Аннотация: отрывок из писем к самому себе (что-то вроде мистического дневника), который я вел в 1995-1998 гг. эта запись относится к зиме 1997-98 года, набиралось позже еще Катериной на ее рабочем компе.
* * *
... И вот, когда они все уходят, один за другим, улыбаясь и желая удачи, подступает из-за спины одиночество. Оно берет тебя за запястья и крепко сжимает своими холодными маленькими руками (этакие кандалы, но от них трудно абстрагироваться, как от предмета, ибо это руки, а значит, они живые); одним этим жестом оно просто вдавливает тебя в пол (казалось бы, откуда у такого существа - всего лишь с тебя ростом - такая сила?) и смотрит тебе в глаза. И в этом взгляде ты видишь, что ты ничто, и диким парадоксом - несмотря на признание тобой этого факта, мир окружающих тебя людей остался прежним, и более того, ты сам продолжаешь существовать в этом мире и чувствовать холодные руки на твоих запястьях. Необязателен комок в горле, щелканье в области сердца, или слезы, наворачивающиеся на глаза, - можно обойтись и без этого, достаточно ощущения пустоты внутри, а, следовательно, и отсутствия права называться далее человеком. И тем не менее, не могу не любоваться этим, стоящим передо мной.
- Постигаешь ли ты его?
Отстраняюсь от одиночества, и, отворачиваясь от зеркала, обращаюсь лицом к другому. Неожиданно возникает фигура в другом конце помещения. Теперь, как никогда прежде, я вижу в нем человека, а не духа. Личность, сопоставимую со мной самим (стоящую со мной на одном и том же паркете). Именно поэтому черты его лица не так потрясают меня и не так врезаются в память, как его глаза (почему же они сегодня так блестят?) и, главное, руки. Бледные, с длинными тонкими пальцами - аристократизм в каждом изгибе - сине-серые, почти ощутимые на ощупь вены. Поцеловать бы их однажды, но, боюсь, позволено ли мне будет хотя бы прикоснуться к ним...
Он прекрасен. Он божественен. Но в сравнении с отражением он едва ли оказывается предпочтителен.
- Пытаешься сказать, что да. Только это не правда.
- ... прочувствовать.
- Ты слишком подавлен своим объектом, - и он кивает в сторону того, что находится позади меня. Я оборачиваюсь и встречаю все тот же напряженный холодный взгляд.
- Проще относись к процессу познания, - он делает первый (или показалось - примирительный) шаг ко мне.
- Там темно.
- А я что такое? На вечная темень ли? - еще ближе.
- Там ужасно
- Постепенно можно привыкнуть, - уже совсем рядом. Я вижу его лицо. Очень близко. Про себя отмечаю: оригинальность ситуации не волнует и не впечатляет меня, заставляет задуматься только умом. Как же это просто оказалось - остался один -- остался с Люцифером.
Задумавшись, я снова поворачиваюсь лицом к "объекту". Уже не удивляюсь тому, что его руки (те самые!) полуобнимают меня за плечи. Почти ощущаю холод его дыхания и губы у самой шеи. Быстрым, прерывистым шепотом:
- Послушай! Ну, неужели тебе, человеку, не нравится? - параллельно замечаю удовлетворенную ухмылку, ползущую по лицу одиночества. - Это же единственный способ твоего бытия! Поймете это и будете, как боги - прости за банальность. Ведь только так становишься творцом, только в таком состоянии возможна интеллектуальная деятельность. Да, ты же и так знаешь...
(Б...дь! Так вот кому подражал Прекрасноволосый Хальдар!) Быстро оборачиваюсь:
- Да ты и сам боишься!
Полный недоумения взгляд, медленно опускаются руки, в повороте головы читается: "Ну это уж слишком!"
- Разве Бога находят только в одиночестве?
Сердито поджатые губы, возмущенно: "Неужели ты не понимаешь?"
- Ну не во вне же!
Потом со смешком:
- Во вне, в г...не...
Оба смеемся, глядя друг другу в глаза. Напряжение ликвидировано. И сквозь смех:
- Мне жаль тебя.
Ответом мне - выразительный взгляд, полный сочувствия и презрения.