"Неужели, я и правда наконец-то Это дочитала?", - вот что спрашивала я у себя, закрывая последнюю страницу романа "Дьявол носит "Prada"". Есть чему удивиться, потому что чтение длилось очень долго, прямо скажем, непривычно долго для меня. Но я смогла, сумела: дотянула, добила. Впрочем, не буду обманывать, героем я себя, естественно, не считаю. Чего уж там? Просто возрадовалась, что бесконечная череда "брендов", раскиданная по всему тексту прекратилась.
И не потому что мне не нравится читать о них или я не ЦА подобного чтива, а потому что всех этих описаний нарядов ГГ и прочего было настолько много, что за ними терялась суть происходящего.
Да, это книга о модной индустрии, "производственный роман", если уж на то пошло. В нём не могло обойтись без описания одежды и упоминания дизайнеров. Но! это ведь не значит, что я обязана читать не к месту обо всех аксессуарах, которые к своему костюму нацепил очередной гей из дизайнерского отдела моды журнала "Подиум". Для этого существуют женские журналы типа "Vogue" и "Cosmopolitan", а в художественной литературе принято описывать персонажей, ситуации в которых они оказались и то, как они с этим справляются. Подробное описание платья, вплоть до застёжек-заклёпочек, должно мне сообщить о чём-то большем, нежели то, что у них там, "за бугрпом", денег куры не клюют.
И всё же за этой мишурой из вечных босоножек от Джими Чу, водолазок от Прада и чемоданов Луи Вюиттона торчат уши истории молодой девушки, едва закончившей университет и попавшей в мир большой моды на растерзание злобной начальницы. Что ж, ГГ и правда противопоставляется всему этому новому для неё миру, который, несмотря на попытки сопротивления, так самозабвенно её заглотил. Каждым своим движением она пыталась вытянуть наружу всё грязное бельё индустрии моды, которым верховодит простая неуравновешеная стерва. ГГ иронизирует над бедными анорексичными девочками и голубенькими мальчиками мира шмоток.
Нет, правда, уверена Вайсбергер очень старалась показать "истинное лицо" главного редактора журнала мод, перечислить все злодеяния, чтобы ни один из прочитавших эту книгу, не посмел сомневаться, что она истинное зло, ущемляющее бедную несчастную девочку. Очень старалась влить в книгу все свои собственные обидки на бывшую шефиню, которой, как я вычитала, весь этот "оксюморонный" роман и посвящался. Вот поэтому-то, скорее всего, все попытки "изобличить зло" вылились в записки вечно ноющей девки, противостоящей гротескному персонажу.
Не подумайте, что мне неизвестно, что такое начальник-самодур. Отнюдь, их я как раз успела насмотреться, и все они были, своего рода, отменные экземпляры для пародий. Просто все эмоции, вызываемые в ГГ антагонистом были столь местечковы, неправдоподобны или унылы, что сразу же переходили в раздел безынтересных. За "дьяволицей" было куда увлекательнее следить, чем за самой ГГ, несмотря на всю чрезмерность подачи её образа.
Что уж говорить, эта "дьяволица", по сравнению с ГГ, обладает более-менее внятной историей жизни, дающей те самые недостающие штрихи для понимания её характера и образа жизни. Её национальность, её честолюбие, её рвение к лучшей жизни, ранняя самостоятельность - всё это даёт представление, откуда берётся требовательность, истерия, скрупулёзность в мелочах и попытка возвысится над всем и вся. У неё была вполне понятная цель, и она постоянно ей следовала.
"Я с изумлением узнала, что Миранда Пристли - урожденная Мириам Принчек из лондонского Ист-Энда. Ее семья, подобно множеству других правоверных еврейских семей, отличалась крайнейбедностью и благочестием. Ее отец время от времени находил какие-то сомнительные приработки, но в основном они существовали на средства общины, потому что большую часть времени он уделял изучению древнееврейских текстов. Ее мать умерла, когда рожала Мириам, и мать ее матери переехала к ним, чтобы помочь вырастить детей. А детей в семье хватало. Одиннадцать, Мириам - самая младшая. Большинство ее братьев и сестер пошли по стопам отца и стали работать и молиться, некоторые сумели окончить университет и рано завели собственные огромные семьи. Мириам стала единственным исключением.
Скопив карманные деньги, которыми все старшие родственники снабжали ее по мере возможности, Мириам, едва ей стукнуло семнадцать лет, бросила школу (не доучившись всего три месяца) и поступила на работу к перспективному британскому дизайнеру, помогая ему (ей - если принять во внимание его ориентацию) в подготовке показов. Несколько лет она не покладая рук трудилась, чтобы создать себе репутацию в зарождающемся модельном бизнесе Лондона, а по ночам учила французский язык, пока ей не удалось получить место младшего помощника редактора французской версии журнала "Шик"; к тому времени у нее осталось очень мало общего с ее семьей. Они не понимали ее образа жизни, ее честолюбия, она - их ветхозаветной набожности и крайней неприхотливости. Разрыв стал окончательным, когда после поступления в "Шик" двадцатичетырехлетняя Мириам Принчек стала Мирандой Пристли, сменив свое слишком явно указывающее на национальную принадлежность имя на более изысканное. Грубое наречие лондонских трущоб вскоре уступило место прекрасному литературному произношению, и еще до того, как Миранде исполнилось тридцать, она окончательно превратилась из еврейской простолюдинки в безупречную светскую даму. Быстро и решительно шагала она вверх по ступеням журнальной карьеры.
После того как она провела десять лет у штурвала французского "Подиума", "Элиас" отправил ее руководить американской версией журнала, что было уже потолком возможного продвижения. Она перевезла двух своих дочек и мужа - рок-звезду (он был рад-радешенек вырваться из малоперспективного Лондона и "раскрутиться" в Америке) в пентхаус между Пятой авеню и Семьдесят шестой улицей, и для журнала "Подиум" началась новая эра - эра Миранды Пристли. К тому времени, когда я там появилась, она длилась уже шесть лет".
И хоть лично у меня словосочетание "еврейская семья" никак не вяжется со словом "бедность", история "дьяволицы" даёт достаточно пищи для размышления.
Правда, меня смущает только то, что при всей своей рьяной самостоятельности, в итоге, "Дьяволица" стала столь зависима от секретарш и прочего персонала. Человек так отчаянно пробивавший себе дорогу в лучшую жизнь, внезапно стал требовательным только на словах и не способным ни к каким практическим действиям, если они не касались моды. Похоже, жажда деятельности тут была повреждена самодурством, раз уж "дьяволица" согласна стоять по несколько минут перед дверью, дожидаясь пока её кто-нибудь для неё отворит, лишь бы всем доказать какая она крутая тётка. Раздутое ЧСВ у нас на сегодняшний день не нонсенс.
Куда охотнее поговорю о "безупречной изысканности" Миранды.
"Миранду - воплощение изысканности и утонченности".
О да, ей в книге посвящён ни один абзац: утончённая, изысканная, безупречная, идеальная... Какими только эпитетами не награждали, всё и не упомнишь. Только, вот, беда, я могу во всё это верить, до тех пор, пока не вижу офигенные странности в этом "эталоне современной светской львицы". Одеваясь от кутюр, растрачивая баснословные бабки каждый сезон на полную смену собственного гардероба и имея "свою модную фишечку", она при этом имеет особые привычки, например к сумкам".
"...сумку от Фенди, на которой недавно пришлось заново менять отделку. Это была уникальная вещица отличной ручной работы, изготовленная специально для Миранды самой Сильвией Вентурини-Фенди в благодарность за поддержку, и у нас в отделе моды ее оценили как минимум в десять тысяч долларов.
...
Она была предназначена для того, чтобы вмещать в себя изящный дамский бумажник, солнечные очки и - в случае крайней необходимости - миниатюрный сотовый телефон.Но Миранде было на это наплевать. Она пихала туда объемистый флакон туалетной воды "Булгари", босоножку со сломанным каблуком, которую мне предстояло сдать в починку, ежедневник величиной с конторскую книгу, огромный ошейник с шипами (я никак не могла решить, был ли это ошейник ее собаки или он предназначался для какой-нибудь экстравагантной журнальной иллюстрации). В этой же сумочке доставлялась и Книга, которую я привозила ей накануне вечером".
Вы можете себе представить, одетое с иголочки, воплощение изысканности, у которого при этом из сумочки торчит огроменная книга или босоножка со сломанным каблуком? Изящество так и прёт. А ещё это "изящество", похоже, ходит не слишком изящно, или же кто-то жестоко халтурит при изготовлении босоножек, раз Миранда умудряется их ломать, перемещаясь разве что от двери своего кабинета до лифта и от лифта до дверей дома/ресторана. Надеюсь, она каблуки хоть ломает не посреди какого-нибудь светского раута, а то этим Джимми Чу и Моноло репутацию после этого точно было бы не восстановить.
А ещё Миранда, видимо, не слишком соображает, если у неё хватает "ума" стоять во время ливня на улице, дожидаясь водителя и единственное желание в это время - орать на секретаршу по телефону.
"- Эмили? Я стою под проливным дождем на рю де Риволи, а мой шофер куда-то исчез. Исчез! Вы понимаете? Исчез! Найдите его сейчас же! - Она была в истерике, я ее такой еще никогда не слышала, - может, это вообще был единственный раз в ее жизни".
"...будто я сама стою рядом с ней под дождем и вижу, как намокает ее мех от Фенди и стекает по щекам дорогая косметика".
Ещё Миранда не любит, когда кто-то из посторонних, даже её горничная или няня детей вмешивались в жизнь, поэтому она заставляла секретарш вести собственное расписание, участвовать в жизни её дочерей и мужа, и даже ношенное белье, вплоть до нижнего, приносила на работу, чтобы секретарши относили его в химчистку.
Но, пожалуй, я слишком многословна и теперь перейду к ГГ, хотя тут говорить-то особенно не о чем, но всё же. Андреа Сакс - среднестатистическая еврейская девушка из Америки, национальность которой, похоже, уточнили только, чтобы не создалось впечатления, будто еврейка третирует "коренную американку". А так, всё вроде бы в ажуре.
И с первых строк, наблюдая за ГГ, читатель видит как "непросто" той живётся в "Большом яблоке". Что сказать? Тяжела жизнь.
ГГ испытывает материальные трудности, из-за того, что в тяжёлый период жизни (поиск работы после окончания университета), а обеспеченные родители отчего-то вовсе не спешат поддержать её. Напротив, едва доченька нашла работу, так быстро обрезали "денежные поступления", обрекая на жизнь в "клоповнике". Я так поняла - это современное американское "воспитание".
"И хотя я не была сильна в математике, не нужно было никаких особенных талантов, чтобы подсчитать, что на жилье у меня уйдет более двенадцати тысяч от этой суммы. Да еще мои родители закрыли мою кредитку "для экстренных случаев", раз уж теперь я стала "взрослая". Мило".
И "клоповник" себе по душе в Нью-Йорке не так просто подыскать: селятся кто с кем и, как попало, лишь бы протянуть, ибо аренда "баснословная". И не на всех этих "клоповников" хватает.
"Стоила она восемьсот долларов. Я спросила, есть ли в квартире ванная и кухня. Оказалось, что они там были (конечно, без посудомоечной машины и ванны, да и лифта в доме не было, - но вряд ли стоило надеяться на роскошные условия в своей первой квартире)".
А ещё эта многонациональность... Дорогу не у кого спросить, того и гляди на корейском не в ту сторону пошлют.
"Я не сразу поняла, что все его познания в английском ограничиваются продажей кофе".
"Я спрашивала продавцов в газетных киосках, дворников, даже бродягу, который прикорнул за продуктовым фургончиком. Но никто не владел английским настолько, чтобы суметь объяснить мне, как пройти к Пятьдесят восьмой улице и Мэдисон-авеню. Перед глазами у меня замелькали картины прошлого: Дели, депрессия, дизентерия. Нет! Я найду то, что мне нужно".
И всё это с Андреа происходит в самый трудный из периодов жизни - работа в модном журнале мод, где шагу нельзя ступить по собственной воле, в журнале, в который она пошла трудиться, чтобы стать журналистом в "Нью-Йоркере". Серьёзное газетное издание и журнал мод, журналист и секретарь при главном редакторе - это ж одно и тоже. Впрочем, если взглянуть на следующее утверждение, уже ничему не удивляешься:
"- Да, Энди, но ты не отдаешь себеотчет, как мал литературный мир. Не важно, что ты пишешь - детективы, исторические романы или газетные статьи, - тут все друг друга знают".
Да у них прямо сплошной СИ: что не новичок-графоман, то "Автор", а клепатель книжонок серию за серией, зарабатывающий на каждой букве, выложенной в сеть, уже не писатель. В этом моменте я прямо прослезилась от узнавания.
И вот, исходя из этой политики, ГГ решается пойти работать в "Подиум", стать секретарём небезызвестной Миранды Пристли, которую за пределами мира моды, однако, никто в общем-то и не знает. Именно из-за общей неосведомлённости, ГГ и её коллеге, старшему секретарю, раз за разом приходится прояснять всем подряд, кто такая их "хозяйка". И, казалось бы, столько лет проработав уже в американском издании, и, портретировав каждую из своих сменяемых секретарш нелепейшими запросами, можно было подумать, что уже как минимум половина Нью-Йорка должна знать Миранду Пристли, хотя бы слышать о её самодурстве, но, нет, ничуть. Видимо текучесть кадров наблюдается не только в секретариате "Подиума", но и за пределами издательства.
Потому-то становится ещё более непонятна уверенность ГГ в том, что через год она действительно, благодаря Миранде, станет журналистом "Нью-Йоркера".
"- Эмили и Элисон говорят, что это само собой разумеется. "Поработай годик на Миранду так, чтобы тебя не уволили, и она устроит тебя на любое место, на какое только пожелаешь".
- Чего же тогда колебаться? Серьезно, Энди, поработаешь с год и устроишься в "Нью-Йоркер". Ты ведь всегда этого хотела. И похоже, так ты добьешься этого быстрее всего".
Ну, допустим, что у неё и правда есть эти связи, блат где-то там, на недостижимой верхушке, и что "дьяволица" вполне способна устроить ГГ на ту работу, на которую она хочет. Меня больше интересует срок. Почему год и почему никого не смущает эта цифра? Для доказательства постоянно приводился пример с Элисон, словно бы никто до того с Мирандой год не продержался, словно бы и не было всех прочих счастливиц или они от счастья потом умерли, уж не знаю. Однако почему-то никто не говорит, сколько проработала Элисон (бывший старший секретарь), и сколько до своей мечты должна работать ещё Эмили (на момент поступления ГГ - стала старшим секретарём). Судя по тому, что после ухода Элисон старшей сделали Эмили, ей за свою "плюшку" ещё пахать и пахать. Особенно это странно смотрится в преддверии окончания срока ГГ, когда "дьяволица" расспрашивала её о будущем, и "обещала пристроить". Кстати, из-за увольнения ГГ Эмили, похоже, придется тянуть лямку ещё очень долго, до тех пор пока не отбросит копыта или не взрастит новую смену. Мне её жаль, и есть почему:
"- Послушай-ка, мне надо в туалет, я ждала, когда ты вернешься. Посиди минутку на телефоне, ладно?
- Ты что, ни разу не ходила в туалет с тех пор, как я ушла? - недоверчиво спросила я. Прошло уже пять часов.- Но почему?
...
Нельзя выходить в туалет без согласования с центром? Она что, правда просидела здесь все пять часов, сдерживая позывы своего мочевого пузыря, потому что женщина, находящаяся за тысячи километров отсюда, могла позвонить в те две с половиной минуты, которые нужны, чтобы сбегать в дамскую комнату?"
Всем сотрудникам этого журнала стоило бы посочувствовать.
"Лишние калории не находили себе места в их телах, зато занимали все их мысли. Эмили клялась, что ее бедра "толще, чем дубовые пни". Джессика была уверена, что у нее "жирные, трясущиеся мышцы", как у Розанны Барр. Даже Джеймс рассказывал, как однажды выходил из душа и его ягодицы показались ему такими огромными, что он стал подумывать о липосакции".
"Я думала, что она лицемерит, но вскоре поняла: Хоуп - так же как и прочие худосочные девушки и большинство парней "Подиума" - вполне способна адекватно оценивать вес других людей, но когда она смотрит в зеркало на себя, то совершенно искренне уверена, что видит там гиппопотама".
Может быть из-за влияния окружающей среды или от рождения, ГГ мало отличается сообразительностью. Не раз жалуясь на свою маленькую зарплату в "Подиуме", она однако ишачит днями и ночами на Миранду, всё оправдывая необходимостью продержаться год. Так забивается болт на права человека, и я могу это допустить. Бывает. Россия, Америка, Германия... не важно, люди могут много терпеть ради достижения цели. Даже американцы. Наверное.
Меня больше убивает большая странность ГГ, когда она при своём скудном времени на еду и жизнь, и завышенных прихотей начальницы, совершенно не находит возможностей сделать свою жизнь комфортнее. Издательский дом оплачивает все чеки, предъявленные секретаршами без разбора и никогда не высчитывает, не выспрашивает на что они тратились конкретно, почему так много, не уточняя, связано это было с личными прихотями главного редактора журнала или для работы. Секретаршам, в случае необходимости, предоставлялись машины и шофёры, которые полностью подчинялись их указаниям и не расспрашивали, а их рабочий день мог оказаться ненормированным.
"С этим как раз не было никаких проблем. Уже в первую неделю своей работы я поняла, что бухгалтерия не была сильной стороной "Элиас-Кларк", как не была и приоритетной. Мне не составляло никакого труда каждый день списывать по десять долларов на дорожные расходы. Другая компания заинтересовалась бы, кто дал вам право ездить на работу на такси; "Элиас-Кларк" могло заинтересовать лишь почему вы снисходите до такси, когда есть служебные машины. Почему-то мысль о том, что я ежедневно надуваю компанию на десять баксов - хотя мне прекрасно было известно, что никто в ней не страдал от моей расточительности, - здорово поднимала мне настроение. Кто-то назовет это ребячеством. Я называла это сведением счетов".
Однако, зная всё это, единственную выгоду для себя ГГ находила в редкой трате десяти долларов на такси с утра, если не успевала на работу.
"Счет, как всегда, составил бы доллар сорок центов, и я, опять-таки как всегда, расплатилась десятидолларовой банкнотой.
- Сдачу оставьте себе, - пропела я, чувствуя ежеутренний прилив радости от того, что лицо водителя расплывается в растерянной счастливой улыбке, - "Подиум" угощает".
Ей ведь совсем не нужны деньги на обратную дорогу на такси, или покупку чего-то съестного. У неё маленькая зарплата, её постоянно гнобит начальница, но счастлива она становится не тогда, когда с удобствами может попасть домой и, наконец, поесть, а когда бездарно растратит десять баксов.
Чего уж там? Она испытывает счастье от того, что раздаёт дорогущий кофе и булочки бомжам, сама при этом питаясь табачным дымом.
"Дорога обратно всегда занимала больше времени, чем дорога к кафе, потому что мне нужно было раздать кофе и булочки бездомным бродягам, ночующим где придется - на ступеньках, в дверных проемах, а то и прямо на тротуаре, - вопреки всем потугам городских властей "вымести их вон"
...
Было что-то необычайно приятное и воодушевляющее в том, что эти отверженные всеми люди пьют самый дорогой и изысканный кофе за счет "Элиас"".
"Когда я наконец спросила ее, должна ли я перестать приносить ей кофе, она энергично затрясла головой и прошамкала, что терпеть не может привередничать, но ей бы хотелось чего-нибудь послаще, потому что этот кофе для нее слишком крепкий. На следующий день я принесла ей латте с ароматом ванили и взбитыми сливками. Ну как, это лучше? О да, это намного, намного лучше, но, пожалуй, чересчур сладко. Еще через день я наконец ей угодила: оказалось, что Тереза всем прочим сортам предпочитает неароматизированный кофе со взбитыми сливками и жженым сахаром".
"Каждый день я тратила на кофе на 24 доллара больше, чем это было необходимо (латте Миранды стоил всего четыре доллара), чтобы провести еще одну подпольную акцию против компании, - так я мстила им за то, что они отдали столько бесконтрольной власти в руки Миранды Пристли. Я тратила их деньги на людейзапущенных, грязных и чокнутых - и если бы они узнали об этом, то и в самом деле почувствовали бы себя униженными, а значит, я добивалась своей цели".
Зачем жрать самой, тратить время на себя? Зачем нести накупленные булочки в собственный офис и угощать всем этим голодную коллегу-секретаршу, улучая минуты пока начальница будет занята? Нет, лучше покормить бомжей, расспросить нравится ли им кофе, или ещё лучше - день за днём подбирать кофе для одной из бомжих, чтобы она была счастлива. Мне этого не понять, да, далека я от американской благотворительности на голодный желудок.
Андреа заказывала обед для начальницы по три-четыре раза на день, чтобы он был ещё тёплый, когда подойдёт шеферин, а остывший выбрасывала вместо того чтобы поесть самой
Иногда, правда, в её светлую голову, приходили удачные идеи, как не сдохнуть с голоду. Тогда когда начальница обновляла свой гардероб и "выкидывала" старые вещи, распределяемые между персоналом издательства "Подиума", ГГ почему-то брала их украдкой.
"Если попадалось что-нибудь сногсшибательное и очень дорогое, я вытаскивала вещь из кучи и прятала у себя под столом, чтобы потом осторожно отнести ее домой. Быстрый визит в один из комиссионных магазинов элитной одежды на Мэдисон-авеню - и вот уже мой заработок не кажется таким удручающим".
Вот такая внимательная девушка, которая, однако, умудряется не заметить, как спивается её единственная подруга даже тогда, когда она живёт в соседней комнате.
"Лили никогда не знала меры в выпивке; тут не было ничего удивительного: Лили вообще не знала, что такое мера. В средних классах она первой закурила травку, в старших - первой потеряла невинность и первой же занялась прыжками с парашютом в университете. Она любила все, что не отвечало ей взаимностью, - так она чувствовала, что живет".
Андреа не замечает, что с подружкой что-то не то даже после того, как та загремела в полицию.
"- Короче говоря, они поужинали, и Парень с Колечком пошел проводить ее до дому, а ей пришла в голову забавная идея покрасоваться перед ним - прямо на улице, напротив ресторана. "Маленький стриптиз", - сказала она. Просто чтобы он оценил.
Я представила себе, как Лили берет в рот свою обычную послеобеденную мятную пастилку и выходит на улицу, а потом задирает блузку перед парнем, который заплатил за то, чтобы ему в язык продели кольцо. Боже.
- Нет, она не могла...
...
- Не грудь. Зад. Нижнюю часть тела. Всю целиком. Спереди и сзади. - И, не в силах больше сдерживаться, Алекс расплылся в широченной ухмылке. Он так развеселился, что я подумала, он вот-вот описается.
- Скажи, что это неправда, - простонала я. Как же Лили чувствует себя после всего этого? - И что, это увидели копы и ее за это арестовали?
- Нет, это случайно увидели двое маленьких детишек и сказали об этом своей маме.
- О Господи...
- Та попросила Лили надеть брюки, но Лили объявила во всеуслышание, что именно она сделает с ней и с просьбой. Ну и после этого женщина побежала за полицейским и нашла его на соседней улице.
- Ох, ну все, хватит, замолчи.
- Это еще не все. Когда та дама и коп вернулись, Лили и Парень с Колечком в Языке как раз занимались тем, о чем упомянула Лили, и уже порядком раскочегарились".
Даже этого случая для ГГ не было достаточно, чтобы забить тревогу. Она продолжала втягиваться в мир моды (правда ГГ и до этого удивительно хорошо разбиралась в дизайнерах и их шмотках, хотя утверждалось обратное) и медленно следовать советам этой самой подружки, которая вообще не отличалась умением держать себя в узде, и при её "любви к русской литературе" (сама мысль коробит) была для мужиков доступнее, чем общепопулярные сайты.
"Ты любишь Алекса, он любит тебя, но что тут такого, если ты немножечко поцелуешься с другими ребятами? Тебе двадцать три года, доставь себе удовольствие!"
Парня своего (этого самого Алекса) ГГ практически не замечала, как в начале книги, так и в конце, и вся возня вокруг него - это не более чем декорации. Эта любоф была столь невнятна, что мне и говорить о ней нечего. Вообще, и о пристрастиях ГГ, и о её правильном МЧ, учителе, упоминать скучно. Алекс, который оказался не таким уж стоящим, знаменитый нью-йоркский литератор - кратковременное увлечение ГГ, закончившееся ничем; подиумные мальчики и те выглядят в своих гульбищах поживее:
"Это был Джеймс. Он расположился возле моего стола - предварительно убедившись, что Миранда еще не приехала, - и объявил, что прошлой ночью в "Балтазаре" встретил своего будущего супруга.
...
- Телефон? Бери выше. Я попробую оставить у себя его брюки. Я стянул их с него уже к одиннадцати, и знаешь, скажу тебе...
- Чудесно, Джеймс, чудесно. Ты, похоже, не из тех, кого надо долго уламывать, а? Если честно, это довольно опасно. СПИД гуляет по планете, ты же знаешь.
- Детка, даже ты, само совершенство и женщина, о которой можно только мечтать, не раздумывая упала бы на колени, едва увидев его! Он восхитительный! Необыкновенный!"
Тут вообще не о любви и жизни было написано, а о совершенно особенной ГГ, которая по наставлению родителей и почти бывшего парня должна была пустить собственную жизнь под откос ради подружки-дуры, плюющей на свою жизнь. Да-да, именно к этому свелась вся книга, таков финал. Не потому что так жить достало или ГГ осознала, что на самом деле не желает походить на "дьяволицу".
"Вот для этого и нужны друзья - чтобы вместе пить, вместе делать глупости и заботиться друг о друге. Разве не так? Или это были всего лишь студенческие забавы, дань юности?"
Ведь пока ГГ работала, не покладая рук, ради собственного будущего, её подруженция, снова нажравшись, аки свинка, села в таком состоянии за руль и, естественно, попала в аварию, а затем, как и полагается, на больничную койку в кому. После этого родители и МЧ, который внезапно оказался тоже другом её подруженции, стали давить на мозг ГГ. "Сделай правильный выбор", - твердили ей они, что на самом деле означало - брось свою работу. Никто из них не переживал, что та кинет свою супер популярную начальницу, имеющую много связей и способную из мести "перекрыть кислород" ГГ. Все они ждали, что та просто обязана ночами сидеть у кроватки бессознательной подруги. Всё нормально. Это важно. Это нужно. Забудь о себе, лелей дуру, которую назвала подругой. Как будто для лежащего в коме есть разница, кто будет сидеть рядом на койке, как будто подруге, если она действительно настоящая подруга, будет приятно, если её приятельница загубит собственную жизнь.
Так что если вас не коробит от бессмысленных книг, полных странными людьми, не коробит от мира, наполненного шмотьём, то читайте.