Рашевский Михаил Владимирович : другие произведения.

По кругу (в написании, пополняется)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первый роман в "сознательно графоманской" жизни. Фэнтези. Будет пополняться.
    Завязка романа: судьба сводит на пограничной заставе нескольких изгоев и вообще странных существ и личностей. По ту сторону границы - ненавистные враги, но корней ненависти никто не помнит. По эту - свои, но кое-кто из них хуже врага.
    Главный герой сослан на заставу отбывать кару, и он совсем не догадывается, какой ценой и через что нужно будет пройти, чтобы заслужить право быть прощённым.

По кругу

  

Глава 1

  
   - Вина! - Язень требовательно протянул руку сквозь решётку. - Мурша, ради всех святых и проклятых, стань святым или я тебя прокляну! Вина!
   Оборванный на полуслове общественный защитник Мурша, а среди своих - просто Толстяк - угрюмо засопел. Потом скрипнул медью по камню пододвигаемый кувшин, широкий и не пролезающий сквозь прутья. С водой.
   - Сначала ты меня выслушаешь, Язень. Выслушаешь и...
   - Прокляну!
   -... и когда я убедюсь... убежусь... тьфу ты, ырзы, - ругнулся Мурша. Промокнул вспотевший лоб полой мантии. Бледное лицо скривила гримаса боли: Толстяк, как и Язень, мучился похмельем после вчерашней гульбы.
   Да-а-а, славно повеселилась давеча их компания. Всего и не упомнишь. А то, что выкидывает на поверхность замутнённое сознание, настолько пошло и омерзительно, что заставляет каждый раз вздрагивать. Как зажали в подворотне молодую семейную пару и, угрожая ножами, заставили девушку прыгать по мужу - было. Что там кричал муж? "Вы нелюди!" Как бились об заклад, кто больше кур передавит, предварительно заперев их продавца в стойле с хищным булумбяком - было. Они так визжали!.. Как Чёлка охмурила старичка, и тот сиганул к её ногам с третьего этажа - было. Пришлось отмываться на Сиреневой, а там... Этот паланкин, сброшенный в реку, а потом бегство. Сидели в кабаке. Кого-то били. От кого-то получали. Весело...
   - Ой, ну что такое, Толст...
   - Мурша! - прошипел общественный защитник, нервно оглядываясь. - Не надо меня ещё в это...
   - Ой, отстань, - вальяжно махнул рукой заключённый. Этому жесту он у своих друзей Высокоуважаемых научился. Очень похоже, кстати, выходило. - В первый раз, что ли? Вытаскивай меня отсюда быстрей!
   - Ты вообще, понимаешь, во что влип? - вновь прервал Язеня Мурша.
   - Я?
   - Ты, Шустряк, ты, - защитник назвал Язеня принятым среди своих прозвищем.
   - Встрял? - всё ещё не мог сосредоточиться заключённый. Мысли терялись в винных парах, до сих пор туманящих разум.
   - Зря ты, Язень тот паланкин трогал. Ой, зря.
   - Пхе! Можно подумать, я один, - Язеня этот разговор уже порядком утомил. - Да нас там...
   - А рядом с тобой больше никого и не было, - оскалился одним уголком рта Толстяк.
   - То есть как - никого? А Шушпа? Чердык? Баккардз... ырзы, ох и имечко, этот, как его, Костлявый? Сопляк? Чёлка? - перешёл уже на прозвища. - Они что, в стороне стояли? А ты? Тебя тоже у Сиреневой не наблюдалось? Нет, нет-нет-нет, ты смеёшься, да? Ты шутишь, да, Толстяк? Ну скажи, что шутишь. Скажи. А сейчас откроются двери - и войдут наши побратимы и принесут ви... Что?
   Мурша угрюмо покачал головой.
   - Никого не было с тобой вчера, когда ты, пьяный, наткнулся на паланкин Его Милейшества Маанаакина. Компания молодых людей и девушек стали свидетелями твоего припадка, когда ты перевернул паланкин в воду Сиреневой. Они успели как раз вовремя, чтобы спасти Его Милейшество. Они даже попытались схватить преступника, но, к сожалению, ты уже убежал.
   - О-па-па!.. Ах ты ж! - Язень рухнул на топчан. Мысли неслись пьяным хороводом. - Не понимаю. Ну паланкин крытый, не видно, кто там и оттуда тоже не видно, но... носильщики? Охрана?
   Толстяк болезненно хмыкнул - и вновь припал к горлышку медного кувшина, скривился от тухлого запаха.
   - Высокоуважаемые Шушпа, сын Ловеля Меднолицего, и Баккардзвыхон, сын Вогума Семигорского (со всеми составляющими родовое имя "ыр", "ым" и "ыс"), кинулись за тобой, дабы пресечь и задержать, но ты столь умело скрылся в подворотнях... в общем, Шустряк, мне это... очень жаль. И только по дружбе и по замолвленному высокоуважаемыми слову... в общем, смертная казнь тебя обошла стороной.
   - Смерть... к... казнь? Казнь??? Ох, м-м-м, - новые сведения нагрузили и без того больную голову.
   Ох и удружили, ох и сел в лужу! Как же так? Ведь они - лучшие друзья?! Не зря же он с ними уже три года. Не за просто так. Или всё блеф? Как гордился он, мелкий дворянчик, сын полунищего виконта, что сумел завоевать доверие самых что ни на есть Высокоуважаемых! Какая там академия? Как на втором курсе они познакомились, так и покатилось всё под откос. Какие уроки? Так, пару раз появлялись в альма-матер исключительно ради того, чтобы похвастать и напомнить профессорам, что они-де всё же числятся студиоузами. А так всё время то в кабаке пили вино, то устраивали скачки по берегу Сиреневой, то шалили. Шалили... Дошалились. Вот вам и друг, и "мы из одного теста слеплены", и... Шалили вместе, а виноват - он. Ырзы!
   - Мурша, - позвал Язень друга, - ты же был там? Ты же рядом со мной!..
   Язень оборвал свой крик на полуслове. Просто заметил презрительное выражение на лице Толстяка.
   Они тяжело посмотрели друг другу в глаза.
   - Значит, так? - Язень сжал решётку до побеления костяшек пальцев. - Значит, вот как получается, да?
   - А ты как думал? - Мурша скривился уже издевательски. Шустряк вновь рухнул на топчан. - Это... брат, - словно выплюнул это слово, - жизнь.
   Язень зашипел от боли, схватился за голову.
   Толстяк всё бубнил, бубнил. О судебном процессе за закрытыми дверьми, о своих заслугах, о якобы заступничестве Шушпы, о "дворянском послаблении", о каком-то забытом богами пограничном посёлке со смешным названием, о "всего лишь семи годах ссылки". Искупления вины. Их вины! Их общей!
   Да, это жизнь, и надо жить. Поломали? Всё, закончилась? Да чёрта с два! Будем, ырзы, жить!
   - Вина мне, вина-а-а! - Закричал страшным голосом Язень, и хриплое эхо раздробилось в коридорах тюремных подвалов.
  
   * * *
  
   -... ворота будут для вас закрыты, - громко говорил церемониально одетый Малый Палач. Чёрная шапка-колпак, символизировавшая чёрные мысли провинившихся и ныне изгоняемых. Светло-зеленые штаны, светло-коричневый камзол, символизирующие поля и горы, по которым нынче придётся идти изгоняемым. Серый, словно вылинявший на солнце, плащ и серые же сапоги, словно покрытые дорожной пылью. На поясе у него висел длинный кинжал с простой неказистой рукоятью. А в руках - посох из почерневшего от времени дерева.
   Так же как и Малый Палач, были одеты и полтора десятка мужчин и женщин. Все они стояли на площади у восточных ворот. Их плотной толпой обступили зеваки, родственники, приятели изгоняемых. Стражники, те, что не были заняты досмотром въезжающих в столицу, неспешно прогуливались по деревянным галереям крепостной стены. Надо же, даже маг решил повременить с делами - завис в нескольких метрах от земли, наблюдая за происходящим. Дух воздуха осторожно баюкал мага, иногда дыханием-ветерком теребя длинные волосы своего хозяина.
   Их изгоняли из города. Утром был вынесен приговор, и изгнанникам маги Наказующих наложили печати. Кому-то - красную, дорожную. А кому-то - синюю, отворотную.
   С красной печатью изгнанник должен был прийти на определённое место, туда, куда приписывалось. В далёкий храм, дабы замолить грехи; в артель дорожников, прокладывающих тракт, чтобы тяжёлым трудом отбыть наказание; а может и в морской порт, чтобы обычным матросом долгими годами отработать свой проступок...
   С синей печатью изгнанник оставался неприкаянным и неприкосновенным на долгий, долгий срок. Возможно, и до конца жизни. Впрочем, такие долго и не жили. Печать не позволяла им больше, чем на три дня оставаться на одном месте, побуждая идти, идти, невзирая на погоду, на изношенность одежды, на болезни и немощность. Немощность. Каким бы ты ни был сильным и умелым до кары, после наложения синей печати, ты превращался в пустышку, оболочку, немощь. В такого словно вселяли терзающую душу вину. И лишь постоянный поиск истины, самопознание, самоистязание и отречение от всех пороков могли со временем ослабить печать, а в очень редких случаях - и сбросить.
   У Язеня была красная печать. Ему предстоит протопать половину страны, к самой границе с Великой Кнутью. Ещё повезло, что пограничная застава, на которой придётся отбывать помощником лекаря семь лет, стоит по эту сторону горного кряжа Серпа. Иначе пришлось бы долго и нудно объезжать кручи, названные как-то по-крестьянски. Что жнёт этот исполинский серп? И что там жать, на этих исполинских склонах? Что там выращивать? Кто там может жить? Разве что чокнутые "сердечники". Укрытое неприступными горами, запертое на дорогах заставами, доступное только магам и Приближённым к Владыке, Сердце, страна в горах, до сих пор оставалась непостижимой, загадочной... и никому не нужной.
   Кто-то из изгоняемых плакал. Один всё пытался вымолить прощение: бухнулся на колени и воздел руки к небу. На него заулюлюкали, забранились, бросили огрызок. Цепочка стражников, сдерживающих толпу, угрожающе стукнула мечами по щитам: не замай! Не тебе наказывать.
   Язень стоял прямо, расправив плечи и заносчиво подняв голову. Он своей больше нелепой, чем гордой позой как бы говорил всем: "Мне нечего стыдиться! Пусть стыдно будет тем, за кого я буду страдать долгих, долгих семь лет! Да, я принял кару, но я чист... по крайней мере, перед собой", - Шустряк споткнулся о свои же мысли, нос его дрогнул и опустился, "смотря" теперь в землю. Не хотелось вспоминать, да постоянно всплывало в памяти те унижения, через которые довелось пройти. Даже в детстве он не ел такой бурды, какой его потчевали за решёткой. Вот опять ветер принёс откуда-то запах свежей выпечки - и рот наполнился слюной. Даже в детстве, в доме бедного виконта, своего отца, он не спал на таком вонючем топчане, полном насекомых. В последние три года приходилось просыпаться в местах и поужасней, но то ведь просыпаться... А запахи!
   - ...Лишь после искупления этих людей можно будет считать полноправными гражданами Зееновии, - продолжал тем временем Малый Палач. - Они смогут входить в столицу Барамак, им откроются Великие Храмы, им вновь будет дозволено иметь семью, доход и влияние. Лишь тогда! А пока они - изгои. Я данной мне властью прогоняю вас! Пошёл прочь! - Малый Палач несильно ткнул в спину одного из изгнанников, направляя к воротам. Тот вздрогнул всем телом и, смотря себе под ноги, медленно побрёл из города. - Пошёл прочь! - ещё один изгой, поправив дорожную суму, зашагал вслед за первым. - Пошёл прочь! - а этот свалился в пыль и заревел:
   - Не-е-ет, не хочу, не хочу-у-у! - детина был дородный, и явно привык к мягкой постели и сытному ужину, а тут - такая напасть. В толпе заголосила женщина, видать, мать. Палач коротко ткнул пальцем на детину и на ворота. Тут же пара стражников подхватила изгоя под руки и бесцеремонно потащила к выходу из столицы. Вышвырнут - и весь сказ. Назад до истечения срока наказания детина никак вернуться не сможет: печать не даст.
   - Пошёл прочь! - ритуал шёл полным ходом. Вот вёрткий малый с наглой и презрительной улыбкой увильнул от шеста Палача и скользящей походкой опытного вора-карманника решительно направился к воротам. На ходу помахал кому-то в толпе рукой. Там взвизгнули девичьи голоса, вылетел маленький кошелёк с монетами, который малый ловко поймал.
   Палач приближался к Шустряку, и тот уже было открыл рот, чтобы рявкнуть представителю закона что-то гордо-презрительное, но тут за близкой крепостной стеной раздался шум, словно вскричала сотня человек. Крик был исполнен злорадства и почему-то испугал Язеня. Он так и стоял с открытым ртом, пока коротко, но ощутимо в Язеня не ткнулся острый конец шеста.
   - Пошёл прочь! - Парень дёрнулся всем телом, чуть не упал, опомнился, сделал первый такой тяжёлый шаг, второй. Оглянулся по сторонам, пытаясь найти знакомых, друзей. Но не было их. От однокашников он после первого курса, когда связался с компанией Высокоуважаемых Шушпы и Баккардзвыхона, отвернулся сам. А сейчас и вся компания тех, кого он искренне считал друзьями, разом отвернулась от него. Правда, Толстяк до последнего поддерживал с ним какое-то подобие отношений. Например, продал всё его школярское и накопленное с щедрых подачек Шушпы имущество. Принёс ему перед "опечатыванием" пузатенький мешочек с монетами. А так больше никто и не пришёл к нему в застенок и не сказал просто "спасибо". Никто.
   Короткая тень от крепостной стены - солнце стояло почти в зените - упала на лицо Язеня. Ворота пугающе быстро приближались. А ведь и не сбежишь - стражники стоят цепочкой до самых ворот, зорко следя за каждым шагом изгнанных. Упадёшь от бессилия - ноги от страха не держат - подхватят и понесут, как того толстяка.
   За стеной вновь торжествующе взвыла толпа. Да что же там такое?
   "Ну вот и всё, - подумал Язень, останавливаясь у самых ворот и оглядываясь на город. Вдохнул полной грудью дикую смесь из запахов навоза, свежей сдобы, соломы, кожи и рыбьих потрохов. - Сколько весёлых лет здесь прожито! Сколько весёлых ночей..."
   - Пшёл! - грубо прервал его мысли стражник, ткнув древком копья в бок. А потом, не церемонясь, его подхватили под руки уже двое - и потащили по проходу через всю крепостную стену.
   Гул приближался, приближался, и вот, вышвырнутый наружу, Шустряк угодил прямо в толпу людей. Его появление отметили таким же яростно-радостным воплем, как и прежних изгнанников. Именно этот ор слышал Язень, будучи ещё в самом Барамаке.
   Его схватил за грудки дородный дядька, встряхнул хорошенько - и кинул в сторону.
   - Эй! - возмутился было Язень, но увидел, что это за толпа и начал догадываться, зачем она здесь. Мужчины, женщины, дети и старики. Крестьяне, ремесленники, студиоузы, даже мелкие дворяне!
   Неужели?..
   Оплеуха "прилетела" откуда-то сбоку. Язень, прикусив кончик языка, утробно взвыл, валясь на брусчатку. Его тут же подхватили под мышки, поставили на ноги. Ещё один подзатыльник встряхнул голову.
   - Да как вы шмеете?! - взвизгнул Шустряк. - Вы, быдло!
   Ох, зря он это сказал. Тычки, пощёчины, смыканья в разные стороны, дёрганья за волосы. Толпа единым организмом пережёвывала отбросы общества. А может, тут собрались те, кого изгнанники в своё время обидели. Пришли вернуть должок.
   По плечу саданули палкой, потом кто-то кулаком по темечку как кувалдой приложил, аж искры с глаз сыпанули.
   Язеню стало жутко. Внутри его что-то оборвалось, он понял что - всё, пришёл его конец. Эти его живым отсюда не выпустят. Он упал на колени, содрогаясь от ударов, завизжал:
   -Что вы делаете, вы, нелюди!
   Что-то смутное всплыло в голове, словно где-то он совсем недавно слышал эту фразу.
   - Не бить! - взревел кто-то прямо над ним. - Не убивать! Нельзя!
   Спас Шустряка, правда, не этот крик. Толпа взвыла очередному изгнаннику, вышвырнутому из ворот, на мгновение замерла - и Язень использовал этот шанс. Всхлипнув, он вскинулся и, усиленно заработав локтями, просто ввинтился в плотную массу тел. Успел схлопотать по спине палкой, отбил готовые вцепиться в ворот руки - и через несколько мгновений был на свободе.
   Ноги понесли его прочь, слабые от страха и от страха же сильные. Так быстро бегал Язень разве что мальчишкой. За мгновения, увернувшись от подвод крестьян, везущих в Барамак репу и солому, он пролетел длинный подъёмный мост.
   Ещё успел удивиться босоногому мальчугану, сидящему на целой горе репы и заливающемуся весёлым смехом. Потом проследил, куда тыкал палец мальца, увидел выползающего из крепостного рва выброшенного толпой изгнанника... и влетел в квартал таверн и кабаков, традиционно теснящихся у ворот. О, тут ему приходилось бывать не раз. Свернул. Ещё свернул, протиснулся в малозаметный лаз и с шумом привалился к ограде. Справляющий тут же малую нужду изрядно пьяный мужичок лишь взглянул на него, хмыкнул и отвернулся.
   Шустряк поправил чудом не сорванную котомку, похлопал по кинжалу, не обнаружил баклажку с водой и только сейчас заметил, что дорожный посох в давке тоже кто-то позаимствовал.
   "Ну, главное, что жив остался, - вздохнул Язень. - Нет, звери какие, а? Я их ещё найду, когда вернусь. О-о-о, как они пожалеют! Они ещё... Впрочем, это будет потом. А сейчас..."
   Охая и хромая на обе ноги, он пошёл к ближайшей закусочной.
  
  

Глава 2

  
   Кое-как струсив пыль с одежды, Шустряк осторожно выглянул из-за угла.
   Обычная кабацкая публика, обычный день у городских ворот. Правда, недалеко всё так же гудит рассерженным роем толпа. Вот, вновь кого-то встретили разудалым воем. А здесь, всего лишь в сотне метров от крепостного рва, всё мирно и спокойно. Вон дерут друг друга за чубы заезжие крестьяне. Вон мальчишка граблями расчёсывает гриву ездового чача. Прошёл солдат, но это не патруль. Скорее, стражник, прибежал за холодным элем.
   Можно выходить?
   Шустряк осторожно отлепился от стены и, постоянно оглядываясь по сторонам, подошёл к крыльцу. В нерешительности остановился. В этом трактире они частенько засиживались допоздна, до самого закрытия врат. И хозяин, и вышибала знали всю их компанию. Ещё бы не знать Высокоуважаемых... и их собачек. Потому не очень-то хотелось показываться именно здесь... таким вот, каким он стал. А с другой стороны, вдруг они внутри? Шушпа, Костлявый... Чёлка, к которой Шустряк неровно дышит. "И что? Что ты им скажешь? Они тебя теперь и знать не знают. Был и пропал. Преступник, который покушался на жизнь самого Его Милейшества Маанаакина! О том, что переворачивали паланкин в воды Сиреневой все вместе, никто уж и не вспомнит. Так что зря всё это. Только настроение себе ещё больше испакостишь".
   Он повернул к другому заведению, благо, таверн тут было с избытком. Ага, вот и подходящий трактир. Помнится, прежде их компания избегала его, так как тут в основном останавливались мелкие купцы, крестьяне, посыльные и поштари. В общем, мелковата для них забегаловка казалась. То ли дело сейчас.
   Гул в кабаке не смолк ни на секунду, когда в двери вошёл новый посетитель. Сам путник, было видно, тоже не особо хотел афишировать свою персону: тут же отошёл в тень.
   Несмотря на скверные ожидания, внутри оказалось опрятно и аккуратно. Видать, хозяин на короткой ноге с духом семейного очага, а тот незримо для людей ночью снимает копоть с потолочных балок и окон, собирает сор из углов. Сейчас же, днём, его присутствие ощущалось разве что по умиротворению, разливающемуся по каждому посетителю.
   Много столов оказалось свободными, но взгляд Язеня упал на серый плащ, светло-коричневый сюртук - и ноги сами понесли его к такому же изгнаннику, как и он сам. Это оказался тот ловкач с повадками вора, которому поклонницы кидали мешочек с деньгами. Сейчас парень не выглядел таким уж бравым, каким казался на площади. Плечи поникли, брови нахмурены, невидящий взгляд остановился на кружке эля. Плащ надорван, волосы растрёпаны, на подбородке - свежая ссадина.
   - Можно присесть? - негромко спросил Язень.
   Ловкач дёрнулся. Настороженно, а потом и удивлённо смерил взглядом вопрошающего, расслабился, почти незаметно пожал плечами и кивнул на лавку напротив, мол, садись. Потом быстро обежал глазами трактир: никто особо не заинтересовался посетителем? После толпы у ворот Шустряк его понимал.
   Язень не знал, зачем он вообще подошёл. Наверное, просто тянуло к собрату по несчастью. Хотя, нет. Скорее, искал поддержки, даже защиты. Один человек - никто. Двое уже могут стать спина к спине. Это он ещё давно понял, с тех пор, как внезапно попал в компанию молодых и богатых бездельников. Ох, что они тогда творили! Но никогда - в одиночку.
   Шустряк не спрашивал, и даже не собирался спрашивать, за что этого ловкача изгнали. Раз изгнали, значит, было за что, да и повадки парня на то указывали.
   К столу подошёл мужичок в переднике, смахнул несуществующую пыль со столешницы. Смерил взглядом Язеня, поджал губы, но пересилил себя и мрачно буркнул:
   - Что будем есть? Пить? Желаете похлёбку? Сегодня с говяжьей требухой.
   Шустряк скривился. Похлёбка с требухой? Вздор! Хотел было просто махнуть рукой этому хаму и сказать что-то вроде "Что-нибудь сытное, но главное - вкусное. Мясо. И эль", но получил под столом ощутимый пинок от ловкача, поперхнулся на полуслове.
   - Пожалуйста, ещё одну миску похлёбки и, и если на то будет ваша милость, кружку эля, - подобострастно сказал бывший вор.
   "Что? Да как он смеет?" - Язень подумал было возмутиться, но выразительный взгляд ловкача забил резкие слова обратно в глотку.
   Работник таверны тем временем неспешно удалился, по пути ловко собирая грязную посуду на деревянный поднос.
   - Что такое, ты? - нагнувшись над столешницей, гневным шёпотом спросил Язень. - Какая, ырзы, требуха?
   - Ты снова хочешь получить по горбу? - тихо ответил ловкач. - Сейчас это запросто. И тебе, и мне за компанию отвесят. Молчи!
   Над столом вновь повисла тишина: ловкач не горел желанием заводить знакомство, начатое так нелепо, а Язень, раздражённый, не знал, что и спросить. То есть, что спросить первым. Наконец, когда решился потрясти воздух какой-то банальностью, к ним, не спрашивая и не церемонясь, подсел третий в сером плаще и светло-коричневом сюртуке. Тот самый толстяк, которого из города просто вышвырнули. С его одежд капало, под глазом налился синяк.
   - Я ничего не делал такого страшного, чтобы меня на три года в Хийяльские леса в скит отправлять! - то ли оправдываясь, то ли жалуясь, громко вскрикнул толстяк. - Это так... несправедливо! - он всхлипнул и шумно сморкнулся прямо на пол.
   - Ой, дура-а-ак! - ловкач схватился за голову, потом быстро взял свои вещи. И вовремя. Лавки, на которых сидела их компания изгнанников, сверкнули и... промаршировали к выходу из Таверны. Причём те, кто на них сидел, как ни смыкались, слезть с лавок не могли. Вступили в действие чары порядка, приобретаемые хозяином таверны у магов. Пусть на небольшой срок, дорогие, но окупающиеся всего за пару недель. С этими заклятиями и вышибала не нужен: дебоширов вытолкает за порог сама мебель. Правда, если посетитель ничего не должен.
   Оказалось, что они не должны: под смех и приветствия завсегдатаев таверны троица в серых плащах была вышвырнута аккурат в грязь.
   - Тьфу ты, напасть, - всплеснул руками толстяк. - Я только из грязи выбрался - и нате!
   - Это неслыханно! - ярился Язень.
   - Пошли, быстро, придурки! - зашипел ловкач, увлекая за собой новых знакомых. А, как только под смех и улюлюканье прохожих, завернули за угол, добавил: - Ырзы, идиоты! Вы до сих пор не понимаете, во что вляпались!
   - А ты понимаешь? - обиженно засопел толстяк. У него, помимо котомки, был ещё увесистый мешок, набитый чем-то тяжёлым. Толстяк пыхтел и шумно переводил дух, еле поспевая за собратьями по несчастью.
   Ловкач ему не ответил, только зыркнул зло исподлобья.
   - Ага. Этот, помнится, ничего так, - высмотрел вор очередную таверну, уверенно направился к ней. У дверей стоял дородный детина, поигрывал здоровенной дубиной. Явный вышибала. Он скользнул взглядом по приближающимся посетителям, сморщился от их вида, но ничего не сказал, даже посторонился чуток.
   Вдруг, когда до крыльца оставалось несколько шагов, случилось что-то непонятное: сначала у толстяка из-под камзола выбились красные лучи, потом у Язеня, да и как сильно, а напоследок синим "засветился" вор.
   - Ырзы! - одновременно гаркнули все четверо: кто от испуга, кто от досады, а кто от неожиданности.
   - Валим! - вор что было сил побежал прочь. Язень, не задумываясь, рванул за ним следом: сказались годы шалостей и пробежек по городу в случае неудачных шуток. А вот толстяк, видать, ничего не понял. Он всё ещё стоял и смотрел на грудь, откуда у него брызнуло красным светом и заметил вышибалу, уже поднявшего дубину, чуть ли не в последний момент. Надо отдать изгнаннику должное: при таком дородном теле, как у него, бегать с той скоростью, какую он развил за несколько секунд, могут единицы из тысяч. Впрочем, жить захочешь - и не так побежишь.
   Троица понеслась по подворотням этого квартала кабаков, а далеко сзади слышался рёв разъярённого вышибалы. Наконец, свернув в какую-то совсем уж тёмную улочку, остановились отдышаться.
   - Я не понял, - схаркивая на дорогу, выдавил из себя толстяк. - Что мы ему сделали? Он такой... страшный!
   - Да! - поддержал собрата по несчастью Язень. - Какого?! И почему печати...
   - В том и дело, - прошептал выглядывающий за угол ловкач. - Печати. Я знаю о них... кое-что. Но это хорошо, что они уже проверили. Теперь часа два будут молчать, - сказал он совсем уж непонятное. - По свободе замотайте их, эти печати, чем-нибудь поплотнее. А я, дурак, подзабыл уже, не успел. В общем, братва, давай зайдём, эля выпьем. А уж потом я расскажу о тех штукенциях, что у нас на груди.
   Они ввалились в маленькую захудалую таверну, переживающую явно не лучшие времена. В полумраке цвета их одежды видно были слабо, и потому вряд ли их вычислили.
   Выпили эля, наконец, перевели дух и успокоились.
   - А никто из вас, уважаемые, не направляется к Хийяльским лесам? - с надеждой спросил толстяк у собеседников. Те исподлобья глянули на него, потом друг на друга - и, наконец, разговорились.
   Язень поведал, с большими, правда, сокращениями, свою историю. Толстяк - свою. Увальню едва минуло двадцать, и он, как стало ясно из общения, действительно был маменьким сынком, привыкшим к завтраку в постель и послеобеденному сну на веранде. Та самая немаленькая сума, что прежде заметили изгои, была набита снедью и одеждами. Детина всё жаловался, что ему запретили под страхом наказания взять слугу, чтоб тот таскал тяжести; что вот уже день, а он даже второго завтрака не ел; что этот кинжал на поясе, цепляющийся за всё - такая неудобная штука, что он бы его бросил. Даже здесь! С этими словами Толстяк, как начал про себя прозывать его Язень, начал расстегивать пояс, чтобы стащить ножны с кинжалом, но доселе молчавший Ловкач, наконец, отреагировал:
   - Я бы на твоём месте этого не делал.
   - Почему? - тонким бабьим голосом спросил Толстяк. - Я всё равно не умею...
   - Посмотри на рукоять. - Перебил его Ловкач. Как-то привычно, быстро вытащил свой кинжал. - Видишь?
   На рукояти был выгравирован почти незаметный знак.
   - Если этим вот коснёшься печати, она проявится.
   - А... зачем её проявлять? - спросил Язень, но Ловкач не успел ответить.
   - Нет! Не делай этого, - зло шикнул вор толстяку, да поздно.
   Любопытный и всё ещё большой ребёнок-переросток тут же решил проверить действие кинжала. Он рванул на груди камзол и прислонил к безволосой груди рукоять. Сквозь нижнюю рубаху пробился красный свет, сверкнул - и медленно угас. Это проступила печать! Заревом полыхнуло по стенам, и все, кто был в кабаке, повернулись к ним.
   Через мгновение каким-то чудом рядом с ними оказался вышибала.
   - Всё нормально? - спросил тихо, но так, что слышно было в самом дальнем углу. Шум в таверне стих моментально. Вышибала был низенький, но широкоплечий. Под плотной рубахой мышцы даже не угадывались, но Язень, да и Ловкач узнали, с кем имеют дело. Не раз встречались с такими. Уже пожилой, но всё ещё смертельно опасный мастер боя мог легко и очень быстро скрутить смутьянов, за секунды переломать им все кости или просто - убить. В вышибалы уходили только увечные, и у этого тоже одна нога опиралась на пол деревянным костылём.
   - Нормально, - ответил за всех Язень. - Нет никаких проблем.
   - Ребятки, вы...
   - Мы уже уходим, - Ловкач бросил на стол пару монет и засуетился, вылезая из-за стола.
   Вышибала коротко кивнул - и постучал деревяшкой прочь. Странно, а как приближался - никто и не услышал. Троица под угрюмыми взглядами посетителей трусила вслед за мастером боя. А как у двери он сделал шаг в сторону - так и вылетели наружу. Ловкач жестами показал, мол, "тихо" и "за мной". Они успели нырнуть в воняющие мочой кусты, как дверь таверны вновь распахнулась - и на крыльцо колобками выкатились несколько разбойного вида мужиков с кинжалами наперевес.
   - Убить - не убьют. Не посмеют, - прошептал Ловкач. - Иначе Наказующие их тотчас почикают. Но ограбить - могут.
   - Это почему же они нас убить не посмеют? - так же шёпотом спросил Язень.
   - Кара должна быть исполнена! - неожиданно как-то аж даже по-книжному сказал вор. - Тот, кто сократит наказание, сам понесёт его. Да ещё и в двойном размере.
   Изгои не стали ждать, пока их найдут - и вновь дали стрекача.
   ... Через полчаса они сидели на задворках какого-то совсем уж захудалого трактира, в дровяном сарае. Трактирщик за щедрую плату натаскал им нехитрой снеди и эля, который они и поглощали с, наконец-то, явным спокойствием, а потому и удовольствием.
   - Так фто там ф печатями? - прошамкал набитым ртом Толстяк.
   Вор допил очередную кружку пива, отвалил от импровизированного стола и, наконец, удовлетворил их любопытство:
   - В любом трактире тебе положена горячая похлёбка и кусок хлеба. Без платы. Любой крестьянин не откажет тебе в том, чтобы подвезти на телеге. По твоей просьбе - просто обязан. Хотя я не советую... Все знают, что подделать печать невозможно. Правда, благодаря печатям маги Наказующих следят за изгнанниками. Тогда, у кабака с вышибалой, помните?
   - Ух ты! - Толстяк снова приложил свой нож к груди. Проступила круглая красная печать. По ободу её пробежали символы, буквы, цифры - и, сверкнув напоследок, красный знак потух, спрятался.
   Язень тоже попробовал. Прикосновение рукоятки исправно вызвало появление печати. Насколько смог увидеть Шустряк, буквы и символы были другими. Ну так и преступление его было тоже другим. И срок, и место искупления.
   - Одежда истлеет, её можно подделать, - продолжил невозмутимо Ловкач. - Но печать можно вырвать только с душой. Когда придёт время - её снимут. Если до того времени не сдохнешь.
   Толстяк подпрыгнул.
   - Как это? Я не хочу! Меня не предупредили! Я не согласен!
   - Слушай, толстый, - вор вдруг резко нагнулся к увальню, схватил того за затылок и дёрнул к себе. Их глаза оказались друг напротив друга. - Ты уже замучил своим нытьём! Ты привыкай давай. Всё уже, сопляк, забудь о мамочках и вторых завтраках. Не сдохнешь по дороге - повезло! Значит, сдохнешь на месте. Ты смари, - скривился презрительно, - какой... - не договорил, откинул от себя испуганного и взъерошенного Толстяка.
   Язень понятливо улыбнулся вору, брезгливо поморщился на толстяка. Даже сейчас он жил той ещё жизнью, до-печатной. Не скоро, видать, получится себя изменить. Да и надо ли?
   - Ладно, братва, - решил разрядить обстановку Ловкач. - Один раз живём. Эй, хозяин! - крикнул он громко. - Эля! Много!
   Никаких тостов. Поначалу. Потом эль развязал языки. Мрачный вор скоро уже не так зло смотрел на собеседников. Толстый быстро захмелел и уже не обращал внимания на то, что ветчина не нарезана, и ему самому приходится орудовать ножом. Иногда он прикладывал рукоять к груди и смеялся, словно ребёнок, когда проявлялась печать. Язень после четвёртой кружки вновь начал рассказывать, какая же сволочь все эти Шушпы, Мурши и прочие Баккардз... ырзы, ох и имечко! От него не отставал толстяк и жаловался, что его выдернули чуть ли не с постели за то, что он открыл недавно найденную в чулане книгу. В древнем фолианте, оставшемся ещё от прадеда, было много непонятных карт, изображающих вроде бы и Зееновию, но вроде и нет: границы государств совсем не походили на нынешние. Главное - там было много картинок! Не успел Толстяк как следует рассмотреть лесную бесстыжую ведьму, как двери его опочивальни снесло с петель, а на пороге появились Наказующие и стража. Оказывается, книга была запрещена, а всех, кто владел книгой, заключали в тюрьму. Но разве он знал?! Только Ловкач ничего о себе не рассказывал, сколь не выспрашивал его толстяк-балабол. Лишь ухмылялся презрительно и подливал в опустевшие кружки эль.
   Деньги были у всех, уходить никуда не хотелось. Никто не горел желанием отдаляться от столицы, в которой провели всю жизнь. Время от времени их печати вспыхивали красным и синим, что вызывало лишь смех и тосты.
   И кто его знает, может, и продолжалась бы их попойка до ночи, но вдруг жизнь внесла коррективы.
   Сначала Язень не придал значения жжению, которое появилось в груди. Может, душа болит, кто его знает. Но жжение усиливалось. Вот и толстый почесал грудь, и снова, и снова. Выпил одним махом кружку эля, но не помогло. Растирал грудь, но всё равно пекло.
   - О-о-о, ребята, всё. Валите отсюда и побыстрее, - Ловкач мерзко улыбнулся. - На ваши печати наложили ещё и зарок перемещения.
   - Это что за штука? - скривился от боли в груди Язень.
   - Со мной так же делали, когда во второй раз красную ставили, - неожиданно без намёков признался о прошлом вор. - Идите, пока не поздно! Вы должны пройти в день... не знаю, сколько. Может, лишь милю. А может и все пять. А то будет жечь, да-да. Что? Почему у меня такого нет? Ну я же "синий".
   Страх охватил Толстяка и Язеня. В сказанное поверили сразу и без сомнения. Они, лишь махнув на прощание рукой такому скоротечному знакомому, рванули в ночь. Чуть не заблудились в лабиринте кабаков, но выбежали на дорогу. Домчали до перекрёстка с дорожным указателем. А он развёл их в разные стороны.
   Толстяк как-то порывисто обнял Язеня, заплетающимся языком прокричал какие-то напутственные слова - и, подвывая от боли и страха, неуклюже побежал по дороге, ведущей на восток. Путь Шустряка лежал на север.
   Какое-то время Язень ещё слышал громкие причитания толстяка, но потом смолкли и они. Остались лишь шелест травы от ночного ветра, далёкий крик дозорного на уплывающих за горизонт крепостных стенах Барамака и трели соловьёв.
  
  

Глава 3

  
   Сначала была только боль, дорога и темнота. Язень бежал, а когда выбивался из сил, то шумно переводил дух, шёл. И вновь срывался на бег. Через полмили, а может, и целую милю он понял, что выбился из сил окончательно и бесповоротно. Годы попоек и праздного образа жизни начисто вышибли из него здоровый дух. Бывало, раньше он мог ехать на лошади весь день, а на следующий - ехать столько же! И ничего, терпимо. Или вот как они с отцом ходили на охоту, и три дня лазили по горам. Шишки, синяки, усталость, но обратно они шли, нагруженные добычей, шли! А тут неполная миля за плечами - а уже и шага не сделать.
   Язень бежал, страдал и делал то, что при страдании получается лучше всего: он жалел себя. "Как несправедлив мир! - думал Шустряк, шумно переводя дух. - А ко мне он несправедлив ещё больше! Вот, например, получил рекомендацию от местного мага Указующего к поступлению в магический университет - и перед экзаменом новоявленные друзья опоили настолько, что наутро ещё и лыка не вязал! Ну не был я знаком со столичными нравами, и то, что пить с будущими конкурентами на вступительных экзаменах - глупо! И что в результате? Баллов едва на знахарский факультет хватило. Несправедливо? Ещё как! Может, моё место - среди военных магов?! Или вот можно было переэкзаменовку через полгода сделать. Ну, записался, ну, готовился. И что? В ночь на испытание пришло известие, что отец при смерти. Конечно, помчался в родовое поместье. И всё равно не успел... Вдруг удалось дослужиться до самих Наказующих?! Несправедливо? Не то слово! А потом ещё через полгода последний шанс сменить факультет. Два дня до испытания. И что? Познакомился в кабаке с Шушпой. На неделю пропал вообще из академии. А потом связи Высокоуважаемых, их жизнь... моя жизнь. Я думал - мы одинаковы. Но оказалось, что я - просто тупица! Жизнь несправедлива, да, но каков хороший урок они мне преподали! Каждый сам за себя! Все люди - одиночки, и в стаи их сводит только общие интересы. Выживать помогает жертва из самых слабых. Или самых ненужных".
   Но что это? Боль-то утихла, вот как получается. Не до конца, но уже не так остро печёт. Можно идти, не особо напрягаясь. Бежать-то он и не сможет: аж ноги трясутся!
   А вокруг - поля, степь и вольные хлеба. Темнота, иногда нарушаемая вечными светочами придорожных маленьких святилищ местных божков. Где-то там, на северо-востоке, угадывается громадина Серпа: звёздную россыпь у земли словно кто-то тряпкой стёр. Время от времени от тракта ответвлялись дороги, заканчивающиеся где-то у горизонта огоньком дозорной вышки у каждого селения.
   Уставший и отрешённый от всего, Шустряк шёл чуть ли не посередине дороги. Он совсем не смотрел по сторонам, занятый совершенно правильным, с его точки зрения, делом: жалел себя. Дорога шла в гору на небольшой холм, и что там, за холмом, было не видать. В ушах от усталости шумело. Язень как раз нагнулся поправить сапог, как вдруг руки его окрасились в оранжевое, стали видны мелкие камешки и придорожные кусты: что-то его осветило. Шустряк в недоумении посмотрел наверх и оторопел: из-за холма медленно, очень медленно, но так неотвратимо вылетало двуглавое чудище. У чудища были отростки с чем-то блестящим, с чем-то светящим, а шкура чудища отливала кроваво-красным. Прямо за первой страшилой на холм взлетало второе: у этого была косматая грива и блестящий глаз. Через пару мгновений чудовища оказались так рядом, что скорченный Язень мог бы дотронуться до чешуйчатой шкуры первого монстра. Вот прозвучал резкий окрик - и брюхо этого чудища повлекло вверх, прямо над ним. Это было так... страшно и очаровательно одновременно, что Язень залюбовался... пока не получил по голове гибким чешуйчатым хвостом. Тут же ход времени убыстрился до нормального, он покатился по дороге, считая рёбрами все выбоины, которые до того уже успел промаршировать. Небо и земля несколько раз поменялись местами, но пока творилась эта круговерть, кто-то рядом отдавал быстрые отрывистые приказы. Язень различил только: "Рассыпались, рассыпались!" Потом быстрая трель дудки, шуршание кустов, топот, шипение факелов и фырканье лошадей.
   "Да это же ночная стража!" - дошло до Язеня. Он хотел было вскочить на ноги и должным образом поприветствовать военных, но не сумел: его крепко приложило о землю, в рот попала пыль, и как только он вдохнул поглубже, переводя дух, как согнулся в кашле. Впрочем, выплюнуть всю грязь изо рта ему так и не дали: чуть ли не в лицо сунули факелом, стукнули в плечо древком копья:
   - Кто таков? - крикнул кто-то хрипло, но громко. Шустряк затравленно сдвинул на затылок сбившуюся при падении шапку, чтобы лучше видеть. В глазах от попавшей туда пыли слезилось, и он никак не мог разобрать, два ли человека ему в грудь наставили копья, или все десять. Его, охающего, обступила ночная стража. Острия копий сверкали в свете факелов. Пляшущие тени превращали лица в ужасные маски. За спешенными воинами на том самом чудище сидел коренастый воин. Теперь было видно, что это совсем не монстр, а баргрыз. Разгорячённый скачкой, он всё норовил встать на дыбы. Чешуйчатый хвост со свистом рассекал воздух.
   От страха и неожиданности Язень растерялся.
   - Я этот... я как бы... я свой! - он закрыл руками голову, даже не пытаясь подняться с колен. Каждое мгновение ожидал удара копьём в спину, или мечом по шее, или булавой по темечку. А то и зубов баргрыза, впивающихся в бок. Как представил - взвыл от страха.
   - Никого! - крикнул кто-то издалека. Стража была на взводе, они, видать, устроили скачки по пустынной дороге, дабы проверить, кто быстрее у них в отряде - боевой конь или баргрыз. Ну, или что-то ещё в том же духе. Но то, что прозевали живого прямо на пути отряда - это непростительно, а в иных случаях и смертельно. Сейчас, наверное, охранными заклятиями проверяли окрестности, не ловушка ли, не засланец ли этот странный человек, идущий по ночной дороге. Вдруг он специально остановил дозор, а в придорожных кустах и деревьях засели подельники с луками наизготовку? Какой смысл нападать на стражу? Оружие, лошади, броня. Как обычно. Баргрыза вот, правда, не приручишь. Он вместе с хозяином бьётся до конца. А после конца хозяина - над его телом.
   - Кто таков? - опять рявкнул стражник. - И какого ты, ырзы, ночью по дорогам шастаешь? - Стражник, успокаиваясь, витиевато выругался. - Ну-ка, кинжал вынь да положь на землю. Медленно, медленно, я сказал.
   Тут, наконец, Язеня озарило. Он рванул на груди камзол. С треском лопнула ткань.
   - Стоять! - крикнул кто-то, заскрипела тетива...
   - Тихо все! - рявкнул главный. - И ты, человече, тихо... вот так...
   Как зачарованный, Язень смотрел на наконечник копья, направленного ему прямо в горло и медленно, очень медленно прислонил рукоять кинжала к оголённой груди. Уже привычно всплыла красная печать.
   - Твою ж! Ырзы! Факня! - ругнулись стражники.
   - Идиот! - рявкнул на Язеня главный. - Ты какого рожна ночью по дорогам шастаешь, ты, отброс? Тварь! Скотина!
   Он соскочил с баргрыза и решительно подошёл к Шустряку. Ох, как был зол стражник!
   - Да ты понимаешь своими куриными мозгами, что ты!.. - ярость не давала ему говорить. Главный даже замахнулся, чтобы съездить от души Язеню кулаком, но пересилил себя и... отвесил пощёчину, да такую, что Шустряк повалился снова в пыль. - Вмиг бы стрелами истыкали! А потом перед Наказующими отвечать?! Из-за, факня, такого урода никчёмного, как ты?! А и вы хороши, - напустился он на подчинённых. - Где контроль? Где внимание? Где поиск?
   Стражники, уже стянувшиеся к ним после проверки окрестностей, благоразумно помалкивали. Лишь рычал баргрыз, фыркали лошади да звякала сбруя.
   - Расслабились, олухи! Мастер Бурбунь! - обратился он к кому-то. - Собловоли... Соблаго... короче, глянь, что у него там?
   Язеня лёгким ударом ноги опрокинули на спину, потом над ним согнулся кто-то злой и остроносый, провёл над изгнанником рукой. Печать послушно блеснула.
   - Преднамеренное нападение на Его Милейшество, - стражники присвистнули. - Смягчающие обстоятельства. Семь лет каторги. Погранзастава Юф-ди-пуфс, - с трудом прочёл он. Стражники хохотнули. - Что за Юфдипуфс? Смешное название. Помощником лекаря.
   - То есть военный объект, - главный стал в надменную позу. - А на военном объекте действуют армейские приказы. В сотрудничестве с Наказующими, конечно, - поспешно добавил он. - А как на военном объекте наказывается преднамеренное нападение? - и сам же на вопрос ответил: - Смертная казнь! Попытка покушения на вышестоящего по званию? Смертная казнь! Ты понял, факня? Смертная казнь! Всё, щенок, начинай жить заново! Игрушки кончились, изгой, - последнее слово он выплюнул с нескрываемым презрением.
   Главный ткнул сапогом в Язеня, да так, что Шустряка отбросило аж на обочину.
   - Марш! Марш! Марш! - крикнул он, уже вскочив в седло баргрыза.
   Заржали лошади, взрыкнул страшный "конь" главного стражника, застучали подковы. Вдруг что-то свистнуло - и на плечи скорчившегося Язеня опустилась плеть. Ай, как больно, как обжигающе! Шустряк всхлипнул, дёрнулся, пополз в кусты. Потом ещё успел отхватить пару раз древком копья по спине, тоже сильно, наверняка останутся синяки. И напоследок кто-то приложился сапогом, крикнул:
   - Иди по краю дороги, дуралей!
   И всё. Прогремели подковы, стихли вдали.
   Язень, дёргаясь от каждого шороха, приподнял голову. Несмело огляделся. Стражники ускакали в ночь. Вдалеке ещё виднелись россыпь огоньков факелов в руках стражи. Как он их не услышал? Всё было бы не так... унизительно! Язень ещё трясся от страха, но в нём уже закипала злость. Просто жесточайшая обида от унижения. До слёз!
   Возле Шустряка лежал брошенный кем-то из стражи самодельный факел. Изгой поднял маленький светоч - и, даже не отряхиваясь, понуро побрёл дальше.
   Жалко себя было просто не передать как! Разве мог он предположить ещё неделю назад, что будет топтать пыльную дорогу ырзы знает где, да ещё и ночью, избитый, униженный... Неделю назад он бы ни за что не подумал, что будет не в тёплой компании верных друзей. Например, они могли сейчас распевать неприличные песни под окнами частного пансиона ухажёрок. Будь всё как прежде, он, может, уже лежал в обнимку с одной из этих ухажёрок, сбежавших из пансиона в ночь, в порок, в негу. Он теребил бы её золотистые локоны, а она мантрой влечения, которым обучают в пансионе, возбуждала бы ещё сильнее их временный союз, превращая желание во всепоглощающую страсть. Или, может, они наняли бы погонщика уххлюзов, потом выбрали самого величественного уххлюза из стада, заняли места в притороченном на его спине паланкине - и полетали всласть над столицей, с удовольствием поливая её сверху вином. Эх, как всё было замечательно неделю назад!
   Теперь нет друзей, более того - друзья его предали, сняли маски, явив истинные лица. Ему предстоит отработать целых семь лет в богами забытом захолустье. Семь лет! Ему тогда будет... страшно даже сказать, сколько! Целых три десятка лет! Вся жизнь насмарку... Юфдипуфс. Что за идиотское название!
   Хорошо ещё, что лишь помощником лекаря. Даром что четыре курса закончил и по-хорошему должен быть приличным целителем, раз уж с боевым магом так и не повезло стать. Если бы не связался с компанией Шушпы, то его звание нынче звучало бы "Магистр целительства". Ведь у него всё получалось! Вот, кровь затворяющие мантры петь научился, да вспомнишь ли теперь? Целительные настойки лучше всех в их классе удавались, а потоки живительной силы в человеке даже видеть доводилось. Видеть - и направлять! Теперь же... всё, всё забыл. "А чему обучали на втором годе обучения? На третьем? Не знаю, не ведаю, отстаньте!.. Да, хорошо, что только помощник".
   От усталости заплетались ноги, спать хотелось неимоверно, но по пути не попадалось ни корчмы, ни деревни. Наконец, путнику надоело высматривать в ночи огоньки жилища, и Язень свернул с дороги в придорожную рощицу.
   "Найду себе полянку с мягкой-премягкой травой, - мысли были такие же усталые и заплетающиеся, как и ноги. - И буду спать до... до обеда!"
   Чёрные деревья бросали резкие тени, кусты выстроились непроходимой стеной, и сквозь них приходилось буквально продираться. Пару раз ощутимо треснул цепляющийся за ветви плащ, так что пришлось его снять и запихнуть в суму. Вдруг послышалось журчание ручейка, и Язень понял, как сильно хочет пить. Он мало того, что бежал больше мили и не пил, потому что не было из чего, так ещё и наглотался дорожной пыли. К тому же испытывал первые признаки опохмела. Так что пить хотелось страшно!
   Вновь кусты, осклизлый берег ручья, предательски подставившая подножку коряга - и Язень с плёском и руганью влетел в необычно глубокий и столь же необычно холодный ручей. Листья склонившихся над неудачником деревьев затрепетали от смеха. Или от стыда, услышав ругательства, вырвавшиеся изо рта изгнанника. Потом ещё, содрогаясь под порывами незнамо как пробирающегося в такие дебри ветра, ждать, пока вода унесёт поднятый его вторжением ил, а уж только потом пить, пить, пить.
   И только когда в животе начало булькать и квакать от выпитого, словно он с водой проглотил лягушку, Язень отполз от ручья. Так хотелось спать! Но вдруг в свете вырвавшейся из-за облаков луны изгнанник увидел белёсые стены какого-то сооружения, оплетённого ветвями растущих вокруг деревьев. Присмотрелся. Забытый всеми, заброшенный, укрытый ветвями и корнями, в чаще спрятался маленький храм. Белый камень давно стал от времени серым, но всё же выделялся на фоне паутины сухих ветвей.
   Язень, сам не понимая, зачем это делает, перепрыгнул с разбегу ручей и, ломая сухостой, с большим трудом продрался к храму. Жаль, факел успел потухнуть, и вообще давно выброшен. Свет тут не помешал бы. Кому был возведён храм? А главное - когда? Отец рассказывал, что их род ведёт свою историю от первых поселенцев Зееновии, показывал фамильное генеалогическое древо в тридцать поколений. Но этот храм - явно старше. Богиня, это была богиня, судя по грудям у двух статуй у заваленного входа. Хотя, может быть, они просто охранницы?
   Это не Айяйя, богиня плодородия и мать всех богов. У неё в руках изображали колосья пшеницы и серп. Когда-то, обронённый ею, серп стал горами, опоясывающими Сердце.
   Это не Шамихша, богиня радости и семейного очага. Её всегда изображали с большим животом. То ли беременной, то ли просто полной. Надо полагать, от хорошей жизни.
   Не Биртайтмамуха, богиня мести и победы. Не... не...
   Впрочем, Язень не был уверен, что знает всех богов и богинь. Их в Зееновии было больше, чем достаточно. Каждый молился тому, кому хотел и почитал остальных.
   Вот и сейчас изгнанник поклонился двум статуям у входа, прочитал короткую молитву-на-все-случаи-жизни, присмотрелся. Богиня была коротко стрижена, её крутые бёдра опоясывала набедренная повязка, единственно, что на ней вообще надето. В левой руке - круг, похожий на гончарный. Или на щит. В правой - посох. А может, и копьё, не разобрать. Наверное, всё же стражницы. Или богини войны.
   Неважно. Важно то, что по листьям началась капель ночного дождика, а вход в храм, пусть и заваленный, но был чуть утоплен вовнутрь. Как раз хватит, чтобы переночевать под крышей и не намокнуть. Дать отдых измученным ногам, расслабить избитую спину.
   Язень вновь низко поклонился изваяниям, попросил изъявления входа, сделал первый шаг... Плохих знамений не последовало, даже гром пробубнил далеко отсюда. А значит, богиня не гневается.
   И ладушки.
   Спать, спать, только спа...
  

***

  
   Сто десять миль на восход и полторы мили вверх от спящего Язеня тучный человек, тяжело опираясь на дорожный посох, взбирался по совсем неразличимой в темноте тропинке на перевал. Сильный ветер хватал полы его плаща и силился задержать путника, но тот упорно карабкался по скрипящим осколками камням. Звёзд совсем не было видно, но багровую темень нет-нет, да прорезали беззвучные ветвистые молнии.
   Человек тяжело дышал, в его веке совсем не рекомендовались такие вот пешие прогулки. Да некуда деваться: возле Полога, отделяющего Серп от Сердцевины, творить волшбу не то что нельзя - опасно! Слишком большое скопище изменённых и искривлённых заклятий, осколков их, и древних чар скрутились пусть в незримый, но донельзя опасный клубок. Вот так вот захочешь, чтобы дух воздуха донёс тебя до Полога, а он возьмёт - и превратится в баргрыза с крыльями бабочки. Или хуже того - нальётся каменной плотью, впаяв в себя седока. Или... не стоит, в общем.
   Но вот и перевал, и Полог предстал во всей красе. Незримый для простого человеческого зрения, он во взгляде магическом дрожал водянистым маревом, иногда выпячиваясь, выгибаясь или выпуская из себя рой искр.
   Опасное место. Скорей бы решить дело - и прочь отсюда, прочь!
   Слава всем богам, тот, к кому он шёл, был уже на месте. Зыбкая, искривляемая Пологом фигура человека с таким же посохом и таким же плащом, сидела на валуне.
   Они оба встали друг против друга. Их разделяли каких-то сто метров и Полог. Развели руки в стороны. Опустили. А потом тот, что за Пологом, поднял посох. Опустил. Поднял. Опустил. Поднял. Опустил. И больше не поднимал.
   "Три? - удивился человек по эту сторону Полога. - Нет, не может быть. Может, он ошибся?"
   Человек развёл руки в сторону, прося повторить. И вновь тот, что за Пологом, медленно поднял посох три раза. Потом не спеша развернулся - и побрёл прочь.
   "И всё-таки три! Так мало осталось! Нужно спешить, нельзя терять времени зря", - и тучный человек с охами и кряхтением побрёл прочь, скрипя осколками камней и стуча дорожным посохом.
  
  

Глава 4

  
   Мутная пелена перед глазами медленно, нехотя, но всё же рассеивалась. Вот цветные пятна перестали дрожать, взбираться друг на друга и пропадать. Неспешно, искря по краям, расползлись во все стороны. Затем сквозь пятна проступили контуры, оформились во что-то непонятное... смутно угадываемое... в потолок. Деревянный потолок. Балки и настил, только вот почему-то побеленные. И ни паутинки в щелях, ни копоти. Странный потолок, не похож на гостиничный.
   "Да где же я?"
   Язень даже не пытался встать или просто сесть. Тело, натренированное за годы попоек, само знало, что, как и когда делать. Шустряк скосил глаза, зажмурился: солнечный зайчик, пляшущий у века, радостно прыгнул в глаз, саданул-таки по черепушке похмельным набатом. Отвернулся в другую сторону, еле унял кузнечный перестук в висках, вновь открыл глаза. Заорал благим матом и сверзился с лавки, на которой и лежал: к нему тянул руки скелет!
   - Изыди! - заорал Язень, отмахнулся рукой, ногой, о что-то зацепился, это "что-то" с грохотом и треском завалилось на пол, осыпая орущего изгоя мерзко гладкими костями. Череп грохнулся прямо напротив Шустряка, нагло разулыбался. Ещё и смеётся, гад такой! Язень уже понял, что похмелье сыграло с ним очередную шутку, и обычный костяк привиделся восставшим из могилы неупокоенным. Фу, мерзость!
   Что ж, теперь обратно залезать на лавку и досыпать нет никакого смысла. С шипением вновь затолкав боль куда подальше, изгой встал на дрожащие ноги, постоял, приходя в себя. Постепенно дурнота ушла, а потом и вовсе спряталась, когда Язень выпил кувшин кислого кваса, заботливо оставленного кем-то на столе.
   Пришла пора оглядеться, куда его занесла нелёгкая. Маленькая комнатка с невысокими потолками. Широкая лавка с одеялом, на котором и лежал Язень, стол, пара табуретов и шкафы, забитые пузырьками, пузырями и пузырищщами. Нижние полки - за занавесками, скрывающими содержимое от солнечного света. Верхние же отливали всеми цветами радуги, смотря что было внутри крутобоких и почему-то пыльных стеклянных пузырях. На каждом пришпилена бумажная наклейка. Язень прищурился, но так и не разглядел, что там написано. Кажись, даже не по-зееновски. У шкафов, прячась за тяжёлой занавеской, притаился ещё один стол, а на нём - целая лаборатория. Язень присвистнул: такая сложная мастерская по изготовлению настоев и пилюль ему встречалась только в академии. Эта была... даже сложнее. Он что, у мага какого-то?
   Из комнаты, в которой лежал Язень, вела единственная дверь. А там что? Шустряк всё ещё нетвёрдой походкой, хрустя костями разваленного скелета, прошлёпал к выходу. Коридор. Длинный и такой же побеленный. Несколько проёмов, в которых вместо дверей были лёгкие, но плотные занавески, пропускали в коридор дневной свет.
   В первой комнате доски пола пристелили легко моющейся плёнкой. Там стояли два стола и пристенные шкафы. Один стол был накрыт лёгкой тканью, зато на втором, окрашенном, резко выделялись кожаные петли, пять штук. Зачем? Это... пыточная? Язень откинул полог на втором столе и отшатнулся в испуге. Солнечные зайчики с удовольствием устроили чехарду на сверкающих серебристых и медных ручках, на тонкой проволоке и острых лезвиях. Вот круто изогнутый нож для ампутаций. Вот изящная филигранная ручка пилы. Вот жёлтая от времени костяная ручка "камнеудалителя". А этим отсекают миндалины... брр. Кляп с резьбой. Щипцы, вырывающие "горловые яблоки". Чуть заржавевший круговой резак для черепа... Или это не ржавчина, а..?
   Нет, это были не пыточные инструменты, хотя как сказать... в его руках сейчас точно превратятся в пыточные. Это были хирургические инструменты, а он, получается, ночевал нынче в лазарете.
   Губы Язеня расползлись в довольной улыбке, которая тут же сменилась на болезненный оскал.
   Он дошёл!
   Ха!
   Дошёл!
   Он - в лазарете Юфдипуфса, ну до чего же название смешное! Шустряк думал было возликовать в голос, но вовремя вспомнил, к чему могут привести сейчас прыжки или крики. Врагу не пожелаешь.
   "Как же я здесь оказался? - удивился самому себе Язень. - Ничего не помню! Хотя, стой... - выловить в мутном сознании что-то реально произошедшее, а не придуманное или приснившееся, оказалось чрезвычайно сложно. - Так. Два стражника, ворота, мальцы какие-то на обочине... смеются так, что на землю падают. С чего бы это? А, с меня и смеются. Ой, и что ж меня так мотало? Ага, пьяный в... очень, в общем. А почему пьяный?.. Маркитанты или бродяги какие-то, фургон. Пью с ними. Они на скрипке, а я, понимаешь, пляшу. И не один, а с женщиной какой-то. И не только пляшу, но и... ой йо-о-о... ой, кошмар какой! И даже не стеснялся. Бросаю пить, бросаю... А у них-то как оказался? Ага, вспомнил, подобрали по дороге. Напросился. До Юфдипуфса оставалось ещё двадцать вёрст, в кармане - ни гроша. Стоп. Ни гроша? Ах, да, тот крестьянин... Ох, не зря предупреждал вор, что не нужно печать показывать всякой швали. А вилами, кстати, он мог преспокойно и убить! Обобрал как липку, быдло! Кстати о печатях. Сняли уже, нет?"
   Ножа на поясе не было. Забрали. Значит, не нужен уже? Ура! Сразу стало дышать свободней. Когда снимают оковы, чувствуешь себя лёгким и готовым улететь. Даже если находишься в клетке. "Ха! Теперь-то мне ничего не помешает... ну... хотя бы теоретически... смыться. Наказующие, правда, рады не будут. Да и бежать по большому счёту некуда. Ладно, посмотрим".
   В следующих двух комнатах стояли кровати. В первой комнате - одинарные, широкие. Ширмы, тумбы у каждого лежака. Печь даже есть. И зеркало. Видать, это офицерская палата. В зеркале появился бледный всклокоченный молодой человек с чёрными кругами вокруг глаз. Брр, до чего он себя довёл!
   Вторая палата была больше, кровати - в два яруса. Никаких тебе ширм, разве что отгорожено место в углу, где стояла "отхожая бадья".
   Предпоследнюю комнату можно было бы назвать "Приёмный покой". Здесь, скорее всего, врачеватель принимал посетителей, делал первый осмотр. Кушетка, стол, шкаф с набором жгутов, кляпов, самых необходимых и "срочных" инструментов, как то дымовая клизма или щипцы для вытягивания наконечников стрел. А ещё набор филигранных клещей для удаления зубов. Ну до чего же запасливый тут доктор!
   Кстати, где же Его Медичество? Во всём лазарете - ни души. Ни самого врачевателя, ни лекарок-знахарок, ни даже бабы, что полы моет. Тишина.
   Последняя дверь в коридоре оказалась как раз с дверью. Скорее всего, тут и жил Его Медичество.
   "Как, ырзы, неудобно: даже имени его не знаю", - Язень поднял руку, посмотрел на дрожащие пальцы, сокрушённо вздохнул - и постучал... Ещё раз постучал. Тишина.
   - Ваше Медичество! - но за дверью всё та же тишь.
   "Видать, по делам ушёл. А мне что делать-то? Не сидеть же здесь, пока он не вернётся?! - Язень прошлёпал обратно в "комнату с настойками". Глянул вокруг, не оставили ли ему сообщений каких-то? Вместо записки нашёл и суму свою и, хм, кинжал изгоя. - Ну-ка, ну-ка, - он приложил рукоять к груди. Красного свечения не было! Ура!.. Но почему-то появилось зелёное. - Нет! Не может быть!"
   Шустряк метнулся в "господскую" палату, где разглядел зеркало. Снова рукоять-грудь-печать. Печать медленно проявилась. Нежно-зелёного цвета. Всё те же бегущие по ободу символы, а вот изменились они, нет - не разобрать. "Да что ж это такое-то? - Ноги Язеня подкосились, он опустился на топчан. - Стоп, а может не всё так плохо? Просто не сняли печать-то! Дошёл до места - она только цвет и изменила, мол, изгой там, где нужно. Ха! А всё равно как-то неуютно чувствовать себя с такой вот... штуковиной на груди. Надо идти, снимать". Язень решительно (уже в стороны не бросало, и хоть голова болела, но тошнить перестало) вернулся на место ночёвки, подхватил суму, повесил на пояс кинжал - и направился к выходной двери. Такая в коридоре была одна, та, что не вела в комнаты.
   Шустряк думал было уже толкнуть дверь, да услышал снаружи голоса. Кто-то хрипло, не торопясь, выговаривал слова:
   - ... появляется, значит, и к нам. Ну, я Меченому грю, слышь, грю, гля. Идёт это чудо, шатается, и всё норовит в пляс пуститься. Хлоп себя по сапогу рукой, хлоп - и тут же в траву придорожную валится. За ним шантрапа сиротская увязалась, подначивают его, ржут, приплясывают, а он вместе с ними. Хлоп - и хрясь! Так и катился к нам аж с деревни!
   - Хе-хе, - поддакнул кто-то другой. - Хотел бы я на это посмотреть. Ржали, небось?
   - Ну не без этого, конешно. Уж слишком потешно пришлый коленца выделывал. А тут как на грех проходил у ворот этот язва Усердный. Глянул только на нас, да как зарычит, мол, што ж вы, грит, тут ржёте, как кобылы под баргрызами! А вдруг это засланец кнутский? Ну, мы тут жа всё честь по чести: в башнях на самострелы встали, один на доску заклинательскую смотрит, не пустили ли на нас каку волшбу. А я, значит, с Усердным навстречу Приблуде двинул. Тот как нас узрел - хлоп в пыль - и кинжал тащит. Застрял, а он всё равно тянет. Так и повалился с ним в канаву. Думал я было повязать эту пришлую пьянь, да Усердный Сурено не дал. Грит, пожжи. Грит, смари, грит. А и в самделе: вытащил тот кинжал - да и в грудь себя саданул. Хорошо, с пьяни перепутал и не остриём пырнул, а ручкой. Я тут кинжал-то выбил, а от человека того красное сияние исходит! Ну, думаю, амба. Щас как жахнет! Смарю - не жахнуло. И Наказующий мне такой, хапай, грит, и неси, грит, сюда. А встанет когда - то к Почтенному Вурдаю проводи.
   Тут уж Язеню надоело под дверью торчать. Толкнул скрипящее полотно - и шагнул наружу. Возле двери столпилось с полдесятка ратников. Все они были воинами, на это указывала форма. Правда, у каждого в чём-то отличалась от других: каждый был одет по-своему, и в то же время всех их без колебаний можно было отнести к одному отряду.
   Вот стражник, который встречал Язеня у ворот и нынче охранял его покой у дверей лазарета. Поверх полотняной рубахи и штанов - кожаный жилет, на голове - даже не шапка, а повседневный колпак. Видно, что стражник не в дозоре, а выполняет поручение не дозорного и не военного, потому и одет простецки. И в то же время на плече - нашивки и эмблемы. А плащ - стандартный, военного образца. Уж их-то Язень перевидал в Барамаке!
   А вот воин в полном доспехе. Видать, только с дозора вернулся: сам запылённый, сапоги грязные. Шлем в руках, а на лице - отпечаток его: там, где прикрывал, относительно чисто, пылью не припорошено. И тоже нашивки, эмблемы, а на груди - накидка поверх панциря. На накидке - флаг и герб Зееновии. На большущее копьё опирается, бунчук развивается на ветре. Вот ещё один боец, а одет совсем по-другому: плотные штаны с кожаными потёртыми вставками. Тоже, видать, с дежурства: видны белёсые соляные разводы от высохшего пота. На поясе - короткая трубка-самострел, несколько кинжалов, а за спиной - тугой лук со спущенной тетивой. Те же нашивки, эмблемы.
   Третий, четвёртый... Видно, что принадлежат к разному роду войск, но всех связывает одна часть. Пограничная застава Юфдипуфс.
   Почему же они здесь все собрались, и вместо того, чтобы идти отдыхать, слушали россказни стражника? У них что, настолько всё застоялось, что появление даже самого простого человека вызывает такой интерес?
   Воины, как только он вышел, подтянулись. Встали хоть и не по стойке "смирно", но прямо и ровно. Честь не отдали: Язень ведь не воин, но благорасположение в их глазах видно было явное. Казалось, с его появлением на заставе связывают какие-то особые надежды... но какие? Воины пытливо смотрели на Язеня.
   - Добрый... день, - выдавил из себя Шустряк. - Мир вашим семьям! - поприветствовал он стандартно.
   Ратники зашумели, приветствуя каждый по-своему Язеня.
   - Выспались, Ваше Медичество? - бодро спросил изгоя его охранник.
   Язень думал было возразить, что, мол, он никакое не "Медичество", не дорос даже до степени "Знахарь", но, ырзы, это было необычно и приятно, да и воины смотрели так выжидающе. Ответ застрял где-то в горле, вырвавшись наружу каким-то непонятным хрипом. Шустряк судорожно кивнул, мол, да, выспался.
   - Вот и ладненько! А мне, вашмедство, как раз приказано сопроводить вас к начальнику заставы, то бишь Почтенному Вурдаю Кунья. Так этсамое, пойдём тогда?
   Язень вновь судорожно кивнул, желая только одного - избавиться от этого назойливого и непонятного внимания со стороны вооружённых суровых мужиков.
   Шустряк мышиным хвостиком пристроился за ратником, да так близко, что когда воин притормозил перед лужей, желая предупредить медика, тот немедля влип в его спину.
   - Вашмедство, а вы зубы дерёте? - крикнул им вслед кто-то из оставшихся.
   Язень не драл, этому обучали на третьем курсе, который прошёл, как и предыдущие два - в пьяном угаре. Но отрицать не посмел. Кивнул. Воины удовлетворённо крякнули. Кто-то тоже решился что-то для себя узнать:
   - Доктор, а шишки у меня в заднице уберёте? А то страсть как мешают, когда в седле!
   Шустряк про себя взвыл: геморрой удалять учили уже на втором курсе, который прошёл... и дальше по списку. И снова кивнул.
   Воины вновь удовлетворённо загомонили.
   - А у меня палец не чувствует! Глаз слабину дал! Доктор, дайте порошок, чтобы женщину того-этого, а то жалуется: мало! Выправьте мне судьбу! - ну, понеслось во весь опор. Благо, они как раз свернули за угол, и Язень шумно перевёл дух.
   - А что, взаправду есть такой порошок, чтоб бабу... того-этого?
   - Конечно! - буркнул в ответ Язень. - Только у него побочный эффект есть.
   - Это какой такой эффект?
   - Он настолько силён, что ты не только бабу захочешь "того-этого", а и вообще всё, что к "тому-этому" приспособлено. Увидишь вот хавронью, - кивнул Шустряк на млевшую под солнцем хрюшку, развалившуюся за хлипким штакетником в обыкновенно смердящей луже, - её захочешь. Куру увидишь - и за ней гоняться начнёшь. А уж коли на беду другого мужика на пути встретишь...
   - Ой-йой! - впечатлился бредням воин. - И что, вот так вот аж хочется?
   - Не то слово! Звереешь! Зато бабам нравится!
   - И долго...
   - Два дня.
   - А служба как же?
   - Зато весу на себе таскать меньше можно будет.
   - Это как же?
   - А копьё брать без надобности.
   - Коп... га-га-га, - оценил шутку воин. - Копьё! Надо нашему знаменосцу посоветовать, уж он-то жалуется вечно, га-га-га, что штандарт из рук вырывает, когда скачет. Так с этим порошком и древка не надо! Га-га-га, ох, вашмедство, ох, шутник.
   Они шли, а Язень по сторонам поглядывал.
   Можно было сказать, что застава - это небольшой посёлок, а, скорее, городок, так как была ограждена высоким деревянным частоколом. Столбы деревянной стены, как было видно, склёпаны между собой железными скобами, упрочнены подпорками. По галерее там-сям видны фигуры бдительных часовых.
   "Гляди ты, - подумал Язень, - а не так уж заброшена дисциплина в этом богами забытом месте: охрана есть, охранение ведётся. Ещё и, небось, исправно патрулирование кордона проводится".
   А вон и вход-выход из заставы: торчат рядом две башни, а меж ними - ворота. Смотрят наружу большущие, с человека, самострелы на треногах. Развевается флаг Зееновии.
   "Интересно, эта дорога через ворота ведёт в Кнуть или же к селению Юфдипуфс?"
   Дома на заставе добротные, приземистые. Окна, правда, узкие, всё больше на бойницы похожи, да и те - с заслонками. Крыша в два наката, упрочнена. "Интересно, зачем? Чтобы в случае чего можно было бегать поверху и потчевать супостата стрелами? Так и вражина то же самое сможет делать. И зачем почти вся крыша шипами усыпана? От лазутчиков? Или от их уххлюзанов?" - неожиданно для себя Язеню это стало интересно. Последние пять лет он провёл в столице, вокруг себя почти всегда видел только стены, улицы, камень, сточные канавы... город! А здесь - деревня. Военное поселение, в котором ему придётся жить целых семь лет! Семь лет! Проклятое число, несчастное. Вот и смотрел по сторонам Язень, уже намётывая ориентиры, стараясь выцепить особенности. Когда они компанией с Шушпой "шалили", всегда примечал особенности оград, домов, подворотен. Так было проще ориентироваться, когда приходилось стремглав убегать.
   Язень хотел было спросить о шипах на кровле домов, даже открыл было рот, но не сумел втиснуться в скороговорку его провожатого. Тому, видать, нечасто выпадало вот так вот сопровождать нового человека по заставе, а рассказать хотелось о многом... обо всём сразу! Вот рот у него и не закрывался:
   - А туточки у нас... не, нельзя вам, вашмедство, это говорить, вы ещё присягу того-этого. Ну ладно, всё равно вы уже наш и никуда не денетесь. Ну так вот, значь-ся, туточки у нас арсенал, только не магический, нет-нет. Всякий там колдовской, ну, заряды для магомёта или эти... как их... усилки ударные, а мы меж собой их кличем "жахалки", бо напялишь на руку и кааак жахнешь! И другие причандалы... ну так вот - они у Его Магичества в его доме и содержатся. Под охраной, да-да. О, привет, Жорбан! Вот, видишь, Его Медичество у нас теперь... а? Вашмедство, а вы того-этого, вы взор проясняете, чтоб, значь-ся, четше? Ой, как хорошо! А тут у нас всяческий склад для продуктов...
   И так далее, и тому подобное.
   "А воздух-то какой чистый! Аж голова кружится! - Язень вдохнул полной грудью, но, ырзы, как раз в этот момент они завернули на улочку, идущую рядом со стойлами. Запах свежего навоза как кувалдой шибанул по носу, отрезвляя. - Ох, ладно, хватит вообще думать! Много думать - вредно!" - вывел для себя "Его Медичество".
   Попадающиеся по пути люди носили на себе печать порубежья. Плотные, всегда готовые к действию, фигуры. Хмурые, сосредоточенные лица. Цепкий оценивающий взгляд. При себе хоть какое-то оружие, но есть и приспособлено так, чтобы достать его можно быстро. Даже у женщин и то: либо маленькая гирька на кожаном шнурке на поясе приторочена, либо рукоять засапожника торчит из обувки. Мягкая стелящаяся походка, даже у грузных на вид мужиков. И нет никакого праздношатания. Все чем-то заняты, а если куда и идут, то по делу. Наверное, та пятёрка у дверей лазарета - очень редкое зрелище для Юфдипуфса.
   Они вышли на небольшую площадь, стиснутую со всех сторон домами, и в то же время на эту площадь со всех сторон сбегались улочки и тропинки. Одно здание, полутораэтажное, а, скорее, с крышей, со всех сторон защищённой стенами (чтобы, видать, вести круговую оборону даже когда враг будет внутри городка), выделялось широким парадным входом. Впрочем, двойная дверь была заперта, отворена лишь маленькая узкая калитка. Толщина калитки внушала. Дверь явно делали такую, что не сразу и тараном вышибешь. У входа прислонился к коновязи стражник. Он, как увидел Язеня с провожатым, вскочил, подобрался, поудобнее перехватил внушительного вида секиру.
   - К Почтенному Вурдаю Его Медичество... - тут провожатый замешкался, - как там вас, вашмедство?
   - Язень Киръянглиса, - так необычно для самого Шустряка прозвучало его полное, почти забытое, имя, что он хмыкнул со всеми разом.
   - Подтверждение? - охранник и не думал пропускать! Причём, чего он хочет на самом деле, Язень не мог понять. Воин нетерпеливо переступил с ноги на ногу, почти незаметно сместил центр тяжести тела, словно готовясь к нападению. Это заметили все, и провожатый Шустряка встрепенулся:
   - Понко, што ты?! Эт ж я! А эт новый наш вашмедство! Ну, Кирьян... Язев! Есть бумага, или там что там в дорогу дают, ну, чтобы подтвердить, што ты - енто ты? - провожатый заметно оробел, частил. Видать, было отчего. Тут Шустряк вспомнил о печати, но, слава всем богам, не тотчас же рванул из ножен кинжал, а прежде показал на него охраннику, потом медленно освободил грудь, очень медленно вынул кинжал - и явил печать.
   - Во! Видал? - провожатый заметно облегчённо хохотнул, даже поднял было руку, чтобы хлопнуть ею по плечу "вашмедству", да вовремя остановился. Непотребно!
   Стражник внимательно присмотрелся к печати, видать, что-то высмотрел для себя знаковое - и тут же сместился в сторону, открывая дорогу посетителю.
   "Что-то тут слишком уж серьёзно", - пробормотал про себя Язень. Но делать нечего. К Почтенному - так к Почтенному. Калитка была низковата для не особо и высокого Язеня, так что пришлось пригнуться, входя вовнутрь. Звуки снаружи разом стали глуше, словно он нырнул в невидимую пелену. Напутственный крик провожатого ("Ырзы, даже имени его не спросил!") так и остался не расслышан.
  
  

Глава 5

  
   Язень оказался в тесноватой прихожей, из которой вели сразу три двери. Выбирать, которая из них приведёт к Почтенному Вурдаю, не пришлось: во-первых, рядом с нужной на маленьком топчане сидел посыльный, а посыльный не будет ждать у ненужной двери; во-вторых, эта дверь была сколь богато отделана резьбой по дереву, столь и массивна по сравнению с двумя другими; ну и в-третьих, она была наполовину отворена. К проёму как раз подходил человек, он нёс в руках тубу, в которую обычно укладываются важные послания. Скорее всего, это и был Почтенный Вурдай. Во всяком случае, посыльный принял из его рук тубу с подобающим по этикету поклоном. Приняв же, без слов направился прочь, ловко разминувшись с застывшим у входа Шустряком.
   Вурдай несколько секунд осматривал Язеня, потом коротко кивнул и сделал приглашающий жест, мол, прошу в кабинет. Изгой совсем не был в курсе армейского этикета, хоть не раз и наблюдал, как раскланиваются друг с другом или, наоборот, презрительно игнорируют друг друга военные. Он просто вошёл в комнату и остановился на подобающем, как он думал, расстоянии от стола Почтенного. Тот отошёл к окну-бойнице, выглянул наружу. За стул с высокой спинкой он и не думал садиться.
   - Язень Киръянглиса, медик, сослан на семь лет помощником Его Медичеству сюда... в Юфдипуфс, - сумбурно отрапортовался изгой.
   Почтенный внимательно посмотрел на Язеня. Его взгляд изгою совсем не понравился: острый, цепкий, злой, и в то же время какой-то маслянистый, подобострастный. Такими взглядами иногда "награждали" Высокоуважаемого Шушпу мелкие дворянчики и клерки, стараясь чем-то угодить, чтобы заслужить поощрение. И в то же время - Язень знал - все эти льстецы ненавидели их компанию люто. Неужели и Вурдай такой? Но... за что? Может, они уже встречались в Барамаке, и эта встреча закончилась неудачно? Или он просто не любит столичных хлыщей? А может, они все тут такие, на границе?
   - Вы любите курак? - неожиданно спросил Почтенный. Вот так вот, без всяких политесов, без официальных речей... странно, конечно, но опять же - граница так влияет, что ли?
   - Нет, Почтенный, невместно мне, - а у самого горло пересохло вдруг, ну так захотелось этого хмельного напитка. Особенно любил Язень курак "Апасран Вирнигдийский". Варили и настаивали его монахи бога счастливого случая Апасрана, что на южном Серпе. Видать, очень благодарен был им небожитель за их службу, раз их курак получался таким вкусным и крепким, что ценился во всей Зееновии. Благодаря этому напитку вообще люди знали, что у них есть бог счастливого случая. Впрочем, был ещё один сорт, называемый просто "Имперский курак", который поставляли непосредственно на стол Верховного Правителя Зееновии, и однажды довелось его попробовать... ммм, непередаваемые впечатления. Язень помнил до сих пор тот божественный вкус. И как выглядела бутылка, до сих пор помнил. Узкое горлышко, золотистая кайма донышка... ну точь-в-точь, как на бутылке, вынутой Почтенным из ящика стола.
   Не может быть! Неужели?!
   - Точно не будете? - лукаво сощурился Вурдай.
   Язень не долго смог с собой бороться.
   -Ну... разве... самую малость... исключительно ради... - Язень смешался.
   - Вот и славно. За здоровье Императора! - Почтенный ткнул своей кружкой в кружку Шустряка.
   Через пару десятков минут уже наполовину опорожнённая бутылка стояла между сидящими за одним столом Почтенным и изгоем. Лёгкий хмель выдавливал улыбку, в ушах чуть шумело, и Вурдай уже не казался скрытным или опасным. Наоборот - милейший человек! Говорили они сначала, конечно, о кураке. Потом - о кураках вообще. О столице. Об Императоре. Об императорских дворе и дворце. Потом Язень вспомнил Высокоуважемых Шушпу и Баккардзвыхона, и неожиданно упоминание этих бездельников обратило весь разговор на их молодёжную компанию. Вурдай живо заинтересовался связями между изгоем и высокородными лоботрясами. Глаза его потеряли маслянистость, наоборот, в них появился горячечный блеск. Щёки зарумянились, и руки, в очередной раз поднося бутыль к кружке Шустряка, заметно подрагивали. Язень заметил волнение начальника заставы, почувствовал, что и сам неожиданно для обеих приобрёл в глазах Вурдая ощутимый вес. Более того - почувствовал, что в компании Почтенного он может чувствовать себя совершенно по-столичному, что они с Почтенным - одного поля ягоды. И словно стержень, сковывавший движения, убрали. Стало как-то невообразимо легко и свободно, из груди вырвался тяжёлый расслабляющий выдох. Изгой... нет, уже не совсем изгой, уже - приятель, да-да, приятель этого удивительно милого во всех отношениях и своего человека - менялся на глазах. Тело из напряжённого подчинённого положения неуловимо перетекло в компанейское, небрежное. Он отвалился на спинку своего стула, скособочился. Выражение лица из почтительно-внимательного стало презрительно-насмешливым. Кто бы увидел их, сидящих за одним столом, и ни за что не сказал бы, что сидят начальник и подчинённый. Он сказал бы, что пьют курак двое давних знакомых, причём старший знакомый, вполне возможно, зависит от младшего: он позволяет младшему сидеть невместно его положению. Позволяет - и ведёт себя невместно положению своему! Если бы это были начальник и подчинённый, то сидящий за креслом Почтенного не позволил бы себе столь подобострастных улыбок, столь пренебрежительного выражения лица подчинённого, столь развязного тона.
   - Да что там Баккардз... ырзы, ох и имечко! Что там этот горец! Вот мы не единожды компанией веселились с самим принцем крови! Да-да, славно веселились тогда. Ах, столица-столица, порт трижды трёх рек и пристанище пяти сотен святилищ! - Язень жестом показал, мол, кружка пуста. Вурдай тут же наклонил горлышко. - Когда народ собирается на дворцовой площади, а случается это всегда утром, то он криком своим приветствует выход Императора и славит небо за то, что даровало им такого мудрого правителя.
   - А на улицах, лучами расходящихся от дворца, сияют денно и нощно магические светочи. И вьются вокруг них ароматные мотыльки, чья пыльца при вдыхании её вызывает прилив сил и радость, - подхватил Почтенный, аккомпанируя себе кружкой.
   - Верно, - Язень удивился вдруг мечтательному выражению лица начальника заставы.
   - В зелёных же садах дворца посетителя встретят ручные булумбяки и баргрызы, а специальные люди на уххлюзах всегда готовы показать гостям столицы красоту и величие столицы Империи! - продолжал тем временем Вурдай.
   - Не столь радужно, но опять же - всё так и есть! Вы так говорите, будто вспоминаете. Бывали в Барамаке?
   - Нет, - тут же стушевался и поник Почтенный. И добавил тихо, - Но буду. Так или иначе.
   - О-о-о, я вам уже заранее завидую! Увидеть впервые красоту имперской столицы - это... это...
   - За Императора! - прервал ступор Язеня начальник заставы.
   Стукнулись кружки, зашипел газами курак.
   - А как вы нынче поддерживаете связь с Высокоуважаемыми? - сменил тему Вурдай. - Небось, через почтовые медальоны общаетесь? Наш маг мог бы зарядить при надобности. В государственных интересах!
   "Ага, держи карман шире, - раздражённо подумал Язень. - Такие амулеты только у высокопоставленных чиновников есть. Или у очень богатых людей. Или у любовниц очень богатых людей. Или у любовников... что-о-о?" Неожиданное окончание мысли рассердило до отрезвления. Язень вскинулся было, бешено зыркнул на начальника заставы, даже привстал, чтобы гаркнуть что-то злое и обидное, но натолкнулся на оценивающе-ожидающий взгляд Вурдая. Он ждал! Он ждал реакции изгоя, он дождался её, и удовлетворился ей.
   - А если и более традиционными способами переписываетесь, то и почтовые жуки-жальники у нас имеются, а как же. И чача-посыльный раз в неделю в столицу отбывает.
   Совсем не хотелось Язеню говорить, что с Высокоуважаемыми он уже не знается, что вообще для них он - никто. К тому же столь вкусный курак уже заканчивался, едва ли на палец его в бутылке оставалось. В общем, пора и честь знать.
   Шустряк неопределённо покрутил в воздухе рукой, мол, спасибо за информацию, учту. Грузно опёрся на подлокотники стула, намереваясь подняться и раскланяться. Вообще, разговор какой-то странный получился. Не знакомство, а ырзы непонятное. Выпили бутылку дорогущего курака, поговорили о столице... и всё. Странные нравы здесь на границе.
   Вурдай увидел желание Язеня удалиться, и в свою очередь поспешил свернуть разговор:
   - В общем, по любому вопросу обращайтесь, Ваше Медичество, помогу чем смогу. А там, глядишь, через год-полтора выговорю вам разрешение посетить Барамак. Да... год-полтора, - Вурдай словно на стену налетел. - Там и познакомишь... те с Высокоуваж... не смею задерживать! - сказал он, правда, уже в спину выходящего изгоя. Тот, кивнув, уже было затворил за собой дверь, но в последнее мгновение обернулся:
   - Почтенный Вурдай, а почему вы меня, да и не только вы, величаете Его Медичеством? Ведь я только помощник его. Увы, не встретил в лазарете, где-то отлучился, видать.
   - Почему "помощник"? Совсем не... то есть как, вам ещё не сказали? Так... умер он.
   - Что-о-о? - сорвался таки на крик Язень. - То есть как это - умер?
   - От старости, - пожал плечами Вурдай. - Известное дело. Было-то Слоту Шалдуньяку, Его Медичеству пограничного городка Юфдипуфс, уж сто тринадцать годков. Ах, какой лекарь был! Ну до чего искусный! Отменную после себя славу оставил.
   - Но как же? Меня ж... помощником... мне так сказали.
   - Официальный запрос был действительно на помощника. Долго отказывался Слот от, так сказать, наследника таланта. У вас что, тоже врачебные тайны и так далее? Иначе просто не пойму, почему... Ну так вот, отказывался-отказывался, а потом и сам попросил помощника. Пять месяцев тому. Не дождался... Вот ведь как бывает: на восходную границу Зееновии распределяют самых лучших, а сюда, на заход, даже помощников не дозовёшься.
   - Так значит, я... - начал Язень.
   - Его Медичество пограничного городка Юфдипуфс! - закончил за него Вурдай. Он с улыбкой отвесил почтительный поклон остолбеневшему от неожиданности изгою-недоучке. Новые сведения словно мешком по голове огрели, вышибая остатки хмеля. Шустряк, не говоря ни слова, повернулся идти.
   - А вечером, как пробьют ночную стражу, непременно пожалуйте ко мне! Надо будет вас с местным обществом знакомить. Жить-то нам вместе семь лет. Да-да, - улыбнулся совсем невесело Вурдай. И повторил: - Семь лет.
   Язень тщательно запер за собой дверь и, мало что видя перед собой, вышел из дома начальника. Мысли его путались, да что там "путались" - лихорадочно метались внутри черепушки, сталкиваясь, цепляясь хвостами, ускользая.
   "Как это - самим "Его Медичество"? - думал изгой. - То есть на мне теперь вся застава? Все, кто вокруг? Ко мне припрутся все эти люди? Тому зуб лечи, тому - глаз, а тому - "выправьте мне судьбу"?! Это... быдло? Этот скот? И так все семь лет? Не, не, не, я не могу! Я не могу, я не знаю! Я ведь не знаю ничего... почти ничего не знаю, совсем не... Бежать, немедленно бежать! Прочь отсюда куда подальше. Печать! Совсем забыл спросить! Может, уже можно? Может, уже отпустит? Ой, она же горит, они же все узнают, где я, этот, как его, говорил, что они могут выследить по печати. Да и сами они, и без печати смогут. Следопыты, болотники, лесовики. Итак, продержаться, пока снимут? А когда снимут? Ещё, ырзы, будут просить сделать то, или то, или иное что. Кровь там затворить или наоборот, отворить. Шишки, говорит, в заднице, а у того глаз видеть стал хуже, а тому ноги сделай быстрее, а этому... Быдло, быдло, но с оружием, опасное. А ну как не сделаю, могут и пырнуть! Могут? Осмелятся? Не, сейчас - нет, ибо я - Его Медичество! И пока они думают, что я - он и есть, то... а когда узнают - пырнут. Они такие. Наверное. Пограничье! Вот влип!"
   Очнулся он от истошного крика, раздавшегося прямо над головой. Прозвучал он так неожиданно, что Язень от страха чуть не кинулся в канаву, отделявшую дорожку от загона. Точно, загона! Вон и баргрыз, взрыкнув, впился зубами во что-то кровавое и костистое. Невдалеке от него кони, недовольно помахивая гривами, пьют из бадьи воду. А вон и уххлюз разметавшись на подстилке из травы, подставил солнцу пузо. Человек жёсткой щёткой чистит шкуру этого летающего животного, а оно ворчит от удовольствия. Аж язык высунуло. "А сверху-то кто? Тьфу ты, факня!" Язень так близко их никогда не видел. Пуньо, эти вислоухие гибкие "живые стрелы" - приручить их было очень и очень сложно. Даже рождённых и выращенных в неволе. Такие вот свободолюбивые твари. Их можно было удержать только заботой и любовью. Зато и платили они сполна: быстрее их в полёте были разве что духи воздуха. Язень видел как-то на военном параде, как щеголеватые Славные из личной гвардии Императора кружились в танце на пуньо прямо над головами восторженных горожан. Помнится, и тогда эти гибкие пушистики вот так же звонко вопили. Разговаривают они так или просто восторгаются полётом - то было ведомо только тем, кто их приручил. Вот и сейчас: смотрит на тебя как на красивый цветок: с любовью, с ожиданием. Голубые глазищи сочатся то ли радостью, то ли с озорством. Что ждёт, чего хочет? "Что бы такого сделать, чтобы отлетел и не нападал? Если они нападают. Ырзы, что же делать?"
   Пуньо снова что-то прокричал, свистнул. Изогнулся толстой пушистой змеёй, опустился ещё ниже. Теперь их глаза были на одном уровне. А и близко как - руку протяни! Язень и протянул. Ему вдруг вот так вот ни с того ни с сего пришла в голову мысль, что пуньо нужно почесать и непременно над левой бровью. Пальцы коснулись мягкой шерсти летающего пушистика. По ним прошло покалывание, быстро, впрочем, пропавшее. Оно, это покалывание, всегда возникало при прикосновении к уххлюзу, например. А тем паче - к уххлюзану. Магия полёта, которой обладали все летающие твари, таким образом давала о себе знать. О, сколько магов сломали себе головы, пытаясь вычленить принципы этой недоступной человеку силы. Сколько погибло животных на хирургических столах - вообще никто не считал. Всё тщетно. Люди сами не могли летать. А вот пуньо - могли. Сейчас одно из них зажмурилось от удовольствия, пока Язень чесал его надбровье. Так животине нравилось это дело, что оно разулыбалось во весь рот, явив миру клыки длиной с ладонь. Шустряк испуганно отдёрнул руку. Пуньо испуганно отлетел в сторону. Тут и хозяин, наконец, пожаловал:
   - Эй, ты кто такой?! - закричал на Язеня какой-то хромоногий старик, споро идущий через загон. - Ты что пугаешь мою малышку?! А ну пшёл отседава! Ходють тут, понимаешь!
   Спорить и ссориться у Шустряка не было никакого охоты, да и "пожелание" старика совпало с планами самого Язеня, так что он поспешил по тропе дальше.
   Шёл он быстро, куда - и сам не знал. Дорогу с лазарета не запомнил: слишком часто отвлекался на новое для себя, потому не расставлял памятных маячков. Так, только общее направление помнил. Когда шли к Вурдаю, солнце светило в правый глаз. Нынче должно было освещать лоб слева.
   Пока рассуждал о том, о сём, выбрался на широкий тракт, разрезающий заставу надвое. Шёл тот от ворот к воротам, а ровно посредине главная площадь раздвинула дома в стороны. Наверное, главная, раз самая большая из тех, что здесь пока встречались. Ни травинки, ни камешка лишнего, ни даже лужи! Всё утоптано. На длинном шесте полощется флаг Зееновии. Вокруг флага ходит стайка кур во главе со строгим петухом.
   - Па-а-астаранись! - ну что такое, вновь подкрались незаметно, вновь чуть ли не над ухом рявкнули. С ними и заиками можно стать! Язень поспешно отскочил в сторону, но снова ему крикнули сзади: - Па-а-астаранись!
   Пришлось пластаться по стене ближайшего сруба и смотреть, как степенно проезжают на мохнатых чача строгие воины со смешинками в глазах. "Идиоты! - подумал Шустряк. - Скоты! Что, нельзя было издалека предупредить?"
   Не успел перевести дух, как перед ним непонятно как очутилось что-то нереальное. Ромбом. Нет, он, конечно, о них тоже слышал, и однажды видел мёртвого. Одного из них. Одного из одного из них. А вот так, вживую - никогда!
   Пять валунов... да, именно так и можно было наиболее точно описать ромбома. Пять валунов, почти круглых, довольно крупных: размером по колено взрослому человеку. Один с другим никак не сцеплены, но неотделимы. Всюду вместе. "Пятеро, связанные единым духом", - так о них говорил случайно подслушанный в трактире маг. Как это возможно и почему пятеро, а не, скажем, три или десять - про то людям пока не было известно. Более того - не было известно никогда!
   - Это он? - спросил самый средний валун. Язень мог бы поклясться, что вопрос именно прозвучал, но он мог так же поклясться, что в среднем валуне не образовывалось ни рта, ни вообще какой-то щели. Так как же прозвучал вопрос?
   - Он, точно он, - ответил один из валунов справа. - Говорят, с дома бывшего хозяина вышел.
   - Преемник?
   - Наследник?
   Ромбом зашевелился, валуны съехались и вновь разъехались, образовав вокруг Язеня полукруг. Тот смотрел на них со смесью страха и удивления.
   - Приветствуем тебя, о... как тебя зовут? - спросил опять-таки средний валун. Тот самый это был камень, который задавал первый вопрос или уже другой, Шустряк вряд ли смог различить. Правда, ему начало казаться, что у валунов есть глаза и ноздри, уши и нос. Так выпирали из них выросты и так образовывались впадины, что тени придавали валунам вид каменных грубо отёсанных голов.
   - Яз... Язень... нь, - неожиданно раззаикался изгой.
   - Странное имя: Язязеньнь.
   - Да дебильное вообще! - басом отрезал крайний справа валун.
   - Как у всех людей.
   - Да, как у всех.
   - Кроме Хозяина.
   - Да, кроме бывшего Хозяина.
   - То ли дело наше имя.
   - Рамамбаррр!!! - рявкнули все разом, да так громко, что Язень подпрыгнул. Он затравленно огляделся вокруг: разве никого не заботит, что шайка валунов прижала Его, понимаешь, Медичество, к стенке?! Эта, понимаешь, банда каменных беспредельщиков! Но - никто! Никто, кроме нескольких мальчишек, стайкой выпорхнувших на площадь. Взрослые, если и появлялись там, сям, но - не останавливались, спешили по своим делам. Кажись, вид ромбома вокруг человека их мало заботил. Мальчишки шушукались, потом один изобразил пьяного человека, сделал попытку сплясать - и рухнул в пыль. Пацаны заржали, показывая пальцами на Язеня.
   - Кто-нибудь чувствует его, братья? - спросил опять средний валун.
   - Пусто. Пустышка. Пустой. Нет, - ответили остальные.
   - Вот и я... а так надеялся. Что ж, не судьба, - и ромбом один за другим покатил прочь, легко обкатывая препятствия. Мальчишки с улюлюканьем кинулись за ним, размахивая прутиками. Пробегая рядом с Язенем, они корчили испуганные рожи, перекривляя Шустряка.
   - Рамамбар своих не обижает, чужак, - кинул ему последний пацан, скрываясь в подворотне.
   - Да откуда мне было знать! - раздражённо воскликнул изгой, нервно приглаживая встопорщившиеся от страха волосы. - Факня, ырзы, инкресувча! Замучили! Где этот лазарет, ырзы!
   Он дёргано пересёк площадь, кинулся в одну сторону, в другую, вконец заблудился. Потом его вынесло к самой внешней стене. Язень раздражённо что было сил ударил кулаком по бревну и тут же взвыл от боли. Казалось, не дерево это вовсе, а гранит: кулак отбросило, словно ударил он каменную стену. К раздражению прибавилась злость и боль. Шустряк увидел вблизи лестницу, ведущую на забороло - галерею вдоль верха всей крепостной стены. По ней тут же и взобрался на площадку.
   И ему открылся весь городок, а по ту сторону стены - граничащая с Кнутью земля. Без труда отыскал Язень лазарет: вытянутый барак почти прилепился к внешней стене меньше чем в полусотне шагов от того места, где он стоял на стене. Небольшая каменная башенка непонятного назначения с плоской кровлей торчала между стеной и домами заставы. А вон и главная площадь, и флаг полощется на ветру. Два пуньо играются над загоном. Ещё один флаг на мачте, это уже резиденция Вурдая. Не так всё и далеко друг от друга. Как он умудрился заплутать?
   Но что по ту сторону стены?
   Шустряк нетерпеливо обернулся, чуть не налетев при этом на охранника с длинным копьём, непонятно каким образом очутившимся рядом с самим изгоем. Суровый дядька грозно посмотрел на незнакомца на забороле - и неспешно пошагал прочь. Конечно, страж уже знал, кто это перед ним, иначе давно бы уже наслаждался корчами Язеня на кончике копья. Такой вот был взгляд у дядьки. Ушёл.
   Язень невольно проследил его путь - вдоль крепостной стены. Основная стена вскоре заворачивала, опоясывая городок. Но другая стена, не в два бревна толщиной, как городская, а всего лишь в одно, хоть и не тоненькое, всё так же неровной линией шла прямо. И тоже забороло, лестницы, бойницы. Оканчивалась она башней, а за ней - болотная топь. Язень оглянулся - то же самое и в другую сторону, только стена упиралась в начинающийся горный кряж, а башня пристроена была на скалистом склоне. Словно птица в полёте - так растопырились стены от городка. И не без причины! По правую руку начинались горы, причём сразу и - ввысь. По левую до горизонта уходили болота, блестящие проплешинами воды, укрытые туманом. А прямо перед Юфдипуфсом - рыжая степь, перемежающаяся редкими группками деревьев. Кое-где виднелись зелёные ленты кустов и колонны ив - там пробились ручьи. Трава вымахала высокой, впрочем, у самой крепостной стены и на полёт стрелы её выкосили и вывезли, дабы не подобрался незамеченным враг. Ярко выделялись змейки тропинок - по ним пограничники отправлялись в дозоры. Далеко, но не так далеко, как хотелось, виден был редут великокнутьевцев. Такая же крепостица, только вот флагов всяко побольше. Язень с удивлением увидел в небе фигуру улетающего вглубь Великой Кнути уххлюза. У них что, такие же животные приручены?
   Ну да ладно, с ними разберёмся потом. Семь лет ведь дышать этим смрадом с болот и "любоваться" коричневыми скалами.
   Язень вновь нашёл лазарет и проследил к нему путь. "Что ж, пора познакомиться с комнатой Его Медичества поближе, - Язень аж задрожал в предчувствии того, что может обнаружить в пристанище Слота. Взгляд его остановился на чем-то знакомом. Неужели? - Впрочем, не мешает заглянуть и в это строение. Если мне не изменяет обоняние, это общественная уборная. Надо же, самый привычный запах столицы!"
   И действительно, приземистое строение с длинным рядом дверей напротив, надо полагать, казармы, не могло быть ничем иным, кроме уборных. Такие Шустряк видел и в Барамаке. Правда, столице их всё же не хватало.
   Рядом с казармами на плоском длинном валуне с блестящей отполированной верхушкой пристроилось несколько воинов. Они отдыхали, видать, перед сменой... или вахтой, как оно у них там зовётся? Язень сдержанно кивнул. Пересилил себя, надо же привыкать, что ли. Семь лет... Пусть быдло и чернь, но всё же. Воины так же сдержанно - всё-таки для них новый человек - кивнули в ответ. А потом - Шустряк был неуверен, но, кажется, не успел он войти в необычайно аккуратную и чистую уборную, как сидевшие на камне тут же сдвинулись головами, что-то горячо обсуждая и споря шёпотом.
   ... Через десять секунд Язень вылетел пулей из уборной, на ходу натягивая штаны. Глаза его широко раскрылись от испуга, руки дрожали, рот искривился в страхе. Он, чуть не упав, подскочил к воинам на завалинке и ткнул пальцем в уборную:
   - Там! Там чудовище! Внизу! Оно блестит глазами - во! И... и чавкает!
   Реакция ратников удивила:
   - Ха-а! - воскликнул один из них. - Я выиграл!
   Двое остальных сплеснули руками.
   - Эх, что ж вы, вашмедство, не сказали, что Вонюка песни поёт, - сокрушённо вздохнул второй.
   - Или про то, что оно "благодарит"! - поддержал третий.
   - Песни? Благ... я не слышал. Оно - благодарит? Да какая мне разница! Вежливое, ты смотри! Оно меня напугало до... сильно, в общем. "Благодарит". Что оно вообще такое? - Язень не мог понять, над ним смеются или просто разыгрывают.
   - Дык кто ж его... Водян ото как сделал Вонюку шутки ради лет пять назад - так с тех пор и не опорожняли яму-то. Жрёть Вонюка всё ото наше... вот!
   - Вонюка?
   - Ага. Вежливая. У ей больше всего марши получаются. Бывало, сядешь так, а снизу...
   - Спасибо! - прервал его Язень и поспешил прочь. "Очуметь! У них в уборных водится монстр, который жрёт... гм. И благодарит при этом. Да ещё и песни поёт! Марши, ты смотри! Очуметь!"
   В смятённых чувствах Язень обогнул казармы, свернул, ещё свернул, подумал, что снова заблудился, но тут же упёрся носом в лазарет. Облегчённо вздохнул. Он даже и подумать не мог, что так будет рад месту работы. Впрочем, привлекала его не только чувство защищённости ("это мой дом!"), но и чувство наживы. "Что же мне оставил Слот кроме того, что уже видел? - задумался Шустряк, осторожно ощупывая дверь в покои предшественника на предмет скрытых ловушек. - Свои личные вещи, если их, конечно, не затворили каким-то охранным заклинанием, какие они? Может, деньги? Не помешало бы. Или драгоценности? Ещё лучше".
   Язеню надоело ощупывать дверь и он, глубоко вздохнув, отворил. Лишь потом задумался, что если бы его утыкало сейчас кинжалами, то, во-первых, его никто так и не спас бы, ибо Его Медичество - теперь он и есть. А во-вторых, даже заткнуть раны было бы некому, ведь в лазарете он сейчас один, а что он туда входил, никто не видел.
   " Вот она, дверь в личные покои Слота! Здравствуй, сокровищница! - Язень и не думал вот так вот просто переступать порог комнаты. А ну как рванёт сейчас? Или тварь какая-то рогатая из-за портьеры вылезет?"
   Он даже сбегал в ту комнату, где очнулся утром, подхватил там замеченную ранее швабру. Вот так и переступил порог, заблаговременно тыкая во все стороны и в пол держаком. Что ловушек может и не быть - этой мысли он даже не допускал. Приличные люди при жизни всегда заботятся о дополнительной охране. А тем более, если есть секреты. Сто тринадцать лет - срок немалый, за столько лет можно было сделать множество собственных маленьких открытий и изобрести уйму хитростей. Да таких, что конкурент не остановится перед шпионажем. Вот против шпионов и устраивали ловушки.
   Однако Слот или безгранично доверял местным аборигенам, или не допускал мысли, что кто-то будет охотиться за его секретами, особенно после собственной смерти. Ловушек не было! На первый взгляд. Что не исключало их внезапного проявления через полчаса. Или минуту.
   Не теряя бдительности, Язень начал обходить комнату по часовой стрелке...
   Через три часа он всё ещё не дошёл до входной двери, сделав круг. Слишком много было всего, и это "всё" крало время очень даже успешно. Только над коллекцией "Пугающих своим видом умерших младенцев" в пузатых банках Шустряк задержался минут на сорок. А эксклюзивно сделанные именные инструменты в коробочках с бархатной подстилкой? Система шлифованных зеркал в специальном держаке, посмотрев через которые, можно было увидеть мельчайшую ворсинку на коже? Сундук редчайших трав и порошков, хранящийся под кроватью? Искусно сделанный портрет прежнего Его Медичества улыбался со стены. Содержание громадного шкафа-бюро так же будоражило воображение обильностью и необычностью. В ящиках ему ещё лазить и лазить! Что самое интересное, пыли не было: её периодически стирали. Бельё на кровати тоже меняли. Под ложем даже стояла "ночная ваза". А вот она была запылена.
   Наконец, у двери пристроился большущий книжный шкаф, буквально заваленный потрёпанными, часто используемыми книгами, ворохами анатомических атласов и даже свёрнутыми в свитки пергаментами. Большинство потрёпанных книг были, как и ожидалось, трудами по медицине, хирургии, практические пособия, справочниками по биологии, зоологии, магиковедению, аптекарским зельям. Почти все учебники, по которым учился в своё время Язень, правда, не в методически-пособном виде, а в полном, развёрнутом, без редактуры.
   Тут встречались такие раритетные издания, которые в академии были, может быть, только у ректора. И совсем специализированные.
   А что самое интересное: все, исключительно все книги были исчёрканы пометками, дополнениями, а то и опровержениями пропечатанных истин. Видно, Слот не упускал возможности добавить к известным фактам свои наблюдения. В иных гримуарах сзади прилагались обширные дополнения, бывало, с рисунками. Вот эти-то записи и являлись самым настоящим сокровищем. Для прилежного медика. Язень к таким не принадлежал. Он искал, искал деньги или драгоценности, да, видать, тщетно. Ну кто в незапертой комнате такое держать будет? Видать, у Вурдая они давно.
   Окончательно убедился в тщете поисков Язень, обойдя во второй раз комнату и облазив всё с верху до низу. Правда, обнаружил в столе ранее не замеченную стопку листов. Это была рукопись. Черновая, с кучей пометок, вставок и исправлений, даже не законченная ещё. Но уже с названием. На первой странице аккуратным почерком было выведено: "Физиологический и умственные способности ромбомов. Их места обитания, быт, культура, интересы. Как приручить ромбома. Практическое руководство и настоятельные рекомендации, сделанные Его Медичеством Слотом Шалдуньяком с собственных слов и действий". Руководство пугало толщиной, но внушало уважение.
   Впрочем, всякие руководства совсем не интересовали Язеня. А вот то, что интересовало, тут не было.
   Не успел новоявленный Его Медичество всерьёз огорчиться, как в лазарет, было слышно, вошёл человек. Это оказался посланный Вурдаем стражник. Посланный с целью препроводить его Медичество "на скромный ужин". Ужин? Действительно, за окном смеркалось. Как-то быстро и сумбурно прошёл первый день на заставе.
   Впрочем, он даже ещё не закончился.
  
  

Глава 6

  
   Уже узнаваемый путь. Хоть и в сумерках, но силуэты домов на тёмно-синем небе казались кое-где знакомыми. Местами висели бледные, но разгорающиеся к ночи магические светочи. Вот он, явный плюс от магов. Дёшево и просто, а главное - ещё как работает! В столице даже в трущобах горят кое-где такие фонари. Кое-где, а раньше было - на каждом углу. Уничтожить их было очень сложно, хоть возможно, как показали те же трущобы.
   Яркий белый свет горел и перед крыльцом Вурдая, а вот внутри дома тени плясали на стенах и потолке: начальник заставы предпочитал более человечный, что ли, обычный свет. Несколько свечек там-сям горели ровно, трескуче, дружно танцевали огоньками от токов воздуха.
   В приёмном покое начальника заставы за наполовину накрытым столом сидело трое: сам начальник, один смутно знакомый тип и совсем незнакомый.
   - О-о-о, а вот и Его Медичество! - поприветствовал Шустряка начальник заставы прям с порога. - Проходите, присаживайтесь, - зачастил он. - Господа, прошу познакомиться с нашим новым Его Медичеством Язенем Киръянглисой, - без заминки сказал он трудную фамилию изгоя. Видать, тренировался наедине.
   Вурдай вскочил, пошёл навстречу Язеню, подхватил его под локоток и подвёл к столу, к тому самому смутно знакомому типу.
   - Усердный Сурено Балг, - представил начальник. И тут Язень понял, почему этот мужчина заведомо внушал ему отвращение. Усердный. Средняя ступень Наказующих. Те, кто упекли его сюда. Тот, кто будет надсмотрщиком все эти семь лет. Конечно, Наказующий должен быть на заставе, ведь и таможня, и разведка тоже на них. В крупном поселении их было бы как минимум пятеро, а тут ограничились одним. Одним? Странно. Или, он просто главный?
   Сурено на вид было лет тридцать пять-сорок. Жёсткое волевое лицо уже испещрили морщины, а складка между бровями придавала взгляду хмурую суровость. Потому даже когда он натянуто улыбнулся и, привстав, пожал руку Язеню, улыбка у Наказующего показалась коварной и приклеенной. Ладонь его почему-то обдала жаром, а само пожатие оказалось неожиданно жёстким и цепким.
   - Уже слегка знакомы, - хриплым басом сказал Сурено, и Шустряк вспомнил этот голос. Кажется, хотя нет, уже не "кажется", уже точно - этот человек перехватил его на входе в заставу. Именно об этом человеке рассказывал стражник утром. Язень непроизвольно скопировал улыбку Наказующего и пробормотал что-то вроде "оченьприятноспасибопожалуйста". Расцепили руки они с явным облегчением. Для обеих.
   - Господин Шелкан, наш интендант, - представил Вурдай второго мужчину.
   С этим Язень просто раскланялся. Интендант вскочил со стула, на котором сидел, и как-то дёргано, нелепо и неправильно дёрнул головой вниз-вверх. Язень же церемониально и очень правильно отвесил поклон, чуть ли не преподав урок этикета.
   Раз уж назвали Шелкана только одним именем, без родового, то и по статусу человек не из благородных. Интендант, а особенно хваткий, запасливый и заботливый интендант - очень нужная фигура в любом военном поселении, и потому его присутствие среди "сильных этого маленького закрытого мира" не подвергалось сомнению. Но не благородный благородному руку не жмёт. Если он сам гордится своей благородностью. Сурено, кстати, этот факт отметил и едва слышно хмыкнул, то ли осуждая, то ли, наоборот, поддерживая.
   Интенданту было на вид под пятьдесят. Короткая куцая борода задиристо топорщилась во все стороны, а вот злые глазёнки почему-то не торопились встретиться взглядом с собеседником: смотрели куда угодно, только не на Язеня. Видать, было что скрывать Шелкану, не чист он на руку. Впрочем, как и всякий интендант.
   - Да што там "господин", - тот резко махнул рукой. - Совсем даже не "господин" даже никакой. Шелкан - и всё тут. Так и обращайтесь, значься, вашмедство, да, так и обращайтеся. Ну, если там што надо, и если это ещё и положено, то я даже и завсегда. И всё у меня честь по чести, так что не надо, а просто...
   Интендант совсем запутался, стушевался и так же резко сел на стул, нервно оперев руки на колени. Видать, нечасто он сидит в обществе и присутствии господ благородных.
   - Мы тут собираемся обсудить текущие дела на заставе, - подключился Вурдай. - Да и вас, Язень, нужно представить совету Юфдипуфса. Удачно, видите как, сложилось? - Здесь Сурено снова хмыкнул. - Вскоре должны подойти также наши Славные и Звериный Знахарь. Там и начнём. К сожалению, маг нынче не на заставе, будет к утру. Правда, Сурено?
   - Да шляются, как всегда, по болотам. Ловят болотных духов, - скривился Усердный. - Делать им нечего. А я всё же настаиваю на дисциплинарном взыскании! - сорвался на крик Наказующий.
   - Тише, тише, - как-то даже виновато улыбнулся начальник заставы и в защитном жесте приподнял руки, мол, сдаюсь. - Не стоит оно того, Усердный. Сам же знаешь, как отреагируют на твой запрос в Шьёле.
   - А вот пусть не важничает! - разгорячился Сурено, грозил пальцем кому-то в стену. - Ты смотри, а?! По уставу маг обязан быть всегда на заставе! Во избежание, так сказать, нападения. Особенно сейчас! Особенно в такое время! - "такое" он выделил особо.
   - Ой! - досадно махнул руками Вурдай. - У тебя "такое время", - перекривил он Наказующего, - вот уже года полтора. "Грядёт, грядёт!", - видать, опять перекривил Усердного начзаставы. - А у меня уже от твоих запретов воины ропщут!
   - И пусть...
   - В самовольные отлучки сбегают! Вот придут Славные, сам у них спроси, скольких они на вечерней поверке не досчитались. По очереди в корчму ходят! Дело ли?
   - А то я не знаю, - сник Усердный.
   Язень сидел на лавке и старательно делал вид, что не слишком удивлён этой перепалке. А удивляться было чему. Тут тебе и смелость гражданского, по сути, лица в виде Вурдая в открытом неповиновении Наказующему Сурено. Такой в Барамаке на свободе не прожил бы и часа: сразу же уволокли в тюрьму. Тут и тот факт, что Усердный-то по сути понимал, что ему перечат и, более того, принимал это как должное. И совсем неописуемое - шёл на уступки. Был каким-то... человечным, что ли. Неправильным. Все Наказующие, кого до сей поры видел и с кем был знаком Язень, казались такими надменными и презрительными, что у него (да и не только у него) сложилось стойкое впечатление о касте высокомерных ублюдков. Но, смотри-ка, не все такие.
   - Ну, представь себе, что вынесли мы положительный вердикт на запрос о дисциплинарном взыскании мага. Ты отсылаешь его в Шьёль, - спокойно продолжил Вурдай. - А оттуда и приходит максимум. Не выговор, а - максимум. Сколько там максимум? Пятьдесят?
   - Сто, - буркнул Сурено. Язень понял, что они говорят о максимальном наказании - сто ударов палкой.
   - Да хоть и двадцать! И что? Пришлось бы тебе исполнять. Ну, не тебе, не тебе. Но - тебе по сути. Лучше стало бы на заставе? Простил бы он тебя когда-нибудь? А придёт вдруг (во что я не особо верю) это самое "такое время", кого первым испепелит Водян? Тебя. А вторым? Меня. За то, что допустил такой позор. Его, - показал на Шелкана, - за то, что в совете и проголосовал. Его вот тоже, - указал он на Язеня. - За то же самое.
   - Да понимаю я всё, - сморщился Сурено. - Но..., - не нашёл, что сказать, махнул рукой, - наливай же, ырзы!
   - Никуда он не денется, - мягко закруглил щекотливую тему Вурдай.
   - Это точно, - зло усмехнулся Усердный. - Никуда...
   Тут входная в дом Вурдая дверь с грохотом стукнула о стену, в горнице стало шумно от громкого разговора, потом в дверь несколько раз сильно стукнули - и она резко распахнулась. Внутрь вошли двое мужчин.
   Один из них был так огромен, что входил в проём двери боком: ширина плеч не позволяла. Да и верхний косяк двери взъерошил его светлые волосы: не наклонись он, стукнулся бы лбом. В комнате сразу стало тесновато.
   Второй человек казался по сравнению с первым просто карликом. Впрочем, это лишь в сравнении.
   Если у первого черты лица походили на юношу-переростка, то второго, казалось, изрядно потрепала жизнь. Первый потрясал горой мускул - у второго вздулись толстые жгуты жил, спрятав мускулы. Первый ерошил короткие курчавые волосы - второй заплёл свои длинные прямые космы в косичку. Первый обрядился в просторные рубаху и порты, подпоясался широким поясом - второй предпочитал ходить в плотном костюме с кожаными вставками.
   Впрочем, было у них одно, что их роднило: взгляд. Внимательный и оценивающий. Выискивающий оружие. Намечающий пути возможного нападения и отхода.
   Они были воины. Это были те Славные, о которых упоминал Вурдай. И точно:
   - Здравия всему честному братству! - по-воински гаркнул здоровань и пошёл по кругу, пожимая руки. Наверное, виделись они все сегодня впервые, раз приветствовали друг друга. Или это только ради нового лица в их тесном кругу. "Ручкался" богатырь чётко и в то же время осторожно, как будто стрелы из колчана доставал: согнул в локте руку, выпрямил, подавая знакомому, осторожно пожал, снова согнул руку в локте. Дошёл до незнакомого ему Язеня, подал руку, представляясь одновременно:
   - Юрхо. Юрхо Мумчуг. Но можно просто Юрхо.
   - Язень Киръянглиса, можно просто Язень, - ответил Шустряк.
   Они подчёркнуто вежливо кивнули друг другу - и разошлись в стороны. Тут и второй из пришедших подоспел. Этот здоровался на горский манер: брал руку приятеля обеими своими и кланялся подчёркнуто уважительно.
   - Бырштун ыш Былуг, - мягко и тихо сказал Славный.
   "Ага, дворянин! - подумал Язень. - Не такой и высокородный, конечно, но всё же. "Ыш" - это же, кажется, село? Города, вроде бы, "ыр", посёлки - "ым", сёла - "ыш", а хутора - "ыс". Тот же Баккардзвыхон, сын Вогума Семигорского, на самом деле Баккардзвыхон ыр Шлумбыр ым Чордык ыс Лискач и так далее с перечислением всех подвластных сёл, которые никак не запомнишь. Этот, вроде, небогатый на владения. Но замок, должно быть, есть. Как же он, высокородный горский дворянин, очутился в таком захолустье?"
   - Язень Киръянглиса, - Шустряк отвесил более чем вежливый поклон. Мило улыбаясь, расцепили руки.
   - Ну что, вроде, все собрались? Вот и Нячко, заходи, заходи, дорогой, - начальник поманил застывшего в дверях мужика. Тот, даже не поздоровавшись со всеми, прохромал к лавке и тяжело опустился, не спрашивая дозвола. Изгой узнал в нём того старика, который накинулся на него у загона. - Нячко, это Его Медичество Язень, он прибыл на смену Слоту. Язень, а это Нячко, наш Звериный Знахарь. В ваше отсутствие основную работу по врачеванию людей он как раз и выполнял.
   Видно было, что старик не особо гордился этим фактом. Казалось, он заведомо за что-то зол на Шустряка. Впрочем, впоследствии стало ясно, что так строг Нячко не только к Язеню, а и ко всем. Для него не существовало авторитетов, он просто делал своё дело, и делал хорошо. Он даже не встал с лавки и не поклонился. Смерил хмурым взглядом нового в их компании - и повернулся к Вурдаю:
   - Ну и каков он? Намного хуже Слота?
   Язень вспыхнул от такой наглости. Как? Так бестактно спрашивать о профессиональных качествах даже не у самого при этом присутствующего человека, а у кого-то постороннего. Это... нагло! Это... это просто неприемлемо! Хам! Наглец!
   Впрочем, кроме Язеня, такое поведение "какого-то там Знахаря" совсем не покоробило. Наверное, Нячко высказал вслух вопрос, который волновал всех собравшихся. К тому же, видать, привыкли к такой прямоте юфдипуфцы. Особенно не хотели обращать внимание на наглость простолюдина, если Знахарь был толковым: всё же от здоровья и ухоженности зверей погранзаставы зависело очень и очень многое. Вурдай взглянул на покрасневшего Язеня, виновато развёл руками, извиняясь за бестактность подчинённого, ответил:
   - Откуда же мне знать, Нячко? Надеюсь, не хуже. Впрочем, это мы ещё узнаем, а пока: присаживайтесь все! Эй! - крикнул он в горницу. - Неси!
   Не успели усесться все к столу, как на пустующие до этого места на столе расторопные слуги водрузили парующее горячее мясо. Бутылки поставил сам Вурдай. Все как на подбор коллекционные, запылённые, небось, двадцатилетней выдержки.
   Видно было, что подобные попойки у начальника заставы проводятся очень нечасто, но всё же проводятся. По тому, что есть и пить начали без особого приглашения, тоже можно было сделать выводы, правда неоднозначные: или подчинённые невысокого мнения о Вурдае, или у них такие взаимоотношения, что особых политесов уже не требуется. Впрочем, к самому Язеню обращались подчёркнуто вежливо.
   - Вкусно ты нас тут кормишь, Вурдай, - Юрхо кинул кость в груду уже обглоданных и потянулся к кружке с вином. - Благодарствую. А вот моих "длинножалых", да и "стальноруких" так кормить не хочешь. А?!
   Все присутствующие к начавшемуся разговору хоть и прислушались, да без особого интереса. Видать, обсуждаемые вопросы - явление частое, так что все успели привыкнуть, а может вопрос и вовсе внимания не стоил.
   Вурдай молча развёл руками и ткнул в сторону Шелкана, мол, у него спрашивай.
   Дальше этот разговор скатился в скучные темы поставок, финансов, препон, норм, прожорливости и так далее, и тому подобное. Но главное - был дан старт неофициальной части собрания. Бырштун обратился к Язеню, выспрашивая, а не тот ли этот Киръянглиса, что проживает в долине Бозай. Оказалось, не тот, но дальний родственник. Разговор закрутился вокруг гор, местечек и курака. А там Сурено насел на Нячко, мол, посыльные жуки какие-то вялые, и что с ними, и как решить эту проблему. Через несколько минут гвалт прервался на "За Императора!" - дружно выпили, поменялись собеседниками, темами и пошло по новой.
   И вновь: "За славную Зееновию!" Разговоры, темы, собеседники. Курак, вино - рекой, мясо, снедь - исчезают пугающе быстро. Время течёт незаметно.
   - А вот если вот туточки ещё засеку сделать?..
   - Прихожу, эдак, к той вдовой молодухе, мол, молочка не продашь...
   - А всё же я утверждаю, что дисциплинарное взыскание - это самый верный способ...
   - Дык а я чиво - против? Я же завсегда за, только вот не на што, да и не достать тут, это в Шьёль ехать надо.
   - У него, понимаешь, там закрутилося загогулиной, от того и страдал всю жизнь. Всю жизнь! Ты представляешь, Бырштун? Это ж какую боль ему приходилось терпеть. А я, значит... о! А ну-кась. Его, этсамое, Медичество! А ну-ка, помоги мне!
   - Да?
   - Я вот хочу проверить, правильно ли я сделал. Ты же в академии своей учил, этсамое, звериное всякое там устройство? Ну, должны были же на первых курсах. Знаю, знаю, учил, - махнул рукой Нячко.
   - Ну д-да, - неуверенно протянул Язень. Сурено снова хмыкнул, на этот раз как-то озабоченно. "Вот же надоедливый тип! - с горечью подумал Шустряк. - Ну куда он лезет?"
   - У меня пуньо один есть. Да ты видел его, он к тебе там у загородки приставал, ты уж прости, накричал я на тебя тогда. Так вот. Пуньо. Долго я его обхаживал. А он не летает. Вот как взлетит - так и падает, а сам от боли кричит. Мучался очень. Уж и Водян его смотрел, да в ихней магии полёта, сам знаешь, не особо кто и понимает. Сказал только, что от здорового пуньо ничем в магии отличия нет. Ну и вот. Может, думал, от внутрянки что-то? Но нет. И так, и эдак, и то, и сё - а ничего! Здоров он - и всё. А летать не могёт. Только в полёт - тут же в крик. Я даже животоки все его проверил, все до единого. Вот как думаешь, что там могло быть?
   Все разговоры как-то вдруг стихли, и люди выжидающе посмотрели на Язеня.
   У того в голове крутились только ругательства, проклятия, потом он усилием воли отодвинул подальше раздражение и даже отчаяние, попытался сконцентрироваться. Конечно, он не учил ни анатомию основных животных Зееновии, ни углубленную взаимосвязь животоков и самочувствия в существах: такое проходят аж на третьем годе обучения. И конечно они сейчас его проверяли. "Да к инкресувоче! И пусть что хотят, то и... дожить бы, выжить! А что они мне?.. В полёт - и кричит? Падает? Это как садовник у нас тогда потянул спину, скрутило его. Потянется за чем-то, кричит и чуть не падает. Что же у него там было? Вспоминай, вспоминай. Хватит уже на меня так смотреть! А! Нерв! Нерв застудил. Ну-ка, а что если тут нерв? Говоришь, не от внутрянки? Говоришь, магия в порядке? Говоришь, животоки проверил - и ничего? Значит, нервы, сухожилия, мышцы! Ну чего, чего ухмыляешься, сволочь?! Так, ещё секунду, секунду ещё. Не мышцы, нет, а - нерв. Защемление нерва. Где? А что у него за тело вообще? Короткие лапы, голова, гибкое червячное пушист... Позвоночник! Точно!"
   - Защемление нерва в средней части позвоночника! - веско сказал Язень, обрывая готовое сорваться с уст, несомненно, едкое замечание Нячко. Тот аж поперхнулся, удивлённо и, кажись, даже одобрительно уставился на "оппонента" и спустя несколько очень длинных мгновений выдавил из себя:
   - Верно!
   Вся честная компания разразилась восклицаниями и хмыканьями. Юрхо показал большой палец. Вурдай подмигнул. Только Сурено с сомнением покачал головой. А Шустряк как можно незаметнее выпустил из себя воздух. Он и сам не заметил, что в ожидании реакции затаил дыхание. Напрягшееся тело резко расслабилось. Язень махнул разом целый бокал курака, тот ухнул в желудок и тут же брызнул по всему телу, опьяняя. "Да ну вас всех в пень, проверяльщики факнявые", - устало, но совсем не зло подумал Язень, и вновь подналяг на курак.
   А разговоры всё вертелись вокруг противостояния Зееновии и Великой Кнути, вокруг обеспечения заставы маслом и фуражом, мясом и железными заготовками. Вокруг того, что нужно согнать воедино всю скотину в пограничном городке, а то почитай у каждого дома по загону, где валяется то хавронья, то куры бродят. Непорядок. Про преимущества и недостатки тисовых и дубовых копий. Кто-то рассказывал любовное приключение, но это приключение для Шустряка звучало жалко, бледно, совершенно недостойно тех шалостей, что творили в столице их компания. Скучно, скучно!
   Язень сначала сдерживался, кривился, пил прекрасный курак, ел непрожаренное мясо, но тоска глодала его всё больше, бурлила в нём невысказанностью, раздражением. И вот с ними ему семь лет тут торчать? Вот они-то - самые образованные и благородные в этом городке? Как это всё... уныло!
   Шустряк маялся, пил, пытался поддерживать разговор, потом даже не пытался. Нет, присутствующие были и вежливы, и уже благорасположены к новому члену их сообщества, и предупредительны. Но... донельзя тоскливы. В груди изгоя нарастало раздражение, он чувствовал себя в компании всё так же лишним, ибо ни с одним из них, ни с одним из руководства погранзаставы, он чувствовал, что не сойдётся. А значит оставшееся время до побега (а уверенность в том, что сбежит, росла не по часам, а по минутам) ему придётся терпеть все эти... рожи, все эти унылые разговоры и мелочные проблемы... мрак!
   В комнате было душно, громогласно и суетливо. Язень почувствовал, что ещё несколько мгновений - и он взвоет от тоски. Он резко встал, чтобы идти на выход, на свежий воздух, прочь, куда-нибудь прочь.
   - Чего-нибудь не хватает? - тут же отреагировал Вурдай. Подобострастно улыбнулся, склонив голову набок. Аж скукожился весь, так ему хотелось угодить почему-то для него ценному человеку.
   И тут Язеня прорвало.
   - Не хватает? - ответил он резче и громче, чем требовалось. Лицо Шустряка исказила гримаса, искривив улыбку в презрительную улыбку. - Да, не хватает. Мне не хватает здесь... всего!
   Разговоры как-то само собой стихли, и юфдипуфцы как один уставились на Язеня. Интересно, что скажет подвыпивший молодой человек? Ведь в таком возбуждённом кураком состоянии сам не понимаешь, почему говоришь то, что скопилось на душе. Когда язык ещё не заплетается, а слова рвутся, рвутся несдерживаемым потоком наружу. Ну-ка, ну-ка.
   - Мне не хватает здесь прекрасных девушек.
   - Так, - всплеснул руками Вурдай. - чего же? Я мигом! - но тут его за рукав дёрнул Юрхо, усаживая на лавку, зашипев что-то на ухо. Язень этого возгласа, кажись, и вовсе не заметил.
   - Мне не хватает здесь прекрасного столичного общества. Мне не хватает здесь вонючих улиц и занюханных кабаков, прекрасных балов с цветом общества и мягких перин. Мне не хватает подворотен и блеска вынимаемых из ножен кинжалов. Не хватает душных садов у школ магичек и стонущих кустов. Мне не хватает жизни! Да! Жизни! Тут разве жизнь? Тут разве можно жить?
   Вся компания смотрела на молодого человека, не перебивая. Сломался столичный хлыщ, что ли? Не прошло и суток, слабак! Меж тем тот продолжал, сам себя накручивая:
   - Зачем? Зачем вы вообще все здесь? Зачем эта погранзастава? Кого защищать? От кого? Это быдло? От другого быдла?
   Вновь вскинулись было местные Нячко и даже Шелкан, которому курак дал смелости, но их так же вовремя усмирили Юрхо и Сурено.
   - Это противостояние... эта блажь! Живут одни, живут другие. Зачем все эти стены, крепости, ловушки? Все эти копья, луки, увечья! Надо жить и радоваться жизни, надо любить и быть любимым, надо жить! Жить! А тут все готовы не жить, а умирать. Сумасшедший дом! И вы все здесь сумасшедшие! Все, все до единого! Я не пробыл тут и дня, а увидел, насколько всё здесь... не так! Здесь не могут жить нормальные люди. Здесь какие-то болота, горы, какая-то неестественная вонища, здесь бродят монстры в отхожих местах, поют тебе песни и говорят "спасибо"! Здесь одни чудища летают, а другие норовят задавить, и никому до этого дела нет. Радуются, считают за "своих" эти... ошибки природы, а людей за своих не считают. Нет, нет, это не место для столичного человека! Здесь могут жить только ненормальные люди! Которые привыкли жить в таком ненормальном месте, или которых сослали, как меня, на каторгу! Увечные, увечные телом (Он глянул на Нячко) и духом (Почему-то глаз остановился на самом Вурдае), отбросы общества, отвергнутые им, сосланные, бедные и никому не нужные (Он хотел глянуть на Шелкана, но по пути к интенданту взгляд пересёкся с горящим взглядом Бырштуна. Тот вспыхнул и... отвёл взор. Почему?)! Годами, десятками лет сидеть в этом захолустье; находить радость в пересчёте свиней; мечтать вырваться в столицу; хоть как-то шевелить сознание, хоть и мелкой враждой со своими же (Он глянул на Сурено, но не увидел его взгляда - тот смотрел на что-то, что держал в руках, смотрел очень внимательно); мечтать, да-да, мечтать о войне; пить от безысходности... Нет, это не моё! Моё место, место первоклассного специалиста (Язеня уже несло, он даже не смотрел на присутствующих, а то увидел бы, как удивлённо поднялись брови у Наказующего) - в столице! Моё призвание - врачевать людей, я умею это делать, и умею это делать хорошо! (Что было правдой, а что - мечтой, он уже не различал) Но - в Барамаке! А не в этой... дыре. То, что я здесь - это просто чудовищная ошибка!
   Он говорил всё тише, успокаиваясь. Выдохся. Присутствующие не проронили ни слова, хотя сказать в ответ было ох как много всего.
   Шустряк махнул обречённо рукой, схватил со стола начатую бутыль курака - и метнулся прочь. Вурдай вскинулся было бежать за ним, да Сурено придержал. Хлопнула входная дверь. Его Медичество ушёл в ночь. Из пограничного городка ему, конечно, не выйти: на ночь запирали ворота. Не доберётся сам до лазарета, так доведут стражники: их патрули ходят всю ночь по улицам заставы.
   Тишина над столом была нарушена Юрхо.
   - А? Как вам Язень?! Я чёт совсем не понял. И чего он вскинулся, га?! Горячий какой, а?! Наш мужик, наш?
   - Никакой он не "мужик". Мальчишка он, - негромко возразил ему хмурый Бырштун. - Своенравный и глупый.
   - К тому же изрядный врун! - добавил Сурено. Наказующий показал всем небольшой медальон. - Правдник. Вы знаете, что это. Ой, да ладно, Нячко. Что, ни разу я тебе ещё не рассказывал? Ну, смотри: Нячко - девочка. Нячко - мужик. Видел, как цвет изменялся. Неправду показывает. В общем, интересная картина у нас тут вырисовалась. Знаете, где он соврал, наше Наше Медичество, а?
   - Про то, что тут хотят войны? - несмело предположил Шелкан, за что был награждён насмешливыми взглядами Славных. - Ну, не знаю тогда. Когда о "дыре" говорил?
   Тут уже на Шелкана как на идиота посмотрели все.
   - Я тут всю жизнь живу! - вскинулся интендант. - Какая, ырзы, тут "дыра"? А посёлок, а дороги? Водопады, ложбины, озёра? Тут же красота неописуемая! - в волнении Шелкан даже забыл все свои словечки-прилипалы. - Видали бы вы восход с перевальных скал! А, ну вас всех! - он изрядно огорчился, тут же влил в себя курак.
   - Шелкан, он действительно верил, что тут дыра. Но вот что не смог скрыть, где он - опять же - действительно соврал, так это то, что он - профессионал. Что он хороший врачеватель. На самом деле - никакой не "первоклассный". Боюсь, с его стремлениями, с его мечтами, что лекарь из нашего "медства" весьма и весьма посредственный.
   - Вот же факня! - стукнул кулаком по столу Юрхо. - А я так надеялся! Так надеялся, что теперь-то уж точно лошадиные доли обезболивающего, прости, Нячко, и "тпру" при вправлении кости сменятся нормальным человеческим лечением!
   - А приехал... сослали к нам обычного столичного барчука, - снова тихо, но так, что услышали все, сказал Славный Бырштун. - Ещё одним изгоем больше.
   Над столом повисла неловкая тишина.
   - Значит, так, - прихлопнул по столу Сурено. - Нам прислали неуча. Наверное. Это ещё предстоит выяснить. Но если неуча, тогда... тогда ему предстоит выучиться на Его Медичество! Другого нам взять негде. Прости, Нячко, но некоторое время тебе ещё предстоит врачевать и людей. От Слота - вот же настоящий лекарь был! - остались, я смотрел, учебники. Вот пусть по ним и учит! И срок дадим - четыре... а, пусть будет пять месяцев. Если не выучит как следует, если не станет самым что ни на есть Его Медичеством... Я даже в Шьёль запрос подавать не буду. По армейским законам невыполнение приказа Наказующего карается...
   -... смертью, - закончил за него Вурдай. В его глазах билось непонятное отчаяние.
   - Вот и познакомились, - хохотнул Нячко. - Так познакомились, что тут же и приговорили. Ну что, братья "не нужные", как говорил этот хлыщ, давайте же выпьем.
   И они невесело чокнулись кружками.
  
  

Глава 7

  
   "Гуп! Гуп! Гуп!" - ворвалось в сон Язеня, полного хмурых взглядов, зловонных челюстей и бега на месте. С облегчением Шустряк вывалился из забытья в реальность, и не сразу понял, что это уже произошло: окружающая обстановка попервой показалась абсолютно незнакомой. Но несколько мгновений, наполненных лихорадочными попытками сфокусировать расплывающийся взгляд, закончились. На смену растерянности пришло узнавание. Он вспомнил это место. Комната предшественника.
   "А как я тут?.. И кто стучит?" - Язень подхватился на ноги, его повело. - "Ох, не нужно было смешивать курак с настойкой для обеззараживания инструмента. Мало ему показалось, ты смотри. А теперь что?"
   - Иду уже, и... - дверь растворилась с грохотом, в проём умудрилось втиснуться одновременно трое человек.
   - Вашмедство! Вашмедство! Помощь нужна! Срочно! Раненый у нас! Вашмедство! Воды принести? Вашмедство? Ты в порядке? - солдатня не церемонилась, да и не ждал от них Язень вежливого обращения. - Ох и разит!
   Шустряк не успел даже придумать ответ, адекватный этой непонятной ситуации, как его, не церемонясь, подхватили под руки, буквально вытащили из комнаты, быстро проволокли по коридору - и втиснули в приёмный покой. Тут тоже было полно солдат. С первого взгляда - ползаставы, со второго - чуть меньше. Галдели они, правда, за всю. Напряжённые спины, красные обветренные лица, раззявленные в крике рты - и общий гвалт, набатом бьющий по ушам. "Да что, ырзы, тут происходит?!?"
   Язень вырвал руки из уже не держащих, а поддерживающих лап воинов, возмущённо отряхнул пыльную одежду и открыл уже рот, чтобы праведно возмутиться, как на него сбоку налетел какой-то совсем молодой воин. По русым прямым волосам и голубоглазому взгляду было понятно, что он совершенно точно - с Серпа. Впрочем, у горцев далеко не всегда, а наоборот - очень редко такая тревога в глазах встречается. Он не дал и слова сказать, заткнул готовый вырваться крик своим возгласом:
   - Вашмедство! Вашмедство!!! Спасите, спасите его! Его надо, надо спасти! Обязательно надо! А то он рассердится, да-да, ууу, как он рассердится! Не надо, не надо его злить!
   - Да что такое, ырзы, тут творится??? - наконец, прорвало Язеня. Ему было плохо, он ничего не понимал, на него насели со всех сторон. Хотелось убежать и забиться где-нибудь в норе. Отстаньте все!
   Наконец, услышали и поняли. Раздались в стороны, и Шустряк узрел на кушетке дородное тело мужика. Заляпанное чем-то вонючим, а ещё красным, оно извивалось на кушетке. Четверо держали за руки и ноги, напрягаясь. Видать, корёжило мужика от боли изрядно. Или не от боли: раненый был в бреду. Саму рану искать совсем не нужно. Она тут же бросалась в глаза. Вспухшая, сочащаяся сукровицей, посиневшая. Прямо над коленом. А уж воняло от неё! Словно неделю гнила. Язеня замутило от одного только вида, а запах доконал. Всё не переваренное со вчера запросилось наружу. Еле успел отвернуться от тела, но выбрал совсем неудачное направление для облегчения: исторг всё на медицинские инструменты, привёв их, само собой, на некоторое время в полную негодность. К вони раны, пота, болота добавилась ещё и шустряковая. Гвалту меньше не стало, наоборот, он только усилился.
   Раздражало всё неимоверно! Вся эта солдатня, весь этот шум, сутолока, непочтительность, смрад. Плюс добавился стыд от сотворённого беспорядка и собственной слабости. Он ничего не понимал, не знал, что ему делать. Он вообще не имел понятия, что это у солдата и как ему помочь! Плюс этот горец всё зудел, зудел над ухом:
   - Вашмедство! Вашмедство! Обязательно надо вот сейчас спасать! Это же шаклгрызовы жуки куснули! Аж час назад! Торопиться надо, надо спешить! Вашмедство! А то совсем осерчает, да-да, а он в гневе буйный, ой, буйный! Вашмедство!
   Со всех сторон ему поддакивали:
   - Шрам, он такой! Его нельзя не спасти. А то плохо будет, ой, плохо!
   Язень сунулся было наружу, да стеной стали воины. Не то что не выпускали, а просто не понимали, что надо расступиться, что в такую минуту лекарь может бежать прочь, а не врачевать. "Глупое быдло! Пошли все вон! О, как мне плохо! Хоть бы заткнулись".
   - Что? - кто-то участливо заглянул в глаза. - Бинтов? Али микстуру каку? Ты, вашмедство тока скажи - мы мигом!
   - Заткнитесь все! - сорвался на ор Язень. Удалось перекричать всех. - Заткнитесь! Рты всем закрыть! Все - прочь отсюда! И окна настежь! Воздуха! Воздуха!
   Никто, кажись, не догадался, что эти рекомендации даны не заботы ради раненного, а ради собственного блага. Повалили прочь гурьбой, правда, дальше коридора не вышли, столпились возле проёма, загалдели, впрочем, на порядок тише. Четверо всё так же держали раненого, а надоедливый горец ни на шаг не отступал от метающегося Язеня:
   - Вашмедство! Вашмедство! Мы же все как один! Мы же за вас! За него! Ооо, а Шрама надо вылечить, надо, ой, вашмедство, надо! Он же если его не вылечить, он же порвёт на куски. Да-да, он такой.
   - Да-да, он такой, - поддакивали от дверей, что успокоения, конечно, не добавляло.
   Мысли лихорадочно бились в больной черепушке Язеня:
   "Что делать? Что делать??? Бросить всё и убечь не получится. Не выпустят. А и выпустят - и куда? Мне тут с этим быдлом жить и жить, и терпеть их. Нельзя сплоховать. Нужно этого... вылечить. Но как? Не помню, совсем не помню. Да что там "не помню" - не знаю! Просто не знаю! Кто или что такое "шаклгрызовы жуки"? Спросить? Да меня растерзают тут же! И как же этот малец достал!"
   "Мальцу" лет было ничуть не меньше, чем самому Шустряку, но горец оказался не по годам доставучим. Зудел, мешал, лез под руку. Видно было, что не из вредности он такой, а действительно переживает за друга. Так переживает, что готов прибить каждого, кто неудачно под руку попадётся.
   "Надо что-то делать, а то мне конец!" - в отчаянии подумал Язень.
   - Замолчи! - кинул в лицо горцу. - Замолчи, мне нужно сконцентрироваться!
   Похоже, даже это "мальца" не убедило, но тут его за шкирку схватили воины и просто запихнули в рот простыню. Стало гораздо тише. Только мычание горца, стоны раненного и сопение изрядно уже выдохшихся стражей, удерживающих вырывающееся тело.
   "Попробую", - обречённо вздохнул Шустряк. Он усилием воли, преобразовавшимся тут же в головную боль, отмёл в сторону всё окружающее и происходящее. Не сразу, но получилось. Вошёл в первый из тонких слоёв. Пусть глаза Язеня были закрыты, но животоки видеть на первом курсе всё же научили. Они брызнули отовсюду всё объясняющими цветами и линиями. В смысле, будь Шустряк тем самым "первоклассным специалистом", каким себя пытался выставить, то вся картина тут же стала понятна лекарю. Но увы, сейчас он мог только то, что научился делать на начальном курсе. Да что там! Чудом было вообще то, что он что-то помнит! Ну вот они, эти линии, цвета, а что тут не так? Что исправлять? Как?
   "Думай, Шустряк, думай! Вспоминай!.. Ага, вот и рана: животоки закрутились тут тугой узел, пульсируют болью, топорщатся мукой. Выправить надо! А как? Не помню, совсем не помню! Ну-ка, поверхностный слой тонких пространств. Ух ты! Вот она, зараза! - Тонкой сетью растекался яд от раны. Он и сейчас двигался, расширяясь, ворочаясь, увеличиваясь. Заражение. - Но как его оттуда вытащить? Ослабить надо. Дать... да, дать выход закупоренной дурноте".
   Язень не понял, что вообще он сделал, но Шрам взрыкнул, выгнулся, из раны тугой струёй ударила чёрная дурно пахнущая кровь, испятнала потолок. Все замерли... но вот мужик шевельнулся и опять забился в муке, правда, уже не так сильно. От входа закричало несколько голосов:
   - Вашмедство, давай! Даваааай! Взрежь эту гадину!
   "Ага. Взрежь. А как?", - Язень не знал, что делать дальше. Выброс дурной ядовитой крови ни к чему существенному не привёл, разве что заражение замедлилось. Как вывести яд? Как обеззаразить тело? Как выправить животоки?.. Постой-постой, есть одна мантра выведения заразы... Помнится, учил её выпускник, с которым отмечали его защиту. Я её даже почти помню. Почти. Так-так-так... Ну же! А, плевать, в процессе вспомню. Не останавливаться!"
   Язень простёр руки над раной, замычал нараспев мантру погружения, потом, не останавливаясь - нужную мантру выведения. Он не знал, поможет ли она вообще, ведь эта мантра может вытравить лишь алкоголь из крови. А что есть алкоголь, как не яд? Значит, и теперь должно получиться!
   На удивление, даже всё пошло так, как планировалось. Более того - он видел, как яд приостановил своё триумфальное шествие по кровотокам Шрама. Застыл в нерешительности... а потом медленно, очень медленно стал ползти обратно. Оставалось пропеть ещё треть мантры, но... но её-то Язень и не помнил! Решил, что и так сойдёт, да и деваться некуда было. Замолчал.
   Но тут же услышал изумлённый, даже испуганный вскрик нескольких глоток. Открыл глаза - и сам обомлел.
   На ране появился... гриб. С сине-фиолетовой с чёрными прожилками шляпкой и лоснящейся слизью ножкой. Откуда? Каким образом? Что он такого сделал?
   - Вот теперь, вашмедство, Шрам вас точно убьёт! - промямлил в тишине ошарашенный горец.
   Это было всё. Надо было срочно посылать за Нячко. Но в таком случае Язеню можно спокойно ставить крест на жизни на погранзаставе в общем и в лазарете в частности. Эти и шагу ступить не дадут. Первое знакомство - и первый же провал. Оглушительный.
   "А вдруг разорвут? Эх, до чего же ситуация факня!"
   Вдруг снова - всеобщий вздох, вскрики. Язень затравлено дёрнулся, сжался, ожидая худшего, но... взгляд его упал на рану Шрама. Гриб напрочь исчез, опухоль на глазах спадала, синь отравленных кровотоков сменялась красно-телесным цветом. Всё приходило в норму!
   Через несколько мгновений у воина была уже не жуткая синюшная опухоль, а всего лишь пусть ужасная на вид, но нормальная рана.
   "Как это?! Это же не я!"
   Воины дружно выдохнули, раздались одиночные смешки и восклицания. Язень затравлено взглянул на толпу ратников у входа и ещё успел заметить чей-то ускользающий за спины очень внимательный и серьёзный взгляд. Кто это? Это он помог? Как? Нячко? Нет, вряд ли. Но кто?
   - Спасибо, вашмедство! - вот самое лестное, что услышал в свой адрес Шустряк. Даже горец, пусть смотрящий с недоверием, но всё же лишь пожал руку ничего не понимающему Язеню. Пожал - и вышел, разминувшись с двумя женщинами, протискивающимся сквозь толпу воинов. Да не просто так протискивающимся, а с восклицаниями, с руганью.
   Женщины как бы давали понять, что им тут быть можно и нужно, а вот всем присутствующим - наоборот. Они, одетые в чистые белые передники, толчками в спину выпихнули последних воинов, а потом, на ходу лишь кивнув так и стоящему столбом Язеню, метнулись к Шраму.
   - Лийка, - сказала одна, взглядом лишь скользнув по раненному. Вторая, не задавая никаких вопросов, молча полезла в шкаф, достала оттуда иглы, нити, мигом вдела нить в иглу, подала первой.
   "Похоже, это санитарки, - устало и обалдело подумал Язень. - Наверное, тут и без меня справятся".
   Он медленно вышел из приёмного покоя, вернулся в комнату Слота... нет, уже свою комнату, присел на край кровати.
   "Что вообще происходит?" - Шустряк со стоном схватился за голову, заболевшую вдруг необычайно сильно. Совсем недалеко, всего в нескольких метрах, женщины устраивали раненого. Слышно было, как шелестит разворачиваемое одеяло; как звенят металлические инструменты, ссыпаемые в казан; что-то приглушенно приговаривают мужику санитарки, а может просто общаются меж собой. Спокойная жизнь в лазарете. Любой доктор бы радовался этим звукам. Но Язеню почему-то стало тошно.
   "Не я вылечил того бедолагу! Я вообще его чуть не угробил. Но... кто? Воины говорили "спасибо", когда уходили, а вызнай они, что произошло на самом деле... а что, собственно, произошло? Что они видели? Я вылечил ратника. Не знаю, как, но вылечил. Это увидели все, кто был. Ох, как болит голова! Так, тихо, тихо... сейчас уберём... тонкий слой, животоки. Ага, вот узелки. Не торопись, спокойно, расправим, распушим. Другое дело... Итак, вылечил. Выудил заразу. Кстати, а куда она делась? Может, под столом там валяется? А и ырзы с ней! Ну, ладно, сегодня, то есть вот сейчас прокатило. А завтра или через час принесут какого-то бедолагу со стрелой в подмышке. Или с магической гадостью какой-то в паху. Или с чёрной сыпью на спине. Или... тысячу ситуаций можно представить. А я... головную боль им буду снимать? Грибочки во рту выращивать?.. Кстати, идея. Или как цирюльники в Барамаке - кровь пускать, пока у больного кричать и охать сил не будет хватать? Я же ничего не знаю, ни-че-го! Эти пограничники - народ горячий. И вооружённый. Так что бежать надо, бежать, пока возможность есть! Не мешкая!"
   Цель появилась, решительности было не занимать - и Шустряк начал действовать. Сначала он, притворив дверь, тщательно осмотрелся. Нашёл свою дорожную котомку, неведомо кем притащенную в комнату Слота. Запихнул в неё всю нехитрую снедь, что, накрытая чистым рушником, стояла на столе. Наверное, санитарки постарались. Основательно опорожнил ящик со снадобьями, сгребая все сильнодействующие болеутоляющие, магорассасывающие, обеззараживающие и так далее. Туда же, в котомку аккуратно сложил несколько небольших коробочек с хирургическими особо тонкими инструментами. Такие на чёрном рынке стоят просто немыслимые деньги! А одну коробочку - со скальпелем - сунул за пазуху. Свой нож он где-то ночью задевал, искать его по углам было совсем некогда.
   Так. Теперь бы незаметно скрыться отсюда... Прислушаться... Тихо. Выглянуть. Никого. Ох ты, дверь наружу какая скрипучая! Удача! И тут никого. Ну, помогите все боги!
   Язень быстро зашёл за угол лазарета, едва успел прыснуть обратно: в конце переулка оказалась одна из санитарок. Попетлял по переходам, чудом ни с кем не столкнулся, вышел прямо к воротам, выводящим к посёлку. Глубоко вздохнул и, глядя в дорожную пыль, быстро пошёл прочь, каждую секунду ожидая окрика стражей. Мало ли? А вдруг новый лекарь решил разведать округу на предмет, так сказать, лечебных растений? Стражи небрежно - он почувствовал взгляды - посмотрели на него и вернулись к беседе с какой-то молодухой. Вновь удача, да ещё какая! Обливаясь потом, Шустряк, стараясь не сорваться на бег, быстро шёл к посёлку. Свернул в первый же переулок, обессилено привалился к плетню. Страх вперемежку с восторгом бились в нём, выискивая пути наружу. Язень поспешил сунуть в рот ремень котомки, чтобы криком не всполошить округу. Ходу, ходу! Но дальше куда? А, неважно, главное - быстрее, пока не спохватились!
   И изгой, шарахаясь от каждой тени, переходами и переулками выбрался из посёлка. Кажется, никто его не видел. Вообще, как-то маловато народу было. Наверное, все в делах и заботах. Даже вездесущие мальчишки - было слышно - плещутся на речке. Жарко.
   Лощины, ложбины, рощи, канавы и овраги. Главное - не по дороге. Не сейчас. Чтобы не видели, куда пошёл, кто пошёл, как выглядит.
   Так Язень и пробирался на юг и юго-запад, туда, где, как он думал, была столица. Солнце взобралось в зенит, потом медленно начало заваливаться к горизонту. Шустряк сбил себе ноги и руки, неоднократно падая нарочно или оскальзываясь. Тысячу раз он успел себя обругать, что забыл бурдюк или баклагу с водой. Пришлось даже вспомнить мантру отрешения. Воистину, правду люди говорят: "не счастье - так несчастье помогло". Пусть ненадолго, но жажда, голод и усталость забывались.
   А когда тени уже удлинились на треть, солнце с "дня" перевалило на "вечер", и Язень начал внутренне ликовать, что всё у него получилось, всё и закончилось. Опять, как в первую ночь после изгнания, пришло жжение в груди. Оно нарастало с каждым шагом, и когда стало невыносимым, изгой остановился. Что такое? Отошёл чуть назад - полегчало. Двинул вновь вперёд - жжёт! Пошёл по кривой, наблюдая, где боль больше, где - меньше. Получилось, круг. А центр круга, если проследить, получался где-то в районе Юфдипуфса. Да что такое?
   Язень рванул на груди рубаху. И точно. Печать налилась кроваво красным, пульсировала в такт биению его сердца. Источала боль. Повязали! Не уйти! Вот ведь гады!
   Лекарь-недоучка со стоном опустился на удачно подвернувшийся валун.
   Тщетно. Всё тщетно. Не уйти.
   Стало так горько на душе, что захотелось плакать. Он и заревел, содрогаясь всем телом, не сдерживая рвущихся наружу воплей, благо, вокруг никого не было.
   Может, потому Язень и не сразу заметил точку на небосводе, постепенно увеличивающуюся в размерах. А когда заметил и присмотрелся, понял, что это. То есть - кто это может быть. Человек на уххлюзане! Язень спешно стёр со щёк водяные дорожки и, пригнувшись, трусцой кинулся в каменный распадок, притаился под выступом большущего валуна. Не должен был тот на уххлюзане заметить! И не заметит! Надо только переждать.
   Некоторое время только ветер гудел, выдувая песчинки из камней, да шелестели жёлтые травы, передавая друг другу перекати-поле. Но вот скрипнул мелкий камешек под подошвой человека, да близко!
   - Вылезай, Ваше Медичество! - крикнул кто-то смутно знакомым голосом. Язень затаил голос, стараясь даже дыханием не выдать своего убежище. Хотя и прекрасно знал, что всё, провал. - Вылезай, хватит прятаться. Я тебя на маг-доске вижу. ("Вот! Опять! - подумал Язень. - Что это за доска такая? Никогда такую штуку не видел!") Или ты хочешь, чтобы я тебя оттуда за шкирку вытащил?
   В ложбину, где спрятался Язень, влетел большой камень, громко прокатился по валунам.
   "Вот невезение!" - устало подумал Шустряк и медленно, оттягивая неминуемое наказание, полез на склон ложбины. Кто-то подал ему руку, Шустряк машинально ухватился. Сухая, цепкая, горячая. Ну конечно, Наказующий. Кто же ещё?
   Сурено то ли насмешливо, толи презрительно, а, скорее, его взгляд сочетал и то, и другое, посмотрел на неудачливого беглеца. Потом он рывком вытащил из-за голенища нож изгоя, неуловимым движением очутился рядом с Язенем, толкнул его в грудь. Шустряк не успел понять, что произошло, пребольно ударился о камни. В то же мгновение кожу на горле обожгло холодом железа: Наказующий приставил к нему нож. Глаза Сурено поймали затравленный, жутко испуганный взгляд Язеня.
   - Никогда больше, - выдавил из себя Наказующий. - Даже не пытайся.
   Холодный, ничего не выражающий взгляд. О него, словно волны о берег, разбивались всё то отчаянье и покорность, которые выплёскивались из поверженного изгоя. Губы Сурено дёрнулись, казалось, он сейчас просто плюнет в лицо Язеню. А Шустряк - он чувствовал это! - потом просто вытрется, ни слова против не скажет и по гроб будет благодарен этому плевку. Но Наказующий ограничился взглядом. Медленно, очень медленно он поднялся, отступил на шаг, бросил нож к ногам Шустряка и отвернулся.
   "Вот он, шанс! - подумал изгой. В его голове боролись две мысли, два пути: ничего не делать, плыть по течению, смирившись. И схватить вот сейчас нож, броситься на Наказующего, прирезать его. А потом - на уххлюзана и ходу, ходу! Ведь печать завязана на Сурено?! Должна быть на нём. Хотя... Раз она есть, то, получается, её просто не сняли. На Юфдипуфсе завязана печать. На месте назначения. И на Сурено. На человеке, который печать эту имеет право снять. Напрасно. Всё напрасно".
   Наказующий медленно обернулся. Не поймёшь, что в его взгляде было больше: разочарования или удовлетворения. Он, оказывается, ждал! Ждал, что Язень подхватит нож - и... И что тогда? И тогда он сможет смачно врезать присланному выскочке? Да ведь он и так может. Измена, побег - что ещё нужно? Убить? Вот это вряд ли. Хотя...
   - Даже на это ты не способен, - процедил сквозь зубы Наказующий, невольно подтверждая самые худшие опасения изгоя. - Такой же рохля, как и... И шлют их сюда, и шлют. И сюда только. Не в Шьёль, не на побережье, а - сюда! Почему?! - Сурено уже орал на Шустряка, нависнув над ним, скорченным и вздрагивающим от каждого окрика. - Почему сюда? Я же узнавал, я специально делал запрос, сколько вас таких на заставы присылают. Так вот там одного, двух за пять лет, а к нам!.. Самую дыру нашли, ырзы, и шлют сюда! Через одного! А попробуй уследить! Тот по болотам шастает, тот в посёлке схоронился, эти к кнутьевцам перебежать хотели. Хотели. Они что, сюда на ликвидацию вас всех шлют? Так развязали бы руки! А то запросы делай, да коллегиально приговор принимай, да ещё запрет на пытки. И это в такое время! Все эти набеги, это странное нашествие шаклгрызов на Сиреневую Заставу. Диверсии! Нападения! Похищения! И с каждым месяцем всё хуже! И что они теперь делают? Они присылают какого-то сосунка, который нихрена не умеет, зато пырхает. Пьянь столичная, барчук, пустышка, он уже на второй день рассказывает, какие кнутьевцы хорошие, а на третий даёт дёру, умыкнув половину таких нужных на заставе лекарств! Шваль! Голь перекатная! Инкресувоча падальная! И вот такого "лекаря" нам прислали на замену великому Слоту?
   Сурено презрительно сплюнул. Потом раздражённо попинал валуны, успокаиваясь.
   - Значит, так, Язень, - Наказующий нацелился пальцем в печального, хмурого изгоя. - Срок мы тебе отвели вчера - пять месяцев. Но после твоей сегодняшней попытки я сокращаю на месяц. Четыре месяца! Если через четыре месяца ты не станешь тем самым "первоклассным специалистом", каким себя лживо называл, то вступает в силу Закон Военного Поселения, в котором за саботаж и обман есть только одно наказание, а вот для него как раз никаких запросов делать не нужно. Догадываешься, что за наказание, а? Эй, Вашмедство, догадываешься?
   - Д-да, - выдавил из себя дрожащий Шустряк.
   - Так вот я его для тебя в лучшем виде устрою! Жуть я как вашего сосланного брата ненавижу!
   - А чего ждать? - неожиданно спросил изгой, позеленев от собственной глупой смелости. Да просто надоело! И недодавленный барчук внутри взрыкнул. - Мы одни, у тебя оружие, я - беглец. Зачем?
   - Экий ты, Вашмедство, - выплюнул Сурено, - прыткий. Нет уж. Это когда ещё на твою замену кого-то пришлют! Мы тебя пять месяцев ждали. Ждали, ырзы, надеялись, а пришло... Да и потом: убить легко, быстро. Мне не подходит. Я из тебя за четыре месяца Медичество таки выколочу. Или сам сдохнешь - раньше!
   Язень с ненавистью исподлобья глянул на Наказующего. Тот заметил.
   - Так-то лучше. И ещё несколько новостей тебе. Так, на заметку. Дорожная красная печать с тебя снята. На замену поставлена зелёная, местечковая. Радиус действия в Зееновии ты уже выяснил, я смотрю. В Великую Кнуть бежать не советую. Не добежишь. Ставил печать я. Я же и сниму, когда придёт срок. Или иной Наказующий. Всё понятно?
   Шустряк пересилил себя, кивнул.
   - Ну и всё пока. А теперь назад на заставу. Я с тобой целый час потерял уже.
   Возвращение в Юфдипуфс было унизительным. Уххлюзан домчал их до посёлка за каких-то четверть часа, и все эти четверть часа Язень, вцепившись в пояс, несомненно, теперь врага, шептал про себя ему проклятия. Мысли насчёт "вытащить кинжал - и..." уже не возникало. Дело даже не в том, что ему отмерили целых четыре месяца жизни, и зачем же их сокращать: при убийстве Наказующего его ждала бы неминуемая казнь. А в том, что перед полётом Сурено его предупредил, что, мол, печать не даст ни свести счёты с жизнью, ни прирезать того, кто печать эту наложил. Значит, поворачиваясь недавно к нему спиной, Наказующий ждал ещё большего унижения, чем было... да не дождался. Зато сейчас Язень просто сгорал от смеси стыда и ненависти.
   Уххлюзан приземлился на центральной площади заставы. Язень тут же кинулся в лазарет. Но все, кто встречался на пути, казалось, уже всё знали о побеге Шустряка и о том, что изгой с собой захватил такие нужные лекарства. Столько холодного презрения сразу от встреченных ратников Язеню ещё не доводилось испытывать. Лишь дверь лазарета отсекла от его спины горящие злостью взгляды. А может, ему просто казалось.
   Откинув подальше жгущую руки сумку, Язень упал на кровать, зарылся в подушку - и закричал. Злость и обида, отчаяние и жалость к самому себе смешались в этом вопле. Пух подушки приглушил крик, да, видать, не до конца: в дверь постучали.
   - Да что вам всем надо? - простонал Шустряк. - Оставьте меня в покое!
   Дверь чуть приоткрылась, но внутрь никто не вошёл.
   - Ваше Медичество, - робко прозвучал женский едва слышный голос. - Вам ничего не нать? Али сделать шось?
   "Селянский говор, робость в действиях... Так это же одна из тех, что под конец операции появились! - догадался Язень. - А ну-ка, посмотрим на этих женщин".
   - Зайди! - властно сказал медик.
   Дверь дёрнулась, закрываясь, потом нерешительно распахнулась настолько, чтобы впустить ожидавшую за порогом. Низенькая, сухонькая, с ничего не выражающем выражением на непримечательном лице. Средних лет. Может, тридцать, а может и все сорок. Излишне аккуратная одёжка. Серая, как шёрстка на мышке. Даже как-то кощунственно видеть на белом переднике пятнышко крови. Видать, от того раненного брызги прилетели. Стоит, покорно в пол смотрит, руки вдоль тела протянуты. Сама кротость.
   "А вот посмотрим!" - Язеня вдруг обуяла непонятная злоба. Перед ним стояла не женщина, которая ничего ему, по сути, не сделала. Перед ним стоял человек, который - он чувствовал - не будет делать все те неприятные вещи, которые позволяли себе делать другие. Она не схватит его за руки, не потащит куда-то помимо его воли, не будет угрожать и давить со всех сторон. Не будет вынуждать совершать необдуманные поступки, ставить в зависимость. Она - будет выполнять его приказы! Да-да, будет выполнять!
   - Имя? - резко спросил Язень.
   - Лийка, - едва слышно прошептала женщина. Голос её был мягкий, с едва заметной хрипотцой.
   - Не слышу! - прикрикнул Шустряк.
   - Лийка, Ваше Медичество. Меня кличут Лийка, - чуть громче произнесла женщина. Уши её покраснели, а пальцы задрожали. Санитарка спрятала руки за спину.
   - Ты что тут делаешь? А? Кто ты такая? - рявкнул Язень. Ишь ты, мышка какая. Забавная. Тихоня. То, что нужно.
   - Я...
   - Сумку видишь? Там лекарства, инструменты. Разобрать! Что нужно - прокипятить! Быстро!
   О, как ему нравилось то, что сейчас происходило. Мерзкий Юфдипуфс, мерзкий лазарет, вся та грязь, что тут скопилась и вылилась на него сегодня - он мстил этой грязи! Пусть, возможно, и самому безобидному существу во всём посёлке, но всё же. Важно то, что, наконец-то, выполняют его - его! - приказы. И выполняют беспрекословно. И будут выполнять. Что он ни прикажет!
   "А что, если?.. Не такая уж она и страшненькая. А у меня женщины сто лет не было. Переключиться на ласку? К чёрту!"
   Язень встал за спиной присевшей у сумки санитарки и набрал было воздуха, чтобы рявкнуть приказ ложиться на кровать, как вдруг распахнувшаяся от мощного удара дверь пребольно саданула его по пяткам.
   - Какого?! Ай! - аж подпрыгнул Шустряк. Он крутнулся вокруг себя, чтобы посмотреть, кто это посмел ввалиться без стука в теперь уже его личные покои. И уткнулся носом в мощную женскую грудь. Грудь сдвинулась вверх - её обладательница вздохнула. Монолитно так, титанически.
   - Прощения просим, вашмедство, - пророкотало сверху. - Но я подумала, что ты зовёшь.
   Обладательница внушительного бюста и не менее внушительного голоса была... колоссальна. Бабища за два метра ростом (и как только он это не отметил, когда видел её в первый раз?), какая-то несуразная, нескладная. Волосы сплетены в косу до пояса, на кончике которой поблёскивал метал. Видать, гирьку вплела. Мотнёт при надобности головой - и привет, Костлявая! Ручищи длиннющие: до колен. В одной ладони обе язеневы поместятся. Всё в этой женщине было большим. Исполинским.
   - Вот, - пролепетал Шустряк. Робость его быстро проходила, особенно когда он встретился взглядом с бабищей. Во взгляде не было угрозы, наоборот, в них было, скорее, желание помочь, услужить. - Лекарства надо распределить. Помоги ей! Быстро!
   Последнее слово лекарь выкрикнул, воинственно выдвинул подбородок вперёд. И тут же пожалел об этом. Нет, санитарка не сделала угрожающих жестов. Но вот взгляд её изменился. Теперь взгляд колол и бил праведным гневом, да так, что Язень отшатнулся.
   - А ты не пырхай раньше времени, господин хороший, - звонко выкрикнула гигантша. - Мы тебе не подневольные рабыни, даже не вольнонаёмные. Мы по зову сердца приходим. Слот, батюшка наш родимый, очень нас за это благодарил. А ты с криков начинаешь?! Лийка!
   - Ванава, - тут же отозвалась "мышка".
   - Лийка, сколько раз я тебе говорила, чтобы... а-а, - махнула санитарка рукой. - С тебя как с гуся вода. Значит так, вашмедство, - бабища уставила палец на застывшего столбом Язеня, - ты ведь не хочешь за больными и ранетыми убирать? Повязки менять? Утку выносить? А? Не хочешь?
   - Нет, - Язень с отвращением заметил, что его голос дрожит. Он что, испугался? Или это от злости? Нет. От обиды. От вырванного счастья.
   - Ну тогда не смей с нами так больше гутарить! Не смей! Услышу, что ты на эту тихоню кричишь, али трогать её непотребно осмелишься - возьму её за руку и уведу отсель! И прослежу, штоб не верталася! Ишь ты! Кричать он вздумал?! Ишь! Уважать людёв надо. А не кричать на них. Лийка!
   - Ванава.
   - Пошли инструменты кипятить.
   Санитарки ретировались.
   Язень схватился за голову.
   Хотелось что-то сломать. Кого-то ударить. Кому-то причинить боль. Или просто выкричаться. Шустряк с размаху саданул ногой по косяку двери, попав большим пальцем аккурат на не заглаженный сучок. Боль немного отрезвила, но ещё больше разозлила.
   Четыре месяца? Семь лет? Да он тут и недели не продержится!
   В бессилии Язень зарылся головой в подушку и, уже не сдерживаясь, заорал.
  
  

Глава 8

  
   Утро уже привычно началось с качающегося потолка и разламывающихся висков.
   "О боги, да что ж я вчера такого в себя влил? Настойку. Помню. Обеззараживающую смесь развёл водой - и тоже... всю... всю? Пхе, какой мерзкий во рту вкус. И запах такой кислый тут стоит, пхе. Но что потом? Ах да, ходил по лазарету... куда? Зачем? Песни пел. Зашёл к раненому. Ванава там была, ага, точно. Что она ночью тут, кстати, делала? Сволочь эта троллеподобная. Я ещё покажу ей! Я отыграюсь! У-у-у, шкафина! Выпроводила. Мол, покой нужен больному. Мол, спать чтоб шёл. Больно она знает! Большуха. А потом..."
   Тут рассеянный взгляд Шустряка упал на коллекцию "Пугающих своим видом умерших младенцев". Две банки с отвратительным содержимым были перевёрнуты, но не разбиты и не протекли. Но одна банка лишилась пробки и стояла наполовину пустая. Двухголовый младенец внутри неё презрительно уставился невидящими глазами на перекошенное стремительно трезвеющее лицо Язеня. Несколько капель бальзамирующего раствора оставили на столешнице белёсые разводы. Но всего лишь несколько капель. А куда делось полбанки?
   - Это что - я..? Я что - пил это вот самое? Вот же ыр...
   Не договорил. Вывернуло наизнанку в заботливо кем-то оставленную у кровати лохань.
   И снова, и снова. Пока в желудке совсем ничего не осталось.
   Страх перед тем, что он свершил и что теперь с ним будет; ужас перед тем, как кощунственно он поступил и плюс к этому всему жуткое похмелье - всё это смешалось в Язене, бросая то в жар, то в холод. То он порывался бухнуться на колени и просить прощения перед этим невинным двухголовым младенцем, то пытался ползти отсюда прочь. Зарывался в подушки, искал воду, кричал бессвязные проклятия и извинения.
   Пока в дверь снова не постучали.
   - Войди, войди! - чуть ли не в бреду крикнул Шустряк. И лишь показалась мышиная ряса Лийки, как он кинулся к женщине, бухнулся на колени, прижался к ногам порядком струхнувшей санитарке.
   - Лийка! Лийка! - как заведённый, твердил он. Он не знал, что ещё сказать, он хотел только одного - чтобы всё это вокруг убрали, чтобы всё это исчезло, исчезло вплоть до вчера, до всего того, что он тут творил. Ему ото всех, от всего было плохо, и только эта невинная смирная добрая женщина могла спасти, оградить, успокоить. Как мама. Язень вспомнил как он, маленький ещё, как нашкодит дома - так и бежит к маме. Прижмётся к ней, а она гладит так по голове, и шепчет что-то успокаивающее. Вот прям как Лийка сейчас. Тёплая рука гладит по всклокоченным волосам, она что-то говорит, что-то незапоминающееся, но нужное, такое нужное сейчас.
   - Ох-х, - среди отчаяния и страха, что окутал Язеня, вдруг появилась такая маленькая, но такая нужная отдушина. Лийка. Руки. Шёпот.
   А потом вдруг топот, чья-то тяжёлая рука хватает его за шкирку, и рык врывается в его уши:
   - Я же сказала: не трогай её, вашмедство! Говорила или нет?
   Язень даже и не пытался вырваться из железных тисков лапищи второй санитарки. Руки не поднял. Только всхлипывал и смотрел грустно-грустно.
   - Ванава! - крикнула Лийка. - Ванава, стой! Это я. Я сама.
   - Что-о-о?!
   - Он же совсем скатился, Ванава. Заблудился. Посмотри на него.
   Вторая санитарка перестала трясти Язеня. А он лишь смотрел на неё, и из глаз его текли слёзы. На гнев или сопротивление не осталось сил. Да и не было этого гнева. Улетучился куда-то. Ушёл вместе со слезами в лийкин подол. Ванава осторожно опустила лекаря на пол... и вдруг единым порывом облапила "вашмедство". Язень потонул в горе плоти, зарывшись носом между воистину холмами грудей.
   - Ну, ништо, - рокотала Ванава. - Ништо, вашмедство. Ох ты болезный. Ну, поплачь, поплачь, легшее станет.
   И Язень вдруг почувствовал, что на него снова нахлынула та смесь жалости к самому себе, обиды за несправедливость, что с ним творилась и отчаяния, как всё плохо для него складывается. Он заревел пуще прежнего, трясясь всем телом, выдавливая из себя стоны, не сдерживаясь.
   А когда тело перестало содрогаться от всхлипов и схлынуло отчаяние, он чуть не упал: его охватила слабость, да такая, что не устоять на ногах. Ванава играючи подняла его на руки и усадила на кровать. Там он и сидел, безучастно наблюдая, как санитарки копошатся вокруг, убирая, вытирая, вымывая, собирая осколки, расставляя всё на свои места. Они ещё и говорили при этом, не затихая ни на секунду. Ровно, гладко, как бы успокаивающе. Потом Лийка принесла парующий бульон и заставила его выпить мелкими глотками. Язень было отнекивался, потом согласился, еле выдержал эту пытку, сражаясь сам с собой, пытаясь удержать бульон внутри себя. Удалось.
   Он чувствовал что-то странное в себе. Эти две женщины... Они для него были никто, даже больше чем никто - Ванава для него стала угрозой, той, от кого он хотел быть подальше. Раньше. Теперь же эти две женщины стали для него роднее всех, кто встречался на жизненном пути. После мамы с папой, конечно. Те, кому он смог доверить свою боль. Те, кто эту боль поняли, приняли и растворили в себе. Да, конечно, можно было подумать, что отчаяние сыграло с ним злую шутку, и Шустряк в каждом, в ком нашёл бы сочувствие, увидел бы спасителя его души, но... Но он чувствовал, что Лийка с Ванавой - всегда такие, со всеми такие, без принуждения или снисхождения. Что они действительно жалеют его - его! Подлеца и вора, пьянь и мразь. Жалеют. Искренне так. От души.
   Язень прочистил горло, хотел выдавить из себя "Спасибо!", но не получилось. Ещё не получалось. Не привык ещё. Не умел.
   Рассердился на себя, сконфузился ещё больше. Шмыгнул носом.
   - Пойду я, - пробормотал Шустряк. - Посмотрю, как там наш... раненый.
   - Так ушёл он, - пробасила Ванава.
   - Как? - не понял Язень.
   - Ногами, - пожала плечами санитарка.
   - Я не про то. Я... почему ушёл-то? Ему ж лежать и лежать, вона как раскроили-то его!
   - Да кто ж его? - пожала плечами Ванава. - Рамм - он такой.
   - Рамм?
   - Ну да, кличут его так. Хотя больше, конечно, Шрамом зовут. Их вона сколько на нём. И всё за новыми охотится, скаженный! Со Слотом дружили они оченно. Бывало, вместе ходили за всякими там травами на болота, или зверюку какусь ужасную подстрелить для обследованиев ихних... Не знаю. Очень он Слота уважал. Горевал сильно, когда Его Медичество представиться изволил. А как узнал, что ты, вашмедство, его лечил, то сильно разозлился - и ушёл. "Ни ногой, даже если буду на пороге смерти, не ступлю в лазарет!" - говорил. А чего он так - не знаю я. Може, никого, кроме Слота не признаёт. А може, кто-то из служивых ему про гриб тот синий рассказал.
   - О нет!
   - Дык чево? Вся застава и так знает.
   - О, боги! - Язень схватился за голову. - Весёленькая жизнь нынче настанет.
   - С кем не бывает, - пробурчала санитарка. - Слот вот помнится... - она задумалась, наморщила лоб, пошевелила губами. Потом пожала плечами, выдавила из себя: - Нда. Что-то не припомню ничего такого.
   Язеню вдруг стало нестерпимо стыдно и уже снова - зло. Вновь возвращалось привычное состояние брезгливости и мнимого превосходства, но странное дело - он сам не хотел, чтобы эти чувства вернулись. Во всяком случае, не к Ванаве, не к одной из "слезливых мам", как прозвал их про себя Шустряк.
   - Мне надо, - заторопился он. - По делам.
   И, не слушая окрика Лийки, мол, куда, да ещё полежите, да отдохните - сбежал наружу. На чистый воздух. На пропитанный навозом, пылью, сгнившими яблоками воздух. Подальше от кислого смрада, пропитавшего его коморку.
   Очень скоро он пожалел, что вышел - каждый встречный, казалось, смотрел на него брезгливо или осуждающе. Хотя, скорее всего, это было просто его воображение. Язень хотел скрыться от надоедливых людей, от осуждающих глаз, от презрительных сплёвываний за его спиной. Тыкался, мыкался из стороны в сторону, пока нелёгкая не вынесла его к воротам и дороге, ведущим в посёлок. Решение созрело внезапно, и Шустряк решительно направился наружу.
   - Сегодня без припасов, вашмедство? - осклабился один из стражников. Его напарники с готовностью поддержали издёвку. Язень буркнул в ответ что-то неразборчивое и, заливаясь краской стыда и гнева, поспешил быстрым шагом по дороге.
   Вон переулок, в который он вчера бросился, вырвавшись с заставы. Но сегодня - не вчера, сегодня уже не нужно никуда бежать, скрываться. Уже не нужно. Уже зря. Так что идём дальше!
   Язень с удивлением и интересом смотрел по сторонам. Тут он ещё не бывал. Вернее, был, да в таком невменяемом состоянии, что не запомнил ничего. Так что не в счёт.
   Достаточно широкая улица - оно и понятно, военный тракт ведь! - вела к центру посёлка. По обеим сторонам улицы высились крепко сбитые заборы где из плотно подогнанных друг к другу плахт, а где - из цельных тонких брёвен. В некоторых заборах виднелись бойницы. Люди кто спешил по своим делам, а кто праздно болтал со знакомыми. У колодца стайка баб что-то обсуждали и делились сплетнями. Увидели Язеня - зашушукались пуще прежнего. Шустряк поспешил скрыться с их глаз. Вон управа, видать. Реет флаг Зееновии, у двухэтажного дома - коновязь. А рядом, судя по уличному колоколу, маленькой кирхе, узелковому дереву и всяким другим идолам и специальным местам, здешний Храм Всех Богов. И точно, вот и служитель с прихожанином. Служитель - бородатый муж, скрывающий под мантией дородное тело - благословлял сухонькую женщину, приговаривая:
   - Да будет Айяйя милостива к твоим посевам и твоим виноградникам. И да ниспошлёт благодать на твою скотину за трёхлитровую баклагу вина!
   - А может она ниспошлёт благодать за двухлитровую баклагу? - заискивающе улыбнулась прихожанка.
   Служитель задумался, потом решительно махнул посохом со священными бунчуками на нём:
   - Да ниспошлёт она благодать за двухлитровую баклагу вина и свиной окорок. Или не ниспошлёт вообще, - добавил он вполголоса тоном, не терпящим возражений.
   Чем закончился священный торг, Язень не дослушал, лишь сделал для себя вывод: священники что в столице, что в глубинке - везде одинаковы. Разве что аппетиты разнятся да покладистости на границе всё же побольше будет.
   Ага. Вот и торговая площадь, а рядом с ней - то, что искал Шустряк. Кабак. Его новоявленное Медичество решительно помаршировал к крепкому дому со скрипучей шатающейся вывеской и не раз залатанными окнами.
   Язень уже почти дошёл до крыльца кабака, как хорошо смазанная входная дверь отворилась - и наружу быстрым шагом вышел Вурдай. Вообще-то ничего в этом необычного не было: начальник заставы - такой же человек, как и другие, но... У него - большущая коллекция редких и дорогих кураков и вин, а горло промочить он ходит в обычный кабак? Странно. Впрочем, а почему бы и нет? С нужными людьми он пьёт марочный курак, а для души - обычный дешёвый эль. Ну а вдруг тут подают что-то невероятно изысканное, такое, что приятственно утончённому вкусу начальника заставы? Вот и бутыль большую с собой тащит. Не иначе как купил что-то в свою коллекцию. Интересно, что? В рот Язеня чуть ли не водопадом хлынула слюна: так захотелось попробовать, несомненно, чудесного напитка, несомого Вурдаем. Он даже не заметил, как его руки протянулись к бутыли.
   Начальник заставы как раз попрощался с кем-то в кабаке и развернулся лицом к Шустряку. Увидел тянущегося к нему Язеня - и с криком отпрыгнул, пряча бутыль за спину. Они в страхе отшатнулись друг от друга. Лишь спустя несколько мгновений Вурдай разглядел Шустряка. Странно, но узнавание его ничуть не успокоило, а, наоборот, разволновало ещё больше. Нач.погранзаставы нервно и как-то дёргано улыбнулся, резко кивнул головой и, отодвинув подальше от стоящего столбом Язеня курак, обошёл Его Медичество по дуге, а потом широко зашагал прочь, крепко вцепившись в бутыль и закупорившую её бумажную пробку. Шустряк так и стоял на том же месте, изумлённо глядя на уменьшающуюся фигуру Вурдая. "Это же надо так сходить с ума от курака, чтобы вести себя так нервно и даже вызывающе?!" - подумал Язень, потом пожал плечами - и поспешил внутрь кабака.
   Несмотря на дневной час, половина столиков была занята. Чисто, опрятно и уютно. Правда, несколько тесновато. Кажется, это помещение и не предназначалось для кабака, его переделали под питейное заведение не так давно. Впрочем, за барной стойкой крутобоко выпячивались большущие бочки, а из проёма, ведущего явно на кухню, долетал будоражащий и вкуснейший аромат. Сойдёт!
   Язень бухнулся за маленький - на двоих - столик в самом что ни на есть углу кабака. Неспешно огляделся. Большинство посетителей были явно селяне или вообще пришлые, но пару столиков занимали, судя по нашивкам, ратники Юфдипуфса. Да ещё вот в противоположном изрядно затенённом углу сидел неразличимый "кто-то".
   Тут перед ним поставили деревянный жбан с пенной шапкой эля. Язень даже не взглянул на подавшую его девку, заметил только крепкие загорелые руки. В следующее мгновение глаза его закатились от блаженства: эль был не только правильно охлаждён, но и вкусен донельзя!
   - Што кушать изволите, господин хороший? - звонкий голос вырвал Язеня из блаженства. Он поморщился на глупую девку, думал было махнуть рукой и рявкнуть что-то типа "Жареное мясо и эль, живо!", но вдруг осознал то, что он совершенно, абсолютно нищ. Ещё не переступил порог Юфдипуфса, а в кармане не осталось ни гроша. Здесь же за два дня потрясений и беспробудного пьянства ни от кого платы или пени он не получал. Так от чего он решил, что может вот так вот запереться в кабак и от души повеселиться?! Привычка, верно. "Пора бы уже начать искоренять, или хотя бы до получки забыть, - пробурчал про себя Язень. - Тут же бывают получки? Даже для таких, как я? С печатями, сосланными... Должны быть. А сейчас что делать? Придётся допивать - и тащиться обратно".
   - Ступай пока! Я позову, - неопределённо помахал в воздухе рукой.
   - Мила, принеси нам, пожалуйста, домашней колбаски пару кружков, хлеб, сыр, эль. Ну, ты сама всё знаешь, - сказал кто-то чётко, чуть ли не побуквенно выговаривая каждое слово.
   Язень изумлённо уставился на своего неожиданного добродетеля. Тот не стал размениваться на приветствия и, поправ всякий этикет, уселся на стул рядом с Шустряком. Глухо стукнул своим жбаном с элем по столешнице.
   - Ну, здрав-буди, Язень Киръянглиса, - обратился он к нахмурившемуся Его Медичеству. Сероглазый мужчина с когда-то густыми, а теперь опаленными бровями, сошедшимися на переносице; цепкий оценивающий взгляд; плотно сжатые губы, кончик одной презрительно или насмешливо приподнят.
   - А... мы знакомы? - Язень силился вспомнить, видел ли он где этого нагловатого типа, но что-то не вспоминалось.
   - Это вряд ли. Я закончил академию Барамака на пять лет раньше твоего там первого появления.
   "Вот так вот, - ошарашено подумал Язень. - Тут все всё про меня знают. А этот тип, видать, шпик Наказующих. Наверное, вербовать будет. Соглашаться, нет? Думай, Шустряк, думай!" А сам выдавил из себя улыбку и подчёркнуто вежливо сказал привычное для студенческой братии Академии Барамака, славящейся своим бунтарским духом:
   - Булумбяка красноплащнику в штаны!
   "Красноплащниками" называли Наказующих за то, что обязательным атрибутом их главных был красный плащ. Если собеседник ответит правильно, то... это ещё ничего не упрощает, просто выявит - фанатик перед ним или всё же более-менее... Наказующий.
   - Пусть накажет их под корень! - улыбнулся в ответ его собеседник, вспомнив, видать, эту речёвку.
   Они стукнулись бокалами, как положено после таких слов в студенческом братстве.
   - Водян, - представился собеседник. - Водян Сартинфингон. Маг здешний.
   - Моё имя ты, как я убедился, знаешь, - Язень и не думал расслабляться. - А я, получается, здешний лекарь теперь буду.
   - Отрадно. Давно ждём! Лекарь, да ещё и экспериментирующий - в наше время это большая редкость.
   "Экспериментирующий? С чего он это..." И тут Язень вспомнил этот взгляд и эти глаза. Вспомнил отчаяние, накрывшее его при виде синего гриба, а потом всеобщее ликование - и исчезающий за спинами ратников силуэт. Человек с очень внимательным и строгим взглядом. Так это был вот этот тип?! Так вот он кому обязан своим спасением!
   "Ну и как, скажите мне, к нему теперь обращаться? Спаситель? Благодетель? И тем самым признать, что я от него завишу? Не хочу! Маг... ырзышный прихвостень Наказующих! Не дождётся!"
   Видать у Язеня всё, что в душе происходило, отражалось на лице, раз у Водяна сначала брови удивлённо вскинулись, а потом он весь как-то понимающе усмехнулся и поёжился.
   - Я знаю про пять месяцев, - маг тяжело опёрся на стол, задумчиво цедил эль.
   - Четыре! - вызывающе бросил в лицо Шустряк.
   Снова дёрнулись, нахмурились брови. Тяжёлый вздох.
   - И про четыре месяца тоже знаю.
   - Как? - перехватило горло у Язеня.
   - Ну, - Водян пошевелил пальцами. - У меня свои методы. Так сказать.
   - И что? - Его, как ни смешно это звучит, Медичество скрестил руки на груди, "закрываясь" от собеседника.
   Тут как раз кабацкая девка принесла и быстро расставила на столе парующую и ещё шкворчащую снедь, по жбану эля. Чуть испуганно покосилась на молчащих и, казалось, вздорящих мужчин - и поспешила убраться восвояси. Разгневанный маг - это не шутки. Кто-то, видать, сумел заметить взгляды беседующих, а Водяна тут, конечно же, знали. Люди насторожились, но уходить не спешили. Значит, Его Магичество - не буйный, что уже радует. А может посетители просто ждали светопредставления.
   Не буйный. Но хитрый. Взгляд, по крайней мере, у него был плутовской. С изрядной долей надменности. Или скептицизма. И эти брови. Взлетели-нахмурились.
   - Это не у меня спрашивать надо. У себя. И что же ты теперь делать будешь, Язень?
   Шустряк хотел было нагрубить, послать подальше мага, плюнуть на такую умопомрачительную колбасу - и гордо удалиться. Или схватить мага за грудки - и... И очнуться поросёнком? Попытаться найти в другой части городка оторванные руки? Получить по горбу лавкой от громилы за стойкой? "Нетушки. Нужно держать себя в руках. Они все быдло, а я - над ними. Но маг опасен. Да и кто он вообще?! Наглец. Что ж, и мы не лыком шиты".
   Язень по-хозяйски сграбастал со сковородки кружок пахнущей колбаски, с удовольствием вгрызся в сыр, поспешно набил рот, конечно, обжёгся, залил всё элем, с трудом проглотил.
   - А зачем ты меня спрашиваешь? - вопросом на вопрос ответил Шустряк. - Жить буду.
   - Четыре месяца? - усмехнулся маг.
   - Мало, что ли? Не беспокойся, не доживу. Не дадут.
   Маг вдруг скривился как от зубной боли, воздел очи горе и покачал головой. Видно было, как сильно он обескуражен. Как не удовлетворён реакцией Язеня. Похоже, он - но почему? - ищет выход из ситуации.
   "Такой же, - думал в то же время Водян. - Даже хуже. У меня-то такого уххлюзовского прессинга не было. Но так же, помнится, пал духом. А этот - он что, тоже духом пал? Вона как жрёт, аж слёзы на глазах выступили. Разжёвывай тщательней, дуралей! Не, пал, пал, ерепенится только. Ну, сейчас выясним, на что тебя можно подцепить".
   - Может, и не дадут. Если доведёшь людей до ручки бездействием.
   - Слушай, дядя...
   - Или хамством.
   - Прошу прощения, о, Ваше, тудыть его, Магичество! Но я что-то не помню, чтобы я просил мне наставления давать, как мне жить!
   Язень не смог сдержать раздражение и даже гнев. Он понимал, что поступает совсем уж глупо и неблагодарно. Водян его в своё время очень выручил и не требовал никакой благодарности себе. Так что же не так? Может, дело в том, что мага изгой связал с Наказующими - с теми, от кого все эти беды с ним и идут?! Да ещё и вкупе со всем окружающим: собственная нищета, "подачка" из рук мага и эти вот наставительные речи... Да пошёл он! Язень не отдавал себе отчёт, что его, действительно, хамство, может привести к чему-то ну очень болезненному и неприятному. Его просто несло! Правда, сознание иногда вытворяло с ним знатные штуки. Вот и сейчас, почувствовав явный перебор, помимо воли заставило наколоть на вилку кусок пожирнее - и им затолкать вовнутрь спешащие на волю совсем уж мерзкие слова.
   Его собеседник на вид как бы даже и не обиделся на его вызывающее поведение.
   "Какой же он всё-таки ещё мальчик! - думал в то же время маг. - И жалко его, и совсем не жалко. Ладно, поиграю ещё в строгого дядю, а потом его же оружием..."
   - Парень.
   - Для тебя - Его Медич...
   - Парень, я пока не вижу оснований твоего вызывающего поведения и поверь мне, выискивать не собираюсь. Видать, есть у тебя на него причины. Но будь на моём месте, скажем, Шрам, ты бы сейчас кишки пытался затолкать обратно в распанаханое пузо. Хотя, нет, убить не убил бы, а вот зубы все выбил. Все. Учить я тебя не собираюсь. Кто я такой, чтобы тебя учить? Жизнь научит. Захочешь сдохнуть - сдыхай. Тут по тебе никто не заплачет, поверь.
   Язень угрюмо засопел. Не привык он ещё к такому обращению к себе, ну не привык ещё! И понимал же, что правду говорит Водян, но принимать её не хотелось ну нисколечки!
   - Тогда зачем вот это вот, - Шустряк показал на стол, - всё?
   - Да мне не жалко, - пожал плечами Водян. - Смотрю, человек несколько поиздержался, надо помочь. Тут каждый, ну, практически каждый сжалится над тобой и купит тебе сытную похлёбку, не переживай. С голоду в наших краях никто не подыхал. А вот эль - тут уж, братец, извини. Эль наливают тем, кого уважают.
   Язень криво усмехнулся. Водян правильно истолковал его реакцию:
   - Честно подкупаю тебя, да-да, задабриваю.
   - Это зачем ещё?
   - У меня на твой счёт планы имеются.
   - И ты мне вот так вот открыто это говоришь?
   - У других - у всех! - на твой счёт тоже планы имеются, да вот не говорят. Так честнее, думаешь?
   Язень хмуро кинул взгляд на присутствующих. А ведь действительно! От него ждут... его работы ждут, просто-напросто. Что он сумеет им помочь, когда они в этом нуждаются. Как он надеется на "работу" стражника, когда кричит "Караул! Грабят!" Как нуждается в работе трактирщика, наполняющего его бокал чудесным элем. Его же дело - не гулять с Шушпой по улицам Барамака, правильно? Его работа - врачевать, и не их вина, что он облачён в фальшивые одежды. Возразить опять было нечем, и Шустряк продолжил угрюмо сопеть. Эль пить как-то совсем расхотелось.
   - Так ты меня задабриваешь...
   - По трём причинам.
   - Ого!
   - Ну, так получилось. Первая из них: Слот был гениальным лекарем, и мне приходилось частенько у него штопаться. Да-да, я в курсе, что тебя уже все замучили таким несправедливым сравнением и постоянной толкотнёй в величие предшественника. Увы, никуда от этого не денешься. Пока, так скажем, не превысишь славу Слота, всегда вас будут ставить на чаши весов и ещё долго будет слотова чаша перевешивать. Ну так вот. Лечился я у него, да и вообще, сотрудничали мы тесно: я для него для зелий добывал всякие там растения, звериные части. Было... удобно. Познавательно. И выгодно. Я бы очень хотел, чтобы ты стал пусть не лучше, пусть не таким же, но всё же... надёжным, что ли. Чтобы без грибов, но с правильными пассами, мантрами, порошками. Это - от тебя зависит, и это не мой приказ, даже не просьба. Так, мечта.
   Язень не нашёлся, что ответить. Вертелось на языке "А что я с этого буду иметь?", но он вовремя понял, насколько глупо будет выглядеть в глазах Его Магичества. Не о выгоде тут речь, она очевидна: чем профессиональней ты станешь, тем больший почёт, уважение и - плата, карьера, судьба! Ну да, высокопарно звучат чаяния мага, но он действительно ничего скрытого не сказал. Так просто, озвучил ситуацию, завязанную на Язене. Шустряк молча пил эль и ждал продолжения. Водян, не дождавшись реакции, вновь удовлетворённо кивнул и продолжил:
   - Второй интерес у меня к тебе состоит в личной, пусть шутовской, но мести. Уж больно хочется насолить Сурено.
   Язень поперхнулся элем, закашлялся. "Что за разборки между Наказующими? Ещё и меня туда втянуть хотят?"
   - Понимаешь, у нас с Сурено отношения... скажем так... не очень. Он меня недолюбливает, и я к нему особо дружеских отношений не испытываю. Вечно с ним пикируемся. То он меня обяжет присутствовать тогда-то и тогда-то, зная, факня (Язень вновь поперхнулся. Как-то неожиданно прозвучало ругательство из уст благородного на вид мага), что именно тогда на болотах распускается колдовской шлямбостус... впрочем, неважно. То я ему пакость какую-нибудь сделаю. В общем, души друг в друге не чаем! Не то чтобы сильно уж враждовали - от этого может пострадать и собственная репутация, и пошатнуться безопасность Юфдипуфса и всей страны в целом. Каким образом - сам додумаешь. Вот и хочу я, и опять, заметь, это не приказ и даже не пожелание, опять это - мечта. Хочу, чтобы ты - победил! Чтобы у тебя получилось за четыре месяца освоить то, что ты должен был за четыре года пройти в академии. Хочу посмотреть в недовольную рожу Наказующего и улыбнуться торжествующе, - совсем высокопарно закончил маг.
   Язень набрал в рот эля, чтобы не ляпнуть что-то в его же стиле. Сам сделал жест, мол, продолжай, я внимательно слушаю.
   - Ну и третье, - не заставил себя ждать Водян. - Третье - совсем банальное. Тут... скучно. Да-да, скучно, Язень. Поговорить толком не с кем. Да, ссылают сюда многих, и даже за вольные мысли, и очень умных. Но глупых. Бегут, понимаешь, в Кнуть. Гибнут, конечно. На моих, кстати, ловушках гибнут. А другие совсем не те, за кого ты их воспринимаешь. Третьи - полные инкресувочи. Да что ж ты всё кашляешь когда ни попадя! Постучать? Не? Ну, смотри. Вот и получается, Его, понимаешь, Медичество, что не с кем парой слов переброситься. Не придворным барамакским штилем изъясняться. Не про отличие заточки копья подсерповой от заточки хийяльской. И так далее. Да, хватает у нас тут и умных, и образованных, а посидеть с бочонком эля и поговорить о жизни - не с кем. Вот был Слот... всё, всё, молчу, не смотри на меня так.
   - И тоже - лишь мечта?
   - А что ж ещё?!
   - Экий ты, вашмагство, мечтательный.
   - А что тут остаётся делать? Иногда лишь мечтами и спасаюсь. О том, например, что рассмотрят в Маг-Совете мои рекомендации к... неважно, к чему. Или о том, как бы где-то тут поблизости началась крупная заварушка, чтобы посмотреть на действие новых разработанных мною заклятий и контрмер. Или о том, как бы разгадать тайну заброшенного в болотах города. Или... много, в общем. Вот и одно из мечтаний у меня - иметь тут, в Юфдипуфсе, собеседника, который понимал бы меня, смог бы понять, что я говорю, зачем. И отвечал бы в том же духе. А то скучно тут, Язень. Тоскливо.
   "Да-а-а. Дела-а-а, - подумал Шустряк. - Вон оно как получается. Маг от одиночества духовного на стенку лезет. От нечего делать воюет с Наказующим и мечтает угробить пол страны, чтобы проверить эффективность собственных заклятий. Что за маньяк?! Только вот... нравится он мне, что ли?"
   Язень ещё не знал, как реагировать на вдруг зарождающееся внутри чувство и чтобы как-то скрыть смущение, спросил:
   - Ты говорил, "многих ссылают"?
   - Да, почитай, все, кто на заставе - из ссыльных. Кроме тех, что местные. Вот возьми любого. Вурдай? Этого не сослали, правда, назначили на должность, но это назначение сродни ссылке. Уж слишком рьяно пробивал дорогу богатенький мелкий дворянчик ко двору Императора. Кому-то не тому наступил на мозоль - и его сюда сослали, сказав, что "по истечение определённого срока рассмотрят вариант возможности исполнения..." и так далее. Вот он и пытается теперь всеми правдами и неправдами сдружиться с влиятельными мира сего, дабы аки паки и так дальше.
   Бырштун? Этот свершил кровную месть, отомстив соседу за то, что похитил его девушку. Впрочем, тот даже не похитил, а... Ну такова уж природа бывает у некоторых людей: больше всего любят они деньги, дорогие подарки и роскошь. Вот и была та девушка с такой вот мерзкой душонкой. В общем, всё окончилось плохо. Для всех. Но по закону Серпа, ты в курсе, раз сам оттуда, некоторые случаи оправданы. Бырштун палку слегка перегнул - и его сослали сюда. Навечно.
   Юрхо? Этот слишком уж правильный. Не захотел исполнить приказ, посылая своих солдат на усмирение бунта. Мол, зря погубит и тех, и, возможно, своих. Нашёл кому отказывать - родственнику самого Императора. Еле спасли его от трибунала, заменили казнь ссылкой на сюда.
   Кто ещё?
   - Ты, - коротко бросил Язень.
   - Ну и я не исключение. И ты, - не стал вдаваться в подробности о себе Водян. - Про солдат молчу, там каждый второй сюда залетел не по своей воле. Юфдипуфс - застава проклятых. Это можешь услышать тут часто от кого хочешь. Так что проклятые, ссыльные - мы держимся друг друга. Потому что назло всем мы должны выжить. А уж будешь ты с нами, или всё же решишь сойти на обочину - ты решай сам. Я тебе помогу чем смогу эти месяцы. А не захочешь - гуляй. Догуливай. Помнишь, как в старой сказке "Давным-давно, когда все реки текли на север, жили-были муравей да стрекоза..."
   Язень молчал. Думал. Слишком много всего на него свалилось враз. Слишком много нужно было осмыслить и переварить. Водян это понял. Поднялся из-за стола.
   - Не буду мешать. Если что, ты знаешь, где мой дом на заставе?
   Язень задумчиво кивнул.
   - Заходи - гостем будешь! Только осторожно заходи, внимательно. По инструкциям, что на заборе. Кстати, эль я попросил заменить, так что ешь, пей, думай.
   И ушёл.
   А Язень ещё долго сидел. Думал.
  
  

Глава 9

  
   На заставу Шустряк вернулся в мерзком настроении. Он был сыт, но не пьян. В таверне пришлось съесть одну за другой пять тарелок похлёбки. Эль закончился быстро, его катастрофически не хватило для обдумывания столь тяжёлых мыслей, но обновить кружки ему не спешили. Не помогли ни уговоры, ни обещания заплатить потом, ни попытки открыть кредит, ни просьбы посетителей угостить. Подумать только: он просил себя угостить! И кого?! Кожевников и ткачей, трубочиста и даже золотаря! Золотаря! От него несло так, что глаза слезились, в прежние времена Язень к нему и на версту не подошёл, а тут - заискивающе улыбался, разве что руки не целовал. И что? Ничего! Лишь хмурились, тыкали в его сторону пальцами и неизменно кивали головами: "нет". Недостоин. Вести расходятся быстро, о его проступке знали все. Хорошо ещё, что не побили. Хотя вот тот дубильщик, к которому Язень подвалил последним, чуть было не порвал его на две половинки, как какую-нибудь из своих кож. Взглянул так тяжело, что через секунду Шустряк уже спешил прочь.
   Ума ещё хватило не угрожать. Не столица здесь, долго думать не будут, дуэли назначать и по всем правилам их проводить - тоже не станут. Стукнут разок дубинкой по темечку и за волосы к заставе притащат. Язень почему-то не сомневался, что такое возможно. Как не сомневался и в том, что за такое местным аборигенам ничего и не будет. Разве что и пограничники сами пару раз сапогом приласкают.
   Проверять на практике не хотелось.
   Тогда он решил взять измором. Сидел, заказывал похлёбку, кою предоставляли ему с неизменной ехидной улыбочкой. И каждый раз похлёбка была всё солоней и перчёней. Когда втискивал в себя пятую, дыхнул на пролетающую муху - та обуглилась и упала замертво. А пить ему приносили разбавленный донельзя компот. И тоже - раз за разом всё более безвкусный.
   В общем, пришлось таки ему ретироваться несолоно хлебавши. То есть хлебавши солоно, и очень, но вот эля всё же не пимши. А только ступил за порог, в спину ему ударил слитный хохот в несколько глоток.
   Хамы!
   Нутро пылало, душа хотела приключений и курака.
   "Есть варианты, как добыть? - неспешно бредя по улице, стал размышлять Язень. - За так не дадут. Без денег не дадут. За красивые глаза не дадут. Украсть? Разве что. Ну, или заработать. Хорошо, а как? Пойти на главную площадь посёлка и приставать ко всем, мол, работаю за курак? Грузчиком, конюхом, пастухом? Нет, это будет не просто падение - это будет окончательный крах. Только тем можно заработать, что знаешь, и что от тебя ждут. Проблема в том, что на их ожидания ответить нечем, ибо ничего и не знаешь!"
   Как-то уж слишком легко и просто он согласился со столь неутешительными выводами. Ну да, мол, ничего не знаю, а что тут такого? Другие, мол, тоже не знают - и тоже как-то с этим живут. Но ведь, поправил бы его кто-то другой, эти другие - не Его Медичество. Лекарь обязан знать то, что простому человеку обычно не понять, а коли поймёт - вряд ли сумеет те знания в умения воплотить. Не каждого в университет на кафедру медичества берут, а лишь способных к... ко многому, в общем. Все об этом знают. Медиков ценят и уважают. Но и спрашивают с них особо.
   За этими тревожными и безрадостными мыслями и сам не заметил, что уже топчет пыль дорог заставы. Очнулся только от резкого, болезненного рёва, раздавшегося едва ли не над ухом.
   Язень подпрыгнул, чертыхаясь, и с удивлением оглянулся по сторонам. Он был в двух шагах от загона, где содержались ездовые юфдипуфцев. Тут же вспомнился пуньо, и его воздушная шёрстка, и полный удивления и интереса взгляд... плотно сжатые губы сами по себе раздвинулись в улыбку: настолько светлым было воспоминание. Но ещё один вопль боли вмиг разметал хорошее настроение. Что там происходит?
   Помня грозный рык Нячко и то, как он реагирует на людей перехожих, в этот раз Шустряк решил быть бдительным. Он осторожно, на цыпочках подошёл к углу дома, за которым открывался вид на загон животных. Так же сторожко, готовый в любой момент нырнуть обратно, выглянул.
   Всё верно. Загон, стойла, укрытые от непогоды стога сена на деревянных клетях, треножные шесты и грузовая вышка для уххлюзов. Вон висят в воздухе двое пуньо со всадниками. Пушистые "туманные вихри", как их называли поэты, волновались, чувствуя боль существа, которое пытались врачевать люди в загоне. Нячко, припадающий на протез, чуть ли не плясал вокруг могучего коротко стриженного чача. Коричневый мех, пусть и не такой роскошный, как у чача столичных хлыщей, лоснился под красноватым светом заходящего солнца. Видно было, что за животным хорошо ухаживают. Кто же хозяин? А вот и он! Прижавшись всем телом к подрагивающему то ли от страха, то ли от боли, боку чача, его владелец поглаживал шею животного, успокаивая.
   Язень вздрогнул, когда узнал: это был его давешний пациент. "Как его там... Шрам? А, Рамм! А где ж его подельник? "Вашмедство!!!" Бр-р-р. А, вот и он".
   Суматошный горец помогал Нячко. Или мешал ему, судя по грозным постоянным окрикам звериного знахаря. Они вдвоём суетились вокруг какой-то сложной конструкции, оплётшей лапу чача. Их метания и то, что они делали, причиняло чача боль. А может, тот был просто напуган. Крики благоразумно остающихся за оградой всадников и пограничников вплетались в общую какофонию и неразбериху.
   - Да что ж там происходит? - пробормотал Язень, вытянул шею, наполовину вылез из-за угла, но так и не смог понять всего. Казалось, чача поломал лапу. Потому ему и больно наступать, потому он и кричит. Рамм пытается успокоить, а Нячко и горец пытаются надеть бандаж, что ли?
   - Не пойму, где! - рявкнул знахарь, вновь отмахнулся от приставучего друга Шрама, громыхнул что-то на советников-мешальников, да так громко, что тех чуть с плетня не снесло.
   "Что он не поймёт? Что "где"? - разбирало Язеня любопытство. Но не видать отсюда, не понять, что происходит, а спрашивать у воинов как-то совсем не хочется. Ещё накостыляют...
   - А что, если? - в голове вспыхнула идея посмотреть на всё происходящее не обычным зрением, а сквозь тонкие слоя. Уж это-то он умеет, и неплохо. Уж для этого и мантр никаких не нужно.
   Сказано - сделано. Небольшое усилие, кувырок сознания, доступным далеко не всем - и вот перед глазами уже не загон, плетень и люди, а мгла, сгустки света, паутина сил. Люди - разноцветное скопище узлов и пятен. Пространство испещрили невидимые, едва ощущаемые нити сил, чьих-то стремлений, взоров. А вон невидимый обычным взглядом сгусток переплетения магии. Водян, что ли? А вон далеко в небе проносятся чьи-то жуки-жальники с посланиями. На Серп вообще лучше не смотреть: ослепнуть можно, столько там всего и всех переплелось.
   Слишком большая мешанина. Нужно отмести ненужное. Нужно оставить только то, что интересует - только животоки. Их-то вычленять учили в самую первую очередь, так что Язень без труда настроился на известные ему тонкие пространства. Мешанина цветов дрогнула, сползла, оставив лишь привычные внутреннему взору цепочки-ручейки животоков.
   "А и сколько же здесь живности!" - про себя чертыхнулся Язень. Крупные сплетения, конечно, принадлежали людям и животным, они вычленялись без особых проблем. Но помимо крупных, тут были сотни, тысячи мелких: от птиц до мельчайших букашек. И каждая такая козявка, каждый червь жил изо всех сил, его животоки мчались с бешеным ускорением и сверкали нестерпимо ярко, коля внутренние глаза похлеще солнечных зайчиков.
   Но и к такому готовили на первом курсе, это ведь - начало начал!
   "Ну же, вспоминай!" - подстегнул себя Язень. Его захватил азарт, это было по силам - он это чувствовал! Он это знал! Нужно лишь вспомнить!
   Молодой лекарь глубоко вздохнул, постарался отсеять ненужные звуки, ощущения... ничего не вышло.
   "Ладно, не всё сразу! Дальше, дальше! Как там мы делали? Нужно сконцентрироваться на этом квадранте, представить руну дзим, непременно пульсирующую изумрудом... ай, не изумрудом. Топазом?.. Сердоликом?.. Рубином! Есть! Рубином, да! Ух, есть! Есть же! Вспомнил, вспомнил! Теперь, как там "...поместить объект исследования, сконцентрировав средоточие животоков, в районе третьего глаза..." Опа! А оно уже само! То есть не само, а я сам, не отдавая отчёт, по зауч... не отвлекаться! "...первый слой - простейший глубинный, основоположник и изначало, от него и нужно отталкиваться, от него и плести свою картину происходящего..." Хорошо. Понял. А... как? Так. Вспоминай. Жидкость. Флегма. Гумор. То, что ощущаешь. То, что предчувствуешь. Токи. Как идёт. Куда идёт. Где затор? Что мешает?.. Это лишнее. Это не нужно. Это кровь. А ну-ка стой. А ну-ка назад. Что-то тут не то. Что-то тут мешает. Не так идёт. Наложим-ка на кровь животок. Что-что? Да вот же оно. Вот же!"
   Язень увлёкся решением загадки. И так увлёкся, что мало отдавал себе отчёт в том, что происходит вокруг него. Он не замечал, что уже вышел из-за угла здания и подошёл ближе, чтобы точнее осознавать картину животоков. Не понимал, что его уже увидели и смотрели на него недоуменно, не понимая, что он делает. Непосвящённых, конечно, его пугающе закатившиеся глаза, да так, что меж век видны были лишь белки, подрагивающие руки и неуверенная, скособоченная поза - пугали. Но на самом деле это не "что-то с Медичеством не то", а вполне себе обычная поза начинающего, правда, но лекаря. Более опытные медики в тонкие слои входили без особых усилий, это вообще происходило незаметно для окружающих. Слот, например, предшественник Язеня, и того больше: постоянно держал перед глазами картину тонких слоёв, виртуозно вытаскивая из обширного их набора нужные в тот или иной момент. Естественно, неучу Шустряку до него было ох как далеко, потому и явление народу "Его Медичества", дёргающегося почти в припадке с лицом, обратившимся зачем-то к страдающему чача, показалось всё же пугающим. Один за другим они уставились на уже что-то вытворяющего руками Язеня, потом испуганно сместились в стороны, дабы не попасть под чары этого всё ещё чужого на заставе человека. Кто-то даже потянулся к оружию: а вдруг это засланец кнутьевцев? И сейчас ка-а-ак жахнет!?
   Язень почувствовал, как завибрировали отметённые пока тонкие слои. Что-то там происходило, что-то неприятное, лично ему неприятное. Но отвлекаться было нельзя. Он, наконец, понял, в чём было дело и что не так с ездовым Рамма. Чача, оказывается, совсем недавно, всего пару часов назад, подвернул лапу. Нячко здесь был на высоте и вывих вовремя вправил. Но некоторые жилы были смещены, скручены и зажаты. Каждый шаг чача приводил к острой мучительной боли, хотя лапа-то была в порядке. Знахарь понимал, где проблема, но не понимал, с чем, ведь лапу он вправил!
   Шустряк подался ещё вперёд, потянулся всем собой к этим пережатым сухожилиям и нерву.
   Терьянмандигорда, он же Коротышка, лучший друг-побратим Рамма, взъерошенный, уставший от постоянных криков со всех сторон, постоянных тычков со всех сторон и постоянных смешков из-за ограды, увидел что-то необычное. Да такое, что застыл как вкопанный. На него тут же налетел метушащийся Нячко, с удовольствием вывалил очередную порцию проклятий. Но в этот раз не взорвались смехом пограничники за плетнем, и не вскинулся в ответных ругательствах сам горец. Коротышка смотрел на скособоченную фигуру Язеня, протянувшую к ним руки. Что это он вытворяет?
   Вдруг Его Медичество что-то сделал руками, вроде бы что-то схватил и потянул.
   Чача закричал.
   - Э! Э! Э, что ты делаешь?! - вскинулся Коротышка. - Шрам! Шрам, глянь на вашмедство! Я видел! Видел, как он! А потом как...
   Его вопли вплелись в крики боли чача, в чертыхания Нячко, в успокаивающий лепет Рамма и поначалу на них вовсе никто не обратил внимание. Но вот крик чача стал тише, он начал успокаиваться - и вовсе замолк. Лишь пробегала порой по шерсти короткая волна переживания.
   Язень ликовал. У него получилось! Он сумел через тонкие слои нащупать зажатый нерв, сумел продраться сквозь пульсирующий кокон скрученных болезненных животоков - и выровнять их русло. Жилы легли так, как полагается, жива потекла туда, куда нужно. Ну да, выровнять было очень болезненно для чача, это Язень почувствовал, но так было надо. Главное-то в том, что всё получилось! Чача пришёл в норму! И это его - ЕГО - заслуга!
   Вдруг в восторженный ликующий всеми красками мира тонкий мирок словно таран впилось чьё-то болезненное ненавистное внимание. Это было так неожиданно и так больно, что Язень задохнулся. Его попросту вышвырнуло из тонкого мира, он как стоял, так и брякнулся оземь. Сполошенно огляделся, с испугом осознал, что совсем не за углом дома, а возле плетня. Проследил, откуда прилетела потусторонняя оплеуха - и наткнулся на полный ненависти и презрения взгляд. Чёрной злобой веяло от Рама. Воин, поглаживая успокаивающегося чача, слушал что-то шепчущего ему на ухо горца, и смотрел на Язеня. Его взгляд мог бы убить средних размеров армию.
   "Вот ведь невезение! Он же меня на кусочки разорвёт!" - отчаялся Шустряк. Он аж задохнулся от страха, подхватился на позорно дрожащие ноги и поспешил прочь.
   ... Чуть в стороне от загона всю эту сцену от начала и до конца наблюдал Водян. Поглаживая колючий подбородок, он бормотал под нос одну единственную фразу:
   - Интересно... очень интересно.
   Когда Язень в ужасе убежал прочь, а Рамм едва не кинулся за ним, но остался со своим скакуном, Водян хотел было подойти к компании "врачевателей", да внезапно был остановлен:
   - ВашМагитство, а чем вы нас сегодня порадуете? - воин в запылённых лёгких доспехах, видать, только с дозора, озорно блеснул глазами.
   - А?- не сразу понял вопроса Водян, потом понятливо кивнул и улыбнулся. - Уже пора? Да, уже пора. Увидишь. И услышишь.
  
   * * *
  
   Язень ликовал. Он, как мальчишка, подпрыгивал на бегу и подобранным незнамо где прутиком сшибал лепестки с полевых цветов. У него получилось! Он вылечил чача! Пусть этот мохнатый ездовой вовсе не человек, но животоки у всех существ, как было сказано в учебниках, "выполняют одну и ту же функцию" и "адепт, познающий природу животоков, сможет врачевать любую сущность, будь то лягух или дэв, самый мелкий стрекозёл или громадный уххлюз".
   Эти истины тогда, на первом курсе казались молодому, но подающему надежды медику лишь набором слов, которые обязательно зачем-то нужно запоминать, потому что наставник, автор учебника, мог спросить именно это на промежуточном экзамене. Кого-то и спрашивал. А, оказывается, всё это не пустопорожняя болтовня, а самая что ни на есть истина! Никогда, никогда прежде Язень не пробовал врачевать животных, хотя и знал, что можно. Впервые вот попробовал - и удача!
   "Вот бы ещё кого вылечить!" - мелькнула ребяческая мысль, и тут же подвернулся случай.
   Шустряк услышал женский говор за оградой. Ещё полчаса назад он мало придал бы этому значения. Да попросту не заметил бы! Или, что ещё правдивей, постарался неслышно пробраться мимо. Бабы - не мужики, язык за зубами держать не умеют, а для заставы он, Язень, сейчас - самое большое разочарование, так что... Лучше не связываться. Как-то Чердык на рынке схлестнулся с торговкой, приехавшей из села... в общем, оно того не стоит.
   Язень уже приметил путь, по которому можно будет незаметно пробраться дальше, но долетающие реплики женщин привлекли внимание.
   - Всё так же болит? - спросила одна. Она обладала низким грудным голосом, и Шустряк представил себе женщину в полном расцвете лет, статную, большую, даже основательную такую. Мать семейства.
   - Побаливает, - ответила другая. "А это молодуха", - решил Язень. Голосок звонкий, но уже не по-ребячески ломкий, а просто молодой. Небось, любит песни петь: даже в одном слове прозвучал мелодичный напев.
   - А к знахарю не...
   - Да что же я, козочка какая, чтобы к звериному... - тут обе признали невольно вырвавшееся сравнение вполне забавным, и прыснули смехом. Видать, у молодой и стать, и повадки как раз молодой козочки. - Ещё сведёт с каким козлом!
   Снова рассмеялись.
   Язень не мудрствуя лукаво уже вошёл в тонкие слоя и увидел животоки. Помимо прочей живности проявилось два сгустка, сформировавших примерно человеческие фигуры. Одна фигура - действительно большая, вторая - тонкая, стройная. "Козочка". Что же с тобой не так, девушка?
   Может, это... пошалить? Он, будучи в компании Шушпы, нередко проделывал одну приятную и очень неприличную мелочь: доводил девушек до любовного неистовства, через тонкие слоя массируя так называемые сгустки удовольствий. Такому в Академии не учили, хотя кто его знает. До этого додумался сам Язень. Он знал, где у женщин центры удовольствий. Меж собой они называли их просто "штучка": "А хочешь, я дам тебе одну штучку?" Язень в моменты забав сам или по просьбе высокородных друзей через тонкие слоя массировал, так сказать, "штучки". Девушки корчились в удовольствии, бились в припадках экстаза. Особенно забавно проделать это на каком-то приёме или параде. Главное при этом - не попасться дежурным магам. Могли и за решётку бросить. За... тадам! - насильничанье. Несколько раз и попадался, но всякий раз Шушпа вызволял. В общем, шутка безвредная, забавная, пошлая, а для женщин всё же приятная.
   Раз уж у него появилась тяга к врачевательству и медицинской практике, то надо тренировать навыки! А что есть эта вот забава? Тренировка навыков, не иначе. Ведь управление потоками живы, как ни крути.
   И только Язень настроился на поиск этих самых центров удовольствия (а у каждой женщины они в разных местах почему-то находились), как услышал, что начали говорить о нём.
   - Ну а к медичеству этому новому, что на место нашего батюшки Слота пожаловал... как его там... не?
   - И не пыталась даже. После того, что он с Шрамом... ты слышала?
   - Да кто ж не слышал? А про кражу его и про то, что Усердный за ним аж на... - перебивая одна другую, не слушая друг друга, женщины спешили озвучить слухи.
   Не прошло и двух минут, а Язень про себя уже вызнал, что он, оказывается, был изгнан с другой заставы за то, что отлынивал от службы: вместо врачевания кутил по кабакам и за молодухами ушивался; что на самом деле он никакой не врачеватель и не его медичество, а сын Очень Высокопоставленного Чиновника, который тяготится своим чадо - и потому отослал со столицы куда подальше; что он явно проклят кем-то: на его спине и груди вырезан Знак Бузая, духа несчастной судьбы ("да видели же, видели, Шамихшей клянусь!"); что он уже успел нашалить в поселении, увивается за каждой юбкой и даже как-то странно стала вести себя Ванава... Тут Язень еле сдержался, чтобы не "проявиться", пылая праведным гневом: его "вторую мамку" смеют подозревать в непотребствах?! Да как они посме... но следующие слова живо охладили его пыл. Ибо были единственной правдой из всего сказанного:
   - В общем, не повезло нам с Медичеством, - резюмировала "Козочка". - Плохую замену Слоту нам прислали.
   "Опять?! Опять! Да сколько можно?!!" - Язень, даже не пытаясь скрываться, сорвался в бег, не зная, куда бежит и зачем, главное - подальше. От этих правдивых слов, от презрения, что сквозило в голосе молодухи. От себя.
   "Ну а чего ты ждал? - вполголоса, зло выплёвывал обрывки мыслей. - На что надеялся? За что тебя им любить? Что ты им сделал, чтобы они тебя простили?.. Простили? Да что я им такого вообще..? - оборвал, себя-то незачем обманывать. Достаточно, достаточно того, чтобы не то, что недолюбливали - ненавидели. Презирали. Было, за что. - Нет, ну надо же! Не прошло и нескольких дней, как все тебя презирают, приятель!.. Но я не собираюсь оправдываться! Я не буду унижаться! Вот ещё! Перед кем? За что? Недостойны! Не-до-стой-ны! Быдло! Быдло!" - он всё больше мрачнел и заводился, но, что интересно, вдруг почувствовал, что не согласен.
   Сам с собой не согласен.
   Язень совсем не следил, куда идёт, зачем. Глаза его, суженные от презрения ко всем и - о да, он понимал и это - к самому себе, лишь отмечали: дом, ещё дом, свинарник, направо, налево, кто-то идёт, свернуть. Он бродил кругами, топтался на одном месте. Если бы кто увидел Его Медичество сейчас, то застыл бы от удивления: лицо Шустряка пылало, в уголках сощуренных глаз застыли злые слёзы, нос предательски хлюпал. То ли плакать собрался парень, то ли только что отплакался. Но нет, это была не просто обида - это была внутренняя борьба. Причём даже не двух ипостасей внутри: старого и нового, а трёх. Старый надменный, новый униженный и... старый-новый угрюмо-упрямый. Тот парень, которым он был на первом курсе, молчаливо выступил из тени и терпеливо дожидался, пока оба незавидных (неожиданных раньше и нежеланных теперь) "потомка" устанут лупить друг друга аргументами и обвинениями. Он, этот третий, знал, что эти двое пошумят-пошумят, а всё равно им придётся уйти. Словно служка в таверне, он терпеливо дожидался, когда последние посетители не отправятся в другой кабак или пока они не начнут громить стулья - и тогда их придётся просто выкинуть наружу. Он знал, что рано или поздно, а всё заканчивается только так. Хуже было тем самым последним. Они видели служку, нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу, и тоже знали, что им нужно уходить, а кураж не давал. Мы сидели здесь и будем сидеть! Я заплатил за этот эль, и я выпью его, а кружку расколочу о твою тупую физиономию! И ты снова принесёшь эль! Кураж, бахвальство, просто глупость. Хмель наделил силушкой, кулаки сжимаются, в крови пляшет злость, а... а всё равно уходить надо будет. И знаешь это, и не согласен с этим, и хочется за это кого-то прибить.
   Язень не хотел меняться, вот оно как получалось. Ему нравилась компания Шушпы, Муршы и других. Нравилось ничем конкретным не заниматься - и постоянно чем-то таки быть занятым. Нравилось бить баклуши, а главное - нравилась власть. Властвовать над кем-то. В компании сынков высокопоставленных придворных он разделял с ними саму возможность быть выше над остальными. Теперь же, скинутый с дутого пьедестала, он всё барахтался в грязи, барахтался, сам встать на ноги не мог, а от рук помощи отказывался. Обойдусь, мол, невместно мне, недостойны есмь! А грязь затягивает всё больше, и вот уже только голова над омутом торчит, но из раздёртого в крике рта вылетают не призывы о помощи, а проклятия.
   Шустряку даже страшно стало. Он не знал, что в нём столько злости сидит. Когда же призрачная власть сумела его отравить?
   Во всей этой круговерти и внутреннего смятения Язень перестал понимать и вообще отслеживать, где он и что он делает. Вроде бы только что прислонился лбом к шершавым доскам штакетника, а в следующее мгновение он зачем-то кидает грудки земли в глубокую лужу, не обращая внимания на долетающие брызги. Вот он спрятался под крыльцо и делает вид, что не замечает удивлённых взглядов следопытов, лишь пожимающих плечами от ужимок странного Медичества. А вот, воровато оглянувшись по сторонам, бросает булыжник в сушащийся на заборе глиняный горшок.
   Зачем? Что с ним происходит?
   Язень, тот, третий Язень, понимал, что дело нечисто, что борьба мыслей совсем запутала уставший мозг - и тот вот-вот начнёт делать серьёзные сбои.
   В какой-то момент из уже почти горячечного бреда Шустряка выдернул болезненный вскрик. Язень осознал, что стоит, спрятавшись, за углом казармы и смотрит на воина, сейчас скорчившегося на крыльце. Мужик схватился за бок и семенил к лавке. Видать, старая рана прихватила или так неудачно потянулся, что животок неправильно направил. А и верно! Вон он, животок этот, вон он как изогнулся. Ещё бы не заболеть! Ещё бы не скривиться!
   Ах ты ж!
   Язень отпрянул от угла и в панике привалился к стене. Он понял, кто именно изогнул животок, только вот не понял, зачем, зачем он это делал?
   "Да что ж ты за тварь такая? - Шустряк со страхом посмотрел на руки, будто это только они, а не всё естество Язеня издевались над так ничего и не понявшем пограничником. - Что он тебе сделал? Зачем?"
   Первый он испугался и, ни слова не сказав в оправдание, скрылся от внутреннего взора, затаился. Второй решил тоже убежать, но уже в реальности, а вот третий упрямо сжал губы, отмёл все доводы второго - и, буквально ощущая готовый вырваться наружу вопль страха, сделал шаг за угол.
   Воина на крыльце не было. На лавочке тоже никто не сидел. А вот в конце улицы мелькнул плащ давешнего погранца. Тот бодренько, вприпрыжку спешил куда-то к внешней стене. А и вправду, чего рассиживать-то, раз всё в момент прошло?
   Язень несмело побрёл за ним. "Надо же убедиться, что животоки у воина легли так, как следовало? - спрашивал он себя, перекрикивая внутренний скулёж, и сам же отвечал: - Надо! И всё. И хватит. Хватит, ты, тварь мерзопакостная, вредить не быдлу, нет, не быдлу - твоим соратникам! Да-да, соратникам! Кто знает, может, тебе придётся с ними бок о бок сражаться, и уже сейчас они хочешь ты того или нет, а прикрывают тебе спину, защищают тебя. А ты им животоки крутить?! Хватит! Или, клянусь Биртайтмамухой, я буду мстить. Да-да, тебе мстить. И себе заодно. По рукам! По пальцам! До крови! Чтобы, ырзы, понял, чтобы, факня..."
   Но додумать не успел. Он оказался на широком пустыре у внешней стены и чуть было не влетел в толпу жителей Юфдипупса. И как только он не замечал этого многоголосья, издалека мерным гулом растекавшегося по узким улочкам? Воин, за которым он шёл, затерялся в толпе, и вычленить его животоки теперь вряд ли получится: тут было под две сотни человек!
   Неужели нападение Великой Кнути?
   Но нет.
   Вряд ли, будь это нападением, так праздно стояли люди, так беспечно бродили по галерее, опирались на частокол и с такими улыбками смотрели то на одну из надвратных башен, то за частокол.
   Над головой раздался залихватский свист. Это произошло так внезапно, что Язень чуть не свалился в придорожную канаву, присел, закрыв голову руками. Лицо его пошло пятнами, на скулах заходили ходуном желваки, а руки дёргано сжались в кулаки и с видимым усилием и разжались. Этих метаморфоз никто не видел, даже те свистуны, что облепили крыши прилегающих к стене домишек. Разве что пронёсшиеся стайкой вездесущие мальчишки покосились на тяжело дышащего Его Медичества, да пуще припустили дальше: не опоздать бы!
   Тем временем сражавшийся сам с собой Язень вновь пришёл в себя, несмело оглянулся по сторонам и, бледный, дрожащий, мелко посеменил к ведущей на галерею стены лестницу. Зачем он туда шёл, что хотел делать - он и сам не понимал. Нервическая дрожь иногда сотрясала тело, Шустряк застывал на несколько мгновений, морщился, словно почувствовал что-то гадостное во рту, а потом, решительно тряхнув головой, семенил дальше.
   Вот уже и галерея, и всё так же ветер вздымает зелёные волны травы на межграничьи, полощет флаги и швыряется запахами.
   Отсюда видно, как много людей тут собралось: ими густо усеяны крыши ближайших домов, да и на далёких кровлях домишек где-нигде мельтешит разноцветьем рубах. На галерее негде яблоку упасть, а у привратных башен так вообще толкотня.
   "Что они ждут? Зачем они?" - билась в черепушке Шустряка мысль. Он бесцельно пошёл вдоль галереи, невольно задевая воинов. Те или не обращали внимания, или, если Медичество уж слишком оттаптывал пятки, брыкались, а то и разворачивались, дабы вывалить на неуклюжего пару ковшей особо "пахучих" проклятий. Но натыкались на бессмысленно-болезненный взгляд Язеня - и с неразличимым бормотанием отворачивались.
   В их искоса бросаемых взглядах не было и капли уважения. Воины, казалось, едва сдерживаются от того, чтобы сбросить Язеня с галереи и не делают этого просто потому, что не хотят марать руки. Даже высокородное происхождение Медичества им не помеха. Что им какой-то хлыщ с титулом? Что он им сделает? Залечит? Дык не умеет и этого. Да и потом - дальше пограничья не сошлют!
   "Во-о-от... Во-о-от, жри, сколько влезет! - злорадствовал первый он. - Вот оно, отношеньице к тебе, Язень Киръ-ян-гли-са! - издевательски коверкал фамилию. - Нравится?! Нравится, а? Жри, да не подавись! Вот так они к тебе и будут относиться все те семь лет! Или четыре месяца, а?
   Что я тут делаю? - ныл второй. - Зачем я сюда пришёл? Они же меня ненавидят! Они же меня... убьют?
   Руки коротки! - рявкнул первый. - Это быдло не посмеет!
   Ещё как!.."
   Но внутренний спор прервался басовитым рёвом, издаваемым, казалось, сотней уххлюзов, уж никак не меньше. Этот громогласный ор заставлял дрожать каждую волосинку в отдельности и всё тело разом.
   Язень в который раз за сегодня чуть не задохнулся от ужаса, присел, чуть не грохнулся с галереи и судорожно вцепился в ближайшего воина. Тот, развернувшись к Медичеству, недоуменно на него уставился, а потом... рассмеялся прямо в лицо:
   - Что, вашмедство, страшно?! Га-га-га! Не боись, вашмедство, енто не страшно, нет - весело! Да! Весело!
   И похлопал струхнувшего Шустряка по плечу.
   Его Медичество разжал судорожно сведённые пальцы и как-то странно, дёргано отшатнулся. Губы его скривились в брезгливости, потом задрожали, словно он сейчас расплачется... Отвернулся, неуклюже развернулся - и поспешил назад.
   - Странный он какой-то, - пробубнел себе под нос воин, но тут же забыл про Его Медичество - представление начиналось.
   Да-да, представление. Раз, иногда и пару раз в неделю маг заставы Водян устраивал самые разнообразные магические представления. Эдакие фокусы, иллюминация, салют или что похлеще. Бывало, сотворённые фантомы пели скабрезные песенки, да такими смешными голосами и с такими ужимками, что дородные мужики не могли устоять на ногах от смеха. Бывало, облака закручивались в призрачные и очень красивые женские и мужские фигуры, а уж что те фигуры вытворяли... Бывало и так, что средь неба вдруг возникали видения далёких краёв, и на картинах тех воины узнавали себя! Да-да, себя, как они бегали вечерами к девушкам на околицу или как с отцом чинили рыбацкую сеть... А было и так, что взлетали камни с ближайшей горушки - и давай водить хороводы, маршировать и сражаться меж собой. Всякое бывало, но никто никогда не мог даже предугадать, чем на этот раз удивит их маг.
   На представления те собиралась вся застава. И, кстати, не только их застава. Неоднократно видели пограничники, как усеивали разноцветные точки далёкий частокол кнутьевского оплота: и там любили представления. Всегда оттуда долетали благодарственные крики. Ну или свист, если в забавах тех высмеивалась Кнуть.
   Громогласный рёв давно затих, постепенно утихли и отдельные выкрики пограничников. Все ждали, что же произойдёт.
   Вдруг над одной из привратных башен, где в одиночестве стоял маг, возникло небольшое облачко. Оно бугрилось, росло и, подгоняемое незримым ветром, чуть отлетело к Кнути. Застыло. Над башней возникло новое облачко - и так же поплелось к первому. Потом третье... И вот уже пять облаков, странно круглых, зависли в воздухе на равном расстоянии друг от друга.
   Пуф!
   Облачная пелена слетела с тех... предметов... что нынче спокойно покачивались в воздушных струях.
   Оглушительная тишина сменилась отдельными смешками и смущённым хмыканьем. Некоторые женщины зарделись и даже отвернулись.
   В воздухе висели большущие, но красивые женские... попы. А может, и мужские: никаких отличительных, так сказать, признаков, у них с другой, так сказать, стороны, не было. Но мужики, естественно, никак иначе, чем "женские", подумать и не могли.
   Тут "воздушные попы" по очереди пустили ветра, причём звук отличался по тональности. А потом... потом попы заиграли! И застава грохнула смехом. Ведь "играли" эти призрачные аппетитные женские прелести ничто иное, как... гимн Великой Кнути! Уж его-то зееновцы знали все до единого: каждое утро и каждый вечер он звучал с той стороны границы.
   Да, это было глупо, грубо и противно - с одной стороны, но для воина, постоянно ходящего по лезвию и постоянно готового к нападению эта насмешка над врагом, поданная так вот скабрезно и пошло, отлично снимала напряжение и прогоняла плохое настроение. А большего Водян и не хотел. Да и воинам больше не надо было. Стравить куда-нито напряг, сбросить с себя страх, смыть хохотом, очиститься. Потому они и шутили постоянно, и устраивали друг другу незлобные каверзы, когда можно было и, конечно, не на службе. Не скинешь на что-нибудь сводящее с ума напряжение и постоянное ожидание смерти - попросту сбрендишь!
   Вот и сейчас. Облачка-пердушки более чем выполняли свою обязанность. Пограничники ржали, хлопали в ладоши и друг другу по плечам, улюлюкали и вовсю махали флагами, салютуя беснующимся врагам. О да, звук был достаточно громким, чтобы быть услышанным по ту сторону границы. Что там творилось, было не разобрать, но кнутьевцы вряд ли пришли в такой же восторг, что и зееновцы.
   По этой какофонии неприличных звуков, здорового хохота и восторженных воплей казалось, что все присутствующие веселятся от души.
   Но нет.
   Двое из всей толпы совсем не испытывали радости. Одним из них был Язень. Словно в противовес источающей флюиды здорового смеха толпе, он был донельзя мрачен. Шустряк успел спуститься со стены и отойти в сторону, остановился в тени ближайшего дома. Благо, никто на него не смотрел, а то отшатнулись бы от его убийственного взгляда. Впрочем, один человек всё же наблюдал за Его Медичеством, и в его глазах плескалась не меньшая злость. Злость и презрение. Рука до побеления костяшек сжимала древко копья, широко раздутые крылья носа презрительно подрагивали. Наверное, из его рта даже вырывался сейчас собачий рык, да не было его слышно из-за рёва.
   Вдруг глаза этих двух встретились. Злость схлестнулась со злостью, презрение - с презрением. И не было меж ними преград, кроме расстояния. Зато было одно на обоих чувство - каждый был готов уничтожить соперника. Здесь и сейчас!
   Здесь!
   И!
   Прямо!
   С... бум!
   Что-то словно ударило Рамма по шлему, отвлекая от поединка взглядами с Язенем. Раздражённо метнул испепеляющий взгляд в отвлёкшего его - и тут же, правда, с трудом, сник. Маг Водян, едва видный в проёме надвратной башни, медленно покачал головой вправо-влево. "Не надо. Не смей... не сейчас". И Рамм, с трудом подавил крик злости, но всё же опустил, голову, соглашаясь. А когда стрельнул коротко взглядом туда, где был Его Медичество, увидел лишь оседающую пыль, взметенную полами стремительно скрывшегося ненавистного псевдомедика.
   Водян держал перед глазами странно раздвоенную... или даже растроенную ауру Язеня и рассеянно бормотал под нос "Интересно... очень интересно!"
   "Влево, ещё раз влево... прямо! За тем домом - направо!" - Язень шёл быстро. По кратчайшему пути до лазарета. В голове его шипел от злости первый, раз за разом повторяя одно и то же: "Убей их! Убей их всех!" Второй жалобно скулил, пытаясь отодвинуться от своего злобного "родственника", да некуда ему было деваться. А третий... Язень шёл в лазарет как только мог быстро. Чтобы не успеть передумать!
   "Ещё бы немного, ещё чуть-чуть!.. И было бы всё очень плохо, а потом было бы очень больно!"
   Он только что был на грани того, чтобы в захлестнувшей его ярости скрутить и порвать животоки буквально всем, кто был в тот момент у стены. Всем! И - что самое пугающее - он понимал, каким-то чувством понимал, что у него получилось бы. Так сильно билось в нём злость. А потом был взгляд Рамма, мощный, яростный ментальный удар - и, наконец, вернулся третий - и взял бразды правления в собственные руки.
   Взял, чтобы не выпускать впредь никогда.
   Если только он успеет.
   Ещё один поворот - и вот он лазарет. Дверь - с размаху в сторону, коридор, занавеска, стол и инструменты на нём, прикрытые тряпицей.
   Прочь!
   "Что ты? Что ты задумал?!" - заорал первый. Второй попросту завизжал от страха. Но третий решительно схватил скальпель и широко им размахнулся.
  
  

Глава 10

  
   Очнулся как-то враз, без всяких переходов, трения глаз, зевания и прочих обязательных атрибутов утра. Вот спал - и в следующее мгновение уже полностью в сознании. Пугающе чётко, во всех мыслимых подробностях вспомнил всё, что произошло вчера. Затаив дыхание прислушался к себе. Вроде... нет, точно - никого. Ничего. Он один. Не два, не три - один! Получилось! Ура!
   От переполнившего восторга подскочил с кровати, громко хлопнул в ладоши - и тут же вскрикнул от боли. Ырзы! Ну вот. Кровь снова пошла. Из-под наспех намотанного на рану бинта показалась струйка красного цвета. Боль чуть раздразнила, но злость - опять отметил, и вновь облегчённо вздохнул - была направлена ни на кого, только на себя.
   Забыл, факня!
   Ведь получилось! Получилось же! Тем ударом в ладонь он вышвырнул свои иные ипостаси прочь из сознания. Правда, перестарался вот. Не думал, что скальпель окажется настолько острым. Как-то на подсознании он ещё успел скорректировать направление удара - и лезвие не перебило ничего важного. И жилы остались нетронутыми, и кровоточные каналы, и кости. Плоть рассечена, да, но что там плоть - она срастется. От боли тогда он чуть в обморок не упал, перед глазами всё плыло, а из груди вырывался крик, в котором смешалось всё: отчаяние, страх, боль, жалость и - восторг! Крик победы. Над самим собой. Ведь почувствовал, как улетучиваются из него ненужные ипостаси. Улетучиваются с проклятиями и страхом, пусть и неизвестно, насколько, но хотелось, чтоб - навсегда. А сегодня утром и подтвердилось: нет их. Сгинули.
   Один. И сам за себя принимать решения можешь.
   Так вот оно главное: что делать дальше? И это самый главный вопрос.
   И недели не прошло с ультиматума юфдипуфцев. Да что там недели! Три дня всего! Позавчера он пытался бежать и его поймали, а вчера... Вчера он чуть не сошёл с ума. А ещё вчера он вылечил чача. А ещё вчера он ударил себя ножом в руку.
   С-с-с, как больно-то! Хорошо ещё, что скальпель был стерильный, а так бы заразу себе какую занёс бы. Кстати, надо его помыть, что ли. Про... это... продизе... продези... помыть, короче, и хватит с них. С-с-с, больно-то как. Да что там?
   Язень осторожно начал разматывать повязку, да не тут-то было: она присохла к ране, и при попытке содрать её так рвануло болью, что чуть плохо не стало.
   "Да что ж такое! - осерчал на себя Шустряк. - Я, медик, Его, ырзы, Медичество - и не могу справиться с болью даже на самом себе?! А ну-ка!"
   Его вновь захватила злость, но теперь уже досадная, что ли. "Ну как так можно, чтобы самые простейшие вещи - и то не умел? Да нет же, умел, просто подзабыл. Надо - как? Ну-ка, вспоминай! Вспоминай!!! - и вдруг он вновь дёрнул за присохшую повязку. Новый всплеск боли, дурнота - и вновь внезапно всплыли в памяти нужные знания. Эти азы они проходили на первом курсе, ведь - азы же! Утихомиривать боль. Затворять кровь. Выправлять животоки и силотоки, очищать открытую рану от несвойственного телу. Это - азы. Читать по ауре состояние человека. Определять степень его живости. Всё это он успел выучить. Успел и счастливо забыть. И вот пришло время это всё вспомнить. А чтобы побыстрее вспомнил..."
   Вновь зарычал от боли, когда опять дёрнул за бинт. Да что же это за издевательство?!
   Буммм!
   Мягко стукнуло по ушам, и вот он вновь - не один. Вот его вновь двое. Но тот, второй - он сам, он-который-должен-быть! Это тоже - азы. В конце первого курса их обучили выпускать из себя - себя. Первый - наблюдает и говорит, что делать, второй - делает. Первый смотрит на не-тварную природу, второй свершает только материальные действия. Конечно, можно и не разделяться, и обычно Язень только так и действовал. Например, вчера с чача. И животоки видел и исправлял, и в собственном теле пребывал. Но вот так, раздвоенным, всё должно было происходить и обычно происходило на порядок быстрее, точнее, эффективнее.
   Так и случилось.
   Он увидел себя, все наслоения и переплетения различных сил, что смешались в нём, вокруг него и вообще - вокруг. Животоки - в живущих; магическая сила - пластами и нитями; нитевые связи контроля и взаимодействий; божественное присутствие - в аурах и пульсации; то, что видно и то, что видно не сразу и не всем. И многое другое. Навалилось враз, всем скопом, придавило и распластало. А потому что - дурак! - открылся весь, полностью, даже без защиты от тварей запредельных и мёртвых божков. Фильтр! Фильтр!
   Вынырнул вновь в реальность, мигом вспомнил, как накладывать "ворота малые", со всё возрастающим удивлением понял, что - наложил! - наложил "ворота" сразу и без тренировок. Вспомнил, вспомнил! И теперь уже аккуратно выдавил из себя ментальное "я".
   Ну вот. Теперь всё в норме. Животоки, кровотоки, всё малое, неглубинное. Для чужих - простенький щит, что работает безотказно всегда и у всех. Ну, на младенцев накладывают защиту в храмах, на детей - амулеты навешивают. А уж потом заботься о себе сам. Твоя жизнь - в твоих руках, и открываться или нет чужим и даже мёртвым богам - решать тебе.
   "Ну да ладно, не о том мыслишь, Язень!" - и "недоразвитое Его Медичество" сосредоточился на себе любимом.
   Так. Ауры. Животоки. Кровотоки. Нарушения... Ого! Сколько в тебе грязи сидит, парень! Как же ты мог себя так... Не отвлекаться! Рука. Инородные тела. Есть, и много. Вышвырнуть? Как? Не видно! Приблизить. Как? А вот так!"
   Рука его увеличилась в размерах. Нет, не сама рука, а - перед внутренним взором. Стали прозрачными наслоения бинтов, и перед взором открылись во всех подробностях спёкшаяся кровь, края раны, загнувшиеся внутрь и застывшие так, разорванные мышцы, плоть, вспученная лепестками ладонь в кровавом сгустке. Отвратительная картинка, но видали и похлеще.
   Что сейчас?
   Выпрямить структуру плоти, спаять разорванные кровотоки, разъединить края раны и бинта, запустить процессы восстановления.
   Откуда? Откуда это всё? Кто-то подсказывает? Опять... маг? Но нет. Все сведения - из глубин памяти. На практике проходили, в лечебницах для бедняков. Забыл уже тот смрад? Забыл ту мерзость? Забыл, что прошлось пройти? Не забыл. Запрятал глубоко, забросал бытовухой. Слишком там было... противно? Нет. Тяжело. Понимал, что вот с таким ему теперь до конца жизни обретаться, и не принимала душа, но смирилась, а как выдалась возможность - счастливо выкинул из сознания.
   Пришло время вспоминать.
   Он-раздвоенный действовал поначалу не совсем слаженно, но чем дольше - тем увереннее действовали руки и сознание. Губы шептали нужные мантры, под их воздействием сознание входило в нужные режимы, а в этих режимах свершались над плотью нужные преобразования.
   Вот кусочек за кусочком ладонь и запястье увлажнились свежей кровью и лимфой - и отслоили засохший бинт от плоти. Вот он размотал тряпицу. Вот вступили в действие глубинные мантры, и вновь "увеличил" руку. Разорванные кровотоки находили по отголоску свои половинки - и спаивались в единое целое. А плоть сцеплялась остатками. Животоки потихоньку пробили в повреждённой плоти новые русла, причём пришлось их несколько раз перенаправлять, чтобы не тревожили больные участки.
   Сколько это длилось? Скорее всего, несколько часов. Было темно ещё, когда Язень очнулся. И в окна влетали солнечные зайчики, когда он устало откинулся на кушетку.
   "Однако же как это всё сложно, - устало, но, ырзы, довольно подумал Шустряк. - И если... только на один маленький порез... столько... времени..."
   Оглушительный скрип петель входной двери вырвал его из забытья, куда незаметно затянуло Его Недоразвитое Медичество. Всё же много сил ушло на концентрацию, волнение, страх. Да-да, страх. Всё же боязно было не вспомнить ничего! Если бы не удались даже самые простые мантры и действия, азы, то... То это значило лишь одно: он безнадёжен, и даже не стоит думать попытаться вернуться. К нормальному течению жизни. Стать тем, кем должен был стать, тем, кого в нём ожидали увидеть. Да, с Муршей, Шушпой и прочими из их прежней компании было весело. Но всё же для них он был лишь мальчиком на побегушках, пажом, ручным булумбяком. Как ни хотелось до недавних пор это признавать, но всё же придётся. Они тебя предали, кинули, показали, что тебе с ними не по пути. Это не твой путь. Юношество прошло. Пора взрослеть.
   Язень нахмурился.
   Он давно ощущал себя взрослым, а на самом деле, оказывается, был сущим мальчишкой. Вот именно сейчас это становилось понятным. Все его шкоды, манера поведения, речи, вся его напускная надменность и важность... ребячество! А ведь ему уже двадцать три года от роду! Подумать только! В этом возрасте отец уже стоял во главе пусть крошечного, но дворянского хозяйства! И уже нянчил порой на руках его годовалого! А прошло двадцать два года - и что же его сын? Пьёт курак, крадёт скальпели и не стоит в этом мире ни-че-го! Пустышка!
   Стыдно!
   Язень скрипнул зубами и вскрикнул от боли: сжал в кулак повреждённую руку. Тут же тихонько постучали в дверь.
   - Не заперто! - крикнул Шустряк прежде, чем осознал, во что превратил кабинет Слота. Дверь чуть приоткрылась, и в неё просочилась Лийка. "Меньшая вторая мама", как про себя уже прозвал её Язень, лишь поджала губы, когда узрела окровавленные бинты на полу, запачканную кровью простыню. Её малоуловимый взгляд едва заметно проскользнул по кабинету, выискивая следы очередной пьянки и дебоширства. Но нет, ни перевёрнутых, как вчера, бутылей с уродцами, ни разбитой посуды, ни загаженных половиков. Лишь пара мотков окровавленных бинтов, испятнанная красным марля да забрызганная каплями всё того же цвета постель. И бледный усталый и в то же время виноватый взгляд словно провалившихся в череп глаз.
   - Ваше Медичество! - чуть более резко, взволнованно сказала Лийка. - Нуждаетесь ли вы в помощ...
   - Лийка, голубушка, - перебил её Язень, и сам удивился, что "голубушка" не было каким-то надменным или снисходительным. Вежливым, уважительным, ласковым. Да. Ласковым, - прости за беспорядок. Я тут слегка... экспериментировал. Можешь приготовить бульон? Куриный. И хлеба. Пожалуйста.
   - Конечно... господин, - Лийка, странно шмыгая носом, подхватила бинты и марлю - и чуть ли не бегом кинулась прочь. Почему эта просьба так взволновала женщину, Язень не понял, и лишь недели спустя узнал, что бульон и хлеб были повседневной утренней пищей Слота, и услышав этот заказ, санитарка подумала о том, что душа бывшего Его Медичества вселилась в своего последователя.
   Судя по тому, что происходило потом, и немудрено, что она так подумала.
  
   * * *
  
   Нельзя сказать, что Язень "вдруг прозрел", что жизнь его с того мгновения разительно изменилась и пошла в гору, что все его проблемы разом решились. Нет, нет и ещё раз нет.
   Разве в одночасье Шустряк стал хорошим лекарем? Разве только от желания стать достойным медиком появятся нужные знания, навыки, опыт? Не верят битые жизнью люди россказням и слухам - так и не поверят пограничники в то, что нынче Его Медичеству можно доверять свои недуги и раны.
   "Да и не нужно этого сейчас! - размышлял над сложившейся ситуацией Язень. - Чтобы вновь не опростоволоситься".
   Из чего складывается "хорошесть" лекаря? На три четверти - из его умения лечить правильно и с хорошим результатом и на четверть - из слухов о нём, распространяемыми благодарными вылеченными пациентами. Значит, что нужно в первую очередь сделать? Правильно, научиться хорошо лечить. Возможно это за три-четыре месяца? Не нужно питать иллюзий - лекарь вообще всю жизнь набирается новых знаний. Для "более-менее сносного" уровня учиться даже не те четыре года, что пропустил Шустряк, а все восемь. Ведь его на заставу отправили недоученного, в помощь Слоту, в подмастерья, считая, что опытный медик да в полевых условиях куда как лучше обучит всему необходимому недоучку. А оно вон оно как получилось. Но и, учись Язень как полагается, у него сейчас был бы немалый практический опыт: после каждого курса у студиоузов в обязательном порядке проводилась трёхмесячная практика в городских лечебницах. Да уж, в отличие от всех остальных, у медиков вообще не было каникул всё время обучения. Ну, неделя в год давалась на свидания с семьёй, да и то в праздники на Дни Восхваления Короля Зееновии, в которые чествовали правителя государства. А так - учёба, подрабатывание после учёбы, дабы оплатить дальнейшее обучение, а после очередного курса - практика. В итоге после обучения в академии практически "на свободу" выпускались пусть молодые, но весьма и весьма опытные лекари. Такие были просто нарасхват. Что там говорить, выдержать столь напряжённый график могли очень немногие. Да и потом те, кто добирался до последнего восьмого курса, не сразу уходили на "вольные хлеба". Они предпочитали ещё какое-то время уже по собственной воле и проплачивая чуть ли не вдвое от обычного дополнительно набираться практического опыта в индивидуальных поучениях у преподавателей академии.
   Так что иллюзий Язень не питал: за отведённые ему месяцы он не то что "хорошим лекарем" - он и на уровень "слабенького ученика" не выйдет!
   "Но! - продолжал размышлять Язень. - Но! И третий раз - но! Но не всё потеряно. Почему? Да потому что! Есть несколько причин, и вот они.
   Первая. Для пограничной заставы основными болячками, которые приходится лечить, является что? Правильно, раны, полученные в бою и увечья, полученные в учебных схватках. Потом идёт что? Обморожения, отравления и болячки навроде раммовой: всяческие укусы, отравления и запущения. Благо, тут обморожения и, наоборот, падуча от жары, вряд ли возможны. Не холодно, как зимой на предгорьях серпа и не жарко, как в южных пустынях. И всё же, болотных лихорадок, отравлений и прочего - достаточно. Ну а потом уже возрастные болячки, врождённые, и прочие. Опять же - больше мужские, а не женские. Нет, есть, конечно, и жёны, и дочки, и полонянки... наверное... и у них есть болезни, с женщинами связанные, но найпервейшим делом идёт, конечно, врачевание воинов. То есть попервой нужно изучить выправление переломов, врачевание жил, животоков и прочего. Хирургию особо, причём - в полевых и временно-ограниченных условиях. Да, и сверление зубов, и снятие плёнок с глаз, и повторное вправление неправильно сросшихся костей тоже нужны и полезны, и тоже тут случаются, но именно сейчас это можно оставить в стороне. Успеется. Тут бы не до жиру - быть бы живу. Раз уж сбежать не удалось, а теперь и не удастся: сам не хочу, то нужно сделать всё, чтобы научиться нужному, первейшему, главнейшему для пограничья. В общем, первое: ограничим сейчас сферу знаний до необходимых.
   Второе. Здесь нет учителей, а какой-нито реальный опыт врачевания имеют разве что Нячко и - в случаях присутствия магии - Водян. Обучать они не станут: Нячко побрезгует, ибо презирает, а Водяну отвлекаться на недоучку некогда. Значит, остаётся самообучение. Хуже некуда? Было бы так, если бы Слот не оставил столь полезных наставлений. Состав учебных пособий и редких изданий невероятен! А наставления в них, сделанные рукой опытнейшего лекаря - бесценны! Это те самые медицинские секреты, которые не торопятся передать ученикам, которые открыл и вывел для себя сам за долгие годы жизни. Руководясь ими, возможно - хочется в это верить! - изучить врачевание куда как лучше того, что могли дать в академии и за куда как меньший срок.
   Третье, которое идёт от второго. У меня полностью укомплектованная инструментами и материалами лечебница! Всё, что приобрела застава за столетия своего существования - в моём распоряжении. Обычно молодого лекаря выпускают в свет с грамотой, жетоном лекаря и котомкой начинающего Медичества, в которую входят самые простые и стандартные инструменты и ингредиенты для зелий, достаточные для, например, сельского врача. И всё. Дальше приобретёшь всё, что тебе нужно за свой кошт. Или кто-нибудь из нанимателей расщедрится в качестве подарка. Или кому-то врачевать за необходимый инструмент или приспособу станешь. Как сам себя поставишь, как ценить тебя будут. Если как Медичество хорош - за пять лет вполне нормальный кабинет собрать удастся. А тут - с нуля и есть буквально ВСЁ. И даже больше.
   Ну просто идеальные условия! С одним проблемы: практический опыт. Тебя презирают. К тебе не придут с болячкой. Пока не докажешь, что доверять - можно, что только ко мне и нужно идти, что вылечить - смогу! Значит, что? Значит, нужно идти в люди. Идти к ним и - уговаривать, в ноги кланяться, благодарить за возможность оказать помощь. Каяться, что был таким дураком. Доказывать, что тем дураком уже не являешься... А, где ты там, первый? Молчишь? Правильно, нет тебя. И не приходи больше.
   Только вот кланяться нужно идти, когда хоть что-то делать уже будешь уметь!
   Ну что? Вернулось всё на круги своя? С чего начинали - к тому и пришли? И правильно! Значит, верное направление наметил. Дело - за малым. Нет. За большим. Огромным просто. Невероятным. Нужно свершить немыслимое. Надо, Язень, надо!"
  
   * * *
  
   Следующие несколько недель слились у Язеня в сплошную круговерть строк, пометок, собственных выписок, мантр, попыток осуществить только что прочитанное. Сменялись день и ночь, перелистываемые страницы освещались то ярким солнечным светом, то несколькими свечами. Иногда Язень ощущал в своих руках кусок хлеба с сыром, иногда с удивлением обнаруживал, что тыкает в переворачиваемую страницу кружкой воды. Кажется, даже спал, хотя сон мало отличался от реальности: и в забытьи ему казалось, что он разрешает ту или иную врачебную загадку или пытается запомнить состав и порядок приготовления очередного заковыристого зелья.
   Ему всё чаще приходилось вызывать астрального двойника - и на нём экспериментировать лечебные практики. Благо, в этом у него быстро наработался опыт, и теперь он намного быстрее, проще и точнее жонглировал тонкими слоями. Почти без напряжения он теперь мог определить болезнь или причину недуга. Пусть не всё и ещё далеко не всё мог лечить, править, но выявить место или орган тела, с которым "что-то не так" - это уже половину дела сделать!
   Спустя две недели он попросту не выдержал такого наплыва информации - и свалился в глубоком сне. Когда Ванава спустя полчаса активного тормошения не сумела вытрясти из забытья тушку Язеня, пришлось призывать а помощь Водяна. Но тот посоветовал не беспокоить Его Медичество и лишь присматривать за телом. Мол, скоро очнётся, просто перетрудился. Посоветовал лишь пару раз в сутки погружать тело в ванну и заливать через соломинку в глотку воду, дабы совсем не иссох. Что санитарки неукоснительно и выполняли. Каково же было их удивление, когда через два дня Язень как ни в чём ни бывало вновь засел за книги, словно и не было этого двухдневного забытья.
   От теории - к практике. Астрального двойника теперь было мало. Нужно было реально видеть результаты своего труда.
   Да, можно было, например, вылечить рану, нанесённую самому себе же, и однажды Язень себе её устроил: долго набирался смелости, чтобы полосонуть себя кинжалом по руке, потом взвыл от страха - и что было сил резанул ладонь. От резкой боли чуть было не свалился в обморок, от волнения его стошнило, потом он чуть не впал в отчаяние: боль путала сознание, и глубоко, до костей разрезанную плоть невозможно было не то, что срастить - не получалось просто остановить кровь! Опять испятнал всю комнату красным, потом рыкнул на себя, взял в руки, наорал самыми последними ругательствами за то, что забыл отсечь нервические сигналы в мозг от раскроенной кисти, и потому боль чуть не лишила его рассудка. Тут же поспешил войти в состояние покоя, в котором легко и быстро работать с животоками, кровотоками и прочими текущими в человеке и вокруг него силами и влагами. Да не тут-то было! Ох, неопытен он ещё был, а в критической ситуации так вообще терял контроль. В общем, с громадным трудом ему удалось сконцентрироваться - и тогда уже всё пошло так, как надо. Когда он окончил пробную операцию на себе, оказалось, что потратил на неё почти всю ночь и все внутренние силы. Вот оно - отсутствие опыта! Другой бы кто на этом и остановился, да что там, и он сам ещё месяц назад и не подумал бы на следующий день, то есть ночь, повторить всё то же. Опять нож, запястье, крик боли... лёгкая паника, которая в этот раз куда быстрее была заглушена - на одной злости, на ярости против себя же! Очередной шрам на коже и щекотно под сросшейся дермой: вновь спаянные кровотоки успокаивались в новом для себя положении внутри тела. Да, не всю ночь провозился, а лишь три часа, но - три часа! Опытный лекарь на рассечение по канону тратит едва ли пять минут. При этом заживляя его походя, как само собой разумеющееся, занимаясь в то же время чем-то более серьёзным. Потому на следующую ночь...
   Ванава и Лийка уже даже не ворчали, когда тащили в стирку очередные наполовину красные простыни и бинты, но день за днём для них работы в этом плане становилось всё меньше. Зато прибавилось иных забот. Готовить для Его Медичества богатые красным и железистым кушанья, просить воинов выстругать удобные костыли и шины (да-да, Язень начал осваивать переломы), в который раз выслушивали от соседей претензии (вполголоса, на ушко, с оглядками) о том, что и этой ночью кто-то (мы, конечно, понимаем, кто, но нельзя вот так вот сразу говорить, ну, вы понимаете) мешал спать своими стонами и криками. Сначала, конечно, такие ночи случались частенько, но потом Язень всё лучше контролировал боль, осваивал её восприятие и отсечение. Да и болевой и психологический порог отодвинулся изрядно.
   Санитаркам Его Медичество строго настрого попросил (да-да, вот такое странное сочетание) не рассказывать, что он делает в лазарете, почему им приходится отстирывать с бинтов кровь, если в лечебницу не поступали раненые, ну и другие странности. Те же крики, например. Лийка и Ванава пошли ему навстречу - и держали рот на замке. По заставе поползли слухи. Помимо всяческого уничижающего (кстати, его стало намного меньше: с глаз долой - из сердца вон), теперь о Шустряке рассказывали страшилки. То наделяли его проклятьем, то связывали ночные вопли и болезненный вид Язеня с неизвестной заразной хворью. А то и рисовали с него портрет умалишённого, который рвёт на себе волосы, режет кровотоки и простыни. Эти слухи не только отталкивали людей от затворника, но и наоборот - привлекали. Ореол загадочности манил. Мужики брезговали приближаться к лечебнице, а вот женщины всё норовили разузнать, что же на самом деле творится со слотовой заменой. Тщетно. Санитарки бдели сугубо.
   Но как же стал интересен этот "падший молодой человек"! Ведь не зря же и - зачем? - горели в лазарете ночами свечи! Да и вид выходящего порой на крыльцо в сопровождении кого-то из санитарок Его Медичества, заросшего, худого, но неизменно таскающего в руках одну-две книги, шепчущего под нос что-то малопонятное - ужасал и привлекал одновременно!
   Там, где не преуспели взрослые, повезло детям. Ну как "повезло"... Они хоть чуть-чуть приоткрыли завесу загадочности, возникшую вокруг Язеня. И в то же время ещё более всё запутали. Естественно, пацаны и девчонки решили "разоблачить" коварное Медичество, ведь всем известно, что он-де "вражеский колдун и вообще воплощение Бузая в Юфдипуфсе". Это нужно, во-первых, обязательно доказать, а во-вторых, доказательства предоставить взрослым. Компания пацанов ночью тайно собралась недалеко от лазарета, а потом пробралась к неплотно закрытой ставне, из-за которой пробивался мигающий свет свечей. Впрочем, удалось это сделать лишь одному парню, да и то с третьего раза: уж как ни были пацаны осторожны, но патрулирование улиц, да ещё и ночью вели всё же опытные пограничники, и они перехватывали компашку мальчишек ещё на подступах. И лишь в третий раз одному из сирот удалось проскользнуть.
   Он с бешено колотящимся в рёбра сердцем осторожно заглянул в щель ставен и увидел спину сгорбившегося над книгой "колдуна". Тот что-то вычитывал в громадной фолианте с каким-то странным и страшным содержанием: на большой картинке - о ужас! - было изображено раскроенное сверху донизу тело человека! Как есть некромансер! Его Медичество что-то бормотал себе под нос и иногда пристально всматривался в ближайший угол. Но в том углу не было никого и ничего! А проклятый колдун ещё и руками эдак водил, словно раскрывал что-то, вынимал, рассматривал со всех сторон. Света не хватало, но руки - точно! Точно! - были в крови! Колдовские ритуалы, кровавые жертвоприношения! Ужас, кого пригрели в заставе! Нужно немедленно рассказать парням, а потом и славным Юрхо и Бырштуну! Или вообще - самому дядьке Сурено!
   И вдруг Язень обернулся и посмотрел прямо на пацана. Тот, задохнувшись от ужаса, кинулся прочь и мигом скрылся в подворотнях. Не мог колдун его увидеть, а коли увидел, так не запомнил - за окном темно было, да и не стукала, открываясь, ставня. Парень сумел вернуться в каморку на конюшне, где и обретался. Чуть свет он сорвался на встречу со своими друзьями. Но лишь открыл рот, чтобы рассказать всё виденное ночью, как понял, что ничего, ну ничегошеньки не может сказать! Он просто разучился говорить! Язык изгибался как хотел парень, легко по желанию сворачивался в трубочку, принимал любую естественную для него форму. Пацан даже мог спокойно выдать пронзительнейший свист. А вот рассказать хоть что-то - не мог. Не получалось! Мычал, словно блаженный, плакал от страха и отчаянья, рисовал прутиком что-то малопонятное (писать не мог, ибо был безграмотен, а в школу его заставить ходить никто не мог) и всё тыкал в сторону, где был лазарет. Парни и сами струхнули: заколдовали их друга! Схватили того под руки - и потащили к Водяну. Маг, лишь только услышал, что как-то история касается Язеня, тут же парней принял, потом выставил всех, кроме "потерпевшего", вон, а тому на голову положил руки... и так и держал где-то с час, лишь иногда повторяя "Интересно... очень интересно!" и щупая, то затылок хлопца, то лоб, то глаза ему закрывая. Наконец, Водян посмотрел парню в глаза и сказал: "О том, что видел - никому не слова, ясно?!" Парень замотал головой утвердительно так, что чуть со стула не упал. Тогда маг заставы улыбнулся, подмигнул парню, погрозил ему пальцем - и выставил за дверь. Мальчишку тут же обступили со всех сторон, забросали вопросами, но тот сказал (сказал!) им лишь "отстаньте" - и сбежал. Больше на заставе его не видели, а Язень приобрёл неподтверждённый статус чёрного мага. Этот случай за день облетел всю заставу, взбаламутил людей, да так, что чуть с вилами не пошли к лазарету. Но обошлось. Водян что-то сказал на ушко Вурдаю, тот - Сурено и славным, те рявкнули на подчинённых, а уж они рыкнули на своих домочадцев. "Не лезь, куда не стоит!"
   Не полезли. Но стали смотреть не только враждебно, подозрительно и с презрением, а и - с опаской. А некоторые - с интересом. Что же ты такое, Язень Его Медичество? Во что ты превращаешься? Стоит ли тебя бояться?
   Напряжение на заставе росло.
  
   * * *
  
   - Может, всё же к Нячко? - проскулил семенящий рядом с Водяном мужичок. Маг покосился на изрядно нервничающего Басайку - так звали его сопровождаемого, хмыкнул, хлопнул того по плечу и решительно мотнул головой:
   - Надо, Басайка, надо!
   Мужичок горестно вздохнул, сместился вправо, влево, обходя лужи, чуть не наступил на пятки идущей впереди Лийке, едва не налетел на плетень... Видно было, как нервничает Басайка. Он бы с радостью, да что там - с громадным счастьем отказался бы от авантюры, что предложил, нет, что навязал ему Водян, тем более, что на кону были жизни его жены и ещё не родившегося младенца... Но Его Магичеству он был изрядно должен - в житейском, так сказать, плане. Да и опять же - жизнь его жены и ещё не родившегося младенца - Водян сказал, что только Язень сможет в сложившееся ситуации помочь.
   "Кто он? Колдун, вор, неумеха... но то ведь было давно, с того ведь два месяца прошло, - размышлял на ходу Басайка, - а те слухи про чёрное ведовство - да разве стали бы терпеть на заставе такого, будь оно правдой? Разве советовал бы маг Юфдипуфса обратиться за лекарской помощью именно к Его Медичеству, если бы сомневался в его способностях? Тогда почему все остальные сомневаются? Может, Водян знает больше? Конечно, знает больше. Он же - Магичество! Не плотник, как некоторые..."
   Жене Басайки пришёл срок рожать. Но "что-то было не так". Приглашённая повитуха, которая частенько принимала роды жён воинов, долго щупала живот басайкиной жены, хмурилась, что-то бормотала себе под нос, а потом кивнула главе семейства на дверь, мол, выйдем. Уже тогда плотник заподозрил неладное.
   - Не могу-тко я тебе помочь, да, - пряча глаза, пробормотала повитуха. - Вот нть, забирай, ага, - всунула в руки потрясённому отцу задаток. - Лекарь тебе нужон. Да. Хороший! Ага.
   И собралась было уходить. Остолбеневший от внезапного поворота событий, Басайка оторопело смотрел вослед удаляющейся фигуры, но потом оторопь с него спала, он кинулся за повитухой:
   - Постой! Да что не так?
   Бабка посмотрела в глаза плотника, и тому ой как не понравился этот взгляд. Заранее сочувствующий.
   - Ребятенок-тко лежит ндыть неправильно. Не так лежить-та. Ногами вперёд-то, но это ещё куда ни шло. Да. Это я бы ещё эть вытянула, такое-тко со мной... Скажи-ка, а жёнка твоя, болело у неё-тко отутево, - она показала на поясницу, чуть выше.
   Басайка почесал затылок. Припомнил, что жена как раз за то место частенько хваталась, но они вместе сводили это к тому, что живот перетягивает, и потому тяжело ходить. Видать, славный малый внутри растёт. Так и рассказал повитухе.
   - Да, ребятёнка-тко крупный, да. Но тут... тут не то что-то. Не то. Рожать-та станет - порвётся дыть что-то там. Чую я. Знаю. Да. Лекарь тебе нужон. Хороший! Вот Слот был, батюшка... да.
   И ушла.
   Сказать, что Басайка отчаялся - просто промолчать. Нежданно-негаданно пришла беда, откуда и не ждал. Ну и где он найдёт хорошего лекаря? Бежать на соседнюю заставу? Может и не успеть. Идти к Нячко? Другого выхода и нет. Вариант со слотовой заменой даже не рассматривался. Что может он, недоучка и вообще - колдун? Эх, придётся доставать схрон, что на рождение откладывал. Нячко к деньгам как-то равнодушен, а вот покушать вкусно любит. Ветчина как раз поспела, как раз ко столу. Жаль, не своему. Ну, надо - значит, надо.
   Сказано - сделано. Упаковал ветчину в несколько слоёв полотна, чтобы умопомрачительный запах не собрал по пути всех собак заставы, да и пошёл к знахарю. А того на конюшне не оказалось. Знакомый конюх рассказал, что Нячко как раз к Его Магичеству за настоем подался. Только Водян умел сделать мазь, которой знахарь смазывал натираемую культю ноги. Нячко как раз в сопровождении мага выходил из его дома, и Басайка, скинув шляпу, смиренно стал ждать, когда же знахарь освободится.
   А эти двое разговорились. Как оно часто бывает: одно потянуло другое, перескочило на третье. Нет, ну надо было им именно сейчас языками зацепиться?! Будто им не хватает обычных своих встреч! Нудился плотник, маялся, вздыхал чуть слышно да с ноги на ногу переступал, пока, наконец, не выдержал знахарь, да не рыкнул на него, чего, мол, толчёшься? Пришлось кланяться в ноги и смущённо мять в руках торбу с ветчиной.
   Но вот чего не ожидал Басайка, что заинтересуется не знахарь, а маг. Выспросив разрешение Нячко взять на себя заботу о роженице, естественно, получив у счастливого отделаться от вдруг возникшей проблемы знахаря разрешение, Водян подхватил под руку мало что понимавшего в происходящем плотника - и просто поволок его куда-то. Басайка было струхнул и сторожко спросил, мол, Ваше Медичество, а куды жыш мы бегим что твои угорелые?
   - Как "куда"? К его Медичеству Язеню Киръянглисе! - ошарашил новостью Водян. Тут же схватил за шкирку плотника, вознамерившегося было дать стрекача в ближайшую подворотню. Потом магу пришлось вновь хватать Басайку за воротник - теперь чтобы с колен поднять. Тот, естественно, начал лепетать что-то слёзное, совать в руки мага всё ту ж ветчину, просил отпустить и не губить и т.д., и т.п. Только обещание обратить плотника в гнутый костыль заставило мужика заглохнуть. Маг напомнил плотнику о моральном долге, пообещал, что всё будет хорошо, что он пойдёт вместе с Медичеством и если тот вдруг удумает наложить что-то колдовское, темнее, то не даст свершиться непотребству о чём он, Титулованный Маг Зееновии, даёт Истинное Обещание. Это было сильная клятва, и только она успокоила плотника.
   Вот теперь и шли они к лазарету. Басайка через каждые пять шагов вздыхал, через каждые десять - шептал молитву-отворот, а через каждые двадцать спрашивал у Водяна "Может, всё же к Нячко?", на что Его Медичество неизменно отвечал "Надо, Басайка, надо!"
   По странному стечению обстоятельств по пути они нагнали Лийку, вольнонаёмную санитарку и помощницу Язеня. Она кротко выслушала суть просьбы Басайки, переданную Водяном, без слов кивнула, мотнула головой, мол, за мной - и так же безмолвно потрусила впереди их уже троицы.
   Застава невелика, и путь их был недолгим. Правда, у самого лазарета случилось непонятное и испугавшее мужчин событие: Лийка вдруг вздохнула и, коротко размахнувшись, сильно ударила маленьким кулачком в обрез бревна. Пораненный кулачок тут же закровоточил, санитарка тотчас обернула его припасённой тряпицей и, не говоря ни слова, потрусила дальше. Водян пробормотал "Очень интересно" и, подмигнув ошарашенному Басайке, подтолкнул его к дверям лазарета.
   Скрипнула дверь, впуская их в лазарет. Ноздри защекотал запах трав, да такой мощный, что плотник не удержался - чхнул.
   На чих тут же заскрипела дверь, ведущая ранее - в покои самого Слота, а нынче Язеня. В возникшую щель выглянула бородатая всклокоченная голова почти неузнаваемого Шустряка. Воспалённые в красных прожилках глаза лихорадочно метнулись по посетителям: удивлённо вскинулись при виде Водяна, скептически нахмурились от скособоченной фигуры Басайки - и тут же подобрели и успокоились при виде Лийки.
   Его Медичество вдруг нахмурился, и, не замечая приветствий, прошёл мимо, по пути подхватив санитарку под руку. Водян с Басайкой пожали плечами - и потопали следом. Их новый лекарь уже вовсю трудился над ссадиной Лийки: налил в таз воды, окунул туда ладонь женщины и, мурча что-то себе под нос, стал водить над раной рукой. Вода чуть порозовела от крови.
   - Вы зачем? - вдруг спросил Язень, но, не дожидаясь ответа, нетерпеливо махнул рукой: - Сейчас, освобожусь, и сделаю мазь. Будешь втирать каждый вечер, пока не пройдёт, - он коротко взглянул на плотника. У того волосы на затылка зашевелились.
   - Ч-что пройдёт?
   - Кашляешь?
   - Д-да, бывает. Всегда. Пыль там, опилки. Очень, - у Басайки заплетался язык, он понятия не имел, как Шустряк догадался о мучающем его недуге. Тут же запершило в горле - и его скрутил приступ выворачивающего наизнанку бухыканья, что случался с ним всякий раз, как он ложился спать. Очень мешало это. Неужели есть возможность утихомирить кашель? К Слоту-то он не обращался за помощью: так же кошки скребли в горле и в груди и у его отца, и у деда. Болячка-то была потомственной, как и профессия.
   - Ну вот, - Язень вынул из таза руку Лийки. Ссадина уже не кровоточила. Ранка, покрытая тонкой кожицей, выделялась бледным на загорелом. Санитарка поклонилась и, молча подхватив таз, пошла к выходу. Чуть позже Водян узнал, что санитарок - а ушибы, порезы и ссадины ставили себе обе - никто не заставлял это делать. Просто всякий раз, как кто-то из них возвращался в лазарет, Его Медичество с прищуренным взглядом медленно и как бы совсем без умысла вился рядом некоторое время. Он не смотрел ни на Лийку, ни на Ванаву, не делал никаких пассов и не бормотал никаких мантр. Но стоило ему почувствовать "что-то не то" в теле его вторых мам, как тут же застывал, тем самым включаясь в работу. Либо же, если причина "нетаковости" была очевидна, действовал быстро и решительно - научился за несколько недель. Когда же он врачевал, то мог стоять столбом довольно долго - попервой. Теперь же и вовсе не останавливался, просто занимался чем-то своим, но - рядом с больным человеком. Сначала санитарки не понимали, что происходит, но потом он сам, смущаясь, им всё объяснил. Язень на них практиковался. И это ему было ой как необходимо! Ванаву Шустряук лишил начавшей развиваться грыжи. Лийка забыла, что такое порезы. Обе разительно лучше стали себя чувствовать. Вернулись спокойствие и аппетит, пропавшие после смерти Слота. Ванава вновь стала видеть хорошо, а у Лийки куда-то исчез рубец, оставшийся от кесарева ещё двадцать лет тому назад. Вот и теперь, чтобы хоть как помочь своему, да-да, уже своему Медичеству, они всякий раз себя чуть-чуть калечили. Они готовы были потерпеть. Всё равно ведь недолго.
   - Мы, собственно, к тебе по делу, - Водян всё так же внимательно и заинтересованно следил за всеми действиями Шустряка.
   - А вот тебе другую микстуру нужно, - задумчиво протянул Язень. - Или просто женщину. Застоялось у тебя там всё... понимаешь? Застоялось, хм, ой, извини, - криво улыбнулся медик.
   - Интересно, - протянул Водян, но не обиделся на бестактность Язеня (которую тот и вовсе не заметил, а Басайка не понял). Но мы, собственно, по другому вопросу, и ткнул плотника в бок, мол, излагай.
   Тот сбивчиво, заикаясь, каждый раз вздрагивая, когда налитым красным глаз Медичества грозно упирался взглядом в его переносицу, рассказал суть проблемы.
   Язень шумно выдохнул, закатил очи горе, задумчиво подёргал себя за бороду, а потом решительно рубанул воздух рукой:
   - Я не смогу! - и поспешил по коридору вновь в свою коморку. - Я не справлюсь! Мы... - он хотел добавить "мы это не проходили", но не позволил вылететь этим словам наружу, закашлял их.
   - Сможешь! - вдруг взвился Водян, и кинулся за Его Медичеством вслед. Басайка тоже рванул за ними, но по другому поводу: всё, формальности соблюдены, моральный долг уплачен, пора и честь знать. Страшный колдун не приблизится к его жене, и она... тут плотник встал как вкопанный. И она... может погибнуть?
   Как же быстро и совсем без слов этот неумеха... бывший неумеха определил, у кого где болячки. Лийку залечил за несколько минут, его кашель нашёл без осмотра, даже магу что-то там говорил. Хотя, конечно, и ссадина санитарки была видна, и проблемы с кашлем у плотника можно было определить по его надсадному хрипящему дыханию, но всё же. Может, это действительно шанс? Басайка с сомнением посмотрел на приоткрытую дверь, ведущую в комнату Медичества. Оттуда доносились голоса Водяна и Язеня. Они спорили. Маг доказывал, что лекарь справится, а тот отнекивался и всякий раз придумывал какие-то отговорки.
   Басайка несмело протиснулся в комнату - и вдруг кинулся на колени, ткнулся головой в сапоги медика и запричитал:
   - Пожалуйста! Пожалуйста! Помоги! Не на кого больше надеяться! А я... я всё, что угодно! Сына в твою честь!.. Крышу справлю! Альтанку с гамаком! Ну, попробуй, вашмедство! Ну что тебе стоит?! - тут его скрутил новый приступ кашля.
   Язень над ним вздохнул глубоко и обречённо.
   - Да что я теряю? - прошептал он. И добавил громче: - Веди!
  
  

Глава 11

  
   Правда, им пришлось задержаться на некоторое время, пока Его Медичество не собрал нужные для врачевания инструменты и ингредиенты. Ну как, "собрал"... С несколько потешным видом, угрюмый, хотя за строгим выражением лица проглядывалась растерянность а грани паники, он начал бегать из комнаты в комнату. Во врачебную сумку он, предварительно крикнув Лийке: "А это надо? А это берём?" и не дожидаясь её ответа, кидал что-то настолько жуткого для Басайки вида, что тот не выдержал - выбежал наружу. Через минуту к нему присоединился Водян, сообщив, что Лийка отобрала у Его Медичества сумку и сама её собирает, прежде вывалив всё наружу. В общем, мол, скоро выдвигаемся.
   Действительно, не прошло и пары минут, как в очередной раз проскрипела лазаретная дверь - и выбрался сначала Язень с какой-то книгой наперевес, а за ним - Лийка с раздувшейся от взятого сумкой.
   Басайка тут же поспешил к своему дому, а за ним, стараясь не отстать, потянулась вся компания. Куцая бородёнка Шустряка дрожала, он что-то бормотал себе под нос и время от времени лихорадочно листал пухлый фолиант. Казалось, он готовился к схватке на кулачках, и сейчас накручивал себя. Водян, замыкающий процессию, лишь усмехался под нос.
   Вдруг наперерез их компании выскочила молодуха. Она бежала так быстро, что едва успела осадить. Полы юбки взлетели выше колен.
   - Вот ты где! Где ж тебя?!. Там уже! Она! Началось! А ты! - и, махнув рукой, круто развернулась на пятках, рванула в обратном направлении. Басайка, кинув обречённо-умоляющий взгляд на спешащих за ним мага и лекаря, припустил за молодухой. Не нужно было семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что там и у кого "началось". Его Медичество вздрогнул всем телом, вжал голову в плечи, и вот в таком пришибленном виде на еле гнущихся ногах поковылял за отдаляющейся вздувшейся пузырём рубахой плотника.
   Поворот, ещё поворот, какие-то дома, пристройки и сараи. Крик боли, долетающий ещё издалека, служил маяком.
   Приземистая, но крепкая хата. Узорчатый штакетник, филигранно вырезанные колонцы крыльца - всё это указывало на то, что хозяин дома умеет и любит работать с деревом.
   Сени, в них толпятся какие-то бабки, потом большая комната, дымно, жарко. У дальней стены на верёвках уже свешивается люлька, в неё, пустую, кто-то походя бросил окровавленную холстину. Неприятно резануло по сердцу эта картинка.
   Его Магичество узнали не сразу, даже прикрикнули на него, мол, куда прёшь?! А как узнали, то охнули - и раздались в стороны. Ропот, шепоток, презрительные взгляды - на Язеня, недоуменные - на Басайку.
   В кутерьму вмешалась Лийка. Когда нужно было действовать быстро и решительно, эта маленькая женщина не теряла голову. Уже который раз Шустряк наблюдал столь редкую и нужную особенность санитарки. Вот и сейчас: решительно оттёрла плечом дородную деваху, положила руку на лоб метущейся роженице, через несколько секунд отрывисто отдавала приказания.
   Не сказать, что такая суматоха обычно случается на каждом рождении. Просто тут повитухи не оказалось: не согласилась ведь плод принимать, ушла - и потому старались помочь как могли. Все, кто хотел. Потому и получилось столпотворение.
   Язень прямо с порога скакнул в тонкие слоя. Только теперь уже привычно выставил фильтр, выхватывая лишь сердечные ритмы. А и всё равно слишком много было народа, не нужного здесь, сейчас, мешающего.
   - Вон! Все вон! - крикнул он, но его крик потонул в хоре восклицаний, брани и белиберды, что обычно заполняет всякую неразбериху. - ВСЕ ВОООН!!! - рявкнул, не сдерживаясь, Его Медичество, даже не осознав, что посыл его прозвучал не только в обычном мире, а и в тонком. Противиться приказам там могли очень немногие. Водян, например, который изумлённо сейчас хлопал глазами, не ожидавший, что какого-то там мелкого лекаря кто-то когда-то обучил этой столь действенной методике. Вроде, лекарей такому в принципе обучать не должны были. Он, всё ещё бормочущий "Интересно... очень интересно" себе под нос, естественно, остался в комнате. Да ещё успел выхватить из ринувшейся наружу толпы подчинившуюся приказу Лийку. Вот они вдвоём только и остались из всей оравы толкущихся в доме до их прихода.
   Язень же мало отдавал себе отчёт о том, что вокруг происходит. Ему мешали - он попросил освободить комнату - его послушали. Что ещё надо? Его внимание занимал нынче лишь один человек. Вернее, два.
   Сердечные ритмы. Потом животоки... Отсёк, добавил кровотоков. Вновь ничего непонятно. Убрал всё, когда сбоку с коротким "Надо!" въехала ненужной картинкой изучаемых потоков сил санитарка. Надо - значит, надо. С нетерпением дождался, когда Лийка сделала всё, что нужно было - и вновь жадно накинулся на решение загадки: что же здесь не так?
   Язень не задумывался об этом, но если бы взглянул на себя со стороны, то осознал бы, насколько он не похож на себя, каким был пару месяцев назад. Да что там говорить! Таким он не был, даже когда учился в Академии. Заинтересованности в распутывании сложных врачебных загадок раньше в нём как-то не наблюдалось. Повзрослел? Или дух познания ему внушили записи Слота? Правильного ответа он не знал. И не особо заморачивался об этом. Да и не до того было: роженица кричала от боли. Плод уже должен был выходить, но что-то его держало, и каждая схватка приносила просто чудовищную боль мамаше.
   Даже не задумываясь, а просто чтобы убрать раздражающий и отвлекающий крик, Язень наложил на страдалицу ауру невосприимчивости - и нервические сигналы направил не в мозг, а в мизинец ноги, а тот в свою очередь и вовсе отключил от связи с головой.
   Главное, что его сейчас заботило: что происходит с ребёнком. И вот уже рядом с ним стоит призрачная, видимая лишь ему самому и Водяну фигура женщины. Услужливая память накинула на несуществующую в тварном мире куклу сеть животоков, нервических путей, кровотоков - ту картину, что должна быть. Ту, что по канонам, по учебникам. Норму. Призрачное "я" больного.
   А вот и ребёнок.
   С трудом, но всё же Шустряк воспроизвёл на кукле соединение матери и ребёнка. Сверился с прихваченной книгой, проверил, кое-что изменил, добавил. Наконец, удовлетворённо кивнул - и тут же накинулся на роженицу.
   Язень не видел, как высоко взметнулись брови мага. Водян, похоже, был крепко ошарашен тем, что видел. Он совсем не ожидал, что за два с половиной месяца недоучка сумеет овладеть столь многим. Или вспомнить и восстановить столь многое. Виртуальные двойники пациентов, перенаправление потоков сил и влаг, жонглирование людскими умами через тонкие слои - уже этого было много для столь малого срока.
   А вот разберётся ли в ситуации? А сумеет ли вылечить?
   Язень не отвлекался. Он увидел, где несоответствия, но не мог понять, в чём дело. Получалось, что "детская сумка", как они называли в своих лекарских кругах, срослась с внутренностями своей мамы. И теперь, когда плод должен выйти, это место натягивается и грозит порваться. То есть в случае рождения ребёнка... умрёт мама. Или оба.
   Но такого не случалось раньше! По крайней мере, Язень о таком ещё нигде не читал, и как бороться с этим, тоже не знал. Да, почти наверняка подобное такому вот случаю есть в книгах Слота, но ведь этих книг там - приличная библиотека, а учебники и практические пособия по частным случаям или узконаправленным факультативам Язень даже не открывал. Тут бы основу втемяшить побыстрее в голову, не то, что "нестандарт".
   И что делать?
   "Ох ты ж!" - Шустряк увидел, что ребёнок заволновался, заворочался. Он хотел наружу, а его не пускают! Плохо! Больно!
   "Быстрее!" - резануло мыслью в голове, но что же делать, Язень всё ещё не знал.
   И вдруг, когда он уже почувствовал накатывающую волну отчаяния, кто-то незримый, решительный принялся за дело. Чётко и не терпящим возражения голосом он, этот незримый, сказал: "Первое - убедиться в правильности своих предположений. Второе - разделить мать и ребёнка. Третье - вывести ребёнка из матери". Голос был его, и мысли были его, но ведь секунду назад их не было! Кто внушил? Маг? Кто-то ещё? Он сам?
   Некогда, некогда об этом думать. Действовать!
   - Скальпель! - рявкнул Язень Лийке, требовательно протянул в сторону руку, тут же ощутил прикосновение и сомкнул пальцы на металле.
   "Нет. Не так надо. И так слишком много крови потеряет, - вновь с удивлением услышал в себе свой же голос Шустряк. - Я это говорю или не я? Не пори чушь! Я! - убедился, что никто ему не внушает, что сам себя ведёт и сам себе приказывает. Но откуда знания? Видать, и такое с человеком случается. Может, и это описано в умных книгах, что заполнили собой шкафы в бывшей комнате Слота. С усилием отогнал от себя посторонние и совсем не нужные сейчас мысли. - Не так надо. А надо - так"
   Отстранённо, будто это происходило не с ним, Язень отложил в сторону скальпель, приблизил к горячему, содрогающемуся в конвульсиях животу роженицы сомкнутые пальцы рук. Откуда-то из глубин памяти всплыли нужные строчки, вводящие в особый транс. Лишь однажды он видел то, что сейчас делал сам. Лишь один раз им просто показали, что может в крайних случаях вытворять дипломированный лекарь. Как, как он мог всё это запомнить? С каких глубин памяти выплыли нужные мантры и как понял сам организм, что именно нужно делать? Вопросы, ответы на которые Его Магичество даже и не думал искать сейчас. Он действовал.
   - Ха! - непроизвольно вылетело изо рта Водяна. И было от чего изумиться. Язень сегодня в который раз удивил Его Магичество. Даже Слот подобное делал на памяти мага едва ли десяток раз за те пять лет, что маг провёл уже в Юфдипуфсе.
   Язень резал без ножа.
   Если он всё сделает правильно, так, как должно идти на такой уникальной операции, то после "ручного вмешательства" даже шрама на теле не останется. Просто разойдутся ткани тела там, где нужно, чтобы разошлись - и сойдутся так, как были прежде.
   Маг видел, как вокруг кончиков пальцев круговоротами завертелась магическая энергия, как эта энергия разделилась на две равные части, причём сконцентрировавшаяся на правой руке энергия была абсолютно противоположна той, что скопилась на другой руке. Они, эти энергии, во что бы то ни стало старались отдалиться друг от друга, как родственники, которые жуть как ненавидят один другого и уже издалека стараются перейти на противоположную сторону улицы. Теперь этими ненавидящими родственниками стали пальцы лекаря.
   Вот они коснулись кожи, и человек, который не может смотреть в тонких мирах, увидел бы донельзя странную, даже зловещую картинку: в месте соприкосновения пальцев с кожей плоть стала медленно расходиться в стороны. Те же, кто умел видеть не только обычным зрением, наблюдали бы странный и завораживающий процесс: человеческое тело в этом месте тоже стало "отталкиваться" от себя самого. Дерма, жировая прослойка, кровотоки, животоки - всё разделялось на два лагеря, на две ватаги, что жить друг с другом не могут. Медленно образовалась сначала тонкая щель, но вот пальцы стали расходиться в стороны - и щель стала открытой зияющей раной. Водян оценивающе, но и - не признать этого нельзя было - заворожено смотрел на разворачивающееся перед глазами действо. Справится или нет?
   А рана росла не только вширь, но и вглубь. Лийка, несколько мгновений смотрела на происходящее, потом смахнула пот со лба лекаря - и кинулась отвлекать внимание роженицы. Правильно, не нужно ей на всё это смотреть. И так дёргается чаще, чем нужно, дрожит от волнения и страха.
   "Вот оно!" - Язень увидел "склейку" "сумки" и сизых склизких внутренностей. В голове мутилось от всего происходящего, в ушах стоял непрекращающийся, нарастающий порой писк, вонь стояла редкостная, а глаза горели от попадающих в них капель пота, но Шустряк - действовал!
   "Хоть бы хватило сил!" - с тоской подумал Язень. Он нашёл решение проблемы, и пусть оно на порядок увеличивало концентрацию и внимание, но главное - это было возможно! Нужно было подобно тому, как он раздвинул плоть, придав ей мнимую антипатию, так же разделить "сумку" и внутренности. Разделить - и тут же затворить, чтобы и "сумка" внутри тела не прорвалась, и в кишках не зияла смертельная дыра.
   "Охохонюшки!" - тяжело вздохнул Язень, но потянулся пальцами дальше.
  
   * * *
  
   Перед хатой стояла уж немалая толпа. Бабы шумели слухами и мыслями насчёт того, что же происходит внутри. Мужики и воины негромко обсуждали что угодно, только не Язеня и не то, что творилось за дверьми. Ребятня висела на плетне и силилась увидеть сквозь узкие окошки, что же там на самом деле происходит? Рассмотреть они, правда, ничего не могли: изнутри все окна затянуло непонятной и непроглядной пеленой. Но вот звуки отсечь те, кто остался внутри, не догадались. Или не захотели.
   Потому, когда время от времени выбегала на порог Лийка - то за свежей и чистой холстиной, то за ведром горячей воды - вместе с ней вылетали восклицания, стоны, отрывистые обрывки каких-то заклинаний. Двое - лекарь и маг - бились за жизнь роженицы.
   Басайку успокаивали как могли. Священник всех богов Бинтарога заставлял его молиться то одному небожителю, то другому. Друзья пытались влить в него курак. Жёны друзей участливо успокаивали. Но плотник никак не мог найти себе место. Постоянно порывался войти в дом, да что-то его не пускало.
   Вдруг дверь хаты медленно, почти торжественно отворилась - и на крыльцо вышла Лийка. В руках она держала свёрток. Вышла - и остановилась. Её не сразу и заметили, а как заметили - стали стихать разговоры, послышались шиканья на ещё болтающих. Воцарилась тишина.
   И вдруг в этой тишине раздался детский крик. В свёртке на руках Лийки лежал младенец!
   Тут уж оцепенение, захватившее людей, спало: к крику младенца добавился многоголосый радостный ор. К крыльцу кинулся Басайка, он что-то спросил, не слышимое в таком шуме, и Лийка ответила улыбкой и кивком. Вот тогда и отец семейства закричал радостно и с любовью заглянул в свёрток.
   - Чудо! Свершилось чудо! - зычным голосом возопил Бинтарога. - Возблагодарим же Шамихшу и Айяйю! Слава богиням, подарившим этому миру новую жизнь!
   - Слава! Слава! - вторили ему женщины.
   Лийка передала сына отцу и пошла обратно в дом. Басайка не долго любовался новорождённым, он в свою очередь передал свёрток куме, а сам поспешил в хату. На пороге столкнулся с выходящим Водяном, бухнулся перед ним на колени, поцеловал руку. Мага встретили ещё большим ором, чем младенца. Ни у кого из присутствующих не вызывало сомнения, кто же сегодня герой, кто сумел спасти дитя и, судя по радостному лицу ускакавшего Басайки - жену тоже.
   Не лекарь же, в самом деле. Не этот недоучка.
   Водян приветственно поднял руки, и толпа вновь возопила. Его подхватили на руки и стали качать.
   Никто не обратил внимания на то, что дверь хаты опять открылась, и наружу вышли Язень, а за ним Лийка. А если бы обратили, то заметили, как устал лекарь. Тёмные круги под глазами, серая кожа, обтянувшая череп. Казалось, за те несколько часов, что провёл Шустряк в хате Басайки, он сбросил килограмм десять и постарел на десять лет, не меньше.
   С трудом переставляя ноги, морщась на особо сильные крики, не замечаемый никем, Язень потащился в лазарет. Его нагнала Лийка, уставшая чуть меньше, такая же молчаливая, но всё ещё крепко держащаяся на ногах. Подхватила под руку.
   Вот они завернули за угол, и больше в тот день их никто не видел.
  
   * * *
  
   - Да ладно тебе, Сурено! Что может случиться за два дня-то? - маг взболтнул остатками курака в глиняной кружке. Усердный к своему даже не притронулся. Он метался между столом и окном кабинета почтенного Вурдая, время от времени выкрикивая односложно и резко:
   - Нет! Я против! Недопустимо! - и рукой при этом рубил воздух.
   Водян закатил глаза, потом с видом крайней скуки скептически глянул на главу заставы. Тот неопределённо пожал плечами, мол, а что я могу поделать?
   - Ну Су-у-ур, - протянул Водян. - Ну что ты такой...
   - Строгий? - перебил его Усердный. - Жестокий? Несгибаемый?! - Сурено потряс кулаками.
   - Противный, - таки закончил свою мысль маг. Вурдай поперхнулся, закашлялся - и рассмеялся вголос. Уж больно комично смотрелся сконфуженный Сурено: всего секунду назад раздувшийся от собственного бахвальства, он словно выдохнул весь воздух, что в нём был. Усердный посмотрел на хохочущего Кунью, на улыбающегося мага, погрозил всем пальцем, потом махнул рукой:
   - Да ну вас всех! Инкресувочи! - и залпом влил в себя курак.
   Стукнули о стол две кружки, Вурдай с кряхтением нехотя наполнил их вновь.
   - Мальчику нужно развеяться, - словно о воспитаннике младших классов гимназиума, сообщил Водян. - Он два с половиной месяца...
   - ... баклуши бьёт, - закончил за него Сурено.
   - И что ты такой злой, Усердный ты наш? - маг почувствовал, что закипает. - Не далее как вчера этот молодой человек провёл сложнейшую операцию, которую...
   - ... не далее, как сегодня, - вновь перебил его Сурено, - я решил проверить распускаемые, кстати - зачем? - слухи о якобы проявившемся таланте нового Медичества в Юфдипуфсе. В лазарет пошёл мой человек с пустяковым порезом. И что?
   - И что? - эхом повторил заинтересовавшийся Вурдай.
   - Ничего! - грохнул кулаком по столу Сурено. - Этот... Язень отослал его к санитарке! И та сделала ему перевязку.
   - Ну не научился он ещё быстро восстанавливаться, я же говорю - вчера...
   - Ай, прекрати, - отмахнулся Усердный. - Я жду не дождусь конца испытательного срока. И чего мы аж четыре месяца ему дали? Надо было три! Два! Две недели!
   - Во-от! - поднял вверх палец маг. - Вернёмся к сути разговора. Тебе же, получается, на руку такое вот наше с ним маленькое путешествие, а? Не будет сидеть в лазарете и...
   - ... бить баклуши!
   - ... ладно, бить баклуши. Будет бить баклуши на болотах, куда я его хочу повезти.
   - Кстати! - вновь взорвался Сурено. - А почему - в болота? Почему так далеко от заставы? Что, нельзя все эти... как ты говорил?
   - Практикум по...
   - Практикум! Практикум устроить вот здесь? Между заставой и поселением есть чудесная роща. Почему бы...
   - Ну почему тебе всегда всё приходится повторять дважды? - в свою очередь перебил наказующего маг. - Я же объяснял, что практикум - по болотным растениям, животным, наглядная, так сказать, демонстрация - и не проси, не буду второй раз объяснять, что значит это слово - лечебных и дурманных свойств отваров на болотных грибах, воде и так далее. Ко всему прочему добавлю также тренировку навыков восстановления сил. Это полезная во всех смыслах поездка. Кратковременная, недолгая и недалёкая. Я не понимаю, чего ты так упрямишься?
   - А я не понимаю, почему ты о нём так заботишься, а? Об этом неуче. Воре. Нахале. А?
   Маг задумчиво пожал плечами, хлебнул курак.
   - Просто. Я вижу в нём Талант. Да-да, не кривись. Он ещё сумеет тебя удивить через эти самые полтора месяца.
   - Так хорош? - с какой-то даже тревогой спросил Вурдай.
   - Ну, не как Слот, конечно.
   - Ха! Сравнил! Слот! Конечно! - Сурено стоял у окна и нервно барабанил пальцами по узкому подоконнику. - Так... Так. Ладно. Хорошо. Но! Я еду с вами.
   - Зачем? - опешил Водян.
   - Что значит "зачем"? - всплеснул руками наказующий. - А как сбежать вздумает?
   - Он уже пробовал, - пожал плечами маг. - И что из этого вышло? Да и куда он сбежит? С печатью-то, а? Сур, у тебя же магическая доска под рукой? Увидеть его всяко сможешь? Через печать, а?
   Усердный покосился на кресло, рядом с которым стоял этот изобретённый Водяном же магический артефакт.
   - Ну-у-у, - неуверенно протянул Сурено.
   - Таким образом и обездвижить всегда успеешь. А потом на пуньо - как молния прилетишь.
   - Ну-у-у, - вновь промычал наказующий.
   - Так что, договорились?
   Наказующий передёрнул плечами. Казалось, он за кем-то наблюдал, так приник к бойнице-окну. Но крыть было нечем. Нет, наказующий мог, конечно, просто взять - и запретить. Это в его праве. Но с другой стороны... палку перегибать в этом случае не стоит.
   - Кто с тобой?
   - Как обычно, - разулыбался Водян.
   - Рамм и Терьянмандигорда?
   - Да. Шрам и Коротышка.
   Сурено вновь пожевал губами, похмурил брови, потом не выдержал, рубанул воздух рукой, отчеканил:
   - Три дня! Не больше! Четверо! Не меньше! И - я против! - это он уже рявкнул Вурдаю. - Запомни: я был против!
   Начпогранзаставы и Его Магичество поспешили в унисон кивнуть, соглашаясь. Водян боялся вздохнуть, чтобы не спугнуть: Усердный не только пошёл навстречу, но и разрешил на день дольше в болотах пошастать. Вурдая так вообще вся эта сцена порядком утомила, он ждать не дождался, когда они все уйдут. Надоели эти почти детские разборки.
   - Если что.., - сердитый Сурено погрозил пальцем, потом с грохотом поставил кружку на стол - и решительно вышел вон.
   Водян устало улыбнулся, развёл руками, мол, вот, понимаешь, как это всё тяжко протолкнуть - и тоже поспешил ретироваться.
   Вурдай тщательно закупорил недопитый курак и неспешно подошёл к окну. На что там так внимательно смотрел Сурено? В узкую бойницу была видна часть площади с флагштоком. Неспешно прогуливался у двери часовой. Катился куда-то по своим делам ромбом. Что-то обсуждал с парой местных трапперов интендант Шелкан. Бинтарога зачем-то на заставу пришёл. Старая Нэннэ тащит вязанку хворосту.
   Что же так заинтересовало Усердного?
   Странно. Странно.
  
   * * *
  
   От медицинских трактатов откровенно воротило. Вчера Язень вновь - ну сколько можно?! - допустил ошибку новичков. Но хорошо, что таки совершил: раньше проявилось, а теперь уж взято на жёсткий контроль. Вчера он, производя всяческие лекарские действия и задействуя различные тонкости и приёмы с участием магии, магии медицины, конечно, пусть её никто так и не называет, черпал силы на эти действия с самого себя же. Разделение плоти, контроль животоков, заживление, восстановление - всё это требовало не только и не столько физического воздействия, сколько специального лекарского, такого, какое может осуществить только обученный врач.
   Разве одни мантры, произносимые едва слышно для окружающих, сумеют очистить рану от инородных влаг и материй? Разве возможно лекарю увидеть в десять раз большую картинку перед глазами, чтобы понять, что же творится с больным без всяческих хитрых приспособлений и приборов? Нет. Но тут на помощь приходит лекарская магия. Пусть именно магией это умение никто не называет, дабы не путать с действительной практической магией, но в то же время лекарь использует те же приёмы и задействует в своих деяниях те же природные силы и течения, что и истинный маг.
   Как бы поточнее объяснить...
   Вот маляра никто художником не называет, правильно? Хотя он тоже работает с красками. Или вот более точное сравнение: если скажешь "пила", то в первую очередь подумаешь о плотнике, а потом уже о сапёре и, наконец - о хирурге. Правильно, все они используют пилу. Так же и магия. Скажи: "магия" - и тут же перед глазами возникнет именно маг. А меж тем магической силой пользуются очень и очень многие, только не так широко и не так известно. У Нячко - знахарство и чутьё зверей, а ведь чутьё - это звериная магия. Славные и большинство их воинов используют мелкие колдунства, чтобы наскоро закрывать кровь или силой напитать уставшие члены. Они принимают это как должное, как воинские приёмы, но в основе их лежат начала боевых именно магических искусств. Даже вот Шелкан: спроси его, мол, сколько вот сейчас у тебя того-то, он без запинки ответит... если ты достоин ответа. Потому что он всегда и всё обо всём в своём хозяйстве знает, и это не потому, что у него отменная память. Вот такая у него интендантская магия, как ни нелепо это звучит. Может ли Водян на тот же вопрос так же точно ответить? Может, но с куда большей затратой собственных магических сил, да и всеобщие колдовские течения изрядно возмутятся. А вот Шелкан всё прознаёт без каких либо усилий и влияний на вокруг протекающие силы.
   Да что там! Шкиперы и капитаны кораблей повсеместно чуют шторм или мель, связывая эти тайные знания с наследием предков, таких же корабелов. А на самом деле это магия воды и морских существ, что чуют большую воду и могут задолго до шторма знать, когда и где он начнётся. Бывалые охотники могут без видимой причины и вопреки народным приметам и охотничьим укладам брести через леса и топи несколько дней, чтобы добыть зверя, гон которого начнётся лишь через три-пять месяцев. Бондарь может сделать такую бочку, что переживёт года плаванья по океанским волнам, и развалится в пыль, лишь когда в берег ткнётся.
   То же есть и у пекарей, столяров, гончаров, бардов, лудильщиков, воинов... у всех! Свои приёмы, секреты, тайные знаки и действа, основанные на всё той же магии. Только вот магией она вслух не зовётся. Тайные, особые знания. Как-то так.
   Ну так вот.
   Есть и у лекарей эти самые "особые знания". Магия чутья человека, человеческого тела, его нормальной "работы". В академиях и на курсах вдалбливают студиоузам не только знания, азы, теорию и общую практику. Треть времени в учебных классах идёт обучение специальной медицинской, лекарской магии. Теория сочетается с практикой, на помощь приходят за столетия разработанные магические приёмы, которые помогают найти "неправильность" в теле человека, вычленить эту неправильность, убедиться в собственных подозрениях - и уж тогда, будучи уверенным в собственной правоте - приступить к лечению.
   А приёмчиков и наработок существовали уже десятки, и некоторые стали обязательными к использованию. Например, та же кукла-отражение, те же увеличительные линзы. А ещё банальная силовая подпитка, игра с отображениями различных полей и движения различных потоков и влаг, тренировочный обманный манекен, противогрязевые карманы и многое, многое другое.
   Про основу-основ - силовые подпитки - Шустряк забыл. Давно собирался стакаться с магом и выпросить у него пару-тройку амулетов-накопителей, попросту обязанных быть у него для мага. Это прописано даже в законах. Но всё не доходили ноги. А у Слота подобных артефактов Язень не нашёл. Наверное, Водян после смерти Его Магичества забрал артефакты к себе. Но почему не выдал пришедшему на замену Шустряку? Странно.
   Вот потому Язень и чувствовал сейчас неимоверную слабость: слишком много потратил внутренних сил на магические штучки. Слабость и опустошение. Не хотелось ничего: ни практиковать, ни изучать что-то, ни даже принимать солнечные ванны. Хотелось тишины и покоя. Чтобы никто не трогал, не лез со своими болячками и проблемами. И дело даже не в какой бы то ни было обиде - её не было и в помине, а в банальной усталости. Он вполне отдавал себе отчёт в том, что случись опять какое-нибудь срочное дело, требующее его вмешательства - он сбросит всю эту слабость и меланхолию - и пойдёт помогать (Правда, чуть попозже а то вот приходил с утра один... пришлось с сожалением к Ванаве отправить: даже с таким пустяком, что у того был, не справился бы тогда). Да, это было невероятно для него бывшего, это было невероятно даже для него настоящего, но он понимал, что в этом себя не обманывает. Действительно, пойдёт. И вновь до упаду будет помогать. Правда, в этот раз он учтёт прежние ошибки.
   "Обязательно нужно будет сходить к магу и наладить с ним сотрудничество, - вяло подумал Язень. - Он мне вообще должен был дать какой-нибудь талисман с накопленной энергией. Да и к тому же время от времени подпитывать его. А я ему за это... ну, что он захочет. Ведь сотрудничали как-то Слот с Водяном? Надо, надо наладить сотрудничество. А ещё бы произвести полную проверку, что у нас есть, чего не хватает. И выяснить, где этого "не хватает" брал Слот. И просмотреть записи прежнего Медичества, как часто и с чем обычно к нему обращались, чтобы, понимаешь... И откуда, братишка, это в тебе появилось? Все эти треволнения, вдруг - забота? Почувствовал себя хозяином? Решил, что выдюжишь? А? А ну-ка, ну-ка... надо же".
   Язень с изумлением вынужден был признать: да, он начал чувствовать себя хозяином в этой комнате, во всём лазарете. И - почуял ответственность за всех, кто в заставе, в посёлке. Он, недоучка, неумёха - а уже по уши в ответственности.
   "А ну-ка, чем больше болеют? А чем обычно вылечиваются? А отчего заболевают? А есть ли достаточно составляющих для микстур от этих болезней? - вдруг накрыло с головой Язеня. - Записи! Дневники и журналы лазарета! Надо их всех немедленно проштудировать!"
   Шустряк вскочил с кровати, но тут же почувствовал такую слабость, что едва не свалился с ног.
   "Нет. Завтра. Всё завтра. Надо хоть чуть-чуть оклематься. А то ни ырзы не пойму, - тут его взгляд упал на секретер, и он вспомнил об одной вещи, которая зацепила его с самого первого "осмотра территории", так сказать. Рукопись самого Слота. - Ну-ка, где она там?"
   Язень, подавив крик боли, сполз с кровати и с усилием стал выдвигать и задвигать ящики. Какие-то записки, запечатанные ящики, разящие непонятными запахами, засушенные чьи-то лапы и когти.
   Ага, вот.
   Слегка растрёпанная наспех сшитая стопка листов с громким и, как принято у всех учёных, длинным названием: "Физиологический и умственные способности ромбомов. Их места обитания, быт, культура, интересы. Как приручить ромбома. Практическое руководство и настоятельные рекомендации, сделанные Его Медичеством Слотом Шалдуньяком с собственных слов и действий".
   Подхватив этот труд, Язень вновь забрался на кровать и, подоткнувшись со всех сторон одеялом, бережно перевернул заглавную страницу.
   Естественно, сначала шли многочисленные благодарности, в числе которых были и родители Слота, что "верили в меня и всегда поддерживали мои порой и на первый взгляд безумные начинания"; и наставники и сподвижники Его Медичества, разбросанные нынче по всей Зееновии от ближайшего к Юфдипуфсу городка Шьёлля до крайне восточного Хийяля, но в большинстве своём, конечно, занимавших ведущие места в Медичестве всей Зееновии в столице Барамаке. Упоминались какие-то ранние исследователи ромбомов, особая благодарность выносилась почему-то Водяну и почти всему руководству заставы. И, естественно, самые витиеватые слова благодарности выносились ромбомам Рамамбару и Барбандану, "рассказы которых с дополнениями и уточнениями и легли в основу сией рукописи". С первым из упоминаемых ромбомов Язеню уже довелось как бы так сказать... познакомиться.
   Шустряк наскоро пролистал рукопись. Здесь не только был сам текст, видно переписанный на чисто, но и - сделанные с немалым талантом наброски, даже парочка самодельных сюжетных картин. Одна из них изображала явно легендарную Войну Сердца, после которой образовалось Закрытое Сердце, что застыло с тех пор меж Великой Кнутью и Зееновией. На картине громадный, скорее всего, магический шар попадал в Роророро, гору, что потом стала первым ромбомом. Об этом даже в гимназии рассказывали.
   А вот на второй картине был изображён, судя по пояснительной надписи, Киръяк Шурпандангиронда, первый человек, наладивший связь с ромбомами вообще. На заднем плане картины, похоже, шла битва: там вспухали шары пламени и, объятые огнём, корчились фигурки людей. Навал трупов, истыканных стрелами, поверх них - явно баргрыз, насаженный на копья. И Киръяк, который упёрся ногами в залитую кровью землю, толкает большущий валун к маячащей на дальнем плане скале. Зачем он толкал ромбома - а валун явно был "один из пяти", на что указывали застывшие в болезненной муке искажённые черты лица на валуне - и в какое место, про то пояснений не было. Наверное, рассказано в тексте.
   Было там также несколько нарисованных от руки карт. Кажется, окрестности Закрытого Сердца, судя по горам то справа, то слева, то вообще - снизу. И странные названия Гормшасс, Шарунга и другие. О таких местностях Язень вообще не слышал никогда.
   "Ну, начнём, пожалуй", - глубоко вздохнул Шустряк, словно собираясь нырнуть - и перевернул первую страницу.
   "Никто, даже сами ромбомы, не знают, отчего возник первый из них", - так начиналась рукопись. Дальше шла история, которая в вольном пересказе, со значительными сокращениями и упрощениями могла бы выглядеть так:
   "Согласно историческим исследованиям Бучача Гасиойского, немало внимания уделившему исследованиям тех, о ком пойдёт речь в данном опусе, первые упоминания о разумных камнях, впоследствии называемыми ромбомами, встречаются в наскальных записях в долине Ургандин. Когда именно и кто вырубил барельефы в тамошних пещерах, впоследствии тщательно перерисованные предшественником Бучача - Ляндуном Буркотуном - до сих пор неведомо. То ли маги постарались, то ли имеет место быть божественный промысел.
   Согласно рассуждениям Бучача, изображения (см. гравюры на листе__) рассказывают нам о происхождении ромбомов. Тщательный разбор пещерных картин и, как по мне, страдающая излишне вольными и даже неприемлемыми бездоказательными допущениями, их история изложена в хорошо известном узкому кругу лиц труду Бучача Гасиойского "Ромбом. Камень или живое существо?"
   Сперва выделим то, что труд высокопочтимого Бучача, конечно, является кладезем всевозможных полезных знаний, которые также принимались во внимание в моих исследованиях, но руководствоваться ими следует с изрядной долей осторожности. Например, чего стоят странные и явно не соответствующие реальному положению вещей сведения, повествующие о том, что Зееновия прежде располагалась на север от Закрытого Сердца (а также странные легенды самих ромбомов о том, что этого государства в те времена вовсе не существовало). Или... впрочем, действительно, вернёмся всё же к предмету наших исследований.
   Итак, Бучач пишет, что первый ромбом возник во время Войны Сердца, в то время, когда маги были подобны богам..."
   Повествование, пусть и несколько тяжеловесное и путаное, всё же увлекло Язеня, и он не сразу услышал, что к лазарету подошли несколько человек. Даже топот тяжёлых сапог в коридоре не заставили его оторваться от рукописи. Мало ли кого принесло? Санитарки разберутся. Но вот кто-то подошёл к двери, пару раз грохнул по ней кулаком порядку ради, а потом, не ожидая окрика, приоткрыл:
   - Хорош прохлаждаться, - бодро прикрикнул Водян. - Собирайся. Мы едем на болота!
  
  

Глава 12

  
   Язень оторопел. Всё ещё чумной спросонья и от усталости, он переспросил:
   - Куда?
   Водян уже вторгся в бывшую слотову, а нынче - язеневу комнату, с какой-то грустной улыбкой огляделся, словно тут он бывал и не раз, а может так и было - и решительно схватил попавшийся на глаза дорожный мешок.
   - Так. Это нужно. И это. А это - прочь, - начал беззастенчиво ковыряться в мешке маг.
   - Эй! Эй! - оторопел Шустряк. - Что происходит? Что ты себе позво...
   - Иди лучше во двор, там Коротышка под тебя подпруги у чача подтянет, - бесцеремонно перебил Водян. - Иди, иди, не мешай.
   - Чача? Какой чача? Эй!
   Но Водян втиснул в руки ошалевшему от быстроты происходящего лекаря первое попавшееся под руку - слотовы заметки о ромбомах - и попросту вытолкал Язеня из его же комнаты в коридор.
   - Вот. Почитаешь на привале. Лийка! Малую аптечную суму и еду в дорогу... Ай, умничка, - Водян вовсю распоряжался, потихоньку подталкивая лекаря к входной двери. Санитарка, ничуть не удивлённая происходящим, всунула в руки Шустряка сумку на лямке и небольшой булькнувший бутылкой в нём сидор.
   - Да как... да что... - Язень и сам не заметил, как оказался снаружи. Похоже, его попросту вытолкали. А там, у лазарета, была ещё большая неразбериха. Прямо над головой шумно дышал уххлюзан. На появление нового человека под брюхом он не обратил никакого внимания. Зато вот юркий пуньо очень даже обратил. Спикировал, пощекотал пушистым хвостом шею Язеня, весело оскалил прямо перед глазами белоснежные клыки - и тут же умчался дальше виться вокруг меланхоличного уххлюзана. Коротко взрыкнул за оградой коричневошерстный чача, из-за его спины вдруг показалась зелёная бугристая голова свирепого баргрыза. "Надо же, - подумал Язень. - Только уххлюза не хватает".
   В следующую секунду все мысли из его головы напрочь вынесло страхом. К нему, поигрывая мечом, шёл Шрам. Взгляд его метал молнии, брови угрожающе сдвинуты.
   "Ну вот и всё", - как-то устало подумал Язень. От внезапно нахлынувшей слабости у него задрожали коленки, он чуть не упал. Даже прикрыл глаза, не в силах смотреть на воина, который вот сейчас взмахнёт мечом! Вот сейчас!
   В руки ему что-то втиснули, в ухо прорычали: "Положено", двинули походя в плечо... Скрипнула входная дверь.
   Язень приоткрыл один глаз. Живой. Открыл и второй. В руках у него был тот самый меч. Обычный солдатский меч. В ножнах. Положено. Вот как. Положено.
   Шустряк чуть не заплакал. Ну почему, почему он так боится этого человека? И почему тот так его ненавидит? Когда же это кончится?
   - Вашмедство! - вернул его к жизни задорный крик. - Эй, Вашмедство!
   Из-за ограды махал рукой улыбающийся во все оставшиеся зубы Коротышка. Испытавший дикий страх, полностью сбитый с толку от всего происходящего, Язень побрёл к зовущему его пограничнику.
   - Ну что, едем, Вашмедство, а? Едем? Да? Едем! - тараторил, как всегда, Коротышка. - В болота едем! К развалинам едем! Да! Мне тут нужно подпругу, Вашмедство, подпругу надо, да-да, вот так.
   - Зачем он так меня ненавидит? - Язень механически делал всё, что просил и показывал ему Коротышка.
   - Подтянем. А сейчас? Кто? Кто ненавидит? Шрам? Что ты, Вашмедство, это не ненависть. Это, можно сказать, даже совсем не ненависть. А теперь всем весом... Вот так. А ну другую! Да он ко всем так! А к тем, кого ненавидит... ууу, Вашмедство, лучше бы тебе таким не быть, да-да, уж я-то знаю.
   Из лазарета вышли о чём-то беседующие Влдян и Лийка, за ними - Шрам, несущий внушительный по размерам мешок.
   - ...три дня, - договаривал о чём-то Водян. - Мы вернёмся через три дня.
   Язень очнулся и вдруг осознал, что стоит он возле шумно дышащего, испускающего какой-то мускусно-травяной запах чача, а его кто-то дёргает за пояс. Скосил глаза: это оказался Коротышка. Он, опоясавший Язеня поясом с мечом, сейчас подлаживал ножны так, чтобы не мешали при езде. Зачем ему меч, Шустряк не знал: он ведь совсем не умел с ним обращаться, но раз положено - то положено, не поспоришь.
   - Зачем мы едем? - задал мучающий его вопрос Язень. Водян как-то странно посмотрел на лекаря и с непонятной улыбкой ответил:
   - Надо, Язень... надо!
  
   * * *
  
   И застава, и городок Юфдипуфс уже давно скрылись за горизонтом, за холмами, за лесами и перелесками. Поля сменились лугами, те вдруг укрылись за кустарником и лесами, но вот не дорога даже - а тропа повела их по буеракам, мокрым хлюпающим полянам, вдоль обросших мохом корявых деревьев. Сверху частенько слышался хруст и громкое чавканье: уххлюзан, на котором летел Коротышка и который тащил почти все вещи их небольшой экспедиции, по пути подкармливался, срывая сочные верхушки деревьев. Шрам на баргрызе (ну да, ну да, других ездовых для Рамма сложно и представить) сразу же убежал вперёд в дозор. Его не было видно, лишь иногда то справа, то спереди что-то взрыкивало, трещало. Однажды послышались звуки схватки, впрочем, скоротечной. Ни Водян, ни Коротышка никоим образом не прореагировали на звуки. Значит, и волноваться не о чем.
   Водян на пуньо вился то чуть впереди, показывая дорогу, а то и рядом с меланхолично передвигающим лапы чача, на котором удобно устроился Шустряк. Не нужно было особых усилий или умений, чтобы управлять этим животным. Подобно неездовым коровам, чача были меланхоличны и безучастны. Едут, куда указывают или куда можно протиснуться. Едят, когда кормят или есть возможность. Главное - не забывать их вычёсывать и расчёсывать. Ужас, как любят ласки и расчёсывания. Их густая волнистая шерсть, как ни странно, никогда не была прибежищем всяческих паразитов: сам чача выделял какой-то неприемлемый для любых насекомых запах, неслышимый, впрочем, человеком. Так что блох, вшей и прочих паразитов можно было не бояться. А уж если расчешешь на привале чача - он души в тебе не будет чаять.
   Маг и лекарь разговорились, и как-то так вышло, что говорили они не на профессиональные темы и даже не о любовных подвигах и похождениях, а о жизни. О себе. О друг друге.
   - А как ты попал сюда? - задал мучавший его вопрос Язень. Он уже давно смирился с, по сути, надругательством над собой, когда его без его же разрешения потащили туда, куда он и не думал ехать. В самом деле, какая разница, где отдыхать и ничего не делать - а после вчерашнего он как минимум дня два, как он сам чувствовал, не сможет делать ни серьёзных операций, ни даже пустяковых лечений. А тут хоть что-то интересное.
   - Как я попал сюда? - зачем-то повторил Водян. И нахмурился. Он вспомнил, как...
   "...- И что теперь? - вопрос, прозвучавший с вызовом, но фальцетом, выделяя волнение, обиду и даже страх вопрошающего. - Меня... выгонят? Пересдача?.. Отлучат? - выдохнул вопрошающий совсем уже плаксиво.
   - Н...нет, - отвечающий тоже, как ни странно, был взволнован и даже... боялся? Боялся... спрашивающего его? - Об отлучении речи не шло.
   Тот, кто спрашивал, это был Водян, выпускник Магической Академии Барамака. А тот, кто отвечал ему - его куратор.
   - Я предупреждал тебя, что это плохая идея, и не пройдёт вся задумка. Все эти... как ты их там обозвал... минипорталы, проекции, ударные печати и... и многое другое. Предупреждал, но я не думал даже, что настолько...
   - Но почему? - перебил куратора его студент. - Почему? Я же защитил! Защитил ведь замок? Я ведь прошёл первое выпускное испытание!
   - Прошёл... - грустно кивнул куратор. - Прошёл, но... слишком не так, понимаешь? Уж слишком не так, - повторил он."
   - Да как и ты, - после непродолжительного молчания продолжил Водян. - Ногами.
   - Тебя тоже сослали? - изумился лекарь.
   - Не то, чтобы сослали, - задумчиво почесал маленькую бородку маг. - Просто выбор небольшой был ("Ага, или архивариусом при Академии, или вот сюда, на одну из самых отдалённых пограничных застав Зееновии. Или под неусыпным надзором Его Главнейшего Магичества - или подальше с глаз долой").
   - А меня вот сослали, - грустно продолжил Шустряк.
   - Не переживай, - улыбнулся ему вместе с пуньо маг, - зато здесь никто не помешает тебе.
   - Не помешает тебе в чём? - не понял Язень.
   - Да во всём, - загадочно подмигнул ему маг. И добавил уже без улыбки: - Абсолютно во всём.
   Воздух становился всё мокрее, запахи - всё гнилее. Под лапами чача хлюпало, из-за недалёких кустов зачем-то булькало. По-над землёй, заволакивая её и скрывая с глаз, стелился туман, в воздухе висела морось. Гнус и комары тучей налетели на свои жертвы, но Водян что-то сделал - и теперь вся эта насекомая гадость сгорала на подлёте, словно вокруг путешественников образовались невидимые пузыри. На уххлюзане Коротышка что-то непрерывно пел, какие-то свои горские заунывные песнопения - и себе смеялся. Вдруг из чащи, хлюпая по трясине и разгоняя туман, примчался баргрыз с сидящим на нём Шрамом. Баргрыз щерился плотоядно и довольно, его пасть была измазана красным.
   - На старом месте, Водян? - немногословно спросил Рамм.
   - Да, - тут же отозвался маг.
   - Добро, - воин тут же умчался куда-то вперёд, рассекая туман и оставляя во влажной почве жуткие следы. За ним тут же ускорился и Коротышка.
   Пуньо Водяна то взлетал вверх, превращаясь в едва видимую точку, то пикировал вниз, выходя из виража у самой земли, проделывая в тумане широкие просеки.
   - Сюда, сюда, - кричал маг даже не Язеню - а чача - и умное меланхоличное животное без лишних понуканий везло своего наездника туда, куда указывал маг. От безделья Язень даже достал из сумы рукопись Слота, и вновь углубился в сказания о ромбомах.
   "... Причин войн ромбомов никто не знает, но были они яростны и беспощадны. Достоверно известно о трёх войнах, но мы не исключаем, что было их больше. Ведь для ромбомов нет границ, они не признают никаких людских разделений на великокнутьевцев и зееновцев. Они сами по себе, и потому войны ромбомов велись одновременно и в Великой Кнути, и в Зееновии. Сражения между ромбомами происходили исключительно в горах и предгорьях, а в долинах, болотах, лугах и в пустынях - никогда. Впрочем, был случай, когда одна из битв произошла в долине, но долина та была меж гор.
   Тем не менее, ромбома можно встретить везде и повсеместно. Впрочем, долго жить они могут лишь там, где рядом есть горы, ведь сами они - порождение гор. Да-да, рождаются они и заканчивают свой путь исключительно в горах. И если рождаться они могут много где, то вот умирать - лишь в нескольких местах. Может показаться странным, что ромбом, суть есть каменное создание, плоть от плоти земли, вообще может умирать, но посмотрите на дома, особенно дома старые, которым уже не сто, а больше лет - и вы увидите, что камень, сколь крепким бы он ни был, а приходит со временем в негодность. Ветра и дожди истончают его, его испещряют трещины и каверны, и вот приходит день, когда камень может расколоться на части, а то и рассыпаться в труху. Так и ромбом. Пусть тело его - камень, но ведь тело его - лишь камень. Живёт он долго, иные, как говорят, и по полтысячи лет, но они не бессмертны. Когда приходит их час, они отправляются в долины смерти ромбомов. Мне известны две из них: Гормшасс и Шарунга. Гормшасс расположен почти на границе Великой Кнути и Зееновии, на склонах Серпа где-то в глубине великокнутьевской территории. Шарунга - тоже на Серпе, но южном, в таёжной долине в горских племенных территориях, в двух днях пути от Ырча, владения уважаемого Ырчендала Южносерпского.
   Но их, этих долин смерти ромбомов, несомненно, намного больше. Там ромбомы заканчивают свой жизненный путь. В этих долинах они могут существовать ещё долго, очень долго. Спаявшиеся с самой костью земли, став плоть от плоти её, они спят, иногда пробуждаясь для советов ромбомов, которые проходят там же, в этих долинах смерти. Пусть и советы эти редки, но они были, и память о них осталась, и я её здесь повторяю.
   Впрочем, в долинах смерти умирают далеко не все ромбомы. Эти валуны - существа воинственные, и чаще всего их жизненный путь не заканчивается в Гормшассе и других долинах. Большинство ромбомов погибают в схватках между собой и в людских войнах, выступая союзниками "двуногих", причём - на разных сторонах.
   От чего зависит участие ромбомов в людских сражениях, войнах? Их не прельстишь людскими благами, и к богатствам они равнодушны. Но, подобно собакам и лошадям, подобно любой живности, прирученной человеком и - что главнее! - подобно соратникам и друзьям, что совмещают свои дальнейшие жизненные пути, они могут с людьми жить бок о бок долгие годы, даже десятилетия.
   Это уже давно не секрет, пусть многие и не верят в подобное, но ромбома и человека спаивает вместе обычная взаимопомощь. Да-да, этим каменным шарам присущи человеческие чувства. Или их ромбомовские чувства, которые похожи на человеческие.
   По легенде, впервые связали свои чувства ромбом и человек во время Второй Серпной Войны, как её меж собой называют эти каменные существа. В чём была цель той войны, что её начало и с каким результатом она закончилась - про то неведомо. Это не людские дела, и людей эта война и её последствия не коснулись.
   Но вот случилось так, что одно из сражений произошло на горном склоне, который спускался в долину. А в долине той было людское селение, и его жители стали невольными свидетелями развернувшейся битвы.
   Преобразовавшись в каменных големов (о возможностях к преобразованию ромбомов и степенях этих преобразований смотри Приложение VII "Преобразования, её стадии и иллюстрации оных"), ромбомы сражались яростно, как это обычно у них бывает. Стоял вой и грохот, и скрежет, и летели во все стороны обломки скал и останки поверженных големов. Укрывшись за штакетником дров, один из жителей того селения по имени Йой, впрочем, как и другие, заворожено и со страхом наблюдал за битвой. И случилось так, что прямо у штакетника того свалился расколотый, но не развалившийся один из валунов ромбома. С ужасом посмотрел на него человек. Но не камня боялся Йой, а того, что тот чуть не задавил самого селянина. Вдруг человек будто бы различил лицо на камне, и будто бы услышал голос, прозвучавший в его голове. "Помоги! - просил голос. - Помоги мне, человек". Йой очень испугался, ведь никогда прежде к нему каменные существа не обращались. Да что там! Ни с кем из селян той деревушки ромбомы не "разговаривали", они вроде бы даже и не замечали людей. Катились, бывало, по своим делам, и катились без разбора дороги. По тропам, сквозь леса, по взращиваемым на полях злакам. Однажды проехали сквозь свинарник соседа, проделав в противоположных стенах дыры. Но на людей внимания не обращали, а люди с ними связываться не хотели. Как-то думали подловить, выкопали на пути ромбома яму, но тот яму спокойно объехал, чуть не подавив засевших в кустах в засаде людей.
   И вот камень просил человека о помощи.
   После Йой так и не смог объяснить, откуда он понял, что нужно делать. Позвав своих сыновей, что торчали на крыше и смотрели ту же битву, он взял длинную жердь - и поспешил к валуну. А и громадный был ромбом! "Ростом" едва ли не по грудь самому Йойю, а уж весом так с быка, если не с двух. С четвертью.
   И вот стали Йой с сыновьями толкать валун. Толкать в гору, с долины к камням. До них было не так и далеко - едва сто саженей, но ведь в гору! Семь потов сошло с Йойя, семь - с его сыновей, они выбились напрочь из сил, сорвали все жилы, чуть не полегли сами же там, рядом с поверженным ромбомом и остатками других, но всё же им удалось откатить валун к самим камням. И вот тут ромбом вдруг очнулся, словно в него потоком хлынула сила. Он воспрянул, покатился вновь в свалку сражения.
   А когда битва закончилась, на следующее утро Йой, от усталости едва волочащий ноги, с удивлением увидел у двери своего дома давешний валун, да не один. Вся пятёрка ромбома присягнула ему на верность, и были с ним до самой смерти. А как умер Йой - то и укатил ромбом куда-то, да с тех пор его и не видели в селе.
   Это был первый, но далеко не последний случай дружбы человека и ромбома. Посчастливилось и мне завести дружбу с ромбомом по имени Рамамбар, и с его рассказов в большинстве своём и родился сей труд".
   - Приехали! - отвлёк Язеня от увлекательного рассказа окрик Коротышки. Его уххлюзан медленно и величественно опускался на симпатичную полянку.
  
   * * *
  
   На поляне тут же закипела работа. Было видно, что здешнее место давно используется: заготовлены аккуратной кучей дрова, большое чёрное от гари кострище, обрамлённое камнями. Коновязь из жердин. Даже навесы над пнями и валежинами, приспособленными для сидения. Бивак.
   Коротышка сгружал с уххлюза, неуклюже осевшего на землю, мешки и сумки. Рамм уже устраивал костёр. Едва чача остановился на поляне и Язень, спрыгнув на землю, со стонами "хрустел" позвоночником и разминал затёкшие ноги, на поляну спикировал Водян.
   - Обустраивайтесь! - Крикнул он своим помощникам и добавил: - А мы с Его Медичеством немного прогуляемся.
   - Это куда ещё? - в который раз за сегодня опешил Язень.
   - У-у-у, - заговорнищески подмигнул подскочивший Коротышка, - в интересное место. Очень интересное, - а потом схватил чача за уздечку - и повёл его, поглаживая и что-то шепча в ухо, к коновязи.
   - Оставь, оставь, - указал маг на заплечную суму, что висела у лекаря на плече. - Ни к чему она пока.
   Он дождался, пока у Его Медичества останется лишь меч на поясе, и тогда воздел руки вверх, что-то сказав громогласно и одновременно - шипяще.
   Ничего не произошло.
   А потом вдруг налетел ветер, пригнул на поляне высокую траву и под громкий свист и крики почему-то смеющегося Коротышки со всего разбегу влип в Язеня. Да не просто влип, а захватил, мягко, но и - сильно! - подхватил под руки и поднял, понёс в воздухе!
   Лекарь задохнулся от страха и, чего уж там скрывать, от восторга, когда его ноги оторвались от земли, а его понесло в воздухе, умело разминая по пути с корявыми сучьями сухих деревьев. Сбоку донёсся озорной крик и вой, мелькнул за стволами гибкий силуэт, и вот уже бок о бок несётся пуньо. Мягкая шерсть волнами трепещет на ветру, в озорных глазах - счастливый блеск, язык высунут, как у собак, что пристраиваются за воинами на баргрызах, когда те скачут сломя голову. Вцепившись мёртвой хваткой за длинную шерсть, на пуньо смеётся Водян, иногда перемежая свой озорной хохот восторженными воплями. Что там говорить! Уже через минуту горланящий Язень и сам кричал уже не столько из-за страха, сколько от азарта. Никогда прежде он с такой скоростью не летал, да ещё вот так вот, не на уххлюзанах каких-нибудь, а несомый духом воздуха. Впервые он попал в объятья тех, кто подчиняется, да и то не всегда, лишь магам. Это было... неописуемо!
   Да жаль, полёт закончился слишком быстро.
   Вдруг среди затянувшей зелёной ряской каверн, среди проплешин тумана и коричневой затхлости гнилых коряг мелькнуло что-то серо-белое, исполосованное зелёно-коричневыми полосами. Тут же вновь что-то выкрикнул Водян - и дух воздуха, словно наткнувшись на незримую стену, остановился. Осторожно опустил влекомого им человека на поляну - и с хлопком исчез, лишь рябь побежала по спрятавшимся под травой омутам. Через несколько мгновений рядом с приходящим в себя Язенем опустился пуньо - и Водян привычно спрыгнул на землю. Несколько раз присел, восстанавливая кровотоки в застывших ногах и, что-то проговорив пуньо, отпустил эту пушистую молнию полетать, где тот сам захочет.
   - Где это мы? - спросил Язень.
   Он успел слегка оглядеться. Овитые лианами, порушенные толстенными корнями и затянутые вуалью листьев дикого винограда, среди болот торчали всё ещё величественные развалины. Некогда вырезанные из белого мрамора, нынче серые с зеленью колонны до сих пор подпирали свод храма, когда-то гордо возвышающегося над немаленьким городом. Там, сям из трясин и буераков выпирали груды камней и останки прежде величественных сооружений. Но храм - он уцелел лучше всех.
   - Пойдём, - вместо ответа Водян поманил лекаря за собой.
   Провёл его по колоннаде, то есть по её останкам. Некоторые из колонн, похожих на окаменевшие деревья, ещё стояли, но многие свалились, и теперь по ним ползали с шипением и тарахтением хвостов гадюки и прочие змеи. А потом было "богово место", где на постаментах стояли статуи основных божеств, а на алтарях перед ними закалывали жертвенных животных. Когда-то стояли. Ныне из пары десятков постаментов уцелело лишь три. Биртайтмамуха, богиня мести и победы, гневно трясла молнией. То есть рукой, в которой должны были быть молнии, но те, медные, давно превратились в пыль. Половинка Апасрана, бога счастливого случая, угадывалась по его лукаво подмигивающей рожице. И третья статуя, она сохранилась на удивление хорошо. Но кого она изображает - Язень хоть убей, не знал. И в то же время глубоко внутри сидела заноза, которая зудела и говорила: "ты видел это раньше!" Статуя изображала женщину. Мужчин с такой ярко выраженной грудью не бывает, потому - женщина. Чресла её опоясывала набедренная повязка, в левой руке она держала круг, похожий на гончарный. Или на щит. В правой - посох. А может, и копьё, не разобрать. Копьё-посох были вырезаны из мрамора, потому его не постигла участь молний Биртайтмамухи.
   Алтарь был разбит, рассыпался в труху, и потому нельзя было увидеть имени богини, которое обычно выбивается именно на алтаре. Зато за её спиной в глубине полузаросшего алькова угадывалась мозаичная фреска.
   Надпись. Это была надпись. Причём некогда прежде закрывавшие её лианы кто-то срубил. Язень догадывался, кто. Надпись была неполной, её начало было уничтожено временем. Но остаток был вполне различим.
   Что написано, было не разобрать. Нет, буквы все известны, а вот слова... таких слов дано уже не использовали в обиходе. Это был даже не церковный язык, это был - пра-язык, вышедший из употребления едва ли не полтысячи лет тому назад.
   - Что это написано? Ты можешь прочесть? - спросил Язень Водяна.
   -"... трижды по четырежды по пять по пять - срок для них, и всё вновь пойдёт по кругу. Всё всегда идёт по кругу", - продекламировал маг. И замолчал.
   - И что это значит? - не нашёл зацепок памяти у себя внутри Язень.
   Маг смерил его задумчивым долгим взглядом, потом вздохнул и тихо ответил:
   - Я думал, это ты мне скажешь.
  
   * * *
  
   "... трижды по четырежды по пять по пять" - что же это значит? - мучал себя вопросами Язень. Он почти не заметил путь обратно на поляну, выбранный в качестве бивака. Восторга от полёта на воздушном духе теперь он вовсе не испытал. Настолько увлекла его загадка. - Триста. Это будет триста. Но "триста" - что? Срок - это время. Триста лет? Триста дней? Поколений? Полнолуний? Для кого это - "для них"? И почему "по кругу"? Что идёт по кругу и откуда вести отсчёт?"
   За то время, что маг и лекарь провели в пути и изучая развалины, на поляне многое изменилось. Все ездовые, исключая, конечно, пуньо Водяна, были обихожены и накормлены. Над слегка курящимся пламенем костерком пыхтел котелок. Следящий за ним Коротышка тачил нож, а Шрам нарезал кусочками и напяливал на тонкие прутики ломти мяса. Что с ними собирался делать Рамм - Шустряку было неизвестно. Да и неважно. "Всё всегда идёт по кругу". Что же это значит? А может, ничего и не значит? Может, какой-то полубезумный последователь придумал белиберду, а ты теперь майся. Да всё идёт по кругу! Рождение-жизнь-смерть-новое рождение. Зима-весна-лето-осень-зима. Утро-день-вечер-ночь-утро. Завтрак-обед-полдник-ужин-завтрак. Всё, что угодно! Но причём тут триста... чего-то?
   Тут Язень вдруг осознал, что вот уже довольно продолжительное время стоит на одном месте и смотрит на Коротышку. А тот, увидев неподдельный, хотя и рассеянный интерес к себе со стороны лекаря попервой пытался того расспросить о причине такого пристального внимания. Но лекарь не реагировал, с головой ушедший в головоломку. Тогда Коротышка попытался отодвинуться от взора Язеня, да тот, как прикипевший, не отрывался от ноги горца. Куда нога - туда и смотрит Его Медичество. Когда Коротышка это осознал, то начал выдавать кренделя этой самой такой привлекательной для лекаря ногой и с нескрываемым удовольствием, а потом и смехом следил, как бегают туда-сюда глаза врача. Ногу вправо - и взгляд вправо, ногу вверх - и Его Медичество в небо смотрит.
   Язень не мог понять, что его отвлекает и раздражает. Почему ему мешают сосредоточиться? И вообще - на чём он сосредоточился? Он с удивлением осознал, что смотрит не обычным зрением, а тонким. Но почему и что его заставило? Пелена словно спала с его глаз, и он понял, что произошло. Его внутренний взор заметил серьёзное нарушение правильных потоков животоков в живом существе. А, заметив, тут же и застыл на нём, как бы давая хозяину включиться в происходящее. Эй, говорил внутренний взор, смотри, есть для тебя работа! И пока хозяин не реагировал, внутренний взор от проблемы не отвлекался. Но вот внешнее раздражение и внутренний призыв, наконец, нашли друг-друга - и Язень очнулся.
   "Нога. Это нога. Чуть ниже колена. С внутренней его стороны. Что-то тут затянуто в тугой узел. Что-то совсем, совсем не так! Более того, оно распространяется. Оно растёт. "Не так" растёт.
   - Что у тебя там? - спросил вдруг у Коротышки Язень, указав на ногу.
   - Где, Вашмедство? Это? Это нога, - ощерился Коротышка.
   Язень досадливо поморщился. Он опустился на колени и схватил горца за лодыжку, рванул его вверх.
   - Вот оно! - торжествующе сказал медик. Действительно, с внутренней стороны голой по обычаям горцев ноги сидел чирьяк. Нет, не чирьяк. Кто-то недавно укусил Коротышку. Да не просто укусил - а впрыснул ему яд в ранку. И рана начала стремительно нарывать.
   Язень не знал, кто вцепился в человека и чем ему грозит яд, но осознавал, что ничего хорошего Коротышкек не светит. Особенно - если не прореагировать быстро. Вот прямо сейчас!
   - Позволь мне вылечить твою ногу! - обратился он к Коротышке.
   - Что? - не понял тот и вывернулся, узрев, наконец, нарыв и на глазах разбегающиеся от него в стороны синие прожилки.
   - Бакумба! - рявкнул над ухом незнамо как подобравшийся Рамм. - Ты умудрился прозевать бакумбу!
   - Ырзы! - испуганно взвыл Коротышка. - Я не понимаю, я не... Ножи! Быстрее!
   Они с Раммом заспешили к костру и оба сунули кинжалы в огонь.
   - Что происходит? - спросил подошедший, наконец, Водян. - Что они делают?
   - Они сказали "бакумба", - пожал плечами Язень. - Хотя я не совсем понима...
   - Инкресувоча! - грязно выругался Водян и тоже без всяческих объяснений кинулся к своим помощникам.
   - Да что происходит-то? - Язень присоединил свой голос к испуганным воплям Коротышки и шипяще-лающим крикам Рама, к сосредоточенному молчанию выделывающим пассы Водяна.
   - Бакумба, - наконец, снизошёл до объяснения маг. - Чрезвычайно неприятное существо. Его укус возможно ограничить только кровопусканием. А вот если не успеешь... ампутация - самое лёгкое, что может грозить. Когда кусает бакумба, важно ограничить распространение яда. А потом мы везли укушенного к Слоту. Иногда не успевали.
   Язень пригляделся к тому, что происходит с ногой укушенного. "Ну да, вот животоки, а вот и мерзкая зараза, что подавляет животоки и искажет их. Если сделать надрезы, то жизнь в том куске плоти может просто закуклиться, и не факт, что удачно сумеешь вернуть её к жизни после того, как вытащишь заразу. А можно ли вообще заразу вытащить? Это ведь яд. Яд вывести можно", - и тут Шустряк вспомнил сразу несколько способов выведения яда, которые учил, вдалбывал себе в голову вот недавно! И вот случай. Вот возможность на практике опробывать практичность знаний. Более того, когда Язень читал и впитывал в слотовой комнате оставленные ему знания, у него иногда возникал не то чтобы протест - зуд несогласия, направленный на сглаживание, усовершенствование каноничных до сего дня технологий лечения. "Я бы сделал по-другому, - говорил тогда себе Язень. - Я бы сделал..." И дальше фантазировал на тему.
   И вот он - случай! Нельзя, нельзя его упускать!
   Язень кинулся к костру, где Водян уже расстелил подстилку, на которую уложили Коротышку. А сам он уже сидел у головы горца, крепко вцепившись в его руки. В то же время Шрам, держа один из кинжалов с раскалённым красным лезвием, устраивался в ногах Коротышки. Они собирались вырезать заразу из тела горца. Тот в ожидании боли уже выл.
   - Позволь мне вылечить твою ногу! - крикнул громко Язень, обращая на себя внимание. - Я знаю, как. И тогда не понадобиться резать!
   Коротышка коротко взглянул на Язеня, что-то мелькнуло у него в глазах - и он что было сил замотал головой: нет.
   - Позволь! - вновь вскрикнул Шустряк.
   - Ты? - вдруг не выдержал Рамм. - Ты? Его? Вылечишь? Ты?! - Шрам был взбешён, из его глаз будтио вылетали молнии, а нож в руках, остывающий лезвием нож проделывал опасные пируэты в непосредственной близости от лица медика.
   - Позволь, - Язень покорно наклонил голову. - И прости. Прости, что тогда с тобой... так. Прости!
   - Ты ничего не можешь! Ничего! Ты жалкая...
   - А меня? - перекричал вопль Шрама маг. - Меня вылечишь?
   Вдруг на глазах медика и его помощников Водян выхватил свой нож - и резанул по запястью. Алая кровь фонтаном ударила в воздух. Кисть безвольно повисла.
   - Хозяин! Вашмагство! Водян! - прокричали в один голос трое.
   - Вылечишь? - лицо мага стремительно бледнело, но губы скривились в непонятную гримасу.
   "Что происходит? Что делать? - лихорадочно пронеслось у Язеня в голове. Зараза, не остановленная вовремя кинжалом Шрама, стремительно высасывала жизнь у Коротышки. Кровоток, нарушенный самим магом, стремительно же выбрасывал жизнь из тела Водяна. - Что? Делать? Первым?"
   И тут вдруг упрямо мотнул головой Шрам и, крепче перехватив всё ещё раскаленный кинжал, одним рывком вскрыл руку от запястья до локтя. Кровь не в пример сильнее выплеснулась из глубокого пореза раммовой руки.
   "Это всё, - подумал тотчас Язень. - Это не перевязать и не остановить. Только я. Смогу".
   - А мне поможешь? - взревел даже не от боли, нет, а от непонятной злости Рамм. Зачем он это сделал с собой, наверное, не понимал и сам воин. Вот почему-то ярость застила взгляд, ярость и неосознаваемая злость на этого недоучку-лекаря, когда-то так обидно поиздевавшимся над ним и сейчас, конечно, решившему поиздеваться и над его лучшим другом. Зачем для этого, для того, чтобы отвлечь от издевательств над другом, он решил сделать себе чуть ли не смертельный порез, он как-то не думал. За несколько секунд до этого его хозяин, Водян, то же самое сделал с собой. Значит - не зазорно.
   - Позвольте... Мне помочь... вам, - с усилием произнёс лекарь.
   - Позволяю, - выдавил из себья маг.
   И вдруг всё пространство вокруг него исчезло в беззвучной вспышке.
  
   * * *
  
   "Что это было?" - подумал первым делом, пробуждаясь, Коротышка. Он помнил потоки крови, боль в ногах, стремительно распространяющуюся по телу, всполошенные крики, ожидание боли, более всего - в ногах, но и вообще - по всему телу и страх, страх! А потом крики сменились светом, словно ударившим не снаружи, нет, а изнутри. Изнутри тела - наружу. Стало больно, и стало сладко, и стало так, как будто чешешь укушенное пчелой место. Только укусила она одновременно изнутри и снаружи и - во всём теле так. А потом он забылся. И когда открыл глаза, было утро, во всём теле ощущалось непонятная лёгкость. Ни о каком укусе бакумбы уже не было и речи. Что там! Теперь почему-то возможно было пошевелить когда-то давно, в детстве, сломанными пальцами ног, что превратились в мёртвые, хотя и не гниющие придатки. А теперь они шевелились! И чувствовали башмак! Траву! Укол кинжалом! А может и... и да! Да! Шрам над глазом исчез, и теперь в том месте, где должны быть брови, но раньше был шрам, что-то шевелилось и щекотало.
   Как же это? Кто же? Водян? Он может. Хотя нет. Не может вот так вот сразу всё. Мог бы, хотел - давно сделал бы. Тогда кто? Неужели... лекарь?
   "Что это было? Нападение? Кнуть? Что? - подумал Рамм, пробудившийся в те же мгновения, что и Коротышка. Ну ладно, ладно, раньше. На мгновение. - Какого? - вскрикнул он, взлетев от усилия вверх и пребольно стукнувшись о ветку. Раньше никогда бы такого с ним не произошло. Когда-то в схватке с великокнутьевцами ему повредили позвоночник. А потом на него упало дерево... В общем, так высоко прыгнуть... так прыгнуть... прыгнуть вообще Рамм не мог ну никак! А теперь - нате, пожалуйста. На макушке стремительно росла шишка. - Как такое возможно?"
   В его теле ощущалась невероятная лёгкость, его переполняла сила, энергия, жива. Казалось, дай ему сейчас в руки камень - сожмёт - и выдавит воду.
   "Что это было?" - устало подумал Шустряк, отчаянно делая попытку всё же остаться на краю сознания. Полное изнеможение тянуло его в забытьё. - Только спать, спать... спа... но что же это было?" Он помнил, как в отчаяньи выбрать то направление деятельности, которое единственное ведёт к спасению, брызнул самим собой во все стороны, ко всем опасностям и... И дальше была темнота.
   "Получилось! - думал в то же время Водян. - Он таки может лечить сразу всех и сразу всё. Множественная реакция. Всенепременно редкое явление! Второй раз - и второй раз в Юфдипуфсе. Удача!"
   Он улыбался, пусть и всё его тело, избитое и искорёженное грубым, совсем не по-слотову филигранным, лечением. И в то же время - он был жив. И были живы - он чувствовал! - и Шрам, и Коротышка. И не просто живы, а и - здоровы. На все сто! На все сто! Такими здоровыми даже при рождении не бывают".
   Язень сидел и тупо смотрел на всё такого же хмурого Рамма, который всё так же по привычке переваливаясь, приблизился к лекарю. Постоял перед ним несколько мгновений. Потом подтянул к себе брошенные ножны с мечом, вытащил меч, попробовал его лезвие большим пальцем. Буркнул "Дерьмо. Заточить надо. Да и вообще" - и с этими словами удалился. Язень понял, что его только что поблагодарили за лечение.
   А в следующее мгновение его внимание отвлёк маг.
   - Ну что, - сказал он. - У нас ещё два дня, и за эти два дня я научу тебя грамотно расходовать свои силы, энергию и талант. Да-да. Талант. Привыкай давай. Его Медичество.
  
  

Глава 13

  
   - Так. Так. Брюшина. Два полуслепых. Семеро - с конечностями. И девятнадцать в грудь и плечи. И брюшина. Эта, ырзы её побери, внутреннее в живот. Скверное. С покорёженной разорванной кольчугой и остатками рубахи. И зазубренный наконечник. И Коротышка. Тут я бессилен. Тут с магией. Только Водян. Но он занят. Во как бабахнуло! Очень занят. Только закуклить. Остановить кровь. Заморозить. А когда освободиться - вместе. Ырзы! Сколько раненых! Скверная, скверная брюшина! И это только у "ихних"! А наших-то сколько побитых!
   В лазарете был сущий бедлам. Лийка помогала Язеню в операционной, Ванава громогласно распоряжалась, куда нести очередного окровавленного воина, осматривала и направляла стонущих мужиков кого - всего лишь на перевязку, а кого - в очередь на операцию. Мотались привлечённые бабёнки из гарнизона, перетаскивая запятнанные кровью бинты к кипящим чанам и развешивая их на протянутых верёвках. Орали и стонали мужики.
   Да уж. Сходили в разведку, называется.
   А всё началось три дня назад.
   В ту ночь в Юфдипусе из руководства мало кто спал. Почти неслышно звякала сбруя на баргрызах и конях, недовольно ворчали ездовые, тряся замотанными челюстями, пытаясь скинуть повязки. Негромко переговаривались всадники, уже настороженно поглядывая по сторонам.
   - Кто это? - спросил тогда Шустряк у проходящего мимо Сурено, но тот брезгливо дёрнул плечом и коротко кинул:
   - Не твоё дело, лекарь!
   Этот отряд прибыл на заставу ночью, задержался буквально на несколько минут, чтобы напоить ездовых, по-нормальному сходить по нужде, оговорить с Вурдаем и усердными полномочия, условные знаки и сроки. Все всех знали, так что не требовалось по большому счёту проверок. Естественно, всё равно были сверены и печати, и подорожные знаки, и срочно Вурдай с Водяном организовали сеанс отражения с Шьёлем, проверяя полномочия и задачи разведовательного отряда. Цель похода пришедшей сотни была банальна и проста: разведка приграничной территории Великой Кнути. Можно сказать, рутина. Такие рейды организовывались и осуществлялись и Зееновией, и Кнутью постоянно. Иногда отряды выполняли задание без малейших трудностей, но иногда попадались в ловушки, бывали обнаружены - и тогда приходилось срочно ретироваться обратно. Вот и сейчас обычный рейд. В проводники заставой выделялись Рамм с Коротышкой. Водян на карте прилегающей территории показал безопасные проходы среди магических ловушек - и отряд поспешил выдвинуться. Чёрная змея верховых проползла по заставе, вылезла из неприметного бокового лаза - и затерялась в балках и ложбинах.
   А спустя два дня прилетел посыльный жук - и застава тут же всполошилась. Сыграла тревога - и все бывшие на заставе воины схватились за оружие. Летучий отряд под предводительством усердных и мага спешно выдвинулся на встречу с остатками ушедшего два дня назад отряда. Да-да, остатками. Разведчики умудрились крепко влипнуть. Нарвались на крупный отряд зееновцев, кинулись наутёк, но нарвались на ещё один. А потом их начали гнать. К загонщикам на баргрызах и пуньо присоединились маги - и огрызающиеся разведчики попали как куры в ощип. Целые сутки прорывались они к своим, натыкаясь постоянно на засады, на загонщиков. Маги разведчиков с трудом, но всё ещё отражали нападения летучей конницы. Силы их были на исходе. В живых от отряда осталась едва ли половина, но ни одного раненного не было брошено на произвол судьбы.
   И вот, когда до границы осталось всего ничего, а загонщики стали плотно, стеной - не пробиться, был послан последний жук-жальник с призывом о помощи. И этот последний прорвался.
   Они успели. Чудом, но успели. Ударили в спину кнутьевцам, увлечённых добиванием разведчиков, расшвыряли всех на своём пути - и пробились к запертому в лощине отряду. Собрав всех, кто оставался в живых, побросав на крупы лошадей павших, рванули в обратный путь.
   И вот они вернулись. Из сотни уходивших два дня назад воинов осталось три десятка. Цел - лишь двужильный Рамм. Остальные - побитые, покорёженные. У одного все конечности вывернуты магическим ударом навыворот, один такого страху натерпелся, что стал буйнопомешанным, пришлось спеленать как татя.
   Язень резал, вправлял, затворял кровь, вынимал обломки стрел, сшивал развороченные мышцы, перенаправлял кровотоки. И делал всё это одновременно для двух, трёх, семерых. От видимых только ему призрачных "я" больных в операционной становилось тесно. В воздухе было душно от почти осязаемой ауры боли и страдания. Но Язень работал несмотря ни на что. Некогда было отвлекаться.
   Преподанные на болотах уроки Водяна пошли впрок, да и презентованные ему, наконец, сгустки силы были более чем кстати, и теперь Язень не плюхался в обморок, врачуя сразу нескольких. Естественно, он ещё не был профессионалом, и потому силы расходовалось непомерно много. Порой бывало, что вместе с ранами Язень врачевал и застарелые болячки. Для него проще было захватить весь "объект" разом, со всеми недугами в теле врачуемого, а не размениваться на "срочные" и "можно подождать" проблемы в теле.
   - Скальпель! - только водрузили на стол очередного раненого, но Язень уже знал, что с ним, что нужно делать и как нужно делать. Он "вёл" полтора десятка "тел" одновременно. Руки кромсали одного, а разум следил за состоянием уже прооперированных и распознавал, что и как нужно делать с ещё не попавшими на стол.
   - Вашмедство! Сейчас! - кричит кто-то из женщин, что были привлечены помогать. Уже несут, несут с кипячения!
   Грохот, звон. Проклятия и стоны. Это неуклюжая женщина выронила судок с прокипяченным инструментом.
   - Ой! Я вытру. Я очень. Сейчас я, - причитает опростоволосившаяся помощница.
   - На кипячение! - рычит Его Медичество и, внутренне взвыв от того, что сейчас предстоит сделать, спешно накладывает на рану руки. Вновь придётся резать без ножа. А потом расплачиваться за это ужасающей головной болью. Но надо, надо! Надо спасать жизни.
   Кричит хирургически раздираемый раненный. Чтобы спасти жизнь, приходится жертвовать чем-то. Некогда переводить нервические сигналы в ненужные части тела и затворять там. Просто некогда. Терпи, воин! Не одному тебе больно.
   Язень раздвигает края раны, тянет из тела зазубренный наконечник и затворяет кровотоки, одновременно сращивая их. А там пульсиреут сигналом одно из призрачных "я", там совсем худо. И Язень спешит к нему, оставляя зашивать рану Лийке. Походя прикосновением отправляет мучающихся болью уже прооперированных раненных в забытьё.
   - Пилу! - рычит вновь. И безжалостно чуть ли не ударом вышибает сознание препарируемого в тонкие слоя. Тут всё совсем плохо. Огонь превратил кисть в культю, и та уже начала гнить. Лишь ампутация спасёт, тут всего лекарского искусства будет мало. Кровотоки - затворить, спаять, направить кровь вкруговую. Разлохмаченные нервические жилы успокоить. Осколки костей вывести. - Перевязать! - рычит уже женщине с бинтами.
   И дальше, дальше.
   - Держись! Сейчас будет бо..., - не договорив, вправляет вывих. Лёгким подзатыльником прекращает вырвавшийся крик, тут же, даже не снимая исподней рубахи, через ткань и тело вправляет сломанные ключицу и рёбра. - Ну всё, всё, - вытирает у воина слёзы боли, одновременно с этим "замораживая" плечо, из которого торчит обломок стрелы. - Теперь почти всё. - Через тонкие слоя он уже знает, что наконечник стрелы без зазубрин, потому резко, но осторожно выдёргивает древко. Кровь обильно выплёскивается из раны, но лекарь её не затворяет, а наоборот, помогает, гонит к ране. Поганая кровь вышла, пошла чистая - вот тогда и сшивает кровотоки. - Перевязать!
   Поразительно, как быстро зачерствел его разум. Первый раненный через слово получал от него "извините", "покорнейше прошу прощения, но сейчас будет немного больно", "простите". Он даже плакал, понимая, какие страдания преподносит своим "больным". Но дальше, дальше. Страдающих - десятки. И на сострадание уже не остаётся времени. Делай своё дело! Не отвлекайся! Некогда расшаркиваться! Потом извинишься. Если это будет нужно. Следующий! Следующий!
  
   * * *
  
   Рассвело.
   Солнечные лучи встающего над горизонтом светила отразились на наконечниках копий застывших на крепостных стенах воинов. Открылись и закрылись ворота. Вовнутрь втянулся авангард, сдерживающий на засадах рвущихся отбить вырванных у них разведчиков, кнутьевцев. Потянулся к лазарету. Шумят враги, всё ещё возбуждённые, даже в Юфдипуфсе слышно. Летают там целые рои уххлюзанов.
   Развевается флаг над домом начальника погранзаставы. Бдительные часовые не подпускают никого ближе чем на двадцать шагов. Из полуоткрытого окна вырываются отдельные фразы. Кипит спор.
   - Нет! Не тысячи. Больше. Много больше. Одних только "красных" мы насчитали семнадцать гуртов. Юрхо шевелит губами, пересчитывая. Потом присвистывает. "Красные", элита кнутьевцев на ездовых, в гурте - сто три всадника. - И это только на полдня пути мы продвинулись. Лагеря, базы, станы - везде.
   - Это означает..., - побелевшими от страха губами шепчет Вурдай.
   - Диверсия. Или... вторжение, - едва слышно заканчивает Бырштун.
   - Срочно донесение в Шьёль! Пусть высылают всё, что можно! - срывается на крик Сурено. - Бонибош тоже предупредить надо! - действительно, соседняя застава может быть не в курсе. - Вурдай! Вурдай! - трясёт он начальника погранзаставы за плечо. Тот впал в ступор и только и шепчет "Вторжение... вторжение! Как вторжение? Зачем вторжение? Ещё ведь... Война?!"
   Юрхо загибает пальцы, считая, сколько у него бойцов в строю и сколько будет в случае мобилизации. Нячко, крякнув, уходит к своим животным, а интендант Шелкан морщится, предвосхищая гигантское опустошение в его закромах.
   - Где маг? Где Водян? - ярится Сурено, пытаясь решать все дела сразу. - Обновить ловушки! Магический арсенал на полную!
   Его Медичество и Его Магичество в это время стояли возле лазарета. Плескались на ветру сохнущие прокипячённые бинты, развешанные на верёвках. Под наскоро сколоченными навесами лежали не поместившиеся в лазарет раненные. Ярко выделялись на них повязки, а на тех повязках краснели пятна крови. Между лежащими уставшей горой перемещалась Ванава, вытирая пот, поя из ковша.
   Только что совместными усилиями Водян и Язень вывели магическую заразу из Коротышки. Сложная оказалась задача. И ни Водяну одному не получилось бы вытащить это гибкое почти живое "нечто" из тела Коротышки, ни тем более Язеню. Только вместе сумели справиться.
   Шустряк привычно проверял состояние "больных" и уже даже не отдавая себе отчёт, корректировал животоки и послаблял нервические раздражения. Чувствовал, что к лазарету приближается ещё полтора десятка... "тел", нуждающихся в магической помощи и, практически не следя за этим, уже начал сотворять очередные призрачные фигуры астральных двойников. Получалось уже как-то автоматически.
   Он был грустен. Но не только от усталости, а и от того, что:
   - Он умер, - глухо проронил Язень. После того "болотного похода" они не то чтобы подружились, но стали хорошими приятелями, и теперь не спрашивали друг у друга позволения что-то сказать.
   - Кто? - глухо проронил маг. Ему было всё равно, кто там закончил свой жизненный путь, но надо было же что-то ответить.
   - Разведчик со стрелой в брюхе. Как я ни старался, что не предпринимал, всё оказалось тщетой. Я неумёха.
   - Угу, - кивнул Водян. - Напомни, а скольких ты сегодня прооперировал?
   - Сорока трёх... Да какая разница?! Тот ведь умер! Я неудачник.
   - Угу, - вновь кивнул маг. - Конечно, неудачник. Сорок три операции, почти шесть десятков раненных (и ещё предстоит) за сутки вообще через тебя прошло - и все получили помощь и многие спасены... Но один умер, и потому ты неудачник. Угу. Знаешь, что я тебе скажу, Язень? Побольше бы таких "неудачников" нашей заставе!.. Ну, мне пора. Ставить новые ловушки. Обновлять... Расширять...
   Водян оглушительно зевнул, решительно встряхнулся - и потопал прочь.
   А Язень какое-то время ещё попытался уничижать себя, а потом стало совсем не до того: на улицу свернула длинная вереница источающих боль и страдание "тел", к ним кинулись, приглушённо охая от усталости, женщины, а сам Шустряк вскрыл очередной - предпоследний! - амулет силы, презентованный ему Водяном - и хрипло начал отдавать распоряжения.
  
   * * *
  
   Если бы кто увидел мага заставы Юфдипуфс сейчас, то вряд ли подумал, что это действительно - маг. Нет, он бы сказал, что этот застывший на месте и напряжённо всматривающийся в ближайшую рощицу человек - разведчик, пограничник, следопыт или охотник. Но уж точно не дипломированный чародей. Поза, поведение, облачение, даже выражение лица - всё указывало на то, что это - опытный пластун, специально подготовленный и вышколенный воин. Правда, принадлежность к магической касте выдавали непривычные для следопыта предметы в заплечном мешке и на поясе. Да ещё время от времени проделываемые этим человеком пассы и произносимые слова.
   Естественно, среда обитания меняет человека, подстраивает его под себя. Если не происходит наоборот. Потому и Водян, находясь на пограничной заставе и постоянно взаимодействуя с пограничниками, не стал между ними и собой ставить стену, а, наоборот, постарался слиться с окружением. Он познавал пространство, перенимал уловки следопытов, выдумывал и опробывал различные методики, что были бы эффективны именно здесь, в столь изощрённых по природе условиях: болота, степи, скалы. Не раз и не два приходилось выходить ему в походы, в дозоры. И если поначалу воины всячески оберегали его и обучали премудростям поиска, путанья следов, устройства засад и ловушек, то теперь он мог и сам, без их сопровождения выйти в дозор, в поиск, а мог пойти хоть и с ними, но параллельно, прикрывая отряд и оберегая его.
   Вся застава, все возможные подходы и пути были обхожены и обработаны магом. Он разрабатывал, менял и усовершенствовал методу поиска и предупреждения - и внедрял её. Уже через три года после его приезда на заставу узконаправленные ловушки и сигналки усеяли окрестность. И нет-нет, да срабатывали. Первоначально, правда, реагировали они на оленей и журданов, на селян и болотных дикарей-шатунов. Но дальше, дальше, всё лучше и совершенней - и вот уже сигнальные огни поднимались с рёвом и грохотом лишь там, где пытались пробраться чужаки. Естественно, пару троп для контрабандистов Водян оставил, он же не зверь, в самом деле. Да и Вурдай его о том просил особо. Теперь вместе с редким и драгоценным кураком контрабандисты привозили по заказу мага ингредиенты и настои, что в округе не найдёшь, зато в Кнути - сколь угодно. Бесплатно, само собой. Контрабандисты ведь тоже люди. Порой привозили диковины и что-то, что считается магическими катализаторами в Кнути, отдавали в качестве подарков Водяну.
   А вскоре у Сурено, усердных и на всех ключевых постах появились магические доски. Совершенно уникальное изобретение мага, впрочем, далее заставы так и не пошедшее. Магический совет, рассматривающий заявку на изобретение, не дал добро на дальнейшее его распространение "по причине ограничения воли и свободы перемещения". Более чем странное заключение, особенное для их страны, но вот как-то так и получилось. Более того, что ещё страньше, а может и страннее: сей доской не заинтересовались и Наказующие. Казалось бы, для них такие доски - чуть ли не решение всех проблем и максимальное упрощение контроля в государстве. Но нет. Отказались и даже наложили строжайший запрет на распространение. Возможно, тут сыграли свою роль тесное взаимодействие Магического Совета Государства и Наказующий Совет, и что разрешено в одном - то без сомнения будет разрешено и в другом, а что запрещено... А возможно, они просто... испугались. Ведь наказующим всегда есть что скрывать, а доска-то позволяла видеть многое. Несколько слоёв, каждый из которых можно наблюдать по отдельности, но можно и сочетать один с другим, а то и все разом. Магические аномалии, поля, перераспределение и передвижение сил. Колдовские концентрации, ловушки, локальные искажения тонких полей, что указывало на скрытые ловушки или затаившихся существ, наделённых способностью волшбы. Перемещения всевозможных существ, как с природными магическими возможностями, так и с нацепленными на них мячками. Мало? Безграничные возможности по наблюдению, контролю и отслеживанию ситуации. При желании можно настроить такую доску на активацию каких-то ловушек или печатей, если сам их поставил или если такую доску использует наказующий.
   Хорошая штучка? Замечательная! Но ни маги, ни наказующие не высказали особой заинтересованности. Хотя нет. Они всевозможно изучили изобретение, они оценили его по достоинству - и поняли, что выпускать эти штуки в мир нельзя.
   Водян получил наивысшую оценку за своё изобретение, целый мешок денег - и запрет на производство и распространение своего изобретённого чуда. "Ещё не пришло для него время" - сказал шёпотом ему один из рассматривающей изобретение комиссии. До того времени им было изготовлено два десятка магических досок. Десять - для комиссии и десять - экспериментальных и практических, прошедших проверку в Юфдипуфсе. Он уговорил комиссию оставить на заставе пять, поклялся на крови более не производить своё изобретение и никому не передавать и не продавать методику его производства. Комиссия, в свою очередь получив (неполный и даже кое в чём ошибочный - Водян не собирался вот так вот просто отдавать в чужие руки секреты мастерства) секрет изобретения, высокодушно разрешила оставить себе для собственных нужд пяток этих досок. Остальные маг спрятал. Но не уничтожил, как ему предписывалось. Ещё чего. Комиссия не раз, не один десяток раз, а более того - даже на выпускном экзамене с Академии - ставила ему подножки.
   "- Ага, вот ты и попался, - злорадно усмехнулся декан факультета МаЖиСу, то бишь Магических Животных и Существ. Высланный им отряд жуков жальников, да не простых, а сетевых, способных сотворить магическую сеть или стать последовательным резонатором для магического удара, наконец, обнаружил брешь в стандартных защитных полях. Всё как по учебнику. Стыки стандартных защитных полей, почему-то не имеющие дополнительной защиты, были, как всегда, ущербны. Это даже не ошибка - это бич всех выпускников академии. Да, они знают, что эти границы полей, защищающие призрачный, сотворённый для экзамена, замок, самое слабое звено в их оборонных редутах. Практически всегда через них и пробивались к внутренней линии защиты, и вот там экзаменуемые держали главную оборону. Первый редут всегда преодолевался. Практически всегда. В девяносто девяти случаях из ста. И потому ими, стандартными полями внешней защиты, предпочитали пожертвовать. Всё равно ещё два препятствия для штурмующих - внутренняя и личная линия. Всего на эту часть выпускного испытания отводилось полтора часа. Причём отсчёт начинался для всех линий защиты разом. Полтора часа на штурм замка. Полчаса - граница личной линии защиты. Час - внутренней. Полтора - внешней. Каждый штурм - игра обоюдная, и баллы начисляются как атакующей, так и обороняющейся стороне. Причём больше всего баллов присуждается за личную линию защиты. Так что к ней и стараются пробиться деканы. За неё больше баллов. Если же за полчаса экзаменуемый не допустит падения не то чтобы внешней - а даже внутренней линии защиты, то уже личную атаковать деканы не имеют права. То же касается и внутренней линии: сумел удержать атакующих в течение хотя бы часа и одной секунды на внешней линии защиты - всё, экзамен пройден и замок защищён.
   С таким раскладом замок атаковали сразу по-крупному, дабы как можно скорее пробиться к личной линии защиты экзаменуемого. А выпускники и сами на внешнюю линию особо не тратитлись, зная, что штурмующие их противники вкладывают в свои попытки достаточно большие магические силы. Потому экзаменуемые обычно на внешний редут свои навыки, уловки и знания использовали лишь для возведени стандарта, а все накопленные и приобретённые магические силы тратили обычно в такой пропорции: четверть в защиту внутреннего и три четверти - в защитну личного слоя защиты. И всё равно даже полчаса в этом испытании продержаться могли считанные единицы.
   - Ну, сейчас мы его вскроем, - зевнул декан Иллюзий и Преобразований. Для него это была рутина. Более двухсот магов каждый год покидали стены Академии, в которой проходили основной курс обучения, и "защиту замка" - одно из трёх выпускных испытаний - традиционно приходилось проводить всему деканату Академии. По десятку выпускников одновременно.
   В высокой, уширенной на вершине, башне собрался весь Деканат Академии. Вокруг этой башни на равном расстоянии от неё виднелись десять одинаковых иллюзорных замков. Их-то и защищали выпускники. Деканы неспешно прохаживались по площадке, останавливаясь напротив того или иного замка, коротко оценивали обстановку - и время от времени наносили магические удары. Словно играли одновременно с несколькими игроками в настольную игру.
   Когда-то это было даже интересно. Раз за разом вскрывать защиты учеников. Кое-кто из студентов даже умудрялся не зацикливаться на заученных основах и экспериментировал. Но год за годом, десятилетие за десятилетием - и все возможные потуги выпускников, все их жалкие попытки обмануть, переплюнуть деканов - были испытаны, пройдены, проанализированы. И теперь приходилось лишь доставать из памяти очередную комбинацию, что случалась десятки раз до того - и задействовать специально для этого разработанный и не раз испытанный набор приёмов и уловок. Самородки среди студентов случались, да, но - редко, ох, как редко. И нельзя сказать, что новоявленных магов не выпускали в свет, специально заваливая их испытания. Просто набранные здесь баллы были лишь частью выпускного минимума. Наименьшей частью, так как практически никто это испытание до конца не проходил. Но и наибольшей, если выдержать испытание удавалось. Защитивший замок, в сущности, мог на этом экзамены и закончить. Награда в баллах за положительное преодоление испытания превышала совокупно два других. Впрочем, кто - большинство! - и не проходил, а набирал лишь минимум, не отчаивались: нужное количество баллов можно было набрать в других, менее сложных испытаниях: теория и внутренняя сила. Вот эти испытания проходили все. Намного лучше "защиты замка".
   А впрочем, не особо и волновались студенты, завалив первый тест. Защитная тактика, в принципе, приобреталась на месте прохождения практики, когда шёл период обязательного ученичества. Так что всё у них в этом вопросе было ещё впереди.
   Вот потому для деканов это испытание было лишь рутиной, а втаптывание выпускников в грязь - обыденностью.
   - Запускаю Разрушителя на... восьмом, - с трудом подавив зевок, сообщил декан Иллюзий, проверив предварительно номер экзаменуемой площадки. - Прикройте глаза, уважаемые.
   Остальные деканы чуток повернулись. Разрушитель - это банально, хоть и действенно. Вот, например, кто-то из деканов на пятом участке бросил в бой Призрачную Армаду, вот это куда как красивее зрелище. Или второй вот участок в эти секунды пал под ударами подземных воителей, запущенными Деканом Недр. Тоже красиво. Тут же... рутина. Впрочем, защищать глаза всё же нужно: когда Разрушитель, призрачный магический воин, вскрывал слои внешней защиты, было слишком ярко и сверкающе.
   И в этот раз случилось всё так же, как и обычно. Яркие вспышки (впрочем, несколько ярче, чем обычно, наверное, декан Иллюзий вложил слишком много силы в своё творение), громкий хлопок (опять же, несколько громче обычного). Но и только.
   Поначалу.
   Потом декан Иллюзий вскрикнул, и его крик нарушил обыденную картину привычного экзамена:
   - Что? Не может быть! Так... быстро?
   Такое случалось и раньше. Редко, но всё же. Бывало так, что его Разрушителя побеждали специально сотворённым Защитником, но случалось это обычно спустя несколько минут ожесточённой борьбы. Обычно в Защитника экзаменуемые вкладывали большинство сил, и потому преодолевать их последующие линии получалось намного легче. И всё же. Победа в схватке с Разрушителем давало экзаменуемому достаточно много баллов.
   Остальные экзаменаторы с вялым интересом глянули на призрачную карту битвы. Действительно, обычно алая точка Разрушителя нынче напоминала о том, чем была раньше, лишь едва заметной кляксой. Разрушитель, так сказать, разрушился. Что ж, так и быть, но теперь-то штурм замка должен был окончиться за считанные минуты. Ведь экзаменуемый, видать, потратил на ловушку для Разрушителя большинство доступных ему сил. И всё же. Так быстро?
   - Вихри и Ледяная Стрела Шторма на восьмой! - выкрикнул декан Природных Сил. Вот вечно он первым успевал на добивание противника. После него обычно ничего и не оставалось от сооружённой защиты студиоуза. Воспрянувшие было от скуки, деканы лишь сокрушённо вздохнули. Кое-кто даже демонстративно отвернулся. Но минули мгновения - и наполненная бубнением тишина вдруг взорвалась множеством удивлённых и одним возмущённым криком.
   - Ах ты ж! Ловко! Ничего себе! - и пожалевшие, что отвернулись к другим участкам, деканы поспешили взглянуть на происходящее.
   Там творилось что-то невообразимое.
   Хоботы смерчей, серые и чёрные, а один даже с бьющими во все стороны молниями ("Выпендрёжник", - хмыкнул громко декан МПиА - Магических Полей и Ареалов), приближались к едва угадываемой границе внешних границ защитных полей Замка. Смерчи хоть и природные по сути, но несли в себе изрядный запас магии. Скрытые в глубине своих воронок, магические "подарочки" ждали своего часа. Вот наткнутся они на границу - тут подарочек-то и сработает. Но с ними вопросов и не возникало и не про них были изумлённые крики наблюдающих за штурмом деканов. Ледяная Стрела Шторма - вот она попала в ловушку. Испытуемый умудрился на пути сконцентрированного сгустка чистой магической энергии, взламывающей любые преграды, поставить локальный портал. Как он умудрился вообще догадаться, куда именно будет направлена Стрела - это большой вопрос, но то, что и Стрелу он не просто перенаправил, а поймал в ловушку - это было просто непостижимо. Портал отшвыривает магию в другое место, перенаправляет в другом направлении. Это стандарт. Но испытуемый не просто перенаправил Стрелу, он направил её на ещё один портал, который отшвыривал узконаправленную магию на... первый портал! То есть держащий оборону выпускник закольцевал Стрелу, пустив её по кругу меж двух порталов. Там она и металась, появляясь в одном месте, летя в направлении, намеченном порталом и влетая во второй... чтобы через секунду вновь появиться из первого. Стрела превратилась в голубой росчерк, возникающий на пару мгновений.
   - Кто? Кто это? - деканы, наконец, соизволили обратить внимание на испытуемого. - Неужели?.. Точно! Выскочка.
   "Выскочка". Так его окрестили уже на первом курсе. Лез во все щели, пытался узнать всё, что только можно и нельзя, записался на все факультативы - и умудрялся успевать везде. Он сыпал идеями, поначалу почти всегда - бредовыми, но иногда, а потом повсеместно умудрялся удивлять и даже пугать своих учителей собственными придумками и нововведениями. Причём он не открыл каких-то новых фундаментальных законов и не произвёл революцию в существующих на данный момент методиках. Он использовал существующие приёмы, но в такой интерпетации, в какой прежде и не додумывались рассматривать. Смешивал несмешиваемое. Сочетал несочетаемое. И внезапно - не всегда, почти никогда, но всё же - достигал поразительных результатов.
   Им пренебрегали. Его ненавидели. А кто-то даже побаивался. Никто не любит резких перемен, а многое из того, что предлагал Выскочка, грозило конкретным образом изменить существующие методы волшбы в принципе. Однажды даже на закрытом совещании среди нескольких посвященных ставился вопрос о физическом уничтожении Выскочки. "Уж лучше так, чем..." И лишь непонятное распоряжение, пришедшее от наказующих, помешало осуществиться уже разрабатываемому плану.
   Многие с нетерпением ждали его выпуска, но лишь для того, чтобы убедиться, что среди их студиоузов нет этой ненавистной фамилии "Сартинфингон". И вот дождались.
   - Выскочка. Теперь понятно. А вот сейчас он получит по полной!
   Комиссия скинула с себя скуку и с нетерпеливым злорадством стали наблюдать за разворачиваемым действием. Ещё не разрушенные пять замков остались без внимания на какое-то время, а вот напротив восьмого участка собрался весь деканат.
   До границы защитных полей Внешнего слоя Выскочки оставалось совсем немного. Ряд смерчей медленно, но неотвратимо приближался к видимой лишь в магическом свете полупрозрачнгой границе. И вдруг, когда отдельные серые и чёрные рукава уже почти задевали собой чуть вибрирующую границу, произошло малообъяснимое. Внешний слой защиты просто... распался. Разделился на несколько частей. На столько, сколько было приблизившихся смерчей. Да не просто распался, а преобразился в самые стандартные, но очень большие ловушки удержания. Самые простые, самые угадываемые, просто примитивные - но неизменно действенные. Ловушки организовались непосредственно на пути смерчей, и те, несомненно, в них попались.
   И вновь:
   - Ловко! - пронеслось среди деканов. А потом на террасе, с которой наблюдала за происходящим Комиссия, раздались крики совсем другой тональности. Возмущение. Испуг. Злорадство.
   Попавшие в ловушки смерчи стали вновь двигаться. Но двигались не они - а ловушки, в которые попали сами смерчи. Все сдвигались одновременно, и поначалу не было понятно, зачем именно так и именно в этом направлении, а потом, когда деканы уловили вектор перемещения, а самые догадливые поняли, к чему всё это, то на террасе зазвучали уже приветственные, подбадривающие вопли. По всему выходило, что испытуемый натянет нос и декану Природных Сил.
   - Не может быть, - выдохнул неудачливый декан. И было от чего отчаиваться. Его несокрушимое и непобедимое сочетание стихий по всем параметрам сейчас попросту уничтожат.
   Так и случилось. Пойманные ловушками смерчи выстроились в ряд. Вслед за этим одновременно произошло два события. Во-первых, один портал повернулся, а во-вторых, второй портал и вовсе исчез. Разогнанная до невероятной скорости Стрела выстрелила точно в мохнатые хоботы смерчей. Один за другим все до единого смерчи были пробиты в одно длинное мгновение самой настоящей Стрелой Шторма. Слышимый даже с такого расстояния грохот сопровождал взрывы, с которыми разметались во все стороны смерчи.
   Испытуемый победил! Но лишился внешнего слоя защиты. А впрочем, внутренний слой защиты ему оставалось защищать лишь сорок пять минут. Личный - так и вовсе пятнадцать.
   Гнетущая тишина повисла на террасе. Две победы - это заявка на окончательное прохождение испытания! А ведь каждому декану даётся лишь одна попытка "потопить" испытуемого. Одна на всё время экзамена. Принял участие в "Защите Замка"? Всё. Ни теорию, ни тем более внутреннюю силу испытать не получится. Каждый декан сам выбирает, где попытаться "утопить" выпускника.
   Но сейчас... Наверное, Выскочка чем-то задел за живое всю комиссию. Ох, что тут началось!
   Взбугрились разломами земля - и наружу выползли каменные щупальца самого что ни на есть бадабума - твари, что живёт лишь в горах и питается камнем. Гагантские пещеры бадабумов, порой, находят на южной оконечности Серпа. Тварь эту, что интересно, почти ничего не берёт, и приручить её невозможно. Потому, конечно же, "здешний" бадабум был абсолютно магическим существом: внешне похожий, а по сути - чистая магия. Это вступил в действие Декан Немагических Существ.
   Словно загустел воздух, стало трудно дышать, послышались неперводимая и несочитаемая связь звуков. И тут же всё схлынуло. Это Декан Астральных Сущностей и Явлений сотворил разумное облако - и погнал его на испытуемого.
   Поползли к внутренней линии защиты гнилостные поля, усеянные костьми и зловонными останками животных и людей: это вступил в бой Некрон, декан Некромансии.
   Взревел уххлюз, транспортирующий на себе закукленные магические дыры и провалы. Упадёт такая на любую линию защиты, активизируется - и утащит вместе с собой всю эту защиту далеко за пределы видимого неба. Это начал драку Декан Пути Дорог и Перемещений.
   Раскрылись лепестком небеса - и спикировали на защищаемый замок рукокрылые, личная гвардия одного из мелких божков, давным-давно подписавшего с академией долгосрочный контракт. Это, несомненно, начал действовать Культист, декан Божеств и священств.
   И ещё, и ещё.
   Каждый из них по одиночке мог победить практически любого испытуемого. Но все они рвались в бой по той причине, что их, деканат, посмели перебороть там, где противостоять, по сути, и не должны были. Деканат был посрамлён, более того - оскорблён. Вот и рвались набольшие академии свести счёты с выскочкой. С Выскочкой.
   Всё должно было решиться в считанные минуты. Но, может, от того, что действовать они стали разом без какой бы то ни было координации, а может потому, что каждый выбирал для себя наиболее благоприятный момент и наилучшее сочетание условий, а может и по какой иной причине, но... внутренний слой защиты держался непозволительно долго: целых восемь минут! На бадабум почему-то свалились все выброшенные уххлюзом "подарочки" - и он с громким рёвом исчез. Некрос зачем-то направил войска на подступающую рать солнцеподобных полупрозрачных воинов в сверкающих доспехах (хотя потом он клятвенно доказывал, что это не его вина, а, видите ли, испытуемого).
   Но в конце-концов с оглушающим звоном внутренняя линия защиты пропала. Оставалась лишь личная. И всего семь минут продержаться...
   Выскочка продержался.
   Когда мелодично взревел сигнал, повествующий о том, что испытание окончено, экзаменуемый тут же снял личную защиту - и разъярённые неудачами существа, войска и явления с яростью набросились на уже исчезающую иллюзию замка. Разметали её на кусочки.
   Да поздно, поздно...
   Он... прошёл испытание? Да, он прошёл.
   Но увы, это была не победа, а - поражение для испытуемого...
   Через несколько дней комиссия поставила ультиматум самому перспективному, удачливому и... самому ненавистному студенту их академии. Или он остаётся в академии на должности... архивариуса без права творить заклинания. Или у него есть возможность стать штатным магом на пограничной заставе Юфдипуфс. На пять лет. С правом продления срока... не заточения, нет, а... удержания. Но с возможностью творить волшбу. И под постоянным контролем наказующих.
   Третьего не дано.
   Он не знал, почему его, без ложной скромности называемого уникумом, которому пророчили место в деканате академии, наоборот, забросили ырзы знает куда. А впрочем, он догадывался.
   Никто не любит выскочек".
   Водян отогнал от себя тяжёлые воспоминания и сосредоточился на окружающей обстановке. Кнутьевцев рядом не было, и никто из их магиков этой частью покрытой густой высокой травой поля сейчас не интересовался. А потому...
   Короткая мантра, чуть видимо сверкнул шаблон пентаграммы - и новая ловушка появилась на поле. Края её светились несколько мгновений, затем исчезли, впитавшись в землю.
   Дальше вновь рутина. Защитное заклятие сверху. Это другой шаблон на пентаграммо-трансляторе, ещё одной весьма действенной придумке Водяна. Вокруг - несколько ловушек поменьше, узконаправленных, завязанных на волшбе. И - несколько толкательных контуров, отбрасывающих вовнутрь, в ловушку. Того, кто осмелится бежать именно здесь.
   Готово.
   Машинально глянул на магическую доску - и нахмурился. Его контролировали. Это-то понятно, так было всегда, но... Обычно было два огонька, которые показывали, что с других магических досок следят за всем, что происходит поблизости. За всеми его магическими действиями. Он сам сделал такую возможность в его магических досках. Если один маячок по сути и должен был всегда реагировать на его волшбу - это Сурено, он всегда наблюдал, что, где и как делает Водян. Зачем-то до сих пор наблюдал. А второй иногда, но всё же наблюдал тоже. Это усердные. Если магическая доска, которая была передана им, использовалась именно сейчас, она "видела" водянинову, а водянинова - усердных.
   Но вот третий огонёк... Эта магическая доска не использовалась годами. Она была в ведении начальника погранзаставы. Хранилась, впрочем, зачем-то у интенданта. И вот Шелкан её активировал. Зачем? Почти никогда прежде не интересовался, что там делает маг, а теперь... зачем?
  
  

Глава 14

  
   Язень очнулся от стука. Что-то громко стукнуло почти рядом с ухом, и это вывело его из дремотного состояния, в которое он, оказывается, провалился. Разлепил глаза и с трудом сфокусировался на том, что маячило прямо перед носом. Косяк двери. На лбу начала было вспухать шишка, но Шустряк, уже не отдавая себе отчёт, сделал нужные внутренние пассы силами и потоками - и едва родившаяся шишка панически скукожилась обратно.
   Мысли текли вяло, хотя - это касалось лишь его, бытовых мыслей. В то же время тонкое тело в тонких слоях всё так же неутомимо незнамо какие сутки заставляло плотское тело передвигаться, что-то есть, готовить микстуры и читать нужные мантры. Под сотню раненных прошло через лазарет за последнюю... неделю? Несколько дней уж точно. И за все эти долгие слившиеся в одно длинное мгновение дни Язень не прилёг ни разу. Операции, повторные операции, контроль через астральные тела состояние десятков пациентов, распоряжения саниатркам и волонтёркам, постоянные обходы и проверки, сеансы ментального оздоровления - всё это сменялось в такой бешеной круговерти, что Язень совсем потерялся во времени.
   Но вот напряжение начало спадать, легкораненые получили такую порцию заживляющих мантр, лекарств и лечебной магии, что уже покинули лазарет. Осталось едва ли три десятка "тяжёлых", впрочем, уже вытянутых практически с того света Язенем, Лийкой, Ванавой и другими в разряд "середняков" и даже "лёгких".
   Если бы не вовремя преподнесённый Водяном "подарок": он научил-таки Шустряка правильно распределять и восполнять магическую внутреннюю энергию и если бы не его "амулеты-накопители" - всё могло бы закончиться куда как трагично. Для больных или для самого Язеня. Шустряк, скорее всего, "брызнул" бы собой, как это случилось на болотах, и может быть даже вылечил пару десятков страдальцев. Но и только. И сам бы провалился в тонкий мир надолго, и остальные нуждающиеся в его помощи остались бы без неё. Что могло привести даже к смерти. Их, его.
   Но обошлось.
   Правда, нуждающихся во врачебной помощи было столько, что сила с накопителей стремительно исчезала. И вот случилось так, что практически опустел последний артефакт. Зарядить их можно было у Водяна, но сам маг сейчас был вне заставы. Появлялся порой на несколько минут, брал что-то со своего арсенала - и вновь мчался куда-то. Что он делал, ведомо было ему и, скорее всего, Сурено.
   Впрочем, не только он да Язень трудились нынче аки пчёлки. Вся застава была похожа на встревоженный муравейник. Сведения, принесённые ходившим в поход отрядом, несмотря на кажущуюся секретность, были вскоре известны всем. Концентрация войск великокнутьевцев означала лишь одно: большой набег или даже вторжение. А значит, нужно готовиться к отпору!
   И мотались по всей заставе пограничники, таскали ворохи копий и камни. И перевозили куда-то уххлюзы что-то острозаточенное и что-то в большущих бурдюках. И проверяли амуницию ездовые, а кузница гремела круглый день. Посёлок стремительно превращался в крепость. Частоколы обрамили чуть ли не каждый дом, а снаружи заставы обновлялся ров. Затем в него долго запускали воду из ближайшей реки: она постоянно куда-то утекала. После глубоко ночью у рва что-то делал Водян, а потом в мутных водах новой преграды для нападающих нет-нет да замечали чьи-то гибкие большущие тела, да лопались порой на поверхности со зловещим шипением гигантские пузыри. Да уж, не поздоровится тем, кто умудрится в этот ров сунуться.
   Было тревожно, причём тревога распространилась и на Юфдипуфс. Некоторые решили не испытывать судьбу: нагрузив подводы скарбом, спешно уезжали вглубь страны. Другие же воспринимали грозящие события скептически: мол, было такое, пережили же? И сейчас переживём. Бинтарога не уставал ходить по улицам и призывать людей не падать духом и просить помощи у богов. Совсем пропали контрабандисты.
   А на севере было светло от костров, и в небе было черно от роёв уххлюзов. Великая Кнуть почти не скрывалась.
  
   * * *
  
   - Да они такие же, как и мы, вашмедство! - говорил один из раненных. Кряжистый солдат баюкал заботливо упрятанную в повязку и лубок руку. Её едва не отсёк великокнутьевец, и воин уже почти смирился с тем, что будущее его - просить милостыню на паперти. Но Язень постарался - и спас руку. Теперь же воин уверял Шустряка в своей преданности до конца жизни и смотрел на него любящими глазами, всякий раз заставляя при этом лекаря вздрагивать. Был заурядный обход, и Шустряк, проверяя состояние пациентов, перебрасывался с ними обычно ничего не значащими фразами. У этого воина он спросил что-то вроде не напугали ли его великокнутьевцы рогами, торчащими из лба или перепонками меж пальцев. Почему-то всегда такими вот чудищами изображали обычных жителей Великой Кнути на героических фресках и картинах. Король их так вообще представал перед зрителем ужасным уродом, двухголовым и горбатым, с громадными, закручивающимися ногтями и саблезубыми клыками. А воин вот утверждал, что: - Две руки, две ноги, голова там, спина... что там ещё. Живот. Кровь красная из ран течёт, кричат так же яростно, когда идут в бой, как и мы и так же жалостливо, когда умирают. Да они разговаривают так же почти, как и мы! Ну, слегка чудно, конечно, но лишь слегка. Например, мы говорим: "кот", а они "кит", мы - "конь", а они "кинь", мы - "жопа", а они...
   - Понял, понял, - перебил его Шустряк, - "жипа".
   - "Гепа", - ощерился раненный. - У них много слов от наших отличаются, да всё равно понять их можно без труда.
   "Как же так? - думал чуть позже Язень, бредя по улице заставы. - Почему же нам их показывают какими-то уродами и рассказывают о них, как о богомерзких тварях, что только и могут, что осквернять всё, к чему прикоснутся и разрушать всё на своём пути?! Мне ведь всю жизнь о них рассказывали только страшное и показывали их только уродами какими-то. Нет, наверное, солдат что-то попутал. Повредился в уме он, что ли? Может, у него не только с рукой проблемы, а и с головой? Надо будет проверить вновь, когда вернусь".
   Путь его лежал к Водяну. Маг несколько раз, кажется, если это был не сон и если это ему не привиделось, приходил в лазарет. Но с Язенем он толком и не общался: что-то выспрашивал у выздоравливающих. Сейчас же Шустряк направлялся к магу для того, чтобы заменить артефакты с магической силой, столь необходимые ему в лечении. Последний из них уж показал дно, а ведь ещё столько идущих на поправку пациентов, всё ещё нуждающихся в его помощи!
   Улицы уже укутала тьма: глубокий вечер затопил всё чернотой. Кое-где из едва заметных щелей ставен пробивались лучики света от лучин и очагов, а на перекрёстках в специальных держателях стояли факелы, освещая пусть скудно, но всё же достаточно для того, чтобы понять, где ты и куда идти. Луны прятались в тучах, лишь иногда серебря крыши и оголовки вбитых в кровлю колов.
   Впрочем, даже в сущей темноте Шустряк мог бы найти дорогу: по запахам. За несколько месяцев он так исходил здесь все тропинки и дороги, что безошибочно определял, где, что. А был же и третий способ: открыть для себя тонкие пути, и по ним, по средоточиям и границам сил и течений, спокойно дойти туда, куда нужно. Особенно с астральным поводырём.
   Над ухом оглушительно рявкнуло - и Язень очнулся от своих дум. Это сработала сигналка мага, и хорошо сделала. Шустряк осознал, что едва не переступил через защитную границу мага, за которой тот натыкал множество хитроумных ловушек. Чтобы дойти до жилища Водяна беспрепятственно, нужно знать несколько слов, несколько порядков действий, причём некоторые из них - весьма остроумны и даже глупы, и несколько предметов, коих нужно обязательно коснуться или наоборот - ни за что не задеть. Непосвящённый же легко попадался в путы или ловушки. Обычно - лишь удерживающие до особого распоряжения мага или Сурено.
   Успешно пройдя до двери мага, по пути считая шаги, подпрыгивая, произнося странные и нелепые сочетания слов (одно лишь "Туманен и скрыт смысл словес сих, ибо их есть нет смысла вовне и вовнутрь. Бяше хто не тогой, альбо не тудой, тот не бяшет, братие, ибо ведь!" чего стоило), однажды прокричав выпью и дважды - изобразив губами неприличные звуки, Шустряк облегчённо затарабанил в дверь ногой. Пяткой. По третьей справа доске двери. Так, и только так было надо. Видать, всё он сделал правильно, раз что-то сокрушённо вздохнуло - и утопало в туман, всегда окружающий жилище мага. Но дверь всё равно не открыли.
   - Нету его, нету, - проскрежетал, наверное, дверной замок.
   - А где он? - Язень понимал, что это глупо - спрашивать у замка, но... так было надо.
   - Он убежал... Но обещал вернуться! - всё же обнадёжил его замок.
   - Спасибо, - буркнул удручённо лекарь, и потащился обратно. Хорошо хоть, на обратном пути ничего идиотского делать не нужно было. Кроме, разве что, того, что идти предстояло до магической границы спиной вперёд.
   "Интересно, какие у них женщины? - размышлял Язень, всё ещё думая о Кнути. - И так ли устроены, как наши? А то ведь и их изображают сущими уродцами. С колышущимися красными волосами, несколькими ужасными пастями где ни попадя. Даже в... ну, в... прям там. И три груди. Три! Интересно, как это - три груди вместо двух ласкать?"
   Углубившийся в мысли, переставляющий автоматически ноги и машинально направляющий по запахам и едва различимым приметам в нужном направлении, Шустряк не сразу понял, что его раздражает. Даже не раздражает - тревожит! Но стоило ему отвлечься и сконцентрироваться, как тут же стало понятно, что. Шаги. Торопливые, уверенные, быстрые. Чуть не за его спиной! Язень как раз вышел на очередной перекрёсток, и его хорошо стало видно в неярком свете факела. Увидел его и тот, кто шёл следом: торопливый шаг внезапно прекратился, но через пару мгновений продолжился. Да вот по-другому. Теперь кто-то шёл, старательно подволакивая ноги, грузно, неуверенно. Послышался нехитрый мотивчик весьма шутливой кабацкой песенки. Казалось, тот, кто приближался, был слегка навеселе.
   - О-о-о, Ваше Медство! - слегка заплетающимся языком воскликнул... Вурдай? Точно, это был он. Едва различимая шатающаяся фигура была точно начальника погранзаставы. В свете луны в руках Вурдая что-то блеснуло. Что? А, всего лишь бутылка. Крепко поддавший Вурдай, каким-то чудом ещё держащийся на ногах, хлебнул прямо с горлышка, даже не озаботившись вынуть пробку. Видать, пробки не было.
   - Почтенный Вурдай?
   - Хто? А, почтен... почтенный, да, это я, давай выпьем! - начальник-пьянчужка едва стоял на ногах. Он призывно махнул бутылкой, подзывая лекаря. Наверное, столько влил в себя курака, что ноги едва держали его: стоял в полумраке, качался. - Давай!
   "Да что тут такого? - неуверенно подумал лекарь. Он теперь совсем не так, как прежде, увлекался выпивкой. То есть не улекался вовсе: после случая с банкой с гомункулусом он дал себе зарок не нажираться больше до такого скотского состояния. - С начальником погранзаставы? По чуть-чуть? У него ведь такие вкусные сорта курака есть! Решено!"
   Смущённо улыбнувшись, Язень всё ещё несмело направился к неуклюжему Вурдаю. Почему неуклюжему? Потому что этот гад умудрился зацепить бутылкой тын - и выронить её! Теперь с негромким бульканьем такой вкусный драгоценный напиток выливался в пыльную придорожную траву! А Почтенный охнул, сделал круглые глаза и вместо того, чтобы спасать курак, лишь мычал, тыкал в него пальцем и зачем-то полез в карман. За пробкой, что ли?
   - Что ж ты! - Шустряк задавил грозящее вырваться ругательство, и кинулся было к бутылке, но...
   - Стой! Кто идёт?! - рявкнули вдруг с боковой улочки.
   Язень испуганно подпрыгнул, обернулся на крик. Патруль. Всего лишь патруль. Испугали как.
   - Ваше медичество! - уважительно козырнул старший патруля и неспешно расслабил пальцы на древке копья. - Вы тут один?
   - Да это... - Язень обернулся к Вурдаю, но... Почтенный исчез. В полумраке улицы никого не было. Куда он делся? И был ли он? Впрочем, то, что произошедшее не было галлюцинацией, указывало мокрое, поблёскивающее в свете факелов, пятно на обочине. Правда, от него не пахло кураком. Чем-то резким несло, противным. Может, местная самогонка? Язень пожал плечами и ответил старшему патруля, - один, да.
   - К Его Магичеству наведывались?
   - Д-да, - с трудом выплывая из дум, ответил Шустряк.
   Старший патруля удовлетворённо кивнул и, вновь козырнув, добавил:
   - Доброй ночи, - и повёл тройку стражников дальше.
   - Доброй, - пробурчал лекарь и поспешил в лазарет, вновь уже размышляя о том, как это - ласкать сразу три груди?
  
   * * *
  
   Язеня спешно вызвали к складам. На просьбу вестовому, мол, подожди, сейчас сумку врачебную возьму, тот неопределённо пожал плечами, сморщился и отрицательно махнул головой:
   - Не надо. Там... уже не надо.
   - А...?
   - Шелкана убили, - буркнул вестовой - и поспешил вперёд, указывая дорогу.
   - Что? Как?.. Как это "убили"? - лекарь кинулся вслед. - Кто? За что? Как это случилось?
   - Вашмедство, там на месте всё и узнаешь, - воин припустил пуще прежнего, стараясь убежать от неудобных вопросов лекаря.
   Пока спешили к сладам, Язень всё терзался вопросами: "Шелкан? Интендант заставы? Убили? Какой смысл убивать интенданта? Делишки? Наверное, я чего-то не знаю, да и не нужно знать о... делишках. У всех интендантов есть... делишки. Наверное, из-за них и..."
   Но вот склады, стоят стражники возле конторы, в которой обычно и заседал Шелкан. Язень тут был лишь однажды, а в самой конторе так и вовсе - никогда, потому и не знал, куда идти. Ага, вон и Славные, стоят разом, что-то своё обсуждают и на лекаря поглядывают привычно косо. Шут его знает, что у них в душе, а ведь пограничники-то Шустряка, наконец, приняли. После того, как он вытащил с того света почти всех раненных. Славным, видать, этого мало. Впрочем, время покажет.
   Шустряк направился к ним. Руки нервно теребили пояс. Обычно он пристраивал одну руку на сумке, а вторая цеплялась в дорожный посох, но нынче ни посоха, ни сумки. Он уже думал было протянуть руку для приветствия, но тут Бырштун разрешил его затруднения, коротко кивнув на зёв распахнутой двери. Мол, туда иди, лекарь, нечего к нам цепляться. Язень с явным облегчением нырнул в полумрак комнаты. Наткнулся на одного стражника, разминулся со вторым - и тут вывалился в небольшую коморку, тесную от обилия посетителей. Чадящие факелы укутали дымом помещение. В горле тут же запершило.
   Его заметили, раздались в стороны, давая проход. Проход к столу, за которым сидело двое. Сурено что-то записывал, сохраняя на лице мрачную решительность. На втором стуле сидел Шелкан. Верхняя половина тела лежала на столешнице. В момент смерти он что-то писал: рука всё ещё судорожно сжимала перо, прочертившее на залитом кровью пергаменте длинную неровную полосу.
   Ни перевёрнутой мебели, ни разбитых и поломанных вещей: никаких следов борьбы.
   - О! Лекарь! Явился не запылился! - сбоку выдвинулся Нячко. - Давай, конста... это... тируй!
   - Что? - не понял Шустряк.
   - Ваше Медичество, осмотрите... убитого, - обратился неожиданно официально Сурено. - И зафиксируйте смерть. Чтобы мы могли приступить к осмотру тела.
   - А, - сглотнул Язень. Да что ж тут ещё смотреть? И так всё в тонких полях видно: вместо сгустков сил и потоков в теле Шелкана - чёрная дыра. Мёртв он, и уже давно. Но для протокола нужно было всё это высказать, а лучше - делать всё по установленным правилам. Правил этих, правда, Язень не знал. Потому решал действовать по наитию. Шустряк сделал пару шагов, взял в руки уже охладевшую кисть бывшего интенданта и спустя полминуты, в течение которой, кажись, никто в комнате не дышал, положил обратно на стол:
   - Мёртв.
   По комнате пронёсся дружный вздох разочарования. Люди словно думали, что Язень свершит чудо и воскресит их бывшего приятеля и друга. Как, практически, воскрешал тяжело раненных, на которых все поставили крест.
   Но увы, чуда в этом случае не получилось.
   Заговорили все враз и вразнобой. Сурено, ещё больше нахмурившись, деловито приступил к осмотру. Нячко поначалу по его указаниям вертел и ворочал тело, а потом махнул рукой и, вытирая слёзы, ушёл вглубь комнаты, подальше от факелов. Видать, они с Шелканом сильно дружили. Вурдай, странно посмотрев на лекаря, молча вышел.
   Язень понял, что делать ему тут больше нечего, и, недолго думая, направился прочь. В дверях столкнулся с воином, который что-то бросил ему на ходу и поломился дальше, выспрашивая у всех, кого встречал: "Нячко? Где Нячко?"
   На улице было черно от народу. И вроде бы никто не стоял без дела, не подпирал собой плетень, а постоянно куда-то по-деловому шли, занятые. Но было понятно, что занятость их - напускная, что они всего лишь делают вид, что чем-то занимаются, а на самом деле ждут официальных данных о том, что произошло и что будет дальше. Событие-то на самом деле неординарное. Вот вышел Язень - и мгновенно почувствовал на себе несколько десятков взглядов. Стушевался. Понял, что должен сказать.
   - Мёртв, - громко произнёс. Вновь дружный вздох - и половина людей скрылись в неизвестном направлении. Понесли весть по всей заставе.
   Славные, вновь как-то странно смерившие взглядом Шустряка, особенно пристально осмотрев его ноги и ступни, спешно направились внутрь и чуть не были отброшены мощным ударом распахивающейся двери. Из бывшей конторы Шелкана буквально вылетели Нячко и солдат, который его искал.
   - Что Пузырь? - рявкнул на ходу знахарь, выспрашивая у солдата.
   - Тоже! - коротко ответил тот.
   - Охохонюшки, - сокрушённо качая головой, Нячко спешно куда-то направился.
   Язень последовал вслед за ним: ему было в ту же сторону.
   Стойла для ездовых располагались совсем недалеко от шелкановой конторы. Несколько домов, пару перекрёстков - и вот он выгул, и конюшни, и загоны для уххлюзов. Слышно стойла было издалека из-за постоянно о чём-то своём сообщающих животных. Характерная вонь шибала в нос тоже где-то за квартал от загонов.
   Но сегодня Шустряк ощутил стойла не по запаху или звукам - а по концентрированному ментальному удару страданий, волнами расходящихся в тонком мире. Причём ещё совсем недавно, когда он шёл к Шелкану, эти страдания не ощущались.
   Что же произошло?
   Разгадка нашлась очень быстро. Язень только вышел к стойлам, как увидел погранцов-наездников, что суматошно таскали ворохи сена. Лица их были скрыты за повязками, а на руках - перчатки. Копна сена быстро росла, рядом с ней, тревожно поглядывая по сторонам, прохаживался стражник в полном боевом облачении. Он вовремя заметил подходящего Язеня, как-то странно враждебно отреагировал: направил на него остриё копья и грозно рявкнул:
   - Стой, вашмедство! Не подходи! Нельзя!
   - Да что же...
   - Нельзя! - рявкнул вновь воин. - Отойди! - вновь недвусмысленно дёрнул копьём.
   Язень спешно отодвинулся. Тут его внимание привлекло очередное появление знахаря. Причём появление это было, как всегда у Нячко, было громким. С грохотом разлетелись в разные стороны амбарные ворота стойла - и на выгул с рёвом и воплями вынесло целую компанию. Могучий уххлюзан словно молодой дурной бычок выдвинулся из амбара. Морда его была опутана сложной паутиной верёвок, и на этих верёвках повисло с десяток человек, не давая взлететь зверю. Уххлюзан ревел, величественно мотал башкой, пытаясь стряхнуть с себя мешающих людишек. Наездники орали, пытаясь выкриками что-то приказать ездовому, осадить. Хозяин уххлюзана повис на короткой шее бедного животного, что-то шептал ему прямо в ухо. А рядом с ездовым неловко семенил Нячко, прильнувший к огромному шумно вздымающемуся боку. Что-то слушал, потом махнул рукой, рявкнул: "Держать!" - и поспешил вновь вовнутрь амбара.
   - Да что же тут не так? - нахмурился Язень и почти не прилагая усилий, нырнул в тонкий мир. Тут же в серой туманной темени брызнуло в стороны нитями сил, обрамляя контуры живого; закрутило спиралями взаимодействий, столкнулось разноцветьем несогласованностей и борьбы. Взрывами обозначилась пульсирующая боль и страдания, дымками образовались мысли и волнения. Привычный уже для Язеня мир.
   Ярко-оранжевый сгусток страдания метался прямо перед глазами: это ярился уххлюзан, которого только что выволокли, или он сам выволок остальных - из амбара. Но в самих стойлах таких же ярко-оранжевых было много, много больше. Почти все! Лишь единицы пунья и уххлюзов пусть и источали тревожную рябь в тонком мире, но не страдали физически. Лишь единицы. Остальные же кричали от боли и тут, и там. Страдания их исходили из желудков и стремительно расползались по всему телу. По всему выходило, что животных попросту отравили! Но... кто? И зачем?
   Надо срочно что-то предпринимать!
   Язень задохнулся от отчаянья: он совсем, абсолютно не знал анатомии существ, не людей. Как лечить? Куда выводить скверну? Как не допустить развития болезни - а она ведь развивается, буквально на глазах!
   Но через нескольких мгновений Шустряк сам готов был себя крыть последними словами: на счастье, их мир включает и тонкий, и он-то поможет разрешить все вопросы и подскажет, что делать. Ну-ка, ну-ка...
   Язень не заметил, как подался вперёд, выбирая получше угол обзора. Он начал врачевать больше по наитию, пусть и тыкаясь постоянно носом в препоны, как слепой ещё кутёнок, но неизменно находя выход, решение проблемы. Зачем вообще ему это было нужно, он как-то не особо задумывался. Наверное, уже инстинктивно при ощущении телесных страданий эти страдания стремился убрать. Призвание лекаря, его смысл жизни. Найденный совсем недавно уже здесь, на заставе. И ещё не совсем чётко огранённый, а потому, возможно, воспринимаемый и воспроизводимый не совсем верно.
   Неважно.
   Кто-то страдал, а он мог помочь - потому и помогал.
   Метались сгустки обеспокоенных сил - это люди. Отчаянно пульсировали страданием больные животные в амбаре. Но чтобы им помочь, требовалось понять, как. И уххлюзан, которого выволокли наружу, подходил более всего. На нём Язень и сосредоточился.
   Вот завитушки, вот стремительно расползающаяся болью хворь. А вот как от удара отхлынуло с одного места. Отчего же? Ага, это Нячко что-то сделал. Что-то, но этого мало: уже вновь возвращаются на то место боль и страдания. Не отвлекаться! Где центр, откуда всё началось? Надо найти ту ниточку, за которую дёрнуть - клубок-то и размотается! Глубже, ещё глубже! Ага, вот оно! Сейчас мы его!..
   Бумц!
   Язеня вышвырнуло из тонких слоёв чьё-то ну совсем невместное вмешательство. Что-то не больно ударило его точно в лоб. Не больно, но очень вонюче. Грубо выкинутый из тонкого мира, Язень ошеломлённо отпрянул и схватился за лоб. С мерзким чавканьем отодрал от себя липкий кусок смердячего навоза.
   - А ну-ка, убирайся прочь, гадкий колдунишка! - взревело рядом голосом Нячко, и Шустряк, всё ещё держа в руках вонючий "привет" от звериного знахаря, едва успел отпрянуть от второго "подарочка", точно направленного в его сторону. - Всё из-за тебя! - ярился хромающий к нему старик.
   - Да как ты!.. - Язеню не хватало от обиды и справедливого возмущения слов. - Что такое?! Я же!..
   - Пошёл прочь, ты, неумеха! - Нячко потрясал своей палкой, едва не дотягиваясь до самого Его Медичества. - Хватит над зверями издеваться! Что они тебе сделали?
   - Я? Издеваться?! Да я помочь хотел! Помочь!
   На Нячко повисли двое погранцов, и их едва хватало, чтобы не пускать дальше грозного хромоножку. Они что-то кричали в уши ярящегося знахаря, одновременно махая на Его Медичество руками. Мол, уходи, уходи же, пока мы его держим. Вряд ли они понимали, к чему знахарь набросился на лекаря и действительно ли виноват в происшедшем Шустряк. Но всё равно, Нячко-то они доверяли много больше. А тому, видать, застила глаза горечь происходящего, и он спешил вылить его на первого попавшегося неприятного ему человека. Язень для него был идеальной мишенью.
   - Пошёл прочь, ты, жалкая тень великого Слота, неумёха, никчёма, пустышка! Прежний лекарь да просто рукой мог повести - и всё в порядке, а ты! Ты! Только мешаешь, только хуже от тебя! Прочь! Прочь! - всё ещё возмущался знахарь. Кричал-то он уже всё больше в спину стремительно удаляющегося Язеня. Шустряк, оскорблённый в самых лучших своих чувствах, уходил, шумно возмущаясь и потрясая кулаками. За его ретирадой смотрели десятки глаз, кто - удовлетворённо, а кто и сочувствующе.
   Ревели от боли животные. Им-то было всё равно от разборок людей, они просто страдали.
  
   * * *
  
   Утро.
   Язеня спешно вызвали к стойлам.
   Испытавшего странное чувство, что всё происходящее с ним уже раньше случалось слово в слово, действие в действие, Шустряк, не выспавшийся, угрюмый, воззрился на нескольких таких же не выспавшихся и угрюмых погранцов, которые взирали на него с не меньшим неодобрением. Пожал плечами - и поплёлся за ними... в окружении их к стойлам.
   "То ли почётный эскорт, то ли конвой, - подумал Его Медичество, устало ворочащий вязанками мыслей. - Интересно, зачем в стойла? Наверное, на высшем уровне решили таки отрядить меня в помощь знахарю. Х-ха! Пусть сначала попросит прощения! А то колдуном обзывал, обвинял почём зря..."
   Нячко прощения не попросил. Нячко вообще не мог ничего больше просить. Нячко был мёртв.
   - М-мёртв, - заплетающимся языком объявил всем присутствующим Язень и, виновато опустив глаза, отошёл в сторону.
   За тело, распростёртое на куче жёлто-красной соломы, вновь привычно принялись Сурено и его подручные. Шелкан так же привычно скользнул к выходу и более не показывался, а славные почему-то тоже уже привычно и как-то подозрительно уставились на лекаря. Потом к ошарашенному лекарю подошёл Бырштун и ледяным голосом сказал страшную фразу:
   - Прошу вас, Его Медичество, не покидать пределов заставы. До особого распоряжения.
   И посмотрел на Язеня странно. Страшно. Подозрительно.
  
   * * *
  
   - Вторая смерть за вторые сутки! - громыхал Сурено. - Выбивают начальственный состав заставы!
   На столе стояли почти нетронутые кубки с кураком, за столом и вокруг него расположился оставшийся в живых совет Юфдипуфса. Присутствовали все, даже Его Магичество. Даже временные заместители Шелкана и Нячко, с непривычки стремящиеся сесть подальше. Не было только лекаря, почему-то не приглашённого.
   - Но кто? - беспомощно и как-то жалко развёл руками почтенный Вурдай. - Зачем?
   - "Зачем" - это, конечно, понятно, - Водян, устало откинувшись на спинку кресла, с хрустом потянулся. - Если готовится вторжение, то оставить заставу без глав заставы - это половину дела сделать.
   - Таки вторжение? - как-то странно потухнув, поинтересовался у мага начальник погранзаставы. Его Магичество только что вернулся после почти двухдневного отсутствия. Он подправлял и устанавливал новые защитные ловушки вокруг заставы, и его сведения "с передовой" всё ещё были самыми свежими и, опираясь на его опыт, знания и предчувствия, окончательными.
   - Да, - просто ответил Вурдай, массируя глаза через веки. - Вторжение.
   - Значит, эта сволочь внутри заставы, - сказал враз посерьёзневший Сурено. - И он имеет доступ и знаком со всеми набольшими Юфдипуфса.
   - Да любой ратник подходит! - махнул рукой Юрхо. И то верно. Порядки на заставе были излишне простые. Даже Сурено запросто закрывал глаза на неуставщину, общаясь с любым как с соратником и приятелем, а не как с подчинённым. На обычных заставах, чтобы обратиться к тому же Вурдаю, нужно было подать запрос к славным, если вопрос касался военного дела, или к итенданту, если просьба была хозяйственного, так сказать, порядка, или вообще - к знахарю, если проблема связывалась с ездовым животным. На Юфдипуфсе же промежуточные этапы вовсе убирались. Такие же упрощения в общении и понимании друг друга негласно поддерживались практически по всем вопросам. Может, и поэтому саму заставу меж собой набольшие называли прокажённой, проклятой. Может, и потому на неё ссылали таких же неугодных или нигде не приживающихся.
   - Вчера, говорят, Нячко поссорился с Язенем, - ни к кому не обращаясь, бросил Вурдай.
   Тишина была ему ответом.
   - А позавчера Его Медичество застали глубоким вечером недалеко от шелкановских складов, - добавли Бырштуг.
   Тишина стала ещё более звонкой.
   Зашуршали бумаги.
   - "След от одного удара. Очень тонким лезвием. Предположительно, стилетом. Точно в сердце", - процитировал свой доклад Сурено. Он ещё не успел отправить его в Шьёль.
   - "Очень тонким лезвием..." Почему только стилет? - задумчиво погладил бритый подбородок Бырштун.
   - А что ещё?
   - Скальпель. Да и удар удивительно точный. Анатомический, я бы даже сказал. Тот, кто бил, явно знал, как с одного удара умертвить человека.
   Тишина, повисшая после этих слов, была просто оглушающей.
   - Господа, давайте не вдаваться в крайности, - спокойным голосом сказал Водян. - Неужели вы настолько напуганы и сбились с пути, что не можете глянуть раньше? Разве то, что случилось, отбросило всё, что произошло до этого? Вы уже выбрали себе виновного, раз не пригласили его на эту встречу. Я видел, под каким конвоем - а вы скажете, что это охрана - привели Язеня на освидетельствование Нячко. Вы уверены, что наши враги настолько изощрённы в подготовке исполнителей своих замыслов, что засылают за полгода до того момента, когда что-то нужно делать? Я не спорю, может так оно и есть, но Язень, напомню вам, хотел сбежать с заставы, и если бы не печать... вы уверены, что он знал о таком раскладе и тоже всё предугадал и подстроил? А, Сурено, это ведь ты его вернул обратно. Не будь моей доски, ты бы его нашёл?
   Бырштуг возмущённо фыркнул: уж он-то, следопыт, обнаружил бы беглеца и без печати. Маг примирительно поднял руки:
   - Ладно. Допустим, это длинная хитрая комбинация. Но вот что я вам скажу. На болотах, когда я обучал Язеня премудростям управления камнями силы, он мне был открыт, и я не заметил в нём каких-либо скрытых участков сознания. Проверьте. Сурено, у тебя есть возможности, я знаю. Проверь его, найди в нём шпиона-убийцу, если ты так в этом уверен. Только вот если не найдёшь, если это не он, то... Я бы на его месте обиделся.
   Все присутствующие живо вспомнили, скольких Язень спас за последнее время. Ни у кого, кстати, и мысли уже не возникало о каким-то испытательном сроке, о каких-то там неделях. Вытащенные с того света ратники служили живым зачётом.
   Совет мрачно переглянулся.
   - Ладно, давайте не пороть горячку и не вешать собак на первого подходящего, - наконец, сказал усердный. - Но и оставлять эти подозрения просто так нельзя. Сделаем так. К Язеню приставим охрану, - и, перекрикивая возмущённый ропот Вурдая и Бырштуга, продолжил. - Он ведь тоже ценный для заставы человек. Но приставим не простого стражника, а человека непредвзятого, не питающего к Язеню тёплых чувств. Скажем, Рамма, а? Пусть присмотрит за лекарем. И если что... Согласны?
   Они были согласны.
  
   * * *
  
   Зверей навесили на Язеня.
   Покойный Нячко, как мог, утихомирил их боль, но, конечно, совсем не разобрался в том, чем именно отравили - а это было, несомненно, отравление - ездовых. Он только облегчил их участь. Двое уже доходили, когда в стойла ворвался Язень.
   К вечеру животные были здоровы. Очень слабы, но здоровы. Язень же едва передвигал ноги от усталости. Водян заменил, наконец, его камни сил, и только это не дало Его Медичеству свалиться в бессилии. А ведь в лазарете ещё лежали два десятка "тяжёлых"...
   Вечером к воротам подошёл небольшой странный отряд. Два десятка старых и даже кое-кто калечных бывших погранцов в латанно-перелатанных доспехах и с едва оттёртым от ржавчины оружием. Но с ними был ещё один ромбом. Тоже старый уже, в трещинах и наростах, но всё ещё крепкий.
   Встречали их Сурено, славные и Вурдай.
   - И всё? И это - всё? - возмущению усердного не было пределов. - Два десятка ветеранов и дряхлый ромбом? Это всё, что послал Шьёль на сообщение о вторжении?!
   - Мы торопились, - проскрипел седовласый крепкий старикан, наверное, предводитель отряда подкрепления. - Мы должны были явиться к завтрашнему вечеру. А пришли на сутки ранее.
   - Спасибо! Отдыхайте теперь. Бырштун, Юрхо, позаботьтесь, - отдал распоряжения Вурдай. И ушёл, очень недовольный. Впрочем, таким отношением к заставе были недовольны все.
   Ночь оказалась очень тревожной. Улицы заставы и посёлка патрулировала двойная стража.
   Среди ночи в воздух с громким воем взлетели разноцветные шутихи: сработала одна из ловушек у подворья мага. Кто-то пытался пробраться к Водяну, да не вышло. Нарушителя спокойствия не сумели задержать.
   Одно выяснилось точно: это был не Язень. Его, полночи провозившегося в лазарете, всё время держал на виду Рамм.
   Официально снять подозрения с лекаря не успели.
   Потому что утром на заставу напали.
  
  

Глава 15

  
   "Тревога! Тревога!! Тревога!!!" - пронзительно звучал над заставой сигнал наивысшей опасности.
   Язень, ещё толком не проснувшись, впрыгнул в походные сапоги, наскоро сполоснул лицо в бадье с водой, проверил пояс и навешанное на него лекарское снаряжение, подхватил "среднюю суму врача", что всегда наготове стояла на случай тревоги - и выскользнул из покоя. Тут же сбоку к нему пристроился так же полностью снаряжённый (и когда только успел?) Рамм.
   В лазарете творился организованный бедлам. Санитарки и волонтёрки выкладывали на специально отведённые места бинты и инструменты, тащили для кипячения воду, перестилали за легкоранеными, что поспешили на стены, ложа и прочее, прочее. Стоял неимоверный гвалт, время от времени заглушаемый зычным басом Ванавы. Снаружи во дворе расставлялись вытащенные из чулана лежанки. Значит, решил про себя Язень, схватку ожидают нешуточную.
   Согласно предписаниям, которые удосужился изучить лекарь, готовясь-таки к внутренним экзаменам после испытательного срока, ему надлежало быть у стен до тех пор, пока существовала возможность оперативно врачевать защитников. Всё же в случае большого набега или тем паче вторжения главнее были стены. Удастся сдержать врага на них - можно тогда вернуться в лазарет и врачевать тяжелораненых, а нет - и волноваться о последних нечего. Увы, здесь приходилось выбирать из двух зол то, что приносит больше практической пользы. Обычно-то на заставе два или больше лекарей, и тогда один непосредственно на поле боя, а остальные - в лазарете. Юфдипуфсу в этом случае, как обычно, не повезло.
   В посёлок, знал лекарь, уже потянулись подводы с детьми, женщинами и старухами, а навстречу им, хотелось верить, уже выдвинулось ополчение.
   Еще даже не рассвело, небо только начало сереть, а звёзды - меркнуть. Тем не менее, на заставе было светлее, чем днём. На крышу каждого дома взобрались старики, юноши и девушки с факелами, луками, самострелами и дротиками. К стене или к другим, предписанным им местам, целенаправленно топали группы вооружённых людей. Ревели ослабленные хворью ездовые. Их седлали, навешивали на них броню и кормили специальными очень вредными и опасными, но весьма действенными кормами, что заряжали энергией, мощью, злостью и упорством. Пусть на малый срок, но баргрыз или пуньо превращались в неутомимого свирепого бойца. Правда, после окончания действия этих кормов случалось так, что ездовые просто гибли, истощив себя до конца.
   Громыхала кузница. Чумазые подмастерья, едва передвигая ноги под весом горы наваленных на них щитов, перетаскивали их к дюжему кузнецу, а тот очень аккуратным и очень сильным ударом специальным молотом бахал по самёхонькому центру щита. Коротко вспыхнув, щит после этого словно плёнкой покрывался едва заметным в темноте сиянием. Щит передавался подмастерью, и тот проверял его, со всего размаху в свою очередь впечатывая кузнечный молот в только что "усовершенствованный" щит. Обычно после такого удара щит просто рассыпался на кусочки. Но в этом случае кузнечный молот отлетал в сторону с едва ли не большей силой, чем при ударе. Очередная уловка Водяна: кратковременные упрочняющие пентаграммы. Действовали недолго, но превращали щит в непробиваемый кусок пространства.
   Язень, Рамм, Лийка и два инвалида с носилками, что были приписаны к лазарету в случае тревоги, вышли к внешней стене заставы.
   Здесь уже развели большие костры, на которых спешно устанавливали чаны с нарубленной смолой. С телег споро разгружали связки стрел и дротиков, разносили их на галереи стены. Из составных частей мужички с топорами и ломами необычайно резво собирали катапульты.
   В общем, застава быстро готовилась к серьёзной обороне. Можно было бы и раньше, и даже недоумевали Славные, почему ни Вурдай, ни Сурено не отдают такой приказ, ведь только они могут такое приказать... а не приказывали. Теперь же приходилось заниматься теми вещами, которые просто отнимали время, а его-то не было вовсе. Впрочем, выучка давала своё: застава с каждой минутой становилась всё более готовой дать отпор.
   Тут на площадь выдвинулась разношёрстная толпа мужичков, предводимая Бинтарогой. Это пришло ополчение. Крепкие тёртые жизнью мужички, как бывшие пограничники, так и совершенно мирные, знали, что будет с их семьями, если они пропустят Кнуть за пределы стен заставы. Такое уже случалось прежде. И такое впредь допускать они не намеревались. Мужички нестройной толпой постояли немного у стен, затем их позвали помогать - и они включились в общую толчею и бедлам.
   Язень заприметил Водяна. Тот устроился на той самой каменной башенке, предназначение которой так в своё время и не понял Язень. Как раз на плоской вершине, развернув на специальном постаменте большую детальную карту окрестностей. Над другим постаментом вилось множество заковыристых геометрических шаблонов. Вот Водян сделал несколько пассов, из тучи шаблонов выскользнуло несколько, соединились причудливым образом. Над ними зажёгся колдовской огонёк - и нужная магу пентаграмма спроецировалась на постамент. Ещё несколько пассов, громогласный выкрик - и где-то далеко что-то мощно прогудело. Водян глянул на карту окрестностей, где многослойно и многоцветно передвигались значки, фигурки и кляксы, удовлетворённо кивнул.
   Тут маг увидел Язеня, махнул ему рукой. Лекарь, лавируя между людьми и предметами, приблизился к башенке мага. Тот как раз ссыпался по ступеням вниз, рывком схватил руку Язеня и втиснул в неё горсть камней.
   - Увидишь, что умирает и не спасти - приложи к ране. Ему - облегчение, тебе - нужная сила.
   Язень ошарашено уставился на камешки, ставшими враз такими горячими и тяжёлыми, что тут же захотелось их выкинуть. Мортулы. Запрещённое волшебство. Только теперь он осознал, насколько всё вокруг серьёзно. И только теперь ему стало по-настоящему страшно.
   - Ты думаешь... - хотел было спросить у мага Шустряк, но того уже и след простыл. Некогда. Лекарь поспешно сунул камешки в карман.
   Больных и раненных пока не было, разве что один из мужичков саданул себя молотом по ноге, и Лийка уже накладывала успокоительную повязку на ушиб. Чтобы не путаться пока под ногами, лекарь забрался на стену и прильнул к бойнице.
   Почти рассвело.
   На горизонте над недалёкой Кнутью всё ещё было темно, висела какая-то странная туча, постоянно меняющая очертания. Оттуда доносился гул и рёв, от которого стыла кровь в жилах. Язень осознал, что этот гул - от выкриков и рёва тысяч, десятков тысяч существ. У него затряслись руки, он вцепился в частокол, чтобы унять дрожь.
   Недалеко от него кто-то едва слышно переговаривался. Лекарь скосил глаза. То были Бырштун и Сурено. Они уставились в магическую доску, иногда поглядывая за частокол, сверяясь. Славный жестами показывал что-то усердному то на доске, то - в поле. Сурено хмурился и потирал подбородок.
   Они что-то разъяснили, и горец поспешил к своим, а наказующий медленно пошёл к лестнице, бормоча себе под нос что-то.
   - Не пойму, - разобрал Язень. - там не было ничего... откуда тогда?
   Тут усердный наткнулся на Шустряка, мгновенно вспылил:
   - Ты что тут делаешь? Ну-ка марш со стены! Они сейчас на штурм пойдут! Или ты думаешь, что то комары? - махнул он на непонятную волнующуюся тучу. И лекарь с ужасом понял, что совсем не туча то, а многие сотни летающих ездовых. Неужели вся эта громадина попрёт на них?
   Тут с неба спикировал разведчик на пуньо и закричал во всё горло:
   - Начало-о-ось! Они пошли-и-и!
   Язень ещё увидел, как дрогнула далёка туча - и по небу и по земле чёрные отростки потянулись к их заставе.
   Кнуть пошла на приступ.
  
   * * *
  
   Застава после крика разведчика превратилась в развороченный палкой муравейник. И так метались все и мешали друг-другу, а теперь и вовсе на краткое время площадь перед стенами превратилась в сущий бедлам и сплошную толчею. Крики и вопли приказов разом достигли пика - и вдруг всё схлынуло. Спешащие и натыкающиеся друг на друга люди враз исчезли: кто встал на своё место на стене и под нею, кто ближе подтаскивал дрова для чанов со смолой и камни для уже практически собранных катапульт. Деловито прокатился куда-то ромбом.
   Вдруг стало так тихо, что стало слышно, как иногда плещутся в заполненном водой рве волнующиеся незримые чудища. Да появился на грани слышимости писк, переходящий в жужжание. То, был уверен Язень, приближаются кнутьевские армады.
   "О боги! - вскричал Шустряк про себя, - да разве сумеем мы сдержать это полчище?! Не лучше ли нам, пока не поздно..."
   И тут, словно услышав его мысли, над площадью, над всей стеной, всей заставой аж до самых дальних постов загудел зычный голос Бинтароги. Что именно жрец пел, не было известно никому: никто, кроме самого культиста, не знал, на каком языке возносит он молитвы и какому богу. Но то, что его молитва истинна и достигает ушей того, кому предназначается - это стало понятно сразу.
   Мощный голос проникал в самые глубины сознания и нещадно выгонял с него страх, сомнения и панику. Язень почувствовал, что дрожит, что его переполняет энергия, взявшаяся незнамо откуда. Казалось, возьми он в руки камень и сожми его - от камня останется пыль. Захотелось присоединиться к возносимым молитвам, вписать в них свой голос. А может, так и было, может и он, и вся застава уже пели гимны незримым богам вместе с культистом, только не замечали этого.
   Облачный свод задрожал, словно по нему прокатилась солнечная колесница, ободами колёс потрясшая небесный свод. Грянул гром средь бела дня - и от сомнений и переживаний не осталось ничего. Вместо них пришли спокойствие, вера в собственные силы и какая-то весёлая ярость.
   Бинтарога перестал петь молитвы - и на землю упала всепоглощающая тишина. Воины, напитанные невиданной силой (и кто мог думать, что Бинтарога - не просто пустышка и пьянчужка, а самый настоящий служитель всех богов?), сживались с этим ощущением. И ждали. Жаждали драки!
   С усилием Сурено разорвал уже не гнетущую, нет - а благоговейную тишину:
   - Стоим крепко! За нами - наша земля, наши семьи, наша родина... Стоим крепко!
   - Хо! - грянул слитный воинский выкрик.
   Они были готовы. Теперь - абсолютно готовы.
  
   * * *
  
   Водян хмыкнул, по-новому взглянул на Бинтарогу. А тот, словно почувствовав направленный на него взгляд, и сам повернулся к магу. Они несколько мгновений смотрели друг на друга, затем обменялись кивками. Каждый мог руководить силами, неподвластными обычному человеку. Они словно сказали друг другу: "Коллега, я счастлив быть с тобой по одну сторону баррикад. Так давай же позаботимся о том, чтобы Кнуть не смогла взять наш дом!"
   - Ну что ж, - маг хрустнул пальцами. - Приступим.
   Он тут же отбросил всё внешнее, полностью сосредоточившись на детальнейшей магической доске, похожей на банальный трельяж. Логическое продолжение обычных магических досок, так сказать, командный вариант. Над её созданием он работал очень, очень долго, вложил в неё всё своё мастерство и знание. И использовал только в самых крайних случаях. При крупных набегах или при все-заставных учениях. На ней изображалось не только всё окружающее заставу пространство, причём настолько детально, что при приближении любого участка легко можно было разглядеть отдельные кустики. Несколько "тварных" слоёв: подземный, наземный и надземный. Несколько "магических" слоёв, плавно наложенных на "тварные", делали картину происходящего всеобъемлющей. Магические силы, поля и ловушки, возмущение пространств, источники силы, энергетические потоки, незримые и астральные существа, выходы в тонкий мир. И всевозможные фильтры, сигналки, запитанные на доску ключики от установленных ловушек и скрытых многослойных пента-, окто-, пиктограмм.
   С этой вот трельяж-доской он мог, не сходя с места, активировать им же поставленные ловушки или запустить сложные заклятия, запитанные на определённом месте. Естественно, далеко не всё можно было "включить" только через доску. Подавляющее большинство сюрпризов, ожидающих кнутьевцев, работали без внимания мага: однажды установленные, они срабатывали при сочетании заложенных в них условий. И лишь самые сложные или самые сильные заклятия могли быть запущены только Водяном с этой вот доски. Другие маги не имели под рукой такого магического устройства, и полагались лишь на помощь тонких существ и богов в творении волшбы на больших расстояниях. А вся основная их работа происходила на коротких, так сказать, расстояниях. Когда враг подходил непосредственно к максимально возможной для этого мага границе действия его волшбы.
   На доске-трельяже Водян видел буквально ВСЁ. Видел, как пошла в атаку армия Кнути. Причём, легко "развернув" угол обзора, мог смотреть на приближающихся врагов "по горизонтам": надземные, наземные... подземных, правда, не было. Летающая армада приближалась словно туча, выкидывающая из себя сотни щупалец: это вырывались вперёд самые "горячие" воины на пуньо и уххлюзанах. Наземные кнутьевцы тоже не особо заморчавались с построением: надвигались плотными толпами. Причём, довольно споро. И их было много. Очень много. Если посчитать всех защитников Юфдипуфса, то всех пограничников, всего ополчения как на самой заставе, так и на отдалённых фортах было едва ли пять сотен. Со стариками, юношами и девушками на крышах - почти восемь сотен. А вот только наземные толпы кнутьевцев и только в этой, первой волне, можно было приблизительно оценить в двадцать тысяч. Ох, и несладко придётся юфдипуфцам! И если столько прёт воинов, то сколько же у них магов?!
   Словно услышали. Наконец-то себя проявили. Толпы кнутьевцев достигли середины пространства между Юфдипуфсом и заставой Кнути - и над ними стал разворачиваться защитный полог от магических атак.
   Водян удовлетворённо улыбнулся. По щедро раскиданным им сигналкам до него, то есть до доски-трельяжа дошла информация, что полог-то защищает только сверху и с боков, накрыв воинов словно одеялом. А вот возможных атак снизу, из-под земли маги почему-то не опасаются. А зря. Очень зря.
   Зазвенело со всех сторон. Это сообщили о готовности действовать скрытые ловушки; завопили тревожно сигналки, навешанные на воздух и землю: "враг близко!"; сработали защитные пологи, пеленами развешанные по округе: творилась волшба, направленная на заставу, и нужно было быть готовым её пресечь; поступило сразу несколько запросов по магической связи. Последнее было важнее прочих, и Водян первым делом отреагировал на них. Впрочем, одновременно с этим руки творили волшбу, запускали нужные ловушки, ставили щиты на выявленных направлениях ударов. Сразу всё. Так было нужно! И он справлялся. Пока справлялся. Да что там! Он ещё даже не размял толком пальцы! Не размял толком разум! Ещё не пробудились все существа и силы, коих Водян заботливо припасал вот для такого случая. И действия которых именно в боевых условиях так хотел пронаблюдать. В общем, кнутьевцев ждал не просто один, хоть и хороший, маг, а один решительный, любознательный, коварный исследователь-шулер с колодами козырных тузов в рукавах.
   Сурено: "Анализ?"
   Водян: "Это не набег, это вторжение. Те, что идут - лишь первые. Гони жальника с сообщением ко мне, я его в дух воздуха запечатаю - и в Шьёль."
   Бырштун: "Где первые ударят?" Его, конечно, волновало, где атакуют с воздуха. У него было лишь пятеро на пуньо, пятеро на уххлюзанах и два уххлюза, но он готов был сражаться хоть с мириадами врагов! Горец, горячая кровь, что с него возьмёшь. Да и с магическими "сюрпризами", что они внедряли вместе с Водяном в их маленькую "летающую армию", у него всё же был шанс выжить в первые минуты схватки. Маг споро приблизил армады летящих ездовых, а там были не только пуньо и уххлюзаны, но и жуткого вида перепончатокрылые острозубые монстры с башенками на спинах, и гибкие как змеи воздушные драконы с непробиваемой шкурой, и многие другие.
   Водян: "Между заставой и восточным фортом у болот. Но тех я отброшу. Лучше держи воздух тут. Тут будет жарче. Не используй уххлюзанов. Их бросим с нашими сюрпризами на пеших".
   Сообщение с западного форта, что на скале: "Идут по склонам. Медленно, по тропам".
   Водян: "Отлично! Пусть идут". Маг приготовил для них сюрприз, и никто на заставе о нём не знал.
   И тут завертелось!
  
   * * *
  
   Лишень, младший помощник седьмого тяжёлого арбалетчика пятого взвода третьей роты Полка Непобедимых Грызунов Вечнославной Армии Великой Кнути, тяжело дышал на бегу. Справа от него так же с хэканьем топал сапогами старший помощник Гарда. А сам седьмой тяжёлый арбалетчик Панко, чуть не падая под весом арбалетных болтов станкового осадного арбалета, семенил в трёх шагах впереди. Иногда он оглядывался, проверяя, не отстали ли его помощники, что волокли тяжеленный агрегат. Справа, слева мелькали в разрывах между толпами кочевников и племенных бойцов другие тройки пятого взвода. Они были единственными армейцами в толпе почти дикарей, брошенными первыми на приступ заставы. Брошенными для того, чтобы пробить брешь в Зееновию.
   Вторжение началось.
   "Уж ответят теперь враги за их коварность и постоянные набеги! - обрывками возникали мысли в голове Лишеня. - Вовсю поплатятся! Достопочтимый Император, чьё имя впустую произносить невместно, объявил священный поход на зееновцев, да будет проклято их имя на века! И теперь мы не остановимся, пока не сровняем их столицу с землёй, а их вонючего властителя не посадим на кол на главной площади столицы нашей Великой Кнути!.. Только бы не споткнуться. Держать строй!!!"
   Со всех сторон их огибали толпы кочевников, с диким улюлюканьем спешащих удовлетворить подстёгнутую их жрецами жажду крови. Вместе с ними, рядом с ними взрывали землю мощными когтями их чудовищные хурхуры. То ли домашние животные, то ли полноправные партнёры степняков - ырзы их разберёт. Но глянет такой на тебя - и трижды поблагодаришь богов, что они всё же на нашей стороне. Степняков было много, очень много, но, как ни странно, а верховых среди них было раз-два - и обчёлся. Всё потому, что конницу - основную её часть - предводитель войска задействует только тогда, когда в стенах пробьют бреши. Для того и послали тяжёлых арбалетчиков вместе с кочевниками. А чуть дальше массивные тягловые кони и волы тащат катапульты и тараны.
   "Ха! Вряд ли до них дойдёт дело, конечно, - снова подумал Лишень. - Наши арбалеты легко справятся с этими хлипкими на вид деревянными (!) стенами. Да пару залпов болтов-зонтиков сделают из этого плетня дуршлаг! Вот, помнится, когда вскрывали замок мятежного барона..."
   Но додумать не успел.
   До стен оставалось ещё порядочно, ещё как минимум две сотни шагов до предельного расстояния для станковых арбалетов. Степняки убежали далеко вперёд, и вдруг там что-то произошло. Что-то начало происходить. Наверное, враги напали из засады или сами нападающие провалились в какую-то волчью яму: послышался крик боли. Он резко контрастировал с восторженным и кровожадным ором, что вылетал из всех разверзнутых глоток. И, может, поначалу этот крик и не было слышно. Но вот крик появился вновь, и ещё, и ещё. К ним добавились вопли отчаянья и, наконец, страха. Лишень уже слышал такие, и не раз. Так кричишь, когда видишь на твоих глазах убитого товарища, побратима. Или раненного настолько, что малейшее промедление грозит ему смертью. И ты это видишь, пытаешься сдержать кровь, хлещущую из раны - и кричишь, кричишь отчаянно, зовя на помощь медика, друзей, богов... кого-нибудь, способного спасти побратима.
   Именно такие крики раздались оттуда, куда стремилась вся толпа накрученных степняков. Вдруг такой же вопль донёсся справа, чуть сбоку и - внезапно даже сзади! Болезненно завизжал хурхур, ему ответили обеспокоенным подтявкиванием другие. Неужели действительно напали враги, доселе прятавшиеся в земле в скрытых кавернах и подземельях? Или это магические штучки? Лишень кинул взгляд вверх, и облегчённо вздохнул: подёрнутое рябью облако словно отделило от них прозрачным пологом. То работала магическая защита. Работала! Значит, именно враги? Ловушки?
   Справа от них раздался непривычный, а потому и заметный звук. Кррак! Словно сломали толстую деревянную ветку. И тут же - вопль боли. На этот раз знакомым голосом! Уж приятеля Вуйко Лишень слышал каждый день, и его голос ни с чьим не спутал бы. Рванулся глянуть, что там с другом стряслось, но Гарда, почувствовав рывок младшего помощника, тут же осадил:
   - Не отвлекаться!
   Лишень в просвет степняков только и успел заметить странную, непонятную деревянную конструкцию, заляпанную чем-то красным. Да странную, непонятную и очень пугающую фигуру, что-то напоминающую, чем-то знакомую. А через несколько мгновений Лишень вдруг понял, что он видел, и ему стало так жутко, что ноги его подогнулись, и он чуть не упал. Странная деревянная конструкция напоминала станковый арбалет, но лишь напоминала, так как это был не сам арбалет, а только его половина. Кто-то так сильно чем-то ударил по оружию, что тяжёлые и крепкие брусья, скреплённые металлическими накладками, попросту разорвало на части! А чем-то знакомая фигура... ведь это и был Вуйко! То, что от него осталось. Тело словно кто-то разорвал на две части. Вдоль! То, что осталось от Вуйко, кричало. А где делся... остаток?
   - Не отвлекаться! - вновь прорычал Гарда, но, скорее, уже самому себе.
   Не отвлекаться было сложно. То, что происходило впереди, по бокам, вокруг - не поддавалось никакому описанию. Вот бегут плотной толпой степняки. И вдруг среди них что-то произошло. Звон, щелчок, гул - и через мгновение многоголосый вопль боли и страха. Среди толпы степняков на несколько мгновений вырастает небольшой светящийся полупрозрачный цилиндр - и тут же исчезает. И то, что было охвачено стенками цилиндра, через что они проходили - то исчезает, а вместо него возникает что-то иное, словно принесённое извне, с другого места. Части тел, куски дымящихся камней, отсечённые ветки. Но всё же чаще всего - люди, то, что от них осталось.
   Степняки, которым "повезло" угодить внутрь стенок цилиндров попросту вырезались - и вышвыривались куда-то ещё, а откуда-то "оттуда" прилетал такой же "подарок". Не сразу, но Лишень всё же понял, что видит. Это ведь банальнейший телепорт! С помощью него передавались в Кнути мгновенные сообщения и даже предметы. Но! Но чтобы его настроить и запустить, нужно потратить много времени. Там несколько очень сложных пентаграмм нужно наложить одну на другую, что-то там ещё. В общем, долго, сложно, муторно и - это заметно! С этим справлялись только сильнейшие маги Кнути, потому и использовалось очень редко. Что же это за застава такая, что маги здесь умеют телепортировать на расстоянии? Да ещё и умело прячут пентаграммы так, что их не видишь, пока на них не ступнёшь? Против кого они спешат сразиться?!
   А через секунду младший помощник и сам увидел действие этого телепорта. Бегущий на два шага впереди арбалетчик в очередной раз обернулся, но тут его нога наступила на какую-то кочку. Кочка пыхнула серебристым - и провалилась всего лишь на стопу вниз. Тут же что-то щёлкнуло, серебристый цвет выплюнул из себя золотистые искорки, на мгновение мелькнули какие-то геометрические фигуры и символы - и из-под земли вырос полупрозрачный цилиндр телепорта. Невольно ноги Лишеня упёрлись в землю, да ещё и что-то садануло по арбалету, который тащили они с Гардой. Вспышка, хлопок, удар!!!
   Очнулся Лишень через несколько мгновений. Ещё гасли золотистые искры и гудел удар мгновенного телепорта, но боги, как всё изменилось! Перед сапогами младшего помощника дымилась тёмная линия сожжённой травы, обрамляющая телепорт, а за этой линией, внутри неё лежало... непонятно что. Что-то красное, и жёлтое, и дурнопахнущее, источающее кровь и слизь, обёрнутое в рассечённую кольчугу. Кусок меча, половина сапога с белеющей внутри костью ноги, чешуйчатая трёхпалая лапа со сжимающимися в конвульсиями пальцами. Спереди хрипел, умирая, Панко. Всё порывался встать, да одной ноги аж до паха у него совсем не было, и с обрубка толчками выплёскивалась кровь. Слева изломанной куклой, погребённый под обломками станкового арбалета, застыл Гарда. Глаза его были открыты, и в них словно читался немой вопрос: "Как? Как так? Почему?"
   Через него, через изломанный ударом, сломавшем ложе и станину, арбалет перепрыгивали спешащие на штурм степняки. Они кричали, они смотрели дикими глазами на кровь, останки и разрушения - но бежали вперёд. И вновь там, сям - крики боли, вспышки.
   "Как же так? - думал ошарашенный Лишень. - Как же так просмотрели маги? Как они допустили?"
   Вдруг он заметил свечение, возникшее вокруг. Светились непонятные символы и линии, уходящие вправо, влево. Далеко уходящие! Их заметили и степняки. Самые расторопные и понятливые рванули прочь. Но было уже поздно. С каждым срабатывающим "мгновенным телепортом", с каждой каплей крови, что падала на возникшие символы, они становились ярче, объёмней. И вот, наконец, последняя требуемая капля упала на проявляющуюся гигантскую пентаграмму - и она сверкнула, активируясь.
   Пфф - подпрыгнула пентаграмма над землёй на полметра.
   Пфф - разделилась она надвое, и вторая такая же пентаграмма взлетела ещё на полметра.
   Пумфф - сверкнула пентаграмма - и всё, что было между двумя её слоями, попросту исчезло. Кусты, земля холмиков, непримятая ещё трава, а главное - десятки, сотни людей. Всё то, что попало между двумя слоями пентаграммы. Оно просто исчезло. Перенеслось куда-то, вырезав пространство словно лекарским скальпелем.
   Кому посчастливилось оказаться на земле в то мгновение и ниже пентаграммы - те остались невредимы. Но масса бегущих... им совсем не повезло. Они умерли мгновенно.
   Не повезло и Лишеню. Последнее, что увидел его затуманивающийся пеленой глаз - далёкую землю, что была на целую милю внизу. Пентаграмма вырезала их прямо в небо.
   А потом пришла темнота.
  
   * * *
  
   "Славно! Славно! - Водян едва сдержал себя, чтобы не захлопать в ладоши. Очередная его придумка сработала именно так, как он и предполагал. Теория - это одно, и на бумаге, да при опытных испытаниях вроде бы всё получалось как надо, но всё же глодала какая-то неудовлетворённость. Опыты нужно было сменять практикой, так сказать. А практики как раз не на ком было проводить. И вот - удобный, так сказать, случай. Ну да, да, вторжение и всё такое. Но всё же - практика, всамделишная практика! И: - Сработало так, как и предполагалось! Ура!"
   К сожалению, далеко не всё, что у него было задействовано, удавалось воплотить в жизнь именно так, как и предполагалось. Виной тому защитный полог магов Кнути, который они накинули на наступающее войско. Этот полог успешно отбил воздушно-огненный молот, скинул с себя вместе с внешним слоем (а полог оказался многослойным, вот сюрприз!) разъедающую саму магию пелену и нагло впитал барьер, предполагаемый быть невидимым для магов вообще! Ну, маги его может и не увидели, а защитный полог просто взял - и включил в себя.
   Удачей оказалось то, что защита распространялась только до земли, а проверить пространство на предмет именно наземных магических ловушек маги Кнути как-то не догадались. Может, потому, что их особо и не было у Зееновии? А вот у Водяна были! И много!
   Сартинфингон долго, упорно и успешно работал с пространством, его преобразованием и оперированием им. Телепорты, закукленные ловушки, вырезания пространства, волшебные зеркала воздуха и воды, способные через расстояния видеть и запоминать увиденное и многое, многое другое.
   Самые простейшие многослойные телепорты, что так успешно сработали на поле перед Юфдипуфсом - одна из первых, почти ученическая ещё придумка Водяна. Работала она на удивление просто. Маг просто поставил одну над другой несколько пентаграмм, которые работают от сочетания одна с другой, а сами по себе - лишь существуют, ожидая собственного часа, ожидая - толчка. Нажал на верхнюю пентаграмму - она опустилась на ту, что под ней, активировав её действие. А нажатие продолжается - и уже активированная первая пентаграмма опускается на вторую, что и запускает телепорт. При этом при нажатии лопается закукленный воздушный сосуд, в котором записано слово-заклятие самого Водяна. Слово является последним толчком, что телепорт приводит в действие. В реальности такое заклятие делать долго: рисовать сложнейшую пентаграмму, поочерёдно активируя некоторые её части и добавляя следующие. А потом выкрик заклятия - и телепортирование происходит. Тут же Водян всё свёл к готовым шаблонам, их мгновенному сочетанию и активации - и запуску действия телепорта через закукленное слово. Такие слова обычно применяли в банках, когда отправляли за деньгами с векселем или поручением. Слово магом закукливалось, а в банке сверялось с имеющимся у них, тем самым идентифицируя личность. Тут же Язень использовал тот же принцип в боевой магии.
   В общем, телепорты работали славно, а уж их Водян за годы работы тут понатыкал изрядно. Своим Водян давно нарисовал схемы, где были обозначены ловушки, так что как и где ходить, они знали. Правда, после последнего рейда в Кнуть и после того, как маг заметил за собой слежку, он поставил ещё несколько ловушек уже там, где существовали проходы. И как оказалось, не зря. Толпа нападающих ближе к заставе поразительно точно вдруг направилась к оставленным проходам, но наткнулась на ловушки - и в панике кинулась скопом вперёд, уже не стараясь двигаться по проходам. Но кто им про эти проходы сказал?
   На поле всё шло своим чередом, и неплохо. Толпа нападающих словно выбежала на поле, на котором из-под земли вдруг начали вырастать деревья. То тут, то там земля выплёскивала вместе с атакующими вверх, всё сверкало, грохотало и кричало от боли. А потом, напитываясь кровью, начали срабатывать почти запрещённые заклятия, оставшиеся ещё с того далёкого прошлого, когда приносили кровавые жертвы богам. Уж и богов тех не почитают, а заклятия остались лишь в ветхих учебниках, а Водян их прочёл, и возгорелся идеей воплотить, и воплотил... но действия их доселе не видел.
   Атака захлебнулась кровью. Ни одна стрела ещё не втыкнулась в стены заставы, а уже сотни, и даже тысячи людей навсегда остались лежать на поле.
   Но стены ненавистной заставы всё ближе, ближе - и степняки всё ускоряют ход. Горечь от потерь сотоварищей лишь добавила злости. Залитое кровью поле не только ужасало, но и приводило в неистовство. Иные уже не чувствовали себя, став берсерками.
   Теперь погранцам пощады можно было не ждать! Особенно поплатятся их маги, уже причинившие столько горя и зла!
   Широкой волной нападающие, хоть и изрядно прореженные ловушками, но всё ещё многочисленные, охватывали заставу. Вперёд выдвигались цепочки, тащащие вчера сбитые лестницы. Уже останавливались и спешно вколачивали станины в землю тяжёлые арбалетчики - те, что остались в живых. По привычке составляя цепочку, расчёты армейцев с ужасом смотрели на чудовищные прорехи в своих рядах.
   Гудели рога - вперёд, вперёд! Ярость в крови искала выход. Взвыли хурхуры, заорали степняки. До ненавистной заставы - руку протяни! Ложбина, холм, хлипкий ров с водой - и вот и нелепо деревянные стены заставы. От которых скоро не останется и брёвнышка! Всё сожжём, всех истребим! За сотоварищей наших, что полегли на этом поле.
   Ухнула волной в ложбину масса нападающих - и вопль ярости сменился воплем боли. Ноги увязли во вдруг жидкой грязи, а грязь та на глазах сменила цвет с чёрного и красного на зелёный. Коснётся такая кожи - и тотчас разъедает, словно кислота. А и цепкая грязь, а и быстрая! Ступнул в такую - а вытаскиваешь лишь кость, да и та тает на глазах.
   Да разогнанную волну степняков не остановить. Перепрыгивают упавших, втаптывают их в зелёную жижу, используют как мостик, бегут по разъедаемым телам как по мостику.
   Всё ближе, ближе стены.
   А тут и воздушные ударили.
  
  

Глава 16

  
   Ну как - ударили... Наконец-то долетели - вот как можно сказать. Пока катилась волна нападающих по земле, Водян, Бырштун и многие другие сосредоточились именно на противостояние воздушной армаде. На пехоту маг не отвлекался. Он и так сделал всё, что мог - заранее, нашпиговав всё поле, все подступы к заставе такой массой смертоносных ловушек, что позавидовали бы защитные маги самой столицы! Да и полог защитный, что навесили на своих великокнутьевцы, оказался обидно непреодолимым. Ими Водян собирался занятся плотно тогда, когда те достигнут стен. Припасённые "подарочки" аккуратно дожидались своего часа.
   А вот воздушная армада... Да, вот от неё Водян ждал наибольших неприятностей и именно с ними собирался схлестнуться в полную силу.
   На своём магическом "трельяже" он видел, как они приближаются, и невольно заметил, что дрожит. Да, дрожит - от страха! Столько их было и такую мощь таили в себе, что подавляли волю к сопротивлению заранее. Тут одна сотня уххлюзанов, многослойным вытянутым облаком неспешно приближающаяся к заставе, заставляла втянуть голову в плечи и приказывала ногам: беги, пока не поздно! А ведь таких "облаков" было несколько, и это только уххлюзанов! А вон армада пуньо выписывает кренделя среди облаков. А вон почти незаметные глазу росчерки почти неведомых в Зееновии воздушных змеев. Уже поднялись над землёй чудовищные по размерам уххлюзы, что несут на себе воздушный десант. На что способны зубатые монстры размером с пол-уххлюза, на которых навесили по бокам и сверху крепостные башенки, Водян просто не знал. Но то, как двигались эти монстры: мощно, гибко, величественно - маг догадывался, что справиться с ними будет непросто. Если вообще возможно.
   "Ну, пора, пожалуй", - маг спешно пробежал глазами по ситуации на земле, удовлетворённо кивнул - и дал сигнал по магической связи Бырштуну. Тот тотчас поднял в воздух свои пятёрки на пуньо и уххлюзанах. Гибкие лохматые пуньо носились по воздуху дёргано, ломано, иногда болезненно вскрикивали: они совсем не оправились от отравления. На уххлюзанах угадывалась необычная сбруя: помимо стандартной брони многочисленные стойки с пучками и связками дротиков, какие-то раздвижные конструкции с возводимыми тяжёлыми арбалетами. Обычно такие используют при штурме крепости, и у приближающихся армад они тоже были, но зачем они обороняющимся? Арбалеты ведь тяжёлые, сковывают движения, тормозят... видать, у мага на них были особые виды.
   Вот Бырштун получил новый приказ - и пятёрка уххлюзанов упала в пике. Они неслись к земле, словно планировали свершить самоубийство, со всей силы врезавшись в неё. Защитники затаили дыхание при виде этого зрелища, а некоторые поселковые даже предостерегающе закричали, замахали руками.
   А уххлюзаны всё ближе, ближе, и, казалось, всё свершится вот сейчас... но случилось одновременно сразу несколько событий, за которыми ни глаз, ни подготовленный разум уследить был не в состоянии.
   Летящие "крестом", уххлюзаны, а, вернее, их пилоты-всадники разом разрядили все свои многочисленные самострелы, арбалеты. Сотни дротиков и болтов одновременно устремились к земле. К пустой, голой земле, даже не к массе нападающих! Куда, зачем, какой прок? Устремились - и тут же пропали. На пути их всего на несколько мгновений появился синий провал, окаймлённый радужным сиянием: это Водян активировал воздушный портал. Несколько мгновений - и он исчез, поглотив всю ту массу дротиков и стрел. А спустя пол-удара сердца возник новый портал, в который на полном ходу влетели пикирующие уххлюзаны. Влетели, падая к земле, а появились на милю выше, с хлопком разорвав облака.
   Водян, сам удивляющийся своей скорости, убедившись, что с пятёркой уххлюзанов всё в порядке, тут же обратился к центральной части магического "трельяжа", туда, где мрачной тучей угадывался накатывающий вал воздушной армады. Где там наш "подарочек"? Ага, вот он. Итак, пора испробовать ещё одну придумку.
   Маг приблизил картинку армады и активировал "сюрпризы" на дротиках и болтах.
   Вот тут он их и увидел. Уххлюзаны набрали изрядную скорость, когда выпустили свой смертоносный груз в полёт. Скорости наложились, и теперь убийственные "подарки" летели так быстро, что глаз не успевал их просто распознать. Словно росчерки в воздухе, оставляющие за собой непонятный гул и почему-то - даже видимый белёсый след, словно образуя за собой облака. Как так получается, Водян не мог понять. Впрочем, увидел болты и дротики он не столько по этим следам, сколько - по размеру. Начали действовать навешанные на эти снаряды заклятия. Опять же, заложенная тут магия была донельзя простой, её порой применяли лишь на празднествах или свадьбах. Всего лишь заклинания временного увеличения. Их "навешивали" на фейерверки - и маленький красочный салют превращался в громадный красивейший шар. Более как на салют эту волшбу не применяли нигде. Хотели поначалу с помощью неё накормить всех страждущих, увеличивая хлеба и мясо в десятки раз, но... побочным эффектом этого заклинания было то, что увеличиваемый объект неизменно распадался. Исчезал. Распыливался. Он существовал недолго, сохраняя все свойства изначального объекта - но потом попросту рассыпался в пыль. Потому громадного жаренного поросёнка едва успевали разрезать пилами на части, как он вдруг исчезал. А спешно глотаемые куски гигантского хлеба даже не доходили до желудка и никак не насыщали. Вот и оставались только фейерверки. Впрочем, думали магию эту применять также и при осаде. Не везде, даже больше: лишь в одном месте. Ещё будучи студентом, Водян в одной из своих познавательных экспедиций как-то наткнулся на почти заброшенную крепостицу, стоящую на давно не используемом тракте. Несколько доживающих свой век ветеранов, дряхлый маг, забывший даже своё имя - вот и весь гарнизон. Но катапульты исправно смазывались, а каждую ночь подъёмный мост с трудом, но поднимался: крепостица всё же жила. Вот в ней молодой магик и обнаружил на некоторых голышах, лежащих на галереях стен, эти вот безобидные заклятия. Попробовал понять, зачем магию наложили на простые камешки. Не догадался, спросил у мага. А тот, не долго думая, просто активировал заклятие - и бросил голыш со стены. Камешек рывком увеличился до валуна, с рёвом ударил в землю. Пыхнул пылью - и рассыпался. На месте падения осталась воронка. Вот такой вот безобидный голыш. Казалось бы - гениально! Гениально и просто! Но... нигде более ничего подобного Водян не видел, никто более подобным образом не использовал простенькую волшбу. Но маг запомнил. И вот теперь применил.
   Болты и копья увеличились в размерах. А кто сказал, что заклятие можно на одном и том же предмете применять лишь единожды? Водян однажды имел возможность убедиться в обратном - и теперь вот впервые использовал в битве.
   Уже увеличенные болты и дротики увеличились вновь. И ещё раз. И ещё. Водян не жадничал, и навесил заклятия на каждое копьё по десятку. На болты, правда, влезло лишь пять. Выпущенным плотными пучками, бывшим дротикам скоро стало совсем тесно - и они, расталкивая друг друга во все стороны, веерами брызнули по всему небу. И всё увеличивались, увеличивались. Каждый раз - вдвое. Летел болт - а теперь это громадное бревно. Летело копьё... а вот к нему сравнений Водян подобрать не смог бы. Наверное, такими копьями сражались и сражаются только боги, настолько громадные они были.
   Теперь их заметили и с приближающейся армады. Трудно не заметить летящую в тебя гору. А если этих гор - сотни? Да ещё и приближаются на чудовищной скорости.
   Столкновение было неизбежным. И пусть на уххлюзах и были маги зееновьевцев, и пусть они попытались спешно соорудить щиты, и пусть им даже кое-где это удалось, но увы, все их меры и действия были как уххлюзу горошинка.
   В небе прозвучал многочисленный слитный гром: это копья-горы и болты-брёвна встряли в плотную массу армады, с лёгкостью сметая встречающиеся на пути препятствия. Чудовищные копья сминали как пушинки уххлюзанов, ломали гибкие тела пуньо, плющили вместе с башенками воздушных змеев и ломались сами о броню уххлюзов. Гигантские щепки, сами размером с брёвна, разлетались по воздуху, круша всё вокруг. Многоголосый рёв и крики боли вплелись в грохот столкновения. Словно несущаяся на всей скорости колесница влетает в толпу зевак - так копья встряли в центр армады и прошли его насквозь, размётывая и ломая. Плотные массы нападающих отклонили несущиеся копья-горы, и те летали по всевозможным, не поддающимся предугадыванию траекториям, сея смерть и разрушения.
   Представьте себе небольшой бассейн, в который спрыгнул с крыши высокого здания человек. Он ударил в центр этого бассейна с такой силой, что половина воды просто выплеснулась во все стороны, а на малое время в центре образовалась воронка, где воды не стало вовсе. Вот что-то такое произошло сейчас. Центр армады просто перестал существовать, вместо него образовалось пустое пространство, скоро, впрочем, заполнившееся дождём падающих останков, откинутых вверх. Исковерканные тела, обломки снаряжения, раненные животные и люди посыпались на землю. И тут с лёгкими "пуф" стали исчезать чудовищные копья, в большинстве своём развалившиеся от столкновения на части.
   В воздухе царила паника. За одну минуту неистребимая непобедимая армада ополовинилась. От десанта и вовсе остались жалкие крохи. Половина из выживших получили - и до сих пор получали ранения, были покалечены. И все - испуганы.
   Что? Как это произошло? Каким образом? Почему не защитили маги? А если это вновь произойдёт?
   В небе образовался хаос.
   Водян же, наблюдавший всё происходящее на "магическом трельяже", приближая картинку, ошарашено почесал затылок и выдал своё:
   - Интересно. Очень интересно!
   Армаду ранили, да. Очень серьёзно ранили. Но не убили. Эскадры пуньо и уххлюзанов, которым повезло оказаться не в центре, а также разведчики и застрельщики, всё ещё многочисленные, брызнули во все стороны. Кто-то смалодушничал - и понёсся прочь. Кто-то, раненный, спешно спускался к земле. Но многие, очень многие, на короткое время зависшие в воздухе, вновь организовались - и неизбежно снова стали двигаться к заставе, обтекая её со всех сторон, примеряясь напасть сзади, с боков. И угадывались перед многими "коконы" защитных пологов. Маги-таки соизволили отреагировать адекватно. Они тоже были ошарашены. А теперь ещё и конкретно злы.
   Что ж, пришла пора пуньо. Их так мало! Всего пять. Против всё ещё тысяч. Но и пятеро могут наделать делов. Хотя бы посеять неразбериху и хаос. Хотя бы попытаться. Задержать. А там, глядишь, и что-то ещё получится.
   И они попробовали. Водян и Бырштун. И пятеро на пуньо.
   Вот все пятеро окутались серебристым сиянием и, сверкнув, исчезли. Чтобы в то же мгновение появиться за сотни метров отсюда, прямо среди остатков армады. Может, это появление и осталось бы незамеченным: среди тысяч возникновение ещё одного вряд ли воспринимается многими. Но погранцы на пуньо-диверсантах спешили сделать всё, чтобы их внезапное явление стало как можно более заметным! И более болезненным. Они стреляли из самострелов и луков, да болтами и стрелами непростыми, а с сюрпризами. Наконечник таких снарядов нёс на себе какое-нибудь заклятие, активируемое при ударе. Эффект был весьма разнообразным. Узконаправленные порталы, ядовитые облака, парализующий газ, мороки. Погранцы кидали в самый центр защищённых магическим пологом групп ездовых какой-то шарик - и тот шарик разворачивался в тончайшую пелену, накрывающую всю группу. А потом пелена за несколько мгновений твердела - и падала на землю вместе с заключёнными в ней людьми и животными. Иногда магу в этой группе удавалось пелену разорвать - и группа вырывалась, но не вся, ой, не вся: в панике в замкнутом пространстве, куда не проникает даже луч света, метались и бились все со всеми. Так что когда магу удавалось пелену-плёнку разорвать, из неё на землю всё же вываливались покалеченные, переломанные тела.
   За пуньо-диверсантами началась настоящая погоня, но те, сбивая с пути преследователей ложными целями и мороками, вновь укутались серебристым сиянием - и исчезли. Трое из пяти. Для двух пляски со смертью оказались последними.
   Но своё дело они сделали: в небе после чудовищного удара копий-гор и диверсионного нападения пуньо творился настоящий бедлам. Звучали рога и рожки, спешно сзывая своих, дабы выявить чужаков и расквитаться с ними. Вот кого-то из своих же не признали и не долго думая утыкали стрелами и заклятиями. Вопли, неразбериха. На земле кричат раненные, в тыл транспортируют побитых.
   Наконец, тронулись вновь. Плотными группами, медленно, настороже. Они должны были ударить раньше степняков, что рвались к заставе по земле, выбить защиту, расчистить путь. Но не срослось.
   Что ж, ударили позже. Правда, с намного меньшей силой, чем предполагалось, и вовсе без десантных частей.
  
   * * *
  
   "Бумммм!!!" - прямо над головой. Это, как уже успел запомнить Язень, ударила станина катапульты об упор.
   "Вжжжж!" - понесся куда-то выпущенный катапультой валун.
   С визгом пролетел пылающий пуньо. Будем надеяться, что не наш. Видать, кто-то "угостил" его огненным заклятием или болтом с одним из водяновых сюрпризов.
   С грохотом разметало кровлю очередного здания: с неба прилетел "подарочек" от великокнутьевцев.
   С глухим стуком впиваются тяжёлые арбалетные стрелы, больше похожие на дротики, в стены укреплений и в землю. Дробь попаданий прерывается одним мокрым чавканьем и болезненным воем: одна нашла-таки себе цель. Значит, нам туда.
   Язень с трудом сориентировался, где возник очередной нуждающийся в его помощи. Просто уже больше полусотни его "призрачных двойников" следили за состоянием раненных и побитых, и постоянно держать их под контролем и в то же время адекватно реагировать на новые проблемы было, скажем так, тяжковато. Рядом с ним неотлучно шла Лийка, и время от времени Его Медичество давал указания, что делать по тому или иному пациенту. А уж она передавала подросткам-волонтёрам те указания, что давал Шустряк. К самым тяжёлым и безнадёжным лекарь кидался сам. Подлатанных уносили в лазарет.
   "Нет. Тут всё", - стоящий у вновь раненного, призрачный двойник коротко отрицательно мотнул головой - и исчез за ненадобностью. Дротик угодил прямо в грудь, прорвав кольчугу, вбив разрубленные звенья в кровяные путепроводы, разрушив большинство из тех, что несли кровь в сердце. А потом продолжил свой путь и, расколов лопатку, пригвоздил тело ополченца к стене дома. При всём желании помочь, тут уже ничего не сделаешь. Кровяные путепроводы можно было срастить, да, но не те, что несут кровь в сердце, не самые главные. Ополченец обвис на убившем его дротике, его содрогали мелкие предсмертные судороги.
   Язень, внутренне вздрогнув от того, что сейчас произойдёт, всё же сунул руку в карман и нащупал один из двух оставшихся камешков, что дал ему Водян. Да, тот самый случай. Боги, как же больно и страшно было впервые забрать вот так вот жизненные силы! Пусть человек и так умирал, да, пусть его уже ничего не могло бы спасти, но всё же: Язень впервые не дарил жизнь - а отбирал. Это было невыносимо, мучительно больно. Но чувство долга перевешивало душевную боль. Да и потом: некогда было сомневаться. Вокруг шла натуральная мясорубка, он нужен был сразу в нескольких местах, он просто не имел права задерживаться у одного, к тому же безнадёжного уже человека. Шустряк никогда прежде не использовал "мортулы". Эти камни вроде бы даже были запрещены. Кое-где, кое-кем. Уж слишком отвратная волшба на них накладывалась. Мортулы забирали последнюю энергию человека, по сути - все жизнненые силы, которые после смерти впустую разлетаются в пространстве, пополняя магический фон. А их, этих сил, почему-то исторгалось умирающим телом необъяснимо много! Вот их забирали - и концентрировали в таком вот камешке с возможностью в дальнейшем использовать их по назначению. Священнослужители же верили и заставляли людей верить в то, что после смерти человека его душа этими вот жизненными силами переносится в Место Душ, туда, откуда души разбредаются к своим богам-покровителям. А мортулы лишали души возможности добратьсядо этого священного места. Язень не верил в эти бредни, и совсем не боялся, что неприкаянные души будут приходить и мучить его во сне, по крупицам отбирая его жизненные силы взамен украденных. В такое верили многие обыватели. Но всё же: забрать последние силы в мортул - это просто ускорить смерть человека. Водян знал, кому давать магические камни: только Язень мог видеть, когда человека уже не спасти. Но от этого, увы, не было легче.
   Вот и сейчас рука, зажавшая ненавистный камешек, задрожала. Язень тащил её из кармана, а та старалась зарыться поглубже. И лишь отчаянный безмолвный крик от сразу нескольких призрачных двойников заставил его сделать то, за что с лёгкостью наделяют проклятием. Камень ткнулся прямо в рану, глухо стукнув о древко болта. Словно подул из тела ветер, прокатился по пальцам, а сам камень на мгновение стал невыносимо горячим. Тело вздрогнуло, вытянулось, выпростав в стороны руки и ноги и, обломав древко своего убийцы, грузно повалилось в залитую кровью пыль. Язень, тяжело дыша, рывком сунул мортул в другой карман, где окровавленный голыш присоединился к другим, уже заряжённым и, стирая рукавом пот, кинулся на особо сильный зов.
   Вокруг творилось что-то невероятное. Падали камни и копья, откуда-то прилетали части чьих-то тел, пылающие тряпки и обрывки одежды. Валились наземь раненные и убитые. С оглушающими хлопками или мерзким шипением активировалась какая-нибудь магическая гадость. Громкие выкрики приказов, громкие крики боли и злорадства, громкие вопли животных - всё очень громко и внезапно.
   Язень понял, что нервы его накручены до предела, но конкретно притуплены тем, что внимание рассеивается на десятки пациентов, на десятки одновременно выполняемых дел. Он заметил краем сознания, что дрожит, когда перебегает от одного раненного к другому. Дрожит банально от страха. Просто не успевает проникнуться им полностью. Просто не успевает...
   Вот он устремляется к новой цели: отчаянно мигает один из его призрачных двойников. За ним шаг в шаг бежит Лийка. Подол её мантии обпален и порван в нескольких местах, сумка на плече испятнана кровью.
   - Там, - на ходу указывает Язень, - за этим... ну, - нетерпеливо щёлкает пальцами, вспоминая простое, вылетевшее из головы, слово, - за грудой валунов. Плечо насквозь, но кость не задета. Вот порошок - в рану, повязка, и это - влить! - Передаёт порошок и пузырёк, не глядя, в грязные маленькие руки добровольного помощника, коротко машет, указывая направление. Подросток с санитаром исчезают. - Там! - снова указывает уже в другом направлении. Но именно туда сваливается очередная порция "подарочков" с воздуха - и призрачный двойник, мигнув, исчезает. - Уже ничего. Сюда! - наконец-то добежали до раненного. Но что-то не то. Что-то тут не так. Что именно "не так", додумать не успел. Санитар вдруг коротким ударом втыкает в раненного кинжал.
   - Эт враг, вашмедство, - просто объясняет он. Язень, смерив санитара уничтожающим взглядом, смотрит на испускающего дух воина и только тут замечает чужую форму. Почти не думая, достаёт последний мортул, прислоняет к ране, из которой толчками выплёскивает кровь. Умирающий бьётся в конвульсии, на него наваливается санитар.
   - Туда! - коротко кивает в сторону.
   С визгом откуда-то прилетает бревно и сносит санитара, отставшего на шаг, куда-то вбок. Короткий всплеск в тонких полях. Мгновенное "не спасти", тут же отброшенная мысль "а если бы я задержался на секунду?"
   - Оп-оп-оп! - кричат сверху. Язень смотрит вверх и видит пикирующего на него уххлюзана. Не успевает даже пригнуться, как уххлюзан пролетает с рёвом дальше и тут же - щелчки и дробное стучание: наездник спустил разом несколько тетив. Дротики и болты улетели куда-то за стену, в нападающих.
   - Горка! Горка! - кричат на галереях. Рёв и вой за стеной, вжжжж - вновь улетел туда валун с катапульты. Частые хлопанья тетив о кожаные рукавицы. Кто-то слишком близко подошёл, кого-то пытаются отбросить от стен. Предсмертные вопли.
   - Держиииись! - и в ту же секунду что-то оглушительно жахает чуть ли не над головой, снова вопли, крики, брань, звон железа, болезненные крики. Через несколько мгновений прямо на пути Язеня с гулким стуком падает баргрыз. Задняя часть тела его перебита, из зелёного тела словно кто-то вырвал рёбра. Но передняя часть ещё жива, лапы с чудовищными когтями высекают из брусчатки искры, в глазах бьётся безумная ярость. Вот баргрыз увидел свалившегося на пятую точку опоры лекаря, взревел... А ещё через мгновение на его холку спрыгивает погранец, со всего размаха всаживает баргрызу в затылок чудовищный по размерам топор. Блеск в глазах зверя гаснет. Погранец с хэканьем вырывает топор из раны, свешивается к лекарю и, пятная его мантию кровью убитого ездового, кричит прямо в лицо:
   - Что, вашмедство, испужалси? Не боись, укатаем эту погань! Ахахаха! - и вот его уже нет, он уже на лестнице, бежит на помощь своим.
   Стена шатается от чудовищного удара, над частоколом брёвен взмётываются высокие султаны огня, но сами брёвна вопреки чаяньям магов зееновцев не загораются. Ещё бы! Это ведь не простые брёвна, а брёвна, над которыми поколдовал Водян. Их не могут разрубить вот уже несколько лет, о них ломаются топоры и затупляются пилы. Говорят, как-то положили такое бревно в костёр и жгли целый день. Небольшое бревно даже до середины не прогорело. А тут каким-то заклятием собирались сжечь деревянную преграду. Наивные.
   Через стену перелетают стрелы, обмотанные зажжённой паклей. Встряют в землю, в трупы, в щиты. В стены домов, но те как раз заливают водой и засыпают песком. Не на всех домах остались защитники, и потому некоторые постройки начинают разгораться и чадить, испуская серо-чёрный жирный дым. От внешней стены стрелы просто отскакивают.
   С диким визгом прямо на лекаря пикируют несколько пуньо. Лапы их вытянуты вперёд, на когтях блестят металлические наконечники. Всадники замахиваются, чтобы метнуть дротики. Всхлипывает Лийка, увидев неотвратимо приближающуюся смерть, а лекарь даже не успевает осознать свой конец, как вдруг на пути пикирующих пуньо появляется... бревенчатая стена. Всего на мгновение! Набравшие скорость ездовые не успевают остановиться - и влетают в неё. Влетают в портал! Портал, который умудрился установить Водян, каким-то чудом успев заметить опасность. А может, и не чудом. Может, он всё держал под контролем. Пуньо исчезают на мгновение - чтобы появиться всего в нескольких метрах отсюда. Дробный перестук с разгона встряющих в частокол тел. Хруст и крики боли, отчаянные вопли и хрип добиваемых.
   А ноги несут дальше, дальше. Вокруг смерть, разрушение и страдание. Огонь и сталь, камни и лезвия, кислота и порталы. И злость, ненависть, ярость. Почему так? Что одни сделали другим такого, что те с невыразимой жестокостью набрасываются только для того, чтобы убить. Уничтожить. Сравнять с землёй. Что же с вами случилось, люди? Кто вас довёл до такого?
   Дальше, дальше. К очередному призрачному двойнику, что отчаянно машет руками. Вокруг царит смерть. А он тот, кто должен сохранить жизнь.
  
   * * *
  
   "Ещё одна. И вновь неподъёмно заряжена!" - Водян с раздражением увидел быстро приближающуюся к стене ледяную стрелу. Заклинание простенькое, одно из простейших, и справиться с таким мог бы даже новичок. Но маги Великой Кнути на мелочь не растрачивались. Ледяная стрела была столь чудовищной мощи, что могла бы заморозить немаленьких размеров холм. Да к тому же, как сигнализировали маркеры на магических досках "трельяжа", заботливо укутана в оболочку из защитного кокона. Эдакая стрела в обёртке. Попробуешь её сбить - сработает защита, они взаимно уничтожатся, но сама стрела полетит дальше. Полетит к цели. Попробуешь поймать на щит - так недальновидно Водян поступил с самой первой, за что и поплатился магическим сотрясением такой мощи, что едва не отправила его к праотцам - можешь просто не выдержать. Представьте себе пехотинца с крепостным щитом, на которого несётся тяжеловооружённый рыцарь в полном доспехе с копьём наперевес. Остановишь такого? Можешь попробовать, но почти наверняка он просто сметёт тебя, даже не заметив. Оставалось одно: просто отклонять эти чудовищно сильные заклятия.
   Водян пытался поначалу ловить их в портальные ловушки, в которые он успешно ловил многочисленные эскадроны раненной армады, но с заклятиями это не получалось. Защитный кокон легко закукливать разворачивающийся портал, жертвуя собой. Тогда Водян стал ставить на пути два, три портала - и в ответ на это маги Великой Кнути стали посылать многослойную стрелу, состоящую из десятка мелких - отвлекающих, и одной гигантской - ударной.
   А ведь это только стрелы. А были ещё и молоты, и воздушные водовороты, и каменные столпы, и незримая решётка, и ответные порталы, десантирующие прямо на стены и за них десантные команды. С порталами, правда, Водян справился быстро: уж в них-то он разбирался досконально. А всё равно сюрпризы были неприятные.
   Ну и потом: он был один, а их... Их было много. Очень, очень много. И все они колдовали.
   Водян не знал принципа их волшбы, однако сами заклятия их получались невероятно мощными. Их противостояние походило на поединок кулачных бойцов, где один - мелкий живчик, а второй - неповоротливый громила. Любой удар могучего бойца, достигший цели, мог бы выбить жизнь из мелкого противника. Потому малыш постоянно двигался, избегая кулаков громилы, уворачивался от них и сам осыпал почти непробиваемое тело градом ударов, выискивая уязвимые места. Но долго такой поединок продолжаться не мог: малыш всё же терял силы.
   На досках-трельяже творилось что-то необъяснимое: скрещивались линии, наползали друг на друга разноцветные слои, искрили мгновенные заклинания, тревожно пульсировали значки ловушек, появлялись на мгновение вереницы символов. А Водян что-то шептал, кричал, морщился от болезненных откатов или от неудавшегося заклятия, вертел головой во все стороны, реагируя на разворачивающееся прямо вокруг него, успевал отвечать на магические призывы. Или не успевал. Иногда приходилось делать болезненный выбор, что важнее и на что отреагировать нужно в первую очередь. Помочь одним, спасая их - и не успеть помочь другим, обрекая их тем самым почти на неминуемую гибель. Ну, что ж поделаешь.
   Вот очередной приступ, новая волна степняков на ездовых накатывается на холм. По трупам, по ещё шевелящимся телам громоподобно выбивая из земли пыль, катится наверх мощная тысячная толпа. Развиваются знамёна и значки, трубят рога. Красиво. Грозно. Неотвратимо. Дрожит земля, дрожит душа от увиденного.
   А над ними, вокруг них - пелена защитного экрана, а в стороне от них, догоняя и обгоняя их - огненные и ледяные стрелы мощнейших заклятий. Вот и думай, вот и выбирай, на что обратить внимание первым, что сможешь отразить, а с чем придётся смириться.
   - Ого-о-онь! - кричит Водян, и его крик, стократно усиленный, слышат все защитники. Пригибаются, прячась за частоколом стены. Знают, что огненные заклятия Водян не будет сдерживать: он вот только что предупредил. А вот остальные - будет.
   В то же мгновение стена вновь содрогается от мощных ударов, а жидкий огонь вновь лишь облизал брёвна - и скатился вниз, допаливать остатки трупов.
   Водян же принял ледяные стрелы на магический щит. Но поставил преграду не прямо против заклятий, а под углом. Очень острым углом. И в очень вытянутый щит. Стрела ударила в препону, но не пробила, а - заскользила по ней, неизменно отклоняясь от первоначальной цели. Словно катился на санках с горки - и наехал на кочку. Санки взлетают. И вновь падают на землю. Здесь трамплином послужил щит. Стрела отклонилась вверх - и упала вновь. Но уже не на стену, куда была пущена, а на территорию заставы. Куда-то в жилые дома. Вновь разметав чьи-то сараи, превратив не уведённых с заставы свиней в ледяные глыбы.
   А лава степняков на баргрызах и чача достигла рва с водой. Не останавливаясь, ринулись в него и заспешили к противоположному берегу. Вода забурлила, окрасившись красным. Замелькали спинные рога скрывающихся в воде чудовищ. Закричали болезненно терзаемые люди и животные. Полетели в воду и в появляющиеся спины дротики и стрелы. Полетели копья и камни защитников в нападающих. Воздух дрожал от проклятий и брани, от воплей и криков. Вывалился на противоположный берег первый из этой волны баргрыз, упал замертво: из раны на месте вырванной ноги хлестала чёрная кровь, стекала ручьём в воду рва. Цепляясь за него, по нему выбрался следующий. Он отделался лишь длинными и глубокими царапинами на боку. Закричал от боли, подняв вверх морду. Крик оборвался метко пущенным со стены дротиком, встрявшим в неосторожно оголённую шею ездового. Но врагов на этом берегу всё больше. Люди, баргрызы, чача. Изуродованные, целые, мокрые - и все невероятно злые.
   Взлетают вверх "кошки", цепляются крюками за частокол. Натягиваются верёвки, дрожат от веса взбирающихся по ним атакующим. Щёлкают тетивы, кричат умирающие, уже зазвенела сталь сталкивающихся мечей.
   - Огооонь! - кричит Водян, а через пару мгновений снова удар, слитный вопль сгорающих заживо. Сгорающих - тех, кто шёл на приступ! Видать, на потери великокнутьевцам плевать.
   - Горка! Горка! - вопит ополченец - и к нему устремляются все, кто близко. "Горку" нападающие формируют споро, видно, что для них это в порядке вещей, уже привычное действо. Вот к стене подлетает баргрыз, цепляется за неё. Рядом с ним то же самое делает другой. За них сзади цепляются другие, сев на задние лапы. По ним взбираются ещё одни, в свою очередь делая ступеньку для следующих. Со всех сторон в баргрызов, формирующих из себя самих живую "насыпь" для атакующих, летят стрелы, копья. Встряют в тела, убивая на месте. Но животные держатся мёртвой хваткой. Воистино мёртвой: даже отправившись на тот свет, продолжают выполнять свой долг и держат, держат это проклятую "горку".
   А вот и первый нападающий летит уже по сформированной живой насыпи вверх, на стену. Но:
   - Оп-оп-оп! - пикирует на него погранец на уххлюзане и с разгона выпускает в него и следующих за ним других степняков уйму стрел и дротиков. Баргрызы, всадники валятся вниз, и лишь один воин, избежавший гибельного залпа, взлетает над стеной, замахиваясь в полёте чудовищной секирой. И словно натыкается на воздушную преграду: выпущенная в упор могучим Юрхо копьё буквально отбрасывает тело назад.
   Но следующая волна степняков уже спешит по наполовину мёртвой "горке" вверх. Крик ярости перекрывает шум битвы. Защитники выстраивают перед катящейся вверх лавиной частокол копий, выискивая для них упоры попрочней. Но, слава всем богам, схватки не случается: вдруг внутри "горки" вспухает огненный шар взрыва - и животных и людей разбрасывает во все стороны.
   Вскоре оставшиеся в живых степняки отхлынивают прочь. И не только они. Оставшиеся арбалетчики, всё ещё многочисленная орда - все, выкрикивая ругательства и проклятия, потрясая оружием, всё же отходят.
   - Уррра! - ревут стены.
   Справились. Отбились. Штурм отражён!
   Первый штурм.
   Лишь первый.
  
  

Глава 17

  
   Радовались недолго. Лишь чуточку перевели дух - как поспешили латать дыры, тушить пожары, добивать раненных врагов. За стену спрыгнули несколько человек с одними кинжалами наперевес. Всё так же хлопали тетивы, обрывая чей-то болезненный стон.
   Споро разбирали навалы трупов. Своих относили во дворы и аккуратно складывали рядком. Уже порядком усталый Бинтарога возводил над рядами бывших защитников наспех оттёртый от крови массивный посох и читал отходные молитвы.
   Чужинцев же сваливали в кучи. Со стен так просто скидывали наружу.
   Язень, наскоро оббежав оставшихся призрачных двойников, подлатав кого только смог и кто только обратился, засеменил к госпиталю, на ходу отправляя туда одного двойника за другим. Его ждали как бога, встречали протяжными стонами, но с нотками облегчения.
   Водян слегка перевёл дух, тут же принялся восстанавливать ловушки там, где это было возможно и навешивать шпионские пелены везде, где смог дотянуться.
   То там, то сям вдруг возникал протяжный вой - то жёны, прибежавшие проведать своих мужей, находили их тела среди павших.
   Мельтешили подростки, спешащие пополнить запас стрел, болтов и камней на галереях стены; со слаженным "ух!" подтаскивали телеги с валунами к катапультам.
   Застава готовилась к очередному штурму.
   По деревянным ступеням лестницы, ведущей к Водяну, застучали чьи-то подошвы, потом из люка показалась голова Сурено.
   - Ну, как? - спросил Наказующий, не дождавшись от сосредоточенного на происходящем в трельяже Водяна хоть какого приветствия.
   Маг лишь сокрушённо вздохнул. Что-то зарождалось у великокнутьевцев, что-то очень серьёзное готовилось. Копящаяся сила бурлила, клокотала и вот-вот готовилась вырваться наружу. И это Водяну ой как не нравилось.
   - Форты отбились, - вновь не дождался реакции Сурено. На Болотный особо и не нападали, а вот Скальный хотели обойти большим отрядом, да... Что-то сбросило на них лавину, - Усердный подозрительно посмотрел на мага. - Твоя работа?
   Водян с трудом оторвался от магической доски и в свою очередь уставился на Наказующего. Они смотрели друг другу в глаза, и, не сказав и слова, поняли многое.
   "Зачем ты спрашиваешь меня об этом, Наказующий?" - будто бы вопрошал глазами маг.
   "Я должен был знать обо всех ловушках, поставленных тобой, но об этих ты меня не проинформировал. Я не видел их на своей магической доске!" - словно бы отвечал Сурено.
   "Да, это были ловушки, и я их хорошо спрятал даже от магических досок. Но почему вместо того, чтобы порадоваться, что ловушка сработала правильно, ты собираешься сделать мне выговор за её сокрытие? Та ловушка поломала тебе все планы? Может быть ты..."
   Подозрение в глазах мага было столь не двусмыленным, а отвечать на не поставленный вопрос Наказующий, видать, ну совсем не хотел - и он пошёл на попятную. Дёрнув щекой, Сурено резко отвернулся и зло бросил:
   - Жальник прилетел с Бонибоша.
   Водян, уже вновь уставившийся в трельяж, заинтересованно выгнул бровь, демонстрируя интерес:
   - Ммммм?
   - "Нет больше Бонибоша". Это всё, что было написано в записке. Ты не можешь?..
   Сурено не договорил, но маг вновь его понял без слов.
   - Сейчас, сейчас.
   Он наскоро через трельяж осмотрел окрестности в поисках духа воздуха, но бушевавшая здесь магическая схватка разогнала всех существ тонкого мира. Водян уже отчаялся кого-то найти и думал было сотворить своего незримого шпиона, как наткнулся на изрядно испуганного духа. Обычно Водян за их помощь наделял тонких существ силой, но сейчас это был бы недостаточный подарок: в округе столько было разбросано осколков и ошмётков заклинаний, что духи просто пресытились. Тогда Водян пообещал духу пёрышко. Воздушные духи - как кошки, очень любили поиграть - с листочком, лентой или вот пером, и маг это знал. Дух с радостью согласился, причём помощи от него требовалось всего ничего: пролететь по определённой траектории и посмотреть, что там да как, а потом картинку показать магу.
   Дух улетел, но вернуться должен был скоро: у этих магических существ скорость была несоизмерима с, так сказать, представителями тварного мира. Потому Сурено остался.
   - Что думаешь? - буркнул Наказующий, и маг понял, что тот имеет в виду.
   - Мы отбили первый штурм. Едва отбили. Нападали в основном степняки, расходный материал. И почти не били маги. Да-да, почти не били. Теперь пойдут в атаку регулярные войска. Если хотим выжить - надо уходить.
   Сурено промолчал. Он только что услышал крамольные слова, за которых отдают под трибунал, но промолчал. Потому что высказанное было созвучно и с его мыслями.
   - Надо уходить, пока не поздно, - повторил Водян.
   - Согласен, - неожиданно для мага подтвердил его слова Сурено. - Тем более, что...
   Но тут отчаянно запульсировал трельяж: бурлящие силы великокнутьевцев дрогнули - и поползли к заставе. Маг приблизил изображение. Чёткими ровными рядами щит к щиту, мерно печатая шаг, на поле выступила армия Великой Кнути. Полки прикрывала не только магическая завеса. Перед наступающей армией земля вдруг вминалась, словно по ней ударили исполинским молотом, потом вздыбливалась, словно взрывалась внутри: это маги Великой Кнути методично уничтожали все возможные ловушки по ходу воинов. Быстро учатся на ошибках. Действуют хоть и грубо, да действенно: ни одна ловушка не могла уцелеть после столь мощных магических ударов.
   Сурено уже хотел скатиться вниз, чтобы отдать приказ... а вот какой, он и сам ещё не решил - как вдруг вернулся дух воздуха. Водян, не отрываясь от манипуляций с трельяжом, безуспешно пытаясь спасти хоть какие-то ловушки, сотворил зерцало в виде небольшого облачка. По облачку прошла рябь - и тут же появилось изображение. То, что видел дух, когда нёсся над землёй прямо под облаками. Скорость его была чудовищной, и пролетающая далеко внизу земля меняла рельеф очень быстро. Но всё равно то, что происходило, можно было разобрать легко.
   Вот великие болота - и там ничего, лишь мелькают над ними спешащие куда-то армады летунов подобно той, с которой схлестнулся Водян и Бырштун. Армады. Сотни и тысячи пуньо, уххлюзанов и воздушных змеев. Это не набег, нет. Это вторжение! Но вот болота сменились полями - и жирные чёрные столбы дыма обозначили то место, где был раньше Бонибош. С такой высоты не было видно тел погибших, зато толпы втягивающихся в проломы в стенах и ручьями растекающихся по уже Зееновии великокнутьевцев - очень даже легко. Река, и через неё уже мостят понтоны нападающие. Громадная орда степняков, что заходит в тыл следующей пограничной заставы. Та ещё держится, и сверкают там заклятия, и многоголосо ревут сражающиеся, но им осталось мало, ой, мало. Дальше дух отвернул вглубь Великой Кнути и показал вереницы волов и громадных мохнатых чомпфов, что тащили за собой осадные башни и просто гигантские катапульты. Длиннющие обозы прокладывали дороги через вытоптанные армейцами поля.
   Армия Великой Кнути - вся армия! - пошла на Зееновию.
   Да, такую махину просто не сдержать.
   Водян и Сурено переглянулись. Поняли друг друга без слов.
   - Надо уводить людей. Эвакуировать раненных - и уходить самим. Сдержать, сколько можно, на стенах, пока госпиталь на подводы грузится - и уходить, - дополняя друг друга, совместно решили они. А потом, коротко кивнув, расстались. Наказующий скатился по ступеням вниз, на ходу сыпля курьерам приказы, а Водян размял пальцы, глубоко вздохнул и буркнул под нос:
   - Ну что ж, достанем из рукавов тузы. Надо продержаться ещё немного. Ещё чуть-чуть.
  
   * * *
  
   "Хоом-пумф!" - очередная магическая комбинация вздыбила землю по пути полков Великой Кнути.
   - Ту-туууу, ту-ту, ту-туууу, - пели рожки защитников Юфдипуфса.
   - Бу-буууу, - заглушали их рога наступающих.
   - РРР-АА! - разом выкрикивали тысячи людей, и этот воинский клич потрясал небеса, такой он был мощный. Но с небес им вторили, пусть не так мощно и не так слитно, но не менее грозно: вновь приближалась изрядно поредевшая, но всё же солидная воздушная армада.
   Наступающие полки преодолели уже две трети пути, когда в серьёзную схватку вступили маги. От великокнутьевцев протянулись несколько десятков золотистых змей - то неслись на защитников погранзаставы огненные смерчи и болиды. Некоторые из них ударили в стены, едва не выворотив брёвна из земли. Иные, отклонённые наклонным щитом мага, вновь упали на саму заставу. Казалось, что у этих магов совсем отсутствует фантазия, если они раз за разом используют одни и те же заклинания. Но так только казалось. Вот вновь протянулись к заставе гибкие "пальцы" мощных заклятий, и вновь, и вновь. Не давая и полминуты передышки. Но под прикрытием этих отвлекающих монотонных атак маги готовили коварный удар.
   Вдруг ворота и всё, что было вокруг ворот, осветилось ослепительной вспышкой. Вскрикнули люди, ожидая сокрушительного удара. Но того не последовало. Обескураженный внезапным нападением, о котором трельяж не предупредил его, Водян полосовал воздух руками, закидывая место атаки познавательными чарами. А через несколько мгновений стало понятно, что было целью заклятия. Металл. Обычный металл, вещество. Всё, что было металлического на воротах: скрепляющие полосы, засовы, решётка и петли - всё начало стремительно стареть и разрушаться. Металл ржавел на глазах и ссыпался на землю песком.
   - Хм. Интересно. Очень интересно, - Водян пытался распутать все извивы заклятия, что было брошено на ворота. Такого раньше он нигде не видел, и "противоядия" ему не знал.
   Размышления его прервали всполошенные крики людей. Они с изумлением и страхом смотрели на кольчуги, что превратились в рыжий песок, на остатки рукоятей мечей, на древки стрел без наконечников: металл исчез.
   Ворота, прежде скреплённые стальными полосами, ничем уже не поддерживаемые, дрогнули, жалобно скрипнули - и тяжело завалились, образовав в стене неожиданный пролом. Воины Великой Кнути, увидевшие свершившееся, радостно взревели. Погранцов же охватили растерянность и отчаянье. Если они не сдержат сейчас врагов, госпиталь не успеет эвакуироваться. Но... как?
   - Баррикада! - взревел Юрхо, и этот крик вывел людей из оцепенения. Люди тут же кинулись тащить к проёму подводы с валунами для баллист, брёвна от разрушенных строений. Потом до кого-то дошло, что пусть их оружие и превратилось в труху, но ведь есть оружие павших и нападающих, что осталось вне зоны магического удара, а посему они отнюдь не безоружны. На крайний случай есть копья, вернее, заострённые колья, что когда-то подобно стенам укрепил Водян. Они настолько крепкие и острые, что не уступают цельнометаллическим, и металла в них ни грамма, а значит, не подвержены повторной подобной атаке. Уверенность вернулась к защитникам, и сооружаемая ими баррикада росла на глазах, грозя до подхода великокнутьевцев сравняться по вышине со стенами, что свело бы на нет атаки магов.
   Это поняли и у врагов - и к бывшим воротам со всех сторон устремились мощные огненные стрелы. Спалить не спалит, но ударит так, что разметает хлипкую преграду во все стороны.
   Да к такому уже был готов Водян. Стрелы ловились на подлёте в порталы, отклонялись в стороны, бессильно ударялись в землю. Огненный шторм схлестнувшихся заклятий бушевал буквально в нескольких десятках метров от возводимой баррикады. Жар стоял такой, что волосы закручивались и начали тлеть одежды.
   Тогда маги ударили туда, откуда шло им противодействие. В самого мага зееновцев. Бесхитростные воздушные молоты обрушились со всех сторон и были столь чудовищны от вложенных в них сил, что Водян не смог отразить их все. Едва лишь успел сотворить вокруг себя многослойную защиту, как не отклонённые молоты впечатали его башенку в землю, раздробив камни буквально в пыль. От магического трельяжа ничего не осталось, большинство ингредиентов, разложенных приспособлений и примочек тоже приказали долго жить. Целыми остались только то, что было в защитном коконе: походная сума с самым необходимым да набор шаблонов для пентаграмм. Сам маг едва выжил. Как вообще уцелел - непонятно, но на некоторое время оказался совсем неспособным к творению волшбы.
   Видать, маги Великой Кнути решили, что прибили строптивого конкурента, а может излишне сил вложили в свои заклятия, но и они пока не нападали.
   Пришло время стали и воли.
   Вновь взревели рога, вновь поднялся многоголосый воинский клич: это армия наступающих достигла холма, на котором их ждала цель - застава. То, что от неё осталось.
   Ров, вода, чудовища в ней, кровь и рёв, крики умирающих людей и чудовищ. Размен шёл один на сто, но команды воинов действовали слаженно, и вскоре люди в одинаковых защитных панцирях безбоязненно прыгали в красную от крови воду, переплывая на недалёкий берег.
   Свист стрел и дротиков, гул пролетающих валунов, шипение кипятка - и крики, крики, крики. Болезненные вопли и задорный кураж, вой берсерка и стон умирающего, хрип обречённого и последний крик отправляющегося на тот свет воина. Всё это слилось в один звук. Звук битвы, звук бойни.
   На воротах шла ожесточённая свалка. Ярость тут схлестнулась с не меньшей яростью, и никто не хотел отступать. Из-за последних оставшихся специально укреплённых щитов, принимающих большинство ударов, которые сыпались на них беспрестанно, выдвигались жальными ударами копья. Частокол с одной стороны, частокол - с другой. Лупят древки топоры, да юфдипуфские ну никак не хотят разрубаться, а вот великокнутьевские - вполне. Сверху, с уцелевших галерей летят стрелы, но и там уже кипит схватка, и бывает, что вместо стрел на сгрудившихся людей сверху валится поверженный воин.
   Стенка на стенку на баррикадах упёрлись друг в друга - да и застыли. Передняя шеренга воинов были все мертвы: кто - пронзённый копьём, кто - просто раздавленный, но остальные подпёрли эти стоящие трупы, толкали их, словно пытались мёртвыми опрокинуть живых. Никто не хотел и не мог отступать.
  
   * * *
  
   Язень добрался до площади, когда схватка шла полным ходом. Госпиталь уже практически свернули, выносили уже последних раненных, размещали их на подводах. Оставив процесс на санитарок, Язень лишь подхватил большую походную суму лекаря - и кинулся на поле боя. Туда, где, он знал, он нужен больше всего.
   У него уже не было помощников, санитаров, волонтёров: все оставшиеся в живых были с эвакуирующимся госпиталем. Он был всё ещё в кожаном хирургическом переднике, в котором делал операции, красным от чужой крови: просто не успел его скинуть. Он дичайше устал, так устал, что просто не хватало сил бояться. Но ноги, цепляющиеся за каждый выпирающий валун, подкашивающиеся от слабости, несли его к площади перед воротами. Он знал, что не может иначе.
   Он-пол-года-назад не узнал бы этого вот человека. Пусть с таким же именем и в том же теле, но нет, это был совсем другой человек. Он-пол-года-назад сбежал бы с заставы ещё до первого штурма, наплевав на всё и всех. Он-пол-года-назад совсем не мог делать того и так, что делал он-сегоднящий.
   Они были совсем разные люди.
   Язень вывалился на площадь - и застыл, пытаясь уразуметь происходящее. Нет, его поразило не то, что происходило на стенах и под ними, его заботил совсем не тварной мир. Он нырнул в мир тонкий - и застонал от отчаянья. Столько боли, столько отчаянья и предсмертья сплелось на этом маленьком пятачке! Столько - почти все! - призрачных двойников отчаянно звали его на помощь, что Язень впервые пожалел, что не может подобно двойникам разделиться на множество вполне материальных лекарей. Нет. Не впервые! Он вспомнил. Он вспомнил то, что произошло сто тысяч лет тому назад с ним на болоте. С ним, Водяном, Коротышкой и Раммом. Его множественное лечение. Тогда он спас троих за раз. На все сто процентов вылечил. Израсходовав почти все свои жизненные силы. Потом его подучил Водян, как контролировать своё лечение - и с тех пор Язень научился и выплёскивать в тонкий мир множественных двойников, и лечить разом нескольких человек. Нескольких. А тут, сейчас, непосредственной и срочной помощи требовали не десятки даже - сотни человек! И разбираться, кто тут свой, а кто чужой, совсем нет времени.
   - Я не смогу, - простонал Шустряк. - Я не... Может, Водян?
   Но тут он увидел и мага. На груде каменных обломков тот стоял, и, кривя лицом от боли, пытался что-то делать, да не получалось у него, не получалось! Даже магический щит толком сделать у него не выходило: пара стрел, пущенных в него, отклонились буквально у самого тела, даже сделав прорехи в мантии. Ослаб маг, ослаб и магический щит. И вдруг, словно эта вот картина почти беспомощного мага была последней каплей, Язень рывком решился. Он не стал внутренне уговаривать себя, не стал спорить и жаловаться, не дал возможности отказаться от внезапно принятого решения. Он просто взвыл дурным голосом от предчувствия того, что произойдёт, и что ему предстоит испытать, сжал в ладонях пригоршни - почти все! - мортулы, мысленно произнёс активирующее их заклятие - и пропал.
   Нет, Шустряк всё так же стоял на площади, сжавшись, правда, в комок, крупно дрожа и раскачиваясь, но мысленно был не здесь, не в своём теле. Он растёкся сотнями ручейков, он стал тысячерук, тысячеглаз. Его призрачные двойники латали распластованную ткань реальности, наскоро спаивая оборванные тонкие нити, выискивая их обрывки, выпрямляя неестественно изогнутые кроветоки, нервотоки, влаготоки, сшивая разорванное, убирая лишнее. Это было невообразимо, непонятно, не поддавалось осмыслению, но это - было! Из сотен глоток сцепившихся в схватке людей вырвался вопль боли: призрачные двойники не церемонились и не заботились об обезболивании. Латали наживо, не считаясь ни с чем. Неправильно когда-то сросшиеся кости ломались вновь, чтобы через несколько мгновений срастись так, как следовало. Повреждения мышц и кожи выпрямлялись, шрамы рассасывались, забитые всякой гадостью внутренние органы и потоки прочищались, а сама гадость выдавливалась наружу. По всей внутрянке словно огненный смерч прошёлся, восстанавливая, выпрямляя, воскрешая органы. Лишь мёртвые остались мёртвыми, зато живые, какими бы раненными они не были, теперь вновь становились целыми и невредимыми.
   Многоголосый вопль стих, оборвался. На несколько мгновений на площади и стенах повисла тишина. Лишь лекарь, кто сотворил всё это, издал тяжкий стон - и грузно осел на булыжники мостовой. Из-под судорожно сцепленных пальцев просыпались песком раздавленные мортулы.
   Первым очухался Водян. Он уже испытывал всё то, что произошло сейчас, причём совсем недавно, он знал, что это было, а потому не ломал голову над случившимся и не пытался разобраться. Его тело переполняла сила, и он тут же воспользовался ситуацией. Вновь пришли в действие шаблоны пентаграмм, вскрикнул маг - и сгрудившуюся у баррикады толпу великокнутьевцев разбросал мощный огненный взрыв, а вслед за ним в спешащее подкрепление ударили связки молний.
   Тут и воины встрепенулись. Взревели от переполнявшей их энергии - и дружно ударили копьями.
   Язень сидел на мостовой, крупно дрожал от слабости и силился понять, почему он до сих пор в сознании. Лекарь отдал себя подчистую, полностью, он сейчас не то, что перевязку сделать - он себя на ногах держать не может.
   Безучастно Шустряк смотрел на то, как свистят вокруг стрелы, как валятся кулем сцепившиеся в схватке воины. Он видел вновь раненных, но не мог заставить себя просто встать. Даже тонкий мир сейчас был недоступен. Лекарь исчерпал себя, и когда сможет возродиться - ырзы его знает.
   Язень не знал, что своим поступком буквально спас заставу на некоторое время. Почти пробившиеся армейцы Великой Кнути вновь были отброшены от баррикады и от стен. Вновь подлатанные и наполненные энергией бойцы столь яростно ударили по нападающим, что буквально выкосили передовые полки армейцев. Враги откатились к подножию холма, где готовили ударные клинья, собираясь идти на следующий приступ. Густо летели дротики и копья, стрелы и болты, камни.
   И вновь ударили маги.
   Этот удар был самым яростным из всех, что были прежде на поле битвы. Один Водян мог сказать, сколько магических сил было вложено в атакующие заклятья, да и то - приблизительно. У него не было времени отвлекаться на такие мелочи. Он знал точно только то, что сдержать, отклонить все заклятья, направленные на заставу и лично на него он просто не в состоянии.
   Водян бы попрощался с миром. Да не успел.
  
   * * *
  
   Маг крепко зажмурился, когда все огненные и ледяные стрелы, голые потоки силы и сложные заклятия достигли заставы. Такой грохот, такой вой и вопль, такие вспышки и радужные всплески сотворились в одно мгновение, что на несколько мгновений все, кто был рядом, ослепли и оглохли.
   Когда же рассеялся дым и опала пыль, стало ясно, что - всё. Всё кончено. Защищать больше нечего. Баррикады просто не было, её разметало по брёвнышку. В стенах зияли широкие бреши, сквозь которые было видно близкие полки великокнутьевцев. Немногочисленные оставшиеся в живых защитники поднимались с земли, трясли, ошарашенные, головами. Благо, досталось не только им, а и подступающим врагам. Маги Великой Кнути, как всегда сегодня, совсем не считались с потерями, лупили по площадям. А может, по-иному и не умели.
   И вновь летят заклятия, а противопоставить им уже и нечего. Водян ещё не пришёл в себя, он пытается сотворить хоть простенький защитный полог, но поздно, поздно. В последнее мгновение, когда, казалось, ничто не сможет сдержать молнии врагов, на их пути вырастает громада ромбома. Каменный истукан попросту закрывает собой мага. Удар! Шипение, звон и грохот - и ромбом рассыпается на валуны. Четыре из них искрят и сыплют маленькими молниями вокруг себя, избавляясь от чужой магии, что попала в них. А вот пятый совсем плох. Он темнее остальных, опалённый, он совсем не двигается. Он кажется мёртвым.
   Ромбом рассыпался на валуны совсем рядом с Язенем, и теперь лекарь безучастно смотрит в может-быть-глаза погибшего валуна. Погибшего ли?
   "Камень, - вдруг возникает в голове лекаря чей-то голос. - Камень".
   - Что "камень"? - спросил Язень у валуна-ромбома, почему-то ну нисколечко не сомневаясь, что это он обращается к человеку.
   "Камень", - "голос" валуна совсем слаб, почти неслышен.
   И вдруг Язень понимает. Он вспоминает записи Слота про ромбомов о том, откуда эти существа берут силы и чем питаются. Почти погибшему валуну нужен камень. Не брусчатка, что под ногами, она слишком мелка, она и так идёт на прокорм - вон, под искрящими побратимами этого едва умершего одни крошки остались, пыль. Нужен изрядный останец. Да где ж его взять? Вдруг лекарь вспоминает о том большущем камне-завалинке, на котором коротали вечера пограничники, тот, что напротив казарм и недалеко от туалетов. Тот как раз подойдёт! Громадный вросший в землю останец.
   Нужно только докатить до него ромбом. Нужно только...
   Язень с трудом встал, упёрся ромбому в... может, бок, а может и лоб, напрягся, толкнул... и вновь упал на колени. Ромбом весил неимоверно много. Чтобы его просто сдвинуть с места, требовалось недюжинные силы, а их-то как раз у лекаря и не было!
   Лекарь привалился спиной к валуну, вновь напрягся, но тщетно. Вдруг словно ветерком повеяло, и стало много легче, лучше. Кто-то тонкой струйкой вливал в человека так необходимые ему силы. Этот "кто-то" тут же проявился, прошептав негласно: "Пожалуйста!" Язень, теперь могущий не просто ползать, а и заглядывать в тонкий мир, да просто способный теперь убежать, всё же откинул эти мысли - и решительно упёрся плечом в громаду валуна. Вокруг них творилось что-то невероятное: лопались заклятия, осколки чего-то рвали на части воздух прямо под носом, катались по земле сцепившиеся в схватке люди, но всё это было тлен, всё напускное. Были лишь цель и расстояние, что до цели осталось. Шустряк давил на валун изо всех сил, его ноги дрожали от усилия, а изо рта вырывался крик. И уже не напрасно: камень двигался. Один раз они застряли: путь преграждало тело мёртвого воина. Пришлось оттаскивать его в сторону. Дважды о валун ломались откуда-то прилетевшие копья. По ним с ромбомом прокатился клубок сошедшихся в единоборстве баргрызов, когти оставили на камне длинные царапины. Но вожделенный останец всё ближе. Последние метры оказались самыми тяжёлыми: пришлось вкатывать тяжеленный валун на небольшой пригорок. Шустряк думал, что ничего у него не выйдет. Что ему не удастся дотащить этот проклятый валун до другого проклятого валуна. Перед глазами стояли чёрные круги, мышцы сводило судорогой, по лицу градом катился пот, изо рта вырывались проклятия. Но сантиметр за сантиметром, шажок за шажком цель становилась всё ближе.
   И вдруг всё кончилось. Ромбом крупно задрожал, запульсировал, да так, что дрожью отшвырнуло лекаря в сторону. Язень оглянулся на своего "подопечного". Тот касался останца боком, и останец на глазах таял, рассыпался в пыль.
   "Спасибо! Теперь я твой..." - последние слова Шустряк не расслышал от шума бойни, что творилась под боком. Он, вытерев пот, как был, на карачках пополз обратно. К своей лекарской сумке. Его там ждут. Он там нужен. Он может ещё кого-то спасти.
   Вдруг раздался треск, рык и вопль, что перекрыл все звуки битвы. Лекарь скосил глаза на шум и оторопел: из остатков туалета, размётанных по досточке, выползало чудище. Похожее на длинного мохнатого червя с белоснежной чистейшей шерстью. Чудовище опиралось на десяток ног, его гибкое тело стремительно скользило по обломкам. Но как ни быстр был монстр, он всё же успел заметить взгляд лекаря. Чудище подмигнуло Язеню, улыбнулось, сказало человеческим голосом:
   - Добрый день.
   И заскользило дальше.
   Лекарь протёр глаза: привидится же такое - и пополз дальше.
  
   * * *
  
   Застава погибала. С этим уже никто не мог и не хотел спорить.
   Защитники выполнили свой долг. В этом тоже никто не мог сомневаться.
   Они выстояли до тех пор, пока госпиталь и все, кто ещё оставался на заставе, не вышли на тракт, ведущий вглубь страны.
   Пора было уходить и последним защитникам.
   - Тудууу! Тудууу!! Тудууу!!! - рог заиграл отступление.
   Водян готовил последние "сюрпризы" нападающим, которые помогли бы при отступлении задержать нападающих. Он отрешился от всего происходящего вокруг. Ещё держались последние магические щиты, умудряющиеся отклонять всё ещё падающие на него заклятия. А значит, ещё есть несколько мгновений для волшбы.
   Он почти закончил, как вдруг ментальный, самый ближний, полог взвыл: "опасность!" Опасность шла из-за спины, а там как раз защитных от стрел, заклятий и обломков щитов и не было! Откуда? От кого?
   Вурдай почти обречённо оглянулся. И наткнулся на горящий почти безумный взгляд... Вурдая. Начальник погранзаставы, его не было видно весь день, все думали, что он уже сбежал вместе с первыми беженцами, а оказывается, он всё ещё был здесь. И он собирался убить мага. Пока Вурдай не оглянулся, этот любитель курака подкрадывался к нему, нервно тиская рукоять меча. Но когда маг заметил опасность, скрываться уже было не нужно. Вурдай как-то совсем по-бабьи всхлипнул - и грузно побежал в атаку. Бежать было недалеко, от силы метров десять. Две секунды, но за такое время не сотворишь заклятий, не отменив уже начатые. Водян понял, что не успевает, в горле застрял крик "За что?!", тело напряглось в ожидании боли.
   Но "звяк"! Падающий на голову мага клинок столкнулся с чьим-то мечом, буквально в последнюю секунду отведшим лезвие в сторону. Ещё один "звяк" - и меч Вурдая отлетает в сторону. Спасителем мага оказался Сурено! Наказующий сгрёб в охапку неудачника Вурдая.
   - Ты что?! - прохрипел он в лицо предателю.
   И тут же болезненно вскрикнул. Рука, держащая горло Вурдаю, дрогнула. Наказующий отпихнул бывшего начальника погранзаставы, тот споткнулся об обломки башенки мага - и упал на спину. Из-под кольчуги Сурено стремительно выбивалась кровь. Предатель сумел его ранить. Но как, чем? Вурдай поспешно поднялся, в его руке блеснул тонкий стилет. Нет, не стилет! Скальпель! Окрашенный кровью.
   Сурено осел на землю, силы и жизнь покидали его. Предатель уже встал на ноги и бросился на мага, крича при этом что-то маловразумительное. Да теперь-то Водян был готов. Коротким, но действенным заклятием он вновь откинул своего бывшего начальника назад, прокричал что-то властное, громко топнул сапогом о мостовую - и бросился к Сурено, что-то доставая из кармана.
   Вурдай, скрипнув зубами, вновь поднялся на ноги. Его в этот раз изрядно приложило о камни, да так, что ушибло спину и запорошило пылью лицо. Нужно было хотя бы прочистить глаза, чтобы понять, где ненавистный маг и вообще - куда бежать. Лишь только он это сделал, как вдруг совсем рядом кто-то произнёс вежливо:
   - Добрый день.
   Вурдай скосил глаза на внезапного собеседника... и закричал от страха. Последнее, что он увидел - это большие и острые зубы.
   Крик оборвался. Потом был хруст, чавканье - и глотание.
   - Всего хорошего, - сказал монстр с белоснежной шерстью своему создателю и, повинуюсь его неслышимому приказу, стремительно бросился на врагов, теснящих последних защитников.
   Схватка кипела уже совсем рядом, уже вокруг. Вдруг откуда-то из толчеи выкатились двое воинов в изрядно посеченной броне, заляпанные чьей-то кровью, задымлённые, очумелые.
   - Где вас шаклгрыз носит?! - прошипел маг. - Хватайте его!
   Он подтолкнул Шраму и Коротышке обмякшее тело Сурено. Тот кулем висел на его руках, безвольный. Жизнь в нём поддерживалась искусственно магической ловушкой, что успел поставить Водян.
   Погранцы подхватили под руки Наказующего.
   - За мной! - рявкнул маг. - Уходим!
   Он несколькими жестами и словами запустил последнее, что приготовил нападающим, и под аккомпанемент взрывов и криков поспешил прочь. Через несколько шагов они наткнулись на Язеня, который пытался одновременно встать и нацепить на себя лекарскую сумку. Ноги не держали лекаря, его вело из стороны в сторону. Водян одним движением подхватил Шустряка под руку, потащил с собой.
   - К конюшням! - крикнул он их маленькой компании. В стойлах, если их, конечно, не убило вражескими заклятиями, всё ещё должны быть уххлюзы. Это был хоть призрачный, но шанс сбежать.
   Сзади раздался рёв и скрежет, гулкий грохот, словно скинутые с большой высоты камни стукались друг о друга. Все невольно оглянулись, и не сдерживающий эмоции Коротышка восхищённо выругался. Зрелище действительно было ошеломляющим. Из двух ромбомов в магическом мареве организовывался каменный голем. Валуны вытягивались, выпячивали из себя шипы. Голем готовился стоять до последнего, прикрывая отход погранцов.
   Но всё, некогда отвлекаться. Улочки, улицы, дома. То, что было ими раньше. Теперь лишь нагромождение обломков, развалины. Что-то пылает, там, сям звенят мечи - схватки идут повсюду. Визжит воздух, вспарываемый стрелами, из переулка выплёскивает толпа степняков. Откуда? Пришли по тропам контрабандистов? Неважно, как они очутились в тылу, но они очутились, и сквозь них теперь нужно было пробиться.
   Магических сил у Водяна почти не осталось, ну, может, на одно, два мелких заклятия. На руках - почти безвольный Язень, которого бросить не хватало душевных сил, и раненный, в беспамятстве, Сурено. А пробиться надо было. Через толпу накрученных до предела степняков.
   Те не стали долго думать и не дали времени врагам - накинулись скопом.
   Предводительницей у них была какая-то девушка или молодая женщина. С яростью баргрыза она накинулась на противников, изогнутый меч в её руках с раз за разом опускался на клинок Водяна, высекая искры.
   Несколько мгновений сшибки - и вот уже большинство степняков упокоены могучими ударами Рамма, их предводительница лишилась меча, потом кинжала, ещё одного кинжала, топорика - и вцепилась голыми руками в Язеня, пытаясь попросту задушить лекаря. Коротышка выпустил почти все свои стрелы. Водян, стоя над телом Сурено, лихорадочно сотворял отбрасывающее заклятие, то единственное, на что ему ещё хватало сил.
   И вот, в то самое мгновение, когда заклятие уже срывалось с губ мага, на него вдруг навалилось несколько сцепившихся в свалке тел. От неожиданности Водян запнулся, но чары уже слетели с губ, ударили в пару Язень-степнячка. Громкий хлопок - и эти двое падают на землю, разом лишившись сил. Через пару мгновений заканчивается и схватка. Степняки побеждены. Конюшни совсем рядом, они горят, а внутри ревёт испуганный уххлюз. Если его не вывести оттуда - он сгорит или сбежит, расшвыряв стойла. Быстрее, быстрее!
   Подхватывают Сурено. Подхватывают Язеня, но тот мёртвой хваткой вцепился в степнячку. Пытаются оторвать их друг от друга - не удаётся. Рамм даже замахивается мечом, чтобы отсечь руки девушки, но тут вновь ревёт уххлюз, Водян кричит "Некогда!" - и погранец с кряканьем взваливает на себя сцепленную парочку. Маг и Коротышка хватаются за Сурено - и все бегут к конюшням.
   Огонь и магические взрывы, крики победителей и обречённых, неразбериха и страх.
   Круговерть лихорадочно сменяемых событий на время выбивают из колеи Водяна, и когда в следующий раз он восстанавливает возможность думать осмысленно, то замечает, что он - на широкой спине уххлюза. Судорожно вцепившийся в кожаные ремни, он смотрит на исчезающую внизу заставу.
   Он ещё успевает рассмотреть Бинтарогу, что стоит на главной улице заставы и машет посохом, а вокруг него, не смея приблизиться, беснуется море врагов. А ещё больше противников вливается через остатки стены и идут дальше, дальше, сквозь заставу, вглубь Зееновии.
   - В болота! - кричит Водян Рамму, что правит уххлюзу. - На наше место!
   Рамм кивает. Он слышал.
   Они вырвались. Может быть. Если успеют добраться до болот.
  
  

Глава 18

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Михаил Владимирович Рашевский "По кругу"
  
  
  
  
   131
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"