Среди не разысканных рукописей Антона Павловича Чехова исследователям не удалось отыскать и этот черновик небольшого рассказа, написанного в то время, когда писатель направлялся в скрипящем тарантасе на остров Сахалин. Строки рукописи неровны и корявы - А. П. Чехов писал их на коленке, в прыгающей и ныряющей по ухабам коляске.
"Проезжая в тарантасе мимо довольно большого сибирского села, обонял я запах гниющих кож, запахи сивушного перегара и еще какой-то едва уловимый амбре человеческой душевной и телесной нечистоплотности, доносившиеся со стороны этого села, расположенного несколько в стороне от почтового тракта, на берегу большой быстрой реки.
- Здесь добывают соль, - сказал мне один из моих попутчиков-офицеров.
Вдали, и вправду, дымились трубы. Я подумал: "Прекрасный край с большим будущим, и все же утячью похлебку здесь готовить не умеют". Но представилось мне, как пройдет много лет, в Африке курчавый гуталиновый мужичонка, наконец, вернется в своей лодке с бананами, а здесь, под этими дымящимися трубами начнется светлая, красивая, чистая и деятельная жизнь. Родится здесь девочка Раечка, хрупкая, как тростиночка, нежная пионэрочка и комсомолочка, окончит школу, потом профессионально-техническое училище по специальности "ковыряльщица в носу" и станет работать на местном химическом предприятии, которое к тому времени здесь непременно построят. Девочка станет потихоньку воровать у своих подружек из карманов всякую мелочь, вроде кошельков, носовых платков и шоколадок, и будет нести все это в свой дом, все в дом, создавая уют и благоденствие. Так она и будет всю жизнь тащить в свой дом все, что подвернется - платочки, баночки, самосвалы с краденым лесом. Она выйдет замуж за одного симпатичного молодого человека, подававшего большие надежды, но он сопьется, исчезнет, и Раечка снова выйдет замуж, но и этого мужа, и всех ее сожителей судьба приберет к рукам. Она родит девочку, такую же хрупкую, как и мать, и мир, и благолепие будут в человеках, и на небесах.
Пройдут годы. Спешащие по делам прохожие будут все так же встречать на улицах бывшего села Раечку, топающую на кривых толстых ножках, влачащую свое крупнопанельное, многоспальное тело.
- Тушечка, - будут они ласково шептать бывшей пионэрочке, едва втискивающейся в любые, даже самые большие двери. Ласково улыбаясь, Тушечка будет по-прежнему воровать все, что плохо и даже хорошо лежит. Она уже не работает на химическом предприятии, а имеет отношение к воспитанию и образованию подрастающего поколения.
В свободное время Тушечка предастся уринотерапии. В трех уринах купанная, в четырех уринах мытая, пятью уринами поенная, будет она бояться старости, но - бойся, не бойся, старость все равно крадется за ней на таких же толстых и кривых, как у Раечки, ножонках. А рядом с Раечкой иногда топает на таких же кривых подставочках необъятная бабища - ее дочурка, женулька своего мужа, добывающего пропитание на милицейском посту при въезде в город N. у водителей автотранспорта, которым совсем не жалко добровольно отдавать человеку в форме завалявшиеся в их карманах денежки.
- Для Тушечки, - ласково шепчут они, выворачивая свои дырявые карманы в поисках денежек и суют рваные бумажки в потные и немытые руки тушечкиного затя.
- Тушечка, - шепчут прохожие.
- Тушечка, - шепчут те и эти, соседи и даже совсем незнакомые проезжие в поездах дальнего следования, грохочущих мимо бывшего села. И свет женской доли падает на дощатый некрашеный стол, и на небо. Впрочем, про свет, стол и небо напишет через много лет другой писатель в "Золотой карете".
- Антон Палыч! - спросили меня мои попутчики - офицеры. - Не пора ли откушать, чем бог послал? - И мы откушали..."
На этом ненайденная рукопись А.П. Чехова обрывается.