Аннотация: - Лаврентий, - голос Сталина окреп, рука не дрожала, - разберись с 'арийцем', но Рокоссовского не тронь.
"ЧУЖОЙ ДЛЯ ВСЕХ"
Книга 2
ВСТУПЛЕНИЕ
Июнь 2010 года. Берлин
Марта Ольбрихт боялась прикоснуться к конверту. В этом голубом прямоугольнике с официальным штампом МИД был запечатан страх. Страх, который сопровождал ее всю жизнь. Страх за свою судьбу, за судьбу детей и внуков, за их благополучие. В конверте был приговор: страшный и непререкаемый. Теперь она собственноручно должна отнести его мужу, и тогда она узнает?.. Или
не нести?
Впрочем, что за чушь? Какое значение сейчас может иметь то, что в письме? Жизнь практически прожита и прожита, как ей казалось, красиво и достойно. Да и многое ли
ей надо сейчас от престарелого мужа? Тем не менее щемящая боль в груди, вспыхнувшее непреходящее волнение вновь напомнили ей о месте в сердце Франца. Марта как никогда остро почувствовала себя самозванкой. Самозванкой, занимающей чье-то положение все эти годы.
Вдруг ненависть захлестнула ее. Всю жизнь она чувствовала, что та женщина живет рядом с ними. Славянке доставалось все то, что должно было принадлежать ей, немке, которая всегда была верной женой, хорошей матерью и образцовой хозяйкой. У них с мужем было все хорошо - и все же ничего не было. Ничего из того, о чем Марта мечтала, когда выходила замуж в конце той страшной войны. Потому что была она, та женщина.
Хотя что та русская женщина может сделать ей, Марте, сейчас? Да и жива ли она вообще?.. Жизнь прожита. Никто не заберет у нее мужа, детей, дом. Прошлое осталось
в прошлом. Война, униженные и запуганные немцы, русские в Берлине, молчащие мужчины, прячущие военную форму по чердакам, - все осталось в прошлом. Тайны, которые они носили в себе и которые не давали им спокойно жить, раны, которые не заживали, - все это в прошлом. Но
так ли это? Вот весточка оттуда через столько лет?! Значит, война, ее война продолжается?
- Ну что ж! - встряхнув головой, Марта Ольбрихт постучала в дверь кабинета мужа.
- Дорогой, тебе письмо из России! - проговорила она, наверное, слишком громко.
Словно в замедленной съемке, она наблюдала, как бледнеет лицо мужа, как он берет в руки письмо, смотрит на штемпель, подходит к столу. Полуобернувшись, он хочет ей чтото сказать - может, ей выйти? И медленно, очень медленно оседает на пол, сжимая в руке так и не вскрытое письмо.
Марта вскрыла конверт. Она была сильной женщиной. Господину Ольбрихту, который через неделю пришел в себя после инфаркта, она бодро сообщила, что нашлись его родственники в России...
Берлинская стена была разрушена, но ее острые обломки остались не только на улицах. Они, как осколки волшебного зеркала, разлетелись и разбередили давно, казалось бы, зажившие раны, возвращая боль, напоминая о потерях и воскрешая все то, что было похоронено под слоем пепла.
То, что для одних жизнь, для других - смерть. В этом сущность войны. И даже любовь, которая с этим не согласна, становится вне закона.
Ольбрихт не был единственным солдатом рейха, который позволил себе любовь к неарийской девушке во время войны. Им почти удалось - но 'почти' не считается. И все
годы после войны Ариец думал: 'А был ли у них шанс на самом деле?..'
Теперь, держа в руке письмо из России, где он проливал свою кровь, где встретил свою единственную любовь, он вновь задал себе этот вопрос: 'А был ли у них шанс
на самом деле?' И дрожащие бескровные губы тихо прошептали:
- Нет...
Лицо посерело в одночасье, обмякшее тело сжалось от боли, и он, ища поддержки от Марты, сделал робкое движение к двери. Но случайно увидев свое отражение в зеркале, содрогнулся. Тугой уродливый змеевидный шрам, выступавший от правого уха вниз к подбородку, явственно
кричал о том страшном, но незабываемом времени и притягивал, словно магнитом, к себе. Зрачки расширились от ужаса, руки непроизвольно потянулись вперед. Падая, он
шагнул туда, в зазеркалье, в свою прошлую жизнь...
ГЛАВА 1
02:00. 7 мая 1944 года. На участке фронта 18-й моторизованной дивизии вермахта.
Быховский район. Белоруссия
С протяжным шипением, прожигая ночное небо, взметнулась сигнальная ракета. Достигнув апогея, она рассыпалась яркими желтыми гроздьями над нейтральной полосой. На какое-то мгновение мертвое пространство, вырванное из тьмы, зажатое противоборствующими сторонами, осветилось, словно днем. Ряды колючей проволоки, в том числе спирали Бруно, противотанковые ежи, минные поля, перепаханные снарядами, нашпигованные свинцом, на одном из которых застыла сгоревшая 'Пантера' с красной звездой на борту, - все предстало взору ночным расчетам. Дозоры с тревогой всматривались в одиноко падающую ракету, в подсвеченную зону, где, казалось, зайцу невозможно
проскочить, не то что людям, недоумевали по поводу неожиданной ночной вспышки.
Когда ракета стала гаснуть, оставляя за собой длинные тени фортификационных сооружений, ночное безмолвие разорвалось яростной стрельбой. Опомнившись, с немецкой стороны продолжительными шелестящими очередями ударил станковый пулемет. Огненные трассы с воем устремились вперед, к воронкам, откуда был сделан выстрел. Раскаленные жучки срезали смертельной косой желтые головки одуванчиков, сочную майскую траву. Не найдя ничего более серьезного в зоне поражения, раздирая дерн, зарывались в землю. Русские передовые траншеи молчали, хотя и оттуда засекли одиноко взметнувшуюся ракету с нейтральной полосы.
Франц Ольбрихт очнулся. В тот момент, когда взлетела ракета, его веки дрогнули, открылись глаза. Еще не осознавая, что с ним происходит, он увидел звезды, яркие мерцающие звезды. Они манили и звали к себе. Вдруг одна звезда, такая красивая и близкая, рассыпалась на миллионы искр и стала падать прямо на него. Зрачки глаз расширились от ужаса. Он хотел закричать, но не было голоса. Хотел отползти, но не было сил. Раскаленные протуберанцы, достигнув земли, стали насквозь прожигать тело. Особенно сильно горели ноги. Кожа шипела, вздувалась, лопалась, превращаясь в струпья. Пламя быстро охватило всю его сущность.
Франц весь полыхал, но боли не чувствовал. Когда звезда стала гаснуть, появилась нестерпимая боль в голове. 'Дуг-дуг-дуг-дуг', - отдавало в висках. 'Дуг-дуг-дуг-дуг', - кто-то бил по черепу. Но от этих ударов голова не раскалывалась, а только наливалась свинцом.
'Какая невыносимая боль! Кто меня бьет по мозгам?' - мысли лениво потекли в правое полушарие к космическому другу.
'Франц, опомнись, - заработал нейронный передатчик. - Я тебе иногда прочищаю мозги, но не калечу. Это наши гренадеры стреляют. Они, словно трусливые зайцы, боятся ночи. А что ночь бояться? Ночь - подружка разведчика. Кстати, она скоро уступит место утренней заре. Надо спешить. Приходи быстрее в себя, поползем вперед. Это мой совет, Франц'.
Ольбрихт молчал.
'Прошу, не вздумай голову подставлять в третий раз, - продолжил Клаус. - Она не выдержит больше перегрузок,расколется, как орех. Мне будет жаль расстаться с тобой,
не простившись. Ты понял меня?'
Франц молчал. Он не понимал, что требует от него Клаус. Его сознание было размытым. Его взор был устремлен в вечность. Звезды мерцали, звали к себе: 'Иди к нам,
Франц. Иди'. Но в этот раз от них веяло вселенским холодом и пустотой. К горлу подкатывалась тошнота. По коже бежали мурашки, знобило. Он попробовал подняться, чтобы согреться, и застонал от бессилия...
- Господин капитан! Господин капитан! - кто-то возбужденно затряс его за плечо. - Вы живой? Слава богу. Я подумал, вы умерли. Это такая радость для меня, - восклицал, захлебываясь человек. - Теперь мы выберемся отсюда. Мне с вами не страшно. Такая радость, что вы очнулись. Господин капитан!
- Кто ты? - рассеянно отозвался Франц, чуть шевеля языком и пытаясь сконцентрировать свое внимание на склонившейся некрупной тени в черном комбинезоне. Он
не узнавал стоявшего на коленях человека. Хотя голос показался очень знакомым, близким.
- Это я! - еще смелее воскликнул человек. - Я, господин капитан! Я ефрейтор Криволапов.
- Криволапоф? Панцершютце Криволапоф? - Франц удивленно провел дрожащей рукой по лицу солдата. Заросшие впалые щеки, небольшой нос, глаза, горящие, словно угли, несмотря на темень, улыбка до ушей - все это сразу напомнило русского чубастого танкиста. - Криволапоф, рад, что ты сейчас со мной.
- Да, это я, господин капитан!
Франц вновь сделал попытку приподняться.
- Вы лежите, лежите, не вставайте, - запротестовал охрипшим голосом ефрейтор. - У вас жар. Вы горите!
- Мне холодно, Криволапоф, а ноги горят.
- У вас высокая температура. Вас лихорадит. Одну минуту. У меня есть лекарства. Я запасливый.
Криволапов суетливо достал из внутреннего кармана брюк маленькую металлическую коробочку, вынув из нее две обезболивающие таблетки, вложил в рот Ольбрихту.
- Скоро вам будет лучше. Вот, запейте.
Солдатская алюминиевая фляжка прикоснулась к запекшимся воспаленным губам немецкого офицера. Стуча зубами о металл, тот сделал несколько жадных, вожделенных глотков холодной, пахнущей тиной жидкости.
- Спасибо, ефрейтор, - отдышавшись, произнес Франц. - Я никогда не пил такой вкусной воды. Откуда она?
Криволапов улыбался от счастья. Он угодил командиру. Ему была приятна похвала.
- Эту воду я успел набрать из колодца там, в поселке у дома с липами, куда вы заходили. Я ее для вас берег. Вот и пригодилась. Я рад, что она вам понравилась. Скоро температура спадет.
- Спасибо, - еще раз поблагодарил Франц и прикрыл глаза...
'Солдат прав, у меня действительно высокая температура. Лицо горит, а всего знобит. И жжет сильно в правой ноге. Видимо, касательное ранение. Оттого и температура. Сколько же часов я был в беспамятстве? Где я нахожусь? Как попал в эту воронку? Что-то должен я знать
и помнить?' - мысли Франца постепенно приводились в порядок. Вдруг он явственно увидел меркнущие глаза Веры, ее бледно-серое лицо, окровавленные губы и еле слышимые слова: 'Златовласка - твоя дочь... Твоя дочь, Францик!' И тут же появились жесткие глаза брата Веры. Они безбоязненно, зло смотрели в отверстие направленного на него пистолета... 'Я же хотел застрелить этого
негодяя! Но мне что-то помешало... Да, мне помешала девочка. Маленькая беззащитная девочка. Она крепко прижималась к груди Михаила и дрожала от страха. Это, как оказалось, была Златовласка... И здесь вспышка, обвальный разрыв... и все...
Франц застонал от накатившей нестерпимой душевной боли по Верошке и Златовласке. Его стон был похож на вой раненого зверя. Нахлынувшие воспоминания о последних мгновениях жизни Веры острыми когтями разрывали грудь. Ему было трудно дышать. Он чувствовал свою вину в случившемся, но помочь уже ничем не мог. Пальцы рук в этот момент яростно загребали прохладную рыхлую землю, оставляя глубокие борозды. Франц сделал усилие, чтобы подняться.
- Тише, тише, господин капитан, - проворчал Криволапов, прижимая немецкого офицера ко дну воронки. - Глупо умирать сейчас, когда вы вернулись с того света. Полежите спокойно. Ваши страдания скоро пройдут... Вот так, хорошо, - Степан уложил метавшуюся голову Франца на танковый шлем, укрыл тело своей гимнастеркой. Сам остался в техническом комбинезоне. Ночь была теплой,
прямо летней. Глубокая воронка от гаубичного снаряда не задувалась ветром. Ефрейтору не было холодно.
Криволапов интуитивно чувствовал скверное состояние командира и находился рядом. Еще с начала войны он полюбил этого немца за внимательность и доброту, за то, что тот спас ему жизнь. Степан это помнил и был в долгу перед ним все эти годы, искал повода отплатить добром за заботу. Наконец появился тот случай, когда он мог показать свою преданность. В эту минуту, лежа в воронке, Степан, как верный пес, готов был растерзать любого, кто посмел бы нарушить покой Франца, кто покусился бы на его жизнь. На случай появления неприятеля, были бы это немцы или
русские, он держал наготове автомат ППШ и две гранаты.
- Ты не уходи, Криволапоф. Побудь со мной, - через какое-то время тихо промолвил Франц, справившись с внутренними переживаниями.
- Что вы! Я рядом, господин капитан. Без вас никуда. Я все сделаю, что вы скажете. Сейчас мы не пропадем. Главное, вы соберитесь с силами.
- Спасибо, ефрейтор. Ты надежный и верный солдат. Я этого не забуду.
- Не благодарите меня, господин капитан. Я вам до гроба жизнью обязан. Вы для меня не только командир, но и старший брат. Все, что было в моей жизни хорошего, связано с вами. В детдоме я был одинок, без друзей, меня часто там били. В армии опять зуботычины и крик старшины
и командиров. Только вы увидели во мне человека, спасли от издевательств своих танкистов в 41-м, - Криволапов сглотнул накативший комок обиды и замолк.
Францу была приятна забота русского солдата о нем. Он видел преданность Криволапова. Он мог сравнить его по поступкам с водителем Брайнером. Поэтому не смел
умалчивать об этом.
- Еще раз, спасибо, ефрейтор, - поблагодарил он Степана. - Ты достоин награды. Ты такой же преданный, как Брайнер. Жаль, что он погиб.
Вспомнив о Брайнере, Франц остро осознал трудности и мучения прошедшей операции.
Разведгруппа находилась четыре дня в тылу у русских. Погибли все панцершютце - пять экипажей. Все они погибли ради уточнения и сбора сведений о готовящемся наступлении противника. Вот цена за спасение 9-й армии. А будет ли вообще это спасение? Уж очень тщательно и упорно готовятся русские к наступлению. Может, зря он с Клаусом затеял операцию? Но он сильно хотел увидеть
Веру. Увидел и погубил ее... Да, из-за него погибла Верошка, его любимая жена, хотя они официально не расписались. Их расписал далекий 41-й год!..
Франц заскрипел зубами от злости на себя, но отчаяния уже не было. Он должен довести дело до логического конца. Он обязан поставить последнюю точку в операции. Его ждет генерал Вейдлинг. 'Хватит хандрить! Нужно выбираться из этой темной прогорклой ямы. Война продолжается'.
- Криволапоф! - Франц негромко, но решительно позвал танкиста. - Доложи обстановку, мне уже лучше.
'Вот это другое дело, - отозвался первым Клаус. - Отошел, капитан, от контузии? А то был невменяемый'. - 'Кто говорит со мной? Откуда голос? Клаус, это ты?' - Франц стукнул себя по лбу недоверчиво - вдруг почудилось? 'Да. Это я, капитан. Ты меня уже вызывал, но ничего не помнишь. Ты что, мне не рад?' - 'Я тебя узнал, друг, - Франц улыбнулся и воспарил духом от такой
новости. - Просто меня так тряхануло, что чуть душу богу не отдал. Забыл временно о тебе. А ты здесь, рядом, во мне. Конечно, я рад твоему появлению. Опять я стал двуликим
и всесильным...'
- Господин капитан, вам плохо? Вы бредите? - отозвался Криволапов на бормотание немца.
- Нет, все хорошо. Не обращай внимания. Докладывай!
- А-а! Ну так я докладываю.
- Я жду.
Криволапов с радостью вскочил с земли. Он в тайне боялся, что после сильнейшей контузии и личных переживаний его командир сойдет с ума. 'Но вроде пронесло, командир батальона вновь тверд и рассудителен, правда, плохо слышит'.
- Ты чего вскочил? Садись. Говори, только громче. Где мы и что с нами произошло? Мне нужно принять решение.
- Слушаюсь, - ответил Степан и, присев вновь у изголовья, повел торопливый рассказ.
- Это случилось к вечеру прошлого дня... Наша 'Пантера' находилась на краю поселка. Когда русские пошли в наступление, мы подбили два танка, их штурмовики залегли, бой затихал. Вы в это время что-то кричали русскому сержанту, который стоял у ворот и держал на руках маленькую девочку. И тут раздался страшный взрыв. Оказывается, с тыла, со стороны соседнего поселка, нас обстреляли из орудий. Это было полной неожиданностью.
Взрывной волной и вас, и сержанта разметало по сторонам.
Я и ефрейтор Брайнер бросились к вам на помощь, несмотря на приказ лейтенанта Эберта немедленно уносить ноги. Вы были сильно контужены и находились без сознания.
Кроме того, осколком вам задело ногу. Было много крови.
- Подожди, ефрейтор, - перебил Степана Франц, приподняв голову. Голос немца дрожал от волнения. - Девочка... в руках у русского сержанта была девочка. Что с ней?
Она жива?
- Да, господин капитан. Девочка жива, - соврал Степан. - Жива. Ни царапинки. Ее прикрыл собой русский сержант. Выжил ли он сам, не знаю. Вас всех тряхануло основательно. А девочка жива. Собственными глазами видел, - Криволапов осознано пошел на обман, чтобы угодить
командиру. В действительности в пылу боя он ничего не помнил. - Ее подхватила какая-то старуха и унесла домой. Только можно удивляться смелости этой старухи. Откуда силы
взялись? Под пулями она подхватила девочку и понесла.
- За эту новость получишь Железный крест, - проронил Франц и благодарно дотронулся до плеча Степана. - Ты меня очень обрадовал. Это моя дочь, Криволапоф.
- Я догадался, господин капитан, - Степан улыбался, его глаза горели от похвалы. Краешки губ Франца также разошлись в улыбке.
После небольшой паузы Степан робко произнес:
- А та девушка, что стояла с вами, была вашей женой?
- Да, Криволапоф, эта была моя жена, - тихо ответил Франц, не делая замечания за нетактичный вопрос. - Правда, мы не сумели обвенчаться. На то была причина... Она погибла из-за меня...
- Погибла? Жалко, красивая девушка. Вы, наверное, сильно любили ее, раз мы оказались в этом поселке?
- Все, ефрейтор, хватит об этом говорить, - Франц резко пресек подчиненного, подавив в себе грустные мысли. - Докладывай, что произошло дальше.
- Дальше нам просто повезло, - оживился вновь Криволапов. - Мы сумели чудом оторваться от русских. Мы не пошли через Поляниновичи. Там ждала засада, оттуда
нас обстреляли. На полной скорости, под дымовую завесу ушли вправо, а затем на север. Обогнули поселок Никоновичи и затерялись в лесу. Лейтенант Эберт дал радиошифровку. Время прорыва нам указали на пять утра. Я удивляюсь, как мы прорвались к передовой. Меня и сейчас колотит, когда я вспоминаю, как мы прорывались на заре. Обезумевшие русские бойцы до сих пор стоят перед
глазами. Они шалели, видя наш танк, да еще со звездой, несущийся на полной скорости с тыла. Только когда мы смяли два поста у передовых траншей, русские стали стрелять.
Тем временем вступили в бой гренадеры. Но они нас подвели. Мы уже были подбиты...
Криволапов тяжело вздохнул и замолчал.
- Это все?
- Нет, господин капитан, - Степан сжал кулаки, повертел опасливо головой. - Мне трудно говорить. Было очень страшно!.. Срочно покинув танк, мы попали в настоящий ад. Радист унтер-офицер Дортман был убит сразу. Пулеметная очередь прошла через грудь. Наводчик
унтер-фельдфебель Хаас убит шальной пулей гренадеров. Мы только успели затащить вас в воронку, как вокруг изверглась земля. Русские гаубицы похоронили всех. Все полегли, кто оказался ранним утром в этой зоне. Две сотни гренадеров нашли здесь смерть. Все полегли, кроме лейтенанта Эберта. Он уполз стремительно вперед, оставив меня с вами. Выскочил он из этой заварухи или нет - не знаю.
Лейтенант обещал вернуться за вами. Но до сих пор его нет. Скоро начнет светать. Он мне оставил ракетницу, вот я и выстрелил. Пусть знают там, что мы живы.
- А портфель? Где портфель с документами? - оборвал Степана Франц, вскочил и застонал от боли в правой ноге.
- Не видел я портфель, господин капитан! Ей-богу, не видел, - Криволапов перекрестился для убедительности. - Все так полыхало и взрывалось. Может, лейтенант
прихватил?
- Черт! Свинья паршивая! Нацистский сопляк! Убежал, а командира оставил погибать. Каналья! - выругался Франц. - Выберусь, в полевой суд отдам мерзавца.
'Франц, хватит стонать, - зашумело в правом полушарии - в разговор вновь вмешался Клаус. - Принимай решение. Надо быстрее уходить отсюда. Скоро рассвет. Подсказываю. В сторону передовой разминирована полоса. Фонариком передай условный сигнал. У тебя получится
с моей помощью. Дальше ползите от воронки к воронке. Отдыхайте в них. Вас заметят, придут на помощь и подберут. Но мне подсказывает профессиональное чутье, если выживем, жди сюрпризов от Эберта. Лейтенант - ярый нацист. Вы схлестнулись с ним. Он мстителен и обид не прощает. Поэтому действуй быстро, но будь осторожен. Если
что, я на стреме'.
- Что будем делать, господин капитан? - отозвался Криволапов, когда Франц перестал ругаться.
- Помоги подняться и слушай приказ...
ГЛАВА 2
17 мая 1944 года. На участке фронта 18-й моторизованной дивизии вермахта.
Быховский район. Белоруссия
Начальник отдела 1-Ц штаба 9-й армии вермахта подполковник Кляйст в эту ночь не спал. Его цельная волевая натура не могла смириться с тем, что в служебных вопросах имеются белые пятна, неточности, разночтения.
В данном случае речь шла об армейской операции Glaube. Он лично участвовал в ее подготовке, был отчасти ответственным за ее проведение, имел к ней профессиональный интерес.
Куратором этой безумной идеи, глубокого рейда в тыл русских, был командир 41-го танкового корпуса генерал-лейтенант Вейдлинг.
Неясность для Кляйста состояла в том, как оценивать операцию, можно ли доверять разведданным, полученным от Арийца. Уж слишком много было вопросов к самому Арийцу. А жив ли он сам, чтобы развеять при встрече сомнения, он пока не знал.
Новый командующий армией генерал-лейтенант Йордан с нетерпением ожидал итоговый доклад об операции. Кляйст его подготовил. Но главные выводы не были сформированы. Эту работу он думал сделать утром, вспомнив хорошую русскую поговорку: 'Утро вечера мудренее'. В который раз перевернув свое худое тело на видавшем виды кожаном совдеповском диване, который ему постелили
в служебном кабинете, он попытался уснуть, но его вновь постигла неудача.
Мысли об операции, об Ольбрихте, о полученных разведданных от Эберта, несмотря на физическую усталость, не хотели покидать его мозг и возвращали к событиям прошедшего дня.
'16 мая на рассвете на участке второй роты 76-го полка 18-й моторизованной дивизии была проведена завершающая стадия операции Glaube. Проведена отвратительно плохо. Русские были осведомлены о готовящемся прорыве группы и ждали его. Они, не зная точного времени и участка прорыва, в последний момент сумели определиться и, подключив самоходную гаубичную артиллерию, нанести массированный удар по коридору прохода. Две роты, обеспечивающие прорыв, во главе с оберлейтенантом Мельцером были полностью истреблены. Из группы разведчиков
сумел выйти живым только один командир взвода лейтенант Эберт. Капитан Ольбрихт и сопровождавший его русский танкист, со слов Эберта, при выходе пропали.
Материалы, доставленные Эбертом, были обработаны и требовали анализа и перепроверки. Но как их перепроверишь? Документы явственно говорили о подготовке
русских к масштабному наступлению на участке их армии.
Здесь и передвижение войск ночью, и ложные переправы, и батареи, и концентрация стрелковых частей во втором эшелоне, которые умело скрывались в землянках, и многие другие факты, указанные Эбертом.
Как результат рейда - трижды подчеркнутые выводы
Арийца, что наступление русских по всему фронту начнется 23-24 июня. Основные удары по армии: первый - из Рогачева на Бобруйск, второй - из поселка Озаричи на Слуцк. Удары наносятся одновременно.
Это правда или дезинформация? Разве можно, задав такой вопрос, заснуть? И что удивительно, в главном штабе сухопутных войск этим разведданным не поверили. Откуда мол, и кто мог вообще принести такие новости? Кто такой Ариец?
Командующий группой армий 'Центр' фельдмаршал Буш также отнесся к разведданным скептически. Высылаемые на разведку летчики ничего нового не добавили. На всех участках фронта затишье.
Так что же это тогда, как не дезинформация?'
Кляйст громко зевнул, так и не смог прогнать тяжелые мысли, без желания поднялся с дивана. Надев хромовые сапоги, начищенные до блеска (он был педант во всем), достал сигарету из серебряного портсигара и прошелся в темноте к окну. Ночь была облачная, темная, но иногда
проблескивали звезды. Он курил и думал, как поступить.
А задуматься было над чем.
К его потаенной радости - он и не знал, что так отреагирует, - неожиданно появился компрометирующий документ на капитана Ольбрихта. Лейтенант Эберт в ходе доклада высказал недоверие к своему командиру. Более того, он назвал его политически неблагонадежным, даже предателем великих идей фюрера. Им был написан рапорт, где он сделал смелое предположение о вербовке русскими капитана Ольбрихта. Свои выводы он сделал из следующих фактов. В Буда-Кошелеве при встрече с агентом на явочной квартире группа нарвалась на засаду. Чудом остались в живых только капитан Ольбрихт и русский танкист Криволапов. Остальные якобы погибли. Но могло быть иначе.
Капитан всех сдал русскому Смершу.
Далее он, Ольбрихт, повел группу через поселок Поляниновичи якобы для встречи со своей выдуманной женой. Кто в это поверит? В деревенской хате он находился один пятнадцать минут. Что он там делал? Могла быть там встреча с русской разведкой? Да! Поэтому он и остался
жив. И последнее: с ним постоянно находился русский танкист Криволапов. Явно агент Смерша.
В донесениях подчеркивалась дата наступления русских и удар по их оборонительным линиям двумя концентрированными силами. Документов на этот счет капитан не представил. Только его выводы.
- Это дезинформация русских, - подвел итог Эберт, - переданная через завербованного агента Ольбрихта.
'Каков шельмец этот Эберт! - мельком подумалось начальнику разведки. - На собственного командира батальона кляузу написал. И так у него достоверно получилось. А вдруг он прав?'
Но здесь есть и другая сторона медали, не учитывать ее - проявить близорукость. Как бы не попасть под пресс генералитета? Кляйст задумался.
'Если дать ход рапорту лейтенанта Эберта и доложить об этом в полицию безопасности, значит, вступить в войну с генералом Вейдлингом. Тот опекает Франца Ольбрихта,
как собственного сына. Что делать? Что делать?' - Кляйст затушил сигарету и подошел к рабочему столу. Еще раз прочел донесение Эберта.
'
Что ему выгодно? Ему лично что выгодно? Конечно, второй случай. Если все подтвердится, что указал Эберт, а в гестапо умеют выбивать показания, то он утрет нос и генералу Вейдлингу, и выскочке Ольбрихту, если тот окажется жив. В генштабе вермахта не поверили донесениям
Арийца. Почему он должен верить? А вот дезинформация - это ход конем. И здесь он поставит мат. Все провалы групп, ранее подготовленные им, можно списать на Ольбрихта. Вот где выход!'
Подполковник заложил руки за голову и потянул спинными мышцами. От удовольствия крякнул. В это время раздался длинный тревожный звонок.
'Кто это может быть?' - дернулся Кляйст от неожиданности и бросил взгляд на часы. Было три часа ночи. Рука нехотя потянулась к трубке.
- Слушаю, - глухо выдавил он.
По мере получаемой информации долговязая фигура Кляйста выпрямлялась и вытягивалась в шпалу. На лице серо-землистого цвета - абверовец безудержно курил -
появились красноватые пятна. Маленькие бесцветные невыразительные глаза блестели в предвкушении интриги.
- Наблюдать! Пока только наблюдать! - завизжал радостно он. - Будут выходить, оказать помощь и под усиленным конвоем сопроводить ко мне. Исключить любую
попытку к бегству. Удержать силой. Доставить только живыми. Исполняйте, капитан.
'Вот и настал мой час, - ухмыльнулся злорадно Кляйст, заерзав маслами в кресле. - Какая удача! Все огрехи спишу на этого выскочку...' - пальцы нервно забарабанили по
столу, потянулись к портсигару...
Тем временем Криволапов, упираясь изо всех сил, тянул за собой Франца. Тот здоровой ногой помогал.
- Давай, Криволапоф, давай. Еще. Я выдержу. Осталось немного... Все, стой, передышка, - они скатились в большую воронку от мины.
- Господин капитан, попейте воды. Передохнем, - прохрипел Криволапов, протянул фляжку. - Я за вами, - облизал потрескавшиеся губы.
- Давай, жажда мучает. Чувствую, температура повышается, - Франц, тяжело дыша, взял флягу, поднес ко рту. Холодная вода, пахнущая тиной, бодрила. Напившись, с благодарностью выдохнул: - Все, Степан. Спасибо. Пей сам, и ползем дальше. Скоро нас заметят, сигнал
ведь приняли.
- Подождите, господин капитан, - Криволапов прислушался. Затем вытянул худую шею, выглянул из воронки. - Тише. Кажись, с немецкой стороны кто-то ползет. Видите, у меня глаз острый, как у беркута. Точно ползет.
Франц оперся здоровой ногой, подтянул тело и всмотрелся в ночную мглу, которая начала расступаться. Действительно, что-то двигалось со стороны немецких траншей.
- Что они говорят? - взволнованно прошептал танкист.
- Я не слышу. Это дозор, нас ищут.
И в этот момент сзади кто-то, охнув в прыжке, неожиданно навалился на Криволапова. Тут же вторая огромная тень набросилась на Франца.
- Ах ты, гадина! - заверещал Степан, сваливаясь на дно воронки вместе с нападавшим врагом, теряя фляжку.
Юркий, жилистый, он вывернулся на спину при падении и с силой боднул ногой неприятеля в живот.
- Су-ка! - от боли протяжно по-русски выругался разведчик, отлетая от Криволапова.
'Это русские разведчики!' - молнией пронеслась мысль в голове Степана, и он, не раздумывая, вытащил из сапога финку и броском вперед засадил ее по рукоять в бок
противника.
- Получай, скотина! Не сдамся. Застрелюсь, но не сдамся, - с неистовой злобой и пеной у рта хрипел он, всаживая еще раз лезвие в обмякшее тело разведчика. Только короткая шелестящая очередь, раздавшаяся рядом, остановила его от дальнейшего безумства. Ответно разорвалась лимонка.
- Ребята, уходим! Нас окружают, - вырвался из тьмы чей-то командный окрик. Вслед за этим - очередь из ППШ. Тень, навалившаяся на Франца, отпрянула назад и стремглав, перебросившись через край воронки, ушла в полумрак. Все проходило считаные секунды.
- Господин капитан! Вы живы? - прошептал трясущийся Криволапов, подползая на коленях. - Господин капитан! - Степан дотронулся до лица Франца. - Вы живы? Очнитесь.
Франц приходил в себя от удушья.
- Да... жив, ефрейтор, - пробормотал Франц заплетающимся языком. - Чуть не задушил, мер... за... вец... Впервые сталкиваюсь с такой силой в руках. Если бы не подошла помощь, утащил бы в берлогу медведь. А ты сам, Степан, не ранен?
- Я-то живой, - стал храбриться танкист, обрадовавшись, что его хозяин невредим, - что мне сделается? А вот он, - Криволапов показал головой на бездыханное тело русского бойца, - добегался. Пусть там знают, что я не сдамся живым энкавэдэшникам, - Степан оскалился и сплюнул через зубы. Затем вытер о маскхалат разведчика финку и засунул в правый сапог. - А нас ищут, слышите? - он вновь обратился к Францу, чтобы не думать об убитом бойце. Саднило сердце, было прескверно на душе. - Откликнитесь, господин капитан.
Франц и сам услышал немецкую речь. Их искали. Капитан Грейвиц послал на помощь взвод гренадеров.
- Мы здесь! Сюда, - выкрикнул он, выглянув из ямы.
Санитары появились первыми. Без лишних расспросов они подхватили Франца и Криволапова и быстро вынесли к передовой траншее. Далее немецкая группа по извилистым переходам вышла наружу, затем по тропинке - к лесополосе. У полевой дороги их ждала легковая машина.
Здесь же стоял грузовик с охраной и бронетранспортер связи.
Франц приподнялся на носилках, огляделся. Своих людей из разведбатальона он не увидел. Не встречал его и адъютант старший лейтенант Риккерт. Это показалось
странным. Возле 'Опель-капитан' его ждал сотрудник армейской разведки Грейвиц.
Когда Францу помогли подняться у машины, он еще раз огляделся вокруг и, не увидев людей из своего батальона, бросил сердито Грейвицу:
- Где адъютант Риккерт? Куда вы меня повезете?
Грейвиц поздоровался наклоном головы и вежливо, спокойно ответил:
- Не беспокойтесь, Ольбрихт, все в порядке. Вашу безопасность мы обеспечим своими силами. Приказано доставить вас в штаб армии. После краткой встречи с подполковником Кляйстом вам будет оказана основательная медицинская помощь, предоставлен отдых.
- Грейвиц, - продолжал возмущаться Ольбрихт, - немедленно предоставьте мне связь с генералом Вейдлингом. Никуда я не поеду.
- Ольбрихт, не надо глупить. Вас срочно ждет командующий армией. С генералом Вейдлингом вы свяжетесь в штабе. Садитесь в машину, пожалуйста, не упрямьтесь, - Грейвиц услужливо открыл заднюю дверь.
Криволапов, как верный Санчо Панса, держался возле Франца, единственного немца, которого он знал и который мог за него заступиться. Ситуация была сложная. Оружие
у него отняли еще на передовой. Ольбрихт не сопротивлялся этому. Впереди их ждал заслуженный отдых. Здесь же конвой косо смотрел на оборванного русского солдата, не понимая, что он делает возле офицера.
- Ефрейтор, - обратился к нему унтер-офицер, - следуйте за мной к грузовой машине.
Криволапов понял, что хочет от него младший офицер, отдельные команды и фразы он уже знал и жалобно посмотрел на Франца. 'Господин капитан, возьмите меня с собой. Без вас я пропаду', - говорили умоляюще глаза. Ольбрихту передалось волнение русского танкиста. 'Сейчас
нам лучше держаться вместе, - подумал Франц. - Такого верного товарища оставлять в одиночестве нельзя, тем более что он плохо говорит по-немецки'.
- Стоять! Не трогать! - отдал Франц команду унтерофицеру и так убийственно посмотрел на него, что тот, вытянувшись в струну, испуганно пролепетал: - Слушаюсь,
господин капитан.
- Оставьте русского солдата в покое, Вайбер. Пусть
едет рядом с капитаном, - вмешался Грейвиц. Затем вновь обратился к Ольбрихту: - Пожалуйста, капитан, садитесь в машину. Все будет в порядке.
Когда Франц и Криволапов уселись на заднем сиденье, Грейвиц удовлетворенно махнул перчаткой: 'Вперед', - и захлопнул дверь легковушки.
Ослабленный Франц не видел в действиях армейского эскорта опасности, но внутренняя настороженность и волнение не покидали его. Он не так представлял себе встречу после разведывательной операции, немыслимой по трудности и важности добытых сведений. Он не видел своих
людей из батальона во главе с его заместителем Мельцером. Они должны были вместе с ротой 86-го полка создавать коридор выхода. Он хотел есть, у него пересохло в горле, он чувствовал страшную усталость, у него не проходил жар. И самое главное, его не соединили с командиром корпуса. Что это? Почему такая немилость?
Эти тревожные мысли он направил Клаусу в правое полушарие. Оттуда, как по телетайпу, пришел краткий нейронный ответ.
'Не волнуйся. Держу ситуацию под контролем. Бывшие абверовцы что-то замыслили против тебя. Но моя интуиция подсказывает, что скоро все прояснится. Мы выиграем этот раунд. Держи возле себя русского танкиста. Парень надежный, проверенный. Твой Клаус'.
Франц, успокоенный полученной информацией, перестал следить за дорогой, но не спал. Машины натружено, километр за километром перемещались по разбитым
прифронтовым дорогам в сторону Бобруйска. Там находился штаб 9-й армии вермахта. Капитан Грейвиц ехал молча, вопросов не задавал. У Франца тоже не было желания вести с ним разговор.
Рассвело. День обещал быть теплым, погожим. Косые лучи восходящего солнца игриво заглядывали через лобовое стекло 'Опеля', то и дело на кочках пробегая по воспаленному лицу Франца. Немец щурился, отворачивал лицо, с нетерпением ожидал окончания утомительной поездки. Ему
становилось хуже. Несмотря на обезболивающий укол, сделанный санитаром, температура повышалась, нога горела сильнее. Кроме того, к горлу вновь стала подкатывать тошнотворная волна. Криволапов, сидящий рядом, как и шеф, старался не спать, тер себе грязные щеки, щипал за уши, крутил глазами, но через полчаса его укачало, он задремал.
Вскоре лесная дорога закончилась. Впереди показалась гравейка Быхов - Бобруйск.
'Выйдем на главную дорогу, будет легче, не так будет укачивать', - подумал Франц
и сомкнул глаза от невероятной усталости.
- Хальт! - раздался вдруг грозный окрик.
Франц встрепенулся и посмотрел вперед через голову Грейвица. Проснулся и Криволапов.
У шлагбаума перед выездом на главную дорогу стоял фельдполицай и держал знак немедленной остановки транспорта. Три военные машины с визгом остановились рядом, обдав патрульный наряд пылью.
- Что за чертовщина? Открывайте! - рявкнул капитан Грейвиц на подошедшего с автоматом унтер-фельдфебеля, одетого в черный плащ. Поверх плаща через шею у того свисал стальной горжет фельджандармерии с номером команды.
- Приказано всех досматривать, господин капитан. Прифронтовая зона. Предъявите ваши документы, - полицейский требовательно смотрел на Грейвица.
- Проклятье, - ругнулся Грейвиц. - У меня пропуск во все зоны армейского подчинения. Немедленно откройте шлагбаум, сержант.
Но полевой жандарм жестко стоял на своем.
- Повторяю, приказано всех досматривать, - твердо, с вызовом чеканил он, - предъявите ваши документы.
- Ну и порядки. Вы пожалеете об этом, - взревел в гневе Грейвиц и полез в нагрудный карман за удостоверением.
Унтер-фельдфебель изучил документ и вернул офицеру через открытое окно. Увидев пассажиров, спросил:
- Кто с вами едет?
- Это не ваше собачье дело, - Грейвиц был в ярости.
- Хорошо! Одну минуту! - ответил холодно фельдполицай и удалился к дежурному домику. Спустя несколько минут к эскорту подошел старший лейтенант и, представившись Грейвицу, повторил тот же вопрос:
- Что за люди сидят в машине?
- С меня довольно, - сдался Грейвиц. - Это капитан Ольбрихт и его солдат. Это люди нашего отдела, - и с нажимом добавил: - Вам понятно это, старший лейтенант?
- Я вас понял, капитан. Дайте одну минуту для уточнения, и вы поедете дальше.
- Быстрее, офицер, - скривился Грейвиц.
Дежурный бросил пристальный взгляд на Ольбрихта, въедливо всмотрелся в Криволапова - те сидели молча, затем, не задавая больше вопросов, быстро удалился к дежурному домику.
- Господин майор, это они. Что прикажете делать? - прорвались наружу через приоткрытую дверь резкие фразы дежурного.
- Что делать? Задержите эскорт на десять минут. Не пропускайте их, - тут же последовал приказ фельджандарму. - Я уже на подъезде...
Капитан Грейвиц тем временем вышел из машины, закурил. Он не понимал, что происходит. Почему фельджандармерия остановила его и не пропускает дальше ехать при
наличии всех проездных документов? Это было чрезвычайным происшествием.
- Черт знает, что происходит! - буркнул взволнованно он и выбросил недокуренную сигарету. Подойдя к связистам, рявкнул: - Немедленно соедините меня с подполковником Кляйстом, - соединили мгновенно.
- Кто посмел вас задержать? - кричал в трубку Кляйст после доклада подчиненного. - У вас предписание доставить Ольбрихта в отдел. Это распоряжение начальника штаба. Позовите дежурного офицера.
- Слушаюсь! Фельдфебель, - обратился Грейвиц к связисту, - бегом за старшим лейтенантом. Подожди. Что все это значит? - лицо Грейвица удивленно вытянулось, глаза вытаращились. К дежурному домику спешно подъехало несколько военных машин. Из вездехода вышел важный майор в общеармейской форме и неторопливо направился к нему. Его сопровождал открытый бронеавтомобиль с гренадерами, готовыми к стрельбе. Крупнокалиберный пулемет был направлен на его эскорт.
Подойдя к Грейвицу, майор Рэмек - это был он - осмотрелся вокруг, глубоко вдохнул чистый освежающий воздух и подставил лицо восходящему солнцу. От полученного заряда бодрости он умиленно расплылся в улыбке и, не глядя на Грейвица, пафосно произнес:
- Красиво как! Не правда ли, господин капитан? Чудесное утро!
- Кто вы? - раздраженно, не поддаваясь на добродушные изречения Рэмека, бросил капитан Грейвиц и сделал угрожающий шаг вперед. Он не узнал адъютанта командира 41-го танкового корпуса. - Я буду...
- Перестаньте фиглярничать, Грейвиц, - будто по носу щелкнул того Рэмек заготовленной фразой, повернув голову. - Вы будете выполнять то, что я сейчас прикажу. Старший лейтенант, - позвал он пальцами через плечо дежурного фельджандарма, - капитана Ольбрихта и ефрейтора Криволапова сопроводите в мою машину.
- Слушаюсь, господин майор.
- Вы не имеете права, майор, - Грейвиц не ослаблял напора. Его серые глаза потемнели, излучали гнев.
- Имею, капитан. Имею!
- Вы ответите за самоуправство. У меня приказ подполковника Кляйста. Лейтенант! Выводите солдат, - махнул головой Грейвиц офицеру сопровождения.
- Не дурите, капитан, - на Грейвица в упор смотрел
крупнокалиберный пулемет, и Рэмек поднял перчатку вверх. - Моя отмашка, и вы с вашим эскортом пополните русское кладбище своими крестами. Какая неутешительная смерть. Вы готовы так умереть, капитан?
- Я не понимаю вас, майор, - голос Грейвица дрожал, лицо из возмущенно-красного становилось бледно-серым. - Это провокация...
- Вы опоздали, голубчик, - Рэмек светился. - Многое изменилось за эту ночь. Вчера поздно вечером в главном штабе сухопутных сил подписали приказ о переподчинении 20-й танковой резервной дивизии 41-му корпусу генерала Вейдлинга. Корпус усиливается другими частями для
создания на этом участке укрепрайона как противовес возможному русскому наступлению. Ему придан особый статус центрального подчинения. Капитану Ольбрихту тем же приказом присвоено звание майора. Он идет в личное распоряжение командира корпуса. Я адъютант генерала.
- Не может этого быть... - стушевался полностью Грейвиц. - Почему в армии этого не знают?
- Потому что там служат такие тупицы вроде вас, Грейвиц. Старший лейтенант! Выполняйте мой приказ.
Рэмек был в ударе. Он впервые за свою служебную карьеру получил настоящую власть и действовал от имени Вейдлинга, наслаждался этой властью. Его распирало от удовольствия отдавать приказы.
- Я не думаю, Грейвиц, что в такое сладкое утро, - продолжил Рэмек, - вы будете тревожить звонком сон командующего армией - кстати, он в курсе, - а тем более фельдмаршала Буша. Вы согласны со мной, капитан?
- Согласен, - процедил сквозь зубы Грейвиц и отдал команду помочь перевести майора Ольбрихта в другую машину.
- Прекрасно! - на самодовольной физиономии Рэмека застыла широкая улыбка. Сердце радостно билось. Он успел перехватить Ольбрихта и выполнить приказ командира корпуса. За это полагалась награда. Адъютант распростер руки и пошел вперед. Навстречу вели ковыляющего,
грязного, исхудавшего, с воспаленным лицом Франца Ольбрихта в форме офицера Красной армии. Его поддерживал солдат невысокого роста в ободранной униформе русского танкиста с окровавленной повязкой на голове.
ГЛАВА 3
21 мая 1944 года. Лазарет 41-го танкового корпуса вермахта, район Мозыря.
Восточный фронт. Белоруссия
Генерал Вейдлинг уже несколько дней находился в прекрасном настроении. Еще бы, с того света вернулся живым Франц Ольбрихт, его любимец, настоящий офицер-разведчик, сын лучшего друга Клауса Ольбрихта. Генерал ждал возвращения Франца и готовился к этой встрече. И этот
долгожданный день наступил. Даже адъютант Рэмек сейчас ему казался не таким трусливым зайчишкой, мальчиком для битья. После того как он вырвал Франца из рук Кляйста, этого матерого абверовца, мастера хитросплетений, ловушек и интриг, адъютант несказанно вырос в его глазах, удостоился благодарности.
Не все сложилось в операции Glaube удачно, как планировалось, почти все экипажи погибли, но тем не менее основные задачи Франц выполнил. Карты русских раскрыты. По крайней мере для него. И хотя Берлин не поверил шифровкам Арийца, не поменял свое стратегическое видение
на летнее наступление русских, в штабе сухопутных войск нашлись генералы, которые поддержали его. Ему удалось выбить дополнительные резервы, тем самым укрепить оборонительные линии корпуса.
Основную скрипку в обороне сыграет переданная 20-я танковая дивизия, а также артиллерийские дивизионы, прибывающие из рейха. Зная дату наступления русских, направления их ударов, можно основательно подготовиться. 41-й корпус будет крепким орешком для танковой армии Батова. Но главное, Франц жив. Его мальчик жив.
Вейдлинг еще раз про себя поблагодарил всевышнего Господа за спасение Франца и прервал свои эйфорические размышления. Штабной вездеход, притормаживая, уверенно подкатил к зданию лазарета, где находился раненый Ольбрихт.
Встречал командира корпуса, стоя у крыльца, полковой врач Ремус. Он был в белом халате с непокрытой головой. Коротко остриженные, с проседью волосы, разделенные на две части четким классическим пробором, подчеркивали педантизм лучшего корпусного эскулапа, его высокую
степень внутренней организации. Умные, внимательные глаза выражали доброжелательность и легкую степень любопытства. В руках Ремус держал дорогую трость ручной работы с костяным набалдашником.
- Добрый день, господин генерал! Рад видеть вас в хорошем здравии и прекрасном расположении духа, - подал голос Ремус, когда Вейдлинг подошел к лазарету. - Я выполнил вашу просьбу. Вот, возьмите. Замечу, я потратил уйму времени, чтобы найти эту вещицу.
- Доктор Ремус! Виктор! - тепло приветствовал Вейдлинг друга, пожимая руку. - Спасибо. Я никогда не сомневался в вашем профессионализме и порядочности. Прекрасная работа, - Вейдлинг взял трость и покрутил в руках. - Я доволен. За Франца двойная благодарность. Вы единственный среди нас, военных, делаете на отлично то, что умеете, и то, что знаете, даже больше этого. Уверен, сумеете вырезать аппендицит, если понадобится, через анус, - Вейдлинг попытался сострить. - А нам, в отличие от вас, медиков, при высочайшей военной организации
и дисциплине не хватает, порой, самообладания признать свои ошибки и принять верное решение. Особенно этой заразной болезнью, мой уважаемый доктор, страдают те, кто
незаслуженно обласкан и приближен к Олимпу.
- Не благодарите меня, Гельмут. Я не всесилен. А вот вырезать аппендикс через анус? - доктор искренне засмеялся так, что слетел и повис на цепочке монокль. - Это уж
слишком, но я подумаю над этим. Спасибо за шутку, генерал. Повеселили старика Ремуса. Проходите в мою обитель, - доктор жестом пригласил Вейдлинга в лазарет. - Капитану Ольбрихту лучше. Он спрашивал о вас.
- Прекрасно, Виктор. Ведите меня к Ольбрихту, - генерал пропустил вперед доктора и уверенной, немного прихрамывающей походкой прошел за ним в помещение.
У палаты номер семь стоял навытяжку ефрейтор Криволапов, переодетый в повседневную форму солдат вермахта, с автоматом в положении 'на грудь'. При подходе важной свиты - о ней он был предупрежден - танкист четко сделал шаг в сторону и открыл дверь, пропуская генерала.
Комкор остановился, окинул беглым взглядом сверху донизу русского солдата. Тот стоял, не шелохнувшись, и смотрел на Вейдлинга с должным подобострастием.
- Этот русский - бессменный дежурный Франца, - тут же заметил Ремус. - Он постоянно находится возле палаты. Я не перечу. Это просьба капитана.
- Хорошо, - согласился Вейдлинг, дотронувшись тростью до плеча Криволапова. Ему понравилась выправка ефрейтора, после чего он шагнул в палату.