместную, неприемлемую речь, на некорректные вопросы, на случайности из ряда мелких неприличий. Молчание было защитной реакцией и одного человека, и всей группы. Оно сложилось само и заняло свое место за десятилетия непрерывного существования группы, не требовало усилия над собой и не было результатом какого-то сговора (категория хитрости).

      Когда-то я впустил детей в свой мир, а потом, посмотрев, что они там делают и как живут, - отдал его целиком, без какого-либо остатка. Я стал принадлежать им, и всё, что у них происходило - происходило во мне.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 6 января 2017 года. Отрывок 159

      Когда восходит звезда Улюлю, мы поём ей песню Улюлю и нам отзываются лесные древесные лягушки, похожие на маленьких длинноногих обезьянок.

      После того, как мы споём песню Улюлю, в лесу наступает ночь и начинают свой полёт светлячки. Если у тебя светится попка в ночи, не обязательно петь песню Улюлю, можно просто летать.

      - Это брюшко светится, а не попка, - убеждал я Дюка в верховьях Пеуса, когда светлячков летели миллиарды и из них состояла вся ночь.

      Светлячков нельзя брать на руки. Их температура - 27ºC, а ладонь - 36ºC. Это для них все равно, что нам сесть на раскаленную сковороду.
      Только одну в жизни я видел такую светлячковую ночь, когда их больше, чем звезд в небе. Это был 1973 год, сигнал к продолжению Тропы после разгрома Союза Отрядов в декабре 1971.

      А потом светлячки открыли огонь по ночи.

      И было не трудно, и ночь проходила мимо.

      И падал в костер мотылек, будто время просрочил.

      И стало казаться - всего только месяц минул.

     Большие дожди в огромаднейший дождь собрались.

     Большие тревоги в одну уложились ноту.

     И тыщи не пройденных троп по земле разбежались,

     Когда светлячки открыли огонь по ночи.

      Спи, мой рюкзак, не каждая ночь - такая.

      Выбиты стекла во всех домах стародавних.

      Мне в полудреме оранжевый путь сверкает -

      Снова цепочка следов между городами.
      Наши оранжевые анараки снова были сшиты к 74-му году. Мы стали другими, но это были мы. Большинство свойств Тропы из старой в новую группу перетащил на себе 13-летний Дюк. Я сказал ему потом, что памятника ему ставить не надо, он уже стоит в Одессе. Дюк смеялся.


      На Пеусной поляне, насмотревшись на светлячков, готовились ко сну мои плановые туристы. Среди них - замечательные папа и мама Дюки, немолодые уже люди, большие любители творчества Валентина Вихорева, которого они негромко, чисто и очень верно пели под гитару на два голоса:

      "Я расскажу тебе

      Много хорошего

      В тёплую летнюю

      Ночь у костра.

     В зеркале озера

     Звездное кружево

     Я подарю тебе

     Вместо венца".

      Когда их с Дюком турбазовская путевка закончилась, они подошли ко мне, чуть растерянные, улыбчивые, и сказали:

      - Юра, мы не знаем что делать. Андрюшка отказывается ехать домой. Можно ли ему здесь ещё остаться? Мы оплатим всё, что надо.

      - Хотите, я его выгоню домой, - спросил я. И добавил: - Легко!

      - Не хотим, - улыбнулась мама.

      - Не хотим, - сказал папа.

      - Ну, пусть поживет немного, - сказал я. - Комфорта не обещаю.

      - Мы понимаем, - сказала мама. - Но ему действительно очень хочется.

      - Ему это надо, - сказал папа.

      "Немножко" растянулось до конца лета. Все это время Дюк у меня выпытывал про Тропу всё, думал о чём-то, будил меня вопросами ночью и приставал днём. Вместе со мной учил новую смену туристов, приехавших со всего Советского Союза, лесным наукам, и был всеобщим любимцем, не теряя при этом скромности и своей от мамы с папой интеллигентности.

      К сентябрю я уволился с турбазы, мы вместе поехали в Москву и занялись восстановлением группы. К лету 1974 она была восстановлена, и мы с Дюком провели ее по знакомому плановому маршруту, где в верховьях Пеуса люди поют песню Улюлю, а светлячки в ответ открывают огонь по ночи.


      Дюк вырос, стал дипломатом и уехал далеко-далеко.

      Тропа продолжила путь.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 7 января 2018 года. Отрывок 160

      Рассказав о бессловесных сигналах-иероглифах, которыми непрерывно обменивается группа внутри себя, я могу теперь рассказать и о некоторых обычаях Тропы, которые без таких сигналов невыполнимы.

      Правило # 16, которое бережно передавали из поколения в поколение ("если нельзя, но очень хочется, то можно") было не единственным "любимым законом". Существовало еще несколько, в частности # 9: "съел сам - помоги товарищу". Контекст и поле применения этого правила были шире, чем его словесная формула.

      Пример: группа работает на постановке лагеря. По ситуации она в это время, естественно, состоит из нескольких параллельно работающих микрогрупп, где каждый действует в меру своих возможностей, сообразно своей подготовке, физическому состоянию, своему представлению о его доле труда в общем труде и т.п.

      Группа достаточно опытна и понимает, что есть работы, которые следует делать в первую очередь и за ними следуют все прочие работы, а ряд заканчивается работой, которую можно делать всегда, поскольку у нее нет конечного объема и нет возможности сделать ее конечной, выполнить до конца.

      Таким образом, группа начнет с костра (с разжигания), подготовки площадок под палатки, организации продуктового хранилища, оборудования кострового круга, включая защиту от дождя. При этом - безо всякой команды или подсказки - количество людей в микрогруппах будет меняться: людей "автоматически" станет больше там, где нужна массовая объемная работа, и меньше там, где вполне справляется самая маленькая микрогруппа или один человек.


      Это текучий процесс, никто им не руководит, сама группа, казалось бы, тоже никак не координирует и не трансформирует себя с помощью слов, но если присмотреться - группа в это время полна взаимных знаков и максимальной доброй включенности каждого в их чтение и выполнение. В работе, где много движения, динамики, это, в основном, пантомимические и акустические знаки, которые бывают очень подробными и глубокими, но я не возьмусь изображать их на бумаге.

      По мере исполнения работ все будут смещаться к последней работе - заготовке дров для костра; ее никогда невозможно закончить, а можно только прекратить. Когда вся группа перешла к последней бесконечной заботе и перестала отвлекаться на совершенствование уже сделанного, можно считать, что цикл работ закончен. Обменявшись на эту тему сигналами и получив однозначное подтверждение, что так оно и есть, что все уверены в качественном завершении работ, группа соберется вместе и отдохнет или переключится на решение других проблем, формируя себя оптимально для их решения.

      Качество сигналов зависит от чуткости человека, которая являющейся на Тропе безусловной ценностью и обязательно входящей в главный список основных качеств человека, его приобретений - наряду с совестью, моралью, нравственностью, экологическим поведением.

      Рассказывая об организации зимней ночевки в лесу, я уже писал о том, как группа одновременно заканчивает все работы в связи с тем, что они сделаны. Это как раз и происходит в связи с тем, что группа сама себя в себе трансформирует, выбирая своим "коллективным разумом" самую оптимальную конфигурацию в каждый текущий момент.


      То же касается самостоятельного для группы распределения благ, которые по своей природе не могут быть "для каждого без исключения". Здесь приведу тот же пример. Вы замечали, что выскочив из воды на горячий песок, люди ведут себя по-разному. Кто-то гребёт эту песочную грелку на себя, а кто-то - на другого. Тропяные гребут на другого, не уклоняясь от тех, кто гребет на тебя. Это тоже одно из базовых свойств Тропы, и оно тоже помещается в заповедь "съел сам - помоги товарищу", когда ты сначала помогаешь товарищу, а потом "съедаешь сам" то, что он помог тебе. Такие взаимоотношения тоже происходят у нас сами, "автоматически", привычно - мы так живём. Понимание и приятие такого образа жизни редко посещает кого-то до 8-летнего возраста, но с 9-10 лет уже вполне приемлемо для многих. Тех немногих, которые остались при другом мировосприятии, Тропа не будет трогать, дергать и стыдить; она будто бы и не обратит на них внимание. Отдавая что-то, ты реализуешь своё право, а не исполняешь обязанность кому-то что-то отдать, такой обязанности ни у кого из нас нет. Осталось только понять безусловную привлекательность жить реализуя свое право, а не исполняя обязанность. Всё открыто и все свободны. Получите удовольствие, отдавая свою конфету.
  
  'DRVN011'
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 8 января 2018 года. Отрывок 161

      Я уже писал о том, как важно в детоводстве носить на голове миску с водой, не придерживая её руками. Важно это и для тех, кто хочет всегда сохранять равновесие, легко преодолевать линейные (и не только) препятствия и уметь начинать сначала, если всё упало и пропало. Такая ходьба быстро выправляет осанку, дисциплинирует походку, сохраняя все ее индивидуальности, и вообще - воспитывает характер не меньше, чем любая игра в экстремальные ситуации.


      Берем алюминиевую или стальную миску с плоским дном, наливаем в неё стандартную (350 мл) кружку воды, устанавливаем всё это на темени или макушке, у кого где есть подходящая плоскость, и идём по кругу или туда-сюда, удерживая миску на голове, а воду в миске без помощи рук - они разведены в стороны. Можно пользоваться секундомером, можно идти по бревну или другому линейному препятствию, можно вовсе безо всяких препятствий.

      Воду, как правило, берем холодную, она лучше мобилизует вестибулярный аппарат, который тоже вполне совершенствуется в этих упражнениях.


      Съемка того, как это происходит, нечаянно сделана в майские праздники на весенних тренировках Тропы с новичками на территории заброшенного пионерлагеря. Соревнования такие хороши тем, что человек в них соревнуется с самим собой - из такого вида соревнований состоит вся жизнь.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 10 января 2018 года. Отрывок 162

      Творить добро легко и приятно, это даже работой не назовешь, как бы трудна и тяжела ни была такая работа. Добро можно делать только по своему внутреннему побуждению, оно не может сотворяться заодно со всеми, или потому что "так положено".

      В самом большом почете - физически трудная работа, на нее рвутся все. Без работы никто не останется, если только сам не захочет. Никто не просит причин, не осудит, мало ли почему у человека есть причины не поработать. И никто не спросит - какие это причины.

      Лишить работы - значит наказать. Это допустимо, если и группа ("круг"), и я согласны. Но если кто-то из нас кладет вето на решение о "разгрузке", её не будет.

      Разгруженный не может выполнять никакой работы, во всем остальном все его права сохранены. Его жалеют дежурные и втихаря подсовывают кусок получше. Разгрузка длится от часа до нескольких дней, редко больше четырех. Группа полностью обслужит наказанного, сам он будет только чистить зубы, умываться, кушать. И - развлекаться сколько угодно. Весь невеликий развлекательный инвентарь в его полном распоряжении.


      Земля - гостиница для наших душ, вполне командированных. Она размещает их в тех телах, которые умеет и может делать. Индукция, трансляция, проекция. Помнишь?


      Порог отзывчивости на Тропе низок, качество отзыва - высоко. Глаза и руки ближнего всегда оказываются с тобой в трудную минуту. Причина - всегдашнее восприятие мира через "чужое" "я", сопереживание, заинтересованность в "чужом" благополучии не меньше, чем в собственном, ансамблевая самоорганизация эмоциональных полей.

      Деревья разговаривают друг с другом шелестом листьев, изменением его особенностей. Множество каналов передачи информации существует и в группе помимо прямой речи в ее содержательной текстовой части.


      Принято думать, что в каждом человеке сидит прищемленный мародер, что стоит только ослабить зажим, и разнузданная свобода этого мародера захлестнет мир. Это не так. Это справедливо для разобщенных людей, когда результат разобщенности стойко зашкаливает на протяжении долгого времени, отбрасывая человека обратно в животное. Вырастить, сберечь человеческое в человеке - это и есть "вырастить человека".

      В нашей "социальной технологии" мы придавали значение внятности границ между разными сегментами сообщества. Границы всегда были внятными, но всегда при этом оставались условными, символическими, игровыми.


      Например, создаем группу (микрогруппу) под названием "не могу не взять чужое", метим всех "таких" круглой травинкой на левой части подбородка и выпускаем "в мир". Терапевтическая реакция группы на появление в ней такой фракции будет разной, экспериментальной, поисковой. Парадоксальные решения группа будет метить восхищенным смехом. Лешка Шутиков в такой игре на все свои вещи приделал бумажки "здесь нет чужого", "это тоже твоё" и подобное. Липка доказывала, что воровство - это вид терроризма, говорила о безымянном и анонимном зле и ратовала за запреты. Она была очень серьезным человеком и на нас поглядывала снисходительно иронически.

      Тогда градус жестокости в стране был еще не так велик, и многие вещи казались невозможными по умолчанию. Умолчание возникало из гражданской этики и культуры, которые веками формировались в сельских и городских человеческих пластах. "Это нельзя делать", "Об этом нельзя думать", "Это нельзя чувствовать" - внутренние запреты, табу, сложившиеся веками и тысячелетиями, еще не встретили своих могильщиков, мечтающих о мониторе в форме замочной скважины.


      Одиночное хождение запрещено. Ночной ход за пределам лагеря - только при чрезвычайных обстоятельствах, только с руководителем и никогда не меньше 4-х человек. Это бывает при транспортировке заболевшего или при поисковых работах.

      Пару раз, помню, доставляли нужное лекарство из аптечки одного лагеря на другой.

      Ночным ходом ходили и к нашему телескопу "Мицар", установленному в альпике, в то время, как лагерь стоял чуть ниже - в лесу.

      Запретов на Тропе мало, и соблюдаются они легко, без сожаления, без протеста. Смысл каждого запрета понятен каждому. Нет запретов "на всякий случай" и "как бы чего не вышло". Нет и убитого времени. Нет пустых минут и секунд. Нет пустого ожидания следующего действия, так распространенного в школе, когда говорят:

      - Пятый "б", построиться!

      И потом все чего-то ждут, бездельничая и скучая. Тут все события идут "в стык", между ними нет унизительных зазоров. При этом переход от одного события к другому происходит легато, не рвется ни ткань жизни, ни личность, что важно для цельности обоих. Цельности, целостности, непрерывности. Эта непрерывность жизни и личности как процесса хорошо и быстро лечит кучу неврозов, связанных с внезапными остановками, осмысление такой непрерывности у меня использует те же мои ресурсы, что видеомонтаж, или режиссура спектакля, или музыкальная импровизация.

      Надо заметить, что принудительных соединений времен и событий тоже нет, иногда надо дать/взять паузу, и она тоже становится важным событием в цепи событий.


      Когда не разъятый мир принимает в себя не разъятую ткань жизни, нужно уже очень немного для того, чтобы быть здоровым.

      Ничто так бездумно не рвет и не крошит жизнь, как школа, особенно - интернат. По сравнению с их разрушительной деятельностью ожидание лифта или автобуса, поезда в метро или хлеба в очереди выглядит невинными игрушками. Город все время рвет жизнь, заставляя человека попадать в ситуацию вынужденного ожидания. Это - самая питательная почва для неврозов, психозов и всякой психосоматики. Особенно - когда торопишься. "Дней порвалась...", "редеет облаков..."...


      Непрерывность жизни и личности, естественность чередования событий и самих событий, ровный доброжелательный фон отношений, защищенность, баланс умственной и физической работы, чистота, умеренная пища, солнце, воздух и вода, свобода выбора, свобода совести и воли, - Тропа. Самоопределение, самостояние, самообслуживание, самоуправление. Социокультуро-природная, значит интеллектуальная система.

      Начиналось всё с того, что я заметил приближение окончания цикла существования группы и стал думать как продлить ей жизнь. Распад группы начинается постепенно через 2-2,5 года после ее рождения вызреванием внутри крупнозернистых фракционных структур. Это часть группы, которая уже выросла из парадигмы двухлетней давности и теперь готова противопоставить себя тем, кто в ней еще находится. Я подумал, что это естественный процесс, мешать ему не надо, но его надо оформить: пусть уходят с почетом, пользуются уважением, чувствуют себя отцами и матерями подрастающего поколения, но пусть это поколение составляет смысловой костяк группы.

      Так, туристская команда 346-й школы стала существовать непрерывно, плавно сменяя состав и оставаясь собой до 2005 года. "Старики" пользовались уважением и почетом, как-то один из них, будучи взрослым, приехал и поднялся на Тропу, поздоровался-обнялся, лёг навзничь у костра и пролежал неподвижно 20 минут, встал, вернув себе свои прежние глаза, поблагодарил, попрощался и уехал обратно за 2000 километров.

      Это произвело на текущий состав большое впечатление, о том, как старик Макс приезжал на Тропу на 20 минут, вспоминали несколько лет.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 11 января 2018 года. Отрывок 163

      Притворщиков, мимикрирующих под тропяных, я распознавал довольно быстро, но избавиться от них мы не могли - эти талантливые конформисты не давали нам никакого повода вовремя проститься с ними. И только потом, спустя годы, они проявляли себя, когда появлялась возможность побрызгать ядком на Тропу. Их было немного, но яд был пахучий и липкий. Смышленые люди использовали их для борьбы с нами, ровно как сейчас. Один из них, росший пару лет на Тропе в 80-х, к 90-м решил взять власть у группы и подчинить себе всех, кто прямо причастен к принятию решений, условно мы называли их "Малым Кругом". В своем поведении он напоминал самого опасного в лесу зверя - одичавшую собаку. Она знает повадки человека, не боится огня и бывает очень коварной. Я встал у него на пути, прошло еще пару лет, и он примкнул к загонщикам, заявив, что мы - фашистская организация. Стартом ситуации, однако, был мой отказ жениться на его маме, женщине властной и жилистой, близость с которой я решительно отверг с самого начала.

      Таких было немного, человека три из тысячи. А тысяч было четырнадцать с половиной. Маленькая ложка дёгтя.


      Терапия - вокруг нас. Например, горные реки дают всем желающим такие сеансы гидротерапии, которые не снились уважаемым в этой области предприятиям. А уж купание в водопадах затруднено в искусственных условиях гидротерапевтических ванн и бассейнов. А у нас - пожалуйста. Активное, а не пассивное участие в гидромассаже вполне прибавляет ему эффективности: Александр Васильевич Суворов, будучи слепоглухим, после купания в водопаде стал лучше различать световые потоки, отличать их от областей темноты. Купание в горных реках улучшает состояние больных ДЦП.

      По логике принуждения, которую наряду с философией насилия использует власть, всех парализованных детей надо забросить в горные потоки. Тропа молчит о многих своих терапевтических открытиях и технологиях по причине "защиты от дурака". Мы уверены, что любой праздник и добровольное участие в нём лечит, любое насилие, включая принудительное участие в праздниках, - калечит.

      Любая методика или технология, любая схема лечения может лечить, а может калечить. Мы опять пришли к тому, что человек должен быть субъектом процесса, а не объектом воздействия. Думаю, что такая формула справедлива во всем человеческом, включая государственное устройство.

      Любая власть должна быть добровольной во всех своих частях, иначе мы будем иметь не народ, а заложников, не силовиков, а гостеррористов. О том, что власть должна быть умной и ответственной, говорить излишне, но никто не признает своего безумия и своей безответственности, прикрываясь призрачными, плохо сформулированными "интересами государства" и общественными интересами.

      Такова и власть взрослых над детьми. Я не помню детских воспоминаний о любви к Дзержинскому, а его любовь к детям широко известна. До сих пор многие зоны называются "бывшая детколония". В этих детколониях и формировалась советская страна как сообщество. Враз осиротевшая во всех отношениях страна сопротивлялась своей участи катастрофической волной беспризорности, скосившей все каноны морали и нравственности, опуская культуру народа до уровня прислуги нового криминального мира. Он и сформировал стилистику государства и его главных органов - ЧК - ОГПУ - НКВД - КГБ - ФСБ (ГКЧП) и т.д.

      Дзержинский боролся с беспризорностью и одновременно являлся ее автором и причиной. Создать ситуацию, с которой требуется бороться, - проверенное историей занятие обманутого очередной пропагандой народа. Но, как правило, открыв очередной "ящик Пандоры", открыватели забирают себе то, что искали, оставляя нам всё остальное. Грубо говоря, кинув нас в НЭП, они открыли нынешнюю FM-станцию "Шансон". Выразителем русской души стала песенка под водочку-селёдочку посреди тупой попойки в поисках русского смысла русской жизни. Залить косорыловкой нужно тоску о том, что наши подвиги одних - плата за нерадивость других.

      Помню, как прогрессивное человечество облетела весть о героическом дрейфе на потерявшейся барже героической горстки советских солдат. В кабаках звучала песня:

      "Пока Поплавский чистил зубы,

      Зиганшин съел его сапог.

      Зиганшин-буги, Зиганшин-вуги,

      Зиганшин рок".

      Событие, однако, заключалось в том, что дрейфующую баржу с погибающими русскими солдатами обнаружили и спасли американские моряки. Если бы это не произошло, мы бы никогда не узнали про этих несчастных ребят. Но судьба в виде белозубой американской улыбки оказалась милостива к ним, и они даже получили госнаграды СССР за проявленные мужество и героизм.

      При нерадивых генералах рядовым солдатам проявлять мужество и героизм приходится особенно часто.


      Отчаянно кислый запах пионерского пота на строевых смотрах и парадах помнится мне ясно. Показушная повинность в виде сбывшейся мечты вождей о симметрично-послушном народе, геометрически распростертом перед ними и ниже их - причина этих праздников, дети всегда шли в ход, когда одним начальникам надо было выслуживаться перед другими. 19 мая, в день рождения пионерской организации, я метался по Красной площади, подбирая и вынося к арке ГУМа упавших в обморок от тупого стояния пионеров. Когда бежишь с таким пионером на руках, его серое безжизненное лицо формирует новости о твоем отношении к власти. Врачиха с нашатырем на ватке выбегала к очередному упавшему пионеру крадучись, стесняясь и всячески проявляя страх огласки, но белого халата не снимала. В тот день я вынес из всесоюзного строя то ли 8, то ли 9 человек, не помню. Все они остались живы, а я вечером ушел на пустой Ярославский "Локомотив" и курил в темноте одну за другой, стараясь понять - что я переживаю.
      Приговор пионерской организации - те упавшие в ангиоспазмах пионеры, которым не хватило воздуха в общем строю на главной площади страны. Для выработки отношения к пионерии мне хватило этих ребят, - я нес их на руках, я видел их лица.

      Телевидение в отчете о параде их не показало. Воздуха не хватает детям только во враждебных странах. Там и дороги разбиты сильнее, и дураки кругом.


      Зачем дуракам хорошие дороги? Пофантазируй на эту тему, зябко получается. А уж Тропа в мире разбитых дорог и набитых дураков - вовсе ни к чему.


      Тут бы всплыть интеллигенции, но в последние 20 лет от качества российского образования, заложенного в IXX веке ничего не осталось, интеллигентных учителей в телевизоре не видно, а интеллигентные дети и вовсе стали библиографической редкостью с появлением интернета. Интеллигенция, помню, не была классом, она была прослойкой и в начале XXI века, видимо, значительно истончилась. Но и по отношению к этим эрозирующим остаткам мурло испытывает не прослоечную, а настоящую классовую ненависть.

      А уж мурло, вооруженное и оснащенное, пребывающее в силе, имеет все основания окончательно свести к нулю остатки этой ненавистной прослойки, упорно мешающей народу и государству слиться в едином порыве совокупления, где активной стороной является тот, кто сильнее.

      Запахи я различал хорошо, Пиратка научила. Кислило всегда, когда было отчаяние, у него кислый запах. Хоть одну макушку нюхай, хоть все головы пионерской организации. Макушка кислит - помоги человеку. Если же она пахнет орехами, молоком и воробьями - всё в порядке. Бойтесь кислых макушек своего отечества, они - ваше будущее. Муштра и строевая подготовка добавит вам еще запаха из пионерских подмышек и прочих мест, нюхнув все разом, вы вдруг поймете, что в стране что-то не так, не могут дети так пахнуть. Не должны.

      Лицемерие, вынужденные действия, а то и чувства, требуют от детей высшего, запредельного напряжения, на которое обрекла их пионерская организация и ее руководители. Послушный народ для партийных бонз начинался с послушных детей, восхищенно несущих им букеты цветов. Но дети этих цветов не покупали, им не на что, и не собирали, им незачем. Принуждение детей к участию во взрослых играх преступно.

      Апофеозом коммунистического воспитания и показушного детского счастья был "Артек". "Орленок" и "Океан" резко отличались от него содержанием жизни, идеологией и эмоциональной составляющей. Они были в начале своего пути детьми оттепели, а "Артек" оставался сталинистским.

      Никакая всесоюзная или всероссийская детская организация не масштабна для детей. Скауты, конечно, подсказали ей фрактальность, повторение конструкции центра в периферии, но всё, что партия и комсомол грузили на этот каркас, оказывалось на земле, раздавленное нелепостью собственного груза. Эталонами для сообществ были то партийные ячейки, организованные сверху, то "Тимур и его команда", организованные снизу. Чаще всего предлагалось организовать снизу то, что спущено сверху, это тоже было нелепо и против природы. Некоторые сообщества, например, Свердловская "Каравелла", несли на себе в виде витрин оба начала - сверхнее для предъявления наверх и снижнее - для всенародного пользования.

      В какую-то очередную годовщину ленинского субботника, когда он с товарищами нес куда-то какое-то бревно, мы в ГДПШ решили посчитать, сколько по Москве сейчас выступает ветеранов, которые несли с ним одно бревно. Их оказалось сто девятнадцать.

      Как грибы в начале мая плодились по столице группы ветеранов типа "Егоров и Кантария", водружавших флаг над рейхстагом. Вспомнил про них, когда узнал как клонируют печальную группу "Ласковый май", которую мы с Тропой называли "Масковый Лай".

      Масковый лай пропагандистов вернулся в 10-х годах XXI века, это зябко печалит. Какие-то ученые с достоевскими фамилиями, политологи без особых примет, а глаза-то прячут. Даже взглянув прямо - гасят взор. Мурло рядится под интеллигенцию. Значит, есть еще спрос на прослойку. Привет, Феникс Эдмундович.

      Чтобы заочно распознать человека, представьте его прямо глядящим вам в глаза и не отводите взгляда. Дальше вам будет очень интересно. Главное - не отводите глаз. Это - ваша прямая беседа с подсознанием, с ноосферой. Если заметите, что возрастные показатели человека размываются, значит видите его целиком.

      Для справки: пустословием не страдаю, говорю необходимое из достаточного. За слова отвечаю всегда, без срока давности.


      Так я беседовал с портретами в Третьяковке, Пушкинском, Русском, Эрмитаже, в картинных галереях районных музеев в глубинке. С репродукциями сложнее, возникает дополнительная и не всегда преодолимая преграда в общении, она напоминает звуконепроницаемое стекло в тюремной комнате свиданий.

      Вспоминая про "акупунктурные" точки на растениях, животных, пейзажах, натюрмортах и архитектурных объектах, вживаясь в них на выдохе не отводя глаз, вы побываете в разных эпохах и странах, образах и системах ценностей, что важно не только при строительстве себя, но и для проверки себя на подлинность и крепость. Надеюсь, с психикой у вас всё в порядке, и никакое парадоксальное искусство не выбьет вас из привычной колеи мирооощущения.

      Будьте внимательны со скульптурами, особенно в части отождествления себя с ними. Их с собой - не проблема, а себя с ними - можно задать своему мозгу мраморную структуру или вступить в вечное единоборство с каким-нибудь грифоном или сатиром, нафиг нужно. Эмпатия, ха-ха, коварная штука, хахаха. Всегда становишься тем, кого любишь, а он тобой - никогда.

      "Олигофрения в популярной музыке I половины XXI в.". Нарочитости, стёба я там не слышу. Они это всерьёз.


      Вдруг пропал потоковый текст, самография, которыми все это написано. Так бывало. Помню, его не было годами, когда работал. Авось, вернется, продолжу. Потоковым текстом писал Саша Соколов, Валентин Катаев в поздний период.


      Мой справный голос в телефоне мешает людям понимать, что я на предпоследнем издыхании. Но не на последнем. Еще есть дни, а может, и недели.

      "Карту" Тропы, ключи к ней еще писать и писать, всё топчусь, мельчу, стараюсь пробиться к главному, но так подо льдом ищут сквозь него выход к небу: оттолкнуться не от чего.

      Тропа давала людям точку и массу опоры для самостояния и самоспасения. Продолжая осмысливать то, чем занимался всю жизнь, я еще не раз обращусь к физическим, химическим, электрическим и прочим моделям, чтобы казаться понятным или быть таковым. Потоковый текст высох. Где-то в верховьях подсознания не прошли дожди. Солнышко опять наломало дров своими кривыми протуберанцами.

      У Брэдбери в рассказе один чудак упорно засаживал безводную планету саженцами плодовых деревьев. И заснул, в конце концов, истратив запас саженцев и утыкав ими всю безводную планету. Фонарщик Экзюпери был такой же. "Такой уговор". Хоть с кем-то, хоть с собой, - уговор, и всё тут.

      Гарантийный человек всегда будет выполнять уговор, только смерть остановит его. Тропа дарила каждому на память вектор гарантийности. Пользоваться ли его стрелкой - каждый в своей жизни решал сам. Но не быть гарантийным человеком в горах - неприлично. Неприемлемо.

      Никто не ждет от тебя выполнения того, что ты на себя не брал. Но то, что взял, - выполни. Или не бери. Взяться и бросить - не годится. При этом надо понимать, что какие-то обязательства ты принимаешь на миг, какие-то навсегда. И если ты принял решение, что главный твой контролер, куратор, судья и палач расположен внутри тебя, а не снаружи - перед ним и отвечай. Мы маем жалость по тебе, он - нет. Он тебе такой рай устроит, где сам проступок будет наказанием. Это самый короткий путь к совести. Иметь прямой уговор с ней - твоя главная победа над собой.

      "Такой уговор".


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 12 января 2018 года. Отрывок 164

      Человеческое тело сидит в пустыне и ремонтирует свой самолёт. Душа является к нему шестилетним ребенком и увлекает в путешествие по архетипам. Тоска Летчика по далекой звезде, где обитает душа, это тоска по собственной душе. Но есть ещё и Лис - Не исключенный третий в этом диалоге. Кто он?

      Триалог души, тела и Тропы - нужен ли он тебе лично? Сказка - ложь, но в ней - намёк. Отыскать свою душу в ее скитаниях по пустыне - нормально (Кордонский сказал, что мои тексты похожи на творчество Крапивинских "бормотунчиков". Пусть так. Кому надо - тот услышит).


      В "Океане" в 80-х Витя Ковальский, бывший музыкальный руководитель "Орленка", взял меня в помощники - я должен был, когда надо, безотказно брать гитару и петь всякие авторские песни, в том числе свои. Через несколько дней он бегом ворвался в свой музыкальный кабинет (большой и хорошо оборудованный), почти снёс меня с ног и зашептал, тараща глаза:

      - Баляса сюда идет! Любка прилетела! Залезай!

      Я залез под стол, куда мне было указано, и затаил дыхание. Через несколько секунд дверь в кабинет открылась, послышались шаги и уверенный женский голос спросил:

      - И что вы здесь поёте?

      Это была женщина из ЦК ВЛКСМ, курировавшая "Артек", "Орленок", "Океан" и вообще всё пионерское в Советском Союзе.

      - С...сегодня разучиваем новую Александры Николаевны... - задушевно врал Витя. Я чихнул под столом, там было пыльно. Ковальский тут же вытащил свой микроскопический носовой платок и стал шумно в него сморкаться, будто это была огромная простыня, уже наполненная пережитым.

      - Гриппуете? - спросила Любка. - А это что? Это ка-эс-пе?! Кто такое Юлий Ким? А?

      Витя резко прекратил сморкаться, повисла нехорошая тишина. После коммунарских посылов "Орленка" везде давили всё, что могло бы поддерживать или формировать человеческое лицо социализма брежневской засолки.

      - Вот! - торжествующе сказал Витя, перевернув листок с песней Кима.
      - Я стою на берегу,

      Первым солнце принимаю,

      Всё на свете понимаю,

      Всё могу.

      - И что дальше? - требовательно спросила Любка. Я выглянул из-под стола, оставаясь в его тени. Бледный Ковальский продолжил читать вчера написанную мной песенку для "Океана":

      - Потому что Океан, -

      Он и Тихий, и Великий.

      Видишь, солнечные блики, -

      Океан!

      - Я не знаю у Александры Николаевны такой песни, - требовательно с металлом в голосе сообщила Балясная.

      - Это народная песня, - нашелся Ковальский и опять замолк. Я снова собрался чихнуть, от того, что я - народ, написавший без спроса песенку и сидящий за это под столом. Свело челюсти в улыбку и засвербило в носу.

      Дверь вдруг открылась, я увидел толпу пионерских ног.

      - Добрый день! - сказал Витя. - Проходите, пожалуйста, садитесь. У нас гости!

      - Добрый день, добрый день, - заговорили пионерские ноги. Любка растворилась в их шепоте и, как я понял, вышла. Мне же пришлось до конца Витиного занятия с пионерами сидеть под столом. Вскоре мы встретились взглядом с одним из пионеров. Он смотрел удивленно, и я показал ему "тсс" пальцем поперек губ. Пионер что-то сообразил, понимающе кивнул мне и стал отрешенно ковырять в носу.

      - "День сегодня - лучше всех

      Мы встречаем первый снег", - сообщал Ковальский пионерам Советского Союза.


      Это был текст "Снежной премьеры" Александра Решетько, киевского инженера - поэта-исполнителя. Саша пел негромко и в середине семидесятых стал мишенью для прессы под заголовком "Шептуны у микрофона". Песни его не запрещали, но и не разрешали, что было одно и то же.

      - Значит, снова не узнали.

      Улыбнется и растает.

      И заметят все внезапно

      Снег на площади вокзальной,

      На машинах, на деревьях.

      Зал притих от удивленья...


     Снег на улицах искрится.

     Смех на лицах, рукавицах.

     Арлекин читает прозу,

     У Пьеро от счастья слезы.

     Все нашли своё призванье.

     Пусто в зале ожиданья...


      В "Океане" Сашиной записи "Снежной премьеры" не было, вместо него на катушке магнитофона пел я. Запись крутилась, пионеры подпевали стройно, а я продолжал сидеть под столом в ожидании конца музыкального занятия. Дальше все было благополучно, ничьи головы не полетели, близилась "перестройка", которая сначала называлась "ускорение". Что можно было ускорить из атрибутики застоя было непонятно, но само предложение хоть что-нибудь ускорить - обнадёживало.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 13 января 2018 года. Отрывок 165

        Степка путался в соплях до середины августа, левая сопля у него матёрая и зеленая, а из правой ноздри текла вода, - сущий холодовой ринит. Сопли были подарками родного детского дома, где всегда сквозило, зато наказывали привязыванием к горячей батарее парового отопления. Не били, но ходили мимо ревущего обожженца молча, не обращая на него внимания. Щедрые плоды сухого августа приводили Степку к витаминному удовлетворению, лицо его становилось слегка похоже на бутузов с этикеток детского питания, если бы не красный нос, цвет которого никакая пища изменить уже не могла.

        Со Степкой, как и со всеми, мы говорили спокойно, доброжелательно и ровно, что, вне зависимости от содержания речи, приводило его в тихий восторг. Рот его приоткрывался, брови ползли вверх вместе с уголками губ, а позу он при этом имел как Ленин на броневике. Устремленный к нормальному человеческому общению, Степка мог часами делать какую-нибудь скучную рутинную работу, главное для него было то, что кто-то по-человечески говорит с ним и даже оставляет паузы, чтобы он мог вставлять туда свои слова. Если при нём говорить о нём с кем-то третьим, то Степка будто и не слышит, что говорят о нем.Третий человек долго, всё первое лето, не помещался в Степкины диалоги, и только во второе лето стал помещаться, но Степка при этом заметно суетился и слегка нервничал, переключаясь. Я разводил такие диалоги-триалоги пожиже и слегка притормаживал.


        Приехавшую на Тропу психологиню в кожаной юбке дети звали "кожаная психа". Кто-то раздавил лесного клопа на ее воротничке. Обнаружив резкий запах, она спросила:

        - Кто это сделал?!!

        - Слоник, - ответила группа почти хором. - Это был слоник, слоник.

        - Какой слоник?!!

        - Какой слоник? - стали спрашивать ребята друг у друга.

        Кожаную Тату, психолога из какой-то структуры управления детскими приютами, нам послал некий сомнительный бог, она носила сапожки, неудобные в лесу, кожаную юбку и кожаную куртку, украшенную блестящими заклепками. Несмотря на неудобную обувь, она ходила вполне мужской походкой и любила на ходу похлестывать каким-нибудь деревянным хлыстиком по голенищам своих сапожек. Когда она приехала и поднялась к нам на лагерь, Степка ловил жука, да так и остался на четвереньках в позе птицелова, засмотревшись на Кожаную Тату. Мишка, стоявший неподалеку, тоже посмотрел на Кожаную Тату и так выплюнул изо рта травинку, которую жевал, будто травинка вдруг оказалась отравленной мертвой жабой. Он ушел в кусты, продолжая наламывать черничный веник для чая, а Степка застыл в позе птицелова.

        Кожаная Тата поздоровалась со мной и сообщила, улыбаясь:

        - Красиво тут у вас!

        Я согласился, мы прошли рядом несколько шагов, и я сказал:

        - Вот гостевая палатка, располагайтесь, отдыхайте и скажите дежурным - что вам еще будет нужно для комфорта.

        Кожаная Тата решила для начала прогуляться к ручью, чтобы умыться, и я показал ей протропок, ведущий к воде. Она ушла, а я вывел Степку из кататонического ступора, и мы с ним присели на сиделки, - бревна, положенные у кострового круга.

        - А она чего? - спросил Стёпка настороженно.

        - В гости к нам, из Москвы, - сказал я.

        - А кто? - спросил Степка, почему-то не захотев повторять слово "она". Я сверил его реакцию с Мишкиной, чуть повел плечом и объяснил:

        - Она - психолог.

        Чтобы звучало убедительно, я на слове "психолог" поднял вверх указательный палец. Степка беспорядочно зашмыгал носом, поскольку было только начало июля.

        - Ты жука поймал? - спросил я.

        - Какого? - удивился Степка.

        - Там, в траве, - показал я.

        - Не-е, - улыбнулся Степка. - Разжигу для костра собирал.

        - Костер же горит, - удивился я.

        - Ну, вдруг, - пояснил Стёпка.

        - Правильно, - сказал я. - Молодец. В жизни не должно быть никаких "вдруг".

        Стёпка благодарно кивнул, будто от всяких "вдруг" тут же избавился, и глубоко, решительным шмыгом убрал зеленую соплю. Поднимаясь с ручья, к нам приближалась Кожаная Тата, постегивая себя по сапожку только что выломанным тонким прутиком.


        Улыбка заметно влияет на походку. Идите по бревну с улыбкой, и вы с него не сорветесь. Есть люди, их много среди детей, в походке которых улыбка присутствует постоянно. Их любят собаки. Им можно довериться в трудную минуту. Бойтесь серьезных людей. С ними что-то не в порядке.

        Нормальное положение шлагбаума - "открытое/закрытое". Нормальное состояние лица - улыбка/без улыбки. "Два мира - два детства", как писали под картинками советские газеты.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 14 января 2018 года. Отрывок 166

      "Я - это ты. Ты - это я", - поет попса в привычных для нее фрикционных ритмах. И вдруг - ключевая фраза: "И никого не надо нам".

      К концу ХIХ века папуасы на далеких островах стали смутно догадываться, что соитие мужчины и женщины как-то соотносится с последующим появлением на свет ребенка. Его почти неизбежно творят душными ночами хоть под водочку с красной икрой, хоть под "малагу" с рубленной селедкой в поисках удовольствия.

      "И никого не надо нам" - это про аборт что ли? Про детдом? Про новорожденных в помойных баках?

      Если вам так уж никого не надо, купите себе контрацептивы, но петь-то об этом зачем? Государство поощряет ваше соитие материнским капиталом и огромными детскими деньгами, а попса выдаёт вашу правду как последняя дура?

      Такой материнский капитал и Карлу Марксу не снился по двум причинам, о которых не трудно догадаться, но есть и третья. В его времена просто никому в голову не приходило, что какое-нибудь государство будет поощрять проституцию или, скажем мягче, секс, и гордиться этим.

      Не пора ли просто создать государство, в котором просто хочется рожать детей? И пусть те, которые "и никого не надо нам", идут на прием к психологу-сексологу, что-то с ними не так.

      Кафка, ты еще не наотдыхался?

      Одна из важных основ дружбы - взаимная страховка, часто - попеременная. На модели скалолазания можем заметить, что страховка является договором, нарушение которого может иметь печальные последствия. Надежность друга - это надежность страховки, а критикой тебя он займется, когда ты будешь в безопасности. Безоговорочная страховка в опасности и корректирующая критика в безопасности - нормальная основа отношений.

      Часто мы принимаем за друзей приятелей (они нам приятны, мы - им), товарищей (у нас есть товар, которым мы совместно и бесконфликтно владеем), знакомых (которых примечаем в толпе и обозначаем это знаками внимания). Граница "дружба - не дружба" часто призрачна, неявна, размыта. Дружба, однако, всегда горизонтальна, в ней есть равнозначность интересов, достоинств, суверенитетов и прав, а из всех свобод нет только одной - на предательство. Оно может произойти при любом нарушении горизонтальности дружбы. Философия дружбы - взаимопонимание, взаимодействие, сотрудничество, в том числе и в работе души, которая "обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь".

      Взаимному доверию и самоотверженности в дружбе вполне поможет притча про одно одеяло и трех охотников: укрывай другого, и тебе будет тепло, но не расценивай это как торговые отношения, в дружбе их нет. "Благополучие моего друга для меня важней, чем моё собственное" - если твой друг чувствует то же самое - все в порядке. Можно было бы сказать, что дружба - это любовь без секса, но я не готов к таким многозначительным заявлениям, ибо получится, что любовь - это дружба плюс секс, а это совсем не так.

      Можно было бы напустить тумана, отправившись путешествовать в какие-нибудь субъект-субъектные отношения индивидуумов, но дружба существует для того, чтобы выходить из тумана, а не напускать его, а у секса нет четких обозначенных границ, как и у дружбы. Есть над чем подумать, но некогда :) Поцелуй - это что? Колечко надеваешь на палец - это что? Объятия - это что?

      Одно скажу: секс без любви вряд ли будет дружбой, а любовь без секса - самая настоящая любовь.

      - Ты любишь Галю или дружишь с ней? - не моргая спрашивала меня моя классная Вигдорович, сестра писательницы Фриды Вигдоровой. Любовь в девятом классе советской школы подразумевала что-то запретное, грязное, нехорошее.

      - Я - дружу, а она - не знаю, - ответил я честно.

      В тот день, обозлившись на Галку Ротанову, я сточил два карандаша в точилку и высыпал ей сверху на голову, испортив ее прическу под названием "гнездо". Мой друг Шипа был отмщен, а я должен был получить показательную выволочку. Галка регулярно шпионила за всеми по сердечным делам, докладывая классной - кто, когда, сколько и с кем гулял, и должна была понести наказание, хотя бы символически.

      Классная упорно создавала в классе свои "спецслужбы", мы упорно их разоблачали, так и жили, готовясь к существованию в большом социуме и приобретая навыки и ценности. Дружба была великой ценностью, ей противостояла только круговая порука стукачей и доносчиков, которая была заведомо слабее дружбы. Классная нервно курила на уроках папиросы-гво́здики и казалась нам очень одиноким человеком, мы ее жалели. Несколько раз предлагали ей дружбу почти всем классом, но она не умела, и мы вовсе отказались от классного руководства в 10-м. Дневники в пятницу проверял и заполнял Толик Пятибратов, наш староста. А потом и вовсе класс потребовал вернуть нам нашего старого, бывшего классного руководителя - Анатолия Ивановича Бычкова, нашего джазмена с железной педагогической волей, которую он употреблял, несмотря на то, что не мог ходить на ногах и только сидел, с трудом добравшись от двери до учительского стола. Толиваныча мы обожали за прямоту, честность и бескомпромиссность.

      Толиваныч никого из нас не называл "дружище", себя не называл нашим другом, был строг, никогда не менял решений, а главное - у него не было двойного дна. Он все знал про нас без всяких личных шпионов, но никогда не пользовался этим знанием нам во вред. Что-то всю жизнь мешает назвать мне Толиваныча "безногим". Мы не видели и не хотели признавать его несчастья, он был с нами, среди нас, он был как мы, но умнее, опытнее, лучше нас. Руки - ноги - голова, всё было при нем, а мы учились тому, что и теперь иногда называют цельной личностью.

      Когда его друзья, музыканты Утёсовского оркестра, приходили играть на наших школьных вечерах, дядя Боря Матвеев, ударник, войдя в актовый зал, находил Толиваныча, подсаживался рядом с ним, и они долго тихо говорили о чем-то, увлеченно и отрешенно. Потом молча улыбались. Потом дядя Боря уходил играть на сцену, где уже были и Кауфман, и Ривчун, и другие. Наш советский Бадди Рич по имени Борис Матвеев вызывал восторг у публики безупречным биг-бэндовым звучанием ударных при минимуме движений. Временами казалось, что он вообще ничего не делает, что ударная установка играет сама. Такие вечера еще до прихода утёсовцев мы открывали с моим другом Шипом, играя на двух пианино, стоявших на сцене. Играть с утёсовцами позвали только меня, это слегка ударило по нашей с Шипом дружбе, где все было поровну, но он даже сквозь грусть радовался за меня, когда я оказался за клавишами пинком Кауфмана посреди "Колыбельной" Ширринга.

      До сих пор помню что я заиграл тогда в своем "квадрате" и всегда могу повторить -так мне было страшно тогда.

      Гриновские океаны тогда омывали наши сердца, верность, обязательность и порядочность были нашими идолами. Я принес это на Тропу, и оно пригодилось, было принято и укоренилось в сообществе.

      "Счастье сидело в ней пушистым котенком", - сказал Грин про Ассоль.

      Пушистый котенок счастья с Тропы и сейчас сидит у меня под сердцем. Зовут его Васька, как же еще. И он рыжий, какой же еще.

      Котенок Спокойного Солнца.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 15 января 2018 года. Отрывок 167

      "Бегущая по волнам", фильм с Роланом Быковым, Александром Галичем и другими замечательными людьми. Фильм провидческий, многое в нем стало мне понятно только в наступившем веке, особенно во втором десятилетии.
      Тропа сегодня не нужна не России, а правящему ею клану госчиновников. Сменится элита, люди опомнятся от озверения и милитаристского угара, патриотизм снова станет любовью к своей стране, а не ненавистью к другой.
      Понадобится Тропа. Она - в этих тетрадках и в архивах, если они сохранятся.
      Энергоинформационная опора Тропы жива, она лежит в альпике, а ее опоры - в крайних деревьях леса, выбежавших в тундровое пространство. "И я наклоняюсь в поклоне, как пихта на северном склоне". Или искривляюсь, не помню.

      Криволесье, Мастер знает где.
      Распознавая продолжающего Тропу, в первую очередь обратите внимание на то, как к нему относятся дети и собаки, не один или три ребенка и две собаки, а вообще. Дети и собаки не ошибаются.

      Искомое слово так и не вспомнил. Мне показывали на какие-нибудь ботинки среди сорока пар, стоящих там, где разулась группа, и я всегда безошибочно говорил, кому они принадлежат. Они несли черты своего хозяина через (искомое слово). Также в каменной беспородной осыпи я без ошибки определял камень, который переложили или пошевелили. Также со всеми событиями, предметами, людьми.

      Когда это чувство работает - очень легко жить, всегда понимаешь, что происходит. Ничего мистического в таком знании нет. Есть Бог, он не обязательно такой, каким его изображают или представляют, но он есть и путь к нему прост: не надо разлучаться с ним после рождения на любой свет.

      Музыка движения группы вполне читается, она слышна. Я поймал себя на том, что каждый текст, который я пишу здесь, сопровождается внутри меня звуковой дорожкой, написать которую нет возможности в тексте, но части её можно слышать на звуковых дорожках видео Тропы.

      Праздничная трагедия жизни лучше, чем её трагическая праздность. Позиция страуса открывает сомнительные возможности, но такой оракул всегда говорит правду, поскольку слов не разобрать. В междометиях лесов, полей и гор зашиты моментальные послания, над которыми не надо думать - их надо чувствовать.

      Люди, деревья, корабли и музыкальные инструменты должны умирать своей смертью, а не скрипеть смертным скрипом в жерле какого-нибудь УФСИНа. Не говорим же мы "песня циркулярной пилы". Мы говорим "звук". А уж тексты природных звуков можно читать непрерывно, аналитический подход для этого не годится, но и гомон группы естественно вплетен в себя природой, он для нее - родной. Под гомоном я понимаю не только голоса, но и все прочие звуки, включая тишину, - Гия Канчели научил меня слушать тишину как звук.


      Не бери в голову то, что можно принять близко к сердцу.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 16 января 2018 года. Отрывок 168

      Дефицита одиночества на Тропе не было. Когда ощущаешь себя важным органом большого организма, такая проблема не возникает. Если же тебе надо побыть одному - побудь сколько надо, никто не будет мешать или лезть с вопросами. Единственность - не одиночество. Твоя желанность, желанность тебя и незаменимость тебя - нормальный путевой груз в жизни. Несёшь же ты еду, одежду и собственное тело.

      Особо отмечу творческое одиночество, когда складываются строки, рождаются рисунки или когда предмет твоего творчества - ты сам. Одиночество творца священно, его может украсть только какая-то чрезвычайная ситуация, но не повседневность. Обыденность для того и существует, чтобы отыскивать в ней творческие начала.

      Одиночество белой вороны на Тропе быстро заканчивалось, растворялось, ибо все уважают твое право быть собой, "быть как все" - несбыточная нелепица.

      Если у тебя есть повадки, которые раздражают других, ты сам захочешь от них избавиться или чаще - перевести их в другой регистр, где они никого не раздражают, оставаясь с тобой как личные атрибуты.

      Один из важнейших ключей ко всему - интонация. В тексте ее изобразить трудно, но ты можешь понять ее по песенкам, должны же и они для чего-нибудь пригодиться.

      Интонация - это не только тон, но и тембр. Важно, которой "чакрой" ты говоришь, какие обертона и призвуки шуршат или булькают в твоем голосе. Добавь сюда еще артикуляцию, сформированную уважением к слушающему, и получишь речь Тропы, ее гомон, внятные слова и разноцветные сочные букеты междометий.

      Твои особенности выговора очень милы́, они идут тебе. Улыбка, которую они вызывают, - всегда добрая. Ты интересен другим тем, что ты - это ты, и никто другой. Так, как интересна культура другого народа, его обычаи и особенности, как может быть интересен уклад жизни на другой планете, в другой вселенной.


      Когда нет причин для одиночества, откуда возьмется дефицит одиночества или его избыток? Нет одиночества, есть единственность. А вокруг - теплый круг глаз, ушей, носов, ладоней.


      В глубине потерянного дома

      Дышит мама.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 18 января 2018 года. Отрывок 169

      Самое самоубийственное изобретение, сделанное человеком, - деньги. Не создавая ничего, иметь всё - воплощенная главная идея гомо безделикус и гомо безликость. Воздадим должное тамплиерам: они оказались в одной компании с папашей Гильотеном и Шварцем Бертольдом, не предусматривая возможных вариантов последствий своей идеи. Потребность иметь кроется в каждом животном человеке. Даже родителям новорожденного не нравится, когда он бросает игрушку, но нравится, когда берёт. Подрастая, можно смухлевать с выполнением своих обязанностей, но получить конфетку. Потом учиться лицемерить за результат в школе, пользуясь шпаргалкой для ответа или решения задачи, доказательства теоремы или написания сочинения и получить хорошую оценку. В вузе вам уже помогут заплатить экзаменатору за зачет, а на работе можно будет имитировать активную деятельность и получать хорошую зарплату. За деньги продают совесть, душу, судьбу, ничего важного не приобретая взамен.


      Апофеозом этого абсурда являются люди, которые зарабатывают манипуляциями с денежными потоками и перераспределением, перепродажей выработанного другими. Я не говорю об организаторах производств или научных и учебных структур, они производят качество системы, над которой работают. Я не говорю об ученых и проектировщиках, о тех, кто создает культурное богатство. Я говорю о тех, кто делает деньги из денег. Это позорное для человека занятие.


      Деньги не обязательно зарабатывать, они породили множество преступных возможностей их иметь, что и происходит во всем мире. Золотой телец берет за горло всех, кто получает хоть какую-то возможность добыть "эквивалент вложенного труда" криминальным способом.

      Деньги обесценили сам человеческий труд, заменив "что я создал?" на "сколько я заработал?".

      Деньги развратили человечество своим блеском несовершенства и обрекли миллиарды людей на их добывание разными способами. Богатство давно уже не является мерой труда и порядочности - деньги стали эквивалентом хитрости, подлости и холодного расчета, ими густо пахнет там, где пахнет кровью. Такая бледная тень Мавроди, как Остап Бендер, уже не является Великим Комбинатором в новых временах, - их тьма и тьма.


      Наверное, проститься с деньгами сможет только Объединенное Человечество. Давайте для начала устроим его действующую модель - соберемся раз в год на вечер без денег. Иноземные товары на нас и с нами пусть будут покупные, включая чай, а к чаю всё приготовим своими руками и руками наших детей. Уместны на таком маленьком празднике были бы стихи и песни о том, что стоит дорого, но не продается и не покупается.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 19 января 2018 года. Отрывок 170

      Правильно говорить "аяяй!" можно научиться в Ютубе, где имеется очень наглядное пособие в виде номера великого Клоуна Славы Полунина под названием "Низзя!".

      Потрясающий кадр в "Айболит-66", когда Бармалей вдруг снимает парик, Полунин там тоже есть среди клоунов в масках. Все клоуны происходят из Рыжего, Белого и Чарльза Спенсера Чаплина, а Полунин, Енгибаров и Никулин - из самих себя. Ну, еще Полишинель. Набор архетипов невелик, и он пополняется уникальными "авторскими" клоунами. А уж Ролан Быков-Бармалей и Ролан Быков-Скоморох в "Андрее Рублеве" Тарковского - вовсе разные люди и разные архетипы. В одном человеке.

      Интересно, отпущена ли мультиличностям множественность внутренних миров? Впрочем, один мир и множество миров равны, равны бесконечности.


      Поскольку я не веду систему, в которой нахожусь, у меня образуется множество свободного времени, и я с удовольствием живу тропяной жизнью - мне легко быть где угодно и в любом времени. Там я в основном и нахожусь, но непонятно, куда девать непрерывно рождающиеся новые мелодии, они могли бы сгодиться для какого-нибудь аудиобанка музыкальных тем.

      Иногда мысленно снимаю кино и мысленно его озвучиваю, но мысленная коробка с мысленной пленкой ни на какой мысленной полке не оказывается. Снял уже два фильма по Корчаку - "Лето в Михалувке" и "Король Матиуш I", но в "Короле" очень захотелось чего-нибудь тропяного, и я придумал несколько разных хэппиэндов на тему "и вдруг наши выскочили из-за холма". Гайдаровский Мальчиш-Кибальчиш и Корчаковский Матиуш, как ни странно, чем-то похожи, и туда же - главный детский герой французского фильма "Игрушка", им втроём будет о чём поговорить. Под комедийной раскраской "Игрушки" - многослойная философская глубина, такая глубина всегда трагична и оптимистична, она заставляет сознательно шагать через катарсис к исполнению себя.

      Дефицит близкого взрослого - штука разрушительная, особенно когда он сдобрен страхом незнакомого взрослого, и непонятно, почему все мужики должны нести коллективную ответственность за нескольких извращенцев, а дети оставаться в одиночестве.


      "Думал, что Карлсон, - говорит Малыш. - Открываю окно, а там Милонов оскаленный".

      Все в ужасе рыдают.

      Идущих во власть надо проверять на наличие сексуальных психозов. Они готовы всех и всё кастрировать, "чтобы не было беды".

     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 23 января 2018 года. Отрывок 171

      Тепло на коротких волнах. Когда-то Уиллис Коновер, потом - РСС, ГА, BBC. Дмитрий Савицкий, Жанна Владимирская. Чуть затухающий сигнал, компрессор АРУ, океан призвуков и подзвуков, участие ионосферы. Чистый звук 13- и 16-метровых диапазонов, где не работали "глушилки", поскольку в Союзе не было приемников с такими диапазонами. Но они были. Всякие "колхозники" из радиоузлов, "ТПС" и "Ишим"; к Олимпиаде 80-го года вдруг выпустили "ВЭФы" с такими короткими волнами. Два таких "ВЭФа" долго работали на Тропе, обслуживая громкую телефонную связь. Кнопочные, ладно сделанные, слабым местом был только барабанный переключатель диапазонов, который сыпался через несколько месяцев, но это не беда - нужно было знать, куда вставить пару спичек, и диапазон возвращался.

      Одно время, приобретя в "Военторге" некондиционный "Ишим", я занялся дальним приемом и даже написал пару открыток, но потом забросил это дело - не было времени.

      Александра Галича убил радиоприемник, который он приобрел вскоре после выезда на Запад. Говорят, он очень торопился его включить и что-то делал с силовыми проводами. Мне кажется, что Александр Аркадьевич хотел скорее без глушилок услышать короткие волны, ту самую частоту 9520, на которой круглосуточно было слышно РС.

      Ремонтируя персоналу ПГБ-5 в Троице-Антропово приёмники, я сидел на этой частоте, сварганив приемник из кучи запчастей прямо на столе. Он и похож был на кучу запчастей, а не на приемник. Я сидел с наушником в ухе под самым носом у санитара, когда РС сообщило о смерти Высоцкого. Видя, что со мной происходит, санитар вскочил и закричал:

      - Что? Ты чего? Что случилось? Током ударило?

      - Да, - сказал я. - Током ударило.

      Санитар потом долго не сводил с меня глаз, он вообще редко смотрел мимо, то на лицо, то на руки, державшие паяльник или щупы тестера. Я хитрил, иногда в принесенном в ремонт приемнике нужно было всего-то сменить лампу, но я делал озабоченный вид и лез с тестером в схему. Ко времени ремонта это ничего не прибавляло, но давало мне возможность маскировать в нагромождении шасси, панелей и всяких спаек свой собранный в воздухе приемник, вполне ламповый и местами транзисторный, с гордым именем "супергетеродин". Контура, катушки я намотал сам, но по шороху эфира догадывался, что это малометровые диапазоны, высокочастотная часть коротких волн. Глушилки или не работали, или еле прослушивались на фоне громкого, устойчивого сигнала нужной станции - всё-таки это было дальнее Подмосковье. В изготовлении кольцевых антенн не было никакой нужды, - включай и слушай что хочешь на обыкновенный кусок провода, привязанный к форточке окна моего подвала.

      Пара переменных конденсаторов, подключенных по специальной схеме, давала возможность точной настройки на станцию, а наушник, вставленный глубоко в ушную дырку, не выдавал наружу никаких звуков. С тех пор два моих уха слышат мир очень по-разному. Левое - понимает смыслы, правое ничего не понимает, но чувствует всю полноту мира со всеми его смыслами. Ничто из смыслов не прячет, но ничего и не выделяет.


      Короткие волны, множественно отражаясь от ионосферы, несколько раз огибают Землю, пока не затухнут. Вторичное эхо сигнала хорошо слышно в чувствительных приемниках и похоже на реверберацию, отличаясь от неё только пронзительной точностью повтора. Это всегда точность повторенного сигнала, но фон, на котором сигнал расположен, не повторяется никогда; всё как в жизни, мнимые тождества готовы формировать опыт, но мнимость тождеств тут же выдает и мнимость опыта. Ничто никогда не повторяется в нашем мире, потому и не может быть рассмотрено в виде накопленного полезного опыта. Уникальность каждого бегущего мига в нашем мире бесспорна. Если ты осознаешь ее, то меняется вся картина жизни, весь её строй, все соотношения тебя со всеми аспектами мироздания.

      Мои короткие волны отражаются в тебе от внутренней поверхности души. Потом снова отталкиваются от ее ядра и снова отражаются обратно. В этом слое отражений, как бы оно ни затухало, мы будем вместе, пока ты не выключишь приемник.

      Передатчик мой работает круглосуточно и беспрерывно, как РС на частоте 9520, независимо от включаемости приемника. Что мы сегодня транслируем? Мелодии Южного Креста, потом - новости, аналитика, и снова синтетика в виде музыки - вселенского языка души.


      Была такая телепередача: "Угадай мелодию". По маленькому фрагменту какой-нибудь песенки нужно было назвать ее целиком.

      В таком действии - разгадка всяких эмпатий и интуиций, невинная игра эта является символом познания и рассказывает о многом, в том числе о таком важном занятии, как диалог сознания с подсознанием и о месте личности, ее позиции при этом диалоге. Кто в таком сюжете субъект и что там объективно - поди разбери, мне неохота, для меня это всё как виноград для лисы в басне Эзопа. Мне лень изображать одни символы в виде других в поисках третьих. Тут мне ближе гомеопатия: подобным по подобному бабах! - и дело в шляпе.

      Но и когда шляпа в деле - тоже бывает неплохо.


      Русская народная песня "Лучинушка" очень приветливо звучит ночью на коротких волнах, особенно на частоте 9520. И не мужик там востроглазый у этого окошка, а классная смиренная и работящая тетка, зовут - Россия. Люблю её, но о взаимности не помышляю, ей без меня забот хватает, то детей кормить, то пряжу прясть, то от мужиков отбиваться. Они как засунутся во власть, так видят в ней сразу сексуальный объект и прут хором "белую березу заломати".

      Я сын твой, Россия, и не помышляю стать твоим мужем, а то такой генетический дивертисмент получится, что ни одна больница не примет.

      Ты прости этих мужиков за поверхностно-потребительское отношение. Оно в каждом живет. Придет мамка после работы, в руках кошелка, так все разом в кошелку лезут - что принесла. Нет чтобы в глаза глянуть, обувку снять, еду-питье вскипятить. Сразу - "что принесла!". Ах, мы, подлые...


      Из советских радиостанций на коротких волнах работало только иновещание. Из него потом и получилось "Эхо Москвы" и всякие другие затейные штуки из области настоящего.

      Мирное сосуществование в эфире разных волн-частот, их взаимная бесконфликтность учили нас государственному отношению к другому. Взял ты себе какую-то частоту - вот и вещай на ней хоть до потери пульса, никто к тебе не полезет, но и ты к другому не лезь. Вещай, на твоей частоте эфир пуст, кроме тебя никого в нем нет. Кто захочет - тот настроится. И ты слушай кого хочешь. Но если твой управдом поставит глушилку на твою частоту, разбирайся с управдомом. Он же - домоуправ. Ему есть дело до того, что ты ешь, с кем-чем спишь, что поешь и слушаешь. Фамилия его, как правило, Дамоклов, а зовут - Меч. Природа их производит, чтобы Карасев не дремал, чтобы хватило ему советских станций, которые работают на длинных и - изредка - на средних волнах, но средние и то - лишь для местных станций. Ареал у них такой - чуть солнце взошло и ничего не слыхать. Зато с наступлением темноты они опять все безмерно кишат.


      Скрестив рыбу-пилу с дамокловым меченосцем, получим очередную силовую службу, которых так не хватает для наведения полного окончательного порядка, радующего глаз единообразия и великой гармонии пустоты. В такой пустоте и нужно иметь свой маленький приемничек, включить его на коротких волнах, тут и холоду конец, а динамик говорит тебе: "У микрофона Жанна Владимирская", ты улыбаешься до ушей, потрескивают помехи как дрова в печи, мельтешит на соседней волне чья-то запоздалая телеметрия, а тебе уже тепло, возьми томик Саши Соколова и хватит тебе до утра, пока не захочешь крепкого душистого чая в лесной кружке на утренней родниковой воде. Хочешь чаю?


      Короткие волны свободны как птицы, но птицы по сравнению с ними иногда выглядят дурами. Они не знают, что ровно между короткими и средними волнами есть еще один диапазон, где живут настоящие классные мужики. Они - любители. Они только любят, и в них нет никакой ненависти. Этот маленький поддиапазон - их суверенное место обитания во вселенной. Никто там не кишит, каждый - на своей волне и каждый - единственный.

      Я любил их слушать часами. Их нехитрые разговоры вызывали у меня не проходящий восторг. Я видел в них эталон отношений - от межличностных до межгосударственных. А там - рукой подать до межпланетных или до диалогов с Единым Сущим.

      UA-3 - КБ или что-то в этом роде было бы позывным моей несостоявшейся личной радиостанции. Номер этот я получил в радиокружке, там же была схема передатчика, но помешали какие-то грабли в виде справок от родителей на тему родственников за рубежом. Ни родителей, ни родственников за рубежом у меня к 13 годам уже не было, и моя личная радиостанция повисла в воздухе и растворилась в нем, как бывает с нереализованными в логос эйдосами.

      Было бы счастьем оказаться гадким утенком в стае средневолновых мужиков, но мне навсегда осталось только слушать их с их высот и мечтать о хорошем микрофоне, вроде ленточного.


      Радиокружок был на Стопани, в помещении Дворца пионеров. Из переулка Стопани начинались многие события в судьбах людей, оттуда, например, вырос студенческий театр Ролана Быкова, а ребята, певшие в пионерском хоре Володи Иванова, стали петь в хоре Минина, когда повзрослели, и даже записали известную тогда грампластинку "Рей Конифф в Москве".

      Мой бенефис как пианиста впервые состоялся тоже там, мы играли вместе с Витей Маркевичем (контрабас) и Толей Петровым (ударные). После этого вечера ко мне и прилипла кликуха "Эванс", я считал это недоразумением и пожимал плечами. Сравнивать себя с великим Биллом Эвансом - душой без кожи - я никогда бы не решился. Его записи мы крутили у Паши на ул. Чернышевского на новом тогда консольном магнитофоне "Днепр". Катушки с пленкой были полны би-бопа и свинга, пленка рвалась, но я уже со школьной практики на ГДРЗ умел ее быстро и точно склеивать, оставляя свои "фирменные склейки".

      Я считаю, что настоящим "русским Эвансом" был пианист Борис Рычков, а достойным продолжателем обоих, но не подражателем - замечательный Игорь Назарук.


      Программная музыка на симфонических концертах была представлена нам как череда диапозитивов в "волшебном фонаре". Это были картинки природы, ее явления. Мы понимали, что это - подстава, что Петя и Волк, заменявший нам еще не рожденного "Ну, погоди!" - всего лишь иллюстрация к тому, как понимал Сергей Прокофьев восприятие музыки детьми. Слушая, как Петя коряво идет по лужочку, мы пожимали плечами и отправлялись в свои собственные сны на тему Прокофьева. Дама на сцене продолжала восторженно рассказывать о зрительном содержании симфонических картин, но и сама понимала, что врет, что ее зря втянули в эту оскорбительную для детей историю - представлять их тупыми дураками, не слышащими музыку как музыку, как чувства.

      Ребенок внутри богаче любой самой гениальной музыки. Она легко помещается в нём. Это взрослые стараются запихивать в себя музыку, ловят в ней откровения, которые ребенку ловить не надо - он в них живет. Это его естественная внутренняя среда, не осознанная в ряду взрослых атрибутов. Его позабавит и привлечет только хара́ктерный момент, парадокс, шутка, игра музыки с собой и с нами. Все остальное он мог бы назвать "да, ну и что?".


      Попробуйте пошагать рядом с духовым оркестром, и вы поймете, что слушать его в наушниках смешно и бесполезно. Равно как и в динамиках, колонках, акустических системах. Музыка должна быть живой. Всё остальное - лишь ее репродукция, более или менее похожая на оригинал.

      Оригинал - в руках, губах, лёгких, но не на плече, диске или телевизионном экране. Даже при прямой трансляции это всего лишь репродукция. Музыка всегда существует только один раз и тогда, когда ее играют, и только там, где ее играют.

      На Тропе звучало всё, что звучит, а это - всё. Двуручная пила, гитара, ножовки, кружки-ложки, вёдра и каны, много раз возникала волна изготовлений всяких свирелей, дудочек и флейт, растяжки тента играли партию контрабаса, мы увлекались этим лесным музицированием и вряд ли могли без него обходиться. Играть вместе было легко, как и работать - каждый чувствовал, что у него есть роль, есть маленький договор с ним, часть которого - верность выбранному инструменту. Верность была действительна один вечер, завтра ты выберешь какой-то другой, но сегодня катай и тряси рис в своей маракасе - баночке из-под леденцов, издающей шуршащий в босановах бразильский звук и вкус. Подпевать и приплясывать никому не возбранялось, каждый делал что хотел, прислушиваясь к другим, сливаясь с ними в поток ансамбля.

      Так же ладно работал "тропяной комбайн", состоящий из разных людей с разными инструментами, - после него оставалась готовая отрихтованная тропа. За каждый сантиметр готовой тропы мог ответить каждый, но могли и все. Это была не коллективная ответственность, а индивидуальная ответственность организма, который и есть Тропа, - ответственность группы как персоны. Никто не споткнется на тропе, сделанной Тропой, хоть днем, хоть ночью, когда многие будут видеть ее внятное серебристое свечение.

      Все группы мышц работали на тропе, работа была желанным праздником, усталость вызывала растерянный смех у ее владельца - забыл отдохнуть? Самозабвенно, - вот какое слово подходит и к тропяной музыке, и к работе. Самый тяжелый труд был самым престижным, к нему рвались все. Маленькая буква "Р" на одежде означала "рабочий", "готов к любой работе". "И первая тропа с названием "работа"", - пел Визбор, а на Тропе - Дима Дихтер, и все понимали, о чем речь. Все группы мышц, все группы извилин, вся группа людей с глазами, уставшими от восторга, глазами странника, путника, преодолевающего бездорожье, глазами друга, благодарно глядящего на тебя после трудного дня. Такие взгляды - как блёстки снежинок под Новый Год, как блики костра. Память хранит моментальные снимки этих глаз и предъявляет их в трудные времена.
      "Друзей моих прекрасные черты...".


     (2016)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 23 января 2018 года. Отрывок 172

      Когда, организовав МЧС, к трем тысячам реальных профессиональных спасателей в России добавили триста тысяч войск "гражданской обороны" и других служб, идеология спасательства получила сокрушительный удар, оправиться от которого вообще проблематично. Туда же добавились участники локальных войн и множество других спецслужб, не очень понимающих идеологию спасения, ее стилистику, ее задачи.

      Наши ребята из первой в России Школы Спасателей были своими для местного Спасотряда, хорошо понимали друг друга со спасателями-профи, но в войсках МЧС оказались экскурсантами и могли увидеть и понять только то, что, по мнению командования, было диковинкой для детей. Кондовый армейский дух там, где должно жить сердце Эмеркома, приводил ребят в замешательство и даже стал причиной нескольких внутриличностных диссонансных конфликтов с действительностью, заставив задуматься - хочу ли я себе такое будущее.


      Ребята-солдаты, правда, встречали нас радушно, они были ни в чём не виноваты. Попытки говорить с военным руководством частей МЧС заканчивались ничем, и после года экскурсий на полигон группа отказалась туда ездить и попросила заменить эти еженедельные поездки на еще одну встречу с ПСО. Это породило мелкие слухи о том, что в Тропе культивируется пренебрежительное отношение к армии как таковой, но развития эти слухи не имели, как и почвы под собой - тогдашний Шойгу на своем дне рождения стукнул по столу и сказал про нас:

      - Так должно быть по всей России!

      Оно пошло по всей России, но не совсем так, и вскоре, понятно, заглохло, оставив легкий дымок странного приключения Тропы, и вот эти кадры с полигона:
  
  EMERCOM 1 21
  


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 24 января 2018 года. Отрывок 173

      Пожалуйста, обратите внимание на то, что выпущенный несколько лет назад мой альбом с Владимирским концертом некорректен по скорости фонограммы, она существенно завышена. Кто выпускал и кто продавал - не знаю, я в этом не участвовал. Это не мой голос и не моя гитара. Похоже на неудачную пародию, на издёвку. Используйте эти диски как подставки под цветочные горшки, любым другим способом, кроме как по прямому назначению. Кому интересно - Владимирский концерт есть в нормальной скорости на Ютубе в аккаунте Марины Яровенко (AU_TOR).
      Первым диском, который вышел с моего разрешения, был диск "Дом номер до минор", запись сделана замечательным звукорежиссером Андреем Позмоговым, в ней участвовали Дмитрий Дихтер и Галина Крылова, 1987 год, Москва.

      Вторым диском была запись, сделанная Евгением Слабиковым в студии "Остров". Там я уже пел песенки с трудом из-за травм, полученных в 1991 году.

      Все песенки у меня нечаянные, я никогда не "создавал" их, как художественные произведения, а внимание к ним других людей всегда представлялось мне недоразумением. На концертах, которые мне устраивали, я не сильно понимал, что от меня хотят и почему это слушают, но самым зверским и изматывающим приключением было оказываться в жюри какого-нибудь фестиваля. Для меня это было пыточное мероприятие, и я соглашался на него лишь тогда, когда в жюри было с кем спорить о лауреатах, или когда жюри было не жюри, а доброжелательное собрание близких по духу и хорошо понимающих друг друга людей, мнение которых обычно бывало солидарным и могло представлять интерес для авторов и исполнителей как творческая мастерская, хотя создание песенок по заранее размеченным шаблонам мне недоступно и неизвестно по сути.

      В 60-х годах написал песенку на стихи дальневосточного поэта Павла Халова, поэтому являюсь дальневосточным автором, там я понятнее.


      Концерт, прошедший во Владимире в 80-е годы:
  
  Часть первая; Вступительное слово Олега Замовского.
  
  Часть вторая;
  
  Часть третья;
  
  Часть четвёртая;
  
  Часть пятая;
  
  Часть шестая;
  
  Часть седьмая;
  

     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 25 января 2018 года. Отрывок 174

      Все психологи немножко рыбы.

      Холодно-отрешенное отношение к себе и к людям, которое можно назвать профессиональным, научным, мешает им жить, лишает непосредственности во всём и ставит на грань конфликта с самим собой, который они, в свою очередь, тоже профессионально разберут, следовательно отменят, загнав глубоко внутрь. Они несчастные люди, они похожи на режиссеров, которым вменили в обязанность смотреть ежедневно чужие фильмы и разбирать как они (фильмы) сделаны. Они похожи на художников, которым вменили в обязанность обнаруживать и исправлять все неправильности во всех изображениях. Они похожи на врачей, обалдевших и очерствевших от потока анамнезов, излагаемых больными.


      Польза от психологов бесспорна: они рыхлят почву, из которой произрастает человеческая жизнь, и когда-нибудь чисто статистически она должна стать лучше, потому что для неё рыхлят почву. Я различаю для себя две психологии: а) попытку психологии, осуществляемую несмотря на чудовищное множество факторов мышления и поведения и несметное количество их версий; б) игру в психологию, когда всё и вся подгоняется под заученную "научную" разметку, где всякие "неонео" возможны безмерно, но ничего не объясняют и только придают важности и напыщенности "профессионалам от души". Такой подход недалеко ушел от изучения несколькими слепыми слона.


      Конечно, всё это моментальный боковой взгляд дилетанта на очень важные вещи, которые на самом деле вовсе неонеогельштат или "ценностного подкрепления теория межличностной привлекательности" или прочий полный атас на пустом месте, где простыми житейскими словами можно сказать больше и точнее.

      Мне интересно изучать психологов, читая их, но изучать саму психологию мне не хочется, она отталкивала меня всегда, с самых первых попыток подружиться в моем школьном возрасте в моей маленькой Пушкинской библиотеке в Елоховском проезде. Жизнь подарила мне знакомства с настоящими психологами, которые никогда не лезли в душу с циркулярами и термометрами, а помогали своим пациентам наладить продуктивные диалоги с самим собой. Они понимали, что сколько разных людей - столько разных душ и столько же разных психологий, но не одна всеобщая и универсальная, познающая несуществующего теоретического человека. Самым замечательным образом Владимир Львович Леви всю свою жизнь занимался переводом с психологического на человеческий и научил многих и многих пытаться лучше понимать себя во благо других. Профессор Ксения Борисовна Магнитская набирала на яхту команду из даунов и шла на ней читать лекции в Америке - в СССР ее подходы и методики вызывали прохладное отношение "научного сообщества", а в Новой России про нее и вовсе забыли. Созданные ею союзы специалиста, аппаратуры и фармакологии оставались без внимания, чудеса, которые она творила, не нужны были ни чиновникам, ни "ученым", те и другие на поверку результатами Магнитской оказывались голыми королями, а это не каждому понравится.

      Выготский, Давыдов с Элькониным - замечательное увлекательное чтение, я очень радовался, что не вся психология выхолощена пустозвонной уравниловкой, что в ней есть настоящие люди. Думаю, что настоящий психолог - это, в первую очередь, человек, понимающий, что для познания человеческой души этого недостаточно - надо быть выше человека, над ним, вне его - кто это может? А если уж оборотиться при этом к бесконечности души, то и вовсе станет ясно, что ничего мы про себя системного не знаем. Поведенческие сегменты - да, нейрофизиологические - что-то, но что мы в промежуточном итоге знаем о самой душе?

      Психологов я жалею. Они немножко рыбы. Они подплывают изнутри аквариума к стеклу и познавательно смотрят на нас, называя своими словами все наши обыденные движения. Что они узнаю́т про нас?


      О психологии, которая трудится в сфере обслуживания клиентов, чем и живет, я не говорю. Это бизнес, предпринимательство на уровне косметологии и фитнеса, это о другом.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 26 января 2018 года. Отрывок 175

      Мне интересно, как происходит кодирование и расшифровка сигналов постоянного взаимочтения в группе. Всё идет, всё спорится, возникает новая ситуация, и группа безо всякой задержки реагирует на неё сигналами (взаимосигналами), которых до этого группа явно не знала и не использовала. Это какое-то моментальное наитие кода, причем сразу понятного всем, несмотря на его явную новизну. В группе слабозрячих ребят, которые приезжали к нам на Тропу поработать из Питера, вообще трудно предположить, что они зрительно считывают сигналы: я со своим (тогда) сверхотличным зрением, включая боковое, не по оси, едва-едва различал сигналы, а они - как? Мне кажется, что кроме оптики, звука, сенсорики и запаха в этом есть что-то ещё.
      Почему только что выработанные на новизну коды-сигналы работают сразу, безо всякой сверки, они очень уверенны. Они уже были? Даю зуб, что их не было минуту назад, но уже минута как они работают.
      Бывают занятия, целиком состоящие из потоков новизны, в них группа тоже работает уверенно. Фингал под глазом у Дуная - редчайший случай на Тропе, объяснить который можно разве только крайним устройством судьбы.

      Какой степенью включенности в коллективный организм нужно обладать для общения кодовыми сигналами, или эта степень только одна - или есть, или нет?
  
  BZTKZN1 021
  BZTKZN1 041
  BZTKZN1 051
  BZTKZN1 061
  
     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 28 января 2018 года. Отрывок 176

      Ничтожные люди часто обладают огромной разрушительной силой. Некоторым из них стоят памятники, но большинство ничего не оставляет после себя, кроме обломков. Земля, продолжая обреченно бороться за свою первозданность, подернет обломки травой и мелким кустарником.

      Завоевывать целые страны не обязательно. У каждого свой масштаб, достаточно сжечь сарай у соседа, и ты почти счастлив. "Разрушить чужое" - хорошее лекарство от страха потерять своё собственное или свою пустую территорию, на которой сам ничего построить не можешь.


        Тропа лечит инстинкт разрушения, предлагая ему рамки необходимости и обращаясь не к самому инстинкту, а к союзу разума и воли и пытается растить и воспитывать этот союз. Являясь не границей между правым и левым, а путём сообщения, связующей нитью, которая может быть вызвана чужим жилищем или чужой территорией. Что ты можешь завоевать, находясь в пути? Своих попутчиков? Свое средство передвижения? А если пешком и если твой успех в этом пути прямо зависит от попутчиков, от их союза воли с разумом? То-то же.

      Лев Николаевич Толстой как-то, вернувшись с прогулки, снял сапоги, поставил их рядышком и сказал им:

      - Идите!

      Подождал некоторое время в тишине и добавил:

      - То-то же. Без меня никуда не пойдете.


      Пока в мире существует "моё" и "чужое", геростратики будут рождаться с завидным постоянством. Туго им придется лишь тогда, когда появится "наше", да еще не такое, которое отняли и поделили, а которое вместе построили, и нанести ему вред - значит навредить себе. Нам.

      Вряд ли тот самый, хрестоматийно-исторический Герострат хотел увековечиться разрушением Храма Артемиды. Скорее всего его просто бесило то, что кто-то построил, а он не может.

      Тропа ценит и отмечает строителей, создателей, совершенствователей. Но не меньше она любит тех, кто держит в союзе разум и волю. Уважение к сотворенному - важная черта характера Тропы как организма, как мультиличности.


      Про еще один аспект разрушения - познавательный - добавлю, что Тропа никогда не собирала гербарии. Твоя жажда знаний не может и не должна быть причиной убийства другого существа или нанесения ему существенного вреда.
  
  BZTKZN RNT 1401a
  BZTKZ RNT 1460
  

     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 29 января 2018 года. Отрывок 177

      Сколько уж мы руками-ногами пропахали крутосклонья - не счесть. То в поисках прохода, то в поисках тропы, ее старого ложа. Почему-то кажется, что самая черная пахота была на Аутле - обширной боковой вершине Главного хребта, имеющей свою альпийскую зону, свой растительный и животный мир - как "Затерянный мир" Конан Дойла. Верхнее плато Аутля, обрезанное со всех сторон крутосклоньем, не имело ведущих куда-то троп. Все протропки на нем оказались "зверинками" и скотопрогонками, хотя скот тут явно никто не гонял - слабо ему ходить на верхнее плато по крутякам.

      Чтобы никто не боялся на травянистых склонах, умел группироваться на них и цепляться руками-ногами, мы устраивали "покатушки".


      Находили на некрутом склоне участок без камней и катали по нему тела сверху вниз или вбок, перекатываясь вдоль оси своего тела, - как чурки, части кругляка древесных стволов.

      Самозадержание на склоне - солидное занятие и начинать его надо с рефлекторного чувства склона. Животом к склону, руки-ноги "лягушкой", а если есть ледоруб или альпеншток - тормози им, но не резко, а то вырвет его из рук.

      Тренировались на снежниках и фирновых полях, по-настоящему срывались редко, раз в несколько лет. Навык быстродействия при срыве важен не только на горных склонах. В осмысленном варианте он важен везде, в любую секунду, при любых обстоятельствах.

      Даже если страх схватил тебя за горло, действуй с этим ошейником быстро и оптимально, и у тебя есть шанс.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 30 января 2018 года. Отрывок 178

      Пора закончить производство оружия. Пусть выходят на кулачные бои. Или на спортивные соревнования без допинга. Интересно, чем пользовался Илья Муромец для поддержания спортивной формы в лежачем положении. Он хоть в туалет-то вставал?

      Искомое слово метит ладовый строй народа, его орнаменты, присущие этносу, формирует границы обрядов и традиций, диктует образ жизни. То, для чего я ищу название, - всегда версия изначального, рамочного человеческого кода.

      Жить в национальных особенностях - это значит жить в этой версии. Но какая версия изначальна, из которой происходят все остальные, в том числе версии версий?

      Нет, это не спортивное соревнование версий и не конкурс их красоты. Поиск базовой версии - вот вопрос. И - версии чего? Кого? Тоже вопрос. "Ждите ответа", - как говорили в прошлом веке телефонистки.


      Тропа - чудом сохранившийся заповедник шестидесятничества, послесталинской оттепели и ее взлетов в строительстве общего счастья своими руками. Кружки "Умелые руки" густой сетью покрывали просторы СССР, а магазинах некондиции стали появляться наборы чего угодно под названием "собери сам что-нибудь".

      На этом "сделай сам" и замешана Тропа, где всё делаешь сам, включая и себя, и группу, и (искомое слово), формирующее путь.

      Журнал "Техника - молодёжи" был полон описаний всяких придумок и конструкций, облегчающих жизнь, работу в домашнем хозяйстве и многое другое. Они назывались "Маленькие хитрости" и тоже были из серии "Сделай сам". Сделать самому что-то в стране, в которой несколько десятилетий ничего нельзя было делать самому, - от этого захватывало дух.


      Эти тексты - тоже Тропа. Моя, наша. У нее толковый угол подъема, нет камней под ногами, распилены все поперечно лежавшие стволы, пасованы (посунуты) другие препятствия, которые можно было оторвать от земли. Ведет ли она туда, куда вам надо? Не знаю. А куда вам надо? Здесь - просто проход на другие места и другие высоты. Кому интересно - идем дальше. Никаких обобщений, здесь есть только то, что есть здесь. Никто вас не толкает сюда, но и не возбраняет путь. Эта тропа уже проложена, но не для того, чтобы "все как один", а для того, чтобы один. Сколько будет этих одинов - никто не знает, но на первой же стоянке они объединятся в группу и распределят работы и обязанности. Потом соберутся вокруг, вкруг костра. Он тоже будет один.

      Второй, сушильный (са-ма-ше-дший) делается в дождь, он не костер даже, а куча горящих дров, где особенно хороши огромные пни с корнями, накорчеванные из ветровальных ям. У сушильного можно просто поворачиваться и высыхать за секунды, возле него, возле веревок с сушкой работают сушильщики, они смотрят, чтобы искры не прожигали материю, чтобы расстояние от пышущих жаром углей до сушки было оптимальным, чтобы ничего не упало на землю.

      Кто-то достанет тропяную "дружильную рубаху", в которую можно легко влезть вдвоем, и она пойдет гулять по кругу, оформляя дружественные отношения. Чай заварим кенийский, он хорош в горном лесу, да и в любом лесу, да и на зимовке.

      Пойдет разговор на тему "куда ведет Тропа". Никто толком не знает, но все сойдутся во мнении, что она ведет вверх, так назвала свою книгу Надя Крупп, так и на местности - вверх. Пешая перемычка между послесталинской оттепелью шестидесятых и будущей Россией - свободной, доброй, интеллектуальной страной.


      Мы не успели добить до нее несколько сотен метров, вам придется преодолеть их по девственному бездорожью, полному неведомых опасностей и чудес. По пути вы обросли детворой, дайте им тоже поискать путь на участке без тропы, чтобы они знали, зачем вы нужны.


      Там, наверху, в чудесной стране, о которой я хочу и не успеваю написать утопию вроде Оуэна и Кампанеллы, нет никакого школьного прямоугольничества, мир жив, не разъят, свеж и уморительно красив.

      На попутном лимузине, вынырнувшем из-за поворота, вы увидите стаю стрекоз, сидящих на капоте. Встречный поток воздуха не сдувает их, крылья чуть подрагивают, но все едут дальше.

      За рулем - старичок в круглых очках. На заднем сиденье - мужчина и пацан, наверное, отец и сын, или это братья.

      - Братик, - зовет дедушку пацан. - Откуда все эти люди?

      - Из будущего, - отвечает Братик. - А здесь у нас - Старое Шоссе, 1958-й год.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 31 января 2018 года. Отрывок 179

      Слово "дети" на Тропе используется крайне редко. Такого самоназвания нет у нашего народа, не называют нас так и взрослые, в том числе в разговорах между собой. Слово это давно опущено людьми туда, где живут дураки, слабаки и недотёпы. Тропа называет себя "народ", "мужики", редко - "ребята". На лагере есть его "состав", в походе - "группа". Есть "братики" и "сестрёнки". "Детей" нет. Обращение "дети" носит на Тропе пародийную окраску и используется для того, чтобы посмеяться над собой вместе с детьми, смеющимися над собой, - над какой-нибудь нечаянной нелепостью собственного производства. В словосочетании "беспризорные дети", однако, эти коннотации исчезают и воцаряются сочувственные, требующие деятельного участия взрослых.


      Вообще, я заметил, что в словосочетаниях, с другими словами, "дети" теряют свой уничижительный смысл, даже "детская неожиданность" уже почти не понос.

      Это происходит не всегда, "детский лепет", например, - синоним глупого выступления взрослых людей, что унижает лепет как платформу языка, да и как язык тембров и интонаций, вовсе обходящийся без слов. Разве мы не мечтали об эсперанто для всех? Междометия, идущие потоком, могут рассказать больше, если они еще не подкованы Левшой в слова. Гомон Тропы расскажет о событиях больше и точнее, чем словесное сообщение об этих событиях. То же - двор, школьная переменка, автобус с детьми.

      Взрослые, реализуя свой шовинизм, сами дискредитировали это слово, нарушив права детей называться детьми и с гордостью носить это звание. Бороться с таким положением было некому: среди детей - большая редкость борцы за права детей. Дети просто этих прав не знают и вообще не догадываются, что они есть. Годами задвинутые под плинтус, под стол, под классное руководство и родительский произвол, они великодушно ничего не обобщают и протестуют только в конкретных случаях. Наша попытка создать в детдомах и интернатах оснащенные компьютером и советником детские правозащитные ячейки была сведена на нет, поскольку проект мы реализовывали при помощи ФИО (Федерация Интернет Образования, ЮКОС), а жить этому самому ЮКОСУ оставалось совсем немного. Проект назывался "Точка доступа" и предусматривал для каждого детского закрытого заведения толковый компьютер с выходом в интернет и в приложение к нему - инструктора-волонтера, умеющего организовывать правозащитную работу вместе с детьми.

      По прошествии времени стало понятно, что проект "ТД" не мог состояться, но тогда мы были огорчены "стечением случайных обстоятельств".

      Взрослый шовинизм произрастает из того, что ребенок не производит пищи, одежды и танков. Он, в понимании взрослых, только потребляет материальное, поэтому он - никчемное создание, которое нужно потерпеть и можно не шлёпать, если оно не путается под ногами.

      Посмотрите, с какой жадностью дети учатся что-нибудь производить, особенно - для взрослых, чтобы их отношение изменилось, чтобы заподозрить в себе человека. Ты - заготовка, ты - болванка, полуфабрикат, из которого когда-нибудь может быть образуется человек, говорят взрослые нам своим поведением. Кто же захочет называться ребёнком? Кто захочет зваться "дети", чтобы оказаться в самом низу табели о рангах?

      Такое гадкое отношение к ребенку бессовестно и нелепо. Никто не родился сразу взрослым, каждый взрослый произошёл из ребенка, родился из него. Можно ли так презирать и поносить своих же родителей? Впрочем, милосердие и порядочность - иные категории, нежели выгода и вульгарный "здравый смысл".

      Не говоря уже о Любви.


      Кроме того, без детей вы никогда не узнаете, что "от мятных лепёшек во рту сквозняк", а "у лысого голова босиком". Про детский шовинизм я не слышал. Мне стыдно, что я взрослый.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 1 февраля 2018 года. Отрывок 180

      Музыка Небесная хорошо была слышна и понятна в прошлых цивилизациях. Когда я говорю о Боге, то имею в виду вселенское сверхразумное существо, присутствие Которого для меня несомненно, очевидно. Из всех "измов" я выбираю космизм. В нём лежат ключи от многих загадок, в том числе и тех, на которые человечество не обращает внимания. Трансляция Жизни не только ищет резонирующий материал, но создает его, является им. Человек способен чувствовать не только живое, но и сигнал, который его формирует. Это и есть Музыка Небесная, но я не настаиваю на таком названии, как и не знаю грани между живыми и не живым. Где проходит грань - не известно, но неживое молчит, а живое играет в Музыке Небесной.

      Человек может выложить принимаемый собой сигнал на музыкальные инструменты, это будет считаться Музыкой Земной. Чем точнее трансформация сигнала в его звуковой "эквивалент", тем гениальнее композитор - у людей хорошее чутьё на истину. Музыка Небесная движет любым творчеством как таковым, она сама - высшее творчество. Помнишь: "от такой музыки родятся дети".


      Прожив вечность, Матушка Пустота поняла, что преобразить ее может только Любовь. Пустота моложе Любви, пришлось Пустоте отправиться в собственную изначальность, где Любовь осуществляла сам факт бытия чего-нибудь, кроме ничего.

      - Что тебе, маленькая? - спросила Любовь у Пустоты.

      - Не знаю, - ответила Пустота. - Сама не пойму, томление какое-то, волнение, тоска...

      - Мужика тебе надо. Заплесневела одна, - говорит ей Любовь.

      - Где ж я его возьму? - сокрушается Пустота. - Кроме меня вообще тут никого нет.

      - А я? - спрашивает Любовь.

      - Нешто ты мужик?! - поперхнулась Пустота.

      - А кто же я? - смеётся Любовь. - Давай свадьбу справлять, станет у нас в доме весело и полно всех. Позабудешь, кем была когда-то! Комфорта не обещаю, содержание - гарантирую!


      Свадьба эта гремит до сих пор, поёт и пляшет, нет ей конца - Любовь и Пустота беспредельны, бесконечны. Так и будет всегда. Время от времени Пустота заглядывает в зеркало, охорашивается и думает:

      - Пустота ли я? Кто я на самом деле? Кто сотворил меня? Не тот ли, кому стало одиноко во вселенной? Не тот ли, кто по живому разделил себя на себя и меня?

      Но музыка играет, гостей уже полно, и Пустота опять пускается в пляс в костюме пустыни, над которой, говорят, некий дух витал. Или летал.

      Тут шумно, не разберешь.


      Пока я тут калякаю свои детские рисунки мироздания, где-то в городе Находке в обычной городской квартире подрастает человек, для которого устройство мира - открытая книга. С находкинскими я встречался на фестивалях в Арсеньеве, Владивостоке, и с тех пор уверен, что этот человек живет именно там. Моя мать, дедушка и бабушка тоже в 30-х годах жили в Находке, и я знаю, о чем говорю.

      Я говорю о дальневосточной открытой душе, когда высокое содержание человека не заставляет его захлопнуться с целью самосохранения, с детства уйти во внутренний скит, изолироваться чехлом или футляром. При всех своих криминальных тараканах, Дальний Восток открыт душой, доброжелателен и откровенен. Мудрость его сродни одесской - сдобренная хорошим юмором, она сопровождает человека одинаково и в бытовых мелочах, и в беседах с Музой, и в разных видах высокого служения.

      Тихий и Великий океан смотрит в окна дальневосточных домов, уча души летать и плавать, ждать и верить, любить и помнить.

      Я - дальневосточный автор в авторской песне, и мне это радостно. Собственно, Атлантике я никогда не был нужен. Двигаясь в поисках хороших людей на восток, я заметил, что сгустками они попадаются уже начиная с Урала, в Сибири их - россыпи, а на Дальнем, чтобы найти плохих, нужно хорошо искать.

      Люди на Дальнем воспринимают тебя "как есть", таковы они и сами. Я люблю так жить. Доброжелательность здесь не дань, а собственное состояние в диалоге с людьми и миром. Мне надо было родиться где-нибудь в Находке, я это сделал и живу сейчас в обычной городской квартире, хожу в школу и ничуть не помню себя - прошлого, рисующего робкие штрихи между Любовью, Знанием и Светом, на которых стоит мир.


      На Дальнем Востоке живут Гриновские люди. Я благодарен им за недавние концерты в Москве и за хорошие слова в адрес моих нечаянных песенок.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 3 февраля 2018 года. Отрывок 181

      Когда берёшь купольный склон в лоб, на его верхней пологой части ходовая нагрузка не уменьшается - уже накопилась усталость на крутом участке, уже подсбито дыхание, но останавливаться не стоит, лучше упереться и взять склон целиком, до вершины. На вершине тугие натруженные рюкзаки станут в ряд, а глаза побегут по горизонтам в поисках кругозора.

      Кругозор нужен для подтверждения ориентирования. Кроме того, он подтверждает связь человека с небом, где полно воздуха, синевы и запаха трав.

      - О! - говорит Боцман, глядя в открывшийся кругозор. - О-ооо!

      Он обнюхивает кругозор, будто цветок, и пыхает выдохами, показывая как ему приятно. Я поворачиваю к носу жидкостный компас, висящий на груди под штормовкой, и прошу:

      - Высота!

     Альтиметр со старого Ан-2, едущий под клапаном у замыкающего группу Лисёнка, показывает 940 метров.

      - Девять - четыре - ноль, - сообщает Лисёнок.

      - Спасибо, - говорю я. - Набор триста шестьдесят.


      Мы - в хребтовой разведке. Задача - поиск места для следующего лагеря. Там должна быть годная проточная вода и заведомо безопасная и удобная площадка для жилого блока. Снаряжение для будущего лагеря несём с собой, оно будет оставлено в схроне, или, как говорит Тропа, - "в будке".

      - Проходные поставьте, - прошу я маркировщиков, и они накалывают на сучки две перфокарты с нанесенными на них ярко-красными треугольниками - стрелками. Это - проход.

      Тропа пройдет здесь, по осевой линии хребта. В крутой части подъема заложим "серпантин", чтобы угол подъема/спуска везде был одним и тем же. Дальше пойдем по хребту. Он сильно зарос, военная тропа прошлого века почти не сохранилась.

      - Кит, что у нас воздух? - спрашиваю я.
      Никита щёлкает колёсиком портативного приёмника, смотрит на часы. Мы слушаем невидимую грозу, но ее нет, и Никита говорит:

      - Чисто!

      День будет жаркий. Восемь утра, а уже печёт. Воду не пьём, только на большом привале или на ночевке. В аптечке - бутылочка с водой, 200 мл, нас семеро. Кит недавно бросил курить. Остановился прямо на подъеме с рюкзаком продуктов, весь красный, с потерянным дыханием. Вынул из кармана пачку сигарет, швырнул на землю, притоптал рифленой подошвой и сказал:

      - Всё!

      Кот подобрал пачку и засунул в карман.

     - Не сори. В слонопотамку.

      Курить тропяные новички бросают после нескольких ходок в грузовых челноках. Курение не входит в тропяные запреты, которых очень мало. Бросить курить - личное решение мужика. Запрет не даст бросить, он лишает свободного выбора и кидает в противостояние. Подростковая доблесть ведет ее обладателей напролом через запреты, но возможность разумной инициативы лишает запреты необходимости и привлекательности. Дымящих просим не демонстрировать свою привычку некурящим малышам. При всех остальных курить можно, прятаться не надо - никто слова не скажет.

      Я - курю. У меня не "стреляют", хотя знают, что я дам. На Макушке Лета (15 июля) найти курящего тропяного очень трудно: его нет. Знаю, что многие, вернувшись в привычную жизнь, возвращаются и к вредной привычке, но - хоть так. "Горный воздух" - не сказка и не рекламная фишка. Он действительно существует и приносит много удовольствия. Особенно - некурящим.

      - Подышим, - говорю я. - И шнурки.

      Через минуту все - под рюкзак, дыхание уже должно быть мобилизовано, а шнурки ботинок подтянуты и подвязаны.

      - Серенький, встань вторым, - прошу я. - Рыскать буду.

      Это значит что Серенький поведет группу, а я буду рыскать вперед-назад, вправо-влево, привлекая к осмотру склонов дополнительные глаза.

      - Обратный глаз, - внимательно, - прошу я. Замыкающий группу Лисёнок будет оглядываться и запоминать обратный ход. Он выведет группу, если нужно будет идти назад, я стану замыкающим.

      Мы трогаемся не спеша, внимательно разглядывая всё доступное взору. Группа идет молча - разговор на ходу сбивает дыхание. Запрет не нужен. Два шага на вдох, три - на выдох. Нормально. Так можно долго идти, мы и пойдем долго. Мы угадаем, где за зелеными стенами прячется уютное место с водой, вожделенными сухими дровами и пятачком с двумя стволами, который сам просится быть кухней, костровым кругом. Не раз придется сбегать вниз, к воде, и снова подняться на хребет, убедившись, что лагерь там ставить негде. Груз, однако, стабильно идет по хребту, вниз его не мотают, опустят только тогда, когда место стоянки будет найдено. Серенький ведет не быстро, хорошо чувствуя нужный темп, в который укладываются и рысканья, и все прочие поисковые разведочные дела. Разведка плывет по осевой, будто гуляет, но при этом интенсивно и полезно работает, "околачивая склоны". Глазами, ногами.


      Разведка и заброска груза очень редко происходит одновременно. Это два разных дела и только "по ситуации" их приходится иногда совмещать. Я рыскаю, но успеваю контролировать перспективу хребтового хода на черно-оранжевое пятно в траве. Это - гадюка Казнакова, "кавказская гюрза". Встреча с ней нежелательна, пятно обходим на безопасном расстоянии.

      Начались безлесные участки субальпики, на них высокая густая трава, но мы умеем ходить по ней "мексиканским шагом"; никто стопу не подвернёт, не споткнётся.

      - Юр, зарубка, - говорит Серенький.

      На буковом стволе старая зарубка, буквы "С.Ш." и год "1952". Это охотники 1952 года. Беглые тоже ходили по горам, но зарубок и засечек не оставляли. Я прикидываю сопряжение хребтов в районе зарубки. Оно такое, что нам туда не надо.

      - Спасибо, - благодарю Серенького. - Без внимания.

      - Юр, слева сплошной крутяк пошел, - говорит Серенький.

      - Хорошо, - говорю. - Поработаем только правый склон, там и речка посолиднее будет.

      Грузовые идут молча, но так же, как остальные, работают глазами. Впереди - лесистая седловина, на ней привалимся. Солнце приподнялось и часов до семи вечера нас устроит отдых только в тени.


      В тенистой седловине старый столбик с цифрами лесного участка. В какое-то лето в начале 80-х у нас была только схема лесных участков, с картографическими материалами тогда было сложно - его не было.

      - Картинку почитаю, - говорю я. В клапане рюкзака ламинированная в пластик черно-белая "километровка" - наша сбывшаяся мечта.

      - Вот здесь, - говорю я заглядывающему в карту Боцману, - должна быть ступень с выходом подземных вод, хребет дальше набирает тысячу четыреста, нам пока туда не надо.

      - Родники? - спрашивает Боцман.

      - Да, вполне возможно, - говорю я.

      - А чайку там попьём? - интересуется Серенький.
      Секунды три я прикидываю нашу дальнейшую работу и уверенно говорю:

      - Да.

      Душистый кенийский чай, заваренный на родниковой воде, - мечта всех безводных верховых разведок.

      - Я знаю, что у тебя на душе, - говорит Серенький Боцману и улыбается.

      - Душа у меня чистая, вытирайте ноги, - серьезно говорит Боцман. - И заходите на чашечку чая.

      Лисенок сосредоточенно ковыряется в носу мягким концом круглой длинной травинки. На лице его ожидание чуда.

      - Спелеологией занимаешься? - спрашиваю я.

      - Не-е. Мне интересно - чихну или не чихну, - поясняет Лисёнок и громко чихает.

      У Боцмана резиночки носков чуть продавились в тело, не отёк ли? Нет, не отёк. Чай на большом привале надо будет совсем немножко посолить, и все эти "отёки" пройдут, они из-за недостатка соли, которая усиленно покидает организм, ползущий в подъем под грузом.

      Никто не сидит, мы не сидим на коротких привалах. Если на них сидеть, то никуда не дойдешь. Сидячее положение организм рассматривает как переход к отдыху, выходит из рабочего режима, и потом снова нужно будет втягиваться, будто ты в самом начале пути.

      Маленькая щепотка соли в чае совсем не заметна, он даже становится душистее и вкуснее.
      Что-то я всё про чай.


      Через час хода начали плавно спускаться в долину ручья. Места очень кикиморные, это значит, что вокруг нас множество причудливых стволов, веток, коряжек. Боцман восхищается кикиморным лесом на ходу, отпуская междометья по поводу каждого нового впечатления. Он - фонтан междометий.


      Ручей оказался каскадным, состоящим из водопадов и выбитых ими в скалах каменных ванн - "купалок". В купалки можно будет минут через двадцать пять, когда хорошо остынем и побродим босиком по ручью.


      Мы сидим на небольшой терраске, на ней можно поставиться человек на восемь, полноценный лагерь тут не поместится.

      - Верхнюю глянем? - спрашивает Серенький.

      - Да, - говорю. - Ниже не пойдём, а вверх будем глядеть.

      - С рюкзаками? - спрашивает Боцман.

      - А вернётесь затянуть? - спрашиваю я.

      - Конечно! - говорит Боцман.

      - Тогда - без.

      Взбираемся по склону в стороне от воды. По водопадам ходить нельзя, это абсолютный запрет, и его знают все. Следующая терраска чуть побольше, но всё равно мала для лагеря, и подходы к воде с неё неудобны. Я замедляю ход, ведет Боцман. Он уже всползает на следующий плоский берег.

      - О-о! - возглашает Боцман. - Ю-ур!!

      - Я, - говорю я. Это даже не терраса, а небольшое плато, поросшее лесом. Ручей по нему идет горизонтально в уютном понижении. Здесь очень просторно, можно разместить всё.

      - Мне тут нравится, - говорит Янка.

      - И мне, - говорит Лисёнок.

      - И нам, - подтверждают остальные.

      - Тогда мне - кружечку чая, пожалуйста. А на место - шесть марок, - говорю я.

      Шесть перфокарт, закрепленных вместе, - знак лагеря, найденного под лагерь места.

      - Каскадный, - сказал Боцман, и все заулыбались, понравилось. Янка запалил разжигу, хвойный дымок добавился к ароматам леса. Я отстегнул корсет с позвоночника, положил его тут же на толстенное бревно и улёгся на всё это пузом вверх. Потом вспомнил, опять сел:

      - Серёнька, возьмите у меня в капюшоне земляники немного. В чай бросите.

      - Ага, - сказал Серенький. - Ой!

      Он тоже собирал по дороге землянику, в нагрудный карман рубашки. На кармане остался групповой портрет нескольких ягод, выполненный из земляничного сока, уже сухого.

      - Ты хорошо пахнешь, остальное забудется, - улыбнулся Янка.

      - Боцман, - прошу я, - положишь себе в чай маленькую щепотку соли? Она в грузе, в продуктовом блоке.

      - Что, у меня, электролиты поехали? - спрашивает Боцман.

      - На полмикрона.

      - Ага, положу, спасибо. Мы пока рюкзаки затянем.

      Котелок закипит быстро, под ним ровный и плотный сноп пламени. Оно не сбивается в стороны, не горит мимо котелка, не греет небо: с костром работает Серенький, он - "огневой", у него с кострами свои личные добрые отношения. Славик и Стас готовят бутерброды, где вместе с томатной килькой лежат на кусках хлеба вкусные луковые кружочки. Это "перекус".

      - Народ, пошли руки мыть, - зовет Боцман.

     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 4 февраля 2018 года. Отрывок 182

      Если мне хоть когда подставить под руки клавиши, я сразу заиграю, потому что я никогда не перестаю играть. Клавишей для большого пальца служит указательный, а большой - клавиша для остальных четырех. Клавиши мне можно подсунуть и ночью, я проснусь и заиграю, но если не проснусь, то не заиграю.

      Ни Вероника, ни Летный, ни я не вернёмся больше домой. Мы не откроем вам дверь, как всегда, не спрашивая "кто там" и не заглядывая в глазок. Что еще можно сделать с Тропой? Что они еще не пробовали? Не знаю. Усилия их бесполезны, Тропа была, есть и будет. Она - природное явление, которое ни запретить, ни расстрелять. Её слагаемые органичны для человека, они - его естественные свойства, вполне ему присущие. Кто не хочет карабкаться вверх и взять высоту?

      Кто не хочет брать высоту по безопасному удобному пути?

      Кто не хочет открывать новые земли, имея возможность дойти до них?

      Кто не хочет делать всё это в компании симпатичных, порядочных людей, в обстановке взаимопомощи и взаимного доверия?

      Вот вам и Тропа.

      Можно перечислять ещё что-то, но этого вполне достаточно для того, чтобы она была. Добавлю, что вершины и новые земли познаются только личным присутствием, то есть пешком. Всё другое - экскурсия. Духовное "присвоение" богатств происходит только при непосредственном контакте с ними, оно равно познанию. Никакой транспорт и никакие симуляторы не работают на познание мира и себя в нём.

      "На дальней станции сойду,

      Трава по пояс".


      Настоящий человек - всегда пешком.


      "Присвоение" духовных богатств обогащает их вашей душой, её присутствием и участием. Это взаимный процесс, он лежит в основе охраны природных объектов и субъектов. Сопереживание красивому ландшафту не только обогащает вас, но и защищает его. Если же маленько отступить от эгоцентричной модели, то вы найдете ещё великое множество (социокультуро-природных) взаимодействий. Тот, кто хорошо заботится о братьях меньших, становится хорошим отцом и верным другом. "Становится" - слово неточное - он уже таков.

      Тропа не приемлет охоту на любых представителей "носастого" мира, кроме фотоохоты и убийства ради собственного выживания ("носастые" - все, кто не люди, но живые обитатели Земли. Чаще всего мы так зовём лесных зверей).


      В истории человечества много кровавых экскурсий. Они громкие, заметные, потому и входят в историю. Познание пешком - всегда тише, оно не предусматривает в своих атрибутах оружие нападения и похоть захвата. Вырастить человечество, "познающее пешком" - нормальная задача, время для решения которой пришло, это доказали "экскурсии" XX века. Каким человечество хочет видеть себя - такими пусть растит своих детей, учит их пропалывать баобабы и любить свою розу во всех её воплощениях и смыслах.


      "Заметить - разглядеть - полюбить" - самый простой ключ к взаимодействию с природой, для того, чтобы не быть ни ее гостем, ни её хозяином, а быть как есть - ее неотъемлемой частью - быть природой. "Человек и природа" - конструкция очень сомнительная, человек и есть природа. Заглядывать в общие знаменатели её законов - нормальная человеческая потребность.

      Всё, что есть природное на Тропе, лечит человека, избавляет его от множества синдромов искусственного, вынужденного разбазаривания жизни и судьбы. Пригласив Природу на ставку учителя жизни, Тропа ничуть не прогадала, а только вернула для человека понятие выгоды к его настоящему значению, - духовному освоению вселенной, полному её захвату по схеме "заметить - узнать - полюбить".

      Впрочем, узнать - это и есть полюбить, равно как и наоборот. Остается только заметить. Время подчинять и подчиняться для человечества прошло, пора браться за ум. Даже у такой дикорастущей цивилизации, как нынешняя, ум вполне есть. Он большой скромник, не вешает на себя опознавательные знаки, не стремится во власть, но его легко можно различить по повадкам, по стилю. От ума бывает горе его владельцу, и он спокойно может жить долго и счастливо в маске оболтуса или закомплекcованного аутсайдера.

      Пока уму указано место пребывания на задворках бытия, общество будет пребывать на собственных задворках, а его законное жизненное пространство заполнит власть. Булат Окуджава давно внятно сказал всё то, что я пытаюсь изобразить здесь своими словами.


      Любая цензура для природы нелепа, как и любое принуждение. Имея рабовладельческое мышление, понять это невозможно. Поэтому за пределами власти остаются те, кто больше всего заслуживает быть ею. Пока эти механизмы вхождения во власть будут сохраняться - ничего не изменится. Каждое новое поколение исполнит себя по закону онтогенеза и остановится в развитии там, где в данный момент топчется человечество. Странный аттрактор не зря зовется странным - для существенного изменения качества системы нужны странные люди с не общим выражением лица и присутствием особых примет. Этих странных двуногих аттракторов много среди детей - жизнь еще не успела их унифицировать. На Тропе они вполне становятся референтной группой внутри тропяного сообщества и почти шутя поднимают его на новые уровни, порождая то самое "педагогическое чудо", которое нам мифологически приписывают. Да, это ежемоментное движение в неизвестность, но разве не такова сама жизнь? Когда она ансамблева, ты во многом защищен от ошибок, сообщество нивелирует их, а если ты творишь, играешь жизнь, то тебе некогда испытывать страх ошибки: любая ладная импровизация мигом превращает ошибку в шутку, в инверсию, в игру. Когда-то я хотел на старости лет написать книгу "Джазовое мышление в педагогике", она была бы ровно об этом. О настройке инструмента, то есть - себя.

      Можно записать на ноты сыгранную жизнь, но нет нот, по которым ее можно сыграть. Смелее, пожалуйста.


      Рафинированная группа, занимающаяся самосовершенствованием в отрыве от реальной жизни и реальной деятельности, не обладает способностью роста - ей незачем расти. Она так и останется кружком, не дотянув даже до качества клуба. Уровень желаний создает сама жизнь, а не умозрительные репродукции на тему как жить лучше и как жить веселее. Высокая цель предусматривает подъем к ней, восхождение, в которое вовлечен весь коллективный организм. Выдумывать цель не надо, - вокруг полно реальных забот, требующих участия и качественной работы. Цель должна быть расположена вне группы, выше группы и предусматривать поступательное восхождение к ней. Внутри группы лежит не цель, а целеполагание. Тропа пятнадцать лет ходила по заросшим склонам, прежде чем стала делать тропу. Карта может врать, компас может крутиться в поисках магнитной опоры, но реальная тропа - всегда настоящий путь. Старые тропы - абсолютный тому пример.

      Как же можно убить Тропу? Никак.

      Отравить у людей представление о ней? Облить грязью? Стереть с лица Земли? Всё это поздно, путь проложен. Неутомимые "шесть процентов", которые вечно что-то ищут, его найдут. Эзоповская Лиса, которая имеет свое мнение в области знаний, - не указ, сталкеры всё равно пойдут в зеленые виноградники и "научное" знание Лисы будет опозорено их чудесными открытиями.

      Уничтожение "мокрецов"можно поставить на конвейер, но от этого дети не перестанут "думать туман" или думать себя.

      Футурология прекрасна тем, что не уделяет места для того, чего "не может быть". Быть может всё. Гамлетовский вопрос, прозвучавший вновь в известной песне "Если у вас нету тёти...", не решается с помощью административного или силового ресурса. Природа на него отвечает однозначно и намекает на множество нераскрытых смыслов, неведомых пока несмышленому человечеству.

      Предчувствие великих открытий приносит спокойствие и улыбку. Дети получают полётное задание при зачатии, а после рождения начинают пробовать поисковые траектории полетов, будто все они - чайки имени Ричарда Баха.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 5 февраля 2018 года. Отрывок 183

      Психомоторика, а не психодинамика выше в текстах. Я ошибся, перепутал термины.

      Коды взаимосигналов в группе иероглифичны. Только такие коды могут содержать тот объем информации, который необходим для ее адекватного восприятия и сопутствующего действия/бездействия. Это явно не алгебра, все коды индивидуальны и вряд ли повторимы. Если разнузданно пофантазировать, то у группы обнаружится своя какая-то маленькая ноосферка, где по-настоящему обмен сигналами и идет как в едином организме, как в организме.

      Удивительно, что сигналы Тропы понимает не только человек, но и другие существа, окружающая нас живая природа. И мы тоже читаем ее сигналы и согласуемся с ней. Понятно, что это происходит только в сознании и лишь проецируется на органы чувств, но всё равно интересно, когда природа не только сочувствует тебе, но и помогает решать вполне конкретные гуманистические задачи. Там, где задачи касаются получения личной выгоды и/или нанесения кому-то вреда, - природа не союзник. Она ничего не покупает себе, ничего не продает, ни за что не платит, но - союзничает.

      "Воспитательная работа" (тьфу!) на Тропе не требует никаких титанических усилий, ты "работаешь" с потоками знаков, проходящих через тебя и рядом с тобой самым естественным образом. Отметив для себя - что нужно выделять для дополнительного внимания человека и/или группы и что стоит микшировать, ты сам являешься инструментом этой работы, ибо остаешься самим собой в любой микроситуации, в любой коллизии или новелле, и сам собою правишь потоки, как и любой другой человек, который в них находится. Такая "педагогика" (тьфу!) может быть только искренней и неназойливой или не быть вообще. Предлагая подправленный иероглиф вместо кривого, ты помогаешь группе, а не работаешь ей в контру, против неё.

      Если я понял, что где-то нужно поддержать знаки, например, союза разума и воли, я буду поддерживать их и акцентировать (в меру) безо всяких дополнительных воспоминаний и напоминаний. Из такого "лечения сигналов", собственно, и состоит загадочная для кого-то социотерапевтическая ткань Тропы. По сути, это организация и поддержание качественного и продуктивного невербального (тьфу!) общения. Угасание такого общения (и потребности его) примерно к 21 году жизни способствует изготовлению взрослых людей, которые общаются залезая по очереди на трибуну или к микрофону и неся оттуда всякую беспомощную фигню, не имеющую к настоящей жизни никакого отношения.

      Цветок в горшке на окне чуть сгорбился, он не любит, когда я ругаюсь и ворчу, и чтобы реагировать на этот текст, ему не надо читать этот текст - он видит и слышит всё поверх слов, образов и понятий, - он читает знаки невербального общения.

      (Крупный зек Игорь - дневальному:

      - Вот этот цветок на окно напротив Михалыча поставь, а то он чахнет.

      - Кто? - спрашивает дневальный.

      - Да цветок же, что, не видишь? - возмущается Игорь).

      - Как Вы это делаете? - тихо спрашивает у меня озабоченная тайной женщина после концерта в библиотеке на Камчатке.

      - Что? - не понимаю я, согрешив на гитарный строй.

      - Почему люди Вас слушают так?

      - Как "так"? - спрашиваю я, начиная подозревать о чём речь.

      - Ну, будто они переходят в какое-то другое состояние...

      - Они хотели заглянуть в мой мир, побывать на Тропе. Я просто даю им такую возможность.

      - Это гипноз? - спрашивает она.

      - Нет. Гипноз отключает волю человека. Я не умею и не хочу этого делать. Мне интересно сотрудничать с людьми, а не повелевать ими. Люди с выключенной волей мне интересны только как пациенты.

      - Что же Вы делаете с залом?

      - Ничего. Просто рассказываю себя. Рассказ состоит из знаков, на песенных концертах главные из них - песенки, на тренировках - движения и комментарии, везде - по-разному.

      - Вы делитесь своим внутренним миром с другими? - спрашивает дама.

      - Я думаю, что нет деления на мир внутренний и внешний. Это всё один мир.

      - И Вы со всеми так делитесь?

      - Конечно, - говорю. - Я ведь живой человек, живой непрерывно.

      - Но ведь что-то Вы оставляете себе, нельзя же выворачивать себя полностью перед всеми.

      - Выворачивать? - удивляюсь я. - Это не изнанка. Это лицо.

      - Неужели Вы на сцене позволяете себе быть открытым для незнакомых людей? - ужасается дама.

      - Ну, не совсем, конечно, - смущаюсь я. - Например, отправлять естественные нужды на сцене мне мешает гитара.

      Разговор рискует вызвать у меня зевоту, на Камчатке совсем другое время, и хочется спать, но она вдруг добавляет:

      - Но Вы ведь и на рояле играете?

      Тема рискует попасть в развитие, но тут благодатно появляется лицо Сталины Соломоновны Мишталь, притащившей меня на Камчатку.

      - Юр, давай чаю, и поедем кататься к сопкам, - говорит она. Дама недовольна, она почти докопалась, но ей явно помешали.

      - Давай, - говорю я оптимистически. - Горяченького хочется, это точно.

      "В Петропавловске Камчатском - полночь", - рассказывает каждый день московское радио перед подачей сигналов точного времени. Но тут вовсе не полночь, скорее полдень, я извиняюсь перед дамой за оборванную беседу. Мы пьем чай в соседней комнате, и уже другая дама спрашивает меня:

      - Почему Вы шепчете про детский дом? Об этом надо кричать!

      - Я кричу, - говорю я. - Это я так кричу.

      - Нет! - возражает она. - Об этом нужно кричать!


      Потом - плывущие в небе вулканы, асфальтовая дорога, километр которой стоил миллион рублей советскими деньгами и потрясающие камчатские люди с парящими, открытыми, ни на кого не давящими душами. Я был там два дня, но они кажутся мне двумя годами праздничной душевной свободы, которая там во всех глазах, во всех голосах, во всех движениях.


      Да, я читаю знаки, это часть моей профессии, необходимая для навигации группы. Меня трудно или невозможно обмануть, я всегда вижу то, что есть. У этого чтения сигналов есть и оборотная сторона. Спектакль в театре я выдерживаю несколько минут, а потом страшно утомляет диссонанс знаков актера и его героя, которого он играет. Только у нескольких актеров такой брехни нет - Сергей Юрский, Валерий Приёмыхов, Ролан Быков, Евгений Евстигнеев, Олег Ефремов, Юрий Никулин, Владимир Этуш, Лев Дуров, и ещё чуть-чуть, я не рискну называть какой-то полный список.


      То же и в кино, но там многие нелепости скрашивает и скрадывает монтаж. Думаю, что хорошие актеры не играют своих героев, а становятся ими. Мне такое подвижничество недоступно, у меня как-то развит инстинкт самосохранения, и я не смог бы каждый раз убивать себя, чтобы прожить другого, стать им на время.


      Когда-то в дворовых детских тяжбах бывало такое страшное обвинение: "Ставит из себя!".

      Тот, кто ставит из себя, распознается мгновенно, что отворотило меня от телевизора давно и навсегда.

      Знаком является всё. Без исключения. Тут даже Кастанеда окажется прав и будет почесывать нам темечко нашим же пальцем, что означает внезапное раздумье. Мы все и всегда читаем знаки и пользуемся ими, но делаем это по большей части неосознанно, - так оно и должно быть на самом деле, но что я объясню про знаки и про взаимочтение сигналов в группе, если ничего не скажу про них?


      Собственно, в этом "знаковом вопросе" лежит и ненависть некоторых людей ко мне: они видят, понимают и чувствуют, что я их прочитал, читаю и могу еще. Их это бесит. Меня - смешит.


      Можно менять одежду, маски, контактные линзы, но знаки не сменишь - они всегда будут твои, и только твои. Великие актеры, умеющие выключать свои знаки - исключение, знаки не контролируются сознанием. Они, как звуки аккордов оркестра, но ты слышишь их не ушами, а всеми чувствами, они есть всегда, даже в состоянии полного покоя, они переливаются, превращаются из одного в другой и всё время образуют непрерывный текст, который можно читать. Иероглифы взаимочтения совершенно очевидны, но их трудно передать словами, о каждом мимолетном знаке придется писать много-много страниц, ища формулировки, сравнения, ассоциации.

      Матери новорожденных - великие мастерицы по чтению сигналов, но к 3-4-хлетнему возрасту (в Африке - к 6 годам) происходит уже некоторое отчуждение от ребенка, и великое мастерство чтения его сигналов может помешать ему развиваться и расти. Будто бы догоняя уходящее внимание взрослых, к 4 годам он становится великим сигнальщиком, мастером передачи сигналов, постепенно смещая их диапазон к оси сотрудничества и взаимного, а не одностороннего, понимания. Повторяя все стадии развития, ребенок повторяет и законы развития своей сигнально-понятийной системы, те же этапы проходит и группа, но в транскрипции, я не знаю исследований на эту тему, они многое бы прояснили, а то приходится понимать слепым наитием, но не дороже ли оно всесильного и рельефного абстрактного знания? Это тоже вопрос.


      Часть знаков можно "расшевелить" даже на фотографии, выводя их прогностическим воображением из точки времени в (небольшой) отрезок времени. Фотография оживает, иногда можно увидеть довольно много. Никакого сверхвидения в этом нет, это обыкновенное зрение.

      Существенный вопрос - подробность (скорость) чтения знаков. Я полагаю, что их на самом деле несколько сотен тысяч в секунду, но фиксируем мы гораздо меньше. Это уже вопрос технологии чтения, а не проблема подающего знаки. Обладая некоторым музыкальным слухом, я, например, люблю конвертировать видимые знаки в слышимые (внутри), их можно приблизительно сыграть на клавишах, свирелях и всём прочем, но это будет транспозиция, вариация на тему знака и очень редко - сам знак.

      То же я делаю с картинами, включая не только пасторали и соцреализм, но и непосредственное запечатление образов и знаков, которое мы отдельно зовем абстрактным искусством, не подозревая, что нет искусства более конкретного, еще больше обнаженного, не требующего перевода системы образов в систему смыслов.

     Особое удовольствие в этом занятии - рассматривание детских рисунков и сопереживание мира и себя с их авторами. Это потрясающее чудо, эталон откровенности и непредвзятости, всегда мимолетной новизны и свежести мира. Первозданная, вечная, непобедимая вселенская Жизнь зовет нас в Ребенке - он еще не научился быть конформистом на благо себе и обществу, он еще Настоящий, как Бог.


      - Юр, ты - как? - спрашивает утром Алька.

      - В ды́мке, - говорю я. - Надо начать крутить педали, и всё обретет свой вид, свой порядок.

      - Свой? - спрашивает Алька.

      - Ну, не мой же, - ворчу я.

      - Давай сделаем тандем, - говорит Алька. - Будем крутить вместе.

      Потом, прикинув мои возможные подозрения, говорит:

      - Ты будешь на руле, я - сзади.

      - Сачок, - ворчу я.

      - А потом поменяемся, - заканчивает Алька.

      - Ты - изверг, - сообщаю я.

      - Оно само извергается, - говорит Алька. - Я тут ни при чём, просто моя очередь. Марш умываться, и - за стол.



     (2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 7 февраля 2018 года. Отрывок 184

      Тут меня вдруг взял ужас: а вдруг никто не различает в тропяных видеороликах мириады сигналов, знаков, иероглифов? Не может быть, чтобы никто. Правда, каждый может различать их только по-своему, по своему тезаурусу кодов и в своём поле понятий. Ну, всё равно, я думаю, ребята правильно их ставят, кто-нибудь да прочтёт. Есть ролики с явными, видимыми глазу кодовыми обменами информацией, нужно специально постараться, чтобы не заметить. Конечно, восприимчивость тоже имеет свои пороговые значения, но каждый на Тропе настолько разговаривает самим собой, что это можно не видеть только случайно или в результате примерки всё на "экшен", который у собак называется "беги-кусай" и из которого состоит 99% всех собачьих игр.

      Впрочем, я тут поглядываю иногда в телевизор и замечаю, если там никого не убили, то людям скучно. Спасибо тебе, Вова Кулистиков, наш первопроходец нечеловеческого Тэ-Вэ. Родина тебя забудет, когда маленько подлечится от твоих припарок.

      Все "центральные" каналы бессмысленно и надрывно ядовиты.

      Тропа состоит из думающих и чувствующих людей, активно сопереживающих и реально приходящих на помощь. Надо полагать, что её могут воспринимать, в том числе, на видео такого же или сходного мировоззрения люди.

      Не буду грустить по поводу невидения и непонимания, понимающие всегда в меньшинстве, это не беда. Беда - когда на них массово натравливают слепое, подавляющее всех большинство.


      Продолжим наши бирюльки и лютики-цветочки. Слезинка ребенка не состоится - он ржёт над вашей болью, он правильно воспитан обществом. И государством.

      Нас всех замочили в сортире, оттуда плохо видно видео, да и реал не разглядишь.
      Замыленные глаза в нашем детстве щипало. Теперь - другое мыло, все моргают - и ничего. И - ничего. Вообще ничего.

      Давайте попробуем.

      Это спецшкола. Детская тюрьма для малолетних преступников. Мы подружились с ними, некоторые были с нами на Тропе. Видите ли вы здесь какие-нибудь символы, сигналы, бессловесные сообщения, знаки? Спасибо.
  
  ossh 01
  

     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 8 февраля 2018 года. Отрывок 185

      Можно взять вершину, придти от этого в восторг, потом спуститься вниз и вернуться в прежнее состояние. На Тропе восторг - состояние надежное и постоянное, но не тот, который прыгать и орать, а который поселился в тебе, живет внутри и никуда не девается. Я вижу на картинке, что в этом ролике может быть маленький фрагмент, где Боцман и Дунай вернулись с какой-то совместной работы. Дядя Андрей сидит и что-то точит, а эти двое никак не отвлекутся от того удовольствия, которое получили от совместной работы - друг от друга.

      Найти в жизни человека, на которого ты можешь положиться, - большое событие. Найти друг друга взаимно - вдвойне. Это - вершина, это восторг. Новая высота качества жизни оказывается не одиноко стоящим пиком, а верхним плато, горизонтом нового уровня, и это, конечно же, праздник.

      "Акмеизм", - сказал Александр Суворов, и был прав. Таких "восхождений" случается много, никто их специально не организует, их порождают "человек и горы", "люди и горы".

      Где еще искать друга, как не в совместной работе? Неужто в группе психотренинга или на коммунарском сборе? Работая и поднимаясь вверх, ты находишь его рядом с собой, потому что это реально живущая и действующая рабочая группа. Оказывается, что вдвоём и более очень замечательно и прекрасно преодолевать собственную косность и лень, всякие страхи и неуверенность в себе. Работая вместе, ты видишь, как всё это, приметное и скрытое, происходит в твоём товарище, и вы замечательно понимаете друг друга лучше, чем каждый себя. Камера поймала это состояние взаимного восторга двух подружившихся людей, и это событие гораздо важнее, чем "экшн", стрельба и убийства на экране и в жизни. "Экшн" даже маленько есть, посмотрите на их "синхрон" при возвращении, сколько в движениях и сигналах взаимного уважения, уверенности и любви.


      Восторг - явление на Тропе обыденное, а из высот состоит вся горная жизнь. Попробовав хоть раз неведомый нектар взаимного восхищения, каждый хочет пить его снова и снова, делиться им с другими, сделать его штатным содержанием жизни и - не терять высоту.


      Нет, я не помню откуда они вернулись. Передо мной только маленький кадрик размером с почтовую марку, по нему всего не вспомнишь, а посмотреть ролик я не могу. Может быть, когда-нибудь потом. Да и не очень важно сейчас с какой работы они вернулись. Они вернулись. Когда большая бригада работает Тропу живым комбайном, они все такие возвращаются. Я искренне желаю вам попадать в это состояние и подолгу из него не выпадать. Вот уж как тогда жить-то хочется. И надо. И хочу и надо - одно и то же, это ли не праздник?
  
  Ну вот... Строчки написал, а ролик потерял. Просматриваю и найти не могу. Простите, ребята-публикаторы. Найду - вставим. Вот, может быть, это он: GRC 1414. В любом случае вы этот вершинный момент увидите, он есть и в других роликах, если его нет в этом.
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 9 февраля 2018 года. Отрывок 186

      - Юр, а птицы владеют кем? - спрашивает Ива.

      - Насекомыми, - говорю я.

      - А ещё? - спрашивает Ива. - Они же над всеми летят.

      - Ещё ветром, если он не очень сильный, - говорю я. - И собой владеют, это важно, когда летаешь.

      - Да, я знаю, - говорит Ива. - Я летал.

      - Какой птицей ты был, Ивушка? - спрашиваю я.

      - Не знаю. Не зна-аю! - восторженно догадывается он и радуется своему незнанию как открытию.

      - Правильно, - говорю я. - Никакая настоящая птица не знает, какая она птица.

      Ива согласно кивает, сглатывает и говорит, показывая на учебную веревочную переправу:

      - Там они тоже летят. Только спиной вниз.

      - Для того, чтобы переправиться по веревке, надо приземлиться, сложить крылья и приготовить к работе руки.

      Ива никогда ничего не боится, он не умеет бояться, но чуть волнуясь спрашивает:

      - И я?

      - Ты уже хочешь?

      - Да, - говорит Ива. - Мне пора.

      - Обвязку умеешь? - спрашиваю я.

      - Уже вчера, - говорит Ива.

      - Хорошо, - говорю я. - Сейчас попрошу у Рыси, чтобы она запустила тебя без очереди.

      - Почему без очереди? - спрашивает Ива. - И все будут ждать?

      - Все будут лететь вместе с тобой, как ты летаешь вместе с ними, - убедительно говорю я. Рысь видит нас с Ивой, как всегда обо всём догадывается и кивает нам.

      - Без очереди, потому что ты дежурный. После переправы все захотят есть, а дежурный в очереди стоит?

      - По-онял, - улыбается Ива.

      Координировать сложные движения - трудная для него задача. Он не от мира сего. Все дети не от мира сего, но у некоторых как-то обходится, а Ивушке, мудрому, чуткому, органически доброму, - трудно.

      Мне очень интересен его Мир, который никак не беднее нашего, просто - другой. У Ивы прекрасные отношения со всеми, его попросту любят все, по отдельности и скопом. Он даёт возможность каждому измерять себя такой меркой, которой от собственной природы ни у кого нет.

      Рыси я доверяю больше, чем самому себе. У нее редкий дар делать всё интересным, даже рутину. Её называют выдающимся игротехником, но мне кажется, что она, в первую очередь, - волшебница. Да всякой техникой она владеет в совершенстве, в том числе альпинистской и горно-туристской, но дело в другом: Рысь находится, живет и действует в двух мирах сразу - в своём сторожевом взрослом и в бесшабашном пацанячьем. И при этом никаких гиперопёчных глупостей, ни на микрон, ни на грамм. Это уже не узкопрофессиональный талант, а широкочеловеческий. Слова ее бывают расплывчаты, но при этом абсолютно точны и уместны, а расплывчатость, смазанность речи - наитие вектора свободы не расслышать и не выполнить четкий рубленный приказ, думать и решать самому. Из всяких таких находок и подарков судьбы состоит вся Рысь, в том числе как мама суперсвободных деток, вот же повезло им.


      Ивушка обвязывается, я беру камеру и немножко снимаю. Я могу заниматься чем угодно, Рысь абсолютно надежна. Я всегда доверяю ей детей - "во всех ситуациях и средах". Любых детей. Птицы владеют небом, это великая тайна, и не надо никому её выбалтывать.
  
  iva prp
  


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 10 февраля 2018 года. Отрывок 187

      Как так - посещаемость ресурса Олега Анофриева в интернете "20 человек в год"? Всё, что можно петь из "Бременских музыкантов", люди поют до сих пор, а людям это всё спел один человек - Олег Анофриев. Он до обидного мало сыграл ролей в кино, но песен-то спел немерено. "Призрачно всё в этом мире бушующем...", невозможно с ним не согласиться. Анофриев - в обойме голосов шестидесятых лет, он голос-шестидесятник, неотъемлемый от истории и культуры народа. Но слушать и слышать его стоит не только из уважения к истории и культуре, но и самым прямым непосредственным образом.

      Сделаем так. Попробуйте залезть в поисковик и устроить себе персональный вечер актера и певца Олега Анофриева. Вы будете удивлены, поражены разнообразием и богатством его творчества и тем, что он никогда своего голоса не терял, никого не обслуживал, а закончить вечер можете его знаменитой "Спят усталые игрушки". При этом я поблагодарю каждого и буду в долгу перед каждым, кто здесь коротко опишет своё путешествие по Анофриевским местам. Какие "20 человек в год"? С ума что ли сошли?

      ... Он никогда не пел комсомольских и партийных песен. Для этого у него слишком человеческий голос. Он не обладает талантом, это талант владеет им совершенно естественно и органично. И очень-очень тепло.

      "Опустился в море водолаз.

      С корабля погибшего он спас

      Якорь старый,

      Кортик ржавый

      И компас.

      Водолаз поднялся в тишине.

     "Вот, друзья, что я нашел на дне.

      Якорь старый,

      Кортик ржавый

      На ремне.

      Если бы он мог когда-нибудь

      И моих друзей со дна вернуть...

      Если бы он мог когда-нибудь

      И моих товарищей вернуть...".

      Это из любимейших песен Тропы.

      Интонация Олега Анофриева. Тембр Олега Анофриева. Никогда к этим вершинам никто близко не подберется. Смотрите. Слушайте. Получите удовольствие.

      И почувствуйте разницу.

      У Гриновского Грея в "Алых Парусах" был замечательный пособник, матрос по имени Летика. Это и есть Олег Анофриев. Он не попадет в главные герои, но чудеса без него невозможны.

      Вам нужны чудеса?

      "Футбольный мяч не знал больших секретов", поет Анофриев. Может и не знал. Но попробуйте сыграть в футбол без мяча. Это все равно, что прожить жизнь без Олега Анофриева.

      "Но иногда, как малая планета,

      Тот мяч над шумным стадионом пролетал".
      Необязательный. Незаменимый. Единственный.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 11 февраля 2018 года. Отрывок 188

      В "лови́тки" мы играли чаще всего на меляке́ - большой отмели слева от причала, где на скалистом дне моря росли водоросли. Между меляком и причалом была узкая полоса глубины, на которую заходили рейсовые катера и прочие суда, которые могли в ней поместиться. Капитан маленького пассажирского теплохода "Лазурит" Николай Захарович так мастерски командовал заходом в джубгскую бухту, что его судно, ювелирно затормозив на развороте, входило в полосу глубины кормой, притиралось к причалу и оказывалось стоящим носом в открытое море.

      Ловитки - игра увлекательная, требующая хорошего плавания не только по поверхности, но и внутри толщи воды, где, уворачиваясь от ловящего, можно было выделывать самые разные фигуры высшего пилотажа, включая "петлю Нестерова" вниз и вбок и прочие весёлые хитрости. Коснуться убегающего, "осалить" его было недостаточно. Его следовало именно поймать, заключив в свои объятия, и не дать вырваться. Только так выявлялись побежденные и победители, меняясь ролями. Играли в ловитки часами не вылезая из воды, дома могло влететь, но это же - потом, а пока - несись, спасаясь или догоняя.

      В спокойную погоду к нам присоединялись дельфины, и мы носились вместе. Дельфины явно поддавались, наверное, им нравились наши искренние мальчишеские объятия. Я не помню, чтобы мы проигрывали дельфинам в ловитки, но, поскольку у них не было рук, мы договорились, что побежденным будет считаться тот, кого дельфин протащит носом по поверхности воды хотя бы метр. Нам никогда не приходило в голову, что не все и не везде играют на меляках с дельфинами. Наша "Страна Дельфиния" была рядом и представлялась нам такой же естественной, как наш сад, река, пляж с его редкими тогда обитателями или деревянный клуб, где крутили "Чапаева" и "Веселых ребят". Мы с дельфинами явно любили друг друга и полагали, что так было всегда и так всегда будет. Везде и со всеми. Дельфины стали приходить к нам на меляк после того огромного шторма, который не давал волнам добегать до берега. Ветер срывал волны и выбрасывал их на берег в виде брызг и водяной пыли. Тогда на берегу оказалось много маленьких дельфинят, мы носились с пацанами по всей излуке берега и затаскивали их обратно в воду, носом к морскому горизонту и добавляя шлепка по тому месту, где у людей находится попка - чтобы придать ускорение в нужном направлении. Дельфины на эти шлепки их детенышей на нас не обиделись и пришли кучей на меляк через день после шторма. Куча бродила возле меляка, а два дельфина отправились к нам, зашли на меляк, чего никогда раньше не делали, и остановились. Чуть подумав, мы пошли знакомиться, а они тихо и миролюбиво подвинулись к нам навстречу. Погладив двух дельфинов, мы осмелели и стали звать остальных, и они тоже подошли вплотную к меляку. Двое первознакомцев стали плавать вокруг нас, описывая неправильные круги. Один подплыл к Стёпке, и тот почесал ему брюхо ладошкой. Другой подплыл ко мне, и я хотел его погладить по спине, как собаку, но дельфин повернулся набок, и моё поглаживание тоже пришлось ему по брюху.

      - Они хотят с нами в ловитки играть, - заявил Стёпка.

      - Чё ты! - набычился на него Витька. - Они не умеют!

      - Умеют, - сказал Степка, кивнул мне, и мы пошли-поплыли вдоль меляка, и дельфин за нами. Потом дельфин обогнал нас, и Степка сказал:

      - Он смотрит, чтобы впереди мин не было. Они так корабли наши водили.

      Так у нас родилось и крепло чувство безопасности, исходившее к нам из дельфиньей заботы. Забылись все страхи про русалок, катранов и прочих обитателей морских глубин - нашей детской площадки. Мы были надежно защищены.

      Дельфины появлялись и уходили, иногда их не было неделями, а два раза они приходили со своими детьми и чему-то их учили. Мы старались угадать что это у них за учеба, но мнения разделились и перешли в командные ловитки, которые мы тут же изобрели и исполнили. Дельфины не пошли ни в одну из команд и разделяться тоже не стали, они просто отказались участвовать в такой игре, где многие противостоят многим. Для нас это было знаком, и мы вернулись в классический вариант ловиток с одним водящим - ловитчиком.

      - Если я вдруг утону, они меня вынесут, - уверенно сказал вечером Степка. Все согласно кивнули. Наш маленький, но подвижный патруль из семи пацанят всегда действовал во время шторма - мы искали выброшенных на берег дельфинят.

      Дельфин - брат мой, и я его брат. Я чувствую это как данность, пришедшую из глубины детства на меляк всей последующей жизни. Дельфины, как и многие другие жители Земли, были для меня людьми в другом теле, к тому же живущие в иной, чем наша, среде. Дельфины научили Тропу знакомиться с другими группами корректно, без вмешательства, но в сотрудничестве. Особенно важным оказался тот момент, когда они, почувствовав благожелательный интерес, чуть двинулись навстречу - это важнейший момент контакта групп. ...Оголодав в ловитках на меляке, мы сбивались в кучку, и кто-нибудь спрашивал: "Пацаны, пожрём?". Увидев утвердительный ответ, он тут же в воде стягивал с себя трусы. Они превращались в бредень, и мы ловили на меляке рыбьих мальков, креветок, каких-то рачков и прочую мелочь. Все это шло в пищу тут же, и этот способ пропитания чуть позже сыграл со мной злую шутку. Я уже учился в Москве в первом классе, когда мама-бабушка Татьяна Андреевна повела меня в гости в чей-то богатый дом. Высокие потолки там были увешаны яркими люстрами, за стеклами шкафов и шкафчиков таились неизвестные драгоценные фигуры, и в каждой комнате на подставке стояла огромная, с меня величиной фарфоровая ваза. Хозяева квартиры в плюшевых коричневых одеждах устроили мне чинную экскурсию по их многомерному сверкающему жилищу и подвели к огромному аквариуму, где плавали диковинные рыбы, большие и маленькие. Этот внутриквартирный Барьерный Риф посреди Москвы зачаровал меня, и я мысленно погрузился в его глубину.

      Кто-то из хозяев, заметив мою зачарованность, решил познакомить меня поближе с чудесами подводного мира. Он ловко поймал маленьким сачком маленькую, но очень красивую рыбку с радужным оперением и поднес своё сокровище прямо к моему лицу. Я понял, что это царское, исключительное угощение, взял рыбку двумя пальцами и съел, тут же сказав "спасибо" и тут же заподозрив, что что-то не так.

      Хозяева были в шоке, разговоры про дикого мальчика достигли гостиной, и гости шушукались, показывая на меня пальцем. Это была очень важная коллекционная рыбка.

     Больше мы в том доме не появлялись, а потом я и вовсе забыл, у кого мы там были в гостях. Потом мне завели маленький аквариум, и я из него никогда ничего не ел. Там были гуппи и два меченосца. Корм для них назывался "дафния", и я вскоре сам ездил за ним через всю Москву на Птичий Рынок - на красном трамвае, звонившем в звонок на поворотах. Впрочем, все это начиналось на меляке в незапамятные времена. Дельфины еще чему-то многому учили, но оно никак не называется словами, хотя остается с тобой всю жизнь.

      Наверное, у каждого в детстве есть такой меляк, кусочек дворика, цветки на окне, живой уголок. Остается пожелать каждому приходящего к нему дельфина - учителя и друга, друг всегда учитель, а учитель - всегда друг. Дружите, любите, познавайте. Но ничего не ешьте из чужих аквариумов.
  
  DELPHI YU
  

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 12 февраля 2018 года. Отрывок 189

      Ответственное поведение для тропяного мужика на склоне первого десятилетия его жизни - уже маловато. Тропа ждет от него поведения рационального, целесообразного и продуктивного, а не только такого, за которое он может ответить. Это не требования, а ожидания, и стоит отличать одно от другого. Тропа вообще ничего не требует кроме соблюдения мелкой кучки безусловных запретов (мы живем в горах), но она богата ожиданиями относительно каждого человека и благожелательно помогает ему их оправдывать.

      От лучшей половины своего человечества Тропа ждёт поведения целесообразного и экологичного. Об ответственном тут речи не идет, оно для мужиков, у девчонок другое назначение, и Тропа чувствует это. Если поведение мужичков можно измерить целесообразностью для своей стаи, своего рода, своей семьи и группы, то поведение девочки, женщины - только сбережением своего плода, следовательно - себя самой, что мужики часто принимают за какой-то специальный женский эгоизм с замысловатой логикой в придачу, где в центре всегда оказывается собственное "я".

      Тропа хорошо чует разницу предназначений и свободно живет в этой разнице, понимая ее значимость и сообразность, выполняет эту разницу с удовольствием, без капли шовинизма, без упрёка и сожаления. Культ Матери у нас распространяется на все человеческие существа женского рода и на всех тварей вообще, включая слонов и насекомых: любая мать в любом ее возрасте должна быть защищена и обеспечена необходимым, ей - всё самое лучшее, это и есть ответственное поведение мужика.

      Максимальное порицание, которое может получить девчонка, - сдержанное сожаление о каких-то ее действиях, но даже лёгкий холодок отношений может травмировать её; но даже эшафот и костер на площади не исправят её, не заставят отречься от своего ребенка - нынешнего, будущего, гипотетического: она отреклась бы от него, отрекаясь от себя, упуская свою выгоду и для себя пользу. Материнская преданность - величайшая сила во вселенной, подвергать её сомнению - нелепо. Благодаря ей существует каждый из нас, эта Любовь - самая первая и самая главная опора мироздания ибо жизнь всегда состоит в собственном продолжении.


      Бывает, что создав молодую семью, супруги начинают требовать друг от друга выполнения не свойственных им жизненных программ и неприемлемых личных сценариев, ссылаясь на некое равенство между мужчиной и женщиной, но никакого равенства меж ними не только нет, но и не должно быть - жизнь во вселенной остановится при таком равенстве.

      У всех девчонок, независимо от возраста, бьются в груди материнские сердца. Положи это в долгую память. Ты - прислуга материнского сердца, мужик. Знай своё место и не выступай. Заткнись и пошел вон с кухни. Делай это сам для твоего ребенка, а то, что "она вообще рехнулась со своими требованиями", надо было видеть раньше, сейчас - поздно, отрабатывай. Или беги как заяц, но не требуй с нее ничего, ты ведь сам хотел подарить ей полмира да еще свернуть для нее горы, чего ж ты теперь.


      Собственно, я о другом. О том, что в мужике в поведение, которое ожидаемо проявляется на десятом году жизни, должна входить не только ответственность, способность ответить, но и качество самого поведения, действий и бездействий, производимых в жизни. Ожидание и радость появления, рождения, приятнее и продуктивнее, чем исполнение предписания, распоряжения, даже рекомендации. Становясь мужиком, ты учишься служить продолжению жизни, служить новой жизни, а не собственным прихотям. Настоящий мужик не только делает это, но и получает удовольствие от этого. Ты можешь быть настоящим кем угодно, но если хочешь, то и настоящим мужиком. Это только твой выбор, но выбирай по себе, согласно себе, сродно себе. Своя семья - не игровая площадка, где можно пробовать чужие роли. Не думай, что ты попал в семейное ярмо нечаянно, по минутному капризу природы или по ее принуждению. У тебя было время подумать и была возможность нажать на "стоп". Любовь без ума не лучше, чем ум без любви. Неистовых и бездумных сеятелей своего семени полно, но мы тут говорим об ответственном поведении, а оно бывает только непрерывным при любых обстоятельствах и в любом возрасте, начиная "с первого взгляда". Конечно, у мужика должны быть яйца. Но беда, когда он весь состоит только из них.

      Примерно так я разговариваю со старшими тропяными, это моя позиция в данном вопросе. Вполне поколебимая, впрочем, если кто захочет колебать.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 13 февраля 2018 года. Отрывок 190

      Говорим всегда по очереди, слышим друг друга. Никто не станет перебивать, выскакивать вперед, каждому есть возможность договорить то, что он хочет сказать, даже если он сформулирует с трудом. Особенно - если он формулирует с трудом, или заикается, или ищет подходящее слово. Говорящий всегда заслуживает уважения уже потому, что он говорит - нам. Если во время разговора завязались словесные игры, то иногда можно устроить перебивашки - в виде пародии на нетерпеливых говорунов, но не более того.

      Если ты в Круге и хочешь сказать, - протяни ладонь к костру, протяни в Круг руку ладонью к костру, и все будут слушать и слышать тебя.

      Если кто-то из новичков перебил говорящего, говорящий мгновенно замолкает и с ним молчит весь Круг - говори сколько хочешь.

      Костер молча и мастерски поддерживается во время разговора, это делается очень тихо и как бы невзначай. Костер, огонь находится в самом центре разговора и, безусловно, принимает в нём участие.

      Во время долгого разговора могут пойти в Круг кружки чая, грохотать никто не будет, но и подниматься тоже - мы всегда и везде обязательно расслышим друг друга. Нормальное попеременное речевое общение происходит и за пределами Круга - в микрогруппах, бригадах, тройках и парах. Можем поговорить даже с самим собой, но не перебивай, уважай собеседника. Если кому-то очень надо отлучиться во время разговора, Тропа будет ждать его не продолжая без него разговор. Никто никого нигде и ни в чём не будет торопить или осаживать, в разговоре все свободны и всегда понимают, что высказаться сможет каждый.


      Это не выполнение каких-то указов или правил, это привычки Тропы, которые передаются из поколения в поколение. В конце выступления можно сказать: "У меня всё" или ничего не говорить - по паузе все поймут, что ты закончил и говорить может следующий в круге или тот, кому даст слово ведущий.
      Ведущим бывал каждый, как и дежурным, как и командиром группы. Ничего начальственного ведущий во время разговора не выказывает, у него чисто техническая задача помочь группе легко говорить, хорошо видеть Круг и нейтрализовать какие-то возможные мелкие недоразумения. "У тебя всё?" - может спросить он и, убедившись, что у тебя всё, дать слово другому.


      Слово много весит на Тропе, вне зависимости - слышит его весь Круг или один человек. Жонглировать словами в игре мы можем, но никто не станет словами кидаться. Легко сказанное слово весит не меньше, чем сказанное трудно. У 6-7-летних ребят бывают трудности со словом, но Тропа всячески помогает им и никогда не торопит.


      Одна моя знакомая приехала на Тропу со своим грудным ребенком и по вечерам садилась с ним на руках в Круг. Ребенку тоже давали слово и немножко ждали - вдруг он захочет всем что-нибудь сказать. Понятно, что так Тропа соблюдала равенство всех в Круге при всей их человеческой разнородности.

      Я любил говорить с Тропой, но делал это только по необходимости - считал любое свое выступление вмешательством в самостоятельную жизнь группы. Говорить, однако, приходилось, - то вводные к работам или познаваемым объектам, то дополнительные сведения по безопасности, то ответы на заданные мне вопросы. Слушали меня так же, как всех, как Тропа слушает каждого, без скидок и накидок - мы равны. Взрослые иногда ищут в этом равенстве какую-то хитрость, но ее нет, мы равны.

      Слушать Тропу и говорить с ней - большое удовольствие, редкое в обыденной жизни.
  
  LX9ISK 1
  

     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 14 февраля 2018 года. Отрывок 191

      У каждого своя наша Тропа. И я пишу здесь свою нашу Тропу, а не какую-то всеобщую. Никакой доминанты моих мнений и суждений быть не должно, а там, где кажутся какие-то категоричные заявления - они только кажутся. В бумажном тексте нет интонации, а то всё встало бы на свои места, в том числе необязательность и субъективность моих суждений.

      Первые восемь лет я ляпал много ошибок, потом как-то устаканилось, но об ошибках я писал и напишу ещё - тому, кто захочет это сделать, надо подсказать где лежат грабли. Без описаний наступания на грабли повести о Тропе могут оказаться пресными, лишенными экстремальных переживаний, но все эти переживания просто живут в других сферах, которые при восприятии регулируются пороговыми значениями при разных потоках информации. Параметры порогов и линейки личного измерения у всех разные: то, что для одного увлекательно, для другого скучно, как общее место или непонятное нагромождение динамичных смыслов.

      Мне хочется быть зеркалом Тропы, а не ее визажистом, и я безотчетно и осознанно стремлюсь к этому - отразить, не исказив. Я просто транслирую Тропу, которая внутри меня и вне меня, которая начиналась давно, в раннем детстве или до него. Ведь несколько поколений в моей семье всё время кого-то выхаживали, в основном - птиц и щенков. Возможно, Тропа начиналась там.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 15 февраля 2018 года. Отрывок 192

      Добавим в "Любимые песни Тропы" еще одну МГРИшную песню неизвестного автора. Мы пели её часто в 60-х годах, но она дошла с нами и до 2000-х.
      Эта старая песня предвосхитила нам и "Десять звезд" Арика Круппа, и множество других спокойных мужских неназойливых песен, неярких на слух, но очень точно передающих состояние лесной жизни, настоящей дружбы и всего прочего настоящего, в котором сердце живет всю жизнь.

      Есть песни, на которые ты можешь положиться, как на друга. Эта песня - из таких.

      Настоящие песни о настоящем - всегдашняя потребность настоящего человека в настоящей жизни. Никакая обманка подменить их не может. "Перепеты все песни", сказал поэт. Как прекрасно, что не все песни перепоет попса, искренность для нее - неформат.


      "Выходят из тумана, как в испарине,

      Крутых стогов покатые бока.

      Уходят в города бродяги-парни.

      Спит лето в их тяжелых рюкзаках.


     Отснятая в глазах их фотопленка

     Скупых набросков камешков, пород.

     Осенний запах мяты, тонкий-тонкий.

     Ей, как в июле, пахнет каждый брод.


      Уходит песня, ледяною крошкой

      Похрустывая в мерзлой колее,

      Дохнув походной жаркою картошкой,

      Как мальчуган, испачканный в золе.


     Уходят парни из лесного мира.

     Им в спину плещет яростный закат.

     Уносят песни в теплые квартиры,

     Где звезды только в форточку глядят.


      Коробка стен. Для песни это значит -

      Лишь вспомнить ночь, дымочек над костром.

      Она поймет, как трудно ей, бродячей,

      Быть, вроде кошки, комнатным зверьком.


     Но вот, запахнет снова по старинке

     Картошкой, испечённою в золе.

     Уходят парни. Песня свежей льдинкой

     Звенит тихонько в мерзлой колее".

      Добавим в Любимые песни Тропы "Веселого барабанщика" Булата Окуджавы, который

      "Встань пораньше,

      Встань пораньше,

      Встань пораньше,

      Когда дворники маячат у ворот,

      Ты увидишь, ты увидишь,

      Как веселый барабанщик

      В руки палочки кленовые берет...".


      Её, было дело, переоборудовали под советскую пионерскую песню, но выхолостить полностью Окуджавский дух из нее не смогли - он остался и притягивал к песне, несмотря на проведённую ей косметическую операцию.

      Песня была записана на ГДРЗ с детским хором, солировал "советский Робертино Лоретти" по имени Сережа Парамонов. Его глубокий, умный и печальный голос вполне соотносился с манерой пения Булата Окуджавы - в песне явно проступало ее человеческое лицо, это было редкостью, и она стала любимой на полтора поколения.

      Булат Шалвович остался с нами в песнях и книгах, Серёжа - только в песнях. Если захочется, вы без труда найдёте их в интернете и, наверное, обратите внимание, что даже "Пусть бегут неуклюже..." в Парамоновском исполнении звучит как интеллектуальная и духовная музыка, столь редкостная ныне, сколь и желанная.

      Неразъемное сочетание интеллекта и духа обозначает нам и фронтовика Окуджаву, и послевоенного советского пионера Парамонова, промелькнувшего яркой звездочкой на культурном небосклоне и безвременно погасшей.

      Эфир был густо начинен пионерскими песнями композитора Ибряева на стихи поэта Чичкова или наоборот, я уже не помню. Где они сейчас?

      Впрочем, голос Сережи Парамонова мог оживить и наполнить содержанием любую песню. Давайте опять послушаем его, я не знаю, когда у него День Рождения, а про день смерти и слышать не хочу.

      "Пропала собака.

      Пропала собака..."...


      "Не доверяли вы ему

      Своих секретов важных.

      А почему? А потому,

      Что был солдат - бумажный...".


     (2017)

     (с) Юрий Устинов






     Опубликовано 16 февраля 2018 года. Отрывок 193

      Современность делает Крыловский квартет вполне выборным органом, несмотря на временный назначательский зуд на тему "кабы чего не вышло". Ничего, впрочем, и не выходит, поскольку в царском резерве тот же набор ослов, козлов и косолапых мишек, прошедших строевую и экстремальную подготовку, идеологическую выучку, и наученных исполнять по нотам. Пока настоящие музыканты жмутся по своим подземным переходам, косолапые мишки осваивают арфы и свирели для исполнения социального и государственного благоденствия. Среди них, стараниями свыше, почти не осталось бульдозеров со скрипками и быков в сарафанчиках на босу ногу; в новой формации квартета все стали технократами и хорошо знают, куда нажать вовремя и за что дергать постоянно.

      Гала-концерт квартетской власти продолжается, все воспевают вертикаль и вертикакалей, но делают это криво из-за своих музыкальных способностей.

      По уму и по способностям, однако, никакие выборы не происходят - весь Крыловский оркестр может остаться без работы вместе с дирижером, что является угрозой для государственности. Миазмы из оркестровой ямы, по законам физики, всплывают все выше и всё время норовят обратиться ехидным облаком Салтыкова-Щедрина. Квартет дрессированных братьев меньших берет для публики несколько верных нот, но какофония, великая в своем безразличии, поглощает их вместе с нотами и пюпитрами и гонит - кого в забытьё, кого на нары, кого на повышение по службе.


      В этом году мы отмечаем столетие Квартета. Приветственную речь скажет великий композитор современности Акакий Акакьевич Шариков, наш штурман и вообще поводырь в безумном океане социально-политических страстей. Только благодаря ему и его соратникам - товарищам Держимордскому, Тащитскому и Непущатскому мы верным курсом идем, товарищи.


      "В пианиста просят не стрелять, он делает всё, что может". Стрелять в него никто не собирается, но лучше бы он занялся чем-нибудь другим или вообще отдохнул на Гавайях. Мы уж тут сами как-нибудь, без этой музыки...

      Всё время персонажи вместо персон. Это утомляет.
  
  Юрий Устинов, "Сознанье защитив от бытия", 1980 е годы
  

     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 18 февраля 2018 года. Отрывок 194

      Телефонную линию с Пёсного до Греции (название лагерей) тянули полный рабочий день, хотя там хода налегке - полтора часа. Жара была под сорок, между лагерями - труднопроходимый знойный лес с колючими лианами и всякими держи-деревами, которых полно на южной экспозиции Главного хребта.

      Греция - система из нескольких полян с ровной травой на дёрновой основе на верхней террасе над рекой, куда ни при каких ливнях не достанет вода. Линейные, тянувшие провод, менялись за день два раза, но при всех предосторожностях рисковали получить тепловой удар. Влас сначала отправился работать линию по "непроходимке", надев штормовку, но очень скоро снял её и свернул в скатку - идти в такую жару шикарно одетым было невозможно.

      Наконец, дотянули линию до Греции, обвели все пересекаемые площадки и проходы и, вот, - всегда долгожданный момент - линия снижена к телефону, его подключают и очень хотят услышать в трубке другой лагерь - Пёсный.

      Полевой телефон - старый, вертикальный, такими пользовались еще до Второй мировой войны, но он в рабочем состоянии и очень надёжен.

      В Греции всё есть, - и вода, и еда, и фруктарники с яблоками и грушей-дичкой, и кизил, и грецкие орехи, и фундук. Поставились свободно, получилась система микролагерей на соседствующих полянах, это было красиво. Здесь "средиземноморский" лес и старенькие кусты, начисто обглоданные мелкими копытными животными, которые в свое время сгубили не одну цивилизацию. Они и сейчас время от времени заходят сюда, поднимаясь вверх по реке от села, заглядывают к нам иногда и удивлённые коровы. Место тем не менее дикое, машинной колеи нет, порубок тоже мало, дров много. Тропа пойдет дальше над нами, по хребту, но на хребте ставить лагерь не стали, выкатились к реке, к воде. Всё-таки на Пёсном был не очень большой ручей, а здесь и в притоках, и в реке можно купаться, особенно в жаркие дни.


      Заболтался я, пора подключаться и слушать линию, слушать Пёсный, который продолжает работать за хребтом и снабжает нас продуктами. Как они там без нас? Зачистим лак с тонкого провода, заведём его под клемму, подключим заземление.
  
  SUG GRECIA TELEFON 1
  

     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 19 февраля 2018 года. Отрывок 195

      Мурло безнадежно путает страх с уважением и любовь с сексом. Поскольку чувств любви и уважения они не знают и не умеют, весь мир состоит для них из страха и секса. Что имеет тот, кто имеет власть над всеми в животном мире? Он имеет лучшую пищу и лучших самок. Это и есть если не весь, то основной двигатель властолюбия. Еще мурло любит владеть рабами, которые должны обеспечивать его всем необходимым и делать за него всю положенную нормальному человеку работу.

      Находясь в самой основе человека-животного, мурло мурлычет в каждом из нас и старается сделать душу прислугой тела, его сферой обслуживания. Мурло ищет в другом человеке мурло, человек ему не понятен, он для него "как я, только прикидывается". Его звериная морда легко проступает под маской человеческого лица, в словах, жестах, поступках, реакции на происходящее.

      Мурло знает человеческие повадки, образы общения и бывает очень хитрым в достижении своих целей, но цели эти, обозначившись, вполне выдают мурло. То же касается и социальных ролей, мы вовсю перемешаны с ним, но никакую рознь с нами оно иметь не хочет - ему не выгодно, так и едем кучей в одном вагоне, делая вид, что каждого из нас или из них нет. Именно из этой неразборчивой тесноты и неразборчивости происходит и пофигизм, и множество других бед, включая само мироустройство, рассчитанное на "что-то среднее".

      Общество должно воспитываться как организм, где всему и каждому есть своё место, определенное общей потребностью к равновесию и прогрессу. Пирожник, тачающий сапоги, своей сутью сбавляет нам скорость движения и заставляет дать ногам отдохнуть в лавке, где сапожник подносит нам пирожное собственного приготовления. Профессиональная, социальная, духовная и прочие ориентации должны быть внятными и занимать свое место в горизонтальном выборе человека. Горизонтальном, - это важно: не должно быть первых или последних профессий, конфессий или социальных ролей.

      Григорий Саввич Сковорода называет такой поиск поиском сродности человека собственной судьбе, профессии, должности и роли. Никакого сепаратизма или чего похлеще во внятном раздельном поиске себя нет и не может быть на той ступени самоосознания общества, на которую многие из нас не прочь надеяться. Как же искать свою дорогу или прокладывать её?


      Ранняя профессиональная ориентация должна быть терпима к тому, что дети пробуют себя в чём-то, бросают, ищут другое, снова пробуют, снова бросают, пока не найдут своё. Иногда своё ищут всю жизнь, и у таких людей должна быть возможность сделать много полезного во время поиска.


      Тропа в ее бытность Школой спасателей никого не принуждала давать клятву, зарок или присягу по поводу своей будущей возможной профессии. Главное состояло в том, что надо быть человеком, даже если ты "родился в утином гнезде".
  
  lcsc 1399
  

     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 20 февраля 2018 года. Отрывок 196

      Расслышать Тропу на каком-нибудь смартфоне или на компьютерных колонках трудно. Тропа живет в широкой полосе частот, от 16 до 20000 герц, это и не всякие наушники возьмут. Обрезая скудной акустикой звуковое пространство Тропы, вы оказываетесь просто перед движущейся картинкой, которая время от времени что-то верещит. Это грустно, но не каждый может позволить себе толковые наушники или добротные акустические колонки. Если же вся эта акустика еще и детонирует на всяких частотах, то такой звук вполне может отвратить и от изображения.

      У меня до тюремных приключений были две очень хорошие колонки с широкой частотой, справным "графиком раскачки", без "хлопунов" и детонации - слушать на них звуковые дорожки Тропы, да и песенки тоже, было удовольствием, я уж не говорю про инструментальную музыку и вокал. Соображая маленько в звуке и его отражениях от стен, пола и потолка, я выставлял колонки так, что звук казался минимум квадрофоническим - найти звучащие колонки взглядом было не обязательно, звучал сам воздух. Возиться с всякой акустикой, выставлять колонки и микрофоны было одним из моих любимых занятий в жизни.
  
      На многих видеороликах звук, который записала камера при съемке, слегка "приподнят" компрессором, который латает падение уровня и даёт возможность слышать фон, а не только значительные акустические атаки. Тишина леса поёт на тысячу голосов, свой звук у альпийских лугов и скально-ледовых гор. Тропу трудно представить без этих природных фонов, и никакая текстовая трансляция или подложенная музыка их не заменит.

      Слушая полный звук Тропы, можно разглядеть в ней и понять гораздо больше, чем картиночку в смартфоне.
  
  lago 2205
  

     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 21 февраля 2018 года. Отрывок 197

      Гимн Союза Отрядов пели негромко, но упруго и упрямо.

      На рубеже 70-х годов шел тотальный "отстрел" клубов, отрядов и форпостов, создавшихся в процессе и в результате Большого Коммунарского взрыва 60-х. Ряды наши редели, сопротивляться государственной машине было бесполезно, но никакая нотка обреченности не проникала в нашу жизнь, только горечь и грусть.

      Проще всего воздействовать на группу было административно, и все прошли через это. У союзных нам отрядов отбирали их помещения, снаряжение, оборудование пускали про них разного рода грязные слухи, которые подхватывала и разносила определенная часть населения, в основном заседавшая на лавочках возле подъездов."Я общественность родную больше бабушки люблю" было грустным признанием - в "общественности родной" были и старые коммунисты, большинство из которых на субботнике когда-то несло одно бревно с самим Лениным, и подпольщики, которые активничали неизвестно когда и неизвестно под каким полом, всякие "заслуженные деятели" чего-нибудь. Их было много, они ходили представительными толпами по дворам и везде что-то инспектировали и проверяли, всё время кому-то докладывали и кляузничали, предлагая и требуя "принять меры". Меры принимались всякие - то электричество в отрядном помещении отключат, то воду, то канализацию перекроют, то месяцами морят крыс, тараканов, мышей, то всё разом.

      Вслед за административными методами уничтожения следовали организационные - прессовали где могли и как могли руководителей отрядов и тех, кто помогал выживать объединениям. Третьей ступенью воздействия была уголовная практика арестов и посадок, если два первых метода не позволяли уничтожить Отряд.


      - Как бы крепко ни спали мы, - заговорил Крапивин, мерно пристукивая по столу пальцами,- Нам подниматься первыми.

      Похоже, он пел, мелодия показалась мне как что-то отдаленно напоминающее "Люди идут по свету", которую недавно написали тоже уральцы Ченборисова и Сидоров.

      - Погоди, Слав, - попросил я. - Мелодию я понял. Ты можешь написать мне на бумажке слова?

      - Могу, - сказал Крапивин и углубился в работу. На листочке образовались довольно стройные строфы, но он сказал:

      - Тут есть еще один куплет, но петь его не надо.

      Я вопросительно глянул на него, но ничего не спросил.

      - Ну, понимаешь... - тихо сказал Слава. - Это про гибель отряда. Это - когда его уже нет. А пока он есть, петь это не надо.

      Крапивинскую "Каравеллу" прессовали жестоко всеми способами, кроме уголовного. В паспорте у Славы в графе "социальное положение" было написано "писатель", и загонщики не решались на крайние меры. Кроме того, громадный Крапивин в капитанской фуражке натурально засветил кому-то в морду прямо в отряде, этот кто-то позволил себе грязный намёк. Все, кроме детей, побаивались грузного и грозного Крапивина, в то время как дети лазили по нему как по дереву или как по самоходной передвижной детской площадке.


      Барабанщики и трубачи в те времена будили людей во множестве песен и стихов, поднимая всех на борьбу со злом и за светлое будущее, которое во время послесталинской оттепели стало дышать нам непосредственно в лицо и в ухо.

      И вот, барабанщики гибнут, всё их оружие - барабанные палочки, верность и благородство.


      Вскоре мы стали петь погибшим отрядам их последний куплет, а в конце 1971 его спели и нам:

      "Это - песня прощания.

      Это - песня привета

      Тем, кто шагал с нами рядом.

      От солнца не щуря взгляд.

     Горьким горнов молчанием

     Будет песня пропета

     Всем сгоревшим отрядам -

     Маленьким кораблям".


      Здесь, как я понимаю, запись, сделанная вскоре после рождения песни, в 70-х годах, а я вспоминаю, как на слете Союза Отрядов в Новый 1971 год мы играли в снежки всем скопом, и Слава засадил Юрке Ведерникову непосредственно в глаз. Глаз не опух и даже не порозовел, двое ребят склонились над "раненым" - Сережка из "Каравеллы" и наш Василёк, но Юрка заржал и, слепив большой снежок, погнался за Крапивиным среди безветрия, сквозь ровно падающий новогодний снег.

      Высоко за облаками, за метелями, светило Наше Спокойное Солнце.
  Юрий Устинов, стихи Владислава Крапивина, 《Барабанщики》 (Гимн Союза Отрядов), запись 1971 года.
  

      Крапивина Юрка не догнал по простой причине: Крапивин никуда не убегал, он стоял прямо и смотрел ровно, опустив руки. Юрка поплясал перед ним немного с приготовленным боеприпасом в руках, сказал "Эх!" и шваркнул снежок об асфальт у себя под ногами.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 23 февраля 2018 года. Отрывок 198

      Первые год - полтора этого письма я всё время извинялся в тексте за его качество. Сейчас это повторяется реже, но стыдное чувство остается, и я всё надеюсь, что будет время переписать всё по-человечески. Подводит и то, что все это приходит в виде устного текста, но я фиксирую его как письменный.


      В каждом человеке есть чутьё на истину. Оно может быть развито или подавлено, может проявляться в разной степени в разных временах и условиях, но оно есть. Это как музыкальный слух, который часть этого чутья. В живом мире всё имеет свою форму и своё содержание, и чутьё на истину входит в это содержание, отраженное в форме. Неверно полагать, что чувство истины доступно только отдельным специализированным мудрецам, оно есть у всех с момента зачатия или раньше.


      Хорошие музыканты больших оркестров настраивают свои инструменты без камертонов, камертон есть внутри каждого. Проблемы человека растут из отказа от собственного камертона. Камертон человека в значительной степени состоит из памяти - генетической, исторической. Отняв у миллионов память, большевики нанесли тотальный урон камертонам.


      Главным и единственным признаком жизни является сама жизнь. Разобрав труп на молекулы, атомы и элементарные частицы, наука не находит в нём никакого камертона, не понимая, что он вшит в саму жизнь, а не в то, что рассматривается как её признаки. "А Бога ты там видел, сынок?", спрашивает старушка у Юрия Гагарина.

      Потеря чутья на истину, всегда мнимая, рождает страх ошибки, результат которого - недоверие к себе, следование чужому мнению и чужим установкам. Это и есть лишение свободы, ибо она - следование своему камертону. Лишившись свободы, мы лишаемся и ответственности, в том числе ответственного поведения. Безответственность органично содержит в себе разгром чужих эталонов, круг замыкается, и мы имеем то, что имеем.


      Когда Тропа говорит "будь самим собой", она имеет в виду ведение себя, исполнение (выполнение) себя и сохранение себя среди себе подобных, в сотрудничестве и взаимодействии с ними. Инвалиды чутья и слуха, изготовленные воспитателями и образованиями в большей степени, чем их отсутствием, отправляются к нам в поисках себя - не как исполнителя собственных прихотей, а как участника сознательной деятельности, происходящей в условиях, где без ответственного поведения не обойдешься. Порочный круг самопотерь, в которые загнаны дети, начинает работать в обратную сторону, возвращая потерянное и давая добротный материал для планирования судьбы, осознания общих ценностей и личных приоритетов среди них.

      Если уверен в своей правоте - иди спокойно.
  
  Другое дерево
  
      Взаимное отчуждение, привычное в школах, городах и больших поселках, ребята привозят с собой. Владеет оно всеми в разной степени, но на второй - третий день совместной жизни и работы начинает отчетливо мешать, его обнаруживают, на четвертый день - с ожесточением, а на пятый уже со смехом.
  На пятый день появляется знаменитый тропяной синхрон при работе нескольких человек. Тропяной синхрон замечателен тем, что никто не повторяет действий автоматически, это невозможно и не нужно, но появляется осмысленная слаженность осмысленных движений, самых разных в одной и той же упряжке. Рождение синхрона видно на тропяном видеоролике 'Р-410' (R410 01 2, R410 72 14, R410 90, R410 10 031, R410 01 21), а его совершенствование - на "Обертоне", "Была бы прочна палатка", "СССР" ("Самая Страшная Сумасшедшая Разведка").
      Ресурс вхождения (попадания) в темпоритм группы (синхрон) есть у каждого, он пробуждается высотой цели вкупе со взаимной симпатией и доверием. Заставить поймать темпоритм и войти в него - невозможно, можно только захотеть. Этот ресурс не является материальным и не подвержен торговым отношениям вплоть до их высшего проявления - страха наказания. Синхрон не продается и не покупается и не может быть вынужденным. Для того чтобы увидеть и понять это, не обязательно смотреть тропяные ролики, достаточно увидеть игру классной футбольной команды или жизнь хорошей семьи.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 24 февраля 2018 года. Отрывок 199

      Труднее всего группе бывает разделиться самой на каких-нибудь "тех" и каких-нибудь "этих". Каждый ждет, когда его оценит сообщество, уклоняется от оценки других, понимая, что в каждом, как в монаде, есть "тот" и "этот". Все согласны делегировать разделение кому угодно, хоть жребию, но не участвовать самому в этом процессе.

      Дело в том, что любое разделение не обойдется без оценочных отношений, а с этим на Тропе туго. Она умеет говорить об ошибках, оплошностях, победах, нелепостях только по факту и только без обобщений, без навешивания ярлыков. Вынести приговор, что этот человек такой, а этот - сякой Тропа не умеет и не хочет. Это ее представление о равенстве, и она его сохраняет как свое важное свойство. Принимая всех, Тропа никогда не обращает внимания на ярлыки, загодя прилипшие к людям, и таким образом стирает эти ярлыки. Заходи, ты чист перед нами.

      Если предложить группе разделиться на команду "умных" и команду "глупых", - все пойдут в команду "глупых". Тропа не только с удовольствием употребляет "Капли Датского Короля", она их производит.

      Есть куски, которые при делёжке не сделаешь равными, равноценными. У нас делильщик обязательно заберет себе худший кусок, и от этого у него будет хорошо на душе. Особенно потому, что никто этого не заметил. "Ребята, как делить? Поровну или по совести?" - производственная шутка тропяных делильщиков. Респект и уважение им.


      Делильщика невозможно назначить или избрать. Только сам он может вызваться делить и отдаст лучшие куски тем, кто младше и физически слабее. Если же что-то вкусное существует в одном экземпляре, его отдадут самому младшему.

      Младший иногда будет спорить, что не он самый младший, что кому-то это нужнее, Тропа внимательно выслушает его и примет решение. Всё это происходит очень быстро и ничуть не похоже на заседание бюрократической структуры. Тропяной умеет и хочет получить удовольствие от того, что другому вкусно и приятно. Ничего деланного или показного, всё просто и уютно, как в семье. Как должно быть в семье. И никто не гордится своей радостью за другого, другой - это тоже я, только другой.


      А как же отобрать людей в разведку, на передовой лагерь, на трудную работу (она престижна), если все такие замечательные и все всего достойны? Ведь отбор бывает необходим, а рост и совершенствование группы происходит через выявление паровозов (локомотивов), способных тянуть группу вверх, через самоорганизацию их группы в общей группе?


      - Народ, - приглашаю я, - пусть каждый из вас назовёт трёх человек, с которыми он пошел бы в завтрашнюю хребтовую разведку.

      Тропа сидит в круге вечернего разбора дня, день уже разобрали, пришла пора выбирать себе спутников в завтрашнюю разведку.

      - Я пошел бы в разведку с Дунаем, - говорит Тишка. - И еще с Полканом и Санчо.

      Андрюшка Миловидов тут же ставит значки в тетрадке. Там список группы и разлинованные клеточки для значков. В Андрюхину тетрадку внимательно смотрят еще несколько пар глаз.

      - Я бы пошел с Тишкой, но не потому, что он меня назвал, - говорит Дунай. - Тишка очень хорошо и внимательно работает в разведке, я уже ходил с ним. Еще с ним просто приятно идти, я не знаю почему. С ним не чувствуешь усталости.

      Дунай молчит, обводит глазами круг.

      - Мне кажется, что Чивока мог бы пойти. Он уже стал внимателен к людям и к работе, он сможет хорошо отработать разведку.

      Младшенький Чивока садится прямо и вытягивает шею, приосанивается. В глазах его пляшущими веселыми огоньками играет костер.

      - И ещё, пожалуй, Колоно́к, - говорит Дунай. - Я в нём уверен, он очень надёжен.

      Колонок, сидящий в круге рядом с Дунаем, смотрит на него своими карими породистыми глазами и говорит:

      - С тобой бы любой пошел, и я пойду.

      Тропа молчит, но не возражает. Андрюха расставляет значки в квадратиках напротив списка. Света костра достаточно, но у Андрея есть и фонарь на всякий случай.

      - Дунай, - продолжает Колонок, - ты уже взял меня в свою группу, и я не буду в ней никого заменять.

      - Я думаю, что многие могли бы пойти, - говорит Санчо. - Выбрать очень трудно, если троих. Я бы пошёл с Лёкой и Стасом. А замыкающим поставил бы Боцмана. Говорят, что Боцман - оболтус. Я не согласен. Он оболтус только в балдеже, а в работе он нормальный мужик. У меня всё.

      Андрюха уже расставил значки от Санчо и готов к следующему выступлению. Свою заветную тройку он назовет последним, и сам выставит значки напротив названных имён.

      Потом начнется подсчёт, чистая арифметика. Тишка и Дунай наберут по 12 баллов, очков, как угодно назови. Это значит, что каждый, кого они назвали, при подсчете будет иметь 12 баллов.

      Еще раз: сначала мы считаем - кого сколько раз назвали в круге. Потом мы считаем окончательно, отдавая приоритет в формировании искомой группы тем, кого круг называл чаще. Дуная назвали 12 раз (в круге сидело 16 человек), и каждому, кого назвал Дунай, добавляется 12 очков. Если кого-то назвали три раза, он подарит три очка каждому, кого назвал он.

      Взросляк участвует в такой социометрии на общих равных правах, но, как правило, он в ней не участвует. Он вообще мало в чём участвует. Тетрадь с таблицей и подсчётами остается у костра в открытом доступе, каждый может посмотреть, кто его назвал, проверить подсчеты, подумать над таблицей. Завтра тетрадка уйдет в архив, но ее всегда можно достать, вспомнить, проверить.

      Каждый при этом имеет право на свое особое мнение. Тропа выслушает его, обсудит и взвесит его аргументы. Решение считается окончательным через час после окончания подсчёта, но и здесь возможны исключения. Никто не будет требовать тупого формального выполнения каких-то правил, если их нарушение принесет больше пользы, чем их соблюдение. Тропа знает традиции, но ей неведомы догмы.

      Я слышал, что в Японии сейсмостойкие дома фактически плавают в собственном фундаменте, поэтому сотрясения почвы им не страшны. Жесткое крепление к опорам, к основам опасно и в любой момент может стать разрушительным. Жестко закрепленный волчок никогда не станет гироскопом, жестко закрепленные системы лишены навигации и жизнеспособности, их статика нелепа и трагична. Ещё раз низкий поклон Илье Пригожину, подарившему нам из своей Бельгии внятное чувство свободы как условия выживания. Косность нецелесообразна, она не ведет к выживанию, какую бы личину она ни надевала. Она - качество и свойство неживого, которым живое быть не хочет, и правильно делает. Что взорвалось во время Большого взрыва, что это было в философском значении? Дайте мне, дяденьки, еще одну жизнь, и я попробую докопаться. Образование вселенной. Образование человека. Что между ними? Разделение на "то" и "это", так трудно дающееся Тропе? Созидание посредством разрушения? Созидание - чего? Разрушение - чего? Созданное всегда несовершенно? Эталон совершенства - не созданное? Неразделенное? Тяжко плавать дилетанту по этим волнам, но очкастым знайкам - еще тяжелее, их ждут разочарования, которых дилетант не знает.

      - Я в школе десять классов прошел, - сказал Говорящий Кот и вышел на лестницу с другой стороны коридора. -Наглядных пособий много, но мышей нет.


     Из тропяного словарика:

      "ахахах": сожаление с каплей сарказма на кончике хвоста. При произнесении ударение ставится на третье "а". Иногда обозначает опасение по поводу какого-либо действия. И совсем уж редко используется для характеристики состояния обособившегося человека. В вопросительной форме представляет собой выражение сомнения в способности другого человека преодолеть (воспитать) свой страх. Имеет множество оттенков, не менее, чем "аяяй".

     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 26 февраля 2018 года. Отрывок 200

      Привокзальный скверик в Туапсе полит слезами "орлят" и их вожатых. Прощаться было немыслимо и нестерпимо, вожатых увозили отсюда с инфарктами в местную районную больничку, но каждые тридцать пять дней всё повторялось, и конца этому безобразию не было, пока в 1967 не сменили весь персонал лагеря "Орленок". Слёз не стало, новопризванные вожатые были спокойны, веселились отдельно от детей и не путали работу с личной жизнью. Вернулись в обиход слова "я отдыхал в Орленке", но травма, полученная коммунарским союзом детей и взрослых всё время давала о себе знать, появляясь в самых неожиданных ракурсах и проступая сквозь несколько слоев асфальта или масляной краски. Все, происходившее в Старом Орленке, было единственным, неповторимым, незабываемым. В новом оно стало поточным, конвейерным, "карусельным".

      Тропа во многом наследует Старый Орленок, подаривший нам круговые разборы дня вокруг живого огня и оставивший нам в наследство долги перед всем человечеством, которое "орлята" хотели и могли сделать счастливым. "Социализм с человеческим лицом", задавленный братской помощью в Будапеште и Праге, оказался коммунарством и благополучно расцвел в детской среде советских школьников в 60-х, доводя до инфарктов высшее руководство страны и его профессиональных пособников. Коммунарство оказалось настолько живучим и востребованным, что до сих пор, я пишу это в 2017 году, в России есть школы, живущие и работающие по коммунарским методикам. Такие "школы оттепели" оказались способными выживать и работать даже в условиях социально-политической зимы или среди межсезонья и распутицы, когда шагу не ступишь не оказавшись в грязи.

      Отрываясь от обыденной слякоти, орлята снова и снова учились летать, но летальным для них стал сам отрыв от земли. Тропа же проросла из почвы как полевая трава, осталась на земле и никогда не теряла с ней связь. Коммунарство ради коммунарства, как искусство ради искусства, всегда найдет своих апологетов, но массовым, захватывающим такое явление не станет. То, что отобрала себе Тропа из коммунарского или скаутского движения, существует в ней для всего остального, а не для себя самого.

      Тот же людской круг вокруг костра, пришедший к нам из древних времен молодости Прометея, важен для Тропы тем, что в нём нет привилегированных, занимающих ряд поближе к костру, и нет отверженных, ютящихся в задних рядах. Ряд для всех один, и никто в нем не первый и не последний, это - круг единственных и неповторимых равных разных людей. Быть к кому-то спиной - значит выказывать ему презрение, быть у кого-то за спиной - быть презираемым, это базовая основа позиционирования любого животного, в том числе - человека. Положить руку другому на плечи - "ты мой друг, я охраняю и берегу тебя". Носастые (лесные звери) начинают вести себя по-другому, посмотрев на Тропу, положившую в круге все свои руки на все свои плечи. Такая стая будет, как минимум, охранять каждого, конфликтовать с ней не надо, лучше - дружить.

      Тропа, если надо, может вмиг освободить руки и развернуться спинами внутрь круга. Попробуй, напади - у нас нет тыла, только лицо. К тому же, такой круг - защита, а не нападение.


      "Орленок" всякие ЦК и ЧК прихлопнули вовремя, а то, неровен час, жили бы мы уже в какой-то другой стране, где круговая оборона от глупости прописана в Конституции рядом с правом на жизнь.


      Вожатые Старого Орленка были самым лучшим воплощением власти, которое я когда-либо видел. Напрочь промокшие от своих и детских слёз, они падали, вернувшись в пустой "Орленок", бездыханными, ничего не могли есть несколько дней, почти не разговаривали друг с другом и никак не могли согреться. Через несколько дней - снова на вокзал в Туапсе - встречать чужие лица новой смены, с которыми через тридцать пять дней невозможно будет расстаться. На износ. На инфаркт.

      Где Мудрик набрал столько замечательных людей? Я не знаю. Это какой-то секрет. Почему Олег Газман стал одним из основоположников гуманистической педагогики в СССР? Почему звуки скрипки Вити Малова были так хороши, что хотелось плакать задолго до прощания на туапсинском вокзале?


      Мудрика звали Толей. Его методкабинет в "Орленке" назывался нетоткабинет. Где вы, ребята? Ваш опыт бесценен. Ваши сердца бессмертны. (авторучка сдохла, другой нет) Свет ваш через толщу времени... Блин. Свет ваш через толщу времени, через глубину молчания, через множественные отражения добирался к нам. Мы хранили его, как могли, и передавали дальше, как могли. Я снова на туапсинском вокзале, все поезда уже ушли, значит все поезда еще не пришли. Будет новая смена - чужие лица, равнодушные глаза. И есть только тридцать пять дней, чтобы перевернуть лица.


      Где среди всего этого найти место для такого атрибута, как авторитет, - не знаю, и Тропа не знает и не ищет. Сдается нам, что самого явления "авторитет" в природе не существует, оно выдумано человеком, чтобы иметь возможность манипулировать чужой волей в своих интересах. Разумеется, я описываю Систему, а не её множественные флуктуации или поисковые версии ежеминутного бытия. Для такого описания не хватило бы никаких тетрадок и никакой жизни, я даже рискну сомневаться, что такие описания смог бы сделать гениальный Фазиль Искандер, мастер описания всего во всей полноте и без изъятий.

      Мы не знаем, как вёл себя за столом Джордано Бруно, что выслушивал от близких Галилей и какие заявления писали соседи на Коперника. Мы смотрим в небо вместе с этими людьми и стараемся понять то главное, что они нам оставили.

      Ровно так устроена память и у Тропы. Она помнит резкую, прямую, шершавую Надю Крупп, но забыла подобострастно кланяющегося Яржомбека, помнит заглянувшую к нам Гольцову, но в упор не может вспомнить того же Грызлова, который, кажется, жил среди нас несколько дней в 90-м году.


      С авторитетами у Тропы всё в порядке. Я уже объяснил - как и почему. Авторитет смахивает на кумира, лучше держаться от него подальше. Возможно, место его - в какой-нибудь узкопрофессиональной среде, в ремесле, но не в жизни.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 27 февраля 2018 года. Отрывок 201

      В самом начале 70-х ГУИН (тогдашний УФСИН) захотел примерить в детских колониях (как минимум) наши "педагогические чудеса". Как-то с утра меня вызвали в кабинет директрисы ДПШ, где я тогда работал. В кабинете сидела делегация из трех осанистых дяденек в штатском, их манеры выдавали военную выправку. Все они были в серых костюмах, но разного оттенка. Я поздоровался.

      - Сотников, - представился один из них и подал мне руку. Я пожал ее, Сотников пригласил меня сесть. Директриса была тут же и с такой же фамилией. "Сестра? - подумал я, но внешнего сходства не заметил. - Наверное, жена".

      Что такое "ГУИН" я уже знал из разговоров в квартире Володи Войновича. Когда-то я зашел в неё посмотреть на автора слов...

      "На пыльных тропинках

      Далёких планет

      Останутся наши следы".

      ...и моя тропинка под арку дома, где помещался кинотеатр "Новатор", была протоптана. Володя жив, прошедшие времена вернулись, и я не рискну без его разрешения вспоминать подробности.

      Серые гуиновцы представились мне и оказались очень большими начальниками, но теперь я уже не вспомню, какими. Вроде бы Сотникова звали Владимир, но, может быть, и Александр. Было заметно, что он в этой тройке - главный.

      - Мы хотим вам предложить работу у нас, - сказал Сотников, когда я уже приготовился оборонять квартиру Войновича и наше желторотое волонтерство, и свои хулиганские песенки, вроде

      "мы были рождены, чтоб сказку сделать былью,

      и вырастили племя, эх, голых королей",

     или

      "уж слишком много вас набилось в хату с края.

      Того гляди - чихнешь, и крыша упадёт"...

      Однако из дальнейшего разговора с серыми последовало, что я уже получаю Икшинскую детколонию, их гуинскую академию экстерном, звездопад на погоны, квартиру для моей молодой семьи, место в стройных рядах КПСС и партийную совесть вместо человеческой, которая поведет меня к светлым высотам моей будущей биографии.

      - Заявление о вступлении в партию вы можете написать хоть сегодня, - сказал Сотников. - Рекомендации у вас будут.

      Картина обильно накрытого праздничного стола пронеслась передо мной. Вчера Серёга Ж. рассказал, как к нему на день рождения вдруг пришла его высокопартийная тётя, редко посещавшая их семью. Она посидела со скорбным лицом за общим столом и, выбрав секунду тишины, сочувственно сказала:

      - Я не представляю, как вы можете есть пищу для населения.

      Все замолчали и уставились на неё. Серёга по просьбам трудящихся несколько раз пересказывал эту свеже состоявшуюся историю, ярко изображая её участников, и у нас на несколько лет прижились слова "пища для населения", а тетю стал изображать наш Славик Баранов, будущий киноактёр. Картинка разрешилась в маленького интернатского Костика, которого старшаки под улюлюканье воспиток регулярно оттесняют от кормушки (окошко раздачи пищи в интернатской столовой), оставляя ему только кусочек черного хлеба, брошенный на пол. Мы ездим к Костику почти каждый день аж на Шестнадцатую Парковую и привозим ему перекус. Пищу для населения. Горький ершистый комок шевельнулся в груди, и я сказал серым:

      - Не созрел я еще в партию. Многого не понимаю. Беспартийная совесть мне как-то дороже.

      Тут же случилось молчание, и серые уставились на меня оловянными глазами.

      - Вы понимаете, что вы сейчас сказали? - спросил другой серый, не Сотников.

      - Конечно понимаю, - улыбнулся я.

      - Юра, подумайте хорошо, разве вам нужны неприятности?! - сказала директриса.

      - Какие неприятности? - удивился я и заметил, что серые спрятали глаза.

      - Вам делают предложение компетентные, имеющие полномочия люди, - продолжила директриса. - Как вы можете так себя вести??

      - Какой есть, - пожал я плечами.

      - Вы свободны, - холодно сказал Сотников, и я понял, что я действительно свободен. Я выбрал свою судьбу. Жизнь в перспективе представлялась мужественным праздником борьбы с косностью, глупостью и государственным враньем.

      В тот день я стыбзил из дома термос, мы хотели привезти Костику горячего супа. Всё складывалось к супу. Я жил тогда на той же Шестнадцатой Парковой в доме любимой жены, до Костикова интерната - десять минут пешком. Встречаться с воспитанниками разрешалось только в вестибюле, там были две банкетки и промозглый холод. В Изваринском детдоме, куда мы поедем в субботу к девочке Саше, теплее. Детские дома почему-то всегда теплее интернатов. Надо взять Костику ложку, не будет же он есть горячий суп "из горла". В Троице-Голенищевском овраге, который "Грачи прилетели" Саврасова, в деревянном доме отец лупит скрипача Ваську, и ему помогает Васькин старший брат, надо выдернуть Ваську на пару часов в ДПШ, пока отец не уйдет на работу в свою смену. Вовка Шмырин с Анкой будут сегодня закупать продукты для похода, а Кашка Карасёв, однокласник роланбыковского сына, будет околачиваться в моём туротделе до вечера и опять попросится ночевать. Надо с Олегом поговорить про него, надо что-то в его доме устаканить. Андрюха Недоступ позвонил с утра пораньше и сказал, что у него трагедия - развод с Шопенгауэром и что он, Андрюха, худющий и невесомый в свои 14 лет, "зверски виноват перед Кантом". У Андрюхи ломается голос, и ему явно нужны тёплые носки. Палатку вчера зашили криво, кроки Клинско-Дмитровской гряды Кефир никак не дает, а туда скоро новичков вести. Лёвка заперся в доме, перестал писать стихи, из него прет какой-то черный юмор: "Досточки, косточки дрызнули в ряд, трамвай переехал отряд октябрят". На все телефонные звонки отвечает подобными стишками. Нахамил милиционеру, переходя в неположенном месте Ново-Басманную улицу. На "Семеновской" ночью будем репетировать "Следы Сентября", это моя джазовая пьеска, фортепьяно, бас, ударные и восемь голосов - четыре мужских и четыре женских, играю и сплю, утром на работу, а домой доеду только к трем часам ночи на поливалке. У Илюшки умер отец, Мишку трясёт эпилепсия, ну какой к черту ГУИН? Какой к чертовой матери ГУИН? Главное Управление Исполнения Наказаний. Не хочу я исполнять наказания, я не палач. Идите в ж со своим ГУИНом.

      - Юра, зайдите ко мне, - зовет директриса в середине дня.
      Я захожу.

      - Юра, - говорит она с горечью и сочувствием. - У вас будут большие неприятности. И я ничего не смогу сделать.

      - Сегодня? - спрашиваю я.

      - Вообще! - вскрикивает она и смотрит на меня неожиданно большими круглыми глазами. - Для вас готовили место в центральном аппарате.

      Костику надо ещё и миску взять. В термос ложкой не залезешь.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 28 февраля 2018 года. Отрывок 202

      Карасик учудил. Им дали в школе анкету, там вопрос "В чём счастье людей?". Все написали, что в коммунистическом завтра, а Карасик написал "в обнимании". Маму вызывали на беседу, интересовались, где он проводит свободное время.
      "В ДПШ, в туристском отделе", - сказала мама.
      Вовка с Анкой пришли в аптеку в пионерских галстуках и спросили сорок презервативов. "А зачем вам?" - заинтересовалась продавщица. "Мы в них спички в дождь храним", - сказала Анка. Их с Вовкой заперли в аптеке и вызвали представителей из райкома партии. Пойду вызволять. Милиция уже там. Райком едет. Походные спички мы действительно носили в презервативах. Напальчники малы, в них коробо́к не влезет. За высокую стену китайского посольства рядом с ДПШ улетел Серёжкин самолетик с резиновым моторчиком. Отношения с Китаем очень плохие, его правительство называется "клика". Вадика какие-то люди стали запихивать в черную "Волгу" прямо у Войновича во дворе, но Вадик от них убёг. Виталик Шиманов каждый день залетает головой в систему вентиляции и истошно орет:

      - Я горячо люблю свою Советскую Родину!!!

      Володя Р. тихо рассказывает новости про генерала Григоренко. Меня ищет какой-то поэт-журналист из редакции "Московского комсомольца". У Дубровицкого и Сигизмундовны на ГДРЗ всё стабильно, там новые ребята в "Ровесниках", мы уже выросли. Охочусь за новой книжкой Михаила Анчарова, формат небольшой, обложка мягкая, углядел её за стеклом в киоске "Союзпечать", но киоск закрыт, все ушли на фронт. В воскресенье проведем первенство Москвы по спортивному ориентированию. Фотокарты печатаю у себя дома в ванной комнате. Надо найти время смотаться в Царицыно - полазить и побегать кросс, а то тяжело как-то. Отсыпаюсь стоя в метро, дорога на работу - полтора часа в один конец. Были с женой у моего отца, он живет на 9-й Парковой. Ходит по квартире в валенках, прихрамывает, ноги поморозил ещё в 30-х, когда они вместе с братьями Абалаковыми брали все "пятитысячники" Советского Союза. За день до нашего визита он спустил с лестницы двух людей, носивших по квартирам подрывную литературу. Тех, кто не озарен светом коммунистического мировоззрения и не одобряет генеральную линию партии, он не жалует. Летели они над лестничным пролётом по воздуху вместе со своим чемоданчиком. Казнится за то, что жизнь и бабушка Татьяна Андреевна не дали ему правильно воспитать меня идеологически.

      Вероника кормит бездомных собак. У неё никогда не будет детей, муж убил ребенка во чреве, когда в очередной раз избивал её. Мы похитили ее у него в городе Азове и вернули в Москву. Уходили ночью по кукурузным полям.

      На радио куда-то подевалась Камбурова, не слышно ВИО-66 Юрия Саульского, только Кобзон поёт. Он стал петь и лирические песни, а не только комсомольские. "И вновь продолжается бой", "и Ленин такой молодой", и "Гайдар шагает впереди", и "все пути для нас открыты, все дороги нам видны". Всё замечательно, только некоторые отдельные подрывные элементы то джаз неправильный играют, то повязывают пионерские галстуки, чтобы купить презервативы. На каждого из таких отщепенцев надо искать и находить управу, всё, что власть делает против них - политически целесообразно. А от тебя лишь требуются внятные сигналы лояльности, подавать их легко и просто, так устроена "обратная связь" или то, что её заменяет. Мы - солдаты революции, солдаты трудового фронта, солдаты борьбы с империализмом, мы - солдаты. Несолдаты никому не нужны, да и места в сражениях за светлое будущее им нет. Заградотряды разберутся в судьбе каждого, кто не занял место в общем строю. А уж с теми, кто из него выпал - разберутся совсем особо.

      Левиафан с человеческим лицом смотрится странно. Он всё время сюсюкает с детьми, своими будущими солдатами, и у меня на это его занятие топорщится шкура. Смрадное дыхание зверя витает над детскими кроватками, и всё время хочется проветривать и проветривать, но ветер не срывает человеческую маску, она приделана профессионально. Каждый день над нею трудится придворная наука и культура, но даже сам Ланселот в детском возрасте был доверчивым и восторженным ребенком, так же, как его одноклассник Дракон, носил октябрятскую звездочку и галстук, скроенный из алого паруса, и массово шагал в коротких штанишках по главной площади страны.


      Анку с Вовкой, разумеется, я в аптеку не посылал. Это была их личная инициатива. Я уважаю их за то, что после всех разбирательств, допросов, комиссий и постановлений глаза их остались незамутненными, а спички остались в той же проверенной временем и ливнями упаковке.


      Следующий скандал случился из-за того, что мы слушали пластинку с музыкой Шопена при свечах, выключив лампы дневного освещения, зверски гудевшие своими стартёрами. Формально для меня эта история закончилась вызовом на Бюро РК ВЛКСМ, где меня обвинили в неуплате членских взносов в течение четырех месяцев. Взнос с моей зарплаты составлял 2 копейки в месяц. Таким образом, я задолжал Ленинскому Комсомолу восемь копеек. Хотел отдать сразу, но они не взяли, оргвыводы по мне стоили дороже.

      Куда делись четыре двухкопеечные марки из моего комсомольского билета - не знаю до сих пор. Платил я исправно. И ОСВОДу, и ДОСААФу и пёс помнит кому ещё. В "кассу взаимопомощи", кажется. До московской Олимпиады оставалось еще лет десять. В Театре на Таганке какой-то мужичок проводил через котельную, путь в которую лежал через чердак. Коротковолновые диапазоны в приёмнике были нашпигованы глушилками, их было больше, чем слышимых станций. В школьном радиоузле, где был приёмник ТПС, я мог забираться на высокие короткие волны - 13, 16 и 19 м. В жизни эти диапазоны появились только в портативных шестибатареечных ВЭФах, выпущенных небольшой партией к Олимпиаде. Их шкала была выполнена на английском языке, но счастливыми обладателями стали и простые советские люди, в том числе и я. Мне подарили на детали такой неработающий приемник, я перемотал пару контуров, перебрал высокочастотную часть и вышел в чистый, как океанские ветра, шестнадцатиметровый диапазон. Два метра телевизионного кабеля, спаянных в кольцо с разрезом "чулка" внутри, позволяли довольно легко отстраиваться от глушилок. Жужжание их оставалось, но уже не перекрывало сигнала станции. Детям я "голоса" тогда слушать не давал, это было личное моё интимное занятие. Перемотать "лопухи" (наушники), чтобы они хорошо отдавали речевой частотный диапазон, труда не составляло. Очень забавляли русскоязычные станции всяких проповедников. Все они именовали себя всемирными службами и многозначительными голосам вещали всякую пургу со своих островов Бука-Вука или Тиэо, я уже не помню. По станциям иновещания, рассказывающим зарубежным друзьям правду о жизни в родном СССР, пела Георгиади и плёл кружева на электропианино Николай Левиновский. Они шли на экспорт, советскому слушателю это блюдо не подавалось. Где-то глубоко в недрах иновещания зрело-вызревало будущее "Эхо Москвы", и надо понимать, что его радийные предки были высокими профессионалами - положение обязывало. Поет в эфире, например, Аида Ведищева, а молодой Бунтман в курилке в это время думает о чём-то своем, а то и вовсе о нашем. Славные ребята, я люблю их. Честные, порядочные профессиональные. Глубоко переживающие всё, что они делают. Славные. Я за них глотку перегрызу (сказала половинка червячка, извиваясь на травке).

      Детские передачи, правда, у них не случились. Только Лев Гулько оставался с детьми самим собой, не играл в демократичного взрослого, который прячет свою снисходительность, и не боялся детей. Его "детские эхи", бесспорно, создавались тем внутренним ребенком, которого он в себе сохранил. Многие остальные, включая са́мого самого́, выглядели на фоне Льва более или менее успешными массовиками-затейниками, вынужденными заполнять вакансию детского ведущего, потому что дети есть, и куда нафиг от них денешься. Своего дяди Коли Литвинова на "Эхе" не нашлось, и это никакой не минус, а особенность. При этом журналисты "Эха" ничуть не в долгу перед детьми - они реально работают в системах пропавших детей. Но что-то всё равно свербит в глубине души слева по поводу Детского Эха. Никакие кавычки Детскому Эху не нужны, но не говорите детям про детское - быть ребенком неприлично, дети думают, что они - люди, это не так уж далеко от истины.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 1 марта 2018 года. Отрывок 203

      Тропяные ангелы обитают непосредственно на Тропе. Они очень любят помидоры и арбузы. Не только потому, что "с красным знаменем цвета одного", но и потому, что продукты эти деликатны в грузовой доставке и недолговечны в хранении, в связи с чем съедать их хочется быстро и много. Вся логистика доставки продуктов на лагеря рождается на Базовом и всячески обсуждается по громкой связи.

      - У нас в разведфонде кончились шоколадки, - сообщает верхний лагерь.

      - Какие шоколадки, народ? - удивляется Базовый. - Плюс тридцать восемь в тени.

      Сливочное масло берем редко, когда приходят прохладные дни. Маргарин не берем никогда, от него окружающий мир бледнеет по причине того, что в отдаленных сельских магазинах, где мы отовариваемся, спроса на маргарин нет, он лежит долго и обретает свойства биологического оружия.

      Рис, гречка, пшено, пшеничка, сечка, перловка и овёс приходят в рюкзаках из магазина и поселяются в продуктовках. Пробовали саго - не понравилось. От всяких каш в брикетах отказались уже в 70-х годах из-за таинственных вложений, обозначенных кодовым словом "жиры". Носители этих жиров, видимо, померли своей смертью очень давно, но обнаружены и использованы сравнительно недавно. Употребление этих каш в пищу влекло столь же вытекающие последствия, какие бывали от пожилого маргарина.

      Пакетными супами, появившимися в конце 60-х, заправляли первые блюда, основой которых была картошка, морковка, репчатый лук. Делали и борщи по всем правилам лесного кулинарного искусства. Народ любил борщи, в том числе за желтые круглые жиринки, плывущие над алой глубиной свекольных озёр. Жиринки играли солнечными искрами и были праздником, который можно съесть. Манка, например, праздником не является, но в ней бывает изюм, а к ней - джем.

      Макароны по-флотски, вермишель с тушенкой, рис с рыбной начинкой - всё было желанным, ибо ребенок, пребывающий на свежем воздухе, хочет кушать. Ребенки ели как мужики и откидывались как удавы, издавая нечеловеческие звуки желудочно-кишечного восторга. Выглядело это чревовещание, однако, пристойно и кроме взаимных улыбок ничего не вызывало.

      На завтрак из напитков любили какао, кофе (с молоком), кофейные напитки из цикория и желудей. В обед - компот, кисель. На ужин - краснодарский чай, грузинский чай, кипрейный чай, душичный чай, чабрецовый чай, мятно-земляничный, черничный, ежевичный и еще множество всяких чаёв, включая цейлонский, кенийский и калмыцкий, который еще называется "зеленый плиточный кирпичный".

      Яблоки, груши, сливы, кизил, ягоды всех пород, даже самодельное варенье из грецких орехов.


      Поедалось также всё, что было доступно и не являлось чьей-то собственностью.


      Хлеб.

      К нему с самого начала, с 1 марта 1966 года, относились подобающим образом. В коллективной памяти Тропы были богатые пшеницей валдайские поля и деревни, где местным жителям продавали раз в неделю немного ржаной муки.

      - Бабушка, скажите! - просил Полкан. - Почему у вас в магазине нет хлеба? Вот же сколько пшеницы растет!

      - Пшеница, миленький мой, для Москвы. Мы-то так живем, ржанки жуём, - вздыхала бабушка. Полкан окаменел на секунду, потом сделал шаг к бабушке, посмотрел на нее прямо и сказал:

      - Вы... простите нас. Пожалуйста.

      - Да что ты, хороший мой! Какая твоя вина! Вы вон какие хатули носите, вам кушать надо!

      - Мы из Москвы, - спрятал глаза Полкан.

      - Да хоть с луны! Кушайте, милые, на нас не смотрите!

      "Хатули́" - это рюкзаки. По-валдайски. В сельмаге Полкан тщательно выспрашивал продавщицу - что в дефиците, что берут местные жители, чего много на складе и на всех хватит. От мармелада и печенья группа отказалась, их в это село привозили редко и понемногу. Из таких реальных жизненных ситуаций Тропа выработала отношение к хлебу, к еде. Никто пафосных лекций Тропе про хлеб не читал. Старик в Шомбе рассказал, что хлеб надо класть верхом вверх и низом вниз, и Тропа стала так делать всегда. Татуированный рабочий с лесопилки в Мезмае, угостивший нас яблоками, объяснил, что такое пайка хлеба в зоне. Галина Петровна рассказала, как её бабушку арестовали за то, что она собирала колоски в уже убранном поле - чтобы прокормить детей.

      Хлеб на Тропе передается из рук в руки, отношение к нему самое почтительное. Недоеденный хлеб редкость, но если такое случается - есть "доедаловка", где собирается всё, что можно доесть без ущерба для здоровья и в пределах здравого смысла. На "доедаловк"е метка, три камушка, а если камней нет - три маленькие дровеняки. В "доедаловке" всё чисто, пристойно и, я бы сказал, красиво. Допиваловка будет стоять там же с черпачком и кружкой. За сроком годности доедаемого и допиваемого следят дежурные.


      Иногда попутная машина счастливым образом завозила кучу закупленных нами продуктов прямо в горы, в лес, туда, где кончается проезжий путь. Мы оборудовали там погрузочную площадку, и вереницы продуктовых челноков шли к ней из лагерей, чтобы вернуться обратно приятно гружеными всякой съедобной всячиной. Иногда лагеря были далеко, груза было много и мероприятие затягивалось на пару дней.
  
  "Шли помидоры".
  

     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 2 марта 2018 года. Отрывок 204

      Самовыдвижение - важная штука на Тропе. Почетных должностей у нас нет, все должности - рабочие. На каждом лагере нужен комендант (завхоз), завпродовольствием (завпрод), начальник ремонта, штатный санитар, который присматривает за гигиеной и состоянием аптечки, умеет тыкать йодом и наложить восьмиобразную повязку. Есть завсвет: у него в хозяйстве все фонарики и батарейки. Есть еще множество сегментов жизни и работы, где нужен ответственный координатор. Наконец, есть ситуации, положения и состояния группы, когда для решения клубка проблем нужен тот, кто конкретной проблемой будет заниматься. Где-то нужна группа примирения, где-то ответственный дежурный - бригадир всех дежурных, где-то распорядитель рабочего инструмента и так далее.

      Наверное, проще решить всё назначением сверху или выборами, но это плохой путь. Назначенные или выбранные голосованием спецы чувствуют, что их назначившие или выбравшие разделяют с ними ответственность за их работу. Тропа поступает по-другому. Вот она сидит в круге, и Настя говорит:

      - Народ, у нас с сегодняшнего дня нет завпрода, он работает в смене на Базовом. Учет продуктов, всякие расходы-приходы, составление меню и распределение запасов - работа не для дежурных. Нам нужен завпрод.

      - Ночью выдра съела сливочное масло в ручье, - говорит Чушка. - На него с вечера груз не положили.

      - Завпрод нужен, - повторяет Настя. - Вот его учётные тетрадки. Кто-то их продолжит. Кто?

      - Насть, ты прям за живое берешь, - говорит Соловей. - Кушать все любят. Завпрод - кровь из носу, что ли?

      - Нет, ребята, я не давлю, - оправдывается Настя. - Может, кто-то хочет? Или кто-то может?

      Тут у всех случается персональное шевеление мозгов, и секунд пятнадцать Тропа сидит в паузе. Никто не предложит собачью завпродовскую должность другому, каждый примеряет ее на себя.

      - Я бы взял на себя, - наконец вздыхает Тишка. - Но...

      - Но ты слишком добрый, - подхватывает Соловей. - Все раздашь. Добрых завпродов не бывает.

      Тишка грустно кивает. Он знает всё про себя лучше других.

      - Будем искать: кто в круге самый злой и жадный? - интересуется Вадик.

      - Если надо, я могу строго, - говорит Тишка.

      - Можешь, - подтверждает Чушка. - А хочешь?

      - Не хочу, - честно признается Тишка. - Но, если надо...

      - Не надо, - говорит Вадик. - Я беру.

      Выдох облегчения пробегает по кругу. Я смотрю на часы - у самозванца есть три минуты, чтобы отказаться от принятого решения. Три минуты на исправление ошибки, если это ошибка.

      - Не надо, Вадь, - вдруг говорит молчавший до этого Тополь. - Я буду завпродом.

      - Парни, - говорит Настя. - Вам обоим надо в беседку.

      Беседка - две горизонтально лежащие на земле толстые чурки в удалении от кострового круга и палаток. На чурки садятся лицом друг к другу и говорят один на один.

      - Пошли? - спрашивает у Вадика Тополь. Вадик кивает, они поднимаются с сиделок и уходят. Ведущая установочный сбор Настя говорит, что пока вопрос с завпродом решится, можно обсудить всякое другое, но Тополь с Вадиком показались уже вскоре, вошли в круг, сели.

      - Кто? - спросила Настя.

      - Я, - сказал Тополь.

      - Как вы быстро договорились! - восхитилась Настя.

      - Мы не договаривались, - сказал Тополь. - Мы спички тянули.

      Это был жребий. Назначение ответственных людей по жребию - тоже тропяная норма. Но трёх минут на исправление ошибки в этом случае не будет.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 3 марта 2018 года. Отрывок 205

      Веду разведку. Карта слабая, горизонтали выведены редко, через большой интервал высот. Они ещё и спрямлены, поэтому подробностей рельефа на карте нет, но мы-то знаем, что всё дело в подробностях. Наука и жизнь, думаю я. Наверное, наука - это карта, а жизнь - это реальная местность, которая на ней изображена. Вот, отроги хребта на карте очень похожи друг на друга, а на местности они совершенно разные, неожиданно разные. По какому из них провести тропу?

      Вот на этом отроге - ровный пологий ход от самой осевой линии хребта, но под ним попадаешь в такие крутяки, что никакая трассировка тут просто невозможна. Где это видано, чтобы тропа ныряла на подъеме/спуске в узкий перешеек с понижением и потом взлетала/падала опять вниз/вверх? Оставим этот отрог, мы его отработали быстро, минут за двадцать. Он не годится. Вернемся вверх на осевую и поработаем следующий.

      Наверх возвращаемся лениво, надо беречь силы. На непроходимом хребте полчища белых мотыльков. Они лезут в глаза и в нос, забираются под одежду. На старых деревьях попадаются очень старые сквозные зарубки, обозначающие осевую линию хребта. Сквозные зарубки обозначают сквозной проход, а не поворот или развилку. Они расположены с двух сторон ствола по линии направления хода. Такие зарубки мы зовём "дедовскими". Возможно, их оставили геодезисты, работавшие здесь в первой половине XX века.

      Первую современную топосъемку Горного Причерноморья сделали шведы в 1895 году. В 1911-1913 годах карта была дополнена и улучшена сводной бригадой европейских топографов, топонимика стала яснее и ближе к оригиналу. На разных картах одни и те же объекты имели разные названия. Например, впадающий в Пшеху Агопс был и Гогопсом, и Хахопсе, и Охопсом, а мыс Хиндукопас назывался Идукопасом и Хиндкопсом. В 30-х годах по горам Причерноморья густо пошли советские и немецкие туристы, и топонимика пополнилась их маршрутным словотворчеством, переименовавшим Олтогорище в Сахарную Голову, а вечно влажные южные склоны массива Фишт - в Весёлый Спуск. В высокогорье свою лепту в наименования внесли пастухи, вполне освоившие к концу 30-х сочные луга. Карстовая воронка диаметром в километр над перевалом Мессо стала называться Чашкой, а место, где Апшеронская узкоколейка выходила на альпийские высоты, стало Нулевым Пикетом; гигантская поросшая пихтовым лесом куэста - Утюгом.

      На подъеме к осевой натыкаемся на гриб-баран. Это огромный съедобный гриб, его можно приготовить и на первое, и на второе и накормить досыта всю группу, но разведка не собирает грибов, а вышедшие за грибами не занимаются разведкой. Этот наш обычай имеет выраженный юмористический оттенок, ибо самые лучшие грибы всегда попадаются в разведке, а древние заросшие караванные пути обнаруживают именно наши грибники.

      Найти "черкеску", "старуху", участок давно заросшей и осыпавшейся военной дороги времен Лермонтова и Шамиля - большой праздник для Тропы. Разведка тут же отмечает такой праздник на месте употреблением вкусностей из своего "разведфонда" и пританцовывает на найденной тропе.

      Плывем по хребту. Он непроходим, сильно зарос, а северный склон, где негустой подлесок, слишком крут, чтобы устраивать по нему обходы. Так и плывем по осевой, метров двести в час. Местами жесткие заросли настолько густы, что приходится пускать в ход салду - особо изогнутый большой турецкий нож с "клювом", сделанный умельцами из автомобильной рессоры. Салда висит на поясе почти сзади, рядом с рюкзаком. Прорубать проход ею можно не взмахивая рукой, а только играя пальцами. Ее амплитуда и вес вполне достаточны, центр тяжести выверен. Клювом, как серпом, можно рубить ветки с палец толщиной. Те, которые толще, рубятся средней частью лезвия, выступающей вперед, она работает как топор. Салда наточена бруском, я ношу брусок с собой и на привалах подтачиваю лезвие, когда оно всё время в работе, как коса у косаря.

      Если прорубаться топором, ветки пружинят и не поддаются, а салда рубит их быстро, наотмашь и расчищает проход. Срубаю только особо мешающие и особо коварные для глаз ветки, всё подряд не рублю, группа пройдет - и хорошо.

      Ноги временами не достают до земли, несколько десятков метров идём по жестким пружинящим корням, беспорядочно переплетенным. Потом - снова несколько шагов по земле, с перелазами и подлазами, потом снова корни. В длинных штанах по таким корням можно идти, только заправив штаны в носки. Если этого не сделать, корни будут травмировать ногу между носком и штаниной. Такие травмы плохо заживают и могут закончиться газовой гангреной.

      Бережём глаза, в том числе глаза идущего сзади. Все держат дистанцию, никому ветка не отхлестнет, никто не придержит ее по незнанию, рефлекторно, чтобы "удобнее" было идти следующему. Мы ходим вообще-то технично, с кучей навыков - прибамбасов, которые вряд ли известны идущему по равнине. Переступив лежачий ствол, ты в развороте подаешь руку идущему сзади. Руки привычно сцепляются в цирковой замок. Такими замками пользуются воздушные гимнасты и акробаты в цирке, пользуемся и мы. Умение правильно подать и правильно принять руку - это умение, натренированное до автоматизма. Никакие белые мотыльки, набившиеся в уши и ноздри, этого умения отменить не могут. Есть аксиомы в горной жизни, выполнять которые необходимо.


      "Обратный глаз" обнаруживает на старом стволе что-то похожее на стрелку. Останавливаемся, изучаем отметины на стволе, и тут уж мне гоже (или надо) принимать решение. Метка действительно похожа на стрелку, но за стеной зарослей не видно, есть ли тут отрог хребта. Приваливаемся, я вдвоем с помощником околачиваю склон, пока остальные передыхают на осевой. Понижаться приходится довольно глубоко, заросли не редеют на склоне хребта и кругозора не дают. Высоту теряем порядочно, но видимость по-прежнему закрыта. Через пару сотен метров спуска - травка вдруг под ногами, редкие толстые стволы коренного леса. На кругозоре - синева контр-склона - другого берега долины. Спуск дальше - почти отвес. Надо возвращаться, здесь хода нет. Под ногами - аргиллит, сбоку впереди мелькает грабельник, знак понтийского леса. Ползать по аргиллитовому флишу мы точно не будем. Назад. Назад, вверх.

      Четверка, оставшаяся на хребте, маленько отдохнула.

      - Посолимся, - говорю я.

      Из рюкзака достают небольшие пласточки черного хлеба, соль в баночке. Черняжка, на ней щепотка соли - это и есть "посолимся". Жуём, поглядываем друг на друга спокойными усталыми глазами. Рюкзаков у нас два на шестерых, несём по очереди. Рюкзаки лёгкие, там основная веревка, обвязки, репшнуры, карабины, еда, котелок, шесть кружек. Тяжелый рюкзак в разведке не нужен. В клапанах лежит полиэтиленовый тент и несколько накидок от дождя. В таких зарослях, как здесь, лучше обойтись без осадков, в пленочных накидках сквозь жесткие ветки ходить нелепо.


      Берём по хребту еще два узла. Северные склоны немного выполаживаются, но всё равно крутовато. Время уже к обеду (на Тропе - в 14-00), пора свалить к воде, сделать часовой привал, попить чаю. Всматриваюсь сквозь ветки в синеву удалённого леса, ищу возможный выход к воде. На карте всё гладко, вот хребет и вот отроги. Вдоль отрогов вьются ниточки ручьев, которых сейчас нет. Они бывают весной, когда сходит снег, и в большие паводки после ливней. Не та здесь мощность хребта, чтобы он высоко поил водой круглый год. Впереди у нас еще пять хребтовых узлов - пять высоких сопряжений хребта с отрогами. По одному из отрогов тропа должна приспуститься в верховья реки и потом снова подняться на контр-склон в субальпику. Обходить через высокую скалистую часть хребта - неверно, косой траверс по верховьям более оправдан.


      Вибрамы у меня совсем разболтались. При моём 45-м они разношены минимум до 47-го. Всё-таки придется внизу разориться на шерстяные носки или даже приобрести свою мечту - войлочные стельки. Они есть на базаре в самом уголке, это настоящий войлок, а не фабричная обманка.

      Многим уже надо менять шнурки. Мне тоже. Ветхий перетертый шнурок может лопнуть при каком-то важном и ответственном шаге, и тогда - беда. Особенно опасно это при прохождении скал, крутых участков и переправ по бревну. Правильно выбранный гуталин продлит жизнь ботинкам и не пустит влагу к ноге.


      Досиживаем еще пару минут привала. О трудностях никто не говорит, всё написано на лицах, да и какой мужик скажет, что ему трудно? Он скажет что-то лишь в том случае, если в его организме что-то пошло не так.

      - Минута, - говорю я. Это значит, что осталась одна минута привала, через минуту мы тронемся дальше. Такое упреждение дает плавность перехода от отдыха к нагрузке, организм успеет мобилизоваться, нагрузка не будет пи́ковой.


      Белые мотыльки обнаглели. Приходится отплевываться и отхаркиваться от них на ходу, сбивая дыхание. Так мошкара ведет себя перед дождём. На следующем привале послушаем средние волны в приёмнике - нет ли грозы. Зависнуть на осевой хребта в грозу никак нельзя. Быстро отрабатываю в уме возможные варианты. Пока всё спокойно, работаем дальше. В уме должно случаться всё, что может случиться. В жизни не должно случаться ничего. Ты должен быть готов к любой случайности - карта возможных событий и их вариантов пестрит своим разнообразием в твоём мозгу и подсказывает, а то и навязывает тебе верные решения. Без карты никак. Вляпаешься.


      Ты помог группе сделать себя. Она глянула на твою работу и взяла тебя навигатором. В десять-двенадцать лет еще нет опыта какой-либо навигации, на должность штурмана годится взрослый, и дети зовут его. Каждое твоё решение, каждое рассуждение или предположение становится их опытом. Они дали тебе право "вето", дали возможность прямого руководства в экстремальных ситуациях, но вменили обязанность быть полностью подотчетным им. У тебя - все карты. Топографические, футурологические, критические, метафизические, экономические, какие угодно. Они суют туда свои буратинские носы, но не для того, чтобы мешать тебе, а чтобы видеть как ты видишь, примеряться к логике твоих решений, сверять твои предположения со своими, понимать оптимальность действий и последовательность действий. Ориентированное на достижение цели жизнетворчество требует достойных его навигационных приборов, надежных и внятных.

      Тебя позвали, ты пришёл. Работай, мужик. Счастья тебе в труде и в личной жизни. Счастье - это когда войлочные стельки. В них можно бархатно ходить по любой осыпи и любому подскалку. Бархатно, пружинисто и точно. Минута кончилась. Пошли.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 4 марта 2018 года. Отрывок 206

      Хамство всегда стоит у порога Тропы и пытается войти. Тропа впускает его, но за время входного диалога оно перестает быть хамством. Две-три-четыре фразы, и рикошет корректного общения срабатывает, оставляя хама в некоторой растерянности и даже в смущении. Органических хамов очень мало, они чаще функциональные. Налетая на искреннюю учтивость и открытость, хамство испытывает приступ истерики, когда ему хамством не отвечают. Хам, пребывающий в истерике от безответности своего хамства, подлежит успокоению, которое имеет множество путей, самых естественных. Например, хорошо помогает бутерброд с повидлом и кружка чая, принесенная ему так, как принято на Тропе, или сдержанное любопытство на тему, почему он прихрамывает, не попал ли в ботинок острый камешек. Хамство, привезенное новичками, чаще всего протестное, привычное, уже засахарившееся в характере. Нужно время, чтобы хаму стало понятно, что причин для протеста нет. Тебя пытаются понять, все с тобой доброжелательны и сердечны, никто не рикошетит хамством в ответ на хамство твоё.

      Маленький Чивока был замечателен тем, что хамское отношение к себе воспринимал как норму, радовался ему, как старому другу, и тревожился, если его нет. Четыре дня корректное и спокойное, тёплое отношение окружающих казалось ему враждебным, несущим в себе скрытые опасности. Стоило кому-нибудь проявить по отношению к нему заботу, заговорить ровно, не наезжая, как Чивока сжимался в комок и оборонялся всегда одним и тем же словом:

      - Чиво-о-о!

      Это был не вопрос, а Чивокин акустический щит, увешанный игрушечными иголками и разрисованный танками, пушками и огнедышащими амфибиями на красно-черном фоне. Так известная рыба вздувается в случае опасности, демонстрируя на своём пузе страшную морду, нарисованную природой для обороны. Так бабочка выстреливает отвлекающим узором на крыльях, мгновенно расправляя их и выигрывая мгновение, чтобы улететь. Заяц стучит по барабану, кролик цепенеет перед удавом, скунс метит непотребное ему своим пронзительным биохимическим юмором, а пчела даже гибнет, оставляя жало в ненавистном, внушающем страх теле внешней опасности.

      Чивоку привезли к нам сердобольные люди, случайно понявшие, что он погибает в своём интернате в свои девять лет. Сердобольные люди пришли в интернат с концертом авторских песенок, и Чивока, впервые в жизни услышавший, что в человеке есть тепло, которое надо сберечь ("Утро стелет стужу на снегу", стихи Белостоцкой), упорно пересаживался с каждой песней всё ближе к выступающим, пока не оказался сидящим на полу прямо перед ними.

      - Мальчик, хочешь подержать гитару? - ласково спросила у него исполнительница Таня.

      - Чиво-о-о! - возмутился Чивока, ушел обратно в задний ряд и летом приехал к нам на Тропу. За плохое поведение и матерное обращение с педагогическим коллективом его хотели отправить на лето в дурдом на лечение, но каэспешники как-то его отбили и привезли в Туапсе. В авторитарной обстановке заброски, где нужно выполнять, а "почему" и "зачем" спросить только вечером, Чивока чувствовал себя неплохо, за всё хватался, всем пытался помочь, временно поменяв кисляк на лице в пользу отречённо-агрессивного выражения. Он помогал, но когда кто-то пытался помочь ему, то налетал на неизменное "Чиво-о-о!".

      - Андрей, - говорит Чивоке Дунай, - давай перенесём на грузовушку все оставшиеся рюкзаки?

      - На х... мне рюкзаки, - привычно парирует Чивока.

      - А поместятся? - спокойно спрашивает Дунай.

      Чивока впадает в ступор и задумывается. Дунай подхватывает пару рюкзаков из ряда и несет к грузовой площадке. Это три длинные прямые слеги, положенные на поперечные им отрезки бревна. Идет Дунай красиво, он всегда ходит - будто танцует - под свою внутреннюю мелодию. Чивока смотрит на него исподлобья, сглатывает комок своего ступора и удивленно оглядывается.

      - А чего делать-то надо? - спрашивает он Дуная, несущего вторую порцию рюкзаков.

      - Делай что хочешь из того, что можешь, - говорит Дунай спокойно. Ни малейшего напряжения в происходящем нет. Чивока перетаптывается, будто репетирует какое-то новое для себя движение, но остается стоять на том же месте.

      - А если не хочу? - спрашивает он Дуная.

      - Не хочешь - не делай, - улыбается Дунай. - Мы сделаем.

      - Чо, - автоматически роняет Чивока.

      - Да хоть чо, - улыбается Дунай. - Без тебя чуть медленнее, но это не беда.

      - Без меня? - удивляется Чивокаю

      - Или без меня, - улыбается Дунай.

      - Скажи что, а я сделаю, - предлагает Чивока.

      Дунай красиво ходит, вкусно работает и почти всегда немного улыбается. Молчание его стоит дорого, оно золотое, и Дунай сполна одаривает им удивленного Чивоку. Я ухожу на контроль палаточной площадки и через пару минут вижу издалека, как Чивока вдвоем с Дунаем тянут на грузовушку последний тяжелый взросляцкий рюкзак. На ужине Чивока сидит на бревнышке рядом с Дунаем и поглядывает ему в рот. Дежурный Заяц обносит всех приправами к рисовой каше.

      - Дунайка, тебе со сгущенкой или с повидлом? - спрашивает Дежурный Заяц.

      - Чиво-о-о! - вдруг отвечает ему Дунай Чивокиным голосом. Чивока заливисто смеется вместе со всеми. Я не знал, что у него такой звонкий, рассыпчатый колокольчатый смех.

      На следующее утро Чивока подошел ко мне после зарядки, отработав ее как надо. Мы улыбнулись друг другу и хотели было разойтись, но Чивока заразительно хихикнул своим колокольчатым смехом. Я расхохотался, стоявшие рядом - тоже, Чивока хохотал вместе со всеми. Дунай положил ему руку на плечо, в результате чего Чивока оказался в центре массово происходящего смеха без причины. Это нормально для Тропы, но это было новостью для него. Оказывается, здесь можно хоть каждый день пробовать себя нового, другого, отыскивая и возвращая себе утерянные и выбитые черты. А над собой вчерашним можно по-доброму посмеяться вместе со всеми. Посмеяться чисто и легко, без напряжения. И без мата.

      С этого момента он и стал Чивокой, принял своё новое имя и носил его почти до конца лета с удовольствием, пока не стал Дроном. В конце августа он распластался над отвесным краем карстовой воронки и вытащил за руку оступившегося Боцмана. Боцман схватил Чивокину руку и никуда не упал.

      - Андрей, ты классный мужик, - сказал Боцман, когда застывшего в распоре Чивоку уговорили расслабиться и отодрали от скалы.

      - Мы в разведке брали лобешник, и у меня был захлёст. Дрон увидел его и распетлил, - сказал Дунай.

      Дрон-Чивока приготовился обороняться от похвалы, он это делал всегда резко и с увлечением.

      - Да ничиво-о-о, - обогнал его Дунай. - Ты ничивока, ты - Дрон. Хочешь быть Дроном?

      - Да, - шепнул Дрон, откашлялся и твёрдо сказал голосом:

      - Да.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 5 марта 2018 года. Отрывок 207

      Творить жизнь здесь и сейчас - это и есть джазовое мышление в педагогике. Для одних неизвестность - это страх, для других - праздник, главное и непременное условие жизни как творчества. С известным имеет дело исполнитель, автор - творит. Черная накипь подозрений всегда покрывает творящих здесь и сейчас. То в некомпетентности, то в извращенности, то в чём-нибудь ещё, но на деле это тот же обыкновенный страх неизвестного, когда окружающим неизвестны заранее не только результаты такого жизнетворчества, не только его содержание и способы, но и сам творец, сам композитор, не представивший никому заранее своего творения в виде нотного листа для согласия или отрицания и тем нарушивший удобный и привычный ход вещей. Ущербность любых планов творческого процесса якобы должна окупаться его предсказуемостью и утвержденной компетентными органами и людьми предсказуемости.

      - Как ты воспитываешь? - спросила Алёна.

      - Я пишу их, как песни, и смотрю, как сны, - ответил я шутливо, но она услышала меня всерьез и сказала:

      - Ты их просто любишь.

      - Просто? - удивился я.

      - Воспитывать не просто, - сказала Алена. - А любить - просто.

      - Разве это не одно и то же? - удивился я, и Алена взяла меня за руку:

      - Ты настоящий. Я так и думала.


      Дни напролет мы бродили с ней среди лесов, ручьев и дольменов, там, где были спроектированы будущие строения затеянной Детским фондом стационарной Тропы - Центра Восстановления и развития Личности.

      Несколько недель назад мне попалась на глаза газетная заметка о том, как ссыльная женщина во глубине Валдайских гор, давно мне милых, была изгнана из коррекционного интерната, где она работала - за человеческое отношение к детям. Такие интернаты давно питали своими соками ГУЛАГ, их много в стране - почти все. Женщина ушла в дальнюю пустую деревню, в маленький домик на краю. Утром вокруг домика стояло несколько десятков детей - они ушли из интерната вслед за ней. Так появилась "Территория милосердия "Любутка"" по имени протекавшей там речки.

      Сам себе удивляясь, я вдруг тут же написал письмо, хотя никогда раньше не писал "Здравствуй, дорогая редакция". Письмо дошло.

      Мы с Волчиком и Дашкой в это время жили в самом первом и единственном пока домике ЦВИРЛа - на левом берегу правого притока Пшенахо возле Третьей роты - места, где когда-то во времена войны с горцами располагалась армейская часть. Ребятишкам исполнилось по 12 лет, и у каждого были причины на время уйти из социума, чтобы вернуться в него с новыми внутренними установками. Это была наша "территория милосердия", где нам очень не хватало мудрой и доброй мамы, а парящие в воздухе строения Центра уже покорили всех в проекте и макете и готовы были материализоваться здесь - на местности.

      Алена появилась на дорожке к дому поздним утром - она в одиночку преодолела путь до нижнего затерянного в горах мира, и я сразу понял, что это - она. От неожиданности я сел на ступеньку крыльца и стал молча смотреть на неё. Она подошла близко и молча осмотрела меня слева, справа и заглянула в глаза.

      - Ну да, - сказала она. - Кажется, я нашла.

      - Я знал, что ты когда-нибудь придешь, - сказал я.

      От ручья поднялись к нам Волчик с Дашей, и мы вчетвером вошли в дом, будто жили тут всегда вчетвером или больше. За питьём чая я несколько раз зачарованно немел - они были такие красивые все трое, что захватывало дух и всё остальное не имело никакого значения, - только эта красота была в мире, и только она.

      Мы прожили там вчетвером целую вечность, после чего Алена поспешила к своим интернатским, но Праздник Понимания уже состоялся, и никто не мог его зачеркнуть или отменить.

      - Как он вас тут воспитывает? - спросила Алена у Волчика и Даши. - Не больно?

      Дашка заулыбалась шутке, а Волчик сказал:

      - Никак.

      - Мы тут сами воспитываемся, когда хотим, - разъяснила Дашка.

      - А когда не хотите? - спросила Алёна. Дашка пожала плечами, а Волчик углубился в размешивание сахара в кружке, будто это была серьезная технологическая операция.

      - У меня здесь под полом есть большая дубина, - сказал я. - С гвоздями.

      Дашка задумалась, а заулыбался теперь Волчик.

      - У неё четыре лапы и пушистый хвост, - сказал Волчик.

      - Не смей обзываться на собаку, - возмутился я. - Она не может тебе ответить.

      Алене было хорошо с нами. Она вошла в "мы", как вернувшийся после долгого отсутствия родной и близкий член семьи. Нам было хорошо с Алёной, потому что с ней было хорошо всем, кроме тех, которые велят, дураков и дураков, которые велят.

      - Алена, у Дашки начались первые ежемесячные приключения. Пожалуйста, поговори с ней об этом, мы с Вовкой мужики, у тебя лучше получится, - попросил я.

      Потом мы с Вовкой ушли за дровами, а когда вернулись, застали наших дам в обнимку возле печки. Дашка светилась.

      - Айга на тётю Алёну не гавкает, - сказал Волчик, когда мы пошли за вторыми вязанками дров. - С первого раза ни разу.

      - Айга - не дура, чтобы своих облаивать, - сказал я, и Волчик с удовольствием согласился, что Айга не дура и что женские дела бывают серьёзнее, чем девчачьи.


      Железная маленькая, но очень ладная печурка пыхтела в домике на нашем Южном Базовом. У этой печурки была даже настоящая маленькая духовка и бак для базы водяного отопления (или парового) на полтора литра воды, но трубы по комнате мы проводить не стали - в наших краях не бывает больших и долгих морозов. Алена оставила в комнате с печкой какую-то музыку. Музыка звучала, когда мы собирались втроём - Дашка, Волчик и я, а поверх того могло быть сколько угодно народу. Мне кажется, что это была виолончель пополам с фортепьяно. Спокойная мелодия, сквозь которую рельефно слышно тиканье ходиков на стене.

      - А у меня тоже такое будет? - спросил Волчик, когда мы второй раз возвращались с дровами.

      - Какое? - не понял я.

      - Ну, как у них это... каждый месяц.

      - Нет, сказал я твердо. - У нас этого не бывает.

      - Это хорошо, - сказал Волчик.

      - Нам повезло, - подтвердил я. - Взрослей спокойно и не дергай всё, что растет, - напутствовал я. Волчик угукнул, и с этого вечера в его отношении в Дарье появилась защитническая офицерская нотка. Ничего демонстративного в этом не было, только отношение его к девочке стало мягче, он выглядел более внимательным, предупредительным и заботливым.


      В Москве Алена представила меня Сергею Адамовичу Ковалеву, который тогда занимался правами человека, и вскоре мы с Аленой и одной замечательной Светланой выполнили сравнительные исследования микросоциума в детских домах, в армии и пенитенциарных учреждениях. Доложили на конференции, до этого не слышав друг друга. Всё оказалось как под кальку - по законам ГУЛАГа и криминального общества. Законы эти были зеркальными и работали в одинаковой степени и на тех, кто сидит, и на тех, кто охраняет. В армии, которая могла дать более мягкий результат, царила тогда дедовщина и произвол. Детдомовский ребенок, прошедший армию, самым естественным образом был расположен к попаданию в тюрьму, а интернаты в массе были еще хуже, чем детские дома, - в "инкубаторах" не было ничего своего, включая себя самого, - только казённое. Мы много думали над выходом из этой накатанной колеи, где три сливались в одну и продолжали друг друга, да еще отсидевшие, возвращаясь в города и посёлки, начинали выстраивать там социум на свой лад.

      Мы наработали подходы к решению проблемы и понятия необходимых действий и инструментов. Тогда еще живы были общественные ячейки пост-интернатной реабилитации и социализации, которые полностью уничтожил тотально-репрессивный подход к тому, что беспокоило начальство и всякое руководство, - для вдумчивого гуманистического решения проблем стало не хватать воздуха - в нём появлялся запах пороха и застоя.

      Песни и сны вольной педагогики сменились тяжким коматозным забытьём, а то, что раньше представлялось проблемами, становилось в ряд привычной обыденности - болевой порог общества явно менялся и - явно не в интересах детей. Такое тотальное равнодушие не приходит само - его надо воспитать. Какое уж там жизнетворчество, какое уж там "мышление в педагогике".

      Волчик погиб в аварии в 91-м. Дашка так и не смогла выбраться из своего Болшевского подросткового болота и погибла от передоза, пока мы руками и ногами отбивались от очередного наезда на Тропу всяких фохтов и яржомбеков.


      Потом ушла из жизни Алена - Елена Давыдовна Арманд, человечище всех человеков.

      Когда я говорю, что мне всю жизнь не было с кем поговорить - не верьте мне. Я и до сих пор часто говорю с Алёной, а то и просто молчим вместе, как оно бывало. Надежды восьмидесятых не погибли, они лежат семенами под холодным спудом забот по всяческому выживанию: когда вас лупят по всем фронтам, вряд ли вы займетесь написанием сонаты или подковыванием блохи - у вас другие заботы.


      Поздней осенью 91-го Алена приехала в Ленинград, уже Санкт-Петербург, где я лежал после аварии, поводя глазами и шевеля кистью правой руки. Её пустили ко мне в нейрохирургию, но я был хорош и видел только хорошо знакомое когда-то ясное и грустное лицо. Она постояла надо мной и сказала:

      - Вставай. В стране полно беспризорных. Ты нужен. Есть работа. Вставай.

      И ушла.

      Потом мне принесли красный батарейный приемник и поставили на тумбочку возле моей головы. Он был включен, но два или три дня я ничего не слышал и только потом вдруг различил слова: "В городе, по данным социологической службы, несколько сотен тысяч беспризорных детей. В выходные, возможно, их количество еще больше".

      Фраза зацепилась, я стал садиться на кровати, а вскоре действительно встал и сделал несколько шагов по коридору, отбросив предложенные мне костыли.


      Джаз родился на помойке и стал музыкой толстых, а свободное творчество на войне приветствуется крайне редко. Книжка "Джазовое мышление в педагогике" пригодится только в послевоенное время, даже если я успею написать ее сейчас.

      Конечно, я постараюсь, я обещал Алёне, что напишу такую книгу. Какая-то часть этих будущих текстов проскакивает в "Заметках" (или Записках), но в книге должна быть речь не о том, как правильно и красиво сыграть человека, а о том, как он мог бы исполнить себя сам, автор-исполнитель своей собственной судьбы.

      Как Алена Арманд.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 6 марта 2018 года. Отрывок 208

      Я не пишу здесь идеальную Тропу, она тут нормальная, но без большого количества флуктуаций, из которых состоит ее остойчивость и устойчивость. Говоря точнее, она вся из них состоит, и мне приходится слегка напрягаться, когда я пытаюсь изложить ее в глубине её мейнстрима, где она бывает только мельком и вскользь. Находясь в постоянном движении и, следовательно, всё время преодолевая препятствия, система имеет внутри себя множество противовесов, компенсирующих равновесное состояние движений и аутогенных реакций (я не оговорился), будто главная ее составляющая - большой вестибулярный аппарат, работающий интенсивно и с удовольствием.


      Аналоги органов группового организма некорректно искать в организме человеческом, они - другие, и чаще всего походят на временные и/или новосозданные органы человека. Если продолжить такую биологическую параллель, можно заметить и то, что тропяная группа реагирует на вызовы не только органически, но и биохимически, вырабатывая по ходу жизни нужные себе лекарства, противоядия и "биологические добавки".

      Но вернемся к функциональным органам, которые группа являет себе по собственному заказу и используя собственные или легкодоступные внешние ресурсы. Поводом для рождения таких органов может быть что угодно, любые изменения, любое приближение к границам "гомеостаза" группы, будь то погодные, микросоциальные, нравственные или иные события. Причиной же является воля группы к жизни, стремление к самосовершенствованию и симпатия к поиску оптимальных решений проблем, к самому поиску и, понятно, к решению.

      Есть множество знаков, которыми члены группы, чаще всего безотчетно, подтверждают друг другу свое включение в общее поле группы, все включаются в будто бы танец, образуя в самых разных вариантах круги - символы единого содержания группы, ее множественного единства. Один или два человека не могут образовать круг, двое встанут рядом, положив друг другу руки на плечи, и оглянутся вокруг. К ним уже стремится третий, круг начат; круги плодятся и сливаются, а в самом конце этого загадочного "танца пчёл" можно увидеть общий круг, в котором вся группа. Если спросить любого, "что это было", любой пожмет плечами и скажет "не знаю. Так захотелось".

      Создание большого или малого круга никогда не происходит одинаково, но я не успел за свою жизнь разглядеть и понять причины разностей в образовании кругов; мне представляется важным, что никто никогда не старается сменить своё место в круге или зацепиться в обнимку со своим лучшим и закадычным другом: круги формируются как эйдос где-то над группой и никак не подвержены ветрам её внутренних взаимоотношений.

      Находясь в таком круге, принято смотреть в глаза, переглядываться, выказывая друг другу знаки симпатии, причём никто этих кругов и знаков не планирует, не предлагает их стилистику или не диктует, - круги происходят спонтанно, и точнее было бы употребить не слово "принято", а слово "приятно". В круге быть действительно приятно, и это чувство можно обрести только в круге, оно ни на что не похоже.


      Если у кого-то случилась непоправимая беда, круг соберется быстро, он будет полон сочувствия и печали и будет разомкнут, пока место, оставленное свободным, не займет в нем тот, у кого случилась беда. Нет, он не обязан идти в круг, и круг никак не вынуждает его встать вместе со всеми. Круг лишь говорит: мы здесь, мы с тобой.

      Круг перестает собираться и существовать, если его объявить обязательным, желательным, если его любым образом формализовать, утвердить или просто отметить - неважно как. Круг нужен группе только в своем свободном, спонтанном варианте, как обряд или "традиция" он будет в тягость. Это же, в разной степени, но обязательно касается всех других знаков: будучи опознанными, они прячутся, ничья воля и никакие психологические хитрости утвердить их не могут - знаки взаимочтения в группе всегда свободны. Впрочем, я мало знаю про психологические и психиатрические хитрости, эта наука наверняка не стои́т на месте, а уж после повального увлечения Карнеги - и вовсе бывает направлена человеком против себя самого.


      Густым и плотным потоком идут знаки во время проведения совместных работ, в нештатных и экстремальных ситуациях, группа читает их как текст, а не только отдельные знаки. Вот двое пытаются пасовать бревно из ложа будущей тропы. Сил явно не хватает, и Тропа, прочитав ситуацию, буквально вмиг сваливается кучей к этим двоим и сообща выполняет работу. Помню, было очень интересно смотреть на знаки и действия людей на украинском "майдане" - там многие вещи происходили без слов, по взаимочтению сигналов. Важно при этом понимать, что в поле разных идей и разных целей будут рождаться разные сигналы и разные действия.


      Знаки взаимочтения в группе всегда казались мне настолько хрупкими, нежными и капризными, что я боялся исказить их или нарушить одним только пониманием их, обращением на них внимания, а уж любое слово на эту тему просто сдувало напрочь их трепетную листву, оставляя горе-исследователя перед молчаливой древесной основой.

        Я старался пропускать их мимо сознания и именно поэтому научился их читать - они будят не мысль, а ощущение, ведущее к действию. Такие действия иногда называют "по наитию" или "по зову сердца" и крайне трудно объяснить где рождаются их мотивы и как включаются их воплощения. Это сродни свободному музицированию, когда музыка - вся жизнь, а музыкальный инструмент - ты сам, способный вести свою партию в составе свободно творящего оркестра.


      Нет областей организма, которые не включены в сигнальную деятельность. Порой кажется, что в этом коллективном жизнетворчестве участвует каждая клетка каждого человека. Трудно разбирать, разымать всё это, раскладывать по полочкам органов чувств, ибо чувства и действия - как яйцо и курица - непрерывно чередуются, переходя друг в друга, всё время рождаясь и сменяя одно другим.

      - Зачем ты их обнюхиваешь? - спрашивает знакомая журналистка, заметив, что я неназойливо обнюхиваю ребячьи головы.

      - Тому, у кого кислит макушка, нужна помощь и поддержка, - объясняю я. - А то у него будет срыв.

      - Откуда ты это знаешь? - спрашивает она, и я показываю на нос и пожимаю плечами.
      Это все чуют и все знают, но выводить это знание в вербальную сферу - значит губить его. Названное тут же рассыпается под грузом назывного слова и перестаёт быть. Так рвут цветы, чтобы познать их красоту и обладать ею, но это уже красота мертвых цветов - одним движением мы превратили очарование в некрофилию, в обладание мёртвой красотой. Поселить в чужой душе чувство радости от общения с живым миром - хорошая задача, и она выполнима.

      Наверное, я пишу всякие непонятные вещи, но архитектоника группы, живой группы, а не её трупика на высоконаучном прозекторском столе, ещё ждет своего исследователя и вряд ли он будет похож на человечка с микроскопом, забравшегося в Сороковую Моцарта или внутрь Боттичелли. Однако понятно уже сейчас, что знаки, их взаимочтение и согласование в группе формируют группу как организм - оглянитесь на свой организм, и вы заметите, что все его системы в первую очередь читают друг друга и согласовываются, что и порождает сам организм как единое "целое".

      "Целое" я поставил в кавычки для дотошных дознавателей жизни, где не мерность целому порождает саму жизнь со всеми её свойствами - мы часть мироздания, не мерная никакой части, и даже Его Величеству Целому. Группа, как и человек, - только часть не разъятого мироздания, в котором всё копошится, играет и поёт. Главное свойство Тропы - отсутствие границы между Тропой и Не-Тропой. Между зна́ком и не-зна́ком, словом и молчанием, яйцом и курицей. Я пытаюсь удержаться в створе объяснений, но неминуемо сползаю в бессловесность, где для объяснений нужны другие средства - может быть, вместе со словами, но не только слова.


      У каждого в группе есть орган, даже скорее система, которая возникает при желании влиться в группу. Сообщаясь между собой, эти органы/системы строят, формируют и совершенствуют группу. Это особенно заметно, когда в процессе личности эти системы доминантны и умеют включать в процесс "огрупления" другие системы отдельного организма, подчиняя их своему стремлению быть в группе. Выращивание "групп-системы" (нет термина) в организме отдельного человека занимает, по моим наблюдениям, одиннадцать дней. Столько же времени занимает стыковка человека с группой, после чего идет "стяжка": человек и группа обретают взаимные внятные крепления, более существенные, чем взаимное притяжение в поле группы.

      "Стяжка" постоянно происходит и внутри самой группы. Ей, как правило, предшествует массовая сверка сигналов единства группы, похожих по внешнему абрису на сигналы голода, жажды и гипоксии. После сверки сигналов, часто мгновенной, группа проходит что-то вроде катарсиса, когда всё мешающее "стяжке" отвергается ею, оставляя чистой её верность самой себе. Катарсис переходит в желание прибраться, привести всё в порядок, помыть и почистить, разложить и развесить по местам чисто в бытовом плане.

      Загрязнение поля группы происходит всегда, ибо она живет, а не красуется в коллекции на булавке, но и очищение (самоочищение) происходит иногда несколько раз в день, чаще всего - ступенчато, заметно. В оздоровлении себя группа не чурается таких общечеловеческих способов, как "аутогемотерапия", "физиолечение", "лечебная гимнастика", "гомеопатия", но и "хирургия", когда "консервативное лечение" невозможно или не дает эффекта.

      Я склонен воспринимать связки функциональных органов, модулирующих группу, как жизнь и деятельность оригинально мыслящего существа и отношусь к нему как к суверенному живому существу, находясь по своему положению внутри него, но обязанного и могущего наблюдать его 'снаружи', оценивать тенденции, риски, перспективы. Это самое увлекательное занятие, которое я знаю в жизни. Это восхитительная, захватывающая целиком работа. Нет (для меня) высшего удовольствия, чем быть блоком навигации в детском сообществе, опираясь на его доверие, которое у группы никогда не бывает слепым.

      Мое "крепление" к группе, моя "стыковка" с ней - такие же, как у всех остальных, других узлов крепления не бывает. "Авторитарной группы" по сути быть не может - это не группа вовсе, а обыкновенное рабство и рабовладение, что одно и то же. Я должен написать об этом хотя бы потому, что нигде об этом не читал, но видел это всю жизнь.


      Человеческий организм умеет вырабатывать множество веществ, которые не имел "на входе" - в виде пищи, питья или диффузного проникновения. Такие же процессы трансформации вещества и существа происходят в группе, когда она организм. Например, группа не только строит свои внутренние эталоны, воспринимая их извне, - она создает свои собственные, необходимые ей для выживания, а позже - для яркой полноценной жизни, заряженной сотрудничеством с природой в поддержании жизни и качества жизни. Излишне говорить, что нивелировки, унификации, ограничение человека в его индивидуальных качествах и свойствах не происходит: понятие того, что чем богаче личность - тем богаче вся группа зашито в эталонах группы. При этом я не знаю, что такое "коллектив" и не умею применить это слово, не имея о нём понятия. Возможно, он и есть то, что я называю группой, но мне он представляется какой-то исходной статичной данностью, а группа существует только в движении, ибо она - процесс, как и личность.

      Говорить о "личности группы" я не решаюсь, хотя внутри себя разговариваю именно так, различая разные группы как различают разных людей. Я не нашел эпитетов, которые можно применить к человеку и нельзя к группе, хотя засахарился на несколько дней, перелистывая двухтомный "Психологический словарь", который мне прислали сюда добрые люди. Один его том уже утрачен через конфискацию, другой заперт и недоступен. Дочитать второй я вообще не успел, хоть и очень торопился, придется вам и дальше перебиваться моей болтовнёй вместо внятного, вооруженного нужными словами повествования, но се ля ви вылетит не поймаешь.

      Набор эталонов группы восходит в своей социальной части к общинно-родовым временам, когда у человека не спрашивали "ты какой?", а спрашивали "ты чей?". "Я - Долгих, я - Белых, я - Ивановых", - отвечали люди, и становилось понятно, кто они, какие и откуда. До сих пор встречаются фамилии, отвечающие на вопрос "ты чей?". Это - про набор эталонов, их характер и свойства, про перспективы общения и взаимного приятия или наоборот, взаимной пользы или наоборот.

      Встречи Тропы с группами, где своя внутренняя "стяжка" уже произошла, были праздниками встречи с равным, понятным тебе и понимающим тебя. Жажда встречи с собратьями по разуму, а не с арифметической суммой людей как придатком к руководителю, была огромной, и её утоление, столь желанное со времен Союза Отрядов было всегда знаменательным и праздничным событием.

      Лет тридцать или больше мы проводили во времена школьных каникул сборы групп, кружков, клубов и неприкаянных россыпей отдельных личностей, где главным было творчество групп как организмов. Если получится, я расскажу о таких сборах подробнее, а пока вспоминаю наши "буферные группы", многочисленные и многообразные игры групп, которые оказались тоже вполне "люденс", а не только человек. Одним этим играм групп можно посвятить жизнь и написать про них сорок пять томов, но моя дорожка была иной. При глупостях руководства группы могли и травмировать друг друга разной своей разницей, это, хоть и редко, но происходило.


      Помню, молодой московский учитель Евгений Финкель привез на Тропу свой класс, и я сразу спросил, как они хотят тут быть: автономно или до кучи? Они захотели автономно, и это их уважаемый выбор. Травмировать Тропу было почти невозможно, но сама она могла травмировать любую группу - своей самоорганизацией, открытостью, добротой, экологичным поведением, - чем угодно, что могло быть воспринято другой группой как укор или вызов.


      Игры коллективных существ друг с другом упоительны, они вызывают высокое удивление и восхищение. От игры - полмикрона до совместной деятельности во благо и без слияния групп в один организм, группы могут лишь подбирать и встраивать в себя тех, кто потерялся в своей группе навсегда или не может войти в нее - другая группа ему роднее и ближе. Есть и такие, которые не войдут ни в какую группу, - место стыковки у них отсутствует по природе или оно такое аномальное, что свою группу ему еще искать и искать.

      На наших "буферных сборах" свои игротехнические чудеса творила Рысь из Одессы. Внутри проводимых ею игр было неописуемо свободно, свободу давали даже их правила, которые должны быть условной несвободой, чтобы состоялась Игра. Рысь неистощима на мгновенные нестандартные решения и очень точные выдумки, выводящие игру на уровень интеллектуального, эмоционального и творческого оргазма (экстаза), коллективного причем и продолжающегося немереное количество времени.

      Где-то есть видеоролик с кусочком ее Игры на зимних сборах в селе Гойтх, где группа сидела, запертая непогодой в домике несколько дней. "Ах, если бы можно было вернуть эту непогоду и привести ее вместе с Рысью", - так вздыхали потом многие.

      Вот кадр, который точно с того сбора, я вижу на маленькой картинке, но есть ли там Игра с Рысью - не знаю, ролик посмотреть не могу. Это село Гойтх, кадр, который я вижу, сделан уже после непогоды. Это был сбор с новичками, которые могли близко рассмотреть группу и решить для себя вопрос о возможном стремлении в неё.
  XTX ZS 1450

      Потом, если получится, я вернусь еще к вопросу "группа как организм", но я буду благодарен вам, если попытаетесь заметить знаки-"иероглифы", с помощью которых происходит взаимочтение в группе. Они есть на всех роликах и во всех отрывках, где есть люди. Они есть и в вашей жизни, где их несметное множество. Осознавать их необязательно, но они явно повышают качество жизни, особенно у тех, кто не поджимает хвост.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 7 марта 2018 года. Отрывок 209

      У Тропы нет элиты.

      То есть, она была когда-то, в середине шестидесятых, просуществовала года два и благополучно растворилась благодаря принципиальному отсутствию мерок, по которым можно вычислить общественную значимость человека и его преимущества над другими.

      Элитой могли стать те, кто никогда быть ею не собирался, к признанию своей значимости не стремился и ровно общался со всеми, включая тех, кто в охлократическом варианте группы мог бы считаться последним.

      Прелюдией к такой безэлитности стала привычка увлеченно проводить круговые разговоры на тему "расскажи мне обо мне", а чуть позже (1969) делать то же самое, общаясь один на один с зеркалом. Грусть Гоголя о том, как человек обнимает человечество, пробудила в "шестидесятниках" потребность разглядеть исключительные и прекрасные черты в каждом человеке и возвестить о них, делясь своей радостью с окружающими.

      "Не доверяли вы ему своих секретов важных", - грустно пели мы под гитару, вопрошая: "Куда такой годится маленький? Ну, разве только в трубачи...".
      Маленькое оказывалось большим, пустячное - значительным и среди этого открытия неповторимых индивидуальных миров вызревала Тропа, по-детски не отличавшая маленькое от большого.

      Главное преимущество ребенка перед взрослым в том, что ребенок взрослым не является. Дети оказались не меньше взрослых, и слезинка ребенка действительно стала отражать океаны человечьих слёз по разному поводу. Вслед за детьми во вместилище Тропы потянулись животные и птицы, растения и водоёмы; всё, что помог нам одушевить и очеловечить Ганс Христиан Андерсен. Элита птичьего двора вызывала смешанные чувства, все оценщики человеков попали под подозрение в некомпетентности, а Экзюпери подлил масла в огонь, сказав, что "никогда ни один взрослый не поймет, как это важно".


      Тропа формировалась в пору шестидесятничества и в самой его гуще. Теперь этот период называют оттепелью. Это действительно была оттепель и происходила она не только в социально-политической сфере, но и в душах людей, оказавшихся не винтиками своего Отечества, а вселенными со множеством чудес, всегда единственных и неповторимых, зажатых десятилетиями в жесткие тиски государственного произвола, обезличенных, лишенных возможности даже помышлять о своём суверенитете.

      Потребность иметь право быть разными породила и вскормила правозащитные движения, доселе невозможные и немыслимые. Бытность таких движений - точный барометр социально-политической погоды в государстве, а сумма погод рассказывает о климате, который характеризует страну, определяет параметры участия в ней ее граждан как среди цветущего многообразия, так и в безлюдной холодной пустыне.

      Значение каждого человека, вымаранное из партийных скрижалей, возвращалось в общество и не несло с собой никаких весов и линеек для определения величины этого значения. Формируясь в уважении к разнообразию, непохожести и безусловной ценности каждого из многих, Тропа никак не помышляла о возведении внутри себя структур, сортирующих людей на "тех" и "этих". Каждый человек был для другого событием, и никакая (или никакой) "табель о рангах" в такие отношения не вмещается. Они существуют поверх барьеров и разделительных полос.

      Элита, унаследованная первыми группами Тропы (1966-1968) от школьного полукриминального уклада отношений, потухла, перестала работать. Ей требовалась прагматическая силовая основа в сообществе, но такой основы у нас не было. Понятие авторитета, от которого следует жить по его мнениям и выполнять его прихоти, не сложилось. Тропа вообще никак не опиралась на понятие выгоды, которое, по мнению многих философов и экономистов, является главным двигателем в человеке. Не опирается, быть опорой стало её желанием, а вскоре (1971) интересы разрослись до поиска коллективных собратьев по коллективному разуму, что воплотилось в рождении Союза Отрядов, в котором мы составили основу вместе со свердловской "Каравеллой" и туапсинским "Пилигримом". Наши многоножки-отряды не искали и не видели среди себя элиту, это было общение иного уровня, где выгодой являлась сама радость общения. Эта радость не несла на себе ничего поверхностно-потребительского и была скорее духовной и интеллектуальной. Нам было хорошо вместе.


      Попытки создания элит, элитарности на Тропе всегда натыкались на ее внутреннюю защиту от этих явлений. Все попытки "взять власть" или выделить элитное (элитарное) меньшинство оканчивались неудачами, хотя предпринимались не так уж редко. Они могли бы иметь успех только при значительном изменении ценностных ориентаций сообщества, и его стало бы легче уничтожить физически, чем морально. У нас были неглупые и довольно оснащенные враги, которым ненавистно само наше существование. Четыре сильнейшие атаки пережила Тропа за время своего существования и всегда возвращалась к жизни. И только пятая атака, подготовленная доброхотами с учетом всех прошлых ошибок, оказалась для них успешной.

      "Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать", - сказал Крылов.

      Мы были виноваты тем, что были. Всё остальное - брехня, Отрава, Расправа.

      Разъятое на куски сегодняшнее тело Тропы подали всем желающим под вонючим соусом. Но у Тропы есть вечное тело, значит есть и завтрашнее. Её энергетика неуязвима, она состоит из огромного множества энергий, она не мерна единице. "Открытый код" Тропы прост и понятен и одна из основ её неубиваемости - отсутствие элиты разных среди равных. Природа без человека бесчеловечна. Человек без природы мертв. Надейся на Бога, но сам не плошай. Бог с тобой. Какая уж там элита, если в мире всего двое - Бог и ты.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 8 марта 2018 года. Отрывок 210

      Некоторым элитным инструкторам, с которыми мы раз в год собирались на многодневные сборы-семинары, чтобы повышать свою квалификацию, хотелось иметь такую группу, как Тропа. Особенно двоим, назовем их Юдин и Парамонов. Это складные, думающие мужики с большим горным, лыжным и пешеходным опытом. К водному туризму они относились так же, как я, - с блуждающей улыбкой.

      После ежедневных застольно-песенных вечеров на базе мы засиживались в разговорах далеко за полночь, и эти разговоры не столько помогли им выстроить свои группы на манер Тропы, сколько помогли мне осознать моё взаимодействие с группой, которое я сам не стал бы разбирать, анализировать, искать закономерности и главное - формулировать, облекать в слова, выделяя из неосознанного, вегетативного существования.

      Иногда к нашим разговорам присоединялась Люся Жеребова, классный инструктор с педагогическим образованием. Люся знала слова, которые были нам неизвестны, и подсказывала нам эти слова. Про "евгенику" и "пубертат" мы впервые услышали от неё.

      Парамонов пришел в спортивный туризм от станка. Он поработал несколько лет на заводе и был принудительно, как сознательный комсомолец, отправлен на лето вожатым в заводской пионерский лагерь, за высокий дощатый забор. В лагере Парамонову выдали машинописный листок, где были перечислены обязательные мероприятия, которые вожатый должен провести с каждой из трёх летних смен. Под номером семь в списке значился турпоход. Турпоход надо было провести двухдневный, с ночевкой в лесу и самостоятельным приготовлением пищи на костре.

      "Если партия прикажет, комсомол ответит"Есть!". Парамонов, выросший в московской рабочей семье и привыкший всё делать качественно и добротно, взялся составлять план работы - расписывать обязательные мероприятия по конкретным дням. Он толково разбирался со всякими массовыми политическими и спортивно-оздоровительными мероприятиями, но брезентовая романтика туристских троп миновала его рабочий район, и Парамонов застрял на турпоходе в поисках смыслов. За грибами? Да. За ягодами? Конечно. На рыбалку? Запросто. Но что такое "турпоход"?

      Из-за его врожденной дотошности и желания все делать справно жизнь Парамонова разделилась на две параллельно текущие жизни. Одну он проводил с детьми, а когда пионеры засыпали смотреть свои пионерские сны, Парамонов отправлялся в библиотеку. Там было множество детских книг, которые он никогда не читал, но не меньше стояло на полках и лежало стопками на полу всякой околопедагогической литературы. Были "уголки" сатиры, вожатого и всякие другие. Библиотекаря не было уже несколько лет, его ставку сократили, и любознательный Парамонов стал обладателем ключей от этого странного заведения, где первые несколько ночей никак не мог привыкнуть к запаху множества лежалых книг.


      Перебрав стеллаж с надписью "Уголок краеведа" и заглянув в некоторые книги, Парамонов заподозрил, что турпоход - это детская маёвка. Про маёвки он знал от старых рабочих, среди которых вырос. Маёвки, в первую очередь, помнились им как очаги неподконтрольного веселья, где бутылка и баба сливались в одну пронзающую душу и тело сущность, а принесенные в лес патефоны и самовары служили предметами гордости и осознания себя покорителями дикой природы. У патефона было одно существенное преимущество перед гармонистом: патефон не пьянел. Гармонист, которого легко узнать по стёсанному гармошкой сапогу, лежит, бывало, в кустах и храпит, а патефон играет и играет.

      Патефона в пионерлагере не было, а на гармошке с клавишами, хранящейся у начальника лагеря, Парамонов играть не умел. На баяне он мог кое-как, но на этой помеси пианино с "трехрядкой" по имени "Вольтмейстер" не хотелось даже пробовать развлекать пионеров на маёвке. Надо иметь три руки и длинную шею, чтобы всё время заглядывать, куда этими руками попасть.


      Другая, дневная, жизнь вожатого Парамонова, умельца-фрезеровщика заоблачного разряда, состояла из линеек, спусков флага, подъемов флага, построения детей для марша в столовую и из столовой, а также из неведомой еще "организационной работы", о которой начальник лагеря Никитич говорил с придыханием, но суть которой не объяснял.


      На третий или четвертый день смены самый худой и даже тощий пионер Шаронов порвал себе безымянный палец об гвоздь, торчащий из забора. Парамонов обнаружил раненого Шаронова на линейке, тот прижимал к ранке маленький обрывок газеты, уже изрядно пропитанный пионерской кровью.

      - Ты пойди в медпункт, - сказал Парамонов Шаронову. - Газетка-то зачем?

      - Папка так кровь останавливает, когда бреется, - объяснил Шаронов.

      - Газеткой?

      - Да. У него бритва такая длинная, он её на ремне точит.

      - Женя, вон медпункт. Отнеси свой палец туда, - плотно сказал Парамонов.

      - А линейка? - тревожно спросил Шаронов.

      - Иди, - ещё плотнее сказал Парамонов. - Шагай.

      Тощий Шаронов понимающе кивнул и зашагал к медпункту. Отряды на линейке подравнивались и готовились сдавать рапорты начальству - старшей пионервожатой, стоящей возле начальника лагеря рядом с флажной мачтой. Старшую пионервожатую звали Руфина Александровна, и она в торжественной стойке всегда ставила ноги широко, будто готовилась читать Маяковского.

      - Валь, побудь с ними, я потом приду, - сказал Парамонов своей юной напарнице и исчез. Вернулся через час, когда уже пришла пора разводить детей по кружка́м и проводить с ними "оздоровительные мероприятия по плану". В руках Парамонова приплясывал молоток.

      - Всё, - сказал Парамонов. - Гвоздей больше нет. Нигде.

      Валентина странно глянула на него и сказала:

      - Тебя Никитич вызывает.

      Парамонов положил молоток в ящик стола и пошел к Никитичу.

      - Где был твой отряд? - холодно спросил Никитич.

      - На линейке, - сказал Парамонов.

      - А ты где был? - сдерживая гнев спросил Никитич.

      - Гвозди забивал, - сказал Парамонов.

      - Гвозди?? - вскипел Никитич. - Приедет комиссия из райкома - они спросят с меня гвозди?? Да??? Они организационную работу спросят, а не гвозди!!!

      Никитич так назидательно устремил вверх указательный палец, что Парамонов секунду смотрел на потолок. На потолке ничего не оказалось, и пришлось жить дальше, не удивляясь своей пробитой гвоздями репутации. Днём он уже почти автоматически делал то, что положено вожатому, а библиотечными ночами его увлёк самоучитель для игры на гитаре, найденный нечаянно в одном из "уголков". Гитара у Парамонова появилась только в первом пересменке, он подставлял под ногу лежащую на боку табуретку и садился правильно. Будучи человеком прямого действия, он не стеснялся нашествия несуразных звуков, извлекаемых им из гитары ленинградской фабрики имени Луначарского. Он был совершенно уверен, что нужные звуки непременно последуют и между патефоном и гармошкой появится их заместитель, достойный того, чтобы звучать для пионеров на их маёвке, именуемой турпоходом.


      В поход первую смену Парамонов всё-таки сводил, без гитары. Пришлось делать из бузины кучу дудок, дети были в восторге, и как-то обошлось. Заодно Парамонову удалось вместе с пионерами спрятаться от грузовика, который пробирался просёлочными и лесными дорогами вслед за туристами. Грузовик вёз матрацы, подушки, какие-то кегли и ещё кучу всего, от чего туристы старались уйти. В массивном густом ельнике, посреди которого Парамонов с ребятами разбил лагерь, их не нашел никто. "У нас всё хорошо, все здоровы, будем завтра к 17 часам. Парамонов", - написал Парамонов, и записка была доставлена прямо в руки к нервно дежурящему в заводской "Волге" Никитичу.


      Двое лазутчиков, доставившие записку, тут же растаяли в воздухе непосредственно перед Никитичем и объявились в дебрях густого ельника, у своих. Матрацы сплели из еловых лап, обломанных с самых нижних веток высоких елей. Парамонов показал, как сшивать хвойные лапы, и все с увлечением их сшивали.

      - Василий Пантелеич, вы это в армии так научились? - спросила у Парамонова девочка Света.

      - Нет, - сказал Парамонов. - В армии я научился сидеть в шахте и сторожить ракету.

      - Это на севере? - спросил четвероклассник Лоскутов.

      - В Средней Азии, - сказал Парамонов. - Мы там о севере и о снеге только мечтали. На рыбалку с омутом ездил, там ночевали, вот и научился. Ильин, ты рогатины нашел?

      - Одну только, Васьпантелеич, - отозвался из глубины зарослей Ильин. - Вторую ищу.

      - А отца мой дед научил плести. Он на Колыме плел, если б не умел - живым бы не вернулся. Давайте ко мне четверых крепких парней, там бревно есть, принесём, сядем у костра.


      Короче сказать, осенью Парамонов без отрыва от производства пошёл и записался в школу инструкторов по туризму. Она работала по вечерам, учиться в ней надо было два года. В первое лето зачётом было участие в сложном категорийном походе, а второе лето, выпускное, предусматривало зачет за руководство таким походом. Все два года инструкторской школы Парамонов водил в походы детей из подшефной школы, а потом и вовсе оставил завод и стал заведовать отделом туризма в одном из московских ДПШ. Теперь мы сидим с ним и Валерой Юдиным спинами к печке на семинаре элитных инструкторов и разговариваем всякие профессиональные разговоры про маршруты, про группы и про новые стандарты основных и вспомогательных веревок. На столе - портвейн, колбаса и соленые помидоры. На дворе - ранняя, ещё снежная весна. На печи поспевает картошка с тушенкой. На подоконнике тикает большой квадратный советский будильник. Все углы у него мягко скошены, время течёт по нему совершенно беспрепятственно.

      Думаю, что мы еще вернемся сюда, и я продолжу рассказ, тем более, что мне подарили пишущую авторучку. Царапать сухим стержнем скользкую мелованную бумагу иногда наскучивает.


      Как <...> авторучки!!! Сегодня пойду искать ещё какую-нибудь, я должен писать, а не сачковать. Гелевая пишет два дня и привет...

      Шариковая пишет два...

     <...>

     1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16

     пойдет


      Каждое животное, которое растит своих детенышей, вряд ли имеет высшее педагогическое образование. Одни бросают детенышей, едва родив их, другие годами таскают на себе, пестуют и обихаживают, вводят образованными в сложный мир сложных существ. Найти общие знаменатели этих древесных, плывущих, ползущих, летящих и бегущих с разной степенью теплокровности педагогик, выделить их, сформулировать общие закономерности - хорошая задача. Дело не в том, что "крыша учит камень катиться", а в общности разниц между камнем и крышей, самцом и самкой, взрослым и ребенком. Динамика воспитания - непреложное его условие, если природа не распорядилась по-другому. Только люди, зафиксировав себя и ребенка в статическом положении, читают ему нравоучения и морали, почти не догадываясь, что обратного перевода слов в чувства и навыки не происходит. Училка рисования говорила нам, что главное - правильно положить руки на парту, сложить их как положено, по единому образцу. Я научился правильно класть руки на парту, но до сих пор (мне 71) ничего не умею нарисовать. Статика, которая годится для диалога, в монологах себя не оправдывает и никакой пользы не приносит.

      Поэтому я думаю, что одно из главных свойств обучения (воспитания) - его динамичность вкупе с психомоторикой вообще. У бегущего гепарда и стоящего моллюска разные детёныши, но мы говорим о людях, о ком бы ни говорили.

      Второе - необязательность образования для образуемого. Жизнь подсказывает ему целесообразность образования, воспитания, но не требует их от него. Образование становится ценностью для образуемого, он рассматривает его как добычу, как цель. Это рождает ученический азарт.

      Третье - цельность образования и жизни. Образование - не приложение к жизни, а сама жизнь. Все, кроме человека, далеки от того, чтобы обучать детеныша строительству снежной хижины в жаркой пустыне или решать задачу с условными яблоками в уловных руках.

      Остальное подскажет Природа. Чтобы петь песенку, не обязательно знать ноты, но нужно владеть голосом.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 11 марта 2018 года. Отрывок 211

      Мне было лет восемь. Услышав, что детей будут выращивать пробирке, я пошел в ванную комнату и взялся за дело. Вся моя химическая лаборатория состояла из четырёх пробирок, одной колбы и причудливой стекляшки неизвестного назначения. Умом я чувствовал, что этого может оказаться недостаточно, но сердце гнало вперед, оно очень хотело братика, а еще лучше - двух, я найду, чем их кормить.

      Разложив свои химические стёкла на поперечной доске, лежащей через ванну, я подумал и принес из шкафа свой микроскоп, которым увлечённо пользовался уже второй год. Приладив его на конце доски, задумался, с чего начать. Я сел и растопырил глаза. Они всю жизнь у меня растопыриваются нечаянно и смотрят в разные стороны, когда я сильно задумываюсь. Кроме того, так лучше видно то, что представляешь внутри себя.

      Ближайшим маленьким животным были рыбки в аквариуме. Они назывались гуппи. Обдумав этот вариант, я отбросил его: спросить у рыбки, хочет ли она стать человеческим детёнышем, невозможно. То есть спросить-то можно, но ответа не дождёшься или не поймешь, что тебе ответили. Вдруг же она не хочет? Увлеченно я обсудил сам с собой помещение в пробирку почки с дерева, но пришел к предположению, что из неё в пробирке вырастет дерево или, в лучшем случае, ветка тополя.

      Потом перед внутренними глазами появились червяки, которых я накопал прошлым летом перед рыбалкой. Потом морской конёк, живший в моей коллекции в засушенном виде. У червяков плохо с ручками-ножками, а конёк будет отмокать слишком долго, а мне хотелось чтобы всё произошло сейчас.

      Тут я вспомнил что-то про живые клетки и аккомодировал свое зрение на микроскопе. Следующим шагом был поиск живой клетки. Я тут же нашел её в цветочном горшке, где рос алоэ (из его листьев, мёда и какао маме делали смесь, чтобы она поправилась). Отщипнув кусочек листа, я устремился с ним к микроскопу и вставил обнадёженный глаз в окуляр. Там было тихо и темно, я поискал маленьким предметным стеклышком лучик отражения от электрической лампочки и увидел, как мне показалось, несметное количество клеток, сверкающих всеми цветами радуги.

      Клеток у меня теперь было полно, я снова растопырил глаза и стал соображать - сколько клеток надо для человеческого зародыша, чтобы у него ни в чём не оказалось нужды - ни в ручках, ни в ножках, не говоря уж о голове. Я уже видел, как он подрастает в пробирке, как мы разбиваем её, будто куриное яйцо, и как я бережно несу его в кроватку, еще очень великую для него.

      Белок куриного яйца, промелькнувший перед внутренним взором, показался годным для питания моего человеческого птенца, пока он живет в стекле, но я не отважился попросить маму-бабушку Татьяну Андреевну разбивать яйцо по такому ничтожному поводу, как мой живой каприз в пробирке. После некоторого размышления я предположил, что человечка можно будет выкармливать молоком, оно стоило 30 копеек, а десяток яиц - 70.

      Насмотревшись еще раз на живые клетки алоэ под дулом микроскопа, я вдруг заметил, что клетки продолжают двигаться у меня в глазах тогда, когда я оторвался от окуляра и поднял голову. Поморгав и прищурившись, я понял, что двигающиеся клетки расположены у меня на глазу, и сердце моё упало на коричневый кафель пола в ванной комнате.


      Полагая, что мои клетки уж точно живые, я взял кривые маникюрные ножницы и, зажмурившись, оттяпал совсем маленький кусочек указательного пальца левой руки. "А что, если он сразу захочет есть?" - подумал я и, оставив свой зародыш лежать на доске, устремился в кухню и вернулся оттуда с бутылкой молока. Если бутылку не разбить и вернуть обратно в молочный магазин, то за две пустые дадут одну полную.

      Маникюрные ножницы напоминали своим блестящим видом серьезный медицинский инструмент, и я сгреб ими свой маленький кусочек пальца в горловину пробирки, полагая, что туда же надо как можно скорее отправить каплю молока. Молока нашлось слишком много - малыш столько не выпьет, пришлось отливать лишнее в раковину, расположенную тут же. Слить молоко надо было осторожно, не слив вместе с ним драгоценный теперь и, наверное, оживающий человеческий зародыш. Это получилось, я выдохнул, покосился на слишком широкое горло молочной бутылки и решил, что на следующее кормление попрошу пипетку. Никто не будет спрашивать зачем мне пипетка, если надо - вот, возьми. Аккуратно положив пробирку на бок, поскольку штатива у меня не было, я отправился мазать йодом свой героический палец, который явно пожертвовал своим благополучием ради продолжения жизни. На обратном пути я захватил с собой в ванную несколько крупинок сахарного песка - чтобы молоко для малыша было сладким.


      На ночь я пристроил малыша на батарее парового отопления, под подоконником, где уже почти темно. Я залез под одеяло и размечтался - как мы весело будем путешествовать по морю через бури, шторма и солнечные блики волн на подводных камнях. Потом я подумал, что ночью в комнате может стать холодно и стянул с себя одеяло до колен: если станет холодно - я проснусь, заберу к себе малыша и отогрею его под одеялом. Батареи уже не грелись, во дворах и на улицах появлялась первая весенняя зелень. Потом я заснул.

      Утром я увидел, что мама-бабушка хлопочет возле мамы. Ночью маму опять атаковала смерть, но мамина мама, моя мама-бабушка опять отогнала её. Так продолжалось много лет по несколько раз в неделю - другого времени я не помнил, мама заболела когда мне было два месяца. Когда она носила меня в животе и рожала, всем было нечего есть, и она очень ослабла, а я родился без кожи на пальцах рук - в маме не хватило еды на мою кожу. Её подруги по волейбольной команде уговорили её придти на очень важный матч, и она, слабенькая, пошла - её подачи были грозой для соперника. Перед самым концом матча мама выпрыгнула вверх у сетки, чтобы сделать блок, а когда приземлялась, отразив удар, сама получила удар головой в бок от своей же подруги, прыгнувшей вверх повторить блок.

      Маму лечили несколько месяцев от простуды, но потом оказалось, что это не простуда, а абсцесс лёгкого, который можно лечить только изобретенным в далекой стране пенициллином; его трудно достать и он дорого стоит.

      Меня сначала выкармливали крошками от печенья и сухарей, разведенными в воде. Маме-бабушке давали вытряхивать пустые коробки в булочной-кондитерской, и мне там вполне набиралось что поесть. Вероника, младшая сестра моей мамы, училась тогда в техникуме и получала стипендию, которой ей хватало на ватман, тушь и рейсфедеры, а основу бюджета тянул на себе дедушка Миша, работавший на заводе в Малаховке.

      Мама в первые два года болезни могла разговаривать, садиться на кровати и даже пересаживаться на стул, но потом уже не могла. Она проживет еще почти два года, а перед смертью взглядом посадит меня к себе на кровать и скажет тихо-тихо:

      - Юрик, отпусти меня. Мне там будет хорошо. Не держи меня.

      - Нет, - скажу я и возьму её за руку. - Ты поправишься.

      Она немножко улыбнется и прикроет глаза. Я залезу под стол, на котором тяжелая скатерть свисает до пола, и буду просить кого-то, чтобы меня вместо мамы взяли в другой мир, а её оставили.


      ...Переложив заветную пробирку в глубину стенного книжного шкафа, я побежал в школу, но на уроках был невнимателен - думал про своего Малыша. Капнуть молока я ему успел, но хватит ли ему этих капель на весь мой школьный день? И вообще, я - здесь, он - там, успею я придти к нему на помощь если она вдруг понадобится?

      Потом меня одолел страх: а вдруг там развивается не человек?

      - Теперь все рисуем бабочку, - сказала учительница рисования, но я испугался рисовать насекомое - вдруг это повлияет на развитие моего Малыша? Поэтому я нарисовал нечто сомнительное, похожее на человечка, но с крыльями бабочки.

      - Смотрите, дети, - показывая мой рисунок классу, сказала учительница. - Я дала вам задание нарисовать бабочку, а Юра нарисовал человека с крыльями. Вы видели когда-нибудь человека с крыльями?

      - Не-ет, - загудел класс. Мне было всё равно, главное, что я не причинил вреда Малышу даже мыслью. Я понял, что Малыш происходит из человека, значит будет, скорее всего, человеком. Это успокоило меня настолько, что ни гнев учительницы, ни реакция класса меня уже не интересовали.

      Не стерпев собственного молчания, я на последнем четвертом уроке наклонился к соседу по парте и лучшему другу Лёшке Воронину и сообщил ему:

      - У меня, кажется, будет ребенок.

      Лешка не дрогнув склонил голову на бок и стал смотреть на меня взглядом своего соседа по бараку - Юрия Никулина. Это был клоунский печальный взгляд, выражающий безысходную озабоченность. Лёшка подумал немного и сказал:

      - Сегодня дядя Юра рано придет. А у тебя температура.

      - У меня? - удивился я.

      - Здесь школа для мальчиков, - назидательно сказал Лешка. - Здесь ни у кого ребенка не будет.

      Потом он смягчился и посоветовал с участием:

      - Сходи к медсестре.

      Лешка, как человек из барака, знал жизнь лучше меня, но про температуру он ошибся. Мы вышли из школы и разошлись по своим дорогам.

      Дядя Юра придет в барак, там живет его мама, это хорошо, это я никогда не пропускал, но я сам теперь дядя Юра для своего Малыша, который ждёт меня в пробирке. Я затревожился сильнее, но улицы переходил правильно, - такой уговор.

      Пробирка была на месте. Капли молока в ней превратились в мелкие хлопья серо-желтого цвета. Малыш лежал среди них на самом дне. Мне показалось, что он немного подрос, но ни ручек, ни ножек у него еще не было.


      Вернувшись из школы, я всегда бегом садился за пианино, чтобы утолить тоску по клавишам, накопившуюся в школе. Не выпуская из рук пробирку, я сел за пианино, открыл крышку, откинул подставку для нот и осторожно водрузил на нее пробирку, чтобы освободить руки. На этой подставке всегда оказывалось то, что могло обременить руки во время игры, - книга, игрушка, недоеденный кусок хлеба. Всё, кроме нот, я не знал их.

      Занеся руки над клавишами и глядя на пробирку, я вдруг с каким-то восторженным ужасом понял, что Малыш будет слышать меня. От этого мурашки побежали по всем клеткам моего тела, но я тут же сообразил, что именно руками, именно на клавишах я могу сейчас рассказать ему про весь бесконечный праздник этого мира, позвать его сделаться человеком и родиться на свет.

      Игралось мне всегда легко, я мог сыграть себе всё, - воспоминание о запахе позавчерашнего борща, страх кролика перед удавом или любовь к еще не встреченному прекрасному. За окном гудели машины, тогда еще никто не запрещал им это делать, и я начал с этих гудков, заплёлся в них своими нотками и будто пытался выпутаться. Тут же сознательное намерение превратилось во внутреннее желание, в потребность играть Малышу, это превращение, как всегда, дало внутреннюю свободу и сняло любой страх ошибки. Я отправился дальше по клавиатуре обеими руками, поставил правую ногу на педаль "форте" и подпер её под пятку пальцами левой, иначе она не доставала до педали, чтобы на неё жать, когда надо. Привычно слившись с инструментом в одно целое, я вдруг заметил, что мир, который я хочу представить Малышу и сам Малыш равновелики. Это вызвало во мне дополнительный восторг и сверхурочную нежность, и мы полетели. Мы стали пари́ть с Малышом так, что всякие мелочи жизни не доставали нам даже до ватерлинии. Стаи чаек поднялись выше нас и растаяли, просветлив небо. Мир состоял из образов и линий, линии были бесконечны, они терялись за горизонтом времени, образуя новые образы и смыслы. Соединив, наконец, в одно целое себя, Малыша и весь мир, я почувствовал громадное облегчение, оно называлось "Мы", а когда есть Мы, ничего не надо бояться. Только расти. Ты свободен.

      Помню, что бабушка открыла дверь в комнату, где лежала мама. Она любила слушать как я играю.


     (2018)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 12 марта 2018 года. Отрывок 212

      Мурло очень любит заниматься разоблачительством - ему необходимо снизить выдающихся людей до своего уровня, чтобы они не выдавались. Не терпя никакого над собой превосходства, оно мракобесится на своём бульдозере, идучи по судьбам и биографиям замечательных людей, оставляя за собой нравственную пустыню, над которой реет лозунг "Сам такой!". Мурлу всегда плохо от того, что кому-то хорошо; его бесят человеческие способности, умения и таланты, оно готово раздавить всё, что лучше него интеллектуально, морально и нравственно. Его бесит, когда люди аплодируют не ему, восхищаются не им, подражают не ему. Ненависть ко всему человеческому, особенно в высших его проявлениях - органическое и неотъемлемое качество мурла. Я умышленно не называю имена, чтобы не прославить одних и не обрызгать грязью других, но вы знаете эти имена, вы видели этих особей в телевизоре, читали их опусы в прессе, слышали по радио.

      Результат их деятельности - неоправданная потеря нравственных платформ, дезориентация людей и - в первую очередь - детей, идеалы которых крушатся на фоне успешности мурла, имеющего государственную поддержку. Возвыситься над людьми мурло может только идя по их головам, и это одно из любимейших его занятий.

      Мурло плохо выглядит на фоне свободных творческих людей, поэтому любит всё запрещать. Этот вид коллективной ответственности всех за кого-то еще мало изучен - многие думают, что это законотворчество и защита кого-то от кого-то. Сориентироваться в сложном мире мурло не может, поэтому, особенно оказываясь во властных структурах, запрещает всё подряд убивая двух зайцев: никто ничего не сделает лучше меня, потому что никто ничего не сделает, а я - работаю в поте лица - запрещаю и запрещаю.

      Мурло любит повесить над каждым дамоклов меч, который сработает по его, мурла, усмотрению.

      Мурло изобрело для своих нужд словечко "умничать" и прижимает им людей, в первую очередь детей, которые не рождаются мурлом, но им становятся. Я не слышал это слово в употреблении у нормальных людей, только у мурла.

      При контактах с людьми они множественно подают примитивные знаки собственного превосходства и принимают в этом желаемое за действительное.

      Они любят осаживать людей многозначительными "так принято" и "так положено", в публичных выступлениях не чураются оборота "всем известно, что", а в личной беседе покажут вам пальцем на потолок, намекая, что они встроены в вертикаль власти, что правда.


      Мы политкорректно не отделяем их от себя, но они давно сами отделили нас, устроив на корабле странный переворот. Если объединить по общему признаку проблемы, стоящие перед страной, обозначится главная.

      Педагогическая.


      В.И. Вернадский разделяет понятия государственного и социального патриотизма ("Философские мысли натуралиста"): "Организованность не есть механизм. Организованность резко отличается от механизма тем, что она находится непрерывно в становлении, в движении всех её самых мельчайших материальных и энергетических частиц".


      "...Похоже, что интеллигенция - "жизнь жизни"". Она составляет сотые доли процента "по весу", но как основная проявляющаяся сила... Впрочем: "Живое вещество даже в самых больших концентрациях... составляет одну-две сотых процента по весу. Но геологически оно является самой большой силой в биосфере и определяет, как мы увидим, все идущие в ней процессы и развивает огромную свободную энергию, создавая основную геологически проявляющуюся силу в биосфере...".

      ...Вот вам и "большинство". Косное - в большинстве, жизнь - меньшинство. В природе нет демократии? :)

      Меньшинство живой материи, однако... Вижу для себя пока две четкие границы: 1. Между живым и косным. 2. Между живым и человеческим.


      "...рост научного знания XX в быстро стирает грани между отдельными науками. Мы всё больше специализируемся не по наукам, а по проблемам".

      "...как бы выраженное в виде "символа", создаваемого интуицией, т.е. бессознательным для исследователя охватом бесчисленного множества фактов, новое понятие, отвечающее реальности. Логически ясно понять эти символы мы пока не можем, но приложить к ним математический анализ и открывать этим путём новые явления или создавать им теоретические обобщения, проверяемые во всех логических обобщениях фактами, точно учитывая их мерой и числом, мы можем".

     В.И. Вернадский

      Предложение Саши Гусева назначить меня руководителем образования очень развеселило. Это всё равно, что сделать овёс министром сельского хозяйства, а лошадь - министром транспорта. Я никогда в жизни ничем и никем не руководил, ЦВиРЛ - не в счёт, а при ЧС, когда сразу беру на себя руководство, - это от необходимости быстрых и точных ответственных действий; я координатор, но не руководитель по самой сути. Руководителем административно-бюрократических структур никогда быть не хотел, иметь власть стыдно и противно. Я бы лучше реально поработал, чем "руководить". Да ведь единственное, что надо сделать - разрешить авторские школы. Они как паровозы вытянут образование на новую ступень. В то же время, в отсутствие нормально работающих социальных лифтов думающих и творческих людей некуда выпускать - они окажутся на дне социума.

      Надо также понимать, что доселе каждое детское учреждение, где ребенок находится по обязанности, насильно, является для него тюрьмой - будь то ясли, детсад, интернат, детдом и т.п. Это - однозначное воспроизведение ГУЛАГа со всеми его характерными особенностями и причиндалами. Детские учреждения должны создаваться в соавторстве с детьми, а взрослых, способных на такое соавторство и сотрудничество - не так уж много, и организационными мерами их на свет не произведешь.

      Нынешнее образование пытается воспитывать интеллектуалов с рабским сознанием. Странное сочетание, не правда ли? Такое образование, такое стремление постыдно для любой страны. Одаренность детей рассматривается как украшение на имидже государства, как брошка или шляпка с пером, одаренность почти всегда запрягает для себя мятежный дух и всяческую непохожесть, а им хода нет. Демографические ямы ни при чём, - поляна Детства выжжена вне зависимости от того, сколько на ней детей. Обратите внимание, что высокая озабоченность касается вопроса "сколько детей?", ничуть не занимаясь вопросом "какие они?".

      В стране сейчас нет условий для развития, воспитания и образования детей. При сохранении статуса-кво никакие организационные меры не помогут: страна бездетна по своей сути, по своему нынешнему укладу жизни. Она в своей нынешней верхушке боится детей и ненавидит их. Она не знает, чего ждать от каждого ребенка и от всех детей разом. Такая Родина-Мать, такое Отечество-отец и путающийся у них под ногами Ребенок напоминают традиционную неблагополучную семью.


      Учителя и воспитатели, между прочим, тоже происходят из детей. Министры и, странно сказать, президенты - тоже. Те, кто будет руководить и править завтра, происходят уже сегодня. Это и отчаяние, и надежда.

      Это отчаянная надежда на то, что лучшая Россия произойдёт вопреки ее организаторам, а не благодаря им. А пока - подумайте о воспроизведении ГУЛАГа - интернировании детей. Детские тюрьмы уродуют общество и калечат страну.

      В образовании всё должно быть авторским. Тогда и начальники не понадобятся. Только координаторы. Решить стоящую перед страной педагогическую проблему без решения социально-политической - вряд ли.

      Куда-то подевалась "Сказка о Попе́ и его работнике Балде". Её не цитируют и не упоминают. Приключения жильцов дома, решивших сменить управляющую компанию, до боли что-то напоминают. До мелочей. До нюансов. Фи. Аяяй.

      Основание разделения. Единый признак различия (У Якова Голосовкера).

      "...логика чудесного замещает закон исключенного третьего законом не исключенного третьего и тем самым создает положительное понятие абсурда... Но раз абсурд выступает как чудесное существо, чудесный предмет, чудесный акт, чудесный факт, то абсурд не есть уже абсурд". "...дилемма разрешается синтезом, ибо среднее дано и противоречие снимается вовсе, ибо "исключенное третье" есть, ибо в этом мире чудесного действует закон не исключенного третьего. ...Все качества функции абсолютны, всё превращается во всё, мера не подчинена норме, малое становится сколь угодно большим и большое сколь угодно малым, (...) бесконечное включается в конечное. ...в мгновение ока и воочию осуществляется великий закон метаморфозы, основоположный закон природы, ее самый таинственный закон при всей его морфологической наглядности. Но этот закон в мире чудесного осуществляется как игра, где любое может быть обращено в любое (...)".


      "...осуществимо всё неосуществимое, достижимо всё недостижимое, выполнимо всё невыполнимое, ибо миром чудесного управляет абсолютная сила и свобода творческого желания как первое и последнее основание для любого следствия, как первоисточник, порождающий из себя причины всех действий, всех чудес".

      "Идеи суть смыслообразы - внутренние образы воображения. ...Мышление образами как деятельность воображения есть одновременное мышление смыслами. ...абсолютная свобода желания не нуждается в аргументации". Я. Голосовкер

     (2016)

     (с) Юрий Устинов

      

     Опубликовано 13 марта 2018 года. Отрывок 213

      Потоковый текст покинул меня, его нет с середины ноября, а сейчас середина декабря. Может быть, новогодние воспоминания смешанного запаха хвои и мандарина вернут его, но если нет - не беда, будем конструировать и мостить текст, как мостовую или черепичную крышу, это избавит его от нелепостей хоть немного, но и лишит достоинств дождя или ключа, бьющего из земли.

      Опускаясь все глубже в память, Тропа дает возможность заглянуть в нее сверху, увидеть то, что не разглядишь "лицом к лицу", и предположить некоторые обобщения.

      Публикация текстов, если смотреть на время их написания, идет от настоящего времени к прошлому, когда я разглядывал всё вблизи, мне самому будет интересно прочитать написанное раньше и, благодаря этому, сообразить, что и как надо писать в дальнейшем.

      Ручка эта удобная, шарик в ней не тормозится и не проскальзывает, надеюсь, что и буквы получаются более внятно, хоть я их уже и не вижу.

      Контекст, в котором я живу, не очень способствует писанию, прикладываться к тетрадке приходится украдкой, между всем прочим и на фоне неприятных ожиданий и сомнительных перспектив.

      Надеюсь, что моя письменная речь остается или становится внятной, в состоянии внятной речи надо удерживаться, что я и стараюсь делать, несмотря на всяческие недомогания, включая слепоту и головокружение.

      Не станем дуться на тех, кто воспринимает мою писанину как "штучку", а не как человеческий документ с попыткой сказать что-то для меня важное. Эти люди - рыбки, рыбы и рыбищи, у них вполне прохладная кровь, но тяга к познанию на фоне такой крови достойна похвалы.


      От вступления в какую-то полемику я далек и по ситуации, и по возрасту, поэтому занимаюсь тем, что пытаюсь высказаться наряду с другими, а не вопреки им. Тексты мои, лексически довольно примитивные, подводят читателя сложностью "перескакивания смыслов", когда читатель ждет продолжения повествования, а там торчит контрапункт, а некоторые тексты и вовсе из контрапунктов, которые последовательным сознанием смотрятся как "не пришей рукав". Меня это, впрочем, не беспокоит, я выскажусь как смогу и сколько успею. В общем, это безобразно вольное письмо, подобное последнему путешествию Битт-Боя в гриновских "Кораблях в Лиссе".


      Я хотел сказать, что даже при полной потере идущего через меня потокового текста, я буду продолжать писать, даже если придется это делать насильно. Насилие над собой - единственное, имеющее право на жизнь.

      Удовольствие от насилия над собой я не получу, но, возможно, получу текст, который для меня важнее, чем эмоции по поводу насилия над собой. Если же вдруг вернется потоковый текст, который одним духом по несколько страниц, я буду транслировать его и в дальнейшем. Я должен предположить, что мои тексты кому-то пригодятся, и я предполагаю это с осторожной долей вероятности. Хуже будет, если они пригодились бы, а их нет. Одиночество не тяготит меня, я прожил в нём жизнь и не рассыпался, хотя мы хорошо знакомы.

      Возможно, через какое-то время я объявлю бойкот взрослому миру, это будет бессрочно, но пока у меня нет достаточных оснований для такого решения, оно не может быть основано на личных впечатлениях и "обидах", хотя я не умею обижаться, умею только обижать. Большинство обижается на мои завышенные требования к различным проявлениям качества их жизни, включая взятую ими на себя работу, но я ни с кого не требую больше, чем с себя, и хорош бы я был, если бы допустил к Тропе халтурщиков, рукожопых заботников и бдительных обеспечителей безопасности с приплюснутыми мозгами. Исправить меня на эту тему трудно или невозможно - оно въелось в кровь, в кость, в каждую клетку. Пусть все порют свои косяки на сопредельных территориях, на своей я этого терпеть не буду. К взросляку, работающему на Тропе, включая себя, я беспощаден.


      Стараниями лишиных - скоробогатченков и прочих грызловых было изготовлено чучело Тропы и чучело меня, оба достойны уничтожения, размножения и пренебрежения, но они ничего не имеют общего с Тропой и со мной. Мои Записки Огородного Пугала дают возможность чучелу высказаться, а то и быть услышанным, что может принести некоторую пользу и восстановить такой призрачный модус, как справедливость. Потоковое письмо начисто исключает вранье, а письмо конструктивное должно быть настолько хроникально-документальным, чтобы выдержать любую проверку на подлинность со стороны заинтересованных граждан. Впрочем, многие имеют не отбитое с детства "чутьё на подлинность", которое подскажет им всё как есть. Если уж я теперь лишен и презумпции подлинности, то отправлю её, пожалуй, в свободное плавание, глядишь и встретимся.


      Может быть, благодаря этим текстам мы начинаем с кем-то по-настоящему знакомиться. Всю жизнь я промолчал, теперь - говорю.

      По сути, это те же мои песенки, только разведённые пожиже.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 13 марта 2018 года. Отрывок 214

      Изобретения и открытия делает дух мятежный. Государству такой дух не нужен, а открытия и изобретения нужны. Оно ждёт от школы, что та сумеет засунуть мятежные духи в безмятежные тела, но задача слишком сложна и решается криво: мы чаще всего имеем на выходе никакого ученика или ездим к нему с передачками в дурдом или колонию.

      Активное противодействие духа незнанию, всяким "так принято" и "так положено", собственному непониманию и косности ведет к совершенствованию мира, но это активное сопротивление нещадно и бездумно подавляется сызмальства - с целью обеспечения спокойствия граждан и общественного порядка в школе, семье, на детской площадке.

      Разумеется, я обращаюсь к умным людям, имеющим больше, чем рубильник на два положения "всё запретить - всё разрешить", умеющим отличать зёрна от плевел и везение от невезения.

      Животные воспитывают детенышей мудрее, чем люди. Только в самом крайнем, исключительном и редком случае зверь огрызнется на детёныша, если тот уж вовсе "достал", вылетел играючи из поля уважения к достоинству другого существа. Но я не знаю, что было бы, если бы зверь ежедневно ходил на нелюбимую работу, терпел унижения от нелюбимого начальника, а после работы скандалил на кухне с нелюбимой женой.

      Ребенок и вовсе не очень-то разделяет для себя дух от тела, в мятежном теле - мятежный дух, как и наоборот. Собственный мятеж беспокоит и самого ребенка, но тут уже его право - не отличать сначала упрямства от настойчивости. В детском мятеже, как ни в чем другом, точно и подробно может быть прочитана личность ребенка, но нельзя давать ключи от прочтения всем подряд, среди них много таких, которые хотят "выключить" ребенка, чтобы не мешал, и не сильно озабочены его суверенитетом.

      Мы подступили с вами к пониманию того, что протестное поведение не обязательно является реакцией на внешние обстоятельства, но может быть и внутренним, глубинным свойством личности, а это уже иная мотивация, нежели простое желание рикошетных действий.

      Кому-то тут же захочется примеров, их тьма в вашей памяти и в вашем жизненном опыте, но тут обойдёмся без них: ничто так не упрощает мысль, как пример. Не будем опошлять примерами вашу безусловную способность охватить проблему вашим замечательным умом "как есть", а не "например". Пример - рядом с вами и вечно страдает какой-то ерундой.


      Поберегитесь предполагать "цель" детского протеста, если он не рикошетный, вероятность ошибки огромна, сам ребенок, как правило, этой своей цели не знает, но формулирует или представляет ее себе и другим как рикошетную "потому что" или "для того, чтобы", хотя она рикошетной вовсе не формируется и так же естественна, как неизвестна. Мятеж, протест - части характера, рожденные уникальной конституцией личности и присущие ей органически, а не как феномен на ровном месте. Чем дальше в личности от ровного места, тем интереснее бывает человек (ребенок), тем больше у него шансов помять бока себе и другим, стремясь к открытиям и изобретениям, к нарушению непреложного и размеренного течения вещей.


      В отношении мятежных детей педагогика нынче похожа на психиатрию: вылечить не можем, только подавить, снести, уничтожить её вместе с зернами. Ровно так же, как психиатрия ничего не может вылечить, педагогика не может изменить, когда самые жесткие силовые спецоперации против ребенка оборачиваются уничтожением пациента как личности или обретением бесценного опыта быть 'вопреки', а не "благодаря".


      Если вы устойчиво (исторически) являетесь другом мятущегося ребенка и допущены им в его сферу мотиваций, вам не составит большого труда вместе с ним конструктивно разобраться с его протестом, это снизит его пафос и переведет течение в спокойное русло. Любовь к ребенку в этом случае обязательна, включите её, вы же знаете, где у вас кнопка. И постарайтесь вести себя мудро, но самым нечеловеческим образом, как животные, которые терпят от детенышей почти всё, но - как человек - будьте открыты к интеллектуальному и эмоциональному сотрудничеству, а если повезёт - к совместной научной работе внутри личности вашего ребенка.


      От мятежей и протестов, что важно, следует отделить капризы, которые чаще всего связаны с физиологическим, а не психологическим состоянием. Поискав причины дискомфорта в сфере физиологии и всяких дисфункций, вы, скорее всего, эти причины найдете и сможете устранить - при наличии градусника и чутья это не сложно. Единственное что при этом стоит учитывать - то, что ребенок своими капризами привлёк внимание друга, а не вызвал прислугу для устранения дискомфорта.


      Хорошую модель собственных действий при протестных проявлениях ребенка вы сложите, глядя на его игры, где игрушечные персонажи и ситуации подскажут вам - как сам ребенок реагирует на чей-то мятеж или протест. Если он подавляет их силовым образом, а не созидательной деятельностью, участием души, - насторожитесь и постарайтесь компенсировать результаты собственных ваших ошибок.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов

     Опубликовано 15 марта 2018 года. Отрывок 215

      Продолжу пополнять Заметки мозаикой воспоминаний, событий и смыслов, пусть эта мозаичная картина или, скорее, витраж, напоминает о том, что мы были.

      Тропа хорошо знает, что проголодавшись все становятся немножко злее, кто-то с кем-то может заискрить или выпустить вдруг колючие цепляшки, которые в сытом состоянии не заподозришь у спокойных и довольных детей.

      В семидесятых эту проблему на вечернем разборе (Круге) поставил Костявр, одиннадцатилетний добрый человек с широкой костью и спокойными глазами.

      - Когда хочешь есть, просыпается нижнее настроение, - сказал Костявр.

      - Какое? - удивился Мика.

      - Ну... нижнее. Верхнее-то в порядке.

      На борьбу с нижним настроением голодных детей тут же были брошены лучшие умы тропяного Круга, то есть - все.

      - Это вот здесь, - сказал Костявр и похлопал себя по пузу ниже пупка, показывая где располагается нижнее настроение.

      - Может быть, просто надо всех накормить, - робко предложила Маринка.

      - А чем кормить когда еще нечем кормить? - спросил Дон, и все легка запечалились в поисках выхода.

      - Ну да, - сказал Индеец. - Если в космосе до обеда космонавты станут злиться, они врежутся куда-нибудь.

      - В космосе? - удивился Миха. - Врежутся?

      - А может для злых какой-то лёгкий перекус? - предложил Олежек.

      - Ну, да, - сказал Дон. - Хочешь поесть - позлись.

      - Не пойдет, - сказал Костявр.

      - Я придумал, - сказал Мика. - Пусть все голодные злятся на Шкраклю. Она же во всем виновата.

      - Не пойдет, - сказал Костявр. - В этом она не виновата.

      - А кто виноват? - спросил Индеец.

      - Никто, - сказал Дон. - Желудок виноват, ему скучно.

      - Погоди, - зашевелился Мика. - Если это нижнее настроение, значит есть еще и верхнее. А оно что?

      - Точно! - оживился Костявр. - Для себя - нижнее, а для всех - верхнее. Пусть оно замаскирует нижнее.

      Все решили попробовать, но для этого нужно было проголодаться. На следующий день перед завтраком, обедом и ужином все были подчеркнуто доброжелательны с окружающими. Вечером обсудили результат и решили: годится. Не надо бороться с нижним настроением, надо перекрыть его настроением верхним, чтобы сердце оказалось выше желудка, как им и положено быть. С той поры на Тропе голодные дети бывают, а злых от голода - нет.

      Вдохновение - вдыхание своей жизни в представляемые и жаждущие оживления образы и смыслы. В этом качестве - да, оживление группы - процесс вдохновенный, требующий закрайнего напряжения творческих сил, но не опустошающий, не приносящий похмелье усталости. Поднявшись на вершину, ты пойдешь с группой ве́рхом, по гребню, не спускаясь вниз. Там - новые взлеты и новые вершины, немыслимые до первого подъёма на верхнее плато. Эверест это или Голгофа - не важно, при хорошей трассировке можно никогда не терять высоту. Высоту вдохновения.


      Правого и левого нет только у пустоты. Иди от неё, пусть празднует за спиной, и не оборачивается на свист. Когда тебя объявят кем угодно - не оборачивайся на свист.

      Когда тебя будут сжигать - пой гимны, как Джордано Бруно. Надо же чем-то заняться, когда тебя сжигают. Если кто-то встанет с тобой рядом гореть на костре, - ударь его. Если не уйдёт - обними его.

      Ты - Не исключенный Третий, снимающий синтезом противоречия между группой и отдельным её членом, между каждым и каждым, между всем правым и всем левым. Жизнь - это и есть снятие противоречия синтезом - например, между живой и косной материей, проявление свободной энергии этого синтеза. Кстати, именно за это тебя и сожгут. Тем, кто властвует, хочет разделять, иначе никак, а ты приперся тут соединять все своим поганым синтезом. Власть - это путь к смерти.

      Много простят тебе, но Оживления не простят. Они - цари мертвых, живые им неподвластны.

      Сам за собой не уследишь - некогда.

      Хорошо стремиться к тому, что хорошо, но плохо убегать от того, что плохо.

      Власть над группой имеет летальный исход. Она будет сопротивляться, она живая. А уж властитель - изначально мёртв, раз рвется властвовать. Живое неподвластно.

      Всё, что в мире существует в соотношении с другим сущим, ждет Не исключенного Третьего, это и есть твоя работа, только оживлением группы ты не отделаешься. Синтез, разрешающий противоречия, называется Любовь. Искать тебе ее не придется, она есть везде.

      Коротко стриженным трудно обмениваться невербальными сигналами. Короткая стрижка - подчинение, послушание, но и выступление на стороне силы.

      Вспомни, как ты видишь характер и настроение древесной коряжки, когда она вовсе не похожа на живое существо. Включи это зрение, оно дает полное, подробное и быстрое чтение знаков.


      В основе культа личности - инстинкт поиска Духовного Абсолюта. С ним надо осторожно. Хотя бы: культ - отдельно, личность - отдельно. В живой группе он работает на группу, а не на личность.


      Правизна с левизной и не мерность единице - одно и то же. Это признак жизни.


      Запреты чего угодно дешевле, разумней организации чего угодно. Кроме дешевизны, они привлекают отсутствием интеллектуальных, моральных и прочих нематериальных затрат. Кроме того, запреты замечательны возможностью проявить власть и получить удовольствие от наказания тех, кто их нарушает. Чиновники лоснятся и потеют от этого удовольствия: "Ну вот! Мы ведь запрещали!".


     (2017)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 22 марта 2018 года. Отрывок 216

      Пытаясь создать совершенное, человек в своём масштабе повторяет действия жизнетворящего начала, поэтому культура и есть путь к абсолюту. Этот путь вечен и подобен движению к линии горизонта, что в самом обыденном смысле подтверждает теорию Эйнштейна. Он сравнивал себя с жуком, ползущим по поверхности шара, понимающим, что это шар. Ещё он играл на скрипке, и я отдал бы всю оставшуюся жизнь, чтобы услышать как он играет.

      У неподвижной точки нет правого и левого, поэтому она мертва. Нелинейное, заворачивающееся время жизни приносит нам в старости иные параболы не только памяти, но и самого бытия, не известные нам в другие времена жизни и наши комментарии этих новых нелинейных масштабов люди принимают за мудрость или старческий маразм.

      Старость расположена близко к детству в сворачивающейся жизни, но далеко от него, если двигаться по поверхности времени, при этом точка завершения жизни и точка рождения (или зачатия) могут совпадать.

      Изготовившись ко сну вечером и закрыв глаза, я любил запускать прошедший день в обратном порядке в своём воображении. Особенно было интересно, когда момент памяти о пробуждении утром прошедшего дня совпадал с моментом реального засыпания - там было много неожиданных подарков, которые не опишешь словами - это легко, можете попробовать сами.

      С Тропой на всякие такие темы мы почти не разговаривали, все эти представления находились у меня внутри под грифом "метафизическая интоксикация", и было не обязательным для публичной демонстрации. Девяноста девяти из каждых ста тропяных были неведомы сказки про взаимочтение и про иероглифы Слабых Сигналов, я тоже предполагал, что всё это может называться по-другому и быть при этом давно пройденным этапом в познавательной деятельности людей, но в "Заметках" я пишу как есть, как мне тогда представлялось. Когда музыка Брамса точно отражала мне движение оживающей косной материи, а сама музыка была очень похожа на череду бегущих иероглифов ощущений и состояний, когда они не чередуются, а неожиданно логично переходят, превращаются один в другой. Музыка Баха подсказывала пути в глубину неосознаваемого, Скрябин писал звуком цветовые танцы и приключения, а Софья Губайдулина объясняла доброту начал - доброту, расположенную за пределами добра и зла, но при этом - доброту. Всё это была правда - в музыке невозможно солгать, никакого произведения не получится, но можно сколь угодно давать волю воображению, помогающему читать душой вереницу звуков.


      В детстве всё крупно, ничего мелкого нет. В старости - всё мелко, нет крупного. Упасть лицом в траву или подняться высоко над лугом - между этими полюсами проходит жизнь и совсем неплохо, если они оба обогащают её. Начав с микромира и уловив первые для понимания закономерности жизни, ребенок встаёт на ноги и растет всё выше, обогащая обзорную карту жизни, которая сложится к старости.

      Взаимодействие детства и старости обогащает и приводит к высокому качеству человека в любом возрасте. Ребенок еще не содержит в себе старика, но старик уже обязательно содержит в себе ребенка - со старика и спрос в этой паре, особенно - если он этого ребенка не потерял. Содержание ребенком в себе "внутреннего взрослого", о котором прочитал в комментариях к "Заметкам", - сомнительно: у ребенка нет взрослого опыта, нет опыта быть взрослым. В резонансном обмене между полюсами детства и старости средой передачи сигнала служит культура. Возможно, самое важное занятие дедов - ввести внуков в культуру человечества, включая этические нормы, а остальное непредсказуемо приложится.

      Культура начинается с общения. Я не встретил за свою жизнь учебника культуры отношения к детям, но учебников в образе людей было много, очень много, вернее было бы сказать, что не учебников было совсем мало.

      Совершенствуя культуру предыдущих поколений, ребенок движется вперед, он не будет топтаться на месте или ходить кругами - у него есть линейные ориентиры, а не только он сам. Уходя в скиты, старцы, мимо всего прочего, обозначали свою готовность отвечать на вопросы тех, кто готов слышать ответы и приватно беседовать о жизни. Таких вопрошающих "самовыдвиженцев" не так уж много, и никто не должен мешать беседе двух заинтересованных друг в друге людей. Хочешь сам получить ответ - сам приди и сам задай вопрос. Беседа со старчеством, как и сама культура этой беседы, - один из главных истоков совершенствования человечества и человека: пополнение культуры без потерь.

      Если ребенку часто показывать вектор стремления к абсолюту, он может сложить свой путь с этим вектором. Я говорю об искусстве, творчестве, которое досталось нам в артефактах. Ребенок лучше нас знает Будущее, поскольку им является, и добровольность восприятия им предметов культуры не следует подвергать сомнению. Не навязывать, не привязывать, а - показывать, в этом хороший путь, а среди множества разбегающихся дорог и тропинок приоритет стоит отдавать тем, которые исполняют тягу движения к абсолюту. Это как карманный компас - просто и надёжно. Невозможно сделать что-то хорошее по обязанности, только по любви, которая учит не быть в долгу, но и не чувствовать должником другого. Конструирование живого мира бесплодно, он не будет живым, даже если станет двигаться, а уж попытки заставлять быть что-то живым сильно пахнут нафталином. Любая социальная политика, будь она мелкая - в семье - или крупная - в государстве - должна следовать за Природой, а не противостоять ей, насильничая при достижении своих целей. Настоящая любовь - она вообще не про похоть власти и даже не про секс. Лучший кусок мамонта, лучшая самка, лучшее место у огня манят "сильных" мира сего, отдадим им, они временны, мы - постоянны. Любовь - она про любовь.


      В общем, про любовь, про воду про наследование культуры, про Снегурочку и Снежную Королеву Европы - это всё одно и то же, и я не понимаю, не знаю как это можно написать одним монотекстом. Отсюда и сложности прочтения моих поспешных Заметок. Я порядочно болею, слепну и всё хуже двигаюсь, а сказать вам хочется много, и всё кажется важным. Ну, как-нибудь.

      Итак, наследование Культуры - как любви, как снежинки с не обломанными лучами, как пути к животворящему роднику, имеет очень важное значение для человечества, большее, чем для человека. Чело - он всего лишь век, а вечность - это про человечность.

      Тропа из поколения в поколение совершенствовала себя. Насмотревшись на это, я решил поделиться её опытом - рассказать о том, какая важность защиты в эстафете Культуры и как важно надёжно передавать эту эстафетную палочку следующему бегущему. Доброго ему пути среди любви, снежинок и кристаллов человеческого духа, таких иных, чем предметы кристаллографии.

      Обозначая путь человечества, Культура, в отличие от Истории, научит всему, останется лишь дополнить её плодами опыта собственной жизни, если она захочет принять их.

      Я расскажу ей про Группу.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов


     Опубликовано 26 марта 2018 года. Отрывок 217

      К любимым фильмам Тропы надо добавить ещё не игровой фильм, который называется, если мне не изменяет память "Старше на 10 минут". Мы смотрели его в кинотеатре документальных фильмов наискосок через Садовое Кольцо от сталинской высотки МИДа. Славик Баранов после фильма расплакался тихо и безутешно и не захотел ехать домой, а поехал к дедушке, у которого давно не был. Фильм был то ли французский, то ли бельгийский, имени автора я не помню. Если он есть в сети - дайте ссылку на него, пожалуйста. В этом случае комментарии к фильму и рассказы о том, как увидела его Тропа не потребуются.


      Славика я не видел плачущим ни до, ни после.Он вырос, стал киноактером, его можно увидеть в фильмах "Клетка для канареек", "Что с тобой происходит" и других. Кроме того, он озвучил, оживил голосом множество мультяшных персонажей, а в забугорных фильмах по-русски его голосом говорили многие замечательные актеры.

      Я не знаю, что повлияло на выбор его профессии. Сейчас уже не спросить - он ушел из жизни несколько лет назад. Он был всегда очень внезапным человеком во всех свои проявлениях, наш Граф Козлэ-дэ-Баранэ, но никогда ничего плохого из-за него не случалось - это была интеллектуальная внезапность, а не спонтанность животного поведения.

      Свой титул он получил после того, как яркой короткой речью уговорил расступиться огромную, громадную отару овец, в которую мы впилились на Черкесском хребте под Чугушом, когда на нас наваливалась гроза. Овцы расступились и дали нам проход спуститься к лесу, чтобы не торчать под молниями на осевой линии хребта, не плыть среди них по километру в час.

      Пару лет назад я еще раз увидел Славика в тюремном телевизоре Краснодарского централа. Он играл продавца книг в каком-то сериале с Александром Абдуловым. Он был такой же, как всегда - и в жизни, и в кино. Так мы еще раз встретились и расстались.


     Герц Франк, 1978 "Старше на 10 минут"
  ---===---
  
  'Старше на 10 минут' ('Vecāks par 10 minūtēm') - фильм режиссёра Герца Франка.
  
  Жанр: документальный
  Режиссёр: Герц Франк
  Оператор: Юрис Подниекс
  Кинокомпания: Рижская киностудия
  Длительность: 10 мин.
  Страна: СССР
  Язык: русский
  Год: 1978
  IMDb: ID 1018920
  
  Сюжет
  
  Фильм 'Старше на 10 минут' снят одним планом, без единой склейки. В своей работе режиссёр запечатлел недолгий по времени и значительный по содержанию отрезок душевных переживаний ребенка. Внимание камеры сосредоточено на лице мальчика, наблюдающего за невидимым зрителю представлением в кукольном театре.
  
  Съемка
  
  Идея снять фильм зародилась у Франка ещё в 1974 году.
  
  Фильм снят скрытой камерой. По словам Герца Франка: 'Оператор Юрис Подниекс после съемки выглядел так, будто отработал смену в шахте, а кажется, что фильм снят легко, одним движением камеры'.
  
  Дополнительные факты:
  
  Эта работа Герца Франка в своё время завоевала симпатии многих признанных мастеров экрана, а Вим Вендерс предложил своим коллегам из разных стран мира повторить идею рижских режиссёров, собрав из 10-минутных короткометражных фильмов киноальманах.
  
  В 2002 году самые значительные режиссёры современности взялись за эксперимент: ровно за десять минут экранного времени каждый из них должен был передать своё уникальное понимание времени. Так появились два полнометражных альманаха 'На десять минут старше' (1-й - 'Труба', 2-й - 'Виолончель')
  
  (по материалам Википедии)
  
  "Старше на 10 минут" /10 minutes older / - (1978) ~ Герц Франк /Herz Frank/
  
  Документальное Кино СССР (1978) Герц Франк...
  Фильм снят без единой склейки,скрытой камерой в Кукольном Театре...
  ..."Дети не умеют лгать
  И не умеют лицемерить...
  Дети - могут долго ждать
  И могут безгранично верить!
  И могут,не скрывая чувств,
  Заплакать или засмеяться
  Они всё пробуют "на вкус"
  И детям можно ошибаться"...
  
  Ten minutes older (The Cello) / На десять минут старше (Виолончель)
  
  Director: Bernardo Bertolucci
  Режиссeр: Бернардо Бертолуччи
  
  Глубоко спрятанные 100 цветков \ 100 Flowers Hidden Deep "На десять минут старше: Труба" 2002
  
  Чена Кайге Chen Kaige
  ---
  Глубоко спрятанные 100 цветков \ 100 Flowers Hidden Deep "На десять минут старше: Труба" 2002
  ---
  Сборник короткометражек выдающихся режиссеров современности.
  
  В 1979 году выдающиеся советские режиссеры Юрис Подниекс и Герц Франк сняли шедевр документального кино "На десять минут старше": в течение десяти минут камера неотрывно следила за лицом маленького зрителя в кукольном театре. На экране мальчик переживал столько эмоций, что на глазах зрителей превращался в новую личность. Этот фильм в свое время покорил многих признанных мастеров экрана, а Вим Вендерс предложил своим коллегам в самых разных странах мира повторить идею рижских режиссеров, собрав из 10-минутных короткометражек киноальманах.
  В 2002 году самые значительные режиссеры современности взялись за эксперимент: ровно за десять минут экранного времени каждый из них должен был передать свое уникальное понимание времени. Так появились два полнометражных альманаха, созданные пятнадцатью законодателями мировой киномоды и вобравшие в себя все виды человеческого опыта - рождение, смерть, любовь... Никакого давления со стороны продюсеров. Никаких правил и ограничений. Кроме одного - уложиться в 10 минут. Это своего рода клип-энциклопедия ключевых стилистических приемов современного кино от Вима Вендерса до Аки Каурисмяки.
  
  ---===---
  

     (2018)

     (с) Юрий Устинов
  
  

Опубликовано 28 марта 2018 года. Отрывок 218

  
   "Жизнь человека не много стоит в сравнении с его делом". Э. Хемингуэй
  
  ***
  
   "Человека можно уничтожить, но его нельзя победить". Э. Хемингуэй
  
  * * *
  
   Ква-ква (это я)
  
  * * *
   Запад есть Запад, Восток есть Восток. Это два полушария человечества ты разделишь в каждом человеке и задумаешься опять о синтезе и анализе, обсуждая с собой вопрос о целесообразности выбора как такового.
   Пытаясь удержаться в цивилизационной пропасти между Западом и Востоком, Россия мечется по принципу "или", но уже никуда не денется от "и".Будучи прямыми потомками эллинской цивилизации в культурном, а значит и научном представлении, в искусстве и попытках мироустройства, мы с трудом проникаемся Востоком, особенно среди богатства манипуляций разного вида сознаниями, включая общественное. Такой неглубокий, и скорее всего безумный подход не меняет сути, оставляя перемены внешним маркерам и оставляет страну в пропасти отставания и от Запада, и от Востока.
   Начни исправлять это с человека, в котором ты различил конфликтующие между собой Запад и Восток. Конфликт правого и левого полушарий вынуждает искать убежище где-то в "мозолистом теле" и прозябать в нём, не имея преимуществ синтеза левого и правого, их совместимости, достойной мыслящего существа. Задача не в том, чтобы помирить Запад с Востоком и устроить перемирие. Задача заключается в поиске их благотворного сотрудничества как разных систем, разных мировоззрений, разных культур.
   Между эзотериком и ортодоксом тебе предстоит быть Не исключенным Третьим, достойно представить их друг другу и подружить их для совместного решения проблем, которые не помещаются целиком в один из подходов и, смею тебя уверить, в дыру меж тем и этим не помещается ни одна проблема - она хочет союза тех и этих для ее решения. Надо искать удовольствие от сложности мира, а не убежище от неё.
   Помогая совместной работе правого и левого человека, ты помогаешь в синтезе Востока и Запада в человечестве, ощути, а запуская волнами цепные реакции синтеза в обществе, ты уже работаешь против крестовых походов и ответных тер. актов отчаяния. Внутри каждого человека идет множество войн, направленных на его разъятие, а твоя забота - мир во благо всех противодействующих сторон. Это не только возможно для человечества - это неизбежно - выведи свою группу в состояние существа, которому не нужны войны с самим собой и твоя маленькая скромная задача будет выполнена.
   Мы, те и другие, очень нужны друг другу.
   Каждая сторона конфликта будет тащить тебя к себе - на свою сторону, но ты оставайся в третьей точке: с начала прошлого века или раньше, Планете очень нужна Служба Примирения, особенно теперь, когда все могут уничтожить всех. Не давайте детям играть со спичками, а взрослым с ракетами.
   Начав с одного неубитого и не разъятого человека, можно идти к неубитому и не разъятому человечеству, патриотом которого быть не стыдно, при всём очаровании эллинских представлений о мире.
   За конфликтологией большое и хорошее будущее, когда она перестанет быть "наукой побеждать". Мир станет великой победой человечества над собой. За такие победы на Тропе дают деревянную медаль. На ней так и написано: "За победу над собой". Мы должны противостоять не только суициду человека, но и суициду человечества. Вот тебе и вся экстремальная педагогика.
   Не стоит преувеличивать свое значение в мире, но не надо его сильно преуменьшать. Цивилизация ничтожеств вряд ли нужна ей самой.
  
  Ю. Устинов. "В небе налегке"
  
  (2018)
     (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 1 апреля 2018 года. Отрывок 219

  
   Стихи Людвига Ашкенази представлялись мне чёрно-белыми, как фотографии в его сборнике "Черная шкатулка". Я люблю черно-белые фото. Особенно нравилось стихотворение, где в одной школе и в одном классе учились Шекспир и Гитлер, Леонардо и Савонарола. Фактически эта вымышленная школа реально находилась в любой земной школе, в любом ее классе, спасибо Коменскому и Песталоцци.
   Когда мне было 15 лет, "Школа" Ашкенази меня позабавила, в 25 - заставила задуматься, в 40 - насторожила. Вилли, говорит учитель, опять ты на уроке играешь под партой своими куклами! Посмотри, как смирно сидит Адольф и как внимательно он слушает!
   Черно-белых Уильяма и Адольфа я видел, как наяву, с того места, где над доской в советских школах висел портрет Ленина. Потом я спускался своим мысленным трансфокатором к самой парте, где сидел Шекспир, и заглядывал в неё. Это были не куклы. Это были люди, и там шла настоящая жизнь. От меня Шекспир кукол не закрывал, я входил к ним, становился одной из них, продолжая наблюдать себя как человек. Я понимал Уильяма, и вот почему.
   Через 15-20 минут от начала урока мне нестерпимо начиналось хотеться играть на клавишах, это была непреодолимая жажда, почти паническое желание, главная и высшая потребность. Учительница математики в 346-й Марья Ивановна знала про эту мою слабость и никогда не ругала меня за то, что я опять выдрал из тетрадки двойной листок, наспех расчертил на нем клавиатуру и, засунув листок в парту, упоенно топал по нему пальцами - не глядя, как всегда, но знаю, что попадал. Марья Ивановна угадывала мою музыку по моему лицу и по спрятанным в парту рукам. По математике я имел круглые пятерки, и вся эта музыка мне прощалась, Марья Ивановна только покачивала головой и отворачивалась от меня, мельком улыбнувшись, а я продолжал топать и выделывать что хотел - то один, то с оркестром, то с басистом и ударником. Клавиши были черно-белые, я чувствовал это пальцами в темном чреве парты, но звучал мой инструмент во всех цветах и оттенках и на все лады.
   Иногда, упарившись от исполнения очередной импровизации, я доставал руки на свет, клал их на парту, и тогда Марья Ивановна говорила:
   - А теперь Юра решит нам в уме вот этот пример, который написан на доске.
   Пример по инерции казался мне музыкой, и я легко и мгновенно решал его, зарабатывая очередную красивую пятерку в дневник: Марья Ивановна очень красиво рисовала цифру 5.
   Искры опять сыпались из-под пальцев, из-под них рождались океаны и небеса, и я снова засовывал руки в парту и топал по нарисованным клавишам, а Галка Щипунова хихикала, намекая, что я занят под партой чем-то неприличным. Класс Галку не поддерживал, за бесконечную тягу к клавишам ребята звали меня Шапен. На школьном заборе кто-то вывел мелом "Шапен + Аристова = любовь". С Наташкой Аристовой мы встречались в вестибюле метро "Бауманская" и ездили кататься по кольцевой линии, а то и в Измайлово, если было время. Я так и сфотографировал Наташку на свою новенькую "Смену-2" на "Бауманской", она улыбалась, но фотографию я напечатал одну и оставил себе. Фотобумага называлась "Бромпортрет", я пробовал ее впервые, и мне понравилось - ее цвета имели теплый коричневатый оттенок. Наташке этот оттенок очень шел, она была на фото как живая и собиралась прыснуть от смеха, но не успела, и я щелкнул. Потом мы ржали и катались в первых вагонах. Фотобумагой с черными в синеву оттенками я больше не пользовался, но в "Черной шкатулке" Людвига Ашкенази они были кстати. У нас с Наташкой было по жизнь, а у Ашкенази - про жизнь и смерть, про неуловимый переход между ними, про линию, разъединяющую и соединяющую их.
  
   Еще мы с Наташкой любили кататься на сорок пятом трамвае, и она звала меня не Шапен, а Юрка. Я придумал ей песенку, которая начиналась словами "Пускай дома сутулятся и небо хмурит брови". Я спел ей всё это в трамвае, и она смеялась, мы ржали на весь вагон, и глаза у нее были как две большие ромашки, а лицо как у девушки, которая что-то шьёт на старинной картине, которую я видел в журнале "Огонёк".
   По чёрно-белому скучается и сейчас, поэтому я люблю зимний лес и клавиши рояля. Между жизнью и смертью - всего лишь полутон, как между Шекспиром и Гитлером, любовью и ненавистью, бегом и падением.
   Потом мне подарили прозрачную пластмассовую линейку-угольник, она была неплохим зеркалом, и на Наташку можно было смотреть не поворачивая головы. Линейка жёлтая, и Наташкино лицо было как на "Бромпортрете".
  
   "А может быть придется
   По березовому лету
   Под песенку кузнечика
   Тропинками шагать...".
  
   Это из той же песенки Наташке, спетой в 45-м трамвае. Мелодию помню, а слова забыл, шел 1956-й год, много времени с тех пор. Людвиг Ашкенази пришел мне в руки в 1961. Это был "самиздат", но с картинками. Чёрно-белыми.
  
  (2018)
     (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 2 апреля 2018 года. Отрывок 220

  
   Все знаки общения (иероглифы взаимочтения) сложны, интегральны. Они все сложны, простых среди них нет. Они все содержат алгоритмы ответных, обратных знаков, и такой обратный ответный знак почти всегда результат выбора отвечающего, а не сгенерированное в собственной пустоте действо. Большинство из них увенчано знаками вопроса, имеющими образы знаков ответа. Такой диалог происходит задолго до словесного общения, а иногда и вместо него. Вернее, он происходит всегда.
   В группе каждый индивидуальный знак человека несет в себе интеграционные "присоски" - такие особенности его формы, которые обозначают его не только как знак отдельного человека, но и как знак среди знаков, которые можно прочитать слитно, вкупе, нераздельно - как знак группы, ее текст. Даже протестные знаки в таких случаях предположительны, они оформлены как "возможные к исполнению", если есть веско обоснованные сходные знаки. Такая "предположительность" внутри множественных диалогов даёт возможность группе консолидировано вырабатывать свои мнения и программировать действия, не прибегая к словам и не пользуясь понятиями "большинства", "лидера" или "гуру".
   Становясь (являясь) органом выработки решений, группа ответственно разберется в процессе знакового диалога со всеми поливариантами оценок, оснований и деятельностных подпрограмм за счет множественного интегрального содержания знаков - их качества и богатства. Качество и богатство знаков определяется, в первую очередь, свободой их формирования, которая, в свою очередь, - результат психологического климата в группе и не вынужденного, природосообразного существования группы.
  
   По сути, мы находимся внутри бегущего, текущего, непрерывно изменяющегося совместного текста группы, где отдельные знаки неразличимы - они слишком коротки во времени и не отдельны, а слитны, что дает мне возможность полагать текст группы как процесс, существующий только в его динамике и невозможный для различения "по квантам". Его сложные и прекрасные абрисы восхищают меня как наблюдателя - они подобны красоте природных построений, которая неподвластна человеку: он заменяет живые цветы бумажными, а сердце - его механической моделью кровяного насоса.
   Творческое отображение Слабых Сигналов дает больше в их познании, нежели прямое их наблюдение вооруженным науками глазом. Знаки подвластны для отображения искусством - оно состоит из них. Свободная симфония множественных человеческих отношений всегда лежит совсем рядом, и надо лишь не бояться её, а хотеть её.
   Я любил иногда отключиться от группы (обязательно оставив сторожок для мгновенного включения) и воспринимать ее "со стороны". Феерическое пиршество бегущих знаков не поместилось бы ни в одно известное мне искусство, а их совместные произведения представлялись мне самыми прекрасными вселенскими цветами, рукотворение которых немыслимо, невозможно.
   Детская "болтовня ни о чем" во дворике под вашим окном может быть сопутствием многообразной знакописи - такого же вселенского цветка, содержащего в себе синтез всех видов искусств и что-то ещё, чему не учат в школе и название коего мне не известно. Нет возможности для меня перевести эти знаки на бумагу и дать вам прочитать их - это невозможно. Хорошо, если бы описание одного мимолетно пробегающего знака уместилось в тетрадку, где 96 листов, как в этой. Однако, запахи и звуки описывать вовсе трудно, там всё время будет "как", "будто" и "как будто", а на самом деле там ничто не как будто и несравнимо, не обозначаемо. Иначе мои Заметки ограничились бы полутора абзацами такого политекста - больше не нужно, всё понятно. Знаками к человеку и группе равноприближено всё сущее, макромир и микромир равновелики.
   Когда отстраняешься от группы, кажется, что все ее знаки, всё её поведение - чистая стихия, беспорядочное мельтешение цветастых бабочек на поляне детства. Но чуть спустя времени, понимаешь, видишь, слышишь, осязаешь и обоняешь, что это самоорганизующаяся стихия. В ней есть свой порядок и одно ощущение этого порядка, этой гармонии - великий праздник. Даже рождение мотивов можно видеть в знаках, такая информативность потрясает. Впрочем, статического "порядка" в системе не существует. Она сама - движение к порядку, стремление к нему. Знаки - это отражение сложных переживаний и комментарии к ним.
   Нашел для неживых косных групп более точное название: хаотические. Но этот хаос, однако, существует только в сознании наблюдающего группу, сама же она в это время просто живет в других горизонтах законов и закономерностей и вряд ли вообще может нами рассматриваться как группа. Часть Охлоса остается охлосом, сколько его ни структурируй - без общей динамической составляющей он и останется толпой, хоть большой, хоть маленькой.
   Ловлю групповедение как органическую часть социологии, но не могу найти. Три года назад, когда я еще был вольным и искал, никакие гуглы и яндексы не выдавали мне групповедение как синтетическое понятие/занятие, в котором присутствует биология, социология, психология, генетика и вообще трудно сказать - что там не присутствует. Я находил взгляды психологов на группу, ее понимание социологами и генетиками отдельно и прочие представления о группе, существующие в своих системах терминов и знаков, но искомого не нашёл.
   "Иванов, вы мне всю физику на фиг сведете", - говорил учитель из известного анекдота.
   Но складывается впечатление, что многие науки хотят свести изучаемое ими именно на фиг - к примитивной связке выведенных ими закономерностей. Такой "науки" для групповедения я не хочу. Мне будет маловато, если группу объяснят особостью одиночества на фоне закона термодинамики.
  
   "Гиперпространство вида деятельности". Важное название аспекта живой группы.
  
  (2018)
     (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 5 апреля 2018 года. Отрывок 221

  
   Как-то давно я написал что-то вроде:
   А сколько теперь мне? Не знаю.
   Наверно, лет 30 на вид.
   Знакомая школа лесная
   Росинкой навстречу звенит.
  
   Там еще и дальше было, я забыл. Думаю, не назвать ли "Заметки" "Лесной школой"? Конечно, это нескромно, - кто я такой, чтобы открывать свою школу, но были раньше такие "лесные школы", вроде санаторных, стоящие в лесу и хранящие в себе маленьких туберкулезников, шизофреников и прочий "неформат", который гостям страны и показывать-то неудобно.
   В такой лесной школе Василёк придумал меня у себя под кроватью, а потом нашел в жизни. В таких лесных школах хранились неисчислимые богатства детских душ, обожженных болезнями и отторгнутых обществом. Тропа чем-то похожа на такую лесную школу, может потому и назвать? Надо позвонить в завтра, там живёт Ленка, которая всё знает. У нас еще сегодня, а у нее уже завтра. Она очень скромная и никогда не говорит из своего завтра, как мы тут отстали во времени. Зато она может хорошо нарисовать к такой лесной школе картинки. Потому что она тропяная и всё видит и понимает. А?
  
   Командир группы на Тропе ненаказуем. Командиром по очереди побывает каждый - это сменная должность. Безнаказанность командира освобождает его от всяческих страхов, связанных с выполнением этой работы, но и дает свободу действий, которые до вечернего разбора дня никак обсуждаться не будут. Никто не скажет ему об ответственности, он сам понимает ее, чувствует, но не опасается: он ненаказуем.
   Бывает, что командир работает с группой три-пять дней, бывает - больше, всё зависит от графика, принятого группой. Оптимально руководить группой 5 дней - за первые 2-3 дня избавишься от ошибок и еще два-три дня отработаешь уверенно и с большим удовольствием. Правда, удовольствие от такой должности получает не каждый. Тем, кто выполняет командирские обязанности с трудом, разнообразно и активно помогает сама группа: помогает командовать собой. От должности сменного командира можно отказаться, если ты еще в неё не вступил и не объяснять причин отказа или объяснить их. Переход должности от закончившего работу командира к новому происходит на вечернем разборе (Круге) последнего дня его работы. Совершается переход с помощью передачи друг другу знака командира - маленького якоря из золотистого металла (так было на Тропе примерно 25 лет из 40). Все, кто хочет, говорят уходящему в запас слова благодарности за его работу, вспоминают его главные и яркие удачи. Плохого командиру никто не скажет - лучше промолчать.
   Сам ненаказуемый командир может раздавать наказания направо и налево в любом количестве - группа будет подчиняться, даже если он ошибся. Если ошибка явная и может принести ощутимый вред, группа замрет на минуту, оставив все работы, разговоры и движения - во время этой "минуты молчания" командир может на ходу исправить ошибку, если осознает её. Командира, как и меня, группа слышит всегда и везде. Он, как и я, всегда и везде слышит группу. Я - его советник, готовый в минуту опасности мгновенно превратиться в авторитарного и жесткого руководителя - на это время командир станет рядовым, группа при ЧС живет по другой, недемократической схеме прямого подчинения, обязательного и безупречного. Поскольку чрезвычайные ситуации бывают чрезвычайно редко, я нагло бездельничаю, а командир работает с группой. Распорядок дня, порядок действий группы, санитарное состояние, качество пищи, равновесие искренних добрых отношений и всё прочее - это его заботы, а не мои. Мои заботы - скорая медпомощь, если она вдруг понадобится и скорая аварийная связь с лагерями, если она будет необходима. Я тоже имею право раздавать наказания и предупреждения и говорить "стоп" в момент опасности, но наказания раздаю мало и неохотно. Не люблю я это дело, честно сказать. Поощрений же на Тропе никаких специальных нет, только сама жизнь, само событие, в котором ты оказался хорош.
   Самые сказочные и бездумно дерзкие по отношению к другим ребята, вступив в должность командира, вдруг показывают чудеса чуткости, предупредительности и культуры отношения к своим товарищам.
   - Я скажу честно, - вещает Чушка на вечернем разборе. - Я думал, что Дятел - долбодуб и хамло. Но я ошибся. Прости меня, Дятел, прости когда сможешь.
   - Мне казалось... - с трудом говорит Дятел.
   - Что казалось? - спрашивает Чушка.
   - Мне казалось, что все ко мне плохо относятся, и что я опять никому не нужен.
   - Тебе не казалось, - тихо говорит Соловей. - Так и было. До вчерашнего дня.
   - Да, - говорит Чушка, - вчера ты как-то раскрылся.
   - Вчера я вдруг увидел в тебе моего будущего друга, - сказал Соловей.
   Голова Дятла уже утонула в его коленях, но он продолжал слушать, ковыряя палочкой рант своего ботинка.
   - Командир, - сказал Саня Дятлу. - Ты хорошо отработал. С тобой легко было жить. Ничего лишнего, только всё нужное.
   Дятел застыл свернувшись, перестал ковырять ботинок и медленно выпрямился.
   - Это я раньше на себя злился, - сказал он. - А получалось, что на всех...
   - Тук-тук, - сказал Саня, и все затихли.
   - Тук-тук, - обрадовался через пару секунд Тишка.
   - Тук-тук! - возгласила Настя.
   - Группа хочет звать тебя Туктук - сказал я. - А не Дятлом. Подумаешь?
   - Неа, - сказал Дятел, - я сразу согласен.
   - Согласен или хочешь, - спросил Тишка.
   - Хочу.
   - Сегодня Туктук передает командирство Сане, - сказала Настя, ведущая разбор.
   - Наконец-то, - проскрипел Туктук, - пожалуйста, накажите меня за что-нибудь, я устал. Я устал от ненаказания. Или хоть предупреждение дайте.
   И совсем уже шепотом добавил:
   - Я прошу вас...
   Потом пели песни. Туктук сидел прямо, держал свою палочку-ковырялочку вертикально между двумя ладонями и ничего не ковырял. Потом разговорились о том, что самое трудное в работе командира группы.
   - Ответственность, - сказала Настя.
   - Нет, - сказал Туктук. - Самое трудное это ненаказуемость.
   Все согласились.
   - Ну что, "мышку" зажжем и спать? - спросил новый командир Саня.
   - Можно я еще тут посижу немножко? - попросил Туктук.
   - Конечно, можно, - сказал Саня. - Ты же знаешь, что можно.
   - А ты... - начал Туктук и не продолжил фразу.
   - Конечно, - сказал Саня. - Сейчас отобью народ и тоже с тобой посижу.
   - Спасибо, - прошептал Туктук и положил свою ковырялку в гаснущие угли костра. Она подождала немного и загорелась. Туктук смотрел на нее пристально, но очень спокойно.
   - Всем-всем доброй ночи! - сказал Саня.
   - "Мышка" дозаправлена? - спросил я.
   - Ага, - кивнул Саня. - Сейчас уложу всех и через пять минут буду с вами.
   Туктукина ковырялка догорала, блики от нее побежали по ближним стволам деревьев и по нашим лицам, потом исчезли - в костре остались только тлеющие угли, мы заложили их до утра "закладушками" - специальным накатом из бревен, под которым до утра сохранится жар. Дежурным будет достаточно раздвинуть закладушки и положить на угли пучок разжиги - тонких сухих веток. Через несколько минут от него пойдет дымок, а потом он вспыхнет новым свежим пламенем утреннего костра.
   Туктуку десять, Сане и Тишке по двенадцать, Насте одиннадцать. Мне - не помню сколько было. Лагерь "Уютный", верховья реки Небуг под Главным хребтом. Все еще живы и очень молоды, скоро приедут киношники снимать про нас кино, а медработником у нас - замечательная медсестра Надя Сосновская. Над нами высится в ночи гора Монастырская, вся из исландского шпата, а старейшие грушевые леса на том берегу еще не вырублены и не распаханы мехлесхозовскими тракторами. Трелевочный трактор, наносивший самые страшные раны лесу, назывался у нас "враг народа".
  
  (2018)
     (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 6 апреля 2018 года. Отрывок 222

  
   Лица детей довольно скоро стали расфокусированы, размыты не только в телевизоре, но и в жизни. Лишая детей права, ответственности и мужества иметь собственное лицо, мы погрузили их в принудительное небытие, которое, по мнению многих, является лучшей защитой от опасностей. Такая логика восходит к представлению, что лучшую безопасность имеет узник за семью запорами, прикованный ко дну каменного мешка. Не умея и не желая обустраивать мир для детей, общество подчеркивает, что проблемой для него является не безопасность детей, а сами дети. Лишив детей свободы под предлогом защиты их безопасности, общество и государство проявили очередную глупость по отношению к детям и пошли на очередные подлости в отношении детей.
   Униформенные погонистые тётеньки из "детских комнат милиции" никуда не девались, не ушли бодрым строем в историю, а мимикрировали, статистически разрослись и пролезли везде, где можно заниматься запретительством по отношению к детям, декларируя и осуществляя воспитание подрастающего поколения выключением его из жизни. Вновь вернулся или проснулся "некто", который знает, как надо воспитывать. Этот "некто" вообще знает про детей всё, а мы про него - ничего. Мы снова близки к диктату в воспитании и к единому подходу в образовании, направленым исключительно на лишение будущего нашего будущего в целях сохранения системы: отношением к детям снова правит политическая целесообразность.
  
   Ничего природосообразного в таком отношении к детству нет. Сохранить прошлое, не допустив детей в жизнь - что может быть еще неестественнее?
   "Некто", будучи общественно-государственным начальником детей, успеет наделать еще много гадостей и нелепостей - всегда с самыми лучшими намерениями. Всю жизнь я боролся с ним, но сейчас я временно побеждён. Единственное, что я могу сделать нынче, - предупредить об опасности - для ребенка, семьи, страны, для детских сообществ и для тех, кто пытается их создавать и поддерживать, для тех, кто поёт детям колыбельные и рассказывает о хрупком величии Жизни, о культуре без танков, пушек и ракет, о тех, кто действительно хорош или действительно плох по делам своим, и так далее, очень далее.
  
   Верните детям лица. Верните им слова. Верните им подлинную жизнь.
  
  (2018)
     (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 8 апреля 2018 года. Отрывок 223

  
   Я обещал тебе написать про "детей-404" на Тропе. Не берусь сказать, сколько их было, и ты вскоре поймешь, почему. Охлос довольно оголтело отвергает таких ребят, оставляя им самые нижние места на социальной лестнице, и почти всегда устраивает травлю, единственным выходом из которой случается только смерть. Это отрыжка средневекового межгруппового восприятия там, где для этого осталась почва. Обо всём этом мы еще поговорим, но сначала будет к месту заглянуть к Андрею Платонову в его "Город Градов" и послушать рассуждения его героя - советского чиновника не ахти какого полета и не самого высокого кресла.
  
   "А может, и были в Градове герои, только их перевели точная законность и надлежащие мероприятия. Отсюда пошло то, что, сколько ни давали денег этой ветхой, растрёпанной бандитами и заросшей лопухами губернии, ничего замечательного не выходило".
   "Самый худший враг порядка и гармонии, - думал Шмаков, - это природа. Всегда в ней что-нибудь случается...".
   "А что, если учредить для природы судебную власть и карать её за бесчинство. Например, драть растение за недород. Конечно, не просто пороть, а как-нибудь похитрее - химически, так сказать!".
   "Что нам дают вместо бюрократизма? Нам дают - доверие вместо документального порядка, то есть дают хищничество, ахинею и поэзию. Нет! Нам нужно, чтобы человек стал светлым и нравственным, потому что иначе ему деться некуда. Всюду должен быть документ и надлежащий общий порядок".
   "Канцелярия стала их милым ландшафтом. Серый покой тихой комнаты, наполненной умственными тружениками, был для них уютней девственной натуры. За огорожами стен они чувствовали себя в безопасности от диких стихий неупорядоченного мира и, множа писчие документы, сознавали, что множат порядок и гармонию в нелепом, не удостоверенном мире".
   Название большого социально-философского труда, написанного Шмаковым: "Принципы обезличения человека с целью перерождения его в абсолютного гражданина с законно упорядоченными поступками на каждый миг бытия".
  (из книги Андрея Платонова "Город Градов")
  
   Как ты понимаешь, в мире этих деятелей ничего не изменилось, и они сидят везде, куда нестандартные дети могли бы обратиться за помощью и поддержкой. Следующая наша с тобой тема: происходят ли нестандартные в любви дети лишь в момент вручения им, например, аттестата зрелости или в свой 18-й день рождения? Нет, их особенности складываются (происходят) до их рождения при всём их разнообразии, включая очень разные степени инакости.
   То есть, мы имеем дело с природным явлением, а не девиантным поведением, навязанным агитацией и пропагандой. Принимая рыжих, леворуких и прочих "нестандартных", общество должно отбросить предрассудки и принять этих ребят как своих детей, как граждан своей страны, как зеленоглазых и родных, а не со скрипом, как принимают на производстве брак. Я знаю их и свидетельствую, что это - полноценные люди, часто дающие фору "натуралам" в человечности, уме и совести. Они никак не исковерканы своей особостью, их деформирует не их особенность, а отношение к ней общества. При этом они, несомненно, полноценные и достойные члены этого же общества. Болевая точка расположена именно здесь.
   Идем дальше. Я уверен, что термин "сексуальная ориентация" для детей неприменим - он для них некорректен. В том вихре чувств, формирующих поведение, в котором ребенок существует, невозможно сепарировать сексуальное от не сексуального, а когда в подростковом возрасте добавляется выращенное поисковое поведение, то вообще нелепо в таком калейдоскопе что-то полагать. Отграниченные друг от друга термины разъятого мира, применяемые к ребенку, искажают его для нас в угоду взрослым представлениям о ребенке и о мире.
   Отношение к содержанию ребенка и его поведению, в первую очередь, - вопрос этики, а уже потом всех прочих уложений. Этика же не предусматривает никакой предвзятости, даже если это взрослые подозрения в отношении ребенка о его скотских грехах. Выбираясь из этих философических, религиозных и мировоззренческих паутин, ты будешь, ровно как и ребенок, натыкаться на "растяжки", зависать в лабиринтах и падать в каменные мешки, пока утреннее солнце не осветит и не упростит мир до его высокой естественной мудрости.
  
   Пронзенный копьем своей инакости, такой ребенок пуще боли и смерти боится огласки - мнение сверстников о нём слишком много значит. То, что смотрелось разрозненными причудами, вдруг выстроилось в текст, который звучит как приговор, хуже приговора: "Я - другой. Я не такой как все".
  
   К этому моменту самоосознания ребенка ты уже должен иметь нерушимую репутацию "черного ящика" - ребенок придет к тебе. По его знакам, по его (искомое слово) ты давно догадываешься, что он инакий. Или не догадываешься, значения не имеет. Никаких ахахах, никаких обмороков и заламываний рук - ты совершенно спокоен. Ну да, бывает родинка на скрытом месте, но она - особенность, она не составляет сути человека, и только специальное отношение окружающих к этой родинке может изменить её суть - но не она сама.
   Ты - не психолог, не сексолог, ты есть только ты, и не более. Но первое, что тебе нужно понять - собственное отношение ребенка к своей родинке. Он хочет ее скрыть? Он хочет от нее избавиться? Хочет знать что это такое, чтобы на основании знания принять решение? Разберись в этом мягко, быстро, но пристально. Первое что стоит исключить - вектор суицида. Твоё доброе спокойное отношение - хорошая подпора чтобы не свалиться в пропасть. Подпору эту надо вырабатывать заранее - она в любом случае пригодится.
   Обнаружив в тебе вместо "ужас-ужас" благожелательный интерес и сердечное участие, ребенок проверит их на прочность, после чего сам засомневается в своей самооценке. Поисковое поведение подростков содержит в себе массу полярно противоположных по смыслу, значению и содержанию поисковых игр, нормальной частью которых является и гомоэротические игры. Застав себя собственным вниманием в момент такой игры, ребенок может оказаться сраженным ложной догадкой о себе, и это перестанет вмиг быть игрой и станет состоянием шока.
   Твоя задача при первой беседе обозначить все версии и варианты его мнимой или настоящей девиации и дать ему равные шансы свободного поиска путей и себя. Разумеется, я говорю сейчас с человеком тактичным, чутким, стабильно устойчивым в своей культуре. Всех прочих я в эту тему не приглашаю. Твоя задача - помочь человеку быть (стать) самим собой, это не простая задача, решается она тяжким грузом оценочных отношений, культурных табу и конформистских соблазнов самоунификации. Но ты не один - с этого момента вы работаете над проблемой вместе, а это очень много и очень важно.
   Аспекты. Их несколько. Постараюсь ничего не упустить. Упущенное добавлю потом.
   Дальше идет развилка возможных событий. Успокоившись, твой доверитель окажет тебе доверие той мерой, которая и у тебя, и у него. В информационном поле никаких инициатив не проявляй. Ты не придаёшь новому знанию никакого оглушительного значения - оно существует среди многих других знаний и равно им (с одной стороны), но ты сопереживаешь, не ставя под сомнение степень переживания ребенка и придаешь всему этому значение не меньше, чем он (с другой стороны).
  
   Мы можем разобрать с тобой несколько вариантов из ветвящейся цепи возможных событий, но сначала вернемся к корню события - происхождению проблемы.
   Как уже, может быть, ясно, - проблема не в самой инакости, а в отношении к ней окружающих и - во вторую очередь - самого носителя проблемы.
  
   В самом начале 70-х бывший врач "Орленка" (Старого "Орленка") Гертруда Исидоровна Завгородняя познакомила меня с видным психологом и сексологом Игорем Семеновичем Коном. Говорили мы недолго и не на темы секса, а о Старом Орленке и его замечательных людях. Очень важно было, что я в результате этого знакомства получил возможность обращаться к Игорю Семеновичу и его сотрудникам по вопросам, в которых ни бельмеса не соображал. Эти консультации по конкретным судьбам и ситуациям стали бесценным багажом, позволяющим уверенно стоять на ногах и решать деликатные проблемы спокойно, "в производственном порядке". Имена ребят никогда не назывались.
   Говорить с Коном и коновцами было легко, они быстро схватывали мои вопросы и помогали четко их формулировать. Задним числом я понял ребят, которых не понимал раньше, и удивился несметному количеству вариаций на тему ориентаций и влечений - вряд ли все они могут поместиться в определение "нестандартный", да и ни о каких стандартах в человеческом многообразии говорить не приходится: каждый человек нестандартен, тем более каждый ребенок.
   Табуированность темы, внушенная мне воспитанием и мешавшая профессиональному пониманию, постепенно рассеялась, а потом и вовсе пропала. Родилось и спокойно зрело понимание, что при всей деликатности вопроса, ничего запредельного в нем нет, что мы имеем дело с данностью, а не каким-то вычурным феноменом, что всё обсуждаемо с понимающими людьми, а поиски путей и ответов - часть обычной работы.
  
   Сережка В. учился в моём седьмом классе и был тихим, спокойным мальчиком в очках. Мы не знали друг друга, даром что одноклассники, и вряд ли сказали друг другу за учебный год больше чем несколько слов. В мае, когда всё зеленело и отогревалось после долгой зимы 1959 года, классная вывезла нас на прогулку в лес. В автобусе я норовил попасть на соседнее сиденье с Валей Царёвой, которая с марта взяла обычай регулярно мне сниться, причём это были очень яркие и очень приятные сны. Я влюблялся в Валечку несколько раз за последние два года, но это были мимолетные влюбленности, длившиеся два-три дня. Вскоре я увлекался другой девочкой, но потом опять возвращался к Вале и опять на два-три дня. В результате некоторого гвалта и принудительного рассаживания я оказался не с Валей, а с Серёгой В. Серега понимающе вздохнул, одобрительно кивнул мне и уставился в окно.
   Я не помню, в какой лес мы приехали, может быть, куда-то в район Лосиного Острова. Год назад, когда мы все учились в шестом, меня и Усанчика выгнали из школы на пять дней за хулиганство. В родном доме густо запахло валерианой, но никто меня не укорял, а через день пришла представительная делегация из школы и попросила маму-бабушку Татьяну Андреевну чтобы я на следующий день вернулся в школу.
   Мы с Усанчиком, конечно, нашкодили. Во дворе нашей 346-й стоял диковинного вида какой-то старообрядческий храм, в котором в советское время поселили пуговичную фабрику. На протяжении зимы из фабрики в снег летели всякие занятные штучки, остававшиеся при изготовлении пуговиц и весенняя капель вымывала их из льда и снега, на переменках мы шлялись и собирали эти сокровища.
   - О! - вдруг крикнул Усанчик.
   - Что! - спросил я.
   Он вытащил из-под талого снега порядочной величины табличку, почти вывеску. На ней красовалась надпись: "Отдел кадров".
   - На кой она? - спросил я.
   - Дурак, - сказал Усанчик. - Это девкам на их уборную повесить надо!
   - Зачем? - глупо спросил я, надеясь избежать участия в этой странной затее. Девчонок мы тогда называли "кадрами", а ухаживать за девочкой - означало "кадриться".
   Бросить друга в этой затее я не мог, хотя никогда не был ведомым. Закадычная наша дружба явно диктовала мне участие, так и состоялось. Усанчик приколотил вывеску к школьному дамскому туалету на третьем этаже и смылся, а я почему-то остался стоять на атасе как вкопанный. Меня и поймали. Усанчик хотел меня отбить, оправдать, но влипли мы оба, и вот.
   Я вернулся в школу с легким замиранием сердца в ожидании публичного позора, но оказалось всё наоборот. Все девчонки не только нашего, но и параллельных классов улыбались нам с Усанчиком и подавали знаки внимания и расположения. Только Валя Царева сказала мне:
   - Юр, можно было этого не делать.
   Она чуть пожевала губами, ровно так, как наша любимая учительница математики Марья Ивановна, а я опустил глаза и был благодарен ей за неброскую выволочку. Мне очень не хватало чего-нибудь такого, хоть слегка залившего ожог непоправимой вины. Я хотел поцеловать Валечке руку, как целовал руки взрослым женщинам, когда благодарил их за что-то, но я не посмел, а Валя спросила:
   - Ты вечером гулять будешь?
   Меня будто обдало морозом, но лицо стало жечь, и я молча кивнул.
   - Встретимся, - сказала Валя.
   - Да, - подтвердил я.
   Мы не договорились где встретиться, но всё равно нашли друг друга на углу Аптекарского переулка, где он впадает в Доброслободскую улицу.
   Таких девочек, как Валя, называли "простушками", но мне нравилось её лицо, похожее на бутон нераспустившегося пиона, и морщинки - совсем как у Марьи Ивановны, две морщинки почти в уголках губ. Через пару дней я понял, что на самом деле влюблен в Белку Шевелёву и устремился к ней во всех своих круглосуточных мечтах. С Валей мы здоровались, и она всегда тихонько улыбалась, и я опять видел любимые марьваннины морщинки.
  
   ...Когда до конца лесной прогулки оставался час, классная вдруг сказала, что теперь у нас есть час свободного времени и что мы можем немножко побродить по лесу самостоятельно, если не будем пересекать просеки.
   - Пойдем? - предложил Серега, оказавшийся рядом.
   - В какую сторону? - спросил я. Все уже разбредались по лесу, разглядывая стволы деревьев.
   - Туда, - показал Серега в сторону, где лес казался светлее.
   - Пошли, - сказал я, и мы пошли. Лес стал березовым и потому светлым.
   - Аля́ залезем? - спросил Серега, и я поймал в его глазах странный зелёный отсвет.
   - Давай, - согласился я. По деревьям я лазил нормально.
   Серёга обхватил ногами и руками не самую толстую березу и пошел вверх, как маленький игрушечный матросик, путешествующий по суровой нитке. У меня был такой матросик, кто-то подарил на Новый год. Потянешь нитку в разные стороны за её концы - на сантиметр двигаются спаренные вокруг нитки ноги матросика, отпустишь - их догоняют руки.
   Подождав, пока Серега поднялся выше моего роста, я уцепился за ствол руками и попробовал шагать по нему вверх, но длины рук не хватило, и я уподобился матросику и Сереге.
   Мы были уже высоко, когда Серега вдруг остановился, шумно задышал и стал подергивать ногами, я вмиг догнал его и спросил:
   - Ты что? Плохо?
   Глаза у Сереги были прикрыты, зрачки закатились куда-то вверх, и я испугался.
   - Держись, - сказал я. - Сейчас я тебя ремнем пристегну.
   - Не надо, Юр, - ровно сказал Серега. Глаза его вернулись в обычное положение. Он тихо улыбался, зелёное пламя металось в его глазах.
   - Не бойся, Юр. Всё хорошо. Это мне так хорошо. Никому не скажешь?
   - Не скажу, - ответил я. - Ты меня напугал.
   - Извини, - сказал Серега. - Я уже давно люблю вот так на березы лазить. Лезешь, лезешь и вдруг так хорошо становится... Не знаю как сказать. Очень хорошо.
   - Будем спускаться? - спросил я.
   - Да, - сказал Серёга. - Уже скоро назад. Ты не удивляйся, Юр. Я очень люблю березы, только березы. Вот за это люблю.
   Он обнял ствол и прижался к нему щекой.
   - А другие деревья? - спросил я.
   - Я их не чувствую. И они меня тоже. Только с берёзами мы понимаем друг друга. Мне сны снятся с берёзами. И там так же хорошо становится. Ты никому не скажешь? Я тебе первому рассказал, никто это не знает.
   - Не скажу, - ровно ответил я.
   - Ну, потом можешь. Лет через пятьдесят.
   - Хорошо, - сказал я. Серега был без очков, отчего его лицо оказалось незнакомым.
   Прошло уже больше пятидесяти лет, я сдержал слово и только сейчас впервые рассказал про берёзового Сережку. Меня не то чтобы потрясла его странная страсть, но явно заинтересовала. Вскоре мы расстались на лето, но не встретились больше никогда - их семья в августе переехала в другой город. Навсегда. Я надеялся, что в его новом городе есть березы - всё-таки Сережка был с ними счастлив. Четыре секунды счастья - не так уж мало.
   ...Множество таинственных историй должен будешь хранить ты и ни одной никогда не рассказать, если не будет специального позволено. У нас нет права открывать то, что открылось нам, то, что нам открыли. Ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах.
  
   "Аля́" - значит "айда", "давай", "пойдем". Было в нашем детстве такое слово. А потом его нигде не стало. Вышло из употребления.
   Никакого отдельно взятого секса в детстве нет. Есть единый многообразный поток чувств, река жизни, несущая в себе многие множества ощущений, переживаний, смутных желаний. Предопределять жизнь и судьбу "детей - 404" - подло и преступно по отношению к ним. До пубертатного периода речь о сексуальных предпочтениях вообще идти не может. Само же предпочтение не формируется извне, оно существует в человеке как версия данности, никаких социальных причин его формирования я не видел. Ни-ка-ких.
   Так что "учинить для природы судебную власть" и "драть растения за недород" - это занятие какого-нибудь госкомитета по демографии, а не наше с тобой.
   Доказательство вреда от сексуальных инакостей я за свою жизнь не нашел, хотя искал добросовестно. Найдешь - разберись, но, возможно, что их просто нет. А уж вопрос вроде "на фига это Природа делает" никак не поместится в формат заметки. Есть у нее свои резоны, но разговор про них налетит на "противодействие пропаганде", и костей не соберешь. И так мы с тобой уже шибко разболтались на эту тему. "Низьзя!"
  
   В этой сфере неприемлем принудительный выбор себя из предложенных вариантов. Называя 12-летноего пацана "гомосексуалистом", а такую же девочку "лесбиянкой", мы принуждаем их не только носить ярлыки, но соответствовать им или бороться с ними. Это деформирует личность больше, чем внезапные приступы самосознания. Обойдемся без приговоров.
   Успокой, отогрей, выведи в свободное поле смыслов, где всё не ахахах, а конструктивно, интеллектуально, в меру самоиронично. Никто не должен быть унижен за то, что он "404". Он не убил, не предал, не взял чужое. Он следует своей природе и, скорее всего, никому не наносит вреда. Ни-ко-му.
   От 6 до 12 человек на сотню - это серьезная заявка Природы на целесообразность явления. Да и души у нас - какого пола?
   Люди бывают сердечные. И желудочные. И больше никаких.
   "Особого внимания заслуживает работа Устиновской "Тропы" по коррекции сексуальной ориентации педагогическими средствами", - писал А.Н. Тубельский о Тропе.
   Вся коррекция, на самом деле, заключалась в отмене приговоров, вынесенных ребенку обществом, сверстниками или им самим. Познавать себя - трудная дорога, и осилит ее только идущий.
   Идущий к себе.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано апреля 2018 года. Отрывок 224

  
   Поймал слово, которое можно использовать временно, до нахождения искомого слова, о котором тоскую на протяжении всех этих заметок. Буду говорить "гиперзнак". Само слово буду продолжать искать. Вряд ли я его не знал, скорее всего забыл. Цветовой и обонятельный гиперзнак восточного базара, пойдет? Так понятнее, о чем я говорю? Гиперзнак человека, птицы, вот этого дерева. Сводный, интегрированный мыслеобраз, могущий иметь свое графическое или иное символическое выражение. Индивидуальный, неповторимый для каждого сущего. По нему ты узнаёшь музыку какого-то композитора, картину какого-то художника, состоящих из модифицированных гиперзнаков автора. Все органы чувств участвуют в чтении гиперзнака. Его невозможно соврать или прочесть неверно, только прочесть или не прочесть. Сверяя гиперзнак со своим гиперзнаком, ты участвуешь в акте эмпатии, позволяющей тебе узнавать чужие, неприемлемые для синтеза знаки. Их мало, но они есть. Читая гиперзнаки природы, ты обогащаешься и оздоровляешься - это заметно в твоём знаке, но сам ты его полноценно прочитать не можешь, он сокрыт от тебя, он - не для тебя, как и ты сам.
   Статичные гиперзнаки даст тебе косная материя, а бегущие, текучие, всегда изменяющиеся - живая. Но если я скажу, что у каждого живого гиперзнака есть гиперзнак его изменения, то и вовсе запутаю тебя. Прихвати только знание, что изменить суть живого гиперзнака (гиперзнака живого) может лишь смерть, - она ставит неподвижный знак, будто каменную стену вместо финишной ленточки. В гиперзнаке всегда отражены гиперзнаки родителей, а в водном растворе - гиперзнаки всех его составляющих. Гиперзнаками вещества пользуется гомеопатия - большое действие Слабых Сигналов, и так далее.
   Слово неточное, но пока я не найду искомое, - пусть будет "гиперзнак". Потерпи или ищи вместе со мной, ты же понимаешь, о чем я пытаюсь сказать.
  
   Человек иногда подозревает, что вселенная является плантацией гиперзнаков и что некто плантатор собирает жатву в каких-то своих целях, но это неправда. Гиперзнаки даны самой жизни для ее самопознания и совершенствования, это дар, а не повинность.
   Те, кто имел бы силу использовать гиперзнаки во вред кому-то, напрочь защищены эгоцентризмом - неспособностью чувствовать иное и иного. Они много нагадят, но в самом главном, что ты делаешь, их остерегаться не стоит. Их имя - Герострат, их апофеоз - полыхание огня, но самого главного они сжечь не могут: мы помним и передаем из уст в уста гиперзнак Храма Артемиды.
   Однажды произошедшее (рожденное) существует навсегда, не зависит от своей физической смерти. Если только по части собственной творимой новизны, но существовавшее вечно и открытое нами всегда является нам новизною. Прошлое - оно уже всегда вечное.
   Ладно, а то улетим в горпарк обкусывать лампочки на гирлянде, как птеродактиль Кузя. Заварим чайку, отдохнём. Впереди ещё и гипертекст, а он - не хвост собачий.
  
  (28.01.2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 11 апреля 2018 года. Отрывок 225

  
   Расписываю новую авторучку. Супер гипер спасибо. Она тёмно-бирюзового цвета, а прошлая была красной. Приснилась собака-воспитатель у Дёмушки. Не всегда же нужен человек, можно иногда обойтись и собакой. Она говорящая. Улыбается почти незаметно, но саркастически. Впрочем, сарказма у нее в меру, на её надежности он не отражается, а может быть даже поддерживает эту надежность. Ну вот. Ручка забарахлила-таки, взял другую, самую простую. У меня тут из них маленький букетик.
   Да, а собака явно гордится тем, что она - средство воспитания. Наверное, её так вырастили. Есть же собаки-поводыри. Подумалось о питомнике, где выращивают собак-воспитателей, чутких хранителей ребенка. Даже сюжет развернулся, но чтобы написать это, надо быть писателем. Но чтобы быть писателем, нужна еще одна жизнь. Пса во сне звали Гам. Дёмушку, как я понимаю, он бдил с рождения (Дёмушки). Меня воспитывала собака Пиратка, я многим ей обязан и понимал бы о чём пишу. Если сюжет сильно привяжется, попробую сделать наброски. Собаки не любят хаха да хихи, а для нас с тобой - сойдёт.
   Вчера в телевизоре самый большой маленький человечек сказал: "Нужно зачистить страну от всего, что мешает нам двигаться вперёд".
   Кто такие "нам" и что такое "перёд" - вопросы праздные, риторические. Всё мигом официально встало на места и оказалось простым и ясным как в осеннем безветрии.
   Тропа мешала им двигаться в их перёд. В их перёде нам нет места, мы подлежим зачистке. Неконтролируемое и нерегулируемое разнообразие мира их пугает, его надо зачистить до полного соответствия их парадигме - единообразии населения.
   Для разнообразного, природой созданного населения нужны в управление мудрецы, а не хитрецы, но где их взять? Деятели культуры тоже нужны им "под гребенку", как и ученые, и вообще все. В том числе - дети, такие особенно разные меж собой. Зачистка идёт точечно, не так, как у Сталина. Точечная зачистка - требование современности и её новые социотехнические возможности.
   Вместо вырывания с корнем ампутируют сам корень: растение остается стоять и гибнет на тему "никто не виноват, оно само". Для части социальных растений перекрыты подземные воды их питающие - тоже никто не виноват. Часть растений объявлена сорными, а то и вредными для здоровья населения.
   Мы имеем дело с неплохо устроенной и хорошо эшелонированной кампанией по очередному уничтожению страны. Только в разнообразии есть выживание и любого биологического вида, и страны.
  
   С нами ведут гибридную гражданскую войну. Надеюсь, что я обозначил свою позицию в этой войне. Я должен был это сделать.
   "Промолчи - попадешь в палачи", - сказал Александр Галич.
   Попасть или в палачи, или в зачистку - выбор невелик, но я делаю его. Это легко, ребята.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 12 апреля 2018 года. Отрывок 226

  
   Ваши представления обо мне и о Тропе рассказывают не обо мне и Тропе, а о вас, имеющих эти представления. Например, существо, состоящее из рубильника на два положения, увидит в нас рубильник на два положения. При этом любое представление о нас является мнением, а не знанием. Строя с нами взаимоотношения "по мнению", вы вряд ли разглядите нас.
   Рубильники на два положения хороши в сфере безусловных рефлексов, но и там человеческий разум намекает на возможность "третьей позиции", в которой могло бы поместиться всё то, что не помещается в первых двух. Человек не только форма жизни, но и особая, ответственная степень её качества. Ему больше дано в понимание, в том числе спрос с себя за это завышенное, по сравнению с другими существами, понимание. Дар ответственности подразумевает не только охраняющее отношение к ней, но и культивацию ответственности и её усугубление. Любое знание, которое мы уже привыкаем подозревать как промежуточное, скорее всего таковым и является, и следует ответственно понимать, что прошлые и нынешние знания могут резко не походить на будущее. Вы можете судить прошлое и настоящее по состоявшимся для вас на сей момент законам, но у будущего законы будут свои.
  
   Картины мира, отражаясь в мифологии и "желтой" прессе, подобно наукам, размечают головокружительные траектории полета мысли к новым будущим смыслам, но тут же сравните зарплату участкового судьи и участкового врача - и вам захочется судить всех и вся за хлеб с маслом и общественное уважение, которое на самом деле является общественным страхом.
   Уважая других, вы уважаете и себя. Неуважение к себе или к другим влечет за собой неуважение и к себе, и к другим, ибо и в том, и в другом случае это отношение к человеку вообще. "Человек вообще" представляется мне явно существующим в своих многообразных проявлениях. Это - каждый из нас в своих безусловных обязанностях перед природой, один из которых понимание познания как бесконечного процесса, а не итоговой картинки, в которую каждый должен поместиться во избежание обструкции и репрессий.
  
   Если создатель удобной, портативной и универсальной истины сумеет посмеяться над собой - он достоин дальнейшего пути. И новых смыслов, - всегда неожиданных, всегда промежуточных.
   Если ты любишь весь мир - к кому его ревновать? Любовь не знает присвоения, ревности и противостояния. Она только утверждает. Любовь чувствуют, а не имеют.
  
   Андрей Платонов, из писем жене: "...Любовь - мера одаренности жизнью людей, но она, вопреки всему, в очень малой степени сексуальность. Любовь страшно проницательна, и любящие насквозь видят друг друга со всеми пороками и не жалуют один другого обожанием...
   Любовь совсем не собственничество. Быть может, брак - это социальное приложение любви - и есть собственничество и результат известных материальных отношений людей, это верно. Но любовь, как всякую природную стихию, можно приложить и иначе. Как электричеством, ею можно убивать, светить над головой и греть человечество...".
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  

Опубликовано 16 апреля 2018 года. Отрывок 227

  
   Ходить нужно как гладишь собаку, как благодарно похлопываешь ладонью по крупу лошади, как ходит шмель от цветка к цветку. Ответственность за каждый предыдущий шаг ты переносишь в каждый следующий, хотя никакого следа от него еще нет, он только сейчас образовывается, как шаг предыдущий.
   Все умеют ходить, но немногие ходить умеют.
   Некоторые насильничают над своим ходильным аппаратом, заставляя его истошно работать между ходьбой и бегом, но ходьба и бег - занятия разные, как рысь и галоп. Если двигаться между рысью и галопом, придется значительно искажаться, а ты просто иди. Не думай ни о технике ходьбы, ни о походке, иди, а когда дойдешь, - можешь обо всем этом подумать.
   При ходьбе работают не только ноги, в ней совершается великое множество движений во всём организме, и когда ты сидишь, лежишь или стоишь, - ты существуешь, а когда идешь, - ты живешь.
   Идти можно лёжа в больничной койке или сидя в инвалидном кресле. Идти можно руками, подбородком, дыханием или взглядом. Главное - чтобы хотелось идти, помогай хотеть идти. Послушай себя, как дерево, укоренённое в землю, и когда дойдешь до сердца, до сердцевины, тебе захочется идти, но ты уже пожалеешь дерево.
   Послушай себя, как трудягу-кальмара, побудь птицей и Солнцем, и тебе захочется идти по Земле. Быть мешком и сокращаться для движения человеку не сподобно.
  
   Технику шага можно тренировать и обретать, лучше этим заниматься в детстве. Походку не изменишь, мы все анатомически и физиологически единственны. Ходьба - длинноногое чудо дорог, достойное любви и уважения, что одно и то же. Когда мне было 14 лет, я посмотрел на карту и ушел из Джубги по берегу пешком. Я шел без еды и без сна и понял Ходьбу. В левом виске застучала песенка:
   Небогато, светло и строго
   Начинается путь мой длинный.
   Убегает вперед дорога
   Под нависшие облака...
   Где-то между Бетой и Криницей, уже изодрав в кровь ступни и утешая их дорожной пылью, я понял, что идти - моё призвание, а все остановки в пути - только вынужденные.
  
  Колокольчик мой Синий умер,
  А Ромашка, одна оставшись,
  Протянула совсем недолго,
  И теперь я могу уйти.
  
   Скоро станет забытым запах,
   Боль проснется в ступнях разбитых,
   Несговорчивый смуглый ветер
   Принесет тишину в горстях.
  
  Я тогда упаду на землю.
  Горизонт станет очень близким.
  Я накрою его ладонью
  И, наверно, усну вот так.
  
   Небогато, светло и строго
   Начинается путь мой длинный.
   Убегает вперед дорога
   Под нависшие облака.
  
  Колокольчик мой Синий - небо.
  А Ромашка пусть будет Солнцем.
  И тогда я стану Дорогой,
  И опять будем вместе мы.
  
   На рассвете я вышел с пыльных дорог Побережья на узкую полоску старого гудронированного шоссе, ведущего из Новороссийска в Батуми, и стал ловить попутку до Джубги. Машины тогда ходили редко, пять-шесть в день. В то утро я стал Ходьбой, это было моим именем на всяких горных турприютах в 60-х годах. "Ходьба пришёл?". "Какая ходьба?". "Не "какая", а "какой". Юрка-Ходьба". Ходьба вечно хотел пожрать и чаю, но ни разу в жизни больше не стирал в кровь подошвы.
  
   Идущий нарекает путь своими ногами. Нареченный путь становится существующим, ибо он наречен. Большая разметка пути ведет тебя к цели, средняя позволяет обходить препятствия, а малая - не споткнуться. Правильно проложить путь на сложном рельефе учись у ишаков и паровозов. Разница между ними лишь в том, что паровоз идет вынужденным путем, а ишак произвольным. Старая мудрая тропа всегда подтвердит твою глазастую умственную разметку, и ты пойдешь по старой мудрой тропе и станешь доверять ей, совпав с ней.
   Набегавшись по "тридцатому всесоюзному маршруту", ведущему из Гузерипля в Дагомыс через приют Фишт и Белореченский перевал, мы с инструкторами отправились делать новый, "четыреста семнадцатый" - изысканный маршрутец от Камышовой Поляны через плато Лагонаки, через шумную Холодную Пшеху, через перевал Бодец, где правая вершина уж точно имени Чюрлёниса и перевал Хакуч в Лазаревское. Мы сделали его, отмаркировали, по нему несколько месяцев шли группы плановых турбазовских туристов, но потом кто-то из них написал в ВЦСПС жалобу на высокую трудность маршрута, и маршрут закрыли. Именно по этому, четыреста семнадцатому, пути чаще всего проходили августовские послеэкспедиционные походы Тропы.
  
   Ноги проще всего стереть лыжным ходом, когда движения ступни ограничены и однообразны, нагрузка на нее неравномерна, а за спиной - тяжелый объемный рюкзак. Поскольку внезапные точные и нужные передвижения - твоя обязанность, обрати внимание на обувь и стельки, носки и состояние самих ступней. Мне проще - я не потею в принципе. Могу схватить блаженную испарину от вкусной, обильной, хорошо приготовленной пищи, но не вспотеть от нагрузки. С четырнадцати лет я не пил воды, только здесь три года назад стал её пить, потому что больше пить было нечего, а обезвоживать организм нельзя. Из всего этого не следует, что нужно носиться со своими ступнями как с писанной торбой и воздевать их выше головы, но ноги - твой рабочий инструмент, и он должен быть в порядке.
   Прислушиваясь к своей ходьбе, ты сделаешь много открытий. Вдруг окажется, что когда ноги идут вперед, тазобедренная система крутится назад, а устойчивость при ходьбе зависит не от проворности ног, а от гибкости позвоночника. Окажется, что можно удлинять и укорачивать шаг, а на разных опорных грунтах твоя ходовая система будет вести себя по-разному. Умные ноги станут тебе друзьями и верными слугами, что одно и то же, а перемещая вертикальную ось ходьбы сверху вперед, тебе не придется отталкиваться от грунта при каждом шаге, только перебирать ногами, максимально приближая шаги к скольжению. Освоив всё это хозяйство, ты легко сможешь проходить за день 60-70 километров по равнине или двигаться без остановок по горам, где расстояния измеряют не километрами, а часами.
   Опасайся на ногах всякой синтетики, будь то носки или обувь, а уж подошвы - только резина, под которую стали делать пластик так искусно, что не поцарапав ногтем не отличишь.
   На Тропе Сушильщик Обуви - очень уважаемый человек. Он нетороплив, он точен в движениях и во времени - обувь сохнет долго и боится прямого жара.
  
   Руки участвуют в ходьбе не меньше, чем ноги, по отмашке руками в тебе издали будут угадывать открытого человека. Ходьба - солидная часть мегазнака человека. Она рассказывает о тебе всё, в том числе тебе самому.
  
   Ходить нужно как гладишь собаку, как моешь золото, как играет Эрл Хайнс.
  
   Познавая себя и Землю пешком, ты сможешь говорить обо всём ребятам от первого лица.
  
   Собаку ты гладишь большую, лобастую. Не комнатную. Не кошку.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 23 апреля 2018 года. Отрывок 228

  
   Девчонка в группе разведки на Тропе - очень большая редкость. Разведка - это стресс, причём продолжительный, а девчонок пуще всего надо беречь от продолжительных (пролонгированных) стрессов - такое состояние для них неприемлемо в принципе и может спровоцировать что угодно вплоть до неврозов и психотических явлений.
   Если учесть, что мальчишки и девчонки находятся на Тропе в основном в свой период возрастного антагонизма, то станет понятно, что у нас культ Матери будет преобладать над культом Женщины, если рассматривать их отдельно. Так и происходит. Тропяное название девчонок - "мамки", а уж игра в "дочки-матери" им заведомо ближе, чем шторма любовных треугольников. Мы все - девчоночьи дети, и это вполне объединяет нас практически - в обеспечении достойной и остойчивой жизни нашим (будущим) матерям.
  
   Если заглянуть в свирепую историю развития общества и оттуда посмотреть на Тропу, она предстанет в основном "мужским домом", куда уходят отроки для получения навыков охотников, воинов и обеспечителей семей. Следы "мужских домов", где происходила социализация и инициация можно найти в сказках, где девочка, обжигаясь крапивой, шьет рубашки своим братьям, чтобы они превратились в людей. Исторические данные о "мужских домах" рассыпчаты и невнятны, их скорее найдешь в работах Проппа, чем в трудах чистых историков, но стремление мальчишек к мальчишескому сообществу, братству бесспорно и наверняка имеет своё законное место в онтогенезе, - как важный (необходимый) этап развития личности. Данные о "женских домах" я не нашел, "три сестрички под окном" резко купируются тридцатью тремя спутниками дядьки Черномора, а семь гномов крутятся вокруг одной единственной Белоснежки, но чтобы семь Белоснежек крутились вокруг одного гномика я никогда не слышал.
  
   Чтобы обеспечить достойную жизнь продолжательнице рода, нужно обладать определенными навыками, умениями, знаниями, качествами характера и всем прочим мужским достоянием, которое не возьмется из пустоты ожидания и для которого природой предусмотрен отроческий возраст и гендерно однообразная куча. Найти в этой куче уютные и комфортные места для самоотверженных мамок и прочих жен декабристов - твоя забота. В том возрасте, когда девчонок дергают за косички и даже лупят на переменках в обычной школе, некоторым пацанам кажется, что девчонки - это просто неправильные пацаны, анатомические изгои, которым нет места в высшем пацанячем обществе. Но у тебя - не обычная школа, и ты догадаешься спросить у нормального пацана - кто его родил, отец или мать.
   Антагонизм с Матерью неуместен в любом возрасте. В этом избавление группы от любых раздоров на тему разности меж теми и этими.
   Мама, мамка, Сестра Милосердия или просто Сестра, Сестрёнка, доченька - вот девочка на Тропе. И никаких длинных стрессов - позаботься об этом вместе с пацанами.
   Благополучие Женщины - святая обязанность, а не милостыня, которую мы подаём.
   Спарту оставь за скобками. Ты всегда накормишь голодного, отогреешь холодного и утешишь его в отчаянии, а это уже никакая не Спарта. Там был детский Охлос в жестких тисках взрослоты, кующей из него то, что ей надо, а у тебя совсем другое.
   Аукнувшиеся в древности "мужские дома" откликнулись позже в человечестве не только Спартой, но и детскими составами тамплиеров, и скаутским движением. Даже чайные парусники Британии внесли свой вклад - их владельцы набирали команды из 12-13-летних пацанов, которые не хуже взрослых циркулировали по вантам, но мало ели и занимали на корабле мало места. С такой командой легко было выигрывать чайные гонки из Китая в Англию.
   У тебя будет своя Жанна д"Арк и своя кавалер-девица Дурова, но это о другом. Через ступеньки "мужских домов", юных тамплиеров и уже более автономных скаутов с их первичным уважением к личности Ребенка, ты доберешься пониманием и до своей группы - единого организма, основанного на разности людей в совместном жизнетворчестве. Пытаясь определить пол этого организма, ты заметишь его как мужской и не намного ошибёшься. Полноценное существо всегда содержит кучу атрибутов, вполне намекающих на другой пол. Поэтому без девчонок не может быть полноценного живого мальчишеского сообщества или оно будет подобно самолёту с набором всяческих двигателей и крыльев, но без стабилизатора, представил?
  
   Загляни в Монаду, разглядев её "черное" и "белое" как женское и мужское.
   Доминанта мужского делает мужчину мужчиной, а не отсутствие "женского". Настоящий мужик без "женского" в нём - неполноценен так же, как настоящая женщина без "мужского". Вопрос только в доминанте одного и в степени другого.
  
   Девчонок через группу пройдет много, но осядут в ней немногие настоящие. Крашеным куклам, лопочущим на домдваевском языке, вы будете неинтересны. На Тропе нет понятия "выглядеть". Можно быть, можно не быть, можно быть умытым или чумазым, уставшим, даже приболевшим, но невозможно выглядеть.
   Перед настоящими наша честь становится сплошь офицерской. В старых книгах ты ещё можешь успеть прочитать что такое офицерская честь. Тебе понравится. И пацанам тоже.
   У нашей школьной библиотекарши были суровые черные усы, что не мешало её сыну пятикласснику Мишке быть очень начитанным человеком.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 24 апреля 2018 года. Отрывок 229

  
   Открылась дверь, и ко мне в школьный радиоузел торжественно вошел Боба Лахметкин из параллельного девятого класса. В руках у него была катушка-"пятисотка" с магнитной пленкой, а на руке золотой перстень. Перстень Боба носил уже месяца два в знак получения большого наследства от безвременно ушедшей богатой тетушки, прожившей жизнь в далекой стране и завещавшей свое наследство юному русскому племяннику.
   - Устиныч, включай маг, - сказал Лахметкин.
   - Включен, - сказал я. - Что у тебя?
   - Битлз! - торжественно объявил Боба. - Жуки-ударники! Это новая музыка, ей будет принадлежать весь мир!
   - Давай, - сказал я, поставил катушку на подкассетник и быстро заправил пленку.
   Приёмная катушка загудела, требуя запуска мотора.
   - Давай! - сказал Боба.
   На катушке играли и пели несколько явно не старых людей. Боба слушал прикрыв глаза и топал ногой, потом хотел закурить, но я не разрешил - час назад в "узелок" приходил некурящий директор школы Вольдемар Альфонсович Рентель и пристально вынюхивал воздух.
   - Во!! Да?! - сказал Лахметкин, когда катушка закончилась.
   - Интересно, - сказал я. - Неожиданные гармонии.
   - Это тебе не джаз! - сказал Лахметкин.
   - Да, - подтвердил я. - Не джаз. А почему они так кричат? Они поют в большом зале без микрофонов?
   Лицо Бобы вытянулось и обрело скорбное выражение. Он блеснул перстнем и участливо спросил:
   - Ты что, дурак? Ты не слышишь?
   - Я никогда не слышу, если кричат, - сказал я. - Все дураки не слышат крика.
   - Извини, Устиныч, - сказал Боба.
   - Извини, Боба, - сказал я.
   - Смотай, пожалуйста, - попросил Боба.
   - Пожалуйста, - сказал я и поставил маг на обратную перемотку.
   Боба горестно смотрел как перематывается пленка и поблескивал перстнем.
   Так я встретился и расстался с "Битлами" и всей произошедшей из них музыкой, и не поняв, почему "ай лав ю" надо истошно орать и топать при этом. Чужим для меня оказался рок во всех его ипостасях, маскарадный эпатаж на концертах и в клипах. Пирсинги, всклокоченные прически и фрикционные подергивания с гитарой наперевес не были для меня ни музыкой, ни приложением к ней - такая "музыка" меня раздражала. С удовольствием слушал "Машину Времени", "Аквариум", "Ногу свело" и очень удивлялся, что это называется роком. Мне казалось, что рок и постколтрейновский джаз разрушают музыкальную ткань планеты, что они движимы личными протестами музыканта, которому не дали построить, и он взялся ломать. Залезть на сцену и, врубив все децибелы, декларировать свои личные ущемления - это казалось мне странным и неприличным занятием.
   - На вечере крутанешь? - спросил Лахметкин, имея в виду школьный вечер с танцами.
   - Крутану, если народ захочет, - пообещал я.
   Народ захотел. Я крутанул и заметил, как изменился в зале общий рисунок танца. Индивидуальное самоутверждение вмиг сменило танцевальный диалог партнера и партнерши, утверждая шумное, почти истерическое одиночество каждого танцующего. Я поёжился, ушел в "узелок" и плотно притворил за собой дверь. Контрольный динамик был выключен, катушка Бобы крутилась беззвучно, только из зала доносилось уханье низких частот.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 2 мая 2018 года. Отрывок 230

  
   Послезавтра, 3 марта 2018 года, будет ровно три года, как вошел ко мне, лежащему в Лёшкиной квартире, бывший депутат и бывший начугрозыска Скоробогатченко - хозяин частного сыскного бюро, нанятого для уничтожения Тропы, и для меня началась новая сегодняшняя жизнь. Первое, что я сделал тогда, попав в камеру, - закурил. Закурил насильно, хотя к тому времени не курил уже несколько лет. Пассивное курение в этих местах не отличается от активного, да и лучше иметь в запасе состояние, которое называется "покурил" или "не покурил".
   Второе, что я сделал, - стал искать какой-нибудь клочок бумажки, чтобы хоть что-нибудь рассказать о Тропе как есть, изнутри. О ней очень мало известно, и я даже раздобыл к сдвоенному листку авторучку и начал эти "Заметки". Через пару дней я понял, что они "до востребования" и добавил эти слова к слову "Заметки". Отыскивая клочки бумаги и клоки времени, когда тебя не прессуют, я писал и писал, если был в силах и в сознании. "Заметки" постепенно превратились в "записки", и я никогда не знал, какая из них окажется последней или на какой строке оборвется моя попытка изъяснения.
   На втором году стереоскопическое зрение покинуло меня, и я стал писать почти вслепую, видя строку, но не видя букв и не имея возможности прочитать написанное. Зато теперь я пишу уже не заметки или записки в пустоту, а письма Навигатору детского сообщества, которому может пригодиться сорокалетний опыт Тропы.
   На третьем году я имею в активе уже общую тетрадь в клетку и несколько авторучек, среди которых можно найти и такую, которая не просто скользит по бумаге, но и что-нибудь пишет.
  
  Письмо ЮМ с текстом НеЗаметок []
  
   Время от времени я получаю распечатки опубликованного и могу вполне предметно взяться за голову о том, как оно написано - значит имею возможность написать лучше. Печатные буковки в двух очках одним глазом я вполне различаю, и благодарю публикаторов (вдруг адресат найдется раньше, чем... кхгм) и того, кто присылает мне распечатки.
   Стараюсь не впадать в оценочные категории, просто рассказываю как это было, с чего начиналось в моем детстве и моём времени, уже чужом и мало знакомом для нынешних людей. Вот пишу, а в динамик на стене прямо сейчас "Несмеяна" Гена Шангина-Березовского из МГУ, это рубеж 50-х-60-х годов. Вариант попсовый, но и сквозь него пробивается тепло шестидесятых и его черно-белый сердечный уют.
   Итак, не имея вопросов от аудитории и не имея о ней никакого понятия, я устремился в эпистолярные обращения к воображаемому наследнику, собеседнику и коллеге. Это делает, возможно, Заметки нечитабельными для всех остальных, но все люди созданы тиражом в один экземпляр, кому-то из этих единственных я и пишу. Простят ли меня остальные за специфическую узость текста - мне неведомо, но прощения я просить не буду, равно как и упрощать сложное для понимания широкими массами трудящихся, которых я всегда уважал за несколько картофелин на столе Василия Ивановича Чапаева.
  
   Сороконожка, чтобы поведать о том, как она ходит, препарирует себя заживо - Тропа равно находится внутри меня и снаружи. Благодарю каждого, кто пытается читать мои строки. В них нет ничего особенного, кроме того, что других таких строчек нет. Придут другие времена, и Тропа или иная похожая реабилитационная система понадобится, я это знаю точно, как человек, уже маленько поживший. Понадобится и человек, умеющий делать и вести такую систему. А этому человеку понадобятся клочки чужого опыта, каковыми и являются эти заметки, записки и письма.
  
   Я получаю приглашения жить в ваши дома. Благодарю вас за эти приглашения, но мне трудно и подумать о том, чтобы обременить кого-то дряхлым, почти слепым и сильно нездоровым стариком. Да и три года выживания, которые мне еще предстоят, заставляют реально смотреть на вещи и стараться в любом состоянии побольше написать вам о Тропе. Уже три года я всё прощаюсь с вами этими "Заметками" и, возможно, есть ещё какое-то время впереди. Сколько есть его - я с вами, а все мои ребята - со мной.
   Все, без исключения.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 7 мая 2018 года. Отрывок 231

  
   Мерзавцы и мерзавки могут побеждать в этом мире только временно. Эта временность бывает долгой, иногда ее хватит, чтобы прожить жизнь, но потомки лущат зерно подлинности и дают минувшему оценку в своих вполне человеческих измерениях. Это делает мир прекрасным несмотря на кошмарное в нём существование: оно временно. Это лишь отрезок пути, который надо пройти вверх. Мир светел, и в нём живет много хороших людей. Человеческое в них владеет животной основой - не наоборот. Увеличив временной лаг для измерения деяний соплеменников, мы получим оптимистический результат развития человечества. История ничему не учит лишь потому, что у нее другая задача: предупреждать нас, где лежат грабли и который оазис - мираж.
   Человечество обречено быть человечным.
   Я настаиваю на этих своих глупостях. Мои убеждения не умозрительны, они дарованы мне реально прожитой жизнью. Человек, подчиняющий себе животное в себе, запрягающий его, - это норма. Ему не нужен пьедестал, достаточно рукопожатия. Он постоянный, этот человек. Мерзавцы и мерзавки - временны.
  
   Ворчалка # 112
   Освобождение ребенка и побуждение его к самостоянию резко не нравится тем, кому нужен человек закабалённый. Воспитание к свободе воспитывает и могильщиков рабовладения, что последним активно не нравится. Они даже не понимают, что ребенок не переподчинен кому-то, а управляет собой сам. Детских "Спартаков" много, но они одиноки в своём бунте и непонятны в своем протесте. Будто бы они просто зловредные непослушные дети. Сломив ребенка, подмяв его под себя, взрослые убивают лучшее будущее. Обрекая ребенка быть подчиненным или повелителем, но не подчинять себя себе и не повелевать собой, человечество занимается перманентным суицидом, изготавливая из живых еще детей то деревянных солдат, то электорат, то пролетариат, который "весь мир до основанья" разрушит.
   У нас был Санька в 70-х годах, и он был Золушка. Такое Лесное Имя к нему прилепилось и не вызвало у него возражений. Золушка был спокойный, негромкий и в работе незаметный, хотя всегда делал много и с хорошим качеством. В его поведении не было ничего демонстративного. Никаких, даже самых малейших попыток выступать перед окружающими или вообще как-то обращать на себя внимание. С ним любили работать и при возможности всегда с удовольствием брали его в свою бригаду или команду.
  
   []
  
   Когда он работал сменным командиром, группа выказывала ему своё расположение - это череда знаков признания, уважения, дружбы. Сам Золушка обходился лаконичными знаками, выражающими благодарность и всегдашнее обещание поддержки. Командовал он тоже незаметно - будто и нет командира, а группа все делает сама. А уж вовсе замечательным и даже удивительным было то, что в общении с ним теряли демонстративность поведения другие ребята, а с ними и вся группа. Такой стиль настолько понравился Тропе, что она взяла его на вооружение, правильнее сказать - сделала своим свойством, поскольку никакого вооружения у Тропы никогда не было.
   В заурядном, на первый взгляд, мальчишке Тропа разглядела драгоценное сердце землянина, главной ценностью для которого является улучшение жизни всего сообщества и ничто другое.
   В 1974 году мы сидели на скалодроме в Туапсе, шла сдача зачетов по скалолазанию, и Золушка сначала ожидал своей очереди, устроившись на плоской верхушке огромного останца, под которым я сидел. Минуты через три он тихо ойкнул и спустился вниз на поперечное бревно.
   - Что? - спросил я. - Ты в порядке?
   - Да, - сказал Золушка. - Я как-то не заметил, что я выше всех.
   - Кто-нибудь другой туда заберется, - предположил я.
   - Конечно, - ответил Золушка. - Там хорошо, но я не хочу быть выше. Только не говори никому, ладно?
   Потом Тропа стала как Золушка. Насовсем. И я никому ничего не сказал. Только сейчас говорю. С тех пор любое демонстративное поведение вызывает у Тропы тихую добрую улыбку с ямочкой на щеке, но с мягкой иронической подсветкой.
   Спасибо, Золушка. Как ты где-то там? Рожденный в 1964-м, ты уже совсем большой вырос.
  
   []
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 13 мая 2018 года. Отрывок 232

  
   Старики видят не только причины и последствия. Уже поднимаясь над жизнью и разглядывая ее в большем масштабе, они видят причины причин и последствия последствий. Всю жизнь мне казалось, что их взгляд на мир узок и подслеповат, что он отягощен их собственными представлениями и пристрастиями, сформированными в молодости - в другом времени. Оказывается, это не так. Всю жизнь я недостаточно слушал стариков из-за того, что не мог примерить их обзорную карту жизни к своему увеличенному масштабу текущего события, мировоззрения, понимания явлений. Я не мог представить себе ширину и глубину их взгляда, ибо все мелкое еще было для меня крупно, а всё крупное не осознавалось как рисунки на плоскогорье Наска, если разглядывать их с земли. Оказывается, за деревьями есть лес, а страус, спрятавший голову в песок, не перестает быть добычей всяких на него охотников.
   Я приветствую старость как осень жизни, как её предзимье, когда ты можешь прожить в себе свою весну и лето, полностью осознав их. Ради такого подарка стоит состариться.
   Нужен НИИ экстремальной педагогики. Без дураков, но с дорогами. Я бы взялся. Несмотря на годы и здоровье. Тропа в разных своих модификациях была таким учреждением, но наука в ней ночевала редко и скорее это был ИИ, чем НИИ.
   Делать его нужно там, где есть большие горы и большая вода, и в каком-то проблемном для детей регионе, например, в Иркутске или Новосибирске. Странные дети - такое же наше будущее, как обычные дети. Странных надо изучать в сотрудничестве с ними, во взаимном доверии, без противостояния или холодного лабораторного подхода. Они много поведают нам, это я уже знаю точно. Найти и/или организовать им достойное место в обществе - хорошая задача. Я бы для этого курить бросил и выполнял бы все предписания врачей, чего со мной никогда не случалось. Неработающую половину внутренностей можно ради такого дела выбросить и вставить всякие трубочки.
   ...НИИ ЭП без дураков - это конечно утопия. И НИИ, и без дураков.
   В телевизоре объясняются в любви на детекторе лжи. Ни убавить, ни прибавить.
   На экране ТВ - результаты выборов. Чтобы быть полезным стране, надо её покинуть. И для того, чтобы просто быть - тоже. Но просто быть - это пустое. Я люблю свою страну и хочу быть ей полезным.
   Наше наследие совместности и единодушия подвергается серьезным испытаниям, а ведь человек в группе защищен группой от несвободы, в том числе от неведомых одиночеству опасностей познания, от эгоцентризма при всём уважении к его эго. Если "все люди - братья", насколько ты должен быть с ними взаимно свободен? Где рубильник на два положения, которым переключается центростремительность и центробежность человеческих сообществ и справедливо ли в этой формуле слово "центр"? Конечно же, я не говорю о принудительном совмещении людей или обманным созданием толпы, идущей за лозунгом. О насильственном разобщении тоже нет здесь речи. Рабовладельцам (и) силовикам может показаться, что стоит только принять решение, и чиновники его обработают. Всё подлинное и настоящее в наше время нуждается в защите от дурака, поскольку именно у дурака - сила. Короче, всё опять сводится к заботам садовника или силового инженера-специалиста по изготовлению чучел всего и всех, включая чучела обществ и сообществ. Чучело мира, например, мы уже наблюдаем в мониторах.
   Было множество факторов, транслирующих тропяным ребятам разобщение, но в условиях жизни в природе эти факторы оказывались несостоятельными. Разобщение успешно работает только в искусственных ситуациях, одной из которых является город. "Свободен - значит одинок". Ой ли. Как тогда быть со свободой быть вместе? Свободой быть доверчивым среди доверчивых? Свободой не быть нарциссом?
  
   Экстремальная педагогика нужна очень давно, она нужна всегда. Бездумное сокрушение личности, когда коррекции требует только ее малая часть - негодное действие, которое воспитанием называть нельзя. А уж когда мир видит странного ребенка, а ребенок видит странный мир, никакие силовые действия и никакая "педагогика требования" не поможет. Тут без нас не обойдется, но...
   ...Авторские школы уходят. Автор всего у нас теперь один, все остальные - исполнители. Делай так или не делай никак. Творчество - результат злого умысла. Шаг влево, шаг вправо - и так далее. Лучше ровно идти по единственно верному коридору из колючей проволоки, чем стоять на коленях во чистом поле. У такого учителя творческий ученик может вырасти только очень вопреки, но никак не благодаря. Неприемлемость насаждаемых регламентов приведет, как и в советское время, к отставанию страны и к массовому лицемерию во всех областях жизни. Такой важный компонент жизнетворчества, как непредвзятость, каждому придется добывать самостоятельно. Новое платье нового короля, каждый раз вызывает восхищение в толпе, но каждый раз в той же толпе находится мальчик-диссидент, плохо усвоивший единые учебники. Свеже укатанный асфальт кажется вечным, но трава пробьет его.
  
   Ворчалка # 204? ( я запутался в номерах ворчалок)
   Не знаю, как насекомые и гады, а теплокровные все озверели. Запах силового хамского превосходства витает в воздухе на всех необозримых просторах нашей необъятной. Нападение собак на людей, детский суицид и жестокие подростковые драки - явления одного порядка. Если трансляция ненависти и страха не прекратится, стране будет очень трудно выйти на ступени нравственной реабилитации, а главной проблемой страны станет уже не педагогическая, а - психологическая с развитием в психиатрическую. Выживание детей в такой обстановке и сбережение их от брутально-милитаристской инфекции является острейшей задачей номер один. Зацепинг, прыжки с высоты, - сколько еще нужно сигналов для власти о том, что люди хотят влиять на жизнь страны, но возможности такой не имеют. Дети способны на подвиг, которому нет места - они лишены реальной жизни.
   При всей своей беззащитности Тропа оказалась очень сильной. Загонщикам понадобилось привлечь к уничтожению Сообщества целую организацию из мастеров заплечных дел, все силовые структуры (кроме Интерпола), прокуратуру, СК, суд, ФСИН и СМИ. Казалось бы, всё выжжено, и не осталось ничего, но Тропа продолжает жить в ваших представлениях о ней, в памяти прошедших её, в песенках и текстах. Живёт она и во мне - ладная, красивая, улыбчивая.
   Чей-то дедушка, я слышал, работает с видеоматериалами Тропы и фонограммами, кто-то делает сайт о Тропе, кто-то шлет мне лекарства и письма, а в горах еще не заросли наши оборудованные для всех удобные стоянки, ручьи помнят и повторяют наши голоса, а самый лучший защитник нашего любимого плато Лагонаки лежит избитый теми же мастерами заплечных дел и у него перелом основания черепа.
   Иду по краешку жизни и думаю о сути конфликта, внутри которого мы находимся. Не о пешках-исполнителях, а о разности философий, психологий и мировоззрений. Почему Тропа нормально жила в периоды социально-политических оттепелей и трудно выживала (кхгм) в другие периоды? Самостояние человека, в том числе, ребенка, не может быть управляемым извне. А тем, кто извне, очень хочется управлять всеми и каждым. Вот, собственно, и всё. Где же есть место для самостояния? Внутри себя.
  
   Олег Анофриев.
   Даже сказка спать ложится, чтобы ночью нам присниться.
   Спасибо Вам, Олег Анофриев, за многое-многое всё. За каждое всё. Без исключения.
   Мне ничуть не грустно, от того, что мои "Заметки" не понятны людям. Это потому, что я пишу их не людям, а одному человеку, который понимает, что я пишу, и ему нужно для работы то, что я пишу. Я не знаю этого человека, возможно, он еще не родился или просто не наткнулся на мои тексты, лежащие стопочкой на краю. Если он появится, то задаст мне кучу вопросов, на которые я обязательно отвечу. Это будут хорошие трудные вопросы, и я постараюсь дать на них внятные ответы. Это легко.
   А пока мне уютно и в глубине молчания. Оно вполне обитаемо. Ницшеанское одиночество европогенного человека смотрит на сообщества людей чаще всего в поисках материальной выгоды, достигаемой каждым одиноким индивидуумом путем временного пожертвования своего одиночества сумме одиночеств, называемой корпорацией. Наше русское "всем миром", "дюжина сдюжит" и "один ум хорошо, а два лучше" - это не про корпорацию в ее западном понимании. Возможно, тут зарыта важная и порядочная собака, которая про разницу между нашим и ихним обществом.
  
   Завари чаю выпьем молча за планету умников и счастливый остров дураков. Мне без сахара, пожалуйста. Но сахар на столе оставь, вдруг кто зайдет, он же не виноват в том, о чем мы тут разговариваем.
  
  (18.03.2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 18 мая 2018 года. Отрывок 233

  
   - Вас хотят видеть в квартире Рерихов, - сказала телефонная трубка.
   - Хорошо, - сказал я. - Приду.
   - И слышать, - добавила трубка. - Вы сможете захватить с собой гитару?
   - Смогу...
   Кажется, это было на Ленинском проспекте. "Сама" открыла мне дверь и попросила подождать в комнате с картинами. Минут через 15 туда из прихожей ворвался невысокий человечек со свитой.Он подошел ко мне быстрым шагом, упер палец мне в грудь и строго спросил:
   - Вы - еврей?
   - Предположим, - сказал я.
   Всё, что он говорил дальше без перерыва, я уже где-то читал. Речь его была потоковой, хорошо выверенной для большой аудитории. Фамилия его была Углов, звали его, кажется, Федором. Из его слов большой аудитории должно было стать известно и понятно, где настоящие причины мирового зла. Через пару часов, вытянув жилы из "самой", он ушел, хлопнув дверью, за ним ретировалась и свита. Я что-то пел "самой", но вечер был испорчен. Основанием для приглашения меня к Рерихам был, как я понял, неожиданно размножившийся "Вилок советов", который я написал в 80-м в дурке для Володи Ланцберга, торжественно вступающего на педагогическую стезю по причине моего на ней отсутствия. "Вилок" в списках ходил среди людей и почему-то назывался "Заповеди Устинова". Он не был написан для массового прочтения, скорее это было личное письмо конкретному человеку - Вове, мне тогда еще по молодости казалось, что все люди похоже со-чувствуют этот мир, и я разразился шутливыми наставлениями на педагогическую тему. Не знаю, сохранился ли где-нибудь этот текст, там было немерено открытий типа "Севши на муравейник царём муравьев не станешь". Я писал всё это в новогоднюю ночь. Начал примерно за час до Нового 1980-го года, закончил минут двадцать первого. Это был естественный ответ на Венок сонетов, который подарил мне Володя, мой собрат по несчастью обладания абсолютным слухом, тотально одаренный человек. Лет десять назад я наткнулся на "Вилок" в каком-то психологическом эзотерическом сайте, хотя никакой эзотерики в этих моих советах не было, они были совершенно конкретными и приземленными.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 19 мая 2018 год. Отрывок 234

  
   Совсем не последнюю роль в озверении людей играют агрессивные морды машин. Рикошетная агрессия складывается исподволь, как гора из песчинок. Она, агрессия, начинает жить своей жизнью и становится фоном. Она становится со-стоянием, и уже нехитрое дело пропаганды - использовать этот массив агрессии в своих (заданных ей) интересах. В бесчеловечном городе, среди бесчеловечной, подавляющей архитектуры бегут миллионы бесчеловечных машин, заряжая и заражая агрессией множественным рикошетом всё новых людей, включая дизайнеров авто. Это не снежный ком, это - лавина.
   Детские площадки в городах уже не выглядят оазисами человечности, они безлики и безличностны, несмотря на яркую раскраску. А уж оазисов для взрослых и вовсе мало, - когда вся задача - принести себя на алтарь государства и там оставить. Зачем государству личность? Оно не понимает, что такое личность, и боится личности. Страна, общество воспринимаются правящей элитой как ее среда обслуживания. В эту же сферу попали и церковь, и образование, и культура, в целом. "Послушный" было синонимом "хороший" при Сталине, я помню. Потом от новороссийских гор к нам ворвался Павел Коган со своей "Бригантиной" и сказал: "Пьем за яростных, за непохожих".
   Опять пора выпить за непохожих, но водка опять дорожает, а "Малагу" нам никто не нальёт. Мир потерял важнейшую для человечества интонацию - личностную. Быть самим собой? Нет, быть "как все". Ничтожество подавляющего большинства становится нормой и подавляет последние очаги личностного сопротивления. Сверхпроводимость зла в толпе из отдельных и разрозненных вспышек превратилась в государственную политику. Эти приступы ненависти теперь называются патриотизмом. Тушите свет, помолчим немного в тишине. Пусть оживут глаза на мертвых портретах.
  
   Математик Фоменко подарил нам теорию поверхностей, и я не видел ничего более пригодного для моделирования совместимости в группе. Графические иллюстрации к теории Фоменко настолько поразили воображение, что снились по ночам, уже "обутые" в смыслы в динамическом портрете группы, в её пейзаже. Калейдоскоп сплетающихся фракталов уводил в подсознание группы, увлекал множеством неожиданных возможностей, открывал опасности и вершины взлёта. Вероятности превратились в закономерности, на фоне тогдашнего журнального откровения - матричной теории жизни Пушкина и Никифорова - складывались догадки, расшифровывать которые предстояло всю жизнь. Шел 67 год. Тонкую вязь Фоменковских сопрягающихся поверхностей готовились смять вступившие в Чехословакию советские танки. Потом знающие люди сказали, что матричную теорию арестовало КГБ, растворились в прошлом и стройные строки Фоменко. На горизонте времени замаячила "Физика Логоса" Сергея Чеснокова. А там было уже недалеко и до Шмелевского "Золотого сечения", и до "Философии взаимодействия" Иезуитова. Всё это готовило к прочтению книги Александра Дивинского "Ещё раз о рефлексотерапии". Она вышла в Алма-Ате маленьким тиражом. Автор не успел дописать её.
   Остаюсь самим собой, не прогибаюсь ни разу, не изменяюсь ничуть. Весь мой мир - внутри меня. Он уйдет со мной, это нерентабельно, но выместить его в тетрадки не могу, не получается, не успеваю.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 20 мая 2018 года. Отрывок 235

  
   Бутерброды с сыром на катке в Парке Горького стоили 7 копеек, картонный стаканчик горячего кофе - столько же. На 15 копеек можно было поесть и попить. Ломтик хлеба с кружочком колбасы был не очень доступен, он стоил 10 копеек - столько же, сколько входной билет на это огромный для меня, десятилетнего, каток. Залиты льдом были все аллеи и дорожки большого городского парка, неведомое учреждение еще не отхватило у него половину территории вдоль Москвы-реки. Придя домой из школы с не потраченными монетками, я превращал их в сказочный конькобежный праздник, отправляясь на метро до остановки "Парк культуры". Переходил через Крымский мост, бережно неся свои "гаги" в маленьком мамином балетном чемоданчике и вливался в очередь за билетиком у входа в парк. Бумазейный лыжный костюм не грел, пропускал все ветра, и стаканчик горячего через полтора часа катания был хорошим подарком.
   На катке сам себе выдумывал тренировки - как ехать, куда смотреть. Особенно любил тренировки с выбором пути только боковым зрением и с закрыванием глаз. Боковое зрение - это когда едешь ухом вперед с повернутой вбок головой и не имеешь права посмотреть, где через несколько шагов пройдет твой путь. "Перемигушки" - это когда выбираешь, какое количество секунд ехать с открытыми глазами и столько же секунд - с закрытыми. Сталкивался с кем-нибудь редко, увеличивая зрячие и слепые периоды движения до 12-15 секунд. Мне было лет 6, когда дедушка ("папа") научил меня считать птиц в небе, едва взглянув на него на один миг. Этот навык зрительной памяти помогал двигаться с закрытыми глазами, а позже - водить группы по горным маршрутам в полном тумане. Это были вынужденные ходки - остановиться, привалиться было нельзя. Группа бы просто замёрзла. Мой дедушка-папа хорошо играл на скрипке, и я слышал его музыку, когда вёл в тумане. Вести в тумане было труднее, чем мысленно считать птиц, но это было одно и то же.
   Туман бывает не только в горах, туманом представляется и недостаток ориентирующей информации. Поэтому я и слышал дедушкину скрипку довольно часто в жизни. На его похоронах было много букетов незабудок. С тех пор звуки его скрипки и незабудки везут меня через любую потерянность и плохую видимость, размытость ориентиров, а незабудочный подсвет делает движение спокойным, ламинарным.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 21 мая 2018 года. Отрывок 236

  
   Творческое всегда нечаянно. Многие певицы повторяют сентенции Эллы Фитцджеральд, но даже если бы они нарочно изобретали что-то своё, чуда не случилось бы. Терпенье и труд всё перетрут, но - в ремесле. Вряд ли - в творчестве. Нарочного творчества не бывает. В телевизоре фильм про солдата Чонкина, очень нарочно сыгранный. Мне жалко Володю Войновича, он ничего не делал нарочно, только искренне. Такова была и человеческая обстановка в его квартире возле кинотеатра "Новатор", искренним был и стиль общения. Грустно смотреть и слышать этот фильм.
   Помню такое же ощущение стыда, когда в детстве смотрел в театре мистерию-буфф Маяковского. Потом мне объяснили, что всё дело в приставке "буфф". Она, мол, указывает на несерьезность действа. Но ведь нет ничего серьезнее, чем смешное, равно как и наоборот. Ролана Быкова на них нет. Нет на них и Леонида Енгибарова и Славы Полунина, и Юрия Никулина. Но не будем только про относительные высоты и впадины, кроме них есть и абсолютные.
   "Алёша Птицын вырабатывает характер" - старый советский фильм. Оказывается, это можно делать всю жизнь. Но стать человеком невозможно, можно только становиться человеком. Каждый миг.
  
   Оса жалит, не разбирая. Когда я был совсем маленьким, у нас в Джубге был один горшок на четверых. Бывало, я начинал плакать, и меня закидывали в горшок. Я был узкий и проваливался, сложившись, до самого дна. На дне были осы.
   Была весна или осень, не помню. Знакомая повезла меня на сбор только что родившегося поискового отряда, созданного для поиска пропавших детей. У них было много искреннего энтузиазма, но не было никакого опыта. Нужен был какой-нибудь Петр Никодимыч, который покажет, как нужно искать. Этим Никодимычем стал я. Сбор происходил в небольшом кафе, как я понял - его хозяйка тоже была среди волонтеров. Два серьезных молодых парня назидательно рассказывали девушкам, как вести поиск. В это время как раз пропал ребенок из дачного поселка под Волоколамском. Я дослушал молодых людей и сказал, что есть ещё и другой тактический вариант. Мой вариант был принят. Выехали на место происшествия. Туда собирались уже несколько сотен солдат и мчсников. Увидев эту тысячную толпу, я попросил выяснить, какие у них есть навигационные приборы. Лес возле дачного поселка был большим, передвигаться в нём "на глазок" необученным искателям было бы трудно. У них не оказалось ничего, даже компаса. Погода была пасмурная, по Солнцу не запустишь. Военачальник призвал всех проявить внимание и неожиданно для меня громко заявил:
   - Вот, Петр Никодимыч покажет всем куда идти и как искать.
   Я достал из кармана штормовки свой жидкостный компас, нашел линейный ориентир на краю леса - грунтовую дорогу и стал выпускать отряд за отрядом под прямым углом к дороге. Часы были у всех, через пару часов люди в форме стали возвращаться на дорогу и собираться в ее начале у посёлка. Я тоже завинтился в лес на пару часов, прошел своим ломаным поисковым маршрутом, включив "чуйку", но "чуйка" подсказывала мне, что никакого потерявшегося ребенка в этом лесу нет. Позже я узнал, что ребенок никуда не уходил, а был похищен с дачного участка любящими родственниками, - там была криминальная семейная история.
   Мы с волонтерами, которых оказалось уже с десяток, отправили вояк в их расположение и собрались у костра попить чаю. Поисковый отряд рождался сложно. Собственно, их было два - один существовал чисто юридически и назывался "Лиза Алерт", другой, наш, существовал физически. Обсуждение этой двойственной ситуации на тему "кто есть кто и кто вообще есть" продолжили в том же небольшом кафе в Москве. Обсуждение было очень горячим, конфликтным. Я понял, что для того, чтобы продолжить работу с этими ребятами, мне придется легализоваться. Это было невозможно, меня искали люди Скоробогатченко, с помощью его приятелей из угро они уже рыскали и по Москве.
  
   Сводный поисковый отряд стал называться "Лиза Алерт", иногда слышу про него, вижу в телевизоре, - дай им Бог побольше удач.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 22 мая 2018 года. Отрывок 237

  
   Федор Иванович Брагин, строивший в Рязанской области городок приемных семей, был приверженцем системы Макаренко. В долгих вечерних разговорах, когда всё главное уже было сказано, он округлял глаза и пронзительным шепотом сообщал: "Макаренко - великий советский педагог. Он воспитал людей, победивших фашизм, но музей Макаренко есть только в Германии...". Я уже знал тогда, что важнейшим соавтором (как минимум) Антона Семеновича был Виктор Николаевич Терский, но умалять достоинства Макаренко перед таким преданным почитателем не хотелось. Немецкий мальчик-сирота, усыновленный солдатом Иваном Брагиным, после неудачи с постройкой городка вернулся на свою родину и, наверняка, в музее Макаренко побывал.
  
   Во как. Ищут гениальность, копаясь в мозгах в прямом смысле. Но ведь одаренность плюс со-стояние - это и есть гениальность. Без со-стояния одаренность может всю жизнь лежать мертвым грузом. Эй, мы нужны кому-нибудь?
   Пристальный, подробный, жадный путь в со-стоянии. Днём и ночью, наяву и во сне. Со-стояние обратное состоянию после лоботомии. Ребята, тут же всё просто. Эмпатия - важная составляющая со-стояния и сама могущая быть состоянием. Радостно звенишь свою жизнь - значит движешься по ней быстро и густо. Это - повод иметь мгновенный аппарат опознания, всего и всех, а он невозможен без эмпатии - эврики подсознания. То же касается скорости принятия решений, разумеется.
  
   Сознание, маленький КПП между подсознанием и личностью, иногда перехватывает инициативу, идет по пути "шагового искателя", заставляя человека мучительно и последовательно моделировать в доступной ему системе образов исследуемую ситуацию. Такое "обдумывание" вызывает жалость и сочувствие, так и хочется сказать: Включи другое, оно есть у всех. Только чувства скажут тебе правду, мысли - вторичны и неповоротливы, особенно в кирзовых рукавицах сознания. Единственный результат обдумывания - вертикальные морщины на лбу. Эмпатия (джазовая импровизация, джазовое мышление) достигается легко, но в нее трудно шагнуть, - мешает привычный с детства страх ошибки.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 23 мая 2018 года. Отрывок 238

  
   Лабухи жили летом на чердаке нашей Джубгской хаты. Были они совсем молодыми ребятами, малолетками, но мне казались взрослыми - я сам недавно перестал ходить пешком под стол. Было их четверо или пятеро, старшего звали Козёл, он играл на саксофоне. Все они тем летом сменили радиолу на танцплощадке в Доме отдыха Центросоюза под горой Ёжик. Вадик играл на аккордеоне, имён других я не помню. На нашем чердаке они не играли, только ночевали после танцев и отсыпались днём. Ходили на море как обыкновенные люди, напевали невиданные песенки вроде:
   ...Когда-то на барабане
   Лабал в шикарном ресторане
   Но в тёмный лес блевать свернул.
   Свинья обегала все рынки
   Скупая стильные пластинки
  ...На нашем первом бардаке
   У Петуха на чердаке.
  ...И раскопали на помойке
   Ладовый старый саксофон...
  
   Дом отдыха на местном наречии назывался "домодых", а отдыхающие - "дыхающими". Дыхающие тряслись и покачивались в ритмах живой музыки, некоторые пытались по старинке танцевать вальс или танго, но ритм с хлесткой второй долей увлекал их, обогащая новым поведением. Я сидел в кустах рядом с музыкантами и наслаждался их полётом. Изредка кто-то из них отходил в кусты покурить, но Ритм продолжал пульсировать в нём, в его движениях и походке, которая тоже акцентировалась на вторую долю. Это был настоящий джаз, причём - не маргинальный какой-нибудь, а вполне породистый и осознанный. Потом, позже, я у знал, что "Козёл на саксе" - это и есть наш Козёл, а Вадик, рано лысеющий, стал зваться Лысым. Их мелодии я узнавал в передачах Уиллиса Коновера, в его джазовом часе на VOA, который мы слушали с Пашей на маститом приёмнике "Октава" на коротких волнах. Сталин к тому времени уже умер, и можно было не особо таясь и не занавешивая окна слушать диапазон тридцать один метр. И уже потом, гораздо позже, там появилась загадочная радиостанция "Освобождение", вещавшая на русском языке - будущее "Радио Свобода", где блистательный Дмитрий Савицкий безупречно принял эстафету Коновера.
   А начиналось всё гораздо раньше, в конце сороковых, когда на веранде нашей хаты шипел и потрескивал средними волнами батарейный приёмник "Искра". Приёмник говорил только по-турецки, сигналы советских станций не проходили через Кавказский хребет. Но час-другой в день Анкара передавала всем нам чистокровный американский джаз. Это были биг-бэнды. Слушая Глена Миллера, я падал перед приёмником на колени и плакал, музыка была сладкой, томящей, полной неизведанной свежести, такое счастье мог подарить, пожалуй, только родник в жаркий день.
  
   Вскоре я стал собирать везде всё, что при ударе издавало звуки. Я утаскивал это в глубину сада и раскладывал по тонам, так у меня появился мой первый музыкальный инструмент, мой хламофон, ежедневно желанный. Я бродил по берегу и по селу, отыскивая более точно звучавшие нотки, со мной почти всегда была одна из двух стучалок - коротких палочек из очень твердого дерева. Шторма уходили, оставив после себя на линии прибоя мириады новых камешков-звуков, среди них попадались и самые точные, а вокруг звучал звуками, цветом и запахами огромный мир, неведомый и манящий.
  
   Мне было шесть, когда в Москве меня впервые привели в музыкальную школу, и я увидел улыбчивое зубастое чудовище - рояль. Мгновенно я догадался, что это тот же самый хламофон, но не нужно искать ноток, они уже все собраны на клавиатуре. Я подошел и тут же сыграл "Помнишь ли ты" из оперетты "Сильва", был принят в музыкалку и даже проучился в ней неделю. Чтобы учиться дальше, надо было платить деньги, денег у нас не было, но дедушка Миша успел взять для меня в пункте проката старое немецкое пианино "Кнабе Таль" с хорошо обгоревшей задней крышкой - трофейное. Стоила эта роскошь один рубль двадцать одну копейку в месяц, семья могла себе это позволить. Мы подружились с Кнабеталем, я отдал ему весь свой хламофонный опыт, а он отвечал мне надежной чуткостью своих клавиш. Вскоре мы стали единым целым, и я, не зная никаких нот, часами разговаривал с миром пальцами и клавишами, ставя вместо нот пейзажи и портреты, играя их. Глаза закрывались, я продолжал видеть клавиатуру, но был уже в своём мире, где всё выразимо звуками, в том числе и сами звуки. Музыка не была для меня новым миром, но мир становился новой музыкой. Жизнь превращалась в огромную бесконечную импровизацию, где важно не потерять гармонию и вести тему.
  
   Мне тогда казалось, что у всех - как у меня. И у людей, и у животных, насекомых, птиц, растений, морских и речных жителей, у самих морей и рек, домов и автомашин, паровозов и самолетов. Я очеловечивал не только свои игрушки в виде двух медвежат и одного железного грузовика, очеловечивалось всё и везде, да и сейчас мне трудно говорить об этом в прошедшем времени. Худой, большеглазый пацан с чернильными ладошками остался во мне, он жив до сих пор, этот внутренний Питер Пен, он видит, слышит и чует, и так же тонка его кожа, и чуток слух. Это стариковские глаза слепнут, с пацаном - всё в порядке. Он стоит на коленях перед батарейным приёмником "Искра", где батареи больше самого приемника, и догадывается, что попытка выйти, выскользнуть из музыки - напрасна и неосуществима. Она обозначит когда-то гибель вселенной, но не сейчас. Сейчас музыка звучит. Вот Алексей Рыбников растворяется в ней, становясь неотъемлемой частью каждого из нас, не знающего его имени. Вот Эдисон Денисов так просто говорит о сложном, что мы отказываемся верить - не ему, а собственному слуху.
   Музыка-служанка пусть отоспится, музыка-подруга выложит лунную дорожку, а музыка-госпожа пусть войдет. Я уже на коленях перед приемником "Искра", мне четыре года, и каждый миг жизни перехватывает дыхание своей неожиданностью и новизной.
  
   Открою глаза. Ветер колышет головки цветов в тишине. Это - альпика, горное плато Лагонаки, где бродят стада и отары, а кони и вовсе бредут за водой - она течет вверх, но это обман, оптический обман рельефа. Время тоже не течет вспять, и есть только одна машина времени, которая зовется Памятью. Чернильные ладошки происходят из непроливашки, в которую мы макаем наши перьевые ручки. Чернила фиолетовые, синие есть только у учителя. У него есть и красные, но меня это не коснется до шестого класса, пока мы с Лехой не прибьем на девчачий туалет табличку "Отдел кадров", принесённую с соседних развалин пуговичной фабрики. Её там устроили вскоре после революции в затейном помещении то ли староверческого, то ли иноверческого храма, стоящего рядом с нашей 346-й школой. В шестом классе меня уже кликали Шапеном, через букву "а", я умел мгновенно сопровождать на клавишах любые немые учебные фильмы и сразу подбирал аккомпанемент, если кто-то хотел что-нибудь спеть. Жил я тогда под "Птичью Колыбельную" Ширринга, она несколько лет не хотела уходить из меня, не кончалась да так и не кончилась никогда, в ней я нашел свою суть, свой ствол и своё зерно. В ней было много солнца и воздуха, - это вполне водолейские дела.
   В девятый класс я пошел в 358-ю школу, где на первый же школьный вечер пришёл играть танцы передовой квинтет Утёсовского оркестра. Мы собирали по 30 копеек, и к нам приходили друзья нашего историка Анатолия Бычкова - Ревгун, Кауфман, Борис Матвеев...
   Отыграв свой первый квадрат импровизации на "Колыбельную острова птиц", дядя Леня Кауфман встал и стал всячески показывать, что я должен занять его место. Танцевавший актовый зал остановился, хихикал и прихлопывал Кауфману, музыканты ритмично застряли на переходе в следующий квадрат, и мне ничего не оставалось, как продолжить под одобрительную звуковую улыбку контрабаса. Я помню до мельчайшего всё, что я сыграл в своих следующих двух квадратах, прыгнув вверх с полыхающим сердцем и прогретой солнцем душой. Зал продолжил танцевать, а я стал равным среди блуждающих возле МОМА музыкантов и стиляг. Стиляги меня не интересовали, их сленг, их манера одеваться были чужды, но музыканты приняли гадкого утенка и всегда были добры со мной, даже если я забредал в непроходимую тональность или, хоть и редко, сбивался с ритма, краснея и раскаиваясь.
  
   Плоский коммерческий танцевально-сексуальный джаз по сути джазом не является. Это попса, которая использует джазовые краски - приёмы звукоизвлечения. Настоящий джаз - не о сексе, а о любви, созидающей силе, двигателе вселенной. Попса бывает не только в музыке. Настойчивое предложение себя и своего, невкусно разряженного в яркие краски, существует почти во всех видах человеческой деятельности. "Как бы джаз" Папетти или Словачека - пример такой музыки-служанки. Разумеется, это фон и фоновые состояния от него, но фон фону рознь, то-то и оно.
   Субраманиам, индийский скрипач, славно играл с... я забыл как зовут нашего скрипично-джазового европейца, хотя всю жизнь его слушал. Стал забывать, имена, города, страны. Просто нет названий, нет имен собственных. Вот... (кто??) играет пьесу "Как велик Океан". На записи в самом начале на басовом вступлении зафонил микрофон, но это - концертная запись, как есть, как было. Повторить это невозможно, как всё в жизни. Украинские ребятишки лихо и складно в две скрипки музицировали в Ютьюбе в том же стиле, там, видимо, и остались. Таня и Илья. Ничего не знаю об этом дуэте, записям уже несколько лет, что стало с этими ребятами? "Переведи меня через майдан", сказал Виталий Коротич когда-то, и в руках его был журнал "Огонёк". На обложке я летел над синей пучиной, и крылья у меня были очень оригинальные, но правдивые. Так "Огонек" отозвался на четвертую атаку на Тропу в начале 90-х. Океан действительно был велик, но небо над ним - еще больше. Музыкальный руководитель лагеря "Океан" Витя Ковальский таскал меня по отрядам, как когда-то в "Орленке", и мы пели, пели, пели.
   Я стою на берегу,
   Первым Солнце принимаю,
   Все на свете понимаю, всё могу.
   Потому что океан -
   Он и Тихий, и Великий.
   Видишь солнечные блики -
   Океан!
  Будут в жизни свет и тьма,
  Бури, мели и шторма.
  Мушкетерские клинки,
  Мудрецы и дураки.
  Средь зимы - мечта о лете.
  Темнота средь бела дня.
  Но теперь на этом свете
  Всё зависит от меня.
   Потому что океан -
   Он и Тихий, и Великий.
   Видишь Солнечные блики -
   Океан...
  
   Песенку эту я написал на второй день, отлучившись к берегу на несколько минут. Океан был спокоен, на другом берегу бухты Емар фонили ядерные подлодки. Лагерь знал пяток моих песенок, мне улыбались навстречу, крупная девочка из Красноярска самозабвенно подпевала всем песенкам подряд и явно получала от этого удовольствие. Старый, давно погибший "Орленок" гнездился в складках "Океана", одаривая каждую новую смену надеждой на личное участие в судьбе страны. По Приморью, Хабаровскому краю и всему востоку СССР опять вспыхивали коммунарские отряды, похожие то на свердловскую "Каравеллу", то на новосибирскую "Викторию", то на тульский "Искатель". Наступало последнее десятилетие двадцатого века, "перестройка" давала новые надежды на хорошее продолжение, в Москве многие депутаты стали говорить то, что думают, а агрессивно-послушное большинство захлопывало голос Андрея Дмитриевича Сахарова так усердно, что его вовсе не было слышно.
   Мы недооценили возможности этого большинства, и оно стало подавляющим. На выборах чуть не победил побочный выпердыш несовершеннолетней русской демократии со своей ЛДПР. Понимающие ахнули, но поздно. Дух третьего сына, который был дурак, но имел всё, расползался по стране. Скатерть становилась самобранкой, и добыча еды не требовала никаких усилий, печь под Емелей училась ездить на автоматической коробке передач, и каждый мог решить свои проблемы просто: сделать лохами других... Катастрофа 1917 года продолжалась. Манерные кривляющиеся певцы оккупировали экраны телевизоров, остатки утесовского оркестра с бесподобным дядей Борей Матвеевым сидели в уголке Старого Арбата, став уличными музыкантами, и выдавали такой саунд, что хоть золото кидай им в чехол от тромбона, хоть платину - невозможно с ними расплатиться. Страна возвращалась к агрессивному акценту на первую долю, где "белую березу заломати" и "сударыня-барыня". Дмитрия Савицкого на Радио Свобода сокращали и ужимали, забирая цыганским способом всё больше минут из его "сорока девяти", потом врезали в ткань передачи анонсы, и джазовый час Савицкого стал погибать, разваливаться на отдельные блоки. Я не понимал этого самоубийства РС - РСЕ, но интернет только появлялся, а писать в Германию или в Прагу, откуда вещала "Свобода", или даже самому Дмитрию в Париж было бы странной затеей. Да и невозможно было подумать, что вскоре "Радио Свобода" покинет свои частоты на коротких волнах, даже вечную круглосуточную 9520, и растворится в просторах всемирной сети. Чуть затухающий от фидинга, но всегда упорный сигнал РС на коротких волнах был постоянным неуничтожаемым сигналом жизни, других мыслей и мнений. Смерть Александра Галича или Ильи Дадашидзе не остановили упорный сигнал Свободы. Он исчез из эфира, как Утёсовский оркестр, переместился в уголок пешеходной улицы и продолжал звучать, пока его не стало очень трудно найти.
   Я уверен, я знаю, что нас, молчаливых и безымянных слушателей "Свободы", было очень много. Очень.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 24 мая 2018 года. Отрывок 239

  
   Бабушка моя, Татьяна Андреевна Редкина (Ред Кинг), обладавшая большим жизненным опытом, очень опасалась сквозняков. Она говорила, среди прочего, что по сквозняку легко проходит шаровая молния, даже если сквозняк этот совсем маленький. Думаю, что сквозняки ждут дополнительного изучения, это не просто компенсация разности давления, но что-то другое.
   Нет, я никогда не был расчетливо-беспощадным, хитрым. Наоборот. Ожидание встречной доброты другого человека оставалось во мне всю жизнь, и я выиграл - ни разу в жизни не получил кулаком по морде. Не за что было. Зло удивляло меня до остановки дыхания, но никогда не страшило и не вызывало ответной или рикошетной реакции. В песочнице дворовый мальчик толкнул меня в грудь, я больно упал на деревянный бортик и сказал: "Мне кажется, что Вы поступаете неправильно". Спокойно сказал, без ажитации и всю жизнь так говорил, истерик у меня не случалось, эта же интонация осталась и в песнях.
   - Почему вы не кричите?! Об этом нужно кричать!! - доставала меня дама после концерта в Петропавловске-Камчатском.
   - Я кричу, - признался я ей.
   Интонация колыбельной мне ближе всех. Это и есть самая антивоенная песня - колыбельная. Фестивальными каэспешными ночами я любил устраивать маленькие внутренние фестивали в фестивале, там звучали колыбельные, только они. Фестиваль колыбельных продолжался, пока все не засыпали.
  
   В конце 40-х и начале 50-х мы никакую одежду не покупали, было не на что. Только перешивали. Я любил смотреть как движутся детали в швейной машинке с гордым названием "Goshsveimashina" на боку. Госшвеймашина жила своей жизнью, и многие её части имели свои лица и свой характер. Я всматривался и вслушивался в согласованную работу этих разных лиц, искал связи между их функциями и характерами. Особым образом было перематывание ниток с катушки на машинную шпулю, которую потом вставляли в загадочное нутро. Уже тогда я чувствовал, что некоторые действия швейной машинки и ее деталей лежат за пределами моего понимания. Это делало мир неоткрытым, еще не открытым, и - потому - полным радостного ожидания. Ожидания открытий.
   Таинственным и значительным деталям швейной машинки я мигом придумывал имена. Они были снутками, моромоками, кипонтями, тутунами и банриками. Изредка попадались финтифаи, спотыклюшки и шмуленорки. Та же история происходила с окружающим миром - сначала я нарекал увиденное и, дав имя, познавал его. Иногда много после узнавал действительное название чего-нибудь и переключался на общечеловеческое, легко бросая вымышленные имена. Ничего психиатрического в нарекаемом мною мире, как я понимаю, не было, детские фантазии были всегда в разряде фантазии, граница их территории с реальным миром всегда была явственна и не обсуждалась.
   Нарекал я не только предметы, но и состояния, и настроения, и музыкальные образы, не выразимые знакомыми словами. Из знакомого невыносимо смешными были хламида, монада и параллелепипед. Хохотал я безудержно, до коликов и стонов. Остановиться было невозможно, хохот шел уже от собственного смеха.
  
   Были, однако, и очень серьезные места, где хохотать стало бы неуместно и неприлично. Например, в квартире моего многоюродного дяди Павлика, - дядя был старше меня на пять месяцев. Квартира их богатой семьи располагалась в Москве на улице Чернышевского, возле остановки с милым названием "Лялин переулок". Отец дяди Павлика, Семен, был организатором всего Бакинского нефтяного промысла, у него в многокомнатной квартире был чопорный кабинет с большим письменным столом и кожаными креслами. Слева в углу на специальном столике стоял первый советский магнитофон "Эльфа". Две его катушки располагались на одной оси, но крутились в разные стороны. Тонвала с прижимным роликом у него еще не было и скорость движения магнитной ленты не была фиксированной - она плавала в больших пределах.
   Свои комнаты были у дяди Павлика, его мамы Лины и у бабушки Елены Мироновны.
   Вечерами в пятницы в этом доме Залкиных собирались дети родственников и знакомых, приходили интересные гости из среды творческой интеллигенции. Я тоже ездил на эти вечера с пятилетнего возраста, научился правильно вести себя за обильно сервированным столом, уступать дорогу и свое место, танцевать с девочками. Мы танцевали вальс, танго и фокстрот. Девочка Ира, моя первая партнерша смешно морщила нос, и он становился игрушечным. Зато банты в ее волосах были настоящими. Иногда Елена Мироновна и дядя Сима собирали девочек и мальчиков отдельно. Дядя Сима - у себя в кабинете, Елена Мироновна - в своей комнате. Совсем не помню, что было в этих собраниях гендерно раздельного, но чувство девочки, женщины появилось и укоренилось именно тогда. Не раз я потом в жизни спотыкался на этих своих навыках, когда культурное обращение и искреннюю улыбку принимали за что-то большое и фатальное. До сих пор, спустившись с автобусных ступенек, я оборачиваюсь и подаю руку идущим за мной прекрасным дамам, чем последние лет сорок неизменно их пугаю.
   Поклонение Женщине в моём детстве не обсуждалось, оно было абсолютом.
  
   У машин на улице, у трамваев, автобусов и троллейбусов тоже были лица. Головной вагон метро был для меня "Филя" - по сходству лица с татарином-водопроводчиком, грузовики были в основном, "сритка" и "смутка". Впрочем, нет, "смуткой" была легковая "эмка". Туповатые лица троллейбусов со скошенным лбом - смешили, спокойно-отрешенные морды "студебеккеров" вызывали желание построиться и шагать с духовым оркестром. Уже много лет мне неприятно и грустно смотреть на лица современных машин. А тогда "Воксхолл-Виктор-Супер", превратившийся вдруг в новенький "Москвич", всем своим выражением лица предлагал ему покровительствовать. Бибики бибикали еще много лет, пока гудки в Москве не запретили. Улица онемела, только скрежет и звонки трамваев иногда напоминали, что они тоже живое существо.
  
   Вдруг трамваи перестали ходить по нашей Ново-Рязанской, а потом и вовсе - в асфальтовом дыму среди тополиного пуха специальные беспощадные люди сняли рельсы. Трамвайный провод исчез, вместо него появились троллейбусные парные провода, и вскоре и сам 22-й троллейбус с остановкой, как у трамвая, у нашего дома 31/7. Остановка называлась то "Бауманская площадь", то "Спартаковская улица". Больших очередей на ней не было. Тбилисская бабушка Нина, приезжавшая к нам в гости, садясь в троллейбус, оставляла снаружи галоши и длинный зонтик с крючком. Троллейбус трогался, и она, обнаружив пропажу, виновато вскрикивала: "Ах, извощчик, остановите, пожалуйста!"
  
   Как-то в летнюю жару я встретил её, идущую с Разгуляя домой. Она прижимала ко лбу брикетик мороженого с вафлей. На мой удивленный вопрос - объяснила: "Ах, Юрик, в городе так шумно, что у меня разыгралась ужасная мигрень"...
   Мне было лет 15, когда бабушка Нина приехала к нам в последний раз. Я вернулся из леса, поставил в коридорчике рюкзак и шагнул поздороваться к ней. Горестно поджав губы бабушка Нина вдруг сказала тихо: "Сейчас же сними эту гадость". Я очень удивился и объяснил: "Бабушка, это не гадость, это штормовка". "Нет, Юрик. Сними эту гадость". И - совсем тихо:"Я расскажу тебе, кто ты".
   Мне стало интересно, я набросил штормовку на рюкзак, умылся и сел с ней рядом на диван. Рассказ был долгим и часто прерывался отчаянной просьбой: "Только ты никому это не говори. Это нельзя говорить". Лучше всего я запомнил первую фразу: "Твоя прапрабабка сбежала из Тифлиса в Польшу с русским офицером". Дальше в рассказе были польские графы Кухтарские, английский разбойник королевских кровей по кличке "Красный король", Ред Кинг, откуда пошла фамилия Редкиных, которые неизвестным мне образом опять оказались в Тифлисе к началу XX века. Речь бабушки Нины была рельефной, выпуклой, полной старомодных слов, которые давно вышли из употребления. Ещё я запомнил, что"дедушка Миша был самым главным инженером на строительстве Северо-Кавказской железной дороги". И правда, все наши тбилисские родственники были на фотографиях в какой-то офицерской железнодорожной форме, и бабушка Нина - тоже. Тогда я понял, что у моего вечного железнодорожного восторга два источника - тбилисские родственники и отец, работавший тогда заместителем министра путей сообщения. Оттуда же была моя детская мания везде и во всём руками и ногами прокладывать дороги, а позже - трассировать тропу.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 25 мая 2018 года. Отрывок 240

  
   В 60-х керамические кашпо и портрет Хемингуэя были во многих домах. Хем смотрел чуть прищурившись, дружелюбное лицо его было обветрено океаном, а борода наверняка была соленой от брызг, если ее лизнуть. Простой свитерок "под Хема"носил почти каждый, я в том числе. Куба была светочем нового мира среди карикатурных американских теней из журнала "Крокодил". Художниками там были Борис Ефимов и Кукрыниксы, - в группу входили Крылов и Николай Соколов - "КрыНикСы". Первого в сборной фамилии я забыл. Кажется, Куприянов.
  
   В самом далёком детстве нечем было застелить пол в нашей московской квартире, и на нем лежали географические дедушкины карты. Первое, что я прочитал в жизни: "Пустыня Такла-Макаи". Зато по географии у меня всегда была только пятёрка. Мы с очкастой географичкой всегда жмурились от взаимной приязни."Ну что, никто? - говорила она классу. - Тогда Юра скажет". Я вставал и говорил, и мы опять некоторое время жмурились друг другу. Дома уже стояло прокатное пианино, и можно было играть на нём и географичку, и множество прекрасных неоткрытых островов.
   Такой серебряный рассвет
   Приходит в первую весну,
   Что все движения планет
   Воспринимаются на слух.
  Уже спокойно жить нельзя.
  Всё - откровенья на века.
  И ждут нас новые друзья
  На всех далеких берегах.
   Корабль готов, и экипаж
   Для всех заждавшихся невест.
   И тёплых сказов вечный страж,
   Стоит над нами Южный Крест.
  
   Эту песенку я написал в 7-м классе. Я тогда писал их по 5-6 в день, но запоминались немногие. Важно было найти укромный уголок, забраться в него с очередной тетрадкой и записать бегущие внутри строки, уже лежащие на музыке.
   Наверно, ответа нету -
   Хоть палец к виску приставь.
   - Куда ты уходишь, Лето?
   - В себя ухожу, в Сентябрь.
  
   Песенки свои, разумеется, я никому тогда не пел, да и всегда потом удивлялся, что меня слушают, когда выхожу с гитарой на сцену. Чего тут интересного, не мог я понять.
  
   Я люблю ваш теплый, уютный и человечный мир с его ветрами, штормами, дождями на затуманенной хребтовой тропе, я люблю ребят, которым я был другом и которые были друзьями мне. Я слышу, как подбадривают меня ушедшие в автокатастрофе 91-го. В нашей жизни всё было настоящим; таким будет и после неё.
   С Димой Дихтером будем пить чай или что-то покрепче, чего я не пил в своей земной жизни. Саша Громов снова споёт свои вещие песни, а Ролан Антоныч (Быков) снова станет ругаться, что я обращаю внимание на атаки каких-то мелких существ. Я попытаюсь объяснить ему, что у этих есть своя прокуратура, свой следственный комитет и свой суд. Дядя Рома озвереет на меня, но через секунду мы опять будем ржать над моими приключениями. В Быкове меня всегда пленил немыслимый его мгновенный переход от крайнего бешенства к высокому восторгу. При этом Дядя Рома совсем не был невротиком, хотя был очень раним.
  
   Матушка Дорида Михайловна, старшая сестра Вероники, пролежала со своим абсцессом десять лет, не вставая. Лёгкое тоже было левое, как моё, побитое в 91м осколками ребер. "Юрик, посиди со мной. Когда я уйду, не надо грустить. Мне уже не будет больно, а у вас не будет со мной столько хлопот".
   В середине какой-нибудь фразы я убегал от не под стол, на который была накинута скатерть с бахромой. Именно под столом я стал верующим, когда просил кого-то забрать меня вместо мамы, а её - вылечить. За окном звенел колоколами Елоховский собор.
  
   Приходил отец, подарил нам десять рублей и книгу про пионеров-героев. В прошлый раз книга называлась "Васёк Трубачёв и его товарищи".
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 27 мая 2018 года. Отрывок 241

  
   Двенадцать человек за одним большим столом, двенадцать листов бумаги. Центр стола завален разноцветными карандашами. По команде или по метроному каждый берет случайный карандаш и рисует одну линию или точку на листе. Ритмично двигаясь по кругу от одного к другому листки начинают набирать рисунок. Через 8-10 минут это будет 12 портретов группы, которые лучше рассматривать через толкование рисуночных тестов или навскидку - "что вижу, то пою".Рисунки бывают удивительные и очень точные в характеристике сообщества как организма. А вооруженному эвристикой и кентавристикой глазу откроются такие глубины группового подсознания, которые выразимы еще только в обертонах коллективного гомона.
  
   Умом Россию не поднять.
   Не бери в голову то, что нужно принять близко к сердцу.
  
   Музыку паровозного гудка предвосхитил оркестр Глена Миллера из старенького батареечного лампового приемника, стоявшего на веранде нашей джубгской хаты. Паровозный "кристал хорус" был восторжен, но тревожен, глаза от него уходили в небо, а в груди - там где Тимус - продолжала звучать зовущая двухтонная мелодия, она радостно будоражила, разливаясь по всем жилкам и обещая чудесный сговор про будущие открытия и безмерные радости.
  
   Когда ночной поезд покидает городской вокзал, в окнах вагона струится множество огоньков. Постепенно, ближе к окраине, россыпь их редеет, а в пригороде и вовсе огоньков мало. Поезд выходит на перегон между станциями и за окнами становится совсем темно. Мой поезд уже вышел в темноту, но новых огоньков не будет, я еду за линию жизни. Кроме меня в поезде никого нет. Раньше мы ехали с родными и близкими, но родные умерли в пути, а близкие рассосались на промежуточных станциях, а то и вовсе уехали в других направлениях на других поездах.
   Что я делаю один в пустом составе? Пишу этот текст. Слушаю, как постукивают на стыках колеса. Вспоминаю станции и полустанки пройденного пути. Думаю, что Одиночество и Старость так же дружны, как Любовь и Смерть. Эту тетрадку оставлю на столике, где позвякивает чайная ложечка в стакане. Найдёте - читайте.
  
   Мне интересно наблюдать за собой, едущим в этом поезде. Наблюдать изнутри. Я всегда был для себя человеком-лабораторией. Собственный Наблюдатель, который живет во мне, цинично хладнокровен и безжалостен. Я его недолюбливаю, но ценю. Сидит он внутри по ведомству Совести. Но если она - штатный орган, то Наблюдатель похож на безжалостного лаборанта. К человеческой глубине, которую я хотел бы в себе подозревать, он относится брезгливо саркастически и норовит свести все к базовым инстинктам. Брюзжит безмерно. Вот в такой компании мы ныне едем в ночном поезде.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 4 июня 2018 года. Отрывок 242

  
   Антоша Чехонте со своими "Перепутанными объявлениями" слегка предварил абсурды двадцатого века, всем скопом перекочевавшие в двадцать первый. Непомерные массовые абсурды изрядно растратили чеховский юмор в каждом из нас, а "трёхэтажный дворник ищет место гувернантки" перестало быть чушью и стало реалиями жизни.
   Настоящая улыбка всегда немного грустна - большая радость не существует без маленькой грусти. Но главная причина грустинки - предчувствие того, что улыбка окажется короче вечности. Короче вечности, но длиннее смеха, который отторгает человека от абсурда. Отрицание смехом и приятие улыбкой, утверждение улыбкой довольно внятно обозначают нам диапазон приемлемого и только плач говорит о чрезвычайности травмы и выхода ее из этого диапазона. Главная драгоценность, которую ты в этом диапазоне можешь добыть, называется улыбка сквозь слёзы, не наоборот.
  
   "Я ужасно боюсь доктрин и теорий и так хотел бы оберечь моих любимых друзей от увлечения ими, - чтобы прекрасные души не замыкали слуха и сердца к конкретной жизни и конкретным людям как они есть!". "...организм в своём фактическом течении есть множество органов и механизмов, которые всё время, в каждый данный момент делаются объединенным механизмом для своих очередных достижений".
   "...с известного момента продукт одного органа начинает неизбежно влиять на деятельность других. Начинается помеха друг другу. Из этой помехи может сложиться подлинное единство действия всего множества в определённую сторону, когда активность элементов множества оказывается взаимно сгармонизированной в интересах одной определенной системы".
   "Общество, видящее и слышащее, и познающее всеми своими ресурсами и целиком движущееся вперёд, начинается там, где люди научились терпеть, слышать, понимать, чувствовать, предусматривать вместе". "Рефлексы доверчивого сближения со средою, экспансии, культивирование реакций сближения с раздражителем, вящего соприкосновения с ним ради его более близкого распознавания и узнавания, - вот существенно другое направление деятельности, противоположное эгоцентризму и самодовольному самообихаживанию, обещающее одновременно и постоянный уход от себя, постоянное простирание вперёд, постоянное узнавание нового вокруг и выше себя, а также - собеседника, друга и общества".
   "У всяческого бытия, у всякого человека есть свой рисунок, выражающий более или менее достаточно его содержание и закон, которым они живут. По отношению к жизни рисунок этот является тем же, чем замкнутая окружность является относительно синусоиды или чем замкнутые фигуры Лиссажу и Савари являются в отношении к соответствующим периодикам во времени. Когда нам удается уловить рисунок того или иного самого скромного человеческого облика или кошки, или уголка природы с её пейзажем, это значит, что нам удалось их полюбить и мы их приветствуем в их действительности, в их течении. Течение вещей или отрывки их бытия относятся к их пребывающему рисунку, как повторяющиеся периодики к своему симплексу или символу. Течение и периоды являются при этом не обратимостью, как можно было бы думать, по симплексу, но лишь повторением фаз и периодов".
  А.А.Ухтомский
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 6 июня 2018 года. Отрывок 243

  
   - Я для обнимания выбираю кривые деревья, - тихо признается Говорун.
   - Кривые? - удивляется Гелька, тоже тихо.
   - Да, - подтверждает Говорун. - Им приятнее, прямое каждый обнимет.
   Тропяные без слов разговаривают с деревьями, обнимая их, прося защиты от усталости в трудных переходах и на затяжных подъемах. При этом - делятся с деревом собой.
  
   - Дорогой товарищ Тюльпан! - говорит Дунай Боцману на привале.
   - Почему Тюльпан? - удивляется Боцман.
   - У тебя шапочка так наделась.
  
   - Юр, а эта женщина, которая приехала, она - кто? - спрашивает Луч.
   - Она педагог, - говорю. - А что?
   - Какая-то она... неутружелица, - говорит Луч.
   На следующий день Луч снова говорит про нее:
   - Напряженщина какая-то...
  
   Ивушка чистит родник и приговаривает:
   - Давай-давай, первоисточник!
  
   Бем на ходу заглядывает в большое дупло и тихо восклицает:
   - О-йо!..
   - Кто там? - интересуюсь я.
   Бем делает шаг ко мне, наклоняется к уху и тихо сообщает:
   - К о т о б а м б а!
   - Ух ты! - восхищаюсь я, и спрашиваю:
   - Она еще чуфарится или уже снекла?
   - Снекла, - вздыхает Бем, и мы идем дальше.
  
   На вечернем разборе после знойного дня вдруг спрашиваю:
   - Кто сегодня помоет всем ноги?
   - Я!! - хором отвечает Тропа.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 7 июня 2018 года. Отрывок 244

  
   Личного отдельного времени на Тропе нет, поскольку всё твое время является личным, и ты распоряжаешься им так, как считаешь нужным. Есть только то, что "принято", а принято не бросать товарищей в деле или в беде, слышать лес, выполнить до конца то, за что взялся. В состоянии группы это все не подвиги, а естественные повседневные явления. Подвигом является замеченная всеми победа над собой, за которую группа вручит на вечернем разборе самодельную деревянную медаль. Возможно, такие описания выглядят как обозначение регламента, но его нет на Тропе. Только пара запретов, остальное называется "думай", думать - это приглашение. Запреты живут к исполнению внутри человека, их руководитель - совесть.
   Иногда мы сталкиваемся с моветоном и отклоняющимся поведением из-за уровня культуры человека, параметров среды (микросреды), из которой он пришел, особенностей акцентуации личности. Поскольку ни среднего, ни образцового поведения мы представить не можем, группа отражает и переваривает в себе особенности человека, стремясь призвать его к рефлексии. Например, если в его поведении, манерах, привычках есть что-то неприемлемое, группа будет мягко пародировать, обыгрывать такие моменты.
  
   Один, помню, приехал, адаптировался минут двадцать и возбух в потугах освоить свою личную территорию с тремя подчиненными, которых выбрал для порабощения. Через полтора часа вся группа шла к нему на поклон, отдавая почести новому Королю Мухомору. Еще минут через сорок он заподозрил неладное и стал слегка нервничать. Его успокоили очередным богатым подношением из бутерброда с колбасой и двух конфет, все это несли торжественно под звуки только что созданного шумового оркестра и подавляемое горстями хихиканье младших. "О, великий и прекрасный Мухомор! Как же мы жили без тебя раньше!". Мухомор серьезно и сдержанно принял подношение и вдруг расхохотался, звонко и с подвываниями. Все остальные наоборот стали серьезными и ждали окончания смеховой истерики.
   - Чаю хочешь? - вдруг спросил у него Медведь, который был дежурным у костра.
   - Хочу, - Мухомор перестал смеяться и тихо сказал:
   - Извините, если что.
   - А зовут тебя как? - спросил Медведь.
   - Мишка.
   - Во, - сказал Медведь. - Миша и Медведь. Давай кружку.
  
   Быт, работа, игра, - всё растворено и полностью перемешано в едином флаконе Тропы. Лёгкая шутка может стать причиной серьезных раздумий. Уже взрослый отец двух детей вспоминал, как на лагере Северный я походя поинтересовался, нет ли у него в роду военачальников. Ему тогда было десять, и он стремился подчинять и подчиняться, думать и принимать решения за всех, оставляя другим только их выполнение.
   Оказывается, он глубоко воспринял шутку, несколько дней был в задумчивости, а потом - сам - на всю жизнь изменил модель поведения.
   "Мы сами к нему идём", - говорит он в памятной нам телепередаче "До 16-ти и старше" в сюжете о Тропе.
   В десять лет синдром брошенного щенка он сознательно заменил на сбор компонентов для планирования судьбы. Северный был лагерем разведки, трассировка тропы была затруднена сложным нелогичным рельефом этого района со множеством отдельно стоящих вершин, вершинок-пупырей и никуда не ведущих отрогов хребта. Пришлось выставить не рабочий лагерь, а разведочный. Недели две мы уматывались в поисках логичного пути, но Царство Пупырей давалось для прокладки тропы с трудом, место было дикое, со множеством следов медвежьего присутствия, а на исходе второй недели разведок поисковая бригада во главе с Медведем и вовсе повстречала медведя, который мигом от страха навалил огромную кучу и смылся, недовольно похрюкивая. Для таких встреч у разведчиков всегда были огневые и шумовые причиндалы для защиты, которые приводились в действие за три секунды, но в тот раз прибегать к ним не пришлось.
   Наш Медведь был плотным высоким ребенком, боковым потомком русских богатырей, почти увальнем, но с быстрой реакцией и объемной глубокой душой, что выказывали его повадки слушанья песен у костра.
   Гитару мог взять каждый круглосуточно, но никто не позволял себе мучить струны в то время, когда кто-нибудь в группе был занят работой. Если это были двое дежурных, отработавшие ужин, то к середине мытья посуды к ним в помощь собиралась вся группа. Если нужно было поправить полиэтилен над палатками, - всегда были помощники. Граница между работой и досугом различалась группой, чувствовавшей эту границу как ценность, никто не будет развлекаться когда другой еще работает. Ни в каких правилах это не значилось, не декларировалось и никак не насаждалось. Просто - в какой-то момент случился эпизод социального творчества, кто-то задал этот обычай, а группа закрепила его, опознав как важное приобретение естественного свойства. Именно из множества таких моментов, деталей, находок был соткан самой группой уклад жизни Тропы. Свойства, которые устаревали, терялись группой во времени, открывались новые, их нечаянно выносили на вечерний разбор дня, и группа молчала, если "нет", и дружно кивала и счастливо гомонила, если "да".
  
   Гомон группы можно так же вечно слушать, как шум моря или потрескивание костра. Гомон группы слышен мимо сознания, он - звуковая дорожка чувств, раздумий, опасений, радостей, забот, всего, из чего состоит жизнь. Мне нравилось видеть, как Медведь, мясистый ребенок с тонкой душой, тоже слушает Гомон Группы, слушает как музыку волнующую, имеющую в одной форме множество смыслов и смысловых горизонтов. Иногда мы переглядывались как слушатели, и глаза его теплели. Мои, наверное, тоже. Медведь чуть морщил нос и капельку стеснялся, что мы с ним застали друг друга за таким подслушиванием. Я чуть кивал ему, соглашаясь.
   Подслушивать, подсматривать - нехорошо. Девчонки как-то обнаружили в своём туалетном лесу новый пенек, который при ближайшем рассмотрении оказался мальчиком Эдуардом. По решению Круга утром его отправили домой, обязав меня выделить сопровождающего. Наложить "вето" на это решение Тропы я не мог, это было бы поощрением подобных действий. Эдуард отправился в свой город, где суть события не разглашалась, сообщалось только, что это - решение Круга. Наложив "вето" я оставил бы юного ловеласа в тропяных рядах, а группа не смогла бы наложить "вето" на "вето". Мне было дано право отменять решение Круга только тогда, когда я был полностью уверен, что оно ошибочно. Полной уверенности в данном случае у меня не было.
   Дома у Эдуарда было сообщено, что он уволен из экспедиции "за неприемлемое поведение", подробности не сообщались.
   Слово "неприемлемо" обозначало высшую степень отторжения группы от поступка или чего-то другого, более резкие и жесткие слова не использовались. Уволенным был тот, кто совершил непростительный поступок, причем не однажды. Это были "крысы", те, кто предал своего товарища, разгласил его тайну или то, что ему было по-дружески доверено. За сорок лет Тропы уволенных наберется человек 15-17. Увольняли и взрослых - тоже решением Круга или моим решением, утвержденным Кругом. Одна руководительница устроила, озверев, жесткий скандал с новосибирскими девчонками по мелким бытовым вопросам, и была мной уволена за некорректное поведение и хамство. Такие люди становятся потом преследователями Тропы, зная её изнутри и не гнушаясь никакими методами борьбы с нами.
  
   Однажды Круг лишил меня допуска на передовой лагерь "Париж", который еще не был заброшен и поставлен. Основания: лагерь будет недалеко, минут 15-20 хода; с ним будет постоянная круглосуточная связь; ребята хотят поставить и организовать работу сами, без присутствия взрослых. Мои возражения и опасения Круг счел несостоятельными и надуманными. Через пять дней я попросился у "парижан" посетить их на пару часов в качестве видеооператора и обещал ни разу ни во что не вмешиваться без серьезных оснований. Пару часов я снимал почти непрерывно. "Париж" работал, жил, дружил.
  
  
   Личному составу хребтового
   лагеря "Париж" экологической
   экспедиции "Тропа"
   от Устинова Ю.М., оператора
   видеокамеры Sony v8, взросляка,
   заявление
  
   Прошу разрешить мне два часа видеосъемки в лагере "Париж", куда взрослым вход воспрещен.
   Обязуюсь никак не мешать жизни лагеря и не сказать ни слова за эти два часа.
  
   Дата. Подпись.
  
  
   ...Разрешили. Тихо пришел, поснимал, тихо ушел. Мы друг друга не замечали. Фрагменты этой съемки есть у вас с меткой 'pari', например, 'pari3 1401' и подобные.
  Лагерь без взрослых отработал без происшествий и сделал все свои работы качественно и в срок. Работало на лагере 6-8 человек, каждые 3 дня 2 человека сменялись.
  
  PARI921
  PARI93 14
  PARI92 I14
  PARI91i14
  
  
  "Париж " питался водой из единственного небольшого родника, расположенного прямо на территории лагеря. Родник, как и лагерь, располагался почти на осевой линии хребта, присутствие родника на хребте было удивительным. Присмотревшись, я понял, что пласты породы расположены причудливо, выпуская воду на поверхность там, где ее никто не ждет. Из родника тек маленький ручеек, который, разумеется, назывался Сеной, а переброшенное через него бревно - мостом Мирабо. Мост Мирабо никто из нас не видел, но все помнили его название по замечательной песне Алексея Рыбникова на стихи Аполлинера:
   "Под мостом Мирабо
   Тихо Сена течет
   И уносит нашу любовь.
   Должен помнить я -
   Печаль пройдет
   И снова радость придет...".
  
   Связь на "Париже" работала справно, но в момент моего посещения вдруг где-то оборвалась, и двое ребят засобирались "на обрыв" делать скрутку, проверили контрольный телефон, который возьмут с собой. А когда я только что пришел, Длинный чистил родник, и я немного поснимал его за этим занятием. Коленки Длинного, сидящего на корточках, высоко возвышались над ним и над родником - ноги росли у него из ушей.
  
   ...Каракуты-кружевары,
   Каркаруны-каркадары
   Кружит, кружит круглеца
   Лампа дрица хоп цаца́".
  Заклинание из какой-то детской книжки, популярное на Тропе в 70-х годах.
  
   Когда солнце бьет прямо в окно, я пишу при свете. Всё остальное время - впотьмах. Строки различаю, но букв и слов не вижу. Наверняка в текстах есть сбои, но мне трудно их заметить. Снежный говорит, что в моих текстах есть смыслы, а сбои не важны, их можно потом поправить.
   Ради смыслов мы и движемся дальше, даже если ничего поправить нельзя.
   Люблю, когда у меня клюют прямо из ладони или когда по ней лупит дождь.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 9 июня 2018 года. Отрывок 245

  
   "... Я пользуюсь определением Павлова: инстинкт - это врожденная или безусловная реакция. Да, но инстинкт не только реакция. Он не только отвечает - он побуждает. Он - Побуд. И в этом его мощь. Он побуждает знать, творить и не отступать, - даже когда он не господствует. Потому что он - высший инстинкт человека". "..."дух" - это сила воображения. Воображение - высшая способность разума. Воображение, как высшая способность разума, действует, как инстинкт: оно и есть высший инстинкт. Он проявляется как инстинкт культуры. Всякое подавление воображения имеет своим результатом снижение культуры, упадок культуры, какими бы благими намерениями ни руководились подавители воображения".
  Яков Голосовкер "Имагинативный абсолют".
   "Воображала - хвост поджала!".
   Детский школьный и дворовый фольклор 50-х годов XX века.
  
   Вернувшись из заключения в сталинских лагерях, Яков Эмильевич Голосовкер узнал, что все его рукописи сожжены. Остаток жизни он посвятил тому, чтобы восстановить по памяти хотя бы малую их часть, но в 1943 году сгорают весь его архив и вся библиотека. Для меня Голосовкер, в первую очередь, - открыватель Закона Не исключенного Третьего. Этот Закон расположен в фундаменте Тропы и различим даже в мимолётных её проявлениях.
   Культура, по Голосовкеру, имеет естественное природное происхождение - как способность понимать и создавать смыслы. Такого простого и ясного входа в педагогику я не знал и не умел представить до знакомства с Яковом Эммануиловичем. Благодарю тех, кто занят посмертной публикацией его трудов. Моё почтение и благодарность ему безмерны. Смотри, дружище, Голосовкер ещё пишет, что дух "спасает культуру от вакуума мира и даёт ей одухотворенность". И что "поэтому торможение воображения, торможение его свободы познания и творчества всегда угрожает самой культуре вакуумом и пустотой. А это значит: угрожает заменой культуры техникой цивилизации, прикрываемой великими лозунгами человеческого оптимизма и самодовольства, а также сопровождаемой великой суетой в пустоте, за которой неминуемо следует ощущение бессмыслицы существования со всеми вытекающими отсюда последствиями: усталостью, поисками опьянения, скрытым страхом, нравственным безразличием и прочими продуктами цинизма и свирепости".
  
   Наркота, детский суицид, попса. "Суета в пустоте". Гениальное предвидение, внятное предостережение. Не услышали. Сила есть - ума не надо. Для них это слишком "многабукоф". И ещё. "В эпоху, когда вместе со стремлением к абсолюту и постоянству из сознания исчезает сама идея абсолюта, т.е. идея безусловного, совершенного, идеального и т.д., культура сходит на нет: исчезают свободная философская мысль, подлинное искусство как самовыражение творца, высокая честность, бескорыстные великие открытия науки. Налицо только корыстные открытия как прогресс техники для торжества власти человека над человеком и торжества насилия над природой и людьми, прокламируемые как их освобождение".
  Яков Голосовкер.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 15 июня 2018 года. Отрывок 246

  
   "Один пан скрестил курицу с дыней, но в яйцах оказалось слишком много семечек".
  (Януш Осенка "Короткие рассказы")
  
   Стремясь к синтезу левого и правого за счёт только правого, мы можем угодить в непродуктивное, а то и непозволительное скрещивание смыслов. Ровно это и происходит в сознании додесятилетнего ребенка из-за малого опыта распознавания смыслов. В этом - он большой алхимик. Его правополушарность не вызывает сомнения и является часто его первым опытом переустройства мира. Малыш настолько увлечен своими чувствами, их неожиданностью и глубиной, что у него просто нет времени подыскивать к ним слова, а до великого запаса слов он еще не дорос. Круг у костра побуждает его называть свои ощущения - он ведь хочет рассказать о них, но теряется в поисках нужных слов. Нагадить ему в это время проще простого - подсказывать слова как бирки, как ярлыки на чувствах, хотя он хорошо догадывается, что слово - тюрьма для чувства. Но - подставь ему карман, пусть лезет за словом к тебе.
   Жил-был у бабушки серенький козлик. Бабушки у всех разные, козлики тоже, разные жизни, разное бытие. Что тут назовёшь словом? Ведь даже "эталонные" сказочные архетипы для каждого разные, даже когда это один и тот же архетип. Не каждый захочет связать свой образ с Кощеем, несмотря на его бессмертие, а уж среди бабушки и козлика как быть? У Корнея Чуковского есть рассказ о девочке, в присутствии которой на фоне красного заката милиционер застрелил собаку из пистолета. После этого, увидев красный закат, она всегда говорила:
   - Ну вот... Опять собачку убили!
  
   В Советском Союзе много лет после войны никто не выключал в доме радио - мало ли что может еще случиться. Часто передавали долгие скрипичные концерты - Давид Ойстрах и другие скрипачи звучали в черных тарелках репродукторов. Я знал одного мальчика, который под эти звуки перенёс дифтерию. Он поправился, но многие годы при звуках скрипки у него болело горло и ухудшалось общее состояние. Как-то в 50-х годах богатые родственники пригласили нас к себе на дачу. Дача была ещё дореволюционная, с большой застекленной террасой. На крыльце мне дали бутерброд с сыром и с маслом, это была редкость, и я откусил от неё. Рядом возле ступенек росли ромашки, а наверху было очень синее небо. С тех пор, откусывая бутерброд с сыром, я видел перед собой ромашки с желтой сердцевиной и ослепительно белыми лепестками, а над собой - синее небо. А глядя на ромашки под синим небом, я чувствовал во рту вкус хлеба с сыром. И с маслом.
   Недалеко несутся по рельсам и лязгают новые электрички, только что пришедшие на смену старенькому паровичку с вагонами - пригородному поезду. Утоптанная сухая земляная дорожка под ногами и капризные крики моего дяди Паши, который был старше меня аж на пять месяцев, а жена дедушкиного брата тётя Лина говорит мне:
   - Какой ты вежливый и воспитанный мальчик!
   А я ей:
   - Спасибо, пожалуйста, не говорите так, я могу покраснеть.
   Она смеётся, и её смех - тоже бутерброд с сыром, который я уже проглотил, но вкус остался, и синева неба, и ромашки.
  
   Детских ассоциаций не надо бояться - их надо учитывать. И гнаться за их калейдоскопом не надо, всё равно никогда не успеешь. Но надо понимать, что есть вещи, которые никогда не должны попадать вместе в детское сознание ввиду их угрожающей несовместимости. Список их невелик, ты можешь сделать его сам, разделив листок бумаги вертикальной чертой. Следует лишь понимать, что никакой список не может быть универсальным для каждого уникального ребенка.
  
   Группе при этом знакомы не только солидарные мнения, но и солидарные чувства. Реакция её многообразна, но не сложнее реакции одного ребенка. Реакция группы заведомо ниже и глуше, чем реакция каждого - пацаны не любят сентиментальничать или казаться ранимыми в присутствии сверстников. Будь внимателен к парадоксальным, неожиданным реакциям, они обозначают болевые точки, похожи на вторичные травмы и могут означать не только отчаяние повторной боли, но и взрыв гениальности, чувство предназначения, обнаружение таланта.
  
   Двери в электричках тогда открывали вручную. Никакой автоматики.
  
  (08.05.2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 16 июня 2018 года. Отрывок 247

  
   Каждое движение ребенка или попытка движения - это знак. Поскольку ребенок всегда в движении, мы можем читать его как текст. Читать нужно и группу, но там нужна практика равноудаленности от всех, практика несознательного чтения группы. Отвлекаясь от каждого, ты прочтёшь всех, но лучше совмещать и то, и другое - ты сможешь. Сознательно, понимая разумом каждый знак, читать группу невозможно. Начнешь, конечно, по складам, по слогам, потом будешь читать бегло, а потом придет и скорочтение, в которое, кроме движений, добавятся контексты и подтексты, интонации и оттенки кожи, совокупность речи, движений, запахов, чередований цвета и всего прочего, что составляет качественное чтение ребенка или группы.
   По-разному читается группа, когда она в свободном состоянии и когда она занята чем-то, например, идет строем с рюкзаками или работает на непогоду, погасив все движения кроме необходимых. Очевидна и её своеобразная метеозависимость, гелиозависимость, изменение поведения во время магнитных бурь, но и во время решения каких-то общих проблем. В итоге, ты сможешь предсказывать погоду по группе и еще множество подарков и угроз общего характера и стихийного происхождения. Сможешь предсказывать и саму группу, но ошибаться будешь не так уж редко - группа состоит из людей, могущих решать проблемы нелогично, парадоксально.
   Если у тебя появится неуверенность в навигации - резко увеличь свою скорость движения в потоке смыслов. Высокая скорость вынудит тебя к мгновенному принятию решений, если речь идёт о выборе путей и алгоритмов. Оказавшись на развилке дорог перед камнем с указателями "налево пойдёшь", "направо пойдёшь", путник потому и пострадал, что у него было время задуматься: быстромыслие определяет качество движения, а не кропотливая аналитика.
  
   Учи ребят скорочтению себя (себя - себя и себя - тебя), но если это обучение обособить от ткани реально идущей жизни, вряд ли это получится. Чтение себя - интеллигентское занятие, но не умея читать себя, вряд ли прочтешь природу или науку, в которой трудишься, или культуру, в которой живешь. С шестилетнего возраста человек начинает сознательно познавать себя, до этого его познавательные движения рефлекторны.
   - Юр, я когда зашел на самую вершину, то ничего не почувствовал. Дома мы играли в "царя горы", там нужно было победить, чтобы занять вершину, а здесь - кого? На горах ведь никого нет.
   - Себя.
   - Это как?..
  
   На Круге говорю:
   - Представь каждый, что ты - дерево. А теперь скажи - понимаешь ли ты, что живешь?
   - Да!
   - Да.
   - Нет...
   - Нет, я просто живу, но не понимаю этого.
   - А теперь все станем собаками. Стали?
   - Да. Я не знаю, что живу, но чувствую это. Потому что я могу ходить и бегать и всё нюхать.
   - Я как дерево. Не понимаю. Просто живу.
   - (...)
   - А теперь вернемся в себя, в человека. Что у вас новенького в этой связи?
   - Юр, я отличаю дерево от собаки.
   - Юр, я понимаю что понимаю. А они (дерево и собака) могут всё понимать, но не понимать, что они всё понимают.
   - Юр, а можно быть какой-нибудь звездой?
   - Звездой чего?
   - Ну... Ни чего, а Солнцем, например.
   - Попробуй.
   Все внимательно смотрят на него, он пробует, но тут же говорит:
   - Ой... Жарко... Но зато теперь я всех тут понимаю.
   - Где "тут"? У костра?
   - Нет. На Земле. Юр, а в самом центре галактики есть её большое солнце?
  
   Внутри ребенка множество тайн. Не потому что он что-то скрывает, а потому что не умеет о них сказать. Да и зачем? Это для нас тайны, а не для него.
  
   Занимаемся самочтением.
   - Юр... Я вот не знаю, почему я сейчас ногу сюда переставил.
   - Переставь обратно. Удобно?
   - Нет...
   - Видишь, сам всё разгадал.
   - Юр, посмотри как Гонец улыбается. Так добрые люди улыбаются. Это очень красиво, аж за душу берёт.
   - Волчик, я бываю злым и хмурым, - говорит Гонец.
   - Нет, не так, - говорит Волчик. - У тебя просто бывает лицо чем-то занято. Ты не умеешь злиться.
   - Долго не умею, да. Но секунду, две или три ух как...
   - Это нормально, - говорит Лисёнок. - В школе бывает... всех бы разорвал.
   Лисенок не выговаривает букву "р". У него получается: "всех бы дазодвал". Все улыбаются. Лисёнок тоже. Таик подводит итоги:
   - Хорошо быть кисою, хорошо собакою.
   Маленькая пауза, и шестилетний Динь простодушно завершает:
   - Где хочу - пописаю, где хочу - покакаю.
   - Нет, Динь! - говорит Таик. - Я хотел сказать, что человеком ещё лучше быть.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 17 июня 2018 года. Отрывок 248

  
   Боцман несется по поляне широко расставив руки. Навстречу ему Бычик.
   - Я сейчас капля воды! - восторженно сообщает ему Боцман. - А ты кто?
   - Я? - пожимает плечами Бычик. - Никто.
   - Совсем никто? - печалится Боцман. - Не везёт тебе.
   Десятилетний новичок, которого ещё Боцманом не звали, начинал на Тропе обычно, обремененный школьными и дворовыми привычками. На четвертый день после его приезда ко мне на лагерь пришли два водителя лесовозов. Лесовозная дорога одним поворотом своего серпантина проходит недалеко от лагеря, до неё метров двести густого труднопроходимого леса.
   - Михалыч, кто-то из твоих на повороте из кустов по нам камнями кидает. Разобьет стекло, а вставлять-то нам за свой счёт. Кроме твоих тут никого нет.
   Вечером на разборе спрашиваю:
   - Кто?
   Секунд пять звенит тишина, потом Боцман (будущий) говорит:
   - Я.
   - Трудно признаваться? - спрашиваю я.
   - Да.
   - Почему признался?
   - Я не знал, что у них семьи. Я не думал, что там внутри люди. Эти машины лес уничтожают, я и кидал.
   - Ещё хочешь кидать?
   - Нет.
   - Давай руку.
   Он дал мне руку, я сказал:
   - Я уважаю твоё признание. Но то, что ты делал, - тупо и ужасно.
   - Да (рукопожатие у него крепкое. Хорошо.)
   - Я принесу извинения от всей группы.
   - От всей? - удивляется Алёшка.
   - Да. Ты же в группе. То, что ты делаешь, делает вся группа. Хочешь поработать для группы, а не для себя?
   - Хочу, - кивает Алёшка, и я вижу, что он действительно хочет.
   Он думает, что какая-нибудь работа - это наказание, которым можно искупить вину. Это пройдёт.
   - Народ, - говорю я группе, - у нас уже пассажиров не осталось, все стали матросами (мы в то время были действующей моделью экипажа корабля). Нам нужен боцман, крепкий, сообразительный, наблюдательный, чтобы он всегда видел, что на лагере не так и какую работу надо сделать.
   - Он только командовать будет? - спросил Ивушка.
   - Нет, - сказал Алёшка. - Боцман пашет вместе со всеми.
   - Берём? - спросил я.
   Народ не выказал восторга. Тогда я сказал:
   - Давайте попробуем. Прямо сейчас у вас с боцманом будет двадцать минут, чтобы прибраться на лагере. После этого решите.
   Двадцать минут все пахали как карлы, а когда опять собрались в круг, сказали почти хором:
   - Берём! Он настоящий!
   - Он больше меня пахал, - восхищался Ивушка. - И всё видит, что где надо.
  
   Так Боцман стал Боцманом, перевернув себя и свою жизнь за двадцать минут. И все следующие годы каждый мог на него положиться во всём, хотя он уже был не боцманом на лагере, сменил множество тропяных профессий и обрёл друзей. При этом ни за какое первенство он не боролся, просто был собой. Настоящим собой. Пахать вместе со всеми так, чтобы к концу дня полностью израсходовать силы - вот его осуществленная мечта. Командовать, распоряжаться другим человеком он не любил. Звёзд с неба не хватал, но бывало, что они сами опускались к нему в ладони.
  
   На видео Боцман есть и в четверке гидроразведки, ушедшей далеко в верховья горной реки, и за приготовлением уроков в комнатке, с которой начинался Лицей, и на собственном Дне Рождения, где Тропа сделала ему большой вкусный торт из ежевики, печенья, какао и сгущенки, выложив на нём: "Мы тебя лю". Им места не хватило на торте, чтобы закончить слово, а я подумал тогда: хорошо, когда любви не хватает места. Все мы Боцмана действительно лю. Ни врагов, ни зложелателей у него никогда не было. На Тропе, конечно. Он всегда широко расставлял руки, будто собирался обнять весь мир.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 18 июня 2018 года. Отрывок 249

  
   Работа и жизнь на Тропе радостная, и значимая самоотдача напрочь снимает проблему динамического голодания и канализирует подвижность в осмысленную полезную деятельность. Обычной ребячьей возни, характерной для этого возраста, у нас нет. К работе и самообслуживанию добавляются всякие спортивные дела, тренировки, игры. Из всех атрибутов возни остается только важный для каждого ребенка телесный контакт, но он уже не состоит из силового противостояния и служит главной своей цели - воспитанию чувств.
   Тропа обходится даже без шуточных проявлений физической агрессии, а если такое произойдёт, если даже кто-то замахнется на другого - "стоп-работа", и разбираться с таким чрезвычайным событием будут все лагеря, вся Тропа. Не принято у нас и повышать голос на другого человека, говорим всегда спокойно и слушаем друг друга внимательно. Если у кого-то трудный момент, его подбодрят, помогут, если понадобится - утешат. Тот, у кого вдруг лопнуло терпение, не вспылит, дойдет до Шкракли и всё ей выскажет, ибо эта причудливая коряга виновата во всём, и только она, если не считать всех остальных хрумбряков, мокропупелей, хапугаев и вездехахалей.
   Агрессия на Тропе бывает только патопсихологическая или психиатрическая, она бывает, тут уж всегда по-разному, но никогда с агрессией в ответ. Посмотрите, как пилят пильщики, как агрессивно они врезаются в поваленный ствол. Как разделывают дрова, как бьют тяпками полку в каменистом склоне, как тащат тяжелые рюкзаки. Тропяные ребята - мужики настоящие, способные биться в бою, если понадобится, но никогда не воюющие друг с другом.
  
   "Гуманистическая модель поведения" дается группе легко, чтобы придти в эту стилистику нужно недели три полевой жизни. Обязательность детской силовой возни и взаимной агрессии - миф, рожденный невниманием, непониманием и беспомощностью взрослых. "Маскулинность" и "феминность" тут вообще ни при чем, и тот, кто видит в мальчишеском братстве какую-то специфическую однополость, имеет ослиный мозг. У всех на слуху есть словосочетание "стайка мальчишек", "ватага", но никто не скажет "стайка девчонок" - такой стайки нет. Девчонки дружат парами, а мальчишки - кучей, такова их природа, и никакие "сексуализмы" тут вообще ни при чём. К осознанию своего пола можно идти разными путями, но какой-нибудь "сексуализм" - это в конце такого пути, а в начале всё сплетено в единое чувство мира, единого мира, еще не разделенного взрослыми прозекторами и сексологами.
   "Самец стремится доминировать" - так то самец. Мальчишка сам решает, в чем доминанта, а сообщество всегда его поддержит, если он не агрессор. Выводя мальчишескую агрессию за скобки, в которых норма, Тропа не идет против природы, а прикладывает к ней культуру, прокладывает иной путь возмужания.
   Человеческую человечную культуру, вот и весь сказ. Никаких чудес, кроме улыбок.
  
  (2018)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 22 июня 2018 года. Отрывок 250

  
   Советская джазовая певица, которая пела нечаянно, без натуги, - Лариса Долина. Елену Камбурову я представляю выше какого-то одного жанра, она универсальна и в обособленной джазовой стилистике не помещается. Она, в большей степени, - явление большой музыкальной культуры, сплетение жанров, этносов и стилей. Лариса - блестящая джазовая певица, растворившая свой дар в попсе, в потребных широкой публике простых формах и содержаниях. Редкие всплески вокального таланта Ларисы с годами становились всё более округлыми, будто не было конструктивно-порывистого Игоря Бриля или гениального биг-бендового Анатолия Крола с его "Мы из джаза". "Важней всего - погода в доме", - сказала нам Лариса и занялась этой погодой. "Всё остальное - ерунда"...
   Безусловно, вины Ларисы Долиной в том, что она нас себя лишила, не было. Спрос на джаз в обезджазленной еще Сталиным стране, хлопавшей и топавшей на первую долю, был невелик. Джазовое мышление, парадоксальное, свободное от догм и канонов, поливариантное, вызывало страх у партийных руководителей всех рангов и мастей. Музыку жизни нужно было только исполнять, а не выдумывать на ходу, и - только по присланным из ЦК и утвержденным нотам. "Сегодня он играет джаз, а завтра - Родину продаст". Уже тогда мы должны были сливать в одно понятие Родину, партию и государство, а патриотизм измерять не любовью к своей стране, а ненавистью к чужой.
   Прощайте, Лариса Долина. Прощайте, Вадим Людвиковский, выброшенный страной умереть на скамейке в скверике посреди морозной московской зимы - за непотребность джаза, за великий свободный би-боп, уступавший лучшим зарубежным би-бопам только качеством звукозаписи. Джаз на ГДРЗ тогда записывали как симфонический оркестр, поставив над ним один важный ленточный микрофон. Ударников, басистов, пианистов почти не было слышно, пульс пропадал, и акустическая бодяга, вроде приплясов оркестра Б. Карамышева, царила в эфире. Первым в послевоенном СССР звукооператором, понимающим и чувствующим музыку, был великий Виктор Бабушкин. Мы познакомились на неожиданном концерте в Москве оркестра Дюка Эллингтона в 70-х, в период застоя. Я сидел в счастливом ряду слушателей, Бабушкин - рядом с нами за огромным пультом, самозабвенно играя на нем, как на музыкальном инструменте. Оркестр звучал прекрасно, как в эфирах Коновера, как "ансамбль солистов Вадима Людвиковского", играющий музыку Зацепина к Гайдаевским фильмам и многую другую музыку, включая пьесу Арно Бабаджаняна, под которую я прожил жизнь, но названия которой вспомнить не могу. На маленьком "миньоне". Джаз - не только музыка, он - образ мышления. В том числе - профессионального. Если - только по заверенным нотам и разрешенным партией партитурам, то при чем тут творчество? Так убили кибернетику, генетику, педагогику и многое другое, оставив всех на голодном пайке Миллеровской "Серенады Солнечной Долины". Прокат этого фильма в СССР был данью союзникам по Второй мировой, не более того. Однако фильм был абсолютно востребован и стал частью народного самоосознания. До сих пор можно слышать вдруг, в том числе от молодых людей: "Собирайтесь, дети, в кучу! Я вам "чучу" отчебучу". "Чаттануга чу-чу" - коренная мелодия фильма, вместе с "Лунной" и "Вечным движением". Она осталась в народной памяти, она узнаваема до сих пор и совершенно не убиваема, как всё настоящее, "нечаянное", существующее поверх расчетливого "разума" и чарующее своей естественностью и неповторимостью замысла.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 23 июня 2018 года. Отрывок 251

  
   Мы покоряем просрантво и бремя.
   Мы - молодые хозяева земли.
   Допокорялись, просранцы. Бременщики́.
   Выживание - утомительное занятие, если оно продолжается долго и параметры не позволяют ему стать привычным. Каждые сутки приносят десятки угроз, каждая из которых критична или может стать таковой в развитии.
   Бывает, человек - не человек, а слизистая оболочка.
  
   Больных в тюремной больнице пытают их собственной болью и беспомощностью. Делают это со знанием дела, с упоением и гражданским удовлетворением:
   - Вы всю жизнь пили-ели, веселились, теперь - платите за это.
   Еще один внутренний враг для "истинных патриотов" - арестанты. Россия, ты больна.
  
  Лене Горбачевой
  
   Снится лес до небес,
   Весь из проволоки колючей.
   Там ночует счастливый случай,
   Но идти к нему - босиком.
  
  Перекрашено сердце в зеленый цвет,
  Ведь всего мне семь, запятая, лет.
  Соберу букетик колючий.
  Я и есть тот счастливый случай.
  
   Ясен день. Ночь ясна.
   Вместо солнца блестит блесна,
   И на месяца крючок
   Тут нанизан светлячок.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 24 июня 2018 года. Отрывок 252

  
   О связи почерка, голоса, стиля, особенностей физиологии и психики, а также антропологии каждого человека всё понятно. Всё это могло бы выражаться в едином знаке или графике, если вспомнить то самое искомое слово. Да и в этот же знак более крупного масштаба вписывалось бы, как фрактальная частность. Наш механизм распознавания вкупе с подсознанием делает нас замечательным прибором для мгновенного понимания другого человека, но результат скрывается за страхом ошибки и недоверием к себе. Школа, да и вся жизнь, научили доверять учителям, завучам, формулам и таблицам, но не самому себе. Как и совесть, все самое верное находится где-то снаружи, не является нами, вызывает доверие в отличие от того, что внутри. Понятно, эффект следования, обучение, оценочные отношения, но надо и край знать. Боязнь ошибки, она же боязнь ответственности, предательски перекладывает всё на других, на тесты Люшера, циркули евгеники или компьютерную томографию. Всё это вбивает нас в ствол понятий о человеке, не давая охватить крону и корни, подробно рассказывающие нам, что все люди - разные, каждый человек - единственен, сколько людей - столько миров.
  
   Написанный текст является посредником между людьми, когда между ними невозможно живое общение (Ираклий Андроников). Ничто не может заменить достоинств устной речи, но она для нас с тобой сейчас невозможна. Она была бы первородна и гораздо более внятна, чем написанный текст. Остались мои песенки, я там напеваю так же, как разговариваю - ровно, без ажитации. Возможно, ты заметил, что у меня почти нет восклицательных знаков.
   Это моя речь, у тебя - твоя. Ты читаешь мою речь как свою, и появляется что-то новое, но что-то исчезает, иногда - важное. Если ты попробуешь читать мою речь как мою, - буду тебе очень благодарен. Сдержанность не гасит экспрессии, но по-мужски высвечивает её - ровно и надёжно, без крупной и мелкой дрожи. Посмотри в этих ракурсах на смски, и тебе станет понятно, почему я их недолюбливаю. Живой почерк сохраняет интонации, эмоции. Печатный текст - мало. Тот же E-mail. Сказанное искажено отсутствием интонации, оно мертво.
   "Диапазон интонаций, расширяющий смысловое значение речи, можно считать беспредельным", - говорит тот же Андроников, а уж он-то знает в этом толк.
  
   Есть речи - значенье
   Темно иль ничтожно,
   Но им без волненья
   Внимать невозможно.
  
  Как полны их звуки,
  Безумством желанья!
  В них слёзы разлуки,
  В них трепет свиданья.
  
   Не встретит ответа
   Средь шума мирского
   Из пламя мирского
   Рожденное слово;
  
  Но в храме, средь боя
  И где я ни буду,
  Услышав, его я
  Узнаю повсюду.
  
   Не кончив молитвы,
   На звук тот отвечу.
   И брошусь из битвы
   Ему я навстречу.
  
   Это Лермонтов. Для меня - это рассказ о том, как надо слушать детей. И поэтов.
  
   Ираклия Андроникова в телевизоре узнала моя бабушка Татьяна Андреевна, уже на девятом десятке своих лет.
   - Ираклий?! - воскликнула она. - Андроникашвили?! Я в Тифлисе в гимназии была его репетитором по математике. Ужасный оболтус и болтун невероятный. И вот, он в телевизоре, а я - что?.. - и хохочет.
   - Мне было тринадцать лет, - добавляет бабушка сквозь смех. - А ему - не помню, сколько...
   И опять смеется:
   - А я что теперь?
   Смеялась она молодо, да и вообще никак не превращалась в старушку, была просто пожилой красивой женщиной. Я подумал, что Ираклий Луарсабович наверняка рассказывал и показывал ей в лицах что-то очень весёлое.
  
   Мне не хватило образования, чтобы стать послушным исполнителем жизни, ведомым начальниками, мнящими себя мудрецами, ответственными за действия и мысли своих подчиненных. В познании мира я шел в одиночку, своим путем, так и родилась Тропа. Дух Фабра витает над ней, и ему хорошо, как и мне. Антропософия, которая сама фрактал и часть фрактала, была посошком на сложном подъёме от материализма к солнышку, теперь она - часть проторенного пути. Я шел по нему, отдыхая на подъеме, задумался о том, как насекомые чуют друг друга за километры. Примерил свои догадки на антропософию и понял, что без натяжек не обойтись. Пришлось идти дальше.
  
   Дальше были три родника на одном изгибе тропы: Хёйзинга, Пропп и Голосовкер. "Мамардашвили-Мамардашвили", шептали окрестные цветы. Мамардашвили я всегда путал по ощущениям с Гией Канчели, они похожи, как Софья Губайдулина и Белла Ахмадулина. Чуть правее рисовала снег вершин художница Тамара Юфа. У нее вечный мороз и вечное солнце, потому и день - вечный. Чудесный?
   Секрет мастерства в том, что нормальные люди считают мелочами и вынужденными компромиссами. Секрет этот называется "чуть-чуть". Дзен знает этот секрет и никогда не доверится муштре и зубрёжке. Есть на планете мелочь, всего-то Адам и Ева, и планета уже обитаема не только рефлексирующими организмами.
   Гия Канчели велик уже потому, что в одном такте, в одной ноте пишет и смех, и слёзы. Как Слава Полунин, как Юрий Норштейн. Как Шекспир, в конце концов. Там, где конец концов, там же и начало начал, там они все и сидят, каждый на своем пути. Точность - не только вежливость королей, но и признак Бога. Цифровая фотокамера не дает сработать затвору в момент нажатия кнопки "спуск". Вся цифровая фотография называется "как бы", а цифровая музыка "вроде бы". Нарочно или за чужой счет метким не будешь - только сам. И только тогда, когда в один алгоритм совпадут твои почерк, голос, походка, улыбка, абрис тела и все прочее, что умещается в словах "личность" и "цельность". Добавь к этому искренность и получишь один из важных результатов Тропы, а то и само́ ее существо. Тут бы и добавить про суверенитет, но какой может быть суверенитет у фрактала. Это как на ноль разделить. Экспансия пустоты́, дьявольское занятие, прости, Господи.
  
   Сделаем привал в нашей с тобой разведке, я собрал на ходу два пучка разжиги, делай костер, а мы с котелком - за водой, будем чай пить. Родник этот в первый раз вижу, назовем его "Сальери" в память о Пушкине. Да, ты верно говоришь: одни несут палки в общий огонь, другие выносят огонь из костра на своей личной палочке. И те, и другие важны, но нам ближе искатели подножных дров, с ними по пути. С таскателями огня будем вежливы и корректны, они имеют право - огонь же общий, мы не объявляли, что он наш. Главное, чтобы таскателей огня было меньше, чем собирателей дров. Ещё есть поджариватели личной сосиски на личной палочке в общем огне. Они очень смешные и похожи на щенков, прячущих на виду у всех свою вожделенную кость.
   Чай это, давай кружки. Из котелка пить - губы обожжешь, и меняться им придется. Вместе и по очереди - это разное. Нет, это не тимьян, это чабрец. Нет, разные. Тимьян - степной, он резче, парфюмерией отдаёт. Это - чабрец. Пить его у костра, где горит можжевеловый сушняк, приятно. Говори-говори. Я слушаю.
  
   Дрожит поверхность.
   В глубине спокойно.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 25 июня 2018 года. Отрывок 253

  
   Одни думают, что жизнь - это боксерский ринг, другие - что жизнь - шахматная партия. Поединок шахматиста и боксера всегда заканчивается одинаково, но где в нём победа? Это разберут потомки, непредвзятые и не зашоренные люди.
   Здравствуйте, люди и животныя. Благодарю за теплый прием, но давайте сразу перейдем к делу. С животными всё увлекательно просто. Люди забыли, что такое водопой, направления и силы течений; их личные территории перепутались, по ним, бесхозным, шастает кто попало, а как сообщество они стали чувствовать своей территорией всю Планету. Вам, носастые и хвостастые, всегда нравились бесконфликтность и природосообразность моей маленькой стаи - на Грачёвском подъеме олениха оставляла у нас олененка и забирала его, возвращаясь сверху. Папашистый медведь с заката до рассвета охранял наши слонопотамки от грызунской мелочи, чем положил начало в написании трактата "Мусорка как средство общения". Трактат, правда, еще не написан, но средство общения интенсивно работало все сорок лет Тропы. По её виду мы научились определять, кто губернатор в этом участке леса и каковы его отношения к губернируемым. Мы научились двигаться так, чтобы не вызывать у вас опасений. И оказалось, что именно так двигаться целесообразно, продуктивно и красиво. Простите, что Вовка в 69-м наступил в альпике на гнездо. Вечером он плакал, а когда вырос - стал экологом, но погиб на одной из локальных войн. Он ходил лучше всех, но был убит на склоне, возможно - отвлекся в траву, чтобы не повредить гнездо.
  
   Деревья принимают смерть стоя, у них нет коленей, чтобы ползти и выпрашивать пощаду. У них нет ног, чтобы убежать от человека с топором или бензопилой. Они не могут стряхнуть с себя огонь или продукты химической обработки. За все это мне конкретно попало от трех акул в штатском сидевших в кабинете сбоку от ЦК ВЛКСМ.
   "А кто же будет брать в руки автомат и защищать Родину! - кричали они шепотом. - Нет, такая педагогика стране не нужна!".
   "Государству она не нужна, а не стране", - подумал я.
   Своей боязнью обидеть деревце мы обидели власть.
   "Никто вас политически не преследовал!" - шепотом кричит судья.
   Ну да, никакой политики во взаимоотношениях с природой нет. Одна сплошная уголовщина.
  
   ...Видение.
   Привиделось странное, будто на всех ключевых должностях во множестве своём один и тот же человек, славный наш Пересидент и Вертикакаль власти нашей. В троллейбусе водитель обернулся - это он; в телевизоре новости ведет, в регистратуре сидит в поликлинике, и он же в кабинете врача меня принимает. Возвращаюсь домой - у родителей и у детей всё то же его лицо, и полицейский на углу - тоже он. На всех портретах в энциклопедии, вижу, он. У всех соседей обоего пола тоже его лицо. Я побоялся к зеркалу идти. Вызвал психиатра и лёг спать. Кто, думаете, приехал? Я не знаю, кто приехал, их там целый автобус.
  
   Я никогда не был лидером. Потому что быть лидером так же стыдно, как не быть им там, где он есть. Горизонтальное устройство сообщества подобно кругу людей вокруг огня и не следует ни в чём ни классной комнате, где большинство унижено глядением в чужую спину, ни пирамиде, где все существуют для того, чтобы наверх поднялся один. В горизонтальном обществе никакая схема - система подавления невозможна, пока оно само, естественно развиваясь, не выделит такую систему для купирования своих собственных крайних экстремальных проявлений. Именно проявлений, а не чувств, помыслов или состояний. Умные сообщества считают экстремизмом как раз появление универсального лидера и защищаются от такой дикости. В реальной ситуации, имеющей конкретные параметры, текущим лидером становится и является тот, кто компетентен именно в ней принять координацию. При грозе действия группы ведет один, на экскурсии в Эрмитаже - другой, при наведении переправы их вообще бывает двое - по одному на каждом берегу. Смена ситуаций меняет "лидеров", чередует их, сооружает из них цепочки и бутерброды. Чем качественнее группа, тем качественнее ее жизнь, следовательно, и ее действия в разных ситуациях, включая экстремальные. Тем плавнее и незаметнее переходы от одного "лидерства" к другому. В хорошей группе такие переходы просто не обозначаются, они естественно автоматичны. В монтаже жизни, если сравнивать ее с видеомонтажом, такие переходы называют "растворение". Они естественны, как диалоги.
   Взросляку группа делегирует более крупную, более стратегическую координацию. У вечернего костра на круговом разборе прошедшего дня так и идет спрос, - с ребят - по локальным ситуациям, со взрослых - по-крупному. Это вплетено в общую жизнь, оно естественно и не требует никаких предварительных оговорок. Хорошая группа хорошо чует и понимает масштабы ответственностей. При этом каждый всегда ответит за каждого, включая себя, ответит за всех, а все ответят за одного. Свободно, без натуги, иногда чуть волнуясь, - смотря о чем речь. Цена слова на Тропе высока.
   Круг у костра никто не скликает, он собирается сам, когда густеют лесные сумерки и огонь костра выступает на первое место в мире. У вечернего круга есть тысячи своих подробностей, он - жизнь, но он и игра, та самая, по-Хёзинговски. Круг - ауторефлексия группы, но он и ее культура, когда любая культура начинается с культуры диалога, в т.ч. человека и сообщества.
   Расскажи мне обо мне, я расскажу тебе о тебе или как угодно еще - в этих подробностях зарыты такие возможности для самостояния группы, что их трудно переоценить. Люди, говорящие в круге, становятся внятными, цельными, а сказанное слово влечет за собой ответственность, значит - свободу. Костер отразит праздник свободы на сосредоточенных лицах, блики огня делают их подвижными, раскрывая все новые неведомые грани человеческого сознания. Такая светомузыка на лицах запоминается навсегда, даже смерть не отодвинет ее в забвение.
   Культура огня, культура речи, диалога, культура песни, все виды культуры, вызывающей резонанс у сообщества, - великий бесценный праздник любого сообщества. Это и есть его восторг, его не проходящее главное Со-Стояние, которому еще нет названия, ибо оно и социо-, и культуро-, и природное. Одновременно, но и д <.....>.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 3 июля 2018 года. Отрывок 254

  
   Спустить кого-нибудь с верхнего лагеря с "острым животом" - событие. Потерпевший едет в рюкзаке с отверстиями для ног на спине любого мужика-инструктора в свете керосиновых факелов на сложных участках, на остальных достаточно света аварийных фонарей. Как только становится известно по телефонной связи про заболевшего, с Базового лагеря в цивилизацию выходит скорая бригада, не меньше четырех человек. Её задача - вызвать "скорую помощь", чтобы к моменту доставки пострадавшего машина с врачом была в самой ближней части к Базовому на проезжей дороге. Туда немедленно, без остановок, добирается вся процессия. С пациентом в больницу уезжает взрослый сопровождающий. За 5 или 6 аппендицитов, которые произошли у нас за сорок лет, успели на операционный стол все, обошлись без перитонитов. После больницы справно зашитый "животный" обитал у нас в квартире еще дней десять, до полного восстановления, и еще месяц не носил и не поднимал груз.
   С фруктовыми поносами, настойчивыми в августе, справлялись на месте в течение 1-2 суток. Если было подозрение на серьезное заболевание, спускали вниз. Простудные заболевания были редкостью, а такой эксклюзив, как "земляничное отравление" случился только один раз на Валдае, когда Мих съел невероятное количество земляники, к ночи стал бредить в жару и грозился "поправить земной шар через осевую основу". Кроме высоченной температуры за сорок никаких симптомов не было. В четвертом часу утра я понес его на дорогу, где с рассветом на попутном грузовике нас доставили в город Валдай, в районную больницу. Там я и услышал неведомый раньше диагноз: "земляничное отравление".
   Так же тревожно и непонятно было на хребте Мжецу, - один из верховых ручьев одарил нас водой с высоким содержанием свинца. Температура тел упала, слабость косила всех, и опять не было никаких ориентирующих симптомов. Мы притащили левый автобус прямо в лес, погрузили в него всю группу и вывезли в город, захватив с собой пробы воды на всякий случай. Пробы содержали свинец, на все наличные деньги было закуплено молоко, и уже через час все были здоровы и справно гомонили; спрашивали, когда пойдем обратно в лес из душного города.
  
   Сибирский детдомовец Звездочка однажды сильно заболел на склоне над Агопсом. Склон был крутой, лагерь стоял на нем на специальных опорах, а костер горел в ветровальной ямке. Звездочке было лет десять, худого и легкого его было очень просто отнести вниз, но он отказался.
   - Я так болел уже, когда маленький был, и мамка была. Мамка сварила мне супчик, и я поправился. Свари мне супчик, Юр. И я поправлюсь.
   Жесткий струйный ливень навалился на склон, верховая вода пошла по ним ручьями, и стало ясно, что внизу вспухшую Пшеху уже не перейти. Я сварил супчик в солдатском своем котелке из кусочка сала, луковицы, картофелины и морковки. Чуть посолил, бросил лавровый лист. Какой супчик мамка варила Звездочке, я не знал.
   - Вот супчик, - сказал я. - Подожди - чуть остынет.
   Звездочка зачарованно кивнул, не сводя глаз с супчика. Лицо его светилось.
   - Мамка Юрка, - сказал он.
   - Хлеба дать кусочек? - спросил я.
   - Да. Давай.
   Я полез в продуктовку за хлебом и обнаружил там еще вполне справную чесночину, отбившуюся от головки. Вернулся к палатке с куском хлеба, чесночину почистил и порезал в супчик.
   - Вот! - обрадовался Звездочка, понюхав котелок. - Теперь точно такой! Как ты узнал, что надо такой?
   - Очень просто. Когда варил, мне твоя мамка все с неба подсказывала.
   - Ух ты! - обрадовался Звездочка и взялся за ложку.
   Я и вправду, когда варил, призывал в помощь уже давно живущую на небе душу Звездочкиной мамки. Он все съел и крепко заснул.
   К утру Звездочка был здоров и рвался работать, но я попросил его денёк полежать. Мамкины супчики, творящие чудеса, бесспорно существуют. Их свойства - не от компонентов, а из особенностей приготовления. Наш с вами сынишка Звездочка страдает, болеет, и все мы тогда - мамки, которые умеют сварить супчик.
   Звездочке просунули в больничную палатку мою гитару, и он отвлекся от нее только на время обеда, к вечеру выучил три аккорда и песню Визбора.
   "С моим Серегой мы шагаем по Петровке.
   По самой бровке. По самой бровке.
   Жуем мороженое мы без остановки.
   В тайге мороженое нам не подают...".
   Дождь к полудню кончился, напитав влагой листья и стебли, оставив сияющие на солнце изумруды и лазуриты капель. Внизу, в приступе большого паводка, шумел Агопс.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 4 июля 2018 года. Отрывок 255

  
   На альпийском лугу парадоксы соцветий, которых не может быть. Они невероятны. Чуть ниже - одинокая пихта, неизвестно как забравшаяся в альпику, вылизанная и сформированная ветровым холодным потоком, гордая и обреченная, с желтеющими ветвями и откинувшейся назад головой. Под ветрами дрожат цветы. Вода течет вверх, так смотрится склон, он наклонен к горизонту, которого не видно. Туман, как овечья отара, набегает на кривизну склона, скрадывая землю и превращая ее в небо. Из тумана выезжает незнакомый всадник. Он - хороший человек, потому что не доказал, что он плохой.
   Каждый человек, вышедший из тумана незнакомцем, - хороший, пока не докажет, что он плохой. Мы - тоже хорошие, потому что не знакомы ему; он улыбается, кивает, спешивается, оглядев окрестный ландшафт.
   - Здравствуйтэ, ребяты! - улыбается он.
   Козырь подносит ему кружку чая и две печеньки. Путник благодарит, промокает рукавом усы и отпивает три глотка. У нас - короткий привал с чаем, приготовленным на примусе "Шмель", и легким перекусом.
   - Далэко идэтэ? - улыбается путник, глядя на меня.
   - До перевала, а там верхом на Хуко, - отвечаю я.
   Он молча допивает чай, благодарит, лезет в сумку, привязанную к седлу и протягивает мне порядочный, с два хороших кулака, кусок сыра.
   - Сыр дэтям возми.
   Я делаю едва заметное движение левой рукой, и вся группа дружно громыхает:
   - Спа-си-бо!!
   Путник уже снова в седле, он машет нам рукой и улыбается. Это уже другая улыбка - так улыбаются хорошим знакомым и друзьям.
   - Я знаю тебе, - говорит он мне. - Я слышал. Добрый путь!
   - До-брый-путь! - гремит группа. Конь кивает и ржет.
   - Сборка, приготовиться! - говорю я группе.
   Привал заканчивается. Впереди тягун, это некрутой, но очень длинный подъем, который брать с грузом нужно технично. Начинаешь лениво, постепенно втягивая группу в повышенный грузовой режим, когда слышишь, что все дыхание поставили, - выходишь на нужный темп. Тут и важен один и тот же угол подъема - любой сбой тропы собьет дыхание. Пока всё нормально, только Крыжовник, идущий в хвосте группы, покряхтывает и мотается вправо-влево в строю. На следующем коротком переложит рюкзак, там что-то тяжелое под клапаном.
  
   На следующем привале Снежок сказал:
   - Я коню хлеба дал, в кармане было.
   Все помолчали, вспоминая. Снежок улыбался.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 7 июля 2018 года. Отрывок 256

  
   Скрипача, однако, звали Стефан Граппелли. Но теперь я не помню имя канадского темнокожего пианиста-виртуоза, игравшего джаз, умершего от инсульта, один из альбомов которого назывался "Моушен энд Эмоушен".Очень люблю его с контрабасистом Педерсоном и в фортепианных дуэтах с Каунтом Бейси и Мишелем Леграном. К Леграну на сессии - составить его оркестр - слетались многие замечательные музыканты мира. А уж как пела Франсуаза Легран - волшебно, подкожно, как в последний раз. Солировала в "Свингл Сингерс", я поставил это в ролик "Лагонаки".
  
   Запись была битая, с призвуком, пришлось изрядно повозиться в звуковой программе, чтобы она хоть как-то зазвучала. Там кони и люди идут гуськом параллельно, поглядывая друг на друга. Потом пути их пересекаются, кони и люди пытаются пропустить друг друга, в небе негодуют коршуны, но коням и людям до них нет дела. Происходящее видят собаки и всё прекрасно понимают. Их остро интересует место пересечения путей, но там ничего не случится, кони и люди дружат давно, и никто из них не станет насильно отбивать себе путь. Теплую порывистую душу лошади и человека поет Франсуаза Легран. Когда звучит ее песня, коршуны замолкают. Встреча коней и людей не несет им поживы.
   А собачье любопытство беззлобно и вполне объяснимо: им всегда интересно кто кого сборет, а то и куснуть может повыше копыта, внеся свою лепту в естественный природный баланс. А люди, родившиеся в год Собаки и год Лошади, очень редко враждуют между собой.
   Большие, сильные, о четырех ногах кони уже очень давно в рабстве у хитрых и хилых двуногих обезьян. Но - все мы немножко лошади, говорит нам поэт под нервную скрипку Граппелли, а конь часто последний, кто видит нас на этом свете и провожает на тот.
  
   Одноглазая лошадка с балагана на Цице несла наши рюкзаки до самой Чашки и даже чуть дальше - до начала спуска с Мессо на Пограничку. На Пограничку нынче давно не ходят, там без предупреждения убивают людей, думая, что они пришли шпионить за президентской дачей на Чойгурсане. Лет тридцать назад в приток Пшехи - Большой Шумик - вставили гигантскую трубу, ровно там, где он вырывается из-под земли. Майкоп получил свой водопровод, он пьет воду с Лагонак, она чиста и вкусна. А вода чойгурсанских водопадов была еще и ароматна. Ласковый, пенный водопад шириной метров двести. Чудо моего детства. Какая тварь присмотрела этот затерянный горный уголок под президентскую дачу? Сортир государственного чиновника на алтаре природы. Я хорошо понимаю Землю, когда она старается очиститься от человечества.
   Как велик океан, скрипка над ним и голос в еще большей вышине - над лошадьми, собаками, коршунами. И над людьми, искателями личной выгоды, включая дачу на Чойгурсане. Живи, конечно, но зачем твоей охране отстреливать несведущих путников или искателей приключений. Они ни в чем не виноваты, твоя дача не огорожена на километры, а запретные указатели стоят только на дорогах, которыми эти путники не пользуются. Источник информации - заключенные Краснодарского централа, обитатели мест, о которых идет речь. Глядя в тюремный телевизор, они видят в одном новостном блоке и шикарные танки, и умирающую девочку, просящую у телезрителей денег на операцию. В одном и том же новостном блоке, но мужики не сопоставляют эти два факта, они восхищаются танками и сочувствуют девочке одновременно.
  
   Грядущий вечный Союз брахицефалов и долихоцефалов лишит нас возможности получать удовольствие от уничтожения оппозиции. В паспорте ты сможешь написать себе любую форму черепа, и никто в ближайшие часы не полезет к тебе с циркулем измерять Вольтеров угол. Сколько вольтеров - столько и углов, живи, дерзай между двумя рядами колючей проволоки, можешь даже стенгазету свою выпускать. Мечтаемым Будущим мы измеряем Прошлое, и оно редко привлекает нас. Другое дело - измерять Будущее Прошлым, но какие правополушарные цефалы за это возьмутся - мы не знаем. Футурологи какие-нибудь. Не умеющие создавать всегда берутся изучать создателей и сам процесс, они становятся музыковедами, литературоведами; это лучше, чем распределять кем-то созданное, ведение временами достойно человека, но наука опять споткнется о сослагательное наклонение и будет искать утешение в бесплотности авангарда.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 9 июля 2018 года. Отрывок 257

  
   Олимпийское строительство нанесло Горному Причерноморью рану, последствия которой непредсказуемы для региона. Продолжим описание тела Тропы. Дыхание чистое, на подъемах - учащенное. Тона - зеленые и голубые, "блю энд грин", Билл Эванс это играет со своим настоящим, вскоре погибшим басистом. Или "блю ин грин", я забыл название, а сама пиеса сейчас звучит, напоминая попутно, что стиль - это всё.
   Стиль - это Дзен, это стоячая волна, это десятка в мишени, это вежливость королей. Существовать вне стиля - тоже стиль, очень забавный, протестный, щенячий. Кончались такие личностные затеи чаще всего хиппи-эндом, редко приводом в детскую комнату и никогда - тюрьмой. Носители этого стиля, попадая в него, совершали свой последний прыжок в поисках себя, выпрыгивали из себя и в этом снова и безнадежно оказывались самими собой. Они так отчаянно старались без суицида оставить мир сей, что тело оставалось в порядке, а вот душа проходила неведомые метаморфозы, включив им одну и ту же внутреннюю мелодию на несколько лет вперед. Вскоре они пускались в путь, как одиннадцатилетний глубокий странник - побочный сын видного самарского депутата и безвестной красавицы-узбечки. В свои десять он весь состоял из не расплесканной вселенской грусти, но через год слегка оживился и засобирался в путь - через Болгарию куда-то в вольную Европу, где множество людей улыбаются друг другу безо всякой причины. Ты увидишь его на видео Тропы, отличишь, узнаешь и пожелаешь хорошего пути. Он прислал мне только одно письмо, через год, когда ему было двенадцать. Письмо было из Болгарии, где он зачем-то сидел с сотнями других хиппи на какой-то площади, и ему там было хорошо. Ты жив, Малыш? Отзовись моим внукам, они всегда примут тебя в дом. Папа твой побывал уже и техническим премьером, и каким-то спецслужбистом, надеюсь, что он вспомнит о тебе.
  
   Я никогда не видел, как ты улыбаешься, и называл тебя внутри себя "Принц Несмеян". Хиппи часто улыбаются, правда? Помню, как Андрюха Недоступ не ходил - летал по Доброй Слободке, открыв себе Канта и непрерывно и восторженно цитируя его. Андрюхе было 11, и я побаивался за него, зная множество трагедий, приходивших на смену ранним вспышкам. Переходя Аптечный переулок, он споткнулся. Сверху от Немецкого рынка спускалась машина, но тогда все обошлось, Андрюха удержался на ногах и весь окантованный помчался вприпрыжку дальше к Разгуляю, вдоль обреченных деревянных домов, где весна чистила стекла снаружи и изнутри. У здания МИСИ (дом Мусина-Пушкина с гробовой крышкой на фасаде) и, глянув на Старую Басманную, пошел обратно. В такие минуты нельзя было окликать или тревожить разговорами, - что-то очень важное происходило у него внутри.
   Надя Рушева, Миша Поплавский, сколько их было ранних, мелькнувших высоченным и погибшим или ушедшим в никуда. Я боялся за Андрюху, он, почти бестелесный, как собаки Брюллова или люди Эль-Греко, состоял целиком из восторженного порыва и казался очень уязвимым на Земле, неуместным в тягомотине реальной жизни человеческих тел, идущих сквозь школьные драки, врачебную халатность и множество техногенных опасностей. Я не помню, как называется лань мужского пола, но Андрюха был ланью за вычетом пугливости - он ничего не боялся.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 10 июля 2018 года. Отрывок 258

  
   Потребность бытия рождается у пустоты от возмущения собой. Предметом возмущения может быть обнаружение большей и меньшей пустоты - свержение абсолюта, но это может быть и Любовь, отсутствие которой сгубило Буриданова Осла. Самоструктурирование относительной пустоты, ее пристрастность к своим обособляемым частям и само обнаружение этих частей может являться первородным эйдосом вселенной, но о какой вселенной речь, если абсолютное ничто никакой вселенной являться не может?
   Чтобы создать вселенную, кто-то должен был полюбить это абсолютное ничто, обособленное от него же, представить его в эйдосе и дать ему логос. Это было само ничто, и нам трудно себе это представить? Но "было" - это из атрибутов времени, а если его нет, то все происходит здесь и сейчас. Считать себя вселенной, будучи на самом деле пустотой, - занятие странное, хоть и приятное. Но как только из роли созерцателя и оценщика мы возвращаемся к участию, к своему потребному и желанному делу, всё становится на свои места: делай то, что до́лжно, и будет то, что будет. На этом корабле, как обычно, есть и матросы, и пассажиры, есть единомышленники и просто попутчики. Когда пассажир дорастает до возмущения собой, он становится матросом. Никакой вертикали власти в этом нет, есть только роли, которые мы сами выбираем. Капитан - координатор наших усилий, а не начальник наших душ, а вот в каюту штурмана я боюсь постучать: скорее всего там физически никого-никого нет. Все приборы на месте, чуть движется масса частиц в шторм-глассе, тихо жужжит движок гирокомпаса. И - нет никого. Пустота.
  
   Худо, когда капитан - человек первобытный, ищущий свою выгоду и подозревающий всех ровно в том же. Команда пойдет вразнос и даже каюта штурмана будет выглядеть грустно. И неуместно. Такой капитан ищет выгоду на самом корабле, а не в его курсе. Тот, кто заботится о личной выгоде, и только, ничего иного в других не различит, и курс его меньше всего заботит.
   Если одна клетка вселенского организма будет стремить вселенную к своей личной выгоде, это будет не прогресс, а онкология. Спасение от таких патриотов - повышение общей температуры тела вселенной или группы, если для такого повышения, хоть и временного, есть ресурсы. Почему-то пока плоховато с ауторефлексией на возбухание какой-то одной клетки. Видимо, ее клоны воспринимаются как "своё" и не отторгаются как "чужое", ибо вселенная знает качество, но не знает количества, в ней ничего нет больше одного. Ничего нет два или три или много. Или бесконечно много одной клетки. Так рождается и "все как один", и ходьба в ногу, и культ личности, как и отрицание отдельной личности, не колеблющейся вместе с линией партии и правительства. Так рождается то самое подавляющее большинство, которое тоже всего лишь частный случай такой онкологии.
  
   Пустоту в пустоте обособляет и нарекает вселенной Любовь - странный аттрактор, одушевляющий великое ничто, которое потому и мнится великим, что одушевлено. Отпечаток этого процесса в Монаде. Любовь - это и есть Не исключенный Третий во вселенной. А точка бифуркации у каждого своя, их много, их не счесть ни в один миг, ни вовсе. Заполни пустоту Любовью - и будет вселенная.
   Пустоту возмущает Любовь. Любовь возмущает Пустоту. Пустота возмущается Любовью и перестает быть пустотой. Единица возмущает ноль. Не быть и любить - невозможно. Быть - значит любить. Не любить - значит не быть. Кроме Любви и Пустоты ничего нет на свете. Но Пустоты нет по определению. Значит весь мир - это Любовь. Дивны его пределы, ибо нет их. Бесконечность Любви - еще одна бесконечность в копилку бесконечностей, последняя ли? Копилку бесконечностей держит на ладонях Бог. Бог, Ты - начало всех дорог, Ты - начало всех начал, мой начальник, мой причал. Ну, ведь есть же у нас компас, который показывает нам Север. А мой компас - другой, он показывает Любовь.
   У человека на месте определяющих жизнь и личность качеств бывает пустота. Превратить ее Любовью в Сущее - это и есть воспитание. Пустоту доброты, например, можно полюбить так неистово, что она станет Добротой. А для тебя, любящего эту пустоту, она пустотой не является изначально. Ты любишь Доброту, которая для тебя в нем безусловно существует, а для другого - нет. И приходит Доброта. Замещение пустоты сущим посредством Любви, - вот всё воспитание, другого не знаю, может, и нет другого.
  
   Абсолютный взгляд, как и абсолютный слух, есть у каждого человека, но не всегда проявлён. Благодаря ему мы можем составить толковый букет (икебана), распознать человека как букет, добавить от себя недостающее и не обращать внимания на лишнее. Каждый человек - попытка совершенства, абсолюта в своем горизонте бытия. Прекрасными в своем совершенстве бывают животные, динозавры, насекомые, растения, грибы. Видимо, совершенной может быть и амёба, но ее горизонт - одиночество. Пытаясь уйти от него, она размножается деленьем и плодит еще больше одиночеств.
   Мы ведем речь о человеческом горизонте бытия не потому, что все остальные (другие) создания хуже, а лишь потому, что мы - человеки, что мы можем писать и читать.
   Составление букета человека - такое же кропотливое и ответственное дело, как настройка рояля, икебана, заботы садовника (не огородника!!!) или составление таблицы Менделеева. Дизайнеры, среди которых есть толковые и ответственные, тоже - родня профессии воспитателя, учителя, но и медики, пластично выращивающие недостающий орган - тоже.
   Например, живет человек без сердца, а у тебя оно есть. Подставляешь ему свое сердце, и оно стучит на двоих. И всё остальное подставляешь, это легко, если хотеть. Больно, да, трудно, но легко мать подставляет себя целиком, когда носит дитя в чреве своём. Дитя покинет её, причинив боль, так и ты будь готов к боли, или не подставляй сердце свое, иди в счетоводы или менеджеры, распределяй, но не создавай, тебе неча делать среди генераторов, ты - распределительный щиток, ты тоже нужен такой, но не мне, а всяким вышестоящим распределителям вырабатываемой нами энергии, пшол нафиг.
  
   Ускользает искомый смысл на подходе к нему. Как будто Любовь можно черпать ложками и что-то ею заполнять.
  
   Контур человека, его души, всегда очень разный, индивидуальный, похожих я не видел. Обучаясь жизни на земле, он заполняет в нём нужные образования и опустошает уже заполненные его природой. Можно было бы сказать, что всё это происходит само, и фрагменты контура сами обмениваются пустотой и энергией, но на то и человек, чтобы лично принимать в этом участие. Чувство благодарности и чувство стыда - та самая пара гнедых, запряженных зарёю, которые вытаскивают весь этот контурный воз на высоты человеческого.
  
   В кормушку после нескольких коллективных протестов на неявку ко мне врача заглянул матерый фершел. Сказал, что нечего было преступничать. Явно они все заряжены. И в поселке - тоже. Еще бы немножко сил. На мои жалобы на боли (живот, селезенка-почки) поморщился и сказал: "Мы вас тут не лечим. Вы сами тут лечитесь". Я задумался и до сих пор гадаю - что он сказал. Понятно, что правду.
   Странно. Спасательные работы требуют действий, а не ожидания - когда голова утопленника ещё раз появится над пучиной, а его рука вроде бы приветственно махнет. Странная тишина.
   Краснодар выдал мне волчий билет и летит это билет - впереди меня. Поселок выбран самый жесткий из известных - там все на ментовском зловредном творчестве, включая запреты на книги, мелочные придирки в быту. Влекущие тяжелые для арестанта последствия и кучу запретов, находящихся за пределами здравого смысла. Выживает, и то - слегка, тот, кто имеет существенную материальную поддержку извне. Всё выстроено на ущемлении и унижении какого-то среднеарифметического молодого и здорового арестанта, страдать от заведенных порядков и стиля должен именно он, но как же быть старому и больному? Лекарства мне не отдадут, на них нет рецептов, и Краснодар не указал их в списке важных для меня лекарств, да и списка такого нет. Значит, у меня их не будет. Это суровая аритмия на вторые уже сутки и высокое давление с потерями сознания плюс все указанное выше. А если и тетрадку эту отберут, то вы и вообще ничего не узнаете и вам повесят на уши любую лапшу.
   Я забыл фамилии сексуально озабоченных депутатов и депутаток в госдуме. Какие-то кундюкины и мундюкины или ещё как-то. Дама, рулившая много лет в Москве центром "Озон", оказалась секс-активисткой с кожаной плеткой и в высоких кожаных сапогах на босый таз. Это они написали Ярику справочку с его же слов.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 16 июля 2018 года. Отрывок 259

  
   Вдруг вспомнил свою песенку одну. На записях ее не слышал, может быть, где-то есть.
  В небо налегке уходят песни.
  Мне б уже давно вослед собраться.
  Только бы успеть мне наглядеться.
  Только бы успеть мне догадаться -
  Как ты проживешь без меня.
   Если бы мне знать, что ты сумеешь
   Отличить меня в другом прохожем,
   Я бы с этой песенкой дорожной
   Улетел наверх, туда, где можно
   Заново придумать тебя.
  
  Место работы души
  Там, где прописана совесть.
  Жить бы, да жить, перестроясь.
  Жаль, что не хочется жить.
   В лоб напролом по судьбе
   Века бракованный трактор
   И человеческий фактор
   Духом окрепший в борьбе.
  Странные нынче дела.
  Снег свежевыпавший черен
  День уходящий бесспорен.
  Старая сажа бела.
   Каин, не помнящий зла,
   Бруту подыщет ли друга?
   Пухнут тела от досуга.
   Души сгорают дотла.
  
  По золоту старого сада
  Идём, как по листьям опавшим,
  С холодной землёй переспавшим
  За буйное лето в награду.
   Осенний мотив беспределен.
   Колышется школьный звонок.
   Весь мир на уроки разделен,
   И снова зовут на урок.
  Стучите, входите, садитесь
  Поближе к живому огню.
  Порвались осенние нити,
  Но вас я ни в чем не виню.
   Такая сложилась картина,
   Что время к исходу бежит.
   Что золото наше едино,
   Когда под снегами лежит.
   Там всякая гармония на уменьшенных и увеличенных тра-ля-ля, явная происходит редко. Правда, я ее слышал богаче, чем мог взять на гитаре. Если захочешь обогатить усложнением аккордов то, что есть на записи (если есть), то давай. Объемность гармонии, ее неявность можно утверждать, я буду благодарен. Вообще-то во всех песенках моих слышались более сложные гармонии, часть - за счет того, что слышались и разные инструменты, вместе и порознь. Все мои песенки, признаюсь, были написаны нечаянно. Я пробовал писать нарочно, но ничего не получалось и было смешно и стыдно. Ни одной строчки из себя не выдавил, все родились естественным путем, а самые просторные и светлые - из самых больших бед. Песенки мои не являются плодом какого-то творчества, они как междометия внезапны и коротки. Впрочем, я не берусь их оценивать и комментировать, они просто случились. С жизнью моей так же: она просто случилась. Ладно, хватит кокетничать перед зеркалом. Однажды случилась моя жизнь. Однажды ли она случилась - не знаю, плохо и смутно помню другие жизни, в детстве они были яснее, но фантасмагоричнее. Видимо, здравый смысл - разный в разных мирах. А может, это были просто сны, которые совсем забылись со временем, это не важно. Скрипки, их вязь со свирелями в той песенке, что выше. Оркестр Перси Файта, грубо говоря. В некоторых песенках - нечеловеческий, но человеческий голос АНСа. Интересно, сохранился ли он, этот первый синтезатор величиной с двухэтажный дом на Старом Арбате в переулке. Шандор Каллош, чем ты озабочен сегодня? Жив ли? Губайдулина Софья, Денисов Эдисон, где вы? Целы ли стеклянные пластинки АНСа с вашими произведениями? Софья, Ваш АНС играет в черно-белом фильме "Вертикаль" 60-х годов с Высоцким и Лужиной. На перевале Санчаро я слышал Вас в музыке ветра, когда остановил группу на привал, а под нами вместо камней были россыпи стреляных гильз с войны. Вечером, спустившись до границы леса, мы пели у костра песню, которую сложили на мотив старого танго воины-альпинисты в 43-м.
   "Где снега тропинки заметают,
   Где лавины грозные шумят,
   Эту песнь сложил и распевает
   Альпинистов боевой отряд.
  Нам в боях родными стали горы.
  Не страшны метели и пурга.
  Дан приказ. Недолги были сборы
  На разведку в логово врага".
   Лица ребят были сосредоточены, блики костра перебегали по ним, стирая усталость.
   "На костре в дыму трещали ветки
   В котелке дымился крепкий чай.
   Ты пришел усталый из разведки
   Много пил и столько же молчал.
  Синими, замерзшими руками
  Протирал вспотевший автомат,
  Тяжело вздыхая временами,
  Головой откинувшись назад...".
   Утром, двинувшись в путь, увидели останки нашего военного самолета, остановились, набрали цветов и вставили их пучками в ржавые отверстия ранений железной птицы. Глазами не встречались, - в горле стоял комок. Заморосил мелкий дождь, вернулись к рюкзакам и продолжили ход. Витька Снежок, когда вырос и вернулся контуженный из Афганистана, сказал: "Я там перевал вспоминал. Тропа помогла мне выжить, я хорошо умел двигаться в горах".
  
  (2016)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 17 июля 2018 года. Отрывок 260

  
   Мычи, мычало, начинай сначала, говорю я зеркалу. Впрочем, зеркала тут нет. Зеркальце бывало на Тропе, чтобы корчить себе рожицы. Себе и сидящим рядом, все заглядывали в это волшебное стекло, и каждый примерял себя-иного и отрекался от него, скорчив гримасу. Чтобы отречься от себя, надо себя опознавать и ограничивать. Не зная своих границ, не зная себя в себе, ты не можешь ни от кого отречься, а значит, и построить себя нового, иного, другого. Лучшего, скажем.
   Многие игры Тропы, как и она сама, позволяли побыть другим, выйти из себя, из своих границ, которые при этом невзначай определялись. Таким образом, промельками, проблесками к вечным вопросам "кто я", "какой я" и "зачем я" добавлялся оперативный поиск "где я?" Где я - где не я. Где я - я, где я - не я. И вообще - где я, в конце концов.
   Игра "я - не я" шла непрерывно, в этом смысле Тропа была сплошным театром, где можно было не только найти себя, но и присовокупить к этой находке новую, искомую модель поведения, когда всё прожитое до этого мига вдруг становилось игрой, а новый образ, влекущий новое поведение, является реальным, и без всяких шуток и игрушек.
  
   Могу сказать, что почти всё на Тропе происходило играючи, Игра была ее сутью, подвижность и текучесть всего и каждого были реальны, естественны, органичны. Кто-то сказал, что игра - способ познания мира, но в таком познании нет сторон, нет двух кружочков в схеме, есть мир - и ты в нем, и он в тебе. Игра - способ самопознания мира. Вселенная тоже играет в нас, познавая Себя. Вот Пчел подлетел к сестре Сашеньке в образе Трудолюбивого Пчела и жужжит, жужжит про что-то кухонное. Девочка Саша улыбается, превращаясь в Белоснежку, а из нее - в прекрасную личину базарной торговой бабы, но тут же прощает брата, обернувшись Мальвиной, воспитательницей буратин. Пчел начинает лавировать между Пуделем Артемоном и прекрасным Принцем, но Мальвина суха и пристрастна, до появления Пьеро, их уже трое, и Игра продолжается, хотя ее никто не объявлял, никто не распределял роли, а зрители - Солнце в кронах и кузнечики в траве.
   Ну, вот я еще сижу с блокнотом, считаю рубли, копейки и килограммы. Килограммов много, они смешные и не имеют никакого отношения к буратиноведению. По ним ползают муравьи-разведчики, но скоро все перекочует в "продуктовку", куда захаживают ночью важные еноты, похожие на средневековых недорослей из богатых семей. Когда запускаешь в него сапогом, енот удивляется, не выпуская из зубов вожделенную добычу. Ему странно, что в его лесу кто-то кроме него может предъявлять права на пищу. Если енота сильно разозлить, что случается редко, он залезет на ближайший ствол дерева и обдаст вас вонючей жидкостью, уподобляясь скунсу, но не являясь таковым. Пропахнувший кошками подъезд мигом покажется вам Благоухандией, а меткость, с которой енот попадет в вас, вызовет одноименную зависть, даже если вы изучали дзен.
   На себе мне этого попробовать не довелось, но я был очевидцем и оченюхцем такого события. Был вечер.
  
   ...Что написано пером - не вырубишь топором. Топором можно вырубить самого пишущего. Заодно и то, что он еще не написал. Ребячьи рисунки на Тропе были неприкосновенны. Даже если это одна робкая линия на чистом листке.
     Бесхозные и безымянные рисунки тащили мне, и я складывал их в отдельную папку, которая была везде и всегда. По рисункам легко угадывались не только чьи-то мимолетные настроения, но и общие тектонические подвижки в состоянии группы.
   Дорисовывать чужой рисунок или ещё как-то вмешиваться в него считалось неприличным, неприемлемым. Твой лист бумаги - это твоя личная территория, такая же, как твои "личнарь" (личное снаряжение), твоя одежда, твоё тело. Это очень важно - чувствовать свой суверенитет. Что касается временных личных территорий, например, - места в круге у костра - пока ты сам его не предложишь кому-то, никто на него не посягнет. Предложить другому своё, лучшее, место у костра в дождевом укрытии или за ветровой стенкой считалось нормальным, о таких категориях, как великодушие или самопожертвование, никто не думал и не говорил. Если ты предлагаешь кому-то выбор между маленьким и большим отломком печенья, будь уверен, что любой выберет маленький, оставив тебе большой. Как в притче, из которой мы знаем фразу "тянуть одеяло на себя", каждый заботился, в первую очередь, о другом. В итоге получалось уютно, приятно и всем всего хватало. Корректность, тактичность были в стиле Тропы, в его коренных слоях, и никто не принимал эти категории за слабость. Слабостью было бы схватить лучший кусок, не позаботиться о товарище. Таких эгоцентрующихся деятелей называли "бедные зверушки" и относились к ним терпеливо, иногда - снисходительно.
  
  (2016)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 20 июля 2018 года. Отрывок 261

  
   Этажом ниже в телевизоре проехал паровоз. Горластая радуга паровозного гудка, до чего же я это люблю! Подъездные пути Курского вокзала у моста над Яузой, сотни неожиданных ежедневных находок всяких блестящих шайбочек, болтиков, кембриков, - это было немыслимое богатство в моём мальчишеском кармане, это было счастье, а вокруг разливалась по Москве праздничная оратория паровозных гудков, ближних и дальних.
   Главной карманной игрушкой тогда у меня была "фигулина от часов" - на небольшой планке из старого-старого дерева крепились на своей оси шестеренка диаметром с голубиное яйцо. Ось была расшатана, фигулина прошла собой много путей, она учила меня, как я думал, правильному выбору колеи для прокладки железных дорог, которыми я бредил тогда. Оказалось, однако, что она учила меня трассировке, то есть - Тропе.
   Фигулина была от каких-то очень старых часов, напольных или настенных. Она состояла из трех разных слоев с насечкой, будто на большое колесо положили то, что поменьше, а на него ещё маленькое. Пирамидка из трех колёсиков.
   Здравствуй, Фигулина! Как ты живешь? Да?.. Я тоже. Но ты для меня не просто так случайная игрушка, ты - воспитала меня, сделала практикой мое чутье на прокладку оптимального пути и его удобного, мягкого пересечения с другими путями. Ты - родная. Тебе нельзя было ходить кататься по лакированной гладкой поверхности крышки старинного пианино "Кнабе Таль", там царствовали в своих горизонтальных порывах подшипники имени Шарикова от детского бильярда. Сталкиваясь и разбегаясь, или устремляясь всей группой вперед вдоль линейного ориентира - тонкого бронзового прута на изгибе крышки, они с шумом товарного состава преодолевали всю ширину крышки и застывали в тупике. Желоб, по которому они ходили вдоль прута, вскоре был ими значительно протоптан, в нем не оставалось даже памяти о каком-то лаке.
   Мне не запрещали катать шарики, видя, что я сильно увлечен этой затеей. Лишь изредка бабушка вздыхала на тему бережного отношения к старинным вещам. В кармане меня всегда ждала любимая и верная мне фигулина от часов, она терпеливо ждала меня в кармане штанов, то зимних, то летних, то длинных, то коротких.
   Шарики помогли мне вмиг раскусить смысл электрического тока, разницу между переменным током и постоянным, отличие плюса от минуса. Совместное движение от минуса к плюсу вдоль желоба выбранных смыслов подсказали динамику Тропы. Если построить шарики в желобе и пустить к ним сбоку еще один шарик, то он выбьет из построенной группы ровно один шарик с другой стороны. Это было, как я думал, справедливо по отношению к электронам в проводнике и к людям в группе. Ток бы, конечно, запустил, но - попрощайся с крайним с другой стороны удара. Насильно приняв кого-то, группа, как правило, теряет из своего состава противоположного ему человека.
  
   Я с тобой, моя Фигулина, моя первая единомышленная супруга, а было мне тогда лет 8-9. Она научила меня непрерывному выбору пути, а шарики - мгновенному угадыванию, кто куда отскочит, приходившему до удара. С 10 лет я уже непрерывно стоял в футбольных воротах разных достоинств, обрёл там свое место, и пару лет в своем дворе назывался Ловчий или Ловчила, в зависимости от микросоциальной микроситуации. Вот и сейчас для некоторых вопрос - ловкий я или ловчила. Ловкий - это просто так, а ловчила - это умысел поймать что-то как-то себе на пользу? Как можно в футболе поймать мяч себе на пользу? Его можно только поймать или пропустить. А команда смотрит на тебя как на последнюю инстанцию, а для другой команды ты - последняя надежда. Футбол - нравственное противостояние. Ты меня пыром по щиколотке, а я тебя чисто обыграю, без фола.
   Мне кажется, что я никогда не задавал Фигулине непосильных для нее задач. Только те, которые она была способна решить сама. Это было уважением к ней как к одушевленному существу, но и мерка для себя в решении пути, ибо в движении я сам становился Фигулиной, сливался с нею.
  
   Случайный гудок телевизионного паровоза с другого этажа, - и тебе открывается окно в память Детства, знай пиши буквочки, чтобы кому-то рассказать об этом. У каждого - своя фигулина и свой опыт. Сумма опыта не лишит тебя одиночества, но подскажет, что всегда можно использовать его по назначению: для самообразования. Хорошо, что всё в жизни дает нам уроки, но ведь их еще надо брать.
  
   Чтобы разглядеть качество Игры Ребенка надо заведомо этим качеством обладать. Перечитывать собственное детство - увлекательно, полезно и приятно. Тем более что оно всегда - с вами. Живи играючи с предметами, символами, живи, жонглируя своими настроениями и призваниями, но никогда не играй с машиной. Ты станешь хотеть уподобляться ей, и твои желания сбудутся: с кем поведешься - от того и наберешься. На всё у тебя образуется мерность единице, на чем познание мира закончится, оставив тебе тяжелое наследство - желание приспособиться к нему. Ты себя обучаешь, образовываешь. Машина - дрессирует тебя, когда ее первая главная задача - сделать тебя зависимым от неё. Точно так же действуют наркотики, "косорыловка", любая зависимость от чего-то мнимого, виртуального, иллюзорного: вот тебе путь к удовольствию, он самый короткий и требует минимальных затрат: отдай лишь себя самого. Та же штука - у нуворишей, любителей быстрых денег, лотерейщиков и еще кучи любителей халявы на фоне развлечений. Не за этим же ты пришел в мир. Ты - в командировке. Будут выходные - отдохнешь.
   ...Вбрасываешь в мир машину, а она выбивает из мира человека. Шарики - они мудрые. Я рад, что у меня в детстве шариков хватало.
  
   Милейшая моя обожаемая Фигулина! Я пишу тебе из сегодня, когда всё слилось в длиннющий паровозный гудок перед отправлением, и сообщаю, что со временем мы оказались с тобой не только одного социального происхождения, но и одного назначения. Я с радостью подобен тебе и буду ждать в кармашке, пока меня не достанут, наигравшись шариками. В тебе вся вселенная с её солнечными системами, астрологиями и циркадными ритмами, я рад, что немножко похож на тебя, что я - Средство познания мира, а не цель такого познания. Я никогда не был тебе хозяином или начальником, мы дружили, как умели, каждый в меру своих возможностей, забывая про потребности.
   Рэй Брэдбери, "Штуковина", рассказ.
   Я никогда бы не разглядел Фиговину, если бы не Андерсен. Он позвал нас всех разглядеть.
   Где ты, Андерсен? Вернись.
   Видишь, - домик на картинке.
   Видишь, - стоптаны ботинки
   И к концу подходит жизнь.
   Синдром Андерсена - чудесная болезнь, позволяющая всех одушевлять и очеловечивать.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 21 июля 2018 года. Отрывок 262

  
   Давай подумаем - что можно сделать со всеми этими воинствующими и терроризирующими ваххабизмами и прочими силовыми извращениями. По сути, к установке "не хочешь - заставим" там прибавлено еще "не сможешь - уничтожим". Не хочешь делать по-моему - не будешь делать и по-своему. Самовоспроизводящая себя и самоуничтожающая иных система. Надо искать входные точки. Их детям нужен иммунитет на уничтожение других, на мировое господство единственного взгляда и подхода. Я заметил, что все отморозки - очень серьезные люди. Глумиться они могут, похохатывая, но смеяться - нет. То есть могут немного, но совсем не той чакрой, которая для этого назначена. Эрозию их коллективной серьезности мог бы вызвать буддизм, и уж представляю, как они могут быть стилистически озлоблены на кришнаитов.
   Вся штука в том, что они противостоят нам, а противостоять противостоянию всегда очень трудно. Откуда у них такая религиозная серьезность? Даже строгий католицизм полон юмора.
   Надо искать позитивный ход.
   В сознании возникает храм всех Религий Ильдара Ханова и школа при нём.
   Искать надо и тот "рыболовный крючок", на который попадают крайние исламисты. Что он делает с набором внутренних эталонов, если в них появляется насилие и убийство как благо? Радикальный ислам - наверняка болезнь, надо ставить диагноз и искать вакцину.
   Силовое решение проблемы на тему "кто кого сборет" долго работать не будет и породит еще большее противодействие гуманизму и здравому смыслу.
   Село Белозерье в Мордовии. Как вспышка очага - ислам, хиджабы и в телевизоре знакомые позы и повадки верующих, их мимика и ее отсутствие - все ровно так же, как при кривоноговском "Белом Братстве". Без доминошного переворота эталона такие очаги и такой транс не возникают. Это явление сродни панике в толпе, когда восприятие окружающего переходит на другой, экстремальный уровень, но паника не переворачивает и не подменяет эталоны, она их крушит.
   Кривоногов со своим лептонным чемоданчиком и "Белым братством" отдыхает, он уже подсказал нам, что достаточно перевернуть один эталон - Эталон Матери, - и вся цепочка переворачивается в сознании. Экстремисты понимают, что самый надежный путь к изменениям - через детей, и они уже отбирают у нас детей. Детская армия террористов уже реально существует, надо ее видеть, а не прекраснодушничать. При этом противопоставлять ей какую-то другую армию бессмысленно и непродуктивно. Жаль, что нынешнее руководство страны умеет мыслить только в силовой манере. Ну, еще в финансовой. Будто всё можно купить или заставить.
   Не всё. Ошибка в оценке методов противостояния радикальному исламу может стоить жизни всей цивилизации. Социальные лифты не работают нынче для мозгов, они обслуживают языки во всём многообразии их применения. Хватит ли нынешних интеллектуальных средств для решения задачи? Нет.
  
   Безумству храбрых мы спели песню, на него же и наехали. Так часто бывает в природе, которая устроена сложнее, чем МИГ-35 или Крымский мост. Впечатление, что силой или хитростью можно сделать что угодно, - обманчиво. С радикальным исламом как раз такой случай. Те, кто в борьбе с ним опираются на силу, хитрость и подкуп, - ничего с ним не сделают. Сканирую возникающие варианты и пока отвергаю один за другим. Едем дальше. Высота цели не оправдывает низость средств. Какое начало у этого явления? Оно стремится найти или боится потерять? Стремление найти - мужское начало. Почему зло, ими творимое, анонимно? Намёк на невидимость и всемогущество бога? В какой момент происходит переворачивание Эталона? Это ведь именно момент, а не период. Почему они все похожи на рожденных в неволе - самых тяжелых для побуждения к самовоспитанию?
   Как это явление выглядело на коммунальных кухнях 30-х годов в Москве и Питере? Кто и при каких обстоятельствах там творил анонимное зло? Надо всё изучать, причем - быстро. Почему их жизнь не является смыслом и ценностью? Это что, приехал такой механизм регуляции численности населения в процессе борьбы за ресурсы? Лемминги топятся толпами, когда перенаселяют ареал, но не перегрызают никому горло. В чём биологический смысл явления этих крайних людей? Почему религиозная одежда прячет их лица и личности? Родина их - нищета, до какой степени самоунижения надо дойти, чтобы убить другого? Где их Великие, как познать их величие исторически и культурно? Мне всегда странновато и неуютно, когда рассказывают какой марки автомобиль он подарил и сколько это стоит. Даже если это было, то щедрость - не обязательно доброта. Надо покопаться в сказке про Старика Хоттабыча. Лазарь Лагин - умнейший и тонкий наблюдатель.
  
   Ищем отгадку.
   Эти ребята не остановятся, уничтожив всех иноверцев. Они проведут границы веры среди себя и продолжат уничтожение. Французский юмористический журнал - не в помощь, надо смеяться не над ними, а вместе с ними над собой. Что на эту тему есть в растительном мире? Среды социальных животных? Среди вирусов и бактерий? Как с этим обстоят дела "по Чижевскому"? Есть ли люди, побывавшие душой в крайнем исламе и вышедшие из него? Что они рассказывают? Да, фобия, зашитая в религию, маркированная религией для защиты. Вирус?
  
   Почему мне недоступна для понимания восточная музыка, ее ладовый строй? Почему в то же время я увлеченно слушал мугами, которые играл Вагиф (Мустафа-задэ). Пожалуй, чтобы перелопатить все вопросы, понадобятся недели, а то и месяцы. Привычных быстрых ответов не вижу, будто все они заглушены какой-то глушилкой. Соль - соль диез - си - до - си - ля бемоль - соль. Что бы это могло быть? Впрочем, я не знаю нот и никогда их не знал.
  
   Если есть нимб, то есть и глаза с поволокой, и особые очертания полей, формирующих лицо и тело. Поле в таких случаях проступает поверх физического тела и, как правило, вызывает у людей приязнь, симпатию, желание приглядеться и общаться. Там, где поле проступает поверх художественного изображения, безотчетно или со знанием дела прописанное художником, люди видят загадку, которую не могут разгадать. Такие портреты влекут их к себе, такие портреты и есть самые настоящие произведения искусства. Поля видны на фотографии, но на фото ракурс их случаен, они не прописаны внятно или видны плохо, поскольку не являют собой постоянных величин. Про таких детей говорят: "Бог пометил", "Бог поцеловал". Такие лица называют одухотворенными, куда уж точнее.
  
   Если глянуть в другие религии, имеющие изобразительное самовыражение, то можно заметить, что в каждой из них ощутимые особенности поля, его алгоритм - разные, если отвлечься от их индивидуальных компонентов. Не буду рассуждать о том, зачем нужны разные коды веры и духовного устройства в разных религиях. Замечу только, что "тепло" (излучение, идущее от поля, и оно само) проявляется с разной степенью в разных кодах (религиях). Развивать эту тему нужно очень осторожно и деликатно, поэтому повременю, наметив возможную тропу к решению проблемы. Я предполагаю очень интересные взаимоотношения между расположенными внутри нас Эталоном Матери и Богом.
  
   Хочется найти, разглядеть (искомое слово) воинствующих исламистов, тогда станет понятно - что делать. А уж "Эффект домино", работающий в обратную сторону - на подъем, а не на падение, - обычная штука на Тропе.
   Что-то у них с эталоном Матери, я думаю.
   Надо бы вникать в восточную музыку, расслышать философское содержание её ладового ряда и динамику образов, всё это многое подскажет. Восточные орнаменты-фракталы - тоже. Уклад семьи, но - во всём его многообразии.
  
   Силового решения проблемы нет. Надо искать педагогическое решение. Жесткие клетки халифатов, эмиратов зачем-то и как-то устроены, значит есть и выход из лабиринта. Для личности, именно для одного, каждого человека, а не "для всех". Одним махом Грозный уже брали, хватит. "Клопа танком не раздавишь" (тот же Лазарь Лагин, записные книжки).
  
   "Исламская головоломка", - так назову для себя эту задачу. Выглядит она просто, но решается трудно. В путь.
   Шариаты...
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 24 июля 2018 года. Отрывок 263

  
   Я бы легко отдал всю оставшуюся жизнь за то, чтобы на недельку стать Фазилем Искандером, описать Тропу, каждую ее смысловую веточку, каждый листочек и каждую прожилку в нём, каждую жемчужину росы. Удивительный, феерический писатель, единственный в своем роде. Листок за листком описывая крону, он никогда не теряет связи со стволом и корнями, их подземными водами, солнцем над ветвями. Но пока, так уж получилось, читай то, что есть, - преждевременные заметки до востребования. "Над моей Страной Желаний бродят солнечные пятна", - начиналась одна из моих давних песенок. Теперь я второпях мечусь между этими солнечными пятнами, которые высвечивают в памяти то одно, то другое. "И дымятся горизонты сладким дымом ожиданья. У меня в Стране Желаний лишь одно теперь желанье". Давай вернемся на Тропу, там есть о чем еще говорить.
  
   Ходьба - длинноногое чудо дорог.
   Солнечное пятно #536. Полкан естественно и красиво щелкает лесные орехи, устроившись на разделочной колоде для дров. Все зачарованно смотрят на него, настолько это естественно и красиво. Все затаили дыхание и дышат неслышно, чтобы не спугнуть Полкановское хрумканье, так похожее на музыку. Никто не понимает, что с нами происходит. Ну, сидит четвероклассник с веселой мордой на бревнышке и грызет орехи. Минут через пять этой ореховой тишины мы начинаем тихонько шевелиться и понемножку ползем к Полкану. Жмурясь от удовольствия, он лезет в свои большие карманы шорт и начинает раздавать нам свои ореховые запасы.
   Он щелкает, жует, жмурится и раздаёт. Никто не понимает что происходит, но несомненно, что-то важное, значительное.
   Вечером Серый скажет на круговом разборе:
   - Сегодня я впервые увидел Полкана. Мы вместе два месяца, но я раньше не знал, что он такой красивый и душа у него красивая. И орехи.
   Шумнул по кругу добрый смешок, Полкан порозовел от Серегиного признания, и снова на минуту наступила тишина, как днём, когда Полкан грыз орехи. Лица смягчились.
   - А где ты столько фундука набрал? - спросил я.
   - В разведке. Мне ходьба нравится.
   - И орехи, - добавил Юнга Дудочкин.
   - Полкан, - тихо позвал Серый. - Я с тобой в разведку пойду.
   - И я, - проглотил комок Полкан.
   Сидя на сиделке рядом, они положили друг другу руки на плечи и, не глядя друг на друга, стали смотреть на сигнальный огонек костра. Возникла пауза, но никто никуда не торопился, все задумались о чём-то, чему нет названия, но его на Тропе много.
   Я взвёл затвор висевшего на груди "Зенита", и Серый с Полканом навсегда остались сидеть на бревнышке и глядя на огонек костра.
  
   Фотоархив Тропы погиб в 2005 году почти весь. Эмульсию с тысяч пленок смыло ливневыми потоками. Погиб и этот негатив, черно-белый, объектив "Гелиос-40", пленка "Свема" 32 единицы. Осталось немного.
   Когда вдруг центром мироздания и его высшей гармонией становится пацан, грызущий орехи на бревнышке, миры и люди получают новые измерения и новые масштабы. Я не умею рассказать об этом понятно - тропяные поймут. Те кто не забыл себя.
   "Огонь костерка и вода родника,
   Скупое нещадное время.
   И то, что не названо словом пока,
   Но властно над каждым и всеми".
  (В. Ланцберг)
   Это одна из важнейших и точнейших тропяных песен. Именно тропяных, о Тропе, на Тропе, с Тропы, на Тропу. Называется "Костер у подножья Зеленой Горы".
  
   Если ты помнишь свои добрые поступки - сомневайся в своей доброте. Жизнь вспоминается как непрерывный поиск оптимальных решений и их исполнение. Все остальное - рефлексия на происходящие события. А если учесть, что большая часть жизни человека и вселенной происходит за пределами человеческого восприятия, то и вовсе остается немного - ехал, летел, рулил. Не проходил мимо. Смотрел, но не видел, слушал, но не слышал, делал, но не сделал. Если поднатужиться и попробовать составить список добрых дел, - несколько пунктов, возможно, наберется, но заниматься этим неприятно, да и бесполезно: уже при перечислении в списке такие дела перестанут быть добрыми.
   Жизнь произошла как работа по лечению и реабилитации пострадавших от жизни, это - работа, а не "добрые поступки". Но грусть о страданиях вселенной, в каждой травинке, влекущей себя к высшей жизни и встречающей самые суровые испытания на этом пути, не может быть злой. Так что моё доброе дело - это моя грусть. Здесь надо бы поставить смайлик с запятой вместо второго глаза.
  
   Если кто-то искал меня в последние 10-12 лет и не нашел (тропяные), - простите меня, я не знал, что меня ищете. Я уходил от банды Скоробогатченко.
  
   Сегодня 04 февраля 2017 года.
  
   ...11 февраля 2017. Не пишется. Записки (заметки) были не системными не потому, что я не понимаю систему написания, а потому что никогда не существовали системно у меня внутри. Метафизика соседствует с акустикой, музыка с космогонией. Как оно живет внутри - так и написал, не раскладывая по полочкам. Кому-то будет важнее именно так. Это было свободное потоковое письмо, где я редко прерывался, а если прерывался, но не мог уже продолжить с точки паузы, следующий фрагмент текста был по-другому и о другом. Я торопился сказать вам, что задачи, которые стоят перед страной, перед мировым сообществом, - не военные и не политические. Это педагогические задачи, включая то, что вызывает военную силовую реакцию. Задачи эти решаемы; надеюсь, что я подсказал немного на эту тему. Это - картина моего мира, но это картина мира. Такая же, но всегда другая, она существует у каждого, живущего на Земле.
   В потоковом тексте могут содержаться фактические ошибки. Например, где-то я неправильно назвал Иванова, автора "Детки". Память требует исправить, но перечитать и найти место ошибки не могу - не вижу. Ничего не могу перечитать и исправить. Да и где оно всё - не знаю.
  <...> Что касается осознания собственной глупости, то для этого все-таки надо иметь толику ума.
  <...> Протоплазма воцарилась везде, в том числе внутри людей.
   Нормально быть порядочным, обязательным, вежливым, точным, соблюдать всё это "по умолчанию", но все такие люди, я жил среди них всю жизнь, куда-то подевались. Осталась протоплазма и ее попса во всём. Мурло может завоевать и покорить мир только силой, это оно и делает. <...>
   Ночью понял, что нигде не прописал подготовку и проведение типового двухдневного спортивно-туристского слета с полным для него набором соревнований. Запомнил, напишу, так же, как и про одно-, двухдневные походы со школьниками (не пикники) - с маршрутом и полным разворотом спортивной части туризма. Через такие простейшие дела люди начинают ходить, чувствуют особость пешей ходьбы в познании мира и себя и уже никогда не дадут подменить живое познание монитором или виртуальными бутафорскими репродукциями. Дорогу осилит идущий, а не потеющий сидя с мышкой в кулаке, и не тот, которого везут "посмотрите налево - посмотрите направо". Как можно любить Родину, если ее нет у тебя под ногами?
   Слетов, соревнований и походов я провел сотни, а то и тысячи, не считал. Какой-то опыт есть. Без пешеходного туризма страну не узнаешь и не поймешь. Важна и низкая степень комфортности снаряжения, а то вывози свой дом на природу и отмечайся. Нет, надо все прочувствовать, а комфорт организовать из подручных средств малыми затратами. В этом и есть спортивный элемент спортивного туризма. Еще полно в стране заповедных мест, куда трактор не дотянет ваш вагончик с цивилизацией, туда можно придти только пешком, неся груз на себе. Там праздничный первозданный мир, еще не иссеченный колеями дорог. Там - Тропа. Там заросшая узкоколейка, по которой давно ничего не ездит. Пойдёшь?
   Нет, не надо "все как один". Ты - один. Пойдешь? Любой ответ - нормальный.
   Опыт личного преодоления бесценен, заменить его нечем.
   Помню, под Уриелем, Власика сковал ужас, он ухватил меня за руку и смотрел в глаза не отрываясь.
   - Что ты, малыш? - спросил я уверенно.
   - Юрка... Как страшно, если бы я сюда не пошел и ничего этого не видел...
   В траве среди стрекота кузнечиков лежали почти вековые останки узкоколеечного паровоза. Что переживал Власик, вживаясь в ржавые железяки на обочине заброшенной узкоколейки? Эти кадры есть в конце тропяного ролика "Тра-та-та, тру-ту-ту". Ровно эти. На тропяных роликах много чего есть, если смотреть и видеть. Узкоколейные паровозы ушли давно, в 50-60-х годах прошлого века их сменили тепловозы серии "ТУ" и "ТУ-2", а позже - всякие гибриды тепловозов с пассажирскими кабинами. Это ролик "Матрица".
   Расслышать душу узкоколеечного паровоза, склонившись над его останками, промытыми снегами, дождем и ветром, подернутыми травой, услышать гул зековской толпы на лесоповале или прокладке рельсов, съездить в поселок Шпалорез, где нарезали шпалы для узкоколеек, - это ли не живая история? Нельзя лишать нас живой истории и пешей географии. Она важна в 10-12 лет, когда свой микромир, в котором родился и вырос, ты начинаешь масштабировать, сопоставлять со страной и планетой. В 10 лет в свалившейся вдруг фантасмагории масштабов, начинаешь различать себя в стране и в мире. Гражданином чаще всего становятся в этом возрасте, остальное - добавочные штрихи к обретенному масштабу.
   Обращение "малыш" на Тропе крайне редко. Если кто-то охвачен ужасом, не важно каким, - он всегда "малыш", и помощь в этот момент ему нужна отеческая, а не педагогическая, есть разница. "Малыш" - это отрицание всякого масштаба перед тем, как принять новый. А ужас возможной потери вообще дорогого стоит, если на всём этом понадобится развешивать ценники.
   Какая-то очень старая улитка давно впечаталась в ржавую поверхность лежащего паровозного котла и осталась там навсегда. Что она рассказала Власику? Про неистовое торжество паровозного движения, которое ты увидишь и в беготне на четвереньках по альпийскому лугу? Или о том, что все имеет свой конец, каким бы ни было живым?
   Нельзя предположения облекать в слова, это может вдруг сбить с главной ноты - ноты любви. "То, что не названо словом пока, но властно над каждым и всеми".
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 28 июля 2018 года. Отрывок 264

  
   Нет никакой "хитрой схемы" Тропы. Нет и схемы как таковой. Она может быть расположена с натяжкой где-то в сферах мотиваций, где-то ещё - например, в структурных построениях и функциональных особенностях. Я не представляю схемы Тропы. Социо - культуро - природное, - и всё в одну схему? Увольте, это не представимо. Тропа, сделанная "по схеме", не может быть Тропой, это будет инсценировка. Слишком много спонтанного, где отклик на него - личное авторство каждого участника. Авторство, а не исполнительство. Если кто-то может нарисовать схему создания квартета Бородина, зачем тогда квартет и Бородин? Чушь какая-то, не боле. Творить жизнь, а не исполнять ее, - это и пугает любую власть, которая сначала хочет спустить всем утвержденные ею ноты.
   Возможна ли Тропа в несвободной стране? Да, как условный изолят - отделенный от социума и защищенный от него в той части, где социум прогибается под власть. Выпьем за умных дирижеров, но тут и они не нужны, - всё происходит само собой, как и должна быть жизнь. Вот родник. Вот костёр. Вот временное пристанище для тела, а бывает ли оно постоянным? Правильно выбирай скаты и растяжки, - и твою палатку не снесёт, по крайней мере, до утра. Без палатки ночевать плохо, крысобелка по имени Соня Полчок всю ночь кидается в тебя сверху всякой мелочью. Лежащий поперек поляны зверь ей не нужен, и она делает всё, чтобы прогнать его. Зверь просыпается, ворчит, ложится рядом на новое место, но Соня достанет его и там, причем: как что-то швырнет, сразу возмущенно чирикает, - уходи, мол. Ну, ухожу. И что? У крысобелки всё как у людей: красивый пушистый хвост, а глянешь спереди - там крысиная морда.
   Мелкие грызуны не любят никакого крупного зверя, даже если он пришел просто поспать. Прыгать за ними в ночные кроны деревьев нам не пристало - не та весовая категория. Мы - Большие Псы Побережья, вольные и добродушные, но если надо, покажем свой оскал.
  
   Я умел крикнуть "маленькое собачье слово", это предупреждающий короткий крик зверя, защищающего свое логово и своих детей. Как правило, его хватало, чтобы в ночном лесу наступала тишина. Бывало, расшалятся всякие зверушки, а мои дети пугаются их многочисленных акустических посылов. И тут, чуть набрав воздуха, посылаю я. И - тишина. Детей надо было предупреждать, что я сейчас скажу маленькое собачье слово, иначе этого рычка можно напугаться. Бывало.
   Есть еще на случай бесконтрольного встречного движения с большими зверями "веское собачье слово", оно длиннее и раскатистее, но не громче. Все понимают, что я буду защищать каждого своего детеныша до последней капли крови, и не рискуют - сворачивают. Маленьким собачьим словом можно остановить нападение, не дать ему сформироваться. Веское собачье слово поворачивает нападение вспять, опрокидывает его.
   Толпу пьяных мужиков, пришедшую ночью 1967 года с колами громить туристов (нас), я останавливал веским собачьим словом, после чего они явно заинтересовались персонально мной и потеряли интерес к палаткам и их обитателям. Ушли они, так и не поняв, что нападали на детей. В темноте все кошки серы, а все туристы при сполохах карманных фонариков - взрослые.
  
   Разнузданные юго-восточные бабники, бывало, открывали охоту на наших взрослых девчонок, но это было всего 2-3 раза за все существование Тропы и всегда кончалось тысячью извинений в нашу сторону. Увидев, что на защиту нашего женского населения встают во весь рост 10-12-летние пацаны, охотники сникали и пытались перевести всё в шутку. Пацаны, однако, бились бы вместе со мной до конца, если бы понадобилось, я ничуть не сомневаюсь.
  
   Видишь, хожу по Тропе, что вспоминаю - пишу тебе. Говорят, никто это прочитать не может, джазовые тексты без опорной логики. А я думаю, что равный - прочтет, а умный и подавно. Я просто ушел от логики шагового искателя. Для меня всё, что пишу, связано между собой, хотя связи эти могут быть непривычными и внезапными. Перечитать не могу, не вижу, что написал - то и есть.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 29 июля 2018 года. Отрывок 265

  
   Вот как мы пели песни, собираясь на маленькой площадке между автомобильными сараями на краю двора.
   "Коричневая пуговка валялась на дороге.
   Никто не замечал ее в коричневой пыли".
  
   Пели самозабвенно, тихо, как хор ансамбля тихоокеанского флота по радио. В песню нельзя было вмешиваться, нельзя было разрушить ее изнутри, ее можно было только допеть. Девчонок петь не брали, игроки в "пристеночку" и "вышибалу" тоже к нам не приклеивались, мы пели вчетвером, впятером, самозабвенно, почти не глядя друг на друга. Песен было не много, кроме "Коричневой пуговки" любили звучавшую тогда по радио "Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ", "Раскинулось море широко"пели до слез, и потом все сморкались за сараем, а по тающему снегу двора бежали к Новорязанской улице бумажные кораблики, щепки с грот-мачтами и прочий флот, включая кусочки карбида, которые исполняли роль торпед и всяких мин.
  Летом тоже пели после футбола, за тем же сараем, школьные походы приносили новые для нас песни:
   "Помнишь мезозойскую культуру,
   У костра сидели мы с тобой.
   Ты мою разорванную шкуру
   Зашивала каменной иглой".
  
   Непостижимым образом некоторые гитлерюгендовские песенки стали советскими пионерскими, не изменив мелодию, но получив русские тексты:
   "Я, ребята, загорел,
   Как лесной коричневый орех!
   Я и весел, я и смел.
   Веселее всех!".
  
   Не знаю, был ли еще в Москве тогда КСП такого возраста, но у нас он был - в огромном колодце нашего двора, почти напротив моих окон, возле забора, отделявшего завод от нашего двора, а над всем возвышалась колокольня Елоховского собора, действующего и настоящего, которую каждый слышал в своей квартире, не выходя из дома. Думаю, что мы были детьми, далекими от криминальной культуры, мы слышали что-то подобное, но оно нас не привлекало. Героика, патетика, сдержанность песнопения были для нас обрядом, для которого не было ни времен, ни графиков, достаточно было захотеть.
   "Родина слышит, Родина знает,
   Где над землёй её сын пролетает".
  
   Слова песен не переписывали, их запоминали. Я пел друзьям все подряд наши патефонные пластинки, из них ревниво выбирали - что будем петь вместе, так у нас появились песни Утесова и Шульженко, а творчество Лещенко (того, старого) и всякого рода городской романс отвергался. Исключение было сделано для ранних песен Михаила Анчарова, которые непонятным образом тоже проникли к нам во двор, хотя их не было на грампластинках и они не звучали по радио.
   "Ах, Маша, Цыган-Маша!
   Ты жил давным-давно.
   Чужая простокваша
   Глядит в твое окно.
   Чужая постирушка
   Свисает из окна.
   Старушка-вековушка
   За стеклами видна".
   Возможно, кто-то приносил их с Благуши, которая была совсем недалеко. Приносил их в первозданном виде, "от автора".
   "Все забуду, дом покину,
   Сахар спрячу для коня.
   В меховую пелерину
   Ты закутаешь меня".
  
   Пели и народные.
   "Вей, ветерок, песню неси.
   Пусть ее знают все на Руси".
  или
   "Не вейся ты, чайка, над нами,
   И голосом тонким не плач (ты не плач)
   Мы вышли на битву с врагами,
   Сыграй нам тревогу, трубач.
   Сыграй, чтобы люди вставали,
   Призыв твой услышав вдали,
   Чтоб мертвые вместе с живыми
   В атаку последнюю шли".
  
   Расходились молча, потому что ничего не исполняли, а пели от души. Как-то на концерте я получил записку: "А не можете ли вы исполнить (дальше шло название песни)?". Я честно признался, что исполнить ничего не могу, но песенку спел. Зал меня понял, концерт закончился для меня легким испугом. Из этого дворового мальчишеского КСП потом и произошли все мои песенки, а "Колыбельную Кашке" на стихи Крапивина я уж точно всегда слышал внутри в нашем исполнении, похожем на пение ансамбля тихоокеанского флота, так нам казалось. Или только мне, не помню. В отличие от других военных хоров, тихоокеанские моряки всегда пели спокойно, вполголоса, чем донельзя пронимали душу каждым своим выступлением в черной тарелке репродуктора.
  
   В Джубге никакого КСП у нас в детстве не было. Радиотрансляции там тоже не было. Приемник ловил только Турцию. Поэтому песни приходили в основном с киноэкрана. Все мои домашние хорошо пели, а дед играл на скрипке и на пианино. Я никогда не слышал, как поет мама. Она заболела, когда мне было 2,5 месяца.
   Когда во дворах появились радиолы, мне было уже лет 12. В таком устройстве вместо пружинного механизма диск под пластинкой вращал электромотор, а низкочастотный усилитель встроенного лампового приемника подавал звук пластинки на динамик. Помню, как радиола появилась впервые в Джубге на танцах вместо патефона и произвела фурор - не нужно было заводить пружину, а звук был громким - не сравнить с патефонным. Первая радиола, которую я помню своими руками, называлась "Урал". Чтобы крутить пластинки, надо было переключить барабан диапазонов в положение "ЗС" (звукосниматель). Эфир в приемнике отключался, и он становился электропроигрывателем. В "Урале" были короткие волны, там я и услышал их в первый раз и был поражен обилием радиостанций, говорящих на неизвестных мне языках. Первый радиоприемник с короткими волнами, который я увидел и услышал, назывался "СИ-235", это было у дяди Паши в Лялином переулке, потом его сменила "Октава" с мощным широкополосным динамиком, и я бегал туда и летал на крыльях слушать передачи Уилиса Коновера. Это было еще до джубгской радиолы. Приемник стал мечтой, купить его было не на что, и я начал с детекторного, который сразу поймал III программу Всесоюзного радио на средних волнах. Я был счастлив, передо мной начинался весь эфир планеты, и такие путешествия стали важной частью жизни. Понимаю в этом смысле Александра Галича.
   "Да. Уходит наше поколение
   Рудиментом в нынешних мирах.
   Словно полужесткие крепления
   Или радиолы во дворах".
  (Ю.Визбор)
  
   Потом я услышал "Бригантину" Павла Когана на музыку Георгия Лепского. В эфире развернулась всеми своими плечами радиостанция "Юность", была оттепель после сталинских морозов, и я пожалел, что мы уже не поём песни за сараем. Вот был бы подарок всем - такая песня! Первой сразившей меня до глубины песней стала "Здравствуй, песня. Нам бы вместе сны лесные подстеречь..." Ады Якушевой. Динамик, в котором она прозвучала, я положил спать на подушку рядом с собой. Много лет я жил под ее впечатлением, да и сейчас оно никуда не девалось. "Шел человек, а куда - неизвестно, думал о чём-то своём". Мне явно сообщалось, что я, обыкновенный человек, могу придумать свою песню. Песенки я придумывал каждый день, помногу, но я не знал, что это - песенки. Просто рифмовка с мелодией вприпрыжку.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 1 августа 2018 года. Отрывок 266

  
   "Смех - единственное оружие добра"
   "Чувство юмора теряет лишь тот, кто обслуживает бюрократическую систему".
  (Феликс Кривин)
  
   Предисловие Феликса Кривина к сборнику "Юмор серьезных писателей" прекрасно. Еще раз убеждаюсь в высокой значимости этого человека для нашей культуры и не могу уйти от желания лично с ним познакомиться. Где-то в стопах винила лежит пластинка "Феликс Кривин", он сам читает там свои произведения. Может, подпишет?
   Работать в смеховом парадоксальном поле, вместе смеяться над фобиями, видеть свое поведение в гротескном изложении, искать себя-иного через смех, - конечно же, педагог-клоун необходим, без него настоящая реабилитация просто немыслима. Клоунада как образ жизни - редкий дар, но именно в таком товарище нуждается ребенок, переживший травму или носящий ее в себе изначально.
   Наша Близкая Ленка бывала у нас приезжей клоунессой, но клоунесса - явление противоприродное, ни одна мать не должна быть клоуном ни на миг, а какая женщина - не мать? Ленка родила дочку и стала серьезной. Мне жизнь в не проходящей репризе и "весь вечер на манеже" давались легко и просто, клоунада - естественная часть меня, как и любого мужика, если он не злой. Про исполнение таких забот явно можно писать отдельную книгу, для этого нет времени, но то, что клоунада - неотъемлемая важная часть учительства и лечения - для меня это аксиома.
  
   В ЦВиРЛе у нас в штате значился педагог-клоун, и были расписаны его функциональные обязанности, но лучше, когда этим инструментом владеет любой мужик, работающий с детьми. Клоун, как и поэт, всегда расположен на стыке детского и взрослого миров, он легко решит задачи, которые невозможно решить всерьёз.
  
   Еще раз хочу уберечь от клоунады женщин, особенно настоящих, "мамашистых": не пробуйте ни мига этой отравы, она вам абсолютно противопоказана самой Природой, а дети могут быть травмированы в этом случае глубоко и серьезно: атака придется ровно на эталон Матери - самый главный из эталонов, хранящихся в человеке. Клоунада, как и любого уровня и пошиба балдёж, несовместима со многими видами работ - ни во времени, ни в пространстве. Такой коктейль таит в себе как минимум травмы. Работа и балдеж вообще редко совместимы, списков составлять не буду, сам догадаешься. За балдеж в работе и за работу посреди балдежа на Тропе порицали одинаково сурово.
  Так что и появление клоуна не всегда и не везде уместно, хотя он абсолютно нужен, а в решении множества ситуаций - необходим. Очень важна его роль и в диагностике - без него там просто не обойтись. Вводя ребенка в свой условный игровой мир, клоун выводит его из парадоксального состояния, образует важнейшую "точку опоры" - третью после "я" и "моя травма". Поскольку мы при диагностике широко и густо пользовались наследством сеньора Морено, выход из парадоксального "зажатого" состояния был очень важен для точности оценки как самой травмы, так и компенсаторных возможностей и ресурсов организма, включая интеллектуальные и волевые.
  
   Когда-то в 60-х наша команда располагалась в соседстве с клубом арт-терапии Владимира Леви. Там я и подсмотрел эти новые, неведомые дотоле возможности диалога с личностью, меняющей свой образ с целью самозащиты, самоорганизации, самолечения. Отдохновение в созданном собой образе себя выполняет главную защитную задачу: от внезапной душевной боли. Низкий поклон Владимиру Леви, дяде Юре Никулину, Славе Полунину. Спасибо, Леонид Енгибаров, Илья Рутберг, Ролан Быков. Без вас не было бы Тропы. Спасибо, Одесса. Спасибо, Юлий Ким.
  
   Клоун - высокое человеческое знание и призвание. Педагогов-актеров может быть много, клоуны - единичны, как Андерсен.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  
  

Опубликовано 4 августа 2018 года. Отрывок 267

  
   В альпике каждая травинка под ветром танцует свой неповторимый личный танец. Сколько травинок - столько разных монобалетов, а вместе они похожи своими сочетанными движениями, которые придает им ветер. Так же действуют на людей социальные ветра, множественно и непрерывно дующие на равнинах и холмах социумов, несущие холод и свет, жару и мрак, всё, что можно нести. Сочетанные движения людей под ветрами менее различимы, чем у трав, но есть еще и деревья. Глубоко уважаю забравшиеся в тундровую зону стволы и кроны, согбенные, отчаянные, вылизанные ветрами и дождями, приваленные снегом в долгие зимы. Как никто, эти деревья учат жить. Долгие туманы холодят листву, молнии норовят бить по ним, но они упорно идут и идут, мне трудно сказать про них "стоят".
   Пойдемте, деревья и травы, у нас еще путь впереди.
   Чуть выше старого кострища - остатки настилов для палаток. В поленнице остались годными каштановые дрова. Каштан истлевает медленно, он начинает гнить только через 70-80 лет после падения. Каштановые дрова горят долго, ровно, жарко. На сушильном костре достаточно одной каштановой коряги с корнями, чтобы высушить целый лагерь. Она же, коряга, вылечит от радикулитов и гайморитов, но гнойный гайморит греть нельзя. Старые каштановые коряги несут на себе формы оперения летательных аппаратов и кажутся иногда искусственно изготовленными. Но - нет, это тоже Природа.
  
   Педвузы наплодили ничтожеств с дипломами, которых дети якобы должны за что-то заведомо уважать. Плевать хотели дети. Ничтожества пытаются править ими, но - тщетно, так и будет. "Преподы" и "училки" профанируют профессию, в результате страна продолжает падать, несмотря на все потемкинские теледеревни: пустота научит только пустоте. Прибавим к этому еще "простую советскую семью" и поймем, что детям, по сути, жить в этом мире негде. Да и воспитывать себя - тоже. Политическая растерянность 80-х привела к двум поколениям пустоты. Воинствующей, хамящей, агрессивной. Она - норма, все человеческое существует вопреки ей. Существует, нет сомнения. Видел, слышал, знаю. Даже в городе Градове Платонова наверняка были ненормальные дети.
   Слава ненормальным детям. Они - надежда. Так природа берет своё травою из-под асфальта, волшебным цветком на монолитной скале.
   Ненормальные - это и есть Новые. Норма - ужасна.
   Привет, гадкие утёнки.
   Пробьемся.
   Градов, он, конечно, везде, но и мы - тоже.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 5 августа 2018 года. Отрывок 268

  
   Человечество стоит перед катастрофой педагогической. Возможно, все предыдущие были такими же. В XX веке человечество доросло до изобретения зеркала, в котором смогло увидеть себя почти целиком. Ужаснулось, стало искать выход, но не нашло. Надежду вселяет не безвыходность, а сам ужас человечества перед информационным зеркалом, перед оружием массового уничтожения, перед возможностью самоуничтожения.
   - Абрам, - спрашивает Сара. - Как думаешь, сколько стоит атомная бомба?
   - Думаю, миллиона полтора, - отвечает Абрам.
   - Вот бы она на наш дом упала...
   Бывают ли глупые дети? Вопрос в другом: бывают ли умные взрослые? Почему им трудно живется среди "агрессивно-послушного большинства"? А что такое "глупый"? Что такое "умный"? Как называется тот, кто прямым кратчайшим путем идет к своей собственной выгоде? Является ли она выгодой?
  
   Слова имеют разную коннотацию в зависимости от времени, места и множества других причин. О чем я тогда пишу и как это можно прочесть? Есть ли инстинкт самосохранения человечества или только человека? Как он отражен в коллективном бессознательном? Ничего себе пласты, на каждый нужна целая жизнь, и не одна. Но - некогда, прими мой опыт как он есть, это опыт одного человека, но в нем участвовали многие.
   Тропа у каждого своя, каждый и есть своя собственная Тропа, сколько людей - столько Троп. Столько же возможно разных описаний Тропы. Столько же возможно отношений к ней, а то и больше. Я сетую на то, что детям в этом мире некому задавать вопросы, но взрослым тоже некому их задавать. И то, и другое - проблема школы, упертой в свои вымученные программы и не желающей следовать в диалогах за реальной жизнью, в которой всякие вопросы и возникают.
   "Не лезь со своими глупостями, - говорит школа. - Видишь, я занимаюсь серьезным делом".
   Но если разобраться, любое серьезное дело состоит из мелких глупостей, на которые нужно иметь ответы.
   Читаю Логику. Она похожа на выработку правил передвижения слепого, который стал слепым добровольно, завязав себе глаза. Читаю Толстого. Согласен, что набиваться к кому-то в родственные люди - нехорошо, но ничего сделать не могу, - совершенно родной человек Лев Николаевич. "Вся сложная, кипучая деятельность людей с их торговлей, войнами, путями сообщения, наукой, искусствами есть большей частью только давка обезумевшей толпы у дверей жизни" (Л.Н. Толстой, "О жизни").
   Отползаю перекурить, это на улице. Возвращаюсь. Люди удивлены:
   - Куда так радостно спешишь, дедушка?
   - Ко Льву Николаевичу, - улыбаюсь я.
   Толстой иногда режет меня по живому: "И не только младенец, но и неразумный взрослый, и совершенный идиот не могут знать про то, что они живут и живут другие существа. И потому они и не имеют человеческой жизни".
   Я понимаю, что Л.Н. имеет в виду осознанную и формулируемую жизнь, но все равно - режет. Надо поднатужиться и понять, как можно не иметь человеческой жизни, живя ею. Человеческой - значит осознанной? Ночь впереди, она многое расставит по местам и счастливо разъяснит. В прошлую, большую и болезненную ночь я несколько раз пробуждался от счастливых разъяснений, которые давало подсознание или то, что им называется. Читать Толстого и спать, вот что.
   Да, любой человек, ребенок, несет в себе зерно Высшего закона, и как же хочется всхода этого зерна, и как же не всегда оно пробуждается и всходит, причиняя боль, или всходит, но хиреет, метнувшись обратно, в закон низший, чем доставляет еще пущую боль. Тем не менее, Л.Н. ясно показывает мне, что я должен переписать все эти мои "записки" с поправками в инструментарии, который в них же и содержится, т.е. перестать политкорректно робеть перед мурлом в его характеристиках и определениях, но сосредоточиться на зерне человеческого, которое содержит в себе любое мурло. Моя, и только моя тут задача - рассказать об условиях всхожести этого зерна и условиях его выживаемости. Вот такая произошла фокусировка, которая, впрочем, ничего не отменяет в уже написанном, но корректирует написание последующего. Надо перестать путать разум с сознанием и всё встанет на свои места. Не все сознательное разумно, как не все разумное сознаваемо. Аминь?
   Как бы не так :) Не все несознательное неразумно, и так далее :)
   Но Л.Н. уже пишет "разумное сознание" и ведет вверх по ступеням, и объявляет крылья, и зажигает свет, и отрицает страх. Сама сила толстовского духа делает бессмысленным его отлучение от церкви и посрамляет тех, кто пытается изобретать приближенных Бога на Земле. "Личность" у Толстого - скорее всего то, что мы называем нынче "эго". А наше "личность" - скорее всего реакция на обезличивание человека в тоталитарных режимах. Смыслы, коннотации могут дрейфовать, что является жизнью языка, но не смертью мысли. "Ты хочешь, чтобы все жили для тебя, чтобы все любили тебя больше себя? Есть только одно положение, при котором желание твоё может быть исполнено. Это такое положение, при котором все существа жили бы для блага других и любили бы других больше себя. Тогда только ты и все существа любимы бы были всеми, и ты в числе их получил бы то самое благо, которого ты желаешь. Если же благо возможно тебе только тогда, когда все существа любили бы других более себя, то и ты, живое существо, должен любить другие существа более себя" (Л.Н. Толстой, "О жизни"). И о Тропе, сказал бы я, и был бы прав. В том же направлении расположена "Родословная альтруизма" В.И. Эфроимсона, там же - все попытки формул настоящего Человечества. Ура! Ура! Ура!
   "Но стоит человеку признать свою жизнь в стремлении к благу других, чтобы увидать в мире совсем другое: увидать рядом с случайными явлениями борьбы существ постоянное взаимное служение друг другу этих существ - служение, без которого немыслимо существование мира".
   Ура - а - а - а!!!
   "Любовь есть единственная разумная деятельность человека". Тут уж Лев Николаевич не отказывает и детям: "Все люди с самых первых детских лет знают, что кроме блага животной личности, есть ещё одно, лучшее благо жизни, которое не только независимо от удовлетворения похотей животной личности, но, напротив, бывает тем больше, чем больше отречение от блага животной личности" (Л.Н. Толстой, "О жизни").
   Д/ф "Город дворцов" (ВСХВ, 1956, дип.раб. ВГИК)
   Д/ф "Наш интернат". Нижне-Волжская ст.кинохр., 1957
   Д/ф "К высочайшим вершинам Памира", Грузия-фильм, 1955
   К/ж "Новости дня" Празднование 1 мая в Москве в 1957 г.
   Д/ф "Начало пути", ЛенСДФ, 1954, балет.
   Д/ф "7 ноября 1957 г. в Москве". ЦСДФ.
   Д/ф "Счастливое детство", 1953 ЦСДФ
   Д/ф "Школьные годы", 1956, ЦСДФ.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 8 августа 2018 года. Отрывок 269

  
   После того как Яржомбек выступил на конференции РПЦ с докладом о том, какая Тропа секта, батюшки усмотрели в наших хрумбряках и шкраклях признаки язычества. Я засмеялся и предложил им закрыть все игрушечные магазины и заменить их на церковные лавки. Батюшки остались серьезными и вскоре похерили нашу программу Ассоциации педагогически ориентированных Клубов ЮНЕСКО РФ, программу светскую, в которой Будда и Христос стояли в ряду великих исторических личностей, оставивших человечеству наследие, требующее вдумчивого изучения. Тем яснее мне теперь подвиг туапсинского батюшки, который во всей этой каше продолжал приходить к нам каждую пятницу на выходные, жил с детьми, ел с ними одну пищу, работал и жил, как они, и беседовал с ними.
   Растрепанный, испуганный Гонец девяти лет, дежуривший один на приготовлении завтрака, ворвался ко мне в палатку затемно и испуганно зашептал:
   - Юр! Но на всех же не хватит! Как же тогда будет?!
   Я подумал, что он про кашу, и посоветовал сделать порции чуть поменьше, дав длинным добавку.
   - Нет, я про души, - сказал Гонец. С половника, который он сжимал в руке, капала мне на спальник манная каша. Оказалось, что за варкой каши он вдруг понял, что людей на Земле всё больше, но откуда же возьмется столько общей души, чтобы разделить ее на всех?
   - Отстань, - сказал я. - Батюшка придет - у него спросишь. Я не знаю.
   Гонец отстал, додежурил нормально, а когда пришел батюшка, обратился к нему со своим вопросом.
   - Как тебя зовут? - улыбнулся батюшка, всматриваясь во встревоженное Гонечье лицо.
   - Федя.
   - Ты умеешь зажечь один костер от другого, правда, Федя?
   - Да, - сказал Гонец.
   - Ты можешь от своего костра зажечь два или много костров, и твоего огня не убудет?
   - Да! - обрадовался Гонец. - Я понял! Спасибо! Спасибо...
   Он поцеловал батюшке руку и сделал это от души, от всей души, с которой только что священник снял тяжелейший груз: в любом получении любого блага Гонец всегда строился последним, первым он был только к работе, особенно к тяжелой и монотонной. Он явно мучился до батюшкиного ответа тем, что именно он - лишний на Земле. Я бы никогда такого ответа не придумал. Такого простого ответа о природе души, о ее неотмеряемости.
  
   Тут надо пояснить еще, что Гонец тогда был занят периодом самоиспытаний и самосовершенствований. Дежурных, готовящих пищу, всегда двое, одному справиться почти невозможно, но каждый может запросить для себя одиночное дежурство, всё подготовить и приготовить, раздать, убрать, помыть, расставить. Тот, кто нормально отдежурил день в одиночку, ничего не получал, кроме уважения и признания. Его присутствие, его голос становились весомее, любой хотел бы сидеть рядом с ним в костровом круге. Некоторые решались на одиночное дежурство после нескольких лет на Тропе, когда им было уже по 13-14 лет. Гонец захотел одиночное и исполнил его с блеском в свои девять лет.
   Он и в школе в родной Одессе в свои 9 лет уже учился в 8 классе, с блеском и треском проходя каждую годовую программу за 3-4 месяца. Гонец был уже готов и Тропу вести, но ранняя смерть остановила нас. Федя Кузьминский, лесное имя - Гонец. 1980-1991 гг - его жизнь. Будущий руководитель (навигатор) Тропы.
   Посмотрев старый черно-белый фильм "Повелитель мух", он первый заметил грустно:
   - Взросляк бы взяли себе в советники, и абзац. А то хочульники развесили и понеслись. Жалко...
   "Одухотворенное лицо", говорят про такие лица, как у него. Там не имеют значения плакатно выверенные черты, красотой полнит его, красоту дает сама одухотворенность. Я не могу представить какое-то "среднее", "номинальное" лицо Гонца. Оно всегда было очень разным, но в каждый миг удивительно живым и адекватным происходящему моменту. Нет, он не стремился быть последним в очереди за благами, я неверно сказал. Он вообще отсутствовал в этой очереди. При этом Гонец никогда не терял и не снижал своего достоинства, он был уважаем. Это было уважение группы к зенице ока, своего ока группы. Само его присутствие было гарантией, что в группе все будет хорошо и не пойдет наперекосяк. Такие дети еще в раннем возрасте уже выдают себя качеством Игры и теми чертами, которые я избегаю тут называть, чтобы не устроить на них охоту.
   Они бесспорно уже видны с 4-х-летнего возраста, но часто и с двух лет. Эти люди составляют соль земли, и я стал бы предателем и негодяем, если бы рассказал как их распознавать. За ними ринулись бы потребители, все, кто хочет их поставить себе на службу, но они не подчинены служить другим людям, они гибнут на такой службе - сходят с ума, самоубиваются. Храни Вас Бог, ребята. Вы надежно защищены от раннего распознания теми, кто хочет подчинить вас. В первую очередь - простотой этого распознания, которая не придет ни в какую аналитическую голову. Только дети, старики и собаки видят вас, только Бог ведет вас, берегите себя, но именно этого вы не умеете, не можете. Вам кажется, что все вокруг выше вас или такие же, вы внутренне убеждены в этом.
   Да, есть знания, которые нуждаются в "защите от дурака". Мурло - не дурак, конечно, он знает, что умён и смекалист. Вот пусть и катит дальше со своими мурлятами, животный человек, главный враг человека человеческого. Не будем его задерживать, правда, Гонец? Ты для него просто Федя - одаренный, стратегический материал для укрепления и прославления его власти. Власти над тобой, надо мной, над всеми. Чувствуешь, Гонец, какая ахинея в голове у этого мурла? Ему хочется познавать всякую блоху, чтобы у нее на подковах различались серп и молот.
   Не бойся их, Федр. Тебе уже ничего и никого не нужно бояться, как и мне. Их цикута - покорение мира, пусть ее пьют. Познание и покорение - разные занятия, слава Богу. Тупые живодеры не про нас, да и мы не про них.
  
   Отдежурив день одиночно, после ужина, закончив все дела и сдав лагерь ночным, ты заулыбался и расплакался одновременно. Каждый из нас в этот миг хотел быть рядом с тобой, но каждый и понимал, что нельзя в этот миг быть рядом с тобой: ты выстрадал свое рабочее одиночество, ты заслужил его, и никто рядом. Я уже не помню, - кажется, ты работал "с правом помощи", но все равно не понять, как девятилетний худышка с неопытными руками может осилить такую работу, хоть и "с правом помощи". Ты ведь и всю свою жизнь провел как этот день, именно провел, а не прожил.
   "Как я провел лето", "Как я провел жизнь", - напиши что-нибудь, мы прочтём. Мы обязательно прочтем, я давно читаю твои знаки и хорошо отличаю их, только молчу об этом, чтобы не подумали, что сдвинулся от горя. Первое, что я, проснувшись, обнаруживаю - это то, что тебя нет, а уже потом - "где я" и всё остальное. Что ещё.
   Любое внешнее копирование Тропы обернется бутафорией. В то же время любой символический элемент Тропы привносит ее в любое хорошее дело. Парадокса в этом дифференте нет, бездумное копирование всегда будет без результата, а сердечное принятие даже одного символа даст результат. Так устроена Тропа, что символ потянет за собой многое всякое другое, вплоть до содержания и результата. Или вылетит, загодя отторгнутый конфликтующей с ним системой. Но скорее всего - потянет.
  
   Места наших лагерей найдешь по дружелюбию там природы во всех проявлениях. Как есть "память воды", так есть и "память Тропы".
   Если будешь шить ребятам тропяную одежду - смотри в атласы акупунктуры, не в современные, а в древние, и взаимосвязанные точки общения между людьми не закрывай материей. Никого не стриги налысо, кроме вшивых. Волосы так же нужны, как глаза и уши. Имеющих две макушки нигде не оставляй с краю. Я много чего не успел написать, постараюсь добавлять "в телеграфном стиле".
   Принимай помощь только от чистых людей. Никакая грязная копейка в Тропе работать не будет, а то и несчастье принесёт, будучи помноженной, - на Тропе всё множится. Если захочешь запустить Тропу, посмотри, есть ли куда из нее выпускать. С 2000-х было уже некуда, хоть у себя оставляй. Когда здоровые площадки и площади исчезают из социума, можно работать на закрытые системы - детдома, интернаты, оздоровляя там обстановку, помогая поддерживать гуманистические векторы. Но таких здоровых закрытых систем в стране единицы, а сейчас, может, и вообще не осталось.
  
   В общем, смотри куда выпускаешь. Три года сказки и мордой об асфальт - не надо.
  
   Последними творцами стиля жизни были "шестидесятники". Тропа опиралась на них. После - не знаю, чтобы кто-то равнялся им в таком творчестве. Микрогруппы - не в счет, нужны хотя бы микросоциумы.
  
   Тропа, не признанная в социуме, наплодит изгоев.
   Самая существенная разница вот в чем. На Тропе ценно быть (становиться) самим собой, в социуме - быть (становиться) "как все". На беспризорных 80-90-х Тропа должна была работать по схеме, когда она имеет подбрюшья в виде "Орленка" и "Океана". Так было в нашей тогдашней программе "СОС-Дети", но она сгорела в кабинете Шабдрасулова, как мне сказали.
  
   Принуждение к истине - путь науки. Пусть она, если хочет, идет вслед за нами, подтверждая или отметая. У нас же нет времени на принуждение - само Состояние Познания его не даёт. Со стороны это кажется трюком, но я уже объяснял, что это - не трюк и, возможно, что-то сумею объяснить ещё. Во всяком случае жажда принудительной истины с Состоянием Познания несовместима.
  
   Еще, а то забуду.
   Зрелость группы, ее готовность к решению сложных ситуаций и проблем можно легко проверить следующим образом: попросите группу самостоятельно разделиться на две равносильные команды для проведения командной спортивной игры (футбол, волейбол и т.п.) Если силы саморазделенных команд действительно будут близки, - группа созрела. Примечание: исключите из процесса разделения случайные факторы типа жребия или слепого варианта "митки-матки, чьи заплатки?". Разумеется, способов "замерить" состояние группы много, но вот хоть один я успел назвать. Нет, я совсем не против строгой науки и ее мышления. Я только о своей личной неспособности в ней ползти. Она дает мне знания тоже в ощущение. Она их даже навязывает, они же истинные в отличие от всяких эвристических выкрутасов.
  
   Но вот прошла жизнь, эвристические выкрутасы проверены. И оказалось то, что оказалось. Я не знаю истины и где она сейчас, но пути, ведущие к ней, намечены. Для меня, конечно, для меня. Но есть предположение, что конструкции, построенные на завиральных сверхценных идеях успешно работать бы не стали. Еще одно предположение: я мог действительно докапываться до зерен, но неправильно (образы и термины) метил свои путешествия и раскопки, пользовался собственным языком и своей логикой, поскольку атрибуты науки мне не были известны. Возможно, так, но почему тогда "спускаясь" по дереву смыслов к корням, я обнаруживал настоящие, не придуманные корни явлений?
   Загадал самому себе загадку - отгадывать некогда : )
   Пес с ней.
  
   "Я мыслю, следовательно, - существую". Существую, но не живу. Чтобы жить, надо чувствовать. Вершины человеческой жизни не обязательно являются вершинами человеческого духа. Говорить об этом легко и просто - мурло не может пощупать ни мысль, ни дух. У мурла всегда большие проблемы с нематериальным. Да, они не знают никакой выгоды кроме личной и не понимают, как другая может быть. Понятием личной выгоды они обмазывают весь мир и совсем уже перестают его понимать, воспринимать адекватно. Интересно разобраться в детстве тех, которые манипулируют мурлом, под мурло маскируясь, хотя мурлом не являются. Про себя я их называю "бонч-бруевичи" или "луначарские".
   Жена Бонч-Бруевича жила с нами в одном подъезде на Новорязанской, звали её Анна Андреевна. Или не жена, другая близкая родственница. Чтобы пойти на 5 этаж к Анне Андреевне, нужно было умыться, "подобрать внутрь эти ужасные шнурки" и вспомнить все вежливые слова, о которых во дворе как-то забываешь. Анна Андреевна была небольшой тихой сухонькой старушкой, живущей среди мощных зарослей фикусов и алоэ. Не помню, чтобы у нее верещала черная тарелка репродуктора, - в квартире всегда было тихо, будто она боялась пропустить чей-то негромкий стук в дверь. Достаточно было совсем легонько поскрестись, и вскоре она уже открывала - приветливая, тихо и непрерывно говорящая множество комплиментов. Комплименты всегда касались умственных возможностей, добросердечности, воспитанности, но - никогда - каких-то внешних атрибутов, вроде "ах, Юрочка, от кого у тебя такие ресницы!" Мне такие интеллектуальные похвалы нравились, я чуть раскланивался, но никогда не находил - что можно было бы ответить. Сказать, что у неё тоже "глаза начитанного ребенка"? Глупо.
   Когда дверь к Анне Андреевне открывалась, сначала возникал ее лоб, чистый, высокий, с не спрятанными морщинками, потом брови и круглые очки, а потом всё остальное её чистое продолговатое лицо. Листья фикусов и алоэ были заботливо протерты от пыли, что не делало их свежее, - мелкие островки застарелой пыли оставались в труднодоступных местах. Не помню, чтобы капала вода из крана или тикали часы, - всё остальное состояло из неприкасаемой тишины. Пол был устлан половичками, ковриками, приметными несоветскими дорожками. Странно было смотреть на квартиру точно такую же, как наша, но при этом совсем другую.
   Будто бы только что в ней кто-то умер.
  
   Звонкий скрип трамвайных колес, звонки и гудки наполняли улицу, всё это было чуть приглушенным здесь, на пятом этаже, а на столе стоял просвеченный солнцем графин с чистой водой. Рядом с ним был один граненый стакан.
   "Ужасные шнурки" на ботинках были просто старыми, много раз связанными на разрывах. Новые мама (бабушка Татьяна Андреевна) уже купила, но сказала, что я мог бы их вставить сам. А я всё забывал, да и не очень хотелось, - я всегда привыкал к вещам, а они - ко мне. Где-то разбросаны остатки фото и видеоархивов Тропы. На нее не будет спроса пока не понадобится нравственная реабилитация... Кого? Мурла? Всё-таки, - страны. Я не знаю, как сохранить эти остатки. Наверняка на них была охота в поисках порнухи, которой там никогда не было. Что-то просто растащили. Что-то пропало "загадочным образом". По мне, так для опознания любой системы нужно несколько секунд видео, но кому-то нужно больше. Объективной, умозрительной Тропы, годной для описания, не существует. Она всегда лична, субъективна.
  
   Опять пропал потоковый текст.
  
   Реабилитационная система - это не то, что ты построил. Она - ты сам, вместе с тем, что построил, пристроил к себе. В нашем случае - даже не построил, а помог самостроительству. С тобой эта система стала реабилитационной, но на самом деле все еще проще: живешь свою жизнь, и больше ничего. Если кто-то тебе расскажет где грабли лежат - замечательно. Но то, что для одного грабли, для другого лопата, а для третьего - цветочки полевые.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 13 августа 2018 года. Отрывок 270

  
   Кривые грязные лесенки вряд ли ведут к вершинам поэзии, если вершины настоящие, а не бутафорско-пропагандистские. В любом случае, сердца восхвалителей должны сжиматься от страха, что малой пацан в толпе вдруг воскликнет, что король-то - голый. Вон, нынче целая партия голых королей, и - ничего, правят как-то. Другое дело - куда правят, "но это ж будет потом". Образование должно быть построено так, чтобы некому в толпе было крикнуть, что король-то - голый. А все сопливые пацаны, которые не перевоспитались "в свете мировоззрения", должны сидеть за своё поведение в ранних психушках - этот опыт у страны огромен, его куда-то нужно девать. Инакомыслишь, не так, как велено, - иди в психушку.
   Помню, детдомовская директриса порвала у 11-летнего Ромки единственную фотографию матери. В ответ Ромка нарисовал на всех портретах, висящих на стенах детдома, очки и усы. Его поймали за этим занятием и с первой разнарядкой отправили в дурдом. Там я его и нашёл. Врачиха с готовностью сообщила мне, что Ромка больше не портит портреты государственных деятелей и относится к ним с подобающим уважением. Правда, выписать она его еще не может - детдом не принимает. Так он и пошел мотаться весь год: детдом - дурдом и обратно. Пожелтел, ссохся, погас. Мы запустили его по "Кристаллу", и он нашел меня уже в конце 80-х, ему было 18 лет, и всё у него шло хорошо.
   На моей памяти было несколько десятков ребят, которых "Кристалл" вывел из заколдованного круга. Понятно, что система спасения детей от государства не рекламировалась, следы её найти трудно, но она была и справно работала до конца 90-х годов. Очень приличные люди принимали у себя беглецов от государственной заботы о детях, передавали из рук в руки, из семьи в семью, пока не удавалось выправить документы для спокойного существования. Многие из организаторов системы еще живы, и я не рискну называть их, поскольку такая деятельность еще долго будет необходима - всех дураков и злыдней везде разом не заменишь на приличных людей. Кроме того, система устроена так, что каждый в ней знает только ближний круг людей и семей, ничего не зная ни о размерах, ни о географии "Кристалла".
   Надо еще заметить, что "Кристалл" не имеет прямого отношения к Крапивинскому "Кристаллу". Владислава Петровича не надо трясти по этому поводу, ничего вразумительного он не скажет. К тому же, эти ушедшие от отеческих объятий государства дети давно списаны как пропавшие без вести и неплохо живут в своих новых жизнях. Горько, что есть те, кого мы не успели вытащить и спрятать. Их лица передо мной, и я винюсь перед ними, насколько умею. Такие штуки не заживают, они уже насовсем.
   Конечно, "Кристалл" был каплей в море нечеловеческого отчаяния и безысходности, но он - был. Всем, кому он помогал, не было никаких ограничений или предписаний, они были по-настоящему свободны, но я не знаю никого, кто предал бы "Кристалл". Представляю, что было бы, если б тогдашним руководителям пришло в голову огосударствить это волонтерское движение. Может, выделили бы какие-то гранты на его поддержку? Смех в зале.
  
   Главное то, что в "Кристалле" спасением детей занимались приличные интеллигентные люди, дух которых дети впитывали, и сами становились приличными. Протестное поведение, владевшее ими целиком и безраздельно, покидало их в какой-то катарсисный момент и оставалось только для целевого пользования: весь мир менял знак на "плюс", в нём появлялась опора, а позже - пристанище, дом. И главное, появлялся Человек.
  
   А Ромка, нарисовавший усы, трусы и часы на портретах, действительно был неправ. Носы он правил до своих допубертатных представлений о фаллических символах, и подрисованные усы при этом смотрелись более чем тенденциозно. Что касается часов, то они оказались наручными, но на всех фаллосах без исключения. Наличие такого полного комплекта на лице Генерального Секретаря показалось директрисе чрезмерным, оно мало чем украшало нашу советскую действительность.
  
   Фотография матери у Ромки была единственной в мире. Всю жизнь женщина прожила не фотографируясь, сделав только один случайный кадр через 7 лет после Ромкиного рождения.
   Пять миллионов беспризорных детей было в России в 1922 году. Пять миллионов сдвинутых, искаженных, замещенных эталонов Матери. По данным наркомпроса, их было два миллиона, но это даже статистически не меняет картину. Ведро дёгтя на бочку меда было вброшено. Родовая травма Советской России окрепла в пренебрежении реальными потребностями рождающихся детей и вскоре была заменена идеологиями и лозунгами, а дети остались социальными сиротами по линиям Родина-Мать - ребенок и Отечество - ребенок.
   Без возрождения (создания) (звена) умной и гуманной заботы о детстве Россию не возродить, знак государственного и общественного сиротства будет стоять на каждом новорожденном, никакие "материнские капиталы" его не смоют. Потомки гражданской войны будут дальше проецировать гражданскую войну, пока эта рана со множеством её поздних модификаций не будет залечена, - не двинемся дальше. На фоне этой застарелой болезни всякие агитки на тему "как хорошо живется детям" смотрятся как издевательства над реальностью и здравым смыслом, а кампании и месячники счастливого детства - как паническая реакция на беспросвет. Привычка крушить и жечь любые попытки самоорганизации общества в полной мере распространяется и на детей. А ведь именно самоорганизация детской среды больше всего нуждается в помощи и поддержке, в том самом добровольно призванном детьми "навигационном блоке", - без детской самоорганизации не будет общества, каким тогда останется государство? Оно продолжит пребывать в том же смертельном страхе инициативы снизу и никаких хинштейнов не хватит, чтобы затыкать все дыры, через которые в мир лезут его новые желторотые творцы. Или хватит? 400 000 национальных гвардейцев на несколько миллионов рвущихся к социальному творчеству детей, - такая цветная революция еще никому не снилась, но начало ее явно происходит. Почему бы не сделать Детскую деревню детского социального творчества? Кому нужно Детское правительство по образцу Открытого правительства? Запрещает ли Конституция играть детям в Будущую Россию? Страшно? Туалет налево, умывальник направо. Умные модераторы нужны или хотя бы без кирзовых сапог.
   Помнишь Дынина из "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен"? Он ведь тоже хотел социализм с человеческим лицом, но чтобы социализм отдельно, а лицо - отдельно. Так и создать, что ли, безлико мучающееся общество и отдельно лицо его, полное большого человеческого счастья? "Солнышко светит ясное, здравствуй страна прекрасная". Нах я тебе нужен, если у тебя все так хорошо? У меня-то похуже будет, давай, делись со мной своим благополучием, необъятная.
   Поверхностно-потребительский стиль отношения к Родине готов. Осталось только жизнь прожить. Вот и живут. "Стиль - это всё". Потёмкинская деревня уже не панно, а суть происходящего. Отдайте своему ребенку и его единомышленникам территорию, хотя бы одну комнату, хотя бы по вторникам и пятницам, но пусть с 18-00 до 21-00 это будет их суверенная территория. Отдавайте её под идею, которая движет новорожденным сообществом, а не под развлечения. Будьте всегда под рукой в это время - вы можете понадобиться, но сами никогда не лезьте. Повесьте там гонг, рынду или колокольчик, они будут нужны. Хороши были бы и напольные или настенные часы с живым маятником и с боем.
   Бумага, карандаши, ручки, фломастеры. Потом будет понятно, что нужно добавить. Такая колыбель общества (сообщества) обойдется вам недорого в материальном выражении, но во что она вырастет - никто не знает. Из неё может сложиться семья, политическая партия, общественное движение, литературное течение, конструкторское бюро, - что угодно, не теряйте доверия ребят, и они обязательно приспособят вас к своей затее - вам станет спокойнее. А сначала поволнуйтесь уж месяц-другой, оно того стоит.
   Собственные маленькие СМИ этой группы будут бесценны / интересны / уникальны. Мощь самой исходной идеи не даст заболачиваться и подергиваться ряской в складках бесконечных чаепитий, но не надо ждать никакого результата, когда формируется сам процесс. "Наш дом - твоя крепость", - вот что необходимо на этом этапе. А ваши "три минуты граблеведения" расскажут новорожденному сообществу какие общие проблемы и традиционные опасности ждут его на пути к цели.
  
   Почему "качки" легко собираются в подвале вокруг своих снарядов и накачивают силу, чтобы кучей бить иных, чем они, а мы не можем собраться во исполнение своей цели? Свободный союз свободно собравшихся людей для... здесь будьте внимательны: для чего и как. Хорошо если к моменту определения целей и задач ребята будут иметь представления о том, где проходят границы чести, совести, добропорядочности. Это надо помогать гораздо раньше, в 4-6 лет. Различайте понятия "воспитать в себе" и "перевоспитать в другом". Что такое перевоспитание, я не знаю. Воспитываться можно / нужно всю жизнь, перевоспитать никого невозможно. Не буду перечислять все огромные возможности такого семейного клуба, скажу только вот что: если вашей целью при его создании будет ваше самоутверждение - не начинайте. Самоутверждайтесь другими, более традиционными способами. Приоритет детства с 18-00 до 21-00 два раза в неделю должен быть бесспорным.
  
   Книжку, что ли, написать про создание таких колыбелек (яслей) общества? Не думаю. Кто нуждается в подробном описании, вряд ли потянет спонтанность такого сообщества, она будет раздражать, и всё придёт к тому же двуличию / лицемерию, что у Дынина. Взросляку, который действительно хочет, достаточно кинуть идею, кто ее разовьет до количества карандашей и применения бабушкиной комнатки как дискуссионного клуба - тот сам всё сделает. Хватит ремесла, рожденного по нотам, идите и делайте. Без нот. С вас - чай, варенье, соблюдение суверенитета территории и требовательность по части "как следует за собой прибраться". Помните, что вы не можете ничего отменить из этого договора с детьми, если только они сами не займутся самороспуском. Давайте, родители. В стране нет детских клубов, клубов по сути, а не по названию. А если и есть, - будем молчать про них, чтобы не заползли туда хинштейны и милоновы, яровые и прочие антироссийские персоны.
   Эгей, Прослойка! Ты еще жива местами? Есть дело, это дети, давай поработаем?
  
   ...как много хочется сказать вам, какое огромное поле мы беремся возделывать... одни межклубные отношения чего стоят! Многого стоят. Помечтаем, - и в путь. А уж скольких замечательных профи можно приглашать в такой клуб! Чуешь, Конопушка, какую золотую жилу мы с тобой обозначили. Останусь жив - буду круглосуточно сидеть в нэте и консультировать тех, других и третьих. Без умолку, правда. Если опять не заткнут.
   Тяга к клубной общности созревает в 11 лет, в 10 ее еще (как правило) нет, в 12 волшебный миг может быть упущен, но все цифры приблизительны. Вы боитесь пойти к детям? Работу не бросишь, чтобы заняться ими? Дайте им территорию, и они сами займутся вами. Вскоре пристегнутыми к клубным дням окажутся ваши выходные, будьте готовы к этому. Мне, что ли, для вас устраивать три минуты граблеведения? Но грабли у всех будут свои, общих граблей не так уж много. Главные зарыты там, где вы захотите казаться, а не быть. Быть самим собой - чистый путь. Еще один - там, где дети будут испытывать вас на подлинность их суверенитета на вашей территории. Не проводите вербально никаких границ, они должны подразумеваться базовой моралью и нравственностью, не вам их проводить, но соблюдать - вместе с детьми. Третьи: многое сначала придется прощать (но не все, см. грабли # 2). Имейте терпение и чувство юмора, а еще лучше - просто любите. Любовь не требует ума и вполне его заменяет.
  
   Никаких искусственных ситуаций, даже микроскопических. Но не путайте искусственные с игровыми, в Игре - полный простор.
  
   В разъятом мире, занимаясь конструированием звездолетов, недурно сходить в театр и картинную галерею, а занимаясь живописью или хореографией - в конструкторское бюро, и так далее. Стирайте грани разъятого, разобщенного мира, возвращайте ему целостность, и воздастся вам. Крепите союз рабочих и крестьян, наконец. Кулинарные изыски приветствуются. Вам обязательно придется погружаться в ткань жизни других семей, проявляйте мудрость, опасайтесь импульсивных слов и решений. В любом печальном явлении есть и его противоположность, находите её и помогайте ей.
   Избегайте соревновательных моментов, отдавайте предпочтение консолидированной коллективной деятельности, а то превратитесь в спортклуб, где не важно что, а важно, что "первый". Для этого не обязательно делать клуб, иди прямо и наткнёшься.
  
   Мальчишечьи клубы должны заканчиваться задумчивостью, дискомфортом среди новых задач, девчачьи - комфортом по поводу решения задач предыдущих. В смешанных клубах все это может быть по-разному, но на сам момент окончания клубного дня обращайте внимание - какой он и где располагается. И для кого. Нет, разметить всё это заранее невозможно, я говорю про предпочтения.
   Во внутреннем устройстве клуба можно пользоваться общинной моделью. Глядишь, появятся клубы Давыдовых, Снегирёвых, Бронштейнов.
  
   Классручка через какое-то время заинтересуется, что это у вас там за секта. Для нее совместно с ребятами подготовьте часовое заседание клуба или чаепитие с защитой. Классручки при всей их одинаковости маленько отличаются друг от друга, вот и выберите нужную тактику - чтобы идеи обозначить (можно их рассматривать в свете последних заседаний правящей партии и высказываний "лидера" страны). Дальше, после этих "показательных" выступлений, назовем их "представлением клуба", вы должны заручиться положительной характеристикой с места работы и такой же - с места жительства, иначе события для вас могут стать неуправляемыми. Всю тяжесть защиты сообщества от дураков берите на себя, это - взрослая работа. После классручки вами заинтересуется какая-нибудь "администрация", не важно чего, а потом, возможно, и "органы" - не важно какие. Все эти мудрецы вместе и по отдельности являют собой главную опасность для самосозданных детских сообществ. Они в принципе не понимают, как что-либо в стране может быть создано само и добровольно. Бороться с этим многоголовым левиафаном пока невозможно, надо научиться выживать внутри него не идя на какие-то существенные компромиссы. Но чем дольше ваше сообщество будет чайным клубом - тем лучше вы будете защищены. Будет момент, когда мурло полезет к вам во все щели, не отчаивайтесь, дайте ему выставить своих соглядатаев и продолжайте жить. Оберегайте детские тайны, без них невозможно в 10-12 лет, но своих секретиков не затевайте, только оберегайте чужие. Не спешите организационно оформляться, всему раздавать названия, вешать ярлыки и печатать удостоверения члена клуба - целее будете. Защищайте сообщество как маленькую досуговую площадку вашего ребенка на вашей территории. А то, что к нему приходят друзья, - так что ж, ничем предосудительным они там не занимаются.
   Мурло волнуется не за предосудительность, на самом деле. Его ломает от непредсказуемости и отсутствия его, мурловского авторитарного руководства. Оно хочет проникнуть везде и руководить всем. Происходит это не от желания выгоды, а от страха за свое существование. Тут мурлу в чутье не откажешь, это у него правильный страх. Швондеры трепещут, поскольку любое свободное сообщество, будь то филателисты или кинологи, - всегда против них. Даже пустое свободное пространство внушает им ужас как возможная площадка для свободного сообщества. Но - будьте бдительны: швондеры еще долго будут составлять "вертикаль власти" в стране, их готовят не самосадные клубики и кружочки, - они проходят государственную подготовку и называются "административным резервом". Эти вертикакали власти теперь не имеют не только особых, но и вообще никаких примет. Левиафан рожает свое потомство при полной господдержке и на полном импортозамещении. Головы его унифицированы и взаимозаменяемы на любом участке трудового фронта, так удобнее, и не надо думать. С нами тот, кто всё за нас решит.
  
   Вот и подумайте, надо ли ввязываться в это нравственное противостояние. Там уже готовые заборы из колючей проволоки подернуты до времени легкомысленным ситцем, кадры закалены до полной потери человеческого, и ваше искреннее убеждение в том, что вы просто пьете чай под семейным абажуром и говорите о кварках, - никого не интересует. В советское время мурлу приходилось все делать тоньше - гуманизм и альтруизм числились в списках социалистических ценностей, теперь эти оковы сняты, ничто не препятствует беспределу и насилию большинства, - кроме нас с вами и детей.
   Детей - как таковых. Как носителей гуманистического начала в человечестве.
   Мурло уже выстелило себе мягко поспать на несколько поколений вперёд. Может, пусть поспит?
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 15 августа 2018 года. Отрывок 271

  
   "Американский ботаник Лютер Бёрбанк доказал, что растения воспринимают человеческое слово, произнесенное многократно. Например, чтобы вывести сорт неколючего кактуса, Бёрбанк много раз повторял побегам: "Вам колючки не нужны. Бояться вам нечего. Я защищу вас". Ничего другого с растением ботаник не делал. Вскоре кактус стал расти без шипов и передавал это свойство своим потомкам. Впоследствии таким же методом Бёрбанк вывел новые сорта картофеля, сливы, других плодовых деревьев, которые и по сей день носят его имя".
   Возможно, я неверно использую слово "индукция" в обозначении жизни. Как будет верно - проекция? Что, например, делает живой пустую обмотку трансформатора? И как сюда приспособить морфогенез? И причем ли тут резонанс? Думаю, что дело не в словах, которые повторял кактусу Бёрбанк, а в самом ученом и в кактусе, в их взаимодействии. Абсолютно тропяное явление. Темная энергия темна только для человеческого взгляда. Знание неведомо только человеческому уму. Микроскопы и телескопы не так уж много теперь добавляют. Пора менять парадигму познания как таковую.
   Что за музыка звучит для меня над Тропой, баюкает её и формирует? Четыре валторны и гобой, пожалуй. Музыканты и любители музыки меня поймут. Изредка вплетается челеста, совсем редко - арфа. Труба - чаще, но это труба Фармера, а не Дэвиса или Гиллеспи. Струнные звучат часто, но в одиночку ведет только виолончель, остальное струнное похоже на звучание больших оркестров, вроде. Иногда среди фонов и осторожных выдохов струнных вплетается Пол Дезмонд, да и Брубеку с Эвансом в участии не откажешь, я им всегда рад.
   Тропа не чурается резких звуков, но сама их не производит; даже когда топорная тяпка ухает по грунту, уже в 4-5 метрах это просто дружеское похлопывание по пузу Земли, как мирные рабочие удары большого барабана, управляемые педалью.
   Из классиков звучит Брамс, Малер, Дебюсси, Скрябин, Бородин, Вебер с Вагнером напополам и Шопен. Пару раз в месяц налетает Рахманинов, бережно пригибает траву на склонах, подставляя ветру и солнцу невидимые ранее беловатые переходы вершков в корешки. Вершки с их зеленью и цветами становятся от этого более внятными, хотя и теряют бледную прикорневую сакральность.
   Иногда на полянах вдоль Тропы, на всех сразу, гастролирует MjQ, это очень уместные смысловые аппликации на чуть размытых фонах "чистого искусства" природы. Ветровое напряжение криволесья хорошо и внятно комментируют русские классики, включая Мусоргского, Римского-Корсакова, Чайковского.
   Философия Тропы и ее метафизика живут в произведениях грузина Гия Канчели, в музыке Эдисона Денисова, Софьи Губайдулиной, Игоря Назарука в его ранних проявлениях. Передвижение с рюкзаком - скоморошья песня на фоне широких акварельных мазков симфонического оркестра. Стравинский?
   У каждого есть своя музыкальная версия Природы, Тропа имеет в ней и авторскую песню, в первую очередь, творчество Николая Якимова, Александра Деревягина, Александра Стрижевского, Веры Евушкиной, Александра Иванова - калининградского, Александра Дольского, Виктора Луферова, Александра Городницкого, Александра Медведенко (Дова), Сергея Никитина, Александра Дулова, других, в том числе, безымянных авторов.
   Песни Ланцберга, однако, не версия Тропы, а сама Тропа.
   Тропа впитала в себя и городской романс начала XX века, и озорные народные песни, но хочется отдельно упомянуть Юлия Кима и Булата Окуджаву, везде звучавших у нас без изъятия и по самой высокой метке. Если песни Кима - существенная часть характера Тропы, то произведения Булата Окуджавы лежат в самой её сути, в истоках и корнях. Тропа верна ему и благодарна за обучение жизни.
   "Гитара по кругу" - довольно частое вечернее занятие на Тропе. В круге все одинаково внимательно будут слушать того, у кого задержится в круге гитара - играет ли он этюд из самоучителя, рассказывает одним пальцем на одной струне о том, как в траве сидел кузнечик, или поет свою первую самодельную песню. Аплодисменты не приняты, дыхание слушателей скажет больше и честнее. Кто не хочет извлечь звук - просто передает гитару дальше по кругу.
   Визбора пели меньше, но то, что пели, было золотым песенным фондом Тропы. Так же было, пожалуй, и с творчеством Дольского. В нашей заветной песенной шкатулке были его "Дельфины", "Прощание Лиса с Маленьким Принцем", "Самолёт". Там же - "Снежная премьера" Саши Решетько, "Вальс в ритме дождя" Наума Лисицы, "В ночной степи" Леонида Однопозова.
   Особняком стояли песни Михаила Анчарова, их пели - будто путешествовали в другое мироощущение и миропонимание; так оно и было.
   Про песни Арика Круппа хочется промолчать, они все без исключения органично близки нам, тоже составляют основу миропонимания Тропы и никогда нас не покидают.
  ...Григ ещё, конечно же, Эдвард Григ. Наверняка, я еще кого-то упускаю, составлять список на фоне склерозов и инсультов - занятие странное, но кто еще расскажет?
  
   Шотландские баллады, баллады вообще как таковые, ибо Тропа - баллада. К шотландским балладам я пристрастился еще в 9-м классе школы, да и сейчас помню десятка полтора, некоторые - со словами. Родственники баллад, тоже повествовательные негритянские блюзы, оставили впечатление, что петь можно всё, что тебя занимает, не заботясь о том, есть ли у тебя слушатели, ибо есть уже ты сам.
   "Я сам себя баюкаю" - спел нам Евгений Клячкин, который оставил Тропе "Псков", "В небе (облака из серой ваты)", "Разговор с отцом".
   Пели Сергея Стеркина, Валентина Вихорева, Аду Якушеву, ранние песни Розенбаума. Самозабвенно пели Ланцберга. Это были тоже родные, свои, тропяные, не пришлые снаружи песни. Строки Володиных песен запоминались ребятам и становились алгоритмами поиска смыслов, все понимали это и были ему благодарны. Слушая новую его песню не все сразу вникали в содержание, но ловили и запоминали слова, чтобы потом постепенно проникнуть в их суть. Ребенок в наушниках возле крутящихся катушек магнитофона - обычное зрелище - он наедине с собой и песней. В таких случаях я не фотографировал лица, чтобы не помешать, но очень хотелось. Человек рождался в глубине собственных зрачков.
   "Чувствую, ребята, что табак мои дела.
   Вы, родные, обо мне не плачьте.
   Просто тут трапеция прогнившая была.
   Я теперь штаны сушу на мачте".
  или:
   "Спокойно и тревожно,
   Тревожно и легко.
   На чем настоян воздух
   Полян под Псеушхо...".
  или:
   "Со своими, не чьими там нибудь
   Головами бьются люди.
   Бьются насмерть, а если и на жизнь -
   На какую - дело в чём".
  а теперь:
   "Тропа забыта всеми.
   Годам потерян счёт.
   Растянутое время
   Без устали течет".
   Забыта, вымазана в грязи, окунута в дерьмо, но через время достанете её и увидите, что она чиста и нужна вам. Тогда придет черёд и этих беспорядочных записочек, что пишу я здесь. Снова познакомимся, не будем тратить время на вздохи и соболезнования, сразу перейдем к делу. Дело будет в том, что не может быть отдельного образовательно-воспитательного учреждения, эта штука давно есть и называется она Детство. Там всё без исключения образовательно-воспитательное. Обществу потребления, небось, понадобятся те, кто хоть что-нибудь производит. Если нет - оно захлебнется и погибнет в собственных нечистотах; туда ему будет и дорога, пусть приходят иные, новые формы жизни, где мораль наследуется, а нравственность можно передать из рук в руки.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 18 августа 2018 года. Отрывок 272

  
   Вдруг поклон Фаине Раневской. У меня они сидят на одной лавочке с Феликсом Кривиным, им всегда есть о чём поговорить. Диогенша такая - Фаина Георгиевна, она же Григорьевна. Обожаю.
   ...Костёр после завтрака хорошо заложили, горит ровно. Возле костра с зеркалом в руках сидит Люша, светловолосый, подвижный, нервный, лицо всегда искажено тиками. Тики мы с ним лечим зеркалом двадцать минут в день. Если смотреть на себя в зеркало и "тикать" насильно, то те паразитные связи нейронов, которые заставляют тикать, утомляются и тики проходят надолго, чаще всего - навсегда. Мы уже тикаем намного меньше, чем две недели назад, но с одним упрямым тиком никак справиться не можем, это когда Люша каждые несколько минут выпучивает глаза и с грохотом втягивает в себя несуществующие сопли. Победим и это, но надо к зеркалу добавить что-нибудь ещё. Скорее всего то, что можно нюхать, чтобы от тика стало смешно. Цветочек какой-нибудь, но цветы мы не рвём. Во! Пробку от бутылки с подсолнечным маслом! Пробуем. Люша хрюкает и хохочет, хохочет и хрюкает. Хорошо, пойдёт. Появится спокойное лицо. Сначала на секунды, потом на минуты, потом - надолго. Люша очень хорошо улыбается, улыбка происходит сразу и сходит медленно. Во время улыбки тики его не донимают, пусть улыбается почаще.
   Мама у Люки - психолог, статная дама академического вида с кафедральным голосом.
   - Какой удивительный метод лечения, - говорит она. - Подобное лечим подобным, как в гомеопатии, ха-ха, ха-ха-ха, - говорит она, одаривая нас благосклонным королевским взглядом.
   Папа у Люши тихий, задумчивый, весь в очках, движется бесшумно и чувствует себя на Тропе хорошо. Сядет возле ручья и долго смотрит в него, потом поднимает голову на зелень, а там - цветомузыка, солнечные блики стаями мечутся по листьям. Он долго смотрит на цветомузыку, потом идет точить топоры. Они с мамой на недельку приехали к Люше на Тропу, живут тут же в гостевой палатке и участвуют во всех тропяных делах. Такие у нас называются "полуго́сти", следующая, самая высокая для приезжих ступень - "негости". Есть еще "гости" и даже "гости дорогие", но в них лучше не попадать, ничего делать не дадут, обслужат всегда и везде по лучшим лекалам лесных гостиниц.
   У Люши на шортах кружочек с 10-копеечную монету, в нём буква "Р". Рабочий. Это - высшее звание на Тропе. Такой же знак - на накидке, прямоугольном куске лёгкой натуральной материи с вырезом для головы и кнопками-застежками по бокам. Легкомысленная кепочка и горные массивные ботинки на шерстяной носок заканчивают Люшину экипировку. Ботинки завязаны "двойным рифовым", - и не развяжутся сами, и шнурки мешать не будут. Люшу я называю Лёка или Люк, так мне хочется, и он откликается с улыбкой.
   Церемония с зеркалом закончена, Люша с расправленным лицом отправляется на родник за водой. Он сегодня дежурит с Журом, на них лагерь, все ушли работать на тропу. Родник метрах в тридцати вверх по склону, он небольшой, с каменистым дном, но справно снабжает весь лагерь питьевой водой. Посуду в нем не моем, носим вниз на речку, это метров семьдесят. Речек, впрочем, в горах нет, все они - реки, с паводковым режимом и собственным неповторимым характером.
   - Мы с мужем соберем ежевики? - спрашивает Люшина мама, побрякивая солдатским котелком.
   - Конечно, - говорю я. - Когда вас ждать обратно?
   - Ну... думаю, к часу придём, - говорит мама.
   - Значит, до четырнадцати мы вас не ищем? - спрашиваю я.
   - Да, - улыбается Люшина мама. - Я поняла, четырнадцать - наше контрольное время.
   - Точно! - подтверждает Люша с родника.
   - А мы успеем ягоды для компота? - спрашивает папа.
   Обед у нас всегда в 14-00.
   - Успеете, - подтверждаю я. - Еще и поварятся минут пять.
  
   Дневная жара набирает обороты, цикады шкверчат всё чаще все быстрее. Перекус на тропе - в 11-00, Лёка с Журом понесут туда яблоки, печенье "Мария" и соленые сухари. Посолиться важно посреди работы, - до обеда не нахлынет усталость. На моем карманном пружинном градуснике - 32 по Цельсию. Он, конечно, врет, как все пружинные градусники, но общее представление иметь можно. После полудня будет под сорок, надо устроить после обеда поваляшки в тени пополам с лимонной кислотой. Кто у нас сегодня может попасть в "тепловой" (удар)? Может быть, Ян, он с утра был вяловат и опять эти круги под глазами. Что за круги? Нет, не почки, у почечных кругов другой цвет. Может, лимфа плохо ходит? Настучу по спине - между лопатками, там вдоль позвоночника протянулось невидимое науке "лимфатическое сердце" с периодом сокращения семь секунд. Чтобы его запустить, люди издревле обнимаются или бьют друг друга "по горбу" промежду лопаток. Надо у Яна глянуть ногти, какой у них отсвет. Если "магнета" - будет у меня жевать курагу в лечебных целях, можно с изюмом.
   Городская вода, с которой явились на тропу детские организмы, отпускает медленно, месяцами. Она аморфна и забита всякой дрянью, которая не сразу вытесняется живым кристаллом природной воды. Как-то затащили из села наверх на лагерь несколько бутылок лимонада. Попробовали и разочарованно сплюнули:
   - Наш компот лучше!
   Пришел Ян с рабочего участка Тропы. Голова болит. Походка как у пляжников после долгого лежания на солнцепёке. Мозжечок? Работал в тени, теплового нет. Полежи, Янка, вот градусник. Люша засыпал в кан гречку, громко хрюкнул и расхохотался. Потом склонился над Яном, они пошептались о чем-то, Люша легонько пожал ему руку и пошел готовить обед. Жур копается в продуктовой палатке и хихикает.
   - Кто тебя там веселит? - спрашиваю. - Морковка?
   - Нет, муравьи.
   - Кусают что ли?
   - Нет. У них тут магазин.
   - Сладости?
   - Подсолнечное масло.
   - Разлилось?
   - Накапал кто-то.
  
   ...Если бы я был писателем, то давно бы выскочил из этой текущей ситуации, что-нибудь обобщил, наградил бы каждого затейной характеристикой, чтобы он стал рельефным, ожил на бумаге, но я не писатель и иду в упряжке собственной памяти, когда для меня все это живо и полно значений, которые я передать читателю не умею. Дотронусь памятью до образа, а он дает такое количество и качество собственных вариантов, что одно спасение от этого неописуемого многообразия - потоковый текст, который идет сквозь меня все реже. Там - знай записывай, а писатели ведь еще и думают, когда пишут. Если бы я был писателем, то написал бы книгу про Тропу на основе нескольких сплетенных в ней судеб и характеров, но я, сколько ни напишу, все будут получаться одинаковыми собственными словесными тенями и ни разу не оживут.
   Чтобы образы не рассыпались на тысячи значений, надо, наверное, уметь обозначать сходство и разницу между ними. А я кого трону - он вся вселенная, одинаковый, как он может от кого-то отличаться, когда он единственный. Про один час жизни каждого можно исписать несколько толстых томов, и всё там будет настоящее. А потом бери бумагу и пиши еще несколько томов про тот же час, и всё опять будет настоящее, но уже другое.
   Если бы я был писателем, то все эти тетрадки начал бы сначала. Жил-был новорожденный Сережка (меня при рождении назвали Сергей Викторович) и кричал он с рождения в ритме и руками-ногами взбрыкивал тоже в ритме. Принесли его из роддома домой, развернули, а он танцует и поёт. Завернули, отвезли обратно.
   "Что-то с ним не то", - говорят врачам.
   Те смотрят, щупают, плечами пожимают, - всё вроде нормально. Тут нянечка старенькая подошла, посмотрела и веско так говорит: "Вы не щемитесь, мамаша, всё у вас хорошо. Музыкальный ребенок будет".
   Повезли меня опять домой в том же трамвае # 32. Тревоги забылись, а ритмы остались.
  
   Или так. Шестилетний Юрка вышел за калитку, ушел гулять в горы и заблудился. Ни родной речки Бухтынки, ни собачьего лая, ни гомона села Джубги нету. Корявые деревья и кусты проходу не дают, вниз идти или вверх - не понятно. Пошел Юрка напролом. Исцарапался, закровился, но глаз-ушей не порвал и вскоре увидел над собой ровный длинный камень поперек склона. Это была обочина шоссе, ведущего от Джубги к Туапсе. Выбрался он на шоссе, встал посредине и прилип к гудрону обеими ступнями. Машины тогда ходили редко, две-три в день. Пока отлипал, сообразил в какую сторону идти. Далеко внизу гомонило село, в порту стучали по железяке, а где-то ближе, на склоне, блеяла коза. Стая стрекоз прилетела к Юрке, они сели к нему на рукава, на грудь. Юрка улыбнулся и вернулся домой.
   - Тю! - удивился ему дед Сарыч. - Ты с фронта что ли вернулся?
   - С фронта, - кивнул Юрка и застеснялся.
  
   Если бы я был писателем, то хотел бы стать гибридом Константина Паустовского и Юрия Коваля. По бокам можно добавить немножко Айвазовского и Эль-Греко. От скромности не помру, но нынче есть много новых вирусов, они выручат. Передам привет Болтянской и помашу всем рукой, по-старинному, вверх-вниз, задерживая кисть. И пойду ко дну, не опуская флага и не выключая приемника на 91,2 FM.
   Надо же, я ведь не слышу "Эхо" уже больше двух лет, - и ничего, жив. Странно. Но - душно.
   Встретятся однажды Диоген и Маленький Принц. Они сразу узнают друг друга. Тут и сказке конец. После сказки самая жизнь и начинается. Что самое ценное в Тропе? Интонация. Ее не засунешь ни в печатный, ни в рукописный текст. Интонация доверия и сотрудничества, доброжелательности и порядочности. Интонация спокойствия, уверенности в других и в себе. Интонацию не насадишь на булавку, не сохранишь в формалине и не высушишь. Она - часть реально текущей жизни, очень важная ее часть. Ее начала всегда искренни, интонация не может лгать.
   Всё дело - в интонации, не боле,
   Которая рождается Любовью,
   Заботливой по солнечным делам.
   Идейно-политическая похоть
   Под крики-роки превратилась в копоть,
   Хоть на заре попутчицей была.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 20 августа 2018 года. Отрывок 273

  
  <.....>...в 70х годах, после которого я получил должность (и ставку) генерального директора ЦВИРЛ - Центра восстановления и развития личности - станцию парного варианта Тропы (1987). Нижний Тагил встретил низкими темно-синими облаками, из-под которых проглядывало жесткое красноватое солнце. Присмотревшись, я понял, что облака образуются огромными - до неба - трубами какого-то предприятия внушительных размеров. Два детских дома, в которые я прилетел искать ребят, расположились впритык друг к другу, и несколько десятков ребятишек в большом, сводном дворе, разделенном хилой металлической конструкцией, сидели и качались.
   "Качалкиных", которые в положении сидя безостановочно качаются взад-вперед, я уже знал по своему интернату. Первым "качалкиным" был Костик, которого мы забрали в свой интернат из другого, жуткого своей явью, карцером в подвале, безысходностью и непрерывным битьем.
   В ночное дежурство в родном инкубаторе я выходил раз в неделю. Дежурил и через пару дней после приезда новеньких. Бесшумно, как всегда, вступил в коридор со спальнями и сразу услышал странный звук в одной из них. Пошел на звук, вошел в спальную, там человек двадцать пять. Новенький мальчик Костик ритмично мотает головой, стучит ею по железной обечайке кровати. Я обомлел, первая внятная мысль обозначила эпилепсию. Эпилептические припадки я видел, но здесь что-то другое.
   "Что ты, малыш?" - сказал я и взял его голову в руки.
   Он не открывая глаз попытался преодолеть мои руки и продолжить движение.
   "Костик!" - позвал я и легонько встряхнул его голову в своих руках.
   Он открыл глаза и я понял, что он продолжает спать.
   Потрясенный, я ринулся со второго этажа на первый, где дежурила у входа в интернат наша общая любимица нянечка тетя Граня.
   - Тетя Граня, - зашептал я. - Там у пацана голова мотается, что это?
   - Как мотается? - спокойно спросила тетя Граня.
   Я показал, как. И добавил:
   - Он головой стучит по железяке.
   - А ты сядь рядом, Юра, и возьми его голову в руки и задом своим кровать-то покачай.
   - Как это? - удивился я.
   Мне был 21 год (1967)
   - Как люльку качают. Новенький, небось, стучит?
   - Да. Костик.
   - Не бойся, Юра. Во время войны все они стучали головами во сне и метались. Это ему ласки не хватает. С ним играть надо, обнимать таких надо. Каждый день. Ты пойди, обними его.
   Я поднялся на второй, вошел в спальню и взял Костика на руки. И обнял. Он задышал спокойно и через несколько секунд спросил:
   - Юр?
   - Да, это я, Костик. Тебе что-то приснилось.
   - А мы где? - спросил Костик. - В (он назвал номер своего бывшего интерната)?
   - Нет, Костя. Мы у меня в шестом.
   - Уф, - сказал Костик. - Я не спал.
   - Тогда спи? - спросил я.
   - Ты не уйдешь? - спросил он.
   - Не уйду, - сказал я.
   Костик заснул у меня на руках. Убедившись, что он спит спокойно, я осторожно положил его в постель и пошел к тете Гране пить чай. Время было к четырем утра. Потом опять к нему. Он спал спокойно.
   Неделю я укладывал его так, чтобы он засыпал у меня на руках. Через неделю он уже не "стучал", спал легко, уголки рта стали подниматься вверх, лицо расправлялось.
  
   Мне показалось, что тагильских ребят на двух площадках человек шестьдесят. И все качаются. В приемной семье оставалось два места, я не мог взять всех, а очень хотелось. Подошел к одному из них и спросил:
   - Солнце светит, ветер дует?
   - Да, - сказал он, не переставая качаться.
   - Ветер где? - спросил я.
   - Тут, - показал он на грудь.
   - Ты хочешь идти, бежать или лететь? - спросил я.
   - Лететь, - сказал он, перестал качаться и посмотрел на меня очень внятно.
   - Полетишь со мной? - спросил я.
   - Да, - сказал он и встал.
   Второго нашли быстро, это был его друг, тщедушный и большеглазый, с фингалом под глазом.
   - Спроси, хочет ли он с нами полететь за грибами, - попросил я своего первого "крестника".
   Я никогда не обманываю, поэтому мы сразу отправились в лес за грибами, когда прибыли к месту назначения.
   Большего сделать для Нижнего Тагила я не смог. Забрал двух "качалкиных" в хорошее место. Но вернуться хотелось всегда. Я должен был туда вернуться, но жизни на это не хватило. Не может быть дома, где сотни детей и не может быть двух таких домов, сопряженных на одной территории.
   Нет, больше никто не просился с нами, все смотрели сквозь нас, мимо нас, и качались, качались, качались.
   Раскачка - способ умерить массивную сенсорную депривацию на фоне гиподинамии. Встречается у интернированных и перенесших психологические потрясения детей и у заключенных, находящихся в неволе больше двух-трех лет ("крытка"). То есть, когда укачиваешь сам себя. Наверное, Нижний Тагил очень хороший город, но при этом двузначном имени перед глазами и в груди сразу возникает шесть десятков качающихся ребятишек и низкое солнце сквозь пелену трубного дыма.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 21 августа 2018 года. Отрывок 274

  
   Фильм, в котором успел сняться в эпизоде Юлий Львович Вольф, пока мы путешествовали по советскому Крыму, назывался "Это мгновение". Маршрут у нас был такой: Геническ - Арабатская стрелка - Керчь - Анапа - по ГКХ - Гойтх - Лагонаки - Красная Поляна. Это был двухмесячный поход II категории сложности, горно-пешеходный. 1967 год, у меня в активе руководителя только "единичка". Нас никак не выпускали районные ответственные люди. Тогда Вольф, который тогда был районным турорганизатором, вдруг сказал на очередном трудном заседании комиссии (МКК):
   - Тогда я сам с ними пойду. Выпускайте.
   Нас тут же "выпустили", и Вольф пошел вместе с нами. Двигаться ему было очень трудно, донимала болезнь, она бывает у зрелых мужиков, которые всю жизнь таскали тяжелые рюкзаки.
   Вскоре Вольф стал объезжать на всяком транспорте участки нашего пешего маршрута, встречая нас в условленных местах. Во время одного из таких объездов его и засекла, как колоритный персонаж, съемочная группа фильма "Это мгновение". Я никогда этого фильма не видел, но знаю, что там Вольф свешивается с крыши вагона в окно и просит у пассажиров огонька для своей шикарной трубки.
   Вольф - большой, крупных форм человек с окладистой бородой и трубкой, учитель истории, одноклассник Михаила Анчарова и друг семьи Анчаровых на Благуше. Напрочь лишен пустословия. Он весом, полон достоинства, но ничуть не переполнен им. Говорит веско, коротко, афористично, в точку, в десятку. При этом может использовать свою трубку как указку. У него замечательная бензиновая зажигалка для трубки - целая конфорка, поджигающая табак в трубке со всех концов сразу. Всё, что он берет в руки, мигом приобретает какое-то дополнительное значение - ничего случайного в его руках не бывает.
   - Мне не понять это донкихотство, - сказал он мне на Арабатской стрелке, показывая на стоящие палатки, в которых копошились ребята. И добавил: - Но я кланяюсь ему.
   Тут же проказник Петька Суханов воткнул в рот короткую веточку с утолщением, изображая Вольфа с трубкой. Вольф поднес к нему свою уникальную зажигалку:
   - Давай. Но если у тебя в носу богатая растительность, ты рискуешь вдохнуть не то, что хочешь.
   Самозадержание на склоне отрабатывали и тренировали в песчаном карьере под Москвой, на его крутых стенах. Пантелеич, наш инструктор, был внизу за перегибом склона, мы его не видели. В руках он держал длинную веревку, привязанную к нашим голеностопам. Рывок - и летишь по склону вниз, стараясь принять позу лягушки, и отчаянно тормозя ледорубом. Тренировки были тяжелыми, нервными, но никто не роптал, а уж потом, в горах, на крутых склонах, снежниках и ледниках, - как мы благодарили Пантелеича за эти "мучения в песочнице"...
   "Тяжело в ученье, легко в гробу", - повторял нам инструктор старую альпинистскую поговорку.
   Гробов мы побаивались больше, чем смерти, потому что не знали что такое смерть. Старуха с косой в белом одеянии? Вряд ли. Война закончилась недавно, чуть больше десяти лет назад, от смертей все устали и хранили от этой темы наши нежные детские разумы. Разумы тоже чуяли в смерти что-то неладное и нехорошее и не очень старались приближаться к ней с целью познания.
   Пантелеич тем не менее говорил с нами о смерти. Он никогда не брал в горы тех, кто не боится высоты, и тщательно, по-отечески растолковывал нам что такое переживать тяжкие увечья и попасть в небытие. Вскоре даже небрежно завязанный шнурок на ботинке вызывал у нас неприятие, не говоря уже о кривых узлах и не просмотренных, "не перебранных" пеньковых веревках, которые могли быть повреждены и могли порваться на месте повреждения. "Непрерывность правильного" входила в подсознание как необходимое условие для любой деятельности в горах, да и на равнине тоже. Много раз в жизни я убеждался в мудрой справедливости этого условия безаварийной жизни.
  
  (2017)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано августа 2018 года. Отрывок 275

  
   Есть впечатление, что каждое новое российское государство наказывает еще большей бесчеловечностью и без того обесчеловеченный народ. Это тупик.
   Не так.
   Постоянная разруха государства и отсутствие какого-либо общественного устройства держит людей в охлократических тисках, они тяготеют к первичной, криминальной модели устройства. Она бесчеловечна, но бесчеловечное государство наказывает за нее еще большей бесчеловечностью. Это тупик, выход из которого - общественное устройство на общечеловеческих ценностях и гуманистических принципах. Для создания в России нового общества надо иметь волю, совесть и время. И начинается такое устройство, повторюсь, с детей. С образования, самовоспитания, добротных социальных лифтов. С независимых СМИ, помогающих думать, а не лизать и подчиняться.
   Нет, я не хотел бы транслировать Тропу на всё государство, она имеет свой масштаб и хороша именно в нём. Эмбрион умного и гуманного государства существует в России, но его травят не только политики и их приспешники, но и те, кто политику вообще никакую не умеет, а только спецоперации, видя в них панацею от всех бед. Но главная беда для них - потерять власть, что им наши беды?
  
   При карательно-силовом подходе государства к обществу не остается места ни для общественной мысли, ни для образования, ни для строительства не зависимых от государства общественных институтов. Все это подменяется бутафорией, оглушительно пустой кампанейщиной и телевизионным политическим макияжем.
   Раньше, свистнув в промежность соответствующими губами, ты не мог быть услышан. Теперь в этом же случае с помощью современных коммуникаций тебя слышат во всех углах земного шара. Слышат тебя сразу и те, кто работает над тем, как тебя раздавить, если ты свистишь неправильно, не по-государственному. Патриот не должен критиковать свое государство, хай оно гниёт в красивом праздничном убранстве. А если уж тебя убедили, что государство и есть Родина - пиши пропало, ты поехал и мимо Родины, и мимо судьбы.
  
   Что возможно делать в карательно-силовом поле? Приспосабливаться и выращивать приспособленцев. В том числе - горластых и воинственных, которых сейчас в телевизоре пруд пруди. Страх и ужас ничего общего с уважением не имеют.
   Лилипутин-Шалапутин, что ты сделал со страной...
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 25 августа 2018 года. Отрывок 276

  
   1. А что начальник тебе за это сделает?
   2. А что начальник нам про это скажет?
   3. А что он об этом подумает?
   Три ступени выбора реакции на реакцию "начальника" по поводу твоих инициатив. Выбор одной из них как оптимальной подсказывает нам устройство группы у этого начальника. Посмотрим на три варианта устройства группы.
   1. Авторитарное. Это та же самая "педагогика требования", отвергнутая обществом как непродуктивная и бесчеловечная в середине XX века. И это та же "вертикаль власти", которая с воодушевлением реставрируется в России в начале века XXI.
   "Не надо думать, с нами тот, кто всё за нас решит", - сказал Владимир Высоцкий об этом же.
   Задача общества - сформулировать, ЧТО оно хочет. Задача власти - придумать, КАК это можно сделать. При "авторитарке" власть диктует, ЧТО должно хотеть и делать общество. То же касается и группы, она - общество. Никто ничего не решает, но все делают как продиктовано.
   2. Демократическое. Решения принимает большинство, оно вместо "начальника". Основной инструмент принятия решений - голосование, чистая арифметика, интеллектуальной составляющей тут нет, если говорить о механизме принятия решений. На Тропе верхней ступенью развития "демократического общества" был переходный этап, когда голосование становилось двойным, двухходовым. Сначала голосовали друг за друга на тему "кому бы ты предоставил право принимать решения".
   Потом - второй ход голосования, уже по конкретному вопросу, но тот, кто получал на первом ходе 10 голосов, обладает на втором 10-ю голосами, отдавая свой один. Кто получил 5 или 3 получит в зачет за свой голос 5 или 3. Кто получил ноль на первом ходе - отдаст только один свой голос, его и получит при подсчёте. Результаты бывали неожиданные, но всегда оказывалось, что они очень точны, группа переходила через такой ход к более высокому варианту устройства, которое назовем условно Интеллектуальное. Большинства и меньшинства нет, один может быть прав, а все могут ошибаться. Есть большое поле для диалогов, дискуссий, совместного поиска решений. Говори, аргументируй, убеждай, - ты, как и другие, свободен и ответственен. Диалоги, трилоги, мультилоги, - сколько угодно, но группа не примет решения, пока не будет вся убеждена в его качестве, пока не сложится консолидированное мнение.
   Конечно, для срочных, экстренных ситуаций такая система не годится, но для выработки стратегии и тактики - запросто. В срочных ситуациях группа (на время их решения) вмиг становится авторитарной.
   "Слушаем сюда, - говорил я в таких случаях. - Брёвна по желобу отвалить и пасовать, окопки углубить, крыши (палаток) по коньку держать двойной тягой, идет шквал!"
   Шквал проходил, и группа возвращалась к диалогам, трилогам и многологам. Разные мнения у разных людей не вызывали конфронтации, наоборот, чтобы убедить, надо подружиться, в противостоянии никого ни в чем не убедишь, это будет бесплодный спор, а не диалог. Не знаю, есть ли в этом что-то новое или это та же аристократия в иной форме, но "интеллектуальное" устройство нам вполне подходило - оно было куском интересной и яркой жизни, а не забавной аппликацией на бледно-сером существовании.
   Лица, лица, надо видеть их лица, когда они убеждают друг друга, на ходу формулируя сложнейшие проблемы. Эти лица прекрасны. Это человеческие лица. Я люблю их. В порыве улучшения мира из ниоткуда приходят аргументы и формулы, уста младенцев раскрывают вдруг неизмеримые глубины человеческого ума и сообразности его высшим достижениям совести, нравственности и экологической целесообразности.
  
   Выше, наверное, какая-нибудь "спиритократия" - духовное устройство общества, но до нее мы всем скопом не добирались, только мелкими фракциями, и в отдельные периоды. В эти периоды и пришло понимание, что высшее знание - это чувство. Поэтому остановимся пока на интеллектуальном устройстве как на высшей обозначенной ступени развития группы или общества. Не казаться, а быть, не исполнять, а авторствовать, не "как все", а сам - уже этот набор делает сообщество искренним и прозрачным, оставляя на минувших обочинах множество сора, которым мы были полны в начале пути. Сквернословие, ксенофобия, мишура и миражи плотских развлечений, всякого рода попса во всех проявлениях, - все это оставалось далеко позади, пройденное, испытанное и зачеркнутое разумом и сердцем.
   Духовное общество - не значит "религиозное". Вряд ли кто откажет человеку в существовании души и духа и сведет всё к сумме рефлексов.
   Загадочные Тропяные "круги" - часть такого сообщества, я сам заходил в них и чувствовал не геометрию с количеством людей, а то, что назову единодушием. Тут же вспоминаются и знаменитые "орлятские круги", которые, скорее всего, возникали по тем же законам кругового человеческого единения. Такого единения, при котором отдельная личность не вянет, не теряется, а обретает новые смыслы и возможности.
  
   Круг единения и вертикаль власти - вещи трудносовместимые, поэтому так велик страх и перед Старым Орленком, и перед Тропой. Круг даст свободу каждому, вертикаль каждого закабаляет. Горизонталь общества затрудняется реагировать на вертикаль власти, которую в неё воткнули. А там, где воткнули, - всегда особенно больно. Но в круге невозможно и чтобы "отряд не заметил потери бойца", разомкнутый круг - и не круг вовсе.
   Горизонтальное устройство общества - необходимое условие свободы в нём, в том числе - свободы образования, самостояния. Уровень цивилизованности общества может измеряться количеством и качеством горизонтальных связей. Ничего еще в этом не потеряно, с помощью детей можно вернуть общество с головы на ноги и рассмотреть прекрасные его лица. Дороги можно заасфальтировать, дураков - нельзя. Они всегда были и будут, надо уживаться и помогать им найти своё место. Своё.
   "Страшнее нету дурака на свете, чем пламенный дурак", - так сказал когда-то Писарев (за точность цитаты не ручаюсь), но пламенных дураков достаточно не пускать во власть, знать об их существовании и загадочно улыбаться. В медицине, впрочем, им тоже делать нечего.
   Дураками могут быть только взрослые, у детей нет порога дурости, ибо они играют. Обнаружив в булочке с изюмом запеченную муку, вы не станете её есть. Так же следует поступать со всеми глупостями, которые кто-то запёк в большую всеобщую булку. Выбросил муку, жуй дальше. Это не драма, а обычная жизнь.
  
   Круговые разборы хороши для выпалывания баобабов, Маленький Принц занимался этим по утрам, он жил на планете один. Мы делали это вечером, вместе. Тоже - обычная для сообщества гигиена, она требует такта и уважения человеческого достоинства.
  Клуб ЮНЕСКО, созданный в Волгограде Ириной Сергеевной Маловичко и входивший в нашу создаваемую Ассоциацию "Солнечная Сторона", назвался "Достоинство Ребенка". Там были разные ребята, в том числе имеющие психиатрические проблемы, другие особенности развития. Ассоциация педагогически ориентированных клубов ЮНЕСКО "Солнечная Сторона" имела свою базовую программу, я не знаю, сохранился ли её текст. Если да, то хорошо бы его полностью здесь напечатать.
   Программа определяла широту и глубину подходов, общий стиль решения проблем. Знаю, что Ирина Сергеевна тоже подвергалась репрессиям, особенно после того, как отказалась подписать письмо с осуждением Тропы и ее руководителя. Честнейшего, чистого, преданного детям и своему делу человека вываляли в грязи, травили в СМИ и подвергли оскорбительной судебной расправе.
  
  От Златы:
  К сожалению, пока найдены только стр.4,5 и 9 Устава "Клуб ЮНЕСКО Тропа - Солнечная сторона". А также декларация Ассоциации:
  
  ДЕКЛАРАЦИЯ
  
   Дом, двор, улица, город или село, страна, континент, планета - всё это должно стать для Ребенка Земли единым безопасным дружелюбным социокультуро-природным образовательным пространством. Давайте начнём понемногу, - создадим первые звенья этого пространства, среди которых, мы надеемся, будет и ассоциация детских и взрослых педагогически ориентированных клубов, объединённых под эгидой ЮНЕСКО, - "Ассоциация Солнечная Сторона".
   Мы, взрослые и дети, протянем друг другу руки и вместе пойдем к свету. Это лучше, чем все время убегать от темноты. Утешим обиженных, поможем больным, согреем одиноких.
   Мы не станем думать, что полноценны в этом мире только взрослые, что гражданское общество - это взрослые.
   Гражданское общество начинается с играющих вместе детей. Детство - великий дар Природы и каждому взрослому стоит подняться до его высот.
   Подняться - это очень просто: небо, как известно, начинается с земли. Придёт время, когда любой дом на планете будет Школой, а любой человек планеты - Учителем.
   Конечно, сначала будет очень трудно. Сначала будут миллионы обездоленных, травмированных войнами и социальными потрясениями детей. Будут непонимающие и равнодушные взрослые глаза.
   Но, - давайте начнём.
   Вместе.
  
  Клуб ЮНЕСКО России " Тропа - Солнечная Сторона" г. Туапсе, Россия.
  Клуб ЮНЕСКО России "Душа Ребенка - Солнечная сторона" г. Волгоград, Россия
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 29 августа 2018 года. Отрывок 277

  
   ...Мы были готовы к запуску Программы, но она не прошла. Батюшки из РПЦ морщились на неё, но внятных слов не говорили. А вскоре не стало и Тропы, которая вновь оказалась в центре не одобренных сверху событий. Страна озабочена резким ростом детского суицида. Причину нашли в провокаторах и недостаточном внимании внутри семьи.
   По сути, всё, что я пишу в этих тетрадках, - контекстный разговор и о суициде. Дети уходят не от жизни. Они уходят от левиафана, который всё больше заполняет и замещает жизнь. Перспектива растущего человека - идти на поклон к госчудовищу или... не существовать. Ничего другого они впереди не видят. Надо всего лишь помочь им рассмотреть свое будущее место в будущей жизни. Погибнуть в борьбе с чудовищем почетнее, чем спрятаться от него в смерть, выполнив его работу.
   Давайте вспомним, что перед войной меньше рождается девочек, и поймем, что дети всё знают наперёд. Отдельная грусть - о "детях 404", которым теперь нет места ни в стране, ни в жизни. Раньше, чтобы отвести ребенка от края, было достаточно полюбить этого ребенка, единственного и неповторимого. Сейчас этого мало. Надо осветить ему путь, его путь в жизни, единственный и неповторимый, как он сам.
  
   "Не хочешь жить, - заставим"? Ой ли, господа силовики... Не заставите, не купите, не обманете. Детский суицид пропагандой не уймешь. Ему подавай настоящее, неподдельное.
   А еще интересно бы глянуть статистику детского суицида в других странах и сориентироваться в алгоритмах этого явления. Сайты о самоубийствах тут ни при чем, они появляются тогда, когда на них есть спрос. Вопрос в том - когда есть этот спрос, при каких экономических, экологических, общественно-политических, гелиобиологических и прочих ситуациях. Пора ведь сделать ИДС - Институт изучения детского суицида и небольшой пансионат для незавершенцев. Я бы взялся, но у меня 16 рублей в кармане. Психиатрам там - свой сегмент, но понадобятся не только они, но и разные другие специалисты. Экология Детства не только не снимается с повестки дня, но и требует значительных усилий и всё более масштабных затрат. Так называлась наша проблемная лаборатория в большом приволжском городе. Так она называлась бы по сегодняшний день и вполне бы нынче пригодилась. Помню, как увлекательно было вместе с физиками (!) распутывать клубок Кривоноговского Белого братства во главе с "Дэви Марией Христос". Тогда помогла и "Теория поверхностей" физика Фоменко, и "Физика Логоса" Сергея Чеснокова, и еще множество интереснейших "сопутствующих" Тропе дисциплин и гипотез.
   Суициду ведь тоже предшествует трансовое состояние, из которого ребенок, человек вырваться уже не может и не хочет. Помню девочку Юлю, которую ох как трудно было выводить из транса, она не хотела жить, Тропа оказалась последней инстанцией в ее пути. Юля стала улыбаться, выходить из предсуицидного транса, и все тактично помогали ей в этом. Уже ожившая и полная жизненных планов, она погибла в автокатастрофе 28 августа 1991 года. Ты можешь подумать, что ей "суждено" было, но это не так: многие из тех, кому будто бы было "суждено", живут и по сей день. Я думаю, что нет таких, кому "суждено". Да, жизнь загоняет в угол, а судьба висит на расплетающейся ниточке, но вернуться еще можно и нужно, какая бы апатия ни одолевала. Нет оправдания бездействию под названием "суждено". С судьбой можно поспорить всегда, при любых обстоятельствах.
   По сути, суицид - это одна из моделей протестного поведения. Когда понимаешь это, с ним легче справляться. Но если помогаешь суициднику выбраться к солнышку, то реально, без дураков, поставь на карту свою жизнь. Его жизнь и твоя в вашей связке должны стоить одинаково. Тут уж не до "в труде и личной жизни", все блюда одинаковы в доме Облонских. Но - нет, не одинаковы. Равноценны. Как люди, - разные, но равные.
   Будут строго судить за склонение к суициду. Интересно, что достанется из этой строгости правителям страны. Танки на парадах хороши, но дожди отчаяния уже поливают их броню. Прекрасные танки, и тут же - девочка, которой не хватает денег на операцию. В одной новостной программе и то, и другое.
  
   В полунинском "асисяй?!" стоит важный вопрос: "ощущаешь?". Ощущение, в отличие от абстрактного знания, явление природное человеку, природосообразное. Апофигей - абстрактное знание об ощущениях. Это - удел психологов, они по-своему несчастные, как любой, сверяющий с временными эталонами свои чувства в поисках "как надо" и "как положено". Из директив ЦК КПСС рождались "сумбур вместо музыки" и "Пастернака не читал, но осуждаю". Представляю Шарикова на органном концерте. Творчество, желание и способность творить противны любой власти по существу. Неподвижность, застой, сохранение того, что есть и как есть - верный путь к энтропии, это - сама энтропия, только она, эта неистово тупая неподвижность посреди меняющегося мира может удержать у власти тех, кто за нее цепляется. Пещерная радость обладания лучшим куском никуда не ведет общество или государство, но фиксирует на своих местах обладателей власти.
   
   Если бы Господь сопровождал каждого новорожденного внятным документом на тему кто он, какой он и зачем он, - Бог лишил бы нас свободы.
   Духовный лидер человечества Саша Проханов в этом смысле исполняет божеские обязанности, рассказывая нам кто, какой и для чего. Став маленьким красным фюрером, он явно остановился на пути к Сталину и к Богу. Рабское цветет в нём и густо пахнет, он будет действовать на наше обоняние вечным и безысходным внутренним плачем о недостижении власти над всеми умами без исключения. А исключение всегда найдется, это - дети. Они подросли и задают вопросы, на которые ты давно ответил. Иди и формулируй ответы и не сильно повторяйся в попытках быть убедительным. Обретай опыт, внуки тоже вырастут и всё с тебя спросят.
   
   Уважаю людей, у которых сама жизнь - творческий процесс. Вряд ли, чтобы идти особым путем, нужно изобретать особое колесо. Ау, Россия. Азиатские, европейские или австралийские колеса, - они все круглые. Даже на квадратном или треугольном пути. Можно ехать или не ехать - это весь выбор. Власть думает, что неподвижность треугольного колеса сохранит ее у руля. Да, сохранит ценой потери движения. Надо бы не путать дорогу с телегой. Иномарки кругом. Та же Австралия едет на европейской культуре веками, тот же Бетховен - не совсем китаец, но Левша опять старается подковать блоху - это и есть особый путь, пора бы уже не путать пути со средствами передвижения и не стесняться идти своим путём в тапочках от Ади Даслера, таков современный мир. Кто, куда и на чем едет и при этом какой он сам - поди разберись сначала с собой, патриот недодуманный.
   Что отличает соседский огород от своего? Что отличает людей разных стран и континентов, разделенных границами или океанами? Опять хочется кидать камни в чужой огород. Но ведь уважение соседа, взаимное уважение и интерес лучше сохранят твои помидоры и твою самобытность, чем кидание камней. Пора начать сначала. Где там начало. В конфликте души с телом или позже?
  Каковы менты, такова и ментальность. Питиё, битиё, бытиё определяют сознание, дознание, познание. Поклон Веничке Ерофееву, да живет с нами его душа. Трава вечно пробивает асфальт, и если не класть новый, мы все со временем окажемся на зеленой лужайке под солнцем. Мимо неё, клацая и спотыкаясь на стыках, пробежит вечная российская электричка, идущая по особому пути: Москва - Петушки. Вся до последнего винтика отечественная, импортозамещенная, с клеймом Уралвагонзавода на левом боку. Пролетит эта птица-тройка, свистнет что-нибудь по дороге - как много в этом звуке для сердца русского слилось. Или сли́лоось, нет разницы. Садитесь, Венедикт. Побудем вместе, Россия за окном. Но и мы - Россия. Спасибо, нет, я не пью с 1966 года. Так получилось.
   
   Мой тесть, достойнейший человек, всю жизнь занимался изучением творчества Ершова, автора "Конька-Горбунка". Благодаря ему и таким, как он, никакое импортозамещение не грозит русской душе, а тело - всего лишь её одежда. Хоть в Тобольске, хоть в Шанхае. Почему, кстати, не слышно о другой какой-нибудь национальной душе, кроме русской?
   
   Похоже, почерк у меня становится карлмарксовским. Но "Капитал" написан для большинства, а мне нужен только один-единственный читатель. Средством массовой информации я быть не хочу, массам моя информация нафиг не нужна. Мутный досуг арестанта.
   
   Каждый разглядит в окружающем мире лишь то, что содержит в себе самом.
  
  
   Если сеять в группе ростки оптимизма, выносливого оптимизма, то некоторые из них обязательно взойдут, станут деревьями, удержавшими кого-то на краю пропасти.
   "Видишь,
   зелёным бархатом отливая,
   Море
   лежит спокойнее, чем земля.
   Так же,
   как будто ломтик от каравая,
   Лодочка
   отломилась от корабля...".
  
   Эта песня Новеллы Матвеевой в упрямом, динамичном "питерском варианте" исполнения вдруг удерживала на краю не одного и не двух, а больше. Противосуицидными были и пихтята - маленькая поросль пихты. Мы всегда о них заботились, и когда заботишься о ком-то, некогда думать о самоуничтожении - у тебя есть любимое существо. Тут же и песни Веры Матвеевой.
   Суицидинг, зацепинг... Пора на всё это мозги употребить. Мозги, а не власть. Власть каждый может, а мозги - пойди поищи ещё. Это не мы приближаемся к краю. Это край наезжает на нас.
   Лемминги-пеструшки, когда перенаселяют ареал, бегут и топятся толпами. Только некоторые остаются стоять и удивленно смотрят на своих самоубивающихся собратьев. Что движет одними и что - другими? Интересно же. И биохимия там, небось, какая-то есть, всё ближе к вожделенной Науке, которая всё везде знает.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  

Опубликовано 30 августа 2018 года. Отрывок 278

  
   Отдам полцарства за подшивки журнала "Химия и жизнь" до 1985 года и раньше. Это восторг, да еще с рисунками Златковского. Ещё были замечательные журналы "Техника - молодежи", "Юный техник", "Вокруг света", "Советское фото", "Пионер" (довоенный и до 1970-х), "Костер", "Мурзилка". В "Мурзилке" к 100-летию В.И. Ленина была напечатана загадка:
   "Это что за большевик,
   Он залез на броневик,
   Он большую кепку носит,
   Букву "р" не произносит".
   Отгадка, как всегда, печаталась тут же, но вверх ногами: "нинǝv".
   Во многих серьезных редакциях я видел эту страничку из "Мурзилки", прикрепленную к стене над головой главреда или его заместителя. Советский человек поймет, о чем я говорю.
   Интересен был журнал "Радио", но я не сразу понимал все напечатанные там схемы. Они были неподъемны для меня, 12-13-летнего и по смыслу, и экономически. Чтобы спаять такую схему, надо было иметь по килограмму олова и канифоли, а у меня было их совсем немножко в круглой картонной коробочке, приобретенных на скромные суммы вместо школьных завтраков. Однажды я паял и ел морковку одновременно и перепутал руки. Тыкал морковкой в спайку, пока не задымились губы. С тех пор поедание морковки является для меня очень отдельным от всего занятием. Кроме того, с этого дня мне редко изменял вкус.
   Это был 1958 год, в Москве стали появляться новые троллейбусы завода имени Урицкого, наполнявшие улицы громким воем электромоторов. Это было непривычно после бесшумных троллейбусов старого образца со скошенным носом. Вода тогда была еще водой, а не слегка очищенным раствором всяких реагентов, снег - снегом, дождь - дождём. Только по речке Яузе, слышной носом издалека, плыло всё, что всегда всплывает, плыло толстыми слоями и впадало в Москву-реку, а там уж и в Оку, которая несмотря на это была живой рекой, полной рыбы и подводной растительности. Сейчас Ока уже мертва.
   Нырять в пресной воде я не любил, она щиплет глаза, в отличие от морской, в которой всё видно. Впрочем, это уже не про Яузу. Говорят, американцы в 60-х предложили очистить её, но всё, что найдут на дне, - заберут себе. Советское правительство отказалось. Недалеко от моей 358-й школы, где я учился в старших классах, в Яузе лежит золотая карета Екатерины. Место это называется "Коровий брод", в просторечии - "Коровка-бровка". Вскоре после нее, ниже по течению, красота мест, занимаемых когда-то Францем Лефортом, с Лефортовскими прудами и окрестными усадьбами на западный манер. На другом берегу - памятный мне стадион "Строитель", где я провел свои футбольные годы, а чуть поодаль - ЦАГИ, Центральный аэрогидродинамический институт с ревущей на весь огромный район аэродинамической трубой.
   Немецкий рынок еще не стал Бауманским и располагался ближе к метро во внутренних двориках квартала среди сараев и застывших во времени одноэтажных домиков Старой Москвы.
   Немецкий рынок до сих пор часто снится мне, прилавки его - над моей головой, они для взрослых, но издали видны и манят запахом молочные бидоны, огородная зелень и валенки, варежки, стельки, сапоги, подковки, помидоры и красочная таблица под названием "Разделка свиной туши". Пирожки из фанерных коробов, разнообразная рыба и глиняные "пробки" с порохом, которыми ассирийцы и цыгане торговали из-под полы. Такая пробка вставлялась в деревянный "пугач" на резиновой тяге, боёк ударял в пробку, и она гремела, поднимая в воздух стаи воробьев, которым на Немецком рынке был полный гастрономический простор.
   Рынок был Немецким, поскольку находился на краю Немецкой Слободы, в которую за новыми впечатлениями и приключениями регулярно наезжал Петр Алексеевич Первый. От Земляного вала берёшь по Старой Басманной, минуешь Разгуляй с его трактирами и холодной вытрезвительной речкой Ольховкой, оставляешь слева имение и сад царского палача Малюты Скуратова и - бери правее, вот тебе и Немецкий рынок.
   Чугунные круги от старых печей, ведомые проволочными "поводками", справно катились по московским улицам, а мальчишки, которые их катили, воображали себя ведущими всякие колёсные экипажи, а то и корабли с самолётами.
   Город был полон разными будоражащими запахами, которые исчезли или исказились только с наступлением эры пластмасс и химикатов. Паровозные дымы сливались с дымами печных труб и котельных, а весной все запахи смешивались в один восторженный букет. Тополиный пух кое-где собирался в многослойную подушку, на которой чугунные круги спотыкались, но тут же снова продолжали свой путь по довоенным ещё асфальтам, ведомые опытными водителями чугунных кругов. Жесткие проволочные поводки, которыми мальчишки вели круги, выделывали в воздухе фигуры высшего пилотажа, удерживая равновесие и маневры чугунного обруча. Высшим шиком считалось вести обруч бесшумно или наоборот с неповторимым оригинальным звуком и ни разу не уронить его, оббегая по узким, изрытым временем тротуарам свой квартал.
   Время самокатов на подшипниковом ходу еще не наступило, и чугунные обручи шуршали и гремели по улицам, обучая выбирать дорогу для колесного экипажа. Солнце, обруч, мелькающие ноги его владельца, звуки старых московских подворотен. Наши мальчишеские слова - "атас", "бояки" (тру́сы), "законно", "фрицы" (враги), "вредители" (враги народа), "шпионы" (кто одет не по-нашему, да еще в очках и в шляпе). И страшные клятвы, которые всегда оканчивались словами "по гроб жизни!".
   Большой обруч устойчивее, его вести легче. У меня был маленький, но я наловчился. Он стал моей частью, как и у других. До сих пор, бывает, ловлю себя на том, что веду обруч, особенно во сне. Только он теперь большой, как у всех. Вести его легко, сам не замечаешь как.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  Опубликовано 31 августа 2018 года. Отрывок 279
  
   Интересно, как себя чувствуют старые тропы где-нибудь в Сьерра-Маэстра. Там тоже можно работать тропу, я видел картинки. Везде, где есть протяженное безлюдье, нужна тропа. Таких мест много, но надо читать карты и рекогносцировки на местности. Тропа нужна там, где она нужна. На заброске экспедиции есть десятидневный запас продуктов, палатки, инструмент, аптека и множество вспомогательных штуковин, которые непременно будут востребованы, не внизу, так вверху. Отдельным блоком идет "охранка" - всё, что может промокнуть, разбиться, пострадать при транспортировке. Там же тропяные телефоны, причиндалы к ним и катушки с проводом ПЭЛ Ø0,4-0,6 мм. Бывшие "Спидолы" и "ВЭФы" превращены в устройства громкой связи между лагерями - взросляк по телефону не секретничает, хочешь - слушай все разговоры "руководителей". Да и вообще - слушай краем уха все разговоры на громкой связи - будешь в курсе всех тропяных событий.
  
   Можно ли из тропы сделать "бизнес"? Наверное, можно где-нибудь близ горных гостиниц, пансионатов, туристических объектов, но тропа не продается - в принципе. Как-то мы после тяжкой разведки на безводном хребте, не в силах вернуться в лагеря, свалили к сумеркам в поселок Куйбышевка и сели в автобус, чтобы заночевать в городе. Как всегда, пропустили вперед местных жителей, помогли женщинам и пожилым людям забраться в салон, потом залезли сами и встали посредине, ибо все сидячие места были заняты. Автобус тронулся, и немолодая местная (шапсуги) жительница вдруг подвинулась на своем сиденье и поманила к себе Тишку, указывая на образовавшееся рядом с ней местечко. Тишка засмущался, замотал головой, и, хотя еле стоял, вежливо поблагодарив, отказался. Женщина вдруг поднялась и в тишине автобуса (местные не шумят, мы тоже) провозгласила:
   - Посадите детей! Вы не знаете, что это за дети!
   Пассажиры зашевелились, автобус наполнился улыбками и особой доброй атмосферой, которая всегда разливается в воздухе от взаимной симпатии. Рядом с агуй-шапсугскими крестьянами образовались посадочные места, кто-то взял наших младших на колени. Мне водитель вдруг выставил приставную скамеечку, все мы сели, женщины любовно тормошили и отряхивали от усталости детей, дети улыбались, отвечая на их незатейливые вопросы. Весь автобус сидел, никого стоящего на ногах не осталось. Небольшие разведочные наши рюкзаки мужчины аккуратно задвинули под сиденья. Ехали в доброй тишине, только женщина, которая о чём-то расспрашивала Чистенького, вдруг заплакала, осеклась и уткнулась в него лицом, благо он уже сидел у нее на коленях.
   Чистенький положил ей на голову свои небольшие натруженные руки, растерянная улыбка овладела его лицом.
   В городе на автовокзале все тепло попрощались с нами.
   Это и есть "плата за тропу". Она не выразима ни в каких денежных знаках или подарках. Такая плата не может быть договорной, она возникает естественно, из самой ткани жизни, из взаимоотношений Тропы и людей, которые ею пользуются. Тропа проложена и очищена от препятствий, местным хорошо ходить по ней, тем более что несколько сотен лет назад по её нитке пролегал древний караванный аробный (арба) путь, связывавший причерноморский аул Агуй (Агой) с поселками северных предгорий. Такая тропа - не только безопасность путника в горах, но и сама память народа.
   Аробные тропы, даже если они очень заросли или осыпались на оползневых склонах, очень хороши, логичны и легки для прохождения, если их толково восстановить. Когда-то их самым оптимальным путём проложили ишаки, потом "полку" дотоптали кони и аробные (арба) колеса. Люди, товары и вести передвигались по этим тропам веками и тысячелетиями, связывая большой мир континента через Главный Кавказский хребет (ГКХ) с большим аулом на южных склонах, всего в семи километрах от моря, где был небольшой Шапсугский порт. Следующим к югу был большой порт Топсида (Туапсе), а к северу по берегу - заливы, полные кефали и ставриды, фруктарники (леса из фруктовых деревьев) - сюда из самой Греции тянулся огромный язык средиземноморской растительности, расположенный вдоль берега Черного (Чёрмного) моря от Джубги до Колхиды, где его окончательно сменял пояс влажных субтропиков.
  
   Когда живешь в лесу самостоятельно, то все века прошлого и будущего существуют для тебя сразу, ничто не ориентирует в "степени развития" цивилизации, - ты существуешь не вне времени, а в любом времени, во всех временах сразу. Сделай мы тропу от Агоя через ГКХ лет двести назад - местные так же были нам благодарны. А мы - им, поскольку пройти через аул в наших рыжих (оранжевых) анараках без обильных угощений было невозможно. Что вы станете делать, если вдруг вам перегораживает путь двенадцатилитровое ведро сметаны и пояснительные слова: "Кушайте, ребяты! Ведерко потом если занесете - хорошо!".
   Идти с ведром сметаны через хребет до тропяного лагеря занятно, но там мы, воспользовавшись собранным по дороге ведерком ежевики, быстро слепим вареники с ежевикой, отварим, и пойдут они с сельской сметаной - ой как хорошо. Душа народа может выражаться и в сметане, если эта сметана от души. Ведро вернули аж через две недели, за что Дятел получил большой нагоняй на вечернем круговом разборе. Получил от группы, конечно, не от меня. Я обе недели грустил и мучился от этого пустого, задвинутого в подсобную палатку ведра и радостно праздновал, когда про него вспомнила сама группа и вернула хозяину.
  
   В беседе со старым шапсугом много времени спустя я узнал, что местных, в первую очередь, больше всего поразило то, что никто из тропяных никогда ни на миллиметр не нарушал их исконные территории, в том числе не огороженные, и что проходящими через аул нашими детьми за два года не было сорвано ни одного плода с их деревьев (плотоядно налетали только на старую алычу, стоявшую за окраиной поселка). Не было вытоптано ни единого ростка, никто из нас не сломал ни одного стебля какого-нибудь растения в ауле, не спугнул домашнюю птицу или скот. В конце беседы старый шапсуг будто решился поделиться со мной чем-то сокровенным. Он сказал тихо, округляя глаза:
   - На вас никогда ни одна собака не лаяла...
   Взаимоотношения Тропы с собаками и конями - отдельная большая тема, если успею - расскажу. Это важно, хотя как руководство к действию не годится, а как "методическое пособие" - смешно. Так себе, чистая констатация, в отличие от темы взаимоотношений с обитателями лесов, лугов и тундровых зон.
  
   Ковбой Билл спрашивает у скачущего рядом ковбоя Джо:
   - Скажи, Джо, а что такое "круговорот в природе"?
   - Это очень просто Билли. Вот вынимаю я, скажем, свой кольт и делаю в тебе дырку. Потом, конечно, плачу и закапываю тебя в красивом месте. Из тебя вырастает сочная зеленая трава. Её съедает корова и кладет плюху. Я скачу мимо этой плюхи, смотрю на нее и говорю: "Ба, Билл! Ты такой же как прежде!".
   Этого "ты такой же, как прежде" на Тропе никто получить не хотел. Такой констатации побаивались, о ней старались не думать. Думали о том, как быть другим. Незамысловатая ковбойская притча была на Тропе одним из двигателей прогресса. При этом надо понимать, что всерьез воспринимались только сведения о погоде и медицинские данные. Почти все остальное серьезным и окончательным не было, подлежало словотворчеству и носило юмористический характер. Настоящим, констатированным про любого человека, могло быть только что-то хорошее, настоящее, уже не подверженное времени и обстоятельствам, то, что в моем московском послевоенном детстве называлось "по гроб жизни".
  
   Тропяные девчонки передавали из поколения в поколение свои девчоночьи анекдоты. Например, такой.
   Слон вывалялся в муке, подошел к зеркалу и воскликнул: "Уй, какая большая пельменя!!".
   Смеховая культура Тропы проникала во всю повседневную жизнь, почти во все текущие ситуации и была опять же не аппликацией на них, а присутствовала в самой их сути, в самой сути жизни. Бо́льшая ее часть проявлялась в пантомимное, в пантомиме, вплетенной в реальную жизнь. Временами это было безумно смешно, смешно надолго, смешно в неожиданных повторах и пародиях. И самопародиях, что очень-очень важно. Особенно меня впечатляло, когда автопародия, самоирония охватывала всю группу целиком, жаль, что такие минуты невозможно изобразить на бумаге. Нужно, как минимум, видео. Я не знаю, сохранилось ли больше сотни видеокассет V8, отснятых одноименной камерой на Тропе. За всеми тропяными материалами охотились какие-то оборотни, в основном - без погон. Стереть, вымарать и переврать всё было (и остаётся) их задачей. Но, надеюсь, по сохранившимся фрагментам можно разглядеть и расслышать весь фрактал Тропы, где всё есть во всём, одно за другое цепляется и на поверхность сознания (осознания) вытягивается без труда.
   Тропа - это очень смешно. Это представление, где все - актеры и зрители одновременно, но еще они же - авторы и режиссеры, но никому не придет в голову объявлять и показывать какой-то спектакль, этот спектакль - сама жизнь.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 3 сентября 2018 года. Отрывок 280

  
   Шквалы воспитывают быстродумов. Когда группа мгновенно переходит в "авторитарку", мне не надо говорить, кому, как и что надо делать. Достаточно назвать задачи - группа их выполнит. Будут усилены растяжки (тяги) палаток, закреплены или свернуты тенты, продуктовые хранилища, приведена в безопасное состояние аптека, вмиг опустеют все сушилки для обуви и одежды, а костер будет заложен накатом из толстых, не сносимых ветром бревен, которые специально приготовлены в поленнице для таких случаев. Никто не будет метаться в поисках своего действия или участия в коллективных действиях - быстродумы не мечутся, они делают много и быстро, пока лагерь не станет безопасным на шквал.
   Речь при аварийных работах почти не звучит, её заменяют междометия и звуковые сигналы.
   - М?
   - Мгм!
   Лес, как всегда, хорошо слышно, группа не застит его своими звуками.
   - О! - это значит "обрати внимание!". Вскрик с буквой "а" может означать только сигнал бедствия, просьбу о срочной помощи.
   - И? - спрашивает Фенек. Тут же к нему, держащему тяжелую скатку толстого полиэтилена, выскакивают, выпрыгивают двое свободных и, не теряя темпа и ритма работ, помогают накрыть блок личного снаряжения. Все настроены доброжелательно. Если ты замешкался на несколько секунд, все подождут и продолжат с тобой работу без единого слова, без укора или недовольства. "Взаимная человечность", так точно обозначенная А.В. Суворовым как ценность, живет на Тропе и действует даже в узких и жестких рамках аварийных неотложных работ, когда руководство становится авторитарным.
   Среди таких работ есть и те, которые невозможно выполнить в одиночку. Никто не командует - кто с кем что будет делать - как чертики из табакерки к тебе подскочат ближние из свободных. Если смотреть со стороны, то кажется, что все обитатели лагеря танцуют. Так оно и есть, но это рабочие танцы. Из их полиритмии складывается возможность общего, совместного и сообразного моменту действия.
   Рабочие "танцы" происходят и на самой тропе во время ее прокладки, и на заготовке дров, на всех основных и вспомогательных работах. Танец, конечно, не является целью, он - средство, средство надежное, качественное. То, что сделано всерьез, - разрушится, сломается. То, что сделано играючи, но с любовью, будет жить долго и хорошо работать.
   Наблюдать за танцующей по делу командой - занятие эстетически приятное, но редкое, самому тоже надо работать. А уж взять камеру в такие минуты и снимать - это вообще моветон. Один пупок земли с камерой, а вокруг все работают. Пф-ф.
   Никто не прекращает работы, если всё везде не сделано полностью. Удовольствие от такого труда свежо и огромно, ритмы шквальных работ еще владеют нашими телами, когда уже баста, закончили, готовы к непогоде.
   - Всем в укрытие! - командую я.
   Убедившись, что все в безопасности, залезаю в своё, из которого видно весь лагерь и его окрестности. И тут налетает шквал.
   Как-то на плато Лагонаки хотели переждать ливень, устроились на полке тропы, накрылись полиэтиленом, но сверху посыпался град величиной с голубиное яйцо. Касок на 12 человек было две, я скомандовал "миски на голову!", быстро вытащили алюминиевые миски, надели их на головы и ойкали только от ударов градин по коленкам и другим мальчишеским не мягким местам. Град по мискам-каскам стучал звонко, а я еще успел скомандовать "вверх не смотрим!", - и обошлось. Солныш дня два прихрамывал, больше ничего. Ну да, несколько синяков на руках и коленях, но синяки очень быстро проходят от мази "Арника", гомеопатической такой мази, от которой "на свежак" проходят любые ушибы, даже боли не чувствуешь. Резервную площадку для отсидки я тогда углядел метрах в восьмидесяти на небольшом гребне между двумя карстовыми воронками, несущими на своих стенах солидные снежники. Эта площадка нам не понадобилась, как и контрольная резервная, которую я на ходу углядел внизу по склону. Особенность таких отсидок еще в том, что каждый тропяной старается надежнее укрыть своего товарища, соседа слева или справа, а они так же заботятся о нём. Редкое дело - затечка, чтобы вода затекла, прорвалась в укрытие, да и от ветра мы защищены надежно. А чтобы не было "обидной" затечки в момент снятия большого полиэтилена или тента, группа работает сосредоточенно, осторожно и слаженно.
  
   Обидную затечку я ощутил в полной мере в 1967 году через только появившуюся штормовку из прорезиненной ткани. Пройдя минут сорок под солидным дождём, я решил всё-таки натянуть капюшон, хотя в нем хуже слышно группу. Капюшон был полон дождевой воды, но я это понял тогда, когда уже натянул его. В какую-то долю секунды мне показалось, что он странно тяжеловат, а в следующую долю секунды я понял, почему.
  
   Тропа, как правило, натягивает на головы капюшоны штормовок только при жестком боковом ветре с осадками (дождь, снег). Средние уши у всех остались без воспалений, но в капюшоне человек хуже и медленнее ориентируется в пространстве, хуже слышит и медленнее принимает решения. Даже стоячий воротник меняет ориентацию в пространстве, что уж говорить про капюшон. Будь осторожен с любой самозащитой. Чем лучше ты защищен, тем меньше от тебя проку для окружающих. А если тебя окружают дети? Сам найди ответ на вопрос и реши его раз и навсегда. Для себя и окружающих. Для детей. Или уйди от них, самозащищённый, в черных доспехах, непроницаемых для душевного тепла и внимания, как всё черное. Черное - это не цвет. Это отсутствие цвета. Это броня, которая действует и внутрь, и наружу, это более тяжелый случай, чем простая шапка-невидимка. Ты не просто невидим в черном, ты не существуешь в черном. Осталось надеть черные очки, и мир исчезнет, как ты для него в чёрном.
   Всякие одежды были на Тропе, но черных не носили. Я открыт, и мне всё открыто. Я закрыт - и мне всё закрыто. Негоже человеку равняться на моллюска. Открой себя другим, среди них нет твоих врагов, и открывшись, ты это увидишь. Открытому жить страшнее, иногда - больнее, но ты сильный не своими черными створками, а своим светом и теплом. Открой, оно того стоит. Ты увидишь планету и людей как они есть - теплыми и несчастными в своих страхах всего неизвестного и непонятного. Откройся, и всё поймешь, и улыбка твоя будет больше любой боли, которую причиняют окружающие. Но и они испытывают боль, один от твоей открытости, другие - от закрытости. Ключом к решению проблемы является интонация, это и речь, и "интонация" самого поведения, сообразная твоей истинной природе. Хочешь знать эту природу - пойми своё детство. Ты был самим собой, и мир еще не научил тебя быть другим, мимикрировать.
  
   А если захочешь в себе, в своей природе что-то изменить, то делай это сразу, до самооткрытия. В самостроительстве и самоперестройке твоя природа может мешать тебе, сопротивляться, пружинить. Прояви настойчивость, при этом упирай не на то, что плохое в тебе плохо, а на то, что хорошее в тебе хорошо. Получи удовольствие от поправок, это лучше, чем вечно ходить с опечатками природы при твоём производстве. А если уж с чем-то справиться не можешь - нагрузи на это непоправимое зло кучу полезного груза, запряги его на трудных этапах пути, пусть работает, а не ждет от тебя милостей. У каждого свой неповторимый путь в изменениях себя. Единых рецептов я не знаю.
  
   Я в раннем детстве был маленько пуглив, даже труслив. Вот на какую тему. Не боясь того, что происходит и не боясь того, что может произойти, я побаивался внезапного неизвестного. Привычку побеждать этот страх вырабатывал сознательно лет в 8-9, когда понял, что это называется "страх". Как только честно назовешь себе свои тёмные пятна, считай, что ты уже наполовину победил.
   Со своим Эго всё равно ты будешь бороться всю жизнь, потому просто разберись раз и навсегда - кто из вас служит другому, оно тебе или ты ему. То есть, если ты сумеешь разделять себя на себя желаемого собой и себя собой отрицаемого - ура. Так же можно легче переживать свою физическую боль, существуя с ней в себе отдельно от неё. "Я - точка, боль - точка", - говорил я себе. Мы разные точки, и я всегда в порядке, при любой боли, в любой ситуации. Боль сопутствует мне, но она - не я. Жадность сопутствует мне, но она - не я, страх сопутствует мне, но он - не я. А я - не они.
   Можно и как-то еще, найди пути сам. Они есть, если достаточен уровень желания. От него вообще в личности многое зависит. Это не путь самообмана, он потребует реальных волевых усилий, от которых тоже можно получать удовольствие. А от ожидаемого удовольствия зависит и уровень желания. Персонификация, анимация собственных качеств в виде существ часто помогает работать над собой. "Какая упрямая эта Лень, вот ужо настигну её и задам жару".
   Беспощадное отношение к себе сделает тебя улыбчивым и самоироничным. Это хорошие ценности в твоей копилке, которую, впрочем, разбивать приходится каждый день, а то и каждый час.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 6 сентября 2018 года. Отрывок 281

  
   Стоим полукругом в альпике.
   Стоим красиво. Костер там, где должен быть - внутри полукруга, чуть ближе к его разрыву, а из каждой палатки хорошо видны все другие. Закрепились на ветер, он может быть к утру, а ветра тут большие и сильные - лес их не держит, гуляют как хотят. Мы тоже гуляем, как хотим, днем взяли 26 километров сложного хода, здесь выше 2000 метров, воздух слегка разрежен.
   Костер на ночь не закладываем, ветер вмиг разожжет его и выдует, останутся угли, да и те рассыплются по склону. На палатки жар не пойдет, с тыла мы прикрыты пологим склоном, уходящим вверх. До воды метров двести, это небольшой родник и текущий из него ручей. Дрова экономим, в альпике - сами понимаете.
   Стоим полукругом в альпике. Темнеет. Костер еще тлеет, посвечивает последними головешками, будто подмигивает. Кругозор у нас небольшой, в сумерках гаснут видимые склоны. Невидимые не гаснут, они живут в памяти гигантскими солнечными пятнами, а посредине стоим мы - "подковкой".
  
   Человеческий состав палатки называется "экипаж". Сколько палаток - столько экипажей и все они разные. У меня в экипаже один человек , это я сам. Я один в экипаже с 1979 года. Директор областной ДЭТС (детская экскурсионно-туристская станция) Кузьмицкая, пожилая грузная женщина, умница, заядлая туристка тридцатых годов вызвала меня в кабинет и спросила:
   - Юра, каким Вы там людям досаждаете?
   - Вы о чем? - спросил я.
   - Кто-то очень не хочет, чтобы Вы были в Москве во время Олимпиады.
   - Как это - не хочет? - спросил я.
   - На Вас написано заявление в прокуратуру, что вы... спите с мальчиками.
   - Конечно, - говорю я. - С девочками мне как-то неудобно.
   - Не шутите, Юра, - сказала Кузьмицкая. - Я знаю, что все это чушь собачья, но мне тут звонили...
   - Откуда? - спросил я.
   - Я не могу Вам сказать, но Вы догадываетесь.
   - Догадываюсь.
   - Я не отменю ни один Ваш поход, Юра, но хочу попросить до окончания этого бреда ночевать отдельно от группы.
   - Хорошо, - сказал я не раздумывая. - Я буду уходить от группы после вечернего разбора и возвращаться к подъему.
   - Вы хотите хорошую, легкую, одноместную палатку? Я думаю, что эта дурь может продлиться несколько месяцев.
   - Месяцев? - удивился я. - У нас есть одноместка, она ходит с нами как грузовушка, я поживу в ней.
   - Месяцев, Юра, - вздохнула Кузьмицкая. - А что у Вас там за иностранные журналисты дома бывают?
   - Из ГДР.
   - Вы осторожнее с ними, Юра. Наверное, они не из ГДР.
   - Из ФРГ? - испугался я.
   - Они вообще-то не журналисты, - сказала Кузьмицкая. - Знаю я эти штуки.
   - Какие штуки? - спросил я, но Кузьмицкая показала пальцем куда-то в потолок и двумя пальцами на свои уши.
   - Понял, - сказал я, хотя ничего не понял.
  
   Следующий поход был в субботу, трехдневный - в понедельник выпадал какой-то праздничный день, и мы отправились в Подмосковье, туда, где негусто расположена населёнка, и где течёт река. Суббота была ходовая, прошли километров двадцать и поставились подковкой на высоком берегу реки в красивом сосновом лесу над крутяками обрыва. За водой сходили с веревкой. Андрюшка-Долгушка упахался, поднимая воду на стоянку и на его верхней губе выступили капельки пота, круглые как бусины.
   Сготовили быстро и толково. Поели. С мисками-кружками в руках сглиссировали по крутому склону к реке. Вымыли посуду. Девчонки оставались наверху, прибирались после ужина вокруг костра. Это был месяц май, дружная молодая зелень на деревьях, первые сумерки.
   Сумерки украли кругозор и высокий берег выходил прямо в небо, в синеву, где зажигались звезды, где был невидимый противоположный низкий берег, который представлялся множеством воздуха и отсутствием какой-нибудь опоры, возможности приземления. Мы стояли на краю мира, от безбрежности нас защищали только несколько сосновых стволов, стоящих над самым обрывом.
   - Юр, месяц вышел, - сказала Светка. - Смотри, а прямо над ним - звездочка.
   - Ага, - сказал я. - Давайте рассчитаемся.
   - Первый, - сказал Мика.
   - Второй, - сказал Дон.
   - Третий, - сказал Серёня.
   - Четвёртый, - сказала Маринка.
   - Пятый, - сказала Ленка.
   - Шестой, - сказал Гадёныш.
   - Седьмой, - сказал Данила.
   Когда все рассчитались, я спросил:
   - Свет на ночь готов?
   - Свет на ночь готов, - сказал Мика.
   - Поехали по дню, - сказал я.
   - День был хороший, - сказал Дон. - Я упахался под рюкзаком, он мне показался сегодня неудобным. На коротких привалах я маленько переукладывался, но все оставалось так же. Идти было неудобно, я не попадал в собственный шаг. Мне это все понравилось. Потому что я себя преодолевал. Я как-то сам с собой соревновался. И победил. И еще спасибо Долгуне. Он предложил взять у меня груз и все время подбадривал. Он ничего не говорил, но он головой вот так подбадривал и улыбался. У меня всё.
   - А что-то запомнилось по пути? - спросила Маринка.
   - Да. Когда мы ломились азимутом, я подумал, что так по лесу ходят лоси. И увидел лес как лось. Очень такой лес...
   - Спасибо, - говорю я. - Отдохни хорошо.
   - Ага, - говорит Дон. - Спасибо всем.
   - Для меня день был не самый трудный, - говорит Мика. - Я шел ногами как автоматически и мне понравилось. Становится хорошо видно лес и всё нюхается... Ну, много всего пахнет и ты чуешь запахи леса. А когда мы посуду в речке мыли, там отражалось от Солнца. И мне так показалось, что мы посуду в золоте мыли. Я зачерпнул и посмотрел, а там вода. Я думаю, что вода дороже золота. Без золота можно жить, а без воды - нет.
  
   В конце разбора я поблагодарил всех за день и сказал:
   - Народ, расклад сегодня - по своим экипажам. Завтрашние дежурные ночуют в третьей палатке.
   - А ты тогда где? - спросил Мика.
   - Я сегодня ночую вне лагеря, в однушке-грузовушке.
   - Почему? - спросил Мика.
   - Я так обещал.
   - Кузьмицкой, - сказал Мика. - Мы всё знаем. Юр, нас тоже собирали, и родителей. Родители все за тебя, и мы за тебя, не надо никуда уходить.
   - Я обещал, - говорю я.
   - Ты там будешь совсем один? - спросил Долгуша.
   - Да. Это легко.
   - А если тут у нас что-нибудь вдруг случится? - с надеждой спросила Маринка.
   - Есть второй руководитель, - сказал я. - Если что, пошумите мне, я буду через три минуты.
   - Не надо, Юр. Из-за каких-то уродов...
   - Я обещал.
   Помолчали. Сосновые дрова горят ровно, без треска.
   - Мы же никому не скажем, Юр.
   - Я обещал.
   Дон с Долгуней переглянулись, Мика попеременно глянул на обоих и утвердительно кивнул.
  
   К берегу свалил по проложенной нашими задами ложбинке, свернул налево, вышел на турбулентный участок течения и сразу вошел в брод. Вода поддала прохладой вверх, я вздохнул и наклонился пощупать дно. Сумерки густели, но камешек со дна показался мне золотистым и в крапинках, как нос у Алика Морозова. Вода текла тихо, обегая с двух сторон небольшой островок с зеленой травой. Последний отсвет сбегал в воду по травинкам и казалось, что этот необитаемый крошечный островок взлетает в небо. В несколько шагов я вышел на другой берег и углубился в высокую, выше колена согнутую траву низкого берега. Выбрал плотную площадку, быстро поставил свою брезентушку-грузовушку и огляделся.
   Высокий берег было хорошо видно и он оказался темно-синим. Наверху, над рекой и надо мной горели два костра. Один - знакомый рабочий костер лагеря. Другой - свежий, новый, осветительный. "Спасибо", - подумал я и стал устраиваться. Постелил пенку, спальник, свернул штормовку под голову, растянулся. Перед лицом на скате палатки мерцает отсвет осветительного костра. Сколько времени они собрались его жечь?
   Берега выходят в синь...
   А на тех горят костры, - мелькнули строчки с мелодией.
   Какая-то песенка стучится, подумал я и повернулся на бок, чтобы заснуть. Потом высунулся наружу и увидел, что всё из синего стало тёмно-сиреневым. Провел рукой по траве. Трава покрывалась росой, утром она вся будет росистой.
   Берега выходят в синь.
   А на тех - горят костры.
   Перед временем росы.
   До сиреневой поры.
   Показалось, что-то плеснуло в реке. Может, рыба. Или лягушка прыгнула. Вспомнил камешек со дна, его веселые золотинки.
  Поднимаю наугад
  Желтый камешек со дна.
  Месяц выставил рога,
  Рядом звездочка видна.
   К палатке явно кто-то шел от реки, спокойно, не быстро. Я прислушался, но кто-то сказал Долгушкиным голосом:
   - Добрый вечер, Юр. Это я пришел, Долгуша.
   - Случилось что-нибудь? - спросил я.
   - На лагере всё штатно.
   - А у тебя? - спросил я.
   - У меня тоже.
   - Давай провожу тебя назад. Потеряют ведь тебя.
   - Не потеряют.
   - Что ты хочешь, Андрюш?
   - Я пришел.
   - Зачем?
   - Я обещал.
   - Ты обещал ночевать не на лагере.
   - А ты?
   - А я никому ничего не обещал, - звонко сказал Долгуня. - Это моё решение.
   Я понял, что мне ничего не стоит раздавить его решение, взять за руку и отвести на лагерь.
   На зеленом островке
   Нет ни птицы, ни зверька, - подумал я.
   - Долгуня, у меня только что тебе песенка придумалась, - сказал я неожиданно для себя и тут же понял, что ломать Андрюшкину волю не буду, не смогу, нельзя. В его воле - воля группы.
  Отражаются в реке
  Золотые облака, - вспомнил я и спросил:
   - Хочешь спою?
   - Хочу. А можно я сяду?
   - Садитесь, Долгун, - сказал я учительским голосом. - Ставлю вам тройку по поведению.
   - Юрка, - тихо сказал Долгуня и ткнулся макушкой мне в нос. Макушка пахла спокойно.
   - Дурка, - сказал я и вздохнул. - Спал бы уже.
   - Нет, - сказал Долгуня. - Я тут.
   - Берега выходят в синь, - сказал я.
   А на тех горят костры.
   Перед временем росы.
   До сиреневой поры.
  Поднимаю наугад
  Желтый камешек со дна.
  Месяц выставил рога.
  Рядом звездочка видна.
   На зеленом островке
   Нет ни птицы, ни зверька.
   Отражаются в реке
   Золотые облака.
  Да усталый черный конь,
  Догоняющий закат.
  Видно, очень далеко
  Он оставил седока.
   - Это мне? - спросил Долгушка и заплакал.
   - Перестань ты это, - попросил я. - И так сыро, роса выпадает.
   - ага, - сказал Долгуня и всхлипнул.
   Я тоже хотел хлюпнуть, но не стал, ибо не понимал, почему нам хлюпается. С какой беды? нет тут никакой беды.
   - Шел бы ты вон, плакса, - предложил я. - И так холодает, насморк пошел.
   - Вместе пойдем, - сказал Долгуша, перестал хлюпать и благодарно кивнул. От насморка - сколько хочешь, столько и шмыгай. Это не стыдно.
  
   Мика потом рассказывал, как они тянули спички на тему - кто пойдет разбавлять мое одиночество и охранять меня от диких зверей или насекомых. Жребий вытянул Мика, но Долгуша при всех опустился перед ним на колени и попросил:
   - Мика. Это должен быть я.
   Девчонкам тянуть жребий не дали и они слегка надулись, но возразить им было нечего. Летом, на длинном спуске с перевала Санчаро Долгуня тоже написал песенку. Она начиналась словами: "Далеко дорога увела нас от дома". Эта его песенка есть где-то у Макса в ЖЖ, внизу мы записали ее с моей гитарой. Мне очень понравились там слова: "А ещё возьми впридачку пачку сухарей". И припев там был, хороший, немного протяжный. Почти марш, но вприпрыжку.
   - Юр, я когда шел вприпрыжку, она сама складывалась под рюкзаком.
   Мика тогда не стал поднимать Долгуню с колен. Он сам встал перед ним на колени и сказал:
   - Конечно, иди. Я понимаю.
   Всё это происходило внутри Круга при полной тишине. Не поднимаясь с колен, Мика и Долгуня вдруг стали разводить еще один костер, он и стал осветительным.
   Долгуню проводили до брода и убедились, что он перешел на другой берег. Там до меня оставалось метров семьсот.
  
   Тому, кто подумает про всё это что-нибудь плохое, я с удовольствием дам в морду.
  
   Там, на высоком берегу, палатки тоже стояли полукругом, как здесь, и мне было 33 года. Здесь мне 53, это 1999. Тропа любит ставить "подковкой" - все всех видят, от этого спокойно и уютно. И зарядку не проспишь, если захочешь.
  
   Чего не захочешь, того и не будет.
  (Май 1979, Чимган)
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 7 сентября 2018 года. Отрывок 282

  
   "Композитор Бижо", - вдруг сказала черная тарелка репродуктора и стала надвигаться на меня, поскольку мама Таня несла меня к ней на руках. Потом тарелка сказала еще слова, и заиграла музыка. Она была похожа на перетекающие друг в друга фигуры калейдоскопа, который недавно крутила передо мной Вика, младшая сестра другой моей мамы, всегда лежавшей не вставая на кровати в правой комнате. Между правой и левой комнатой был небольшой коридорчик, из которого вели двери в кухню, в туалет, на улицу и в ванную комнату. В этом коридорчике и висела черная говорящая и поющая тарелка из плотной фотографической бумаги, в которую упаковывают белую фотобумагу, чтобы она не засветилась.
   Сейчас мне негде справиться, был ли такой композитор Бижо, но когда я начал говорить и называть вещи, тарелка репродуктора называлась у меня "бижо". Слово "репродуктор" я выговорить не мог - даже тапочки у меня звались "паточками", а поросенок - "паскоськой".
   Есть еще несколько эпизодов, в которых я себя и окружающих отлично помню, хотя от роду мне было 2-3 месяца. Помню ясно, четко, рельефно, со всеми запахами и звуками эти отпечатавшиеся в памяти окошки раннего детства, они подчас гораздо явственнее, чем более поздние воспоминания.
   На парковых эстрадах играли духовые оркестры, их вальсы меня не впечатляли - они были бледным отражением тех образов и звуков, которые неизвестно откуда брались, приключались где-то внутри меня и неизвестно куда удалялись.
   Композитор Бижо тоже меня не поразил, я живее реагировал на звоны Елоховского собора, колокольня которого смотрела в наши открытые окна. Звуки колокола были полны запахами городского дождя, омывшего прогретые солнцем тополя нашего двора. Возможно, я входил в какой-нибудь транс, слушая колокола, но во время их звучания мне не нужно было ничего другого и хотелось, чтобы они звучали дальше, снова и снова. На моём коричнево-зеленом детском одеялке располагались белки с шишками. Помню, как я засматривался на них, а потом, переведя глаза на перспективу за окном, несколько секунд ничего не видел - хрусталики глаз не умели еще так быстро перемещаться в своей аккомодации. Вспоминается и что-то ещё более раннее, невнятное, неосознаваемое, но, скорее всего, я просто видел сны, находясь в утробе, ни разу еще не активированный шлепком акушерки по заднице.
   Окна левой комнаты, которую взрослые называли "столовая", выходили на улицу, к трамваям. Окна правой комнаты, "спальной", где лежала мама, - во двор. Других комнат у нас не было, только эти две. В коридоре под потолком был шкафчик, створки которого по вечерам часто впускали в его загадочное чрево каких-то приезжих людей. Я ничего никому не должен был говорить о них, особенно людям из домоуправления и милиционерам. Позже я узнал, что это были ссыльные и беглые люди, находившиеся в Москве нелегально и ночевавшие у нас, скрючившись в три погибели в этих антресолях. Помню, довольно долго ночевала там супружеская пара - дяденьку звали Марк, а его жену - не помню как. Никого из них я не выдал, даже когда меня очень расспрашивали люди на улице, которые почему-то знали, что к нам кто-то ходит. Я дал слово ничего никому не говорить про них, а слово надо держать. Сейчас я говорю о них первый раз в жизни.
   "Бижо" и "чердак" (антресоль) смотрели друг на друга, и расстояние между ними было метра полтора. Чердак располагался выше "бижо" и преданно заглушал все шорохи и посторонние звуки, шорохи и шепот, доносившийся с "чердака".
  
   "Как каждому дилетанту, мне хочется иметь свою законченную картину мира, охватывающую разные стороны бытия: социальную, экономическую, художественную" (Лев Тимофеев в книге Пименова "Говорят особо опасные", "Детектив-Пресс", 1999 г., т. 5000 экз.).
   "Воспитание чувств - это благоприобретённая выдержанность внутренне раскрепощенного человека, это самоуважение, которое неотъемлемо от уважения к другим" (Аркадий Райкин "Воспоминания").
  
   "Детям нужна вся гамма чувств, рождающих человечность" (Агния Барто).
  
   В середине 50-х годов наш чердак опустел, в него наведывались только перед Новым годом, чтобы вытащить ёлочные игрушки. Путешествие на чердак всегда было заманчивым и таинственным, в его недрах прятались всякие вещи, потерявшие своё значение в доме. Например, там было всё для правильной сервировки стола, но еды во время войны стало мало и густо сервированный стол выглядел бы нелепо. Бабушка-мама готовила картофельный суп, это была мелко порезанная и хорошо разваренная картошка, заправленная поджаренным на настоящем масле луком. Раз в неделю она делала котлеты, и я любил во время этого действа околачиваться на кухне. Там я впервые попробовал сырое мясо и стал хищником, во всяком случае, я так считал - ведь я попробовал сырое мясо. Играть в хищника не заладилось, это было скучно и однообразно. Ползаешь на четвереньках и на всех рычишь, больше ничего. Мишка Каценеленбоген из шестого подъезда играл в индейца, но у меня не было перьев, чтобы это попробовать. Перо было одно, оно находилось в кухне в специальной баночке возле газовой плиты - с его помощью мама-бабушка намазывала сковородку тонким слоем расплавленного настоящего масла, когда пекла блины.
   Любой другой подъезд был другим миром, где всё между людьми было по-другому, и сами люди были другими. Какая-нибудь далекая страна оказывалась ближе и изведаннее, чем другой подъезд. В нашем доме было восемь подъездов - восемь совершенно разных миров. Наш подъезд был седьмым, он, как шестой и восьмой, выходил на улицу, а все остальные - во двор.
   Рядом с домом, в старом саду царского палача Малюты Скуратова, где теперь располагался детский парк, сидели на массивной скамейке Ленин и Сталин. Они беседовали, и было видно, как хорошо Ленин относится к Сталину. Потом Сталина убрали и было странно смотреть, как ласково и участливо Ленин беседует с пустым местом. Фигуру Сталина я вскоре обнаружил на окраине парка среди всякого хлама, наваленного за сараями и парниками маленькой станции юннатов. Гипсовые глаза Сталина были выбиты, он лежал жалкий и беспомощный, я набрал веток и листьев, укрыл его, потом подумал немного и положил сверху какой-то полевой цветок.
   "Ну, я пойду?", - мысленно спросил я у Сталина. "Иди", - мысленно ответил мне Сталин, и я пошел.
   Ленин по-прежнему сидел в той же позе и с тем же выражением лица. Вдруг, откуда ни возьмись, меня посетила крамольная мысль: а что, если забраться на скамейку и сесть на нее вместо Сталина? Мысль оказалась настолько дикой и ужасной, что мне стало нехорошо. Я пошел домой, долго лежал, катал по пузу свой маленький железный грузовичок. Я рулил, но никуда не мог съехать со своего пуза и своей груди: в фургоне у меня за спиной лежал слепой гипсовый Сталин, и я старался, чтобы он не сильно бился о стенки фургона. Я уже был большой и вскоре понял, что вывезти Сталина некуда, а лавки в парках могут и вовсе остаться пустыми, если кто-то повыбивает гипсовые глаза у всех Лениных. Наверное, это было похоже на страх сиротства, страна представлялась всадником без головы, в Кремле никто не сидел за полночь у настольной лампы и не думал обо мне.
  
   Грузовичок я катать перестал, и он занял свое место на чердаке среди трубочек металлофона с остатками крепившей их лески, каких-то шляп и мельхиоровых подставок под ложки, вилки и ножи. Уже взрослым, разбирая чердак, я нашел грузовичок и понял, что Сталин так и лежит в нём, вывозить его было некуда и некому. Привиделась старая настольная лампа, она мигом превратила фургон грузовичка в рабочий кабинет вождя, вождь курил трубку, пускал дым на лампу и думал обо мне.
   Светофоры становились автоматическими, их уже не переключали, только на окраине, а живые регулировщики движения с полосатыми палками вовсе исчезли с перекрестков. К пионерам прибавились октябрята, которых раньше не было, страна все больше становилась автоматизированной машиной, где живой регулировщик может только навредить, сбить порядок и ритм движения. Люди без особых примет, до войны державшиеся кучкой и действовавшие исподтишка, стали открытой для народного обозрения реальной властью, немерено возросло число серых пиджаков и черных лимузинов, власть превратилась в серую правящую массу и перестала быть персоной. Персоны как таковые переставали что-то решать и кем-то казаться, их сменила смекалистая часть толпы, догадавшаяся, что остальными можно править безмерно, все они наивные простачки.
   Позже, встречая в кабинетах директоров интернатов и детских домов портрет Дзержинского, я поёживался, но уже понимал, что не Железный Феликс правит бал, что он из персоны превратился в символ стиля и разродился миллионами маленьких железненьких человечков, каждый из которых был без особых примет. Их отличали от людей только одинаковые у всех гипсовые глаза, но если выбить гипсовые глаза даже у половины железненьких человечков, другая их половина все равно поработит нас, людей с особыми приметами.
  
   (Этруски → атланты → ?) (Атланты → этруски → ?)
  
   "Ритмическая организация движения материи пронизывает едиными ритмами живую и неживую природу, так что и ритмы движения небесных тел, и ритмы биологических процессов не являются взаимно обусловленными, а служат следствием единой более общей причины - законов организации материи".
  Н.Я. Пэрна
  
   Мой логос занят эйдосом ребенка, эйдосом группы. Их логос - это их дело, тут я больше наблюдатель, собирающий сведения для корректировки эйдоса.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 9 сентября 2018 года. Отрывок 283

  
   Встреча взглядов рождает цвет, всегда разный, но очень редко - зелёный. Если же ты увидел зеленый луч от встречного взгляда - иди смело и доверяйся смело. Зеленый луч встретившихся взглядов никогда не обманывает, и его хорошо видно - он граничит с золотым и подразумевает во всех смыслах золото. Из зеленого луча встретившихся глаз трудно выйти, он слишком хорош, он приятен как ничто другое, и хочется, чтобы он длился и длился. К тому же выше всяких сил выйти из зеленого луча первым. После разлучения взглядов зеленый луч существует еще некоторое время, несколько секунд. Расстояние, на котором встречаются глаза, скорее всего, значения не имеет. Это прозрачный зеленый, чуть темнее хроматического, цвет. Он возникает при самом точном и чистом "попадании в ноту", как при точном броске себя на склон летящей волны. Он точен и чист, как точная настройка приемника на радиостанцию на коротких волнах. После зеленого луча остаются очень прочные серебряные нити, соединяющие различные точки, которые, как я знаю, использует акупунктура. Всё уже произошло в момент встречи взглядов, остается только выполнить происшедшее.
   Не знаю, бывает ли у других зеленый луч. Сам я подозреваю, что он - метка резонанса самой высокой точности и плотности, чреватого содружеством, открытиями, изобретениями и любовью. Зелень лета, рождающая золото жизни. Серебро духовных путей. Зеница содружества нерасторжимого и неподвластного. В это время в зелени витых горных дорог играет гобой, а при встрече - валторна. Счастливые следы упадут на черный бархат после заката, а наутро ими, окаменевшими, можно будет разбить любой другой в мире камень или металл. Потом зелень луча растворится в белом цвете белого света, но никогда не пропадет, не исчезнет. Ей просто некуда исчезнуть, даже если бы она очень захотела.
   Но она и не хочет.
   Она тут, всегда с нами.
  
   Мирабо настаивал перед смертью, что солнце - если не Бог, то двоюродный брат Бога. Думаю, что он прав. Солнце - младший брат. Братик. Про Братика я написал "Рондо для Коряжки", цепляясь за железную кровать, стоявшую у двери в отделение электросудорожной "терапии". "Рондо" - рассказ себе о себе, чтобы вспомнить. Нынче коленкор другой - я пишу явно не себе, а тебе. Тому, кто хочет продолжить дело сохранения детства в человеке без ущерба для его взрослости, в помощь ей. Кто кому там помощник - каждый решит сам, но выкидывать всё детство на помойку или оставлять себе не его, а память о нём, - расточительно. Это вынужденная расточительность среди множества причин овзросления. Но потери человека и человечества слишком велики и очевидны, когда ребенок рассматривается как болванка, заготовка будущего человека, а старик - как отработавшая деталь, как потерявший резьбу и фаску бесполезный винтик из машины обслуживания государства и вождя.
  
   Если хорошо присмотреться - любой король оказывается голым. Потому короли и задвигают образование в сферу обслуживания, что прямой взгляд, детский взгляд на них им не выгоден. И не важно - король чего это король - страны, семьи или заводского цеха.
   Конечно, есть умные и сердечные короли, вроде Датского, но их мало, и они не составляют правило. Я знал Королеву ЦПКО и других властителей, мои утверждения не умозрительны. Короли в массе своей очень остерегаются детей. К детям относятся и записные младенцы человечества - поэты. Все дети - поэты. Все поэты - дети.
  
   "Эмфатическая речь" - отличие образного поэтического выражения от точного значения слова.
  
   ...Эти мои "Заметки", конечно же, полный "навал". Так я в 12 лет мотал средневолновые катушки для самодельных радиоприемников. Не виток к витку, а в полном беспорядке. Чтобы привести "Заметки" в какой-то порядок, их надо бы перемотать. Переписать заново, контролируя речь, текст. Мне нужно какое-то своё "переделкино". Я решил так. Пока я здесь, буду продолжать навал. Если удастся выбраться отсюда живым - поищу своё "переделкино" и начну работу, а не спонтанный визг.
   В двух очках одним глазом мне удалось перечитать пару кусков текста, и я пришел в ужас. Понимаю теперь, почему первые тексты не пошли в публикацию. Переделывая, переписывая текст, дополняя и выстраивая его по законам языка, не заставляя читателя метаться между неведомыми ему ассоциациями, я сделаю хорошо для Тропы.
   А пока - продолжу навал. Он сгодится для средних волн, а короткие временно простят. Им некогда - они огибают земной шар и моментальным эхом возвращаются на той же частоте.
   Пока же постараюсь просто не путать гиперболу с метафорой и запятую с апострофом.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 14 сентября 2018 года. Отрывок 284

  
   Идут турбулентные текстовые потоки, я их не пишу - они обрывочны и недолговечны. Такие периоды бывают, идет сразу несколько текстов, два из них - тропяные диалоги, но если их писать, - они будут неподвластны мне, как всегда - герои будут жить своей жизнью и не обратят никакого внимания на автора, который пытается их упорядочить, ждет от них внятных слов, достойных обозначать действие и состояние, но там сейчас обыкновенный трёп и всякие хихи. Разговаривают Маринка с Серёгой, где-то за зеленой стенкой подлеска. Слышу звук граблей по ложу Тропы. В другом, параллельно идущем диалоге, один в чём-то терпеливо убеждает другого, но слова разбираю не все и не понимаю, о чем речь. Недалеко шумит река, белый шум горных рек тянет взгляд вверх, в небо, где различимы пунктиры птиц и удивленные чем-то вершины деревьев. Всё живет своей жизнью, и я - тут, с ними. Шум леса и шум реки давно у меня в крови, я слушаю их, когда захочу. Слушаю, не выключая, так и живу с ними дальше. Дыханье леса и реки - это моё дыхание. Оно ничуть не мешает слышать все другие звуки. У нас на Тропе вечер, камни и деревья возвращают тепло и готовятся гаснуть до утра. Ребята, вернувшиеся из грузового "челнока", скоро попросят пить, после больших нагрузок очень важно - "отпиться". Сварим чай с мятой, она хороша на ночь, если не класть много.
   Два взаимоубеждальщика затихли, а Сережка с Маринкой продолжают междометничать и хихикать. Почему грабли так поздно? Скоро стемнеет. Это несуразица турбулентного текста - работы в сумерках и в темноте бывают только авральными, но при авралах не хихикают, а сопят. Надо завесить кан с водой над костром и сделать чай, - все успокоится и встанет на свои места.
  
   Почему не горит "летучая мышь"?
  
   Личность - процесс нелинейный во всех отношениях. Сознание спонтанно. Личность всегда внезапна, даже в своих системных проявлениях, не говоря уже о действиях внутри всяческой новизны или рядом с нею. Морфогенез и кристалл - что связывает их? Туда же - металлическая память пружины. Туда же или не туда? Вся эта и подобная ей ахинея вертится в голове, сопровождая выверенные и обдуманные действия, которые требуются реальной текущей жизни. Так было всегда, сколько я себя помню. Эритроциты старательно выстраивают свою вавилонскую башню. Это кристалл? Какую память они исполняют, и память ли это?
  
   Желтые одуванчики пробили асфальт и проросли, распустились на его серой дорожке. Изваринский Дениска Голубев, закатанный жизнью на дно детского дома, слушает муравьев. У него на пузе мой "Зенит" с "Гелиосом-40", но он не снимает, он слушает. И улыбается, первый раз за много дней. Дениска очень хочет, чтобы мы встретились втроем - он, я и его мама. Он знает, где найти маму. Через неделю будут каникулы, и мы поедем к ней на электричке и автобусе, на все каникулы заберем маму к себе, в мою комнату на Басманной, где Дениска уже начал обживать для себя и мамы уютное место за шкафом с книгами. Комната большая, 32 квадратных метра, места хватит всем. Недавно остановились на ночь проездом 18 ленинградских альпинистов с гитарой. Соседи метали нам в дверь сковородки и шумно возмущались - квартира коммунальная, семь семей, и только я живу в гостиной графа Орлова, а они в каких-то комнатушках вокруг гостиной.
  
   Я понял, почему мне не слышен разговор Сереги с Маринкой. Разбирать его - значит подслушивать. Я не подслушиваю, не подсматриваю, не читаю чужие письма и не оборачиваюсь на свист. Пищу делю ровно, хотя желание прихватить кусок получше никогда меня не покидает, я стыжусь его, сторонюсь, стараюсь сохранить высокую самооценку - перед самим собой. Ем жадно, быстро глотаю куски, которые культурным людям следует прожевывать. Центра насыщения в моём мозгу нет, как и у всех собак.
  Впрочем, это не вся самооценка, а только высокая оценка собственной порядочности. Видимо, она у меня врожденная, помню, что она проявлялась уже в песочнице нашего двора и в сельском мире прибрежного селения. Самоутверждаться за счет унижения другого (любого) существа не приходило в голову, то есть - было немыслимо. Слышать разговор Сереги с Маринкой было немыслимо.
  
   Границы чужой суверенной территории мы умеем отличать с раннего детства, "нельзя" складывается годам к четырем, а различие между своими и чужими предметами - ещё раньше. Ощутимые границы территорий диктуют дистанцию между людьми при общении, заставляют быть намного внимательнее и сдержаннее, когда ты находишься по каким-то причинам на чужой территории. Удобнее бывает с человеком, который, зная свои границы, чувствует и уважает твои. Это бывает не так часто, как хочется. Труднее тогда, когда другой человек, имеющий свою территорию, которую ты уважаешь, всё время посягает на твою. Посмотрите на играющих детей, на их позиции и передвижения и вскоре станет понятно - кто какой, кто с кем, кто против. "Волчата" и "ягнята" ведут себя очень по-разному, но особо отметьте тех "ягнят", которые никак не обозначают и не защищают свою суверенную территорию, тем не менее её имеют. Они защищены другой силой, нежели собственный отпор агрессору, эта сила бывает очень разной, в её природе каждый раз очень интересно разбираться.
   Не надо только путать игровые операции с территориями с их неигровым, нешуточным бытием. Перестав играть во дворах, дети потеряли пути друг к другу, к себе и во внешний мир.
   Теснота в городском транспорте уродует детей. В спрессованном людском месиве, уничтожающем личные территории, есть только один выход - не быть. Какие уж тут "ауры" и "биополевые скафандры". Моя территория - это я сам, уничтожая ее - уничтожают меня.
  
   Увлекательно на Тропе строительство и освоение совместных территорий, это достойно отдельной книги, но времени на неё нет. Навыки такого творчества позволяют лучше, безошибочно позиционировать себя в обществе, в стране, в мире, открывают новые возможности бесконфликтного существования в самых разных его масштабах. Условности, границы, обряды, законы и уговоры живут и плавятся в одном весёлом и могучем котле: кушать из него вкусно и полезно. Головокружительные совместные разборы "территориальных игр" затягивались далеко за полночь и проясняли, строили множество опор на фундаментах совместного бытия.
   Детдомовские и, особенно, интернатские первое время терялись - у них раньше не было своих территорий. Домашние дети с удовольствием помогали им найти и принять в себя новые качества, главным из которых была "свободо-ответственность". Шутливые тренинги на тему как вести себя с глупой "воспиткой" Крокопудрой Мордобитовной, которую я играл, порождали длинный хохот, уничтожающий страх перед неотвратимостью начальства. У Мордобитовны все должно было стать единообразным и действовать только по её разумению. Мы доходили до гомерического хохота, до смехового спазма, но переставали бояться глупого бездумного начала. Регламенты Тропы по микротерриториям возникали из самой жизни и были подвижны, если в том была необходимость.
   Бездомные бродячие собаки не раз увязывались за нами в лес, работали у нас, отдыхали от опасностей. Эти собаки удивительно, непостижимо чуяли, ощущали территории, никогда не ошибались и учили нас чутью и точности. Если там, где мы собирались поставить лагерь, место было уже занято зверями или птицами, мы искали другое, свободное. В ответ лесные жители хорошо относились к нам и не позволяли себе лишнего, за исключением мелких грызунов и голодных енотов. Пару раз за сорок тропяных лет мы обнаруживали занятость поляны, когда лагерь уже был поставлен, и снимали его, переносили на другое место. Решение об этом принимали в стоящем круге, оба раза - положительное для зверей.
   На лагере под ГКХ олениха с олененком пришли прямо к костровому кругу. Олененок сильно хромал, одна задняя нога у него была повреждена. Я понял намерения оленихи и пошел за аптечкой, попросив девчонок прикормить оленёнка. Когда вернулся, звери уже уходили - олененок наотрез отказался идти в руки, олениха ждала, опустив голову, но детеныш похромал в кусты, и мать, грустно посмотрев на нас, поплелась за ним. Потом был обед, и было очень тихо, - все о чём-то молчали. Прятали глаза. Через год я узнал, что группу потрясло то, что олененок нам не поверил. И что звери боятся человека в своем лесу. Такая вот экологическая грусть.
  
   "Права сильного" не существует в Тропе. Сильнее тот, кто прав. Сильнее тот, кто не может противостоять физической силе. Сильнее Пушкин, а не убивший его Дантес. Сильнее Корчак и его дети, а не тот, кто их истребил в газовой камере. Тропа тоже сильнее своих палачей. Любой человек сильнее своего палача уже потому, что это - палач.
   Естественное желание всех пацанов мира "повозиться" никогда у нас не становилось физическим противостоянием, единоборством. Не потому, что кто-то запрещал это, а потому, что нравственная атмосфера делала физическое противостояние друг другу нелепым и неуместным. Неприемлемым. Человеку побеждать человека в физическом противостоянии - стыдно. В спорте еще присутствуют отзвуки гладиаторских боёв и первобытной охоты, но они нам не интересны.
   Любимые Тропой виды спорта - командные игровые. Или соревнования с самим собой. На турниках, которые мы сооружали на каждом лагере, на брусьях из слег с заботливо зачищенными сучками. Почти всю мышечную радость, необходимую телу и духу, приносила работа, пешие переходы под грузом, головоломные разведки в неизвестной и непроходимой местности, которую в итоге всегда проходили не сломав головы. Тропа не имела своей территории в социуме, за исключением нескольких лет. Где соберется группа - там и Тропа. Это потому, что Тропа - не территория вовсе, а путь. Он экстерриториален по своей сути, он может связывать территории, но не может быть ими. Все попытки уничтожить Тропу снаружи оказывались безуспешными. Она и сейчас существует как Путь и ключи к этому пути, его атрибуты, рабочие инструменты во всех их ипостасях.
  
   Горит "летучая мышь" - маленький ночной маячок, обозначающий жизнь в поисках жизни. Этот маячок - Знак Спокойного Солнца.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 17 сентября 2018 года. Отрывок 285

  
   Сознательный монтаж "будущего Я" у некоторых начинается уже на пятой-шестой неделе пребывания в группе. Группа при этом умом своей "системной" части понимает, чем занимается такой монтажник, и неназойливо помогает ему. В центр события, однако, группа такие события не выводит: забота над собой - занятие интимное. Как правило, в группе одновременно по 2-4 таких самостроителя, большинство работу над собой гласности не предает.
   Книги, которые есть в распоряжении Тропы, всегда доступны, но доступно и всё остальное, что может пригодиться, это большой список атрибутов. Угадать, где и в чем промелькнет нужная строителю модель, очень трудно, практически невозможно. При этом, сам поиск моделей и алгоритмов - занятие очень увлекающее: ты живешь в своем подопечном и через него воспринимаешь весь мир - остро и быстро.
   Вот строительный материал для следующего собственного "Я". Больше всего в нем природных моделей, они используются аллегорически и часто не проходят через сознание. Чувство "во всем есть все" в это время как нельзя кстати. Вторым по объему научением будут алгоритмы действий - своих и других. Третьим - технические реплики, включая бионику. И только четвертым по значению и объему будут социальные модели - взаимоустройство себя и других.
   Книги не конкурируют ни с чем по объему и качеству научения, они или есть, или нет. Светотени книг на экране ограничены своей конкретикой, это я про кино, и порядочно обкрадывают человека на воображение - почти всё за него уже вообразили сценаристы, режиссеры, кинохудожники, актеры, остается только потребить их продукт. Но и в этих складах запчастей для самостроительства есть свой резон, когда фильмы сделаны талантливо. В детстве меня поразил короткометражный фильм "Каток и скрипка". Он был про меня, но он был больше, чем я.
  
  
   []
  
   Потом ко мне, взрослому, как-то зашел уже взрослый наш Славик Баранов, киноактер, гений озвучки и дублежа, и сказал:
   - Юрк, я могу заказать и показать ребятам любой фильм, который ты назовешь. Вообще любой.
   Я стал мямлить, что давным-давно видел один замечательный короткометражный фильм, что вряд ли его можно найти, а Славик спросил:
   - Как называется фильм?
   - "Каток и скрипка", - сказал я.
   - Недурная у тебя была губа, - сказал Славик. - Это дипломная работа Андрея Тарковского.
  
   Ребенок вживается в растения, животных и птиц не для того, чтобы побаловаться в чужом образе, а для того, чтобы учиться у них жить. Тропа дополняет его возможности рекой и берегом, звездным небом, морем или горой.
   Боцман несется по поляне широко расставив руки. Навстречу Бычик.
   - Я сейчас капля воды! - восторженно сообщает ему Боцман. - А ты кто?
   - Я? Никто, - говорит Бычик.
   - Совсем никто? - сочувственно сокрушается Боцман.
   "Кто я?" Этот вопрос нужно решить до того, как придут другие вопросы: "Какой я? Зачем я?" Играя собой во всех подряд, обретаешь себя и обретаешь понимание себя. Никто не скажет тебе, что ты не построен, но каждый скажет, что строить себя можно и нужно всю жизнь.
   Славик Баранов сыграл продавца книг в фильме "Некст-2". Встреча была неожиданной. Его уже нет несколько лет, так доходит свет погасшей звезды, я еще вспомню о нём, о нашем Графе Козлэ-де-Баранэ.
   Надо сохранить видео Тропы. Оно может кому-нибудь понадобиться для понимания. Достаточно иметь зоркое сердце.
  
   Здравствуй, тетрадка. Давай дружить. Я знаю, ты меня не предашь. Самый легкий путь к предательству - оправдание собственного малодушия. Я и сам теперь как вырванная из текста цитата, которую каждый комментирует выгодно для себя. Можно ли это пережить? Не только можно, но и нужно. Я знаю, что я прав. Я знаю, что никак и нигде не нарушил права любого другого человека. Я знаю, что никого не обманул, не продал и не предал. Я знаю, что никого не купил и не продал. Я знаю, что бытие моё было естественным и никогда не шло поперек законов природы.
  
   Самая главная задача Женщин - обережение Ребенка. Для этого ей нужно беречь и себя. Ради всех этих сбережений она может стать любым оборотнем, продать и предать, но при этом она остается святой, ибо она - Мать. Мужская функция в продолжении человечества, по сути, мимолётна. Последние свои века доживает институт семьи, через вопрос "Зачем человек?" уже ясно проступает вопрос "Зачем человечество?". Шахматная партия Бога и дьявола - всегда игра с самим собой.
   "Но что тебе святая цель,
   Когда пробитая шинель
   От выстрела дымится
   На спине...".
  
   Просто - канализацию прорвало, вот что. Перхоть празднует. Это ненадолго. Лет 20-30, не больше.
  
   Над пропастью во лжи, например.
  
   Пора о главном.
   Мое главное для вас - о месте Ребенка в Нижнем Мире, где сейчас мы вместе с вами живём. О природе Ребенка и его смысле. Здесь я - детский человек, Ребенок - моя профориентация. Иногда при взрослении Ребенок не умирает, а остается для сотрудничества и сочувствия. Таким образом, можно вдруг получить ответ на вопросы взрослого, а отвечать будет Ребенок, обладающий возможност<...>
   Я - детский человек. Ребенок не только сохранился во мне во всех своих возрастах, но получил взрослого защитника и синхронного переводчика.
  
   Я согласен, что "самое лучшее - детям". Жаль, что под лучшим часто подразумевается что-то бездумно-развлекательное, не требующее духовных затрат. Пёс с ним, с капитализмом, но представьте, что по его законам работает человеческий организм. Кстати, а каково "государственное устройство" человеческого организма? Понятно, что фашизм - это онкология, а что в норме? Ребенок естественен и природосообразен - это его норма. И тут приходит закон онтогенеза, который диктует возрастные особенности, проецируя своё общее на каждую частную личность, на каждую детскую судьбу. Группа, проходя все стадии развития человечества, внутри себя познает его историю и вырабатывает свое отношение к ней. Но и каждый в группе тоже выполняет этот закон. Кто-то останется охотником, другой приручит животных, но затеряется в толпе, стараясь вылечить родовые травмы демократии. Каждый найдет свое место, это его право.
   С правами Ребенка все хорошо, есть даже Декларация, но там не написано, что Ребенок может быть самим собой. Там всё по-взрослому, не то, что у Корчака. С первых абзацев первой его мною купленной книги - "Как любить ребенка" - я заподозрил в нём Ребенка. С годами мои подозрения не только укрепились, но и переросли в уверенность. Польша зазвучала не только тирадами Намысловского и порывами Шопена, но и трагической, высокой ораторией газовой камеры Освенцима, где Януш до последнего мига рассказывал детям сказки, чтобы они не плакали. Даже фашистские офицеры были слегка смущены, когда, открыв камеру, увидели как мертвые дети обнимают мертвого Корчака.
   Пойдём с тобой
   По улицам Варшавы,
   Туда, где Януш
   Кислую капусту
   Ребятам вёз, спеша,
   На тачке ржавой.
  
  Высоко улетали прихожане,
  И в старых храмах становилось пусто,
  Лишь свечные огни во тьме дрожали.
  
   Пойдем со мной.
   Один я не увижу.
   Ты тоже без меня понять не сможешь...
   - Скажи, зачем там пулемет
   На крыше?
   И кто привел к нам в город
   Эти рожи?
  
   А мы летим над крышами всё выше.
   По душам не строчат из пулемета.
   Давно уже в полёте наши души,
   И все у них для долгого полета.
  
   Будите нас, как будят по утрам.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 19 сентября 2018 года. Отрывок 286

  
   Александр Шаров открыл мне путь к Корчаку, Игорь Неверли и Александр Галич обозначили вехи на этом пути. Телониус Монк научил идти поперёк предполагаемого, - там лежит много отгадок и решений. Эрл Гарнер научил играть без нот и учебников, Гия Канчели объяснил значение тишины как звука. Созидающая такая, значительная тишина, которая раньше казалась паузой. Она очень нужна для осознания парадоксов, а там и "парадоксов друг" не за горами. Мы все его ждали, правда? Искали. Бегал и я взад-вперёд, а надо было шагнуть поперёк - и вот он.
   Так мы подобрались постепенно к парадоксальному эвристическому мышлению, без которого любое творчество измеряется только количеством и становится ремеслом.Но шагни мозгами в сторону и увидишь качество. Удивишься и согласишься, а удивление и согласие в одном флаконе - главный инструмент творческого познания.
   Но и то, что кажется парадоксом, беззаконной турбулентностью, легко поместится в расширенную картину мира. Ты двинешься дальше, наткнешься на парадокс парадоксов, потом их станет много, и производные от них приведут тебя к небесным вратам. Там звучит другая музыка, её уже расслышала передовая физика. Она и есть Со-Стояние, созидающий фон вселенной, не повторяющийся никогда. Да, звуки, свет, цвет, но в первую очередь это - музыка чувств. "Джем сейшн", бесконечный во времени и пространстве, - присоединяйся к нему, вплетай свой голос в это всепроникающее созидание, и... окажешься в дурдоме. Самостояние без самоконтроля называется безумием.
   ...Они сделали музыку служанкой, персонажем личного гарема, но Музыку Небесную никто подчинить, поработить не может. Все такие попытки заканчиваются государственными наградами за всякий пустячный вздор. Поддержка творческой интеллигенцией генеральной линии партии не формирует всенародного восторга. Лучше уж сотрудничать с Музыкой Природной, Божественной, Небесной. Да, материальной выгоды это не приносит, но что вы сочтёте в итоге жизни? Медали с собачьей выставки? Иконостасы сомнительных орденов? Улыбнемся над сытыми людьми в социальных лифтах, у них вполне общее выражение лица. Гос. ударственное. За ними - гос. ударство. У них даже медицина - придворная. Ботиночки у детей ихних справные, а наш мальчик веками сидит и вытаскивает свою занозу - он бегал босой, это была Игра, а уж какая цель в Игре, баловство одно. Инородность занозы не учит толерантности, но вызывает сочувствие и желание принести флакончик йода, чтобы заноза сама вышла. Всё ведь выходит само.
   Зачем-то не растут грибы
   Во исполнение судьбы.
   И ягод тех на свете нет,
   Что отражают твой портрет.
   А есть лишь россыпи камней,
   В которых прошлое видней.
  
   Нельзя выпадать из Музыки Небесной, если ты в неё вошел. Выпасть, уйти, дезертировать - это значит сфальшивить. А уж ведёт она не всегда по людским правилам, временным людским правилам. Никак не могу вспомнить слово, которое помесь алгоритма с обертоном, а ведь это - главное в опознании. То, что необходимо считывать всегда и везде. Нет, не "нельзя". Невозможно. Борьба с энтропией - заноза нравственная. Это - нравственное противостояние. Бились душами босыми с бронированной пустыней.
   Георгий Свиридов говорил про внутреннюю мелодию каждого человека. Наверное, она и есть личная проекция Музыки Небесной. Твой голос и твоя тема в ансамбле.
   Стояние декабристов было со-стояние. Осталось угадать, почему есть жены декабристов, но нет мужей декабристок. Вполне джазовый вопрос.
  
   Сквозняк добивает. Уже нет ни почек, ни лёгких. Не согреться.
  
   Отнятый Крым и загубленная Тропа - явления одного порядка.
  
   Порнокопытные в телевизоре вперемежку с оголтелой пропагандой. Пропагандоны. В Грозном демонстрация с типовыми плакатами против оппозиции. Один шрифт, один фон. Одни и те же унылые лица людей, несущих эти плакаты. Типовые лица с общим выражением. Мрак обнадеживает оптимистов. Я оптимист, поскольку шестидесятник. У Кадырова появилось новое какое-то добавление то ли к имени, то ли к фамилии. Оглы, ака.
  
   Мрачно. Сквозняк. Сыро.
  
   Конечно, нужна тетрадка с жесткой обложкой, но кто бы это сообразил, как и всё остальное. Некому соображать. Молчание пахнет предательством. Друзья - это те, которым я верю и которые доверяют мне. Пятая атака на нас выполнена грамотно. Загодя блокирована реабилитация, всё решает массив "общественного мнения, то есть - молва". Всем ли так трудно бывает, как мне, разглядеть в "друзьях" обыкновенных попутчиков? Отдохни, Шекспир, покури в сторонке. Розенкранцев и Гильденстернов у меня тут целое стадо.
  
   У молодых - мелодекламация вместо музыки. Как вы живете без музыки? Плохо живёте.
  
  (01.2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 21 сентября 2018 года. Отрывок 287

  
   Чимганскую поляну, на которой проходил фестиваль авторской песни, окружили снизу черные "Волги", их было четыре или пять. Заехать наверх, на небольшое горное плато, которое и было нашей поляной, они не могли, - слишком круто. Из "Волг" торчали мегафоны, и хорошо поставленные голоса призывали всех покинуть поляну ввиду скоропостижной эпидемии ящура. Поляна, на которой уже было тысячи две народа и стояли палатки, хохотала в ответ. Я бегал и предупреждал всех знакомых: "Слава кс-кс пс-пс, только тсс!". Все хорошо понимали что происходит, - фестиваль был организован "снизу" ташкентским клубом авторской песни "Апрель" и не был санкционирован партийными органами, а это была вторая половина семидесятых годов.
   "Волги" покружились часа четыре и укатили, все вздохнули с облегчением - эпидемия ящура пролетела мимо. На деревянном помосте Володя Ланцберг пел в микрофон "Слушай и скажи мне, верно ль я пою...". Сбоку от эстрады прилаживал на обгоревший под горным солнцем нос Моцарт авторской песни - Саша Стрижевский. Потом на помост вскарабкалась молодая плотная дама с манерами оперной певицы стала петь "Мне звезда упала на ладошку". Травяной "амфитеатр" склона перед сценой наполнялся людьми. Впереди была ночь со Стрижевским в большой брезентовой палатке, куда набились все наши из "Солнечной Стороны". Слушали Сашу до рассвета, запись сохранилась, её можно услышать.
  
   Фестивалей, слетов и концертов было много, я летал куда-нибудь пару раз в месяц и не переставал удивляться, что мои простые "подростковые" песенки люди слушают со вниманием. Наверное, дело было в интонации, доброжелательной и спокойной. На сценах я чувствовал себя неудобно, но виду не подавал.
   Самым изнурительным занятием на этой ниве были сидения во всяких жюри. Ум и сердце вразнобой имели отличные друг от друга критерии и пьедесталы почёта. Очень скоро я полностью доверился сердцу и сцепился на Киевском всесоюзном фестивале с Вероникой Долиной. Отстоял Киреева, конкурентом которого был какой-то вероникодолинский токующий страстный молодой человек. Вероника с тех пор относилась ко мне высокомерно, а я слегка паясничал, раскланиваясь с ней на очередном фестивале.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 22 сентября 2018 года. Отрывок 288

  
   Закончив дела в Минске, я полетел в конце апреля в Одессу, где ожидался фестиваль и нужно было дать несколько концертов. Наш ТУ-134 Минск-Одесса взлетел ровно, я задремал у окна, но вскоре проснулся от неприятного ощущения прозрачности. Самолет слегка кидало, солнечный свет казался нестерпимо ярким, а собственное тело и все вокруг пронизывал непонятный сухой жар. Если прикрыть глаза, можно было увидеть, что он клубится, как солнечный протуберанец. Я заглянул в иллюминатор и увидел внизу, на земле, крупные строения какого-то промышленного объекта и неподвижный издалека столб дыма над ним.
   Непривычная сонливость валила меня в Одессе, я засыпал прямо за столиком жюри фестиваля. Кто-то сказал, что взорвалась атомная станция под Киевом. Фотографию чернобыльской катастрофы я увидел гораздо позже, и она полностью совпала с увиденным из окна ТУ-134. Я отыскал авиабилет и увидел пропечатанную в нем дату чернобыльской аварии. Она и была датой моего полета. С тех пор состояние болезненной сонливости возвращалось довольно часто, я научился бороться с ним и не отключаться, хватаясь за правый бок, посередине жизни.
  
   Свой полет над Чернобылем я благополучно забыл. Даже когда врач в клинике настороженно спросил - был ли я где-нибудь рядом с военными испытаниями ядерного оружия, я честно ответил, что не был.
  
   В приложение к этому воспоминанию мне достался целый комплекс неизвестно откуда взявшихся заболеваний и синдромов, которые до путешествия из Минска в Одессу никак не проявлялись. Да и прямой солнечный свет с тех пор я переношу с трудом больше нескольких минут, - приходит нездоровая, непреодолимая сонливость. "Слипчивый процесс" в головном мозге? Может быть, но у него бывают и генетические причины. Отказ ЖКТ? Сосудистые катастрофы с уже перенесенными операциями? Не знаю, не обследовался на тему полученной радиации. А с августа 91-го вообще всё уже можно было списать на последствия множественных сочетанных травм, полученных при аварии.
    Внезапную слабость и сонливость с падением артериального давления и температуры тела (до 35,0ºC) я переживаю до сих пор, теперь уже - в крайнем их выражении.
   Восстановить событие с прилетом в Одессу из Минска в 1986 году может помочь Рысь с нашими одесскими друзьями, если это важно. Если в архивах "Аэрофлота" сохранены с тех пор списки пассажиров, то я буду значиться в салоне рейса Минск-Одесса. Как себя чувствуют другие пассажиры этого рейса, живут ли они - не знаю.
  
   Одним из особенно неприятных последствий минско-одесского полета стали для меня регулярные потери сознания и дыхания во сне. Они происходят 3-4 раза в месяц и вполне доставили бы удовольствие моим самым лютым врагам.
  
   Уже несколько лет прошло, как в глубинах инсультов и склерозов затерялось очень нужное и важное для этой рукописи слово - помесь алгоритма с индивидуальным рисунком обертонов, характерных для обособленного существа или явления. Помню, считываешь эти (не помню что) и мгновенно вникаешь в смыслы и содержание происходящего, видишь суть человека.
   Нехватка этого слова откровенно мешает описывать многое на Тропе, да и вообще, ибо где начинается Тропа и где кончается что-то другое - вопрос открытый. Никак не мерная единице, Тропа имеет множество смысловых воплощений, а группа, которая в ней живет и работает, - тоже фрактальна и является естественной частью Большого Социума. Культура (субкультура) Тропы - не отграниченная составляющая культуры вообще. Говоря иначе, Тропа не является искусственной ситуацией, которая всегда отграничена и всегда мерна единице.
  
   Вот тут и дело в слове. Оно позволяло обозначать самое разное в теле одного общего, не проводя искусственных границ, которые делают познание аналитическим, убивающим сам предмет познания. Это слово знал Тятя, мой давний друг, до своего падения с высоты.
  
   Как бы вспомнить...
  
   Компоненты неразъемного целого, обладающие своими подсмыслами и характеристиками, можно было маркировать только им, этим словом. Я, глядя на краски городского базара, считывал... что?
  
   Если Любовь - это сад, то секс - прекрасный цветок в этом саду, вполне съедобный и очень вкусный. Он - первый шаг от сада к огороду и последний шаг от огорода к саду.
   Но один цветок - это не сад. И даже не огород. Можно, конечно, взять удел земли у Господа и засадить его сплошь съедобными цветками секса. Вот тогда и можно будет "побазарить за телок" и "потоптать кур" в их великом множестве, но Любви это не принесёт. Разве что применятся слова "заниматься любовью", но ею нельзя заниматься, только чувствовать.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 23 сентября 2018 года. Отрывок 289

  
   Дети живут в ином психическом измерении, нежели взрослые. Дети моментально вживаются в тот образ, который видят, ощущают, обоняют. Такая эмпатия дает им опыт разных образов, разных сущностей, из этого опыта идет отбор компонентов для строительства себя и самоутверждения. Взрослый человек ощущает собой только себя, остальное в этом мире им не является. Ребенок является всем, при этом он именно является и, мгновенно оглядев мир из другого существа (образа), снова становится собой, но остается всем. Это и есть та пресловутая "детская гениальность", которую мы стараемся опознать в детских рисунках, в детском творчестве вообще. Для ребенка быть всем - значит становиться собой. Сохраненная в запубертатных горизонтах эмпатия воспринимается нами как одаренность, гениальность, креативность, широта взглядов, странность, инфантилизм, психиатрическое явление.
  
   Не старайтесь прыгать вместе с ребячьей душой из слона в таракана, из молнии в Тряпичного Мишку. Не успеете. Просто уважайте этот дар, к десяти годам это пройдет, а потом и вовсе забудется от повзросления и обретения себя в определенных (кем?) границах смыслов и чувств. Познание мира закончится, начнется безжалостная подгонка себя под его ныне действующие законы. Приспособление к миру и уничтожение в себе Ребенка происходит болезненно и называется иногда "переходным возрастом".
  
   Ребенок начинает говорить потому, что взрослые его не понимают. Ребенок становится взрослым потому, что взрослые его не принимают. Если бы приняли - он оставался бы Ребенком, и познание мира продолжилось бы. Только к 21 году, будучи умелым и половозрелым, он стал бы взрослеть. Но миру очень мила акселерация, - в идеале было бы славно, если бы Ребенок родился усатым и на следующий день встал к станку, к конвейеру. Отсюда вся инвалидизация Детства, выжимание из него человеческого существа. Пока ты не производишь что-нибудь полезное - ты никто.
  
   "Ты кто, Ребенок?" - спрашиваем мы, и он честно отвечает: "Не знаю". В этом незнании - главная надежда человечества. Обществу потребителей нужны производители потребляемого. Эйнштейны, Моцарты и Андерсены ему не нужны, и ребенок-Андерсен будет какое-то время сохранен от разрушения своим незнанием. Гадкие Андерсены рождаются регулярно, но у них небольшой выбор: стать токарем, пекарем или дворником.
  
   Чем больше Ребенок не знает про себя, тем больше у него возможность стать самим собой. А "синдром Андерсена" - очеловечивание всего вокруг - это и есть та самая детская эмпатия от восторженного и глубокого познания мира. Скрипеть на старых скрепах - верный способ остановить развитие общества и человека. Человека и человечества. Чтобы развитие не остановилось, нужны дети. Любого возраста, но каждый раз - со своим неповторимым опытом опознания смыслов, с новыми подходами и решениями. Остановка - смерть. Дети даны нам для развития Человечества, для его улучшения. И самый главный инструмент Ребенка в этих заботах - его "не знаю".
  Уважайте детское незнание. В нем надежда.
   Советского Андерсена звали Корней Иванович Чуковский. Радиоандерсена советских ребят звали Николай Владимирович Литвинов. Ищите, читайте, слушайте.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  

Опубликовано 24 сентября 2018 года. Отрывок 290

  
   Иногда я выдуриваюсь - играю на клавишах отчетливо примитивно и с демонстративными ошибками. Это надо для того, чтобы никто не стеснялся играть на клавишах.
   Безупречную музыку на синтезаторе вообще сыграть невозможно, он врет, и чем меньше он врет, тем отвратительнее это вранье, потому что оно почти похоже на правду.
  
   Старый одесский анекдот, разговор в поезде.
   - А Вы куда едете, Мойша?
   - Я еду в Киев.
   - Вы же врете, Мойша. Вы же действительно едете в Киев!
  
   TRDN10 10.mp4
  
   Популярные ошибки в популярных мелодиях.
   Рассказывая музыкальные анекдоты на тему неумелой игры, я пытаюсь рассеять их детские страхи ошибок, ибо состоящий из ошибок орнамент может быть прекрасен, игра есть игра.
   Стрелец понимает эти мои выкрутасы и бодрит меня переглядушками на тему "ах, как мы весело пошутили". Мишка - напротив, он воспитан на Бахе и Шопене, а там всё всерьез. Мишка удивляется моим ошибкам.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 25 сентября 2018 года. Отрывок 291

  
   Опять искомое слово.
   Если всё происходящее выразить графически, частотно, то найдется немало производных от текущего кода, от текущей модификации кода существования всего, что существует. Считывая эти графические, а то и волновые вариации и разглядывая сквозь них текущий код жизни, мы сводим к минимуму свои ошибки.
   Вот идет показ мод. Это и есть, например, показ производных от текущих модификаций кода и/или от векторов, к ним ведущих. Я заметил, что мода во всех своих проявлениях реагирует на изменение в "музыке небесной". Помню, глянул однажды "показ летних мод", и мы были все лето защищены от внезапной непогоды, налетающей сбоку.
   Да и само слово "модификация"...
  
   В искомом слове как раз запечатлены динамические, изменяющиеся признаки/параметры кода существования. С кодом жизни (того, что мы называем жизнью) проще, он - фрагмент общего "бегущего" кода. Характерные признаки, маркеры определенного и обособленного для познания человеком вот это слово.
   Ах, это слово.
   Вначале было слово, но я его забыл и теперь пытаюсь вспомнить.
  
   ...Только к концу 80-х годов появились карты, по которым можно ходить. Помню, в 60-х ребята из МИИГАиКа (московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии, располагался вблизи спального корпуса нашего интерната, чуть в глубине от Старой Басманной, за большим храмом. Мы дружили) показывали мне, как с помощью синтетической пленки искажают топографическую основу и печатают "карты", которые потом продают для туристов. Ошибка прокладки маршрута на таких картах была гарантированной и чудовищной, опасной для всех участников походной группы. Теперь я вижу и понимаю, как таким же приемом пользуется пропаганда, искажая уже не географически-топографическую истинную картину, а историю, социальные явления, общественную жизнь. Картографы называли те искаженные карты - "для китайцев". Но ходили по ним свои. Блуждали, гибли, разбивались.
   У искажения карт тоже есть своя история. В 30-х годах горные туристы и альпинисты пользовались хорошими, верными, подробными картами. Вместе с ними ходили в горы, причем массово, наши германские друзья - будущие и действующие офицеры германской армии. Все подробные карты к началу войны 1941 у фрицев уже были. Страх повтора таких событий и двигал высокими начальниками картографов и геодезистов. Когда ведешь по горам детей, твои карты должны быть точными, подробными и чистыми.
  
   Да что уж там "по горам"... Ведешь в подмосковных лесах и на участке в 10 км выдаешь ошибку 28 градусов. Какой же я вам с детьми китаец, если вы меня так гоните в ошибку. Бывало очень обидно, а то и опасно. Зависаешь с группой где-нибудь на склоне, солнце садится, группа под полным грузом, вверх идти - нет воды для ночлега, а вниз - совершенно неизвестно, что там: какие склоны, есть ли проход.
   Перед глазами - интернатский четвероклассник Борька с лесным именем Паниковский. В походе на Чугуш Борька нёс цилиндрическое ведро, плоских тогда еще не было. Ведро с крышкой не помещалось в Борькин "петровский" рюкзак, "абалаковские" были только у половины группы, и привязанное снаружи ведро регулярно на спусках отцеплялось от Борьки и проделывало свой путь вниз самостоятельно и с песнями. Именно это ведро предупредило нас, загрохотав на "лопатке" - участке склона с куэстой - скальным пластом, опасным для преодоления. Было уже почти темно, но Борькины глаза в этот миг я увидел и запомнил на всю жизнь.
  
   Смотрю в телевизор и вижу, как по искаженной "картографами" земле идут искаженные тремя войнами люди.
   Как быть детям? Неужели настоящий патриотизм - не любовь к своей стране, а ненависть к чужой?
   Паниковский из 4-го "А" очень любил песенку Сергея Никитина с такими словами:
   Здравствуй, заяц, - молвил гусь -
   Отчего ты грустный?
   - Откровенно признаю́сь -
   Я ужасно вкусный.
  Я такой же вкусный,
  Как вилок капустный.
  Оттого и скучный,
  Оттого и грустный.
   Если хочешь преуспеть
   И прожить со смыслом, -
   Не старайся повкуснеть.
   Оставайся кислым.
   Борька, сколько раз ни слушал эту песню, всегда в конце её удивленно и радостно смеялся. Не могу вспомнить его настоящую фамилию. Так и останется в памяти - Паниковский с гремящим на спусках ведром.
   Можно написать учебник Дураковедения, даже курс Дурологии, но особым спросом на книжных прилавках они пользоваться не будут. Да и запретить могут за разглашение гостайны или подрывную деятельность. Дураки, например, бывают клинические, оптимизированные и пламенные. Последних особо приветствовал Писарев. Вторых - Чехов. Первые могут стать вторыми и третьими в зависимости от работы социальных лифтов.
   Эти лифты нынче - система секретная, гостайна. Мы наблюдаем за их работой косвенно, замечая - кто оказался наверху и кто лежит на дне. Лифт наш насущный даждь нам днесь...
   В дачном поселке "Удельная" была небольшая улочка, которая называлась "Тупик Опаленной Юности".
   Когда я в клетке - мысль моя свободна. Почему, когда я свободен, мысль моя - в клетке?
  
   У Борьки Паниковского было открытое, мальчишечье и вместе с тем высокое и ясное старушечье лицо без морщин. Наверное, такие лица носили люди в "Таежном тупике".Обе полоски бровей чуть загибались вверх от переносицы, такие лица бывают у детдомовских и интернатских. Они обозначают привычную душевную боль, внутри которой живет этот человек. Он не покидает своей боли, она - его дом, за ее пределами - еще больнее, а так, как есть, - привычно. Если взрослый Борька стал батюшкой, то лицо ему точно пригодилось.
  
   Всемирные бульдоги под всемирным ковром - это все равно бульдоги под ковром. И нечего щеки надувать.
   Когда стрелки компасов крутились, не показывая ничего, когда небо становилось мглой, где не было ни звезд, ни солнца, когда не было никаких троп, даже звериных, я говорил:
   - Выведу!
   И выводил. Всегда.
   Выведу и сейчас. Через выжженный усталостью взгляд, через железные решетки, заборы и ограды. Еще один Фома отвалил в бездорожье искать свой благостный путь, а мы пойдем вот сюда, в сужение скал, в сумрак широколиственного леса, где птичьи пути смыкаются над каньонами и стремнинами. Я не знаю дороги, потому что её нет. У меня нет права отчаяться, упасть, отказаться. Посмотрим в глаза, улыбнемся и пойдем - дальше, дальше, дальше. Там перевал, который никто еще не переваливал, там солнце, которое никому еще не светило.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 29 сентября 2018 года. Отрывок 292

  
   Тропяной комбайн - это многоногая и многорукая гусеница, которая идет после пильщиков, оставляя за собой готовую рихтованную тропу. Остается ее немного утоптать, сделать торной, но это происходит само, поскольку по этой тропе мы ходим.
   Иногда пильщики со сквозной чисткой нитки тропы идут вместе с комбайном, чуть впереди него. Из инструментов в комбайне - тяпки, грабли, секаторы, ножовки, лопатки. Отбить полку в склоне - отдельная работа, распилить толстые, поваленные поперек тропы стволы - тоже отдельная, последняя перед рихтовкой ложа.
   Особая отдельная работа для самых надежных и умелых - завалить мертвые стволы, нависающие над тропой.Правильно и безопасно делать это научил нас Мастер, папа Луча и мой замечательный друг, маркшейдер по профессии и рафинированный московский интеллигент по своей сути, владелец большой прекрасной и умной библиотеки, но к его золотой голове счастливо приделаны и золотые руки, и точный глазомер, и мужицкая сноровка и смекалка. Без него мы вряд ли научились бы делать мосты, кладки, удобные переправы, а младшие и новички учились у него скрытой череде почти незаметных подвигов и побед над тяготами лесной жизни.
   Тропяной комбайн тоже был изначально одной из затей Мастера - он всегда все улучшал и оптимизировал, после чего Тропа радовалась на тему "ах, как мы здорово сообразили!" и благополучно забывала - кто сообразил первым.
   Пока приезжий Изобретатель (так он представился) рисовал схемы будущей переправы, Мастер предлагал пройтись по ней - только что сделанной им вместе с ребятами. К ребятам он всегда относился ровно и доброжелательно, ничем и никак не выделяя своего родного Луча и не давая ему никакого предпочтения перед "чужими" детьми.
  
   Мастера нет на видео, камера появилась позже, но видны результаты его труда - в ребятах, в их отношении к работе и друг другу. Спасибо, Мастер! Благородный, добрый, безупречный, мудрый мой друг.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 30 сентября 2018 года. Отрывок 293

  
   В телевизоре - "движение российских школьников". Организаций, созданных взрослыми для детей, было много. Тропа была самоорганизацией детей. Самоорганизация спонтанна и не подконтрольна для тех, кто разрабатывает судьбу сообщества в кабинете. Самоорганизация неприемлема для кукловода, который дергает за ниточки из-за ширмы, делая вид, что куклы движутся самостоятельно. Но и от кукловода тянутся вверх ниточки, благодаря которым он может двигаться.
   Дон Рэба, Пересидент наш, вертикакаль власти нашей, вот кто - орёл. Орёл. Курск. Белгород с губернатором Савченко. А там и Харьков - размытая тень города Одиссея, Самара украинского мира.
   Четвероклассник Виталик Столбов, увидев стенд "Поход боевой славы", тихо и грустно сказал в 1966-м:
   - Ох, и надоела мне эта эксгумация...
   Позже он, кажется, был автором-исполнителем в "кусте" "Разгуляй".
   Гражданское общество детей не организуется сверху, это глупость. Сверху нужно поддерживать позитивные явления в детской среде, стихийные явления. А то получается опять по Ильфу: "Фабрика пролетарских кроватей имени товарища Прокруста".
   Был, помню, в организации детских движений умный человек по фамилии Волохов. Какие люди сейчас стали начальниками детей - не знаю. В телевизоре у них тёмные лица без особых примет. Под таким началом придется и детям прятать свои особые приметы. Принудительный патриотизм, как пружина, опять сожмется и выдаст такую волну агрессивного нигилизма, что остров в "Повелителе мух" покажется райским уголком в океане бушующего и штормящего, протестующего Детства.
   Выращивая в одиночку ребенка-одиночку, вы можете получить тирана или затворника. Затворником делает одинокость, Тираном - единственность. Тиран и затворник в одном флаконе - маньяк, как только произойдет и кристаллизуется его акцентуация. Всех троих упомянутых растит гиперопека, желание прикрыть, изолировать свое ненаглядное чадо от всего и от всех. Амёба плодится от одиночества, одинокие одиноких в одиночество крадут. Открывайте ребенку контакты с внешним миром, поощряйте их, не бойтесь эмоциональных ветров и стрессовых дождей, он должен жить полной жизнью, а не тем ее жухлым фрагментом, который вы считаете для него безопасным. Опаснее всего для ребенка можете оказаться вы сами, ваши для него излишние ограничения, запреты и регламенты. После 9 лет для него всё важнее будет становиться группа сверстников, какие-то сторонние друзья, их мнение, их облик, их миропонимание. Чем информированнее ваш ребенок к 9 годам, чем шире его кругозор, тем больше у него шансов становиться самим собой, сортируя, фильтруя и отбирая для себя новые качества, навыки и свойства. Если же он знает мало, то может потеряться в поисках себя, ибо трудности самоопознания свалятся на него лавиной. Пусть играет в кого угодно, не бойтесь игры, Бог с Вами. Он всегда с нами в Игре. Ребенок обязательно будет играть и в Вас, но как трудно ему придется, если Вы двулики, чтите хамелеона и хотите авторитарного правления для экономии времени. Сначала он потеряется в Вас, потом станет подозревать, что Вас нет, а потом и убедится в этом. Будьте цельным во всех своих проявлениях, будет цельным и Ребенок.
   Про что еще рассказать, я не знаю, бывают ли у вас вопросы, никакие вопросы сюда ко мне не доходят, здесь тюрьма, а не спик-шоу.
   Например, вы не хотите, чтобы ваш ребенок стал наркоманом. Наркотик компенсирует отсутствие сильных впечатлений и переживаний. Если вы блокировали его от стрессов, высокой радости и высокой печали, настоящей свободы и настоящей ответственности (не перед вами : )), ждите наркотик. Если вы в многотрудных заботах о чаде всё время ограничиваете амплитуду его эмоционального маятника, бережете от мышечной радости и боли, ждите наркотик. Тупая родительская любовь ничуть не лучше, чем тупая родительская ненависть.
   На Тропе, срывая ногти на веревках, вереща от боли и взлетая до совокупного восторга, дети уходили от наркомании. Десятилетний Санька "Доктор" из Чапаевска после удачного прохода по веревочной переправе прыгал от счастья и среди прочего воскликнул:
   - Во! Мне теперь это не надо!
   И сделал характерный жест пальцами возле вены на сгибе локтя.
   Старший брат научил Саньку колоться, когда Санька был еще в детском саду.
  
   Я подписываюсь под словами Корчака о том, что "ребенок имеет право на смерть". Но самым первым правом Ребенка считаю его право на защиту от дураков. Причина ранней наркозависимости - эмоциональная депривация, отчуждение. Наркоманов плодит безысходность детской площадки. Добавим к ней еще два таких атавизма, как семья и школа, и получим полную картину детского отчаяния.
   Госчиновникики давно, еще в середине 60-х, догадались, что я - не сторонник тупого администрирования и дубового регламента. Уже тогда, в 1966, были первые потуги нас свалить. Чутье у КПСС на вольности в сфере образования и воспитания было феноменальное. Оно пронюхалось до наших дней через КПСС-ГКЧП. Вообще, "образование и власть" - очень большая, интересная тема. Но - не моя. Я не очень понимаю что такое "власть". Какая-то очень условно-принудительная умозрительная хрень. В Природе никакой "власти" нет в принципе, она, власть, - человеческое понятие. В лесу - поймал, сожрал. Это - не власть. Я не понимаю именно принуждения как такового, а ведь это главное и единственное оружие власти, её инструмент. Пропаганду не беру, она тоже всего лишь вариант принуждения. Кроме принуждения (насилия) никакая власть не знает, не умеет и не может ничего.
  
   Божественный опыт синтеза материального тела и духовной сущности (человек) захватывает раз и навсегда, он, этот опыт, - важное явление во вселенной, в нашей вселенной. Этот опыт и есть Любовь, но сам опыт, сам процесс, а не стороннее умозрительное отношение к нему. Умозрительная любовь вряд ли бывает, даже в самых парадоксальных изысках. Потому что сначала - курица, а потом яйцо. Сначала мать, потом ребенок. Матушка-Пустота. Находимся ли мы во власти Единого Сущего, совершает ли оно насилие над нами, заставляя переходить в другие формы, трансформируя наши миры? Ведь власть - это принуждение?
  
   Нет, это не власть Господа. Это Его Любовь. Она не знает принуждений, странно говорить об этом. Но если Сущее Едино, то как же Ему Самому может быть одиноко среди побежденной и уже населенной пустоты. Господи, не одиноко ли Тебе Одному во вселенной? Только ради Себя, не размножайся, пожалуйста, делением. Моя душа меньше маленькой песчинки, но возьми её, если она поможет что-нибудь умножить, а не разделить. Планета Взрослых уже есть, ее разделили и пуляют друг в друга; может быть, пора создать Планету Детей? Не вместо, а вместе, где-то недалеко, в Созвездии Гончих Псов.
  
   Но вернемся на Землю. Первоцветы отцвели, буйство лета поднимается от земли к небу и скоро будет, как год назад, сочиться сквозь решетку в наши души, напоминать о близких, о семьях, о Солнечной Свободе вместе с ними у прохладной воды.
  
   Страхи государства по поводу образования мыслящих свободных людей делают образование подневольным. Схлестнулись две парадигмы, одна из которых - "моя свобода суть моя ответственность", другая - "не хочешь - заставим". В какой парадигме расти мог бы решить и ребенок, но от него тщательно скрывается сам факт возможного выбора. Плюс приступы идеологической пурги в СМИ. Вот тебе и "свобода от известного". Токарь? Пекарь? Дворник? Солдат?
  
   ...или "ученик помощника младшего черпальщика при ассенизационном обозе в филиале холерных бараков" (А. и Б. Стругацкие).
  
   Свобода совести, идущей по коридору из колючей проволоки.
  
   "Охота на яйцеголовых" продолжается, она не прекращалась.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 4 октября 2018 года. Отрывок 294

  
   Поверив безоглядно в образы и действия детских фобий, вы разделите с ребенком его переживания, ополовините его страхи. Он перестанет быть одиноким в мире своих чудовищ, но не пытайтесь с помощью вашей логики вылечить ребенка. Идите путем обрядов и ритуалов. Скажем, вам известно (под большим секретом), что от преследования Бабы Яги можно избавиться, имея в кулаке три горошины. Вы возьмете три горошины, отдадите их ребенку, и если вы абсолютно верите в Бабу Ягу и в три горошины, ваша вера передастся ребенку, страх будет блокирован. Понятно, это - схема, в жизни все сложнее, но обойдемся пока схемой, - я не знаю, что успею еще написать.
   От безотчетного страха спасает произнесение фразы "Шиш, это мыши шуршат в камыше". Меня научили этому заклинанью в Придонье, оно невольно складывает губы говорящего в улыбку, а дальше - эндорфины от нее и проч. Ночую в обнимку со своей пневмонией в заброшенном валдайском селе у озера Большое Русское. Здесь зима, населен единственный на все села дом, я лежу в нем укутанный у старика со старухой. Утро.
   Старуха: Дед! (мат) А где рыба-то твоя наловленная (мат)?!
   Старик (без мата, не просыпаясь): Рыба на печке в тазу под гармошкой!
  
   На другом берегу озера полностью заброшенное село Миробойцы. Его переименовали в 30-х, чтобы лучше звучало. Было - Мироёбицы.
   Хочется в Коряжму, в набитый интернатами загадочный город Вельск, в Юшкозеро и в Кемь, а оттуда по шпалам в Пояконду. Путешествуя с полузакрытыми глазами, я ни в чем себе не отказываю. То качусь на велодрезине по узкоколейке, то вылезаю на лыжах ночью к валдайскому селу Большое Русское, где живут два человека - старик и старушка. Все умерли, было 200 дворов, они двое остались.
   Север принял меня в 1966-м, окрестил бородой на обмороженном лице и научил хранить тепло. Летом он наполнен гнусом, края сплавины чавкают под ногами, но важно, чтобы диметилфталат не попадал в глаза, тогда удержишься на ногах и дойдёшь. Белая ночь окутает тебя лёгкими сумерками, скрадет все тени и оставит наедине с собой, пока не зажжешь костер.
   Я люблю Север не меньше, чем Юг. Эти две любви никак не пересекаются, между ними нет никакого антагонизма. Сильницы, Итлагерь - это Севера, но не север Юга. Серые, обстоятельные бревенчатые избы, которые хочется называть домами, так оно и есть. Многие из них уже были развалинами в конце 60-х, а теперь их и вовсе нет, но они все равно греют и просветляют душу как милые отеческие могилы. Каждый северный дом самодостаточен и защищён самим собой, страшно подумать что творили здесь коллективизация и продразверстка. Какой же великий северный хребет нужно было перебить народу, чтобы всё это опустело и онемело...
   Ломоносов пришел отсюда, но многие подобные просто не собрались в путь: где родились, там и пригодились.
   "Мы - люди Севера,
   И наша боль тиха..."...
   Спите, люди Севера. Вас бодрствующих осталось мало, я вас почти не встречаю, но если что понадобится - можете на меня положиться. Я люблю вас. Скромные, дружные, сильные. Дома серые, но снег меж них - синий. На реках серебряный лёд. Вкусные дымы из труб, запах жилья.
  
   Старик со старухой прожили славную и яркую стандартную советскую жизнь, но русское было всё равно поверх этой жизни: пришелец извне всегда был интересен, вызывал смущение. В знакомстве было всё, кроме противостояния, агрессии, выяснения, кто кого сборет. Русское всегда сострадательно и дружелюбно. Не то, что видим сейчас - не озверевшее русское мурло, оно вообще не Россия. Нотки насилия в русской культуре слышатся только в свадебных песнях ("люли-люли, заломаю"), в остальном это - Игра, обдумывание и маркировка предмета воспевания, его познание сердцем. Но если включить телевизор, русская семья дезориентируется (или душа), пугается и сначала начинает обороняться, потом переходит к превентивному уничтожению внешних врагов, назначенных пропагандой.
   Остальное про русскую душу я уже написал, когда вспоминал Данилку из 6-го "А". "У меня в голове мозгов нет. Они у меня по всему телу разбросаны".
  
   Да, нейроны, их группы, связи работают с возрастом иначе. Хочется понять. Даем проекцию смысла на разбегающуюся и схлопывающуюся вселенную, на вопрос о поведении одного (каждого) нейрона и его качественное участие в процессе... Нет, пока не складывается. Ламинарность и турбулентность? Нет. "Возрастной" распад стареющей группы на фракции? Ближе...
  
   Крупный зек Игорь - дневальному:
   - Вот этот цветок на окно напротив Михалыча поставь, а то он чахнет.
   - Кто? - спрашивает дневальный.
   - Да цветок же, что, не видишь? - возмущается Игорь.
   Это алоэ. Через недельку всё будет хорошо, он просто подмёрз. :)
  
  (2015-2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 6 октября 2018 года. Отрывок 295

  
   Дёма, я прочитал твои вопросы и обязательно на них отвечу. Они оказались еще интереснее, чем я предполагал. Спасибо маме за то, что она твои вопросы записала и отправила мне. Конечно, метафизика Тропы есть, как есть метафизика каждого любого явления, а что не является явлением : )? Детская (не взрослая про детей) метафизика подобна матрёшке, где с виду простая фигурка, очень примитивно раскрашенная. Но в ней - другая, этот фрактал начинает разрастаться во все стороны, как объёмная снежинка, где каждый лучик - особая история, так складывается начиненная смыслами объемная фигура, не имеющая окончания, - детская метафизика Тропы.
   Страна, потерявшая на уровнях управления "защиту от дурака", обречена бедствовать. Государство при этом может процветать и жить в роскоши, но страна и государство - очень разные вещи.
  
   Поливариантность Ребенка пытается выжить в клетке из ваших лекал, но вы - опытные бойцы и, как правило, ребенка убиваете, реже - уродуете. Чтобы описать детство, нужно быть как минимум Фазилем Искандером. Только ему подвластно описание в подробностях и последовательно каждого листочка каждой веточки, всегда возвращаясь к стволу и никогда не повторяясь в описаниях. Таков стиль его повествования, и я ему очень завидую, поскольку так не умею. Вот и я замельчил, как нейроны у склеротика. Связки слабнут, фракции измельчаются. Вот ведь дурак - сам себе лаборатория, нет чтоб над кроликами.
   Сегодня особенно остро и в полной мере ощутил значение словосочетания "непроходимая глупость".
   Буду продолжать писать, пока рука держит ручку, но появилось стойкое ощущение, что все эти заметки окажутся на помойке.
   "Ты должен соответствовать моему о тебе представлению и не выдрикиваться, когда тебе предложено перелезать через меня, осуществляя помощь тебе с моей помощью".
   Короче, "стань таким, как я хочу". Перестань быть собой, мне так удобнее тебе помогать. Кому - "тебе", если это буду не я?
   Непроходимо.
   Идите нахрен со своей помощью.
   Надо прощать бедных зверушек. Иногда это не получается мигом. Нужно несколько минут, чтобы вернуть одуревшие глаза в орбиты и понять, что ты теперь живешь во взрослом мире, который думает медленно и ужасно потеет.
  
   Когда на пределе выживаешь здесь, внутри, не остается ресурса на преодоление глупости внешнего мира. Когда собственная мания величия замешана на самоиронии, можно позволять себе заботиться о судьбе собственных строчек. Пожалуй, реальная жизнь сегодня закончилась, надежды на нее тоже, остаются только строчки. И защита от дурака (общепринятый технологический термин) становится главной надеждой на что-то лучшее. Дураки и дороги. Дураки и дороги. Кому дороги дураки? Кому выгодна глупость независимо от ее происхождения? Глупость и благородство - есть ли корреляция?
  
   Тьма суть отсутствие света. Черное - отсутствие цвета. Ненависть - отсутствие Любви. Глупость - отсутствие ума? В равной ли мере умник распознает умника, а дурак дурака?
   "И зачем вам Арестотел?
   От него тоска и скук.
   Как это по-русски... гунд фон тоффель...
   Этот гусь свинья не друг".
  Юлий Ким
  
   Так, однако, можно дойти до селекции и агрегации, а это недостойно. До сепарации. Это опасно. Отдохни еще, евгеника, пока не проступит у тебя человеческое лицо. Пошел вон, Менгеле. Нам хватит вполне "Острова Доктора Моро" Герберта Уэлса. И дальше - ни-ни. Stop.
  
   Один сокамерник точно обозначил проблему буквально вчера: "всё это - яйцеголовая х-ня, надо с ней враз закончить". Я поинтересовался, не знаком ли он с работами НИИ ФСБ РФ. Нет, не знаком. Даже не знает что такое "НИИ". Качество кукловодов и связующих нитей проступает с пугающей глубиной.
  
   Вернемся, однако, на Тропу. Качество Маленького Человечества как неотъемлемой части Природы определяется не только суммой качеств его составляющих людей, но и отличительными особенностями самоорганизации, где конформизм никакой большой роли не играет, индивидуальность не противостоит общественному, но строит его, используя свои - всегда уникальные - возможности. Где ты, Фазиль Искандер :).
   "Я" и "Мы" сливается в одно понятие, мироощущение. "Я" никогда не нивелируется, это непродуктивно и нецелесообразно, чем больше ты-"я", тем богаче "мы". В природосообразной группе никаких специальных усилий для этого не требуется - коллективное бессознательное знает, что и как (и кому) нужно делать в каждый момент жизни, ничего достраивать не надо, главное - не разрушать. Игра коллективного детского подсознания неразрывна с его серьезной деятельностью и не менее прекрасна, чем северное сияние или графический фрактал в развертке. Я понимаю вольность и вульгарность своего обращения с терминами, но главное для меня - постараться передать суть. Слово "стул" не является стулом - вот и вся моя здесь проблема. Возможно, я похож в своих потугах на неумелого скульптора, который сильно торопится отбить лишнее в поисках нужной формы. Отбить - значит обозначить, и вы блуждаете со мной среди этих обломков неизвестно чего. Да, в россыпи камней на склоне очень часто повторяется (в каждом камне : ) форма хребта и вершины, но это всегда - версия, а то и инверсия. Но и серьезная наука (сама такая : ) ) сплошь пользуется косвенными опознатушками исследуемых процессов, взять, например, изучение элементарных частиц. В шестилетнем возрасте я был безвозвратно потерян для серьезной доказательной науки, а она сама предстала для меня пыльной коллекцией бабочек, мертвых, на булавках. К настоящей жизни Бабочек она отношения не имела. В этой коллекции не было, например, ни одного цветка.
   Изучая человека, разбирая трупик его взаимоотношений с миром, мы мало что узнаем о человеке. Восток на эту тему стал спасением на несколько лет, но и он, следуя заветам Стивенсона, отталкивал Запад. Ауробиндо про Фрейда: "Трудно оценить достоинства цветка, копаясь в почве, из которой он произрастает".
  
   Александр Дивинский, врач из Алма-Аты, наметил мосточек между тем и этим, но не договорил, умер, не дописав свою Книгу. В ней Пифагор и Конфуций уже приметили друг друга, и взгляды их были полны взаимной симпатии.
  
   Вчера родился Будда, по ящику показали репортаж из дацана в Элисте. Где был Христос между Своим Детством и встречей с Иоанном-Крестителем? Чего хотел бы лично от меня граф Лев Николаевич Толстой? Быть в толпе почитателей Ганди - приятно, редко кто так попадал "в десятку", как Ганди. Некоторым вообще не надо было никуда попадать, они просто были и остались с нами навсегда. Интересно, какие новые абсурды зреют в глубине госдумы по поводу, например, РПЦ. Или глава СовФеда вдруг запросит численное гендерное равенство во фракции святых...
  
   Скажи, Господи, - как Ты защищаешься от дураков? Я понимаю, - никак. Да, распяли. Но - как нужно, Господи? Какой-то каботажный пошел текст - путешествие у ближнего берега. Или - однажды муха летела в самолете. Надо юстировать внимание относительно памяти.
  
   Ладно, потом вычеркнете.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 8 октября 2018 года. Отрывок 296

  
   Цвет группы, цвет одежды.
   Через то, что мы называем черным, а это не цвет, а отсутствие цвета, не проходит ничего ни в какую сторону. Черный - блокада, невход и невыход, зеленый - цвет обучения, цвет защиты обучения, цвет доступа к обучению. Желтый - цвет поиска, законной продуктивной неопределенности, это младший цвет. Синий - значимость, сокрытие значимости, универсальность значимости. Оранжевый - исключительность, исключительная надежность, ответственность. Красный - импульсивность, искренность, готовность к действию. Голубой - дружелюбие, товарищество, партнерство, помощь, фиолетовый - знак инакости, внутреннего противостояния укладу, в котором находишься.
   То же с семью нотами нашего лада. Подробнее - у Александра Николаевича Скрябина. Так же с сечениями, их комбинациями, поскольку всё это - одно и то же. В строении тела или пантомимике, в тоне голоса, - во всём есть свой цвет, и вся гармония - в том, чтобы выбрать своё среди чужого. Одежда (футболки, шорты) всегда висела на веревке вперемешку, и каждый выбирал себе то, что хотел, что чувствовал. Нельзя было сказать: "Надень это". По выбору цветов и оттенков, полутонов и сочетаний угадывалось текущее состояние группы и каждого ее члена, что вполне подтверждалось обертонами его сиюминутного голоса или рисунком сиюминутной походки.
   Разумеется, речь идет о постиранной, чистой одежде.
   Разумеется, в такой "диагностике" нет ничего мистического - хочешь видеть и видишь. Хочешь слышать и слышишь. В жизни многое зависит от уровня желания. Чтобы видеть и слышать, нужно приподняться над собственничеством, желанием властвовать, что делает невозможными какие-то манипуляции. Знания, видение сами защищают себя от искушений простыми решениями. Ты получаешь эти знания только с ответственностью за них. Знание вообще таит в себе ответственности не меньше, чем печали. Важно, чтобы печалью не была ответственность, что часто происходит в техногенных сферах науки. Ответственность за Них естественна и приятна, когда ты живешь в каждом из Них.
  
   Ответственность не дается и не берется в нагрузку к свободе. Она - ее неотъемлемая часть, даже не часть, она и есть - свобода. Невозможно стать свободным не будучи ответственным. Ответственность - не скучное стояние на ковре в кабинете директора, ибо это ответственность перед собой. Важнейший момент в жизни - рождение контроля над собой внутри себя, когда собственная совесть становится ведущим, а внешний контроль - насильным. Контролер, не успевший переселиться внутрь, прозевавший этот момент, будет третировать вас (вашего ребенка) всю жизнь, требуя самостоятельности, но - поздно, момент упущен. Иногда это не момент, а период, но и то, и другое всегда мимолетно. В монотонной благоустроенной жизни момент перехода разглядеть и угадать трудно, в условиях Тропы, в горах - он почти всегда очевиден.
  
   Государству, однако, совершенно невыгодно, чтобы контроль над человеком располагался внутри человека. Оно стремится узурпировать эту сладкую функцию и очень сердится, когда испытывает горькое поражение опозданием. У большинства мальчишек этот момент расположен вблизи десятилетнего возраста, с его наступлением заканчивается, собственно, Детство и начинается Отрочество. У большинства девчонок, исключая девчонок матриархата, этот момент вообще не возникает, они пользуются по ситуации любым из двух состояний и всегда - в интересах Ребенка (см. "Теорию пола" В. Геодакяна и др.).
  
   Самостоятельный, совестливый, думающий человек не воспринимает пропаганду и становится проблемой для государства. В этом - зерно травли, которая длится 45 лет, - я знал как их "делать", - не подверженных, самостоятельно принимающих решения, ответственных, но я их не делал, конечно. Только давал им выжить такими, создавал вместе с ними эти условия и вместе с ними монтировал морально-нравственную иммунную систему, столь страшную для госчиновников любого ранга. А вся-то разница между нами и ими в том, что одних Господь награждает совестью, а других - обременяет.
   Достичь власти можно только силой и хитростью, власть не достигается умом, уму не нужна власть, ему нужен собеседник, не раб. "Выпьем чашу цикуты за покорение мира" : )
   Разымая мир в аналитическом экстазе - что вы видите в итоге? А́том? Элементарную частицу? Так ли уж она вся из себя элементарна? Мю-мезоны оставляют в своде закрытых век след падающей звезды. Такие звезды еще тлеют некоторое время в ночной траве.
  
   Мне было 14, и я уже знал, что такое грусть. Валяясь у полосы прибоя и глядя на звезды, я рассуждал о том, что вот - звезда уже погасла, только свет ее доходит. Восьмилетний Сережка сосредоточенно и молчаливо возился в песке, что-то строил и сказал мне:
   - Ты смотри в пустое место, там звезда уже зажглась, просто свет её еще не дошел.
   Я закрыл глаза. Улыбка, которая пришла мне в этот миг, не покидает меня всю жизнь.
   Сережкина матушка Тамара спросила:
   - Вы, звездочеты, до полуночи что ли будете тут песочничать?
   Не каботаж, конечно. Каботажное плавание. Местное. Мелкое. Ничего значительного или парадоксального.
  
   О синтезе.
   Я вернулся на лагерь Уютный после очень тяжелой разведки и выпал в палатку. Подошел Летный и спросил:
   - Тебе пить дать?
   - А что есть?
   - Чай, компот, какао и кисель.
   Откидывая голову обратно на подушку из основной веревки, я сказал:
   - Всё давай...
   Через минуту худышка Летный уже стоял с кружкой у моей палатки.
   - Здесь что? - спросил я, показывая на кружку.
   - Здесь ... всё, - ответил худышка Лётный.
   Там действительно было всё.
  
   Какая разница между царем, королём, султаном и ханом? Зачем и почему мы на разных лагерях в разное время в социальных играх моделировали разное государственное устройство? Что из этого получалось? Эти вопросы пишу для памяти, постараюсь успеть на них ответить. Жаль, что вопросы приходится задавать себе самому. Очень не хватает спрашивающего. Я по-прежнему нахожусь внутри Тропы, и мне трудно понять - что интересно и важно, а что - нет.
  
   Моделей сообщества и для сообщества много не только в природе, но и во всякой рукотворной технике и механике. Взять, например, колесо или резьбу, или катушку приемника. Как правило, это какие-то вспомогательные модели, главные все-таки в природе. Да и колесо, например, - всего лишь поперек распиленное бревно, ствол дерева, которое вырастила природа.
   Интересной была бионика - наука о том, как ведут себя природные явления, внедренные в рукотворные объекты. Ствол хвоща и шпренгельная радиомачта, например. А уж социальные насекомые и животные - вообще благодатное поле для моделирования. Одним пчелам в соотношении с людьми можно посвятить жизнь.
   Сельскохозяйственная книжка "Стресс у свиней" стояла у меня на полке "Педагогика" и давала знаний больше, чем учебник по педагогике для военных. Великая Птица Школьных Коридоров Виктор Николаевич Терский, автор или соавтор педагогики Макаренко, тоже написал книгу "Вожатый, ты - педагог!". Она была очень плоская и беспомощная, Терский был явно гениальным практиком и не умел, к счастью, писать по заданию Наркомпроса. Откровением был Фабр, уже прославленный Корчаком ("Воспитатель, будь Фабром детского мира!").
   Военная книжка называлась "Но педагогом быть обязан!". Кем ты при этом можешь не быть - не указывалось. Она предназначалась для среднего командного состава, высший такой мелочью, как воспитание солдат, видимо, не занимался.
   Пятилетний сын Саши Громова разбудил отца в половине четвертого ночи и спросил:
   - Пап, я тебе зачем?
  
   Ребенок нам - зачем?
  
   "Почему" - понятно, папа любил маму. А - "зачем?" Я же не спрашиваю, зачем человечеству дети. Ваш ребенок вам - зачем? Чем отличается родительская любовь от учительской, надо написать. Залип я на педагогику, будто она что-то отдельное, но она сама - состояние, а не стопа учебников, не наука, не...
  
   Надо покормить оголодавшего ребенка? Не всегда. Утешить плачущего? Не всегда. Всегда нужно только вылечить болеющего. Всегда идти на поводу у ребенка, затыкая и предупреждая все его негативные реакции, - грех великий перед ним. Ребенок преодолевающий, ребенок задумывающийся не менее важен, чем радостно лопочущий в комфорте. Да, чувство меры. Да, обеспечить безопасность. Но всё это не значит, что ему непременно надо обеспечивать комфорт. Специальное предупреждение для дураков: только не делайте ничего искусственно! В живой жизни хватает моментов, надо их видеть и осознавать.
  
   Дискомфорт ребенок будет испытывать и от того, что ему приходится все больше проблем решать самому. Раньше вы их решали за него, он привык, а вы упустили момент, когда он еще хотел решать свои проблемы и уже мог это делать. Вы думали, что он не может, а он уже мог. Ты можешь, но тебе не доверяют, - конечно ты уже и не хочешь.
     Послушным быть унизительно, непродуктивно, безответственно. Контролер-совесть останется снаружи, ее носителем будут другие люди. Начальники. В лексиконе появится словечко "устроился". Социальный лифт для послушных готов. Ох уж эта вечная оглядка на кукловода, когда своими руками только свой кусок в свой рот тянешь, и хорошо ещё, если кусок - свой.
  
   Дергать за ниточки подрастающего ребенка все труднее, но ничего другого не умеем и не хотим, и - вот, момент наступления самостоятельности навсегда упущен. Лучше выдавать ему самостоятельность постепенно, по разным сферам и сегментам, тогда моментов будет много и, оплошав в нескольких, возможно, осилишь остальные. Как еще тут развести пожиже - я не знаю.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 11 октября 2018 года. Отрывок 297

  
   "Коричневая пуговка валялась на дороге.
   Никто не замечал ее в коричневой пыли.
   Но мимо по дороге прошли босые ноги,
   Босые, загорелые, в коричневой пыли".
  
   Это послевоенная народная детская песенка. В 50-х годах все сосредоточенно ловили шпионов, которые были везде, особенно - американские. Иногда они теряли пуговку от штанов. На пуговке были написаны иностранные буквы, и, пойдя по следу, доблестные пограничники могли обнаружить и обезвредить негодяя.
   "К начальнику заставы
   Вели его упорно.
   К начальнику заставы
   Скорей, скорей, скорей".
  Джубгские рыбаки, выходя в море, высматривали со своих баркасов головы иностранных водолазов, а деды к вечеру залегали с берданками в окрестных щелях и даже не курили. Шпиономанией и поиском "вредителей" было пропитано всё, это была одна из основ жизни наряду со стоянием в очереди за хлебом или керосином.
   Люди должны были одеваться плохо. Добропорядочный советский гражданин не мог себе позволить что-то приличное или новое - он тут же попадал под подозрение, соседи переставали с ним здороваться, а собаки переставали узнавать. Пронизывающий взгляд бдительного пограничника сохранился на некоторых старых портретах членов ЦК КПСС, его можно увидеть.
   Таким же взглядом встретил меня, первоклассника, завуч моей школы Тазрет Михайлович Басиев. С первого школьного дня он проникся ко мне классовой ненавистью, регулярно вызывал к себе в кабинет и выстригал ручной машинкой полосу на вполне стриженной голове. Директрису, Марию Павловну, все звали Медузой, вечно презрительное выражение ее лица дополняла выставленная вперёд нижняя челюсть.
   На школьных переменках полагалось чинно гулять парами по коридору, но школа была мужская, и мы вполне носились торпедами в этом людском месиве. Иногда кто-то из нас втыкался в толпе в Медузу, и она долго колыхалась, негодуя. Потому она и звалась Медузой - из-за долгого колыхания. У неё был пронзительный носовой голос, отличная артикуляция и безупречная дикция.
   У нашей учительницы Ирины Максимовны Чернышовой я был любимым учеником. Не помню, почему. Не за пятерки же. Она что ли сама мне их ставила и за них же любила? Так не бывает. 
  
   На фотографии нашего первого "Б" я выглядываю из-за учительницы, это был один миг из вечного движения, в котором я в детстве пребывал. Смотрю с хитринкой, озорно, но открыто. Дружили втроём - я, Сережка Мельников и Сеня Пашковский. Нам втроём всегда становилось смешно, и мы не могли остановиться. А серьезным и единственным другом стал Лёшка Воронин.
  
   Октябрят тогда ещё не было, и мы носились по школьным коридорам без Ленина в сердце.
  
   Чтобы дойти до школы, надо было перейти Ново-Рязанскую улицу, где стоит наш дом, дойти по узкому тротуару до Разгуляя и, перейдя Спартаковскую (Старую Басманную), повернуть налево в Токмаков переулок. Да, а на перекрестке Разгуляй надо было перейти и Новую Басманную. Вниз по Токмакову, мимо старых деревянных домов, потом - вдоль школьного глухого забора из темных досок и - в ворота школы. Рядом с ней стоял диковинный староверческий храм, в нем была оборудована пуговичная фабрика.
   В школьной раздевалке царила тетя Паша - пожилая, как мне казалось, ладная женщина. Все знали, что она верующая, и слегка подтрунивали над ней. "Бог - в тебе", - улыбалась тетя Паша и слегка тыкала пальцем в грудь, туда, где Тимус. Невысокая, горбатенькая тетя Шура всегда что-то мыла и протирала и улыбалась нам безо всякого повода. Мы отвечали ей дружелюбным гомоном.
   Меня эти две нянечки заприметили, потому что я всегда здоровался с ними лично, персонально и очень культурно, интересовался как здоровье, как дома. Тетя Паша и тетя Шура, несмотря на жесткий уклад Медузы, делали школу незлобивой, почти приветливой и дружелюбной.
  
   8 мая 1945 года двоюродный дядя еще не родившегося меня шел с приятелями-однополчанами по Берлину, и у них было очень хорошее настроение. Из брошенной на улице немецкой алюминиевой раскладушки он выпилил часть каркаса, где-то напилили дырок, вставили клин и ходили по германской столице до утра, играя на этой дудке и распевая песни.
   Когда я покидал квартиру в Туапсе, дудка была там, в топчане. Сейчас - не знаю. Сейчас - не время победы.
   Закрыл глаза, тетя Паша сказала опять: "Бог в тебе", и опять легонько коснулась пальцем моей груди. Открыл глаза. Она хорошо помнила довоенных учеников и среди них - Юру Никулина. Когда Юрий Владимирович приходил на вечера встречи, он обязательно проводил несколько минут вдвоем с тетей Пашей. Они о чём-то тихо говорили и улыбались друг другу.
   Потом дядя Юра шел в актовый зал, где сдержанно и скромно отвечал на неистовые приветствия почитателей его комедийного таланта.
   Потом я с ребятами блокировал для него этаж от шумных поклонников, и он поднимался к своему пустому классу. Они все ушли на фронт летом 41 года.
   У приоткрытой двери класса стоял один Никулин.
   Клоун на арене цирка, Балбес с киноэкрана, война, пустой класс мужской школы, дудка моего дяди - все начинало жить в своей удивительной совмещенности.
  
   Дома у каждого мальчика стояло в углу проволочное приспособление, поводок для обруча. Чугунные обручи были диаметром с футбольный мяч, мы гоняли их везде, даже в булочную за хлебом. В школу, правда, не гнали. Обруч был несколько лет приставкой к любому существу 10-12 лет мужского пола. Жизнь без обруча, который можно катить везде, не рассматривалась и просто не происходила.
   В заветных местах, возле стен домов группы "уличных мальчишек" играли в пристеночку, расшибалочку, догонялочку. Против "уличных" я никогда ничего не имел, они меня всегда разглядывали с любопытством и вполне доброжелательно. Но образ "уличных", который сложился у мамы (бабушки) Татьяны Андреевны, был удручающим. Бабушкин образ и реальных уличных я всегда разделял в своем сознании, и мне было грустно, если я слышал "Юрик ... Десять минут назад ты вёл себя в кухне как уличный мальчишка".
   Я рдел, таял от стыда, глаза врастали в пол, а мир застывал в осуждающем оцепенении.
   - У него (у меня) вот здесь ямочка на щеке. Из-за нее я не могу на него сердиться, - говорила тетя Нина.
   Или бабушка Нина, как угодно. Я ничего не помнил про ямочку и всегда всем улыбался. Всем, кроме уличных мальчишек. При встречах с ними я был спокоен, серьезен и вполне открыт. Дикая природа и стихия уже вложили в меня свои прописи, мне не нужно было ни бояться, ни приспосабливаться.
  
   В футбольной команде мальчиков 1946 года рождения в "Локомотиве", куда я пришел играть в 1956, их не было. Тренер Теренков два месяца помучался, примеряя длинного, худого и длинноногого меня то в защите, то в нападении, то полусредним. Потом, в момент, когда терять было уже нечего, а все основные и запасные вратари заболели, поставил меня на ворота в игре с мальчишеским "Спартаком". Я вытащил все мячи, мы выиграли 3:2, и я лет на шесть остался в воротах.
   Перед этим я провел года три в условных воротах маленького условного футбольного поля во дворе нашего дома. Но, сколько себя помню, всегда ловко и надежно ловил все, что летит, кроме птиц и самолетов.
   Муху, падающую с дерева сливу, любой брошенный в воздух предмет или игрушку. До сих пор это работает - сначала поймать, потом подумать. На скальной стенке поймал в 1967 отцепившегося от страховки Полкана - Вовку Полканова. Он застыл пружинкой взведенной и с вызовом спросил у меня:
   - Ну?!
   Мы хохотали все, и долго потом Полкановское "Ну?!" было в обиходе. Слышал, что Полкан погиб в Афганистане, но не верю. Он не мог вообще погибнуть, он был очень живым и очень внятным человеком.
  
   После футбольной тренировки нужно было очень хорошо помыть руки, чтобы сесть за пианино. Клавиши, скорее клавиши - мне есть что сказать, и оно рвется из меня, я не могу это не сыграть, и так каждый день играешь по нескольку часов то первую снежинку, то первую любовь. Как будто бывает вторая. И последней не бывает, ты же не знаешь, что она последняя.
  
   Только первая любовь. Вселенная похожа на тебя, а до тебя вообще не было никакой вселенной. Все музыки мира, земные и небесные, играют тебя.
   Здравствуй.
   Любовь - стихия.
   И я тоже стихия. Самоутверждаемая.
   И уличные мальчишки - самоутверждаемая стихия. Ты, говорят, умный что ли? Книжки читаешь? Читаю, говорю. Хочешь, - принесу.
   Да нах она мне сдалась.
   Она тебе, говорю, еще не сдавалась.
   Он улыбается.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 12 октября 2018 года. Отрывок 298

  
   Хаос плюс Хронос равняется Космос? Хронос тогда нужно понимать в каком-то широком контексте. Завтрашняя Россия формируется из образов и приоритетов сегодняшних мультиков, детского кино и, в первую очередь, - сказок, которые перестали рассказывать детям на ночь. Под сказками я понимаю приключения архетипов, описание их поведения, когда сама сказка создает фон спонтанности всего мыслимого и немыслимого. Сказка важна на ночь, потому что она формирует сон как действие и содержание, не претендуя на менторство или поиск логических и смысловых связей между причинами и следствиями; они призрачны и умозрительны и в сказке, и в жизни.
  
   Начальники детей думают, что детям можно втюрить всякую идеологическую туфту, но они ошибаются: невозможно втюрить Природе, чтобы она к началу войны родила и вырастила побольше мальчиков. Чижевскому спасибо огромное, но думается, что и Солнце не так самостоятельно в организации земных процессов - если уж мы видим корреляцию даже на молекулярном уровне.
  
   Нет, Великий Дядяпутя поселится в детском подсознании только в случае своего реального и природосообразного величия. А ненавистные и буржуазные Винни-Пух и Карлсон - вполне себе в расцвете сил. Мы заочно спорили с Соросом по поводу социальных прогнозов. Я остаюсь при своём, эскиз изложил. То есть прогноз возможен, но... Это "но" я и пытаюсь тебе подарить. Оно маленькое, но...
  
   Жизнь, конечно, является высшей формой существования материи, но почему только материи? И что есть материя? Она дана нам в ощущение? "Дана" - это уже признание Бога. Регламентировать Природу, являясь её не только ответственной, но и прискорбной частью, - занятие маловразумительное. Я могу управлять своим пупком, но если он возьмется управлять мной, это вызовет у меня удивление, переходящее в смешанные чувства. Вот так, начальнички детей, детоводы и деторганизаторы. Получите, распишитесь. И не шумите, что вы - тоже часть Природы, предназначенная для... Нет, вы - временщики, торговцы своей судьбой и чужими судьбами.
  
   Наркомпрос фигов. Дамсоцвос драный. Цари Природы недотыканные. Ребенок и есть сама Природа :)
   Узколобых царей назовем плутократами. Они ведь под своё царствование еще и бюджет выбирают. С прохановщиной чуть сложнее - она с виду идеологична, хотя дядюшка Фрейд и там всяку каку натоптал. Любой проханов - это несостоявшийся Сталин. Всемогущий самодержец не только тел, но и душ. При нем уже не тело конфликтует с душой, а душа с Природой. Чтобы душа не конфликтовала с собственной природой, пропаганда даёт тирану подобие Бога, фальсифицирует обратную связь и непрерывно лепит на него аппликации добродетелей. Новые портреты-иконы висят в кабинетах начальников всего, но лица этих повешенных - в лучшем случае - ни о чём. Переворот страниц в одной и той же книге переворотом в литературе не является и качество жизни героев не улучшает.
  
   Словесный слепок сиюминутных размышлений - эти записки, а не "итоговый документ". Я еще не успел и не успею ничего обдумать для внятной формулировки. Да, эти заметки действительно результат кесарева сечения. Мне нужно было еще несколько лет, чтобы начать формулировать. Сейчас же я бегло движусь наискосок, поперек, перепрыгиваю, как по кочкам, по смыслам, фокусируясь на переменных ассоциациях, - я так пишу сознательно. Так думают дети.
  
   Неясно только - как быть с некоторыми природными явлениями, которые наука "ещё" не объяснила. С абсолютным слухом, например. Понятно, что резонанс с эталоном, но - где? как? с каким?
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 13 октября 2018 года. Отрывок 299

  
   Степень чутья на настоящее определяется стремлением к нему, жаждой, а не качеством нюхательного аппарата. При этом, ненависть к поддельному не заменяет любви к подлинному. Ненависть - это яростное отсутствие чего-либо, а не отдельная, самостоятельная субстанция.
   Ворчалка (внезапная)
   Слово "Юр-ка" - не из ряда "ванька-манька". Оно пошло от мудрого питона Каа, мы играли в этих героев. Это пригодилось детдомовским, у которых не было ни "мам-ка", ни "пап-ка", ни "дедуш-ка", ни "бабуш-ка", но зато у них появился "Юр-ка", а потом просто Юрка, близкий человек, которого можно так назвать, но - как назовут пятеро, так назовут и все. Это было глубокое, теплое доверие, а не какое-нибудь амикошонство.
  
   Идем с Тополем вдвоем по лесной дороге, болтаем, он вдруг:
   - Мамк!
   - Что, сы́ночка? - смеюсь я и поглаживаю бороду.
   - Ой, Юрк! - поправляется Тополь. И бормочет:
   - Сы́ноч-ка.
   И светлеет лицом.
   Они меня иногда кликали "мам!", "мамк!", потом говорили "ой!" и смущались. У многих никаких мамок не было, они автоматически замещали мной это пустое место. Я ведь умею по-матерински, не только по-отцовски. Детдомовские Лида и Света, когда мы играли все в родственников, подошли ко мне, и Лида говорит:
   - А можно ты будешь (в игре) мне - папой, а Светке - мамой?
  
   Я - Юрка (кстати, поиграв с детдомовскими в родственников, вы сразу поймете, кому кого усыновлять, а они поймут, к кому усыновляться - на Тропе происходит реальное сотрудничество людей в условиях дикой природы, где можно только быть, а казаться не получится). Эта реальная жизнь высвечивает людей друг другу - не ошибешься.
   А "Юрку" не трогайте. Для взрослых я могу быть Юрмихалычем, для друзей - по имени, а дети как захотят, так и будут называть - самым естественным образом. Я же не призываю, чтобы всех вас, солидных людей, полных значения, дети называли Пашками и Машками. Я тут о себе рассказываю, а не о вас. Нужны вам барьеры - сами их сооружайте. Мне не нужны.
  
   Нет, называть себя Юркой я не приказывал. Не понимаешь - отойди.
   Один пацан вообще называл меня Теаптыти. Я напишу про эту историю.
  
   Когда я долго продираюсь сквозь непроходимую глупость, иногда хочется привала, и чаю попить. Заросли, впрочем, включают и твою собственную глупость, от которой отдохнуть невозможно. Обязанность детей называть взрослых полным именем-отчеством и на "Вы" - унизительна и не симметрична, когда мы "тыкаем" детям и называем их как хотим. В такой позиции нет никакого панибратства или амикошонства. Она не только вопрос культуры, но и человеческих отношений, их искренности и естественности.
   Взрослый шовинизм никого не украшает, а детского шовинизма я никогда не видел.
   Называйте уж тогда и детей по имени-отчеству и на "Вы".
   Ребенку надо сочувствовать, что он зависим от взрослых, а не упиваться своей властью над ним, загоняя его в свои правила жизни.
   Тётушки из опеки вам в помощь.
   Культ взрослого.
   Взрослый - начальник.
   Гражданин начальник.
  
   К тому, кто называет меня на "вы", я тоже буду обращаться на "вы" безо всякой ажитации или демонстрации. Когда мне приходилось в школах вести какие-то уроки (музыка, пение, эстетика, или заменять приболевших учителей-предметников), я к ученикам всегда обращался на "вы", независимо от их возраста.
   "Вы" и "ты" - разные дистанции между людьми, и "ты" - обращение к "близкому взрослому" (термин) надо ещё заслужить. Алёша из Ворошиловградской области, например, ко всем взрослым в своей семье, к родителям обращался на "вы" и, приехав на Тропу, также обращался ко мне почти до конца лета. Только в августовском походе сказал:
   - Юр, а можно вы меня будете называть на "ты"?
   - Взаимно? - спросил я.
   Он подумал немного, заулыбался и сказал:
   - Взаимно!
   - Здравствуй, Алёша, - сказал я и протянул руку.
   Он вложил в неё свою.
   - Здравствуй... ой. Здравствуй, Юра!
   - У тебя большой кан закипел, - сказал я.
   - А у тебя... у тебя! - повторил он и расхохотался не отпуская руки.
   Я так и не узнал? что у меня. Вечером, после кругового разбора дня мы сидели с Алешей на бревнышке и никак не могли наговориться на "ты".
   - А знаешь, - взахлеб рассказывал он, - я чуть себе уши перед летом не проколол. Меня сестра уговорила.
   - А знаешь, - рассказывал я, - однажды я взял губную помаду своей сестры и хотел что-нибудь написать на зеркале, оно большое такое, во всю створку шкафа, но потом закрыл глаза и написал себе на лбу: "Я". А когда открыл глаза, увидел, что у меня на лбу латинская буква "R".
   - Класс! - сказал Алеша. - А знаешь, у отца на руках татуировки, синие такие...
  
   Они когда приходят, новенькие, то все тебя примеряют к своему внутреннему опыту, к иерархии, - на кого ты похож? На папу? На соседа? На старшего брата? Кем тебя можно измерить и куда поместить внутри себя. Иногда долго примеряют, но потом всё равно сотворяют для тебя новую ячейку, она называется "Юрка". Но и чувства-понятия "группа" внутри них тоже сначала не было. Внутреннее отражение вселенной обогащается, усложняется или упрощается по-хорошему, там много кто и что теперь живет, кого чего раньше не было. Но это уже - общее место для всех детей, и важно не само обогащение, а его качественные свойства и расположение в своём внутреннем мире его обладателя.
   С Димкой говорим по телефону в октябре, между нами тысячи километров, время после лета прошло, он говорит радостно:
   - Юр! У меня всё теперь в школе стало по-другому!
   - Что по-другому?
   - Ну, я был как бы последним в классе. А теперь я стал первый! Со мной дружить хотят!
   - Накачался что ли за лето, окреп? - спрашиваю я.
   - Ну и это, но не только. Я с пацанами теперь равный. Я и учиться стал лучше.
   - И девочки тебя теперь любят, - подначиваю я.
   - Да!! - кричит Димка. У меня теперь классная подруга, а я весной еще и подумать не мог...
   - Берегите друг друга, - говорю. - Она умная?
   - Не знаю, - теряется Димка. - Она добрая, понимаешь?
   - Жалеет тебя, что ли?
   - Как это? - удивляется Димка и тут же кричит: Не-ет!
   - Любит? - удивляюсь я.
   - Да, - тихо и уверенно говорит Димка.
  
   Он и правда приехал сырым увальнем с затравленными глазами. За лето выправился, повеселел, перестал тревожно относиться к другим ребятам. Когда он учился во 2-м классе, отец у него на глазах повесился на ремне ("чтобы не ехать воевать в Чечню"- так рассказал сам Димка). Вынуть его из петли Димка не смог, а когда люди подоспели, было уже поздно. Мать запила, потом забомжевала, стала пропадать где-то на месяцы и годы, а Димка будто застыл с того момента - только рос, увеличиваясь в размерах.
   Вернувшись с Тропы и обнаружив перемены не столько в себе, сколько в окружающем мире, Димка, уже семиклассник, живущий у родственников, которые оформили над ним опекунство, нашел мать, копавшуюся в какой-то помойке, и уговорил родственников взять ее в дом. Он пошел подрабатывать разноской каких-то бумаг, и сам зарабатывал матери на хлеб. Я летал к ним зимой, видел всю эту картину. Огромный город, в котором Димка жил, был для него враждебным чудовищем, родственники признались ему, что взяли его, чтобы получать на него денежное пособие, но ничто его уже сломать не могло - он нашел себя и укрепился в себе. Не знаю, что получилось бы, если б мы были с ним на "вы". Не могу представить. Тропа запустила его как остановившиеся часы, и он пошел, пошел... Будильничек такой, а был тихоня пришибленный, да ещё и злобный, чего уж теперь таить.
   Засовывается ко мне в палатку после отбоя, загадочный весь.
   - Юрк!
   - М?
   - Я знаю, почему ты один в палатке живешь, и мне плевать.
   - Ты что, - говорю, - сюда плеваться пришел? У меня "гималайка" одноместная, никакая она не плевательница, я тут живу.
   - А мне плевать, - не унимается Димка. - Я знаю, ты погоду слушаешь. Я тихо посижу.
   - Свечку мне сейчас погасишь, плювака, - ворчу я. Проболтали мы с ним часов до двух, он много про себя рассказал, а я радовался - распрямился он. Сначала-то Димка совсем не разговаривал ни с кем. Только одну длинную фразу знал: "А мне плевать!".
   - А как же это они вам "тыкают", - спрашивает приезжая педагогиня.
   - От-ВЫчка от одиночества, - говорю я. Она улыбается, и я тоже начинаю улыбаться, от души. Хорошая такая педагогиня, мамашистая. Люблю таких.
   - А вам это не мешает? - спрашивает она.
   - Помогает выжить, - говорю я. - Вот идем мы по лесу, а сзади на меня падает ствол, например. Что они должны мне кричать? "Уважаемый Юрий Михайлович, позвольте предупредить вас о том, что вам на спину...". Нет, конечно. Они крикнут: "Юрка, сзади". И я останусь жив.
  
   Про Димку, про его жизнь можно книгу написать как и про каждого тропяного, но я не умею писать книг. Просто рассказываю тебе внутренней речью и царапаю эти слова на бумаге, жаль, что не умею. Книжку про Лётного, однако, пишу помаленьку. Без неё Тропа не будет понятна. Но это долгая работа, особенно когда без навыка, без привычки. Сегодня Корчака читал, он писатель, конечно. Его тексты - живые трепетные кристаллы смыслов, гармоничные, красивые, даже геометрически прекрасные в своих пропорциях и сечениях, в расположениях смыслов и чувств.
   Ты тоже будешь читать Корчака, передавай пану Старому Доктору от меня поклон. У него было 100-200 ребят постоянно, но и он думал о группе и мечтал о горах. Детское сообщество может управлять собой когда в нем 12-15 человек, а больших гор в Варшаве нет. В больших горах странно было бы называть друг друга на "вы". Нет, чужих можно, но своих-то как? "Вы" - это для чужого. Хорошо быть англичанином, у него этих забот вовсе нет. Хоть ты какой, а всё равно - "ю".
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 14 октября 2018 года. Отрывок 300

  
   Надо объявить себе день приличных мыслей. Бывает же "день города", например. А все остальные дни - они хрен знает чего. На Тропе с праздниками всё просто: Новый год, "шортов день" - 22 марта и "перелето" 22 сентября. Или ноября. Дни равноденствия, в общем. Все остальное - личные праздники, которых так не хватает детдомовским. "День Победы над собой" может быть в любой день.
  
   Катюха пришла счастливая с ручья, аж подхихикивала. Крутилась вокруг, ждала, когда я спрошу в чем дело.
   - Улыбни мне, - попросил я.
   Катюха обрадовалась, обдала счастьем:
   - Мне Гриха травинку дал...
   - Тя-а-а, - удивился я.
   - Аха...
   Гриха - беспризорный. Теперь - бывший. Грубый, беспредельный в своей речи мужик. Они вместе за водой ходили. Им по 10 лет.
   Катюха - детдомовская. Всегда, когда восклицает "Мама!", - несколько секунд оглядывается, ждет. Мать свою никогда не видела.
   Диманка, сын очень военного отца, спросил:
   - Какую... (сглотнул) травинку?
   - Во, - сказала Катюха, полезла запазуху и вытащила травинку.
   - И чё? - растерянно спросил Диманка.
   Катюха кивнула носом на солнце и плавно пошла, вся растворенная в улыбке.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 16 октября 2018 года. Отрывок 301

  
   Природа стоит в изголовье всего происходящего на Тропе. Ничего рожденного болезненным умозрением тут произойти не может. Всё без исключения противоприродное будет отвергнуто группой. Она признает только Природу во всех ее версиях, инверсиях и конверсиях. Искусственное не пройдет. Это утверждение справедливо ко всему происходящему на Тропе, без исключения. Целесообразность и природосообразность группы всегда едины в своей естественности.
  
   Об опасности очевидных действий есть старый, но поучительный анекдот.
   Два мужика ехали в непогоду на одном мотоцикле в одинаковых кожаных куртках. Сидящему впереди сильно задувало и сидящий сзади предложил:
   - Ты надень куртку застежкой назад, а я ее застегну.
   Так и сделали. Ехать стало комфортно, они сильно разогнались и врезались в дуб.
   В больнице сидевший сзади, придя в себя, спросил у санитарки о состоянии сидевшего спереди.
   - Молодцом держался, - сказала санитарка. - Шутил, пел. А вот как голову на место поставили, так и помер.
   Собственно, добавить мне к этому нечего. Хочешь - морализируй сам. Можно на тему - чем отличаются друг от друга архетипы и стереотипы и кого из них долой.
   Нет ничего очевидного. Вся жизнь идет с чистого листа в каждом своем мгновении.
   Думаю, Заметки надо назвать "Незаметками" и всё образуется, если переписать их набело и три четверти выкинуть нафиг. Тюремные незаметки :)
   Про тюрьму писать просто некогда, поскольку пишу про Тропу.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 18 октября 2018 года. Отрывок 302

  
   Про открытый контакт с беспризорными в городской среде. Как правило, они обитают группировками в 5-15 человек, поэтому вы много сможете сделать, если у вас есть группа их сверстников, обученная и готовая к контакту. Сначала нужна рекогносцировка, разведка. Возьмите карту города, повесьте на стену и хорошо закрепите. Сформируйте со своим участием звенья социального патруля и идите искать. Сразу вы беспризорных не найдете, то, что они кишат где-нибудь возле метро на Невском, это исключение, а не правило. Начнем с вокзала. На вокзале начнём с бомжей. Они часто биты беспризорными (акт отречения от возможного будущего), бомжей надо расспросить - есть ли беспризорные, где они кучкуются. Раньше их круглосуточно можно было встретить возле игровых автоматов и всяких коммерческих кластеров с компьютерными играми. Правда, там они недоступны для контакта и хорошо от него защищены и внутренне, и теми, кто их пасёт.
   Представление о беспризорных, как о тех, кто голоден-холоден и тут же полюбит вас за бутерброд с колбасой, - ложь. Среди беспризорных, в том числе вокзальных, есть свои олигархи, везунчики, владельцы счетов в банке, есть основная масса и есть "нижние".В основной массе каждый стремится стать везунчиком, прокатиться на лохах, любым способом добыть деньги и как можно более жестко (жестоко) оттолкнуться от "нижних". Те уже вскоре выйдут на контакт с вами, но они ничего не решают и не определяют, а вы если поведетесь с ними, будете презренными и недостойными контакта даже с общей массой, не говоря уже о "верхних".
   Никакое выдуманное, нарочное, искусственное действо к вам беспризорных не привлечет. Оттолкнет, вызовет опаску, блок - обязательно. Только подавая сигналы микродействиями в реальной жизни и постепенно смещаясь в поле их жизни, вы сможете обозначить себя как НЕ врага. Осторожность у них всегда доминирует, располагаясь выше любознательности. Ищите и собирайте происходящие в вашу сторону маркеры, распознавайте их и соразмерно отвечайте. Знаки есть не только в книгах Кастанеды, они есть и у беспризорных на вокзале.
   Вскоре они начнут искать для распознания вашу мотивацию - зачем они вам нужны. Первыми на этом этапе проваливаются психологи и чиновники - они не могут на внятном человеческом языке ничего объяснить.
  
   Когда 12-летний Денис возник надо мной, развалившимся на скамейке на самарском вокзале, он прямо спросил: "А нах я тебе нужен, дядя?", и хитро сощурился, сочувственно ожидая беспомощного и смятого ответа.
   - Лично мне ты - пох, - сказал я. - Мне интересно, могу ли я за три недели сделать из такого, как ты, профессионального спасателя.
   - Какого нах спасателя? - опешил Денис.
  
   Через две недели мы уже сидели с ним и тетенькой из детского фонда в какой-то телепередаче. Дэн рассказывал, как ходит с нами в социальный патруль, кто такие беспризорные, какие они бывают и надо ли их спасать. До летней Тропы он в группе не дожил, сорвался, но несколько месяцев побыл телезвездой и очень многому научил нас.
   В это время на окраине Самары торговка хлебом Наташа, раздававшая беспризорным булки за свой счет, решила превратить квартиру на Ташкентской в приют и сделала это. Ищите людей, неравнодушных к чужой беде, ищите их всегда и везде, и - найдете. Не становитесь для них начальником или методистом, выстраивайте структуру общественной помощи горизонтально, иначе она не работает. Чиновники мигом захотят иметь её как результат их активной деятельности, а это - конец общественного порыва или движения. Так уж сложилось, что реальное добро можно творить этим людям только вопреки государству, а не благодаря ему. Если государство заключает в свои объятья какое-нибудь общественное движение (явление), конец этому приходит быстро. На месте уличенной в недомытом сортире в домашнем приюте тётеньки возникает чудовище, которое сидит не в ларьке, а в своей конторе, и никаких булок оно не раздает. Ему некогда - оно выступает на конференциях по обмену передовым опытом.
  
   Легче было бы рассказывать, имея перед собой подвижное лицо собеседника, слыша его вопросы. Иначе, цитируя открытую книгу беспризорной жизни и всё, что в ней есть, по умолчанию, можно вместе с вами долго искать ненайденное в неведомом с помощью неизвестного.
  
   "Никогда не беги в никуда.
   Можно сюда: (телефон)
   Ментам не сдаём.
   Обратно не возвращаем.
   Не задаем вопросов 10 дней.
   Выход свободный".
  
   Такие плакаты в один день возникли в вестибюлях всех детских домов и интернатов области. Канализируя (в лучшем смысле : ) ) основной поток, надо работать и с притоками. Большого потока в связи с объявлением не случилось. Потом, из расспросов беглецов, мы поняли: им неоткуда и не на что было нам звонить. Сотовые телефоны тогда весили как утюг и не помещались даже в большом кармане. Назывались они, кажется, Моторола. Один такой был у нас и служил "горячим телефоном" для приема экстренной информации. Незавершенные попытки суицида, дети, запертые в своих домах вдруг запившими родителями, прыгуны с балконов и прочее подобное. Моторолу нужно было очень долго заряжать, чтобы чуть-чуть поговорить, и мы вскоре от нее отказались. Старенькая "Лада" с искуснейшим дядей Володей Артамоновым всегда была готова к выезду во дворе.
  
   Вокзальные беспризорные трудны для контакта еще и потому, что вокзал - замкнутый жизненный цикл, в котором есть всё для многосуточного существования. С милицией на тему беспризорных там лучше не контачить. Вас обязательно засекут, вы станете пришедшим от ментов. Сами же менты, исключений не встречал, прикормлены криминальными князьками, у каждого из которых на вокзале свой бизнес и которые по-разному использовали беспризорных для своих дел и развлечений.
  
   "Базар-вокзал" - так ходит любой уважающий себя автобус в любом городе. На базаре, однако, беспризорных немного. Некоторые служат приезжим и местным хватким торговцам, в их лавках и ночуют, пьют чай в пакетиках, жуют колбасу с булкой и/или лапшу быстрого приготовления. За свое рабочее место в базарном обществе они горой, им можно только предложить лучшую работу в более благоустроенном месте. Бывают и разовые работники, как правило, они - из "нижних" ребят. Базарные аборигены их гоняют и лупят. Аборигены также внимательно смотрят за тем, чтобы ни один беспризорный не спер какой-нибудь товар, ибо ответственность за это будет коллективной. Время от времени по рядам проносятся небольшими шквалами стайки залетных беспризорных, на них охотится милиция, но они всегда возникают там, где ее нет, куда она еще не добежала или откуда уже выбежала. Откуда эти стайки берутся и куда исчезают со своей нехитрой случайной добычей, долгое время было непонятно. Потом оказалось, что стайка формируется непосредственно на месте начала атаки и рассыпается в конце пути атаки. Между атаками это одиноко слоняющиеся дети и подростки, к каждому из которых нет конкретных претензий. Все знаки друг другу они подают пантомимически, и знаки эти трудно различает обычный глаз. Могу показать, но в тексте это трудно сделать : ) Это не какие-то договоренные знаки, они состоят из акцентов некоторых движений, но не из самих движений. Акцентуированная пантомимика - одна из основ взаимодействия.
  
   К помощи беспризорным нужно относиться очень осторожно. Если она будет засвечена, станет внятной и приобретет черты социальной политики, число беспризорных быстро начнет увеличиваться. Выпадать из семьи, интерната, детдома в никуда станет выгодно - на тебя, наконец, обратили внимание и обеспечили необходимым. Внятная помощь беспризорным увеличивает количество беспризорных. Помогать нужно, чтобы не упали, а не тем, кто упал только. Такая работа называется профилактикой, но чиновники не очень понимают, что это такое и почему там не все можно решить деньгами и силой.
   Проще всего найти контакт с беспризорными через их уличные обиталища - теплотрассы, подвалы и прочие диггерские объекты. Первое слово в диалоге - ваше, но оно <должно> быть точным, соразмерным, достаточным в необходимом. То есть, вам сначала нужна диагностика обиталища, а через нее и живущей в ней группировки. На это стоит положить несколько часов, а то и день.
   В одной из теплотрасс мы начали с зубной пасты. Тюбики - примерно по количеству обитателей - разложили возле их личных спальных мест, а пучок щеток припрятали в укромном уголке, прикрыв бывалой телогрейкой. Пасту они найдут легко и, конечно же, съехидничают на тему отсутствия зубных щеток. Через некоторое время находятся щетки. Мы уже разделяем группировку на зубоскалов и других и подаем сигнал (тюбики), что за нашим шагом есть что-то серьезное и связанное с перспективой (щетки).
   Конечно, щетки - только новые. В мирах зеков и беспризорных не бывает вторичных зубных щеток. Уронил - выброси. Так же обстоит дело и со всем контактом - уронил, оплошал, - забудь, уйди.
   Обиталища нужно искать только тогда, когда обитателей в них нет. Днём, например. По сути и по устройству эти захоронения детей нужны им только для ночлега.
  
   После зубной пасты и щеток последовало мыло, контейнеры для воды, полотенце, зеркальце. На входе продолжала красоваться проволочка петлёй вверх, это был знак доброжелательности. Петля (завиток, сгиб) вверх - знак спокойствия, защищенности, безопасности и перспективы. У беспризорных есть свой язык символов, знаков, меток. Если они развернули петлю вниз - не ходите туда, вы спугнули эту группировку. Беглые рисунки на заборах, недописанные или искаженные буквы и слова, рисунки, - всё можно прочитать, понять и свести в единый текст в своем сознании. Он поможет вам не совершать грубых ошибок относительно этой конкретной группировки, но текст всегда будет разным, писать прописи или "словари" - бесполезно.
   Младшим, например, в таких группировках по 8-9 лет, и степень озверения в этой группе вы можете измерить по следам соприкосновения их (младших) голов со стеной. В интернатских коридорах часто бывает заметная полоса характерного вида - там старшие, пиная младших, прикладывали их головы к стене. Есть и множество других "опознавательных знаков", среди них очень важны запахи, способы их появления и способы борьбы с ними. Если соседняя канализационная труба толково изолирована тряпками и пленкой, - вы скорее всего имеете дело с сообществом, в котором присутствует интеллектуальная элита, внутри группы есть её авторитетный референт, опознанием которого и стоит заняться. Сюда же и эстетика этого сообщества. Вы увидите и почувствуете её в момент общего обзора обиталища и мест отправления естественных потребностей. Там можно оставить моток туалетной бумаги, но если интеллектуальный уровень группировки исключает обиду в ответ на такой подарок, такой знак можно прочитать как "вы - грязные засранцы", но можно и как "извини, брат, может быть тебе это пригодится".
   Сильный знак заботы - маленькая аптечка с йодом, зеленкой, ватой и бинтом, но вы должны быть готовы ответить, - зачем вы заботитесь, с какой целью. Ваше гуманистическое содержание и любовь ко всему человечеству они ощущают как нелепость, такие факторы аргументами не являются. Более ведомы им сострадание и фантомы родительских инстинктов, они знакомы с этой стороной бытия благодаря мифам и легендам, которые бродят по этим детским подземельям и оборачиваются смутной тоской по несбывшемуся, которую человек несет всю жизнь как черту характера, формирующую протест.
  
   Цыц вы, шкеты, под вагоны.
   Кондуктор сцапает вас враз.
   Вижу я - по пыли черной
   Прет экспресс "Москва - Донбасс".
  Впереди в вагоне мягком
  Едет с дочкою нэпман.
  Вот бы нам на полустанке
  Поживиться, братцы, там.
   Свисток, гудок, и лезь на ось.
   И опять всё вокруг понеслось.
   Мы без дома, без жилья, -
   Шатья беспризорная.
  Эх, судьба моя, судьба, -
  Словно карта черная.
   Ну, чего глазенки пялишь?
   Где тебе, дурехе, знать.
   Ты сестренку мою Надю
   Мне напомнила опять.
  Ну, точь-в-точь тот голос звонкий.
  И глаза совсем твои.
  Ну, а где ж моя сестренка?
  Её скорый задавил.
   Свисток, гудок, и лезь на ось"...
  
   Грубо говоря, о наличии беспризорных в неизвестном подвале какого-то дома можно догадаться по походке и повадкам кота, который туда идет как в своё жилище. Но я предполагаю, что такого курса в педвузе нет. Поэтому все зависит не от качества образования, а от качеств того, кто его пытается приобрести. Индивидуальный контакт лицом к лицу всегда разнится, но стоит обратить внимание на взаимное соблюдение дистанции (физической), положение "справа - слева" (левая сторона воспринимаемого женская, правая - мужская), на акустику происходящего и освещение (фотографы знают, о чем я). Само вербальное содержание контакта будет на пятом месте.
  
   Об интонациях постараюсь сказать особо, ее невозможно обдумывать - она перестанет быть естественной.
  
   Дейл Карнеги сначала учил нас - как обмануть других с выгодой для себя, но потом стал учить как обмануть себя. Я не нашел книгам Карнеги места в работе с беспризорными. Куда более полезным оказался канадский учитель Фарли Моуэт со своей книгой "Не кричи "волки!"". Рядом - Варлам Шаламов, Анатолий Жигулин, сборник "Убежища животных", зоопсихология, Джек Лондон и Альберт Мифтахутдинов.
   Волна беспризорности в 1918-1923 г.г. обернулась тем, что они выросли и стреляли в нас в 1937. Беспризорные 90-х созреют для исполнения своих желаний к 2017-2020 гг. От каждого вашего шага по теплотрассе зависит будущее страны. Но если вас будет тяготить ответственность - вы проиграли. Вы проиграете, если вас вообще что-нибудь будет тяготить. Озабоченные, дергающиеся, мрачные люди через пропасть не переводят. Смело выводите за скобки всякие "а как я сейчас смотрюсь", "а как они меня слышат", "что им кажется". Им ничего не кажется. Будьте собой, это требует некоторой подготовки, но у вас позади была целая ночь, чтобы отряхнуть с себя всякую шелуху. Проснувшись, каждый человек рождается заново и ему даны попытки: в спорте - три, в жизни - всего одна, этим отличие от спорта можно закончить.
   Страх ошибки - плохой двигатель. Гораздо лучший - стремление к успеху. Это очень разные двигатели. В самооценке важна не беспощадность, а адекватность. Опираясь на неё в темноте и сумятице происходящего, внутреннее "я" само отберет действие-бездействие, точно рассчитает меры рефлексии и парадоксов, положитесь на него.
  
   Вы можете, конечно, придти и написать что-нибудь призывное на стенке или на трубе, но вас не поймут. Любая надпись будет расцениваться как агрессия. Любая.
  
   Со съедобными подарками - тоже своя история. Во-первых, нужно быть голодным, чтобы их оценить. Не вчера голодным, не вообще, а здесь и сейчас. Кроме того, пища даром - это подачка, намёк на неспособность их (каждого из них) добыть себе пропитание, что для каждого мужика неприемлемо, по определению. Да и качество еды подведет вас - всегда можно вспомнить шоколадную конфету, когда грызёшь карамель, а гусиный паштет в жестяной коробочке обернется в мечтах большим куском языковой колбасы.
  
   Допустимо оставлять записки на листочках "по личности", если вы знакомы. Или знакомы с родственниками, бывшими близкими или вообще как-то знакомы. Подарки еще вполне уместны к празднику, например, к Новому году, вопрос мотивации микшируется.
  
   Проволочка на входе, однако, это не только и не столько буковка в тексте, это - отграничение территории, пройдя которое (отцепив, разогнув) вы уже вторгаетесь в их территорию. Само вторжение - факт, который должен иметь обоснование. Но проволочка снаружи обычно обозначает, что внутри сейчас никого нет. Или веревочка. Или палочка. И т.д. И т.п. Бесполезно все описывать. Важно понять, как и в каких горизонтах смыслов работает голова (В.В.Налимов "В поисках иных смыслов").
  
   Но если уж вторглись, можете забыть там нечаянно теплые перчатки или шарф. Свои мотивы интеллектуальной элите беспризорных скрывать не надо. Они вас поймут. И то, что перчатки забыты "случайно", тоже поймут. Таблетки в аптечке, однако, не оставляйте никакие. "Колеса" существуют только для того, чтобы их нажраться. Результат будет для вас неожиданным - разнузданная эйфория от пачки аспирина. Но их организм ждал эндорфинов и сам выработал их. Самому вырабатывать себе эндорфины и прочие мелатонины - задача, достойная настоящего мужика, но трудновыполнимая в зрелом возрасте. Оставайтесь ребенком, и прекрасно отдохнете в перерывах, которые реальность нам дарит наряду с пиками собственной доминанты.
  
   Я не знаю, что из говоримого является для вас банальностью, общим местом, понятным по умолчанию, и что являет себя непонятным из-за отсутствия промежуточной смысловой/ассоциативной связки, понятной по умолчанию для меня. Это два полюса, баланс между ними мне неизвестен.
  
   Помню, мы ползли с грузом на хребет. Ход был тяжелый, с проломом через частый жесткий кустарник, тянувшийся километрами. Пошел фен с хребта и мириады мелкой мошкары полетели в лицо. Мошкара залепляет рот, нос, глаза и уши, не дает дышать, не то, что быть понятным. Слишком много мошкары.
   Мошкара залепила экраны мониторов, лишила разности потенциалов все виды связи, замкнув всё накоротко на базовых инстинктах. За мошкарой не видно солнца. Что делает шмель в осином гнезде? Что он там забыл? Возможно, он всего лишь крупная оса без жала.
   Наши с мошкарой интересы нигде не соприкасаются, но мы отчаянно мешаем друг другу.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 21 октября 2018 года. Отрывок 303

  
   Высокие ("избыточные") степени свободы побуждают группу к творческой системной самоорганизации. Давай я повторю это, чтобы моё короткое письмо на эту тему не казалось проходным или случайным. Свобода - это самая главная основа, опора, причина самоорганизации. Никакая великая сумма других причин ничего на эту тему не произведёт - она всегда меньше свободы.
   "Как Вы добились такой самоорганизации?" слышал я несколько раз в жизни. Вопрос был сладким, а ответ - горьким: я ничего не добивался, лишь не стал отбирать у них свободу. Их свободу. Читатели "Повелителя мух" возразят мне, но я попрошу их не путать свободу со вседозволенностью, и всё встанет на свои места. Культурный инстинкт формирует социокультуро-природную группу как систему, он движет ею, подчиняя ей, группе, другие её инстинкты, доминируя над ними, становясь верховным. Чтобы происходило именно так, нужен навигатор, знающий, где скрываются рифы и где лежат грабли. Передача из поколения в поколение атрибутов и акцепторов действия культурного инстинкта - задача человеческой цивилизации, её свойство, которое нужно всячески культивировать, растить и лелеять во имя человечества. "Белых листов", на которых тёмные люди намарали свои скрижали, уже было достаточно. Культура должна хотя бы правильно разлиновать эти листы - по-человечески. Не отдавайте ребёнка никаким идеологам, просто подарите ему карандаш, пусть пишет свою жизнь.
  Я верю в Детство, как верят в высокую степень свободы, организующей личность и судьбу, группу и семью, общество и страну. Позор тем, кто стремится сохранить власть над людьми, уродуя людей. Пора это закончить раз и навсегда. Дети окажутся в дружественной, понимающей их среде взрослых и это будет подъемом человечества на более высокий уровень развития, которого они достойны вместе с детьми.
   Дети - тоже человечество. Кто против?
   Выход из стабильной энтропии через высокие степени свободы, организующие систему, - это нормально. Превращение в живую систему влечёт за собой значительное увеличение свободной энергии, которую группа может использовать на своё дальнейшее самосовершенствование, необходимое среди обретаемых новых смыслов и, возможно, такой процесс бесконечен.
   Негеометрическая ассиметрия живого тому залог.
   Спиной к энтропии - лицом друг к другу.
   Да здравствует жизнь.
   Продолжим движение.
  
   Могу ответить на вопросы, но нет вопросов. Повторюсь: ребенок теряет знаково-сигнальную систему, когда начинает овладевать речью - опосредованной и упрощающей системой знаков. Взрослые уже понимают только речь. Основная, главная система общения и коммуникации погибает от атрофии. И еще. Знак можно передать или не передать, его невозможно соврать. Ложный знак всегда неуклюж и воспринимается как шутка.
   В связи с вышесказанным, бывает интересно смотреть в телевизор. Особенно всякий официоз. Часто очень смешно. Иногда грустно, вспоминается классический номер Марселя Марсо о том, как человек примерял маски и одну из них никак не мог снять. Слишком часто в телевизоре текст конфликтует с мимикой, а она - с пантомимикой, но последняя и вовсе с текстом не дружит. Да, и конечно же - каждый знак имеет акцент и интонацию, контекст и подтекст, тут уж дайте воспринимать всё как есть, - сознание на это не способно, оно лишь маленький строгий КПП на границе нас и огромного мира.
  
   Ребёнок думает подсознанием, взрослый - текстом.
  
   Самые далекие звезды увидишь только боковым зрением.
   Взаимодействие - это фон для личности, который успешно отнимает у нас "воспитание" и "образование". В реальном процессе взаимодействия Эго не вмешивается в него, прекрасно чувствуя, что само это взаимодействие, и особенно результат, дают Эго возможность быть собой - качественно и удовлетворенно. Всех взаимодействующих оно воспринимает как прислугу, которая крутится во имя своего господина и даже сумела других включить в процесс обожания Эго. Какое оно из себя и вообще. Сидишь, царствуешь, всё о своем и о себе, а там всякие фоновые существа резво и слаженно что-то делают. Во славу тебя, конечно. В признание твоего великого и строгого сознания. У них-то даже имен нет, - простолюдины периферийные, дурашки рефлекторные.
  
   Может, бытие и определяет сознание, но к счастью, оно - не всё, из чего состоит человек. Человек, обреченный на взаимопонимание и взаимодействие на своей маленькой планете. Но все давление обреченности спадает, когда различаешь во взаимодействии явные черты Музыки Небесной, и уже не говоришь "обреченность", а скажешь мягче - назначение.
  
   Можно, конечно, развести смыслы пожиже и расфасовать гомеопатическими дозами. Это будет библиотека микропроблем, в которой утонет разум. Не из-за ее глубины, глубины там не будет. Разум измотает бескрайность раствора, по которому, хоть по щиколотку бреди, к берегу не выйдешь.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 24 октября 2018 года. Отрывок 304

  
   Басню Эзопа "Лиса и виноград" интересно рассматривать и в гендерном аспекте: а что сделал бы лис? Аспект - это фон, событие понятно, как быть с психологией пола? Общей, единой теорией поля заняты физики. Блуждая среди диморфизмов и вейнингеров, я пока ответа не нашел.
   Может быть, так:
   Однажды Лис увидел виноград, потянулся к нему, но не достал. И ушел искать стремянку.
   До какого возраста ребенок должен/может жить в материнском поле несомненности? С девочками все понятно, а как быть с мальчиками? Мне видится, что существование ребенка в поле несомненности несомненно до 5 лет. С 6 до 8 происходит подготовка к себе как к "сомнению". С 9 до 12 - самый возраст перехода, "вылупления", а в 13 становится атавизмом и эффект следования, который всегда бывает некоторое время после вылупления из защитной скорлупы. Если он останется в ней дольше, то, по этой логике, невесту ему назначит мать. "Будь таким, как я хочу" окончательно изуродует парня, обрекая на бесполое существование и бесполое, пардон, половое поведение. Не двуполое, не девиантное, не парадоксальное, а просто - никакое. На эту тему есть масса соленых горьких анекдотов.
  
   Как на Тропе Базовый лагерь из определяющего жизнь становится зависимым от этой жизни, так и мать вправе ждать от сына помощи и заботы без сохранения собственного диктата несомненности. Сохрани власть над сыном, и он никогда тебе не поможет. Твои распоряжения помочь тебе останутся не выполненными. Вы оба будете страдать.
  
   Отец крайне необходим сыну в моменты многофакторных угрожающих ситуаций, когда мать, не в силах выбрать правильное действие, ложится поверх и поперек всего, стараясь сохранить, уберечь, защитить. Это нормальная реакция носительницы несомненности, но именно движение может спасти в этой ситуации; неподвижность, в лучшем случае, сохраняет все проблемы, не решая их. Учить сына мужскому поведению нужно с учетом того, что оно уже в нем заложено. Для обогащения опыта сыну нужны варианты и способы проявления.
   Гендерное поведение, думаю, не бывает лучше или хуже - оно такое, какое есть. "Просто слов нету" - не только чисто женское выражение, но и состояние. Со-стояние, женская солидарность, когда нужно что-то сохранить, оберечь, и мужская - когда нужно что-то изменить. Разве не нужно нам и то, и другое? Даже если нужно сохранить способность к изменению и изменить способность к сохранению. Все аспекты взаимоотношений между М и Ж заточены на улучшение рода, на качество потомства. Михаил Анчаров сказал устами своего героя, что красота есть высшая целесообразность. Забота о завтрашнем человеке достойна всяческого уважения и понимания. В том числе, когда она "едва соприкоснувшись рукавами" или "вчерашняя тёлка была красивее". А уж Леонид Федорович (Чижевский) вместе с солнышком подскажут исподволь - кого и как любить. Да и Константин Эдуардович (Циолковский) в стороне не останется со своими тайными ("только вы, Л.Ф., никому не говорите, а то подумают, что старый спятил") рассуждениями о единой энергии вселенной, представляющей собой жизнь.
   Изменяется формы, меняется содержание, непрерывно обновляются процессы во вселенной, которые кажутся вечными законами только на малом отрезке времени. Ничего более странного и нелепого, чем "сохранение скреп", трудно представить. Не надо вселенную делать однополой (бесполой) - наша вселенная двупола. Наша. Здесь и сейчас. Абсолютную женщину зовут Догма, абсолютного мужчину никак не зовут - мы еще не успели дать ему имя, как он погиб в очередных своих поисках и экспериментах.
   Мы получили нынешнее бесполое общество не тогда, когда заменили идею прагмой, а гораздо раньше - когда слили вместе мужские и женские школы. Два разнонаправленных начала впали в такую аннигиляцию, что в итоге мы имеем то, что имеем. И это бесполое общество, смотрите, ровно так же отбрасывает на помойку мужеподобных девочек и женоподобных мальчиков, как это делает любой мужской шовинизм. А ведь у этих детей есть свой, очень важный для всех нас путь, своя судьба, свои функции в социуме. Он сложнее, чем сумма вступивших в драку и сберегающих очаг.
   Москва сошла с ума ровно тогда, когда в 60-х по приказу свыше всех городских сумасшедших упрятали в дурдома. Москва потеряла сострадание и перестала верить даже собственным слезам чуть раньше, когда по такому же приказу город очистили от инвалидов, в том числе инвалидов войны, чтобы не портили вид столицы. Пока вся эта административная вивисекция будет продолжаться, хорошего не жди. Какие там очередные скинхеды и хунвейбины на подходе бьют копытом? Кого будут гнобить? Блюстители скреп на самом деле нужны власти для удержания власти, это всё, другого назначения у них нет.
  
   Да, я скоморох-пересмешник, гуляющий сам по себе, имеющий очень среднее образование.
  
   Прощай, Гипоталамус. Тебя сожрал Синдром Диэнцефальный. Где гипоталамус человечества? Надо ли его выкинуть на помойку только потому, что он не похож на то, чем едят и чем размножаются? Кто вообще там сидит и записывает в изгои неизвестные ему органы человечества? Не пора ли ему до свидания? (Тут мы с Фабром улыбнулись и, как всегда, кивнули друг другу).
  
   Симкарта вместо Сиддхарты - не айяйяй?
  
   Но и сотовая связь имеет свои положительные стороны. Она хоть немного компенсирует собой массовое подорожание проезда в общественном транспорте. Конечно, речь идёт о поиске спутника жизни. Или спутника одной ночи - для будущего ребенка это не важно, ему важно качество поиска друг друга. Не надо поднимать Россию с колен. Надо перестать ее насиловать государственными и социальными изысками, и она встанет сама. 80 000 лье в канализации не обязательно ведет к открытию архипелага смыслов. В таких условиях самым живучим из интеллектуалов окажется очередной профессор Преображенский, не читавший Булгакова. И не важно, как его будут звать: Дзержинский, Луначарский или Подбельский - новизна эксперимента обеспечена. Швондер ещё есть, вечный наш Швондер. Сизиф административного труда и скелет любых вертикакалей власти.
   И не важно из кого сделан Шариков, Шакаликов он или Пудель, - всё одно с небольшими модификациями. Ну вот, жаба меня задушила, повременю повествовать.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 25 октября 2018 года. Отрывок 305

  
   Один знакомый сказал, что я похож на электрическую розетку на 220в. То есть, можно получить много пользы, но если сунешь пальцы - мало не покажется. "Остается понять, - добавил он, - как ты сам живешь в таком электрическом поле".
   Так оно и остается.
   Другой посидел рядом, когда я пел песенки и сказал коротко:
   - Высоковольтка.
   И показал на меня пальцем.
   Так я терял друзей. Когда электрическая розетка на 220в лезет дружить, ты особенно остро хочешь чувствовать себя защищенным человеком. Когда высокое напряжение привычно, оно уже не потрясает. Но общаться с некоторыми людьми надо через понижающий трансформатор, чтобы на выходе было 9-12 вольт, не больше. Никто не виноват. Высокого напряжения чего? Протез души нужен публичным политикам, особенно управленцам. Желательно - "как настоящий". Чтобы хотелось протянуть к нему руки. Тяните, это безопасно. Никакого удара током не будет, вы просто ничего не почувствуете. Суйте туда пальцы.
  
   Когда в нашем стареньком телевизоре сдыхали радиолампы, мы переключали его на 110 вольт и втыкали в 127. Он тужился, но справно работал ещё некоторое время. Картинка была ясной, но шел перегрев. Речь, правда, не о потреблении энергии в разных режимах, а о генераторе, о ее выработке. Если идти дальше по этой модели, то вспомнится понятие разности потенциалов, а потом возникнет спор на тему - кто "ноль", кто "фаза". Как будто это имеет значение.
  
   13-летний Тайка (полное лесное имя Альтаир) сказал длинномикрофонной Вере из "Маяка": "Как в электричестве. Для добра буду как проводник, для зла - изолятор".
  
   А розетка на 220в никого не зовет, не привлекает, не принуждает. Она просто существует. Ее на некоторое время прибили в этом мире и подвели провода. Отдельно и специально приветствую всех, кто родился с понижающим трансформатором на входе. Их самолюбие в безопасности, и я надеюсь, что они не поняли то, что здесь прочитали.
  
   ...9 мая 1945 года, ближе к вечеру, радость и горечь победы, все муки потерь и счастье салюта сплелись в высокое напряжение. Именно в этот час крепко обнялись мои будущие папа и мама - библиотекарь и фронтовой морской офицер, отвоевавший всю войну в подводной лодке. Салют ударил высоко, к самым звездам, и с этого мига я начал свой путь. Высоковольтный, высоковаттный и очень низкоомный.
  
   Лошади прибежали смотреть, как мы идем строем с рюкзаками по Плато. Они удивлялись, потом пошли параллельно нам, тоже строем. Вскоре дороги наши пересеклись, мы шли азимутом. Лошади пропустили нас и долго махали гривами вслед. Конечно, я имею в виду туристский строй, а не колонну или шеренгу. Мы ходим гуськом, чтобы каждый идущий следом имел безопасный путь. Чтобы не потеряться в тумане. Чтобы сразу протянуть руку помощи, а не искать товарища по всем 360 градусам.
  
   Мой отец ходил в группе Абалакова замыкающим и очень этим гордился. "Устинов камня не сбросит". Говорил спокойно, без нажима, без ажитации, почти монотонно. Все команды в строю передаются по цепочке, замыкаюший подтверждает принятую команду или упреждение. Все, что передаешь голосом, должно быть коротким, ясным и умещаться в один выдох, иначе группа, идущая под грузом, собьет дыхание. Чтобы сохранить дыхание, часто пользовались системой свистков, куда помещалось несколько десятков разных команд и упреждений. Свисток был у ведущего и замыкающего. О необходимости экстренной остановки упреждал замыкающий, который видел на ходу всю группу.
  
   Тех, кто перегрузился, а укладку рюкзака и отбор груза делал каждый для себя, на коротких привалах иногда убалтывали и отводили в сторону. Вернувшись, те обнаруживали, что рюкзак полегчал. Все улыбались и пожимали плечами. В крайнем случае, на вопрос "кто это сделал?!" отвечали: "мы". Анонимное добро, полярная противоположность анонимному злу, которое ведет к терроризму.
  
   Опять свернул.
   Ставьте ногу осмысленно, с короткой фазой ожидания - почва должна подтвердить, что она вас принимает. При закрытой видимости, в сумерки или ночью, шаг чуть короче, колени выше, чтобы ступня приземлялась как можно более вертикально - вы не споткнетесь. Свободный тазобедренный совершает движения обратные ходу ваших ног, не надо за ним следить. На узком ходу или бревне найдите темп, при котором вы наиболее свободны в движениях, у вас максимальный люфт, и весь такой ход превратится в банальное сохранение равновесия. Но не теряйте движения вперед, равномерного, упорного. Танцуйте, двигаясь, и не смотрите мимо хода, мимо бревна. Любой из нас без усилия разума, автоматически размечает шаги, иногда на десятки вперед, и вся коррекция при прохождении препятствий касается только ширины шага, которую менять стоит постепенно, не рывком, не вдруг.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 26 октября 2018 года. Отрывок 306

  
   В основе Тропы - ответственное поведение, доброжелательность, учтивость. В городских условиях существования трудно противостоять поведенческой диффузии. Целеполагания такой группы ограничены полями общения, но кроме мечты о всеобщем благоденствии и счастье вряд ли отягощены социальными и экологическими мотивами. Группа, созданная на протяжении учебного года, в городе уже весной проявит зернистость своей структуры, распадется на фракции, которые будут замучены растущими противоречиями и разницами в целеполагании, стилистике, эстетике и проч. Группа, создавшая себя в непосредственном контакте с природой, вполне может пережить диффузные явления, характерные для густого социума, если знает, что впереди у нее новые контакты с природой, включая консолидированное противостояние разрушительным силам природы и удовольствие от преодоления трудностей, от экологических реставрационных работ, от непрерывного пребывания в самоcозданной среде человеческих отношений. Город - искусственная ситуация, искажающая человека. Горы - естественная, восстанавливающая его. То же - с группой.
  
   "Юра, почему у них всё так слаженно происходит? Ведь никто не руководит, не координирует, да и работают они молча".
  
   Давайте еще раз вспомним - как мы расходимся с встречным прохожим на узкой дорожке. За несколько (десятков) шагов мы, иногда незаметно для себя, подаём ему сигнал "обойду справа" или "обойду слева". Или принимаем его сигнал и соглашаемся с ним тем, что не подаём настойчиво другого. Из таких сигналов состоит не только ходьба, но и жизнь среди людей вообще. Мы подаём сигналы и читаем без участия того, что называется сознанием. Сигналы бывают очень разные, у них разное назначение, они по-разному компонуются в тексты и многообразно взаимодействуют. На тех же служебных участках мозга, возможно, работает и боковое зрение, и фоновый слух, и скорочтение, и всякое другое, ибо никакие они не вспомогательные и не служебные, они - основные и гораздо больше заняты нашим поведением, чем менторские, подавляющие и регламентирующие подаппараты мозга. Именно эти "навигационные приборы" и формируют группу или человечество, оставляя заботы об Эго тем, кто этим занимается. Эго высокомерно поглядывает на них как на периферию, провинцию личности, но окажись без них - и погибнешь от одиночества в толпе.
  
   Каждый с каждого непрерывно и привычно считывает эти сигналы и вот - взаимодействие готово, оно - не событие, оно естественно, как пищеварение или терморегуляция для Эго. На определенном этапе развития (группы) взаимодействия и сотрудничества в группе начинает интенсивнее трудиться предвидение, предчувствие, то состояние Дзен, когда "можно не выстрелить, но невозможно промахнуться", и это уже добыча не только коллективной навигации, но и достояние самого Эго, великого и ужасного.
  
   То есть я хочу сказать: если ходьбу можно читать как содержательный информативный текст, то и всё остальное можно читать так же. Если цели деятельности достаточно меркантильны и не абстрактны, взаимодействовать будет проще, но удовлетворение будет меньше. Соответственно, если наоборот - то наоборот. Есть видеоролик, где ребята ставят лагерь для ночевки в многодневной разведке, там все сигналы и всё взаимодействие хорошо видно, смотри - не хочу.
   Когда я был председателем МКК (маршрутно-квалификационная комиссия) на областной туристской станции и выпускал группы в походы, иногда было достаточно посмотреть как группа садится в городской автобус, чтобы не выпустить её в горный маршрут. Председатель МКК нес равную с руководителем группы ответственность за жизнь и здоровье детей, подписывая выпуск.
   Поклон и великое Спасибо Игорю Радушинскому, одному из моих первых инструкторов, учившему опознавать группы, и Василию Пантелеевичу Голову, чуявшему свою группу спиной за десять вёрст. Тут вам и йога, и терапия аргентинским танго, и очень справная диагностика психосоматических проказ. И, конечно же, вся строевая подготовка советской пионерии - пантомимическое обстругивание мозгов.
  
   Взаимные сигналы подают друг другу все живые существа. А уж деревья - вообще разговаривают тем, как они проводят через себя ветер. Другие деревья слышат особенности трепетного языка и корректируют жизнь с учетом полученной информации, передавая ее дальше, дальше. Свои знаки подаёт нам и движущееся неживое. Знаки бывают разными, самые оптимистичные и благородные - у паровозов и ручных швейных машин (тут только личный опыт, могу ошибаться).
  
   Стриптиз я отнес бы к особым знаковым системам, акцентуированным, пониженным, коммерчески вынужденным. Ровно как и запакованность в черный цвет в одежде, но коммерция тут почти ни при чем, это сигналы самоограниченности от страха, это не мужские сигналы. Тут мы уже выползаем к цветовой (волновой) гамме знаков, поэтому остановимся на черном, это не цвет, а отсутствие цвета.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 27 октября 2018 года. Отрывок 307

  
  (надиктовано в телефонном разговоре 26.10.18)
   Иду на Базовый встречать приехавших новичков из детдома.
   - Здравствуйте, - говорю, - садитесь, отдохните, заодно познакомимся.
   Малыш лет десяти с улыбкой до ушей идет прямиком ко мне и спрашивает:
   - Это Вы будете меня усыновлять?
   - Всё бывает в этом мире, - уклончиво сообщаю я. И спрашиваю - А кто тебе сказал такую новость?
   - У нас все хотели поехать, - рассказывает малыш. - Все говорят, что здесь всех усыновляют.
   - А зовут тебя как? - выигрываю я время, чтобы сообразить что делать.
   - Вадик.
   - Хорошо, Вадик, давай поиграем сначала?
   - Давайте! - соглашается он сразу, не погасив улыбку.
   - Ты будешь сынок, - начинаю я.
   - А Вы - папка! - догадывается он, и мы ударяем по рукам в самом прямом смысле - ладонь в ладонь.
   - А мне можно вот... Вот тоже играть? - спрашивает девочка с конопушками.
   - Конечно, - говорю я. - Влад, возьмем сестричку?
   - Да-а! - восхищается Вадька и через минуту мы все играем в родственников. Нас много.
  
   Уфф. Так-то лучше. Они ранимые, падкие на всякие слухи и мифы. Маму бы нам найти. Пусть - игровую. Из взросляка тут на лагере одни мужики. Через два-три дня игра рассыплется сама собой, и мы станем настоящей роднёй, безо всяких объявлений и назначений.
   Тут полно есть кого усыновлять и удочерять - под каждым кустом сидят, но усыновителей и удочерителей, как всегда, не густо.
   Потом уже, тропяных по жизни, их усыновят, почти всех. Останется только Лидочка с конопушками, её никто не возьмет.
   Она ходила с нами в Туапсе за продуктами, а там на улице, на лотке платьице продавали красивое, как раз на неё. Я ей купил. Она радостная была, думала, что в красивом платьице её обязательно удочерят, хоть кто-нибудь. Я, говорит, знаю, что я некрасивая. Но я готовить хорошо умею и за малы́ми смотреть. А сережки, говорит, если надеть, то веснушек не видно. Я ей говорю - красота разная бывает. Посмотришь иногда, вся как куколка, а душа гнилая. А у тебя, говорю, душа красивая. И на лицо, говорю, ты симпатичная, но не каждый увидит. Да, соглашается она, не каждый. И вздыхает.
   Пацанам проще, они хотят быть сильными, смелыми и умными. Девчонкам труднее, они хотят быть красивыми. Я говорю: "Лида, давай к следующему лету о тебе в интернете расскажем, какая ты умница и умелица". Потихоньку улыбка одолевает ее, она мечтает. Знает, что Тропа слов на ветер не кинет.
   Это лето оказалось последним в кавказской развертке Тропы, шёл 2004 год, кольцо блокады вокруг нас окончательно замкнулось и мы больше никогда не увиделись с ребятами из этого детского дома. Сайт Тропы со страничками ребят скоро захватят чужие люди и превратят его в помойку. новое представительство Тропы появится в интернете только сейчас, к исходу десятых годов 21го века.
   Лидочка есть на видео. Посмотрите, какая она славная, похожая на добросовестную сельскую учительницу, а конопушки очень ей идут. Она красавица. Умная, добрая, работящая красавица. Вы обязательно её узнаете, другой Лидочки с конопушками на наших видеороликах нет.
   И серёжек у нее нету, вот ведь как случилось.
  
   Диффузные потери, интоксикации и травмы могут происходить не только когда группа существует внутри большого социума, но и в изоляте - при соприкосновении двух и более разных групп. Чтобы не было взаимных травм, обусловленных всякими разностями, и для сохранения суверенитета каждой группы, главным модератором таких контактов и их стилистом должна вступить в свои права Игра. Играть в самих себя и в других похожих увлекательно и, как правило, безопасно. Условная территория Игры, её шутливо мимикрирующее тело сохраняют группу в ее контактах с группами гораздо лучше, чем напряжение обдуманной защиты неизвестно от чего и от кого. Стяжка и противоречие, "свой - чужой" становится весёлой, полной изобретательности и юмора, возникают "буферные" микрогруппы и группы, несущие черты разных сообществ, помещенные в один флакон буфера. В таких органах группы, как буфер, решается возможность контакта в принципе, его стилистика, содержание и перспектива. Все это - Игра, всё это необязательно, но интересно, особенно на вечернем представлении, когда ты со своими согруппниками представляешь для знакомства иную группу - одобряя и пародируя, познавая и утверждая, отрекаясь и рефлексируя.
   Такая же Игра лечит группу от фракционной зернистости, от разрушительных противоречий между микрогруппами внутри группы.
   Сталь Шмаков, спасибо Вам. Мудрик и Лутошкин, - спасибо. Шекспир и Станиславский, - спасибо. Скоморохам поклон. Клоунам благодарность. А уж Илья Рутберг поднимает такую Игру на немыслимые высоты, приглашая нас думать не только на тему "группа - группа", но и "группа - личность". Человек - вселенная, но группа - не сумма вселенных, она - их произведение. Приветливо и тепло встречая незнакомца, группа не предлагает ему себя. Она предлагает ему его. Часто - другого, нежели он себя знает. Это - ее главное терапевтическое свойство.
  
   Педагогическая запущенность - дочка педагогической напыщенности, когда начальники детей, заскорузлые в своем животноводческом мышлении, исторгают из себя такой апофигей педагогических требований, что нормальные дети нормально отказываются их выполнять. Вскоре такие начальники оказываются вне сферы детских интересов, продолжают руководить, но и сами они, и всё, что они несут в себе детям, уже детьми не воспринимается. В обмен начальники детей получают быструю профессиональную усталость, которая назойливо сопровождает их до гробовой доски. Не сомневаюсь, что у старухи Шапокляк было педагогическое образование. Тропяные называют шапокляками своих воспиток, классручек и - в последние годы - социальных педагогов. А тем, кого они так не называют, низкий мой поклон и пожелание бархатных вечеров с отдохновением и душистым чаем. Приглашайте, милые и родные, кого угодно или побудьте наедине с собой, я знаю что такое дефицит одиночества, и я люблю вас.
   Ирина Александровна Синякова, я люблю Вас.
   Людмила Николаевна Коняшина, я люблю Вас.
   Анна Гавриловна Силина, я люблю Вас.
   Многие, многие, славные, с усталыми глазами и улыбками, с добрыми лучиками у глаз, - я люблю Вас. Вы не уничтожали в Ребенке Бога, вы заботились о выживании Бога, тратя себя.
  
  (2016-2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  

Опубликовано 29 октября 2018 года. Отрывок 308

  
   Улыбка заметно влияет на походку. Идите по бревну с улыбкой, и вы с него не сорветесь. Есть люди, их много среди детей, в походке которых улыбка присутствует постоянно. Их любят собаки. Им можно довериться в трудную минуту.
   Бойтесь серьезных людей. С ними что-то не в порядке.
   Нормальное положение шлагбаума - "открытое/закрытое". Нормальное состояние лица - улыбка/без улыбки. "Два мира - два детства", как писали под картинками советские газеты.
   - Дурашка, - говорила мне Татьяна Андреевна. - Маймун.
   С ней было очень приятно смеяться ни о чём. Просто - смешно. И никто не говорит, что "смех без причины - признак дурачины". На самых неуютных привалах в самых тяжелых походах мы через 4 минуты начинали неуёмно ржать. Это был совершенно естественный смех, и то, что у него не было никакой причины - было особенно смешно. Можно было бы отдельно о смеховой культуре Тропы. Но не знаю, хватит ли времени. Да и недопонятого там еще полно. Почему нелепая игра в "дурафон", когда кто-нибудь надевает на голову любую коробку и отвечает заранее заготовленным ответом на любой неожиданный вопрос - почему это вызывало гомерический хохот в наших народных массах? Нелепость ответов? Почему же эта нелепость никогда не утомляла? Почему беспричинного смеха всегда хватало, чтобы никогда не смеяться над другим человеком? Почему тропяные шутки никогда, никогда не опускались до носочно-анального юмора?
   Не знаю. Просто - смешно.
  
   Личность как процесс - очень увлекательная штука, трудно оторваться, как в детстве от игры во дворе, когда в окне уже зовут домой. Обособление частички Единого Сущего в личность и её путь в этой земной жизни - зачем? Важен сам процесс или его, по земным понятиям, результат? Зачем существует такая небрежность Единого Сущего, как детская смертность?
   Насквозь суицидальная Юлька в 91-м попала к нам, написав о том, как страстно ей хочется уйти из жизни. Вот, ушла. Хватит ли одного самоубийцы в салоне, чтобы упал весь самолёт?
   Суицидника отгадаешь по пику отказа от события - поймать шапку, например. Пока она летит, он успевает подготовиться поймать, отказаться на доли секунды и снова включиться. Ловит нормально, но "слегка озадачен потом собственной петлёй отказа". Она есть в походке, в голосе и манере говорить, проступает в играх, во всём, что человек делает. Опять не хватает искомого слова, когда один и тот же знак присутствует во всём.
  
   Суицидальное поведение всегда протестно, в 99 из 100 оно - результат травмы или травм, связанных с беспомощностью, безысходностью в достижении значимой цели. Нежелание мириться с невозможностью достижения цели на фоне разного рода деприваций формирует максимальные желания ухода из жизни. При этом смерть не рассматривается как выход, она всего лишь очередной результат безвыходности, она - не событие. Жизнь невыносима, а что без нее происходит - не имеет значения. Лучшее лекарство - умение терпеть. Вообще терпеть в принципе. Долгая ходьба с рюкзаком, тягуны-подъёмы, а позже и монотонный дождь на отсидке, - терпеть. Сначала - в динамике, в движении. Увидишь, как постепенно выправляется, стирается петля отказа. Потом - в статике, когда психодинамические удовольствия близки к нулю. Но - не давайте петле расти обратно, она станет непоправимой. Чередование преодоления с положительными эмоциями по поводу преодоленного - то, что надо. Отложенная радость в первые недели работать не будет, вознаграждение за терпение должно приходить сразу. Попутно следует подвергнуть эрозии те депривации, которые прилипли к человеку, тут важен климат в группе и личные отношения.
   О смерти с суицидником говорите спокойно, с ровным умеренным юмором. Излишне напоминать о невозможности создания искусственных ситуаций, в том числе, коротких - в диалогах и взаимодействии. Главная причина суицида - одиночество, отчаяние одинокого, непонятого человеческого существа. В групповом суициде, видимо, другая динамика формирования мотивов и другое их содержание, там вряд ли без метафизики.
  
   Если же у суицидника пошла Большая Петля, - будьте ему Терпеливой Матерью - независимо от пола и возраста и приготовьтесь принять на себя всю его боль. Не информацию о боли, а саму боль, которую переживаете как свою. Не заботьтесь о своей реакции, будьте собой, отдайте ему себя как замену его в смерти, возможную замену, но не говорите это словами, - проживите это. Впрочем, "если ты посылаешь хорошего гонца, - ничего ему не говори; если посылаешь плохого, лучше поезжай сам". Опытом своей театральной студии, пытаясь изображать участие в человеке, вы убьете его не только раньше, но и навсегда. Ничего поддельного, надуманного, только - настоящее. Результат смотрите по его выбору цвета, рисункам, моторике пальцев рук. Дайте ему проволочку и научите скрутить из нее человечка и всё увидите.
   Если суицидник пустил вас в свою душу, ведите себя скромно и достойно, не лезьте хозяйничать и благоустраивать. Живите так, чтобы он захотел сам себя благоустроить. Тут я больше всего побоюсь сюсюкающих дам, знающих как надо и мнящих себя охренительно ценной жертвой, которую они героически и с любовью приносят несчастному ребенку. Они носят не его в себе, а себя в нём и непрерывно себя в нём охорашивают, чтобы лучше выглядеть. Им вообще важнее выглядеть, чем быть. Я всю жизнь их боюсь, они - убийцы всего живого, кроме себя. Весь мир, априори, принадлежит им, а чтобы не доставлять хлопот, он не должен самостоятельно шевелиться.
  
   Второе по действенности лекарство пот суицида - мужская нежность, которая и была редкостью, а сейчас и вовсе похоронена за брутальностью чёрных торсов. Нынешнее мироустройство по слабоумию своему принимает ее за слабость. Мужская нежность - одно из высших для человека проявлений силы. Музыку Микаэла Таривердиева на эту тему можно слушать всю, без изъятия. Особенно, когда он сам играет и поет.
  
   Начиная работать с суицидником, вы становитесь канатоходцем, и равновесие, чувство меры, чувства соотношений безмерно занимают вас. Если работа и личная жизнь для вас вещи разные - не работайте с суицидниками. И вообще, ни к кому никогда не лезьте в душу без приглашения. Разувайтесь перед входом, бросьте там же любое оружие, отстегните колючки. Босиком, осторожно, с почтением, но без страха, - вперёд, хозяин пусть ведет вас: он знает, где могут скрипнуть половицы.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 30 октября 2018 года. Отрывок 309

  
   Самые важные процессы во вселенной проходят за пределами наших чувств и за пределами математических исчислений. Тем не менее человеку дана возможность подразумевать их, достраивая и предполагая там, где нет ни математики, ни того, что мы называем реальностью. Я понимаю, что эти фразы достойны "творчества душевнобольных", но надо ли куда-то деваться от догадок и предположений? Немножко не хватает жизни, понимание уже где-то близко. Привычка строить знание на уже уложенных и опознанных кирпичах обрекает на сомнение, сиречь - отрицание предполагаемого, но как быть, если у следующего кирпича нет ни имени, ни формы, нет ничего, что поместилось бы в обыденность языка.
   Авангард науки - поэзия. Стишок для стенгазеты, как любая попса, вульгарно комментирует уже известное, но поэзия клубится над крышами недостроенных домов как одно из высших проявлений человеческого оптимизма. Так ведет себя дым из трубы, он уже - небо, а небо уже немножко дым из трубы. Вот так и я кропаю помаленьку про метафизику Тропы. Аппликации такие.
  
   Совесть как "подключаемая периферия" на Тропе не приветствуется. Ее место - в самом процессоре. Репозиция, транспозиция совести - нормальное занятие. Снаружи - внутрь. "Впереди на новейшем танке ехал Голый Король".
   Меру своей ответственности выбираешь только ты сам. Никто не может навязать тебе ответственность. Никто не должен призывать тебя к ней. Предложить, впрочем, можно, если она чем-то измеряется. Ответственность предполагает ответ. Сообрази - перед кем ты отвечаешь, и потом бери ответственность.
  
   Все эти записки - реакция на культурологический шок, который здесь суждено пережить. Испытать. Преодолеть. Включаю внутри второй концерт Рахманинова, когда невмоготу. Путешествие поперек смыслов не обязательно ведет в хаос и эклектику дилетантизма, но может выстраивать иной порядок смыслов и давать замерить его высоту.
   Жизнь - особый способ устройства энергии. В слове "особый" - вся синергетика, известная и неведомая.
  
   Трамвай "А" на Бульварном кольце все называли "Аннушкой", а троллейбус "Б" на Садовом - "Букашкой".
   Вот такая у меня "Детка" получилась : ) Порфирий, славный мой друг, я скучаю по тебе. Начальникам людей наши слова не пригодятся. Они думают, к чему бы еще людей принудить. Но мы-то понимаем, что принуждение к доброте - занятие пустое. Наши велосипеды едут по зимнему Садовому Кольцу, и мы крутим педали босыми ногами. Крутим и улыбаемся. На продоле козел гремит бачком - раздает баланду.
   Иванов запустил рывок коммунарского движения. Иванов прожил и создал свою "Детку". Иванов спел песни на лютую зависть великих мелодистов. Все это - разные ивановы, но и один, он и есть - Россия.
   Не обязательно ненавидеть другую страну, чтобы быть патриотом. Достаточно любить свою.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 1 ноября 2018 года. Отрывок 310

  
   Иногда мы забываем, что кроме оттенков мира есть и его отсветы. Мы признаём за реальность то, что отражает свет, но его можно излучать, освещаясь и греясь самим собой, да и другим перепадает, если им холодно и темно.
   Когда Дунай идёт по лагерю, головы поворачиваются за ним как цветки подсолнуха. Маленькое пушистое солнце, живущее в нём, греет людей и собак. Его все любят, и он любит всех, и всем хватает, потому что его маленькое солнце - очень большое. Его мягкий не жгущий свет проникает в самые глубокие закоулки замёрзших душ и отогревает их. Его любят сироты.
   Если всё это прочитать Дунаю, он удивится, пожмёт плечами и расхохочется. Он не знает, что есть люди без пушистого солнца внутри. Солнышко его живёт богато, со всеми легко общается и тихонько улыбается над собой, напевая песенку, которую я никак не могу запомнить.
   Этот мальчишка ещё и маленький ходячий театр, в котором непрерывно идёт представление, он самозабвенно играет всех подряд, чтобы никто не обижался, что его не играют. Дурных персонажей в его спектакле почему-то вовсе нет, никакой борьбы добра со злом в нём не происходит, он просто живёт - дай Бог каждому. Нет, юмористическое зло, конечно, присутствует, но вызывает смех, а не какое-то большое отторжение.
  
   В серьёзные моменты Дунайка очень серьёзен, но момент заканчивается, и он снова чуть расправляет лицо. Некоторые сначала принимают его за "балдёжника", но это не так - трудно встретить в жизни человека, более надёжного, чем Дунай. Никто так не утешит и не ободрит, как Дунай. Никто не поможет так неназойливо и корректно, как Дунай. Никто не умеет так сладко есть конфету-карамель, как Дунай. Поэтому я люблю ходить в разведку с этим Зеленоглазым и всегда боюсь, что он не попадёт в бригаду разведки (отбирает сама группа с помощью социограммы), но он всегда попадает - все хотят идти с ним, как и я.
   Этого оболтуса не коснулся подростковый максимализм, проистекающий из того, что быть ребёнком ты уже не хочешь, а быть взрослым ещё не можешь. он не ищет, к кому приткнуться, но каждый может приткнуться к нему. Он - явно группообразующий, один из многих, но оооооочень роскошный.
   Играючи, всё у него играючи, поэтому он и получил редкое на Тропе украшение - фингал под глазом, набитый дровенякой на дровяном часе, что отражено в видеоролике "Союз Несушимый".
  
   Катится по Лагонакам (буквально, катится) в своей полосатой рубахе и поёт "Милая моя, солнышко лесное...", а сам-то кто?... Вот и я не помню, чтобы Дунай даже в самую солнечную погоду отбрасывал тень.
   Нет у него тени.
  
   Будь здоров, мой волшебный светлячок!
   Я тебя уважаю и люблю.
   Это - надолго. Почти что навсегда.
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано 2 ноября 2018 года. Отрывок 311

  
   Мне было лет пять, я возился с жуком на какой-то грядке в джубгском огороде. Пришли мамины знакомые, приезжие люди с коробкой конфет и сказали мне:
   - Привет!
   - Нахыркал я на ваш привет, - вежливо сообщил я.
   Они не смутились:
   - Хочешь конфету?
   Передо мной сгустилась в воздухе настоящая большая коробка, где ровными шпалерами лежали настоящие шоколадные конфеты.
   - Я бы и все взял, но как-то неудобно, - вежливо сообщил я.
   С той поры "нахыркать на привет" стало весёлым семейным выражением. Я не помнил, что хотел кого-то оскорбить или задеть. Скорее всего, мне было важно испытать произношением новое для меня слово "нахыркать".
  
   Искомое слово. В 346-й на переменках они прибегали ко мне, в комнате стояло пианино.
   - Юр, а меня сыграй!
   Я схватывал его неповторимость, индивидуальность, она всегда умещалась в мелодии, и эти мелодии никогда не повторялись. Кузя первым догадался, что можно сыграть не только его, но и те изменения, которые каждый день в нём происходят. Изменялась не сама тема, но её трактовка; внутри нее происходили всяческие изменения, слышные в музыке как импровизация на заданную тему. Инварианты могли быть и были множественными, но редко изменялась гармония и сама тема, коренная тема. Так бывает трудно изменить походку, сколько ни ухищряйся - "искомое слово" в ней будет оставаться неизменным. Ты можешь предложить варианты темы, но ты уже не можешь изменить саму тему. Так происходит с "вечнозелёными" мелодиями в джазе.
   Кузину мелодию я хорошо помню до сих пор. Как-то на сборе макулатуры он притащил запримеченный им и выдранный из какого-то журнала листок и поставил мне на пианино, на вечно пустую откидную подставку для нот. Я увидел строчки стихов и тут же заиграл Кузину мелодию, укладывая на нее эти строчки:
   Ночь бросает звезды на пески.
   Поднятые сохнут якоря.
   Спи, пока не гаснут маяки...
  
   Следующей строчки не было, там продолжался какой-то прозаический текст, и мне пришлось мигом ее придумать и спеть Кузе:
  
   Спи, пока не вертится Земля.
  
   Кузя умер в больнице в Москве в возрасте 33 лет. У него было неизлечимое наследственное заболевание почек. Стихи оказались "Колыбельной для Кашки", а листок был вырван из журнала "Пионер", где впервые была опубликована повесть Владислава Крапивина "Оруженосец Кашка".
   Макулатуру увезли, я прочитал весь листок вместе с прозой, стало интересно - кто так точно видит ребятишек и так легко пишет для них о сложном.
   Моя "Колыбельная для Кузи" осталась жить. Урал и Разгуляй встретились в ней. Кузя жил на Старой Басманной возле Разгуляя в глубоком старом дворике, в одноэтажном деревянном доме. У него была замечательная мамка, и когда мы вместе возвращались из походов, я шёл не домой, а к ним, к Кузе, которого звали Костя Кузнецов и которому я годился бы в старшие братья, но никак не в отцы, мне был 21 год. Мамка накрывала на стол, гудел электросамовар, и называла нас "мальчики". Рюкзак я оставлял на крыльце, он не помещался в маленькой прихожей Кузнецовых. Весна кончалась, близилось лето с его Категорийным походом по Кавказу. На вокзале, когда поезд "Москва - Адлер" уже тронется, прибежит Виталик Шиманов и просунет мне в вагонное окно завернутую в газету небольшую гитару.
   - Виталь, а что мне с ней делать? - со смехом кричу я. - Как её настроить?
   - Ка-пи-тан, ка-пи-тан, улыбнитесь, - поёт мне на бегу Виталик, поезд убыстряет ход, и я оказываюсь с группой и гитарой оторванным от большого социума. Сейчас проводница проверит нашу стопку билетов, и уже очень скоро придется решать проблему динамического голодания большой детской группы в маленьком ограниченном пространстве вагона: тут гитара мигом и пригодится.
   Спели "Перекаты" Городницкого, второй песней была "Колыбельная для Кузи", - он не знал, что это колыбельная для него и пел вместе со мной для всех остальных. Вечером попросили её повторить, мы с Кузей повторили, и Колыбельная пришлась, стала атрибутом Тропы, как и странная, написанная позже песенка про Синего Краба.
   
   Для меня (искомое слово) разных мелодий обозначают разных людей, разные события, разные состояния. Это (этот, эта, эти) (искомое слово) всегда есть в рисунке обертонов человека, в узорах пальцевых линий, в мелодии, которая не для_него, а про_него, которая - он сам. Подозреваю, что тот же рисунок сложится в графике его ДНК, во всём что имеет к нему отношение и из чего он состоит. Как "матрица - пуансон" это найдет отражение в его творчестве, в его предпочтениях, в обстановке его комнаты, особенностях мимики и поведения вообще - как такового.
   Лет двадцать я думал, что все эти (искомое слово) - всего лишь "сверхценная идея", миф, блеф. Но что поделать, если проживаешь 70 и убеждаешься, что оно действительно существует, являясь естественной частью более обобщенного (искомое слово), и так далее. Фрактал Странного Аттрактора ведет всё дальше, развиваясь, и в какой-то момент теряешься: иду ли я от частного к общему или наоборот. Вот и теперь у меня снова нет ответа на этот вопрос, и я похож на муравья, забравшегося в сложный электронный монтаж какого-нибудь супергетеродина. И может быть, в этом "супере" тоже есть ответ, ведь муравей всегда ищет прямую связь. Это ведь я про поиски Бога, прости, Господи.
   
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано: 4 ноября 2018 года. Отрывок 312

  
   Говорим на Тропе всегда по очереди. Никто не говорит встык, это неприлично, не принято. Часто после продолжительной, в несколько фраз, речи говорилось: "У меня всё". В диалогах все знали важность паузы для того, чтобы это был именно диалог, а не парад монологов, их чередование. Человек, которого перебивали, обязательно замолкал и ждал паузы, в которую он мог бы поместить свои слова для собеседника. В телефонных разговорах (полевые телефоны на всех лагерях работали круглосуточно) культура речи была особенно важна и приветствовалась.
   Интонация, эмоциональная окраска речи были значимыми, такими же весомыми, как слова. Упорную речь убеждающего человека услышать было редко, чаще в речи поддерживался общий спокойный, доверительный тон взаимного доброжелания. Нештатные ситуации обсуждались быстро, но очень спокойно, без ажитации. Это всё не было продиктованными принудительными правилами, это был общий стиль Тропы.
   Никогда не перекрикивались, крик - только сигнал о помощи или признак оголтелого купания в горной речке. Если кто-то крикнул - через несколько секунд рядом с тобой будут все и спросят, что случилось, от чего защитить, чем помочь. Сколько бы раз ни крикнул новичок - группа побежит к нему, бросив все свои занятия и спросит: "Что?". На четырнадцатый раз, собираясь по привычке просто крикнуть, новичок вдруг вспомнит, что такое крик на Тропе.
   "Они у вас что, глухонемые?" - участливо спрашивала женщина в прибрежной столовой.
   Ребят было человек сорок, и они справно ели свой обед. Рты были заняты, гомона не слышно.
   Дети кричат от неуверенности в том, что они существуют в поле нашего внимания и защиты. Это зоопсихология. У всех (почти) детенышей от природы звонкие голоса, чтобы вовремя позвать на помощь. Но когда у тебя внутри вызрела постоянная уверенность в том, что тебя помнят, любят, что помощь придет вовремя - ты перестаешь кричать, искать криком подтверждения любви и готовности помочь. Другая сторона крика - стремление к альфе, когда быть громче всех престижно, когда акустическая атака формирует уважение, а то и страх у более тихих членов общества. Такой крик исчезает, если в ценностной ориентации группы на место "кто громче" приходит "кто умнее", "кто добрее" и прочее подобное. Это же - об уровне речи в децибелах всегда и везде. Адекватность акустических привычек может опознаваться группой подсознательно: спокойно и по делу говорящим людям на Тропе улыбаются той самой "тропяной улыбкой", которая существует на лице как норма. Вы помните ее у дельфинов, у Юрия Гагарина до полета и первые два года после него. Это - то самое Со-Стояние, о котором я в этих заметках безуспешно пытаюсь поведать и которое считаю нормой для человека.
   Выработанная в социуме привычка всё время носить на лице устрашающие маски иногда делает человека несчастным до конца жизни - маски плохо снимаются. Путь к одиночеству - в твоём выражении лица. При этом многие продолжают пытаться все говорить горлом, что вызывает утомление окружающих, их неприязнь и достойно стойкого сожаления. Ну вот, я вляпался в устрашение, а ведь продуктивнее и приятнее стремиться к "пятерке", чем убегать от "двойки".
  
   Далее жизнь мне нужна только как инструмент для борьбы. Заметки эти при жизни буду, конечно, писать. Они как-то заменяют несуществующий диалог.
   Смерть я видел, она в белом костюмчике, на котором написано: меня нет.
   Я еще жив и могу делиться опытом реабилитации, образования, воспитания. Но тем, кто ищет как подчинить новое поколение своим политическим идеям, не надо беспокоиться. У меня для них ничего нет. Не потому, что нужно скрывать от них какие-то хитрые схемы, а потому, что мой опыт дает возможность для каждого самостоятельного поиска, оценки и выбора идей вообще. Мой опыт - к свободе, для большинства держащих власть он враждебен и опасен. "Все как один" в нём не получится, "один как все" - тоже. Каждый, вырастая в группе, будет самим собой. Именно это представляется мне главным богатством - когда жизнь в группе, среди "большинства" помогает быть (стать) единственным и неповторимым, когда большинство поддерживает каждого, а не подавляет его. Несметные богатства личности не должны подчиняться политическим временщикам любого рода.
  
   Рабское (рабовладельческое) сознание - пройденный этап для человечества. Мы на пороге другой эры, и надо к ней готовиться спокойно и оптимистично. Осознание равноправия разных - нелёгкая, но очень увлекательная и неизбежная задача. Какая "кратия" заключена в новом, осознаваемом нами способе коллективной жизни - можно обсуждать. Время абсолютных условных лидеров прошло, пусть каждый лидирует (координирует) в том, в чём содержателен.
  
   Никакой человек не рожден для подавления, подчинения другого человека и не должен быть подавляем другим человеком или подчинен ему против собственной воли.
  
  (2016)
  (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано: 5 ноября 2018 года. Отрывок 313

  
   Первое упражнение для Взаимодействующих людей на пути к Человечеству: завязать прямой узел двумя руками разных людей молча. Получилось? Хорошо. Теперь то же самое с закрытыми глазами. Давайте учиться оставаться самим собой, становясь единым организмом. Нет организма, который состоит только из желудков или левых пяток. Мы нужны друг другу потому, что все мы - разные.
   "Кто вам разрешил разводить тут в городе эту вашу "юнеску"?!" - кричала мне административная дама в 2004. Я попытался объяснить, что Россия, являясь членом, поддерживает принципы...
   - Нет, вы мне скажите, - кто конкретно из администрации города вам разрешил?!!
   Я стал объяснять, что создание клубов ЮНЕСКО - инициатива граждан страны, а не администрации города.
   - Никто!! - торжествующе заявила она.
   Я стал объяснять, что в минюсте края лежит Устав Организации, что она зарегистрирована официально.
   - А в городе кто разрешил?! - кричала она.
   На моё утверждение о том, что специального разрешения на создание Клуба ЮНЕСКО не требуется, отреагировала зоопсихологически.
   До этого через "Солнечную Сторону" уже просквозили, сметая все живое, санэпидемстанция, УБОП, какая-то служба по борьбе с экономической преступностью и еще несколько тотально шумных и грозных служб, названия которых я нынче уже не помню.
   Вернулся домой, сел за компьютер. Меня повалило. Опять сел, попытался что-то напечатать на клавиатуре, но руки не слушались, в комнате как-то быстро стемнело, и какая-то неведомая сила одолевала меня, прижимая к полу.
   Вызвали "скорую". Я оставался в сознании, когда врачиха прокричала:
   - Да он же парализован!!
  
   Дальше не помню, это был первый инсульт. Говорят, что сам поднялся на второй этаж в больнице и лег в палату. Не помню. Очнулся, как оказалось, на следующий день: под подушкой звонил мой древний сотовый телефон. В левую руку были воткнуты капельницы, я потянулся к телефону правой, но не удержался и свалился на бок. После этого опять куда-то провалился, очнулся от того, что женщина в белом халате говорила другой:
   - У него кровь как зубная паста, густая.
   - Что? - хотел спросить я, но не получилось выговорить.
   - Лежите, лежите! - приказала женщина.
   Рядом в фанерной коробке на кровати метался пожилой человек с искаженным лицом. Две родственницы пришли к нему вскоре, они покормили и его, и меня. Опять капельницы, опять звонки телефона.
   - Я буду защищать вас при любых обстоятельствах, - говорил телефон голосом Саши Б.
   - Угу, - благодарно согласился я, еще не зная какие любые обстоятельства скоро наступят.
   Потом позвонил Ярик и бархатным голосом спросил:
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Местами, - сказал я честно.
  
   (2016)
   (c) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано: 6 ноября 2018 года. Отрывок 314

  
   Жесткое крепление - враг устойчивости.
   Принято думать, что умные взрослые установят некие правила для глупых детей, и те, соблюдая эти правила жизни, станут вполне сносными гражданами и не будут доставлять взрослым воспитательских хлопот. Это - не ошибка, это - сама глупость, результатом которой является множество ошибок.
   Ребенок - не маленький недоразвитый взрослый, он - другое существо и правила для себя и своего сообщества вырабатывает сам и совместно с сообществом. Только такие правила могут работать, а все навязанные извне он будет пытаться обходить.
   В случае угрозы безопасности взрослый на Тропе обязан был предупредить: "Опасно!", и ребенок, если верил взрослому, останавливался, думал, вступал в диалог. Он вполне понимает, что у взрослых больше опыта и что они реально могут уберечь от опасности. Но ты убережешь его только если он тебе верит. Приказать верить ты не можешь. Доверие складывается из множества компонентов твоего поведения, признаков эрудиции, подтвержденной много раз адекватности в оценке ситуаций и действий.
   В принятии стратегических решений, как правило, участвует взрослый, обладающий правом "вето", в том случае, если он один понимает ошибочность решения и тяжесть последствий. Такой человек не может быть ни самозванцем, ни назначенцем, его привлекает к пилотированию жизни сама группа, которая право "вето" ему и делегирует. Управлять миром в интересах мира и без применения силы - мечта каждой правящей домохозяйки. Осталось выбрать качество правления между тираном-самодуром и координатором. Координация предполагает добротное сотрудничество, учет самых разных мнений, диалоги и компромиссы, и всё это - с чувством меры. А когда ты обладаешь чувством меры - любой вопрос становится деликатным, иди и соответствуй. И никогда не бери в голову то, что можно принять близко к сердцу. "Повелитель мух", "Король Матиуш I" - это не приговоры, а предостережения. Невозможно создавать никакие структуры, не обеспечив сначала солидарность в ценностных ориентациях. И если хитрость будет в приоритетах, то все проиграли.
  
   Исключение для власти взрослого представляют собой только экстремальные ситуации. Переподчинение происходит моментально, всё выполняется без обсуждений и промедлений. При окончании действий в экстремальной ситуации, когда она исчерпана, всё возвращается на свои места.
   Возможность такой абсолютной власти оговаривается заранее и делегируется взрослому самими детьми. Следующим после такого события вечером взрослый отчитывается перед всеми за свои действия и приказы в экстремальной ситуации, ему задают вопросы и указывают на ошибки, много спрашивают.
  
   Исполнение мечты прохиндеев сделать из каждого ребенка Павлика Морозова с внешним управлением - невозможно. Ни один не является объектом для воздействия, они все - субъекты процесса.
  
  (2016)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано: 7 ноября 2018 года. Отрывок 315

  
   На высоте перловку или горох - не сваришь. Вода кипит при низкой температуре, и оно никак не разваривается. Зато дышится и идется легко. Через несколько часов после подъема организм адаптируется к новым условиям и ведет себя сообразно им.
   Не вспомню, как звали тетку из старых коммунистов, пенсионерку-общественницу, которая приходила к нам в школу дотошно курировать культурную жизнь. Что-то вроде Изольда Мандрапуповна.
   Обнаружив, что аккуратный исполнитель школьной стенгазеты Витька Ветров написал "бес смертный Ленин нас ведет", она схватила мертвую паузу на секунду, а потом взвилась в таком экстазе негодования, что впору было прятаться за шкаф. Мы хохотали, Изольда Мандрапуповна пятилась посреди комнаты, вся в ужасных криках возмущения. Витька молча забрался под соседний стол, и мне попало больше всего. На пятничном партсобрании сотрудников школы, на которое меня вызвали, "беса смертного" никто не упоминал, - вдруг кто-нибудь засмеется, - и мне вменили другое: "Он с третьеклассниками из второй смены здоровается за руку! За руку с третьеклассниками, представляете??!".
   Это было ужасное обвинение, пришлось его пережить. Директриса на следующий день ходила в 3-й "Б" и сильно ругала их за то, что они не заботятся об авторитете педагога и тянут к нему свои руки поганые. Сережка Клеймёнов, говорят, заржал, и она выгнала его в коридор, а потом забрала к себе в кабинет. Серёгу мы быстро откачали и стали здороваться за руку исключительно при закрытых дверях. Шел 1966 год. Толя Мудрик тщательно выковыривал меня поработать в новеньком и еще живом тогда "Орлёнке". Но - тщетно, - я не мог уже бросить своих "зеленых горошков", хоть и попал к ним совершенно случайно.
   В школу на вечер встречи пришел дядя Юра Никулин и не сразу узнал меня, - мы не виделись десять лет, и я порядком подрос. Шумная толпа дурашливых улыбок ломилась за ним по пятам, и я тут же взял на себя охрану всенародного любимца. Труднее всего натиск обожателей было сдерживать в актовом зале, в коридорах было проще. Третьеклассников приняли в пионеры, новенькие красные галстуки проясняли их глаза, и все они аккуратно и оптимистично ступали по школе, озаренные светом коммунистического мировоззрения. На приеме в пионеры оскандалился только Сережка Зыков, который, давая торжественное обещание, забыл что такое "перед лицом своих товарищей" и, запнувшись, дико заорал, выпучив глаза:
   - Я! Под лицом своих товарищей!!!
   Шеренга сдержанно хихикнула, но от гомерического хохота удержалась.
   Рыжий Соловьев опять отматерил учительницу, с другой стороны, - криминальные разгуляевские ребята опять собирались его бить, - он материл в свои 10 лет не только учителей, но и всех, кто пытался проявить по отношению к нему насилие. Соловей был независим, очень одинок в школе и дома и считался трудным ребенком, пока мы с ним не разговорились о лошадях. На этом трудность его закончилась, и в порядке осуществления личной гуманистической программы он стал на больших переменках обнимать учительниц и насильно выталкивать их в школьный буфет, чтобы они не были весь день голодными. Учительницы повизгивали, смеялись, но на Соловья больше не гневались. Он стал пропадать в школе после уроков, которые сподобился отсиживать от начала до конца, но не шнырил, - заботился обо всех достойно и сам радовался, что открыл в себе эту деятельную заботу. Заботливость. Наверное, потом он стал хорошим отцом и мужем, я потерял его через несколько лет, когда был уже районным турорганизатором.
   1 марта 1966 года мы собрались со всеми "трудными" нашей 346-й школы и пошли в поход в леса у подмосковной Луневки возле Подольска. Но этот поход - отдельная история, с него началась Тропа.
  
   О лошадях с Соловьем мы говорили в начале марта, когда шли вдвоём от школы к Разгуляю по Доброслободскому. Он вдруг понял, что лошадь достижима, что можно к ней поехать на трамвае.
   - Я обниму её за шею, - сказал Соловей.
   - Это ладно, - заметил я. - А что ты ей при этом скажешь?
   Соловей приостановился и вдруг с ужасом посмотрел на меня.
   С этого момента он напрочь перестал материться при девчонках и учителях. Не знаю, что произошло у него там внутри, мат был для него естественным и органичным. Может, именно поэтому. Нельзя же из-за своих привычек взять и обидеть Лошадь.
   При мне Толик Соловьев вообще никогда не матерился. Так же, как не матерятся при мне арестанты здесь, в тюрьме. Я не знаю - почему это. Собаки не кидаются, люди не матерятся, птицы садятся на плечо. Так было всегда, я не знаю почему.
  
  (2016)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано: 8 ноября 2018 года. Отрывок 316

  
   Помню, в 50-х годах было: Сталин - хороший, но вокруг него собрались вредители, которые ему неправильно докладывают. Если бы ему докладывали правильно, он бы навел порядок и устранил бы все несправедливости.
  
   Когда я пошел в 1-й класс, школой заправляли директор Мария Павловна и завуч Тазрет Михайлович по фамилии Басиев. На Сталина он был похож очень отдаленно, поэтому с первого взгляда невзлюбил меня, называл "мальчиком с конфетной обложки" и часто, поймав меня в толпе на перемене, заводил к себе в кабинет и ручной машинкой выстригал полосу на коротко стриженной голове. Ходить с полосой было стыдно, и меня обстригали еще короче, как он и требовал.
   Сейчас время другое, и все стригутся коротко по собственной воле и общей моде, которая не что иное, как подготовка к казарме, к войне. Мода, однако, не бывает прихотью или умозрительным чудачеством, она всегда - предсигнал общих состояний, событий, потрясений.
   Уточню, пожалуй, что мода не является предсигналом, она его содержит, но сама всегда и послесигнал, управляющий движением с использованием полученного опыта. Сигнальные игры - "волны" и "поветрия", когда вдруг вся школа надевает тюбетейки или запускает бумажных голубей, или стреляет из рогаток - это тренировка распознавания сигнала. Это такое же волновое явление, как паника в толпе или культ личности. Вовремя разобраться в локальных сигналах, прочесть их и воспользоваться этим знанием - всегда шанс уберечь группу, семью, страну от тяжелых и нежелательных событий.
   Тут опять надо употребить то самое искомое слово, но я его еще не вспомнил. Отдохни от меня, доказательная наука. Мне опять выстригли дорожку на макушке, но волосы растут, и все будет хорошо. Я и так пойду в окопы, но настоящие границы существуют только между огородами, между народами они условны. Страх не делает человека лучше, он порождает рикошетную реакцию. Странно быть счастливым от страха быть несчастным.
   Дорожка на макушке озаботит тебя, но не сделает несчастным. Это тебе предсигнал на тему "не такой, как все". И всё дальнейшее зависит от твоей воли, ширины и качества твоего шага. Ручные машинки нынче обернулись конвейерами оболванивания и подчинения единообразию. Мысли и чувства стригут, как раньше - волосы. Но и ты нынче другой, и выбор твой гораздо шире, чем наш в начале 50-х.
  
   Лысина - лучшее средство от вшей. Но если вашему правителю докладывают, что все должны срочно облысеть, это необязательно значит, что у него мудрые и добросовестные референты. И он сам, конечно же, распознает в их докладах простейший страх потерять положение и привилегии и примет умные и справедливые решения. Разве у Бога нет кремлевской спецсвязи?
  
   Следуя дальше той же логике борьбы с паразитами, увидим, что гильотина еще эффективнее в борьбе с педикулезом, чем лысина, и снова, как всегда, упремся в Гамлетовский вопрос. Бог решил его давно и однозначно.
   Трудно ли быть человеку - рассказывает нам Астор Пьяцолла на бандонеоне. Петрарка пишет сонет. Ганди о чем-то тихо беседует со Швейцером. Крайних революционеров или реакционеров в этой плеяде не видно. Можем и мы с вами отдохнуть, развлечься. Оставаясь людьми, конечно.
  
  (2016)
  (с) Юрий Устинов
  
  
  

Опубликовано: 9 ноября 2018 года. Отрывок 317

  
   - Юр, - говорит Янка, - я когда это слушаю... Ну, мне кажется, что в мире нет ничего плохого.
   - Конечно, - говорю я. - Это негритянка, скажем - Сара Во́ан, поёт песню своему новорожденному сыну, названному Валентином. Какой ты странный, Валентин, и какой ты прекрасный.
   - Это можно слушать в Валентинов день, - догадывается Стрелец.
   - Точно! - радуется Янка. - Ну, и в другие дни можно слушать, когда захочется, да, Юр?
  
   Я записал с эфира на катушечный магнитофон ещё одну передачу Дмитрия Савицкого "Сорок девять минут джаза". ещё мы любим слушать джазовые передачи Игоря Вощинина "Вот вам джаз", Жанны Владимирской, Бориса Алексеева ("Эхо Москвы"). Есть у нас и небольшой архив передач Уиллиса Коновера 50х годов. Есть сотня джазовых дисков на виниле, есть CD и старые записи катушечных магнитофонов.
  
   Джазовый стандарт, который слушает Янка, называется "Мой странный Валентин", его играет великий пианист Мишель Петруччиани. Мы слушаем его вместе с "нашим Д.С.", который незримо присутствует в своих программах, и только в перерывах между композициями спокойно и достойно говорит с нами. Потом Янка идёт к синтезатору и первый раз в жизни играет. Солнце падает на клавиши и прыгучими зайчиками отражается на потолке. Я снимаю, камера работает бесшумно, за что я ей попутно благодарен.
  
  Следующий день был жарким, под сорок. Брызгались водой, а к обеду все запали хором играть на синтезаторе. Их разные руки никак не конфликтовали на тесной клавиатуре, и я снял это. Потом снял Янку, игравшего явно не то, что у него получается. Через несколько лет, делая ролик "Музыкой соткан мир", я подложил Янке оставшуюся у меня запись "Мой фанни Валентайн" в исполнении Петруччиани. Музыка была записана с коротких волн (9520 кгц), это слышно: и небольшие затухания сигнала, и работа АРУ (автоматической регулировки усиления), и призвуки с подзвуками, характерные для коротких волн. Приёмник назывался Ишим-001. Это хороший приёмник с антенной <......> из медного тросика. Возможно, он сохранился у меня дома.
   В ролике ещё играет Ваня на скрипке, Миха на рояле, а в кадре мелькают виды плато Лагонаки и карстовые воронки Фишт-Оштеновского перевала.
  
  Музыкой соткан мир
  
  (2017)
  (c) Юрий Устинов
  Часть текстов утрачена при пересылке. Не редактировано и не вычитано автором. Нумерация отрывков не является авторской. Все тексты написаны автором в тюрьме.
  
  

.-=.-=.-=.-=.-=-.=-.=-..=-.=-.

  

Письма Навигатору.



     Опубликовано 17 августа 2017 года. Письмо 1

      Одна из главных тем диалогов с подсознанием - готовность к неожиданному. Сознание при неожиданном бессильно, но из неожиданностей состоит жизнь.

        Как Океан, как Солярис Лема, подсознание всегда спокойно в своей глубине, но рябь поверхности этого Океана может флуктуировать, принимать самые разные формы хода мыслей и последовательность поступков; глубина спокойна, она знает, помнит и всё подскажет мимо сознания, мимо образов и мыслей. Поверхностная рябь естественна, она пытается угадать и предвидеть, но ей не дано, да и не нужно. К середине июля, к "макушке лета" полёт Тропы выравнивается, становится устойчивым, но я, Навигатор, должен думать обо всём: что, например, будет делать группа, если вначале вечернего разбора метеорит ударит мне в голову.

      С профилактикой неожиданностей справится и сознание, корректируя стиль и ожидаемость событий, но надо понимать, что не все состоит из "ожидаемых неожиданностей". Состояние замечательного Горбовского, героя Стругацких, командира корабля при чрезвычайных ситуациях мне знакомо, - это и есть готовность к мгновенному диалогу с подсознанием и готовность быстро, верно и рационально действовать. "Извините, можно я лягу?" - обычная просьба Горбовского, когда он заходит к кому-то в каюту поговорить. Полная расслабленность при полной готовности к выбору действия и самому действию дается не сразу и не легко. Между граничными точками релаксации и мобилизации время должно стремиться к нулю, это на первых порах вызывает захлестывание одного в другое.

      Многие видели, как я тружусь над какой-то таблицей в тетради каждый год с середины декабря. Это - свободная сводная таблица людей, событий и факторов, которую не нужно учить, над ней нужно думать, предполагать и находить решения. Банк этих решений отправляем в подсознание, в ту его область, которую можно называть "А если вдруг". Живя в ней, готовые решения обретают еще и поливариантность, превращаются в начальные алгоритмы действий при ЧС. Они не должны и не могут быть полными алгоритмами выхода из ЧС, но они подскажут вектор движения, верный начальный шаг. Дальше - импровизация, в том числе и ансамблевая, коллективная. Читая у Сороки-Росинского о его классификации педагогов, я с удовлетворением отметил, что Виктор Николаевич выделяет отдельную категорию, названную им "интуитивисты". Возможно, это близко к тому, о чем пытаюсь говорить я в этих "записках" (Любовь Кабо, "Жил такой учитель" - о В. Н. Сорока-Росинском, книга была издана либо в конце 60х, либо в 70х годах прошлого века).


      Было дело, - я пошел вразрез с Антоном Макаренко, сказавшим: "Чтобы поднять коллектив на свой уровень, надо сначала опуститься на уровень этого коллектива". За точность цитаты не ручаюсь, но смысл понятен.
      Я в то время был одержим идеей дать группе вырасти не вмешиваясь в нее и оберегая ее от вмешательств.
      В сумме получилось, что поднять группу на новый уровень можно, вырастив в ней микрогруппу более высокого уровня развития, сделав ее референтной (представленную таковой) для других членов группы. Я понятно пишу? У вас 15 человек матерится и бьет стекла в соседней прокуратуре, но трое или четверо из 15-ти готовы/хотели бы отказаться от такого вида протеста и перейти к интеллектуальному протесту и нравственному, а не силовому противостоянию. Вы помогаете им найти друг друга и объединиться в микрогруппу внутри группы из 15-ти человек. Это привлекательное звено с вашей помощью, но своим собственным содержанием и стилем становится референтным для остальных 11-12-ти членов группы и они пополняют собой это новое звено. Таких ступеней роста у группы может быть сколько угодно, но этим процессом нельзя управлять, можно только способствовать, споспешествовать. В этом, собственно, вся Тропа, её новые лагеря и новые горизонты группы и личности. Такая, или почти такая же штука бывавшая в екатерининских "брефотрофиях", ничего нового мы не изобрели. Но она работает, почему бы не дать ей работать? Перетекание группы на новые уровни естественно и не травматично (по крайней мере - в стилистике Тропы).
      Для других групп такое звено может быть "рассадой", стать плотным ядром жидкой группы и постепенно принять всех в это ядро, попутно формируя в нём следующее звено, в которое остальным захочется подняться.

      Этот процесс не подходит к лозунгу "все как один" или к организации смотра строевой подготовки. Он не линеен и множественен, тут уже опять в свои права координатора, советника и навигатора вступает подсознание, ноосфера, вселенский банк всего или что-то ещё, что называл Циолковский "лучистой энергией". Это все равно, что быть сталкером, когда "зона" находится внутри тебя. Тем сталкером, конечно, который у Стругацких, его комбинезон сшит из гоголевской шинели.


     (2015-2017)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 28 августа 2017 года. Письмо 2

      Возможно, у тебя возникнет неуверенность, когда решишься бросить вожжи сознания и довериться подсознательному Коньку-Горбунку, но не спеши таращить глаза и давить на тормоза. Если у тебя есть талант (область призвания), то он поведет тебя, а не ты его. Опасливое сознание стреножит любой талант, забьет его по голове, чтобы не тянул в неизвестность.

      Попробуй на месяц-другой отделить страхи в себе от себя. Вы будете ехать вместе, но на разных лавочках и не станете мешать друг другу. Там, где для принятия твоего волевого решения понадобится сознание - включай его, тоже без страха, без того неотделенного безотчетного страха, который норовит прекратить всякое движение вообще. Это - страх неожиданности, он самый липкий, но опять вопрос - кто кем владеет: ты им или он - тобой. Из страхов могут вырасти хорошие контролеры безопасности, если правильно их воспитать.

      Воспитание страха, привитие ему хороших манер и джентльменского поведения - хорошая задача, достойная и решения, и твоего природного юмора - антагониста всех твоих страхов. Такой юмор зовут "самоирония", он пригодится в самые серьезные минуты пилотирования жизни. Отдав ведение экипажа подсознанию, ты много чего полезного освободишь в себе и сможешь использовать по назначению.

      Управляя собой, ты облегчишь этому себе управление экипажем, на котором вы едете, вся ваша чудная и чуднáя компания из страхов, подсознаний, надсознаний, ауторефлексий и прочего сброда, который часто гнездится в нас неопознанным и потому бесполезным. Каждому своему таракану найди полезное применение, в таком поиске даже ограниченно-тупое сознание не помешает и будет в какого-нибудь коня корм.

      "Ты катишь в раззолоченной карете,

      Другое "ты" на жёстких козлах спит..."

     (В. Ланцберг "Венок Сонетов")

      "Ничего не бойся, Дэви, когда ты один" (Джеймс Олдридж, "Последний дюйм"). Когда от тебя зависит жизнь и благополучие другого человека, конфигурация меняется. Вариантов изменения много и они разнообразны, рецептов нет, но - сначала расставь всё и всех внутри себя, только после этого - в путь. Ничего и никого не крепи жестко, оставляй люфт. Конфигурация приоритетов, их стройный пейзаж на стартовой точке важнее, чем алгоритм действия. Постарайся всё внятно ощутить, а не (только) понять разумом. Из приоритетов, необходимостей действий, их последовательности сложатся сами действия, когда делаешь быстрее, чем думаешь.

      Прямо и непосредственно это бывает видно в игре футбольных вратарей высокого класса, когда они "выручают" в самых сложных ситуациях. "Семь раз отмерь" происходит очень быстро, одним аккордом. Дальше - действия, развитие которых всегда корректирует конфигурацию (у цзен-монахов - мгновенно).

      В конфигурации всегда полезно присутствует как предчувствие ошибки, так и чувство ее недопустимости. Вместе эти две штуки творят чудеса, но тут мы опять возвращаемся с тобой к точному забросу на бегущую волну. В том числе и на волну социальных явлений, которым мы позже по своему усмотрению присвоим знак плюс или минус. Для тренировки хороши музыка, восточная живопись, цирковое искусство, спорт.

      Конечно, для воздушных гимнастов и спортсменов-автомобилистов люфт будет разным. Но он нужен всегда, без него невозможно точное попадание. Люфт - это танец вблизи цели, с его помощью подсознание осуществляет точное попадание в цель. Да и неявные звезды боковым зрением видны лучше. А точное попадание в цель и во всякой диагностике не помешает, в том числе - в личностной. Если с тебя потребуют план работы на год или месяц - сядь и напиши его как утопию. Они всегда боятся, - что-нибудь пойдёт не по плану и станет неподконтрольно. Но всё всегда идёт не по плану и им неподконтрольно.

      Научись писать плакатным пером и делать стенды об успехах так, как их понимает начальство. Повысили? Повысили. Внедрили? Внедрили. Светом очередного госмировоззрения озарились? Да, офигенно. Молодец, едем дальше. Какой у нас там дальше на повестке дня животрепещущий вопрос в свете озарения мировоззрением?

     (2015-2017)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 10 сентября 2017 года. Письмо 3

      При выборе места для стоянки важно, чтобы над ней не было стоячих погибших деревьев. Стволы вокруг стоянки надо обстучать, у мёртвых деревьев совсем другой звук, нежели у живых. Выше по склону не должно быть скал, от которых может отвалиться и пойти на лагерь останец. Надо помнить, что режим всех горных рек - паводковый, и не ставиться там, где может сойти поток. Такие места хорошо видно по их геологии. Не годятся и плоские грунтовые, намытые террасы, даже очень старые, при большом паводке их смоет целиком, или накроет потоком, несущим бревна и камни. Если стоянка на такой террасе вынужденная - стоит зачистить ближний склон для возможной ночной эвакуации по нему и установить ночное дежурство "на погоду". Ночные дежурные должны уметь слышать приближение непогоды по изменению звуковой проводимости воздуха (она становится хорошей, отдаленные звуки хорошо слышны) и по изменению движения воздуха (лавинные фены, сбой суточной циркуляции "бриз-фен", затепление нижних слоев воздуха и пр.). Важен для предчувствия непогоды и сбой в выпадении росы, влажность воздуха, его насыщенность кислородом. Изменения погоды хорошо подсказывает нам огонь и дым костра, звук прошлогодних листьев при движении по ним, поведение цветов.

      Раньше ливни и грозы любили полнолуние, но теперь им стало всё равно - приходят, когда хотят.

      Поведение в грозу много раз правильно описано в литературе, замечу только, что шаровые молнии очень любят сквозняки и свободно перемещаются по ним в любую сторону безо всякой логики. Даже в палатке устраивать сквозняк не стоит, лучше задраиться.

      Если ледоруб вдруг загудел у тебя в руках, швырни его подальше как можно быстрее.

      Если молния и гром произошли одновременно и ты присутствовал при этом - можешь жить долго, у тебя получится, и тебе будет везти в лотереях.

      Змей бояться не надо. Днем ты прекрасно видишь её, а ночью она прекрасно слышит тебя. Главное ночью - не менять внезапно направление и характер движения. Змейка уйдет, уступит дорогу. Особо опасливые могут чуть громче топать, но она и так слышит.

      При движении по высокой траве или по "живым" камням стоит взять небольшую рогатку, её развилка на необходимое время отвлечет от вас змеиное внимание, поможет поворошить подозрительные места, закрытые для обзора.


      Тропа при работе с пилами никогда не оставит за собой пенька выше 10-12 мм от земли, это делают дуристы, которым лень по-человечески нагнуться или присесть на корточки. Они оставляют за собой так называемые "злобные пеньки", очень опасные для глаз, ушей, висков, а то и для самой жизни. В нетронутой природе" злобные пеньки" встречаются очень редко, но подразумевать их возможное присутствие стоит всегда и везде.

      Зачистить место стоянки от всего, что угрожающе торчит - нормальная забота, - пока она не выполнена, движение по лагерю на полных скоростях закрыто. Это касается и сучков, торчащих на уровне глаз, и петлевых сплетений корней, которые не выпустят ступню, и всего остального, что ты заметишь при осмотре места стоянки "на безопасность".

      Поручить кому-то другому безопасность лагеря ты можешь, только если ты ходишь с ним безаварийно лет восемь и он не рассеянный человек.

      Будь внимателен к воде, это должна быть безопасная во всех отношениях вода. До определения её полной безопасности употребляем только кипяченую воду и приготовленные на костре блюда. Для аптечки можно иметь принесенную с собой емкость с безопасной водой.

      В безветренную погоду старайся не жечь костры в понижениях - следи за циркуляцией воздуха - угарный газ плох в любых количествах и в любом возрасте.

      Помои, мыльную воду всегда сливаем в землю и никогда - в ручей, реку или родник. Разумеется, мочимся тоже в землю. Вода планеты уже и так испорчена обилием смывных туалетов, а вода помнит все и несет в себе все свойства того, чего она касалась.

      Слонопотамку закапываем и, при возможности, заваливаем камнями, чтобы всякий лесной люд её не потрошил. Консервные банки всегда прожигаем, они быстрее истлеют в земле, а птицы не разнесут из них испорченные остатки пищи, не клюнут грязным клювом садовое яблоко на ветке за шесть километров отсюда.

      Продукты висят на подвязках, на них заграждения от мелких грызунов.

      Грозовые фронты слышно в любом мелком приемнике на средних волнах. За десятилетия мы научились узнавать их характер, объем и движение. Грозы тоже бывают разные - верховые, низовые, молодые, старые...


      Группа - процесс, в котором происходит множество взаимосвязанных процессов. Если хорошо о них заботиться, они становятся друг для друга "странными аттракторами", а уж "точки бифуркации" развешены на всех ветвях процессов, как игрушки на лапах новогодней ёлки. Полифония, политония, полиритмия, - всё цветет, пахнет и барахтается в упоении по все стороны от линии горизонта, жить во всём этом - великое удовольствие. Многофакторность происходящего дает отдохнуть сознанию, и оно может на свежую голову заниматься своей любимой обыденностью, не отвлекаясь на то, что кажется ему сомнительным или запредельным.

      Бессловесные речи счастливых людей расцветают за спиной бдительного сознательного часового и сполохами освещают темное небо - разговаривают со звездами. Это Тропа.

      Если бы звезды голосовали, то составили подавляющее кого-нибудь большинство, но им некогда заниматься этими глупостями: каждая из них создает свой мир, свою вселенную и мироздание каждой - особо.

      Все вместе звезды творят большую вселенную, создавая
     (потерял текст)

       Взаимосозидательные процессы - многие в одном. Надо будет вернуться к этому, оно из главных. Засмотрелся на ёлку с игрушками, полез поправлять и упустил текст. Он упал. Куда они падают? Откуда они берутся? Не надо думать, что происходит механическая трансляция откуда-то на бумагу, - нет, работает с полным напряжением и память, и воля, и всё прочее, что есть нефизического в организме. Я вовсе не марионетка у своих текстов или у того, кто мне их посылает. Что же происходит? Хорошо, что я не писатель, это дает мне право страдать фигней хоть в любом абзаце.


     (2015-2017)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 2 ноября 2017 года. Письмо 4

      При попытках рассматривать центробежные и центростремительные процессы в Тропе я всегда наталкиваюсь на проблему их обнаружения, опознания. Для того, чтобы наблюдать за ними, нужно иметь само понятие центра, но где центр у единого ансамблевого организма? Он всегда там, где происходит событие, он всё время смещается, мигрирует, чаще всего - внезапно, спонтанно и безусловно. Если Тропе диктовать центр, она перестанет самоопределяться в событиях, потеряет устойчивость (см. работы Ильи Пригожина) и обретет самозабвенную глупость, чреватую потерей себя.

      Центр Тропы там, где происходит событие, а модераторы, координаторы и навигаторы ее центром не являются, если событие происходит не с ними. Подчиняясь необходимости своего участия в событии, а не распоряжению об этом участии, определяя для себя событие как центр, Тропа, наверное, являет себя центростремительной, но это уж я притягиваю за уши, последует, что она центробежна относительно события, в котором ее участие не нужно, содержание которого ей безразлично или неприятно. Однако такое событие включает самозащиту Тропы, и эта самозащита станет на время искомым центром, происходящим событием.


      Мне кажется странным оценивать какой-то организм по шкале центробежности и центростремительности внутри его самого. То, что мы называем социоприродным, не является социальным и/или природным, оно является и тем, и другим. Оценивать его по рафинированным линейкам понятий я не берусь.


      Говоря о том, что "на Тропе философствует сам процесс", Александр Васильевич Суворов заглянул глубоко в устройство нашего организма: Тропа философствует сама собой, а не занимается философией. Ровно так же она и лечит, и воспитывает, и обучает, она - живет. Именно об этом я пытаюсь рассказать в "Заметках", именно параметры и особенности жизни коллективного с собой и природой организма я пытаюсь излагать, предполагая это интересным опытом для общества.

      Такой организм не подчиняется какому-то своему центру, манипуляции, подчинения с соподчинения в нём и с ним невозможны, как с любым живым субъектом, начиная с живой клетки. Параметры, по которым надо изучить Тропу, находятся за пределами моего знания и моих терминологических возможностей. Поэтому я так настойчиво звал к нам ученых и понимающих людей, умеющих видеть очевидное-неизвестное в череде привычных знаний и наблюдений.


      Работая с группой, стоит обращать внимание на баланс между движением и покоем. Его отсутствие является травмирующим фактором, его присутствие - лечебным.

      Я уже вещал, что покой несомненности являет собой материнское, женское начало, а движение сомнения - отцовское, мужское.

      То и другое есть в каждом ребенке, в каждом человеке, вопрос только в доминировании и балансе двух начал.

      Вечный покой и вечное движение по отдельности вряд ли устраивают живое существо как живое.

      Эталоны Матери и Отца, расположенные в каждом для его навигации, мне кажется, плотно прилегают друг к другу по своей значимости, но пути их разнонаправлены, они антиподы, две разные стороны одной медали. Антагонизм между мальчишками и девчонками, уже зашитый в онтогенез, позволяет определиться (определить себя) в единстве двух начал, обозначая разницу между ними и особенности жизненного пути.

      В разные исторические и климатические периоды жизни общества мы имеем разные доминанты начал. Благословенный матриархат был необходим, когда нас было мало на планете и движения в сторону охоты, собирательства и поиска подлежащего завоеванию и употреблению требовали безусловного и абсолютного возвращения в покой и защищенность материнского лона, но и покой требовал движения для обеспечения его жизнедеятельности. Требовал, но был доминантой.


      Доминанта мужского начала в Матери или доминанта женского начала в Отце не меняет их пола анатомически, но вполне бывают в них обоих расположены. Игра в "дочки-матери" и игра в войну, дополняя друг друга в обществе, являются при этом разными поисковыми путями для ребенка и для группы как организма. "Единство и борьба противоположностей", о которых так мечтали большевики, вполне свершились, и даже род этого явления определить сложно - это единство двуполо. Обретаясь в каждом человеке, эта философическая двуполость может быть как причиной внутреннего конфликта, так и причиной содержательности личности. Возможность возвращения с войны в домашний покой и возможность возвращаться на войну из материнского покойного ложа - это разные возможности, но не будем запутываться, пойдем простым путем сравнений общевидимых образов и фактов. Я сказал "общевидимых" вместо "очевидных" не только для того, чтобы компенсировать страх ошибки, но и для того, чтобы ты имел качественную возможность распознания и выбора. Мой мир не должен и не может быть твоим миром, каждый формирует свой мир только сам, и в этой поливариантности миров есть большая надежда, если ни один из них не обладает силой для подавления другого. Привет, эволюционеры, я с вами, возьмите меня весовщиком.


      Ребенок или группа - не чистый лист, это скорее раскраска, где его существо уже имеет свои множественные контуры и пассивно или активно ждет, когда общество обозначит разное в нем своими разными красками. Разгром этих контуров с целью переделки (перевоспитания) ребенка или группы суть уничтожение личности ребенка или группы. Высшая задача, которая в этой модели может быть решена, - отдать ребенку всю палитру вместе с кистями и научить его пользоваться кистями и самостоятельно выбирать цвет. При этом не надо отсекать его от оценочных общественных отношений, но дать ему уверенность в исполнении себя.


      Чем лучше ты различаешь абрисы, чем полнее и подробнее понимаешь эту контурную карту личности, тем качественнее и природосообразнее будет твоя работа. Отобрать палитру у ребенка, познавшего самоопределение, ты уже не сможешь, разве только с помощью войны с ним, где у тебя будет психотропное оружие и прочие гадкие хитрости. Максимум, который ты должен иметь, - возможность поставить под его работой свою школьную оценку по пятибалльной системе, но нужна ли тебе такая возможность? Если нужна - иди в другой текст, - оценки, зарплаты и презумпция начальственного мнения - это не наше, это совсем наоборот.

      Тут мы одновременно трогаем и значение личности в педагогике, и проблемы неполных семей, и выработку отношения к изгоям, и множество другого, требующего отдельного внятного изложения. Но, видишь, я не раскрашиваю и тебя по своему разумению, но пытаюсь всучить тебе твою собственную палитру и кисти. Твое право следовать мне и твоё право отталкиваться от меня равны в моем сознании, а как задачу я вижу выбор и исполнение тобой твоего, а не моего уникального жизненного пути. Мой покой не должен обездвиживать тебя, а мое движение не должно лишать тебя покоя. Коленопреклонение ученика перед учителем безумно, эффект следования оставим новорожденным утятам, мы - люди.


      На Тропе женское и мужское относительно, как Инь и Янь, как всё настоящее в жизни и картине ее - Монаде. Любой лагерь - лоно по отношению к разведке, доставке, работе, но лоно всех лагерей - Базовый лагерь, который, однако, требует движения, чтобы выполнять свои функции. Любой ребенок любого пола - дитя своей общины (группы), неотъемлемая часть её материнской сути, но женское сохранское начало благодатно преследует его в самых головоломных разведках и во все рисках, как жены декабристов.

      Утверждая равенство между мужчиной и женщиной как их одинаковость, мы посягаем на саму основу человеческой жизни и на развитие человека в человеке. Женский "дамсоцвос" прекрасен, если существует вместе с мужским: при всём их равноправии никакой одинаковости меж ними нет от самой Природы. Ровно об этом я веду речь, говоря о разном их назначении, от какого-либо шовинизма я далёк. Я бы приветствовал слегка какой-нибудь механизм детского шовинизма, как компенсаторную возможность, но его нет и тоже от Природы. В сочетании движения и покоя со всеми их "инями" и "янями" расположена Тропа, доступная для педократий, но удаленная от педофобии, которая рассматривает святость отношения между ребенком и взрослым как педофилию. Защита от дурака, подозревающего манипуляцию детьми и их сознаниями, должна работать в интересах ребенка, что она и делала 39 лет и 10 месяцев.

      Дурак, обладающий силой, завсегда разрушит ваше будущее. "На каждого умного по дураку, всё поровну, всё справедливо". Утвердив силой свою куцую схемку мироздания, дураки громят всё, что в нее не вписывается, всё, что недоступно их пониманию, различая в окружающем мире только то, что содержат в себе, не больше, а там кроме панического тупого насилия мало что есть.

      Простой взгляд в небо приносит нам загадки множественности миров как приглашение к любознательности, но некоторые к ней не способны и спешат забить гвоздь в скрепы собственных представлений о мире, о космосе, о времени и пространстве в человеке, это - гипертрофированное женское начало. Они хотят упокоиться на собственных представлениях и защитить человечество от шагов в неизвестное.

      Человечество же упорно и упрямо лезет в познание, познание для совершенствования, противовесное незнанию для покоя. Главные упрямцы человечества - дети и поэты, что одно и то же. Если художник трудится над созданием Логоса, то дети и поэты - над созданием Эйдоса, которое в сотворении миров расположено раньше, чем воплощение идеи. Природа, не разделяющая себя на Родину-Мать и Отечество каждый миг посылает нам всё новых своих вестников, но мы их плохо слышим: сначала они и вовсе не умеют говорить. Действовать в их интересах, придумав по своим понятиям их интересы, возможно, самая большая и подлая глупость, существующая промеж людей. Тотальное взрослое "матриархатство", запрещающее выход за пределы огорода, сильно́, но придут и другие времена, лучшие, чем "ты начальник - я дурак", тогда соберемся вместе у костра, наберем родниковой воды и будем петь до утра вместе с детьми простые, равнодоступные всем песни. Такие же простые и доступные, как звёздное небо.

      Поклон отцу Александру, католическому (что не важно) священнику, который лет тридцать назад стал моим третьим полушарием в этих поисках и рассуждениях. Он просто был просто человеком, таковым, наверняка, и остался - это трудно лечится.


     (2015-2017)

     (c) Юрий Устинов

     Опубликовано 29 ноября 2017 года. Письмо 5

      Между тобой и группой, если ты навигатор, её навигатор, должна быть мембрана. Она связывает тебя с группой, ибо она есть у каждого, но и разделяет её с тобой по сути взаимодействия, где ты предлагаешь курс или маневр будто бы со стороны, ты облечен правом и обязанностью предлагать (мембраны нет при авторитарном руководстве, там разные горизонты) свою версию, а группа, благодаря мембране, имеет возможность выбора и обдумывания твоей версии. Твоя отстраненность специального механизма так же естественна, как твоё безбарьерное пребывание в группе. Твой опыт обязывает тебя аргументировано, точно и сжато делать своё предложение не посягая на суверенитет "группы без тебя".

      Мембрану ты обозначаешь ее осознанием, внешне это может быть обертон интонации, наклон головы, особенность жестикуляции, не думай об этом, просто чувствуй её, она - твоя помощница и помощница группы в корректном общении вас друг с другом.

      Не следует путать ее с чувством собственного превосходства; это не превосходство, а специализация, это условие качественного выполнения твоих повседневных обязанностей перед группой.

      Мембрану хорошо видно (и слышно) между актером и зрителем, музыкантом и слушателем, везде, где один человек представляет нечто другому человеку или группе. Понимая, что группа - единое существо, ты имеешь с ней дело один на один, вы напротив друг друга, это и есть мембрана, а когда вы рядом - её нет.


      Тонкая пограничная пленка между вами, проницаемая в обе стороны, но реально существующая.

      Создать мембрану с помощью конструктивного разума невозможно, ее можно только захотеть, иметь в виду, подразумевать и ощущать.

      Понимаешь, она на том месте, где бывает расположено отчуждение, это ровно там же, где гнездится панибратство и амикошонство.

      Попробуй, тебе понравится. Рабочие отношения с группой не станут путаться с личными, шутки отделятся от серьезностей надежными взаимными демпферами. Ты сможешь впускать в свою кухню решения проблем кого угодно - никто не наследит, ничего не разобьет и не запачкает.

      Это как одежда, форменная тужурка человека, принимающего и предлагающего важные для всех решения.


      При авторитарном управлении ты управляешь другими, при демократическом - другие управляют тобой, и только с помощью мембраны вы можете руководить собой вместе. Она - твой иммунитет и взаимный фильтр, отбрасывающий чепуху и спам во взаимоотношениях, когда это нужно. Со стороны это смотрится как взаимное уважение и взаимопонимание взрослого и детей, но дело лишь в мембране, которая легко создается и долго не разрушается ввиду ее целесообразности, а уважение - всего лишь маленькая часть Любви, растворённая в ней полностью безо всяких мембран, или вместе с ними, кто же знает.


     (2015-2017)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 12 декабря 2017 года. Письмо 6

      (Свержение нравственных авторитетов для оправдания собственной безнравственности)

      Змея, бывает, съедает своих детенышей от великой любви к ним. Детеныши, заметим, друг друга, как правило, не едят. То ли не хватает братской любви, то ли по каким-то иным причинам, они могут пихаться, толкаться, задираться, шершавить друг друга, но - не едят. Ввязываясь в историю под названием "детская группа", надо их эту особенность понимать и принимать, уподобляясь им в негастрономическом отношении к себе подобным.

      Взрослые часто на отсутствие детского взаимного каннибализма смотрят пренебрежительно-снисходительно, по их мнению, дети еще неразумны и не знают настоящей жизни. "Ну и дал бы ты ему в рог, - говорят взрослые, - а ты с ним опять играть стал".

      Подковерные интриги, мадридские дворы и коварные спецслужбы вряд ли являются врожденными атрибутами детства. Можно искать в этом несовершенство детского мира, но можно заподозрить и другое, затаённо лежащее в коробочке под названием "надежда человечества".

      Светлых мотивов детства много, и это лишь один из них. Конечно, в многолюдном школьном коридоре найдется тот, кто будет подставлять ножки, но он будет исключением из правила.

      Подлость, вероломство и всякого рода вандализм рождаются позже, в подростковый период. Это - протестные явления, они могут стать сущностью взрослеющего человека, но вряд ли встречаются часто среди его врожденных способностей. Тут я оставляю в стороне патологическую похоть нанесения вреда, которая тоже встречается, и оставляю свою мысль блуждать в социальном поле.

      Наверное, одного какого-то ребенка или даже двух, можно раскачать на какую-то подлянку, но группу - никогда. Группу, а не случайно-арифметическое собрание людей. Ненанесение вреда тем, кто тебя окружает, - коренная образующая особенность группы, а с другими группами она встречается, подсознательно соревнуясь в альтруизме.

      Группа - существо иного порядка и уровня, чем группировка. В необозримых просторах педагогической импотенции вызревает много группировок, но о них я уже сказал чуть выше - поведение их протестно, социально патологично. Стать группой они без посторонней помощи не могут, быть кучкой одиночеств - не хотят, отсюда и рождается всякое эрзац-замещение мотиваций и опор, ведущее к рождению группировки-чудовища, а не группы-человека.

      Тропа в марте 1966 начинала как группировка "трудных" детей, но уже через неделю продолжила как группа, увлеченная спортивным туризмом.

      Группировка - явление в обществе рикошетное, вторичное. Группа - явление первичное, коренное. В обществе, заметим. В охлосе будет наоборот.

      Авторитаризма дети по уши наелись в семье, и когда они высовываются из семейного круга, чтобы взглянуть на мир, и видят в нем набивший оскомину авторитаризм, а то и диктатуру, они реагируют на это как настоящие граждане - протестом.

      Интерес к обыкновенной жизни приходит с осознанием своего масштаба в мире и своих потенциальных возможностей. Обычно это постепенно происходит в 10-12 лет, иногда раньше или позже. Стать в 12 лет человеком своей планеты - нормально. Множество капканов и минных полей приходится пройти юному человеку на пути к такому осознанию, но впереди его ждут новые трудности, о которых можно было бы написать не одну сотню книг.

      Уход, а то и бегство от одиночества маленького человека уже несёт в себе альтруизм - хотя бы по отношению к тому сообществу, которое ты ищешь. Дальнейшее - результат масштаба личности и качества её претензий на тему "быть".

      Закон онтогенеза не отменишь, с его трансформацией в реальные условия личности хорошо справились скауты, те, настоящие, не подвергнутые ещё обработке политкорректностью и сиюминутной целесообразностью, замешанные на индействе и жюльвернстве, первооткрывательстве и потребности покидать свою уютную колыбель в пользу сообщества. Сконцентрировавшись не любознательностью и отодвинув в зады агрессию завоевателей, они в первую очередь нашли и открыли себя и окружающих. Одним из их преимуществ была гендерная сепарация, вполне справедливая для человека, приобретающего и осознающего свой пол. Игра в куклы, например, - это важнейшее занятие, но вряд ли оно является таким уж общественным, предусматривая личную деятельность в пределах семьи.

      Детские сообщества, впервые произведенные на свет тамплиерами (Спарту в зачет не ставим), оставили после себя мало свидетельств, но и тех хватило, чтобы произошли скауты, которые так аукнулись человечеству, что различимы даже в пионерской организации нынешней Северной Кореи. Они откликнулись во множестве пионерских, юннатских, тимуровских и прочих детских движений, но эти корни мало изучены, к сожалению, к большому сожалению. Мудрец, бродивший с детьми по Садам Академии, существенно дополняет картину, но не делает её полной - сюда можно вместить и команды лёгких и мало едящих детей-матросов на чайных парусниках, и детский приют Корчака, и многое другое. Возможно, тема еще ждет своего исследователя, и мы опять столкнёмся с градацией "организация детей", "организация взрослыми детей" и "организация детей для взрослых".

      Возможно, что Азия или Африка - колыбель человечества, но Европа - несомненно, колыбель человеческого в человеке, так мне показалось за мои неполные семьдесят два года причастности к тому, о чём я здесь пишу. Мне кажется, что выкидывание России в азиатчину (в худшем смысле этого слова) приведет к тому, что вместе с мутной водой будет выброшен и ребенок - детские сообщества с добровольной и осознанной программой жизни, чуждые сектантству и вождизму, способные вытянуть взрослых на новые горизонты общественного бытия.

      Акела должен иметь возможность промахнуться везде и всегда, без этого у него нет стаи, а если есть - то это не стая вовсе, а рабски подчиненная сумма существ. Но даже если им приказать сожрать друг друга в своём детстве, они станут делать это с большим внутренним неудовольствием. Они будут лишены свободы выказывать это неудовольствие, и в их глубине созреют новые Спартаки, собирающие свои группировки по своим собственным понятиям.

      Они становятся новыми ханами и шейхами в своём сообществе, но оно не становится группой. Цепная реакция мнимого освобождения, бывает, охватывает людей, но ведет она к замене тирана, дракона, а не к человеческой самоорганизации или самостоянию.

      Детям нужен опытный координатор, навигатор, а не воинский начальник. Главным для них остается сообщество сверстников, которое есть будущее города, страны, планеты.

      ...Говорят, змеи как-то создали родительский комитет по претворению в жизнь прогрессивных педагогических идей, но первое же его заседание закончилось обсуждением сервировки стола, на котором стояли бы самые лакомые, самые желанные, самые лучшие на свете блюда.

      Самые любимые.

      Географическое расположение этого педсовета осталось неизвестным.


     (2015-2017)

     (c) Юрий Устинов

     Опубликовано 20 декабря 2017 года. Письмо 7

      Проявления группы как единого организма возникают, когда она становится способной к взаимочтению "слабых" сигналов. Сильных сигналов мало, набор их прост. Слабых сигналов - великое множество, они живут в мимике и пантомимике, в тембровых окрасках голосов, в изменчивых "диалектах" привычных движений, в интонациях и стилях голосов и дыханий, взаимодействий со внешним миром, начиная с одежды и обуви - во многом другом или во всём, не говоря уж о таком явном обилии сигналов, как художественное творчество и творчество вообще.

      Стая волков или пчелиный рой - неважные модели для познания человеческого коллективного организма, через них лучше познавать стаю волков или пчелиный рой.

      Свободная от всякого рода "глушилок" Тропа дает возможность существенного снижения порога восприятия малых ("слабых") сигналов и стимулирует их взаимодействие. Реакция читающего на сигнал, в свою очередь, тоже является сигналом и тоже читается группой, так множится и богатеет качеством эта сигнальная система, которая в обыденной, особенно городской жизни человека не только не имеет значения, но и отягощает своего носителя и адепта.

      Я уже пытался начать объяснять группу как существо, но получилось криво, и я свернул объяснение, не углубляясь в тему. Это - еще одна попытка, видимо, их будет несколько. Трудность такого объяснения - лингвистическая, терминологическая. В обыденном языке, которым я как-то владею, мне не хватает слов, я не знаю слов, которые называют и обозначают то и это в жизни коллективного человеческого существа.

      Поэтому про группу-существо буду писать наскоками, когда залетит узкопрофильная муза, на которой что-то написано, но слов не разобрать.

      Пока скажу, что созидательное совместное поведение формирует именно слабые сигналы. Сигналы опасности, которые всегда являются сильными, вызывают лишь бегство врассыпную, либо имитацию собственной смерти, защиту небытием, как у страуса, вгоняющего голову в песок, или рептилии, мимикрирующей под мертвую колоду на дне.


      Способность качественного восприятия слабых сигналов - непременная принадлежность самоорганизации, "синхронизации" группы. Беспокойство, нервозность, тревога разобщают людей: набор невротиков в школьном классе, отягощенный агрессивной "камчаткой" не даст проявиться движениям к самосозданию коллективного организма, а авторитарное управление лишит и мотивов к самоорганизации. Взаимочтение слабых сигналов предусматривает взаимочуткость человеков, а чуткость плохо выживает в любой неволе - социальной, акустической, системообразующей.

      Деревья общаются, скажем, с помощью движения воздуха через них, - ветра. В трепетании листьев - полное знание об этом дереве, его радостях и проблемах, состоянии его здоровья. Если дерево посылает сообщение об атаке на него древоточцев, другие деревья слышат это и начинают вырабатывать вещества, которые защитят их от нашествия древоточцев. Если оно научилось складывать из почвы и солнышка синтез очень вкусного, а потому нужного вещества, оно расскажет по ветру о том, как это нужно делать, поделится своим опытом с собратьями.

      В нашем мире разговаривают все, но только человек, по его мнению, может создавать многомерные полиинформативные тексты, несущие множество смыслов. У других существ - другие смыслы и другие тексты, человек не обязательно может читать их - он занят собой.

      Попробуйте без пантомимы ответить на вопрос "что такое волна?". Вы будете в затруднении. Сама же волна, если она оптически или инструментально доступна, отвечает на этот вопрос без труда. Так же просто всё и во взаимных сигналах в коллективном организме - они существуют, потому что они есть и трудно объяснимы, поскольку для их объяснения не достает слов.

      "Например", - надо бы сказать теперь, но как приводить пример, когда не достает слов?


      Знание о группе как существе - моё богатство, и я хотел бы делиться им до потери пульса. Возможно, это всё давно известно, но я все свои открытия делал сам, в реальной жизни, которая сама неизменно проступает из-под слоёв мифов и гипотез и корректирует полёт мысли.

      Группа - не сумма взаимочитающихся одиночеств, она - существо, для меня это бесспорно.


      Человечество - организм, в котором живые "клетки" еще не расслышали друг друга.


     (2015-2017)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 25 февраля 2018 года. Письмо 8

      Тропа легко пилотируется. Выпустить закрылки, убрать закрылки, сменить светофильтры обзора, изменить угол полета - нет никаких проблем. Ты много знаешь, гораздо больше, чем я. Ты знаешь, например, когда и как закончился период силового застоя, а я знаю только что он закончится. Изменятся параметры полёта, но содержание самолетика и его курс останутся прежними, таков маршрут именно этого самолета - Тропы. Я пишу тебе, стараясь не сбиваться на способы защиты полётного существа, но я - живой, а тебе можно знать всё. Турбулентные потоки, гроза, области аномального давления, подарки зениток, палящих бочками с дерьмом, много чего, когда улыбка стюардессы не поможет, а вкусный завтрак не отвлечёт. Солнышко норовит сесть на Западе, но мы всё догоняем его, и мрак отступает.

      Очень важно не потерять Солнце. Если случится такое, веди по Пастушьей Звезде, а если нет звезд - по любому ориентиру, который представляется тебе линейным. Это будет легко, Тропа сохранит вращение своего гироскопа в любой тьме, в любом хаосе. На смену погибшим частным ориентирам придут более общие. Это не беда - твой экипаж их хорошо понимает, а пассажиров у вас и вовсе мало, их нужно доставить до места и отпустить, бережно спустив по трапу. Раненых, отравленных и болезных пассажирами не считай, это родные экипажа, попавшие в беду, они не бывают чужими, а у тебя на борту есть и значок санавиации среди прочих.

      Модель самолета для Тропы не полностью корректна, как и любые другие модели, но куда денешься, если мы умеем познавать всё только от известного. Давай поползём дальше, как работяга Ил-14 или очертивший небо нашего детства Ли-2. А может, это и биплан какой, слишком уж долго на нас охотились и не могли сбить. Добавим сюда самолетик из "Последнего дюйма", а можно и песенку оттуда - про маленького тюленя, и картина станет полнее, небо - шире, а свет светлее, чтобы заметны были знаки клевера на плоскостях нашего сугубо гражданского самолёта.

      Когда приютских детей Корчака выпускали из гетто (на время), флажок со знаком клевера (знамя Короля Матиуша, героя повести Корчака) несли по очереди Марек и маленький Янек. Души всех погибших детей должны иметь пристанище и отдых под крылом твоего самолета. Им не надо много места, совсем чуть-чуть, хватит на всех и ещё останется. Они научат прощать, а не языком трещать и глазами вращать. Золото прощения - самое золотистое в мире, ему нет сравнения.

      Говори с детьми, говори до последнего мига, чтобы они слышали сказку, а не шелест поступающего в газовую камеру газа. Если ты говоришь с детьми - последний миг никогда не наступит, вы останетесь в полёте и у вас будет еще множество забот под Знаком Клевера. Летящая сказка лечит всё и делает нескончаемой жизнь, расширяя каждое мгновение до вечности.

      А вот и Лиза Глинка, путеводная звезда, свет которой идёт, значит, она никуда не подевалась.

      Мы корректируем полёт, Лиза. Спасибо Вам, Лиза. Мареку, Янушу и Сергею Козлову - огромные приветы. До чего же Вы родная, Лиза. Увидимся. Что? Нет, Лиза. У нас за штурвалом Летчик. У нас нет начальников летчиков, которые старше их по званию, чиновники не властны над нашим полетом, и развлекаться за штурвал их никто не пустит. Да, всё хорошо. Конечно, Лиза. Особенно обратите внимание на маленькую девочку в первом отсеке, ей трудно дышать, но она не умеет сказать об этом.

      Спасибо, Лиза. Спасибо. Лиза. Лиза.

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 23 марта 2018 года. Письмо 9

      Наверное, ты догадался уже, что от Навигатора группы немало зависит качество жизни этой группы. Пора поговорить о содержании Навигатора, его характере и особенностях, то есть - о качестве Навигатора. Каждый может называться как угодно, но наша забота - не называться, а быть. Начнем с того, что Навигатор - не должность, а свойство, естественное содержание человека, которое не бывает "в труде и личной жизни", ибо для Навигатора нет нормированного рабочего дня, перерыва на прием пищи, отпуска или выходных. Он не отказывался от всех этих благ - их не было для него изначально. Эту черту вы можете наблюдать в детях, которым очень трудно оторваться от какого-то текущего занятия, события, требующего их непрерывного внимания и участия.
      В области науки таких неотрывных людей обзывают чуть ли не гениями, но дело всего лишь в том, что производимая ими работа является для них высшим смыслом их личной жизни. Григорий Саввич Сковорода сказал бы о "сродности" человека своему делу. Жажда множественного максимального напряжения, которую требует навигация, сродни не всем, но мы не будем тут с тобой рассматривать тех, кто взялся за эту работу из каких-то иных соображений, нежели из жажды исполнять её. Конечно, группа вряд ли пригласит случайного человека в лоцманы, она прекрасно чует людей, и я не помню примеров ошибочного отношения группы к своему Навигатору или номинальному "руководителю".

      Очень разнообразные, от трагедии до буффонады, будут реакции группы на взрослого, который назначил себя Навигатором, заняв это место силой, хитростью или подкупом. Работать он не сможет, да он этого и не хотел, ему было важно владеть другими и воплощать в них себя, свою волю, свои представления, а группа (живая) принадлежит только себе самой и больше никому - при любых обстоятельствах.


      В мире, где работа - тягостная необходимость, когда её выполнением ты зарабатываешь обеспечение остаточных кусочков своей личной жизни, тебя мало кто поймет. Будь готов к этому и не крути им ответный пассаж пальцем у виска - они так устроили мир.

      И государство, и его "подавляющее большинство" будут озабочены увеличением количества детей, а ты в одиночку будешь заниматься их качеством. Самый лучший, простой и самый частый вариант - когда группа создается возле тебя "стихийно" и так же "стихийно" берет тебя работать навигатором, причем свою принадлежность детям ты можешь понять время спустя, когда вы уже вместе в пути, и - вдруг - поймёшь. У меня было именно так - я просто делал то, что нужно в каждый момент, ничуть не понимая ни про навигацию, ни про группу, и - вдруг - оказалось, что они уже похитили меня из взрослого мира: перестать делать то, что надо, оказалось бы предательством. Окаменев в выборе между двух предательств, я предал Музыку - передо мной открывались тогда смачные горизонты музыкальной импровизационной деятельности и уже прошел мой "бенефис" перед восторженно аплодирующим и свистящим залом. Я предал контрабасиста Витю Маркевича, барабанщика Толю Петрова, четырех прекрасных девушек и четырех одаренных юношей, которые ввосьмером и с нашей ритм-секцией составляли неслабое вокально-инструментальное явление в отечественной музыке, а то и культуре - голоса у нас работали как инструменты, без слов. Я предал Гришу Гинзбурга, главного Моцарта 346-й школы и весь Разгуляй вместе с Доброй Слободкой.

      Некоторое время я еще умудрялся успевать утром в интернат в Слободке, а на ночь - в клуб "Красное Что-то", я забыл что, где мы заканчивали репетиции к открытию расположенной рядом станции метро "Семеновская", бывшая "Сталинская", но в интернате шла жесткая война взрослых с детьми, и я был нужен детям здоровый, выспавшийся и боеспособный - пришлось выбирать. Я должен был появляться в интернате до подъема, до приезда Рузанны Артёмовны - воспитательницы, бьющей с утра об стену своих четвероклассников - тех, кто ночью намочил казенный матрац. Она вскоре разгадала нашу оборону и стала приходить еще раньше, но я в это время уже закончил с джазом и вступал по утрам в борьбу свежим и почти румяным. Предстояло еще не дать взросляку выносить большими сумками мясо из кухни - мне не нравились котлеты, которые время от времени давали детям, - эти котлеты были явно из посудомоечных тряпок, а на чердаке, неподвластном администрации и сопряженном переходами с окрестными домами, располагался "малиновый" притон уркаганов, которые всё и все проигрывали друг другу в карты. А в минуте ходьбы от инкубатора ? 6 стояла моя 346-я школа, где жила и работала, создавая себя в марте 1966 группа - будущая Тропа. Прости меня, Гриша Гинзбург. Твоя джазовая опера на стихи Спартака Куликова была гениальна, но я не мог не уйти. Был мне тогда двадцать один год.


      Кстати, мой уважаемый читатель, - тебе же не станут мешать примеры из моей личной жизни посреди рассуждений о Навигаторе? Эти примеры, мне кажется, будут приземлять пафос самоотречённого лоцманства туда, где ему и место.


      Музыка не уходила из меня, я запер ее в себе, не давая выхода, и она моталась во мне, смещая все центры тяжести, как вода в бурдюке. Вскоре я понял, что безотчетно применяю музыкальные приемы мышления в повседневной жизни, и дело пошло - музыка стала переливаться в иные нормы, которые считать музыкальными было неверно. Например, известный всем джазовым импровизаторам мгновенный поиск следующего нужного звука внутри гармонии и логики заданной темы, стал помогать в пилотировании всяких сложных микроситуаций, когда разум не успевает обрабатывать события - ровно как в музыке - ты просто чувствуешь что надо сделать. Тончайшая вязь акцентов и приглушек, не говоря уже о самих звуках, писала мне события как музыку, оставалось лишь попасть в неё, улучшая и оптимизируя "исполняющееся произведение" по своим понятиям и представлениям. В ансамблевой игре я всегда хорошо чуял всех, и при этом мог всегда за четыре такта превратить 'чижик-пыжик' в национальный гимн какой-нибудь большой страны и обратно. Особенно мне нравилось превращать чьи-нибудь неумелые музыкальные шаги в сочную и полную смыслов и парадоксов (столкновений смыслов) пьеску.

      Если у тебя есть в чём-то опыт быстродумия и быстродействия - перенеси его себе в Навигацию, а потом тащи туда всё, что может пригодиться, а пригодиться может всё.


      Итак, в содержании Навигатора мы отметили с тобой стремление к быстродействию и то, что свои умения можно транспонировать с одного дела на другое. Двинемся дальше.


        Назовём следующую потребность Навигатора стрессоустойчивостью. Это - невозмутимость, моральная, этическая, психологическая и физиологическая устойчивость. Она не обретается сразу, наитием, к ней нужно идти, скорее всего - несколько лет. Быстродействие поможет тебе мгновенно обретать самозащиту вкупе с защитой группы от всего перечисленного, а транспозиция внутренних навыков подскажет, что заблудившийся в лесу или в беде человек должен найти себе точку обзора сверху Научившись подниматься над бедой, не умаляя ее значения, ты получишь и первый навык защиты при многофакторной опасности, когда ты легко раздваиваешься: один остается и действует внутри ситуации, другой корректирует первого, находясь в позиции наблюдателя сверху - снаружи - равноудаленно от всех факторов опасности. Так развивается, например, ведущий группу на переходе шоссе - его двойник превращается в замыкающего. Сказать по правде, "однофакторных" ситуаций просто не бывает - ни с человеком, ни с группой.


      Прошлое "сю-сю" теперь называется "ми-ми-ми", ни того, ни другого у тебя не будет - в первую очередь по отношению к себе, ибо на себе и только на себе самом Навигатор может и должен проводить жесткие тренировки. Вскоре тебе станет легко это делать, ибо путь Навигатора - это путь к одиночеству. Группа твоя во времени проточна, ты нужен в каждом "здесь" и в каждом "сейчас", как фрагмент чьего-то детства, как атрибут чужого детства, как близкий взрослый, но - на короткое время. Из тебя вырастут как из детской курточки, это нормально. К тебе не будут бегать с цветочками по праздникам - это нормально. Нельзя всю жизнь идти в сопровождении лоцмана, он проводит между сциллами и харибдами корабль и команду, а не матроса или кока, и эта проводка - вся его жизнь, а для тех, кого он проводит - фрагмент жизни, ее небольшой отрезок. Вчера ты был голоден, сегодня у тебя стреляло в ухе, завтра от тебя ушла жена - делай свое дело как работу, а не как подвиг, который всегда годится для исправления собственных глупостей. Никто никогда ни при каких обстоятельствах не должен суметь заставить тебя выйти из себя.

      "Ноль эмоций" возможен только при снижении чувствительности, но ты не можешь без нее работать. Оставить весь внутренний накал, но владеть им - вот задача. Всё в каждый миг должно быть внове, каждая задача решается тобой только раз в жизни - только теперь. Нет стереотипов, нет образцовых алгоритмов решений - всё в первый и последний раз. Новизна каждого мига жизни пусть увлекает тебя, особенно - новизна следующего мига.


      Стремление к быстродействию на фоне невозмутимости - это уже кое-что. Плюс сознательное отрицание опыта, что очень важно: нужен не опыт, а кругозор.


      Добавляем непрерывную диагностику группы и ситуаций, в которых она находится. Для этого тебе тоже необходимо находиться в двух точках - внутри группы и снаружи. Такая железная шизофрения взрослому человеку дается легко, и поэтому Навигатор в детских группах нужен взрослый. А опыт следует оставлять для ведения себя, группе он бесполезен. При этом не стоит принимать за исполнение опыта генетическую память. Ну вот, поплыли. Надо собраться с мыслями.


      Ты должен знать, что происходит с группой и каждым в группе. Если ты Навигатор, то тебе многое доверяют - и группа, и каждый, - всё, что тебе доверено - должно быть под замком сразу и навсегда, даже если твоё молчание обернется против тебя. Придется решать сложнейшие этические задачи, иногда - мгновенно. Своё "хранилище ребячьих тайн" ты можешь использовать для лучшего обеспечения безопасности группы и каждого в ней, но ты не можешь его разглашать и даже обозначать, что у кого-то есть тайна. У тебя нет ни малейшего права вмешиваться в личность человека, даже если тебе очень хочется что-то в ней изменить. Изменить может только сам человек, - говори с ним об этом, но сам ничего не делай. У Природы нет девиаций, у нее версии и не нам решать скудными умишками - что хорошо и что плохо в органике личности.


      Разбираясь, из чего состоит такой винегрет, как Навигатор детского сообщества, мы с тобой не уйдем от разбора его отношений с взрослым миром, который он оставил, но которому принадлежит по своему возрасту и социальному положению. Обнаружив, что ты закатился в песочницу лепить с детьми кулички, взросляк рассмотрит тебя на остаточную для него пользу и, не исключено, что-нибудь найдёт.

      Например, ты мурлычешь в той же песочнице какие-то песенки-иероглифы, какая-то из них нечаянно зацепит взрослое ухо, и тебя вытащат на сцену, где ты будешь в отрыве от естественной обстановки песочницы ваять слушателям эти иероглифы состояний, в которых нет никакого сюжета; ты будешь удивляться, что они кому-то понадобились, но станешь для взрослого мира "тем, кто поёт песенки". Это неплохая должность, участвовать в ней не накладно, дети тоже напевают что-то или сочиняют всем телом вприпрыжку, вся разница в том, что это спонтанное и неминуемое творчество никто не потянет на сцену.

      Ты можешь стать в понимании взрослых художником, поэтом, классным технарём строителем, кем угодно, но в их реестре нет понятия "навигатор". Они искренне полагают, что возня с детьми - профессия аутсайдеров, которые не сумели подчинить себе полноценный взрослый мир и пользоваться им в своё удовольствие.

      "Разве вам никогда в жизни не хотелось заняться чем-нибудь серьезным?" - спрашивала у меня знакомая дама в 70-х годах. "С детьми сможет каждый", - говорила дама.
      Я кивал и подтверждал ее опасения по поводу несерьезности своей судьбы.

      Тебе сочувственно будут предлагать разные карьерные дорожки, ведущие к твоему благополучию и твои отказы от этих дорожек будут ошеломлять твоих доброжелателей. Почти никто не поймет, что такое Навигатор и навигация сообществ, но твои самые лучшие друзья поймут это. Их будет не много, человека два-три, максимум четыре. Потом они умрут от инсультов, раков и провалившись под лёд, и ты останешься один во взрослом мире, уже правильно позабывшем тебя.

      За тобой будут феерической стайкой гоняться прекрасные девы - каждая захочет обладать тобой, но ты уже пожизненно принадлежишь детям. Я за свою жизнь знал одну благополучную супружескую пару, работающую с детским сообществом, это Галина Петровна и Владимир Павлович Черноволы, бывшие вожатые Старого Орленка, возродившие его в своём коммунарском клубе "Пилигрим". Они оба были собственностью детей и никогда не ссорились на тему кто кому принадлежит. Второй такой счастливой парой были Ира и Володя Ланцберги, но работа навигатора состоит не только из рациональной, объяснимой своей части: схема должна работать, если она верна, и схема должна раньше реальной жизни предвосхищать и понимать всё. Их сообщество прекрасно получилось из-за высочайшей одаренности этих людей, но свой огромный потенциал в сфере ведения сообщества они не использовали, для этого были и объективные и субъективные причины.

      Конечно, я от всей души желаю, чтобы у тебя в судьбе была такая своя Ира или Галя, но эти редкостные сокровища стайками как раз не ходят и кучками нигде не валяются.

        "Фонарщики" Ланцбергов вполне могли бы жить так же долго, как "Пилигрим" или "Каравелла", тем более, что они продуктивно наследовали в себе и "Каравеллу", и "Пилигрим", и "Тропу", непосредственно принимавшую участие в их пробуждении (оживлении). Я резко не понимал, почему у такого Леонардо да Винчи, как Ланцберг получается неуверенный монолог или "монолог неуверенного". С такими способностями, как у Володи, да еще со всезнающим Мишкой Кордонским подмышкой можно было бы напрочь вернуть в страну мало состоявшееся в ней коммунарское или скаутское движение. Это были восьмидесятые, снова замаячили светотени "Союза Отрядов", но как-то не пошло, то ли Крылова начитались про "Квартет", то ли про лебедя, рака и щуку сами придумали.

      Твоя жизнь Навигатора будет содержать взрослых, работающих с детьми, и взрослых - не работающих с детьми. Пока мы в конце 80-х выясняли отношения между яркими звездами, в Туапсе мирно, спокойно и без претензии продолжала работать группа "Траверс" Владимира Ионовича Прудиуса, замечательного инструктора и краеведа, очень скромного человека, не помышлявшего никогда ни о каких "движениях" и "навигациях". "Траверс" гарантированно выпускал подготовленных к горной жизни и высоким отношениям ребят, его выпускники составили ядро туапсинского поисково-спасательного отряда МЧС. В 70-х Тропа снялась и полным составом приехала в село Цыпка под Туапсе - достраивать дом Прудиуса. Трудились самозабвенно, с величайшим удовольствием - эта 'стройотрядовская' страница весомо внесла в историю Тропы много новостей в самоорганизации группы и её работ. Володя Прудиус был блестящим навигатором, тактичнейшим спутником группы, позже мы стали отдавать ему день на Тропе прямо посреди экспедиции, и назывался этот день "Археология". Когда бьешь тропу в горах, то много чего находишь. Владимир Иванович объяснял нам подробно каждую нашу находку, история Кавказа оживала и захватывала нас человеческим измерением, на которое Володя был мастер.

      Господи, да вот же он - Володя, на нашем тропяном архивном ролике:

     Археология на Тропе


     (2017)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 24 марта 2018 года. Письмо 10

      Познакомившись с детоводами, ты обнаружишь, что очень хочется и познакомить группу с другой группой, здесь таятся грабли, о которых я сейчас предупрежу.

      Одинаковых групп нет, даже когда их руководители (навигаторы) дружат душа в душу и сознают себя единомышленниками. При контакте группы могут травмировать друг друга своими разностями - стиля, уклада, организации, свойств, традиции, это большой список, ты можешь составить его сам. Больше всего могут травмировать друг друга группы очень близкие по укладу, по стилю, но всё же являющиеся разными. На них не срабатывает внутренний сторожок "это другие" и мелкие разницы режут нещадно, неожиданно, опасно. Поэтому контакт (первый, по крайней мере) следует организовать так, чтобы у групп в равной степени была возможность общаться и возможность не общаться. Им надо дать время и место подробно прочитать друг друга и провести свои внутренние футурологические проекции, иначе они будут воспринимать другую группу как 'опасного чужого' и замкнутся, выполняя самосохранение. Так далеко не всегда, в большинстве контактов группы прекрасно сходятся, но бывает и травматическая ситуация, её обязательно нужно избежать.

      В зависимости от стилистики и особенностей идущих на контакт групп, следует выбрать такой способ первого общения, в котором каждая группа изначально защищена от травмы.

      Такая травма не является результатом взаимной или односторонней агрессии, она может оказаться глубже и страшнее, может разрушить группу уже потому, что в другой группе что-то устроено лучше, что-то важное достигается легче, а что-то выглядит или представляется привлекательнее, чем в своей. Как максимальный из быстрых вариантов, мы увидим поглощение одной группы другой группой и переориентацию на систему ценностей более сильной и привлекательной группы.

      Системные ребята в Тропе знали про такую опасность и мудро обходили ее во всём, отдавая все инициативы контакта другой группе. Если мы с руководителем другой группы сомневались хоть немного в не травматичности встречи наших групп, то делали ровно то, что я уже описывал как "буферную группу" - несколько человек из одной группы и несколько из другой вместе с руководителями могли, например, отправиться в цирк или в гости, всегда - туда, где главное действо происходило за пределами обеих групп и отдать контакт между нашими ребятами матушке Природе, ничего не диктуя, не указывая и не предопределяя. Такая "лабораторная проба", как правило, имела очень внятные и однозначные результаты, по ним и планировались дальнейшие контакты, а информация в группе о другой группе диффузно распространялась и выстраивала векторы будущей встречи "в самой гуще народных масс". Дальше - решение текущих этических и организационных задач, которые вместе с ребятами решаются легко. Встретившись после "буферной встречи" своих представителей, когда группы обменялись знаками, они уже знают друг друга, руководителям (навигаторам) остается удерживать на нуле стрелку весов, на которых обе группы находятся: даже самые разные группы при контакте должны быть очень равноправны, но возможности - равны, не хуже, но и не лучше друг друга.

      Многое зависит и от контакта навигаторов групп, от их взаимоположения и взаиморасположения, от стилистики их общения, и дальше сам составишь список, у меня мало времени. Перед вами будут несметные количества коллизий, версий и вариантов, и от вашего совместного пилотирования контакта очень зависит его качество.

      "Что у вас есть такого замечательного и интересного, что мы могли бы применить у себя", - нормальная подоплёка такой встречи, но конкретный ее результат всегда непредсказуем. В двух полярных результатах будь готов остаться без группы и будь готов, что в твою группу привалит куча народа из другой, а то и вся она целиком - так тоже бывало. Долгоживущие детские группы, которым больше 3,5 - 4 лет, однако, так не разваливаются и не перетекают, но могут обрести взаимную неприязнь, как, например, Тропа и лишинский "Дозор".

      Во всём этом контексте, наверное, понятно, что такое был Союз Отрядов, его слеты, его ма́стерская, чуткая и непреложная сохранность живущих групп. Взаимосохранность.

     О чем тебе еще рассказать, Навигатор "в коротких штанишках"?


      Стихийные детские группировки как правило враждуют между собой и нечасто заключают союзы и еще реже вступают в коалиции. Самоорганизованные (организованные) сообщества критически относятся к животной потребности присвоения территорий и ресурсов - таких групп настолько мало, что всего хватает всем. Но остерегись зажигать два отдельных костра в совместном походе - каждый окажется в хрестоматийной ситуации "между двух огней", но сумятица и раздор при контакте групп не нужны. В то же время тот, кто владеет очагом, - владеет всем, вот и попробуй теоретически-прогностически прямо тут решить эту задачу, пока она не подоспела в реальности. Не так уж много у нее решений, некоторые из них парадоксальны и скрыты под привычными алгоритмами решений, как за деревьями лес.

      Введя в контакт соревновательные, например, моменты, вы проиграете контакт целиком и полностью, причем - надолго или навсегда, и приобретете соперника, противника, спарринг-партнера, но не коллективного друга.

      Устроив в своей группе обсуждение другой группы после контакта с ней, ты узнаешь много нового о своей группе. Я не загружаю этот кусок текста примерами - их великое множество, больших и малых, но ни один из них не повторится. Давай сам. Почитай, например, химию на тему соединения веществ и растворов или физику в любом ее разделе и отложи полученные знания на момент организации контакта групп. Как так Земля чует Луну издали, что притягивает её? Отчего зависит скорость окислительных процессов и что они являют собой в группе? Перед тобой целый мир, чтобы с его помощью познавать свою группу и себя в ней.

      В Тропе, например, нет лидеров. Есть ребята или взрослые, которые берутся разруливать какую-то конкретную ситуацию, но вне ее - мы все рядовые. Как воспримет твоя группа авторитарное устройство другой? Сожалеет ли о тотальном лидерстве как о недоразумении?

      Контакты с другими группами совершенно необходимы. Жаль, что этих "других групп" так мало. Часто ли другая планетная система возле другого Солнца перетаскивает к себе планеты иных систем?

      А вот трава, зеленый луг, часть большого биоценоза. А какая группа в каком своём биоценозе живет? А твоя? А ты с группой?

      Пожалуй, я буду дальше писать Заметки тебе, а не каким-то абстрактным "вам". Мне понравилось как ты слушаешь.

      И что мы делаем теперь с одним костром на две группы? Или уже с двумя? Или вы с другом-навигатором зажгли третий от этих двух? Каков третьего костра кодекс? Кто придет к нему? А в чём философский смысл явления гравитации? Скажи его себе и повтори, чтобы лучше запомнить, как учил Маленький Принц. О ком грустит этот Лис, что сидит в сторонке? Почему кислород O2, а озон O3? Etc. С Любовью в периоде. Мозги запускай сердцем, не проиграешь. Вот, мозги точно знают, что я тебя придумал, а сердце точно знает, что ты есть. Не шляйся с мокрыми ногами, суши стельки, а то надеру уши чтобы не болело горло.
      Людей на Земле много, и каждый полон значения. Ты тоже будь полон значения - так, чтобы его можно было раздавать и расплёскивать всем желающим не заботясь об ущербе. Сегодня 1 января 2018 года, и это мое тебе новогоднее пожелание. Не знать своего дара и не знать себе ущерба - что еще есть прекраснее зимой на Новый год?


      Может, Берг был не с Мишкой под мышкой, а сам был под Мишкой? Не знаю. Они попеременно прекрасно друг друга дополняли, ничего друг у друга не вычитая. Я благодарен им за "Технологию группы". Они оптимально вычитывали друг у друга самые оптимальные варианты схем - оба классные электронщики с уклоном в кибернетику. И ты тоже вычитывай всё у всех. Ничего не вычитая.


      ...Ещё не помышляя о своих "Фонарщиках", в 60-х годах Владимир Ланцберг сделал огромный, неоценимый и неоценённый до сих пор подарок всем "группам с человеческим лицом", у которых уже был Родник и Костёр, но не было Слова. Катушку с его песнями уже крутили вожатые в "Орленке", оттуда песня "А зря никто не верил в чудеса" полыхнула по стране - по всем отрядам, форпостам, лагерям - выстраивая мечту, программу жизни, отношение к людям. Слегка переиначив слова первой строчки и 'демократизировав' мелодию, песню понесли в "списках", заветных тетрадках и акустических подобиях по всем городам и весям, это был проникающий волновой сигнал о том, что мечту можно и нужно делать своими руками, а не "надейся и жди". Песня "Ребята, надо верить в чудеса" надолго стала гимном и созданных, и самосозданных отрядов-детских сообществ, выразив общежелаемый стиль Детства и Юности, собрав и обозначив позитивный заряд общества в каждом его единственном детском сердце. В этой песне любой всехный хор солировал как единое существо. Такого единения, единства личного и общего я не знаю ни в какой другой песне.

      Тропа тогда зацепилась за другие песни с той же небольшой катушки Неизвестного Саратовского автора:

      "Чувствую, ребята, что табак мои дела.

      Вы, родные, обо мне не плачьте.

      Просто тут трапеция прогнившая была, -

      Я теперь штаны сушу на мачте".


      "...точка-привал,

      Потом опять тире - переход".


      "Тридцать третий румб".

      "Пролетело лето", или промелькнуло, я забыл.

      ...и другие. Мы не чувствовали себя коммунарами и, скорее всего, ими не были. Коммунары собирались в небе и тянули свои воздушные корни к земле, Тропа родилась в земле и тянулась своими ростками к небу. Наши с коммунарами пути пролегали в том же пространстве, но были разнонаправленными.


      Ты не сможешь заставить детей от души петь песни композитора Ю. Чичкова на стихи поэта К. Ибряева, твоя задача притаскивать группе песни, а что ей петь - она отберет сама. Знаки высокой любви, высокого порыва и высокой цели группа прочтет безошибочно, если это настоящая группа. Скажи мне что ты поёшь, и я скажу какой ты. Или ничего не говори - просто пой. Песни - неоценимые опознавательные знаки людей и групп. Они же - прекрасная терапия людей и групп. Они помогают не только выразить себя, но и себя обрести. Песня часто сама выбирает, какой "чакрой" ее слушать, чтобы слышать, а если не находит опоры в человеке, то формирует её.


      Возьми гитару, дружок.


      Знак Прощания Тропы и "Каравеллы" (песня "Синий Краб") оказался сильнее знака встречи (песня "Это было сначала сном"), но мы должны были встретиться, и это произошло, Знак встречи остался, и мы на нем все вместе - Крапивин ("Каравелла", стихи), я ("Тропа", музыка) и Ланцберг ("Фонарщики", исполнение). Никто ничего отменить уже не может, только умолчать или забыть. 1971.
      Еще одну встречу я жду с нетерпением сердца - встречу песен Ланцберга с думающими ребятами из новых поколений. Она обязательно произойдет, им не стоит быть друг без друга. Открыв в себе Ланцберга, они откроют себе и себя. Да, Володя был покорителем педагогических вершин, но и по песенным своим вершинам он шел траверсом - не теряя высоты. Он оставил нам эти вершины, проложив к ним пути. Сокровища его песен не должны лежать под семью замками в дальней пещере - они нужны людям ежедневно.

      В семидесятых Володя приехал прямо в ДПШ на плановое еженедельное занятие Тропы. После этого Тропа лишилась двух своих членов, выставив их из группы навсегда "за отношение к песне". Я тогда бузил, протестовал, размахивал своим правом "вето", но сделать ничего не смог. Сейчас я понимаю, насколько правой была тогда Тропа. Высота создания песни и высота ее слушания должны быть сопоставимы. Так же и с детьми. Высота их создания нам представима, не надо терять ее при последующем отношении.

      Группе - проще, ареал ее жизни - вершины, недоступные отдельному человеку, по ним группа измеряет себя. Если группа - существо, а не арифметическая сумма существ, ты будешь воспитывать именно это существо, а не (только) отдельных людей. При достижении вершины вместо стремления к ней приходит желание не терять высоту. Здесь и потребуется твоя помощь в её полной мере.

      К тропяному словарику

      "Жибло́": собирательное название всего, что скрыто торчит в глубине чего-нибудь или в гуще чего-нибудь. Оно очень острое и жесткое, о него можно сильно пораниться.


      "Ваша Высокосопливость": вежливое обращение к человеку, забывшему воспользоваться носовым платком.


     (2017-2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 25 марта 2018 года. Письмо 11

      Что еще нужно, чтобы помогать группе в полной мере?

      Скажу замысловато: нужно оставаться на вершине свежести своего мировосприятия. Жизнь хочет принудить нас к выполнению отработанных алгоритмов, использованию шаблонов и унификации всего и вся, снижению до типологий и классификаций, будто бы позволяющих ориентироваться в разнообразии мира и разнообразиях человеческих (детских) миров.

      Тебе следует противостоять этому, ты не портовый лоцман, который всю жизнь проводит разные корабли через одни и те же препятствия, ты работаешь всегда в неизведанном и с чистого листа.

      Он благоразумно чист, этот лист, он заполняется один раз для неповторимого, он не может повториться. Не должен, не можешь повторяться и ты, даже если такое "рационализаторство" покажется тебе привлекательным. Для тебя не может быть "полета шмеля" вообще, только полет конкретного шмеля в конкретной ситуации.

      Выводя знания из множества эмпирических повторов, обобщая их, наука не дает и не должна давать нам решения какой-либо конкретной ситуации, например, - педагогической. Для этого есть практика, а ты, при любом знании теории, - практик, обладающий ответственным поведением и пониманием того, что у тебя под руками не виртуальная игра, не спектакль, а реальная жизнь людей (детей). Натренировать можно решительность, но не решение проблемы, оно всегда разное, недоступное повторению и выведению алгоритма.


      В твоём пути то, о чем я говорю сейчас, - очень существенная вещь.

      Например, после седьмого года работы придет восьмой - "год полярных ошибок". Будучи совершенно уверенным в правильном решении, ты станешь совершать так называемые "мастерские ошибки" - при ведении группы по азимуту в лесу упилишь на 180 градусов в другую сторону, перепутаешь весну с осенью, правое с левым, то есть станешь делать "полярные ошибки".

      При первых же симптомах этой беды, глубинные причины которой я разбирать здесь не буду, - абсолютно насторожись, но не утверждай сразу новизну в мире - утверди ее в себе.

      Я в таких случаях, сражаясь с "замыленностью" внезапной новизны, отправлялся в Москве на печально известный Птичий Рынок и шёл в ряды, где продавали своих лучших в мире четвероногих друзей, чаще всего - собак. Я должен был смотреть в собачьи глаза, и я смотрел в них, пока не собиралась в комок под горлом совсем не светлая грусть. С Птичьего я возвращался с трудом передвигая ноги, но главное - я опять был должником всех, всего живого - это уж точно. Долг надо было отрабатывать, чтобы не сдохнуть под его грузом, и я начинал всё сначала, включая себя.

      Можно пойти в детский дом и смотреть в глаза, это то же самое, только глаза - человечьи. Думаю, ты сам придумаешь себе лекарство от забывания долгов, но помни при этом, что со своего Птичьего ты хоть раз вернешься со щенком за пазухой, а из детдома - с усыновленным ребятёнком.

      Только катарсис возвращает свежесть мира и груз долгов, где это твое лекарство от замыленности - найдешь сам. Мне было проще, - детдома, интернаты, детские больницы и дома малютки находились в поле моей работы, в сегменте жизненно важного для меня экстремального внимания и внешней готовности к действию. То же - теплотрассы, подвалы и вокзалы Страны Беспризории и так далее. Мир кричал глазами детей.

      До последнего мига твоей жизни тебе придется держать на нуле порог чувствительности - чувствовать всё, всегда и везде. Не думай, что это легко - душа, тело и разум просят пощады и защиты, они требуют ее и, обнаружив в тебе союзника, попытаются обмануть и успокоить тебя. В то же самое время ничто, нигде и никогда не должно иметь шанс вывести тебя из равновесия, увести в импульс, в аффект, заставить перестать хоть на миг контролировать себя. Как видишь, это не проще, чем сложнейшие цирковые номера, разница в том, что твой "номер" длится всю жизнь.

      Твоя работа экстремальна уже потому, что экстремальны сами дети. Сама педагогика экстремальна, ламинарным бывает только преподавательство, наставничество, кружководство, да и то не всегда.

      Усталость подстережет тебя на пятом году работы, и вы уже никогда не покинете друг друга. Это не та усталость, от которой можно отдохнуть, взяв отпуск или сбросить её в отвязном веселье. Но решается проблема первой усталости просто: скажи ребятам, группе, что ты устал. Попроси их взять на себя часть твоих обязанностей - хотя бы на время. Отдых в состоянии удивленной радости тебе обеспечен. Прыжок группы вверх на пару ступенек самоорганизации - тоже. Пусть группа всегда видит, понимает и чувствует тебя - от этого ей польза, но до демонстративного поведения не следует опускаться никогда. Искренность стоит в ряду базовых ценностей твоей группы - приведи себя в соответствие. Демонстрация годится только для манипуляции группой, это тупиковая дорожка и очень короткая - ложь будет распознана очень быстро.

      И вообще перестань думать на тему "а как я выгляжу?" - просто будь собой, обнаружив себя вдруг среди смышленых несмышленышей, вмиг поймешь, что скрывать от них что-нибудь бесполезно и перестанешь что-нибудь скрывать. Тридцатиглазое существо видит тебя со всех сторон сразу, видит без изъятий даже оптически, но это - не зеркало, это гораздо более сложная система зеркал, в которой ни от других, ни от себя спрятаться невозможно. Если тебе нечего прятать, - такая жизнь будет праздником, но на свой маленький личный куточек каждый в группе имеет право и ты тоже. В нём и храни, если очень надо, свою усталость и замыленность, пусть уютно располагаются там на подстилке желаний личного комфорта. Но пусть ежедневная прополка баобабов не обходит стороной этот закуток, иначе существо твоё изменится, и ты станешь тайным врагом самому себе.


      Открой сердце, сними защиту и никогда её не возвращай. Не сомневайся, ты выдержишь всё и будешь продолжать работать при этом, а не только самосохраняться. Будь ранимым, не бойся кровотечений, они - нормальное состояние для навигатора, это твое рабочее состояние: только не имея кожи, ты почувствуешь мир. Абзац. Три звездочки.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 28 марта 2018 года. Письмо 12

      Дети всё чаще бывают не результатом любви, а последствиями секса. Неправильно думать при этом, что все они или большинство отморожены и духовно ущербны. Генетические приключения волшебны, и нам являются то цветы, пробившиеся через асфальт, то заботливо выращенные в оранжереях ядовитые колючки. С не меньшим остервенением, чем породу комнатных или охотничьих собак, человек пытается вывести породу самого себя, но никак не может в этом преуспеть, ибо духовная селекция бессильна.

      Нигде невозможно лучше знать каждого каждому, чем в живой группе. Ты должен быть на стороне добропорядочных родителей в их войне с оболтусом, но ты должен быть на стороне добропорядочного ребенка в такой же войне с оболтусами-родителями. Но не путай родительский пофигизм с миром в семье, а взаимную дурь с войной. Война - всегда взаимная дурь, но взаимная дурь не всегда война. В любом случае военные действия лучше превратить в спортивные игры, от этого больше пользы.

      Трудно тебе будет, когда ребенок, далекий от исполнения стандартов, будет расположен в семье товарищей Прокрустов, но ему нужно твоё раз в неделю рукопожатие для самозащиты без оружия. Дай ему это.

      Множество раз выяснится, что вы имеете с родителями разные взгляды на разные вещи, и что ты не собираешься прогибаться ни под родителей, ни под детей, ни под администрацию школы. Будут потери, но идя на компромиссы, потеряешь еще больше. Несколько раз тебя в таких ситуациях предадут, подставив под все воинствующие стороны одновременно, но ты уже знаешь, что мир людей слаб и хочешь, чтобы было по-другому. Работая в несовершенном мире, а то и в его "зоне риска", "будь готов" и скажи мне "всегда готов".

      Увидев, в каком авторитарном и волюнтаристском аду живут дети, ты захочешь стать революционером. Пойди высморкайся и умойся, - от перестановки слагаемых сумма, сам понимаешь. Как правильно говорила одна маленькая девочка: "терпи, коза, а то мамой будешь", впрочем, это уже общие места. Общие места, как я помню, - дешевле, и когда пассажиров мало - на этих общих местах можно славно поспать лёжа, как на плацкарте. Ездить в купейном вагоне Тропа не любила, это восхищает только в первые три часа, а потом двери и переборки откровенно мешают группе жить.

      Конечно, идеально было бы обретаться в группе детям из одной большой коммунальной квартиры, но поищи общие знаменатели для разных семей, и ты найдешь её. "Дом родной" всё-таки должен быть домом и стоять отдельно. Многоквартирные дома лишают человека родного дома, а то и Родины - панельные трущобы одинаковы во всех городах мира, они располагают больше к сексу, чем к любви, для которой часто просто не хватает жилплощади. Добавив к этому полицейскую сирену за окном, винные пары, наркоту и попсовые децибелы, мы получим такое зачатие ребенка, на которое он сам вряд ли бы согласился. Ну да, кровать пусть стучит, но всё-таки это же праздник, исполнение высшего назначения супружеской пары, даже мимолетной супружеской пары, даже после бокала "Киндзмараули". Только любовь приносит нам культуру и чистоту секса, сам по себе он не привлекателен. Ребенка следует делать в чистоте и опрятности, на высшей точке любви, на которой вы с ним вместе втроём, а то и более. Дети, зачатые в любви, желанны и прекрасны. Хорошо, если бы из них, из таких людей, состоял весь мир. Но даже зачатые в тупой микропорке дети тоже бывают способны к высокой чистоте и высокой Любви - вопреки их павшим родителям, благодаря природе с её многозначными законами генетики. Отношению к детям ты можешь научиться у заповедных акушеров и акушерок родильного дома имени Грауэрмана в Москве. Я всегда преклонялся перед этими людьми - они брались за самые сложные случаи и часто побеждали обстоятельства не рождения, небытия - это замечательные люди, и я думаю, что они сохранились и сейчас, что их не заместила саранча семидесятых.


      "Не исключённый Третий" для супружеской пары - это Ребенок. Я на протяжении всех этих заметок талдычу о Не исключенном Третьем, и ты скоро разглядишь - почему. Строительство группы следует начинать с троих. Само слово "строить" показывает нам это. Критически важен приход Четвертого, его содержание, качество и положение в группе. При этом надо подразумевать, что где двое собрались - ты уже будешь третьим, это твоя планида - всё время быть Третьим, снимающим противоречия между двумя другими, и объединяя их.

      Если Четвертый эхехе, то четверка будет разваливаться на две пары - так всем привычнее, но ты ведь теперь Не исключенный Пятый - чтобы снять противоречия между двумя парами синтезом - продолжением создания группы. Когда я написал Вове "будь в себе самом каждым из них", я говорил именно об этом. Или об этом тоже. Как только группа начнет получать удовольствие от того, что она есть как группа, дела пойдут вверх. Ей станет не хватать ещё кого-то - помоги группе искать его. Пополняясь людьми, она вырастет в своих возможностях и станет обретать свойства, которых ей не хватало. Она будет втягивать в себя людей, пока не обретет численность в 12 человек, после этого эффект "втягивания" станет глуше и постепенно заместится желанием и сокращением полного состава. Численный потолок такого состава - вокруг 18 человек, при большей численности начинают работать центробежные силы, могущие возобладать над центростремительными: разниц между людьми становится слишком много, их легче преодолевать, сбиваясь во фракции. Они, безусловно, разрушают единое "тело" группы, но единственный способ для их возникновения, всё остальное травматично. Масштаб человека внутри масштаба группы, их соотношение и сотрудничество подскажут тебе догадку о том, что никакая "тройка" ("двойка", "четверка" и т.п.) не может быть закреплена: каждый в каждый момент является Не исключенным (группообразующим) третьим для остальных. И ты, заметь, - тоже, если даже в этот момент ты Седьмой или Пятнадцатый. Структура живой группы подвижна и текуча, она не напоминает кристалл или геометрическую фигуру, даже очень сложную: жизнь подвижна и многообразна в своих проявлениях. Если ты способствуешь тому, чтобы кто-то двое относились друг к другу по-человечески, то ты уже на работе. Забивать голову арифметикой и статичными схемами не надо. Держись за стул крепче, я ведь говорю о зачатии группы - о произведении ее в Любви. Всё чисто? Тогда - вперёд.

      Почему ты хочешь, чтобы была группа, сейчас не важно. Важно, что хочешь этого больше всего на свете и что это составляет твою суть. Так начинается Навигатор. Отец начинается из любви к будущему ребенку, а Навигатор - из любви к будущей группе.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 28 марта 2018 года. Письмо 13

      Во времена Конфуция верховный правитель Поднебесной приказал привести к себе людей, хорошо владеющих своим ремеслом. Привели мясника.

      - Расскажи мне, каким секретом ты владеешь в своей профессии, который позволяет тебе быть мастером, - приказал правитель.

      - Я просто мясник, - сказал мясник. - И я всего лишь делаю свое дело. Я не знаю, о каком секрете вы говорите.

      - Может быть, ты что-то делаешь в своём деле не так, как остальные? - спросил правитель.

      - Ну, разве только одно, - засмущался мясник.- Когда я работаю ножом, разделывая тушу, и нож чувствует препятствие, я даю ножу другой путь, и мы обходим это препятствие.

      - Ты - мудрый человек, - сказал правитель. - Я буду так править страной.


      Встречая сопротивление группы твоим действиям и намерениям, ты должен обойти их и продолжить совместный путь без трудовых подвигов и силового противостояния природе группы. Нулевой болевой порог восприятия тебе в помощь - ты должен сполна чувствовать всё, а сопротивление группы - особенно. Если она препятствует своему рождению - оставь её, сделай другую. Никаких "кесаревых сечений", это не тот случай, когда нужно делать для спасения жизни. Никогда не стремись исполнять свои идеи и намерения любой ценой или силой.

      Очень важно верное понимание (ощущение) "шага времени" в этих заботах, но тут никакая наука тебе не поможет - только сам. Что-то становится ясно за долю секунды, а что-то - погодя. К тому же, время группы течет по-другому, нежели твоё и моё. Слышать шаг времени - это значит не поспешить и не опоздать. Слабо́?

      Новорожденная группа (да и любая) по уши набита эмбрионами смыслов - их появление на свет можно праздновать несколько раз в день. Группа - не чистый лист бумаги, у нее есть своя "генетическая программа", о которой она понятия не имеет.

      Еще раз резко обращаю внимание на некорректность сравнения организма группы с человеческим организмом, это ошибка, на неё следует иметь в виду кардинальные поправки, ибо без моделей в передаче знания мы обойтись не можем.

      Чем ближе располагаешься к смыслу, тем труднее его понять, а влезая в него микроскопом и вовсе ничего не поймёшь. Так же, как чувство шага времени, для группы важны, и дистанции между ней и смыслами, лупы, микроскопы и спектральные анализаторы оставь в стороне, они не помощники со смыслами, а кроме расстояния важен еще и ракурс, и переменность расстояния между тобой и группой и пёс знает что ещё. Кажется, я близок к тому, чтобы распознав порядок движения небесных тел, разрешить им свысока вертеться в известном мне порядке. Но они циркулируют и без моих расчетов и выведенных в инкубаторе моего мозга смыслов. Чувство меры знакомо каждому, но знания меры не имеет никто.


      Из-за того, что я все время рассказываю про грабли на пути навигатора, тебе может показаться, что твой путь тебе следует размечать по граблям, в темноте и внутри лабиринта из колючей проволоки, а самому быть исключительно без кожи. Это не так. Радость, которая будет тебя сопровождать на твоём пути, покроет все твои расходы, а полёты наяву с группой компенсируют боль средневековых подземелий этого мира. Впрочем, твои первые заботы - не о себе, как я понял, поэтому следует бояться не обнаружения собственной глупости, а ее содержания. С ним надо бы бороться всю жизнь. Не относись к себе серьёзно. Подначивай, подъеферивай, пародируй себя. Смех - лучшее лекарство от глупости. А счастливый смех - достойный спутник Любви. Любовь и глупость находятся в разных системах координат и никак друг другу не мешают.

      Я не знаю, сколько тебе лет, но уверен, что мы с тобой можем говорить обо всём: я тоже верю в Деда Мороза, хотя сам бывал им, искал и находил детей в капусте, а пару классных ребят на Тропу принес Аист.

      Ты со своими тоже не обойдешь эти темы, как и многие другие. Передавая философский, художественный, эстетический смысл физиологических актов, ты сделаешь лучше, чем залезая в капканы наукообразных объяснений. Помни про барашка в ящике с тремя дырками для дыхания, это самая лучшая формула для ответов на неудобные детские вопросы, которую я знаю. На ящике никогда не должен висеть замок, ключи от которого только у взрослых в кармане, всё остальное - можно. Ребенок защищен от пошлости взрослого мира кольчугой из сказки, и он сам снимет её, когда из неё вырастет. Мне было лет пять, в сарае взрослые делали что-то с поросёнком, и он пронзительно кричал. Мне было жалко поросенка, и я стал спрашивать - что же с ним делают. Витька сказал, что поросёнка кастрируют, это операция такая. В это же время кто-то гремел посудой, и я, толкуя себе незнакомое слово, решил, что поросёнку делают операцию кастрюлями. Лет до восьми, если кто-то начинал греметь кастрюлями, я пугался, что опять будет отчаянно кричать поросёнок. Детство защищено от преждевременных знаний гораздо лучше, чем нам кажется, - мы забыли себя и наше детское восприятие мира.


      Но следует тебе различать сказку и ложь. За сказку тебе будут благодарны, а ложь не простят, если даже простят её на словах. Отличать сказку ото лжи так же важно и легко, как любовь от похоти: в любви и сказке всё прекрасно, во лжи и похоти всё отвратительно. Всё отгадаешь и различишь по запаху - чем что пахнет, то оно и есть, любая парфюмерия временна. Одних тянет на нектар, других на говно, отпусти последних, вряд ли вам по пути. Мир огромен, и в нём есть чего понюхать.

      Пусть только никакие хирурги никому не делают операции кастрюлями. Это очень больно. Особенно в сарае.

      Попрощаюсь, и в седло с порога.

      В детстве я любил скакать в Марокко,

      Чтобы огорченными руками

      Всех отрыть, засыпанных песками...".

     (Григорий Поженян)


      Ступай быстро, но аккуратно, чтобы не повредить. Ты идешь в мир бесправных и подневольных. Там, где они набиты кучами в казенные дома, это бесправие чудовищно. Каждый день там происходят трагедии, которых не видит никто. Там мы с тобой нужнее, чем в семьях, там почти у всех кроме нас никого нет. Укрепись в пути не сбивай дыхание и не падай в обморок. Там слишком много работы, чтобы позволять себе падать в обморок. Ничего не бойся. Ничто не выведет тебя из равновесия. Иди. Улыбнись. Иди.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 28 марта 2018 года. Письмо 14

      В какой-то момент тебе покажется, что стоит обустроить группе звездный состав, и она обретет свое высокое качество и достигнет ранее неведомых ей высот. Это не так.

      Отбирая интеллектуалов по их высоким лекалам, ты сделаешь группу бессердечной, беспомощной в простых земных обыденных ситуациях. Отбирая душевных и сердечных, ты сделаешь группу безумной в прямом смысле этого слова - она вся будет состоять из сострадания, но ничего не сможет сделать практически. Лишив группу выходцев из маргинальных слоёв, ты оставишь ребят без связи с социумом, с его бо́льшей и нуждающейся в участии массе. Без ребят с особенностями группа потеряет измерение своего здоровья, без "чокнутых" не узнает выносливости в абсурдах, среди которых живем мы все, и так далее.

      Всё это не значит, что есть какая-то оптимальная схема набора в группу или алгоритм этого набора, верный на все случаи жизни. Измеряя собой и друг другом мир, группа нуждается во всех и всяких. Исключения могут составлять ребята с выраженными психиатрическими особенностями, имея которые они представляют опасность для себя и окружающих или обладатели заболеваний, которые могут распространиться группе. И перед теми, и перед другими можно извиниться и отложить их прием в группу на тогда, когда у них всё это пройдёт.


      Организм не может состоять только из мозга или только из сердца, или только из чего-то искусственно отобранного, в нём должны быть и подошвы ног, и глаза с ушами, и, пардон, всякое, ещё необходимое в жизни. Группа, созданная из отобранных чьей-то волей частей, не живет, ей нечем дышать, у нее нет жизненно важных для организма группы органов и частей. Постигнуть их загодя и рассчитать на логарифмической линейке их количество, соотношение и качество нам не дано. К счастью.

      Толковая живая группа сама доберет себе тех, кто ей необходим. В то же время она будет беречь зеницы очей своих, стремиться к целостности, пополняя ее - всё это с твоей помощью. Живая группа не имеет административных и физических границ. На своих перифериях она почти плавно переходит в социум, естественным сгустком которого является. И всё, что бывает в социуме, бывает и в группе.

      Кажется, то, о чем я говорю, называют инклюзией, но дело не в названии, а в том, что полноценной себя чувствует, а значит и бывает, разносторонняя, разноуровневая, разновозрастная (в пределах 4-5 лет) группа, не искаженная волевыми усилиями тех, кто ее формирует, и, тем более, тех, кто пособничает её в самоформировании, в ее синергетике. Можно собрать группу "странных аттракторов", но она не сможет вскипятить чай и укрыться от непогоды.

      Помогай там, где сообразишь, а где не сообразил - не навреди, двигайся как по тонкому льду. Иногда - как по тонкому льду с большой фарфоровой вазой в руках. А то и с ребенком.


      Помню, в метро зимой едет женщина с мальчиком лет восьми. Мальчик весь укутан как крестьянские дети в лютый мороз, только нос торчит. Голова большая, слишком большая для здорового ребенка, а женщина ругает его последними словами, пинает злобно и по носу отвешивает. Народ стал возмущаться, а она кричит:

      - Больной? Какой он больной, бестолочь проклятая! Натянул вазу на голову, и снять не можем! В Склифосовского снимать едем!

      И опять на него:

      - Бесстыжее ты семя!! Чтоб тебе её вместе с головой сняли!!

      Мальчик тихо сидит, не возражает.

      - Следующая станция "Лермонтовская", - сообщает динамик. Станции тогда объявлял лучший машинист московского метрополитена Никифоров, человек ответственный, сознательный и партийный. Его голос записали на монитор для объявления на всех московских станциях. Наверное, он действительно был очень хорошим машинистом. Передовиком. Ударником коммунистического труда. Его голос знали все москвичи и гости столицы.


      Работа у машинистов тяжелая. Весь путь давно известен, до последнего стыка, до последней лампочки в тоннеле, а ситуация всегда новая, не расслабиться. Как у хирурга. Или у Навигатора. Поэтому я не пью и наркоту не пробую. Мало ли что.

      Кто командует молекулам в кристалле "равняйсь! смирно!"? Кто обязывает молекулярную поверхность чая в блюдце залезать во все внутренние закоулки и пустоты кусочка сахара? Кто заставляет пружину возвращаться в прежнее положение? Почему законы демографии в островных государствах иные, чем в материковых? Как насекомые чуют друг друга за несколько километров?

      Мы полагаем, что живем на планете, где всё открыто, но это не так. Дети зададут тебе уйму вопросов, и далеко не на все ты ответишь. Не отвечая на вопросы ты будешь испытывать стыд от собственной ущербности, когда от позора тебя будет спасать только честное "Я не знаю. Узнаешь, - расскажи и мне, я тоже хотел бы знать".

      Но есть особые детские вопросы, когда от тебя хотят не научного знания, а поэтического или философского ответа - дозаправки в воздухе при полёте к мечте. В этом случае от тебя нужно не объяснение явления, а поддержка мечты, фантазии, воображения. И в этом случае ты не можешь сказать "я не знаю", потому что ты знаешь почему смеются звезды и по кому они плачут, ты знаешь почему огонь костра хочет чтобы его понимали и для кого вечером зажглась золотая полоса над горизонтом.

      Это прекрасная возможность привести детей в мир философов, художников и поэтов, а природа и сами дети помогают тебе - задают вопросы, отвечая на которые ты можешь делиться безмерным миром не щадя в себе остатка, который чем меньше, тем его больше. Разбудить глаза и уши, разбудить сердца так же важно, как разбудить сознание и разум, но не думай, что ты занят каким-то важным специальным делом - будь безоглядным и ничего не знай о щедрости.

      Философия, физика, поэзия, химия, - всё это для детей не разъемно, как и есть на самом деле. Философский, поэтический, художественный мир несимметричен и потому жив. Обладая его измерениями внутри себя, ребенок обладает гармонией мира - он сделает меньше ошибок и никогда не окажется в положении буриданова ослика, который от симметрии приказал долго жить.

      Взгляд натуралиста-ученого, философа и художника на каждое явление как минимум трехмерен, а ведь всего два глаза дают нам глубину мира и соотношение величин в нём.


      Берегите задумавшихся детей. Их лица прекрасны. Лица взрослых искажены ими же выбранными путями и вызывают жалость.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 29 марта 2018 года. Письмо 15

      Работая в куче, а не в группе (интернат, школа, детдом, лагерь и т.п.), ты скоро обнаружишь, что к тебе идут стукачи. Это они ищут для себя короткий путь к своему благополучию. Детские кучи в стране, особенно в закрытых (интернатных) учреждениях давно устроены внутри себя так же, как в тюрьме, СИЗО и прочих подобных местах. Некто или подчиняет всех своей силе, или подслушивает, подсматривает, постукивает "наверх" согласно своей слабости. Вырастая в таком "мадридском дворике" со времен дома малютки, они не ведают ничего другого кроме силы или хитрости, кроме принуждения и предательства.

      Тебе станут выдавать чередой чистосердечные признания, но не в своих поступках, а про других людей. Показательно восстав против такого положения дел, ты можешь загубить многих, поэтому дай куче сначала заподозрить, а потом убедиться, что от тебя по поводу доноса не следует никаких санкций, что ты не нарушаешь завесу тайны в воспитательных целях. Тогда через несколько месяцев или недель к тебе пойдут доносить на себя - зная твердо, что ты не предашь.

      Классическая самоорганизация Охлоса в криминальное сообщество основана на противостоянии событиям и людям, в первую очередь, и для привлечения и охранения выгод, во вторую. Такие группировки лечатся довольно легко простым замещением понятий, на базе которых они существуют - базовых понятий. Очеркни себе, что не знаний, а понятий - эта разница тебе пригодится.

      Ничего не разрушая в само́м каркасе сообщества, ты взаимодействуешь с ним сначала в качестве исследуемого взрослого, потом, когда стрелка "опасен - не опасен" пройдена, тебе ищут применение - ты еще можешь стать врагом, но можешь и референтом. Если станешь врагом - смени место работы, а если референтом - действуй. Обрати внимание на то, что система ценностей в группировке не определена внятно, не сформулирована, не вербализирована, - так выгоднее рулить верхним людям в сообществе, но они не напускают тумана в это дело, они сами живут в нём изначально, наследуя из поколения в поколение. Они уверены, что служат здравому смыслу и добыче всяческих благ, у них есть и другие хорошие цели, движение к которым идет в густом тумане понятийных дебрей, но никто из них не желает зла. Я не рассматриваю здесь патологические варианты, для них нужна отдельная книга и куча времени.

      Формулируя с твоей помощью философские, этические и прочие образы понятий, они начнут приближать себя и свое сообщество к общечеловеческим ценностям. Да, именно так. Часто для того, чтобы приблизиться к ценностям, достаточно сформулировать их. Кропотливой будет работа по гуманизации их взаимоотношений, но оно того стоит. В какой-то момент они могут расколоться. Одни захотят, чтобы было лучше, другие - чтобы как всегда. Это нормальный раскол, и тут тебе важно не потерять позицию Не исключенного Третьего. Будет всегда и сильный противостоящий тебе и ребятам блок - взрослый персонал. Хорошо, если кто-то из администрации поймет, что ты делаешь, и поддержит тебя, но такие люди встречаются очень редко - система принуждает их быть такими как все. Поэтому технологически полезно и целесообразно рассматривать взросляк, вознесённый над кучей, как верхнюю, надстроечную часть того же криминального сообщества, что чаще всего и бывает без особых оговорок. Взрослые живут и работают по тем же понятиям самоорганизации Охлоса на криминальный лад.

      Делать всегда следует то, что необходимо делать здесь и сейчас. Поступая так, ты утверждаешь понятия группировки в их человеческом варианте - ваши ценности во многом совпадают. Выделяя всё положительное, ты транслируешь его из вчерашнего дня сообщества в завтрашний, всяку бяку оставляешь без внимания (и без трансляции), если бяка не требует срочной ответственной реакции.

      Криминальное сообщество, группировка на твоих глазах начинает перерождаться в группу, ценности и стилистика которой тебе явно ближе, чем свойства того, чем она была вчера. Это происходит потому, что ты пришел не противостоять сообществу, а сотрудничать с ним, стать его важной "частью" - блоком навигации. Никто никогда не поверит твоим звездочкам на погонах или университетскому диплому, но тебя разгадают и определят служить по тем признакам, которые ты проявляешь в реальной жизни.

      Именно поэтому мне представляется не полностью состоятельным вариант Дмитрия Быкова с десантированием экстремальных педагогов в нужные места. Разве только этот десант - лет на восемь или для оказания помощи по другим параметрам. Для трансформации, для позитивного перерождения криминального, гулаговского уклада жизни в детских учреждениях важна длительность пребывания там, причем пребывания по той же социальной модели, по которой там находятся дети. Социальное положение и стартовые возможности у детей и Навигатора должны быть близки.


      Конечно, лучше бы работать не одному, а в команде, но человечество (пока) в такие команды не рвется, боится вляпаться и потерять благосостояние. Правильно боится. К тому же качество работы Навигатора никак не зависит от его зарплаты. Оно или есть, или нет. Да и деньги в нашем этом случае он может внести только чуть-чуть и только в интернатскую (детдомовскую) столовую, покупая "равные стартовые возможности" с детьми.


      Стукачи будут являться и позже, но реже. Они полны самых лучших намерений и хотят, чтобы мир был устроен по справедливости. Особенно смешно, когда они стучат друг на друга. Нарисуй им мозги и души. Взросляк, однако, не перевоспитаешь. Не зря дети с ними в контре.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 30 марта 2018 года. Письмо 16

      Каждый человек звучит. Все люди звучат по-разному. Звук каждого человека уникален, ты не спутаешь его с другим. Человек не знает, что он звучит, поэтому он звучит честно.

      Каждая группа звучит. Все группы звучат по-разному. Звук каждой группы уникален, если это не какофония арифметического сброда, но и та разная бывает.

      В звуке человека есть о нём всё. В звуке группы есть о ней всё.

      Это неслышные звуки. Ты можешь перевести их в область графики и цвета или конвертировать в запах, но мы поговорим об этом явлении как о звуке, так удобнее. Синестезия. Звук человека проявляется в его голосе, в его движениях, поступках, мотивах, в окрасе кожи, походке - во всём. Все проявления человека всегда связаны со звучанием этого человека и обязательно включают его в себя как доминанту, как главный тон, как суть. Особенности человека ты услышишь в красках его звука, в обертонах, призвуках и подзвуках - во всём, что ты можешь слышать в нём своими органами чувств. Некоторые особенности будут просить помощи, и ты поможешь им, как помогают реставраторы звука тому, в чём этот звук нуждается. Ты очистишь его от пыли, от бегущих по нему помех и услышишь гармонию и красоту, чистый звук человека. Или группы.

      В группе ты обнаружишь ансамблевое звучание, когда каждый слышит не только себя, но и всех тех, с кем вместе играет. Или поёт. Глядя на человека и слушая его как песню, ты будешь знать его, следовательно - любить. В звуке человека - его суть, звук человека не может быть поддельным. Продиктовать можно слова для исполнения, но не тембр.

      На всех людях новые ботинки скрипят одинаково, а ношенные - по-разному, они вбирают в себя голос своего хозяина, его главный звук. Все болезни человека, острые и хронические, все последствия перенесенных заболеваний и травм ты услышишь в его звуке. Прочитывая человека по его звуку, ты сможешь качественнее, эффективнее и надежнее помогать ему быть собой. Даже одни и те же половицы под разными людьми скрипят по-разному, но тебе не обязательно думать об этом, достаточно это чувствовать. Будучи таким же уникальным, как генетический код, звук человека позволит когда-то повторить человека в новой для него обстановке - посмотри на линии пальцев и ладоней - в них та же неповторимая музыка, на левой - заданная, на правой - происходящая. Звук другого человека слышат все, но не отдают себе в этом отчёт. Звук человека - это тот папирус, та береста, на которой он чертит знаки общения и вообще все свои знаки. Найдя резонаторы призвука его лучших качеств, ты поможешь им развиться, равно как и принесёшь человеку вектор движения к здоровью - быть самим собой - это значит быть здоровым. Резонансы и унисоны, будто верные ваши слуги, будут служит вам обоим во имя кого-то третьего, и родится группа, она начинается с трёх человек. Возможно, что человечество тоже начинается с трех человек. Вы начните, а там уж что-нибудь получится. Ничего плохого не будет. Плохие звуки не рождают гармонию, они мусорны, они будут выброшены за ненадобностью природой. Тут уж давай перепутаем Авиценну с Кампанеллой и дадим им на всякий случай звучать вместе. Послушай картины в картинной галерее, музейные экспонаты, развалины древних построек. Ты заподозришь что не только человек и группа звучат, но и человечество. И будешь прав. Возьми детей с собой.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 31 марта 2018 года. Письмо 17

      Ты никогда ни капли не должен спекулировать тем, что в любом конфликте находишься на стороне ребенка. Часто ты будешь оказываться единственным человеком на его стороне, но это не повод к сближению. Таким сближением ты в первую очередь спровоцируешь новые конфликты, на которые он не пошел бы в одиночестве. Защищая интересы ребенка в конфликте, следует держать внятную дистанцию от защищаемого, оставляя в теплом поле только то, что сложилось между вами ранее. Конфликт ребенка с кем-то не должен сближать тебя ребенком. Отталкивать тоже нельзя. Найди оптимальную подвижную точку, в которой находишься, и следуй ей. Таких ситуаций бывает по несколько одновременно, да еще плюс отношения между участниками ситуаций, да плюс твои с ними и с каждым - никакой разум, даже самый быстрый из такой паутины не выведет. Оказываясь перед очередной проблемой, которая не решается сходу (не сбавляя скорости жизни), поступай без размышлений так, как толкнёт сердце, то есть - согласно своим этическим нормам. Они всегда мгновенно применимы, когда сознание не успевает за событиями и не может охватить их во множестве. Сердце ошибается очень редко, особенно в ситуации, когда "здесь, сейчас и мгновенно". В ламинарных потоках ищите друг друга, а в турбулентности перекатов хорошо ловится форель, но душу на крючок не надо. Ей на крючок не надо никогда. Это этика Навигатора, и это главная её часть. Даже тени никакого мародёрства быть не может - только чистота и свет не вынужденных отношений. Ты должен быть беззащитен перед детьми больше, чем они беззащитны перед тобой. Никаких первых шагов навстречу, особенно если испытываешь симпатию к кому-то, а ровных отношений не бывает, они ложь. Это в рукопожатии ты можешь первым протянуть руку, во всём остальном - ты второй. Получая за день мириады знаков и подавая столько же, не оставляй без поощрения удаленных от тебя, будь щедрым, когда это правда. Покривить душой в знаках никто не может, но чувствуй всех соразмерно, как при раздаче еды. Вылив на человека ведро сладкого компота, ты его не осчастливишь, но всем дальним давай как всем ближним. Только то, что не поделишь поровну, отдавай сполна. Всё-таки ты раздаешь не компот, а себя, а тебя хватит надолго всем и каждому. Беда дальнего сделает его тебе ближним, а потом и поймёшь, что дальних не бывает, ближние все. Мы нужны Богу, чтобы погладить по голове ребенка, сказать друг другу доброе слово и помочь старику не бояться смерти. Чтобы исполнить Божью волю, не обязательно верить в него. Он не требует этого. Ему достаточно, что мы верим в ребенка, в старика, в доброе слово. Ты - свободный человек, свободно пользующийся своей свободной совестью и всего-то понятно, что Любовь созидает, а ненависть разрушает. Но - поделишь себя поровну - не отдашь ничего, ибо не делить себя надо, а умножать на каждого. И ничего - никого при этом не отмерять. Не кроить. Даже во имя самой светлой мечты. Даже в связи с самой чрезвычайной ситуацией. Ни микрона. Ни мига. Никаких мимолетных слабостей. Никаких внезапных остановок. Я уж не говорю о "сдавать назад". Ну как, страшно? То-то же. А ты говоришь о конфликте ребенка с кем-то и где относительно его находиться. Конфликт - частный случай применения твоей позиции, такой же, как восторг ребенка в Политехническом музее. Определи свою позицию, свою "печку", от которой ты всё танцуешь. Но остерегись иметь законченную картину мироздания и пользоваться ею. Каждый миг она дополняется, значит - меняется, и ты вместе с ней. Поехали, поехали, пошли, полетели, не надо это читать так долго, - пропустишь самое интересное - тот миг, который без тебя не может обойтись. Иди к детям, хватит меня читать. Я потрясён верой Бога в человека. А ты?

     (2018)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 3 апреля 2018 года. Письмо 18

      Нельзя читать только руки. Они читаются, как минимум, вместе с голеностопом, пальцами стопы и губами. Не разымай знак, анализом его не поймёшь. Примерь его на себя, прислушайся. Представь, что ты - тот, кто этот знак реально подает, снова примерь (повтори) и снова прислушайся к себе. Попробуй почитать себя (от слова "чтение"), но не увлекайся и не теряй чувство юмора. Познавательный механизм знаков в тебе уж никак не проще самих знаков. Любое напряжение сметает его, оглушает, ослепляет и т.д.

      Посмотри эскизы художников к картинам. Именно эскизы, в них нарисованы знаки, из которых сложится картина как сложный знак. Посмотри корешки и коряжки - в них тоже знаки, которые использует и человек, они есть во всём живом, но растения выражают их более рельефно, графично. Одна коряжка выражает недоумение, другая - самозабвенную глупость, третья - участие в тебе. Звери, птицы, гады, - весь живой мир полон выражаемых им знаков, мимики, пантомимики, пластики, всего, что сопутствует жизни и выражает её. Проекции знаков ты рикошетом разглядишь в косной материи, в абрисе облаков, в пятнах на старой кирпичной стене. Это отнюдь не"пятна Роршарка" для психиатрической диагностики, это не наваждение от Кастанеды, это реальные (или) проецированные тобой знаки - сигналы (.....).

      Всякого рода разоблачительство имеет в своём начале мурло, которое плохо переносит, когда над ним кто-то возвышается. Оно расскажет нам, что Дед Мазай собирал зайчиков для употребления в пищу, что Некрасов забивал гвозди в задки своей повозки, чтобы деревенские дети за нее не цеплялись, что другой большой русский поэт был некрофилом и так далее. Мурло пытается снизить людей, чтобы оказаться с ними вровень в общественном сознании и, надо сказать, у него это получается.

      Это не зависть - это борьба за место морального авторитета. Мурлу кажется, что набрехай оно на Пушкина, и оно уже выше него. Таблоидное мышление услаждает и успокаивает мурло, но не только: через какое-то время ты с удивлением начинаешь видеть его портреты среди выдающихся людей современности. Карьеру мурло делает не за счет своих способностей, а за счет принижения способностей других.

      Обнаружив, что дело, отрасль или страна разваливается, оно кидается к талантливым детям, стараясь их вырастить в подчинении себе и своим целям, но получается это криво. Тогда мурло старается вырастить их в рамках его представлений о политической целесообразности, но опять терпит крах - подобострастных гениев не бывает. Одаренность - всегда суть свобода от известного, а в нашем случае - бунт против канонов, которые хорошо сохраняют в обществе "статус кво", но не влекут за собой развития. Делая себя не реформируемой, власть сама провоцирует народ на революционные преобразования.

      Но для начала смело плюй в рожу тому, кто опускает другого человека за спиной у этого человека. Такой мошкары полно, на всех не наплюёшься, и вскоре поймешь, что надо, по-тропяному, не обращать внимания, причем невзирая на. Удали всех информационных посредников из своей судьбы, из своей работы, в первую очередь тех, которые льют грязь на других людей. Для грязи, предназначенной другому человеку, ты должен быть недоступен и непроходим.


      Мне было чуть за двадцать, мы шли с моим знакомым по Тверской, тогда улице Горького, в кафе "Молодёжное" (КМ) играть джаз. Игорь играл на саксофоне, а еще он писал стихи, которые ему очень нравились. Когда проходили Пушкинскую, он вдруг оживился и сказал:

      - О! Пошли, что я тебе покажу!

      - Что? - удивился я.

      - Пошли-пошли! - позвал он, и я пошел.

      На голове у Пушкина топтался голубь, по лицу поэта текло. Игорь сжал кулачки и стал радостно приплясывать:

      - Представляешь? - спрашивал он. - Ты представляешь?! И Гоголь тоже!

      До КаэМа дошли молча. Мне хотелось ударить его, но я не ударил. Больше я никогда не подал ему руки и никогда не играл с ним. Он не понял. Я не стал объяснять. Этих людей много, и таких проблем у них много. Всем не объяснишь.


      Я не противопоставляю свой мир твоему. Я рисую свой мир, ты нарисуй свой, и где-то, возможно, они какими-то своими частями составят наш общий с тобою мир. В этом сопряжении многих миров мы и будем дружить и сотрудничать, слышать и понимать друг друга. Обретя такой совместный плацдарм, укрепив его и дополнив, мы сможем вместе легко и безболезненно путешествовать в другие области наших двух миров, изучая их и примеряя к нашему совместному миру. Нынче у людей не осталось коммуникативных площадок, где они могут сопрягать свои миры. Совместные миры принципиально странны имущим власть, они думают, что все станут дружить против них.


      Группа, о которой мы с тобой все время толкуем, является площадкой для сопряжения миров, и твоя задача не в том, чтобы соединить всех со всеми, а в том, чтобы помочь им качественно понять друг друга. Остальное они сделают сами.


      Любите друг друга при любых обстоятельствах.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 4 апреля 2018 года. Письмо 19

      Ты должен непрерывно и качественно "читать" группу, поэтому я много говорю о знаках - иероглифах сути. Когда человек рассказывает о другом человеке, он неосознанно транслирует, демонстрирует знаки этого другого человека, что позволяет по одному только рассказу или даже упоминанию представить себе этого другого.

      Казалось бы, актеры немого кино могли бы стать для нас энциклопедией знаков, но, к сожалению, многие из них лишь изображают знаки, и только великие транслируют или вовсе проживают знаки "как есть". К великим я причисляю Чарли Чаплина, Веру Холодную и даже Макса Линдера в его лучших работах. Чаплин, однако, остается непревзойденным мастером знакописи, знакоподавания, обозначения. Есть большой сборник его фильмов, посмотри его.
     Сборник фильмов с участием Чарли Чаплина. Часть 1

     Сборник фильмов с участием Чарли Чаплина. Часть 2

      Однако невеликие актеры Великого Немого тоже сослужат нам замечательную службу на тему самых разных попыток изображения знаков, и, посмотрев на знаки изображённые, подставные, ты лучше станешь понимать знаки реальные, прожитые. Сам человек, когда ты его видишь - огромный мгновенно читаемый знаковый интеграл или интегральный знак. Миллиарды сопоставлений в этот миг проводит твой мозг и тут же выдает тебе то самое "первое впечатление", которое, как правило, оказывается самым верным. Это может быть реальный человек, его фото, хороший живописный портрет или его музыка, или любое его творчество - оно говорит тебе об этом человеке всё без утайки, как и поношенная одежда или обувь, несущая приобретенные черты своего хозяина. Новая одежда человека скрывает.

      Такое "чтение людей" несложно, мы все его умеем, но мимо ума, неосознанно. Конечно, чтение такого "генерального" знака не обходится без пика эмпатии, но тут мы можем глубоко забраться в "технологию" работающего над распознаванием организма, а нас интересует не это, а результат - точное, качественное представление о человеке с моментальной прогностической перспективой. Знак можно прочитать или не прочитать, его невозможно прочитать ошибочно, для этого самому читателю надо существенно исказиться, нам это не надо. Поэтому я не говорю об ошибках чтения.

      При желании года через два ты будешь легко читать всех людей, но всё прочтенное оставляй при себе - любое, всегда, везде. Через 4-5 лет такого чтения тебе не будет нужен весь знак, достаточно будет его маленького фрагмента, чтобы вспышкой понять суть его носителя. Тебя посетят грусть по поводу разницы между изображаемыми и реальными знаками, но не грусти - полюби людей за то, как им трудно жить среди себя. Откровенных, искренних будет не много и окружающие сочтут их за дурачков или сверхсильных гигантов, что одно и то же.

      Группа тоже прочтет каждого "как есть" и сделает это не как судья, а как семья на ярмарке, если она потребительская, или как доктор при диспансеризации, если она производит и ценит всё здоровое и умеет лечить больное. Больного много - это и наследственные и приобретенные заболевания, но больше всего - травмы. Знак травмы резок как ушиб или вывих, а то и перелом, он открывается на вдохе.


      Тут я должен заметить, что чтение знаков недоступно тому, кто затеял что-то плохое, не сообразное природе. При этом плохой человек или плохие люди могут воспользоваться твоими навыками и умениями чтения, а это недопустимо. Читая человека ты невольно замечаешь и его тайны, то, что он хотел бы скрыть от других - от всех или некоторых. Здесь два пути в одном - во-первых, никогда не лезь туда, куда тебя явно не приглашали, но если уж распознал что-то - храни это при себе абсолютно и не делай достоянием другого ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах. Тут тебе поможет и сомнение - вечное обязательное сомнение в верности прочитанных знаков, такую неуверенность в себе надо холить и лелеять, остерегаться ее отсутствия. Тайна личности должна соблюдаться тобой абсолютно, без каких-либо исключений. Можешь считать, что она существует только в твоём изображении.

      Тебя могут использовать для отлова детей какой-либо категории, для организации репрессий по отношению к ним или для отлова одаренных, ориентированных или (еще) не ориентированных в какую-то сферу творчества. Никогда не вляпывайся такие дела, вовремя замолкай, как я сейчас. Будешь болтать - можешь убить человека. Или память о нём. Или представление о нём.

      Очень забавно, когда в телевизоре говорит человек, изображая знаки. Изображает он одно, реальный знак идет другой, а знак сокрытия знака преподносит нам смешную и неприглядную картину саморисования, но рисунок настолько не похож на оригинал, что оригинал становится жалко. Настоящие знаки быстротекучи, попытка ложного знака всегда залипает на те доли секунды, за которые можно легко распознать его устройство.

      Как человек прямой, не имеющий двойного дна и не желающий быть приспособленцем, ты начнёшь общаться с людьми на основании различённых тобой их реальных знаков, и очень быстро наживешь себе врагов, которые даже не смогут объяснить - за что они тебя ненавидят. Одни будут попросту бояться тебя, другие заподозрят в сотрудничестве с потусторонними силами, третьи станут называть "чрезвычайным человеком" и выказывать уважение, которое ты заслужил не больше, чем за форму носа, цвет глаз или походку.

      Дополнив оптически видимую знаковую информацию чтением всеми органами чувств, ты обнаружишь, что стал скромным, молчаливым и явно полюбил место в стороне от шумных общений.


      Дети, напротив, будут рады тому, что ты их хорошо читаешь. Они хотят быть хорошо прочитанными, услышанными, унюханными и так далее. Они облепят тебя, чтобы удобнее было их читать, и вряд ли будут пахнуть парфюмерией (изобретенной для обмана обоняния при чтении знаков), носить макияж (маскировка знаков для придания им других очертаний и оттенков), только у старших ты увидишь татуировки и пирсинг (отвлечение от реальных знаков и представление себя заранее заготовленными знаками), да и крупные рисунки и надписи на их футболках (отвлекающие знаки, сбивающие с чтения настоящих) среди детей увидишь не часто. Конечно, я тут упрощаю знаковые системы и знаковые игры, но ты сам все это усложнишь обратно. Например, заметив у девчонки высокие каблуки, не спеши думать однозначно, что она вся в порыве искажения своего природного образа по своим понятиям - в каждом явлении ты разглядишь совершенно индивидуальные, единственные и неповторимые причинно-следственные связи. И уж не торопись каждому назначать его назначение на основе прочитанных тобой знаков. Да и читать тебе придется мимо тату, пирсингов и макияжей, мимо броских, кричащих, отвлекающих элементов одежды.

      Трудно читать одетых в чёрное. Они и сами никого прочесть не могут, информационная энергия плохо проходит через отсутствие цвета. Поэтому одетые в черное могут показаться тебе ущербными моллюсками - беглецами из человеческого сообщества, но это их право на защиту, в том числе ценой не распознания окружающих. Ты заметишь, что начиная с 80-х годов прошлого века детская одежда всё больше стремится скрывать природные очертания ребенка - это тоже защита, другое дело - понять почему она понадобилась. Сокрытие знаков иногда рассказывает не меньше, чем сами знаки.

      Знаки в диалоге (а это всегда диалог) передаются с помощью Слабых Сигналов, формирующих ответные знаки, и так до бесконечности. Вдруг обнаружишь, что читаешь не только знаки отдельных людей, но и единые знаки группы как существа. Убедившись в том, что они есть, можешь смело полагать, что группа жива - со всеми вытекающими. Она - субъект, так же как и ты, так же, как и каждый в ней. Кажется, это называться будет "субъект-субъектными" отношениями с группой, можешь полистать, но вряд ли что-нибудь найдёшь, это белая не троплёная целина, а я чувствую себя среди ее исследователей как неуместный в песочнице большой дядька, вникающий в правильное понимание принципов производства куличков. Заметь, что читая знаки, ты читаешь психологию, физиологию, феноменологию, биохимию, этику, всё что угодно - не отвергая ничего, не ворча на заумность наук, но синтезируя их раздельно мятущиеся образы для пользы конкретного дела. Не отвергай наук, дай им исследовать и тебя как явление природы, если они не будут делать очень больно, вставлять фистулу для капания слюны и отнимать голову для эксперимента. Микромиры наук очень полезны, если не сосредоточивать на каком-то из них всё своё существо, и пользу научных знаний ты принесёшь для детей.

      Любая настоящая наука пирамидально растет от земли, а ей навстречу струится эзотерика - с небес, вместе они как сталактит и сталагмит, и только слившись представляют из себя надежную опору в знании. Так и в твоем знании о знаках - не отвергай ни сталагмита, ни сталактита, пусть сольются они друг с другом самым философским образом, порождая энергию слияния, вполне применимую в народно-хозяйственных целях.

      Обрати внимание на то, что в интернатах, детдомах, детколониях и спецшколах для достижения общности важен отказ от знаков, от их разнообразия. Богатый знаками будет обречен там на одиночество. Я сказал "но таятся наши реки под землей и подо льдом" - это и про знаки. Если группа (твоя, живая) ценит индивидуальность в каждом, то в куче перечисленных учреждений важно и защитно быть "как все". Впрочем, это уже бывает и в обычных школах. Знаки-то есть, и читать их можно, слегка перенапрягая внимание, но ты не можешь вступить в диалог: групп там как правило нет, а заговорив знаками с кем-то одним, ты навлечёшь на него обструкцию - он нарушил общий уклад молчания. Ровно как в тюрьме когда приезжает какая-нибудь комиссия или обходит камеры добрый и честный, участливый государственный прокурор.

      Жесточайшее устройство социумов закрытых учреждений обязывает тебя чутко заботиться о том, чтобы не навредить. Ты ничего не узнаешь о последствиях какого-то своего неуклюжего слова - и это еще страшнее, чем если бы знал. Страшно, но бояться не надо, если ты читаешь знаки. Они расскажут тебе мгновенно о любой микроситуации, в которой ты находишься, обозначат границы возможного и желания невозможного, короче - ты прочтёшь все и будешь вести себя хорошо, этого достаточно.

      Еще одни грабли будут приветствовать тебя в общении с твоими близкими. Прочитывая заведомо больше в этом общении, ты вылетаешь из равенства и можешь вылететь из братства, когда червоточинка в твоём близком человеке встанет поперек твоей работы. Припомни тогда что твоё большее знание влечет твоё большее незнание, утешься этим и утешь окружающих - не дергайся беспрестанно из-за того, что ты знаешь как снят этот фильм и кто кого и как в нем играет. Это - твои близкие, бли-ин. Имей совесть, трудоголик. Книжка не виновата в том, что ты ее читаешь.

      Ты же не будешь нигде устраивать мадридский двор на основе прочитанных тобой знаков. У тебя другая задача - диагностика, а диагноз ставят не для того, чтобы ущемить, а чтобы помочь.
      Ответственность читающего знаки.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 13 апреля 2018 года. Письмо 20

      При "оживлении" (ступенчатом усовершенствовании) группы, разнося ее косность на левую и правую, ты встретишься с бездонностью правого, с неисчерпаемостью, ощутимой его бесконечностью и в объемах воспринимаемых знаков, и в множественности их модификаций, включающих всё новые и новые философские ощущения, которым нет конца. Будь готов к этому. Никто из нас своим маленьким ведёрком не вычерпает эту бесконечность, даже если все планетные системы будут густо населены философами и поэтами и у каждого будет ведерко. Тебе предстоит, находясь при группе, оставить собой это движение, вовремя и без паники выйти из него, довольствуясь уже начерпанным и предоставив поиски в безбрежном правом самой группе. Бесконечный поиск смыслов, их сочетаний и сочетаний их сочетаний лежит в каждом из твоих ребят и в группе, в целом. Твоя же навигаторская задача - не увлечься по дороге красивым пейзажем, если ты торопишься принять роды.


      Ухнуть в правую часть правого всегда представляет некоторую опасность при слабости левого, но, выключив правое, ты получишь всего лишь чиновника экстра-класса, безукоризненного и точного исполнителя чего угодно, кроме творческого процесса. Способность к этому процессу теперь почему-то называют "креативностью", забывая что для обозначения правого в нашем языке есть множество замечательных разнообразных слов. Когда работаешь, слова выкинь из головы. Они будут отягощать тебя и обеднять твою работу: выбросив слова, ты перестанешь бояться "правого", "левого", "бесконечного" и ещё какого угодно и чего угодно. Страх не продуктивен, он отбрасывает нас к простым алгоритмам простых решений - парадоксальному тормозу любой деятельности.


      Просто-напросто помни, что заглянув в божественную бесконечную суть самого правого-правого, следует взять из нее близко лежащее необходимое и двинуться дальше своей дорогой, не давая воли жадности. Зачерпнув походя, за один раз - не тормози, иди дальше. Самое левое, левое левого и еще левее - косная материя, косное знание и уж извини косное чувство, хотя слева с чувствами не густо.


      Состояние непрерывного единения с существом группы, эмпатия, подскажут тебе, где право и где лево, но тут тоже есть предварительные грабли: группа может оказаться левшой, и ты вляпаешься как кур в ощип.

      Если ты, слившись с группой, хорошо чувствуешь ее праволевость, то степень эмпатии достаточна, выше не карабкайся и дальше не лезь, пользуйся врожденным чувством меры, слухом, вкусом и взглядом во всех их контекстах. Тебе это легко и вполне доставляет удовольствие. Ты увидишь, что существенной составляющей иероглифов взаимочтения являются идеомоторные события. Будучи приоткрытой и распознаваемой частью общего текущего знака, они могут быть даже описаны, но трудно представить, сколько понадобиться для таких описаний общих тетрадок и шариковских авторучек. Лучше оставить их восприятие за пределами нашего крошечного познающего сознания и скорее чувствовать их, чем видеть. На одни микродвижения глаз предстояло бы истратить тетрадок пять, а это десять авторучек; давай мимо этого, ибо сознательное познание - занятие для людей, склонных к безудержному самоограничению, когда очевидность плоскости Земли и вращение вокруг нее Солнца настолько очевидны для всех, что всё разнообразие мира помещается в куцее объяснение, и только ради этого объяснения работает сознание.


      Закрывшись от подачи знаков другому, ты ничего не прочтешь в другом, и ваше взаимное молчание станет абсолютным. Растить детей в таком мире охранительного безмолвия нельзя. Обеззначение общения, густо ползущее в интернете, ведет к познанию репродукций масок, а не мира людей как он есть, это маскарад, в который играть не вредно, но не стоит в нём жить. Мира людей и мира вообще. Заметим, что травинка, качающаяся под ветром, рассказывает нам о себе больше, чем она же - под микроскопом.

      Мир полон знаков, но это не знаки имени товарища Кастанеды, а реальное взаимочтение объектов/субъектов природы. Принуждение к жизни немногим лучше чем принуждение к смерти, а уж принуждение к предписанной жизни и вовсе равно́ ему.


      Предвзятость - главная помеха при чтении знаков, но именно она представлена взрослыми детям как знание. Преодолевшие предвзятость дети вырастают Эйнштейнами и Норштейнами, Спинозы не загонят всех в колхозы, а Маркс и Энгельс окажутся в одной почетной лодке, не считая собаки. Позаботься о знаках не читаемых предвзято, через фильтр мнимой осведомленности по саркастической формуле "а мы-то знаем что там на самом деле". Никто ни фига этого самого дела не знает, и мы плывем в безбрежной реке предвзятости по отношению к себе и к миру.


      Соврать знак невозможно, но увидеть его через кривое зеркало своей предвзятости, через призму суммарных детских обид или сквозь мрачное стекло своих потерь - это легко. Поэтому, друг мой, Навигатор, сосредоточь свое внимание на чистом чтении знаков тобой и группой и не ведись на красивые виньетки, отвлекающие рамочки, рюшечки, оборочки и демагогические фокусы, - не будь лохом в чтении знаков и не давай делать лохами детей. Это одна из твоих главных обязанностей - не дать обмануть детей - если ты дашь им чистое и честное чтение знаков, они и сами не обманутся и не поведутся.


      Большинство взрослых считает ребенка воспитанным и образованным, когда им удалось надежно навязать ему свой опыт, свои знания, свои представления, стереотипы, подходы, методы - свои ценности. Но все люди уникальны, наследуя чужого себя собой не станешь. Всё, что мы даем ребенку, должно быть только версией наших представлений о мире. Это важно для него, но столь же важно дать ему возможность искать и находить, пробовать и отвергать, снова стремиться вперед, разбив коленки в поиске своего уникального мира, в его воображении и воплощении, не лежащих под спудом наших предвзятостей, кем бы мы ни были.

      Да, во время штормов мебель должна быть принайтована к полу, но если вы введете ребенка в мир, где всё навечно вами закреплено и не подлежит изменениям, то у него останется только два варианта - смириться, подчинившись вам, или разломать всё к чертовой матери. Это цугцванг. Ребенок должен иметь возможность строить свой мир рядом с вашим и не ломать его. Ребенок - такой же человек, как и вы, и кто из вас чья собственность - ещё предстоит разобраться, если очень хочется.

      Взаимочтение знаков между двумя и больше суверенными мирами приятнее, чем борьба за доминирование и единственность собой утвержденного и собой заселенного мира. Смотри, сколько вселенных набивается в один вагон метро в час пик. Там у каждого - в поисках своей (маленькой) суверенной территории - есть два простых варианта: 1) Здесь есть только я. 2.) Меня здесь нет. У детей там вообще только один выход, - второй. Суверенная территория всегда чуть больше тела, хоть на полметра, но обрати при этом внимание - сколько вселенных, сколько уникальных миров поместится на маленьком пространстве пылинки, летящей в уголке безбрежного космоса.


      Происходя внутри границ естественного суверенитета человека, знак является суверенным по своему происхождению. Не все люди хотят ограничиться своим личным суверенитетом, в некоторых тлеет и вспыхивает завоеватель. В группе завоевателю делать нечего, там все расположены горизонтально, подтверждающие знаки этой горизонтальности устройства группы трудно не заметить и не прочитать. Завоевателям это скучно. Их потребность - все время свергать кого-нибудь и залезать на его место, стремясь к положению и состоянию "альфы". Когда они добираются до "альфы", то перестают править собой и подчиненным им миром правят их тараканы. Тараканы читают знаки своего господина вплоть до желаний его левой ноги и властвуют, заняв все важные для них ключевые посты. Такая вертикаль не оставляет выбора человеку, он должен либо встроиться в неё, либо быть репрессированным. Как видишь, к нашему с тобой делу все эти прыщики отношения не имеют, и они сами уйдут из группы, значит и от тебя. Пожелай им достатка и большого личного счастья, недостижимого для них: всё-таки они немножко люди. Если ты не заметишь в них людского, пожалей их просто как живых существ. Если где-то есть навигаторы завоевателей, пусть они найдут друг друга: мы с тобой не знаем настоящего значения нашей цивилизации, в которой они могут быть правы, а мы с тобой - нет.


      Дружище, я не обещал тебе простых текстов. Не потому, что я какой заумный, а потому, что не умею выразить то, что хочу, сделать это округло, точно и коротко. Я должен еще не раз извиниться перед тобой за витиеватость моих писем, мультипликацию пляшущих смыслов и отсутствие внятной кодификации и терминологии. Это письмо, например, я пишу тебе сразу после того, как вперился глазом в маленькую статейку, следующую за словами "идеомоторный акт" в небольшом по формату словаре. Описанное в объяснениях слов, как правило, мне знакомо, я не знал только самих объясняемых слов. И не знаю еще множество слов, которые можно было бы точно использовать в потугах моих объяснений.

      Вряд ли меня извиняет то, что я лучше умею делать дело, чем объяснять его. Поэтому я обещаю тебе и впредь - до конца жизни - читать словари от корки до корки, узнавая названия давно мне известного.


      Массив и скорость знаков в группе, ответов на них и ответов на ответы в какой-то момент на первом году приведут тебя в замешательство и на секунду поставят на грань паники - как же это всё успеть? Привычно ты постараешься сфокусировать прицел восприятия, но его можно иметь на чём-нибудь одном, а перед тобой мельтешат не только знаки, но и совершенно разные потоки знаков, возникающие, исчезающие, взаимосвязанные невыразимой универсальностью и полнотой жизни. В этот миг брось всё и расфокусируй всё. Политонию, полифонию и полиритмию жизни не поймешь, обращаясь к одной ее ноте или одному её такту. Ты будешь видеть и "понимать" это одно, а всё остальное покажется тебе аритмией, афонией и атонией, и ты ошибешься. Ты, которого полощут свои и чужие флуктуации по невероятному количеству осей, можешь продолжить дело, только вернувшись к себе, чтобы больше никогда не выходить из себя.

      Да, ты - орган группы, ответственный за качество вестибулярной ориентации каждого ее члена, ответственный за равновесие, но стремящийся и стремящий группу к цели не через обретение фундаментального покоя, а за счет движений, но не к покою, а равновесию многодвижущейся системы; покой и равновесие очень разные вещи, и жизнь не знает покоя, он - удел косной материи. Твоя ответственность - не потом на ковре у начальника, а в каждый миг жизни - перед собой и группой, ты не заметишь как одно сольётся с другим и станет "Мы".

      Как ты заметил, я даю тебе навигацию сначала в набросках и упоминаниях, а уже потом пытаюсь разворачивать смыслы. Один из них заключается в том, что никто никому не равен, но все равноправны. Пример с небестолковым собиранием цветочного букета под названием "И к э б а н а" при развертке смыслов поставит перед нами множество проблем. С одной стороны - как приятно, ах, красивый букет. С другой - это оторванные человеком головки цветов для услаждения взора. Цветы равны в своей смерти в букете, но если исполнять советский лозунг "всё во имя человека, всё во благо человека", то возникает вопрос: а каков этот человек, чтобы всё ему во благо за счет страданий и смерти других?

      Иными словами - где должна кончаться твоя воля при работе с группой и чем она должна продолжаться, исчезнув? Или ей не дано исчезнуть? Или что? Об этом я напишу тебе еще одно, отдельное письмо, а пока, как говорилось в журнальном варианте пособия по пилотированию лёгкомоторного самолета, "продолжение в следующем номере".

      Чтобы описать последовательно то, что существует параллельно, нужно родиться Фазилем Искандером. У меня это не получилось, терпи мои потуги скрестить в одном тексте несколько одновременно бьющих из-под земли смысловых потоков. Такое благодатное терпение непосредственно пригодится тебе в работе, впрочем, я уже об этом сказал.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 15 апреля 2018 года. Письмо 21

      Я там наврал в Заметках с "порогом ощущения". Думал, что это высота защиты от источника ощущения, а оказалось, что это высота самого источника. Так в словаре. Мне казалось, что высокий порог чувствительности лежит между мной и источником: чем выше порог - тем меньше почувствуешь. Оказывается, всё наоборот. Век живи, остальное приложится. Мои пардоны за необразованность. Надо бы исправить, но не дотянусь. Или это опять запутанка?

      "Научное" - это когда его может повторить каждый. У нас с тобой ничто не повторяется, всё неповторимо и потому ненаучно. Например, ты не можешь быть калькой с меня, а я не являюсь тобой. Это следует учитывать, читая. У́часть читателя, если он не безучастен, - в обретении чужого как своего. Не знаю как ты, а я когда вижу впервые чей-то гиперзнак, читаю характер, а уже вслед за ним всё остальное. Ты же, например, можешь увидеть сначала физиологию или генетический "каркас".Все эти предположения и допущения разности восприятия я оставляю тебе, поскольку пишу о себе.

      Точно так же, говоря о рамках этики, требованиях нравственности и обязательств порядочности, я исхожу из своих кодексов, а ты будешь исходить из своих - мы все разные люди.


      Вот группа вся перед тобой, и ты в ней же - перед собой. У тебя, как и у каждого в группе, есть своя воля, свои представления обо всём и обо всех, свои симпатии, свои точки проявления толерантности. Где же границы твоего вмешательства в группу, в каждого. В помыслы и действия, в поэзию группы и ее приземленный быт?

      Положение у тебя особое: тебе верят как навигатору и как человеку. Расставив эти границы и описав их, я погрешу против тебя и группы: фиксированные границы этики, нравственности и всего прочего этого ряда годятся разве для одного мгновения жизни и оно - видишь - уже пролетело. Закреплять миг дыхания или момент циркулирования крови в организме не только глупо - это смертельно. Придется быть готовым не только к мгновенному функциональному решению любой проблемы, но и обеспечить этот реальный функционал этически, нравственно, морально.

      Невозможно прочитать учебный текст о переправе по бревну и исполнить переправу по бревну. Надо ходить по бревну и не падать, потому что ты этого хочешь, а не потому что прочел учебник.

      Балансирование при решении ситуации между этичным и неэтичным, моральным и неморальным и прочее - сохранение равновесия меж тем и этим, того и этого, тех и этих. У тебя есть для этого природный дар, который начинает проявляться с предупредительности, тактичности и учтивости. Это твои перила, а солнечная, крепкая страховочная веревка над головой зовется Любовью. Надо за всё наперед простить всех без исключения и лучше это сделать давно. Вскоре станет очевидно, что дело не в бревне, не в идущем по нему или спорящим о чём-то на грани морали. Дело в тебе. Именно твоя конституция личности может и должна стать опорой для решения ситуаций в рамках этики, морали и нравственности. Задающий генератор - ты. Перелопатив себя, ты увидишь те свои особенности и свойства, которые, как минимум, подлежат рихтовке внутри твоего существа.

      1. Свои знания о группе и о каждом в ней ты никак и никогда не можешь использовать в своих личных интересах. Это - повседневная норма, непреложное правило навигатора. Решается задача просто: интересы группы и каждого в ней должны располагаться выше твоих личных интересов, а вскоре и заменить их. Захотев получать удовольствие в ущемлении себя ради других, ты получишь его сполна и никогда уже не вернешься к приоритетам какой-нибудь "личной выгоды".

      2. Ты должен быть максимально доступен для группы в период решения проблем, а когда группа не решает проблемы? Твоя искренность и открытость породит встречную искренность и открытость. Это позволит решать ситуации качественно и быстро, находясь в безбарьерной человеческой среде, ты не захочешь ударить лицом в грязь, сработать некачественно (схалтурить). У детей мало опыта жизни в безбарьерной среде. Нечаянно они будут зашибать тебя, наступать на твои любимые мозоли, и для многих первой школой нравственности станет именно доступность каждого для каждого. Тут и выдвинется наверх самый важный вопрос: какой ты? Какой я, какой он, какие они? В тебе изрядно поковыряются, - они уже не раз обмануты взрослыми, бравшими их в попутчики, когда оказывалось, что всё твое дело - исполнять приказы и распоряжения взрослых. Потерпи, оно того стоит. Сколько надо, столько и потерпи. И вообще, если не хочешь и не можешь терпеть, выйди отсюда на пару минут и больше не возвращайся.

      3. Ты должен быть максимально информирован о факторах, в которых пребывает группа. Вникать в каждый фактор тебе не даст время, учитывать каждый из них не хватит места, а выводить синтетические алгоритмы действий при твоем тотальном самоконтроле не даст сознание. В многофакторной ситуации выключи сознание и перестань контролировать свои автоматические действия. Группа всегда живет в многофакторной ситуации в той или иной степени, факторы перемещаются из второго ряда в десятый, из двадцатого в первый, но не считай ряды, позаботься заранее о качестве автопилота, и он не подведет вас.

      "И тут вдруг", а ты уже сто лет готов к этому вдруг, и у тебя есть время заметить цветок на скале.
      Цветок на скале глубоко поражает воображение. Ради него стоит жить. Перед ним и ответишь за собственные представления о себе самом - за свою "Я-концепцию", о которой тут речь.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 16 апреля 2018 года. Письмо 22

      Давай расскажу тебе, как с годами менялся состав группы на Тропе. Ты обязательно с этим столкнешься, и нередко многое будет зависеть от твоего верного выбора конфигурации и структуры группы в реальных текущих условиях.

      - Вы бы лучше собрали самых трудных из всех классов и пошли бы с ними в этот свой поход, - сказала директриса.
      Это было начало марта 1966 года, я обошел классных руководителей, составил список и собрал через день весь цвет школьного общества в каком-то свободном классе. Ребята сели за парты, замолкли и уставились на меня с удивлением, похожим на осуждение. За партами сидели по трое, трудных набралось много, и это были пацаны.

      Выслушав моё краткое вступление, Кот запел:

      - Ле-етят у-утки. А мы идем в поход.

      Все согласились, стали переглядываться, подмигивать друг другу и тут же завязали, как я заметил, несколько небольших группировок неизвестного мне содержания.

      - А когда пойдем? - спросил рыжий грубый, несносный матерщинник Соловей.

      - Завтра, - сказал я. - Завтра суббота, вернёмся в воскресенье вечером.

      Тут же опять наступила тишина.


      То есть, Тропа началась с экстремального по содержанию путешествия с криминальной детской оравой. В субботу к 16-30 явилось 56 человек, но решились пойти, в конце концов, поменьше, но я напрочь забыл, сколько. Может быть, сорок семь. Про этот замечательный поход я уже писал раза два в Заметках, не буду повторяться. Через месяц после похода в группе устойчиво закрепилось восемнадцать человек, которые хотели "ещё" и готовы были ради лесной тишины и свободы наступить на горло собственной "Мурке". Через год, победив в нескольких соревнованиях по спортивному туризму и в турслетах, мы были замечены районными туристскими деятелями, среди которых был и Юлий Львович Вольф, одноклассник Михаила Анчарова и друг его семьи. Я в то время уже вышел работать в интернат и должен был вести интернатскую команду на городской слет.


      Интернат ?6 и школа ?346 не дружили. Так сложилось исторически, хотя располагались они близко друг от друга - в минуте ходьбы. Летом со школьной группой мы сходили в "единичку" - дальний поход первой категории сложности, начав его в кубанских степях, преодолев Главный хребет и закончив в бухте Инал. Где же еще? В бухте моего детства, где спустя много лет построил свою дачу губернатор, на забор которой покушался с писчими принадлежностями (согласно утверждениям прокуратуры и суда) Евгений Витишко, отсидевший за этот забор (и слова на нём) там, где я сижу теперь. Но я не об этом.

      Пока мы шлялись по лесам и горам со школьниками, все они были сняты с учета в детской комнате милиции и стали увлечены палатками, клевантами, компасами, рюкзаками, обвязками и прочими причиндалами спортивного туризма. Особенно потрясло педагогический коллектив школы то, что Соловей перестал материть всех подряд учителей и начал со многими из них чинно и сердечно здороваться. Я не бросал свою школьную группу, но на слёт предстояло идти с интернатской командой. Раз-два в неделю в каком-нибудь просторном дворе Денисовского или Токмакова переулка те и другие, вооружившись штакетинами сходились в смертном бою стенка на стенку, а я теперь попадал между этими отчаянно враждующими стихиями.


      Сошлись в дворике ровно напротив прохода в интернат в Денисовском переулке. Там недавно поставили несколько "хрущоб", двор получился длинным, и все поместились. Драка "стенка на стенку" в те времена никогда не начиналась сходу, обе стороны образовывали свои "стенки", перебрасываясь обидными ругательными репликами и оценивали численность и решительность противника. Этот небольшой временной пятачок между событиями я и использовал, встав между стенками, - меня знали и те, и другие и сразу заметили. Молча я разделся до пояса, не щадя пуговиц на рубахе, которых вечно не хватало. Время было морозное, и ребята из обеих стенок затихли - центр события перешел на меня. Я встал крепко и заорал:

      - Пока меня не свалите, друг друга не тронете!!!

      Мне было двадцать, а в школьной "стенке" были десятиклассники, не сильно отличавшиеся от меня по габаритам. Старшими в интернате были щуплые восьмиклассники (интернат был "восьмилеткой").

      - Кто первый?!! - заорал я со страшной силой, громко и раскатисто. Мои трахеи еще не были сломаны, и я орал так громко, как хотел. В "стенках" наступило лёгкое замешательство - те и другие знали, что шутить со сказанным словом я не буду. Через несколько секунд, положив штакетину на плечо, ко мне двинулся Кот. Он подошел и встал рядом со мной, а не напротив.

      - Ну?! - крикнул я.
      В руках у меня ничего не было. Кот швырнул штакетину в снег и быстро, рывками разделся до пояса. Из интернатской цепочки к нам подошел тщедушный пятиклассник Кротик и сделал то же самое.

      - Крот, оденься, простудишься, - сказал я.
      Это стало поворотным моментом: те и другие стали бросать оружие и уговаривать Крота одеться. На него ополчились все, кто-то щедро поливал его матом, кто-то уговаривал вполне цивилизованно. Крот стоял худой, узкоплечий, в своей вечной прилизанной прическе и молча смотрел куда-то вбок. Андрюха-Кот обнял его за плечи своими теплыми руками и притянул к себе. Кротик заплакал от запоздалого страха.

      - Мир! - сказал Соловей своим. - Кидай штакету!

      Но ни у кого уже не было штакет.

      - Выяснить отношения можете в субботу на соревнованиях по туртехнике, - сказал я. - Девчонок только найдите. Состав команды - четыре парня и две девочки.

      - А сколько команд можно выставить? - спросил Соловей.

      - До фига, - сказал я. - Вы столько девчонок не найдете, их мамы не пустят.

      - Юр, оденься, - попросил Кот.

      - Пошли вы все в пень,- сказал я, забрал одежду и ушел, оставив всю толпу на месте встречи, заметив только, как Кот заботливо, как старший брат, одевает Кротика.

      Соревнования в субботу-воскресенье происходили под мокрым снегом и закончились честной победой интернатских, хотя подготовлены они были хуже. Полоса препятствий, которую команды проходили на время и на штрафбаллы, состояла из укладки рюкзака, бега в мешках, прыжков по "кочкам", переноске "пострадавшего", навязки трех узлов из шести, установки двухскатной палатки-"полудатки" и разжиганием костра с пережиганием киперной ленты на высоте 1 м.

      Результатом соревнований стало самоформирование сборной команды из школьных и интернатских. Такая команда не вписывалась ни в какой реестр, и Вольф предложил считать её сборной района, предоставив нам помещение для занятий и кой-какое снаряжение в районном ДПШ, располагавшемся в помещении старой биржи на Переведеновской площади. Так появилась закладка "четыре плюс две", открывшая девчонкам ход в наше трудновоспитуемое пространство. Сбалансировав себя по гендерному составу и потеряв безоглядное мальчишеское движение вперед "несмотря ни на что", группа приобрела остойчивость, внутренний уют и более широкие возможности перспектив внутренних взаимоотношений. Именно из неё выросла первая тропяная свадьба "Наташка + Вовка". Я как-то еще расскажу про них, это красивейшая история любви, а пока я не об этом.

      В ДПШ на нас засмотрелась девчачья туристская группа инструктора Валеры. Побывав пару раз с нами вместе на каких-то соревнованиях, они поблагодарили инструктора Валеру за то, что он уделил им так много времени, и в полном составе припёрлись проситься к нам на занятия. Я метнулся к Валере. Он сидел красный до ушей и попросил меня:

      - Юр, пожалуйста, возьми их.

      Я бросился говорить ему, что конфликты бывают и что они проходят, но он не стал слушать и твердо сказал:

      - Это не конфликт, Юр. Я больше не буду с ними работать. Нельзя. Возьми их, это хорошая команда.

      Девчонки были замечательные, устремленные к служению, умелые в лесной жизни, добрые и ничуть не капризные. С ними пришли к нам и два единственных мальчика Валеркиной группы - Шурик и Саня, но их не хватило для статистического равновесия. Тропа на время стала девчачьей. Только к началу 70-х годов удельный вес мужчин позволил назвать Тропу зеркалом общества.

      ...Выбивая свою большую красивую трубку, Вольф сказал:

      - Тебя хотят пригласить на должность районного турорганизатора.

      - Меня? - испугался я. - На ваше место? Это как, Юлий Львович? Я не пойду!

      - Сядь и успокойся, - сказал Вольф. - В другой район. Там тоже больше восьмидесяти школ.

      - Я ребят не брошу, - сказал я.

      - А ты и не бросай. Приходи, занимайся или туда пусть к тебе ездят. И хватит побеждать на слетах. Пора их организовывать и проводить. Ты уже надоел со своими победами.

      Параллельно с этими событиями наша музыкальная джазовая команда лишилась помещения для репетиций возле метро "Семеновская", и друзья-музыканты предложили мне бросить мои "детские" затеи и полностью уйти в профессиональную музыку. Перспективы были заманчивые, и я глубоко задумался над своим будущим, впервые в жизни полагая, что стою перед очень важным выбором. Я задумался. После оттепели никто не мог предположить, что джаз вскоре опять превратится во враждебную буржуазную "музыку толстых", а потом и вовсе сойдет на нет в стране, так и не успевшей научиться акцентировать на вторую долю и продолжающей давить на первую.

      К тому же мои сердечные дела явно перерастали в семейные, и надо было думать обо всём вместе, а не по отдельности. И я задумался обо всём вместе. Школьных я мог бросить, хотя это немыслимо, но если сильно поднатужиться... Музыка никуда не денется, она всегда со мной, а я с ней. Не мог я бросить только интернатских и свою нарождающуюся семью. В интернат я пришел и сразу оказался - с первых минут - в середине гражданской войны взрослых с детьми, сразу и однозначно встав на сторону детей. Как я мог их бросить посреди боя? Мы уже брали призовые места на городских турслетах, а наш "театр миниавантюр "Сквозняк"" не мог отбиваться от желающих вступить в его труппу, весьма неодобряемую дирекцией. Серёга Кечаев, пародировавший на сцене нашу директрису ровно ее голосом и манерой говорить, вызывал в интернатском взросляке ужас и негодование. Об интернате я еще расскажу тебе, а пока - надо сделать выбор. Не успел я отбиться от "Орленка", который настойчиво тянул меня в свои ряды прямо из школы, как снова предложения, от которых надо отказываться. Педагогом я себя не считал и был всего лишь неплохим инструктором по туризму и довольно внятным человеком в экстремальных ситуациях.

      Группа в то время насчитывала 36 человек (две подгруппы) и была несколько деформирована и травмирована собственными трансформациями. Структурно она была рыхлой, но сохраняла свое идейное единство, а я был одержим вопросом: что будет с группой, если в неё не вмешиваться, а только помогать в чрезвычайных ситуациях? Своих школьных я мог продолжать опекать не работая в школе, но доступ к интернатским был бы закрыт не работающему в интернате.


      Я заметался, но победила дружба. Дружбу звали Таня Карандашова. Когда-то она вожатила в какой-то отдаленной школе-новостройке, потом нечаянно вышла замуж за секретаря райкома комсомола и оказалась сотрудником райкома. Работать двум людям с одинаковой фамилией в одном райкоме было неприлично, и ее вскоре перевели в райком другого большого московского района и назначили заведовать каким-то отделом вроде "массовой работы" и что-то еще со школьниками.

      Она была умная, и ей нравилось то, что я делаю, и что я долдоню по клавишам и пою песенки - она видела Тропу в лесу и была полна желания нас куда-то продвигать. Приехав ко мне в интернат в разгар моих выборочных терзаний, она спросила:

      - Юр, а ты можешь сделать чтобы мы поговорили, и никто из детей в это время не лез? Они же все время на тебе висят.

      - Могу, - сказал я, выглянул за дверь и сказал собравшейся возле нее кучке:

      - Народ, извините. Нам надо поговорить вдвоём.

      Народ понимающе закивал, а Вовка Маврин сказал:

      - Ты закройся изнутри, у тебя же есть ключ.

      - Точно, - сказал я. Ключ лежал в кармане, я достал его и запер дверь изнутри. "Он занят, не лезьте", звучало за дверью, потом всё затихло.

      Мы сели с Таней с двух сторон стандартного стола с пластиковым покрытием, и она спросила:

      - Ты знаешь, что этот интернат закрывают?

      - Как? - опешил я.

      - Пока не говори никому.

      - А что же будет с ребятами? - спросил я.

      - Их расформируют по другим интернатам.

      - Почему? - спросил я. - За что?

      - Ни за что. Идет переформирование всей интернатской системы.

      - Что я могу сделать? - глупо спросил я.

      - Тебя возьмут работать в любой интернат. Но я хочу предложить тебе большее, - сказала Таня.

      Я молчал. Полоснула по сердцу предстоящая боль разлук. Таня поняла.

      - Ты сможешь собрать своих ребят у меня в районе, - сказала Таня. - Нам нужен районный турорг.

      - Так это ты?! - удивился я.

      - Я, - сказала Таня. - И не только я. Это коллективное решение, считай, что я к тебе обращаюсь от многих людей.

      - А когда нас закроют? - спросил я.

      - Возможно, уже в этом году, - сказала Таня и спросила, показывая в угол:

      - Это у тебя палатки?

      - Да, - сказал я. - Палатки.

      - Сколько? - спросила Таня.

      - Четыре.

      - Сорок палаток тебе хватит, чтобы провести районный турслёт? - спросила Таня.

      - Хватит.

      - Я в любом случае позову тебя с твоими ребятами делать нам турслет, если даже ты не пойдешь к нам на ставку.

      - На какую ставку? - нелепо спросил я, хотя уже понял, что речь идет о зарплате.

      - Восемьдесят рублей в месяц сразу и сто со следующего года, - объяснила Таня.

      - А как мои будут ездить туда? - спросил я. - Это же другой конец города.

      - Твои всегда к тебе доедут, ты же знаешь, - сказала Таня.

      - Мои доедут, - согласился я. В голове замельтешило будто я находился среди нескольких играющих разное духовых оркестров. Сумятица, суматоха чувств посещали меня в жизни редко, но сейчас было именно это.

      - Нет, - сказал я твердо. - Таня, я врос в этот интернат. Я не могу их бросить.

      - Никто не заставляет тебя их бросать, - спокойно сказала Таня. - Ты получаешь новые, гораздо более широкие возможности работать с ребятами. Не принимай решение сейчас, подумай до завтра. У тебя есть мой телефон?

      - Только старый, "первомайский", - сказал я.

      - Вот, возьми. И позвони мне завтра.

      За дверью уже страстно сопели и шуршали народные массы.

      - Пожалуйста, хорошо подумай, - попросила Таня уходя.
      Я кивнул.

      Потом позвонил моему другу - выросшему тропяному - Володе Панюшкину и сказал:

      - Вов, мне сделали предложение.

      - Кто? - спросил Вовка.

      - Таня, - ответил я.

      - Её же еще вчера звали Оля, - изумился Панюшкин. Я стал что-то мычать. Володя сообразил, что я не в духе и сказал:

      - Сейчас приеду. Ты где?

      - В родном инкубаторе, - сказал я.

      "Сейчас" от 16-й Парковой до Доброй Слободки - это минут сорок пять. Вовка приехал, и его тут же облепили знакомые четвероклассники, которых он недавно водил в поход. Он снял их с себя бережно, но настойчиво, и сказал мне:

      - Пошли гулять.

      Мы спустились по Доброслободской, вышли на Яузу и пошли, обсуждая мою будущую возможную работу в ДПШ на Мосфильмовской.

      На следующий день я позвонил Тане Карандашовой, у которой уже была другая фамилия после замужества.

      - Правильно, - сказала она. - Я боялась, что ты ошибешься. Приезжай.


      Через несколько дней Вовка привез ко мне в мой новый ДПШ всех моих интернатских. Я объяснил им, что наше гнездо теперь будет здесь, что тут никто не будет нас гонять и что походные перспективы здесь гораздо больше, чем в интернате. Спустились на склад, посмотрели снаряжение.

      - Капэ надо пошить, здесь нету, - сказал Ешка.

      - Пошьём, - сказал Панюшкин. - Их нигде ещё в Москве нету, спортивное ориентирование только начинается.

      Капэ (КП - контрольный пункт) - большие каркасные кубы из красного и белого материала, обозначающие точки для отметки на карте при спортивном ориентировании. Скоро оно полыхнет по стране, пойдут чемпионаты, городские и областные соревнования, а пока капэ шьются в комнатушке Вовки Панюшкина, а фотокарты для участников печатаются в моей ванной комнате.


      ...Кажется, я увлекся деталями и всякими попутными описаниями, а нас с тобой в этом тексте интересуют только приключения структуры и численности группы в разные годы. Прошу прощения.


      В новом ДПШ интернатских, школьных и сборных переведеновских оказалось восемнадцать. Это полная группа в её предельной для похода численности, если она будет больше, то рассыплется. Согласовав дни и время кабинетных занятий и приняв во внимание, что у меня теперь должно быть четыре группы по 12-15 человек, наметили график занятий. Попутно в восьмидесяти школах района появились объявления о наборе в туристскую секцию. Работа районного турорганизатора широка и масштабна, а всё, за что взялся, я должен делать хорошо, качественно. Приходящие новички попадали на кабинетное занятие с выходом в однодневный поход уже в следующую субботу. Там они попадали обедать на стоянку двухдневного похода группы, вышедшей раньше. Это была "карусель", мы запустили в нее все четвертые классы района. Сходив в однодневку и побывав еще на одном суровом кабинетном интенсиве, новички выходили в двухдневный поход - с ночевкой в лесу, куда на второй день к обеду придут новые новички-однодневщики.

      Группа стала расти, в нее вцеплялись, почуяв подлинность жизни и спокойную стилистику, замечательные ребята, что довольно быстро и ощутимо сказалось на качестве группы. Такой состав мог уже решать серьезные задачи и мы приняли на себя координацию разрозненных по стране групп, произведенных на свет коммунарским взрывом "шестидесятых".

      То, что произошло с нами дальше, я уже подробно описывал, когда рассказывал о Союзе Отрядов.

      После вселенской катастрофы 1971 года, которую на нас любезно опрокинули, группа, точнее, её остатки, рассредоточилась по домам, а ситуация была похожа на сегодняшнюю - вроде и хочется протянуть встречную руку, но как бы не вляпаться. О том, как Тропа продолжилась в 70-х годах и снова набрала силу, я тоже писал, - всё это сделал один тринадцатилетний пацан, сказавший "а пошли они все. Надоело".

      Тропа расположилась в области, нашей головной организацией стала областная туристская станция, куда мы с Панюшкиным вскоре были приглашены работать инструкторами-методистами. Этот период нового становления Тропы застали Ланцберги и еще многие замечательные представители песенно-спасательного медсанбата, лечившего души и стремившегося к человеческому в человеке. Мы вполне оправились и благодаря своей непрерывности, с 1966 года были мощной оснащенной группой с высокой степенью самоопределения, самоорганизации и самостояния.

      Нависшая над всеми Олимпиада 1980 года в Москве опять прорвала над нами канализацию, я снова исчез, причем - своим ходом, без насилия надо мной - других выходов не оставалось, а этот был неизбежным - возле дома всё время дежурил "чумовоз".

      Провала в деятельности группы, однако, не случилось, - она жила и работала сама, дожидаясь лучших времён, а ко мне в подвальное дурдомовское окно минимум раз в неделю заглядывали родные ребячьи морды, я и сейчас помню их в этой небольшой форточке, как они пролезали через заборы и охрану - до сих пор не знаю.

      Тропа всегда была возрастной, расположенной на пороге юности. Когда я вернулся, ребятам и девчонкам было уже по 15-16 лет, а притока новичков не было. Взяться им было неоткуда. К тому же я за время отсутствия потерял стереоскопию и цветность мира, перестал различать его запахи и вкусы, плоская одномерность бытия одолела меня, а группа жила во мне где-то под спудом памяти, не вызывая никаких свежих эмоций.


      Лена Чебан позвонила неожиданно и сказала:

      - Завтра тебе принесут билет на самолет, послезавтра у тебя концерт в Новосибирске, встречать тебя в аэропорту будут детдомовские.

      - С чего это всё, Лена? - удивился я. - Что за такая затея?

      - Не твоё дело, - сказала Чеба. - Послезавтра чтобы был здесь.

      Я пожал плечами и положил трубку. На следующий день курьер-разносчик принёс авиабилет до Новосибирска. Через день я полетел, взяв гитару. Уж петь так петь, сказал Котенок...

      Рейс немного задерживался, и я купил в буфете на последнюю денежку шесть миндальных пирожных - меня будут встречать какие-то детдомовские, наверное, дети.

      Через пару часов полета что-то случилось с нашим 154-м. Он резко клюнул вниз, стал трястись и раскачиваться, какой-то бешеный вой несся вместо шума двигателей. Экипаж ничего нам не говорил, они все куда-то попрятались. Мы явно падали, люди паниковали, в ушах у меня давило и звенело как при перепадах давления, и я спокойно сидел закрыв глаза. Среди общего шума и вскриков раздался совсем детский но гневный голос:

      - Папа! Когда же будут давать карамельки! Ты же сказал!

      "Пирожные пропадают", вдруг осенило меня. Едва приоткрыв глаза, я засунул руку в сумку и стал поедать оттуда миндальные пирожные, одно за другим. Когда я надкусил шестое, самолет предательски выровнялся и стал набирать высоту. Гул прекратился. Чертыхнувшись, я доел и шестое пирожное, похожее на большое овсяное печенье. Мне стало нехорошо, оттого что прилечу я с пустыми руками. Собственная жизнь меня по-прежнему не интересовала.


      Стайка ребятишек, человек 10 или 12, в одинаковых казенных детдомовских пальто ожидала меня у выхода с рейса. Лет им было по десять-двенадцать. Увидев мужика с гитарой, они тут же двинулись ко мне навстречу и окружили меня:

      - Здравствуйте, - сказал я.

      - Здравствуйте, - нестройно, но тепло сказали они. "Реакции на чужого" у них явно не было. Смотрели открыто, улыбались.

      - Меня зовут Юра, - сказал я. - А вас?

      - Детский дом номер один, - ответили они довольно стройно, а худенький хитролицый мальчик протянул мне руку и сказал:

      - Петька.

      - Здравствуй, Пётр, - сказал я, и пожал ему руку.
      Тут же без суеты выстроилась небольшая очередь желающих лично представиться. Представились все, и я подумал, что хорошо бы запомнить имена - ошибаться в именах неправильно и неприлично.

      - Вы одни? - спросил я, не видя вокруг ни одного взрослого, причастного к нашей встрече.


     <продолжение пока не найдено>


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 18 апреля 2018 года. Письмо 22

      Когда тебе нужно найти Потеряшку в лесу или в горах, ты должен стать им и идти как шёл он. Стать другим легко, когда ты уже стал самим собой. Стать другим - не значит вселиться в него. Ты становишься ещё одним им. Потом тебе захочется становиться не только Потеряшкой, но и каждым, кто вокруг тебя. Потому что это очень увлекательно, аж захватывает дух. Побывав другими попеременно, ты не захочешь расставаться с ними и поселишь в себе всех сразу, добавляя к ним не только ближних, но и дальних.

      Я был ещё школьником, когда прочитал, что в Греции военная прислуга "черных полковников" срезала бритвами кожу со ступней десятилетнего мальчика, чтобы он заговорил и выдал секреты сопротивления. Я стал им. С тех пор я благодарю Землю за каждый мой шаг по ней. Все, кто живет в тебе, никуда не денутся. Места хватит всем и еще останется, чтобы поселить тех, у кого пока нет дома внутри тебя.

      Когда ты взял след Потеряшки, обрати внимание на то, что факторы выбора пути бывают не только статичными, но и внезапными, неожиданными. Здесь могла взлететь птица из травы, тут размечай возможные порывы ветра, а вот здесь - внезапный страх неправильного пути. К ветру Потеряшка пошел спиной, вздрогнув от взлета птицы, метнулся в сторону, а страх ошибочного пути погонит его вверх и так далее. Проще, когда Потеряшек двое или больше - они будут идти по логике.

      Важно догадываться, к кому пошел Потеряшка. К маме - это одно, к папе - другое, к тете Клаве - вовсе третье. Это разные пути, у них разный стиль, разный окрас, разная логика. Когда ты найдешь Потеряшку, на тебя посмотрят с удивлением, будто ты экстрасенс какой. Но ты всего лишь стал им и потому нашел его.

      Отвлекаясь от группы на часы, дни или недели, ты будешь чувствовать всех и каждого как чуял Потеряшку. Он всегда в пути, этот Потеряшка, но не каждый хочет им быть.

      Быть собой и всеми Потеряшками - твоя профессия, мой юный Навигатор. Осторожничая за другого, ты научишься сохранять себя. Это пригодится всем остальным твоим поселенцам. Сразу и навсегда.
      Если ты любишь себя как собственник, то никогда не сможешь быть другим - в тебе нет для него места. Одиночество человека во вселенной начинается тогда, когда он заплатил, а ему в ответ ничего не дали. Он топает ногами, возмущается и становится ненавистником мира, в котором живет. Научая ребят безвозмездности жизни, ты будешь сталкиваться со множеством трудностей - человеческий мир пока устроен возмездно. Промежуточную площадку на пути к безвозмездности ты найдешь в получении удовольствия от отдачи. Удовольствия от невзаимности быть не должно, оно нами с тобой не рассматривается и для наших ребят не существует, это мазохизм. Счастье отдавать - тоже возмездие, за то, что ты отдаешь, поэтому с желающими иди на следующую ступень, когда отдавать себя и своё - не поступок, а часть естественного течения жизни: потребность.

      Вера Бога в человека восхищает меня, она поразительна. Дотянуться до такой Любви - выше моих сил, но что-то получится у тебя. Путь в безвозмездного себя нужно показывать осторожно и никогда на него не толкать.

      Автор приносит благодарность Елизавете Глинке, Франциску Ассизскому и Иисусу Христу за помощь в написании этого текста.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 21 апреля 2018 года. Письмо 23

      Одна из важных твоих забот - приглядывать за динамическим равновесием группы. Вот вершина, на которую вы хотите взойти. Она - цель. Вот препятствия на склонах вершины, которые предстоит преодолевать, чтобы взойти на вершину. Препятствия - это задачи, которые должны быть решены для достижения цели. Решение любой задачи содержит в себе выход системы из равновесия, нелинейность и возмущение равновесного потока жизни. Рассматривая (ощущая) равновесное линейное движение как покой (велосипедиста, летящего самолета), ты обнаружишь, что в этом состоянии препятствия не берутся - задачи не решаются. Для преодоления необходимо возмущение системы, выход её из состояния "покоя", который здесь обозначим в кавычках.

      Решив задачу, бывалая и хорошо самоорганизованная группа сама вернется в состояние динамического равновесия - у нее для этого есть навыки, ее цель остаётся её целью, а привычная дисциплина взаимоотношений, имеющая причиной совместное движение к цели, будет хорошим подспорьем к совместному возвращению в равновесие.

      Всё это равно годится для решения любых задач, включая моральные, нравственные, интеллектуальные. В любых масштабах.

      При ходьбе, заметь, человек всё время - на каждом шагу - выводит себя из состояния покоя, при этом возвращаясь в него, снова теряя для решения задачи - совершения следующего шага. Разглядывая всё это, мы с тобой упремся в позвоночник как причину качества движения и вмиг поймем, что дело в подвижности и проводимости станового хребта и его генерального канала.

      Становой хребет группы, который бывает составлен из 5-7 человек, и есть твоя забота. Поощрение проводимости и сохранение подвижности станового хребта группы счастливо озаботят тебя и ты больше не станешь стремиться к "крепкой основе", где все позвонки намертво соединены сталью и бетоном, между ними нет подвижных дисков-мебран, подчеркивающих особость каждого. Такое крепление хребта годится разве что для таксидермистов. Чучело группы, её макет с таким хребтом иметь можно, оно будет неплохо смотреться, но даже простейшую действующую модель из этого не сделаешь, не говоря о живом.


      Тебе может показаться, что я подбиваю тебя к разрушению основы группы, которая так тебе нравилась с самого начала своим единством, но именно в единстве и заключена смертельная опасность. Подвижность, люфт, рысканье так же важны в группе, как ее костлявость. Позвонки должны быть разными и крепиться подвижно.

      Про рысканье ещё поговорим, это важнейший атрибут движения, которому можно противопоставить только тупое движение вперед по прямой - любой ценой к великой цели.

      Берегись монолитности группы. Береги группу от монолитности.

      Выкинь свою джипиэску. Для уважающего себя путника достаточно компаса и карты. Пусть всякие аккумуляторы зависят от тебя, а не ты от них. Зависеть от себя - опасность гораздо меньшая, чем все остальное. Тропа каждый свой миг жила в состоянии, которое можно назвать "мы только что собрались вместе и тут же можем разойтись". Расходиться, однако, не хотелось, и группа прожила в этом мгновении "свободного собрания" сорок лет.

      Исключение из правила свободного выхода было только для беспризорных в приюте - если ты пришел и "вписался", а потом самовольно ушел - не возвращайся к нам. Такая "поправка" нужна была для противопоставления нас криминальной среде, из которой приходили беспризорные. На Тропе для них в то же время работал закон свободного выхода, но сохранялась и трудность возвращения при самовольном уходе. Между приютской жизнью и деланьем тропы есть существенная разница, она и определяет разное применение правил в тех и других случаях.

      - Работы закончены, все свободны, - говорю я на последнем метре тропы в середине августа.

      - А мы и были свободны, - искренне удивляется Боцман. - Несвободные давно уехали.


      В общем, ты понял.

      Ты тоже свободен отвалить от меня в любой момент. От меня, но не от группы, если ты взялся за её проводку.

     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 26 апреля 2018 года. Письмо 24
      Чужим умом приятно измерять собственную глупость. Чужой ум вызывает восторг и восхищение, а если не вызывает, то значит твоя глупость крепко вцепилась в тебя и неистово защищается. В детстве ум не очень-то умеет выразить себя и прячется за неуклюжестями самовыражения; угадывать его и сотрудничать с ним - твоя важная задача.

      Ум ребенка не собран в его голове, как у взрослых. Он существует в каждой клетке его организма. Особенность детского ума заключается в принципиальном отсутствии опыта, отягощающего познание, что на поверхностного наблюдателя производит впечатление глупости. Лет до четырех, иногда до пяти, ребенок углубленно занят познанием собственного тела и возможностей взаимодействия тела с окружающим миром. Тут снова надо оговориться, что душа ребенка не располагается где-то в районе средостения, а существует в каждой клетке, к восьми годам стараясь действовать уже за пределами тела. Сложность общения ребенка с его собственной душой обусловлена именно тем, что он не может и не должен осознавать ее отдельно. Это исключает возможность его диалога с душой, ибо для диалога нужны хотя бы двое, а он - один.

      До восьмилетнего возраста, однако, нужды в таком диалоге нет: детская душа живет внутри материнской, такой диалог был бы похож на беседу матери с плодом, еще находящимся в утробе, - его зависимость от матери слишком велика, чтобы быть фигурантом диалога.

      У детдомовских, отказных, зачатых в нелюбви и рожденных в неволе - всё по-другому, о них надо писать отдельно.


      С восьми лет всё зависит не только от плотности материнского инстинкта, но и от мудрости матери, понимающей, что подходит пора ревизии представлений о соединяющей их с ребенком духовной пуповине. Восемь-двенадцать лет - период, когда формируется (может формироваться) самостояние ребенка, и материнское сердце в это время обязано трудиться в союзе с материнским разумом. С 12 лет - переходный, переломный, "трудный" возраст утверждения себя через собственные опыты. Но никаких трудностей в этих периодах не будет, если сердца и умы родителей и ребенка трудились вместе до этих самых двенадцати лет.


      Конечно, среднеарифметического ребенка не существует. Его особенности обязательно выведут тебя за пределы любых классификаций и систематизации, поэтому спрячь эту возрастную линеечку в карман и пользуйся ею только в теоретических рассуждениях. На каждого ребенка есть своя линейка. Она́ - твоя забота, а не общая линейка для всех, не годная для каждого.


      Самая частая ошибка родителей - неумение и нежелание вовремя передавать ребенку сферу ответственности для роста территории его личности. То ребенку навяливают то, к чему он явно не готов, или чему он вообще не сроден, то жадничают отдать уже доступное ему и желаемое им. Такая раздербаловка и закладывает все будущие "трудности" возраста 13-15 лет. Делегировать ребенку свободу и ответственность надо всегда, дело только в масштабе. Ключ к пониманию - в образе матери, которая не сосет свою грудь для кормления ребенка, а делегирует эту возможность маленькому отдельному комочку от её плоти, всячески помогая ему, но не исполняя за него то, что он может и должен делать сам.

      Распознавая ум своего ребенка и измеряя им свою родительскую глупость, ты будешь с самого начала его жизни сотрудничать с его умом и не попадешь в капканы необходимостей "перевоспитания".


      Помоги каждой матери доверять своему ребенку не меньше, чем себе. Помоги добавить материнскую мудрость к материнской любви.
      Неожиданностью для тебя может быть только "ик" и "пук". С некоторой натяжкой можно прибавить в этот список падение метеорита в костровой круг, но это случается реже. Всё остальное неожиданностью для тебя быть не может. Ты включен во всё происходящее в погоде, природе, в группе, в каждом и во всех, в рельеф, на котором вы находитесь, в социальный статус местоположения - ты нафарширован множеством идущих и бегущих процессов и всегда вовремя сделаешь то, что нужно, чтобы предотвратить внезапное. Пилотировать среди множества факторов - занятие вполне мужское, оно доставит тебе удовольствие.


      Сторонний человек может подумать, что ты обречен всё время находиться в напряжении, на взводе, в мышечной и прочей готовности, но - успокой его, для тебя все эти готовности - своя тарелка, пусть даже летающая. Такая функциональная готовность нарабатывается постепенно, но захотеть её можно сразу, если это желание обещает тебе удовольствие от включённости. Через несколько лет эта включенность станет привычным фоном, твоим неотъемлемым свойством, той незаметной необходимостью, без которой тебе не хочется обходиться. Слышать всё не напрягая слух, видеть всё не напрягая глаз, спокойно наблюдать внутри себя прогностическое поле смыслов и событий - твоё нормальное состояние, ничего экстремального в нём нет.


      Посреди дровяного часа ты вдруг скажешь группе: "Славка рубит опасно", и группа передаст ему твои слова, если успеет. Ты видел, что Славик ушел с "канадой" в лес, это топор с длинным, особой формы топорищем, ты знаешь его звук при нормальной работе, но ты слышишь, что у Славки лезвие "отзванивает", чего не должно быть.

      Множество микротравм и даже травм можно предупредить, если видишь и слышишь, но если звук работающей на дровяном группы массово нехорош, дай команду "стоп работы!", все подойдут к тебе, и ты скажешь:

      - Многие работают опасно. Количество йода и бинтов в аптечке ограничено.

      - Поняли, - скажет группа, а ты добавь:

      - Кто хочет работать опасно - пусть сдаст инструмент. Я найду ему безопасную работу.

      Сдавать топоры и пилы никто не захочет и ты несколько минут будешь слышать как группа тюкает и хрюкает осторожно. Топор - это "тюк", а пила - "хрюк". Инструмент, которым поранился, ты не сможешь взять в руки минимум три дня, это очень долго.


      Нет отдельно морального, нравственного, физического состояния группы, это всё одно, речь можно вести раздельно лишь по поводу обученности группы.


      Обученная группа вовсе не станет пользоваться на "дровяном часе" топорами: дрова нужны сухие, а сухое дерево не рубят топором, а пилят пилой, которой всего-то лет триста, а топору - миллион лет. Зачем-то ведь её придумали. Почему-то.

      В обученной группе число всяких "вдруг" очень невелико - в огромном большинстве ситуаций ты уже можешь положиться на группу.


      Есть период развития группы, когда самые сообразительные и моторные метят себя знаком "Ш", что значит "штормовой" - всегда готовый работать в неожиданных условиях, включая экстремальные. Потом вся группа станет "штормовой", за исключением зеленых новичков, когда они есть, в горах важно не браться за то, что ты еще не умеешь делать хорошо.


      Начав одиноким сторожевым гусём над головами безнадежных оболтусов, ты продолжишь обретением сродных тебе надежных друзей, которым потом и вовсе не придется объявлять "Шторм!". В чем-то и когда-то они станут лучшими экспресс-футурологами, чем ты - придет время учиться у них. Группу может"штормить" из-за внутренних в ней событий и в такие непогоды тебе надо быть особенно тактичным и по-разумному нейтральным, но к третьему году жизни группы такие шторма закончатся, оставив с твоей помощью память о рывках вверх, на новые ступени общего бытия. Зрелая группа всегда ищет разрешение конфликта выше, чем лежат его причины, но всегда всех оставляй свободными: быть заложниками добра ненамного лучше, чем быть заложниками зла.

      Между этой Сциллой и этой Харибдой проведешь ваш корабль. А там уж и сирены завоют, а когда поют сирены - сам знаешь каково бывает Навигатору.


      Наверное, хорошо было бы для навигаторов детских сообществ открыть какую-то свою школу, но тебе скажут, что есть педвузы и что они давно уже выпускают социальных педагогов. Тебе объяснят, что с детьми надо справляться и что ими надо владеть. После этого объяснения ты перестанешь пытаться что-то объяснять. Ребенок в их понимании должен быть управляемым, больше ничего.


      Помню, у нас уволили одну хорошую училку за то, что она не владеет классом. А весь класс любил ее именно за то, что она им не владеет.


      Впрочем, Школу навигаторов не дадут сделать по другой причине: она стойко пахнет гражданским обществом, а это активно не приветствуется. Занявшись самоорганизацией детских сообществ, ты займешься именно им, а это непозволительная роскошь: проще и дешевле придавить людей и владеть ими, а дети - тоже люди.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 27 апреля 2018 года. Письмо 25

      Надо понимать, что твоя или моя группа - образование возрастное. Ты проводишь группу, в которой большинство имеет возраст 10-13 лет. Почему? К десяти годам приходит понимание себя в мире, масштабирование себя в социуме. Приходит оно чаще в виде озарения, когда горизонты бытия вдруг мысленно и чувственно расширяются, и ты из человека своей избы, хаты, квартиры, семьи вдруг сам для себя вырастаешь в человека своей улицы, города, страны, а то и Планеты. Ростки этого озарения появляются уже лет в восемь. В девять они становятся внятными, и ты существуешь уже как собственное предчувствие значимого существа, способного не только к познанию мира и приспособлению к нему, но и к изменению познанного, к созданию мира своего. В десять лет ты начинаешь кучковаться со сверстниками, обмениваясь знаниями возможных изменений и всячески сигналя о своей готовности примкнуть к стае, с которой тебе по пути. К одиннадцати годам поиск сообщества становится доминантой, иногда мучительной: ты готов многим пожертвовать для своей стаи, иногда и самим собой и, если стая не появилась или не приняла тебя, ты испытываешь тяжкие страдания. В древности таких подростков отрекали от дома (отрок) и гнали вон - пусть там ищут своё - как дети они уже не дети, но и трудиться как взрослые еще не способны.

      В этом месте, в этом периоде жизни и существует твоя группа. Это её или подобную ей ищет одинокий и враз одичавший в родной колыбели подросток. Колыбелька уже мала ему, она выталкивает его или уродует, как прокрустово ложе. Между детством и юностью лежит твоя страна. Именно она закрывает собой дыру отрочества, становится мостом над пропастью первобытного группобразования, над охлосом и криминалом, над ужасом Повелителя мух.В двенадцать лет быть без группы немыслимо, болезненно и опасно. Это будет значить, что человечество не приняло тебя в свои ряды, хоть какие-нибудь, что ты родился зря и существуешь в мире только по оплошности родителей. Ты - ноль, ты - никто. А на очереди - твои тринадцать лет, когда ты несешь в себе собственное предчувствие отца, главы семейства, на которого можно опереться. Четырнадцать - время ухода из группы, если ты в ней был. Ты уже многое знаешь, многое умеешь и можешь сам. Ты состоялся как человек, как мужчина. Все твои устремления оборачиваются к поиску надежной пары - это и есть первое в жизни естественное планирование судьбы.

      Уход из группы должен сопровождаться самым естественным хлопаньем дверью, а то и отталкиванием от того, из чего вырос, ногами. Так в онтогенезе, и каждый раз ты должен думать как это взаимно смягчить. Он уходит создавать свой очаг, "огонь племени" уже померк для него, и это нужно понимать и уважать. Мы с тобой - временные для них. Как очень нужные когда-то игрушки, как курточка, из которой безнадёжно вырос. Никакой грусти в этом нет, дружище. Новые 9-10-летние приходят и занимают их место, исследуя через группу множество проверенных необходимых человеку навыков, умений и свойств. Выросшие уже проживут без группы, а этим она нужна как жизнь.

      Младшеньких, которые рвутся в группу, бери. Лет с шести. Иметь в общинной детской куче младших братьев и сестер - хорошо. Они всегда дополнительно гуманизируют группу и очень часто получают своё удовольствие и свою пользу, а будущие отцы будут иметь навык общения с младшими, он очень им пригодится и станет вкладом группы в после последующее поколение. Формирование у ребенка самоощущения и мирочувствия, самооценки и её консоли более всего происходит без слов и образов - прямыми ощущениями, данными нами ему в приветствие. Называлось это "пе́стовать" ребенка, у меня дома где-то могла сохраниться старая книга с "пестушками" - набором ритмических звукосочетаний, похожих на междометья. Для мальчиков и девочек разного возраста существовали разные способы пестования и разные "пестушки". Ещё лет пять назад я слышал, как молодая женщина в автобусе рассказывала подруге про своего мужа: "Как с работы придет, руки помоет, но не ест, а маленького всё тетёкает и тетёкает". Пестует то есть. Даёт возможность ребенку радостно и совместно ощутить свой рост, вес, подвижность членов и удовольствие от неё, да и всё прочее содержание мира, которое ребенок несет в себе. В пестовании и "пестушках" нуждаются все, но особенно они необходимы ребятам с особенностями развития - параличами и парезами, проблемами опорно-двигательного аппарата, морфологическими аномалиями и разного рода неврозами. По сути, пестование смотрится как загово́р, но этих загово́ров можно на лету придумывать миллионы, и все они будут работать. Главное в этом деле не знание, а любовь, которая правильно выстроит ладонь взрослого, берущего руку ребенка, насытит тембр голоса теплыми и нужными тонами верно угадает ритмы, которые нуждаются в поддержке в организме ребенка.

      Ребенок должен быть не только выкормлен, воспитан и обучен, он должен быть вы́пестован. Только в этом случае он самоутверждён, знает себя и владеет телом и волей. А для ребенка, который еще не говорит, пестование - вообще единственная возможность взаимодействия с внешним миром.

      Пестовать нужно всегда, пока не сольется он, выросший в прикосновениях любви, со своей парой в брачном танце; только тогда "пестушки" останутся в прошлом, но он тут же вспомнит их и включится в этот вид жизнетворчества когда у него родится ребенок.

      Я умею пестовать. Сумеешь и ты, когда захочешь. Увидишь, как малыш улыбается тебе, услышишь, как он говорит с тобой, отвечая на ритмы и звуки. Это восторг, попробуй, но не бери его пальцами, только ладонью. С конца 60-х годов я вижу всё больше не выпестованных людей. Это не просто грустно и экономически невыгодно, это - опасно. Черствость, эгоизм, неблагодарность, криминальный эгоцентризм, всякого рода отмороженность, агрессивность и так далее - результаты отсутствия пестования, живых колыбельных песен и самого низкого расположения ребенка на социальной лестнице. Оставшись в прошлом, как забытое величайшее проявление народного педагогического творчества, пестование не возродится там, где все родительские обязанности выполняет робот-тренажёр, электронная няня и компьютер. Человеку, чтобы быть человеком, нужен человек. Совсем неплохо, когда твой папашка ориентируется в лесу, умеет взобраться на гору, разжечь костёр и сделать маме удобную сиделку даже у самого временного очага. Всё это я рассказал про "домашних" детей.
      У интернированных (детдом, интернат и т.п.) всё по-другому. Они принудительно живут в сообществе - жестком и жестоком, зверином, первобытном. Искорёжено и затоптано их течение детства. Порядок детства должен быть свят.
      Шестой интернат. Комарик написал слово "малина" с двумя "л".

      - Андрюша, - говорю я. - Малина пишется с одним "л".

      - Нет, - уверенно говорит Комарик. - Так вкуснее.

      Он улыбается, слегка запрокидывает голову. Значит сейчас сморщит нос и будет хохотать. "Маллину" мы ели летом в лесу, её было так много, что в середине малинника явно должен был прятаться медведь.

      Комарик уже сморщил нос и хохочет. Он всегда так хорошо хохочет, что все смеются вместе с ним, и я тоже. Андрюшка Комаров выживет в интернате - сохранит душу. Тот, кто умеет так смеяться, обязательно выживет в интернате. Надо только заботиться о том, чтобы ему хоть пару раз в неделю было смешно. Секунду мы с ним смотрим друг на друга, и нас обоих схватывает хохотом, сквозь который трудно вдохнуть воздух. Мы выживем в интернате.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 30 апреля 2018 года. Письмо 26

      Со стихией, когда она нападает, трудно договариваться, ей можно только противостоять. Поскольку группа всё время находится среди самых разных стихийных процессов и явлений, тебя посетит искушение превратить всех своих и себя в осажденную крепость, дабы своевременно и качественно противостоять стихии. Если ты вступишь во исполнение такого искушения, считай, что на этом жизнь группы закончилась и началась война. Но Спокойное Солнце, в котором ты ведешь группу, с войной несовместимо. Как быть? Остаться беззащитными или сложить голову во взаимопоиске внешних и внутренних врагов? Те, кто хочет мирной жизни, будут бежать из осажденной крепости за её пределы. Женщины в осажденной крепости перестанут рожать детей, устроив демографическую яму. Наука станет работать на совершенствование пороха и пушек, а то, что недавно было культурой, превратится в служанку военной истерии. Образование не обойдется без сборки-разборки автомата и строевой подготовки. Медицина, не надевшая погоны, придет в упадок. Стихия войны возьмет верх над умственными конструкциями той малости мирного и гуманного, которого и так вечно не хватает.

      Представлений о Родине много, и каждое из них - Родина, за какую из них ты готов погибнуть? Для какой из них ты готов жить?


      "У верблюда два горба, потому что жизнь - борьба" - поговорка (из кинофильма Эльдара Рязанова "Гараж" - прим. ред.), прижившаяся на Тропе. Из неё почти прямо следовало, что если всё время будешь с кем-нибудь или чем-нибудь бороться, то станешь горбатым. Поэтому мы не боролись, а соревновались. Соревнование, в отличие от борьбы, не деформирует спину и не заставляет её прогибаться без собственной личной надобности. Ты чувствуешь, что мы подобрались к месту, где лежит ключик. Он - в разнице между соревнованием и войной.


      Соревнование - не обязательно спорт. Ты берёшь миску с супом, ложку и вступаешь в соревнование: ложкой с супом можно попасть в ухо или в глаз, но ты выигрываешь, попадая в рот. В результате и ты побеждаешь, и суп, который можно и съесть, и не совсем, довольствуясь частичной победой. Ты соревнуешься с ложкой и супом, но не воюешь с ними - ровно так же, как пчела не воюет с цветком за нектар, а выигрывает его.

      Продираясь сквозь колючки, ты можешь выиграть не поцарапанные руки-ноги, но ты не воюешь с колючками, даже если вырубаешь проход в их частоколе. Это уже не соревнование с костной материей или собственной неловкостью - ты соревнуешься с другой жизнью, выбирая между её целостностью и своей. Особая статья - соревнование с себе подобными, но и оно не является войной - в нём всегда есть огромные поля исполняемых смыслов, годных для разных характеров, темпераментов, разной прилагаемой интеллектуальной деятельности. На фоне всего этого или как фона всего этого никак не стоит опасаться мальчишеской игры в войнушку - это игра, соревнование.


      Единственным серьезным нападением на Тропу была агрессия пьяной толпы в лесу под Опалихой весной 1969 года. Толпу тогда удалось остановить - дело было темное, около полуночи, у нас были фонарики и костер, а у них - нет. С тех пор Тропа всегда спокойно готова мигом отправить, если понадобится, девчонок и малышей в центр кострового круга и занять круговую оборону с использованием инструмента и подручных средств. Прямая физическая агрессия должна быть отражена как стихийное явление, но там, где действует не стихия и нет прямой физической угрозы, будет соревнование.


      Вручая медаль "За победу над собой", мы даём ее не за военную победу, а за победу в соревновании. После военных побед над собой некому петь колыбельные, и это бывает проблемой целого поколения, в том числе поколения будущих родителей.

      Со стихией трудно договориться, ей можно только противостоять. Но только в одном случае она будет для группы врагом, во всех остальных - соперником, а то и спарринг-партнёром. Помочь группе и каждому в ней верно располагать границу между необходимым достаточным и избыточным - хорошая твоя задача. Без твоей помощи ребята будут метаться и промахиваться. Вступить в соревнование за точность реакции - это суть задачи. Завоевывать и убивать никого и ничто не нужно. Побеждать будем соревнуясь. Это не только сохранит нам мирную жизнь, но и утвердит её.


      Ты всегда останешься спокойным и уверенным в себе и группе. Не потому, что таким кажешься, не потому, что такого играешь, а потому, что ты спокоен и уверен. Никому в группе не может быть нанесён вред, если ты жив. Никто и ничто не может вывести тебя из равновесия, лишить быстрой и точной реакции, выбора степени и способа защиты. Шквал, шторм, комиссия горкома КПСС, идущая в лес нас закрывать; спасённая потоком продуктовка, две простуды и один понос и много всего прочего в один день сделало нас осмотрительней, умнее и крепче. Грушевый лес в верховьях Небуга мы тогда не отстояли, от вырубки не спасли, но остались целы (по лагерю шли трактора с пьяными орущими трактористами), вполне живы, здоровы на следующее утро и не сдали никаких своих нравственных позиций.


      Бывают такие дни, когда сошлось всё; будут они и у тебя. Как сохранить группу в состоянии мирной жизни, ты уже знаешь. Останется добавить немного удачи, особенно когда нет продыха. Для тебя нет продыха, группа дышит нормально. Никто не запретит тебе быть громоотводом. По тебе молнии лупят, а ты улыбаешься, - разве это про войну?


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 1 мая 2018 года. Письмо 27

      Судить - не твоя профессия, поэтому плохих детей для тебя нет, есть только несчастные. "Зачем ты возишься с этой дрянью?" - не раз спросят у тебя, и ответить понятно для автора вопроса ты не сможешь.
      Чинилка смог бы, он чинит всё подряд и объяснил бы, что "н-ну, м-мне т-так хочется". Это вся его выгода от врачевания, такая же у тебя, объяснить судьям ее сложно. Еще Чинилка всегда поправляет то, что упало или неправильно сдвинулось со своего места. Ему нравится, когда ничто не падает и не сдвигается неправильно со своего места.


      В мотивах врачевания ты можешь покопаться сам, они валяются где-то в области "мне не может быть хорошо, когда другому плохо".Сейчас такие внутренние установки смотрятся как нелепый атавизм, но они были у людей, и они вернутся. Врачевание, как инстинкт, вряд ли пригодится экстенсивному человечеству, где счастье часто заключено в беде другого, но у тебя архаичная внутренняя конструкция - с канделябрами и кариатидами, да еще и пара ручных сфинксов у входа.

      Опираясь на высшие достижения гуманистической культуры, а не оправдываясь ее низшими точками, ты часто будешь слышать от "успешных" людей о своём не современном взгляде на мир. Они будут жалеть тебя, а ты пожалей их. Успешные нелюди захотят иметь успешных детей и выставят тебе счёт как детоводу, но это будет редко. Чаще всего они вовсе не понимают что ты делаешь. Вот в этой точке и разберись хорошо: одни дети пойдут за тобой, другим понадобится какой-нибудь тьютор, супервайзер, etc. Не держи их сладостями самопожертвования во имя человечества, у них обратная задача, см. Карнеги, Фрейда, etc. У тебя другая мера успешности, но не спеши раздавать ее детям - кто захочет, тот добудет её сам.

      Чья похвала будет для тебя хулою? Чья хула будет для тебя похвалою? И есть ли похвала или выгода бо́льшая, чем результаты твоего труда? Ты открыватель и хранитель хорошего и доброго в ребенке, но ты не производишь в нем хорошее и доброе: ты открываешь и хранишь. Учишь пользоваться, согласуясь с задачами самого́ суверенного ребёнка. Если он захочет быть "успешным" в текущем социуме, он сам уйдет из твоей группы - в ней другие критерии успешности. Это - его выбор, уважай его выбор. Он измерит свою успешность "Мерседесом" и счетом в банке, ты - останешься со своими кариатидами и атлантами, они работают на общественных началах, безвозмездно.


      Благополучие и мораль несовместимы. Я видел это своими глазами в 20-м и 21-м веке, где располагалась моя жизнь. О других временах - читал. Выбор между благополучием и моралью не происходит для ребенка один раз и навсегда, он присутствует в каждом моменте его жизни. Взрослый, как и ребенок, тоже человек, и у него примерно то же самое. Тех, кто выбирает мораль, научи довольствоваться малым в повседневной жизни и добывать это малое самому и делиться с теми, у кого этого малого еще меньше. Сам уклад спортивно-туристской и рабочей группы формирует её состав: находить себе добровольные трудности для добровольного преодоления не каждому надо. Но и внутри совершенного выбора всегда формируется множественный новый выбор, в котором ты найдешь не только попутчиков, но и друзей, а они найдут тебя. Чтобы жить легко, сытно и беззаботно, нужно быть пиратом, но у них другие навигаторы, и ты не из их числа. Это должно быть понятно твоим детям, но никак и никогда ты не можешь, не должен оказывать давление в их выборе.


      Труднейшая непроходимка ждет тебя там, где выбор ребенка и его родителей кардинально расходятся. Оставайся самим собой, не прогибайся, особенно когда этого ребенка насильственно заберут из группы. В этом случае ты можешь как минимум две вещи: написать песенку или быстро и долго шлёпать неизвестно куда по ночному дождливому городу.


      Глянь на досуге французский фильм "Игрушка" с Ришаром. Там не группа, но там ровно об этом.


      Когда у тебя опять спросят "зачем ты возишься с этой дрянью?" - скажи: "Чтобы она могла делать сознательный выбор".


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 3 мая 2018 года. Письмо 28

      Привет, Навигатор.

      Кое-где тебе покажется, что я гоню пургу. Проскочи взглядом, но не выбрасывай, положи куда-нибудь. Потом окажется, что не пурга. Кое-где.


      Я познавал мир, не имея никакой базы для этого, не имея представления ни о методах познания, ни о том, что он давно познан другими. У меня не было слов для называния своих открытий, и я придумывал их сам или вовсе не придумывал, и не думал, что это понадобится, пока не взялся за эти заметки и письма.

      Объяснять что-то чиновникам я умел легко, пользуясь их языком, который царствует везде, не знать его было невозможно, а люди с глубоким интересом встречались редко, как настоящие праздники. С ними можно было говорить о правизне и левизне фиолетового и лилового, о пространственно-временных цветках дольменов и о тайных значениях родинок на левых щеках. Для праздников и оказывалось, что невыразимого больше, чем всего остального, и мы, в попытках взаимопонимания, уходили в искусство, в разные его виды, за исключением искусства текста: там можно было легко наткнуться на словесную невыразимость, которой мы хотели бежать. Робкие каракули души, рождаемые в попытках самообъяснения, хорошо понимали Ролан Быков, Владимир Леви, и - без сомнения - множество людей, с которыми я не был лично знаком.

      На детских слётах и конкурсах КСП важно было понимать не мастерство выражения мысли, а ее содержание - что хочет сказать ребенок с гитарой, а не как умело он это говорит.

      Надеюсь, что и здесь ты сможешь различать то, что я пытаюсь сказать, оставляя за скобками то, как неумело я это делаю. Как видишь, я не очень освещаю всякие тяготы здешнего быта, чтобы ничуть не радовать оч. маленькую, но оч. вонючую компанию. Эти тяготы есть, но вполне компенсируются присутствием духа и привычкой всё всегда тянуть до конца, не падая ахахах на середине. К этому вряд ли что-то можно прибавить на тему невзгод, поэтому оставим их лежать в стороне и продолжим наши прения, которые пригодятся врагам и друзьям и никак не пригодятся равнодушному большинству.

      Каждый выбирает по себе, в том числе - меня.
      Тропа - среда. На границах среды всегда возникает энергия, сила, способная совершить работу. Именно эту силу Тропа использовала для сохранения устойчивости в обороне себя от вторжения (воздействия) иной среды. Тебе тоже для сохранности группы, для ее самосохранения предстоит вместе с ребятами запрягать эту силу, происходящую от соприкосновений радостей сред. Граница Тропы как среды, как социоприродного экосущества, почти невнятна и трудно представима в виде описания или карты. Но она есть, - всегда иная среди разных смыслов и ракурсов и всегда делегирующая силу для самосохранения. При встрече с родственными системами (Союз Отрядов) она практически незаметна, но и мало нужна - защищаться там не от кого.

      Внутреннюю, собственную силу группы не надо пускать на обслуживание границ. Пусть она занимается своим делом - жизнеобеспечением жизнетворчества группы. Одиночествующему индивидуализму это всё мимо - он безграничен.

      Смотри у Вернадского про эти границы и про эти силы. Там доступнее, внятнее и подробнее, чем я могу сказать здесь.

      Громят школу Тубельского. Вредность самоопределения там, где всё определили за тебя, очевидна. Тропа - локальная малая группа, школа самоопределения Тубельского - образовательная система, которая множилась бы в любой нормальной стране, думающей о своём будущем. Когда мы договаривались с Александром Николаевичем о том, какие школе нужны музыкальные звонки, он просил, чтобы в звонках на урок было падение эмоционального напряжения и мобилизация интеллектуальной готовности, а в звонках с урока релаксация и удовлетворение совершённым трудом. Меня тогда поразила точность его пожеланий.

      У нас в Поволжье тоже были в Лицее музыкальные звонки. И было самоопределение.

     Прощай, эпоха? Нет. Не так. Все ещё впереди.

      При здоровой голове и хвост будет личностью. Сравнивая людей по их достоинству, ты не обязательно измеришь их возможности: все пришли из разных миров. Кто-то быстро, на глазах обретает порядочность в её подлинном, не витринном значении, а кто-то медленно и с трудом отказывается от пошлятины, из которой частично состоит, поскольку его всю жизнь пошлятиной кормили. Это не натура, а привычка. Различив первородное в человеке - золото, серебро или иную субстанцию - ты будешь кормить его чистой пищей предгорий и гор - и он обретет себя.

      Поведение группы в горах стремится к целесообразности. Поведение человека в группе стремится к целесообразности. Она прекрасна, чиста и немудрёна, эта целесообразность общего организма и каждого в нём. Поиск пищи для ума и сердца вовсе не утомляет, это приятное и справедливое занятие, никого не обличающее, не натужное, не подгоняющее палкой. Оно всегда существует при движении содружества к цели и, засовывая вначале найденный кусок кому-то в рот, ты быстро научишь его и всех их искать и находить пищу самостоятельно - кому что надо. Тебе останется уберегать от поганок, подлянок и приманок - различать настоящее.


      Ты не можешь и не должен изменить естество человека. Но ты можешь и должен дать ему становиться самим собой. Этого достаточно, остальное сделает группа.

      Каждого узнаешь по тому, что он ест и над чем смеется.

     (08.03.2018)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 6 мая 2018 года. Письмо 29

      Копия жизни.

      Каждый может жить в копии жизни и не подозревать, что в настоящей жизни не живёт.

      Живущие в копии жизни будут приходить к тебе, и ты различишь их по заметной механистичности движений, искусственности мотивов и бедном, при всей глубине, списке эмоций. Ни одного внешнего или внутреннего шага они не делают без одобрения разума. Он представляет в них социум со всеми его регламентами - представляет как колониалист, и каждый из них - маленькая колония социума. Они не хватают с неба звезд, потому что разум велел им знать, что до звезд не допрыгнуть. Они не опускаются вниз, до самых животных своих проявлений, если разум не велит этого делать. Они в плену у своего разума, который в плену у социума. Ты можешь ничего не делать, но если их удельный вес в группе станет больше двух, ты рискуешь оказаться перед копией группы.


      Удобные копии людей - мечта тех, кто составляет регламенты, но каждая копия, осознав себя копией, рискует вмиг оказаться перед сокрушающими открытиями себя и мира, вполне опасными для жизни. Их вполне устраивают всякие репродукции жизни. Соприкасаясь с реальностями во всём их бегущем многообразии, они чувствуют себя минимум неловко, ибо разум никогда не успевает за реальной жизнью - он оперирует ее репродукциями и схемами. Перед тем, что не вписывается в схему, разум бессилен, но жизнь никогда не вписывается в схему, зато туда легко поместится копия жизни, копия человека, копия судьбы.

      Если у тебя есть хоть малейшие опасения, что группа не перемелет какие-то девиации новичка или, хуже того, заразится ими, это значит, что группа еще не построена. Вернись к построению группы и немного ослабь реабилитационные нагрузки, которые на нее ложатся. Всё построится, всё перемелется. Не рассказывай налево и направо, что ты точно и быстро читаешь людей. Те, кто живет с фигой в кармане, очень этого не любят. Только у хороших и открытых людей ты своими способностями вызовешь радостное удивление. Им и говори. Признавайся, что умеешь и учи этому добрых отрытых ребят. Пусть читают сознательно, но и соломку им постели, их ждет много открытий в знакомых людях и в телевизоре. Береги чтецов, их не много, они всегда в зоне (психологического) риска.


      Если нужно выправить какую-то дисфункцию в группе, тебе не обязательно воздействовать прямо на эту дисфункцию или прямо на всю группу. Вспомни терапию су-джок. Живое фрактально, и любая дисфункция отражается (расположена) на всех уровнях развертки фрактала. Приводя в порядок отражение (расположение) дисфункций в малой и даже самой малой проекции фрактала, ты приводишь в порядок весь организм, в нашем случае - всю группу. Убедительная и чистая терапия "по точкам" действенна для организма, а тот, кто ее проводит, - референтен. Это - твоя работа, твое начало работы, а продолжать и завершать её ты можешь вместе с ребятами, воспринявшими ее целесообразность: как правило, это все. К тому же, воздействуя не на саму дисфункцию, а на ее проекцию, ты не можешь навредить. Любая попытка навредить будет отвергнута организмом и останется критичной только для малой его части, несущей проекцию.

      Рефлексия, качественная обратная связь важны при терапевтическом взаимодействии тебя и группового организма. Смело пробуй "су-джок" группы как существа. Смотри. Слушай. Наблюдай прохождения сигнала.


      Выводя человека из схемы жизни в реальную жизнь, ты должен быть хорошим поводырём. Он будет в смятении, когда ты не впишешься в его исполняемую схему, и это станет первым моментом выбора для него. Ты дашь ему потрогать пальцем творчество жизни, которое люди видят как спонтанность, и увидишь его удивленную улыбку или привычный испуг - спонтанность жизни грозит трагедиями, а от них лучше заранее блокироваться, заплатив за это радостями и вершинами жизни.

      Тут ты сможешь, например, мягко спародировать собой его вторичность, его "копийность". Умница улыбнется и даст тебе руку: веди.


      Идите.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 8 мая 2018 года. Письмо 30

      Привет, Навигатор.

      Тебя будут искушать выгодами, которые вы с группой можете получить, если прогнетесь под кого-то. Иногда совсем немножко - на микрон, на молекулу, на один атом. Выгода будет реальной и ощутимой, а компромиссы совсем маленькими, вроде как малозначительными.

      Беги от этих измен, они не бывают маленькими, они или есть, или нет.

      Ровно так же тебе предстоит спокойно выдерживать силовое и прочее давление, шантаж, угрозы и прочие атрибуты известного арсенала.

      Вскоре ты станешь похож на Явлинского в своём ЯБЛОКе и будешь встречать даже ропот собственной группы по поводу твоей разборчивости и рафинированности.


      Просто-напросто будь готов ко всему, это часть нашей работы: только в интересах группы. Верно определять эти интересы тебе поможет ум, а честь и совесть поддержат тебя на твоём маршруте. Если будут пытать - держи ребят перед глазами, они помогут тебе всё преодолеть. Слушай их и не будет боли. Но будь счастлив отводить боль на себя.

      Компромиссность, конформность инфекционны. Если ты пропустишь эту микробу в группу, то уже никто никогда с ней не справится. Если ты заразишься ею сам, то твой чистый контакт с группой будет невозможен, и вы лишитесь друг друга.


      Когда вы будете с группой бедствовать, вам станут подавать милостыню. Не бери грязных и сомнительных денег. Этот фильтр на грязь надо сделать вместе с ребятами - они должны знать, от чего отказываются и почему, на что согласны и благодарны, и почему.

      Надеюсь, что ты будешь жить в иных социальных (социально-политических) условиях, и многие мои советы тебе не понадобятся. У нас было принято ни от кого не прятаться, но и ни под кого не подставляться. Мы были открытой системой. Открытость укрепляет группу и делает ее границы в социуме условными. При этом должна справно работать защита от дураков. Тропа никогда и никому при этом не выдавала личную информацию и бережно хранила немногочисленные суверенные личные тайны ее участников.
      18 марта решится - буду ли я оправдан в ближайшие 6 лет и в какой точке глобуса мне лучше писать тебе заметки, если останусь жив. В любом случае, мы с тобой работаем и не зависим ни от каких обстоятельств. Страна, которая разглядит надобность навигации детских сообществ, решит проблемы, которые без этой навигации не решить, и сделает важный шаг к внутреннему согласию, к союзу взрослых и детей, к развитию гуманного интеллектуального общества, качественно решающего проблему "отцов и детей", превращая их в сообщество с общими целями.

      Ворчалка ? 203
      Борьба за что-то. Борьба против чего-то. Борьба с чем-то. А нельзя ли просто поработать во имя чего-то и кого-то?
      Ещё про группу.
      Соль. Солнце. Сила лицевых сторон. Где у Солнца Инь? Во глубине Яня. Они являются силой друг друга. Их не соизмерить по силе, только по значению. Где у Тропы Янь? Везде. Где у Тропы Инь? Внутри Яня. Я говорил тебе про правизну и левизну живого, но ты можешь рассматривать их как Инь и Янь. Сложновато? Положи в чулан, внуки прочтут. Но это - в полной мере о группе как о существе. А какова кем-то созданная жизнь? Сотворение вселенной, зачатие ребенка и оживление группы - явления одного порядка. "Крысами куплен мир", сказал Володя Ланцберг, но осталось маленько того, что не покупается и не продается. Это и есть берега тех бурных вод, по которым ты ведешь группу. Сотворение, зачатие и оживление никогда не кончаются, они постоянны и вечны в каждом своем миге.
      Из всех этих заметок и писем можно будет, если захочешь, собрать кораблик и написать на нём "Тропа". Некоторых деталей не хватит, они потерялись в дороге, и тебе придется их изготовить самому. "Собери сам" - хорошая забава, она бывает увлекательной и познавательной, а тонкая моторика пальцев, без которой вряд ли обойдешься, дисциплинирует нейронные заботы вплоть до эвристики, которая та же эмпатия, но на другую тему.
      Игрушка предназначена для вечного школьного возраста и не нуждается ни в каких инструкциях. Свободного тебе плавания по весенним ручейкам.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 12 мая 2018 года. Письмо 31

      Неразработанные природные ископаемые есть в каждом человеке, есть они и в группе. Иногда их и выкапывать не надо, они лежат на поверхности незаметно, поскольку не названы словом. Чаще всего это слово попросту не знакомо группе, и она довольствуется мыслечувством, ощущением неназванной драгоценности. Ровно здесь тебя и поджидают исключительные трудности.

      Называя словом какую-то особенность в человеке, в том числе драгоценную, ты вмиг приговариваешь человека обладать этой особенностью, а группу - быть такой, какой ты её назвал. Смекаешь, Навигатор?

      Дело тут даже не в оценочных отношениях, а во власти слова над человеком и группой. Слово освобождает от незнания, но заковывает в знание. Какая из двух свобод нужнее? Какая из двух несвобод терпимее?

      Пилотаж между нареченным и неназванным экстремален, он не может осуществляться только сознанием, для него тебе понадобятся все ресурсы. Метаться между вегетативным и "ятрогенным" самосознанием не нужно. Говорят, на Западе (я там не был) в картинных галереях на рамах картин указана стоимость полотен. Говорят, что у западного человека бо́льший интерес вызывают картины с бо́льшей стоимостью. Так ли это - не знаю, но ровно об этом пытаюсь сказать, найдя этот образ.

      Приговорив спонтанного, меняющегося, свободного человека к его цене или его особенности, что одно и то же, можно сделать его глубоко несчастным, а вслед и окружающих его людей. Тяга ребенка к исполнению слова, которым его назвали, почти всегда выше, чем протест против этого слова, и ребенок выполняет себя согласно слову не потому, что боится назвавших его, а из уважения к ним.

      К нам.


      Тропа назначила десятилетнего Боцмана завпродом (заведующим продовольствием) за честность, но никто не сказал, что он честный, слово не употребилось, и это оставило Боцману возможность оставаться безупречным по собственному укладу, а не по ярлыку.

      Андрюшка-Долгушка был умницей и настолько добряком, что даже незначительные события на краях душевной доброты причиняли ему травмы. Он стал лучше защищен, когда Тропа присвоила ему звание Самого Доброго Человека Земного Шара. Вокруг него вмиг возникла "подушка безопасности" из осмотрительности окружающих, и они стали общаться с ним своими добрыми сторонами.

      Суть не в том, чтобы отвергнуть или принять все слова и названия, а в том, чтобы пользоваться ими при необходимости - редко как ярлыками, но как сигналами, маркерами особенностей и свойств. Говоря иначе, это может быть диагнозом, но никогда не может быть приговором. Это в равной степени касается как положительного, так и отрицательного в человеке. Исключением могут быть только слова, которые являются лекарством или соразмерной защитой. Но и они должны быть временными - болезнь лечится, а в осаде все равно придется победить, сдаться или договориться.

      Прости за невнятность речи, я сегодня пишу в особо сложных условиях и обстоятельствах.


      Вопрос на вечернем разборе (Круге) был: "Как ты думаешь, что скрывается за грубостью мальчика с родинкой?" Родинка красовалась на щеке у Вовки Полкана, всегда нарочито резко и грубовато общавшегося с окружающими. Дальше помню так:

      Марина: "Я думаю, что просто он так привык. Ему кажется, что все будут ему грубить, и он как бы хочет опередить их".

      Сёмка: "Он добрый. Он во дворе рядом с нами живет. Он бездомным щенкам сделал будку. Он их кормил. А когда эти пришли сломать и топтали щенков, он на этих кидался и матюгами кричал. А я струсил и только смотрел. Я пойду с ним в разведку. А он со мной - не знаю".

      Буш: "Я думаю, что он иногда говорит плохо, но делает всё хорошо. Он никому ничего плохого не сделал, только словами. И работает он хорошо. А как он думает, я не знаю. Может, плохо, а может хорошо. Только говорит плохо".

      Мика: "Наверное, он так защищается. Потому что привык защищаться. А что скрывается... Там доброта скрывается".

      Килька: "Он хочет обидеть кого-нибудь, но не может. Он никак не может и поэтому злится еще больше. А зачем ему это надо, я не знаю. Что скрывается - не знаю".

      Все говорили по кругу, а когда очередь дошла до самого Полкана, он сказал:

      - Не знаю. Мне подумать надо.

      Мика начал радостно аплодировать, и к нему присоединился весь Круг.


     (2017)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 1 июня 2018 года. Письмо 32

     ...Тут дверь приоткрылась, и, путаясь в терминах, канонах и постулатах, вошел я и сходу принялся тебя чему-то учить ("Путаясь в соплях, вошел мальчик" - это из записных книжек И. Ильфа). Смутно догадываясь, что навигаторов детских сообществ не так уж много и вряд ли они где-то кишат, я набрасываю тебе ингредиенты, полуфабрикаты, приправы, кухонные инструменты и посуду - в надежде на то, что ты сам приготовишь нужное блюдо и сам выведешь правила его употребления. Мне просто некогда, извини.

      Блюдо, видишь ли, пример из нижнего горизонта инстинктов, где существует лишь выживание особи и продолжение рода, а наша с тобой тема, при всём уважении и соблюдении, расположена несколько выше - в поле инстинкта культуры. Бывает нечто прекрасное, которое немыслимо ни съесть, ни трахнуть. Его также неправильно было бы постелить у двери для вытирания ног или подложить под голову как подушку. Хотя на подушке можно что-то вышить или обнять её как неземное прекрасное существо. Но лучше всего запустить свой культурный инстинкт в поисках утоления культурной жажды, которая бывает у нас с тобой посильнее желудочного голода или вынужденного полового воздержания: это жажда Абсолюта, а не абстиненция телесного существа.


      Два крайних полюса инстинкта Культуры занимаются либо только производством культурных ценностей без попытки их потребления, либо их потреблением без попыток производства. В какую сторону нам с тобой удачнее двигаться по этой оси, если нашу лошадку зовут Свобода? Тпр-р-р! Что-то не так. Не хватает каких-то абсцисс и ординат? Или мешает не запрягаемость Свободы? Или разум крикливо скандалит с отсутствием выгоды, расположенной на нижней оси инстинктов? Просто не хватает одержимости. Обладая одержимостью (но не подчиняясь ей!), ты сам потянешь повозку по всем бесконечным осям, а в повозке будет сидеть лошадь по имени Свобода, но принадлежность лошади поменяется - на ней будут кататься твои дети, а ты сам - редко, очень редко, когда все спят. То есть вообще все, кроме лошади, а Не исключенного Третьего быть не может, поскольку нет даже второго.


      Воображение построит тебе в самом начале семейную модель обитания твоей повозки, и ты примешься искать всеобщую маму, она же жена Навигатора и... она же жена. Я знаю только две супружеские пары в мире, которые полноценно и содержательно вели детские сообщества - вместе. Это - громадный и нескончаемый праздник, высочайший уровень качества решения проблем, существование Мужчины и Женщины во имя Ребенка. Конечно, я желаю тебе и твоим детям такого редкостного везения в жизни, но...


      Скорее всего, обломавшись на "или они - или я", ты сделаешь выбор - тот или иной, пусть сердце ведет тебя, буриданов разум там бессилен. Несбывшееся в любом случае будет всю жизнь морочить тебя, иногда до изнеможения, но подчинение материальных инстинктов инстинкту духовному - штучное занятие, а обозначив детям свой выбор, ты уже никогда не сможешь его изменить. Это не проще, чем застать на футбольном поле сражение двух команд - команды мыслей и команды чувств, если ты принужден выступить за одну из них. В такую игру с высочайшей ставкой тебе придется вступать не раз, если ты - навигатор.


      ...Давай слово "навигатор" я всё-таки буду писать с маленькой буквы, это профессия, а не какое-то почётное звание. Образ отца-одиночки тебе не годится, он жалок и ущербен. Разбуди и воспитай в себе оба начала - и отцовское, и материнское. Пусть они скандалят и бьют тарелки на кухне внутри тебя, но никогда - снаружи. Лад между ними стоит больше всех разбитых тарелок.

      Разбудив и оснастив в каждом своём ребенке Инстинкт Культуры - Не исключенный Третий Инстинкт, ты нечаянно заручишься соратничеством многих, еще не ушедших в исполнение только базовых инстинктов - детство дано для выбора себя, свободного выбора себя в равноудалении от инстинктов, в нерасположении их выше или ниже, во временном соподчинении духовного и телесного вплоть до их неразличимости.

      Только пубертат может развести вас в разные стороны: ребенок уже научился строить общий дом и жить в нём, - теперь он умеет построить свой собственный дом, чтобы привести туда подругу, он не нуждается далее в общем доме. Если сообщество качественно оснастило его всеми навыками будущего отца, если он хорошо их усвоил, - помоги ему безболезненно покинуть сообщество. Это очень трудная задача, настоящее канатоходство, но - помоги ему, ибо он уже хочет победить тебя как альфу, но зачем ему твои заботы? У него будут свои. Он сам перетряхнет все горизонты инстинктов и построит свои треугольники, вписанные в пентаграмму, вписанную в квадрат нового дома.

      Уметь прощаться - не проще, чем уметь будить. В этих занятиях невозможно соврать, можно только быть самим собой. А уж если дитё захочет строить своё не покидая навигатора - это каюк, карачун. Скорее всего, вы расплюётесь в таком случае и от сообщества (и от тебя) он оттолкнется обеими ногами.

      Всё это тебе придется принять на себя, чтобы не подставить остальных сообщающихся. Такие случаи редки, но ярки, и помнятся долго, но без злобы, её заменит грусть об основах устройства животного мира. Но обернись снова к миру человеческому, где царит инстинкт культуры, и эта желто-черная грусть прибавит тебе осмотрительности, а то и мудрости. До шести лет ребенок вряд ли выживет без помощи взрослого, с 6 до 12 он научится этой помощи сам, а после пубертата не примет никакую помощь, если он не поверхностный потребитель. Насильно переставлять ноги умеющему ходить было бы нелепо.

      Достаточно кому-то приложить лодочкой ладонь к уху, как говорящий на вечернем круговом разборе станет говорить громче и лучше артикулировать. Акустические агрессоры, покрывающие своим голосом как можно более широкое пространство, встречаются среди новичков. Их спокойно терпят, иногда пародируют, но среди бывалых крикунов нет. Тропа знает, почему и зачем кричат животные и птицы, помечая свою территорию спаривания, и знает, что во всём зоопарке громче всех кричит ишак.
      Ишак - уважаемое животное, он - лучший в мире трассировщик троп, за это мы его и любим, а не за то, что он кричит громче всех в зоопарке.
      Истерическая школьная привычка быть заметным, подавая громкие сигналы, растворяется в спокойном говоре группы, в тишине леса или альпийских лугов. Тебя замечают, потому что ты есть, ты интересен, ты - желанный человек, добрый и скромный.

      Крик - сигнал нахождения в опасности, просьба о помощи. Кричать можно и в купалке, и по случаю своей роли в вечернем представлении, на поисковых работах, при переговорах через шумный ручей. Запрета на крик нет, тишина - это всего лишь обычное состояние Тропы. Оно дает возможность отдохнуть от истерии школ и городских дворов, где самоутверждаться часто нечем, кроме крика, рока, металла, эпатажа или иного протеста против собственного небытия как смерти личности, как потери её из центра общественного внимания.


      Кроме того, голос дан детям, чтобы не потеряться. Если ты не боишься, что тебя потеряют, то и кричать не будешь. Есть опасность - кричи. Никакой тропяной не боится, что его потеряют, это немыслимо. Перекрикиваться из-за лени подойти друг к другу тоже не принято, хотя возможно, при проведении сложных технических занятий, когда человек зафиксирован самой ситуацией на своем рабочем месте, например, - в скалолазании.

      Тропа оказалась маленьким ковчегом из шестидесятых через девяностые в двухтысячные. Перевозились непарные твари вроде совести и сострадания, искренности и доброты и всяких прочих ребят из этого ряда. В двадцать первом веке все они оказались сущей экзотикой неизвестного назначения. Поведение их по нынешним временам странно, они - или лохи, или сумасшедшие.


      То, что не пригодится тебе, не выбрасывай, сохрани для навигаторов-внуков и навигаторов-правнуков. Еще несколько десятков тысяч лет десятилетние будут стремиться в своё сообщество и отыскивать навигатора с детской душой и взрослым опытом. Наша с тобой профессия проживет долго.


      Из тропяного словарика:

      "Хрюшница" - небольшая ёмкость, чаще всего фотованночка, для выкладывания пищевых подарков для обитателей леса. Находится в некотором отдалении от лагеря в укромном для зверей и птиц месте.

     (04.04.2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 2 июня 2018 года. Письмо 33

      В первые 3-4 года работы тебе покажется, что ты выкатил на своей повозке всем кагалом на немереные минные поля собственных ошибок. Так оно и есть, это не кажется, и отстреливать тебе предстоит не сами ошибки, а их причины, когда времени и места на попутное самокопание вовсе нет, а поворотив глаза внутрь себя ты рискуешь тут же наехать на новые мины, остановка исключена. В этом случае есть несколько уровней общих знаменателей, первые из которых: "чтобы все были живы", "чтобы все были живы и здоровы", "чтобы все были живы, здоровы и получили навык преодоления ошибок". В это время вместе с группой ты должен быть беспощаден к себе, никак не скрывать своих открытий о собственной глупости и не называть ее "неопытностью".

      Эти годы замечательны тем, что ты ещё не родился, не отделился от группы как блок навигации и существуешь внутри ее первозданности, и сам являешься ею. Ни о каких "мембранах" в соединении с группой речи еще нет, ты сам - группа, а навигация - лишь твоя специализация как члена группы, но еще не профессия. Тебя подбодрят по-свойски, но и спросят с тебя по-свойски - без скидок на твой возраст, опыт или (стыдно сказать) авторитет, которого еще нет у тебя и самое время позаботиться о том, чтобы его никогда не было.


      Внутри себя, создавая эйдосы и наметки алгоритмов движений, держи хороший банк заплаток, если не исправляющих, то хоть обезболивающих твои ошибки. Черту между самоуверенностью и неуверенностью в себе найдешь сам, это не моё дело. Моё - предупредить тебя о том, что ошибки будут даже при самых лучших намерениях и что они, ошибки, должны быть максимально и быстро компенсированы. Ошибкой вряд ли стоит считать неверный ход при одновременной активности множества негативных факторов, когда никакое сознание мгновенно выработать спасительный алгоритм не может в силу своей природной ограниченности. Особенно если негативные факторы не линейны, спонтанны, не подлежат прогнозированию в их совокупности - как пули со смещённым центром. Искренне желаю тебе не попадать в такие обороты, а если уж попал - извлеки максимум возможной пользы для ребят из своего спокойного ответственного поведения. За любую ошибку ты можешь платить только собой, что и должно происходить, что и происходит, и никак иначе. Даже за самую вынужденную.


      Сегодня 2 мая 2018. Будем считать, что я закончил записывать потоковый текст "Заметок до востребования" и принялся за письма навигатору, хотя они приблизительно рассыпаны и в "Заметках". Разберешься при желании. Потоковый текст ушел в больничке, в апреле, когда я по собственной доверчивости оказался подставлен, находясь в плохом состоянии и лишенный своих лекарств, нужных для поддержания жизнедеятельности. Артериальное давление ушло на 260, и потоковый текст лопнул где-то внутри: организм посыпался.

      Письма Навигатору буду писать по обязанности, вне связи с состоянием и условиями содержания. Вряд ли такие письма будут читабельными, но я многого еще не досказал в "Заметках", всё-таки жизнь была длинной и принесла мне какой-то опыт, хотя бы в области подходов к исполнению профессии. Об "условиях содержания" я не буду писать, чтобы не радовать загонщиков. Для здорового и не старого человека они были бы вполне преодолимы, если идти на пределе возможностей.


      Но - вернёмся к нашим оболтусам и не будем терять время на то, что их никак не касается. Давай разглядим теперь некоторые проблемы, с которыми ты можешь столкнуться, работая с недавно создавшей себя группой. Последние лет тридцать работы, а то и больше, я уже не сталкивался с такими проблемами, работал с самоорганизованной группой довольно высокого уровня, и многие из проблем первого периода благополучно забыл. Теперь я откопаю их из своей памяти, и посмотрим на них так, как я видел их тогда и как вижу теперь, и как видишь их ты.

      Детский организм, в том числе организм группы в ее детстве, растет неравномерно, вплоть до рассогласованного роста различных своих частей, органов, систем. То сердечко отстанет, и нагрузка на него повышается, то вдруг голени вытянутся, а локти отстанут или наоборот. В горах, в лесу, при полевой жизни такой разнобой сглаживается из-за универсальности нагрузок, но сначала он вполне присутствует.


      Разговариваешь, например, с двумя сразу, и вдруг замечаешь, что они конкурируют, соперничают друг с другом за степень твоего внимания. Это происходит потому, что они еще значительно разобщены, а твоё внимание воспринимают не в единой ткани общения в группе, а как личный подарок, за который можно побороться. Разговор при этом идет о важных и нужных вещах, но чертёнок соперничества, противостояния еще сидит в твоих собеседниках. Делить им тебя или умножать?

      Есть уйма возможностей не травматично выйти из такой ситуации, но все эти возможности объединяет одно: ты - Не исключенный Третий между ими двоими и твоя задача разрешить противоречия между ними синтезом. Если ты не успел этого сделать сразу, в начале трилога, то очень быстро к проблемам добавится ревность, она охватывает одного из твоих собеседников, но чаще - обоих, а ревность - штука очень липкая и очень текучая, она заползает в самые разные смысловые построения вашего разговора и, высыхая, становится еще большей отравой, чем в жидком состоянии. Ффу, дрянь какая.

      Ровно тут тебе и понадобится собственная внятная речь, которая должна быть в твоем арсенале, а не только "каша во рту". Пилотаж предстоит нешуточный, его близкая модель - водный слалом на байдарке между опасных препятствий, порогов, перепадов, подводных камней и прочего из этого ряда. Все усугубляется тем, что эти препятствия живые и находятся внутри твоих милых собеседников или вовсе являются ими. Никого не оттолкнуть, ни к кому не притянувшись - хорошая задача. Удачно пройдя дистанцию, ты принадлежишь самому себе, а не какому-то из берегов этой бурной реки. Всегда уделяй внимание тому, который находится в нижней точке разговора, ближе к проигрышу соперничества, а финиш на этой дистанции заключается в том, что они оба должны объединить усилия в групповых, а не в своих интересах.

      Хорошо, когда путь к каждому другому лежит через третьего, соединив их, ты принадлежишь им обоим, а тебе не принадлежит никто, что и требовалось. Разумеется, я говорю про канон. С детдомовскими будет по-другому, с интернатскими - по-третьему, с беспризорными - по четвертому и т.д. Это всегда будет по-разному, приводить модели трилогов излишне - это разговоры о чём угодно.

      Кроме твоих внятных слов, важны знаки, позиции, расположение, взаимные дистанции, тембр, громкость, интонация, дыхание, - видишь, как много полагающих ресурсов, но контролировать их невозможно, можно только жить в них самим собой. Если один из собеседников тебе симпатичен меньше, чем другой, или не так интересен, как другой, ты никак и ничем это не спрячешь. Будь уверен, что при любых твоих потугах взаимоотношения в группе будут формироваться самым естественным природным образом, а не по твоему желанию или конструктивной необходимости. Поэтому важно и продуктивно то, что ты чувствуешь, а не то, что ты задумал. Если ты повелся на создание дружеской пары из себя и кого-то, - попрощайся с группой. Твой масштаб - двухместный ялик, тандем, "есть я и ты, а всё, что "кроме", легко уладить с помощью зонта". Гуляй, Вася, я не тебе тут пишу.

      В группе у тебя всегда будут любимые и самые любимые. Главное - чтобы нелюбимых не было. Любимым и нужно потакать. Самые любимые - так обойдутся, любовь можно и нужно эксплуатировать нещадно и держать ее в черном теле. На тебя и на нескольких золотых, тебе приметных, ляжет самая тяжелая черновая работа. Симулировать ровное отношение ко всем не только нельзя, но и не получится. Лучше любимых узнать по усталым глазам, отражающим твой взгляд. Кто хочет лучший кусок, лучшее место и лучшее отношение - пусть его получит, но предоставить ему всё должна сама группа вместе с тобой.

      Кто хочет худший кусок и худшее место и ровное отношение, пусть получит всё это, но предоставить ему всё это должен лично ты, и только ты сам. Это - твой брат, различи его, отогрей и будь близок ему. Его доминанта - культурный инстинкт. Твой брат, если он в группе, не лучше и не хуже других, живущих в иных координатах, - они очень славные, даже когда "морда в сметане". Вместе со своими братьями ты накормишь их и дашь им тот уют, которого они хотят. Когда и если вся группа будет состоять из твоих братьев, ты перестанешь понимать, зачем ты нужен на этой Земле. Это шок, когда все они стоят на ногах и некого поднять с земли. Это хуже, чем если бы все лежали. Будь готов и обойдись без инсульта.


      "Внутренним глазом моим увидеть твой внутренний образ" - вот созерцание, равное пониманию. Созерцай-понимай, это занимает малые доли секунды. И убирай препятствия, теснящиеся против внутреннего роста ребенка, но не подсказывай - не навязывай сам рост, не сооружай для него препятствия из благих побуждений: мы ничего не знаем, и потому живы. Начальником развития человека быть невозможно, палачом развития стать легко. Не вноси себя в другого, дай ему быть им. Тогда и братьев у тебя будет немного, и безработным ты не станешь.
      Уговорил?

     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 8 июня 2018 года. Письмо 34

      Немного о розничной торговле.

      Мы с тобой условно поместили человека в треугольник инстинктов: инстинкт выживания особи, инстинкт выживания вида и культурный инстинкт, присущий только человеку. Времена охоты и собирательства прошли, для выживания особи всё продается, а культурный инстинкт явно мешает отбирать силой чужую пищу, жилище, очаг, одежду и так далее. Купи и съешь, надень, владей. Не важно, бартер это или употребление изобретения тамплиеров, в любом случае это - покупка. Купить секс тоже можно, но тот, кто его покупает, меньше всего думает о сохранении и развитии вида, его заботы дальше самого секса не идут.

      Культурный инстинкт одевает голый секс в прекрасные одежды Любви. Любовь, заметим, не продается и не покупается, она подчинена Природе, а не банковской карточке. А уж культура и вовсе не подлежит покупке или продаже. Предметы культуры купить можно, а саму ее - никак. Муза по вызову не прилетает, Пегас на приманку не клюёт, а на Парнасе нет ни одного магазина и даже ларька.

      Восприятие Культуры и способность жить в ней находится внутри нас; их невозможно приобрести и вставить, хоть весь завернись в полотна великих художников - ничего не почувствуешь кроме холста.


      Теперь вернёмся к нашим баранам и баранессам - к нашим оболтусам. Все три инстинкта человек несет в себе от рождения. Если он растет и развивается в нижних слоях человеческой атмосферы, первые два инстинкта выживают, третий - атрофируется, отмирает. Чаще всего мы с тобой имеем дело с детьми, у которых атрофирован культурный инстинкт. Степень атрофии бывает разная, но и сам инстинкт никто не унифицировал - он у каждого неповторимый.

      Наша с тобой задача - вернуть к жизни отсыхающий культурный инстинкт. Это и есть очеловечивание человека, ибо (повторюсь) именно Инстинкт Культуры делает человека человеком.


      Достаточно держать эту задачу в голове и в сердце, чтобы она начала выполняться. Культура, Искусство, Творчество (КИТ) имеют место везде, где человек может их создать, начиная со своего внутреннего мира. Поэзия Жизни с её темпоритмами, размерами и формами придет к вам и станет постоянным участником всех ваших дел.


      ...Обладатели только двух инстинктов отправили Культуру в сферу обслуживания, опустив ее до уровня развлечений. Коронуйте Культуру вместе с детьми в каждом миге своей жизни. Воображение, Вдохновение и Великодушие - три её опоры. Она и есть воспитатель человека, - его собственная Культура, а уже внутри нее живут совесть, честь, порядочность, духовность, отказ от всего насильственного, наборы табу для прочих (нижних) инстинктов. Культурному человечеству не понадобятся тюрьмы, палачи, прокуроры, - они все поселятся внутри, но начнем с малого - с группы, где человек может разбудить и воспитать свой культурный инстинкт, - Инстинкт Культуры.

      Вектор Культуры направлен к абсолюту человека и не предусматривает по дороге мыслей и поступков, снижающих человека.


      Через малое время ты обнаружишь внутри своего младшего друга еще одного культурного деятеля - внутреннего самовоспитателя. В диалоге с ним вы и продолжите свое общее дело, освободив его обладателя для свободного жизнетворчества. Останется приделать боковую дверку для тех, кто искажен душой от природы или получил незаживающие раны в малом возрасте. Для них погрузись в изучение наследственных синдромов, в психопатологию и психиатрию, в сектоведение и прочие неноминальные знания, и строительство твоего воспитательного домика будет в основном завершено.


      Тропа, кстати, таскает все свои домики на собственных плечах и ставит их, где захочет. Природа, отразившись в человеке, становится Культурой. Часто - при самом активном его участии. Все прочие инстинкты подчиняются своему верховному, и мы отличим людей от человекообразных.


      ...Побудить воображение вдохновиться на поле великодушия. Только и всего. Будут тебе и дерзания, и свершения, и как их там еще называют. Будет тебе белка и свисток, вот как. Даже если они напрочь отсутствуют в розничной торговле.
      Группа - это организм, а не Существо? Ладно, договорились, "хоть горшком назови". Она между тем ещё и процесс - как личность. Я никогда не был силен в терминах, как на душу легло - так и пишу. Нет, в своей профессии - вождении по местности, я все слова знаю, но то, что за пределами профессии, - мне неведомо. Уж точно это никакая не педагогика. А если и она, то наивно-прикладная. Рефлексирую, тебя тоже это ждет как довольно большая и необходимая часть нашей навигаторской заботы. Работы. Вот уж где наивным быть не надо. Открытым, непредвзятым, доброжелательным, лёгким, подвижным, простодушным, доверчивым, но не наивным.
      Время негодяев?

      Жаль, если не спасли мои книги. Они бы тебе пригодились. Я что-то посыпался. Времена такие - когда побеждают мерзавцы. Надеюсь, ты будешь жить в другие времена или сделаешь их с ребятами. А я уж до конца буду защищать Ясного от Ярика, это очень разные люди несмотря на то, что это физически один и тот же человек. Времена бывают разные, и в этих разных временах по-разному живется и мерзавцам, и порядочным людям. Одинаково живется только тем, кто сидит под своим листком и не высовывается. Они не враги, но и не друзья. Никто не разбудил их и не дал опору.А сами они и не знали, что можно проснуться и опереться или стать опорой. Их очень много, они - большинство. Это протоплазма. Оно уже не мертвое, но и по-человечески не живое, ему фиолетово где наши с тобой книги.

      Разбудив такое существо, ты будешь обречен какое-то время таскаться за ним, таская на себе и в себе системы его жизнеобеспечения. Тут тебя и застигнет какая-то случайность или болезнь, и твое подопечное существо рухнет, оказавшись временно без тебя, оно заснет тяжелым мертвым сном, превратившись всего лишь в собственную оболочку, и в эту оболочку мерзавцы насуют и напихают то, что захотят. Ты увидишь чужие глаза там, где были родные, а открыв дверь своего дома попадешь в чужой дом. Так бывает в страшных снах детства, так бывает и во взрослой яви, Природа имеет право поступать так, и неча пенять, что ты не знал, что так бывает. Знал. И что это будет именно с тобой - знал. Мог ли что-то изменить? Нет. Не мог. Не мог, но книжки-то надо спасти, они еще пригодятся тебе. А то, глядишь, Захар всё растащит и скажет, что так и было. А жена его подтвердит, она у нас несколько лет штатным оборотнем работала. В суд что ли подавать на этих мразей? Жизнь и так коротка. У них и так свербит, чувствуют, что не вошли в историю, а вляпались. Что родина их не забудет, но - иное дело: как вспомнит? Ладно, давай по делу. Времени действительно мало.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 14 июня 2018 года. Письмо 35

      Группа должна солидарно определить твоё место в ней. В молодой (до 3-х лет) группе каждый будет примерять навигатора основываясь на своём личном опыте, а опыт этот невелик. По мнению одного, ты должен быть, как мама, и расположен там, по мнению другого, как папа, и тут, это касается, конечно, не твоего физического расположения, ты выбираешь его сам, как и каждый другой, но где ты располагаешься в самом понятии "группа", каковы твои обязанности возможности, где твоя ответственность, - всё это вырабатывается вместе с группой и всегда потом корректируется ею.

      Вербальное поле, обсуждения и дискуссии по этому делу практически невозможны. Пацаны редко что переводят в вербальную плоскость, им это не свойственно по их устройству, поэтому не в словах ищи своё место - пусть группа его ищет. С самого начала тебе следует только застолбить авторитарку во время чрезвычайных ситуаций, когда дело касается жизни и здоровья - в таких случаях всегда должна руководить одна какая-то голова, а не две или больше. Во все другие времена тебе придется иногда выдавливать самостоятельность и независимость группы, как засохшую краску из тюбика. Группа и каждый (многие) в ней будут сопротивляться: ответственность за решение всегда несет тот, кто его принимает, в прошедшей жизни за них всё решали, оставалось только слушаться и выполнять, а тут...

      Иногда это своеобразное твоё противостояние с группой будет принимать довольно острые формы, на этот случай стоит помнить, что лучше много маленьких конфликтов, чем один большой. Маленькие конфликты, преодолеваемые совместно, представляют из себя лестницу с детскими ступеньками, а большой - это уже прыжки с шестом. Если уж такое произошло, постарайся вместе с группой разделить его на серию мелочей, годных для преодоления детской ногой и мозгой.


      "Детство" группы длится 3-3,5 года. В нашем случае это целое поколение ребят, и важно, чтобы состав менялся не разом, а ступенчато, постепенно - наследование свойств группы должно идти с первых её дней, минут. Если что-то устарело - группа сама это выкинет, благополучно забыв. Нужное - наоборот - всегда будет использоваться и не зарастет от безлюдья, как торная тропа, брошенная путниками.

      Дальше, с 3-го года, ты имеешь дело со стихией, составляя естественную её часть - ровно как человечество во вселенской стихии, оно тоже часть этой стихии, но всегда занято распознаванием законов природы, по которым стихия организована (самоорганизована) и стремится уже само слово "стихия" поставить в кавычки, догадываясь, что это и не стихия вовсе, а ступень самоорганизации вселенского существа. Даже у самого́ человека внутри есть мозги, похожие на человека, сердце, похожее на коня, и печень, похожая на свинью. Что делать всем этим братьям меньшим без мозга - их навигатора и согласовывателя? Хорошо, когда мозг человека расположен у него внутри, а не снаружи. Это и есть разница - ты принимаешь решения или кто-то за тебя, свое решение ты выполняешь или чужое.

      Кстати, любой ребенок "с внешним управлением", если ему перевалило за восемь или за десять, вряд ли сможет принять жизнь как собственное творчество, он будет умолять взрослого: "ты прикажи, я сделаю". Момент (период) выхода в самостояние будет упущен. Так же и группа. Зародыши (сегменты) самостояния должны быть с первых часов ее рождения, и неправильно будет, если через год-полтора она не станет претендовать на все принятия решений. Если просмотреть время становления самостояния, то родится та самая пресловутая "социальная апатия", которая удобна тем, кто правит, но не должна быть свойством полноценного человека. Или группы.

      Попробуй в это время конформизм как повод и основу для неконформизма - вот занятная штука. У всего есть две стороны, и только Не исключенный Третий может использовать их во благо. При этом важно правильно расставить пары этих разных сторон, чтобы не оказаться у самого себя в капкане и не завести туда же группу. Потренируйся: возьми список свойств, включая человеческие, и верно найди названия смыслов их оборотных сторон. Получишь удовольствие. Конечно, такие внутренние тренировки возможны только когда ты один, а это не так уж часто. Мать и отец, например, - двойная звезда родительства, а не две его стороны, и так далее. Конечно, я говорю про материнство и отцовство, а не про дяденьку и тетеньку.


      Созвездье душ, которым является группа, не диктует нам одинаковость душ. Среди них есть и твоя Пастушья Звезда, она не хуже и не лучше других, но подсказывает путь. Даже скажем по-другому: сообразуясь с ней можно строить свой путь. Компас тоже не подсказывает куда идти, его стрелка образует опору, сообразуясь с которой можно строить свой выбранный путь. Это и есть твоё место - в нагрудном кармашке у каждого и там же - у всех. В то же время ты и астролябия, и секстан(т), а то и "джипиэска" какая-нибудь, у меня никогда не было "джипиэски" и только представляю себе её работу - не самостоятельные, а с опорой на спутники, которые в нашем случае могли бы обозначить науку и культуру.

      Культура группы стартует одновременно с группой, именно она передается как наследство из поколения в поколение, в ней тоже есть своя "классика" и случается свой "авангард", - всё как у людей. Основа группы - именно ее культура, а не структура. Структуры сначала и вовсе никакой нет, пока сама группа ею не озаботится, а культура есть всегда - с первой секунды, может и раньше, когда группа еще эйдос.

      Во как я нашел хороший способ отсеивать читателей - писать длинными абзацами и без прямой речи, даже без таблиц и графиков, которые могли бы порадовать равнодушный взгляд постороннего человека, но я продолжу и этот абзац: мы с тобой должны предполагать, что абсолютно вдруг наша с тобой тема заинтересует стороннего человека, который не предполагал, что в списке профессий может быть и наша - навигатор детских сообществ. Я, например, когда меня мои старые добрые учителя заманили работать в школу, понятия о таком занятии не имел и хотел сделать что-то на пересечении музыки и электроника, раз уж стать паровозным машинистом невозможно по причине исчезновения паровозов. "Мелкие" меня вообще никак не интересовали до возникновения Тропы в марте 1966 года, но уже через месяц я не смог уйти от них - бросить. Им явно требовалось что-то вроде меня или тебя, они заглядывали в глаза и спрашивали, что будет завтра или в субботу, я придумывал что будет, и мне приходилось исполнять то, что я обещал. Это свойство характера или натуры, я не очень отличаю их друг от друга. Наверное, натура ближе к генетике, а характер - социальному опыту, социальным ожиданиям. Фиг его знает.

      Думаю, что ты простишь мне мои просторечия, которых полно в письмах, и в "Заметках", и в "Рондо для Коряжки". Люди обычно сначала учатся, а уже потом что-то делают, у меня получилось наоборот - сначала я прожил жизнь и только теперь учусь говорить. Ровно на тебе и учусь. Нормально, правда? Отдохни до следующего письма, и я наберусь сил и слов.


     (2018)

     (с) Юрий Устинов



     Опубликовано 19 июня 2018 года. Письмо 36

      Тропа не знает вертикали власти, поэтому стремление занять верхние позиции в такой вертикали отсутствует. Это наше сознательное и защищаемое отличие от множества проявлений такой вертикали в социуме. Мы вполне сознательно строим свою маленькую республику по-другому и знаем, что она "по-другому". Никто не станет владеть человеком кроме него самого. Никто не станет подчинять и подчиняться. У нас, если угодно, "горизонталь власти". Координатор владеет информацией, необходимой для производства работ. Модератор владеет информацией о тех ситуациях, где он может пригодиться. Каждый волен делегировать часть своих прав координатору и/или модератору, а в случае ЧС - всех своих прав руководителю, который на период ЧС становится авторитарным. Голосованием ничего не решается, большинства и меньшинства нет, один - не меньше, чем все, все - не больше, чем один.

      На трудные для группы случаи есть советник (навигатор), но подчиняться ему не обязательно, если он не убедителен. Все "полеты" разбираются тщательно, досконально: нам важно распознать не только ошибки, но - главное - причины ошибок. Переключение между обычной жизнью и ЧС - резко ступенчатое, в нём нет никаких средних вариантов.

      Группа живет своей жизнью, понимая где и что должно для этой жизни происходить. Каждый человек в группе и сама группа обладают ответственным поведением - это ответственность перед собой и друзьями, а не перед начальником. Ответственное поведение уберегает от бед лучше, чем самое строгое начальство. Абсолютные запреты минимальны, их четыре.

      Конфликты возникают редко, и группа сначала предлагает разрешить конфликт самим его участникам. Если не получилось, есть возможность привлечь к его разрешению группу. Сидеть в круге и слушать, как группа обсуждает и разбирает твой с кем-то конфликт, занятие сильное, редкое, предлагающее взглянуть на ситуацию по-другому, по-третьему, но решить её - что обычно и происходит.

      Координатор (тот, кто привлечен к координации) имеет право предупреждать о неприемлемых действиях - "давать предупреждение". Это право дано ему группой. Набрал три предупреждения за день - отдохни от работы весь следующий день. Мы тебя любим, поэтому и отдохни. Если же ты набрал два или одно, а следующий день провел без предупреждений, все предыдущие сгорают. Предупреждения, полученные в разные дни, не суммируются, каждый новый день ты начинаешь с чистого листа.

      Законодательная власть - Большой Круг. Исполнительная - Малый Круг ребят-референтов группы. У меня есть право "вето" на решения Большого Круга, в работе Малого я, как правило, участвую сам.

      Координатор группы называется Командиром группы (так понятнее), и это "календарная" должность - каждый побудет командиром несколько дней. Командир ненаказуем, максимум, что можно с ним сделать, - выразить ему своё "пфф" на вечернем разборе. Уклоняться от его распоряжений не принято, даже если ты считаешь их ошибочными. Вечером в круге разберёмся. Словами "координатор" или "модератор" Тропа не пользуется, обходясь давно знакомыми словами, но в их новом значении. Я, например, для внешнего мира называюсь "руководитель", хотя ничем не руковожу, исключение составляют группы с большим удельным весом новичков и те случаи, когда группа сама поручила мне руководить чем-то и сколько-то времени.


      Поощрений на Тропе нет. Точнее сказать, поощрением является нормальная безаварийная интересная жизнь, улыбки друзей, деревянные медали (спилы) по случаям подвигов и "Зеленый Билет" - право приезжать на Тропу хоть когда и хоть сколько. Выпускники (ребята старше 14-15 лет) становятся советниками, иногда работают как координаторы, помощники навигатора. В своих сегментах ответственности трудятся завпрод, завснар, санитар, завсвязью, эколог (может остановить работы и изменить нитку тропы, если ее прокладка идет через гнездовья, жилища зверей, реликтовую растительность и другие защищаемые объекты), завсвет, ремонтник и другие. Всё это вместе помогает каждому быть субъектом властного процесса и его ответственным участником. Синекура или "почетное звание" у нас полностью отсутствуют, власть - это и каждый, и все вместе, а подвижность центра власти всем понятна и подвижна. Нет и постоянных "лидеров", лидирует тот, кто ведет какую-либо конкретную ситуацию. Нет и изгоев, в жизни Тропы участвует каждый как может.

      Напомню, что я пишу тебе канон Тропы. Чтобы описать все флуктуации, всю поливариантность тропяной жизни, у меня нет времени и места. Канон и сам имеет множество версий, причём ни одна из них не может быть повторена. Рожденная в очень конкретных условиях, она (версия, флуктуация) всегда уникальна и неповторима.

      А.В. Суворов называл власть на Тропе педократией. Я могу согласиться с этим, заметив что дети у нас - не марионетки, а взрослые - не кукловоды. Тропа любит всё настоящее, неподдельное, подлинное. И люди у нас настоящие. Дети.

      Вертикаль власти подарила России Золотая Орда, и страна никак не может избавиться от этого подарка, как абориген от бумеранга.

      Конечно, на Тропе происходило за 40 лет множество наблюдений, в том числе системных, которые могли бы разместиться как в педологии, так и в boyhood studies, но они могут быть доступны лишь после отмывания Тропы от грязи, которую доброхоты наложили на нас в семь слоев - чтобы под ней ничего не было видно. Вот под ней и не видно ничего. Поиски системных свойств и явлений в мальчишеском сообществе требуют деликатности, непредвзятости и способности воспринимать новизну как факт, а не как угрозу миропониманию. Я подозреваю, что представителям наук, в частности психологам, социологам и даже антропологам, вряд ли доступны были для наблюдения те глубины, которые открывала Тропа, та степень доверия взрослым множества детей, которая для нас была нормой.

      Не в лабораторных, а в самых что ни на есть естественных условиях происходила жизнь, а не наблюдалась через стенки аквариума или прутья лабораторной клетки. Любого вида "экскурсия в детский мир" не могла бы сравниться с проживанием в этом мире. Накопленные знания надежно укрыты от дураков, но время одних еще не пришло, а время других ещё не закончилось. Непонятно пишу? Это про дураков и про знания. Не предположения, не фантазии - знания, несметно подтвержденные, но Зевс убил своего сына, потому что тот рожден был убить Зевса. Не будем повторяться и не будем вещать Зевсу на эту тему, пусть не знает. Могу только сказать, что могильщики для дураков (для их глупости) уже родились и подрастают. Только дураки станут воевать с ними, и - проиграют.


      Например, у тебя есть виолончель, ты умеешь играть на ней, но не знаешь как она называется. Перестанешь ли ты играть на ней из-за этого незнания? Нет, не перестанешь, поскольку получаешь удовольствие, тебе нравится играть "на этом". Внутри ребенка неназванная им виолончель? Нет. Там вселенский оркестр в полном составе, который играет складно и справно не зная нот и названий инструментов, он не подчиняется палочке дирижера, но исполнительски подчинен дирижерским чувствам, когда ты сам себе дирижер.

      Человек растет, взрослеет, его образовывают как умеют, и некоторым из всего оркестра остается помповая труба с барабаном или одинокая скрипка. Эти оставшиеся инструменты имеют свои законные названия и умеют по нотам, и чаще всего уже не умеют без нот. Как сохранить вселенский оркестр человека? Разгадке этой тайны я отдал всю жизнь.

      Детство - это непрерывная песня, танец, все другие действа внутри этого оркестра, который внутри тебя. Как приложить к Детству взрослый опыт не заменяя одно другим - вот моя главная тема. Опять вспоминаю явление Феофана Грека Андрею Рублеву в фильме Тарковского "Андрей Рублев". "Здесь всё на так, как вам там представляется", говорит Феофан Грек. То же самое мог бы сказать ребенок о том мире, в котором он живет, если бы знал слова, названия, наименования, номиналы и прейскуранты. Неизъяснимость огромного и богатейшего детского мира кажется взрослым сумбуром или чистым листом, пустым непаханым полем, серым небом без звёзд. Нет, это совсем не так. Это взрослые внутренне обеднели, ребенок ещё оглушительно богат. Он просто не знает как называются его сокровища. Если он допустит вас к ним, вы станете счастливейшими людьми на Планете.

      Гений - это сохранившийся ребенок, освоивший средства самовыражения.


      То, что я сейчас пытаюсь объяснить, - не только об искусстве, науке или изобретательской деятельности. Это обо всех без исключения сферах и сторонах человеческой жизни. Для всех без исключения - повторяю я для хранителей скреп. Без исключения. Полагать, что ребенок - это недоделанный взрослый, преступно. Вслушиваемся в разноголосие глубокого космоса, всматриваемся в его звезды и планеты в поисках собратьев по разуму, а они под ногами путаются и под стол пешком ходят. Собратья, не растерявшие разум.


      Инвентаризацию детских миров проводят детские психологи. Они развешивают бирки, таблички и ярлыки с названиями. Им невдомек, что среди детей есть множество замечательных психологов, что эмпатия - их атмосфера, а их дыхание - без нот, без бирок, без названий. Навсегда я потрясён и очарован богатствами детских миров. Я ощущаю свою ущербность взрослого человека - за множеством детских мелодий, гармоний и тем мне уже не угнаться. "Мелкие" гораздо совершеннее нас, "крупных". Наш "возраст дожития" начинается вскоре после пубертата. Благословен Лётчик, разглядевший Маленького Принца и написавший нам про него. Романтическая метафизическая интоксикация? Моветон? Нет, конечно.


      Дети бывают ужасны, отвратны, невыносимы, глупы, самонадеянны, безвольны, порочны, червивы, несносны...

      а мы?


      Я хотел сохранить в себе детство, и мне это удалось. Мне 72, я пацан. На все свои взрослые "приобретения" смотрю иронически. Никакой золотой дворец не стоит содержимого моего кармана. Там цветное стеклышко, кусочек фольги и молочный зуб. Внутри меня примерно то же самое. Я никому не дам завладеть моими богатствами. Я могу только подарить их.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 21 июня 2018 года. Письмо 37

      Привет, навигатор.

      Хочешь узнать человека - примерь на себя его лицо. Хочешь узнать состояние человека - примерь на себя его лицо. Не глядя в зеркало, конечно.

      Тропа любила ходить в Русский Музей. Там можно было побывать кем угодно, если художник или скульптор оставил нам образ, который можно примерить на себя.

      Когда разговор - разбор - у костра идет по Кругу, я втихаря примеряю на себя лицо говорящего и хорошо понимаю его, гораздо лучше, чем если бы я оставался только самим собой.


      Гаденыш (Лесное имя), завидев хара́ктерную корягу или затейливый ствол дерева, тут же изображал это явление своим телом и очень радовался.

      - Ты кто? - спросил я, когда он пластично и точно превратился в очередную причудливую коряжку.

      - Коряжка, - сказал Гаденыш, и стал Коряжкой.

      - А какая это коряжка, - сказал Гадёныш и стал Черепашьей Коряжкой. Сокращенно - Коряжкой.

      Я даже написал ему "Рондо для Коряжки", и это не песенка вовсе, а "многабукоф".

      Мы, мальчишки, любим превращаться. Девчонкам это особо нельзя - их собственные дети не узнают, а это атас. Девчонкам копировать, изображать можно немножко, а превращаться - никогда. Это мужское занятие. Гадкий Утенок тоже пацан, а не Гадкая Уточка, но он ни в кого не превращался, и всегда был самим собой. Это птичий двор думал, что он превращается. ("Вы что, любите Андерсена и Грина? Какой ужас!")


      - Юр, что это - скрипка лиса́? - спрашивает Димка.

      - Где взял? - спрашиваю я.

      - Мужик по радио пел.

      - А... Это - скрип колеса, - говорю я. (Димка не может превратиться в скрипку и лису одновременно, непонятно куда девать хвост и что будет делать смычок.)

      - Вот я и говорю, - как это скрипка лиса́?..

      Бегучий знак лица - один из основных иероглифов общения. Поэтому дети всех возрастов любят играючи надевать маски. Иногда маска прирастает и становится лицом. Важно отличать лицо от приросшей маски. С годами его видно всё хуже.

      Боцман изображает паровоз-"кукушку", у него все получается, кроме гудка. Потом он всё-таки гудит, и Тропа катится со смеху.


      Я и Грига люблю. Не то, чтоб прямо пылаю, но слушаю сосредоточенно и с удовольствием. Летит какая-нибудь Валькирия, и ты понимаешь, что она вся сплошь стихия.

      "Мы с песнями Грига

      И сказками Грина

      Готовы к чертям на рога".

      Это из какой-то старой песенки, не знаю кто написал, но - верно, готовы. На рога, но не под копыта, есть разница.

      Сидим с Галкой на верхней точке "Орленка" в заветном месте. Я говорю:

      - Смотри облако какое!

      - На ишака похоже, - смеётся Галка.

      Это ци́русы, облака такие. Их много, и они похожи друг на друга.

      - Смотри! Они все такие! - удивляется Галка.

      - Ишаки летят, - говорю я. - Осень скоро.

      Когда приходит Большая Осень, в ней обретаются все осени прошедшей жизни. Летишь по небу, и не понимаешь кто ты - ишак или буревестник какой. Ле-ето, ах, ле-ето. Осенняя паутинка.

      Тебе предстоит быть пейзажем, навигатор. Можешь играть в кого угодно, но для Них ты всё равно будешь пейзажем, обстоятельством второго ряда. Фоном, о котором я много говорил в начале "Заметок" в 2015 году. "На фоне Пушкина снимается семейство".


      "И птичка вылетает". Всё дело в птичке, в ней-то всё и дело...

      Черно-белые лица шестидесятых. Смотри им в глаза. Черно-белая фотография - это чудо, не надо ничего примерять, всё само происходит.


     (2018)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 30 июня 2018 года. Письмо 38

      Как искать потерявшегося/заблудившегося? В цивилизации, в городах - очень сложно, слишком много случайных факторов. В тайге, в горах - просто. С помощью эмпатии становишься этим потерявшимся и идешь "как он шел". Притормаживаешь в местах, где есть развилки его хода, где они могут быть, и где могли вмешаться временные факторы. Обращаешь особое внимание на "нет" в своем (его) внутреннем диалоге и выбираешь путь так, как выбрал бы он, потерявшийся. Эмпатия и везение, "чуйка" выведут тебя к нему. Что делать дальше - ты знаешь. Заблудившихся много. Кто в лесу, кто в каменных джунглях, кто в самом себе. Все они подлежат поисково-спасательным работам. Особенно если кто-то насильно удерживает их в состоянии заблуждения. Визит в детский дом, интернат или психушку требует навыков медиатора-переговорщика, работающего при захвате заложников. А его работа - сродни саперской. Один только разум, в таких вещах не помогает, нужно включать в себе всё и держать себя в состоянии самомобилизации не до первой усталости, а столько, сколько нужно.


      Найти заблудившегося - не значит вывести его на свой выстраданный раздумьями и единственно верный путь. Его надо вывести на точку выбора путей, дав информацию о них корректно, равноудаленно и беспристрастно. Разумеется, найденный может находиться в любом состоянии, и то, что ему требуется оказать первую помощь, - общее место, существующее по умолчанию. Эмпатия твоя не должна быть неподвижной картинкой. Проходя путь заблудившегося, смотри - где изменялось его состояние, самочувствие, мироощущение и делай поправки в поисковом пути.


      Так же мы искали давно потерянные заросшие тропы. "Здесь он пошел вот так" - рабочая фраза поисковой трассировочной разведки. "А здесь он не мог пойти вот сюда, дальше слишком круто. А если он шел в тумане и не видел продолжения пути, только то, что под ногами? А здесь, может быть, птица с криком вылетела из своего гнезда в высокой траве из-под его ног, и он пошел правее. А надо было только прямо". И так далее. Скорочтение поисковых путей - полезная и увлекательная штука. Мечется масштаб местности, за миг превращаясь из крупного в мелкий, средний и обратно. Здесь он пил воду из каменистого ручья и мог перепутать берега. А здесь отчаяние могло запустить его вниз по отрогу в поисках торной тропы, но отрог продолжается скальным отвесом, невидимый сверху.

      Выходя в поиск, планируй встречу во всех ее вариантах. Тебе предстоит мгновенно оценить состояние, и ты должен быть внятен, понятен, надежен, как мать. Несомненен.

      Труднее всего искать потерявшихся в толпе. Охлос всегда турбулентен, хаотичен. Но хаос превращается в Космос, если его ламинирует Время. Задав Охлосу временные параметры, ты превратишь его в поле поиска. Хаос плюс Время равно Космос. Время - важное свойство Бога, стремящего нас к более высокому уровню существования. Обрати внимание на понятие и ощущение Времени во снах, и догадаешься, что во время поиска ты должен находиться в обоих состояниях - и бодрствовать, и спать.


      Бодрствовать тоже нужно уметь. Если только спать и жить с этим, - тебя закроют в психушку, и будут правы. Неча транслировать свои сны бодрствующим людям, аутист. Проснись, шизофреник, тут сплошная явь, а ты со своими снами. Да, в какой-то момент жизнь в этом мире показалась тебе (или оказалась) невозможной, и ты заснул посреди невыносимой яви, сбежав в себя от неизбежности страданий, да там и остался, тебя трудно разбудить. Трудно, но можно. Для этого не нужны ни галоперидолы, ни модитены. Они только усугубляют твой сон. Просто прими в гости душу лекаря, пусть она расскажет твоей про явь на языке её сна. Уговорит - проснешься и забудешь свою шизуху, как забывают сны. Для возвращения в общество преступника или психа нужна самоотверженная спасательная работа души корректора. И ключевое слово здесь - "самоотверженная". Твоя душа - протез для его души. Часто - параллельная или попеременная страховка, как в скалолазании. Сон разума у них - защитная реакция на невыносимые перегрузки бытия. Некоторые рождаются уже защищенными, а если они рождены в неволе, да еще зачаты по пьянке, вот тут и наступает полный атас, даже криминальное сообщество относится к этим отмороженным опасливо и брезгливо: в них нет главного эталона - Эталона Матери. Такой человек ничего не отличит в этом мире, ни черное, ни белое, ни хорошее от плохого, да и вовсе он безразличен, у него отсутствуют сами координаты ценностной ориентации, который хранится Эталоном Матери.
      Вытащить из этой ямы за всё время мне удалось только Серого. Он потерялся где-то в дебрях усыновления уже улыбчивым и отзывчивым, а вот его такой же друг Колька вообще был уникален. С тем же самым комплексом и такой же историей он умудрялся быть добрым и щедрым. В Туапсе на улицах раздавал тайком нищим те рубли, которые я ему подкидывал на мороженое. Домашние дети всегда с деньгами, а у детдомовских денег нет.

      Колька тайком от всех, украдкой совал в лежащие на асфальте шапки просителей всё, что у него было. Это было непостижимо. Даже Владимир Иванович Эфроимсон со своей "Родословной альтруизма" отдыхал в это время, но, надеюсь, праздновал этот немыслимый праздник вместе со мной.

      "Ах, музыкант мой, музыкант,

      Играешь, да не знаешь,

      Что нет несчастных и больных,

      И виноватых нет,

      Когда в прокуренных руках

      Так просто ты сжимаешь,

      Ах, музыкант мой, музыкант,

      Черешневый кларнет".

     (Булат Окуджава)


      Если ты нашел потерявшегося, и тебе нечего ему предложить, - ты и сам потерялся. Поводырь из тебя никакой. Если в твоей жизни каждый за себя - какого ты прешься кого-то искать? Никакой выгоды с этого ты не поимеешь. Ты же не детдомовский Колька, для которого удовольствие быть щедрым и добрым. Он и ежевику собирал в кулачок, чтобы засунуть душистые сладкие ягоды в чужой рот. Группа, кстати, мигом у него этому научилась, и на следующий день уже было нормой кормить лично собранными плодами кого-то другого, а через неделю уже и отдавать ему лучший кусок. Если ты - лучший кусок, - отдай себя другому сам. Будь антиподом заблудившегося и найдешь свое счастье.

      Дьюи и Оуэн создали свои миры, но больше всего мы помним Кампанеллу. Мечта о всеобщем справедливом благоденствии занимает людей давно, за тысячелетия до появления коммунарской методики Игоря Шанова. Человечество моделирует человечество, ищет его сводный эталон, и эта жажда есть в каждом человеке, даже в авторитарном правителе. Тропа никогда не имела на себя никакого предварительного прожекта, она создавала себя из боязни потеряться, необходимости действия и его возможности, если нас дюжина. Тропа выросла как полевой цветок, не имея в начале эйдоса, по крайней мере, - осознанного. Она не была нарочной, а была случайной, спонтанной и потому - настоящей, осуществленной. Она настоящая во всех своих проявлениях, в ней напрочь отсутствует понятие "как бы".


      Тропа была таким же естественным явлением, как тяга людей к огню, который, как Диогенов фонарь, позволяет искать человека, в том числе - в себе. Несколько раз я заканчивал Тропу, но она собиралась сама и требовательно указывала мне на мое место, не вернуться на которое значило оставить без навигационного прибора корабль, готовый к плаванью и начиненный командой.

     (2016)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 12 июля 2018 года. Письмо 39

      Решим вопрос о самоуправстве и волюнтаризме в воспитании дорисовыванием, дособиранием, заполнением. Здесь работают моральные и нравственные категории, ограничения и мотивации. Твое представление о человеке не может быть верным, он сам и любой другой представляют его иначе. Если ты скажешь "я знаю как надо" - пойди застрелись. Никто не знает как надо, включая его самого. Сколько людей - столько вселенных, столько путей внутри Единого Сущего в поисках Его. Так он ищет Себя. Но у каждого человека есть своя доминанта. Она выражается в цвете, звуке, образе, графике, рисунке ушной раковины, узоре пальцевых линий и линий ладони, в почерке и обертонах голоса, походке и привязанностях, - во всём, что несет этот человек, во всех его проявлениях. Первые доли секунды общения с ним подскажут тебе - насколько ваши доминанты (основы) резонансны, по встрече ваших взглядов пробежит зеленый луч, зелено-золотистый, теплый, надежный, упругий. Ты почувствуешь родство с этим незнакомым человеком, и он почувствует тоже. Ваши Музыки Небесные вступят в ладный дуэт, а в случае с группой - ансамбль, ты будешь чувствовать его лучше, чем себя, и при следующей встрече можешь сказать: "Привет! Как ты меня чувствуешь?", и он улыбнется, понимая тебя. Его интересы во вселенной - не меньшие, чем твои, и ты своим существом теперь уже утверждаешь его и ваши интересы во вселенной, какой тут волюнтаризм? Никакого холодного конструирования его личности ты себе не позволишь, если ты не окончательный пламенный дурак и не козел-царь природы.

      Взаимовыбор Ученика и Учителя должен быть свободным, что неудобно любому государству, любому аппарату насилия и пропаганды, любой машине распределения благ и репрессий. Но только в свободном взаимовыборе ключ к совершенствованию обоих, а не в вынужденном, насильственном соединении в одном прямоугольном помещении случайного набора людей, сидящих спиной друг к другу. Это камера хранения, а не школа, и хранит она только тела, а не души. Лучше бродить стайками по городу, по саду и лесу и выбирать Учителя, который нужен тебе для распаковки смыслов и нового их поиска, который ждет и ищет тебя, не думая о зарплате и разнице "в труде и в личной жизни". Сады Академии, похоже, были таким местом. Последним на Земле?

      Первые, еще кировоградские, школы Михаила Щетинина были свободными внутри. Снаружи был всё тот же социум, разделенный мерками прямого угла, а у Михаила Петровича ученики, придя утром в школу, выбирали себе на день предметы и учителей. Переменок не было, переменой являлся весь школьный день, - математика чередовалась с ритмикой, физика с физкультурой. Фрагменты свободного обучения содержали в себе и многие образовательные структуры середины 60-х годов - периода взлета надежд, отогревшего общество до состояния оттепели в послесталинский период. Те же коммунарские отряды и клубы взяли на вооружение новую тогда "педагогику сотрудничества", отвергнув "педагогику требования", при которой выполняющий требования ученик безусловно выше, чем думающий. К середине 70-х годов думающий ученик был окончательно вытеснен в микросоциальный и социальный низ бездумно исполняющими требования начальников детей, а обретенные в 60-х общечеловеческие ценности завяли в застойном воздухе государства, ведущего холодную войну за идеологическое господство над соперником, имеющим материальное превосходство.

      Думающий солдат никакой войне не нужен. А думающий гражданский специалист прямо опасен для государства, ибо мысль всегда разрушает мертвую репрессивную структуру, в какие бы лозунги она ни рядилась и какими бы пушками-ракетами себя ни обставляла. Думающий - значит чувствующий. Чувствующий - значит моральный. Если отодвинуть в сторону муляжи типа "коммунистической морали", "морального кодекса строителя коммунизма" и тавтологической "народной демократии", то вполне отчетливо видны корни уничтожения образования и замены его бодрящими блюдами из пропагандистской кухни. Между очарованием прагмы и очарованием идеи не один век мечется российский народ в ожидании нравственной реабилитации после каждого очередного броска в крайность. Вместе с "линией партии" мечется и образование, впадая в грех спекуляции, подтасовок и умолчаний и производя на свет совершенно разные поколения в разные свои исторические периоды, мелькающие как ярлыки банановых республик даже в одни и те же идеологические времена. Заставить людей сызмальства перепутать Родину с государством, а наместника с Гоподом Богом - сложная ли задача?


      Хрущевская оттепель пробила не зарастающую брешь не только в "железном занавесе", но затронула и панцирь коммунистического сердца, толкающего чужую кровь в своих утопических интересах. Мы вдруг стали открывать себя, свою страну, свою планету "как есть", а не как "Свадьба в Малиновке". Физики и лирики, малыши и карлсоны, винни-пухи и пятачки, волки и зайцы, чебурашки и крокодилы как разные, иные друг от друга, а не "все как один" наполнили наше сознание, подтверждая, что у реки два берега, что если она течет слева, а ты переправился на другой берег, то она будет течь справа. А уж в истоках реки и паром делать не надо, шагни шаг - и ты на другом берегу.


      В истоках ищи пути познания и изменения чего угодно. В истоках мотивируй и легко проводи любую терапию, но не "все как один", а каждому быть самим собой. В истоках даже зелено-золотистый луч не нужен, там светит зелёно-золотое солнце. Если человек - человек, то следует ему догадаться, что стать человеком невозможно, можно только им становиться - в каждом своем решении, действии, шаге, слове. Человек всю жизнь гребет против течения и поперек ему, само течение зовется "в мире животных". Ничего героического в таком плавании нет, обычная командировка души в тело, командировку надо отработать, а не сачковать на пляже в кафе "Нирвана", только и всего. Балдеть будешь - когда тело тебе не нужно, как это было до рождения. Но раз вселенная суть нравственное противостояние, а ты живешь именно в этой вселенной - живи тут и будь собой, будь маленькой частью неделимого Бога, этого нравственного Противостояния пустоте, которая научилась защищаться от вторжения Любви.


      Я не знаю, на каком социальном фоне и при каком государственном строе ты живешь, но степень самоотдачи, нужная для воспитания, не зависит ни от фона, ни от строя, она всегда максимально высока. Эта высота настоящая, она приносит радость и никогда не грозит удовлетворением, успокоением каким-то результатом, ибо она сама и причина, и результат. Ты находишься внутри процесса такой многофакторности, что никакой разум и никакая логика не спасут тебя от передачи правления подсознанию, лишь оно ориентируется в мультифакторных процессах. Называй его ноосферой или суммой простых рефлексов - всё одно, без него окажешься в необъясняемом тупике у разбитого корыта. Воспитание сознания - мелочь, пустяк. Воспитание подсознания - вот достойная задача, и она тебе сразу по плечу, когда ощутишь её. Воспитание - всегда процесс взаимный, там нет манипулятора и объекта воздействия, там все - субъекты процесса. И когда вас двое - вас уже четверо, включая два ваших подсознания, а когда трое - то несть вам числа, но и одному нет ни числа, ни отсчета, ибо ничего не бывает больше, чем один и меньше, чем ноль. Присоедини сюда понимание того, что всё сущее не мерно единице и получишь состояние Роденовской скульптуры про Мыслителя, поскольку мышление - это диалог сознания с подсознанием. Береги такие моменты и никогда не пресекай их ничем у своего Ученика, но он может вести диалог с тобой тогда, когда захочет. Поговорив, он снова задумается, не посылай ему слов вдогон, дай пребывать в задумчивости, пока сам он из неё не выйдет. Ты - его средство познания смыслов и Смысла. Он - цель твоего существования, но в Игре вы можете сколь угодно меняться местами и ролями, благодаря чему не только познаете друг друга, но и высшим удовольствием отметите это познание. Познание в игре - самое свободное из познаний и потому самое важное. Златая цепь на дубе том. Зеленое с золотом. Понял? Вот и улыбайся, формируй взгляд. Настоящее бывает только настоящим, поддельного настоящего быть может. Ты считаешь, что тратишь себя, учительствуя? Значит ты - в торговых отношениях с учеником, а это не только недопустимо, но и свирепо нелепо, как танки в Алеппо. Любой обман - признак, элемент торговли. В том числе и самообман. Он особенно опасен, когда у тебя много учеников. "Я один, а вас много" - это беспомощная профанация, она выглядит так:

      "Я один, но для каждого" - миф, лукавое толкование одиночества скрытого руководителя и скрытого руководства. Обрати внимание на отношения между ними, и будет вам счастье. Вот так, например:

      Работай. То есть - живи. Отдыхал до рождения, отдохнешь и после смерти. А тут - работай, если за этим пришел. Это - командировка. Неча нирванничать. И никого не дрессируй, это - одно из самых бесчеловечных занятий в этом мире. Ты будешь не нужен фараону, ему нужны солдаты и рабы. Учитель - ни то, ни другое. Не воспитать фараона - тоже твоя задача. Встретишь фараона - не воспитывай его. Конечно, встает вопрос о перевоспитании, но мы этот вопрос разденем догола и поймем, что ты, в итоге, - пособник по самовоспитанию, а кроме самовоспитания никакого воспитания не бывает. Все эти методички - сущая пурга, нельзя повторить технологически то, что родилось творчески. Творчески. Творить. Всегда заново, всегда на пустом месте, на месте пустоты, возмущая ее Любовью.

      Любовь Захарченко была прокурором, но писала чудные песни. Нескладно как-то. Спи, Люба, я помню тебя, иногда напеваю тебя. "Черная смородина, где сажали красную". Это ты про красную коммунистическую идею и черный воровской мир? Черный мир архетипичен, в нем живут все персонажи, кроме гадких, он формирует народное мнение и молву, не наоборот. Чем больше людей посадит государство, тем более криминальной станет среда через несколько лет. В ней вырастет следующее поколение. И тоже сядет, возможно. Через пару-тройку поколений для некриминальных людей можно будет делать сафари - возить их в клетках по насквозь криминальному миру.

      Если у тебя в руках есть государственная машина - не пытайся подчинить себе творца. В момент подчинения он становится ремесленником, подчиненного творца не бывает. Не делай революций. Человек со времени его сотворения не изменился. Научно-технический прогресс его не формирует. Сотворение человека может быть продолжено только им самим, для чего он и сотворен. Вряд ли он произошел из кого-то, его задача - происходить из самого себя, всегда оставляя хитрую и подлую обезьяну во вчерашнем дне, стыдясь её и всячески изгоняя. Лучше всего жить в состоянии катарсиса, но не быть при этом экзальтированным и слезливым, а быть собранным и мужественным, понимая, что каждый миг своей жизни ты живешь в первый и в последний раз. Неповторимость бытия - и тяжкий груз, и великий праздник. Смейся над собой. Смех - реакция отречения от несуразных ситуаций. Мы неизбывно пребываем в них, и это очень смешно. Подобно Голому Королю, мы обсуждаем всерьез достоинства нашего платья - образа напоказ, имиджа, паблик релейшн и прочих причиндалов указанного Короля.

      Почему все великие американские творцы - импортного производства, заграничного рождения? Потому что американски рожденный творец сам превращает себя в ремесленника. Вопрос "сколько ты стоишь" исторически выше для американца, чем вопросы "что ты любишь?". Отрекаясь от дикой жизни в поисках материального достатка, играючи, пацаны-американцы начала XX века выкопали из помойки инструменты отживших своё военных оркестров Севера и Юга и стали развлекаться, соревнуясь в извлечении звуков. Из этого хлама случилось творчество, игра, фантастически поднявшаяся над материальным миром и назвавшая себя звукоподражательно, изображая бросок в помойку старого тромбона или валторны: джасс.

      Африканские предки темнокожих американцев возделывали землю кетменями на "раз-два". Первая доля - агрессивный удар от себя. Вторая - возврат кетменя к себе. Став музыкой второй доли, джаз исключил агрессию "от себя" и утвердил возврат рук к собственному сердцу. "Моторный" джазовый вальс на 3/4 добавил ритмического содержания и вариантов, став треугольником (3/4) в квадрате (4/4). Босанова вписала в квадрат пятиугольник, а брубековские 5/4 и 7/8 принесли облегчение полиритмией, в которой живет каждый человеческий организм.

      Суетливо копаюсь в ошмётках мыслей и слов, пытаясь выразить невыразимое. Настоящая Любовь безумна, бессмысленна и бессловесна. Она обжигает тебя насквозь, мигом погружая всё твоё существо в невыразимый и невыносимый восторг и никогда не может пройти, в отличие от влечения, потребности и привязанности. Иррациональность Любви давно известна и многажды описана, озвучена и нарисована. Пока же Любовь спит, ты ищешь ее в зависимости и тщательно сверяешь и масштабируешь каждый объект со своим представлением о ней. Это - странное занятие не знающих Любви - влюбляться во все и всех подряд, никого и ничего не любя. Ты спишь, как спит пустота на месте будущего Солнца. В тебя влюблялись, но никто не полюбил тебя, всё еще впереди. Полюби Матушку Пустоту, пусть она забеременеет твоей Любовью :) Приди в себя. Осмотрись там. Найди пустоты, которым надлежит быть полными. Что дальше делать - ты знаешь. Это не шахматная партия с самим собой. Это строительство другого себя в себе. Матрешка подрастает, беременеет собой в себе, избавляется от себя - предыдущей.

      - Кто сказал, что эта дорога куда-то ведет? - воскликнул путник. - Она кончается, едва начавшись!

      - Попробуй идти вдоль дороги, - посоветовал встречный. - Ты все время ходишь туда-сюда поперек дороги.


     (2016)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 12 сентября 2018 года. Письмо 40

      Здравствуй, мой далекий друг.

      Я часто думаю о тебе и, конечно же, сразу узна́ю тебя, если мы успеем встретиться в этой жизни.

      Ты хочешь вернуть людям интонацию, которую они потеряли. Она возникала или была слышна в редкие оттепели, потом снова тонула в барабанном бое, в глухоте кабинетов, в ржавом визге подложной патриотической пропаганды, в беззвучии культуры. Патриотизм, например, вряд ли заключен в танце вокруг больной матери, даже если они, эти танцы - в народных костюмах. Страна больна и, наряду с побрякушками, нуждается в лечении.

      Ты хочешь лечить Родину - поставляя ей умных, талантливых, здоровых душой и телом детей, но если заниматься только этим и только тебе, вряд ли можно рассчитывать на скорое выздоровление.

      Однако если все займутся своим делом, а дети продолжат социально наследовать болезни общества, - тем более трудно надеяться на успех. Давай поймем, что без консолидированных, если не синхронных с другими преобразователями, действий ты будешь возвращать детей "мордой об асфальт".

      Твоя "больничка", твой "медсанбат" может быть Тропой, но она бывает разная, где твоя, чему ты сам рад, что умеешь, знаешь, что хочешь уметь и знать? Ты умеешь лечить от социальной и поведенческой чумы? Надо сделать так, чтобы вылеченные тобой не попадали опять в чумной социум. Хоть не чумные бараки для здоровых построить, пусть они живут там своим заповедником; заповедником, рассадой на будущее.

      Я видел как опрокидываются сами в себя и разрушаются хорошие детские дома, став скопищем порядочных, думающих, жизнетворческих детей. Следующей ступени для них в обществе не было, приходилось уходить в себя, во всяческий нигилизм, а для нигилизма, который поначалу кажется свободой, дорожка в стране давно протоптана, и ведет она за колючую проволоку. России некуда девать хороших людей: им нет места, для них нет работы и никаких социальных лифтов. В почете напёрсточники, блюстители и лизуны начальственных задов. Они и есть успешные люди в нашей с тобой стране. Боже мой, о какой "экологии личности" тут можно говорить? Система или подчинит эту личность себе по своим понятиям, или растопчет в прах.

      Можно сколь угодно подробно разбираться в корнях и истоках криминальной цивилизации, найти ответ на вопрос "кто виноват?", но нас с тобой интересует не кто виноват, а что делать. Прервать социальное наследование криминального мира, который всеми силами пытается воспроизводить себя, и никого другого? Это вопрос, который предстоит решать тебе. Тропа знает "как", но не знает "куда". Леса, каньоны и крутые склоны гор защищали нас от вмешательства криминального государства. Но с вершин надо возвращаться домой, а каков он, этот дом? Вот главная проблема Тропы - проблема выпускников, из которых лишь немногие, и только по призванию, оставались внутри Тропы. Берешь поросёнка из лужи, обмываешь, очеловечиваешь, наряжаешь в приличную одежду, научаешь жаждать культуры, самоотдачи в обществе, солнечных вершин в чистоте альпики, альпийских взаимоотношений с людьми, учишь отличать любовь от секса, уважать братьев меньших. Он похрюкивает иногда, но - вполне человек. Жизнь прямо на твоих глазах много раз испытывает его на свинство, но он остается человеком, и ты уверенно выпускаешь его в большой мир, выписываешь из медсанбата.


      Скоро он опять лежит в луже и хрюкает всеядно - он король хрюшек, ты помог развиться его интеллекту, и он берет верх над своими сородичами. Нет коварнее существа, чем одичавший человек, поживший среди людей. Что здесь генетика и что социум? Мне всё равно. Я занят, я оплакиваю вернувшихся в лужи. Тропа была для них только эпизодом, вызвавшим пробуждение высоких чувств, но не стала жизнью. Нет, не выпускников всё-таки. Проблема вылеченных от болезней здоровых людей, выписанных из больнички. Селекция? Отбор? Но - "когда б вы знали, из какого сора...". Нейрофизиологические пути, по которым пробуждаются в нас лучи от далеких предков, каких-нибудь этрусков или атлантов, мне неведомы. Каждый раз такое пробуждение требует нового непроверенного ключа. Люди давно сроднились с обезьянами, и вряд ли какая-то современная генная инженерия может вернуть их первозданность, как возвращают в леса зубров, напрочь уничтоженных. Возможно, обезьян-метисов следует заинтересовать в выведении их же более совершенной породы, тогда никакой фашизм не состоится. Думать надо было предку, который попёрся продолжать род на дерево к обезьяне. Теперь надо всем другим и думать о совместном будущем - без дискриминации, без всего звериного в человеке. Евгеника? Что угодно, но - вместе с обезьянками и никогда - против них. В каждом из нынешних людей человек сражается с животным, надо прекратить боевые действия и взяться за более совершенные способы разрешения конфликтов. Нет, эти Армагеддоны - не личное дело каждого, не только, это еще и забота человечества как вида о самосохранении через самосовершенствование. В человеке нет отдельно человека и отдельно обезьяны. И то, и другое, - в каждой его клетке. Нет, никакого принудительного отбора, никакой принудительной селекции, ничего принудительного, только сотрудничество в достижении общего блага. Остается понять, что в этом сотрудничестве есть разные потоки и разные горизонты, что сотрудничество - не соревнование, не конкуренция, а кооперация. В благой совместной цели тоже можно найти несколько горизонтов, и не каждый из них постижим и обезьяной, и человеком в равной степени. Но - никакого мадридского двора, никаких подковерных штучек, никакой заспинной кухни. Никакого обмана. Никакой хитрости. И никакого царства человеческого разума над функциональными законами природы, в том числе - неизвестными человеку. Скажу проще: никакой предвзятости. Разные - но равные. Равные - но разные. Именно в такой последовательности утверждений. Возможно, всё сказанное мной в последнем отрывке не политкорректно, и равенство должно предполагать и/или декларировать одинаковость, но я говорю так, как думаю сегодня. Вчера и завтра я могу думать по-другому. Не о соревновании ума с силой я пишу, но о необходимости их объединения в одно явление. Ум при этом не означает ученость или начитанность. Неграмотные люди бывают умнее профессоров.

      Ну и, конечно, здесь нет никакой интонации, только скелетики слов, щелкающие костями согласных. Научиться говорить нельзя. Можно только говорить или не говорить. Но говорить надо не кастрируя свою речь до уровня дикторского текста. Тот, кто живет в тебе, живет и в твоей речи, лицедействовать в речи бессмысленно и нелепо, если ты не актер, если это не твоя профессия. "Зажим" идет от страха ошибки, страха отрицательной реакции, он - вторичный, рикошетный. Говоря - говори. По первым словам собеседника, по первой его реакции на твою речь ты поймешь, в каком горизонте смыслов он с тобой общается. Одни и те же твои слова для одного будут открытием, для другого - общим местом. Не надо ни хитинового панциря, ни стриптиза, есть время и место во всех их контекстах, этого тебе хватит. С ребенком говори чисто и честно, этого хватит. Если у вас с ним нормальные отношения, он сам спросит о непонятных еще словах - найди удовольствие в объяснении. Но в твоих интересах, чтобы все слова были ему понятны. В ваших с ним интересах, если они общие. Ты говоришь с великим союзником, которому пока не хватает лишь одного - опыта.

  
  На фото - Маринка и Бобрёнок (Тропа).
  
   []
  

     (2017)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 7 октября 2018 года. Письмо 41

      Мною твой путь унавожен, Навигатор. Пусть тебе идется легко и нескользко.

      Неси голову бережно, в ней зародилось и вызревает третье полушарие, которое правее правого и левее левого одновременно и синтетически.

        Образуется оно тогда, когда чем-то надо понимать, что в мире, состоящем из парадоксов, никакие парадоксы невозможны, ибо состоящий из них непарадоксальный мир сам по себе абсолютно парадоксален. Особенно очевидным это становится, когда колешь грецкие орехи. Анатомия грецкого ореха явно что-то напоминает, но в запасе есть еще зелёный горошек мозговых сортов, тимус, из него ноги и растут. Представил? Теперь забудь.

      Объединенный смысл правого и левого беспрерывно умирает, рождаясь заново в каждом мгновении своей смерти. Люди называют это чувством времени, но я не уверен, что это чувство. Это и есть само время.

      Третье рождается как функциональный орган из ретикулярной формации, некоторых прилегающих к ней областей, верхней части позвоночника и тимуса, который в детстве и отрочестве питает всю команду и нянчится с ней.

      Раньше третье формировалось уже гораздо после рождения, но с 90х годов дети стали рождаться уже со "встроенным" третьим полушарием - пришла пора. В народе тех, у кого все три согласны меж собой, зовут индиго, а у кого не согласны - "эмо". Иногда их зовут еще хуже, но об этом не будем.

      Тимус приносит своему владельцу длинноногость (усиленный рост трубчатых костей), легкость в передвижении и хорошее слышание не только фона вселенной, но и несущих частот самых различных управляющих сигналов, которые "стареньким" и не снились. Чтобы разрушить третье, надо отрубить голову, а на это пока не так уж часто решаются пугливые хранители скреп.

      Паника по поводу "пришельцев" охватила уже бо́льшую часть человечества, оно боится изменений себя "не по Дарвину" и неистово сопротивляется, особенно там, где сильны традиционные предрассудки.

      Дети, однако, вскоре достигнут возраста, позволяющего статус руководителя и законодателя, тогда всё и встанет на свои места - мы окажемся в новом человечестве, которого сейчас ужасно боимся, подозревая его в чем угодно.

      Я не уверен, что человек произошел от обезьяны, скорее, наоборот, но человек из человека, скорее всего, произойти может - не генетически, то хоть эволюционно (гадкие утята запросто рождаются в утиных гнездах). Борьба старого человечества с новым, вылившаяся в огромные разрушительные сражения в ХХ веке, будет проиграна, и наши правнуки пожалеют нас.


      Функциональные органы у человека и других развивающихся в историческом времени существ будут происходить и дальше, бояться этого глупо, сопротивляться этому бесполезно. Человек такой же царь природы, как его мизинец на левой ноге - император человека. Пора выигрывать самую мировую, а то и вселенскую войну человека с собственной глупостью. Ай-кью тут ни при чем, глупость ума - сущая мелочь по сравнению с мудростью сердца, глупость будут лечить быстро, безболезненно и надёжно. Новое население планеты и к неандертальцам будет относиться лучше, чем мы, понимая этапы большого пути.


      Давай я тебе буду время от времени рассказывать такие сказки. То про наше второе солнце Немизиду, то про резонансы жизни, то про живое как таковое - правое и левое, но у человека еще и Не исключенное третье.

      Зеваешь? Сказка - ложь?

      Да, ложь, но вряд ли шизуха. Сверхценные идеи движут архетипами в сказках и не кажутся нам полной придурью. Пойди туда не знаю куда, принеси то не знаю что, отдай тому не знаю кому, затем не знаю зачем.

      Ладно, спи.


      Утром я скажу тебе на ухо:

      - Если будешь вести группу левым полушарием - ударитесь в Сциллу. Поведешь правым - разобьетесь о Харибду. И только третье проведет вас в тот единственный просвет, который и есть путь к Истине.

      Пусть ребята смогут полагаться на тебя при выборе пути, но не забивай им голову всякими полушариями, у них и без тебя всё есть. У тебя - только опыт работы с картой местности. С картой полушарий.


     (2017)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 15 октября 2018 года. Письмо 42

      Навигатор, ты не проведешь группу мимо наездов всей этой шушеры. Спасёт чувство юмора у твоих детей. Твоё - на втором месте. Обнаружив в 14 лет, что восторг и загадочность мира стали ежедневно тускнеть, я взялся искать причину этого явления и догадался, что оно происходит из повзросления. Быстро представив внутри себя взрослого человека и ребенка, я вынудил их вступить в диалог и выяснить отношения. Взрослый тут же стал подкалывать ребенка, посмеиваться над ним. Ребенок вел себя нормально и заглядывал взрослому в свои будущие глаза.

      Приютившись третьим в этом диалоге, я стал защищать ребенка от пренебрежительного отношения, но взрослый менялся на глазах, то надевая капитанскую фуражку и вставляя в зубы трубку, то отпыхиваясь от паровозной копоти, а потом на минуту стал даже космонавтом СССР в шлеме. Выработать отношение к такому изменчивому образу было трудно, и я предложил ребенку самому выбрать, какой в нем живет взрослый. Мечта быть паровозным машинистом растаяла в воздухе времени вместе с паровозами, надо было выбирать из того, что осталось. От электроники и музыки отказаться было нельзя, выбрать - невозможно, пришлось их скрестить. Тут же накатила тоска по океанам и парусным кораблям, но я вспомнил радиста Васю с нашего джубгского теплоходика "Лазурит", приходившего из Туапсе каждый день, и оставалось только придумать на паруснике генератор, способный питать все мое электронно-музыкальное хозяйство.

      Моя одноклассница Ленка уже входила в воду навстречу кораблю и утверждала, что именно ее зовут Ассоль. Ребенок внутри меня задумался, а взрослый откровенно заскучал. Я попросил ребенка присматривать за этим взрослым оболтусом, который растерял весь окружающий мир. Потом попросил взрослого помогать ребенку, но на душе все равно было неспокойно, и я остался с ними, а они - со мной.

      Во время штормов и нападений пиратов командовал взрослый. Цели пути выбирал ребенок. Мне было четырнадцать, и я не был ни тем, ни другим, но всегда помогал им не собачиться друг с другом, соблюдать паритет, не страдать фигней подолгу (ребенку) и не гулять отвязно, когда сошел на берег (взрослому).

      Мне оставалось куда-то использовать свою неистовую любовь к железным дорогам, составам, станциям и полустанкам, и я мысленно водрузил на палубу корабля плацкартный вагон, в таком мы с 1946 года ездили между Москвой и Туапсе, добираясь до приморского села Джубга, где мама могла дышать, потому что там был морской воздух, содержавший в себе йод.


      Ребенок, подросток и взрослый мужик неплохо сохранились во мне. Являясь ими всеми одновременно и попеременно, я сделал Тропу, а юношеская мечта о сыне искупилась тысячами сыновей.

      Спасибо пиратам. Если бы не они, ребенку во мне некогда было бы отдохнуть.

      Нас и нынче трое. Самый младший из нас - взрослый, он позже всех родился. Мы помогаем ему не делать глупости и музыкально развиваться. Если делать много глупостей - стариком не станешь. Старик - должность выборная.


      К тропяному словарику

     Абрыкадыбр:

     - так некто Тюфик называл в силу своего малого возраста уважаемую некоторыми Абракадабру, в связи с чем случился новый тропяной зверь, который никакой, ни о чем, никому и ни зачем. С одной стороны, он несчастен, с другой стороны у него растет густая шерсть. Издали он похож на таксу, умноженную на пять в длину, но морда у него не собачья. Некоторые говорят, что он похож лицом на тетеньку из детской комнаты милиции. При продолжительном контакте может заразить никакизмом, который трудно лечится внешними усилиями. Галантен, но повадки выдают пройдоху. Спит хвостом к небу. Кушать и развлекаться умеет как обычные люди. Размножается инфекционно.


     (2017)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 19 октября 2018 года. Письмо 43

      Степень свободы для каждого все время увеличивается, как и степень ответственности. Молодая группа, обретая всё новые степени свободы, обнаруживает, что их приятнее и полезнее всего использовать в динамичной системе, а не в спорадическом "ворочу что захочу". Тяга к системе, к системности сама через некоторое время становится системней, организующейся, все более осознаваемой группой. Если группа чрезмерно быстро стремится к системе, оставляя за бортом другие нужные смыслы, действия и свойства, ты можешь немного притормозить этот процесс стремления, осторожно микшируя степень свободы. Это трудная задача, это экстремальное пилотирование, но - увеличив качество обратной связи и выбирая нужные версии осуществления свободы, ты можешь научить группу осмотрительности в стремлении к решению задач на качество. Подняв вместе с ребятами планку качества, ты заметишь, что скорость стремления, движения к системе (группе как системе) приблизится к оптимальной, снизится качество неминуемых "травм" при распознавании степеней свободы, появятся "тормоза", которыми сможет пользоваться сама группа, и "рессоры" как защита для всех от шероховатости пути.


      Группа не знает в своих ощущениях такого подарка судьбы, как "избыточная свобода". Она не хочет и не может этого знать. Праздник непослушания в горах нелеп, но вырастить адекватное отношение к собственной компетентности надобно у каждого. Именно это свойство и регулирует степень свободы в том случае, когда человек определяет ее сам. Свобода и ответственность в определении уровня свободы - хорошее свойство группы (и человека), его стоит терпеливо выращивать.

      "Насколько здесь и сейчас я могу быть свободен, чтобы не причинить вреда по незнанию?" - этот вопрос живет в каждом и стимулирует жизнетворчество как рациональное начало. Боязнь ошибки, так мешающая людям жить, превращается в рабочий инструмент, которым можно оперировать: страх ошибки становится подвластным человеку, нужным ему.


      Итак, (в меру) "избыточные" свободы стремят группу к системности (самоопределению, самостоянию, самоуправлению и т.п.), а (человеческая) система в поисках своего качества стремится к альтруизму, знаниям и умениям во имя другого, во имя системы. Тропяной народ живет в этой парадигме и в алгоритмах, которые она производит. Вряд ли такие явления могут возникнуть в привычных клетках регламентов школы, города, пионерской экскурсии на теплоходе. Для реализации свободы группа должна быть автором собственной жизни, а не исполнителем устных указаний в "защищенной" среде. Стимул к самосовершенствованию человек или группа могут получить только в реальной жизни, где все зависит от тебя и от качества твоих связей с товарищами. Никакие искусственные ситуации, никакие "тренажеры жизни" жизни не научат.


      - Юр, а когда можно будет встать на страховочную веревку, я ведь умею уже.

      - Страховать?

      - Да.

      - Сколько человек вчера назвали тебя в Круге как страховщика?

      - Два. Двое.

      - Тропа считает, что доверителей должно быть семь. Тогда и встанешь на страховку.

      - Только тому, кто меня назовет?

      - Да. Группа вывела эти правила сама, если хочешь изменить их - говори вечером на Круге. И поработай над концентрацией внимания, без этого - никак.


      Конечно, объяснять всё это про свободу к системе правильными словами я не умею. Но главное ты понял: Высокие степени свободы стимулируют группу становиться системой - это оптимально для использования этих свобод, исполнения себя.

      Система продуцирует качество группы и двинет ее на новые высокие ступени развития, без которых новые свободы не могут быть реализованы.

      В нашем контексте система = организм. Существо.

      В одиночку высокую свободу не реализуешь.


     (2017)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 23 октября 2018 года. Письмо 44

      В общую мелодию вплетается тема каждого. Общая мелодия из них состоит, но ими не является. Как закреплять робкие позывы к совершенству, к человечности и доброте, дружеской сообразительности и чуткости? Для этого ты должен слышать позывы к совершенству в мелодии каждого как новизну в его теме, и подчеркивать эту новизну, укрепляя её, "прописывая" её в личности. Для подкрепления нужного и искомого, для поддержки его, дискретной или континуальной, ты используешь свою тему в гармонии группы, но и совершенствуешь эту гармонию через открытие в себе того, кому ты помогаешь.

      Музыкантам-импровизаторам хорошо знакома такая взаимная поддержка. Она добавляет теплоты и света в общее звучание, группа слушает вас обоих и добавляет свои усилия к вашим. Переклички тем, терции и сексты, совместное создание образов и смыслов, которым вы заняты, интересны группе и близки ей. Присоединившись к вам, группа снимает с каждого из вас одинокость ваших музык, но тут музыкальная модель кончается и продолжается другое, то, чему я не знаю слов.

      Для меня группа и каждый в ней звучит, пусть неслышимо, но я знаю это как звук, хотя не откажусь и от красок, и от множественных благородных соотношений в геометрии, смыслов и образов в поэзии.


      Если ты долго не слышишь звук личностной новизны от кого-то, напомни ему, что она есть. Сыграй любым образом эту маленькую <...> почти случайно у него мелодию, этот знак замечательных изменений к теплу и свету.


      Не меньшая важность - давать паузы для самовыражения ребят, в этих твоих паузах родятся ещё более замечательные мелодии личности и группы.

      Играть с группой можно не только во что угодно, но и на чём угодно. Музыкальные знаки смыслов не требуют перевода и, будучи естественными в текущий момент, сами ложатся туда, где они необходимы, где их ждут. Музыка лучше всего отражает и передаёт чувства, живопись - образы, поэзия - смыслы. У большинства чувств нет названия, а на детском языке их почти и вовсе нет, особенно на мальчишечьем. Поэтому музыка может всё, ибо высшее знание - это чувство.

      Поддержке твоей будут помехи, но спокойствие и настойчивость победят их. Настойчивость, а не навязчивость. Тропяной общий порядок осмысленных движений группы - тоже музыка, именно туда и приходит новизна самосовершенствования и твоя поддержка. Поддерживать - радостно, а слышать и видеть результат поддержки - настоящее счастье.

      Группа - полевое существо. Поддерживая один звук, одного человека, ты поддерживаешь всю группу, и она с удовольствием поднимается на новую ступеньку себя. Цветок её новой обретенной геометрии ещё прекраснее, ещё совершеннее, но это не другой цветок, а тот же - в развитии. Никакие дураки не могут помешать этому восхождению - они вообще не понимают, что происходит. Берегись только вундеркиндов среди своих - они изуродованы взрослыми, которые эксплуатировали и утверждали только одну какую-то их способность.

      Поощрением за совершенство бывает только само совершенство.


      Улучшением группы мне помогало заниматься и моё детское увлечение радиотехникой. Начав с детекторного приёмника, к 13ти годам я дошёл до сборки хорошего супергетеродина и уже понимал, какие номиналы сопротивлений и ёмкостей нужно измерять для достижения качества работы всей схемы. Особенно важным был высокочастотный блок, ответственный за распознавание и качественный приём слабых сигналов на радиоволнах.

      Особым занятием для меня тогда была установка переменных, управляемых вручную номиналов. Прямо у тебя на глазах и на ушах происходили изменения работы всего агрегата, и выбрать оптимальную версию представлялось возможным, не следуя слепо предложенной схеме, а найти её самому: для этого конкретного приёмника, где кроме сопротивлений и конденсаторов были ещё катушки индуктивности, радиолампы, диоды, дроссели и прочая куча всяких причиндалов.

      Видишь, медицина пошла по порочному и тупиковому пути выставления (замены) искомых для среднего человека его номиналов и стала "лечить болезнь", хотя нужно лечить каждого конкретного больного. Не ходи этим путём, даже классическая схема неповторима в своих конкретных живых выражениях - ничего и никого одинакового нет на свете. В поисках справедливых для всех и всего взглядов и действий теряются науки о человеке. Спецы ищут иные ракурсы и терминологии, но всё-то дело в неповторимости людей или группы. Вручную всё, вручную, эксклюзивно и без пристальной оглядки на свой или чужой опыт - всё всегда происходит в первый и в последний раз, и происходить должно в лучшем варианте, который никакие единица с нулём не подскажут.

      Рядом с описанной моделью стоит и акупунктура и ещё множество занятных занятий, обозначишь их сам. Их особенность - изменения общие в ответ на изменения частные, точечные. Например, не расставив заранее громоотводы, ты будешь иметь во время грозы попадание молнии в одну случайную лысину, что изменить грустным образом весь пейзаж происходящего.

      Среди того, что нужно делать, важным и/или критичным представляется то, что делать не нужно, вплоть до набора табу на тему того, что делать нельзя никак, никогда и ни при каких обстоятельствах. Например, начисто исключены насилие, обман и подкуп, причём, во всех своих выражениях, включая скрытые и замаскированные под честную, неподкупную демократию. Ресурсов зрелой группы всегда достаточно для преодоления таких ситуаций, для их недопущения. Чуткость группы к локальному изменению её стилистики определит качество её противостояния неприемлемому, способность возвращаться в себя.

      Мы часто с тобой тут говорим о развитии группы, но не называем это воспитанием группы, ибо это самовоспитание, оно и есть развитие. Совместное с группой умозрительное конструирование её абсолюта - увлекательнейшее занятие, а вектор движения к абсолюту - необходимое условие успеха. На этом пути и нужна твоя неглупая поддержка, о которой я сообщал в начале письма. Но, группа группой, помоги и каждому ощутить свой абсолют и следовать к нему. Одно другому помогает.

      Помню, в монтаж одного хитрого приёмника (очень хотелось принимать короткие волны) я засунул дополнительный блок, питавшийся внутри схемой КВС-4. То есть, всю машину втыкаешь в розетку 127 (тогда было) вольт, а её маленькая часть внутри имеет своё автономное питание, во фигня какая. Но я не видел тогда - как можно сделать по-другому. Прикинь, нелепица какая. И нет важности в том, что это никто не видел кроме меня. Я ведь и теперь это вижу, и всю жизнь на это смотрю, озадаченный уже не схемой, а собой.

      Кстати, музыка транзисторных приёмников мертва. Только радиолампы передают нам в усилении живую музыку, но не каждый разберёт разницу на слух. Группа разберёт. Движение не обязательно признак жизни. Живое различит живое.

      И обязательно поддержит, если по-человечески.


     (2017)

     (c) Юрий Устинов


     Опубликовано 28 октября 2018 года. Письмо 45

      Группа состоит из множества своих Эйдосов, в том числе и твоих, но где чьё уже не разберёшь и это неважно.

      При осуществлении логосов и эйдосов понадобится мастерство, но его не купишь и не сопрёшь у великих, придётся нарабатывать самому.

      Конечно, хочется, чтобы осуществлённая идея соответствовала своей задумке, но эйдос - существо неконкретное, а его воплощение вмешивает в процесс неидеальные компоненты, так или иначе искажающие результат воплощения.

      Хороши те идеи, для воплощения которых все исходные компоненты уже есть, они знакомы и опробованы, они трудятся в других конфигурациях, но подходят для новой идеи. В этом случае процесс воплощения эйдоса будет экономичен, сбережёт свободную энергию группы и не потребует работ по поиску и приручению ещё не существующих компонентов. Поэтому мы любим создавать универсальные логосы, части которых годятся для эйдосов и логосов новых. Это просто, как детский конструктор, экономично и психологически гигиенично.


      Идея включить нашу телефонную линию в усилитель Н2 батарейного радиоприёмника принесла нам громкую связь. Приёмник при этом оставался приёмником, он же мог работать тестером-пробником, звуковым маяком при поисковых работах. Но со втыканием телефонной линии в УНЧ мы получили не только громкую, открытую для всех связь, но и новую конфигурацию лагерей, заботу о том, чтобы не пугать птиц резкими включениями. Два вида связи - общую и личную, которая не прослушивается; личную ориентировку всех и каждого относительно событий, происходящих на всех лагерях Тропы, возможность разборов дня по телефону, трансляции локальных праздничных вечеров и ещё многое-многое другое, что не угадывалось сначала в простом втыкании двух медных проводов в два коммутирующих гнезда. А уж в "Большой Спасательской Игре" телефон с приёмником и вовсе стали действующей моделью станции связи Поисково-спасательного отряда.


      Логосы, воплощения идей, подсказывают новые игры и развивают уже пришедшие до высокой степени функциональности и интенсивности.

      Сделав табуретку, которая явилась тебе в голову, огляди её внимательно: она может оказаться ещё чем-нибудь и чем-нибудь ещё.

      Тебе понравится.


     (2017)

     (c) Юрий Устинов



     Опубликовано 31 октября 2018 года. Письмо 46

      "Мы не человеческие существа, переживающие духовный опыт, а духовные существа, переживающие человеческий опыт" (Тейяр де Шарден).
      Бог транслирует нас в среду обитания подобными ему творцами, но - в нашем человеческом масштабе. Являясь трансляцией Бога, каждый из нас во глубине своей содержит собственный эталон. Эталон здоров, сообразителен, а то и талантлив. Он в порядке. Почуяв эталон (абсолют) себя, каждый человек может двинуться к совершенству, сверяя себя по пути с обнаруженным эталоном.
      То же касается и группы. Задача навигатора - создавать и поддерживать условия, в которых возможен контакт группы с собственным эталоном (абсолютом).
      "Откровение, касающееся идентичности индивидуального с божественным - это главная тайна, составляющая основу всех великих религиозных традиций" (Станислав Гроф).
      Так называемые "индиго", видимо, уже рождаются в состоянии, которое Гроф называет "холотропным дыханием". Достаточно сравнить признаки и свойства, присущие "индиго", и проявления человека при "холотропныом дыхании", чтобы мысль о врождённой "холотропности" у новых детей появилась.

      События в социоприродном поле группы обладают не только всеми теми характеристиками, которые даёт их систематизация. Они обладают значимостью для всех и каждого, которую, как я понимаю, очень трудно измерить. Природное явление, привычно очеловеченное группой, может оказаться моделью социальных, культурных (духовных) событий или процессов, нужной группе для самопонимания и самосовершенствования, или отторгаемой группой как противная, неприемлемая. Не обязательно всё время путешествовать к архетипам всего и вся, чтобы иметь такие модели; эти путешествия легко совершит подсознание или то же, но под другим названием - "канал связи с общей матрицей", "коллективное бессознательное" и прочее из этого ряда, где ... расположены эвристика, эмпатия и способность проецировать метафоры.
      Таким образом, полагаю, группа собирает в своё социокультуро-природное поле такое множество событий и явлений, содержание которого продуктивнее (для практика) различать по степени значимости для группы и её членов. Кто знает - подскажите, где лежат линейки и весы для измерения этой значимости.
      Степень значимости тонет для меня в приходящей на третьем году группы обретаемой взаимозависимости группы и природы, а в этом конгломерате есть не только интересы группы, но и природы, в разных её масштабах. Бедные учёные, так им с нами, дураками, трудно. Дальше можно распутывать паутину между городской группой, живущей в изоляции от ("дикой") природы и в - природе - существующей группой.
      Понятно, что это очень разные группы, ибо только человеческая природа в городе и её газончик под окном не могут заменить природу вообще - ту, которая есть в лесной жизни.

      Юный филин, регулярно прилетавший к нам на вечерние разборы на лагере Хребтовом и садившийся с нами в круг (мы давали ему слово, но он молчал); медведь, который две недели приходил к нам после заката солнца и садился недалеко от слонопотамки, чтобы отгонять от нас мелких грызунов и шакалов; дружественные деревья и травы, деликатное отношение к нам лесных жителей в ответ на уважением нами их обычаев и территорий - список можно продолжить. У Тропы нет понятия внешних событий в отличие от внутренних. Всё, что происходит, может происходить внутри неё, в её социокультуро-природном поле. Это касается и военных, и политических, и природных, и прочих событий, происходящих географически далеко, но имеющих значение для группы.
      "...существуют целые всех степеней динамического единства: на одном конце существуют совокупности независимых объектов; затем целые небольших степеней единства; наконец, на другом конце - целые такой высокой степени единства, что едва ли имеет смысл говорить о частях". ..."Для хорошо организованных групп высокой степени единства типично включение ряда членов, которые отличаются друг от друга и имеют различные функции в рамках целого. Не сходство, а известная взаимозависимость создаёт группу" (Курт Левин).

      Спасибо Курту Левину за "Теорию поля". Оно - прекрасный инструмент для понимания группы, внезапно зажжённый свет. Треть книги ещё остаётся непрочитанной, и я тут же возьмусь за неё - с тайной надеждой найти классификацию событий и явлений по их значимости для группы.

      - А могу я сам придумтаь себе лесное имя? - спрашивает Владик на круговом разборе.
      - Конечно, можешь, - говорит Почти Взрослый Герасим. - Но такие самоназванные имена не приживаются, не знаю почему.
      - Ну, попробуем, - говорит Влаька. - Я называю себя Апостроф, мне нравится этот знак.
      - Апостол? - спрашивает Килька.
      - Нет, Апостроф, - говорит Влад. - Это такая перевёрнутая запятая. Обычная запятая означает остановку, а я хочу жить без остановок.
      - Сильно, - говорит Килька. - Вечное движение.
      - Чушь, - говорит Чушка. - Ты ведь даже попи́сать не сможешь.
      Владик задумывается. Разбор идёт своим чередо́м.

      Собственный эталон "от Бога" движет каждого и группу к целесообразности, возможной только при непричинении зла другой жизни, ибо другая жизнь тоже наша жизнь, а не вражеская: мы существуем все в одном духовном теле. Развитие всегда гуманистично, остальное - регресс. Вектор развития живого - уход от энтропии.
      Понимание сообразности цели равно пониманию истоков бытия. Чем чаще вы ругаете и наказываете ребёнка за нерадивость, тем дальше он будет от понимания своего собственного эталона (абсолюта), а то и вовсе потеряет дорогу к нему.
      Духовность суть культура человеческого существа, а не художественная аппликация на животном человеке. Даже блуждать во тьме надо обладая культурным достоинством, которое вместе с личным опытом становится мудростью.
      Во взаимной с Богом трансляции жизни мы в командировке, а не Он.
      На пути к Богу не минуешь себя. На пути к себе не минуешь Бога.
      Кончается моя командировка.
      Печалится в печи забытый хлеб.
      Качаются Лубянка и Петровка
      Над новыми ходынками судеб.
     Июнь-июль 1991г., Южный Базовый

      Ворчалка номер (забыл)
      Уж очень медицинская ортодоксальная наука держится за свои представления о человеке. Она уродует людей, не понимая, как они устроены.

     (2017)

     (c) Юрий Устинов

  
  

.-=.-=.-=.-=.-=-.=-.=-..=-.=-.

  

НеЗаметки.



     * * *

     

Опубликовано 15 июля 2016 года. 1


      Быть или не быть - нормальный выбор, но Принц Датский ничего не знал про карательную психиатрию. Принудительное превращение в животное в советской психиатрии занимало 4-6 месяцев, при лоботомии - меньше, но нынче научная теория и химический прогресс позволяет потерять личность и человеческий облик за два дня.

      Кем быть - нормальный вопрос, но XX век спросил у человека: "Каким быть?". И человек растерялся, хватаясь то за мечи, то за орала. Ответ на вопрос найден не был, а ведь впереди ещё один вопрос - "Зачем быть"?

      Пролетая над гнездом кукушки, повторим ещё это вопрос. Или оба этих вопроса.

      Гамлету - большой привет, разумеется, и скажите, что нынче наш разум стоит четырех внутривенных инъекций. Или восьми внутримышечных. Или две недели смотрения телевизора. В этом выборе - вся наша свобода и вся наша жизнь.


      - Офелия, о, нимфа, помяни меня в своих святых молитвах, - прошу я.

      - Ты что ли попутал все, урод? - спрашивает Офелия и набирает что-то в шприц.

      - Кулаком работай! - командует она, накинув жгут мне на руку.

      Я ищу её глаза, но она никак не хочет встречаться глазами.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 10 августа 2016 года. 2


      В 70х годах в Питере умные строители в новом микрорайоне не стали загодя асфальтировать дорожки к автобусным остановкам. Сначала люди их протоптали, а уже потом - по протоптанному - был положен асфальт.

      Так нужно управлять государством, а не загонять в заранее размеченные коридоры, не опутывать движение колючей проволокой и не штрафовать за ходьбу по газонам. Где газон протоптали, там и асфальтируй.

      Так же сопровождаем и группу, основываясь на морали, нравственности и соблюдая чувство меры. Чувство, ибо знания меры не существует.

      Так же растим человека, его детство - отсутствие предопределенности и мнимой целесообразности. В мейнстриме, конечно, крайности и патологии - особый разговор.

      В свободе не бывает большинства или меньшинства, она всегда личная категория.

      Свобода не бывает атрибутом, она не бонус и не развлечение. Настоящая целесообразность растет из свободы, а не из волюнтаризма чиновников. Самоограничения - часть свободы, как самостояние, самовоспитание, самоопределение.

       Так и быть, пусть будут в городах будущего взрослые площадки. Мы не будем мстить. Пиво будет для них гуманитарной помощью, а наркологи и травматологи - самыми близкими людьми на свете. Где-то на Площади Разобщенного Мира поставим памятник алкоголику на воздушной подушке. К нему не зарастет народная тропа, проложенная внутри Великого Треугольника "Б" (бабло-бутылка-баба). В этом Б-мудском треугольнике тысячелетиями пропадало всё.


     (2015-2016)
     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 6 мая 2017 года. 3


      Слышу голос Коли Якимова. "На работу - домой, на работу, - домой", - поёт Коля. Улыбаюсь. Он тоже смотрит на меня и улыбается. Люблю, когда Якимов улыбается. Его феерические "песни насекомых" помню наизусть. А ведь он сколько ещё для людей написал. Даже не важно - сколько, важно - как.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов

     Песня Николая Якимова:
     https://za-togo-parnya.livejournal.com/video/album/1637/?mode=view&id=3655

     * * *

     

Опубликовано 22 мая 2017 года. 4


      Скорочтение группы - важное обстоятельство при работе с группой. Чем больше сосредоточишься, тем меньше прочтёшь. А больше прочтёшь, если будешь получать удовольствие от скорочтения. Удовольствие не обязательно предполагает напряжение, оно снимает шоры с боковых зрений, боковых слухов и зиждет полную картину, которая продлевает его.


      Рассредоточиться - это выдох с улыбкой. Короткий, похожий на "пф-ф!".  Сбросить оцепенение познания, охотничий инстинкт вмиг заменить на пастушеский, за один выдох, за один миг. Не надо познавать любовь через гинекологию.


      Позже поговорим о скорочтении себя.
  
  Сбросим путы - увидим путь.
  Скорочтение жизни - навык приобретаемый. Достаточно навыков спортивного ориентирования и совпадут жизнь на местности и её карта в голове.
  
  Животные бывают социальные и профессиональные.
  
  Я - пересмешник. Самоирония, сарказм - мои друзья. Без них не мыслю жизни я, радостно избавляться от чувства собственной многозначительности - такое избавление отчётливо попахивает свободой.
  Отправил на волю ещё одну тетрадку с "заметками". Верится, что там кто-то сложит всё в кучку и прочтет.
  Перед каким-то концертом я, помню, сказал: "Если хоть одна строчка из одной песенки пригодится одному человеку в зале - значит, всё не зря".
  Так же и с "заметками до востребования". Собеседника нет, но я его предчувствую и подразумеваю. Ему какая-то строчка пригодится, даже если всё остальное - общие места.
  
  Сбросим путы - увидим путь.
  

     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 23 мая 2017 года. 5


     Искомое слово - в каждой коряжке. Она только такая, если она другая - то это не она, а если это не она, то это другая.


      Конца Света не будет так же, как не было его начала. Будет рыбная баланда и пустая сечка на второе.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 23 мая 2017 года. 6


      К концу XX века люди окончательно потеряли друг друга, ибо легко стало "казаться", при этом "быть" - не обязательно. Нас теперь лечат как бы врачи, учат как бы учителя а ведут как бы мудрецы.

      Маленький человеческий заповедник Тропы, где можно быть и невозможно казаться, вступил в последнее десятилетие века в строительных заботах. Готовилось сооружение ЦВИРЛа - Центра Восстановления и Развития Личности. Готовилась с младых ногтей и команда профессионалов для работы в Центре.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 23 мая 2017 года. 7


      Текст не редактирован и не вычитан автором. Дело, собственно, не в тексте а в образах и чувствах, которые его сопровождают. Это как раз тот ряд, тот поток, которым пытается овладеть пропаганда. Несколько реверансов, кокетливо предоставляющих возможность "самому сообразить", вставить недостающие звенья, которые исподволь тебе уже подсунули минутой раньше. И обвинение, и телевизор работают по одним и тем же законам. "Наш друг оказался вдруг", "я вдруг понял...".

      Думаю, если ты - друг, то никакой твой друг не окажется тебе "вдруг". При наличии любого количества и качества телевизоров. Просто - смотри в глаза, а не на экран. Это разница. Лучше всего - у костра.

      И, вдруг, поймёшь.


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 21 июня 2017 года. 8


      Ищи продолжение мира, как пчелы находят цветы. Они ничего не кончали, образования не имеют, они - чуют. Это и есть знание, разметка для всех полётов.


      Ребенок, играющий в компьютере, подобен крысе, которая нашла "педаль удовольствия". Беспрерывное педалирование опустошает, реальный мир превращается в пытку, которую иногда надо перетерпеть. Один из выходов - пытка удовольствием, но что останется от эмоции? Ящик Пандоры кажется безобидной музыкальной шкатулкой.

      Какие области личности заполняет такая игра? Какие остаются свободными и подлежат атрофии? Что может компенсировать абстиненцию без игры? Хлопотность реального мира? Вряд ли. Шагреневая кожа. Тимус. Вилочковая железа. Враг не сама игра, а игрозависимость. Ищем. Искать. Возможно, игра должна сама разрушать себя в итоге игры, распадаться на "полезные" фракции реального мира. Лечебная игрозависимость - от игрозависимости?

      Кхгм...


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 3 июля 2017 года. 9


      Я попробовал читать свои тексты глазами постороннего человека и понял, что это действительно трудно. Отсутствие промежуточных переходных площадок между смыслами, выраженными во фразах и абзацах, раздражает, но у меня нет времени чтобы дополнить тексты лесенками, перилами и мостками.

      Можно читать отдельные фразы или абзацы, не утруждая себя складыванием паззла, а кому нужно, тот сложит.

      Мельчить шаги по смыслам - некогда.

     '

      Впрочем, можно рассматривать эти тексты как парадоксальные или абстрактные картинки, но я верю, что кто-то прочтет эти пейзажи смыслов "как есть" и мы, наконец, встретимся.

      Каюсь, мне не хватило двух-трех лет, чтобы изъясняться понятнее, посмотрим, что идет впереди, ведь и в этих текстах я шел от видимой галиматьи смыслов до некоторой ровности в их написании. Торопился...


     (2015-2016)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 24 июля 2017 года. 10


      Мозги утекают на Запад. Души, походя, за ненадобностью уничтожаются на месте, мозги пусть текут. Умом Россию не поднять.


      Всем областным, краевым и районным диогенам приказали модернизироваться - заменить фонари на электрические фонарики. Некоторые из них протестуют - говорят, что такой свет слепит глаза, но не высвечивает душу.

      "Умничаешь??! - орет на меня тюремная врачиха. - Вали в зону, там и лечись!"

      Похоже, арестантское сообщество - единственное человеческое сообщество, которое осталось в страхе. Значит, с него и начнем возрождение.


      Умом Россию не поднять. Рублем все дырки не заты́кать. Сбросим путы - увидим путь.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 24 июля 2017 года. 11


      Науки о свободе нет, или я ее не знаю. Думаю, что насильственный "выбор" какой-либо версии свободы свободой не является. Если какая-то элита решила, что обладает во имя будущего правом на принуждение и насилие, надо её остановить.

      С чем и с кем идет борьба и кто борется с этим кем-тем - с каждым днём всё яснее. Пора писать какой-то кодекс о взаимоотношениях государства и личности и определить в нем взаимную ответственность. Взаимную свободу определять не нужно, она не нуждается в определениях, на то она и свобода. Нужно прописать карту действий при столкновении интересов государства и личности, определить с какого возраста эта личность присутствует, как измерять дееспособность личности и государства, и так далее. Для составления таких бумаг нужны строгие научные мозги, которых у меня нет. А почитал бы - с огромным интересом.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 25 июля 2017 года. 12


      Здравствуйте. Как вы меня чувствуете?'

      Пишу всем ручкой имени Шарикова. Ее шарик - вполне Земной.'

      Они меня этапируют, а я их эпатирую.'

      Пропаганда начинает принимать черты кунилингуса. Ничего против не имею, но, может быть, в мейнстримах и праймтаймах лучше вкушать что-то менее рвотное?

     '

      Озания! Страна замерзших звезд.

      Перловку поедает черный дрозд.

      Не поняты ни палка, ни кувшин,

      Асфальт под кошелапами шуршит

     И мимо пролетают напоказ

     Известья, состоящие из глаз.

     Тушите! Неприкаянность крива.

     И даже непричастность не нова.

      И, лишь рассвет затеплится едва,

      Как упадет с помоста голова.

      Ах, "все равно"? Я этого и ждал.

      Поэтому стихи свои издал

      На берегу, что духом дик и прост.

      Озания. Страна застывших звезд.

     (1972)

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 21 августа 2017 года. 13


      Манекены силовой власти в мундирах и мантиях изображают правоохранительные, следственные органы и судебную власть. Имя им - произвол. Каков же договор Краснодарского края с федеральным центром, если здесь позволено всё? В обмен на что?

      Мне интересно. Произвол здесь беспределен, он не может быть неведом для центра. Значит, есть цена этому произволу. В чем она? Каково содержание договора, позволяющего такой произвол?

      ФСИН продолжает закручивать гайки, не оставляя арестантам ничего, кроме тупого сидения под замком. Взрыв будет беспощадным, бессмысленным, кровавым.


      Лет 20 назад зазвонил телефон и славный женский голос спросил:

      - Скажите, это квартира Устинова?

      - Да, - подтвердил я. - Устинова.

      - Скажите, а есть у вас что-нибудь по Устинову? - с надеждой спросил голос.

      - Что - по Устинову? - не понял я.

      - Мы всё собираем по Устинову, - просветила меня девушка. - Газетные вырезки, фотографии... Так у вас есть что-нибудь по Устинову?

      - Есть, - с некоторым трудом сообщил я. - Я есть. Устинов.

      - А, Юрий Михайлович! - обрадовалась девушка. - Юрий Михайлович, а у вас есть что-нибудь по Устинову?..


      (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 5 ноября 2017 года. 14


      Петр Алексеевич Кропоткин: "Взаимопомощь как фактор в борьбе за существование".

      "Индивидуальное сознание человека находится за пределами науки".  Д. Гранин "Зубр". Беседа Зубра с Максом Планком.


      Россию надо лечить. Она сама встанет с колен, отмоет лицо, найдет дорогу. Или тропу. Бездумная жестокость по отношению к целой стране - преступление.

      Текст должен быть дисциплинированным, читаемым. Записывая то, что приходит внутренним (?) потоком, я не успеваю дисциплинировать текст. Как только я пытаюсь это делать, поток исчезает, и на его месте остаются только скользкие надоедливые повторы, в лучшем случае - разреженность турбулентного участка. По нему легче идти против течения времени, но ничего примечательного это облегчение не приносит - в нём нечего примечать.

      Если бы текст стал для меня волевым усилием, то я выбрал бы слова и фразы, которые сразу понятны детям - безоговорочно и точно. Волевые усилия, однако, нужны мне только для физической работы над текстом - я должен его писать, невзирая на список препятствий, но содержание его вряд ли мне подвластно, как любому переводчику. Диалог с внутренним ребенком, как и диалог с дельфином, невозможно регулировать, придумывать, он неподвластен по-взрослому поставленным задачам и вряд ли может быть прочитан без участия внутреннего ребенка.

      Или дельфина.

      Чем первозданнее смысловая материя текста, тем меньше для нее есть слов в обыденном языке, тем больше приходится делать натяжек и допущений, подбираясь к сути.

      Я не вижу выхода из этого капкана, в который сам попёрся - метафоры, гиперболы и аллюзии не спасают. Это "и больно, и смешно", как говорил Людвиг Иванович, - я не слышу вас, хотя знаю, что играю. Потому что помню.

      Еще раз поклон сороконожке, объясняющей как она ходит. Ходила. Нет, ходит.


      Эффект слабых взаимодействий в биологии, биофизике. Там ключ. Смотри. Это в саморегулирующихся системах и феноменально, и важно.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 26 ноября 2017 года. 15


      Рисуем три кружка не в линию. Соединяем их линиями, образуя треугольник, где в каждом углу - кружок. Восстанавливаем медианы к каждому кружку. На концах всех линий рисуем стрелки. Идеальная (простейшая) схема Тропы готова.
     ***

      Медицина когда-то была искусством. Поперло же её зачем-то в науку. Дура что ли?

      Любая Бастилия не знает эволюции. Ее берут боем. Залипшие во времени и пространстве, защищенные всячески экстензии должны насильственно превращаться в музеи со свободным входом и, что важно, таким же выходом. Дозированное насилие в отношении крепостей глупости, подлости и бесчеловечности должно совершаться чистыми руками, как любая хирургическая операция.
     ***

      Равнодушие и никакизм заразны. Освобождаясь от совести, нравственности и чувства долга, человек погибает как человек, но остается похожим на человека.
     ***
      Туземцы страны ведутся на бижутерию всяческой попсы. Подлинное стоит дороже. Побеждая попсу, надо думать и о будущем туземцев. Для этого понадобится ТРИЗ с добротной продукцией, не вызывающей вопросов о политкорректности.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 30 ноября 2017 года. 16


      Я отрекаюсь от своего утверждения о том, что есть только ноль и единица, остальное придумано, условно. Я должен признать, что нуля тоже нет, все - единица или нечто не мерное единице в принципе. В этом не мерном единице и таится жизнь, ее запахи и основа.

      Если я тут же заподозрю, что никакого нуля не бывает, то стану еще ближе к истине, но я не готов этого сделать.

      "Дал бы тебе воду живу, воле - волю и бездне твоей бездну мою".

      " Мать блаженная натура

      Не творит ничто же сдура".

      " (...) нужность не трудна, (...) трудность не нужна".

      "...Мудрая игрушка утаивает в себе силу".

      "Счастлив, кто сопряг сродную для себя частную должность с общею. Сия есть истинная жизнь".

      "Не ищи то, что тебе нравно, но то, что другу полезно: тогда и я готов быть третьим вашим другом".

      "Благодарствую, что ты мне меня нашёл".

      "Мудрость крови как существа. Обратить внимание и не отвращать долго. Согласованная работа существ - организм. Исполнительных существ. Без натяжки".

      "Уста безумных и очи в таком же их сердце живут, сердца же премудрых - корень и глава внешностей их".

     Григорий Варсава Сковорода

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 27 декабря 2017 года. 17


      Уже третий день я Лучусь, у меня есть уЛучшения, Луч повел меня дальше и больше мне не надо ничего, пусть ведет, как я вёл его когда-то, мы опять встретились. Такой текст у меня поЛучается не сЛучайно, ибо сказано было: Лучиться, Лучится и Лучиться, как завещал великий Виленин, как учит Коммунистическая партия Советского Союза.

      Какза вещал. Великий Лукич вещал нам за.

      Он же был и против, мы жили внутри его бреда много десятилетий, но счастливо освободились в 91-м, чтобы жить внутри другого в 2016-м.

      Кто же обределяет как нам жить? Мурло довольно быстро меняет портретики с которыми вечно идет в едином строю, неся на древках рамки, в которые поставят очередного идола, рамки эти не меняются, в них может оказаться кто угодно, но все лица - временные, только рамки вечны. Не сотворяй себе кумира, сделай рамку и иди с ней. Кого надо - того и выставишь, и поэтому ты и есть мурло. Избавь народные сортиры от политической сатиры сведи порыв политпросвета до одиночного пикета и будешь весел и здоров без президентов-докторов, и не замоченный в сортире, умрешь в трехкомнатной квартире. Бр-р...


      Многознание не научает уму.

      Горячее сырое не бывает.

      Лучше переесть, чем недоспать.

      Не плюй в колодец. Вылетит - не поймаешь.

      Нафиг нафиг такой график.

      Насильно мыл не купишь.

      Всё течет, всё из меня.

      Выхожу один я на_до.

      Лучше передохнуть, чем передо́хнуть.


     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 2 января 2018 года. 18


      Те, кто не смог в своей жизни взобраться на вершины, подобные тропяным, иногда мстят. Очень редко, но бывает. Чтобы оправдать в жизни своё равнинное поведение, они объявляют Тропу ямой, а себя - обманутыми. Они могут сильно нагадить, но это надо потерпеть ради других, которые не предают. Геростратики и прочие мерзавчики должны пользоваться тропяным мораторием на разглашение их личных тайн, тайн их личности, их тайны не будут разглашены несмотря на их поведение относительно Тропы. Если Тропа начнет отбиваться от них разглашая их тайны, то она перестанет быть Тропой. Мы никогда ни с кем не сводили счеты и всё принятое на себя выполняем до конца.


      Надо ли предлагать вершины тем, кто зайдет на них исключительно покакать?

      Надо, и подставляй им голову. Нету лучше красоты, чем покакать с высоты - это всё, что они вынесли с Тропы.

      Мстители, блин. Расфуфырят свою задницу в полнеба и празднуют победу над белым днём.

      Им нужна победа как таковая. Никакой поиск истины их не интересует в принципе.


      Пишу в двух тетрадках и в обеих ругаюсь. Пора это прекращать. Володин, "Пять вечеров", я забыл - что там. Он же не ругался, он нянчил. И мне не надо ругаться, нехорошо это. На положение в стране надо рефлексировать созидательно.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 10 января 2018 года. 19


      Если веками выстраданная культура утверждала, что главное это строительство своего, то новый подход состоял в том, что главное - разрушение чужого. Доблестью стало не помочь соседу, а нагадить ему, а победой - сделать всех лохами, переступить как можно дальше ту самую черту внятных запретов, сформированных "снизу". Чем бесчеловечнее твои поступки, тем выше твое материальное благополучие. Такая "ценностная ориентация" за пару поколений любую нацию уничтожит.

      Целая или уже не целая страна попала в ситуацию, описанную в "Повелителе мух", и выйти с честью из такого испытания не смогла. Поставили на лошадок в форменных красивых мундирах и проиграли страну, а лошадки, переодевшись в штатское, стали управлять ею по своим понятиям. Круглые травинки на их подбородках давно отвалились, уступив место массивным нижним челюстям. Вольтеров угол был повержен мурлом в назидание потомкам.


      Привет, потомки...

      Как вы там в своем "потом"?

      Что из запретов есть в каждом из вас "по умолчанию"?

      Свобода мурла "по умолчанию", подкрепленная силовым блоком?

      Ваша служанка - культура всего человечества, многажды изнасилованная вами, не умеет, сука, навяливать попсу по утрам? Вы заставляете, а она все равно не может?


      Хай живе мурло, но оно должно знать свое место, и оно не среди людей и не над ними.

      Целая госдура мурла - для страны многовато. Даже для такой выносливой, как моя.


      Чуча - это Чаттануга, данная нам в очучение.


     (2017)

     (с) Юрий Устинов

     


     * * *

     

Опубликовано 13 января 2018 года. 20


      Система чутка к стилю, к малейшему нарушению в мельчайшей части. Она, как ДНК, целиком меняет свои свойства при нарушении одного из множества знаков. Система жизнеспособна и преодолевает множество экстремальных ситуаций, если является собой, если не изменена ни в каком своем знаке. Например, самовольные изменения в этих текстах при их публикации - выставка чьих-то самостийных заголовков к фрагментам текста вызвали у меня протест в виде голодовки. Но протест не был понят, мой "соавтор" решил, что старик просто сходит с ума - подумаешь, к его строчкам свои приписали.

      Голодовку пришлось прервать на 11-й день в связи с жестким этапированием, и я до сих пор не знаю, сняты ли эти чужие заголовки к моим текстам.

      Чушь я пишу или не всегда - люди сами разберутся, но кто-то когда-то прочтет то, что я действительно написал и считал важным сказать.

      Песенки, как я говорил когда-то, - только фигурные обрезки, которые оставались при "вырезании" главного, - Тропы. А сама Тропа в попытках ее описания - здесь. Цельная, без измененных знаков. Без назойливых надстроек и подсказок, выставляющих читателя дураком, несмышленым недорослем, чуждым читаемому тексту, требующим каких-то подпорок и протезов. Неприемлемо.
      Но редактуру одобряю - в рамках стиля. Я же не вижу, что пишу. Одной тавтологии тут полно может быть.

     (2015-2017)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 27 января 2017 года. 21


      Подсознание приперлось и устроило свой диковинный базар. Местами он похож на блошиный рынок, но везде всё бесплатно и сполна. Сознание раскраснелось и улыбается, праздник всё-таки - базарный день подсознания. Реперные точки образов и событий сами соединяются в меридианы и выводят к новым смыслам, но смыслам тоже неймется, и они показывают свои ранее неизвестные, непознанные грани, рождающие новые точки и меридианы (психиатрам не читать).

      Меридианы смыслов, их вязь хорошо служит для опознания и распознания спонтанных новостей, внутренний Мерщик тут же примеряет их в поисках подходящего меридиана и обозначает "акупунктурные" точки участия в событиях. Кучи поправок несутся стаями и располагаются точно - каждая на своем месте. Иногда одна маленькая поправка величиной с муху таких дел наделает, что картину меридианов просто не узнать. Иногда мне кажется, что именно так выглядит ноосфера Вернадского или Солярис Станислава Лема.

      Законы меняющегося мира быстро устаревают, им постоянно нужны стаи поправок, а то и хорошие розги для тектонических изменений. Например, подсознание или душу можно воспитывать спросом с них - потребительским спросом на двусторонней основе, а так - всё там есть, и ласковый май с белыми розами, и глухой Бетховен, и хулиган Дизи Гиллеспи.

      Спасательный круг для тех, кто начинает во всем этом тонуть, называется Самоирония. А там, где стрессоустойчивость дает трещины, всегда неожиданные, - просто улыбнись.

      Растяни уголки рта на ширину плеч без помощи рук. Все меридианы и диапазоны притихнут.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 4 апреля 2018 года. 22


      "Города должны быть непохожи, как люди.

      Люди непохожи, как города.

      Свобода и братство. Равенства не будет.

      Никто. Никому. Не равен. Никогда".

      "Всё многочисленнее клан людей, которым необходимо властвовать. Нельзя над многими - пусть хоть над кем-нибудь. Спрос рождает предложение. Выросла порода людей, которые и сами уже подготовлены к зависимости. Рабство последних у предпоследних (по положению), рабство нижележащих у среднесидящих, рабство среднесидящих перед вышестоящими, рабство вышестоящих перед ещё более высокостоящими".

     Александр Володин

      "Для вдохновителей революции суматоха перемен и перестановок единственная родная стихия... Построения миров, переходные периоды - это их самоцель. Ничему другому они не учились, ничего не умеют. А знаете откуда эта суета вечных приготовлений? От отсутствия определенных способностей, от не одарённости. Человек рождается жить, а не готовиться к жизни. И сама жизнь, явление жизни, дар жизни так захватывающе не шуточны!..".

      "Я с детства питал робкое благоговение перед женщиной, я на всю жизнь остался надломленным и ошеломленным её красотой, ее местом в жизни, жалостью к ней и страхом перед ней. Я реалист, до тонкости знающий землю, не потому что я по-донжуански и много развлекался с женщиною на земле, но потому что с детства убирал с земли камушки из-под ног на ее дороге".

     Борис Пастернак


     (2018)

     (с) Юрий Устинов



     * * *
     

Опубликовано 15 апреля 2018 года. 23


      Копаю дальше, хотя изначально всё ясно: абсолют нейтралитета при полной свободе ответных знаков.

      Психологию губит разница между людьми, между каждым и каждым. Ищу психологию, справедливую для каждого человека, но каждый раз всё скатывается к нейрофизиологии. Кто знает психологию для любого - подскажите.


     (05.02.2018)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 18 апреля 2018 года. 24


      Ещё нашел в кадриках свою восьмилетнюю морду, это когда я в пробирке человечка выращивал. И песенка там о тех же временах. Рядом - наша Вероника Михайловна.

      Жизнь смертельна. Когда делаешь это открытие и присовокупляешь к нему понимание неповторимости каждого мига, становится охота поглядывать на себя, особенно в старости.

      Небо отражается в луже. По нему летят птицы. Они объединяют нас во времени.

      Вот сто лет прошло, и лужа другая, но в ней опять небо, и по нему летят птицы.

      Энергией я заразился в детстве. От паровоза. Воздушно-капельным путём. Заражение мне так понравилось, что я стал превращаться в паровоз и занимался этим всю жизнь.

     (2018)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 5 мая 2018 года. 25


      "Под старость или в расцвете лет Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь угадать, откуда прилетел его зов". Это Грин.

      Мне очень нравилось, что Александр Степанович Гриневский выбрал себе псевдоним "Грин". Буква "н" звучит долго, просторно и глубинно, открывая слитность поверхности моря с небесной гладью. "Грин-блин" - так дразнили его в гимназии в Вятке.

      Блин - н - н...

      ...Мне нечего делать в раю, там нет для меня работы. Пойду возиться с чертенятами.

      ...Золото золота - это верх. Серебро серебра - это низ.


     (2018)

     (с) Юрий Устинов



     * * *

     

Опубликовано 17 мая 2018 года. 26


      Чумазый Волчик улыбается на неизвестном мне кадре где-то в архивах Тягны-Рядно. Улыбка у Волчика удивленная, вот-вот расхохочется, услышав вопросы длинномикрофонной Веры. Тайк разъяснит ей взаимоотношения с добром и злом на примере электричества, а Гонец забеспокоится в свои девять лет о конечном объёме общей души. На фото все мы застыли посреди вечного движения Тропы. И сейчас мы там же, - я и Волчик - у костра, Тайк с Гонцом - возле поленницы. Сухой ветер шелестит в кронах буков, птицы летят кружевным пунктиром. Близко есть родник. Костер и родник. Родник и костер.

      Выступление губернатора на новогодней елке. Ему надо было это сделать до выборов. Хочешь познать кандидата - дай ему выступить перед детьми. Выступать перед ними сложнее, чем перед инопланетянами. Пришельцам ты представляешь Планету, а детям - самого себя.

      Впрочем, дети - тоже пришельцы. "Прогулки с пришельцами" - название книги диалогов на Тропе.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 29 мая 2018 года. 27


      Собачья песня.

      Собака - друг человека.

      Я - Собака.

      Я - друг человека.

      Старая собака - старый друг.

      Старый друг лучше новых двух.

      Тут собака и зарыта.

      Заживо.

      Время расставляет знаки в тексте

      Тем, кто был почти беззначен в детстве.

      Когда-то я думал, что молодости всё по плечу, а старости всё по фигу. Люди за свою жизнь значительно вырастают.

      Память - это вечнозелёные красные листья осени.

      Похоже, от людей уходят глубокие и долгие чувства. Остались только маленькие и короткие. Клиповые. Эти потери оглушительно печальны. Они предвещают превращение музыки в музончик, радости - в прикол, жизни - в мельтешню товаров, когда всё - товар и всё - реклама. Всё продаются? Кому?


     (2018)

     (с) Юрий Устинов


     * * *

     

Опубликовано 30 мая 2018 года. 28


      Море" Шарля Трене каждый слышит по-своему или вовсе не слышит. Для меня это - самая точная музыка о море, которую я слышал за свои 72. Это всего лишь песенка, шансон, я не знаю французского языка, но это гениальная мелодия про море. Прецизионная. Безупречная.
      Во всём люблю такую точность. Особенно на скрипках.


     (2018)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 15 июля 2018 года. 29


      Мир бывает подлунный и подсолнечный. Подсолнечный мир бывает рафинированным, дезодорированным и пастеризованным. Процесс придания миру большей съедобности сверху называют в просторечии цензурой. Полностью кастрированные миры предназначаются детям, потому что всё самое "лучшее - детям". Кастрированные поколения, выросшие в кастрированных мирах, продолжают кастрировать уже кастрированное. Они ищут в найденном и всегда находят.

      Затеряйся.


     (2016)

     (с) Юрий Устинов

     * * *

     

Опубликовано 23 октября 2018 года. 30


     (Надиктовано в телефонном разговоре 03.08.2018)

      Мухи поняли, что я их шлепаю по одной, и стали атаковать меня кучами. Групповедение, однако. Их попытки свидания с высшим разумом кончаются трагически. Менее недобитые мухи набрасываются на более недобитых и высасывают из них последние соки жизни. Особенно грустно смотреть, когда две мухи сходной степени недобитости сосут друг друга. Я думаю, что мухи - неверующие и не могут думать о более высоких организациях жизни.

      И нечего устраивать свадьбы налету у меня перед носом, я и так знаю, что с демографией у вас все в порядке, а до пенсионного возраста никто не доживет. Как много дает в познании мира обыкновенная мухобойка! В жужжании мух вокруг меня крепнет истерически-осуждающая нотка.

      Повелителя мух из меня не вышло. Я лишь свожу с ними личные счеты. Правда, при коллективной ответственности. Всё как у людей.

     (с) Юрий Устинов


     

Опубликовано 10 июня 2018 года. 31


      Хотел подремать, но первая в этом году муха прилетела и стала меня назойливо исследовать.

      Сел, взял тетрадку.

      Мухи творчества.

      "Какая тебя Муза укусила?"


     (2017)

     (с) Юрий Устинов
К тому, что Устинов обозвал "Навигатором" наирелевантнейшим из имеющихся в мифосемантическом поле современной культуры понятий выглядит, пожалуй, Психопомп -- только в данном случае подразумевается проводник не в загробную жизнь, а в заколыбельную. Ту самую, из популярного когда-то иронического скетча про двух младенцев...(Прим. РТД)

     * * *
Оценка: 5.17*5  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список