Бедный-несчастный мой дневничок. Какой же ты потрёпанный, страшный и... Бесценный. Сколько я в тебя записал, и сколько ещё предстоит записать, хотя, о чём я? Записывать-то уже некуда. Эти строчки я муравьиной вязью царапаю карандашом уже на задней корочке. Скоро тетрадь закончится. Дальше придётся запоминать. Укладывать в голове. Всё, что увижу, услышу, переживу. Зачем я пишу эту бессмыслицу, переводя столь драгоценные остатки свободного места? Просто подумал, а что если это конец моих приключений? Надежда на то, что я пройду 'Сепаратор' живым - ничтожна. А надежда, что я пройду его, не лишившись разума - вообще призрачна. На что я надеюсь? За что цепляюсь? Я устал. Я безумно, нечеловечески устал. Устал настолько, что уже не понимаю, кто я, и что мне нужно? Ещё месяц назад странный выкидон Флинта вызвал бы у меня по меньшей мере настороженность, желание спрятаться за спину Райли, и не отходить от неё ни на минуту. Теперь же мне наплевать. И на Флинта, и на его дурацкие капризы, и на его нелепые угрозы. Он боится меня. Смешно. И глупо. А может быть дело не во мне? Может быть, Флинт нервничает потому, что сомневается в своём будущем? Вероятно, он просто не уверен, что обретёт в Апологетике то, к чему стремился всю свою жизнь. Это его беспокоит, и он бесится. Как бы там ни было, я должен...
Всё, Тинка вернулась и зовёт нас. Кажется, она нашла обход завала...
*****
Я жив. Лежу, привалившись к холодной стенке подземного каземата. Так я и не понял, был ли 'Сепаратор', или не был? А если был, то прошли мы его, или нет? Тут, под землёй, всё одинаковое. Я не знаю, что там наверху. Возможно, уже вечер. Возможно, ночь. Мы не дошли до Апологетики. Наверное, мы заблудились. Вопреки тинкиной прозорливости. Так это, или нет, теперь мы должны здесь заночевать. Здесь холодно. В свете фонаря видно, как пар срывается с губ. Только бы не застудиться. Мне нельзя болеть. Вся надежда на энергомясо. Оно отлично греет изнутри, гоняя кровь по жилам. Как хороший коньяк. Только с него не пьянеешь. 'Представь, что ты изгнанник' - легко, блин, сказать. Ну, представил, и что? Если бы такое самовнушение помогло мне управлять температурой организма, как это делают они. Сколько не повторяй 'халва' - во рту слаще не станет. Одна радость - комаров нет. Вот уж кого я боюсь сильнее кункуласпидов, горгоний и прочей подземной нечисти. Страх перед комарами настолько силён, что даже сейчас мне кажется, что один из них гудит где-то в темноте, в недосягаемости. Ждёт, когда я потеряю бдительность и задремлю. Пока мы шли, иллюзия этого гудения была настолько сильна, что у меня начинала чесаться спина, и я в панике стряхивал с неё пустоту, вызывая хихиканье Тинки и недоумение остальных. Что за зараза, эти комары? Напрягают, даже когда их нет! Вот и конец моего дневника. Писать больше негде. Остаётся память. Только память.
*****
В катакомбах под Иликтинском я дописал свой дневник. Возможно, с этого момента моё повествование будет получаться уже не столь подробным и последовательным, ведь теперь мне приходится вспоминать события, со времён которых успело утечь немало воды. Как бы я ни старался удержать в памяти абсолютно всё, полностью сохранить хронологию детали тех событий у меня не вышло. Многие воспоминания забылись, или перемешались друг с другом. Обидно, досадно, но ладно. Хорошо, что я придумал делать краткие заметки и слова-напоминания на свободных от писанины участках. Они мне очень помогли. Но вернёмся к нашему походу.
Спустившись в холодный сумрак городской канализации, мы какое-то время брели по сильно захламлённому коллектору. Сначала свет проникал в него через дыры и трещины в потолке, затем темнота стала абсолютной, и Гудвин включил фонарь. Канализационные стоки уже давно высохли, но отголоски фекального зловония витали здесь до сих пор. Или же мне просто казалось? Канализация есть канализация. Чай не для праздных прогулок строилась. Да и вообще, о каких неудобствах может идти речь, если до этого мы несколько раз заглядывали в лицо смерти? По сравнению с пережитым ранее, плутание по спокойному и тихому подземелью выглядело просто развлекательной прогулкой.
Счастливее всех была Тинка. Она заметно приободрилась, стала активнее и веселее. Не то, что на улице, где она напоминала беспомощного птенчика, выпавшего из гнезда. Здесь была её стихия. Здесь она была главной. Вот только свет фонаря её заметно раздражал, и она пыталась сделать Гудвину замечание, чтобы тот не расходовал батарейки попусту. Он же, не понимая её раздражения, ответил, что запасных батареек прихватил достаточно. Запасся ими в бывшем супермаркете электроники, расположенным на границе с территорией Флинта. Тина не стала настаивать, но было заметно, что она недовольна. Остальные же чувствовали себя при свете более уверенно. Я, по крайней мере, точно. Как только фонарь выключался, мне тут же казалось, что налетают комары. Как же я их ненавижу!
Но на начальном этапе мы не встретили в подземелье никого живого. Кроме небольшой колонии горгоний, расположившихся в прилегающем туннеле. Эти твари облепили стены, протягивая свои отвратительные, студенистые щупальца по полу. Я сразу же вспомнил гибель Ковбоя и едва удержался от рвоты. Столько времени прошло, а до сих пор тошнота подкатывает. Горгонии только выглядят пассивными кусками мутного холодца. Стоит лишь слегка дотронуться до их щупалец, коих на полу переплетено великое множество, стрекательные клетки тут же парализуют тебя. Даже через одежду и обувь. Как им удаётся пробивать толстые ботинки - до сих пор не знаю. Факт остаётся фактом. Тем не менее, Тину горгонии вообще не беспокоили. Она спокойно достала из рюкзака солонку, и, присев, начала понемногу сыпать соль на каждое щупальце. Попадая на горгонию, соль вызывала бурную реакцию, шипя, пузырясь, и вытапливая белую пену, оставляющую налёт на полу. Щупальца тут же съёживались, и втягивались внутрь центрального купола, начинающего бешено пульсировать от боли. Таким образом, метр за метром, мы продвигались вперёд, убирая опасные щупальца со своего пути.
Когда мы уже почти миновали их, я не удержался. Достал свою солонку, набрал горсточку соли, и метнул в самую крупную горгонию. Эх, что тут началось! Как она дергалась, шипела и скукоживалась, пуская громко лопающиеся пузыри. 'Это тебе за Ковбоя!' -мысленно произнёс я, хоть и понимал, что к его смерти именно эта горгония никакого отношения не имеет. Она просто вызывала у меня жуткое отвращение. Спутники не стали меня порицать, но по их виду я понял, что мой поступок ими не одобряем. Нет, им не было жаль разъедаемую солью горгонию. Тут дело было в чём-то другом. Наверное, в том, что бешено агонизирующая тварь излучала некие импульсы, дестабилизирующие энтропийный ритм, и способные пробудить что-то более страшное, таящееся в глубинах подземного лабиринта. Я это понял не сразу. А когда понял, вновь начал ругать себя за необдуманное ребячество. Хотя, если честно, я готов признать, что тот нелепый акт мести принёс мне неописуемое удовольствие.
Пройдя отвратительных горгоний, мы, уткнулись в завал. Тинка сбегала вперёд, и быстро обнаружила альтернативный путь. Следуя за ней, мы свернули в длинную, узкую галерею внутриквартальной канализационной сети, с широкой сточной трубой и чередующимися лестницами смотровых колодцев. Все стены были покрыты шевелящейся 'плесенью Роршаха' - аномальной жизненной формой, которая своим странным видом способна вызывать стойкую оторопь. Пятна плесени постоянно видоизменяются, преобразуясь в самые различные абстрактные фигуры, словно ты идёшь внутри чёрно-белого калейдоскопа. От этих трансформаций очень быстро начала болеть голова. Чтобы не усиливать этот неприятный эффект, я старался не смотреть на стены, и шёл, уставившись себе под ноги.
Постепенно меня обогнали все спутники, и я стал замыкающим. В области бокового зрения мелькнуло что-то нетипичное. Какой-то синенький огонёк. Это было одно из пятен плесени, и оно осталось видимым, даже когда луч фонаря перестал его освещать. Я присмотрелся - действительно. Единственное пятно подсвечивается синевой. В отличие от остальной плесени, оно не шевелилось, сохраняя форму статичной кляксы, будто кто-то мазнул по стене флюоресцентной краской.
Остановившись возле пятна, я присмотрелся к нему. Оно было шелковистым, со множеством мельчайших фибр, светящихся на манер оптоволокна. Поднёс указательный палец, и фибры потянулись к нему, обдавая лёгким теплом. Осознавая, что здесь ни к чему нельзя прикасаться, я всё-таки нарушил запрет, и дотронулся до этой метки. На секунду в голове сверкнуло, и раздался крик 'Писатель!' Отдёрнув руку, я пощупал кожу на пальце - всё в порядке, с тревогой глянул вслед удалявшейся группе, и, быстро собравшись с духом, приложил к пятну ладонь. Яркая синева ворвалась в моё нутро бесконечным потоком. Она утопила всё вокруг, оставив лишь пустоту и голос.
-Писатель! Писатель, ты слышишь меня?!
Голос принадлежал тому, кто выдавал себя за Хо. Давненько он со мной не говорил.
-Да. Я слышу.
-Узнал?
-Узнал. Ты - тот, кто выдаёт себя за Хо.
-Оно тебе всё рассказало?
-Не всё. От него я узнал не больше, чем от тебя. Зачем ты выдавал себя за него?
-Я не выдавал. Ну, может быть, лишь отчасти. Это не играет серьёзной роли.
-Где ты находишься?
-Телом - в Москве. Сознанием - в ноосфере.
-А слышно тебя так, будто стоишь у меня за спиной.
-Теперь я использую прямой канал связи, посредством одного из вспомогательных биополимерных нейротрансмиттеров. Если Хо открыло к нему доступ, значит ты не зря прошёл через туман. Нужно торопиться. Оно не позволит нам долго общаться. Я должен предупредить. Впереди тебя ждёт серьёзное испытание. У нас закончились резервные копии. Поэтому, теперь ты либо пан, либо пропал.
-Что я должен делать?
-Постарайся изменить своё самоопределение. Это будет непросто, но если постараешься, то всё получится.
-Изменить самоопределение? Как?
-Представь, что ты изгнанник. Что ты - больше не человек. Всё человеческое останется здесь, на этом самом месте, а дальше путь продолжит совершенно иное существо, с иными целями, задачами и мыслями.
-Но я не смогу.
-Ты должен!
Бесконечная синева со свистом втянулась в одну точку, словно в чёрную воронку, и мне в лицо брызнул яркий свет фонаря.
-Кажется, всё в порядке, -осматривала мою руку Райли, с силой оторвав её от погасшего пятна.
-Его парализовало? -спросил Гудвин, и тут же ущипнул меня за бок. -Да нет, вроде рефлексирует.
-Писатель, как ты себя чувствуешь?
-Хорошо... Только голова болит.
-Ну что ты за человек? Тут нельзя ни к чему прикасаться!
-Человек? -я посмотрел на Райли, и от моего взгляда она тут же умолкла. -Ты о чём?
-У вас там всё нормально? -окликнула нас Тина.
-Да, -ответил Гудвин. -Мы идём.
Обойдя Райли, озадаченную моим странным ответом, я пошёл за седым изгнанником, стараясь очистить голову от всей человеческой шелухи. Вот откуда головная боль. Она не от мельканий плесени Роршаха. Мы приближаемся к 'Сепаратору'.
-Гудвин, что с твоим фонарём? -спросил я.
-А что с ним? -обернулся тот.
-Моргает как-то странно. Батарейка дохнет?
-Ничего не моргает, -он, щурясь, посветил себе в лицо, словно хотел рассмотреть горящую лампочку. -С чего ты взял, что моргает?
-Но она же... Так... Ладно, проехали.
-Писатель, с тобой точно всё хорошо? -спросила Райли.
-Да... Вернее, нет. Не очень. Голова болит просто.
-Может остановимся? -она озабоченно взглянула на Гудвина.
-А дальше что?
-Попробуем обойти.
-Нельзя обойти. Либо проходим напрямую, либо никак.
-Наверняка можно найти другой путь.
-Нет другого пути, -отрезала Тинка. -Гудвин прав. Если Писатель не пройдёт здесь, то он не пройдёт нигде.
-Райли, всё в порядке. Я пройду, -попытался успокоить подругу я, хотя сам верил в это с трудом. -Тина, как думаешь, мы уже под 'Сепаратором', или ещё не дошли?
-Я не знаю.
-Мы долго будем тут околачиваться? -проворчал Флинт.
-Да идём, идём, -разозлившись на него, я, преодолевая жуткую боль, пошёл вперёд.
Очень захотелось врезать ему по морде. И от того, что я представил, как мой кулак совершенно неожиданно врезается ему в челюсть, вышибая его драгоценные зубы, мне даже немного полегчало. Это было столь очевидно, что я даже задумался, а не долбануть ли мне Флинта по-настоящему? Но момент был уже упущен. Нужно было наносить удар, когда проходил мимо, а теперь, когда он пыхтит у меня за спиной, уже поздно.
В больной голове бешено крутились варианты зацепок. Что мне помогло? Злость? Ярость? Нет. Чем больше я думаю, что ненавижу Флинта - тем сильнее нарастает боль. Она становится тише, когда я представляю, что бью его просто так, без какой-либо личной неприязни. Он меня задел - я ответил, и мне стало легче. Значит, выход из кризиса кроется где-то в этой области сознания. Почему Хо-самозванец велел мне почувствовать себя изгнанником? Как мне почувствовать себя изгнанником, если я не изгнанник? Каждый шаг, словно по эшафоту. Мне уже всё равно: свет вокруг, или тьма. Это инсуаль. Нет. Это - инсульт, а не инсуаль! Я сдавил виски. Как же болит. Нет, я не изгнанник. Я человек. А может, изгнанник? Среди сплошного болевого шторма я вдруг увидел окраину бесконечной Вселенной. То, что мне показывала Райли в нашем общем видении. Мир, для которого я был создан. Боль стала нестерпимой. Кажется, я даже закричал. Не знаю, громко, или тихо. Или, возможно, вообще никак. Просто разинул рот, и упал в пустоту.
-Ты видишь цифры? Один, два, три, четыре, пять?
Кто это? Кто говорит со мной? Женский голос. Приятный. Неземной. Это... Ангел?
-Я помогу тебе. Представь, что цифра имеет цвет. Смотри. Единичка - зелёная. Двойка - белая. А тройка - чёрная...
Где я? Я ничего не вижу. Ничего, кроме цифр.
-Четвёрка - жёлтая. А пятёрка - красная. Тебе стало проще запоминать?
Цифры и вправду обретали цвета. Становились понятными и простыми, словно набор разноцветных игрушечных машинок в детстве.
-Повторим таблицу умножения. Дважды два - четыре. Дважды три - шесть...
Я уже был здесь. Не помню, когда и зачем. Зачем... Зачем она забивает мне голову цифрами? Помню лишь, что когда цифры обрели цвет, запоминать их действительно стало проще. Какого же цвета девятка? Вишнёвая? Как в песне? Почему я об этом думаю? Что со мной? Отринуть человеческое и принять своё изгнание. Голос, диктующий цифры, отошёл на второй план. Потом и вовсе исчез. Это не мои воспоминания. Не мои мысли. Я вижу только гору. Высокую-высокую гору. Точнее, не вижу, а чувствую, понимаю, что она есть. И на вершине этой горы меня ожидает что-то. Не знаю, что. Но мне это нужно. Я к этому стремлюсь. И я должен поторопиться, потому что меня могут опередить. Со всех сторон пыхтят и толкаются скользкие, колеблющиеся тела, которые лезут наверх. Кто-то быстрее, кто-то медленнее. Кто-то скатывается обратно. Они не должны прийти первыми. Не должны! Я лезу вместе с ними. Обгоняю их, расталкиваю, сбрасываю со склона. Мои пальцы легко вонзаются в каменную твердь, словно когти. Я наслаждаюсь слепым подъёмом. Мне не нужно зрение, ведь мои чувства гораздо объёмнее и объективнее. Я как паук, с десятком немигающих глаз, расположенных вокруг головы. По одиночке эти глаза не видят ничего, но вместе они видят всё. Наверх! Наверх! Вершина всё ближе! Всё меньше соперников встречается мне на пути. Значит, я вырываюсь вперёд. У меня получится!
А как же мама? Как она там?
Кто-то хватает меня за шею и тащит назад. Пальцы соскальзывают, и я качусь вниз. Проклятье! Превозмогая вращение собственного аморфного тела, я выбрасываю руку, или как она там называется? Манипулятор? Хватаюсь. Чувствую, как пальцы якорем бороздят рыхлую поверхность. Зацепился! Подтягиваю вторую руку, третью, четвёртую, пятую! Отталкиваюсь и вперёд, дальше, выше! Невидимая высота окончательно сводит меня с ума. Я первый! Я наверху!
Это была орхидея. Необычного, алого цвета. Только она, и больше ничего. Её корни уходили в Великое Ничто, а цветы - горели притягательным, кровавым огнём. 'Так вот ты какой - цветочек аленький!' Так вот ты какой - Суфир-Акиль... Мой Суфир-Акиль. Я протянул к ней руку. Теперь это точно была рука, хотя в моей власти было сделать из неё всё что угодно: хоть крыло, хоть клешню, хоть дорогую китайскую вазу. Пора с этим заканчивать. Меня ждут в Апологетике. И я сорвал стебель, унизанный алыми цветами. Орхидея вспыхнула и застлала мой взор сплошным багрянцем, с вплетениями кровеносных сосудов... Мне светят в лицо. Нужно открыть глаза.
-Убери фонарь! -прикрывшись ладонью от прямого луча, простонал я.
Свет тут же исчез, и жар сменился на холод. Голова уже не болела. Остались лишь отголоски. Дискомфорт от наболевшего.
-Ты как, парень? -спросил Гудвин.
-Мы прошли 'Сепаратор'?
-Без понятия. Надеюсь, что да.
-Долго я был в отрубе?
-Нет. Минуты три - не больше. Когда ты грохнулся, я думал, что тебе каюк. Но ты опять меня удивил!
-Погоди радоваться. Возможно, мы ещё не прошли...
-Голова как? -с другой стороны спросила Райли.
-Намного лучше. Так, остаточная муть какая-то...
-Значит, ты прошёл его. Ф-фух! -вздох подруги лучше всяких слов охарактеризовал долгожданный сброс её накопившегося волнения.
Всё-таки она переживала за меня больше всех. Она хорошая, но слабая. Зачем она тяготеет к человечности? Ведь это ошибка. Сбой в программе.
-Не надо было Тинкер отпускать, -послышался голос Флинта откуда-то из-за спины Гудвина. -Без неё мы тут как слепые котята.
-А где она? -я хотел подняться, но Райли мне не позволила.
-Сиди. Ещё есть время отдохнуть.
-Ну-у, когда стало ясно, что ты жив, она решила сходить на разведку. Пока мы приводим тебя в чувства, -ответил на мой вопрос Гудвин. -Сказала, что учуяла живой ай-талук впереди.
-Это плохо.
-Да, не особо хорошо. Поэтому опять придётся искать обходные пути.
-Интересно, сороковой в курсе того, что живёт прямо на ай-талуке? -усмехнулся Флинт.
-Сороковой вполне уже мог уйти в Апологетику.
Пока они вели беседу о сороковом и об ай-талуке, я огляделся. В углу неподалёку лежали человеческие кости, перепутанные с тёмным тряпьём. В черепе зияла сквозная дыра такого диаметра, что если не мой, то уж точно тинкин кулак мог спокойно пройти сквозь неё. Среди костей валялся паспорт. Стряхнув с документа косточки, некогда бывшие пальцами, я подобрал его и развернул. Сумских Александр Александрович.
-Брось, -Райли брезгливо выхватила книжечку у меня из рук, и отшвырнула подальше, в темноту.
-Откуда он здесь? -я посмотрел наверх, и увидел в потолке над скелетом круглую вертикальную трубу колодца.
Видимо, оттуда он и упал. Или же его сбросили. Отверстие в черепной кости явно не пулевое. Его как будто прожгли...
-Ты выглядишь очень странно, -Райли сбила меня с мыслей о мертвеце.
-Странно? Мне пять минут назад едва мозг не запекли. Хорошо, что я вообще как-то выгляжу, -ответ прозвучал грубовато, и я решил смягчить его. -Не переживай. Всё хорошо.
-Надеюсь, -она немного сжала мою руку.
Вернулась перепачканная Тинкербелл. Первым делом осведомилась, как моё состояние. Затем, сообщила, что из-за обширного распространения ай-талука вперёд продвигаться невозможно. Но есть неизведанный путь по каким-то подземным катакомбам непонятного назначения. Вход в катакомбы открылся после 'Гнева Эндлкрона', когда в подземельях образовались глубокие трещины, идущие сквозь городскую канализацию - дальше, вглубь. Через одну из таких трещин мы, едва протискиваясь между осклизлыми, неровными стенами, перебрались в тот самый каземат, обнаруженный нашей маленькой проводницей. Поскользнувшись на гладких, неровных выступах, я едва не провалился внутрь, но удержался за края. Внизу раздались всплески. Гудвин посветил туда фонариком, и вместо дна разлома мы увидели чёрную воду, метрах в двух-трёх под нашими ногами. Сначала я подумал, что это русло подземной реки, но потом заметил торчащий из воды семафор, и понял, что там находилась ветка секретного метро. Скорее всего, она была затоплена вместе с лабораторным комплексом. Мурашки побежали по телу от осознания, насколько широко распространялись 'корни' оборонного предприятия на Раздольненском озере.
Наш путь по неопознанному лабиринту продолжался. Было сыро, грязно и очень холодно. Фонарь Гудвина выхватывал очертания пустых коридоров с электрическими кабелями и толстенными пучками разноцветных проводов. Иногда попадались двери, но все они были заперты. Не было никаких обозначений, никаких табличек, лишь странные символы и цифры на стенах, небрежно намазюканные серой краской. Неожиданно, мы увидели жуткое белесое существо, продолговатой формы, прицепившееся к потолку шестью своими раскоряченными, полупрозрачными лапищами и какой-то высохшей слизью. Полое и прорванное по всей длине, оно напоминало огромную лопнувшую надувную игрушку. Оказалось, что это результат линьки гиганевры. Точнее, её личинки. Проходить под этой мерзкой 'люстрой' мне было очень неприятно.
Кроме этого, нам попадалась чья-то крупная икра, развешенная по стенам. Но никаких живых созданий мы по-прежнему не встречали. Прячущиеся твари словно специально избегали контакта с нами, дожидаясь удобного случая, когда можно будет напасть. Какое-то внутреннее чувство постоянно сигналило мне, что за нами следят. Я был уверен, что кто-то идёт по нашему следу, а из тьмы примыкающих галерей внимательно таращатся десятки голодных глаз. Зато постоянное напряжение позволило мне забыть остатки головной боли.
Новость о том, что нам придётся сделать длительную остановку, я воспринял двояко. С одной стороны, накопившаяся усталость постепенно начинала валить меня с ног, и я бы не отказался немного прилечь, а ещё лучше - вздремнуть. Но с другой - останавливаться в этом холодном и подозрительном месте особого желания не возникало. Та ничтожная доля уверенности и стойкости, ещё остающаяся при мне, сохранялась лишь до тех пор, пока горел фонарь Гудвина. Как только он выключался - страх тут же запрыгивал мне на плечи. Я даже мысли не допускал о том, что он может погаснуть совсем.
Искать место ночёвки доверили Тинке. А кому же ещё? Она подошла к заданию как всегда практично, обнаружив помещение со сквозным проходом. Вдоль стен стояли металлические шкафы, из которых высовывались вороха проводов. Кроме них, в тёмном углу виднелся щиток с рубильниками, застывшими в выключенном положении. Не особо приветливая каморка, но все положились на опыт Тинкербелл. Спорить с ней никто не стал.
Развернув походные матрасики, мы устроились на полу, в рядок. Изгнанники спали по очереди. Точнее, конечно же, не спали, а частично отключались. Благодаря умению синхронизироваться друг с другом, им даже не пришлось договариваться о периодичности дежурств. Внешне команда сохраняла спокойный настрой и даже, вроде бы, некоторую расслабленность. Однако ладони у всех лежали на рукоятях ножей, а глаза то и дело косились на Тину, притулившуюся с краешку. Девочка расстелила свой матрасик и тут же легла на бок, повернувшись к нам спиной. Могло показаться, что она, измученная сложным переходом, упала и отключилась. Но я успел достаточно хорошо её изучить. Она не спала. Она слушала подземелье. Приложив ушко к полу, улавливала каждый шелест и шорох, раздающийся в глубинах мёртвых катакомб.
Мне было холодно. Я, в отличие от друзей, не вцепился в ножи, а обхватил себя руками, чтобы удержать остатки расползающегося тепла. А оно всё равно упрямо утекало из моего нутра, просачиваясь сквозь холодный матрасик - в бетонированный пол. Казалось, что я вообще сижу на голом полу. Тёмное подземелье высасывало из меня энергию, не давая пошевелиться. Каждое движение вызывало резкий приступ озноба. Зубы постукивали друг об друга. Я надеялся, что Райли обнимет меня, и согреет, как когда-то грела в больнице Призрачного района, но она сидела неподвижно, как мёртвая, и даже пар не слетал с её губ.
Только сейчас ко мне постепенно начала возвращаться человеческая природа. Я уже не мог представить себя изгнанником, и удивлялся, почему мне так быстро и легко это удавалось. Безуспешные попытки наладить теплообмен и повысить температуру тела окончательно убедили меня в том, что жизнь изгнанника мне не светит. И всё, что я пережил в своих недавних буйных видениях - разбилось об неизменную человеческую реальность. Может быть, это и к лучшему.
Преодолевая озноб, я решил дописать свой дневник, чтобы не думать о холоде. Увидев, что я пишу, Гудвин услужливо повернул фонарь в мою сторону.
-Что-то ты быстро закончил, -произнёс он, заметив, что я закрываю тетрадь. -Вдохновение иссякло?
-Дневник закончился, -с улыбкой ответил я. -Вон сколько листов исписал, а всё уместить не смог.
-Ты не против, если я выключу фонарь? У меня, конечно, есть запас батареек, но лишняя экономия никогда не помешает.
Конечно же я был против, но ему ответил, -'Конечно выключай. Неизвестно ещё, сколько нам придётся бродить впотьмах завтра'.
-Хе-хе, -Гудвин выключил фонарик, и всё исчезло в темноте. -А ты правда очень похож на изгнанника, Писатель. Когда я тебя впервые увидел, то грешным делом принял за одного из наших.
-Шутишь?
-Нисколько. В тебе определённо есть что-то от нас. Выдержка, целеустремлённость.
-У меня были хорошие учителя.
-Бесспорно. Но меня одолевает сомнение, что тут дело не только в выучке. Что-то было заложено непосредственно в тебе. Что-то такое, чему нельзя научиться.
-Ты меня просто утешаешь. Ведь так?
Гудвин не ответил.
-Ведь так? -повторил я.
Он притворился спящим. Лучше бы он не умолкал. Когда в такой темени перестаёшь слышать живой голос, становится совсем одиноко и тяжко. От тишины начинает казаться, что где-то поблизости гудят комары. Обстановка выматывает. Каждая следующая минута ощущается длиннее предыдущей. Хочется спать, но заснуть боишься. Голова качается, как у китайского болванчика. В конце концов, я не вытерпел и привалился к своему рюкзаку. Холодному, как кусок льда. Зато сидеть в таком положении мне стало гораздо удобнее.
Когда отключился - я не помню. Это даже был не сон, а какой-то временный провал, мало отличный от темноты, окружающей нас. Очнулся от того, что кто-то наступил мне на лодыжку. Хорошо, что сознание не успело включиться, и я не отдёрнул ногу. Запустился неторопливый механизм пробуждения. Сначала вернулось чувство холода. Потом я вспомнил, где нахожусь. Только после этого заработала реакция на внешнее раздражение. Тинка, что ли, ходит по ногам, как по бульвару? Стоп. Тинка бы никогда не наступила мне на ногу. Но если не она, тогда кто? Кто-то лёгкий. Слишком лёгкий. А может мне просто приснилось? Все эти вялые раздумья текли в моей голове, пока глаза ещё были закрыты. Казалось, что веки примёрзли друг к другу. Я даже побоялся, что не смогу их разодрать. И в этот самый момент мне вдруг стало понятно, что вокруг нас светло. Гудвин опять включил фонарик? Осторожно приоткрыв глаза, я увидел, что этот свет похож на что угодно, только не на гудвинский фонарь. Словно, пока мы спали, кто-то притащил сюда несколько цветных ночников. И они ползали...
Несмотря на сильную холодищу, меня резко ударило в пот. Кункуласпиды. Выпучив глаза, я попытался вжаться в стену, но был вовремя остановлен рукой Райли, упавшей мне на грудь. Тут же, прямо перед лицом выросло две светящиеся головы на длинных шеях, и распахнулись круглые пасти с прозрачными зубами. Всё это светилось, переливалось, и выглядело очень красиво, если бы не было так опасно.
-Не ше-ве-лись, -едва слышно прошептала охотница.
Ш-ш-ш! -кункуласпиды повернулись к ней, и покрылись красными пятнами.
Я моментально забыл о холоде. Только молился, чтобы эти полупрозрачные, неоновые полупиявки, полузмеи, полуящерицы не вцепились мне в голову.
Пока мы сидели неподвижно, не издавая ни единого звука, они понемногу успокоились, и покрылись узорами мягких, зелёно-голубых цветов. Те двое, что торчали напротив нас, свернув боевую стойку, отползли в сторону. Кроме них, в помещении ползало ещё трое кункуласпидов. Извиваясь и отталкиваясь от пола парой лапок, торчащих по бокам. Они напоминали новогодние иллюминации, и всей своей группой освещали наш привал достаточно хорошо. Я, стараясь не двигать головой, косил глазами по сторонам. Так. Справа Райли, слева - Гудвин и Флинт. Все здесь. Нет. Не все. Где Тинка? Неужели она нас бросила на съедение кункуласпидам? Почему остальные изгнанники бездействуют, и не пытаются нападать? Почему мы сидим, и чего-то выжидаем? Пока я думал об этом, обливаясь потом, кункуласпиды ползали перед нами и уходить явно не собирались. Они реагировали на звуки и движения, поэтому, сидя в полнейшей тишине, мы не подвергались серьёзному риску. Вопрос, как долго мы ещё могли вот так просидеть?
Постепенно я отошёл от последствий шокового состояния, совладал со страхом, и даже начал наблюдать за кункуласпидами с долей любопытства. Всё-таки красиво они светились. Когда два кункуласпида встречались, и тыкались носами друг в друга, то расцветки у них становились одинаковыми. Я сразу вспомнил булычёвского индикатора, которого, если стукнуть, то он станет фиолетовым в крапинку.
Тут вдруг все кункуласпиды приобрели тёмно-красные цвета с ярко-зелёными, бегающими полосами, и, остановившись, как по команде повернулись к одному из выходов. Там что-то зашевелилось. Я тоже не выдержал, повернув голову в ту же сторону, что и они, но теперь моё движение для них уже ничего не значило. Их привлекло нечто более значительное и крупное. Сначала я разглядел два огромных, шарообразных глаза, не уступающих размерами баскетбольным мячам. Зрачков у них не было в помине, а прозрачные оболочки отражали отблески кункуласпидов, словно мыльные пузыри. Под глазами-мячами подрагивали кривые жвалы. Тихо переставляя шесть своих длинных, щетинистых ног, каждая из которых имела по три коленчатых сустава, тварь постепенно выползала из открытого дверного проёма всё дальше и дальше. Вытянутое, сигарообразное тело, сплошь состоящее из сочленений, входящих друг в друга, казалось, не закончится никогда. Длиной оно было метра два, не меньше. В этом полумраке, наполненном пёстрыми отблесками, которые отбрасывали встревоженные кункуласпиды, мне всё никак не удавалось понять, что же за тварь к нам залезла. Она словно выползла прямиком с экрана какого-то фильма ужасов. А самое неприятное, это видеть в её глазах, точно в кривых зеркалах, своё уродливое, искажающееся отражение.
Это была личинка гиганевры. Возможно, та самая, под сушёным 'чехлом' которой мы недавно проходили. Перед окукливанием эти существа чрезмерно прожорливы, и охотятся на всё, что движется в тёмных подземных туннелях. У кункуласпидов имелось количественное превосходство, но они почему-то им не воспользовались, а вместо этого бросились врассыпную. Один, переливаясь всеми цветами радуги, метнулся прямо ко мне, но тут же задёргался на ноже Райли. На меня брызнула яркая, разноцветная жидкость, словно из сломанной люминесцентной палочки. Перехватив кункуласпида за шею, под основанием головы, Райли сделала резкое движение ножом, и практически полностью его обезглавила, после чего отшвырнула в сторону. В тот самый момент, огромная личинка гиганевры сомкнула свои челюсти на другом кункуласпиде, не успевшем удрать, а третьему - прижала хвост лапой. Яростные мелькания светящихся существ напоминали какой-то извращённый спектакль, придуманный безумным режиссёром. Я лишь успевал поджимать ноги, боясь, что тварь наступит на них своими шипастыми лапищами. Паре кункуласпидов всё же удалось сбежать через открытый выход. Личинка быстро зажёвывала дёргающегося монстра, и по характерному свечению её боков было видно, как его тело продвигается по пищевому тракту. Прижатый кункуласпид, не в силах вырваться, попытался нанести контрудар, и, извернувшись восьмёркой, вцепился в удерживающую его лапу, между двумя сочленениями. Только вот гиганевре на это было наплевать. Втянув в себя остатки его сородича, она просто сдёрнула жертву со своей передней лапы, и тут же отгрызла ему голову.
Подземная битва завершилась неожиданным поворотом, когда позади личинки выскочила Тинкербелл, которая, совершив длинный, нечеловеческий прыжок, оседлала её сверху, придавив к полу. Примерно так же она когда-то оседлала Флинта. Гиганевра выронила конвульсирующий хвост кункуласпида, после чего попыталась подняться, елозя всеми шестью лапами по гладкому полу, беспомощно стуча жвалами, и распрыскивая впереди себя какую-то жидкость. Мои спутники, в полном молчании, разом сорвались с места, и кинулись на чудовище с двух сторон. Ловко избегая попадания жгучего вещества, они одновременно принялись выгибать и выламывать конечности беснующегося монстра. Первым с ногой гиганевры справился Гудвин, который, избегая острых шипов, с хрустом переломил один из коленных суставов. Следующую лапу оторвал Флинт. Пока они возились с остальными конечностями, Тинка отрезала гиганевре голову, и та, словно шар для боулинга, откатилась к стене, продолжая щёлкать жвалами. Даже мёртвая личинка гиганевры продолжала сопротивляться, и полностью затихла лишь минут через пятнадцать, когда у неё уже не осталось ни одной лапы, а брюхо было изрезано лезвиями ножей. Внутри у твари продолжали светиться останки кункуласпидов. Их разбрызганная кровь тусклым светом озаряла радостные лица победителей.
-Отличная работа, -Гудвин стряхнул с себя студенистые потроха.
-Да. Ради такого определённо стоило лезть в подземелье, -согласился Флинт. -Как думаете, сколько в ней талукана?
-В такой здоровой? Наверняка много.
-Погодите-погодите, -поднялся я. -Может кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит?
-А, Писатель, мы как-то про тебя подзабыли. Ты всё равно спал. Хотели всё по-тихому сделать, -ответил Гудвин.
-Так вы что, ловили вот эту вот гигантскую медведку, или что это за образина? И не удосужились поставить меня в известность?
-Писатель, милый, не сердись, -ответила Райли. -Всё получилось неожиданно. Тина засекла личинку гиганевры неподалёку от нас, привела сюда кункуласпидов из шахты, и выманила её на них.
-Потому что личинки ими питаются, -добавил Гудвин.
-Можно было, конечно, самим на неё напасть, но ведь она могла и желчью забрызгать. Вон, погляди-ка, -Райли пошаркала по мокрому полу. -Даже подошвы дымятся.
-То есть, это ты заманила её сюда? -всё ещё недоумевая, спросил я у Тинки.
-Ага. Было непросто. Личинка уже готовилась превратиться в куколку, и только брызгалась. Пришлось поймать одного кункуласпида, и потыкать ножиком, чтобы его шипение её раздразнило. Ну а дальше - дело техники. Я от неё, она - за мной. Побегали немного. Я спряталась в комнате с хорошей, прочной дверью. Она долго в неё скреблась, пока ты не потревожил одного кункуласпида. Личинка это услышала, и пошла к вам. Вот так я её и заманила. Правда, я молодец?
-Я... Я просто не знаю, что сказать. Не ожидал от вас такой подставы... И откуда ты узнала, что это я потревожил кункуласпида?
-А кто ещё это мог сделать?
-Вы наверное издеваетесь... Объясните хотя бы, зачем вам сподобилась эта тварь?
-Зачем нам эта тварь? Писатель, да ты чего? -воскликнул Флинт, тем временем кромсавший ножом светящееся брюхо личинки.
-Это же великая удача, -произнёс Гудвин. -В личинках содержится настоящее богатство - талукан. Переработанный ай-талук.
-Они что, жрут ай-талук?
-Да. Причём свежий. Наверное, единственные из всех местных существ.
-Личинки питаются ай-талуком только на данной стадии своего развития, перед окукливанием, -объяснила Тина. -Наверное, он помогает им сформироваться окончательно.
-Поэтому талукан так ценен, -кивал Гудвин. -Его практически невозможно достать. Ведь он содержится только в личинках, которые всю свою жизнь проводят под землёй. А когда они превращаются в стрекоз, и выползают на поверхность, талукана внутри них уже нет. Он целиком перерабатывается куколкой в течение зимы.
-Добровольно лезть за личинками под землю мало кто решается, -Флинт обтёр щёку тыльной стороной ладони. -Даже если найдёшь, велика вероятность принять душ из желчи. Она, по слухам, до костей проедает. Дьявольская хрень.
-Ну-ка, отойди, -потеснила его Тинка. -Ты не умеешь извлекать талукан. Дай, я сделаю.
-Без сопливых справлюсь.
-Дело твоё. Когда вскроешь желчный пузырь, и останешься без рук, не плачься.
-А там ещё много желчи?
-Тебе хватит... Ты что, никогда не разделывал личинку?
-Ты, что ли, разделывала?
-Разделывала.
-Ладно, тогда иди, действуй, -вытирая лезвие об штанину, Флинт уступил место Тинке. -Как делить будем это добро?
-Никак, -отрезал Гудвин. -Это будет дар апологетам. Неизвестно, как они воспримут наши Суфир-Акили, но талукан несомненно смягчит их твёрдые души.
-Нам бы он тоже пригодился, -себе под нос пробормотала Райли.
-Зачем? Наше путешествие подходит к концу. Даже если не брать это в расчёт, талукан было бы выгоднее продать, нежели использовать самим. Латуриэль отвалил бы за него больше, чем за Писателя... Хотя, нет. Писатель стоит дороже. Да шучу я, дружище! -он похлопал меня по спине. -Мы тебя не сдадим. А талукан прибережём для Апологетов. Это самое верное решение.
-В чём заключается его действие? Почему он так дорог? -спросил я.
-Ты уже знаешь, как работает ай-талук? -обернулся ко мне Флинт.
-Ну, да.
-Так вот помножь этот эффект на сто, и поймёшь, что такое талукан. Я сам, конечно, его не пробовал, не доводилось, но слышал, что действие у него просто умопомрачительное. Чувства обостряются настолько, что ты слышишь, как совокупляются бактерии!
-Ну это ты загнул, -усмехнулся Гудвин. -До такого, конечно, не обостряются, но то, что сенсорика становится запредельной - это факт.
-А ты пробовал?
Он покачал головой.
-А может, попробуем? -спросила Райли. -Талукана много. Апологетам хватит. Я, например, его тоже не пробовала.
-Поддерживаю, -присоединился Флинт. -Эта штука поможет нам стать сильнее.
-И может разорвать связь между разумом и телом, -кивнул Гудвин. -Вы об этом не знали?
Никто ему не ответил.
-Тогда не майтесь дурью, и смиритесь с мыслью, что это - не наше.
-Успокойтесь, -Тинка вынула из туши гиганевры туго набитый орган, напоминавший вспомогательный желудок. -Я его пробовала. Ничего особенного.
-Вообще ничего? -недоверчиво спросил Флинт.
-Скажем так, его свойства сильно переоценены... Ну? Кто его понесёт?
Все переглянулись.
-Раз добровольцев нет, назначаю ответственной за сохранность талукана... Райли, -распорядился Гудвин.
-Меня? -удивилась та.
-Ты же самая ответственная из нас.
Польщённая Райли открыла рот, и, ничего не ответив, забрала скользкий орган из рук Тинки.
-Что ж, предлагаю отметить успешное завершение охоты небольшим завтраком, -продолжил Гудвин.
-Завтраком? А может, ужином? -спросил я.
-Друг мой, сейчас утро. А утром принято завтракать. По крайней мере, у людей.
-Уже утро?!
-Часов шесть утра, если не ошибаюсь.
-Шесть часов, двадцать пять минут, -поправила Тинка.
-А ты откуда знаешь?
-Да она наобум ляпнула, -засмеялся Флинт.
-Это я так долго спал? -не поверил я.
-Около семи часов, -ответила Тинка.
-Вот ведь... А казалось, что на минутку прикорнул... Тогда действительно, пора завтракать.
Угасающая кровь кункуласпидов уже почти ничего не освещала, и Флинт включил свой фонарь.
Как же хорошо идёт энергомясо в этой пронизывающей холодище. Такое впечатление, что меня, насквозь промёрзшего изнутри, вдруг растапливает горячее пламя, расползающееся по сосудам. Я сильно пожалел, что не съел кусочек перед сном. Тогда засыпать было бы гораздо комфортнее. Но я вместо этого, как дурак, изображал из себя изгнанника.
Очень хотелось поесть как следует, но мои друзья перекусили совсем немного. Можно сказать, чисто символически. Обжираться перед ними я не захотел, поэтому довольствовался парами кусочков обалденного ригвильского мяса, которое запил ледяной водой, из-за бушующей энергии напоминавшей водку.
Группа отправилась дальше. Тина, которую жутко раздражал свет фонаря, вызвалась идти впереди нас, как разведчик, а чтобы мы её не потеряли, обещала оставлять знаки на стенах. Гудвин согласился, несмотря на Райли и Флинта, с трудом скрывавших своё недовольство.
Впрочем, Тинка не обманула, и оставляла знаки регулярно. Сначала просто ставила крестики и стрелочки, затем ей это, видимо, надоело, и она начала развлекаться. На стенах стали попадаться смешные рожицы, сердечки, цветочки и глупые надписи, например 'Флинт - дурак!' что вызывало у всех, кроме, разумеется, самого Флинта дружный смех. Услышав, как мы хохочем, Тина вошла в раж, и начала веселить нас уже целыми карикатурами. Например, умудрилась наспех изобразить меня, Райли, Гудвина и Флинта (последний был изображён сгорбленным, тощим и с текущими слезами). И поставила подписи: 'Гудвин - отважный; Райли - сердитая; Писатель - смешной; Флинт - тупой'.
-Почему это я - сердитая? -удивилась Райли.
-Вот, засранка! -смеялся Гудвин. -И когда успела намалевать? А Флинт-то, Флинт-то какой! Ха-ха!
-Не вижу тут ничего смешного, -ворчал Флинт. -Вот я поймаю кое-кого, когда вылезем отсюда, и уже тогда посмеюсь как следует.
-Да хватит тебе бузеть. У тебя совсем нет чувства юмора? -осаживал его Гудвин.
Тинкербелл действительно могла показаться шкодливым ребёнком. В те часы я её так и воспринимал. И только теперь, когда переосмыслил всё пережитое, понимаю, что она таким образом снимала наше напряжение. Идти по подземелью было страшно. Нервы напряжены до предела. А её 'настенная живопись' моментально гасила нашу тревогу. Всё-таки, она была умницей. Хотя, почему 'была'? Для меня она до сих пор жива.
Порою, бывало, Тина заигрывалась. Особенно бесили её приколы, когда возле развилки она оставляла стрелку направо, а когда мы проходили по правому ответвлению метров десять, то видели надпись 'Ой! Не туда! Надо было сворачивать налево!' Вот тут уж даже у меня появлялось желание отвесить ей хорошую оплеуху.
Потолок становился всё ниже. Или мне только чудилось? Я не понимал, какое предназначение было у этого подземного комплекса? Казалось, что его выкопали просто так, без какой-то особой цели. Ну, или же создали Критский лабиринт для какого-то Минотавра. Как только я об этом подумал, где-то в сырых, холодных глубинах раздалось протяжное мычание, разнёсшееся по бесконечным коридорам. Группа остановилась на минуту. И мы, только что посмеявшиеся над очередным тинкиным шаржем, присели от неожиданно накатившего страха. Звук не повторился. От Тинки никаких тревожных сигналов так же не поступило. Значит можно идти дальше.
Очередная стрелочка на стене. Путь свободен. Если верить разведке, впереди нет никаких опасностей. Можно вздохнуть спокойно, хоть и не получается. Я заглянул в одну из незапертых комнат. К великому удивлению, там находилась какая-то аппаратура, высотой до потолка, затянутая плесенью, вперемешку с паутиной. И она продолжала работать! Мигали лампочки, крутились бобины, прыгали стрелки приборов.
-Нам сюда, -Гудвин указал на очередную стрелочку, уводящую нас из коридора. -Надеюсь, на этот раз обойдётся без розыгрышей.
-Фу. Чем-то гнилым потянуло, -принюхалась Райли.
-Есть такое дело, -кивнул Флинт. -Тухлятиной несёт.
-Впереди какая-то дверь.
Гудвин остановился перед огромной бронированной дверью, на которой мелом было выведено 'ОТКРОЙ МЕНЯ'. Выше, над дверью, торчала неработающая лампочка и рядом надпись ВУ-13.
-Похоже, что мы дошли до очередного бомбоубежища, -определила Райли.
-Куда дальше-то? -спросил Флинт.
-Ты читать не умеешь? -Гудвин ухватился за огромное запорное колесо, и потянул дверь на себя.
С глухим, ворчливым мычанием толстая дверь открылась перед нами. Так вот что мычало в темноте. Из-за открытой двери нас тут же обдало мерзким запахом разложения.
-Фу, ну и вонь, -Райли зажала нос.
-Судя по всему, тут здох кто-то крупный, -предположил Флинт, перешагивая через высокий порог.
-Или многочисленный... -Гудвин поводил фонарём по углам.
-Ё-моё... Сколько их тут?
-Что там? -я вошёл в убежище последним, и, протиснувшись между Райли и Гудвином, увидел страшную картину.
Нас окружало великое множество мертвецов. На удивление хорошо сохранившихся, даже не мумифицированных. Как будто бы умерли не больше недели назад. Старики, женщины, дети. Убежище было набито ими. Они сидели на лавках плотно-плотно друг к другу. Лежали по двое-трое на двухъярусных койках, и даже под ними. Или же просто на полу, на расстеленных матрасах. Трудно было сосчитать, сколько несчастных горожан нашло здесь свой последний приют. Десятки мёртвых тел, застывших в смертельной судороге, источали отвратительный трупный запах. Куда не тыкался луч фонаря, он отовсюду выдёргивал фрагменты ужасных предсмертных корч и нечеловечески страшных лиц, успевших взглянуть в глаза смерти.
-Куда она нас завела? -ругался Флинт. -Что за чёртов могильник?
-Столько лет прошло, а они даже не разложились, -я съёжился так, что чувствовал себя черепахой, пытающейся втянуть голову руки и ноги в собственное туловище.
От каждого касания ногой чьего-то мёртвого тела, меня выворачивало изнутри.
-Ай-талук, -Гудвин потыкал фонарём в треснувший потолочный свод, увешенный тёмными потрохами. -Это он их сберёг.
-Проник сюда через трещины, и разросся, -добавила Райли. -Нигде от него не скрыться. Даже в подземном бункере.
-Если Тина завела нас сюда, чтобы поприкалываться - я её пришибу, -пробурчал я сквозь ладонь, зажавшую лицо.
-Вряд ли это прикол, -как всегда спокойно ответил Гудвин. -Из любого бомбоубежища всегда есть выход... На поверхность. Понимаешь?
-Интересно, а сороковник знает, что живёт над кучей трупов? -улыбнулся Флинт.
-Сквозь трещины в земле наверняка потягивает этим запашком.
-Готова поспорить, что он окопался здесь только ради ай-талука, -произнесла Райли.
-А вот и лестница, -Гудвин посветил на металлические перила у стены, и, перешагивая через скорченные на полу тела, направился к выходу.