Вокруг все только и говорили, что о прохождении Леонид. Только и разговоров было, что вот, несутся к Земле сквозь вечный мрак и холод ошметья давно пролетевшей кометы, падают, подхваченные объятиями притяжения, сгорают в небесах, не достигнув того, что ждало их в низу.
- Следующий раз будет через тридцать три года, - сказал Иван Петрович.
- Через тридцать пять, - не согласилась Валерия Эдуардовна. Она смотрела своими черными малороссийскими глазами, и казалось, что терпко пахнет полынью и теплым степным ветром. Маленькая, лакированная птичка.
- Через тридцать пять, - недовольно покосился на нее Иван Петрович и потеребил свою седеющую бороду, покопался в ней, разгладил. Худой он был, прокаленный центральноазиатскими ледяными, высокогорными ветрами и отшлифованный песчаными бурями.
А Варфоломеев подумал: «Какое это имеет значение? Что через тридцать пять, что через тридцать три - все равно уже не увижу». Такое у него настроение было сегодня. А где-то там, в небесах, падали Леониды, еще невидимые в дневном свете.
- Пик будет в семь утра по Москве, - сказал Иван Петрович.
- Значит? - посмотрела на него Валерия Эдуардовна.
- Значит в два часа ночи по-нашему, - сказал Иван Петрович. - Каждую минуту будут падать тридцать метеоритов. В час - две тысячи. - Он любил точность.
В большое окно кабинета было видно, что день уже уходит, еще солнце цепляется за крыши, но ему придется уйти за старые, потрепанные дома, за ветви деревьев. Снег был голубоватым, тени от домов и деревьев были густо-синими. Стоял ноябрь, а казалось, что начинается весна. До конца рабочего дня оставался еще час.
- А ведь ноябрь только начинается, - сказал Варфоломеев. - Только четвертое ноября по старому стилю. А он и есть правильный стиль.
- Да, - согласилась Валерия Эдуардовна, - ноябрь только начинается.
- Не люблю я зиму, - сказал Варфоломеев. - Уж скорей бы лето.
- Я сейчас вернусь, - сказал Иван Петрович. Он ушел, подползал вечер, падали Леониды и до лета был еще весь ноябрь, вся зима и целая весна.
- Намедни, - сказала Валерия Эдуардовна, (она любила такие словечки, от них пахло старыми, коричневатыми фотографиями, ушедшей жизнью и легкой сухостью времени), - я встретила одного майора. Спрашиваю его: «Где мне найти любовника?» Он очень, ну очень удивился. - Валерия Эдуардовна показала, как удивился майор, вытаращив в изумлении глаза: «Тебе, что, мужик нужен?» - И в отчаянии воскликнула: «Они понять не могут, что мне не ё...арь, простите меня, нужен, а рыцарь!»
Варфоломеев посмотрел на желтого металла пепельницу, стоявшую на столе. Пепельница была полна окурков. Он представил себе рыцаря в ржавом железе, с длинным ножиком в руках, с усами. Рыцарь гремел своей железной сбруей, как консервная банка, волочащаяся за хвостом кошки, топорщил усы и чувственно скалился гнилыми зубами прекрасной даме.
Прекрасная дама также чувственно скалилась такими же гнилыми зубами своему усатому поклоннику. Вши и блохи бродили по этой чувственной парочке. Все они тогда были беззубыми, вшивыми и блохастыми - все эти благородные графы и бароны, все шевалье и Василии-свет-Ивановичи, Василисы Прекрасные, Василисы Премудрые и Марьи Искусницы. Время было такое - вшивое, без гигиены, санитарии и стоматологии. Варфоломеев покосился на Валерию Эдуардовну:
- Да-да, - сказал он, взял еще одну сигарету и щёлкнул зажигалкой, задумчиво разглядывая язычок огня, потом закурил. - Да, - выпустил он струю дыма. - Это проблема. Где их теперь найдешь, рыцарей?
Валерия Эдуардовна затянулась, тоже выпустила элегантную струю дыма и вздохнула.
- Иногда смотришь на молодых, - сказала она, - и знаешь, что он скажет сейчас, что сделает через минуту, а что потом. Смешно, когда все знаешь.
- Смешно, - согласился Варфоломеев. - Да.
- Да, - сказала Валерия Эдуардовна. - Мне нужен мужчина не старше пятидесяти пяти лет.
- Проблема, - сказал Варфоломеев.
За широким окном кабинета день уже совсем кончался, сумерки уже наползали украдкой, копошились где-то в потаенных углах, но готовились, готовились. А в невидимой отсюда черной бездне мчались с немыслимой скоростью Леониды.
- Я в Монголии видел солнечное затмение, - сказал, появляясь в дверях, Иван Петрович. - Днем наступила ночь.
- А я в восемьдесят первом так и не увидел полное солнечное затмение, - сказал Варфоломеев. - Как раз леса горели, мы с полигона на катерах уходили, вся техника - к чертям, а все небо было затянуто дымом. Но мне потом рассказывали те, кто видел. Ночь настоящая была. Бабки запричитали.
- Грустно, - сказала Валерия Эдуардовна.
- Конечно, - сказал Варфоломеев. - А еще я давно в Хабаровске не был. - И сам удивился тому, как это прозвучало, словно эхо в дальних лесах.
- А я был недавно, - сказал Иван Петрович.- Во Владивостоке, на Камчатке, в Хабаровске. Во Владивостоке туман был. Окунулись мы в воду.
Варфоломеев представил себе Амур, почему-то в устье Уссури, и почему-то желтолицых, косоглазых японских солдат, бегущих в атаку с раскрытыми в крике ртами, с плоскими штыками, и всплыло слово «Порт-Артур». «Хочу в Хабаровск, - сказал он себе. - В Хабаровск хочу». И ему послышался вальс «Амурские волны», или что-то такое же давнее, бывшее не с ним, и все же забытое в суете. А, может быть, это машина прошла по улице, просигналила.
Они еще посидели, поговорили почему-то об Одессе, о смесителях для ванной, о недавнем пожаре на соседнем рынке, а потом собрались домой.
Когда они спускались с крыльца, Валерия Эдуардовна попросила Варфоломеева:
- Поищите мне любовника в Интернет.
- Только текст давайте, - сказал Варфоломеев. - В двух экземплярах.
- Ну, вы же слышали все, - сказала Валерия Эдуардовна и улыбнулась. Маленькая, грустная, лакированная птаха.
- Лучше в двух экземплярах, - подтвердил Варфоломеев.
Валерии Эдуардовне было недалеко до дома, и она не поехала с ними, а пошла через парк, поплыла маленькой тенью на снегу в своей роскошной шубке. Иван Петрович прогрел двигатель, и они с Варфоломеевым поехали домой, потому что им было по пути.
Вечер катился мимо, и также мимо мчались, спешащие куда-то, машины. Черная вязь спутанных ветвей, четко прорисованных на фоне серебристого, в размытых розоватых полосах, быстро темнеющего неба, была китайской грамотой. Большим кошачьим не мигающим глазом желтела в небе луна, играла в прятки, убегала то вправо, то влево, скрывалась за крышами и домами. Когда они повернули в очередной раз направо, луна, внезапно вынырнув из-за угла, уставилась прямо на них сквозь ветровое стекло - большая и одинокая в ущелье улицы, где по бокам черными часовыми стояли деревья.
- Хорошо видно будет, - сказал Иван Петрович.
- Да, ночь будет ясная, - согласился Варфоломеев.- Можно будет посмотреть.
Дома Варфоломеев поужинал, поговорил с женой, посмотрел телевизор, лег спать. Уже совсем проваливаясь в сон, он вяло вспомнил: «Леониды». И еще успел подумать, полный тихой тоской: «Непременно нужно в Хабаровск». И эта привычная, цвета морской волны, пахнущая летом, тихим дождем и теплыми руками мысль успокоила его, и он уснул. Последние двадцать лет он собирался купить билет. Даже если его перестали ждать.
В холодных черных высотах вспыхивали золотые искры, но в эту ночь никто не увидел гостей небесных. Всё - улицы и дома, деревья, редкие огни и сама ночь были скрыты от неба густым, ватным и мокрым туманом, навалившимся на спящий в снегах город.