Ратникова Дарья Владимировна : другие произведения.

Родная

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Скорее всего это будет повесть. И она уже написана. Да, да. Я писала её давным-давно. А теперь пересмотрела и влюбилась в героев заново))))

    О чём повесть - конечно же, о любви! Когда-то на земле случился Катаклизм. Прошло много-много веков. Оставшиеся люди разделились на два народа - мирный земледельческий - серды и воинственные бары. Люди вернулись к Средневековью. Ишмак - бар, предатель и изгой для всех. Найдёт ли он желанный покой своей душе? Наташа - девочка-подросток, дочь его погибшего друга. Судьба, наверное, не зря устроила их встречу.

    ВНИМАНИЕ!!! ВНИМАНИЕ!!! Это было обновление с исправлением мелких недочётов и ошибок. Повесть теперь в продаже. Купить по предзаказу можно тут: https://noa-lit.ru/rodnaya.html Или по подписке на Призрачных Мирах: http://feisovet.ru/магазин/Родная-Дарья-Ратникова



Наталья (лат.) - родная

ЧАСТЬ 1. Чужой дом.

I

   Ишмак шёл по лесной тропинке тёмным холодным вечером. Моросил мелкий весенний дождик, небо затянуло серыми тучами, а он, наконец-то, вынужден был признаться самому себе, что заблудился. Видимо, свернул не на ту тропку, когда начало темнеть. Вообще, он рассчитывал попасть в Рогод засветло, но теперь ничего не поделаешь - придётся ночевать в лесу. Если повезёт и он, наконец, выберется отсюда, то, может, и в какой-нибудь деревне. Если же нет, то надо будет искать сухое место где-нибудь под ёлкой.
   Он шёл молча, меся ногами прелые прошлогодние листья и подтаявший снег. Вот так же когда-то давно, только в осеннюю грязь он уходил в поход против сердов. Знать бы ему тогда, чем он закончится... Сколько он обрёл и как много потерял. Тринадцать лет прошло, а он всё не может забыть...
   Ишмак вздохнул и поднял голову. Между деревьями мелькнул слабый свет. "Может быть там, деревня?" - подумал он и ускорил шаг. И правда, вскоре он вышел к небольшому поселению. Он не знал названия, не знал, где находится сам, но надо было где-то ночевать, и он решительно постучался в один из домов.
   На стук ему открыл мужчина. Осмотрев его, он тут же захлопнул дверь. Но за этот короткий миг ошеломлённый Ишмак успел его рассмотреть. Это был серд! Значит, он случайно перешёл границу. И вместо Рогода, в который он отправился в этот раз другой дорогой, попал в Сердию. Ишмак не знал, что граница так близко. Хотя, вспомнил он, в Рогоде стояли воины всегда, когда он приезжал туда. Оказывается, они охраняли границу.
   Но что же ему делать? Может быть кто-нибудь пустит его переночевать? Нет, вряд ли. Бара, да к тому же мужчину и накануне войны. Но всё же, пройдя ещё чуть-чуть, Ишмак, открыв калитку, постучал в дверь одного из домов. На стук открыла женщина. Уже немолодая, она выглядела ещё старше из-за морщин, которые говорили о тяготах горя и одиночества, перенесённых ею.
   - Да? - полувопросительно, полувыжидательно сказала она.
   - Не могли бы Вы пустить меня переночевать? Я очень устал и, кажется, заблудился. Что это за деревня?
   - Распутье. А куда же Вы направлялись в такую погоду? - Недоверчиво спросила женщина. Видимо она ещё не успела разглядеть, что он бар.
   - Я шёл в Рагод - это в Барии.
   - Так Вы бар! Понятно... - женщина вздохнула, наконец рассмотрев его. Ишмак подумал, что вот сейчас его точно прогонят. И когда последовало приглашение войти, он оробел, не ожидая его.

II

   Через полчаса он сидел в уютной кухоньке у печи и пил горячий чай, благодаря Создателя и Ирину Григорьевну (ту женщину, что открыла ему). Она же устроилась напротив и внимательно рассматривала его.
   Ишмак не был красив, даже по меркам баров, а уж для сердов тем более, однако была в нём какая-то иная красота, внутренняя. Он выглядел, пожалуй, как и все бары: рыжие волосы собраны в хвост; зелёные глаза, тёмная кожа. Лицо худое с тонкими губами и нос с горбинкой. Не самая лучшая, конечно, картина. Однако он казался существом из другого мира благодаря какому-то неземному благородству, а ещё усталости, которые отражались, как в зеркале, на его лице. И, несмотря на тёмную кожу, он был очень бледен. А появлявшаяся иногда на его губах улыбка делала его по-своему красивым и даже одухотворённым, словно светившимся иным светом.
   - Вы в Распутье впервые? - спросила Ирина Григорьевна, прерывая затянувшееся молчание.
   - Да. - Ишмак мучительно пытался вспомнить, откуда ему знакомо название "Распутье". Да. Это было тринадцать лет назад.
   "Моя жена и сын живут в Распутье, на границе Барии и Сердии, - эхом в голове отдались слова Арсения, - Дышаковы их фамилия".
   - А Вы не знаете Дышаковых? - спросил он у Ирины Григорьевны и не удивился, услышав ответ: он ожидал его.
   - Я - Ирина Дышакова. А кто Вам нужен?
   Ну как ей сказать, кем её муж был для него?
   - Я знал Вашего мужа, я знал Арсения, - уже тише повторил он.
   В комнате повисла неловкая тишина.
   - Что Вы знаете о нём? - нарушила молчание Ирина Григорьевна. - И откуда?
   - Он был моим другом. Слушайте...
   Ему надо было всё это вспомнить и рассказать. Постоянно сбиваясь, перескакивая с одной мысли на другую, он всё-таки рассказал Ирине Григорьевне то, что знал.
   ...Это было в Третью войну. Он тогда находился в одном из отрядов баров и сражался вместе с ним против сердов. И вместе со своим же отрядом попал в плен к Саше. Саша тогда командовал где-то четвертью армии сердов - должность весьма почётная... Их поселили к воинам под охрану. Его с Мареком - к Арсению. Так они и познакомились. Потом сдружились. Когда на Сашину армию напали, Ишмак не знал, на какой ему быть стороне. Но всё разрешилось без его участия. Сашина армия была разбита. Арсения и ещё нескольких "непокорных" Дарк (военачальник баров) приговорил к смерти. Арсения пытали, в надежде узнать местонахождение чертежей смертельно опасного оружия, но тот ничего не сказал. Его казнили, а он, Ишмак, стоял и смотрел, будучи не в силах ничем помочь. А потом была эта отвратительная комедия Дарка с чистыми листами, которая ему почти на сто процентов удалась. И вот он изгой, и Дарк следит за каждым его шагом...
   Он закончил. Ирина Григорьевна сидела, уронив голову на руки. Наверное, она плакала. Он смущённо отвернулся. Через какое-то время она успокоилась и продолжила разговор.
   - Я Вам верю. Мне хочется Вам верить. Но было ли всё так, как Вы рассказываете - это вопрос, ведь я о Вас много слышала и только плохое.
   - Я понимаю, - сказал Ишмак. Он видел, что измученной болью душе Ирины Григорьевны хочется верить его рассказу. И он вытащил из внутреннего кармана на груди медальон в виде сердца и кольцо, похоже на обручальное и положил их на стол. - Вот подтверждение моим словам, если можно так сказать. Узнаёте? - Он обернулся к Ирине Григорьевне. Она с изумлением и радостью смотрела на эти вещи, как на что-то очень ценное.
   Наконец, она заговорила, и голос её дрожал.
   - Значит Вы и правда были его другом. Я возьму их?
   - Конечно. Берите. Они Ваши по праву.
   Ему было очень тяжело расставаться с вещами Арсения. Наверное, Ирина Григорьевна это поняла.
   - Возьмите себе что-нибудь на память о нём, - предложила она.
   - Если позволите, я возьму этот медальон.
   Ирина Григорьевна открыла его. На неё смотрели два миниатюрных портрета - она молодая и молодой Арсений. А над ними переплетённые лежали их волосы. Какие они были тогда молодые и счастливые... Как это было давно...
   - Вы открывали его? - Спросила она.
   - Давно, после самой его смерти.
   - И Вы не узнали меня?
   - Поначалу нет. Хотя потом мне показалось, что я Вас где-то уже видел.
   - Что ж, возьмите медальон. Это будет лучшая память о нём. У меня есть ещё один такой же. Один был у него, один - у меня. Мы сделали их перед расставанием. - Ирина Григорьевна помолчала немного, пытаясь справиться с собой, а потом добавила. - Я вижу, чувствую, что Вы действительно были ему другом... А сейчас - спать. Мой сын пока в отъезде, будете спать в его комнате.
   Ишмак с удовольствием согласился. Он устал, а завтра его ждала долгая дорога - в Рогод и обратно домой. Лёжа в постели он долго не мог уснуть, перебирая в голове картины прошедшего дня. Ему было радостно и как-то странно, что всё случилось именно так. Не иначе как Создатель привёл его именно в этот дом, где он встретил ту, кого не ожидал увидеть и вспомнил то, о чём хотел забыть.

III

   Утром он проснулся, когда за окном было уже светло, а встав, почувствовал сильную слабость, голова горела огнём.
   "Ну вот, только заболеть не хватало", - подумал обречённо Ишмак. Он хотел купить всё, что ему надо в Рогоде, узнать последние новости, навестить Марека и вернуться домой непременно до начала войны. А теперь... Война на пороге, а он болен. Как всё некстати!
   В дверь постучали. Вошла Ирина Григорьевна.
   - Доброе утро, Ишмак. Пойдёмте завтракать.
   Ишмак двинулся было вслед за ней, но, не сделав и двух шагов от кровати, почувствовал, что теряет сознание. Он, казалось, летел в бездну и конца этому не было.
   Он очнулся на кровати в какой-то комнате. Воспоминания о случившемся возвращались медленно, слишком медленно. Мысли путались. Наконец, он понял, где он находится. Та же комната, та же кровать. Наверное, он упал на неё, потеряв сознание. Ирина Григорьевна только подоткнула под него одеяло. Интересно, сколько времени прошло, пока он был в беспамятстве? Он попытался сесть, но не смог даже поднять голову. Все мышцы ныли, а перед глазами плыли чёрные точки, когда он пытался их открыть.
   - Лежи, лежи! Куда ты? - Вдруг услышал Ишмак голос Ирины Григорьевны. Он не знал, давно ли она тут находится, и сколько он уже лежит так без сознания. С трудом открыв глаза, он увидел неясный силуэт рядом с постелью.
   - Но как же я пойду? Мне же идти надо! - Он попытался чётко выговорить эти слова, но вырвался только тихий хрип.
   - Куда ты пойдёшь в таком состоянии? Лежи! Пока не выздоровеешь, никуда тебя не отпущу. На лучше, выпей! - И Ирина Григорьевна протянула ему что-то обжигающе горячее. Ишмак взял кружку и глотнул - это был чай с малиной. Он вдруг вспомнил тепло маминых рук и вкус малинового варенья и почувствовал, что по щекам текут слёзы. Он отставил кружку и неловко отвернулся.
   Эти воспоминания ошеломили его. Ведь ему было, наверное, года три, когда его забрали у матери и поместили в специальную школу будущих воинов, где его никто и никогда не приходил навещать. Он не знал, что стало с матерью. Он никогда её больше не видел.
   ...Ишмак не заметил, как Ирина Григорьевна тихо ушла, оставив на столе кружку с недопитой малиной. Потом он погрузился в зыбкий болезненный сон, сквозь который он слышал чьи-то шаги и голоса. Очнулся он, лишь когда дверь тихо приоткрылась. Снова вошла Ирина Григорьевна.
   - Я принесла тебе питьё и немного еды.
   - Спасибо, - прохрипел он.
   Она поставила поднос с едой на стол и собралась уходить. Тут Ишмак заметил, что из проёма двери выглядывает любопытное личико.
   - Наташа, хватит дурачиться! - Резко сказала Ирина Григорьевна, перехватив взгляд Ишмака.
   Тут же на пороге комнаты появилась девочка. На вид её было лет двенадцать-тринадцать.
   - Моя дочь - Наташа, - сказала Ирина Григорьевна, - Арсений не успел увидеть её.
   Девочка настороженно и, вместе с тем, с любопытством рассматривала Ишмака. Она словно хотела что-то сказать, но не решалась. Дождавшись, пока выйдет мать, Наташа тихо выскользнула вслед за ней. И до Ишмака донёсся её смех.
   Вот, значит, как! Ишмак был ошеломлён. Оказывается, у Арсения была и дочь, только он уже никогда об этом не узнает.

IV

   И вскоре Ишмаку представился случай познакомиться с Наташей. В дверь тихо постучали, и он увидел девочку. На этот раз она пришла одна. Получив разрешение, девочка неловко вошла в комнату и остановилась. Видно было, что её снедало любопытство и вместе с тем она боялась чужого человека.
   - Садись, Наташа, - улыбнулся ей Ишмак.
   Она села. Пока длилось молчание, он успел рассмотреть её. Девочка, как девочка. Пожалуй, отличало её от остальных девочек этого возраста слишком умное выражение на лице, а ещё какая-то совсем детская открытость. Все мысли и чувства, вспыхивавшие в душе у Наташи, сразу отражались на её лице.
   - А... А как Вас зовут? - нарушила вдруг она молчание, преодолев свою робость.
   - Ишмак.
   - Какое странное имя! Оно барское?
   - Да. Правда я не знаю, кто мне его дал, но меня так все называли, сколько я себя помню.
   - Как это - не знаете? - уже осмелев спросила Наташа, - Разве Вам не мама его дала?
   - Нет. Свою маму я почти не помню. В три года меня забрали в школу воинов, и я её больше никогда не видел. - Ишмак замолчал.
   - А что Вы там в этой школе делали? - спросила Наташа, беспокойно вертясь на стуле. Ишмак видел, что ей было интересно.
   - Нас учили немного писать, читать и считать. Но больше - воевать. С детства мы должны были уметь обращаться с оружием. Никаких игр - только тренировки и тренировки. Потом в тринадцать лет нам давали личного наставника, который в зависимости от возможностей каждого, обучал нас дополнительным премудростям. Моего наставника звали Дарк...
   - Дарк?! - встрепенулась Наташа, - Это тот, что сейчас управляет войсками баров?
   - Да, тот самый.
   - И он Вас учил сражаться, чтобы потом убивать сердов?
   - Нас всех этому учили, Наташа. - Мягко сказал Ишмак.
   - Но почему? - Она вскочила со стула. - Почему Вы тогда не там, не с ними?
   - Потому что после встречи с твоим отцом я многое понял.
   - А Вы правда были ему другом? - Расскажите мне про отца, я его совсем не знаю.
   -Что тебе сказать? Да, я был ему другом. Я попробую тебе рассказать о нём. Он вообще был лучшим из всех, кого я когда-либо знал. Он научил меня всему, что я сейчас знаю, привил любовь к древним книгам, он помог мне стать таким, какой я сейчас есть. - Ишмак видел, как при этих словах загорелись глаза у Наташи, как появилась в них гордость за отца. Эта девочка - истинно дочь Арсения. Она была умна. Ей нравилось, что он говорил с ней, как со взрослой. Недостаток жизненного опыта ей заменяла интуиция, уже в этом возрасте подсказывавшая что и кому говорить. Они проговорили довольно долго. Ишмак рассказал ей всё, что знал, а в ответ услышал:
   - Ну почему люди такие злые? Почему? Зачем надо было убивать моего отца? Зачем вообще нужна была эта война?
   Ишмак посмотрел на её беспомощное лицо. Ну как, как он мог объяснить этой девочке - что такое жизнь, и почему в ней случаются предательства? Почему в ней часто нет героев?
   Он вздохнул и ответил:
   - Это жизнь, Наташа. Это трудно понять.
   - Да, Вы правы. Я пока ещё не понимаю жизни и мало о ней знаю. Хотя много читаю. Иногда я сама себе кажусь очень взрослой, а иногда совсем маленькой.
   Ишмак улыбнулся этой Наташиной фразе и той важности, с которой она её произнесла.
   Было в этой девочке что-то взрослое, хотя жизни она не знала совсем. Наташа была цельная, неиспорченная с доверчивой, открытой душой. Её искренность и пылкость часто смешили, но всегда вызывали тёплое чувство. Она была ребёнком, хотя и пыталась понять взрослых. И в то же время в ней самой было много того, чему можно было поучиться и взрослому.
   Конечно всё это он понял и узнал о Наташе не сразу. Но и с первой встречи эта девочка вызвала в нём радость, которую он не испытывал со времени дружбы с Арсением. Ишмак рядом с ней оттаивал душой после многолетних кошмаров одиночества и боли.

V

   После первого разговора Наташа стала часто заглядывать к гостю. Ишмак пока ещё не мог вставать с постели, но мог разговаривать. И они разговаривали. Он рассказывал Наташе про свою жизнь, а она слушала, усевшись в кресле у окна. Он открывал перед ней мир, но никогда не акцентировал внимание на жестокости этого мира. Пока достаточно и знания о том, что она есть. Да, в жизни всё не так, как в старинных рассказах или мечтах. Но, чтобы жить, мало рассказов о жизни, нужно самой делать шаги. А Наташа была домашним, "тепличным" ребёнком. И Ирина Григорьевна оберегала её как могла. По её рассказам выходило, что Женя - сын Арсения - был совсем другим. Он весь в отца - решительный, смелый, гордый и честный. Он вырос без особых проблем. А вот с Наташей, жаловалась она, ей приходилось тратить много нервов. Но тем больше она её любила.
   Сначала (и Ишмак это замечал), Ирине Григорьевне не нравилось, что Наташа разговаривает с ним. Но постепенно она успокоилась, увидев, как его добрые и насмешливые реплики отрезвляют девочку.
   "Её не научишь плохому. К ней не прилипает грязь этого мира. Так что не бойтесь - если бы я говорил что-нибудь плохое, разве она бы общалась со мной?" - как-то сказал Ишмак. И Ирина Григорьевна поверила ему.

VI

   В один из дней, когда Ишмак, уже выздоравливая, сидел у окна и с легкой грустью думал о том, что скоро придётся уходить из этого гостеприимного дома, в дверь постучала Наташа.
   - Можно?
   - Конечно! Входи!
   Она вошла, и Ишмак увидел, что она еле сдерживает слёзы.
   - Что случилось, Наташа?
   - Почему, ну почему они такие? - с дрожью в голосе спросила она.
   - Кто они?
   - Одноклассники, вообще ребята, девчонки. В школе меня все ненавидят, мама ругает - я никому здесь не нужна.
   Ишмак вздохнул. Он очень хотел ей помочь, но не знал, как - он не умел утешать.
   - Ну что ты говоришь, Наташа! Ведь мама любит тебя, очень любит. Разве это не главное?
   - Не знаю...Может и главное... Но ведь она всё равно не хочет меня понять. Говорит, что я во всём виновата, что я плохая. Конечно, всегда я! - Наташа заплакала навзрыд, но и сквозь слёзы продолжала говорить о своей боли и обиде. - Они сегодня кидали мою сумку, все вещи поломали и испачкали. А всем хоть бы что - только я во всём виновата. Почему они так со мной? За что?
   Ишмак помолчал, собираясь с мыслями, а потом предложил, чтобы утешить девочку:
   - Наташа, хочешь я расскажу тебе о своей школе и о своём детстве?
   - Да, - кивнула она сквозь слёзы.
   Только так он мог попытаться её утешить. И Ишмак начал рассказ.
   - В нашей школе был прав тот, кто жесток, кто умел и ударить и постоять за себя. И наставники это лишь поощряли. Я в детстве был довольно слабым, не умел отвечать ударом на удар. Поэтому мне всегда доставалось. Но сейчас я благодарю Создателя за то, что было так. Потому что именно тогда я начал понимать, что если мне не нравится, когда меня бьют, то и другим, наверное, тоже. Я испытал боль на себе и не хотел её причинять другим. Там же, в школе, я нашёл себе друга. Он был такой же слабый, как и я и тоже не умел отвечать на удар. Наверное, поэтому мы и подружились. Его звали Марек. Мы с ним были очень разными - как огонь и вода. Я и до сих пор не могу полностью понять его характер. Он был очень скрытным, всё держал в себе и почти ничего мне не рассказывал о себе даже в детстве. После той войны, где я встретил твоего отца, наши с ним пути разошлись. Я больше не видел его.
   Наташа слушала Ишмака с интересом, забыв о своих бедах.
   "Хвала Создателю, - подумалось Ишмаку, - что она ещё не знает, над чем по-настоящему надо плакать. Жизнь щадила её."
   Когда она ушла, Ишмак вспомнил Арсения. Как вживую встал он перед ним - высокий, красивый, со светлыми короткими волосами и с глубокими глазами, словно отражавшими душу. Разве знал Ишмак тогда, ступая по грязи в промозглый осенний день, что вся его жизнь изменится через какие-то несколько месяцев?

VII

   Это был отнюдь не первый, но и не последний разговор с Наташей. Как-то раз он сидел в Жениной комнате, перебирая в голове обрывки своих невесёлых мыслей. Ирина Григорьевна ушла на рынок за покупками. Вдруг в дверь тихонько постучали и показалась Наташа.
   - Заходи. - Пригласил он её.
   Она прошла и села на стул. Было видно, что она напряжена.
   - Что случилось? - спросил Ишмак?
   - Там гроза. - Она показала рукой на окно и голос её дрожал.
   Ишмак повернулся к окну. Действительно, надвигалась гроза и, судя по всему, сильная. От порыва ветра закачалась старая липа за окном, а в комнате потеменело настолько, что пришлось зажечь свечу.
   - Ты боишься грозы? - Она не отвечала, только молча всхлипывала. Её била дрожь. - Посмотри сюда, Наташа! Хочешь, я покажу тебе, что грозы совсем не надо бояться?
   Она кивнула и, подняв голову, посмотрела заплаканными глазами на Ишмака. Он подошёл к окну и раскрыл его.
   - Накинь одеяло, а то мне твоя мама не простит, если простужу тебя. - Он подал одеяло девочке, а сам погасил свечу.
   А гроза разыгралась не на шутку. За окном полыхали молнии, озаряя комнату каким-то сверхъестественным светом. От раскатов грома сотрясался дом. А Ишмак стоял у окна и увлечённо рассказывал:
   - Посмотри, Наташа, как красива гроза, сколько в ней мощи и свободы. Для меня она была как бы напоминанием о том, что есть такие вещи, которые не подвластны никому, кроме своего Создателя. Что зло не может править вечно. Ещё в школе гроза для меня была символом освобождения, прежде всего от одиночества. Когда за окнами безумствовала буря, я чувствовал своё единство с ней и сознавал, что есть сила больше этой. И что власть Дарка не вечна...
   Ишмак замолчал. Наташа больше не плакала и смотрела в окно почти без страха. Он улыбнулся, а после некоторого молчания спросил:
   - А ты знаешь историю Мира?
   - Ну кое-что нам рассказывали в школе, но не всё.
   - Тогда хочешь я расскажу её так, как слышал от твоего отца?
   Наташа молча кивнула, украдкой вытирая заплаканное лицо.
   - До Катаклизма было несколько материков, - начал Ишмак, - и государств. Они начали кровопролитную войну между собой. Гибли сотни и тысячи, и тысячи тысяч людей. Такой войны ещё не знала история. Потом одно из государств применило какое-то оружие, и случился Катаклизм. После него вся суша, кроме небольшой части на которой мы сейчас живём, ушла под воду. Уцелевшие начали стекаться на неё отовсюду. Долгое время все они жили в мире. Но потом случилось Разделение. Одни из них предпочитали мирную жизнь и увлекались наукой и древними знаниями, сохранившимися после Катаклизма. Другие же любили власть и хотели жить в своё удовольствие за счёт первых. Так образовались два народа - серды и бары. Почему они так себя назвали - трудно сказать - слишком много веков прошло с тех пор. Но, возможно, по именам первых правителей. Наши народы враждовали всегда. Но бары никогда не осмеливались нападать в открытую - сердов было больше, а оружие у них -лучше, благодаря древним знаниям. Но сменилось много поколений. И вот, наконец, правитель Дарк объявил сердам войну. Это было тринадцать лет назад. Он мобилизовал всю страну на борьбу с сердами. Это случилось так давно, но я помню всё, как будто оно происходило вчера. - Совсем тихо добавил Ишмак.
   - Вы помните?! Вы участвовали в этой войне! - Изумилась Наташа. Для неё это словно было откровением, хотя Ишмак и не скрывал этого. - Значит вы сражались против нас, против моего отца? Но как же так?!!
   Ишмаку стало жалко девочку, когда он увидел, как она пытается понять, как можно было воевать против сердов и одновременно быть другом её отца. В её возрасте всё представлялось только чёрным или белым, другое было невозможно. А он сам... У него уже давно всё смешалось. Он смотрел на Наташу и видел, как в ней боролся интерес к нему и фамильная гордость, последовав которой, она не стала бы с ним больше общаться. Она колебалась и он, пожалев её, решил помочь ей выбрать.
   - Наташа, нас заставляли сражаться. Мы были управляемой толпой, без своих интересов и мыслей. Нам приказывали, и мы подчинялись. Да, я поднимал оружие на тех, кого считала тогда врагами, даже убивал. Но за это я уже тринадцать лет расплачиваюсь.
   - Я верю вам. - Серьёзно ответила Наташа, помолчав какое-то время. Ишмак не удержался от улыбки, а на душе потеплело. Для него почему-то имело значение мнение этой девочки
   - А правда, что до Катаклизма у людей были разные механические вещи, самозажигающийся свет, говорящие коробочки и всё такое? Нам говорили об этом в школе, но мало и совсем вкратце.
   - Правда. Но только было ещё и страшное оружие. Попади его чертежи к барам, и они вмиг бы вернулись к прошлому, к тому, что было до Катаклизма и сохранилось теперь только в книгах. Сейчас это всё кажется выдумкой. Но стоит барским учёным только взглянуть на чертежи, которые они столько лет безуспешно искали, и главный секрет не только страшного оружия, но и самозажигающегося света и многих других вещей будет раскрыт. Но приведёт ли это к чему-то хорошему - вот вопрос. Твой отец считал, что нет. Бары извратят всё и используют только во вред. Поэтому он так и не сказал Дарку, где скрыты чертежи. Об этом знал только сам Арсений, а после его смерти - я.
   Наташа затаила дыхание, слушая Ишмака. А он, глядя на неё подумал, что ей можно было бы без опаски доверить местонахождение самых ценных чертежей. Она бы сберегла этот секрет. Чего-чего, а предательства от Наташи он мог бы не опасаться - настолько искренна, открыта и правдива она была. Эх. Как бы было хорошо, если бы он смог кому-нибудь передать эту ношу. Но рисковать жизнью Наташи Ишмак не мог. А ведь он устал столько лет хранить тайну. Да и вообще устал, устал жить. Его жизнь словно была пресна и пуста, в ней не хватало самой жизни. Ему иногда казалось, что для всех жизнь идёт, и лишь для него она словно остановилась, тогда, тринадцать лет назад, в тот день, когда он своими глазами увидел, как вели на плаху его друга. Тогда он просто стоял и смотрел, как слетела с плеч голова Арсения, и ничем не мог ему помочь. Он пытался проникнуть в самую страшную тайну на земле - тайну смерти и понять, как это - был человек, жил, любил, смотрел на небо, на мир и в один миг его не стало. А ведь Ишмак тоже хотел иметь свой дом, семью, уютный уголок, чтобы было куда возвращаться из далёких странствий.
  

ЧАСТЬ 2. Марек

I

   Уже почти месяц Ишмак жил у Ирины Григорьевны. Она не гнала его, а он всё порывался уйти и никак не мог расстаться с этим гостеприимным домом. Выздоровев, он помогал по хозяйству и так старался, что Ирина Григорьевна часто ловила себя на желании, чтобы Ишмак остался подольше, хотя бы пока не вернётся Женя. К тому же Наташа при баре вела себя совсем по-другому. Она словно стала мягче и взрослее. Ирина Григорьевна видела в этом влияние Ишмака и была благодарна ему. Но видела она и другое - как бар смотрел на Наташу, и как всё чаще при её появлении, возникала у него на лице улыбка. Она была уверена в баре. Но вот Наташа... Не пришло ещё её время. А Ишмак и сам чувствовал что-то смутное, что зарождалось в его душе. Но он не понимал, да и не старался понять, почему ему так нравилась Наташа.
   Как-то раз он пришёл и застал её за столом, прилежно пишущую что-то.
   - Можно, Наташа? Или ты занята?
   - Нет. Нет. Заходите. Я рассказ пишу. Уже почти закончила. Вот только не знаю, как он. Маме даже боюсь показывать - она всё равно не поймёт. Она видит во всём только красоту слога, но я ведь не писатель.
   - А о чём рассказ?
   - Обо всём. Но, в основном, о дружбе. Знаете, есть такой странный мир, где живут совсем иные люди. Вот про него я и писала.
   - Дашь мне почитать? - спросил Ишмак, улыбаясь Наташе и яркому солнцу за окном. Грусть и усталость почти отступили. Может быть, виновата весна?
   - Ну хорошо, только не смейтесь, ладно?
   - Что ты! Конечно, не буду. - Уверил её Ишмак. И, получив тетрадь, взялся за чтение. Наташа села рядом, и изредка комментировала, поясняя непонятное слово или имя. Скоро он дочитал последнюю страницу и отложил тетрадь.
   - Ну как? - Спросила Наташа, с волнением глядя на него.
   Ишмак молчал. Он не знал, что ей ответить, чтобы не обидеть. Она ведь так ждала от него именно похвалы. Рассказ был интересным, но немного пустым, неживым, словно не принадлежавшим ей. Ничего, у неё ещё всё впереди. И вместо ответа он спросил:
   - А что потом?
   - А что потом?
   Потом шагнём за окоём.
   Тропинка убегает прочь,
   Уходит в ночь, глухую ночь,
   В безумство тени и огня,
   Где звёзды смотрят на меня,
   Где люди добротой полны,
   И видят сны, прекрасны сны.
   Уйти! По тропке убежать.
   И жить в любви, и бед не знать.
   Не видеть ненависть в глазах,
   Усмешку злую на устах,
   Не слышать слов, как игл острых,
   Не видеть чуждости других...
   В том мире жить, страдать, любить.
   Жаль этому, увы, не быть! - Вместо ответа продекламировала Наташа.
   - Твои стихи? - Спросил Ишмак.
   - Конечно! Нравятся?
   - Очень! Только слишком уж они грустные. Неужели всё действительно так, как в твоих стихах?
   - Не знаю. - Девочка погрустнела. - Мне кажется со мной не хотят общаться. Я, наверное, одинока, и, хотя, многого не понимаю, но одинокой быть не хочу. Я надеюсь и верю, что там, в будущем, у меня всё будет хорошо. Но иногда всё же унываю.
   - Я понимаю тебя, Наташа. - Ему было бесконечно её жалко. Она повзрослеет и поймёт, что зря так страдала в детстве, что прожить можно и одной, а одиночество не так уж и страшно. И всё у неё обязательно будет хорошо. Это вот ему ждать уже нечего...

II

   Через несколько дней Ишмак встал рано утром. И как всегда Ирина Григорьевна была уже на ногах - готовила, мыла, что-то стирала. Когда он пришёл на кухню, завтрак - большая тарелка каши, хлеб и молоко, уже ждали его на столе. И только он принялся за еду, как вдруг услышал стук в дверь. Ирина Григорьевна пробормотала: "Наверное, соседи" и кинулась открывать. Потом Ишмак услышал голоса, и громкий и, как показалось ему, испуганный - Ирины Григорьевны. Он встал и направился к ней. Может быть он, конечно, и не нужен, но всё-таки лучше подойти узнать, в чём дело. Он уже не раз выпроваживал незваных гостей, нагло пытавшихся в это смутное время найти здесь приют. Но, подойдя к двери, Ишмак увидел рядом с Ириной Григорьевной юношу очень похожего на Арсения. Ему даже на секунду показалось, что это сам Арсений стоит в дверях, живой и невредимый. А мгновением позже Ишмак догадался, что это, наверное, Женя, брат Наташи.
   А юноша отвернулся от матери и вдруг увидел Ишмака. Вопросительно посмотрев на него, он повернулся к матери.
   - Женя, это Ишмак, наш друг.
   - Ишмак - это Женя, мой сын. - Ирина Григорьевна познакомила их, даже не подозревая, какая буря за этим последует.
   - Ишмак! - Воскликнул Женя. - Предатель, из-за которого погиб отец. Мам, как ты могла?
   Ирина Григорьевна говорила что-то в оправдание Ишмака, Женя не верил. Он положил руку на рукоять меча и приказал Ишмаку следовать за ним. Сегодня с ним не могла справиться даже мать. Ишмак видел, что она побаивалась своего сына, а точнее той его части, которая напоминала ей горячую кровь отца, его смелость, быстроту, вспыльчивость, гордость, которые в Арсении, однако, соединялись с мужеством прожитых лет и которые он умел сдерживать, как бы тяжело ему не было. И, порой, видя его, ещё по-детски вспыльчивого, с душой, умевшей долго ненавидеть и раз и навсегда любить, Ирина Григорьевна с тревогой думала о будущем сына, направляя его и мудро стараясь не мешать. Но сейчас все её разговоры были напрасны. И она беспомощно стояла и смотрела на Женю и Ишмака, а рядом с ней за рукав испуганно цеплялась Наташа. И обе они с напряжением и со страхом ждали окончания этой встречи.
   А Женя и Ишмак стояли за домом, в огороде, у самой кромки леса. Женя вытащил меч и Ишмак почувствовал холодную сталь у своей шеи. Он видел ненависть в глазах Жени и спокойно, с лёгкой грустью, подумал о том, что, наверное, сегодня встретит свою смерть. Он давно уже не боялся смерти и был даже равнодушен к ней, но почему-то, именно сегодня, ему не хотелось умирать. Его впервые за многие годы так радовала жизнь. Яркое солнышко, холодный весенний ветерок, первые грозы - всё было каким-то новым, словно впервые увиденным. Но он встретит смерть достойно. Женя не виноват в той лжи, в которую его заставили поверить. И если он убьёт его, то будет думать, что всего лишь отомстил за отца, которого, наверное, сильно любил. Ишмак вспомнил Арсения и, улыбнувшись, поднял глаза на Женю. А тот стоял со странным выражением на лице. В нём смешались ненависть и боль и что-то, что Ишмак назвал бы честью. И вдруг он понял, что Женя не убьёт его - не сможет, и почувствовал к нему острую благодарность, и улыбнулся ещё сильнее чистому голубому небу и солнцу, что слепило глаза.
   А Женя ненавидел Ишмака. Он понимал, что должен убить его, должен отомстить за отца, но он не мог. А этот странный бар смотрел на него и улыбался чисто и доверчиво. И Женя вдруг понял, что он всё знает про него и почувствовал, как ненависть его, вопреки всем доводам разума, испаряется, и ему хочется улыбнуться в ответ. Боясь показать свою слабость, Женя со всей строгостью, на какую был способен, опуская меч, приказал:
   - Вон из нашего дома! И больше не попадайся мне на глаза!
   Ишмак улыбнулся в ответ и пошёл прочь - собирать свои вещи.

III

   Он уходил прочь, оставляя Женю, который сейчас, должно быть, ненавидел себя за то, что не убил его, расстроенного поведением сына Ирину Григорьевну и Наташу спросившую, вернётся ли он. Ишмак оставлял ставший уже почти родным дом. А на сердце было почему-то и больно, и радостно. Он вспоминал дни, проведённые в доме Арсения, самые счастливые дни за многие годы, и в памяти почему-то вставал образ Наташи. Ишмак невольно улыбался, вспоминая её детские, непосредственные манеры, её искренность и доброту, её смешные порывистые движения. И внезапно поймал себя на мысли о том, что ему хотелось бы ещё вернуться в этот дом и увидеть Наташу.
   Но почему он так много думает о ней? Неужели? Сердце в груди забилось сильно-сильно, не в такт, выстукивая новое радостное чувство. Это было как озарение. Ишмак почувствовал тепло и боль одновременно и не мог сказать, чего было больше. Наташа - ребёнок. Да, но ведь она вырастет! Но что даже тогда он сможет предложить ей? Он посмотрел на себя со стороны - тридцатитрёхлетний бар, у которого за душой нет ничего, предатель и изгой. И она - весёлая и счастливая. Ишмаку стало грустно. Нет, пусть она никогда не почувствует к нему ничего, он всё равно благодарен Наташе. И если он больше никогда не вернётся в дом Арсения и не увидит его дочь, то, что он испытывал было прекрасно, даже безответное и молчаливое. Это чувство тихо выросло в нём, как цветок на пепелище, когда он уже и не думал уйти от своего одиночества. И, спокойно улыбнувшись, Ишмак зашагал дальше, как и направлялся, к Мареку.

IV

   Он стоял на левом берегу Сикхры - реки, которая протекала по границе Барии и Сердии. Ишмак много раз проходил её, направляясь в Рогод, к Мареку. Но это было очень давно. Сейчас мост на реке был сломан, и он задумался, где лучше переплывать реку. Брода здесь он не знал. Найдя удобное, как ему показалось место, Ишмак разделся и связал вещи в узел, который приладил на голове, а потом вошёл в реку. Вода была ледяная. Доплыв до середины Сикхры, он почувствовал, как холод пронизывает его насквозь, проникая почти в самое сердце. После пережитой болезни, переохлаждение было смертельно опасно, поэтому Ишмак поплыл быстрей, надеясь, что никакая судорога не сведёт ему ноги, как раньше часто бывало. Только тогда рядом всегда оказывался Марек. Течение сносило пловца вниз, к небольшим порогам, силы иссякали. "Слишком стар я стал" - с грустью подумал Ишмак. Последний раз он без усилий переплывал Сикхру. Правда это было ещё перед войной. Тогда Марека отпустили домой, к многочисленным родственникам. В отличии от Ишмака, родители которого не захотели его отпускать в школу, отец и мать Марека отправили его в туда по доброй воле, и за это им разрешалось видеть сына раз в пять лет. Один раз разрешили и Мареку их навестить. Ишмака тогда отпустили с ним. Давно это было...
   Он, с усилием хватая воздух, выбрался на берег, попрыгал немного, чтобы согреться, потом оделся и сел, задумчиво глядя на водную гладь. Куда ему теперь идти? Где искать Марека? Вдруг где-то, на пределе слуха, хрустнула ветка. Ишмак бросил взгляд на воду. В ней отразился неясный силуэт у него за спиной. Он мгновенно вскочил и повернулся лицом к человеку, готовый защищаться. Это его многолетняя выучка в барской школе действовала на уровне инстинктов и выручала в нужную минуту. Человек растерялся и застыл на месте. Ишмак поднял голову.
   - Марек!
   - Ишмак!
   Они обнялись. Ишмак смотрел на друга радостно, хотя и не без тревоги - столько лет всё-таки прошло. Но радость поутихла, когда он увидел, как пытливо и настороженно рассматривал его Марек. Они не виделись почти с самой войны и расстались в не совсем дружеских отношениях. Ишмаку было не по себе под этим испытующим взглядом бывшего друга. Марек очень изменился, повзрослел, и ничем теперь не напоминал того девятнадцатилетнего юношу, который воевал вместе с ним. Тогда, после той отвратительной комедии Дарка, Марек, наверное, возненавидел его. Или, по крайней мере, стал сомневаться.
   - А ты изменился, Ишмак. - Сказал Марек. И Ишмак не понял, что прозвучало в его голосе - то ли боль, то ли удивление.
   - Ты тоже. - И Ишмак улыбнулся ему. Но Марек смотрел на него без улыбки, исподлобья, смотрел долго, и, наконец, заговорил:
   - Ты знаешь, что Дарк следил за тобой, и когда, около двух месяцев назад, ты пропал, он начал выяснять, куда ты делся? И узнал, что ты ушёл в Сердию. Тогда он объявил награду за твою голову. Всех мужчин уже мобилизовали на войну, а перед этим дали приказ - найти тебя. Тот, кто доставит тебя, живым или мёртвым, получит большую награду. Тот, кто спрячет тебя - умрёт. - Марек говорил тихо, ровным голосом, не поднимая глаз, и Ишмак подумал, что его друг действительно изменился. Что-ж, видимо от смерти он всё-таки не уйдёт. Он даже не сомневался в том, что Марек сейчас поведёт его к Дарку, поэтому с какой-то обречённостью сказал:
   - Пойдём, Марек. Я понял, зачем ты это рассказал. Веди меня к Дарку.
   - А ведь ты стал другим, совсем другим. Ты разучился доверять, - услышал Ишмак вместо ответа. - Ты что думал, что я предатель? Вот так просто я возьму и отведу тебя к Дарку? Плохого же ты обо мне мнения! - Ишмак от удивления словно потерял дар речи, а Марек продолжал, - Не знаю, что ты нашёл у своих сердов, но я не предаю друзей, даже переметнувшихся на другую сторону.
   Ишмак заметил, что Марек сделал небольшую паузу, но всё же не назвал сердов врагами. В этом был весь Марек, его прежний друг.
   - Я не переметнулся к сердам. Ты ничего не знаешь. - Ответил он.
   - Ну так расскажи! - И Марек улыбнулся. Ишмак очень редко видел улыбку на его лице.
   Вечером они сидели в землянке Марека и мирно беседовали. Первое удивление Ишмака, когда он понял, что совсем не знал своего друга, прошло, и он никак не мог наговориться. Они рассказывали друг другу всё, что накопилось за те годы, что они не виделись. И Ишмак вдруг словно заново увидел Марека и понял, что чем-то неуловимым он до боли напоминает Арсения. Они проговорили до полуночи и Ишмак, заснул, обрадованный, что снова обрёл друга.

V

   Шли дни. Он прятался у Марека в землянке. Днём тот уходил с отрядом баров на разведку - война всё-таки началась. Марек никогда ничего не рассказывал ему о войне, но иногда он видел, как друг точит меч, и ему становилось жутко. Он не мог себе представить, чтобы тот смог поднять меч на сердов. Ведь Ишмак только недавно гостил у них, сроднился с ними и чувствовал, что более принадлежит им, чем своему народу. И лишь один раз, когда Марек вернулся с разведки раньше, чем обычно, усталый, измотанный и грустный, они заговорили об этом. Начал разговор сам Марек.
   - Ишмак, ты общался с Арсением, ты общался с другими сердами, скажи мне, помоги, что мне делать? Я... я больше так не могу!
   - Что случилось? - Спросил Ишмак. Он догадывался и раньше, что смущает Марека, но не хотел думать об этом. Он видел, как друг разрывается между верностью народу, которому он принадлежит по праву рождения и который через боль, но любит и благородством, честью, понятием о справедливости. Ведь они оба после встречи с Арсением поняли, что эта война - самое несправедливое и неправильное из того, что может случиться. Ишмаку было искренне жаль друга, но он не знал, чем ему помочь. Марек мог решить это только сам, внутри себя.
   - Я не знаю, как объяснить тебе то, что я чувствую, - Продолжал его друг. - Я не вижу впереди ничего, и всё чаще начинаю думать, что выбрал неверный путь. У тебя ведь хватило сил пойти против Дарка. А я просто не смог. Я ненавижу войну, я не хочу воевать. Но когда нас позвали на войну, я подчинился. Я мог бы уйти как ты, пусть стать изгоем. Но я не сделал этого, потому что испугался Дарка и того, что последует за этим моим поступком. Я трус! И что мне теперь с этим делать? Моя жизнь прожита ненужно, бесполезно. И в ней нет ничего - ни надежды, ни любви, ни радости... Ничего.
   Марек замолчал. Ишмак видел, что ему больно и тяжело жаловаться даже другу. Марек считал жалобы тоже признаком своей несчастной трусости. Одинокий, гордый и несчастный.
   - Ишмак, передай это моим родителям, когда меня не станет. - И Марек сорвал и протянул ему свою воинскую бирку - железную пластину с номером. А сзади были выцарапаны ножом цветы сирени и его имя. Ишмак даже помнил, как Марек сидел в лагере у сердов, и от нечего делать вырезал своё имя. Как это было давно! Он свою бирку сорвал и выкинул ещё тогда, после встречи с Арсением. А Марек значит носил. Вот как!
   - Я передам, конечно, но, послушай, ты сейчас не в большей опасности, чем раньше. Кончится война, ты обязательно вернёшься к своим родителям. У тебя, можно сказать, вся жизнь ещё впереди. - Ишмак попытался улыбнуться, но сам чувствовал, что говорит фальшиво. Его утешения были бессмысленны. И он почти не удивился, услышав ответ Марека:
   - Я умру, скоро. Я это чувствую. - И в его глазах было это странное дыхание, или, точнее, предчувствие смерти.
   Ишмак не стал спорить. Они оба понимали, что это было бы ложью.

VI

   Через несколько дней, днём, Ишмак почувствовал беспричинную тревогу. Марек с утра как всегда ушёл на разведку. Возвращался он обычно вечером и причин для беспокойства ещё вроде бы не было. Тем не менее скоро Ишмак начал нервничать так сильно, что не смог усидеть на месте и стал мерить шагами их маленькую землянку. Он пытался успокоить себя, ведь причин для беспокойства не было, но ничего не помогало. И в конце-концов он вышел из землянки. Тревога гнала его на поиски Марека, и он, не скрываясь, и совсем не думая об опасности бегом направился в ту сторону, куда утром ушёл Марек.
   Через несколько минут, он услышал шум сражения, крики, лязг мечей, и кинулся туда. Бой шёл на прогалине, за деревьями. Но пока Ишмак добежал до неё, всё было кончено, крики стихли. Он осторожно выглянул из-за деревьев и увидел тела людей. Там лежали вперемешку серды и бары. А у самой кромки леса одиноко стоял Марек с мечом в руке. В его глазах была усталость и боль. Он сжимал меч так слабо, что Ишмак даже удивился, как тот не выпал у него из рук. Он посмотрел в другую сторону и, увидел там, в конце прогалины, у большой разлапистой ели, двух сердов. Один из них натягивал лук, а второй... второй был Женя. От удивления и желания получше рассмотреть его, Ишмак подался вперёд, неудачно зацепился за ветку и упал на прогалину, прямо на тело какого-то бара. Он тут же вскочил на ноги, поднял глаза и увидел, как задрожала стрела на тетиве того, первого серда. Ещё секунда, и всё будет кончено. Ишмак стоял, как зачарованный, не в силах сдвинуться с места. Он слышал резкий окрик Жени "Не надо!", видел полёт стрелы. Время словно остановилось для него. Вот сейчас, сейчас в его тело войдёт стрела, взрезая своим железным наконечником его плоть. Он уже почти чувствовал боль, когда кто-то толкнул его. Не удержавшись, он упал назад. И, падая, краем глаза заметил до боли знакомый силуэт, оседавший на траву. Ишмак вскочил на ноги и бросился к другу, принявшему удар на себя.
   Марек лежал, раскинув руки. В его открытых глазах отражалось небо. Он хрипло и тяжело дышал, в груди торчала стрела. Он был ещё жив, доживал свои последние мгновения. Это Ишмак понял сразу, как только взглянул на его бледно обескровленное лицо - лицо мертвеца.
   - Марек, зачем? - Беспомощно прошептал он. Ишмак не мог вынести этой пытки - смотреть на умирающего друга, не в силах помочь. Наверное, легче было бы лежать вот так самому, раскинув руки и глядя в огромное бесконечное небо. А потом он услышал ответ Марека:
   - У тебя ещё всё впереди - и любовь, и надежда. А я уже своё отжил. Ничего уже не вернуть, ничего не исправить. Жизнь прожита зря. - И Марек замолчал.
   Ишмак сидел, смотрел в его открытые глаза и ждал, что Марек вот-вот скажет что-нибудь ещё. Но тот молчал. И Ишмак, наконец, понял, что он умер. Умер, с уверенностью, что жизнь прожита зря и ничего нельзя исправить. И он, его друг, не смог эту уверенность поколебать. А сейчас уже поздно, слишком поздно.
   И он почувствовал вдруг страшное всеобъемлющее одиночество. Казалось, что во всём большом мире остался он один. И не было более ни одного места, где его бы ждали и ни одного человека, которому он был бы нужен. Боль была настолько нестерпимой, что ему казалось - он сойдёт с ума. Он плакал и не отдавал себе в этом отчёта. Ишмак так бы и сидел на коленях у тела Марека, если бы не услышал голоса, звавшего его по имени, и не почувствовал бы руки на своём плече.
   - Ишмак! - Он обернулся. Над ним стоял Женя. - Надо выкопать могилу.
   - Да. - Только и смог ответить он. Голос его дрожал, руки и ноги отказывались слушаться, а в голове гудело.
   Пока они копали могилу, в голове крутились обрывки разговора с Мареком. Тогда, после встречи у реки, он рассказал другу о Наташе и своих чувствах. И он бы не вспомнил об этом разговоре, если бы не последние слова Марека. Получается, что его друг подарил ему возможность любить, купил своей жизнью. А он опять ничего не мог сделать, ничем не мог помочь.
   На свежий холм, над могилой Марека, он положил незабудки, в изобилии росшие здесь, на прогалине.
   - Прощай, Марек! - Ишмак сжал в руке его воинскую бирку. Заходящее солнце слепило глаза, освещая маленький холмик и букет незабудок на нём. Ишмак встал с колен, медленно отвернулся от могилы, и побрёл прочь.
  

ЧАСТЬ 3. Война

I

   Ишмак не знал, куда ему теперь идти. Дома его ждала смерть от рук Дарка, а в Сердию вернуться он не мог, да и не хотел - зачем подставлять Ирину Григорьевну. Оставалось одно - прятаться. Но прятаться вечно он не мог. Тогда он остановился, в надежде решить, что дальше делать, но мысли не слушались его, разбегаясь. Ему было настолько всё равно, он так устал бороться и прятаться, что хотелось сейчас лечь на эту землю и умереть. Неужто в его жизни было мало боли? Зачем ему ещё одна? Он молил о помощи и не слышал ответа. Он настолько был увлечён своими мыслями и своей болью, что чей-то голос, зовущий его, прозвучал словно издалека, и Ишмак не сразу понял, что он говорит.
   - Ишмак, пошли с нами! - Голос принадлежал Жене. Ну что-ж! Это был выход. Не надо думать, не надо решать. Что будет потом, его волновало мало, ему просто как-то надо было пережить "сейчас". И он согласился, и побрёл за Женей и его другом.
   До ночи они прошли немало лиг по лесу. Когда разбили привал и стали готовиться ко сну, Ишмак не сел, а свалился на землю. Ему было плохо, голова кружилась, в глазах темнело, всё тело горело, а окружающий мир словно был подёрнут дымкой. Наверное, сказалась и переправа через реку и невиданное напряжение этого дня. Вечером он лёг, а встать утром уже не смог.
   Может быть, он бредил, Ишмак не помнил. Очнулся он, судя по всему, в каком-то помещении. Темнота вокруг была такая, что хоть глаз выколи. А может быть он просто ослеп? Он пошевелился, напрягая изо всех сил глаза, чтобы разглядеть хоть что-то. Тут же послышался какой-то шорох и, вдруг, загорелся свет. На столе, в подсвечнике, стояла свеча, роняя зыбкий неверный свет. Возле неё, наполовину скрытый темнотой, сидел Женя.
   - Очнулся, наконец-то. - Улыбнувшись, сказал он. И все ночные мороки рассеялись без следа. Ишмак снова почувствовал себя цельным и здоровым, только словно очнувшимся от длинного сна.
   - Долго я болел? - спросил он.
   - Неделю.
   - Неделю? - Ишмак с изумлением огляделся по сторонам. Он лежал на кровати в небольшой комнате, которая скорее напоминала тюрьму или подземелье.
   - Где я?
   - В заброшенных подземельях под нашим лагерем.
   - Я в плену? - Спросил Ишмак. Ничего другого ему просто в голову не приходило.
   - Нет. Что ты! - Удивлённо ответил Женя. И Ишмак был рад услышать такой ответ. После долгой и тяжёлой болезни, после пребывания на грани яви и сна, ему было просто хорошо увидеть что-то настоящее, реальное. Он с радостью смотрел на Женю и слушал его речь. Только Ишмаку было странно, что Женя, который ненавидел его, вдруг изменился. Может это ловушка? "Да и пусть!" - подумал Ишмак. Он устал от вечных опасений, от тринадцатилетней игры в прятки со всем миром. Нет уж, пусть будет так, как должно быть.
   А Женя что-то говорил про лагерь, про сердов, про войну. Ишмак его почти не слушал. Он вслушивался в себя, искал в своём сердце рану, но нашёл лишь только шрам. Рана затянулась. Он уже не чувствовал той всеобъемлющей боли, как в тот день. Он словно смог посмотреть на себя со стороны и вспомнил как когда-то говорил Наташе: "Книга только тогда Книга, когда в ней есть и смешное и грустное, есть и боль и радость, и смерть и надежда, когда герои умирают, но остаются вечно жить в памяти и сердцах других людей". А что такое день? Всего лишь страница Книги Жизни. И Ишмаку вдруг стало легко, как будто что-то отпустило его. Он почувствовал, понял и прожил за мгновенье душой, что жизнь это всего лишь книга, которую пишет кто-то сильный и могущественный, заставляя людей плакать и смеяться. А потом Он закроет книгу, и эта написанная жизнь кончится, и начнётся настоящая. И Ишмак улыбнулся своим мыслям, своему пониманию, потом перевернулся на другой бок. Он ещё услышал, как Женя тихонько вышел, закрыв за собой дверь, а потом провалился в сон.

II

   Он проспал весь вечер, ночь и утро, а, проснувшись, обнаружил, что в помещении вдруг стало светлее. Сверху, через маленькое отверстие, которое он не заметил вчера, проникал луч света. В нём, смешно кружась, играли пылинки, взлетая и садясь на тяжёлый дубовый стол. Ишмак попытался встать. На удивление, ему это удалось. Он даже не чувствовал усталости, как будто и не метался неделю в беспамятстве. Одежда его висела на спинке стула, что стоял рядом с кроватью. Он оделся и принялся подробно осматривать своё жилище. Это была старинная комната, а вовсе не тюрьма, как почудилось ему вчера. Только и стены и пол и потолок были сложены из старого кирпича, чуть ли не времён Катаклизма. Слева от него стояла кровать, рядом стол и стул. Видно было, что они принадлежат этой комнате и являются её неотъемлемой частью. Кровать была массивная, деревянная, с затейливой резьбой, и, казалось, вросшая в пол. Окон в комнате не было. Только один источник света - зарешеченное отверстие в потолке комнаты, скорее всего вентиляционное. Свет из него падал лишь на середину комнаты, оставляя углы тонуть в темноте. Ишмак поискал глазами дверь. Не через оконце же величиной с голову, к нему приходил Женя. И дверь обнаружилась, на границе света и тьмы, за столом.
   Он подошёл к ней и тронул рукой. Дверь была не заперта, и со скрипом распахнулась. Он осторожно вышел из комнаты, и сразу очутился в непроглядной темноте. Она обступила его со всех сторон. Двигаться куда-то без света было невозможно. И Ишмак вернулся в комнату, зажёг свечу, и, держа в руке подсвечник, двинулся по коридору, освещая себе путь и, стараясь запомнить все повороты и развилки. Ему встречались странные пустые комнаты, мрачные огромные залы, тюремные зарешеченные подвалы и пыточные камеры. Он так увлёкся, что почти забыл, где находится. Существовал только этот странный тёмный коридор и луч света в нём. И только, когда этих лучей стало два, он вдруг опомнился, и, затушив свечу, спрятался в одной из комнат. Он притворил за собой дверь, оставив лишь маленькую щель. Вскоре послышались голоса. Ишмак узнал Женю. Уйти незамеченным он не мог, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как подслушать разговор.
   - Что ты собираешься делать с этим баром? - Спрашивал один голос.
   - Ничего. Спрячу пока, а там видно будет. - Ответил Женин голос.
   - Женя, при всём моём уважении к тебе, я ему не доверяю. Да и почему ты так быстро поменял своё отношение к нему? Ты же его ненавидел.
   - Я не знаю. Просто я доверяю ему сейчас. Я ненавидел его, это да, но в какой-то момент понял, что ненависть исчезла. А после того, что матушка рассказала о нём, я почувствовал к Ишмаку даже симпатию.
   - А если он потом переметнётся к своим и расскажет про эти подземелья?
   - Не переметнётся. Ему просто некуда идти.
   - Ну как знаешь.
   Голоса замолчали. Свет приближался. Они прошли мимо него. Ишмак, подождав чуть-чуть, бегом бросился в свою комнату. Ему было неловко подслушивать чужой разговор, но нет худа без добра. Зато он узнал Женю с другой стороны. Сын Арсения был вылитой его копией, и Ишмаку было бы тяжело, если бы тот не оправдал его надежд.
   Когда серды, где-то задержавшись, не спеша вошли в комнату Ишмака, он уже сидел на стуле и ждал их.
   - Я смотрю ты уже очнулся. - Дружелюбно улыбнулся ему Женя. - Это мой друг - Алексей. - И он указал Ишмаку на человека, стоявшего за ним и настороженно рассматривавшего бара. - А это - Ишмак.
   Они посмотрели друг на друга и Ишмак вспомнил вдруг фигуру человека, натягивающего лук и смерть Марека. Вздрогнув, он пристальней вгляделся в Алексея. Да, это был он. Ишмак искал в себе ненависть, но не нашёл ничего, кроме боли. Разве Алексей виноват, что стрелял в человека, которого считал врагом? И Ишмак, отвернувшись, сморгнул слезу. Он не видел, что Женя кивнул другу, и они оба вышли. А вернулся он уже один.
   - Прости, - Произнёс он.
   - Да нет, ничего. - Откликнулся Ишмак. Он уже подавил этот мгновенный порыв боли и снова чувствовал себя здоровым. Потом, помолчав, добавил, - Мне не за что тебя прощать.
   - Не меня, - почти прошептал Женя, - его прости.
   - Зачем ему моё прощение? Я слышал ваш разговор. Спасибо тебе за доверие. А простить... Я уже почти ничего не помню и не держу зла. Мне только больно... - Они помолчали.
   - Я понимаю, может быть, не стоит спрашивать, но расскажи мне про своего друга, - Начал Женя, и потом чуть тише добавил, - И про отца.
   Они разговаривали долго. И Ишмак с удивлением чувствовал, что та тяжесть, с которой он жил после смерти Арсения, постепенно спадает с его души. Ему жизненно необходимо было кому-то выговориться, рассказать свою боль и почувствовать, что его понимают. И то возрождение, которое начала Наташа, завершил Женя.

III

   После этого разговора они виделись часто. Женя забегал к нему почти каждый день, приносил еду и питьё. Из его слов Ишмак понял, что крепость в осаде, и что следует ждать решающего сражения со дня на день. Самое главное было удержать баров и не дать им взять крепость, а если возможно, то и заставить отступить. Ишмак видел, что чем неотвратимее и ближе становилось сражение, тем больше Женя волновался. Он старался помочь другу, но как тут поможешь?
   Наконец, в один из дней, когда Ишмак сидел за столом и рассеянно смотрел на луч света, медленно двигавшийся по комнате, скрипнула дверь, и вошёл Женя. Он был одет о походному. На бедре висел меч. За ним в двери Ишмак увидел силуэт Алексея с луком на плече. Женя подошёл к нему, а его друг остался за дверью.
   - Всё. Сегодня. - Произнёс Женя, и вдруг порывисто обнял Ишмака. - Прощай. Может больше не увидимся.
   - Как так? Должны увидеться. - А по-иному и быть не может. Слишком много друзей он потерял.
   - Где выход ты знаешь, да?
   - Да. - Кивнул Ишмак. Он знал один выход, тот, который вёл в лес.
   - Ну что ж, прощай!
   - Женя, я хочу пойти с вами, помочь. - Опомнился Ишмак. Он решил. Он сможет пойти против своих защищать то, что ему дорого и в них в том числе. Но Женя перебил его.
   - Это исключено. Ты вызовешь суматоху. Ты ведь бар. - Услышал Ишмак жёсткие слова. А потом, уже тише добавил. - Ведь кто-то должен будет сказать матери и Наташе, если я умру. - Женя замолчал, потом отвернулся и вышел из комнаты.
   А Ишмак сидел и задумчиво наблюдал за игрой солнечных лучей. Он нервничал, но мысли его блуждали далеко. Женя снова всколыхнул все воспоминания.

IV

   Узкая грязная улица, и вдруг непонятный ласковый запах цветов. Откуда здесь могли быть цветы? Он поднял голову. Просто одетый бар поливал на балконе цветы, которые источали дивный запах. Он запомнил его и тут же узнал, когда его дали в Наставники Мареку. Наставник был очень добрым, но продержался на месте недолго - всего лишь полгода, но эти полгода показались ему тогда раем. В его доме он нашёл много старинных книг, даже ещё сердских. Тогда он забирался на кровать и читал. А в другой комнате разговаривали Марек и Наставник. Иногда и он присоединялся к их разговорам. А через полгода Наставник Марека пропал, заставив их сначала обыскать полгорода, а потом тоскливо плакать в какой-то подворотне. Это был первый луч света в его жизни, и луч сомнения. Потом он часто сравнивал этого Наставника с Арсением.
   И ещё воспоминание. Угрюмые лица пленных, полуразрушенная крепость, рядом Марек со связанными руками. И доброе лицо воина, у которого их поселили. Марек, помнится, дичился его, часто сидел один в их землянке, хотя свободу пленных никто не стеснял (это их и погубило). А он сразу привязался к этому воину с чудным именем Арсений. И часто они потом сидели в полуразрушенном старом помещении, служившем им домом, и разговаривали. Арсений рассказывал ему о жизни, об истории мира и истории вражды между барами и сердами. А ещё они говорили о книгах. И он открывал для себя новый неизведанный мир знаний.
   А потом была страшная ночь, когда он узнал, что бары в крепости, и, в отчаянии, разрываясь между долгом и дружбой, бросился за мечом. И встречный безоружный Марек... А потом сам Дарк и насмешка:
   - Не надо никуда идти. Останься здесь, Ишмак. Твой друг оказался умнее. И даже оставил свой меч.
   Какой-то призрак человека в чёрном плаще и приказ:
   - Найдите мне его!
   И фигура Арсения. Тюрьма, пытки, измученный голос... Да, этот разговор он запомнит на всю жизнь.
   Он зашёл в тюрьму к Арсению. Дарк впустил его в надежде, что он выведает у Арсения местонахождение каких-то секретных бумаг, которые сам тщетно искал.
   Арсений лежал на полу, на охапке соломы. Выглядел после пыток он страшно, но способность двигаться ему сохраняли, чтобы он смог стоять на плахе. Он помнил, как упал тогда перед другом на колени. Что он чувствовал было не описать словами.
   - Арсений, что они с тобой сделали?! Неужели какие-то бумаги стоят твоей жизни?
   - Моя жизнь принадлежит Создателю. А бумаги... Что-ж, ты должен знать. Это чертежи очень страшного оружия древности. Они сохранились ещё со времён до Катаклизма. Похожее оружие и вызвало тогда Катаклизм. Оно не должно попасть в руки баров, иначе...
   - Я понимаю. - Он замолчал, не зная, что ещё сказать, не находя слов. И тогда заговорил Арсений. Он рассказал ему, доверяя безмерно, где спрятаны чертежи. А потом добавил:
   - У меня в Сердии, в деревеньке Распутье, есть жена, Ира, Ирина Григорьевна Дышакова, и маленький сын - Женя. Только больно покидать их. -Арсений замолчал, потом мужественно сморгнул слезу и продолжил. - Вот, возьми. Это ещё сохранилось у меня, не всё отобрали. Это тебе на память. - И Арсений улыбнулся сквозь боль, протягивая ему золотое обручальное кольцо и медальон. Он тогда не удержался, обнял Арсения, и, быстро, чтобы не разрыдаться, выбежал из тюрьмы. Это было их последнее свидание.
   А потом была казнь. Он помнит, как в кошмарном бреду, стоящие плахи. И палачи из своих, из пленных, что делили с сердами пищу и кров. Ему часто потом снились эти плахи. И каждый раз он просыпался от своего крика и с бешено бьющимся сердцем. А перед казнью Дарк устроил настоящее представление. Военачальник баров решил объявить его предателем и очернить перед всеми. Дарк не мог казнить его, но заклеймить так, чтобы его именем пугали детей, было в его силах.
   Дарк говорил долго, о достижениях барского народа и воинском искусстве. А под конец вставил искусную ложь и заявил, что, благодаря ему, Ишмаку, барский народ останется жить в веках. И показал всем документы, которые, якобы он им выдал. Он помнил, как весь мир, казалось, тогда враз перевернулся. Он хотел кричать, доказывать свою правоту, ведь он стоял близко, почти возле самого Дарка, и видел, что тот держал в руках абсолютно чистые листы. Но это было бесполезно. И оставалось только наблюдать, как зажигались ненавистью глаза Саши и тех немногих сердов, которых Дарк оставил в живых, потому что намеревался взять за них выкуп. А он тогда боялся повернуться и посмотреть в глаза Арсению. Но всё-таки заставил себя взглянуть, готовый к приговору, который тяжелее любой плахи. А Арсений поймал его взгляд и ободряюще улыбнулся. Он понял, он видел! И это было счастье! А потом плаха и смерть и кровь. И ненавидящие крики Саши, и недоверчивые глаза Марека...

V

   Как же это было давно... Ишмак вздохнул и вдруг вздрогнул. Ветер донёс до него стук копыт и звонкое ржание коней. Там, наверху, шло сражение. И, вдруг, как тогда, с Мареком, он почувствовал, странное беспокойство. Неужели это случится опять, опять смерть, опять кровь? А что он скажет в том мире Арсению? Что не уберёг его сына, причинил боль его жене и дочери, допустил ещё одну утрату? Никогда! Он должен быть там сейчас. Ишмак зажёг свечу, взял подсвечник и вышел в коридор. Надо было спешить.
   Он не знал, где находился второй выход - в крепость, но примерно помнил, в какую сторону уходил всегда Женя, поэтому бросился в ту сторону. Ишмак петлял мрачными коридорами, сворачивая не туда, оказываясь в тупике, потом опять возвращался. Свеча в его руке дрожала и готова была вот-вот потухнуть. Нет, Создатель, только не сейчас! Он должен успеть!
   И, наконец, коридор вывел его к какой-то двери. Он не сразу решился её открыть, ибо за ней стояла какая-то странная тишина. Но, когда всё же открыл, увидел перед собой пустой крепостной двор, мощёный каменной плиткой. Со всех сторон этот двор был защищён мощными крепостными стенами, оставляя лишь небольшой лаз, в одной из них. Он пошёл по нему и тот вывел наконец Ишмака на огромный двор, который завершался воротами. Одна их створка совсем слетела и лежала на плитке двора, а вторая была настолько покорёжена, что к ней опасно было приближаться. Ишмак медленно подошёл к воротам. Здесь, один на другом, лежали бары и серды, нападавшие и защитники крепости. Все были мертвы. И над этим царила гнетущая вязкая тишина, даже криков воронья не слышно было. Сколько же он плутал по этим проклятым коридорам, если сражение уже закончилось? Ишмаку, казалось, что мёртвые осуждающе смотрят на него. Он, не выдержав, бросился на поле, через ворота. Но и здесь глазам предстала та же страшная картина: всё поле было усеяно мёртвыми. Бары с сердами лежали вперемешку так, как застала их смерть. И больше никого, ни души. Как будто не осталось ни победителей, ни побеждённых.
   Ишмак, было остановился, но мысль о Жене, о том, что он лежит где-то здесь, может быть раненый, истекая кровью, придала ему сил, и он пошёл вперёд, всматриваясь внимательно в лица воинов. Только бы не было слишком поздно! Он не думал сейчас об опасности, о том, что и выжившие бары и выжившие серды могут вернуться на поле боя и что и у тех и у других найдётся повод его убить. Это всё было неважно. Вдруг он вздрогнул. Одно лицо показалось ему знакомым. Ишмак нагнулся и узнал Алексея, Жениного друга. В его груди торчал кинжал. "Покойся с миром!" - Прошептал он, закрыл ему глаза, и побрёл дальше. Женя тоже должен быть где-то рядом.
   Впервые, со дня казни Арсения, он ощутил, что такое смерть, и вспомнил то, что так старался забыть. Холодный липкий пот выступил на лице, задрожали ноги. Обессиленный, он остановился на краю этого жуткого поля битвы, и, вдруг разглядел то, чего так боялся. На земле, недалеко от кромки леса, немного в отдалении от остальных воинов, лежал Женя. Бледное лицо его осунулось, глаза были закрыты, в груди торчала стрела. Ишмак пробрался к нему и упал рядом на колени. Одного взгляда было достаточно, чтобы сказать, что Женя мёртв. Пребывая в каком-то оцепенении, Ишмак подумал, что должен похоронить его. Но не со стрелой же в груди класть в холодную землю. Почти не сознавая, что он делает, Ишмак взявшись за стрелу двумя руками, вытащил её. Из раны плеснула кровь. Он не обратил на неё внимания. Намереваясь нести друга, он хотел поднять его и случайно дотронулся рукой до шеи, а потом, вздрогнув, застыл. Под его пальцами что-то дёрнулось. Непослушными чужими руками он расстегнул рубаху и, приложив ухо к груди, уловил еле слышные удары.
   - Создатель, он жив! - И слёзы облегчения и радости потекли по его лицу.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"