Аннотация: Случайная находка в древней степи распахнула врата времени. Вне круга, освещенного рвущимся на ветру пламенем костра, - одиночество, алчность, кровь и смерть - вечные спутники человека.
ГЕОРГИЙ РАЗГУЛЯЕВ
СТРЕЛЫ НОЧИ
Повесть
1
Гора была одинока. Она вздымалась среди равнин, так было всегда от начала времен, так будет всегда до их конца. Гора спала в своем каменном сне, а древние ветры, разгоняясь на великих просторах, овевали ее, оставляя на склонах следы веков. Далеко на севере, едва различимые в ясные дни, видны были белоснежные вершины, покрытые вечными снегами. Между горой и далекими хребтами горбились голубоватые увалы тайги. На юге степь катила волны своих осенних холмов. У подножия горы светлели осенние рощи, кое-где по ее склонам тоже были рощи, уже сбросившие листву. Вершина горы, где ползали только тяжелые, набухшие осенними дождями тучи, была пуста и темна. В умирающем осеннем мире четкий силуэт горы на фоне мутного выцветшего неба беспокоил неясной и мутной, как небо, тревогой. Лежащий окрест мир уходил в очередной раз в небытие, готовился принять холод и снег забвения, и тягучую тоску вековечной азиатской зимы. Гора в своем долгом сне не замечала торопливых, в лихорадке круговращения мира смен тепла и холода, зимы и лета, холодных дождей и палящего степного солнца, снежной пелены буранов и шороха пробивающейся к голубому весеннему небу первой зеленой травы. Мир умирал и возрождался, мир спешил жить и исчезнуть, не оставив после себя ничего, кроме опавших листьев у ее подножия и на каменистых склонах, да жухлой, смятой ветрами, сухой травы. Мир был зыбким и непрочным. Гора была вечной.
2
Бригада уже свернулась и уехала, в лагере у подножия горы остался охранять еще не вывезенное имущество старый Бадма. Моторист Звягин и разнорабочий Сергей остались просто так, потому, что в городе ни тому, ни другому делать было нечего. Среди хлама, оставшегося в лагере, среди досок, бревен, труб, пустых консервных и пивных банок, среди куч мусора стояли две палатки. В одной жил Бадма, в другой - Сергей и Звягин.
Серей ел, отсыпался, читал Ронсара и Дю Белле, маленький томик, обернутый в толстую засаленную бумагу, слушал транзистор. "Ко мне, друзья мои, сегодня я пирую! Налей нам, Коридон, кипящую струю", - говорил он, вскрывая ножом банку с гречневой кашей и тушенкой, и наливая кипяток в алюминиевую кружку. "Тушенка, - читал он на консервной банке. - Тушенка, душонка, душа, душ, дышать".
Его раздражал перевод Вильгельма Левика: "Когда старушкою, ты будешь прясть одна В тиши у камелька свой вечер коротая, Мою строфу споешь и молвишь ты, мечтая: "Ронсар меня воспел в былые времена".
Илья Эренбург был точен, когда перевел: "Старухой после медленного дня, Над пряжей, позабывши о работе, Вы нараспев стихи мои прочтете; - Ронсар в дни юности любил меня".
Это было жестоко и печально.
А вокруг была степь и еще гора. Гора и степь. И больше ничего не было в этой жизни, кроме осени. "Дней прошлых не зови - ушли, как сновиденья, И мы умчавшихся вовеки не вернем. Ты можешь обладать лишь настоящим днем, Ты слабый властелин лишь одного мгновенья".
Небо над головой с редкими ватными облаками было пустым и чужим. Лежа на сене и тупо глядя в эту голубую пустоту, Сергей механически шептал строфы, написанные рукой, которой уже давно не существовало. Рука среди виноградников в сиреневой и золотистой дымке времени держала перо, слова ложились на бумагу. Перо скрипело, высыхали чернила, посыпанные песком. Все пройдет. Пройдет.
Бадма нанимался в экспедицию сторожем, потому и должен был находиться при имуществе неотлучно. Он сидел у своей палатки, курил трубку, спал, готовил себе еду, иногда, оставшись один, пел непонятные песни, длинные, как его одинокие стариковские дни. Завернув в большую засаленную телогрейку свое худое изработанное тело, он пел, закрыв глаза, покачиваясь, и когда Звягин, застававший Бадму за пением, ругался: "Опять затянул волынку!", - Бадма улыбался бронзовым морщинистым лицом и, закуривая трубку, ласково бросал мотористу: "Совсем ты плохой человек, Звягин. Совсем плохой".
- Ты бы что-нибудь популярное спел, рок какой-нибудь, - похохатывал Звягин.
- Рок? Не знаю никакой рок. Зачем смеешься? Я хорошие песни пою.
- Ну, о чем ты поешь? Ты сам-то понимаешь?
- Как о чем? О жизни пою. Хорошие песни. Правильные.
- Песни-то, может, и хорошие, - подсаживался к костру Звягин, - да странно, что ты работаешь. От жадности, что ли? Тебе ведь лет семьдесят, наверное.
- Нет! Какой там семьдесят! Сам не знаю. Забыл уже. Совсем забыл
- А чего работаешь? Денег мало? Сыновья-то, что ж отцу не помогают?
- Ребятенки мои все еще в войну умирали. Воевал, воевал, пришел - жены нет, в буран пропала, мальчишки померли. Девчонки померли. Один остался. Жил, жил, жил, все работал, работал. Кому старый Бадма нужен?
- А пенсия? - подсаживался к костру Сергей.
- Пенсия у меня хорошая. Курить есть, кушать есть. Чего надо?
- У него и паспорта то, наверное, нету, - выхватывая из огня заскорузлыми пальцами уголек и прикуривая сигарету, сказал Звягин.
- Зачем нету? - забеспокоился Бадма. - Паспорт есть. Начальник на работу принимал, смотрел. Есть паспорт, как не быть. Раньше я без паспорта жил. Потом начальники позвали, говорят: "Бадма, получи паспорт". Я говорю: "Что такое?" Они говорят: "Без паспорта нельзя. Бери". Хороший паспорт. Ходил я с паспортом, ходил, куда девать, не знаю. Начальник говорит: "Смотри, Бадма, паспорт потеряешь, штраф будет". Спрятал я его, что б не потерялся. Да, - Бадма задымил трубкой, помолчал, прикрыл глаза.
- Ну и что? - поинтересовался Сергей.
- С тех пор найти не могу, - сказал Бадма. - Память совсем дырявый стал. Зовут начальники: "Бадма, где паспорт? Нету? Мы тебя накажем". А я говорю: "Башка совсем дырявый стал. Под городом Варшава как кинули бомбу, все моих лошадей убило, так никакой память башка не держит".
- Так лошадей пожалел? усмехнулся Звягин.
- Нет. Меня потом на вторые сутки только откопали,
- Вот какая история, - вздохнул Звягин,
- Ну, а начальники? - спросил Сергей.
- Начальники сказали: "На тебе, Бадма, новый паспорт. Прощаем. Другой раз если потеряешь, не простим". А паспорт хороший, красный. Спасибо начальникам. А то, как бы я без паспорта жил? У меня отец как без паспорта жил? Ничего не пойму. У него отец без паспорта жил. Как жил? Не пойму. Правильно мне начальник сказал, когда паспорт давал: "Ты теперь человек, Бадма. У тебя паспорт есть".
- Язва ты, - сказал Звягин. - Ох, и язва. - А что у тебя кроме паспорта есть?
- Медаль "За отвагу" есть. Хорошая медаль. Красивая. Мне ее сам Жуков - маршал дал. - Бадма поковырялся в своей трубке. - А может другой кто? Не помню. Совсем башка дырявый стал. Эта фуфайка есть.
- А живешь где?
- Приедут ваши, увезут всякий этот, - махнул рукой в сторону остатков экспедиционного имущества Бадма, - к знакомому жить поеду. Весной опять к вам наймусь.
- А вдруг помрешь?
- Не помру. Я сто лет жить буду. Мой отец сто лет жил. Его отец сто лет жил. Весь род сто лет жил. Потому что мы всегда работали. - Бадма выбил из трубки пепел и стал набивать снова, аккуратно вынимая из кисета табак. Темные пальцы его были скрючены временем.
- Работа, - сладко потянулся Звягин. - Эх, работа! Я ведь не прочь поработать. Пореже. А денег - побольше. - Так, Серега? Чего молчишь? Деньги, конечно, х... с ними, но все могут. Все могут деньги. Скажи мне, сколько у тебя денег и я скажу, кто ты.
Сергею в этой степи не то, что бы нравилось. Здесь все было ясно. Еда была жратвой, деньги - "бабками", а если уж Хмырь, то просто Хмырь, а никакой не профессор. Тут люди тоже жили по своим правилам, и Сергей молча принимал эти правила, потому что знал - можно уйти и отсюда. Его не трогали. Хмырь как-то сунулся, гнусаво подвывая, что щас, пощупаем профессора, но Сергей, взяв в руку топор, тихо и равнодушно сказал: "Убью".
- Ты чо, белобрысый? - отшатнулся Хмырь, - шуток не понимаешь?
- Не боись, парень - сказал Сергею Звягин. - Он просто воняет. - Воняет от тебя, Хмырь, слышь, ты, сортир ходячий.
Сам по себе был человек Звягин. Высокий и мосластый, обожженный солнцем до угольной черноты, он равнодушно смотрел на суетящуюся вокруг него жизнь и оживлялся только на охоте. Был у него ижевский бокфлинт. Вороненые, с синим отливом вертикально лежащие друг на друге стволы, светло-коричневый приклад. Огромные грязные руки моториста ласкали ружье, гладили, чистили, лелеяли смертоносную игрушку. Других привязанностей у Звягина не было. Браконьер он был, Звягин. Таким и родился. В свободное время он исчезал из лагеря, возвращаясь, приносил добычу, его шумно встречали. Добычу моторист отдавал в общий котел. Но все равно его считали жмотом, способным удавить за копейку. Мастер, обгладывая мясо с кости, довольно урчал, благословляя моториста на новые охотничьи подвиги. Бригада считала, что жить и не пользоваться жизнью, это же надо быть форменным идиотом. Народ мы или не народ? А раз мы народ - валяй, мужики! Один раз живем. Так, мастер? Так, ребятишки мои, охламоны и тунеядцы. Теперь вы - народ, а я над вами - мастер. И кто не с нами, тот против нас. Так, ребятишки? Так, мастер. Выпить бы, мастер. В жилухе выпьем. Правильно, мастер. А то ведь нажремся, а кто за нас вкалывать будет? Ох, и дорвемся в жилухе, а мастер? Ты, тоже не прочь нажраться, а мастер? И бабы! - А что я, хуже других, что ли?
Два раза за лето на вертолете прилетал хозяин - толстый, носатый и рыжий. В третий раз он привез расчет.
- Я думал - ты нас кинешь, - сказал ему Звягин, пересчитывая деньги.
- Кинуть я вас успею, - рыжий отсчитывал деньги очередному работяге. - Все в свое время.
- Самуилыч - человек! - говорил мужики, рассчитывая, что на будущий год их опять возьмет на работу этот рыжий толстяк. И пили откуда-то появившийся спирт. - Твое здоровье, Самуилыч! Михаилу Самуилычу - наше пролетарское спасибо! - Пили и не закусывали. А теперь уехали все, как ветром предзимним гонимые, вымело их до следующей весны, когда снова придут к горе деловитые стаи вынюхивать, искать, ковыряться, жрать, храпеть и подсчитывать по ночам, загибая пальцы, сколько же это выйдет за сезон. Уехали, а гора осталась. И Звягин остался. Не настрелялся еще моторист. И никого вокруг больше не было.
- Дальше некуда, - сказал себе Сергей, когда весной бригада обосновалась тут у подножия горы. Правда, можно было двинуться еще дальше на севера, но там, по слухам, до самого океана не было уже ровным счетом ничего, кроме тысяч километров пустых и диких пространств, в которых, опять же, если верить слухам, оставались только заброшенные, но все еще обнесенные колючей проволокой, с гостеприимно распахнутыми воротами, лагеря, да бродили то ли кочевники, то ли снежные человеки, то ли сезонники доколачивали еще не дострелянное по ошибке зверье.
- Если что, - сказал как-то в июле Сергей, штопая вечером штаны, - так те места надо иметь в уме. Как думаешь? - спросил он Звягина, потрошившего пернатую жертву своей браконьерской страсти. - Надо иметь такие места в уме?
- По всякому, - отозвался моторист. Сергей никак его не мог понять, да если честно, то и не особенно пытался. Но был один случай с Хмырем. Была у них собака, общее бригадное имущество, всякий звал ее по-своему. И собака никого не обходила. Ласковая была собачка. Компанейская. Синий, испитой Хмырь однажды вечером, по пьяной лавочке, увел собаку в холмы и съел
- Мне для легких полезно, - мычал он, обсасывая косточки. - Мне в лагере легкие-то отбили. Собачатиной кормиться надо.
Вечером Звягин до потери пульса, до черноты избил его. После того случая Сергей стал относиться к мотористу с молчаливым нейтралитетом, признавая его в отличие от других, но и не демонстрируя тому свое расположение. Да и не расположение это было. Привык Сергей за последнее время уходить, и не хотелось ему связывать себя, чем бы то ни было, кроме обязательных в человеческом общении слов и поступков. Так и остались они в молчаливом равнодушии друг к другу в степи, когда бригада свернулась. Звягин - пострелять вволю, а Сергей просто так, потому что спешить было некуда. Сергею было наплевать на то, кто рядом с ним. Главное, что никто не лез в его дела. Впрочем, и дел-то у него никаких, кроме работы не было. Оттрубил свое, и никому до тебя дела нет. Ничего нет. И Наташи нет. Первое время он просыпался по ночам, когда в небе начинало грохотать и выть, вскакивал, обливаясь холодным потом, затыкал уши, стараясь не слышать обвального гула проносящихся над головой самолетов, но деваться было некуда. Днем еще ничего. За работой можно было потерпеть и не обращать внимания на пузатые военные транспортники, неуклюжие, натужно ползущие в голубизне небес или на серебристые, ртутно-блестящие бомбовозы, свистящие стремительно и хищно, спешащие куда-то, чуждые этой степи, ее холмам, ее вековечной неподвижности. Днем еще можно было забыться. А потом однажды и ночью он, измотанный за день до скрежета зубовного, так и не проснулся, хотя беспокойная военно-воздушная стая с шелестящим грохотом по-прежнему чертила мигающими точками бортовых огней бездонные ночные просторы.
- Значит, ж... не хотел вылизывать, - сказал Звягин, когда однажды вечером они вдвоем засиделись за чаем. - Правильно.
- Так точно, - согласился Сергей. После защиты диплома, он на год загремел в зеленую лейтенантскую шкуру, когда только карты и водка, похабные анекдоты и провонявшая казармой служба. Потом - кафедра, куда его звали еще с третьего курса. Аспирантская нищета, которую он готов был терпеть ради своей страсти - копаться в архивах и книгах, и знать, что делаешь любимое дело. Душа трепетала. Наташа не жаловалась на нищету, знала, что Сергей всего добьется. Прошел год, потом второй и Сергей увидел, что вокруг - жадно чавкающие челюсти, вечно пьяные морды провинциальных охламонов с профессорскими дипломами, а пресмыкаться он не мог.
- Ты, это, - сказал профессор Сирин. - Не дергайся. Без нас ты - гавно. Так что платить надо. Нет - ходу мы тебе не дадим.
- Мне академик Покладников сказал в свое время - поддакнул ассистент Кавдеев, старенький, лысый и беззубый, - что никогда я не защищусь и всю жизнь останусь ассистентом. Как видите - он оказался прав. Не сошлись мы с ним по некоторым проблемам сугубо научного порядка. Пять раз пытался я защититься, и, как видите... Хотя к самому академику Минцу ездил. В подъезде охрана, просто так не попадешь. А мне записку к нему дали. Не помогло.
- Мы всех! - налил себе полный стакан водки Сирии. - Кто не с нами, тот против нас! - Он залпом осушил стакан, сполз под стол. В кабинете заведующего кафедрой было солнечно от голубого весеннего света, лившегося в окно, и пыльно от громоздившихся на полках, и столах папок, книг и бумаг. На письменном столе стояла бутылка водки и банки с пивом, на газете лежала нарезанная колбаса, два соленых огурца и хлеб. Сирин валялся под столом, ассистент Кавдеев беззубо жевал колбасу, а Сергею было душно.
- Вы, Сережа, - мутно глядя сквозь толстые стекла очков, сказал Кавдеев, - ему на даче баньку помогите перестроить. - Профессор Сирии париться любит, а банька старая. Вот вы и помогите. А платить, конечно, надо. Потом сами брать будете.
- Может, и надо было, - сказал Сергей Звягину. - Не смог.
Зачем он рассказал Звягину эту давнюю уже для него историю, он и сам не знал. Нашло что-то, тоска какая-то взяла, когда Звягин спросил, прихлебывая чай из алюминиевой кружки: "А что ты тут потерял? Чего в степи болтаешься?"
- Все равно они меня сожрали бы втихую тогда. - Я ведь Сирину морду разделал. Он из-под стола вылез и опять учить меня жить начал, раздавлю, говорит, если против меня,
- Раздавил же, - сказал Звягин.
- Нет, - не согласился Сергей. - Я сам ушел. - Обо все остальном Звягину знать было необязательно. О том, что самолеты падают и после этого уже ничего, только дымящиеся обломки прежней жизни остаются тем, кто ждал.
Сергей засмеялся, вспомнив, как он тогда, захмелев, сидел верхом на Сирине и молотил его по толстому лоснящемуся лицу, а профессор, пытаясь вырваться, пьяно хрюкал одно и тоже: "Кто не с нами, тот против нас!"
- Ты чего? - удивился Звягин.
- Вспомнил, как Сирин месяц ходил в черных очках и всем рассказывал, о нападении левых террористов. Мразь.
3
С вечера пошел дождь.Сергей слушал, как он барабанит по крыше палатки. Было сыро, но Сергей, уснул, продолжая и во сне думать о том, что надо будет что-то делать, когда вернется в город. Потом ему приснилась Наташа. Он никак не мог привыкнуть к этому сну, в который раз он искал, искал до сердечной боли, открывая многочисленные двери, и всюду находил только пустоту.
- Наташа, - позвал Сергей и увидел, что это вовсе не Наташа. Девушка была русоволоса и голубоглаза. Длинное зеленое платье на ней переливалось. Печально улыбаясь, она протянула Сергею руку, словно просила помощи. Он умел быть галантным кавалером, хотел подать руку, но девушка разжала кулачок. На ее ладони что-то блеснуло тусклым желтым светом. Сергей напряг зрение и увидел, что на ладони девушки лежит золотая монета: всадник, подняв коня на дыбы, грозно взмахнул мечом.
- Что? - спросил Сергей, сам удивляясь глупости вопроса, а девушка исчезла, и пришлось просыпаться. Звягина в палатке уже не было. Сергей вылез из спальника, дрожа от холода, оделся, выбрался наружу. Уже светало, дождь кончился. Гора от середины и выше была окутана низкими, тяжелыми, мокрыми тучами, медленно ползущими над степью. На всем в лагере лежала сырость. Звягина не было, и Сергей, разогрев оставшееся от ужина, позавтракал в одиночестве. Из своей палатки выполз Бадма, бросил коню сена и опять полез в палатку.
- Сайн байну, отец, - сказал ему Сергей.
- Здравствуй, - отозвался Бадма, исчез за брезентовым пологом. Больше делать было нечего. Сергей опять завалился спать под шорох вновь заморосившего, но вскоре прекратившегося дождя, и проспал почти до вечера. Уже в сумерках он стал соображать ужин, немного обеспокоенный долгим отсутствием Звягина, но, так и не дождавшись его, сел за грубо сколоченный стол, и в это время из рощи у подножия горы появился Звягин собственной персоной.
- Ты где болтался? - спросил его Сергей, когда умывшись, Звягин сел за стол. Но тот только мычал, мотая головой: "Дай пожрать". Видно было, что он сильно возбужден, но пока не насытиться, ни слова не скажет. А когда наелся, отвалился от стола, погладил себя по животу: "Ох-хо-хо". И довольно рыгнул.
- Так на Востоке свою благодарность хозяевам за хорошую шамовку высказывают, - пояснил он и снова рыгнул. "Понял?" - посмотрел осоловевшими глазами странно и оценивающе на Сергея, но спросил только:
- Где Бадма?
- Спит, где ж ему быть, - отозвался Сергей, убирая посуду. Сегодня была его очередь.
- Ну, тогда ладно, - зевнул Звягин и полез в палатку.
"Опять какую-нибудь зверушку прихлопнул", - решил Сергей и, помыв посуду, вскорости тоже лег спать. Сон долго не шел к нему, выспался за день, но все же глухой ночью он задремал и оказался в бэтээре из лейтенантского прошлого, мчащемся по снежной холмистой равнине. Бэтээр стало ужасно трясти, и Сергей проснулся. Над ним склонился Звягин, он тряс Сергея за плечо: "Проснись, Серега!"
- Ну, чего? - спросил Сергей. - Чего не спишь? - В палатке было светло от лампы "летучая мышь". Звягин молча смотрел на Сергея. Тот уже хотел пошарить рукой по палатке, поискать чего-нибудь потяжелее, но Звягин, пробормотав "Нет, не могу", вылез наружу
Сергей хотел уснуть, но сон уже не шел, да и Звягин уже не внушал доверия. Мало ли что с перепоя может быть. Кто его знает, как это бывает у мотористов поздней осенью в глухой степи. Сергей зажег фонарик, оделся и выбрался в ночь. Перед палаткой горел костер, вырывая из тьмы небольшой пятачок изрытой земли. От его огня тьма ночи казалась еще гуще и даже какой-то вязкой, словно жгучей черноты кисель. Над головой полыхали громадные, по-осеннему большие звезды. Как заведенный, вокруг костра мотался безостановочно Звягин. Увидев Сергея, он подошел к нему, разжал кулак, и на его ладони что-то тускло блеснуло.
- Что это? - спросил Сергей, разглядывая желтый кружок на заскорузлой ладони моториста.
- Что! Что! - передразнил Звягин. - Не видишь - золото? - Сергей вгляделся в желтый кружок: "Откуда?"
- От верблюда. - Звягин сжал кулак. - Нашел.
- Где?
- Вон на этой, - мотнул головой моторист в сторону горы. Он сел на обрубок бревна. Ему хотелось выговориться, его прямо распирало.
- С утра как толкнуло меня: иди на гору, да иди. Все равно мокреть была, в степь не пойдешь. Я и пошел в гору. На середине в расщелину оступился - все, думаю, хана, ногу поломал. Встал - ничего. Глаза поднял, а там - пещера. Сунулся - вход глыбой завален, ну никак не пролезть, только руку просунуть. Пошарил, чувствую, что-то есть в пыли. Вынул, почистил, смотрю - монета. Золотая! Весь день ковырялся, глыбу ну никак не отодвинуть. А я чувствую - есть там золото, есть, во, как чую. - Он разжал ладонь и посмотрел на монету. Глаза моториста горели беспокойным блеском, пламя костра окрашивало его лицо и руки красным.
- Старинная, - сказал он, рассматривая монету. - Непонятно, что написано.
- Дай посмотреть, - попросил Сергей. Звягин подозрительно посмотрел на него, потом, подумав, протянул монету.
- Смотри, осторожнее.
- Что с ней сделается, - сказал Сергей, разглядывая желтый кружок. На аверсе всадник, подняв коня на дыбы, грозно взмахнул мечом. На реверсе была непонятная надпись. Такого алфавита Сергей никогда не видел, буквы походили на что угодно, только не на буквы. Да и Сергей имел весьма смутные представления о древних письменностях, В том, что монета очень древняя сомневаться не приходилось. Хотя, где-то он уже видел такое. Сергея не покидало ощущение, что он точно видел этого всадника, взмахнувшего мечом. Он даже потряс головой, чтобы ушло наваждение. Так бывает когда, попадая в незнакомый город, вдруг ощущаешь, что здесь ты уже бывал, что это место тебе уже знакомо, что вот сейчас за поворотом откроется дом, дерево, улица, которые ты уже видел, по которой ходил, в котором жил. Чувство странное и тревожное.
- Странно, - сказал Сергей, возвращая монету, подозрительно на него глядящему Звягину. - Очень странно. Я ее уже видел.
- Где? - насторожился Звягин.
- Не помню, - пробормотал Сергей, хотя уже с тревожным удивлением вспомнил, где видел этот желтый кружок, этого всадника. - Может быть, в музее, - не зная почему, сказал он неправду.
- А-а-а, - сказал Звягин. - Поговорить надо.
- Ну, давай, - согласился Сергей, усаживаясь рядом. Все равно спать не хотелось. - Монета - еще не событие.
- Что делать-то будем? - спросил Звягин.
- Чаю выпьем.
-Ты это брось, - набычился Звягин. - Я серьезно.
- Ну, если серьезно, то эта штука может заинтересовать государство. Или еще кого-нибудь.
- А мне какое дело до государства? - удивился Звягин. - Пусть оно идет на..., это государство. Мне оно как-то ни к чему. Я сам себе государство. А все прочие могут быть свободны, как твое государство.
- Мне тоже все они до лампочки, - сказал Сергей. - Да только такую штуку просто так не спрячешь и не продашь. Так что, надо думать прежде. А не потом.
- Зачем кричишь? - спросил кто-то за их спинами, и они вздрогнули, и обернулись. Из темноты подходил Бадма.
- Старый хрен, - сплюнул Звягин. - Напугал. Не спится тебе по ночам.
- Зачем шумишь? - спросил Бадма, присаживаясь на корточках у костра.
- Спать иди. Без тебя разберемся, - сказал ему Звягин,
- Пьяный - спать ложись, не шуми, - сказал Бадма. - Ты кричал, я слышал. Покажи
- И ты туда же, - вздохнул Звягин. - Нате, смотрите. - Он протянул Бадме монету.
- Совсем плохо вижу, совсем старый стал, - бормотал Бадма, - рассматривая монету. Вдруг он испуганно дернулся, словно ожегся, протянул монету Звягину. - Брось ее, брось, назад брось, где нашел. Плохо, ой, плохо будет.
- И этот затянул, - Звягин полез в палатку, и слышно было, как он там возится, устраиваясь спать. Сергей посмотрел, как раскачивается Бадма, что-то бормочет. Костер медленно догорал, ночь вокруг была непривычно глухая, в ней чудилось какое-то движение, может быть, древние ветры проснулись в неурочный час и текут над темной степью, загадочные и чужие. Звезд уже не было видно, небо было тяжелым, и неизвестно, где оно кончалось и что таилось в его бездонной вышине. Или глубине? - подумал Сергей.
- Большие люди придут, свои денги заберут, - сказал Бадма. - Старые люди так говорили, накажут тех, кто чужой денги возьмет. - Бадма погрозил пальцем палатке, в которой притих Звягин. И пошел к своей, стоявшей в стороне. Кряхтя, он забрался под ее полог, и Сергею вдруг стало пусто и одиноко, хотя он давно уже привык к этому своему одиночеству. Он еще раз посмотрел на пустое темное небо, подумал, что завтра опять будет дождь, и надо кончать с этой степью, подаваться в город.
Звягин не спал. "Ну что, - спросил он, - сходим? Утром. Глыбу-то одному не отвернуть".
- Давай спать, - сказал Сергей. Но они еще долго не спали, каждый думал о своем, пока сон, наконец, не сморил их. Или это древние ветры слетели с горы на их глаза, погрузили в небытие?
Сергею снилась девушка. Это была девушка с меченосцем. Она была светловолоса и голубоглаза, но такие лица не приходилось видеть Сергею. Это было лицо оттуда. Он не понимал, что значит "оттуда", но как-то чувствовал, что такие лица были прежде, когда степь и ветры над ней еще не были древними. Ее большие голубые глаза загадочно улыбались Сергею, она протянула ему руку, сжатую в кулачок. Кожа руки была так нежна, что Сергей вслух подумал: "Так не бывает"
- Я пришла к тебе, - сказал девушка, и разжала кулачок. На маленькой ладони ослепительно блестела монета. Грозно потрясая мечом, всадник поднял коня на дыбы, повернув жестокое лицо к Сергею.
- Это смерть, - сказала девушка и стала трясти его за плечо. - Вставай! Вставай, я тебе говорю! - она шепотом ругалась. Сергей удивился, что у такой древней девушки может быть столь современный и разнообразный лексикон. Он открыл глаза. Над ним опять склонился Звягин.
- Ты что? Подрядился меня будить по ночам? - возмутился Сергей. - Кладоискатель хренов.
- Бадма психует. Как бы не свихнулся. - Костер уже совсем догорел, в глухой черноте ночи его головешки краснели, как волчьи глаза. Звягин посветил "летучей мышью", круг света выхватил из темноты Бадму, сидящего на земле. Старик раскачивался и что-то бормотал,
- Залез к нам в палатку, - стуча зубами от холода, натягивал свитер Звягин, - трясет меня, а сам все про своих больших людей бормочет. Дрожит весь. - Сергей присел перед Бадмой на корточки. Глаза старика были плотно зажмурены.
- Отец, - позвал Сергей, - что с вами? - Он прикоснулся к плечу старика и почувствовал дрожь его тела. Внезапно Бадма открыл глаза, в упор посмотрел на Сергея. Он сохранял достоинство, но это ему удавалось с трудом.
- Не надо свет, - прошептал Бадма. - Ты слышишь? У тебя есть уши. Ты должен слышать.
- Что слышать? - спросил Сергей. Очень ему все это не понравилось. Только этого не хватало.
- Слушай, - сказал Бадма и опять закрыл глаза.
- Я же говорю - чокается старичок. - Звягин был озабочен. - Как мы его доставлять будем, если что? - Он спрашивал Сергея, но тот его уже не слышал. Его слух уловил какое-то далекое, неясное движение в степи.
- Правда, - сказал он Звягину, - приверни-ка лампу
4
3вягин привернул фитиль, но не рассчитал, огонь в лампе погас. И тотчас Сергей явственно услышал далекий топот копыт. Всадник приближался, бег его коня был легок и стремителен.
- Вот черт, - шарил по карманам Звягин. - Спички куда-то засунул.
- Тихо, - прошептал Сергей.
- А что? - так же шепотом спросил Звягин, и от его шепота Сергею стало совсем невмоготу.
- Слышишь? - кивнул в степь Сергей и даже затаил дыхание.
"В город пора, - думал он, - а то одичать можно совсем. Психоз". - Ночь поглотила все холодной тьмой, ночь клубилась, росла, накатывала непонятным ужасом, ночь приближалась дробью копыт, чужая, в чужой степи. Легкий перестук копыт стал ближе, казалось, еще минута, - из холодной тьмы появится всадник. Сергей мог поклясться, что он видит этого всадника, мелькнувшего во мраке ночи на гребне холма, но проходили мгновения, гулко стучало и рвалось из груди сердце, мгновения складывались в томительные минуты, а всадник не появлялся.
- Это кто-то из местных едет. Аборигенов, - сказал Звягин.
- Совсем? - Сергей покрутил пальцем у виска. - Ты здесь с весны, а вообще тут кого-нибудь, кроме нас, видел?
- Нет.
- То-то.
- Шучу, - сказал Звягин.
Стук копыт внезапно смолк, и они долго сидели, вслушиваясь в звенящую тишину. Даже ветер, вечно текущий по степи, как-то незаметно стих. Не стало ветра. Вот и все. Звягин хотел раздуть совсем уже погасший костер, но в это время вдали опять раздался стук копыт. Сергей сжал мотористу руку. Невидимый всадник объезжал их стороной в глубине степи, но как они ни всматривались в ночь, так ничего и не увидели. Далекий конь летел, выбивая дробь, всадник описывал круг. И таких кругов он сделал два, А потом дробь копыт смолкла вдали, но они еще долго сидели в темноте, и Сергей смотрел на редкие красные точки в совсем потухшем костре, они рассыпались у его ног, как маленькая вселенная. В огромности ночи, склоняясь над этим обманчиво далеким миром, Сергей чувствовал себя одновременно огромным и крохотным, затерявшимся в ночных просторах, одиноким и потерянным, и это ощущение не проходило, болью стучало в висках. Звягин сидел на бревне, опустив большие руки, висевшие неподвижно, как две огромные клешни, вдруг потерявшие способность хватать и сминать.
- Я скажу, - глухой голос Бадмы потряс их после напряженной тишины. Он был рядом, они забыли о его существовании. Голос Бадмы монотонно звучал в ночи и был частью этой ночи, этой древней степи. - Давно это было. Жили один люди. Скот пасли. Дети бегали. Храбрые были люди, никого не боялись. Гордые. Воевать ходили далеко, добычи много было. Пришел враг. Долго бились, много лун. Не смогли победить врага. Бежать надо. Богатство много было, не увезти. Спрятали люди в горе богатство, сторожить оставили один парень и один девка. Не простой девка - колдунья главный, мертвый. И парень - батыр мертвый. А люди ушли. Думали вернуться, как враг уйдет. Не вернулись, пропали, видно, совсем. Давно это было. Так старики говорят. Так я вам сказал. - Старик, кряхтя, стал подниматься с земли, маленький и беззащитный, старый, как сама земля. - А теперь все умрут.
- Постой, - сказал Сергей. - Постой...
- Я все сказал, - заковылял Бадма к своей палатке. - Я сказал, ты слышал. - Старик забрался в палатку, полог качнулся, земля качнулась, ночь качнулась, гулко забарабанила кровь в ушах, и Сергею не хватило воздуха.
- Вот чертовщина какая, - сказал он вслух.
До утра они уже не спали, разожгли костер, заварили чай и отогревались, глотая густую и вязкую жидкость, согревали руки большими алюминиевыми кружками. Рассвет наползал мутный, промозглый, яснее проступали палатки, изуродованная тракторами земля, изрезанная, израненная гусеницами, проступали, как на фотографии поредевшие, пожженные и порубленные рощи, гора сиротливо проглядывала на фоне яснеющего неба, в котором с тяжелым гулом прополз пузатый реактивный транспортник. Позавтракав и прихватив веревки, ломы и керосиновую лампу, пошли к горе.
5
Сначала поднимались знакомой Сергею тропой, потом Звягин повернул налево, и по узкому карнизу прошли на небольшой отрожек, на котором Сергей ни разу не бывал. Лагеря отсюда не было видно, его скрывал гребень более высокого отрога, а по склону, в облетевших уже кустах, прыгал по камням ручей. Вода его была холодна и Сергей, умывшись, взбодрился после бессонной ночи. Звягин поторапливал, они стали карабкаться вверх, по крутому каменистому склону, ноги в сапогах скользили, приходилось выискивать место, куда ступить, иногда белые камни шатались, осыпались из-под сапог с глухим стуком. Потом прошли небольшую березовую рощу, сквозь золото опавших и еще кое-где уцелевших на ветвях листьев.
- Золото, золото, - сказал Сергей, когда стали спускаться по отлогому спуску, и только в одном месте Сергею пришлось придержаться руками за облетевшие кусты.
- Слушай, Звягин, - позвал Сергей моториста, остановившегося впереди, под нависшим над головой карнизом и рассматривавшего что-то на скальной стене. - А зачем нам золото?
Звягин повернулся к Сергею и, словно не слыша его, а может, и в правду, не слыша, сказал, счастливо улыбаясь: "Здесь".
Сергей посмотрел на ровную стену, начинавшуюся чуть ниже их ног и оканчивавшуюся на высоте девятиэтажного дома. Выше шел покатый склон.
- Да ты не туда смотришь, - Звягин показал в низ, под ноги. Прямо под собой Сергей увидел узкую щель, косо пересекавшую серую поверхность стены. Внизу щель была завалена массивной глыбой, словно специально ею перекрыли самую широкую часть щели, закрывая доступ внутрь горы. Во всяком случае, сама глыба не могла скатиться сверху, она непременно улетала бы далеко от этого места, свались сама по себе, и не попала бы, конечно, к самому подножию стены. Глыба была массивна, одному ее было нельзя и думать сдвинуть с места, но вдвоем, пожалуй, можно отвалить, освобождая вход. Сергей посмотрел вокруг. Тихо было. В бледно-голубом и холодном небе лениво ползло негреющее солнце. Даже отсюда, издалека безобразными язвами выглядели остатки буровой и исковерканная земля вокруг.
- Золото даже в России - золото, - отматывал Звягин с пояса веревку. Он спустился вниз, к подножию стены.
- Я не о том, - Сергей спустился за ним следом, - Если там такие монеты, то это колоссальное открытие. А если их переплавить, это совсем другая цена. Просто золото.
- Путь будет просто золото, - охотно согласился Звягин. - Как-то даже лучше, если просто золото. На фиг мне слава, я в ней ни черта лысого не понимаю.
Сели перекурить.
- Иду как-то по улице в Иркутске, - затянулся Звягин, - мужик на тротуаре валяется, ногами дрыгает, головой об асфальт колотится, изо рта пена. Стоят вокруг телки и охают, а подойти бояться. Я мужика к земле прижал, голову ему завернул, чтоб пеной не захлебнулся, а телок по большой маме отправил за "скорой помощью". Зачирикали, мол, как смею их материть, но за "скорой" сбегали. А то бы мужик пропал, всю голову себе об асфальт разбил уже. Вот так.
- К чему это ты?
- А просто так, - растер Звягин окурок сапогом. - Вспомнилось чего-то. Я хочу просто жить. Что б ни надо мной никого, ни я никому.
- Так не бывает, - взглянул на него Сергей.
- Ты то откуда знаешь, как бывает? Вот видишь - степь? Кто тут главный? Кто начальство? Кто хозяин? Здесь я сам себе хозяин. Я здесь свободен, как никто в мире! И всегда эта степь была свободна, никогда здесь никого не было, не смердел здесь человек, не пачкал землю. Это сейчас только люди пришли, все испакостили. Возьмут все, что смогут, хищники, и останутся здесь, А я возьму и уйду. Мне на всю жизнь хватит, еще и правнукам останется. Свободен буду, как эта степь. Понял? - Он снял ватник. - Пошли, пора.
Они осмотрели глыбу, Звягин для чего-то постучал по ней, погладил ее шершавый бок.
- Ты ее еще поцелуй, - предложил Сергей.
- Мощная, - вздохнул Звягин, и они стали орудовать ломами. Им долго не удавалось просунуть ломы достаточно глубоко под камень, они совсем уже отчаялись, но вдруг Звягин нащупал пустоту под ломом, они поднажали и втиснули лом глубже, чтобы вошел второй лом. Тогда они перекурили, тяжело дыша и утирая пот, а потом начали в два лома раскачивать каменную махину. Раскачать ее нужно было совсем немного, и она сама, под собственной тяжестью, должна была скатиться вниз, открыв щель в скале. Им пришлось попотеть. Звягин сильно содрал с левой руки кожу, перебинтовал рану бинтом из индивидуального пакета - мужик он был запасливый.
Сергей выпил из алюминиевой фляжки воды, холодной с запахом металла и резины.
- Ты ошибаешься, Звягин, - сказал он,
- Это в чем же?
- Никогда эта степь не была свободна. Никогда. И тысячу лет назад, и две тысячи, и сорок тысяч лет назад здесь жили люди. Вон там, видишь, - Сергей показал на едва заметные в степи бороздки, - много их, от ручьев идут в степь. Это оросительные каналы. Тысячу лет назад здесь жили люди и у их были рабы. Как мы с тобой. Рабы рыли эти каналы. А в городском музее есть череп женщины, пробитый стрелой. Молодая была женщина, а четыре тысячи лет назад кто-то убил ее из лука. Что там тогда случилось, кто его знает. Угробил кто-то женщину. За что? А череп нашли здесь, неподалеку, еще лет восемьдесят назад, во время раскопок. Жила себе женщина, любила кого-то, а только череп с дыркой от нее остался. И всякие балбесы смотрят на то, что осталось от той, которая дышала, ждала, наверное, и любила. И ее кто-то любил. А потом найдут остатки нашей буровой. Так что, брат, все уже было. Тысячи лет люди суетятся. Зачем? Остается-то что?
- Философ, - сплюнул Звягин. - Все мы экспонаты. Давай, работай.
Все же им удалось сдвинуть глыбу на миллиметр, потом еще и еще, они снова нажали, и глыба, вдруг качнувшись, легко пошла от стены, пошла, пошла, они добавили, и глыба, на мгновение остановившись, словно раздумывая, что делать дальше, замерла, а они, задыхаясь и стеная, слились с ее каменной тушей, давили на ее холодное тело, слепые от напряжения и ярости, выталкивали сопротивляющуюся твердь из ее ложа. Глыба качнулась еще раз и легла на прежнее место, прижав ломы.
- Черт! Ну и черт! - Сергей, чувствуя дрожь во всем теле, вытер горячий пот грязной ладонью со лба.
- Берегись! - заорал Звягин и прыгнул к самой стене. Сергей услыхал над головой глухое ворчание и поднял голову. Сверху, оттуда, где стена переходила в пологий, уходящий вверх, склон, прямо на него неправдоподобно медленно, словно в замедленном кино, падали огромные камни в окружении мелких, как дождевые брызги, камешков.
- А-а-а! - закричал Сергей, в этот момент его что-то рвануло и кинуло к стене. Падая, он в кровь разбил себе лицо, на него что-то навалилось, и каждой клеткой тела Сергей почувствовал тяжкий ужас пролетевшего мимо обвала.
Пыль густо висела в воздухе. Сергей повернул голову. Звягин сидел рядом, сплевывая пыльной слюной.
- Ну, что? - прохрипел он. - Живой?
- Это ты меня выхватил? - Сергей сел рядом. Ноги у него дрожали.
- А что? - отплевывая пыль, поинтересовался Звягин. - Не надо было?
Пока не утихла дрожь в ногах, Сергей сидел на камне, смотрел, как Звягин, порывшись в вещмешке, достает фляжку, роется в карманах, что-то отыскивая. Движения его были сонные, вялые, как у только что проснувшегося человека.
- Спички куда-то подевал, - тихо сказал Звягин.
Он промыл Сергею разбитое лицо. - На сегодня все. Сеанс окончен. Продолжение в следующем номере. Завтра с нею поговорим, - стукнул он по шершавой скале. - Завтра.
6
"Завтра" пришло в полночь, оно неслышными шагами явилось из черных глубин степей, прошелестело темным ветром в спутанных, пожухлых травах, коснулось век людей, и они проснулись. Не зажигая лампы, они оделись и выбрались из палатки. Вокруг было глухо, только сердца стучали и глаза натыкались на черную стену ночи. Они уже знали, что будет. Сергей скорее почувствовал, чем увидел в руках Звягина бокфлинт. "Зачем?" - одними губами спросил он, хотел взять у моториста ружье, но тот отстранился.
- Слышишь? - прошептал Звягин. Они стали вслушиваться в ночь, но все было тихо. Они сели на бревна, сна все равно не было. Они сидели, курили, слушали ночь и ждали. Но прошло не меньше часа, прежде чем они услышали и даже с облегчением встретили далекий перестук копыт.
- Едет, - выдохнул Звягин. - Ну, сейчас я ему покажу, шпане этой. Попомнит он меня, батыр оголтелый, - и он поднял бокфлинт.
- Ты что? - спросил Сергей. - Там же человек.
- А ты уверен? - вглядывался в ночь, тяжело дыша, Звягин.
- Ты что, совсем спятил? - ужаснулся Сергей.
- Не боись, - поднял ружье к плечу моторист, - Я его пугну только. - Стук копыт становился все ближе, всадник шел прямо на них, из ночных пространств дохнуло холодом, и Сергей в остром прозрении души схватил моториста за руки: "Не смей!"
- Вот он! - закричал Звягин, и пламя, вырвавшееся в ночь вместе с громом выстрела, ослепило Сергея.
- Уйди! - зарычал Звягин, перезаряжая ружье. - Да вот же он! - и снова грохот выстрела разорвал ночь. Звягин стрелял и стрелял, прогоняя собственные ужасы, всаживал свинец в черноту ночи, а Сергей сидел на земле, обхватив голову руками, понимая, что теперь все будет именно так, как не должно быть.
- Зачем? - спросил он, когда перестало звенеть в ушах. - Зачем ты это сделал?
- Уймись, - прохрипел Звягин, стараясь рассмотреть что-нибудь в ночи. - Так надо. Надо так, понимаешь? - Он сел рядом с Сергеем, вытирая рукавом телогрейки мокрый лоб. - Теперь он нас в покое оставит.
- Теперь нет, - покачал головой Сергей. - Теперь этого не будет.
- Ты зачем стрелял? - спросил Бадма. Они опять про него забыли, а он сидел рядом на бревне. - Ты зачем стрелял, голова глупый, дурак? Тебе жить надоело? Ухода отсюда. Завтра уходи. Сейчас уходи. - Бадма весь дрожал. Он что-то стал говорить по-своему, совал маленькие старческие кулачки в лицо Звягину.
- Тебя еще не хватало, - отмахнулся от него Звягин.
- Вы все умрете, - вдруг спокойно сказал Бадма по-русски. - И я умру, дурак старый, - он сплюнул под ноги Звягину. - Из-за тебя.
- Да ладно, - небрежно отмахнулся Звягин. - Дело сделано, так что давайте, обойдемся без визга. Теперь спать будем спокойно, - он полез в палатку, притих там.
Сергей посидел еще немного, вслушиваясь в ночь, но все было тихо. Он тоже забрался в палатку, спросил Звягина: "Ты попал или нет?" Моторист заворочался, долго не отвечал, потом чиркнул спичкой, закурил: "Кто его знает. Тьма такая".
Крохотное пламя вырвало на миг из мрака палатки круглый, налитый кровью глаз, дергающуюся щеку.
- Нельзя было, - Сергей все еще чувствовал то прозрение, которое охватило его перед первым выстрелом. - Нельзя.
- Психи вы, - угрюмо отозвался Звягин. - Да не попал я. Что я - дурной, чтобы в человека стрелять? - Он помолчал, и вдруг, придвинувшись к Сергею, быстро зашептал, словно боясь, что их подслушивают: "Сам не знаю, как вышло, знаю - ружье, значит, надо стрелять. Как сумасшедший стал". И ответом ему был стук копыт. Конь описывал круг возле лагеря. А потом наступила тишина.
7
День начинался в такой праздничной голубизне неба, был так наряден и чист, окаймленный в золото опадающих рощ и сверкание изумрудной степи, что не верилось, будто в этом мире могут быть клубящийся темный страх и стрельба, и ненависть. И смерть.
Утром Звягин, ни слова не говоря, торопливо обежал окрестные холмы, держа бокфлинт на плече, и Сергей с облегчением увидел, что возвращается он улыбающийся.
- Нормально, - кивнул он на немой вопрос Сергея. - Похоже, это у нас психоз коллективный. - Он сел завтракать, ел торопливо - пора, и так времени много потеряли, пока по степи бегал.
- Может, действительно, шпана какая? - спросил Сергей, хотя сам понимал, не умом знал, а всем существом своим, что это не так.
Они пошли к горе, которая сияла призывно и чисто в яркой голубизне, кое-где тронутая золотой паутиной осенних рощ. Бадма так и не вышел из своей палатки, спал, должно быть, а, может, не хотел с ними встречаться, да им не было до этого никакого дела. Конь его стоял возле палатки, пощипывал сено, значит, старик не сбежал в ночи.
Уже на горе, когда они переходили на боковой отрожек, Звягин воскликнул: "Постой-ка!" и поднял к глазам бинокль. Он смотрел на лагерь, потом протянул бинокль Сергею. Голубые линзы приблизили к нему выцветшие под степным солнцем за долгое знойное лето палатки и весь лагерный кавардак. Среди этого беспорядка на коне ехал Бадма. Старик понукал низкорослого конька пятками сапог и рукояткой плети. К седлу был приторочен мешок.
- Удирает, - Звягин усмехнулся. - Натерпелся старик страху нынче. - А и фиг с ним. Все равно ему никто не поверит, старцу хитромудрому. Пошли.
Они заложили шашки, и хотя шнур был длинным, едва успели вскарабкаться на гребень, потому что Звягин споткнулся, провалившись в расщелину, нога его застряла, неестественно вывернувшись.
- Хана, - прохрипел Звягин, потому что вот она - глыба, под которую они натолкали взрывчатки. - Набегался!
Сергей помог ему, боясь, что моторист все же сломал ногу, но обошлось. Звягин просто с испугу не мог выдернуть ее, заклинившуюся в паре камней.
Едва они бросились плашмя на камни, как грохнуло, скала под ними качнулась, и визжащие осколки пролетели над самой головой.
- Сильна, зараза, - уважительно сказал Звягин, когда пыль рассеялась. От глыбы, громоздившейся у входа в щель, остались мелкие обломки.
- Думал толкнуть в городе, да для такого дела не жалко. - Звягин размотал веревку, завязал один конец на себе, на поясе, зажег керосиновую лампу. - Я ведь ходку делал, мне веры не будет, Серега, если что. По молодости, да это на всю жизнь. Раз запачкался, а помнят всегда.
- Брось, - сказал Сергея. Он понимал, что Звягину самому не терпится забраться в открывшуюся перед ними пещеру. - Кто-то должен быть наверху Мало ли что. - Он взглянул наверх, на склон, откуда вчера на них обрушился камнепад. - Иди.
- Так я пойду, - Звягин подергал узел на поясе, взял лампу. - А ты стань подальше, чтобы камнями не достало. - Он постоял немного у входа и, согнувшись в низком устье пещеры, откуда тянуло сыростью, нырнул в ее тьму. Сергей посмотрел на уползающую вслед за ним веревку, потом подобрал ее оставшийся конец и отошел на безопасное расстояние, под козырек, нависающий над стеной.
Было тихо. Легкий, временами совсем по-летнему теплый ветер едва шевелил волосы, солнце уже перевалило зенит, и Сергей удивился, что так много времени прошло. Он посмотрел на часы - оказывается, уже было четыре. Слишком долго они возились, закладывая взрывчатку. Да и поздно вышли из-за того, что Звягин бегал по степи, искал, не подстрелил ли вчера кого.
"Скоро темнеть начнет", - подумал Сергей, и все, что связано с ночью, все первобытное и пугающее, сжалось в нем на мгновение в крохотный, визжащий от смертного ужаса комок, все ушедшие поколения, ослепленными ночными страхами, трепетавшие в первобытных лесах, дрожащие и бессильные, на неизмеримо короткий миг ожили в нем, и он содрогнулся.
Сергей огляделся вокруг. С горы было видно далеко окрест, рыжая пожухлая, а совсем не изумрудная, как казалось утром, степь ощетинилась гребнями холмов. Пронзительное холодное солнце, клонясь к закату, все еще четко и ясно высвечивало все вокруг. Безобразной язвой чернел на рыжей степи лагерь. "Здесь не спрячешься", - бессвязно подумал Сергей. И совершенно отчетливо понял то, что уже давно мучило его. - Степь сама по себе, мы - сами по себе. В этом все дело. Мы только путники в холмах. Только путники". Солнце клонилось к закату, зеленый транспортный самолет полз по голубому небу, желтели рощи. Сергей почувствовал в своей руке веревку. Он потянул ее, она легко подалась. Он стал сматывать веревку, она смоталась до самого конца, пыльная, грязная. Он посмотрел на часы. Звягина не было уже минут сорок.
- Надо идти, - сказал вслух Сергей. - Надо идти. - Он сел на камни, пошарил вокруг себя руками, но вспомнил, что лампа у них одна. Он поднялся и шагнул в пахнувшую сыростью пасть щели, и вдруг совсем рядом, в пещере, за поворотом услышал глухой шум, тяжелое дыхание, топот ног, и из-за каменной стенки бледный, ничего не видя перед собой, на Сергея выскочил Звягин.
- Бежим! - прохрипел он. - Давай скорее!
Его ужас передался Сергею и они, паникуя, полезли наверх по склону, направо.
- Скорей, скорей, - бормотал Звягин и, обдирая руки о камни, они взобрались на боковой отрожек, каким-то чудом переползли карниз и потом почти покатились вниз, ежесекундно рискуя свалиться с многочисленных обрывов. И только у подножия горы, когда бежать уже не было сил, рухнули на пожухлые листья в березовой роще. Они лежали навзничь, бессмысленно глядя в окутывающееся сумерками небо, а прямо перед ними вздымалась гора.
- Смотри, - хрипло дыша, Звягин показал Сергею мешок. - Как не потерял - не помню. - Он перевернулся на бок, потом встал на колени. - А шапку где-то я посеял, - Он провел рукой по мокрым волосам. Сергей тоже сел. Распаренный, красный Звягин, тяжело дыша, развязывал мешок. - Все нормально. Все нормально. - Ему никак не удавалось развязать узел трясущимися руками. Вынув из кармана складной нож, он попытался раскрыть его, но из этого ничего не получилось.
- Помоги, - попросил он Сергея. Трясущимися руками Сергей вытащил большое лезвие и подал нож Звягину.
- Щас, - попытался улыбнуться Звягин, но не смог этого сделать. - Щас увидишь. - Он чиркнул ножом по веревке и запустил руку в мешок. - Смотри.
- А чего ты бежал? - Сергей разглядывал горсть золотых монет на грязной ладони Звягина.
- Поначалу все путем было. - Звягин пересыпал монеты в ладонях. - Пещера, клад и прочая мура. Веревки не хватило, я ее бросил, все равно за камни цеплялась. Шел, шел, - ход расширяется. Смотрю - комната, как спортивный зал. И посреди - холмик. Я - к нему. Пыль отгреб - мать моя! Золото! Нагреб, сколько мог поднять, покурил еще, посмотрел. Похоже, барахла там навалом. Ну, мне долго возиться некогда, взвалил мешок и к выходу. Иду и чувствую, понимаешь, кожей чувствую - кто-то смотрит в спину. Даже волосы дыбом встали. Во, как смотрит! Я - ходу. Чуть не расшибся. Потом лампу разбил, все думаю, каюк, сожрут. Да тут к тебе и выскочил.
- Кто тебя сожрать-то хотел?
- А я почем знаю? Паспорта не показали. Дыхание на затылке чувствовал. Горячее.
- Это у тебя пещерный психоз. Мы когда в детстве по подвалам лазили, тоже все казалось, что в темноте кто-то есть.
- Все может быть, - вздохнул Звягин.
Они посидели, отдыхая и рассматривая монеты. Небольшие, они тускло блестели на грязных ладонях, тяжелые для своих размеров. На каждой всадник с мечом, натянув поводья, поднимал коня на дыбы.
- На всю жизнь хватит, - сказал Звягин.
Когда они подходили к лагерю, он вдруг остановился.
- Вот что я тебе скажу. - Он покрутил головой, словно сомневался, стоит ли говорить дальше или нет.