Разим Марк Александрович : другие произведения.

Без смерти?

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прежде чем вы приступите к прочтению моего романа, я попрошу вас ответить на вопрос. Если вы попытаетесь ответить на него сами, то вам станет интереснее читать мою книгу. Что будет, если бессмертными станут все? Представьте это. Все люди бессмертны. Попробуйте на вкус это слова, представьте, не читая моего романа, каково это? Как это? Человек с давних пор задумывался о вечной жизни, и что будет, если это станет возможным? Бессмертны все. Абсолютно все. Хоть на минуту представьте, что бессмертны вы, ваши родные, близкие друзья, все... весь мир... Теперь нельзя убить человека, нельзя отнять жизнь, и что изменится? Что дальше? Каким станет наш мир? Что будет с людьми, с их прежними заботами, к чему теперь они будут стремиться? Что станет с государствами, кто сможет контролировать людей, которых невозможно убить? Жизнь - это самое ценное, что есть у человека, и если ты не можешь отнять её у него, то как им управлять? Попробуйте представить увлечения людей, попробуйте представить их жизнь, вечную жизнь... Люди не умирают, как это изменит нас всех? Как осознать этот факт? Как воплотится он? В своем романе я делаю именно эту попытку. Мои друзья, которым я от всей души благодарен за их терпение, после прочтения книги, сказали, что конец слишком жесток и что не нужно было делать его таким. Думаю, что и у вас возникнет такое мнение. Но я постараюсь сразу объяснить. Эта история должна быть жестокой, потому что иначе никак нельзя заставить ценить то, что у нас есть сейчас. Да, это грустная и жестокая история, но я не хочу, чтобы считали, что я предрек будущее. Нет, будущее наше будет не таким, но всё же цените жизнь такой, как она есть сейчас, потому что если появится бессмертие, то слово "жизнь" уйдет.

  

0x08 graphic

Марк Разим.

Б е з с м е р т и ? . .

Если время перестанет управлять людьми,

Отнимая годы, дни, часы от жизни силой;

Если смерть не будет ждать нас впереди,

Что тогда случится с нашим миром?

  

Сможем мы неторопливо идти к цели?

И друг друга мы не сможем убивать?

И мы будем вечно с теми, кого любим,

Если все вдруг перестанут умирать?..

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Обращение.

  
  
   Запомните эту дату.
   Первое января первого года после нашей эры. 01.01.01. после н.э.
   Это официальная дата начала новой истории, где человеческая жизнь утеряла свою ценность, ибо теперь все были бессмертны.

Часть первая.

Глава первая.

Неожиданная авантюра.

  
  

"Быть крылатым от рожденья

лучше всех на свете благ".

Аристофан.

   15.06.73(после н.э).
  
  
   Боль... страшная, горячая, ослепительная боль... Такая волнующая, такая любимая, такая долгожданная. Адреналин затмевает разум, дарит новые краски, новые ощущения...
   Эта боль отступает очень медленно. И недаром - после прыжка с высоты более девяти тысяч метров организм не сразу способен восстановиться...
   Но вот боль отступает, кости вновь превращаются в целостную систему, поврежденные органы возвращаются в привычные обиталища, зарастают и прикрываются восстановленной сетью сосудов и кровеносных систем. Хорошо встряхнутые мозги словно шевелятся в голове, подобно гусенице, копошащейся в яблоке, вставая на место.
   Отличный аттракцион.
   Моника поднялась с земли и отряхнулась, утирая кровь, струйкой вытекшую изо рта. Оглянулась на других людей, мешками лежащих на земле, - процесс восстановления у них еще не завершился. Дневной свет больно режет глаза, но это пройдет через минуту, когда мозг окончательно приведет себя в порядок.
   Девушка запрокинула голову, глядя в небо. Самолет, с которого они совершили этот прыжок, был скрыт плотным слоем облаков. Нет, все-таки отличный аттракцион. Жаль только, что стоит дорого... Огромное спасибо Владу, что сделал такой подарок на день рождения.
   Но где же он сам?
   Моника моргнула, потерла глаза. Зрение восстанавливалось. Но она отвлеклась и не увидела, как, прорвав череду облаков, на землю стремительно полетел человек. Когда до земли оставалось метров триста, он хлопнул себя по груди, но это движение прошло для наблюдателей с земли незаметно, - и парашют тонкой змеей взвился в небо, мгновенно наполняясь тугой струей воздуха. Человека дернуло вверх.
   Девушка немного изумленно и растерянно смотрела на Влада.
   Но через некоторое время её брови сомкнулись на переносице, взгляд стал недовольным и хмурым.
   Когда человек через некоторое время опустился на землю и вполне успешно опустился, он оказался симпатичным парнем, лет двадцати трех. К слову сказать, Моника выглядела на девятнадцать-двадцать лет.
   Девушка подошла к нему, помогая отцепить парашют, и заговорила с укором:
   - Такие деньги отдал за полет, а в итоге прыгнул с парашютом.
   - С парашютом лететь дольше.
   - Летать можно и без "Большого прыжка". Возможностей много. А тут главный фокус - это падение. Эта боль. Я благодарна тебе за подарок, но я не понимаю твоих действий...
   - Иногда хочется летать, Ника.
   - Это нелепо.
   - Нелепо мечтать о полете?
   - Полет был у меня. У тебя было торможение.
   Влад нахмурился:
   - Что ты так переживаешь по этому поводу? Ты получила удовольствие, будь счастлива. Я тоже его получил.
   - Я просто не могу понять...
   - А что тут понимать? Ты прыгала впервые, а я уже не первый раз совершаю "Большой прыжок". Вот и вся разница.
   - Ты платишь такие деньги за то, чтобы просто прыгнуть с парашютом... Глупо, - пожала плечами девушка. - Глупо, потому что можно лететь и с...
   - Ника, перестань считать деньги!
   - Ты выкинул в пустоту...
   - Ты тоже выкидываешь их в пустоту! - с неожиданной издевкой заметил парень.
   Моника, не ожидавшая такого, застыла. Лицо болезненно исказилось, глаза сощурились.
   Она заговорила не сразу, голос её звучал холодно и глухо:
   - Мы говорили на эту тему.
   Влад протянул руку, пытаясь коснуться её плеча, но Моника резко отбросила её.
   - Ника, я просто хочу, чтобы в этой жизни была счастлива и ты тоже, а не только твоя...
   - Замолчи, - спокойно приказала девушка и повернулась, собираясь уйти.
   - Ника, извини меня, - виновато пробормотал Влад. - Подожди!
   Девушка остановилась, но продолжала стоять спиной к парню:
   - Знаешь, Влад, я тебя прощала много раз. Но больше мне не хочется этого делать.
   - Ты сама начала эту тему, завела разговор о деньгах! Какое дело до того, сколько я потратил...
   - Прости, что вывела тебя из себя, - Моника продолжила идти.
   - Хочешь, ударь меня... - тот подошел к ней вплотную, развернул к себе.
   Удары были её профессией. И боль от них не приносили удовольствия. Это была тупая, неприятная боль, но Влад бы не стал защищаться.
   - Я не хочу, - кротко сообщила Моника.
   - Я прошу прощения у тебя... Обещаю, я больше не стану... - продолжал упрашивать Влад.
   Девушка улыбнулась:
   - Удачи. И прощай.
   Она повернулась. Влад не смог её удержать. И бежать вслед за ней, хватать за руки, он тоже не стал. Это было бессмысленно - пробовать удержать девушку, которая могла бы стать лучшей баттлболисткой мира, если бы не её мать.
   Но Влад не выглядел слишком расстроенным. В прошлый раз они с Моникой рассорились на двадцать лет, но все равно нашлось время, что всё простить и начать сначала.
   Сколько лет понадобиться ей, чтобы простить его снова? Два года, десять лет? Время - это ерунда, мелочь.
   Влад решил не бежать за Моникой. Да и к чему это? Сейчас вообще никто не бегает, разве что по утрам. К чему куда-то торопиться, если впереди вечность?
  

* * *

  
   Моника смахнула слезу и потянула штурвал на себя, чтобы основные стойки шасси первыми коснулись земли. Приземляясь, она отдала штурвал от себя, чтобы передняя стойка шасси коснулась земли. Потом девушка на тормоза, которые расположены в верхней части рулевых педалей, находящихся прямо под ногами. Минилет был самой дешевой модели, весьма похож на обычный самолет, только уж совсем крошечного размера, и приземляться и взлетать приходилось на специальных площадках, оборудованных на каждой улице. Там и припарковались, оставляя минилеты под присмотром охраны.
   Те, кто имел материальное состояние сравнительно выше, покупали минилеты таких моделей, как "GF", способные к вертикальному взлету и посадке, что позволяло им садиться на широкие крыши домов. На всех домах были специальные парковки для таких минилетов, но также там находилось место и для любителей ретро - попросту для владельцев стареньких вертолетов.
   Домой не хотелось. Моника села на лавку возле подъезда с ногами и достала из кармана гаафон - на вид черный, размерами со спичечный коробок, но в толщине составляющий всего полсантиметра, кусок пластика, лишенный кнопок, экрана - вообще всего. Удобно устроившись, девушка посмотрела на гаафон, лежащий на ладони, и негромко произнесла:
   - Моника Лартова, код доступа - три, шесть, ай, ти, восемь, пять, эм.
   Коробочка мгновенно нагрелась. Панели, почти неразличимо для человека, сдвинулись в сторону - не более чем на один микрон - выпуская мириады фотонов света, которые по своей сути были свободны, но, к сожалению, выпускали их вместе с кавалькадой заряженных частиц, которые создавали электромагнитное поле, не выпускавшее свет.
   Перед девушкой появилось ясное трехмерное изображение экрана.
   - Подтвердите код доступа, - раздался приятный женский голос, звучавший с механической монотонностью.
   - Три, шесть, ай, ти, восемь, пять, эм.
   - Код принят. Здравствуйте, Моника, - лишенный интонации голос замер, будто конец фразы мгновенно обрубили. Через секунду компьютер продолжил, - ...ваши указания.
   - Открой дневник, - приказала девушка, разминая шею.
   Перед Моникой появилось изображение обыкновенного тетрадного листка, с аккуратными буквами, выведенные синей пастой.
   - Новая запись? - в механическом голосе послышались нотки деловитости, как показалось девушке.
   - Да. Но сначала напомни мне сегодняшнюю дату.
   - Пятнадцатое июня семьдесят третий год, - немедленно отозвался компьютер.
   Параллельно с этим на листке тетради, что отображалась на экране, появились ровные цифры проговариваемой даты.
   - Надо же... что сегодня мой день рождения помню, а дату нет, - усмехнулась Моника. - Пиши. Я не разобралась в своих чувствах... но это потому, что чувств нет. Слишком долго мы с Влад были по разные стороны. Сегодня я сказала ему "Прощай" и думаю, что это "прощай" - жирная точка. Нет... даже не точка, ведь точка соединяет конец и начало.... Сегодня - это огромный пробел, огромная пропасть... пустота... Прошло уже очень много лет. Пора что-то менять в жизни. И менять кардинально...
   Моника прикрыла глаза, вспоминая ту боль, что испытала. Сегодняшняя новизна ощущений оставят ей впечатлений надолго. Девушка неслышно рассмеялась:
   - Чувствую себя старухой. Ведь ничего не поменяется... останется как прежде... И мать, и её молодость. Останется рядом со мной... временка меня побери...
  

* * *

  
   - Сегодня хороший день, - негромко заметил Нестор Ти-эйн, слегка размахивая ногами, ударяя ими по балкону, на перилах которого он сейчас сидел вместе со своим лучшим другом - Ильдаром.
   - День как день, - пожал плечами Хилом.
   Они разительно отличались друг от друга. Нестор - высокий, худой, угловатый, с чуть сутулыми плечами, с немного длинными, слегка вьющимися на концах волосами. В отличие от общей нескладности и неряшливости вида, что подчеркивалось соответствующей одеждой - простой футболкой с хаотичным рисунком и брюками из разнородных тканевых вставок, лицо Нестора было красивым - утонченные черты, прямой с небольшой горбинкой нос, серые глаза с живым и лукавым блеском, тонкие губы. И хотя ростом друзья были примерно одинаковы, Ильдар представлял собой, можно сказать и так, полную противоположность. Одетый в однотонные серые джинсы, в белой рубашке с укороченным рукавом, выгодно подчеркивающей хорошо накачанное тело, Хилом имел совершенно неприглядную внешность, которую трудно было назвать красивой. Грубые, словно слепленные неумелой рукой черты... толстые губы, большой нос, квадратный подбородок, прозрачные светло-голубые глаза, которые несколько пугающе смотрелись на лице. Дополняли образ белобрысые волосы, подстриженные ежиком. Но интеллигентская одежда как-то умело прятало лицо, представляя окружающим не "большого варвара", как любил шутить Нестор, а вполне приличного молодого человека.
   - Нет, отличный день, - неожиданно засмеялся Нестор.
   - И чем он отличный? Для меня день как день. Сходил на работу, вернулся, сейчас сижу на твоем балконе. Может, фильм посмотрим новый?.. - Ильдар достал гаафон, собираясь исполнить свою задумку.
   - А я уволился, - задумчиво потянул Нестор.
   Ильдар понял его не сразу. Некоторое время напряженно смотрел на друга. Потом тихо испугался:
   - Что? Ты уволился из ЛайНета сегодня? Зачем?
   - А зачем мне работать? Ведь теперь я обеспечен на долгие, долгие и очень долгие годы. Я могу войти в тройку самых богатых людей мира, и даже подозреваю, что буду возглавлять эту тройку. Буду богаче самого апейронного магната Ольхова. Ну не забавно ли?.. И зачем мне после этого работать в Лайнете?
   Хилом усиленно вглядывался в сияющие глаза Нестора, медленно переваривая полученную информацию. Спустя минуту сильного мыслительного процесса Ильдар охнул:
   - Неужели та программа...
   - Дописал, - безмятежно произнес Нестор, запрокидывая голову и рассматривая вечернее небо, по которому расползались последние краски заката.
   - Дописал... - повторил Ильдар. - Как это дописал?.. Когда дописал? Как дописал... Это шутка, да?
   - Зачем мне шутить? - с нарочитой недоуменностью спросил Ти-эйн.
   - Перестань, Нестор... Ты не смог... - Ильдар не мог прийти в себя. - Ты бы не смог... да как так... и ты так спокойно говоришь? Нестор, неужели ты написал свою программу, о которой ты говорил? Нестор, ты что, действительно смог написать это?
   - Более того, загрузка уже завершилась. Теперь на моем счету миллиарды ольнов.
   Ильдар побледнел, глядя на новоявленного миллиардера. Молчал долго, не меньше пяти минут. Потом воскликнул:
   - На одном счету?! Ты скинул все деньги, что украла твоя программа, на один счет?!
   Он спрыгнул с перил, взволнованно глядя на друга.
   - Ты не понимаешь?! Ты себя выдаешь! Тебя вычислят по твоему гигантскому счету! Твой счет заморозят, а тебя на четыреста лет замумиют в ВС!
   - Не заморозят, - Нестор широко улыбнулся. - Если попробуют, вся их система полетит к смертным предкам.
   - Твои какие-то хитрые проделки? Но счет... счет! - хмуро пробормотал Ильдар. - Но поймать и замумить они смогут тебя спокойно! Хоть где! Филиалы ВС стоят везде. Твой счет тебя выдает...
   - Я знаю, - неторопливо проговорил Ти-эйн.
   - Знаешь?! И что... что, тебя это не пугает?
   - Да нет.
   Ильдар покраснел, смешался, вновь побледнел. Сжал, разжал кулаки:
   - Ничего не понимаю...Ты о своей программе уже пятьдесят лет ничего не говорил! Ты задумывал её, когда мы еще были смертными! Ты же мне и Монике все уши про неё прожужжал! Но ведь ничего... тогда ничего не получилось... но сейчас... такая... Ти-эйн, я могу слов найти! Ты пятьдесят лет мне ничего не говорил! И ты молчал?!
   - Я её всего десять лет пишу. Рассказывать нечего. Идея пришла неожиданно, ясная и простая, - улыбаясь, проговорил Нестор.
   - Я понять не могу, чему ты рад? Ты подставил сам себя, зачем? Зачем все на один счет скинул? Тебя же вычислят! Чей счет хоть грабил?
   - У всего мира по нитке.
   - Что? - тут Хилом окончательно лишился дара речи.
   - По ольну со всех счетов всех банков мира - и тридцать три миллиарда, четыреста восемьдесят пять миллионов, девятьсот семьдесят шесть тысяч двадцать два ольна на счету.
   - Чтоб меня замумили... - просипел Ильдар. Белое лицо пошло пятнами.
   - Я уже сделал покупку, - похвастался Ти-эйн.
   - ...Чтоб меня замумили... - продолжал причитать Ильдар. - Братец, что ты наделал... такую сумму... и не распихать по множеству счетов копий... Нет, скажи, ты специально себя подставляешь? Тебя в корпорации на вечность упрячут! Это точно! Ты хочешь проспать тысячу лет?! Ты же с ума сойдешь!
   - А знаешь, что я купил?
   - Да иди ты знаешь куда... - отмахнулся вконец разбитый Хилом. - Ты хоть понимаешь, что натворил? Твоя гениальная программа ограбила весь мир, и неважно, что по крохам, на это не посмотрят!
   - А я и тебя ограбил... - смущенно пожал плечами Нестор. - Прости, больше не мог ждать... писать ограничители было дополнительной нагрузкой... проще было просто подключиться ко всему миру...
   - Меня? - с театральной эмоциональностью ужаснулся Ильдар. - Всё! Вернешь этот ольн, понял?!.. Да плевать мне на это, дурак! Что же теперь с тобой будет?!.. хакер недоделанный...
   - Дружище, зато сколько эмоций! - засмеялся Нестор. - На всю вечность хватит. Столько денег, такая авантюра, опасная, невероятная... Заживем. Ради такого можно и рискнуть... и с ума сойти... зачем думать о завтрашнем дне, если можно развлечься сегодня...
   - И с работы уволился... кругом подставляешься... - качал головой Хилом.
   - Ильдар, а я купил тот самый минилет, который самый крутой и навороченный, самый скоростной, который даже подняться чуть ли не выше самолета... там шесть мест... для тебя и для Мани хватит...
   Хилом замер, глаза испуганно и зло блеснули:
   - Что?
   Не сдержавшись, он с разворота зарядил своему лучшему другу своим большущим кулаком прямо в глаз, отправив прямо в свободный полет через перила.
   Нестор расхохотался, раскинув руки и наслаждаясь падением с двадцать шестого этажа, стремительно ускоряясь с каждым метром...
  

* * *

  
   - Почему я должна чувствовать вину?! Он обвинил меня в том, что я начала разговор! Ну и что? Для меня действительно те деньги, которые он потратил на аттракцион - непомерно большая сумма... И я имела права завести разговор о деньгах! Он должен был понять меня правильно, а он не понял... - возмущенно ведала компьютеру Моника.
   Тот торопливо записывал эти слова в дневник, выводя прописные синие буквы ровно по линии мнимого тетрадного листа.
   - И почему за этот аттракцион требуются такие деньги?.. Непонятно. Правда, обычные минилеты не способны подниматься на такую высоту, может, поэтому?.. Падать выше, разбиваешься больше, впечатлений тоже больше... - Моника подумала и добавила, - Del.
   - Что вы хотите стереть? - вежливо поинтересовалась программа.
   - Последний абзац, - внимательно просмотрев отображенный текст, проговорила Моника.
   Сверху раздался подозрительный свист. Девушка подняла голову и вовремя. Ей хватило времени отреагировать и отскочить в сторону. Через мгновение на скамейку, которая была сделана из прочного материала, призванного не ломаться самому, а ломать людей, упал человек. Скамейка героически выдержала это испытание, а вот человек немного помялся. Человеком был тот самый Нестор Ти-эйн, живший в доме, где жила и Моника.
   - Нестор? - нахмурилась девушка, радуясь, что успела отскочить и не запачкать одежду.
   На летном поле выдавали комбинезоны, так что одежда была в порядке. Белоснежная рубашка с короткими рукавами и светло-бежевые брюки не утеряли своих светлых тонов.
   Парень легко поднялся, потирая заживающее на глазах лицо. Два раза разогнулся, неприятно хрустнув поломанными костями, сейчас медленно стягивающимися и соединяющимися образовавшиеся проемы, если можно сказать так.
   - Ти-эйн, тебе повезло, что ты не сломал скамейку, - укоризненно заметила Моника.
   - О, Манька, привет, - поздоровался Нестор.
   - Мо-ни-ка! Слушай, сколько раз тебе повторять? Меня зовут Моника, нет ничего проще... - раздраженно уставила руки в бока девушка.
   - Но Маня-то проще, - усмехнулся парень.
   Сверху раздался еще один свист. Рядом со скамейкой приземлился, тщательно утрамбовав землю, Ильдар, решивший, что спускаться на лифте будет долго и нудно. Поэтому он предпочел более короткий путь - просто последовав за другом, которого он скинул с двадцать шестого этажа вниз.
   - Да вы что... с вас же такие деньги за нарушение правил возьмут... - предупредила Моника, посмотрела на гаафон и произнесла, выключая его, - Saiv, pauze and exit.
   - Я миллиардер, мне не страшно... - заверил Нестор.
   - Ты же у нас богач! - прошипел Хилом.
   - Я что-то пропустила? - усмехнулась девушка. - Ты стал миллиардером?
   - Он заделался хакером. Ограбил банки, - пояснил Ильдар.
   Моника впала в некоторый транс.
   - Он дописал ту программу, о которой нам в институте рассказывал. Помнишь? - продолжал хмуро рассказывать Ильдар. - Сегодня закончилась погрузка, и он уволился из ЛайНета.
   - Банки? - взяв себя в руки, смогла выдавить Моника. - Тебя замумят надолго, Нестор. Temporary Death непосредственно связана с органами! Не забывай, все преступники тоже...
   - И ты туда же, подруга, - всплеснул руками Ти-эйн. - Я уже больше шестидесяти лет живу скучной однообразной жизнью. И теперь в жизни появилась жизнь! Опасность, интрига, риск...
   - Ты сколько украл? - поинтересовалась девушка.
   - Да всего лишь - тридцать три миллиарда ольнов! - ответил Хилом.
   Моника присвистнула.
   - Солнце, тебя упрячут даже на больше, чем я могу представить. Замумиют так, что и не вспомнят. Не боишься сойти с ума?..
   - Хватит меня стращать, - махнул рукой парень. - Я еще ни разу в жизни не бегал. Теперь пришло время и приключениям. С богатством, которое правительство и органы отобрать у меня ни в силах. Вы со мной?
   - Я его за это ударил, - сказал Монике Хилом. - Видела, как полетел?
   Девушка растерянно произнесла:
   - Нестор, ты в своем уме? С тобой?..
   - А чего вам обоим терять? - прищурился тот. - Ведь нечего. Моника, мы с тобой уже сколько лет знакомы... существуешь ради молодости своей матери...
   - Замолчи! - Моника шагнула вперед, наотмашь ударила Нестора по щеке. - Не смей!
   - Временка бы тебя побрала, Ти-эйн! - не выдержал Ильдар.
   Нестор не стал извиняться, покраснел.
   Девушка сунула гаафон в карман и, повернувшись, пошла к подъезду. Но перед самой дверью вдруг остановилась и повернулась, утирая слезы.
   Неожиданная растерянная улыбка вдруг осветила измученное лицо.
   - А на чем?
   Нестор не сразу понял, о чем Моника его спросила.
   - ММСС-193Е. Слыхала о таком?
   - Ничего себе... а там будет место для меня? - девушка подалась вперед.
   - Будет, - кивнул Нестор. - Там шесть мест. И для Ильдара хватит.
   - Что? - вспыхнул друг. - Не смей втягивать меня в свои авантюры.
   - Я хочу отсюда... подальше... Ты сможешь оставить моей матери денег? - тихо спросила Моника.
   - Конечно, - кивнул Нестор.
   - Ты прав, в нашей жизни не хватает риска. Особенно теперь, когда смерть исчезла из горизонта... - грустно заметила девушка.
   - Ребят, вы чего? Вас же схватят обоих... не будут разбираться, кто преступник, а кто нет... - испуганно предупредил Хилом.
   - Ильдар, просто скажи - ты с нами или нет? - с напором сказал Ти-эйн.
   Тот глубоко вздохнул, почесал затылок.
   - Да с вами, с вами...
   Нестор вытащил из кармана гаафон.
   - Нестор Ти-эйн, код доступа - семь, девять, девять, и, джи, пять, один, аш.
   - Подтвердите код доступа.
   - Семь, девять, девять, и, джи, пять, один, аш.
   - Здравствуйте, Нестор.
   - Время покажи... Ну, что... - приподнял бровь хакер, рассматривая высветившиеся цифры, - Осталось полчаса. Скоро пригонят минилет и полетим, господа.
   - Интересно, а ты бы смог написать обход защиты гаафонов? - поинтересовался Ильдар.
   - Я с помощью своей программы сумел взломать все электронные счета. А тут какие-то гаафоны. Да и чего там писать... пяти-девятизначный код подобрать, да и голос попробовать идентифицировать. Только зачем? Свои тайны люди пусть держат при себе.
   - Благородный ты человек, - с многозначным видом покивал Ильдар.
   Моника скрестила руки, недавние слезы почти высохли на глазах. Губы расплылись в слабой улыбке. Она смотрела на друзей, милых, родных, таких знакомых друзей, с которыми можно было поболтать, которые легко могли её рассмешить. С такими друзьями не страшно идти на любую авантюру. Да что там!.. Когда знаешь человека с детства, а потом идешь рядом с ним по жизни, зная все его как облупленного, и знаешь, что он с тобой в огонь и воду, то просто невозможно, чтобы этот человек не стал частью твоей семьи. А с семьей не страшно. В семье, настоящей семье всегда хорошо и уютно, хотя и случаются споры и обиды, но без этого никак.
   - Простите, молодые люди, - раздался откуда-то сверху оклик.
   Троица, вздрогнув от неожиданности, немедленно обратила свои взоры к источнику звука.
   - Я случайно подслушала ваш разговор... - обладателем голоса оказалась женщина лет тридцати семи-сорока на вид, хотя сейчас нельзя было судить о возрасте по виду.
   - Это же писательница с третьего этажа, - толкнула Ильдара в бок Моника.
   - То, что с третьего этажа и сам вижу, - пробурчал он. - А то, кто она, мне не интересно. Ваши соседи - ваши проблемы.
   - И что именно вы услышали, емирре? - прищурился Нестор.
   - Ну, прошу прощения, услышала всё с самого начала, как вы повели разговор с этой приятной девушкой.
   - И что именно вас заинтересовало?
   - Нестор, ты сошел с ума. Весь мир скоро будет знать в лицо тебя и твой подвиг, - прошипел Ильдар.
   - Эта соседка с нами в одном подъезде уже очень долго живет. Я хоть с ней и не знаком, но уверен, что она не выдаст, - тихо пояснил Ти-эйн.
   - Я промолчу, - процедил Хилом.
   - С вашего позволения я бы хотела отправиться с вами... - сообщила писательница.
   - Что? - удивились все трое.
   Женщина отодвинула пошире створку балкона и перемахнула через подоконник.
   - Я смотрю, такой способ выхода становится популярным все больше и больше, - не слишком довольно посмотрела Моника.
   - Меня зовут Радиз Уйгаль, мы с вами мало знакомы, - женщина протянула руку.
   Вблизи ей можно было дать еще больше лет. Лицо было гладким, но маленькие, едва приметные морщинки прятались в уголках рта, на висках, тончайшей ниткой рассекали лоб. Пышная до неуместности прическа выдавала наличие небольших участков лысины, а также черные волосы чередовались с серебристо-белыми, седыми, что, безусловно, тоже придавало возраст. Но самым главным показателем были глаза. Мудрые, усталые, печальные. Глаза человека, который прожил на этом свете много и предостаточно, человек, имеющий в своей голове немало сложных, и до сих пор неразгаданных мыслей... и понимающий, что разгадать не получится всю эту вечную жизнь...
   - Я могу полететь за свой счет, - сказала Радиз. - Просто мне тоже нужны новые впечатления... Хочется писать, а о чем - не представляю даже.
   - За музой поедете, емирре Уйгаль? - усмехнулся Нестор.
   - Ну, можно и так сказать... И зовите меня впредь без церемоний. - пожала плечами Уйгаль.
   - Ну, ваш счет мне не нужен. Но не забывайте, что мы будем в розыске и периодически придется бегать.
   - Чай, не так уж и стара. И побегать смогу, - улыбнулась Радиз, в глазах промелькнул озорной огонь. Но он смотрелся весьма нелепо.
   - Ти-эйн, не надо! Ты не знаешь, кто она! - зашептал на ухо Ильдар, который, узнав её имя, чрезвычайно побледнел.
   - Дополнительный риск - это еще интереснее, - ответил Нестор, не слушая друга. - Пускай летит с нами.
  
   Через полчаса на спецплощадке N72, где и Моника оставляла на парковке свой минилет, приземлился грузовой самолет с товаром. Нестор расписался, оплатил покупку, и опробовал минилет, оставшись в полном восторге; следом за ним испытал новинку и Ильдар. Затем два друга стали ждать оставшихся пассажиров.
   Моника и Радиз появились примерно минут через двадцать, навьюченные чемоданами. Погрузив эти вещи в грузовой отсек, они с удобством расположились в мягких кожаных креслах элитного воздушного транспорта. Нестор, сидящий в кресле пилота, повернулся с улыбкой:
   - Ну, как вам?
   - Это вещь... - покачала головой Моника, не находя слов.
   - Очень хороший минилет, - сказала Радиз Уйгаль.
   - Ты все уладила? - посмотрел встревожено Ти-эйн на девушку.
   Та кивнула:
   - Я Кларе Изосимовне оставила ключи и деньги. Она хорошая женщина, уж не позволит, чтобы мама потратила все деньги на лицо. Спасибо тебе, Нестор.
   - Да чего уж там. Ты всей планете спасибо говори. И ты тоже сделала вклад... Себя тоже можешь поблагодарить.
   - Постараюсь, - усмехнулась Моника.
   - Ну, что, путешественники? - Нестор повернулся и посмотрел сияющими глазами на Ильдара.
   Кровь забурлила, сердце чаще забилось в груди. Наконец-то... мечта стольких лет... Настоящая жизнь, настоящие приключения!..
   Нестор с ходу выжал штурвал до конца. Машина справилась с таким испытанием совершенно спокойно. Создатели ММСС-193Е были готовы к таким пилотам. Эмемесес, как звали эту модель в народе, постепенно ускоряясь, взмыл в небо.
   Ти-эйн сбавил скорость, переключился на автопилот, и повернулся к пассажирам, разворачивая кресло.
   - Лететь будем не быстро. Часов шесть, не меньше. Все равно торопиться некуда, - произнес хакер. - Хотите чего-нибудь выпить?
   Радиз отказалась, Моника попросила стакан апельсинового сока со льдом, если таковой имелся в наличии; Ильдар, сидевший с пасмурным лицом, буркнул про коньяк. Нестор встал, подошел к небольшому шкафчику с двумя дверцами в углу салона. Нижняя часть оказалась холодильником, верхняя - небольшим мини-баром. Достав две рюмки и стакан, Нестор наполнил рюмки коньяком, а стакан соком, бросив в него два кубика льда из морозильника.
   Моника тем временем достала из кармана гаафон, включила его и открыла дневник.
   - Добавить запись. Отправляюсь в путешествие с Нестором Ти-эйн, Ильдаром Хиломом и Радиз Уйгаль. Saiv, pauze and exit.
   Гаафон погас, изображение исчезла.
   Ильдар недоуменно спросил:
   - Ты что, ведешь дневник каждый день?
   - Да. А ты как ведешь? - поинтересовалась Моника.
   - Да я вообще нерегулярно. Иногда раз в три дня, иногда по месяцу могу ничего не записывать, - ответил тот.
   - Я всегда в конце недели делаю запись. Уже привык, не могу по-другому, - Нестор протянул девушке стакан с соком, а Ильдару коньяк.
   - А вы? - Лартова внимательно посмотрела на писательницу.
   Радиз Уйгаль растерянно улыбнулась:
   - Я как-то... не веду вообще... книги пишу, и мне этого хватает.
   - Не ведете? - удивились все трое.
   - Сейчас в мире, наверно, единицы таких, как вы, Радиз, - изумленно проговорила Моника.
   - Я думаю, ты ошибаешься, - спокойно заметила женщина. - Сейчас все ведут дневники, потому что бояться забыть свою жизнь. Память человеческая ограничена, и многое уходит. Потому и существуют дневники.
   - А вы не боитесь потерять? - прищурился Ильдар.
   - Боюсь. Но вся моя память живет в моих книгах. Все мечты, мысли, события. Это своеобразные дневники, только с другими героями. Но в каждой книге частица души, сердца, жизни. Я ведаю об этом миру, а вы храните у себя. Ведете дневники, пытаясь таким образом помнить то, что забудется спустя неделю, месяц, год, десятилетие. Потом открываете и вспоминаете...
   В салоне наступило молчание. Моника нерешительно нарушила его:
   - Наши дневники увидят наши потомки... Дети, внуки, правнуки... Мы просто не хотим, чтобы нашу жизнь знал весь мир.
   Радиз засмеялась:
   - Вы меня неправильно поняли. Я не осуждаю, что вы хотите сохранить тайну... - она оборвала смех так же скоро, как и начала. - Но много ли у тебя детей?
   - Что? - опешила Моника.
   - Ни детей, ни внуков, ни правнуков. И никто не узнает.
   Девушка покраснела:
   - Думаете, это моя вина? - со злостью поинтересовалась она.
   - Прости, - равнодушно отрезала Уйгаль. - Я знаю, что не твоя. Бесплодие - одна из причин, заставивших бессмертие стать отличительных качеством человечества. Я тоже бесплодна. И потому пишу книги, где выдуманные герои имеют мои мысли, мою жизнь, мои мечты. Потому что у меня не будет потомков, которым я смогу поведать свою жизнь.
   - Не пробовали усыновить или удочерить? - уже спокойнее поинтересовалась Моника.
   - Нет, - просто ответила Уйгаль. - Не пробовала и всё. А ты?
   - Мне и матери хватает, - зло произнесла девушка.
   Новая тишина продлилась еще дольше, чем предыдущая. Ильдар и Нестор вообще видели тише воды, боясь сказать что-то не то или среагировать как-то не так. Угнетающее молчание затягивалось...
   На этот раз его нарушила Уйгаль.
   - Может, расскажешь?
   - Что рассказать? - не поняла девушка.
   - Свою жизнь.
   - Кому?.. Вам? Зачем?
   - Мне нужны новые герои. Если ты не против, я бы смогла взять твою историю...
   - Мою историю? Радиз! Не смешите... я, конечно, прошу прощения, но я ваши книги не знаю и ни разу не читала... Я не слышала, чтобы вы были известны и знамениты.
   - Они известны в своем кругу. Поверьте, будут люди, которые прочитают вашу историю.
   Ильдар едва заметно ухмыльнулся.
   - Радиз, моя история не стоит того, чтобы её запечатлеть, - тяжело вздохнула Моника.
   - Не нужно так говорить, - женщина мягко коснулась руки девушки. - Я уверена в обратном. Вы не против? - Уйгаль посмотрела на Нестора и Ильдара.
   - Нет, что вы! - согласился Нестор. - Лететь шесть часов... Мань, можешь рассказывать.
   - Я не Маня, - поморщилась Лартова. - Я не буду.
   - Не стесняйся... Ребята разве её не знают? - спросила Радиз.
   - Не в этом дело... не буду.
   - Моника, не бойся. Всего лишь попытайся начать. История не может быть неважной и неинтересной.
   - Здорово смахивает на хитрый допрос. Сейчас все выяснит, а потом сдаст органам, - мрачно решил Ильдар.
   - Не болтай чепухи, - одернул его Нестор. - Ты совсем разучился видеть людей. Я её вижу. Она говорит правду, ей можно верить.
   - Чувствительный какой... хакер с сентиментами выискался... - совсем тихо огрызнулся Хилом, скрещивая руки на груди.
   Эта неожиданная авантюра нравилась ему всё меньше и меньше.
   И зачем я согласился?.. - тоскливо подумал он. - Замумиют ведь на сто лет...

Глава вторая.

Моника Лартова.

  
  

"А что такое смерть? Такое ль это зло,

Как нам всем кажется? Быть может, умирая,

В последний горький час, дошедшему до края,

Как в первый час пути - совсем не тяжело?"

Пьер де Ронсар.

  
  
   Тот год стал поистине роковым. Тяжело заболел отец, мать - певица в оперном театре - неожиданно решила, что ей пора усиленно следить за своей внешностью, и на этой почве женщина стала терроризировать всю семью. Все деньги, которые можно было потратить для лечения отца, - все ушли на крема, мази, процедуры по омоложению для матери. Двадцатилетняя Моника была вынуждена пойти работать и ей пришлось оставить учебу, чтобы помочь отцу, которого она очень любила.
   Проблема состояла еще и в том, что и сама Моника начала испытывать трудности в собственном семейном положении. Её муж - Степан Васильев, с которым девушка уже полтора года состояла в браке, начал гулять на стороне. Моника знала это, и так же знала, чем это вызвано. Она, как и множество других девушек и женщин, была бесплодна вследствие радиоактивного загрязнения. А муж, желавший ребенка, решил, что в таком случае его стоит заводить на стороне.
   Моника его не осуждала, не устраивала ему истерик, хотя знала, что Ирина Чуцкина - любовница Степана, уже три месяца ходит с явно округлившимся животиком. Она и сама чувствовала, что отдаляется от мужа, все больше втягиваясь обратно, в свою прежнюю семью, проблемы матери, отца, брата.
   Отец умирал. Ему не помогали ни лекарства, ни операции, - он умирал от рака, которым страдало семьдесят пять процентов всего человечества из-за Войны, и не было денег даже на то бессмертие, что изобрели ученые, о котором ходили легенды. Может, поэтому Моника и отнеслась так спокойно к уходу мужа. Лишь предложила ему, не медля, подавать на развод.
  
   - Мне было все равно. Я тогда усиленно думала, где взять денег. Я бросила учебу, мытарилась на двух работах, подрабатывала тренером по вольной борьбе... не было времени, чтобы даже поспать. И вот в те краткие мгновения, когда я была дома, могла отдохнуть хоть немного, пришел Степан - пьяный, небритый, страшный. И сказал, что уходит. Я ему сказала, что мне всё равно и это его выбор. Я не буду страдать, и пусть он не страдает. У него все-таки ребенок будет. Мне было не до этого, повторяю. Степан стал для меня незнакомым, чужим, неважным... Но Степа вместо того, чтобы обрадоваться, что я его отпускаю совершенно спокойно, и быстро уйти, вдруг стал кричать. Говорил, чтобы я не строила из себя мученицу, что я уже взрослая и смерть отца не должна быть для меня такой трагедией... Я не должна уничтожать себя ради того, чтобы он все деньги отдавал сумасшедшей матери, а лекарства и операции оплачивала ему я. Он кричал и кричал, а я сидела молча. И ничего ему не сказала. А что говорить?.. Говорить о том, что я очень люблю своего отца, а папа очень любит мою маму?.. Эти слова пусты и не нужны. И если человек не понимает их сам, то не стоит даже и пытаться объяснить ему их. Я не плакала, не кричала в ответ, молчала. И мне было спокойно. Я лишь подумала, что ему не понять, что это такое - терять любимого человека... Ведь он никого не теряет. Зачем кричать?..
   Моника умолкла. Губы её дрожали, глаза блестели от сдерживаемых слез. Рука нервно сжимала работающий гаафон. Дневник медленно прокручивался сам собой, программа отслеживала моменты, что должны были быть рассказаны, но за давностью лет забыты, но между тем записаны в дневнике, и неторопливо выдавала их на широком открывшемся экране.
   - Мне было все равно и на Степана, и на его измену... Я ожидала в скором времени кончину дорогого мне человека, и пока всё отошло на второй план... Но первым умер не отец.
  
   Первым умер брат. Разбился на мотоцикле. Просто и банально. Он не умирал от мучительной болезни, не имел врожденных опасных заболеваний. Он всегда был самым здоровым в семье. И умер самый первый.
   Его смерть не прошла бесследно только для отца. Иннокентия Ярославовича Лартова смерть восемнадцатилетнего сына окончательно сломила. Он даже решительно отказался от помощи дочери и лечения врачей, сказав, что продлевать агонию больше не намерен.
   Моника же смерть брата просто не смогла воспринять. Такая боль не смогла уместиться в её израненную душу. Сном, просто страшный, кошмарным сном явилась для неё эта новость, сном, который нужно поскорее забыть и быстро изгладить из памяти, выметая все темные, сорные остатки... Мать же вообще не отреагировала на смерть сына. Похоронам Егора она предпочла прием у косметолога.
   Её тоже никто не осудил. Елену Лартову смело можно было назвать умалишенной с её судорожными попытками восстановить утраченную молодость и красоту. Её жалели, пытались помочь, поговорить, убедить... но бесполезно. Женщина не слушала никого, бегая по квартире с новой мазью-маской на лице и спешно набирая номер телефона косметолога. Она словно выключилась из реальности, забыв обо всем и вспоминая об окружающих лишь тогда, когда заканчивались деньги.
   Иннокентий Лартов больше работать не мог, А Моника поначалу денег матери не давала. Но скандалы, что устраивала женщина, заставили и её, ради спокойствия отца, оплачивать матери ежедневные походы в разные салоны.
   Следующая смерть, показавшая Монике лишь страшным кошмаром, сном, который она быстро забыла, стала смерть её бывшего мужа Степана и всей его новой семьи. Они разбились на машине.
  
   - Сейчас, вспоминая Степу, мне становится очень больно. Не знаю, любил ли он меня, и не помню, любила ли я его... Но всё равно, этот человек был в моей жизни и что-то значил. Я не слишком-то и любила его, как-то всё быстро у нас с ним произошло. Встретились на одной из студенческих вечеринок, сходили на свидания, встречались два месяца, он предложил выйти за него замуж, и я согласилась. Тогда это был реальный шанс сбежать из дома, от маминых истерик. Сбежать - сбежала, да только отец остался. И хоть и жила я со Степой, всё равно полностью находилась в своей семье. Для меня была только она. Был отец. О Степане я тогда не могла пожалеть, тогда я всецело сосредоточилась на отце, я пыталась несмотря на его протесты, продолжать лечение... Я цеплялась, цеплялась за его жизнь, тянула, хотя и врачи говорили, что это бесполезно, что он не выживет, а бессмертие нам не под силу. Но я боролась, и как оказалось - не напрасно...
  
   То был поистине подарок свыше - единственный подарок за последний год. Он и вернул Монику к жизни, заставив вновь верить в земное счастье.
   Бессмертие стало раздаваться бесплатно и в обязательной форме всем. Всему миру. Зачем, почему - это было неважно. Но все хлынули его получать.
   То был подарок свыше.
   Через два месяца было объявлено, что человечество переходит на новую систему отсчета времени. В новую эру.
  
   - Я помню, что тогда сильно удивилась... Гениальные люди - выдумали бессмертие - а придумать нормальное название эре не смогли. И обозначили её "после нашей эры". Как это вообще можно понимать? Единственное, что понятно, от чего исчисляется эта новая эра. От дня, когда процесс обессмертивания человечества - прошу прощения, Радиз, я не писатель, - завершился.
  
   Первый год "после нашей эры" стал самым сумасшедшим годом. Люди забросили работы, обязательства, школы, институты, академии... Забросили все. Прыгали с мостов, домов, разбивались на машинах, прыгали без парашютов, выпрыгивали из окон поездов, перерубали себе конечности... Бессмертие превратилось в своего рода забаву. Теперь, когда можно себя убивать, но смерть никогда не достигнется, процесс превратился в безумно увлекательную игру.
   Из тюрем выпускались убийцы, наркоманы, преступники... Они теперь ничем не угрожали людям, а удержать их в тюрьмах и исправительных колониях представлялось просто невозможным. Бессмертие было роздано всем без исключения. Забывались все прошлые грехи, начало новой эры словно знаменовало начало новой жизни.
   Все люди были бессмертны, и человек человеку угрожать уже ничем не мог. Людей, не принявших бессмертие, не было. Оно применялось чуть ли не насильственным способом.
   Первый год был самым сумасшедшим, пьянящее ощущение абсолютной свободы, абсолютной силы еще властвовало над миром... и люди, наполненные этим чувством, махнули рукой на всё, занимаясь лишь удовлетворением собственных желаний.
   Но государство неожиданно показало всем жесткий кулак, спустив новоиспеченных богов на землю. Оказалось, что и на бессмертных нашлась управа.
   По всем странам, в каждом городе, на каждой улице стали открываться филиалы самой мощной, пожалуй, корпорации со странным название "Temporary Death". Она работала на государственном обеспечении. Люди называли её по-разному. Некоторые говорили "ВС", облекая название в свою форму - "временная смерть", кто просто звал "филиалом", кто упоминал лишь настоящее название, сокращенно TD или полностью Temporary Death. Оказалось, что человек вместо смерти может впадать в спячку. Организм замедляет все жизнедеятельные процессы, словно закупоривается изнутри, и в таком состоянии он может пробыть очень долго. Ученые говорили, что пока главенствует предположение, что человек может бесконечно пребывать в таком состоянии.
   Ввести в такое состояние легко. Достаточно, например, лишить человека питания. Или поместить в морозильную камеру, или лишить воздуха. Существует много разных факторов, приводящих к такой спячке.
   Все филиалы TD имеют достаточно большое пространство под землей, где ровными рядами в специальных камерах, представляющих собой стеклянный ящик в один кубический метр, который не нужно обслуживать или навещать, спят люди. Лишь, когда придет время, нужно открыть ящик, ввести спящему человеку питательные вещества, чтобы он пришел в себя.
   Некоторые люди добровольно отправлялись в филиалы TD в силу разных причин. Там не нужно было проходить консультацию психолога, рассказывать, почему ты хочешь принять временную смерть. Просто приходишь, пишешь заявление, где указываешь время, сколько ты хочешь пробыть в коме, и тебя немедленно отправляют в специальную комнату, ГД в силу разных причин - лишение воды, кислорода, - впадаешь в спячку, и тебя переносят в подземные камеры.
   Преступникам, чья вина доказана в суде, назначают установленные законом сроки для проведения в коме.
   В чем опасность таких спячек? Жизнь постоянно движется вперед. Если тебя упрячут на четыреста лет, то по выходу из состояния временной смерти, у тебя высок риск сойти с ума, не приняв новое время и новую реальность.
  
   - Первый год стал для меня самым счастливым. Отец остался жив и здоров. Я могла перестать работать сразу на двух работах... У меня вновь началась личная жизнь... Но...
  
   Елена Лартова восприняла этот подарок судьбы по-своему. Бессмертие не возвращало молодость, а пластические операции не приживались. Организм превратился в самовосстанавливающуюся машину, внести исправления в которую очень трудно. Появились целые корпорации, занимающиеся молодостью или наоборот старением. Каждая операция или процедура стоила безумно дорого, была недолговечна и требовала неоднократных повторов.
   Молодость и старение превратились в одну из самых доходных источников прибыли, ведь дети дорастали до определенного возраста, обычно восемнадцати-двадцати пяти лет, и переставали расти и развиваться дальше, а некоторые хотели стать старше,.. Старение, правда, шло гораздо дешевле, чем молодость, но последнее было востребованнее.
   Елена Лартова начала закатывать истерики ожившему мужу, требуя все больше и больше денег на свою молодость. Но Иннокентий Лартов имел профессию педиатра... А зачем врач бессмертным?.. Он долго не мог найти работу, пришлось устроиться на строителя - восстанавливать улицы, которые портили люди, то и дело экспериментирующие с новоприобретенными способностями.
   Денег было мало. И внешне красивая женщина потребовала развод, найдя себе мужчину, который был обеспечен лучше, чем Иннокентий. Моника же не понимала, чем её отец так расстроен.
  
   - Я ему говорила, что пусть мама будет проблемой другого человека... А ты побудешь в спокойствии... Заживешь!.. Какая я была дура! Конечно, я ничего не боялась. Ведь папа не может покончить с собой, он бессмертен. И напрочь забыла про TD. Они в то время, а это был третий год от начала новой эры, не были так распространены, - Моника заплакала. - Кто знал, что я однажды приду домой, а его не будет...
  
   "Я жалею, что не успел умереть.
   Я знаю, ты не поймешь меня сейчас. Но пройдет время, и мои слова подтвердятся. Бессмертие - это наказание для человечества. Те вечные муки, которые обещали для грешников. Вечный ад.
   Мне не было ниспослано избавление, я не успел. Я рад, что успел Егор... Я жалею, что от этих мук не избавилась ты... Но я верю, что услышатся мои мольбы и когда-нибудь ад закончится...
   Я слаб. И потому ухожу как трус. Я даже не смею надеяться, что мне простится это...
   Но я ухожу.
   Пожалуйста, девочка моя, любимая моя, дорогая... не осуждай... И береги маму. Помогай ей. Я знаю, она снова останется одна, но не оставляй её.

Отец."

   - Тяжело сейчас говорить об этом. Два года пролетели для меня после этого незаметно. Я бегала по судам, требовала, чтобы филиалы разорвали заявление моего отца и отдали его. Но везде встречала отказ. Уроды!.. - Моника всхлипнула, губы сжались, глаза засверкали от гнева и злости. - Они сказали мне, что его уже перевезли в хранилища, которые не будут потревожены уже никогда. Это либо где-то в пустынях или в вечных льдах. Я не верила, потому что понимала, что если захотеть, то вернуть можно кого угодно. Они просто не хотели! И я бегала, ругалась, добивалась... Отец был мне самым родным и самым дорогим... его уход - теперь, когда казалось, что всё, он никогда не уйдет, - это... это было невыносимо...
  
   Человека звали Федором.
   Он пришел как-то вечером, позвонил в дверь, Моника открыла дверь и замерла на пороге.
   Мужчина удивительно походил на её отца. Те же темно-русые волосы, чуть тронутые сединой на висках, вытянутое лицо, прямой нос, родинка на правой щеке и оливковые глаза.
  
   Рассказывая это, Моника неосознанно коснулась своего лица. Ей самой от отца достались лишь оливковые глаза. А темно-русые, пушистые, совсем чуть-чуть вьющиеся волосы, чуть вздернутый и с небольшой горбинкой нос, отчетливо выделяющиеся скулы и ямочка на подбородке - это все досталось от матери. Но нельзя было говорить, что девушка целиком пошла в мать. Маленькая деталь, которая почему-то разительно отличала её и в то время придавала какое-то необыкновенно милое и лукавое выражение лицу, - это скол на переднем зубе. Когда Моника волновалась или пугалась, она всегда торопливо касалась языком скола, словно ища поддержки. Как и сейчас, рассказывая о том, что было далеким от приятных воспоминаний, девушка довольно часто прерывалась, касаясь скола на зубе, и тут же продолжала рассказ вновь.
  
   Человека звали Федором.
   Он сообщил, что является родным братом отца. Спросил разрешения войти в квартиру, после чего вошел и сел в кресло, стоящее в коридоре.
  
   - Я спросила, что ему нужно...
  
   Федор негромко, но спокойно и твердо произнес:
   - Это был выбор Кеши, и ни тебе, ни кому бы то ни было другому не стоит винить себя в его уходе.
  
   - Я не сразу поняла, о ком он говорит. Лишь несколько томительных секунд спустя до меня дошло, что Кешей звали моего отца.
  
   - Твой отец был мне очень дорог. Я люблю его, он мой младший брат. Я давно его не видел, но очень жалею, что не успел... .
   - Мой папа - ваш брат. - Моника прищурилась, не сдерживая негодования. - Вы мой дядя? Почему я ни разу не видела вас? Я вас никогда не видела! Я не слышала о вас, а я на свете живу не три года. И это любовь? Вы не появлялись в жизни моего папы! Вы не любили его!
   - Моя работа не позволяет мне быть с семьей. У меня нет пока своей семьи, но я не мог видеться с братом... - Федор встал, скрестил руки, подошел к окну. - Но с Кешей мы иногда созванивались, общались.
   - Нет такой работы, которая отделила бы человека от семьи.
   - Есть.
   - Вы работаете в секретных органах?
   - Нет. Но у меня много знакомых. Было время, когда я воевал... чтобы не воевал отец, чтобы не ушел на войну брат - твой отец. Но то время пошло, а солдат Войны покрыли позором. Я был отрезан от семьи, но мог вернуться. Но вернуться не хватило сил... Но то, что я не был частью вашей семьи, еще не означает, что в моем сердце нет места для любви к вам.
   - Вы ничего не понимаете!.. Вам не понять! Я не хочу, чтобы он спал!.. - Моника сорвалась на крик, осеклась и залилась слезами.
   Дядя повернулся.
   Спокойные, грустные глаза с бесконечной мудрой искрой... Печаль и знание, неведомое для Моники знание, - переплелись в два прочных изощренных клубка, распутать которые представляется невозможным...
   - Ты не вернешь его, - тихо сказал он.
  
   - Вы не представляете, как он сказал это... Сказал, и я поняла, что это правда. Не верну. Никогда.
  
   Слезы высохли, вся боль не умещалась в этих каплях соленой воды... Пустота, боль, пустота.
   Не вернуть. Никогда.
   Стараться, бегать, пытаться, искать, добиваться? Но его это не вернет.
   Папочку, самого дорого, самого любимого, незаменимого, неповторимого... папочку... Не вернет.
   - Почему?
   Простой вопрос, самый простой. Почему?.. Объясните, расскажите. Ведь мы теперь способны жить вечно. Почему человек, подписавший договор на бессрочный сон, не может быть разбужен? Объясните, как это можно? Его ждут, он нужен.
  
   - Людей слишком много. Слишком много... Если человек хочет спать, его усыпят... И никто не станет его будить, несмотря на то, что население земли из-за Войны очень значительно сократилось, - Моника резко вытерла слезы, провела по острому концу скола. - Одно из решений демографического кризиса бессмертных.
  
   - Ты уже взрослая. Я пришел сказать, что если твой отец решил, то это его осознанный выбор. Не стоит его нарушать и разрушать.
   Федор сел на пол рядом с Моникой, растерянно пытавшейся отыскать на полу какую-то бесконечно маленькую очень важную вещь. Ей почему-то казалось, что она потеряла эту вещь, была уверена в её реальном существовании.
   - Кто вы такой? - она подняла голову и посмотрела на него. - Кто они все такие? И... и зачем папа захотел уснуть?
  
   - Возможно, он бы и ответил на мой вопрос. Возможно, я бы и поняла. Не знаю как, но поняла бы. И приняла. Но не захотела. И когда он открыл рот, чтобы ответить на мой вопрос, я просто качнула головой.
  
   - Уходите. Сейчас. Быстро. Я вас не знала до сих пор, не хочу знать и сейчас, и потом...
  
   - "Идите прочь!" так я закончила свою речь, и он, мой дядя, а может и не мой - кто знает! - ушел. Больше я никогда его не видела. С тех пор прошло уже очень много... И папу я больше не искала. Это бесполезно. Это невозможно. Да и не хочу, потому что знаю, что даже если и найду его, то не смогу вытащить. Теперь я начала жить без папы, и не скажу, что все было плохо и из рук валилось. На следующий год весь мир начала захватывать игра, придуманная Бобом Морисом - баттлбол. Я пошла и записалась в школу отбора. Прошла довольно просто, - Моника грустно улыбнулась. - Я ведь знаю несколько видов борьбы. А все из-за музыкальной школы.
   Тут Радиз впервые за всё время подала голос:
   - Как это?
   - А мама заставляла заниматься музыкой. Но только не хотела, чтобы я пела, а голос у меня не хуже, чем у неё - в наследство достался. Вот и играла я на скрипке, а дополнительно еще и фортепиано осваивала. Но мне не нравилась скрипка. Это было непереносимо, временка её побери. На пальцах отпечатки струн от многократных занятий... Не нравилось мне приобщаться к музыкальной культуре. В двенадцать лет у меня хватило духу заявить об этом матери и выдержать её причитания и скандалы, растянувшиеся на несколько лет. Но в тот же день, когда я сказала матери, что я больше не буду заниматься музыкой, я сходила в школу и отдала скрипку учительнице. Та долго вздыхала и пыталась меня разубедить не бросать музыку, но я не слушала её. На самом деле, сейчас я немного жалею... Скрипка мне нравится, да только мне даже в руки её брать не хочется, а слушать люблю... Наверно, потому что заставляли заниматься, поэтому и отторжение к этому... И в тот же памятный день по пути с музыкальной школы я зашла в спортивную школу и записалась на легкую атлетику. Потом еще записалась на вольную борьбу, потом еще боксом занималась... чем только не занималась. И нравилось. Да и нравится.
   Радиз недоверчиво посмотрела на худенькую, изящную девушку. Та улыбнулась, и напрягла руку, показывая довольно большой бицепс. Уйгаль удивленно посмотрела на внезапно проявившиеся мощные мышцы, которые до сих пор не были виды.
   - Я не качаюсь, чтобы иметь большие рельефные мышцы, - пояснила Моника. - Для девушки, мне кажется, это некрасиво. Поэтому мои мышцы длинные и выносливые. Я крепкая, хоть по внешнему виду и не скажешь. Для баттбола вполне подхожу.
   - Я не представляю тебя играющей в эту жестокую игру... - покачала головой Радиз Уйгаль.
   Моника усмехнулась, провела языком по сколу зуба.
   - В нашем мире уже исчезло понятие жестокость, - сказала девушка. - А если и есть, то в духовном смысле. Баттбол же - милая игра. Всего-то... чугунный шар, который нужно забросить в небольшую воронку на стороне соперников.
  
   Правила были просты. Большой, очень тяжелый шар, весом в пятьдесят килограммов, лежащий в центре огромного поля. И тридцать два игрока, шестнадцать в одной команде, шестнадцать в другой. Восемь парней в каждой команде, восемь девушек. Что хочешь делай - как хочешь бей, куда хочешь, любым способом, любым приемом, но безо всякого оружия. Но чтобы победить, нужно в течении сорока пяти минут забросить шар в небольшую яму по форме шара на конце поля. Шаров два. Один желтый, другой красный. Красный нужно забросить в красную лунку, желтый в желтую. Игроки не должны позволить забросить в свою лунку шар, но также и должны для победы попробовать забросить шар соперников в их лунку. Если через сорок пять минут шары не будут в лунках, объявляется ничья.
   Отборочный тур Моника прошла легко.
   Дождавшись своей очереди, она вышла на поле. Тренер показал ей на огромную команду девушек. Их было семеро. Ладные, высокие, крепкие, сильные.
   - Ты одна, - сказал он ей. - Попробуй победить.
   Конечно, это был блеф. Победить такую команду было невозможно, несмотря на то, что среди них не было парней. Одни девушки. Но это испытание должно было показать уровень человека, его силу и возможности.
   Моника встала сразу за линией поля. На другом конце встали те девушки. Раздался свиток, и все, включая Монику, сорвались с места, устремившись к центру поля, к двум мячам.
   Сложность заключалась в том, что одному человеку практически невозможно одновременно и защищать поле на другом конце, и забрасывать мяч.
   Девушка бегала быстро. Она первая достигла мячей, что тренер не мог не отметить, легко подняла тяжелый мяч, что тоже было отмечено, и со всего размаха запустила этот мяч в голову подбежавшей первой девушке. Та рухнула на землю с проломленной головой, выбыв минуты на три из игры. Моника присела мгновенно на землю, встала на руки, легко вытягивая ноги, так что вторая девушка, не успев сориентироваться, упала на землю. Почти отмахнувшись от третьей, Моника подняла шар своей лунки, лежащий подл боком и опустила его с силой на голову второй, а потом выбила из игры третью. Четвертая и пятая сделали шаг назад. Тренер же одобрительно кивнул, решая, что непременно возьмет эту девушку в команду.
   Моника первая сделала шаг, провоцируя соперниц, вынуждая их действовать. Ушла от удара, присела, выбросила вперед кулак, на котором словно окаменели твердой пластиной мозоли. Удар, нанесенный всем телом, заставил четвертую согнуться, она отшатнулась назад и упала. Встать тут же она уже не смогла. На неё упала пятая от удара ногой. Моника действовала очень быстро, не задумываясь, используя разные боевые приемы. Но шестая и седьмая соперницы были гораздо сильнее девушки. Они без труда вдвоем с ней справились, зайдя со спины. Моника упала на землю и тоже получила удар чугунным шаром по голове, потеряла сознание от боли, вспыхнувшей жарким огнем внутри.
   Через минуту она очнулась, села, ожидая пока не закончится полностью процесс восстановления, и слушала довольный голос тренера, сообщавший о том, что она прошла испытание и её принимают в команду.
   - Завтра тренировка, - говорил Михаил Михайлович или, как узнает впоследствии Моника - просто Михалыч.
   - Но я же не победила, - сказала девушка, понимая, что мяч лежит в её лунке в конце поля.
   - Это было не главное. Ты была одна и довольно стойко стояла. С командой тебе будет, конечно, проще, - улыбнулся тренер.
  
   - Баттлбол - это не жестоко, - произнесла Моника. - Мы же не умираем. Да и вы сами сегодня из окна выпрыгнули.
   - Так то я сама. А тут человек человека калечит, - покачала головой женщина.
   Моника переглянулась с Нестором понимающими взглядами. Похоже, что Радиз Уйгаль очень много лет. Сейчас только очень старые люди, которые практически не способны до конца принять правила этого времени, говорят так, как эта писательница. И хоть они сами не прочь испытывать всплески адреналина, но так и не согласились принять жестокие обычаи.
   - Вы и Клуб не одобряете? - спросила Моника.
   - Не понимаю, - отрезала Радиз. - Этого точно не понимаю. Сто лет назад садисты осуждались обществом, теперь же билет в их Клуб стоит огромных денег.
   - Боль - основной источник разнообразия нашей жизни, - заметил Нестор. - Если причинять её правильно. Поэтому и профессионализм в этом деле стоит больших денег.
   - Я была в Клубе только один раз... - потянула мечтательно Моника. - Меня Влад водил. Это было божественно...
   - Неужели тебе в твоем виде спорта не хватает боли?
   - Там боль неприятная, - вздохнула Моника. - И тем более проигрывать и ломаться я не имею права. Иначе будут меньше платить. А если будут меньше платить, я не смогу нормально жить с мамой. Мне еле-еле хватает на все её стандартные процедуры.
   - А что с мамой? - не поняла Радиз.
   - С ней всё хорошо, - процедила девушка, а в глазах мелькнула тихая, ненависть.
  
   Отец оказался прав. Мать осталась одна, любовник её вскоре бросил. Вместо того, чтобы образумиться, начать вновь работать, петь, тем более это оставалось востребованным делом, Елена принялась транжирить дочь, упрекая в черной неблагодарности.
   - Я тебя родила, а ты обо мне не заботишься!
   Никакой благодарности за это в душе девушки не возникало. Но ей пришлось забыть о карьере профессиональной баттболистки, отказаться от контракта с иностранным клубом и остаться играть за городской клуб. Деньги за это она получала небольшие, потому что бюджет был маленький, приходилось еще подрабатывать тренером для маленьких детей, готовя будущих звезд баттбола.
  
   - Я еще до того, как мама вновь вернулась в нашу квартиру, познакомилась с Владом... Нас вместе с ним пригласили в международный клуб "Стрела". Но в итоге Влад поехал, а я нет. Мы с ним сильно поссорились тогда. Он не мог понять, как я из-за сумасшедшей, эгоистичной матери могу оставить такие перспективы. А я что? - Моника тяжело вздохнула, но глаза оставались потемневшими и злыми. - Это была последняя воля отца. Как я могу ослушаться... И осталась. Лет через двадцать после этого встретились с Владом вновь, забыли про старое, вновь начали встречаться. Правда, раз в полгода, когда он недели на две приезжает из Англии. Это он меня в Клуб водил, а сегодня я прыгала с самого дорогого аттракциона.
   Девушка замолчала, вспоминая, как сегодня решила расстаться с Владом навсегда.
   - Сегодня я рассталась с Владом. Уже окончательно. Я его не люблю. Хороший он, но не то... Любви нет, сердце не бьется.
   Радиз едва заметно улыбнулась, горечь и застарелая тоска сквозили в этой улыбке.
   Моника, не заметив, закончила свой рассказ:
   - Вот и все, я думаю. Такая моя жизнь. Сейчас я живу, работаю, зарабатываю, отдаю три четвертых маленькой зарплаты матери, чтобы она тратила их на процедуры по омоложению. И так уже много лет... И так все надоело... так надоело, что мне даже иногда приходит в голову... как папа, уснуть навсегда...
   В глазах девушки промелькнули слезы.
   - Мань, не болтай ерунды! - возмутился Нестор. - У тебя сейчас все по-другому. Ты сейчас летишь крутом минилете навстречу приключениям! Что может быть лучше? Погони, авантюры, побеги... Весь мир будет против нас!.. Как ты думаешь, долго протянем?
   - Я не Маня... Думаю, моя мама на некоторое время отрезвится, увидев меня на экране, как злостную преступницу, - улыбнулась Моника, утирая слезы.
   Ильдар помрачнел еще больше. Своё настоящее ему было не так уж и противно, и перспектива бегать по миру ему казалась не такой уж и безоблачной.
   Нестор поднялся, взял у неё стакан, налил ей еще сока. Девушка поблагодарила и обратилась к Радиз:
   - Я говорила, что ничего яркого и...
   - Ваша жизнь, - перебила Уйгаль. - Ваша жизнь достойна того, чтобы её запечатлели.
   Моника недоверчиво кивнула, нервно коснулась скола несколько раз, потом с досадой бросила:
   - Я понимаю, вы утешаете.
   - Не скрою, - холодно сказала Радиз. - ей не хватает завершенности. Ваши поступки неопределенны, выдают в вас человека горячного, вспыльчивого, но также и твердого, преданного, верного. Я не думаю, что вы смогли бы предать или продать того, кто вам дорог. Никогда. Вы держите слово, но ваша ненависть будет разъедать вас изнутри.
   - Ненависть к чему? - внимательно смотрела Моника.
   - Исполнению слова.
   - Неправда, - вспыхнула девушка.
   - Вы ненавидите свою маму, ненавидите, что приходится выполнять обет отца. Но, несмотря на это, будете исполнять его.
   - Потому что просил папа, - тихо произнесла Моника.
   - Радиз, не лезьте ей в душу, - беззлобно попросил Нестор. - Я тоже не одобряю, что Маня так потакает своей матери, но каждый из нас свободен делать свой выбор. Может, это путешествие все изменит. Маня больше не вернется домой, и её маме волей-неволей придется возвращаться в театр. Ведь сидеть на шее больше будет не у кого.
   - Или все мы уснем навеки, - мрачно добавил Ильдар.
   - Или так, - легко согласился Нестор, насмешливо поглядел на друга. - Хилом, если боишься, можешь выйти прямо сейчас. Думаю, до дома как-нибудь доберешься, а разбиться - не разобьешься.
   - Отстань.
   - Я не Маня... - грустно потянула девушка, понимая, что уже давно надо было смириться с тем, что Нестор её зовет так. За те почти восемьдесят лет, что они были знакомы, привыкнуть можно было запросто. Но почему-то эта "Маня" так резала слух, что просто никак не хотелось привыкать. Её что, зря назвали красивым именем "Моника"?
   - Ты не можешь меня хотя бы Никой звать? - попросила девушка. - Это тоже просто.
   - Ника - не просто. А Маня просто, свободно и легко, - засмеялся Нестор.
   - Ты с ним не спорь. Из нас четверых он гениальный программист, умеющий найти самое оптимальное и самое простое решение, - хмуро заметил Ильдар.
   - Но ты тоже программист, - напомнила Моника.
   - Тихий и скромный. А он хакер и вор, недоделанный и скучающий.
   Девушка пристально посмотрела на Радиз:
   - Вы меня осуждаете?
   - Осуждаю?.. Что ты! - улыбнулась Уйгаль.
   - Только не нужно лжи...
   - Девочка, поверь, тебя невозможно осудить.
   - Я далеко не девочка. Мне девяносто четыре года. Если бы не бессмертие, то я сейчас была древней старухой. Как, впрочем, и они, - Моника кивнула на Нестора с Ильдаром.
   - Я древнее тебя, - улыбнулась Радиз.
   - Мне было двадцать один, когда я стала бессмертной. А вам было сорок? Двадцать больше или двадцать меньше... такая разница лет сейчас ничего не значат, Радиз, - махнула рукой девушка.
   - Мне сейчас сто шестьдесят два года.
   Ильдар поперхнулся коньяком, Нестор выронил бокал, а у Моники глаза вновь стали светло-оливковыми, а сама девушка надолго потеряла дар речи.
   - Моя история длится гораздо дольше, чем бы вы думали, Моника. До того дня, когда бессмертие волной прокатилось по всей земле, мне было восемьдесят девять лет. Я тогда на удивление еще не окончательно превратилась в старую маразматичку, сохранила десять зубов и ясную память. И жизнь мне тогда почему-то еще не надоела... Жить хотелось. И поэтому я совершенно осознанно приняла бессмертие.

Глава третья.

Радиз Уйгаль.

  
  

"Война - отец всех вещей, отец всего".

Гераклит из Эфеса.

  
  
   Семья Уйгаль изначально не носила такую фамилию, как рассказывала Радиз её мама. Фамилия была просто Галь, коротко и ясно. Но как говорил папа, все Гали имели скверную для окружающих привычку появляться внезапно и без предупреждения, так что люди часто пугались и тут же с досадой добавляли, понимая, что перед ними всего-то навсегда непредсказуемый Галь:
   - Уй! Галь...
   В конце концов кто-то из недавних предков Радиз - то ли прадед, то ли прапрадед - решил изменить фамилию на Уйгаль. И изменил.
   Отныне семья Галей обречена была носить эту фамилию. И, возможно, эта фамилия стала началом большого и огромного рода Уйгаль, пока не случилась катастрофа, и не сложилось так, что последним завершающим звеном небольшой цепочки этого фамильного древа стала Радиз.
   Имя ей придумали родители, не зная, существует ли такое имя в действительности. Имя они ей дали в честь того, что рождению ребенка они были рады, а также в честь катастрофы, из-за которой население планеты Земля стало радоваться рождению каждого ребенка. Каждого нормального ребенка.
  
   - И так я стала Радиз Уйгаль. Мне повезло, я видела жизнь и видела наш мир еще до бессмертия и... до Войны.
  
   О событиях тех далеких лет говорить не было принято. Позорные страницы прошлой истории, о которых умалчивалось везде, которые принято было не называть вслух. Позорная Война, едва не ставшая концом для всего человечества. Её причины, её ход, её последствия тяжелым отпечатком легло на весь мир и стало основополагающим фактором в избрании пути, по которому пошло человечество далее, да и по которому оно идет и по сей день.
  
   - Как вы помните, я надеюсь, в войне было две серии - две волны страшных бомбадировок. Города опустели, миллиарды людей погибли, наша среда была отравлена. Жизнь грозила навсегда оборваться для каждого... И тогда сэр Ольгерд Имангри Лей, можно сказать, спас всю планету, сумев найти способ избавить нас от смерти. Через тридцать девять лет после Войны он подарил бессмертие человечеству. В восемьдесят девять лет я стала бессмертной.
   Радиз Уйгаль умолкла.
   Моника через некоторое время спросила:
   - А кем вы работали?
   - Я? - Уйгаль посмотрела сквозь девушку. Она сейчас вся полностью была погружена в прошлые воспоминания. - Я работала акушеркой. Всю жизнь. Я не имела возможности самой дарить жизнь, я помогала дарить её другим, так сказать... Мне говорили, что у меня какой-то особенный дар, что рожать, когда я присутствую при родах особенно легко и спокойно. Я стала едва ли не самой знаменитой акушеркой. Я даже присутствовала при родах дочери сэра Ольгерда. Мне тогда было семьдесят четыре... я еще не знала, что через пятнадцать лет этот человек подарит мне вечную жизнь... да и, впрочем, какая разница?.. Его жена, её имя я так и не узнала, умерла при родах, а девочка родилась калекой.
  
   Женщина была удивительно красивой. Высокая, стройная, с чуть смугловатым цветом кожи... Небольшой нос с легкой горбинкой, огромные с восточным разрезом глаза, маленькая родинка под левым глазом, шоколадные, бархатные глаза, роскошные темные волосы...
   Радиз, руководившая родами, держала её за руку и тихо приговаривала:
   - Терпите, милая, терпите, совсем чуть-чуть...
   Женщина кричала, тужилась, дышала, плакала, крепко вцепившись с одной стороны в руку Радиз, а с другой в руку мужа.
   Девочка родилась уродом. Огромная голова, тонкое, худое тело, очень коротенькие ножки и ручки... На ручках было по три пальцах, на ногах по два... Радиз тогда не удивилась, такие дети стали не редкостью в современном мире. Родители часто отказывались прямо в роддоме от них, и старая акушерка ждала, что и сейчас богатая и так многодетная семья не потерпит такую калеку... Отец и в правду отшатнулся, выпустил руку жены, с ужасом и даже с некоторым отвращением глядя на калеку-дочь.
   Радиз его не осуждала. Она протянула маленькое, бедное существо женщине и та, смертельно бледная, протянула к ней руки. Но коснуться не успела. Из её груди вырвался стон, и она схватилась за грудь и часто-часто задышала. Бледность еще усилилась.
   Муж, чье лицо стало землистого оттенка, склонился над женой, хватая её за руку.
   - Что с ней! - закричал он на врачей, который засуетились, вновь возвращая капельницу, а так же подготавливаясь к электрическому разряду.
   Её грудь обнажили... раз разряд, два... жизнь уходила из хрупкой женщины, беспомощно распростертой на столе...
   - Зачем ты отказалась! Зачем отказалась! - как исступленный кричал сэр Ольгерд, отталкивая врачей и бросаясь к ней.
   Его пытались увести, но куда там! Высокий, сильный, обладающий поистине медвежьей силой, сэр Ольгерд оставался на месте, не отрывая взгляда от лица жены.
   Её лицо бледнело, жизнь уходила. Мужчину оттолкнули, увели, да и он больше не вырывался, смотря в покорное и уставшее лицо жены.
   - Разряд!.. Разряд!..
   Но по экрану бежала ровная линия... сердце окончательно отказалось служить...
  
   - Я только через пятнадцать лет поняла, что его жена просто не захотела стать бессмертной. Мы не смогли спасти её тогда, но она предпочла смерть вечной жизни... Мне до сих пор почему-то иногда кажется, что это я в чем-то виновата... Виновата даже не перед женой сэра Ольгерда, а перед ним самим. Но ничего нельзя было сделать... - Радиз вздохнула.
  
   За всю свою жизнь женщине удалось скопить небольшое состояние. Всё оно пошло на омоложение. В итоге, она смогла превратиться в женщину, которой на вид можно было дать сорок лет.
  
   - И теперь я уже семьдесят три года пишу книги... - закончила писательница.
   Ильдар поднял голову и подозрительно на неё посмотрел:
   - Не думаю, что это всё, что вы можете нам рассказать о себе.
   - Хилом, - укоризненно произнесла Моника, намекая парню на его невежливость.
   - Но ты-то рассказала гораздо больше!
   - Это её право. Пусть что хочет, то и рассказывает, - заметила Моника.
   - Маня права, Хилом. Простите, Радиз, за бестактность, - извинился Нестор.
   - Ничего страшного, - улыбнулась женщина.
   - Расскажите, например, про Войну. Вы её непосредственный современник, - продолжал напирать Ильдар, сверля женщину взглядом.
   - Ильдар!
   - А что вы хотите услышать? - сощурилась женщина. - Да, я её современник, как впрочем и ваши родители. Не так ли?
   - Наши родители не воевали. А вы тоже сидели в тылу, пока тридцать семь стран боролись во время второй стадии непонятно за что?
   - Да. Я сидела в тылу, - жестко отрезала Радиз. - Я врач-акушер. Я делала свое дело, я не солдат. И я не превращала целые страны в пустыни!
   - Война давно закончена. Сколько лет прошло! Давайте не будем вспоминать и говорить об этом, - скрестил руки Нестор. - Ильдар, поверь, Радиз помогала появиться жизни, а не исчезнуть.
   - Ей было девяносто, Нестор! Вслушайся в эти цифры, гений ты наш!
   - Ей было на год меньше.
   - Это все круто меняет! - взорвался Ильдар. - Она участник Мировой! Она могла быть в рядах тех, кто воевал.
   - И что? Вспомни, когда началась новая эра, все прошлые грехи забывались. Террористы, убийцы, маньяки, воры! Все забывалось, - сказала Моника.
   - Я читал ваши книги, - Ильдар поднял голову и прямо посмотрел в глаза женщине. - В них есть история рядового той Войны. Простого солдата. Я читал эту книгу. Про солдата, стоявшего среди тех, кто... воевал против своих же солдат...
   Уйгаль усмехнулась, чуть склонила голову:
   - Не все мои книги про меня.
   - Конечно, тип солдата вы не угадали, - Ильдар холодно и прямо смотрел ей в глаза.
   Женщина прищурилась.
   - Я бы сказал, что писал человек, бывший командиром. Занимавший пост не ниже полковника, - Ильдар изучающее смотрел на неё.
   Его ставшие колючими прозрачно-голубые глаза цепко замечали каждое движение или слово Радиз Уйгаль. Она спокойно посмотрела на него, не отводя взгляда, и подумала, что парень оказался не так прост, каким казался на первый взгляд. Острый ум, которого, глядя на лицо, никак нельзя приметить, сумевший выделить в её герое черты, присущие никак не солдату, а так же безошибочно определить чин, которому, возможно, принадлежит данный типаж.
   - Вы думаете, среди солдат не может быть таких, как мой герой? - прищурилась женщина.
   - Ваш герой прекрасный актер. Он змея, но змея настолько хитрая, что никогда в жизни не догадается, что он змея. Хитрая, ловкая, безупречно ведущая свои комбинации. При таких способностях он никак не мог быть простым солдатом. Я читал и думал, а почему он не поднялся по карьерной лестнице вверх? Ведь и храбрый, и сильный, и волевой, и умный. А сейчас понимаю, что автор не хотел таким образом выдать себя...
   - Ошибаетесь, - холодно сказала Радиз.
   Моника и Нестор во все глаза наблюдали сейчас за писательницей и Хиломом.
   - Я что, угадал с полковником? Мои поздравления, Радиз Уйгаль, - насмешливо сказал Ильдар. Откинулся на спинку кожаного кресла, подпер голову рукой, улыбнулся. - Вы оказывается, человек отдающий приказы. Я, конечно, подозревал, что вы говно, но не до такой же степени.
   - Не нужно так относиться к этой Войне так предвзято, Ильдар. - голос Радиз, мягкий и спокойный, вдруг разительно изменился. Внезапно прорезался металл, жесткие и не терпящие пререкания ноты. - Ты родился позже. Ты не был на этой Войне.
   - Зато я и вся планета испытала последствия этой Войны, - парировал Хилом.
   - Решали не мы! Нам было ясно, что так нельзя поступать.
   - И почему же участвовали в Войне?
   - Потому что по-другому никак! Никак было... приказ. И либо идти слепым солдатом, либо отдавать приказы. Я прорвалась наверх. Я могла обдумывать хотя бы приказы...
   - Неужели вы тогда не понимали, чем оборачивается эта Война? - с горечью поинтересовался Ильдар.
   - Что ты смотришь на меня? Глупый мальчишка, ты думаешь, я решаю? Я никто, хоть и занимала хоть какую-то должность! Никто, слышишь?! Решала бюрократическая верхушка. Преследовала свои цели, может эгоистические, может идеальные. Это неважно... В первой волне девятнадцать стран, распиханные в два союза, во второй тридцать семь! Пострадал в итоге весь мир. Ты думаешь что хоть что-то, хоть одна жизнь могла зависеть от меня?! Я никто... и генерал никто, все просто марионетки, несчастные людишки... - Радиз отвернулась, сжимая нервно руки. - Исход при таких силах был ясен, но они всё равно пошли на это. Все пошли. Гибли города, страны, люди.
   - Давайте мы не будем о Войне! - прервала разговор Моника. - Все прошло, забыто, ушло. Радиз, мы вас ни в чем не осуждаем. Мы никого не виним. Позор, наложенный на людей, участвующих в этой Войне уже давно ушел. Слышишь ты это, Ильдар? Зачем ты завел этот разговор?
   Хилом промолчал, опуская взгляд в пол. Нестор тяжело вздохнул, открыл гаафон, сообщил:
   - Нам осталось лететь два с половиной часа.
   Все молчали.
   - Ну, раз разговор вошел в тупик, так может, я расскажу вам свою историю? - улыбнулся Нестор. - Радиз, вы её запечатлеете как-нибудь, чтобы увидели, скажем так, потомки?
   - Тебя и так скоро весь мир будет знать, хакеришка, - пробурчал Ильдар.
   - Славы много не бывает, - заметил Нестор.
   Наморщил лоб, словно ему пришла в голову какая-то идея. Хлопнув себя по лбу, он сказал:
   - Нет, все-таки не стоит им облегчать задачу настолько...
   - Ты про что? - не понял Ильдар.
   - Наш минилет запросто можно отследить по радарам. А мы сейчас сделаем его невидимым.
   - Ты не техник, не забывай, - напомнил Ильдар.
   - Я лучше, - без тени гордости заявил Нестор. - Компьютер, запусти мою программу "Стирка" на сервер в управление полетами.
   - Как ты её назвал? - поморщился Хилом.
   - Очень даже символично. "Стирка". Тебе не нравится?.. А твоё имя тебе нравится?
   - Да, вполне, - сухо ответил Ильдар.
   - Ну тогда я назову её твоим именем. Мне твое имя тоже нравится. Согласен? Не согласен?.. Ах, да, совпадение всех весьма смутит... Ну что ж, оставим как есть, друг мой варвар.

Глава четвертая.

Хибакуся.

  
  

"За вину предков платят потомки".

Руф Квинт Курций.

  
  
   Их называли Принцессами, потому что они были дочерьми самого влиятельного человека этой планеты.
   Сэра Ольгерда Имангри Лэя, владельца корпорации TD.
   Это он придумал бессмертие.
   Принцесса Зогка стояла перед зеркалом и с грустью наблюдала за собственным отражением. У неё было удивительно прекрасное лицо... небольшой нос, приятный, чуть смугловатый цвет кожи, огромные шоколадные глаза, темно-каштановые густые волосы, изящная, поистине царская линия полных губ, ровный ряд жемчужных зубов... удивительно красивое лицо... на удивительно безобразном теле.
   Хотя причем здесь тело? Все дело в пропорциях. Непропорциональная, невероятно огромная голова на тонком, худом как спичка теле... угловатые плечи, тоненькие ручки, коротенькие тоненькие ножки и огромные ступни, сорок третьего размера... Но даже большая голова и маленькое тело с великанскими ступнями, насаженными на короткие ноги, были даже не так уж и страшны... а вот то, что на обеих руках было по три пальца, а на ногах по два... это смотрелось отвратительнее всего. Обезображенные руки и ноги всегда тщательно скрывались под одеждой, так же под ней прятался недостаток роста... огромная платформа, на которой уже давно приучилась ходить Зогка немного скрывала непропорциональность головы, которая скорее подошла бы двухметровой девушке, чем её росту в один метр тринадцать сантиметров.
   И зачем отец оставил ей жизнь?.. Ведь было ясно, что такая как она просто не стоит жизни... Наверно, все же потому, что прекрасное лицо ей целиком и полностью досталось от матери, третьей, предпоследней жены отца, которую он любил больше всего... и которая почему-то не захотела быть бессмертной и умерла при родах Зогки...
   А вот Зогке отец позволил стать бессмертной.
   Девушка знала, что она уродлива из-за Войны, радиация сказалась на генетике... в отличие от других, ставших бесплодными, мать стала рожать уродов. Точнее уродку. Одну единственную. Родив её, мама умерла.
   - Лучше бы она меня не рожала, - подумала Зогка.
   В прекрасных глазах появились слезы.
   По её лицу ей можно было дать лет девятнадцать-двадцать. Но ей было восемьдесят восемь. Ровно пятнадцать лет спустя после её рождения отец подарил бессмертие всему миру.
   Шесть её сестер уродами не были. Они уже давно замужем, так что представлять отца на ежегодном празднике Первого Января, которое почему-то проводилось 21 июля, приходилось ей, Зогке.
   Сейчас её готовили к торжественной церемонии.
   Сначала помогли одеть туфли на огромной платформе. Затем одели её в платье. Платье нежно-сиреневого цвета, подобно тому цвету, в который оформлены все филиалы корпорации TD. Платье совершено свободное, волной спускается до пола, а рукава длиннее рук Зогки, так что умело вскрывается непропорциональность её тела. Тяжелые, густые каштановые волосы, чуть вьющиеся от природы, укладывают в несколько больших локонов, закалывают самой дорогой, пожалуй, на свете заколкой - огромным цветком, редкостного мастерства работа, невероятно дорогая, украшенным самыми редкими и богатыми камнями со всего света. Это семейная реликвия, а также еще и главный знак компании - нежно-сиреневая лилия. Волосы покрывают блестками, на лицо наносят пудру на два тона светлее кожи Зогки, так же наносят на правую щеку знак корпорации той же сиреневой краской. На глаза - линзы, так что цвет становится чарующе черным. На веки накладывают белые тени, подчеркивающие контраст глаз.
   Все было продумано до мелочей. Какой походкой она выйдет на публику, как улыбнется, что и когда скажет, какое впечатление произведет. Зогка привыкла к своей роли, привыкла безупречно выполнять свою роль.
   Девушка взглянула на себя и улыбнулась, надменно и с достоинством, ярко блеснув жемчужной красотой зубов. Едва заметно повела бровью, томно полуприкрыла глаза. Так она должна смотреть на всех гостей. Её дело - обворожить, превратиться в красивую, недоступную куклу, ласкающую глаз.
   Зогка придирчиво посмотрела на себя в зеркало. Да, хороша. Безумно хороша, глаз не оторвать. Рук, ног не видно, голова стала соразмерна телу. Даже плечи увеличены с помощью специальных плечиков, незаметно вшитых в платье. Да, сейчас в ней не разглядишь уродства.
   Девушка вздохнула. Глубоко и тяжело. Она любила эту церемонию. На ней она хотя бы на краткое мгновение чувствовала себя неотразимой.
   - Готова? - отец заглянул, взглянул на неё на краткое мгновение, кивнул и вышел.
   - Готовы? - тихо поинтересовалась девушка-швея, сейчас подкалывающая платье, убирая небольшую складочку, не вписывающуюся в общий образ.
   - Да, - также тихо ответила Зогка. Её лицо на миг стало растерянным, мягким и грустным - таким, каким оно было всегда. Но тут же она спохватилась и словно натянула на себя маску. Да, еще эту церемонию можно любить за то, что тот единственный раз за весь год, когда отец обращает на неё внимание.
   Она сделала неуверенно шаг. Потом взяла в себя руки и словно поплыла, быстро и ровно переставляя ноги на высоченной платформе. Слуги открыли перед ней с готовностью дверь. Уже войдя в роль, девушка едва заметно кивнула им, и прошла с высоко поднятой головой, делая четко отработанные шаги.
  

* * *

  
   Огромный зал был просто битком набит людьми - журналистами, знаменитостями, бизнесменами, учеными со всего мира. Зогка, полуприкрыв глаза и ослепительно улыбаясь, окинула взглядом всех собравшихся. Быстро, поверхностно, не останавливаясь ни на ком конкретно - это было бы проблематично; ведь сегодня в этом помещении собралось более двух тысяч человек. И сейчас все взгляды были устремлены на неё с отцом, стоящих на высоком помосте, на который они только вышли. Им предстояло спуститься, и это было частью церемонии - спускаться по лестнице, которая насчитывает ровно семьдесят три ступеньки. С каждым годом ступенек становится на одну больше. Эти ступеньки - года, которые люди провели, будучи бессмертными.
   - На старт, внимание, марш, - мысленно проговорила Зогка.
   Отец, приветственно махнув рукой всем, подошел к лестнице вплотную. Замер на мгновение и сделал шаг. Вместе с ним синхронно шагнула и Зогка.
   Зал взорвался криками и аплодисментами.
   И так, пока девушка с отцом, спускались все ниже и ниже, аплодисменты не утихали, а усиливались. Казалось, еще немного, и огромные колонны в виде статуй, который держали потолок, не выдержат и обвалятся.
   Но все присутствующие здесь нисколько не боялись этого происшествия. И потому совершенно спокойно продолжали аплодировать и кричать.
   Шаг, шаг, шаг. И каждый должен быть каким-нибудь особенным, неповторимым, выполненный с особенным выражением лица, одухотворенностью, чувством. Зогка на тридцатой ступеньке поняла, что хоть и каждая ступенька была отработана до автоматизма в течении трех последних месяцев, но все же фантазия человеческая не способна быть неистощимой. Когда-нибудь организаторам этих церемоний на восьмисотой ступеньке не удастся придумать что-то новое и тогда пиши пропало.
   Эта забавная мысль заставила отойти её от сценария и неожиданно улыбнуться совсем иначе, чем задумывалось. Камеры, фиксировавшие каждое движение, запечатлели и этот момент. Зогка торопливо себя одернула, переступая на пятьдесят седьмую ступеньку. Ох, какая её ждет взбучка за этот отступ от сценария...
   Семьдесят первая, семьдесят вторая, семьдесят третья. Пол. Зогка опустила руку, в которой придерживала платье. Еще несколько шагов по зале, держа отца под руку. Семь шагов, и теперь можно отпустить сэра Ольгерда. Зогка остановилась, а отец подошел к гостям. Девушка улыбалась в камеры фотографов, сейчас снимавших её.
   К ней подошли несколько высокопоставленных дам.
   - У вас изумительное платье, - сделала комплимент одна из них. На её красивом, холодном лице промелькнула капля зависти. Но это наигранное чувство, знала Зогка. Эта дама, знаменитая ведущая международного канала InterGV, выглядящая как двадцатипятилетняя девушка, очень любила свою внешность. И, возможно, считала сейчас, что выглядит гораздо лучше Зогки. Но та была дочерью человека, который щелчком пальцев мог замумить её на пятьдесят лет. Поэтому нужно делать комплименты и выслуживаться перед девушкой, показывая свое уважение и признание превосходства той.
   - Благодарю, - равнодушно отозвалась Зогка, даже не удостоив взглядом эту даму, хотя прекрасно узнала её по низкому, бархатистому голосу. Дамочка чаще всего мелькала на экранах гаафонов, когда подключаешься к каналам GV.
   - Позволите предложить вам шампанское? - раздался из-за спины приятный мужской голос.
   Зогка изящно повернула голову. Молодой мужчина, лет двадцати семи-тридцати, высокий, красивый, незнакомый. Девушка срочно зашарила в памяти, вдруг, всплывет что-нибудь. Но ничего. Мужчина был ей совсем незнаком.
   Мужественное лицо, крупный лоб, тонкие губы, прямой нос, темные жесткие волосы, темно-карие, испытующе-внимательные глаза, чей взгляд был не лишен дерзости. Зогка почувствовала, как против воли она поддается чужому обаянию.
   - Ты уродка... не смей... нельзя... не по сценарию... - зашептал внутри голос.
   Но девушка ничего не смогла сделать. Этого гостя она не знала и никогда до сих пор не видела. Загадка и обаяние незнакомца будоражили любопытство и интерес.
   - Может, пронесет? Может, он важная шишка?.. Может, отец одобрит, если я немного с ним пофлиртую?.. - пронеслась быстрая, скользкая мысль.
   И поддавшись, девушка позволила себе обворожительно улыбнуться, принимая из рук мужчины второй бокал шампанского.
   - Позволите узнать в ответ ваше имя? - придавая голосу толику бархата и томности, поинтересовалась Зогка.
   - Алан Йосем, - кивнул гость, целуя руку девушки. От прикосновения его горячих губ почувствовалось даже через ткань, сладко заныло в груди, и внезапно ослабли ноги. Зогка пошатнулась, но, к счастью, незаметно для окружающих.
   - Я один из ведущих MGV, - представился Алан.
   Девушке стало нехорошо. Журналистишка, как назовет его отец. Не одобрит, никто не одобрит. Ох, как плохо... Ей сейчас нужно отшивать этого ведущего и идти дальше, улыбаясь в камеры и говоря заранее подготовленные фразы. Но почему-то ноги не слушались. Хотелось стоять, невзирая на любопытные взгляды других приглашенных знаменитостей, и смотреть на Алана, слушать его завораживающую речь.
   - Что со мной такое?.. - со страхом подумала Зогка, судорожно выпивая одним махом весь бокал шампанского, напрочь забыв про манеры и поведение, а также про то, что ей строго-настрого запрещали пить.
   Алкоголь мгновенно ударил в голову. Отец и правила церемонии вдруг показались незначительными, неважными, забавными. Зогка лишь запомнила, что улыбнулась и сказала что-то Алану. Но что - на этот вопрос девушка уже бы не смогла ответить.
  

* * *

  
   Её словно включили. Зогка увидела ночное небо, с огромной луной и яркими белыми звездами, точками блестевшими на темно-синей поверхности,. Потом она поняла, что ей холодно. Поежась, девушка опустила голову и оглядела место, где находилась. Деревья, фонтан со статуей... Место ей ни о чем не говорило. Память наотрез отказывалась выдавать хоть какую-то информацию.
   Рядом раздался вздох. Вздрогнув всем телом, Зогка повернула голову и обнаружила рядом с собой на скамейке Алана. Его рука лежала у неё плече, а он сам, запрокинув голову, смотрел на небо.
   - Что мы тут делаем? - почти испуганно спросила Зогка. Внутри тревожно забилось сердце.
   Алан выпрямил голову и удивленно на неё посмотрел. Его лицо ясно вырисовывалось в лунном свете.
   - Как что? Ты сама попросила вывести тебя, хотела посмотреть на луну...
   Зогка коротко вздохнула, крепко сжала зубы. Напилась... Хмель как рукой сняло. Девушка даже узнала место. Парк при дворце. Взяв себя в руки, Зогка выпрямилась, небрежно отодвинула руку Алана, уничтожающе взглянула на него:
   - Попрошу обращаться ко мне на "вы".
   - Но ты сама просила...
   - Забудь всё, что я говорила, - добавив льда в голос, произнесла девушка. Легко поднялась и вдруг поняла, что без своей платформы. Холодная трава обожгла ноги, мир вокруг показался огромным и страшным. Чувствуя, как отчаяние липкой рукой сдавило сердце, Зогка, не оборачиваясь, бесцветным голосом спросила:
   - Где... мои туфли?
   - Они под скамейкой, - слышно было, как Алан наклонился и достал их.
   Спиной ощущая его насмешливый взгляд и протянутую руку с двумя плетенными босоножками на тридцатисантиметровой платформе, Зогка не смела повернуться. Кровь прилила к лицу. Лицо, наверно, стало просто багровым, хорошо еще, что сейчас ночь, а в неверном свете луны столь яркая краснота будет не слишком заметна. Но девушка стояла, не поворачиваясь...
   Влипла. Ужасно влипла. Зогка почувствовала себя жестоко обманутой. Она ровным счетом не помнила, что произошло и почему она захотела выйти, почему решилась снять босоножки. Вероятно, Алан видел и её уродливые руки, и её уродливые ноги с двумя пальцами.
   Самое сложное - это сейчас увидеть его лицо. Наверно забавно видеть, как девушка ростом сто семьдесят пять сантиметров внезапно превращается в двенадцатилетнюю девочку.
   Захотелось плакать. Но нет, сейчас никак нельзя. Зогка нашла в себе силы и повернулась.
   Но Алан смотрел спокойно и даже чуточку равнодушно. Его глаза не отображали никаких эмоций.
   Наступая на платье, Зогка села на скамейку и взяв обувь, начала аккуратно и медленно одевать её на ногу, проклиная все на свете. Что делать, что делать, что делать...
   - Почему? - тихо спросил Алан Йосем.
   Зогка поняла, что он имеет ввиду, и подумала, что он очень хорошо притворяется. Настолько хорошо, что даже захотелось поверить.
   - Я хибакуся. Не стоит пугать людей и портить свой имидж, - так же тихо сказала она.
   Что ж... когда-нибудь все же должно было бы раскрыться... сейчас, раньше или позже - какая разница?..
   - То не твоя вина. И ты не урод, - Алан смотрел внимательно и прямо, не отводя взгляда.
   Зогка невольно коснулась лица. Да, лицом она прекрасна. Но кроме лица есть и тело...
   - Не нужно лжи.
   - И я не стану лгать.
   - Лжешь, - хотела сказать девушка и не смогла. Перехватило горло, защипало в носу.
   Свободы, дайте свободы!.. Дайте любви, любите меня, я тоже буду любить! Не нужно обмана, лжи, нужна искренность, истина, ПРАВДА. Это немного, всего-то - наступить на горло страху и, пересиля себя, сказать правду...
   Восемьдесят восемь лет!.. За эти годы можно было набраться опыта, мудрости, ума. Сколько книг ей было прочитано, сколько фильмов просмотрено, сколько знаний получено. Но все это - пуф! - пустота по сравнению с личным опытом. Ничего нет, и она в свои восемьдесят восемь всего лишь маленькая, наивная девочка. Девочка, знающая тайны своего отца.
   Зогку словно пронзило током. Она быстро взглянула на непроницаемое лицо Алана и вздохнула. Ей так не хотелось верить в то, что его интерес к ней и безразличие к её уродству - это искренние чувства, а не желание подобраться к сэру Ольгерду. Но вероятнее всего был второй вариант. Таких, как она люди опасались, даже сейчас. Боялись, что дети будут калеками, боялись заразиться - что удивительно! - этим уродством. Девушка подняла рукав платья и вытащила свою изуродованную руку с тремя пальцами. Внимательно наблюдая за лицом Алана, девушка протянула руку и коснулась его руки.
   - Все узнали, что я такая?
   - Нет. Ты сняла обувь только тогда, когда мы вышли на воздух, - любезно отозвался Алан.
   Зогка смотрела на него внимательно и долго. Потом повторилась:
   - Я хибакуся. Хибакуси изгои.
   - Из любого правила есть исключение, - безмятежно заметил Алан.
   - Я сомневаюсь, что ты входишь в число таких людей, - холодно отрезала девушка. - Что тебе надо от меня?
   Алан Йосем ответил сразу и не задумываясь, настолько поспешно, что смело можно было предположить, что он лжет. Но верить в это просто не хотелось.
   - Ничего.
   Зогка легко поднялась, оправила платье и, не глядя на Алана, все же бросила:
   - Я не верю.
   Алан встал, сделал два больших шага, развернул девушку к себе, приподнял над землей и поцеловал. Потом ушел так быстро, что Зогка не заметила, стоя с закрытыми глазами и ощущая на губах тепло чужих губ.
   Она не заметила, как у неё из волос пропала семейная реликвия - лилия, стоимостью не меньше, чем несколько филиалов TD, единственная в своем роде, самая ценная вещь в мире.

Глава пятая.

Откровения за откровением.

  
  

"Когда одни думают так,

а другие иначе,

тогда уже не бывает общего мнения

и непременно каждый презирает другого

за его образ мыслей".

Платон.

  
  
   - Так куда мы летим? - спросила Моника.
   - В Израиль, - подумав, ответил Нестор.
   - Почему именно туда?
   - Я хочу искупаться в Мертвом море, - искренне признался Ти-эйн. - Ни разу не был в Израиле. А вы куда бы хотели?
   - Мне всё равно, - сразу сказал Ильдар.
   - Ну, хоть бежим туда, где есть цивилизация. А то мало ли, занесет нас туда, где даже интернациональным языком не владеют, - вздохнула Моника.
   - Я думаю, этим языком весь мир владеет, - резонно заметила Радиз. - Он же идет обязательным наряду с национальными языками.
   - Ну, не знаю, - пожала плечами Моника. - Я, правда, тоже не встречала человека, который не владеет интером, но...
   - Мань, извини, что перебиваю, но мне кажется, сейчас скорее встретится человек, который не знает свой национальный язык, чем человек, не знающий интера. Вспомни хоть нашего общего знакомого Седа.
   Девушка кивнула:
   - Пожалуй, ты прав.
   - Стыдно не владеть национальным языком, - покачала головой Радиз. - Это память. Дань уважения своей истории.
   - Своей истории? - усмехнулся Ильдар. - Даже в национальный язык намешано столько иностранных слов, что его тоже можно причислить к интеру.
   - Ты не прав. Интер затем и существует, чтобы люди могли общаться, сохраняя самобытность своего языка, - сказала писательница.
   - Самобытность языка!.. - всплеснул руками Ильдар. - Я соглашусь, что наш язык существенно не разится с тем, что был и сто, и двести, и триста лет назад. Но помилуйте!.. Какая к временке разница, как мы разговариваем? Главное, чтобы мы понимали друг друга, а всё остальное неважно.
   - Язык - это история, - спокойно продолжала Радиз. - Что далеко ходить... твое выражение "какая к временке разница" - это тоже отображение нашей истории.
   - А что с ним не так? - не понял Ильдар.
   - Вспомните, какое было выражение раньше. "Какая к черту разница"... или "черт меня побери"... А сейчас? ВС побери. Отображение истории. Критерии страха изменились, изменилась и речь, и выражение. История.
   - Критерии страха? - поинтересовалась Моника. - Я не совсем вас поняла.
   - Раньше люди в большинстве своем боялись смерти. Смерть, загробная жизнь, ад, рай... Все это взаимосвязано и крепко-накрепко переплетено. Пословицы, поговорки, да и разные другие выражения - все имело свою историю, свой путь образования. Почему, например, не "смерть меня побери", а "черт"? Потому что смерть считалась переходом, а за этим переходом ждала другая жизнь. Рая ждали, ада страшились. Ад и дьявол - проводите связь. Оттого и было, что "черт меня побери".
   - Это вы сами домысливали? - спросил чуть насмешливо Ильдар.
   - Тут ничего сложного, - невозмутимо ответила Уйгаль. - Правда, у каждого нации была своя вера, своя религия, своя культура и своя история. Потому и язык, и выражения, да и их смысл различны.
   - Вы верите в Бога? - чуть склонила голову Моника, неотрывно глядя на женщину.
   - Верю, - без колебания сказала Радиз. - Верила, верю и буду верить. Потому что вера нужна. Без веры жить бессмысленно и серо.
   - То есть вы посещаете монастыри, соблюдаете обряды и так далее? - недоверчиво поинтересовалась девушка.
   - Нет. Я верю в Создателя, но не в его слуг и их законы. Иконы, молитвословы, посты, причастия, служения - это все для людей, который не умеют верить просто так, для поддержания их веры. А еще я не верю в бескорыстность людей, якобы отдавших себя на служение. Нет, я согласна, что есть люди действительно искренне и безвозмездно отдавшие себя Создателю, но не все же. Монастыри, в которых монахи наживают себе непомерные богатства за счет тех, кому велели отказаться от благ во имя спасения своей души, - глаза писательницы полыхнули гневом. В голосе зазвучал неприкрытый сарказм. - Определенно, мы решили вернуться во времена нашей эры, Древней или, как её там... средневековой, что ли... в общем, когда Россия еще именовалась Русью, а монастыри пытались влиять на власть, и также владели огромными землями. Я не вижу в этом веры. Корысть и выгода одна, настоящий монах должен довольствоваться малым, не выставлять свою веру напоказ и делая подвиги, специально заставлять людей восхищаться ими.
   - О, опять история... - облокотился на спинку дивана Ильдар. - Я недавно читал статью, в которой тоже упоминалось что-то вроде этого.
   Он достал гаафон.
   - Ильдар Хилом, код доступа - семь, семь, эйч, эй, четыре, девять, эм. Статья Николая Ануфро, сохранено в моих документах, в папке "Интересно", - сообщил он компьютеру.
   На широком экране отобразилась статья. Ильдар негромко и без выражения начал читать:
   - В конце пятнадцатого века прошлой эры начались разногласия внутри русского православного духовенства. Главным был вопрос о церковных богатствах. Во главе церковников-нестяжателей, считавших, что монахи должны вести аскетический образ жизни, ничего не иметь и питаться плодами собственного труда стоял Нил Сорский. Иосифляне во главе с Иосифом Волоцким были на стороне монастырского землевладения. Победили тогда иосифляне, пересмотревшие свою точку зрения на царскую власть. Князь Василий III подержал их, что и предрешило победу. Земли остались за монастырями.
   Обратимся к нашему времени. Влияние церкви ныне является весьма противоречивым. С одной стороны, её власть очень возросла, с другой же значительно ослабла.
   Людей, чье служение религии не было лишено фанатичности, стремились в своей жизни достичь святости подвижников, чтобы после смерти попасть в рай. Но сейчас... к чему стремиться и чего добиваться людям, которые не умирают?.. Людям, которые пережили самую страшную Войну за всю историю человечества? Войну, не имеющую названия, просто именующуюся "Война"?.. Людям, убедившимся за столькие годы, что Бог не слышит их... Искалеченные дети, сросшиеся близнецы, двухголовые "растения", комки живого мяса... И бесплодие, массовое бесплодие, избавляющее Землю от людей, чье ДНК испорчено радиоактивным облучением - последствием страшнейших взрывов?..
   Человечество неминуемо должно было погибнуть... через поколения рождались если не хибакуся, то бесплодные дети... А людей, рождающих здоровых и полноценных детей, были единицы. Но люди тогда верили в Бога. Молили, уповали, просили - ведь ничего другого не оставалось. Возможно, именно он даровал чудо - и все стали бессмертны. Население Земли, от которого осталось одна пятая, почти за сто лет, включая годы перед началом новой эры, сумело возродиться, восстановиться. Теперь ужасы прошлых лет забыты, кошмар Войны ушел, позор смыт, участники забыты. Люди перестали проклинать и осуждать солдат, воющих за чужую корысть. Всё ушло...
   И теперь... теперь когда уже стоило бы поверить в Бога, люди утеряли настоящую, неподдельную, искреннюю веру. Возможно, потому что почувствовали себя сами богами. Возможно, потому, что церковь, как и много лет назад, вновь встала на путь "стяжательства" богатств.
   Религия превратилась в доходный способ добычи денег, монахи и священники живут в шикарных домах, не отказывают себе в дорогих развлечениях, даже посещают Клуб. И опять встала проблема иосифлян и нестяжателей. Есть служители, которые считают, что если верить, то верить, не ища выгоду, не собирая огромные деньги за службы, исповеди и тому подобное. Другие явно не хотят расставаться с землями и богатством. Ведь сколько у монастырей земель - пожалуй, их можно причислить к богатейшим местам!.. Ведь теперь, когда жителей нашей планеты стало так много, земля самое ценное, что можно представить. Даже экспедиции с переселением на другие планеты не выручают из ситуации, которая может нас ожидать в будущем... Людей стремительно прибывает с каждым днем... - Хилом перестал читать и выключил гаафон.
   - А что до конца не дочитал? - спросил Нестор.
   - Там огромная статья. Автор дальше рассуждает, что нужно делать и какие пути нас ожидают... Это не к нашему разговору. Радиз, так вы, похоже, стоите за нестяжателей?
   Женщина покачала головой, прикрыла глаза:
   - Я просто за веру. Не за религию, не за церковь... Я не испытываю любви к одной религии и не терплю другие. Для меня всё равно. Я верю в Бога, а могла бы верить во что-нибудь другое. Просто это как талисман, как амулет, за который хватаешься в трудные мгновения жизни.
   - Помогает? - задумчиво посмотрела Моника, касаясь скола на переднем зубе.
   - Помогает, - лаконично ответила писательница.
   - Автор этой статьи, - заговорил Нестор. - не говорит, почему сейчас достаточно много людей, которые верят. Он говорит лишь, что утеряли веру, но в начале также упоминает, что влияние религии возросло. Так почему они верят и платят бешеные деньги на благоустройства церквей, неплохой жизни священников, за молитвы?.. Например, я не стану отдавать деньги в счет церквей. И не потому, что они будут чураться ворованных денег. Они возьмут их с радостью и готовностью. Я не буду давать, потому что понимаю, что это люди, живущие, по сути, за счет веры других. Истинные монахи не берут денег, а живут на самом малом, нужном для поддержания жизни, чтобы не впасть в кому.
   - Ты тоже за нестяжателей? - усмехнулся Ильдар.
   - Не в этом дело. Почему остались те, кто верит? Почему вы верите, Радиз?
   - Чтобы не сойти с ума, - просто сказала женщина.
   Все замолчали, обдумывая эти слова.
   Просить и получать, веря, что это из-за просьбы - так можно охарактеризовать со стороны действие религии, веры. Но всё не так просто, и своим смыслом уходит глубоко-глубоко, так что охватить и понять всё - просто невозможно. Изменилось время, изменились люди; прошли года, столетия... Жизнь изменилась. Люди стали бессмертны.
   И если раньше в сердцах их жило стремление обрести себя, смысл жизни, цель, веру в то, что завтрашний день будет еще лучше сегодняшнего, то теперь...
   - Мы загниваем, - коротко сказала Радиз. - Сереем, чернеем, смешивается с землей. Исчезает всё, остается скука. Которую мы разбавляем забавами.
   - То есть вера - это забава? - прищурился Ильдар.
   - Вера - это смысл. Если ты веришь хоть во что-нибудь, ты - человек.
   Нестор включил гаафон, проверяя свою программу.
   - Недалекие программисты в центре управления у них... - проворчал Ти-эйн. - Даже неинтересно. Даже взлом не обнаружили, хотя моя "Стирка" имеет совсем уж простую защиту.
   - Но это же не вирус, ты его не закачал, - поморщился Ильдар, переставая осмысливать последние слова Радиз. - Просто вошел, сделал нужную пометочку, вышел. Следов не оставил, кроме пометочки.
   - Ну, скажем, вошел не так уж и просто. "Стирка" вон как долго стирала окно пароля.
   - Двадцать минут не долго.
   - Долго, друг мой, долго. Электронные счета - штука еще более сложная, а их он расщелкал быстрее, чем деньги на счет переводятся. А тут... ну, у них, видимо, защита хорошая. Защиту банка я пробивал сам, так что для "Стирки" это не было дополнительной проблемой.
   - Книги, я смотрю, весьма прибыльно, - тем временем задала Моника вопрос, который её давно мучил.
   Радиз её не поняла:
   - В каком смысле?
   - Вы смогли омолодиться почти на пятьдесят лет. Ладно, скопили состояние. Но вы поддерживаете эту молодость. Это не менее огромные деньги.
   - Это деньги за молчание, не за книги, - ответил за Радиз Ильдар.
   - А вам не страшно? Вы нам сейчас столько рассказали о Войне, невзирая на молчание... - поинтересовалась Моника, поняв слова Хилома.
   - Когда-то стоило начинать.
   - Слишком просто вы рассказываете. Слишком быстро присоединились к нам. Ребят, можно с вами? Да, да, конечно. Ой, ну я тогда поеду. А вы знаете, что я бывший полковник? - девушка подозрительно глядела на женщину.
   - Не я начала этот разговор. Ваш друг.
   - Ты теперь меня понимаешь? - спросил Монику Ильдар.
   - Понимаю. Слишком быстро. Неправильно. Собрались, поехали, рассказали всё. Я только сейчас понимаю, что вряд ли... так спокойно можно было... соглашаться на поездку. Ненатуральна ваша спешка, Радиз.
   Нестор взъерошил волосы и насмешливо посмотрел на друзей:
   - Чего вы накинулись на человека?.. Ну, поехала, что дальше? Вы тоже поехали. Приключений захотелось, а она писательница, сидит дома. Она же говорила - за музой поехала.
   - Радиз, вы не вызываете у меня сейчас доверия, - напрямую заявила Моника.
   - Вот-вот, - поддержал Ильдар.
   - Я и не стремлюсь, - холодно сказала женщина. Её уставшие глаза мгновенно преобразились, засверкали.
   - Хватит! - строго прикрикнул Нестор. - Маня, Ильдар! Мы вроде уже во всем разобрались!
   Те нехотя перестали есть глазами писательницу.
   - Что вы опять засобачились? Будьте терпимыми друг другу, даже если не можете доверять. Я вот даже себе не верю.
   - И мне? - невесело усмехнулся Ильдар.
   - И тебе тоже. Ты вообще кто? Первый раз вас вижу, молодой человек! - категорично заметил Нестор.
   - Врать не умеешь, Ти-эйн. - взглянула на парня Моника. - Ты по жизни доверчивый. Про программу всем разболтал, еще в институте. Благо, никто не поверил, все посмеялись да и забыли. Только нам с Ильдаром на мозги еще продолжал капать. Да потом и нам перестал.
   - А что рассказывать? Вы же не поверили. Вот я и написал, а после снова рассказал.
   - А в институте зачем хвалился? А если бы кто-нибудь поверил?
   - Но я же тогда ничего не написал. Улик никаких. Потом поумнел и додумался. Ко мне снизошла сверхгениальная мысля.
   - Ты странный, - приподнял бровь Ильдар. - Удивительный просто. В нашем возрасте гениальные мысли уже отчаливают. Мне превращаемся в законсервированных консерваторов. А новое стоит за молодыми.
   - Я не старик! - оскорбился Нестор. - Да и вообще, это возможно раньше было, когда мозг изнашивался. А теперь всё иначе.
   - А ведь Ильдар в чем-то прав, - задумчиво произнесла Радиз. - Ведь прав...
   - Спасибо, - приложил руку к груди Хилом.
   Женщина не обратила на него внимание. Достала свой гаафон, назвала код доступа.
   - Новая запись. Интересная мысль, - начала диктовать она. - Раньше, всё хорошие идеи стояли за относительно молодыми людьми, способными отходить от привычных устоев. Но теперь, когда наш мозг не изнашивается, казалось, в чем проблема - выдумывай всю вечную жизнь что-то новое. Но нет же. Все остается по-прежнему, и даже молодые не способны изобрести что-то действительно умопомрачительное. Развитие техники и науки, информационные технологии остались примерно такими же, как и шестьдесят-семьдесят лет назад.
   - Разве это так? - не согласился Ильдар.
   - Pauze. А разве нет? Банальный пример - гаафон. Как придумали лет за двадцать до начала новой эры, так он до сих пор и сохранился. Только название поменялось. Был сначала компфон, потом комфон, камфон, кафон, гафон. Теперь гаафон, и уж почему две буквы "а", я и сама понять не могу. Нет, за эти годы он, конечно, несколько раз модифицировался, улучшался, да только не глобально. Дополнят программное оснащение, да на том и застрянут. Saiv. Exit. - Радиз выключила гаафон.
   - А минилеты? А апейронные батареи? - напомнила Моника.
   - Что минилеты?.. Минилеты - это ерунда. Легко перейти в воздух, когда смерть перестает маячить предупредительным флажком. Мы и до этого летали. Самолеты, вертолеты. Да, минилеты сконструированы иначе, чем в далеком прошлом летательные аппараты. Усовершенствованы системы управление, двигатель. Да... и топливо у нас теперь совсем другое... Но мы просто с земли перешли на воздух. И всё. Но вы вспомните, что было изобретено во время Войны и её последствий... тогда был почти изобретен телепортатор... вот это было бы изобретение!.. Но Война окончилась, идею на время оставили, разработки утерялись, а когда попытались закончить, стало ясно, что не получается ничего. А ведь почти получилось!..
   - Что вы хотите этим сказать? - напряглась Моника.
   - Она хочет сказать, что война - это один из критериев развития человечества. Типа она заставляет людей думать, напрягаться, толкает вперед, - отрешенно сказал Ильдар. - Эту идею она проповедует в своей книге.
   - Я понимаю, почему у вас мало читателей, - криво ухмыльнулась девушка, нервно проводя по сколу языком.
   - Достаточно. Я не проповедую эту идею. Я о ней говорю.
   Моника чуть склонила голову:
   - Радиз, на ваших глазах разворачивалась, пожалуй, самая страшная трагедия человечества, а вы... вы говорите, что это какой-то критерий! Я теперь понимаю, почему вас облекли в позор! Ведь можете проповедовать начало новой войны...
   - Назовите причины Войны! - приказала Радиз.
   - Любой? Или последней? - насмешливо поинтересовалась Моника.
   - Последней.
   Девушка мгновенно открыла рот, но вдруг поняла, что не знает. Оглянулась на Ильдара. Тот тоже не знал, что сказать. Нестор вообще не участвовал в разговоре, печатая на неосязаемой клавиатуре гаафона, чутко реагировавшего на движение пальцев над трехмерным изображением.
   - Я не знаю, - раздраженно отрезала девушка. - Я не историк.
   - И я не знаю. Я солдат. Мне сказали, я воевала.
   - Вы не солдат были, вы полковник.
   - Не суть, - махнула рукой женщина. Её лицо раскраснелось, морщины, прятавшиеся в уголках лица, теперь проступили явственнее. Пышная прическа сбилась, съежилась, словно её хозяйка, уходя дальше в спор, черпала силы из неё. - Я, участник Войны, не могу назвать причины. Никто в мире не может их назвать! А то, о чем говорится - ложь! Нас сделали позором! Нас, солдат, обвиняют в смерти стольких миллиардов людей... А разве это мы стояли в вершинах власти и отдавали приказы сбрасывать бомбы? Нет! Почему утаивается все? Почему все скрывается? Нас сделали вшами, и никто в мире не может поверить, что на самом деле виноваты не солдаты, выполняющие приказы, а те, кто их отдает!
   - Вас простили, - равнодушно сообщил Ильдар.
   - Простили? Кто? Я еду с вами, надеясь получить новые впечатления и разбавить серое однообразие своих дней... И вдруг получаю выговор! Вы полковник! Вы участник войны! Вы умны, Ильдар. Но не мудры. Раз из книги сумели лишь вырвать то, что писал это явно полковник. Я тоже отдавала приказы. И повторюсь - приказы, которые посылались сверху. Я не могла иначе! Не я решаю, не я. Обычно считается, что те, кто "сверху", они умнее, дальновиднее, и мы должны беспрекословно слушать их и выполнять их приказы как можно лучше. Правильнее скоординировать людей, правильно провести атаки, правильно расценить ситуацию. Мы командиры, но не мы решаем... Не мы! И тем более не солдаты... Но этого никто не может понять. - Радиз заговорила совсем тихо. - В начале новой эры нам объявили, что забывается обо всем. Приятно, чтоб мне вечность проспать. Конечно, это же безумно приятно, когда тебе прощают то, в чем ты не виноват. И приятно, что объявляют о прощении главные виновники... Но ведь никто не простил. Мы также покрыты позором, никто и никогда не простит, потому не знает правду. И не может её принять.
   Хилом опустил взгляд.
   - Разве вы, Ильдар, читая книгу "Солдат", не увидели плач? Плач человека, который осознал, что делал?.. Человека, который одновременно понимал, что даже если бы знал, всё равно делал, потому что это был приказ?.. Мы люди, убивали людей, но разве вы действительно верите в то, что мы этого хотели и нам это нравилось? Нас выставили уродами, нас обвиняли во всем, а потом милостиво объявили о прощении, прекрасно зная, что люди никогда не простят?.. Вы, Ильдар, не увидели плач. Да и не захотели бы его увидеть. Зачем? Проще просто верить в то, что говорят или говорили. Но это лишено мудрости.
   - Так скажите правду. Может, мы поверим?.. - прищурился Хилом.
   - Я не знаю правду. Не знаю, кто в действительности виноват, не знаю нюансов, интриг, спровоцировавших войну. У нас нет гласности. Реальной. Лишь мнимая, поверхностная, но всё настоящее хорошо скрыто. Мы можем лишь сколь угодно об этом рассуждать, но наше мнение всегда ловко и незаметно подправят... Как это и произошло с Войной.
   - Я вам верю, - твердо произнесла Моника спустя некоторое время. - Мы все вам верим. Ильдар тоже верит, я знаю.
   Хилом промолчал.
   - Нестор, заканчивай скрываться. Ты же сам хотел побегать и сказал, что ничего не боишься, - обратилась к Ти-эйну девушка. - Скажи, что ты тоже веришь.
   - Сейчас, сейчас... - пробормотал парень, неотрывно вглядываясь в прозрачный экран.
   - Ти-эйн! Ты все деньги скинул на один счет! Это более заметно, чем какой-то эмемесес последней модели!
   - Что сказать-то? - рассеяно осведомился парень.
   - Всё, забудь, - улыбнулась Моника. - Радиз, считайте, что мы вам все верим. И не осуждаем. Больше уже точно не будем.
   - Я не за этим... - мягко начала женщина, но девушка её остановила:
   - Не нужно. Я знаю... точнее, я представляю, насколько это важно.
   - Спасибо, - искренне поблагодарила Радиз Уйгаль.
   - Я закончил, - Нестор выключил гаафон. - Так что я должен был сказать?
   - Ты все пропустил, - сказала ему Моника.
   - Ладно... Хотите что-нибудь съесть?
   - Я не голоден, - отказался Ильдар.
   - Я тоже, - сказала девушка.
   Радиз просто отрицательно качнула головой.
   - Ну, не хотите не надо. О чем говорите?
   - Давайте сменим тему? - не отвечая на вопрос, обратилась ко всем Моника.
   Ильдар кивнул, а Радиз поинтересовалась у всех:
   - Как вы познакомились друг с другом?
   - С Моникой мы сначала в один детский сад, потом в одну школу. В одном классе и с Ильдаром. Потом учились на одном курсе, - с готовностью ответил Нестор.
   - А где?
   - Закончили математический факультет.
   - И вы, Моника? - удивилась Радиз, осеклась, спохватившись, что её вопрос мог прозвучать обидно для девушки. Но та отреагировала спокойно:
   - Я не закончила, я говорила. Бросила учебу, когда отец заболел. Два года, считай, отучилась. Правда, и учиться было трудно. Спасибо Нестору, вытягивал на сессиях. Они после бакалавриата вместе с Ильдаром поступили в магистратуру. Но мы продолжали общаться. Даже квартиры купили в одном доме. Ну, я и Нестор. Ильдар отдельно. Вот и все.
   - По специальности работаете? - спросила у ребят Радиз.
   - Да, - кивнул Ильдар.
   Женщина некоторое время помолчала, а потом нерешительно произнесла:
   - Прошу прощения за мой несколько бестактный вопрос. Но, Нестор, насколько я понимаю, вы талантливый молодой человек и... возможно...
   Ти-эйн усмехнулся:
   - Как при всем моем таланте я не работаю в какой-нибудь крупной фирме на высокооплачиваемой должности, нежели чем воровать деньги?
   Радиз кивнула:
   - Да. Прошу прощения...
   - Не стоит извиняться. Хороший вопрос. Знаете, кем работал мой отец?.. Он простой программист. Один из рядовых сотрудников малоизвестного, маленького банка. Зарабатывал мало, семья жила за деньги моей мамы. Она космонавт, техник, сейчас в экспедиции "Ищем жизнь". Отца тоже с собой забрала. Отец неплохой программист, мозги у него работают получше моего, при его способностях он мог зарабатывать больше и работать в более престижном месте, чем захудаленький банк. Но отец упорно работал на прежней работе, подрабатывая изредка в других местах. Некоторое время работал он в компании "Li.Net". Отлично помню его историю про то, как так однажды выгнали со скандалом сисадмина. Так он в отместку обратился к хакерам, прилично заплатил им, а те на целых три дня прекратили работу компании. Всей компании. Всех её филиалов. Три дня они чистили свою сеть от наплыва спама, восстанавливали самоуничтожившиеся адреса людей. Компании понесла огромный убыток. Отец мне тогда рассказал их программу, из-за которой полетела вся система компании. Ничего особенно невероятного не было, а вот защита от такого предусмотрена не была. А я тогда сказал отцу, что эти хакеры - умные люди. Да и отец сказал, что зарабатывают они побольше, чем он на своей честной работе.
   Нестор улыбнулся прошлым воспоминаниям.
   - А еще он сказал, что для того, чтобы вредить людям, нужно иметь особую психологию. Не все на это способны. А в крупную компанию отец не хотел идти. Он сказал, что немного тщеславен и любит, когда его ценят. В том банке его ценили. Он хоть получал сравнительно немного, но больше, чем остальные сотрудники банка. В крупной компании он бы попросту потерялся. Денег в семье хватало, не богачи, ну и ладно. Я один ребенок в семье, мама хорошо зарабатывала. Когда началась новая эра, вновь началась большими скачками развиваться космическая отрасль. Снаряжены были огромные экспедиции для исследования космического пространства. Большие корабли, нагруженные бессмертными людьми, способными хоть целую вечность исследовать космос... Мама с отцом тоже отправились в тридцать третьем году. Я тоже не рвался вверх, работал все эти годы после института в отделе компьютерной безопасности "Li.Net". Отец помог устроиться. Защищать интересно точно также, как и вирусы писать. Я вирусы хоть и пишу сам иногда, но не использую их. Пытаюсь не вредить людям.
   - Какое благородство!.. А ограбить все электронные счета - это не вред? - приподнял бровь Ильдар.
   - Это воровство. Согласен, нечестно. Но копейка погоды не сделает. И люди даже не заметят.
   - Думаю, что Илларион Алексеевич этого бы не одобрил.
   - Я тоже рад, что моя семья в космосе, - улыбнулся Нестор. - И отец не знает о моем подвиге. По крайней мере сейчас. И у них ведь задержка с трансляцией новостей с Земли. А сам ему ничего рассказывать не буду. Да и притом, отец связывается со мной только раз в году. И то в мой день рождения. А он в декабре.
   - Ох, замумиют тебя, друг мой, будешь знать. Да и нас с тобой в придачу... - вздохнул Ильдар.
   - Хилом, ты пессимист. Радуйся! Мы разбавляем... э-э, как же вы сказали, Радиз?.. серое разнообразие наших дней... вот! Наслаждайся, пока не закончилось.
   - Слушай, а ты не боишься? - Моника чуть склонила голову, с интересом глядя на старого друга. - Ведь исход твоей авантюры явно предопределен.
   - Я не боюсь, - гордо произнес Нестор. - Ничего и никогда. У имя какое! С таким именем нечего бояться!
   - И что твое имя означает? - с улыбкой поинтересовалась девушка.
   - Победитель. А точнее - вернувшийся домой с победой. Никогда не проигрываю, я герой! - Ти-эйн засмеялся.
   - А армия? - тихо спросила Моника.
   - Что армия?
   - Армия твоя вернется домой? Или ты только один?
   Нестор серьезно посмотрел на девушку:
   - Мань, ты чего? Трусишка маленькая!.. Вся вина в любом случае на мне. Я вор, а вы непричастные лица. Скажу, что не знали и все дела. Они ничего не докажут, чего ты боишься?
   - Осел ты, Ти-эйн! Думаешь, мы спим и видим, чтобы тебя замумили на половину тысячелетия? - со слезами вскричала Моника.
   Ильдар пробормотал что-то нецензурное. Нестор встал, направляясь к панели управления:
   - Успокойтесь оба. Я прожил на этом свете девяносто четыре года, и не могу похвастаться, что почти столетие моей жизни прошло хорошо. И не потерплю, чтобы оно окончилось также серо, как и началось.

Глава шестая.

Любовь не зло, но зол начало.

"Я знаю,

нет у вольных птиц несбыточных надежд,

Они у пленных птиц,

тому виной темница, верь".

Муслих ад-Дин Саади.

   Зогка решила сбежать.
   Она стояла, безуспешно вглядываясь в однообразный мрак ночи, и понимала, что если и бежать, то сейчас. Никто не видит, никто не станет ей препятствовать. Она уже смогла покинуть тихо стены дворца Мира, значит, она сможет так же тихо покинуть и территорию. Алан каким-то мистическим образом увел её с церемонии, да так, что даже пресса не заметила, и сейчас не сидела по кустам. Ведь не сидит, нет?
   Девушка чутко прислушалась. Нет. Тишина и ночь. Если и бежать, то сейчас.
   Зогка скинулась высокую платформу, ловко оборвала подол легкого платье, обмотала внушительным куском ткани голову. Потом неслышной тенью двинулась по узкой аллее парка.
   Сейчас девушка не отдавала отчета своим действиям, не смогла бы объяснить их до конца. В голове бурлила кровь, не давая места рассудку и здравомыслию. Первый раз в жизни... первый раз! человек, другой, незнакомый, противоположного пола и весьма привлекательной внешности обратил на неё внимание. Более того - он поцеловал её. В губы! Он не брезговал, не испытывал того непонятного ужаса и опасения, что испытывают все люди, общаясь с хибакусями. Нет. Он поцеловал, а перед этим говорил спокойно и уверенно, будто действительно... действительно считал так, как говорил. Может, он говорил правду? Девушка сейчас была уверена на сто процентов, что он говорил правду, безо всякого там "может".
   - Я ведь красива лицом. И не глупа. Вероятно, он полюбил меня. Тело - да какая разница, какое тело. Он ведь смотрел мне в глаза, а не пялился на уродливые руки.
   Зогка ускорила шаг, прислушиваясь к каждому шороху. Сердце тревожно застучало.
   - Я ведь не навсегда сбегаю... Просто найду его, еще раз поговорю, а потом вернусь... Всего-то...
   Вот и высокий, решетчатый забор. Охраны нигде нет, да и кто рискнет проникнуть на торжество к человеку, который владеет компаниями TD. Бессмертному человеку, способному усыпить хоть на триста лет? Насколько глуп человек не был, но простую истину уяснить может каждый. Сумасшедшим в этом мире живется хуже всего. Да, пускай они видят в своем больном воображение прекрасный и безоблачный мир своих грез, да только лучше жить в реальности в сто раз лучше. Несмотря на то, что реальность гораздо хуже грез.
   Девушка легко пролезла сквозь прутья забора. Главное, чтобы прошла голова, а худенькое, тонкое тело пролезет без труда.
   Зогка торопливо двинулась по пустынным улицам спящего города.
   Ночь дышала свежестью, Принцесса порядком продрогла, но и не думала возвращаться. Она еще не обнаружила пропажу заколки из волос, а потому и не думала разочаровываться в Алане.
   Она отлично помнила, что когда их везли на машине по городу к дворцу, они проезжали мимо высокого офиса с тремя крупными буквами MGV. Если Алан сказал правду, то он явно должен быть там. Как жаль, что с собой не было гаафона, поиски журналиста-ведущего значительно облегчились.
   Зогка шла по улице, пытаясь припомнить точный маршрут, по которому их с отцом везли.
   Как же всё-таки ей повезло, что их доставили не на минилете, а решили по старинке - прокатить на шикарном автомобиле, показывая достопримечательности города.
  

* * *

  
   - Дэвшк, падмы ногэ!
   Зогка сонно раскрыла глаза и удивленно воззрилась на красное, пористое, недовольное лицо с маленькими, озлобленными глазками, крупным багровым носом и сухими, потрескавшимися губами. Длинные, сальные, неухоженные волосы, убранные в хвост, выдавали в говорившей женщину. Она говорила на интере, но в её устах певучий язык превратился в лязгающий, отрывистый, колкий с явно укороченными гласными и жутким акцентом неясного происхождения.
   Девушка заторможено огляделась, пытаясь припомнить, где она.
   - Девшк, вы падымы ног, аль нэт? - раздраженно поинтересовалась дворничиха.
   Зогка кивнула, позволяя той подмести под скамейкой.
   Девушка смотрела на высокие здания, громоздившиеся, казалось, вокруг неё, отражающие в своих пластиковых панелях утренний рассвет. Только тогда Зогка вспомнила, что сбежала.
   Поджав ноги, так чтобы дворничиха не разглядела искалеченные конечности, девушка постаралась достоверно вспомнить, каким образом оказалась сидящей на скамейке. Вроде, она довольно долго бродила между одинаковыми зданиями, а потом, устав, наткнулась на какую-то старую автобусную остановку, где присела на скамейку и мгновенно уснула.
   - Простите, вы не знаете, где находится здание MGV? И который сейчас час? - обратилась к женщине Зогка.
   Дворничиха подозрительно на неё посмотрела, оглядела край подола, из которого торчали нитки, более уважительно оценила дорогую ткань, внимательно окинула взглядом еще раз девушку, пытаясь понять, что же кажется таким неправильным. Несоразмерность головы и тела, несмотря на отсутствие платформы, хоть и выдавалось, но пока не так явно, одежда все же умело скрывала недостатки, но пришлось прикрыть голову.
   - Пятий чэс... Дальке отсед, - наконец соизволила произнести женщина. - В килмет два, главный плошд, эт напротф музэй эстэствознынь.
   Зогка непроизвольно поморщилась. Акцент резал ухо, так что возникало желание вежливо попросить женщину разговаривать на её родном языке, несмотря на то, что девушка никак не могла понять, к какому же языку может относиться такой акцент, хоть и знала одиннадцать языков.
   - Grazie, - как можно мягче и певуче, специально растягивая гласные, поблагодарила Зогка, демонстрируя свой идеальный интер.
   Дворничиха, несмотря на свою внешнюю толстокожесть, все же смогла уловить тонкие нюансы в свой адрес, прозвучавшие в голосе девушки. Забормотав что-то невнятно, она продолжила мести.
   - Неужели нельзя было за столько лет научиться нормально говорить на интере? - с досадой подумала Зогка.
   Главная площадь... главная площадь... В двух километрах отсюда. Но это ни о чем не говорит. В какую сторону идти? Север, юг, запад, восток, северо-запад, юго-запад и так далее?.. У дворничихи больше ничего спрашивать не хотелось.
   Зогка с грустью подумала, что ей всё-таки привили высокомерие, которое она терпеть не могла. В отличие от отца, который откровенно пренебрегал людьми, девушка уважала или старалась уважать каждого, Да, на ежегодной церемонии Первого Января приходилось строить из себя гордую красавицу, достойную дочь своего богатого и влиятельного отца, но в остальное время Зогка была скромна и вежлива со всеми, не взирая на их положение в обществе. Возможно, на этом сказалось её внешнее уродство, хотя многие люди, имеющие физическую отсталость, часто озлоблялись и представляли собой эдаких обиженных и ненавидящих весь свет калек.
   Когда становилось особенно невмоготу и любопытные взгляды незнакомых людей (например, новых управляющих, дворецкий, кухарок - работников, пришедших недавно и еще не свыкшихся с внешность дочери сэра Ольгерда) откровенно прожигали внутри мучительные язвы, Зогка открывала дневник в гаафоне и перечитывала строки, которые она где-то прочитала.
   " Взгляни по сторонам - совершенных людей нет. Внешне или внутренне каждый имеет недостатки. Если со внешними можно примириться, то внутренние искоренению не подлежат. Все люди, рано или поздно, начинаются ценить эту красоту... если она, конечно, есть..."
   И действительно. Рано или поздно многие, кто узнавал Зогку, начинал её любить. Она старалась быть приветливой со всеми, говорила тихо, ласково; и с теми редкими проблесками высокомерия и гордости, что иногда проскальзывали в её речи, девушка тщательно боролась. Внутренняя красота, - твердила она себе.
   Зогка старалась глядеть на мир с прекрасной, доброй стороны, и надеялась, что это помогает развитию положительных внутренних качеств. Но это не мешало ей быть объективной в отношении людей и оценивать их истинные сущности, никак не отображая при этом выводы на своем отношении.
   Алан стал своего рода исключением. Он попал словно на промежуточную грань между образом Принцессы и простой нежной девушки. И потому Зогка не успела разглядеть его как следует, пока мучительно разрывалась между двумя образами.
   Может, потому она сейчас и стояла здесь, посреди города, запутавшаяся в одинаковых высотных домах и пыталась угадать направление, в котором ей стоило пойти, чтобы отыскать офис MGV.
   Неспешно идя по незнакомой улице и тщетно оглядываясь в поисках хоть каких-нибудь прохожих, Зогка думала, что же скажет Алану, если всё-таки его найдет.
   - Наверно, поздороваюсь с ним сначала, улыбнусь так мило... Он ведь еще совсем не успел меня узнать... Привет, Алан... Нет, лучше, здравствуй, Алан Йосем, ты вчера забыл... А что он забыл? Он ничего не забыл. Чтоб меня замумили навечно, ведь выглядеть буду полной идиоткой!
   Зогка вздохнула, свернула на перекрестке, прошла мимо стоянки минилетов, подошла к небольшому парку и села на скамейку. Заболтала ногами, глядя на нежно-голубое небо с легкими ребристыми облаками, неподвижно, как казалось, зависшими на очень большой высоте.
   - Сейчас бы полетать... - мечтательно подумала Зогка, вспоминая, как лет двадцать назад отец почему-то расщедрился и позволил ей спрыгнуть с самолета. "Большой прыжок" - вот как называется одно из самых дорогих развлечений этой эры. Тогда её тайно вывезли из дома, участвовала она в этом аттракционе ночью, почти не видя землю, да и пилот очень рисковал, ведя самолет по приборам. Но всё обошлось, машина не разбилась, и Зогка прыгнула очень удачно. Попала прямо на летное поле, так что её даже не пришлось бы искать, хотя одному из телохранителей пришлось всё-таки прыгать вместе с ней. Какая тогда была боль, а сколько было впечатлений!..
   Уставшая от тяжелой ночи и небольшого, двухчасового сна, Зогка вновь смежила глаза и уснула.
   Но долго спать ей не пришлось. Громкий, больно режущий звук - визг тормозов - разбудил её. Проснувшись, девушка обнаружила, что улица практически заполнена торопящимися людьми. По дороге мчались разносортные автомобили, а небо испещрили минилеты. Город проснулся.
   Напротив девушки сейчас развернулась целая сцена. Водитель, выскочив из своего автомобиля, принадлежащего к одной из самых дорогих и элитных марок - "Hepardino", громко орал на незадачливого пешехода, решившего переходить дорогу в неположенном месте. По тому, как кричал водитель, можно было догадаться, что он весьма перепугался, понимая, что, сбив человека, мог повредить свою элитную машинку, которая была предназначена для быстрой езды, а потому снаружи была защищена совсем плохо. Вполне понятно, что, соприкоснувшись на большой скорости с телом пешехода, автомобиль мог сильно пострадать.
   Для человека же это столкновение грозило лишь запачканной одеждой и целой волной болевых ощущений. Последнее можно отнести в разряд приятных последствий столкновения.
   Судя по тому, как громко и сильно водитель орал, можно было догадаться, что богат он не так, как можно было бы решить по его машине. Иначе бы не так сильно переживал за свое элитное детище. Хотя... кто его знает... Может просто дорожит автомобилем.
   Неподалеку от Зогки стоял высокий, очень худой парень, что лишь подчеркивалось узкими черными джинсами и заправленной в неё желтой футболкой, сквозь которую явственно поступали острые лопатки и тонкая спина. На его большом носу, казавшимся просто огромным из-за маленького подбородка и тонких губ, красовались темные очки, а сопоставив этот факт с тем, что парень двигал в воздухе пальцами, словно печатал на невидимой клавиатуре, то можно было сделать вывод, что эти очки - явно тот самый старый, неудачный вариант гаафона, который появился в двадцатые годы новой эры.
   Помнится, ту идею не поддержали покупатели, заметив, что легкая коробочка, которую спокойно можно было взять куда угодно, гораздо лучше очков. Но все же были люди, заплатившие деньги за этот вид гаафона.
   Видимо, этот парень был в их числе.
   - Простите, не подскажете, который час? - обратилась к нему Зогка, поднявшись со скамейки.
   Парень недовольно повернулся. Пальцы, замершие в воздухе, два раза дернулись.
   - Девять часов семнадцать минут.
   Его интер был превосходен, что машинально было отмечено девушкой.
   - Не скажете, где здание MGV?
   - За поворотом, - парень махнул рукой, показывая вдоль улицы, - есть автобусная остановка. Садитесь на сто третий или девяносто первый, проедете три остановки, выйдете прямо напротив здания.
   - Спасибо, - поблагодарила Зогка.
   Мостовая уже немного нагрелась, потому босые ноги не зябли, соприкасаясь с камнем.
   Идя вдоль высотного здания, первый этаж которого стандартно заполняли магазины, кафе, салоны и так далее, девушка с любопытством рассматривала вывески и мимолетом заглядывала сквозь огромные прозрачные стекла внутрь. Парикмахерская, салон связи, бутик "Senorita"... Зогка усмехнулась, вспоминая, как читала однажды в новостях на сайте международного канала InterGV, что эта испанская линия одежды играет одну из самых ведущих ролей на рынке. Модные, стильные, удобные вещи, а самое главное - только для девушек. Ведь сейчас девушек, тянущих по своему виду от шестнадцати до тридцати лет, больше всего в мире. Людей, выглядящих старше тридцати семи, осталось вообще совсем мало.
   Уже заворачивая за угол, Зогка бегло кинула взгляд на кафе, мимо которого проходила. Случайный взгляд, беглый, быстрый, автоматический. И все же этого хватило, чтобы зацепить лицо, которое Зогка ожидала сейчас меньше всего увидеть.
   Алан Йосем.
   Внутри всё сжалось, сердце громко и бешено застучало в груди, дыхание перехватило.
   Алан сидел за одним из столиков, напротив него сидел незнакомый парень, совсем молодой - и это все, что успела заметить Зогка, после чего она стремительно побежала вперед, за рекламный плакат, висящий на следующем окне, так что Алан не успел её увидеть. Впрочем, он и так бы её не увидел, поскольку был сильно увлечен разговором.
   Зогка, постояв немного за спасительным куском картона, отдышалась и замерла, пытаясь понять, что же собирается делать с этой неожиданно попавшей в руки удачей.
   - Девушка, не хотите купить кепку? - раздался совсем близко скучный голос.
   Вздрогнув всем телом, подобно затравленной лани, Зогка повернулась и непонимающе посмотрела на уличную продавщицу, разгуливавшую с лотком в руках. На лотке аккуратно возлежали кепки, пять штук, разных цветов, цветастые футболки и носки.
   - Я подкрадусь тихо! - внезапно возникла в голове идея. - Тихо подкрадусь и подслушаю, о чем они говорят.
   Зачем это было нужно, Зогка не знала. Но твердо решила, что так и поступит.
   - У вас есть длинный плащ? - спросила она у женщины.
   Та мгновенно оживилась:
   - Плащ? Да, да, есть. Как раз на вас, только до пола. - с сомнением посмотрел на нелепо смотревшийся кусок платья на голове Зогки, продавщица добавила, - а платок вам не нужен?
   - Платок? Можно еще и платок, и очки темные. Подождите! - позвала уже уходящую за вещами женщину Зогка. - У меня нет денег. Но вы... возьмете это кольцо?
   Без сожаления она скрутила с пальца дорогое золотое кольцо с крупным камнем - подарок на юбилей (восьмидесятилетие) от отцовских партнеров, которые даже её ни разу не видели, но как-то точно угадали с размерами пальца.
   Глаза торговки жадно блеснули. Она быстро взяла кольцо, попробовала на зуб золото, оценила достоинство камня и чистоту, вернула и, согласно кивнув, ускорила свой шаг.
   Вернулась через минуту без лотка, с пакетом в руках. Видно было, что бежала. Протянула пакет Зогке. Та раскрыла его, достала плащ, надела его на себя (рукава были все же непомерно велики), сняла с головы кусок ткани, повязала платок, одела очки. Протянула кольцо торговки, и та вместе с ним мгновенно упорхнула, радуясь такой удачной сделке.
   Зогка же тихо растворила стеклянную дверь и проскользнула в помещение кафе. Почти прокравшись, не обращая внимания на удивленные взгляды официантов, за угловой столик, спрятанный за пальму, росшую в кадке, но очень близкий к столику Алана, Зогка схватила со стола меню и раскрыв его где-то на середине, невидяще глядя на картинку с изображением блюда, внимательно стала прислушиваться к разговору. Алан и его собеседник её не заметили.
   - ...глупо. Еще раз повторяю, что глупо.
   Парень, нахмурившись вертел в руках красивую бархатную коробку.
   - План гениален. Я предусмотрел все возможные пути! Все варианты! - Алан в порыве махал руками, лицо было преисполнено самодовольства.
   - Я до сих пор не понимаю. Зачем нужно было называть настоящее место работы?
   - Да потому что они не рискнут связываться с MGV! Наши ребята из этого материала такую конфетку седлают, что сэр Ольгерд Имангри Лэй сам себя замумит на сто лет!
   Зогка, уже не скрываясь, смотрела в их сторону, не веря своим ушам. Она еще ничего не поняла, но сердце отбивало бешеный такт уже не от того, что она видела Алана, а от того, что слышала из разговора.
   - А если всё-таки рискнут? Припрутся в компанию. Здрасьте, Алан Йосем не у вас работает случайно? У вас? А вы дайте нам, пожалуйста, этого вора, мы его упрячем до конца жизни. Думаешь, они тебя не выдадут? Думаешь, охота связываться с человеком, который владеет TD?
   Алан насмешливо посмотрел на друга.
   - Вор? - торопливо повторила про себя это слово Зогка, бледнея. - Вор? Но если он вор, то что он украл? Что происходит?
   - План гениален, Марк. Я легко докажу, что эту вещь она сама мне отдала. Тем более его доченька не будет противиться, опасаясь, что я выдам её маленькую тайну. Я разыграю целую историю, а в знак молчания я получу деньги и смогу купить кольцо...
   - Что за маленькая тайна?
   - Друг мой, прости, я хоть и доверяю тебе как самому себе, но прости... позволь, этой тайне умереть со мной.
   Зогка мелко задрожала. Сердце казалось вот-вот от волнения выскочит из груди, ослабшие ноги никак не желали двигаться и доставать до пола. Не было сил, чтобы подняться. Девушка всё поняла. Кроме одного. Что же это за вещь, что украл Алан?
   - А не проще манипулировать с помощью этой маленькой тайны? - прищурился Марк.
   - Это мелочь по сути. Неприятная, но мелочь. А вот вранье типа... она провела со мной ночь, она подарила в знак своей любви эту безумно дорогую вещицу... а теперь она смеет говорить, что между нами ничего не было?! Это скандал побольше, чем тот, что я узнал про емирре Зогку. Сам посуди... Принцесса, переспавшая с незнакомым человеком, каким-то мелким журналистишкой, позор своего отца! Это сильно ударит по его репутации. Вот это можно как следует раскрутить.
   - А не мог украсть что-нибудь поменьше?
   - А что? Это вещь... да она самая ценная в мире, Марк. Жаль, что её нельзя продать, её знают все. Именно поэтому любая другая может и не вызвать бума, но эта превращается в опасную улику...
   Зогка почувствовала, как резко закружилась голова. Она еще не осознала, что же украл Алан, мозг просто отказывался работать.
   - Девушка, вы что-нибудь выбрали?
   Зогка медленно подняла голову, глядя на вежливого, спокойного официанта. Не в силах, что либо ответить, она просто отрицательно качнула головой.
   - Простите, вы держите меню верх ногами, давайте я помогу... - почти незаметно ухмыльнувшись, официант попробовал вытащить меню из рук девушки.
   Зогка с каким-то отупением смотрела на лицо парня, крепко вцепившись в красную книжечку. Её сотрясала дрожь, а смуглое лицо посерело. Официант, что-то пробормотав, оставил безуспешные попытки вытащить меню и отошел, бросая косые взгляды на странную посетительницу.
   До девушки вновь донесся обрывок чужого разговора:
   - ...каналы посмотрим... может, новости покажут...
   - По твоему плану вообще не должно быть никаких новостей насчет лилии, Алан.
   - Да ладно... посмотрим, может, будет что...
   Лилия!
   Зогка даже сначала не смогла ничего почувствовать..
   Алан Йосем включил гаафон, настроился на GV. На первом же канале, а это было даже не центральный канал вещания, так... явно какой-то деревенский, захудаленький новостная передача, судя по виду ведущей и обстановки позади неё... на первом же канале, на котором значился порядковый номер 193, ведущая громко, торопливо, чуть ли не захлебываясь, делилась с новостью:
   - ...реликвия. Зогка Дестасио Оливия Лэй объявляется в розыск, за неё назначено вознаграждение почти в два миллиона ольнов. Ей грозит до ста семидесяти лет заключения в стенах TD, а её сообщнику - некому Алану Йосему, который работает ведущим на MGV, - до ста двадцати лет. За него также назначено вознаграждение в полмиллиона ольнов. Сэр Ольгерд Имангри Лэй заявляет, что отказывается от своей дочери, и жаждет от ныне только одного. Чтобы безумно дорогой знак корпорации Временной Смерти, лилия, был возвращен.
   На экране замерцали две фотографии Зогки и Алана.
   - Чтоб меня замумили! - присвистнул Марк, оглянувшись на других посетителей. Но те не видели репортажа, а свои гаафоны еще не включали.
   Зогка встала, отложив меню. Нашла в себе силы. Встала, сделала два шага вперед, пошатнулась, и вместо того, чтобы ударить Алана, просто неловко ухватилась о его плечо.
   Алан вздрогнул и повернулся. Он не узнал её, его глаза недоуменно блеснули, а в следующую минуту - когда Зогка сняла темные очки, положив их на стол, - расширились от удивления и страха.
   - Где лилия? - хрипло спросила девушка.
   Внутри было пусто и холодно. Вера и любовь к людям, все, что она так тщательно воспитывала в себе все эти годы, всё ушло. Боль и пустота, леденящая пустота.
   - Чтоб меня замумили, - повторно присвистнул Марк, переставая нервно теребить бархатную коробочку.
   - Она тут, я права? - Зогка потянулась, встав на цыпочки, взяла коробочку.
   Девушка сейчас всего на голову возвышалась над столом, но, несмотря на это не походила на маленькую испуганную девочку.
   Она открыла коробочку и лишь кивнула, увидев творчество гениального мастера, который ныне покоился в вечном сне в корпорации TD по собственному желанию. Видима, искра, преследовавшая все его творения в конце концов иссякла, а без неё жизнь утеряла всякий смысл. Заколочка сделана в честь матери Зогки, та до безумия обожала лилии. Может, именно потому этот цветок стал знаком корпорации?..
   Удивительная работа, тончайшее мастерство. Девять хрупких нежно-сиреневых лепестков, черные тычинки, которые при встряхивании цветка, как казалось, шевелят слегка своими маленькими головками, россыпь на лепестках мелких, темных камней, каждый из которых при рассматривании сквозь увеличительное стекло имел восемь граней, обращенных наружу. Девятой гранью он был припаян к поверхности лепестка, сделанного из сиреневого олеварта, удивительно легкого камня, собравшего в себе блеск алмаза, чудодейственность янтаря, красочность рубина и хрусталя, податливость малахита... Один камень размером с маковое зерно стоил немыслимые деньги. Камней вообще в мире было считанное количество. Залежи олеварта нашли в Антарктиде, когда бурили ход к ядру Земли. Хотя и залежами это трудно назвать. Сто шестьдесят три килограмма сиреневых камней, имеющих не совсем ясное происхождение и запрятанных в толщах промерзшей земли. Человеку, придумавшему и воплотившему бессмертие, камушек олеварта размером с голубиное яйцо и весом в восемьдесят пять грамм, почти ничего не стоил. Ему отдали этот камень даром. Но реальная цена лилии, сделанной из олеварта, достигала просто заоблачной цены.
   Алан сидел, всё так же изумленно глядя на девушку, но на его лице отобразились и другие чувства. Можно было также заметить, что Йосем спешно высчитывает или придумывает что-то, о сильном мыслительном процессе свидетельствовала глубокая складка, разрезавшая лоб, а также чуть сведенные на переносице брови.
   Но раздумывал он недолго. Через некоторое время - может, минуту, может, пять, - Алан мягко схватил девушку за руку:
   - Что же ты наделала! - с досадой воскликнул он.
   Зогка даже опешила от такой наглости, выдергивая руку.
   - Ты погубила и себя, и меня!
   - Да как ты смеешь! - закричала Зогка, не обращая внимания на остальных посетителей заведения. - Сволочь! Мразь! Вор!
   Она не знала себя от бешенства. Захлопнув бархатную коробочку, девушка в порыве чувств сжала кулак, но всё же не решилась влепить Алану пощечину.
   - Скотина! - Зогка развернулась, собираясь уйти, но Алан встал на ноги и, легко подхватив её на руки, поставил на стул. Теперь они были почти вровень.
   Официанта подозрительно косились на шумный столик, но пока никого не вызывали и никуда не сообщали. Любопытство пока побеждало и в посетителях.
   - Слушай меня внимательно, - торопливо заговорил Алан. - Теперь ты и я просто повязаны друг с другом, понимаешь? Твой отец тобой не дорожит! Тебе стоит попасться в руки представителей власти и тебя упрячут на сто семьдесят лет... - эти слова он произнес почти шепотом. - Ты сама слышала!
   - Это ерунда... - тихо пробормотала Зогка. Глаза наполнились слезами, внутри просыпалась паника. Девушка понемногу начала осознавать свою ситуацию. - Всё ерунда... Отец не станет...
   - Ты сама мне говорила, что для твоего отца важнее всего репутация! Имидж! Зогка, милая, ты подставила сама себя!
   - Ты вор, - звенящим голосом повторила девушка. - Вор! Ты украл лилию. Я не знала... Если бы знала, всё было бы не так...
   - Ты не знала? - непонимающе посмотрел Алан. - Почему же ты сбежала?
   - Это неважно, это неважно, - Зогка всхлипывала, со злостью смотря на нелепый плащ и бархатную коробку. - Я поверила на мгновение... но ты, мразь... просто сволочь...
   - Так вот почему ты стала не по плану... я ведь не предусмотрел побег... - совсем тихо проговорил Алан. - значит, ты просто не заметила... а если заметила, то побежала бы к папочке, и план был бы гениален...
   - Что? Что ты говоришь? - не расслышала Зогка.
   - Бежать нам с тобой надо. Далеко, в глухомань. Так чтобы не нашли. Глупая, эх глупая... какой план сорвала... - вздохнул Алан.
   Зогка не выдержала и влепила ему пощечину. Прекрасные глаза сузились до щелок от гнева и разочарования на саму себя. Увлечься... это же надо было увлечься этим...
   Алан даже не поморщился, повернулся, посмотрел на Марка:
   - Друг, ты же одолжишь свой старый минилет?
   - Чтоб меня замумили, - совсем грустно ответил Марк, понимая, что возможно, и его привлекут к этому делу.
   Но боли он не боялся, а денежный штраф с него не снимут. Друг за проделки друга не отвечает. Проще простого будет доказать непричастность.
   А вот минилет было жалко.
   - У тебя свой есть? - напомнил Марк.
   - Меня явно пробьют, а про твой старый минилет никто не знает. Он у тебя просто в коллекции, друг. Ну, одолжи, а? Напоследок. А мой можешь забрать взамен.
   - Иди ты, - беззлобно буркнул Марк. - Еще чего не хватало. Как после этого скажешь, что с тобой ничем не связан и знать тебя не знаю? Ворюга ты... эх ворюга...
   Зогка стояла на стуле, ничего не видя от слез. Алан молча взял её на руки - девушка была очень легкой - и понес к выходу. Марк, рассчитался за два кофе, и тоже поплелся за ними. Посетители продолжили акт приема пищи, поняв, что на этом всё интересное закончилось.
   Никто так и не догадался включить гаафоны и хотя бы поинтересоваться новостями. А когда включили, то поняли, что опоздали и вознаграждение в два с половиной миллиона ольнов уже не светит.

Глава седьмая.

Гесиод Анри Лаэд.

  
  

"Зашей глаза,

пусть сердце станет глазом".

Джалаладдин Руми.

  
  
   Минилет приземлился на воздушно-посадочной стоянке Тель-Авива.
   Он незамеченным пересек границу страны, беспрепятственно пролетел над Палестиной. Небо было заполнено минилетами, и потому диспетчеры не обратили внимания на то, что радары не засекли пролетевший эмемесес последней модели.
   Приземлившись, Нестор первым делом направил минилет к парковке, заехав на территорию, он нашел свободную площадку, занял её, выгрузился из минилета вместе с Ильдаром, Радиз, Моникой и вещами, а потом пошел к небольшому домику, в котором располагались работники и охрана стоянки. Войдя в будку около дома, Ти-эйн расплатился за площадку, которую занял, по терминалу, вследствие чего немедленно включилось защитное поле вокруг минилета, так что из-за безупречно срабатывающей сигнализации машину невозможно было угнать незнакомому человеку.
   Они сидели на большой скамейке возле парковки минилетов и совсем близко к взлетно-посадочной полосе, и ждали автомобиль, который Нестор заказал по гаафону.
   - Слушай, Ти-эйн, а может случиться так, что твою всемирную проделку вообще не заметят? - поинтересовалась Моника.
   Тот неопределенно пожал плечами:
   - Как сказать... Один человек и не заметит, наверно. Копейка же. Кто их считает и за ними следит? Но в крупных банках вполне могут найти пропажу денег. По копейке собираются миллионы. Но они меня не вычислят. Единственное, могут заинтересоваться человеком, у которого на счету миллиарды.
   - Единственное... Вот идиот, - печально вздохнул, констатируя факт, Ильдар.
   - Нет, я это понимаю. Я не могу понять, тебе неужели так хочется угодить в камеру ВС? - усмехнулась Моника.
   - Я ведь объяснял, что для риска. А то что... украл и все? Живи и радуйся? Нет, риск должен быть. Мы, кажется, этот вопрос обсудили.
   - Доставка! - сообщил вполголоса Ильдар.
   На взлетно-посадочную площадку приземлился большой самолет, предназначенный для грузовых перевозок. Открылся трап, по нему съехал спортивный автомобиль. Нестор приблизился к самолету, кивнул работникам службы "Израиль/доставка по всей стране", сел в машину, проехал раз вокруг самолета, потом остановился, включил гаафон при работниках службы доставки, позвонил в их контору, оплатил покупку через электронный счет.
   Самолет еще не улетел, когда вся честная компания погрузилась в джип.
   - И куда мы теперь? - спросила Радиз.
   - В отель, - сказал Нестор. Я забронировал номера. Я выбрал Тель-Авив, потому что мне нравится этот город. До Мертвого моря, конечно, далековато, но мы же на машине, съездим, поплавай. Прямо сегодня.
   - Посидим, ты хотел сказать, - улыбнулась Радиз.
   - Вы уже были там?
   - Моя бабушка по папиной линии была еврейкой. Правда далеко не чистой, но все же была. Она вместе с дедушкой жила в Израиле. Я к ним иногда приезжала, когда была маленькой. Они жили недалеко от Тель-Авива ... Можем съездить, если вам интересно...
   - В Мертвом море можно посидеть? Неужели, правда? А утонуть можно, если плавать не умеешь? - не поверил Нестор.
   - Ну, посидеть, может, ты и не посидишь, я конечно, преувеличила, но в воде ты не тонешь. У меня бабушка полная была, с животиком... - Радиз немного отстраненно заулыбалась. - Она всплывала на нем, как на надутом воздухом шаре. Плавать вообще не могла... Помню, смеялась до слез...
   - Но если постараться, то утонуть можешь, да? - Ти-эйн не унимался.
   - Если постараться, то утонуть можешь и в ведре с водой, - недовольно посмотрел на друга, который задавал откровенно глупые вопросы, Ильдар. - Но ты же умеешь плавать, к чему спрашиваешь?
   - Интересно, - сообщил Нестор.
   - Ну, утонешь ты, - заметила Моника. - Для тебя это чревато лишь чрезмерным употреблением воды. Едва выйдешь на берег, она вся из тебя выльется. Малоприятная процедура, если не пробовал.
   - Вот именно, - кивнул Ильдар.
   - Мне что, нельзя задавать вопросы, лишенные смысла? - запротестовал Ти-эйн.
   - Если бы ты нам их задавал - то пожалуйста. Но ты задаешь их Радиз. Он вас не сильно достал? - девушка посмотрела на писательницу.
   Та вежливо ответила:
   - Что вы! Совсем нет.
   Нестор немного подумал и еще раз повторил:
   - Итак. Приедем в отель, а потом сразу на Мертвое море.
  
   Но всё сложилось иначе.
   Пока вся честная компания попала в отель, то бессонная ночь успела напомнить о том, что и бессмертным нужен сон.
   А когда все проснулись, то солнце уже село.
   Моника потянулась, встала. Вошла в соседнюю дверь. Номер был двухместный или можно сказать точнее - двухкомнатный. В соседней комнате спала Радиз.
   Но когда девушка вошла, женщина немедленно проснулась.
   - Я больше не хочу спать, - призналась Моника. - А за окнами почти ночь. Что будем делать?
   - Если Нестор и Ильдар проснулись, - Радиз села, - то можно предложить им прогуляться по городу. Зайти в клубы...
   - Хорошая идея, - просияла Моника.
   Она вышла из номера и пройдя по роскошному коридору, обставленному растениями, с мягко работающим кондиционером, она приблизилась к следующему номеру. Постучалась.
   - Да-да? Кто там? - на интере спросил Нестор.
   - Ти-эйн, это я, Моника. Я войду?
   За дверью не ответили. Девушка удивленно приподняла бровь, не понимая причину молчания.
   Но Нестор через пару секунд все же заговорил. Голос его немного дрожал - от сдерживаемого смеха:
   - Мы никаких Моник не знаем. Может, ты - Манюнечка?
   - Это уже нелепо и неостроумно, болван! - не сдержалась Моника.
   - Кто-кто? - опешил голос за дверью от неожиданного взрыва.
   - Не зли меня, Ти-эйн!
   - Эх ты... - огорчился голос. - А еще называется... эх... подруга дней моих суровых...
   - Нестор! - мягче произнесла девушка.
   Замок щелкнул. За дверью стоял Ти-эйн и усмехался уголком губ.
   - Радиз предложила пойти прогуляться по городу. Купаться уже поздно.
   Нестор пожал плечами. Повернул голову:
   - Ильдар, слышал? Ты пойдешь?
   - Пойду, - голос Хилома за соседней дверью звучал хмуро.
   - Что ж вы все такие недовольные-то... - вздохнул Нестор. - У Радиз, надеюсь, хорошее настроение?
   - Лучше некуда, - Моника улыбнулась, показывая, что и у неё самой настроение хоть куда.
   - Пошли.
   Девушка вернулась в свой номер. Задумалась, выбирая платье. Остановилась на ярко-синем, обтягивающем талию и свободно спускающемся до колена. К нему она одела черные босоножки на высокой шпильке. Расчесала волосы, убрала их в пучок. Одела золотые серьги в виде цепочки, красивой подчеркивающие длинную шею.
   В комнату вошла Радиз, остановилась, разглядывая девушку. Моника повернулась:
   - Как?
   - Очень хорошо, - покачала головой женщина и призналась, - ни за чтобы не угадала, что у тебя такая мужская работа.
   - Баттбол? - засмеялась Моника.
   Скол абсолютно не портил улыбки, отметила Радиз. Он придавал ей, странный образом, необыкновенную притягательность, очаровательность.
   Девушка тем временем сжала кулак и напрягла руку, показывая довольные большие мускулы, мгновенно вздувшиеся в ответ на это.
   - Они хорошо маскируются, - изрекла писательница. - Только что рука казалась тоненькой, худенькой... Как они только скрываются?
   - А плечи не спрячешь, - Моника вздохнула, поправила легкие рукава-фонарики на платье. - Приходится одежду подбирать. Я считаю, что некрасиво девушке иметь большие мышцы.
   Радиз посмотрела на ноги Моники. На них тоже рельефно вырисовывались крепкие мышцы. Но это не отталкивало и не выглядело плохо. Девушка проследила взгляд женщины.
   - На ноги я уже давно махнула рукой. Выглядят вполне приемлемо. Хорошо, что хоть длинные, - снова засмеялась.
   Радиз укоризненно произнесла:
   - Такая красивая девушка. И какие-то непонятные комплексы. Стройная, красивая, сильная.
   - Я пытаюсь быть женственной, - Моника посмотрела на себя в зеркало.
   Взяла тушь, немного подкрасила ресницы. Лицо у неё было ровного цвета, с красивым легким загаром, поэтому она даже трогать его не стала. Тронула блеском губы.
   Потом обеспокоено оглянулась на Радиз, которая и в белых брюках с черной майкой смотрелась очень неплохо.
   - Я не сильно стараюсь? Может, надо попроще?
   Уйгаль вздохнула, понимающе улыбнулась:
   - Ты не перестаралась. Выглядишь замечательно. Переодеваться не надо...
   - Радиз, вы оделись правильнее. И красиво и удобно. А я на этой шпильке до улицах долго не протопаю, - заволновалась девушка.
   В это время в дверь номера постучали.
   - Мань, вы там скоро? - деликатно осведомился Нестор.
   - Да, мы готовы. Моника, мы не будем долго бродить по улицам. Я вас сразу поведу в клуб, - успокоила Радиз.
   - Вы уже знаете клуб?
   - Да. Elittop.
   - Элиттоп? Разве... разве он есть тут, в Тель-Авиве?
   Элиттоп был самым знаменитым клубом в мире. Клубов такой марки было всего одиннадцать в мире.
   - Есть... - уверила Радиз - Тут он появился одним из первых.
  
   Карта в клуб "Элиттоп" стоила безумно дорого - пять тысяч ольнов на одного человека. Для сравнения: одна буханка хлеба стоила один ольн, новый гаафон стоил две тысячи ольнов, а самый дешевый минилет сорок тысяч ольнов.
   Но миллиардер Нестор мог позволить приобрести карту для себя и своих друзей. Карта представляла собой полумесячный абонемент.
   Небольшое двухэтажное здание круглой формы с дорогой отделкой ярко выделялось на фоне других домов. Во-первых, стены были сложены темно-коричневым камнем, а крыша сделала из нежно-бежевой черепицы. Чуть желтоватый и приглушенный свет фонаря искажал цвета, но клуб и его внешний вид, одинаковый и для остальных десяти близняшек, были известны всему миру.
   Подойдя к черному дисплею рядом с входом, который преграждал металлическая решетка, Ник коснулся экрана.
   Дисплей ожил.
   Экран стал белым, а нем появились черные буквы:
   - Velcаm to Elittop. Коснитесь экрана. Назовите свое имя.
   Те же самые слова повторил и механический голос из динамика с правой стороны дисплея.
   Красный огонек камеры над экраном хладнокровно изучал лица.
   - Нестор Ти-эйн, код карты - три, восемь, семь, один, девять, пять.
   - Код карты подтвержден, - сообщил голос из динамика. - Лицо соответствует зарегистрированному лицу в базе данных. Отпечаток ладони тоже идентичен. Проходите.
   Решетка бодро втянулась в прямоугольное отверстие, открывшееся в потолке. Потом вновь опустилась.
   На экране замерцали прежние слова, а программа вежливо повторила:
   - Velcаm to Elittop. Коснитесь экрана. Назовите свое имя.
   - Моника Лартова. Код карты - три, восемь, семь, один, девять, шесть, - девушка прислонила руку к прохладному дисплею.
   - Код карты подтвержден. Лицо соответствует зарегистрированному лицу в базе данных. Отпечаток ладони тоже идентичен. Проходите.
   Решетка вновь поползла вверх.
  
   Зал, отделанный наподобие пещеры, казался небольшим и уютным. Но от пещеры здесь были только стены, уложенные камнем. Маленькая, полукруглая сцена... примерно десяток небольших столиков, равномерно распределенных по половине зала, так что остальная половина, лишь небольшую часть которой занимала сцена, была свободна... небольшой фонтанчик в центре зала, пальмы, папоротники по углам, - всё это хоть и придавали общему образу какой-то свой, особый, привлекательный характер, но все явно не могли относиться к "пещерному" стилю.
   Свет горел не приглушенно, как ожидалось, но ярко, и потому новоприбывших сейчас разглядывали с удвоенным интересом, несмотря на то, что на сцене выступал певец вместе с аккомпанирующими ему музыкантами.
   Часть людей сидела за столиками, три пары танцевала под протяжно-тоскливую песню певца.
   Моника оглянулась на Радиз, стоящую рядом.
   - Куда сядем? - спросила она, кивая на четыре свободных столика в разных частях зала.
   - Который справа, третий. Видишь? - решила писательница.
   Ильдара и Нестора не было рядом с ними. Друзья сразу отправились на второй этаж, где был бильярд, голографическая борьба, тир и многие другие развлечения.
   Пока Моника и Радиз шли по залу к нужному свободному столику, женщина не могла не отметить одно обстоятельство.
   Моника была просто облита взглядами скучающих клубистов - завистливыми у женщин и откровенными у мужчин. Девушка двигалась легко и непринужденно, преисполненная достоинства, с изумительно красивыми, отточенными движения всего тела. Нынешняя походка была иной, чем раньше, когда Моника ходила на плоской подошве, и Радиз сделала вывод, что все дело в каблуках и платье.
   Но взгляд притягивало все: и тело, и лицо, практически лишенное макияжа, и прическа, и нитка серег, и цвет легкого загара.
   Писательница, наконец, поняла, в чем дело. Моника выглядела очень естественно. И именно это было причиной такого внимания к её красоте.
   Они сели.
   Радиз не удержалась, чтобы не спросить:
   - Ты замечаешь, что на тебя все смотрят?
   Ей хотелось проверить, искренна ли девушка... или её поведение всего лишь прекрасная игра на людях.
   Но Моника очень натурально смутилась, покраснела, торопливо оглядывая зал. Растерянно улыбнулась, язык скользнул по сколу зуба.
   - Смотрят?.. Да нет... никто не смотрит...
   - Они уже отвернулись, - пояснила писательница.
   - А, может, что-то не так? - Моника занервничала.
   - Нет-нет-нет, - быстро заговорила Радиз, уже ругая себя за то, что решила задать этот вопрос. - Ты выглядишь замечательно.
   - Точно? - девушка вдруг сделалась пунцовая, глядя поверх плеча Радиз, потом быстро перевела взгляд на стол.
   - Что там такое? - улыбаясь, поинтересовалась, Уйгаль.
   - Там это... парень... - Моника обеспокоено посмотрела на женщину, думая, что та сейчас повернется.
   - И что тебя смутило?
   - Нет, ничего...
   Но бывшему полковнику выдержки было не занимать. И мудрости тоже. Она не стала поворачиваться, пытаясь удовлетворить свое любопытство, так как частые повороты мог бы заметить и не слишком правильно оценить незнакомый парень.
   - Ты выглядишь замечательно, - повторила Радиз, понимая, что Монику сейчас волнует её внешность. - Я думаю, он любуется тобой.
   Девушка кивнула, вновь посмотрела и вновь опустила взгляд. Но пунцовый окрас постепенно сходил.
   - Вам принести какие-нибудь напитки? - рядом вырос официант, смотря только на Монику.
   - Да. Мне сок. Апельсиновый. Со льдом, - улыбнулась девушка.
   - Вам? - видно было что официант с некоторым усилием повернулся на Радиз.
   Та отрицательно качнула головой.
   Официант немного постоял у стола, потом испарился.
   - Ко мне никогда не было столько внимания, - пробормотала девушка, стараясь не глядеть по сторонам.
   - А ты ходила по таким местам?
   - Н-нет. И по клубам, и вообще... где столько народу... - смутилась Моника. - Работа отнимает времени много...
   - То-то же. А на стадионе много внимания для тебя привычно. Да и неважно. Там ты вся в спорте, - понимающе сказала Радиз.
   Моника вдруг снова покраснела. Призналась:
   - Жутко приятно.
   Уйгаль тихо засмеялась. Девушка ей нравилась все больше и больше своей бесхитростностью и простотой. Несмотря на приличный возраст, жизнь не превратила её в старую женщину с огромным опытом. Это было редкостью, девушка оставалась прекрасным, чудесным цветком, не увядающим с годами, истинно бессмертным человеком.
   В это время певец прекратил петь. Песня закончена. Негромкие аплодисменты с вялой благодарностью отметили его выступление. Танцующие на свободной половине зала вернулись на свои места.
   Артист поклонился и вдруг обратился к залу:
   - Следующую песню я посвящаю девушке, которая сидит за третьим столиком.
   Он сошел со сцены.
   Моника сжалась в стул, почти с ужасом поглядев на приближающегося певца. Он был некрасив собой: низкорослый, большеголовый, с небольшой щетиной на щеках, выращенной по какой-то странной нынешней моде среди артистов. Одет певец был в черные брюки и длинный фрак в блестках.
   Девушка взмолилась, чтобы певец не умел считать, и столик, который он насчитал третьим, был на самом деле вторым или четвертым. Но надежды испарились.
   Мужчина смотрел на неё.
   Радиз спрятала из деликатности улыбку, но смотреть на суеверный ужас, отразившийся на лице Моники, нельзя было без смеха.
   Певец подошел вплотную к столику. На специально небритом лице блестели масляные глазки. Он протянул руку, приглашая её на танец.
   Моника пискнула что-то невразумительное, не зная, что делать. С мольбой посмотрела на Радиз, в надежде, что та что-нибудь сделает. Но та в это время полуприкрыла глаза, отчаянно пытаясь справиться со смехом, рвавшимся изнутри. Ни разу в своей жизни умудренной годами женщине не хотелось так смеяться, как сейчас.
   - Позвольте пригласить вас на танец... - выжидательно смотрел певец.
   Притихший зал во все глаза наблюдал за происходящим.
   Моника поднялась. Выхода не было, а оскорблять отказом человека при всех не хотелось.
   Но неожиданно пришло избавление.
   Певца неожиданно оттеснил в сторону парень, который понравился Монике изначально.
   - Позвольте, но с дамой буду танцевать я, - непререкаемо заявил он.
   Певец, вздохнув, глянул на высокого, атлетически сложенного, мускулистого красавца, на Монику, растерянную еще больше, и вздохнул, уступая.
   Зал едва не трепетал от увиденного. Вот так развлечение!.. Взгляды женщин стали еще завистливее, а мужчин оживленнее при взгляде на красавицу, ставшую предметом короткой разборки между, так сказать, двумя претендентами на танец.
   Парень осторожно взял Монику за руку, выводя из-за столика. Обходительно приобнял за талию, легко сжал вторую руку в своей ладони.
   Артист грустно запел на сцене, а в самом зале кто-то из обслуги предусмотрительно приглушил свет.
   Но Моника, несмотря на это, явственно видела своего спасителя. Он казался ей невозможно красивым. Мужественные, задорные лица, горящие темные глаза. Ослепительная улыбка, прорезавшая только что на лице.
   - Позвольте узнать, емирре, как вас зовут? - совсем тихо поинтересовался незнакомец.
   - Маня... нет, - девушка смешалась. - Моника. Моника Лартова.
   Проклятый Нестор!
   - Маня... Русское имя?
   - Нет. То есть это не мое имя, - торопливо принялась объяснять в который раз за вечер покрасневшая девушка. - Меня так называет мой друг. Меня зовут Моника.
   - Друг? - глаза спасителя сверкнули.
   - Да, друг, - Моника смутилась еще больше. - Просто друг. Впрочем, неважно.
   - Так просто друг или не друг? - незнакомец улыбался, наблюдая выступивший румянец на скулах девушки, шедший её необыкновенно.
   Моника разозлилась на себя, а посему взяла в руки:
   - Простите, емирр, а вас как зовут?
   - Гесиод Анри Лаэд.
   - Странное имя, - решила девушка.
   - Ваше тоже не отличается простотой, - любезно отозвался спаситель.
   Девушка не услышала этих слов. Она вспоминала, что же ей напомнило имя незнакомца. Вспомнила.
   - Гесиод - это древнегреческий мыслитель? - поинтересовалась она.
   - Поэт, мудрец и философ, - кивнул Гесиод, буквально сияя от гордости и превосходства за свое имя.
   Моника приподняла бровь:
   - Вы произнесли это так, будто сами, по меньшей мере, или философ, или мудрец.
   Гесиод уловил в её словах иронию. Нахмурился:
   - Я не похож, по-вашему?
   - Ну, не на философа, - Моника обворожительно улыбнулась.
   - Вы правы, - неожиданно легко сдался незнакомец, а темные глаза странно блеснули. - Я не философ. Философы мирные, а я очень опасный.
   Моника не испугалась:
   - Опасных людей сейчас нет.
   - Почему? - не понял Гесиод.
   - Точно не мудрец, - подумала девушка.
   - Потому защищено самое важное.
   - И что же?
   - Человеческая жизнь, - ответила Моника.
   Гесиод улыбнулся:
   - Хорошо сказано. Да только жаль, что неправда... Опасных людей осталось много.
   В это время певец закончил петь, чуть ли не всхлипнув на последних нотах от огорчения.
   Лаэд галантно довел девушку обратно до столика под любопытные взгляды других посетителей клуба.
   - Позволите сесть с вами? - спросил он.
   - Радиз, вы не против? - взглянула на писательницу Моника.
   - Нет, - та цепко и холодно рассматривала молодого человека.
   Девушка не совсем поняла её взгляда, но делать никаких замечаний не стала. И спрашивать тоже.
   Тот тоже смерил Уйгаль взглядом далеким от приязненного и дружеского, но ничего не сказал. Радиз представилась первая, не протягивая руки:
   - Радиз Уйгаль.
   - Гесиод Анри Лаэд, - голос парня утратил те нежные и теплые нотки, что были при разговоре с Моникой.
   Девушка искренне недоумевала, не понимая поведения обоих.
   - Вы ведь писательница? - тем временем поинтересовался у Радиз Гесиод.
   - Да. Вы читали мои произведения?
   - Да, пару книг.
   Лицо Радиз сохранило бесстрастное выражение, лишь ноздри расширились.
   Моника, ничего не понимая, решила увести разговор:
   - Спасибо, что спасли меня.
   Гесиод молчал, несколько мгновений глядя куда-то сквозь Монику. Но потом взгляд сконцентрировался и потеплел. Неслышно рассмеялся:
   - Ваше испуганное лицо не оставило меня равнодушным.
   Девушка обеспокоено глянула на Радиз, но та холодно улыбнулась краем губ, мол, все в порядке. Потом неожиданно встала:
   - Я отойду. Схожу к Нестору и Ильдару.
   Моника открыла рот, но женщина уже отошла от столика.
   Девушка перевела взгляд на Гесиода. Серьезно, уверенно сказала:
   - Вы не должны были так отзываться о её произведениях. Вы знаете, кто она?
   - Она писательница, Радиз Уйгаль. Разве нет? - улыбнулся Анри Лаэд.
   - Я считаю, что уважать надо каждого человека, - жестко отрезала Моника. - И даже не смотря на его прошлое. Тем более, на прошлое, которое от этого человека не зависело.
   - Я не понимаю, о чем вы говорите, Моника.
   - Мне кажется, вы понимаете. Да, Радиз участвовала в войне. И да, она была в ней не ведомым солдатом, и отдавала приказы. Но думаете, она сама не чувствует боль за те миллиарды жизней, что были отняты благодаря приказам тех, кто стоял еще выше, чем она?
   Гесиод молчал.
   - Вам не понравились книги? Согласна, они не должны нравиться всем. Но не думаете ли вы, что в формировании вашего мнения не сыграла роль предвзятость?
   - Информация, Моника, о Войне, - это секретные и недоступные файлы. Их не сожгли, но они всё же скрыты. Там хранятся имена и солдат, и командиров, и главнокомандующих. Они недоступны и их никто не будет читать, потому желания нет. Мы не знаем имен, если только человек не признается сам.
   - И что?
   - О какой предвзятости вы говорите? Когда я брал книгу в руки, я не знал, кто такая Радиз Уйгаль. Не знал и до сих пор. Возможно, догадывался. Но не знал наверняка. Мое мнение целиком сформировалось благодаря прочтению её книг. И мне не нравятся её мысли.
   Моника помолчала, но потом упрямо тряхнула головой:
   - Пускай не понравились, но разве вы не могли повести себя более... - она не нашла подходящего слова. Дружелюбно? Вежливо? Галантно? Мягко?
   Да и вообще, встреча Гесиода с Радиз немного настораживающе выглядела.
   Девушка взяла со стола апельсиновый сок, доставленный официантом во время её танца, отпила немного, поставила бокал.
   Гесиод виновато улыбнулся:
   - Я человек дикий, бестактный. Не умею следить за своей речью. Я приношу свои извинения вам, и готов принести извинения вашей подруге.
   Моника, неожиданно даже для себя, дернулась, словно собираясь встать, но теплая ладонь нежно придержала её руку, лежащую на столе.
   Моника мысленно поблагодарила обслуживающий персонал за приглушенный свет, а музыкантов за их громкую музыку. Любопытные соседи не были в состоянии достоверно видеть разворачивающуюся тут сцену.
   - Вы хотите уйти?
   У девушки часто-часто забилось сердце от этого бархатистого, негромкого голоса. А теплая ладонь жгла руку.
   Она осталась сидеть, не смея поднять глаз.
   - Если я чем-то обидел вашу подругу, готов принести ей извинения, когда она вернется.
   Моника молчала, а мысли метались вокруг только одного события - того, как он держал её за руку. Даже когда они танцевали, у неё ничего подобного не происходило внутри.
   - Я не ухожу, - совсем тихо произнесла она. - Можете убрать руку.
   Она подняла глаза.
   Под её взглядом Гесиод едва заметно дрогнул, а ладонь на мгновение сжала тоненькую руку девушки, чьи оливковые глаза мягко сияли в неярком свете.
   Потом Лаэд убрал руку.
   Девушка немного нервно провела языком по обнажившемуся сколу зуба, поворачивая голову. Этот простой жест совершенно очаровал Гесиода. Он сглотнул, хрипло сказал первое, что пришло в голову:
   - Вы недавно вилку укусили?
   И сам опешил от нелепости своего вопроса.
   Но Моника повернула голову, недоуменно воззрилась на Гесиода, а потом неожиданно рассмеялась:
   - Почему вы так решили?
   Тот совершенно успокоился, увидев её реакцию. Пояснил:
   - Ваш милый зуб выглядит пострадавшим...
   - Некрасиво, да? - взволновалась Моника.
   Но Лаэд сразу её разуверил:
   - Напротив. Вам удивительно идет...
   - Давайте перейдем на "ты", - попросила Моника. - Спасибо.
   - Хорошо, - кивнул Гесиод.
   - Нет, это не вилка. Это из-за баттлбола. Лет двадцать назад было. И странная аномалия - зуб заново не отрос. Точнее отрос, но не до конца. Можно сделать, но мне говорят, что не нужно. Я и оставила. Привыкла, - Моника улыбнулась одними губами.
   - Баттлбол? - изумился Гесиод. - Вы и баттбол?
   - Ты, а не вы, - напомнила девушка.
   Лаэд некоторое время вглядывался в лицо девушки, потом тряхнул головой:
   - Нет, не может быть.
   - Не веришь? - насупилась Моника.
   - Не верю, - твердо ответил Гесиод.
   - И тебе как докажешь? - она обезоруживающе развела руками, лицо стало несколько наивным и расстроенным.
   - Можно доказать. Если рискнете, - прищурился Лаэд.
   - Это как же?
   - Тут есть ринг на втором этаже. Думаю, с вашим мастерством вам ничего не стоит меня уронить, - Гесиод хитро подмигнул.
   - Ты мне не веришь, да? - Моника поднялась. - Идем.
   - Что, и вправду пойдешь? - не поверил Лаэд, поднимаясь. - Нет, не может быть. Вы же... ты же в платье.
   - Оно мне не мешает, - заверила его девушка. Повернулась, пошла к выходу, гордо подняв голову.
   Скучающий зал не переставал наблюдать за интересной парой. А когда они вышли, некоторые даже поднялись и пошли вслед за ними, предчувствуя незабываемые впечатления.
  
   Зал на втором этаже был не меньше. В одном углу несколько бильярдных столов, за одним из которых сейчас стояли Ильдар и Нестор, так же был стол, за которым играли в карты несколько представительных мужей. По центру зала стоял немалый ринг, состоящий из прямоугольного мата и сетки с резиновым бордюром.
   На ринге сейчас лениво наносили друг другу удары два крупных боксера. Борьба довольно усложнилась, потому что для того, чтобы выключить противника, требовалось нанести ему такой удар, чтобы он смог лишиться сознания. Смертельный удар, короче говоря. Но правильней было бы сказать - удар с летальным исходом для смертного человека. Например, по носу снизу вверх, так что носовая кость входила в нос. Противник от такого удара на пару секунд замирал, и ему можно было ломать ноги или шею, чтобы увеличить время восстановления. И тогда можно было засчитывать победу.
   Но борьба затянулась, боксеры уже устали, а потому не слишком старались отправить противника в нокаут.
   Гесиод подошел к администратору и что-то сказал ему. Тот кивнул, подошел, махая руками, к рингу. Заговорил на незнакомом, резком, отрывистом языке.
   Моника такого не знала. Круг её языкознания включал в себя только родной и интернациональный.
   Но сейчас её заботило другое. Ей стало безумно интересно, кем же работает её новый знакомый, что может так запросто приказывать, останавливать бой, который наблюдают и другие зрители. Которые, кстати сказать, не стали возмущаться, когда их забава закончилась.
   Гесиод слегка поклонился, рукой показывая на освободившийся ринг.
   Девушка не стала приседать, делая книксен, подошла к рингу без церемоний, сняла босоножки, встала ногами на прохладные маты. Пошевелилась пальцами ног, чувствуя блаженство стоять на земле без каблуков.
   Гесиод расстегнул рукава рубашки, закатал рукава, насмешливо глядя на Монику.
   Та же обернулась на Нестора и Ильдара, помахала им рукой. Те отложили кии, приблизились к рингу.
   - Тебе что, не терпится с кем-нибудь подраться? - поинтересовался Ильдар, внимательно разглядывая Гесиода.
   За Монику он не переживал.
   Во-первых, она могла сама за себя постоять. Во-вторых, покалечить её было невозможно.
   - Не мешай Мане радоваться жизни, - Нестор улыбнулся подруге дней суровых и спросил, - И за кого нам чихать и кашлять?
   - Я не Маня. И болейте за себя сами, - весело ответила Моника, наблюдая за тем, как Гесиод пробирается на ринг. - А где, кстати, Радиз? Она же должна была прийти к вам...
   - Она к нам не приходила, - с Нестора слезла улыбка.
   Но Моника не успела сосредоточиться на этой новости, её окликнул Гесиод:
   - Ну, что ж, спортсменка-воительница, показывай свое умение.
   Девушка улыбнулась, выгнулась и с кошачьей грацией приблизилась к самоуверенному парню.
   Никто не успел ничего увидеть.
   Казалось, Лаэд только что стоял, а теперь лежит. Моника же отпрыгнула в сторону, наблюдая за тем, как он поднимался, хрустя немного свернутой шеей. Зрители, столпившиеся вокруг ринга, возликовали, зал наполнился одобрительным гомоном.
   Ей было интересно, как он отреагирует. Если разозлится, значит, стоит про него забыть. Если отнесется правильно, с юмором, то к нему стоит присмотреться.
   Это она уяснила, еще когда ей казалось, что она любит Влада. Он очень болезненно относился к тому, что она сильнее его. И что в схватках всегда побеждала она.
   Но Гесиод не стал сверкать разъяренным взглядом оттого, что Моника выставила его в невыгодном свете перед всеми.
   Поправил съехавший воротник рубашки, покачал головой:
   - Повтори-ка...
   - Зачем повторять? - Моника расплылась в ослепительной улыбке. - У меня много есть приемов.
   Она шагнула вперед, но Гесиод ловко ушел в сторону. Девушка стремительно развернулась, выбросила кулак. Ожидавший это Лаэд увернулся повторно, но кулак был всего лишь обманным ходом. В него не было вложено ровным счетом ни грамма силы. Стальной носок ноги ударил точно в место, куда отошел, уворачиваясь, Гесиод. За годы практики Моника привыкла быстро расправляться с противницами и противниками, предугадывать удары. Но сейчас свершилось почти невозможное. Нет, она угадала движение Лаэда, она даже коснулась его носком ноги, но всего лишь коснулась. Удар, который неминуемо должен был закончиться пробитой селезенкой и разорванным желудочком, превратился всего лишь в легкое касание. Гесиод словно распластался в воздухе, совершая прыжок без отталкивания от земли.
   Перекатился, мгновенно взвился в воздух, поднимаясь, и успел встретить железным блоком еще один удар девушки.
   Та, отбив себе кулак, отдернула руку и замерла, больше не стремясь ударить Лаэда, изумленно глядя в ставшее суровым и серьезным лицо. Уж на что у неё была нереальная реакция, как говорил тренер, а у Гесиода она была запредельная. Нечеловеческая.
   Кем же он работает?
   - Я проиграла, - Моника улыбнулась. - Сдаюсь.
   Лаэд опустил руки. Дыхание у него было учащенным, но совсем немного. Он почти не устал.
   Девушка не знала, зачем она всё-таки решила его ударить теперь, когда призналась, что проиграла, а он расслабился.
   Но и эта атака прошла бесполезно. Да и не стремилась Моника сделать её действенной. Ударила в треть силы.
   Гесиод легко отбросил её кулак, шагнул вперед, зажимая девушку в железных объятиях.
   Она дернулась, но поняла, что бесполезно. Уже привычно залилась краской, увидев рядом его лицо и темные, завораживающие глаза. Даже когда они танцевали, не было такого волнения от его близости.
   - Обманщица, - выдохнул Гесиод.
   - Больше не буду, - честно сказала Моника. - Теперь веришь, что я баттлболистка?
   - Нет, - пренебрежительно бросил Гесиод, но глаза лукаво сверкнули. - Не убедила. Слабый уровень.
   - Что? - оскорбилась девушка, дернулась, намереваясь вырвать, но попытка прошла безуспешно.
   Гесиод наклонился к её уху:
   - После драки кулаками не машут.
   Его дыхание жаром обдало ухо, внизу живота заныло от бархатистого голоса, а сердце начало отстукивать бешеный ритм.
   Но вокруг стояли люди, жадно наблюдавшие за происходящим, и надо прекратить эту сцену.
   - Вернемся вниз, - сказала Моника.
   Лаэд кивнул, выпуская её из объятий.
   Моника взяла сумочку, которую положила на небольшой столик возле ринга, достала оттуда гаафон, перекладывая в незаметный карманчик в платье, потом оглянулась на Нестора и Ильдара, стоявших с ошеломленно разинутыми ртами от увиденного. Но Ти-эйн быстро пришел в себя и показал большой палец. Девушка не поняла - то ли оценивая её мастерство, которое на этот раз прошло безуспешно, то ли оценивая её нового знакомого.
  
   В зале успел смениться певец. Теперь выступал более симпатичный субъект, и голос его был менее тоскливым.
   Моника жадно потянула апельсиновый сок из трубочки. Гесиод оперся головой о руку, которую поставил на стол. Поинтересовался:
   - А петь ты умеешь?
   Девушка рассеяно кивнула, смотря на сцену.
   - Может, споешь?
   Моника усмехнулась, посмотрела на Лаэда:
   - Где?
   - На этой сцене. Я договорюсь.
   Девушка поперхнулась соком, закашлялась. Гесиод заботливо похлопал её по спине, пододвинув стул.
   - Ты издеваешься, да? - просипела та. - Тут столько народу! Я не буду петь.
   - Какое тебе до них дело? - удивился спаситель. - Представь, что мы тут вдвоем.
   - Нет, я не буду, - категорично отказалась Моника.
   - Буду тогда звать Маней.
   - Что? - девушка изумленно уставилась на Гесиода. - Мне послышалось, да?
   - Буду звать Маней, если не выйдешь на сцену, - Лаэд выжидающе улыбался.
   - А с чего вдруг так? - оторопело поинтересовалась Моника.
   - Но тебе ведь не нравится, как я понял, - объяснил Гесиод. - Я слышал, как ты своему другу сказала...
   - Я не Маня? - вспомнила девушка.
   - Да.
   - Слушай больше чужие разговоры, - недовольно отрезала Моника.
   - Маня, ну, пожалуйста... - хитро начал Гесиод.
   - Я не Маня! - прошипела машинально девушка.
   Лаэд беззвучно засмеялся.
   - Получишь, если еще раз меня так назовешь! - воздетый палец опасно приблизился к лицу Гесиода.
   Тот хмыкнул, подозвал администратора, бросил ему пару слов. Тот понимающе кивнул и подошел к сцене, сказал несколько слов поющему артисту. Тот тоже кивнул.
   Моника яростно воззрилась на Лаэда:
   - Я же сказала, что не буду петь!
   - К сожалению, уже поздно что-либо менять, - бессовестно солгал Гесиод.
   - Надеюсь, мой противный скрип всё же заставит твои уши завянуть от фальши, - мстительно пожелала Моника.
   Лаэд расхохотался. В это время певец прекратил петь.
   Гесиод встал, предупредительно подал руку девушке. Та смерила его неуважительным взглядом, но руку подала. Спаситель закусил губу, чтобы вновь не рассмеяться.
   Подвел разгневанную девушку к сцене, отошел вновь за свой столик.
   Моника на мгновение задумалась, не зная, что петь. Потом повернулась к музыкантам, тихо спросила у них что-то. Те кивнули.
   Гитарист мягко перебрал струны инструмента, постепенно увеличивая громкость звука. Потом грохнул ударник, и включились остальные музыканты. Тонко зазвучала флейта, утихли звуки барабана, нежно стала вторить звукам флейты гитара.
   Моника запела.
   Её голос оказался неожиданно высоким, звонким, чуть хрипловатым.
  
   Ввысь несомый
   жизни свет
   украл вас...
  
   Вспомним
   близких, чьи лица
   ныне скрылись
   с глаз.
  
   Года пройдут, летят столетья.
   Невечны люди,
   бессмертна память.
  
   Песня была старой. Появилась около полувека назад. Не имела названия, и автор её был неизвестен.
   Одна из самых трагичных и культовых песен первого столетия.
  
   Коль встанем,
   после ляжем и молчим.
   Есть место людям дорогим.
  
   Вспомним и придем.
   Не нужно лиц,
   мы помним их и так,
   разроем мысленный чердак,
   отыскивая тень гробниц...
  
   Года летят, летят столетья.
   Невечны люди,
   бессмертна память.
  
   Смерть ушла,
   и жизнь бежит.
   Вечный сон ушедших дней.
   Там где ясно было -
   мрачно.
   Там, где мрачно, теперь глухо.
   Память ушла с Ней.
  
   Теперь летят одни столетья...
   Бессмертны люди
   Невечна память.
  
   Последней из инструментов умолкла флейта.
   Зал молчал. Девушка коротко поклонилась, сделала шаг, чтобы уйти со сцены.
   Но тут едва стены не рухнули от оглушительных аплодисментов. Раздавались выкрики, преимущественно мужские:
   - Браво! Браво!
   Песня тронула всех.
   Моника, смущенно улыбаясь, спустилась и подошла к столику, за которым сидел Гесиод. Тот несколько странно смотрел на неё, ничего не говорил, не шевелился, подперев голову руками. Темные глаза задумчиво блестели.
   Девушка села рядом с ним, коснулась его уха. Усмехнулась:
   - Надо же... не свернулись в трубочку...
   Гесиод медленно повернул голову.
   Его взгляд заставил Монику нервничать, и она несколько раз провела языком по сколу.
   Лаэд тепло улыбнулся и не в силах сдержать волной нахлынувшую нежность, наклонился и прикоснулся губами ко лбу Моники.
   У той расширились глаза.
   Гесиод отстранился, вновь неотрывно глядя на невыразимо милое лицо девушки.
   Та вдруг посерьезнела и тихо поинтересовалась:
   - Помнишь, ты мне сказал про опасных людей?
   Гесиод кивнул.
   - Ты действительно очень опасный человек.
   Тот приподнял бровь, не понимая.
   Моника пояснила:
   - Мне кажется, ты легко крадешь чужие сердца.
   Лаэд улыбнулся:
   - С чего это ты взяла?
   - По себе сужу, - просто и искренне призналась девушка.
   Гесиод замер. У него перехватило дыхание.
   Впервые он чувствовал такое волнение, впервые он нашел такую девушку - сильную, честную... и в то же время необыкновенно милую, красивую, наивно-юную...
   Лаэд протянул руку и крепко сжал её ладонь, не говоря ни слова.
   Непроглядно черные глаза горели, вот только Моника не могла сказать точно - от счастья ли. Она мимолетом посмотрела на сцену, на которую вернулся певец.
   Совсем неожиданно завибрировал гаафон, который Моника переложила из сумочки в маленький совсем незаметный карман платья.
   - Я сейчас, - Моника поднялась. Она не знала еще, кто звонит. Но если мама, то включать гаафон в зале было бы опрометчиво.
   Она вышла в коридор. Включать видеосвязь не стала.
   Поднесла гаафон к уху:
   - Слушаю?
   - Моника, это Радиз.
   - Радиз?! Где вы? Откуда вы узнали мой номер...
   - Моника, я решила, что всё-таки стоит тебе рассказать. Я знаю этого человека. У меня остались связи в военной области и органах безопасности. Гесиод Анри Лаэд - человек довольно известный в своей области. Он полковник ISB.
   Девушка вздрогнула. Эта аббревиатура расшифровывалась легко. Internationalna Slugba . Международная Служба Безопасности.
   Теперь всё стало ясно.
   Хотя нет, не совсем...
   - Радиз, но разве нас уже вычислили?
   - Нет. Думаю, встреча всё же случайна. Но всё равно я бы была осторожнее. Ты его уже познакомила с Нестором?
   - Нет. Но он его видел... Радиз, не беспокойтесь, - бесцветным голосом сказала Моника. - Я буду осторожна.
   Она выключила гаафон. Глубоко вдохнула, выдохнула.
   С тяжелым сердцем вернулась в уютный зал, подошла к столику, села. Гесиод внимательно на неё посмотрел:
   - Что-то случилось?
   - Всё в порядке. Я пришла попрощаться. Спасибо тебе, сегодня был замечательный вечер, - Моника поднялась, собираясь вновь уйти.
   Лаэд поднялся вслед за ней:
   - Может, еще побудешь? Немного.
   - Нет, я ухожу, - решительно проговорила девушка.
   - Можно я тебя провожу?
   - У меня есть провожающие, - немного резко ответила Моника и сжала кулаки, ругая себя за это.
   Нужно быть мягче, вежливее. И уходить естественней. Но что сделала уже - то сделала.
   - Они еще не доиграли в бильярд, - уверенно произнес Гесиод.
   - С чего ты это взял?
   - Они начинали новую партию. Но кии держат неуверенно, значит, новички, начинающие игроки. И значит, играть буду долго.
   Моника некоторое время помолчала, не зная, что возразить, потом буркнула:
   - Значит, дойду одна.
   Она двинулась настолько быстро, что Лаэд догнал её только на улице.
   И то из-за заминки с решетчатой дверью при входе.
   - Моника, подожди! - он придержал её за локоть. - Куда ты так торопишься?
   Девушка оглянулась на него. Сердце болезненно заныло.
   - Я устала, - сказала она, отводя взгляд. - Мне надоел этот клуб.
   - Надоел? - удивился Гесиод. - Но ничего, бывает. Давай тогда прогуляемся по улице...
   - Я на каблуках, в них неудобно долго гулять, - пыталась вывернуться Моника.
   - Это не проблема, - Лаэд присел и легко подхватил девушку на руки.
   Она глубоко вздохнула от неожиданно, вцепилась ему в шею. Потом, взяв себя в руки, заявила:
   - Долго так не погуляешь. Я тяжелая.
   - Пушинка, - засмеялся Гесиод, подкинул её на руках.
   - Платье, осторожно! - испугалась Моника. - Если упаду, то оно может порваться или запачкаться!
   - Не упадешь, - уверил её Лаэд.
   - Поставь меня на землю, - голосом, не терпящим возражений, приказала девушка.
   Гесиод нехотя послушался. Но из объятий её не выпустил, продолжая прижимать Монику к себе.
   - Мне правда нужно домой, - тихо попросила она. - Я тебе оставлю свой номер. Завтра встретимся.
   Девушка незаметно вздохнула, понимая, что если она даст номер, то придется выкинуть гаафон. Но чем-то за ложь нужно ведь расплачиваться?
   - Хорошо, - согласился Гесиод. - Но еще одно условие.
   - Говори.
   - Я тебя поцелую.
   Он наклонился к ней. Но от неожиданности Моника крепко сомкнула губы и стиснула зубы, зажавшись.
  
   - ...Гесиод Анри Лаэд - человек довольно известный в своей области. Он полковник ISB.
  
   Лаэд мягко покрывал её губы, щеки, подбородок мягкими, неспешными поцелуями.
   По телу пробежалась приятная дрожь.
   Прочь все сомнения... всего один поцелуй... один...
   Моника больше не слышала взволнованный голос Радиз, сообщавший тревожную информацию, она ощущала только то, как разжимаются ее губы, уступая более настойчивым и упорным, как всё тело подается навстречу Гесиоду, руки обвивают его шею, пальцы зарываются в густые, мягкие волосы. Робко вернув поцелуй, Моника услышала судорожный вздох, и внезапно все изменилось.
   Теперь они целовались по-настоящему, горячо, жадно.
   Сумасшедшее жгучее чувство, пронзившее обоих, пыл, с которым они прижимались друг к другу - смешивалось в единую, пеструю, яркую, фантастическую картину ощущений и красок.
   Невероятным усилием отстранившись, с бешено бьющимся сердцем и подгибающимися ногами, Моника поправила выбившуюся прядь волос, прошептала, стараясь не глядеть в затуманенные от нежности и страсти глаза Гесиода:
   - Я... пойду...
   Он ничего не сказал. Ноги застыли, словно приросли к земле, он мучительно вглядывался в удаляющийся силуэт девушки... удивительной девушки...
   Моника почти бежала, задыхаясь то ли от горячего, влажного воздуха, к которому не привыкла, то ли от новых, незнакомых чувств.
   Но постепенно эмоции улеглись. Она вновь обрела способность мыслить холодно и ясно.
   Достала гаафон, набрала Нестора. Глядя в лицо друга, она коротко и связно рассказала о своем новом знакомом. Ти-эйн кивнул. Рядом выросло хмурое лицо Ильдара, тот пообещал:
   - Мы постараемся.
   - Только осторожней, - прошептала девушка. - Не попадись ему на глаза. Думаю, он сейчас пойдет к вам, ведь я не дала ему номер гаафона.
   - Тут есть еще один ход, - картинка за плечами Нестора начала смазываться, видимо, он направился к нему. - Не боись, Маня.
   - Если он полковник, то проблемы узнать номер у него нет, - проворчал за спиной Ильдар. - Слушай, а ты не могла с кем-нибудь другим познакомиться?
   Моника не слушала. Она отключила гаафон и прислонилась к теплой каменной стене своего отеля. У неё больше не было сил.
   Никуда не хотелось идти, хотелось сесть и уснуть тут же...
   Но силы нашлись. Моника сняла босоножки и босиком стала подниматься по ступенькам отеля. Мир качался перед глазами.
  

Глава восьмая.

Папаша и дочь.

  
  

"Со всеми людьми осторожен будь,

Не таят ли злобу в сердце своем

за светлым ликом,

И из черной души

Не двойной ли язык лукавит?"

Солон из Афин.

  
  
   Человек, сломавшийся от трудностей, имеет всего два пути. Либо окончательно сломается и покончит с собой, либо возьмет себя в руки и двинется вновь вперед. Если будет избран последний вариант, то такого человека, волевого, закаленного от многочисленных препятствий, непросто будет сломить во второй раз.
   Зогка Дестасио Оливия Лэй не могла покончить с собой.
   Поэтому ей оставалось лишь стиснуть зубы и пробовать выкарабкиваться из грязи, которую отчасти намешала она и сама. Самым неприятным было, что не было возможности выкарабкиваться без помощи человека, который сам в эту грязь и толкнул.
   Девушка украдкой посмотрела на Алана, сидевшего в соседнем кресле пилота. Отвела взгляд.
   Гнев уже ушел давно. Вместо него грудь сдавило отчаяние, почти такое черное, как и ночь за иллюминатором.
   - Ты все еще не говоришь? - голос Алана звучал сумрачно и глухо.
   Вопрос был задан неисчислимое количество раз за день.
   Зогка молчала с тех пор, как они покинули кафе и отправились к Марку, взяли минилет и полетели.
   Но теперь молчать больше не хотелось, отчаяние и тоска рвались наружу, требовали выхода.
   - Отчего же? Теперь говорю, - тихо ответила девушка.
   - Прости, - в который раз повторил это слово Йосем. - Я не думал, что получится так...
   Зогка усмехнулась:
   - Ты хотел заработать, а не спать. Это я уже поняла.
   - Я и не говорю, что я чист и безгрешен! - раздраженно проговорил Алан. - Мне нужны были деньги. Срочно. Хочешь знать на что?
   - Не хочу.
   - А я скажу. У меня была девушка. Я её любил. А она ушла к другому. Хочешь знать из-за чего? Из-за паршивого кольца, стоимостью в один миллион ольнов. Камень в нем - маленькая крупица, кстати сказать, тоже сиреневого олеварта. Хелен мне сказала, что если я куплю ей такое кольцо, то она станет моей женой. Если нет - то свадьбы не будет. Миллион! Я журналист, ведущий, зарабатываю неплохо. Но мой годовой доход вместе со всеми подработками составляет в лучшем случае двенадцать процентов этой суммы!
   Алан повернул голову, глядя на Зогку. Но её лицо было каменным и не отображало ровным счетом никаких чувств.
   - Она ушла от меня, - бесцветным голосом проговорил несчастный журналист. - Ушла к человеку, который тоже не мог заработать на такое обручальное кольцо, но его доход составлял примерно двадцать пять процентов суммы. Он богаче меня. Она бы и так ушла, но ей нужна была причина и способ, как унизить меня. Месяц думал, как отомстить. Придумал.
   Зогка судорожно не то вздохнула, не то всхлипнула. Алан коротко оглянулся на неё.
   - План прост. Найти богатого человека с которого можно было выудить миллион ольнов. Выбор пал на твоего папашу. Мне, честно говоря, было плевать, что он может меня усыпить на вечность. Но всё же я продумал, как избежать этого. Очаровываю тебя, краду лилию, предъявляю ему и говорю, что платил денежки. А иначе позор будет на весь мир, а твой папаша дорожит репутацией. Получив денежки, я возвращаю лилию, покупаю кольцо и дарю его при Хелен её лучшей подружке, с которой она постоянно соперничает. А знаешь почему? Именно из-за своей подружки Дарсии она бросила меня. Ведь та нашла парня богаче, чем я. Хелен не могла потерпеть своего поражения и бросила меня перед тем, как я собирался сделать ей предложение, - Алан улыбался. - Я подарю кольцо Дарсии, а Хелен вечность будет скрипеть зубами. Ведь её новый не может сделать такого подарка. Это будет самой лучшей месть... могло быть...
   - Я ошибалась, - вдруг подала голос вновь девушка.
   - В чем? - не понял Алан.
   - Я и так тебя посчитала глупым человеком, но твоя глупость переходит все границы. Ты как маленький ребенок, даже хуже...
   Йосем засопел. Руки побелели, вцепившись в штурвал. Зогка безмятежно продолжала, копируя манеру Алана рассказывать.
   - Хочет знать, почему хуже? Потому что маленький ребенок не способен перечеркнуть жизнь сразу двоим людям. Ты же перечеркнул. И одна из жизней - твоя собственная.
   - Не думаю, что твой отец действительно из-за этой безделушки усыпит тебя на сто семьдесят лет. Это всего лишь игра в камеру...
   - Отцу нет дела до меня. Ты и сам говорил, что он не дорожит мной, - спокойно произнесла Зогка, чувствуя, как отчаяние мало-помалу отпускает.
   На смену ему приходило безразличие.
   - И безделушка для него имеет ценность больше, чем я. Несравненно больше. И план твой не только прост, но наивен и глуп неимоверно. Тебя бы засадили, а лилию отобрали. Не знаю, на что ты надеялся, идиот.
   - Но я... я репортер... была бы огласка... мои бы раскрутили этот материал...
   - Никто бы ничего не сделал. Ты и вправду идиот, Алан Йосем. Мой отец - человек, которого лучше не трогать. Зачем ты выбрал именно его для шантажа, непонятно. Любишь ходить по лезвию бритвы? - Зогка презрительно улыбнулась.
   - Я не знаю. Я тогда не соображал, - отрывисто сказал Алан.
   - Что значит тогда? Всё произошло вчера. Ты вчера не соображал? - насмешливо поинтересовалась девушка.
   - Я не знаю. Не знаю, сработало бы, но если бы ты не сбежала... все было бы гораздо лучше... А теперь... Зачем ты сбежала?
   - Это неважно. Теперь, - равнодушно отрезала Зогка.
   - Знаешь, я тебе всё рассказал. Но я не понимаю, почему ты сбежала. Если бы ты обнаружила пропажу цветка, то действовала, как я и предусматривал - побежала бы к отцу, в отчаянии. Ты бы просто не догадалась меня искать, так?
   - Так, - холодно кивнула девушка.
   - Но ты сама сказала, что не заметила пропажи. Тогда зачем сбежала?
   - Я повторяю, это неважно.
   - Но я думаю...
   - Как показала практика, ты не умеешь думать.
   - Зогка, мы можем ругаться, ненавидеть, но...
   - Я не повышала тона, - спокойно заметила Зогка.
   - И что?
   - Значит, я не ругалась. Я знаю, что это бессмысленно. Точно также, как и выяснять отношения.
   Алан хмуро пробормотал:
   - Мы повязаны, понимаешь? Нас обоих ищут, на нас обоих охота. И если то, что сказал твой отец правда, и он тебя не пощадит, то тебе остается лишь...
   - Я это всё уже поняла, - бесцветно промолвила девушка.
   Алан немного помолчал, но слова всё равно рвались изнутри:
   - Прости меня, пожалуйста. Я... до сегодняшнего дня все мысли были о том, как бы отомстить... Я не думал о других, не думал, к чему это может привести. Я понимаю, что просить прощение бессмысленно, ведь то, как я поступил с тобой ужасно. Я не желал тебе зла... и не желаю... И сейчас мне вдвойне больно от того, что я втянул тебя в это... и тебя могут усыпить...
   - Я тебя прощаю.
   Йосем даже вздрогнул от равнодушия, с которым были произнесены эти слова. В горле застрял сухой ком.
   Зогка медленно повернула голову:
   - Теперь все не имеет значения. Поэтому я тебя прощаю.
   - Что значит не имеет значения? - с трудом спросил Алан.
   Девушка отвернулась.
   - Мы можем бежать, ты можешь пытаться спасти меня... или только себя... Но это лишь отсрочка. Раньше или позже - разницы нет, Алан. Ты можешь говорить красивые слова, мы можешь рассказывать друг другу правду - да только это не имеет значения. Ты прав, в камеру была сказана ложь. Для отца любая человеческая жизнь - тростинка, которую он переломит без сожаления. Для него нет близких, родных, дорогих. Самый важный для него человек - моя мама - умер восемьдесят восемь лет назад. Теперь ему убить ничего не стоит.
   - Что значит убить? - переспросил Алан спустя несколько минут. - Мы же не умираем.
   Зогка не ответила, неподвижный взгляд теперь был устремлен в ночь.
   Но Алан сам ответил себе на вопрос:
   - Ты имеешь в виду, что он погрузит нас в вечный сон? Да, это действительно можно назвать смертью... Но в камеру...
   - В камеру была сказана ложь, - резко повторила девушка.
   - Но в вечный сон люди погружаются только по собственному желанию... Еще ни одного преступника не замумили навечно... вроде...
   - Навечно, навечно... - вдруг с горечью и досадой передразнила Зогка. - Вечного сна не бывает. Бывает смерть.
   Алан недоуменно посмотрел на неё:
   - Для нас нет смерти. Мы не умираем.
   - Мы? Не умираем, ты прав, - вдруг легко согласилась девушка.
   - Тогда о чем ты говоришь?
   - Бред несу.
   - Ты говорила о смерти. Ты дочь человека, который создал бессмертие - и ты говоришь о смерти? Что ты имела в виду? Что значит - вечного сна не бывает?
   Зогка не ответила. Даже такой человек как Алан Йосем не заслуживает узнать тайну. Это слишком жестокая правда даже для него.
   Два слова - вечный сон и смерть - казалось, синонимы. Но их разница слишком велика. В первом слове еще звучит надежда, во втором - надежды уже нет.
   Алан же спросил:
   - Ты приравниваешь сон к смерти?
   И Зогка тихо ответила:
   - Да.
   Йосем немедленно стал развивать философию на эту тему, но девушка его не слушала. Она уже поняла, что Алан очень страшится своего будущего и чтобы не думать о нем, пытается говорить и говорить, заглушая мысли.
   Глаза медленно закрывались.
   Словно отзываясь на настроение, волной нахлынули воспоминания. Ненавистные и дорогие, тоскливые, щемящие.
   Вспомнилась мама.
   Зогка любила её, как дочь любит мать. Но любила не слепой любовью, она знала и видела Дестасию. Не на фотографиях. Видела вживую.
   Девушка никому не рассказывала, но с самого детства ей регулярно снился самый дорогой и сокровенный сон - воспоминания того дня, когда она родилась.
   Она ясно помнит лицо отца - смесь отвращение и ужаса, лицо матери - пронзенное жалостью и любовью, и третье лицо - незнакомое. Старая сморщенная женщина со живыми, странные глазами. Это было смешение теплых и холодных цветов, это были глаза-льдинки, но излучающие доброту и участие.
   Также помнит крик отца:
   - Зачем ты отказалась! Зачем отказалась!
   На этом воспоминания заканчиваются, но в памяти навсегда осталось врезанным бледное, невероятно красивое лицо матери, слабая полуулыбка, в которой ясно отображается нежность и страдание.
   Она любила её, невзирая на уродство. Ответная волна чувств не могла не вспыхнуть в маленькой, забытой, одинокой девочке.
   Но сидя в своей комнате в обнимку со старым пушистым мишкой, Зогка не только вспоминала лицо матери и плакала. Иногда она яростно сжимала кулачки, смотрела в небо и шептала:
   - Я ненавижу тебя! Зачем ты меня родила?
   Смотреть на свои уродливые руки, ноги, тело было невыносимым, взгляды других людей жгли в израненной душе дыры.
   Хотелось покончить с собой, но тело не умирало. Что такое духовная смерть, девушка тогда еще не знала.
   Когда ей исполнилось шестнадцать, через год после того, когда бессмертным стал весь мир, Зогка приобрела странное внутреннее равновесие. Тогда и появилась уверенность, что внутренняя красота, внутреннее совершенство затмит наружность.
   Но все бесполезно. Кому есть дело до её внутренней красоты! Слуги не в счет. Может, они только изображали приязнь и любовь.
   Зогка вздохнула, открыла глаза.
   Спать не хотелось.
   Она повернулась к уже замолчавшему Алану и поинтересовалась:
   - С какого именно момента твой план начал работать?
   Тот не понял:
   - В смысле?
   - Когда я обратила на тебя внимание? Или когда согласилась выпить шампанского, в которое ты что-то подмешал?
   - Обратила внимание, - сухо ответил Йосем.
   - Ты был уверен, что я обращу на тебя внимание?
   - Да. А еще я знал, что ты выпьешь шампанского, хотя никогда этого не делаешь.
   - Почему?
   Алан угрюмо посмотрел на Зогку:
   - Может, переведем тему?
   - Нет, мне интересно. И не смягчай правду, скажи, как думаешь, - холодно приказала девушка.
   - Хорошо. Хочешь знать? Я скажу. Тебя видно, как на ладони. Папина дочка, затворница, ни одного любовного скандала за плечами. Никакой личной жизни. Тебе стоило лишь улыбнуться потаинственнее, добавить страсти в глаза, и ты готова. Довольна?
   Зогка дернулась. Серая стена безразличия раскололась. Слова Алана больно ранили.
  
   - Позволите предложить вам шампанское? - раздался из-за спины приятный мужской голос.
   Зогка изящно повернула голову. Молодой мужчина, лет двадцати семи-тридцати, высокий, красивый, незнакомый. Девушка срочно зашарила в памяти, вдруг, всплывет что-нибудь. Но ничего. Мужчина был ей совсем незнаком.
   Мужественное лицо, крупный лоб, тонкие губы, прямой нос, темные жесткие волосы, темно-карие, испытующе-внимательные глаза, чей взгляд был не лишен дерзости. Зогка почувствовала, как против воли она поддается чужому обаянию.
   - Ты уродка... не смей... нельзя... не по сценарию... - зашептал внутри голос.
   Но девушка ничего не смогла сделать. Этого гостя она не знала и никогда до сих пор не видела. Загадка и обаяние незнакомца будоражили любопытство и интерес.
   - Может, пронесет? Может, он важная шишка?.. Может, отец одобрит, если я немного с ним пофлиртую?.. - пронеслась быстрая, скользкая мысль.
   И поддавшись, девушка позволила себе обворожительно улыбнуться, принимая из рук мужчины второй бокал шампанского.
   - Позволите узнать в ответ ваше имя? - придавая голосу толику бархата и томности, поинтересовалась Зогка.
   - Алан Йосем, - кивнул гость, целуя руку девушки. От прикосновения его горячих губ почувствовалось даже через ткань, сладко заныло в груди, и внезапно ослабли ноги. Зогка пошатнулась, но, к счастью, незаметно для окружающих.
   - Я один из ведущих MGV, - представился Алан.
   Девушке стало нехорошо. Журналистишка, как назовет его отец. Не одобрит, никто не одобрит. Ох, как плохо... Ей сейчас нужно отшивать этого ведущего и идти дальше, улыбаясь в камеры и говоря заранее подготовленные фразы. Но почему-то ноги не слушались. Хотелось стоять, невзирая на любопытные взгляды других приглашенных знаменитостей, и смотреть на Алана, слушать его завораживающую речь.
   - Что со мной такое?.. - со страхом подумала Зогка, судорожно выпивая одним махом весь бокал шампанского, напрочь забыв про манеры и поведение, а также про то, что ей строго-настрого запрещали пить.
  
   - Безмозглая идиотка, - беспомощно подумала Зогка.
   А Алан продолжил:
   - Единственное, что было неясным... Почему у тебя, а ты на всех церемониях представлялась ослепительной красавицей, нет поклонников? Почему ты не замужем? Почему отец тебя прячет и так ограждает от чужих взоров, а появляешься ты на свет только на важных торжествах и церемониях, как например праздник Первого Января? Теперь мне это стало ясно.
   Голос его прозвучал немного насмешливо. Зогка сжалась, кутаясь в плащ. Алан заметил это, и его тон смягчился:
   - Ты действительно очень красива. Я тогда не лгал.
   - Откуда мне знать, что в твоих словах правда, а что нет?
   - Сейчас мне нет нужды лгать.
   - Лицо - это единственное, что у меня есть красивого, - прошептала Зогка. - Но оно способно спрятать уродство остального...
   - Я не про лицо.
   Девушка замерла. Она ничего не могла с собой поделать. Её никогда никто не называл красивой, а та, кем она была на церемониях - это было ненастоящее, неискреннее, не то.
   И потому любой комплимент, неважно от кого, всегда оказывал невероятное действие.
   - Что же ты имел ввиду? - она изо всех сил пыталась говорить это как можно безразличнее.
   Но выходило плохо.
   Алан без улыбки произнес:
   - Глаза.
   - Лицо, глаза - какая разница! - разочарованно заметила Зогка.
   - В глазах есть душа.
   - Надо же! Ты смотришь в душу! - съязвила девушка. - Интересно, когда начал? Похоже ведь, что своей Хелен в душу ты не смотрел.
   - Не смотрел, - раздраженно согласился Алан.
   - Чем же я отличаюсь? Уродливое тело заставило заглянуть на душу, да? - в голосе Зогки появились истерические нотки.
   Алан удивленно поглядел на неё, ничего не говоря.
   - Хорошо, заглянул в душу. Неужто она оказалась красивой? Неужто она затмила монстра снаружи?!
   - Ты не монстр. Небольшая несоразмерность и все...
   - Большая. Большая несоразмерность. А еще вот это... - Зогка вытянула вперед искалеченные руки. - Понять не могу одного. Почему всех пугают три пальца?! Пять, три - какая разница? У меня ведь нет наростов, хвоста, рогов! Всего три пальца. Обычных, но только три... Но это заставляет людей глядеть на меня, как чудовище. На всех таких же хибакуся!
   - Я не смотрю так, - Йосем повернул голову. - Видишь, не смотрю! Не отшатываюсь, не кривлюсь! Хоть и знаю правду. Это ты сама напридумывала себе.
   Губы дрогнули, искривились, выдавая саркастическую улыбку.
   - Я даже не могу показать средний палец! - зло выдавила она. - Чтобы показать, что я об этом думаю!
   Она вытянула вперед ладонь с растопыренными пальцами.
   Алан нажал автопилот, отпустил штурвал и резко схватил руку Зогки, так что она не успела её отдернуть.
   Прижал к губам. Поцеловал. Раз, второй, третий. Поднял глаза на притихшую девушку.
   - Мне всё равно, - спокойно сказал он, отпуская руку. - Это может напугать только в первый раз. Но ты человек. Обычный человек из плоти и крови. И разницы, сколько у тебя пальцев - десять или шесть - нет! Понимаешь?
   Зогка спрятала руку. Глаза растерянно бегали. Тыльную сторону ладони до сих пор жгли поцелуи горячих губ.
   Она еще ни разу в жизни не была настолько ошеломлена. Но напряжение постепенно спало.
   - Опять уши развесила, глупая? Слушай, слушай его больше... Не забывай, кто он и что сделал.
   Через некоторое время, взяв себя в руки, она, не решаясь смотреть на Алана Йосема, спросила:
   - А почему ты не ушел, до того, как я проснулась? Зачем дождался, пока я проснусь?
   Тот ответил:
   - Интересно стало, почему твой отец так тщательно пытается скрыть твой внешний вид. Оказалось, что он боится за свою репутацию еще больше, чем я думал. Это было на руку.
   Всё просто. Просто и ясно. У девушки защипало в носу от сдерживаемых слез, которые новь начали прорываться наружу.
   Обидно, ох как обидно за собственную глупость. Ведь о чем она тогда начала мечтать! Даже бы и не догадалась посмотреть на голове лилию. Заколка тяжелая, можно ведь было почувствовать её отсутствие.
   Алан повернул голову и увидел, как заблестели глаза Зогки.
   Вздохнул, вновь взялся за штурвал, отключил автопилот. И вдруг раз - сообразил.
   Изумленно повернувшись, он хрипло пробормотал:
   - Я понял... понял, почему ты сбежала...
   Зогка вздрогнула всем телом. Сначала побледнев, потом густо покраснев - не спасла даже смуглая кожа, - она грубо бросила:
   - Держи свои открытия при себе.
   Алан отвернулся. Но глаза все равно были широко распахнуты.
   Проклиная все на свете, девушка спешно попробовала перевести разговор в другое русло:
   - Куда мы летим?
   - В Израиль. Там живет мой хороший знакомый. Он сделает нам паспорта и изменит внешность.
   - Это дорого. Видимо, он тебе очень хороший друг.
   - Нет. Он хороший коллекционер. За твою лилию он сделает нам всё, что угодно.
   - Что?! - Зогка опешила. - Что ты сказал?
   - Я сказал, что ты отдашь свою лилию. Она тебе всё равно больше не нужна. И притом, если нас схватят, то не отправят в вечный сон сразу, потому что будут пытаться узнать, где лилия. Пытки нам всё равно не страшны, может, даже и вообще избежим сна.
   Зогка пришла в себя. Вздохнула, понимая, что этот довод разумен.
   - А твой знакомый возьмет такой опасный дар?
   - Возьмет, - уверенно кивнул Алан.
   - А его не вычислят?
   - Маловероятно. Он не известен, как укрыватель преступников. Он любитель ценных и очень редких вещей, конечно, он не безгрешен, но все же не настолько известен, чтобы подумали, что мы направимся к нему. Это даже не возникнет в мыслях.
   Зогка умолкла. За ту вечность, что их впереди ждала, мысли могут возникнуть разные, и рано или поздно их найдут. Но зачем это говорить? Это очевидно и понятно.
   - Прилетим скоро. Но сначала устроимся в отеле каком-нибудь. Надо будет отдохнуть. Под твоим сиденьем есть коробка, посмотри. Сможешь загримироваться под девочку-ребенка? Там и парик есть. Я буду типа папаша, а ты моя дочка, раз ты не подумала свои удивительные туфли взять.
   Девушка сверкнула взглядом, но ничего не сказала.
  
  

* * *

  
   Грим вышел на славу. Отец и дочка, с грустными и виноватыми лицами оттого, что забыли дома свои паспорта, стояли в холле и ждали, пока учтивый портье выдаст им ключ от оплаченного только что номера.
   Зогка сначала удивилась тому, что Алан выбрал один из самых дорогих отелей, но потом сообразила, что так лучше. В дорогих отелях, которые в это время года не переполнены, никто не станет бегать и устанавливать личность, пробивая по всемирной базе данных, если человек не имеет при себе электронного карты личности. Здесь позволяют сохранить инкогнито. Лишь вежливо скажут, что задержаться у них без паспорта нельзя будет более, чем на пару дней, заставят оплатить по повышенному тарифу и только.
   Шикарный холл пустовал до сих пор, но сейчас стеклянные двери раскрылись, и вошла девушка. Она была боса, в красивом синем платье. Изящные черные босоножки на высокой шпильке она держала в руке. Из пучка волос, собранных на затылке, выбилась прядь.
   Незнакомая девушка была очень красива, успела отметить Зогка. Она казалась пьяной - шла, чуть раскачиваясь, и огромные, оливковые глаза ярко горели на раскрасневшемся лице, лишенном косметики. Правда, ресницы слишком уж чернились, возможно, были подкрашены.
   Ноги её были длинными, крепкими. Мышцы рельефно и красиво вырисовывались на чуть тронутой загаром коже. Зогка вздохнула, пытаясь не думать о своих ногах.
   Девушка прошла мимо, даже не взглянув на новых постояльцев. Рот был полуоткрыт, так что верхняя губа выдавала белую полоску зубов и небольшой скол на правом переднем зубе.
   Золотая нитка серег грустно покачивалась в такт шагам.
   Зогка неожиданно поняла, что девушка не пьяна. Она взволнована или потрясена чем-то.
   В руках незнакомка сжимала гаафон, помимо этого у неё еще была маленькая черная сумочка на длинном узком ремешке на плече.
   Девушка подошла к лифту, нажала кнопку вызова, вошла внутрь. Зогка заметила восхищенный взгляд Алана, устремленный вслед незнакомке, и в корне подавила ревнивые нотки, зазвучавшие внутри.
   Дверь лифта закрылась, унося в чреве кабинки прекрасное видение. Йосем перевел взгляд на Зогку. Подмигнул, улыбнулся.
   Та отвернулась. Ей было неприятно и тошно. То ли от себя, то ли за себя.
   - Все ложь, - грустно подумала она. - Смотрят всё равно только на тело. На душу наплевать.
  

Глава девятая.

Пересеченные пути.

  
  

"Какие корабли самые безопасные?" -

спросили Анархарсиса.

Он ответил:

"Вытащенные на берег".

  
  
   Этой ночью Гесиоду снилась Моника. Глаза, улыбка, волосы, запах - он вспоминал образ раз за разом, боясь упустить что-либо или забыть.
   Полковник ISB Лаэд улыбался во сне, с умилением вспоминая смущенный румянец, то и дело вспыхивающий на скулах Моники. Но вскоре все отошло на второй план.
   Теперь ему снилось, как он вновь целует девушку.
   Но сладкий, чудесный, сказочный сон был прерван неприятным звонком.
   Впервые в жизни полковник никак не мог найти в себе сил проснуться и ответить, боясь терять сон. Но гаафон продолжал настойчиво трезвонить.
   Рывком поднявшись, волевым усилием стирая сон, Гесиод протянул руку и ответил на звонок.
   Перед ныне бодрствующим полковником высветилось лицо соратника по службе - полковника Дзебхешвили.
   - Временка тебя побери, Артем! Что могло такого случиться, что ты разбудил меня в пять часов утра?!
   - На твоей территории сейчас находится преступник, укравший свыше тридцати миллиардов ольнов.
   - Что? - остатки прекрасного сна слетели с Гесиода.
   - Его имя Нестор Ти-эйн.
   Нестор - это имя зацепило Гесиода, словно недавно оно было на слуху. Но полковник пока не придал этому значения.
   - Этот хакер купил золотую карту клуба Элиттоп. И вчера, как показывает регистрационный компьютер, он был там. Возможно, он уже улетел из Тель-Авива, но, Гес, ты сам понимаешь, проверить не лишнее. Его минилет не сечется радарами. Вероятно, хакерские проделки. Найди его. Знаю, тебе везет. Дело громкое, в новостях крутится его фото, но начать надо сейчас.
   - Проверьте гостевые книги всех гостиниц.
   - Ты этим и займись, Гес. Всю работу перекладываем на тебя. Тем более, твой город, твой район.
   - ВС побери, Артем! У меня ведь отдых, отпуск! Впервые за пять лет! Пускай хоть сотни миллиардов...
   - Анри Лаэд! Я тоже между прочим делом занят. Я разыскиваю дочь сэра Имангри Лэя. Вчера ведь мне звонил, интересовался, после того как новости посмотрел.
   - Хорошо, Артем, - вздохнул полковник. - Так и быть, помогу.
   - Высылаю фотографии. Судя по информации, что мы получили из клуба, с Нестором путешествует еще трое спутников. Точнее, один спутник и две спутницы. Одна, кстати, довольно мила. Хочешь, прямо сейчас покажу её фото?
   Было видно, как Артем наклонился и взял со стола фотографию. Перевернул её, протянул к экрану.
   Гесиод сначала долго и очень внимательно вглядывался в лицо, представшее перед глазами. И лишь когда полковник Дзебхешвили убрал фотографию, сознание безжалостно напомнило, кто это.
   - Гес, что с тобой?
   Дыхание перехватило, слова не шли. Коротко кивнув, Гесиод отключил связь.
   Минут пять сидел, сжав голову. В сознание теперь было пусто. Никаких мыслей, никаких идей, размышлений. Пусто.
   Лишь, когда пискнул гаафон, сообщая о пришедших фотографиях от полковника, Гесиод Анри Лаэд пришел в себя.
   Открыв файл, он перво-наперво удалил фотографию Моники, словно вырезая её из сердца.
   Легче не стало. Но полковник был человеком волевым и крепким.
   Легче обязательно станет. Пускай позже, но для преступников нет и не могло быть места на сердце.
   - Компьютер, - приказал он, - связь с Эцуко. Немедленно.
   Последнее слово он добавил просто так. Программа и так осуществляла мгновенный поиск в телефонной книге номера Шина Эцуко, главы информационного местного отдела ISB.

* * *

   Нестор не смог бы объяснить, что заставило его проснуться в такое раннее время. Было всего десять минут шестого.
   Но он проснулся, встал. Включил гаафон, настроился на международный канал новостей.
   Ведущая монотонно выдавала информацию, сбоку от неё на экране высвечивалось смуглое, красивое женское лицо.
   - ...лилия, знак корпорации Temporary Death. В пропаже подозревается дочь сэра Ольгерда, Зогка. Напоминаем, что лилия сделана из сиреневого олеварта, это самая дорогая в мире реликвия. Зогка Дестасио Оливия Лэй объявляется в розыск, за неё назначено вознаграждение почти в два миллиона ольнов. Ей грозит до ста семидесяти лет заключения в стенах TD, а её сообщнику - некому Алану Йосему, который работает ведущим на MGV, - до ста двадцати лет. За него также назначено вознаграждение в полмиллиона ольнов. Сэр Ольгерд Имангри Лэй заявляет, что отказывается от своей дочери, и жаждет от ныне только одного. Чтобы безумно дорогой знак корпорации Временной Смерти, лилия, был возвращен.
   Нестор покачал головой, глядя на изображение парня и девушки.
   Да, если за какую-то заколку со знаком корпорации назначают такой срок, притом это родной отец назначает такой срок родной дочери, то сколько интересно назначат человеку, похитившему миллиарды?
   Ти-эйн выключил гаафон.
   Зевнул. Сейчас было слишком рано, чтобы предаваться переживаниям.
   Вздохнув, он решил пойти и прогуляться по утренним улицам, пока солнце не начало печь.
  

* * *

  
   Зогка всю ночь не могла сомкнуть глаз.
   Алан безмятежно храпел в соседней комнате, тогда как бедная девушка ворочалась с боку на бок, не будучи способна уснуть в такое время. Конечно, ему нечего бояться, ведь он ничего не знает.
   Она прекратила измываться над собой в половине пятого. Села, достала с полки какую одинокую книгу, начала читать. Чтение увлекло её, но в начале шестого она решила все же переключиться, включила гаафон и настроилась на местный канал.
   Диктор, едва не захлебываясь, ведала:
   - ...программу, снявшую с всех счетов по ольну. Хакер скинул всё награбленное на один счет и общая сумма составила тридцать три миллиарда, четыреста восемьдесят пять миллионов, девятьсот семьдесят шесть тысяч двадцать два ольна. Он объявлен в розыск. Имя Нестор Ти-эйн, возраст девяносто четыре года.
   Зогка с интересом посмотрела на молодое лицо хакера. Симпатичный, худоват, правда.
   - Есть информация, что Нестора Ти-эйна сопровождает компания из трех человек. Ильдар Хилом...
   Далее Зогка слушать не стала. Выключила гаафон, усмехнулась.
   Диктор не обговорила, куда именно пойдут наворованные деньги и объявлена ли награда за поимку хакера.
   Похоже, нет. А деньги пойдут в чьи-нибудь карманы, но явно не владельцев денег. Шутка ли - ограбить все счета по такой мелочи - ольну, и получить такие сумасшедшие деньги. Вряд ли эти деньги будут возвращаться владельцам. Кому нужно, чтобы ему возвратили этот несчастный ольн?.. На него только буханку хлеба можно купить или жевательную резинку.
   С этими мыслями Зогка зачем-то поднялась, накинула злосчастный плащ и босыми ногами прошлепала к входной двери номера. Открыла дверь, вышла. И лоб ко лбу столкнулась с человеком, которого только что видела в новостях. Нестор Ти-эйн, собственной персоной.
  

* * *

  
   Нестор также узнал девушку, которую видел по международному каналу GV.
   Зогка Дестасио Оливия Лэй.
   Его реакция, как, впрочем, реакция и девушки была крайне неблаговоспитанной.
   Изумленно вскинувши палец и устремив его одновременно друг на друга, Зогка и Нестор одновременно выдохнули:
   - Ты!
   Минуту они стояли так, вперив указательную конечность друг на друга с одной только разницей: Нестор устремив палец точно в лоб девушке, а Зогка в район солнечного сплетения.
   А потом также одновременно убрали руки.
   И заговорили. Тоже одновременно.
   - Я знаю тебя! - говорил Нестор. - Только что видел по новостному каналу! Ты дочь сэра Ольгерда Имангри Лэя! Ты украла лилию из сиреневого олеварта - знак корпорации!
   - А я знаю, кто ты! - делилась взахлеб Зогка. - Ты - Нестор Ти-эйн и я тебя тоже только что видела по новостям! Ты ограбил весь мир и заделался миллиардером!
   Замолчали они тоже одновременно.
   Стояли, вперив друг в друга взгляд, но без страха.
   Потом, как это у них уже завелось, синхронно рассмеялись.
   - Я думал, что вы выше, эмирре Лэй, - успокоившись, признался Нестор.
   - Хибакуся, - пояснила девушка, показав ему руки. - И меня можно звать просто Зогкой.
   Ти-эйн с любопытством оглядел трехпалые конечности и вдруг доверительно сказал:
   - С шестью пальцами печатают медленнее, чем с десятью. Своим помощником тебя не возьму.
   Зогка засмеялась и посмотрела на юношу с восторгом, с каким сестры смотрят на своих старших братьев, способных помочь их самому безутешному горю.
   Шутка Нестора её не задела, наоборот, поселила в душе какой-то теплый огонек. Был бы у меня такой брат, - мимолетом подумала Зогка, тут же забывая об этом.
  

* * *

   Зогка чувствовала себя счастливой. Прошло два часа с тех пор, как она встретила Нестора, но за два часа уже очень многое успело измениться в её жизни.
   Она встретилась с Радиз Уйгаль, той самой женщиной акушеркой, принимавшей роды. Она успела даже нареветься, слушая рассказ о матери.
   Сейчас она доверчиво прижималась к нынче моложавой женщине, чувствуя себя счастливой, с нежностью смотря по сторонам.
   Четверо человек - Нестор, Алан, Моника и Ильдар - сейчас обсуждали свои положения.
   За два часа они все сполна успели узнать друг о друге. Алана не осуждали, не до того было.
   Зогка же обнимая Радиз, грустно гладившую её по голове, думала о том, что Бог все же есть. И под конец жизни он дарит ей семью. Вот такую вот - шумную, нервную, пытающуюся найти выход из ситуации, в которую они себя вогнали, но все же семью. Почему семью? Потому что все казались такими близкими, давно знакомыми, дорогими.
   Красивая Моника оказалась очень простой и милой. Она нашла для Зогке в своем гардеробе подходящие вещи, которые довольно ловко и быстро подогнала с помощью иголки и нитки.
   Сейчас же она участвовала в жарком споре, который длился уже час.
   - Я повторяю, за лилию он нам может даже организовать даже путешествие на другую планету!
   - Мы и сами можем его себе организовать, - заметил Нестор. - За один миллиард нас отправят в группу "Ищем жизнь".
   Алан усмехнулся:
   - Да. У нас всех сейчас один выход - уйти с планеты. Потому что оставаться здесь незамеченными не сможем.
   - Я не хочу на другую планету, - отказался Нестор.
   - А, кстати, зачем ты все деньги скинул на один счет? - поинтересовался Алан.
   - Для азарту, - язвительно ответил за Ти-эйна Ильдар, коверкая слова.
   - Для какого азарта?
   - Он хотел, чтобы его побыстрее засекли и побегали за ним по всему миру. Так, Нестор? Только сейчас я смотрю, ты сильно не улыбаешься.
   - Перестань язвить, Ильдар! - одернула его Моника. - Сейчас мы все находимся в одинаковом положении. И нужно решать, что делать, а не выступать.
   - Я не пойду в "Ищем жизнь", - скрестил руки на груди Нестор. - Лучше пойду и сдамся. Пусть усыпляют.
   - У тебя же родители пошли, - напомнила Моника.
   - Это их право. Я не пойду.
   - Твое право. Да только есть ли у тебя другой выбор? Долго не пробегаешь, - насмешливо сказал Ильдар. - За себя мы не переживаем. Мы можем откреститься от тебя в любой момент. Нас не посмеют замумить. Мы же не помогали тебе воровать?
   - Вас тоже перечислили ведь, - заметил Алан.
   - И что? Просто, чтобы было легче поймать Нестора. И всё.
   - А вдруг нет?
   - Нет?! - Ильдар вдруг побледнел. Развернулся, почти с ненавистью взглянул на друга, - Слушай Нестор, а ведь вполне может быть, что и нет! Ты во нас втянул?! Нас ведь замумиют тоже за компанию и разбираться на будут!
   - Разбираться будут, - успокоил его Нестор.
   Но Хилом не успокоился:
   - И что скажут мои родители? Как они на это отреагируют?! Что же мне делать?
   - Перестань закатывать истерики, Ильдар! - прикрикнула Моника. - Тебя никто не заставлял ехать. Ни я, ни Радиз не кричим. Да и не нужно потому что. В опасности сейчас только один Нестор. Да и Зогка с Аланом. И думать нужно не о себе, а о том, как им помочь. Нестор, почему ты отвергаешь идею с космосом?
   - Я не хочу, - упорно повторил тот.
   - Осел упрямый, - спокойно констатировала Моника. - С тобой все ясно. А вы, Алан? Зогка? Как вам идея с космосом?
   - Я тоже не пойду, - сказала, улыбаясь Зогка.
   Все довольно странно посмотрела на её улыбку. Её хорошее настроение было непонятным в данной ситуации. Лишь Нестор тоже улыбнулся в ответ:
   - Правильно, Зогка. Нужно быть оптимистами и всё. Смеясь над опасностями, шагать по жизни!
   - Если только эти опасности ты не создал собственноручно! - вспылил Ильдар. - Зачем кидал все деньги на один счет?
   - А какие тогда опасности? Вот сейчас смешно. И про грабеж знают, и счет заморозить не могут. Ну не забавно ли?
   - Забавно буду, когда нас поймают, - мрачно произнес Хилом. - Моникин ухажер и поймает.
   Девушка вздрогнула, вспомнив о Гесиоде.
   - Интересно, почему тебя потянуло познакомиться именно с этим парнем? Не могла найти кого-нибудь попроще, чем полковник ISB? - не удержался от саркастического замечания Ильдар.
   - Я ведь не знала... - прошептала Моника.
   - Друг мой варвар, - холодно обратился к Хилому Нестор. - Если ты не успокоишься, придется забыть о дружбе.
   - Что?
   - Дам тебе денег, и ты вернешься к себе домой. Заживешь прежней, скучной, размеренной жизнью. Как тебе идейка?
   Ильдар сжал кулаки, не помня себя от гнева.
   - Не прет? - прищурился Нестор. - Тогда умерь свой пыл. И извинился бы перед Моникой. На всех срываешься, подобно неуемной истеричке.
   Хилом, побагровев, не вдумываясь особо в слова, произнесенные Ти-эйном, размахнулся, намереваясь впечатать лучшему другу.
   Зогка взвизгнула, Радиз подалась вперед.
   Но большой кулак был перехвачен. Руку сжали словно в стальных тисках. Эта боль была не слишком приятной. Громко хрустнула кость, ломаясь надвое. Ильдар едва слышно охнул.
   Моника равнодушно оттолкнула от себя искалеченную руку:
   - Ильдар, успокойся и прекрати истерику, - ледяным голосом приказала она. - Или я тебя выставлю отсюда.
   Алан, Зогка и Радиз ожидали, что сейчас парень постарается ударить девушку, но он успокоился, принявшись вставлять кость на место. Потом совершенно нормальным тоном сказал:
   - Прости, Моника. Прости, Нестор.
   Вся мрачность и гнев словно рукой сняло. Видимо, это друзья прекрасно знали, как заставить парня успокоиться.
   - Ты чем-то занимаешься? - пораженно поинтересовался у Моники Алан, внимательно разглядываю худые руки, пытаясь отыскать в них силу, проявившуюся сейчас наглядно.
   - Я баттлболистка, - неохотно сообщила Моника.
   Ей уже начали надоедать эти расспросы о её работе.
   - Надо же! - присвистнул Алан. - Не сказал бы.
   - И не говори, - жестковато отрезала девушка. - Мы отвлеклись.
   Алан Йосем её раздражал.
   - Прошло два часа, - сказала Радиз. - Нам пора уже куда-нибудь выдвигаться.
   - Думаю, скоро в этот отель заявится стадо вооруженных эмесбешников и бежать уже будет поздно, - поддержал Уйгаль Нестор.
   - Бежим, - развела руками Моника. - Вопрос лишь куда? Менять внешность? Меня, например, моя устраивает, и я не собираюсь...
   - Почему вы не относитесь к этому серьезно? - нахмурился Алан. - Вас легко схватят... неужто не страшит?
   - Сейчас любая опасность кажется смешной и несущественной, - заметила Радиз. - Мы можем пыжиться, пытаясь бояться её, но страха нет, потому что смерти нет.
   - Есть сумасшествие, - возразил Алан. - Его мы боимся.
   - Его мы не испытали. Не испытанное - не навевает настоящего страха.
   - Но смерть раньше тоже нельзя было испытать, - проговорил Йосем.
   Все молча слушали этот разговор.
   - К смерти можно было приблизиться. Болезнь, раны, старость - все это приближало нас к смерти. И мы испытывали страх. Приближаясь к сумасшествию, мы не испытываем страха.
   Алан помолчал, глубоко задумавшись. Спросил Ильдар:
   - Почему?
   - Потому сумасшествие - это способ убежать от реальности, изменить её. Смерть - это уход. Окончательный или бесповоротный.
   - А учения о том, что после смерти человек перерождается... или идет в ад или рай... или что-нибудь еще? - осведомился Нестор.
   - Наукой не установлена жизнь после смерти, - коротко ответила на этот вопрос Радиз.
   - Вы говорили, что без веры жизнь теряет смысл. Вера ведь тоже не объясняется научно, и это не установленный научно факт, - напомнил Ти-эйн.
   Радиз вздохнула:
   - Верить можно во всё, что угодно. И даже в жизнь после смерти. Да только от реальности всё равно не уйдешь. Боясь полного вымирания человечества, нас всех сделали бессмертными. Люди, сделавшие это, не брали в расчет жизнь после смерти. До этой веры нет никому дела.
   Зогка тихо произнесла:
   - Потому что бессмертие давали люди, принявшие его уже. Верят в жизнь после смерти те, кто смертен. Это способ принятия неотвратимого. Когда все бессмертны, такая надобность отпадает.
   - Ты права, - задумчиво кивнула Радиз.
   - Знаете, всё равно, нужно пытаться относится серьезно к происходящему. Это не забава и не развлечение, - заговорил Алан, вставая. - Если не боитесь, другое дело. Я, например, боюсь уснуть на сто с лишним лет. Боюсь сойти с ума.
   - Да не сойдешь ты с ума, - грубовато сказала Зогка. - Сейчас прогресса никакого нет. Люди меняются только от прогресса. Проснешься через сто лет, и все будет точно таким же.
   - Может, будет резкий скачок вперед через пятьдесят лет? - предположил Алан, не соглашаясь.
   - Не будет. Войн сейчас нет.
   - Ты тоже считаешь, что война - это мощный толчок для прогресса? - поинтересовалась Радиз.
   - Еще один поклонник этой теории, - недовольно пробурчал Ильдар.
   - Я не одобряю войн, - Зогка вскинула красивое лицо, шоколадные глаза замерцали. - Но, к сожалению, это единственный способ подталкивать человечество к новому.
   - И без войн это возможно.
   - Во время войн это происходит за считанные дни. Людям нужны толчки, - сказала Зогка.
   - Как вы можете говорить об этом так спокойно! Из-за Войны погибло четыре пятых населения земли! Одна шестая превратилась в уродов!
   Зогка вздрогнула, как от удара. Моника взглянула на неё, махнула рукой:
   - Ну, какой ты урод? Лицо красивое, а на тело плевать! О таком лице, как у тебя, мечтает половина всех жительниц с красивыми телами!..
   От этих простоватых слов девушке вдруг стало значительно легче. Она слабо улыбнулась. А Моника тем временем запальчиво продолжала:
   - И после этого вы смеете заявлять, что Война может принести что-то хорошее?! Ложь, ложь и еще раз ложь!
   - Не будь максималисткой, Моника, - строго одернула девушка Радиз. - Не такие твои годы, чтобы поддаваться столь юношескому течению. В любом... я повторю - в любом действие есть и минусы, и плюсы. Я соглашусь, что Война - это порок человечества и лучше обходиться без неё. Но нужно заставлять ленивых людей шевелиться. Иначе прогресса не будет никогда.
   - Как интересно можно заставить ленивого работать? - спросил Нестор.
   - Вот это хороший вопрос. Над этим бьются уже многие и многие годы. Но сейчас проблемы быстрого прогресса нет. Мы можем позволить себе жить медленно и размеренно, никуда не торопясь. Пожили так, что-то чуть-чуть поменяли, пожили так. Снова поменяли чуточку, снова пожили, попробовали. Впереди вечность. Напробоваться можно всласть. Никуда не торопясь. В этом есть огромный плюс бессмертной жизни. Минусы я уже перечисляла. Некоторые, не все, их много. Но сейчас не об этом, вернемся к вопросу о нашем спасении.
   - Да-да, - оживился Алан. - Так куда мы двинемся? К моему знакомому?
   - Почему мы должны объединиться? По одиночке нас будет сложнее поймать, чем таким скопищем, - начал Ильдар.
   Но на него прикрикнули одновременно Моника и Нестор.
   - ХИЛООМ!
   Тот съежился от требовательного окрика.
   - Я думаю, что не нужно менять внешности, - уверенно заговорила Моника. - Вы можете путешествовать с нами, не слушайте Ильдара. Все вместе как-нибудь прорвемся. Прорвемся ведь?
   - Прорвемся, - с радостным энтузиазмом подхватила Зогка.
   В это время в дверь постучали.
   - Горничная убираться пришла, - решила Моника, быстро подошла к двери, так что никто не успел остановить её, и распахнула.
   Но за дверью стоял человек, которого она никак не ожидала увидеть сейчас, в начале восьмого утра.
  

* * *

  
   Операция была максимально простой. Окружить отель и схватить преступников. Одна надежда, что они там. Но сотрудники отеля подтвердили, что клиенты не покидали своих номеров.
   Для ISB в отличие от местных служб, работнику международной службы все обязаны предоставить информацию, за уклонение - штраф или лет десять в камерах TD. Гесиод лично возглавил группу захвата.
   Лаэд поднимался по устланной ковром лестнице в своей легкой летней одежде, с сочувствием глядя на солдат, идущих с винтовками наперевес по бокам. Им, бедным, форма была обязательна. А плотная ткань почти не дышала.
   Гесиод поднялся, подошел к номеру 303. Постоял, прислушиваясь. Но за дверью было тихо. Зато за соседней дверью раздавались разные голоса. Солдат ждали приказа, чтобы ворваться и захватить. Но Лаэд поднял руку, показывая на следующий номер. Двоих оставил напротив этой двери, а сам подошел к 304 номеру.
   Выламывать?.. Нет, пожалуй, не стоит. Побережем имущество отеля.
   Гесиод вытянул руку и деликатно постучал.
   Шаги, щелчок замка, дверь распахнулась.
   На появившуюся на пороге девушку сразу было наведено четыре лазерных прицела винтовок. Но она не обратила на это внимания. Взгляд её был прикован к Гесиоду. Солдаты не стреляли, не двигались. Командир не приказал.
   В номере тоже стояла мертвая тишина. Там прекрасно видели военных, стоящих за дверью.
   Моника заметила, что Лаэд в свете дня немного иной.
   Но сейчас это всё не имело значения. Глядя в суровое, непроницаемое лицо, Моника с грустью подумала, что для Гесиода, вероятно, уже умерла та девушка, с которой он целовался вчера.
   О нем стоило забыть. Есть друзья - дружбу никогда не стоит предавать.
   И потому она ударила.
   Нет, не Гесиода. Ближайшего солдата. Годы практики игры в баттлбол выработали в ней невероятную скорость, молниеносную реакцию. Мгновенно сдернув винтовку, она всадила три разрывные пули трем солдатам вокруг Гесиода и еще две тем, что стояли возле соседней двери номера. Никто не успел даже среагировать на девушку, двигавшуюся с запредельной скоростью.
   Лаэд так и не двинулся. Стоял, молча глядя на Монику. Выстрелить в него она не смогла.
   Из номера выбежали Нестор, Алан, держащий на руках Зогку, Ильдар, Радиз, беспрепятственно прошедших мимо застывшего истукана Гесиода. Оглянувшись на Монику, они мигом забрали винтовки у лежащих на полу солдат с раскроенными головами, которые сейчас восстанавливались. До полного восстановления у них осталось еще минуты три-пять. Мозг самое слабое место у бессмертных. Девушка знала, что делала, когда стреляла в голову.
   - Ты идешь? - спросил Нестор, вскидывая на руках винтовку и наводя её на полковника.
   - Идите, я догоню, - отрывисто бросила им Моника.
   Компания двинулась по коридору к лестнице.
   Гесиод, наконец, заговорил. Голос звучал холодно и презрительно:
   - Поздравляю, вчерашняя сцена была разыграна превосходно.
   - Какая сцена?
   - Обольщения.
   - Я не обольщала тебя, Гесиод! Или не помнишь - это ты подошел ко мне!
   Гесиод посмотрел на подчиненных, парализованными статуями лежащих на полу. Показал на них рукой, поднял полные горечи и злости глаза на девушку:
   - Ты воровка, преступница. Отличная у тебя компания!.. Я вижу, в неё затесалась и похитительница лилий, и писательница - бывший участник Войны. Достойные все люди!
   Внизу послышались выстрелы.
   - Гесиод, я вчера не врала. Ни минуты. Я не пыталась тобой манипулировать или завлечь, чтобы ты нас защитил! Я когда узнала, кто ты - мне сказала Радиз - сразу попыталась уйти! - с неподдельной мукой в голосе пыталась объясниться Моника.
   - Конечно, - улыбнулся Гесиод. Но в этой улыбке было столько насмешки и пренебрежения, что сердце девушки просто сжалось от боли.
   - Ты вспомни - это ты за мной побежал! Ты, а не я! Ты меня поцеловал! Ты, а не я! - отчаянно пыталась сказать Моника.
   - Мне противно, что я целовал тебя. Содрогаюсь от отвращения, - доверительно поведал Гесиод ровным голосом.
   Моника вспыхнула, задрожала. На глазах выступили слезы. Она стиснула зубы.
   Зачем он так? Зачем?
   - Ну и содрогайся дальше, - она повернулась, собираясь уйти.
   Но полетела на землю от мощнейшего удара. Хрустнул нос, страшная боль прокатилась от шеи по всему позвоночнику. Ноги парализовало, перед глазами потемнело.
   Её легко, будто она была крошечным котенком, схватили и подняли за шиворот, так что футболка удушающе впилась в шею. Моника увидела совсем рядом темные, бездушные глаза человека, в которого она почти влюбилась.
   Почти.
   Паралич конечностей от перелома шеи закончился довольно быстро - тело спешило восстановиться.
   Моника извернулась, вырвалась из рук Гесиода, по-женски, ногтями полоснула его по коже ног, разрывая артерию. Но брызнувшая кровь остановилась почти мгновенно.
   Это была лишь краткая заминка. Моника молниеносно провернулась вокруг оси, сама не ожидая от себя такого движения, тем самым сшибая Гесиода с ног.
   Когда он рухнул, она взлетела вверх, прыгая на него и собираясь разбить голову ударом. Но встретила упреждающий удар вытянутого вперед стального кулака. Атака была нарушена. Легкое, в которое вошло сломанное ребро, заставило девушку с хрипом втянуть воздух, теряя силы от удушья, пока легкое зарастало. Но время было потеряно. И силы. И ранение было неудачным. Беспомощным кулем рухнув на Гесиода, Моника широко распахнутым ртом пыталась втянуть воздух, но проклятое ребро мешало легкому зарасти. Сознание меркло.
   Девушка не почувствовала, как Гесиод перекатывается со спины, так что она оказалась под ним. Закрыв глаза и неосознанно вцепившись ему в воротник, она захлебывалась. Нужно было вытащить ребро, чтобы оно не мешало регенерации. А то и новое ребро не вырастет, и старое не выправится так, и легкое не восстановится.
   Но все же сквозь мучительные попытки вздохнуть, Моника смогла понять, что на ней приподнимают футболку. Открыв глаза, она попыталась издать негодующий крик, но горло стиснуло, и звук не шел.
   Что он делает?
   Но Гесиод, достав из кармана небольшой нож, вспорол кожу под грудью, вызвав целый каскад болевых ощущений, сунул руку к сломанному ребру и вставил его на место. Теперь разорванные ткани могли спокойно срастаться. Лаэд опустил футболку. Моника широко вздохнула живительный воздух, прикрыла глаза.
   Гесиод приподнял её. Его лицо приблизилось, темные глаза остро, изучающе разглядывали девушку, а окровавленная ладонь медленно прикоснулась к щеке.
   Моника распахнула глаза. Избавляющиеся от сини губы прошептали:
   - Спасибо.
   Он ничего не сказал, внезапно и резко отшвыривая девушку от себя. Моника подняла и выпрямилась.
   Гесиод тоже поднимался. Но как будто с нарочитой медленностью и неторопливостью, не отрывая взгляда от её лица.
   Но девушка знала, что он успеет блокировать её удар, если она сейчас нападет. Вокруг уже начала делать попытки подняться почти восстановившиеся солдаты.
   Надо было что-то делать, но руки не слушались, ноги не повиновались. Гесиод поднялся, взял винтовку, которую Моника выронила из рук.
   Безжалостное дуло поднялось, хоть девушка и не видела, но несложно было догадаться, что лазерная точка прицела сейчас на лбу у неё.
   - Выстрелит, - спокойно поняла она.
   И выстрел был. Кровь, ошметки мозга и осколки черепа в шестой раз украсили коридор отеля. Гесиод мешком рухнул на землю.
   Вернувший Нестор нетерпеливо махнул рукой девушке. Моника кивнула. Подошла, забрала винтовку, наклонилась, приподнимая размозженную голову с остекленевшими глазами.
   Нестор недовольно крикнул:
   - Нашла время для бабьих нежностей! Идем!
   Моника потрепала залитую кровью щеку, мягко положила голову на пол, грустно улыбнулась и пошла.
   - Отель окружен, - сообщил ей Ти-эйн. - Мы не можем выйти.
   - Выйдем, - холодно решила девушка.
   Перед тем как спуститься по лестнице, она всадила еще пять пуль в уже поднимающихся солдат.
   В холле, спрятавшись за стойкой портье, отстреливались Радиз, Алан и Ильдар.
   За разбитой стеклянной стеной сейчас тоже ответно палили солдаты, прячась за пуленепробиваемую стенку кузова военного грузовика, подогнанного вплотную к ступеням отеля.
   Они могли с легкостью въехать на этих машинах в сам отель, но это грозило еще большими разгромами. А было приказано доставить как можно меньше разрушений.
   Так что солдаты, отстреливаясь, ждали, пока в винтовках осажденных закончатся пули.
   И судя по их тревожным лицам Ильдара, Радиз и Алана, заряды были на исходе. Зогка, которой не досталось винтовки, сидела, сжавшись в комочек, закрыв глаза, и беззвучно шевелила губами.
   - Неужели молится? - удивилась Моника.
   Нестор быстро перебежал с лестницы за стойку. Стену за ним мгновенно продырявило семь или восемь разрывных пуль. Но куда там! Нестор уже спрятался в укрытие. В дальнем углу холла беспрестанно матерился и всплескивал руками метрдотель, волнуясь за свое детище, пока ему, сердешному, не помогли, и он медленно осел с тремя пулями. Одна в ноге, одна в голове, одна в животе.
   Девушка не стала бежать за стойку, оставаясь пока недосягаемой на лестнице. Она сосчитала примерное количество зарядов в винтовке, как если бы она была полная перед началом операции. Получалось, что если десять зарядов израсходовано, то осталось еще двадцать. Интересно, сколько сейчас людей за противоположной баррикадой, в грузовике?
   Алан рискнул, высунув голову, и положил двух солдат. Но через мгновение он рухнул, залив кровью, смешанной с мозгами, Зогку. Та вздрогнула всем телом, пронзительно взвизгнула, пытаясь стряхнуть с себя красную жижу.
   - Действительно, неприятно, - мысленно согласилась Моника.
   Стоять на месте не имело смысла. Через полминуты, может и меньше, закончатся пули у Радиз, Нестора, Алана и Ильдара. А через четыре минуты поднимутся те солдаты, возле номера. Хорошо, что они без оружия, а то были бы дополнительные проблемы.
   Но медлить было нельзя.
   Либо они прорвутся, либо их схватят.
   Моника распрямилась, расслабилась. Глаза посветлели - верный признак очищенного от мыслей, проблем и переживаний разума. Самое важное в бою - это чистое, незамутненное сознание.
   Тогда просыпаются подсознательные, природные, звериные инстинкты. Безошибочная интуиция.
   Моника прыгнула вверх и вперед. Упруго спружинив о стену обеими ногами, она совершила превосходное сальто, вылетая за поворот лестницы - в холл.
   Приземлившись на полусогнутых ногах и приняв часть отдачи на руки, девушка с невероятной скоростью метнулась зигзагами вперед.
   Непонятно было, как она передвигается. То ли на четвереньках, то прыжками. Пол холла испещрили пули. Но ни одна не сумела задеть девушку, двигавшуюся невероятно быстро.
   Черной тенью промелькнула винтовка. Выстрел, один, два, три - и все это перед самой баррикадой и не прекращая двигаться.
   Нестор, Ильдар, Радиз забыв о опасности быть подстреленными оторопело смотрели на происходящее.
   Через мгновение Моника совершила умопомрачительный скачок, стремительно приблизившись к грузовику. Легкое тело вопреки все законам притяжения взлетело вверх и приземлилось уже за стальной оградой кузова.
   Крики, выстрелы, удары. Через секунд пять поднялась одна Моника.
   Она была тоже порядком помята, но по крайней мере лишь одна стояла на ногах.
   На землю красиво спрыгнуть девушка уже не смогла. Ноги подкосились, и она рухнула беспомощным кулем. Нестор перемахнул через стойку и побежал к ней, перекидываю винтовку за плечо. Ильдар взвалил на себя Алана, не успевшего восстановиться, а Радиз подхватила Зогку, которая не умела бегать быстро.
   Нестор поднял Монику на руки - у неё обнаружилась внушительная рана в области сердца, все же кто-то успел выстрелить, - и заспешил к джипу, припаркованному вопреки всем правилам прямо рядом с отелем. За это пришлось внести внушительную плату, но сейчас эта незначительная для Нестора жертва оказалась спасительной.
   Солдаты, стоявшие в оцеплении вокруг отеля, никак не успевали догнать путников. Прикоснувшись к опознавательному табло на дверце джипа, Нестор подождал несколько секунд, пока просканируется его ладонь, мигнул зеленый, автомобиль снял сигнализацию и открыл двери. Впихнув Монику на соседнее сидение, Ти-эйн дождался, пока в салон залезут Радиз с Зогкой и Ильдар с Аланом, потом резко вжал педаль до упора, газуя с места с территории отеля.
   По пути он сбил несколько солдат, а пули, несущиеся вслед, не смогли причинить вреда машине, относящейся к разряду танкообразных.
   Да почти все машины невозможно было прострелить. Ведь теперь их делали сверхпрочными, чтобы если они сталкивались с препятствиями (например, человек), то ущерб был минимален или вообще ущерба не было. Царапины не в счет.
   Странно, подумал Нестор, выруливая на дорогу, что никто не кинул вслед гранату. Вероятно, было приказано не наносить особого погрома.
   Преступники преступниками, а имущество людей беречь все же надо.
   Ти-эйн громко спросил у очнувшегося Алана, вытирающего кровь со лба, бешено несясь по ровному шоссе, выезжая с территории города:
   - Как зовут твоего коллекционера?
   - Джо. Джо Лин, - ответил Алан.
   - Где он живет?
   - Я не знаю. Знаю дорогу.
   - Мы едем в нужную сторону?
   - Да.
   - Сейчас поведешь. Спутники секут машину, нужно отключить связь. Я эти этим займусь, чтобы мы к твоему знакомому хвост не привели. Заодно попорчу братьям нашим военным информацию. Они явно уже растрезвонили о джипе. Так пусть ищут совсем другую машину...
   - Нет смысла ехать к Джо, - убито сказал Алан.
   - Почему?
   - Он просто так не помогает.
   - У меня есть деньги.
   - Деньги ему не нужны.
   - У меня миллиарды, Алан! Никто не откажется от миллиарда!
   - Джо не нужны миллиарды. Он и так богат. Он бы помог за лилию. Но она осталась в отеле.
   - И что нам делать? - растерялся Нестор.
   Моника вздохнула:
   - Придется подумать о космосе.
   - Нас никто не пустит, - возразил Ти-эйн. - Мы уже объявлены в розыск. Это была просто шутка. Туда невозможно попасть. Даже за большие деньги.
   - Но идея хороша, Нестор. Это и правда было бы хорошим выходом.
   - Моника!
   Девушка даже вздрогнула, когда Нестор так её назвал. Это случалось, лишь когда он был серьезно обеспокоен и взволнован. Теперь был такой момент.
   - Ты пойми, даже если это было бы выходом, я не согласился. Мои возражения в отличие от предложенного варианта не были шуткой! Я действительно не хочу в космос. Я согласен скорее уснуть на двести лет, чем такое! Понимаешь, что мы уже не вернемся, и не увидим Землю? Или увидим, но через сотни, тысячи лет?!
   - Но твои родители...
   - Ты уже говорила это... Это был выбор моих родителей! Почему я должен...
   - Мы едем к Джо Лину, - твердо оборвала препирательства Зогка.
   В салоне наступило молчание. Нестор повернул голову, удивленно поинтересовался:
   - Почему?
   - Потому что лилия у меня, - с этими словами девушка приподняла легкий платок, повязанный на шею, приобретенный у торговки около злосчастного кафе вчерашним утром. Под пышной, невесомой тканью на вороте кофты поблескивала удивительно тонкая и изящная работа из сиреневого олеварта.
  

Глава десятая.

Ты ждала, я пришел.

  
  

"Быть может выход мы найдем с тобой.

Есть избавление от беды любой".

Абулькасим Фирдоуси.

  
  
   Семья Лин состояла из тринадцати человек. Джо и Сэм Лин были самым старшим поколением, и находились уже в статусе прадедушки и прабабушки. У них было трое детей - сын Нуло и две дочери: Кати и Лил. Мужа Кати звали Алекс Ол, у них была взрослая, сорокатрехлетняя дочь Элиза (выглядящая лет на девятнадцать). Она тоже была замужем, её избранником был Илим Юде, у них был двадцатидвухлетний сын Лука. Лил и Иоганн Ницхлер не имели детей. У Нуло и Виктории Лин было двое детей: мальчик Том и девочка Янга - самые молодые в этой семье. Тому было двенадцать лет, Янге десять.
   Вся большая семья жила в огромном особняке в километрах двадцати от Тель-Авива.
   Джо Лин, выглядящий как пятидесятилетний лысоватый мужчина, не высказал удивления или страха при виде знаменитых гостей. Правда, и в дом не пустил. Объясняться пришлось на улице. Благо, территория была обнесена высоким забором, скрывающим происходящее от любопытных соседей.
   Символ корпорации тоже пошел в дело.
   Разговор закончился следующим. Джо Лин взял лилию и сказал:
   - Я могу помочь вам всего лишь укрыться в безопасном месте. И только. Изменение внешность обещать не буду. Тут я не смогу помочь. Слишком много обещано за вас.
   - Деньги есть, - заметил Нестор. - Можно заплатить.
   - Они не будут связываться с вами, несмотря на то, что я попрошу, и не взирая на ваши миллиарды. Слишком велик риск. Итак, вы принимаете помощь?
   Все переглянулись. Алан кивнул:
   - Да.
   - Тогда добро пожаловать в мой дом, - Джо мягко провел пальцами по лепестку лилии. - Побудете здесь до завтра.
   - А ваша семья... - робко спросила Зогка.
   - Не стоит переживать на этот счет, - спокойно отрезал Джо.
   И действительно, не стоило. Семья довольно радушно приняла гостей, несмотря на их преступную известность.
   Сэм показала на три ванны, где можно было вымыться, дала всем по халату и тапочкам не смену, пока одежда не высохнет. Когда все вымылись, она повела их на террасу, где был накрыт для завтрака огромный стол, за которым сейчас уже сидела вся семья.
   Радиз, Алан, Зогка, Моника и Ильдар сидели вместе, рядком. Нестора запихнули почему в центр семьи, между Янгой и Томом. Мило улыбаясь, Элиза, которая рассаживала гостей, извинилась перед Ти-эйном:
   - Они ссорятся постоянно. Вы человек новый, они не будут шуметь тогда.
   Нестор лишь вздохнул. Детей он боялся. Тем более Янга и Том может и не ссорились, но не потому, что стеснялись чужого человека, а потому, что невероятно заинтересовались этим новым человеком.
   Том начал расспрашивать Нестора о его программе, сумевшей взломать все электронные счета, мальчик, оказалось, тоже интересовался программированием. Янга начала вслух рассуждать о экономическом ущербе совершенного ограбления.
   Остальные члены семьи за столом тихо пересмеивались, слушая разговор. Моника и Ильдар едва удерживались, чтобы не расхохотаться, глядя на несчастное лицо Нестора, Радиз тихо разговаривала с Зогкой, Алан всецело углубился в поглощение пищи - видно, был любителем покушать.
   Нестор с трудом успевал есть, пытаясь одновременно и послушать Янгу, и отвечать на вопросы Тома. Но к активным расспросам детей вскоре присоединилась Кати, обратившаяся с необыкновенной учтивостью:
   - Сложна ли ваша профессия, емирр Ти-эйн?
   - Кати, это не профессия, - возразила Лил, говорившая без особых церемоний. - Хакер - это как хобби. А работает он, видимо, где-то в другом месте. Я права, Нестор?
   - Да, я работал в Лайнете.
   - Вот видишь! - обрадовалась девушка.
   - А почему вы работали в Лайнете? - тут же поинтересовалась Янга, блестя умными не по годам глазками. - Вы человек талантливый, могли бы найти себе работу получше. Вместо того, чтобы заниматься незакон...
   - Янга! - прикрикнула на дочь Виктория.
   - Зачем вам столько денег? - не обратила внимания на окрик матери Янга.
   - Он не ради денег, глупая, - сказал сестре Том. - Это же так круто!.. Ограбить весь мир... Я бы тоже хотел...
   - Том! - теперь уже на сына строго крикнула Виктория.
   - Да, я действительно не ради денег... - растерянно потянул Нестор, не зная, что говорить и кому отвечать, потому что со стороны на него сыпались еще вопросы:
   - Вы не похожи на хакера, - категорично решила Элиза, сидевшая рядом с Янгой. - Я их по-другому представляла.
   - Мне кажется, он наоборот похож. Высокий, худой, - возразил ей Илим, сидевший напротив.
   Моника закусила губу. На глазах выступили слезы от еле сдерживаемого смеха. Зогка и Радиз удивленно смотрели на семью, которая теперь начала рьяно обсуждать, какими должны быть хакерами.
   Алан был единственным, кто полностью игнорировал происходящее.
   Нестор невероятно сконфуженный, иногда пытался сказать что-то, но его лепет никто не слушал.
   - У него лицо красивое! - задумчиво вставила Кати.
   - Да, - согласился Иоганн. - Если был бы страшным, больше бы соответствовало образу.
   - И толстым, - подхватила Лил. - Они же сидят постоянно!
   - И мозоль, мозоль! - расхохотался Алекс.
   - Какая мозоль? - недовольно покосилась на мужа Кати.
   - На... кгхм... - поперхнулся Алекс, сообразив, что говорить о том, где именно находится вышеупомянутая болячка, будет неприлично за столом.
   - И гаафон в виде очков на нос, - тем временем рассуждала Лил.
   - Зачем?
   - Ну, как же... образ воссоздать. В фильмах они всегда ходят с этим старьем.
   - Да. И одежда... хотя его одежда подходит.
   - А в чем он был одет?
   - Да там футболка такая... безвкусная, пестрая. И джинсы тоже пестрые, из лоскутьев каких-то...
   - Да, одежда подходит.
   Моника сотрясалась от беззвучного смеха. Она уже не пыталась понять, кто именно говорит и что говорит. В целом, это было неважно. Нынешняя тема так увлекла всю семью, что в споре не участвовали только пять человек: Радиз, Джо, Алан, Зогка и сам Нестор.
   Даже Ильдар присоединился к всеобщему обсуждению.
   - А я говорю, что они не должны быть толстыми! - кричал кто-то, кажется Алекс.
   - Худые тоже встречаются!
   - Но они же сидят постоянно! - это уже утверждала Кати.
   - Ты думаешь, они работают и едят? Они забывают про еду!
   - Да и сидят, энергию не тратят, есть и не хочется.
   - А как же мозговая деятельность?
   - Да что они там думают!
   - А разве нет? Попробуй побыть таким гениальным!
   Радиз подумала, что немного странно, что Нестор вызвал живейший интерес у этой публики. По её мнению, дочь создателя бессмертия должна вызвать больше интереса, но на Зогку, дочь сэра Ольгерда вдруг оказавшуюся калекой, не обращали внимания. Может, это зависит от самого человека? Над Нестором так и тянет пошутить, ему не убудет. А девушку трогать опасно, еще сболтнешь что-нибудь насчет её увечья, так самому неприятно. По Зогке даже простой человек может сказать, что искалеченность доставляет ей страдания, как духовные, так и физические.
   Нестору не давали спокойно поесть. Завтрак еще не закончился, а дети его тянули за руки из-за стола.
   Но когда он поднялся, решив, что если пойдет с детьми, это позволит ему улизнуть из семейного общества, где жарко спорили о внешнем виде хакеров.
   Не тут-то было. За троицей, пытавшейся тихонько смыться, двинулась почти половина оставшихся за столом.
   Алекс, Кати, Лил, Элиза, Лука, Илим и Ильдар, явно сдружившийся с Лукой. Они были очень похожи, как две капли. Рослые, крепкие, с грубыми, некрасивыми лицами, с белесыми волосами. Видимо, и по характеру были похожи.
   Компания двинулась вслед за Нестором, продолжая обсуждать волнующую всех тему.
   Моника всхлипнула от смеха, глядя на отчаявшееся лицо друга.
   - Вас не могут отследить по гаафонам и автомобилю? - внезапно обратился к ней Джо.
   Девушка тряхнула головой:
   - Нет. Спутники не засекают больше ни гаафонов, ни автомобиля. Ничего.
   - Ваш друг постарался?
   - Да. Нестор ввел запреты в системы наблюдения.
   - Хорошо, - задумчиво кивнул Джо. - Пожалуй, ваш друг мог бы мне очень помочь в одном деле.
   Моника не стала интересоваться, в каком. Её это не касалось. Пожав плечами, она обратилась к Сэм:
   - Лука приходится вам внуком?
   - Нет. Он мой правнук, - поправила Сэм.
   - А Янга и Том?
   - Внуки.
   - Янга мне показалась удивительным ребенком, - покачала головой Моника.
   - Почему?
   - Развита не по годам. Рассуждения взрослые и вопросы каверзные. Нестор растерялся даже, - улыбнулась девушка.
   Сэм от души рассмеялась, смех был красивым, глубоким, заразительным:
   - Вы правы. Янга очень умная девочка. Но ваш друг им с Томом явно понравился. Обычно они не такие приставучие. Видел, Джо, лицо этого бедного юноши?
   Ей, в отличие от мужа, можно было дать лет сорок. Но явно ей нравится такой возраст, и она не хочет становиться моложе, - подумала Моника.
   Лин кивнул, усмехнулся. Но несколько отстраненно: он думал над другим.
   Сэм же вновь заговорила с Моникой:
   - Думаю, вашему другу придется услышать её самый любимый рассказ.
   - О чем?
   - О её будущей профессии, - Сэм вновь рассмеялась.
  

* * *

  
   - Я буду экономистом-теоретиком, - гордо поведала Нестору Янга.
   Нестор удивился:
   - Это как?
   - Буду заниматься теоретическим анализом о нынешней экономике. Буду писать статьи и книги.
   - И о чем будут эти книги? - не сдержал улыбки Ти-эйн.
   Дети смогли его спрятать его в огромном доме от настырных взрослых. Сейчас они сидел на крыше дома, на самом краю и болтали ногами.
   - Довольная интересная ситуация сложилась в этом веке, - спокойно начала рассказывать девочка. - Основной доход всех государств по-прежнему сбор налогов с населения. Но теперь львиная доля дохода уходит на обеспечение корпорации TD. Другая часть бюджета уходит на разное: там и поддержка памятников культуры, зарплата чиновникам и содержание огромной армии.
   - Ты будешь писать об этом?
   - Почти. Я уже начала писать о феноменах, связанный с этой экономической политикой государства, а также о некоторых довольно примечательных фактах.
   Нестор немного подивился тому, как изъясняется десятилетняя девочка, но подумал, что это нормально. Он в свои десять лет хоть и не сумел бы так разговаривать, но решал задачки по программированию для студентов четвертого курса математического факультета, зарабатывая первые деньги и одобрение отца, который не считал это грешным делом. Ведь мальчик помогал нуждающимся, а то, что он берет за это деньги - что ж в этом плохого? За всё нужно платить.
   - Интересно было бы почитать, - признался Ти-эйн.
   - Я могу и так рассказать, - пожала плечами Янга. - Например, в мире не осталось социальных государств.
   - Государства, которые своему населению помогали?
   - Да, можно сказать и так. Политика которых была направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека, - без запинки отбарабанила Янга. - А знаешь почему?
   - Потому что мы стали бессмертны, - предположил Нестор. - Например, в социальную политику входила бесплатная медицина... а зачем она людям, которые никогда не болеют?
   - А еще?
   - Что еще? - не понял Нестор.
   - В социальных государствах устанавливался прожиточный минимум. Была гарантия минимального размера оплаты труда. Почему бы это не оставить?
   Ти-эйн задумался. Он никогда об этом не задумывался. Начал рассуждать:
   - Ну, будет она меньше прожиточного минимума. Ну, поголодает человек. Но он же не умрет, верно?.. Поэтому?
   - Человек перестал быть важным для государства. Он не умирает, почему оно должно о нем заботиться? - вздохнув, сообщила Янга. - Если жизнь ему не нравится - никто не станет ему помогать. За чем дело стало? Иди в корпорацию, пиши заявление и спи. Никто тебя держать не будет. Меньше народу - больше кислороду.
   Нестор вспомнил слова Моники, воспроизвел их вслух:
   - Людей слишком много. Слишком много... Если человек хочет спать, его усыпят... Одно из решений демографического кризиса бессмертных.
   - Именно, - кивнула Янга.
   - А почему образование платное? - спросил Нестор. - Это ведь не относится к социальной защите.
   - Если с детства не сумел получить образование, получишь его потом, когда появятся, - сказала Янга. - Успеешь, скажем так, получить. А обеспечивать этот процесс государство больше не намерено, и платить учителям тоже.
   - А если не получишь? - усмехнулся Нестор. - Без образования нормальная работа не светит.
   - Но кому-то же надо работать на простых работах? Иначе ни дворников, ни грузчиков, ни продавцов - никого не будет. А эти люди нужны. И притом... если такая жизнь встанет поперек горла, опять же - пиши заявление. Никто тебя держит. И спи. Год, десять лет, сто. Проснешься - может, все станет иначе.
   - Или сойдешь с ума, - добавил Нестор, ловя себя на том, что смотрит на Янгу, как на взрослого человека, умудренного огромным опытом и имеющего большие знания.
   Том тяжело вздохнул, скучая. Он терпеливо ждал, пока Нестор с Янгой наговорятся, чтобы настала его очередь разговаривать с Ти-эйном.
   Но мальчику не повезло.
   Дверь, ведущая с чердака на крышу, открылась, и в проеме появился Нуло.
   - Дети, пора в школу.
   - Пап, но занятия только в двенадцать часов! - запротестовал Том.
   - Так уже без двадцати двенадцать, - сообщил отец.
   Мальчик укоризненно посмотрел на сестру, но не стал ничего говорить. Поднялся и поплелся вслед за ней в двери. Нестор заметил настроение Тома и догадался, в чем дело:
   - Том!
   Тот обернулся.
   - Еще поболтаем! - Нестор улыбнулся.
   Мальчик повеселел.
   Нуло обратился к Ти-эйну:
   - Нестор, вас зовет отец. Он внизу, в своем кабинете, я провожу.
   Тот кивнул.

* * *

  
   Кабинет у Джо Лина был огромным, просторным, роскошным. Темно-коричневый письменный стол, кожаное кресло, в котором сидел сам хозяин, высокие - от потолка до пола - шкафы с ровными рядами книг, едва проглядывающихся через темное стекло дверц. Кондиционер работал на полную мощность, так что в кабинете было не просто прохладно, а холодно.
   - А, Нестор, - Джо поднял голову. - Да, заходите. Я вас звал.
   Заинтригованный Ти-эйн вошел в кабинет и присел на стул, находящийся с другого конца письменного стола.
   - Я решил немного изменить наш договор.
   Нестор сухо заметил:
   - Для этого, я думаю, надо позвать всех остальных. Ведь условия касаются не меня одного.
   - Сейчас всё зависит от вас.
   Ти-эйн промолчал, ожидая продолжения. Оно последовало.
   - Я, как и прежде, согласен вам помочь. Спасти, так сказать. Но взять за это хочу другую, так сказать, плату. Лилию я отдам.
   Джо достал из ящика в шкафу коробочку со стеклянной крышкой. Под стеклом, на фиолетовом бархате, поблескивала самая дорогая заколка в мире. Нестор не прикоснулся к ней:
- Она принадлежит не мне.
   - А я вам её не отдаю, - без улыбки сказал Джо. - Лилия нужна для вашего спасения. Я продумал, как вам помочь. Лилию мы возвращаем сэру Ольгерду, и громко освящаем это событие в средствах массовой информации. Он, вероятно, не отступится даже и после этого от попыток вернуть и замумить дочь и этого пустоголового Алана. На этот счет разовьется огромный скандал. Статьи и шоу на тему "Отец-тиран хочет усыпить бедняжку-дочь, попытавшуюся сбежать из-под его ужасного крыла!". Или "Кто выдержит запрета на личную жизнь?! Естественно, что любая дочь сбежит от такого отца!". Ну и добавить "Сэр Ольгерд продолжает пытаться вернуть дочь, чтобы вновь заниматься тиранией". Все просто подхватят эту тему. И даже не удастся узнать, кто запустил утку.
   - Вы думаете, он не перестанет разыскивать Зогку?
   - Продолжит. Только после этого на её стороне будет весь мир. Её и Алана никто не выдаст. Народ в большинстве чуткий и сочувствующий. Махнет рукой на миллионы. Жизнь большая - возможность заработать представиться.
   - Неужели у всех?
   - Я сказал, в большинстве. Но вы отправитесь и так загримированный. Вам даже полагаться на судьбу не надо будет. Что касаемо вас, Нестор. Вы много потратили из тех миллиардов?
   - Довольно много. Минилет купил. ММСС-193Е. Девять миллионов ольнов за него отдал.
   - Продашь вновь. Он здесь, в Тель-Авиве?
   - Да. Еще карты клуба Elittop купил. Еще на что-то тратил... - Нестор не стал упоминать, что помог матери Моники. - Джип купил. И еще по мелочам тратил...
   - Это не страшно. До полной суммы, той, что была вами похищена, я добавлю. Все деньги, копейка в копейку, будет переведена на благотворительные нужды. Самые разные - начиная от фонда помощи бездомным животным до столь редких фондов помощи неимущим людям. Об этом тоже объявим громко, раскрутим тему, красивые заголовки, яркие слова. Ты будешь героем. Каждому человеку по сути все равно на ту копейку, что ты у них отнял, а помощь твою они будут возносить до небес.
   - Но не всем же. Банки понесли большие потери.
   - Банков миллиарды. Ну, потеряли они десять тысяч ольнов, например. Думаю, особого урона они не понесут. Ты станешь героем, Нестор. Твоя ситуация будет походить на ситуацию Зогки.
   - Зачем устраивать такое? Просто нельзя сразу спрятаться?
   - Нет. В полиции по сути работают такие же обыкновенные, простые люди. На твоей стороне будет народ. Или тебе не хочется расставаться с деньгами?
   - Эмемесес жалко, - признался Нестор. - Денег нет. Хотя славно ощущать, что можешь позволить себе всё. Но вообще всё получается не так, как планировал...
   - А что ты планировал?
   - Думал, что авантюра наполнит жизнь красками. Но как-то не так... что ли... Маня, я вижу, уже и не рада. Из-за Гесиода. Может, не надо было подставляться.
   - Что значит подставляться?
   - Я не стал открывать много счетов. Все миллиарды на одном счету. Они не могут его заморозить, но зато легко догадаться, что я - вор. Когда на счету человека неожиданно появляются такие деньги, нетрудно сделать соответствующий вывод.
   Джо усмехнулся.
   - Думал, какой толк в том, что я буду просто тратить деньги? Но результат не вдохновляет.
   - Хочется вернуться к той жизни? Когда не был объявлен в розыск?
   - Нет. Хочется, чтобы адреналин в крови скакал, как во время перестрелки. Но долго не протянем. Я понял, что не надо было втягивать друзей. Они не бросят меня, не позволят уснуть одному. Потому что когда сообразил, что может вот-вот попасться, а вместе со мной повяжут и их, стало не до ощущений. Спать-то не хочется, - Нестор помолчал. Подумал. Поинтересовался, - А где мы спрячемся?
   - Где хотите. Ваше право. Минилет скрыть сможешь, внешность изменить с красками. Контроли никакие проходить не будете. Да и я не буду знать, где вы находитесь, если выйдут на мой след. Одни плюсы. Вас никак не отследят, вы спрячетесь.
   - И сколько мы будем прятаться?
   - Вот этого я уж не знаю. Каждое событие имеет свой срок давности. Может быть, лет через тридцать про вас забудут. Махнут рукой. Ущербы восстановлены, люди благословляют щедрого благотворителя. Сами будете смотреть. Гаафоны-то есть. Риск минимален. Стоит беспокоиться скорее за Зогку с её отцом, но и тут можно подождать. Время покажет. Может пресса на него так надавит, что он оставит все эти попытки. Тебя тоже...
   - Я могу вернуть все эти копейки, - сообщил Нестор. - Может, так будет лучше?
   - Нет, не будет. Я же говорю, людям нет дела до такой мелочи. А вот благотворительности сейчас упадок. Ты поднимешь её на невиданный уровень, уверяю тебя. И так будет лучше.
   Нестор кивнул. Неплохо, неплохо придумано. Получить признание народа - неплохой вариант выхода из сложившейся ситуации.
   Ти-эйн пристально посмотрел на Джо:
   - Один вопрос. Больно интересно. Что же я должен сделать такого, что вы цените больше лилии из сиреневого олеварта?
   - Семья дороже всего, - просто ответил Джо Лин. - Ты вытащишь моего брата из уютных камер ВС. Он покоится в них уже двенадцать лет. И ему в них находится еще сорок девять лет.
   - Он преступник? - довольно резко спросил Нестор.
   Джо позабавила такая реакция:
   - Я слышу это от человека, который недавно отличился так, что ему может стоить это сроком в двести лет?
   Ти-эйн невольно смутился.
   Джо Лин встал. Медленно подошел к окну, отдернул штору, так что комната мгновенно озарилась светом.
   - Все мы грешим. Кто против закона, кто против совести... кто в большей мере, кто в меньшей. Но все грешим. Святых нет и не было. Если рассматривать святость как идеал. Но всё относительно. Один муху убьет - страдать будет два месяца, но украсть деньги из чужого кармана для него представляется нормальным и безгрешным делом.
   Нестору сейчас было не до пространных лекций об относительности преступлений. Он недовольно спросил:
   - Извините, конечно, но давайте говорить сейчас более конкретно.
   - Я веду к тому, - Джо повернулся. - Что преступления зависят от ценности. Для кого-то ценно достоинство, для кого-то деньги, для кого-то убеждения. Чем выше ценность, тем более тяжко преступление. Вы согласны?
   - Да, - Ти-эйн не скрывал нетерпения.
   Джо словно не заметил этого. Безмятежно поинтересовался:
   - Вы цените человеческую жизнь?
   Нестор задумался. Но через некоторое время он пожал плечами:
   - Не знаю. Мы же не умираем?.. Не знаю, что сказать.
   - Плохой ответ. Но именно так отвечает всё человечество. К сожалению, значение ценности измеряется материально. Ценен человек, приносящий пользу окружающим. Умрет бомж на помойке - никто и не вздохнет. Но я веду не к этому... Дело в том, что бессмертие создавалась, чтобы сохранить человечество от вымирания. Каждая жизнь была на счету, её цена была неизмерима. А всё почему? Людей было мало. Люди умирали. Все из-за смерти, из-за неё, дорогой. Пришлось забыть про деньги, про выгоду. Отодвинуть эти вещи, и, скрепя сердцем, обессмертить всех. Тогда жизнь ценилась. Сейчас нет. Сейчас жизни ничего не угрожает, и вновь деньги на переднем плане.
   - К чему вы ведете? - устало спросил Нестор.
   - Человеческая жизнь превыше всего?
   - Вы вызвали меня сюда ради этого вопроса?
   - Для меня высшая ценность - человек. Высшая ценность - жизнь. Своими руками я никого никогда не убивал. Хотя до дня, когда все стали бессмертны, я прожил пятьдесят три года. Я не был безгрешен. И шантаж, и кражи, и помощь преступной собратии. Но своими руками я не отнял не одной жизни. И все операции, которые называют преступными, я проворачивал без единой крови. Потому что самое ценное у человека - это его жизнь. Теперь же все не так. Теперь мы боимся только за свое имущество. А еще боимся сойти с ума.
   - Это равносильно смерти.
   - Но это не смерть. Это не сожженное или погребенное в землю тело. Развеянный по ветру прах или изъеденный червяками труп. Это лишь потеря разума, и мы боимся этого не так уж и сильно. Потому это хоть как-то подвластно нам. Этого можно избежать. А смерти были подвластны все - рано или поздно.
   Нестор потер лоб:
   - Я понял, что вы хотите сказать. Ваш брат тоже никого не убивал. Украл деньги?
   - Дал взятку.
   - О, эта коррупция. Вечный враг человечества. Повязали вместе со взяточником?
   - Да. Но он не убил человека, не отнял жизнь. Деньги. И за это столько лет.
   - Не убил, потому что убить невозможно.
   - Он никогда бы не убил человека, даже если бы было возможно. Даже если бы нападали - ранил, но не отнял. Столько лет... Питер этого не заслуживает.
   - Вы его пытались вытащить?
   - Пытался.
   Нестор откинулся на спинку стула. Дело было довольно сложным.
   - Ты человек умный. Ты сможешь, я знаю, сделать так, чтобы Питера выпустили и не усыпили вновь.
   - Конечно, можно получить доступ к их системе... ввести окончание срока... да только человеческая там проверка, Джо.
   - Я всё выяснял. Он успеет выйти на два дня. Этого хватит, чтобы я смог его спрятать. Я просто не мог найти людей, готовых на то, чтобы взломать систему TD. Это карается вечным сном. Ни какие деньги не стоят этго. Тебе терять нечего.
   - Меня не засекут, - уверенно заявил Нестор. - Если постараюсь. Не смогут. Так что я даже ничем не рискую. Уже успел нарисковаться.
   Джо повеселел:
   - Знал, что согласишься. Тогда условия будет соблюдены. Вы помогаете мне, я помогаю вам.
   - Осталось только рассказать остальным. Но думаю, они согласятся.
   Нестор поднялся.
   - Сиди, сиди, - сказал Джо. - Я сейчас попрошу привести их сюда.
  
  

* * *

  
   После торжественного банкета, устроенного в честь будущего освобождения прадедушки, дедушки и дяди - Питера Лина, на котором вся семья смотрела на Нестора, как на героя-освободителя и превозносила его до небес, хотя он еще никого не освободил и был только в процессе, Моника, сказав, что хочет спать, отправилась в комнату.
   Это была маленькая, гостевая комнатка с двумя кроватями и двумя тумбочками, одной картиной над кроватью, которая заняла Моника и люстрой-бра над тумбочкой соседней кровати. Радиз ночевала в одной комнате с Зогкой, и Моника была втайне рада, что осталась одна. Ей хотелось остаться одной.
   За последние двое суток столько все произошло, что это требовалось тщательно обдумать.
   Моника легла на кровать, закинула руки за голову.
   - Мы с ним всего лишь целовались. Знакомы один день. Стоит ли это переживаний? Конечно, нет. Если бы мы знали друг друга давно-давно, тогда это стоило и слез, и разочарований. А сейчас? Ну, встретились, ну, понравились. Забыли, ведь речь идет о симпатии, а не о любви, - но в груди продолжало тоскливо ныть.
   Не помогало.
   Через час девушка задремала, не в силах продолжать измываться над своим сознанием.
   Но заснуть ей не удалось. Гаафон издал протяжный звук звонка. Машинально схватив его, громко называв код доступа, Моника зевнула, ожидая, пока её соединят со звонившим.
   Высветился привычным полупрозрачным экран. На нем мигала трубка.
   - Ответить, - вновь растягивая рот в зевке, приказала девушка.
   Но в следующее мгновение она потеряла остатки сонливости. Глаза выпучились, рот сомкнулся.
   Никогда в жизни Моника не была так изумлена.
   На неё мрачно смотрел Гесиод. И молчал, ни говоря ни слова.
   - Как ты... смог... - с трудом пролепетала девушка, судорожно пытаясь взять себя в руки.
   - Местоположение не определяется, - сообщил Лаэд. - Но это не значит, что я не могу связаться с тобой.
   - Как это?
   - Твой дружок, надо отдать ему должное, мастер. Мы не знаем, где вы. Но это не мешает связаться с тобой, просто позвонив.
   Моника выпрямилась, лицо стало насмешливым:
   - Значит, за тобой сейчас сидит куча твоих коллег?
   - Я звоню один.
   - Ну конечно! - нервно рассмеялась Моника.
   - Я звоню один. Моих коллег здесь нет. - Лицо Гесиода исчезло. Изображение медленно стало перемещаться. Место, где находился полковник, было комнатой.
   Моника не обратила внимания на её интерьер. Всё внимание было обращено к Гесиоду, вновь возникшему на экране.
   - Может, твои коллеги сидят в соседнем комнате, а этот разговор записывается.
   - Хорошо, - Лаэд кивнул. - Тогда тебе придется просто поверить.
   - Я не могу тебе верить, - тихо произнесла девушка.
   Тот никак не отреагировал на её слова. Лицо было таким же холодным, непроницаемым. Лишь глаза мрачно горели на бесстрастном лице.
   - Я понимаю, номер можно определить легко. Но если ты не можешь определить, где мы, зачем звонить? Сообщить об этом? Или приказать сдаться? - Моника не смогла молчать.
   - Я звонил тебе.
   Телефон Ильдара, Радиз, Нестора тоже можно было узнать. Да, действительно, можно поверить, что звонил он ей.
   - Зачем?
   Гесиод не ответил. Лицо также сохраняло каменное равнодушие.
   - Чтоб тебя замумили, Анри Лаэд! - взорвалась Моника, губы задрожали, в глазах заблестели слезы, в носу защипало. Она не смогла сдерживать чувства. - Ты ответишь мне или нет? Или я отключа... - она всхлипнула, не договорив.
   - Скажи мне, - негромко сказал Гесиод.
   - Что?
   Он не ответил. Глаза вспыхнули еще ярче и тут же потускнели. Моника вдруг поняла, что он сейчас отключится. Безотчетная паника пронзила её, и девушка горячо, торопливо заговорила:
   - Гесиод, мне очень жаль. Правда, очень жаль. Но мне действительно понравился. Там, в клубе. Я не знала, кто ты, пока не сказала Радиз. Гесиод, пожалуйста, поверь... Я почему-то не хочу, чтобы ты думал, что я... - Моника залилась слезами, вытирала их, но они всё равно струились из глаз. - Мне должно быть всё равно... Мы знакомы день, но мне больно, тяжело. Не надо было встречаться, не надо было танцевать... не надо было соглашаться... Но сейчас. Я не чувствую себя виноватой. Мне тяжело, но я не виновата! И люди, которые со мной - это мои друзья. Я не считаю их преступниками, ворами, падшими! Я с ними говорю, я их слушаю. Они - люди! Да, может, Нестор и Зогка неправы, но все их ошибки будут исправлены. Мы нашли выход! - она подняла глаза.
   Наверно, не стоило бы рассказывать, но молчать не хотелось.
   - Мне плевать, что возможно рядом с тобой сидят твои коллеги! Я все равно скажу. Мы всё вернем. Зогка вернет лилию. Нестор раздаст деньги. А потом мы сбежит. Спрячемся! Спрячем Зогку, спрячем Нестора. Потому что они не заслуживают стольких лет сна. Я считаю, что они не заслуживают. И пускай все считают их преступниками, но скоро мнение изменится. Прощай, Гесиод!
   Моника смахнула слезы, хотела коснуться панели гаафона, чтобы отключить его, но Гесиод внезапно изменился. Лицо мучительно дрогнуло. Он крикнул:
   - Подожди!
   Девушка вновь посмотрела на экран.
   Лаэд, не отрываясь, смотрел на неё, потом сказал:
   - Я, может, последний идиот. Но когда я смотрю на тебя, говорю с тобой, мне больно вот тут. - он ткнул рукой в область сердца. - Я не знаю, лжешь ты или говоришь правду... Но я не могу... отказаться от тебя... Просто не могу.
   Моника слушала.
   - Мне всё равно, преступница ты или нет. Я встретил тебя, увидел, поговорил. Я искал тебя... столько лет... И нашел сейчас, разве могу отказаться?.. - с горечью посетовал Гесиод.
   Девушка с трудом подавила дрожь. Постаралась, чтобы голос звучал твердо:
   - Я не могу верить твоим словам.
   - А ты не верь, - сказал он почти со злобой. - Я сам не верю! Меня сегодня отстранили. За бездарно проведенную операцию. Они ожидали от меня энтузиазма, ожидали, что я объясню им этот провал, но я сказал, что видимо, моя квалификация снизилась. На мое место встал мой давний, недобрый знакомый! Мы всегда с ним соперничали. И сейчас я в отставке, а он полковник. Но, веришь ли, я ничего не почувствовал. Вообще ничего. Все мысли, всё... о тебе...
   Моника сжала лицо руками:
   - Да всё ты врешь! Ты это говоришь специально, чтобы поймать нас и тебя восстановили в должности!
   - Влюбиться можно и секунду. Дорисовываешь образ, те качества, которые хотел бы видеть, и влюбляешься, - медленно говорил Гесиод. - Ведь ты незнаком с человеком полностью, и легко придумать целый образ, видя только лицо. Но правда часто развеивает все мечты.
   - Что, твои тоже развеялись? - язвительно поинтересовалась Моника, отпуская голову.
   - Я люблю тебя, - спокойно и одновременно с некоторым удивлением произнес Гесиод.
   Девушка вздрогнула. Мысли смешались.
   Если бы он сказал это как-то иначе, с другой интонацией, то поверить было невозможно. Но в его голосе не звучало страстного придыхания, вымученной убежденности, романтичности.
   Он сказал это так, будто сам не ожидал от себя такого. Констатировал факт, доселе неизвестный.
   И Моника не смогла уличить его во лжи.
   Но признать тоже не хватило сил.
   - Не знаю... - беззвучно пробормотала она.
   - Я всё понимаю, - у Гесиода криво дрогнул уголок губ. - Я бы тоже не поверил себе.
   - Подожди! - сердце разрывалось на части.
   То, что она сейчас она собиралась сделать, было нечестно по отношению ко всем: к Радиз, к Зогке, к Нестору, к Ильдару, к Алану. Но Моника не могла, просто не могла позволить Гесиоду уйти.
   - Я, наверно, впервые так рискую, - громко, уверенно сказала она. - Я даю тебе шанс, Гесиод Анри Лаэд. Один шанс. Думай сам, что с ним делать, как выбирать и как поступать. Мы сейчас находимся в доме у Джо Лина. Думаю, ты знаешь, кто это. Компьютер! Отключить связь!
   Она резко и решительно выкрикнула последние слова, не утруждая себя прикасанием к панели.
   Экран исчез.
   Моника закрыла глаза, потерла виски. Потом поднялась.
   Нужно было всё рассказать, любовь не должна быть становиться причиной предательства.
   Какой бы выбор ни сделал Гесиод, нужно, чтобы все были готовы к этому. Сейчас всё зависит от такого, каким человеком является Лаэд.
   Но, независимо от его действий, нужно пытаться вытащить Зогку, Алана и Нестора.
   Плохо, что пришлось подставить Джо.
  
  
  

* * *

  
   - Это он? - поинтересовался Джо Лин.
   Моника кивнула.
   Человек, которого сейчас определила камера возле железной двери забора, был Гесиодом Анри Лаэдом. Он прикоснулся к поверхности звонка, сообщая о своем приходе.
   - Вроде бы он один, - задумчиво потянул Джо.
   - Это ничего не значит, - сказала Моника. - Не открывайте. Я иду.
   Нестор, чье лицо сейчас отображалось на экране, высветившемся из гаафона, выглядел встревожено:
   - Мы тебя всё равно будем ждать, Моника.
   - Я Маня, забыл? - весело напомнила девушка. - Ждать не нужно. Если засада, вы немедленно улетаете. Я останусь. Это будет моя вина. За всё нужно расплачиваться.
   Она повернулась к Джо, отдавая гаафон:
   - И вы меня простите.
   - За что? План остался прежним. А замумить они меня не могут. Не за что.
   Моника обвела взглядом семью Лин. Больше половины сейчас столпилось в коридоре возле выхода, с любопытством и волнением наблюдая за происходящим.
   - Простите все. Я просто не могла по-другому, - девушка решительно открыла дверь и вышла на улицу.
   Прошла по каменной дорожке по дворике возле дома до высокого, каменного забора. Постояла несколько секунд, задумавшись, а потом махнула рукой.
   Это был сигнал, чтобы открывали дверь.
   И железная дверь отъехала в сторону.
   Сейчас Гесиода нельзя было назвать красивым. Лицо было мрачно и сурово. Прежние черты, которые так нравились девушке, исчезли.
   Вопрос ли - навсегда?
   Ни он, ни она не делали шага навстречу друг другу, стоя по разные стороны от порога.
   Стояли и внимательно смотрели, изучая лица и взгляды.
   Всего лишь шаг - и разбитые мечты или свершившиеся надежды. Ложь или правда, предательство или любовь, разочарование или счастье.
   Всего лишь шаг.
   И всё разрешится.
   На горячий, песочно-каменный город наползала ночь, омывая светом заката кипарисы, сухую дорогу, маленькую посевную траву, устилающую газоны...
   Время шло.
   Но что значит слово "время" для тех, кто живет вечно?
   Но ждать не умеют и бессмертные.
   Гесиод сделал один огромный шаг вперед, оказываясь с другой стороны забора, вплотную к Монике.
   Дотронулся рукой до её лица - легкое, неуловимое прикосновение пальцев.
   Хотел опустить руку, но девушка удержала. Улыбнулась. Облегченно, доверчиво, радостно, - от этой улыбки защемило на сердце от нежности.
   - Я пришел, - хрипло сказал Гесиод, его темные глаза казались черными, бездонными, завораживающими.
   - Я ждала, - беззвучно произнесла Моника, обвивая его шею руками.
  

Глава одиннадцатая.

Правда о вечном сне.

  
  

"Существует ли бессмертие?" -

спросили у Конфуция.

"Мы не знаем, что такое жизнь.

Можем ли мы знать, что такое смерть?" -

ответил он.

  
   Три неполных дня спустя.
  
   Том был невероятно горд собой.
   - Похож я на Нестора Ти-эйна? - спросил у сестры, крутясь перед зеркалом.
   На нем была одета цветастая футболка и джинсы точь-в-точь как Нестора, из разных тканевых вставок. Он нашел их в каталоге на одном сайте.
   - Немного похож, - придирчиво оглядела его Янга. - Волосы темные, и лицо такое... утонченное, что ли...
   Мальчик поморщился, но быстро забыл об этом, искря от довольства.
   - Они не возьмут тебя с собой, Том, - сказала ему Янга.
   - Почему? Я же помогал Нестору. Он сам сказал, что я ему помог вытащить дядю Питера.
   - Не дядю. Он нам дедушка, - поправила Янга. - Да и не помог ты. Это он так сказал, чтобы тебя порадовать. Твоя помощь, поверь, ничего не стоила.
   - Нестор меня возьмет с собой! Мы друзья! - вспыхнул мальчик, поворачиваясь к сестре.
   Сейчас он её почти ненавидел. За её спокойствие и равнодушие.
   - Зачем ему брать тебя, Том? И тебя папа не отпустит. Сам подумай!
   - Отец не отпустит, ты права, - сразу поник мальчик. - Но Нестор бы взял. Я с ним поговорю!
   - Ну и глупый!
   - Сама такая! Строишь из себя умную, а мозгов ни грамма!
   - Заткнись!
   - Сама заткнись!
   - На твоем месте я бы не показывала скудность своего словарного запаса! - отпарировала Янга.
   Том не умел выражаться такими словами, как она. Поэтому он подумал и выдал несколько совсем уж неприличных слов.
   Сестра опешила от такого, а потом тихо крикнула:
   - Маам! - но из комнаты не выбежала.
   - Иди, ябеда, жалуйся... Чего сидишь? - беззлобно подначил Том.
   - Тогда они все поймут, что мы опять с тобой не уроками занимаемся, а ругаемся, - мирно пояснила Янга.
   - Почему мы должны заниматься уроками, когда они празднуют! - посетовал мальчик.
   - Да что там делать? С Нестором всё равно не пообщаешься нормально. Над ним опять все будут издеваться, - заметила Янга.
   - А я бы всё равно пообщался, - вздохнул Том.
  

* * *

  
   В большой гостиной в самом разгаре праздновались удачные события вчерашнего и позавчерашнего дня.
   Во-первых, разбудили Питера и выпустили его из стен корпорации. Теперь он был надежно спрятан людьми Джо Лина.
   Во-вторых, две новости - возвращение лилии и деньги, ушедшие на благотворительность - вызвали небывалый шум в обществе. Теперь эту новость тщательнейшее смаковали все средства массовой информации.
   Джо с бокалом в руках говорил какую-то длинную речь, в которой не преминул упомянуть всех присутствующих в этой комнате. Имеется в виду гостей, а не родственников. Но его речь слушали только дочери, Кати и Лил, и внучка Элиза.
   Нестор медленно обвел взглядом зал.
   Алан, что-то доказывающий Зогке... Радиз с улыбкой разговаривающая с Сэм... Моника, сидящая в обнимку со своим Гесиодом... Ильдар, хохотавший над чем-то вместе с Лукой... Алекс, Иоганн, Илим, Нуло и Виктория сидели за столом и спорили... спорили на идише, так что Нестор не понимал ни слова.
   Нестор улыбнулся, радуясь, что сейчас нет никому до него дела. А то поначалу вновь он стал объектом обсуждения.
   Джо закончил речь, Кати и Лил строго оглянувшись на остальных, яростно захлопали. Другие, спохватившись, тоже захлопали, а после выпили немного вина.
   Джо подошел к Нестору и сел рядом с ним. Остальные вновь занялись своими делами. Элиза, Кати и Лил присоединились к спорящим.
   - Я думаю, отбыть вам можно и завтра утром. Зачем лететь ночью? - спросил Лин.
   Нестор упрямо качнул головой:
   - Джо, отбывать нужно как можно быстрее. Они всё равно рано или поздно нагрянут к вам с проверкой. Не по одному, так по другому поводу. Зачем подставлять вас?
   - Минилет готов, - вздохнув, сказал Джо. - Ты мне нравишься, Нестор. Хороший ты парень. Фамилия дурацкая, но это не твоя вина.
   Ти-эйн улыбнулся. Джо похлопал его по спине:
   - Когда всё уляжется, жду вас к себе. Буду рад.
   - Обязательно, - кивнул Нестор. - Думаю, к тому времени Янга уже станет ученым, а Том будет программить не хуже меня.
   Джо поинтересовался:
   - И через сколько будет наша встреча?
   - Думаю, лет через восемь-десять. Этого я думаю, достаточно, чтобы Янга получила докторскую степень.
   - В области экономики, - засмеялся Джо.
  
  

* * *

  
  
   Пришло время прощаться. За те три дня, что гости провели в семье Лин, они успели подружиться со всеми.
   Вся семья высыпала провожать разношерстную компанию, в которой теперь было семь человек.
   Последним прощаться подошел Том. Хмуро отводя взгляд, он попросил Нестора отойти с ним в сторонку. Ти-эйн последовал за мальчиком.
   Когда они отошли, Том неожиданно развернулся, упал на колени и обнял колени Нестора.
   - Возьми меня с собой, пожалуйста! - умоляюще стал просить мальчик.
   Донельзя изумленный Нестор с трудом отстранил Тома и поставил на ноги. Сел на корточки, так что их лица теперь стали вровень.
   - Я не могу тебя взять, - мягко сказал Ти-эйн.
   Том всхлипнул, отворачиваясь:
   - Я думал, мы друзья...
   - Мы друзья, Том! - Нестор улыбнулся, поворачивая мальчишку лицом к себе.
   - Почему ты тогда не можешь меня взять с собой?
   - Потому что ты маленький.
   - Я не маленький! - возмутился Том.
   - Нет, ты маленький, - твердо повторил Нестор. - Поэтому я не могу тебя взять.
   - А когда я тебя увижу? Где ты будешь жить? - Том выжидающе посмотрел на своего большого друга.
   Нестор немного подумал, потом спросил:
   - Ты умеешь хранить тайны?
   Том с готовностью кивнул, утирая слезы.
   - Никто не должен об этом знать. Я даже твоему деду не говорю, а тебе скажу. Потому что ты мой друг. У нас ведь не может быть секретов, верно? - Нестор серьезно посмотрел на мальчика.
   Тот быстро закивал. Глаза оживились.
   Нестор подумал, и решил не врать. Он был уверен, что Том не проболтается.
   - Мы будем жить в Хакасии, в поселке возле озера Шира. Денег, что дал твой дедушка вполне хватит, чтобы спокойно прожить там лет пятнадцать.
   - Мы что, не увидимся пятнадцать лет? - огорчился Том. - Или мне можно будет приехать?
   - Нет, Том, приехать будет нельзя. Но давай уговоримся. Тебе двенадцать лет?
   - Двенадцать.
   - Когда день рождения?
   - Двадцать шестого мая.
   - Так вот, Том. Через шесть лет, двадцать шестого мая, жду тебя в своем родном городе, в своем родном доме, в своей родной квартире.
   - Но я же не знаю, где ты живешь!
   - Проверим твои способности. Опытному человеку ничего не стоит узнать адрес человека.
   - А-а... - Том заулыбался. Узнать эти сведения было проще простого. - Я сразу не понял... Я узнаю твой адрес через пять минут. Ты даже улететь не успеешь.
   - Запомни его хорошо, - Нестор встал с корточек, потрепал мальчишку по голове. - И запомни. Через шесть лет. Двадцать шестого мая. Будем справлять твой восемнадцатый день рождения.
   Том радостно кивнул.
   Шесть лет - это гораздо меньше пятнадцати. Шесть лет можно подождать.
   - А теперь прощай, Том. До свидания!
   Нестор вернулся к минилету. Попрощался с остальными, махнул рукой Янге, залез в салон, сел рядом с Ильдаром.
   Гесиод вырулил минилет со двора, разогнал по дороге и, выжав штурвал до упора, взмыл в воздух.
  
   - Что будем делать? - спросил Нестор у всех.
   - Может, новости послушаем? - предложил Гесиод.
   - Да ну! - поморщился Ильдар. - Уже второй день одно и то же крутится. Про лилию и про благородный поступок хакера.
   - Я бы всё равно послушал, - Гесиод вопросительно посмотрел на Монику, сидящую рядом на соседнем кресле пилота. Та пожала плечами:
   - Если хочешь, слушай.
   - А ты хочешь слушать?
   - Не сильно. Но я говорю, если хочешь, то давай послушаем.
   - Если ты не хочешь, то не надо...
   - Пошло-поехало! - громко возмутился Ильдар. - Завели свои нежности! Включайте уже!
   Гесиод и Моника рассмеялись. Но смех был даже не от слов Ильдара. Они смотрели друг другу в глаза и просто, от души смеялись.
   Хилом, сидевший на сидение сразу за ними и всё прекрасно видевший, заволновался:
   - Нестор, поведи-ка ты. А то влюбленные уронят минилет! А где мы достанем еще один?
   - Эй, вы там! Включите, наконец, радио! - крикнула Зогка, сидевшая на коленях у Алана. Минилет был шестиместный, как и эмемесес, но только отличался от чудо-новинки и маневренностью, и скоростью, и качеством. Да, хороший минилет, жаль, что пришлось продать.
   Девушка была счастлива. Почти. Омрачала только одна мысль, но да ладно. Мысли можно убрать, а сейчас просто наслаждаться жизнь.
   - Тебе не тяжело? - тихо спросила она у Алана.
   - Ты вообще ничего не весишь, - заметил он. Улыбнулся.
   Зогка тоже улыбнулась в ответ. Небольшая ревность, которую она поначалу испытывала, глядя на то, как Алан смотрит на Монику, развеялась. У Моники был парень, еще красивее, чем Алан, и у них была настоящая любовь. Поэтому Алан перестал глядеть в её сторону. Теперь он смотрел только на Зогку, и девушка не огорчалась из-за того, что она была как будто бы запасным вариантом. Ей нравилось, что сейчас она пользуется вниманием, а на мелочи, сопровождающие это внимание, можно махнуть рукой.
   Гесиод включил радио. Можно было, в принципе, посмотреть новости и по гаафону, но когда ты ведешь минилет, это будет весьма отвлекать.
   Приятный женский голос разнесся по салону:
   - Час назад сэр Ольгерд Имангри Лэй выступил с сообщением, что прощает свою дочь. "Я хочу лишь, чтобы она вернулась, и мы смогли бы поговорить с ней о случившемся и найти общий язык", говорит сэр Ольгерд. Это сообщение вызвало...
   - Выключи! - звенящим, напряженным голосом выкрикнула Зогка.
   Гесиод немедленно выключил. Все оглянулись на дочь сэра Ольгерда.
   Сжавшаяся, покрасневшая чуть-чуть - сквозь смуглую кожу румянец просматривался с трудом, с помутневшими, карими глазами, утерявшими прежний задор и блеск.
   - Зогка, это же вроде хорошая новость... - мягко заметил Нестор.
   - Ложь... всё ложь... ему нужно, чтобы я вернулась... а потом... - она не договорила.
   Худенькие, тщедушные плечи задрожали. Зогка заплакала, прислонив ко лбу маленькие, искалеченные руки. Радиз, сидевшая рядом с Аланом, успокаивающе начала гладить девушку по спине.
   - Зачем ему надо, чтобы ты вернулась? - непонимающе воскликнула Моника. - Неужели больше некому сопровождать его на церемониях, что ли?!
   - Наверно, он не хочет, чтобы весь мир узнал о том, что она... это... - Ильдар осекся, понимая, что его слова будут звучать не совсем уместно.
   - Да, её отец болезненно относится к репутации, - подтвердил Алан.
   - Если он так её любит, понятно, почему вдруг на весь мир сообщил, что прощает её, - кивнул Гесиод.
   - Да ложь это! И не из-за того, что я хибакуся! - сквозь слезы выкрикнула Зогка. - Из-за того, что я могу проболтаться!
   Она вздрогнула, когда произнесла последнюю фразу, еще больше съежилась, побледнела. Особенно изменились губы - стали цветом бумаги.
   - О чем? - спросил Ильдар.
   - Н-неважно, - выдавила Зогка.
   - Но ты сказала...
   - Забудьте.
   Все помолчали. Потом Радиз осторожно сказала:
   - Если эта тайна действительно так важна, то будет бессмысленно, если он тебя все же найдет, а тайна так и останется с тобой.
   - Это будет глупо, Зогка, - согласился Нестор.
   Та утерла слезы. Окинула взглядом всех. Потом тихо, но твердо произнесла:
   - Каждое знание влечет за собой ответственность. Не каждый будет готов её нести.
   Ильдар открыл рот, что запротестовать, но Зогка жестом остановила его.
   - Я не договорила. А также есть знания, влекущие за собой опасность. Я не собираюсь подвергать вас ей.
   - Мы и так в опасности... Куда больше-то? - усмехнулся Нестор.
   - Опасности есть разные. Есть такие, которые угрожают не столько внешнему, сколько внутреннему.
   - В смысле?
   Но Зогка не стала пояснять. Она отвернулась, глядя в иллюминатор.
   Алан мягко сжал её руку, ободряя.
   - Если из-за этой тайны отец собирался тебя усыпить, то думаю, стоит её рассказать, - заметила Моника.
   - Мы осознаем опасность, Зогка. Но мы пытаемся защитить и тебя. Понимаешь? - сказал Нестор.
   - Нами движет не пустое любопытство. Мы лишь пытаемся понять, насколько серьезно настроен твой отец, - добавила Радиз.
   - Отец и так может думать, что ты нам всё рассказала. Нелепо получится, если нас замумят не за что. Если мы будем знать, за что за нами будет активная охота, то будет легче, - немного скомкано попытался привести еще один довод Ильдар.
   Зогка молчала.
   Последним обратился к ней Гесиод:
   - Ты можешь и не говорить. Право твое. Сама думай, что лучше.
   Девушка судорожно вдохнула воздух. Выдохнула. Обвела всех невидящим взглядом, негромко произнесла:
   - Знаете, почему люди раньше называли смерть сном? Потому что в наименовании "вечный сон" звучит надежда. От "сна" можно проснуться. От смерти проснуться нельзя.
   Зогка замолчала.
   Ильдар, немного выждав, напомнил:
   - Но были ведь разные верования. В переселение душ, перерождение, ад и рай... и другие...
   Радиз кивнула:
   - Отношение к смерти - отражение культурного уровня общества, отражение идеалов, совершенств, принятых в нем, и напротив, что считается в этом обществе грехом, пороком, изъяном.
   - Рассуждать об этом бессмысленно сейчас, - заметил Нестор. - Ведь смерти нет. И что нам до того есть ли жизнь после смерти или нет? К чему ты вела, Зогка?
   - К тому, что это имело смысл во все времена. И имеет смысл сейчас, - девушка печально ухмыльнулась.
   - Поч-чему? - заикаясь, спросил Ильдар.
   - Потому смерть как была, так и осталась, - с невозмутимым спокойствием ответила Зогка.
   Она сказала это так, что у всех прошелся мороз по коже.
   Потому что все поняли, что это правда.
   Ильдар, бледнея, вскочил и схватив стакан, из которого он чуть раньше выпил весь сок со льдом, расколошматил его об стену, а потом осколком резанул себя по вене. Кровь выступила лишь на долю секунды. А потом рана мгновенно затянулась. Ильдар смахнул кровь, показывая целую руку:
   - Регенерация, видишь?! И мне девяносто четыре года, а я молод по-прежнему! А Радиз вообще сто шестьдесят девять! Люди бессмертны! Смерти нет!
   - Смерть осталась, - спокойно возразила Зогка. - Да, ты не умираешь. И не умрешь. Смерть осталась в стенах корпорации Temporary Death.
   - Как? - отрывисто резко поинтересовался Гесиод.
   Он единственный, кто смог говорить. Другие молчали, не в силах говорить что-либо.
   - Очень просто. Тело, разорванное на атомы, не восстанавливается. Всё ядерное оружие было скуплено у стран моим отцом, нажившимся еще до дня, когда он обессмертил всех, на вечной жизни, которую он продавал за огромные деньги. Ему охотно продали установки, тогда еще никто ничего не соображал, опьяненные бессмертием. Страны отдали мощное оружие, подписали договоры о том, чтобы впредь больше не создавать похожего оружия. Они не подумали о том, что теперь ударить по стране-сопернику можно только по её карману. Армия, которую содержат сейчас все - это так, мелочи. Неэффективно и для видимого устрашения. Мощные бомбы использовать нельзя, маломощные не дают большого результата... Сэр Ольгерд Имангри Лэй тем временем создал камеры-смерти... Уж не знаю, как переоборудованы и использованы в них эти страшные оружия Войны... Да и столь важно это сейчас. Нет никаких мифических отделов корпорации ВС, где будут вечно спать люди, подписавшие соответствующий договор. Вечного сна нет. Есть смерть. Оружие, после действия которого человек не восстанавливается. Люди могут умирать.
   Девушка умолкла.
  

* * *

  
   - Мы с Нестором друзья, - не удержался, чтобы не похвастаться сестре Том.
   - Это он тебе сказал? - скептически посмотрела на брата Янга.
   - Да.
   - Ну, сказать можно всё, что угодно... - потянула сестра.
   - Глупая! Он мне сказал даже, куда они полетели! - горделиво признался мальчик.
   - И куда?
   - Я дал обещание не говорить.
   - Ты недолго продержишься, - усмехнулась Янга.
   - Что ты знаешь! - с досадой воскликнул Том. - Ты младше меня на два года! Ты не можешь держать секреты, а я могу!
   - Ну-ну.
   - Я тебе не сказал, где они, и не скажу. Ни тебе, никому. Потому что я обещал Нестору.
   - Скажешь, скажешь. Не сейчас, так дня через два.
   Том сощурил глаза:
   - Сиди и решай примеры, дитя. Я умею держать слово.
   - Дети! - в дверь комнаты требовательно постучала Виктория. - Дети, перестаньте ругаться! Вы делаете уроки, или нет?
   - Да, мама.
   - Конечно, мама.
   Том и Янга переглянулись взглядами, далекими от приязни, и вновь уткнулись в учебники.
  
  

* * *

  
  
   - Мой отец самый влиятельный человек планеты. Но любое влияние имеет срок действия... Еще сто-двести лет, и его влиятельность утратится. Тогда он сообщит миру о том, что вечный сон - это настоящая смерть. Это будет мощный удар, его власть установится на долгие-долгие годы. Именно потому, это и сохраняется в тайне. Раньше времени никто не должен ничего знать.
   - Но об этом же знают, - тихо произнесла Радиз. - Об этом знаешь ты, знают сотрудники этих отделений, где находятся камеры.
   - Это проверенные люди. Они не выдадут тайну. Отец знает. А я... Я случайно узнала... даже мои сестры не знают. Я похожа на маму, и отец потому не стал меня убивать. Хотя ему ничего не стоило сделать. Он оставил меня в живых, оставил в полном сознании, потому что был уверен, что я и так ничего не смогу никому рассказать. Я же урод, я не стану сбегать из отцовского дома, в меня маловероятно, что кто-то влюбится...
   - Что значит в полном сознании? - резко спросил Гесиод.
   - Испытание разума. Я не знаю, что это. Это я тоже случайно подслушала. Никто не способен пройти это "испытание", сходят с ума. Я ничего не знаю про это, я говорю то, что смогла понять по отрывкам разговора... Оказалась однажды у отца в кабинете, в шкафу... не помню зачем залезла... игралась?.. Мне тогда было двадцать три года... А в кабинет зашел отец вместе со своими заместителями. Я не смогла тогда дослушать до конца. У меня от ужаса не выдержали нервы, я выдала свое присутствие. Отец был очень зол, но всё же отошел. Я осталась жива. Сейчас маловероятно, что он меня оставит в живых...
   - А его слова? - поинтересовался Ильдар.
   - Я повторяю, это ложь. Лилия была дорога отцу - и по цене, и по памяти, - но всё же гораздо важнее ему власть и репутация. Он очень зол на меня за то, что омрачила его светлую мантию, а также за то, что я могу поведать миру о тайне. Потому он строит из себя всепрощающего, мирного, доброго папашу. Ему нужно найти меня, нужно, чтобы я вернулась, прежде, чем расскажу всё... То, что он сказал в камеру, было ложью. Если я вернусь, он не станет со мной цацкаться... Поместят в камеру где смерть далеко не временная, и Зогки Дестасио Оливии Лэй не станет, - девушка невесело усмехнулась. - И шансов избежать этого почти нет. Маленькая вероятность лишь... что найдет он меня уже после того, как мир узнает о камерах смерти. Но сможем ли прятаться столько лет?
   - Так, может, стоит рассказать миру правду? - нахмурился Нестор. - Пусть все знают, тогда власть твоего отца упадет, и...
   - Нет! - испуганно, резко вскрикнула Зогка. - Нет, нельзя.
   - Почему?
   - Люди не умеют думать холодно и спокойно узнавать правду. Полные ярости, страха и жажды крушить и ломать, они бросятся истреблять отделения корпорации... Возможно, они засунут моего отца в его же камеру, а потом каким-то чудом смогут уничтожить эти камеры... Отделений больше не будет, моего отца тоже. А через сто лет на земле будут жизнь одни безумцы. Ведь разуму нужен отдых.
   - Почему сто лет? - спросил Алан.
   - Я не знаю, сколько лет! Суть не в этом.
   - Но, а создание новых отделений? Разве обязательно нужен сэр Ольгерд... - предположила Моника.
   - Мой отец - символ. Знамя. Называйте как хотите. Человек, которого боятся, уважают, почитают, слушают, которому починяются... и всё неосознанно, безотчетно. Потому что так завелось. Его никто не заменит, не будет иметь его власти... Никто и никогда. Потому что он Создатель бессмертия, Даритель новой жизни, Спаситель человечества. Свергни его, но на его месте не появится никто. Временная Смерть исчезнет. Человечество сойдет с ума. Потому что эти отделения способны подарить отдых...
   - Но меня ни разу не замумили! - заметил Нестор. - Я не сошел с ума.
   - Рано или поздно все устают. У каждого свой порог... - убежденно сказала Зогка.
   Моника потрясенно прошептала, сжав виски руками:
   - Мой отец... мой отец...
   Гесиод встревожено посмотрел на неё.
   - Нет... н-нет... Он умер... Так вот почему-то везде отказ... Они сразу убили его, он написал и они убили... уроды! Ублюдки! Отец... - её голос дрожал, срывался, но из глаз не катились слезы.
   Гесиод включил автопилот, прикоснулся к плечу девушки. Оглянулся на Нестора, тот отчаянно тряхнул головой. Лаэд кивнул, и не стал задавать вопросов.
   Ти-эйн мягко сказал Монике:
   - С тех пор прошло семьдесят лет, Ма... Моника. Теперь подумай... неужели ты не смирилась за все эти годы?..
   Плечи перестали вздрагивать. Напряженные мышцы ослабли. Моника грустно заговорила:
   - Ты спрашиваешь, смирилась ли я. Я не смирилась, Нестор. Я не могу понять... как можно...
   - Это был его выбор. Он не умер от болезни. Он вполне осознанно выбрал вечный сон. И я думаю, даже если бы он знал, что это смерть, он всё равно бы выбрал. Вспомни его письмо, - сказал Нестор. - "Я жалею, что не успел умереть".
   - "Я знаю, ты не поймешь меня сейчас. Но пройдет время, и мои слова подтвердятся. Бессмертие - это наказание для человечества. Те вечные муки, которые обещали для грешников. Вечный ад". Время прошло, Нестор. Я его не понимаю. До сих пор не понимаю! Спустя семьдесят лет...
   Ти-эйн промолчал. Но вместо него ответила Радиз:
   - Это мало. Семьдесят лет - это безумно мало для вечности. Миг и только. Время еще наступит, - тихая печаль звучала в её голосе.
   - Вечность... - проговорила Моника, глаза сощурились. В них плескалась боль и насмешка. Она повернулась и едко спросила у женщины:
   - Что, Радиз, получили ли вы должные впечатления?! Хороший ли материал для книги? Хорошее ли путешествие?
   - Жалеть нельзя ни о чем, Моника, - спокойно посмотрела женщина.
   - Всё что ни делается, всё к лучшему, не так ли? - вспылила девушка. - Всё, что узнаем, всё к лучшему? Всё, что понимаем, тоже?! Знаете, что я скажу... Я понимаю, что хотел сказать отец. Зачем ему вечность, если он не может быть рядом с человеком, которого любит больше жизни? Я ненавижу мать, за то, что она так поступила с папой... Ненавижу... Но еще больше я не могу понять... ведь я... неужели я ничего для него значила?! Совсем ничего... он же понимал... - она всхлипнула.
   - Он тебя любил! - жестко отрезал Нестор. - Перестань, Моника. Он ушел, да. Он никогда бы не махнул рукой на твои чувства, он бы остался, несмотря на то, что твоя мать его бросила!
   - Почему он тогда он ушел?
   - Я не знаю ответ на этот вопрос. Но то, что говоришь ты, полная ерунда. Ты была ему дорога, ты его дочь! Он тебя любил.
   Зогка не стала говорить, что не все отцы любят дочерей. Это было не её дело. Вероятно, отец Моники действительно её любил.
   Гесиод обеспокоено смотрел на Монику. Но та уже успокаивалась.
   - Сэр Ольгерд ведь не оставит попыток тебя отыскать? - спросил у Зогки Ильдар.
   - Не оставит.
   - Хилом, ты опять со своей паникой? - нахмурился Нестор.
   - Нет, - мрачно покачал головой тот. - Мне просто стало интересно... Что будет, если он выйдет на след Линов?
   - Джо сказал, что бояться им нечего. Они ведь действительно не знают, где мы. А то, что он нам помог... да мало ли... Джо сказал, что бояться не стоит, - сказал Нестор.
   - Джо сказал... Джо сказал... - передразнил зло Ильдар. - Нестор, подумай сам: Джо не знал о тайне. Да, он предполагал, что отец будет продолжать искать дочь, но он же не предполагал, что кроме лилии у неё осталась тайна, за которую он может убить в прямом смысле слова! Джо этого не знал, Нестор. А теперь я спрашиваю... что будет, если они придут к Линам, ища нас?
   Все затихли. Потом Алан неуверенно заметил:
   - Но как они выйдут? Отследят, откуда новость пришла? Откуда лилия пришла? Всё же было чисто сработано. Знакомые знакомых малознакомых знакомых... Джо всегда осторожен... Очень маленькая вероятность, что все-таки удастся найти человека, который вернул лилию и запустил новость в мир.
   - Но вероятность есть, - угрюмо согласился с Ильдаром Нестор. - Тем более, что вся операция длилась один день. Лилия молниеносно передавалась из рук в руки, пока её не положили в почтовый ящик, позвонив в местное отделение GV, чтобы возвращение лилии осветилось еще и в СМИ. Последний человек сообщил об успехе операции и что его никт не схватил, но может, его заставили сообщить это? И лилию забрали, и человечка схватили. Нашли чем припугнуть, отследили цепочку связанных людей... И вышли на Джо.
   - Но тогда бы они заявились в тот же вечер! Позавчера. А вчера и сегодня новость о лилии и благотворительной деятельности Нестора крутится по всему миру! - попытался отвергнуть эту идею Алан.
   - Я сам проводил свою операцию с благотворительностью. За себя я могу не беспокоиться. Но за Джо... Боюсь, что возможно...
   - Очень маловероятно, Нестор. Они бы не стали ждать. Мгновенно посетили дом и накрыли бы нас всех. А так... - качал головой Йосем.
   - Действительно, зачем им ждать? - присоединилась Радиз.
   - А если они не ждали? Ведь с каждым человеком нужно повозиться... Пока вытащишь у него информацию... Ведь это были проверенные, надежные люди. Их нужно было еще сломать, - предположил Ильдар.
   - Всё это домыслы, - поморщился Алан.
   - Они не лишены логики, - негромко произнес Гесиод.
   Моника изменилась в лице:
   - Действительно, а если это правда? Что будет с семьей?
   - Они не знают, где мы. Мы не говорили, - успокоила всех Радиз. - Они не смогут ничего сказать.
   - Вот именно, - кивнул Нестор, напрочь забывший о своем разговоре с Томом.
   - А с ними... с ними что будет? Их не могут... убить? - встревожено пробормотала девушка.
   - Зачем их убивать? - пожал плечами Алан.
   - Они же не знают тайну, - пояснила Радиз. - Зачем их убивать?
   - Но... точно?..
   - Они не знают, где мы. Они не знают, что смерть осталась, - успокаивающе подтвердила Зогка. - Отец не убивает просто так, не за что... должна быть хоть малейшая веская причина... По-крайней мере, я так думаю.
   - Они помогли нам. Это не причина? - не успокоилась Моника.
   - На них станут тратить время только из-за этого. Это не веская причина. Нам могли помочь другие люди... Не переживай, думаю, все будет нормально.
   - Но как узнают, что Лины не знают про смерть? И про то, где мы?
   - Сейчас существуют превосходные детекторы. И методики выявления на предмет правдивости человека. Обмануть практически невозможно, - заговорил теперь Гесиод. - Думаю, переживать нечего.
   Моника вздохнула. Потом вдруг вздрогнула и подозрительно посмотрела на Лаэда:
   - Вот мне интересно, а ты пользовался этими методиками, когда спрашивал, искренна ли я была в клубе?
   Тот рассмеялся:
   - Нет, я тебе так поверил. К сожалению, я не владею ни методиками, ни приборами. Это не входит в круг моих обязанностей.
   - К сожалению?! - возмутилась девушка.
  

* * *

  
   Том захлопнул тетрадь. Показал язык сестре, которая еще не закончила с домашним заданием. Вздохнул. За окном уже сгущался вечер. Затянулось сегодня занятие домашней работы.
   Мальчик подошел к раскрытому окну и посмотрел в чистое, быстро темнеющее на востоке небо... Улыбнулся, вспомнив, какую тайну ему доверил Нестор. Рассеянный взгляд не сразу различил в небе, среди обычных, небольших минилетов огромную вытянутую форму ракетотоносца.
   Сердце мальчика екнуло. А следующее мгновение он услышал пронзительный, острый свист... Он никогда прежде не слышал этого звука. Но понял, что сейчас произойдет. Страха он больше не чувствовал. Лишь любопытство.
   Сестра удивленно подняла голову, привлеченная неведомым звуком.
   Том не почувствовал боли, когда бомба попала в дом. Нестерпимый жар, и всё. Темнота.
  
   Когда он очнулся, то ощутил страшную боль. Грудь сдавливало от нехватки воздуха. Тело горело от жара. Перед глазами было мутно и темно, Том ничего не мог разглядеть.
   Кругом что-то грохотало, шумело, кричало.
   Сквозь завесу звуков всё прорвался один. Самый громкий.
   - Ты что не видишь? Щенок уже восстановился! Его контейнер еще не готов, чего замер?
   Громкий щелчок. Голова взорвалась болью.
  

Глава двенадцатая.

Сдержанное слово.

  
  

"Мы лишь прах и тень".

Флакк Квинт Гораций.

  
  
   Сжатые легкие вновь наполнились воздухом. Том закашлялся, острая боль на мгновение пронзила грудь, но потом резко отпустила.
   Мальчик открыл глаза, сел.
   Он находился в узкой коробке с высокими стенками. Герметичная крышка была откинута. Коробка напоминала гроб. Том посмотрел по сторонам. "Гроб" располагался в сером, большом помещении, лишенном окон, с одной только дверью и вентиляционным шлюзом под низким потолком.
   Вдоль стены стояли еще точно такие же "гробы", мимо них шел человек в форме военного и деловито вводил код на поверхности крышки и открывал коробку.
   После открытия раздавался хрип или кашель. Потом человек, находящийся в "гробу", садился, и Том узнавал родственника. Том был первым, кого распаковали. Следующей была тетя Лил, папа Нуло, дедушка Джо, дядя Алекс, дядя Иоганн, дядя Илим, племянник Лука, бабушка Сэм, мама Виктория, тетя Кати, сестра Элиза. Последней открыли Янгу.
   Все проснувшиеся оторопело сидели, глядя перед собой.
   Человек в форме военного, открыв всех, проворно ушел. Дверь громко хлопнула, звук отрезвил Тома.
   Он вскочил, перелез через стенку коробки, бросился к Виктории:
   - Мам!
   Она тоже поднялась навстречу сыну.
   - Том!
   Том обнял её. Ему не было страшно, но неприятное сосущее чувство ушло, когда он обнял маму.
   Янга громко заревела, не делая попыток подняться. Элиза, сидящая рядом с ней, вскочила, прижала девочку к себе.
   - Где мы? - мрачно спросил Лука.
   Все повылезали из "гробов".
   - Почему мы здесь - это будет более правильный вопрос, - заметил Иоганн.
   - Я думаю это всё из-за дяди Питера, - заявила Лил. - Пап, я же говорила...
   - Помолчи, - резко оборвал её Джо. - Нас могут прослушивать.
   - Нас всех усыпят, да? - поинтересовалась Кати.
   - Не каркай, - шикнула на неё сестра.
   - Я не каркаю, Лил.
   Том отпустил маму. Сзади подошел Нуло и потрепал сына по голове. Они втроем подошли к уже затихающей Янге, и девочка окончательно успокоилась.
   Но тут раздался новый взрыв плача. На этот раз горестно причитала Сэм:
   - Боже! Дом, наш дом! Сожгли, ироды!
   Все столпились вокруг страдающей женщины, начали наперебой её утешать.
   - Новый построим, Сэм, - успокаивал жену Джо.
   Рыдания и утешения прервал странный звук. Все обернулись.
   Стена возле двери разверзлась, выдавая плоский экран, на котором высвечивалось лицо, знакомое всем.
   Сэр Ольгерд Имангри Лэй.
   - Здравствуйте, - радушно поприветствовал он семью Лин.
   Лука подскочил к экрану:
   - Немедленно выпустите нас!
   - Я не могу исполнить эту просьбу, - печально отказал сэр Ольгерд. - Потому что вы мне еще не сказали, где моя дочь.
   - Зогка? - понял Джо.
   - Именно. Вы мне говорите, я вас выпускаю.
   - Где мы? - спросил Лука.
   - Вам это не обязательно знать. Итак, где моя дочь?
   - Мы не знаем, - холодно сказал Джо. - Никто не знает.
   - Она была у вас, - не спрашивая, утверждал сэр Ольгерд.
   Том вглядывался в светлые волосы и голубые глаза сэра Ольгерда, и жадно запоминал черты. Одно дело видеть на картинках, другое дело - почти вживую.
   Все молчали.
   - Послушайте, - мирным голосом заговорил владыка жизни и сна. - Какой вам смысл скрывать её? Она моя дочь, не нужно вмешиваться в чужие семейные проблемы. Вы подумайте о себе. Все подумайте.
   Лицо сэра Ольгерда приблизилось, теперь оно занимало весь экран.
   - Вы будете спать половину тысячелетия. Я не подарю вам вечный сон. Пятьсот лет. Этого хватит, чтобы вы сошли с ума.
   - Вы не имеет права, - спокойно заметил Илим Юде. - Я юрист, я прекрасно знаю весь процесс, когда преступнику назначают сроки отбывания в камерах корпорации...
   - Тут нет прав и законов, - насмешливо произнес сэр Ольгерд, голубые глаза полыхнули ледяным огнем. - Тут есть я и есть вы. И здесь всё решаю я.
   - Вы не можете нас просто усыпить... - голос Юде задрожал.
   Элиза подошла и мягко обняла мужа за плечи.
   - Я могу всё, - сообщил Лэй. - Была семья Лин. Не стало семьи Лин. Коллективное подписание договора на тысячелетний сон. Ничего, всякое бывает в нашем мире.
   - Мы не знаем, где ваша дочь, - повторил Джо.
   - Вы меня не услышали?
   - Мы вас услышали.
   - Где моя дочь?
   - Мы не знаем.
   - Допросов не будет, - безмятежно сказал сэр Ольгерд. - Я не собираюсь тратить время на это. Слова легко проверить. Подойдите к экрану.
   Джо осторожно подошел.
   - Прикоснитесь к экрану.
   Джо, чуть помедлив, повиновался.
   - Теперь отвечайте на мои вопросы. Вы знаете, где моя дочь?
   - Нет, - твердо ответил Лин.
   Сэр Ольгерд глядел немного в сторону от экрана, его лицо стало удивленным. Но голос остался прежним. Ровным, спокойным.
   - Что ж, вы говорите правду... Хорошо. Моя дочь отправилась вместе со своим любовником? Аланом?
   Джо подумал и кивнул:
   - Да.
   - Хорошо. С ними еще были люди?
   - Нет.
   - Ложь. Кто был? Этот... Нестор Ти-эйн вроде?
   - Нет.
   Сэр Ольгерд повернулся к старику. Лицо исказилось от ярости:
   - Это еще одна ложь. Вы ведете себя глупо. Вне зависимости от ответа, я вижу правду. Вы говорите нет, и это высвечивается ложью. Значит ответ "да". Они отправились вместе с этим хакером и его компанией. Куда?
   - Я не знаю.
   - Это была правда. Хорошо, допустим, вы не знаете. Проверим остальных, - нисколько не огорчился сэр Ольгерд. - Кого бы следующего спросить? А хоть бы вашу жену...
   Сэм, утирая слезы, уверенно подошла, прикоснулась к экрану. Они тоже ничего не знала.
   Эту процедуру прошли все. И с каждым новым членом семьи Лин сэр Ольгерд хмурился всё больше и больше.
   Дошла очередь и Тома с Янгой. Мальчик пропустил вперед сестру, бледнея. Янга тоже надолго не задержалась с проверкой. Она ничего не знала о местонахождении Зогки.
   Том был последним. Чувствуя, как страх сковывает ноги, мальчик медленно приблизился к экрану.
   - Надо верить, что это правда. Верить, что я не знаю, где Нестор, - думал мальчик. - Верить, верить. Я не знаю, где он!
   Он положил взмокшую ладонь на прохладную поверхность. Сердце бешено колотилось в груди, и Том не знал, как унять этот страх.
   - Ты знаешь, где находится моя дочь? - устало поинтересовался Лэй.
   Мальчик побелел. Потом тихо сказал:
   - Да.
   Сэр Ольгерд преобразился, выпрямился:
   - Где?
   - Она с Нестором, - Том свободно выдохнул. Это было правдой, он мог сказать это спокойно. Может, больше не будет вопросов... ведь сэр Ольгерд и так уже выяснил, что она вместе с Нестором Ти-эйном.
   Но сэр Ольгерд сощурился:
   - Ты знаешь, где находится Нестор Ти-эйн?
   Том вздрогнул.
   Я не знаю. Не знаю. НЕ ЗНАЮ!
   - Нет, не знаю.
   Сэр Ольгерд улыбнулся:
   - Это ложь, милый мой мальчик. Где находится Нестор Ти-эйн?
   - В минилете, - Том отчаянно боролся с каждым вопросом.
   Все удивленно переглядывались между собой.
   - Отлично, - голос сэра Ольгерда стал вкрадчивым, осторожным. - А куда летит этот драгоценный минилет?
   - Я не знаю.
   - Это ложь. Куда летит минилет, мальчик? Тебя зовут... - сэр Ольгерд повернул голову. - зовут... Том... Том, верно, да?
   - Да.
   - Скажи мне, Том, это тебе Нестор сказал, куда он летит?
   - Н-нет.
   - Значит, Нестор. Куда они летят?
   - Я не знаю, - безнадежно ответил мальчик.
   Он понял, что пропал. Теперь сэру Ольгерду известно, что он, Том Лин, знает, где находится Нестор Ти-эйн.
   - Том, мы сейчас не в игрушки играем, - сладко проговорил Лэй. - Оглянись на свою семью. Внимательно посмотри на каждого. Подумай тщательно, что значит каждый для тебя.
   Том честно повернул голову.
   Папа, мама и сестра. Нуло, Виктория и Янга. Папа строг, но справедлив. Отнимает иногда игры и лишает карманных денег, но за плохие оценки. За хорошие - дает карманные деньги в повышенном размере. Но это у Тома случается редко. Потому что хорошие в понимании папы - это высшие баллы. Как у Янги. А Том так не может по всем предметам. А информатика с математикой не спасают его, например, от истории. Или от так любимой Янгой экономики. Или от уроков музыки или литературы.
   Мама. Маму Том любил, но она всегда во всем соглашалась с папой. Этого Том не любил. Янга? Сестра временами была очень уж противной, но все же лучше друга, чем она, он себе не мог найти. Никто не понимал его так, как Янга. Она понимала его с полуслова, понимала, что у него на уме, понимала его проблемы. Может, и не соглашалась с ним, но понимание порой важнее, чем соглашение с понятым, скажем так.
   Джо и Сэм, дедушка и бабушка. Сэм очень добрая, ласковая, заботливая. Она потихоньку утешает Тома, когда его накажут, самый вкусный кусок пирога отдавала ему. С дедушкой Том почти не общался. Иногда Джо садил его к себе на колени и начинал выспрашивать про всякую всячину - уроки, увлечения, жизнь, но это было довольно редко. Дед, да и вся остальная семья больше внимания уделяли Янге, но Том был не в обиде. Привык за десять лет.
   Сестра у него была необычная, как слышал он. Что в ней необычного? Девчонка, как девчонка. Строит из себя умную, говорит мудреными фразами, общается на взрослые темы. Если бы он, Том, постарался, то тоже бы так смог. Но ему не нужно кичиться своим умом, подобно Янге.
   Кати и Алекс, Лил и Иоганн. Тети и дяди Тома. Мальчик не мог сказать точно, как к ним относится. Нет, любит несомненно. Но они все редко общались с ним. У них была постоянно работа, а по вечерам, праздникам и выходным они беседовали, спорили на темы, которые Том не понимал. А вот Янга была тут как тут. Влезала, добавляла что-то, могла пошутить так, что смеялись все. Том вздохнул. Нет, всё-таки зависть иногда скреблась у него на душе.
   Но сестра Элиза всегда уделяла внимания ему столько же, сколько и Янге, не делая предпочтения. Тому даже иногда больше. Она с удовольствуем слушала захлебывающиеся от восторга рассказы о том, что смог решить ту или иную задачку. И её с Илимом подарки на Новый Год подарки всегда попадали в точку. Она дарила то, что хотел Том.
   С Лукой, их сыном, племянником Тома и Янги, мальчик частенько рубился в разные игры. Они были товарищами, Лука частенько возился Томом, когда он был маленьким. Но сейчас Лука чаще проводит время со своими друзьями.
   Вот и всё. Вот и вся семья. Том переводил взгляд с одного на другого, понимая, что каждый член их большой семьи, несмотря на какие-то мелкие недостатки, обиды, дорог и важен ему.
   Он вновь посмотрел на сэра Ольгерда, повернувшись к экрану.
   - Это твоя семья, Том, - сказал Лэй. - Подумай, неужели какой-то преступник тебе дороже, чем она?
   Мальчик молчал, глядя в прозрачно голубые глаза самого влиятельного человека в мире.
   Том дал слово человеку, которого назвал своим другом.
   Слово нельзя было нарушить.
   Мальчик повернулся, глядя на изумленные и непонимающие лица родных ему людей. Лишь Янга, уже знающая всё, смотрела строго и сурово.
   Что сделает с ними этот человек? Усыпит? Но тогда Том ему точно ничего не скажет. Усыпит и Тома? Мальчик этого не боялся. Этот человек мог замумить всех, но тогда он не добьется ответа.
   Том улыбнулся:
   - Вы никогда не узнаете, где находится Нестор Ти-эйн.
   Сэр Ольгерд тоже улыбнулся:
   - Ты еще слишком мал, Том Лин.
   Экран потемнел, стена задвинулась. Из вентиляционного шлюза в серую камеру ворвались клубы удушливого, едкого, сизого дыма, мгновенно распространяющиеся по всему помещению. Том, закашлявшись, упал на колени. Точно также на колени попадали все остальные, задыхаясь от нехватки кислорода. Глаза жгло от дыма.
   Почти задохнувшись, Том почувствовал, как кто-то его мощно тряхнул за плечи. Захлебываясь от едкого, отравляющего газа, мальчик поднял голову. Перед ним на коленях стоял дед. Его лицо было мертвенно-голубым, голос едва слышно звучал хриплыми от натуги звуками:
   - Зач... узна... место?.. За... Нес... сказал?
   Том не смог ему ответить. Перед слезящимися глазами все поплыло.
   Кислород кончился. Дышать было нечем. Организм деловито решил, что пора предпринимать экстренные меры. Жизненные процессы замедлились. Мальчик уснул. Со стороны можно было предположить, что он умер. Дыхание отсутствовало, грудь не вздымалась, кожа стала совсем бледной, синеватого оттенка. Но сердце билось. Совсем немного, редко и вяло. Но этого хватало, чтобы состояние человека назвать сном. Потому что можно было проснуться, дав уснувшему совсем немного кислорода. А если пройдет довольно много времени, то и еды, так как организм начинает использовать внутренние запасы энергии. Самообратимые запасы, непрекращающиеся замкнутые циклы обращения. Потому сон может длиться бесконечно долго, но человека, в конце концов, можно будет разбудить.
  

* * *

  
   Том судорожно втянул живительный кислород. Открыл глаза.
   Он сидел прикованный к стулу, рядом стоял сэр Ольгерд, в руках он держал герметичную маску, которую, видимо, только что снял с головы мальчика, чтобы тот пришел в себя.
   Напротив Тома находился большой экран. На нем отображалась странная комната, невероятно большая, огромная, так что камера не могла обхватит её полностью. Огромная, длинная, белая стена, сделанная из непонятного материала. В метрах десяти от этой стены на белом полу лежала небольшая человеческая фигура. Она казалась игрушечной, совсем маленькой, затерянной в этой гигантской камере.
   Том напрягся, узнав тело. Это была Кати. Она спала. На голове у неё не было маски, но она всё равно не пришла в сознание. Значит, там не было кислорода...
   - Открою тебе одну большую тайну, емирр Лин, - медленно заговорил сэр Ольгерд. - Люди могут умереть. Может умереть твоя мама, твой папа, твой дедушка, твоя сестра. Ты. Все могут умереть. Здесь, перед твоими глазами. В этой камере смерти.
   Том молчал.
   - Ты не знаешь, что такое смерть? Смерть - это сон, после которого не просыпаются. Сейчас этой девушки не станет. Она умрет. Она не уснет, не проснется, не восстановится. Она умрет. От неё останется одно пятно. Темное пятно. По форме её тела. После очередной смерти мы закрашиваем пятна, чтобы последующие было видно. Краска остается, а человек испаряется. После такого не восстанавливаются, Том. Ты больше никогда не увидишь эту девушку, не услышишь её голоса, не увидишь её лица, улыбки, глаз. Кем она тебе приходится? Кажется... тетя, да? Как её зовут?
   Том молчал, не отрывая глаз от экрана, от бесчувственного тела Кати.
   - Ты можешь спасти её. Не допустить её смерти. Ты знаешь, что надо делать. Будешь говорить?
   Мальчик никак не отреагировал. В глазах застыло отражение экрана...
   Сэр Ольгерд выпрямился, лениво приказал:
   - Включайте.
   Камеру смерти заволокло чем-то неуловимым, непрозрачным, ярким, ослепляющим. Оно пронеслось бешеным смерчем за одно мгновение перед глазами, а потом вновь появилась белые стены и пол... Нет, не совсем белые... Там, где лежала Кати, осталось легкое, прозрачно-черное пятно по форме её тела. Том неподвижно глядел на экран.
   - Она умерла, - сэр Ольгерд низко наклонился, теперь он говорил прямо на ухо мальчику. - Она не восстановится. Твоей тети больше нет.
   На экране произошло шевеление. Сбоку появились люди, одетые в кислородные маски, несущие на руках следующее бесчувственное тело.
   Муж Лил. Иоганн Ницхлер.
   - Место! - коротко спросил Сэр Ольгерд.
   Ответа не было.
   После Иоганна была Лил, потом Илим, потом муж Кати Алекс Ол, потом Элиза, потом Лука, потом Джо, потом Сэм...
   Том молчал и молчал, глядя в экран, где один за другим умирали, не приходя в сознание, его родные.
   Нуло и Викторию внесли вдвоем. Положили рядышком.
   Сэр Ольгерд вновь заговорил:
   - Осталось трое. Твоя мама, твой папа, твоя сестра. И всё. Ты остался один. Подумай, Том, что дороже. Семья или какие-то преступники.
   Но мальчик молчал. Сэр Ольгерд нахмурился, глядя на лицо ребенка.
   На нем не было ни боли, ни испуга, ни страдания. Он смотрел на смерть своих близких спокойно и равнодушно.
   - Неужели ты еще ничего не понял? - лицо владыки жизни и сна перекосилось от гнева и злобы. - Сейчас я прикажу, и умрут твои родители! Возможно, все остальные для тебя ничего и не стоили... но это твои родители, Том! Ты останешься один. Один. ОДИН! - последнее слово сэр Ольгерд буквально прорычал.
   Том молчал.
   Он ничего не чувствовал. Пустота... мертвая, черная, глубокая, бездонная... всепоглощающая... пятно, росшее с каждой минутой, с каждой новой смертью...
   Смерти нет. Нет. Ему говорили это с самого детства.
   Семьдесят три года назад все люди превратились в богов... бессмертных, вечных, непобедимых. Так ему говорили с самого детства. И ему нравилось это. Он привык к этому. Он верил в это.
   Том знал, что такое смерть. Когда ему было семь лет, он однажды вместе со своей собакой переходил дорогу, и их сбил автобус.
   Собака умерла на руках Тома. Мальчик смотрел, как доживает последние секунды своей жизни раздавленное животное, и смотрел, как затягиваются его собственные раны. А над ним матерно ругался водитель, потому что на его автобусе осталась вмятина от удара.
   Люди не умирают, люди бессмертны.
   Умирают растения, животные, птицы, насекомые, пауки, рыбы... ветшают здания, предметы, превращаются в песок горы, тают ледники, иссыхают реки, извергаются вулканы... А человек живет.
   Люди не умирают.
   Нет больше понятия человеческая смерть. Нет, не может быть.
   Люди стали богами.
   - Включай!
   Том смотрел на странное трехголовое черное пятно... Слева от черного отпечатка головы, находящейся в центре, мама, справа папа. Одиннадцать испарившихся тел. Девять по центру, два по краю.
   Нуло и Виктории Лин больше нет.
   В камеру смерти внесли маленькую девочку. Её положили сбоку от трехголового, многоногого пятна.
   Том подался вперед.
   Янга!
   Глаза распахнулись чуть шире. То был первый раз, когда мальчик проявил хоть какие-то чувства. Сэр Ольгерд заметил перемену:
   - Осталась только твоя родная сестра. Решай, Том. Несколько слов, и она останется жива.
   Но Том ничего не сказал.
   Он хотел, но рот не открылся. Горло сдавила странная тяжесть, а сознание неожиданно помутилось, и память отказалась выдать слова.
   Он хотел, но не смог.
   По щеке соскользнула быстрая, горячая слезы - одна единственная, маленькая капля соленой воды - соскользнула в тот миг, когда распылялось на атомы тело Янги.
   Теперь он остался один.
   Один со своим безумным, страшным горем.
   Неожиданно рот Тома открыл и он чужим, незнакомым голосом выдавил:
   - Хакасия, озеро Шира.
   В глазах сэра Ольгерда промелькнуло удивление, когда он увидел, что датчик высветил зеленым.
   - Что ж ты так поздно... - весело усмехнулся он, потрепал мальчишку по голове. Сказал куда-то в сторону:
   - Слышали? Хакасия, озеро Шира. Прочистить весь район, и найти Зогку!
   Том очень удивился и испугался, услышав предпоследнюю фразу сэра Ольгерда. "Хакасия, озеро Шира".
   - Как он узнал? - с ужасом пытался понять мальчик. - Как он узнал? Нет, нет, теперь Нестора схватят... Но я ведь не говорил!
   - Что делать с мальчиком?
   Сэр Ольгерд посмотрел на Тома. Тот сидел, чуть раскачиваясь, губы быстро шевелились, в углу рта застыла пеной слюна. Безумные, выпученные глаза с тусклым, маслянистым блеском невидяще глядели перед собой. Лицо мертвенно бледного цвета, на скулах двумя овалами ярко-красный румянец.
   - Оставьте ребенка, - вдруг проявил милосердие сэр Ольгерд. - Люблю сумасшедших. Опасности никакой, пусть поживет в своем придуманном мирке.
   - Куда его?
   - Куда-нибудь на улицу. Оставьте. Люди ему помогут. Если повезет, будет дворником. Не повезет, отправится в сумасшедший дом, и через двадцать лет его отправят на "вечный сон". Пусть поживет еще двадцать лет, - владыка жизни и сна полуприкрыл глаза. - И давайте, пошевеливайтесь. Зогку сюда как можно быстрее.
   К Тому подошли сотрудники, освободили его от наручников, сняли оковы с ног. Взяли за руку, чтобы он поднялся. Мальчик встал, не осознавая свои действия.
   Взгляд всё также был устремлен в пустоту.
   - Как же он узнал... - билась в мозгу тоскливая мысль. - Как он узнал... Нестор, я не предавал тебя. Я не сказал им... это не я... Я выдержал, Нестор. Мы друзья. Я имею права прийти к тебе через шесть лет. Я еще не успел посмотреть, где ты живешь... но я посмотрю... Я приду, мы друзья, я ничего не сказал. Я сдержал слово, Нестор.
  

Глава тринадцатая.

Испытание разума.

У Эзопа спросили,

что в человеке сильнее всего.

"Разум", - ответил он.

  
  
   - Ты умеешь хранить тайны?.. Никто не должен об этом знать. Я даже твоему деду не говорю, а тебе скажу. Потому что ты мой друг. У нас ведь не может быть секретов, верно?
  
   Нестор проснулся среди ночи в холодном поту.
   Некоторое время сидел, бессмысленно вглядываясь в непроглядную темноту, а потом вскочил.
   - Подъем! Подъем! - заорал он, бросаясь к выключателю.
  
   Прилетели они, когда уже вечер занялся над испещренной возвышенностями и пригорками хакасской степью, окрашивая невысокую траву в желто-багровые краски. Поселок, где находился нужный домик, располагался в километрах пяти-шести от озера.
   Домик принадлежал далекому родственнику Нестора. Он умирал от рака, решил оставить наследство. Пожелание было довольно странным. Пожелал, чтобы дом достался в наследство самому младшему родственнику, несмотря на степень родства. Но нотариус сильно искать не стал. Разыскал семью Нестора, а ему в ту пору два года только-только исполнилось. Решил, младше не найти. Ну и обрадовал родителей, радуйтесь, мол, ваш сын получил в наследство дом. А родители, как рассказывают, даже про такой поселок не слыхали. Но поехать поехали... нужно же знать, что сыночку в наследство достается, а им на время переходит, пока сын совершеннолетним не станет.
   Места понравились. Прежде родители никуда не выезжали, степь не видали. Но и степь подле гор, и особенный воздух, и целительные озера - всё настолько приглянулось, что они каждое лето выезжали и проводили лето в Хакасии. Но когда Нестору минуло пятнадцать лет, поездки прекратились. У мамы начались постоянные командировки, она стала задействована в серьезной космической экспансии. А через шестнадцать лет (десять лет от начала новой эры) они с отцом в числе первых отправились в рамках программы "Ищем жизнь".
   Жизнь, судя по новостям, до сих пор не отыскалась, хотя каждый год снаряжается по десятку новых кораблей в рамках той же самой программы.
   А Нестор сам не ездил в Хакасию. Почти не ездил. Соберется на недельку, раз в пять лет, возьмет Монику и Ильдара, да и только.
   С последнего раза вообще лет пятнадцать не ездили.
   Поэтому и решили ехать в этот хакасский поселок. Во-первых, дом хоть и был собственностью Нестора, но этот материал в электронном виде был уничтожен собственными руками собственника лет пятьдесят назад, причину забыл и сам Ти-эйн. Сейчас Нестор и сам не упомнит зачем. А в реальном виде бумаги были утеряны. Домик у Ти-эйна никто не пытался отобрать. Земли дом занимал совсем мало, да и сам обветшал, имел вид непригодный. Да и нет слишком большого спроса на те места. Покупают больше в городе, а он от поселка совсем уж далеко. Поселок в горах затерян, хоть и невысоких, но территоию города на них не распространяют.
   Вот и нет спроса. Казалось, на минилете быстро достиг города - ан нет. Ленивый пошел народ. Летом предпочитает на курортах вблизи озер жить, зимой в городе. В поселках холодно, неудобно.
   Во-вторых, пятнадцать лет - большой срок. И ездил Нестор редко. Сплетники-соседи, если у них начнут опрашивать про Нестора, и не упомнят про его домик. Если вообще, конечно, знают про него. Но соседи, как говорится, нос везде просунут. Но за пятнадцать лет много событий произошло - забыли намертво. Было о чем другом посплетничать, головы иным забить.
   Рассудив так, Нестор, Моника и Ильдар, тихо переговаривавшиеся в комнате, так чтобы никто из Линов не услышал, пришли к выводу, что ехать надо в Хакасию. И места вроде знакомые, и не знает про них никто. Зогка, Алан и Радиз за неимением другого варианта, поддержали.
   Домик был совсем мал. Туалет на улице, а внутри крошечная кухня, чулан и большая комната, разделенная на две половины небольшой перегородкой. В одной стоял большой стол, старенький диван, кресло-раскладушка. В другой шкаф, тумбочка, две кровати. На втором этаже было еще две кровати, тумбочка и несколько полочек для книг.
   Нестор сходил в управление, заплатил, чтобы подключили электричество.
   Потом, внимательно осмотрев весь дом, все пришли к выводу, что его нужно немедленно подвергать к ремонту. Условились завтра пойти покупать нужные отделочные и стройматериалы.
   Немного подобравшись - вымыв полы, выбив пятнадцатилетнюю пяль с кроватей и постелив белье, вытащенное из шкафа, - оно было чистым, потому что было постирано перед уездом и завернуто в поэтиленовые пакеты. Комплектов было ровно семь - хватило на всех. Кроватей тоже. Если разложить диван, а он был двухместным.
   - Хорошо, что еще кого-то в пути не прихватили, - пошутил Ильдар.
   На шутку отреагировали вяло, все были слишком утомлены. Легли спать: Моника с Гесиодом на диван, Зогка на кресло-раскладушку, Радиз и Ильдар на оставшиеся кровати на первом этаже, а Нестор и Алан на второй этаж.
  
   Алан, щурясь от света, недоуменно смотрел на Нестора, который, сжав виски, стоял у выключателя.
   - Что такое? - спросил Йосем.
   - Как я мог забыть... как мог... - шептал Ти-эйн.
   - Да что случилось? - Алан зевнул.
   Нестор медленно повернул голову. На бледном лице ярко вырисовывались тускло-серые глаза.
   - Я сказал... Том знает, где мы...
   Алан вздрогнул, переставая зевать.
   - Что? Зачем?
   - Я... он... он ведь ребенок. Я подумал, ведь ничего страшного. Том не станет просто болтать сам... Он ответственно отнесется к этому, а мальчонку жалко было... - растерянно бормотал Нестор, опуская руки.
   - Ты не подумал, что они будут опрашивать всех?! - Алан вскочил.
   - Но он ребенок! Если не знают взрослые, зачем допрашивать детей... не думал...
   - Зачем настоящее сказал? Зачем, я не понимаю! Не мог соврать?!
   Нестор лишь качнул головой. Не было толку оправдываться. Он виноват, и виноват так, что представить просто страшно.
   Ти-эйн схватил гаафон.
  
   Через десять минут уже никто не спал. Нестор работал вместе с Гесиодом на гаафоне, остальные сидели вокруг стола, коротко обмениваясь фразами и предположениями.
   - Может, все гаафоны на беззвучном.
   - Тринадцать человек. Не бывает так...
   - Может, спят.
   - Там утро, Зогка.
   - Да мало ли, почему они не отвечают...
   - Нет, таких совпадений не бывает. Просто не может быть. Надо принять...
   - Принять что, Ильдар?
   - Принять тот факт, что их схватили.
   - Рано еще говорить об этом!
   - Моника, можно отрицать сколько угодно, но это правда!
   - Правда, это то, что видишь своими глазами! Мы сейчас лишь предполагаем.
   - Но они же не отвечают.
   - Я думаю, не надо сейчас спорить... - подняла ладонь, успокаивая, Радиз.
   Позади послышался потрясенный присвист Нестора. Гесиод сумел удержать себя в руках.
   - Что? Что там такое? - все повскакали со своих мест, бросили к ним.
   - Компьютер, повернуть экран, - коротко приказал Нестор.
   Теперь все видели то, что видели жо этого Нестор с Гесиодом.
   На картинке было нечетко изображено черные груды разрушенного здания, вид сверху.
   - Что это? - спросила Радиз.
   - Фото со спутника, - тихо ответил Нестор. - Это дом. Дом, где жила семья Лин. Их схватили. Весьма экстравагантным способом.
   - Их допросят... - прошептала Моника.
   - Всех, - подтвердил Гесиод. - До единого. И легко выяснят, что мальчик Том знает о нашем местонахождении.
   Никто не стал ругать Нестора. Не до этого было.
   Излить эмоции можно будет и потом, а сейчас нужно было срочно решать, что делать...
   - Я надеюсь, что они в порядке, - отрывисто сказала Радиз. - Ведь их незачем убивать.
   - Я тоже надеюсь, - беззвучно проговорил разбитый Нестор.
   Он чувствовал себя последней свиньей, жестоко подставившей целую семью, целых тринадцать человек.
   Гесиод скрестил руки на груди.
   - Я думаю, нужно бежать. Срочно, немедленно.
   - Да, да... - медленно согласился Ильдар. - Надо срочно... Это единственный способ... Они уже, вероятно, направляются сюда...
   - Нас еще нужно найти, - возразила Моника. - Они не знают, где мы точно. Нестор ведь Тому просто сказал, что озеро Шира. А мы от него дольно далеко. Логично предположить, что нас будут пробовать искать в городе... Время есть, но времени мало... - но она внезапно изменилась в лице. - Нестор, тебя не узнали ведь сквозь грим, когда ты ходил платить за свет?!
   - Они не узнали, - Нестор говорил отрешенно, равнодушно. - Там компьютер, платежка. Платишь, тебе включают свет, я говорил.
   - Но что им стоит сопоставить плательщика и хозяина? Дом ведь числиться за Нестором Ти-эйном! Хоть у тебя и нет документов на дом, но имя-то значится у них где-то!
   Нестор безучастно пожал плечами:
   - Вполне может быть.
   Моника вспыхнула, гневно смотря на друга, но не стала высказываться насчет его небрежности. Уходило драгоценное время.
   - Собираемся, быстро, немедленно! - крикнула она.
   Но было поздно.
   Задребезжали старенькие стекла. За окнами раздавался глухой, низкий рокот.
   Моника замерла на полшаге. Да что там Моника! Все оцепенели. Нестор зло констатировал:
   - Повторяются.
   Звук нельзя было перепутать ни с чем.
   Их нашли. И повторили прошлый захват.
   Треск, взрыв, жар.
   Покинуть дом беглецы не успели.
  

* * *

  
   Через шлюзы ворвался воздух в полукруглую камеру, легкие заключенных наполнились воздух, и они пришли в себя.
   Все сидели, прикованные ногами, руками и даже шеей к стене и полу, друг возле друга.
   - Почему мы здесь? - тихо пробормотал Нестор. - Почему бы нас сразу не убить?
   Никто ничего сказал на это. Даже Зогка, знавшая, наверно, ответ на этот вопрос. Но она крепко стиснула зубы и закрыла глаза.
   Моника сидела рядом с Гесиодом. Девушка, прижав голову к холодной стене, грустно смотрела на Лаэда. Он тоже смотрел на неё, а на губах играла легкая, нежная улыбка.
   - О чем ты думаешь? - спросила Моника.
   - Думаю, что и вечности было бы мало... - он не договорил, а улыбка увяла.
   Моника отвернулась. Глаза наполнились слезами. Она закусила губу, сдерживая рыдания. Гесиод мягко коснулся её руки кончиками пальцев - все, что позволяли сделать ему наручники.
   - Вечности мало, - слезы быстро-быстро закапали с подбородка девушки, полуприкрытые оливковые глаза посветлели, стали глубокими, прозрачными, еще прекраснее, чем раньше. - Но не может закончиться всё... Может, есть... там... мы встретимся вновь...
   - Я буду искать, - одними губами сказал Лаэд.
   - Я буду ждать, - беззвучно ответила Моника.
   Деревянная дверь медленно открылась. В камеру вошло два человека, один из них держал в руках герметичную маску.
   Они направились к Зогке.
   Она с отчаянием закричала на пришедших:
   - Минуту! Дайте минуту! Я дочь сэра Ольгерда! Одну минуту!
   Те не остановились, подошли и одели на неё маску. Девушка часто задышала, хватая ртом оставшийся кислород.
   - Отпустите её! - Алан рванулся, пытаясь освободиться, но оковы держали крепко. - Она не виновата! Всё я! Всё я! Отпустите!
   Все с ужасом наблюдали за происходящим.
   Голова Зогки бесчувственно поникла. Её освободили, один из пришедших поднял её на руки.
   - Зогка! Зогка! - кричал Алан, на глазах заблестели слезы. - Прости меня! Прости!
   Он плакал, безуспешно продолжая дергаться.
   Все молчали, по камере лишь глухо раздавались рыдания Алана.
   Маленькое, тоненькое, тщедушное тельце, искалеченные руки и ноги, большая голова, невероятно красивое лицо, шоколадные огромные глаза... Неуверенный голос, нескрываемая печаль и страдание... И счастье, такое же тщедушное, как и сама Зогка, искрящееся временами из глаз... Маленькая девочка, увидевшая перед смертью остальной мир.
   Вот такой осталась Зогка в памяти спутников.
   Алан затих.
   Он не пошевелился, даже когда минут через семь пришли за ним, надели на него маску.
   Все сидели, впав в странное оцепенение, равнодушие, неподвижность. Ни вздохов, ни криков, ни борьбы.
   Лишь слезы от безысходности и отчаяния, беспрестанно стекающие по щекам...
   Следующим увели Ильдара.
   Когда к нему походили, он вдруг избавился от этой отрешенности, улыбнулся, подмигнул Нестору и Монике:
   - Что, друзья, встретимся в следующей жизни?
   У Нестора криво дрогнули губы, но сложиться в улыбку не смогли.
   Следующим унесли Гесиода. Моника не смогла на это смотреть.
   Потом пришли за Радиз.
   Старая женщина торопливо посмотрела на Нестора и Монику, перед тем как её увели, а потом громко сказала:
   - Храни вас Бог!
   На неё надели маску. Сквозь прозрачную поверхность было видно, как глаза Радиз посмотрели сначала вверх, потом вниз, потом вправо, потом влево. Такая последовательность действий была повторена ей еще два раза. А потом она потеряла сознание.
   - Перекрестила нас... - равнодушно сообщил Монике Нестор.
   Та так же безразлично кивнула.
   Следующей стала она.
  
   Моника открыла глаза, резко вбирая в себя вновь даруемый воздух.
   Огляделась по сторонам. Она сидела в белом стуле в черной, темной комнате, совсем маленькой, узкой, руки и ноги крепко прикреплены за наручники к железному стулу.
   Перед ней возвышался горой человек, создавший новую эру. Моника и не подозревала, что он такой высокий.
   Сэр Ольгерд заговорил:
   - Я человек великодушный. Вы ничем не виноваты передо мной, лилию ведь не вы крали. А то, что известна моя маленькая тайна - на это я махну рукой. Я даю всем последний шанс. И вам, емирре Лартова.
   Моника, до этого неподвижной куклой сидевшая на стуле, вздрогнула.
   Гесиод, Ильдар?.. Радиз, Зогка, Алан...
   Что, если у них получилось?
   - Место, где ты сидишь, это не камера смерти. Это комната, где люди проходят особое испытание... - сэр Ольгерд выдержал паузу.
   Но Моника не стала слушать. Она вспомнила рассказ Зогки:
   - Испытание разума, не так ли?
   - Именно, - создатель Вечности улыбался. - Если ты пройдешь его и не сойдешь с ума, тогда ты останешься в живых.
   Он повернулся, выходя.
   - Постойте! - крикнула ему вслед девушка. - Стойте! Ильдар, Алан, Зогка его прошли? А... а Гесиод?
   Но сэр Ольгерд Имангри Лэй ей не ответил, открывая дверь, чьи очертания нельзя было до этого угадать. Черное на черном...
   Моника дернулась, но бездушный металл держал крепко.
   Теперь комната изменилась. Черный цвет вдруг зажегся белым, а потом по стенам, полу и потолку поплыли картинки... много... девушка не успевала следить, но потом вспомнив, где находится, просто зажмурила глаза.
   Но так легко отделаться было нельзя.
   Зазвучала тихая музыка. Тоскливая, нудная, разъедающая душу. Моника распахнула глаза. Почему-то невозможно было слушать эту музыку с закрытыми глазами.
   Девушка глядела прямо перед собой, на стену. По ней невозможно пестрыми картинками скакали какие-то изображения... уследить за ними было невозможно... И еще эта музыка...
   Она была тихой, но странным образом действовала на сознание, мысли. Виски ломило, лоб был готов взорваться... сила, непреодолимая сила рвалась изнутри, из самых глубин сознания... Боль, пульсирующая, ужасная, неприятная боль, от которой не было адреналина, не было удовольствия... Непереносимая, страшная боль, мощное давление, от которого, казалось, сейчас разорвется голова...
   Мир, прекрасный и красочный мир возник перед глазами. Он возник из этих картинок, что сейчас мелькали перед глазами с такой скоростью, что нельзя было четко рассмотреть ничего. Но как странно... чем сильнее была боль, тем четче выхватывало сознание единичные изображения...
   Огромный, яркий мир... смешение красок любви, счастья, радости, веселья... Этот мир создан только для одного человека, этот мир существует по его законам и его правилам, подчиняется ему одному; мир, в котором исполняются мечты, желания; мир, где никто не властен над тобой, мир, в котором ты свободен от всех и вся. Сказка. Жуткая, кошмарная и вместе с тем сладостная, манящая... Один. Ты один во всем мире. Ты его создатель. Ты его повелитель, властелин, владыка. Ты один - в своем мире.
   Прикажи - и всё исполнится. Любой каприз, желание, прихоть. Всё.
   Это волшебный мир.
   Здесь ничто не держит, здесь нет темниц, оков, правил. Ты всё создаешь сам.
   Хочешь летать?
   Лети.
   Прохладное касание облаков, свист ветра в ушах... вверх!.. ввысь...
   Больно... прочь, прочь боль...
   Моника лежала на облаках, и они держали её, прохладные, легкие, огромные... Они были такими, какими она создала их. Девушка махнула рукой и на землю вместо дождя понеслись мириады ягод: крупные гроздья винограда, ярко-красные плоды земляники, черная, белая и красная смородина, маленькая лесная клубника, блестящая черника, сочная жимолость, пузатый крыжовник, ароматная малина, крупная ежевика, кислая брусника, вяжущие ягоды рябины, горьковатая клюква, кровавая калина, пресно-сладкие ягоды боярышника, темно-бордовая вишня, янтарная облепиха.
   Блаженство...
   Моника взмахнула рукой, убирая облака. Она вновь летела, широко раскинув руки, над своим миром... прекрасно, замечательно, восхитительно... она выписывала в воздухе изумительные вензеля, как жаль, что изумляться некому...
   Неожиданная мысль совсем прозрачной, почти невидимой тенью проскользнула где-то на задворках замутненного сознания. Но зацепилась и замерла отчаянным, невероятным усилием, возвращая новоявленного властелина на землю. Теперь Моника сидела на берегу дивного горного озера с прозрачной, хрустальной водой... Чистое небо, лишенное облаков, череда гор со снежными вершинами отражались в зеркальной поверхности чистейшего источника воды. Но если поднять голову и внимательно рассмотреть невозможно голубое небо, то можно было увидеть далеко-далеко, за горами, легкую, размазанную жилку тщедушного облака...
   В этом мире никого нет. Никого, кроме неё... почему-то эта мысль не давала покоя... облако росло, крепло...
   Странное, незнакомое слово возникло в голове. Семья?..
   Семьи у неё нет.
   Семья давно исчезла. Семья умерла семьдесят лет назад, вместе со смертью отца.
   Облако сомнений таяло.
   Девушка встала, наклонилась над зеркальной поверхностью озера, разглядывая свое отражение.
   В миг, когда белесая полоска почти исчезла, растаяв в безмятежной голубизне неба, память неожиданно ввернула еще одно слово.
   Любовь.
   Моника вспомнила Гесиода.
  
   - Полюбить нельзя за одну минуту, с одного взгляда... - уверенно сказала она ему, когда над горизонтом уже зарделся рассвет.
   Это была вторая их ночь.
   - Ты так думаешь? - Гесиод улыбнулся, мягко проводя рукой по пушистым, непослушным волосам девушки. - И как тогда объяснить то, что чувствую к тебе я... и ты ко мне, я надеюсь?
   Моника тоже улыбнулась. Но натянула на себя серьезную маску. Отстранила Лаэда от себя и сказала:
   - У меня чувство, будто я давно знаю тебя. Видела тебя, слышала тебя, говорила с тобой. Знаю. Доверяю. Верю тебе.
   Она говорила отрывисто, с нежностью вглядываясь в темные, завораживающие глаза Гесиода. Он с бесконечной теплотой смотрел на неё, ожидая, что же она скажет дальше.
   Моника тихо продолжила, но теперь голос её звучал плавно, неторопливо:
   - Думаю, есть что-то, что древнее нас... Стоит над нами, распоряжается нашими судьбами, - в оливковых глазах плескался рассвет. - Я верю, что у каждого есть своя половинка... Может, потому я и знаю тебя... - она немного помолчала. - Ты встречал раньше любовь?
   Гесиод хрипло ответил:
   - Думал, что любил. Но всё уходило...
   - И я не любила, - Моника не стала вдаваться в подробности и рассказывать про мужа, Влада и прочих ухажеров, да и Лаэд не спрашивал.
   Прошлое - это ерунда. Когда так важно настоящее, прошлое превращается в пустое, неважное, ушедшее.
   Они были вдвоем, они нашли друг друга. Какое дело до остального?
   - Как же долго я тебя искал...
   - Как хорошо, что жить можно вечно...
  
   Небо застило тучами, пошел черный, мрачный дождь.
   Мир трескался по краям своей оберточной бумаги, надрывался, растворялся под каплями настоящего, не ягодного, дождя. Он больше не был красочным и светлым, нет. Моника перестала верить в сказку. Она вспомнила всё, что с ней было прежде.
   Вспомнила про испытание разума.
   - Это все эта камера... музыка... - догадалась девушка.
   Дернулась, пытаясь вырваться из паутины замутненного сознания. Но липкая сетка не поддавалась. Обрывки клеились к рукам, росли, множились...
   - Я должна! Я борюсь! - кричала Моника.
   Она сражалась с самой собой.
   Часть разума хотела остаться здесь, в этом мире, где все подвластно её. Миру, существующему по её законам. Дождь уйдет, небо очистится... - шептала эта часть сознания. - Это мир вновь будет твоим.
   Другая часть рвалась к реальности, к настоящему. Где был Гесиод, где были друзья. В мир, неподвластный никому, мир, полному страданий. Но когда есть страдания, есть и счастье. Ибо, чтобы узнать одно, нужно чтобы оно было в контрасте с другим...
   Моника сражалась с собой, потому что верила, что Гесиод прошел это испытание. Ей нельзя уходить в мир грез, ведь тогда она не сможет быть вместе с ним...
   И девушка освободилась из цепких объятий безумия.
   Осмысленным взглядом огляделась по сторонам. Музыка по-прежнему лилась со всех сторон, пестрые картины стремительно сменяли друг друга.
   Но теперь на неё это не действовало.
   Моника обнаружила, что стоит на четвереньках на полу, а не сидит, прикованная, к стулу. Похоже, что её освободили, чтобы воссоздать реальность происходящего в её сознании. Да, в мире том нет оков... вот её и освободили...
   Девушка поднялась. Теперь, когда всё утеряло свое воздействие, внутри пробуждалась злоба и ненависть к происходящему.
   Моника подошла к месту, где как она помнила, была дверь и тщательно ощупала. Но стена, по которой сейчас бежали, смешиваясь в причудливые узоры, все возможные цвета, казалась единой. Здесь не было и намека на дверь. Проведя по прохладному, гладкому экрану рукой, Моника коротко выдохнула и ударила. Стальной кулак, способный разбить деревянную доску толщиной в три сантиметра, не нанес вреда.
   Моника нанесла удар ногой. Раз, второй, третий. Пару раз от силы хрустели пальцы, ломались кости, но тело быстро восстанавливалось, боль проходила.
   Прошло минут пять безуспешных попыток. Девушка отошла, глядя на равнодушный экран, по которому все также проворно бежало изображение.
   - Эй вы! - громко крикнула она, криво ухмыльнувшись. - Открывайте уже, наконец! Я победила, экспериментаторы! Мой разум со мной!
   Она еще раз пнула место, где должна находиться дверь.
   Все внезапно погасло. Моника оказалась в кромешной тьме. Она невольно отступила несколько шагов назад, к железному стулу.
   Дверь раскрылась - прямоугольный кусок белого на черном - в на пороге появилась темная фигура с винтовкой в руке. Моника рванулась к ней, но её реакция была замедлена, вошедший успел выстрелить, и девушка рухнула на пол.
  

* * *

  
   На этот раз пробуждение было долгим. Моника не сразу пришла в себя. Она некоторое время смотрела, как снимали маску с Нестора, сидящего напротив. Потом девушка попробовала пошевелиться. Но она опять сидела на железном стуле с намертво прикованными руками ногами.
   За это время человек, освобождавший Нестора, ушел. Они остались вдвоем в большом просторном помещении, три стены которого были выкрашены в светло-бежевый цвет, пол темно-коричневый, а четвертая стена была непрозрачным стеклом.
   Очнувшийся Нестор сначала заторможено посмотрел на Монику, а потом его лицо радостно осветилось:
   - Маня!
   Моника вдруг поняла, что соскучилась за последнее время по тому, как он звал её. А то зачастил с "Моникой", серьезным стал.
   - Ти-эйн, - у девушки вдруг навернулись слезы на глаза.
   Как же здорово видеть своего лучшего друга!
   - Ты прошел испытание? - спросила она у него.
   - Я вообще не понял, в чем оно заключалось, - удивленно сказал Нестор. - Сэр Ольгерд что-то сказал о последнем шансе, а потом ушел. Я, наверно, минут десять слушал какую-то странную музыку и смотрел на нелепые пестрые узоры на стене.
   Моника внимательно посмотрела на Ти-эйна:
   - Подожди. У тебя что, не было ощущения, что голова сейчас лопнет? И мир другой не представлял? И не чувствовал, что сходишь с ума?
   Нестор недоуменно нахмурился:
   - А что... у тебя было так?
   - Я едва не сошла с ума... - растерянно пробормотала Моника. - Я с трудом смогла вырваться... А ты?.. Ты просто слушал музыку и смотрел на картинки? И вообще ничего? Никаких ощущений?
   - Скучно, тоскливо, и раздражали эти пестрые рисунки и тошнотворная музыка, - признался Нестор. - Я минут десять слушал и смотрел, а потом уснул.
   - Уснул?!
   - Уснул, - пожал плечами Ти-эйн. - Меня разбудили, когда уже музыки не было и экраны были отключены. Человека три, женщина и двое мужчин. Может, еще кто был, но мне так спать хотелось, я не приглядывался. Они смотрят на меня выжидательно, а я у них спрашиваю: "Все, испытание закончилось?". На меня надели маску, и я уснул снова.
   - Я тебя не понимаю, Нестор. Ты спросил у этих людей, закончилось ли испытание?! Но от этого испытания зависела твоя жизнь! Ты что, совсем не ценишь свою жизнь?
   - На меня музыка, наверно, странно подействовала, - сухо заметил Нестор. - Потому что спать хотелось сильно.
   - А сны... - не унималась Моника. - Сны-то тебе какие-нибудь снились?!
   - Ничего не снилось. А, может, и снилось, да я забыл, - ответил Ти-эйн.
   - Нестор, это было не просто испытание. Это была страшная, страшная процедура! Зогка говорила, что после неё все сходили с ума! Но на тебя вообще она никак не подействовала! Ты уснул! У тебя ненормальная реакция... - потрясенно пробормотала Моника.
   - Мань, но ты тоже ведь прошла её.
   - Я прошла только потому, что... - Моника вздрогнула. - Ти-эйн... неужели... они все...
   Она не договорила.
   Взгляд Нестора устремился куда-то выше её головы. А позади раздался спокойный, чуть насмешливый голос сэра Ольгерда Имангри Лэя:
   - Вы совершенно правы, емирре. У этого девяносточетырехлетнего юноши совершенно неподражаемая, феноменальная реакция на "испытание разума", которое доселе не мог пройти никто. Никто, кроме вас. Но теперь я понимаю, почему оно может быть непригодно в вашем случае. Вы цеплялись за какую-то надежду в этом мире. А потому и не сошли с ума. Я прав?
   Моника не могла повернуть голову на сто восемьдесят градусов, потому сэра Ольгерда она видела лишь краем глаза.
   Она еще не успела ничего понять, не успела ничего сказать. Внимание привлекло нечто другое.
   Стеклянная стена, находящаяся напротив неё, поднялась вверх, открывая остальную часть комнаты. Там, на диване, рядком теснились друг к другу четыре человека: Радиз, Гесиод, Алан, Ильдар. Моника беззвучно охнула, вскакивая на ноги. Она не заметила, как расстегнулись её оковы.
   Нестор тоже встал, освобождаясь. Повернулся, но не смог сделать и шагу. Он сразу увидел то, что не увидела девушка, стремительно бросившуюся вперед, к дивану.
   У сидящих людей были одинаковые, бессмысленные глаза, устремленные в пустоту, и блаженные улыбки.
   Нестор понял, что на диване сидят уже не его друзья. Эти люди никогда его не узнают, не ответят, не поймут. Это растения.
   Моника подбежала к Гесиоду. Захлебываясь от слез, она торопливо трясла его руки, смеясь:
   - Лаэд! Милый! Я думала, тебя убили! Но теперь все хорошо... - она порывисто обняла его.
   Гесиод сидел безучастным истуканом с неподвижной улыбкой, и видел то, что было недоступно для глаз остальных.
   Моника отстранилась. Несколько мгновений она болезненно вглядывалась в лицо дорогого ей человека, а потом вскрикнула:
   - Гес!
   Она затрясла его. Паника захлестнула её.
   - Гесиод! Почему ты мне не отвечаешь?! Гесиод!
   Моника опустилась перед ним на колени, непонимающе глядя на Лаэда. Нестор подошел к девушке:
   - П-посмотри на остальных... Они не в-выдержали испытания, они сломались... - тихо, взволнованно сказал он.
   На глазах у него блестели слезы, Ти-эйн наклонился, положил, успокаивая, руку на плечо Монике. Та передернулась, резко сбросила руку:
   - Они не сломались! - она повернулась, зло, с ненавистью посмотрела на Нестора. - Ты... ты не понимаешь! Они притворяются! Они отходят! Сейчас они придут в сознание!
   С этим словами она сильно ударила по щеке Гесиода, потом сидящую рядом Радиз, надеясь, что это поможет.
   Головы мотнулись в сторону, но глаза остались такими же пустыми, а улыбки - счастливыми.
   - Да что же это! - закричала на Гесиода Моника. - Очнись, очнись, очнись! Я же смогла, я справилась! Ты сильнее меня! Почему ты не смог?! ПОЧЕМУ?!
   Она не плакала. Девушка некоторое время выглядывалась в лицо человека, который больше никогда не сможет её узнать... потом обняла его колени и положила на них голову.
   Тихо забормотала, закрывая глаза:
   - Тот мир мой... я властелин... я создатель... Ты будешь там, мы будем вместе... мы встретимся...
   Нестор с болью смотрел на подругу. Потом попытался поднять её. Она поддалась неожиданно легко, сразу выпустила колени Гесиода. Ти-эйн поставил её на ноги, развернул к себе и с трудом сдержался, чтобы не отшатнуться. Глядеть в глаза сумасшедшего - на это не всех хватит сил, даже имея ненормальную реакцию.
   На диване еще было место. Нестор медленно подвел Монику к месту с краю, бережно усадил. Наклонился, поцеловал в лоб. Девушка никак на это не отреагировала. Её лицо стало некрасивым, скол, прежде придававший лицу невероятную привлекательность, теперь сильно портил и без того отталкивающую улыбку умалишенного.
   Потом Нестор печально потрепал белесый ежик волос у лучшего друга. Присел, пожал руку Радиз, вздохнул, глядя на Алана.
   Повернулся к сэру Ольгерду.
   Ти-эйн и сам был немалого роста, но Лэй представлял собой двухметрового медведя - с белой кожей, светло-желтыми волосами и водянистыми глазами.
   Нестор вдруг понял, что глаза основателя новой эры чем-то похожи на пустые глаза Радиз, Алана, Моники, Ильдара, Гесиода. Нет, эти глаза не были безумны, но что-то странное поблескивало в уголках, тщательно прячась от чужого внимания.
   Сэр Ольгерд учтиво поклонился:
   - Поздравляю вас, Нестор Ти-эйн. Вы остались одни. Вы достойны остаться в живых, вы использовали свой шанс. Позволите, прежде чем я вас отпущу, провести с вами полезную беседу?
   Нестор пристально разглядывал лицо, еле заметное тронутое сумасшествием. Прожитые года не меньше "испытания" влияют на разум.
   Спросил:
   - Родной дочери вы не дали и шанса?
   - Она провинилась, а кроме неё у меня и еще есть дочери, - развел руками Лэй.
   - Что будет с ними? - Нестор кивнул на друзей.
   - Я люблю сумасшедших, - сообщил сэр Ольгерд. - Они тихие, ничего не знают и ничего не понимают. Это сумасшедшие, для которых не жалко двадцати лет жизни. Для этих жалко.
   - Почему? - Нестор чувствовал, как у него внутри образовалась точно такая же пустота, что и в глазах умалишенных.
   Непроглядная и бесконечная пустота. Серого цвета. Цвета безразличия. Что он может? Он ничего не может. Вернуть сознание невозможно людям, которые уже навсегда погрузились в мир своих грез.
   Как жаль, что по какой-то причине этот мир закрыт для него... или может, еще не пришло время...
   - Это овощи. Не люди. Они не обычные сумасшедшие. Потому и жалко.
   - Но ведь проще сразу убить. Не тратя время на испытание разума, - заметил равнодушно Нестор.
   - Я человек великодушный, - повторил сэр Ольгерд. - Я даю шанс. Пусть маленький, но даю.
   - Вы даете шанс, потому что вам скучно. Так интереснее. Так вы можете развлечься, - сказал Ти-эйн.
   - Возможно.
   - Да, я, пожалуй, выслушаю ваш рассказ. Нужно ведь понять, зачем человеку, который нисколько не ценит жизни людей, нужно было дарить бессмертие?
  

Глава четырнадцатая.

Вернувшийся домой.

  
  

"Не надо искать того,

что не дано от природы".

Эзоп.

  
  
   Солнце беспощадно слепило и жгло. Потоки невидимого огня, извергавшиеся из безмерно далеких небес, выжигали все живое... непереносимый зной окутал осмелившихся находится посреди мертвой пустыни. Изящные изгибы раскаленных песчаных гор тянулись во все стороны, и казалось, что знойной пустыне нет конца.
   Странное место для кабинета.
   - Люблю жару, - Сэр Ольгерд с удовольствием откинулся на спинку кресла.
   Они сидели на круглой площадке наверху небольшой башенки, вырастающей прямо из песка. Слухи не лгали: отделение корпорации TD, где занимались людьми с вечным сном, находились в пустыне. Скрытое глубоко под землей, со своими тайнами и секретами, изобретениями, могущими повергнуть остальное человечество в ужас и гнев.
   Нестор молчал. Непереносимый жар был ему неприятен, но это было не так уж и важно.
   Сэр Ольгерд заговорил, отпивая немного дорогого коктейля со льдом из бокала:
   - Все в этом мире завязано на власти. Деньги и сила - способы её достижения... Что говорится в официальной истории, которую уже никто не изучает? Война началась с конфликтами между маленькими странами. В этот конфликт вмешались страны-сверхгиганты, якобы пытаясь его разрешить. Стран с мощным военным потенциалом стало слишком много, и каждая стремилась показать свой кулак. Итогом конфликта маленьких стран стало полное уничтожение обеих сторон. Две маленькие страны были стерты с лица земли одним ударом. Оружие, которым воспользовалась одна из стран-гигиантов, оказалось слишком мощным... - сэр Ольгерд коротко хохотнул. - Вмешиваясь в конфликт маленьких стран, сверхгиганты негласно придерживались правила: играть, да не заигрываться. Военный потенциал примерно у всех равных. Пользоваться якобы секретным оружием, чья мощность способна стереть с лица земли не просто город, а тысячи городов, было запрещено. Это и понятно почему: слишком оно мощно, и страшные последствия были очевидны всем. Но... всё случилось неожиданно. Вполне возможно, что здесь сыграла человеческая ошибка, случайность... но ошибившегося не простили. Мир не жалел триста сорок миллионов погибших людей этих двух стран. Мир - а во главе пять стран-гигантов - просто не простили ошибившегося. И началась травля. Была создана коалиция Восемнадцати, но та страна держалась стойко... первые три месяца. А потом войну решили разрешить быстро и слаженно. С лица земли была стерта еще одна страна, от неё осталась лишь небольшая горстка городов. На этом завершился первый период. Второй период Войны начался с перерывом в два года. Два года переговоров, вследствие которых тридцать семь стран мира разбились на два лагеря. И началось просто побоище, кровавое месиво... и похоже целью Войны была не победа, а как можно больше жертв... Эта цель с лихвой была достигнута через полтора года. Потом люди одумались... Был объявлен мир. - тут сэр Ольгерд опять хохотнул. - Кровавый мир!.. Потому что в мире осталась жалкая горстка людей, которая неминуемо тоже должна была погибнуть, ибо последствием Войны стало массовое бесплодие и смертельные заболевания... Последствия растянулись на долгие годы... Люди оправились, в городах началась жизнь, воссоздавалась культура... Но человечество неминуемо шло к своей гибели, так как следующее поколение было бесплодным... И человечество бы погибло, если бы я не подарил бессмертие...
   Нестор посмотрел на владыку жизни и смерти, и негромко спросил:
   - И что здесь является ложью?
   - Когда я изобрел бессмертие? - поинтересовался сэр Ольгерд.
   - Откуда же мне это знать? Бессмертие изобрели вы, а не я.
   - Ты знаешь официальную версию. Просто назови её.
   - Я не знаю год.
   - Примерно скажи.
   - Я не знаю год. Вроде через десять лет после Войны...
   - Вот в этом и заключается большая ложь... Бессмертие я создал за три года до начала Войны.
   Нестор рывком поднялся, потрясенно глядя сэру Ольгерду в глаза.
   - ДО ВОЙНЫ?!!
   Лэй улыбнулся спокойно и кивнул.
   - ВЫ ИЗОБРЕЛИ БЕССМЕРТИЕ ДО ВОЙНЫ?!
   - Именно так.
   Нестор рухнул обратно в кресло, устало потер лоб.
   - Такой мрази как вы в истории человечества еще не было, сэр Ольгерд.
   Владыка жизни и смерти молчал, никак не реагируя на эти слова. Взял бокал, отпил несколько глотков.
   - Мне просто интересно. У вас внутри хоть что-то есть человеческое?.. Вы же могли не допустить этой Войны, если бы раздали бессмертие сразу... вы же могли бы спасти миллиарды жизней...
   - Все в этом мире завязано на власти. Мне очень хотелось власти. Я скромный ученый, в руках которого неожиданно оказался невероятный источник... Я предложил бессмертие сильным мира этого. Взамен получил то, о чем мечтал... их поддержку. Я не хотел стать знаменитым, я хотел иметь влияние, настоящее, истинное. И я его получил. А Война.... Войну затеяли бессмертные люди, которым было скучно и совсем не было дела до того, что весь мир остальной не имеет бессмертия.
   - Почему вы не раздали его всем?
   - Потому все не могут заплатить деньги. А за бессмертие я получал огромные деньги и... огромное влияние. Но считаешь меня чудовищем?.. Разве я затеял эту Войну? Я мог её остановить, да. Но мне это просто не нужно было. Войну начали люди, которые считали себя всемогущими и которые жаждали доказать это остальным. Конечно, очень просто было сделать весь мир бессмертным... но я же это сделал, пускай гораздо позже. Но сделал. Каждый человек склонен к бессмертию, регенерации, бесконечному восстановлению тканей. Рак, которым страдало почти три четвертых человечества - в различной степени тяжести конечно, у кого смертельно, у кого еще нет, - был неуправляемой формой бессмертия. Восстановление не могло вовремя остановиться, и человек умирал. Я всего-то и сделал... что сумел нормализовать этот процесс. Тогда люди становились бессмертными. В каждой клетке организма содержится полная информация о человеке, и стоит ему повредить какую-то часть своего тела, как она немедленно восстанавливалась, следуя той памяти, что заложена на генетическом уровне. Отрезаешь руку - вырастает рука, ногу - нога, вырываешься сердце, вырастает новое сердце. Удобно. Но тогда было еще рано распространять это на всех...
   - Рано? Рано спасать от смерти людей?
   - Да. Было рано.
   Нестор качнул головой, потер виски. Самое неприятное было то, что он понимал сэра Ольгерда. И понимал его равнодушие к человечеству.
   - Почему ваша жена не приняла бессмертие?
   - Я не знаю.
   - Вы любили её?
   - Я любил жену.
   Нестор отметил, что сэр Ольгерд не назвал её имя. Было видно по дрогнувшему лицу Лэя, что ему нелегко даются ответы на эти вопросы. Видимо, он действительно любил жену.
   - Зогка говорила, что копия своей мамы...
   - Да, лицом...
   - Трудно было убить дочь, так похожую на мать?
   Сэр Ольгерд вздохнул и признался:
   - Я отвернулся и не смотрел.
   Нестор ничего не сказал. Бессмысленно было что-либо говорить.
   - Никому нет дела до людей... - медленно потянул сэр Ольгерд. - В особенности тем, кто теперь стал бессмертным... и ничего не боится... Власть строится на силе. Сила строится на власти. Замкнутый круг. Это очень странное качество человека - жажда власти... это вложено в нас генетически... Те, кому я дал бессмертие, решили показать друг другу, кто сильнее. И развязали войну. Хитро, ловко, умело. Назови мне причины Войны.
   - Конфликт между двумя маленькими странами...
   - Неужели кто-то до сих пор считает это за причину?
   - Причины войны не может назвать даже полковник, бывший на этой войне.
   - То, что не знает полковник - понятно. Армия никогда не знает замыслов своего главнокомандующего. Они выполняют приказ, они не имеют права размышлять над ним. Если каждый будет думать, правильно это или нет, то что из этого получится, интересно? Никакой армии не будет.
   - Вы мне сами уже назвали причины Войны. Причина - в вас. В том, что вы раздали бессмертие людям, от которых зависит жизнь многих.
   - Да. Да, наверно, это так. Но этот факт не известен официальной истории. Но даже в ней не указывается такая причина Войны, как конфликт двух стран. Люди домысливали сами.
   - И что же? - равнодушно спросил Нестор.
   - Причин всегда можно отыскать тысячи, и не факт, что среди них будет хоть одна истинная. Но для Войны не рискнули указать ни одной причины... не придумывая ложных и не называя истинных... Нет, просто не существует такой причины, которая могла бы оправдать Войну. Потому о ней и не говорят. Потому она так позорна. Черная страница истории прошлой эры. Пропустив коротко первую стадию, страницы истории ведают о том, что мир просто внезапно разделился на две половины. И эти половины начали старательно истреблять друг друга, показывая свои новейшие изобретения, и так же демонстрируя оружие, мощь которого росла день за днем. Город истреблялся за городом... враждующие стороны впали в безумный, смертельный раж... вновь, вновь, вновь... остановились лишь когда на земле осталось два с половиной миллиарда человек, раскиданных горстками по всей планете. Грозило вымирание. Если дети рождались не уродам, то бесплодными или с массой других заболеваний, неизлечимых, страшных. Человечество было отравлено Войной. Человечество грозило умереть, погибнуть. И тогда мне позволили создать новую эру. Пришло время для этого. На срочно созванном тайном совете лидеров разных стран было (бессмертных лидеров!) было проведено обсуждение возможных проблем с введением всеобщего бессмертия... И вот, новая эра наступила.
   Нестор тихо произнес:
   - Всему своё время.
   - Что?
   - Природа экспериментирует, создает новые виды. И если они не приспособлены, то в ходе естественного отбора они уничтожаются. Остаются те, кто может жить. Разум у человека - это тоже эксперимент. Удачный эксперимент, и человек стал во главе живой природы. Но природа пока не дала бессмертия. Вы перевернули все сущее своим экспериментом, нарушили естественность...
   - Ты меня уже осуждаешь? - усмехнулся сэр Ольгерд. - Недавно возмутился, что я дал бессмертие лишь после Войны...
   - Не нужно было вообще создавать бессмертия. И не было бы Войны... Если бы бессмертие было бы нужно, природа дала бы его нам...
   - Ты слишком наивен.
   - Скажите, сэр, если быть объективным по отношению к этому... - "сэр" в устах Нестора прозвучало почти как оскорбление. - Скажите, неужели вы считаете, что так лучше?
   - Без смерти?
   - Да. Без естественной, неотвратимой смерти - закономерном окончании жизненного процесса?
   - Лучше, - не задумываясь, сказал сэр Ольгерд.
   Нестор поднялся. Посмотрел на беспощадное солнце, выжигавшее все живое. Все, кроме одного, неподвластного ему.
   Все умирает. Ветшает, разрушается, исчезает, уступая место новому. Всё, что является частью природы. Человек теперь отделился от неё.
   Нужно ли было такое... может, человек всё же как-нибудь выжил сам... ведь не все были бесплодны. И не все рождали калек. Его родители были здоровы. Мать Моники была здорова. Родители Ильдара. Дети рождались и так... и неужели нужно было создавать "вечную жизнь"?
   Нестор смотрел вдаль, за пылающий горизонт пустыни.
   Раньше было лучше.
   Раньше в людях жила вера. В загробную жизнь, в долгий цикл перерождений. Теперь этого нет. Вера ушла. Хочется верить, но на сердце глухо и пусто.
   Как там сказала Радиз?
   - Мы загниваем... Сереем, чернеем, смешивается с землей. Исчезает всё, остается скука. Которую мы разбавляем забавами.
   - То есть вера - это забава?
   - Вера - это смысл. Если ты веришь хоть во что-нибудь, ты - человек.
   Вера - это смысл.
   Когда была смерть, жизнь наполнялась смыслом. Была цель, были действия, шаги, жизнь. Теперь этого нет. Не к чему стремиться. Ты больше не теряешь близких, ты можешь никуда не торопиться. Впереди - вечность. Успеешь. И от этого тоскливо и вяло на душе. Никуда не нужно торопиться. Ты всегда всё успеешь.
   Нестор вдруг понял, что те сумасшедшие дни, безумные часы, наполненные невероятной спешкой, страхом, интригой, разнообразием - были истинными днями. Он жил в эти дни.
   В эти дни жили и Моника, и Ильдар, и Радиз. Они пожили и ушли...
   Достойный конец.
   Ему тоже стоит уйти. Подписать договор, и умереть. Ведь он больше не сможет жить.
   - Это огромная ошибка, огромная ошибка, - пробормотал Нестор, поворачиваясь к сэру Ольгерду.
   Тот внимательно смотрел на девяносточетырехлетнего юношу. Вечного, бессмертного юношу, которого он сделал вечным. И лишь он один, он - сэр Ольгерд, мог отобрать жизнь у этого юноши.
   - Когда вы умрете, сэр Ольгерд, вы не попадете в рай, - с грустным сарказмом произнес Ти-эйн. - За ваш грех рай для вас закрыт.
   - Я не умру, - безмятежно отозвался сэр Ольгерд.
   - А зря, - спокойно заметил Нестор. - Через сто-двести лет вы сойдете с ума. Через сто-двести лет вы не укрепите свою власть над миром, открыв ему правду о камерах смерти. Вы сойдете с ума. Ваш разум уже тронут безумием.
   - Все мы безумны - в большей или меньшей степени, - не огорчился сэр Ольгерд.
   Лицо излучало невозмутимую радость, но голубые глаза оставались холодными... с тем же блеском в уголках.
   - Я хотел бы лишиться разума, - искренне признался Нестор.
   - Тебе не повезло. "Испытание разума" не для твоего разума. Безумие коснется тебя очень и очень нескоро. Ты все можешь понять и принять.
   - Да, - согласился Ти-эйн. - Все понять и принять. Одного только не могу понять.
   - И чего же?
   - Почему же так хочется жить? Нет, я неправильно сказал. Не жить - существовать. Без смысла, без цели, просто - дышать, есть, пить, срать, спать. Почему?
   Сэр Ольгерд не стал отвечать. Он тоже встал, запрокинул голову навстречу обжигающему свету. Улыбнулся:
   - Хочешь жить - живи, Нестор Ти-эйн. Я даже помогу тебе, весь мир забудет про твой проступок. Ты можешь идти.
   Нестор развернулся, сделал шаг.
   "Я жалею, что не успел умереть.
   Я знаю, ты не поймешь меня сейчас. Но пройдет время, и мои слова подтвердятся. Бессмертие - это наказание для человечества. Те вечные муки, которые обещали для грешников. Вечный ад.
   Мне не было ниспослано избавление, я не успел. Я рад, что успел Егор... Я жалею, что от этих мук не избавилась ты... Но я верю, что услышатся мои мольбы и когда-нибудь ад закончится...
   Я слаб. И потому ухожу как трус. Я даже не смею надеяться, что мне простится это...
   Но я ухожу..."
   Нестор остановился. Нет, Моника, твой отец не трус. Он смог уйти. Он был человеком, а я животное, цепляющееся за свое бренное существование. Я теперь, как и он, понимаю, что значит "вечный ад". Но, несмотря на это, не могу уйти.
   Я - трус.
   - Что ж ты замер, Нестор Ти-эйн? - насмешливо поинтересовался сэр Ольгерд. - Ты сумел воспользоваться своим шансом. Ты можешь идти. Ты можешь жить. Ты победил.
   Нестор вздрогнул.
   Победил.
   Черная, бездонная дыра пустоты и безысходности закончила расти. Предел достигнут. На сердце больше не осталось живого места, живых чувств, эмоций, страха, разочарования, досады, горечи.
   - Армия твоя вернется домой? Или ты только один?
   Победитель медленно побрел в площадки к круглому люку выхода.
   - Каждое имя определяет судьбу человека, - равнодушно думал Нестор.
   Монике, чьё имя с греческого переводится как "одинокая", было суждено остаться одной.
   Ильдару, как "патриоту", остаться верным своему внутреннему миру, своим убеждения, принципам, морали. И, как истинному патриоту, ему было суждено погибнуть, не предавая своих принципов. Не отказываясь от своих друзей.
   А Нестору было суждено вернуться домой.
  

Глава пятнадцатая.

Шесть лет спустя.

  
  

"Где умирает надежда,

там возникает пустота"

Леонардо да Винчи.

  
  
   Голубь был очень стар. Он сидел на подоконнике второго этажа и лениво посматривал вниз, нежась на теплом весеннем солнышке. Грязь и лужи подсохли, деревья озеленились, трава тянула уже окрепшие ручки навстречу солнцу. Осталось пять дней до наступления лета, и люди заметно оживились в предвкушении наступающего отпуска.
   Торопливость их сказывалась на всем. Чаще происходили аварии в воздухе, когда сталкивались минилеты, по улицам быстрее мчались машины, люди ускоряли свой шаг, становились одновременно или еще более нервными, или радостными. Кто-то бежал, опаздывая, ругаясь на проклятое лето с его жарой и духотой, кто-то просто весело скакал по улицам - чаще всего это были ребятишки. Но на всех лицах проходящих мимо людей были отображены понятные и доступные чувства и эмоции. Радость, досада, разочарование, раздражение, озабоченность, облегчение и многие другие.
   Старый голубь медленно прикрывал красные глаза-бусинки, разнеживаясь на солнце. Но поспать ему не удалось. Внимание привлек странный человек.
   Он был молод, высок, чуть худощав. Шел уверенной, сильной походкой, смотрел прямо перед собой. Он не обращал внимания на людей, идущих с ним рядом или навстречу. Но также нельзя было сказать, что этот человек был погружен полностью в свои мысли.
   Этот человек резко выделялся среди толпы, заполонявшей улицу в этот час. Во-первых, его лицо отражало эмоции, незнакомые голубю. Это была очень странная и сложная смесь чувств. Во-вторых, человек шел медленно, никуда не торопясь.
   Возраст его трудно было определить. Лет двадцать с натяжкой... Когда он подошел к подъезду дома, на подоконнике второго этажа как раз и сидел голубь, старая птица смогла разглядеть человека.
   Да, ему спокойно можно было дать двадцать лет, и даже больше. Аккуратно расчесанные темные, но не черные волосы, пронзительные, янтарные глаза с очень маленьким зрачком, крепко сжатые губы, выпирающие скулы. Юноша подошел к электронной двери подъезда и остановился.
   Приложил руку, четко ясно произнес:
   - Я пришел в пятьсот четвертую квартиру. К Нестору Ти-эйну.
   Писк соединения с квартирой... Долго не было ответа, но, наконец, щелчок разблокированного коммутатора, камера торопливо выхватывала все черты молодого человека, пришедшего к Нестору Ти-эйну.
   Ему открыли сразу. Молодой человек вошел в подъезд.
   Голубь закрыл глаза. Всё, больше ничего любопытного увидеть не представится.
  
   Том стоял перед дверью квартиры, на которой значилось "504".
   Он не стал звонить, ему открыли и так. За порогом стоял Нестор, такой же, как и шесть лет назад. Только глаза стали другими, в них была бесконечная усталость и... пустота. Мертвая, сочащаяся наружу пустота, отравляющаяся всех и вся.
   Бесцветным голосом Нестор спросил:
   - Вы кто? - и в этом голосе не было ни любопытства, ни удивления, ни настороженности. Безжизненное равнодушие.
   - Том, - юноша немного удивился.
   Неужели шесть лет так разительно его изменили?
   Нестор никак не отреагировал. Стоял, бессмысленно глядя на Тома.
   - Я Том, - повторил юноша, и счел нужным уточнить. - Том Лин.
   На лице Нестора не отобразилось ровным счетом никаких чувств. Но стало ясно, что он вспомнил Тома. Ти-эйн посторонился, пропуская юношу в свою квартиру. Да так и остался стоять неподвижной статуей, бесстрастно глядя на вошедшего Тома.
   Тот же удивлялся все больше и больше, но вместе с тем прорезывалась и досада:
   - Привет, Нестор.
   - Привет.
   - Неужели ты забыл?
   - Что забыл?
   Том внимательно смотрел на стоявшего напротив него человека. Сколько ему уже?.. Шесть лет назад ему было девяносто четыре года. Нынче же получается, что у него очень круглый юбилей.
   - Помнишь, ты назвал меня другом.
   Нестор немного помолчал. Холодное лицо, пустые глаза. Потом он ответил:
   - Да, кажется, помню. Ты тогда был совсем мал.
   - Это было шесть лет назад. Помнишь, что ты мне сказал?
   - Нет, - безразлично ответил Нестор.
   Тома больно уколол этот ответ, но он сдержался, спокойно напомнив:
   - Ты сказал, что мы друзья. И доверил мне тайну. Я сдержал ту тайну. Я твой друг.
   - Какую тайну?
   - Ты сказал мне, куда вы отправляетесь. Сказал, чтобы я никому не говорил. Я не сказал.
   - Кому не сказал?
   - Сэру Ольгерду.
   На лице Нестора вдруг появилась некоторая осмысленность. Голос потерял прежнюю бесцветность. Черная пустота ушла с глаз, но продолжала настойчиво мелькать в уголках.
   Ти-эйн подошел к юноше, взял за плечи:
   - Том? - в глазах Нестора мелькнуло что-то прежнее, забытое. - Том...
   Слабая улыбка, бесконечная печаль.
   - Здравствуй... Том. Как ты вырос! Что ты тут делаешь?
   - Я пришел, потому что ты мне сказал, чтобы я пришел к тебе через шесть лет, - тихо сказал Том.
   Нестор жадно разглядывал его лицо, приговаривая:
   - Как изменился... Вырос... И глаза другие стали. Раньше были зелеными, а теперь... желтые что ли... рыже-золотые, медные что ли...
   - Янтарные, - поправил Лин. - Мне сегодня исполнилось восемнадцать лет. Я вырос и пришел. Как ты велел.
   - И ты помнил... - лицо Нестора слабо осветилось еще одной улыбкой.
   - Помнил, - Том болезненно скривился. - А ты нет.
   - Проходи.
   Нестор повернулся, направляясь на кухню. Заскрипели дверцы, зазвенели чашки, шум наливаемой воды. Том снял обувь и прошел на кухню. Здесь было пыльно и грязно. Потемневшие от времени обои, старая нечищеная плита, шкафчики, стол, серый холодильник...
   - Садись, - пригласил Нестор. - Будешь пить чай?
   - Да, - не отказался Том.
   - Где твоя семья? - спросил Нестор, разливая согревшийся чай по кружкам.
   - Умерла, - кратко сообщил юноша.
   Нестор пошатнулся, кипяток полился на голые ноги, стекая на кафель, которым был уложен пол. Он повернулся к Тому. Наконец-то на его лице появились настоящие чувства.
   - Умерла? - севшим голосом переспросил Нестор.
   - Их убили. Всех. В камере смерти. Допрашивали меня.
   - Всех?.. - Нестор не думал, что хоть что-нибудь в жизни сможет его еще раз так потрясти. - Всех-всех?!
   - Всех. Кати, Иоганна, Лил, Илим, Алекса, Эльзу, Луку, Джо, Сэм, папу, маму, Янгу. Всех.
   Нестор очень долго молчал. Даже вода успела высохнуть на его ногах.
   - ..Почему ты молчал, Том?.. Почему ты молчал?
   - Я дал тебе слово. Ты мой друг, - удивленно пояснил Том.
   Сердце глухо и часто билось в груди. Нельзя было называть Тома другом. Маленький двенадцатилетний мальчик слишком серьезно отнесся к этой роли. Но ведь дети не должны обладать таким обостренным чувством чести.
   - Том... - почти беззвучно проговорил Нестор. - Том... прости меня...
   - За что? - недоуменно взметнулись вверх темные брови.
   Мальчик вырос. Если не понял тогда, поймет ли сейчас?.. Может, и не надо объяснять... Ведь теперь он один. И ничего не исправить.
   - Почему тебя оставили в живых? - спросил Ти-эйн.
   - Я не знаю, - пожал плечами юноша. - Меня оставили на улице и ушли. Я сначала был... слегка не в себе... мне некуда было идти. Я даже на время забыл, что произошло... А про тебя помнил. Помнил, что нужно подождать шесть лет, пока не исполнится восемнадцать, и приходить.
   Нестор молчал. Ему казалось, что та пустота в груди уже достигла своего предела, но оказалось, что нет. Беспросветная тоска сжимала сердце. Что он наделал... что наделал...
   - Мне повезло. Ко мне на улице подошла какая-то женщина. Она смотрела на меня несколько странно, спросила, кто я такой. Я сказал, что меня зовут Том. Она спросила, почему я гуляю по улицам в такой поздний час, вместо того, чтобы идти домой. Она думала, что я потерялся. Я сказал ей, что у меня нет дома и семьи. Она спросила, что случилось с моей семьей. Я сказал, что их больше нет. Они испарились. От них осталось смешное трехголовое и многоногое пятно. Она не поняла, а я не мог объяснить, и не объяснил позже. Она забрала меня к себе. Накормила, начала искать мою семью. Потом меня возили на черные руины - всё, что осталось от дома. Про семью было сказано, что она в полном составе подписала заявление на "вечный сон" после того, как сгорел дом. Женщина меня пожалела и забрала к себе. Её зовут Карен Вилфорд. Она теперь моя приемная мама.
   Янтарные глаза задумчиво горели на белом лице, оттененные темными волосами. Нестор долил чай по кружкам, поставил на стол. Рядом поставил блюдце с лимоном, сахарницу, ложки.
   - Ты всё также увлекаешься программированием?
   - Лишь отчасти. Я закончил экстерном специальность инженера.
   - Но тебе же восемнадцать? Разве ты не учился в школе?
   - В пятнадцать я закончил. Сразу пошел в университет.
   - Но тебе же было всего пятнадцать...
   - Я сдал все экзамены за весь школьный курс, - равнодушно ответил Том, видно этому придавал особого значения. - Для университета нужно были высокие баллы по физике, математике, информатике, интеру и еще двум языкам: идишу и английскому - но это уже по моему личному выбору. У меня по всем экзаменам были наивысшие баллы.
   - Но везде наивысшие... - пробормотал Нестор. - И экстерном. Для этого же нужно быть... но...
   - Ты ведь тоже все экзамены сдал на высший балл, - вспомнил Том. - Ты сам рассказывал нам с Янгой.
   - Ну, сдал. Но тогда всё было проще. И на высший балл я сдал только математику и информатику. Все остальное...
   - Все остальное было не менее простым, - уверил Нестора Том. - В общем, я поступил, и в октябре закончил университет. Тоже экстерном.
   - Ты необычный, Том, - сказал Нестор и, не задумываясь, добавил. - Как и твоя сестра.
   Он тут же осекся, ругая себя за поспешность. Напоминать про Янгу сейчас было нежелательно.
   - Да, Янга была необыкновенной девочкой
   Нестор так крепко сжал чашку, что хрупкая керамика не выдержала, треснула. Светло-желтая жидкость - чай был зеленым - выплеснулась на стол. Нестор не заметил этого. Он вперил взгляд в стену повыше Тома, а на глазах блеснули слезы.
   - Что с вами случилось? - поинтересовался Лин.
   Нестор медленно перевел взгляд на Тома:
   - Нас нашли.
   Юноша вдруг покраснел, густо-густо, потом смешался, побледнел, торопливо забормотал:
   - Это не я, Нестор... это не я... не я сказал... не я...
   Зрачки расширились, в глазах появился странный, сумасшедший блеск. Лин вцепился в край стола, пальцы побелели от напряжения. Ти-эйн недоуменно следил за реакцией Тома, а потом спокойно заметил:
   - Я верю.
   Юноша мгновенно успокоился, цвет лица выровнялся, он отпустил стол. Но дыхание оставалось таким же бурным, прерывистым, перепуганным.
   - Что случилось с Радиз... Аланом, Зогкой... Моникой... Ильдаром, Гесиодом?
   - Теперь их нет.
   - Камера смерти?
   - Да.
   Время томительно растягивалось. Секунды казались часами, стрелка на старых часах над плитой спала, забывая перемещаться. Никогда прежде время не тянулось для Тома так тягостно.
   Хотел встать из-за стола, извиниться и уйти. И больше никогда не приходить. И никогда больше не видеть и не вспоминать этого столетнего юношу, который, подперев голову руками, невидяще смотрел на стену, не видеть этих глаз, в которых клубилась пустота.
   Но ноги словно приросли к полу, а молчание еще больше тормозило время.
   - А почему ты остался жив?
   Нестор объяснил. Том выслушал молча, не перебивая, рассказ об испытании. Потом, обдумав услышанное, задал вопрос:
   - Почему на тебя не подействовало?
   - Не знаю. Может, не для моего разума испытание было, - холодно ответил Ти-эйн.
   - Разум потерять очень просто, - заметил Том. - Особенно гениям. Они на краю безумия.
   - Нет. Их считают безумными.
   - А разве это не так?
   - Гении здесь, с нами, в нашем мире. И лишь изредка уходят в свой мир, научный, фантазийный. Но они могут вернуться. Безумцы вернуться не могут.
   - Значит, гениев можно считать полубезумными.
   - Можно. Но я не гений.
   - Но ты...
   - Том, я обычный человек. Я не открывал чего-то сверхнового, необычного, невиданного. То, что сделал я, было мизером. Нельзя считать меня гением только за то, что у меня хватило терпения довести всё до конца.
   - Гении бывают разные.
   - Том, гениальность - высшая ступень таланта. Я пока нахожусь не в этой стези. Без лишней скромности скажу, что я талантлив. Но я не гениален... И я не могу понять, почему на меня не подействовало это "испытание разума"!
   - Потому что не гений, - Том улыбнулся. - Сам же сказал.
   - Остальные тоже не были близки к этому. Но они сошли с ума. Лишь Моника продержалась, но, в конце концов, и она сломалась. А я... я просто умею воспринимать всё. Воспринимать и не принимать так, как должно. То есть близко к сердцу. Потому мой разум не трогается с места.
   - А говоришь, что не знаешь.
   - Не знаю, Том. Не знаю. Может это так, может и нет. Надеюсь лишь, что когда-нибудь всё же меня постигнет эта участь... Я не боюсь сойти с ума. Я хочу этого. Умереть не хочется, а сойти с ума хочется... Всё просто в этом мире. И чем больше я понимаю это, тем больше хочется лишиться разума. Но жестокая судьба делает мой ум лишь четче и яснее... Ну не смешно ли?.. Да, имя предопределяет судьбу человека...
   Том молчал.
   Всё не так. Всё было не так. Он шел сюда, ожидая... неизвестно, чего он ожидал, но не такого. Не бесконечно медленно текущего времени, тоскливых воспоминаний о прошлом и невеселых, острых мыслей... Да, день, которого он так ждал, должен был быть другим.
   Мир медленно уплывал перед глазами, всё казалось бесполезным, ненужным... День, которого он так ждал... надеясь, что все жертвы окажутся не напрасными... катился под откос.
   Всё напрасно. Всё не так.
   И ненависть, жгучая ненависть ко всему, к этому проклятому бессмертному миру, убившему его семью, медленно распускалась черным цветком из алого бутона гнева и серого стебля печали...
   - А я тебя и не узнал поначалу, - медленно произнес Нестор.
   - Я понял.
   - Глаза... глаза твои другие совсем. Раньше зеленые были... янтарные теперь...
   - Ты уже говорил.
   - Совсем другие глаза-то, - Ти-эйн задумчиво разглядывал лицо. - И огонь в них другой.
   - Какой?
   - Безумный огонь, Том. Безумный. Плохой.
   - Я не лишился разума.
   - Это и страшно. Безумец, способный мыслить, страшная угроза для всех.
   - Почему?
   - Потому что он начнет претворять в жизнь свой мир. Свои мечты.
   - Может, у меня хорошие мечты.
   - Может, - Нестор не стал спорить.
   Он вновь отвернулся.
   Но Том не смог молчать долго.
   - Чем ты сейчас занимаешься?
   - Работаю. Вернулся в Лайнет. Меня взяли. Сэру Ольгерду спасибо.
   - Ты ненавидишь его?
   - Нет. Этого ничего не изменит.
   - А кого ты ненавидишь?
   - Зачем кого-то ненавидеть, Том? Это не поможет... им...
   - Это поможет тебе.
   - Мне? Нет. Это мне не поможет.
   - Чтобы жить, нужна цель, - упрямо стоял на своем Том. - Ненависть и месть вполне могут стать этой целью.
   Нестор равнодушно глядел на стену, потемневшую от времени и пыли.
   - Я не хочу жить, Том. Мне достаточно и существования. Без цели, просто так. Я работаю, чтобы заработать деньги и набить свой желудок, оплатить квартиру, содержать минилет. Больше мне ничего не надо. У меня нет идей, не планов, мне и без них хорошо. Я не думаю больше, чем надо, я делаю свою работу и не стремлюсь вперед. Мне ничего не надо, для меня всё ровно. И серо. И мне это нравится.
   - Но ты ведь вспоминаешь их? - Лин встал, подался вперед, яростно глядя на того, кого шесть лет считал своим другом. - Неужели не хочется мстить?! Неужели не хочется?!
   - Кому, Том? Кому мстить? Поздно махать кулаками. Проблема не в том, что убили твою семью и моих друзей, - устало проговорил Ти-эйн.
   Он чувствовал себя старым, очень старым.
   - А в чем проблема? - жадно спросил Том.
   - Проблема в том, что мы бессмертны. Проблема в нас. Мы исковерканы, испорчены, обезображены. Мы - уроды. И самое печальное, что это не исправить...
   Том молчал, чуть раскачиваясь. Янтарные глаза горели жарким пламенем, зрачки сузились до совсем крошечных, почти невидимых точек.
   - Но если бы можно... можно было это исправить?.. - голос звучал тихо, чуть прерываясь от волнения. - Это ведь что-нибудь значило? Это ведь стало бы местью?..
   - Ты хочешь отомстить всему миру, Том? - вздохнул Нестор, зевая.
   Им окончательно овладели прежние апатия и отрешенность от всего. Пустой человек. Пустой, бесполезный, но очень необычный человек, который никак не может стать сумасшедшим.
   - Да. Всему миру.
   - Вряд ли получится... - Ти-эйн сомневался скорее по инерции, чем по настоящему.
   Его глаза сонно закрывались.
   - Я попытаюсь.
   - Твое дело, пытайся. Всем людям сложно будет отомстить. Но ты пытайся...
   - Я смогу, Нестор.
   - Смоги, - Нестор еще раз зевнул, глаза закрылись. - Когда уйдешь, захлопнешь дверь. Она заблокируется.
   - Пока, Нестор Ти-эйн.
   Нестор не ответил. Он уже спал. Но когда хлопнула дверь, он всё же произнес, почти беззвучно, равнодушно, вяло шевеля губами:
   - Прощай, Том.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть вторая.

  

Пролог.

  
  
  
  
   01.06.90. (после н.э.)
  
  
   - Первый день лета, Илья, - грустно улыбнулся Федор Ярославович Лартов.
   - У нас круглый год лето, - не поддержал капитана Илларион Алексеевич Ти-эйн, главный по программному оснащению корабля, имеющего самый счастливый порядковый номер "13". Порядковый номер говорил о том, что корабль стартовал в рамках программы "Ищем жизнь" в числе первых.
   По правую сторону от корабля был космос. По левую был космос. Спереди и сзади тоже был космос, пустота, изрезанная светом звезд...
   Тринадцатый номер рассекал бесконечную пустоту, устремляясь к следующей планете, которая лежала у него по курсу. До неё было еще четыре месяца странствия.
   - У нас вообще нет лета, Илья, - вздохнул Федор. - Сколько сейчас времени?
   - Семь часов двадцать шесть минут.
   - Пора будить жителей.
   - Сегодня воскресенье.
   Федор затуманено посмотрел на Иллариона Алексеевича:
   - И что? - рассеяно спросил он.
   - Сегодня выходной, Федя, - других сотрудников поблизости не было, в кабинете они были вдвоем. Поэтому Илларион Алексеевич мог позволить себе такое неофициальное обращение.
   - Ясно, - Федор повернулся к мнимому, голографическому экрану, по которому сейчас медленно сменяли друг друга разные фотографии. Тут было и небо, и распускающиеся цветы, и снег, и дома, и люди...
   Илларион Алексеевич едва слышно вздохнул. Но Федор расслышал этот звук. Не отрываясь от экрана, поинтересовался:
   - Что случилось, Илья?
   - Это случается в преддверии каждого лета. И не у меня.
   - И у кого?
   - У тебя, Федя.
   - И что у меня случается?
   - Депрессия.
   Федор удивленно посмотрел на Ти-эйна. Потом кивнул на экран:
   - Это не депрессия, Илья. Это называется грусть воспоминаний.
   - Ностальгия, что ли?
   - Нет, - сухо отрезал Федор. - грусть воспоминаний.
   - Ну, грусть так грусть, - легко согласился Илларион. - И о чем ты грустишь сейчас?
   - Что? - рассеянно переспросил Лартов.
   - Что сейчас вспоминаешь, Федя? Весну на Земле?
   - Племяшку свою вспоминаю. Хорошая она была... - тихо ответил Федор.
   Илларион Алексеевич промолчал. Монику он помнил еще маленькой девочкой. Она вместе с его сыном ходила в один детский садик. Потом в одну школу пошли, потом в один институт. Друзья, что тут говорить...
   - Мне до сих пор непонятно... Она ушла, потому что поняла, о чем говорил Кеша? Поняла, и пошла подписывать, как и он, заявление на вечный сон?
   Илларион Алексеевич вздохнул.
   - Но знаешь, что мне кажется... Она не поняла его. Она просто не должна, она не могла понять его! - уверенно сказал Лартов. - Я видел её. А ты знаешь, я неплохо разбираюсь в людях. Не то в её глазах. Она не похожа на Кешку. Она не такая. Она не способна принять такое. Препятствия должны лишь укреплять её, а отчаяние подталкивать вперед. Моника никогда не согласилась бы подписать по своей воле заявление.
   - Но он же подписала.
   - Она не могла, Илья. Я вот думаю... это, наверно, связано с тем... ну... - Федор Алексеевич замялся, он знал, что это была не самая любимая тема его друга.
   Трансляция каналов шла, конечно, с задержкой, но всё же шла, и сигнал с Земли принимался. Новости доходили до людей, заключенных в оболочке летающих гигантов.
   - В общем, когда Нестор это... ну это...
   - Я понял, о чем ты, - Илларион Алексеевич помрачнел. - Когда мой сынок ограбил весь мир.
   - По копейке, по копейке, Илья.
   - Это не имеет значения!
   - Но все деньги пошли на благотворительность...
   - Это не оправдание!
   - Но он же стал героем, его простили, и он теперь вновь...
   - Это не имеет значения! - жестко повторил Илларион Алексеевич. - Я не учил его использовать свои способности во вред!
   Они замолчали. Ти-эйн сверлил глазами пол, Федор очень внимательно разглядывал бумаги на столе.
   Илларион Алексеевич заговорил первым:
   - И вообще... это не может быть связано с этим преступлением. Потому что их простили. Не так ли?
   - А тогда с чем? - безнадежно махнул рукой Федор.
   - Может, это связано с её матерью? Нестор ведь рассказывал, что она продолжает свои попытки омолодиться, а Моника отдает свою зарплату, чтобы потакать этому капризу.
   - Я звонил недавно Елене.
   - Матери Моники?
   - Да.
   - Она разве тебя знает?
   - Почти нет. Она видела меня лишь один раз. И то на их свадьбе с Кешей. Но всё равно сделала вид, что узнала. Мило так заговорила. Работает, снова поет... - Федор горько усмехнулся. - В конце разговора сделала невинный намек на то, что мы вроде как родственники, и вроде как по-родственному можно и денег одолжить.
   - А ты?
   - Я сказал "до свидания" и отключился. Я бы перечислил деньги, счет на Земле есть, да ведь знаю, на что пойдут. Я ведь тоже раньше думал, что Моника поначалу из-за матери уснула... Но сейчас понял, что и это тоже маловероятно.
   - Да какая разница, Федя. Она спит, и её уже не разбудят. И зачем искать причины, если то, что сделано, уже не исправишь. Она подписала заявление, и теперь покоится в стенах корпорации вместе с отцом. Может, она хотела именно этого? Быть рядом с отцом?
   Федор не ответил, упрямо качнув головой. А потом вздохнул, убрал изображение мнимого экрана, и поинтересовался:
   - А жизнь сына теперь тебя вообще никак не интересует?
   - Нет, - резко произнес Илларион Алексеевич. Но через несколько мгновений нерешительно и тихо добавил, - Но... это... косвенно интересовался. С ним... это... всё нормально. Он всё так же работает в Лайнете.
   Федор внимательно глядел на друга.
   - Я... это... тоже тут думал. Он одинок... это... ведь и Ильдар, и Моника... они ведь... это... были его настоящими друзьями... а так... я ведь... это... его знаю. Для него друзья значат очень многое... он... это... сейчас один. И долго будет один...
   - Жалеешь сына?
   Илларион Алексеевич спохватился. Перестал бормотать, речь вновь стала нормальной.
   - Нет, - с той же резкостью поспешил возразить он. - Одиночество - это ему расплата за то, что он сделал.
   - Однако, за семнадцать лет его можно было бы простить.
   - Нет, Федор. Я уже говорил с тобой на эту тему.
   Капитан поднял две ладони вверх:
   - Помню, помню, Илья. Больше не вмешиваюсь. Твой сын, твоё отношение, - сдался он.
   - Нас пригласили на открытый урок, - хмуро сообщил Илларион Алексеевич.
   - Куда? Так сегодня же выходной! - искренне удивился Федор.
   - У одаренных детей не бывает выходных. И тебя сегодня пригласили на урок, капитан.
   - Слушай, Илья, я ведь мог и на неделе зайти... Почему именно в воскресенье?
   - Вести будет емирре Джейн, - имя учительницы Илларион Алексеевич произнес по-особому, растягивая звук "э" до невозможности.
   Глаза лукаво заблестели, настроение у Ти-эйна явно подскочило вверх.
   Федор покраснел и с досадой поглядел на друга.
  

* * *

  
   Количество людей, находящихся на борту корабля N13, приближался к полутора миллионам человек. И потому нет нужды говорить, что корабль был весьма огромен. Имел трехэтажную систему. Первый уровень и третий уровень - техническое ядро корабля, здесь находились двигатели, энерговырабатывающие станции и другое. Второй уровень - город. Здесь жили люди.
   Это был настоящий современный город - здесь были ровные ряды домов спального района, здесь были заводы и сады, здесь были магазины, рестораны, кафе, клубы, здесь был деловой центр с офисами, банками, научными центрами, лабораториями... Это был настоящий город, ибо создатели корабля предвидели, что в этой закрытой оболочке люди проведут немало лет, а иногда очень хочется обычной жизни, настоящей работы и настоящего дома со своей квартирой и своей личной жизнью.
   Образование дети получали четырьмя этапами. Начальное, среднее, высшее, специальное. Начальное образование получали дети в возрасте от пяти до девяти лет. С девяти до четырнадцати шло среднее образование. С четырнадцати до двадцати - высшее. С двадцати до двадцати трех - специальное. Школа была одна на весь город. Находилась в деловом центре города, имела двухтысячный штат преподавателей, головного управления в лице директора или ректора не имела, управление и руководительскую функцию выполнял Совет Четырех - представители четырех уровней Школы: начального, среднего, высшего и специального. В свою очередь каждый уровень делился на множество подуровней и направлений. Например, высшее образование было техническим, гуманитарным или естественным. Техническое подразделялось в свою очередь на математический, инженерный, информационный, логический уровни. Гуманитарное на юридический, художественный, литературный и музыкальный уровни. Естественный делился на биологический, географический, медицинский и физический уровни. В свою очередь уровни делились еще на более конкретные подуровни, эти подуровни тоже делились, и так далее, так что выбор у будущих полноправных работников корабля был богатый. Емирре Джейн, на открытый урок к которой отправились Федор Ярославович и Илларион Алексеевич, преподавала на естественной направлении Средней Школы физику.
   На первый взгляд она представляла собой довольно невзрачную, незаметную девушку. Светлые волосы, убранные в скромную косу, невозможно белая кожа, глухая серая рубашка, черные широкие брюки, ничего не подчеркивающие и не выделяющие. Но на белоснежном лице горели огромные глаза яркого, пронзительного, каре-желтого цвета. Эти глаза стыдливо прятались под длинными ресницами, и без них емирре Джейн казалась серой мышкой.
   Увидев Федора, входящего в класс, учительница смутилась, сбилась и замолчала. На скулах ало расцвел румянец. Глаза на миг выглянули из-под ресниц, обдав карим жаром вошедшего.
   Илларион Алексеевич совсем тихо присвистнул и подтолкнул друга локтем:
   - Какой взгляд! - усмехаясь, сказал он.
   Федор, вновь краснея, одарил друга выразительным взглядом, прошипел:
   - Я твоей жене расскажу, как ты над её лучшей подругой издеваешься!
   Илларион Алексеевич смешался, сник:
   - Я что? Я... это... ничего. Я и не издеваюсь вовсе... Я над тобой... Над Джейн ведь нет, ни-ни...
   - Господа, извольте пройти, - вежливо обратилась к гостям учительница, вновь прикрывая глаза ресницами.
   Те перестали перешептываться и, сопровождаемые любопытными взорами тринадцатилетних учеников всевозможных наций, прошли до конца класса, садясь за свободный стол.
   - Итак, мы уже начали урок, потому что вы опоздали, - в голосе зазвучала укоризна. -Но так как тема сложная, я не сочту излишним повторить то, что мы уже проговорили.
   Емирре Джейн немного помолчала, видимо вновь настраиваясь на урок, а потом заговорила:
   - Итак, сегодняшняя тема касается образования Земли и её строения. На её примере мы будем разбирать и другие планеты.
   Емирре Джейн встала из-за стола и подошла к окну, глядя на круглую площадь с фонтаном и клумбами. Ровные ряды одинаковых домов, клубы, кафе, площади, театры... Настоящий город. Большой город с полуторамиллионнным населением, чье число росло из года в год... Этот город не расположен на Земле, хотя Джейн иногда казалось, что она вновь очутилась на родной планете. Но ни в одном городе, находящемся на земной поверхности, не будет домов, достающих до неба.
   А здесь можно подняться на крышу любого дома (они все одинаковой высоты - десятиэтажные) - протянуть руку и коснуться неба - голубого или черного, в зависимости от времени суток. Иногда по мнимому небу, холодному, стальному на ощупь, плыли облака, загоралось ослепительное солнце, но только с солнцем или без, город всё равно был озарен светом.
   А еще хотелось ощутить под ногами земную твердь. И траву, произрастающую из неё. Не эту траву, растущую в садах и парках, в клумбах и горшках, слишком зеленую, слишком натуральную, а настоящую траву. Местами пожухлую, местами желтую, иногда суховатую и тонкую, иногда сочную и крепкую... И босыми ногами пробежаться по полю, вдыхая аромат настоящей земли... а если запрокинешь голову, то увидишь настоящее небо... настоящую грозу, настоящий ливень, настоящую голубизну жаркого дня... Сколько процессов скрывается за природными явлениями...
   И как трудно будет найти планету, похожую на Землю...
   Её хочется назвать уникальной и прекратить поиски, возвратиться на благодатную планету, но здравый смысл подсказывает, что ничего уникального в мире нет.
   Нужно лишь постараться найти.
   - Теорий существует много, и даже сейчас, когда мы сумели добраться до ядра земли, ничто нельзя утверждать наверняка. Но всё же факты, на которых мы основывается, позволяют нам утверждать следующее...
   Джейн отвернулась от окна, поворачиваясь к классу.
   - Как вы знаете, все в этом мире состоит из атомов, а те в свою очередь из ядра и вращающихся вокруг него электронов. Ядро атома - это протоны и нейтроны. Количество протонов, нейтронов, электронов определяет свойства атома элемента, его химические свойства, Но есть также и начальная стадия вещества - стадия, при которой он не имеет свойств, вещество, не имеющее химизма. Такое вещество может существовать при очень больших давлениях. И оно носит название апейрон. Из апейрона образовалась наша родная планета Земля... Когда через апейрон проходит поток антинейтрино, апейрон начинает разлагаться на все химические элементы...
   Один из учеников поднялся:
   - Простите, емирре Джейн. Я правильно понял, что те слои Земли, которые мы проходили - все это изначально было апейроном. И все, что появилось на поверхности Земли - тоже образовалось из апейрона...
   - Да, Фино. Именно так. Все элементы, всё произошло из апейрона. Итак, апейрон существует при больших давлениях. При таких давлениях атомы раздавливаются, ядра сближаются друг с другом, электроны отрываются, и теперь вращаются не вокруг ядра, а вокруг смеси ядер... образуются сверхпроводящие слои на поверхности апейрона. Движение заряженных частиц создает вокруг себя поле, этим и объясняется наличие электромагнитного поля вокруг Земли. В двадцать шестом году от нашей эры экспедицией, финансируемой русским предпринимателем Ольховым, было достигнуто ядро Земли. Отец Ольхова, погибший в авиакатастрофе за семь лет до начала новой эры, то есть до введения массового бессмертия, был создателем уникальных генераторов энергии. Они не просто сберегали энергию, они приумножали её, они могли бы являться колоссальными источниками энергии... Одна проблема - чтобы они стали такими источниками, давать свет, заряжать электродвигатели, могли обеспечивать энергией весь мир, изначально в них нужно вложить эту огромную энергию. Эти генераторы могли были работать только с огромными запасами энергии, иначе они бессмыслены. Но где взять столько энергии?.. И источник был найден... Ядро Земли. Сын Виктора Ольхова, Сергей Ольхов добрался в двадцать шестом году до сердца нашей планеты. Бессмысленные генераторы явились не просто спасением нашей планете, они словно подарили ей вторую жизнь. Генераторы Ольхова, заряжающихся благодаря колоссальной энергии у ядра, стали новыми источниками энергии на Земле. Одного генератора хватает чтобы обеспечить электричеством десяток лет целый город, учитывая непрерывное использование... А таких генераторов миллиарды, и их можно перезаряжать и выпускать снова, лишь вновь отправив к ядру... Это и залежи сиреневого олеварта, найденные во время бурения к ядру, сделали Сергея Викторовича Ольхова самым богатым человеком планеты. Мир перестроился, подстраиваясь под революцию в отношении энергии. Минилеты, автомобили, энергостанции, производство... теперь все работает благодаря энергогенераторам Ольхова.
   Джейн умолкла. Класс сидел, внимательно смотря на неё. Никто из присутствующих здесь учеников ни разу не был на Земле, но на корабле не было ни одного человека, который не знал бы её. Тем более была возможность видеть эту планету, благодаря телевидению, чьи сигналы доходили до корабля. Новости, фильмы, даже самая простая реклама - было одним из главных развлечений на корабле. С самого рождениям малышам вместе с молоком внушали любовь к планете, которую они, возможно, никогда не увидят...
   Федор встал. На его лице застыла слабая улыбка. Он негромко сказал:
   - То, что мы сейчас здесь, посреди космоса, так далеко от Земли, имеем возможность искать новую планету - это все благодаря новым генераторам. Дальнейшие разработки на этом не остановились. Генераторы совершенствовались далее с вполне определенной целью... Создание источника, способного не просто сохранять энергию на долгие годы, но и принимать её извне, сохранять, становится почти вечным... И цель была достигнута. Генераторы О302 теперь находятся в недрах нашего корабля... И мы летим, чтобы найти планету, которая сможет стать преемницей Земли.
   Федор обвел взглядом детей, теперь глядящих на него. Сорок два ученика, вежливо, внимательно смотрят на него. И у каждого в глазах - непонимание.
   - Скажите, емирр, зачем искать новую планету?
   Федор вздохнул. Это был очень очевидный вопрос с вполне очевидным ответом. Но дети слишком наивны и слишком умны для этого ответа.
   - Мы бессмертны, - напомнил капитан корабля N13.
   Но эти дети не понимают этого слова, потому что никогда они не сталкивались со смертью. Для них бессмертие так же естественно, как дышать или есть. Для них естественно ударить друг друга в глаз карандашом, отвечая на оскорбление, для них естественно во время игры в бассейне топить друг друга, соревнуясь в силе, а потом в том же самом бассейне забыть вытащить из воды тело утопленного товарища, чтобы он пришел в себя. Эти дети не понимают слова жестокость. Эти дети родились бессмертными.
   И здесь, на этом корабле, не было отделения TD, поэтому люди чувствовали себя богами. Вот еще одна причина, по которой здесь присутствовали некоторые члены экспедиции "Ищем жизни". Не было легендарной фигуры сэра Ольгерда Имангри Лэя, которого почитали и боялись чисто на подсознательном уровне. На Земле он был богом. Самым сильным, самым властным.
   Да, вполне вероятно, что сэр Ольгерд тоже чья-то пешка, но это была важная пешка, почти ферзь, которую ни в коем случае нельзя выкидывать с шахматной доски, за которой сидел только один игрок.
   Таких пешек на Земле было много. Они все были известны. Например, тот же самый емирр Ольхов. А вот игрока не знал никто.
   - Мы бессмертны, - повторил Федор, потирая лоб. - Люди не умирают. Грозило перенаселение.
   - Поэтому в космос стали отправлять людей миллионами каждый год?
   - Фино! - остановила мальчика емирре Джейн.
   - Да, и это тоже. Отправляя в космос миллиард людей, безвозмездно финансируя проект, властями преследовалась не одна цель. Много целей, в том числе и освободить планету таким экстравагантным способом от стремительно пребывающего населения. Но все делалось добровольно. Люди добровольно отправляются в эти экспедиции. И мы не жалуемся, никто не жалуется. Главная же цель - это действительно поиски новой жизни. Новой планеты.
   - Мда, урок мало-помалу ушел от своей темы... - совсем тихо пробормотал Илларион Алексеевич.
   - Что, если мы никогда не найдем планету? - робко поинтересовалась девочка с тремя беленькими тонкими хвостиками.
   - Эрика, - мягко улыбнулась Джейн. - Такого просто не может не случиться. Мы обязательно найдем планету, где будет жизнь.
   - Эрика, мы можем вечно искать эту планету... не будь глупой... - поморщился мальчик, сидящий рядом с ней.
   - А, что если мы никогда не сможем её найти? Будем вечно искать - и не найдем? Что тогда? - упрямо продолжала Эрика.
   Федор вздохнул. Такие вопросы были не только у детей.
   - Что будет тогда, когда мы перестанем помещаться в этом корабле?
   - Первой мы высадим в космосе тебя, Эрика, - засмеялся Фино, и класс дружно подхватил его смех.
   Но емирре Джейн сердито подняла руку:
   - Фино, веди себя подобающим образом. Никто никого высаживать не будет.
   - А что если это правда, что мы одни во всем мире? Больше нет живых планет? - подхватила эту мысль еще одна девочка, черноволосая и темноглазая, с остреньким носиком, на котором было две маленькие родинки.
   - Такого не может быть. Теорию вероятности вы уже проходили, - строго отрезала Джейн.
   - Но скажите, емирр Лартов, - девочка повернулась к Федору. - Скажите, если это вдруг окажется правдой?
   Вот еще одно отличие между взрослыми и детьми. Дети всегда верят в магическое слово "вдруг", и им это позволительно. Взрослый никогда не полагается на это слово.
   Но все же это простое слово таит в себе много мудрости.
   Все может быть "вдруг".
   - В последнее время я стал слишком сентиментальным, - подумал Федор. - Может, Илья прав... весна...
   - Мы вернемся на Землю. Тогда.
   - И мы увидим Землю только в этом случае? - спросил Фино.
   - Обещаю, когда мы найдем живую планету, я лично отправлюсь с тобой на экскурсию на Землю, - вмешался Илларион Алексеевич.
   - А меня? Меня возьмете? - оживился класс.
   - Мы возьмем только тех, кто будет хорошо учиться, - заметил важно Федор, подмигивая Иллариону.
   - А я хорошо учусь!
   - Вот посмотрите!
   Теперь говорили наперебой все. Емирре Джейн едва заметно улыбалась.
   Прозвенел звонок.
   - Урок окончен, - спохватилась учительница. -Домашнего задания не даю. Всем до среды. До свидания!
   - До свидания, емирре Джейн! - класс, оглядываясь на капитана, покинул аудиторию.
   - Как вам урок, Федор Ярославович? - поинтересовалась девушка.
   - Дети мне очень понравились, и тема сегодняшнего урока была интересной, - вежливо ответил Лартов, подходя к ней.
   - Мне приятно это слышать, - Джейн чуть покраснела.
   Федор улыбнулся:
   - Мне кажется, физика вообще не может быть неинтересной.
   Ти-эйн неожиданно громко расхохотался. Федор и Джейн, вздрогнув, обернулись на него. Взглянув на друга, Илларион Алексеевич, зажав рот, не в силах сдержать рвущегося веселья, ринулся из аудитории.
   Красный как рак Федор быстро извинился перед девушкой и почти выбежал вслед за Ти-эйном. Тот стоял в коридоре, вцепившись в железный поручень и согнувшись пополам.
   Лартов сильно и зло хлопнул его по спине:
   - Урод невоспитанный.
   И быстро пошел дальше по коридору.
   - Подожди, Федь... - захлебываясь от хохота, крикнул Илларион Алексеевич. - Честное слово, вы как дети... сколько вам обоим лет...
   - Временка тебя побери, Илья! - не выдержал Федор. - Я все твоей жене расскажу! Она тебя воспитает!
   - Всё, не горячись, я успокоился. - Ти-эйн выпрямился, но было видно по его лицу, что он едва сдерживается.
   - Илья?
   Илларион Алексеевич попытался спокойно кивнуть, но его вновь разобрал смех.
   Капитан корабля N13 устало махнул рукой и перепрыгнул через поручень. Пролетев три этажа, Федор поднялся и направился через площадь к небольшому ресторанчику. Сегодня он не успел поесть, но сейчас намеревался исправить эту оплошность.
  
  
  
  

Глава первая.

Предсвадебные хлопоты.

  
  

"Когда душа к другой душе стремится,

Она ослеплена и не страшится"

Карпио Лопе Феликс де Вега.

  
  
   Белое, роскошное платье сидело идеально, и делало стройную фигурку аппетитной. Особенно привлекала внимание обнаженная спина с легким, изумительным загаром. Замысловатая прическа, украшенная живыми цветами...
   В свадебном наряде и прическе был один минус. Они отвлекали от лица невесты, а девушка любила своё лицо.
   Его поначалу нельзя было назвать красивым. Неправильные, ассиметричные черты, один глаз разрезан чуть уже другого, они различались по цвету - правый был серым, левый - голубым... нос изломанной формы - с горбинкой и вздернутый. А губы... верхняя часть губ имеет одну половину более пухлую и выпуклую, чем другая, будто девушку ужалило какое-то насекомое. Но если бы это было так!.. Любой яд от укуса либо не действует, либо проявляется всего на пару мгновений.
   Но неправильное лицо начинало обладать странной притягательной привлекательностью, стоило невесте только заговорить. Голос у девушки был высокий, звонкий, но не лишенный мягкости, и с бархатистым выговором. Лицо от звуков голоса становилось необычайно милым, задорным, очаровательным. И разновеликие, разноцветные глаза, и топорщившаяся половина губы, и немного великоватый нос.
   Девушка знала, что её внешность выглядит в сто раз выигрышнее идеальной, и потому никогда бы её ни на что не променяла. И уж тем более не собиралась прятать её под платьем и прической.
   - Прическу сделать проще спереди. И у платья спереди убрать эти две оборки, - обратилась невеста к дизайнеру, улыбаясь. - А так мне всё нравится.
   Невесту звали Яной. Яна имела фамилию Ольхова, но Ольховой её осталось ходить совсем ничего, всего пару недель. Через две недели она выйдет замуж, и её фамилия изменится.
   На этом месте улыбка девушки померкла.
   Яна Вилфорд... Прежняя фамилия Яне нравилась больше, и сочетание имя-фамилия тоже. Яна Сергеевна Ольхова звучало лучше, чем Яна Сергеевна Вилфорд. Но ей даже в голову не приходило оставить себе свою фамилию. Она любила Тома, и для неё была свята это одна из традиций вступления в брак.
   Наконец, выбор прически и примерка платья закончилась. Яна вымыла голову, надела менее праздничную одежду - это были простые светло-голубые джинсы и серый джемпер. Одела легкие кроссовки, потому что сегодня предстояло долго ходить.
   Осталось забрать пригласительные открытки из салона, окончательно утвердиться с моделью и цветом машин, сопровождающих свадебный автомобиль, окончательно утвердить список гостей, а так же окончательно определиться с блюдами на торжестве. Том не помогал в этих делах, но девушка его не винила. Значит, у него были дела настолько важные, что их нельзя было отменить.
   Яна вышла на улицу, села в свою миниатюрную "X-5 Hepardino", весьма распространенную среди женских элитных автомобилей за свою изящную элегантность.
   По городу, сплошь истыканному высотными домами, было весьма неудобно передвигаться на летающем транспорте.
   Автомобиль легко рванулся с места. Яна крутанула руль, вылетая на перекресток, оставила без внимания светофоры, мигающих красным. Времени на правила не было, а штраф, который её пришлют вечером, дочь миллиардера Ольхова была в состоянии оплатить.
   Ловко лавируя среди машин, Яна довольно скоро добралась до нужного художественного салона, находящегося в центре. Припарковав машину в неположенном месте - не было времени ехать до положенного места (штраф девяносто ольнов - какая ерунда! - хотя у кого-то такая сумма составляла месячную зарплату) - девушка вышла из автомобиля и направилась к салону.
   В золото-малиновом зареве рассвета, предвещавшем ветреную погоду, город торопливо втягивался в ритм очередного буднего дня...
  
  

* * *

  
   Яна и Янга - очень похожие имена. Различия составляет лишь одна буква "г". И младше Тома Яна была, как и Янга, на два года. Они с Янгой сверстники, Яне сейчас было двадцать семь. Да и по характеру они были похожи. По крайней мере так казалось Тому.
   Но за семнадцать лет юноша уже успел порядком подзабыть характер своей младшей сестры. Может, именно потому Яна казалась ему столь похожей на Янгу. И каждый раз, когда Том видел девушку, разговаривал, слушал её голос, смотрел в разновеликие, слегка разнящиеся в цвете глаза, то в душе поднималась целая волна теплых, нежных чувств.
   Но все же два обстоятельства значительно различали Яну и Янгу. Во-первых, внешность. Во-вторых, ум. В последнем Яне было довольно далеко до Янги. Потому что та в своей десятилетнем возрасте знала уже столько, сколько Яна не знает и сейчас, не в обиду ей будет сказано. Девушка не уделяла внимания науке. Ей никогда этого не было нужно, с отцом-то миллиардером, исполнявшем любые прихоти своей любимицы, никогда не принуждавшем её к учебе или к работе.
   Но Яна, как ни странно, не выросла капризным ребенком. Ответственная, гордая, прямолинейная, крепко держащаяся за своё собственное достоинство и с обостренным чувством справедливости. Она хоть и не отказывалась от подарков отца и нередко и сама обращалась к нему со своими просьбами, но делала это не из-за того, что не могла сама осуществить свои желания. Она зарабатывала предостаточно, чтобы потакать своим капризам за свои собственные деньги. Сеть модных бутиков и сеть элитных фитнес-центров, находящихся под её непосредственным руководством, давали ей очень приличный заработок. Но и шикарный автомобиль, и наимоднейший минилет ММСС-201А, и небольшая яхта, и обширный участок в горах с прозрачным, чистейшим озером и чудесным домиком и у этого озера... и еще множество и других дорогих подарков - это всё Яна позволила отцу подарить себе, понимая, что отцу хочется дарить ей подарки и заботиться о своей любимой дочери. Отцу хочется чувствовать себя нужным.
   Единственное - Яна сама себе купила квартиру в центре города, в одном из самых престижных мест. Она тогда только-только вставала на ноги со своими бутиками и фитнес-центрами, и ей не терпелось сделать какую-нибудь крупную покупку, чтобы почувствовать себя самодостаточной. Тогда ей исполнилось двадцать один.
   Еще одна черта немного изумляла Тома. Не имея матери - та развелась с отцом Яны, когда девочке было три года, - воспитанная няньками и гувернантками, которые никакого особого воспитания ей не давали, лебезили, исполняли каждое желание, Яна сумела вырасти волевым человеком, имеющим целый набор непоколебимых, устоявшихся ценностей и моральных законов. А еще девушка умела любить по-настоящему, искренне, сильно, преданно.
   Том знал это. И знал, что именно так она любит его. И когда он думал об этом, становилось на душе как-то не так. И стыдно, и горько, и больно. Но эти чувства быстро уходили, потому что миссия была важнее всего.
  
  

* * *

  
   - Том, я и вправду отношусь к тебе очень хорошо.
   Том кивнул. Он знал это.
   - Я и вправду считаю, что ты подходишь Яне. И я буду рад вашему союзу...
   Том опять кивнул. Сергей Викторович Ольхов действительно был рад их союзу.
   - Но ты сам понимаешь... доверяй. но проверяй. Я, надеюсь, ты понимаешь меня.
   - Я понимаю вас, - Том не кривил душой.
   Он действительно понимал, зачем эта процедура нужна отцу Яны.
   - И я думаю, ты согласишься оставить это в тайне от моей дочери...
   - Да, я не скажу Яне.
   Сегодня, пока Яна бегает по городу, готовясь к свадьбе, Том вместе с Сергеем Викторовичем отправился к его знакомым из ISB. Те предоставили им лучшую допросную камеру в городе.
   Сейчас Том сидел, подсоединенный к различным датчикам. Ладони лежали на панелях, к вискам были прикреплены серые пластины, точно такие же квадраты крепились и на руках в области вен, и в шею, только возле шеи они были еще присоединены и к воткнутым в шею иглам.
   Данную систему распознавания лжи обмануть было невозможно, как считалось. По крайней мере, так казалось.
   Нет, обмануть можно было все что угодно, но пока это удавалось только годами натренированным агентам ISB, и года исчислялись десятками лет. Молодой инженер-программист, работающий в GaaFab, производящий на свет модели гаафонов, никак не был способен обмануть системы распознавания лжи.
   Так считали все.
   Сергей Викторович внимательно рассматривал будущего зятя.
   Скромный сын скромного адвоката Карен Вилфорд. Мать воспитывала сына одна, отца нет. Родила Тома сама, дома, не в роддоме. Как говорится, разрезала чрево и достала дитя на свет божий. Действие бесхитростное, да только если рожаешь дома, а не роддоме, то не платишь небольшой взнос в пользу государства и небольшого штата акушеров - кстати, единственных людей, имеющих профессию, отдаленно напоминающую профессию врача. Но на самом деле они делают то, что может сделать и любая женщина сама, не имея специального образования.
   Но, к сожалению, рожать детей самим почему-то считается неправильным. Нужно обязательно в роддоме. И тогда с документами о рождении ребенка всё будет в порядке. Никаких непоняток, несовпадений с датами и так далее. Ребенку тогда будет легче и паспорт потом получать.
   Но нет. Жалеют деньги, рожают сами. Потом носятся пять лет с документами, оформляя ребенка как существующего на этом свете человека.
   Но ладно. Мальчика оформили, небольшие недочеты в документах можно списать на сей факт... Закончил школу экстерном, институт. Инженер, работает по профессии. Вроде, всё нормально и естественно. Один большой недочет. Том не похож на мать, абсолютно не похож. Два совершенно разных человека. Жаль, нельзя сделать проверку генов. Может, Том вовсе и не сын Карен, как значится в документах, и недочеты вызваны именно этим. Но экспертиза говорит о том, что документы подлинные, и печати действительны. И Том действительно родился двадцать девять лет назад от Карен Вилфорд. Сергея Викторовича почему-то очень увлек этот вопрос.
   Почему на мать не похож? Ни лицом, ни телом. Компьютерный анализ фотографий выявил общие черты, но процент совпадения составляет пятнадцать процентов. А процент общих черт между Томом и Сергеем Викторовичем составляет двадцать три процента. И какой из этого можно сделать вывод?..
   Пока никакого. Нет, Том не сын Ольхова, но похоже, что и не сын Карен. Хотя... вполне можно предположить, что он полностью пошел в своего отца. Но Том говорит, что не знает своего отца, а Карен уже два года как покоится в отделении TD. У неё подписано заявление на сон длительностью в четырнадцать лет по собственному желанию. Что ж, бывает. Женщина решила отдохнуть. Прожила на свете пятьдесят четыре года и решила отдохнуть. Сын вырос, на ноги встал, работа надоела, усталость взяла свое. Почему бы не отправиться в такой своеобразный отпуск?..
   Сергей Викторович поставил себе задачу найти отца Тома. Правда, будущего зятя он при этом в известность не поставил об идущих поисках. Ольхов - ответственный отец. Выдает свою дочь от первого брака замуж. И муж должен быть порядочным. И не только он. И его родители должны быть порядочными, не правда ли?
   Вот и идет уже месяц проверка личности Тома. Друзья, увлечения, жизнь.
   - Не хочешь что-нибудь спросить перед началом, Том?
   - Хочу, - юноша улыбнулся.
   - Спрашивай, - Сергей Викторович не улыбнулся.
   Всё происходящее было достаточно серьезным.
   - Почему вы решили проверять меня на детекторе за две недели до свадьбы? А не сразу после помолвки? - поинтересовался Том.
   Помолвка состоялась месяц назад. Сергей Викторович не стал ничего говорить, ответил довольно размыто:
   - Ну, сообразил вот недавно.
   Ольхов отвел взгляд. Обычно взгляд отводили другие люди, когда миллиардер смотрел им в глаза. Взгляд у него был профессиональный, цепкий, испытующий, проницательный. Человека насквозь видел. Но Том был для Сергея Викторовича закрытой книгой.
   Он внимательно следил за парнем, смотрел, как он общается с Яной, как говорит, какие мысли высказывает. Но в каждом слове, в каждом поступке Тома Ольхов чувствовал что-то не то. Что-то его очень настораживало, но он никак не мог определить, что именно.
   Нет, никакой неприязни к Тому Сергей Викторович не испытывал. Напротив, Вилфорд казался ему адекватным, хорошим парнем. И Яна его любила, а она тоже обладала чутьем на людей. И к Яне Том относился очень порядочно. Яна сказала, что между ними даже близости еще не было. Сергей Викторович велел ей рассказать всё, про их отношения с Томом после помолвки, дочь и рассказала. Да, порядочный молодой человек, умеющий уважать и любить девушку не просто как женщину, а как человека... таких редко встретишь в наши дни. Но что-то было неправильным.
   Наверно, первое - это был взгляд Тома. Яна сказала, что ей нравится его взгляд. Но её можно понять. Влюбилась по уши - вот и нравится всё в парне. Но взгляд был неправильным. Ольхов не любил глядеть в глаза Тому.
   Пронзительные янтарные глаза... и пристальный, мертвенно-спокойный, равнодушный взгляд. Пустой взгляд. Нет, не стеклянный, бессмысленный. Взгляд был осмысленный, но в нем сквозила постоянно только одна мысль... даже не мысль, а идея... но какая - вот вопрос.
   Друзей у Тома не было. Человек общительный, но никого близко к себе не подпускал. Собеседник, товарищ, но не друг, - так отзывались коллеги, бывшие одногруппники и одноклассники. Это тоже было несколько странно. Но впрочем, это не страшно.
   Проверять на детекторе лжи Ольхов собрался Тома совсем по другому поводу.
   - Ну, раз вопросов больше нет, значит, начнем, Том. Хорошо?
   - Начнем, - Вилфорд кивнул.
   Янтарные глаза стали пронзительнее, ярче. Том не любил детекторы. Они напоминали ему события семнадцатилетней давности.
  
   - Ты знаешь, где находится Нестор Ти-эйн?
  
   - Ты берешь Яну в жены из-за денег?
   - Нет.
   Сергей Викторович долго и пристально разглядывать результат детектора. Да, Том говорил правду. Более того, как показывал результат, Вилфорд даже не сомневался в своем ответе.
   - Но какая-бы то ни была корысть в твоем решении взять её в жены есть? Например, её или мои деньги, состояние, материальная сторона?
   - Нет.
   - Ты действительно любишь Яну?
   - Да.
   Сергей Викторович недовольно смотрел на результат детектора. Правда, всё правда. Даже без тени сомнений. Это и смущало.
   Это и не нравилось. Нет, то что Том любит Яну - это хорошо, это замечательно. Но говорит он об этом слишком спокойно, слишком уверено. Словно его любовь была задумана заранее.
   - Скажи это сам.
   Том серьезно и строго посмотрел на Ольхова и произнес:
   - Я люблю вашу дочь. Яна действительно дорога мне.
   Глаза золотом горели на бледной коже лица, но уголок губ едва заметно дергался - то ли насмешка, то ли горечь.
  
   - Осталась только твоя родная сестра. Решай, Том. Несколько слов, и она останется жива.
   Но Том ничего не сказал.
   Он хотел, но рот не открылся. Горло сдавила странная тяжесть, а сознание неожиданно помутилось, и память отказалась выдать слова.
   Он хотел, но не смог.
   По щеке соскользнула быстрая, горячая слезы - одна единственная, маленькая капля соленой воды - соскользнула в тот миг, когда исчезало тело Янги.
   Теперь он остался один.
   Один со своим безумным, страшным горем.
  
   Пустой, остановившийся взгляд.
   - Том, я еще раз приношу извинения за эту проверку.
   - Ничего страшного. Я всё понимаю.
   Сергей Викторович никак не мог понять выражения лица юноши. Оно казалось напряженным, но результаты детекторов гласили обратное.
   - Глупая техника, - с досадой подумал Ольхов.
   Оглянулся на экспертную комиссию, перебросился несколькими словами с ними, потом вновь обратился к Тому:
   - Еще несколько вопросов, и мы закончим эту процедуру.
   - Нет проблем, - ответил Вилфорд.
   Выражение лица на мгновение уже явно напряглось, но тут же ослабло, успокоилось. Лишь ноздри остались расширенными чуть сильнее, чем раньше.
   Том чувствовал, что силы на исходе.
   Еще несколько минут, и он сорвется. Нет, дело было не в вопросах. Юноша за семнадцать лет научился обманывать технику, но сейчас ему даже не требовалось и это умение. На вопросы, что задавал Ольхов, можно было отвечать честно.
   Проблема состояла в самой процедуре проверке. Еще немного, и с ним случится что-то вроде припадка эпилепсии. Судороги, пена, катание по полу. И слова, бессвязный рассказ, бред...
   Однажды так уже случилось. Лет шесть назад, когда Том проходил проверку на работу. Там тоже отвечают на вопросы на детекторах. Том сидел, отвечал, а потом сорвался. У Карен получилось замять историю.
   Нет, всё-таки огромное спасибо этой женщине. Она всегда помогала и не задавала лишних вопросов... а когда не смогла помочь и не смогла принять, то ушла.
   Том вздрогнул. Перед глазами темнело, в голове росло давление. Пульс зачастил. Он поднял глаза, увидел, что губы Сергея Викторовича шевелятся...
   Он задавал какой-то вопрос. Но Том не слышал. Ничего не слышал. Он мотнул головой, поднялся, пошатываясь...
  
   Ольхов замолчал, заметив перемену юноши. Лицо стало бледнее обычного, глаза стали ярче, масляно заблестели, остекленели. Лоб покрылся крупными каплями пота.
   Том вскочил, невидяще глядя перед собой выпученными глазами. Сорвал все пластины детекторов, выдернул иглу, а потом ринулся в проход. Два сотрудника, стоявшие перед дверью, попытались его остановить, но он просто отшвырнул их как котят, выбегая в коридор.
   Сергей Викторович, да и все остальные, опешив от неожиданности, остались на местах.
   Потом всё же побежали за Томом.
  
   Его нашли на улице. Юноша смог проникнуть через все контрольные пункты по пути, выбегая из здания ISB. На рубашке было кровавое пятно в области плеча - видно, всё же кто-то стал стрелять.
   Том стоял на четвереньках на земле и часто и глубоко вдыхал пыльный воздух. Ветер усиливался, приближалась гроза. Небо заволокло тучами, мир посерел.
   Вокруг юноши стояли охранники, наставив на него винтовки, но не стреляли.
   Ольхов и другие подбежали к Вилфорду.
   Сергей Викторович присел на корточки рядом с Томом, дотронулся до плеча:
   - Что произошло, Том?
   Юноша медленно повернул голову. Глаза, прежде закрытые, раскрылись. Они были тусклые, невзрачные. Прежняя сила, которая исходила от них, угасла, утихла. Темные, пустые, печально-насмешливые.
   Ольхов внимательно смотрел на Тома.
   Слабая улыбка, столь же тусклая и невыразительная, как и глаза, тронула губы юноши:
   - Простите за эту выходку... Мне нужен был свежий воздух...
   - Что случилось?
   Том полуприкрыл глаза. Голос звучал ровно, бесстрастно:
   - Резкий приступ страха. Обстановка так повлияла. Много людей, вопросы, допрос.
   - У тебя есть какие-то фобии? - продолжал спрашивать Сергей Викторович.
   - Есть, - Том посмотрел, не отводя взгляда, прямо на Ольхова. - В детстве напугали. Не спрашивайте, как и кто. Я не расскажу.
   - И часто с тобой такое бывает?
   - До этого всего один раз было, - честно ответил Вилфорд. - И сегодня. Больше не было.
   - Уберите оружие, - не глядя, приказал миллиардер. - Том, я приношу извинения.
   - Я уже в порядке, - Том поднялся. - Мы можем вернуться, продолжить.
   - Не нужно, - качнул головой Ольхов. - Самый важный вопрос и так уже был задан.
   Том ничего не сказал на это.
   Ветер трепал жесткие темные пряди волос.
   Редкие, тяжелые капли дождя медленно забарабанили по земле, грозя через минуты-две обрушиться настоящим ливнем.
   - Я могу идти? - спросил Том.
   - Да, конечно. Сюда доставили тебя мы, твой минилет остался на стоянке. Тебе дать машину?
   - Нет, не стоит. У меня дела тут, неподалеку.
   - Какие дела? - немедленно поинтересовался Сергей Викторович.
   Том не стал темнить. Честно рассказал:
   - Меня попросил о разговоре Руслан Игорец. Встреча в кафе тут рядом, через два квартала.
   - Игорец... знакомая фамилия, - прищурился Ольхов.
   - Это бывший парень Яны.
   - Вспомнил. Мне пойти с тобой? - предложил Сергей Викторович.
   - Я и сам смогу с ним поговорить. Спасибо за помощь.
   Ольхов улыбнулся, потрепал Тома по плечу:
   - Я думаю, ты сможешь с ним доступно объясниться насчет Яны. И скажи ему, чтобы он даже на метр к моей дочери не приближался. Это я как отец говорю. А еще, как зять ты меня устраиваешь вполне.
   - Дело не в вас. Решает Яна, - спокойно заметил Том со странной грустью.
   - И я тоже, - терпеливо поправил Ольхов. - Просто в тебе наши решения совпали.
   Вилфорд слегка склонил голову, показывая, что разговор окончен. Потом повернулся и пошел.
   Дождь яростно набросился на землю.
   Белая рубашка с кровавым пятном мгновенно промокла, но Том не прятался от дождя.
   Сергей Викторович пристально смотрел вслед юноше. Определенно, он ему нравился, но что-то вызывало смутные подозрения. Слишком правильный, слишком хороший парень. Со странными выходками, но ведь никто не совершенен. И он любит Яну.
   Наверно.
   По крайней мере, его нисколько не интересовало материальное состояние Ольховых.
  
  

* * *

  
  
   Руслан был высоким, мускулистым, светловолосым. Лицо с крупными чертами - взволнованное, нервное.
   Том сел за столик напротив него. Подошедшему официанту заказал кружку горячего кофе. Руслан откинулся на спинку стула и скрестил руки, с нехорошим прищуром разглядывая Вилфорда.
   Юноша же безмятежно сообщил:
   - Я слушаю тебя, Руслан.
   - Хочешь знать, зачем я тебя сюда позвал?
   - Да.
   Руслан наклонился чуть вперед:
   - Тебе нужны деньги?
   Том ждал, что последует дальше.
   - Если тебе нужны деньги от Яны, то я тебе дам деньги. Много денег, Том. Я могу заключить с тобой договор, по которому будут обязан тебе выплачивать каждый месяц приличную сумму! Ты будешь обеспечен на всю жизнь...
   - Мне не нужны деньги.
   - Том, послушай меня. Я люблю эту девушку, - в глазах Руслана засветилось отчаяние. - Том, я человек обеспеченный. Любой твой каприз, любое желание, любая сумма! Пожалуйста, соглашайся. Зачем мучить девушку?! Нужны деньги - я тебе дам деньги!
   - Зачем?
   - Что зачем?
   - Зачем мне твои деньги? Мне не нужны ничьи деньги. То, что я зарабатывает - вполне устраивает меня, - Том говорил спокойно, бесстрастно.
   - Я люблю её, Том! - Руслан повысил голос, сжал кулаки. - Я люблю её так, как её никто не сможет полюбить!
   - И поэтому ты изменил ей? - холодно поинтересовался Вилфорд.
   Руслан сжал голову руками:
   - Это было всего раз! Всего раз. Я не знаю, что на меня нашло. Она бы простила меня, её отец махнул рукой. Но появился ты, словно ждал этого. - Игорец поднял голову, с ненавистью глядя на Тома. - Что тебе нужно от неё?
   - От неё мне не нужно ничего.
   - Ты не любишь её, я знаю! Ты выходишь только из-за денег!
   - Я люблю Яну.
   - И только потому берешь её в жены? Я понимаю, что она шикарная девушка... - горько усмехнулся Руслан. - Не надо лгать мне, Том. Тебе что-то надо от неё. Или от её отца.
   - Меня не интересует материальное благополучие семьи Ольховых.
   - А что тебя интересует? Апейронная шахта Ольхова?
   Зрачки сузились, почти растворяясь в янтарных глазах. Том не ответил. Руслан цепко подметил этот факт, и быстро принялся развивать эту идею:
   - Что, неужели? Ты хочешь заполучить место работы в его компании?
   - Нет.
   - Нет, хочешь, по глазам вижу! Откажись от свадьбы и, клянусь, будет тебе место!
   - Мне не нужна работа.
   - А что тебе нужно?
   Том вдруг понял, что нуждается в том, чтобы рассказать правду.
   - Мне нужно доверие Сергея Викторовича.
   - Чтобы получить работу?
   - Нет.
   - Зачем тебе его доверие?
   - Чтобы он меня проводил к центру Земли. До самого ядра.
   Руслан даже опешил от удивления:
   - Зачем?
   - Детская мечта.
   - Ты издеваешься надо мной?! - взорвался Игорец. - Только не надо врать мне, что берешь Яну в жены только затем, чтобы её отец стал твоим гидом на время!
   - Я люблю Яну, - устало повторил Том. - Я беру её жены, потому что хочу, чтобы она спаслась. И не только она.
   Руслан недоуменно смотрел на Тома:
   - В смысле?
   Подошел официант с кофе, поставил его на стол.
   Том коротко кивнул, отпил несколько глотков согревающей жидкости. Потом вдруг сказал, глаза его при этом насмешливо блеснули:
   - Странные часы.
   Руслан машинально коснулся руки, странно посмотрев на Вилфорда.
   - Дешевка. Не под стать твоему костюму. Любимые?
   - Это не дешевка.
   - Кожа искусственная. Циферблат простой, без излишеств. Говоришь, не дешевка?
   - Они любимые, - нервно ответил Игорец.
   - Уже стали любимыми?
   - Что тебе до этих часов? - резко спросил Руслан.
   Том, ухмыляясь, внезапно подался вперед, коротко и быстро щелкая пальцем по циферблату.
   Руслан отдернул руку, не произнося ни слова.
   Том достал гаафон, назвал код доступа. Набрал на проявившемся экране номер. Через несколько секунд ему ответили:
   - Я слушаю, Том.
   Юноша с улыбкой смотрел на лицо Сергея Викторовича:
   - Вы наняли плохого актера.
   - Какого актера?
   - Но помимо этого не удосужились хотя бы догадаться до того, чтобы дать ему часы, соответствующие ему по статусу.
   - Я не понимаю тебя.
   - Я думаю, что вы всё же понимаете меня. Ведь вы слышите меня не только по гаафону, но и по микрофону, запрятанному в часах у Руслана.
   Лицо Ольхова стало непроницаемым. Руслан шумно сопел напротив.
   - Мне извиниться еще раз, Том?
   - Нет, я действительно всё понимаю. Затем и звоню. Все-таки она ваша дочь.
   - Ты способен понять абсолютно всё, Том?
   - Нет. Многое остается покрытым мраком для моего разума, - безо всякого пафоса сказал Вилфорд.
   - Мраком для разума, - Сергей Викторович коротко усмехнулся. - Тебе повезло с часами. На самом деле часы не обязаны соответствовать статусу владельца. Как-то быстро ты догадался насчет микрофона.
   Глаза Ольхова нехорошо сузились.
   - Руслан ничего не сказал, - Том оглянулся на бледного парня. - :Небольшое предположение и доля уверенности. Ваша реакция дала мне понять, что предположение не беспочвенно.
   - Молодец. Это всё, ради чего ты мне звонишь?
   - Я понимаю, что она ваша любимая дочь, и вас беспокоит её жизнь. Я скажу безо всяких детекторов... это уже ваше право - верить или нет... Я уважаю Яну. Я не желаю ей зла.
   Сергей Викторович молчал долго, прежде спросить:
   - Что значит, "Я беру её жены, потому что хочу, чтобы она спаслась"?
   - Я не отвечу вам, - совсем тихо произнес Том. - Я не могу ответить вам.
   Ольхов вздохнул. Провел рукой по лицу, словно сбрасывая паутину. Устало проговорил:
   - Знаете, емирр Вилфорд, пусть ваши тайны остаются с вами. Нравишься ты мне, Том. И Янка тебя любит. Шут с вами - бракосочетайтесь! Что это я, в самом деле? Ведь не сто лет живем, есть время и для ошибок, и для риска. Ткнешь пальцем - и повезет. Так что, зять, прощаешь старика?
   Том смотрел на лицо, которому с трудом можно было дать лет тридцать, так как выглядело оно моложе. Четыре операции, говорят, сделал Сергей Ольхов для того, чтобы лицо выглядело старше.
   Да, одна из проблем бессмертных людей. И те, кто заканчивали расти в шестнадцать, и те, кто в девятнадцать - все хотели выглядеть старше.
   Внешний вид по-прежнему был главным показателем статуса.
   - Я не стану вас прощать просто так, - Вилфорд улыбнулся.
   Такие люди, как Сергей Викторович, не верят в бескорыстие мира сего. И незачем пытаться разрушить их веру. Они доверяют людям, которых понимают, которые перед ними - страница текста с понятными буквами большого формата.
   - Как это понимать?
   - Я не врал насчет детской мечты. Покажете мне ядро Земли?
   Ольхов некоторое время напряженно вглядывался в лицо Тома, а потом вдруг легко и искренне рассмеялся:
   - Хорошо.
   Том недоверчиво поглядел на Сергея Викторовича:
   - Вы что, и вправду подумали, что я хочу посмотреть на ядро? Бросьте, у меня этого и в мыслях не было. Достаточно фотографий и рассказов. Никакого желания у меня нет.
   - Но я могу сделать такой подарок для будущего зятя... - смеялся миллиардер.
   Том досадливо махнул рукой:
   - Я шутил, Сергей Викторович. Я вас прощаю и без этого. До свидания!
   Вилфорд выключил гаафон, посмотрел на Руслана:
   Незадачливый шпион сидел, вперив взгляд в стол.
   Том одернул мокрую, испачканную кровью рубашку, достал из карманов брюк деньги, отсчитал двенадцать ольнов и положил плату за кофе на столик.
   - Знаешь, Руслан, Яна - прекрасная девушка, - сказал Том напоследок. - Ты потерял очень многое.
   Юноша сделал несколько шагов по направлению к двери, но Игорец глухо процедил:
   - Это всё ты. Она, возможно, меня бы простила. Но появился ты, и она забыла обо мне.
   Том остановился, поворачиваясь.
   - Ты думаешь, я согласился из-за денег? Ольхов попросил, я согласился сразу. Он знает, что я её люблю, и буду согласен вывести тебя на чистую воду. Я согласился потому, что это могло помочь разлучить вас.
   - Он знает, что ты её любишь? Почему это не играет для него никакой роли?
   - Потому что Яна не любит меня. Он не будет навязывать мужа Яне. А еще потому, что я ему не нравлюсь. Я изменил ей... а как можно с этим связать любовь?.. Мне нет веры, - Руслан не поднимал головы.
   - Но ты же сказал, что Ольхов знает, что ты любишь её.
   - Знает. Но я изменил Яне. Я не знаю, что на меня нашло... Я просил простить меня, но Яна рассталась со мной. Если бы она меня простила, то и Ольхов бы простил. Потому что знает, что люблю её искренне. Но Яна не захотела больше быть со мной.
   - Она говорила про тебя хорошо. Она простила тебя.
   - Ты подобрал неправильное слово, - Руслан поднял глаза, наполненные серой тоской. - Она не простила. Она забыла меня. Ты просто маг, Том.
   Вилфорд вдруг отвел взгляд. Ему сделалось нестерпимо больно от этих слов.
   - Что ты с ней сделал?
   - Что я с ней сделал? - спросил юноша.
   Руслан усмехнулся:
   - Ты заколдовал её. Всего два месяца знакомства, а она влюблена по уши. Она жизнь не мыслит без тебя. Она другой стала. Со мной Яна никогда не была такой.
   - Какой?
   - Она никогда не была... такой... Я встречался с ней. Недели три тому назад. Она улыбалась мне, приветливо так, радостно, но смотрела сквозь меня. Все её разговоры - неосознанно, неподдельно - все разговоры переходят на тебя. Я понял, что она тебя любит ТАК, как меня никогда не любила... Что ты с ней сделал? Может, ты так хорош в постели, что у неё голова не на плечах из-за тебя?
   - У меня не было близости с Яной.
   - Что?! - изумленно переспросил Руслан. - Ты с ней не спал? Но почему?
   Том не ответил.
   Игорец поднялся, медленно приблизился к Тому, чуть склонил голову, разглядывая. Совсем тихо поинтересовался:
   - У тебя хоть с одной девушкой было?
   Вилфорд безо всякого смущения посмотрел на Руслана.
   - Нет.
   Руслан сморщился:
   - Ты голубой?
   - Нет. Вы не поймете, емирр Игорец, почему. А я не смогу объяснить. - янтарные глаза зажглись странным огнем.
   Руслан невольно отшатнулся. Он не мог объяснить своего страха, но сердце бешено стучало, а на лбу выступил холодный пот от ужаса. Закружилась голова.
   Ему вдруг показалось на мгновение, что он стоит на выступе, а внизу расстилается бесконечная, глубокая, янтарная пропасть. Сделаешь шаг - и ты умрешь. Руслан не боялся смерти, он не знал, что это такое. Но тут его прошибла безотчетная, животная паника.
   Бежать, бежать, прятаться от этого сумасшедшего, бессмысленного взгляда. Игорец не был трусом, но подсознание твердило, что увиденное в этих глазах стоило того, чтобы его боялись.
   - Смерть есть, - вот что читалось в этих глазах. - Люди не боги, ты умрешь.
   Но пугало не это. Пугал блеск огня радости, что вспыхивал вместе с этой мыслью. Нет, Руслан не смог четко уловить эту мысль, но даже отголоски ужаснули его до такой степени, что он едва устоял на ногах.
   Том не отводил своего взгляда, а у Руслана не хватало сил, чтобы отвернуться. Ему казалось, что из него выходят силы, выпиваются этим страшным, сумасшедшим взглядом с пустым, смертельным, черным огнем зрачков.
   - Что с тобой? - удивился юноша.
   Игорец не смог ответить. Он, пятясь, сделал еще шаг, оперся о что-то спиной, кажется, это был декоративный столб, стоявший неподалеку от их столика.
   Но взгляд так и не получалось отвести. Руслану казалось, что еще немного, и он тоже сойдет с ума, растворившись в этих мертвенный, янтарных глазах.
   Но спас звонка по гаафону. Том не стал вызывать изображение, поднес гаафон к уху, отворачиваясь.
   - Слушаю... Привет... Нет, Яна, я сегодня уже не зайду. Извини. - юноша повернулся, кивнул Руслану, кажется, попрощался, а потом быстрыми шагами направился к выходу.
  
   Яна разочарованно насупилась. Всё-таки отношение Тома немного обижало.
   - Я сегодня целый день носилась со свадебными делами. А ты даже не поинтересовался, как у меня идут дела. Можно подумать, тебя вообще не интересует свадьба.
   - Яна, я бы с удовольствием...
   - Нет, ты не подумай ничего! - девушка вдруг чего-то испугавшись, затараторила скороговоркой. - Я тебя ни в чем не обвиняю, мне очень нравится заниматься всем самой, меня это нисколько не утомляет, мне правда нравится, Том! Я про другое... Я просто очень хочу тебя увидеть, я тебя уже два дня не видела... А ты видеосвязь не подключаешь.
   - Я не могу идти по улице с изображением.
   Яна заулыбалась:
   - Ты уже по улице идешь? Значит, ты все дела закончил? Ты до минилета своего идешь, да?
   - Яна, прости меня пожалуйста. Но я правда сегодня не могу. Я иду домой.
   - Том, ну пожалуйста... ну пожалуйста... Я очень хочу тебя увидеть, - Яна едва не плакала, и это было истинное проявление чувств.
   - Я могу придти. Но на двадцать минут, не больше, Яна. Но еще хуже, чем не придти, сама понимаешь.
   - Почему двадцать минут? Том, ты ни разу не оставался у меня ночевать!
   - И что? - Том остановил такси, без слов протянул таксисту двадцать ольнов вместе с визиткой, на которой значился домашний адрес.
Таксист был понятливым, то есть ему не пришлось еще добавлять что-то на словах.
   - Том, мы жених и невеста! Том...
   - Яна, ты знаешь, что правильно после свадьбы...
   - Том, я уже не девственница, ВС тебя побери! - Яна устала, сегодня был трудный день. А обиды накопились. - Зачем ждать свадьбу? Я тебя люблю, ты меня любишь, мы обручены! У меня складывается впечатление, будто я тебя совсем не привлекаю.
   Том потер лоб:
   - Это не так, Яна.
   - Не так? Но почему мы тогда с тобой общаемся как брат с сестрой - то есть только общаемся?! Мы даже не целовались ни разу по-настоящему! Даже на помолвке ты меня не поцеловал по-настоящему! Всё до свадьбы откладываешь? - Яна всхлипнула.
   - Яночка...
   - Том, пожалуйста, приезжай. Ты извини меня за всё это, если не хочешь, то до свадьбы...
   - Яна, я сегодня не приеду.
   - Но почему?
   - Я работаю сегодня.
   - А до этого ты чем занимался?
   - У меня были встречи.
   - Встречи, встречи... Том, я тебя уже два дня не видела... Я очень соскучилась. Давай хоть двадцать минут...
   - Яна, увидимся завтра, - твердо сказал Вилфорд.
   Яна вдруг расплакалась. От её рыданий у Тома болезненно сжалось сердце.
   - Том, прости, прости, ты не обращай внимания... я сейчас перестану... я не знаю... ч-что на меня нашло...
   - Маленькая, я приеду завтра. С утра. Я тебе еще успею надоесть, - мягко начал успокаивать Том девушку.
   Та засмеялась:
   - Хоть бы раз ты мне надоел...
   - До завтра, маленькая. Я приеду, - Том отключился.
   Яна, смеясь и утирая слезы, глядела на темный экран. Он был темным на протяжении всего разговора. Она надеялась, что увидит его хотя бы так, но он не включил видеосвязь.
   Но стало легче после разговора с ним. Звуки дорогого голоса, обращение "маленькая" оказали свое волшебное действие.
   Яна залезла под одеяло, сладко улыбаясь.
   - Маленькая, - с удовольствием повторила она.
   Её всегда немного удивляло это обращение Тома. Сама Яна не была маленькой. Рост составлял метр семьдесят шесть сантиметров, а это очень даже немало для девушки. Том был выше Яны всего на полголовы.
   Ведь странное обращение, согласитесь? Но Яне нравилось.
   Цветные картинки прошедшего дня запестрили перед глазами засыпающей невесты...
  

Глава вторая.

Свадьба.

  
  

"Нет ничего лучше покоя,

нет ничего лучше пустоты".

Ян Чжу.

  
  
   "Человек может говорить много красивых и громких слов, но на деле вся его мудрость ничего не стоит. Мудрость должна сочетаться с действием, волей; мудрость должна подтверждаться, а не звучать только на словах.
   К чему это я веду? Представим себе ситуацию. Сто мудрых, или считающих себя мудрыми, людей собрались в одном зале. Они беседуют на философские темы. Затронут вопрос, что лучше: короткая счастливая жизнь, или долгая, лишенная всякого счастья? Предполагается, что во второй варианте счастья человек вообще не увидит. Тридцать лет счастья или сто лет горя и одиночества? Даже не сто, пусть будет вечность.
   Что выберут мудрецы?
   Предположим, все единогласно выберут первый вариант. Мол, лучше недолгое счастье, чем вечное горе. Множество доводов, единогласное решение, продолжительные овации. Зачем жизнь, если каждая её секунда, каждое мгновение будет наполнено лишь серой пустотой?
   Но что будет на деле?
   Предложи мудрецам, в самом деле, такой выбор, что же они выберут?..
   Девяносто восемь человек из ста выберут вечную жизнь. Человек не умеет верить в несчастье. Крепко живет надежда на авось и небось - вдруг, это ложь, вдруг пронесет. Человек сам строит свое счастье, так? Значит, за вечность, он всё же сможет построить своё счастье. Махнем рукой на предопределение и рок. Всё по своей сути имеет хрупкую природу. Со временем любой рок рассыплется в труху и прах.
   Девяносто пять процентов выберут вечное несчастье. И это те, кто мнит себя мудрыми мира сего!.. Они не верят в жизнь после смерти, потому им и умирать страшно. Какое дело до счастья или несчастья, если есть возможность жить вечно!
   Выбор делается лишь раз. И потом сотни, тысячи, миллиарды раз мудрецы будут рвать на себе волосы, проклинать свой шаг, но уже ничего нельзя будет вернуть или исправить. Вечная жизнь - вечный ад - вечное несчастье, серость, горе, затхлость...
   Выбор делается лишь раз. И мудрецы навеки превратятся в глупцов", - Том прекратил диктовать.
   Призрачный экран неподвижно висел в воздухе, отображая текст.
   Расположенные в углу голографического дисплея часы гласили о том, что сейчас было всего пять с небольшим часов утра.
   Все нормальные люди в этом время спят. Но сегодня было не обычное утро. Сегодня Том возьмет в жены Яну Ольхову.
   Может, поэтому его сегодня под утро неожиданно посетило вдохновение, так что Вилфорд немедленно засел за гаафон, чтобы записать свои мысли в дневник.
   Свадебные хлопоты начнутся только после одиннадцати, так что время еще есть, и времени еще много.
  
   "Я чувствую себя виноватым. Но это чувство меня посещает каждый раз, когда я думаю о ней, и я к нему уже привык.
   Странно, что я вообще чувствую себя виноватым. Ведь я не делаю ничего плохого. И не пытаюсь делать. Я давно отказался от мести... Это не та цель, к которой нужно стремиться.
   Мы все для чего-то приходим в этот мир. Мы все живем ради чего, ради цели, ниспосланной нам свыше. Я верю, что есть еще один мир - мир, находящийся за гранью нашего сознания, мир непостижимый для понимания... Мир, откуда мы приходим... Умирая, человек уходил в этот мир, но теперь это невозможно... Закон нарушен. Самый главный закон жизни - закон, согласно которому, всё должно возвращаться к своим истокам".
  
   Том потер лоб. Мысль замкнулась. Немного посидев в раздумье, юноша решил передохнуть, переключаясь на канал GV. Первым в списке оказался InterGV.
   Там сейчас выступал сэр Ольгерд Имангри Лэй. У него брала интервью молодая (лишь на вид) журналистка.
   Том смотрел на знакомое бледное лицо, светлые волосы, водянистые глаза. Лицо было спокойным, невозмутимым, лишь морщинка на лбу слегка разгладилась.
   Юноша вспомнил, о чем собирался написать.
   Выключившись с канал InterGV, Том вновь вернулся к дневнику.
  
   "С того памятного вечера, когда я пришел к Нестору, прошло одиннадцать лет.
   Я тогда еще не писал дневник, а жаль. Та встреча начала уже забываться... Одно лишь я помню очень ясно. Это фраза, которую произнес Нестор, когда рассказывал о том, как погибли его друзья. Он сказал, что имя предопределяет судьбу человека. Как странно, не правда ли? Ни фамилия, ни имя матери или отца, или дедушки или бабушки, а именно имя человека. Имя, которое тебе дадут при рождении - случайно или долго придумывая его - это истинное имя, предопределенное роком. Его не изменить никак. Никак не изменить свою судьбу. Даже пытаясь сменить имя, например...
   Нестор тогда случайно сказал эту фразу... может, даже не придавая ей особого значения. Но для меня оказалась решающей. Я вдруг понял, что это действительно правда - имя и судьба тесно переплетены. И тогда я начал рассматривать имена тех людей, которые оставили в моей жизни какой-то след... Этим я занимаюсь и по сей день...
   Вот список, который я составил:
   Нестор в переводе с греческого означает "победитель" или "вернувшийся домой с победой".
   Виктория в переводе с латинского означает "победа".
   Нуло в переводе с македонского "ноль".
   Ильдар в переводе с греческого означает "правитель" или "патриот".
   Моника в переводе с греческого означает "одинокая".
   Алекс в переводе с древнегреческого "защищать".
   Кати в переводе с древнегреческого "чистая, непорочная".
   Джо или Джозеф в переводе с английского "Бог прибавит".
   Сэм или Саманта в переводе с арамейского "слушательница".
   Элиза в переводе с древнегерманского "милость божья".
   Илим в переводе с латинского "усердный".
   Лука в переводе с латинского "светлый, светящийся".
   Янга образовано от английского слова "шум, гам".
   Ольгерд в переводе с германского "благородное копье".
   Карен в переводе с арабского "щедрая, великодушная".
   Райан в переводе с ирландского "царственная".
   Октай в переводе с монгольского "понимающий".
   Хэмми в переводе с ассирийского "грусть".
   Дарга в переводе с курдского "богатый".
   Бао в переводе с китайского "прелестная".
   Баи в переводе с китайского "белый".
   Пеле в переводе с гавайского "вулкан".
   Жанибек в переводе с тюркского "господин"
   Сергей в переводе с римского "высокий, высокочтимый".
   Яна или Анна в переводе с древнееврейского "Богом данная".
   К чему я это всё рассказываю?
   Именно эти слова Нестора сыграли решающую роль в моих взглядах... в моей цели...
   Я обратился к своему имени. Оказалось, что Том - это сокращенное от Томаса - так звали одного из апостолов.
   Апостол. Ученик Спасителя мира. Спаситель мира. Разве может Спаситель мстить миру? Нет. Я должен любить мир, я должен спасти мир.
   Правда, путь остался тем же - исправление ошибок. Нестор был не прав, говоря, что это может стать местью. Нет, это не месть. Это спасение мира.
   За годы мое сердце совсем исцелилось от той боли, что я испытывал. Жизнь началась с нового листа, с новой цели. Исчезла ненависть, злость, обида, горечь, ярость. Теперь для меня дорог весь мир, каждый человек. Я спасу всех. Для меня нет исключений.
   И мне становится легко и радостно, когда я думаю так. Так и нужно: любить всех. Не помнить прошлых обид, махнуть рукой на грехи. Все достойны исцеления...
   И лишь иногда становится совестно...
   Бедная девочка, она ведь надеется, она не понимает, что она для меня... А я не могу подарить ей что-то большее. Она слишком, слишком похожа на...
   Да, иногда совестно, но так и должно быть. Путь к добру редко бывает по-настоящему чист. И маленький обман встречается на пути...
   Цель высока, цель светлая, чистая... я больше не собираюсь мстить.
   Я думаю, меня бы поняли все. И она бы тоже поняла... но я не скажу. Я не сумею сказать так, чтобы меня поняли правильно, чтобы согласились.
   Люди не могут отказаться от привычного. Люди не умеют верить в то, чего не видят".
  
   Том прикрыл глаза. Откинулся на спинку кресла, приказал гаафону отключиться. Сидел он так недолго, может, минут пять, может и десять.
   Потом рывком поднялся, подошел к шкафу, открыл дверцу и достал с верхней полки свернутую в рулон бумагу. Развернув внушительный, довольно плотный лист, Том прикрепил его на стену с помощью булавок, которые крепко-накрепко соединили обои и лист бумаги.
   Потом Вилфорд достал краски - простая гуашь в пяти огромных банках, потом четыре кисти разных размеров. Открыв баночки гуаши, а цвета были следующие: красная, синяя, желтая, белая и черная, - Том задумчиво посмотрел на лист бумаги.
   Об этом своем увлечении он никому не говорил. Рисовал он очень редко, но на этот случай у него всё же были приготовлены материалы.
   Его картины не отличались особым искусством, неповторимостью красок или невиданной техникой рисования. Простые незатейливые пейзажи. Картин было всего десять. Так как их столь мало, то можно перечислить, что изображено на каждой из них.
   1. Река, лес, закат.
   2. Серый город, серое небо, серый дождь. Огромные лужи между домами.
   3. Ровное море, восходящее солнце, одномерное голубое небо.
   4. Школа, трое школьников на ступеньках, пасмурный день.
   5. Поле, усыпанное снегом, темный лес по краям, снеговик, водруженный посредине.
   6. Осень. Поле, косые стога сена.
   7. Череда домов, а над ними предрассветное светло-голубое небо, с розово-серыми облаками.
   8. Частые кусты, высокая трава, с трудом различимое болото.
   9. Сумеречное небо, изрезанное тенями деревьев.
   10. Маленькие дачные домики, талый снег, весенняя грязь.
   Гуашью Том рисовал как акварелью, то есть не густо, а прозрачно, легко. На слегка влажный лист бумаги он легкими касаниями наносил краску, так что картина получалась расплывчатой, нечеткой.
   Проведя самой большой кистью по листу, смачивая его водой, юноша тонкой кистью, окунув её в синюю гуашь, поставил точку на влажном месте бумаги. Неотрывно глядя на то, как расплывается точка в огромное пятно, Том прислушивался к себе, к своим мыслям, к своему настроению.
   Рисовал юноша лишь тогда, когда его собственный внутренний мир был переполнен, смятен, подвержен хаосу. Хаос - это плохо. Внутри всегда должно быть тихо, ровно, спокойно. Том не любил хаос. У многих людей внутри хаос, почти у всех, люди привыкли к нему. Говорят, что хаоса нет у сумасшедших. Видите ли, лишь они способны расставить все по полочкам, объяснить необъяснимое. Это требует огромного количества времени, потому они не живут в реальном мире, погруженные в свой, внутренний мир.
   - Глупые домыслы, - подумал Том. - Чего только не придумают люди, не способные навести порядок в своей душе. Порядок в душе - залог счастья, залог гармонии с этой жизнью. Чтобы жить по-настоящему, чтобы видеть свою цель, чтобы иметь смысл жизни, чтобы было куда и к чему стремиться, нужно прежде всего навести порядок внутри. Всё понять, осмыслить и сделать выводы. Человек не должен слепо идти по этой жизни. Но все слепы... а зрячих мало. И лишь потому слепые называют зрячих сумасшедшими.
   Он взял желтую краску. Обмакнул в неё кисть и поставил рядом с синим пятном желтое. То растекаться стало медленнее, слегка зеленея по концам - результат смешения синего и желтого.
   Что именно рисовать, Том пока не знал. Идея придет к нему сама, подарит образ, и, рисуя его, юноша успокоится. Хаос уляжется, идеальный порядок воцарится внутри.
  
   Первая картина была создана в восемнадцать лет, через неделю после разговора с Нестором. Семь дней Том не мог уснуть, внутри жег страшный, разрушительный огонь, порывался наружу, но выйти не мог. Вилфорд не знал, как его потушить, а Карен не понимала, что с ним. Она пыталась его успокоить, а Том не мог объяснить. Бил себя в грудь рукой, тоскливо смотрел на женщину и отворачивался.
   Хотелось действовать, бежать, убивать, уничтожать, мстить. Но как это сделать, Том не знал, оттого и беспрестанно порывался, бессильно сжимая кулаки. Семь дней Карен смотрела на мучения юноши, а потом неожиданно принесла ему бумагу, кисточку и краски.
   - Рисуй, - сказала ему эта удивительная женщина. - Рисуй, Том.
   Она не спрашивала, что его так волнует, словно зная, что юноша ей не ответит. Она просто хотела ему помочь. И помогла.
   Она всегда хотела помочь, не требуя ничего взамен. И Том до сих пор не мог понять, что движило этой женщиной.
   Карен выполняла любую его просьбу безо всяких объяснений. Он попросил сделать его не просто приемным сыном, а так, чтобы по документам он приходился ей родным. Карен Вилфорд сделала это. Возможно, этот её поступок можно объяснить. Возможно, её умилило желание Тома быть родным. Но юноша всегда держался обособленно от неё, не пытаясь стать по-настоящему родным. Он даже ни разу не сказал ей, что любит её. Ни разу не попытался поблагодарить или обнять свою приемную мать, по документам приходящуюся родной.
   Нет, Том был благодарен Карен Вилфорд, но и только. Его благодарность выражалась в словах, потом в подарках, но не более. Юноша даже в мыслях не смел позволить себе представить Карен матерью. У него уже есть мама, её зовут Виктория Лин. И если он полюбит Карен, то он предаст светлую память настоящей матери.
   А благодарить... благодарить можно. Тем более, было за что.
   Сделав несколько неумелых мазков по светлой поверхности, Том вдруг почувствовал, что непривычное занятие затягивает, умиротворяет, утешает.
   Картина получилась неожиданно хорошо. В ней угадывалась и река, и лес, и закат. Карен восхитилась, помнится, сказала, что Тому можно немножко поучиться рисовать, и тогда из него выйдет прекрасный художник, так как у него просто прирожденное ощущение цветовой гаммы.
   Но вместе с картиной, на душе юноши установился порядок, стеклянно-прозрачная ясность мыслей и эмоций. Закат... закат прежних мечт, прежних иллюзий, стремлений. Багровый свет, дробящийся на испещренной рябью поверхности реки, окрашивающий верхушки деревьев золотым багрянцем... последний закат.
   Детально вспомнилась встреча с Нестором, вспомнилась эта фраза об имени человека. Ушла ярость, улеглись волны, исчезла рябь. Мир и покой. Новая цель, новые стремления, новая жизнь.
   Вторая картина появилась почти следом, через три дня. Новая жизнь и новая цель требовали новых путей. Правда, не было и старых путей, но все же требовалось хоть какой-нибудь план. А вместе с поисками всколыхнулась гамма разных чувств. Пришлось успокаиваться уже изведанным способом.
  
   Серый дождь
   льет из серого неба.
   И над городом серая тень.
   Но живем мы, надеясь, что завтра
   будет ясный и солнечный день.
  
   Картина была создана в одних тонах. От светло-серого - до темно-серого, черного. Город и дождь. Лужи и полумрак.
   В душе установился покой.
   Путь был найден.
  
   Том отошел от картины, рассматривая новое произведение с небольшой торжественностью. На лице застыла легкая полуулыбка.
   Наверно, это последнее, что он рисует в своей жизни. Больше ему не доведется рисовать. Потому что наступают дни завершающей стадии. Том подошел к главному рубежу.
   Чувства улеглись, нерушимое равновесие вновь приняло власть в свои руки. Вместе с этим спокойствием пришла и своя, тихая радость. Том заметил, что ему нельзя радоваться при людях. Его улыбка, его счастье оказывает странное действие на окружающих. Они и так не любят смотреть ему в глаза, а тогда вообще пытаются уйти, убежать, словно соприкасаясь с чем-то неведомым, страшным. Но Том не обращал на это внимание.
   Картина разительно отличалась от предыдущих, хотя бы потому, что теперь она была нарисована гуашью густо, непрозрачно.
   Непроглядная чернь космоса, испещренная светом дальних звезд... и на переднем плане - Земля. Маленькая, небольшая, но хорошо узнаваемая и различимая. Земля. Одна, без своего спутника - Луны, даже без Марса, выглядывающего со спины, или Юпитера и Сатурна...
   Одна. Одинокая и бесстрашная, ведь теперь на ней жили бесстрашные люди.
   Мир и покой источала эта картина, непоколебимую уверенность и силу. Смутные мысли ушли. Наверно, уже навсегда. Ведь цель так близко...
  

* * *

  
   Невеста была ослепительно хороша.
   Молодостью, настоящей молодостью и красотой были пропитаны каждое движение, каждая улыбка, взгляд...
   Третья, любимая дочь самого богатого человека этой планеты, двигалась грациозно, возвышенно, преисполненная собственного достоинства, осознавая свою красоту. Асимметричное лицо было освещено безупречной улыбкой и радостно-гордыми глазами. Белое платье нисколько не умаляло красоты, но и не переигрывало, дополняя образ.
   Небо, хоть и было затянуто облаками, но сейчас, словно понимая важность происходящего, новую порцию дождя не выдавало, удерживая облака от неминуемого прорыва.
   Том стоял возле богато отделанной двери дворца бракосочетаний. Улица перед зданием была наводнена народом. Здесь были и репортеры, и журналисты, и гости, и просто зеваки. Яна шла навстречу к нему по белой ковровой дорожке, усыпанной лепестками роз. Торжественно звучала музыка, беззвучно шла фотосъемка, работали несколько десятков камер новостных операторов разных каналов GV.
   Том окинул взглядом всю толпу, собравшуюся возле дворца бракосочетаний. Несколько сотен лиц, несколько сотен эмоций - от восторга до зависти - и улыбки... несколько сотен самых разных улыбок. Но улыбались все: кто криво, кто радостно.
   И никто не знал, что сейчас, с каждым шагом этой прекрасной девушки, решалась их судьба. Ибо теперь судьба миллиардов людей зависела только от Яны и её выбора, так как Том свой выбор уже сделал.
  
  

* * *

  
   - Берешь ли ты, Томас Вилфорд, в жены Анну Ольхову? Клянешься ли любить её? Обещаешь ли быть с ней в счастье и горе, богатстве и бедности?
   - Да. - Том отвечал без лишней спешки, уверенно, степенно.
   Часть последней фразы, а именно "пока смерть не разлучит вас", помнится, некоторое время с начала новой эры еще содержалась в клятве, что давали вступающие в брак. Но потом на её место встало слово "вечно", но и от него отказались. Зачем давать обет вечности и нерушимости, если умом понимаешь, что за вечность много чего может произойти?
   Вступая в брак, каждый сам выбирает для себя его временные границы. Кто способен прожить целую вечность с одним человеком... кто и пять лет прожив, решает, что такая замужняя жизнь уже приелась и хочется попробовать чего-нибудь новенького.
   - Берешь ли ты, Анна Ольхова, в мужья Томаса Вилфорда? Клянешься ли любить его? Обещаешь ли быть с ним в богатстве и бедности, счастье и горе?
   Том услышал не то вздох, не то всхлип, - Яна захлебнулась в океане переполнявших её эмоций: радости, счастья, восторга, - не в силах сразу с ними совладать.
   - Да, - девушка попыталась тоже произнести это спокойно, но попытка была жалкой, беспомощной.
   Сердце Тома в который раз грустно екнуло, совесть мягко постучалась, но душа не открыла двери.
   Да, любит. Да, не знает. Да, она надеется и верит.
   Но скажите, неужели есть хоть какая-то великая цель, которая достигалась без использования обмана и несправедливости по отношении к кому-то?
   Путь бывает святым только в том случае, если цель и состоит в том, чтобы проходить путь свято, безгрешно, правильно.
   Том наклонился к Яне и поцеловал её.
   Взревела толпа. За окнами огромной залы, в которой сейчас проходило бракосочетание засвистели фейерверки, в доли секунды разразившись оглушительной эскападой взрывов.
  
  

* * *

  
  
   Три бесконечно длинных стола, уставленными множеством разнообразнейших блюд, находящихся посреди невероятно огромного богато украшенного зала, приличная танцплощадка, несколько сотен гостей, остроумный тамада, проводящий череду конкурсов.
   Время шло... Гости постепенно хмелели, становились оживленнее, журналисты мало-помалу вливались в круг гостей, участвовали в конкурсах, меньше снимали само празднество
   Невеста же веселилась вовсю. Постоянно вскакивала из-за стола, порываясь бежать участвовать в очередном конкурсе или танцевать под музыку, со смехом дергая Тома за руку, пытаясь расшевелить.
   Юноша улыбался, но вяло. От танцев отказывался, на конкурсы и сценки особо не реагировал.
   - Напился, что ли уже? Сонный какой-то, - иногда шептались вокруг гости, сами уже с трудом ворочавшие язык, тут же забывая о собственных словах. Правда, все держались бодро, несмотря на изрядное количество выпитого алкоголя.
   Но на сонном лице Тома, под полуприкрытыми веками прятались внимательные, сосредоточенные глаза, горевшие далеко не сонным, хоть и спокойным, размеренным огнем. Такое пламя не погаснет из-за ветра или из-за воды, такое пламя трудно потушить.
   Время шло. Том ждал того, ради чего, собственно, и женился на Яне и присутствовал на этом торжестве.
   Нет, не переживал, не верил в удачу или неудачу, не надеялся. Просто ждал. Это было поистине нечеловеческое чувство, лишенное окраса, эмоций.
   Время шло. Празднество медленно и неотвратимо двигалось к своему концу. Часть гостей уже распрощались и ушли.
   Неожиданно полетела музыкальная аппаратура. Печально шкваркнула, пропела что-то надсадно и печально, и отключилась. Голос тамады, лишенный микрофонного усилителя, перестало быть слышно. В зале воцарилась тишина. Оставшиеся гости, воспользовавшись паузой, вернулись с танцплощадки за столы и принялись за еду.
   - Я сейчас вернусь, - сказал Яне на ухо Том, поднимаясь из-за стола.
   Девушка обеспокоено на него посмотрела, и Вилфорд успокаивающе пожал ей руку.
   - А-а, - догадалась Яна и отвернулась.
   Но Том не пошел, как подумала девушка, в туалет. Он по пути свернул, миновал несколько коридорчиков и, найдя нужную дверь, сильно толкнул её.
   Холодное, пасмурное утро встретило его резким порывом свежего ветра, несущего в себе запах мокрой травы и влажного асфальта.
   Выйдя на маленький, полукруглый балкончик, юноша подошел к перилам и запрокинул голову, глядя в небо, затянутое серыми, мрачными облаками, за которыми не угадывался рассвет. Лето никак не желало принимать правила игры и дарить настоящую, летнюю погоду - с жарким солнцем, голубым чистым небом и сухими улицами. Это лето выдалось в России особенно тусклым и хмурым
   Тихо-тихо заскрипела дверь. Даже не поворачиваясь, Том знал, кто отправился за ним следом.
   - Устал я праздновать, Сергей Викторович.
   Миллиардер был пьян, но ясность сознания всё же не утратил.
   - Я так и понял, когда ты прошел мимо туалета. Но как тебе сам праздник?
   - Главное, что Яне понравилось.
   - Да, моя дочь выглядит счастливой. Но не думаю, что тут дело в празднике. Я думаю, что она так счастлива, потому что сегодня вышла за тебя замуж. Очень она тебя любит, Том.
   Юноша медленно повернулся. Очень медленно поднял глаза, теперь почему-то невыразительные и бесцветные, подобно облакам, застившим сейчас небо. Том заговорил, голос его был холоден и глух, но помимо этого прорезывались в них еще и нотки странного, отчужденного любопытства.
   - По-вашему, хорошо это или плохо?
   Сергей Викторович пристально рассматривал Тома, по-прежнему, правда, избегая прямого взгляда. Негромко заметил:
   - Плохой вопрос. В нашем мире не существует чистых понятий "хорошо" или "плохо". Везде есть минусы и плюсы.
   - Значит, мой вопрос не такой уж и плохой.
   Ольхов некоторое время молчал, после расхохотался, хлопнул юношу по плечу:
   - Ты мне нравишься, Том. Пожалуй, я даже исполню твое самое заветное желание.
   Сердце стукнуло громко, сбилось на мгновение с ритма, Тому впервые изменило хладнокровие. Лишь на краткий, неуловимый миг. Душевное волнение нисколько не отразилось внешне.
   - Что вы имеете в виду? - Вилфорду пришлось постараться, чтобы вопрос был задан с правильной интонацией.
   Сейчас было важно каждое действие, поступок, слово.
   - О твоем путешествии к центру Земли.
   - Что?
   - Можешь считать это свадебным подарком лично тебе. Думаю, Яна не согласится на такой подарок.
   - Сергей Викторович! Вы же не думаете, что я всерьез...
   Ольхов громко смеялся, видя растерянность Тома:
   - Будем считать, что я поверил в твою шутку.
   - Емирр Ольхов, я не испытываю особого рвения отправится в преисподнюю...
   - Нет, Том, - миллиардер утер слезы, выступившие на глазах от смеха. - Не нужно скромничать, я же вижу, что ты очень хочешь...
   - Я... я...
   - Думаю, послезавтра мы с тобой и отправимся. Медовый месяц успеете еще отпраздновать, отправитесь в Янкин домик в горах. А мы с тобой сделаем небольшое путешествие к ядру Земли.
   - Но...
   Сергей Викторович похлопал Тома по плечу, вновь заходясь в новом приступе смеха.
   - Нет, знаете, я думаю, Яна не согла...
   - Если она узнает, что это твоя детская мечта, то сразу же согласится, Том...
   - Емирр Ольхов, это была лишь шутка! Даже меньше, чем шутка... первое, что пришло в голову! А то устроили допрос: что да что ты хочешь...
   Ольхов хохотал, все больше увериваясь в том, что обязательно исполнит это обещание - уж больно оно потешное. Какой нормальный человек согласится отправиться к центру Земли!.. Если бы это было так, то он, миллиардер Ольхов Сергей Викторович, зарабатывал деньги еще и на этом.
   Но просто все знают (даже маленькие дети) ЧТО такое путешествие сквозь недра земли, когда непереносимый жар не дает вздохнуть и выдохнуть, а кровь просто бурлит в венах, вскипая от высокой температуры.
   Это далеко не приятная боль - это самая страшная, самая тяжелая боль - боль, когда ты просто плавишься, и никак не можешь растаять, испариться, потому что бессмертен, и клетки крепко-накрепко связаны друг с другом.
   - Том, ты меня не разубедишь. Сказал, что сделаю такой подарок, значит, сделаю, - Ольхов сделал несколько шагов, подходя к двери. - Ты возвращаешься на праздник? Музыку уже починили, слышишь?
   - Да, я сейчас вернусь.
   Дверь скрипнула, закрываясь.
   Том повернулся. Да, все прошло так как надо, но несмотря на то, что ожидание увенчалось успехом, юноша не чувствовал ни торжества, ни радости. Ничего.
   Сердце размеренно билось в груди, а душа находилась в необъятной пучине неестественного спокойствия...
  

Глава третья.

Навстречу преисподней.

  
  

"Начало - это, во всей видимости,

больше половины всего дела".

Аристотель.

  
  
   - Ты избегаешь меня намеренно, Том. Я ведь тебе неприятна, так?..
   Том присел на колени рядом с Яной. Та отвернулась, резко, раздражительно вытирая слезы, струившиеся из глаз.
   - Это неправда, маленькая.
   - Я не маленькая! Не зови меня так! - взорвалась Яна. - Не нужно! Не трогай меня, я понимаю, что тебе очень противно!
   - Яна, это неправда.
   - Неправда?! А почему ты тогда меня и пальцем не коснулся с тех пор, как мы поженились!
   - Прошел всего день. Позавчера была свадьба, все хлопоты закончились только во второй половине дня. Вчера отсыпались. А сегодня я уже договорился с твоим отцом...
   - Том! Скажи честно, ты меня совсем не любишь?
   - Яна, - юноша крепко сжал худенькие плечи девушки. - Яна, ты самый дорогой для меня человек на свете.
   Та всхлипнула, но уже успокаивалась.
   - Том, я просто не понимаю, для чего тебе вдруг понадобилось...
   - Я уважаю твоего отца. Он позволил мне взять в жены такого чудесного человечка, как ты. - Яна при этих словах зарделась, Том же продолжал, - и неужели я смогу ему отказать в этой просьбе? Тем более мне и самому интересно посмотреть.
   - Что там может быть интересного, Том? Какой-то туннель, ведущий к ядру... Что ты там собрался смотреть, не понимаю.
   Пронзительная трель гаафона прервала разговор. Юноша поднялся с колен, наклонился, поцеловал девушку в лоб:
   - Это твой отец. До свидания, маленькая. И не переживай, нам же некуда торопиться. Впереди вечность, - эти слова прозвучали в устах Тома со странным сожалением, но Яна не обратила на эту интонацию внимания.
   Куда больше её привлекло смысл этих слов.
   - Куда торопиться, куда торопиться... ну и что, что вечность, Том? Слишком хочется жить - и жить по-настоящему, а не с этой глупой, скучной размеренностью стариков!
   - Твой отец уже ждет, Яна. Я пошел. Но ты не права. Умение ждать - мудрое качество человека. И так называемые старики - счастливые люди, потому обладают этим умением. Когда тебе исполнится лет шестьдесят, то поймешь, что ожидание гораздо приятней самого результата, - Том поморщился, понимая, что последняя фраза имеет немного пошловатый, цинический смысл.
   - Знаешь, Том, я до сих пор тебя не понимаю... Совсем-совсем не понимаю. Ты словно избегаешь близости со мной. Говоришь про какое-то ожидание, которое лучше, чем само действие. Да и вообще несешь какую-то путаную чушь. Я тебя не понимаю, и чувствую, что никогда не пойму.
   - Почему же тогда ответила "да"? - тихо поинтересовался Том.
   - Потому что я тебя люблю.
   - Любовь должна на чем-то основываться.
   - И на чем основывается твоя, Том?
   Юноша улыбнулся, глаза зажглись мягким, непереносимо нежным огнем, он коснулся лица Яны кончиками пальцев, отнял руку.
   - Я не отвечу тебе на этот вопрос.
   - А меня пытались убедить, что твоя любовь ко мне основывается на деньгах. Моих или моего отца.
   - Все пытались убедить?
   - Абсолютно все. И подруги, и друзья, и отец.
   - И ты верила?
   - Нет.
   - Потому что думаешь, что хорошо знаешь меня?
   - Я тебя почти не знаю, Том. У тебя нет ни рассказов о прошлых, ни каких-то больших поступков, ни яркой биографии, ни друзей, ни семьи - никого и ничего. Ты одинок и замкнут. Все факторы, по которым можно определить, какой ты человек, отсутствуют.
   - И почему же ты тогда вышла за меня замуж?
   Яна поднялась, встала, неотрывно глядя в янтарные глаза. Она, наверно, единственная, кто мог безбоязненно выдерживать этот неправдоподобно спокойный взгляд. Девушка мягко прикоснулась к груди Тома, положив руку на то место, где находится сердце.
   - Потому что у тебя огромное сердце, способное любить. Ты хороший. Но еще в тебе есть тайна. Может, она так притягивает...
   Юноша засмеялся.
   - Смеешься, - без обиды отметила Яна. - Я не верила потому, что чувствую, что деньги тебя не интересуют вообще. При своих талантах ты мог бы зарабатывать гораздо больше. Но материальная сторона этого мира не для тебя. Я это знаю, но другие просто не поверят. Да и пусть думают, что хотят.
   Гаафон Тома вновь затренькал, сообщая о том, что у отца Яны терпение не бесконечно.
   - Иди, Том. Отец ждет. И знаешь, сердце у тебя большое, и то, что любишь ты меня, я знаю. Да только странная у тебя любовь. Вроде и не дружеская, но что-то вроде этого. Ты даже когда целуешь меня, я не чувствую страсти.
   Том хотел что-то сказать, но Яна махнула рукой:
   - Не объясняйся. Не нужно. Иди, отец совсем заждался. Не обращай внимания на то, что я наговорила. Я тебя очень люблю, Том. Просто иногда хочется, чтобы твоя энергия, которую ты отдаешь, еще и возвращалась. Иди.
   Девушка решительно закрыла дверь. Но долго-долго стояла, прислушиваясь к шагам, а когда они стихли, слушала мнимое эхо, звучавшее лишь в её сознании.
   В памяти четко всплыл разговор с Русланом, состоявшийся где-то чуть больше недели до свадьбы.
   Руслан тогда, помнится, сказал, что встречался с Томом и у них была прелюбопытная беседа, в ходе которой, Том сказал ему, что ни разу не был ни с одной девушкой. Возможно, это объясняло, почему он был так осторожен с Яной, хоть и казалось странным.
   Руслан еще настаивал, что Том нестандартно ориентирован, но Яна не стала его слушать. Отключилась, посчитав, что Руслан поступает не слишком хорошо, рассказывая детали этой беседы. Немного странно, что Руслан встречался с Томом, но этому Яна уже не стала придавать значения. Впрочем, как и ориентации Тома. Такое предположение казалось ей просто неприемлемым по отношении к Вилфорду.
   Сейчас этот разговор предательски всплывал в памяти, вызывая массу неприятных подозрений. Но девушка умела отрешиваться от назойливых мыслей. Неосознанно махнув рукой, словно отгоняя мух, Яна пошла варить кофе и смотреть какую-нибудь захватывающую мелодраму.
  

* * *

  
   Двадцать шестой год от начала новой эры ознаменовался большим событием. Долгие годы работы увенчались успехом, ядро земли было достигнуто. Миллионы людей, беспрестанно трудившиеся над строительством тоннеля или, как её назовут впоследствии - апейронной шахты, достигли сверхплотной начинки планеты.
   Владельцем этого первого и единственного хода к земному ядру как раз и являлся Сергей Викторович Ольхов, вложивший когда-то в этот проект немалые деньги. Вложение стало не просто выгодным, оно принесло просто сумасшедший капитал молодому предпринимателю, исполнившему последнюю просьбу отца.
   Сергей Викторович не был сентиментальным, но в намерениях отца он ясно видел вполне разумную идею. И смог воплотить её в жизнь. А залежи сиреневого олеварта стали своего рода дополнительным подарком за то, что он все же решился на такое.
  
   Гигантский, многоэтажный апейронный завод располагался под землей, уходя в глубину чуть больше двух километров (2182). Площадь каждого уровня (этажа) в своей площади составляла несколько сотен километров. Всего уровней или этажей на заводе было шестьсот семьдесят три. Верхние этажи были самыми огромными - их высота достигала шести-семи метров. Таких этажей было примерно сорок. Остальные не превышали и трех метров. Исключение составлял самый нижний этаж, составляющий в высоту восемь метров. Как раз на этот этаж и были доставлены Том и Сергей Викторович в скоростном пневматическом лифте.
   Последний, шестьсот семьдесят третий этаж, правда, правильней будет сказать - минус шестьсот семьдесят третий, - представлял собой стоянку транспортных капсул.
   Неподалеку от дверей лифта новоприбывших уже ожидали - два молодых человека, в одинаковых, дорогих костюмах, белых рубашках и красных галстуках. Отличия в одежде составлял лишь черный чемодан, который был в руках только у одного молодого человека.
   - Добрый день, емирр Ольхов.
   - Знакомься, - обратился Сергей Викторович к Тому, не отвечая на приветствие. - Таил и Зайя. Авдико Таил - мой зам, то есть зам генерального директора, а Шенн Зайя - личный помощник.
   - Том, - протянул руку юноша, представляясь.
   Таилом оказался тот молодой человек, что стоял справа и был без чемодана. Невысокий, узкоглазый, волосы темные, но кожа светлая, белая, нос чуть вздернут, и скулы узковаты.
   Зайя был напротив высок и смугл, волосы иссиня-черные, черты лица правильные, темно-карие глаза казались просто огромными.
   - Мои незаменимые помощники, - сообщил Сергей Викторович. - Они отправятся с нами, так как мне еще надо успеть к завтрашнему отчету перед акционерами. Ты ведь не против того, чтобы они сопровождали нас в этом небольшом путешествии?
   - Нет, - степенно ответил Том, не реагируя на еле заметную издевку в этом просто смехотворном вопросе миллиардера.
   Зайя и Таил переглянулись. Вилфорд ясно уловил любопытство и изумление, скользнувшее в воздухе. Видимо, помощники до сих пор не понимали цели этого путешествия.
   Зайя вновь повернулся к Сергею Викторовичу и вежливо заметил:
   - Мы отправимся в транспортной капсуле номер пять, оборудованной специальной для...
   - Я помню, - махнул рукой Ольхов. - А Том сам увидит всё.
   И вправду юноша увидел всё сам своими глазами. Конечно, его взгляду не предстали остальные транспортные капсулы, но не требовалось много ума, чтобы догадаться, что капсулы, оборудованные для рабочих-шахтеров, будут явно пониже классом.
   Шикарный салон с белыми, мягкими кожаными креслами, паркетный пол из мореного дуба, впрочем, на этом все изыски заканчивались.
   Капсулу мягко тряхнуло - то огромные лапы транспортера покатили её по рельсам.
   - Через двадцать минут придется пристегнуться, когда капсулу подкатят к люку, - сказал Сергей Викторович и попросил, не глядя, - Таил, дай мне флягу, что под твоим креслом.
   Том долго смотрел за тем, как заместитель генерального директора достает коньяк, прежде чем поинтересовался:
   - Ваше имя, Таил, к какому языку принадлежит?
   Если Авдико и удивился, то никоим образом свои чувства не выдал, спокойно ответив:
   - Это славянское имя. Произошло от глагола "таить".
   - Таить, - медленно произнес Том. Наморщил лоб, вспоминая. - Таить, таить... Таить - это значит "скрывать", "прятать"?
   - Да, - теперь Таил удивился по-настоящему и не скрывал эмоции. - Вы знакомы со славянской группой языков?
   - Я знаю только русский язык, совсем немного. Но помимо него владею еще и английским, и идишем, но гораздо лучше, чем русским языком, - последнюю фразу Вилфорд произнес по-русски. Произношение у него было правильное, немного нарочитое, но без акцента.
   - Три языка, не считая интера, - довольно приличная языковая база, - учтиво сказал Таил, говоря из вежливости по-прежнему на интернациональном, не желая ставить в случае чего зятя начальника в неудобное положение.
   - Ему положено, - ответил за Тома Сергей Викторович, - положено знать национальный язык своей жены. Он довольно способный молодой человек. Язык выучил в рекордно короткое время, Янка говорит. Теперь лишь пополняет словарный запас, который у него и без этого весьма велик. Кстати, Том, с русским всё понятно, а почему именно английский и идиш? Почему ты не стал учить восточную группу языков: японский, китайский? Или не продолжил изучать романскую группу дальше - французский, немецкий?
   - Не знаю, - коротко ответил юноша.
   Про детство рассказывать не стоило, придерживаясь легенды родного сына Карен Вилфорд.
   - Спрос на людей, способных к языкам, в последнее время возрос, - заметил Зайя. - Когда с клиентом говорят на его языке, то это влияет на его подсознательное расположение. Вероятней всего, что и это тоже влияет на удачный исход сделки.
   - Есть и такие клиенты, которые владеют только интером, - вздохнул Сергей Викторович. - Не всё так просто, Зайя. Но фактор, который ты назвал, тоже немаловажен... Люди, владеющие многими языками, действительно на вес золота... Что, Том, бросишь свою программистскую деятельность и перейдешь к нам?
   - Пожалуй, я не соглашусь, - деликатно отказался юноша. - Привык к своей деятельности, люблю свою работу.
   - Программисты хорошие нам тоже нужны, - сообщил Зайя.
   - Том, а ведь без шуток, - проговорил Ольхов. - Я до этого не подумал о таком варианте. Бросай эту компанию, платят гроши, а ты умный, ценный сотрудник. У нас вечно какие-нибудь проблемы с программным оснащением, будем тебе рады.
   - Я могу вам помочь, но как на основное место работы я не могу прийти к вам работать. Уж извините, Сергей Викторович. Я и вправду привык и люблю свою прежнюю работу. И, думаю, что не скоро соберусь её менять, - Том смотрел на темную большую флягу, которую тесть передал ему, чтобы он тоже глотнул немного перед дорогой, и поэтому никто не видел, как заблестели просветлевшие глаза юноши, став ярко-золотыми.
   Ольхов вопросительно посмотрел на Таила, тот согласно кивнул:
   - Помощь грамотного специалиста нам действительно нужна. Система управления капсулами барахлит, и дело не в техническом оснащении, а программисты до сих пор не устранили ошибку. Возможно, новый взгляд нового человека поможет делу.
   - Я могу посмотреть, конечно, могу посмотреть, - немного скомкано принял предложение Том.
   Глаза стали еще светлее, зрачки сузились до почти невидимых точек. В голове от нахлынувших чувств появился некоторый сумбур оттого, что мельчайшие детали плана теперь, наконец, начали вырисовываться яснее. Требовалось привести эмоции в порядок, и потому Вилфорд решил отойти от разговора в сторону:
   - Простите, я, возможно, мой вопрос не соответствует теме разговора, но всё же, больно любопытство донимает. Скажите, Зайя, ваше имя тоже славянского происхождения?
   Наступило молчание. Немного изумленно Зайя ответил:
   - Нет. Это ассирийское имя.
   Сергей Викторович и Таил расхохотались одновременно. Не знавший русского языка Зайя непонимающе следил за их реакцией. На лице Тома также отразилось недоумение.
   - Том, вероятно, подумал, что оно славянского происхождения, - сквозь тихий смех пробормотал Таил, - потому что оно весьма напоминает... за... зайца...
   - Зай... я... я зай... замечательно... просто замечательно... - смеялся Сергей Викторович.
   На безудержном веселье тестя явно сказывался коньяк. Ольхов сделал довольно много внушительны глотков. Хотя не столько алкоголь влиял, сколько сам факт того, что его принимали.
   - Прошу извинить мою невежественность, - обратился к Зайе Том, говоря с подчеркнутой официальностью - Я ошибочно понял принадлежность вашего имени к вполне определенному языку с вполне определенным смыслом. Возможно, при вашем статусе мое толкование вашего имени является немного оскорбительным, поэтому еще раз приношу свои извинения.
   Зайя до сих пор ничего не понял, но махнул рукой, решив, что такие мелочи, как тонкости чужого языка, не заслуживают внимания, а тем более обиды или раздражения.
   - Но позвольте поинтересоваться, что же значит ваше имя в переводе с ассирийского языка?
   - Если не ошибаюсь, то "сотрясатель".
   - Сотрясатель?
   - Да. Сотрясать, но это не значит крушить, ломать, трясти что-то. Сотрясать - это значит изгонять бесов. Это имя святого.
   - Ваше имя принадлежало святому? Изгонителю бесов?
   - Можно сказать и так.
   - У вас очень хорошее имя, Зайя. Я думаю, что вы хороший человек, - с какой-то детской уверенностью, непоколебимой и наивной, произнес Том.
   В который раз на Вилфорда удивленно воззрились шесть глаз.
   - Ты думаешь, Том, что имя характеризует человека? Имя может обозначать все что угодно, но человек подчас является прямой противоположностью своему имени. Без обид, Зайя. Возможно, в твоем случае и в твоей должности так оно и есть. Изгоняешь бесов из моей корпорации, - засмеялся Сергей Викторович, но резко и решительно оборвал собственный же смех.
   - Я действительно так считаю. И более, чем уверен, в правоте этого утверждения, - непреклонно заявил Том.
   - Но как объяснить то, что я уже сказал? - спросил Ольхов. - Например, то, что истинный характер и поступки человека далеки от того, что ему напророчено в имени? Недальновидностью родителей? Несоответствием имени?
   - То имя, - серьезно и спокойно начал объяснять Том. - которое тебе дали при рождении, то имя, которые ты получил впервые - и есть истинное. Ты можешь быть снаружи любым человеком, но то, что сидит внутри тебя определено твоим именем. И это не изменить, не исправить. Имя - это твоя судьба, твой путь, твоя цель. Если твое имя означает "защитник людей", то ты будешь защищать людей. В малом, в великом, редко, часто - это всё не имеет значения. Если твое имя означает "одиночество", то ты будешь одинок. Но если думать, что это плохо, то это не так. Одиночество бывает разным, и иногда твоя судьба - судьба быть одиноким, - может быть в тысячу раз быть лучше, чем судьба того, чье имя означает "властелин" или "радость"... и так далее.
   - Мысль хорошая. Но неужели ты думаешь, что и вправду... имя может... как же это сказать...
   - Определять судьбу человека?
   - Именно.
   - Да. Я действительно в это верю.
   - А фамилия?
   - Фамилия? Фамилия нет... не знаю... Думаю, что фамилия нет.
   - Хорошо, если действительно считать, что имя определяет судьбу, тогда следуя твоим словам, Зайе суждено изгонять бесов, а Таилу... э-э... таиться, скрываться?..
   - Не знаю. Каждый истолковывает своё имя сам. И цель тоже определяет сам, иногда подчас действуя подсознательно, не зная своего имени, но удивительно четко следуя той судьбе, что заложена в нем.
   Том говорил с такой горячей уверенностью, что не поверить в то, что он искренне и сильно верит в свои собственные слова, было нельзя. Поэтому Сергей Викторович, усмехнувшись, лишь поинтересовался:
   - А твоё имя, Том, что означает? Что тебе суждено?
   - Мне дано имя в честь Апостола Томаса. Спаситель людей. Мне суждено спасти людей.
   - Спасти людей, - с насмешливым уважением повторил Ольхов. - Великая цель. Только от чего? Ведь невозможно спасти тех, кто в этом не нуждается. Люди нельзя спасти, потому что им ничего не угрожает, не так ли?
   - Зло бывает внешним и внутренним.
   - В смысле?
   Том прикрыл глаза, понимая, что перегибает палку. Не стоит, не стоит так увлекаться. Говорить нужно очевидные, сами собой разумеющиеся вещи, понятные и доступные каждому.
   - Кроме тела есть и душа.
   - А-а... - потянул миллиардер. - Ты собираешься спасать души людей? Собираешься заделаться священником?
   - Эта цель еще в перспективе. Сейчас я пока не иду к ней. Успею.
   Сергей Викторович рассмеялся:
   - Ясно всё с тобой, Томас Вилфорд.
   Да-а... только Янка могла выбрать себе в мужья фанатика, - подумал между тем Ольхов. - Но этот фанатик хотя бы не пытается захватить власть и устроить переворот, а готовится стать священником. Но думаю, лет через двадцать Янке надоест такой муженек, а до тех пор пускай тешится.
   Транспортная капсула остановилась.
   - Через минут семь-десять тронемся. Пора пристегиваться, - пояснил Сергей Викторович. - И готовиться к высокой температуре. Таил, положи фляжку обратно.
   - Сколько нам... ехать? - попытался подобрать нужное слово Том.
   - Чуть больше восемнадцати минут, но будь уверен: ты запомнишь каждую секунду, - вздохнул Сергей Викторович.
   - Какая скорость у капсулы?
   - Собственная скорость капсулы равна нулю. Мы движемся лишь благодаря земному притяжению, - ответил Таил.
   - Значит, я изъяснился неправильно. Мы будем не ехать, а падать... если считать, что мы движемся равноускоренно... - задумчиво произнес Том. - И наше ускорение примерно равно девяти целым восьми десятым метров на секунду в квадрате...
   - Физику в школе учили все, - сдержанно заметил Зайя.
   - Я не пытаюсь блистать познания. Тем более, этим даже стыдно блистать. Меня интересует другое. Когда мы достигнем ядра, наша скорость будет примерно 11 км/с или 660 км/ч, если делать грубые расчеты с грубыми округлениями. Шестьсот шестьдесят километров в час! Вы каждый раз жертвуете этими шикарными капсулами, которые разбиваются всмятку о сверхплотное ядро нашей планеты?
   - Ты сегодня удивишься не один раз, - пообещал Сергей Викторович, с улыбкой оголодавшего людоеда потирая руками.
   Капсула начала крениться вниз, до тех пор, пока пассажиры полностью не легли на свои предохранительные широкие пояса, отрываясь от спинок кресел и просто повисая в воздухе, неловко болтая ногами. Тело согнулось пополам, крепкий пояс уверенно держал, не выпуская добычу, попавшую ему в лапы.
   Потом мощные лапы транспортера услужливо разжались, выпуская капсулу, и та ухнула вниз, увлекая за собой людей, добровольно ставших её пассажирами.
   Тома просто вжало в спинку кресла, и юноша по достоинству оценил его мягкость. Поверьте, если бы его тело упиралось сейчас в железную доску с острыми шипами, то удовольствие от этого уменьшилось в разы. Тем более, что давление с каждой долей секунды лишь усиливалось.
   В груди перехватило дыхание, что-то сдавило, сжало, выбросило легкие. Сердце колотилось как бешеное, в висках запульсировала боль, страх и адреналин. Не было окна, в которого можно было бы увидеть происходящее вне капсулы, и от этого все эмоции лишь усиливались.
   От этих ощущений не было наслаждения. Когда летишь с самолета и видишь землю, надвигающуюся на тебя (Том хорошо помнил этот "Большой прыжок", Карен сделала ему этот подарок за год до совершеннолетия), то захватывает дух, но вместе с тем поднимается целая волна адреналина. Боль при падении странным образом усиливает волну блаженства. Но не сейчас.
   Минут через пять в салоне начала повышаться температура.
   Тридцать градусов, тридцать пять, сорок... сорок три... пятьдесят...
   Каждая минута становилась невыносимей, хуже, мучительней. Грудь все больше сжимала невидимая сила, каждый вздох давался труднее и труднее, а кожа просто ссыхалась от повышающейся температуры.
   Пятьдесят два, пятьдесят семь, шестьдесят один... шестьдесят три... четыре... пять... шесть... семь... Непереносимая боль... горячий, жаркий воздух, в котором сжигается, исчезает кислород...
   Не вздохнуть, не выдохнуть, - такое Тому уже приходилось переживать. Правда, в тот раз тело не поджаривалось в своеобразной духовке.
   - Зач... узна... место?.. За... Нес... сказал?
   Шестьдесят девять... семьдесят... семьдесят один...
   Организму надоело бороться с такими перегрузками. Том понял, что сейчас уснет.
   Глаза распахнулись. Юноша больше не чувствовал боли. Происходящее затмили воспоминания событий, которым уже было свыше семнадцати лет...
   Том рванулся, завыл, закричал, не в силах бороться с ними. Но он даже не двинулся с места, а сдавленная грудь не дала исторгнуть ни звука...
   ...Ты еще слишком мал, Том Лин.
   ...Открою тебе одну большую тайну... Люди могут умереть. Может умереть твоя мама, твой папа, твой дедушка, твоя сестра. Ты. Все могут умереть. Здесь, перед твоими глазами. В этой камере смерти.
   ...Осталась только твоя родная сестра. Решай, Том. Несколько слов, и она останется жива.
   Равновесие рушилось вновь и вновь. Том не думал, что хоть что-то сможет вновь нарушить его устойчивость. Но вот опять и опять... старые и родные, дорогие и ненавистные воспоминания разрушили мощный барьер и хлынули наружу, сея хаос, смятение, неукротимую ненависть...
   Задыхаясь, Том уже не осознавал, что задыхается... засыпая, больше не чувствовал, что засыпает. Он выпал на время из реальности, погружаясь в пучину мрака и хаоса своей души.
   Такого всплеска эмоций с ним никогда не было. Здесь не было страха, горя или боли. Лишь одна ненависть, разрушительная, страшная, сильная. И одно желание, одна цель - мстить, мстить, мстить. Сознание разделилось. Одна половина с методичностью великого строителя пыталась созидать, воздвигая стену вновь, другая стремилась расширить свои границы, выплеснуться наружу, поражая не только внутренний мир, но внешний, реальный.
  
   - Я не спас сестру... я не спас свою сестру. Я держал слово, данное человеку, который забыл меня и даже не вспоминал... Я не спаситель. Имя и судьба не связаны.
   - Не связаны? - к внутреннему самобичеванию присоединился еще один голос. - Ты думаешь, не связаны? Да, ты сдержал слово. И пускай для того, кому ты его дал, оно не было так важно, но ты его сдержал. Ты потерял семью, но приобрел взамен нечто большее. Ты приобрел взамен Цель.
   - А сдержал ли ты слово? - спросил третий голос. - Ведь только ты знал, где находиться Нестор, и только ты мог его выдать. Вспомни... не ты ли сказал?.. Подумай и вспомни каждую секунду тех событий...
   - Нет! Нет! Я не сказал! Я не мог, это не я!
   - Это не он! - подтвердил второй голос. - Это не он. Он не сказал. Он сдержал слово.
   - Я сдержал...
   - Ты сдержал.
   - Я пришел к Нестору...
   - ...чтобы рассказать о том. Ты имел право к нему прийти, ведь ты сдержал слово.
   - Да, я мог. Я пришел. Я узнал.
   - И ты нашел.
   - Я нашел... цель?
   - Цель. Ты спасешь людей. Искоренишь зло, исправишь ошибку.
   - Я исправлю. Я спасу.
  
   - Том! Том!
   Три расплывчатых, незнакомых лица поочередно мелькало перед глазами. Том пытался узнать их, но память, возомнив себя гордым партизаном, никак не хотела выдавать информацию.
   - Почему он не встает? - издалека донесся чей-то удивленный голос.
   - Том, с тобой всё в порядке?
   - Может, он еще не восстановился, Сергей Викторович?
   - Да нет, целехонек уже. Странно...
   - Том!
   - Кто я? - вяло, равнодушно подумал Том. - Где я? Что со мной? Кто они?
   Изображение перед глазами изменилось. Теперь лица не нависали над ним, а были вровень, рядом. И видел Том больше не хрустальный плафон, а два белых кожаных кресла...
   - Капсула, - едва слышно выдавил юноша.
   "Гордый партизан" не выдержал пыток и сдался.
   - Тяжелый был полет, Сергей Викторович, - хрипло произнес Том. - Тяжелый, неприятный.
   - А ты как хотел? Если бы полет был приятным, как я уже сказал, то мы бы устроили аттракцион для тысячи туристов.
   - Еще одна картина будет, - пронеслось в голове у Тома. - Двенадцатая. Опять равновесие нарушено...
   - Почему ты не вставал? Мы минут десять тебя пытались поднять, а ты на пол падал... Под конец решили, что если хочешь лежать на полу, то лежи. Почему ты так долго восстанавливался?
   - Я не знаю, Сергей Викторович. Возможно, это психологическое.
   - Перенервничал? - усмехнулся Ольхов.
   - Да, наверно.
   - Сам хотел увидеть ядро земли.
   - Это была шутка, которую вы восприняли всерьез.
   - Я тоже решил пошутить.
   - У вас хорошее чувство юмора, - вежливо отметил Том.
   Сергей Викторович засмеялся:
   - Да уж. Что есть, то есть. Но ты мог отказываться решительней, а я слышал лишь вялые отговорки.
   - Любопытство победило, - вздохнул юноша. - Но кто же знал, что это путь в преисподнюю.
   - Понимаешь теперь, почему у меня есть проблемы с персоналом и у моих шахтеров - самые высокие зарплаты?
   - Не хотел бы я быть шахтером.
   - Говорят, уже проклятье появилось. Но оно водится в кругу сведущих людей, - Ольхов посмотрел на Таила, и тот кивнул, мол, действительно так. - "Чтоб тебе шахтером быть на апейронной шахте"! Как тебе такое проклятье?
   - Чтобы его понять, нужно разок прокатиться к ядру, - сказал Вилфорд.
   - Я же сказал, в кругу сведущих людей. Да, кстати, весь остальной мир не рвется познать ощущения путешествия до ядра на собственном опыте, довольствуясь рассказами очевидцев. Кому-то достаточно слов о том, что это весьма неприятно и боль отнюдь не приносит наслаждение.
   - Я и по жизни фома неверующий, - спокойно ответил Том. - Почему сейчас не жарко?
   - Мы рядом с ядром.
   - Но ведь мы по-прежнему находимся в расплавленном веществе, не так ли?
   - Верно, - согласился Сергей Викторович. - А свой первоначальный вопрос не забыл? Ты спрашивал, каждый ли раз мы разбиваем свои шикарные капсулы о сверхплотное ядро?
   - Я помню.
   - Не желаешь ли выйти наружу, Томас? - вкрадчиво предложил Ольхов.
   Вилфорд прищурился.
   - В мире уже давно не интересуются тем, как именно мы заряжаем генераторы Ольхова. Выйди, Том.
   - Только после вас, - деликатно отказался юноша.
   - Мы бы вышли и раньше, да, к сожалению, ты никак не хотел приходить в себя.
   - Что меня ждет, если я выйду?
   - Люди не умирают, Том.
   - Наверху у меня осталась молодая жена. Хотелось бы увидеть её вновь. А если меня за дверью ожидает очень горячая жижа, из которой меня могут и не выловить, мне не очень улыбается остаться возле ядра земли на всю ближайшую вечность.
   Сергей Викторович расплылся в улыбке. Таил и Зайя молча стояли чуть в стороне, наблюдая за разговором.
   - Попробуй подумать, почему сейчас не жарко, дорогой мой зять.
   Том молчал несколько мгновений. Потом шагнул вперед, приближаясь к герметичной двери. Решительно нажал на кнопку и, ожидая, пока она разблокируется, повернулся:
   - Любите вы проверять людей на прочность, емирр Ольхов.
   Емирр Ольхов засмеялся:
   - Это точно, Том.
   Юноша спокойно распахнул люк и шагнул вперед без опаски.
   Пожалуй, что-то в этом духе он ожидал увидеть после длительных намеков Сергея Викторовича.
   Это была огромная станция, заполненная узкими, извилистыми конвейерами и транспортными капсулами, стоящими в ряд. По конвейерам безумно медленно ползли огромные серые кубы, каждый из которых имел объем ровно двадцать семь кубических метров, как уже сообщил Сергей Викторович.
   - Это сердце моей корпорации, - негромко говорил Ольхов. - Там наверху собираются генераторы, здесь они становятся источниками энергии, которую черпают из первозданного источника. Разве это не великолепно?..
   Том молчал. Гигантские кубы, именуемые генераторами Ольхова, давили своей мощью.
   - Самое трудное было прорваться к ядру. Пройти через слои магмы и мантии. Но были созданы тоннели. Над ними потрудилась изрядная бригада ученых. Я не просто предприниматель, пытающийся добраться до источника энергии, чтобы извлекать из этого прибыль... Благодаря мне, Том, человечество сдвинулось в своем развитие с места. Благодаря мне были сделаны сотни замечательных открытий, ведь именно я спонсировал проекты. Если бы я не начал это дело - путь к ядру Земли, то поверь, думаю, что-то подобное началось делаться не раньше первого тысячелетия новой эры.
   Том вежливо улыбнулся.
   - Капсула движется в тоннеле - она падает, она летит туда, куда ей и следует к ядру. К центру Земли. Но здесь, у ядра, идут ядерные реакции, которые возбуждают токи огромной мощности. Здесь, подле ядра мощное магнитное поле.
   - Можете не продолжать, - сказал Вилфорд. - И так все ясно. Капсула тормозит, входя в область мощного магнитного поля. Спонсируемые вами ученые смогли правильно использовать все условия, чтобы добраться до ядра в целости и сохранности. Я правильно понял общую суть?
   - Вполне...
   - Вы абсолютно правы, Сергей Викторович. Благодаря вам наука двинулась далеко вперед. Теперь нет догадок в отношении Земли, - осторожно заговорил юноша, внимательно наблюдая за лицом тестя, который улыбался все шире от самодовольства и слов Тома. - Теперь мы знаем, что представляет собой внутренняя начинка Земли, и знаем множество процессов, вытекающих из этого факта. Такой процесс, например, как расширение Земли.
   - Всё так, всё так, Том, - улыбнулся Ольхов.
   - Как государство относится к вашему бизнесу?
   - Ты задал неправильный вопрос, Том, - Сергей Викторович улыбнулся. - Взгляни на меня и ответь на свой вопрос положительно.
   - Да, я понимаю, - кивнул Вилфорд. - Но что вы делаете для этого?
   - Вся нынешняя власть государства основывается на корпорации TD, на страхе перед ней, перед сэром Ольгердом Имангри Лэей, который, как я сам подозреваю, всего лишь пешка у них в руках, хотя довольно честолюбивый человечек. Но у него излишних замашек.
   - Вам приходится считаться с мнением...
   - Да, приходится, - перебил Тома Ольхов. - За то, чтобы я мог оставаться на своем месте, я являюсь крупнейшим спонсором проекта "Ищем жизнь". Поставка генераторов, строительство кораблей - ежегодно я теряю довольно значительную сумму от своих доходов на это.
   - Но вы остаетесь самым богатым человеком планеты при этом.
   - Да. Апейронная шахта - источник, который никогда не иссякнет, Том. От меня не требуют слишком многого, а потому я еще подчиняюсь.
   - Это очень лакомый кусочек. Неужели никто не хочет оказаться на вашем месте и прибрать апейронную шахту к своим рукам?
   - Хотят все, - Сергей Викторович внимательно посмотрел на Тома.
   - И как же вам удается сохранить за собой место?
   - Ты проявляешь недюжинное любопытство, зять, - хохотнул Ольхов. - Хочешь выведать все мои тайны?
   - Обыкновенное любопытство, - пожал плечами Том. - Пытаюсь разобраться во взаимосвязи политики, экономики и личности.
   - Тут побольше будет параметров, участвующих во взаимосвязи, - засмеялся тесть. - И на первое место тут нужно ставить все-таки не политику, а экономику.
   - Не люблю экономику. Монополист, рынок, доход, покупатели... - сказал Том, в глазах промелькнула нежность и грусть. - Мне никогда не нравилась экономика.
   - Я буду экономистом-теоретиком.
   Янга, Янга...
   - А мне не нравится само это слово, - поморщился Сергей Викторович. - Экономика! Одна напыщенность и только. Теория имеет место только в философии. А экономика - это опыт, опыт и еще раз опыт. Практика - вот что действительно заменит всякую теорию. Теория - это для тех, кто жил до эры бессмертия. Их ошибки окупались слишком дорого - временем, и потому нельзя было ошибаться. А нам можно. Поэтому и не нужна теория, нужна лишь практика и опыт, приобретаемый в процессе практики.
   - Без теории ошибок может быть слишком много, и процесс приобретения опыта и знаний может затянуться.
   - А куда нам торопиться?
   - Нужно прожить не менее шестидесяти лет, чтобы рассуждать так, - вспомнил Том недавний разговор с Яной. - Кому-то больше времени нужно, кому-то меньше.
   - Да, молодые не любят ждать. Сказываются инстинкты прошлого. Им нужно бежать, творить, успевать, - согласился Сергей Викторович.
   - Я тоже не слишком люблю ждать, - признался Том.
   - Это не страшно.
   Размеренно плыли по огромным конвейерам генераторы Ольхова, основной источник энергии новой эры...
   - Когда ты сможешь приняться за работу? - неожиданно поинтересовался Ольхов.
   Том вздохнул:
   - Из-за неё не придется неоднократно путешествовать сюда? К ядру?
   - Что, не понравилась поездочка-то? - усмехнулся Сергей Викторович. - Не придется, не придется. Работать будешь наверху, там головной компьютер.
   - Да, сама поездка не понравилась, - признал Том. - А тут... тут вполне сносно.
   - Сносно, - хмыкнул миллиардер. - Нашел же слово... Благодать здесь, Том, просто благодать. А когда начинали, здесь была действительно настоящая преисподняя. Сколько людей... - тут Ольхов споткнулся. - сколько людей... э-э, так и остались покоиться в этой теплой жиже...
   - Не выловили? - без особого участия спросил Том.
   - Э-э... нет.
   - Кстати, я не заметил, чтобы система была не в порядке. Вроде бы доставка сюда прошла хорошо.
   - Ничего, - успокоил юношу Сергей Викторович. - Как мы добирались сюда, я думаю, ты вообще не помнишь. Сидел и мечтал вырваться из этого ада. Но нарушения состоят вот в чем... Капсула возвращается, сначала послав запрос наверх. Туннель один, и возвратиться капсула может, только если он пуст. Соответственно программа отслеживает запросы, которые поступают и сверху, и снизу, и соериентируя, отдает команды на запуски той или иной капсулы, в порядке очередности. Но уже зафиксировалось несоклько случаев столкновения капсул, и в последнее время это происходит все чаще. Я уже привлек к работе специалистов, но мне не очень нравится как они работают. Возьмешься? Я доверяю твоему опыту.
   - Возможно, тут дело не только в программе, - заметил Том.
   - Да, конечно. Я поставлю тебя во главе работ, инженеры также входят в твою бригаду.
   - Вы оказываете мне немалое доверие, - сказал юноша.
   - Я видел твое досье, - улыбнулся Сергей Викторович. - По нему выходит, что ты просто гений. А еще ты мой зять, и я должен понять, могу ли я на тебя положиться.
   - Постараюсь не обмануть ваши ожидания, - Том улыбнулся. - К работе готов приступить немедленно.
   - Да, эту проблему действительно стоит решать немедленно... Но не мог бы ты с Янкой сам договориться?..
   - Хорошо.
   - А то я чувствую она меня съест просто... Но ты же не год работать будешь, правильно? Я думаю, что она все же может подождать, пока ты мне поможешь.
   - Яна всё поймет, не переживайте, Сергей Викторович.
  
  

* * *

   - Я знала.
   Том молчал.
   - Это всё, что ты хотел мне сказать?
   - Извини.
   - Я не обижаюсь, Том. Тебя ждать?
   Юноша ясно услышал смысл, который Яна вкладывала в этот вопрос. "Ждать ли тебя вообще?" - вот что спросила девушка.
   - Да, - с трудом выдавил Том.
   Ему было больно, так как он ясно чувствовал боль Яны.
   - Тогда... до встречи, Том?
   - Прости меня, Яна. Но твоему отцу нужна помощь...
   - Дело не в отце ведь, милый.
   - Но я не могу отложить это дело.
   - Я и не прошу.
   - Яна...
   - До встречи, Том. До встречи.
   Связь разъединилась. С тяжелым сердцем юноша отключил гаафон и пошел к Сергею Викторовичу, громко и зло отчитывающему сейчас целую бригаду рабочих. Но когда Том попал в поле зрения Ольхова, тот замолчал и вопросительно посмотрел на зятя. Вилфорд кивнул, а Сергей Викторович продолжил отчитывать бригаду.
  

Глава четвертая.

Двенадцать.

"Истина не терпит отсрочек".

Луций Анней Сенека (младший).

  
  
   Том никогда не рисовал с натуры. Но сейчас он знал, что изобразит на своей двенадцатой картине.
   На ней будет северное сияние.
   Именно оно отражает сейчас то, что творится у него на душе, все его эмоции и чувства. Равновесие вновь нарушено, и необходимо вычистить их, вылить на бумагу, чтобы внутри опять установился покой, неподвижность и холод.
   Северное сияние.
   Темное небо, на котором плавным мерцанием сменялись и перетекали удивительные краски...
   Как жаль, что нет под рукой ни красок, ни бумаги. Созерцание своих эмоций - это совсем не то, что их создание. Они не уходят.
   Зачерпнув немного снега, юноша подкинул его в морозную пустоту долгой ночи Севера. Россыпь белых снежинок окутала его и осела - на шапку, на куртку, на землю, покрытую плотным, крепким покрывалом вечного снега, отражающего темное небо и разноцветные волны света, ползущие по нему.
   На апейронной шахте Том уже находился три дня.
   Холод начинал оказывать свое действие, и руки уже с трудом повиновались. Том вздохнул. Оттягивать время больше не имело смысла. Да и на заводе его потеряют, если он будет так долго отсутствовать.
   Юноша достал гаафон и набрал номер, который узнал только вчера, когда план уже окончательно сформировался. Да, трудно жить в неопределенности, когда связующие между целью и действием находятся только в процессе.
   - Я слушаю. Кто это?
   Да, картину нужно было нарисовать... ох, как нужно... эмоции так и просятся наружу... так и просятся...
   Нет равновесия, а без него тяжело вершить великие дела.
   - Здравствуйте, сэр Ольгерд. Меня зовут Том. Вы выкинули меня на улицу семнадцать лет назад, лишив семьи.
   Тихо. И там, и тут. Немного подумав, юноша дал согласие на видеосвязь, чтобы Лэй мог увидеть его лицо.
   Тихо. В небе над Антарктикой мерцали дивные краски действия магнитного поля Земли, а за много-много километров отсюда молчал властелин жизни и смерти этой планеты.
   Лицо на призрачном экране было бледным, и вздувшаяся на лбу жилка свидетельствовала о том, что сэр Ольгерд встревожен звонком человека, которого он никак не ждал услышать.
   - Надеюсь, вы не забыли того, что произошло семнадцать лет назад?
   Волосы у людей не седеют, но Том искренне надеялся, что если бы эта традиция сохранилась у землян, то волосы у Лэя прямо на глазах из пшеничных превратились в серебристые, мгновенно теряя пигментацию.
   Впрочем, Том не держал обиды на сэра Ольгерда. Пытался не держать. И ненависть почти истреблена. Правда, если можно было бы нарисовать картину, то все эмоции ушли тогда вообще, и спасать весь мир сделалось гораздо проще.
   - Хотите, я напомню, что произошло?
   Синяя жилка на лбу сэра Ольгерда билась быстро-быстро, а где-то за экраном руки изо всех сил в край стола.
   - Надеюсь, что вы за эти семнадцать лет не успели забыть... хотя бы свою дочь... её звали... Зогка, кажется... Вспомнили?
   - Надо же... - улыбка у сэра Ольгерда была вымученной, злой, ненавидящей. Он пытался изобразить насмешку, но получилась лишь подобие этого. - Надо же... щ-щенок... не лишился разума окончательно, а?.. Поди ж ты...
   - Мне есть, что рассказать миру.
   - Собираешься мстить? - тихо поинтересовался Лэй.
   - Собираюсь шантажировать.
   Сэр Ольгерд шумно выдохнул, выпуская край стола. Он заметно успокаивался на глазах.
   - Да, сейчас я звоню не для мести и злорадства, я намерен получить от вас услугу.
   - Гарантии?
   - Придется поверить на слово, сэр Ольгерд.
   - Нет. Мне нужны гарантии.
   - Какие? - рассмеялся Том. - Хотите упрятать меня в стенах своей корпорации? Нет, я даю вам только два варианта. Либо верите, либо нет.
   - Я верю, - хрипло выдавил сэр Ольгерд.
   - Да... жажда власти - великая вещь. Заметили, как легко с помощью неё манипулировать людьми?
   - Что за услуга?
   - Пустяковая. Мне нужно двенадцать термоядерных бомб образца АП-208. Их внешний вид оформить по тому образцу, который я вам пришлю. Параметры можно оставить прежними.
   - Что?!
   - Срок - пять дней. Через пять дней включается программа, которую остановить могу только я. Простая программа. Которая выводит на всех гаафонах одно и то же видео, в котором повествуется небольшая правда о вечном сне. Вся ваша власть уходит.
   Сэр Ольгерд задумался:
   - Зачем тебе это, Том? Ты хочешь уничтожить отделения TD? Но подумай, ты вместе с этим уничтожишь и людей... много людей... Атомный взрыв люди не переносят...
   - Но вам ведь нет дела до людей. Вас беспокоит лишь собственная жизнь, не так ли?
   Молчание. Юноша снял рукавицу, дотронулся до холодного лба ладонью и опустил руку. Устало сказал:
   - Не бойтесь, сэр Ольгерд. Бомбы не будут направлены ни на вас, ни на людей, ни на города, ни на ваши отделения в этих городах. Я не буду мстить. Сначала хотел, сначала я жил этой мыслью... думал, приду к Нестору и он подскажет мне путь... Он подсказал. Я отказался от мести. Потому что это не моя судьба.
   - Зачем тебе это оружие? Двенадцати вполне хватит, чтобы оставить от человечества лишь одну седьмую...
   - Они пойдут на благое дело. Я сказал, что не направлю их на города, не буду направлять на людей, не буду доказывать что мы смертны. Я не стану подрывать вашу власть. Мне просто они нужны, и только вы можете мне помочь. Потому и звоню. Это ведь такая малость... вы отняли у меня несравненно больше.
   - Ты можешь сейчас лгать...
   - Но вам же так легко узнать, лгу я или нет. Или за семнадцать лет умение утратилось? Если я сейчас солгу, то можете считать, что я вам не звонил и условия не ставил.
   Лицо на экране посуровело, утратив прежнее напряжение. В глазах промелькнул интерес, зрачки сузились.
   - Говори.
   Том невесело усмехнулся:
   - Я не собираюсь вам мстить за мою семью, которую вы убили. Потому что, возможно, вы сделали добро. Ведь смерть всегда шла рядом с жизнью. Я не держу на вас... зла. Я не стану мстить. Я не направлю бомбы на города, на людей. Я сдержу свое слово, если вы поступите так, как я сказал.
   Сэр Ольгерд молчал. Для Тома он остался таким же, как и семнадцать лет назад, но если тут был Нестор, то он заметил перемену, произошедшую в этом человеке.
   Владыка жизни и смерти сильно сдал. А в уголках глаз опасно поблескивал тлеющий фитиль безумия, готовый разразиться взрывом. Но этот прорыв нужно еще спровоцировать. И причина крылась как раз в могуществе и влиянии владыки. Отбери влияние и власть, и безумие волной захлестнет этого человека.
   - Ты не лжешь. Но и не говоришь всей правды, - наконец решил сэр Ольгерд, скашивая взгляд чуть правее экрана.
   Интересно, где он сейчас находился? По тому виду, который открывался за его спиной, нельзя было ничего судить. Там были лишь шторы, тяжелые и массивные, темно-синего цвета. Если конечно, это шторы. За ними не угадывалось окно. Хороший фон, мало что говорящий.
   Том искренне понадеялся, что фон за его спиной тоже ни о чем говорит. Снег как снег, мало ли где он может сейчас находиться? Юноша долго выбирал высокий пригорок, так чтобы не видно было небо с расходившимися полосами сияния.
   Можно угадать местонахождение, но отследить нельзя. Том умел ставить блокировку. Возможно, не так профессионально, как Нестор, и программы он такие писать не умел, да и не хотел, но его скрытый вызов был действительно скрытым, и чтобы отследить звонок нужно постараться в течении долгого времени. Но этого времени не будет, вздумай сэр Ольгерд обратиться к нужным лицам для помощи.
   Через неделю или чуть больше, всё закончится.
   - Знать всю правду не всегда хорошо, - заметил Том. - Знаете, есть такая древнее мудрое изречение. Пессимист - это хорошо информированный оптимист.
   - Это древний анекдот.
   - Ирония - тоже мудрость. Недаром остроумие свидетельствует об остром уме.
   - Не всегда.
   - Не спорю. Итак, что вы решили?
   - Ты не станешь уничтожать человечество?
   - Я не стану направлять бомбы на людей. Я не стану направлять на города.
   - А куда ты будешь их направлять?
   - Я не собираюсь вам мстить, сэр Ольгерд. Я жду вашего решения. Или вам нужно подумать? Только учтите, время для раздумий входит в предоставленный промежуток времени.
   Лэй вздохнул. Это у него получилось совсем свободно, по-человечески, естественно.
   - Я решил, Том. Куда доставить двенадцать бомб?
   - Доставите их к месту, где когда-то был мой дом. Теперь там здание международного почтового отделения. Груз там встретят, и это будет уже не вашей проблемой.
   - Я тебя пожалел, - неожиданно сказал сэр Ольгерд. - Люблю сумасшедших.
   - Забавно. Теперь жалеете, что пожалели? Когда груз окажется у меня, тогда условия соблюдены, и вы можете спасть спокойно.
   - Всё будет сделано.
   - Тогда я прощаюсь с вами, сэр Ольгерд. И не забудьте про сроки. Четыре дня. Через четыре дня ровно в это же время включается моя программа. Доброго утра!..
   Том хотел отключиться, но Лэй остановил его:
   - Один вопрос. А почему именно двенадцать? Если ты не собираешься уничтожать человечества? Мощность бомб невероятна, и используя их, ты не сможешь не избежать гибели людей...
   - Я вам клянусь. Я никогда не направлю бомбы на людей. На страны. Я не стану уничтожать отделения Временной Смерти. Вы спрашиваете, почему двенадцать?.. На самом деле можно больше, можно меньше. Но знаете, это число символично. Мне было двенадцать лет, когда жизнь внезапно изменилась.
   - Ты говоришь неправду. Не это для символично в этом числе, - сказал сэр Ольгерд, и его лицо видно было как мгновенно расслабилось.
   Том не возражал. Потому что это действительно не было основополагающим смыслом, который он вкладывал в слово "двенадцать".
   - Ладно, не так уж и важен ответ. Главное, что слово ты сдержишь. Доброго утра и тебе, Том, да только у тебя, похоже ночь. Спокойной ночи, так будет правильней?
   - Апостолов было двенадцать, - вдруг признался юноша. - Апостолов. Учеников Христа. Потому я и взял это число.
   Взгляды встретились. Встретились, столкнулись и разошлись. Похожий не сражается с похожим. Им нечего делить.
   - Вот и всё объяснение, - совсем тихо добавил Том и отвел взгляд, обрывая связь.
   Вот и всё объяснение.
   У Спасителя мира было всего двенадцать учеников.
   Можно было больше, можно было меньше, но видимо ровно двенадцати учеников хватало для спасения мира.
   Тринадцатый оказался лишним.

Глава пятая.

На пути приближения к цели.

  

"Я всё еще люблю жизнь.

Эта нелепая слабость,

может быть, один из самых роковых наших недостатков:

ведь ничего не может быть глупее,

чем желание беспрерывно нести ношу,

которую хочется сбросить на землю;

быть в ужасе от своего существования и влачить его".

Вольтер.

  
   - Да что это за приспособления такие? - недоуменно спросил Зайя.
   - Вы же сами хотите нормального функционирования капсул. Я пытаюсь решить вашу проблему, - терпеливо пояснил Том.
   Над двенадцатью капсулами сейчас работало довольно много людей. Заменяли задний двигатель странным устройством, напоминающим внешним видом прежний двигатель, но нововведение было гораздо больше и тяжелее, приходилось переоборудовать капсулу.
   - Я понимаю, что вы хотите решить проблему, но зачем заменять двигатели?
   - Потому что в них заключена проблема.
   - Но здесь на базе тоже работают инженеры. Они проверяли капсулы. Проблема в программном обеспечении.
   - И в нем тоже. Я уже со всем разобрался. Не переживай, - со снисходительной фамильярностью попросил Вилфорд.
   - Капсулы нужно проверить, проверить двигатели. А вы попросили отстранить от работы других инженеров, взяли всё только в свои руки.
   - Но Сергей Викторович же мне дал такие полномочия? - поинтересовался Том.
   Зайя сник:
   - Да.
   - Значит выполняемая сейчас мной работа входит в рамки моей компетенции? - Том говорил жестко, холодно.
   - Да.
   - Почему вы тогда требуете у меня отчета о каждом проделанном действии?
   - Потому что я отвечаю за...
   - Зайя, позвольте называть вас так. Я делаю всё для того, чтобы ваша проблема в скорейшем времени разрешилась. Я работаю с программами, я переоборудую машины...
   - Но почему только двенадцать?!
   - Значит, так надо. Неужели Сергей Викторович требовал от вас слежки за мной и отчетности о моих действиях? Нет, он, кажется, сказал, чтобы вы подчинялись моим указаниям, не так ли?
   - Но почему вы отстраняете инженеров? Почему капсулы собирают без исследования новых двигателей? И почему двигателями занимаетесь вы, приобретя их неизвестно где? Скажите, что нужно заменить - и это заменят. И не для двенадцати, для всех проблемных капсул!
   - Зайя, скажите мне, почему Таил не контролирует каждым мой шаг? И только не нужно объяснять это его отъездом. Он вполне мог связываться со мной по гаафону. Но он этого не делает. А вы пытаетесь во всем разобраться. Вы не инженер, не программист, не ученый. Вы личный помощник владельца шахты и завода. Вы должны подчиняться указаниям своего начальства, вы можете советовать, но не оспаривать его решения. Или вы решили сами стать начальством?
   Зайя сощурился, ледяным голосом заметил:
   - Я стараюсь для дела. Но ответственность лежит на вас. Я умываю руки.
   - Вот и хорошо.
   - И если двигатели окажутся некачественными, и капсулы не смогут вернуться назад...
   - Ответственность лежит на мне, я вас услышал, Зайя.
   - Вот и хорошо.
   Личный помощник поклонился и решительно направился к лифту.
   Том усмехнулся, достал гаафон. Лицо стало серьезным, пальцы быстро задвигались по несуществующей клавиатуре. Нужно многое успеть, нужно многое успеть сделать до того, как все раскроется... А то, что все скоро раскроется, Том не сомневался.
  

* * *

  
   Запиликала несложная мелодия в гаафоне, едва различимая в общем шуме происходящего.
   Юноша ответил на вызов, давая экранное изображение:
   Вид Сергея Викторовича был не слишком довольным. Похоже, тропики ему были не по душе.
   - Том, как продвигается работа?
   - Успешно.
   - Верю, бодро отвечаешь, значит, действительно дела хороши. Зайя сказал, что ты двигатели заменяешь у капсул?
   - Да. Можете поверить, двигатели хороши, сами увидите. И управление будет осуществляться проще, новейшие разработки...
   - Через неделю я вернусь. Зайя считает, что ты берешь на себя слишком большие полномочия.
   - Да, вы не отдавали приказа относительно замены.
   - Именно. Но я попросил устранить проблему. Если проблема с двигателями, то конечно...
   - Да. Но в программе я также нашел ошибку. Уже устранил. Но все дело в технике.
   - Хорошо, Том. Через неделю я возвращаюсь. Пробный запуск и наличие результата проконтролирую лично. Если диагностика пройдет успешно, то замена будет произведена у всех капсул.
   - Результат будет, - уверенно сказал Вилфорд.
   - Да, хорошо. Том, э-э... я звоню не только по этому поводу... просьба будет такая... Понимаешь, я думаю, что сейчас, если меняют двигатели, ты всё равно сильно не задействован в работе, а ребятам всё объяснишь... Ты не мог бы домой съездить? К Янке? На пару дней хотя бы... А ведь ругается на меня.
   - Да, я всё понимаю. Конечно. Эта работа не требует сейчас моего постоянного контроля. Я съезжу. На два дня.
   - Тебе выделят минилет, Том. Я уже связался.
   - Хорошо, Сергей Викторович. До свидания.
   - Янку за меня поцелуешь, - Ольхов коротко хохотнул. - Плюс к остальным поцелуям.
   - Конечно.
  

Глава шестая.

Сестра.

  

"Не могу жить ни с тобой, ни без тебя".

Марк Валерий Марциал.

  
   - Том!
   От Яниной радости защемило в сердце.
   Нельзя, так нельзя... Везде есть пределы. И для подлости тоже.
   Том мягко отстранил жену, прижавшуюся к нему.
   За окном сгущался вечер, полет выдался долгим и трудным. По пути посчастливилось попасть в бурю, едва не разбился минилет, потерявший ориентиры.
   - Ты уж извини, что я папу попросила... - быстро, торопливо заговорила девушка. - Просто я после нашего разговора поняла, что соскучилась по тебе еще сильнее... Я просто нее могу ждать, Том... И почему нужно ждать чего-то?
   - Яна... - юноша осекся, увидев, что девушка тянется, чтобы его поцеловать. - Яна.
   На этот раз он отстранил её решительно и быстро.
   - Том? Том, что случилось?
   Вилфорд снял обувь, положил сумку с зимней одеждой и прошел в зал. Девушка медленно пошла в след за ним.
   Том сел в кресло и устало потер лоб. Яна подошла к нему и села на пол возле ног, внимательно глядя ему в глаза.
   - Что такое?
   - Всё нормально. Дорога просто была долгой.
   - Нет, Том, это неправда. Это ложь.
   - Дорога и вправду была трудной.
   - Я верю, Том. Да только ты лжешь. И причина не в этом, - отрывисто сказала Яна.
   Юноша молчал.
   - Ты любишь меня?
   Ответа не было. Том отвел взгляд.
   - Я знаю, ты любишь меня, - вздохнула Яна. - И вправду любишь. Да только любовь у тебя ко мне... как к сестре.
   Том вздрогнул.
   - Звонил Руслан, - бесстрастно продолжала девушка. - Он мне сказал, что ты голубой. Но я знаю, что это не так... Просто скажи мне, зачем нужно было брать в жены девушку, к которой относишься как к сестре? Ведь ты поэтому меня и не касаешься... Зачем я тебе нужна? Скажи мне...
   Закат означает близость ночи. Но ночь сменяется днем. А между днем и ночью наступает рассвет.
   Но бывает и так, что рассвет приходиться ждать очень долго. Там, где земля покрыта льдом и снегом, рассвет может не приходить месяцами. Это - полюса. Но люди не боятся там темноты, люди привыкли ждать и надеяться. Легендами окутаны их ожидания, а красота северного сияния скрашивает томительные дни полярной ночи.
   А бывает, люди долго ждут заката. Когда ночь окрашена в белый цвет, поглощена светом.
   И не знаешь подчас, что лучше ждать: заката или рассвета.
   За окном вечерело. Цвет неба насыщался чернеющей синевой, и лишь там, где уже село солнце, оставалось немного размытых голубых и желтых красок.
   - Я знала, что ты не скажешь. Мне так надоело догадываться обо всём самой, Том Вилфорд... - Яна неловко встала, собираясь уйти, но Том неожиданно произнес, негромко, но явственно, различимо:
   - Я не Вилфорд.
   - Что? - девушка резко развернулась, в глазах проскользнуло недоумение.
   - Я Лин. Том Лин. И это мое настоящее имя.
   Яна несколько мгновений стояла молча. Потом вдруг сообразила:
   - Ты изменил себе фамилию? Или ты приемный сын?
   - Я приемный сын Карен Вилфорд.
   Том отвечал, прикрыв глаза, словно отрешившись от происходящего, от своего рассказа.
   На душе было спокойно и свободно. Так надоели ложь и недоговорки... Так захотелось сказать кому-то правду.
   - Ты приемный сын? - Яна села на табурет неподалеку от кресла, нахмурилась. - И что?.. Что в этом плохого?..
   - У меня была большая семья. Двенадцать человек, не считая меня...
   Опять двенадцать, - проскользнуло в глубине сознания.
   - У меня был дедушка, была бабушка, были дяди, тети, был даже племянник, а еще были папа, мама и сестра Янга.
   - Янга?.. - беззвучно переспросила девушка.
   - И жила наша семья в пригороде замечательного небольшого городка... Пока однажды в нашей жизни не появился... - Том немного помолчал. - Нестор Ти-эйн. Он был не один, с ним были еще спутники. Радиз Уйгаль, Зогка Лэй, Алан Йосем, Моника Лартова, Ильдар Хилом. Потом еще был Гесиод Лаэд. Компания преступников, объявленных в розыск. Нестор ограбил весь мир, а Зогка украл у своего отца лилию из сиреневого олеварта - знак корпорации. А Гесиод был полковником ISB, ради Моники бросившим свою работу.
   Том замолчал, обводя взглядом комнату отдыха Яниной квартиры.
   Окно во всю стену, открывающее чудесный вид на небольшой парк, стены с росписями причудливых узоров поверх белой с небольшим оттенком лилового стены, низкий диван, небольшой круглый стол, декорированный большой табурет, приобретенный на аукционе за огромные деньги - работа известного дизайнера, и множество горшков с огромными диковинными растениями и небольшими деревьями. Яна любила простоту, простор и много "зелени".
   - Что-то знакомо... нашумевшая история была... Ти-эйн... Ти-эйн... знакомо... - пробормотала девушка.
   - Да, - юноша кивнул. - Эта та самая нашумевшая история. Она случилась семнадцать лет назад. Нестор с его друзьями прибыли к нам за помощью И дед их принял. Мне тогда очень понравился Ти-эйн. Мы с Янгой постоянно донимали его расспросами, я спрашивал про программы. У меня не было друзей, которые меня бы понимали, и потому я начал считать его своим другом. Он слушал меня, он исправлял, он говорил со мной как со взрослым... И я привязался к нему... У меня был друг. Я был горд. Но неожиданно мой друг уезжает. Нестор опять бежал, потому их вычислили. Дед дал им минилет в обмен на то, что Нестор вызволяет из тюрьмы дядю Питера. И Нестор вызволил. А потом улетел. Я не хотел, чтобы он улетал... Он узнал это, и сказал, что мы всё равно остаемся друзьями. И доверил мне тайну, как другу. Сказал мне хранить её. А через шесть лет, когда я вырасту, мы встретимся...
   - Что это была за тайна?
   - Совсем простая. Куда они направлялись. Где собирались прятаться от закона. Никто не должен был знать, иначе Нестора бы и его друзей нашли, но Ти-эйн сказал эту тайну мне. Он доверил её мне, как своему другу. И поведал истинную правду, не солгал...
   - Что было потом? - спросила Яна, когда Том так и не начал продолжать прерванный рассказ, задумавшись.
   - Дальше? Дальше всё было очень быстро. Наш дом взорвали, от дома осталось лишь груда развалин, а нас вытащили из-под обломков и увезли на базу корпорации TD.
   - Сэр Ольгерд Имангри Лэй? Но при чем тут он?
   - Ему нужна была его дочь. Похоже, она знала страшную правду, которую чуть позже узнал я. Сэр Ольгерд боялся, что Зогка поведает её миру, а потому норовился схватить сбежавшую дочь. Если эту тайну узнает весь мир раньше времени и не от сэра Ольгерда, то он потеряет свою власть.
   - Что это была за тайна? - не заботясь о том, что её вопросы повторяются, поинтересовалась Яна.
   - Она не была. Она есть и будет. Хотя возможно, что будет скоро не тайной. Тайна - проста, как было просто всё, что я тебе рассказывал до сих пор. Смерть осталась.
   Девушка несколько мгновений сидела молча, обдумывая услышанное:
   - Ты имеешь в виду вечный сон?
   - Смерть осталась, - спокойно повторил Том, и Яна замерла.
   Глаза широко распахнулись, лицо побледнело.
   - Смерть есть, и люди не бессмертны, пока есть орудие смерти. Сэр Ольгерд убил всю мою семью, допытываясь, где Зогка и Нестор. А потом... потом он счел, что я сошел с ума... и меня выбросили на улицу...
   - Ты не выдал? - серо, бесцветно спросила девушка.
   - Я не выдал, - с нелепой гордостью ответил Том.
   И Яна отшатнулась, вскакивая. Табурет упал. Она смотрела на Тома другими, новыми глазами, в которых смешались страх, изумление и обида.
   - Почему ты не выдал? Ты убил свою семью!
   - Семья дороже друзей?
   - Дороже! Дороже, Том!.. А он тебе был другом? Он ведь преступник!
   - Он был мне другом. Но когда я пришел к нему, мой друг в нем уже умер.
   - Когда ты пришел к нему? Их не нашли?
   - Их нашли. Но это не я... не я... НЕ Я!.. - Том внезапно сорвался на крик. - ...их выдал... Я не мог. Я не сказал. А их нашли. Всех убили, а Нестора оставили.
   - Совсем как тебя... - тихо заметила Яна. - А ты и вправду сумасшедший, Том... Ты лишился ума, наблюдая за тем, как умирает твоя семья!
   Том не отреагировал на эти слова:
   - Место, где люди могут умереть, называется камерой смерти. Бомбы... весь принцип в ядерных бомбах... Я не физик, я не могу объяснить. Испарившееся тело не восстанавливается.
   - Я знаю, что смерть есть, - устало сообщила девушка, поднимая табурет. - Отец говорил, что когда отлаживали систему связи с ядром, некоторым люди попадали в особые слои магмы, где температура была особенно высока. Оттуда они не выбирались. Они сгорали, расплавлялись. Исчезали. Умирали. Смерть есть, отец это знает. Но об этом никому нельзя говорить... Теряется... понятие бессмертия...
   - Смерть должна быть, - Том поднялся рывком, глаза вспыхнули ярко-ярко. - Это естественная часть жизни человека. Смерть должна быть! Люди должны умирать.
   - Что? - Яна осела на табуретку, растерянно глядя на Тома.
   - Я не жалею, что лишился семьи. Они умерли, они исцелились. Но исцелиться должны не только они. Весь мир, все люди.
   - Том, что ты такое говоришь? - прошептала Яна.
   Юноша шагнул к ней, мгновенно опустился на колени, глядя в глаза.
   - Мир нужно исцелить. Всех людей. Земля должна погибнуть!
   - Том...
   - Только тогда есть единственный шанс, что мы спасемся!
   - Ты и вправду сумасшедший... - девушка наклонилась вперед, коснулась рукой его лица, неотрывно глядя в янтарные, блестящие глаза. - Том... Очнись... Люди всегда мечтали стать бессмертными. Они спаслись.
   - Но мы не бессмертны. Мы можем уснуть, мы можем умереть. Люди не смогли стать богами. Мы исковеркали себя. Человек должен жить столько, сколько ему отведено судьбой! Он не должен сам решать, тогда теряется истинное понятие жизни.
   - Но судьба - это расплывчатое понятие, Том. Возможно, судьбой было определена такая форма бессмертия... Да, Том, мы не бессмертны окончательно, мы не вечны, мы можем умереть. Да, Том, твоя семья погибла. Но это не значит, что должны погибнуть все... - тихо, уверенно говорила ему Яна.
   - Мы исцелимся, - огонь разгорался всё ярче и ярче. Янтарный блеск казался непереносимым, и Яна почувствовала, как тонет, вспыхивает, обжигается этим светом. Но отвести взгляд уже не было сил. - Мы исцелимся, маленькая. Жизнь появится потом снова, но в ней не будет этой ошибки. Природа дойдет до всего сама, но боги, которых она создаст - будут истинными богами - бессмертными, вечными, несокрушимыми. Люди станут и должны превратиться в богов. И это будет... но потом. Сейчас нужно исцеление, спасение. Нужен спаситель мира! Мое имя - Томас - я назван в честь одного из апостолов...
   - Ты и религию сюда привлек... Том... глупый, несчастный...
   - Яна, послушай! Поверь мне - это правда. Я спасу всех! Я смогу, я сделаю это. Веришь?
   Широко раскрытыми глаза девушка смотрела на того, кого нарекла своим мужем... и обещалась вечно любить его... даже не говоря этих слов, а понимая сердцем, что неизбежно... Всё неизбежно.
   - Ты убьешь всех, Том? Всю планету? Ты отнимешь у всех мнимое бессмертие?
   - Да.
   - И ты... убьешь и меня?
   Том вздрогнул. Сердце быстро-быстро заколотилось в груди.
   ...Осталась только твоя родная сестра. Решай, Том. Несколько слов, и она останется жива.
   Смерть - это плохо. Это ужасно. Люди должны жить...
   Но их больше нет. Семьи нет! Ни папы, ни мамы, ни Янги, ни Луки, ни дедушки с бабушкой, ни дядь, теть... никого...
   Один. Среди мнимо бессмертных людей.
   - Для чего я всё делаю? - вдруг подумал Том. - Для чего хочу уничтожить жизнь остальных?
   Ничто не исчезает просто так... взамен появляется другое, равноценное, похожее... возможно, если все погибнут, то появится новая жизнь, новая цивилизация, новые люди. Другое, истинное бессмертие, которое уже никто не отнимет.
   И семья будет у Тома всегда.
   - Я исправлю ошибку... Всё возродится... только, чтобы что-то возродилось, нужно, чтобы оно сначала утерялось, погибло, понимаешь? Я всех спасу и исправлю...
   - Нет, - качнула головой Яна.
   Том слепо, невидяще посмотрел на неё и закрыл глаза. Сделал шаг назад, возвращаясь к креслу. Не сел - упал на него... тяжело вздохнул.
   - Я так устал. Мне двадцать девять, а я устал так, словно живу невыносимо долго... Мне бы немного времени... отдохнуть... А потом бы я довел миссию до конца.
   - Скажи, Том... а ты... ты меня любишь?
   - Конечно, Янга. Я тебя люблю.
   Яна поднялась. Неслышными шагами приблизилась к окну, распахнула его. Окном правда трудно назвать широкую стеклянную створку от пола до потолка. Но дверью её тоже не назовешь.
   Дверь не открывает путь с пятого этажа.
   Девушка села на пол, свешивая ноги в пустоту, в которой еле различимыми пятнами обозначался дворик. И без того темное небо заволокли тучи, и потому ночь наступила раньше обычного.
   - Знаешь, Том. Ну его... к смертным предкам... всю планету. Убивай жизнь. Может, действительно, жизнь возродится, да и мы возродимся... И, может, в следующей жизни... всё будет иначе, - слезы срывались с ресниц в пустоту, иногда задевая щеки. - Может, в следующей жизни у тебя будет сестра. Может, её опять будут звать Янгой... а еще, может, ты сможешь меня полюбить... И у нас будет настоящая свадьба. Убивай, Том. Тебе нужна помощь?
   Девушка повернулась голову, утирая слезы, теперь заструившиеся по лицу.
   - Мне нужно вернуться, - юноша открыл глаза. - На апейронную шахту.
   - Возвращайся. И заканчивай всё побыстрее... братик.
   Том подошел к Яне, присел, целуя её в лоб.
   - Я постараюсь, маленькая.
   - Жаль, что я тебя больше не увижу, Том Лин. Позвони мне... перед тем, как... только не забудь. Я хочу попрощаться.
   - Я позвоню, Яна.
   - Я буду ждать.
   Девушка вдохнула прохладный ночной воздух, прикрывая глаза. Пододвинулась в сторону.
   - Идти по лестнице долго, Том. Воспользуйся удобствами мнимого бессмертия.
   Без слов юноша шагнул вперед. В темноту.
   Глухой стук тела. Еле различимые шаги, стихающие во мраке ночи.
   - Я знаю, что ты не позвонишь. Ты не сможешь... - Яна вздохнула.
   Она больше не плакала. Боль ушла, осталась лишь глухая печаль. И ожидание...
   Может, действительно...
   Всегда должен быть еще один шанс.
   - Ты не позвонишь... я знаю. Поэтому прощай, Том Лин. Я буду ждать тебя... там... Я найду тебя, мы встретимся. Потому что...
   Гул взлетающего минилета все же спугнул ночную тишину. Тихий спальный район привык к тишине в часы сна. Жалобно затявкали псы, стайки потревоженных шумом птиц запорхали на ветках.
   - ...потому что я люблю тебя.
  

* * *

  
   Несколько последних мазков и картина закончена.
   На стене расцвело во всем великолепии северное сияние, замершее в неопределенности перехода цветовой гаммы. Сейчас, казалось, еще мгновение... и контраст изменится, придут новые цвета...
   Том не мог не признать, что последняя, двенадцатая картина удалась ему лучше всего. И именно как картина.
   Том не могу уехать сразу, потому что смятение мощными волнами разбивали остатки барьера равновесия. Он приехал к себе домой, достал огромный толстый лист бумаги, прикрепил его на стену и начал рисовать.
   Все шло совсем не так, как хотелось бы, как задумывалось. И внутри рождалось сомнение, действие которого побороть было очень трудно. И сейчас, даже когда картина закончена, сомнение осталось. Мертвый покой, так необходимый ему, не воплотился в душе в полной мере.
   Но если бы Тома кто-нибудь спросил почему, то он бы ответил. Немного бы подумал, но та ясность, что была на душе, ясно вычисляла причину сомнения.
   Это сомнение породили слова Яны, это сомнение появилось после разговора с сэром Ольгердом. Это сомнение никогда не исчезало и не появлялось. Оно родилось в тот миг, когда Том придумал себе цель.
   - Действительно ли я спасаю мир?
   Иными словами, действительно ли на него, Тома Лина, возложена миссия Спасителя мира?
   За вопросом следовал ответ, но отвечая положительно, юноша немного колебался. Вот оно - сомнение. И кто разрешит его?
  

* * *

  
  
   Яна поднялась и отошла от окна.
   - Нужно лечь спать... - мелькнула в голове вялая, равнодушная мысль. - А смысл?.. Скоро ведь всё равно не будет ни этой работы... ничего и никого... Зачем спать? Зачем работать?
   Яна подошла к креслу, на котором сидел Том, и нерешительно села.
   На стене вспыхнуло изображение, создаваемого проектором под потолком. Немного нервное лицо отца... Для отца связь всегда есть без разрешения. Если он хотел связываться, то не ждал томительных гудков.
   - Яна, я вас не разбудил?
   - Нет, пап.
   - А где Том? Он еще не прилетел?
   - Он прилетел.
   - Где он? Я хочу с ним поговорить. Звонил Зайя, не смог ничего внятно объяснить, но это как-то касалось Тома и его работы. Вот я и хотел...
   - Папа, Том вышел, - холодно произнесла девушка. - Он вышел... за шампанским. Мы хотели устроить романтический вечер...
   - А службу доставки нельзя было привлечь?
   - Папа, - Яна смотрела строго и спокойно. - Том был на Севере три дня. Дай ему вновь насладиться летом.
   - Да какое ж это лето... - усмехнулся Сергей Викторович. - Пародия на него, да и только. Дожди, дожди.
   - Зато нет снега.
   - Ладно, Янка... Том вернется, позвонишь, хорошо?
   - Не думаю, пап. С работой разберетесь завтра.
   - Ладно, ладно. Отдыхайте. Завтра позвоню.
   Изображение погасло, проектор выключился. Яна вжалась в кресло с ногами, обняла колени.
   Она чувствовала себя обманутой и несчастной.
   - Он ведь использовал меня... - подумала девушка. - Просто использовал, чтобы подобраться к... чему? К отцу? К его шахте? Что он собирается сделать?.. Но это ведь неважно... Всё неважно... Ведь главное - что скоро всё закончится.

Глава седьмая.

Старый друг.

  
  

"Уничтожение одного есть рождение другого".

Аристотель.

  
  
   Первого, кого Том увидел, спустившись на самый нижний уровень шахты, это был Зайя.
   Испуганный, бледный, растерянный Зайя, в своем на взгляд неотличимом от прежнего черном дорогом костюме и белой рубашке, держащий в дрожащих руках кипу бумаг и ожидающийся прибытия лифта. Увидев Тома, Шенн отшатнулся, выронил рукописи, глядя на юношу с суеверным ужасом.
   - Что случилось, Зайя? - Том невозмутимо присел, собирая рассыпавшиеся листки.
   - Ты... ты... Т-том... я н-не понимаю... инженеры исследовали... твои двигатели...
   Юноша аккуратно подобрал листки, испещренные записями и схемами.
   - Это не двигатели...
   Лин внимательно слушал, что последует далее.
   - Н-найдена аналогия этим... это термоядерные бомбы... з-зачем?
   Том протянул стопку Зайя, но тот не прикоснулся к ней.
   - Я тебе скажу даже более, - без тени тревоги и сомнений заметил Том. - Капсулы не затормозят у ядра, остановленные полем. На скорости более шестистах километров в час они протаранят ядро.
   - Что? - глаза Зайи расширились.
   - Двенадцать бомб - двенадцать спасителей мира. Я Творец.
   - Что всё это значит?
   - Когда произойдет столкновение с ядром - случится взрыв. Невероятно мощный, термоядерный взрыв. В результате реакции высвободиться такое огромное количество антинейтрино, что под воздействием их реакции по разложению на элементы пройдут с огромным выбросом энергии. Слишком мощным. Землю разнесет от давления изнутри. Апейрон - это порох, к которому достаточно поднести маленькую спичку, чтобы он вспыхнул.
   Зайя стал белым, как листы, которые держал теперь в руках Том. Посеревшие губы еле двинулись:
   - Ты уничтожишь планету...
   Том шагнул вперед, отбрасывая кипу листов. Схватил Шенна за плечи, тряхнул:
   - Ты со мной?
   - Что?
   - Тебя зовут Заей. Ты изгоняешь бесов! Люди больны, заражены, их нужно исцелить! Изгнать беса!.. Ты поможешь мне, Зайя?
   - Том, ты болен... Ты умалишенный... Я звоню Серге...
   Зайя попытался вырваться, чтобы пройти, но Том резко и мощно ударил того в шею. Хрустнула кость, с хрипом Шенн повалился на пол.
   - Что ты делаешь! - воскликнул Том, не замечая, что теперь на них смотрели все работники парковочного отдела. - Что ты делаешь, Зайя! Ты должен меня понять! Люди больны! Ты должен понять...
   - Я уже звонил Ольхову... - прохрипел Зайя, садясь и поправляя сломанную шею, чтобы голова сидела ровно. - Я не дозвонился... но дозвонюсь... я всё теперь понимаю. Ты болен, Том, твоя идея не сработает... Ты отстранен от управления... Тебя арестуют и упрячут навечно в корпорации.
   Том сел на корточки рядом с Заей:
   - Вечного сна нет. Это великая ложь. Человека можно убить. Человек может умереть. Этим и занимаются в стенах корпорации Временной Смерти. Слышишь, Зайя? Тело, расщепленное на атомы, не восстанавливается. Человек умирает, его энергия рассеивается. Атомный взрыв - вот чем занимаются в камерах смерти. Понимаешь?
   Зайя молчал, часто дыша. На лбу личного помощника Ольхова выступил крупный пот.
   - Мы не бессмертны. Не окончательно. И эту ошибку исправить только одним способом - это начать всё сначала. Жизнь возникнет вновь, и планету эту назовут Земля. Мы возродимся, ведь ничто не уходит в пустоту... Ты со мной? Ты мне поможешь?
   - Тебе? - прошептал Зайя. - Нет...
   - Мне очень жаль, - Том выпрямился.
   Зайя вскинул руку, промелькнула матовая поверхность гаафона:
   - Охрана! Охрана!
   Шенн смотрел на то, как Том неторопливо подходит к главной рубке управления, и кричал, звал охрану, которая привыкла лишь распивать чаи в своей каморке. Кто посягнет на шахту, находящуюся под покровительством корпорации Временной Смерти.
   Том повернулся, махнул Зайе рукой, а потом вошел в рубку, затворив за собой дверь.
   Шенн сидел на холодном полу и просто смотрел на серую дверь из титанового сплава.
   - Емирр! Вы звали?
   - Вы опоздали, охраннички... - прошипел Зайя, поднимаясь. - Чтоб замумили вас всех навечно, почему рубка открыта?! Почему никто не следит за порядком? Почему пропустили Вилфорда?
   - Так... так он же... - два огромных, рослых парня в униформе тоскливо переминались с ноги на ногу.
   - Итак... что мы имеем... - Шенн сощурился. - Мы имеем сумасшедшего идиота в рубке управления, который закрылся в ней... и мы его оттуда не достанем... Временка побери, кто догадался ставить двери, которые ничем не возьмешь, в рубке управления!
   - Что происходит? - оживились парни.
   - Скоро мы отправимся к смертным предкам все, мои дорогие, - зло процедил Зайя, доставая гаафон. - Сергей Викторович!.. Да ответьте же на звонок! Это дело повышенной важности!
   Но Ольхов не отзывался. На трехмерном изображении, повисшем в воздухе, отображался лишь черный экран и назойливые гудки.
   Зайя плюнул.
   - Емирр, а почему вы не остановили его? - осторожно поинтересовался один из охранников.
   - Что?
   - Вы же могли его задержать?
   - Мог. Согласен, мог. Но как видишь, не остановил. Так... Нужно капсулы отсоединить от связи с компьютером, чтобы не было сброса к ядру. Понял? Иди к инженерам. Разберемся...
   Зайя был человеком дела. Он умел не впадать в панику и мыслить четко в критических ситуациях. Земля еще не взорвалась, Том хоть и в рубке управления, но если капсулы отсоединить от связи, то никакого сброса не будет, и капсулы не упадут на ядро.
   - Разберемся...
   Но когда Шенн увидел бледные лица возвращающихся охранников, а вместе с ними худого, невысокого и невзрачного человека, то понял, что дело совсем плохо.
   - Не получилось? - спросил он одними губами у Алексея - начальника отдела технического обслуживания.
   - Блокировка. Мы пробовали отключить вручную подачу энергии, чтобы даже транспортер не смог двинуться, но... переход на автономное питание... Мы ничего не можем сделать...
   - Так снимите эти капсулы с транспортера!
   - Невозможно, емирр. Просто невозможно... Это можно только с помощью автоматики, но управление в рубке...
   Зайя пошатнулся.
   Дело было совсем плохо. Хуже некуда. Теперь можно и в панику впадать, с ужасом ища выхода, даже если такового не было. Бежать, кричать, пытаться что-то делать.
   Но сейчас Зайя не знал, что делать.
   Отрешенно улыбнувшись, он поправил ногой рассыпанные по полу листки бумаг и аккуратно сел прямо на них.
   - Господа, - заявил Шенн. - Я поздравляю всех со знаменательным событием. Скоро наступит конец света.
   Но капсулы пока оставались на месте, а заблокированный транспортер не шевелился. Оставалось только ждать... что ничего не будет и Том передумает.
  

* * *

  
   Том сидел, глядя на широкий монитор главного компьютера.
   Все козыри в его руках.
   Рубку не пробить, но если начнут пробовать, то он немедленно активирует транспортер, и капсулы будут сброшены. Зайя вполне мог помешать делу, но его время безвозвратно ушло. Если бы он решился узнать истинную сущность странных двигателей, прежде чем их установят на все двенадцать капсул, если бы он вместе со своими инженерами, разобравшись, что крепится к капсулам вместо двигателя, попытались ликвидировать опасный объект, то возможно операция провалилась бы.
   Но сейчас поздно.
   Автономная подача энергии, транспортер не отрубить, а разобрать и сломать его не успеют. Гигантская машина не была предназначена для того, чтобы её можно было разрушить за каких-нибудь двадцать минут, открутив гаечку. И капсулы не лишить двигателей. Они просто не успеют.
   Но Лин пока не начинал операцию. Почему-то рука не поднималась нажать на кнопку. Том поднялся, снял серый пиджак, повесил его на спинку стула. Поправил галстук, одернул белую рубашку.
   Оттягивать время нельзя никак. Либо взрывать, либо не взрывать в ближайшее время. Но сомнение, жившее в душе, не давало закончить дело. Нужен ответ на вопрос. Нужно, чтобы кто-нибудь разрешил сомнение.
   Нужна был совет... совет друга.
   Но друзей у Тома не было.
   Подумав, юноша достал гаафон и набрал номер телефона, который никогда бы не смог забыть. Равно как и адрес и самого этого человека.
   - Здравствуй, Нестор.
   Лицо, нисколько не изменившееся за прошедшие годы, спокойно и равнодушно смотрело на него с экрана.
   - Том? - но в голосе прозвучал отголосок удивления.
   - Ты помог мне, Нестор. Ты очень мне помог. Ты подарил мне смысл и цель жизни.
   Ти-эйн слушал.
   - Ты мне сказал, что имя определяет судьбу человека. Мое имя - Томас. Я должен спасти мир.
   - Спасти мир? - лениво спросил Нестор.
   - Я сижу в главном центре управления в апейронной шахте. Я собираюсь запустить в ядро двенадцать термоядерных бомб того же самого образца, благодаря которым едва не погибло все человечество, используемые во время Войны. Земля погибнет.
   - Ты уничтожишь человечество, - утвердительно сказал Нестор после минутного молчания.
   - Я спасу его.
   - Это твоя месть?
   И Том вздрогнул.
   - Я отказался от мести!
   - Но ты отнимаешь самое дорогое, что есть у человека - его жизнь.
   - Жизнь больше ничего не стоит. А истинное бессмертие не достигнуто.
   - Жизнь всегда будет иметь цену.
   - Ты говорил иначе, Нестор... не помнишь? Ты говорил, что мы обезображены.
   - Ты лжешь самому себе, Том, - спокойно и грустно произнес Нестор. - Прикрываешься то местью, то спасением. Но попробуй понять, что же ты хочешь? Чего добиваешься? Перестань лгать и скажи правду самому себе.
   И Том понял, что лгал.
   - Правда в том, что внутри тебя, Том, живет маленький двенадцатилетний мальчик, у которого неожиданно отняли всю его большую семью. И чего он хочет больше всего на свете?
   - Вернуть её, - прошептал юноша. - Увидеть их всех вновь.
   Нестор понимал Тома, понимал всё без слов и объяснений. Понял всё сразу.
   Как это трудно... всё понимать...
   - Радиз однажды сказала, - начал Ти-эйн. - Что человек без веры - это не человек. Это не её слова, это слова многих поколений людей, древняя и подтвержденная мудрость. Вера воплощается во множестве форм. Обряды, ритуалы, традиции, религия, мораль. Вера бывает разной. И вера есть у каждого Человека. Только нужно понять, во что ты веришь.
   - Я не знаю... Нестор... Ничего не знаю... Но я начал их забывать...
   - Да... наша память не способна удержать даже то, что нам важно. Со временем уйдет всё.. останутся лишь имена. Но уйдут и они.
   - Я не хочу их забывать. Но у меня ничего не осталось от них. Даже дома. Даже могил.
   - Могил, - слабо усмехнулся Нестор.
   - Да. Людям в них было куда прийти. Сейчас же и прийти некуда. Нет могил. Нет мертвых людей. Либо после них не осталось ничего, либо они упакованы в одинаковые стеклянные кубы и ждут своего часа пробуждения. Всё это глупо.
   - Люди устают. Или нужно их сдерживать. Это законы нашего времени, Том. А раньше было другое время. И другие законы.
   - Ты стал... другим... - Том чуть склонил голову, разглядывая Ти-эйна. - Ты словно немного ожил.
   - Мне звонила мама.
   - У тебя есть мама?
   - И отец. Чему ты так удивлен?
   - Почему они не рядом с тобой? Почему ты не со своей семьей?
   Нестор не стал говорить, что они далеко, не стал объяснять про экспедицию к другим планетам. Его ответ был краток:
   - Нет нужды.
   - Ты не ценишь семью?
   - Ценю.
   - Почему же тогда ты не с ними?
   - Потому что птенцы вылетают из гнезда, и не всегда туда возвращаются. Каждый делает свой выбор. Когда-то я сделал свой. Я отделился от семьи. Я выбрал свою жизнь.
   - Ты выбрал одиночество, Нестор?
   - У меня были друзья.
   - И где они теперь?
   Ти-эйн хотел что-то сказал, раскрыл рот, но не издал ни звука. Тяжело, глубоко вздохнул и тихо склонил голову.
   Том криво ухмыльнулся. Устало провел рукой лицу и произнес:
   - Я не умею выбирать, Нестор. Я выбираю одно, а оно оказывается другим.
   - Подтекст везде один, хоть вариантов масса, - глухо заметил Нестор.
   - Мне нужен совет. Ты сможешь мне его дать?
   - Ты ждешь, что я тебе скажу, что делать?
   - Мне нужен совет. Пожалуйста, я знаю, что ты сможешь мне его дать.
   - И ты ему последуешь?
   - Возможно.
   - Варианта всего два, Том. Взрывать или не взрывать. Я прав?
   - Да.
   - Чего ты хочешь сам?
   - Увидеть семью.
   - И ты считаешь, что взорвав Землю, ты достигнешь желаемого?
   Том пожал плечами:
   - Не знаю. Очищение...
   - Том, не строй из себя Спасителя мира! Чтобы спасать, нужно верить в это! Ты и сам не веришь! Взрывая Землю, ты думаешь отнюдь не о том, что мы обезображены и нас нужно очистить и спасти от мнимого бессмертия.
   - Что мне делать?
   - Ты веришь в перерождение? - поинтересовался Нестор. - В то, что люди умирая, вновь появляются на Земле, но уже в новом облике? Или ты веришь в загробную жизнь? Во что ты веришь, Том?
   - Я не верю в загробную жизнь... не верю в реинкарнацию... я не знаю, Нестор!
   - Как я уже сказал, вера есть у каждого человека. Ты веришь в Бога?
   - Да, - подумав, сказал Том.
   - Хорошо. В какого Бога ты веришь?
   - Я не знаю... Но верю в Силу, что стоит над нами всеми... Она священна, могущественна, реальна. Я верю.
   - Хорошо. Если ты уничтожишь планету, как это возродит твою семью?..
   - Будет дан еще один шанс. Нам всем. Да, Нестор. Бог есть, он возродит нас всех. И в этой, еще одной жизни, я...
   - Что ты? - мягко спросил Нестор.
   - Моя семья останется со мной. Я знаю, что это будет так.
   - Твой Бог прощает убийц?
   Том вздрогнул.
   - Он простит тебя?
   Юноша молчал.
   - Подумай... чем ты будешь лучше сэра Ольгерда Имангри Лэя?.. Ты убьешь несравненно больше людей... Ты будешь убийцей.
   Лин смотрел на уставшее лицо Нестора, смотрел в бесконечно старые, понимающие, мудрые глаза... По щекам быстро-быстро побежали слезы, обжигающе горячие, чужеродные, неприятные, наполненные болью, которая преумножалась с каждым годом. Том смахивал слезы, но не мог остановить их.
   - Я не хочу никого убивать... Я хочу, чтобы моя семья жила, чтобы жили все... Я не убиваю, чтобы убить... я никогда бы не убил, если бы смерть была...
   - Но смерть есть.
   - Её нет! Либо смерти нет вообще, либо она есть. И человека не нужно убивать своими руками, чтобы достичь её. Естественная смерть - вот что должно быть в настоящей жизни. Не убийство, а естественная смерть. Естественная кончина. Понимаешь... понимаешь... мы обезображены... и вечный сон - главный грех нашего времени... не должно быть так... не должно быть...
   - Том...
   - Ты понимаешь меня, Нестор?! Я знаю, что понимаешь... Я знаю, что понимаешь, потому что я говорю твоими словами. Я говорю то, что хотел сказать ты.
   - Да.
   - Я никогда не увижу их, Нестор, если взорву Землю... Ты прав. Бог меня не простит. Он не даст мне второго шанса. Но даст им. Если не станет Земли... Так?
   - Это твоя вера.
   - Но ведь если во что-то веришь, то это будет правдой? Если веришь, то случится?
   - А что, если Бога нет?
   - Не говори так, Нестор. Он есть, - янтарные глаза Тома зажглись ярко-ярко. - Он слышит, видит, понимает, попускает, разрешает. Создает. Он дал нам жизнь. Он позволит отнять её. И он вновь её подарит. Потому что... потому что так надо. Он возродит Землю. Возродит людей, и даст нам всем второй шанс.
   - И ты веришь в это?
   - Да.
   Нестор замолчал.
   - Что мне делать? - прошептал Том.
   - Ты последуешь моему совету? - вновь задал этот вопрос Ти-эйн.
   Том пожал плечами:
   - Я просто хочу услышать его.
   - Жми на кнопку... или что там у тебя запускает капсулы. Взрывай.
   - Почему? - спросил Том без удивления.
   - Потому что хоть иногда нужно сделать что-то во имя мечты. И если есть безмерно маленький шанс - то его нужно испробовать. Взрывай Землю, Том. Пусть погибнет человечество. Может, ты действительно станешь спасителем. И, может, мы действительно возродимся. И всё будет иначе.
   - Люди часто не ценят того, что у них есть. И лишь потому хотят всё изменить.
   - Боишься, что "иначе" может оказаться хуже настоящего?
   - Я не боюсь, Нестор.
   - Я могу тебе сказать, чтобы ты не делал этого. Но ты всё равно сделаешь. Решать судьбу всего человечества еще начали до тебя. Если можно было тем, кто начал, почему нельзя тебе?..
   - Ты хочешь умереть, Нестор?
   - Нет, - Ти-эйн усмехнулся. - Нет, я очень хочу жить.
   - Это не жизнь.
   - Знаю. Мы существуем. Именно потому бессмертие - это ошибка. Когда в конце жизни, наполненной, долгой, хорошей жизни есть смерти - тогда это жизнь. Именно потому я говорю, что хочу жить.
   - Но расставаться с существованием ты не хочешь.
   - Не хочу, - Нестор вновь улыбнулся, растерянно, смущенно, словно совершал что-то нехорошее и стыдное.
   Том кивнул, потом задумчиво потянул:
   - А знаешь... я всё-таки верю, что имя дается не просто так. Я не хочу мстить, местью ничего не решишь, но я хочу вернуть семью... и я хотел бы оказаться спасителем мира... Ты понимаешь меня, Нестор?
   - Я ведь понял тебя еще раньше, чем ты понял себя.
   - Да... да, точно. Но меня поймут они? Все остальные?
   - Нет.
   - Совсем не поймут? Даже если я им все расскажу?
   - Нет, не поймут, Том. Тебя будут ненавидеть, и ненависть эта никогда не исчезнет... Ты будешь просто убийцей.
   - Но я же расскажу правду. Правду о несовершенном бессмертии. А потом расскажу, что просто хочу вернуть семью...
   - Ты должен это рассказать. Но тебя не поймут и не простят.
   - Но ты же понял...
   - Да, Том. Я понял. Но я не хочу тебе дарить надежду.
   - Да, не надо ничего дарить... Я расскажу, я знаю, что не простят и не поймут. Я знаю, Нестор... Я ведь сумасшедший, да?.. - тихо проговорил Том. - Я лишился разума в тот миг, когда моя семья исчезла, испарилась в воздухе... Когда я остался один. И это... я... я выдал тебя, Нестор. Это я сказал... Я вспомнил. Но я не успел сказать это раньше и спасти их. Просто не смог. Не успел. Я предал тебя, Нестор...
   - Ты должен был меня предать, Том. Ты должен был спасти семью, и предать меня. Семья выше дружбы. Ты не должен был молчать.
   - Я не знаю, почему я молчал... - на глазах Тома появились слезы. - Я пытался сказать, но не мог... ни слова... Я не спас семью и предал тебя... я не имею права называться твоим другом... Мне так больно становится внутри, когда я думаю, что всё кончено... ничего не изменить, не исправить... Я поэтому и пытаюсь... хоть как-то... понимаешь... Ведь впереди всё будет не так?
   Нестор не стал отвечать на этот вопрос, а Том не стал допытываться ответа. Он немного помолчал, а потом произнес:
   - Прощай, Нестор. Теперь уже точно прощай. Больше я не услышу твоего голоса и не увижу твоего лица, независимо от того, какой выбор сделаю.
   - Прощай, - тихо ответил Ти-эйн. - И если можешь... прости меня за то, что когда-то доверил тебе тайну.
   - А ты прости, что я когда-то её не сдержал, - отозвался Том.
   - Прощай... мой маленький друг.
  

Глава восьмая.

Том Лин.

"Канальи, вы что, хотите жить вечно?"

Фридрих Великий, король Пруссии,

солдатам, бегущим с поля битвы под Колпином в 1757 году.

  
   Горячий, влажный воздух резал легкие.
   - Вот тебе и жаркая страна, - тоскливо вспомнил зимние ночи и дни Сергей Викторович.
   Перед глазами падал большими, мягкими, воздушными хлопьями белейший снег, хрустящим покровом окутывающий землю. Но благодатная зима со снегом была неизвестна и неведома здесь, в Малайзии, сюда Сергей Викторович прибыл с целью заключения ряда новых договоров, связанных, естественно, с поставкой генераторов Ольхова. С трудом дождавшись, пока его торговые партнеры закончат перечислять список приглашений в места, где ожидали бы увидеть его, Ольхов сел в свой автомобиль - он любил водить сам - и направился в отель.
   "Hepardino А-7" он привез с собой на грузовом минилете. Эта была шикарная, спортивная машина элитного класса, сделанная по спецзаказу и покрытая очень дорогой краской, меняющей цвет под разным углом зрения - от черного до белого, минуя синий, красный, желтый. Других таких машин в мире не было, и потому, отправляясь куда-нибудь, Сергей Викторович брал автомобиль с собой, других наземных видов транспорта он не признавал.
   Припарковавшись у самого входа в отель, хоть это было и запрещено, Ольхов, рассеяно кивнув выбежавшему его встречать метрдотелю, направился к своему номеру. Войдя в номер, Сергей Викторович немного поплутал в пяти огромных комнатах, не зная, где приткнуться, а потом выбрал ту, где было прохладнее всего. Сев на удобное плетенное кресло рядом с кондиционером. Ольхов с удовольствие вытянул ноги, разглядывая изумительной красоты фонтанчик в виде водопада, находящийся посреди комнаты.
   - Мне сказали, что вы пришли, - в комнату вошел Таил, он жил в соседнем номере. - Я вернулся раньше вас.
   - Как встреча закончилась? - лениво поинтересовался Сергей Викторович.
   - Подождите, я сначала скажу вам, что вы забыли гаафон.
   - Где?
   Таил достал из брюк черную коробочку:
   - Вы попросили меня самому поговорить с емирре Тор, после чего сходили выпить в бар, а потом уехали на встречу, забыв забрать гаафон у меня.
   - А... - Сергей Викторович кивнул, поднимаясь и подходя к небольшому холодильнику, встроенному в стену, чтобы достать оттуда пива. - Я думаю, что же это мне никто не звонит.
   - Вам было несколько звонков...
   - А почему ты не ответил?
   - Эти звонки были адресованы лично вам. Я не знаю ваших паролей.
   - Сколько было звонков? - расслабленно поинтересовался Ольхов.
   - Двадцать четыре.
   - Сколько?! И все лично мне? Удачно я забыл гаафон...
   - Вы будете посматривать звонки? - подавая Сергею Викторовичу гаафон, спросил Таил.
   - Нет, если действительно нужно, то эти люди перезвонят. Я на отдыхе.
   - Простите, емирр, - вежливо поправил Авдико начальника. - Но вы приехали сюда не отдыхать.
   - Да, да. Знаю, Таил, - у Сергея Викторовича сейчас была очень хорошее настроение. - Но тут обстановка и климат не позволяет работать... Такая духота... Как в сауне, честное слово.
   - По пути к центру Земли не холоднее, - усмехнулся Таил.
   - Там жара кратковременная. И все же я не так часто путешествую к ядру...
   - Вам опять звонят, - посмотрел Таил на гаафон, который Сергей Викторович так и не забрал из его рук.
   - Ну ладно... давай сюда... Слушаю. Компьютер, подключи видеосвязь.
   - Запрещено. И громкость минимальная, - учтиво отозвалась программа.
   - Запрещено? И кто это мне звонит? - удивился Сергей Викторович, поднося гаафон к уху.
   - Здравствуйте. Мы нашли информацию на человека по вашей просьбе, - послышался жесткий, бесстрастный голос звонящего.
   - На Тома, что ли? - Сергей Викторович отхлебнул изрядный глоток пива. - И что вы нашли?
   - Том не является сыном Карен Вилфорд. Его настоящее имя Лин. Том Лин.
   - Приемный... - потянул Сергей Викторович. - Ладно, не страшно. А что с его настоящей семьей?
   - Семнадцать лет назад она в полном составе подписала заявление на вечный сон.
   Холодное пиво быстро стекало по подбородку ошарашенного Сергея Викторовича.
   - У мальчика была большая семья. Тринадцать человек, включая его самого. У Тома серьезные проблемы. Некоторое время он наблюдался у психолога. Но это было очень давно. Судя по источникам, которыми мы воспользовались, Карен усыновила Тома почти сразу после того, как он остался один. И к психологу она его направила в первый же год своего усыновления.
   - Но для чего потребовалась такая сложная форма усыновления? Зачем подделывать документы о рождении?
   - Видимо, желание самого Тома. Хотя и не исключено, что и Карен Вилфорд. В последнее время наметилась тенденция резких различий между приемными и родными детьми.
   - Так было всегда.
   - В годы массового бесплодия и вымирания человечества эта разница почти стерлась.
   - Немудрено, - пробормотал Сергей Викторович.
   - Сейчас вновь возвращается резкое различие между приемными и родными. По статусу приемные находятся ниже родных.
   - По какому такому статусу?
   - Неформальному, конечно. Психологическому, если можно будет выразиться так.
   - Полагаете, причины заключаются в этом?
   - Да.
   - Хорошо. Что еще вы нашли?
   - Дедушка Тома, Джо Лин, был довольно примечательной фигурой. На него было заведено несколько дел, но все закрыты. Ему грозил срок до сорока лет в Temporary Death, но туда он так и не попал.
   - Чем он занимался?
   - Нет, его работа вполне законна и официальна. Но Джо Лин имел довольно опасное хобби - коллекционировал дорогие редкости, подчас являющие национальным достоянием. И подчас приобретение такой вещи было не вполне законным и доставалось ему из рук довольно сомнительных людей. Поговаривают даже, что ему однажды чуть не попала в коллекцию лилия из сиреневого олеварта.
   - Знак корпорации TD?
   - Да. Кстати, произошло это незадолго... незадолго - это даже громко сказано... меньше, чем за неделю до того, как всей семьей Лин было подписано заявление на вечный сон.
   - Лилия из сиреневого олеварта... но как она могла попасть к нему? У неё же охраны, как у...
   - Джо Лину принесла её сама дочь сэра Ольгерда, Зогка Лэй. Не припоминаете нашумевшее дело, произошедшее как раз семнадцать лет назад?
   Ольхов прищурился:
   - Полагаете, это сэра Ольгерда дело?
   - Что именно?
   - То, что вся семья погружена в вечный сон? Маленькая месть?
   - Вполне возможно, - бесстрастно подтвердил невидимый собеседник. - Ведь в законном порядке Джо Лин не отвечал по этому делу, не было прямых улик.
   - Да-а... - потянул Сергей Викторович. - Занятный оказался у меня зять. Вы, надеюсь, не забыли, что моя просьба была сугубо конфиденциальная?
   - Конечно.
   - Емирр!
   Сергей Викторович повернулся, глядя на мертвенно бледного Таила, держащего в руках свой включенный гаафон. Авдико неслышно приказал что-то, и перед Ольховым появился экран, а на нем лицо Зайи, цветом весьма схожее с цветом лица Таила.
   - Ваш зять собирается взорвать планету, - с неестественной улыбкой преподнес новость Зайя.
   - Что?! - Сергей Викторович подался вперед, думая, что ослышался.
   - Вы не отвечаете на звонки. Я бы сообщил об этом раньше. Новые двигатели, что Том присоединил к двенадцати капсулам - это не двигатели. Это атомные бомбы старого образца. Они достигнут ядра, произойдет взрыв, и начнется цепная реакция. Землю разнесет изнутри.
   - О?! - закричал Ольхов.
   - Вы готовы к смерти, Сергей Викторович?
   - ...о... о... но... о...
   - Некуда торопиться, - Зайя улыбнулся еще шире. - Ситуация безвыходная. У Тома в руках все системы управления, транспортеры на автономном питании, а если мы попробуем убрать капсулы с ленты или снять с них бомбы, погибнем еще быстрее, чем могли бы. Том успеет нажать на кнопку, приводя транспортеры в действие.
   Сергей Викторович молчал долго. Так долго, что Зайя счел нужным заговорить вновь:
   - Вы не верите? Пытаетесь понять, что происходит? А я уже обвыкся. Мы скоро все умрем, а Земля взорвется. Я уже почти приготовился к этому. Мысленно. И наша доблестная охрана и все остальные работники, кстати, тоже.
   - ЗАЙЯ! С-СУКИН С-СЫН! Д-ДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ!!!
   Шенн миролюбиво заметил:
   - Я жду чуда. Может, этот сумасшедший раздумает взрывать Землю.
   - ЧЕЕРРТ! - давно ушедшее выражение пришло к Сергею Викторовичу по наитию. - Черт побери, да что же это происходит?!
   - Вот и именно, что черт. Скоро нас всех поберет черт, и мы присоединимся к предкам, можете не сомневаться.
   - Заткнись, Зайя! - Сергей Викторович посмотрел на Таила широко раскрытыми глазами. Тот вообще никак не реагировал, окаменев от услышанного.
   Ольхов растерянно потер лоб. Происходящее никак не укладывалось у него в голове. Потом, всё же, что-то сообразив, Сергей Викторович поднес свой гаафон к уху:
   - Вы слышите меня? Вы слышали сообщение?!
   Невидимый собедеседник оставался бесстрастным:
   - Да.
   - ВС побери, вы же связаны с органами ISB! Сделайте что-нибудь!
   - Структуры уже задействованы. К вам на шахту высылаются люди...
   Сергей Викторович, не дослушав, отключил гаафон и бешено посмотрел на Таила:
   - Немедленно! Минилет!
   Но он не успел даже подняться со своего кресла, как гаафон неожиданно издал тревожную трель и из него безо всякого разрешения и включения вырвался призрачный экран. То же самое произошло и у Таила.
   Также включилась и тонкая пленка телевизора на стене.
   Но Ольхов замер не из-за этого чуда.
   На всех экранах отображался один человек.
   И всем, находящимся сейчас в этой комнате, - в данном случае только Таилу и Сергею Викторовичу - этот человек был известен.
   Том. Только не Вилфорд, а Лин.
  
  

Глава девятая.

Шанс?..

  
  

"Рассказ мой этот о пчеле пойдет.

Она для улья собирала мед,

Вдруг увидала на свою беду,

Цветущую кувшинку на пруду.

И опустилась пчелка на цветок,

Забыв, что улетать выходит срок.

Когда в округе сделалось темно,

Кувшинка увлекла пчелу на дно".

Абу Абдаллах Джафар Рудаки.

  
  
   - Я знаю, что вы сейчас видите и слышите меня. И я обращаюсь к каждому из вас, к каждому человеку, к каждому жителю планеты Земля. Эту программу, которая воспроизводит мое обращение на всех гаафонах и других видеопередатчиков мира, я создал, чтобы разоблачить сэра Ольгерда, если он не выполнит условия договора, но он всё выполнил. Только простите, сэр, я не сдержу своей части договора. Мне придется вас разоблачить. Иначе я не смогу ничего объяснить.
   Том перевел дыхание, не отводя взгляда от безжалостного зрачка камеры. Он видел лиц людей, к которым он сейчас обращался, но знал, что его слышат и видят абсолютно все.
   И Яна, и сэр Ольгерд, и Сергей Викторович, и Нестор, и Таил, и Зайя, и бывшие одноклассники, и бывшие одногруппники, и коллеги по работе, и случайные знакомые... все - от нищего до богача, от ребенка до взрослого... все видят.
   Все услышат.
   Но не все поймут.
   - Я обращаюсь к вам всем. И прежде чем я начну, я поздороваюсь с вами всеми, чтобы в конце можно было попрощаться. Здравствуйте! Здравствуй, мир!.. Рассказ будет долгим. Но мне есть что рассказать...
  
   - Привет, Нестор.
   - Привет.
   - Неужели ты забыл?
   - Что забыл?
  
   - Меня зовут Том Лин. Кому-то из вас, это имя знакомо. Но таких людей единицы. Я не слишком общителен. А последние семнадцать лет носил другую фамилию. Но теперь нет нужды скрываться. Меня зовут Том Лин, и мне было двенадцать лет, когда я остался один.
  
   - Том, мы сейчас не в игрушки играем... Оглянись на свою семью. Внимательно посмотри на каждого. Подумай тщательно, что значит каждый для тебя.
  
   ...- Я начал забывать их... Но в памяти остались имена... и лица... и пока еще остались воспоминания. Но Нестор сказал, что уйдет со временем всё. А я не хочу, чтобы уходило. У меня была хорошая семья. Большая, шумная, веселая... Раньше мне снились сны, сначала кошмары, в которых я видел, как их убивают, потом это стали просто воспоминания о прежних днях. И рассветы, и закаты... и праздники, и просто дни... Но сны начали приходить реже и реже, а вместе с тем в душе становилось пусто и холодно. Я не хочу забывать.
   Том не видел, как некоторые люди пытались отключить это сообщение, но гаафоны отказывались повиноваться. Изображение шло и шло у всех, и люди были просто вынуждены слушать рассказ Тома.
   - Взгляните по сторонам, выгляните в окно, запрокиньте голову, глядя в небо... Вокруг нас природа. Мудрая природа, ведь не зря её так назвали. Она сотворила человека... она взрастила его... она дала нам разум, но она не отделяла нас от себя. Дети редко бывают благодарными, и человек не относится к числу благодарных детей. Человек захотел отделиться, захотел управлять природой, не зависеть от неё. Но разве это возможно? Больше века назад мы едва не погибли - такова была расплата за то, что мы забыли, что все мы братья и дети. Но человек не может не соперничать и не может не стремиться к власти. Потому что природа этого не запрещает. Выживает сильнейший... но это правило должно быть между разными видами. Но если право выживания начинает действовать внутри стаи, то эта стая погибнет...
   Юноша на мгновение умолк, переводя дух.
   - Природа мудро устроила. Она наделила всех силой. Каждую тварь. Она дала ей шанс. И не только человек, каждое живое существо стремится к власти, стремится стать во главе, доказать свою силу. И если кто-то побеждает... а человек посчитал, что победил, поставил себя во главе большой пирамиды, высшее совершенное разумное существо... смешно... то такая стая, такой вид должен избежать лишь одного. Саморазрушения. Рано или поздно разрушение придет, но чем ведь в этом случае, чем позднее, тем лучше. И потому правило "выживает сильнейший" не должно действовать внутри одного вида. Сражайтесь, пытайтесь быть сильнейшими... но никогда не убивайте себе подобных. Но человек слишком глуп, чтобы понять это. И потому мы два не погибли из-за Войны. Нужно было погибнуть. Но человек нашел выход. Изобрел бессмертие. Догадался использовать процессы, которые раньше приводили к смерти... Но мы бы и сами пришли к бессмертию. Ведь рак с каждым годом обнаруживался всё чаще и чаще, поражая людей. Неукротимое восстановление когда-нибудь само стало укротимым. Но нет... человек решил не ждать. Он сам сделал себя бессмертным. И это было ошибкой.
  
   - Куда-нибудь на улицу. Оставьте. Люди ему помогут. Если повезет, будет дворником. Не повезет, отправится в сумасшедший дом, и через двадцать лет его отправят на "вечный сон". Пусть поживет еще двадцать лет
  
   ...- Я не знаю, что было бы с человечеством, если бы сэр Ольгерд не изобрел бессмертие. Может быть, мы все вымерли. А может быть, та небольшая часть оставшегося человечества обрела настоящее, истинное бессмертие. Может, и нет. Во всяком случае, то, что мы имеем сейчас - это лишь жизнь, продленная на время. Смерть осталась. Смерть есть. А если смерть, неважно, как она достигается, есть... бессмертия нет. Плохо это или хорошо - нельзя сказать. Кто-то говорит, что без смерти нет жизни. Кто-то... кто-то мечтает, чтобы жизнь нельзя было отнять никакими способами. Но факт остается фактом. Смерть осталась, и если бы её не было, власть на земле бы исчезла. Власть стоит на фундаменте богатства и авторитета, но подпирают этот фундамент столбы. Столбы силы. Сокруши их, дай им исчезнуть, исчезнет и власть, фундамент провалится, и дом увязнет в болотной топи. Вот так вот. Нет ни чести, ни морали, ни доброты и не зла. Ничего нет. Есть сила и есть власть. И нельзя сказать, добро это или зло. Есть страх. И всё. Страх принимает любые формы, и иногда люди называют этот страх иными словами, но суть одна. Страх. Перед силой. Власть у тех, кто имеет силу. И это закон, аксиома, правило, которое никогда не переступалось. Стань мы истинными богами, в мире появился бы хаос. Может быть, и не появился бы. Потребность в том, чтобы был руководитель, осталась бы. Стаду нужен вожак. Но у такого вожака власть стала бы призрачной, невесомой. Ненастоящей. Потому что людям нечего было бы бояться.
  
   Смерти нет. Нет. Ему говорили это с самого детства.
   Семьдесят три года назад все люди превратились в богов... бессмертных, вечных, непобедимых. Так ему говорили с самого детства. И ему нравилось это. Он привык к этому. Он верил в это.
   Том знал, что такое смерть. Когда ему было семь лет, он однажды вместе со своей собакой переходил дорогу, и их сбил автобус.
   Собака умерла на руках Тома. Мальчик смотрел, как доживает последние секунды своей жизни раздавленное животное, и смотрел, как затягиваются его собственные раны. А над ним матерно ругался водитель, потому что на его автобусе осталась царапина от удара.
   Люди не умирают, люди бессмертны.
   Умирают растения, животные, птицы, насекомые, пауки, рыбы... ветшают здания, предметы, превращаются в песок горы, тают ледники, иссыхают реки, извергаются вулканы... А человек живет.
   Люди не умирают.
   Нет больше понятия человеческая смерть. Нет, не может быть.
   Люди стали богами.
  
   - Взгляните по сторонам. Посмотрите друг на друга. И подумайте, кого вы видите? Что сделалось с нами? Жизнь перестала быть острой, жизнь стала наскучивать. Мы не радуемся каждому новому дню, каждому новому утру, потому что знаем, что завтра наступит всегда. А теперь подумайте... каково это? Сжимать в ярости кулаки, зная, что жизнь могла бы для них... продолжаться вечно, а они мертвы? Это неправильно, это несправедливо. Это несправедливо по отношению к ним, эта неправильно по отношению ко мне. Я хочу увидеть их! Я хочу увидеть хоть что-то, что связано с ними! А у меня нет ничего. Я один. И таких одиноких людей становится всё больше и больше на земле... Кто-то сам добровольно подписывает заявление на "вечный сон", для кого-то это наказание, приведенное в исполнение по решению суда. Для всех - по-разному. Но смерть осталась.
   Весь мир молчал.
   Это было странное явление, небывалое. Словно время остановилось, и жизнь замерла на мгновения, которые растягивались и растягивались.
   Жизнь везде застыла по-разному. Кого застигла на пороге, кого остановила в тот миг, когда человек пытался завести минилет или машину, кого-то она застигла уже в полете или плавании, кого-то за чашкой чая в ожидании новостей или фильма, кого во время встречи или во время расставаний. Везде жизнь остановилась по-разному. И выражения лиц у людей везде были разные. Горечь и боль, ярость и гнев, изумление и страх, непонимание и тревога...
   Теперь все знали правду. О "камерах смерти", о самой смерти. И принятие этой правды у всех было разным. Объединяло одно.
   Тишина.
   Тишина во всем мире. И все ждали новых слов, нового рассказа странного, худого, темноволосого и бледного юноши, чье лицо сейчас было на всех экранах; юноши, говорившего на языке, который знали все. На общем языке, который стал важнее национального только в начале новой эры.
   Янтарные глаза Тома перестали быть такими яркими как раньше, они потемнели, но зато теперь в них не было помешательства... почти. Как бы ты не хотел, но весь огонь безумия погаснуть не сможет. Как бы ни хотел.
   - План прост. Уничтожить жизнь, чтобы могла появиться новая. Чтобы вернулось прошлое, чтобы вернулась моя семья. Но как уничтожить всех? И я нашел. Ядро. Ядро Земли. Взорви его, дай небольшой толчок, и начнется необратимый процесс, который разорвет Землю изнутри. Мы погибнем. Нужно было подобраться к владельцу апейронной шахты. Я подобрался. Нужно было, чтобы он начал мне доверять, я смог и это. И мне больно и тяжело, когда я об этом говорю. Потому что мне пришлось заставить страдать чистого, светлого человечка, который мне сейчас дороже всех.
   Том не видел сейчас её лица, но знал, что Яна смотрит на него, смотрит неотрывно, словно ждет слов, которые он не скажет. Потому что сейчас нельзя лгать и давать обещаний, не будучи уверенным в них.
   - Ты чудесная девушка, Яна... Я много раз пытался... уйти. Пытался отойти от цели, потому что не мог тебя обманывать. Я любил тебя, как сестру, которой я лишился, но ты ждала большего, и мне приходилось лгать. Я не могу просить у тебя прощения, потому что я знаю, что ты меня простишь. А я не вынесу этот груз... Я так перед тобой виноват. Твоя фамилия теперь Вилфорд, но это не моя фамилия. Моя фамилия Лин, а твоя принадлежит еще одной чудесной женщине... которая сумела полюбить меня, как родного сына, которая помогала мне всегда. И которая ушла, когда поняла, что я задумал, потому что не могла мне запретить... Она не согласилась со мной, но не стала меня останавливать. Карен меня любила, а потому ушла... Прости меня, мама. Я прошу у тебя прощения, потому что знаю, что ты спишь, и ты не может дать мне прощение. Не надо меня прощать. Я виноват. Перед всеми. Сейчас. И я не смею просить прощения за то, что решаю за вас, делаю такой выбор. Я виноват, потому что поступаю эгоистично, потому что думаю только о себе и своей семье, которую хочу вернуть.
   Том отвернулся от камеры и нажал на кнопку.
   - Вот и всё, - сказал он, вновь повернувшись к камере. - Капсулы движутся к люкам. Через пять минут они полетят к ядру. А потом нас не станет.
   Том не видел и не слышал этой тишины, которой наполнился весь мир. Но знал, что там, за камерой, царит безмолвие.
   - Я рассказал вам всё это не потому, что издеваюсь или мщу. Я даю вам шанс, который не дали мне. Я даю вам шанс попрощаться с теми, кто вам близок и дорог. Время уходит, так что стоит поторопиться... - Лин говорил тихо и спокойно. - Попрощаюсь с вами всеми и я. До встречи в следующей жизни!..
   Затем Том отключил камеру.
   И тишина исчезла вместе с погасшим изображением.
   Юноша прикрыл глаза, беззвучно шевеля губами. Он молился... молился Богу, Создателю, Всевышнему... потому что просить больше было некого. Люди не умеют совершать чудес.
   Том не видел, что происходило с остальным миром. Он даже не смотрел, хотя и мог, на мониторы, где показывалось происходящее внутри шахты, отслеживаемое камерами.
   Юноша молился, и его нисколько не интересовало, как доживало свои последние минуты человечество.
   - Помоги мне... - шептал маленький двенадцатилетний мальчик, живший внутри Тома. - Помоги мне, Всевышний. Дай нам всем еще одну попытку... всего одну... дай шанс, чтобы мы могли исправить ошибку... чтобы всё было по-другому... Оставь надежду...
  
  
  
  

Двадцать третьего июня девяностого года после нашей эры

третьей от Солнца планеты под названием "Земля"

не стало.

Эпилог.

  
  
   Совет затягивался.
   За длинным столом сидело тридцать три человека - непосредственное руководство корабля. На огромном плазменном экране на одной из стен зала совещаний отображалась комната, похожая на зал совещаний корабля N13. В принципе, это было неудивительно. Корабли строились и комплектовались одинаково. Поэтому четырнадцатый участник межзвездной экспедиции "Ищем жизнь" выглядел точно так же, как и тринадцатый.
   Руководство четырнадцатого корабля насчитывало чуть больше членов - тридцать пять, но, несмотря на это, главенствующей стороной являлось руководство тринадцатого корабля, от него и ожидалось решение по первому спорному вопросу.
   Сейчас противоборствующие стороны руководства тринадцатого корабля еще не нашли компромиссных решений. Правда, количество приверженцев той или иной стороны весьма разнилось. На одной стороне был один человек, на другой - оставшиеся тридцать два во главе с капитаном корабля. Но это не имело слишком большого значения. Этого человека всё равно слушали и пытались не задавить большинством, а убедить в правильности выбора другого решения.
   Но человек - а это был Илларион Алексеевич Ти-эйн, небезызвестная нам личность, - продолжал стоять на своем.
   Федор Лартов, капитан "тринадцатого номера", молчал, скрестив руки и опустив голову. Иллариона Алексеевича убеждали другие члены руководство, иногда вмешивались члены руководства и четырнадцатого корабля, которые единогласно поддерживали вторую точку зрения, то есть были против Ти-эйна.
   - Емирр Ти-эйн, - вежливо и настойчиво говорил помощник Федора Лартова, Гарни Адо. - Поверьте, все здесь присутствующие понимают вас. Все понимают, но все смирились. И вам нужно смириться, поймите же!.. Уже прошло семь лет, совет собирается в шестой раз, и вы в шестой раз стоите за возвращение. Поймите же, что это будет напрасная потеря времени! И не просто времени, а гигантского времени! Мы не можем возвратиться.
   - Это могла быть ошибка... - упрямо произнес Илларион Алексеевич.
   - Вы видели сообщение! Вы видели это сообщение. Оно дошло до нас только через полтора года, но ведь не это важно. С тех пор мы не можем связаться с Землей. И не только мы... Четырнадцатый корабль, который состоит с нами в паре в этой экспедиции, тоже потерял связь. Связи нет! Земли нет. Она уничтожена...
   - Мы должны вернуться.
   Тяжелая тишина вновь захлестнулось это томительное совещание... Год от года повторяется одно и то же. Вернуться или продолжать "искать жизнь"?
   Осталась Земля или больше такой планеты нет?
   - Некуда нам возвращаться, - сказал капитан четырнадцатого корабля.
   - Это могла быть ошибка. Просто стечение обстоятельств... Случайность. И выступление этого Тома Лина просто совпало с тем, что пропала связь с Землей. Просто ошибка...
   - Он взорвал Землю. Он это сделал, емирр Ти-эйн! И не нужно с этим спорить, это глупо! Вы же видели, как он нажал на кнопку. Земли больше нет! - запальчиво воскликнул президент тринадцатого корабля Омар Шеффер.
   - Но вдруг это ошибка?.. А мы продолжим путь, и никогда не узнаем правду...
   - Том Лин мог сделать это. Вы слышали его рассказ. Этот сукин сын мог сделать и сделал это. Земли больше нет. Людей на ней тоже. Остались только мы - сто два корабля экспедиции "Ищем жизнь", примерно двести пятьдесят миллионов человек с планеты, которой больше нет. Бывших землян. У нас есть только один шанс, что мы, наконец, найдем планету, пригодную для жизни. А возможно, найдем и другие цивилизации. Кто знает!.. Но шанс есть, тем более, мы можем продолжать путь.
   - Но если есть шанс, что Земля...
   - Шансов нет!
   - Вероятность...
   - Илларион Алексеевич! То сообщение было не розыгрышем. И говорил Том Лин вещи, которые просто так не придумаешь. Земли нет. Больше нет.
   - Но...
   - Илья, нам некуда возвращаться, - впервые вступил в этот разговор Федор. - И с этим пора смириться. Прошло уже семь лет. Я не знаю, что мы встретим, вернувшись, на месте Земли. Можем, не встретим ничего, может, встретим пыль, состоящую из кусков планеты... Не знаю. Но я уверен, что мы не увидим нашей планеты. И с этим нужно смириться. Пора. Пора и тебе.
   Лицо Иллариона Алексеевича было жалким, глаза превратились в одну бесконечную мольбу и боль.
   - Федя... этот... этот Том Лин... он сказал, что дает шанс проститься...
   Отец Нестора смирился. Уже давно. Просто еще теплилась в глубине надежда, но этот огонек очень трудно подавить...
   - Тебя понимают все, - голос Федора стал жестким, стальным. - Я не узнаю тебя, Илья. Я понимаю твое горе, но ты не один такой. У каждого присутствующего здесь на корабле на Земле были люди... родные и дорогие. Безвозвратно ушедшие. Тебя понимают все.
   - Он сказал, что дает шанс, - едва слышно проговорил Илларион Алексеевич. - Но почему этот шанс не достался мне?.. Сказать хоть одно слово, увидеть... поговорить... От этого слишком тяжело.
   - Тяжело всегда. Вспоминаешь то, что мог бы сделать, а не сделал, вспоминаешь любые мелочи. Но это чувство вины ничего не исправит и ничему не поможет. Мы не вернемся, Илья, потому что знаем, что не увидим планету и не увидим людей, когда-то живших на ней.
   Ти-эйн кивнул. Кивнул, и вдруг почувствовал, что ему стало легче от этого согласия.
   Ничего не исправить, не остановить, не изменить.
   Остался лишь один путь - создавать.
   Да, пришла пора смириться.
   - Решение принято теперь единогласно, - провозгласил Федор. - Возвращение признано невозможным. Теперь переходить к обсуждению курса движения и поисков на этот год... Теперь когда у нас нет указателей с Земли, курс выбираем сами... Какие есть предложения?
   Участники совета оживились. Волной посыпались предложения и доводы относительно их. Мало-помалу разгорелся спор.
   Связей между остальными кораблями не было. Раньше они могли связываться через Землю, теперь же, когда Земли не стало, это сделалось невозможным. Поэтому связываться можно было только с кораблем, идущим с тобой в паре. Иногда же они могли идти тройками, но такое было редко.
   Вот и сейчас N13 и N14 вели общий совет, используя эту связь. Обсуждали курс, направление, очередность исследования планет, сектор, который будут обследовать в этом году...
   Не обсуждалось только одно. Название планеты, пригодной для жизни, если таковая найдется. Раньше велись и такие споры, но всё это было до тех пор, пока была еще Земля.
   С её исчезновением на одну тему разговоров стало меньше.
   Теперь люди знали, как назовут планету, которая станет для них новым домом. Они назовут её "Землей"...
   Возможно, что повезет всем кораблям экспедиции, и во Вселенной появится не одна планета с таким названием.
   Возможно, что появятся государства с городами, селами, деревнями, пригородами, проспектами, площадями... Новые страны со старыми названиями. Новые улицы, новые парки, здания... со старыми названиями. Новое и старое, сплетенное воедино крепкими узами воспоминаний.
   Возможно, будут возрождаться культуры, безвозвратно ушедшие вместе с Землей. Будут возводиться памятники, будут строиться музеи, будут воссоздаваться картины, скульптуры, храмы, строения... Люди будут делиться друг с другом крупицами знаний, пытаясь возродить прежнюю историю...
   И возможно, они со временем они забудут, что когда-то была и другая планета - прародительница... Человеческая память забывает многое: хорошее и плохое, важное и несущественное, великое и малое, - но так уж повелось, и не нужно сетовать на это.
   Но из прошлого рождается настоящее, а из настоящего будущее. Забывая прошлое, мы теряем будущее.
   Но бессмертным людям нет дела до будущего. Завтра наступит всегда, и страх, внедренный от рождения, переданный с молоком матери, подсознательный, необоснованный, страх смерти когда-нибудь уйдет окончательно. К тому времени и сама смерть окончательно скроется, и вечная жизнь окончательно станет явью.
   Но принесет ли счастье жизнь без смерти?
  
  
  

Июль-октябрь 2010 года.

  
   Стандартное завершение операции гаафона (фраза приведена на интернациональном языке).
   Emirre - обращение к представительницам женского пола в интернациональном языке. Если к незнакомым представятелям мужского пола, то "емирр".
   МСБ (ISB) - Международная Служба Безопасности.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"