Взяв рюкзак и повесив его на палку через плечо, я вышел из города. Мое путешествие, казалось мне, будет интересным и познавательным. Сколько еще может встретиться мест и селений, о существовании которых не то, что я, даже люди намного умнее и образованнее меня не могут догадываться. Но также путешествие такое должно быть необычайно трудным, потому что граница знакомой мне территории - территории, людей которой я могу узнать, жилища отличить от других, города узнать на карте или хотя бы увидеть на картинках, - граница эта находилась очень далеко. А с учетом того, что я ни разу там не был, и не знаю не то, чтобы людей, которые там были, а даже о существовании таковых, то в таком свете мое путешествие представлялось мне почти невозможным. Однако именно это самое "почти" смущало меня больше всего. Мысль о том, что такое предприятие все-таки возможно, постоянно появлялась у меня и настырно не хотела уходить. Но вот что тревожило меня больше всего: если я даже смогу собрать все необходимое, а такого понадобится очень много для столь длинного путешествия, если я даже получу разрешение покинуть родные места, выйти за границы города, получу письменную расписку властей о том, что я не бандит, не предатель и имею право передвигаться по земле, в особом порядке получу разрешение пройти мимо секретного города, который по слухам находиться где-то рядом с нашим, преодолею все препятствия, связанные с путешествием, доберусь все-таки до легендарной границы, которой по некоторым слухам и не существует вовсе, дойду до тех загадочных мест и останусь при этом в живых, то вот какой вопрос тревожит меня больше всего - зачем я туда иду и что я буду там делать? Весь наш город живет с этим вопросом на устах, но никто никогда не задает его. Иногда один из нас пытается узнать на него ответ: он берет рюкзак, складывает в него все свои вещи и уходит. После того, как он пересекает границу города, ничего не может быть известно о его дальнейшей судьбе. По правде говоря, каждый житель подозревает, что все дело в том секретном городе, который по слухам находиться неподалеку. Он секретен настолько, что даже рассказы о нем становятся секретами. Никто и никогда не говорит о нем вслух; где-нибудь за закрытой дверью, один на один еще можно поговорить о тех легендарных временах, в которые можно было говорить о секретном городе вслух, но даже такие рассказы становятся редкостью сегодня, и я уже серьёзно сомневаюсь, существуют ли они вообще. Не то, чтобы какая-нибудь тайная служба следила за нами, предусматривалось строгое наказание, ходили шпионы, нет, ничего такого мы не знаем, а если такое все же и есть, то никто этим не будет интересоваться в виду того, что все разговоры о тайном городе уже давным-давно прекратились. В свете вышесказанного разрешение на прохождение мимо него получить представлялось практически невозможным; и дело даже не в том, что я не могу пройти мимо него так как не знаю, где он находиться - я ведь могу наткнуться на него совершенно случайно - и не в том, что если я даже и пройду мимо него - откуда я знаю, что это он. Я бы мог попросить разрешение пройти мимо него с закрытыми глазами, но тогда, чтобы знать, где именно закрыть глаза, мне нужно знать, где он находиться, а это абсолютно исключено, в виду того, что этого факта в нашем городе не знает никто, включая и высших чиновников; тогда я мог бы закрыть глаза на определенный участок пути, но это не представляется возможным, ибо становиться понятным, что именно на этом отрезке пути находиться город. Но не в этом дело: как я могу просить хоть какое-нибудь разрешение, если все разговоры о тайном городе уже несколько поколений, как не ведутся? И я не прошу ничего. Никто не может мне возразить все из-за того же обстоятельства, и не потому, что это запрещено, а просто потому, что так уж сложилось, и не нам это менять. Не я первый и не я последний ухожу из этого города совершенно не спрося никакого разрешения.
И вот я, повесив рюкзак на палку через плечо, отправляюсь в мое путешествие. За городом местность практически не меняется, только иногда показываются вдалеке растения, отдаленно напоминающие кактусы, однако необычайно гигантских размеров. Таких я никогда не видел, но они мне и не интересны. Иногда я стучусь в окна стоящих у дороги жилищ. Из них выглядывают румяные, но почему-то злые лица пригородных жителей; я ничего не прошу у них а они ничего не спрашивают у меня, только изредка кто-то, захватив перед этим швабру или другую палку, выходит ударить меня. Тогда я одним быстрым движением перемахиваю через забор и иду дальше, потеряв всякий интерес к жителям стощих у дороги землянок.
II.
Я путешествую уже много лет. Счет годам, который я вел с самого начала, уже давно потерялся во времени, я забыл даже последнее значение этого счета, не учитывая тех лет, которые я провел без него. Впереди показывается неизвестная стена. Сначала кажется, что она построена руками людей, и невольно удивляешься такой монументальности, но потом я понимаю, что она природного происхождения, а люди лишь выдолбили в ней свои квартиры, дома, дороги, поставили на них фонарные столбы и людей в форме рядом с ними, и сделали вид, что они там живут. Каждый день они приходят к ней, залазят на свои места, ругаясь и плюя на свою горькую судьбу, и с утра до вечера страдают, создавая вид живой деятельности, а может даже и заинтересованности. Но последнее, конечно же, высшая стадия их страдания, которой, вероятно, подвергаются особо провинившиеся. Эти могут кричать прохожим, что они довольны и счастливы, у них очень хороший комфортабельный дом и престижная работа, но на самом деле их работа только и состоит в этом крике со стены, на которой они обречены сидеть. Разумеется, меня не может заинтересовать подобное заведение, и я, с трудом обогнув эту огромную стену, направляюсь дальше.
Впереди показывается неизвестный город. Я зашел уже так далеко, что даже материал, из которого выложены стены домов этого города, мне не знаком. Улицы в нем просторны и чисты, по дорогам ходят в разных направлениях люди. В ушах у них вставлены какие-то непонятные приборы, так что слышать они могут только себя, или исключительно то, что говорят им эти приборы. Я думаю, что это идеальная модель общества, когда каждый слышит только себя - тогда не будет никаких споров, противоречий, каждый делает свое дело и война отменяется. Внезапно мне становиться стыдно оттого, что я нахожусь среди этих занятых людей абсолютно без цели; я стою среди них, а они, как будто назло мне, бегут по своим неотложным делам, настолько неотложным, что вздумай я обратиться к одному из них, он не стал бы даже поворачивать голову в мою сторону, а не то чтобы заговорить со мной. На перекрестке я вижу одного молодого человека, который молча стоит, задрав голову вверх таким образом, что его подбородок вместе с шеей образовали прямую линию, а глаза устремились в небо, и лишь краем зрения, в туманной дымке могли кое-как различать, что делается перед ним. Решив, что, может быть, он ничем не занят, я подхожу к нему. " Уважаемый - говорю я, - знаете ли вы, что недалеко от вас находиться огромная стена, в которой вырублена для вас квартира?" Молодой человек поворачивается ко мне лицом, но голову по прежнему не опускает. Из-за этого черты его лица искажаются; я вижу только две ноздри, и дергающиеся от постоянного напряжения в попытках держать рот закрытым щеки. "Вы меня слышите?" - говорю я ему. Молодой человек ничего не отвечает, но кивнуть мне тоже не может, так как постоянно держит голову высоко поднятой. Из-за этого, чтобы хоть как-то показать, что он меня слышит, человек сгибает правый указательный палец. Этого мне достаточно, и я предлагаю ему показать ту самую стену. Почему я решил, что одна из квартир в стене выбита специально для него - я не знаю, я путешествую уже так долго, что мне не остается больше никакого другого выхода. Молодой человек идет за мной, все так же не опуская голову. Внезапно я понимаю, что не найду уже ни той стены, ни своего собственного дома. Все потеряно для меня навсегда, так же, как для этого человека увидеть пыль на своих ботинках.