В исторической части институтской Дубны, на улице Флёрова стоит одноэтажный коттедж. Место тихое. Автомобили по улице ездят редко и небыстро, без удальства, пешеходы встречаются едва ли чаще, и никто тут никуда не торопится, громко не говорит, руками не размахивает. На этой улице хорошо постоять, встретив знакомого, вступить в неторопливую беседу, наслаждаясь роскошью человеческого общения. Коттеджи, коттеджи. Улица коттеджей. Трёхэтажный коттедж с остроконечными шпилями в готическом стиле - музыкальная школа; самое высокое здание на этой улице. На третьем этаже, ближе к небу, занимаются юные художники. Во дворе музыкальной школы стоит памятник композитору Глинке. Волею скульптора Михаил Иванович сидит в кресле, и к нему на колени часто забираются дети. "Мам, это твой учитель?".
Нравится мне эта улица. Будь я поэт, я бы её воспел. Её первое название - Школьная; в здании напротив сквера была первая школа институтской Дубны, а потом школа переехала во вновь выстроенное здание на площади Мира (нынешний Центр детского творчества), а прежнее занял горком партии. Теперь тут китайский ресторанчик, солярий, страховая компания МАКС: пришли "другие времена, мой друг"!
В одноэтажном коттедже, с которого начался наш рассказ - такой же неторопливый, как улица Флёрова (какой контраст с самим Георгием Николаевичем!) - в начале 50-х размещалась больничка, потом для больницы построили новое здание, а в старое переехал институтский партком; теперь здесь редакция институтской газеты и музей истории науки и техники ОИЯИ.
Поднявшись через три ступеньки на каменное крыльцо, вы проходите в "предбанничек", а из него попадаете в полутёмный коридор с натружено гудящими лампами дневного освещения. Свернув налево, вы попадёте в музей. Здесь всё дышит Историей. На стенах - портреты основоположников Института и институтской Дубны, среди экспонатов - микроскоп Курчатова. Свернув направо, попадёте в редакцию институтской газеты "Дубна: наука, содружество, прогресс". Даже если ваш визит не запланирован, вас встретят как желанного гостя. Здесь, на подступах к ОИЯИ, всегда рады посетителям. Вам обязательно дадут сказать пару слов, не подав вида, что вы отрываете людей от дела, расскажут, как пройти в библиотеку, а как - в музыкальную школу, где купить авиабилеты, и никогда не покажут на дверь.
Здесь сидят люди, которые любят беспокойные хлопоты. Точнее, не сидят, а интенсивно работают. Они могут трое суток не спать, трое суток шагать. И всё ради нескольких строчек в газете. Речь, конечно, о журналистах. Как говорил Карел Чапек, журналист - главное лицо в газете. Тут самое время переходить на личности. В газете каждый человек - личность, и каждый на счету, и все на хорошем. Ольга Тарантина, воплощение служебного долга. Надежда Сергеевна, сразу по имени-отчеству, потому что учитель русского языка и литературы. Как сказать об этих людях, чтобы уместиться в одной фразе? Острый ум, острый взгляд, острое слово. Всё это должен смягчить и сгладить редактор. А вот и он сам. Ножницы, мазилка, красный карандаш. Но сначала его голос из соседней комнаты:
- Ира, что у нас на восьмой?
Хороший вопрос! Для кого Ира, а для кого, между прочим, - Ирина Николаевна. Верстальщик - вот главное лицо в редакции, это становится очевидным, когда наступает момент истины. Момент истины ещё не наступил, но близок: время сдавать номер, а на восьмой полосе ещё, как любят здесь говорить, не валялся конь. Почему - вопрос отдельный, его можно решить в рабочем порядке. Сгрудившись у компьютера, все вперили взгляды в восьмую полосу. Напряжение растёт, обмен репликами стремителен и скоротечен, как бой фехтовальщиков: только заметил, что проскочила искра, а уже противники пожимают друг другу руки...
Но вот номер свёрстан и отправлен в издательский отдел, и редактор возвращается к себе. Пора всех назвать своими именами: Евгений Макарьевич, по фамилии - Молчанов. У него ещё дела. Какие могут быть дела, когда номер сдан? Сейчас мы это узнаем. Сначала о творческой лаборатории редактора. В этой прокуренной до обоев и глубже комнате мало что меняется с годами. Всё те же прокуренные обои, всё тот же интерьер. Всё тот же чай, всё тот же лимон. Просторный стол из хорошего когда-то дерева. На столе, среди прочего, - пресловутые редакторские ножницы. На полках - всё те же книги, и только в шкафу медленно растёт стопка подшивок прошлых лет: уже не новости, ещё не история. Ещё кое-что из новенького: на журнальном столике, рядом с диванчиком для посетителей, лежит (я бы даже сказал - покоится) толстый том переплетённых журналов "Вокруг света" за 1929 год - недавний подарок от старожила Дубны, уроженца Ратмино Николая Николаевича Свешникова, на глазах которого прошла история города и деревни.
Выкурив очередную сигарету, редактор, человек двоякодышащий, выходит из-за стола и пересаживается за маленький компьютер в углу у окна. В руке он держит мышь - такую своенравную и юркую, что приходится время от времени искать её на экране и тащить за хвост, пытаясь направить туда, куда надо. Мало кто выдерживает это испытание, но Евгений Макарьевич терпелив, за этим терпением чувствуется житейская мудрость, большой опыт работы с людьми и сильное педагогическое начало. Давно пора сменить мышь, Евгений согласен, но... С людьми иногда бывает труднее!
Евгений Макарьевич склоняется над клавиатурой. Сладкие минуты творчества. Редактор и журналист превращается в писателя. Приосанивается, появляется блеск в глазах. Мы присутствуем при рождении очередной книги...
Не будем вторгаться в творческий процесс. Сие есть тайна великая. Пока наш герой творит, позволим себе лирическое отступление. Писать стихи Евгений начал со школы - в том возрасте, когда душа и тело созревают для любовной лирики. После школы надо было куда-то поступать, и куда - Евгений уже знал: на факультет журналистики МГУ. Сдал экзамены хорошо, пролетел, но не до конца - поступил на вечерний. Год после школы вспоминает с удовольствием. Работал и учился, познавал жизнь в лучших её проявлениях. Всё успевал, сил было невпроворот. Потом два года армии. Курс молодого бойца, полгода в учебке... Большая это наука - уважать и слушать командиров. А когда научился, опять вернулся к стихам. Тут и дембель подоспел, сто дней до приказа, пиши стихи - не хочу. Вернулся в МГУ, параллельно работал в редакции; дипломная работа, овладение профессией... Тридцать лет на одном месте. Получил как-то раз в подарок книгу повестей и рассказов от бывшего сослуживца. Расстроился, конечно: блин, все писатели стали! Прочитал, успокоился. Понял главное: пора браться за свою. Не боги горшки обжигают. Да и не вчера за перо взялся. Горы интервью, репортажей, очерков, информашек. Гектары отутюженного, приведённого в чувство текста...
С удовольствием вспоминает о совместной работе с академиком Флёровым. Их книга "Вездесущие ионы" была задумана ещё в конце 80-х годов. Работалось интересно. Георгий Николаевич ничего не писал. Писал Молчанов. Он много писал, Флёров много говорил, они много спорили, и всегда побеждал Георгий Николаевич. На правах человека старшего поколения, на правах физика с мировым именем, на правах академика и директора Лаборатории, наконец. Молчанов хотел написать так, Георгий Николаевич думал иначе, Молчанову не хватало аргументов, Георгий Николаевич предоставлял ему свои, они снова спорили, убеждали друг друга, приводили примеры, доводы, аргументы, контраргументы, артефакты, ставили мысленные эксперименты: а что будет, если... - и в результате Молчанов писал так, как хотел того Флёров...
А потом была ещё одна книга, и ещё...
Писатель возвращается из мира фантазий и воспоминаний и принимает облик среднестатистического дубненца. Блеск в глазах ещё есть, но уже голодный. Пора подумать о хлебе насущном...
Выходим на то же каменное крыльцо. Слева - голубая ель с молодыми шишечками на фоне синего неба, справа - упираются в небосвод сосны с тёплыми стволами. Молчанов торопится. Куда? Жить! Домой, ужин, к внуку Никитке, огород. А мне хочется ещё постоять здесь, посмотреть на Дубну "через призму поэзии, призму музыки, призму любви?, как советовал один бард 60-х годов. Лето, вечер, Дубна. Хорошо! Летом всегда хорошо. Жара спала. Дубна, а это значит, что дышится особенно легко. Где-то там, далеко, уже проступают контуры будущего большого города, со всеми его удобствами и недостатками, а здесь - как в заповеднике. Ещё одна, уникальная в своём роду система координат, удивительное тело отсчёта. Сюда бы ещё плетёное кресло, чтобы в стиле кантри, чтобы было как в каком-нибудь ковбойском фильме о Диком Западе...