...Маленький мальчик Володя Пу видел сон, и сон был необычным - немного тревожным для него, немного волнующим. Он был мальчиком. И это было его детством - счастливым, радостным, пионерским. Ясным солнечным днем он стоял под красным знаменем в белой рубашечке с красным галстуком и в белых шортиках, со значком Володи Большого на груди.
Он улыбался, и солнце тоже улыбалось ему - счастливое, беззаботное. Безоблачное детство открывалось ему повсюду под звуки пионерского горна, и было так, так хорошо, что хотелось плакать от радости и счастья. А напротив него улыбался чернокожий мальчик в такой же белой рубашечке, но с зеленым галстуком, и чернокожий мальчик тоже был в шортиках.
Мальчик напротив стоял под другим флагом - над ним развевался полосато-звездный флаг. И этот мальчик широко улыбался, обнажив ряд безупречно белых зубов:
- Здравствуй, Вова! Узнаешь брата Обаму?
- Кто это? - недовольно выпятив губы, произнес Володя.
- Да ты что? Я же Барак! Барак Обама! - сказал чернокожий мальчик.
- А чё это ты тут делаешь?
- Ну, как же, мы же во сне, это же наше детство! Ты не узнал меня?
- Не понял, - напрягся Вова.
- А чего понимать-то? Ты и я, мы дружим, нет никакой войны, ты что - забыл, что ли? - не унимался чернокожий.
А Украина, а Сирия? И тут Вовочка вспомнил: сотни разрушенных домов на Донбассе, тысячи сгоревших заживо людей под ударами российских ракет в Сирии...Вспомнил окровавленные тела убитых сирийских детей, которых ему почему-то впервые стало жаль... Ведь он еще ребенок тоже... И Вова заплакал.
Будущему Великому Пу стало очень и очень жаль, что они умерли такой смертью. И мальчик Барак тоже плакал. Оба плакали под своими флагами. Слезы лились на их галстуки и белоснежные рубашки. Но более всего не унимался Вова:
"Почему я?! Зачем я?!" - хотелось кричать ему. - "Я не буду, не бу..., не бу..." - стучала прихлынувшая к его голове кровь. И с какой-то укоризной на него смотрели батько Тарас Шевченко, Богдан Хмельницкий с картины "Навеки вместе", Леся Украинка, которая тоже плакала, но плакала по-женски, не переставая утирать лицо рушником. И мальчик Петро тоже плакал.
В общем, все плакали.
И откуда-то снизу, из глубины Земли, из самых ее недр, на Володю смотрели другие. Другие дяди, которые тоже очень сильно хотели попасть в историю, но они улыбались. Улыбался Отец Народов с его пронзительным и саркастическим взглядом. Улыбался Великий Кормчий Поднебесной, улыбался даже Отец Тысячелетнего Рейха...Улыбались Ле Пен, Пол Пот... Им было хорошо в адском пламени, объявшем их опаленные черной славой души. Они улыбались, их улыбки жадно ждали маленького Володю.
- Не хочу, не хочу, не хочу, - закричал тут Вовочка, - не хочу к ним!
...Великий Пу проснулся. Тяжелый липкий пот стекал с его лица. Так хотелось жить, жить без упрека и страха. Но жизнь диктовала свое - казенная жизнь публичного человека, в которого верила большая страна, как ему казалось, вплоть до последней технички, до последнего дворника.
Смахнув рукой тяжелый липкий пот, Пу слушал тишину. Кремлевская тишина молчала. Все было как всегда - те же стены, тот же потолок. Куранты отбили положенную им четверть часа, и Пу думал, проснувшись. Ему было тревожно и грустно. Грустно о том, что не вернуть былое детство. Овладевали им думы о будущем страны, уходящей в никуда, как его собственное детство. Страна таяла на его глазах, как снежная баба на мартовском солнце.
Великий Пу вздыхал, думал. Плакать уже не хотелось - он вырос. Тишина была глухой и густой. Ракеты мирно спали в шахтах.