Разумкова Татьяна Петровна. Мобилизован на строительство Магнитки (Всеволод Васильевич Разумков)

Второй ребёнок Зои Николаевны и Василия Дормидонтовича Разумковых, Всеволод Васильевич, Дядя Сева, родился 17 декабря (31 декабря) 1917 года в Красноуфимске.

В 1937 году Всеволод с отличием окончил техникум. Он мог без трёхлетней отработки поступить в любой институт, но во время вступительных экзаменов его скрутила жестокая малярия. Год был потерян. В начале 1938 года Всеволод списался со своим дядей со стороны матери, Владимиром Николаевичем Мальковым. Тот предложил пожить у них, и Всеволод приехал из Ефремовки в Казань. Кроме Владимира Николаевича, в квартире на улице Волкова, 20 жили ещё бабушка Всеволода, Наталья Прокопьевна, и тётка, Нина Николаевна.

Казань

Всеволод стал оформляться в плановый отдел Татарского дорожного Управления ОШОСДОРа НКВД. И тут узнал об аресте отца. Всеволод не утаил этот факт при заполнении анкеты, но его всё равно приняли.

Дядя Сева вспоминал:

"Рабочий график был удобным: пять дней работал, шестой отдыхал. Две третьих заработка я отдавал на питание, остальные тратил на то, чтобы хоть как-нибудь одеться и обуться. В магазинах тогда ничего не было, приходилось записываться в очередь на пошив обуви и одежды в соответствующие мастерские. Списки уточнялись два раза в неделю. Отсутствующие на сверках безжалостно вычеркивались. На приобретение каждой вещи уходило месяца по два".

Всеволод узнал, что при Казанском строительном институте открылись бесплатные подготовительные курсы. Решил, что лучшего не придумать, и поступил.

Третий голод

Дядя Сева вспоминает:

"Был конкурс - шесть человек на место. Сдавать надо было две письменные работы и одну устную, по математике. А ещё - физику, черчение, литературу и иностранный язык. После каждого экзамена происходил массовый отсев абитуриентов. На математике устной преподаватель, помимо билета, задавал задачу по задачнику Шапошникова и Вальцова.

Подходить велел, когда результат сойдётся с ответом. Задачу я решил, преподавателю понравилось. Физика и черчение прошли легко, даже ничего не отложилось о них в памяти. Сочинение писал на тему "Обломов и обломовщина". Там я вспомнил Добролюбова, хорошо раскрыл тему. Оценка "четыре" сложилась из пятёрки за содержание сочинения и тройки за грамматику. Это было справедливо, так как грамматику я запустил за годы учебы на Украине, где за русский язык мне ставили хорошие отметки при слабых знаниях. На устном экзамене по литературе мне надо было рассказать о "Медном всаднике" Пушкина. Я предложил прочитать его наизусть, чем даже вызвал аплодисменты преподавательницы. После этого экзамена в институте уже не осталось конкурса, и последний экзамен по иностранному языку мы сдавали, зная уже точно, что поступили. Экзаменующиеся сидели кружком возле преподавателя, кто-то читал текст, кто-то переводил, а помогали все остальные. В конце концов нам предложили поставить по тройке, а желающих получить более высокую оценку попросили остаться.

Слева - Всеволод Разумков.

Зная об отсутствии конкурса, мы все согласились на тройки.

Итак, я стал студентом. Стипендия составляла примерно пятую часть моей бывшей зарплаты, а потому жить и столоваться у Мальковых я уже не мог. Питаться стал в плохонькой столовой на окраине города. Дали мне место в общежитии. Мы, студенты, прожили в нём год. Потом, когда началась Финская война, в этом общежитии сделали госпиталь, а студентам предоставили плохие, холодные квартиры, за которые платил институт.

Каждое лето на каникулах я подрабатывал в проектно-изыскательской конторе. Начало Великой Отечественной войны застало меня в Зеленодольске (в 38 км от Казани), на практике после третьего курса. Одежда пришла в негодность, на базаре я купил не по росту большие штаны, которые доставляли мне немало хлопот.

Всеволод Разумков. Казань, 1941 год.

Когда началась война, нам объявили, что институт закрывается: здание будет занято госпиталем, а студенты переводятся в Казанский авиационный институт. Я оказался в трудном положении: строительному делу я четыре года учился в техникуме, три года - в институте, а теперь все это надо бросить и начать заниматься чем-то совсем другим? Считая такой вариант неприемлемым, я с несколькими единомышленниками поехал в Свердловск: в Политехническом институте был строительный факультет. Проучились мы там до февраля 1942 года. Были раздеты, разуты, постоянно голодны. Это был уже третий голод в моей жизни.

Жили мы в общежитии. У меня был пиджак, сшитый ещё в Казани. Один на всю комнату. Носили его все по очереди - кто на экзамен, кто на свидание. А однажды сокурсник попросил пиджак "до завтра". Но ни завтра, ни через неделю парень не появился. Оказалось - уехал. В моём пиджаке. Навсегда.

Караганда

Мы переписывались с ребятами из Харьковского строительного института, который с началом войны был эвакуирован в Караганду. Там, по их словам, жизнь была более сытая. Мы с Павлом Цигиным написали в Караганду. Преподаватели, боясь, что их возьмут на фронт, если у них не будет достаточного количества студентов, с радостью согласились нас принять. Ботинки наши совсем разваливались. В тот день у нас были занятия на лыжах по физкультуре. Мы с Павлом взяли грех на душу - уехали в Караганду в этих лыжных ботинках. Вышли из вагона в Старом городе. Невдалеке увидели столовую. Там обнаружили даже какое-то дешёвое мясное блюдо. От мяса мы давно отвыкли. Но это мясо оказалось очень жестким, и мы по дороге еще долго его жевали.

В Караганду был эвакуирован ещё и Московский горный институт. Общежитие нам с москвичами было выделено общее. Я играл в оркестре на мандолине. На наши репетиции часто приходила девушка очень маленького роста, студентка двухгодичного учительского института Александра Пахмутова, в будущем известный всей стране композитор. Она интересовалась репертуаром нашего оркестра и квалифицированно консультировала нашего самодеятельного руководителя.

Посещение отца

Летом 1942 года, после окончания четвёртого курса, я навестил Отца, с 1939 года отбывавшего срок по статье 54-10 ч.1 УК Украинской ССР за контрреволюционную агитацию. Он к тому времени давно уже был переведён в Карагандинский лагерь, и написал мне об этом.

Насушил сухарей, сложил их в мешочек и пошел. Вышел на дорогу, что вела в поселок Долинка: там была резиденция лагерного начальства. Услышал шум машины. Оказалось, что в нужном мне направлении шла открытая бортовая полуторка.

Проголосовал, попросил подбросить до Долинки. Мне разрешили, и я залез в кузов. Въехали в ворота. Из кабины вышли шофёр и конвоир с оружием - оказалось, что шофёр был заключённым. В одной из комнат "начальственного" барака, куда я попытался обратиться за разрешением на свидание с Отцом, сидела женщина, очень грубая. Я представился, сказал, что меня подвезли, и изложил свою просьбу. Женщина, не отвечая мне, позвонила на проходную - узнать, какая машина десять минут назад въехала в ворота.

Ей ответили, и она распорядилась отправить шофера, что был так добр ко мне, в карцер на пять суток. Со мной женщина даже не стала разговаривать, бросив, что никаких разрешений не дает.

С чувством вины за то, что подвел человека, я вышел с территории центра управления, оставаясь в пределах лагеря. Решил, что всё равно пойду.

Вышел на дорогу, ведущую в Ортау - там был Отец. Прошел километров 20. Давно хотелось пить. Увидел арык. Там женщина набирала воду. Дала мне кружку - попить. Выяснилось, что она - заключенная.

Спросила, куда иду. Оказалось, что идти мне осталось километров восемь.

Поселение, где находился Отец, располагалось на другом берегу речушки, быстрой и мелкой.

Я разулся и перешёл её вброд. Там увидел ещё одну женщину. Спросил, не знает ли она Отца. Это тоже была заключенная. Она предупредила, чтобы я не ходил к лагерному начальству - ничем хорошим это не кончится. А Отца моего она знает и сейчас позовёт. Я обрадовался и сел ждать под кустом. Вижу, бежит ко мне мой Отец! Худой-худой. Было ему тогда 54 года.

Расцеловались. Потолковали. Расспросили друг у друга, есть ли еда. Я хотел отдать Отцу сухари, но он их не взял, зная, что война и что я полуголодный.

Поговорили с полчаса, потом он сказал: "Давай, сынок, уходи, пока меня не хватились и тебя здесь не обнаружили". Срок у Отца кончался, но шло к тому, что, пока не кончится война, его, как и других политических, из лагеря не выпустят.

Я пошёл назад той же дорогой. Примерно через полкилометра из-за кустов вышел конвоир и штыком преградил мне путь. Я показал документы: паспорт, студенческий билет. Соврал, что Отца навестить так и не смог: не пустили. Конвоир отпустил меня.

Интересно, что в посёлок заключённых я прошел беспрепятственно, а на обратном пути меня останавливали через каждый километр.

Я показывал документы и всем врал, что Отца повидать так и не удалось.

Стало темнеть. Я решил переночевать в стоге сена. Забрался туда, но одолели меня комары. Гудят, жалят. Крутился, пробовал закрыть все щёлочки, но дышать стало нечем. Вылез оттуда, огляделся. Вдалеке увидел огонёк, пошёл на него - значит, там люди, и можно будет переночевать. Расстояние до ночных огней обманчиво, а потому идти пришлось дольше, чем я предполагал. В конце концов, подошел ещё к одному селению заключенных.

Конвоирами здесь были списанные после ранений солдаты, не успевшие ещё ожесточиться. Спросил, где комендатура, где я смогу переночевать. Показали. В бараке я встретил молодого капитана, списанного с фронта по причине контузии. Я представился. Встретил капитан меня удивительно дружелюбно, спросил о делах на воле и что нового на фронте - газеты до них не доходят.

Предложил переночевать в его комнате, на топчане. Дал подушку. Я соврал и капитану, что не видел отца. Было их там четыре человека. После чистого степного воздуха я моментально уснул и проспал до самого подъёма, который был, кажется, в семь часов. Женщина, видимо, заключенная, подоила корову и принесла еду с парным молоком. Капитан пригласил меня за стол. После хорошего завтрака я поблагодарил капитана за приём, пожал всем руки и отправился назад. Пока добрался до Долинки, остановили меня ещё много раз.

Из Долинки пошёл в Караганду пешком. Почти в конце пути догнала меня попутная машина, на которой я и закончил свое путешествие.

Мобилизация

До получения диплома учиться оставалось всего один год, но к завершению высшего образования мне пришлось вернуться гораздо позже, когда я был уже отцом двоих подросших детей.

Сочетать учебу с работой, особенно при ненормированном рабочем дне, было очень трудно. Дипломный проект я защитил только через 19 лет, в 1962 году.

А седьмого сентября 1942 года к нам в Караганду приехала завкадрами треста "Магнитострой" Дубинская и объявила: "По решению Госкомобороны студенты пятого курса строительного факультета мобилизуются на строительство Магнитогорского металлургического комбината". Купила нам билеты. Мы с Павлом и еще двумя студентами поехали в Магнитогорск.

Несколько человек уклонились, да к тому же они ещё и подделали хлебные карточки. Их выловили и наказали. А у нас началась совершенно другая жизнь.

В Магнитогорске навсегда

Трестом "Магнитострой" с 1939 по 1946 год руководил Вениамин Эммануилович Дымшиц. С каждым из двухсот студентов он побеседовал лично, каждому из нас распорядился сшить по два костюма - повседневный и выходной.

Это казалось небывалым счастьем: самим приобрести одежду было невозможно.

"На память от сына в дни суровой действительности. Магнитогорск, июнь 1944 года".

Так началась моя работа в Магнитогорском тресте "Магнитострой" - в "Дорстрое" в должности мастера, а затем прораба".

Женитьба

В конце 1944 года Всеволод познакомился с Раисой Локтевой. Узнавали они друг друга около года, в декабре 1945 поженились. Им выделили комнату в 25 квадратных метров в студенческом общежитии, что на Двенадцатом Западном, по улице Чайковского. Рая была хороша собой: большие глаза с длинными ресницами, приятная белозубая улыбка. Она моложе мужа почти на семь лет - разница примерно та же, что и у родителей Всеволода. И возраст вступления в брак совпадал: Всеволоду было 28 лет, как и Василию Дормидонтовичу, Рае - 21 год, как и Зое Николаевне. И разница в росте та же: и свекровь, и невестка едва доставали мужьям до плеча.

Локтевы

Детские годы Раисы Ивановны

Раиса Ивановна вспоминает:

"Родилась я в бедной крестьянской семье Локтевых в селе Александровка Ракшенского (ныне Моршанского) района Тамбовской области. Моя Мать, Александра Ивановна (в девичестве Незнанова), родилась в 1905 году; Отец, Иван Сергеевич Локтев, - в 1906-м.

Они вырастили троих детей. Я, самая старшая, родилась в 1924 году. Братья Иван и Владимир - в 1926-м и в 1928-м.

Наш дедушка по отцу, Сергей Васильевич Локтев, очень лютый был человек. Мы, внуки, не слышали от него доброго слова. Его жена, бабушка Матрена, тоже не была добра к нам. В их семье было семеро детей: Семен, Егор (убит на фронте), Иван (мой отец), Григорий, Петр, Надежда и Александра. Семья моего дяди Петра живет в городе Таганроге.

Нашего дедушку по матери звали Иваном Афанасьевичем. Он рано стал вдовцом: его жена, наша бабушка Прасковья, умерла в возрасте 45 лет от заболевания почек. У них было пятеро детей: Михаил, Александра, Федор, Мария и Полина, которая умерла в возрасте девяти лет от оспы.

Деда, Ивана Афанасьевича, мы очень любили. Он часто бывал у нас, помогал Маме солить огурцы, капусту. А вечерами он подолгу сидел с нами без света, так как не было керосина для лампы. Дед увлекательно рассказывал нам сказки, знал множество загадок.

Мы всегда ждали его прихода к нам ещё и потому, что он угощал нас яблоками из своего сада. Этих яблок нам было мало. Зная, когда Дед днём ложится отдыхать, мы собирались гурьбой с соседскими ребятишками и делали набеги на его сад. Дед на нас очень сердился, грозился побить, иногда вслед нам пускал палки.

Село наше было очень красивое. Посередине был огромный пруд, окаймленный высокими деревьями. На противоположных берегах пруда располагались два завода: крахмальный и винный. Всё это принадлежало когда-то какому-то Барину; так и называлось: "Барская усадьба".

Когда я начала ходить в школу, а она была очень далеко, мы ходили через эту усадьбу. В моей памяти до сих пор этот огромный фруктовый сад, который строго охранялся. Тут же была очень красивая церковь, звон колоколов которой помню до сих пор. В 1929 году, хотя мне было всего пять лет, я прекрасно помню, как по домам ходили грозные дяди и принудительно заставляли всех записываться в колхоз с названием "Смычка". Помню, как они подъехали к нашему дому и вывели со двора лошадь, забрали телегу, сани и всё это увезли в колхоз. Поскольку многие не хотели записываться в колхоз, в селе начались пожары. Каждый вечер, в определенное время, горел чей-то дом. Мы, дети, так боялись этих пожаров, что не хотели ложиться спать. Однажды загорелся сарай наших соседей. Мы так кричали, что потом целый месяц я могла разговаривать только шепотом.

С той поры, как образовался колхоз, мы, маленькие дети, перестали видеть своих родителей. Чуть только светало, как приходил бригадир и выгонял их на работу, невзирая на то, что нас, детей, трое и все мы так малы: мне было шесть лет, Ване - четыре, а Володе два года. О выходных днях не было и речи. Оставаться дома Матери разрешалось только один раз в месяц, когда она пекла хлеб. Для нас это был праздник, во-первых, потому, что Мама была целый день дома, а во-вторых, она пекла нам сладкие лепешки. А в 1930 - 1933 годах начался дикий голод. В нашу деревню наехало столько нищих, что просто страшно было. Дом наш был всегда открыт, но, к великому удивлению, воровства не было.

Мы, совсем ещё маленькие дети, были брошены одни на целый день. Мне как старшей давалось задание: накормить цыплят и кур. Потом мы втроём с братьями шли на огород. Было жарко, но мы ползали по рядам картошки - рвали траву для коровы.

А потом все вместе убегали на пруд. Володя однажды чуть не утонул. Я всё время думала: когда же наша Мать спит? Уходит из дома с рассветом и приходит, когда уже совсем темно. Ведь когда-то она ещё успевала приготовить нам еду, которую сами мы из печи достать не могли, просили бабушку Матрену. А она не всегда это делала. Мы все время хотели есть. Однажды Ваня, самостоятельно пытаясь достать чугунок с кашей, опрокинул его. Какие нервы надо было иметь нашей Матери, чтобы, возвращаясь с колхозных полей уже затемно, думать: "Господи! хоть бы все они были живы!".

Голод мы победили благодаря тому, что у нас была корова и небольшой огород, где сажали только картошку. Несмотря на то, что люди в колхозе работали от зари до позднего вечера, на трудодни они ничего не получали, вернее, получали крохи. И большие налоги взимались с крестьян: масло сливочное, яйца, шерсть - всё надо было сдавать государству. Себе ничего не оставалось. Обувь, одежду покупать не на что, печь топить нечем, сено для коровы косить - негде.

И вот однажды, благодаря настойчивости Матери, Отца с его братом отправили в молодой город Магнитогорск".

Как снег на голову

Раиса Ивановна продолжает вспоминать:

"Жить в Александровке становилось невыносимо. Ни одеться, ни обуться, а нам-то надо ходить в школу. И потому, не дожидаясь приглашения переехать в Магнитогорск, Мать продала корову и избу за бесценок, собрала денег на дорогу, взяла нас троих, и в октябре 1936 года (мне было тогда двенадцать лет) мы двинулись в путь. Отцу мы свалились, как снег на голову, потому что ему самому было негде жить.

Помню, как добрые люди барака по улице Луговой отдали нам под жильё летнюю кухню с огромной плитой, которая занимала её почти целиком. Так мы прожили зиму, а к лету, по просьбе жильцов, нам дали комнату в другом бараке. Теперь у нас было 12 квадратных метров на пять человек.

Так мы стали жить на Магнитогорской земле.

И тут было не сладко. Спать мне было негде, и спала я на сундуке, на который стелила одну фуфайку, а другую укладывала под голову. Мать устроилась на работу, но этих денег не хватало даже на питание. Были страшные очереди за хлебом, и мы, дети, с двух часов ночи занимали очередь.

Работа

Рая Локтева

А через четыре года началась война. Отца взяли на фронт с первых дней. Мать осталась с нами, с тремя детьми, учащимися. Вступила в действие карточная система. Во всех учебных заведениях было введено платное обучение. Платить за нас было нечем, и Мать устроила Ваню и Володю в ремесленные училища. Там им выдавались спецодежда, обувь и предоставлялось трёхразовое питание.

Ваня, Рая и Володя Локтевы, Магнитогорск, 1947 год.

А я пошла работать. Устроилась на мелькомбинат ученицей лаборанта. Работать там было заманчиво, так как старшие лаборанты брали пробы муки, манки, а потом, после анализа, из этой муки (украдкой от начальства) пекли лепёшки. Перепадало и мне. Но работа была трёхсменная, далеко от дома. (мелькомбинат находился в Центральном поселке). Ходить с работы было страшно, особенно во вторую смену. Мне, девчушке, не по силам было совмещать работу с учёбой в вечерней школе, и я месяца через три уволилась. Устроилась в трест "Магнитострой" в строительное управление "Желдорстроя" табельщицей.

Рая Локтева, Магнитогорск, 1943 - 1944 годы.

Вскоре меня перевели старшей табельщицей.

Потом это стройуправление "Желдорстроя" разделили на два: "Дорстрой" и "Желдорстрой".

Я попала в стройуправление N 3 "Дорстроя" на должность заведующей отделом кадров.

В Магнитке усиленно строили мартены, домны - нужно было много металла для фронта. В цехах комбината было казарменное положение: рабочие там и жили, и питались.

Знакомство

По приказу Правительства СССР в 1942 году для строительства Магнитки мобилизовали не только рабочих, но и студентов старших курсов строительных факультетов всех городов. Их привезли, распределили по стройуправлениям. Мне пришлось оформлять их на работу. В числе студентов, направленных в "Дорстрой", был и Всеволод Васильевич Разумков. Так мы оказались в одном управлении. Всех студентов обеспечили одеждой, обувью, выдали карточки на хлеб и питание. Поселили в общежитие 12-го Западного в Соцгороде. Оформляли мы их на должность мастеров. Всеволод быстро показал себя способным, знающим дело специалистом, и потому его скоро перевели в прорабы. Мы с ним часто встречались на собраниях и оперативках. В коллективе Всеволод пользовался большим уважением и авторитетом.

Дружба, замужество

Работать в отделе кадров в то время было непросто.

В трест отовсюду поступали и поступали мобилизованные рабочие, молодые и в возрасте. Особенно много было казахов, узбеков. Все они казались мне на одно лицо. Я долго не могла привыкнуть к их фамилиям.

Поступали молодые рабочие из Курганской, Смоленской, Кустанайской областей.

Были и девочки моего возраста. Они работали на строительстве проспекта Пушкина. Жили в землянках в поселке им. Дзержинского. Очень плохо одетых, в ботинках на "колодках", которые примерзали к ногам, их выгоняли на работу в лютый мороз. Нередко случались побеги, и мне приходилось оформлять дела в прокуратуру.

В 1943 году я заболела малярией. От укуса малярийного комара. Через день температура поднималась до 40 градусов, и меня трясло в лихорадке. Ходить не могла. Месяцами лежала в больнице. Пожелтела от акрихина, который мне вливали в большом количестве.

Я была избрана секретарем комсомольской организации. После работы нас, активистов, обязывали бывать в землянках, где жили молодые рабочие-комсомольцы. Приходилось проводить собрания, собирать членские взносы. Кроме того, всех секретарей комсомольских организаций обязывали после работы ходить в райком партии на занятия по изучению "Истории КПСС" и биографии Сталина. Всё это меня очень тяготило: свободного времени не было, домой я приходила поздно. В конце 1944 года началась наша дружба с Всеволодом Васильевичем.

В Магнитку приехали Ленинградский Оперный театр и Московский театр Сатиры. Люди уставали от 10 - 12-часового рабочего дня, но в театры ходили. Я любила бывать в театре Сатиры, но Всеволод чаще приглашал меня в оперу. Надо сказать, ему удалось привить мне любовь к опере, и я ему за это благодарна.

Рая Локтева во время войны.

Войну пережили. Весь израненный, вернулся с фронта Отец. Он устроился работать на металлургический комбинат, стал приносить деньги.

К тому времени мои братья окончили училище. Их направили на комбинат, и они тоже стали приносить деньги.

В конце 1945 года мы с Всеволодом Васильевичем поженились.

Поскольку я была комсомольским вожаком, наш начальник сказал, что свадьба будет комсомольско-молодёжной. Однако, в основном, были приглашены начальники отделов управления, моя семья, близкие друзья, подруги. Из музыкального училища пригласили баяниста. Пели песни. А одна женщина исполнила арию Лизы из оперы П.И.Чайковского "Пиковая дама" - "Как истомилась, устала я". До сих пор вспоминаю, как на свадьбе плакал мой брат Ваня.

Я спросила: "Почему ты плачешь?" Он ответил: "Да, ты теперь не наша". Так он переживал мой уход из семьи".

1. Локтевы: сидят: Иван Сергеевич и Александра Ивановна; стоят: Володя и Ваня. 2. Молодожёны: Всеволод и Раиса Разумковы, Магнитогорск, 1945 год.

Новые семьи Локтевых

Итак, у Раи Локтевой в конце 1945 года появилась своя семья.

14 марта 1947 года родилась Светлана, а 11 октября 1949-го - Борис.

Вся семья Локтевых сразу их полюбила.

Иван Сергеевич Локтев с внучкой Светланой, 1947 год []

Александра Ивановна Локтева с внучкой Светланой, Магнитогорск,1947 год []

Локтевы с внучкой Светланой, Магнитогорск,1947 год: 1. Иван Сергеевич. 2. Александра Ивановна.

Володя Локтев, Всеволод со Светланой и Раиса Разумковы, Магнитогорск, 1947 года [Разумков Ю.В.]

Ваня Локтев и Рая Разумкова, Магнитогорск, 1947 года [Разумков Ю.В.]

Магнитогорск, 1947 год: 1. Володя Локтев, Всеволод со Светланой и Раиса Разумковы 2. Ваня Локтев и Рая Разумкова.

Иван Сергеевич Локтев, проработав на металлургическом комбинате пять лет, в 1950 году получил однокомнатную благоустроенную квартиру на Правом берегу.

1. Света, Боря, Раиса Разумковы; Володя и Ваня Локтевы. 2. Александра Ивановна Локтева, Света и Боря Разумковы, Ваня Локтев; Володя Локтев. Магнитогорск, 1954 год.

Мы с Мамой, приезжая в Магнитогорск из Агадыря, навещали их в этой квартире. Помню, как Иван Сергеевич и Александра Ивановна угощали нас чаем со сметаной.

Галина Локтева, Жена Владимира [Разумкова Т.П.]

Локтевы: 1. Александра Ивановна. 2. Иван Сергеевич. 3. Галина, жена Володи.

Младший брат Раи, Володя, женился на Гале, статной кудрявой черноволосой девушке с волевым характером. У них родился сын Игорь.

В парке Ветеранов, Магнитогорск: 1.,2.,3.: Светлана, Борис, Всеволод Васильевич, Раиса Ивановна Разумковы; Иван Иванович Локтев; Игорь и Олег - сыновья Владимира Ивановича Локтева, Танюшка - дочь Ивана Ивановича Локтева. 4. Светлана и Раиса Ивановна Разумковы.

Был у молодых Локтевых свой сад. Мы, гости, тоже не раз были приглашены в этот сад вместе с Тётей Раей.

В саду у молодых Локтевых: 1. Александра Ивановна и Галина Локтевы, Света и Боря Разумковы, Иван Сергеевич Локтев с внуком Игорем. 2. Галина Локтева, Света с Игорем и Боря Разумковы на террасе. 3. Иван Сергеевич Локтев.

1,2.:Александра Ивановна, Иван Сергеевич Локтевы и их внучка Светлана в саду у молодых Локтевых.

В саду у молодых Локтевых: 1. Александра Ивановна и Иван Сергеевич Локтевы. 2. Галина Локтева с сыном Игорем на травке, Боря Разумков.

1. Светлана Разумкова в саду у Локтевых. 2.,3.: Мы со Светланой "перебираем" ягоды из сада Локтевых.

Всеволод Васильевич Разумков - первый помощник [Разумкова Т.П.]

1. Александра Ивановна Локтева варит варенье. 2. Всеволод Васильевич Разумков - первый помощник. 3. Боря на фоне Александры Ивановны.

Наш очередной приезд в Магнитогорск совпал с рождением Олега, второго сына дяди Володи и тёти Гали Локтевых. Помню, все очень волновались, но обошлось благополучно: мальчик появился на свет здоровеньким.

Вскоре женился и Ваня Локтев - на Римме, невысокой красивой брюнетке, на девять лет моложе его. 31 января 1959 года у них родилась Танюшка, а в 1962 году - Олечка. Девочки росли прехорошенькими.

Оставить комментарий © Copyright Разумкова Татьяна Петровна (rtpkkk@mail.ru) Размещен: 27/01/2011, изменен: 07/07/2024. 134k. Статистика. Глава: Мемуары Мой Дед, его дети и внуки Иллюстрации/приложения: 364 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Ссылки на родство с Локтевыми, Незнановыми, Федосеевыми, Сучковыми, Шустиковыми

Разумкова Татьяна Петровна : другие произведения.

Мобилизован на строительство Магнитки (Всеволод Васильевич Разумков)