Случалось ли вам преподавать информатику или хотя бы самому на какое-то время стать объектом обучения? Слышать (или задавать) вопрос: "А где клавиша any key?". Или: "А как перечеркнуть нолик?". Застали ли вы тот романтический период школьной информатики, когда только-только появились первые компьютерные классы? Когда учителя информатики были ещё умнее школьных компьютеров, а школьники умнее своих учителей. Когда не было компьютерных игр, и сильным ученикам можно было давать задание написать их, и в эти самодельные компьютерные игры после уроков с увлечением играли младшеклассники (старшеклассники, между нами, тоже), а их авторы становились известными людьми - и не только в родной школе, но и за её пределами.
В тот год, когда мне довелось подменять коллегу Смолина в 8-й школе, этот романтический период был уже на излёте. Я собирался оставить школьную информатику. Я чувствовал, что полностью реализовал себя на этом поприще, и в голове у меня уже витали новые проекты. И именно тогда Смолину подвернулась хорошая работа в Москве. Он надеялся с её помощью поправить своё финансовое положение. Вечная тема! Как потом выяснилось, работа была далеко не так хороша - настолько нехороша, что Кавченко пришлось потом бежать из Москвы, чуть ли не под покровом ночи, а знакомый следователь, с которым он поделился своей историей, по-хорошему посоветовал: "Только не обращайтесь в милицию". Но эти неприятности у Смолина были ещё впереди, на тот момент он решал совершенно другую проблему: начинался новый учебный год, и с его отъездом в Москву зависает класс программистов - более того, выпускной класс. С этой своей проблемой он и поделился со мной, Иваном Сударевым. Я знал Смолина к тому времени уже сто лет, оба мы трудились когда-то в одной лаборатории и резвились в одной стенгазете, и стоит ли добавлять, что когда один из нас обратился за помощью к другому, тот, другой, тут же поспешил этому одному навстречу.
Как оказалось (но это со слов Смолина) работа мне предстояла несложная: сильный класс, хорошие ребята, язык - бейсик, прекрасный компьютерный кабинет, укомплектованный "Ямахами" (передовыми на тот момент школьными компьютерами). Смолин же мне рассказал и о ребятах, дав каждому краткую характеристику: Жабицкий - супер: интеллигентен, культуру программирования впитал с молоком матери; Череватенко знает машину от и до, любит, когда с ним советуются; Юля Привалова - хорошая девочка; у Клюевой ветрище в голове... Так что к встрече со своими будущими учениками я был готов по высшему классу и, когда завуч представила меня, улыбнулся им как своим хорошим знакомым и секунду спустя увидел на лице у хорошей девочки Юли Приваловой, смотревшей настороженно, отражение своей улыбки и понял, что всё будет хорошо.
А вот о Косте Исаеве Смолин ничего не сказал, я познакомился с ним уже в ходе учебного процесса. Класс был сильный, но неоднородный. Костя не входил в число компьютерных асов, но не входил и в число тех, от кого можно ожидать чего-то экстравагантного - медвежьей услуги, например, или чего-нибудь в этом роде. Но так получилось, что именно Костя оказал мне эту самую медвежью услугу, и случилось это в четвёртой четверти, за две недели до экзамена по программированию.
Мы выходили на финишную прямую: ребята готовили обучающие программы по арифметике для младших классов, и эти программы были почти готовы. По моему замыслу, ребята должны были на экзамене защищать свои программы - как говорится, если уж играть во взрослую жизнь, так ни в чём себе не отказывая!
Асы занимались сложными проектами, остальные - проектами попроще. Костя, писавший "Сложение столбиком", закончил свою работу одним из первых. Алгоритмически его программа работала безупречно, а вот комментарии безупречностью не отличались: на удачные ответы пользователя программа отзывалась: "КРУТО!", на неудачные - "КОЗЁЛ". Я рекомендовал Косте разнообразить комментарии и убрать "козла"; он разнообразил, но "козла" оставил.
Асы, снисходительно наблюдавшие за успехами простейших и мимоходом бросавшие ценные замечания, снизошли, наконец, до Костиной программы. Сразу налетели на "козла". Задело...
И вот на следующем занятии Костя загружает свою программу и краснеет: на экране - взрыв, буковки скачут, потом выстраиваются по смыслу и бегут по экрану: "Я , В Е Л И К И Й Ч Е С Н О К , П Р И В Е Т С Т В У Ю Т Е Б Я , Ю Н Ы Й З Н А Т О К А Р И Ф М Е Т И К И !". Чеснок, если это интересно, - прозвище Кости. "К А Ж Д Ы Й Т В О Й Н Е В Е Р Н Ы Й О Т В Е Т , - продолжает программа, - Б У Д Е Т О З Н А Ч А Т Ь , Ч Т О Я К О З Е Л . . . ". А дальше, как ни в чём не бывало, предлагает решить 10 примеров.
- Это вы? - спросил Костя.
- Я, - с готовностью отозвался я.
- Нет, это вы?
Немая сцена.
- Нет, конечно, Костя, что ты, - сказал я. - Я бы так не смог.
Костя восстанавил текст и ушёл на химию, но смутные подозрения, овладевшие им, не давали ему покоя, и на переменке он специально заглянул в компьютерный кабинет. И увидел как асы, столпившись у компьютера", "доводили" его "Сложение столбиком" до ума - и хохотали как те казаки, которые на картине Репина пишут письмо турецкому султану. Костя отогнал асов от компьютера, посторожил программу до звонка и вернулся на химию, теряясь в догадках, что его ждёт в следующий раз.
В следующий раз его ожидало следующее: "В А Ш Е Й П Р О Г РА М М Е В Ы П А Л А Ч Е С Т Ь Б Ы Т Ь З А Р А Ж Е Н Н О Й В С ЕМ И Р Н О И З В Е С Т Н Ы М В И Р У С О М " Ч Е С Н О К - 2 " ! - объявила программа. Затем буковки разбежались и под музыкальную какофонию начали собираться в фразы:
"ОТОЙДИТЕ ОТ МОЕЙ ПРОГРАММЫ!"
"Я БУДУ ЖАЛОВАТЬСЯ!"
"ГАДЫ!"
И опять, как ни в чём не бывало, после всего это программа предложила ему решить десять примеров на сложение.
Костя задумался. Он сделал первое, что пришло ему в голову, - переименовал программы тех, кто посягнул на его "Сложение". Хитрость его тут же раскрыли и в назидание добавили ещё кое-каких премудростей в его программу. Костя попросил у меня книгу по системному программированию. Я даже обрадовался: человек растёт, совершенствуется.
Вдруг слышу:
- Ой!
Я в это время готовил экзаменационные вопросы и не сразу отвлёкся от этого занятия. Хотя, конечно, не каждый день услышишь, как Костя, человек не хрупкого сложения, "качок", вдруг говорит: "Ой!".
Не отрываясь от вопросов, я поинтересовался:
- Костя, что случилось? Зачем "ой"?
Вместо ответа последовали тихие восклицания:
- Ой, что это у меня?
- Почему тут ничего нет?
- Что это она мне ничего не показывает?
На его косвенные призывы о помощи откликнулся, наконец, Саша Мартынцов; он подошёл, не спеша осмотрел место происшествия и поставил диагноз:
- Ну, правильно. Ты диск отформатировал.
Д-а... Листая справочник по системному программированию, Костя, к нашему общему несчастью, наткнулся на команду FORMAT. Знакомое слово как будто подсказывало ему, что так, может быть, можно изменить формат программы, и получится какой-нибудь весёлый шурум-бурум - вроде того, который устроили в его программе. Когда на экране появился вопрос, действительно ли он хочет сформатировать диск, Костя недрогнувшей рукой нажал ENTER. И пока система форматировала диск с обучающими программами, отсчитывая проценты, Костя загадочно улыбался, а когда форматирование завершилось, им охватило смутное предчувствие неизбежного наказания.
В такие минуты особенно остро ощущаешь смысл слова "необратимость". Костина фигура являла собой аллегорию раскаяния. Моя фигура являла собой, надо полагать, аллегорию педагогической задумчивости.
- А это можно восстановить? - виновато спросил Костя.
- Можно, - кивнул я. - Только вручную.
- Заново всё набирать?! - ужаснулся он.
Он ужаснулся совершенно искренне. Но искра торжества в его глазах была.