Аннотация: Рысь влетела в какой-то двор, притаилась меж деревянным строением и сугробом, дух переводя: ох, и тяжкое это дело, сватовство. Выжить бы...
Райдо Витич
Долг
То ли сон, то ли явь - силуэт существа. Воспаленный мозг уже не отличает быль от небыли.
-- Жить хочешь?
Хочешь, очешь, очешь, ши- шиш, -- смеются стены тумана, плывут в мареве безумства два огонька - то ли свет от свечей - хотя откуда им взяться? - то ли глаза самого дьявола - да и им неоткуда. Не интересна она ни Богу, ни Дьяволу, никому не нужна. И словно вспышка - озаренье: а если? Еще раз, но по-другому, иначе. Все заново, с чистого листа. Не так, как было. И того бы не сделала, и этого, здесь поправила, а здесь исправила. И на главное, на самое важное время потратила. Пусть минуточку, но ее, миг, но не впустую.
Пожалуйста! Мне очень надо!
И словно не сказала - вырвали:
-- Да!
Глава 1
Ходики тикали, кося "глазками" то влево, то вправо. Смешные такие, старые, детские. Им лет с полста, не меньше, а не ломались ни разу.
Откуда она это знает?
А ведь знает. И что лежит на постели в избе, построенной еще при социализме. Что стоит эта изба на отшибе забытой деревеньки почти на краю света, и хозяин ее, молодой еще мужчина, обычный промысловик. В тайгу ходит, зверя бьет, потом пушнину в поселок относит, скупщикам сдает. Напивается не на радостях, а от тоски, от никчемности собственного существования, от понимания, что надо что-то менять, и от нежелания менять что-то в принципе.
Три дня пьет, потом возвращается и снова в тайгу идет, пушнину промышляет, сдает, снова пьет. И так три года. С тех самых пор как тетка его померла, а жена сбежала. Негоже ей здесь было, не любо. Ее в город тянуло, к ярким огням рекламы, зазывным витринам, простоте и праздности жизни. К безделью.
Молодая, красивая, коса до пояса - уверена была: приглянется какому-нибудь богатею, устроит свою жизнь, чтобы гнуться на домашнем подворье с утра до ночи не пришлось, в тридцать лет с ужасом на себя в зеркало не смотреть, в сорок вовсе забыть, что другая жизнь есть, легкая, веселая, красивая. Поздно тогда о ней думать будет, ой, поздно.
И не прогадала - угадала. А что тем мужа подкосила, не беда. Для нее.
Сам не хотел, сам...
Все она знала. И о старике, что давным-давно почил и забыт, только стол, что сам мастерил, от него остался, да и о том никто не помнит. И о женщине, что у печи сидеть любила, спину больную грея, да о сопящем на ней мальчонке помышляла, о дочери своей непутевой, ее кинувшей, о сестре, что племяшку привезла, а о самой ни слуху, ни духу - как вовсе ее не было - сгинула...
Все знала. И о валенках, под лавкой у входной двери валяющихся, и о трещинке в оконной раме, и о погоде на дворе, и о метели, что завтра деревню накроет и три дня никого из домов не выпустит. И что в эту пургу замерзнет человек очень, очень далеко отсюда, почти в трехстах километрах восточнее....
Все знала, про всех.
Кроме себя.
Ни имени, ни возраста, ни места жительства. Ни близких, родных - ни одного образа, ни одного движения души, мысли. Ничего. Будто не было ее, будто только народилась.
В избу ввалился Федор, скинул дрова у печи, стянул с головы шапку. Откинул на лавку и к ней с улыбкой:
-- Ну чего, не забоялась?
Ей ответить, а рот-то нем, губы - неслухи, язык - чужой.
-- Уу... му... у-у...
-- Накась, глянь, что нашел. Потеха тебе какая - никакая будет! -- и шишку ей подает. Обычную кедровую шишку - красавицу. Продрогла она на холоде, заиндевела чуток.
-- Пфу-ф... чхи, -- чихнула от щекотавшего ноздри морозного запаха.
И руку свою увидела, что к шишке потянулась. И ужас одолел:
-- Ма-ааааа!!!
-- Не-езззя так-уук!!! -- всю ночь орала кошка и билась в двери и окно, желая выйти и найти негодника, наказать, порвать острыми коготками и зубами. Только кого - не ведала.
И обессилила, затихла, оказавшись на руках хозяина. Пригрелась. Лежала и слушала его болтовню, все больше понимая, что ничего уже не изменить, но еще не осознавая - почему, и очень желая это понять.
-- Ну, чего ты, чего? Вот глупая. Куда ты? Помрешь ведь. Понимаю, клетка - дом, так нора твоя вовсе - гроб. Не выжить тебе одной-то, мала шибко. Ненавидишь меня, да только зря - боле чем человек сам себя ненавидит - другой не сможет.
Она легонько прикусила его руку, что пыталась погладить меж ушами.
-- Что, легче стало? -- вздохнул. -- Злишься ты на меня. По праву, что говорить. Да только не виновен я. Мать-то твоя меня порвала бы. Тут такое дело - либо ты, либо зверь, другого не дано. Откуда ж было мне знать, что она тебя защищала? Зима ж - выводок окрепший должон быть. А тут на тебе: малявка объявилась. Видно сладилась мать-то твоя по лету, не как все - по весне. Эх, дела-а-а... Ничего, вместе веселей зимовать, пригляжу. Авось ты меня и простишь. А по весне, коль окрепнешь - уйдешь. Все уходят, все проходит...
Тоска мужчины щекотала ноздри кошке совсем как запах недавней шишки.
Где она, кстати?
А-а-а! К ножке стола укатилась?!
Прыжок и лапой по шишке: вон ее, вон вместе с тоской Федора из дому. Прочь!
-- Да хорош тебе ее гонять! -- засмеялся мужчина. -- Вот пойми вас: только спала, а гляди - разыгралась. Ночи мало куролесила? Непоседа ты... А так и буду звать! Ты как - не против?
Он даже сел. И она. Уставились друг на друга, словно только увиделись.
-- Здоровенной ж ты станешь и злой, чую.
Она зевнула, щурясь, улеглась под столом на старые половые доски: запах от них успокаивающий, древнее что-то, приятное в глубинах памяти будит.
-- О, спать опять наладилась! А мне поверь, прикорни и ты, ну, опять по избе скакать наладишься? Ну, иди ко мне, иди. Чего на холоде-то лежать?
По месту на постели рядом с собой похлопал ладонью. Кошка прищуренным глазом глянула и вытянулась, примостив голову на лапы: дурачок какой! Чего ему надобно? И вздохнула тяжко: а ей что надобно? Что она здесь делает?
Мужчина на руки ее поднял, обнял. Сперва зашипела недовольно: чего спать не даешь? Чего пристал? Но притихла и даже когти не выпустила, отвоевывая свободу. Ненужной она показалась. Пока. Потому как тепло от мужчины идет, покой. Зевнула, сдаваясь, и погладить себя разрешила.
-- Спи, Непоседа. Позже я те молока подогрею, покормлю. Молоко доброе, коровка у соседки нашей богата им, а и хозяйка ейная не жадна. Полведра вона тебе отмахнула. Хватит небось на день-то. После еще схожу - не откажет. Серафима Матвеевна и творогу дала - сыта будешь.
Кошка задремала, заурчала, того не ведая: болтай, болтай человек.
-- Ой, батюшки, рысь!! -- вонзился в мозг резкий, неприятный голос. Кошка встрепенулась, уставилась на неведому зверюшку, что на пороге образовалась. А та причитать:
-- Ты ж чего это, Федь, удумал?! Ты не ополоумел часом?! Это ж рысь натуральна! Она и есть! Не, ты глянь, как зыркает! Того гляди порвет...
-- Теть Серафима, она маленькая еще...
-- Как же! У Августы-то пес на подворье с нее! А дикошара-то, глянь, глянь!
Кошка уже кралась к зудящему источнику неприятного звука, чтобы заглушить его.
-- О-ооой, убери ты ее!! -- взвизгнула женщина, к дверям входным отпрянула.
-- Играется она, котенок...
-- Зверь дикий!
Непоседа села, удивленно кося на тетку: кто это зверь дикий? Пришла тут, запах чужой принесла, противный, старческий да мышиный, а еще визжит как полоумная. Кошек что ли не видела?
Да ну, с тобой связываться, -- под стол ушла и прилегла, не спуская внимательных глаз с женщины.
-- Ой, Федя, все чудить тебе! -- осела на лавку Серафима, ладонь к груди приложила, сердце унимая. -- Меня ж чуть инфаркция не хватила. Фу, ты, Боже ж мой! Это ты для энтой зверины молоко клянчил? Ой, Федя! Съест она тебя! Это ж как ума хватило таку зверюгу в дом волочь?!
-- Перестаньте, тетя Серафима. У вас вон Васька живет, ничего...
-- Сравнил! -- хлопнула себя по колену тетка. -- Кота замшелого и рысуху матерую.
-- До матерой ей еще не одно ведро молока хлебать. Не мог я ее кинуть, жалко. Мать-то заломить пришлось - кинулась.
-- А ты глядь - приплод у ей и домой его тягать, да? Сердобольный, что скажешь.
-- Пущай живет. И ей хорошо, и мне не скучно.
-- Лучше б тогда бабу завел каку-никаку.
-- Нужен я кому больно, -- отмахнулся мужчина.
Рысь уши навострила, чутко приглядываясь к хозяину: мнения-то он о себе вовсе никакого. С чего вдруг? Все вроде при нем: руки, ноги, голова.
-- А ты спрашивал? Оно, конечно, рыску из лесу притащить проще, чем своей судьбой заняться. Вот, мужики! Ну, диву даюсь, что ж вас все в разны стороны воловодит?
-- Теть Фим, вы чего хотели-то? -- перебил ее Федор, не желая слушать нравоучения.
-- А-а! Елки-моталки, совсем ты меня зверюгой своей подкосил, из памяти все вынул. Я ж к тебе за патронами. Давеча сунулась - два пыжа всего. А Михеич в Кедрачевку собрался, брат у него занедужил. Идти надобно, а тайга, сам знаешь, место особое.
-- Понял, понял. Дам патроны, есть у меня, -- поднялся.
Рысь за ним: точно ополоумел с этой теткой! Пурга, дурень, намечается - какая Кедрачевка к лешему, какие патроны?!
Как рыкнула, так Серафиму вовсе к лавке приморозило, а Федор подпрыгнул от неожиданности.
-- Вот глянь! -- только и смогла в сторону кошки пальцем ткнуть женщина.
-- Да так чего-то, -- отмахнулся мужчина и к шкафчику у входа потянулся. Непоседа, не долго думая, за штанину его схватила, зарычала громче, угрожающе: оставь свой арсенал, недотепа! Куда снаряжаешь деда, знаешь? Ладно у бабы ума нет, но ты-то куда?!
-- Ой, Боженьки мои!! -- завыла тетка, перепугавшись. Федор удивленно на Непоседу уставился, позабыв про коробку с патронами:
-- Ты чего это?
Ща, скажу! -- утробно рыкнула и тягать мужчину от шкафчика. Тот ногой брыкнул, пытаясь животину стряхнуть. Куда там - мала зверюга, а хватка матери своей подстать.
Осел на лавку, удивленно таращась на кошку:
-- Ты чё хочешь-то?
Сидишь и сиди. Нечего куда не просят лезть! -- постановила та взглядом, выпустив штанину. И рот открыла, спасаясь от вкуса ткани: гадость какая! Ты их когда последний раз стирал?!
Тетка икнула душевно, придерживая огромную грудь ладонью. Мужчина щетину на щеке поскреб, соображая что к чему. Встал, снова к шкафу потянулся.
Нет, ну дурак что ли?! -- возмутилась рысь, звонко мяукнув, и понимая, что повторить подвиг дегустации брюк не сможет, прыгнула на Федора, отправляя его к стене.
-- А-аааа!!! -- взвыла тетка и тюкать.
Мужчина же у стены стоять остался, щербленные временем бревна разглядывая от недоумения.
Непоседа чихнула от острого запаха Серафиминого страха, что по комнатушке как вихрь промчался, и осела у дверей: а вот приди еще, "умница", я те патронов-то отсыплю!
Ч-ха-а!!
Пфу, ты.
-- Ну, ты даешь, -- протянул Федор оседая на лавку. -- Серафима что ли не понравилась? Ну, прямо невестка со свекровью схлестнулась. Только я при чем?
Ни при чем уже! Есть-то дашь или разговорами насытимся? -- подошла, на задние лапы встала, передними ему в колени упираясь: так ты можешь болтать, я ж не против слушать, только поесть дай. Одно другому не мешает, честно, честно, -- замурчала, щурясь: молоко, говорил, есть? И где оно? Где?
Чего мне нежности твои? -- возмутилась та было, но только уши прижала и забыла, чего хотела: ласковая рука-то, приятно, когда гладит.
-- Мала ты еще, дитя прямо... Молоко-то будешь? -- улыбнулся.
Молодец, догадался, -- глаз приоткрыла.
-- Ну, пошли, забияка.
Встал, из крынки в миску налил, перед рысью поставил.
Чего это? -- закружила та. Запах знатный, а отчего? Как взять-то?
Нос сунула, а жидкость в ноздри попала, все очарование портя.
Издеваешься?! -- уставилась на мужчину кошка, отфыркиваясь, облизнулась.
А вкусно!
И давай вокруг миски кружить, пытаясь еще попробовать да не искупаться.
Федор засмеялся:
-- Глупышка!
Сам такой! -- рыкнула и сообразила, как лучше молока отведать: лапами мису зажала, чтобы та не ездила да жидкость не проливала, и осторожно, не касаясь поверхности молока шерстью морды, язычком давай цеплять.
А ничего, ничего. Неудобно, жуть, конечно. Но ничего, ничего, -- урчала, вылакивая молоко. Быстро оно закончилось. Непоседа разочарованно вздохнула и давай пустую посудину по полу гонять, намекая Федору: добавки дай, не жадничай.
Догадался, еще налил.
Уважаю, -- зыркнула на него кошка.
Все до капли вылизала и заснула прямо головой в миске. А чего? Если еще нальет, Непоседа о том сразу узнает и добавку не пропустит.
-- Не скучно мне с тобой будет, -- усмехнулся мужчина. Попытался посудину отобрать и тут же по руке получил.
Не балуй! М-моеу!
-- Ладно, шут с тобой, спи в миске, коль по нраву.
Вот и правильно, вот и молодец. Небось сама с усами, разберусь.
Глава 2
Запуржило.
Федор валенки чинил, а Непоседа на столе сидела, в окно глядела. Шибко зло вьюга играла, ветрище в стекло бился, сосны скрипели, где-то ставень бился и далеко, глубоко в подполе мышь шебуршала.
Ахти на нее -- зевнула.
И фигуру во дворе приметила. Никак опять гостей в дом несет?
Двери схлопали и в комнату ввалился щуплый мужичок в тулупе на гиганта. Затоптался, отряхиваясь.
А то в сенях не судьба была? -- недобро уставилась на него кошка, но даже позы не поменяла, только голову повернула.
-- Здорово, Семен Михайлович, -- встрепенулся тот, валенок в сторону убирая. --Проходи.
-- Ага, -- носом шмыгнул и из-под полы здоровенную бутыль с мутной жидкостью извлек. -- С гостинцем я. Спасибочки сказать.
-- За что это? -- удивился, но не шибко: какая разница за что пить, если есть что?
-- Так ты ж патроны не дал - я не пошел. А тут пурга. Вот ушел бы и сгинул.
Верно, -- чуть подобрел взгляд Непоседы.
-- Так я что? -- чуть растерялся Федор.
-- Спаситель мой, вота как обернулось. За то и выпить с тобой хочу благодарственную.
-- Ну, это... Может, так посидим? Чего повод выдумывать?
-- Тоже верно! -- порадовался Михеич, тулуп скинул, шапку с головы стянул и к столу. И замер - рысь, наконец, узрел:
-- От - ты, кочерыжка ядрена! А мне Сима про рысь баила, да я отмахнулся - чего выдумала. А оно правда, значит?
-- Правда, -- подтвердил Федор, водружая на стол с краю, чтобы питомицу свою не беспокоить, кружки да тарелки с огурцами солеными и хлебом.
И все? А молоко? -- уставилась на него кошка.
-- Сима-то сказывала, дикая она шибко, -- с острасткой кося на зверя, поерзал мужчина. Федор плечами пожал: кому как. И бутыль откупорил, разлил муть по кружкам.
У Непоседы враз шерсть дыбком встала, кисточки на ушах растопырились: пить, значит, удумали?! Гадость эту пахучую?! А молока мне нет?! Ла-адно!
Мужчины только кружки взяли, как кошка лапой бутыль на пол скинула. Та рухнула и обдала Непоседу противным запахом да резким звоном.
-- Вот мать честна! -- крякнул Михеич, с тоской глядя на разлитое спиртное. -- Нет, ну кому скажи!
Федор залпом содержимое кружки в рот закинул и на Непоседу уставился:
-- Сдается мне, Михеич, что не котенка я в дом привел, -- протянул.
-- Да уж, что творит, что творит, -- сокрушаясь по потерянному, поддакнул мужчина, выпил, что досталось, и в огурец вгрызся.
Непоседа прищурилась на него и лениво со стола спрыгнула. Лапами передернула, гордо прошагав мимо стекол и лужи со специфическим запахом. На постели растянулась, на мужчин поглядывая.
-- О, взгляд! Ни дать, ни взять - женка ревнивая!
-- Кошка, что с нее взять?
-- А не скажи. У любого зверя, как у человека, свой характер есть.
Федор задумчиво на питомицу уставился:
-- А ведь не я патроны тетке не дал - она мне их ей достать не дала, -- кивнул на кошку.
-- Да что ты?! -- старик с сомнением губы пожевал, изучая зверя, потом на хозяина и рукой махнул. -- Чепуха.
-- Может быть, -- протянул Федя. Подумал и в другую комнату пошел.
Рысь насторожилась: зачем это? Чего придумал? -- за ним на разведку потопала. За занавес нырнула и узрела схрон в сундуке, которому век, не меньше. Добрый был сундук, дубовый, пах морилкой и насекомыми, а этот запах любые другие насмерть убивал. Потому, дом исследуя, Непоседа к нему особого внимания не проявила. А зря. Битком он бутылками набит был.
Ты что это, пить удумал? -- закружила вокруг мужчины, уши предостерегающе прижимая, скалиться начала.
Федор замер с бутылкой, моргнул и словно мамане родной повинился:
-- Одну ж всего, чего ты?
Ага. Потом вторую, следом все остальные. Там и в поселок сбегать не поленишься за добавкой. Делов-то: десять километров. А что пурга - ровно. Оно ж трезвому - опасно, а пьяному и в берлогу к медведю в покер перекинуться - легко, -- рыкнула.
-- Отстань! -- разозлился Федор, почувствовав как холодком по коже страх перед детенышем неразумным пробежал. И кому скажи - не зверя боится, того, что он творит. Ведь ни дать - ни взять - человек. -- Чего пристала? -- спросил осипло. -- За мать мстишь, что ли? Так винился уже: выбора у меня не было, пойми ты, зверюга глупая. Я ж тебя в дом принес, не оставил. Сгинула бы. Совесть-то имей...
И дошло с кем разговаривает, кому и что объясняет. Вздохнул, крышкой сундука хлопнул, к Михеичу пошел.
Не дошел - рысь под ноги кинулась, сшибая мужчину. Рухнул, бутылку выронил. Покатилась та к ногам гостя, что огурцом чуть не подавился от ужаса. Еще бы, второй раз на его глазах спиртное губят. И кто - кошка какая-то!
Рысь к бутылке, лапой прочь за порог гнать, а Михеич тяп ту и к груди прижал, защищая от погибели:
-- Не балуй!
Ты мне? -- осела, обалдев, рысь.
Федор поднялся, сграбастал кошку и в сенки отнес, запер двери в комнаты: охладись.
Перенести подобное унижение она не могла: закрутило ее от обиды. Заметалась по сенкам, встречные предметы переворачивая, и давай доски дверные когтями драть да орать - жаловаться и упрекать:
Как же ты можешь? Что тебе дрянь эта? Сопьешься, дурак, жизнь под откос пустишь! Ты ж человек - умнее зверя должен быть! Плохо тебе - сразу за бутылку. Это дело? Слабак! А мне что прикажешь? Мне за что схватиться? Ты вон в доме своем, при руках, при ногах, с головой да речью, а у меня лапы неуклюжие, не речь - ор, и дома нет, и друзей, и вообще, кто я - не ведаю. Думаешь легко так жить?! Я ж ничего не могу, ничего.
Несправедливо!!
И обида до слез: чего я о тебе радею? Что ты сдался мне? Ну и пей, ну и губи себя! А я здесь останусь, с голоду помру, с холоду, мыши загрызут... Боюсь я темноты в замкнутом пространстве - слышишь ты, у меня эта, как ее, клаустрофобия!
Совесть-то есть?! Всего лишил, теперь жизни лишаешь?!
Если б я знала: зачем я, если б знала, кто меня в это тело вдел, если б говорить могла - я б как ты жизнь под хвост-то не пускала. За что ты так со мной? За что с собой?
Что ж ты делаешь, человек?!!
-- Эк, заходится-то, -- сказал отчего-то шепотом Михеич.
Мужчины застыли с кружками в руках, забыв напрочь, зачем их взяли. Кошка уже не выла - кошка плакала, да жалобно так, что ребенок малый. Мурашки по коже невольно пошли у мужчин, озноб обоих охватил.
-- Впервой слышу, чтобы так-то рысуха жалилась. Как разбирает-то ее.
Федор не выдержал, кружку о стол грохнул и в сенки пошел. Рысь на руки взял:
-- Ну, что ж ты, елы? Ребятенок прямо. Вот досталось мне с тобой нянчиться.
-- Да уж, -- поддакнул Семен Михайлович. -- Это она к спиртному неприученная, вота и возмущается. Не по нраву, знать, запах. Знавал я такое. У мово брательника пес - Антиспирт кличут. Так тот на дух энту отраву не переносит, шибче твоей рысухи концерту дает. А здоровен! Запри его как твою, ага, двери вынесет. Было, на меня кинулся, бутылку под полой учуял и ну меня прочь толкать со двора. А сильнющ! Вота как бывает. А еще говорят: не разумно зверье-то. Э-э, враки то. Шибче иного человека соображают.
Федор вздыхал, старика слушая, и Непоседу гладил, успокаивая. Нехорошо ему было, вину чувствовал, а разобраться - за что? Мать кошки убил - так не он ее, она б его. Жизнь такая. Выпить с хорошим человеком решил - а чего нет? Что ж ему под дудку рыси теперь плясать? Не нравится ей, видишь ли, запах спирта, нежная какая, глянь ты!
Ох, встрял!
Да что ж делать теперь? Куда денешься? Не кинешь же животное.
-- Терпеть придется, -- протянул. Непоседа ему в локоть носом уткнулась, засопела, успокаиваясь.
-- Эть, глянь! Будто поняла!
-- Сдается, правду, поняла. А вот как - это уж, поди, и наука не скажет.
-- Точно, точно. Богу то только и ведомо.
-- Эх, Михеич, коли Богу что ведомо было, он бы руку мою придержал и спас мать для детеныша.
-- У него свои задумки на кажну тварь.
-- И на нас с тобой? Ерунда то. Кому мы нужны. Я может потому еще Непоседу взял, что сам без мамки жил. Не помню ее совсем, и вроде из головы выкини: кинула ж, как кутенка, тетке вон, и сбежала. От дитя собственного сбежала. Сколь лет - не вспоминает. Знать друг друга не знаем. Разобраться - ладно то? Богу надобно? Зачем так жестоко? К чему? Ведь мать, сердце болеть должно, а выходит, ничего подобного. У меня только болит, то обидой, то желанием свидеться гложет. Вот обижаюсь, а свидься - все простил бы. Пацаном вовсе тяжко было, все думал: приедет, обнимет, заберет. Как ни есть - а мать. Все ждал ее, за околицу бегал... Толку?
-- К чему сердце рвать? Гони ты эти мысли, Федор, ни к чему они тебе. Есть такие бабы, что хуже аспидов. Кукушки, едино слово. Тьфу на них. А Глафира, тетка твоя покойная, царствие ей небесное, доброй женщиной была, переживательной. Завсегда помочь готовая. А тоже - не повезло.
Рысь голову подняла, замерла: что-то было в разговоре мужчин неприятное, больное.
-- Степан ее сгинул, дочь непутевой оказалась, сестра, мать-то твоя, тоже - перекати поле. Один ты только ее радовал, а больше, выходило, никого у нее. И твою мать я помню - смешливая девчонка росла, озорная. И вроде правильная, а на те: в город съехала, и ни слуху, ни духу. Раз и была - тебя привезла. Помню еще, Глафира Серафиму-то уверяла, мол, Томка на месяц всего парня и оставила, тебя то есть, мол, хил шибко, окрепнуть надобно. А сказка то. Я сразу смекнул - не вертается. Подкинула кукушка птенца и ну из гнезда. Да чего сейчас-то ворошить?
-- Мать она и есть мать, -- с печалью сказал Федор, кошку по голове погладил. -- Чтобы ни было, сколько бы лет ни минуло, а все одно, ест и обида, и жаль. Где вот она сейчас? Жива ли? Братья, сестры у меня есть? Племяшки? Почему тогда не видимся, не знаемся? Чем я виноват, почему меня откинули? Ведь родная мать откинула.
-- Так то не в себе вину ищи - в ней, -- бутылку взял, с опаской на рысь поглядывая. Налить в кружку Федору хотел, но кошка оскалилась, и мужчина мигом передумал - себе плеснул.
-- Будем. Значит за тетку твою, покойницу, чтоб, значит, мир праху ее и царствие небесное, -- и выпил, спеша, пока рысь не вмешалась.
-- Фыр-р! -- только и услышал от нее. И то ладно. Хуже могло быть.
Не понимал он, что рыси до него ровно, как она не понимала, почему до Федора - нет. Ведь взять - что ей человек? Одинок, бестолков, охотник и пьянь. А жаль мучает.
Фу, ты! -- лапу на руку Федора положила, чтобы не вздумал за кружкой тянуться. Хочет сосед водку пить - его дело - не твое. Понял? -- глянула.
Тот внимания на нее не обратил, но к водке не тянулся. Хотя чуяла рысь - хочет к Михеичу присоединиться, но держится. И не страх то, не отвращение к спиртному, а нечто ни ему, ни кошке непонятное.
Старик водку не спеша приговорил, о том, этом посудачил и откланялся, пообещав Непоседе гостинец принести в следующий раз.
Иди, иди, без гостинца твоего обойдусь, -- проводила его взглядом кошка. На стол запрыгнула, во двор поглядывая, на фигуру от избы удаляющуюся. А Федор со стола убрал, молока рыси налил, да тушенки банку открыл: кушай. И за валенки опять принялся. Прочь вечер.
Глава 3
Ночь холодная, пурга злая все в окна влезть норовила. Рысь ее гоняла, сон хозяина охраняя, и притомилась, у печи легла, раздумывая: чего ей человек покоя не дает? Ведь свои дела есть, свои проблемы.
Тут из-за печи старичок вышел, пузко лохматое впятив. Хлопнулся рядом с кошкой, ножки - спички вытянув и ручонки тонкие на животе сцепив, изрек горделиво:
-- Новенькая, что ль? Дружить будем али как?
Домовой, -- вздохнула.
-- Ну, он и чаво?
-- Ничаво!
-- Огрызаться, да?
-- Вообще, ты хуже наказание заработал.
-- Это чего вдруг?! -- возмутился старичок, потеряв свою горделивость.
-- Почто за хозяином не смотришь? Чем занимаешься? Чего он один да неприкаян? Пьет опять же. Жены нет, детей нет. Живет на отшибе бирюком.
-- Сам захотел!
-- Ты недосмотрел!
-- Ругаться станем? -- чуть осел домовой, примирительно шерстку разгладил и в глаза - бусинки ласки напустил.
-- Что ругаться? -- подумав, согласилась рысь. -- Лучше миром поживем да хозяину дружно поможем.
-- Дело, -- кивнул. За ушком почесал и на рысь покосился. -- Ты это, мышей-то погонишь?
-- Не-а, нужны они мне, время на них тратить. Кота позови, пускай он их гоняет.
-- Ленива ты.
-- Не по чину.
-- А! Ну... -- оглядел шикарный окрас и согласился. -- Королевна, ага. Надолго к нам задуло?
-- Пока никуда не спешу.
-- Некуда.
-- Не твое дело.
-- Как же: в моем доме, небось, устроилась.
-- В твоем да не твоем. Ты мне зубы не заговаривай, говори план: как хозяину помочь.
-- А нету плану.
-- Фу, ты! И кой прок от тебя?
-- А от тебя? Разлеглась тут, права качает!
-- А ну, ша!! -- рыкнула, приподнимаясь. Домовой уши прижал, голову в плечики вжал и вдвое меньше размером стал:
-- Ладно-ть, -- ручонками замахал. -- Не серчай. Я по планам слаб, чего скрывать. Ты свой предложи. А то чуть - шипеть. Больно нервная ты.
-- Не раздражай. Я еще погляжу, как ты с обязанностями справляешься!
-- Ай, что деиться! Вы гляньте - погляньте! -- запричитал домовой, вскочив. -- Какая-то кошка пришлая мне права качать вздумала! А ну по усам! А ну взашей со двора-то!
-- Цить! Ща-ас сам двинеш-шшся!! -- уши прижала, готовая на него прыгнуть.
-- Все - молчу! -- руки выставил, тон до минимума снизив.
-- То-то, -- облизнулась. -- Значится так: мышей гнать соседского Ваську заставь, с ихним домовым сговорись или еще что придумай - твое дело. А мое отныне - судьбу хозяйскую устроить. О том радеть буду. Ясно?
-- Да ясно, ясно, -- вздохнул. -- И чего Феденька злюку таку приветил? Вот жили ж спокойно, нет, надобно было что ни попадя в дом приволочь!
-- Оскорбил, что ли? Ты, шишка лохматая, много на себя не бери, а то живо со двора спроважу! И хватит мне тута разглагольствовать! Ишь, разленился, разбарствовался! Почто в доме скупо да холодно? Почто тоска да одиночество сеть сплели?! Кто за то в ответе?! Ты, лохматушка пузатая! Довел дом до точки, а еще туда же, господаря изображать! А ну, геть трудиться!
-- И пауков выведи! -- рыкнула ему в спину. -- Гляди: прослежу!
-- Нет, что деиться?! -- всплеснул тот ручонками, мигом паутины из углов комнаты выметая. -- Всяка тварь пришлая мной командовать будет!... Еже ли б не Федя, сроду не слушал тебя!
-- Ай, не лги. Сам притомился в разоре-то жить.
Домовой вздохнул, нехотя признавая:
-- Твоя правда. Да что я один-то?
-- Вот и не один уже. Значит, справимся.
-- Ага. Только веры у меня тебе нет. Хитры вы, кошкины дети.
-- Не хитрее народца дивьего.
-- Гляди ты, чё знаем! -- передернул плечиками и пальцами щелкнул в сторону огня в печи - тот шибче заиграл, теплее стало чуть, уютнее.
-- Во-во, работай, -- зевнула рысь, укладываясь. -- И я поработаю, -- глаза закрыла.