Райдо Витич : другие произведения.

Скиф 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава 8

   Глава 8
  
   Максим так и не смог уснуть. Его маяло. Он то ложился, то вставал, то бродил по квартире, то вновь ложился, вводя Макса в тоску и тревогу. Пес ходил за ним хвостиком и преданно заглядывал в глаза. Единственный друг, единственный, кому он мог верить и доверять после жесткого урока своих "друзей". Но это он, а что сталось с Варей?
   Мужчина сел и уставился с опаской на обложку тетради. Несмело открыл ее и, подкурив сигарету, продолжил чтение.
  
   "Ночь с Томом, показавшаяся мне вечность, на деле оказалась эпизодом, что очень быстро превратился в кадр, один из многих в жизни. Слишком много дел и впечатлений навалилось следом. Они быстро вымели из головы ненужное, замыли и затерли то, что было, и я не то? что забыла - такое не забудешь, но отодвинула и воспринимала Тома и ту ночь, как нечто произошедшее мало не со мной, но и очень давно, в другой жизни. Да, именно так: история другого человека в другой жизни. Словно прочитанная история. Словно очень паршивая, и потому перечитывать не хотелось - хотелось забыть, вычеркнуть и никогда не возвращаться к ней.
   В тот же день, когда я вернулась с дачи, позвонила Наине Федоровне, чтобы та поднимала врачей. На следующий - была в больнице и ждала вместе с женщиной перевозки Димы. Именно тогда, увидев его впервые за долгие дни переживаний, и забылось, каким образом достались деньги на его лечение, ушли все сомнения и муки совести, отравляющие душу.
   Дима выглядел постаревшим лет на десять, худым, желто-серым и отечным. Он ничего не говорил, смотрел с тоской и будто понимая, каков стал, стеснялся, отворачивался и уворачивался от меня. И было невыносимо жалко его, и слезы сами просились наружу. Я с трудом сдерживалась и то и дело отдергивала себя: нельзя плакать, нельзя. Не сейчас. Не нужно, чтобы Дима видел. Ему будет больно.
   Наина же Федоровна плакала не стесняясь и все причитала, как по покойнику, чего я перенести не могла да и Дима тоже. Он морщился, осуждающе поглядывая на мать.
   Мы сопроводили его в клинику, а на следующий день я поехала туда одна и долго просидела у постели, с тоской поглядывая на капельницы и аппараты вокруг любимого. Он силился улыбнуться, смотрел то жарко, то с печалью, но мольба не высказанная, появившаяся еще в машине скорой помощи, не оставляла его взгляд.
   -- Только не бросай, -- сказал перед уходом, схватив меня за руку, словно так возможно было удержать.
   -- Никогда, -- заверила его, поцеловав в лоб. -- Я люблю тебя.
   И это было искренне. Искренне с его стороны и с моей.
   Он нуждался во мне, а я в нем.
   Я еще не понимала, что цеплялась за фантом, что меня уже не было, как никогда не было Димы и его любви.
   Все это были пустыми словами, списанными у кого-то из классиков, как и те поэмы, что он писал мне, были переписаны под копирку и высланы веером не только Варваре, но и десятку Оль, Кать, Тань, Ларис...
   И одного я так и не могу понять - за что, что Варя сделала не так?"
   Макс нахмурился - девочка опять начала путаться с "я" на "она", пытаясь откреститься от своей прошлой жизни и тех моментов, что вылила на бумагу.
   И стянул рубашку - стало душно. Но душила не одежда - подозрение.
  
   "Дни шли и жизнь налаживалась. Дима шел на поправку и Варя понемногу направила свое внимание на учебу. Приближалась сессия. Ее нужно было сдать, а для этого наверстать упущенное. Теперь к Диме она ездила реже, на время, уступив свидания с ним его матери.
   В один из дней, полный забегов по учебе, чистке "хвостов", она вышла из техникума и увидела знакомый "ровер", знакомого мужчину. Том стоял у машины с огромным изысканным букетом роз.
   -- Привет, -- протянул с улыбкой и сунул ей букет в руки.
   -- Зачем?
   -- Хотелось, -- пожал плечами.
   Зачем он приехал? Варя не понимала. Им нечего было сказать друг другу, и по ее разумению, не зачем было встречаться. Каждый получил, что желал и повода для дальнейших свиданий не было. Во всяком случае, она их точно не хотела. Дима шел на поправку и ей не нужны были неприятности, слухи, сплетни. Появятся и тогда вопрос возникнет, который пока не задавали - откуда деньги взяла. Что она ответит? Нашла? Кто в это поверит?
   -- Прокатимся? -- открыл дверцу Том.
   -- Извини, не до этого. Сессия скоро.
   -- Понимаю. Поэтому не тревожил. Но час-то уделишь? Пообедаем.
   Он был настойчив, и Варя опять уступила, не зная как корректно отказаться. Села в машину:
   -- Только час.
   Не убудет. От учебы уже пухла голова, и переключиться на, что-нибудь другое было бы не лишним.
   -- Скоро получишь диплом?
   -- Через полтора месяца.
   -- Молодой специалист, -- улыбнулся, поцеловал Варе руку. -- Та ночь...
   -- Не надо, -- отдернула к неудовольствию Тома, но он смолчал. Завел мотор, выехал на проспект.
   -- Куда подашься после окончания? -- решил перевести разговор на другую тему.
   -- Знакомая мамы предлагает к ним в дедсад.
   -- Что там делать?
   -- Работать.
   -- Это не работа, -- головой качнул.
   -- Другой все равно нет. Искать - море времени уйдет, да и кому я нужна? Молодых специалистов пруд пруди. А всем нужен профессионал с опытом работы. Поработаю в дедсаду, появится опыт, потом можно будет что-то лучше искать.
   -- Я могу помочь. Как тебе должность бухгалтера в фирме "Алькор". Пока рядовым, потом главбухом. Через полгодика.
   Варя притихла - заманчиво. Кто не знал "Алькор" - огромную сеть маркетов? Зарплата там и у рядового - Варе не снилось.
   -- Боюсь, не справлюсь, -- вздохнула. Ответственность слишком большая.
   -- Тогда "Сибирь".
   -- Банк?
   Ничего себе! Было бы здорово.
   -- Да.
   -- Серьезно?
   -- Я похож на шутника?
   -- Нет, но... Кто меня возьмет?
   -- Возьмут. Причем хоть завтра.
   -- Даже без диплома?
   -- Даже.
   Ясно - он похлопочет.
   Заманчиво, но что-то мешало Варе сказать сразу "да".
   -- Ты имеешь к нему отношение?
   Том кивнул, сдержав улыбку: прямое, как и к "Алькору". Правда, фирмой управлял Джерри, а он был соучредителем, с банком же наоборот.
   Варя задумалась: чревато. Самое лучшее больше никогда не встречаться с Томом, не видеть его, не знать, только так можно вычеркнуть из памяти все, что связанно с той ночью, и просто жить. Но не получиться, если Том будет появляться, а будет, если устроит Варю в банк, если имеет к нему отношение.
   Но отказываться? Поступит ей еще такое предложение? Получится устроиться на хорошее место самостоятельно?
   -- Я подумаю.
   Том заулыбался:
   -- Думай, время терпит.
   -- Сессию нужно сдать, диплом получить.
   -- Я понимаю. Телефон мой запиши и как надумаешь или просто поболтать захочешь, прокатиться - звони. Записывай.
   Как это получалось у него - настойчиво, а вроде, между прочим. Варя достала телефон и под пристальным взглядом вбила номер Тома, но вместо имени поставила лишь букву "т".
   Мужчина припарковался, но не у ресторана, а у здания гостиницы "Азия".
   -- Нужно забрать кое-какие документы, -- ответил на вопросительный взгляд девушки. -- Вместе сходим?
   Она не заподозрила криминала, и даже тогда, когда Том, обняв ее, вошел в холл и взял ключи на ресепшене, у нее не закралась крамольная мысль. И пристального взгляда невзрачной поломойки, она тоже не заметила - Варя думала о своем, о предложении Тома на счет работы. Она пыталась придумать, как бы согласиться, получить должность, но при этом обойти мужчину, сделать так, чтобы они не встретились. Бухгалтер в детском саду - не выход. Дима идет на поправку, но уже сейчас ясно, что до выздоровления далеко и понадобиться еще немало денег, чтобы поставить его на ноги. А где их взять? Хорошая зарплата была бы кстати, а хорошо платят на хороших местах. Банк одно из них.
   Лифт плавно поднялся на третий этаж. Том завел Варю в номер и закрыл дверь. Только тут девушка поняла, что что-то не так - номер был абсолютно пуст, зато посередине стояла двуспальная кровать.
   Том обнял Варю со спины и начал целовать в ушко, подталкивая ее к постели:
   -- Я соскучился. Не поверишь, как вспомню тебя, трясти, как пацана начинает.
   -- Я не хочу, -- испугалась Варя, вывернуться попыталась, но мужчина чем-то пугал ее да и держал крепко.
   -- Захочешь. Ты ведь еще ничего в этом не понимаешь...
   -- Не хочу...
   -- Варюша, -- обдал горячим шепотом, ладонь на грудь легла, пронзая как током тело девушки. Оттолкнуть, закричать, вырваться? Что это даст? Он разозлиться и неизвестно что будет. Зоя предупреждала, что Том способен на крайности. Страшно. А если он ей неприятности устроит, до Димы как-то о той ночи слухи дойдут? Если раскричится, выбежит, может так и случиться - встретит кого-нибудь, пристанут, что случилось. Что объяснит? С Тома как с гуся вода, понятно, а ей как?
   Том, постанывая, ей в губы впился, сарафан стянул, кофточку начал расстегивать, убирая руки, что пытались ему помешать. И Варя поняла - ей с ним не справиться. Да и страшно, до паники страшно поперек пойти. Растерялась, разволновалась - мысли в разбег, тело не слушается, сердце бьется как у мышки загнанной кошкой в угол.
   А Том словно не замечает ничего - раздел, на постель уложил. Пока от своей одежды освобождался, Варя сбежать попыталась, да куда там - сгреб, как Стенька Разин княжну, смял, к себе прижал, вдавливая в матрац, руки по телу шарят, трясет всего. Варю саму колотило - увернуться бы. Неужели снова через то же проходить?
   И закричала, почувствовав, как он входит. Опять боль накрыла. Том ладонью рот ей накрыл:
   -- Тише Варюша. Тесная ты, видимо не сломал до конца. Потерпи.
   Варя в ужасе на него смотрела. Понемногу боль отступила, и стало всего лишь неприятно, но вполне терпимо. Только вот мерзко до одури...
   "Как закончится, близко к Тому не подойду", -- подумала, сжав зубы.
   Он лег рядом, обнял, прижав к себе и, улыбался, поглаживая ее ладонью:
   -- Девочка моя, натерпелась. Теперь уже точно все. Не бойся - прошло.
   "И больше не будет!"
   Ошиблась.
   Мужчина поговорил, пару веселых историй рассказал, из которых Варя ничего не поняла - в пол уха слушала, мечтая смыться из номера поскорее. И вновь полез. Томно Взял уже без боли, медленно - еле перетерпела.
   "Теперь все", -- подумала и опять ошиблась. Том до ночи ее не отпускал, как с ума сошел - брал и брал. Варя уже себя не чувствовала, как он наконец одеваться начал.
   Вывел ее в ночь, поцеловал в ухо, обняв у крыльца гостиницы:
   -- А ты все молчишь, Варюша. Почувствовала что-нибудь, хорошо было?
   Варя глаза, куда деть не знала. Связалась же! Какой черт ее дернул? Как теперь от ненужного ухажера отделаться? Прямо сказать - смелости не хватит. Бегать только остается.
   Том ее в машину усадил:
   -- В ресторан?
   -- Домой, -- попросила. -- Мама потеряет.
   -- Да, да. И учить надо? Я понимаю, -- разомлел, добрый стал. От благих чувств к девушке даже в глазах пощипывало. -- Хорошая ты, сладкая, -- ладонями лицо обхватил, в губы чмокнул. Никак отпустить ее не мог. Послать всех и все к чертям, Варюшу в охапку и куда-нибудь подальше от цивилизации, чтобы только он и она на всем обозримом просторе. -- Сессия, да, -- оторвался насилу. Минут пять сидел в сомнениях: а может, правда, к черту его дела, ее сессию?
   И завел мотор, вздохнув:
   -- Поехали.
   Она не хотела, чтобы он знал, где она живет. Не дай бог кто их вместе увидит. На строгую маму сослалась, только чтобы подальше от дома ее высадил, но Том, как оглох.
   -- До дома малыш, до самого подъезда. Мало ли что? Шанропы всякой кругом - море. А мне, что с тобой случись, себя корить? Нет.
   И доставил до подъезда. Но не отпустил, все мял, наплевав что вырвается.
   -- Время много! -- не выдержала Варя.
   -- Да? -- в глаза ей посмотрел, а руки хоть бы на грамм объятья ослабили. -- Завтра до скольки науками маяться будешь?
   -- Не знаю, как получиться.
   -- Но в два свободна?
   -- В два? Должна, а что?
   -- К "Азии" подходи, меня подожди. Я быстро дела улажу и прилечу.
   -- Нет...
   -- Да, Варюша. Я ждать буду. Дела - к черту. Полвторого я в холле буду сидеть.
   -- Том...
   -- Костя меня зовут, Варюша. В два, завтра. А хочешь, к техникуму подъеду или сюда?
   -- Нет, -- испугалась. Ума хватит, а у них что в "шараге", что во дворе языки острые, мелят, что в голову взбредет. Таким манером точно беды не обобраться.
   -- Тогда в два, в "Азии". Придешь? -- полез опять целоваться. Варя насилу вырвалась:
   -- Да, да!
   Выскочила из машины, и нестись как ошпаренная.
  
   Мать у порога встретила, руки в бока, взгляд, что ракетная установка:
   -- И где шляемся?
   -- К Диме ездила, -- солгала.
   -- Автобус сломался?
   -- Нет. Я на семичасовом уехала.
   -- Ох, Варька, смотри у меня, -- пригрозила пальцем и, развернувшись в кухню двинулась. Девушка дух перевела - пронесло вроде. И тут же замерла, представив, что будет, если Том к ним ввалится, если она завтра к нему не придет. А ведь явиться - сумасшедший. Напористый сильно. Вот пристал.
   Откажи, опять же - работа аукнется, а деньги еще ох, как понадобятся. Но встретятся они с Томом и опять?! Это уже измена Диме. Не нужно ей не других женихов, ни неприятностей. И как быть?
   -- Чего мечтаешь? Улетела опять в страну иллюзий, Золушка ты наша? -- смерила ее подозрительным взглядом Жанна.
   -- Тебе-то что?
   -- Пройти не даешь, -- отодвинула бесцеремонно, кроссовки начала обувать.
   -- Ты куда это?
   -- Туда это, -- скривилась. -- Не в Слобду, не переживай.
   Дверью хлопнула.
   -- Мам, Жанна ушла!
   -- Куда? Ох, я ей задам! Это что вы творите, гулены?! -- завелась мать и как обычно максимальная доза ее нравоучений сродных безудержному вою собаки, досталось Варе.
   Та поспешила переодеться и лечь спать.
   Мать погудела и утихла. Через час вернулась Жанна и концерт начался по-новой, только выло теперь два голоса. Но на Жанну где сядешь, там и вокзал. Ей слово скажи - она очередь в ответ выпустит. Поэтому быстро угомонились, а заснули быстрей Вари.
   Не спалось той, маялось. Казалось все время, что Том продолжает обнимать. Он словно под кожу к ней проник и даже после расставания остался рядом, в ней, продолжая ласкать, целовать, шептать. Варя уже в душ сходила, а толку нет. Как вспомнит, что завтра он явиться - страшно делается. Понятно, зачем в гостиницу зовет, а ей не хочется. И страшно всего: его, взглядов людских, себя, будущего, Димы, матери своей и его. Откажи Тому - неизвестно что выдумает, сделает, а пойди - опять возьмет и покатится. Так недалеко от разлуки с Димой. А ей его терять никак нельзя. Как она без него, как она сможет на него смотреть после всего? Но не пойди к Тому и тот может каверзу ей устроить, а еще хуже - Диме. Может, и нет, но кто его знает? Поручиться Варя ни за что не могла.
  
   Утром решила, что раз сходит - поговорит с Томом объяснит мягко, что он ей конечно нравиться, но у нее жених есть и все что происходит - не правильно. Он же взрослый человек, должен понять.
   Но в номере поняла - зря надеялась. Том ей слова сказать не дал. Заслюнявил, губы обсасывал так, что онемели, измял как голодный и отпустил лишь глубокой ночью, хотя из гостиницы они вечером уехали. Но он завез ее в какой-то тупик и пристал в машине. Пока не насытился, не отпустил. Варя же противиться ему и раньше не могла, а после вовсе даже не думала. Страх ее брал и жалость к нему. Шептал он такое, что девушка поняла, почему он прилип к ней. А ведь она так же к Диме. И выходило, что образовался треугольник, в котором она Диму любит, она его, а ее Том. Впервые такое с ней было и что делать, понятия не имела. Запутывалась Варя.
   И не расскажешь никому, ни с кем не посоветуешься, что делать.
   Одного любила, другого жалела и боялась.
   Том сильный, умный, жесткий - парализует любое желание, подавляет. Как смерч неуправляем. Ему только его воля, куда Варе против идти.
   Дима мягкий, славный, понимающий, но слабый, ему помощь Варина нужна, забота, любовь ее.
   Отодвинуть бы Тома, да жалко и страшно, а Диму бросить и мысли нет.
   В три ночи в квартиру зашла и тут же от матери затрещину получила:
   -- Шляешься, шалава?! Жених из гроба, а ты налево?!
   -- Мам!
   -- Еще раз в эту пору явишься, выгоню! Димке твоему позвоню, расскажу, чем невестушка его занимается!
   -- Мама перестань!
   -- Ты мне покричи на мать! Ишь, вымахала, заневестилась! Ни стыда, ни совести нет! И ведь врет, бесстыжая не краснея!
   -- Да в чем я вру-то?!
   -- Ты мать за кого держишь?! Думаешь, про шашни твои не знаю?! Я все знаю! Я тут с ума схожу - куда она подевалась?! Всех обзвонила, а мне подружка твоя - хахаль у нее объявился! Я тебе дам хахалей, я тебя так уму-разуму научу, век на задницу не сядешь!
   -- Нет у меня никого...
   -- Еще скажи, в библиотеке до трех ночи сидела! Совсем мать за дуру держишь!
   Как ночью "пилить" начала, так и утром не закончила.
   Варя решила от нее и Тома в Слобду сбежать, но через Любу. Узнать хотелось, что она матери и зачем наговорила. Больше-то некому.
   Передачу любимому собрала и бегом из дома, пока в материнские нотации Жана свой ехидный голос не вплела.
  
   Глава 9
  
   Выловила Любу из толпы жаждущих знаний, в сторону забора толкнула:
   -- Ты чего, Косицина? Офонарела?
   -- Я?! Это ты с какой радости моей матери про меня гадости напела?
   -- Ничего я ей не пела, -- руку с плеча скинула.
   -- Тогда откуда она про ухажеров бредит?
   -- Твоя мать, ты и разбирайся.
   -- Люба, ты ведь подруга мне, зачем же подставляешь?
   -- Подруга? -- скривилась. -- Зойка тебе подруга, а я так, погулять вышла. Ты когда мне последний раз звонила? Когда мы с тобой, кроме как на парах виделись? Плевала ты на меня, а почему должна иначе относиться?
   -- Ты же знаешь, что у меня с Димой...
   -- Дима?! Видела я твоего "Диму" на крутой тачке. Подцепила богатого дяденьку, жизнь свою устраиваешь, а на старых друзей наплевала. "Своя рубашка ближе к телу", главное устроилась, а у остальных хоть трава не расти. "Подруга"! Все Косицина, отвали, опаздываю. Вон твоя подружка идет, с ней говори, -- кивнула в сторону Зои и ушла.
   Мир рушился, а я не понимала...
   Нет, не я - она...
   Федорова Косициной помахала, заулыбалась:
   -- Как дела?
   -- Нормально, -- буркнула и поспешила вперед нее в аудиторию.
   Девушке очень тон и взгляд Вари не понравился, пренебрежение в нем почудилось.
   "Загордилась? Деловая стала. Благодетелей своих забыла. Думаешь Томик как стена от всех бед? Он-то стена, только кто тебя, сучку неблагодарную, с ним познакомил? Кто помог? Знать не хочешь, нос воротишь? Подожди, я тебе вспомню. Надо было кинуть тебя, а я дурочка, пожалела. Ну, ничего, я тебе еще напомню с кем и как разговаривать надо".
  
   На перемене между парами Варя опять с Любой поговорить хотела, но та дулась и всем видом показывала, что нет Косициной ни в помещении, ни на свете. А тут еще Зоя прицепилась:
   -- Поговорить надо.
   В туалет завела, сигаретку прикурила, окинув девушку нехорошим взглядом:
   -- С Томиком встречаешься?
   -- Нет.
   -- Да, я точно знаю. Ты видно чего-то недопонимаешь, Косицина. Я тебе его по -дружески на ночь презентовала, он мой друг, улавливаешь?
   -- Нет.
   -- Козу тупую из себя не строй, -- посоветовала, холода во взгляд нагоняя. -- Томик туз с немереными возможностями. Он мой, ты его на себя перетягиваешь. Что это значит? Нет, я понимаю, денежки, устройство на хорошую работу, масса входов выходов, знакомства с денежными и нужными мужичками - какая идиотка от этого откажется? Все верно, одно не так - ты мне дорогу перебегаешь. Эта поляна моя была, а ты меня с нее гонишь. И это твоя благодарность за то, что я фактически твою жизнь устроила? Не по-человечьи, Косицина.
   -- Зоя, мне не нужен Том. Он сам лезет.
   -- Не нужен был бы - послала. Ты ему лапшу на уши вешай, а мне не надо. И под дурочку не коси, стоит тут умом сирую изображает. Короче, Косицина, хочешь полюбовно: сто тысяч и по бывшей дружбе так и быть, прощу тебя. Нет? Война. Ты меня знаешь, я свое так просто не отдам. Раскрою Томику твою чудесную натуру. Про жениха -то он знает? Нет? Ха, так и думала. И жених о нем ни сном не духом? А я их столкну. Повеселимся? Не знаю, как Димочка твой, но Томик собственник, твоего в порошок сотрет и тебя прицепом.
   Варя испугалась.
   -- Не надо.
   -- Тогда гони бабки и месяц он твой.
   -- У меня нет таких денег...
   -- У Томика есть. Раскрути, -- беспечно пожала плечами.
   -- Зоя, подожди. Не умею я и не хочу. Том не нужен мне, он сам мне прохода не дает. Да забери ты его, я только спасибо скажу.
   -- Опять об услуге просишь? Ладно, я не обидчивая, но "благодарность" твою помня, за просто так стараться не стану. Пятьдесят и так и быть, помогу с Томом расстаться.
   -- Зоя, где я тебе такие деньги возьму? Почему платить должна? Если он твой, так и забери!
   -- Ты его на себя тянула, от меня отодвинула и хочешь, чтобы я снова к нему пошла? Ты совсем дура или меня за дуру принимаешь?
   -- Что такого?...
   -- Пошлет он меня!... Здесь тонко действовать надо, а это хлопоты, расходы, риск опять же. Томик мужичек неоднозначный, сложный. Тут себе на голову проблем сыскать, как нечего делать. Мне оно надо?
   -- Что же делать?
   -- Думай, Косицина. Три варианта предложила. Как бабки будут, начну действовать, а нет - третий вариант, -- качнулась к лицу девушки. -- Только не дай тебе бог, со мной воевать. Я ж тебя мымру так облагодетельствую - до конца жизни помнить будешь.
   Окурок откинула и вышла.
   Варя так и осталась в сортире стоять.
   Положение складывалось незавидное. То что Зое ничего не стоит всех в известность и сделке поставить, Варя не сомневалась. Только подумать о том - нервный озноб образуется. Конец же, всему конец. Воевать же она ни с ней, ни с кем-то еще не собиралась. Выходило, что ей опять нужно деньги искать, оптимально - пятьдесят, чтобы Зоя своего Тома забрала и у Косициной наконец тревог и хлопот убавилось. Том уйдет - Зоя перестанет цепляться, а Люба дуться, мать успокоится, будет меньше шансов Диме что-то узнать. Все нормализуется, уладиться, вернется жизнь в старую колею.
   Только где деньги взять?
   У Вари голова кругом шла - опять и снова - деньги. Такое чувство, что они единственная цель, двигатель прогресса. Единственная сила, единственная значимость, единственный идол. Есть они у тебя - трудностей не знаешь, нет - так и будешь по жизни от купюры к купюре крутиться. И не жить, а бегать от проблемы к проблеме.
   Но ведь это не правильно.
   Однако где оно, то, что правильно?
   Варя с сожалением поняла, что от Тома ей не сбежать и к Диме опять не попасть. Пока проблему с Зоей не решит, даже мечтать о чем-то не стоит. А не решит - погубит Федорова ее.
   Опять будущее девушке призрачным показалось.
  
   Выхода не было. В Слобду Варя не поехала, скрепя сердце потащилась опять в "Азию".
   Тому до Вариного состояния, как и проблем, дела не было. Он одержим ею стал и на уме одно. Как вошла, в губы впился, в объятьях стиснул.
   Девушка же все думала, как с ним поговорить, слова подбирала и боялась, чтобы язык не подвел и от стыда она не сгорела, когда просить у него денег будет. А больше не у кого.
   К вечеру, когда разомлевший Том ее в ресторан повез, Варя несмело и неумело завела разговор, издалека заходя, запинаясь.
   Мужчина сразу понял, что она хочет, заулыбался, руку ей сжал, прерывая:
   -- Не парься. Скажи сколько надо? Пятьдесят хватит?
   -- Да, -- пискнула и притихла, боясь доброту судьбы спугнуть.
   Пока на удивление фортило: Том мало ей без всяких трудностей нужную сумму выдал, так и домой рано привез.
  
   Утром, дождавшись ухода матери на работу, а Жанны в школу, она Зое позвонила:
   -- Деньги у меня.
   -- Уже? А все прибеднялась - раскручивать не умею.
   Варя ее замечание пропустила. Одно девушкой двигало: быстрее бы вся эта история закончилась.
   -- Приезжай и забирай.
   -- Ладно, я не гордая. Только к тебе мне не по дороге ехать.
   -- А мне к тебе. У меня автобус через час.
   -- К женишку? Договорились: через час на автовокзале встретимся. До встречи, лапа моя.
   Зоя повесила трубку и прикусила ноготок, с прищуром на себя в зеркало поглядывая: худо дело-то. Эту козу, Косицину срочно надо отодвигать, а то и правда, конкурентка ей на шею станет. Деревня деревней, а смотри ты, из самого Пожарского полтинник за вечер вытянула. А поднатореет, что будет? Нет, скидывать ее надо. Однозначно.
   -- В Слобду, говоришь? К жениху? Угу.
   Улыбнулась своему отражению. Взяла тушь, телефон, набрала номер Тома и, подправляя реснички, заворковала в трубку о яром и негасимом желании свидиться. По делу, естественно, по делу.
  
   Варя деньги отдала и порадовалась:
   -- Все теперь.
   -- Угу, -- сунула в рот жвачку Зоя и на выход из салона кивнула. -- Топай.
   Та и выпорхнула, блаженная, счастливая, что быстро и легко проблема разрешилась и теперь точно все, теперь только Дима. Его выпишут, она получит диплом, потом свадьба, семья, все как у всех. Жизнь, самая обычная, но в том и прелесть.
   Если б Варя видела, каким взглядом ее проводила Федорова - улыбаться бы перестала.
  
   Дима в кресле у окна сидел. Выглядел сносно, и Варя защебетала, радуясь, что дело идет на поправку. Парень слушал ее, но девушке казалось, что не слышит. Было что-то чужое, отстраненное в его взгляде.
   -- Что с тобой? -- забеспокоилась.
   -- Ничего.
   -- Но я же вижу.
   -- Что?
   -- Смотришь на меня странно. И вообще, другой какой-то.
   -- Обычный. Редко приходишь, вот чужим и кажусь.
   Прозвучало это с укором и Варя, присев перед любимым на корточки, заглянула ему в глаза:
   -- Дима, ну, ты что? Ты же знаешь, сессия скоро.
   -- Станешь дипломированным специалистом, устроишься в какой-нибудь банк и пошлешь меня на фиг.
   -- Дим, что ты такое говоришь? -- сжала его руки. -- Я люблю тебя и не брошу. Я очень, очень люблю тебя.
   Он явно не верил и она не могла понять почему. Взгляд был больной, изучающий, тоскливый. Дима будто прощался с ней, и тем пугал.
   -- Тебе хуже?
   -- Нет, лучше.
   -- Тогда что, в чем дело?
   -- Бросишь ты меня, права мать. Красивая, умная - зачем тебе инвалид? А ведь я инвалид, Варя.
   -- Ерунду говоришь! Кого ты слушаешь?
   -- Мать. Она плохого не пожелает, не скажет.
   -- Может быть, но на счет меня она не права. Я люблю тебя, люблю любого. Мне все равно инвалид ты или...
   -- Вот! -- дернулся парень, отвернулся. И Варя сообразила, что сказала, попыталась исправить:
   -- Я не к тому, что мне совсем все равно. Конечно же я хочу, чтобы ты был здоровым. И будешь, будешь, Дима! Выправиться, наладиться...
   -- Ты даже не понимаешь, что это невозможно.
   -- Почему? Тебе лучше...
   -- Улучшение, не значит выздоровление.
   -- Люди выздоравливают. Мало ли что бывает? Любые сложности можно преодолеть. В конце концов, без ног, рук живут и не считают себя инвалидами. А ты с чего записался? Подумаешь, отравление...
   -- Я так и знал! -- Диму развернуло к Варе. -- Обвинять будешь? В чем? Что ты знаешь?
   -- Дима...
   -- Да, я отравился, а ты бы вовсе умерла! Ты знаешь, как это, служить...
   -- Дима, другие служат...
   -- Я не другие!
   -- Нет, конечно...
   -- Ты знаешь, как там было? Да, все, все были против меня! Но я не слабак - я выдержал! Почти. Да, я сорвался в последний момент, но ты не смеешь меня упрекать, ты не была там!
   -- Дима, я ни в чем тебя не упрекаю...
   -- Тогда презираешь...
   -- Нет!
   -- Я не травился. Так получилось.
   -- Да какое это имеет значение?! Это было и прошло! Забудь!
   Дима с сожалением посмотрел на Варю, скривился и отвернулся.
   -- Черт бы побрал того врача, что ляпнул тебе. Он не имел права, он должен был соблюдать конфиденциальность. Но кто выполняет, что должен? -- сжал кулак от злости. -- Так всегда и везде - одно на бумаге, другое на деле. Ненавижу.
   -- Забудь, Дима. Это прошлое, не нужно тащить его в будущее. Забудь, вычеркни, -- погладила его руку, успокаивая. Парень передернул плечами, помолчал и покосился на девушку. В ее глазах не было укора, но сочувствие, что сквозило во взгляде, было Дмитрию хуже упреков. Он неуверенно провел по волосам девушки и вздохнул:
   -- Только не жалей меня.
   -- Жалеют слабых, а ты сильный.
   Дима приободрился.
   -- Минутная слабость ничего не значит.
   -- Ничего.
   Он обнял ее голову, уткнувшись носом в макушку:
   -- Ты правда так считаешь?
   -- Да.
   -- И не бросишь меня?
   -- Нет. Я очень люблю тебя. Ты не представляешь, какой это ужас, узнать, что твой любимый тяжело болен. Мне казалось, я умираю вместе с тобой, -- призналась ему шепотом. Слезы невольные гостьи навернулись на глаза, руки сжали руки парня. -- Мне легче самой умереть, чем тебя потерять. Я готова на что угодно, только бы ты жил.
   -- Я люблю тебя. Мне так страшно, что потеряю тебя. Лежу ночью и думаю, а если ты уйдешь? Что я буду делать? Как я без тебя?
   -- Я не уйду, Димочка, я с тобой. У нас все будет хорошо, поверь. Сейчас временные трудности. У кого их не бывает?
   -- Мы выдержим?
   -- Конечно, ведь нас двое.
   Он верил и не верил. Зачем он ей такой? Как они будут жить потом, если она видела его слабым, знает что из-за чего произошло? Как она будет смотреть на него потом? Сегодня не упрекает, а где гарантия, что завтра не начнет? Все переменчиво, а женщины вовсе как флюгер - сегодня в твою сторону смотрит, а завтра отвернулся.
   Варя здоровая, потому ей не понять больного.
   Варя красивая и умная - ей не понять того, кого всю жизнь считали уродцем и слабаком.
   Сегодня она с ним, сейчас, но будет ли завтра? А ведь не будет. Поймет рано или поздно какая она и посмотрит на него, сравнит, и начнет давить, упрекать, попрекать. Превратит в закомплексованного идиота.
   Нет, права мать - не пара она ему. Чревато.
   И старшина прав, говоря "любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда". Рядом с Варей Дима постоянно будет ощущать себя ущербным, будет помнить, что она видела его в самые неприглядные моменты жизни, будет знать, что она знает его тонкие стороны, его секрет. Будет видеть в глазах насмешку, даже когда ее нет, будет слышать в голосе обвинение, даже когда его не будет. Его минутная слабость встанет меж ними как стена, тот постыдный поступок будет напоминать о себе всю оставшуюся жизнь, потому что Варя знает о нем и будет с Димой. И он будет смотреть на нее, красивую, статную, успешную, и как в отражении кривого зеркала, а видеть себя, хилого, некчемного. Жизнь превратиться в муку, в сплошную цепь унижений, и кто знает, не сорвется ли Дима снова, не выдержав этого?
   Нет, он не хочет проходить снова, что прошел в армии. Как не хочется обратного, но ему придется искать другую жену - невзрачную, такую, что бы рядом с ней он идеалом казался, чтобы не он, она его оттеняла, в рот заглядывала и четко понимала - она никто и ничто без него. Чтобы он ей Богом стал, а не Сатиром. С Варей того не получится.
   Но как тяжело расставаться с мечтой!
   Вот же она, его, вроде бы искренне влюблена. И такая красивая, такая утонченная, чистая, ласковая, понимающая! Как отдать, как отпустить? А не отойди - она уйдет, и тогда во сто крат больнее будет. А не уйдет - он, в конце концов, все равно уйдет, не сможет забыть, каким она его видела. Или она уйдет - поймет какая она, какой он и бросит Диму. Или гулять начнет. Что хуже?
   Мария Ивановна, соседка, матери сказала, будто видела Варю в гостинице, где уборщицей работает. Не одну видела - с мужчиной, с виду - богачом. "Димка ваш, рядом не стоял".
   Померещилось ли соседке - Варю не спросишь - страшно. И смысла нет - солжет, а и правду скажет - все равно Дима будет думать, что солгала. А кто бы признался? И выходит, что они еще не женаты, а недомолвки уже есть, как возможно и "рога" у новобрачного. Нужна ему гулящая жена? Нужна ложь? Даже сейчас смотрит невинно, говорит про любовь, а Дима не верит. Какая же семья без веры?
   Если врет - какой же он дурак, что верит! Как грязно с ее стороны убеждать инвалида в любви, поддерживать и... обманывать! Вдуматься, получается, что надежды на Варю вовсе нет. Только он приболел - она в сторону, на красивую жизнь повелась, к деньгам потянулась. Красота всегда продажна.
   Нет, не пара они. Не станет он "рога" носить, не желает дурачком обманутым себя чувствовать. И своим делиться ни с кем не собирается.
   Что было - мечта. Пусть мечтой и остается. Жизнь и иллюзия совместимы лишь в детстве, когда желания просты и реальны, хоть и кажутся чем-то из ряда вон. Пора взрослеть. Во взрослой жизни добрый Дед Мороз не подарит наивному мальчику машину - ему на нее самому зарабатывать придется, а потом на ту, что попросит у мифа уже его сын. И нужно думать о том, соответственно жизнь устраивать.
   Красивая жена престижно, самолюбию бальзам, но на миг. Однако плата за этот миг слишком велика.
   Дима подумал о Марине, медсестре, что оказывала ему знаки внимания. Нравился он ей - факт, да он не сильно к ней благоволил, разве что в рамках необходимости - все -таки персонал, послабления в режиме через нее, процедуры, да и от скуки и тоски спасение. Тараторка та, но и все достоинство. Лицом не вышла, фигура подкачала и возраст - Диму лет на пять старше.
   С другой стороны - старше, значит умнее. А что страшненькая - тоже плюс, от наростов супружеских на голове, страховка. Кто на такую позарится? А боготворить такая будет до конца жизни - нашелся-таки ее принц. Почему бы Диме им не стать? Кстати, что-то там Марина про своих родителей говорила: то ли стоматологи, то ли гинекологи, но врачи - точно. Еще один плюс - зятю пригодятся их связи. Надо бы побольше у Марины узнать: где да как живет. А Варю гнать из сердца, гнать. Детство то, оно кончилось.
   Но вида девушке не подал. С Мариной еще ничего не ясно, а чтобы рвать с Варей нужно "запасной аэродром" иметь, чтобы наверняка "сесть", а не пролететь и остаться у разбитого корыта в полном одиночестве. Он больше не "неудачник" и никогда им не станет!
   К тому же, что отказывать себе в радости? Имеет он права как инвалид? Имеет!
   И обнимал Варю, целовал, в любви клялся.
   И она верила.
   Почему она верила?!
  
   Макс закрыл тетрадь, понимая, что больше не может читать историю крупной подставы, предательства и лжи.
   Лег спать, но даже во сне видел продолжение истории. Ему снился Том и Зойка Федорова...
  
   Глава 10
  
   Том выглядел довольным и сытым как мартовский кот. Он закидывал в рот орешки и щурясь от удовольствия жевал их с огромным аппетитом. Зоя бы запустила руку в пакетик с жареным арахисом и тоже полакомилась, но знала, что подобные вольности с Пожарским не пройдут. И вздохнула.
   -- Что вздыхаешь? -- ухмыльнулся Том. -- Говори, что хотела и двигай. Дела у меня.
   А "дела" на лице написаны - томная лень и довольство.
   "Сейчас я тебе настроение подпорчу", -- подумала девушка. Вытащила невзначай из сумки конверт с деньгами, на обозрение мужчины выставила, только тогда сигареты достала, подкурила одну.
   Том жевать перестал на мгновенье - на конверт уставился, и опять в окно автомобиля, будто не увидел, ничего не понял. Правда лицо безмятежность потеряло и голос груб стал:
   -- Что хотела?
   -- Предупредить. Я знаю ты на Варваре подвис конкретно.
   -- Тебе что за печаль?
   -- Мне ничего, -- плечиком пожала. -- Пока. Но как у тебя печаль появиться - мне достаться может. Начнешь: почему не сказала, да отчего молчала.
   -- Чего "молчала"? Что крутишь?
   -- Я о Варе, Томик. Вижу, что понесло тебя от нее, кабы еще жениться не надумал.
   -- А и надумаю -- тебе что? Боишься, на свадьбу не приглашу? -- усмехнулся, окинув девушку неприятным взглядом.
   -- Боюсь дурачком себя выставишь.
   Пожарский смял пакет с недоеденным арахисом и выкинул в окно авто:
   -- Или выкладывай, что у тебя или вали, -- отрезал.
   -- Не злись, Томик, скажу. Варенька твоя на два фронта работает. Мне баксы отстегнула, чтобы я о том молчала. Терпеть она тебя не может и знать не хочет, но деньги твои очень нужны. Для другого хахаля, нищего, как студент...
   -- Врешь! -- рыкнул, схватил Зою за ворот блузки. В глаза глянул и выпустил. Помолчали и Федорова ему на колени конверт положила:
   -- Тут деньги.
   -- Знаю, -- глянул вскользь. Как не хотелось признавать, а факты сами за себя говорили - Костя лично в этот конверт Варе доллары вкладывал, в руки ей отдал. И если лжет змея - Зойка, то как же к ней конверт попал?
   -- Полтинник мне отстегнула, только чтобы молчала.
   Вот зачем ей деньги нужны были!
   Том нехорошо улыбнулся. Потер подбородок, сигарету подкурил.
   Эк крутанула судьба - вчера "орел" был, сегодня "решка".
   Размечтался дурак о кренделях небесных, "Снегурочку" сляпал, а та его за его же баксы.
   -- "Ты моя Снегурочка, а я твой Дед Мороз", -- пропел, усмехаясь.
   Впрочем, Зойке верить - себя не уважать. Какой жених к чертям? А что деньги? Ну, деньги. Понять Варю можно - молодая, неопытная, а Том на нее как голодный лев накинулся - компенсация должна быть? Испугал, наверное, напором своим. Она же еще не понимает, что от страсти порой так голову сносит, что себя не помнишь, и тем более по неопытности своей, не догадывается, наверное, что действует на Тома как "виагра". Только подумает тот о ней - в груди жар и мурашки пробирают. Колотить, как пацана начинает.
   Зарекался уже - поспокойнее. Куда там! Увидит ее и все заново, а клятвы - на фиг. Какой клятвы? Друзей, дела - туда же. Одно, одна на уме - Варюша. Всем нутром прикипел, до того сбрендил - кольцо с "брюликом" прикупил, предложение сделать решил.
   И сделает. Точка.
   -- Все? -- развернулся к Зое. Та по взгляду поняла - не проняло. И испугалась - не опоздала ли? Неужели настолько змея Варька Томика за интерес взяла, что тому на все почихать стало? Тогда зря она Варьку в оборот взяла, наоборот - надо с ней срочно отношения налаживать. Пожарский не последний человек в городе, к тому же друг Джерри, а тот Зою к себе устроить обещал. Настроит Варька Тома против, тот Джерри скажет и привет доходное место.
   -- Ты не жениться часом, надумал? -- улыбнулась через силу. Том конверт ей на колени кинул:
   -- Не твоего ума дело. Каждому свое.
   Откупается, -- поняла. Щедро - не то слово. Чтобы Костя Пожарский с барского плеча полтинник как "заткнись и не отсвечивай" кинул - не бывалое дело. Видно правда Варька для него светом в оконце стала. Ну, змея! И почему ей все, а Зое ничего? Кто Зоя и кто Варька?! Вот помогла дуре на свою погибель!
   -- Может быть, Томик, только жених у Вари уже есть и это не ты, -- протянула осторожно.
   -- Слышал уже. Еще что выдумаешь?
   -- Не веришь? А ты съезди в Слобду. Она как раз сейчас там, у него в клинике. С почками у него ах. Димочка. Его она любит, а с тобой спит, чтобы его обеспечить.
   Костю перевернуло. От одной мысли, что его чистая, наивная, невинная Варюша с каким-то инвалидом милуется, его на каракатицу меняет - каленым железом пронзила, душу вывернула. И не верить бы Зойке - той солгать, как два файла переслать, но конверт злополучный на ее коленях лежит и слова подтверждает.
   -- Значит, заплатила, чтобы молчала? -- зубами скрипнул все не веря, но уже и веря.
   -- Точно, Томик. Жених ее на поправку пошел и ты не в лузу. Дело к свадьбе двигается, а тут ты со своим пылом. Нужно это? Нет, конечно.
   -- Его значит, выбрала, -- протянул.
   -- Его.
   Том думал минуту. Сгреб конверт с колен Зои и дверцу открыл:
   -- Проваливай.
   Девушка понять не успела, как на улице оказалась, машина с места по газам дала.
   Одно Зою порадовало - вздернуло Тома. Держись теперь Косицина. Пожарский за себя и за Федорову спросит, и платить за все грехи человечества заставит.
   Девушка улыбнулась и, закинув облегченную сумочку на плечо, поцокала каблучками в сторону своей машины. Варька с возу - Зойке легче.
  
   Том шел по трассе на Слобду.
   Горячку пороть он не собирался, но выяснить хотел и не потом - сейчас. Мысль, что его мечта оказалась очередной пустышкой - убивала. Он ведь поверил, на седьмом небе от счастья был - досталось все же, побаловала судьба! А оно вон как обернулось. Стоило поверить, стоило осторожность потерять, как под дых получил.
   Почему она про жениха не сказала?
   Зачем к нему ездит? Чем они там занимаются?
   Да ясно чем!
   Это не насмешка над Томом - пощечина! Его с каким-то инвалидом обманывать! Его!
   Он тоже хорош, знал ведь - все бабы суки, веры им нет и быть не может. Они ж как кошки - кто погладит, тому и мурлыкают. Но Варя?! Варенька!
   Слова ему не сказала - почему?
   Играла.
   С ним, с Томом какая-то девчонка играла, как кошка с мышкой. Мышка играла с кошкой! Развела, обманула, раздавила!
   А если нет ничего?
   Нет, Зойка лгать на эту тему не станет, Тому не станет. Знает - тот ее в порошок сотрет.
   Выходит - правда, и эта милая наивная девочка, Варенька, всего лишь мираж, иллюзия которую он придумал. Его выдумка, которая на деле обычная, расчетливая подстилка!
   Он со всей душой, а она смеялась на ним! Его же деньгами Зойке платила, чтобы Том, как какой-то шкаф с ее дороги отодвинулся!
   Шкаф он для нее! Бесчувственная игрушка!
   Ну, нет, Варенька, ошиблась ты.
   -- Со мной не играют.
  
   Клинику найти было не сложно, но войти в здание и начать поиски, чтобы убедиться - невозможно. Пожарский как к креслу прирос - вылезти не мог, пошевелиться себя заставить. В душе черти бушевали, такой банзай устроили, что тошно было.
   До вечера в машине просидел, сигареты все искурил и все теплилась в нем надежда - обманула Зойка. Понятно, поплатиться за то, но он даже готов был ей простить - лишь бы действительно она обманывала, а не Варенька. Зойка - гюрза и того не скрывает. Конечно, особого уважения она не вызывает, но лучше уж самой собой быть, чем в одежды святой невинности рядиться, будучи сукой, куда хлещи Зойки.
  
   Около семи вечера Том увидел Варю.
   Она как ни в чем не бывало вышла из клиники и, не заметив его "ровер" пошла на остановку.
   Сомнений у Пожарского не осталось - его надували, им играли, на него наплевали, его обманывали.
   Он хотел подъехать к девушке, затащить в машину и хорошо поколотить, а потом выкинуть на трассе, но это было бы слишком мягко и просто. За ту невинность, что она изображала, за ту мечту, что она попрала, за те планы, что она порушила, она была достойна большего. И она заплатит.
   Никому Костя так не верил, как ей, ни к кому так не относился. И за всю доброту получил грязь. Он хотел поднять Варю, а она его окунула.
   Простить такое, а тем более забыть, было невозможно.
   В тот вечер Том напился так, как давно не напивался. И, наверное, кого-нибудь убил бы или расколотил ресторан в дребезге, если бы не верные друзья, что разделили с ним его горе и разочарование, горечь обиды. Они и помогли составить план мести. И он как нельзя устраивал Тома.
   Не хотела "Снегурочка" оставаться чистой и только его - ее выбор.
   А если не с ним - значит не с кем. Если не его - значит ничья. А если ничья, значит - всех. Ему не досталась, и жениху не достанется. Ему больно - жениху пусть тоже будет несладко. Потом парень спасибо скажет, что Том спас его от ярма с откровенной дрянью.
   Впрочем, тот молодой и еще оправится, поднимется, а как быть ему, для которого пол жизни позади и последние мечты, хрупкая вера в чистое и светлое, что еще теплилась до встречи с Варей - мертвы?
  
   Глава 11
  
   Макс проснулся в поту и долго не мог прийти в себя. Прогулка с Максом чуть развеяла дурное впечатление от сна, но мысль о хозяйке дневника не выгнала.
   Он готовил омлет и все косился на тетрадь, как на притаившуюся гремучую змею.
   Конечно его сон - всего лишь сон. Но...
   Мужчина отставил сковородку и открыл тетрадь.
  
  
   Эта суббота ничем не отличалась от остальных. Точно так же, как всегда, ворчала мать, огрызалась Жанна, завтракая на кухне. Точно так же, как всегда, светило солнце в окно, чирикали птицы. В помещении вился запах мяты от чая, стучали ходики на стене, было слышно, как хлопают двери у соседей.
   Все было как всегда.
   Но если бы Варя знала, если бы могла предугадать, что все это уже прошлое, которое будет перечеркнуто раз и навсегда, стоит ей лишь шагнуть за порог - она бы не сделала этого шага.
   Но Варя ничего не чувствовала, ни о чем не беспокоилась, не думала о плохом.
   Дима шел на поправку, а что стал капризным и подозрительным и останется им на какое-то время, казалось ей естественным, понятным, объяснимым и вполне преодолимым. Проблема с Томом тоже была решена, и ничего Варю не тревожило, и сердце не екнуло, когда она увидела мужчину у своего подъезда. И не заподозрила плохого, когда встретилась с ним взглядом - холодным, отчужденным.
   -- Прокатимся? -- спросил он сухо.
   -- Мне в техникум.
   Том кивнул и открыл дверцу.
   Варя села. Спокойная, безмятежная улыбка коснулась ее губ, когда ветерок из приоткрытого окна дунул ей в лицо.
   Скоро лето. Экзамены и дорога в новую жизнь - взрослую. Она будет работать. У нее будет семья, муж, дети.
   Грандиозные планы.
   -- Заедем ко мне, -- сухо постановил Том, обрывая ее мечты.
   -- Куда?
   -- На дачу.
   -- Я опоздаю. Высади...
   -- Не опоздаешь.
   Он не сказал - обрубил. У Вари пропало желание спорить. Она даже смирилась с тем, что опоздает на занятия. Том был явно не в духе и перечить ему девушка боялась. Лучше опоздать - не велика беда.
   Варя молчала, боясь сказать что-нибудь не то, Костя - не желая говорить вовсе. Все что мог и хотел, он сказал ей про себя и тем выжег то нежное, очень важное для него, что родилось при первой встрече с Варей. Теперь в его душе была пустыня и песок сожаления и разочарования надежно укрывал похороненные иллюзии. Им было не подняться и Том не пытался их возродить.
   Он не хотел ничего спрашивать, потому что не хотел слышать очередную ложь.
   Он не хотел слышать ее голос, боясь дрогнуть и вновь стать покладистым дурачком в ее руках.
   Он не хотел смотреть на нее, чтобы не передумать, не простить, не остановиться.
   Он лелеял гнев, потому что тот не оставлял шанса выжить теплым чувствам, не давал сердцу и душе с их как оказалось глупыми желаниями, довлеть над разумом, но давал решимость довести желаемое до логического конца.
   В это жизни все за все платят. И сегодня им, Константином Пожарским был назначен день выплаты. Он уже получил - пора и Варе.
   Она преподала ему урок, теперь и он ответит тем же. Будет знать на будущее, как играть людьми и чего стоит обман.
  
   Из машины он ее буквально выволок. Она подумала, что у него опять приступ желания, но эта мысль никак не сходилась с выражением лица Тома. Никогда она не видела мужчину таким и испугалась, что сегодня он будет особенно груб с ней, она не попадет на занятия и возможно опять вернется домой ночью, получит очередной нагоняй от матери.
   Но у Вари и в мыслях не было, что Том способен на жестокость.
   Она заподозрил неладное только в прихожей, когда мужчина обнял ее и прошипел в лицо:
   -- Куда ты дела деньги, которые вчера я тебе дал?
   Варя замерла, не зная, что ответить. Самое лучшее было сказать правду, но как прореагирует Том?
   Пока она соображала, мужчина потащил ее в комнаты и толкнул в зал. Захлопнул дверь, и вновь обнял, сжав руки.
   -- Придется отработать. Любишь деньги? А они просто так не достаются.
   Варя плохо слышала, что он шепчет ей на ухо. Она смотрела на трех мужчин, что развалившись в креслах вокруг заставленного бутылками и банками столика, выжидательно и оценивающе смотрели на нее. Ее пронзила догадка, что будет что-то нехорошее. И от этого предчувствия перехватило горло, свело желудок.
   -- Выходной. Мои друзья скучают. Развлеки их и будем считать, что ты мне ничего не должна.
   Слова мужчины вошли в разум как клинок в сердце.
   Варя поняла, что ее ждет и дико закричала, оглушая саму себя. От страха она потерялась, ослепла и ничего не соображала. Удар по лицу на миг привел ее в себя, но только чужие руки коснулись ее тела, как девушка вновь отдалась панике.
  
   Она помнила лишь бесконечную боль и унижение. Она быстро осипла от криков и лишь хрипела. Чужие, незнакомые лица плавали над ней, чужие руки шарили по телу, вдавливали его в постель. Том то и дело хватал ее за лицо и что-то зло и презрительно цедил, но что, она не понимала. Она вообще ничего не понимала - ужас владел ею, смывая разум, раздирая душу. Она забыла кто она, где, как и куда попала. Ни одной мысли в голове, только дикий вой внутри, вырывающийся наружу всхлипами, хрипами.
   Сознание плавало, выхватывая из реальности картинки и превращая их ирреальность. Они не складывались, не воспринимались.
   Она все время рвалась куда-то, надеясь уйти от ужаса, но ей не давали.
  
   Макс зажмурился и сжал зубы.
   Он не хотел представлять Варю, но четко представил Тома и мог вписать недостающее в листы дневника:
   Том был неимоверно зол. Он хотел, чтобы Варю растоптали, он сам дал над ней надругаться, ждал, когда ее распнут, как она распяла его мечты и надежды. Он хотел почувствовать удовлетворение. Он должен был наслаждаться ее унижением, но вместо этого чувствовал горечь и боль. Он хотел боли Варе, но получал ее сам. Он хотел растоптать ее и тем помочь себе забыть, но топтал себя и все больше сожалел, что согласился, что отдал ее. И бесился от бессилия совладать с самим собой. И мстил за то Варе. Ему было мало видеть ее безвольной, испятнанной. Ему хотелось, чтобы она плакала, молила о милости, ползала у него в ногах. Но она смотрела на него совершенно сухими и пустыми глазами и молчала, и это было невыносимо. В этой пустоте и черноте ему блазнилось осуждение невинно попранного и унижало, давило и распинало сильнее, чем они давили тело девушки. Ему казалось что Джерри, Лось и Винт слишком мягки с ней и отыгрывался, давая волю своей злости, желая избавить глаза Вари от убивающей его пустоты.
   Она должна смотреть на него иначе. Она должна молить, она должна плакать, она должна осознать, что поступила с ним подло, должна понять и принять свою вину, должна искупить ее!
   Джерри с трудом оттащил его от девушки:
   -- Убьешь.
   "Убью", -- понял и, шатаясь вышел на улицу.
   -- Нельзя.
   Умереть самое простое. Но он не даст ей сбежать от него на небеса. Она будет платить. Платить, платить, платить и жить, пока он не удовлетвориться, пока не успокоится.
   -- Юра, -- позвал охранника, подкурив трясущимися руками сигарету. Кровь на них - ее кровь, сводила его с ума и будила зверя, готового загрызть, но уже самого себя. -- Там шалава скучает. Развлекитесь, -- бросил подошедшему парню.
   -- С радостью, босс, -- ухмыльнулся тот.
   Том посмотрел вслед своей дачной охране, заходящей в дом, и понял, что не сможет туда вернуться. И в чем был, в одних носках, рванул в темноту через кусты и заборы, в лес, к озерку, чтобы со всего маху войти в еще ледяную воду и остудиться, прийти в себя и избавиться от жалости к дряни, которую принял за человека.
   Он прав. Прав! Он сделал все правильно!
   Только так и надо. Только так!
   Но сердце сжалось, выталкивая всхлип из горла.
  
   Макс поднялся и достал из бара бутылку виски, хлебнул прямо из горла и затянулся сигаретой. Пустой взгляд был устремлен на кухонные прихватки, но видел мужчина своего давнего дружка.
   И уже знал, что будет, потому что лично заказал его, понятия не имея, где его найдет пуля и с кем он будет в тот момент...
   Максу сделалось жутко. Он налил полный бокал виски и выпил как воду. Подкурил следующую сигарету и не выдержал - впечатал кулак в дверцу навесного шкафа, словно в рожу Тому.
   И закачал головой - невозможно. Какая роковая случайность вывела его тогда прогулять Макса не раньше, не позже, чем вздумал покурить у парапета гребанный тинэйджер!
   На хрена ему было знать, что было в тот день Х?
   На хрена ему знать, что вместе с упырями уничтожили и наивную девчонку. Сначала распяли, потом убили. Распяли Том и его долбанные дружки, а убил он рукой своего наемника.
   Все было четко оговорено - всех, если не получится только Тома. Свидетелей остаться не должно.
   И даже вздрогнул от простой мысли - тогда, кто написал этот дневник?
   Макс рванул к тетрадке и продолжил чтение, надеясь, что девушка выжила, и это она написала, а кто же еще?
  
   Тело давно онемело и, было чужим и принадлежало другим. Душа давно перестала выть и затихла, сжалась как испуганный зверек, и умерла.
   Варя смотрела на люстру, что качалась в такт нехитрым движениям насильника и слышала, как гудит в голове свет от нее. Сквозь это гудение, как сквозь вату, как эхо прошлых войн, стук дверей через много, много стен, донеслись хлопки, вскрики.
   Варя перевела взгляд на компанию и в бликах от света люстры увидела как кто-то черный идет по комнате, укладывает голые тела, что, дергаясь оседают на пол, переступает их, планомерно убивая следующих.
   Тот толстый, что обслюнявил Варю с ног до головы, так и упал, как стоял, в обнимку с бутылкой пива. Тот худой, что пытался заставить Варю плакать, не понимая, что она разучилась это делать, упал, как срубленная осина, плашмя, вздрогнув всем телом. Тот, что смеялся и сюсюкал ей в лицо, корча рожицы, остался без лица, осел в кресле.
   Она видела все и слышала, но не воспринимала. Все что произошло с ней, как и происходящее сейчас в комнате, казалось ненастоящим.
   Черный человек навис над ней, разглядывая сквозь прорези в черной маске, она же смотрела в черную пропасть направленного на нее ствола. И поняла - это смерть. Постепенно ужас и прострация отпускали ее и появился покой. Конец ее устраивал. Жизнь все равно закончилась.
   "Давай", -- посмотрела в серые глаза черного человека.
   Но он медлил, изучал ее пристально, щуря один глаз. Он не опускал пистолет, но и не стрелял. Ожидание смерти было хуже всего.
   -- Убей! -- прошептала одними губами, моля чтобы он, наконец, спустил курок и подарил ей забытье.
   Хрип, сорвавшийся с окровавленных губ, произвел совсем другой эффект - мужчина опустил ствол и тихо спросил:
   -- Идти сможешь?
   Варя долго переваривала вопрос и вот дошло - ее отпускают, она будет жить:
   -- Нет!
   В горле булькнуло - только не это, пожалуйста, только не оставляй меня в живых!
   Мужчина рывком усадил ее, прислонив к бортику кровати. Прошелся по комнате и, выхватив чью-то рубашку, кинул девушке:
   -- Одевай. Быстро!
   Она послушно начала натягивать пропахшую чужим потом и одеколоном рубашку. Руки не слушались, путались в рукавах, тело заваливалось на бок. Стоит ли ей бороться, стоит ли одеваться? Какая разница, в чем умирать? Только бы не жить, только бы не жить...
   Мужчина рывком усадил ее и надел рубаху. Подхватил, заставляя встать на ноги, и потащил из комнаты. Девушка честно пыталась переставлять ноги, но они не слушались, и только боль, разливающаяся по всему телу заставляла ее все -таки двигаться, все - таки слушаться незнакомца, и не упасть в обморок, не распластаться в апатии по полу, в крови на окровавленных телах насильников. Их вид приводил Варю в себя, рождая тень удовлетворения и здоровую злость.
   -- Очнись! -- пихнул ее в машину, черную, как он сам. Варя с трудом села и согнулась пополам, застонав и на миг потеряла сознание. Мужчина сел за руль и дал по газам, сорвав с лица маску.
   Авто тряхнуло на повороте. Варя брякнулась лбом о "бардачек" и пришла в себя. Выпрямилась, покосившись на мужчину. Где он ее убьет? Почему не в доме?
   Спасибо, что не в том доме, спасибо, что ее тело хоть после смерти не останется с теми телами.
   -- Спасибо, -- прошептала.
   Мужчина даже головы не повернул.
   Машина неслась по лесу в неизвестном направлении. Дачные домишки давно остались позади, но Варя этого не заметила.
   Она пришла в себя от дикого холода, что как кольями вошел в ее тело. Она вынырнула из воды, тяжело дыша и с ужасом разглядывая черные литые ботинки. Задрожала от холода, поднимая голову, клацнула челюстями и встретилась взглядом с серыми глазами. Мужчина был спокоен, как удав, и если бы она собственными глазами не видела, как он планомерно, тихо и обыденно убил людей, она бы не подумала, что этот человек способен на такое. Впрочем, разве она представляла себе, что Том способен...
   Девушка сжала зубы, сдерживая невольно рвущийся наружу крик ужаса, горя и отчаянья, боли и омерзения.
   Ее стошнило.
   Мужчина хлебнул что-то из плоской фляжки, не спуская полусонного взгляда с девушки и подхватив ее за шиворот, выволок на мостик, сунул в рот фляжку. Обжигающая жидкость заглушила крик, смыла все мысли. Варя зажмурилась до звона в ушах и захлопала руками по воздуху, пытаясь сделать вдох.
   Ее встряхнули. Она вздохнула, наконец, и с ужасом уставилась на мужчину:
   -- Спирт не пила?
   Варя замотала головой.
   Мужчина прищурил глаз, оглядывая ее и, уставился куда-то за ее спиной.
   Варя же, дрожа и клацая зубами, смотрела на пейзаж за его спиной. Дощатый мостик, уходящий в дымку, что стелилась по воде, укрывала рваными краями песок, гальку и кустики прорвавшейся наверх травки. Сосны, кусты и прогалина чуть вверх, на которой стоял черный джип. Он казался чем-то нереальным, неуместным на фоне спокойного умиротворяющего утреннего пейзажа, как смотрелся бы Карабас Барабас в ювелирной лавке. Но поразило Варю другое - светлеющее небо, дымка по траве и песку, по воде, как бывает ранним утром. Неужели утро? Всего лишь утро? Неужели прошли только сутки с тех пор, как ...
   -- Утро? -- спросила у мужчины и нахмурилась, услышав свой голос - чужой, осиплый, ломкий.
   -- Утро, -- буркнул тот.
   Варя моргнула непонимающе и качнулась в сторону воды - если упасть в нее и не плыть...
   И не поняла, как рухнула на мостик. Мужчина подхватил ее под руку, заставив встать.
   Она зябко передернулась, но устояла и даже смогла сама дойти до машины, хоть и с поддержкой мужчины.
   Он усадил ее и сев сам, наглухо заклинил дверцы, завел мотор:
   -- Где живешь?
   Прозвучало, как приказ - резко, хлестко, и Варя дрогнула, выпалив быстрее, чем сообразила:
   -- Бебеля шестнадцать, двадцать восемь.
   Машина, заурчав, зашуршала по песку, вдавливая молодую траву в землю.
  
   Варя во все глаза смотрела перед собой, на серую ленту дороги в окаймлении леса. Ей было очень важно держать за нее. Варя приходила в себя и вместе с болью в каждой клеточке тела, все четче проявляющую себя, приходило осознание, воспоминание о том, что она пережила. И затолпились мысли: зачем пережила? Как дальше жить? Зачем?
   Почему он ее не убил?
   Мужчина словно услышал ее мысли, а может, угадал по лицу, что она думает, хотя вроде бы и не смотрел на девушку, и выдал тихо, но внятно, так, что до Вари дошло каждое слово:
   -- Дурное из головы выкинь. Если дано было пережить и выжить, значит жить должна. Зачем? Может быть, когда-нибудь узнаешь. А пока вопросами не задавайся - просто живи.
   Варя уставилась на него, как на ненормального: может он не понимает, что это невозможно? Он издевается? И кто ей говорит о жизни?
   -- Вы киллер.
   Мужчина кивнул, не поворачивая головы.
   -- Сдашь?
   -- Нет, -- отодвинулась. Она об этом и не думала.
   -- Знаю, -- бросил.
   -- Откуда?
   -- А вот этого не знаю.
   -- Вы не убьете меня?
   -- Нет.
   -- Почему?
   -- И этого я тоже не знаю.
   Варя закрыла лицо руками, ничего не понимая. Уткнулась в бардачок: разве она жива? Разве ее не убили те, там?...
  
   Машина остановилась на углу дома. Мужчина потянул девушку за плечо:
   -- Прибыли. Иди.
   Варя с трудом узнала свой дом. Он показался ей потерянным, как та девочка, что еще вчера выходила в этот двор, не подозревая, что больше не вернется.
   Девушка посмотрела на мужчину: он правда отпускает?
   -- Меня могут найти.
   -- Могут, -- взгляд спокоен и даже безмятежен.
   -- Не боитесь, что вас найдут через меня?
   Она еще надеялась, что он прикончит ее, завершит начатое на даче и освободит от выбора, от воспоминаний, от боли, страха, омерзения и гадливости. Но он открыл дверцу и подтолкнул ее к выходу:
   -- Иди.
   Она вылезла, все еще не понимая его и ожидая выстрела, почти моля о нем.
   "Что вам стоит? Всего одна пуля - неужели вам жалко на меня даже пули?"
   -- Иди, -- протянул он, подгоняя взглядом. -- Пять утра. Сейчас собачники выползут - хочешь порадовать соседей своим видом?
   Варя дернулась как от пощечины и, запинаясь о собственные ноги, поплелась к подъезду. Уже вцепившись в двери обернулась в надежде, что сейчас раздастся хлопок и смерть, наконец заберет ее, но во дворе никого не было. Джип исчез, будто его не было вовсе и все случившееся лишь привиделось.
   Девушка долго смотрела вглубь двора и вот очнулась, заставила себя подняться на свой этаж. Рука легла на дверной звонок. Варя смотрела на нее, не понимая, что звонит - она видела свою руку в синяках и ссадинах и не могла сообразить, отчего это ее рука, ее ли?
   -- Явилась не запылилась! -- рвануло в ухо. -- Ах, ты шалава!! Ах, ты...
   Мать смолкла и, прикрыв рот рукой, сползла по стене на пол, с ужасом глядя на дочь. А Варя смотрела вглубь коридора, пытаясь понять, куда пришла, зачем и вот шагнула внутрь, качнулась и рухнула бы, не подхвати ее мать.
  
   Кто-то от стресса, пережитого ужаса, сходит с ума, кто-то впадет в истерику, кто-то в ступор. Варя замкнулась.
   Первые дни она, оглушенная случившимся, вяло гоняла незначительные вещи в голове, пытаясь избавиться от навязчивой памяти, что вновь и вновь с остротой и четкостью, которой не всегда от нее добьешься, вытаскивала наружу подробности насилия. Девушка сбегала от воспоминаний и себя в ванную. Мылась, пользуя сразу все имеющиеся в наличии гели и шампуни, натирая кожу до красноты, до саднящей боли в ранках и смотрела на забытый отчимом бритвенный станок, на крюк для душа. Повеситься, вскрыть вены и закончить сумасшествие. Жить невыносимо - зачем мучиться?
   Но мысль о самоубийстве появлялась и исчезала, смытая слезами, которые Варя вымучивала из себя. Их не было. Самое странное, она не могла ни кричать, не выть, не плакать, она даже говорить не могла. И ничего не чувствовала кроме отупения, от которого готова была вниз головой с последнего этажа.
   Она не слышала, что говорит ей мать, не видела потерянных, сочувствующих взглядов Жанны. Не могла есть, не могла спать. Стеклянными глазами смотрела перед собой и постоянно вздрагивала.
   То, что случилось с ней, никак не отпускало и терзало подробностями каждый час, каждый день.
   Она не понимала, куда водила ее мать, не воспринимала женщину в белом халате. Она очнулась лишь увидев синюю форму. Следователь, мужчина лет тридцати мягко расспрашивал ее, а она с ужасом смотрела на него и понимала, что ее не отпустили и не отпустят, что все будет продолжаться, пока она жива. Что тот киллер совершил самое злое дело - оставил ее в живых, один на один с ужасом и позором, оставил жить, как хочешь, выбирать, пытаться смотреть в лица и глаза. И умирать не раз, а каждый день, умирать униженной, распятой сначала физически, теперь морально. .
   -- Зачем ты это сделала? -- прохрипела, вопрошая мать уже на улице.
   -- Что? А как ты хотела? Пусть ищут этих ублюдков! Пусть накажут!
   А найдут и садиста - киллера. И Тома. И все будут знать, что она была с ним, и решат, что с остальными она была добровольно, и думать, что она шлюха. И никому она не докажет обратное.
   И накажут кого угодно, только не виновных.
   Варя развернулась и ринулась на остановку. Ей нужно к Диме. Она все расскажет ему, он поймет, простит и поможет. Он вытащит ее, его любовь поможет ей вынести свалившееся горе и выжить. Его любовь вылечит.
  
   Дима целовался с девушкой в белом халате. Они так увлеклись друг другом, что не сразу заметили замершую в проеме дверей Варю.
   Девица окинула ее оценивающим взглядом и, покосившись на Диму, вышла, отодвинув посетительницу с дороги.
   -- Что это значит? -- прошептала Варя.
   Дима сунул руки в карманы брюк и прошелся по палате:
   -- Я не люблю тебя, -- решился.
   Она не понимала.
   -- Варя, наши с тобой отношения были детскими, а желания поспешными, -- выпалил, гордо вскинув голову.
   Его вид, тон, слова, показались Варе картинными, картонными.
   -- Ты хочешь сказать, что... Я твоя жена, фактически - жена. Я оплатила твое лечение...
   -- Вот! -- ткнул в ее сторону рукой Дима с победным видом. -- Я так и знал, что ты это скажешь! Так и знал, что будешь попрекать! А я просил тебя платить? Я о чем- нибудь тебя просил?! Ни о чем! -- покачал пальцем перед ее лицом. -- Это было твое решение и желание. И не нужно перекладывать на мои плечи ответственность за собственные поступки. И патетики тоже - не надо! Мне прекрасно известно, чем ты занималась, пока я болел! Ты не скучала. Ты сразу же нашла себе другого, более здорового, успешного. Так что, оставь свои упреки для себя! Я свой выбор сделал! Мне не нужна гулена, мне нужна жена. Ты не прошла испытание! Ты слабая! На тебя нельзя опереться!
   Варю затошнило.
   Она не стала слушать оправдательный монолог - все было ясно и понятно без слов.
   Девушка пошла на выход, не зная, стоит ли вообще куда-то идти.
   Все что она хотела, все ради чего жила, да и та, какой она была - прекратили свое существование. Прошлое отказалось от нее, настоящее было враждебным и выталкивало за грань человеческого сообщества, как злая хозяйка собаку в ливень из дому, будущее вовсе умерло, еще не родившись.
   Мечты, желания, стремления, любовь, вера - были уничтожены. Ей ничего не осталось.
   Весенний ливень ринулся ей на голову, громыхая по небу веселым громом.
   Она подставила лицо дождю и смотрела в клубящиеся темные тучи, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Она понимала лишь одно - Варя умерла. Ее убили, предав и распяв за любовь.
   В этом мире нет места искренним чувствам.
   В этом мире короли только мужчины. Им дозволено все - предавать, лгать, пользовать, насиловать. Женщина в этом мире игрушка, тряпка, тварь Божья.
   И никому не нужны чувства, чужие эмоции, тепло души и искренность сердца, здесь нужны только деньги и тело. Здесь все просто - выживает сильный, а слабый умирает. В этом мире гибнет все - иллюзии, мечты, любовь, верность, дружба.
   Это ад, мир покойников, зачерствевших циничных душ, для которых существует только выгода. И нет людей - есть ступени к цели.
   Ничего больше. Ничего.
   А если так, то нет ничего, ради чего стоит жить.
   Пора ставить точку.
  
   И ничего больше - ни слова. Последняя страница, последняя строка.
   Макс обшарил взглядом обложку - ничего.
   Действительно - точка. И понимай, как знаешь, и думай, что хочешь.
   Мужчина прислонился затылком к стене и сгреб бутылку. Хлебнул виски и уставился перед собой.
   Трель телефона показалась далекой, чужой, как звонок с того света. Максим долго смотрел как, жужжа, трубка ездит по столу, прося взять ее и ответить, но даже руку не протянул.
   У него было ощущение, что он провалился в яму с помоями, умер, как Варя Косицина. Какая-то неизвестная дурочка Варя вынула из него душу, выжала, высушила, как белье на ветру. Подкосила не касаясь. Фантомом, призраком влезла через строчки и убила.
   Макс рассмеялся - а говорят, Бог есть. Если бы он был, такие, как Варя жили, жила бы мама, а Томы подыхали, как собаки, не успев причинить боль другим.
   Мужчина дошел до дивана, рухнул на него и прикрыл рукой глаза.
   Теперь он понимал того отвязного юнца, что пропнул этот дневник. Так проще - выкинуть и не знать, и словно не было, и будто не читал.
   Только он не юный урод в ботах. У него так не получится. А вот вытрясти, если вновь встретятся, откуда отрок взял дневник - легко. И вытрясет.
   Ведь теперь ему как-то придется жить с осознанием причастности к трагедии, к смерти совершенно ни в чем невиновной девчонки. И он хотя бы должен знать, откуда эта бомба прилетела в него.
   Но сейчас ему больше всего хотелось знать другое - почему Кон не убил ее, зачем оставил? Чтобы она сама себя порешила?
   Гуманист хренов! -- сжал зубы
   В тот же вечер Макс решил позвонить Кону, пока тот в городе и назначить встречу.
   В трубке на том конце как всегда было тихо.
   -- Нужно встретиться, -- бросил Макс.
   -- Дела закончены, -- напомнили ему.
   -- Нет. Образовалась проблема.
   -- Не моя.
   -- Твоя.
   В трубке помолчали.
   -- Уверен?
   -- Могу доказать.
   Еще минута молчания и Кон нехотя отчеканил:
   -- Через час на старом месте.
   Смелков сунул в рот "ментос" и сгреб ключи от машины с тумбочки у входной двери.
   Через час его авто встало позади уже "шевроле". Мужчина пересел в него, а что сказать не знал, водитель же не хотел - ждал. Минут пять висела тишина и Кон спросил:
   -- Что за проблема?
   -- Никаких проблем, -- отрезал Макс. -- Всего лишь вопрос.
   Помолчал и в упор уставился на профиль мужчины:
   -- Почему ты оставил ее в живых?
   Кон сидел не шевелясь. Минуты текли, а от него не было ни ответа, ни вздоха, ни жеста. И вот, чуть повернул голову, глянул на Макса нехорошо, пытливо.
   -- Ты про кого?
   -- Про девушку, -- хлопнул ему на колени злосчастный дневник.
   Кон с минуту изучал прилетевшую тетрадь и в упор уставился на Смелкова:
   -- Что это?
   -- Дневник. Ее. Почитай, узнаешь много интересного. Что с ним делать - решай сам.
   -- Ты вызвал только за этим? -- спросил Кон помолчав.
   -- Я приехал за ответом.
   -- Зачем?
   -- Я читал, -- выдал с нажимом. И добавил через паузу. -- Она мертва. Но убил ее не ты. Почему не ты?
   Кон долго молчал, хмуро поглядывая в лобовое стекло, и постукивал пальцами по рулевому колесу. В принципе он ничего не терял, если б сказал. Через полтора часа его самолет и он больше никогда не вернется в Россию, к прежней профессии, и будет примерным бюргером всю оставшуюся жизнь. Заказ Смелкова был последний, и понял он это, когда не смог выстрелить в истерзанную девчонку.
   То что она не шлюха, а случайно попавшая под руку скотам совсем еще юная девчонка, он понял сразу по ее лицу, глазам. А была бы проституткой - даже не думал - выстрелил бы.
   -- Она просила смерти, -- выдал нехотя.
   -- Поэтому ты решил, что ей лучше жить?
   В голосе Макса слышались нескрываемые нотки укора, обвинения и неприязни. Кон развернулся к нему:
   -- Ты ее видел?
   -- Нет.
   -- А я видел.
   И все, больше не слова.
   Макс задумчиво уставился в окно сбоку: смог бы он выстрелить в девушку? И представил ее, и понял - нет. И понял Кона, понял, о чем он.
   -- Прощай, -- бросил, как хорошему другу, и вылез из авто.
   Теперь у него был вопрос только к тинэйджеру. Тогда действительно будет точка.
  
   Глава 12
  
   Скиф приподнял с груди Маши плоский кулон из стекла и уставился через него на свет от окна.
   -- Полная хрянь.
   -- Много ты понимаешь, -- улыбнулась девушка.
   Сегодня Влад явно выспался и выглядел не таким угрюмым и взъерошенным, как всегда.
   -- Как прошли выходные?
   -- Зашибись, -- принялся вертеть кулон. И ни слова больше, а Маше очень хотелось услышать от него встречный вопрос - как ты провела выходные? Как тогда с братом и мамой разрулила? Не сильно ли ругали?
   Но Скиф словно забыл о субботней прогулке. Повертел в руке подвеску и потерял к ней интерес. Развернулся спиной к Маше и вытянул ноги в проход между столами:
   -- Логинова, списать дай.
   Люся повела плечами, будто паука стряхнула:
   -- Щаз!
   -- Ну, и дура, -- хрюкнул Скиф. -- Гриня?! Списать дай! -- рявкнул на всю аудиторию, обращаясь к влетевшему парню. Тот закивал и через пару секунд уже нес Скифу тетрадь.
   Мог бы и у меня попросить, -- подумала с тоской Маша. Хорошее настроение ухнуло вниз.
   Всю пару она еще надеялась на что-то, но Скиф словно специально, чтобы довести ее, ухом в сторону соседки не вел, взгляда не кинул. Ее будто вообще не было.
   На второй паре Маша не выдержала:
   -- Ты обиделся?
   Влад оторвался от своей тетрадки не сразу. Уставился на девушку, как на недоразумение природы. Подумал и опять начал списывать с доски, изображая прилежного ученика. А ей в голову ничего не шло - все мысли о нем.
   -- Что случилось? -- склонилась к нему, почти моля ответить.
   Скиф глянул на нее:
   -- Больная? Отвянь.
   Маша совершенно расстроилась. На перемене хотела уйти - сил не было его видеть. И даже вышла, и даже дошла до крыльца, но постояла, подумала и вернулась обратно.
   Что хуже - видеть его или не видеть?
   Видеть и знать, что ему начхать на нее или не видеть и не знать, как он к ней относится, есть ли на белом свете?
   Маша не знала ответа. Ее просто тянуло обратно, просто еще пару посидеть с ним за одной партой. Остальное там, на крыльце, показалось незначительным. Но когда девушка вернулась и увидела, что Скиф веселится с пацанами и гогочет на всю аудиторию, не обратив внимания здесь его соседка или провалилась в тартарары, у девушки горло перехватило от обиды и тоски.
   День, другой и все четче понимание - ноль она для него, а субботней прогулки вовсе не было, она плод только ее воображения.
   -- Брата испугался? -- спросила.
   Скиф полулег на парту к ней лицом, с минуту изучал и грубо спросил:
   -- Тебе чего надо?
   -- Не пойму, почему ты со мной даже не разговариваешь.
   -- О чем?
   Девушка рот открыла ответить, но прозвеневший звонок смел Скифа со стула. Он ушел курить, а Маша готова была головой о парту биться.
   И что она к нему? Что он ей? Придурок, каких мало!
   Она возненавидела его всей душой... но лишь до тех пор пока не вернулся. Смотрела на него и любила. Парень сел напротив Логиновой и давай сыпать шутками. Оба смеялись, не обращая ни на кого внимания. И Маша опять его ненавидела, но сильнее ненавидела Люсю.
   Это не было сил терпеть, не было сил впадать по-переменке то в любовь, то в ненависть, то любоваться им, то презирать.
   -- Что я тебе сделала? -- прошептала, когда он вернулся на свое место. Скиф уставился недоуменно:
   -- Что за тупые вопросы, провинциалочка?
   -- Что я тебе сделала плохого?! -- громче повторила вопрос Маша.
   Влад прищурил глаз, помолчал и поманил ее к себе пальцем. И шепнул в ухо:
   -- Отвали.
   Вот и все. Поставь точку, забей, забудь, отстань - не нужна. А она не может. Болезнь по имени Скиф одолевает и никакого выздоровления не предвидится.
   В один из дней девушка не выдержала и решилась добиться от него объяснений, почему он игнорирует ее, что произошло, чем она ему так не понравилась в ту субботу, когда они дурачились на Горьковской, гуляли по парку и ели мороженное в холод.
   Маша дождалась Скифа на крыльце и в наглую утащила в сторону от толпы.
   -- Нужно поговорить!
   Парень закурил и, подперев плечом колонну, уставился на девушку свысока:
   -- Ну?
   -- Что происходит? Почему ты ведешь себя так, будто меня не существует? Что я тебе сделала?
   -- Влюбилась, что ли? -- спокойно спросил Влад, услышав то, что тщательно скрывала Маша, что гнала даже от себя.
   -- Я... о другом спрашивала, -- чуть растерялась.
   -- Не понял ни вопроса, ни претензий. Мы с тобой поженились? -- качнулся ней.
   -- Нет, -- чуть отступила, теряясь все больше.
   -- Клялись в любви и верности? -- сделал еще шаг, словно угрожал. Девушка отступила и уперлась спиной в стену возле окна
   -- Нет, -- протянула тихо, сникая. Она поняла, что сделала очередную глупость. Не нужно было затевать разговора, не стоило вообще подходить к Скифу. Что она хотела от отморозка, придурка?!
   Скиф поставил ногу на подоконник и почти уперся грудью в Машу:
   -- Ты не в моем вкусе, телочка, -- окинул ее оценивающим и едким взглядом.
   -- Логинова в твоем?
   -- О, Люся! -- хмыкнул. На губах заиграла усмешка, взгляд ушел в сторону толпы вываливающихся на крыльцо сокурсников. И вдруг резко повернулся к Маше, уставился ей в глаза. Лицо оказалось так близко, что чуть и его губы коснуться ее. Девушка замерла, забыв все обиды. Она ждала, что сейчас Влад поцелует ее.
   Но Скиф тихо, но твердо бросил:
   -- Ты мне не нужна.
   До Маши с минуту доходило, что вместо поцелуя она получила плюху, но это все равно не принималось:
   -- А кто нужен?
   -- Кто есть.
   -- У тебя есть девушка?
   -- Странно? Ну, понятно - королевы вселенной они ж только в нашем технаре, -- скривил губы. Взгляд неприятный, острый, давящий. -- Выкини херню из головы, по-человечьи советую. Ничего, никогда у нас с тобой не будет.
   -- Но ведь можно дружить, -- схватилась за соломинку девушка. Влад хмыкнул, оперся рукой о стену и почти лбом в лоб Маши. С минуту изучающе смотрел на нее и выдал:
   -- А на хрена мне твоя дружба, не подскажешь?
   Девушка не знала, что сказать, и как-то само собой вырвалось:
   -- Я люблю тебя.
   Влад отодвинулся от нее, отвернулся. Кинул через плечо:
   -- Ну и дура, -- и двинул со двора колледжа.
  
   Скифу не нравилась сложившаяся с Машей ситуация. Она была слишком хорошей девчонкой, чтобы вляпываться в него. Он думал, что она вполне благоразумна и у нее хватит ума держаться от ходячих неприятностей в его лице, но так как с ума сошла - липла как пчела на пыльцу, хоть ты кол ей на голове теши.
   Нужно было что-то делать. Грубость, пренебрежение, хамство - не излечивали, но усугубляли. У парня зародился план, как окончательно обрезать все притязания Машки и вернуть ей разум, а то ведь совсем свихнулась девчонка - проходу ему не дает.
   Скиф закончил ягуара на крыле "мазды", и, вытирая руки, оглядел работающих в зале. Бочкарев не подходил - полный, обрюзгший любитель пива и сальных шуток, должен был иметь проблемы со слабым полом. Такие мало кому нравятся из девушек. А вот Васнецов по прозвищу Художник, подходил по всем статьям: стройный, гибкий, стильный, натура творческая, живая. Собой хорош, характером легок, умом прозорлив - самое то.
   Скиф подошел к нему:
   -- Слышь, Художник, дело есть.
   Петр придирчиво оглядел морду волка -оборотня на бампере и кивнул парню: ну как?
   -- Супер, -- заверил Влад.
   Мужчина удовлетворенно улыбнулся:
   -- И я так думаю.
   Вытер руки тряпкой и подпер плечом колонну, уставившись на парня с милейшей улыбкой пофигиста:
   -- Ну и чего там за дела у тебя ко мне, детеныш?
   -- У тебя подружки есть?
   -- Хм, -- выгнул бровь и улыбнулся шире. -- А сам как думаешь?
   -- Думаю есть.
   -- Ну. Познакомить, что ли?
   -- Да не, отвязаться.
   -- Оо! -- вскинул подбородок и хохотнул. -- Это, малой, самое тонкое искусство. Заарканить проще, отвязаться труднее.
   -- Во, во, -- сунул руки в карманы Влад. -- Помощь нужна. Привязалась одна, проходу не дает...
   -- Страшная, что ли?
   -- Да не то что, -- повел плечами. -- Прилипал не люблю. С такими свяжись. Сегодня трахнешься - завтра они к тебе со своим кактусом придут жить навечно.
   Петр согласно засмеялся:
   -- Есть такое. И чего хочешь-то?
   -- План у меня. Дело пустяковое, только главной героини нет. Если б телочку поумней и чтоб "ах" - с фигурой и интерфейсом отрадным. Зарулила бы она ко мне и при этой мы бы с ней сыграли влюбленную пару. Работы на полчаса от силы, не задарма, понятно.
   -- А ты тактик, -- подивился Художник. Потер подбородок с еще жидкой порослью - никак ему бородку отрастить не удавалось, как не пытался. И кивнул. -- Сработать может.
   -- Девчонки подходящей нет.
   -- Не проблема, детеныш. Светке брякну. Она у меня в модельном агентстве, телочка такая, что головы сворачивают. С мозгами дружит, а нал лишним не бывает. Тебе когда на спектакль прибыть надо?
   -- Лучше б вчера, -- улыбнулся.
   -- Так достала? -- хмыкнул мужчина. -- Ладно, -- обнял за плечи. -- Сегодня переговорю и тебе свистну. Наберешь ее, по цене побазарите. Завтра у нее точно выходной, так что, если особых планов нет, вместе и подъедем. Я подальше встану, чтоб не видели.
   -- Можно машину взять.
   -- Тоже мысль, -- кивнул. -- Только зачем брать? Моя "ауди" пойдет. Посажу Свету за руль, сам выйду - она подрулит и увезет тебя в даль светлую, -- поправил ошейник с шипами на шее Скифа.
   -- Супер. Выручил.
   -- Сочтемся.
  
   Света действительно оказалась неглупой, свободной на завтра, а главное не жадной и азартной. План ей понравился и она, смеясь, согласилась приплыть прямо к шараге и броситься на руки Скифа, произведя фурор на все учебное заведение.
   -- Как мы друг друга узнаем?
   -- Не бойся, малыш, Петя мне тебя шикарно описал - не спутаю. Ты только костюм завтра не одевай и в парикмахерскую не заглядывай, хорошо? Бааай, -- проворковала прощаясь.
   Скиф промолчал, не зная, как реагировать на счет намека на колоритный имидж.
  
   Конечно, он ожидал увидеть далеко не замухрыжку, но та дива, что явилась, заставила растеряться и его, не говоря уж о вывалившихся на крыльцо парнях и девчонках.
   Маша как обычно тенью шла за его спиной. Он успел прикурить сигарету и увидел, как у ограды тормознула тачка с питоном на бампере - фирменный лейбл Художника.
   Из нее грациозно вылезла длинноногая стройная конфетка, белокурая бестия в юбочке чуть прикрывающей шикарную попку, но выказывающей еще более шикарные ножки. Это чудо в гламурных шмотках, замахало рукой с кокетливой улыбкой и негасимой любовью в глазах.
   Пара парней, включая Кабана, переглянулись, пытаясь понять, кому повезло. И дружно замерли, увидев ленивый взмах Скифа. Он откинул сигаретку щелчком и неспеша двинул навстречу диве. А та устремилась ему на встречу, убивая учеников грациозной походкой, улыбкой Монны Лизы и золотом волос, разметавшихся по плечам коротенькой легкой шубки под барса.
   Света взвизгнув, повисла на шее Скифа и впилась ему в губы.
   -- Боже, как я соскучилась! Владик, солнышко! -- прощебетала вроде не громко, но так, что и глухой услышал. И крепко обняла Скифа, прильнула к нему, зашептав какую-то мурню, рассчитанную не на посторонние уши, а на посторонние взгляды - все видели лишь ее сияющее от счастья лицо, любовь во взгляде сродную обожанию и трепетные, доверчивые объятья.
   -- Пойдем мой хороший! -- потянула его за руку к машине.
   Дверца схлопала, машина уехала. А Маша как встала парализованная увиденным, так и стояла.
   Кабан уже рот закрыл, плечами повел, ошарашено глянув на друзей: фигассе!
   А Маша все стояла.
   Ей казалось, что она умерла. Дальше просто нет смысла жить, потому что она увидела ту, с кем Скиф. И Маша ей даже до набоек на каблучках не дотягивала.
   Все рухнуло, кончилось не начавшись. Эта "златовласка" сбежавшая с обложки самого элитного модного журнала не оставила ей и тени шанса.
   Девушка с трудом спустилась с крыльца и двинулась домой, не соображая, куда идет и зачем. Душа была мертва, сердце перестало биться, потому что не видело в том смысла. Оно умерло в тот момент, когда Скиф обнял свою красавицу и они поцеловались на виду у всего техникума.
  
   Спектакль удался. Троица смеялась, обсуждая инсценировку и, все трое были очень довольны. Света не взяла с Влада и копейки, поцеловала в щеку, тормознув у метро.
   -- А ты шалун! -- рассмеялась и дала по газам.
   Скиф был доволен и уверен - Маша отстанет от него раз и навсегда. И завтра уже не будет смотреть на него как закланная овечка, лезть со своей заботой и вниманием.
   Так и произошло - Маша не лезла. Она вообще не пришла на занятия ни завтра, ни послезавтра, ни через три дня, ни через четыре.
   Скифу стало не по себе. Мало ли что надумала себе дурочка, а если еще и натворила? Девчонки вообще народ впечатлительный, придумают себе принцев, потом сильно расстраиваются, что придуманное с реальным не стыкуется.
   Парень слинял с последней пары и решил навестить Машу. Плевать, что она себе придумала, главное, чтобы не натворила. Стоило убедиться.
   Дом и подъезд он помнил, да и квартиру не забыл. И вскоре стоял перед дверью, жал на звонок. Открыл знакомый мужчина, оглядел гостя с ног до головы, задерживаясь на каждой детали одежды, словно модельер, мечтающий поменять имидж своей модели. Пожевал губы, с трудом переварив грейдеры и шипастый ошейник, и тяжело уставился в глаза парня:
   -- Чего?
   -- Я к Маше.
   -- На хрена?
   -- Вот и я думаю... Она дома?
   Мужчина шагнул на площадку и, Скифу показалось, что он сейчас получит знатную выволочку, но за спиной Машиного брата показалась женщина:
   -- Миша, кто там?
   Мужчина вмиг передумал и отступил назад в квартиру:
   -- Рекламный агент...
   -- Я к Маше, однокурсник, -- влез Скиф, прерывая ложь Михаила и, удостоился неласкового взгляда. Плевать. Мать Маши оказалась более приветлива:
   -- Так что же стоите? Проходите, проходите. Машенька немного приболела, но будет рада вас видеть.
   Скиф оттер плечом мужчину и шагнул в квартиру.
   -- Маша! К тебе пришли, -- постучала в комнатную дверь женщина. -- Вы проходите, проходите. Я сейчас вам чайку сделаю.
   Женщина ушла хлопотать на кухню, а Скиф просто толкнул дверь и привалился к косяку, игнорируя сразу и уединение девушки, и неприязнь взгляда ее брата.
   Маша явно не ожидала увидеть Влада - вздрогнула, отрываясь от компа, зрачки расширились:
   -- Ты?
   -- Угу, -- сунул зубочистку в рот и прошел в комнату, развалился в кресле. -- Чего прогуливаешь?
   Девушка нахмурилась, долго молчала, поглядывая на парня и, вздохнула:
   -- Тебя видеть не хотела, -- отвернулась опять к ноутбуку.
   -- Чем же не мил?
   Рука, зависшая над "клавой" опустилась. Девушка захлопнула леп-топ и повернулась к гостю, уставилась хмуро, тоскливо:
   -- А ты не понял? В том и дело, что всем мил. Болею я тобой, понял? Пока не переболею, в техникум не вернусь.
   Скиф прищурил глаз, погонял зубочистку во рту и выплюнул на палас:
   -- Мне показалось ты гордая и умная, а ты такая же дура, как все.
   -- Да, Скиф, я дура, я конченная идиотка, потому что вляпалась в тебя и ничего с этим сделать не могу. У тебя своя жизнь, тебе вообще плевать на всех вокруг. Ты крутой, ты умный, ты свободолюбивый. Ты у нас за всех и гордый и смелый, -- почти прошипела, сверкнув глазами, и стихла. -- Как там твоя блондинка? -- спросила уже спокойнее.
   -- Светка? А что ей?
   -- Значит, твою девушку Света зовут.
   -- Что-то еще интересует?
   -- Не огрызайся, и так тошно, -- отвернулась, потерла пальцами крышку ноутбука. -- Зачем ты пришел? Какая тебе разница была я на занятиях или нет?
   -- Списывать не у кого, -- брякнул.
   -- Ааа! Так и подумала.
   -- Хорошо, значит, излечиваешься от дури.
   -- Любовь для тебя дурь? -- посмотрела нехорошо. -- Не любишь ты свою Свету. Ты вообще, знаешь, что это - любить?
   Глаза Скифа сузились, превратившись в щелки, лицо стало жестким, отталкивающим:
   -- Любовь... У вас в башке только она, а где вы ее в жизни видели? Сидишь мне тут, уши трешь, -- уставился в упор тяжело, давяще. -- Одна тема на все времена. Не задолбало? Кроме нее еще что-то в жизни предполагается? Получение профессии, например, работа, карьера?
   -- У каждого свои приоритеты, Скиф... Уходи, а? Не могу я тебя ни видеть, ни слышать. Себя ненавижу, за то что так тупо вляпалась в тебя, как муха в паутину! Ты же робот, гот отмороженный. Тебе начхать на людей, они для тебя тьфу и растереть.
   -- Потому что романтической чухни с тобой не разделяю?
   Девушка смолкла и отвернулась. Повисла пауза, в которой была слышна баталия Михаила с матерью за дверью. Женщина хотела пригласить гостя к чаю, а мужчина уверял ее что перетопчется прохожий.
   -- Зря я пришел, -- поднялся Скиф и двинулся к выходу.
   -- Влад! -- окликнула в миг встрепенувшаяся девушка, вскочила, рванув за ним, и замерла, как только он обернулся:
   -- Тебе, правда, было интересно, что со мной?
   -- Не-а. Просто сессия на носу, -- бросил и вышел из квартиры не попрощавшись.
   Маша постояла и вернулась к себе в комнату, забродила по ней, раздумывая над странным посещением. Впрочем, что взять со Скифа - он сам по себе странный и все его действия такие же.
   Каким он был в ту субботу? Блеск, фейерверк шуток и драйва, рисковый, смелый и в то же время тонкий, интеллигентный. И о чем только они с ним не говорили! Маша была поражена, что парень разбирается фактически во всем, имеет очень тонкий вкус, начитан так, что она рядом с ним почувствовала себя глупой и серой.
   А в понедельник он опять превратился в отвязного придурка, грубияна и пофигиста.
   Может в этом все дело? Но зачем Скиф тщательно прячет того Влада, удивительного, идеального, неповторимого? Может потому что в того нельзя не влюбиться, а он не хочет толпы поклонниц, у него и так хватает желающих провести с ним время. Может поэтому и отодвинул Машу, что та видела, какой он на самом деле?
   И пришел ведь, значит, забеспокоился, значит не так уж наплевать ему на нее.
   Девушке показалось, что за всем этим скрывается какая-то тайна, и даже подумалось, что Скиф... голубой.
   От посетившей ее мысли девушка осела в кресло в прострации.
   Ей верилось и не верилось. С одной стороны, быть не может - та же Света тому пример. С другой... А что Света? Кто она? Что о ней и их отношениях известно? Ну, прибежала, прыгнула на шею, поцеловались... Но не слишком ли картинно это выглядело, не слишком ли вызывающе, словно выставляя на показ? Ведь в остальном он отчужден к девушкам, груб настолько, что мигом отталкивает. Это что - мил с одной, с другой свин какой-то? Но Скиф один, их не десять в одном теле. Невозможно быть уродом и умницей одновременно, одно все равно бы перебивало другое, прорывалось в речи и манерах.
   Манеры! Насколько резок он в колледже и насколько был мягок, когда они гуляли по набережной. Почти женственный....
   А его познания в плане моды, а как он выбирал духи или кивал Маше на классную шмотку в витрине. И ни разу не проводил заинтересованным взглядом красивую девушку, а их в парке было если не каждая, то через одну. Голову можно было свернуть!
   Маша потерла лицо: Боже мой, а Скиф-то - голубой!
  
   Эта мысль засела в ней занозой. Она многое объясняла и прощала Скифа и была как лекарство девушке. Но в том и дело, что Маша лишь предполагала, а ей было жизненно необходимо знать точно.
   И она пришла на занятия. Две пары наблюдала за Скифом, убеждая себя что права, но так и не убедила до конца. И не выдержала, спросила прямо. Склонилась к уху на лекции и прошептала:
   -- Скиф, ты гей?
   Парень дернулся, уставился на нее недоуменно и растерянно, забыв про записи лекции. Минут пять хлопал ресницами, изучая девушку, словно она неизлечимо больная, а ему, как врачу нужно срочно решить - отправить ее на эвтаназию или продолжить мучить.
   -- Ну, ты дураааа, -- протянул. -- Всяких видел, ты всех переплюнула.
   Сгреб сумку за лямку и попер через всю аудиторию, наплевав на препода. Осел на противоположном конце класса рядом с Гриней.
   -- Скифарин?!... -- возмутился учитель.
   -- Мне там дует, -- отрезал парень и выказал усердие, не давая преподавателю развить мысль в сторону нравоучений - взял в руку ручку и раскрыл тетрадь.
   Маша уткнулась лицом в стол, сдерживая слезы и ругая себя, на чем свет.
   Как она могла такое подумать? Как у нее язык повернулся такое спросить?
   Теперь конец точно. Теперь Скиф не то, что не подойдет к ней - не посмотрит никогда. Она мало оскорбила его, она и себя выставила кубической идиоткой!
   Она промучилась всю пару, и то и дело поглядывала на парня, вытягиваясь, чтобы увидеть через ряд сокурсников. И понимала, что он сбежал от нее, как от чумной, что ушел специально на другой конец аудитории, даже сел на вторую парту, только чтобы оказаться за километр этой неповторимой в своих фантазиях дуры.
   И не выдержала, подошла на перемене, желая извиниться.
   -- Скиф, извини, я...
   -- Да пошла ты на! -- шарахнулся от нее парень, и вовсе ушел с занятий.
   А с ней остался его взгляд полный презрения, недоумения и чего-то еще, что Маша не бралась определить. Она уже навыдумывала - разрушила все окончательно.
  
   Глава 13
  
   -- Гей? -- прищурил глаз Скиф на свое отражение в зеркале. И поморщился, взъерошил волосы: придет же в голову! Ну, дебилка! А ведь, подтверди и отвалит. Но и тут же растрезвонит и пойдут клочки по закоулочкам - запинают, засмеют. Хрен вам!
   И опять с сомнением оглядел себя - неужели похож? Сгорбился и пнул ногой дверь из ванной. Сгреб сумку и куртку с тумбочки у выхода и бухнул душевно дверью из квартиры в ответ на приглашение отца позавтракать. Мужчина с тоской перевел взгляд на яичницу на сковороде в руке и вернулся на кухню. Кинул приготовленное в раковину и уставился в окно.
   Скиф, загребая ботинками мокрый подтаявший снег, пер в сторону остановки. Полы куртки трепал ветер.
   Без шапки, не застегнувшись, а на улице минус двенадцать...
   Виктор Николаевич сжал пальцами переносицу - когда это кончится? Есть ли выход?
  
   Влад шел на автомате: не чувствуя холода и влаги: которую щедро бросал в лицо ветер. Еще одно утро, еще один день, потом вечер, ночь. Какой черт заводит эту карусель, крутит колесо никчемной жизни? Зачем?
   Он стойко не мог найти ответ на этот вопрос. И никак не мог понять почему живет не живя и, никак не умрет, будучи мертвым.
   Парень спустился в метро, не обращая внимания на толкучку. Ехал и все искал ответ, и в тех же поисках вышел из подземки, попер знакомой дорогой до техникума, не замечая мира вокруг.
   И так и упал, не поняв, что произошло. Удар под дых и подсечка были неожиданными: лишь мокрый снег немного смыл оглушение, но новые удары сыпались, как из параллельного мира, из другого пространства и вытряхивали всякие мысли, попытки сообразить, что происходит.
   Скиф пытался подняться и падал. Прикрывал голову руками и одновременно отпинывался. Подпрыгивал от резкой боли, сплевывал кровь и вот, озверел. Молча, как принимал так и отдал - вцепился разбитыми пальцами в первое что увидел сквозь пелену и рванул на себя. На спину посыпались удары, а он всем телом навалился на добычу и, рыча как волчонок, рвался к глотке. Сдавил шею, что воспринималась отрывком, словно отдельной частью тела, чем-то важным, но единоличным, живущим меж небритым подбородком и кожаным воротником. И вырвал бы кадык: убил бы и был убит, но Бог или Дьявол вновь сыграли с ним в шутку, вмешавшись в последний момент.
  
   Макс рвал поводок к выходу и буквально стрелой вылетел на улицу. Максим не понял, что случилось с овчаркой, с какой такой радости она словно взбесилась. Рявкнул, останавливая, но собака не отреагировала.
   Мужчина вылетел за ней на улицу, желая перехватить прежде, чем та напугает редких в такую рань прохожих, и невольно притормозил, забыв о собаке от того, что увидел.
   Четверо парней душевно пинали одного. Тихо, но зло. Самое странное, что и жертва не кричала "спасите". Картина напоминала Максиму кадр из криминальной хроники, как бывает, смотришь, отключив звук, и в первый момент не воспринялась реальностью. Буквально на углу его дома, на, в общем, людной улице, в завесе мокрого снега летящего с неба, возилась куча мала. Парни играли кем-то как мячиком, а тот рванул одного за ботинок и пополз по нему, навалился локтем на шею. Один из драчунов въехал ему в лицо ногой и взвился сам - Макс, прыгнув с места, впился ему клыками в голень. Крик потерпевшего, первый громкий звук привел в чувство хозяина.
   -- Стоять!!! -- заорал мужчина, рванув к дерущимся.
   -- Атас!! Валим!! -- послышалось следом.
   Макс растянулся, запнувшись о что-то и лишь увидел, как парни бросились врассыпную, оставив жертву в покое. Овчарка закрутилась рядом с телом, заскулила, поглядывая на хозяина, словно подгоняя и вопрошая одновременно: что делать-то будем, а?
   Смелков поднялся и прихрамывая поковылял к потерпевшему, надеясь что тот вот вот встанет сам. Но чем ближе подходил, тем четче понимал - сам парень не поднимется. Тот тяжело дышал и, заливая кровью снег, бестолково сгребал его под себя, то ли корчась, то ли пытаясь подняться. Овчарка тыкалась ему в лицо носом: поскуливала, мешая.
   -- Отойди. Макс! Сидеть! -- прикрикнул, отгоняя ее Максим, склонился над парнем - что-то знакомое было в нем, неуловимое, на уровне дежавю.
   -- Эй, -- легонько потрепал по плечу. -- Жив?
   Тот застонал и развалился на спине, бросая в дрожь Смелкова своей окровавленной физиономией. Бровь, губы, нос - были разбиты в хлам. Один глаз заплывал, зато второй смотрел зло и презрительно. По этому взгляду мужчина и признал того самого тинэйджера, с которым так хотел поговорить, и даже в зубы дать. Только уже дали.
   Страх за несчастного сменился раздражением. Мужчина рывком поднял пацана на ноги:
   -- Дружки пригрели?
   В принципе, удивляться было нечему - обычная разборка оголтелого молодняка. Помня поведение парня, он был уверен - тот сам нарвался. И нечего жалеть, вернее некого. Оклемается, может наукой послужит, а нет - прибьют рано или поздно.
   -- Нарвался?
   Мальчишка никак не реагировал, и стоять -то на ногах не мог. Голова болталась как у китайского болванчика, и он все сползал вниз. Хоть и был легким, а Максу стало тяжело. Дотащил его до стены, прижал:
   -- Да стой ты, Бога, душу! Сейчас "скорую" вызову.
   -- Нет, -- глухо, через силу просипел гот- неудачник, цепляясь за выступ. Стек, присаживаясь на него, и прислонившись затылком к кирпичной кладке, уставился "живым" глазом на мужчину. -- Пошел на!..
   Выпалил неожиданно зло.
   Макс забыл, что искал по карманам телефон. Моргнул, соображая: чего он хочет: чтобы добавили или отстали, гордый, потому лучше послать, чем помощь получить, или мазохист?
   -- Я тя звал, коз-зел?! -- прошипел с хрипом.
   Смелков не сдержался - схватил за грудки... и остыл. В глазах парня был раж камикадзе и беззащитность, что-то жалкое, как выкинутый в подворотне котенок, и больное, как открытая рана.
   -- Ты ненормальный? -- спросил, щурясь от непонимания.
   -- Пошел на! Я тя звал? Руки, мля, убрал! -- взмахнул кулаками, но руки как плети опали, и сам заваливаться стал. Макс придержал его, возвращая на место и в вертикальное положение:
   -- Умалишенный.
   Точно хочет, чтоб прибили.
   Пацан начал шипеть что-то матерное и обидное, и все смотрел на мужчину, будто ждал реакции. Смелков замер на пару секунд, рассматривая звереныша - ребятенок совсем, откуда же столько злости?
   -- Ты, самоубийца малолетний, помолчи, а? -- попросил спокойно, и парень сник, всхлипнул, свешивая голову. Уткнулся ему лбом в живот, просипев что-то вроде:
   -- Му.. старый!
   Мужчина не обратил внимания. Слова парня воспринимались, как бред и было четкое ощущение, что тот просто не понимает, что творит. Смелков пошарил по карманам, оглядываясь вокруг в надежде позвать кого-нибудь на помощь: но как назло кроме собаки ни одной живой души не наблюдалось, а телефон, похоже, был оставлен на тумбочке в прихожей.
   И что теперь делать? Оставить юного неандертальца на произвол судьбы?
   Спору нет, придурок этот малолетка, редкий, но все едино живой человек. Брось и нарвется опять, если в принципе выживет. Помяли его конкретно, как бы и не покалечили.
   Мужчина подхватил мальчишку и свистнув Макса, потащил к своему подъезду, не найдя других вариантов. Собака подхватила какой-то рюкзачек и потрусила впереди, косясь на хозяина. Тот внимания не обратил.
   В квартиру юнца чуть не на руках внес, усадил прямо на тумбочку, прислонив к стене. Принялся телефон искать. Овчарка крутилась, мешаясь, поскуливала, и Смелков не выдержав, прикрикнул на нее, отправляя на место.
   Что-то грохнулось в коридоре и, Макс, плюнув на поиски в кухне, вернулся, уверенный, что это растянулся тинэйджер. Но тот, шатаясь и еле держась на ногах, пер в одном ему понятном направлении, держась за стену и сметая все по пути. На пол полетела вешалка, телефонная книга, но встреченная обувная полка оказалась непреодолимым препятствием - парень рухнул бы, не подхвати его вовремя мужчина.
   "Рождают же на свет дебилов", -- укоризненно качнул головой, держа мальчишку под мышки и глядя на него сверху вниз. Тот поелозил ногами, пытаясь вернуться в вертикальное положение и, добил-таки полку.
   Макс поморщился и решил сначала привести "героя" в себя, а потом уж искать запропавший телефон и вызывать медиков. Стянул с пацана куртку и, перехватив за талию, втащил в ванную. Открыл холодную воду, и, держа парня навесу, принялся умывать, затем сунул под струю с головой.
   Тот зафыркал, вцепился руками в край раковины, чуть отталкивая помощника. Встал на ноги самостоятельно и вдруг сблевал.
   "Тааак. "Сотряс" имеет", -- морщась констатировал Максим, придерживая пацана на всякий случай. Его трясло: то ли отходняк начался, то ли от холодной воды. Раковина, кафель вокруг и даже край зеркала покрылись мелкими розовыми брызгами, а мальчишка все фыркал, умываясь и давясь от приступов рвоты. Жалкий, мокрый, маленький, худенький, он вызывал чувство сродства и ответственность сродную опеке.
   -- Эх, ты, доходяга, -- вздохнул мужчина, осторожно промокая заплывший глаз, ссадины на лице. Прижал к себе, как брата, заставив запрокинуть голову, чтобы остановить кровь из носа, чтобы не давился больше ею. Пацан дернулся и затих, уставившись на него. И словно дошло, наконец, что не враг с ним - попросил вполне по-человечески:
   -- Только "скорую" не надо. Пожалуйста.
   Макс нахмурился - что-то было не так. Что-то шло в разрез с просьбой и самой ситуацией.
   Он мог понять желание мальчишки избежать больницы, а значит допросов, а значит вполне возможно продолжения неприятностей. Скорей всего он знал, кто и за что его помял, и либо сам хотел разобраться, либо не желал огласки. Но не боялся - точно, Смелков был в этом уверен.
   И в принципе понимал, в принципе поступил бы так же... Только вот так близко, ощущая под рукой совершенно не мужскую талию, и не гибкую, а словно стянутую чем-то жестким, как сталь, видя кожу лица, что явно не встречалось с бритвой и была слишком нежной, мужчина подумал совсем о другом и серьезно забеспокоился.
   Но догадка не успела оформиться в четкое осознание - парень резко и неожиданно сильно оттолкнул его и вывалился из ванной комнаты. По стене дошел до кухни, рухнул на диванчик.
   Смелков замер в проеме, разглядывая его и пытаясь собрать разбежавшиеся мысли.
   -- Ну чего?... -- просипел тот, в ответ не спуская равнодушного взгляда с мужчины. -- Аптечка есть?
   -- Что? -- не сразу дошло до Максима.
   -- Ты глухой что ли, дядя? Колеса у тебя есть, спрашиваю? -- отлип от спинки и стены, будто собрался встать и проверить самостоятельно, есть ли в доме медикаменты.
   -- Сиди, -- качнулся мужчина. Прошел в кухню и вытащил из углового шкафчика коробку с красным крестом. -- Все равно тебе нужно к врачу.
   Парень сграбастал коробку, не обратив внимания на предупреждение. И с видом явно знающего, что ищет, начал перебирать ампулы, фальготки, порошки.
   -- Стакан дай, -- прошамкал, не глядя. Макс не сразу сообразил - вид разбитых пальцев в обрезанных перчатках с шипастыми клепками, тонких и нежных, как у девчонки, завораживал.
   -- Стакан! -- вновь прошипел мальчишка, вскинув на него злой взгляд. Но только мужчина повернулся, чтобы взять нужное, тот сбивая косяки, рванул в ванную.
   Его опять выворачивало. Кровь со слюной лилась, как вода из-под крана и Максиму стало не по себе. Он придерживал парня, твердо решив про себя, что сейчас же положит его на диван и вызовет врачей.
   -- Тебе нужно в больницу...
   -- Нет! -- отрезал тот, упершись руками в край раковины. Сплюнул сгусток крови. -- Сам.
   -- Не у меня. Мне трупы не нужны.
   Парень словно не слышал. Отпихивая помощь, дотащился по стене до кухни и сгреб фальготки. Начал выдавливать таблетки одну за другой, запихивать их в рот. На второй фольготке Смелков не выдержал:
   -- Достал, малолетка! -- перехватил за запястье, вытряхнул лекарства из ладони и, подхватив "утренний сюрприз", силой потащил в комнату.
   -- Не трогай меня! -- взвился ни с того ни с сего пацан, попытался вцепиться пальцами в косяки, стену и вдруг рухнул как подкошенный, буквально выскользнув из рук мужчины. Стук головы об пол и тишина.
   Максим с непониманием и страхом уставился на лежащего тинейджера: какого черта происходит? Умер?
   Ресницы не дрожали, нос заострился, и лицо было белым, как потолки в квартире.
   Макс сглотнул ком в горле, чувствуя как по спине прошелся холодок предчувствия плачевных событий. Подхватил мальчика на руки, отнес на диван и попытался привести в себя, одновременно пытаясь понять, жив ли он вообще. Ощупывал его, шаря взглядом то по лицу, в попытке угадать дышит ли, то по комнате, выискивая помощь.
   Умрет ведь юный нигилист...
   Пальцы наткнулись на что-то плотное и, в первую секунду Смелкова пробрала дрожь от мысли, что это оголенные кости. Задрал рывком футболку, скрывая ухмыляющуюся рожу в саване на груди и, нахмурился, увидев плотную, узорчатую материю, обтянувшую торс.
   Мысли вязли, как ноги в болоте.
   Максим осел у дивана прямо на пол и все рассматривал корсет. Да, самый обычный, женский корсет. Розоватые ленточки шнуровки, вязь рисунка плотной ткани, прострочка жестких планок...Какого черта парень нацепил его? Гей, что ли?
   И содрогнулся, буквально умылся вмиг выступившим холодным потом - девка!
   -- Господи, -- вырвалось само.
   Да как же она выдержала? Мазохистка, самоубийца? Лесбиянка?
   Ненормальная!
   Или он? Может такие примочки у современных юнцов? Мода? Пацаны вон вбивают же в мочки, словно члены африканского племени, целые булыжники и пробки....
   Дебилы! -- оттер лицо от пота. Осторожно оттянул футболку выше и убедился, что сам дебил - корсет явно стягивал грудь, превращая ее в плоское нечто.
   Это было слишком. Не укладывалось, не понималось, не принималось.
   Макс придавил пальцами сонную, вслушиваясь в биение пульса и перевел дух - жива!
   И что теперь? -- выпрямился, оглядываясь в поисках решения, а может и спасения от сумасшествия. Взгляд наткнулся на овчарку. "Немец" шумно вздохнул, с жалостью глядя на хозяина, но смея сойти со своего коврика.
   Время будто остановилось на миг, и в нем ничего - тишина, пустота.
   Скиф вздрогнул, дернулся, приводя Максима в себя. Уставился с туманом во взгляде:
   -- Таблетки... дай... садист, -- скрючился вдруг.
   У Смелкова было ощущение, что мир сошел с ума, а он этого не заметил, и вот рюхнулся в это счастье носом да со всего маху, как упал с вышки в воду. Он даже сказать нормально не мог - запинался словами о мысли, мыслями о слова:
   -- Ты... какие таблетки? ... Ты дура...к?!...Тебе могли что-то внутри повредить, ребра сломать... Тебе врача надо. В больничку!
   -- Нет! -- сел рывком, скрючился, словно набираясь сил и пережидая боль, и с трудом встал. -- Отвали! -- прошипел в лицо, взглядом предлагая освободить дорогу.
   Смелкова перекосило в попытке понять, что движет этим созданием, чего оно добивается.
   -- Ударю! -- просипел "мальчик" и мужчину вовсе сглючило. По глазам было видно, что это чье-то "счастье" не шутило, но зачем, еле стоя на ногах, получив так, что и здоровый мужик бы отползал в больничку, нарываться еще?
   В ответ Максим получил удар по касательной в живот. Мужчина даже не понял в первый момент, что это было. Что-то прилетело, ткнулось как котенок мордочкой в руку, и пропало. Зато второй удар, в лицо, отрезвил.
   Мужчина потрогал скулу, чувствуя лишь дискомфорт, ничего больше и пытливо пришурился на задиристое "нечто". А Скиф уже шел буром.
   Макс просто отодвинулся и юнец пролетел в кресло у дверей. Стек, застонав, скрючился, цепляясь за подлокотники, и казалось, сейчас потеряет сознание. Но он лишь замер на пару минут и вдруг поднялся: развернулся к "обидчику".
   Смелков не понимал, что происходит, но по спине пробегали мурашки от этой непонятной, на грани сюрреализма и реальности, мезансцены. Оно смотрело на него, буквально выжигая взглядом и, явно готовилось к битве.
   -- Ты больная?
   Он хотел остановить, вразумить ненормальную, и понять что происходит, но ту словно бес в ягодицы пнул - ринулась на мужчину.
   Макс просто выставил руки и, придерживая ее за плечи, смотрел, как она, еле стоя все-таки пытается ударить его, и чуть не плачет от бесцельного махания руками.
   -- Ты хочешь, чтоб тебя убили? -- зажал ей руки, и уставился в лицо, хмурясь от непонимания. И вздрогнул, похолодев от ответа, что увидел в ее глазах: черных от отчаянья и решимости. Она словно кричала - да, да!! Я хочу умереть, помоги мне, убей!!
   Максу стало тошно и душно.
   Он вдруг понял, что происходит и почему. И как зовут ненормальную.
   Варя...
  
   Глава 14
  
   Макс прижал девушку к себе, спеленав руками как ребенка, и смотрел в стену перед собой, не видя ничего.
   Варя постепенно перестала рваться, притихла, и он начал чувствовать ее прерывистое дыхание и ... боль. Она словно стала частью его, и разливалась по телу и душе волнами ярости на весь мир. Слов не было, их просто не придумали, а вот чувства рвались и решали за него.
   -- Тебе больно. Нужны обезболивающие. Я дам. Ты сейчас успокоишься и ляжешь. Я принесу таблетки. Выпьешь, заснешь. Проснешься, пойдешь домой, -- заговорил монотонно, не слыша себя, но зная, что будет делать. Смотрел перед собой в прострации и чувствовал только ее, и не мог объяснить как. Только точно знал, что Варя испугана, и это страх напополам с дикой болью в душе и теле, зовет ее в одну сторону - за грань.
   -- Ляг и я принесу лекарство, -- повторил как робот.
   Девушку качнуло. Она осела на диван, рухнула и прошептала, сдаваясь:
   -- Неси.
   Ей стало совсем плохо и, Макс позеленел, понимая, что играет с огнем. Срочно нужен был врач. Но нарываться на прямую атаку в знак сопротивления, устраивать девушке новые испытания, он не хотел, не был уверен, что она выдержит. Оставалось одно.
   Мужчина прошел на кухню, нашел в аптечке потрепанную фольготку фенозепама и кетанова, выдавил в ладонь ровно по две таблетки. Налил в стакан воды и отнес девушке. Придержал за голову, помогая выпить.
   -- А теперь расслабься и поспи, -- посоветовал.
   Варя смотрела на него настороженно, не понимая причины его обхождений и заботы, не веря и ожидая, что угодно. И больше всего ее беспокоил его взгляд - потерянный, словно виноватый. А с чего так смотреть, если плохого не задумал?
   Уйти бы... сил нет. Плывет все перед глазами от боли.
   -- Родители есть? -- услышала, но не поняла, кто вопрос задал.
   -- Нет, -- отрезала и как в пропасть упала - заснула.
   Максим минут пять рассматривал девушку и вот прошел на кухню, нашел телефон, что и не прятался, а мирно лежал на столе, между пепельницей и чашкой с недопитым утренним кофе. Пролистал телефонную книгу и, немного подумав над номером, нажал на связь.
   Костя Чилигин к разряду друзей не относился. Впрочем, после истории с "друзьями", Максим в принципе таковых не заводил, держа всех на расстоянии и в списке знакомых: распределяя их на дальних и близких. Чилигин относился к дальним, но нужным. Пару раз, оказав ему услуги, Смелков был уверен, что Константин не откажет ему в ответ. Но, все же слушая гудки в трубке, сомневался и обдумывал запасной вариант.
   -- Оо! Какие люди! Какими судьбами? Как дела? -- начал балагурить Чилигин, как обычно, но Смелкову было не до его шуток-прибауток:
   -- Мне нужна твоя помощь, как специалиста. Конфиденциально, -- отрезал.
   В трубке обескуражено молчали.
   -- Произошла драка. Человека неслабо помяли.
   -- Это рискованно, Макс. В больничку надо.
   -- А без больницы?
   -- Могут быть повреждения внутренних органов, переломы. Я не рентгент установка и не аппарат УЗИ, сложно будет диагностировать.
   -- Костя, я тебя о чем-нибудь, когда-нибудь просил?
   Чилигин опять завис, переваривая аргумент, и вздохнул:
   -- Ладно, к четырем...
   -- Сейчас.
   -- Сейчас?! Слушай, давай ты подъедешь ко мне и мы в станционере, в лучшем виде...
   -- Домой, Костя. Ко мне. Сейчас, -- процедил Максим.
   Чилигин вновь притих и, видимо сообразив, что спорить бесполезно, сухо и чуть обиженно спросил:
   -- Адрес.
   Макс продиктовал и отключил связь. Осел на табурет, закурил и уставился в окно.
   Перед глазами был сложенный по дневнику образ наивной, доверчивой и открытой всему миру девочки, которую сломали словно спичку, превратив в озлобленного мальчишку самоубийцу - того, с кем познакомился только сейчас.
   Можно ли помочь Варе? Пусть не повернуть время вспять, но хоть что-то изменить?
   Смелков не знал, но помочь ей стало почти потребностью. Он гнал чувство вины, но оно путалось с сопричастностью и мешало не столько реально воспринимать события, сколько принимать их как нелепое стечение обстоятельств. Отсюда и возникало острое чувство сожаления и желание загладить, изменить, если не вернуть прошлое, ту девочку, способную верить и любить, то хотя бы себя - человека способного не только мстить, но и помогать.
   Разум говорил: лучше не лезь, оставь все как есть, не твоего ума это дело, совершенно тебя не касается, нагребешь ведь по самую макушку. И он готов был согласиться, но совесть гнула голову до столешницы, травила душу прошлым малодушием и винила, вопреки голосу рассудка.
   Макс затушил сигарету и вернулся в комнату. Постоял над спящей девушкой и прошел в спальню. Расправил диван, постелил чистое белье и замер: какого черта он делает? Чилигин прав, девушку нужно отвезти в больницу.
   А дальше? Начнется копание в грязном белье и Варе опять достанется. Начнутся выяснения кто же она, почему мальчик будучи девочкой, кто избил, почему. Косые взгляды и предположения - а, да ты, голубка, цветная? Сама нарвалась...
   Не будет помощи от полиции, а вот дерьма девчонка их молитвами наглотается.
   Он был уверен, что с ориентацией у Варвары все нормально, а образ оторвы- тинэйджера, всего лишь защитная реакция, способ выжить, в принципе как-то жить. Этот "гот енд рокер" всего лишь панцирь черепахи, в который можно спрятаться. Вытряхни ее оттуда - что будет? Еще одна травма?
   Мужчина потер шею - маяло, и вернулся в комнату. Навис над спящей, прикидывая как лучше ее поднять, не тревожа, чтобы отнести в постель. А если Чилигин прав - ей что-нибудь повредили, сломали?
   Смелков осторожно поднял Варю на руки и отнес в спальню. Стянул футболку, сомневаясь и немного смущаясь, расшнуровал корсет. Взгляд задержался на груди - такую красоту прятать и калечить?
   Макс расстегнул брюки, стянул их и печально улыбнулся, увидев, что на девушке женские трусики с кружевами. Значит нормальная, значит не все потеряно и он прав - роль пацана всего лишь защитная реакция, "панцирь".
   Укрыл девушку и, чтобы не смущать Чилигина и давать ему повода задать лишние вопросы, снял шипастый ошейник. Под ним оказалась тонкая лиловая полоса шрама.
   Пыталась повеситься?
   Макс покрутил нелепый аксессуар и откинул в кресло, стянул краги и разжал клепки браслетов на запястьях. И тяжело уставился на череду рубцов, тянувшихся от кисти к локтевому сгибу.
   Что она делала с собой? Резала вены, пытаясь уйти из жизни?
   Мужчина накрыл девушку одеялом до подбородка и сел на край, спиной к ней, только чтобы не видеть.
   Стыдно. Больно.
   Меньше всего ему хотелось вспоминать о Томе, но вспоминалось само собой до самых нюансов - привычек усмехаться над всем, двигать челюстью, не спуская тяжелого взгляда с собеседника, от которого тем, кто послабей, становилось не по себе. Макс всегда знал, что Том способен на любую крайность, но все же не предполагал, даже не мог предположить что тот может обойтись с левой, ничего ему не сделавшей девочкой, как животное.
   Если бы он сделал заказ раньше, всего лишь на день раньше.
   Если б всего лишь на сутки быстрей узнал, каким бизнесом занимается Кон. Если бы не плавал как кусок дерьма между жаждой мести и привычкой законопослушного гражданина полагаться на органы правосудия в надежде что Том оступится сам и получит, в конце концов, по заслугам. Если бы не тянул, как обычный интеллигент, выбирая между правильно и неправильно. Если бы как Раскольников сделал, а потом философствовал и рассуждал. Если б сразу согласился на сделку, взаимовыгодную изначально.
   Если бы, это гребанное "если бы".
   Макс потер лицо, словно стряхивая навалившиеся воспоминания и сожаления о не содеянном время и содеянном в принципе. Сходил за льдом, завернул его и приложил к лицу Вари. Возможно поздно, но может быть еще поможет остановить оттек, наливающуюся синеву под глазом и по щеке.
   Девушка чуть застонала и только. Фенозепам подарил ей крепкий сон и забвение. Но что будет, когда проснется? Почему она сказала, что родителей нет? Куда делись ее мать и отец или отчим? Кто за ней присматривает? Кто помогает?
   Мужчина качнул головой и ушел на кухню, успел выкурить пару сигарет, горечью табака разбавляя горечь в душе, как раздался звонок.
   Чилигин сдержал обещание. Явился с увесистыми сумками, прошел в коридор молча, лишь хмуро глянув на Смелкова.
   "Немец" настороженно поднялся, но с места не сдвинулся и даже не оскалился, чувствуя, что от новичка в доме угрозы не исходит и к хозяину тот лоялен.
   -- Ну и кого избили? -- спросил гость, уже снимая обувь.
   -- Девушку.
   -- Не понял, -- выпрямился, ногой отодвинув ботинки к входным дверям. -- Шутишь?
   -- Не до шуток, Костя.
   -- Макс, ты вроде нормальный мужик, с мозгами дружишь, но такое несешь. Любая драка - в больницу! Это ясно любому...ммм... человеку!
   -- Больница это и полиция, -- парировал мужчина, подталкивая его в сторону спальни. -- Протоколы, дознания, а значит дополнительные травмы и продолжение неприятностей. Как наша полиция нас бережет - не мне тебе рассказывать. Так что девиз "спасение утопающих - дело рук самих утопающих" актуален как никогда.
   Доктор фыркнул, то ли соглашаясь, то ли наоборот, и застыл над спящей с поджатыми губами:
   -- Без сознания?
   -- Снотворное дал. Не понимала что творит, кидалась, -- сухо поведал Смелков.
   -- Молодец, -- прошипел Чилигин, глянув на него с неприкрытой неприязнью. -- Ты меня во что втравливаешь? Труп навесть хочешь? Тут на лице крупными буквами - сотрясение мозга. А это уже проблема! Остальные я как выявлять буду? Пальпацией? С таким же эффектом можно погадать на кофейной гуще. Мне контакт с пациенткой нужен, анамнез! Нужно сделать рентген, УЗИ...
   -- Обойдешься, -- бухнул ему в ноги сумки Максим и Костя надулся. Рывком от злости расстегнул замки, вынул тонометр и фонендоскоп. Послушал спящую, смерил давление и начал осматривать и ощупывать.
   -- Сколько снотворного и какого дал? -- спросил сухо, деловито.
   -- Две фенозепама, две кетанова.
   -- Чего не пачку?... Ну, ребра вроде целы, крепитации нет, шумов не слышно. Давление чуть понижено... А рука-то - может перелом быть, -- указал на отек на локтевом сгибе правой руки.
   -- Она махалась будь здоров. Прекрасно рукой двигала.
   -- Когда? В шоковом состоянии? -- тяжело глянул на мужчину врач. -- Это нормально. И то, что после в морг уезжают - тоже.
   -- Не понял? -- чуть побледнел Макс.
   Чилигин закончил осмотр, укрыл пациентку и, привычным жестом повесив "трубку" на шею, выдал:
   -- Вам обоим лечиться нужно. Тебе у "писхов", а ей в травме. Вызывай "скорую" и не парь мне мозги.
   Смелков сунул руки в карманы брюк, прямо глядя в глаза доктора:
   -- Я тебя когда -нибудь о чем -нибудь просил?
   -- Тьфу! -- выдал в сердцах Чилигин. -- Да пойми ты: нужно снять побои, определиться с травмами и их лечением. Нужно делать капельницы, наложить гипс на руку, сначала поняв, что за перелом...
   -- Наложи.
   -- А если винтовой, а если оскольчатый?!
   -- Все равно...
   -- Не все равно! Это уже операция, а потом гипс, а то и скобы! А внутренние органы я как проверю? У нее ноль реакции, иди, определи все цело или нет! Ты меня за кого держишь? Я не бог и не ясновидящий - я врач!
   -- Не ори, -- поморщился Макс, отводя взгляд. -- Не могу я ее в больницу, -- сказал тихо.
   -- Из-за ментов? -- притих и Костя. -- Но дома держать на авось - опасно. Ты пойми, старик, травмы могут оказаться серьезными. А есть они - нет, определить на глаз невозможно.
   Макс молчал, понимая справедливость его замечаний, но не знал, как поступить.
   -- Помоги, -- попросил только.
   Костя помялся, подумал и бросил, подхватывая сумки.
   -- Я на машине. Сгребай свою одалиску и двинули в отделение. Обследую, полежит до вечера, а там заберешь, если все нормально. Сестру тебе найду, инъекции на дому делать будет.
   -- Полиция, -- напомнил Максим.
   -- У нас частная клиника, карту заводить не буду, с кем надо - договорюсь. Так что давай, время против играет, двигайся.
   И попер в коридор.
   Смелков сомневался, но выбора не видел. Судя по тому, как Варю пинали те четверо, она действительно могла получить серьезные травмы. Нужно было что-то делать.
   Макс завернул ее в одеяло и решительно поднял на руки.
   -- Куртку возьми, телефон и ключи, -- бросил Чилигину. Тот сгреб все нужное вместе со своими вещами и пропустил хозяина квартиры с ношей вперед себя.
  
  
   -- Сотряс, и скажи спасибо, что нет отека. Пока! -- выставил палец Чилигин, хмурый и злющий. -- Перелома руки нет, но два ребра в хлам. С внутренними органами картинка неопределенная, похоже, селезенка все-таки повреждена. Сейчас решают. В общем, уехала твоя Амазонка прямиком в реанимацию. Шеф счастлив! Подвалило добро!
   Выпалил и рванул прочь, но Макс перехватил:
   -- Подожди.
   -- Ну, чего еще? Спасибо скажи, что я на госпитализации настоял, а то б сейчас полиции объяснял происхождение трупа в квартире, -- прошипел, нависнув над мужчиной.
   -- Все понял - должен.
   -- Да - ой, -- скривился, но уже не так зло и недовольно.
   -- Костя, ты меня знаешь - я человек благодарный. Увидеть ее, когда можно будет?
   -- Она тебе вообще кто? -- чуть помялся, изображая смесь возмущения профессионала и заботу друга, но уже сдулся - не наезжал.
   -- Какая разница?
   -- Большая, старичок, большая.
   Макс оглядел больничный дворик в окно, соображая, что сказать и выдал:
   -- Долг.
   Костя постучал кулаком по косяку, раздумывая над сказанным, и притих:
   -- Ладно. С шефом, как-нибудь улажу. Но...
   -- Отдельную палату организуй...
   -- Да понял уже - все сделаю. Дня три даже не рыпайся, а там позвони - сообразим. Паскудная история, старик, и не на один месяц, так что - соображай. А вообще, заверни вон, в церквушку, свечку благодарственную поставь за себя и "долг" свой. Для себя - что обошлось, для нее - чтоб обошлось. Кто хоть отпинал?
   -- Малолетки какие-то. Толпой.
   -- А она их знает.
   -- Вот об этом, как-то не недосуг было пытать, -- глянул на врача - сам соображаешь, что спрашиваешь.
   -- Ну, да, -- поморщился и махнул рукой, то ли выражая свое отношение к произошедшему, то ли прощаясь, то ли все вместе. И поплыл по коридору прочь, как белый лайнер.
  
   Максим вернулся домой, кинул одеяло на тумбочку, а сам сел на пуф и вытянул ноги, оглядывая погром в коридоре.
   Во что он вляпался?
   "Немец" тяжело вздохнул, косясь на хозяина, и вот подошел, положил морду на колени, сочувствуя. Макс погладил его и поднялся - сиди не сиди, а убираться надо. Но сначала кофе - прошел на кухню. Включил кофеварку и вытянул сигарету из пачки, с удовольствием затянулся, поглядывая во двор - снег.
  
   Костя позвонил через три дня:
   -- Палата двенадцать. Если еще интересно, -- буркнул.
   -- Я же сказал.
   -- Ну, ну, -- отключил связь.
  
   Глава 15
  
   Первое посещение было самым тяжелым. Он вроде бы должен был прийти, с другой стороны - зачем? Кто он ей, она ему? Что мог - сделал, и вроде, успокойся, но как-то не по-человечьи это, понимал - не увидит, так и будет душа не на месте. Поэтому сгреб в ларьке по дороге, что с южных стран послали - ананас да кило апельсин. Закинул в машину и, с тоской глянув на окна своего кабинета - лучше б авралил - вырулил с парковки.
   Думать что она там и как, совсем не хотелось. Тошное было во всей этой истории, тяжелое и бередящее, да и сама Варя неоднозначна.
   Привыкнув жить замкнуто и обособленно, по накатанной, Смелкову было трудно менять свой распорядок даже в мелочи. К тому же знал, что увидит, не обольщался, готовя себя заранее к неприятному. Протащился по больничному коридору, шурша пакетом и, благодаря себя хоть за то, что ума хватило веник в цветочном не прихватить, впихнулся в палату под нужным номером.
   Палата была одиночная, но далеко не вип-класса. Не заморачивался Чилигин - оценил мужчина, оглядывая закуток три на три метра с холодильником времен Леонида Ильича, тумбочкой да кроватью.
   На Варю смотреть не хотел - отекшая, синяя и лиловая лицом, капельница прозрачными трубками к подключичке тянется, вены на локтевом сгибе в красно-синих пятнах - что хорошего?
   Передачку на тумбу водрузил и подумал - сока бы надо было прихватить!
   Варя глаз приоткрыла, глянула мутно и опять закрыла - вся встреча.
  
   Сок этот покоя и не давал. Ерунда полная, а словно вина давила. Вечером три пакета купил, чтобы совесть свою успокоить, и только в палату входя, сам себе признался, что совсем в другом дело - жалко девчонку, и вина действительно ест.
   Выставил соки на тумбочку и покосился на больную. Та смотрит одним глазом неприязненно.
   -- Привет, -- бросил, и притулился на древнем стуле возле постели.
   -- Ты кто?
   Макс разглядывал ее, соображая, что ответить, вспоминая, знакомились или нет.
   -- Максим.
   -- И?
   Опять молчит и смотрит. И морщит его от вида оттеков и синевы по лицу.
   -- Ты финн, что ли?
   -- Почему?
   -- Замороженный. Чего таскаешься?
   -- Сок принес, -- ответил через паузу.
   -- Спасибо - надо? -- скривилась.
   Смелков молчал. Его невольно морщило и от ее вида, и от хамства нарочитого. Но больше всего от понимания, что перемололи девочку - несмышленку за просто так, душу ей вывернули, растоптали и кинули - плыви. Прошлись по телу и душе, как танками, взрослые, циничные дядьки, и наплевали на то, что дальше будет. Один сука конченная, за то и поплатился, а второй, благодетель фигов - милостыню жизнью подал и в ус не дует. А как ей жить? Душу-то спалили ребенку в пепел. И что он хочет?
   Отвернулся к окну, не слушая шипения девушки, маты, что сыпала бездумно.
   Выходило, что он один за нее в ответе остался - и за парня ее, поддонка, и за Тома - урода редкого. И за Кона, что сам же к этой истории, не ведая того, прикрутил.
   Вот оно как судьба крутанула, -- на снег за окном уставился.
   -- Сок пей. Тебе надо, -- бросил глухо, когда Варя утомилась желчь изливать. И ушел, не прощаясь.
  
   Вечер давил. Макс смотрел, как хозяина мает по квартире и, то ходил за ним хвостом виляя, то ложился и взглядом следил.
   И встрепенулся, увидев, как тот в коридор двинулся, решил, что гулять пойдут. Только Смелков на стойку немца внимания не обратил - вытащил из шкафа убранный рюкзачок и вещи девушки, по карманам пошарил, надеясь найти нужное. Во внутреннем кармане исклепанной куртки нашел паспорт и ничуть не удивился его констатации: Скифарин Владислав Викторович.
   Качнул головой, сообразив, что немало девочка отвалила за липовый документ, и ведь нашла и нал и умельцев. Правда не очень удачно на фото вышла.
   Прощупал карманы, оглядел их содержимое: перочинный ножик, но довольно серьезный. Ключи на увесистой цепи и кастет. Знаковые вещи.
   Нехорошо, как-то стало.
   С рюкзаком прошел на кухню, высыпал не мельтеша, все содержимое на стол и закурил, оглядывая: баллоны с краской, сотни смятые, пятитысячная и пригоршня мелочи, изжеванная тетрадка с каракулями, банка пива, сигареты - три пачки. Если б не знал, что вещи девушке принадлежал - уверено б сказал - пацан их хозяин.
   Только ненормально это, не должно быть так.
   Не пацанка она, не мужик, не оно - девчонка искалеченная. И понял что хочет, что его успокоит и вину загладит - если он вернет ей ее же.
   Рюкзак ощупал, выудил из кармана сотовый. Благо та же модель, что у него была - подзарядил, пока кофе пил и курил. Пароль без проблем вскрыл и залез в записную. Читал морщась - кликухи, коды, просто буквы - ни одного имени. Чумичка, Придурок, Сука - а меж тем должен быть "отец" или "отчим" или "мать" в конце концов, в дневнике четко сказано - не сирота. Не верилось, что Варю одну оставили. Иначе бы откуда паспорт на парня, откуда деньги? Да и слишком бы было, если б иначе, совсем как в аду, и будто лишь черти вокруг.
   Вопрос только, как она родню зашифровала - отца например - Придурок или Тупарь? А может "П" или "Бинго"? Или "П-я" - папаня, "Б-я" - батя? Одно нормальное человеческое имя нашел - "Виктор", от него же за эти пять суток более сорока звонков было. Смелков потер трубкой щеку, раздумывая и, нажал на связь. Ответили моментально:
   -- Ты где?! -- мужчина тревожился не на шутку, и Макс не сразу нашел что сказать.
   -- Почему молчишь?! Господи, я уже не знал, что думать!!
   -- Эээ... Извините, но это не... -- кто? Влад или Варя? Но все решилось само.
   -- Вы кто? -- выдохнули в трубку испуганно. -- Что с ней?
   -- Варя в больнице. Была драка...
   Мужчина, перебивая, заорал, требуя сейчас же сказать, где его дочь и Смелков поморщился, подумав, что эмоциональные крайности, это видимо, у Косициных семейное. Спокойно рассказал, как и где можно найди девушку и нажал отбой, больше не сомневаясь, что "Виктор" и есть отец Вари.
   -- Ну, что? Хоть здесь разрулили, -- подмигнул Максу. Тот склонил голову набок и хвостом начал пол мести. -- Понял - идем гулять.
   Овчарка, как обычно, веселилась и требовала поиграть с ней. Смелков смотрел, как она носится по снегу и ежился: холодно. А в голове было одно - Варя. Ответственность за то, что с ней произошло, не давала отойти в сторону, как он не пытался. Но как помочь?
   Вопрос был актуальным и ответа не предполагал.
   Полночи Макс промаялся, соображая, что предпринять и уговаривая себя не лезть вовсе. Последнее было разумно, но претило, хоть ты тресни. В тишине, лежа в постели и глядя в потолок, он словно в экране в светлых тенях на нем, видел девушку - сначала ту, что была - милую, наивную, красавицу с длинной косой, потом жуткого, всего в черном и нелепом тинейджера - отморозка, и оттекшую, синюю от травм, но хрупкую девочку, все еще живущую в том кошмаре, боящуюся всех и всего и потому выставляющую колючки - сегодня.
   Он всего на секунду представил себе, что она чувствовала, она с этими ручками -веточками, талией, что переломить можно, и холодным потом облился. Сел на постели и щелкнул кнопкой ночника.
   Ну и кем он будет, если отойдет? -- подумал, глядя на квадраты рисунка пододеяльника. Одни как танками по телу и душе прошлись, другие отвернулись - что должна чувствовать девчонка? Как ей смерти не искать, не считать себя черти кем. Как ей иначе жить? Тинэйджер не форма протеста - форма защиты, личина в которой Варя хоть как-то может воспринимать людей и этот мир.
   Смелков вздохнул. Спустил ноги на пол и дотянулся до сигарет. Закурил, хмуро поглядывая в пол.
   А он сам как живет? Разве не так же? Разве он не выбрал "форму защиты" и ту же маску - закрылся, замкнулся. Ни друзей, ни подруг. Мимолетные связи на рельсах финансирования и пустота что в сегодня, что в завтра. Ему, мужику, и то худо, а как ей?
   Затушил сигаретку и протопал на кухню. Хлебнул сока из холодильника и открыл ноут. Набрал в поисковике "сексуальное насилие. Последствие и помощь". И до утра серфил, пытаясь хоть, что-то понять. И понял одно - с этой проблемой каждый плавает сам, и кто-то тонет, а кто -то выплывает - как Бог на душу пошлет.
   Смелков услышал будильник и захлопнул крышку леп-топа. Сжал переносицу, соображая. Ему вспомнилась мама. После тех дурных статей, что начитался за ночь, ему вдруг подумалось, что это могло случиться и с ней - смог бы бросить, отойти? Думал бы "куда лезешь и зачем"?
   И потер шею, разминая, нажал кнопку кофеварки, а взгляд в окно. И мысли - надо бы занять девочку, чего ж она лежит одна в палате, ни телека, ни плеера. Тоска.
   И первое, что сделал - заехал на склад, выбрал ай-фон. Уже на работе отдал ребятам, чтобы закачали под завязку, симку обрезали.
   В больницу поехал сразу после совещания и уже в четыре вошел в палату. Варе стало лучше - уже полулежала и одним глазом вполне прилично смотрела. Только все равно - лицо синее и взгляд колючий.
   -- Привет, -- бросил, проигнорировав его. Выставил на тумбочку гранатовый сок, фрукты, обратив внимание, что к его передачам другая прибавилась - значит, отец уже побывал.
   -- Ты стуканул?
   Макс не сразу понял, о чем она. Покосился и кивнул.
   -- На хрена? Тебя просили?
   -- Ты его ненавидишь? -- спросил прямо.
   -- Не твоего ума дело, дятел. Ты в моей сумке копался? Сученок гребанный!
   Эти ее обзывалочки серьезно доставали. Вот и сейчас Макс с трудом подавил в себе желание послать девушку или вовсе схватить и встряхнуть так, чтоб вся злоба и хамство рассыпались. Но только глянул - понял, что не сможет. Вытащил коробку с ай-фоном из кармана, положил ей на ноги, укрытые одеялом.
   -- Чего это? -- оглядела и прищурила здоровый глаз недобро.
   -- Чтоб от скуки не умирала.
   Девушка с минуту разглядывала его и вот выпалила, презрительно губы оттопыривая:
   -- В жопу себе засунь. Плашмя. О трахе размечтался? Обломись, папашка.
   Смелков не выдержал - склонился к ее лицу, только слова в горле застряли. Все что сказать хотел - пропало, как с глазом ее встретился - страх в зрачке, боль и ... беззащитность.
   Сник, потерял злость. Оглядел уже спокойно и тихо сказал:
   -- Ты себя за кого принимаешь?
   Молчит. Как в паре метров был - только так языком мела, а тут - кожей почувствовал, как напряглась, сжалась.
   -- Я очень взрослый дядька, Варя. Мне сперма в голову не бьет, никаких проблем в этом плане я не имею, и вот такие чучела как ты, меня не прельщают. Поэтому свои фантазии и мечты оставь при себе.
   И отодвинулся, банку с соком вскрыл:
   -- Будешь?
   Варя не сразу поняла - дернулась почему-то, только потом головой мотнула. Но Макс налил сок и протянул:
   -- Пей. Тебе выздоравливать надо. Костя сказал, что с гемоглобином большие проблемы.
   Девушка попила, губы тыльной стороной ладони оттерла и несмело кивнула на ай-фон.
   -- Зачем это?
   -- Чтобы от скуки ерунду в голове не гоняла.
   -- Ты святой, что ли? Не смеши, ага? -- скривилась.
   -- А похож? -- улыбнулся. -- Не святой, Варя. И это не подарок, а прокат. Пока ты здесь. У меня таких много, так что ничуть финансово не пострадал.
   -- С чего взял, что я Варя? Батя раскололся?
   Смелков промолчал - о дневнике говорить не хотелось.
   -- Так ты кто? Программист, что ли? Буржуй?
   -- Почти, -- хмыкнул, глядя, как она неловко коробку взяла. -- Своя фирма. Партнерский бизнес.
   -- Олигарх? -- вытянула ай-фон. Покрутила.
   -- Да нет, до олигарха мне как до Китая пешком. Но не жалуюсь - на педигри Максу хватает.
   -- Так это твоя овчарка? -- заинтересовалась и смотрела уже менее неприязненно. -- Классная, -- заверила после подтверждающего кивка. -- Макс?
   -- Как и я.
   -- Тоже Максим.
   -- Я - Максим, он - Макс.
   -- Уу, -- типо поняла, а сама телефон крутит, соображая.
   -- Кнопка сверху. Я закачал по максимуму, деньги кинул.
   И вытащил из нагрудного кармана ее старый телефон, кинул рядом с рукой.
   -- Перекачаешь что нужно. Инет есть. Так что, будет тебе, чем заняться.
   Варя оглядела белый корпус, полистала программы и подозрительно уставилась на мужчину:
   -- А с чего ты такой добренький? Если секс не нужен, тогда что?
   -- Ничего, -- пожал плечами.
   -- Так не бывает, -- уставилась уже в упор.
   -- Убеждать не стану, все равно не поверишь. Но факт, что мне ничего от тебя не нужно.
   -- Ага? -- ощерилась, на подушку легла, взгляда с посетителя не спуская. -- А мне верить? Херувимчик этакий. Дел нет как малолеток по улицам разнимать, потом по больницам пристраивать и таскать - о! просто так! - тоннами передачки. И хряни всякие, всего-то за штуку баксов. Х-я, какая!
   Смелков помолчал, разглядывая ее и пережидая раздражение, что вызвал ее тон и грязные словечки.
   -- Ну, почему - есть у меня интерес. Вернее просьба.
   -- Ну? -- скривилась.
   -- Ты свой молодежный сленг при мне не декламируешь.
   -- Интеллигент, что ли?
   -- Нет.
   Сидел и смотрел, не желая продолжать - скользкая тема. Не объяснить Варе, во всяком случае сейчас, что ей очень не идет эта нарочитая грубость. Мало не идет - его коробит. Это все равно, что прийти в церковь и послушать как поп на арго проповедует.
   -- Не нравится - не ходи. Я тя не зову.
   -- Не могу, -- признался. -- Привычка - взялся - доделай. Я тебя от шпаны отбил, сюда отвез, и пока не выпишут, не смогу не приходить, не узнавать, как ты.
   Варя нахмурилась, изучая его, и видно, соображала - лапшу на уши вешает ей мужчина или действительно такой пунктик имеет.
   -- Заливаешь или разводишь? Лохушку нашел? Слушай, доброхот - доброволец, а не пойти бы тебе со своим журналом "Лапша и Уши" ... в лес, и там заблудиться.
   Макс смотрел на нее во все глаза и чувствовал, что не сдержится. Он не святой отец, и хоть терпением не обижен, но и ему предел имеет.
   Встал и просто вышел.
   -- И хрянь свою забери! -- рыкнуло в спину. Не оглянулся.
   Закурил на крыльце, злясь и на себя, придурка сердобольного и на нее, малолетку озлобленную. Перчатки натянул, и двинулся к машине, решив завязать с частыми посещениями. Он не служба спасения, в конце концов, не отец родной и не мать Тереза. И разобраться - уже немало сделал. Батю ей подогнал, врачи свои, его молитвами прикормлены, игрушкой обеспечил - так что без внимания не останется и от скуки головой о стены биться не будет.
   Хватит, правда, грязь ложками жевать, -- повернул ключ в зажигании и вырулил с больничной стоянки, выплюнув окурок в окно.
  
   Глава 16
  
   Смелков ничуть не лукавил с девушкой. Привык доделывать, взявшись, не раз уже его подводила, превращаясь для него самого в отрицательное качество, за то для других - в весьма положительное, которым не гнушались пользоваться на всю катушку. На этот раз одно помогло другому. В четверг загруз на работе был такой, что Макс и желал бы, не смог приехать к Варе.
   Зато в пятницу с трудом подавил в себе желание. Посещение стало уже обязанностью, тем делом, что был обязан завершить, и мужчина долго сидел в машине, соображая как занять вечер, чтобы даже не думать, как там девушка, и чего он не поехал. Чтобы ничего не ело и не угнетало.
   Макс позвонил Суссане, но та не взяла трубку. "Обиделась, киса", ? хмыкнул и вернул трубку обратно, в нагрудный карман. Вырулил в обратную сторону от больницы. Поужинал в ресторанчике, позвонив своей знакомой еще пару раз. И уже сам не стал брать телефон, когда та, наконец, соизволила проявиться.
   Пара бокалов вина, легкая музыка, навевали грусть после сытного ужина. Мысли сами устремлялись к делу, что висело над ним, как дамоклов меч. Чтоб не чувствовать себя настолько паршиво, Макс решил, что демонстрации хватит, и завтра стоит посетить подопечную. Это немного примирило его с самим собой, развеяло угнетающее ощущение внутри, но и обострило чувство одиночества. Еще одна привычка никогда не мешающая, вдруг, отчего-то стала как рыбная кость в горле.
   Смелков оглядел зал ресторана - пары, и понял, что, наверное, это и действует на нервы. Попросил счет и вышел.
   В субботу в больницу не спешил, с собой специально прихватил лишь небольшую коробку конфет да пакет сока. Вальяжно прошел в палату... и застыл. Постель была застелена и никаких признаков, что в комнатке лежала больная, не наблюдалось - чистота и пустота.
   У Макса сердце оборвалось. Плюхнул пакет на кровать и вцепился в железные поручни, надеясь прийти в себя. Отсутствие Вари сработало как холодный душ на разгоряченное тело, и первая мысль была - случилось самое плохое. А он в это время характер выказывал! Болван!
   Макс выбежал в коридор в желании поймать первого попавшегося врача и выпытать тайну исчезновения девушки.
   Долговязый брюнет попался кстати. Мужчина перехватил его за руку уже у выхода и без менуэтов развернул к себе:
   -- Извините, девушка из двенадцатой палаты - где?
   Врач недобро глянул на его руку и губы поджал.
   -- Косицыина? В реанимации, -- бросил неласково, и притих, видя, как побледнел странный посетитель.
   -- А вы, кто, собственно? -- спросил уже спокойно, даже по-доброму, заподозрив, что тот сейчас в обморок упадет.
   У Смелкова даже губы побелели.
   -- Я? ... -- а кто он? -- Константин Чилигин мой друг...
   -- Аа! -- вовсе расположился к нему доктор. Отвел к окну и доверительно сообщил. -- Я лечащий врач Косициной, -- подал руку. -- Григорьев, Павел Романович. С вами все нормально?
   Смелков очнулся и смог даже руку пожать доктору.
   -- Вы не расстраивайтесь, худшее позади. Прооперировали часа четыре назад, операция прошла удачно.
   -- А что случилось?
   ? Ну, были подозрения, что повреждена селезенка. Я наблюдал, и картина не складывалась. Но ночью пошло резкое ухудшение и вариантов не осталось. Пару дней девушка полежит в реанимации. Все наладится.
   Макс смотрел в добродушное лицо и ни капли не верил. Вывалился на крыльцо и нервно закурил, ругая себя на чем свет стоит - обиделся, болван? А на кого? По ресторанам шатался, норов показывал, а девчонка загибалась. Все как обычно - что ни случись - всегда вокруг полно людей, а никого рядом.
   Подкурил вторую сигарету и набрал номер Чилигина - тоже, молодец - хоть бы сообщил.
   -- О, привет! -- прогудел тот. -- А твоя протеже в реанимации. Прооперировали.
   -- Ты почему промолчал?
   Видно, что-то не то было в голосе Максима - притих Константин, помолчал.
   -- Ты где сейчас?
   -- У больницы, -- с трудом сдержался, чтобы не выругаться.
   -- Ко мне заходи, ординаторская на втором этаже. Я как раз дежурю сегодня.
   -- Когда Варю можно будет увидеть?
   -- Вот и поговорим.
   Смелков со злостью выплюнул окурок и уставился перед собой: как ты мог, а? Чем ты лучше остальных? Сплавил под чужой присмотр и успокоился? Урод!
   И решительно рванул двери на себя, поднялся на второй этаж.
   Чилигин ждал, руку подал, приветствуя, и не гримасничал, не лыбился как обычно. Подтолкнул в кабинет и двери плотно прикрыл. Макс сел за стол, кинул перчатки на кипу историй и подбородок потер, морщась от нестандартности ситуации.
   Костя глянул на него и все понял. Сел напротив, достал из сейфа плоскую бутылку коньяка и две мензурки. Накапал обеим.
   -- Прими валерианочки, полегчает.
   Смелков скривился, но дозу влил.
   -- Ничего, -- признал напиток глухо.
   Чилигин еще налил, отбарабанил пальцами по столу, поглядывая на мужчину.
   -- Сколько тебя знаю, а все понять не могу.
   -- Я тоже, -- уставился требовательно. -- Про меня потом поговорим. Если захочешь. О Варе выкладывай.
   -- Из-за нее, что ли, дерганый? -- сообразил. -- Скажи спасибо, что я тебе ее дома оставить не дал. Сейчас бы с трупом сидел. Григорьев у нас пересраховщик тот еще. В общем, на стол в быстром темпе, и подозрительный орган убрал. Прав оказался. Давно надо было. Но наблюдали, картина непонятная была.
   Смелков замахнул налитое, чувствуя себя упырем последним.
   -- Дня три-четыре полежит твоя красавица в реанимации, потом обратно в палату переведем.
   Макс глаза ладонью потер: болва-а-ан, как он мог пойти на поводу эмоций и бросить девчонку? Не проконтролировать работу этих эскулапов? На кого он вообще обиделся? На покалеченного ребенка?
   -- Странно мне тебя с этой представлять, -- хмыкнул Чилигин и приткнулся моментально, насмешку из глаз убрал, посерьезнев под взглядом Макса. Такого он еще не видел и понял, что и не знал.
   Конфеты из сейфа достал, чтоб обстановку разрядить. На стол поставил, предлагая и, сказал уже без шуточек:
   -- Раз ты так все всерьез принимаешь, скажу прямо - дела у твоей знакомой не айс. Проваляется долго. Ей сейчас кровозаменители капают, не поможет - переливание будем делать.
   Смелков на пару секунд зажмурился. Посидел, ладонью щеку и губы потирая и, пальцы в кулак сжал:
   -- Все выкладывай, -- чувствовал, что Костя тянет, дозами информацию выдает.
   -- Кровопотеря не критическая, но серьезная. Но с этим разберемся, -- сцепил пальцы замком, большие друг вокруг друга гонять начал, поглядывая серьезно на друга. -- Тут другая проблемка вырисовывается. Окулист вчера ее смотрел - прогнозирует отслоение сетчатки левого глаза.
   -- Это как? -- поморщился мужчина.
   -- Это слепота, Макс. На левый глаз. Может быть. А может не быть. Да и мозговые дела непонятны. Неизвестно, как акунется сотряс. Мониторить рано, но что без последствий не обойдется - точно. Помяли твою протеже душевно.
   Смелков застыл, минут пять молчал, разглядывая пустую мензурку и тихо спросил:
   -- Инвалидом будет?
   Глупый вопрос - она уже инвалид. Душу девчонке больше года, как вырезали.
   Чилигин плечами пожал.
   -- Когда ее можно будет увидеть?
   -- Сегодня точно никак. Пока в реанимации, извини, старик, провести не смогу. Да и зрелище не для ... неприятное. Как переведут - пожалуйста.
   -- Когда переведут?
   -- Хз, -- развел руками. -- Все нормально пойдет - в понедельник - вторник. Осложнения будут - позже.
   -- Позвони мне сразу, если что-то ... И как переведут. Сразу, Костя, -- потребовал с нажимом. Тот кивнул, теряясь от скорбного выражения лица Смелкова. Сам на себя не похож, а так запросто знакомых не переживают.
   -- Может что надо?
   -- Ничего. У нас все есть, мы же не на гособеспечении.
   Макс посидел, надеясь в себя прийти, а не получалось - крутило от "сюрприза". Одно на плаву удерживало - теперь никаких прогулов, пока в больнице - каждый день ходить будет и лично за ней присматривать. И вообще, начхать, что там покалеченная девочка ему говорит - пока на ноги не поставит - не отойдет.
   Вытащил из кармана коробку с ай-фоном, толкнул по столу Чилигину - знал, что этому стервецу прикорм нужен, иначе будет бурную деятельность изображать, на деле задницу от стула не отодрав.
   Тот отодвинулся, разглядывая дорогую игрушку, и улыбнулся, не скрывая довольства:
   -- Ну, спасибо.
   -- Не за что, -- бросил сухо и в упор уставился. -- Психолог есть? Хороший.
   -- Тебе?
   -- Санитарке тете Клаве, -- отрезал - вопросы тупые при себе оставь.
   Жесткий взгляд был - Чилигина проняло. Помялся, соображая. В ящик стола залез, копаться принялся. Минут пять бумаги перекладывал и нашел - протянул визитку мужчине.
   -- Даричева Лариса Дмитриевна, -- прочел Смелков.
   -- Скажешь: от меня. Баба хорошая и цены не ломит. Своим так и задаром помогает.
   -- А вот на это мне ровно, -- поднялся и, не прощаясь, вышел.
   Ему действительно стало плевать на траты. Одно стояло, как гвоздем в мозг вбили - Варю на ноги поставить. Во всех отношениях. И цена значения не имела.
   Не хотел он больше уродом себя чувствовать, не хотел даже близко представлять, что может быть, что сегодня пережил, вновь переживать. Откупался? Нет - покупал. Спокойный сон и чистую совесть. Себе. А это всего дороже - точно знал.
   Закурил на крыльце, покрутил визитку и достал телефон. Откладывать не будет.
   -- Слушаю, -- раздался приятный женский голос. Макс даже растерялся на пару секунд. Он ожидал услышать нечто с нотками недовольства - выходной ведь, или строгий, учительский тон, а тут как колокольчик, и будто не психологу звонит, а в салон "брачных услуг".
   -- Ээ... Здравствуйте. Я от Константина Чилигина, мне нужна ваша консультация.
   -- Да, да, слушаю, -- появился уже неподдельный интерес в голосе.
   -- Мы могли бы встретиться?
   Пауза была небольшой, но знаковой - видно не к месту Даричевой в субботу лишние посетители.
   -- Да, конечно, -- ответила меж тем тактично, ничуть не давая понять неуместность просьбы.
   -- Я понимаю, что возможно не вовремя звоню, но у меня срочное и серьезное дело. Недолгое. Наверное. Я мог бы заехать за вами, мы бы посидели в каком-нибудь приличном ресторане, поговорили. Выходной день, я все понимаю.
   -- Не нужно оправдываться - надо, значит, надо. Вас как зовут, простите?
   -- Макс. Максим.
   -- А по отчеству?
   -- Думаю, не стоит Лариса Дмитриевна.
   -- Ну, хорошо, тогда и вам меня не стоит величать. Когда вы хотите встретиться?
   -- Эээ... Да вообще-то - сейчас.
   Пауза на этот раз была значительной. Смелкову пришлось нажать:
   -- Мне очень нужно, и уверяю, ваше время не будет потрачено зря.
   -- Ну-у, не знаю даже... Я живу на Ветеранов...
   Макс глянул на часы:
   -- Прекрасно. Я буду у вас через сорок - пятьдесят минут, -- прикинул время на дорогу. По КАДу он легко обойдет пробки и будет на месте в срок. -- Говорите адрес.
   -- Ну-у... Хорошо. Если вы друг Константина...
   -- Я друг Константина. Можете позвонить ему, он подтвердит, что друг, и что лично дал мне вашу визитку и рекомендовал.
   Женщина подавила вздох и продиктовала адрес. Его Макс запоминал уже садясь в машину.
  
   Даричева оказалась утонченной, более похожей на балерину, чем на педагога-психолога, женщиной. Даже черты лица были тонкими, как у фарфоровой статуэтки. Такие Максу не нравились - казались ненастоящими, ассоциировались с игрушками. Но главное было сейчас, чтобы она оказалась хорошим специалистом, а что там у нее с мордой лица, дело третье.
   Женщина куталась в норковую шубку, смешно переставляя ножки на высоченных шпильках. Макс помог, подхватив под локоть.
   -- Скользко.
   -- Да, -- улыбнулась смущенно. Мужчина помог ей сесть в авто и захлопнул дверцу, сел сам.
   -- Максим, -- кивнул, изобразив самую добрую из своих улыбок.
   -- Я поняла. У меня просьба - мы посидим, где-нибудь здесь.
   Найти нормальный ресторан на проспекте Ветеранов - задача не из легких, учитывая, что этот район Смелков вообще плохо знал.
   -- Тогда руководите.
   -- Я не знаю, -- пожала плечами. -- Мне просто добираться потом сложно будет.
   -- Понял, -- завел мотор. -- Я доставлю вас к подъезду. Извините, подумал, что это само собой разумеющееся, поэтому не обговорил заранее, -- и вырулил на проспект, влился в поток, устремляясь к известным местам.
   Минут через двадцать Смелков уже помогал Даричевой снять шубку.
   Проводил к столику и выказал пачку сигарет: ничего, если буду курить. Нормально - чуть улыбнулась.
   Заказ она сделала скромный, вновь подивив мужчину. Он сидел, и соображал с чего начать, одновременно рассматривая женщину. Одета со вкусом, но не броско. Скромный кулончик на витой цепочке, кофта под горло, обтянула широкие плечи, как у пловчихи, и маленькую грудь. Сама стройная, но уж больно высокая.
   -- Не нравлюсь? -- спросила в лоб, и вроде с улыбкой, а вроде всерьез. Макс немного смутился, но смог улыбнуться в ответ.
   -- Думаю, с чего начать.
   -- А вы не мучайтесь - начните с главного. У вас внутренний конфликт?
   -- У меня? -- удивился и закурил, соображая - действительно.
   -- Вы волнуетесь, но для вас это непривычно. Вы флегматик, я права?
   -- В общем.
   -- Так что у вас стряслось, Максим?
   -- Не у меня, -- сложил руки на столе. -- У одной знакомой. Молодая девушка.
   И молчит, силясь подобрать слова, а по челу все мысли и переживания. Лицо стало жестким и в то же время расстроенным, а он и не заметил.
   -- Что-то серьезное? Простите, это и так понятно. Хотя ко мне и по мелочам обращаются.
   -- Это не мелочь.
   Смелков потер подбородок. Получил кофе и хлебнул, опять потер уже щеку и губы. Закурил, и начал крутить пачку с сигаретами.
   -- Я нашел дневник одной девушки. Случайно. Дернуло залезть. А там... Сначала восторги о первой любви, а потом как... обухом по голове.
   Помолчал и отодвинул пачку, уставился в упор на женщину: смысл слова подбирать?
   -- Ее изнасиловали. Предали и бросили.
   Даричева нахмурилась, перестала жевать салат, и было чувство, что он ей в горле встал. Сглотнула и пригубила сока.
   -- Вы обращались в полицию?
   -- Нет, -- отмахнулся: не то. -- Дело давнее, да и не в этом суть. Как помочь?
   -- Нуу, -- Лариса растерялась, уставилась в сторону. -- Вы хотите найти ту, которой принадлежит дневник?
   -- Нет. Я уже нашел ее. Она его и выкинула. Правда, я был уверен, что это парень. Оказалась девушкой.
   Даричева хлопнула ресницами, и окончательно потеряв интерес к салату, оперлась локтями о стол, сложила пальцы замком.
   -- Не понимаю.
   -- Ее зовут Варя, но живет она под именем Владислава.
   -- А вы не думали, что... -- начала осторожно, намекая на понятное. Смелков чуть поморщился:
   -- Нет. Однозначно. Никаких отклонений. Она стопроцентная девушка. Женщина. Парень - антураж. Она ведет себя как мужчина, верней, как ей кажется, что так ведут себя мужчины. Но боится как девочка. А еще она ищет смерти. Истории больше года, а она никак не выходит из нее.
   Даричева грустно посмотрела на него и принялась крутить по столу нож.
   -- Год вообще не срок в таких делах. Но чтобы сменить пол, даже номинально, должна быть очень, очень серьезная причина. Изнасилование - серьезная психологическая травма, не говоря о физической. Но в моей практике не встречались пациентки с подобными последствиями, в плане, смены пола. Вы что-то недоговариваете?
   Смелков вновь потянулся за сигаретами, закурил, подвигав челюстью, и бросил:
   -- Она была девочкой. Ее взяли, в общем, силой. Она продала себя, чтобы достать деньги для любимого. Нужна была операция. На деле - развели. Тот, ради которого она пошла на это, ее бросил, после того, как получил нужную сумму. А тот, кто взял ее - отдал своим друзьям и охране.
   Даричева во все глаза исподлобья смотрела на мужчину. Он ронял слова, как камни и было ясно, что эта история касается его более глубоко, чем он хочет показать.
   Лариса не знала, что сказать. Пара фраз, а ввели ее в ступор на минуту, не меньше. Ей представился ужас, что испытывала девушка и мурашки по спине прошли. И удивляло, как она еще жива, и рождало уважение внимание мужчины, его забота.
   -- Кто она вам? -- спросила тихо.
   -- Никто, -- повел плечами, и Даричева поняла, что он сам еще не знает, что она уже кто-то для него.
   -- Тогда почему вам так важно ей помочь?
   -- Потому что я человек, во всяком случае, хочу себя таковым считать, -- посмотрел ей прямо в глаза.
   -- А что хотите от нее в итоге? Вернее - ей?
   Смелков затянулся, не спуская взгляда с женщины, и думал.
   -- Хочу, чтобы вернула себе себя и была счастлива. Чтобы поняла, что мир не черный, и не все мужчины подонки. Чтобы научилась жить, не прячась за чужую маску. Чтобы...
   Дрогнул, отводя взгляд. Помолчал и закончил:
   -- Чтобы ее любили, и она узнала, что это такое, и больше не путала страсть, похоть с искренним чувством. Поняла, что на свете есть ради чего жить. Перестала смерть искать.
   А у самого перед глазами ее глаза, и страх в зрачке, паника. И ... ее фигурка, ладная, красивая... запаянная в корсет, закрытая мешком скейтборки и штанами с массой карманов, грейдерами и широкоплечей, клепаной курткой. И волосы дыбом, и ошейник с шипами...
   Кощунство.
   -- Она очень красивая. А превратила себя в чучело, и ведет так же.
   -- Проявляет брутальность?
   Смелков очнулся, сообразив, что не один.
   -- Да, крайнюю, -- кивнул, глянув, и заметил, что сигаретка истлела - затушил.
   Зато Даричева все заметила и поняла. Склонила голову, покрутила стакан с соком, изучая цвет напитка, собираясь с мыслями.
   Ей понравился мужчина. Сама не ожидала. Таких красавцем не называют - в них есть нечто большее, именно мужское. Лицо открытое и глаза без тумана. И было в нем, чего сильно не хватало ей - основательность. И подумала - почему нет?
   А сейчас поняла - это не твоя мечта, Лариса. Кому-то уже повезло, но не тебе.
   Женщина вздохнула и подперла подбородок ладонью:
   -- Я помогу. Но возможно это будет сложно и долго. И многое будет зависеть от вас.
   -- О расходах не беспокойтесь...
   -- Нет, -- выставила ладонь и опять покрутила нож на столе. -- Не о том, вы. Я о других затратах, Максим, более тяжелых - о вашей отдаче, -- уставилась уже в упор. -- Вы готовы терпеть и ждать, прощать и опять терпеть?
   Она испытывала. Смотрела, замерев, и почти хотела, чтобы он сказал "нет", ведь это бы значило, что у нее есть шанс.
   Макс не смог ответить сразу - думал с минуту и уже прекрасно понимал, о чем говорит Даричева.
   -- Да, -- сказал, как отрезал.
   Женщина вздохнула: ну что ж... В конце концов, девочке, что пережила столь ужасную историю, этот мужчина важнее.
   И не спрашивая, взяла его сигареты, закурила:
   -- Ее зовут Варя? Вам придется приучать ее к себе постепенно, осторожно и настойчиво. И ни в коем случае не приближаться в сексуальном плане, даже намеком не задевать эту плоскость. Пока. Она должна поверить вам, расположиться, как к другу. Вы понимаете, что это значит, Максим? Понимаете, что если у вас получиться восстановить Варю, адаптировать, вернуть ей себя - женщину, вам придется до конца жизни нести этот крест. Или, во всяком случае, очень долго играть роль громоотвода. Если вы ее бросите, ухните в еще большую яму, чем та, в которой она сейчас. Понимаете это?
   Смелков покрутил чашку - он понимал, как раз это он отлично понимал. Не понимал себя.
   -- Я не знаю, что будет завтра, но знаю, что есть сегодня. А еще имею дурную привычку не останавливаться на пол пути. Поэтому, если я вас потревожил в выходной день, значит, уже все взвесил и представляю последствия, для себя, во всяком случае. Но мне действительно важно ей помочь. Я не могу бросить это дело, и ее банально кинуть, тоже не могу. Все понимаю, и не знаю, насколько у меня хватит терпения, такта, возможностей. Зато точно знаю, что уже пошел, значит должен дойти.
   Женщина смотрела на него и понимала одно - если на свете еще есть такие мужчины, она просто обязана помочь.
   -- Я ничего с вас не возьму.
   Смелков бровь выгнул, собрался возразить, но Даричева выставила ладонь.
   -- Не возражайте. Я сама женщина и мне импонирует, что вы решаетесь на такое. Большинство уходят в сторону и жертва остается один на один со своей травмой, ее последствиями. А они, порой, катострафичны. Вы поступаете иначе и я просто обязана помочь. Но работы будет много, вам придется постоянно контактировать со мной. Рассказывать о каждой мелочи, чтобы мы могли корректировать. Если вы будете оплачивать мою работу - останетесь нищим, я не могу этого допустить, -- улыбнулась мягко. И села удобнее. -- А сейчас расскажите все, что знаете. И как она ведет себя сейчас.
  
   Они просидели больше трех часов. Даричева оказалась хорошим специалистом, во всяком случае, пока у Макса складывалось именно такое мнение.
   Он проводил ее и встал у машины, закурил, оглядывая высотку: ну, что, Смелков, кажется, ты ввязался во что-то круче деловых разборок. Не слабо?
   И усмехнулся сам над собой: посмотрим.
  
   Глава 17
  
   Чилигин позвонил ему лишь утром в среду:
   -- Переводят твою красавицу. Я ей палату получше приготовил - семнадцатую.
   Смелков усмехнулся: кто б сомневался.
   -- Спасибо, Костя.
   И двинулся к себе. Закруглился по острым вопросам, поставил в известность, что сегодня его уже не будет, и двинулся в больницу. Двенадцать дня, -- глянул на часы, притормаживая у магазина. Набрал детского питания, соков и в час дня уже входил в палату.
   Чилигин не обманул - эта палата была чище, просторнее, обставлена куда презентабельнее. Здесь даже шторы были, не говоря о телевизоре, хоть и маленьком. Но первое, на что он обратил внимание - на Варю. Девушка спала. Отеки и синева спали с лица, волосы не топорщились, и сонная, она казалась очень красивой и какой-то трогательной, юной и нежной.
   Макс осторожно, чтобы не шуметь и не разбудить ее, поставил пакет с провиантом в кресло, а сам сел в другое, напротив постели. Сидел и смотрел, как дурак. Сердце отчего-то сжимало и было горько и одновременно тепло.
   По дневнику Макс представлял Варю именно такой, и, увидев, что образ, нарисованный в воображении, сошелся с реальностью, немного растерялся, даже смутился. Лоб морщили мысли, что затеял он, наверное, слишком серьезную игру, а вот стоило ли? Даричева предполагала привязанность, расположение Вари к нему, как первый шаг. Но способен ли он спокойно это воспринимать? Еще час назад у него не было сомнений, а сейчас...
   Смелков потер лоб, соображая, что с ним самим происходит. И подумалось - а Варю ли он спасает, и спасает ли? Что он придумал и для кого? Ну, привяжет он эту девочку - а зачем он ей сдался?
   И как не странно, вспомнился Том, и как не противно, но Максу стало понятно, что тот потерял от Вари голову. И теперь отчетливо понимал, что тот мстил не ей - себе. Как, наверное и он помогает не столько ей, сколько себе...
   Вот это и заставило тревожиться мужчину - не идет ли он по стопам Тома, не мстит ли уже ему, но опять за счет невинной девчонки, которая понятия не имеет о тех играх, в которые влезла случайно.
   Варю видимо потревожил его взгляд - глаза открыла, уставилась на посетителя:
   -- Опять ты? -- а голос вялый, сонный. Слабая еще. Синева и оттеки спали и лицо бледное-бледное, больное.
   -- Я, -- сел ближе. -- Как дела?
   Варя хлопнула ресницами:
   -- Дебил, что ли?
   Макс немного растерялся, не разумея логики.
   -- Тебе чего надо?
   -- Детское питание принес. Детям.
   -- Чего? -- распахнула шире глаза.
   -- Тебе. Восстанавливаться после операции будем.
   -- С тобой?
   -- Чем плох?
   Варя хмыкнула:
   -- Ну, ты и странный... дядя. В детстве нянечкой хотел быть?
   Смелков повел плечами:
   -- Да я уже был. Когда мама болела.
   -- Сейчас не болеет? Соскучился по смене памперсов и кормежке с ложечки? -- скривилась.
   Макс не сдержался - отошел к окну, чтобы его взгляда не видела:
   -- Мама умерла. Теперь можешь кидать свои едкие ремарки.
   Покосился через плечо минут через пять тишины - девушка взгляд прятала, притихла.
   И простилось как-то само - вернулся, спокойно банку с фруктовым пюре достал, вскрыл.
   -- Яблоки с творогом, -- прочел. -- Есть предложение - начать с них.
   Глянул на ее тонкие руки и по вялости понял - сама не сможет ни сесть, ни есть. Подушку выше положил, подсадил. Ощетинилась, но и слова сказать не успела - он ей в руку банку сунул и сел напротив.
   -- Кушай. Жевать не надо, а витамины получаешь. Гениально и просто.
   Варя с минуту рассматривала пюре, потерявшись, за пять минут испытав слишком много - от чувства вины до паники.
   -- Я творог не люблю, -- прошептала. У нее вдруг слезы навернулись, и как не хотелось, чтобы кто-то их видел, сдержать не смогла. И сама удивлялась им, и себя ненавидела, и понять не могла, что же так проняло.
   Смелкову же, как в душу ударили. Смотрел, как по ее щеке слеза течет и не знал, как реагировать - потерялся. Страшно отчего-то стало и больно, и понять не мог, что не так сделал.
   Отобрал банку и другую вскрыл, всучил. Быстро все - Варя уставилась удивленно, плакать перестала.
   -- Я всякого набрал, -- пролепетал, осел обратно в кресло. -- Это вишня с яблоком. Если скажешь, что любишь, что нет, мне проще будет выбирать.
   Варя сжимала банку в руке и пялилась на мужчину, пытаясь сообразить, чего ж он такой заботливой, с какой стати вообще ходит.
   -- Чего надо-то? -- спросила тихо, без обычных наездов. Странно ее голос было слышать, настоящий, без нарочитых грубых интонаций и ломкого баска, специально. Макс уж думал в привычке он у нее - оказалось, нет. И так удивился, что минут на пять завис, забыв вопрос. А Варя вдруг еще больше его добила - улыбнулась.
   -- Ты не эстонец, случайно? Правда, тормоз какой-то.
   Смелков моргнул и плечами неуверенно повел.
   -- Русский.
   С утра был точно. А сейчас сам не знает и кто и где.
   -- Так ответ-то будет?
   -- В смысле?
   Варя фыркнула:
   -- Точно тормазнутый. Надо, спрашиваю, что?
   -- Ничего, -- ответил через паузу.
   Девушка пюре хлебнула, поглядывая на мужчину пытливо:
   -- Так не бывает, -- и не удержала банку. Макс подхватил, на тумбочку поставил. Сел на край постели, настораживая девушку, и сказал. -- Представь, что я на твоем месте, а ты на моем.
   -- Даже представлять не буду, -- ощетинилась, голос опять грубым стал, ломким.
   Тревожил ее мужчина, неоднозначностью своей выводил. Не верила ему ни на грамм. И боялась. Последнее волнами до паники накрывало, как приближался. Одно, когда в мужской личине была и никто не знал, кто она на самом деле, другое, когда знает. И она себя незащищенной чувствовала, и казалось, плохое удумал.
   -- Варя? Скотов много, но не все люди скоты. Не надо меня бояться, давай просто дружить, -- руку ей выставил, а у девушки горло перехватило - ударила по ладони. По-детски, как-то вышло, но даже не смешно - грустно.
   Макс взгляд опустил - сердце защемило, и так захотелось Тома снова удавить, что впервые подумал - зря лично грех на душу не взял.
   Отошел, чтобы успокоилась, сделал вид, что палату осматривает. Немного и сказал:
   -- Мне не надо ничего от тебя, но убеждать в этом не стану. Было у меня в жизни такое, что не каждому врагу пожелаю. И никого рядом не было, никому не нужен вышел. Сдох бы - не заметил никто. И у тебя беда случилось, и ты тоже одна. Я знаю, каково это карабкаться, когда ни сил, ни желания. Поэтому я рядом буду. Поэтому, Варя. Хочешь верь, хочешь - нет.
   Стер с телевизора пыль, на пальцы уставился - вот тебе и лечебное заведение.
   Покосился на девушку - лежит, смотрит, а в глазах апатия, сквозь которую и горечь и неверие прорывается, сарказм на грани фола.
   Руки сполоснул.
   -- Выздоравливай. До завтра, -- бросил и вышел. Варя не пошевелилась - ей хотелось того же что сутки назад и месяц, и полгода назад - умереть.
   Смелков закурил, прислонившись к машине, смотрел на усыпанные снегом ветви, через которые вдалеке виднелся купол храма, и подумал: если ты есть - дай сил и терпения.
  
   На следующий день он опять заявился. У Вари рука с ай-фоном опустилась, уставилась устало, уже и посылать его сил нет. А Макс опять баночки с питанием и соком на тумбу молча выложил и, видя, что вчерашнее не трогала, укоризненно на нее посмотрел:
   -- Так не пойдет, Варя.
   Взял мясное пюре, вскрыл, ложку из салфетки развернул, сел на край постели. Девушка лежала бледная, тихая, только взгляд все пытал - какого ты здесь, и просил - отстань, а?
   -- Плохо? -- нахмурился. -- Это потому что ничего не ешь. Ты, вообще, какую кухню предпочитаешь?
   Пюре почерпнул и к губам поднес. Варя не на ложку - на него смотрела: ох и достал!
   -- Африканскую, -- выдала глухо, видя, что не отвяжется. Макс ей паштет сунул. Скривилась, но проглотила.
   -- Экзотику, значит? -- улыбнулся. -- Сказочница. А если серьезно? Суши, роллы, пиццу, борщ с пампушками? -- вторую ложку поднес. Варя уже не противилась, сьела. Он, болтая ей всю банку скормил и сок выпить заставил, приподнимая голову. Руки у него сильные и нежные, но тревожили все равно.
   -- Роллы. С фруктами, -- протянула, все пытаясь понять, что он к ней прицепился и отчего такой заботливый. Вроде не брат, не сват, не отец.
   -- Не вопрос, -- и сидит рядом, смотрит.
   Оратор из Макса никой, было время вовсе несколько месяцев молчал. Но жизнь заставила даже на практикум по риторике заглянуть, и что-то умел. Но с девушкой буксовал, говорить совсем не хотелось. Вот и сидел, смотрел и она, и вроде разговаривают.
   Странное было ощущение, словно сродство какое-то или память глубинная. Казалось ему, что знает ее сколько себя. Что в детстве с ней по яблоням лазили, в юности в одной компании тусовались и даже был немного влюблен. Что даже когда его не было, когда ухнул в пропасть, она все равно рядом была.
   Тени уже по палате поползли, темнело быстро, а они все молчали.
   -- Странный ты, -- прошептала Варя.
   -- Тебе плохо? Слабость?
   -- Капельницу скоро будут ставить, станет лучше.
   И все - о чем говорили?
   Медсестра пришла со стойкой, свет включила и словно разорвала нечто уму неподвластное, вспугнул необъяснимое таинство.
   -- Я завтра приду, -- бросил уходя, видел, Варя взглядом провожает и нет в нем ни страха, ни сарказма - легкое непонимание.
   В дверях с невысоким седым мужчиной столкнулся.
   -- Здравствуйте, -- выдал опешившему автоматом. И уже на крыльце сообразил, кто он.
  
  
   Варю утомили посещения. Нет - больше - они ее угнетали.
   Она лежала в темноте, сжимала телефон в руке и смотрела в ночь слепыми глазами. И ненавидела и ее, и себя, и всех, кто не дал ей умереть.
   Она неполноценная, и в ее жизни и смерти ничего не изменится. Нет, станет лучше - отцу. Он, практически ушел из семьи ради нее. И сейчас счастлив, потому что пока Варя в больнице, смог вернуться к своей жене. А до - разрывался. Ладно, его дорогая Тася все понимает, но уже наверняка, пилит и готова выгнать насовсем. Кто потерпит, что мужик живет на два дома?
   А он не оставляет ее, все присматривает и боится. Боится оставить, боится остаться. Не может уйти от жены, не может бросить дочь.
   Гребанная жизнь...
   Гребанный киллер...
   Гребанный Макс...
   Кто просил их спасать ее?
   Потому что она никто и ничего, недостойна пули, недостойна, чтобы ее услышали. И чтобы убили. А сама не может. Жизнь как назло, издеваясь над ней, возвращает в свое лоно вновь и вновь.
   Зачем?
   Надо заканчивать.
   Варя нажала кнопку связи и приложила сотовый к уху. Художник ответил не сразу, и по голосу стало ясно - пьян, по фону - в клубе зажигает.
   -- Привет, Художник. Влад - узнал?
   -- О! Куда пропал? На твое место уже пацанчика взяли.
   -- Хреново, -- прохрипела через паузу. -- Я в больничку залетел. Ты там скажи - выйду - отпашу. Пусть место за мной оставят.
   -- Я-то скажу, а толку, ребенок? Ты вообще, с чем залег?
   -- Да мал-мал с четырьмя шалыми поскубались, -- прохрипела. -- Наваляли друг другу нехило. Зелень нужна будет, на мель сел, сам понимаешь.
   -- Может надо чего?
   -- Не. Скажи там, пусть подождут меня.
   -- Поговорю, -- посерьезнел. -- Ты держись там, малой. Голос у тебя как у утопленника. Нехило хапнул?
   -- Так. Пригрели, блина. Ладно, веселись там и за меня. Светику, своему, семицветику привет.
   -- Передам. Выйдешь, вместе оторвемся. Пока, малой. Не кисни.
   -- Ага, -- отключила связь и опять уставилась в окно - с работой, похоже, облом. Значит, нала не будет, и отец опять начнет совать свои тугрики. И опять замкнется круг.
   Стоп, не киснуть, работу она найдет и отца в семью отправит. Но надо с технарем разрулить.
   Перебрала телефоны и нажала на связь.
   -- Привет, Маня.
   -- Какая я тебе!... -- выдала недовольное и стихла.
   -- Не узнала, провинциалочка? -- хмыкнула. Голос скрипел и хрипел, как несмазанная телега.
   В трубке царила тишина и вот взорвалась тихим, полным страха шепотом:
   -- Влад? Господи, что с твоим голосом? Ты...ты где?
   -- В больничке, Маня, в больничке. Ты это, подруга дней моих суровых, стукни там, что я не прогуливаю, по-серьезу залег. Через неделю, две нарисуюсь.
   -- Я... я скажу. Влад, что с тобой? Где ты? Я приеду! Влад! -- девушка скатывалась в истерику, не на шутку испугавшись.
   -- Не мельтеши, провинциалочка. Грызи гранит науки, потом мне конспекты задаришь. На Новый год, -- хрюкнула. -- Пока.
   Рука с телефоном свесилась с постели - Варя уставилась на тени, что гуляли по потолку. И пропела хрипло, тихо, с отчаяньем, безбожно фальшивя:
   -- "Курить...Значит буду дольше жить: значит будем корабли в моей гавани жечь.
   ...И поджег меня - ариведерчи. Не учили в глазок посмотреть и едва ли успеют...
   Я разобью турникет и побегу по своим. Обратный ченч на билет.
   Я буду ждать - ты звони. Мои обычные - шесть. Я стала старше на жизнь.
   Наверно надо учесть...
   Корабли в моей гавани - не взлетим, так поплаваем.
   Стрелки ровно на два часа назад"...
   Интересно, а если сейчас напиться и обкуриться - организм скажет: хватит?
   Жаль, не доползти пока не то, что за бухлом - в курилку.
  
   Глава 18
  
   Варя встретила Макса тяжелым давящим взглядом с порога, и тем сразу насторожила.
   -- Не ходи больше, -- кинула в ноги ай-фон. Мужчина глянул на игрушку, замешкавшись на минуту, и прошел к тумбочке, выложил передачку, словно не гнали, словно ничего не услышал.
   -- Опять не кушала. Голодовку объявила?
   -- Ты меня слышал? -- отчеканила.
   -- А ты меня?
   Он терялся. Несмотря на наставления Даричевой, несмотря на свое желание помочь Варе, он каждый раз сталкиваясь с ее негативизмом, словно шел в бой, и терялся от напора, непонятных выпадов.
   -- Пошел на, сказала! -- прошипела.
   Смелков глянул на нее, потом на дверь и опять уставился на девушку. Уйти - самое простое.
   -- Что-то случилось?
   -- Не твое дело, гоблин.
   Начинаем все сначала, -- понял. И вспомнил предупреждение Ларисы, что так и будет. Ну, в конце концов, он знал, на что идет.
   Макс сел прямо на постель к девушке, сложил руки на коленях и уставился на нее. Варя притихла, испугавшись его близости.
   -- У меня есть опыт выхаживания больных, и я знаю, насколько они бывают капризны. Мимо. Вторая серия есть или первым блоком обойдемся?
   -- Я тебя ненавижу, -- прошипела, но голос был неуверенный.
   -- Аа, -- выгнул бровь Макс, кивнул. -- Только меня?
   Варя молчала. Мужчина ставил ее в тупик. Она никак не могла понять, что ему надо, а в те "отмазы", что он выдавал - не верила. Мужчина не может дружить с женщиной - эту аксиому она зарубила не то, что на своем носу - на своей душе. Чем старше мужчина, тем больнее и изощреннее будет от него подлянка - это тоже стало для Вари аксиомой, а не теоремой. У этого был еще один минус - Макс был ровесником Тома.
   -- Тебе нечего здесь делать, незачем ходить, и лапшу о добреньком да сердобольненьком, развешивай на другие ушки.
   -- Лихой местный таракан ночью покусал? -- улыбнулся.
   То, что он много старше ее, серьезно подавляло. Был бы ровесник или немногим отличался по возрасту от нее - нашла бы что сказать и как отправить, чтобы больше прописное не разжевывать.
   -- Тебе незачем сюда ходить, -- отчеканила волнуясь. Макс молчал, не спускал с нее пространного взгляда, и было непонятно, услышал ли что сказала.
   -- Что молчишь?
   -- Что должен сказать?
   -- Что не придешь больше, оставишь меня в покое!
   -- Нет. Причину уже озвучивал.
   -- Ложь твоя причина!
   Макс отвернулся, набираясь терпения:
   -- Я сказал правду. Именно чтобы не попадать в такие ситуации, я предпочитаю доделывать дела, доводить до конца. Не люблю возвращаться, переделывать, объяснять двадцать раз с паузой в недели. А в твоем случае... Я так сильно тебя беспокою? Чем?
   -- Мужчины просто так ничего не делают.
   -- Ага? Опыт? Права. С одним уточнением - люди. Женщины тоже просто так ничего не делают. Но люди разные и у каждого свой мотив.
   -- Выгода и секс - других мотивов нет.
   Макс чуть искоса смотрел на нее и понимал, что ее душевная травма много глубже, чем он подозревал.
   Грянувший рок, что девушка поставила на звонок, взорвал тишину. В других обстоятельствах Варя бы проигнорировала, но тут схватилась, как утопающий за соломинку.
   -- Привет, Маня.
   -- Я - Маша! Влад, хватит издеваться!
   -- Не шипи, старушка, -- хмыкнула, не спуская взгляда с Макса. -- Соскучилась?
   -- Я... я хотела узнать, что с тобой, где ты? Может быть тебе, что-нибудь нужно? Влад, я ночь не спала, все думала, что с тобой. Это какой-то кошмар...
   -- Маня, хорош истерить. Со мной все ок. Скоро выйду и порадую мою девочку.
   Волнение Маши сменилось недоумением, зато губы Смелкова невольно изогнуло в улыбке. Уловки Вари были как на ладони, но она, видно, об этом не подозревала. Мурлыкала какую-то чушь, а глаза были настороженными, взгляд холодным.
   -- Скифарин, ты там колес наглотался, что ли?
   -- Почему? Люблю. Тебя, мое провинциальное счастье. Ба-ай.
   И отключила сотовый.
   -- Я - лесбиянка, -- брякнула - с Машей про гея не прокатило бы - чревато, а тут в самый раз версия. Однако, мужчина ухом не повел - примерно это он и ожидал услышать. Иначе, зачем разыгрывать столь нежную сценку с неизвестной Машей?
   Макс не поверил Варе, но понял, чего она боится больше всего. И не удивился. Смотрел молча и соображал. И вот ладонь выставил:
   -- Давай дружить?
   -- Ты не слышал?
   -- Слышал. Но мне ровно на твои пристрастия в постели. Так уж сложилось, что любовница у меня есть, а вот друзей - нет. "Немца" считать не будем, -- улыбнулся слегка и натянуто.
   -- Как друг я тебе невыгодна.
   -- Наоборот. Разница в возрасте - иной взгляд на мир. Плюс, у нас разные компании, нет точек соприкосновения, значит, мы можем оказаться очень полезны друг другу.
   Варя насторожилась, и Макс понял, что получил шанс, что выбрал верную тропку.
   -- Поясню. Иногда бывают ситуации, когда нужен совет или просто слушатель, но беспристрастный, тот, что не сольет услышанное знакомым со мной, тот, кто не заинтересован, а значит, непредубежден. В этом плане мы можем стать хорошим тандемом. У тебя проблемы и с высоты своих лет или возможностей ты не можешь их решить - я могу помочь. У меня что-то не ладится, овчарка в качестве слушателя не тот вариант - я бы пообщался с тобой. Ты неординарна, имеешь свой взгляд на мир, и достаточно умна, чтобы дать дельный совет или увидеть, чего, возможно, не увидел я. Все просто, и действительно, взаимовыгодно.
   Варя смотрела на его ладонь, то и дело, поглядывая в лицо мужчины. Она словно сверяла одно с другим, решая для себя. Он не торопил, ждал терпеливо, но мысленно давил, чтобы она приняла нужное для него и для себя решение.
   Девушке вспомнилась ситуация, когда совсем не было денег, когда проблемы с Машей случились, и подумалось - после больницы надо будет искать работу, и вообще, случаются ... в общем, друзей много не бывает. И несмело вложила свою ладонь в его, пожала, как и он.
   -- Отлично, -- улыбнулся. А у самого внутри дрогнуло от этой махонькой ладони, от ее тепла.
   Варя отняла руку и вовсе отодвинулась.
   -- И что дальше?
   -- Ничего, -- пожал плечами. -- Но если ты хочешь увидеться со своей Машей, тебе нужно ...
   -- Свалить отсюда!
   -- Верно, -- кивнул - губы сами в улыбке изгибались. Смотрел он на нее и не мог сдержать глупой улыбки: эта девочка совсем еще ребенок. И все так же наивна и доверчива, как была. А то, что рядится в ежика и постоянно выставляет колючки - ерунда, нормальная реакция. Главное, что внутри она все та же Варенька.
   Это радовало его и даже, где-то, умиляло.
   А ведь умница - девочка, неординарна. Кому бы в голову пришло устроить такую форму защиты, как ей?
   -- Надо вставать. Ходить. Давай помогу, -- подсадил.
   -- Я...встаю, -- перевела дух. -- Тяжело пока.
   -- Вот и потренируемся.
   Халат подал, помог застегнуть и приобнял за талию, когда девушка встала на ноги.
   -- Я у тебя в сумке баллоны с краской нашел - стены расписываешь?
   -- Машины, -- буркнула.
   -- Серьезно? -- удивился деланно. Сам уже понял, что натура у Вари творческая. Такие особо ранимы.
   Они двинулись в коридор и девушка принялась путано рассказывать об аэрографии. Макс слушал в пол уха и все смотрел на нее, странно ощущая себя. Он словно вновь выхаживал маму и этот ее шаг, первый, тяжелый, но все же шаг, был как подтверждение надежды - все будет хорошо. И сейчас, придерживая Варю, слабенькую, исхудавшую за эти полторы недели, он чувствовал нечто сходное теми ощущениями - радость и надежду, почти уверенность, что все будет отлично.
   -- Распишешь мне машину?
   Девушка смолкла, покосилась и отрезала:
   -- Нет. Выкинули меня из салона.
   -- Найдем другой - не проблема.
   -- Серьезно? -- глянула недоверчиво и качнулась - так далеко и долго она еще не ходила, и устала, словно пять километров в бодром темпе пробежала. Макс усадил ее на кушетку в коридоре.
   -- Поищу, -- заверил. -- Друзей у меня нет, но знакомых более, чем достаточно.
   -- Если найдешь - с меня работа бесплатно.
   -- Нарисуешь мне дракона.
   Варя заулыбалась и стала похожа на светящегося эльфа - нежного, ранимого и доброго, доброго. Улыбка шла ей настолько, что Смелков забылся, глядя на девушку.
   -- Дракона? -- зрачки девушки расширились от удивления, и прыснула. -- Ты и дракон. Неожиданно.
   -- Почему?
   -- Тебе бы пошло, что-нибудь лояльное, из моренистики или пейзажей. Типаж не мальчика, но мужа.
   Макс отвернулся, сдерживая эмоции - ему понравилось, как Варя его воспринимает и оценивает, и вспугнуть ее не хотел.
   -- Ничего не имею против шикарной бригантины. Только бесплатно работу не приму. Давай так - ты превращаешь мою машину в каравеллу, плывущую по ...
   -- Пробкам, -- хмыкнула.
   -- Бог с ним, по ним, -- кивнул с улыбкой. -- А за работу оставляешь ай-фон себе. Покрасуешься перед друзьями и своей Машей.
   Варя задумалась, повела плечами - почему нет? Сделка вполне адекватная.
   -- Ладно, -- выставила ладонь. Смелков пожал бы ее, погрел в своей, поцеловал, но понял, что пока это невозможно - нивелирует достигнутый результат. И хлопнул, как принято у пацанов. Варя рассмеялась и тем уверила, что все сделано правильно.
   -- Я тебе свой телефон вбил - видела? Если что - я всегда в зоне доступа. И не подведу, не переживай.
   -- Видела - Максим Смелков.
   -- Он, -- улыбнулся.
   -- А я для всех...
   -- Владислав Скифарин. Знаю, -- посерьезнел.
   -- Паспорт пошерстил, -- поняла девушка.
   -- Дорого встал?
   -- Отец помог.
   Взгляд девушки стал потерянным и озабоченным.
   -- Не ладишь с отцом?
   -- Нет. Просто нам пора жить отдельно. Для этого мне нужна работа и диплом. Любой. Чтобы он успокоился.
   -- А он переживает?
   -- Да, -- поднялась тяжело и пошла в палату. Макс придержал за талию не столько, потому что нуждалась, сколько потому что хотел обнять.
   Уже на крыльце закурил, соображая, что кажется, привязывается. В душе было непонятно что, но одно вырисовывалось четко - он поверил, что у Тома могло снести разум от Вари.
   Сел в машину и отзвонился Даричевой:
   -- Пока все идет по плану, -- пересказал сегодняшнее посещение, реакцию девушки.
   -- А голос у вас невеселый. Не рады достигнутого результата?
   -- Его еще нет. Завтра она легко пойдет на попятную.
   -- Хорошо, что вы это понимаете - значит готовы. Но что вас тревожит, Максим?
   -- Ничего, -- бросил через паузу. В конце концов, ему психолог не нужен.
   -- Что ж, -- протянула немного разочарованно. -- Когда будете готовы поговорить - звоните.
   -- Спасибо, -- попрощался и завел мотор, вырулил на проспект.
  
   Варя ходила. Покрываясь потом и с трудом заставляя себя разгибаться, а не тащить ноги, изображая скрюченный огурец на грядке, шла по стене от одного конца коридора до другого. Получалось откровенно хреново. Живот болел, мышцы, будто сводило все разом в жгут, в довершение кружило голову до звона в ушах и, проклятая слабость наваливалась бетонной плитой на плечи.
   Девушка умылась в туалете и уставилась на себя в зеркало: в таком виде ей в технарь точно появляться нельзя. А сидеть в больничке уже тошно. Надо двигаться, надо разрулить с работой и быстро - с сессией. Вылететь отовсюду - паршиво. Тогда отец точно зависнет с ней до ее пенсии, а его нужно срочно спроваживать к его дорогой Тасе.
   Варя доползла до своей палаты и пролистала записную: Смелков Максим. Палец завис над кнопкой: а так ли надо тебе ему звонить? Ты, правда, ему поверила?
   Девушка отложила телефон и уставилась на него, как на смесь коробки с тортом в банте и клубок гремучих змей.
   Макс... не так он прост, как кажется на вид. Черты лица правильные, глаза честные, фигура спортивная. Одевается просто и пальцы не гнет, звезд с неба явно не хватает - середнячек. Но не верилось в эту его безобидность. Впрочем, кому она вообще, верила?
   И все же он серьезно беспокоил ее. Он единственный кроме отца знал, что она не парень. Врачи не в счет, им - пациент из больницы - в палатах просторнее. А этот как клещ с какой-то радости вцепился.
   Варя даже грудину потерла, чувствуя, как сердце сжимает от волнения, когда думает о Смелкове. Интеллигент хренов! Тормоз в ботах!
   Да не тормоз он, и не флегма - маска это, а внутри наверняка такое, что ой. Друзей у него нет - блеф. Сколько ему? Лет тридцать? Больше! Основательный такой, обходительный, бизнес свой - не может быть, что нет друзей. А если правда, значит точно по поговорке субъект - "в тихом омуте".
   Варя перелистала записную и нажала кнопку вызова на номер отца. Попросила принести вещи и забрать ее завтра из больницы.
   В паспорте прописка номинальная - фиг этот лапширазвешиватель ее найдет.
   Все верно - подальше от таких доброхотов - целее будешь.
  
   Макс бродил по комнатам, вертя в ладони китайские шарики, и впервые ощущал холод одиночества, впервые за долгие годы ему словно кого-то не хватало, и дом казался пустым.
   Кинул шары в коробку, прошел на кухню. Привычно сварил кофе, закурил и понял, что начинает тяготиться одиночеством. Вот только ни Суссану, ни знакомых видеть не хотел.
   Палец завис над кнопкой вызов, а высветившийся номер принадлежал Варе.
   Что происходит, старик?
   Макс поморщился и нажал на вызов, затянулся глубоко: все нормально, ты просто беспокоишься за нее. Помнишь у Сент-Экзюпери? "Мы в ответе за тех, кого приручили".
  
   Варя пару минут смотрела на высветившиеся при звонке имя и фамилию. В первую секунду даже подумалось - мысли, что ли, ее услышал?
   И взяла несмело:
   -- Да?
   -- Привет еще раз. Не спишь еще?
   -- Нет.
   Голос отстраненный, настороженный, но Макс слышал его и на оттенки интонации внимания не обратил. Взял ручку, чертить прямо на салфетке начал все, что само образовывалось. Затянулся:
   -- Узнать кое- что хотел.
   -- Ну?
   -- Ты, вообще, что любишь? Кроме роллов. Завтра, что принести?
   -- Сигареты.
   -- Нет, это рано.
   Просто бы обрезал "нет" или поучать начал из серии "минздрав предупреждает" - трубку бы положила, а он - "рано".
   Притихла.
   -- В смысле?
   -- Поведет. Потерпи еще немного. На следующей неделе принесу. Какая марка?
   -- Что-нибудь поубойней.
   -- Махорку? -- хмыкнул, невольно улыбнувшись - на салфетке появился лукавый глаз и бутон розы.
   -- Кент или винстон.
   -- Хорошо, что не "беломорканал".
   Она чувствовала, как он улыбается, гудя в трубку. Голос эхом отзывался в груди, волнуя отчего-то.
   -- А что завтра принести... Варя? -- опомнился вовремя и посерьезнел, сообразив, что хотел сказать "Варенька".
   -- Мои шмотки.
   -- Зачем?
   -- Отцу отдам. Нечего им у тебя делать. А мне... можешь конфет принести?
   -- Конфет? -- Смелков даже ручку бросил. Потер щеку, соображая, заулыбался - а ты, малышка еще, сладкоежка... -- Каких?
   Голос мягким стал, как патока и Варя вовсе растерялась, подумав что совсем обнаглела. Однако удержаться не смогла:
   -- Трюфели, -- почти шепнула.
   -- Идет. Пирожное?
   Варя слюну сглотнула и сама на себя обозлилась - чего мямлит и почему у него что-то просит? Сдурела?
   -- Вот еще! -- выплюнула.
   Макс опять заулыбался. Это ее "вот еще" было все равно, что голодный взгляд модели в тарелку наплевавшей на диету соседки.
   -- Понял. Мороженое?
   -- Нет!
   Макс не сдержал смеха:
   -- Хорошо - пять кило трюфелей, коробку с пирожными и пару брикетов мороженого.
   Варя поняла, что он шутит и растерялась. Чего это он такой развеселый?
   -- Ты в клубе, что ли?
   -- Да, в ресторане. Ужинаю, -- глянул на одинокую чашку с кофе, легко солгав. -- Вопрос не по существу - готовить умеешь?
   -- Угу. Только не находится доброволец, что захочет попробовать, что я приготовлю, -- проворчала беззлобно. -- А чего вдруг озадачило?
   -- Подумал, может, знаешь, что такое б сварганить, чтобы девушке понравилось.
   -- Ужин при свечах намечаешь?
   -- Выходные на носу.
   -- Ааа... Спускаешься к почтовому ящику и выгребаешь проспекты "пицца на дом" оные же суши и роллы. Выбираешь понравившееся.
   -- Понял. Сделаю проще - закажу в соседнем ресторанчике.
   Варя улыбнулась, чувствуя, что он улыбается. Легла на постель, поглядывая перед собой.
   -- А к цветам ты как?
   -- Как к гербарию.
   -- Не нравятся?
   -- Ты мне дарить собрался?
   -- Социологический опрос провожу. Думаешь, букет будет перебором к ужину?
   -- Смотря кто твоя жертва. Если погремушка - лучше подари ей безделушку - будет пищать до утра, и утро встретит в твоих объятьях. Правда захочет встретить и второе, и третье. Потом припрется со своим кактусом и родней из Захряпинска.
   Макс рассмеялся.
   -- Ну, нет. Не в моих интересах. Я о хорошей девушке.
   -- Тогда не пугай активным вниманием. Цветы перебор. Давно ее знаешь?
   -- Не то чтобы.
   -- И уже ужин при свечах?
   -- Ну, мы люди взрослые, время батареи в подъездах греть прошло.
   Варя невольно хмыкнула.
   -- Тогда подари что-нибудь недорогое, но забавное.
   -- Например?
   -- Не знаю, зайди в "Красный куб" там этого добра валом.
   -- Отлично. Спасибо за помощь.
   -- Да не за что, -- пожала плечами. Ну и странный же ты тип, Смелков, -- подумала, не замечая что улыбается и накручивает отросшие волосы у виска на палец.
   -- Спокойной ночи, Варя.
   -- Ага, -- отключила телефон и замерла, обняв его обеими руками - очень странный тип...
  
   Макс погладил дисплей и потянулся за сигаретой. Подмигнул подошедшей овчарке.
   -- Сейчас пойдем, прогуляемся. Пара минут. Мяч ищи, ищи мяч, Макс.
   "Немец" взвизгнув, помчался искать игрушку, радуясь хорошему настроению хозяина больше, чем возможности с ним поиграть.
  
  
  
   Земфира "Ариведерчи"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   61
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"