Гера вкушает послеобеденный сон. Это хорошо, спросонья она придираться не станет, быстро отпустит. Ох уж эти обязательные визиты! Я поправляю хитон, чтоб получше прикрывал новую татуировку. Если Гера её заметит - поднимет скандал. Хорошо что она не знает про пирисинг и всё остальное.
На самом деле Гера мне вовсе не бабушка, но об этом она тоже не знает. Отец говорит, что не выдержит очередного скандала, так что официально я считаюсь дочерью Клио. Это объясняет семейное сходство, а Клио, в общем-то, всё равно.
Бабушка делает вид, что вовсе не спала, а думала о вечном. Ей ли, великой богине, поддаваться людским слабостям. Я делаю вид, что поверила: мне это легко, а Гере приятно. Она угощает меня амброзией, хвалит скромный хитон и венок из полевых цветов, который в три ряда обвивает мою шею. На самом деле венок я сплела сама, только что. Его предназначение: замаскировать засос, оставшийся у меня на шее после вчерашнего похода по пабам. Но Гере это знать необязательно, поэтому я устраиваюсь поудобнее, придаю голосу напевное звучание, и начинаю рассказывать:
- В час, когда травы высыхают от росы, я вышла прогуляться по оливковой роще, и там мне встретился молодой пастух...
Под тихое журчание моего голоса Гера снова засыпает с нежной улыбкой на губах. И снится ей красавец пастух, на коленях подносящий ей, молодой и прекрасной богине, пышный венок из полевых цветов. Я выхожу на цыпочках. Наяву Гера уже давно немолода, сварлива и постоянно чем-то озабочена, пусть хоть во сне она побудет юной беззаботной красавицей. Ей это приятно. И мне, пожалуй, тоже.