Книга VII (1-я Поверхности)
с относимыми к ней приложениями

Оглавление

Приложение 7. Об уме (выдержки из сочинения неизвестного автора ХХ века)

Приложение 8. О вещах

Первая книга Поверхности

1. Предмет, который Чемодаса ошибочно принял за чемодан, был тем самым злополучным футляром для очков, с которого все и началось. Все это время он провалялся на полу, потому что Коллекционер так ни разу о нем и не вспомнил. А в это утро он, проснувшись, вдруг подумал: "А не могло ли так случиться, что я записал все шифры чемоданных замков мелким почерком на маленькой бумажке, а эту бумажку вложил под подкладку очешника?" И действительно, он вполне мог поступить таким образом. Подумав так, он решительно встал, поднял футляр и открыл его.

2. Яркий солнечный свет ослепил чемоданных жителей. Чемодаса вскрикнул от неожиданности, а в следующее мгновение, разглядев Коллекционера, заорал от ужаса и, закрыв лицо руками, бросился ничком на подстилку, между тем как Коллекционер с Упендрой, оглохшие и онемевшие, во все глаза смотрели друг на друга.

Первым вышел из оцепенения Коллекционер. С трудом унимая дрожь в руках, он поставил футляр на стол, сказал: "Здравствуйте", - потом еще зачем-то: "Извините", - и, механически переставляя ноги, удалился на кухню.

3. Там он присел на край кушетки, ценой больших усилий овладел собой и попытался рассуждать.

"Во-первых, - думал он, - можно предположить, что они не местные. Причем явно прибыли издалека. Это очевидно. Во-вторых, остается непонятным, каким путем они проникли в квартиру. Дверь на замке. А что, если они подосланы нарочно, чтобы разведать о коллекции?!"

От этой мысли его бросило в жар, способность рассуждать пропала. Тогда он, чтобы успокоиться, поставил чайник и занялся нарезкой бутербродов.

Раскрошив полбатона, он спохватился: "Стоп. Так не годится. Этот нож не подходит. Надо взять сапожный".

Задача заключалась в том, чтобы отрезать настолько тонкий ломоть, насколько позволяла рыхлость выпечки. Для этого нужна была предельная сосредоточенность и хирургическая точность движений, почти как при починке чемоданов. И еще твердая рука, ведь плотность хлеба неравномерна, однако нож не должен от нее зависеть, он должен пройти сквозь ноздреватое тело батона как гильотина, без малейших торможений.

С первого раза не вышло, дрогнула рука, и лезвие пошло вкось - видно, сказалось все пережитое за последние дни. "Ладно, это съем сам", - подумал Коллекционер и, собрав всю свою сноровку на острие ножа, отбросив прочь посторонние мысли, сделал полный вдох и, не выдыхая, одним идеально плавным и неумолимо твердым движением срезал испорченный край.

Получилось! Поверхность среза была абсолютно ровной.

Но это - только подготовительная операция, теперь предстояло самое трудное - провести второй, параллельный разрез, предельно приближенный к первому.

И это получилось!

Дальше было легче. С сыром все прошло как по маслу. После этого уже ничего не стоило разрезать хлеб и сыр на квадратики и сложить их в бутерброды. Тем временем вскипел и чайник.

"Что бы там ни было, - решил Коллекционер, - прежде всего надо как можно больше о них узнать, получить всю возможную информацию, а там уже решать. Сделаю вид, будто ничего не подозреваю, заведу разговор стороной и вытяну из них всю подноготную".

Он сложил все чайные принадлежности на большой поднос, придал своему лицу беспечно-глуповатое выражение и, насвистывая несложный мотив, направился в комнату(1).

4. Тем временем Упендра и Чемодаса уже успели оправиться от перенесенного потрясения. Они не спеша прогуливались по столу, что-то тихо обсуждая, но при появлении Коллекционера остановились и замолчали. Он, в свою очередь, перестал свистеть. Тогда Упендра сказал "Доброе утро", а Чемодаса пожелал приятного аппетита.

- Спасибо, - сказал Коллекционер, не забыв при этом простодушно улыбнуться, и поставил поднос на стол. - Вот, не знаю как быть. Вам, наверное, удобнее было бы пить из блюдца, но блюдце у меня только одно.

- Не придавайте значения таким мелочам! - успокоил его Упендра. - Мы с моим другом вполне можем пить по очереди.

- Тогда прошу к столу, - сказал Коллекционер.

5. За чаем они разговорились, и когда Коллекционеру показалось, что наступил подходящий момент, чтобы завести разговор стороной, он сказал:

- ... И кстати, у меня очень плохая память.

- Не завидую вам, - отозвался Упендра, - У меня, сколько я себя помню, память всегда была превосходная.

- Судите сами, - продолжал Коллекционер. - К одному моему знакомому приехали родственники из другого города, или даже, если не ошибаюсь, из другого государства. Так представьте себе, я никак не могу вспомнить, как это место называется. И между прочим (почему я об этом и вспомнил), у одного из них тоже ноги расположены на голове.

- Ноги на голове? - ужаснулся Упендра. - Честно говоря, не понимаю вашего знакомого! Если бы с кем-нибудь из моих близких, не дай бог, такое случилось - да я бы ни одной ночи не спал спокойно! Я собрал бы лучших врачей и добился, чтобы ему сделали срочную операцию и переставили ноги куда следует.

- А-а! - догадался Коллекционер, - Так вы, как я понимаю, приехали сюда на операцию?

- Вы меня не поняли, - ответил Упендра. - Сам я, к сожалению, не хирург и практическую помочь оказать не могу. Просто даю совет. К таким вещам нельзя относиться легкомысленно. Сейчас, как я понимаю, этот ваш родственник еще слишком молод, и ему наплевать, где у него ноги. Но рано или поздно он начнет задумываться о своей внешности.

Коллекционер растерялся и не знал, что сказать.

- По-моему, он намекает, что у тебя самого ноги на голове, - тихонько хихикнув, прошептал Чемодаса.

- Это не остроумно. Посмотрел бы лучше на себя, - вполголоса ответил ему Упендра.

6. Вслед за тем он громко сказал, обращаясь к Коллекционеру:

- Извините, что секретничаем в вашем присутствии. Дело в том, что мой друг очень застенчив. Он сомневается, удобно ли обратиться к вам с просьбой. Пришлось мне его приободрить.

"Ну, вот. Начинается. Сейчас не я у них, а они у меня начнут вытягивать подноготную", - подумал Коллекционер, но не подавая виду, что догадывается об истинных намерениях пришельцев, с энтузиазмом сказал:

- Вы совершенно правильно сделали! Я с удовольствием выполню любую его просьбу, если только смогу, - и взлянул на онемевшего от растерянности Чемодасу.

- Он все равно ничего не скажет, такая уж натура. Слушайте меня, - сказал Упендра. - Не найдется ли у вас лишней пары сантиметров какого-нибудь шнурка, а еще лучше тонкой резинки?

- Сколько угодно! - обрадовался Коллекционер, подумав про себя: "И только-то!"

Он тут же принес вместительную шкатулку, в которой было все, что только может понадобиться при мелком ремонте чемоданов, включая, впервую очередь, швейные принадлежности. Достав из шкатулки моток самой тонкой портновской резинки, он отрезал кусок нужной длины.

- Большое спасибо, - сказал Упендра. - Буду рад при случае оказать вам встречную услугу. Знаете ли, как говорится, самая ненадежная вещь в мире - это собственная память. Лично я на свою память никогда не полагаюсь. Как только появляется какая-нибудь идея, стараюсь тут же ее реализовать, чтоб уже больше к ней не возвращаться. Вот здесь у меня, видите, - он на секунду оторвал одну руку от пола и коснулся края своего логоса, - был продернут шнурок. Но мне пришлось им воспользоваться, чтобы закрепить инструмент.

Тут только Чемодаса понял, каким шнурком тогда Упендра привязал гармошку к своим ушам. Сейчас она болталась у него с левой стороны, держась только на одном ухе.

- Конечно, теперь особой необходимости в шнурке уже нет, - продолжал Упендра. - Но, знаете ли, я люблю, чтобы все прилегало плотно. А иначе поддувает, да и вид какой-то неопрятный, рубашка постоянно выбивается и мешает ходить.

С этими словами, он встал с рук на ноги и на глазах у изумленного Коллекционера начал стаскивать с себя логос. Больше всего Коллекционер ужаснулся тому, что при этом он продолжал говорить:

- Будь добр, - это относилось уже к Чемодасе, - вдерни-ка мне сюда резинку, у тебя это лучше получится. О! Да ее много, тут и на тебя хватит. Кстати, рекомендую, а то ведь со шнурком столько хлопот: каждый раз его развязывая да завязывай.

Когда он договаривал последнюю фразу, спущенный логос уже болтался у него в руке, но губы при этом шевелились, и глаза смотрели на Коллекционера!

Чемодаса с полной невозмутимостью взял у него из рук колпачок.

7. Минута, пока он вдергивал резинку, прошла в полном безмолвии.

Наконец усовершенствованный логос снова оказался на своем месте. К Коллекционеру вернулся дар речи, но способность рассуждать и способность скрывать свои мысли несколько запоздали. Поэтому, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает, он произнес срывающимся голосом:

- Можно задать вам вопрос?

- Задавайте, - с готовностью ответил Упендра.

- У вас полностью отсутствует голова, или же она помещена в каком-нибудь незаметном месте?

- Голова отсутствует полностью, - слегка изменившимся тоном ответил Упендра.

- Поразительно! - сказал Коллекционер. - Я всегда считал, что никто не в состоянии жить без головы.

- Теперь вы видите свою ошибку, - холодно заметил Упендра.

- Но существует мнение, - продолжал Коллекционер, - что, не имея головы, невозможно мыслить.

- Смею вас уверить, - ледяным тоном произнес Упендра, - что это мнение столь же ошибочно, как и первое. Более того, доказано, что и наличие головы далеко не свидетельствует об умственных способностях.

- Уж это точно, - подтвердил Чемодаса, - Голова здесь совершенно не при чем. На работе без нее, действительно, как без рук, а мыслить - это...

- Как прикажешь тебя понимать? - перебил его Упендра, - Выходит, труд лектора, страхового агента, писателя, музыканта, философа - это не работа? Лично я, например, всегда занимался такими видами деятельности, при которых голова непосредственно не используется. Бывало, месяцами в нее даже не заглядывал, открывал только когда другим что-то было нужно. Так что же, по-твоему, я всю жизнь тунеядствовал?

- При чем здесь работа? Речь не о работе, а об уме. Просто многие люди до сих пор считают, что ум помещается в голове, мы это еще в школе проходили, по социальной психологии.

- Ну, это у кого как, в зависимости от размеров ума, - сказал Упендра. - У кого-то он помещается где угодно, хотя бы даже и в голове. А у кого-то нигде не помещается, хотя таких мало, считанные единицы, как, например, мой младший брат - он сейчас в холодильнике(2). Но это - образно выражаясь, а на самом деле, ум - вещь нематериальная, он, так сказать, витает где желает. А поселяется преимущественно в сердце, там же, где и прочие душевные способности(3).

- Это сказки, не слушайте его! - сказал Чемодаса. - Если бы ум был вещью, то его можно было бы набрать сколько угодно по востребованию. Тогда и дураков бы не было(4).

- Позволь с тобой не согласиться, - возразил Упендра. - Дураку никогда и в голову не придет, что у него не хватает ума. Так что, если бы ум был вещью, то умные становились бы только умнее, а дураки глупее.

- Ну, вот, сам же и признал, что ум - это не вещь...

"О чем это они?" - подумал Коллекционер.

8. В это время зазвонил телефон. Коллекционер поднял трубку.

- Алло!.. Да, это я. Здравствуйте, Виолетта Юрьевна... Нет-нет, я здоров, спасибо, Виолетта Юрьевна ... Просто ко мне неожиданно приехали гости... Я все понимаю. Извините, Виолетта Юрьевна ... Вы зря беспокоились, у меня все в порядке... Нет, я не в том смысле, безусловно, вам наплевать... Я в том смысле, что я вас не подведу, я могу сегодня подольше задержаться... Да, уже выхожу,прямо сейчас. Я уже стоял на пороге, когда вы позонили... Извините ... Ч-черт!

Он повесил трубку и растерянно посмотрел на своих гостей.

- У вас какая-то проблема? - спросил Чемодаса.- Мы не можем помочь?

- Нет-нет, спасибо! Да это и не такая уж проблема, ничего особенного. Это - из патентного бюро.

- Вы что-то изобрели? - заинтересовался Упендра.- Я с этим немного знаком. У меня ведь брат - известный изобретатель. Так что, если надо, могу дать совет.

- Спасибо, но я пока ничего не изобрел. Просто я опоздал на работу.

- Так что же вы? Бегите, - сказал Чемодаса. - Лучше поздно, чем никогда.

- Да. Но... - Коллекционеру не хотелось оставлять их одних в своей квартире, но он не знал, как об этом сказать. - Мне жаль с вами прощаться. От вас узнаешь столько интересного.

- А мы и не прощаемся, - сказал Чемодаса. - Придете с работы - еще и не то узнаете.

Коллекционер странно на него посмотрел и ничего не ответил. Потом постоял еще с минуту, как бы что-то обдумывая, тихо повторяя: "Так-так-так.... Угу...", после чего сказал непринужденным тоном:

- Да, кстати, вам, наверное, хотелось бы осмотреть город. Мне это как раз по пути, так что я мог бы вас проводить. Здесь есть очень интересные исторические места. По дороге и договорили бы.

- С удовольствием, но только не сейчас, - категорически возразил Упендра. - Лично я смертельно устал. К тому же, мне кажется, мы уже все обсудили.

- Не волнуйтесь, мы без вас никуда не уйдем, - успокоил Коллекционера Чемодаса. - Охота нам бродить одним по чужому городу! Времени у нас навалом, так что успеем нагуляться.

И Коллекционеру ничего не оставалось, как удалиться. Однако, на всякий случай, он запер входную дверь на два замка. 9. - Ну, как он тебе? - спросил Упендра, когда Коллекционер ушел.

- По-моему, ничего, - ответил Чемодаса.

- Ты прав, - саркастически заметил Упендра, - Ничего - это, пожалуй, все, что можно о нем сказать. Яркой личностью его никак не назовешь. И, признаться, я не мог смотреть, как он ест. Накладывал себе сахар целыми ложками, а в каждой ложке как минимум тысяча кусков. А сыр! Мне не жаль продуктов, но существует какая-то культура. Воспитанный человек должен знать, что сыр такими кусками не едят.

- Ну, знаешь, кто как ест - это личное дело каждого, - возразил Чемодаса, - А вот его отношение к работе мне действительно не нравится. Мало того, что опаздывает, так еще и инструменты забыл, - он указал на шкатулку, которую Коллекционер в спешке оставил на столе.

- Не забыл, а нарочно оставил, чтобы был повод вернуться. Он нам не доверяет, - сказал Упендра, - Даю голову на отсечение, что

очень скоро он придет обратно. - Ладно, давай не терять времени. У тебя есть какие-нибудь идеи?

- А что?

- Надо наметить план действий, - сказал Чемодаса, потирая руки и окидывая восхищенным взглядом практически беспредельное пространство комнаты. - Ты только посмотри, какая кругом красотища! Дух захватывает! Тишина! Воздух! Просторы! Есть где развернуться! Работы - невпроворот! Раз уж мы здесь очутились, мы должны все переделать по-своему, и как можно скорее. У меня прямо руки чешутся...

- Руки следует содержать в чистоте, тогда и чесаться не будут, - назидательно сказал Упендра. - Советую тебе начать с того, что лечь и как следует выспаться. Признаюсь откровенно, мне не терпится побыть одному. Посидеть в тишине, допить свой чай, просмотреть газеты - вон их здесь сколько. Не обижайся, но это моя давняя мечта. К тому же ты ведь всю ночь не дал мне даже глаз сомкнуть. Все время вертелся под боком, толкался, храпел, разбудил ни свет ни заря.

С этими словами Упендра влез в очешник и опустил над собой крышку. Немного погодя из-под крышки глухо прозвучал его голос: - Удивляюсь, как можно жить в таком хлеву! Занимать огромную жилплощадь и не попытаться навести хотя бы минимальный уют! - Идея! - воскликнул Чемодаса.

- Не починить часы! - вновь раздался голос Упендры. - Как можно надеяться куда-то успеть, если не знаешь точного времени? Не удивительно, что он всюду опаздывает.

- С этого мы и начнем, - сказал Чемодаса.

Из очешника донесся храп.

10. Коллекционер пришел на работу совершенно разбитый.

Виолетта Юрьевна окинула его скептическим взглядом. Он поздоровался.

- По-моему, вы все-таки нездоровы, - сказала она в ответ.

- Да нет, как будто... - промямлил Коллекционер и, стараясь не встречаться в ней взглядом, прошел к своему столу.

Некоторое время спустя напарница спросила:

- Может, что-то с коллекцией?

Тут он впервые не сдержался.

- Типун вам на язык, Виолетта Юрьевна! Сколько раз я вас просил не болтать попусту о чемоданах!

Виолетта удивленно подняла брови.

- Вы меня ни разу об этом не просили. Ну, ладно, учту, - и пожала плечами.

Немного погодя он сказал:

- Простите меня, Виолетта Юрьевна. Но подумайте сами: если б, не дай Господь, что-нибудь такое случилось, разве бы я вообще пришел?

Она промолчала. Тогда он тяжело вздохнул и погрузился в работу.

Через некоторое время Виолетта Юрьевна, не отрывая глаз от калькулятора спросила:

- Может, вы своим гостям не рады?

Тогда Коллекционер отодвинул лежавшую перед ним кипу бумаг и сказал с отчаянием в голосе:

- Где уж тут радоваться! Я вот должен сейчас здесь торчать, а они у меня там одни, без присмотра!

Виолетта Юрьевна поймала его взгляд и, чуть прищурившись, спросила:

- Скажите честно: это женщины?

- Нет, - честно сказал Коллекционер и, подумав, добавил: - По крайней мере, один из них - точно не женщина.

Виолетта Юрьевна прыснула.

- Ну, тогда и волноваться не о чем. Не станут они рыться в ваших чемоданах, они же не маленькие. Успокойтесь.

- В том-то и дело, что маленькие! - вырвалось у Коллекционера.

Виолетта Юрьевна больше не стала ни о чем его спрашивать. Но, некоторое время исподтишка за ним понаблюдав, молча встала и вышла.

Походка у нее, вопреки довольно-таки хрупкой комплекции, была чеканная, так как обувь Виолетта Юрьевна носила особенную, московскую - простые черные шнурованые ботинки на грубой подошве, без каблуков. Один раз, когда ездили в ту самую командировку, Стяжаев даже видел, как она их шнуровала - сильными привычными движениями, похожими на то, как взнуздывают коней. А еще раньше из случайно подслушанного разговора двух сотрудников в уборной узнал, что ботинки эти английские и стоят дорого, хотя по виду ни за что не скажешь, а продаются в Москве в специальном магазине. В другие города их не возят, поскольку там не найдется на них нужного числа покупателей, скоро, наверное, и в Москву возить перестанут, невыгодно, легче торговать подделкой.

А потом открылось, что они у нее не одни.

Было это ранней весной, он пришел на работу, совершенно не ожидая ничего необычного, и вдруг, прямо с порога, ощутил тонкий запах новой кожи. Взволнованный, остановился он в дверях, еще не понимая, откуда тянется эта чистая, дразнящая струя, но уже безошибочным чутьем коллекционера угадал, что кожа редкая, какой-то особенной, заграничной выделки. Тут же припомнился ему разговор об английских ботинках. Виолетта сидела за своим столом, как всегда, широко расставив ноги, а не как обычные женщины, нога на ногу. Он взглянул на ботинки - и все понял.

Внешне они выглядели почти как те, в которых она была вчера, если не знать, не отличишь. Новизну выдавала только прошивка на рантах, еще совсем чистая, девственно-желтая на черном...

После уже он стал присматриваться и насчитал еще четыре пары.

А куртка у Виолетты Юрьевны была всегда, и летом и зимой, одна и та же, довольно потертая, тоже кожаная, с потемневшей от времени молнией, которую она почти беззвучно разнимала одним длинным жестом, сверху вниз по диагонали, от левого плеча. А одеваясь, и застегивала таким же длинным точным жестом, снизу вверх, от правого бедра. Лицо ее при этом становилось сразу замкнутым и строгим, как будто она давала кому-то окончательный отказ.

Остальной ее гардероб был тоже небогат: старые джинсы, старый ремень с потускневшей пряжкой, старая, когда-то темно-синяя, под цвет глаз, а теперь линялая рубашка, вся на кнопках. Верхнюю кнопку она имела привычку теребить, то расстегивая, то застегивая. И когда начиналось это еле слышное, но отчетливое в тишине "щелк-щелк", Стяжаев почему-то нервничал и не мог сосредоточиться на работе.

К директору Виолетта вошла, как всегда, неожиданно. Секретарша, неизвестно почему перед ней робея, никогда не предупреждала об ее приходе.

- А, Виолетта Юрьевна? Ну, что у вас новенького? - спросил директор.

- Все то же, - сказала Виолетта, глядя в сторону. - Стяжаев опять явился к обеду, и опять не в себе. Сегодня у него новая история: гости приехали.

- Что ж поделать, он - человек творческий, - сказал директор. - Ты же мне сама рассказывала, что он ведет уединенную жизнь, коллекционирует редкие вещи, помнишь?

Но Виолетта Юрьевна в ответ не улыбнулась, а только мрачно уточнила:

- Чемоданы.

- Ну, а хоть бы и чемоданы. Тоже, можно сказать, произведения искусства и народных промыслов. Для такого человека приезд гостей, к тому же из другого города, - разве не волнующее событие?

Виолетта Юрьевна нахмурилась.

- У вас, Кирилл Иваныч, не поймешь, когда вы шутите, а когда серьезно, - и защелкала кнопкой.

Директора она знала с детства, потому и входила к нему запросто. Он был другом покойного ее отца, оба служили в одной части, вместе стали полковниками, вместе вышли в отставку, только один из них скоропостижно умер, а другой возглавил патентное бюро. - Я к нему в отчет заглянула, а там одни ошибки, - сказала Виолетта, продолжая хмуриться и рассеянно глядя по сторонам. - Мне легче сразу все самой сделать, чем потом исправлять. Кирилл Иваныч, может, пускай уж он сегодня идет домой, а? Все равно от него никакого толку, я от него только нервничаю.

- Нервничаешь? - Кирилл Иванович лукаво улыбнулся.

- Да ну вас, Кирилл Иванович! Вечно вы... - и так взглянула на директора, что он сразу посерьезнел и сказал:

- Ну, не знаю, решай сама. Только так ведь тоже нельзя. У нас не частная лавочка. Глядя на него и другие разболтаются.

Виолетта молчала.

- Да у тебя, небось, и своей работы по горло.

- Я все успею. Будет надо - задержусь, мне торопиться некуда.

Директор вздохнул, вспомнив своего покойного друга, и согласился:

- Ладно, пускай идет. Скажи, я разрешил, в виде исключения. Только уж завтра чтоб не опаздывал.

Когда Виолетта Юрьевна сообщила Коллекционеру, что он может быть свободен, он был так ей признателен, что даже не мог сразу уйти, хотя и очень ему этого хотелось, долго мялся на пороге, не находя что сказать, пока сама Виолетта его не прогнала: - Идете - так идите, не маячьте! - и еще ниже склонилась над своим столом.

11. Дома Коллекционера ждали большие перемены. Еще из-за двери услышал он голоса Упендры и Чемодасы. Они о чем-то оживленно спорили. Коллекционер остановился и приложил ухо к двери.

- А я тебе еще раз повторяю, что так говорить нельзя, - настаивал Чемодаса. - Вверх ногами может находиться только то, у чего есть ноги. Вот, например, ты... - на секунду его голос заглушил какой-то резкий короткий звонок, - А у портретов ног нет, они не живые. Поэтому то, что ты говоришь - это полная бессмыслица.

- Правильно, - соглашался Упендра, - Я говорю то, что виду, а вижу полную бессмыслицу. Хотя, собственно говоря, это даже забавно... - в комнате снова прозвучал звонок. - Мне иногда нравятся такие абсурдистские вещи. Они как-то будоражат. Пожалуй, на твоем месте, я бы так все и оставил.

- А я и не собираюсь ничего менять. Вот еще! - горячился Чемодаса.

- И молодец, - отвечал Упендра. - Мало ли, кто что скажет, хоть бы даже и я. Всем не угодишь. Почему-то считается, что только большой талант дает право... - новый звонок заглушил его слова. - Как думаешь, что скажет сосед о твоих работах? Он - довольно оригинальный человек, лично мне интересно его мнение.

"Какой еще сосед? - встревожился Коллекционер, - И что это за странные звонки? На телефон, как будто, не похоже".

Он слегка приоткрыл дверь, и почувствовал запах серы.

12. Тотчас же, забыв о приличиях, он распахнул дверь и, ни на кого не глядя, прошел прямо к коллекции.

Но снаружи чемодан, даже на его придирчивый взгляд, был совершенно невредим. Тщательно осмотрев его со всех сторон и не найдя никаких изменений, Коллекционер облегченно вздохнул.

Упендра и Чемодаса с интересомнаблюдали за ним. Наконец Упендра прервал затянувшееся молчание.

13. - Извините за нескромный вопрос, - обратился он к Стяжаеву, - Вы, случайно, не коллекционер?

- А что? - Коллекционер насторожился.

- Да ничего особенного. Просто еще совсем недавно у нас с другом была пара довольно редких вещиц.

- Что вы говорите! - встрепенулся Коллекционер, - Пара редких чемоданов?

- Нет. Это были не чемоданы. Точнее сказать, не совсем чемоданы, - уклончиво ответил Упендра.

- В каком смысле не совсем? - заинтересовался Коллекционер, - Значит, все-таки, в каком-то смысле...

- Нет-нет, - заверил его Упендра. - Я бы их ни в каком смысле не назвал чемоданами. Я бы даже сказал, что это совсем не чемоданы. Да и что о них говорить? Все равно их больше нет. А если бы даже они и были, то мы, я думаю, вряд ли стали бы их продавать. Это я просто так поинтересовался, на всякий случай. Не придавайте значения этому разговору.

- И верно, - согласился Коллекционер. - Раз это не чемоданы, то и не стоит о них говорить. Меня интересуют только чемоданы.

Упендра многозначительно посмотрел на Чемодасу, после чего непринужденным тоном осведомился у Коллекционера:

- Так вы, как я понимаю, - собиратель чемоданов?

"А почему, собственно, я должен это скрывать?", - подумал Коллекционер и ответил:

- Да.

14. Удостоверившись, что коллекция пока цела и что в ближайшее время ей ничто не грозит, он на какое-то время успокоился и с интересом разглядывал свою комнату. Первым делом его внимание привлекли небольшие клочки газетной бумаги, беспорядочно наклеенные на обои. Вглядевшись пристальнее, он обнаружил, что все они представляют собой перевернутые изображения человеческих лиц, с прорезанными дырочками на месте глаз, ртов, ноздрей и ушей. Несмотря на это, отдельные изображения сохранили частичное сходство с некоторыми довольно известными персонами.

Очередной пронзительный звонок прервал его занятие. Оказалось, что эти звуки издавал стоявший на столе будильник, стрелки которого как сумасшедшие, обгоняя друг дружку, неслись по кругу. Примерно раз в минуту они занимали положение, соответствующее семи часам утра, и именно в этот момент будильник звонил.

Коллекционер взял будильник, отключил звонок и спросил:

- Вы не знаете, что случилось с часами?

- Ничего серьезного. Просто пружина растянулась, - ответил Чемодаса. - Я ее укоротил, и теперь, как видите, все в порядке. Мне это ничего не стоило, так что можете даже не благодарить.

- Понятно, - сказал Коллекционер, хотя на самом деле ничего не понял.

И еще было странно вот что. Он отчетливо помнил, что, уходя, оставил Упендру и Чемодасу на столе, где они сейчас и пребывали. Однако газетные обрезки красовались не только над столом, но и на противоположной стене, над диваном. "Как им удалось преодолеть пространство? - недоумевал он, - А что, если, кроме этих здесь еще кто-то?" От этого предположения ему стало не по себе.

- И как, по-вашему, я добрался до той стены? - словно подслушав его мысли, сказал Чемодаса.

- Понятия не имею. Как же вам это удалось?

Чемодаса торжествующе засмеялся.

- Представьте себе, я сначала и сам понятия не имел, как это сделать, пока меня не осенило. Так, между прочим, всегда бывает. Ты помнишь, - обратился он к Упендре, - когда появились первые компьютеры, все удивлялись и не имели понятия, что с ними делать? А потом вдруг раз - и разобрались. Теперь свои производим, и не хуже (См. Приложение 8). . Посмотрите-ка сюда.

И Коллекционер увидел свисающую со стола длинную, до самого пола, нитяную лестницу. Перекладинами служили спички с отпиленными головками, а держалась лестница на двух булавках, пришпиленных к скатерти.

- Ну, как? - спросил Чемодаса, - что скажете?

- Тонкая работа, - похвалил Коллеционер.

- Тонкая - это не то слово, - возбужденно заговорил Чемодаса. - Главное, надежная. Такая лестница кого угодно выдержит. Здесь одних ниток - не меньше полкатушки.

Еще одна такая же лестница спускалась с дивана.

- Дело даже не столько в работе, - продолжал Чемодаса, - сколько в идее. Изготовить хорошую лестницу для меня - пара пустяков. Я этим занимаюсь чуть ли не с детства. Это, можно сказать, мое хобби, или вторая специальность, как хотите. Об этом все знают. Как только кому понадобится лестница - сразу ко мне. Потому что знают: лучше никто не сделает. Но что возможна лестница такой длины - согласитесь, что до этого еще надо было додуматься!

- Верно, - сказал Коллекционер.

15. Сам не зная почему, он заражался энтузиазмом Чемодасы. Возможно, потому что сам был мастером на все руки и знал толк в тонкой работе. А возможно, просто был счастлив оттого, что за время его отсутствия ничего не стряслось с коллекцией. Такая мелочи, как испорченные обои и поломанные часы, нисколько его не беспокоили. Он был даже рад, что его новые знакомые нашли себе столь невинные занятия, как оклеивание стен газетными вырезками и плетение нитяных лестниц. "Пусть тешаться чем хотят, лишь бы в чемоданы не лезли. Да чемоданы им, судя по всему, и не нужны", - решил он про себя и почти успокоился.

- А хотите, расскажу, как я додумался до этой мысли? - предложил Чемодаса.

- Расскажите.

- Даже, лучше сказать, не додумался, это не то слово. Я ведь обычно не то чтобы думаю...

- Уж это точно, - ехидно вставил Упендра, по-видимому, уязвленный тем, что временно оказался в тени.

- Не то, чтобы специально думаю, а как бы это объяснить, - продолжал Чемодаса, словно не расслышав слов Упендры, - Просто я очень четко себе представляю, что мне нужно, а одновременно с этим смотрю, что у меня есть. И тогда идеи появляются сами, даже трудно сказать, откуда они берутся. Самое главное в любой работе - это исходить из того, что есть. А то ведь я знаю таких, которые целыми днями ничего не делают, а только лежат и рассуждают и том, чего у них нет. Ну и что? В конце концов так ни с чем и остаются. Только и могут, что критиковать других.

- Да, есть такие, - согласился Упендра, - Других критикуют, а у самих все шиворот-навыворот.

Чемодаса не успел отпарировать, потому что Коллекционер спросил у него:

- Так как же вам пришла эта идея?

- Очень просто. Поставьте себя на мое место. С одной стороны, вам позарез надо спуститься, потому что здесь уже все что надо сделано, а та стена совем голая. Вы, я так понимаю, тоже здесь недавно, не успели обжиться?

- Да как сказать, - растерялся Коллекционер.

- Или на работе загружают?

- Да, бывает, приходится задерживаться.

- Это нормально. Но жилище тоже требует заботы. Если быт не организован, то и в работе будут сплошные просчеты. Вот сегодня, например, вы так торопились, что свой пенал мало того, что забыли, так еще второпях и захлопнули. Пришлось мне взрывать замок. - Взрывать замок?! - в голосе Коллекционера послышались нотки тревоги.

- И, между прочим, не так-то это было просто, - сказал Чемодаса. - Одной серы ушло с двух коробков. Кстати, я вам не досказал, как меня осенило. Так вот, стою я над этой грудой спичек - это уже после того, как взорвал замок, клей отыскал, эту стену всю полностью оформил - здесь тоже, кстати, не обошлось без приключений, но об этом потом, - стою и не знаю, что мне с такой прорвой делать. Было б их поменьше - и думать нечего, сделал бы веревочную лестницу. Лестница всегда рано или поздно в хозяйстве пригодится. Но здесь материала - на сотню лестниц, и еще останется. А я, вы знаете, терпеть не могу, когда что-нибудь остается. У меня никогда ничего даром не пропадает. Вот даже и сейчас говорю с вами, а у самого душа болит. Смотрю на эту пустую катушку и мучаюсь: куда бы ее пристроить? И что делать со спичечными коробками?

16. - Если хочешь, я могу тебе сказать, что с ними делать, - вмешался Упендра. - Скажи! - обрадовался Чемодаса.

- Обычно в спичечных коробках хранят спички, - серьезно начал Упендра. - Их используют по одной, по мере надобности, а когда они кончаются, коробок выбрасывают и покупают новый. Подобным же образом поступают с нитками. Между прочим, и то и другое стоит денег.

- Ну, такой подход меня не устраивает, - засмеялся Чемодаса. - Если каждый день выбрасывать по два коробка, пробросаешься.

- В таком случае тебе остается только сделать себе из них два шикарных автомобиля и разъезжать в них по комнате, - сказал Упендра.

Тут только Чемодаса понял, что он попросту издевается. "Ну, уж на этот раз спуску тебе не будет!" - сказал он про себя и начал подыскивать самый что ни на есть уничтожающий ответ. Но и на этот раз ему помешал Коллекционер.

- Когда я был маленький, - сказал он, - один раз моя мама из пустой катушки и спичечного коробка сделала для меня самоходную тележку.

Упендра задумчиво улыбнулся и проговорил с теплотой в голосе:

- Так значит, и у вас тоже была мама.

Вдруг Чемодаса изо всей силы хлопнул себя по лбу, подпрыгнул на месте и ликующим голосом прокричал:

- Идея! Блестящая идея! Меня осенило.

- Я вас поздравляю! - ироническим тоном сказал Упендра, обращаясь к Коллекционеру, - Нашего друга опять осенило. Говори же, что ты на этот раз задумал?

- Ничего особенного, - сказал Чемодаса с наигранной скромностью, но торжествуя в душе. - На этот раз я всего-навсего изобрел одну вещь, совсем простую, но зато жизненно необходимую. Да ты и сам легко догадаешься, что я изобрел. Посмотри вокруг. Обрати внимание на гигантские размеры всего, на эти бескрайние просторы, и скажи: чего здесь не хватает в первую очередь?

- Скажу, - не задумываяь ответил Упендра. - Здесь не хватает крепкого забора для тех, кто рвется все переделать на свой лад, не принимая в расчет остальных.

- Не угадал! - торжествующе сказал Чемодаса. - Здесь не хватает транспорта. Видишь, какие расстояния! Пешком ходить - никаких ног не хватит. Поэтому я изобрел катушечный автомобиль.

- Если все дело в ногах, - сказал Упендра, - то есть и более простой способ их поберечь. Я, кажется, тебе не раз советовал...

17. Но Чемодаса его уже не слушал. Он потребовал, чтобы Коллекционер рассказал, как его мама делала самоходную тележку. И Коллекционер начал рассказывать:

- Мы с мамой часто переезжали, а при переездах теряется много вещей. Поэтому у меня было мало игрушек. Один раз я заболел корью. Когда я стал выздоравливать, мне было скучно, и тогда мама сделала самоходную тележку, чтобы я с ней играл.

- Это понятно! Вы скажите, как! Как она ее сделала? - нетерпеливо переспросил Чемодаса.

- Это было очень давно, - смущено сказал Коллекционер. - Я только помню, что тележка не ездила.

- Как не ездила? - упавшим голосом переспросил Чемодаса.

- Совсем никак. Катушка вертелась на одном месте, тележка подпрыгивала и переворачивалась.

- И что же предприняла ваша мама? - недовольно спросил Чемодаса.

- Мама сказала: "Не плачь, я старалась. Когда вырастешь, придумаешь, как сделать лучше".

- И что же? Вы придумали?

- Пока нет.

- Как же так? Ведь я на вас рассчитывал! - с разочарованием и глубокой обидой сказал Чемодаса. - Вспомните хотя бы, какие подручные материалы использовала ваша матушка, кроме коробка и катушки.

- Постараюсь. Она использовала еще свою шпильку и кусок резинки. Кажется, больше ничего. Концы шпильки она загнула внутрь, и получилась треугольная рамка. На эту рамку она насадила катушку. Один конец резинки был привязан к свободному углу рамки. А другой - к катушке. Тележка тоже была привязана к рамке. В тележку мы сажали желудевого человечка. Потом резинку, растягивая, наматывали на катушку и отпускали. Мы думали, что резинка будет разматываться и вращать катушку, а катушка будет катиться и тащить за собой тележку. Но почему-то тележка каждый раз переворачивалась, и у человечка отваливалась голова... - Коллекционер испугался, что сказал лишнее и замолчал.

Но Чемодасе было не до обид. Выслушав рассказ Коллекционера, он деловитым тоном сказал:

- Хорошо. Сколько раз она запускала машину?

- Пять или шесть раз.

Чемодаса рассмеялся:

- Это все равно, что ни разу. Когда что-нибудь не получается, надо пытаться делать это еще и еще, пока не получится. И только после этого думать, что можно изменить.

- Последний раз голова куда-то закатилась и больше не нашлась, - признался Коллекционер.

- Это не причина. Есть у вас шпилька?

- Нет.

- Как же быть?

18. - Никак, - решительно вмешался Упендра. - Я считаю, что это дурная затея. По крайней мере, я в ней участвовать не собираюсь. - Это почему же? - удивился Чемодаса.

- Потому что я - не желудевый человечек. В отличие от него, мне есть что терять.

- Что же это? - Чемодаса как раз-таки полагал, что, в отличие от желудевого человечка, Упендре терять нечего.

- Это, во-первых, моя жизнь, - сказал Упендра, - во-вторых, моя честь, достоинство и деловая репутация. А в-третьих, я на понимаю, чем ты огорчен! Сам-то ты можешь делать все, что тебе вздумается. Я только прошу не рассчитывать на меня, потому что я тебя предупредил.

- Я и не думал на тебя рассчитывать, - сказал Чемодаса, и явно покривил душой.

- В-четвертых, - сказал Упендра, - хотел бы я видеть, как ты будешь управлять этим, с позволения сказать, транспортным средством.

- Очень просто! - оживился Чемодаса, - Сейчас я тебе все объясню. Ты сам убедишься, что бояться нечего. Все настолько просто, что ошибиться практически невозможно. Смотри: сперва ты растягиваешь резинку сколько есть силы и одновременно наматываешь ее на катушку. Потом отпускаешь, быстро прыгаешь в тележку, и - вперед! Резинка расматывается, и машина тебя везет куда следует. С этим кто угодно справится.

- А если машина повезет куда не следует? - спросил Упендра.

- Ну, это зависит от тебя самого. От твоей ловкости и смекалки. Ведь ты - не желудевый человечек. Вот и постарайся так направить катушку, чтобы автомобиль двигался точно в избранном направлении.

- Так я и думал, - сказал Упендра. - Нет уж. Думаю, мыслящее существо найдет себе более достойное занятие, чем прыгать на ходу в спичечный коробок. Если уж на то пошло, то лично я с удовольствием пройдусь пешком по свежему воздуху, пока ты будешь накручивать свою резинку. Тем более, что сил у тебя на это уйдет не меньше.

- Согласен. Но зато я буду ехать.

- Если тебе хочется ехать во что бы то ни стало, то это можно устроить гораздо проще, - сказалУпендра, - Возьми резинку покороче, один конец заранее закрепи в том месте, куда собираешься прибыть, а другой возьми покрепче в зубы и иди туда, где стоит твой автомобиль. Как придешь, садись и поезжай. Тут уж точно никакого риска. Если будешь по дороге помалкивать, приедешь куда задумал.

- Ну, знаешь ли, - не на шутку обиделся Чемодаса, - ты можешь не помогать, если не хочешь, никто тебя и не обязывает. Но зачем же доводить до абсурда?

19. Коллекционер понял, что назревает ссора, и решил вмешаться.

- Кстати, ведь вы так и не рассказали, как вас осенило, - обратился он к Чемодасе.

- Как меня осенило по поводу автомобиля?

- Нет, еще по поводу лестницы.

- А разве я не рассказал?

- Вы остановились на том, что, с одной стороны, вам нужно было спуститься, а с другой стороны, спички пропадали.

- Вот тут меня и осенило. Что же еще рассказывать? Если хотите, могу рассказать, как я добывал клей. Вот это действительно целая история.

- Расскажите, - согласился Коллекционер.

20. И чемодаса начал.

- Представьте себя на моем месте. Перед вами ворох готовых портретов, осталось их только расклеить. А клея нет. Сначала я, конечно, решил, что он у вас, как водится, в пенале. Добыл серу, взорвал замок, забрался внутрь. Кстати, инструменты у вас отличные, я, как забрался, - просто вылезать не хотелось. С такими инструментами - только и работать.

- Спасибо, - сказал польщенный Коллеционер.

- Не за что. Тем более, что клея-то там и не оказалось.

- Да, клей у меня в столе, - сказал Коллекционер.

- Я так и понял. Но не сразу. Сперва очень долго искал, даже в отчаяние пришел. Неужели, думаю, из-за такой ерунды не удастся осуществить задуманное? Но потом успокоился, отбросил все лишние мысли, сконцентрировался только на клее - и сразу понял, что он внизу. Понять-то понял, а как его оттуда добыть? Конечно, можно было просто дождаться вас, но я-то хотел сделать сюрприз. - Как же вам все-таки удалось выдвинуть ящик? - спросил Коллекционер. - А я его и не выдвигал!

- Тогда как же?

- Попробуйте догадаться!

- Честное слово, не могу, - признался Коллекционер.

- Посмотрите внимательно. Ничего не замечаете?

Что стол завален всякой всячиной, и скатерть вся в саже, - это Коллекционер заметил давно, но сейчас, внимательно приглядешись, он обратил внимание на то, что в одном месте на ней красуется дыра, явно прорезанная ножницами, а в центре дыры имеется небольшое круглое сквозное отверстие в столешнице, с обуглившимися краями, похожее на дырочку от пули.

- Пришлось прибегнуть к самому первобытному способу, - сказал Чемодаса. - Сначала я продолбил небольшую лунку, и в ней развел костер. Когда костер прогорел, я выдолбил поглубже, снова развел костер. И так - пока не прошел насквозь. Представляете, как я рисковал при последних ударах? Ведь высота приличная, провалишься - костей не соберешь. Но все обошлось. И место для скважины удачно выбрал. Спустился по веревке, и тут же - двух шагов не прошел - наткнулся на тюбик с клеем. Даже искать не пришлось. Обвязал его веревкой, вылез. Тяну - не проходит! Верите ли, чуть не заплакал. Ну что за напасть такая! Потом успокоился, начал искать решение. Точнее, не искать а выбирать, потому что у меня сразу было несколько вариантов, оставалось только выбрать наилучший. Конечно, самое естественное было - это устроить взрыв и расширить проход. Но я решил остеречься. Стол пожалел, да и опасно. Может, думаю, насекомые какие-нибудь живут, еще пришибет кого.

- Насекомых у меня нет, - сказал Коллекционер.

- Никогда не утверждайте с такой уверенностью, - философски заметил Упендра. - Никто не может знать наверняка, что у него есть, а чего нет.

"Ну что за завистливая натура! - подумал Чемодаса. - Вместо того, чтобы тогда помочь - а ведь я просил! - так он теперь умничает", - и, даже не взглянув в сторону Упендры, продолжал:

- Принимая окончательное решение, я обязан был все предусмотреть. Тем более, что, как я уже сказал, у меня было много вариантов. Например, скатать все портреты в трубочки, протолкнуть в дырку и расклеить внутри ящика. Но, проведя рассчеты, я понял, что, даже если оклеить сплошь все стенки, дно и потолок, все равно для всех картин места не хватит. Да, собственно, и кто ими там, в темноте, любоваться станет? Были и еще варианты. Но угадайте, как я в конце концов поступил?

- Не знаю, - сказал Коллекционер.

- Подумайте!

Коллекционер развел руками.

- Ничего не могу придумать.

- Тогда слушайте. Я вам помогу. Давайте рассуждать вместе. В чем состояла проблема?

- В том, что клей не проходил в дырку.

- А если точнее?

- Точнее? Сейчас. Дайте подумать. Проблема состояла в том, что габариты найденного вами тюбика с клеем превышали размеры отверстия, которое...

- Стоп. Это все лишнее. Вы уже сказали достаточно. Габариты тюбика! Вы слышите? А что мне было нужно? Только точно! - Сейчас. Вам нужен был клей, чтобы...

- Все! Вот вам и решение. Теперь вы поняли?

- Не совсем.

- Ну как же! Габариты тюбика, а нужен - клей. Клей - тюбик, тюбик - клей. Разве не ясно? Это же разные предметы. Проблемы, по сути дела никакой и не было, а было чистое недоразумение. Мне нужен был клей, а не тюбик. Как только я это сообразил, я уже знал как поступить.

- И как же вы поступили? - все еще не понимал Коллекционер.

- Как и следовало! Раскрутил тюбик, извлек из него клей, а потом, по мере надобности, набирал и носил в крышечке от игольника. Конечно, пришлось потрудиться, но зато и стол не поврежден, и пострадавших нет, и картины висят где положено. Между прочим, - чуть не забыл! - там, в ящике, лежит целая пачка денег. Я, когда возился с клеем, наткнулся на нее и подумал: "Надо будет сказать соседу. Может, ему деньги нужны".

21. Коллекционер нахмурился. Под ходу рассказа Чемодасы его радужное настроение постепенно рассеивалось. А последнее сообщение, похоже, его совсем не обрадовало.

- Я знаю об этих деньгах, - сказал он, становясь замкнутым. - Но тратить их нельзя. Я их коплю, чтобы купить одну вещь.

- Зачем покупать вещи? - изумился Чемодаса. - Это же бессмысленная трата денег! Вы знаете, у кого эта вещь сейчас находится?

- Разумеется.

- Так пойдите и возьмите ее. Чего проще?

- Вы предлагаете мне украсть?!

- Зачем красть? Просто придите и потребуйте.

- Я вас не понимаю!

- Ты несешь вздор, - вмешался Упендра. - Нас могут не так понять. Это же не Чемоданы, чтобы... - он смутился и замолчал.

- Нет, даже если это чемоданы! - решительно сказал Коллекционер. - Я не собираюсь садиться в тюрьму. Вся моя коллекция собрана исключительно легальными способами. У меня на многие чемоданы даже имеются квитанции и приходные ордера. Вот и сейчас я собираюсь приобрести один чемодан. И если у меня пока не хватает денег, это же не значит, что я должен идти на грабеж!

- Вы не так поняли, - сказал Упендра. - Мой друг совсем не то имел в виду. Мы тоже стараемся действовать исключительно легально. Просто в каждом месте свои законы. Лучше расскажите, если это не секрет, какой чемодан вы собираетесь купить. Это очень интересно.

- Я собираюсь купить чемодан великого полководца Александра Македонского, с которым он ездил в Индию, - охотно поведал Коллекционер. - Это старинный чемодан, ему уже больше ста лет, но он прекрасно сохранился и выглядит почти как новый.

- Значит, полководец аккуратно пользовался, - вставил Чемодаса. - Великого человека сразу отличишь: у него во всем порядок.

Но Коллекционер пропустил его замечание мимо ушей.

- Человек, которому он сейчас принадлежит, - продолжал он, чрезвычайно довольный, что нашел в Упендре заинтересованного слушателя, - обещал не продавать его никому, кроме меня. Он сказал, что будет ждать сколько угодно, пока я не соберу нужной суммы. Я вижу, вы тоже интересуетесь чемоданами? Жаль, что я сейчас не могу показать вам свою коллекцию.

- А что с ней случилось? - насторожился Упендра.

- К счастью, пока ничего, - сказал Колекционер. - Просто я потерял ключи от чемоданов, но мне их скоро принесут. А пока можно любоваться снаружи, - и он с любовью устремил взгляд на белый чемодан.

22. - Да. Снаружи они великолепны, - сказал Упендра. - Я думаю, это самый выгодный ракурс, когда стоишь вот так, достаточно далеко, да еще на возвышении. Вблизи это воспринимается тяжеловато.

- Я бы так не сказал, - возразил Коллекционер, но, спохватившись, согласился:

- Пожалуй, вы правы. Лучше всего любоваться отсюда, - а про себя подумал:

"Хорошо бы и вовсе не подпускать их к коллекции. Только как бы это устроить?" Упендра внушал ему меньше опасений, а вот на счет Чемодасы он сильно беспокоился. "Странно, что он до сих пор не предложил повзрывать замки на чемоданах. Не стоило вообще упоминать о замках. Это была явная ошибка".

Чемодаса и вправду чуть было не предложил в два счета решить проблему с замками. Просто он вовремя сообразил, что как раз в случае с чемоданами это лишнее, и прикусил язык. Но, невольно залюбовавшись возвышающейся вдали белой громадой, он вдруг почувствовал прилив вдохновения и не удержался, чтобы не поделиться своими идеями:

- А я бы знаете, как сделал? Я бы возвел вокруг Чемоданов художественную ограду. И еще можно снаружи пристроить башенки, а по всему периметру, на достаточном расстоянии, - ров с водой, чтобы было похоже на крепость. Для большей неприступности. Но только я за то, чтобы все работы производить исключительно снаружи!

- Это правильно, - поддержал Упендра. - Зачем нам соваться в чужие чемоданы? Тем более, что это - коллекция.

- Ну, что ж. Снаружи - так снаружи, - согласился обрадованный Коллекционер. - Я не против.

Он рассудил, что препятствовать им он все равно не в состоянии, для этого ему пришлось бы бросить работу и сидеть безвылазно дома. "Но чем больше они будут заняты снаружи, тем меньше им захочется совать свой нос в чемоданы. Так что пускай", - решил он.

К тому же он мысленно уже видел Чемоданы преображенными, в виде прекрасного архитектурного ансамбля, от которого веет стариной и неприступностью. Этот образ как нельзя лучше выражал его меланхолию.

- А здесь, на столе, я поставил бы что-то вроде беседки, - продолжал Чемодаса. - Для наблюдения.

- Что может быть лучше! - мечтательно произнес Упендра, - Вечерами сидеть в беседке, пить чай и любоваться стариной.

- Действительно, что может быть лучше? - согласился Коллекционер. - Сидеть в беседке с видом на Чемоданы, пить чай... Кстати, не пора ли нам перекусить?

- Честно говоря, не отказались бы, - признался Упендра.

И Коллекционер отправился на кухню за чаем и бутербродами.

23. Едва он остался один, как на него вдруг снова нахлынули сомнения. "И чему обрадовался? - начал он укорять сам себя.- Ведь до сих пор так и не выведал, кто они такие. Хуже того: сам, как дурак, зачем-то рассказал о коллекции. Теперь придется все начинать сначала, а насчет чемоданов сказать, что пошутил".

Он наточил поострее сапожный нож, достал из холодильника сыр и уже собирался заняться бутербродами, но вдруг подумал: "А все-таки странно: как они успели все это проделать за такое короткое время? Что-то здесь не то... Что-то во всем этом есть такое..." Неожиданная и ни на чем не основанная догадка пронзила его, словно удар электрического тока. Позабыв о дипломатии, он вскочил, опрокинув табурет, опрометью бросился в комнату и прямо с порога, севшим от нового потрясения голосом спросил:

- Скажите пожалуйста, вы случайно не чемоданные жители?

Чемодаса просиял в радостной улыбке и, без сомнения, закивал бы в ответ, если бы только у него было чем кивать, но, увидев у Коллекционера в руке сапожный нож, оцепенел от ужаса и так и остался стоять с открытым ртом. Упендра же быстро выступив вперед и, заслонив его собой, решительно сказал:

- Нет, разумеется, мы - не чемоданные жители. Как только вам могло такое прийти в голову? Мы - лунные жители.

- Лунные жители? - в один голос переспросили Коллекционер и Чемодаса. Неизвестно, кого из них больше поразило заявление Упендры.

- Да, мы - лунные жители, - твердо сказал Упендра. - Сегодня ночью мы прибыли с Луны. Несите чай, и мы ответим на все ваши вопросы.

И Коллекционер вновь отправился на кухню.

Примечания составителя

Приложение 7. Об уме (выдержки из сочинения неизвестного автора ХХ века)

<...> В основе западной кейсологии лежит представление о том, что ум чемоданного жителя представляет собой не сущность, а свойство, или способность, в равной степени присущее как телу, так и голове, или же, что по своим следствиям значит примерно то же самое, некоторое отношение, или связь между головой и телом. В основе этого представления лежит догмат о том, что (вероятно, по аналогии с жителями поверхности) у чемоданного жителя источником ума является не тело (или не только тело), но (и) голова. Позиция восточной чемологии, на первый взгляд, кажется более экзотичной и трудной для понимания, почему и не разделяется большинством, хотя и стоит гораздо ближе к истине <...> Напомним, что родина чемоданов - не Запад, а Восток, само слово чемодан (zamedan) пришло к нам из персидского. Изучение чемоданов также началось на Востоке и до известного момента проходило в рамках единой традиции.

<...> Именно вопрос об исхождении ума стал причиной расхождения между Востоком и Западом, которое теперь, к сожалению стало уже непреодолимым (разве что Запад согласится признать свои заблуждения, однако надеяться на это не приходится(1)).

Восточные чемологи стоят на том, что ум, будучи одной природы с головой и телом, представляет собой не свойство и не отношение, но сущность того же порядка, что и тело, и голова. Однако, во избежание смешения понятий, по отношению к таким сущностям, как тело, голова и ум, отцы-основатели учения о чемоданах решили использовать греческое слово ипостась, которое, хотя и означает тоже "сущность", но может использоваться и в несколько ином смысле, благодаря тому, что это другое слово. Благодаря этому появилась возможность говорить, что ум чемоданного жителя, будучи по сущности тем же самым, что и голова и тело, представляет собой, наряду с ними, одну из трех ипостасей чемоданного жителя(2). Если бы не опасность недоразумения, связанная с тем, что слово лицо уже используется для обозначения определенной части головы(3), можно было бы сказать, что чемоданный житель, будучи единым по своей сущности, существует и может выступать в трех лицах: в виде тела, головы и ума. Именно этот смысл и призвано выражать слово ипостась.

В целом же отношение между телом, головой и умом таково, что, как и у всех иных живых существ, голова порождается телом, а ум от него исходит. Это ни в коем случае не следует понимать в том смысле, что на каком-то этапе онтогенеза тело существует без головы и без ума. Оба процесса происходят одновременно и одномоментно, а точнее сказать, даже вне всякого времени. Если мы рассмотрим чемоданного жителя в момент рождения, а еще лучше в момент зачатия, то увидим, что он уже заранее наделен и телом, и головой, и умом, хотя и то, и другое, и третье находятся в зачаточном состоянии. Более того, ум известным образом участвует в порождении головы, определяя состав ее содержимого, а исхождение ума, в свою очередь, невозможно себе представить без существования последней, так как в этом случае мы не могли бы сказать, что это "ум чемоданного жителя", а должны были бы вместо этого говорить: "ум тела чемоданного жителя".

С другой стороны, ум ни в коем случае не может исходить от одной лишь головы, как считает некоторая часть кейсологов. Приняв это допущение, мы, вместо безобидного упрощения, получили бы ложную теорию, которая неизбежно привела бы нас к дуализму головы и тела. В самом деле, приняв, что ум исходит только от головы, мы вынуждены были бы, вслед за этой частью кейсологов, допустить, что тело чемоданного жителя является не более чем атавизмом, который отомрет с развитием техники, став ненужной обузой, напрасно потребляющей продовольственные ресурсы. К тому же мы не смогли бы объяснить несомненных фактов, состоящих в том, что временное отсутствие головы не мешает чемоданному жителю узнавать о происходящем, принимать осмысленные решения и даже иногда приводить их в исполнение, а именно в тех случаях, когда это не требует использования находящихся в голове инструменов и участия других лиц.

К не менее абсурдным следствиям приводит допущение исхождения ума равным образом от головы и от тела. Тогда мы либо получаем два различных ума, чего, как мы видим, на самом деле нет, поскольку поведение чемоданного жителя, независимо от того, какой из своих физических частей он представлен, отличается завидной последовательностью, либо приходим к тем же затруднениям, которые вытекает из предыдущего допущения, а именно, если ум с тем же успехом, что и от тела, может исходить из головы, то функции тела легко сводятся к рутинному труду и собственным отправлениям.

Согласно учению чемологии, будучи едиными по своей природе, тело, голова и ум имеют единую волю, источником которой является тело. Голова не может высказывать ничего, что противоречило бы желаниям тела и умному промыслу. Схематизируя истину, можно сказать, что тело принимает решения; голова, используя речь и убеждение, дает им понятийное оформление и тем самым приобретает соделателей, а также предоставляет средства для практической реализации задуманного в виде необходимых инструментов (недаром отцы-основатели, говоря о голове, любили употреблять философское понятие Логос(4) ); ум же промышляет на всех этапах этого процесса, от принятия решения до его претворения в жизнь, участвуя во всех действиях, совершаемых чемоданным жителем.

Конечно, это тоже упрощение, но более безобидное, чем то, к которому прибегают западные специалисты. По крайней мере, оно не вступает в явное противоречие с данными о том, как относятся к затронутому нами вопросу в самих чемоданах. Например, известно, что во все времена и при любых законодателях тело и голова чемоданного жителя обладали равной правоспособностью(5). Если бы голова могла иметь особое мнение или говорить что-то от себя, никто не разрешил бы ей, например, самостоятельно заключать сделки или свидетельствовать в суде. С другой стороны, в случаях, когда использование головы, в силу объективных обстоятельств, невозможно (например, гражданин является инвалидом или имеет незакрытую судимость), нотариус может исходить из его письменного волеизъявления, а суд - использовать письменные показания, которые имеют такую же силу, как и устные. Что же касается требования персонального (то есть целостного) присутствия для подсудимого и членов суда в уголовном процессе, то такое требование существовало не всегда и появилось в процессуальном законодательстве сравнительно недавно, как ответ на участившиеся случаи уклонения от справедливого наказания со стороны осужденных. Поскольку судебные и правоохранительные органы не вправе ни под каким предлогом удерживать колпачок подсудимого, преступнику ничего не стоило сразу же после суда, посредством своих дружков, беспрепятственно получать его и жить припевающи вплоть до истечения срока давности.

Иногда приходится слышать, что норма о персональном присутствии все-таки введена неспроста и "что-нибудь да значит", недаром же ее предпочли, когда существует, казалось бы, такая, более естественная и легко осуществимая альтернатива, как заблаговременное отъятие и удержание головы. Под этим "что-нибудь да значит" подразумевается обычно следующее: поскольку правонарушения совершаются, как правило, не от большого ума, а решение суда выносится в строгом соответствии с законом, то есть в каком-то смысле формально, и значит, тоже особой умственной активности не требует, персональное присутствие пытаются использовать в качестве примера того, что между головой и телом существует более тесная и необходимая связь, чем между ними обоими, с одной стороны, и умом, с другой.

Но те, кто так говорит, исходят из собственных представлений о правосудии. Если бы кто-нибудь в чемоданах и предложил ввести такую меру, как предварительное лишение головы, так сказать "на всякий случай" (дескать, пока там суд да дело, а приговор фактически уже приведен в исполнение), это предложение было бы единодушно и с негодованием отвергнуто как противоречащее принципу презумпции невиновности, который в чемоданном угловном праве играет чрезвычайную роль, наряду с еще некоторыми другими принципами, дающими определенные преимущества обвиняемому. Так, исключительно из благорасположения к подсудимому(6), требование персонального присутствия распространили и на членов суда.

Таково, вкратце, учение восточной чемологии и таковы ее основные расхождения с воззрениями кейсологов, то есть представителей западной традиции описания и изучения чемоданов.

В последнее время в кейсологии все больший вес начинает приобретать направление, представители которого описывают ум в виде какой-то чуть ли мистической силы, при помощи которой чемоданные жители сообщают друг другу свои мысли, а также воздействуют на людей, либо в виде особого эфирного вещества с высокой проникающей способностью, которое при желании может заполнить собой все пространство, как внутреннее, так и внешнее по отношению к чемоданам.

С этими заблуждениями тем труднее бороться, что для их обоснования используются, наряду с очевидным вымыслом, и истинные факты.

То, что ум не имеет физической формы и определенного местоприбывания, столь же верно, как и то, что чемоданные жители способны к безмолвному общению между собой и обладают несомненным талантом привлекать на свою сторону всех, с кем вступают в контакт. Все это, безусловно, так и есть. Вымыслом является лишь то, что чемоданные жители, якобы, могут влиять на нас, не прибегая к помощи речи, на каком угодно расстоянии и даже сквозь чемоданы.

Если бы это было так, то они, прежде всего, не имели бы сейчас стольких врагов и ненавистников.

На самом деле та легкость, с которой они оказывают влияние на людей и приобретают себе друзей, объясняется в первую очередь их энергией, затем - личным обаянием, дружелюбием и способностью убедительно излагать свои мысли, то есть качествами, которые и мы легко могли бы у них перенять, если бы только постарались. Но это не имеет ничего общего с передачей ума в виде какого-то подозрительного вещества, насильственно вливаемого в голову человека (как правило, во время сна), после чего такой человек уже не принадлежит самому себе и слепо выполняет волю Чемоданов(7). Что касается безмолвного общения между собой, то, если бы оно осуществлялось путем непосредственного обмена частями ума, или умами (по типу того, как происходит в чемоданах обмен инструментами), то чемоданные жители в результате такого обмена утрачивали бы свою индивидуальность, чего на самом деле не происходит (на что, кстати, и указывает Чемодаса, говоря, что ум - это не вещь и обмену не подлежит). Сколько бы они ни обменивались между собой суждениями или информацией, каждый из них после такого обмена остается самим собой, полностью сохраняя свою личность и свое гражданское состояние.

Таким образом, при всех описываемых явлениях происходит не переход ума как такового от одного физического субстрата к другому, будь то тело или голова (кому бы она ни принадлежала), но действие ума, который, сам оставаясь неизменным как по своей природе, так и по принадлежности определенному субъекту, осуществляет это действие при помощи энергии, присущей чемоданному жителю в целом.

Иными словами, по отношению к уму должен применяться тот же способ рассуждений, что и по отношению к двум другим ипостасям чемоданного жителя. Когда мы наблюдаем тело за работой, мы не говорим, что работа и есть само тело. Когда мы наблюдаем лицо, произносящее слова, мы не говорим, что произносимые слова и произносящее их лицо - это одно и то же. Равным образом и содержимое головы, которое может не раз меняться на протяжении жизни, никому не придет в голову отождествлять с самой головой. Точно так же несомненные проявления ума, обнаруживаемые чемоданными жителями и в работе, и в суждениях, и в подборе инструментов, и во всей прочей своей деятельности, следует причислять не к самому уму, но к его действиям.

Некоторые уроженцы Поверхности, которым довелось встречаться с чемоданными жителями и завести среди них друзей, рассказывают, что нередко при одной мысли об определенном чемоданном жителе у них возникает "эффект присутствия", то есть ощущение, что этот чемоданный житель находится где-то рядом и даже беседует с ними, отчего они, как правило, испытывают радость. Безусловно, этот эффект следует приписать действию ума, который поистине, как верно и совсем не метафорично выразился Упендра, "витает где желает". Но было бы неверным говорить, по примеру западных мистиков, что в этих случаях ум чемоданного жителя проникает в нас и сливается с нашим собственным умом. Этого не может быть хотя бы уже потому, что наш ум имеет совсем иную природу, поскольку мы - не чемоданные жители.

Из сказанного ясно, что чемоданные жители, точно так же, как и мы, разве что, быть может, несколько позднее и с иной целью, которой нам знать не дано, созданы по образу и подобию Божию, и нет никаких оснований наделять их какими-то сверхъестественными способностями, а уж тем более обвинять в связи с потусторонним миром.

(Источник: не публикуется по просьбе автора, из скромности пожелавшего остаться неизвестным)

НАЗАД, К "СОБИРАТЕЛЮ ЧЕМОДАНОВ"

Примечания составителя к Приложению 7

Приложение 8. О вещах

<...> Вообще замечено, что технические и культурные новинки появляются в Чемоданах примерно в то же время, что и на Поверхности, но пока точно не установлено, происходит ли это чуть раньше, или чуть позднее. Те, кто считает это принципиальным (а таких в настоящее время большинство), разделены на два противостоящих и весьма воинственно настроенных лагеря.

Представители первого лагеря старательно подбирают факты, которые, по их мнению, доказывают, что внутри Чемоданов наука и техника развиваются с отставанием. На основании этого они заключают, что чемоданные жители не способны изобрести ничего нового, а только механически копируют природные вещи, и даже более того, сама природа Чемоданов вторична, поскольку она лишь воспроизводит то, чего мы достигаем благодаря собственным усилиям и свободной воле, которой обитатели чемоданов, в отличие от нас, лишены. Это так называемая "центростремительная" модель взаимодействия двух культур - внутренней и наружной.

Второй лагерь составляют те, кто убежден, что культура чемоданов развивается с опережением. Как и их противники, они аппелируют к достоверным фактам. На основании своих наблюдений представители этого лагеря приходят к выводу о вторичности нашей собственной культуры. К сожалению, когда дело доходит до объяснения того, каким же образом культурные явления переходят из "внутреннего плана" в "наружный план" (согласно их же собственной терминологии), сторонники "центробежной" модели не могут обойтись без привлечения мистических сил.

Обе точки зрения нам представляются одинаково ошибочными, хотя бы уже потому, что их защитники в своих доказательствах ссылаются на две совершенно различные группы фактов: те, кто защищает "центростремительную" модель, старательно игнорируют факты духовной культуры, а их противники, похоже, не знакомы с историей технической мысли.

Наша собственная позиция состоит в том, что две культуры, наружная и внутренняя, развиваются параллельно и совершенно независимо друг от друга, хотя, возможно (по крайней мере, в обозримой исторической перспективе), в одном и том же направлении. Пытаться объяснять наблюдаемые соответствия с точки зрения физической или иной причинности нам кажется, по меньшей мере, бессмысленным, поскольку настоящее взаимодействие этих двух культур началось только в современную эпоху, благодаря изобретению новейших средств связи <...>

( Источник: Философия и социология науки и техники. Сб.ст. М., 2000. С. 126 - 129)

НАЗАД, К "СОБИРАТЕЛЮ ЧЕМОДАНОВ"