Первый раз я услышал о Хусейне лет 20 назад, от брата, который увидел Хусю в общежитии МЭИ. Там в конце семидесятых существовало мощное ливанское землячество. Среди земляков выделялся здоровяк Хусейн: пышная шевелюра, пышные усы, пышный общий вид и капитальные размеры. Внешне Хуся напоминал Карла Маркса в молодые годы, хотя по характеру был совершенно бесхитростный человек. Где бы он ни появлялся, всюду он был душа компании; как сказал бы классик, всем он был друг и все были его друзья. Поэтому, когда по общежитию пронеслась весть о предстоящей свадьбе внутри ливанского землячества, шафера молодым искать не пришлось: им, конечно, стал Хусейн - друг жениха и замечательный человек.
Хуся был чрезвычайно польщён оказанной ему честью: он подготовился к свадьбе так, что затмил собой всех за исключением невесты.
Невеста была прекрасна. Превосходна! Подвенечное платье для неё было сшито из тончайшего шёлка: можно было взять его, сжать руку в кулак, и оно уместилось бы в кулаке. Да, именно такого подвенечного платья была достойна дочь преуспевающего фабриканта! Я подозреваю, что из того же кармана был оплачен и костюм жениха, потому что карман жениха был, увы, пуст.
Этот мезальянс поначалу многих озадачил. Других удивило то, что молодым удавалось до самого последнего момента скрывать нежные чувства друг к другу, самым решительным образом перешедшие в близкие отношения. Но когда невеста появилась в своём подвенечном платье, недоумение рассеялось, и никто не обратил внимание на дату регистрации.
Невеста, повторяю, была прекрасна. Хусейн был великолепен. В петлице его пиджака торчала пышная гвоздика, самая пышная, какую удалось отыскать. Глаза его излучали доброту, счастье, гордость за невесту и жениха, за себя и за остальных, но в первую очередь, конечно, за себя.
Молодые и свидетели сели в машину, для остальных был заказан автобус. Свадебная процессия пустилась в путь и по пути в ЗАГС, по предложению молодых, завернула на просмотровую площадку МГУ, чтобы запечатлеться на память.
Откупорили шампанское, наполнили фужеры. Составили композицию на траве как указал фотограф, и снимки последовали один за другим. На первом у всех широченные улыбки. На втором тоже. Между вторым и третьим молодые поздравили всех с первым апреля. На третьем ещё ничего не произошло, на четвёртом на лицах появилось недоумение, а на пятом все уже хохотали.
Последним засмеялся Хусейн. Ему было не смешно. Это были, как сказал бы Стива Облонский, любивший физиологию, рефлексы гловного мозга. Хусейн был обижен. Он был не против розыгрыша. Его обидело то, что сам он в этом розыгрыше участвовал не на той стороне. Он так старался, он так радовался за всех... Но молодые секретом с ним не поделились и правильно сделали: по заговорщическому виду Хусейна все сразу бы обо всём догадались.
Больше всего он был обижен на своего друга - мнимого жениха. Две недели Хусейн дулся, но больше не мог, просто в силу характера, и потом, когда вспоминали эту историю в какой-нибудь компании, хохотал первым и громче всех. Вы спросите, а как же свадебные подарки? Приглашая на свадьбу, молодые напомнили об одном хорошем старинном обычае: дарить молодожёнам, которые ещё не стали на ноги, на свадьбу деньги. Поэтому все остались при своих деньгах, а подвенечное платье невесты пригодилось ей через несколько лет, когда она вышла замуж по-настоящему, уже никого не стремясь ввести в заблуждение.
Несколько лет назад Хусейн снова прилетел в Москву. Лицом он теперь напоминает Карла Маркса, каким мы его привыкли видеть на портретах, которые носили когда-то на демонстрациях. Он стал ещё больше и в одном только не изменился: это по-прежнему дружелюбный, прямой и открытый человек. За эти годы в нём не прибавилось хитрости ни на грамм - если только, конечно, хитрость измерять в граммах.