Аннотация: Споры. Внутри, извне, на словах, на деле. Вторжение? Спасение?
Споры
Уже темнело, когда Степан Игоревич подходил к станции сверхскоростной электрички. С громкими клацаньями зажигались прожекторы на строительной площадке, выхватывая из полумрака скелеты растущих циклопических стен. Работы над возведением седьмого фильтрационного лагеря велись круглосуточно, и да, пора к этому привыкать: закончатся в срок. Научились работать? Или нужно сказать спасибо пришлым, что практически повсеместно заменили на местах чиновников? Наверное, и то, и другое.
Мелкая взвесь дождя искрилась в свете фонарей, в прохладном влажном воздухе звуки разносились далеко и чётко. К тихому шелесту дождя по плащу и цоканью каблуков по брусчатке добавились натужный скрежет подъёмных кранов и приказные выкрики конвоиров с недавно сданной в эксплуатацию "шестёрки". До залитого светом входа в фильтрационный лагерь было совсем ничего: чуть больше километра. Туда только что подвезли очередную партию беженцев. Из похожего на гигантского жука автозака выдвинулись сходни, к ним шустро подбежали военные в полной экипировке. В глухих защитных масках с прозрачными на полголовы вставками, они были похожи на большущих муравьёв. Искажённые фильтрами, голоса звучали как стрёкот насекомых.
- По одному! Выходим по одному! Не торопимся! Не бежим!
Из автозака по ограниченному сеткой коридору потянулась струйка существ. Да-да, существ. От соседей бегут сюда совсем не люди.
- Я сказал, по одному! - рявкнуло громче обычного. Степан, до того даже не смотревший на вполне привычную картину, невольно бросил взгляд на КПП. Военные пытались оттащить друг от друга взрослого и ребёнка, а те, скорее всего это были мама и дочь, не понимали, что для них ещё не пришло спасение. Что нужно пройти массу проверок, тестов, а может и опытов, чтобы им позволили просто находиться в этой стране. Просто быть вместе. Не понимали. Только в глупых фильмах на границе происходили чудеса. В реальности же... Ведь не зря они стали строить фильтрационные лагеря! Целые кладбища причин "не зря".
- Мама! Мама! - тонкий отчаянный голосок, словно оплеухой стегнувший по памяти. Такой же тонкий и отчаянный, как и его дочери, спешно увозимой на каталке вдаль по больничному коридору, а он махал ей вслед и кричал что-то глупое, что-то, во что тогда верил. В чём пришлось разувериться. А эта девчонка, может, такая же, как его Ляля. Какой была его Ляля. И кем станет...
Кем? Чем!
Перед глазами вдруг с небывалой прежде чёткостью возникло изображение дендры, словно светящееся изнутри. Ветви, густо усеянные жёлтыми листьями, дрожали и сыпали вокруг пыльцу, тонкий невысокий ствол у подножия оканчивался колеблющимся маревом. Миг - и всё исчезло, только под веками, если их прикрыть, угадывалась исчезающая древоподобная тень.
Вот ведь...
Степан качнул головой, прогоняя непрошенные воспоминания, и побрёл к недалёкой станции электрички. Крики на КПП уже стихли. Пришлые один за другим понуро брели внутрь "шестёрки". Как на убой.
***
- Откатите губу! - донеслось из фильтров защитной маски женским голосом. Степан покорно откатил. Прикрыл веки от яркого луча фонаря. - Хорошо. Руки! - он поднял руки. Красный свет по бокам, гул сверху до низу. - Хорошо. Повернитесь. Наклоните голову, - оттянули воротник. Волосы привычно наэлектризовались, когда затылок просвечивали приборами. - Встаньте сюда! - а голос уставший уже, далеко не сотого пассажира так детально проверяют.
"Странно, конечно, - думал Степан Игоревич, послушно выполняя указания. Обычно ограничиваются одним-тремя простыми тестами, а тут по полной гоняют. И не его одного - всех, даже пришлых. Даже военных. И на них тоже наведены автоматические турели-спарки. - Сбежал кто-то, что ли?"
Скоро его пропустили на станцию, и он неспешно побрёл по наклонному пандусу, держась белых световых полос под полупрозрачным основанием. Голубые полосы направляли пришлых. Для них был особый вход и особые вагоны в электричке. Как у элит-класса. Как у рабов-неприкасаемых.
Ага, вон он, стоит. Представитель цивилизации с непроизносимым названием. "Таракан" - по-местному. Нет, не торчали у него усики и тело не покрывал хитин. Человек и человек. Только выше обычного и бледный. Почти белый. Не любили они свет. Потому и назвали их "тараканами". А может, потому, что как тараканы, заползли во все щели. За их паталогическую, нечеловеческую, генетическую, что ли, честность и неподкупность стали на государственном уровне вводить этих пришлых во все управленческие структуры. И заработало государство, прежде больное неразберихой как раз в управленческом аппарате, и появились финансы, и... впрочем, учите историю.
Этот был, похоже, из недавно обращённых. Может, вообще впервые после карантина вышел в свет. И потому каждая не-порядочность, что ли, вводила его в ступор на некоторое время. Степан видал таких, и не раз. Помнится, одного застал в книжном магазине. Тот держал раскраску для малышей и никак не мог понять, почему жираф на ней - синий? Как так - синий? Жирафы ведь коричневые!
Так и этот. Стоит перед автоматическим входом, в руках - электронный пропуск, смотрит на сложный пульт с рычажками, выемками, разноцветными считывающими устройствами и не может, видать, понять, куда прикладывать пропуск. Его чётко проинструктировали, что к зелёному квадрату, который между красным и синим, а он видит, что зелёный как раз между красным и жёлтым! Непорядок!
Теперь стоит и тупит. В следующий раз "баг" внутренне будет исправлен, но сейчас...
Степан брезгливо скривил губы и привычно приложил свой пропуск к единственной светящейся панели. Пшикнула дверь, споро открывающаяся в стороны. "Таракан" вздрогнул и, казалось, со страхом и отчаяньем посмотрел на человека, уже исчезающего за дверью.
Степан подумал, что надо бы сказать станционным работникам о пришлом на входе, но, кажется, висели где надо мини-видеокамеры: навстречу спешила, прихрамывая, тётка в узнаваемой робе, шаркая тапочками и на ходу перебирая ключ-допуски.
- Понаехали тут, - услышал Степан бурчание тётки, - а ты ходи и пущай их. Пришельцев этих проклятых.
... Вагон электрички мерно и почти незаметно ходил в магнитном поле вправо-влево, вверх-вниз. За окном с прежде ужасающей, а теперь привычной скоростью проносились сёла, расчерченные световой паутиной улиц, и чёрные куски полей. От границы к столице чуть больше часа пути. А раньше полдня тратили. Один из немногих плюсов от пришлых, что тут говорить.
В кармане кресла, что напротив, помимо стандартной памятки, как действовать при пожаре и вполне уже привычной брошюры о том, как распознать пришлого (все эти "Ночного охотника" можно определить по синим корням зубов" и "Если человек вдруг повёл себя странно, как то: стал озираться по сторонам, разглядывать себя и окружающие его предметы, издавать нечленораздельные звуки...", ну, вы в курсе), были только устаревший уже номер Телегида и рекламные буклеты. По видеоблоку передавали новости, от которых дистанцировался Степан, а в сеть идти как-то не хотелось.
Над кармашком для прессы кто-то прилепил простенькую голограмму "Очистителей", этой запрещённой секты противников пришлых, которая, несмотря на усилия властей по ликвидации ячеек, только ширилась. По символу "Очистителей" - перечёркнутому красным крестом стилистическому изображению инопланетян - бежали сменяющиеся буквы. Сначала они выстраивались в слово "Болезнь", потом "ле" сменялось на "я", а потом исчезали некоторые буквы, оставляя лишь "Боль". И вновь всё повторялось.
Голограмма убаюкивала, веки Степана сомкнулись, но вдруг под ним вновь ярко, взрывно проявилось изображение дендры. Всё тот же шатёр ветвей, всё то же золотистое сияние и шелест. Степан знал эту дендру, о да, он её знал. И совсем не удивился, когда ветви раздались в стороны, из появившегося ствола выдвинулись такие любимые черты, а из дупла-рта вырвалось отчаянное "Папа!!!"
* * *
- Свет! Дверь! Сеть! - короткие приказы тут же исполнялись умной автоматикой. Охладевшая за день холостяцкая конура продувалась горячими ветрами, бойлер уже начал нагревать воду, музыкальный центр получил данные от скана лица на входе и пытался под настроение выдать подходящую музыку.
Тяжёлый день позади. Казалось бы - обычный клерк, непыльная работа в офисе на стройке, а всё же устал. Может, виной тому не спадающее вот уже дюжину лет напряжение в стране: сначала революция, потом война, теперь это вторжение. А может и внутреннее неустройство: несчастье в семье, развод, развал бизнеса. Или все эти изменения в мире: пришлые, новые мировые уклады, новые правила жизни. Всё разом. Человек ко всему привыкает, но если изменения длятся так долго, остаться в здравом рассудке сродни подвигу. Мозг просто устал удивляться. Иначе не справится.
Не удивляться!
Множественные миры и обмен разумами между ними? Почему бы и нет?
Не поддающиеся рациональному объяснению и предугадыванию полная замена сознания у кого угодно в любой момент в любой части мира любого человека? Принять как должное и быть готовым!
Люди-рыбы, люди-вампиры, люди-деревья? Привыкать!
Летающие машины? Наноботы и лекарства от большинства ранее неизлечимых болезней? Новые эпидемии? Такое близкое теперь прежде далёкое будущее? Не удивляться!
Мимикрировать, подстраиваться, гнуться. Или сломаешься.
И только вот вечером сбежать в такой привычный, такой неизменный уголок. В свою домашнюю ракушку. Продавленный диван, вылинявший плед, бутылка любимого пива, фотография семьи из счастливого прошлого, мягкий свет голубого экрана.
Правда, найти прежнюю безмятежность в бурном настоящем куда как сложнее. Вот и сейчас.
Клац! - "ленивчиком". На экране какое-то семейное дурацкое шоу. Распалённая тётка кричит на собеседницу:
- А почему я должна их любить, а? Они отобрали у меня мужа! Пусть вернут! Теперь вместо него это... Это! Семью развалили, ироды! Ненавижу!
Клац!
- ... На Ближнем Востоке продолжаются активные боевые действия между враждующими коалициями. Все семнадцать воюющих сторон активно применяют пришлых-боевиков, - на экране гигантские "колоссы" демонстрируют на камеру запиксельные, но угадываемые оторванные головы противников.
Клац!
- ... на самом деле, конечно же, существует вполне понятная проблема идентификации пришлых, - говорил мягким баритоном мужчина в костюме. - Большинство стран, входящих в Объединённые Коренные и Пришлые Нации, активно делятся данными по уже выявленным и вновь возникающим между мирами связям, но ведь есть и существенные исключения. Возьмите тех же устранившихся от контактов американцев. При этом они не скрываясь ведут промышленный шпионаж и явно контактируют с закрывшей границы Славянией.
- А вот, кстати, интересно, - перехватила нить беседы журналистка, но что именно спросила ведущая, Степан не услышал: зазвонил внутренний телекоммуникатор. Эта та штука, которую не проигнорируешь. Во избежание, так сказать.
- Степан. Игоревич. Магницкий. - Членораздельно произнёс в трубку. Оператор монотонным голосом спросила несколько стандартных и несколько секретных вопросов. Такая проверка могла быть произведена когда угодно и по несколько раз в день. Пришлых нынче навострились выявлять довольно быстро. Как правило, "свалившийся" в этот мир чужак, если справлялся с новым телом, новым окружением, новой реальностью и если ему удавалось не попасться на глаза возненавидевших пришлых людей, то от, так сказать, "аборигена" мог пользоваться только инстинктами. Через сутки, двое, неделю они -те, кто не лишился рассудка - более-менее адаптировались к новым условиям, вспоминали речь, двигательные функции и даже память "донора тела", которая, впрочем, жила совсем недолго и в скором времени полностью подавлялась пришлым. Но вот в первые сутки... в общем, на вопросы могли ответить только "местные", так сказать.
Впрочем, был один очень неприятный тип, адаптирующийся буквально за часы. И для выявления таких всегда следовал "внезапный" вопрос. И он последовал:
- Когда и что вы ели последним, Степан Игоревич?
Он подождал несколько ударов сердца, пока запущенные через ухо телекоммуникатором информационные наноботы соберут нужные данные и вернутся в пункт назначения, и только потом ответил:
- Сулугуни. Пять минут назад.
- Спасибо за сотрудничество, Степан Игоревич. Приятного вечера, - и оператор отключилась.
- ... ведь мы знаем очень, очень мало о них, - продолжал тем времени мужчина в костюме. - Даже о тех, кто уже семь лет с нами. Говорят вот, что дендры, - Степан встрепенулся, - могут предугадывать будущее. Хотя, скорее всего, это сказки. А ведь постоянно появляются сведения о новых контактах. И не все они игра больного воображения. Вспомните ту съёмку неделю назад с джунглей Конго.
- Призрачные люди?
- Прозрачные существа, да. А колония не выходящих на контакт "русалов" у Антарктиды? Опять же: мы пытаемся контролировать население планеты, в большей степени домашних животных, но мы не можем контролировать животных в дикой природе! Что и как давно в них переселилось и откуда? Например, вы кормите с рук белку - а это уже людоед-хамелеон с параллельной реальности. А морские существа?! Помните те странные субстанции, которых уже метко окрестили "ктулхи"? Кто его знает, может, такие контакты были и сотни лет назад, и Лавркафт совсем не выдумал свои страшные истории?
- Окей, а что вы скажете о том, почему же они, такие развитые и обогнавшие нас в науках, так слабо помогают?
- Ну, во-первых, они и не должны. Во-вторых, учёных-то не так и много сюда попадает. Единицы за всё время контакта! За новую систему переработки мусора, благодаря которой планета постепенно избавляется от отходов, мы должны на руках носить простого техника с мусороперерабатывающего комплекса в параллельной реальности, где понятие "мусор" почти забыто! А лекарство от рака принёс сюда обычный студент. Ну и, главное, в-третьих: вот представьте себе, что вы специалист по ядерной физике. Вы можете рассчитать и из составляющих собрать, например, атомную бомбу. Вы всё знаете о нейтрино и кварках! И вдруг вас забрасывает в Древнюю Грецию. Вы говорите древним грекам, что владеете знаниями о самом могущественном оружии, только вот для этого нужно вновь изобрести, например, электричество, разработать новые технологии, сплавы, приборы, добиться требуемой точности, и так далее и тому подобное. Но на том уровне развития науки и техники все эти атомные штучки невозможны, и не будут возможны тысячи лет! Вот так же учёные ощущают себя и у нас. Так что...
"Всё одно и то же, всё так же из пустого в порожнее переливают", - буркнул Степан - и выключил телевизор. Долго смотрел в бликующее стекло семейной фотографии. А потом врубил в сотый или тысячный раз "Чужие" и вместе с Рипли с наслаждением кромсал инопланетную заразу на кусочки. Пока не заснул перед экраном.
А ночью к нему вновь приходила дочь, и звала, и манила ветвями.
* * *
"Посмотрите налево. Посмотрите направо. Посмотрите вверх" - бубнил себе под нос Степан перед тем, как идти по "зебре". Защитные силовые экраны не так давно вошли в их жизнь, а прежде нередко беспечные пешеходы получали по макушке выхлопом с дюз проплывающих воздушных машин. Да, к новым правилам привыкнуть получается не сразу. К новым существам в толчее - так тем более. Вот опять кто-то с непривычки шарахнулся от большеголовых коротышек с громадными глазами. "Жуки". Не путать с "тараканами". "Жуки" долго не жили в здешней реальности: после адаптации тело человека неизменно менялось под нужды пришлых, а тем нужна была радиация. Накапливать её "жуки" научились, а заставить тело человека справиться с лучевой болезнью - нет. А жаль. Они идеально подходили для возможных в будущем межпланетных перелётов.
Город жил своей жизнью, такой же суматошной и беспечной, как и десять, и пятьдесят лет тому назад. Всё так же продавались с лотков газеты с кричащими огроменнобуквенными заголовками. Сегодня вот, например, о каком-то новом выявленном опасном пришлом. Даже с фото. Совсем непримечательный молодой человек.
Всё так же на перекрёстках стояли адепты всех сект и религий и пытались склонить в свою ересь. Недавно к ним подключилась и "религия" пришлых. Одних из. Тоже, оказывается, во что-то верят.
Всё так же негромко спорили старики на лавочках.
- Они тыщщи людей положили, - возмущался один дед, потрясая палкой, - они считали нас первейшими врагами, а теперь мы их с распростёртыми объятьями принимаем?!
- Ну, допустим, не с распространёнными, - слабо возражал его оппонент. - Концлагерь - это тебе не объятья.
- Мы их кормим и поим, мы пускаем их к себе! Их! Тех, что молотили из пушек по нашим городам!
"Всё то же, всё те же, - ворочались мысли в тяжёлой голове Степана. - Всё так же впустую".
Он не знал, куда шёл. Не смотрел по сторонам. Следовал толпе. Бормотал правила. Ноги сами его вели. Он думал о Ляле. О Глаше, своей бывшей жене. О семье, что была долгих семь лет тому назад. Как счастливы они тогда были! Несмотря на войну и постоянную нервотрёпку. Жизнь только начала налаживаться, мечты стали исполняться и даже удавалось строить планы на будущее, как вдруг...
Он совсем не удивился тому, где оказался. Она звала - и он пришёл, даже не заметив этого.
Пустырь в индустриальной зоне, голая без травинки земля, потрескавшийся асфальт. Мрачный куб бетона. Потемневшие, поблекшие от времени прозрачные пластиковые кровли. На столбах - камеры, с жужжанием изучают окрестности. Только они здесь живы. Да ещё скрытые в стенах защитные механизмы, спящие до времени.
Дендроприёмник. Проклятое, обильно политое слезами и отчаяньем место. Когда-то - надежда на спасение, нынче - просто хоспис. Тут заперты уже умершие для этого мира. Вот только деревья умирают долго.
Непрошенные воспоминания вернули в тот день, когда...
"Доченька, милая, тебе тут помогут, тебе тут должны помочь! Иначе я их! Милая, любимая, поспешим! Только бы успеть, только бы... Где мама? Мама скоро будет. Ну же, лялечка моя, не бойся, я буду рядом, я буду здесь. - Папа! Папа! - Доктор, как она? Вы нашли уже лекарство? Нет? Чего не хватает, доктор, скажите! Я всё достану, я могу! У меня есть деньги, много денег! Сколько? Будут, только вылечите! - Какая патология? О чём вы вообще? - Почему нельзя навестить? - Какие такие пришлые? Кто такие дендры? Ах, она одна из первых, что была опылена? - Ищите вакцину, доктор! Ведь я все ваши опыты который год уже... Так значит... Надежды никакой? - Это она? Она - это? Она понимает? Оно... Извини, Ляля, я больше не могу..."
Когда он был здесь в последний раз? Четыре года назад? Нет, больше. Пять. Да, пять лет. Как раз после судов по банкротству и разводу. Бизнес пришлось продать и финансировать программы по поиску вакцины от дендрования. А Глаша... Глаша не смогла простить, что отдал дочь эскулапам. Как будто был тогда выбор. Впрочем, стояли бы сейчас там вместе. Три тополя на Плющихе...
Но она звала - и он пришёл. Почему звала? Как вообще дозвалась? И был ли это зов? Тоска по дочери придумала причину навестить кровиночку? Или он просто сходит с ума?
И чтобы найти ответы, Степан нерешительным шагом двинулся к дендроприёмнику.
* * *
Степан сидел на лавке и ждал, когда принесут шлем. У них, оказывается, больше не было скафандров для посетителей. Потому что не было посетителей, и уже давно. Иногда приезжает крытый герметичный автозак - и привозят очередную жертву дендр. Опылённого или обернувшуюся. Случается это всё реже: из-за чрезвычайной опасности для человечества с такими уже не церемонятся, а просто или выжигают опасную территорию под корень, как в Славянии, или по тихому свершают с ними аутодафе. Так... проще. Всё равно ни вакцины от них нет, ни пользы от этих пришлых, ни сочувствия к ним, ни понимания. Парочка "зелёных" демонстративно, было такое, стали жить с первыми ещё дендрами, а как начало их тело деревенеть, так запели совсем не миролюбивые гимны.
- Вот! - в предбанник ввалился чудаковатый паренёк и, щерясь во весь рот, протянул Степану помятый глухой шлем. Трещина металлопластикового корпуса наскоро заклеена скотчем, внутри стойкий запах застарелой блевотины. Перед тем, как напялить шлем на голову, парень откуда-то из-за пазухи извлёк тюбик, выдавил на грязноватый палец прозрачный гель и сунулся было с ним к лицу посетителя, да тот перехватил руку.
- Они это жуть как не любят! - "объяснил" паренёк. Кто "они" и что "не любят" - Степан не понял. "А, была не была", - он кивнул. Парень смазал лицо по периметру, потом они вдвоём с трудом втиснули голову в шлем. Паренёк подключил баллоны с кислородом, показал большой палец, и, ткнувшись носом в прозрачное забрало, проникновенно прошептал: - А ещё они умеют общаться между собой. Через корни! И разговаривают. Без рта! Да! Со мной - да! Сами дойдёте? Есть покурить?
Паренёк сыпал вопросами и явно не дружил с головой, но тут вообще было мало персонала, и все как на подбор не от мира сего. Никого из прежних знакомых Степан не встретил, а ведь раньше, когда он бывал в дендроприёнике чуть ли не ежедневно, тут работали десятки людей! Но пропал прогресс, пропал интерес, пропало финансирование - и пропали люди. Остались только эти вот. Чудаковатые смотрители.
Толстые прозрачные стены. А за стенами - лес. Дендры. Каждая из них когда-то была человеком. Теперь это были... тоже существа, можно сказать. Живые существа. Кем-то до сих пор любимые. Об исцелении которых ещё верят. Но в большинстве своём уже забытые, похороненные заживо. Да, можно сказать, что это был хоспис.
Степан шёл по коридору, а лес за стеной волновался. Живые деревья клонились друг к другу, некоторые поворачивались - и одинокий прохожий с ужасом и даже омерзением наблюдал на стволах лица и глаза. Здесь были и не совсем ещё одеревеневшие, и не совсем преобразившиеся. Не впавшие пока в тупое деревянное безразличие, на что-то надеявшиеся. Вон группа фигур, ещё напоминавшие людские. Провожают его взглядами, кто-то даже руку поднял. С натугой уже, медленно. А вот совсем недавний. Мальчик с разбегу ударился о прозрачную стену, закричал что-то, застучал кулачками в преграду. В глазах - мольба, а от подмышек до пояса уже вся кожа покрылась наростами, напоминающими кору. Степан поспешил дальше, отворачиваясь от обречённого. Хорошо, что территория дендр разделена на блоки: мальчик остался позади.
В стены часто бросало сгустками жёлтого. Это дендры пытались его опылить: плевались спорами. Но ничего у них не выходило. Впрочем, скафандр на Степана всё же надели не зря. Видать, от времени, а может и от засорившейся уже вентиляции, споры стали просачиваться и в герметичные прежде коридоры. Там, сям лежали разноцветными кляксами, вились в воздухе и, словно живые, прядали от шлема в разные стороны. Значит, прозрачный гель всё же нанесли на лицо не зря.
Здесь. Он не мог ошибиться, не мог забыть. И никуда с этой комнаты её не дели. Когда дендра совсем, скажем так, развивается, то - пускает корни. Так что Ляля... она тоже пустила корни.
Ну вот. Он здесь. Что дальше? За стеной - сплошной частокол дендр, и среди них нет "знакомых". Степан тупо смотрел на стену и существ за стеной. Просто стоял и смотрел. Она звала - он пришёл. И всё? Он, чувствуя себя глупо, прошёлся вдоль стены, всматриваясь в деревянные стволы, в ветви, листья. Искал какие-то намёки, какие-то послания. Хоть что-то! Но - ничего, совсем ничего.
- Нелепо. Глупо. Тупо, - бормотал он себе под нос, постепенно заливаясь краской. - Параноик. Дебил. Тряпка! Надеялся он. Верил он. Чему верил?!
Но тут, словно кто-то ждал именно этого вопроса и нажал на незримую кнопку: ветви дендр дрогнули и отогнулись в стороны, открывая Степану вид на тонкое молодое деревце. Может, это воображение играло с сознанием, а может так и было, но мужчина видел не ствол, нет - а фигуру девушки. Блики солнца, тени или наросты на коре - не разобрать, но ведь лицо! Всамделишное и узнаваемое такое любимое лицо!
- Лялечка, - не спросил, а констатировал Степан. Он протянул руку к дочери, но та упёрлась в стену, потянулся обнять, но лишь ткнулся забралом шлема в прозрачную преграду. - Доченька, ты... повзрослела, - и прикусил язык. "Глупец, что ты несёшь?!" - Ляля, мне столько нужно тебе сказать! Рассказать! Ты простишь? Простишь меня, дочен...
Но не успел спросить. Жёлтая взвесь спор раздалась в стороны, дендры пригнулись как от ветра, Ляля взмахнула руками-ветвями - и в голове Степана словно бомба взорвалась. Концентрированный, сжатый в несколько секунд набор образов впечатался в сознание. Как такое было возможно, откуда вообще это пришло и зачем?
Степан видел пруд. Он знал этот пруд! Они часто отдыхали там семьёй. Место не публичное, частные владения, маленький пляж, рыбалка и вечерний костёр. Осколок счастливого прошлого.
А ещё он видел парня. Смутно знакомое лицо в ореоле светлых лучей. Нимб?
А потом он видел трёх обнявшихся людей. Мужчина, женщина и подросток. Муж, жена и дочь. Он, Глаша и Ляля. Люди. Вместе.
И отчаянный немой возглас: это возможно!
Это! Возможно!
Воз-мож-но! Но... как?
- Эй! Стёпка! - негромкий окрик вернул его к реальности. Степан ошалело оглянулся по сторонам. Как он умудрился тут очутиться? Дендроприёмник за спиной, он уже не в защитном костюме. Когда успел переодеться, как вышел наружу, даже не заметив этого? - Ну что, папаша, вспомнил о дочурке?
Степан с трудом сфокусировался на спрашивающем. Спрашивающей. Ну да, конечно. Как же без неё? Когда они развелись, жена пошла работать в дендроприёмник. Простым разнорабочим. Чтобы быть рядом с дочерью. Кем бы она ни стала. А он... он сбежал.
- Глаша? - он её почти не узнал. Очень постаревшая, ссохшаяся, лицо в морщинах, словно тоже покрылась грубой корой. Оранжевая роба в каких-то пятнах, перчатки испачканы грязью, в руках - пульверизатор. - Т-ты?
- А я, видишь ли, всех этих изничтожаю. Они вылезают - а я их ядом, - она показала раструбом пульверизатора на землю. - Ото как подумаю, что может это лялькины детишки, а я их травлю, - она странно улыбнулась. В глазах, как и у всех здешних работников, плещет безумие. - А ты к доченьке в гости зашёл?
- Я-а-а, - слова застряли в горле.
- И правильно. Она по тебе скучает. Заходи, Стёпка, заходи. А я пойду дальше травить. Потому что или мы их - или они нас, - она говорила и говорила, шла себе дальше, тут же потеряв интерес к бывшему мужу. Бубнила под нос, иногда наклонялась низко к земле и порой пшикала из пульверизатора по пробивающимся из-под земли росткам.
А Степан сделал шаг, сделал второй - и сорвался в бег. Прочь, прочь отсюда! Туда, где - может быть! - возможна надежда на спасение.
* * *
Длинные тени говорили о том, что скоро солнце спрячется за горизонтом. Но Степан был уже на месте. Если бы его спросили, то он вряд ли сумел бы внятно объяснить, как здесь очутился. Бежал, ехал, снова бежал.
В голове был кавардак, мысли путались, но постоянно пробивалась фраза, которую он слышал от того мужика в ток-шоу: "Говорят вот, что дендры могут предугадывать будущее". А что было ему показано, как ни будущее? Они втроём, как прежде - семья, вместе. И счастливы. Значит, всё-таки есть вакцина от дендрирования! Она у того парня, конечно у него! И он где-то здесь. Где-то у пруда.
- Где ты? - не скрываясь, крикнул Степан. - Где?
Нет, не было шагов, не хрустел под ногами гравий и не шуршала трава, но парень стоял уже за спиной.
- Ты главный? - спросил он у Степана. - Она сказала, что приведёт ко мне самого главного! Я должен сказать ему...
- Вакцина у тебя? - Степан не слышал, не понимал, что у него спрашивают. Он думал, что не зря ему показали пруд - и оказалось, что не зря. Он думал, что не просто так показали ему парня - и вот он, перед глазами. Нимба не видать, правда. И если всё, что представлял себе Степан, сбывается, то значит, у этого парня должна быть вакцина! Обязана быть!
- Ты не главный! - с сожалением констатировал парень. - А мне нужен главный!
- Дай! Мне! Вакцину! - Степан вцепился в парня, встряхнул его. Он не понимал, почему задержка, в чём. Ведь всё шло как по маслу. Осталась малость! Почему его не слышат?!
- Я! Должен! Найти! Главного! - парень тоже вцепился в Степана - Сообщить! Ему! Информацию!
Они кружили по поляне у пруда, тряся друг друга, словно в преддверие драки. Но драки не последовало.
- Они знают, как я выгляжу! Я должен это сделать, - сказал парень. И вдруг жуткий спазм скрутил Степана. Ему показалось, что его взяли за горло, встряхнули раз, другой, потом закружилась голова и руки стали ватными и безвольными, реальность несколько раз вздрогнула - и он почувствовал, что его выдирают из собственного тела! Вот лицо парня приблизилось, наползло на него, смешалось с ним, и он почувствовал его в себе, а себя в нём. Несколько мучительных мгновений они были единственным целым, а потом он... взглянул на себя со стороны. Реальность несколько раз дёрнулась, уровень взгляда сместился вниз, словно его уронили. А ведь и уронили! Он не ощущал своего тела, но видел! Смотрел глазами парня. Смотрел на себя самого.
- Я должен найти главного! - сказал он, то есть парень в его теле. Тот наклонился к прежней оболочке, несколько мгновений мерился взглядом с безвольным угасающим сознанием Степана, потом коротко кивнул - и, резко развернувшись, быстро удалился. Совсем не заметив, как от его одежды отделились несколько жёлтых пылинок. Споры дендр, что проникли в прорехи латаного-перелатаного костюма. Они медленно падали на землю, и Степан смотрел только на них, следил только за ними.
А в сознании мельтешила круговерть тех образов и мыслей, что стали ему доступны в момент слияния их с парнем сознаний.
Степан знал теперь, почему Славяния закрыла границы и вытравливает пришлых. Одним из первых там был обращён сам президент, и с тех пор он целенаправленно подготавливал целую страну к великой экспансии. Знал, почему там искусственно ухудшается жизнь и доводится народ до отчаяния: чтобы миллионы согласились добровольно обменяться сознанием с пришлыми, целым народом пришлых, обогнавшим в развитии землян на многие сотни лет. Народ-завоеватель, а не партнёр. Знал и то, что парень этот - тоже не с этой реальности. Перебежчик, предки которого были уничтожены вот этим народом. Он пришёл сюда, чтобы предупредить об опасности. Но за ним гнались, его искали. И усиленный режим на границе - из-за него, и сообщения в газетах - о нём. Но он сумел на границе связаться с дендрами, что умеют общаться между собой и с другими через корни, через ментальную связь. И Ляля, его Ляля - она ведь одна из первых заражённых, она была одна из самых почитаемых! Парень сообщил ей, что всё может, но только нужно связаться с самым главным в этой местности. Всё может! Значит, сможет её вернуть к нормальной жизни! А главный? Кто для неё был самый главный? Конечно же, любимый папочка! Самый главный в её жизни! Вот потому она к нему взывала и рассказывала, как всё будет хорошо и куда нужно прийти и к кому обратиться...
И вот он здесь. Лежит безвольной куклой и смотрит на жёлтые зёрнышки спор, что опустились на землю и тут же выпустили усики, шарящие в поисках подходящего для продления рода тела.
- Я здесь! - кричал неслышно он. Кричал изо всех сил. И тянулся к ним сознанием. - Вот он я! Придите и заберите меня! К дочке! К моей Ляле! Ну же!
Усики дрогнули, услышав призыв и потянулись к нему. К его угасающему сознанию.
Ближе.
Ещё ближе.
Только бы успели. Только бы...
* * *
- Пап?
Искры. Со всех сторон, вычерчивая световые дорожки - к нему. В него. И каждая несёт боль, а потом ощущение пространства, а потом!.. Вдох, ослепительный свет - и его не стало, и его стало шесть миллионов семьсот тридцать тысяч восемьсот одиннадцать... тринадцать... семнадцать...
- Па-а-ап.
И он понял. Понял сразу и много всего, и обо всём, и ото всех. От всех шести с лишним миллионов... его же. Они (мы!) всё же были одним целым.
В мозгу, если считать мозгом это необъятное разумом и не поддающееся понимаю - пока, пока, учимся ведь, адаптируемся - создание, проникающее через тела существ в разных измерениях, проносились истины и частности, становились понятны задумки и планы, объяснялось всё то, что предшествовало и что будет. Право слово, его тело - эта такая малость, главное, что удалось получить нужную информацию от пришлого. Как и задумывалось. И теперь много можно и нужно сделать.
Но пока...
- Эй, Стёпка! Ну папка же! - два голоса. Два таких родных голоса.
Он открыл глаза. И поспешил к ним, раскрыв для объятий руки. Они ведь звали - и он пришёл.