Меня всегда удивляло, когда в фильмах люди, видя мчащийся на них автобус, в ступоре замирают на месте. Мне кажется, моей первой реакцией было бы убраться оттуда как можно быстрее - я еще в школе отлично увертывался от неожиданно открывающихся дверей.
Но теперь я начал в каком-то смысле их понимать.
С сегодняшнего утра.
***
Я шел на работу, мимо вокзала. Старая цыганка, во вьетнамских шлепанцах на босу ногу и с черными зубами, прицепилась ко мне - 'позолоти ручку' и все дела. Люблю я цыган, не знаю почему. Я хотел просто дать ей денег, потому что не верю во всякую чушь, но она начала возмущаться, что она-де не попрошайка, и себе на хлеб честно зарабатывает. Я протянул руку, но цыганка схватила меня за запястье и сказала, что и так может прочитать мое будущее. Потому что я отмечен перстом судьбы или что-то вроде.
И что я умру через 24 часа.
Кажется, смешно и абсурдно, и я засмеялся. Но она уставилась на мою ладонь и сообщила, что в шесть лет я сломал ключицу, упав с турника, недавно расстался с девушкой и что номера всех транспортных средств, на которых я сегодня проеду, будут кратны трем. Откуда, черт возьми, она знает слово 'кратный'?..
Еще смешнее, что все это правда. И про ключицу, и про девушку, даже про кратные номера - я думал об этом весь день на работе. Сегодня с утра меня подбросил сосед; номер его ауди 1212. В метро я вглядывался в номер поезда, стоящего в тоннеле на конечной - 15. А потом автобус 103 с номером 6789. А потом 33 с номером 4524. И нет, я не запомнил все эти цифры, я специально записал их на тыльной стороне ладони, кроме машины соседа - ее номер я и так помню.
***
А сейчас вечер, я сижу дома на балконе с открытой бутылкой белого полусухого и размышляю, какова вероятность совпадения. Если бы я учил тервер в институте, я бы мог ее рассчитать. Можно, конечно, погуглить, но имеет ли это смысл? Насколько ничтожной ни была бы эта самая вероятность, это не доказывает верность цыганских предсказаний.
С другой стороны, отвергать эту теорию также нельзя, потому что я могу исходить только из известных мне данных. Может, на самом деле есть некая божественная сущность, которая пишет сценарии для наших жизней и продает черновики цыганам? И какое из утверждений более верное: Бог существует, пока не доказано обратное ИЛИ Бога нет, пока не доказано обратное?
Я не закоренелый атеист, чтобы отвергать очевидное, как это делают персонажи в фильмах. Например: 'Дорогой, ты вампир? Но вампиров не существует! Значит, ты не существуешь. Скорее всего, мне это только сниться'. Так что допустим, что шансы, что я умру, 50:50; как в анекдоте про блондинку ( - Какова вероятность того, что вы, выйдя из квартиры, встретите динозавра? - 50 на 50. - Почему? - Ну или встречу, или нет).
Когда люди точно знают, что умрут, то они начинают делать странные и непонятные вещи; делают то, что долго хотели сделать, но не решались. Если они не верят в подобную чепуху, они ведут себя так, будто ничего не произошло. А что нужно делать мне? Побежать и ограбить банк? Купить барабанную установку на всю зарплату? Снять трех шлюх на всю ночь и трахаться до упаду? Написать завещание? Позвонить, наконец, родителям? Или лечь спать и с утра пойти на работу как ни в чем не бывало?..
Дешевое вино на вкус как забродивший яблочный сок, и такой же прогнившей кажется моя жизнь.
Я не знаю, умру я завтра или нет; это очень интересное чувство неопределенности. В любом случае, такие штуки мне всегда казались не совсем искренними. Сделают ли тебя счастливым три шлюхи? Или то, что ты наконец скажешь девушке, что любишь ее? Если ты умрешь, это больше не имеет никакого значения. Для тебя, во всяком случае. И то, что будут чувствовать другие люди - восхищаться тобой (молодец, пасан, банк грабанул!), плакать по тебе или презирать - тоже не имеет никакого значения - если через пару часов ты будешь мертв. Имеет ли жизнь смысл и есть ли смысл в том, чтобы пытаться найти его в последние 24 часа?
А если совсем уж поверить в эти предсказания, то можно еще попробовать убежать от смерти. Сидеть дома, чтоб уж наверняка. А вдруг дома случится пожар, дверь заклинит и я задохнусь от угарного газа? Или я захочу уехать из города, а мой поезд сойдет с рельс. Можно ли защититься, если ты не знаешь, от чего именно?
Я думаю, что нет. Поэтому я сижу на кухне, потягиваю вино, курю сигареты одну за другой и думаю об абсурдности ситуации - делаю то, что мне хочется делать в данный момент. То, что я делаю довольно часто, и в чем нет ничего необычного.
Мне кажется, что сейчас я как никогда похож на того человека, который застыл, глядя на мчащийся на него автобус. Он не парализован страхом; вполне возможно, что он уже прикинул все возможные пути бегства и стоит на месте только потому, что знает, что в любом случае не выживет.
***
Звонит мобильник - Вадим. 'Алё, Санек, куда пропал? Пошли бухать!'. Есть вещи, которые не меняются в жизни. Сколько я знаю Вадима - а его я знаю с лицея - каждый его звонок начинался, начинается и будет начинаться этими двумя фразами. Но мне не хочется. Я не знаю, чего мне хочется. Хочется ли мне позвонить Марине?
***
Тогда она сказала, что очень устала. Ей сложно совмещать учебу и личную жизнь; а тут еще и сессия на носу. Поэтому нам лучше расстаться; на время. Кто я такой, чтобы сказать 'нет'?
А недавно я видел ее, выходящую из черной BMW около университета. За рулем сидел парень в темных очках; она поцеловала его в губы, счастливо улыбнулась и убежала.
Что, интересно, я делал около педунивера? Да ничего, голубей кормил. Терпеть не могу этих птиц. Недавно прочитал, что голубям противопоказано мучное, поэтому специально купил целый батон; сидел на скамеечке, крошил. Ждал, пока пройдет Маринка.
Мне сложно сказать, любил ли я ее или нет. Теперь мне кажется, что я вообще ее не знал. Ее проблемы в университете, ее подружки, ее бложики и фильмы - вот и все, что я могу о ней сказать, без каких-либо подробностей. Мне сложно вспомнить, говорили ли мы о чем-то, кроме общих и бытовых тем. Я не знаю, что она думает о жизни; я не знаю, верит ли она в Бога; я даже не знаю, черт возьми, что она думает обо мне. Сейчас мне кажется, что я любил ее, как любят красивые вещи; или как люди, не склонные к одушевлению домашних животных, тем не менее по-своему любят их.
Но что я бы мог ей сказать?.. Что мне было лучше с ней, чем без нее?.. Это глупо и неубедительно. И хочу ли я ей это говорить? Имеет ли смысл менять данность?
***
Поэтому я пихаю сигареты в карман, в другой ключи и кошелек, и 'двигаюсь в центр', как того желает Вадик. Он, как всегда, рад меня видеть. Рассказывает про работу и про жену, пока мы идем встретиться с его подругами. С одной, Алёной, он иногда спит; я видел ее несколько раз, не знаю, где она работает, зато имею отличное представление о ее сексуальных талантах. На ней короткое платье и большие яркие сережки; она сразу подхватывает меня под руки и оглушительно смеется, начиная рассказывать какую-то историю. Другая, Надя, бывшая однокурсница Алены. Она серьезная, в очках и узких темных джинсах; задумчиво курит сигарету и лениво подставляет щеку, когда Вадик тянется, чтобы ее поцеловать. Мы идем куда-то в поисках приличного места, чтобы выпить пару-тройку бокалов пива. 'Развести девок', как любит говорить Вадик. По его протоколу 'девок' сначала нужно угостить пивом, поговорить о жизни или, по желанию, на отвлеченные темы, и только уже потом можно звать в гости на фильм. Ко мне, потому что я живу один. Сценарий, как приветственные фразы Вадика, не меняется уже сколько лет. Я чувствую себя ужасно старым оттого, что устал играть в эти игры. Нужно ли узнать девушку прежде, чем заняться с ней сексом? Это спорный вопрос.
'Приличное место' оказывается приличным только частично: чистое, с приятным дизайном и фоновым джазом; только вот мы окружены галдящими пьяными компаниями - я никак не могу сообразить, какой сегодня праздник - и официантку надо вылавливать чуть ли не за руку.
Алена садится рядом со мной, достает пачку сигарет и требует у меня зажигалку. Вадик что-то спрашивает у Нади, но она отвечает коротко, односложно; она смотрит на него из-за своих очков как интеллигентная учительница на хулигана-двоечника. Алена начинает рассказывать про какую-то выставку, на которой она недавно была. Мне не интересно, но она рассказывает очень смешно, в красках описывая экспонаты и реакцию ее подруг, смеясь и периодически касаясь моей руки, как будто чтобы спросить: 'Ну правда смешно?'. А я словно смотрю на все это из глубокого колодца, и эта глупая выставка, Алена, наш стол, официантка, расставляющая бокалы, ухмыляющийся Вадик - все это очень, очень далеко, и имеет ко мне такое же отношение, как и я к этому - то есть никакого. А потом я ловлю Надин взгляд, и мне кажется, он говорит: 'Ну и куда ты съебался, козел? Оставил меня с этими недоумками'. Хотя, разумеется, ничего такого она не думает, просто у нее вид серьезный, или она вообще девушка серьезная. Я улыбаюсь своим мыслям, взгляд фокусируется, мир придвигается - меня как будто вытягивают из колодезной ямы - когда Вадик поднимает бокал и произносит 'Ну, за что?', за которым обычно продолжает 'За встречу!', но тут Надя быстро произносит 'За День космонавтики', и под аккомпанемент 'Точно, блин!' мы чокаемся. А я думаю о том, что жалко, что Вадик положил глаз на Надю, тем более что, скорее всего, ничего у него с ней не будет. Жалко потому, что мне нравятся девушки, которым известна аксиома 'Молчи, сойдешь за умную'.
Хотя, возможно, Надя на самом деле умная. Она часто вставляет смешные и колкие комментарии, не забывая изящно и непринужденно пресекать Вадиковы попытки 'познакомиться поближе'. Опустевшие стаканы сменяются новыми, Алёна уже чуть ли не висит на мне, я теряю нить абсолютно неинтересного разговора и бегу подальше этого шума на улицу - вроде как подышать воздухом, но на самом деле покурить. Бар находится на маленькой улочке, освещенной редкими фонарями, и между светлыми пятнами залегают темно-фиолетовые сумерки. Одурительно пахнет весной; на небе видны тусклые - потому что огни города отсвечивают - звезды, за поворотом тихо шуршат запоздавшие машины, а я думаю о том, что, возможно, я завтра умру, но очень круто, что мой последний вечер такой красивый. И мне кажется, что в этой темно-фиолетовой теплой вселенной нет никого, кроме меня; что я последний представитель цивилизации, и что, даже если я умру, наша зеленая планета будет так же нестись сквозь вселенную, как на заставке виндовс.
За спиной легко хлопает дверь, пару шагов, около меня вспыхивает огонек зажигалки, освещая Надино лицо. Она затягивается и поворачивает голову ко мне: 'О чем задумался?'. 'О смерти,' - не думая, отвечаю я. Черт, зачем я вообще это сказал?.. Это звучит так убого. 'О космосе,' - добавляю я, пытаясь исправиться. Она хмыкает. 'Какая чепуха'. Мы молчим. Мне хочется спросить у нее, умру ли я - почему-то кажется, что она может знать ответ - но я не знаю как. 'Ты веришь в судьбу?' - наконец выдаю я. 'Ты что, под интеллектуала косишь? - говорит она с издевкой после паузы, - Какая, к черту, судьба?'. И тут меня прорывает, я вываливаю на нее кучу информации и недодуманных мыслей. Про толстую старую цыганку в цветастой юбке и вьетнамках; про числа, кратные трем; про людей, которые в ужасе замирают перед мчащимся на них автобусом. Она молча слушает, наши сигареты давно дотлели. 'Я не понимаю, - наконец говорит она, - почему людям проще поверить в судьбу, чем в банальные совпадения. Я точно знаю, что каждый человек в ответе за собственную жизнь. Например, - она поправляет очки на носу, - вот тебе ситуация: мы сейчас здесь. Каковы варианты развития событий? А: мы может закурить еще по одной. Бэ: мы можем вернуться в этот ужасный ресторан, - она недовольно фыркает, - и Цэ: мы может сбежать прямо сейчас, не расплатившись'. Я улыбаюсь, а она продолжает: 'Конечно, мы можем так и остаться здесь стоять, но... есть ли в этом смысл?'. Я не вижу ее лица в темноте, но мне кажется, что она улыбается.
А потом мы несемся по улицы, как два идиота, как будто нас преследуют ОМОНовцы с собаками.
А потом мы целуемся в метро, у самого края платформы; подъезжающий поезд оглушительно сигналит, ветер развевает наши волосы, Надя толкает меня к колоне и шепчет на ухо: 'Прямо как в кино'.
Мы идем ко мне, пешком, работающие фонари можно пересчитать по пальцам, огромная луна висит прямо над моим домом, пахнет ночной летней пылью и скошенной травой. Мы держимся за руки, но не переплетая пальцы, как в сопливых романах, а просто, обычно. Мне кажется, что сейчас Надя - маленький двигатель моей судьбы, который ведет меня по тропинке к дому, и дальше вверх по лестнице, наливает вино из недопитой бутылки, стягивает с меня майку и обнимает с бесконечной нежностью на прокуренной кухне, как будто это ей, а не мне, осталось жить шесть часов.
***
'Я думаю, предположительный конец света - или предполагаемая смерть - не отменяют необходимость идти на работу,' - говорит Надя. Семь тридцать утра, она сидит на кухне с мокрыми взъерошенными волосами и в моем полотенце - потому что только что вышла из моей ванной, где помыла голову моим шампунем и почистила зубы моей зубной щеткой. 'Не бойся, - говорит она, - мой здравый смысл защитит тебя от происков коварных парок'. До моей предполагаемой смерти осталось меньше получаса.
Мы идем по залитой солнцем улице, птицы чирикают, прохожие спешат, я опаздываю на работу. 'Вот видишь, - говорит она, посмотрев на часы, - ты все еще жив'. На часах восемь пятнадцать, и я вдруг понимаю, какой же я на самом деле идиот. Какого черта я воспринял так серьезно дурацкое предсказание? С другой стороны, именно ему я обязан тем, что рядом со мной шагает маленькая девушка в очках, которую я, возможно, никогда больше не увижу, но с которой мне так легко. Надя встает на цыпочки, чтобы поцеловать меня, и мы, даже не обменявшись телефонами, расходимся в разные стороны: она - на остановку, я - к переходу.
Все-таки есть правда в том, что, чтобы сделать человека счастливым, нужно сначала сделать его несчастным, а потом вернуть все на место. Легко - очень подходящее слово, сейчас я чувствую себя именно так: как будто кто-то подарил мне новую жизнь, без пошлости и грязи, и у меня есть шанс прожить ее... правильно.
В реальность меня возвращает Надин выкрик 'Саша!'. Я стою посреди проезжей части, а прямо на меня летит автобус, белый, с красными полосками; не городской, туристический. С табличкой 1989. "Опаздывает на полчаса," - проносится у меня в голове. Я смотрю на него и не могу двинуться с места. Такое странное ощущение: интересно, я не могу двинуться потому, что во вселенском сценарии написано, что я должен умереть, или потому, что я, веря в предсказание цыганки, не вижу смысла пытаться что-то изменить?..