- Жила-была одна женщина, - рассказывает Мальчик, вытянувшись рядом на кровати и рассматривая серый потолок. - И не было у нее никого. Ни родителей, ни детей, ни сорока кошек, ни вибратора. Работа была, телевизор был - и все. И возраст за сорок. И вот понемногу, потихоньку-полегоньку, женщина эта себя возненавидела. Едет такая в автобусе - а от нее люди отсаживаются. Потому что, знаешь, люди - они хорошо чувствуют запах несчастья и шарахаются от него. Несчастный человек - он как больное животное. Люди, понятное дело, цивилизованные и все дела, но больного собрата гонят и сторонятся. Мало ли, вдруг заразно. А женщина едет в автобусе и думает: от меня, наверное, плохо пахнет. Придет домой и намывается часами. Не помогало, конечно. А может, и в самом деле плохо пахло. Когда себя ненавидишь, тебе как-то пофигу становится на кариес, молочницу там...
- И жила она недолго и несчастливо, а потом умерла? - я пытаюсь посмеиваться и зачем-то накидываю на Мальчика край одеяла. Тот капризно отбрыкивается и переворачивается на бок, подпирая щеку острым кулаком.
- Умерла, конечно, - легко соглашается. - Но не сразу. Где-то за полгода до смерти она встретила мужчину. Влюбилась, как кошка. Поди не влюбись - мужчина был как десять тыщ Джорджей Клуни, на скрипке пиликал, на руках ее носил, на кариес внимания не обращал, про ренессанс потолковать любил, отлизывал во всех местах, в общем, мечта, а не мужчина.
Я не понимаю, к чему он клонит, но мне от этих сказочек на ночь неприятно и тревожно.
- Оказался жиголо? - я пытаюсь вернуть в повествование логику.
- Да нет, - Мальчик нездешне блуждает глазами по стене. - Почему же сразу жиголо... Когда она умерла, кстати, в морге чуть от жалости не рыдали. Бухенвальд просто.
- Ничего не понимаю, - наконец признаюсь я и сгребаю Мальчика вместе с куском одеяла, притягивая к себе. Он возится, скрипит диваном, складывает себя в какую-то затейливую нелюдскую позу и наконец вздыхает:
- И никто ничего не понимал. А ее попросту доели. Этот тип и доел.
- И кто же он был?
- Никто. Лярва. Сама его пустила, сама прикормила. Естественный отбор.
(Жила-была старуха, и поехала у нее однажды кукушка. Стала наряжаться в мини-юбки и носить блондинистые парики. Считала, что все от нее без ума. А потом умерла).
(Жил-был король, и была у него горячо любимая жена. Но рано молодая королева покинула этот мир, давая жизнь их первенцу. Младенец тоже оказался не жилец, и забрал мать с собой, а король с тех пор себя потерял. Воздвиг в память о королеве часовню и молился в ней целыми днями. По дворцу поползли слухи, что из часовни той доносится два голоса - один принадлежал королю, а другой - покойнице. А потом король умер. Умер раньше, чем слуги начали разбегаться.)
(Жил-был человек, который однажды вбил себе в голову, что он гениальный поэт. Его стихи не брали ни в один журнал, а он все писал и писал, возмущаясь, что завистливые бездарности не дают ему житья. А потом он умер. Все тетради оказались на помойке, но человечество, кстати, ничего не потеряло).
- Если тебе хреново так, что мир осыпается вокруг. Если ночами тебе жутко, а по утрам еще хуже. Если тебе одиноко так, что даже однушка в хрущевке кажется слишком просторной. Если ты ловишь себя на желании заглядывать в глаза всех прохожих в надежде, что один из них тебя спасет.
Если.
Тогда.
Делай что угодно.
Нажрись в сопли.
Ввяжись в драку.
Въебись в стенку.
Станцуй в храме.
Но только не прикармливай лярву.
- Все начинается с иллюзии. С маленького самообмана. Он тебе очень нравится, он делает твою жизнь теплее.
А потом на запах может приблудиться она. Маленькая, острозубая, пустоглазая нежить. Она вырастит твою иллюзию и вырастет сама. Кладбищенской земляники крупнее и слаще нет. Ты сам станешь удобрением и будешь возделывать этот сад.
Но рано или поздно тебя доедят.
Потому что ты имел неосторожность остаться в мире один. И потому что ты имел глупость соблазниться иллюзиями.
...я не выдерживаю.
- Зачем ты мне это рассказываешь? У меня же есть ты.