Киев в ноябре 2004 года. Обычный ноябрь в длинной череде как две капли похожих друг на друга унылых месяцев. В ноябре понимаешь, что прошедшее лето уже давно превратилось в обычное воспоминание, а будущее еще настолько далеко, что даже думать об этом страшно. Ноябрь - самый унылый месяц в году, еще не зима, но уже не та золотая сентябрьская осень, которую прославили поэты. Для Киева в 2004 году этот месяц был особым. Странным, пугающим, подающим и разбивающим надежды.
Для меня он был еще более странным.
Вы, конечно, помните, что было осенью 2004 года. Одни назвали это революцией, другие - шабашем. Я из первых. Я распознал революцию в первый же понедельник, 21-го дня, потому что революция для меня - это резкий скачок в развитии. Пусть другие говорят, что не нужно никаких революций, только эволюция. Пусть говорят, что это нецивилизованно, дико, мне все равно. Я давно знаю, что мир развивается революционно. Нет, нет, я не приверженец насилия. Я не хочу человеческих жертв, столкновений, крови, слез. Многие путают понятия. Революция - это нечто другое, нечто совершенно иное. Это путь развития, резкий скачок. Эврика! Один человек вдруг что-то понимает, и кричит - эврика! Он внезапно осознал нечто, к чему долго шел. Когда целый народ восклицает - эврика! - случается революция.
Началось все немного раньше, чем наступил ноябрь. Официальная история теперь, наверно, ведет отсчет от выступления Ющенко на Спивочем поле, где он громогласно заявил "Я иду в президенты". Так, вероятно, князь Святослав посылал своим врагам послания "Иду на вы!", перед тем как разграбить их земли. Ющенко, конечно, не был князем Святославом, и мне кажется, Спивоче поле имеет такое же отношение к осенним событиям, как мое рождение к тому, что я переехал в Киев. Началось все действительно осенью, но в сентябре. Сперва было отравление, потом меткое попадание яйцом. Все это накаляло страсти, однако больше все-таки разжигало любопытство. Мы были первым осколком СССР, в котором смена власти должна была произойти в третий раз. Мне нравилось тогда думать, что мы были первой страной (Грузию я не считаю) из стран СНГ, у которой был шанс начать дрейф в противоположном от России, Беларуси, и других союзных республик направлении.
Мне нравилось так думать, и людей, которым тоже нравилось так думать, я узнавал по оранжевым ленточкам на рукавах. Ленточки надели после первого тура выборов, 31 октября. Эти маленькие оранжевые маячки на рукавах говорили нам - вас не так мало, как кажется. Если вы не побоитесь выразиться, то имеете шанс победить. Большой шанс. Главное - не бояться. И мы смотрели друг на друга, улыбались, встречаясь взглядами на улице. С каждым днем нас, людей с ленточками, становилось все больше и больше. На машинах, маршрутных такси, троллейбусах - везде развивались оранжевые кусочки материи. Это было компенсацией за то, что официальной оранжевой рекламы было почти втрое меньше, чем сине-белой. Вероятно, политтехнологи Януковича не совсем понимали, насколько мощна была такая альтернатива тысячам биллбордов, плакатов, роликов по телевидению и даже сюжетам в информационных передачах, проплаченных сине-белыми. Ведь людям никто не платил, они надевали ленточки добровольно, проявляя свою позицию открыто и честно.
Ленточки исчезли в пятницу, за два дня до выборов. Я до сих пор гадаю, почему это произошло, так как сам ленту не снял, продолжал ходить с ней даже в воскресенье. Сложно поверить, что кто-то побоялся, будто его оранжевый предмет гардероба примут за прямую агитацию, запрещенную за сутки до выборов. Хотя уже потом, во время переголосования второго тура, 6 декабря, меня умудрились дернуть за оранжевый шарф. Правда, это было в Днепропетровске, прямо перед крыльцом офиса Партии Регионов. Вы сможете доказать, что оранжевый шарф, это агитация? - спросил я их. Нет - ответили они - именно поэтому мы вас и не трогаем. Добрейшие люди.
Весь воскресный день 21 ноября я провел за компьютером. Сеть была пронизана сообщениями о фальсификациях, людей будоражила новость об убийстве милиционера где-то на сельском участке, но основное, в предвкушении чего находились все киевляне - параллельный подсчет голосов прямо на главной площади страны. К восьми вечера я отправился именно туда - на Майдан Незалежности. Если кто-то из вас не бывал там никогда, я попробую немного описать это место.
Майдан представляет собой довольно большую площадь, разделенную Крещатиком на две неравные части. Если стать спиной к Европейской площади, слева над вами нависнет странное трехэтажное строение из стекла, спроектированное как часть основного городского холма - одна из "линий" торгового центра "Глобус". Все помещение комплекса размещается под Майданом, так, что можно зайти с Институтской и выйти возле Михайловской. Под землей находится очень много всего - торговые павильоны, вход в метро, пешеходные переходы, бары, ночной клуб. Там же играют бродячие артисты (иногда очень прилично), стоят торговцы чебуреками, хот-догами и просто слоняются попрошайки. Особенно меня порадовал продавец поддельных серебряных цепочек. Я увидел его утром 22 ноября, вернее услышал. Он понял, как говорится, "конъюктуру" рынка, и, продавая цепочки, кричал "Ошейники для Януковича!". К вечеру, когда я увидел его вновь, на прилавке почти ничего не осталось.
На поверхности тоже есть на что посмотреть. Там стоит несколько памятников, о которых ходит множество народных шуток. Так, монумент Независимости народ называет не иначе, как "тетка на фаллосе", а архангел Михаил, статуя которого нависает над входом в Глобус, почему-то негр. Кроме этих шедевров есть еще "памятник глобусу". Нет, не тому Глобусу, который торговый центр, а тому, который модель Земли на ножке. На нем начертаны расстояния в километрах до главных столиц мира. Через дорогу находится драматический театр, а возле него - знаменитый фонтан-одуванчик. Покажите мне человека, который был в Киеве и не сфотографировался возле этого фонтана!
Вот такой, вкратце, Майдан в Киеве. Если интересно, приезжайте, посмотрите сами. После осенних событий 2004 года этот город входит в моду.
Народ начал сходиться на площадь уже к восьми вечера. К этому времени закрывались избирательные участки, последние сообщения о количестве проголосовавших летели в Центральную Избирательную Комиссию. Совсем скоро должны были появиться полные официальные данные об активности избирателей по всей стране. Всеобщее внимание было сосредоточено на огромном экране, расположенном на пьедестале со стороны Институтской улицы. В мирное время там показывают матчи украинской сборной по футболу или бои братьев Кличко. В день выборов экран показывал карту Украины. Полностью обработанные области зачем-то закрашивали синим цветом, в связи с чем ко мне подошел взволнованный человек, представившийся журналистом из Швейцарии. Предмет его волнений меня изрядно повеселил: он решил, что синим цветом закрашиваются те области, в которых победил Виктор Янукович. Я ответил ему, что в Украине конечно меньше демократии, чем в Швейцарии, но вывешивать результаты выборов через пять минут после закрытия участков не умеют даже у нас.
Как оказалось, параллельный подсчет голосов больше смахивал на концерт рок-звезды. На Майдане была установлена сцена, по бокам - мощные акустические системы и два экрана, на которые транслировалось все происходящее на сцене и перед ней. Сейчас я уже не помню, пел ли кто-то в тот первый, предреволюционный день, но потом эта сцена стала основным символом революции. На ней собирались все коллективы, ансамбли, группы и просто отдельные персоны, поддерживающие народный протест. Очередь на выступление была расписана надолго, желающих - хоть отбавляй. Не всех пускали, в частности, так и не выступил тогда на Майдане Кузьма Скрябин, хотя, как гласит народная молва, очень просился.
Примерно к десяти часам вечера на площадь начали прибывать народные депутаты из штаба Ющенко, чтобы объявить результаты экзит-пулов - опросов избирателей по выходу из участков. Согласно им, оранжевый кандидат лидировал минимум на 6%. Народ радостно приветствовал эти цифры, после чего у всех на устах встал немой вопрос: что дальше? Что делать дальше на площади? Дело шло к полуночи. Считать голоса прямо на Майдане никто не собирался, и в итоге люди начали разбредаться по домам. Со сцены настойчиво просили вернуться завтра утром. Толпа начала редеть, и я в первый раз увидел ее. В отличие от остальных я шел не домой, а в редакцию, писать отчет о вечерних событиях. Путь мой проходил по Крещатику, потом на вокзал и через него на Воздухофлотский проспект. Часть толпы с Майдана сразу же свалилась под землю в метрополитен, а часть поплелась в сторону станции метро "Крещатик". Впереди меня маячил нечеткий силуэт. Казалось, это призрак идет впереди, полурастворившийся (или полусоздавшийся?) человек. Ускорив шаг, я смог приблизиться немного и разглядел белокурую девушку с ангельским лицом. На ней светилась голубоватая плащевая куртка, совершенно не по погоде. Начинался сухой мелкий снег. Сильный ветер мешал ему покрывать землю равномерным белым ковром. У некоторых срывало головные уборы. Девушка надела капюшон, из-под него выглянули два белых локона. Потом толпа унесла ее прочь, а я пошел дальше, к бульвару Шевченко.
Домой я попал только около четырех утра, а проснувшись к девяти, понял - это конец. Конец праздному любопытству, конец пустым размышлениям: "А что будет после выборов?". Результаты подсчета ЦИК говорили, что у Ющенко не оставалось никаких шансов стать президентом официальным путем. Начиналось самое интересное.
На Майдан я отправился прямо из дома, не заезжая в редакцию. Казалось, должен быть обычный рабочий понедельник, но, поднимаясь по лестнице метрополитена, я понял, что как минимум для нескольких десятков тысяч киевлян этот понедельник не будет обычным. Вся площадь была забита людьми. Хмурое свинцовое небо и вчерашний сухой снег создавали подавленное настроение, однако, смотря на людей, я понимал - им не все равно! Они не пошли на работу, пришли на площадь, потому что интересуется не только своим маленьким обывательским мирком, а может быть потому, что понимают - их маленький обывательский мирок зависит именно от того, будет ли им все равно в решающий момент.
Я сейчас не буду вдаваться в подробности аргументации оранжевых осенью 2004 года. Мне не хотелось бы создавать в этом рассказе впечатление, что причиной массовых выступлений была только победа Януковича и проигрыш Ющенко, будто бы сами массовые акции были подготовлены и спланированы заранее. Безусловно, штаб Ющенко планировал акции протеста, однако грош цена была бы всем его планам, если бы Янукович победил честно. Мотивом, выводящим людей на улицы, была не победа как таковая, а факт ее нечестности. Мысль о том, что при подсчете дорисовали 3 млн. голосов. Больше я не буду заострять свое внимание на политических вопросах, так как они имеют второстепенное значение в моем рассказе.
Примерно к полудню на Майдан прибыл Ющенко и его окружение. Он выступал очень долго, много говорил об истории Украины, и я, к сожалению, констатировал ряд грубых фактических ошибок и мелких неточностей с его стороны. Впрочем, это было не так важно. Ющенко меня мало волновал тогда, как мало волнует и сейчас. Я смотрел на народ. Никогда не забуду средних лет мужчину, на вид очень обеспеченного, у которого во время речи вдруг зазвонил мобильный телефон. На вопрос где он, мужчина гордо ответил: "Я на Майдане, слушаю нашего Президента". Вероятно, ему звонили с работы узнать причину прогула. Тогда еще не было такого повального разрешения боссов проводить рабочее время на Майдане. Люди, выходившие в первый день - шли туда на свой страх и риск.
После выступления Ющенко говорила пламенная Тимошенко. Единственное, что я вынес из всех их речей - завтра они попытаются собрать внеочередную сессию парламента, на которой отправят в отставку ЦИК и заставят новую комиссию пересчитать голоса. После этого вся толпа хлынула к зданию Киевской мэрии. Люди требовали мэра Омельченко, чтобы он засвидетельствовал свою поддержку народным протестам. К середине дня мэр все-таки вышел, и в слабенький мегафон пролепетал, что, как настоящий мэр, не отвернется от киевлян. Хотя лично меня мало волновало, поддерживает ли революцию киевский мэр.
Весь день в центре города собирались люди. К вечеру их было уже несколько сотен тысяч. Они занимали весь проспект, от Европейской площади до Бессарабского рынка. К вечеру Киев начали покрывать большие мокрые хлопья снега. Снег в ноябре выпадает редко, но тот ноябрь, похоже, решил быть необычным до конца. Вереница людей тянулась вверх, по Лютеранской улице, и образовывала большую пробку возле Администрации Президента. С другой стороны такая же пробка была на Институтской. Здание Администрации оказалось блокированным. Я бродил в темноте и заглядывал в арки и дворы соседних проулков в поисках российского спецназа. По слухам, он прибыл из Москвы успокоить разбушевавшихся украинцев в том случае, если местный вдруг откажется. Повсюду виднелись силуэты людей с оранжевыми повязками. Их снова надели, на этот раз практически все. Некоторые даже обматывали головы оранжевой тканью, вязали многочисленные узлы на одежде. Все это было самодельным, люди находили оранжевую ткань в таких забытых уголках, что только черт один о них помнил. У меня на рукаве был повязан кусок грубой материи с оборванными концами. Флаги делали из удочек, швабр, главное - чтобы было нечто оранжевое на палке. Поначалу этого очень не хватало. Именно поэтому я смеюсь, когда слышу некоторых граждан, ни разу не побывавших в Киеве осенью 2004 года, но с умным лицом рассказывающих о подготовленном американском реквизите в руках украинских демонстрантов. Естественно, что никакого спецназа я не нашел. И никто не нашел, насколько мне известно, хотя, возможно, он и был. Использовать его вряд ли посмели, так как украинские офицеры один за другим выражали поддержку Майдану.
В непосредственной близости к Банковой толпа уплотнялась. Улицу перекрывал отряд милиционеров в касках и со щитами. Перед шлагбаумом стоял невесть откуда взявшийся грузовик с песком. На нем сидели люди, и один из них в мегафон предупреждал избегать провокаций и не ввязываться ни в какие драки. На маленьком пятачке Лютеранской и Банковой помещалось несколько тысяч человек, перед ними несколько сотен бойцов "Беркута", прятавшихся за щитами, а дальше пустая площадь и здание Администрации, в котором горел свет.
Угловой дом на Лютеранской имеет небольшой двор с забором примерно по пояс высотой. В этом дворе собралось несколько сотен человек. Туда пробрался и я. Люди скандировали несколько речевок. Первая и самая главная из всех "Свободу не спинити", но возле Администрации Президента более популярна была другая - "Кучму геть!". Рядом со мной в толпе оказался какой-то веселый иностранец, изрядно навеселе. Он вместе со всеми громко скандировал, а потом обернулся ко мне и спросил: "What is Kuchmu get"?". Я перевел, мы разговорились. Мне стало известно, что он немец, из восточной Баварии, работает в Украине примерно месяц и очень счастлив попасть в гущу таких событий, так как в Европе уже больше ста лет ничего подобного не было. О таком они только в учебниках истории читают.
Я оставил счастливого пьяненького немца и стал пробираться дальше, к милицейскому заслону. Самым сложным оказалось перелезть через забор, так как стоящие за ним люди не очень то стремились кого-то пускать в свое маленькое пространство между щитами спецназа и оградой. Мне пришлось громко кричать - я журналист и мне нужно сделать важные снимки. Это, в общем-то, было недалеко от правды. Для наглядности я достал свой фотоаппарат и начал сверкать вспышкой. Когда мне все-таки удалось подойти вплотную к заслону, я вновь увидел ее, ту самую девушку-призрака, которая померещилась вчера ночью. На этот раз она была вполне осязаемой, все в той же голубой плащевой куртке и таких же брюках. Ее белые кудри были мокры от растаявшего снега. Она улыбалась. "Ну, скажите что-нибудь" - ласково говорила она спецназовцам, но они только сурово супились из-под своих шлемов. Им было запрещено вступать в какие-либо контакты с демонстрантами. Я смотрел на нее и не мог понять, как она здесь оказалась. Ее хрупкое тело совсем не вязалось с революцией. Кроме того, на ней была совсем легкая одежда, совершенно не приспособленная к отрицательной температуре и мокрому снегу. Ей должно было быть очень холодно, но на ее лице сверкала нежная улыбка. Я сфотографировал ее на фоне щитов спецназа. В этой картине было нечто сумасшедшее.
Противостояние спецназа и демонстрантов продолжалось несколько часов. В двадцати метрах от меня происходили знаменитые события, были сняты кадры, в мгновение ока облетевшие весь мир: люди украшали гвоздиками милицейские щиты, приговаривая "Милиция с народом!". Какие после этого могли быть столкновения? Я сам никаких цветов не дарил, но зато старательно заглядывал в глаза тем парням, стоявшим за щитами напротив нас. В них читалась растерянность. После нескольких часов противостояния кто-то принес термос с чаем. Девушка налила прямо в крышку термоса и подала одному из беркутовцев. Он взял чай и сказал "Дякую" таким тихим и мягким голосом, как будто принял кружку чая у своей жены. "Помогите - вдруг сказал кто-то позади меня - я иностранный журналист. Помогите мне перелезть". Я обернулся и подал человеку руку. Он преодолел преграду и тоже выбрался на первую линию. Его звали Джон, он был лондонцем, десять лет жившим в Москве и работавшим на Франс-Пресс. Мы с ним долго беседовали, после чего у него зазвонил телефон. Для меня это было неслыханно, так как мой телефон не работал уже давно. В таком огромном скоплении народа мобильные телефоны отказывались принимать сигнал. Джон быстро передал сведения в свое агентство. Мне нужно было выбираться из толпы и тоже звонить в редакцию. Часы показывали пол второго ночи. С большим трудом я продрался сквозь первую линию, но за ней с удивлением отметил, народу заметно поубавилось. Дозвониться удалось только возле Крещатика, а вернувшись обратно, я застал только сотню-другую людей и еще меньше беркутовцев. Один за другим люди уходили и с той и с другой стороны. В сторонке, сидящей на бровке бордюра, я заметил загадочную девушку.
- Вам холодно? - спросил я.
- Конечно - ответила она - к сожалению, я не учла, что сегодня будет снег. Я не привыкла к такой осени.
- Вы не из Киева?
- Нет
- А откуда?
- Разве это имеет значение?
- Позвольте вам помочь. Я заметил, насколько вы легко одеты, еще пару часов назад. Я стоял позади вас все это время. Очень удивительно, что вы продержались так долго.
- А что мне оставалось делать? Я должна была там стоять.
- Никто не должен. Все стояли добровольно. Вы знаете, я встретил на этом маленьком пятачке в двадцать квадратных метров двух иностранцев - немца и англичанина. Мы стоим здесь, потому что мы хотим.
- А я должна. Теперь все закончилось, и мне невыносимо холодно.
Я предложил ей свою куртку. Вчера вечером я сильно замерз, и сегодня серьезно утеплился - надел самые теплые вещи, которые были в моем гардеробе, так что вполне мог обойтись без куртки какое-то время. Мы встали и пошли в сторону Крещатика. Перед каким-то банком нашелся кофейный автомат. Горячий кофе очень помог, иначе я уже начинал чувствовать, как холод пробирался под свитер и сводил мышцы. Была середина ночи, но до рассвета еще очень далеко. Как я жалел, что все происходит поздней осенью, а не в середине июля. Вместо беседы с прекрасной девушкой я думал только о том, чтобы не замерзнуть. Нам негде было согреться, в ту ночь еще не жгли костры, не было такого обширного палаточного городка, какой запомнил весь мир после оранжевой революции. Ничего этого еще не было, только голая совесть и холодный мокрый снег. Я боялся слечь с воспалением легких, но еще больше не хотел, чтобы заболело это прекрасное создание. Она просила меня взять обратно куртку, но я отказывался. В конце концов, я решился, и повел ее в квартиру к моим знакомым. Очень, очень дальним знакомым. По правде сказать, они не были моими знакомыми, скорее знакомыми одного моего друга, с которым мы играли в футбол по выходным возле Московского моста. Я знал только, что они были верующими и не могли отказать двум замерзшим людям посередине ночи. Чрезвычайно стыдно было вламываться к ним в такой поздний час, но иного выхода не оставалось. Переночевали мы без проблем. Я сумел забыться в полусне в гостиной на кресле, ей постелили здесь же на диване.
Утром она ушла.
Я так и не узнал, как ее зовут, кто она и откуда. Я просто любовался ею всю ночь, стараясь не думать о холоде. Мы говорили о чем угодно. Рассуждали о том, как дальше будет жить страна. Я пересказывал ей слова Джона из Франц-Пресс. Вы зашли слишком далеко - сказал он мне после трех часов блокирования Администрации Президента - назад уже дороги нет. Я был в Белграде несколько лет назад, когда свергали Милошевича, так вот это и отдаленно не напоминает то, что сейчас происходит у вас. После его слов я понял, что революция победила. Революция сознания. Дальнейшие события только подтвердили это.
Но она ушла.
Во вторник, 23 ноября, прошло знаменательное заседание ста девяноста депутатов Верховной Рады, на котором Ющенко принял присягу на Пересопницком Евангелие. За это на него полилась река желчи со стороны противников революции, однако он должен был это сделать, так как в тот момент думал не о людях за сотни километров, сочинявших язвительные шутки и злые пасквили. Нет, он думал о нас, тех, кто стоял непосредственно под зданием Рады и наблюдал за всем на огромных экранах в прямом эфире. Мы стояли на одном и том же месте, не двигаясь, на протяжении нескольких часов, и чтобы не думать о холоде, мы должны были думать о стране. Мы хотели знать, что делаем это не зря, и кроме нас еще кто-то хоть что-то делает.
Я стоял возле отеля "Киев" - крайнего рубежа демонстрантов, когда увидел растерянных телевизионщиков. Журналист с обреченным видом спрашивал прохожих, знают ли они французский. "Могу на английском - предложил я им - подходит?". "А на французском никак?" "Нет, никак". Хорошо, согласился он, дал знак оператору и подставил мне микрофон. "Зачем вы собрались здесь?" - задал он первый вопрос. "Чтобы поддержать внеочередное заседание Верховной Рады, которое должно выразить недоверие и отправить в отставку Центральную Избирательную Комиссию". "Вы надеетесь на успех?" - это был самый глупый вопрос. Мы уже победили, ответил я ему.
Потом началось заседание Рады.
Простояв несколько часов и ни капли не замерзнув, я вынырнул из толпы и двинулся по направлению к Майдану. Далеко впереди замаячила синяя плащевая куртка. Вне себя от счастья я кинулся бежать, распихивая прохожих. Белокурая голова, опять мокрая от снега, худенькие плечи, конечно - это она! Я нагнал ее только возле здания Правительства.
- Привет - радостно произнес я, но она только безразлично посмотрела на меня, и пошла дальше. Я взял ее за плечо - Ты не помнишь меня?
- А должна? - скептически поинтересовалась она
- Где ты ночевала прошлую ночь?
- А ты не слишком наглый, чтобы задавать подобные вопросы?
- Нет, если знаю ответ.
- Если знаешь, зачем спрашиваешь?
- Чтобы намекнуть.
- Твой намек не удался.
- Как тебя зовут? - спросил я. - Мы ведь провели вместе вчерашнюю ночь. Я дал тебе свою куртку, разве ты не помнишь? Мы ходили по улицам до трех утра, а потом пошли ночевать к моим знакомым. Ты спала на диване, а я рядом, в кресле. Но я так и не узнал, как тебя зовут.
- Хорош кавалер - съязвила она - ночь вместе провели, а как меня зовут, так и не выяснил. Может и не стоит?
- Кто ты?
- А не все ли равно?
- Что-то подобное ты и вчера говорила. Но я не очень любопытный, хоть и журналист. Давай проведем сегодняшний вечер вместе. Хочешь горячего шоколада? В Макдональдсе делают очень плохой кофе, но вот шоколад ничего.
- Нет, у меня другие планы. Я должна быть здесь.
- Мы все должны быть здесь. Но ведь нужно иногда есть, пить?
- Тебе нужно, ты и пей.
На вид эта девушка была ангелом. Но внутри нее сидел маленький черт. Она так и не дала понять, узнала меня или нет, помнит ли прошлую ночь. Я не стал больше донимать ее своими назойливыми предложениями.
После этого был ужасный четверг и мне единственный раз стало страшно. Когда зачитали официальный протокол ЦИК о назначении Януковича президентом, какое-то время даже самые ревностные поборники мирного решения конфликта допускали возможность столкновений и жертв. На миг и я испугался.
Впрочем, уже через некоторое время страх сменился скукой. Для меня революция закончилась, когда я вышел из здания Интер-факса, где десятью минутами ранее о своей отставке заявил Сергей Тигипко. Майдан оставался еще долгое время, однако это был уже не тот Майдан. Революционная эйфория охватила весь Киев, кроме того, город наводнили толпы иногородних, которые приехали поддерживать гражданский протест. В центре, на рубеже Крещатика, Институцкой, Шелковичной и Басейной, постоянно находились огромные толпы демонстрантов, кроме этого, большие скопления возникали возле здания ЦИК, на бульваре Шевченко, возле Университета и на Подоле, перед Могилянской Академией - всего около миллиона человек. Однако это были уже не те люди. Противники революции, в частности, журналисты российских каналов, любили делать сюжеты, в которых показывали веселых молодых людей с оранжевой символикой, рассказывавших, что стоят они "по приколу, потому что все стоят и тут весело". Это было правдой. Постепенно оголенный гражданский протест, от которого у меня на глаза наворачивались слезы, выродился в фарс. Примерно так же, как замечательные новаторские мелодии при долгом тиражировании и подражании превращаются в обычную попсу.
Прошло полтора года, и почти все оказались недовольны той властью, которую сами привели с помощью Майдана. Но я не остаюсь недовольным, потому что стоял там не за Ющенко и даже не против Януковича или Кучмы. Нет, я стоял за себя и за того парня. За то, чтобы больше не нужны были никакие Майданы. Я стоял за страну.
Во время предвыборной парламентской кампании 2006 года я вновь увидел ее - в синей плащевой курточке с влажными белыми локонами. Она мелькнула в одном из многочисленных рекламных роликов блока "Наша Украина", я узнал то место, и снова оказался там, посреди ночи на Банковой, лицом к лицу с солдатами "Беркута". Вспомнил оператора, который снимал эти кадры, ведь я сам помог ему пробраться в наш угол.
Я записал этот ролик на кассету и часто прокручиваю момент, где она появляется в кадре. Кто она? Теперь я знаю, что она - не человек. Она была созданием толпы, рожденным на короткий срок существования самой толпы. Она постоянно повторяла, что должна стоять. Должна. Конечно, ведь без толпы ее не существовало.
Вопреки всему я не жалею ни одной секунды, которую провел на том холоде в ноябре 2004 года. Я был и остаюсь самой революцией, а она - моя невеста.